Глава вторая

Первый из четверых получил письмо в субботу в пятнадцать минут десятого утра. Хотя банк Хауэлла по субботам не осуществлял никаких операций, председатель совета директоров Ричард Хауэлл имел обыкновение пару часов проводить в своем офисе, разбирая почту и вникая в, возможно, небольшие недочеты, не замеченные им за неделю.

От Челси, где он жил вдвоем со своей второй женой, до банковской стоянки было всего полчаса езды. Служащий в униформе всегда оказывался на месте, чтобы впустить его. Гарри Роджерс работал в банке с конца Второй мировой войны, на фронтах которой потерял правую руку. В конце года ему предстояло уйти на пенсию, хотя он не очень этого хотел, несмотря на солидную пенсию. Ему нравилось работать у Хауэлла. Хотя бы потому, что он мог похвастаться этим, когда с дружками засиживался по пятницам в «Собаке и утке». Не было человека, не знавшего Хауэлла. Коммерческий банк прославился своим неожиданным расширением и, соответственно, доходностью под руководством Ричарда Хауэлла. В профессиональной прессе его приводили в качестве примера быстрого обогащения, и те корреспонденты, которые прежде называли его «отчаянным» и «счастливчиком», теперь писали, что у этого человека «дьявольски точное провидение финансовой ситуации, новаторское мышление и закалка борца». В последние годы Хауэлл стоял за спиной нескольких самых влиятельных дельцов Сити, и клиенты, которые к ним приходили, уже не покидали их.

Едва перевалив за тридцать, Ричард Хауэлл был так же неуёмен и энергичен, как в тот день, когда впервые переступил порог банка, разве что теперь он стал осторожнее и хитрее.

Его фотографии постоянно появлялись на страницах профессиональных изданий, а по прошествии некоторого времени — в колонках светской жизни популярных газет, которые освещали жизнь знаменитостей. Однако ни один человек, видевший эти фотографии, не узнал бы его на улице, потому что ни одна фотография не могла передать то невероятное внутреннее напряжение, которое отражалось на его лице. Ростом он не отличался, был всего пяти футов десяти дюймов. Прямые темные волосы, которые он стриг без особых изысков, и оливкового цвета кожа выдавали его еврейское происхождение.

Прошло уже довольно много времени с тех пор, как Хауэллсы англизировали свою фамилию и забыли о вере отцов. Они женились на представительницах английской аристократии, иногда даже высшей, но то в одном, то в другом семействе рождался ребенок — вылитый основатель империи Иаков Хауэлл.

У Ричарда Хауэлла было выразительное лицо аскета, но со слабоватым подбородком, зато в глазах насыщенно-синего цвета постоянно горел огонь сжигавшего его честолюбия. Он знал, откуда оно — это стремление бесконечно расширять свои владения. Его отец и дед тоже были честолюбивы, правда, каждый по-своему. К сожалению, отца его честолюбие довело до смерти! И теперь он занял его место.

Первая жена обвиняла его в том, что он трудоголик, но он не был трудоголиком, потому что не неуемная страсть к работе определяла его жизнь. Ричардом двигало совсем другое. У него всегда была цель. Правда, теперь, когда цель вроде бы достигнута, он все равно не мог остановиться.

Ричард Хауэлл в душе был игроком. Но не тем игроком, который выигрывает и просаживает состояния за зеленым столом в казино. У него было достаточно денег, чтобы получить доступ в эксклюзивный игорный клуб — международную финансовую элиту.

Ричард взял письмо и внимательно прочитал обратный адрес. «Майденес Менеджмент». Название, естественно, было ему знакомо. Некоторые дельцы в Сити поговаривали, будто недолго ждать, когда компания станет акционерной, но Ричард не поддерживал их. Он был уверен, что Пеппер Майденес никому не отдаст свою империю, сколько бы миллионов это ни принесло ей.

Один раз они случайно встретились на каком-то приеме, на который он пришел со своей второй женой, и ее лицо показалось ему знакомым. Всю ночь это не давало ему покоя, но он так и не вспомнил, где мог ее видеть прежде. Ричард расстроился, ибо гордился своей памятью, а ее лицо к тому же было столь поразительно прекрасным, что он представить не мог, как, увидев однажды, оказался в состоянии его забыть. В общем-то, он мог бы поклясться, что не видел этого лица, и все же… все же память не давала ему покоя. Линда, его вторая жена, работала в одной из независимых телекомпаний и, подобно ему самому, жить не могла без работы.

Пеппер Майденес пришла на прием с одним из своих клиентов.

У Ричарда Хауэлла не было предубеждений против удачливых женщин, и Пеппер Майденес очень интересовала его. Она построила свою империю на пустом месте, и никто не знал, откуда она взялась и чем занималась, прежде чем подписала договор со своим первым клиентом, если не считать ее работы на американского предпринимателя Виктора Орландо. Эта женщина мастерски изображала предельную открытость и в то же время умудрялась держать свою жизнь в полной тайне.

Ричард задумчиво смотрел на конверт, хотя для него не было ничего необычного в письмах от незнакомых людей. Такое происходило постоянно. Банк Хауэлла был известен своей чистоплотностью в отношениях с клиентами.

Прочитав письмо, Ричард взялся за ежедневник. Вторая половина дня в понедельник была свободна, и он написал «Пеппер Майденес». Письмо заинтриговала его, и он едва ли не обрадовался возможности встретиться с его отправительницей. Это могло оказаться… интересным.

Едва он закончил читать почту, как зазвонил телефон, и, взяв трубку, Ричард услышал голос жены. Они собирались провести уик-энд с друзьями, и она напоминала ему об этом.

— Буду дома через полчаса.

Он подумал, что у них еще хватит времени заняться сексом. Неужели его возбудило письмо Пеппер? Вот так всегда.

Стоит только поманить чему-то новому — и у него тотчас вскипает кровь.

Линда — идеальная жена. Когда он хочет с ней спать, она с радостью идет ему навстречу, когда же не хочет, она ничего не требует. С его точки зрения, у них был совершенный брак. Первая жена… Ричард помрачнел, не желая вспоминать Джессику. Как-то раз Линда даже сказала ему, что он старается делать вид, будто его первой женитьбы вовсе не было. Она намекнула, что в этом виновато его еврейское происхождение и унаследованное от предков стремление сохранить освященные веками жизненные ценности. Однако он с ней не согласился. Да и как он мог? Даже теперь ему трудно обсуждать с кем бы то ни было свой брак с Джессикой. Ричард почувствовал, как в нем поднимается ненависть, сводя на нет сексуальный порыв, и постарался подавить ее. Джессика в прошлом, вот пусть там и остается.

Алекс Барнетт тоже получил письмо в субботу с утренней почтой. Его жена Джулия подобрала послание Пеппер с устланного ковром пола в холле и принесла в залитую солнцем гостиную, где они по субботам обычно устраивали себе неторопливый завтрак.

Боясь вновь увидеть на ее лице знакомые признаки депрессии, Алекс бросил на нее быстрый взгляд. Пока вроде бы ничего. Джулия все еще не пришла в себя после визита в агентство по усыновлению. Они получили от жизни все, о чем можно было только мечтать. Все, кроме одного…

В свои тридцать лет Алекс Барнетт был одним из самых известных и удачливых людей в своей области. Компьютерная эпоха еще только зарождалась, когда ему досталась в наследство от отца фабрика, производившая швейные машинки. И хотя между швейными машинками и компьютерами пропасть, Барнетт легко перескочил через нее, несмотря на косые взгляды «больших дядей».

В ближайшие шесть недель должно выясниться, подпишет ли правительство с ним контракт на поставку компьютерного оборудования в посольства Британии по всему миру. Этот контракт был настолько важен для него, что Барнетт даже не решался о нем говорить. К сожалению, уровень продаж неудержимо снижался, правда, не так резко, чтобы паниковать, но все же Барнетт сознавал — без правительственного заказа ему придется туго.

Подобные контракты — ключ к успеху в компьютерном мире, который целиком и полностью принадлежит молодым. Алекс же в свои тридцать лет чувствовал себя чуть ли не стариком среди юных служащих.

— Есть что-нибудь интересное? — спросил он, когда Джулия вошла в гостиную.

Свой дом они купили четыре года назад, когда к Алексу пришел первый успех. Тогда они праздновали в Котсволдсе годовщину своей свадьбы и появление нового компьютера и, прогуливаясь, вдруг увидели выставленный на продажу дом, который сразу понравился обоим. Короче, это было именно то, о чем они мечтали.

Им всегда хотелось иметь много детей. Алекс был единственным ребенком в семье, Джулия тоже, и они мечтали, что у них все сложится по-другому. Да и этот дом был как раз рассчитан на многодетную семью — с садом, огороженным живой изгородью, с загоном для нескольких пони. Деревня — всего в десяти минутах езды, и в округе довольно много хороших частных школ.

Им удалось купить дом по приемлемой цене, и Джулия оставила работу, чтобы заняться хозяйством и, естественно, приготовлениями к новой жизни, в которой их должно было быть уже не двое и, может быть, даже не трое.

Однако из этого ничего не вышло. Что они ни делали, все было напрасно. Медицина оказалась бессильна. Когда последний эксперимент дал отрицательный результат, Джулия вдруг принялась изображать веселость, которая действовала Алексу на нервы примерно так же, как скрип ножа по стеклу.

Самое печальное для Джулии заключалось в том, что в их бездетности она могла винить только себя. Алекс пытался утешать ее, говорил, что она важнее для него, чем их не рожденные дети, но она не желала ничего слышать, и, в конце концов, они решили усыновить ребенка. Когда-то, впервые услышав о ее бесплодии, они уже обсуждали такую возможность, но тогда отказались.

За это время Джулия и Алекс испробовали все, — безрезультатно.

Несколько лет надежд и горьких разочарований оставили след в их душах, но сильнее это сказалось на Джулии. Она поставила все на искусственное оплодотворение и, когда ничего не получилось, впала в стойкую депрессию.

Правда, в последнее время Джулия как будто начала выходить из нее и даже улыбнулась, подавая Алексу письма.

— Есть письмо из агентства. К нам скоро приедет социальный работник посмотреть, подходим ли мы в родители.

Остановившись возле его кресла, она еще раз пробежала глазами письмо. Солнечный луч упал на светлую прядку волос, закрывшую ей лоб. Алекс убрал ее. Джулия покорила его с первого взгляда. Он все еще любил ее, поэтому несчастье Джулии было его несчастьем. Алекс отдал бы все на свете, чтобы у них появился ребенок, о котором она так отчаянно мечтала.

— Ммм… А это что? — спросила она, забирая у него кремовый конверт.

Алекс вернул его себе и удивленно поднял брови, прочитав название фирмы-отправителя.

— «Майденес Менеджмент» занимается спортивными звездами и спортивным оборудованием, которое эти звезды рекламируют. Серьезная компания.

— А ты им зачем понадобился?

— Понятия не имею… Возможно, они задумали какое-то соревнование и хотят, чтобы мы участвовали.

Алекс распечатал конверт, прочитал письмо и отдал его Джулии.

— Ничего не понятно.

— Мне тоже.

— Ты пойдешь к ним?

— Почему бы и нет? Всегда полезно лишний раз разрекламировать себя, хотя все будет зависеть от цены. Позвоню им в понедельник и все узнаю…

Алекс потянулся и засмеялся, заглянув в глаза жены. Они всегда отлично ладили в постели, правда, в последние годы секс не доставлял им большого удовольствия, так как они должны были подчиняться определенным правилам в надежде на зачатие.

— Я думала, ты собираешься поиграть в гольф.

— И поиграю, только, скорее всего, не в гольф, — поддразнил он жену, увертываясь от газеты, которой она собиралась шутливо стукнуть его, и обнял ее.

Алексу и без детей было совсем неплохо, но он знал, что Джулия ни перед чем не остановится, особенно теперь, когда они уже так много пережили.

А если им не позволят усыновить младенца? Алекс вздрогнул и посмотрел на жену. Она очень похудела за последнее время, лицо покрылось тоненькими морщинками. Слишком много надежд Джулия возлагала на эту последнюю пробирку… Они оба возлагали… И он боялся, как бы с ней чего не случилось…

До чего же она тоненькая и хрупкая, все косточки можно пересчитать… И Алекса затопила волна нежности к жене. Он поцеловал ее в шею и попросил неожиданно хриплым голосом:

— Пойдем, а?

Взявшись за руки, они поднялись по лестнице, и Джулия молила Бога, чтобы он ничего не заметил. После последней неудачи она совсем потеряла интерес к сексу. И замужество, и секс имели для нее смысл только, если вели к рождению детей, а безнадежность, внушенная ей медиками, лишила секс радости. Она больше не могла ощущать то немыслимое наслаждение, которое ей дарила близость с Алексом в прежние времена, ибо тогда каждое их соитие заканчивалось неудержимым оргазмом, облагороженным тем, что в нем могло быть начало новой жизни.

Прошли годы, наслаждение несколько поблекло, однако Джулии все еще нравилось заниматься сексом, и она любила чувствовать Алекса внутри себя. А теперь… Все бессмысленно. Сколько бы они ни соединялись, ребенка все равно не будет.

В спальне Алекс обнял Джулию, и она закрыла глаза, чтобы он не мог прочитать в них равнодушие и апатию.

Симон Геррис, член парламента от консерваторов Селвика, что на границе между Англией и Уэльсом, получил свое письмо тоже в субботу утром, но незадолго до одиннадцати.

Накануне он провел встречу с избранными и могущественными консерваторами, интересы которых лоббировал, и спать лег только в три часа ночи, так что к завтраку в своем доме на Честер-сквер вышел необычно поздно. Следуя заведенному порядку, он, сев за стол, первым делом взялся за почту.

Дворецкий заранее принес ее и оставил на серебряном подносе. Почему-то кремовый конверт, присланный «Майденес Менеджмент», первым привлек его внимание.

Как политик Симон Геррис обязан был знать все компании и институты, которые, не очень это разглашая, поддерживали консервативную партию, и он тотчас вспомнил, как в конце прошлого финансового года от «Майденес» пришел чек на очень солидную сумму.

Парламентарии-консерваторы, в основном, представляли собой продукт платной системы образования в Англии и потому всегда предпочитали говорить меньше, а не больше, чем нужно. Такова британская традиция, начало которой, по-видимому, положил Дрейк, одновременно игравший в шары и наблюдавший приближение испанской Армады. Солидный чек был почти на миллион фунтов.

И все равно Симон не сразу вскрыл конверт. Несколько минут он внимательно разглядывал его. Осторожность — едва ли не главное качество политика, ведь и в этой сфере, как в других, за все и всегда приходится платить.

Неожиданное письмо внушало ему опасения именно своей неожиданностью, так как он принадлежал к тем людям, жизнь которых протекает по раз и навсегда заведенному порядку, любое нарушение которого ввергает их в растерянность.

В свои тридцать два года он уже считался будущим лидером партии тори во всех более или менее значительных — с финансовой и политической точек зрения — кружках и кругах. Сам он, хоть и криво усмехался, но не упускал ни единого шанса, играя роль восхищенного и робкого ученика тянувших его наверх политических баронов.

Едва закончив учебу, он уже знал, что его устроит лишь самый высокий пост, однако отлично умел прятать свои амбиции. Откровенность в этом вопросе считается подозрительной и неблагородной в правящих кругах Британии. Но у Симона Герриса было все для достижения цели. Он происходил из аристократической семьи со связями, имевшей корни в северных графствах, его отлично знали в коридорах Вестминстера, где нельзя было стать членом парламента, не имея дополнительный доход. Левое крыло подкармливалось профсоюзами, а правые должны были иметь собственный источник существования. Только благодаря трастам, учрежденным семьей его жены, Симон Геррис мог поддерживать образ жизни, который и не снился многим его коллегам. Помимо дома на Белгрейв-сквер, ему принадлежали тысяча акров отличной плодородной земли и поместье близ Бервика еще елизаветинских времен. Лондонский дом, купленный родственниками жены в качестве свадебного подарка, оценивался в полмиллиона фунтов.

Симон Геррис взялся за «Таймс», решив сначала прочитать передовицу, но кремовый конверт притягивал его взгляд.

Ровно в одиннадцать часов дворецкий открыл дверь, отделявшую кухню от остальной части дома, и внес завтрак — свежий апельсиновый сок из любимых им калифорнийских апельсинов, два кусочка отличного белого хлеба, мед с собственной пасеки, черный кофе, который каждый день, кроме воскресенья, покупали в «Гарродс Фуд Холл». Ему нравилось, что его жизнь упорядочена и каждой мелочи придан едва ли не ритуальный смысл. Когда знакомые обращали на это внимание, Симон говорил, что это результат платного образования.

За своим весом Симон следил так же дотошно, как за всем остальным. Имидж — дело серьезное. Конечно, никому в голову не придет подделываться под сияющих улыбками и слишком элегантных американских коллег, чтобы не разогнать избирателей, но глупо не использовать дарованные природой преимущества, например, шестифутовый рост и атлетическое сложение.

Волосы у него были густые и довольно светлые, правда, на солнце они выгорали, зато кожа обретала здоровый коричневый цвет. Выглядел он истинным аристократом. Женщины любили его и голосовали за него и его программу, мужчины завидовали ему и восхищались его успехами. Пресса писала о нем, как о единственном сексуально обаятельном члене парламента. Симон делал вид, будто ему это не нравится.

Наверное, только его жена знала, какое удовольствие он получал от всего этого и почему!

В данный момент ее не было в Лондоне, так как она навещала свою родню в Бостоне. Жена была из семьи Калвертов и знала свою родословную вплоть до первых переселенцев. Окончив университет в Америке, она приехала на год в Оксфорд и своей бостонской самонадеянностью развеселила Симона так, что он решил позабавиться еще немного и отвез ее в свое поместье, где показал документы, удостоверяющие его происхождение от норманнского герцога Вильгельма.

Элизабет в свой черед пригласила его в Бостон, и он сумел понравиться ее родителям. Отцу Элизабет, совладельцу банка, не понадобилось много времени, чтобы понять — отношение его семьи и Симона к деньгам совершенно одинаковое.

О свадьбе писали все газеты. И не удивительно, ведь на ней присутствовали члены королевской фамилии. Например, крестная мать Симона.

Церемония, естественно, проходила в Вестминстере, в соборе святой Маргариты, и мать Элизабет разрывалась между радостью и разочарованием. Ей бы очень хотелось дать обед в честь крестной своего зятя, но Симон на уступки не пошел. Вестминстер — и только Вестминстер.

В «Таймс» была напечатана статья, поддержавшая новый закон, на котором он настаивал и который должен был ужесточить наказание за насилие над детьми. Не торопясь, но и не сворачивая в сторону, Симон создавал себе репутацию политика, стоящего за закон и порядок, а также за возвращение к более строгой морали. Его коллеги, иногда довольно язвительно, называли его «любимцем домохозяек». Но он лишь улыбнулся, вновь прочитав об этом в газете. Домохозяек в стране хватает, и все они имеют право голоса.

Его помощница, вне всяких сомнений, вырежет эту заметку и положит ее к остальным в соответствующую папку. Уже месяца три он спал с этой выпускницей Кембриджа и отличницей. Умница, ничего не скажешь, но уж слишком напористая. Его мысли переключились на нее. Наверное, неплохо, что предстоят парламентские каникулы. Пора немного остудить пыл. У него не было намерения слишком привязываться к ней.

Симон разрезал конверт ножом с серебряной ручкой, подаренным королем его деду.

Письмо оказалось коротким и совершенно не информативным. Оно содержало приглашение посетить «Майденес Менеджмент» в три часа пополудни в понедельник для обсуждения какого-то вопроса, в котором заинтересованы обе стороны.

Нельзя сказать, чтобы послание было очень уж необычным, и Симон заглянул в календарь проверить, что у него в три часа в понедельник. Ничего важного не было, и он, наметив себе эту встречу, заодно написал секретарше записку с просьбой разузнать все, что возможно, о компании «Майденес Менеджмент» и ее основательнице Пеппер Майденес. Ему еще не доводилось с ней встречаться, однако Симон знал о ее репутации очень красивой и очень умной женщины.

Барристер Майлс Френч, и, вполне возможно, в недалеком будущем судья Френч, получил письмо только в понедельник утром.

Уик-энд Майлс провел с любовницей, а так как он принадлежал к тому типу людей, которые предпочитают концентрироваться на чем-то одном, то, будучи в обществе прелестной женщины, не пожелал ни на что отвлекаться. Уже почти полгода продолжалась его связь с Розмари Беннетт, а это довольно долгий срок, по крайней мере, для Майлса Френча. Ему нравились красивые женщины, но также нравились умные разговоры, и обычно его мозг начинал скучать прежде, чем успевало насытиться тело.

Розмари была редактором в «Вог» и время от времени, чувствуя, что он выходит из повиновения, наказывала его, выставляя на посмешище перед своей модной тусовкой.

Конечно же, он чувствовал себя не в своей тарелке. Мужчины с откровенным презрением глядели на его костюм и рубашку, зато женщины исподтишка любовались им, соображая, есть ли у них шансы увести его у Розмари Беннетт.

Добыча бы того стоила, ибо представляла собой шесть футов сплошных мускулов. К тому же у него были темные, волнистые волосы и очень светлые, цвета замерзшей воды, зеленовато-голубые глаза. Розмари частенько говорила, что испытывает «чудо какой страх», когда он смотрит на нее в своей «судейской» манере. Они подходили друг другу. Оба отлично знали правила игры и прекрасно представляли, что могут, а чего не могут получить от своих отношений. Майлс не спал с другими женщинами, но Розмари не сомневалась: едва она надоест ему, Майлс оставит ее и ничем его будет не удержать.

Письмо он взял вместе с остальной почтой, когда открыл свою квартиру, удобно расположенную рядом с конторой, и бросил на стол, так как собирался отправиться наверх, чтобы принять душ и переодеться. На понедельник у него как будто ничего не было назначено. Спешить Майлс не любил, предпочитал неторопливость и обстоятельность и многих поражал своей откровенной пассивностью. Такие люди, как он, могут быть очень опасны, хотя их довольно трудно довести до этого.

Едва он включил душ, как зазвонил телефон. Майлс выругался и, не потрудившись вытереться, отправился в спальню. Крепко сбитый, он гордился своей силой и поддерживал ее игрой в сквош в клубе. Грудь и даже спина у него были покрыты темными шелковистыми волосами, возбуждающе действовавшими на ясен шин.

Звонил один из его клерков, и, ответив на вопрос, Майлс положил трубку.

Одевшись после душа, он отправился в кухню и сварил кофе, купленный служанкой, которая каждый день приходила убирать в квартире. Майлс предпочитал полную независимость. Своих родителей он не знал. Совсем маленьким его подкинули в детскую больницу в Глазго, после чего Майлс попал в детский дом, где научился ценить одиночество и независимость.

Налив кофе в кружку, он прошел в кабинет, просторную комнату, все стены которой были в книжных полках. Собственно, из-за них он и купил эту квартиру. Сев за стол, Майлс проглядел почту и слегка нахмурился, когда в его руках оказалось письмо от «Майденес Менеджмент». Название компании было знакомо, но, насколько Майлс помнил, никаких дел с ней он не вел.

Майлс разорвал конверт и с улыбкой прочитал письмо. Привыкший к интригам, он мог бы точно сказать, что письмо от женщины, даже если бы понятия не имел, кто возглавляет «Майденес Менеджмент». Не вспомнив, встречались они или нет, он, тем не менее, знал о ней и не понимал, какого черта этой даме от него понадобилось. Впрочем, узнать это можно было только одним способом. К тому же понедельник оказался свободным. Майлс взялся за телефон.

Пеппер провела уик-энд с друзьями, жившими недалеко от Оксфорда. Филип и Мэри Симмс были ей ближе всех, если не считать бабушку, которая умерла, когда Пеппер было лет пятнадцать. Приехала она к ним в субботу около одиннадцати утра, пораньше, чтобы не попасть в пробку.

По дороге, желая насладиться ярким солнечным утром, Пеппер подняла верх «астон мартин» и позволила легкому ветерку играть своими волосами. На ней был костюм оливкового цвета с узкой юбкой и полуприталенным жакетом, из-под которого виднелся воротник кремовой шелковой блузки.

Выключив зажигание, она открыла дверь и, едва поставила ноги на землю, как увидела десятилетнего Оливера Симмса, поворачивающего за угол довольно обшарпанного дома викторианских времен.

Пеппер окликнула его, и он, застыв на месте и покраснев, с серьезным видом стал ждать ее. Привитые мальчику с младенчества хорошие манеры не позволили ему ни сбежать от нее, ни броситься ей навстречу.

— Привет, Оливер!..

Из друзей своих родителей он больше других любил Пеппер. Она не ерошила ему волосы и никогда его не целовала, зато всегда помнила о подарках на день рождения и на Рождество, причем умела угадать именно то, чего ему больше всего хотелось, не забывая и о некоторой сумме наличными. Сейчас он копил деньги на новый велосипед. День рождения Оливера приходился на июнь, и он очень рассчитывал, что родители сделают приличный взнос.

— Мама и папа в саду.

Его матери было уже за сорок, а отцу на восемь лет больше, когда Оливер появился в их жизни, и за свои десять лет он ни на мгновение не усомнился в том, что был желанным ребенком. Однако они сумели не избаловать его, да и возможностей у них не было, чтобы засыпать его подарками, так как отец работал в местной государственной школе и семья ни в коей мере не могла считаться богатой, хотя, в сущности, ни в чем не нуждалась. Тем не менее, Оливер всегда чувствовал себя уверенно под защитой родительской любви.

Награжденный от природы добрым нравом, он рано научился анализировать и обобщать, поэтому, если иногда и завидовал кому-нибудь из школьных друзей, например, когда им дарили новейшие компьютеры или интересные программы к ним, то тотчас вспоминал, что его приятель неделями не видит отца, а с матерью у него и вовсе нет ничего общего.

Оливер понимал, что его родителям стоило больших усилий отправить его в лучшую частную школу, и все же денег всегда и на все хватало — и на новенькую школьную форму и на излишества, например, на обещанное ему катание на горных лыжах после Нового года.

Проводив Пеппер в сад, он с важностью проговорил:

— Я собирался потренироваться в крикет… Возможно, в этом году мне удастся попасть в команду.

Пеппер долго смотрела ему вслед…

— Пеппер, родная! Как ты рано!

— Раз в жизни повезло доехать без пробок.

Пеппер чмокнула Мэри в щеку и позволила ей обнять себя. Мэри была единственной, кому Пеппер позволяла это, ибо предпочитала держаться от всех на расстоянии… от всех, но только не от Мэри. Если бы не она…

— Отлично выглядишь, Мэри. И ты тоже, Филип.

Правда, особых эмоций при этом Пеппер не выказала, и, не зная их, глядя со стороны, никто не поверил бы в самые тесные узы, связывающие этих людей.

Мэри Симмс выросла в большом доме викария недалеко от Кембриджа, в котором жили не только ее престарелые родители, но и множество тётушек и дядюшек, изливавших на нее свою нежность и любовь. Ее ужасно угнетало то, что Пеппер была лишена любви, в которой сама она купалась с детства и которую теперь изливала на мужа и сына.

Филип Симмс, как всегда, погруженный в какие-то размышления, добродушно поздоровался с Пеппер. Он был прирожденным педагогом и владел даром привлекать к себе учеников, которые стремились к знаниям. Ее он тоже многому научил, очень многому… В этом обшарпанном доме она…

— Ты видела Оливера? — прервала ее размышления Мэри.

— Да. Но он куда-то ушел. Вроде, играть в крикет.

— Правильно. У него есть шанс попасть в команду.

В глазах Мэри сияли любовь к сыну и гордость за него.

Филип что-то пересаживал, и Пеппер внимательно следила за его осторожными движениями, в которых проявлялись его бесконечное терпение и понимание потребностей, — будь то юное растение или человек.

— Пошли в дом. Я сварю кофе.

Кухня почти не изменилась с тех пор, как Пеппер впервые увидела ее. Правда, появились моечная машина, новая плита, морозилка, но старинные шкафы по обеим сторонам очага и тяжелый сосновый шкаф для посуды как стояли на своих местах много лет назад, так стоят и теперь. Фарфор прежде принадлежал одной из тетушек Мэри, кстати, и мебель тоже досталась им по наследству от родни. Деньги не были главным в жизни Симмсов.

За разговорами Мэри сварила кофе. Успех Пеппер восхищал Симмсов, и они гордились ею, как гордились Оливером, может быть, даже больше, потому что никогда не могли понять ее до конца… Да и как им понять?

Отдыхая у Симмсов от своей напряженной жизни, Пеппер пыталась представить, что бы сказала Мэри, узнай она о письмах. На секунду взгляд у нее затуманился, но она тотчас взяла себя в руки. Разве можно прилагать этические принципы Мэри к ее поступкам? Жизнь Пеппер, ее чувства, ее реакции были такими сложными и далекими от той атмосферы, которая царила в этом доме, что ни Мэри, ни Филип не смогли бы до конца понять, что ею движет.

Как же они расстроились, когда она решила уехать из Оксфорда! Но даже слова поперек не сказали. Почти год Пеппер прожила здесь, обласканная и утешенная хозяевами. Они укрыли ее от всего мира и дали ей то, чего она не знала в своей прежней жизни, став первыми истинными христианами, встретившимися ей на жизненном пути. И все же Пеппер не сомневалась, что многие презирают Симмсов за их простоту и нежелание добиваться богатства и успеха.

Поездки сюда были так же необходимы Пеппер, как и ее неиссякаемая ненависть. Однако она заставляла себя наведываться сюда не чаще раза в месяц, не считая, естественно, Рождества и дней рождения…

Пеппер и Мэри молча пили кофе, наслаждаясь тишиной и покоем. Потом Пеппер помогла Мэри вымыть посуду и приготовить ланч. Вот бы удивились подчиненные, застав ее за такими домашними делами! Никому и никогда Пеппер не позволяла видеть себя слабой и зависимой.

После ланча все опять отправились в сад, но никому и в голову не пришло растянуться на травке под теплым летним солнышком. Все трое едва ли не с остервенением набросились на сорняки, постоянно нападавшие на клумбы Филипа. За работой они разговаривали. Филипа очень заботил один из учеников. Слушая его, Пеппер чувствовала, как ее заливает волна нежности к этому человеку. Но она понимала, что навсегда останется для него шестнадцатилетней невеждой, грубой дикаркой, знавшей только законы цыганского племени и ведомой чувствами, а не логикой.

Домой Пеппер отправилась в воскресенье после того, как попила с Мэри и Филипом на лужайке чаю с домашним печеньем и прошлогодним сливовым джемом. Оливер и еще два его одноклассника с нескрываемым восхищением изучали ее машину. Она наблюдала за ними, и Оливер заговорщически улыбнулся ей такой очаровательной улыбкой, что Пеппер словно увидела его взрослым мужчиной. В нем было все, что только можно желать — обаяние, ум, сила воли…

Пеппер встала из-за стола, поцеловала Мэри, потом Филипа. И они все вместе пошли к машине.

— Через три недели у Оливера в школе Открытый день, — сообщил ей Филип. — Приедешь?

Пеппер поглядела на мальчика, который застенчиво улыбался ей.

— Что же, придется постараться ради крестника.

Они с Оливером обменялись понимающими улыбками. Пеппер отлично знала, что взяла верный тон, ведь он был не один, а с друзьями. В этом возрасте мальчишки ужасно не любят, когда взрослые открыто изливают на них свои чувства.

Забравшись в машину, Пеппер включила зажигание. Впереди были Лондон и понедельник.

Интересно, получит она ответы на свои письма? Почему-то ей казалось, что этот этап пройдет благополучно. Пеппер готова была держать пари, что ни один из адресатов не откажется встретиться с ней, ибо они все, но каждый на свой лад, будут рассчитывать что-нибудь получить от «Майденес Менеджмент». Она усмехнулась, выезжая на шоссе, и в этой усмешке было больше горечи, чем любопытства.