Глава 36 СУББОТНИЙ ВЕЧЕР

В субботу вечером мать купала Бобеша и Франтишека. Франтишек отважно пытался встать на свои слабые ножки. Он хватался за края корыта, поднимался, а потом шлепал ручонками по воде. И чем больше было брызг, тем больше он радовался.

Бобеш тоже с удовольствием намылил себе голову, сделал много-много пены. Но маленький Франтишек сунул горсть пены себе в рот и заплакал. Потом намыленными ручонками стал тереть глаза, в них попало мыло, и он заплакал еще пуще.

— Что ты с ним делаешь, Бобеш? — спросила мать, возвращаясь от плиты.

— Я ничего. Он сам орет.

— Посмотри, у него полны глаза мыла и во рту мыло!

— А зачем он сует мыло в глаза и в рот?

— Ты, видно, такой же глупый, как и он. Разве он понимает, что можно, а что нельзя?

— И я не понимал, когда был маленький?

— Ты тоже порядком досаждал.

Бобеш теперь немного сердился на Франтишека. Уже не в первый раз ему доставалось из-за маленького брата. И Бобеш от этого страдал. Когда он, Бобеш, был один, то все заботились только о нем. Мать все время с ним разговаривала, а теперь — он не мог этого не заметить — мать даже не отвечала иной раз на его вопросы, сердито просила оставить ее в покое, не делать глупостей. Сегодня это было особенно обидно, потому что Бобеш даже и не видел, как Франтишек взял пену в рот. «Да-да, — думал Бобеш, — мама теперь на меня сердится, а при чем тут я?»

Потом он посмотрел на Марушку, все еще сидевшую на скамеечке под окном и игравшую с деревянным солдатиком, которого дал ей Бобеш. У солдатика давно облезла краска, и был он совсем ободранным. Но Бобешу он нравился по-прежнему, потому что это был подарок крестного. Марушка заботливо завертывала солдатика в тряпочки, как куклу.

Сполоснув мыло с головы, Бобеш тихонько сидел в корыте и хмурился. Мать мыла Франтишека. Она споласкивала ему глазки, ушки и носик. Франтишек отбивался, кричал, а мать его уговаривала. Говорила, что мыться нужно, что грязного мальчика возьмут цыгане. А если он будет чистым, то останется у мамочки. Но Франтишек не обращал никакого внимания на ее уговоры и кричал во все горло. Потом мать вытерла его с головы до ног сухим полотенцем, так что вся кожа у него покраснела. Положила в люльку, и Франтишек утихомирился.

Бобеш остался в корыте один. Он смотрел на мыльную пену, прибивавшуюся к краям корыта и медленно исчезавшую. В одном таком мыльном пузыре Бобеш увидел мать и окно, целую маленькую картинку. Правда, и пузырь был не больше ореха. Но на его поверхности отражалось все: окно, мать, угол кровати и кусок стола. «Удивительно, — подумал Бобеш, — какое все крохотное!» И в эту самую минуту он вспомнил о бабушкиных очках. То есть он подумал о том, насколько бабушкины очки увеличивали предметы и насколько в маленьком пузырике они все малы.

Бобеш оглянулся и увидел, что в углу у печки на черном чемодане сидит бабушка. На коленях у нее — жестяная миска. Бабушка все время что-то мешает в миске. «Наверное, завтра мама будет печь оладьи, — подумал Бобеш. — Ах, оладьи, до чего ж они вкусны!» Бобеш громко вздохнул. Вздох Бобеша услышала мать:

— Что ты вздыхаешь, что хмуришься? Тебе слова нельзя сказать. Нет, ты нехороший мальчик, Бобеш!

Положив в люльку Франтишека, она подошла к Бобешу. Бобеш поднялся, мать его вымыла и так же точно, как Франтишека, вытерла сухим полотенцем. У него теперь тоже покраснела вся кожа. Даже жгло немного.

— Что же дед так долго не идет? — спрашивала бабушка самое себя.

— Отцу тоже пора бы вернуться, — отвечала мать. После мытья Бобеш стоял в чистой рубашке на лавке у печки и грел спину.

— Я не удивляюсь, — продолжала бабушка. — Не удивляюсь, что отца еще нет. Такая длинная дорога. Хоть бы платили за эту ходьбу… Сколько одних ботинок износит!

— Что верно, то верно. И всегда он находит такую работу, которая совсем ему не подходит.

— А ты не слышала? Говорят, как только доведут дорогу до определенного места — кажется, до Верхней Льготы, — так всех рабочих и уволят.

— А что потом?

— Лучше об этом и не думать. Что бог даст, — ответила бабушка. Немного помолчав, она добавила: — Скажи спасибо, что хоть такая работа пока есть. Каждый крейцар годится, ведь у нас долги.

— Отец! — закричал радостно Бобеш.

Вошел отец. Ботинки у него были все в пыли, рубашка расстегнута, пиджак переброшен через руку. Рукавом рубашки отец вытирал пот.

— Жарища — прямо как в июле! — сказал он сразу, едва поздоровавшись.

Мать подала ему воду, и, когда отец умылся, все стали ужинать. Бобеш — тоже.

— Марушка, садись с нами, — пригласила мать и налила ей полную тарелку зеленого супа. — Садись, бери себе картошки.

Марушка без слов села. Она уже проголодалась. После ужина мать прикрепила к двум маленьким окнам полотняные занавески и зажгла свет. Отец спросил у Бобеша, что нового в школе. Потом стал расспрашивать Марушку, все ли уроки готовит Бобеш, слушается ли учителя. Марушка заявила, что Бобеш — самый лучший ученик в школе и что учитель его очень любит.

— Это хорошо, хорошо, — повторял отец.

Марушка поднялась из-за стола и сказала, что ей пора домой. Бобеш был даже рад уходу Марушки. Он все время боялся, как бы речь не зашла о бабушкиных очках и как бы Марушка не проговорилась.

— А что делает отец, Марушка? Я давно уже его не видел.

— Отец перекладывает пекарню у пана Стокласа на Долгой улице.

— А мать?

— Мать убирает в реальном училище — подметает там и моет.

— А ты одна остаешься дома? И не боишься?

— Не боюсь.

— Ну, раз дома у тебя никого нет, посиди у нас еще.

— Нет, я пойду. Может, мама пришла, — застеснялась девочка.

Отец заглянул в сени и убедился, что в соседней комнате еще никого нет: маленькое кругленькое застекленное окошко в двери было темным.

— Нет, мама твоя еще не пришла. Света у вас нет.

В это время с улицы послышались какие-то голоса. Похоже было, что кого-то звали. И кто-то пел.

И на самом деле это пел пьяный Веймола, нетвердой походкой входивший в сени. Отец зажег свет. Веймола зашатался, оперся об стенку и, увидев соседа, пробормотал:

— Добрый вечер, сосед.

— Добрый вечер, пан Веймола.

Веймола сделал шаг к двери своей комнаты и схватился за ручку. Потом ударил кулаком в дверь и громко закричал: — Отвори!

— Вашей жены нет еще дома, — сказал отец и поспешил закрыть свою дверь, чтобы Бобеш не видел пьяного Веймолу.

— Что? Что? Что это за порядок? Как это так — нет еще дома? — кричал Веймола. — А где Манька? (Так он называл Марушку.)

— Марушка у нас, — ответил отец.

— Манька, давай домой! — кричал Веймола. Марушка, услышав грубый голос отца, вся задрожала и расплакалась.

— Ты пойдешь или нет? Или, может, мне прийти за тобой?

— Пан Веймола, не кричите на ребенка, вы его испугаете. И вообще, зачем поднимать шум? Пойдите лучше поспите. Вам, кажется, нехорошо.

— Что? Вы будете меня учить? Пустите девчонку — и баста!

Веймола направился к двери, у которой стоял отец, и зашатался. Но отец успел подхватить его. В этот момент вошла в сени Марушкина мать.

— Ах, какое мученье! — запричитала она еще в дверях. — Получил опять какие-то гроши и снова все пропил.

— Ты где таскаешься? — накинулся на нее Веймола.

— Иди, иди домой, не срамись! — запричитала опять его жена.

Отец Бобеша опасался, что с приходом жены Веймолы начнется скандал, как это часто бывало и раньше. Он вернулся в свою комнату, закрыл дверь и не обращал уже никакого внимания на то, что делалось у соседей. Марушке он сказал:

— Не плачь, Марушка. Когда за тобой зайдет мама, ты пойдешь домой.

— Это же просто ад, а не дом! — сказала бабушка. — Вот бедняжка! Невинный ребенок — как должен мучиться!

Бобешу было очень жалко девочку. Он подошел к ней и сказал на ухо:

— Ничего, Марушка, не бойся. Мы тебя не отдадим. Если твой отец захочет тебя избить, наш отец за тебя заступится.

Но Марушка только плакала и шептала:

— Я боюсь, я боюсь…

— И ведь чем дальше, тем хуже, — сказала мать. — Он (мать имела в виду отца Марушки) теперь как получит какие-нибудь деньги, сразу все пропивает. А нам, конечно, повезло. Надо же было именно с ними попасть в один барак!

— Если он и впредь будет так шуметь, — ответил на это отец, — я пойду и пожалуюсь на него управляющему. (Отец говорил об управляющем кирпичного завода, которому принадлежал и их дом.) Он его выгонит.

— Боже упаси! — возразила мать. — Он еще как-нибудь нам отомстит.

Разговор этот отец с матерью вели шепотом, чтобы не слышала Марушка.

— Кажется, дедушка идет домой. Вроде его тачка громыхает.

Отец вышел на улицу, чтобы помочь дедушке свалить с тачки старые пеньки и сухие елки.

— Ах, боже мой, — вздыхал дедушка, — как же за день намаешься! Посмотри, Йозеф, — обратился он к отцу, — я весь мокрый.

Тут послышался крик из комнаты Веймолы.

— Что такое? — спросил дедушка. — Веймола опять пьян?

— Да. Одно мученье с этим человеком!

— Сколько раз я ему говорил! — расстроился дедушка. — И он обещал мне больше не пить. Ведь он еще не стар, и ребенок у него….

— Вот ребенка-то мне больше всего и жаль, — сказал отец.

— Если так будет продолжаться дальше, то и на работу его никто не возьмет. А он ведь прекрасный мастер.

В то самое время, когда дедушка с отцом входили в сени, из комнаты вышла плачущая Веймолова.

— Что это за жизнь! — жаловалась она. — Лучше сразу утопиться…

— Пойдемте к нам, — пригласил ее дедушка. — Он скоро успокоится и заснет.

— Спасибо, я к вам не пойду. Чего вам зря срамиться с нами?.. Иди домой, Марушка, иди.

— Я боюсь… — плакала Марушка.

— Оставьте ребенка у нас, — уговаривала соседку мать.

— Что там такое? Пойдет эта девка домой или нет? — кричал пьяный Веймола. — Я до тебя доберусь, подожди, ты у меня узнаешь! — доносился его голос.

Дедушка поднялся со стула, куда минуту назад он просто упал от усталости, и вышел в сени. Дверь за собой плотно закрыл. Сначала слышался приглушенный разговор, а потом крик Веймолы. Бобеш испугался, как бы Веймола не побил дедушку. Мать предложила соседке стул; та села, посадила Марушку к себе на колени и стала гладить ее по голове.

— Ничего не бойся, не бойся ничего! Мама не даст тебя в обиду, — уговаривала она дочку.

Потом стала жаловаться, как трудно ей живется, и снова заплакала. Бобешу было очень грустно, ему тоже хотелось плакать. В другое время он давно бы уже спал, но сегодня задержались. Бобеш спал на лавке около печки, к которой приставляли стулья. На составленную таким образом кроватку мать клала соломенный матрас, и Бобешево ложе было готово. Маленькая кроватка Бобеша, в которой он спал раньше, валялась теперь где-то на чердаке, потому что в этой комнатушке она не помещалась. Сегодня же мать не могла постелить Бобешу, потому что стулья были заняты гостями. Все с нетерпением ждали возвращения дедушки.

— Будет гроза, — сказал отец, когда все замолкли.

— Мне тоже кажется, — подтвердила бабушка. — Сегодня целый день была необыкновенная духота.

— Слышите? Гром, — поддержал разговор отец.

Когда заговорили о громе, Бобеш вспомнил, как в прошлом году во время грозы отец пришел домой пьяный… Тогда отец показался ему совсем чужим, а сегодня вот — Веймола. Бобеш все удивлялся, как может человек так меняться. Ведь их сосед Веймола умел иногда так хорошо смеяться и так интересно рассказывать! Бобеш любил его слушать, особенно когда они с дедушкой говорили о своей работе. А однажды Бобеш досыта насмеялся над рассказом Веймолы о том, как он ловил раков. Бобеш хорошо помнил, что, когда отец был пьяный, он хмурился и даже кричал на него. Но Веймола иногда и трезвый хмурился, сердился, кричал и бил Марушку. И вот этого-то Бобеш никак не понимал. Ведь Марушка такая хорошая девочка и их дочка. Бобеш дрожал при одной мысли, что отец или мать когда-нибудь станут его бить или сердито смотреть на него. Нет, это невозможно! Отец и мать любят Бобеша. И вообще, ведь его мать самая хорошая и самая красивая на свете!

Наверное, только через полчаса вернулся дедушка от соседа и доложил, что тот уснул.

— Знаете что, соседка, — начал сразу же дедушка, обращаясь к Марушкиной матери, — вы все-таки не думайте о нем так плохо. Иногда человеку бывает просто невмоготу, особенно если у него нет постоянной работы, да если к тому же его уволили ни за что ни про что. И, наконец, он мастер на все руки. Работу он всегда себе найдет.

Дедушка вынул из кармана свою маленькую трубочку и стал набивать ее.

Бобеш подскочил и дал дедушке спичку.

— Ты еще не спишь?

— Мне не хочется, дедушка.

Марушка с матерью поднялись и направились к двери.

— Спасибо вам, — сказала соседка на пороге.

— Не за что, — ответил дедушка. — Только прошу вас, не трогайте его, дайте ему выспаться, и увидите — утром все будет хорошо. Спокойной ночи!

— Спокойной ночи, Бобеш, — сказала тихим голоском Марушка.

— Спокойной ночи, Марушка.

— Спокойной ночи, — сказали все в комнате.

Когда за гостями закрылась дверь, на минуту в комнате воцарилась тишина. Дедушка вынул изо рта трубку и сказал:

— Он здорово нализался (дедушка думал о Веймоле). Тоже мог бы немножко мозгами пораскинуть.

Но тут Бобеш заметил, как мать быстро обернулась к дедушке, подморгнула ему, прижала палец к губам, а голову чуть-чуть склонила в сторону Бобеша. Бобеш все понял. Это мать не хотела, чтобы дедушка при нем говорил. Бобеш немножко обиделся. «Почему это взрослые, — думал он, — не хотят при нас, детях, обо всем говорить? Я ведь маме все рассказываю. А мама — я уже сколько раз замечал — не хочет при мне о чем-то говорить». И тут же Бобеш густо покраснел. Ему стало стыдно перед самим собой. «Да это же вранье! — как будто бы услышал он. — Сегодня ты, Бобеш, тоже никому не сказал, что упустил в речку очки». Мать тем временем постелила Бобешу постель и велела ему ложиться спать. Франтишек давно уже спал. Вскоре после того, как улегся Бобеш, легли и остальные. Но, прежде чем погасить свет, мать подошла и посмотрела, уснул ли Бобеш. Бобеш закрыл глаза, немножко приоткрыл рот и стал дышать, как во сне. А сам не спал. Слышал, как мать сказала:

— Как же он, бедняга, намаялся! Едва лег, уже спит.

А бабушка ей на то ответила:

— Ребенок так за день набегается! А сегодня еще поздно пришлось ложиться. Сколько мы с этими Веймолами проканителились! Да я, признаться, боялась, что будет еще хуже. Есть же на свете люди! Никак не хотят жить по-человечески! — и вздохнула.

— Он неплохой человек, — отозвался дедушка. — Скорее, неразумный. Покойница, его жена, та умела держать его в руках. А эта, новая, не может.

Бобеш совершенно ничего не понял. Но стал еще внимательнее слушать, что говорил дедушка дальше.

— Она, новая-то, хоть и добрая, а не знает, как к нему подойти. А он, как мне кажется, теперь раскаивается, что взял вдову с ребенком.

«Ага, — подумал Бобеш, — этот ребенок, наверное, Марушка. Но что же такое вдова? Может, это так же, как наша мама — портниха?» Потом у Бобеша мелькнула в голове мысль: «У Веймолы вторая жена». При этом он вспомнил, как однажды учитель рассказывал им повесть о мачехе и крестьянине, у которого тоже была вторая жена. Вот эта вторая жена как раз и была мачехой. «Ага, значит, Веймола взял себе мачеху. Поэтому, наверное, он и не любит Марушку».

Однако дедушка продолжал:

— Да он ведь к тому же пожилой человек и…

— Именно поэтому он и должен был бы побольше думать, — перебила дедушку мать. — Что же, разве ребенку теперь отвечать за то, что у взрослых ума не хватает? Ребенок разве виноват, что он родился на свет? Невинных детей мне всегда бывает жаль. Если б он не пил, они могли бы и жить приличнее. По крайней мере, ели хотя бы досыта. А теперь он мучает ее, мучает ребенка, и люди над ними смеются. И смотрите, он ведь совершенно не обращает никакого внимания на нас: приходит когда хочет и поднимает на всю ночь скандал!

— Я ему все это говорил, — сказал дедушка. — И поверьте, он расплакался, как малый ребенок. Мне стало его жалко.

— А мне совсем не жалко, — сказала бабушка, — это он плачет спьяну…

— Молчи ты! — раздраженно перебил ее дедушка. — Если б жизнь его не мучила, так он и не пил бы. Он рассказывал мне, как хорошо жили они с покойной женой. У них был даже свой домик. И, кажется, только после ее смерти он начал пить-то. К тому же, жалеет теперь, что снова женился. Но это, говорит, ошибка, которую уже не исправишь.

Из слов дедушки Бобеш сделал вывод, что Веймола не любит свою жену, и страшно удивился этому. Он всегда был уверен, что каждый папа должен любить маму… Ведь они же всегда вместе, и они же, в конце концов, папа с мамой. Все это было выше его разумения и поразило его больше, чем сказка о живой и мертвой воде. Вдруг комната осветилась. Через полуоткрытые веки Бобеш увидел все, как днем, и сразу отвернулся к печке.

— Все-таки будет гроза, — сказал отец.

— Да нет, смотри, какой ветер. Может, еще и разгонит, — заметил дедушка.

Потом отозвалась мать:

— Сколько вам еще осталось работать?

— Наверное, меньше квартала. — А потом?

— Трудно сказать. Будут набирать рабочих на постоянную работу, но кого возьмут, зависит от мастера. Я говорил с ним. Он ссылается на советника, железнодорожного инженера, который руководит всем участком. Говорит, тот сам лично будет производить набор. Заявление, конечно, я подам.

— Хорошо бы, взяли! И так ведь еле-еле концы с концами сводим. Я одна своим шитьем много не заработаю. А вдруг случится какая беда, вдруг кто заболеет…

— Молния-то какая! — перебил ее дедушка.

Из этого разговора Бобеш понял, что отец хочет устроиться на железную дорогу. И в своем воображении он уже видел то в таком же синем костюме, как у отца Лойзика, и в форменной фуражке, на околышке которой были крылышки.

…Молнии были все ярче. Бобеш заметил, что при каждой вспышке в кафельных изразцах отражалось все окно. И, даже когда он зажмуривался, все равно чувствовал, как что-то блестит. Все ближе и громче слышались раскаты грома, и все-таки Бобеш уснул.