Глава 11
Изабель очнулась от восхитительного сна и почувствовала изысканную ласку на самом пике ее груди. Настолько чувствительной стала она к таким вещам за последнее время, что ее сразу же захлестнула волна желания. Из горла вырвался глубокий гортанный звук, и она попыталась повернуться, но не смогла. Рэнд наклонился над ней, опершись одним локтем на матрац рядом с ней и придерживая ее одним коленом, так что она была зажата между его рукой и нижней частью его тела.
Она спала без одежды, как делали многие летом. Он снял с нее простыню, чтобы грудь была обнажена. Сейчас он дотрагивался до нее только огрубевшей от меча поверхностью ладони, водя маленькими кругами по ее соску, едва касаясь тугого и нежного бутона.
Она медленно подняла ресницы, все еще до конца не проснувшись. Лицо ее мужа было серьезным, сосредоточенным. Он смотрел на то, что делает, и ее реакцию, как будто не было на свете ничего столь же очаровательного. Прикосновение с таким вниманием было волнующим само по себе.
— Вы сегодня поздно, — сказала она улыбаясь.
— Были дела.
— Правда? — спросила она, но без особого любопытства. В глубине его взгляда был жар, который она научилась распознавать. Он не собирался спать, подумала она, сейчас, когда присоединился к ней на перьевом матраце. Он был абсолютно обнажен.
— Мне нужно было сходить но ягоды.
Небольшая складка пролегла между ее бровями. Она не была уверена, что правильно расслышала:
— Ягоды?
— Вот они. — Он отнял ладонь от ее груди и потянулся, чтобы взять небольшой горшочек, который стоял на матраце рядом с ее плечом.
В горшочке была малина. Не сладкий, сочный аромат донесся до нее. Легкое подозрение о его намерении возникло у нее, когда она вспомнила песню, которую он наигрывал, хотя она не могла в это поверить.
— Едва ли задание для рыцаря, — сказала она слегка охрипшим голосом.
— О, я не собирал их сам, а только поискал в городе.
Сунув руку в горшочек, он взял пригоршню. Приблизившись к ее груди, он положил ярко-красные ягоды, но одной, глубоким полукругом от одного плеча до другого, так что линия изгибалась как раз над ее сосками. Несколько ягод не удержались на молочно-белых холмиках, которые он пересек, и скатились в ложбинку между ними. Он наклонил голову, его лицо было серьезным, когда он подобрал беглецов губами и языком и с хрустом раздавил их своими белыми зубами.
Чувство влечения охватило нижнюю часть ее тела:
— Рэнд…
— Шш, — сказал он, его теплое дыхание обдувало ее грудь.
— Что ты делаешь?
— Делаю ожерелье на замену ордену Подвязки, который ты сняла. — Еще одна пара ягод сорвалась с кручи, и он последовал за ними, оставляя дорожку поцелуев там, где они катились.
— Это не обязательно, — запротестовала она, задыхаясь. — Только дай мне подняться и…
— Не отказывай мне, прошу. Я думал об этом весь день.
— Правда? — Поверхность ее груди горела. Пульсирующий жар пронизывал ее вены, Еe сердце билось под грудью, добавляя неустойчивости съедобному украшению, которое он пытался сделать.
Он наклонил голову в торжественном согласии, когда, бросив цепь из малины, он выстроил маленькую пирамиду из ягод в ложбинке, где скопились упавшие.
— С тех пор как я увидел тебя в большом зале, мой рот жаждал попробовать их вкус и тебя.
Какую женщину не соблазнит такое признание, не говоря уже о сладком посасывании его рта на ней, когда он захватывал ягоду и ее сосок вместе с ней? Она закрыла глаза, в то время как по ее венам потекло опьянение и ее нежная женская суть стала нагреваться, набухать. Хотя одна ее рука застряла между их телами, другая была свободна, и она подняла ее, запуская пальцы в его волосы.
Он застонал от удовольствия, или так показалось. Через мгновение она почувствовала, что он передвинулся, потянулся за чем-то, возможно, еще за ягодами.
Ощущение на ее коже было другим, он почувствовала брызги, легкие, как перышко. Через ресницы она увидела бледно-золотой сахар, который сыпался с его пальцев, падая на ягоды, которые он положил. Должно быть, стоило больших усилий, чтобы при помощи ступы и пестика перемолоть его гак мелко, думала она почти бессвязно. Или, может быть, Дэвид был привлечен к этому занятию. Хоть бы он не имел понятия, для чего это нужно его хозяину.
— Ягоды оставят пятна, — сказала она, пытаясь рассуждать разумно. — Что подумает Гвинн?
— Мне все равно. Если она скажет что-нибудь, пошли ее ко мне. — Рэнд продолжил таким же задумчивым тоном, его взгляд был сосредоточен, когда он взял еще щепотку сахара и наблюдал за тем, как он рассыпается по коже. — Я видел твоего друга сегодня.
— Д… да? — спросила она, запинаясь, когда он начал, очень нежно, давить малину в сладком сахаре одним твердым кончиком пальца.
— Леона, Мастера празднеств.
Ее глаза широко распахнулись:
— Правда?
— Кажется, он в порядке. Ты знала, что он все еще во дворце? — Он говорил, прикасаясь губами к ее коже, как раз перед тем, как его бархатистый теплый язык слизнул капельку подсахаренного малинового сока с ее соска, затем совершил набег на чувствительный бутон, требуя большего.
— Как… как я могла? — ответила она сбивчивым шепотом.
— Он был недалеко от нашей комнаты. Я думал, что ты могла ожидать визита.
Она слегка покачала головой:
— Я понятия не имела, что он рядом.
Рэнд пододвинул еще одну ягоду к пику такого же розово-красного цвета, который привлек его внимание.
— Он хотел поговорить с тобой, чувствовал, что ты проявишь сочувствие. Казалось, он… не хотел признавать во мне твое доверенное лицо, но, в конце концов, я его уговорил.
Ее голова начала проясняться, преимущественно из-за стальной нотки, которую она услышала под спокойным тембром голоса Рэнда. Игнорируя пульсацию между бедер, как только могла, она сказала:
— Вы дрались?
— Как ты могла подумать? Твой Леон говорил свободно, поскольку у него тоже были ко мне вопросы. Он хотел знать, видишь ли, могу ли я направить его к мадемуазель Жюльет.
— Мадемуазель… но почему?
Он посмотрел на нее, его взгляд был суров:
— Я думал, ты знаешь. Он беспокоится о ее здоровье и благополучии — учитывая, что он ее любовник и отец ее ребенка.
— Нет, — прошептала она, ее глаза были широко распахнуты, Когда она встретилась с ним взглядом. Это было совершенно невозможно, она была уверенна.
— Он дал слово.
— Но это бы означало…
— Что он был нечестен с тобой.
— Совсем нет, — сказал она отвлеченно. Если Леон хотел, чтобы Рэнд поверил в эту историю, у него, должно быть, были причины.
Она должна знать какие, прежде чем говорить большее. — Я говорила тебе, что между нами только дружба. Я думала о короле, как он будет себя чувствовать, если услышит о такой измене.
— А что, если, — спросил он, размышляя вслух, — Генрих уже узнал об этом?
Она села, оттолкнув Рэнда от себя так резко, что он был отброшен назад, чуть не свалившись с кровати, пока не выпрямился снова при помощи твердых как камень мышц живота.
— Тогда он мог послать людей за мадемуазель Жюльет, в конце концов, — заметила она. — Он может держать ее взаперти, пока не будет уверен, чьего ребенка она родила.
— Или он может не давать ей сделать заявление против королевского кошелька за ее бастарда.
— Пока ты подозреваешься в его убийстве. Это бесчестно!
Вместо ответа он снова оперся на локоть, потянулся и указательным пальцем провел по дорожке малинового сока с кусочками подсахаренных ягод, которая текла между ее грудями до ее пупка, затем вниз по ее животу в треугольник мягких, золотисто-русых волос между ее стиснутых бедер. С тихим звуком неодобрения он сказал:
— Только посмотри, что ты наделала.
— Я ничего не делала!
У нее перехватило дух, когда он провел пальцем между упавшими ягодами со скрупулезной тщательностью, затем поднял палец и облизал его. Он закрыл глаза, застонав от удовольствия.
— Рэнд? — сказала она совершенно другим тоном, напряженным, хоть и мягким. Жар пронизывал ее насквозь, обжигая, как горячая, сладкая влага, которая струилась между ее бедрами. Она забыла думать, забыла даже дышать.
— Что? — Он нащупал горшочек с малиной, не отрывая глаз от нее. Взяв его, он высыпал ягоды в маленькую V-образную ложбинку, где сходились ее ноги.
— Я не понимаю… — начала она немного бессвязно.
— Знаю, но неважно. Нужно сделать более важное дело. — Он снова нырнул в гроздь раздавленных и подсахаренных ягод, которая украшала ее мягкие кудряшки, и всосал результат в рот.
— Ты имеешь в виду…
Он тяжело вздохнул, как от долгих страданий, и повернулся к ее животу, перемещая свой вес, пока она не раскрыла ноги, чтобы он мог лечь между ними. Опершись на локти, он вздохнул снова, обдувая ее живот своим теплым дыханием в самый центр ее существа, и протянул:
— Кажется, я должен пойти по ягоды снова.