ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ,

О ТОМ, ЧТО ЛИДУШКА — НИКАКАЯ НЕ ЖАДИНА, О ДИСКУССИИ ВО ДВОРЕ И О ЗАГАДОЧНОМ ЭКСЛИБРИСЕ

Мне бы наверняка не избежать маминых нотаций за то, что вовремя не явился на обед. И потому я, как только открыл дверь, сразу же смиренно сложил на груди руки:

— Мама, не ругай! Готов немедленно искупить вину и, если обед окажется из тринадцати блюд, то все равно слопаю его и попрошу добавки.

И мама не стала ругать меня, лишь головой покачала:

— Комендант.

А я и на самом деле проголодался. Обед съел с аппетитом. Тарелку из-под каши даже языком вылизал, за что Лидушка тотчас раскритиковала меня:

— Так нельзя делать. Тарелки только собаки лижут и кошки. Нам в детском саду говорили.

— А ты зато жадина-говядина!

— Сам жадина!

— Ладно, если не жадина, тогда сними с елки шар и серебряную шишку.

— А зачем?

— Отнесу на другую елку и повешу.

— Хитрый!

— А говоришь, не жадина.

— И пусть. Не отдам на чужую елку.

— Эх ты! Несознательная. Та елка посреди двора стоять будет. Ребята украсят ее своими игрушками, а потом станут водить хоровод и во всякие игры играть.

— И я хочу.

— А игрушки?

Сестренка подошла к елке, постояла, закусив губы.

— И шар, и шишку?

— Зато завтра отведу тебя на елку. Станцуешь — конфету получишь.

А маме я сказал, что мы решили в Алешином дворе елку поставить для всех. Мама выключила пылесос, которым собиралась чистить ковер, и присела на тахту. Я рассказал, что елку пожертвовала Марина, игрушки принесут дети с их двора, а Климов Алеша делает специальный прожектор, чтобы освещать елку разноцветными огнями, как на сцене театра. А еще сделаем ледяные скамейки, вылепим снежных зверей. Будем устраивать конкурсы, игры, карнавалы. Я так расфантазировался, что глаза у Лидушки засияли, как шары на елке, а мама улыбнулась:

— Что-то наговорил много.

— Это еще мало! Вот приходи завтра вместе с Лидушкой! Сами увидите! — Я накинул в передней пальто и попытался засунуть в карман золотой шар. Шар не лез.

— Зачем же в карман? Раздавишь. Обожди… — Мама принесла прозрачный мешочек, положила в него шар, шишку и, подумав, сказала: — Раз такие грандиозные планы у вас, то, может быть, конфет еще добавить? Какая же елка без конфет?

— Мамочка! — закричал я. — Ты как добрый Дед Мороз!

Сестренка поправила меня:

— Мама — не Дед Мороз, а Снегурочка…

Радостный и довольный, с шумом сбежал я по лестнице и торопливо — в который сегодня раз! — зашагал к дому Алеши Климова. Мне радостно было, что несу в прозрачном мешочке игрушки и конфеты и каждый идущий по улице может видеть, какие это красивые игрушки и какие, должно быть, вкусные конфеты — тоже серебром отливают. И оттого мне хорошо было, что сейчас опять увижу Алешу и Марину. (Почему раньше я неважно относился к ней? Она же отличнейшая девчонка.) А больше всего радость меня полнила оттого, что снят с души позорный и тяжкий груз и что, вообще, я парень, оказывается, ничего, подходящий. Одно тревожило: в шесть часов надо быть у Греки. Как там все обернется? Вот уж когда придется по-настоящему играть роль. А если не смогу, провалюсь?.. Однако, завернув за угол Алешиного дома, я посмеялся над собой, даже пристыдил: «Испугался! А каково было Рихарду Зорге? Столько лет в самом логове врага…»

На улице только начинало темнеть, и посреди двора хорошо была видна елка, стоящая на снегу.

Казалось бы, чего особенного: елка посреди двора. Сколько их после Нового года валяется в каждом дворе, и никто не удивляется, не любуется на них. Какое там любуются! Топчут, отрывают ветки, волокут к помойкам, жгут. Но это все — после Нового года. А эта стоит сейчас, 30 декабря, когда Новый год совсем близко, но где-то еще в пути. И потому каждому из ребятишек — а их собралось возле елки человек пятнадцать — и в голову не могло прийти сейчас протянуть руку и дернуть за ветку или попытаться повалить елку на снег.

И мальчишки и девчонки смотрели на елку с восторгом, будто у них дома не красовались точно такие же.

Вместе со всеми стояли и Алеша с Мариной. Алеша держал в руке пластмассовую лейку.

— Посмотри, — сказал Алеша своему братишке, — не замерзла?

Тот с готовностью опустился на коленки и принялся ощупывать снег вокруг ствола.

— Твердый.

Алеша протянул ему лейку:

— Только старайся аккуратно. Со всех сторон поливай.

— А ну, дай дорогу! — пробасил я, — Дед Мороз идет! Подарки несет!

Вот тут я всерьез испугался. Подумал, что конец пришел моему золотому шару и шишке. Ребята окружили меня, и каждый непременно хотел не только посмотреть подарки, но и пощупать. Алеша спас мои хрупкие дары. Взял мешочек и поднял над головой.

— Чем ахать да охать, несли бы свои подарки!

— Правильно! — Марина громко захлопала. — Каждый из вас может стать щедрым Дедом Морозом.

Оказалось, что все желают быть Дедами Морозами, даже девочки. И началось:

— Звезду можно принести?

— А игрушки потом отдадите?

— У меня битые есть. Тоже принести?

Этого сразу затюкали:

— Нашел дураков!

— Битые дома вешай. А здесь — самые лучшие.

— Когда будем вешать?

— Конфеты тоже надо?..

Минут через десять на снегу уже тускло поблескивала целая горка елочных украшений. Кто-то принес картежный ящик, и дары стали складывать туда. Дворовой чудо-елкой заинтересовались и взрослые. На мохнатую красавицу пришел взглянуть отец курносой девочки — высокий дядя в меховой шапке. Из первого подъезда вышла старушка в белом платке. Еще несколько человек. Они трогали елку — крепко ли стоит на месте, хвалили ребят за выдумку, давали разные советы. Лишь старушка в платке осталась недовольна:

— Пустая затея. Пройдет мимо хулиган и выдернет вашу елку. Игрушки все как есть побьет. Баловство все это.

Отец курносой девочки возразил:

— Напрасно, Фекла Ивановна, так говорите. Молодцы наши ребятишки. А елку уж как-нибудь убережем.

— Мы часовых поставим, — сказала Марина. — Я два чача могу охранять. Потом другие…

— Я тоже хочу часовым! — сказала курносая девочка.

— И я! И я! — зашумели ребятишки.

А малыш лет пяти всех насмешил:

— С автоматом буду стоять! Как крикну: «Стой, руки вверх!»

— Видите, Фекла Ивановна, — снова сказал отец курносой, мечтавшей стоять на часах, — ребятишки-то у нас какие! О таких ребятишках в газету надо писать.

Осердилась старушка и пошла к своему подъезду. Немного погодя и другие стали расходиться. На дворе уже почти стемнело.

— И вы, ребята, идите спокойно домой, — сказал тот же высокий дядя в меховой шапке. — Завтра утром все доделаете. А часовых не потребуется. Будет ваша елка в целости и сохранности. Гарантирую.

Ящик с игрушками Алеша отнес к Марине домой — ее квартира на первом этаже помещалась. Когда Алеша скрылся за дверью передней, я хотел попрощаться, но Марина пригласила меня зайти. Отказываться я не стал. К тому же интересно было посмотреть, как живет Марина. Она почему-то все больше и больше нравилась мне. А когда возле елки заявила, что готова стоять вместо часового, то я даже подумал про себя: вряд ли у нас в классе какая девчонка сравнится с ней.

Квартира у них была из трех комнат. Что там, в других комнатах, я не видел, а в Марининой комнате все рассмотрел. Ну, диван-кровать и письменный стол — обыкновенные, а вот книжный стеллаж из пяти двойных широких полок, битком набитых книгами, меня просто сразил. Я ничего другого не придумал, как вытаращить глаза:

— Ого!

— Моя библиотека, — без всякого хвастовства пояснила хозяйка комнаты. — Если будешь смотреть книги, то, будь добр, ставь потом на то же место. Они стоят все по порядку. Леня знает.

— Точно, — не замедлил подтвердить Алеша. — Порядок железный. Четыреста восемьдесят шесть книг. Вот они, до единой переписаны. — И он подал мне клеенчатую тетрадь. — Каждая под своим номером. И на каждой — экслибрис.

Я снова широко раскрыл глаза. Экслибрис? Что за зверь? С чем едят?

Прочитать на моем лице недоумение — труда не составило. Алеша вытащил толстую книгу, на черном корешке которой серебряными буквами было выдавлено знакомое название «Квентин Дорвард», и раскрыл обложку.

— Видишь: номер «304», а внизу — экслибрис, личный знак владельца книги.

В тонкой рамочке было отпечатано изображение раскрытой книги, буква «М» и сапожок.

— Понятно? — спросил Алеша.

Я еще раз посмотрел, и меня тут же осенило:

— Книга М. Сапожковой.

— Смотри-ка! — обрадовалась Марина. — Догадался. А ну, еще проверим твои способности разведчика. Любители книги заказывают экслибрисы специальным художникам-граверам. А кто мне изготовил, как думаешь?

Такую загадку и отгадывать было нечего.

— Автор этого замечательного творения, — высокопарно проговорил я, — великий мастер и знаменитый художник Алексей Климов.

Марина захлопала в ладоши. Алеша счастливо улыбался…

Хорошо было у Марины, о книгах говорили, о том, что надо завтра сделать для веселого праздника.

— Если бы потеплело немного. А то лепить плохо из снега, — сказал Алеша и посмотрел на окно.

Я тоже посмотрел на окно, кое-где подернутое морозным узором. Я хотел сказать, что мороз может и упасть, потому что идет снег, но тут мне бросилась в глаза небольшая полочка, прикрепленная на стене, возле окна. На ней стояла малюсенькая вазочка с двумя цветками бессмертника, а рядом, опустив хоботок, стоял на толстых ножках слоник. И я тотчас вспомнил про Греку.

— А где у вас часы? Мне пора, наверно…

Марина заглянула в другую комнату:

— Половина шестого.

— Надо идти. — Я вздохнул, однако постарался сделать веселое лицо, — Разведчику опаздывать не положено. Сами знаете.

— Только не выдай себя. Главное, Боря, спокойствие и выдержка. — Марина подбодрила меня кивком головы. Косички ее при этом задорно подпрыгнули, и я засмеялся нервным смехом:

— В случае чего знайте: погиб при выполнении государственного задания.

Алеша пожал мне руку.

— Узнаешь что важное — сразу же дай знать.

Надо бы молодцевато козырнуть командиру, а у меня лихости не хватило, только и сказал:

— Хорошо, постараюсь. — А в передней, уже одевшись, добавил: — Если очень срочное будет — сегодня прибегу. Можно?

— Еще спрашиваешь! На всякий случай запомни мой телефон: 2-15-33.

— А мой телефон… — начала было Марина, но я перебил:

— Пока одного хватит. — Я несколько раз повторил про себя номер Алешиного телефона. — Все! Как в тетрадку записал. Ну, поехал.

— Ни пуха ни пера, — сказала Марина, с испугом и восхищением глядя на меня.

Послать ее к черту язык не повернулся.

— Ждите, — шепнул я на прощание.