Строго кошерно

Слово "кошер" или "кашер" означает приготовление пищи в соответствии с религиозными предписаниями.

Один гамбургский врач-еврей определил набожность тех евреев, которые нарушают чуть ли не все религиозные законы, однако по-прежнему употребляют в пищу лишь кошерное, как "обжорную набожность".

Некий ассимилировавшийся еврей, когда перед ним ставили кошерные блюда, говорил с грустью: "У них вкус, как при жизни".

Юморист Самми Гронеман, когда его уговаривали хотя бы попробовать трефное (не разрешенное религиозными законами), отвечал: "Нет смысла нарушать диету, на которой сидишь пару тысяч лет!"

Тот же Самми Гронеман: "…И было слышно, как ему вкусно!"

Так как в шабес готовить пишу нельзя, то в пятницу вечером плотно закрытый горшок с густым супом, как бы объединяющим первое и второе блюда, ставят в теплую печь, а в субботу днем достают и подают на стол. Те, у кого нет собственной печи, разогревают это блюдо, называемое "чолнт", у ближайшего пекаря.

Пекарь перепутал горшки с чолнтом и отдал нищему Шмулю горшок городского богача. Семья Шмуля благоговейно сидит вокруг горшка. Шмуль предлагает первый кусок своей жене.

— С каких это пор ты такой галантный? — удивляется его брат.

— С чего ты взял? Просто я уверен, что хозяин этого чолнта наверняка скажет: "Пусть подавится тот, кто съест первую ложку!"

День поминовения совпал с субботой. Сын произносит кадиш (заупокойную молитву) в синагоге, потом идет в кошерный ресторан, ест кугл (запеканка, которую полагается есть в шабес) и говорит официанту:

— Принесите еще одну порцию! Мой отец, мир его праху, это заслужил.

Еврей в кошерном ресторане долго изучает меню, потом делает заказ:

— Принесите мне мясной кугл!

Спустя какое-то время официант возвращается и сообщает:

— Мясного кугла, к сожалению, больше нет!

Гость, поднимая на него печальный взгляд, спрашивает:

— А он хоть был жирный?

— В Бога я не верю, а в тхияс а-мейсим (восстание из мертвых) верю!

— А где же тут логика?

— Когда в шабес еврей вливает в себя столько вина, водки, чая и запихивает в таких количествах фаршированную рыбу, чолнт, гусятину с перловкой, кугл, кишке и леках (блюда ашкеназской кошерной кухни), а после этого встает и идет поспать после обеда, значит, в восстании из мертвых нечего сомневаться!

Шмуль перенес операцию на желудке, после чего профессор назначил ему строгую диету. Шмуль всей душой готов ее выполнять, вот только лишаться вкусного жирного чолнта ему ужасно не хочется. Но профессор непреклонен.

Шмуль идет к другому врачу. Тот просит рассказать, что такое чолнт, — и тоже запрещает его.

Тогда Шмуль отправляется к своему домашнему врачу еврею и рассказывает ему о своем горе. Уж еврей-то должен его понять!

— Ешь чолнт, сколько хочешь, — говорит врач-еврей. — Жалеть об этом будешь на небе.

— Доктор, я страдаю желудком!

— А что вы едите?

— Утром пью чай с ромом, потом селедку, потом сахарный леках (род коврижки), потом, в зависимости от аппетита, чолнт, фаршированную шейку, гуся со шкварками, кныши (все это — очень жирные блюда)…

— Вот что я вам скажу: это не вы страдаете желудком, а желудок страдает вами!

— Слава Богу, что вы пришли, доктор! Я просто умираю, так болит живот. Жена считает, я что-нибудь не то съел. А я ничего не ел, кроме того, что ем каждый шабес после синагоги… Что именно? Вот, слушайте: сначала, под кидуш (благословение вина), одну рюмочку и пару цыплят. Потом кусок холодной фаршированной рыбы и холодный цимес (сладкое блюдо из овощей и фруктов) с морковью и кнедлами, который остался с вечера пятницы. Холодный цимес — это куда вкуснее, чем горячий! Потом — студень… Вы знаете, что это такое? Нет, я вижу, вы не знаете. Это просто объедение! Потом, само собой, обычный обед. Сначала суп… Стоп, чуть не забыл: перед супом небольшая закуска: яйца, рубленные с луком и печенкой, к ним редиска. Две порции. Потом, конечно, мясной бульон с креплах. Но бульон я оставляю в чашке: зачем мне пустая жидкость?

Потом главный номер: утка… Пардон! Совсем забыл: перед этим еще чолнт из мяса с картошкой. И конечно, кугл. Один кугл из слоеного теста, жирный, и чтоб сахара и приправ не пожалели. Пожалуй, все. Разве что штрудель на десерт. Две порции, как обычно. Все как обычно.

Стоп, минуточку! Вспомнил: одно отклонение от нормы было! Я буквально влил в себя стакан чая. Вообще-то я этого никогда не делаю, я и удовольствия от чая никакого не получил — просто опрокинул в себя, и все. Теперь я понимаю, отчего у меня такая тяжесть в желудке…

Кошерный ресторан. В витрине висит изображение Моисея. Входит галицийский еврей — и что он видит? Официант чисто выбрит (правоверным евреям бриться запрещено). Еврей спрашивает недоверчиво:

— Здесь и в самом деле готовят кошер?

— Конечно, — отвечает официант. — Вы разве не видите в витрине Моисея?

— Вижу, но если бы вы висели в витрине, а Моисей обслуживал столики, мне было бы как-то спокойнее.

Ресторан в провинциальной гостинице.

— Хозяин! Я умираю от голода! Принесите мне супу — все равно, какого. С фасолью, с капустой, с гречкой, с картошкой — какой есть!

Хозяин:

— Хана-Двойра! Суп еще есть? Все съели?.. Вам не повезло. Да и суп, который остался с шабеса, в среду все равно уже не такой хороший!

— Ладно. Тогда дайте какого-нибудь мяса. Знаете, такой аппетитный, нежный кусок — грудинку, краешек…

— Вы имеете в виду говядину? Говядина у нас только на шабес.

— Понимаю… Тогда пускай будет птица — ножка, крылышко, потрошка. Что угодно!

— Курятина? Кур нам доставляют только в базарный день, по четвергам.

— Что за несчастный день эта среда! Ладно, меня устроит и кусок рыбы.

— Во-первых, у нас ее нет. Во-вторых, рыбу нам тоже привозят только по четвергам…

— Две причины, и обе уважительные! Особенно первая… Кажется, мне придется удовлетвориться омлетом!

— Из яиц?

— Вы хотите сделать омлет без яиц?

— Где я возьму вам яйца? Я же вам уже сказал…

— Знаю, знаю! Вы получаете их в четверг.

— Откуда вы это знаете?

— Оставим это. Принесите мне селедку — и баста…

— Тут я должен просить у вас прощения. Утром у меня еще было шесть штук, уж поверьте мне, пожалуйста! Но час назад я отдал последнюю! Вы же знаете, люди…

— Знаю, знаю! Они все с ума сходят по селедке. Ладно, булочки или хлеб у вас есть?

— Есть. Хана-Двойра, кусок хлеба для господина!

— Что значит — кусок? Принесите шесть… нет, восемь кусков. Я умираю от голода!

— Ты слышала, Хана-Двойра? Он, должно быть, приехал сюда из большого города. Там они все — обжоры, храни нас от них Всевышний!

Два еврея заказывают в деревенской харчевне жаркое.

— Мяса у нас нет никакого, — с виноватым видом говорит хозяйка.

— Ладно, тогда давайте рыбу.

— Откуда здесь, в деревне, свежая рыба?

— Тогда селедку.

— Селедка кончилась.

Гости садятся в свою повозку и отправляются дальше. Тут из двери, как ошпаренная, выскакивает хозяйка и кричит им вслед:

— Колбасы у меня тоже нет!

Официант в кошерном ресторане:

— Вот меню, господин Флекзейф.

— Оставьте ваше меню себе! Принесите мне… во-первых, суп-лапшу… потом тушеное мясо… и, наконец, сливовый компот.

— Как, вы знаете наше меню наизусть, господин Флекзейф?

— Что значит — наизусть? Я просто смотрю на скатерть!

Кон — постоянный гость кошерного ресторана. Он требует, чтобы каждый раз ему стелили чистую скатерть, и готов платить за это особо.

Целых три дня его встречает белоснежная скатерть, на четвертый — опять вся в пятнах. Кон возмущается:

— Официант, за что я плачу вам сверх счета?

— А что я могу поделать? — оправдывается официант. — Другие гости жалуются. Они говорят: или это кошерный ресторан, или нет?

Абелес открыл кошерный ресторан в бедном еврейском квартале Берлина. Дела идут неплохо, и он начинает уделять больше внимания хорошим манерам.

В ресторан приходит гость и ест, как свинья.

— Если бы вы так ели у Кемпински, что бы он сказал? — делает замечание Абелес.

— Что бы сказал? Он бы сказал: если вы будете жрать, как свинья, вам придется идти к Абелесу!

Кон, в венском кафе "Захер":

— Официант, принесите и мне такой рыбы!

— Прошу прощения, господин, но это ветчина.

— А я-то все думал, как она называется, эта рыба…

В элегантный берлинский ресторан приходит еврей и громким голосом заказывает порцию ветчины.

— Не кричите! — говорит официант. — И так видно, что вы еврей.

Хозяин харчевни:

— Господин Танненбаум, у вас такой кислый вид. Что-нибудь не так с едой?

— Не так. Во-первых, это ужасная гадость, во-вторых, ее очень мало.

Евреи Восточной Европы всегда любили острые блюда своей средиземноморской прародины.

— У гадай, что я сейчас ел?

— Ну-ка, дохни… Лук!

— Не угадал.

— Ну-ка, дохни еще раз… Чеснок!

— Дурак! Клубнику.

— Я выгляжу совсем молодым, а знаете, в чем секрет? Я всю жизнь ел много лука и чеснока.

Второй, тянет носом:

— Тоже мне секрет!

Изголодавшийся иешиве-бохер (студент-талмудист) размышляет вслух: "Чеснок — это вкусно. Шоколад — тоже вкусно. — Долгая пауза. — А как вкусно, должно быть, чеснок с шоколадом!"

— Как вчерашний обед у Мандельбаума?

— Что вам сказать? Если бы суп был таким же теплым, как вино, вино таким же старым, как гусь, а гусь таким же жирным, как хозяйка, обед был бы совсем неплох.

Абрамович заказал жаркое из говядины. Он сидит над своей тарелкой и плачет.

— Почему вы плачете? — испуганно спрашивает официант.

— Я плачу потому, — отвечает Абрамович, — что ради такого крохотного кусочка мяса должен был погибнуть такой огромный бык!

Авром и Ицик эмигрировали в Париж. Французского ни один из них не знает. Приходят они в первый раз в ресторан. На всех столах стоят маленькие стеклянные баночки, в них какая-то желто-коричневая масса. Должно быть, это что-то очень дорогое, потому что гости берут эту массу крохотными порциями. Авром и Ицик ломают голову, что бы это могло быть. (Горчица у евреев Восточной Европы была почти неизвестна, вместо нее употребляли смесь тертого хрена со свеклой.) Они решают попробовать, что это за желтая дорогая вещь. Как только официант отвернулся, Ицик зачерпнул горчицу ложкой и быстро отправил в рот. Из глаз у него брызнули слезы, лицо побагровело.

— Что с тобой? — удивляется Авром.

— Ах, ты знаешь, — отвечает Ицик, — я как раз вспомнил, что в прошлом году утонул мой брат.

— Сочувствую! А как эта желтая штука? Вкусно?

— Очень!

Тогда Авром тоже набирает ложку горчицы, сует ее в рот — и тоже начинает плакать.

— А ты чего плачешь? — спрашивает его Ицик.

— Я плачу оттого, — отвечает Авром, — что в прошлом году ты не утонул вместе с братом.

Хозяин ресторана, укоризненно:

— По мне, так вы можете бросать наши зубочистки на пол, можете ковырять ими в ушах, можете чистить себе ногти. Но ломать их я вам не позволю!

В кошерном ресторане.

— Официант, принесите мне другую чайную ложку! Эта — в яичном желтке.

— Сию минуту! Только какой в этом смысл: все другие тоже в желтке.

— Официант, я не потерплю такого свинства! Смотрите: в моем в супе какая-то грязная тряпка!

— А чего вы хотите — чтобы в суп за тридцать пфеннигов вам положили брюссельские кружева?

— Хозяин, зачем вы уволили ту прелестную белокурую повариху?

— Откуда вы знаете, что она больше у нас не работает?

— А в супе черные волосы.

Кошерный ресторан в провинции.

— Официант, у вас что-нибудь еще осталось от птицы?

— Да. Насест.

— Вчера я попал в один ресторан… Так дорого и так невкусно я в жизни не ел. Но… как тут не вспомнить Бога? Выхожу я оттуда и — представляете? — обнаруживаю у себя в кармане серебряную ложку.

Борух — очень благочестивый еврей. Собираясь на несколько дней в Ниццу, он просит родственника, чтобы тот составил ему список всех тамошних кошерных пансионов. Он уезжает — и неделю о нем ни слуху ни духу. Жена вся изнервничалась; наконец она посылает брата в Ниццу, искать Боруха. Тот обходит все кошерные пансионы — Боруха нигде нет. В конце концов он находит его в гостиничке с сомнительной репутацией, в постели с девицей.

— Так вот ты где! — кричит он. — А Сара не знает, что и подумать!

— Поезжай, пожалуйста, домой и скажи Саре, что она может быть спокойна: питаюсь я только в кошерных отелях.

Йойне и Шлойме заказали один горшок жаркого на двоих. Йойне обстоятельно рассказывает, как его отец на смертном одре объявлял свою последнюю волю. Тем временем Шлойме съел почти весь горшок. Йойне, видя это, пытается исправить положение.

— А теперь, — говорит он, — расскажи, о чем говорил на смертном одре твой отец.

— Мой, к сожалению, умер молча, — отвечает Шлойме, подбирая остатки жаркого.

Хаим и Нухим вдвоем заказали рыбу. Нухим делит рыбу на две части — и берет себе кусок побольше.

— Как не стыдно! — говорит Хаим.

— А если бы ты делил рыбу, — спрашивает у него Нухим, — как бы ты поступил?

— Я бы взял себе тот кусок, что поменьше.

— Так в чем дело? Ты и получил как раз то, что хочешь!

Хозяин ресторана:

— Вы что, разговариваете со своей жареной рыбой?

— Да, вы знаете, три месяца назад у меня утонул друг, но тело его так и не нашли. Я спросил рыбу: может быть, она что-то знает об этом?

— И она вам ответила?

— Да, но она сказала, что ей ничего не известно. Она ведь такая маленькая! Тогда ее и на свете-то не было.

Вариант.

— Она сказала, что никаких новостей не знает: она уже так давно находится в вашем ресторане!

— Официант, на предыдущей неделе я ел у вас великолепную свежую рыбу, а на этой неделе вы мне подаете тухлятину!

— Вот что значит нездоровая фантазия! Я вам клянусь, этот кусок у вас на тарелке — от той самой рыбины, которую вы так хвалили!

Три еврея сидят в кошерном ресторане. Один говорит:

— Официант, мне стакан чая!

Второй говорит:

— Официант, мне чай с лимоном!

— Мне тоже чай, — говорит третий. — Но только в абсолютно чистом стакане.

Официант возвращается к столику с тремя стаканами и спрашивает:

— Кто заказывал в чистом стакане?

Посетитель ресторана — официанту, который придерживает котлету на тарелке рукой:

— Свинья!

— А что, по-вашему, было бы лучше, если бы она свалилась с тарелки на пол?

— Официант! Ваш палец лежит на моей котлете!

— Да вы не волнуйтесь, она не очень горячая, я не обожгусь.

Мойше просит, чтобы ему принесли суп погорячее. Официант приносит заказ. Мойше отсылает суп назад и повторяет просьбу. Когда он в третий раз возвращает суп и заказывает снова, официант теряет терпение:

— Чем вы недовольны?

— Пока вы можете держать свой палец в супе, — отвечает Мойше, — я буду знать, что он недостаточно горячий.

Набожные еврейки, выйдя замуж, носят парик.

Файвуш с удовольствием ест субботний суп. Вдруг он начинает плеваться.

— В супе волосы! — кричит он.

— Правда? — обрадованно говорит жена. — Это, должно быть, мой субботний парик. А я-то его обыскалась! Вот видишь: в нашем доме ничего не теряется.

Нейгрошль держал в Вене дешевый кошерный ресторан, который пользовался большой популярностью. Компот из сухофруктов в Вене называют "ростер" — в отличие от просто компота, который варят из свежих фруктов. В меню среди десертов было указано: "компот"; гостю же подали ростер из чернослива.

— Официант! — возмущается гость. — это же ростер, а не компот!

— Нет, господин, это — компот.

Услышав спор, Нейгрошль подходит к столу и спрашивает, в чем дело. Гость повторяет свою претензию. Хозяин берет его за шиворот и выбрасывает его из ресторана. Вернувшись в зал, он гневно озирается и произносит громко:

— Есть еще кое-кто в Вене, кто считает, что это не компот, а ростер. Но, — и голос его становится угрожающим, — я знаю их всех!

Для ресторана Франкфуртской биржи искали нового арендатора. К президенту биржи Хохбергу явился претендент, ресторатор-еврей по имени Катценштейн; он и получил место. А через некоторое время в прессе разразился скандал: выяснилось, что Катценштейн намерен сделать свой ресторан кошерным!

Раздосадованный Хохберг вызывает Катценштейна и спрашивает его:

— Господин Катценштейн, в газетах пишут, что ваш ресторан вы сделали кошерным. Это правда?

— Разумеется, правда, господин президент. Я как правоверный еврей не стану держать трефное заведение.

— Но среди наших клиентов есть христиане! Что вы будете делать, если кто-нибудь из них закажет ветчину?

— Не вижу никаких проблем. Если кто-нибудь закажет ветчину, я отрежу ему кусок копченой кошерной телячьей грудинки. И все в один голос будут твердить, что такой вкусной ветчины они еще в жизни не ели.

В старые патриархальные времена некий франкфуртский коммерсант ежедневно предоставлял своим служащим возможность позавтракать за его счет. Однажды (дело было в пятницу) на завтрак была говяжья колбаса; недавно принятый на службу швейцар отказался ее есть, сказав, что он католик и по пятницам не может есть мясо.

Когда ученик, который разносил завтрак, рассказал о случившемся патрону, тот пришел в ярость:

— Как, этот субъект отказывается от моего завтрака? Да я его сейчас же вышвырну, чтоб и духу его здесь не было!

— А что он сделал плохого? — скромно заметил ученик. — У нас, евреев, тоже есть запреты — не едим же мы свинину…

— Ах ты, молокосос! — вспылил патрон. — Ты что, хочешь сказать, что наши священные обычаи подобны какой-то идиотской чуши?

Родители маленького Сами перебрались в Нью-Йорк из Польши, они любят еврейскую кухню. Сами родился уже в Нью-Йорке и признает только американскую еду. То, что он не хочет хотя бы попробовать восхитительные домашние креплах, разбивает мамаше сердце. Она ведет Сами к психоаналитику, и тот говорит ей:

— Вы должны один раз приготовить креплах у мальчика на глазах — тогда он почувствует вкус к нему!

Мать берет Сами с собой на кухню. Она очень тонко раскатывает тесто, потом начинает готовить начинку: поджаривает в гусином жире мелко нарезанный лук. Сами втягивает носом аромат и облизывается. Мать кладет на сковороду с луком мелко нарубленный фарш, добавляет приправы. Фарш шкворчит, Сами глотает слюну. Мать вырезает из теста небольшие кружочки и на каждый кладет ложечку начинки. У Сами глаза чуть не вылезают на лоб. Мать соединяет края кружков, защипывает их и с триумфальным видом бросает в кипящую воду. Сами, совершенно зачарованный, смотрит в кастрюлю и вдруг вскрикивает:

— Тьфу ты! Да это же креплах!