ГЛАВА 4

Царская Грузия и ханства Кавказа под сенью империи

Одной из самых противоречивых и спорных фигур в осуществлении Россией кавказской политики на рубеже двух веков — XVIII и XIX — стал генерал от инфантерии Павел Дмитриевич Цицианов. Именно ему Российская империя была во многом обязана присоединением большей части современной Грузии и «повторного» подчинения ряда мусульманских ханств Северного Азербайджана. Причем известно, что во многих случаях Цицианов действовал на свой страх и риск, далеко не всегда имея на совершенные им деяния соответствующие полномочия, словно под диктовку требований военного времени.

Грузинский князь, он же главнокомандующий и царский наместник, выполнял по обе стороны Большого Кавказского хребта, прежде всего в Грузии, в Закавказье, важную для Российской империи миссию. Можно, забегая вперед, утверждать, что он выполнял ее с поразительным размахом, понимая ее державную значимость. Цицианова в истории старой России можно даже назвать одним из эталонов исполнения монаршей воли.

Оглядываясь в далекое и совсем не далекое прошлое, можно утверждать, что этот персонаж на российской исторической сцене малоизвестен или вовсе неизвестен для любителей старины. А между тем великий русский поэт А.С. Пушкин посвятил ему такие, несущие в себе огромный заряд исторической правды, поэтические строки:

И воспою тот славный час.

Когда, кочуя бой кровавый.

На негодующий Кавказ

Поднялся наш орел двуглавый.

Когда на Тереке седом

Впервые грянул битвы гром

И грохот русских барабанов,

И в сече, с дерзостным селом

Явился пылкий Цицианов...

...Происходил он из древнего рода грузинских князей Цицишвили, переселившихся в Россию в 1725 году, сразу после смерти Петра Великого. Многие грузинские семьи, вынужденные бежать из родных мест, где свирепствовали то турки, то персы, нашли себе пристанище на русской земле, ставшей для них вторым Отечеством.

Цицианов мог гордиться древностью своего рода, происходившего из картлинских и кахетинских князей, находившихся в родстве по женской линии с грузинскими царями. Первоначально его предки носили фамилию Панаскетели, потом Цици-Швили, а уже будучи в российском подданстве получили название Цициановы. История княжеского рода в наиболее известных лицах такова.

Первым обладателем княжеского титула в роду стал Захарий Панаскетели. Он был возведен в княжеское достоинство грузинской царицей Тамарой Великой (1165-1213 гг.) за свои заслуги перед Грузией и ее царствующей династией.

Потомок его Така Панаскетели, пристав (губернатор) таоский, в ранге царского командующего, в 1302 году разбил 60-тысячное турецкое войско, напавшее на грузинские земли. Вскоре княжеский род породнился с царствующей фамилией: княжна Сити-Ха- тун Панаскетели стала супругой царя Вахтанга IV.

Ее племянник Цици Панаскетели был главнокомандующим войсками Грузии в последних годах XV столетия. И по его имени потомки стали называться Цици-Швили (то есть в переводе с грузинского — сыновья Цици). Многие представители княжескою рода занимали в Грузии важные государственные должности и отличались в битвах против турок, персов, горцев и внутренних междоусобицах. Дочь Нодара Цици-Швили была замужем за имеретинским царем Арчилом.

Родился будущий царский наместник на Кавказе 8 сентября 1754 года в Москве. К тому времени фамилия Цицишвили для удобства произношения и написания на русский лад была переделана на Ципианова. Прадед его — Паата Цниишвнли (Павел Захарьевич Цицианов) нашел убежише в России вместе с царем Картли Вахтангом VI, состоя в его свите. Князь получил поместье и служил в звании капитана в Грузинском гусарском полку.

Отец, Дмитрий Павлович, стал придворным и служил по гражданской части. Мать был а урожденной княжной Давидовой Елизаветой Михайловной. Двоюродная сестра будущего кавказского наместника — Мария Георгиевна, стала последней грузинской царицей (в исторической литературе она почему-то обычно именуется теткой П.Д. Цицианова).

Род князей Цициановых был записан в V части родословных книг Тифлисской и Московской губерний Российской империи. Герб князей Цициановых внесен в Участь российского «Гербовника».

Воспитание в небогатой семье княжич получил для своего времени хорошее: знал грамоту и счет, закон Божий... Судьба готовила ему военную профессию, как и для почти всей мужской половины российского дворянства, достигшей юношеского возраста. Не случайно наиглавнейшим предметом воспитания в семьях дворян на несколько веков оставалась военная история, ратная родословная дворянских и аристократических фамилий, благо гордиться им было чем.

В детском возрасте записанный в пол к (по установившейся традиции), князь Павел Цицианов начал армейскую службу со всеми ее неизбежными тяготами рано. По служебной лестнице шел хорошо, начиная с прапорщика лейб-гвардии Преображенского полка. Да и было от чего — в жизни ему приходилось надеяться только на себя, к числу состоятельных семейств он не принадлежал. Старался, себя не жалея. Отличался напористостью, исполнительностью и требовательностью. Последняя черта разовьется в нем до жестокости. Зачастую вынужденной для событий на Кавказе.

То, что Цицианов стал в тридцать с небольшим лет командиром Санкт-Петербургского гренадерского полка, говорит о многом. Прежде всего о том, что службу царский офицер правил примерно. А тут и война «подвернулась» — Русско-турецкая 1787-1791 годов. Ему на ней откровенно повезло — воевать довелось под знаменами восходящего в зенит полководческой славы А. В. Суворова, познавая победы под Фокшанами и на реке Рымник, под Измаилом и Мачиным. А перед этими славными делами русского оружия ему довелось отличиться под крепостью Хотин, при отражении сильной вражеской вылазки.

То есть послужной список молодого грузинского князя из рода Цицишвили можно было считать безупречным, как говорится, «дай бог каждому» армейскому офицеру. Впрочем, чем-то особенным для русской армии эпохи войн Екатерины I) Великой он не смотрится: с такими, весомыми на будущее послужными списками полковых командиров с огромным боевым опытом тогда было предостаточно.

Не случайно в суворовской переписке фамилия Цицианова встречается неоднократно. И всегда как командира деятельного, умеющего начальствовать над воинским отрядом, отличаться в делах против турок-османов. Лестная характеристика Суворова-Рымникского среди людей военных той поры «золотого екатерининского века» значила многое.

Еще раз повоевать под суворовским командованием П.Д. Цицианову, теперь уже генерал-майору, довелось в Польше, в 1794 году. Царство Польское, входившее на таких правах в состав Российской империи, имело собственную русскую армию. И поэтому при подавлении вспыхнувшего там восстания под руководством Тадеуша Костюшко русским войскам пришлось вести настоящую войну.

Сводный отряд князя Цицианова прикрывал от повстанцев Белоруссию. В самом начале «возмущения» он умело удержал за собой важный в военном отношении город Гродно. Дело в том, что варшавское правительство, посылая на восток многочисленные отряды, стремилось вынести боевые действия с польской территории в Литву, Белоруссию, Подолию. Там всегда находилась поддержка со стороны националистически настроенной польской шляхты.

Первый самостоятельный бой генерал-майор Цицианов провел 24 августа 1794 года под Любанью. Тогда он, имея гораздо меньшие силы, наголову разбил 5-тысячный отряд варшавского генерала Стефана Грабовского, сумевшего переправиться через реку Западный Буг и пытавшегося прорваться в направлении на город Минск.

Русский отряд, действовавший по тревоге, настиг противника, устремившегося было к переправе через реку Птичь. И не давая ему счастливо выйти из-под удара, навязал боевое столкновение.

В ходе жаркого боя поляки, понеся большие потери, рассеялись по окрестным лесам, оставив победителям всю артиллерию и обоз. Виктория гродненского отряда получилась громкой.

Суворов в письме генерал-майору И.И. Моркову, командиру «летучего» корпуса, выделенного генерал-фельдмаршалом П.А. Румянцевым-Задунайским для усиления суворовских войск, собственноручно дописал следующее:

«Во взаимность тех уведомлений, что Ваше Превосходительство мне сообщили, я вам сообщаю приятную новость, что вся та куча мятежников, что чрез внезапное нападение в Минскую губернию нас всех там встревожила, 26-го сего августа под Любанью Генерал-Майором Цициановым в плен взята».

Убедительная победа под селением Любань впервые показала истинные способности военачальника. Не случайно А. В. Суворов водном из всегда лаконичных приказов по войскам писал:

«...Сражаться решительно, как князь Цицианов».

Генерал-майору в Польскую кампанию довелось крупно отличиться еще раз. И опять против генерала Грабовского, только теперь Павла. Русские отряды находились в постоянном движении, подвергая разгрому неприятельские. Польские повстанцы вели маневренную войну, стараясь уйти от прямых столкновений, поскольку почти всегда в них они, даже при численном превосходстве, терпели тяжкие поражения. Но разбитые или рассеянные, они вновь собирались с силами, создавая опять опасность дня российской администрации.

Цицианов настиг войско «генерал-майора литовских войск» Павла Грабовского в приграничье Царства Польского. И в скоротечном бою разгромил его, поведя затем неотступное преследование. Остатки мятежных поляков, избежавших пленения, рассеялись по лесам. Граф Александр Суворов-Рымникский в письме от 2 октября командиру корпусу генерал-поручику барону И.Е. Ферзену (впоследствии графу и генералу от инфантерии) сообщал с похвалой:

«...Так сокрушен Грабовский от князя Цицианова».

Тот 1794 год грузинский князь провел на самом «горячем» месте — в местности, где сходились территории Польши, Белоруссии и Литвы. К городу Гродно не раз подступали «мятежнические» войска, но им приходилось отступать прочь совершенно разбитыми и деморализованными очередной неудачей.

Военные действия в приграничье Царства Польского закончились для варшавской армии полным поражением. Суворов рапортом об окончательном успехе дела докладывал командующему русской действующей армии генерал-фельдмаршалу П.А. Румянцеву-Задунайскому:

«...В тот же день (6-го ноября) явились ко мне генералы Мокрановский, Велегурский, Павел Грабовский и Хлевинский с покорностию. Первым двум даны паспорты в Галипию, третьему в дом отца, а последнему в Литву (також прежде сутками князь Юзеф Понятовский, благомыслящий нам)».

Успешное командование Цициановым крупным воинским отрядом в Царстве Польском отметили в Санкт-Петербурге. И достаточно высоко. Императрица Екатерина II награждает князя, генерал-майора российской службы Военным орденом Святого Георгия III степени. Помимо того он получает в собственность крупное поместье в Минской губернии с 1500 душами крепостных крестьян, что делало его крупным помещиком.

Польские заслуги и предопределили дальнейшую судьбу генерала П.Д. Цицианова. Уже в скором времени он получает большую перспективу в служебной карьере. Только теперь на Кавказе, куда он так стремился..

С давних пор христианские народы Грузии и Армении имели тяготение к православной России. Закавказье, исторически раздробленное на мелкие царства и ханства, постоянно враждовавшие между собой, просто не могли противостоять восточным завоевателям в лице султанской Турции и шахской Персии. Вопрос вообще стоял о самом существовании грузинского и армянского народов.

Кровожадные (иначе их и не назовешь за злодеяния) завоеватели «...разиня рты свои, как змеи окружают нас, — писал графу Панину еще при императрице Екатерине II в 1774 году грузинский царь Ираклий II, — персияне, как львы, смотрят на нас, а лезгины острят зубы свои против нас, как голодные волки».

Перед Грузией исторически вставала дилемма — или быть порабощенной до конца тираниями Востока, или перейти под державную власть доброжелательной России. Народы Закавказья сами обращали к ней свои взоры и просьбы о помощи. Да и Российское государство само стремилось к присоединению земель Кавказа, как опорного стратегического плацдарма с побережьями сразу двух морей. Тем более что одна за другой шли ожесточенные войны с могущественной Оттоманской империей.

Все эти причины привели к заключению в 1783 году в северокавказском городе Георгиевске трактата между всероссийской императрицей Екатериной II и царем Восточной Грузии (Картли и Кахетии) Ираклием II. По Георгиевскому договору в Грузию вводились русские войска для вооруженной защиты ее от воинственных соседей. То есть Картли-Кахетинское царство переходило под протекторат России.

Однако вскоре тяжелые войны в 1784— 1791 годах сразу на два фронта — против Оттоманской Порты и королевства Швеции — отвлекли внимание России от кавказских дел. Положение Грузии опять ухудшилось. Над ней продолжала нависать внешняя опасность, готовая в любой год разразиться новым опустошительным нашествием или турок, или персов. Со стороны гор Дагестана и ханств Северного Азербайджана совершались частые разбойные набеги, тысячи людей уводились в полон.

В последнее десятилетие XVIII века над православными грузинским и армянским народами в который уже раз стали сгущаться тучи военной беды. В соседней Персии в междоусобной борьбе побеждает бывший евнух Ага-Магомед-хан, положивший начало новой шахской династии Каджаров. Он жаждал завоеваний со славой и богатой добычи прежде всего на закавказских землях.

Огромная иранская армия (около 60 тысяч конников) в 1795 году переходит реку Араке, которая разделяет Азербайджан на Северный и Южный. Персы начинают опустошать долины и горные ущелья Закавказья. Страшному разграблению подверглись Карабахское, Шекинское и другие ханства. Шах Ага-Магомед посылает к картли-кахетинскому царю Ираклию II гонца с надменным требованием разорвать союз с Россией и подчиниться Персии.

Такое требование воинственный шах Каджаров подкреплял грозными словами. Он угрожал, что сделает «...из крови российских и грузинских народов реку текущую».

Царь Ираклий II, надеясь на скорую помощь, ответил дипломатическим отказом. Что, собственно говоря, и требовалось новоиспеченному шаху, поскольку для любого вражеского вторжения требовался хоть какой-то предлог. Персидская конница со стороны Гянджи врывается в Восточную Грузию. Помощь же военной силой могла подоспеть только лишь в ноябре месяце.

Для защиты столицы Картли-Кахетинского царства — города Тифлиса Ираклий II смог собрать войско численностью около 2500 человек. Из Западной Грузии ему в поддержку пришел только небольшой отряд добровольцев. Ага-Магомед-хан появился перед Тифлисом с девятью тысячами всадников. Грузины сражались героически, но битву под стенами города проиграли.

Персы взяли древнюю столицу Грузии. За девять дней своего пребывания в ней шахские воины полностью разграбили и почти полностью разрушили Тифлис, уведя всех оставшихся в живых жителей в плен. Исторические записи свидетельствуют:

«...С каждым рассветом дня толпы персидских войск вместе со своим повелителем устремлялись в столицу Грузии. Там персияне предавались полному неистовству. Они отнимали у матерей грудных детей, хватали их за ноги и разрубали пополам, уводили жен- шин в свой лагерь, бросая детей на дороге. Река Кура была запружена трупами».

Таким же образом персы в том походе властвовали и издевались над жителями ханств Северного Азербайджана. В 1794 году по велению шаха ослеплены 20 тысяч местных жителей, и в доказательство исполнения приказа Ага-Магомед-хану доставили «двадцать тысяч пар вынутых глаз».

Получив известие о тифлисской трагедии, императрица Екатерина II отдает распоряжение, подлежащее немедленному исполнению:

«...Подкрепить царя Ираклия, яко вассала российского против неприязненных на него покушений».

Такое волеизъявление главы Российского государства, чьи границы проходили по кавказской территории, получили широкую огласку. Шах Каджаров грозил злой судьбой не только Восточной Грузии. Опасаясь вторжения персов, к императрице Екатерине II обратились за защитой и дагестанские владельцы.

Шел 1795 год. В ответ на вторжение шахской армии в Картли-Кахетинское царство и кровавое тифлисское злодеяние, Россия объявила Персии войну.

По повелению из Санкт-Петербурга в Восточную Грузию и Дагестан направляются первые воинские части: около трех батальонов пехоты (почти три тысячи штыков) при шести полевых орудиях, один кавалерийский эскадрон, казачьи команды (около 400 казаков) и 500 сабель калмыцкой конницы.

В следующем, 1796 году, формируется Кавказская армия из трех корпусов: Главного. Кавказского и корпуса генерал-поручика Булгакова. Всего численность армии составляла 21 тысячу человек, в том числе 9 тысяч конницы. Основную массу ее составляли казаки — терские, донские, черноморские, волжские.

Для действий непосредственно против Персии из этих сил создается особый экспедиционный корпус численностью почти в 13 тысяч человек. В его состав вошла Каспийская военная флотилия, дагестанский отряд генерала М.Г. Савельева и русские гарнизоны в Восточной Грузии, которыми командовал полковник Сарыхнев.

Во главе экспедиционного корпуса встал генерал-аншеф Валериан Зубов, младший брат последнего екатерининского фаворита Платона Зубова. Его ближайшим помощником, вернее — сподвижником стал грузинский князь генерал-майор П.Д. Цицианов. Их роднили не только кавказские заботы, но и то, что они прошли суворовскую «науку побеждать».

Так началась война с Иранской державой, которая вошла в отечественную историю и историю Кавказа как второй Персидский поход 1796 года. Первый совершил, и весьма успешно, в 1722-1723 годах первый всероссийский император Петр 1 Великий.

Действия русских экспедиционных войск в прикаспийском Дагестане и Северном Азербайджане — отдельная тема для исторических дискуссий. Павел Цицианов в том походе отвечал за «экспедиционную политику». Он был тем человеком, который убедил бакинского Гусейн-Кули-хана присягнуть на верность России, ее императрице.

Смерть Екатерины Великой перечеркнула все планы Персидского похода. В декабре 1796 года воцарившийся император Павел 1 отозвал русские войска из Закавказья...

Генерал-майор Цицианов, исполнявший в 1796 — начале 1797 годов должность коменданта Бакинской крепости, временно оказался не удел. Он ушел в отставку, не теряя, однако, прямого интереса к кавказским делам. Павел Дмитриевич словно чувствовал, что в них его судьба...

В начале 1798 года скончался престарелый картли-кахетинский царь Ираклий II. С выводом русских войск из Восточной Грузии там снова стала складываться обстановка прежних лет. Тем более что перед этим Ага-Магомед-хан вторгся в Карабах и взял крепость Шушу, привычно учинив в этой области кровавый погром. Но дальше его 60-тысячная конная армия никуда не двинулась: в июне 1797 года спящий шах был убит своими рабами, которых он приговорил к смертной казни.

Тогда персидская армия ушла из Карабаха домой. Но такой исход вражеского вторжения мог оказаться просто временной задержкой нового погрома закавказских земель. Понимая это, наследник Ираклия II обращается к России, к императору Павлу I с просьбой о военной помощи. Что, между прочим, предусматривалось Георгиевским трактатом.

Картли-кахетинский царь ради спасения не только Восточной, но и всей Грузии, ее многострадального христианского народа жертвовал всем, что было в его силах. Он даже управлять обязывался «...по тем законам, кои из высочайшего двора даны быть имеют». От себя же Ираклий III обязывался без особого на то повеления российского государя никаких узаконений не вводить.

Накануне наступления XIX века русские войска под командованием генерала Лазарева, перейдя Большой Кавказский хребет, вновь вступают на грузинскую землю. Вместе с войсками в Тифлис прибыл полномочный министр Грузии при ее царе действительный статский советник П.И. Коваленский. Он сразу же сосредоточил в своих руках управление Картли-Кахетинским царством. Или как писал один из современников:

«Коваленский... полностью овладел царем... Картли и Кахетии».

Глава российской администрации в Восточной Грузии действовал по прямому указанию императора Павла 1. Тот открыто заявил о своей позиции в кавказских делах:

«Я хочу, чтобы Грузия была губернией...»

Так оно в скором времени и случилось во многом благодаря грузинскому князю в эполетах генерала русской армии, Павлу Цицианову.

В силу объективно сложившихся исторических обстоятельств древняя Иверия переходила в российское подданство. В противном случае стоял вопрос о истреблении или полном порабощении ее христианского народа мусульманскими соседями, находившимися тогда в зените своего военного могущества.

Высочайшие манифесты о присоединении Грузии к России новый император Александр I Павлович обнародовал 12 сентября 1801 года. В первом говорилось об учреждении управления Грузией и о назначении П.И. Коваленского ее правителем. Вторым манифестом было обращение всероссийского монарха к грузинскому народу об учреждении внутреннего управления Грузии. В нем говорилось:

«Божиею милостию мы, Александр Первый, император и самодержец Всероссийский, и прочая, и прочая, и прочая. Объявляем всем обитателям царства Грузинского, кому о том ведать надлежит.

Покровительство и верховная власть Российской империи над царством Грузинским всегда налагали на монархов Российских и долг защиты. В 1796 г., после сильного впадения к вам Аги-Магомед-хана, в Бозе почившая великая государыня императрица Екатерина Алексеевна послала часть войск своих. Стольуспешное тогда не токмо спасение царства Грузинского, но и счастливое покорение всех областей и народов от берегов Каспийского моря до рек Куры и Аракса Ограждали вас от всяких опасностей; оставалось только внутренним благоучреждением благоденствие ваше утвердить навеки.

Но внезапное и скоропостижное отступление войск российских из Персии, Армении и из пределов ваших испровергли справедливое ожидание ваше. Все потом претерпленные вами бедствия — нашествие неверных и иноплеменных народов, разорение городов и селений, порабощение и увлечение в плен отцов, матерей, жен и детей ваших, наконец, раздор царской фамилии и разделение народа между разными искателями царского достоинства — влекли вас в междоусобные брани. Окружающие вас хищные народы готовы были напасть на царство ваше и ненаказанно растерзать его остатки. Соединением всех сил зол не токмо народ, но даже и имя народа грузинского, храбростью прежде столь славного во всей Азии, потребовалось бы от лица земли.

Стоя в бездне сей, неоднократно призывали вы покровительство российское. Вступление войск наших и поражение Омар-хана Аварского приостановили гибель вашу, устрашив всех хищников, наполняющих горы кавказские, и тех, кои раздирают область Персии и Великой Армении: затихли крамолы посреди вас, и все мы единодушно и торжественно воззвали власть российскую управлять вами непосредственно.

Мы, вступя на Всероссийский престол, обрели царство Грузинское, присоединенное к России, о чем и манифест в 18-й день января 1801 г. издан уже был во всенародное известие.

Вникая в положение ваше и видя, что посредство и присутствие войск российских в Грузии и доныне одно удерживает пролитие крови нам единоверных и конечную гибель, уготованную вам от хищных и неверных сопредельных вам народов, желали мы испытать еще, нет ли возможности восстановить первое правление под покровительством нашим и сохранить вас в спокойствии и безопасности.

Но ближайшие по сему исследования наконец убедили нас. что разные части народа грузинского, равно драгоценные нам по человечеству, праведно страшатся гонения и мести того, кто из искателей достоинства царского мог бы достигнуть его власти, поелику против всех их большая часть в народе столь явно себя обнаружила. Одно сомнение и страх сих последствий, возродив беспокойства. неминуемо были бы источником междоусобий и кровопролития.

Сверх того, бывшее правление даже и в царство царя Ираклия, который духом и достоинством своим соединил все под власть свою, не могло утвердить ни внешней, ни внутренней безопасности; напротив столькратно вовлекло вас в бездну зол, на краю коей и ныне вы стоите и в которую по всем соображениям должны вы будите низвергнуться, если мощная рука справедливой власти от падения сего вас не удержит».

Далее во втором высочайшем манифесте Александра I указывалось о лишении прав всех царствовавших ранее династий на грузинский престол. В манифесте эта мысль была высказана так:

«...Сила обстоятельств сих, общее по сему чувство наше и глас грузинского народа преклонили нас не оставить и не предать на жертву бедствия язык единоверный, вручивший жребий свой великодушной защите России. Возбужденная надежда ваша сей раз обманута не будет. Не для приращения сил, не для корысти, не для разпространения пределов и гак уже обширнейшей в свете империи приемлем мы на себя бремя управления царства Грузинскаго.

Единое достоинство, единая честь и человечество налагают на нас священный долг, вняв молению страждущих, в отвращение их скорбей учредить в Грузии правление, которое могло бы утвердить правосудие, личную и имущественную безопасность и дать каждому защиту закона...

Наконец, да познаете и вы цену доброго правления, да водворится между вами мир, правосудие, уверенность как личная, так имущественная, да пресекутся самоуправство и лютые истязания, да обратится каждый к лучшим пользам своим и общественным, свободно и невозбранно упражняясь в земледелии, промыслах, торговле, рукоделиях под сенью законов, всех равно покровительствующих. Избытки и благоденствие ваше будет приятнейшею и единою для нас наградою.

Дан в престольном граде Москве, сентября 12-го дня 1801 г.

Александр».

Император Александр I Павлович, только недавно принявший на себя бразды правления Российской державой, был обеспокоен положением на южных границах и особенно угрозе Грузии со стороны шахской Персии. Тогда он и вспомнил о князе Цицианове. На Кавказе требовался государственный муж решительный, знающий тот край, умеющий заставлять подчиняться местных феодальных владельцев.

На выборе императором такого человека сказалась и позиция генерала Цицианова в восточных делах, которую он не раз высказывал, будучи при дворе. Он открыто говорил:

— В Азии все убеждения и переговоры суть ничто, а сила — все. Такой силой на Кавказе должна стать только Россия...

У грузинского князя была своя позиция в отношении восточных деспотий. Неважно, каких — то ли это был шах Персидской державы, то ли владелец «родового» ущелья в горах с десятком аулов. Цицианов, получивший европейское воспитание, видел в этих правителях людей, осуществлявших свое господство в соответствии с варварскими традициями. Значит, и бороться с ними, приводить их в российское подданство можно было и варварскими методами. Как это делал, к примеру, «железный хромец» Тимур (или Тамерлан).

То есть Цицианов был из когорты тех, кто считал (разумеется, ошибочно), что цивилизацию на Востоке и других «окраинах» европейского континента надо вколачивать железным кулаком. А такое, как известно, почти всегда было чревато военной конфликтностью.

Однако только-только воцарившийся император Александр 1 Павлович самостоятельного решения по грузинскому вопросу, как и по назначению князя Цицианова в Тифлис, не принимал. У него было два совещательных органа — Государственный совет и так называемые «молодые друзья» государя. Это были Строганов, Кочубей, Новосильцев и Чарторийский. В споре этих двух органов при государе и решалась судьба и Грузии, и присутствия России на Кавказе.

Государственный совет состоял из «екатерининских орлов», которыми тогда верховодил (но ненадолго) князь Платон Зубов. Он и вышел победителем в столкновении с «молодыми друзьями» в лице Кочубея. Те считали, что надо заботиться о внутренних реформах, а не о внешней экспансии и расширении территорий. Государственный совет рекомендовал Александру 1 принять Картли-Кахетинское царство в состав Российской империи последующим трем причинам:

Во-первых, обнаружившиеся после смерти царя Георгия Ираклиевича конфликты внутри царской фамилии грозят слабой православной христианской стране, находящейся во враждебном окружении, пагубным междоусобием.

Во-вторых, открытое покровительство, которое с давнего времени Россия дарует грузинской земле, требует, чтобы для собственного достоинства империи Картли-Кахетинское царство сохранено было в целости.

И, наконец, в-третьих, спокойствие южных российских границ может обеспечиваться только «по вящей удобности обуздать своевольство горских народов».

...Князь П.Д. Цицианов (чин генерала от инфантерии — то есть полного генерала он получит за взятие крепости Гянджа) 11 сентября 1802 года назначается главнокомандующим русскими войсками на Кавказе, как в Закавказье, так и на Северном Кавказе. Кроме того, он получает должности инспектора Кавказской пограничной укрепленной линии, астраханского губернатора и главноуправляющего Грузии. Официальный же титул царского наместника значился так: «Инспектор Кавказской линии и главнокомандующий на Кавказе».

Исследователи разных времен считают, что наместника для Кавказа лучше император Александр I назначить не мог. Как писал С. Эсадзе, Цицианов «пользовался заслуженной славой отважного командира и выдающегося администратора, а сверх всего он был грузин по происхождению». К этим его качествам и «кипучей энергии» добавлялся «резкий и повелительный дух» и «острый ум, свободно язвивший всякого, кто вызывал у него гнев или презрение». Действия царского наместника отличались «присущей ему решительностью и твердостью».

Государь поставил перед ним достаточно четкие задачи: «Знакомя его с планом графа Зубова... император повелел внести ясность и порядок в запутанные дела края, стараться быть чутким, справедливым и твердым, добиваться доверия к (российскому) правительству не только в самой Грузии, но и в разных соседних областях...»

Император Александр 1 Павлович в своем высочайшем рескрипте на имя князя П.Д. Цицианова говорил:

«Не расширение власти моей и не приумножение собственных польз России я в сем искал, но единственно желал успокоить народ, мятежами внутренними и внешними обуреваемый, издавна России преданный и древнею своей приверженностью особенное ее участие заслуживающий...»

Грузинский князь из рода Цицишвили становится лицом, лично ответственным перед государем за огромный южный край. Александр 1 ставит перед ним задачу расширения влияния России на Кавказе, обеспечения здесь безопасности государственной границы.

Еще до своего приезда в Тифлис с Кавказской пограничной укрепленной линии царский наместник проделал огромную дипломатическую работу. Зимой 1802—1803 годов он заключил отдельные дружеские союзы со многими горскими правителями — шамхалом Тарковским, ханами Аварским и Талышинским, владельцами Табасаранским и Каракайтагским.

Цицианов сразу позаботился о том, чтобы обезопасить земли Картли и прежде всего Кахетии, да и самого Тифлиса от разбойных набегов с гор джаро-белоканских лезгин. Они были «старинными врагами грузин», ведя против них прибыльную набеговую войну. Именно на это было направлено возведение первых трех укреплений русских войск в Восточной Грузии, прикрывших собой прежде всего ее столицу.

Такими фортификационными сооружениями незамедлительно стали: первое у брода Урдо. второе — в местности, названной Царскими Колодцами (для контроля над Алазанской долиной), и третье — вблизи тех же Царских Колодцев, в Карагаче. Но эти укрепления служили не только преградой для вторжений воинственных гориев-лезгин. Они позволяли «держать приобретенный край в повиновении».

К слову сказать, с легкой руки князя Цицианова Царские Колодцы и в начале XX века продолжал и оставаться местом в Кавказском военном округе, в котором располагался один из самых больших гарнизонов Российской Императорской армии, которая почти всегда называлась как Русская армия.

О том, что за короткий отрезок времени — по февраль 1806 года успел сделать царский наместник в горном краю, с уважением писал генерал А.П. Ермолов, прозванный еще при жизни «проконсулом Кавказа»:

«За Кавказом, в командование Князя Цицианова, покорены Елесуйские владения, Джарская область, Шурагель, Ханства: Гянджинское, Нуха, Карабаг, Ширван, Дербент, Куба и Тадыш, Княжества: Мингрелия, Имеретия, Гурия и Абхазия».

Каждое такое территориальное приращение к Российской империи получало высокую оценку в столичном Санкт-Петербурге, при дворе. Так. после присоединения к России Мингрельского княжества кавказский наместник был награжден орденом Святого Александра Невского.

Но это далеко не все из «территориальных» деяний царского наместника на Кавказе Павла Дмитриевича Цицианова. Главноуправляющий Грузией начал с того, что превратил ее восточную часть (Каргли и Кахетию) в российскую губернию, упразднив здесь монархию. Смена власти закончилась делортацией царской семьи в город Воронеж. Туда выслал и вдовствующую царицу Марию Георгиевну и ее детей. А она была двоюродной сестрой (теткой) князя Цицианова.

Смена власти — вряд ли в Санкт-Петербурге и в Грузии могли такое предвидеть — произошла очень резко. Царевич Александр Ираклиевич тоже претендовал на отцовский престол, и старший брат Георгий XII приказал взять его под стражу. Семейные отношения в вопросах престоловладения на Кавказе никогда не отличались теплыми родственными узами, и потому Александра ожидала вероятнее всего явная казнь или тайная смерть.

Царевич со своими единомышленниками (а такие у него уже были) бежал сперва в Кавказские горы, к лезгинам. После этого он стал «союзником» персов. Во что такой союз с шахом вылился для фузинской земли и Российской империи? А в то, что царевич Александр три десятилетия «наводил» на родину ее стародавних врагов — Персию и ориентированных на нее горцев. Одновременно титулованный беглец поддерживал «из-за бугра» разного рода недовольных в Грузии существующим положением вещей, то есть российской властью.

О личности царевича Александра можно сказать только одно: он не разбирался в средствах для достижения поставленной цели. Родной Грузии он наделал за свою жизнь очень много зла.

Когда князь Цицианов прибыл в Тифлис, то у него сразу нашелся прекрасный помощник — генерал Иван Петрович Лазарев, который отлично разбирался в политической и военной ситуации, сложившейся в Восточной Грузии и на ее границах. Он писал в Санкт-Петербург, что Тифлис стал центром всех интриг, направленных против России, что царская фамилия «есть первая пружина всем волнениям».

В Тифлисе ширились слухи о приготовлении царевичей (в первую очередь называли Александра) к походу вместе с лезгинами на город. При таких обстоятельствах князь Цицианов, получивший сведения, что царица Мария, вдова Георгия XII, собирается бежать из Тифлиса, пришел к заключению о назревшей необходимости арестовать ее и отправить вместе с детьми в Россию. И это несмотря на то, что она приходилась ему двоюродной сестрой.

Высылке вдовствующей царицы Марии Георгиевны и членов царской семьи в Россию, разумеется — на самых почетных условиях, предшествовали кровавые дворцовые события. Рассказать о них, думается, лучше свидетельством очевидца генерал-майора Сергея Тучкова, служившего в Грузии, который оставил после себя «Записки». В них он описывает следующее:

«Сия особа, вторая супруга царя Георгия XII, имея с небольшим тридцать лет от роду, была весьма чувствительна и притом слабого здоровья. За несколько времени перед сим происшествием кн. Цицианов посылал неоднократно ген. Лазарева, чтобы уговорить ее ехать в Россию. Она никак на то не соглашалась, отговариваясь слабостью здоровья, тем более, что приходится ехать верхом до самой границы, что почти необходимо.

Ген. Лазарев показал ей один раз небольшие русские дрожки, на которых можно было проехать по сей дороге. Но она отвечала, что никогда не ездила на таком экипаже и что никогда не согласится сесть на оный. Тогда велел он сделать довольно спокойные и хорошо убранные носилки, или портшез, по-грузински трахтереван называемые, — экипаж, употребляемый в Грузии пожилыми женщинами.

Лазарев сам встал в оные и велел себя носить мимо ее окон, останавливаясь перед оными и хваля перед ней спокойность сего экипажа. Все предложения ген. Лазарева делаемы были царице с некоторого рода насмешкой и недовольным уважением. Она жаловалась на то кн. Цицианову и не получала никакого удовлетворения; отговорка же ее ехать заставила их принудить ее к тому силою.

И так ген. Лазарев, окружив ночью дом ее батальоном егерей, сказал ей, что до рассвета должна она будет непременно выехать, что он объявляет ей сие именем кн. Цицианова, действующего по повелению императора Александра. На сие отвечала она ему:

Князь Цицианов был некогда мой подданный; а император российский не знаю, какое имеет право со мною так поступать: я не пленница и не преступница, притом слабость здоровья моего, как вы сами видите, не позволяет мне предпринять столь далекий путь.

Ген. Лазарев говорил ей много против того; но она сказала ему:

Дайте мне отдохнуть, завтра увидим, что должно будет делать.

С сими словами вышел он от нее.

С рассветом вместе со многими офицерами вошел он в ее комнату и нашел ее сидящею на прешироком диване или софе, каковые употребительны в Азии. С ней сидела старшая ее дочь и еще две женщины, и все накрыты были большим одеялом. Ген. Лазарев стал принуждать ее к отъезду, а она представляла ему прежние отговорки.

Тогда ген. Лазарев, выйдя на галерею, окружающую дом, сказал своим офицерам:

Берите ее и с тюфяками, на котором она сидит.

Едва они коснулись дивана, как у царицы, ее дочери и у всех бывших тут женщин появились в руках кинжалы. Офицеры отступили, а двое из них выбежали на галерею; один кричал ген. Лазареву:

Дерутся кинжалами.

А другой солдатам:

— Егеря, сюда!

Генерал, услышав сие, сказал последнему:

— На что егерей?..

С этим словом вошел он в комнату, в которой по причине раннего утра не довольно было еще светло, да и занавеси у окна были опущены. Однако же увидел он царицу, стоявшую на полу подле дивана; а дочь ее, девица довольно высокого росту, стояла позади ее на диване, возвышенном от пола меньше фута. Царица, увидев ген. Лазарева, сказала:

Как вы немилосердно со мной поступаете! Посмотрите, как я больна. Какой у меня жар!

И при этом она подала ему левую свою руку. Но лишь только взял он ее за руку, как правой ударила она его в бок кинжалом, повернула кинжал и в то же мгновение выдернула из тела. Говорят, якобы она за несколько дней пред тем брала уроки у одного известного лезгинского разбойника, оставившего свой промысел, как действовать сим оружием.

Она пробила его насквозь, а дочь (царевна Тамара. --A.Ш.) хотела дать ему еще удар по голове большим грузинским кинжалом. Но так как он от великой боли согнулся, то она промахнулась, и удар сей пал матери ее по руке несколько пониже плеча. И она рассекла ей руку до самой кости. Генерал-майор Лазарев едва мог дойти до дверей, упал и кончил жизнь.

При сем смятении тотчас дали знать кн. Цицианову, ген. кн. Орбелианову, коменданту и полицмейстеру. Все, кроме кн. Цицианова. поспешили прибыть и нашли царицу и прочих стоящими на прежних местах с кинжалами в руках. Кн. Орбелианов начал говорить царице, чтоб бросила кинжал, но она ничего ему не отвечала и ничего не делала.

Тогда полицмейстер армянин (Сургунов. — А.Ш.), бывший еще при последнем царе всей должности, носивший грузинское платье, взял в руки теплую свою шапку, ухватил ею кинжал царицы и, выдернув из руки, причинил ей тем еще несколько ран на ладони. После этого она упала без чувств; а вступившие егеря обезоружили прочих женщин, с осторожностью оборотив ружья прикладами и прижимая их оными к стенам покоя. Тот же час начали их отправлять в путь, причем приказали осмотреть, не имеют ли они спрятанного под одеждою оружия.

Молодая царевна, сидя уже на дрожках и увидя сие, вынула из кармана маленький перочинный ножичек, бросила егерям и сказала с усмешкой:

— Возьмите, может быть, и это для вас опасно...»

Генерал-майор СЛ. Тучков, судя по описанию событий в дворцовых покоях вдовствующей царицы Марии, был невольным участником «ликвидации» картли-кахетинской династии, то есть лишения ее трона и отправки царской семьи на новое местожительство по ту сторону Большого Кавказского хребта, в Воронеж. «Операция», вне всякого сомнения, проходила по замыслу князя Цицианова, который поручил ее исполнение своему помощнику Лазареву, который и поплатился за «имперские интересы» своей жизнью. Правда, смерть у этого действительно боевого генерала оказалась на удивление бесславной.

После высылки из Грузии царица-вдова Мария была водворена в воронежский Белогорский монастырь, затем была отпущена на жительство в Москву. Она умерла там в 1850 году на 81-м году жизни. Прах ее был перевезен в Грузию и предан земле в Мцхетском соборе.

Генерал И.П. Лазарев был погребен в тифлисском Сионском соборе. «Грузины ожидали репрессий вроде истребления города и казни жителей, но князь Цицианов их успокоил, и они толпами собрались на похороны Лазарева, который пользовался расположением и любовью народа».

Оправданием царскому наместнику Цицианову в тех событиях было одно: у Грузии в ее исторической перспективе, можно об этом даже не спорить, не было иного выхода, как войти под протекторат Российской империи. В противном случае ее ждала более чем печальная судьба, окажись она в «кровожадных» руках персов или турок.

Не без интереса следует заметить, что российские историки как-то стороной обходили депортацию семьи последнего картли-кахетинского монарха в Россию и события, связанные с ней. Вероятнее всего, щадилось самолюбие династии Романовых и прежде всего императора Александра 1, одного из самых светлых имен в императорском созвездии России...

Цицианов показал себя большим дипломатом, по восточному тонким, далеко не всегда прибегавшим к силе оружия, присоединяя к России новые территории. Главноуправляющий Грузией и фактический представитель государя к югу от Астрахани не только силой привлекал на службу Александру I горских правителей и азербайджанских ханов, местную знать. Бекам, ханам и князьям присваивались офицерские и порой даже генеральские звания, выплачивалось постоянное жалованье из государственной казны, вручались орденские и другие награды, именные подарки. Простой же народ мечтал больше всего о мирной жизни.

Князь Цицианов в числе первых своих правительственных мер уничтожил теперь уже в бывшем Картли-Кахетинском царстве прежние полицейские власти в селах, а именно моуравов (наместников). Он называл их «народными пиявками». Но при этом главноуправляющий Грузией не счел ни полезным, ни даже возможным коснуться прав агаларов (господ) в сельской местности.

Однако русскому главнокомандующему на Кавказе очень трудно было управляться с местными владетелями, которые противились любой законности, ограничивающей их власть над подданными. Здесь порой не помогала ни дипломатия, ни применение военной силы. Хотя генерал от инфантерии Цицианов в силу своего характера не «скупился» в своей наместнической деятельности ни на то, ни на другое.

Надо сказать, что «самостийные» горские феодалы самым жестоким образом властвовали над простым людом. Шамхал Тарковский бросал неугодных ему горцев-крестьян в темную сырую яму, забивал палками, выкалывал глаза. Аслан-хан Кюринский отбирал у подвластных ему горцев дочерей и выменивал на них лошадей у соседей- чеченцев. Агалар-хан Казикумыкский применял к провинившимся подданным пытки каленым железом, отрезал им уши, лил на бритые головы кипящее масло. И подобных примеров известно много.

Совсем не случайно царский наместник А.П. Ермолов, видя в таком поведении кавказских феодалов одну из причин возмущений горцев из числа простых людей, писал в 1817 году, в первый год официального «открытия» Кавказской войны:

«Терзают меня ханства, стыдящие нас своим бытием. Управление ханами есть изображение первоначального образования общества. Вот образец нелепого, злодейского самовластия и всех распутств, уничтожающих человечество...»

Такое время требовало и соответствующих управителей над ханами. Князь Цицианов прекрасно знал многих местных владельцев еще по Каспийскому походу генерал-аншефа Валериана Зубова. Зная их нравы и нормы поведения в среде местной знати, сам обращался с ними грубо и высокомерно. Вел он себя так на Кавказе в полном соответствии с законами тех лет и той действительности. Так Цицианов писал султану Элисуйскому:

«У тебя собачья душа и ослиный ум... Доколе ты не будешь верным данником великого моего государя императора, дотоле буду желать кровью твоею мои сапоги вымыть...»

Элисуйский султан был из числа недовольных, еще совсем недавно самовластных феодалов. Русская администрация и законы России лишали их таких постоянных источников личного обогащения, как грабительские набеги на соседей и торговля людьми.

Генерал от инфантерии Цицианов, имея под рукой сравнительно небольшие силы регулярной армии, постоянно опирался на воинские отряды местных князей и ханов. Зачастую во время проведения очередных экспедиций он просто набирал добровольцев. Такая тактика поведения царского наместника давала только положительные результаты в деле расширения российского влияния на Кавказе.

Ведение переговоров всегда предшествовало военным походом князя-наместника. Так, когда встал вопрос о присоединении Джаро-Белоканских джамаатов (вольных обществ), где проживали лезгины и азербайджанцы, Цицианов обратился к ним с воззванием. В нем он собственноручно написал и такие слова:

«Кто силу в руках имеет, тот с слабым не торгуется, а повелевает им».

Цицианов без особых усилий добивается присоединения к России Мингрелии, владетельный князь которой Георгий Дадиани в 1803 году подписал «просительные пункты». В апреле 1804 года эти пункты подписали также царь Имеретии Соломон II и владетель Гурии князь Вахтанг Гуриели. Одновременно шло присоединение к России мелких ханств и султанатов Северного Азербайджана. Часть из них, находившаяся в вассальной зависимости от Персии, шла под покровительство Российского государства добровольно.

Здесь, в восточном Закавказье, князь Цицианов столкнулся сначала с глухим, а затем уже с открытым противоборством Персии. Та, как и на время притихшая после последней проигранной войны Оттоманская Порта, не хотела признавать включение грузинских, армянских, азербайджанских, горских и прочих кавказских земель в состав Российской империи.

Причина того была проста. Ведь и для османского султана, и для иранского шаха Кавказ веками оставался желанным местом совершения грабительских походов, дававших богатую добычу. Только десятки тысяч уводимых навсегда в неволю людей давали огромные военные барыши. Да и кроме того, нашествия мусульманского воинства совершались на «неверные» народы, исповедовавшие православное христианство.

Ни Стамбул, ни Тегеран не желали признавать акты присоединения кавказских народов и областей к России, настойчиво требуя отвода русских войск аж за Терек. В таких требованиях они находили поддержку Британии и Франции. Париж и особенно Лондон имели в Малой Азии немалые собственные интересы.

Англия к тому же весьма рьяно оберегала самую большую жемчужину в своей королевской короне — близкую от Кавказа Индию. Поэтому каждый шаг России в южном направлении вызывал беспокойство в туманном Альбионе. Уже не говоря о Персидских походах Петра Великого и екатерининского полководца Валериана Зубова.

Главноуправляющий Грузией настойчиво, шаг за шагом уводил из-под персидского влияния закавказские земли, прежде всего в Северном Азербайджане. Причем делал он это последовательно, направляя свои «территориальные» деяния от тифлисской штаб-квартиры по направлению к Каспию и реке Араке. За ней начинались уже собственно персидские владения, Южный Азербайджан.

С начала 1803 года русские войска при поддержке местных добровольческих формирований — кавказской милиции стали подчинять России ханства, расположенные севернее реки Араке. Тем самым подрывалось персидское могущество в Закавказье, обеспечиваюсь безопасность границ Грузии, еще совсем недавно страдавшей от постоянных набегов мусульманских соседей.

Серьезное сопротивление «цициановскому натиску» оказало только Гянджинское ханство, одно из феодальных владений, принадлежавших когда-то грузинским царям. Оно выгодно располагаюсь на правом берегу реки Куры до устья реки Алазани. На востоке и юго-востоке граничило с ханством Карабагским (или Шушинским), а на юге — с Эриванским. На западе река Дзегам отделяла владения Гянджи от земель шамшадильцев, а на севере река Кура — от Кахетии.

Такое стратегически выгодное расположение делало ханство ключом в борьбе России с Персией за Северный Азербайджан. Цицианов прекрасно понимал ситуацию вокруг Гянджи и потому старался разрешить вопрос о присоединении Гянджинского ханства прежде всего мирным путем.

Еще в 1796 году, во время Каспийского похода генерал-аншефа Валериана Зубова, гянджинский Джавад-хан добровольно сдал русским собственную резиденцию, и также добровольно присягнул на подданство России, ее императрице Екатерине П. Хан не зря считался большим хитрецом и коварным политиком среди своих соседей, которые, собственно говоря, от него тоже далеко не ушли. Когда экспедиционные войска «белого царя» ушли из Закавказья, владыка Гянджи сразу же отказался от недавно данной торжественной клятвы.

Но такое было бы еще полбеды. Джавад-хан стал всячески содействовать персидским вторжениям в грузинские земли, не «забывая» и о военной добыче сам. И более того — поддерживать там любые антирусские интриги местных князей, власть которых царский наместник сильно урезал, ставя их административную деятельность в рамки законности.

Князь Цицианов, как главнокомандующий на Кавказе, не стал, разумеется, долго терпеть такое поведение коварного соседа Картли и Кахетии. Он потребовал прекратить интриги, на что ответа не получил. Правитель Гянджи, зная малочисленность русских войск в Грузии, проявил излишнюю самоуверенность, стоившую ему жизни, а ханскому семейству — потомственных владений.

Главноуправляющий Грузии решил покорить Гянджинское ханство силой оружия, лично возглавив военную экспедицию. Для этой цели создается сильный отряд: 17-й егерский полк, батальон кавказских гренадер, два — севастопольцев, три эскадрона Нарвского драгунского полка при 11 полевых орудиях. К 20 ноября 1803 года армейский отряд сосредотачивается в пятнадцати километрах от Тифлиса у деревни Саганчуле.

Через два дня экспедиционные войска выступили в поход, пополняясь в пути добровольцами — кавказской милицией, преимущественно азербайджанской, конной. Прибыв 28-го числа в Шамхор, генерал Цицианов направил Джавад-хану довольно уважительное послание, напомнив правителю Гянджи о принятии им шесть лет тому назад российского подданства и данном клятвенном обещании. После этих строк письмо дальше носило уже почти ультимативное содержание:

«Вступив во владение Гянджинское, — писал князь Цицианов, прекрасно зная Джавад-хана лично, — объявляю вам о причинах прихода сюда:

Первое и главное; что Гянджа с ея округом во время царицы Тамары принадлежала Грузии и слабостью царей грузи неких была отторгнута от оной. Всероссийская Империя, приняв Грузию в свое высокомощное покровительство и подданство не может... оставить Гянджу яко достояние и честь Грузии в руках чужих...

Третье: Купцы тифлисские, ограбленные вашими людьми, не получили удовлетворения...

А по сим трем причинам я сам с войском пришел брать город, по обычаю европейскому и по вере «мной исповедуемой» должен не приступая к пролитию человеческой крови, предложить Вам о сдаче города и требовать от Вас ответ двух слов по вашему выбору «да» или «нет», т.е. сдадите или не сдадите.

Буде же не желаете, то ждите несчастного жребия, коему подпали некогда Измаил, Очаков, Варшава и многие другие города. Буде завтра в полдень не получу ответа, то брань возгорится, понесу под Гянджу огонь и меч, чему Вы будите свидетель и узнаете, умею лия держать слово».

Хитроумный Джавад-хан прямо не отказался сдавать крепость. В своем ответе царскому наместнику он тянул время, отписав уклончиво, неопределенно и пространно. Ответ его Цицианову был составлен в лучших традициях «цветастой» восточной дипломатии.

Теперь главнокомандующему русскими войсками на Кавказе выбирать не приходилось: хан сам указал ему путь дальнейших действий. Он отдал приказ выступать на крепость Гянджу и в пути начать подготовку к ее штурму. От Шамхора войска пошли прямо на столицу враждебного России ханства, соучастника похода персидского шаха на Тифлис.

Сам князь во главе авангарда ушел несколько вперед главных сил отряда. Вместе со своим ближайшим помощником генерал- майором С.М. Портнягиным он вел за собой малые силы: один эскадрон нарвеких драгун полка полковника П.М. Карягина (Корякина), начинавшего армейскую службу рядовым пехотным солдатом под знаменами Румянцева-Задунайского, два батальона егерей полка Ф.Ф. Симоновича, батальон кавказских гренадер с семью пушками. Авангард быстро выдвинулся в окрестности Гянджи. Цицианов решил такими силами провести рекогносцировку крепости.

Ханское войско изготовилось для боя с русскими. В садах, окружавших Гянджинскую крепость, среди каменных и глинобитных оград, представлявших собой подобие полевых укреплений, воины Джавад-хана попытались оказать стойкое сопротивление. Нападать на русских они начали из хитроумно устроенных засад. Завязался жаркий бой, ружейная пальба все время переходила в рукопашные схватки. Столкновения в садах продолжались около двух часов.

Наконец, сопротивление ханских воинов повсюду было сломлено: они отступили из садов за крепостные стены, затворив за собой ворота. Противник потерял в том бою только убитыми 250 человек. На сторону победителей перешли в качестве военнопленных двести шамшадильцев и триста армян. Они не хотели сражаться за подвластного «персиянам» правителя.

Авангард князя Цицианова тоже понес в схватке за городские сады немалые потери. После боя в трех пехотных батальонах и драгунском эскадроне насчитали 70 человек погибшими и около тридцати ранеными. По всей видимости, счет легкораненым не велся и потому в цициановскую реляцию о победном столкновении с ханским войском они не попали.

Овладев предместьями города-крепости, кавказский наместник обложил Гянджу и стал вести осаду. Начались привычные в таком случае земляные работы: устраивались траншеи, создавались засадные «места» на случай вражеских вылазок, устанавливались на батарейных позициях полевые орудия. Все осадные работы «устремлялись» только к одной цели — овладению ханской столицей, правителю которой — Джавад-хану в те дни отказали в доверии подданные.

Гянджа действительно занимала исключительно выгодное положение в самом центре земель Закавказья. В этом князь Цицианов и его преемники на посту царского наместника убедятся еще не раз. Ко всему прочему она являлась ключом к Северной Армении (Эриванскому ханству) со стороны Большого Кавказа.

Крепость, расположенная на левом берегу реки Гянджи (правом притоке Куры), и мела форму шестиугольника до трех с половиной версты в периметре и считалась одной из сильнейших в Закавказье. Она была обнесена старинными двойными стенами, высотой в 6-8 саженей и до 4 — толщиной. Снаружи располагалась глинобитная стена, внутри — каменная. Стены имели большое число бойниц для стрелков. Крепостную ограду усиливали шесть фланкирующих башен. И над всеми этими укреплениями, внутри крепости, возвышалась грозная, с виду неприступная цитадель.

Проведя рекогносцировку, Цицианов видел всю мощь последнего убежища Джавад-хана, но понимал, что отступать от Гянджи ему не приходится. Все же он еще надеялся покорить ханство миром. Штурм крепости откладывался до последней крайности. Царский наместник пять раз возобновлял предложения о добровольной сдаче Гянджи, но каждый раз безуспешно.

К тому времени о неприятеле были собраны достаточные сведения. Среди них была и такая информация: отличавшийся жестокостью и истинным коварством хан перед самым приходом русских приказал силой согнать за крепостные стены во множестве гянджинских женщин и детей. Тем самым они приносили свои жизни в залог мужской верности тех, кто встал на защиту крепостных стен.

Гянджинскому владельцу в ходе переговоров прямо указывалось на такой, далеко не европейский, способ принуждения воинов к стойкости и мужеству. Ведь женщины и дети могли безвинно пострадать и при бомбардировке крепости, и при ее штурме. Однако Джавад-хан категорически отказался выпустить за крепостные стены семьи своих воинов и слуг.

Минул старый, 1803 год. 2 января на военном совете принимается решение о генеральном штурме в ближайшую ночь. На приступ предстояло пойти под самое утро, когда притупляется бдительность ночной стражи на стенах, а осажденный гарнизон спит крепким, хотя и тревожным на войне сном.

По диспозиции главнокомандующего на Кавказе войска делятся на две штурмовые колонны. В их состав, кроме русских воинских людей, входило около 700 человек азербайджанского ополчения и добровольцев из соседних с Гянджой ханств. То есть желающих отомстить Джавад-хану за прошлые злодеяния в соседних с его владениями землях оказалось предостаточно.

Легкой азербайджанской конной милиции, как «...недостойной по верности своей...» (князь Цицианов не доверял местным мусульманским правителям, многократно изъявлявшим верность России, а потом отказывавшимся отданных клятв), было приказано оцепить крепость со всех сторон. Задача конников состояла в том, чтобы воспрепятствовать бегству из крепости, за которую шел бой. Цепь всадников стала вокруг садов и городских предместий.

Для подстраховки конной милиции дополнительно выставлялись пикеты из казахских, шамшадильских, бергаминских, демугасальских ополченцев. Такие меры предосторожности лишними не виделись: в случае бегства Джавад-хан мог грозить российским владениям из близкой Персии. А противником он являлся искусным, коварным и... влиятельным.

Всем штурмующим и находящимся в оцеплении строго-настрого приказывалось не трогать женщин и детей, не совершать грабежей ни местных жителей, ни возможных беглецов.

3 января 1804 года, ровно в 5 часов 30 минут начался знаменитый в истории кавказских войн штурм Гянджинской крепости.

Первая штурмовая колонна под личным командованием генерал-майора Портнягина в количестве 857 человек шла на приступ со стороны Карабахских ворот. В ее состав вошли двести спешенных драгун и по батальону севастопольских и кавказских гренадер.

Второй штурмовой колонной командовал полковник Карягин. Он вел в бой два батальона егерей, прекрасных стрелков в количестве 585 человек. По диспозиции приступа этой колонне предстояло провести ложную, отвлекающую атаку со стороны Тифлисских ворот. То есть сделать, как тогда говорили, «фальшивую» атаку.

Резерв каждой штурмовой колонны состоял из одного батальона пехоты. Сам генерал П.Д. Цицианов имел под рукой главный резерв: стрелковый батальон майора Белавина. всю отрядную артиллерию (11 пушек) и две сотни казаков. Общий резерв штурмующих войск мог быть введен в дело только в случае крайней надобности.

В темную, морозную ночь войска, держа в строю порядок, вышли из осадного лагеря. Штурмующим удалось в предрассветной мгле тихо подойти совсем близко к крепости, прежде чем их заметили со стен. В крепости сразу же началась тревога. По идущим на приступ ударили почти в упор пушки, стоявшие заряженными, обрушился град камней, началась ружейная пальба, засвистели стрелы (было и такое оружие у ханских воинов).

Бойцы полковника Карягина в самом начале приступа удачно миновали первую — глинобитную стену по приставным лестницам. Но в узком коридоре между двумя стенами им стало в буквальном смысле этого слова «жарко». В него оборонявшие бросали с высоты каменной стены в большом числе пропитанные в нефти зажженные бурки, шкуры, разное тряпье. Однако это не устрашило карягинских егерей: они стали, приставив лестницы, брать и вторую стену крепостной ограды.

Первым взошел на каменную стену майор Лисаневич, известный в кавказских войнах своей бесстрашностью и удачными действиями. Он вел за собой на приступ егерский батальон. Солдаты, оказавшись на стене, повели штыковой бой вдоль ее и скоро овладели крайними башнями.

В одной из них — Хаджи-Кале — егеря наткнулись на самого Джавад-хана, который руководил из башни отражением штурма. Гянджинский хан, оседлав большую пушку, как коня, отбивался саблей от наседавших на него и телохранителей русских пехотинцев, которые ворвались в башню со стороны стены. Здесь клятвоотступник и нашел свою смерть.

С другой стороны крепостной ограды колонне генерал-майора Портнягина удалось пробить в глинобитной стене кирками и ломами немалую брешь. Однако ворваться с ходу в коридор между двумя стенами атакующим сразу не удалось. Им пришлось штурмовать верх стен с помощью приставных лестниц под неистовый барабанный бой. Две такие попытки оказались неудачными.

И только с третьего раза колонна гренадер и спешенных драгун, ведомая генерал-майором Портнягиным, взошла на каменную стену. Третий раз отразить атаку русских ханским воинам у Карабахских ворот не удалось. После этого начались схватки за крепостные башни.

Тем временем егеря полковника Карягина, ложная атака которых оказалась такой удачной, спустились со стен внутрь крепости и открыли Тифлисские ворота, расчистив их от завала. Ужас охватил обороняющихся, увидевших, как сотни русских стрелков, поблескивая ружейными штыками, спускаются с криками по лестницам с крепостной стены и открывают ворота тем, кто находился с внешней стороны стены.

Шел кровопролитный бой. В этот час на центральной площади крепости метались в страхе и молились около девяти тысяч ни в чем не повинных женщин и детей. Начальники штурмовых колонн приказали солдатам отводить их в уже захваченные башни, подальше от выстрелов и резни.

Ожесточенного сопротивления, как на каменной стене, внутри гянджинской крепости не получилось. Лишь у ханской мечети произошел действительно ожесточенный рукопашный бой, закончившийся гибелью последних пяти сотен воинов Джавад-хана. Остальные повсюду сдавались в плен. Делали они это отчасти и от того, что стали свидетелями гуманного отношения русских к своим семьям.

При штурме погиб средний сын хана — Гусейн-Кули-ага. Два других — старший и младший — сумели на веревках спуститься со стен и улизнуть. Вероятнее всего, их, опознав, пропустили через конные пикеты.

Гянджинская крепость пала под натиском атакующих кавказских войск к полудню. Над ее цитаделью взвился российский стяг. Теперь для победителей открывалась прямая дорога на берега Аракса, за которым находились провинции Южного Азербайджана.

В сражении за город-крепость Гянджу ханское войско потеряло 1750 человек только убитыми. 18 тысяч воинов Джавад-хана, сложив оружие, сдались в плен. Трофеями победителей стали 12 орудий и девять знамен, личное оружие поверженного гарнизона, хранившиеся в крепости большие запасы боевых зарядов и продовольствия. Потери атакующей стороны составили 17 офицеров и 227 нижних чинов убитыми и ранеными.

Падение считавшейся сильной крепостью Гянджи произвело на правителей Персии должное впечатление. Но в Тегеране даже и не помышляли о разрешении территориальных споров с Россией мирным, переговорным путем. При шахском дворе только и было разговоров о новом опустошительном набеге в земли Закавказья.

Желая убедить противников Российской империи в том, что ее войска уже никогда не оставят завоеванного ханства, князь Цицианов приказал провести наследующий же день торжественное богослужение в стенах крепости. Для этой цели приспособили главную мечеть, в которой разместили утварь походной полковой церкви. Священники отпели погибших.

Царский наместник и главнокомандующий на Кавказе своим приказом переименовал город Гянджу в честь императрицы Елизаветы Алексеевны — в Елизаветполь. Само ханство ликвидировалось и под названием Елизаветпольского округа присоединялось к России. Такой шаг князя Цицианова не встретил ни сопротивления, ни ропота среди местных жителей, которые, как виделось, нисколько не сожалели о том, что лишились своего жестокого и немилосердного правителя.

В Санкт-Петербурге высоко оценили одержанную на Кавказе победу. Царский наместник стал полным генералом — то есть генералом от инфантерии (пехоты). Высочайший указотом был подписан 4 февраля 1804 года, то есть спустя ровно месяц после взятия Гянджинской крепости.

Генерал-майор Портнягин удостоился Военного императорского ордена Святого великомученика и победоносца Георгия 3-й степени. Майор Лисаневич, полковник Карягин и подполковник Симанович были награждены орденами Святого Георгия 4-й степени. Теперь во всех официальных документах они именовались Георгиевскими кавалерами.

Павла Михайловича Карягина, чья штурмовая колонна первой ворвалась в Гянджинскую крепость, ждала еще одна высокая императорская награда. Он был назначен шефом 17-го егерского полка, особо отличившегося в ходе приступа.

Для низших чинов, участников победного штурма, вскоре будет отчеканена специальная серебряная медаль необычного размера, диаметром в 33 миллиметра. На ее лицевой стороне, во все поле медали, был изображен вензель императора Александра I, увенчанный императорской короной. На оборотной стороне шла прямая семистрочная надпись: «За — труды — и храбрость — при взятии — Ганжи — генворя 3. — 1804 г.». Медаль носилась на ленте ордена Святого Александра Невского.

Гянджинская медаль имела интересную судьбу. Боевую награду учредили 16 июля 1804 года императорским повелением, объявленным министру финансов действительному статскому советнику А.И. Васильеву. В апреле 1805 года на Санкт-Петербургском монетном дворе отчеканили 3700 серебряных медалей и выслали их в Тифлис главнокомандующему генералу от инфантерии П.Д. Цицианову. Тот, подтверждая в июне получение медалей, сообщил в столицу, что выдачу их откладывает.

В сентябре того же года царский наместник обратился к Александру 1 с прошением изменить надпись на реверсе медали — сделать ее следующей: «За — храбрость — при взятии — Ганжи — штурмом — генваря 3. — 1804 г.». И раздать заслуженные боевые награды только 1560 солдатам и унтер-офицерам, действительно участвовавшим в победном и кровопролитном приступе. Остальные 2140 штук предлагалось переплавить в слиток серебра, продать его и полученные деньги израсходовать на строительство колокольни в столице кавказского наместничества городе Тифлисе.

Разрешение на то императора Александра 1 было дано в январе 1806 года. Однако гянджинская медаль с такой надписью в истории неизвестна. По-видимому, проект осуществлен не был, так как в феврале того же года князь Цицианов был предательски убит...

Не столь удачен оказался поход генерал-майора B.C. Гулякова в Джаро-Белоканскую область против хана Сурхая Казикумыкского, состоявшийся почти одновременно с Гянджинским: Тот собрал шесть тысяч лезгин, перешел с ними на правый берег реки Алазани и готовился совершить «привычный» разбойный набег на грузинские земли. Рядовым его по количеству горцев, пожелавших принять участие в набеге, назвать было нельзя. Только Сурхай-хан оказался в своих помыслах человеком недалеким, словно забывшим, что теперь грузинские земли стал и частью российских владений.

Гуляков с небольшим отрядом быстро перешел Алазань, разбил неприятеля и, преследуя его, имел неосторожность втянуться в тесное Закатальское ущелье. Там 15 января экспедиция попала в засаду, где в самом начале ожесточенного боя пуля сразила генерала. Отряду пришлось отступить из ущелья и отойти на Алазань, заняв там позицию на случай повторного набега лезгин на Кахетию.

При получении такого прискорбного известия князь Цицианов отправил противной стороне столь грозное послание, что уже в первых числах апреля в Тифлис съехались депутаты от вольных обществ джаро-белоканских лезгин. Прибыли и их горские союзники: елисуйский султан «с персидскою, по словам Цицианова, душой» и самухский владелец Шерим-бекс сыновьями гянджинского хана, бежавшими во время штурма Гянджинской крепости и скрывавшимися у него.

Кавказский наместник обложил горских владельцев и лезгинские вольные общества данью. Они присягнули на вечную покорность российским государям. Один из ближайших сподвижников Цицианова — полковник П.М. Карягин сказал по этому поводу:

«Наш князь, сделав музыку из ядер и пуль, всякого хана по своей дудке плясать заставит...»

Вскоре после взятия Гянджи началась затяжная первая Русско-иранская война, длившаяся с 1804 по 1813 год.

Непосредственной причиной войны стали события в Восточной Армении. Эриванский хан Махмуд обратился к персидскому владыке Баба-хану, получившему после восшествия на престол имя Фетх-Али-шаха, с просьбой вассала поддержать его в притязаниях на единоличное господство в армянских землях. Такое согласие Тегеран ему дал, надеясь таким шагом упрочить свои позиции в Закавказье.

Кавказский наместник, к которому в Тифлис стекалась вся разведывательная и иная информация, понимал, что ему скоро придется столкнуться с Персией. В апреле 1804 года Мирза-Шефи, шахский министр, известил всех соседних владельцев, прежде всего вассалов своего правителя:

«...Повелитель мой, подобный Искандеру (Александру Македонскому. — А.Ш.), с войсками, волнующимися как море, двинулся из столицы своей в Бам, которому по случаю такой чести стал завидовать небесный рай».

О масштабах территориальных притязаний Фет-Али-шаха на Кавказе рассказывались просто небылицы. Его «державство» персидский владыка всерьез собирался победно пройти с огнем и мечом до Кизляра и Моздока, то есть до Кавказской линии и еще дальше. Шахские приспешники писали, к примеру, в Грузию следующее:

«Не слыхано и невиданно такого колеблющего землю войска: ...всю грузи некую землю они (персы) взроют на десять вершков...»

В Тегеране произошли события, которые говорили прямо, что Русско-иранская война уже не за горами: шах торжественно «пожаловал Грузию», как свою вотчину, беглому царевичу Александру. Он самолично опоясал его драгоценным мечом и велел сделать ему «перстень царский». Такое событие в персидской столице имело на Кавказе «сильное звучание».

Наследный принц Аббас-Мирза и эриванский хан Махмуд прислали князю Цицианову письма, по содержанию схожие друг с другом как две капли воды. Суть их сводилась к тому, что русским для спасения собственных жизней следовало как можно быстрее оставить Кавказ, иначе шах мог «прогневаться» на них и покарать неверных. Эриванскому хану кавказский главнокомандующий ответил так:

«На глупые и дерзкие письма, каково было ханское, с прописанием к нему еще повелений, словами льва, а делами теленка. Баба-хана, русские привыкли отвечать штыками...»

События разворачивались следующим образом. После смерти в 1799 году армянского патриарха Россия поддержала кандидатуру Даниила, получившего на выборах убедительное большинство голосов. Хан Махмуд, считавший себя всесильным человеком, приказал взять под стражу новоизбранного патриарха, а на его место поставил «своего» человека — Давида. Он преклонялся перед персами и ни в чем не перечил эриванскому хану.

Такое событие, бившее по достоинству России, главноуправляющий в Грузии оставить без внимания просто не мог. Он самым решительным образом потребовал восстановить Даниила в прежнем сане. В ответ самоуверенный правитель Эриванского ханства стал готовиться к войне, а так как имел всего семь тысяч воинов, то запросил военной помощи у Баба-хана, еще не коронованного как персидский шах, своего покровителя.

Тот словно ждал такого повода для похода в Закавказье. Он быстро собрал в столице Южного Азербайджана — городе Тавризе 40-тысячную армию. Прибывший в Тифлис иранский посол Якуб-бек вручил генералу от инфантерии Цицианову надменное требование вывести русские войска со всей территории Закавказья. Или, говоря иначе, сильная в то время Персия потребовала от России убраться вон за Большой Кавказский хребет. В случае отказа глава династии Каджаров грозился сделать требуемое им вооруженной рукой.

Такое наглое требование со стороны Баба-хана исходило от знания соотношения воинских сил. До 1803 года в Грузии находилось всего 7 тысяч русских войск, а именно: Тифлисский, Кабардинский, Саратовский и Севастопольский мушкетерские. Нижегородский и Нарвский драгунские полки. С 1803 года, по мере расширения российского влияния в Закавказье, стала увеличиваться и численность регулярных армейских частей. Но ввиду осложнения отношений России с наполеоновской Францией прибытия больших сил на Кавказ не ожидалось. Царскому наместнику о том было дано знать, и он мог рассчитывать только, как говорится, на собственные силы.

В Тегеране знали и то, что внешнеполитическая ситуация в Европе вокруг Российской империи оставляет желать лучшего. Баба-хан доподлинно знал, что у его северного соседа вот-вот должны начаться большие войны с наполеоновской Францией, Швецией и султанской Турцией. И они действительно вспыхнули, тол ь- ко чуть позже...

Цицианов, хорошо усвоивший суворовскую «науку побеждать», не стал дожидаться вражеского вторжения в Грузию, а решил открыть военные действия сам. Полководец задумал сразу же взять инициативу в начавшейся войне в собственные руки. Он свято верил в высокие ратные достоинства русского солдата: его боевую выучку, мужество и бесстрашие, неприхотливость к походным тяготам.

К городу-крепости Эривани направляется отряд русских войск в количестве 4295 человек при 20 полевых орудиях. В его состав вошли: два батальона Саратовского мушкетерского полка, три — Кавказского гренадерского полка, полтора батальона егерей, два батальона тифлисских мушкетер, четыре эскадрона нарвскихдра- гун, три сотни кавказских линейных казаков и три сотни конной грузинской милиции (князья и дворяне). Ожидалась немалая помощь со стороны армянских добровольцев.

Силы отправлялись в Эривань небольшие (по восточным меркам), но по своей профессиональной готовности превосходили любого противника в Закавказье. Генерал от инфантерии о том прекрасно знал и потому действовал в своих расчетах наверняка.

Авангард сформированного под Тифлисом отряда выступил в направлении ханской крепости Гумры под командованием генерал-майора Тучкова 2-го, будущего героя Отечественной войны 1812 года. Цицианов с главными силами вышел вслед через два дня, 10 июля.

У урочища Гумры русский передовой отряд встретился с превосходящим по силам отрядом конных персов. Среди них находился грузинский царевич Александр со своим братом Теймуразом, мечтавший с помощью шахской армии вернуть себе грузинский престол. Тучков решительно ударил по врагу первым и после непродолжительного боя обратил его в бегство. Вскоре к урочищу подоспел с войсками главнокомандующий.

У крепости же Гумры русским пришлось задержаться. Из Эривани к Цицианову прибыли посланцы Махмуд-хана для ведения переговоров. Тот объявлял царскому наместнику о готовности присягнуть на верность российскому императору. При этом взамен требовалось только одно — отвод назад, в Грузию, воинского отряда. Эриванский владелец хитрил в открытую: отТавриза к нему на помощь спешила во всем своем множестве шахская армия.

Время играло только на Махмуд-хана. Но Цицианов вовремя получил от добровольных разведчиков-армян сведения о том, что огромная персидская армия выдвигается на Эривань. Самым достоверным стало сообщение бежавшего из стана персов пленного грузина, воспользовавшегося случаем вернуться в отечество: он исполнял при сардаре (командующем) чиновничью должность кафеджи.

Генерал от инфантерии Цицианов не стал медлить с принятием решения, не откладывая планы относительно самой Эривани на будущее. Русский отряд ускоренным маршем двинулся вперед по труднопроходимым горным дорогам. Но все же первым подойти к городу-крепости он не успел: неприятельская конница опередила его.

Выйдя к 20 июня 1804 года к Эчмиадзинскому монастырю, расположенному близ Эривани, русские обнаружили перед собой 20-тысячную шахскую армию под командованием наследного принца Аббас-Мирзы: он подошел к крепости раньше. С ним в последующем полководцам России придется скрещивать оружие не раз.

У Эчмиадзина, в котором находился главный монастырь армянской церкви, авангард генерал-майора Портнягина провел бой с неприятелем. Русский отряд, состоявший из казаков и конных грузинских добровольцев, был встречен из монастырских садов сильным перекрестным огнем из ружей и фальконетов. Линейные казаки спешились и выбили в рукопашной схватке персов из садов.

Однако взять сам Эчмиадзинский монастырь, хорошо укрепленный, авангарду было не под силу: главные силы находились еще только на подходе. Пехота прошла при жаре и безводье 44 версты. Из батальонов на назначенное для походного лагеря место сразу пришло при знаменах человек по 60. Остальные люди тянулись по дороге и собрались все вместе только к полуночи.

Утром 20 июня завязался бой, в котором приняла участие почти вся конница Аббас-Мирзы. Русские, построившись в каре, взаимно фланкирующие друг друга, отбивали бешеные наскоки персов, исходивших в крике, картечным огнем. До рукопашных схваток дело не доходило. Тогда сын шаха приказал обскакать с флангов позицию пехоты противника и взять его обозы: вагенбург имел слабое прикрытие.

Замети в опасность, генерал-майор Тучков поспешил занять водяные мельницы, находившиеся справа. В них засел унтер-офицер Вернер с 40 кавказскими гренадерами. Персидская лава, озадаченная внезапным ружейным залпом, приостановилась. Тут по ней и ударили со всей решительностью два эскадрона нарвских драгун, посланные князем Цициановым из главного каре: их успех был полный.

Под вечер вражеская конница тысячными толпами стала выходить из зоны артиллерийского обстрела. Напрасно прискакавший на поле битвы Аббас-Мирза в гневе старался навести среди своих всадников хотя бы видимость порядка. В том бою единственным успехом шахской армии стал захват двух отставших обозных телег, которые тут же были разграблены. Одна была солдатской артели, другая с палаточным ящиком. И еще — шахские сарбазы отрубили голову павшему солдату из Саратовского полка и с гордостью унесли ее с собой.

Три дня персы держались от русских на дальность пушечного выстрела. Цицианов двинулся к селению Канакиры, где имелась единственная переправа через быструю реку Зангу. В селении укрылись обозы. К Эчмиадзинскому монастырю были отправлены две пехотные роты: персы, заметив их приближение, сами бежали из стен монастыря.

30 июня русские войска переправились через Зангу, в боевых порядках миновали Эриванскую крепость и двинулись на неприятельский лагерь, который находился в 8 верстах от города. Видя это. наследный принц Аббас-Мирза решил дать противнику настоящее полевое сражение, введя в бой все свои наличные силы, то есть 20 тысяч воинов.

Второй сын Фетх-Али-шаха Каджара (Баба-хана) был уже назначен отцом виалагдом (наследником престола) помимо старшего брата Магомеда-Али, рожденного от грузинки. Аббас-Мирза многие годы старался стать военным реформатором. Будучи с детства наместником (беглер-бегом) Азербайджана (Южного), он старался реорганизовать вверенные ему войска по европейскому образцу. В этом ему помогали английские и французские инструктора, особенно чиновники посольства наполеоновской Франции. Но все подобные попытки усовершенствовать персидскую армию заметного успеха не имели.

Аббас-Мирза командовал в Русско-персидских войнах 1804-1813 и 1826-1828 годов северной группировкой шахской армии, вернее — ее главными силами. С 1827 года отец доверил наследнику всю свою армию. Однако во всех главных сражениях с русскими виалагд терпел только сокрушительные поражения.

Европейцы видели в наследном принце человека для Востока весьма интеллигентного и практичного, хотя и со слабым характером. Он не имел той силы воли, которой обладал Баба-хан. Аббас-Мирза оставил после себя 24 сыновей и 26 дочерей. Старший его сын, Мохаммед-Мирза, в 1834 году займет шахский престол Персии.

...Подступивший к Эривани наследный принц имел под своими знаменами 12 тысяч пехоты и 8 — конницы. Полководцем он был уже зрелым и опытным, подкрепленный к тому же ближайшими военачальниками отца, не раз ходившими в походы на земли Закавказья. Аббас-Мирза принял верное в той ситуации решение: разгромить противника еше на марше.

Но его войска запоздали с исполнением задуманного. Цицианов уже имел достаточно полное представление о неприятельской армии, занимавшей выгодные от природы позиции у реки Арпа-Чай. Многочисленность персидского воинства его не смущала. Князь решил продолжить наступательное движение всем отрядом. Однако теперь русским пришлось перестроиться из походного порядка в боевой. Больше нигде не задерживаясь, они двинулись прямо на арпачайскую позицию.

Шахская конница, вдвое превосходившая весь русский отряд, попыталась атакой конной лавы опрокинуть его. Однако кавалерийские наскоки кавказцам удалось отбить прежде всего артиллерийским огнем. Два десятка полевых орудий, поставленных в первую линию, вели залповый огонь. В итоге шахская конница, совершенно расстроенная, поспешно бежала с поля боя в походный лагерь Аббас-Мирзы. Наследный принц с трудом привел ее в прежний порядок.

Виалагд больше не решился испытывать судьбу на берегах Арпа-Чая. К 25 июня он отвел свою армию на новую позицию у селения Камарлу. Это позволило противнику выйти к Эривани. Но перед этими двумя событиями стороны имели несколько жарких столкновений, в которых персы окончательного успеха не имели.

Кавказский главнокомандующий, не имея сил для охвата и последующего разгрома неприятельской армии, в пять раз превосходившей его отряд (не считая Эриванского гарнизона), составил следующий план на военную кампанию 1804 года. Он решил в постоянных, больших и малых боевых столкновениях вытеснить войска наследного принца Аббас-Мирзы с территории Восточной Армении и заставить ее уйти обратно за реку Араке. И только после этого заняться осадой Эриванской крепостью, которая к числу слабых не относилась.

Такие бои шли чередой с 20 по 30 июня. Шахские войска последовательно сбивались то с одной, то с другой позиции, откатываясь каждый раз все дальше и дальше от Эривани. «Зачинщик» первой Русско-иранской войны благоразумно занял выжидательную позицию, чтобы в любом исходе противостояния постараться остаться «на плаву». То есть сохранить за собой ханский престол.

Особенно яростный бой произошел на берегу реки Занги, где персы возвели полевые укрепления, намереваясь в них укрепиться и отсидеться. Цицианов послал на их штурм батальон 19-го егерского полка, покрывшего себя славой в войнах на Кавказе. Стрелки ударили в штыки и «вымели» батальоны шахской пехоты из укреплений прочь.

Удачными оказались и действия батальона Кавказского гренадерского полка, которым командовал подполковник Козловский, «жадный к славе и оказанию храбрости». Гренадеры, сменившие уставших егерей, атаковали горный гребень и сбросили оттуда неприятельскую пехоту.

Среди отличившихся в том бою оказался поручик граф М.С. Воронцов, будущий генерал-фельдмаршал и наместник Кавказа. Во время рукопашной схватки на берегу Занги он проявил «примерное волонтерство», то есть добровольно примкнул к идушим в штыковую атаку егерям. Он участвовал в отбитии двух неприятельских пушек.

После боя генерал от инфантерии П.Д. Цицианов составил на имя государя наградную реляцию на наиболее отличившихся в том бою командиров. В наградной список попал и гвардейский поручик Воронцов. О нем царский наместник отозвался так:

«Не могу не рекомендовать особенно находящегося при мне за бригад-майора, не сменяющегося, лейб-гвардии Преображенского полка поручика графа Воронцова, который деятельностью и попечительностью своей заменил мою дряхлость, большою мне служит помощью и достоин быть сравнен с его сверстниками. О сем дерзаю всеподданнейше представить, зная священные правила справедливости Вашего Императорского Величества, по строгости коих, служба его молодого офицера, обещающего много для пользы службы, заслуживает всеконечно всемилостивейшего Вашего Императорского Величества внимания к ободрению его».

Поданному цициановскому представлению будущий генераа- фельдмаршал и кавказский наместник граф М.С. Воронцов удостоился ордена Святого Георгия 4-й степени. Одновременно с Георгиевской наградой он получил чин капитана.

Десятидневные боевые столкновения привели к желаемому результату: Аббас-Мирза в конце концов спешно ушел за Араке. Персы бросили при этом в своем походном лагере много армейских тяжестей. Преследовать отступавших было просто некому: у Цицианова под рукой оказалось всего 30 казаков терского Семейного и Гребенского полков. Эта горстка храбрецов бросилась преследовать (!) вражеские толпы, устремившиеся к переправе через реку Араке, и отбила четыре знамени и четыре фальконета.

В жарком сражении 30 июня генерал-суворовец Цицианов полностью переиграл наследного принца, получив, таким образом, возможность заняться Эриванской крепостью. К тому дню численность шахской армии с учетом подоспевших подкреплений уже достигла 27 тысячи человек, более чем на две трети состоя из легкой конницы.

К тому времени русский отряд заметно пополнился армянскими добровольцами. Следует отметить, что на полях битв с персами отличились проявленной доблестью отряды священников Г. Манучаряна и Н. Аштаракеии. Такое было понятно: Россия во все времена несла армянскому народу только избавление от векового рабства, худшей доли.

Кавказский главнокомандующий, выставив по Араксу цепь сторожевых постов, приступил к осаде крепости Эривань, став готовить штурм этой древней твердыни. Она имела двойную стену с 17 башнями. Правда, артиллерия оказалась слабой — всего 22 разнокалиберных орудия. Хан имел за стенами 7 тысяч воинов, и к тому же вооружил 6 тысяч местных жителей-мусульман. Овладение Эриванью вырисовывалось задачей не из легких. Ведь предстояло брать штурмом крепость, гарнизон которой в три раза превосходил числом осаждавших!

Хитрый Махмуд-хан вновь заявил о готовности стать вассалом императора России, верно служить ей, восстановить на патриаршем престоле Даниила, платить ежегодную дань в 80 тысяч рублей. Но крепостные ворота открывать русским он не собирался. В такой ситуации тем приходилось уповать только на решительный приступ. Цицианов прекрасно понимал, что стоит за клятвенными заверениями правителя Эриванского ханства.

Неповиновение Махмуд-хана, считавшегося клятвенным вассалом России, грозило поколебать то значение, которое русская власть приобрела за Кавказом после гянджи некого штурма, и поставить в затруднительное положение царского наместника, «сильного не численностью войск, а славою их непобедимости».

Тегеран начал в Закавказье против России то, что сегодня называется «идеологической или информационной войной». Шахские послания — фирманы к князьям стали расходиться по всей Грузии. В одном из них, адресованном «к старшинам и всему населению Кахетии», говорилось:

«Известно, что Грузия составляет часть иранских владений. По оплошности грузинских царей, заблужденные русские уже начали помышлять утвердиться в этой стране. Александр-мирза и Теймураз-мирза прибыли к нашему двору. Наша высочайшая воля состоялась для оказания покровительства этим царевичам и отторжения Грузии от проклятых русских. А потому ныне, удостоя их высочеств монаршими милостями, командировали мы их к наследнику нашему Аббас-мирзе, которого отрядили в Грузию с 50 ООО армией. Царевичи будут находиться при нем и служить в его отряде. Мы же сами снимемся из столицы и направимся в Грузию, а оттуда в Кизляр. По милости божией, те страны будут очищены от гяуров, русские истреблены мечами победоносных воинов, и царевичи будут утверждены в Грузии. А потому вы должны собрать свои ополчения и быть в готовности, чтобы, по прибытии нашей армии в те страны содействовать ей в истреблении русских».

Когда необходимые приготовления к штурму уже завершались, пришло тревожное сообщение от сторожевых пикетов на Араксе. Персидская армия под водительством все того же Аббас-Мирзы подходила к реке. Только теперь ее численность была не 20 тысяч человек, а все 40. И теперь ее главнокомандующим был сам Фетх-Али-шах, лично прибывший на войну. Такие сведения «выложили» захваченные вражеские лазутчики. Наследный принц опять спешил на помощь эриванскому хану, слезно просившему «подсобить» ему в войне против неверных.

Умудренный жизненным опытом Махмуд-хан предпочитал гибкость в политике. Однако в данном случае он просто забыл, что самое опасное место, когда двое раскачиваются на одной доске, это ее середина. Владетель Восточной Армении решил сделать ставку на собственную роль третьей силы, чтобы попасть в милость любому победителю. Или Персии, или России.

Узнав о новом приближении шахской армии, хан на сей раз отважился на вылазку за крепостные стены. Вероятнее всего, этого потребовал от него Аббас-Мирза. Одновременные атака персидских войск и вылазка осажденного гарнизона назначались в ночь на 15 июля. Однако попытка сдвоенного удара не увенчалась ожидаемым успехом. Наоборот — персы потерпели в ту ночь полный разгром.

Цицианов получил достоверные сведения о готовящемся ударе. В ту ночь русский отряд не стал ожидать на занимаемой позиции подхода атакующего с двух неприятеля. По приказу царского наместника три тысячи пехотинцев, перейдя реку Зангу вброд, одним ударом отбросили назад вышедшее из крепости ханское войско, которому досталось немало картечных выстрелов в упор. Персы, гонимые штыками кавказских гренадер, едва успели затворить за собой городские ворота.

Затем гренадеры, егеря и мушкетеры, построившись в несколько немногочисленных каре, смело атаковали главные неприятельские силы, которые к началу ночного боя успели расположиться на господствующих высотах. Не отвечая на беспорядочную стрельбу, пехотинцы под мерный барабанный бой, наступая быстрым шагом, скоро оказались в мертвом пространстве для вражеских стрелков. За несколько десятков метров до персидской позиции барабанный гул сменился частой дробью. Русские стрелки бросились на приступ. В завязавшейся на высотах рукопашной схватке шахским солдатам не помогло даже очевидное численное превосходство.

Подлинный героизм в ту ночь показал гарнизон небольшого земляного редута на берегу реки Занги, который обороняло 56 офицеров и нижних чинов Саратовского мушкетерского полка, которыми командовал штабс-капитан Цыренов. Они не только отбили все атаки шахских сарбазов численностью до 3 тысяч человек, но и сами трижды поднимались в штыковые контратаки.

Князь Цицианов потом писал, что стойкость горстки мушкетер-саратовцев «превосходила всякое воображение». Впоследствии историки назовут подвиг русских воинов в битве у реки Гарни-Чай «баснословным».

К слову сказать, в ту ночь большая часть циииановского отряда в деле участия не принимала. Персы в своем наступательном порыве так и не сумели дойти до походного лагеря противника, до штаб-квартиры кавказского главнокомандующего, хотя достоверно знали его местонахождение.

Ожесточенного и продолжительного сражения, как ожидалось, в ту ночь и утро не получилось. Потеряв полторы тысячи человек (среди которых оказалось три хана), 7 пушек и 4 знамени, наследный принц Аббас-Мирза счел за благо отступить за реку Гарни-Чай. Потери кавказских войск в тех атаках составил и всего 69 человек убитыми и 117 — ранеными.

То поражение персидской армии обычно приписывают доблести кавказских войск и «дурным» распоряжениям шаха и его сына- наследника. Фетх-Али-шах после битвы приказал повесить лазутчика, который донес ему о недостатке снарядов и пороха у «гяуров». Показания лазутчика между тем были совершенно верны. Если бы персы начали атаку противника всего сутками раньше, то действительно поставили бы его в критическое положение: транспорт с боевыми припасами прибыл в осадный лагерь лишь за несколько часов до начала ночного сражения.

Блокада Эриванской крепости продолжалась до конца августа 1804 года. Осадная артиллерия отсутствовала, и потому о сколько-нибудь серьезных бомбардировках вражеского стана речь не шла. Хан Махмуд, зная об этом, упорствовал в сдаче. Царский наместник входе переговоров довольствовался только одними угрозами, поскольку не имел ни одного орудия крупного калибра.

Очень скоро шшиановский отряд стал испытывать острую нужду в продовольствии и боеприпасах. Получить же то и другое на месте возможности не виделось. Персы выжгли на корню все посевы зерновых в ближайших окрестностях Эривани и конными отрядами перерезали коммуникации русских. Персы небольшими конными партиями нападали на фуражиров, отдельные обозные повозки и просто одиночных людей. Противодействовать таким вражеским действиям Цицианов не мог: кавалерии у него почти не оставалось, так как большую часть драгунских лошадей пришлось употребить под вьюки для перевозки в осадный лагерь провианта из Эчмиадзинского монастыря, где хранились его запасы.

Угроза голода стала неотвратимой. Продовольствие уже выдавалось на человека в половинном количестве, изредка добавляя к нему фунт конского мяса. Перспектив к улучшению суточной порции, как наместник ни ломал голову, не виделось.

Наступала осень. В войсках из-за болезней «обнаружилась» значительная смертность. Одной из многих жертв желтой горячки стал шеф 9-го егерского полка Цехановский, что сильно огорчило князя Цицианова. Благодаря стараниям этого офицера полк был «доведен до высочайшей степени храбрости и исправности».

Ханский гарнизон таких тягостей пока не испытывал. Моральный дух его был высок — еще бы. при таком численном превосходстве и крепости двойных древних стен. К тому же малочисленность противника не позволяла тому осуществлять надежную блокаду всех городских ворот.

Чтобы уменьшить расход продовольствия, Цицианов отправил в Тифлис всю грузинскую дружину, которая тяготилась трудностями осадной жизни. Пройдя 30 верст, князья и дворяне со своими слугами самым беспечным образом расположились на ночлег. Здесь на них и напал с персами царевич Александр. 150 человек оказалось в плену вместе с генерал-майором князем Иваном Орбелиани. Их всех отвезли в Тавриз и заключили в тюрьмы, забив в кандалы и надев на шеи тяжелые колодки.

Царевич Александр, ободренный успехом, во главе 6 тысяч конников появился в Памбакской провинции на путях сообщения Цицианова с Грузией. Персы занялись грабежами армянских селений. совсем забыв о войне. В Тифлисе началась такая тревога, что из дома наместника стали вывозить в городскую цитадель документы, казну и ценные веши. Неспокойно стало и на Военно-Грузинской дороге: из-за нападений «немирных» горцев связь с Кавказской укрепленной линией прервалась.

Когда обо всех этих событиях стало известно в Санкт-Петербурге, то там посчитали, что отряд Цицианова обречен на неизбежную гибель, настолько неравными виделись силы воюющих сторон. Однако тот с завидным упорством продолжал стоять под стенами Эриванской крепости, уповая только на чудо.

Цицианов попытался наладить доставку провианта в осадный лагерь. Чтобы получить снабжение, князь послал на разведку команду в 109 человек при одной пушке во главе с майором Монтрезором. Отряд пробился через вражеское кольцо в горы, но там, измученный зноем и жаждой, был окружен силами грузинского царевича Александра в 6 тысяч персов, на воцарение которого в Тифлисе шах строил далеко идущие планы.

Отряд майора Монтрезора в неравном геройском бою под Караклисом был почти весь истреблен: дав последний залп, русские пошли в штыки. Спастись удалось одному лишь солдату, в плен попало 15 израненных людей. О той схватке в горах донские казаки из станицы Раздорной сложили песню «Князь Цицианов под Эриванью»:

Ой в восемьсот толичка было

Да было сорок втором, сорок во втором, во втором году.

Как под славным было, под славным городом было

Под Рива... да под Риванью.

Ой там стоял да стоял, стоял-то там Синция...

Синциянов-князь.

Ой не один он там стоял,

Да стоял со своим отря... со своим отрядом.

Ой недостало там в него да во князя Синциянова

Солдатам да провья... ой да провьянту.

Майора Ризо... да Ризорова:

«Поезжай же ты, поезжай, да майор же ты Ризоров,

За провья... за провьянтом.

Ай ну возьми же с собой, ой да ты.

Ризоров, возьми Солдат тре... солдат трезвых».

«Да не надо же мне вот мне, князь Синциянов,

Солдат тре... солдат трезвых!

Вы дозвольте мне узять солдат горьких пья... горьких пьянщиков.

Я со пьяницами, Синциянов-князь, со пьяницами

Дело еде... дело сделаю».

В такой ситуации царский наместник собрал 31 августа военный совет. Собравшиеся отрядные командиры, среди которых находились и предводители национальных формирований (так, Джафар-Кули-хан Хойский участвовал в осаде с отрядом конницы почти в 700 сабель), большинством голосов решили снять осаду. До лучших, естественно, времен. На военном совете сам Цицианов высказался за штурм крепости.

Падение столицы Эриванского ханства и присоединение Восточной Армении к России было отсрочено на целых 23 года.

4 сентября русский отряд снял блокаду с Эриванской крепости и, слабо преследуемый персидской конницей, стал отходить в российские пределы, в Восточную Грузию.

Во время дневки у Эчмиадзинекого монастыря князь Цицианов приказал архиепископу Иоаннесу собрать все драгоценности первопрестольного монастыря и на 11 вьюках отправить их в Тифлис, дав в охрану груза тифлисских гренадер. Архиеписком Иоаннес вывел на жительство в Грузию одиннадцать тысяч армянских семей. Царский наместник лично назначал им места для поселения.

14 сентября цициановский отряд вступил на грузинскую землю с большими потерями. За десять дней пути заболело 450 человек, из которых треть умерла.

Цицианов глубоко переживал Эриванскую неудачу. Главноуправляющий Грузии писал в донесении императору Александру I:

«Не могу без стеснений сердца видеть себя в течение тридцатилетней моей службы вторым только в российской армии генералом, принужденным снять из-под города блокаду, не взявши его».

Под «первым генералом» он разумел князя Голицына, который потерпел обидную неудачу при осаде в 1769 году турецкой крепости Хотин в верхнем течении реки Днестр. Император постарался утешить удрученного неудачей главнокомандующего на Кавказе. Он отвечал ему:

«Одно неудовольствие, какое я имею, есть то огорчение, в котором вы находитесь. Никто, конечно, кроме вас, не станет сравнивать происшествий под Хотином с настоящим случаем, но многие отдадут справедливость как предприимчивости духа вашего, так и тому, что вы столь малыми силами так много сделали в одну кампанию».

Государь был прав: первая кампания Русско-иранской войны не стала упреком для русских кавказских войск. Поэтому за нее генерал от инфантерии П.Д. Цицианов удостоился очень высокой орденской награды — Святого Владимира 1-го класса...

Энергичный царский наместник решил той же зимой повторить Эриванский поход. Но в полках, стоявших в Грузии, оказался недокомплект в пять тысяч человек. Так что идти в большой поход было не с кем.

Тогда князь Цицианов поставил новые боевые задачи Каспийской флотилии. Ей предстояло взятием города-крепости Баку и «угрозой Зензели и Ряшу» (иранские города Энзели и Решт на южном берегу Каспия. — A.Ш.) отвлечь внимание главных сил шахской армии.

Все же в самом начале следующего, 1805 года, князь Цицианов, воспользовавшись «смутами» в Эриванском ханстве, двинул в Шурагельскую область отряд генерал-майора Несветаева и объявил ее окончательно присоединенной к России. Появившееся у границ Шурагели 3-тысячное войско Махмуд-хана было разбито. Оно бежало в Эривань, преследуемое по пятам одним-единственным русским пехотным батальоном в 400 штыков, который даже занял Эчмиадзинский монастырь и прошелся строем под стенами Эриванской крепости, вызвав в ханском стане страшную панику.

Шурагель была важна для стратега Цицианова. Она прикрывала Грузию не только со стороны Эриванского ханства, но и со стороны турецких крепостей Каре и Ардаган.

Сразу после возвращения из Эриванского похода царский наместник начал переговоры с Ибрагим-ханом Карабагским, склоняя его к принятию российского подданства. Как только слух о том дошел до Тегерана, шах, опасаясь потери в Закавказье еще одного вассального ханства, с давних пор находившегося в зависимости от Персии, послал в Карабаг значительное войско. И в то же время шах старался щедрыми обещаниями привлечь на свою сторону Ибрагим-хана.

Но 80-летний карабагский владелец знал по собственному опыту коварство шахского двора и имел перед глазами живой пример в правителе Шигазском. Тот, поверив торжественной клятве шаха, прибыл в Тегеран, где был изменнически убит. Поэтому Ибрагим-хан не поддался обещаниям. Более того, он мужественно вышел со своим войском на битву с персами и наголову разбил их при Дизане.

Поздравляя карабагского хана с большой победой, генерал от инфантерии Цицианов между прочим писал ему следующее:

«Жаль, что самого (главнокомандующего) не изловили, ибо, не истребив и не вырвав корня, дерево всегда вырастает, да и оскорбление, нанесенное Баба-хану разбитием его сардаря, так велико, что к весне надлежит ожидать от него еще большего числа войск».

Сильная и довольно обширная крепость Шуша, столица Карабагского ханства, лежала всего в 80 верстах от персидской границы по реке Араке. Поэтому сосредоточение в Шуше значительных русских сил позволяло начать военные действия против Персии с одной из самых слабых ее сторон: крепость имела стратегическое для Закавказья значение.

Цицианов поспешил с окончанием переговоров, пригласив карабагского владельца в Елизаветполь для подписания трактата. Ибрагим-хан прибыл туда, и 6 февраля 1805 года царский наместник лично принял у него присягу на верность государю России. Хан обязался платить подать в 8 тысяч червонцев ежегодно. Ему же дарована была драгоценная сабля, знамя с российским гербом и обещаны неприкосновенность прав и сохранение его владений. Внуку его, взятому в аманаты с постоянным проживанием в Тифлисе, определили от правительства ежегодное содержание в 10 тысяч рублей. Помимо этого, хан обязывался за свой счет содержать один батальон русских войск, расположенный в крепости Шуша.

Вслед за Ибрагим-ханом, 20 мая того же 1805 года, принял подданство России Селим-хан Шекинский, женатый на дочери карабагского владельца. Мать Селима была грузинка, и через нее он состоял в родственных связях с княжескими фамилиями Грузии. Прославленный герой Бородина генерал от инфантерии П.И. Багратион приходился ему родным дядей.

Царский наместник помог Селим-хану вновь занять престол в городе Нухе: тот изгнал своего обидчика брата Мамед-Гасана, который в борьбе за власть ослепил другого своего брата Фег-Али-бека. Неслучайно Цицианов в письме государю о «перестановках» в Шекинском ханстве приложил особую записку о подробностях семейного дела, чтобы дать понятие «об адской хитрости и вероломстве» правителей, среди которых ему приходится действовать во имя России.

Впрочем, следует сказать правду. Селима вынудила принять российское подданство исключительно вражда с соседом ханом Ширванским, войско которого уже приближалось к границам Ше- кинского ханства. То есть могла вспыхнуть маленькая феодальная война, одна из бессчетных в истории Кавказа.

В междоусобицу вмешался Цицианов: для зашиты Нухи он отправил русский воинский отряд и в то же время известил владельца Ширвана, что так как владения Селима вошли в состав Российской империи, то всякое покушение против них будет жестоко наказано русским оружием.

С занятием Шекинского ханства джаро-белаканские лезгины оказались между двумя русскими отрядами, один из которых стоял на реке Алазани, другой — в Нухе. И тогда случилось то, чего так желали жители Восточной Грузии — вековечные набеги разбойных партий, доходивших порой до стен Тифлиса, стали почти невозможными.

Русские войска вводятся и в Карабаг. В крепости Шуше гарнизоном встал отряд из 6 рот 17-го егерского полка с 3 орудиями под командованием майора Лисаневича. Выбор Цицианова пал на него потому, что «сей отличной храбрости офицер» пользовался полным доверием местных жителей. За два года изучив азербайджанский язык, он приобрел на местного хана такое влияние, что тот по его убеждению три раза отсылал обратно шахских послов, не слушая ни угроз, ни шедрых их обещаний.

Прибытие в Шушу русских войск оказалось как нельзя кстати. На границах Карабага, то есть России, начинала сосредотачиваться большая персидская армия. Сам Баба-хан оставался в городе Султании. Наследный принц Аббас-Мирза, занимавший Тавриз значительными силами, выдвинул на север два сильных авангарда: один со стороны Эривани, другой — к Худоперинскому мосту на Араксе.

Положение кавказского главнокомандующего Цицианова виделось крайне затруднительным. Он не знал, на каком из этих двух направлений неприятель нанесет главный удар. 50-тысячная персидская армия могла легко подавить своей численностью и здесь, и там те незначительные силы, которыми располагал царский наместник. У него во всем Закавказье имелось не более 7 тысяч штыков. Если бы эти силы (или большую их часть) удалось сосредоточить в одном месте, то при испытанной доблести русских войск разгром персов виделся бы несомненным.

Однако об этом не приходилось даже и мечтать. Перед полководцем Ци циановым стояла многотрудная задача так расположить заслоны на возможных путях движения вражеских войск, чтобы можно было поддерживать внутреннее спокойствие в огромном крае, вошедшем в состав Российской империи. Чтобы одним видом русских воинских отрядов «нейтрализовать» действия прошахских сил. Чтобы надежно прикрыть линию государственной границы в Закавказье.

Поэтому суворовец генерал от инфантерии П.Д. Цицианов предписывал майору Лисаневичу действовать в Карабаге наступательно и «разбить персиян». И вообще вести нападения на врага таким образом, чтобы всячески препятствовать персам приближаться к Араксу. Главнокомандующий писал шушинскому коменданту:

«В подобном случае ничто не действует так, как сюрпризы, например, посадить пехоту на лошадей карабагской конницы, ночью сделать большой переход, спешиться и действовать егерями...»

Кавказ второй год «жил» Русско-иранской войной. Царский наместник писал в Санкт-Петербург:

«Остановить войну, раз она началась уже в минувшем году из- за того, чтобы не допустить вторжения в Грузию, теперь уже не в моей власти. Для прекращения ее есть только два способа: заключить мир или же довести неприятеля до невозможности продолжать оную (то есть войну)...»

Однако миром на российско-персидской границе в Закавказье даже и не «пахло». О мире воинственный Фетх-Али-шах Каджар даже не помышлял: он видел себя в войне с Россией только победителем...

Между тем положение на границе стало проясняться, когда персидская армия двинулась к границам Карабага. Со стороны же Эривани действия ее ограничились только тем, что Мехти-хан Кад- жарский 13 июня ввел в крепость 3-тысячный персидский гарнизон и арестовал старого правителя Мамеда, сам приняв титул Эриванского хана.

Двумя днями раньше передовой отряд шахского войска численностью до 10 тысяч человек перешел реку Араке сразу в нескольких местах и подтянулся к джебраильским садам. Отрядом конницы начальствовал Пир-Кули-хан.

В этом случае персы удачно обошли Худоперинский мост, где стоял заградительный отряд майора Лисаневича. Тот сделал быстрый марш-бросок и своим пехотным батальоном разбил неприятеля в упорнейшем бою. Часть авангарда вражеской армии оказалась прогнанной за Араке. Но русским после победы пришлось поспешно возвратиться в Шушу: местный хан призвал их для укрощения «бунта», возникшего в городе, конечно же не безучастия персидских лазутчиков.

Кавказский главнокомандующий очень надеялся на то, что в ходе нового вторжения противной стороны в Закавказье его армянское население, особенно в Карабаге, окажет русским войскам серьезную помощь. Князь Цицианов обратился со специальным воззванием к карабагским армянам, в котором говорилось:

«...Воспримите прежнюю свою храбрость, будьте готовы к победам и покажите, что вы и теперь те же храбрые карабагские армяне, как были прежде страхом для персидской конницы...»

Но край был за последние годы разорен до предела шахским воинством и самим Ибрагим-ханом. Большинство карабагских армян покинуло родину. Повсюду, где еще недавно были цветущие земли, теперь виднелись только развалины сел, остатки обширных шелководческих садов, да запушенные и заброшенные поля. В горном крае не нашлось более отважных военачальников — Медиков, способных создать добровольческие воинские отряды на случай войны.

У Цицианова не было особых надежд и на карабагского Ибрагим-хана, обещавшего ему в случае войны с Персией выставить конное ополчение. На стойкость ханских воинов положиться было никак нельзя.

Бороться с летучими отрядами вражеской конницы было трудно за неимением достаточных воинских сил. Рассеявшись по краю, персы стали истреблять посевы и предавать селения грабежу. Передовые неприятельские отряды вошли в Аскаран и уже готовились ворваться в Елизаветпольский округ, в бывшее Гянджинское ханство.

Обо всем этом Лисаневич докладывал в Тифлис, в штаб-квартиру наместничества, или в Елизаветполь, где в это время обычно пребывал главнокомандующий. Князь Цицианов решил подкрепить его отряд на случай возможных действий неприятеля против Шушинской крепости. Но сколько-нибудь больших воинских сил в Карабаг он, естественно, отправить не мог, поскольку их он не имел.

Из Елизаветполя была незамедлительно отправлена поддержка: один батальон 17-го егерского полка с майором Котляревским, рота Тифлисского полка и два полевых орудия. Всего 493 бойца. Общее начальство над русскими войсками в Карабагском ханстве поручалось шефу 17-го егерского полка полковнику Карягину. Генерал от инфантерии в этого человека верил как ни в кого другого: его подвиги в начавшуюся эпоху кавказских войн носили поистине легендарный характер.

...Войско подличным предводительством Аббас-Мирзы снова перешло реку Араке и вошло на карабагские земли. Однако решительностью действий наследный принц, откровенно говоря, не отличался. Это показали его действия против немногочисленного отряда прославленного ветерана кавказских войн, полковника Павла Михайловича Карягина, который выбил персов из замка Шах-Булах. Узнав об этом, Аббас-Мирза привел к замку шахскую армию и повел с Карягиным переговоры о сдаче горной крепости.

Крепкие и высокие стены Шах-Булаха позволяли русским егерям считать себя в безопасности от вражеской конницы. Но им грозил скорый голод, поскольку запасы провианта быстро таяли. С помощью командира местных добровольцев мелика Аванеса удалось по ночам добывать немного продовольствия в окрестных армянских селах, но это не спасало положения. Скоро осажденные стали питаться только травой и лошадиным мясом.

Полковнику Карягину удалось переслать в цициановскую штаб-квартиру донесение, в котором говорилось буквально следующее: «Если ваше сиятельство не поспешите на помощь, то отряд погибнет не от сдачи, к которой не приступлю, но от голода».

Но главнокомандующий русскими войсками на Кавказе, находясь в Елизаветполе, в те дни почти не имел сил, с которыми бы мог сразу после получения письма выступить против шахской армии. Войска шли из Тифлиса ускоренным маршем. Кавказский наместник мог ответить Карягину только так:

«В отчаянии неслыханном прошу вас подкрепить духом солдат, а Бога прошу подкрепить вас лично. Если чудесами божьими вы получите облегчение как-нибудь от участи вашей, для меня страшной, то постарайся меня успокоить дня того, что мое прискорбие превышает всякое воображение...»

Карягинекие егеря все же смогли добыть немного провианта. Выйдя ночью из замка, они смогли из засады без единого выстрела переколоть вражеский разъезд и увести к себе всех лошадей. Наконец, Аббас-Мирза потерял терпение в ходе переговоров с русским полковником. Он предложил ему за переход на службу в шахскую армию и сдачу Шах-Булаха большую награду и почести от отца. Русским же солдатам обещалось, что им не будет сделано ни малейшей обиды.

Карягин решил воспользоваться таким случаем, попросив на размышления четыре дня. Аббас-Мирза даже согласился пропустить его вестника в Елизаветполь с письмом к князю Цицианову и дал ему возможность собрать провиант в горных армянских селениях, зачастую недоступных для «хищников-персов».

Русским все же пришлось оставить Шах-Булах и отступить, следуя вдоль подошвы гор, к Мухрану. Причиной ухода Карягина из замка стало то, что ожидался приезд к персидской армии самого Фетх-Али-шаха. Тогда о продолжении переговоров не могло быть и речи. Вражеское конное войско и так на много дней задержалось полстенами небольшой горной крепости, вместо того чтобы идти к Елизаветполю и далее на Тифлис.

Русские, взяв обе пушки, вышли из замка с наступлением ночной темноты, оставив на стенах часовых, которые всю ночь громкой перекличкой вводили в заблуждение сторожевые дозоры персов. Под утро мелик Аванес увел горной тропой из Шах-Булаха часовых.

Неприятель обнаружил, что замок пуст, только под утро. Наследный принц послал в преследование конницу Пир-Кули-хана, но тот пошел вдогон подругой дороге. Когда персы все же обнаружили карягинский отряд, тот остановился на отдых в садах, верстах в пяти от Мухрана, занятого отрядом П.С. Котляревского. Русские пробились в крепость, но только после жаркого боя, когда два их орудия несколько раз переходили из рук в руки.

Полковник Карягин отправил из Мухрана два письма: донесение главнокомандующему о своем новом местоположении и ответ Аббасу-Мирзе на его предложение. В последнем им писалось:

«...В письме своем изволите говорить, что родитель ваш имеет ко мне милость, а я вас имею честь уведомить, что, воюя с неприятелем, милости не ищут, кроме изменников; а я, поседевший под ружьем, за счастье сочту пролить мою кровь на службе Его Императорского Величества».

Действия отряда полковника Карягина в Карабаге заметно задержали шахскую армию. Но персы, заняв Аскаранский замок, отрезали Шушинский гарнизон егерей майора Лисаневича от главных сил русских. Тогда Цицианов отправил отряд Карягина на усиление Шуши.

У входа в Аскаранское ущелье на него вышел с главными силами своей армии Аббас-Мирза. Русским егерям пришлось занять оборону на берегу реки Аскарани, на высоком холме, где находилось обширное мусульманское кладбище с многочисленными надгробными камнями и гумбетами — малыми мечетями с минаретами.

Персы, численностью от 15 до 25 тысяч конницы, ободренные ничтожным количеством русских, атаковали холм до полного наступления ночи. Карягин удержал за собой кладбище, но этот успех стоил ему почти половины отряда — 197 человек убитыми и ранеными. Неприятель на следующий день уже бросал в конные атаки тысячи всадников: русские были блокированы, а их позиция весь день обстреливалась из орудий. На третий день персы «отняли» у русских воду, поставив на берегу четыре батареи Фальконетов — малокалиберных длинноствольных пушек, возимых на верблюдах.

Положение русского отряда стало критическим. В нем оставалось не более 150 человек, годных к бою. Но карягинцы продолжали воевать, делая вылазки из своего лагеря. В одной из них команда поручика Ладинского в штыковом ударе дошла едва ли не до самого вражеского лагеря, добыла воду и принесла с собой 15 Фальконетов. Сам Ладинский впоследствии рассказывал:

«Я не могу без душевного умиления вспомнить, что за чудесные русские молодцы были солдаты в нашем отряде. Поощрять и возбуждать их храбрость не было мне нужды. Вся моя речь к ним состояла из нескольких слов:

— Пойдем, ребята, с Богом. Вспомним русскую пословицу, что двум смертям не бывать, а одной не миновать, — а умереть же, сами знаете, лучше в бою, чем в госпитале.

Все сняли шапки и перекрестились. Ночь была темная. Мы с быстротою молнии перебежали расстояние, отделявшее нас от реки, и, как львы, бросились на первую батарею. В одну минуту она была в наших руках. На второй персияне защищались с большим упорством, но были переколоты штыками, а с третьей и четвертой все кинулись бежать в паническом страхе. Таким образом, менее чем в полчаса мы кончили бой, не потеряв со своей стороны ни одного человека. Я разорил батареи, набрал воды и, захватив 15 фальконетов, присоединился к отряду».

Войско Аббас-Мирзы продолжало держать в осаде крепость Шушу и отряд полковника Карягина. Когда у осажденных на берегу Аскарани кончились последние сухари, они двинулись на Шах-Булахский замок, чтобы или его взять штурмом и укрепиться в нем, или умереть под его стенами. Однако погибать героям первой Русско-иранской войны в ближайшие дни не довелось: к Елизаветполю подоспели войска из Тифлиса, и генерал-майор Цицианов 11 июля двинулся в Карабаг, где «паслась» шахская армия.

15 июля он с авангардом из 4 батальонов переправился через реку Тертер (Тер-Тер). Здесь неприятельская конница попыталась помешать переходу русским на противоположный речной берег, но те перекрылись заслоном из сборной сотни донских и линейных казаков под командованием гребенского есаула Фролова 2-го. Сотня выдержала удар вражеской конницы в две тысячи сабель и отразила его.

Персидская армия поспешила уклониться от наступающего противника, не ввязываясь в полевое сражение. Сам Фетх-Али-шах с 40-тысячной армией поспешил уйти обратно за Араке, оставив в Северном Азербайджане только войско наследного принца Аббас-Мирзы

Крепость Шуша и отряд полковника Карягина был и деблокированы. Героев осадных дел ждали заслуженные награды. Поручик Ладинский, будущий командир Эриванского карабинерного полка (бывшего 17-го егерского), удостоился ордена Святого Георгия 4-й степени, редкой награды для младших офицеров.

Узнав, что Цицианов ушел из Елизаветполя, Аббас-Мирза со своей конницей обходным движением двинулся к столице бывшего Гянджинского ханства, надеясь на содействие части местных жителей. Персы осадили Елизаветполь, два дня бомбардируя его из фальконетов. Небольшой гарнизон, засевший в старинной крепости, совершил удачную вылазку силами 200 пехотинцев, 50 казаков и 300 армян-добровольцев. Персов выбили из городского предместья, но схватка в садах завершилась неудачей.

В это время к Елизаветполю приближался отряд полковника Карягина, который отводился на заслуженный отдых. Аббас-Мирза отступил к Шамхору и, возбудив мятеж» среди шамшадильцев, вознамерился идти на Тифлис, который остался почти без прикрытия. Опасность городу грозила большая. Полковник Карягин, больной, еще не оправившийся от нескольких ранений, вышел из Елизаветполя 25 июля с отрядом, не превышавшим 600 штыков.

К счастью, случайное обстоятельство задержало Аббас-Мирзу на месте и дало возможность Карягину, до подхода главных сил. нанести наследному принцу поражение. Шедший из Тифлиса к Елизаветполю небольшой транспорт наткнулся на дзегамской равнине близ Шамхора на персов и был атакован конницей Пир-Кули- хана. Прикрытие транспорта, состоявшее из 300 солдат, устроив из груженных арб полевое укрепление, при помоши грузинских погонщиков защищалось отчаянно. Погиб командир транспорта драгунский поручик Донцов, второй офицер — прапорщик Плат- ковский через свою запальчивость попал в плен; отбить его не успели. Оставшиеся без командиров солдаты стойко отбивались еще четыре дня.

Вечером 27 июля показался карягинский батальон в 600 штыков. Русские с ходу атаковали походный лагерь Аббас-Мирзы, ворвались в его окопы и овладели вражеской батареей. Не давая неприятелю опомниться, атакующие развернули пушки и повели огонь по вражеской коннице. Персы обратились в «полное» бегство. Трофеями победителей стали походный лагерь и обоз войска наследного принца, несколько орудий, знамена, много пленных, среди которых оказался раненый грузинский царевич Теймураз Ираклиевич, младший брат шахского ставленника Александра.

Аббас-Мирза бежал за реку Араке, потерпев еще одно поражение в Дилижанском ущелье от жителей Казаха. Так закончилась военная кампания 1805 года. Граф Растопчин писал кавказскому наместнику:

«У вас совершаются дела баснословные, слыша о них, дивишься им и радуешься, что имя русских и Цицианова гремит в странах отдаленных...»

Устремления князя Цицианова шли дальше обеспечения безопасности российских владений со стороны Персии и Блистательной Порты. Он понимал, что не имея ни одного порта ни на Каспийском, ни на Черном морях, удержаться в Закавказье было сложно. Единственным сообщением с Россией по-прежнему оставалась Военно-Грузинская дорога, обустроенная руками русских солдат. Но путь через высокогорье был доступен не во всякое время года.

Между тем переговоры со Стамбулом об уступке портового Поти не приведи ни к каким результатам. Тогда, чтобы как-то помочь делу, Цицианов заложил в Мингрелии, в устье реки Хопи, небольшое укрепление Редут-Кале. И в то же время, пользуясь войной с Персией, царский наместник решил занять Баку и утвердиться в южной части Каспийского моря.

Но для того, чтобы обеспечить безопасность пути из Тифлиса к берегу Каспия, требовалось привести в российское подданство Ширванское ханство. Начались переговоры с его владельцем Мустафой-ханом. Тот и не отказывался принять подданство России, но и не спешил выполнять требования Цицианова, уклоняясь под разными предлогами от прямого ответа.

Условия, предложенные хану Ширвана, включали в себя те же пункты, которые подписывали владетели Шеки и Карабага. Но Мустафа-хан считал себя знатнее своих соседей. Он требовал при - знания власти его почти над всем восточным Закавказьем, которым некогда правили его предки с титулом Ширван-ханов. Будучи известен своей скупостью, он не только отказывался платить ежегодную дань, но и требовал назначения себе высокого постоя иного жалованья.

Все же за лето переговоры с Мустафой-ханом продвинулись. Он принял все условия царского наместника, но отказывался встретиться с ним, продолжая отсиживаться в своем горном убежище на Фит-аге. Главноуправляющий Грузии ни в чем не желал уступать хану Ширванскому, который должен был дать присягу на верность России в его присутствии. Как говорил Павел Дмитриевич, «сие необходимо для почести и достоинства Российской империи».

Цицианов упрекал хана в том, что получая от шаха подарки и заключая трактат с Россией, тот хочет по-персидски служить сразу двум господам — России зимой, а «зайцу Баба-хану летом». Однако и такие упреки не действовали на владельца Ширвана.

Желая «заставить Мустафу-хана думать и поступать так, как он, Цицианов, хочет, кавказский главнокомандующий призвал продвинуться с несколькими батальонами к границам Ширвана под предлогом осмотра Арешской крепости. По трактату с Селим-ханом в ней предполагалось поставить русский гарнизон.

Демонстрация военной силы на Мустафу-хана не подействовала. Тогда настойчивый генерал от инфантерии с полномочиями наместника императора Александра I на Кавказе решил с войсками вступить на территорию Ширванского ханства. Его владелец получил о том официальное уведомление из Тифлиса.

В последний день ноября 1805 года главноуправляющий Грузией со всем отрядом переправился при Мингечауре через Куру и в семь переходов дошел 11 декабря до водопроводной канавы Бурум-арх, в пяти верстах от Новой Шемахи. Посланное отсюда Мустафе-хану приглашение прибыть в русский военный лагерь для подписания трактата успеха не имело, как и прежде. Хан упорно отказывался покидать свое горное крепостное убежище, хотя Цицианов гарантировал ему такую же полную безопасность, «какую хан имеет в своем гареме».

Подозревая, что Мустафа-хан умышленнотянет переговоры — Русско-иранская война все продолжалась, князь Цицианов написал ему 15 декабря следующее:

«Против воли объявляю вам войну и иду встретить вас в самом Фит-даге, когда вы непреклонны к миру и не даете мне удовлетворительного ответа; вы же защищайтесь и побеждайте меня, — в том воля ваша».

После такого вызова на войну последовала новая демонстрация военной силы. Русский отряд покидает походный лагерь и занимает гору Чартму, которая находилась всего в 15 верстах от Фит-дага. Такая довольно решительная мера наконец-то подействовала на ширванского феодального правителя.

Мустафа-хан заколебался: его коннице с русской пехотой тягаться в бою не приходилось: перед глазами стояли одни поражения персидской конницы Аббас-Мирзы. Он позволил посланному к нему майору Тарасову убедить себя отправиться на свидание с царским наместником. На первый раз, по желанию осторожного хана, встреча состоялась в отдалении от русского лагеря, в открытом поле, без палатки и беседы в ней с толмачами, с назначенным числом конвоя с каждой стороны.

Владетель Ширвана вступил в подданство Российской империи. Правда, в трактате не обговаривался ввод русского гарнизона, но обуславливалась возможность возведения двух полевых укреплений в устье реки Куры и в Джевате. Но Мустафа-хан обязывался отвечать за безопасность караванов, следующих через Ширван в Грузию, давая для их сопровождения верных чиновников и конвой. Размер дани определялся в 8000 червонцев.

Таким образом, благодаря редкой энергии, настойчивости и искусству восточной дипломатии Цицианов подчинил своей воле и России гордого потомка гордых Ширван-шахов. Такое известие вызвало в Тегеране откровенное уныние и еше большее озлобление на «неверных». Теперь путь из Грузии к Каспию преграждало только единственное ханство — Бакинское, уже присягавшее на верность России.

Еше перед открытием кампании 1805 года, желая помешать наступательным устремлениям шаха и отвлечь часть его сил с главного театра военных действий, Цицианов приказал Каспийской флотилии из Астрахани двинуться на юг вдоль берегов Кавказа. Морякам ставилась прежде всего задача захвата богатой иранской провинции — Гиляна, изгнание враждебных России сил с западного морского побережья и, конечно же, обеспечение безопасности развивающейся на Каспии российской торговли.

На князя П.Л. Цицианова, как главнокомандующего, при назначении на должность возложили обязанности начальника над Каспийской военной флотилией. И вместе с этим организацию военно-морской экспедиции на юг Каспия, которая получила название Гилянской. Провинция Гилян, завоеванная Петром Великим, уже принадлежала России с 1723 по 1732 год. Морской поход имел целью занятие городов Решт и Баку. Причем взять последний военным морякам предписывалось на обратном пути.

Еще в 1803 году был определен штат Каспийской военной флотилии: 2-4 корвета, 2-4 брига, 2-4 люгера, 2 бомбардирских судна и 6-10 транспортов. Но к началу Русско-иранской войны в составе флотилии имелись один фрегат, одна яхта и пять галиотов. Для решения поставленных задач силы набирались, можно сказать, небольшие.

Командование Гилянской экспедиции князь Цицианов возложил на генерал-майора Иринарха Ивановича Завалишина, воевавшего под знаменами Суворова и посвятившего ему поэму «Сувороида». За отрицательное отношение к войне, объявленной Павлом I Англии, император «исключил из службы» боевого генерала. Он был уволен со службы одним указом с князем Цициановым, Ермоловым. Чичаговым и Платовым.

Воцарившийся на отцовском престоле Александр I вернул в 1804 году Завалишина на службу, назначив его шефом Астраханского гарнизонного полка и инспектором всех гарнизонных войск на Кавказе. Ему же поручался надзор за Астраханским казачьим войском и Каспийской военной флотилией.

Цицианов до этого уже предлагал Завал и шину занять пост гражданского управителя Грузии, чин тайного советника, Анненскую ленту и большое денежное содержание. Однако страстный почитатель суворовского гения, в 14 лет ставший подпоручиком прославленного в войнах Фанагорийского полка, не пожелал расстаться с военным мундиром. И он отказался от довольно лестного предложения.

Командовавший Каспийской флотилией капитан-лейтенант Веселаго получил приказ Цицианова взять в устье Волги на борт кораблей сухопутный десант. Это были шесть рот Казанского пехотного и две роты 16-го егерского полков, прошедших боевую закалку на Кавказской пограничной укрепленной линии. Всего 1300 человек (боевой состав — 1155 штыков) при четырех полевых орудиях. Непосредственно десантниками командовал «опытный в боевом ремесле» егерский подполковник Асеев.

Одновременно от моряков-«охотников» требовалось сформировать десантные отряды из состава корабельных экипажей, что и было исполнено. Астраханский комендант помог изыскать недостающее оружие для каспийцев.

Беспрепятственно пройдя вдоль кавказских берегов, флотилия 23 июня подошла к Энзели, главному иранскому порту на Каспии. Появление русских кораблей стало полной неожиданностью для шахских властей. Поэтому сопротивление экспедиции было оказано самое слабое, хотя узкий пролив, ведущий с моря к городу, был защищен укреплениями, у которых стояли беспорядочные толпы вооруженного народа.

Генерал-майор Завалишин и капитан-лейтенант Веселаго. устроив военный совет, решили без промедлений прорываться к городу. В пролив вошло три галиота — небольших 2-мачтовых судна прибрежного плавания. Они имели на борту сильный десант.

Один из галиотов, поддержанный пушечным огнем с других кораблей, прорвался-таки к Энзели под яростным обстрелом с берега. Персы, защищавшие прибрежные укрепления, разбежались. В проливе трофеями русских стали три неприятельских судна и восемь фальконетов с запасом свинцовых ядер. Другой артиллерии энзелийский гарнизон не имел. Персы сдали портовый город противнику, по сути дела, без боя.

С флотилии в Энзели был высажен десант под командованием самого Завалишина. В помощь пехотным ротам с кораблей сошло на берег 450 вооруженных моряков. Оставив часть сил для обороны Энзели, начальник экспедиции повел на Решт небольшой отряд в 800 человек при трех орудиях. Часть людей вверх по реке двигалась на шлюпках. По пути десантники захватили город Пери-Базар.

Дальше продвинуться к Решту удалось только на семь верст из 14. Трудно проходимую узкую дорогу перегородил отряд персидских войск числом примерно в семь тысяч человек. Завалишин энергично атаковал неприятеля, стоявшего на высотах в «превосходных силах». Однако взять сам город Решт не удалось. Когда десантники дошли до широкого оросительного канала, то оказалось, что каменный мост через него был разломан. Здесь русские оказались под перекрестным огнем.

На решение Завалишина отступить к Энзели повлияло то, что его ближайший помощник егерский подполковник Асеев получил тяжелое ранение, хотя покинуть строй отказался наотрез. Неприятель преследовал отходивших десантников большими силами с такой горячностью, что пехоте не один раз приходилось штыками «вырывать» свои орудия из рук ликовавших было персов.

Завалишин, не взяв Решта, не смог выполнить один из приказов царского наместника. Он должен был отправить из захваченного города письмо Цицианова шаху Фетх-Али с «вежливым» требованием оплатить издержки Эриванского похода русских войск и возвратить 12 орудий, которые были захвачены еще Ага-Магомед-ханом при кровавом разорении им Тифлиса. В письме, среди прочего, князь писал правителю Персии:

«Войска моего Государя, как буйный вихрь, выворачивающий столетние дубы, не хотящие преклониться перед ним, оставляют безвредно камыш, нагибающийся до лица земли при его проходе. Таков мой Государь Император, таковы и войска его, с коими, не останавливаясь, пройду и в Индию, буде единое слово изрещи изволить».

...Почти месяц находилась экспедиция на гилянском берегу. Постоянно шли бои. Тем временем невыносимая жара и большая влажность сделали свое дело — в десантном отряде появились сотни больных. Вскоре от пленных были получены данные о том, что шах отправил на помощь губернатору Гиляна шесть тысяч солдат с артиллерией.

Это известие заставило генерал-майора Завалишина идти к Энзели, где в случае большого дела можно было опереться на огонь корабельной артиллерии. Вскоре флотилия потеряла одно судно: во время шторма один галиот выбросило на береговые камни и разбило. 20 июля начальник экспедиции приказал десантникам вернуться на корабли. Флотилия беспрепятственно вышла в море и взяла курс на Баку. Начальник экспедиции решил исполнить, по крайней мере, вторую часть поставленной ему кавказским наместником задачи.

12 августа Каспийская флотилия бросила якорь в Бакинской бухте. От имени главнокомандующего на Кавказе князя Цицианова начальник Гилянской экспедиции начал переговоры с Гуссейн-Кули-ханом о сдаче города. Успеха они не имели. Бакинцы вместо ответа отправили свое имущество в горы и приготовились к отчаянной защите города.

Тогда с кораблей флотилии началась бомбардировка столицы ханства, которая продолжалась одиннадцать дней с восьмидневным промежутком. Выход из строя двух мортир (их разорвало во время выстрела) из имеемых четырех и быстрое израсходование всех зарядов к единственному единорогу сделало бомбардировку крепости мало действенной. Огонь из орудий меньшего калибра не мог разрушить трехаршинные крепостные стены. К тому же морская качка сильно мешала точности прицеливания.

К концу августа высаженный на берег десант овладел передовыми укреплениями Баку и высотами, господствовавшими над городом. Ханский гарнизон, вышедший из крепости, был разбит подполковником Асеевым. Однако бои и особенно повальные болезни сильно уменьшили численность экспедиционного отряда: в строю оставалось всего 700 человек. Кончались боеприпасы, начались перебои с продовольствием.

Сомнительность успешного завершения Гилянской экспедиции заставила генерал-майора Завалишина 3 сентября снять осаду с Бакинской крепости и 9-го числа уйти в море. На такое решение повлияло известие о том, что дербентский хан Шейх-Али и Сурхай-хан Казикумыкский со своими войсками спешат на помощь бакинскому хану. Они действительно прибыли к Баку, заметно пополнив ряды его гарнизона. Цицианов был очень огорчен таким поступком Завалишина. Он писал ему:

«Скажу вашему превосходительству, что если бы я не ходил по горнице на костылях от изнурившей меня болезни, то я бы полетел сам на выручку славы русской и скорее лег бы под стенами Баку, нежели дал бы кичиться Гуссейн-Кули-хану тем, что он ослабил русские войска и что они ничего ему не сделали...

Должен заметить и то, что лучше бы вам было совсем не свозить десант, тогда бы хан счел, что вы приезжали его пострашать, а войска назначены были против Решта; сие заключение было бы для нас гораздо полезнее, чем взятие двух пушек и трех знамен храбрейшим из храбрейших Асеевым...»

По поводу взятыху войска бакинского хана трех отрядных знамен Цицианов не без иронии писал следующее:

«С получением знамен, взятых вами у бакинского хана, я устыдился, и еше сто крат стыднее бы мне было отправить их к высочайшему двору, ибо одно из них сделано из бахчи (платок, в которые товары завертывают), другое из онучи, которой персияне обертывают ноги вместо чулка, а третье — холстинное, лезгинского покроя, но самого низкого. Знамена я здесь брал, но ни одного такого не видел...»

Далеко от Баку Каспийская флотилия не ушла. Она прибыла к острову Сара, близ Ленкорани, перекрывая там морские пути в севера на юг, в Персию. С Цициановым была установлена связь: он приказал экспедиции вернуться к Баку и попытаться еще раз овладеть городом-крепостью. Однако новая попытка овладеть Баку с его многочисленным гарнизоном успеха не имела.

Тогда Завалишин обратился за помощью к царскому наместнику. Цицианов понимал, что обескровленному болезнями Полянскому экспедиционному отряду, не имевшему сильной артиллерии, не взять сильной крепости. Князь собрал отряд численностью менее двух тысяч человек и с присущей ему решительностью двинулся через Ширванское ханство на Баку. Кавказский наместник, в силу сложившихся обстоятельств, начал военную экспедицию, которая стада для него роковой.

Цицианов, стараясь загладить «дурное впечатление», созданное в Закавказском крае нерешительными действиями Завалишина и Каспийской флотилии, предписал ему снова идти к Баку. Намечалось еще раз предложить местному хану условия принятия российского подданства.

Проект трактата отличался от других только тем, что все доходы ханства предполагалось обратить в казну империи, а хану назначить большое годовое содержание в 10 тысяч рублей. Внутреннее управление в городе Баку должно было подчиняться особым правилам, так как он относился к числу портовых, а Россия всегда покровительствовала торговле. В Бакинскую крепость вводился гарнизон численностью в 800—1000 человеке пушками.

Тем временем с флотилии на Апшеронский полуостров высадился десантный отряд, подкрепленный «охотниками» из корабельных экипажей. Флотилия стала на якорную стоянку, а генерал-майор Завалишин повел десантников к Баку на соединение с подходившим к городу цициановским отрядом. Бакинский Гуссейн-Кули-хан, предвидя грозные события, заперся в крепости. Для обороны ее войска имелось вполне достаточно.

Оставить Завалишина стоять под стенами Баку до наступления весны, разумеется, было нельзя по многим причинам, начиная с нехватки провианта и кончая «унижением» достоинства Российской империи. Потому генерал от инфантерии Цицианов, по его выражению, решил идти «на выручку русской славы». К слову, эта мысль последнее время сильно тревожила князя. Экспедиция начиналась, несмотря на зимнее время, холод в горах и ненастную погоду.

Впрочем, то, что царский наместник начинал Бакинскую экспедицию именно зимой, имело свое оправдание. Было известно, что большие снега, выпавшие с началом зимы в горном крае от иранского Тавриза до Карабага, отнимали у персов всякую возможность оказать помощь шахскому вассалу — бакинскому хану.

С другой стороны, главноуправляющий Грузией писал в Санкт- Петербург, в рапорте от 27 ноября 1857 года, что если ему удастся взять Баку, присоединить Ширванское ханство, а затем закончить зимнюю кампанию покорением Эривани, то тогда можно будет объявить шаху, что Россия «дает ему мир». То есть ставит свою государственную границу по рекам Куре и Араксу.

Как всегда деятельный и энергичный, но на этот раз полный мрачных предчувствий, Цицианов занимался приготовлениями к походу. На всем, что касалось его лично, лежала «печать его тяжелого расположения духа». Очевидцы потом скажут, что князь «точно предвидел свою кончину». Незадолго перед этим он писал своему другу В.Н. Зиновьеву:

«Государь ко мне милостив и обещает отсель взять меня к себе... Помолись, чтобы я выехал цел или жив. Я выведу тебе славную лошадь, под именем Заид-хан, росту большого, езды прекрасной, и тебе она по завещанию назначена, хотя бы я здесь умер или убит был. Я считаю тебя ездоком и охотником, а она моя любимая лошадь, всегда на ней бывал в сражениях...»

Впоследствии генерал Ладинский рассказывал о таком странном случае, которому был свидетель. Когда Цицианов собирался в поход на Баку, живя в Елизаветполе, на крыше его дома каждую ночь появлялась собака и страшно выла. Ее убили, но на ее месте стала появляться другая, и зловещие завывания по ночам не прекращались, тревожа и не давая покоя больному князю. Загадочный факт вызвал у всех суеверные ощущения. И ожидания эти, к сожалению, исполнились.

Войска, назначенные в экспедицию, выступили из Елизавет- поля 23 ноября 1805 года. В отряде насчитывалось 1600 человек и 10 полевых орудий. Пехоты набралось 1050 штыков: два батальона Севастопольского полка, 6 рот стрелков 9-го егерского полка и 128 человек из Тифлисского полка. Отрядную кавалерию составляли 332 донских и линейных казаков, местных азербайджанских добровольцев.

Пароксизмы (припадки) изнуряющей лихорадки, повторявшиеся по несколько раз вдень, окончательно подрывали здоровье наместника во время похода. Его нередко снимали с лошади и клали на землю. Лежа на бурке под мокрым снегом и дождем, он выдерживал сильнейшие припадки. А потом догонял ушедший вперед отряд на привалах.

Экспедиционный отряд прошел Ширванское ханство «мимоходом». Князь Цицианов традиционной церемонией принесения ханом и его приближенными клятвы верности присоединил Ширван к России.

Когда земли Ширвана были пройдены, кавказский наместник известил Гуссейн-Кули-хана, что идет на него с твердым намерением взять город Баку или умереть под его стенами. Бакинский владелец на письмо не ответил, но, по всей видимости, известил о его содержании Тегеран.

После трудного перехода через Шемаханские горы русский отряд вступил в пределы Бакинского ханства. 30 января 1806 года войска остановились походным лагерем близ урочища Нахар-булах. Сюда же прибыли десантники генерал-майора Завалишина. Соединившись, два отряда представляли из себя серьезную военную силу, учитывая еше и наличие Каспийской флотилии, стоявшей у берегов Апшерона.

Из походного лагеря князь Цицианов и потребовал от Гуссейн-Кули-хана безусловной сдачи города. Тот, после недолгих переговоров, ответил, что отдается милосердию российского государя. Но, как показали последующие события, бакинский хан замышлял втайне гнусное и черное дело. Думается, что главноуправляющий Грузией притупил присущую ему бдительность в отношении так хорошо знакомых ему азиатских владетельных феодалов.

Наступил день, назначенный для сдачи Баку. Утром 8 февраля главнокомандующий вышел к собравшимся начальным людям в полной парадной форме. Он объяснил, что ему следует быть так одетым, ибо он от лица государя императора Александра I принимает город и ключи от него. По тогдашнему обычаю подан был завтрак, пили водку, и князь, против обыкновения, налил себе бол ьшую рюмку.

Затем все поехали в пустой форштадт, оставленный ханскими воинами, предварительно занятый небольшим отрядом пехоты, которому после официальной церемонии предстояло занять крепость. Князь Цицианов был в то утро бодр и спокоен.

Из форштадта он ровно в 9 часов отправился на встречу с Гуссейн-Кули-ханом. Кавказского наместника сопровождали только два человека — подполковник князь Елизабар Эристов, исполнявший роль толмача, и пеший гребенской казак, который должен был принять от них лошадей. Назначенным местом встречи был колодец, отстоявший от крепостной стены не более чем на сотню саженей.

Ворота города были закрыты, а крепостная стена была густо усыпана ханскими воинами. Время шло, а Гуссейн-Кули-хан все не показывался. Тогда наместник приказал подполковнику князю Эристову съездить к крепостным воротам и напомнить бакинскому владельцу, что ему, как представителю императора, неприлично ожидать далее.

В эти минуты открылись крепостные ворота и из города выехали почетные беки (бакинские старшины) и коменданте символическими ключами от города. Беки преподнесли хлеб-соль и сказали, что их владыка опасается русских войск и потому сам быть на церемонии не может. Делегаты просили Цицианова лично успокоить правителя насчет его дальнейшей участи.

Кавказский главнокомандующий отвечал им, что если хан сомневается в его намерениях, то пусть выезжает с тысячным конвоем, а он будет один с князем Эристовым. Цицианов кроме того заметил, что в случае прекращения переговоров он вернется к хану не иначе, как с штурмовыми лестницами. И что он рад видеть в лице Гуссейн-Кули-хана своего старого знакомого еще по Персидской экспедиции 1796 года. После этих слов он возвратил городским старшинам хлеб-соль, прибавив, что примет их только из рук самого правителя.

В это время отворилась в стене калитка, и бакинский владелец, заинтересованно наблюдавший за всем, что происходило у близкого колодца, выехал из крепости. Его сопровождали два вооруженных нукера. Он подал Цицианову ключи от Баку и дружески облобызался с князем.

Дальнейшие события, связанные с предательским убийством генерала от инфантерии П.Д. Цицианова, изложены втрех версиях, в достоверности которых сомневаться не приходится.

Версия первая.

Едва Цицианов освободился из объятий хана, как два всадника, подъехавшие в это время из крепости, разом выстрелили в русского генерала из пистолетов и, соскочив с коней, обезглавили его кинжалом. В туже минуту ворота Баку распахнулись и из них вылетел большой отряд конницы. Всадники окружили Гуссейн-Кули-хана и убитого кавказского наместника, взяли их и поскакали обратно в крепость.

Князь Эристов какое-то время бежал за ханом, «осыпая его укоризнами». но тот приказал одному из своих телохранителей пристрелить офицера. Одновременно с крепостной стены началась частая стрельба из пушек и ружей по форштадту, в котором находился русский пехотный отряд. Под ядрами и пулями тому пришлось отступить в походный лагерь.

В основе другой версии убийства лежит официальное донесение генерал-майора Завалишина в Санкт-Петербург.

В донесении говорится, что убийство произошло тогда, когда князь сидел на войлоке, дружески беседуя с Гуссейн-Кули-ханом. Перед ними стояли два перса, а позади их Ибрагим-бек, ханский приближенный. Когда по азиатскому обычаю Гуссейн передал Цицианову кальян, то по условию, оговоренному заранее, бек пистолетным выстрелом почти в упор убил его. Другая пистолетная пуля насмерть поразила и подполковника Эристова.

Ханские воины, густо занимавшие ближайший участок крепостной стены, радостными криками приветствовали совершенное у них на глазах предательское убийство. Со стены раздался пушечный залп по русскому пехотному отряду, стоявшему недалеко от колодца, у которого проходили переговоры. Между тем убийцы подхватили тела убитых и «умчали их с собой» в крепость.

Голову кавказского наместника князя Цицианова Ибрагим-бек отвез в Тавриз к наследному принцу Аббас-Мирзе. Тот пожаловал убийце за совершенное дело титул хана и дал ему в управление смежные с Талышским ханством земли.

Такое «примечательное» событие, случившееся под стенами Бакинской крепости, не осталось без внимания придворных шахских летописцев. Персидский историк писал:

«Голова князя Цицианова, полная отваги и предприимчивости, и руки его, крепкие мышцами, распространявшие власть, были отсечены от трупа и отправлены в Ардебиль (ставку Аббас-Мирзы. — А. Ш.). А оттуда с большим торжеством препровождены в столицу, в Тегеран, к персидскому шаху».

Есть еше и третья версия той трагедии, может быть самая достоверная. Это рассказ старого бакинца по имени Хадж-Урбан, бывшего в ханской свите во время совершения убийства:

«Вдень, назначенный для свидания с князем Цициановым, Гуссейн-Кули-хан вышел за городские ворота пешком; ключи от крепости не выносили, а шли только для переговоров; ключи же были отданы уже после того через год генералу Булгакову. С одной стороны от хана шел Казем-бек, друг и сподвижник его, с другой — Керим-бек. Все трое имели с собой вооруженных нукеров. Я был тогда нукером у Казем-бека и сопровождал его на это свидание.

На том месте, где дороги расходятся, разостланы были бурки. Все трое сели на них и стали ожидать прибытия князя Цицианова. Князь ехал верхом в сопровождении конвоя, который остановился на дороге, а князь отделился от него со своим адъютантом и двумя казаками. Подъезжая к хану, он и князь Эристов сошли с лошадей, а казаки приняли их и отвели к конвою.

В это время жили у нас в Баку два персидских хана; они присланы были шахом как будто бы провести воду из моря в крепостной ров, а на самом деле, чтобы наблюдать за Гуссейн-ханом и не допускать его сближения с русскими. У Гуссейна был двоюродный брат, Ибрагим-бек, который с малолетства его ненавидел, старался ему вредить и сам домогался власти. Он-то и вошел в тайные переговоры с персами и взялся убить Цицианова, чтобы раз, навсегда поссорить бакинцев с русскими. Гуссейн-хан ничего об этом не знал.

Увидя с крепостной стены, что Цицианов сел на разостланную бурку, Ибрагим вышел из крепости с двумя своими нукерами. Одного звали Амир-Аиза, другого Сеид. Делая вид, что идут без цели, они держал ись влево от дороги и вдруг быстро повернули в ту сторону, где сидел Цицианов. Хан сам был поражен их внезапным появлением и делал головою знаки, чтобы они удалились. Но Ибрагим и его нукеры в один момент выхватили ружья, выстрелили разом, — и Цицианов упал убитым. Убит и находившийся с ним офицер-переводчик.

Конечно, не знавший об этом намерении, хан был потрясен убийством. «Дай бог, чтобы дом твой провалился!» — крикнул он Ибрагиму; но ибрагимовские нукеры, не обращая внимания на брань и угрозы хана, бросились на труп убитого, отрезали ему голову, а самое тело унесли в Баку.

В ту же ночь Ибрагим, вместе с Сеидом, бежал в Тавриз, где и представил голову наследному принцу. Ибрагим-бек был принят за это в персидскую службу и сделан начальником отряда.

На том месте, где русские поставили теперь памятник, тогда у нас был глубокий овраг, в который свозили нечистоты. В этот грязный овраг жители бросили труп Цицианова и зарыли его в землю.

Когда пораженный всем случившимся Гуссейн-хан вернулся домой, оба персидских хана явились к нему с поздравлениями. «Дай бог, чтобы лицо Ибрагима сделалось черным, — отвечал им хан, — он поссорил меня навек с русскими, и я удивляюсь, с чем вы меня поздравляете...»

Таков записанный рассказ очевидца. Вполне возможно, что этот человек пытался оправдать своего хана, будучи телохранителем одного из его приближенных. Все может быть...

Предательское убийство царского наместника входе переговоров с бакинским ханом стало теми минутами, когда решался вопрос о достоинстве, чести и славе имени России в глазах ханского войска, горожан и... близлежащей Персии. К сожалению, оставшийся старшим  в экспедиционном отряде генерал-майор Завалишин оказался ниже своего положения и проявил в той конфликтной ситуации откровенное малодушие. Под предлогом действительного недостатка провианта и большого числа больных (как будто этого обстоятельства не случалось прежде), он приказал поспешно отступить от крепости. Он сделал это вопреки требованиям офицеров отряда немедленным и грозным штурмом отомстить за подлое убийство главнокомандующего. На этом особенно настаивал егерский подполковник Асеев.

Гибель Цицианова, видимо, крайне удручающе подействовала на Завалишина. Он приказал обоим отрядам — елизаветпольскому и десантному погрузиться на корабли флотилии и отплыл в море, сначала на обжитый остров Сары. Оттуда, через месяц, Каспийская флотилия ушла к берегам Северного Дагестана. Сухопутный отряд, высадившийся на берег, берегом Терека ушел в Кизлярскую крепость, где он был оставлен на Кавказской пограничной линии.

Уход Каспийской военной флотилии и экспедиционного русского отряда от стен «вызвал к Завалишину общее нерасположение». Собственно говоря, для той ситуации оправданий ему не находилось.

В донесении на имя императора Александра I начальник Гилянской экспедиции генерал-майор Завалишин с горечью писал: «...Мы заведены в такую западню, из которой разве единая только десница Божия вывести нас может».

В лице князя П.Д. Цицианова Россия понесла невосполнимую утрату. Он находился в Закавказье всего три года, но за это короткое время совершенно изменил политическую карту горного края. Приняв в свое управление маленькое Картли-Кахетинское царство — Восточную Грузию, он раздвинул кавказские границы Российской империи от Черного моря до Каспийского.

Цицианов оставил после себя России Закавказье почти в границах начала XX века.

И все эти деяния были совершены в то трудное для России время, когда держава занималась приготовлениями к великим войнам против наполеоновской Франции. В той исторической ситуации кавказское наместничество не могло рассчитывать на серьезные воинские подкрепления: прибытие на Кавказ одного-единственного полка пехоты считалось уже громадным подкреплением.

Генерал от инфантерии Цицианов мог быть по праву назван одним из первых полководцев кавказских войн. Успешное начало с поразительно малыми силами первой Русско-иранской войны, штурм Гянджинской крепости и другие боевые действия лучшее тому подтверждение. Не случайно Ермолов так высоко пенил его заслуги в «силовом» утверждении России на Кавказе, в защите новых южных государственных границ.

Показал себя Цицианов и как умелый администратор. При нем приступили к разработке дороги с Кавказской линии в Грузию, «возобновлен» город-крепость Владикавказ и учреждено «правильное» почтовое сообщение по военно-грузинскому тракту. Среди беспрерывных военных усилий по расширению закавказских пределов империи, главноуправляющий Грузией хлопотал об учреждении в Тифлисе гимназий, о присылке учителей русского языка, о доставке книг и многом другом. Не говоря уже о введении законности в действиях местной администрации, резкого ограничения самоуправства ханов и князей.

Впоследствии, когда Баку будет взят генералом Булгаковым, прах знаменитого кавказского героя будет предан погребению в городской армянской церкви при огромном стечении местных жителей. Спустя шесть лет новый главнокомандующий на Кавказе маркиз Ф.О. Паулуччи прикажет перенести прах своего предшественника в столицу Грузии, в тифлисский Сионский собор.

Перенесение праха совершалось с печальной торжественностью 27 ноября 1811 года. Гроб был поднят и вынесен на руках офицерами Бакинского гарнизона. Присланные сюда главнокомандующим его помощники — князья Чавчавадзе и Эристов, Туманов, сопровождали траурную процессию до самого Тифлиса. Повсюду войска выходили ей навстречу, чтобы отдать воинские почести славному кавказскому вождю, когда-то предательски обезглавленному и зарытому:

...Без почестей бранных

Врагами в сыпучий песок...

Весь Тифлис вышел навстречу процессии и в безмолвии сопровождал прах доблестного полководца и князя, чей род нисходил к династии последних картли-кахетинских царей, ставшего полномочным представителем Российской империи на Кавказе. Траурная процессия завершила свой ход у древнейшего православного храма Иверийской земли, где уже была вырыта могила.

По приказанию маркиза Паулуччи над могилой был поставлен памятнике красноречивой надписью, рассказывающей историю страшной гибели Цицианова, «которого враги, быв слабы победить силою, умертвили изменнически». В эпитафии говорилось:

«Под сим монументом сокрыты тленные останки Цицианова, коего слава переживет прах его».

...Гибель генерала от инфантерии П.Д. Цицианова, русского главнокомандующего на Кавказе, памятно отразилась в песнях, которые пели солдаты и казаки. В одной из них, времен русско- иранских войн, — «Гудович и персидский шах», пелось:

На зоре то было все на зорюшке,

На белой заре на утренней.

На закате было солнца красного.

Проявились у нас вести новые.

Вести новые, грузинские.

Растворялись горы крутые.

Круты горы Кавказские,

Засверкали пики вострые.

Пики вострые казацкие.

Как пошли войска российские

На того шаха персидского.

Напереди идет Гудович-граф,

Он грозит шаху персидскому:

« Ты (...), ты персидский шах!

Ты почто отрезал голову

Славному князю Цицианов)'?

На кого ты, (...), понадеялся?»

«Я понадеялся на Грузию, на грузинских князей.

Больше всего на Александрушку на царевича».

Цицианова помнили на Кавказе на всем протяжении XIX столетия. В представлении кавказского наместника генерал-адъютанта князя М.С. Воронцова императору Николаю I от 8 марта 1846 года по делам Северного Азербайджана говорилось:

«...Имя (Цицианова. — A.Ш.), дела и намерения всеми считаются здесь священными...»

Хорошо помнили на Кавказе о бесстрашном главнокомандующем еще в начале XX века. Популярнейший тогда журнал «Вестовой», издававшийся Военным министерством, в номере 170 за 1911 год писал:

«Военные подвиги генерала П.Д. Цицианова составляют много блестящих страниц в летописи кавказской войны. Благодаря его выдающейся деятельности, была успокоена Грузия, усмирены лезгины, присоединены к России Имеретинское царство и Мингрельское княжество и несколько ханств; под его же руководством прошел боевую школу целый ряд военачальников, составивших себе на Кавказе громкое имя. Для увековечивания памяти выдающегося полководца, в 1891 г. последовало высочайшее повеление о назначении кн. Цицианова шефом 156-го пех. Елисаветпольского полка».

Полк, получивший почетное наименование, был сформирован 6 ноября 1863 года в станице Курджинской Кубанской области и принимал участие в завершении Кавказской войны. Затем он отличился в Русско-турецкой войне 1877-1878 годов на Кавказе. В той войне за освобождение православной Болгарии пехотинцы-елисаветпольцы потеряли погибшими и ранеными свыше восемьсот бойцов.

За боевые отличия в сражениях против турецкой армии Елисаветпольский пехотный полк «коллективно» награждался дважды. Сперва почетнейшим Георгиевским знаменем с надписью «За взятие кр. Ардагана 4 и 5 мая и сражения на Аладжинских высотах 3 октября 1877 года». Второй боевой наградой елисаветпольцев стала «полковая музыка», марш — «поход за военное отличие», данный за проявленное геройство в сражении на Девебойнских высотах 23 октября 1877 года.

В Первой мировой войне 156-й пехотный Елисаветпольский полк сражался в рядах Отдельной Кавказской армии генерала от инфантерии Н.Н. Юденича, преобразованной в 1917 году в Кавказский фронт. В боевую жизнь елисаветпольцы вошли в числе первых: их полк был расквартирован наконечной приграничной железнодорожной станции Сарыкамыш...

Грузинский «грозный» князь, он же полководец русской армии на Кавказе Павел Дмитриевич Цицианов, за какие-то четыре неполных года своего наместничества сделал для России великое дело. Именно он заложил принципиальные основы военной и административной политики Российского государства в горном крае.

Исследователи дают его деятельности, как кавказского наместника, высокую оценку. Белоэмигрант Г.Ф. Танутров, не известный современным любителям отечественной истории, так отозвался о результатах присоединения Грузии к России для ее народа:

«...Грузия освободилась от постоянного гнета со стороны персов и турок. Перестали платить дань лезгинам. Начали отходить в область преданий набеги, разрушения сел и городов, увод пленных. Перестали выкалывать глаза лицам, провинившимся против шахов. Перестала Грузия посылать дань не только деньгам и, но и молодыми девушками и юношами для гаремов (Имеретия, например, должна была ежегодно доставлять туркам 80 пар девушек и юношей).

Разрозненным и зачастую враждующим между собой грузинским государствам грозило полное порабощение соседями. В XVII и XVIII веках персы так поработили Восточную Грузию, что трудно было отличить ее от остальных провинций шаха. Тегеран сделался местом жительства грузинской аристократии. Персия требовала, чтобы грузинские цари и князья принимали магометанство. Целый народ в области Лазика перешел в мусульманство. В одно грузинское тело отдельные грузинские царства и княжества (Кахетия, Карталиния, Имеретия, Мингрелия, Гурия, Абхазия, Сванетия) объединились только под русской властью, чего не было со времени царствования Тамары (в XII веке). После 1801 года Тифлис стад как бы столицей Кавказа».

При Цицианове современная Грузия объединена в единое целое еще не была, только большая ее часть встала под российские знамена. А другая, меньшая, получила перспективу воссоединиться с большей частью грузинской земли. Процесс этот смотрится в истории противоречивым, сложным, порой сопряженным с внешними и внутренними военными конфликтами. В них русская армия — ее кавказские войска — почти всегда становилась одним из главных действующих лиц. Как тут было не вспомнить образ первого кавказского наместника генерала от инфантерии П.Д. Цицианова, его мысли и поступки, задуманные планы, реализованные им далеко не полностью.

Семен Эсадзе, один из исследователей истории вхождения Кавказа в состав Российской истории, писал: «Затри с половиной года своего правления Цицианов раздвинул границы российских владений от Черного моря до Каспийского». Что же дало это России — о том историки спорят и по нынешний день.

Такая проблема вызывает нескончаемый интерес не только у отечественных исследователей. Многие зарубежные авторы считают, что столь стремительное продвижение и «захватническая» политика России на Кавказе была чревата опасными для нее последствиями. Так, англичанин Джон Бадли в своей книге «Завоевание Россией Кавказа», опубликованной в Лондоне в 1908 году, писал на сей счет следующее:

«...Две великие магометанские державы, а также Великобританию и Францию, не могли не встревожить быстрое продвижение России. Более того, Ганджа и другие ханства все еще считались вассалами персидского шаха, и сколь бы шатким ни было господство Персии, она на Востоке, как и Турция на Западе, скоро поняли. что войны с Россией не избежать».

По поводу этих мыслей Джона Бадли следует заметить, что не со времени кавказского наместничества князя П.Д. Цицианова в Стамбуле и Тегеране поняли, что им придется воевать с Россией. Эти войны шли уже не одно столетие. Персия рвалась через Дагестан на берега Терека и еще дальше. Османская империя воевала с Россией сперва силами Крымского ханства, а потом уже султанские войска шли походами на днепровскую крепость Чигирин и на Астрахань через причерноморские и донские степи....

Человек, поводе императора Александра I взявший в свои умелые руки всю военную и административную власть на кавказском Юге России, не был и не мог быть авантюристом, как порой он рисуется сегодня. В той ситуации человек подобного склада ума и реализации жизненной позиции мог быть только великим государственником.

Авантюристом князь Цицианов не был, хотя его руками была осуществлена смена власти в Восточной Грузии. А вот конкистадором Кавказа его можно назвать. Ведь не как главноуправляющий Грузии, а как кавказский главнокомандующий он присоединил к Российской империи почти все Закавказье. Конкистадор князь Цицианов при заключении соответствующих договоров силой оружия или угрозой ее применения расширил пределы державы, сумел защитить ее границы в начале первой Русско-персидской войны.

Неправедная гибель остановила его победную поступь в горном крае. Другие царские наместники доведут до логического завершения его ближайшие планы: сокрушат в двух войнах шахскую Персию, присоединят к России Эриванское ханство — Восточную Армению, другие закавказские и северокавказские земли. И все это будет совершаться с «отсылкой» на первого здесь царского наместника.

Хотел ли еще дальше шагнуть на Юг российский конкистадор князь Цицианов? Письменных свидетельств, по крайней мере достоверных, тому нет. Но скорее всего на такой вопрос можно ответить утвердительно.