Глава 11

Игра с огнем

На тризне Зорко так и не расспросил ни о чем кунса Ульфтага — недосуг было. Далеко за полночь все разошлись, и Зорко с удовольствием улегся в своем углу, укрывшись медвежьей шкурой, незнамо как здесь оказавшейся: Ранкварт, должно быть, от щедрот своих пожаловал. Хмельное не лишило Зорко ясности ума, да и на ногах он держался твердо, а все ж корчажная брага сегванская была крепка, в голове чуток шумело.

Проснулся венн оттого, что кто-то тряс его за плечо.

— Вставай! Вставай! — повторял прямо над ухом по-сольвеннски встревоженный женский голос.

Зорко с трудом разлепил веки. В доме было темно, хоть глаз выколи — значит, солнце не взошло еще, — и лишь в углу под лавкой теплилась, бросая на стены слабый отсвет, маленькая лучина. Над Зорко склонилась темно-рыжая девица, двуродная сестра Андвара.

«Вот бесстыдная! — про себя подумал спросонья венн. — К чужому мужчине среди ночи пришла!»

Но ясность мысли быстро возвращалась, и сон таял, уползая куда-то в сумрак неосвещенных углов. Коль девица явилась сюда да так старалась его разбудить, значит, дело было нешуточное.

— Что стряслось? — спросил Зорко тихим шепотом, приподнимаясь на своем соломенном ложе.

— Скорее! — зашептала в ответ рыжая. — Люди боярские придут поутру. Будут требовать ответа за что-то, что Хальфдир сделал. Если тебя станут спрашивать, Ранкварт заступиться не сможет: ты не его человек. Пока за домом не следят, тебе надо уходить.

— Да куда ж пойду ночью? — не то чтобы растерялся, но просто осмысленно спросил Зорко. — Меня же на улице дружинники и поймают, чуть шаг шагну.

— Ты не понял, — зашептала в ответ девица. — Ты пойдешь к кунсу Ульфтагу. Там тебя искать не станут.

Раздумывать было нечего: сколь бы ни были тяжеловесны шутки сегванские, а так над человеком подшучивать здесь никто бы не стал!

Зорко вскочил мигом, как был, в исподнем: пришло лихо, так не зевай. Коли уж рыжая его давеча не застеснялась, то и теперь стерпит. Венн поспешно натянул штаны и рубаху, а иные вещи были уложены в короб, так что собираться долго не пришлось.

— Куда идти? — спросил он, закинув короб за спину.

Девица взяла лучину и, укрыв ее от посторонних глаз отворотом плаща, сказала:

— Идем.

На дворе было темно. Небо за то время, пока трапезничали и спали, закрыли сплошняком тучи, и посыпался мелкий нудный дождь. На сегванке был добрый теплый плащ с отстежным капюшоном. «Мехом беличьим оторочен», — успел заметить Зорко. Он хорошо понял, что ему угрожает опасность, но, откуда она грядет, пока не догадывался. Дальше истории, что затеял Хальфдир с Прастеном в Лесном Углу, мысли не шли.

Девица — Зорко и не знал даже, как ее звать, — шла по двору точно ясным днем: еще бы, она ведь на этом дворе родилась и всю жизнь провела! Венн не отставал: по лесу впотьмах походишь, так и на ровном месте не ошибешься.

У ворот из темноты возникла высокая мрачная фигура: это был Хаскульв.

— Недобрые гости, Зорко Зоревич, — хрипло зашептал кунс. От него изрядно разило хмельным, но язык не заплетался. — Не ведаю, откуда что прознали. Утром люди кнеса будут здесь. Сейчас ты пойдешь к Ульфтагу. Ты понравился старику, он тебя укроет. Потом — не знаю. Если Храмн не поможет тебе здесь, придется отправить тебя на Кайлисбрекку. Сейчас полезай через забор и смотри, чтобы никто за тобой не следил. С тобой Фрейдис пойдет и Бьертхельм еще. Там встретят.

Зорко только кивнул: разговаривать, как он уразумел, здесь было лишним. Хаскульв подставил руки, и девица рыжая, легко с помощью кунса взобравшись на забор, очутилась с той стороны.

— И ты давай за ней. Короб я тебе передам. — И Хаскульв тем же способом помог переправиться и Зорко. Приняв от кунса короб, венн передал его вниз дюжему сегвану, под плащом у коего виднелся меч. Затем венн и сам спрыгнул на мягкую пористую землю.

Со стороны дома Ранкварта, где шла тризна, не доносилось ни звука. Сегванский конец спал, только где-то в отдалении слышен был плеск волн. Вокруг никого не было.

— Сюда, — позвала Фрейдис и направилась вверх по улице.

Зорко устремился за ней. Высокий и широкоплечий Бьертхельм замыкал шествие. Позвякиванья кольчужной брони Зорко, правда, не услышал: значит, сегван был уязвим для ножа или меча. Сегванский конец не запирался, подобно вельхскому, здесь каждый двор был маленьким укреплением, а потому ночью на улице приходилось быть вдвойне осторожным. Княжеские дружинники и боярские люди, охранявшие спокойствие города по ночам, сюда не захаживали: пусть сегваны сами себя стерегут, коль такие отважные. А сегваны по ночам ходить не любили, зане побаивались злых духов. Сторожили только во дворах, а более полагались на собак. Собаки и подняли лай немедля, как только трое полуночников миновали двор Ранкварта, пошли перелаиваться дальше по всему концу.

При этом вряд ли кто обратил бы внимание на происходящее на улице: каждый хозяин прекрасно разбирал, как лает собака, когда просто охота полаять, и как, когда кто-то лезет на доверенный ей двор.

Пока никого не попадалось, и Зорко стал уж подумывать, что они почти пришли — не так уж и велик был сегванский конец, как вдруг, повернув за угол, они увидели впереди красные огни факелов. Зорко мигом шарахнулся назад, Фрейдис же рванулась вперед, перебежала проулок и схоронилась за противоположным углом. Бьертхельм остановился как вкопанный, и Зорко, хоть и не обернулся, почувствовал: рука сегвана легла на рукоять меча.

Зорко сбросил на землю короб: драться, коли придется драться, с коробом на спине было куда как несподручно. А бежать сразу не получалось: Фрейдис была отделена от них четырьмя саженями открытой для обзора улицы.

Хорошо, если это сегваны, загулявшие после тризны, возвращались домой: эти бы не тронули, увидев Фрейдис и Бьертхельма, да еще в такой день. Иное дело, если это были дружинники: против них нужны были такие же мечники, как они сами, да и опасно было оспаривать власть галирадского кнеса таким путем. Если же кто другой… Но никто другой Зорко на ум не шел, кроме почему-то того степняка, что на вороном уносился прочь из Лесного Угла той жуткой ночью.

Люди, что несли факелы, явно приближались. Зорко чувствовал это чутьем охотника. Меч — тот самый, что ненадолго отвел беду от кунса Хальфдира, — был у него на поясе. Венн махнул рукой Фрейдис: уходи, мол, подальше, потом еще встретимся.

Девица поняла, послушалась, шаг-другой шагнула назад и будто пропала. «Ну и ладно», — подумал Зорко.

Свет факела больно ударил в глаза. Из-за угла появились разом трое в длинных развевающихся балахонах. Головы их покрывало нечто похожее на платок. Маны!

Один из них взглянул направо, и цепкий взгляд его моментально остановился на Зорко. По злобе, сверкнувшей в этих глазах, венн понял: пришли за ним.

Бьертхельм, видать, лучше Зорко знал тех, что явились в Галирад из Аша-Вахишты. Не издав ни звука, он напал сразу, даже не посмотрев, сколько их. Первым упал ближний, высокий и чернобородый, рассеченный мечом от левой ключицы до сердца. Вторым был убит факельщик, которому сегван разрубил бок. При ударе слышалось, как рвется металл: под одеждой у манов были кольчуги. На удачу Зорко, Бьертхельм был из тех, кому и добрая кольчуга была что ореховая скорлупа. Третий сумел завязать бой. В руке у него мелькнул изогнутый меч, поуже сегванского, но пошире степняцкой сабли.

Факел упал на землю, и в темноте Бьертхельм потерял свое преимущество неожиданного нападения. Сегвану приходилось осторожничать: он ведь был без доспеха, и любой удар мана грозил ему гибелью, в то время как удары Бьертхельма из-за той же осторожности стали не так мощны, и кольчуга могла надежнее защитить его соперника.

Зорко не стал дожидаться, пока на Бьертхельма набросится еще кто-нибудь, и сам пришел к сегвану на помощь. Перед ним замаячили четыре силуэта, выхваченные из тьмы светом лежащего факела. Зорко быстро нагнулся, и факел оказался у него в руках. В роду Серых Псов были те, кого называли «обоерукими» — воины, умеющие вести бой двумя клинками. Зорко такого не умел, но факел — не меч, и с таким союзником, как огонь, можно было не опасаться злых чар.

Одним из нападавших был Намеди — Зорко ожидал увидеть его. «Вот тебе и Правда галирадская! Как кнес поворотит, так тому и быть! — подумал венн. — Где ж это видано, чтобы вора среди бела дня на вольницу отпускали?»

Остановившись так, чтобы между ним и нападавшими осталось тело убитого Бьертхельмом мана, Зорко дождался, пока самый горячий из четверых — а был это, конечно, Намеди — подскочит к нему. Только ман стал заносить ногу, чтобы переступить через труп павшего или наступить на него, Зорко, ткнув факелом прямо в лицо сопернику, удар меча направил тому в ногу. Намеди отвел факел клинком, но нога осталась без защиты, и Намеди рухнул на землю. Из-под колена хлынула кровь: должно быть, Зорко перерезал ману подколенную жилу.

Но вот подоспели еще трое. Бьертхельму такие схватки были не внове, и он ловко крутил огромным своим мечом, отражая атаки нападавших, но Зорко видел, что кисть правой руки и левое плечо могучего сегвана уже окрасились алым. Зорко же держался только благодаря факелу: одному против двоих опытных бойцов ему было не выстоять, и только огненный цветок, то и дело распускающийся жаром прямо перед лицом, заставлял манов шарахаться и отступать на пару шагов.

Меж тем звуки боя были услышаны: собаки надрывались истошным лаем, во дворах захлопали, заскрипели двери, послышались возгласы. Манам такой поворот был вовсе не с руки: они и без того, по разумению Зорко, решились на безумно опасное дело, а тут еще их застали бы посередь чужого конца с оружием! Вряд ли даже заступничество кнеса остановило бы сегванов, еще и подгулявших на тризне!

Но и Зорко с Бьертхельмом вовсе не нужно было показываться всем на глаза. Если Хаскульв был прав, то люди боярские или самого кнеса поутру должны были пойти по всем дворам сегванским выведывать, не хоронится ли где-либо неизвестный венн, с Хальфдиром-кунсом в Лесном Углу набедокуривший. Один из манов, бывший, видать, за главного, прошипел что-то по-змеиному, как давеча шипел на площади Намеди, и остальные трое, мигом прекратив схватку, отступили, а потом и вовсе бросились наутек. Намеди теперь уже не дышал. Должно быть, маны сами добили его, чтобы он попался сегванам или дружинникам.

Бьертхельм указал Зорко в том направлении, куда скрылась Фрейдис. Мигом подхватив короб и бросив факел на землю, Зорко бросился за ним.

Кто-то позади уже выскочил на улицу, но Бьертхельм, несмотря на раны и свою величину, бежал столь быстро, что Зорко, которому мешал нелегкий короб, за ним не поспевал. Сообразив, что венну за ним не угнаться, сегван приостановился, подождал Зорко и дальше пошел быстрым шагом, одобрительно кивнул и шепнул громко:

— Скоро!

Что означало это слово, Зорко не вполне осознал: то ли они уже почти пришли, то ли должно было быстро идти, чтобы их не заметили, — сегван, наверно, вовсе плохо знал сольвеннский, потому и не говорил ничего, а как вымолвил единственное слово, так и оно осталось непонятным.

Крики и возгласы, в туманную дождливую погоду слышные далеко, тем не менее остались за спиной. Никто за ними не погнался, и Бьертхельм, видя, что Зорко в тягость такая быстрота, еще сбавил шаг. И тут же из глубокой тени близ изгороди изникла человеческая фигура. Ростом невелика, в капюшоне: сомнений быть не могло, это Фрейдис ждала их.

Вместо того чтобы вести их дальше, она схватила Зорко за рукав и погладила вдруг его руку своей теплой ладонью. Венн страшно удивился и только сейчас приметил, что правая кисть отчего-то мокра. Это была кровь: клинок мана достал-таки Зорко, а он и не заметил!

«И я, верно, в долгу не остался», — подумал венн, мягко отстраняя сегванку: недосуг, мол, веди скорее.

Они прошли еще по улице, сделали два поворота и наконец остановились перед мощными дубовыми створками, где тес был скреплен железными языками. Фрейдис постучала три раза в дверь, прорезанную прямо в створке ворот. В ответ дверь тихо, без скрипа, отворилась, и молодой комес впустил всех троих внутрь.