на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить



VI. На исходных позициях

Дорогая Фиона!

У нас с Далией выдалось относительно спокойное утро, а потому я решила известить тебя о самочувствии и успехах твоего сына. Сейчас наблюдаю за малышом Фри-Фри через прицел своего арбалета, и с радостью готова отметить, что пока что он жив, здоров, и даже, по сравнению с теми лягушками, которых мэтр Виг скармливает своим змеям, отменно весел.

Мэтр потратил трое суток, чтобы вспомнить, о чем он хотел себя предупредить с помощью сигнальных оберегов, но пока его успехи весьма скромны. Он бегал по лаборатории и вокруг Башни, рвал на клочки бороду, стучал головой об стену, но в итоге смог всего лишь сочинить список восьми локтей длину, чего он, теоретически, может бояться в этой жизни, но никак не вспомнить, чего и в самом деле побаивается. Что именно обозначает эта фраза, я из объяснений Далии не поняла, а буквально четверть часа назад мэтр объявил, что пора выдвигаться на исходные позиции и отправляться в Эль-Джалад.

Наконец-то… Я уже который день не могу туда добраться!

Надеюсь, что уже в ближайшем времени начну что-нибудь копать. Или раскапывать. В крайнем случае — прикопаю Далию на огороде мэтра В., чтоб не мешала мне добраться до сокровищ.

Извини, пора бежать. Остаюсь с уважением и пожеланиями благополучия — Напа Леоне Фью из клана Кордсдейл (кавладорская ветвь).


Паутина чуть заметно дернулась. Еще, еще раз…

Тварь напряглась и застыла в ожидании.

Человек двигался очень медленно, тщательно выбирая, куда сделать следующий шаг. Он шел по старым, скрипучим доскам пола, стараясь избегать разбросанных нитей паутины, и некоторое время был убежден, что его хитрость работает, что притаившаяся тварь не слышит его шагов, не чувствует, как падает сквозь щели между ссохшимися половицами горячий песок… Паутина дрожала едва заметно, буквально на пределе чувствительности, лишь чуть сильнее, чем это бывало, когда в выбитые окна старого, заброшенного дома врывался поток горячего пустынного ветра и разбрасывал по углам пригоршни колючего песка…

Паутина дрожала. И тварь уже успела почувствовать добычу.

Человек шел вдоль стены, там, где дощатый пол был крепче всего, и явно не собирался подходить ближе к прекрасной дыре, которую тварь пробила во время одной из своих успешных охот. Ну да ничего, мы его везде отловим…

Он сделал еще один шаг, и от движения человека куча песка рассыпалась, просочилась сквозь щели и попала прямо в глаз притаившемуся чудовищу. Тварь взревела и передумала терпеливо ждать, когда добыча сделает ошибку; резко ударила щупальцем вверх, в деревянную непрочную преграду, отделяющую ее от вожделенного куска горячего мяса… Доски взвизгнули и рассыпались, а человек побежал, уже не думая о том, что по всему помещению разбросаны нити паутины. Он бежал, а пол подскакивал, разбиваемый снизу ударами могучих щупалец, человек пытался петлять по маленьким каморкам, но каждый его шаг прекрасно слышало притаившееся под дощатым настилом чудовище… Человек бежал, а твари было достаточно плавно перетекать из одной части себя в другую и выстреливать вверх новым щупальцем, а иногда двумя сразу — потому как прятаться здесь было негде. Тварь занимала весь дом — вернее, нижнюю его часть, прочно осев разъевшимся, огромным телом на прочный каменный пол первого этажа. Второй этаж, начинавшийся в десяти локтях над бесформенным комком мускулов, желудков, следящих глаз, жвал и до поры до времени отдыхающих щупалец, еще держался, защищая неспособное покинуть старый полуразвалившийся дом чудовище от невзгод пустыни.

И приманивая добычу.

Редкий путник, путешествующий к Ильсияру через Великую Пустыню, найдет в себе силы пройти мимо старенькой развалюхи, похлопывающей гостеприимно приоткрытыми ставнями: а может, там, во дворе дома, есть колодец? А может, удастся укрыться от горячего ветра и начинающейся песчаной бури за стенами чужого жилища? А может, в этом доме стоит переждать нежелательное внимание других путников — мало ли путешествует по пустыне всякого народа?

И они приходили. Перелезали через стену и, выкрикивая хвалу своим богам, бежали к колодцу, полному вкусной воды. Заходили в дом… Те, кто был осторожнее, залезали через пустые проемы окон верхнего этажа…

Но в любом случае они задевали нити разбросанной по дому и двору паутины, будили тварь и, испугавшись появления первого щупальца, бежали, испуганно петляя… Не зная, что каждый их шаг слышит и чувствует спрятавшаяся огромная голодная тварь…

Человек появился очень кстати. Что-то давно в дом никто не заглядывал, так, вороны-ящерицы. Отсутствие впечатлений и редкая кормежка, а может быть — банальная старость погрузили чудовище в глубокий сон, и вот, наконец, сегодня… Сегодня она вознаградит себя за длительное ожидание! Куда ты бежишь, человек? Да и зачем?

Человек петлял по комнатушкам второго этажа, будто хотел спрятаться. Налево… прямо… направо… Куда бежишь, дурашка? Там тупик! И там будет тебя поджидать…

Толстое щупальце, снабженное присосками, тихо поднялось в старую дыру и замерло, поджидая, когда бегущий человек прекратит петлять по соседним отнорочкам и придет сюда, на свидание со смертью. Шаги приближаются… Человек бежит… Он так быстр, что наверняка не успеет остановиться… Он совсем рядом!..

В щупальце ударило что-то тяжелое. Присоски прижались к добыче — непривычно гладкой, но обнадеживающе тяжелой; и щупальце торопливо опутало попавшееся тело, не позволяя ему вырваться или, как бывало не раз, ткнуть в себя холодной острой палкой. Теперь — быстрее вниз.

Щупальце упало, поднесло пойманную добычу к огромной пасти, которая разверзлась посреди бесформенной туши. Жаль, что у твари не было не только лица, но и головы как таковой — не на чем было отпечататься выражению восторга, которое испытало чудовище, завтракая впервые за несколько десятков лет.

А может, и, обедая — глазки у твари едва-едва могли уловить свет и тьму, а нюансы вроде мелких отрезков суток для них были тьфу, сливовой косточкой…

В любом случае, добыча благополучно погрузилась в бездонный мешок, заменявший чудовищу желудок. Загнавшие человека в ловушку щупальца вывернулись из пробитых ими дыр, сложились в привычный хаос, тварь несколько раз двинула жвалами, разрушая кости пойманной еды…

Что-то большое и быстрое пробежало по едва держащимся доскам второго этажа. Чудовище насторожилось, попробовало понять, откуда взялась вторая добыча, среагировать на колебания длинных нитей паутины, выбросило самое длинное из своих щупалец, чтобы поймать странного пришельца, и тут…


Далия уговорила Вига, что следить за событиями разумнее всего одновременно и вживую, и по волшебному зеркалу. И теперь жалела, что ее желание исполнилось: кажется, у любопытной мэтрессы были неплохие шансы заработать косоглазие. Стараясь одновременно присматривать за полностью погрузившимся в магические манипуляции волшебником, и отслеживать, как там чувствует себя чудовище, спрятавшееся в старом полуразвалившемся доме на окраине пустыни, алхимичка грызла от волнения кулачки, трепетала и ахала — особенно когда видела, как трудно Фриолару уворачиваться от хитрых щупалец. Когда тварь разминулась с "малышом Фри-Фри" буквально на несколько дюймов, мэтрессе стало дурно по-настоящему, и она почувствовала необходимость получить моральную поддержку от верной ассистентки.

— Не дрейфь, Далия, — высказалась Напа. Гномка выразила свое отношение к разворачивающейся военной операции тем, что надела панцирь, наручи, ботфорты, ослепительно сияющий на солнышке шлем, вооружилась верным арбалетом и залегла в засаде у курятника. Отсюда до полянки, на которой колдовал мэтр Виг, было всего десять шагов, и Напа смело могла не бояться промаха.

До стены Башни, у которой стояло волшебное зеркало, было шагов двадцать. Поэтому Далия прекрасно видела, как тварь поймала вожделенную добычу.

— Оно его глотает, — слабым голосом возвестила Далия, пасуя перед накатившей дурнотой, — вид жующего чудовища был на редкость отвратителен.

— Отлично! — порадовался мэтр Виг. Поднял посох, приказывая серому облаку портала держаться, держаться, держаться, пока…

Пока через него не выпрыгнул Фриолар. В момент пространственного перехода что-то схватило его за ногу, он споткнулся, инстинктивно выбросил вперед руки, чтобы смягчить падение. Упал, проехался по траве, уже зная, что хитрая тварь все-таки догнала его, сумела поймать, что сейчас присоски отвратительного щупальца уже вонзились ему в сапоги, а через доли секунды гибкая конечность обовьет его туловище, сожмет, ломая кости, и…

Когда серая огромная «змея» вырвалась следом за Фриоларом, Далия закричала, Напа нажала на спусковой крючок, мэтр стукнул посохом, закрывая портал, а тяжелый глиняный кувшин, до краев наполненный новейшими открытиями мэтра Фри-Фри в области классической алхимии и парой изделий мэтра Вига из области Первого, сиречь — Огненного Начала, благополучно смешал свое содержимое с желудочными соками голодной твари, последовала реакция.

Короткая, бурная и, как это свойственно для опытов многих магов и почти всех алхимиков — с выбросом энергии.

Перепуганная Далия вдруг обнаружила, что рубит щупальце чудовища, спасая Фриолара, причем не топором, а кем-то из обитателей вигова птичника.

Перепуганная перепелка укоризненно смерила мэтрессу взглядом, и руки Далии непроизвольно разжались.

— Хватит мне зверье пугать, — проворчал Виг, подходя ближе. Он прошептал короткое заклинание, освобождая своего секретаря от смертоносных «объятий». Оторванное, обугленное у основания щупальце рухнуло на траву, еще раз перепугав Далию и впечатлив местных белок, енотов и соек.

— Ой, как тут здорово рвануло! — с восторгом подала голос Напа, которая подбежала к волшебному зеркалу. — Фри-Фри, иди сюда, посмотри, как замечательно получилось!! Тварь на кусочки разнесло! Кишки аж выше крыши подкинуло!

Далия почувствовала, что ноги ее не держат.

— А один глаз прямо в колодец булькнулся! — продолжила гномка.

Земля, покрытая зеленой травой, вдруг и без предупреждения приблизилась к мэтрессе.

— Подвинься, гнома моя, — попросил мэтр Виг. Оценил итог своих усилий и секретарского самопожертвования. — И в самом деле, знатно. Причем, что особенно хорошо — часть дома осталась целой.

— Да я его в два счета починю! — самоуверенно заявила Напа.

— Будешь чинить, обязательно проверь подвал — если увидишь там большие бледно-желтые мешки, как бы из слизи и жира, меня сразу зови. Конечно, маловероятно, чтобы оно дало потомство, а вдруг? Я, правда, не помню, самцом я его делал или самкой, столько времени прошло… — мэтр покрутил кончик бороды.

К обсуждающим проект реконструкции здания гномке и волшебнику осторожно, прихрамывая, подошел Фриолар.

— Молодец, алхимия! — похвалил помощника маг.

— Спасибо, что так точно переправили кувшин с огненным припасом, мэтр, — ответил Фри-Фри. Потер бок, на который приземлился, сбегая от жадных объятий ныне сдохшей твари.

— А ты заметил, что я тоже внесла свой вклад в победу над монстром? — похвасталась Напа. — Я, как увидела, что щупальце тебя хватает, сразу в него из арбалета — р-раз!

Молодой человек вспомнил, как просвистела над ухом арбалетная стрелка, инстинктивно проверил, не попала ли заботливая Напа ему в голову, и согласился, что вклад гномки в победу был неоценим.

А теперь, дорогая Напа, не будешь ли ты добра привести в чувство Далию? А то та лежит на травке и как-то слишком тихо реагирует на попытки енотов шлепать ее по щекам…


8-й день месяца Барса, вечер

Бёфери, дом Бонифиуса Раддо

Империя Гиджа-Пент вошла в историю человечества как самая значительная из древних империй. Она начиналась на берегах Пентийского Моря и простиралась до гор Шумерета на севере, до плато Кватай на востоке и до жарких болот современной Бирмагутты на юго-востоке. Древние императоры провозглашали себя потомками богов, тем самым повергая в закономерное удивление эльфов, гномов и западные, тогда еще совершенно дикие человеческие племена.

В империи Гиджа-Пент процветали магия, искусства и ремесла. Именно здесь были сформулированы первые законы человеческого сообщества — их утвердили первые цари династии Гиджа, после чего приказали высечь утвержденные правила на каменной стеле. Именно благодаря самоотверженности древних жителей империи было экспериментально опровергнуто общепринятое в те далекие времена мнение о целесообразности рабства, ибо на каждый собранный рабом кувшин зерна приходилось шесть попыток побега и сорок плевков в вино для господина-рабовладельца…

Фрателла Бонифиус шумно плюнул на пальцы, перевернул несколько страниц читаемой рукописи. Про то, как пытались бороться за свою свободу гиджа-пентийские рабы, ему было не интересно — к тому же господин Раддо имел по поводу дармового труда свое личное, весьма обоснованное мнение.

Расцвет империи приходится на время, когда потомки богов из династии Гиджа заключили несколько обоюдовыгодных договоров с могущественными магами, называвшими себя последователями учения Пенталиакнос, то есть Дороги Силы. Активное участие магов в жизни империи и несколько династических брачных союзов привели к тому, что в течение нескольких столетий власть фактически была разделена между императором и магами. Подобная традиция, с одной стороны, ослабляла империю, создавая условия для постоянной конкуренции между одаренными людьми с магическим талантом и людьми не менее одаренными, но лишенных оной способности; с другой, позволила оставить в далеком прошлом попытки магов основать общество на основе магократии, наглядно доказав, что волшебники не умеют договариваться между собой и доверять друг другу, а также не позволяют себе вовремя остановиться и оценить, правильно ли они используют собственное могущество.

В частности, весьма показательна история царя Эпхацантона, осиротевшего в юности и воспитывавшегося мачехой-некроманткой…

Бонифиус вздохнул, отпил глоток вина и перевернул еще несколько страниц, на которых в подробностях излагалась легенда о царе Эпхацантоне и четырех сотнях его мумифицированных советников. А он-то, наивный, радовался, что похищенная алхимичка не пытается сбежать, не зовет на помощь, даже не протестует! Он-то, глупый пень, сам лично приказал доставить девчонке столько бумаги и чернил, сколько потребуется! Даже велел кормить ее три раза в день, причем учитывать пожелания пленницы!

И что он получил взамен? Шестьдесят три исписанных неровным, витиеватым почерком страницы, на которых в подробностях изложена история возвышения, расцвета и дальнейшего падения империи Гиджа-Пент?

Да что эта глупая девчонка-алхимичка о себе возомнила?! Она что, издеваться над Бонифиусом Раддо вздумала?

Хотя, может быть, о царе и его Золотом Городе девчонка написала где-то в конце? Бонифиус пролистнул несколько страниц и вдруг увидел что-то знакомое.

… попытка царя Тиглатпалассара объявить себя богом. К сожалению, одним из негативных итогов строительства новой столицы империи было резкое обмеление реки Дхайят: большое количество вырытых для заново перепланированной ирригационной системы каналов привело к тому, что буквально за десять лет река полностью высохла. Первое время изначальное русло Дхайят пытались наполнить магическими способами, потом постарались вернуть воды реки в прежнее русло, но усилия и строителей, и волшебников не увенчались успехом.

Некоторые представители наследственной аристократии воспользовались ситуацией и обвинили потомков Тиглатпалассара в том, что царь прогневал богов. Последовал период внутренней смуты, который закончился окончательным разрушением Золотого Города, так и не ставшего столицей империи. Лишенное сильной центральной власти государство подверглось атаками со стороны агрессивно настроенных соседей, в частности, империи Кватай (ныне не существует; разрозненные племена кватайцев ушли на юго-восток и смешались с коренным населением Бирмагутты), владык Шумерета (тоже умерли), и отдельных западных племен.

Переживающая трудности империя распалась на несколько провинций: южные, относительно спокойные, сохраняющие традиции магократии и верность старым законам династии Гиджа; северные — постоянно враждующие с племенами Шумерета, восточные — страдающие от засухи и соседства с переживающей эпоху завоеваний империи Кватай, и западные. Западные провинции проявляли умеренно-агрессивные тенденции, потому как, с одной стороны, рядом с ними находились цветущие, плодородные земли и леса эльфов, а с другой стороны — просто так за яблоками в эльфийский сад лучше не лазить, пальцев не досчитаешься, а если не повезет — вообще считать будет нечего и нечем…

Как свидетельствуют отдельные письменные источники, сохранившиеся до наших дней, постоянные пограничные стычки, вражда, зависть и внутренние склоки привели к тому, что в северных и западных провинциях Империи Гиджа-Пент резко сократилось число магов; вследствие чего обострилась старая вражда между представителями наследственной и магической власти. Чтобы доказать свое умение и значимость для разваливающейся на куски империи, маги предприняли беспрецедентную по своей отчаянности попытку: они собирались перевернуть горы, чтобы вернуть в прежнее течение реку Дхайят и, одновременно, восстановить природную водную границу между собой и кочевниками Кватая. Мощное землетрясение обрушило плато Кватай, практически уничтожив восходящую одноименную империю, но при этом воды Дхайят окончательно ушли, что и привело к появлению на северо-востоке Империи Гиджа-Пент огромной безводной области, известной ныне под названием Великая Пустыня.

Надо же, — подумал Раддо. — А я и не знал, что тамошние маги, оказывается, такие мастера устраивать волшебный трам-тара-рам! Надо с ними поосторожнее, а то одну империю они уничтожили, вторую под монастырь подвели…

И, против воли заинтересовавшись чтением, Бонифиус вернулся к рукописи.

За десять лет, последовавшие за Падением Гор, Империя Гиджа-Пент прекратила свое существование: лишенные поддержки магов северные и западные провинции пали под ударами завоевателей, нашедших пристанище на территории современного Кавладора и Иберры, а южные и остатки восточных провинций, привыкшие к сытой, спокойной жизни, вообще не смогли оказать сколько-нибудь значимого сопротивления варварам.

На тринадцать веков лет Империя Гиджа-Пент была забыта. Остатки ее населявших племен расселились по берегам Пентийского моря, ушли в горы Шумерета, в земли, ныне принадлежавшие Вечной Империи Ци (кстати: свое название она получила после того, как убедилась в том, что пережила и империю Гиджа-Пент, и империю Кватай), в далекую Бирмагутту.

Шесть сотен лет назад начался процесс объединения пустынных кочевых племен с оседлым населением побережья Пентийского моря. Пятьсот семьдесят лет назад завоеватель Джала объединил под своей властью сто племен и объявил получившееся государство эмиратом, дозволив увековечить свое имя в его названии. С этого времени новопровозглашенный эмират Эль-Джалад ведет исключительно экспансивную политику.

Была предпринята попытка завоевания Иберры — воспользовавшись разногласиями, издавна существовавшими между эльфийскими кланами и людьми, эльджаладцы покорили территории от Перуэллы на севере до Аль-Миридо на юго-западе. Собственно, нынешняя столица Иберры — город Аль-Миридо был основан жителями пустыни для того, чтобы обозначить западные границы растущего эмирата.

Потом было несколько попыток завоевать западные земли Вечной Империи Ци, которые повторяются до настоящего времени. Постоянно возникают пограничные стычки в Южном и Восточном Шумерете, а следовательно, и кавладоро-эльджаладские и иберро-эльджаладские конфликты.

Ныне здравствующий эмир Джава в своей коронационной речи, прозвучавшей пятьдесят четыре года назад, объявил курс интеграции Эмирата Эль-Джалад с мировой цивилизацией, а следовательно, о политике невмешательства во внутреннюю жизнь соседних государств как самом желательном политическом курсе. К огромному сожалению, вынуждена отметить, что миролюбие Джавы сочетается с экспансивно-милитаристскими намерениями его советников, в том числе и главного мага Эмирата, Кадика ибн-Самума.

А еще у старого Джавы есть сын Джаафарет, официальный наследник, вспомнил Раддо. «Молодой» принц отметил в позапрошлом году полувековой юбилей, милостиво дозволив организовать празднество "варварам севера". После ужина, приготовленного пелаверинским поваром, вина, доставленного пелаверинцами из Триверна и Фносса, и красавиц, которых Раддо, Мильгроу и прочие фрателлы собрали по всему миру, принца Джаафарета развезло, и он принялся жаловаться, как недальновидно поступил, отравив в молодости своих старших братьев. Сейчас хоть было бы заговор против кого составлять, а тут сидишь один как хрен на бахче, отец помирать не думает, в сотый раз женился…

Собственно, Бонифиус был согласен с Джаафаретом — девяностолетнему эмиру давно пора на покой. Пример Симона Пункера мог бы объяснить старикашке, что слишком долго жить при таких наследниках, каким был Филеас Пункер, или является в настоящий момент эльджаладский принц, не рекомендуется. Хотя у эмира наверняка есть штатные дегустаторы, да и личная охрана всяко лучше, чем была у старого антиквара…

Вспомнив о Филе, Раддо вспомнил и о том, ради чего велел Огги похитить из Талерина алхимическую девчонку, ради чего он ее который день держит взаперти в надежном уютном подвальчике и даже кормит трижды в день.

Кстати, весьма любопытно: то, что девчонка настоятельно просит приносить ей сырую рыбу, это что, пример утонченного алхимического издевательства над не имеющим крупных рек и выхода к морю Пелаверино? Или просто попытка досадить похитителям, заставив их тратиться на самую дорогую, в относительных ценах местного рынка, еду? Или девчонка, даром, что алхимик, с головой не дружит и действительно сырую рыбу ест?

Брр, это ж такая гадость! — сморщился Раддо. И снова принялся листать рукопись в поисках упоминания о кладе царя Тиглатпалассара.

Официальная валюта Эль-Джалада — золотой динар (равен по стоимости 0,6 кавладорского золотого), серебряный фаир (1 динар равен ста двадцати фаирам), медный алат (1 фаир можно обменять на 60 алатов).

Ну, такие подробности Бонифиус Раддо знает получше многих… Ищем дальше.

Основные виды хозяйства Эмирата: поливное земледелие на побережье Пентийского моря и на десяток лиг вглубь страны; кочевое скотоводство на севере и крайнем юго-востоке (овцы, лошади, верблюды, козы. Овцы. Очень много овец. И козы. Просто не знаю, кого больше, но очень много и тех, и других). Восточные земли (бывшее плато Кватай, ныне Великая Пустыня) — оазисное земледелие, изредка — скотоводство. Много финиковых пальм.

В Эль-Джаладе процветают ковроткачество, выделка кожи, гончарное ремесло, ткацкое, сапожное, коптильное и сладкобулочное…

Из чего складываются доходы Эмирата, Бонифиус тоже прекрасно знал. Например, он был в курсе, что клан Гогенбрутт вот уже четвертое, если не пятое столетие торгуется из-за медных рудников, расположенных поблизости от Аль-Тораза. После того, как Филиппо I поставил точку в попытках Эмирата завоевать Иберру, по мирному договору кусочек гор Шумерета достался южанам. Гномам стало жарко от одного названия «Эль-Джалад», к тому же бытующую в эмирате традицию многоженства их железные головы иначе, чем разврат, воспринимать не могли. Одним словом, Гогенбрутты сам ушли, а потом посмотрели, как люди попытались продолжить их меднодобывающее дело, и возмутились. Ан нет, господа Гогенбрутты, что вы отдали, то теперь наше, и не суйте носы в наши шахты, ответили им эльджаладцы.

Собственно, попыткой завоевания Шумерета конфликты между гномами и владельцами медных рудников даже не считались, потому как происходили каждые полгода с завидной регулярностью.

Раддо искренне поддержал бы обе конфликтующие стороны, останься в тех рудниках хоть крупица меди…

Так, а где ж алхимичка рассказала о том, как искать клад древнего царя? Бонифиус начал читать плотно исписанные страницы заново.

Традиции многоженства и содержания гаремов…

Нет, не то. Гаремы, конечно, хороши для того, чтобы обеспечить прибыль фрателле Раддо, но сейчас как-то не до них.

Наиболее распространенная религия…

Тьфу на нее, только в религиозные дрязги Бонифиус еще не ввязывался… Дохода с этих идейных баталий — пшик, а шума, грохота, споров… Нет, господа, настоящие фрателлы в столь сомнительные проекты не ввязываются… Да где же здесь..?

Иногда в Великой Пустыне находят осколки глиняной посуды, фигурки божеств-покровителей дома, предметы домашнего обихода или даже древние украшения, относящиеся ко временам Империи Гиджа-Пент.

На этой фразе рукопись заканчивалась.

И как сей алхимический бред следует понимать? — задумался Бонифиус. Отпил вина, потом, когда до него дошло, что хитрая девчонка над ним посмеялась, фрателла Раддо единым глотком опустошил бутылку, запустил ею в дверь и заорал:

— Огги! Иди сюда, паршивец! Хрумп! Зови сюда Огги!

Через некоторое время в дверь просочился Хрумп. В руках — уже откупоренная для разбушевавшегося босса бутылка, на губах — ехидно-угодливая улыбочка, глазки сальные, так и шарят по кабинету, высматривают, какой ящик неплотно заперт…

— Где Огги? — потребовал более надежного помощника Бонифиус.

— Он того-самого… — ответил Хрумп. — Опять страдает, бедняга.

Лекарь, на которого был вынужден потратиться Раддо, сказал, что Рутфера укусило какое-то насекомое, плюс бедолага траванулся каким-то недодержанным гномьим самогоном. Вот уже три дня зеленовато-несчастный Огги бревном валялся в мансарде дома Бонифиуса, постанывая и требуя привести какого-нибудь священника, он-де желает покаяться в грехах. Хрумп, на которого свалились обязанности Рутфера, уже несколько раз ошибался (наверное, по причине пострадавшего во время ареста в Кавладоре уха) и вместо священника приводил к приболевшему товарищу ушлых сговорчивых девиц.

Бонифиус матерился, девицы согласно повизгивали и убегали, Хрумп получал выволочку, Огги — очередную порцию лекарств и бутылочку вина, чтоб запить микустуру, а на следующий день все повторялось сначала.

— Девчонка, которую он украл, смеет финтить и обманывать! — Раддо смял в кулаке несчастный трактат.

— Обманывать вас, босс? Это круто. Но недальновидно, — мудро высказался Хрумп.

— Надо прочитать ее воспоминания. Сходи-ка на станцию к магам, узнай, не получали ли они для меня посланий из Луаза.

Хрумп хлопнул себя по лбу.

— Забыл! Простите, совсем я забегался по вашим поручениям — кто ж знал, что у вас столько дел, хозяин?! — помощник выудил из кармана камзола помятое, затертое на сгибах письмо. — Вот, уже второй день ношу с собой. Ответ от мэтра Иллариана.

— Ты что, посмел читать мои письма? — взрыкнул аки старый лев фрателла Бонифиус.

— Никак нет! — смело соврал Хрумп. — Да там и читать особо нечего, он просто отказывается вести с вами дела, вот и все…

Раддо торопливо сорвал печать, развернул лист и прочитал:

Уважаемый фрателла Раддо, на Ваше послание от пятого числа текущего месяца имею честь сообщить, что меня не заинтересовало Ваше предложение. Как я не устаю повторять своим ученикам, и прошлым, и тем, кто еще попадет мне в руки, я маг добропорядочный, чту Закон, Порядок и Спокойствие Кавладора.

За сим остаюсь — мэтр Иллариан из Луаза.

— Он что, передумал поставлять мне волшебные зелья для участвующих в выборах Покровителя Года скакунов? — не понял в первую минуту Бонифиус. — Кто чтит Спокойствие Кавладора — этот старый плут, скупающий краденные магические штучки со всего Востока?! Да я ему!.. Я его!.. Он у меня…

— А ведь он — маг, — напомнил Хрумп, как бы случайно прикладываясь затяжным глотком к вину хозяина. — Вдруг кастанет на вас что-нибудь этакое…

— Он у меня дождется, — кровожадно пообещал Раддо. Сжал кулак: — Он у меня вот где будет сидеть и молить о пощаде, брехливый самохвал, магический бабник, тьфу с посохом…

Хрумп еще раз приложился к бутылке. Посмаковал вино, прикинул, что да как, и осторожно уточнил:

— Может, теперь-то вы решите ограбить дом мэтра?

— Кому — что, а тебе лишь бы грабить, — в сердцах бросил Бонифиус. От души пришлепнул алхимической рукописью залетевшую в кабинет муху. — Сам пойдешь на дело?

— Я? — подпрыгнул от удивления Хрумп. Осторожно вернул бутылку на стол. — За что, хозяин? Я ведь служил вам верой и правдой! А вы меня — в магические ловушки отправляете! Можно сказать, на верную смерть… За что?!

— А говоришь — грабить собрался… — ехидно подвел итог дискуссии о возможном ограблении Иллариана фрателла.

— Так ведь я на вашего кавладорского самородка рассчитываю… — неосторожно обмолвился помощник.

Раддо зыркнул на него сердито и настороженно.

— Откуда знаешь?

— Огги, когда принял меня и Кошечку Рилу за священников, проговорился, — нехотя объяснил Хрумп.

— Какая еще Кошечка? Я кому велел перестать водить в мой дом своих девок?!! Ты у меня дождешься, скотина!.. — запустил бутылкой в хитроумного помощника Раддо. Следом в жилистую спину Хрумпа полетела чернильница, пресс-папье, канделябр на пять свечей и рукопись с древней и нынешней историей Эль-Джалада.

Некоторое время спустя, устав кидаться в верткого помощника разнообразными предметами, Бонифиус устало перевел дух.

— Прибери тут всё, — велел он, указывая на разгромленный кабинет. — И будь готов рассказать моему специалисту всё, что ты знаешь о доме Иллариана на улице Гортензий. Но если хотя бы слово, хотя бы имя моего нового компаньона выйдет за пределы этих стен… — Раддо поймал Хрумпа за отвороты камзола; поднимать и встряхивать не стал, но заглянул в глаза с таким искренним и честным выражением, что у помощника фрателлы застучали зубы от страха. — Ты об этом пожалеешь.

— Не беспокойтесь, хозяин, я никому ни полсловечка, — пообещал Хрумп. — Тем более, что я и не знаю имени вашего самородка… Как его зовут-то? Чтоб я знал, о ком докладывать, когда он появится у нас на Бурдючной улице.

— Она, — рассеянно поправил Бонифиус. И, напрягшись, как перед официальным заседанием консорциума "Фрателли онести", отправился серьезно побеседовать с похищенной алхимичкой.

Когда Хрумп с шумом начал возвращать раскиданные темпераментным боссом вещи, из угла, из едва заметно щели, выскочил маленький угольно-черный скорпион. Помощник господина Раддо сначала спутал членистоногое с обыкновенным тараканом, топнул, рассчитывая испугать непрошенного гостя; в ответ на что нахальный скорпион шевельнул хвостом и сделал весьма однозначную попытку напасть на человека. Хрумп завопил, запустил в трехдюймового агрессора многострадальной рукописью и от греха подальше сбежал.

Скорпиончик понюхал-полазил по распавшимся листам бумаги и шмыгнул обратно под пол.


9-й день месяца Барса. Раннее утро.

Чудурский лес, Башня

Восемь действующих оберегов продолжали ненавязчиво напоминать о том, что историю их создания Виг забыл крепко-накрепко.

Далия задумчиво оценила художественные достоинства каждого из артефактов, примерила браслет с сердоликом, убедилась в том, что украшение сделано на гораздо более полную руку, чем ее собственная, и, когда в лабораторию вошел Фриолар, уточнила:

— А где тот список возможных тревог, который мэтр составил?

— Не думаю, — осторожно ответил секретарь мага. — Что среди тех полутора тысяч мыслей, которые иногда тревожат мэтра, ты сумеешь найти те восемь, которые послужили причиной создания этих оберегов.

— Ах, Фри-Фри, брось! Мы взрослые люди, я как-нибудь переживу, если вдруг встречу в этом списке указания на интимную жизнь мэтра или на описание деликатных свойств его, с позволения сказать, физиологии. Давай список, мне надо что-нибудь почитать, отвлечься на какую-нибудь постороннюю проблему.

Фриолар не слишком охотно достал из запертого шкафчика длинный свиток, передал Далии и заботливо спросил:

— Ты как, отошла после вчерашнего? Что-то у тебя вид слишком бледный…

— Во избежание недоразумений, — твердым голосом ответила мэтресса, — предупреждаю тебя, Фри-Фри: сцена охоты мерзкой твари за тобой, а также последующее разнесение оного чудища на кусочки, мне категорически НЕ понравилась. Вспоминать ее я не собираюсь, и надеюсь, что когда-нибудь совсем изгоню прочь из своей головы…

— А, так ты ради этого интересуешься списком мэтра? — улыбнулся Фриолар. — Учишься у профессионалов, как обзавестись выборочной амнезией?

Далия угрожающе замахнулась бумажным свитком на насмешника.

— Не сердись, — извинился алхимик. — Между прочим, могла бы оценить работу и высшую квалификацию мэтра Вига — единственный в мире сухопутный восьминог… был. Мэтр его когда еще создал, три столетия, если не больше, почти не вспоминал, а глядишь ты — выжила тварь, не сдохла…

— У него было не восемь ног, а гораздо больше… — содрогнулась Далия.

— Ага, штук сорок, — согласился Фриолар. — И на каждом щупальце — присоски с мерзкими такими маленькими крючочками, чтоб добыча не выскользнула…

— И клочья паутины кругом разбросаны…

— Так то не паутина, то слюна была. Но если подумать и разобраться в сути вопроса — учитывая, что для создания сей твари мэтр колдовал с разными видами моллюсков и насекомых, вполне возможно, что это настоящая паутина и была. Только восьминог ее не прял, а выплевывал…

— Фри-Фри, я тебя убью! — очнулась Далия. — Прошу же, не смей напоминать мне этот кошмар!

Секретарь волшебника изобразил раскаяние. Не слишком глубокое и исключительно формальное.

— Ладно, не буду. К тому же через несколько дней ты наверняка увидишь еще более занимательные сцены. Я имею в виду — когда будет дан старт гонкам, и все многоногие, крылатые, ползающие, кусающие, рыгающие, ввинчивающиеся под кожу и кровососущие твари бросятся к победе.

— Тогда — какого лешего вы с Вигом убили сухопутного восьминога? — проворчала алхимичка. — Заманивали бы конкурентов в его нору…

— Мэтр слишком стар, чтобы во время пребывания в Ильсияре жить в походном шатре или на собственноручно выращенной финиковой пальме. А тот дом — какая-никакая собственность. Крыша над головой… Ладно, не буду преувеличивать насчет крыши, но стены и фундамент там точно имеются. Муравьи мэтра уже собрали остатки туши…

— Фри-Фри, пожалуйста, — взмолилась Далия, живо представившая, как происходил означенный процесс. Фриолар осознал свою вину и немного подкорректировал текст сообщения:

— Напа еще вчера закупила во Флосвилле воз досок и вовсю ремонтирует первый этаж, подлатала крышу — хотя ее оправдания, что вдруг пойдет дождь, лично мне кажутся весьма надуманными. Короче, я пришел, чтобы сказать тебе — через пару-тройку часов можно будет переправляться в пустыню.

— Почему так рано, Фри-Фри? — возмутилась мэтресса.

— Ничего не рано! Питомцу мэтра нужно время, чтобы привыкнуть к жаре и сухости!

— Насчет звереныша я не спорю. Просто сегодня в Талерине будет свадьба принцессы, я тут подумала — а что, если полюбоваться на торжество через волшебное зеркало Вига? Ну пожалуйста, Фри-Фри! Неужели ты откажешь мне в такой мелочи?

Секретарь волшебника пожал плечами:

— Зеркало не мое, волшебство — тем более. Так что — пользуйся на здоровье. Отдыхай, пока есть возможность…


Талерин, Королевский Дворец

Церемония бракосочетания ее высочества Ангелики из правящей династии Каваладо и командующего Восточной Армией Кавладора, генерала и рыцаря Октавио Громдевура началась для господина Олбера, мажордома и главного распорядителя торжества, на рассвете. К восьми часам утра Олбер уже дважды заправился успокоительными микстурами, изготовленными придворным лекарем именно для подобных случаев, получил дозу внушения от мэтра Фледеграна — по старой доброй формуле "Я спокоен, я совершенно спокоен!" — и теперь был морально готов ко всему, вплоть до нашествия драконов и попытки гоблинов украсть свадебный торт включительно.

— Стройсь! — завопил Олбер в начале девятого утра бестолково мельтешащим по дворцу горничным. Девицы испуганно затаились, пропуская свадебный наряд принцессы, который пронесли бледные от важности порученной миссии пажи. — Стоять насмерть! — велел мажордом конюхам, приготовившим к десяти часам парадный выезд королевского семейства. Лошадка принца Ардена перепугалась и сделала попытку превратиться в маленькую незаметную мышку. — Держи цель! — командовал отставной вояка Олбер лакеям, расстилающим в половине одиннадцатого ковровую дорожку по мраморной лестнице дворца. — Пли! — наконец, закричал он в четверть двенадцатого. Трубачи, не менее взволнованные оказанным им доверием, чем сам мажордом, верно разобрались в ситуации, и фанфары радостно взревели, отмечая начало празднества.

Свадебный кортеж проследовал от Королевского Дворца через главную площадь, на которой возвышались памятники предкам невесты, к Вечному Дубу. Эта маленькая часовня, возведенная вокруг первого дуба, бывшего в незапамятные времена свидетелем взаимных обещаний, данных эльфийскими и человеческими вождями друг другу, была своеобразным символом государственной власти. Давно уже покинули земли Кавладора эльфы, сам Первый Дуб благополучно прожил свой век, но лесные исполины, проросшие из его желудей, продолжали хранить покой королевства.

Часовня была на редкость скромной, особенно по сравнению с возвышающимся на противоположной стороне площади Королевским дворцом. Собственно, это была всего лишь каменная стена, огораживающая крохотную дубовую рощу от шумного города.

У старых, выщербленных ступеней часовни король Гудеран спешился, помог сестре сойти с коня, подождал, пока Роскар и слуги помогут королеве и детям, и на правах главы семьи ввел невесту, постукивающую от волнения зубами, под сень живого зеленого шатра.

В глубине часовни, у огромного, в четыре обхвата, дуба ожидал появления невесты смертельно взволнованный жених.

Так как свадьбу готовили в великой спешке, лишь за двадцать часов до официальной церемонии выяснился один мелкий, но наипаршивейший момент: по старым традициям жених и невеста должны быть одеты в цветы родовых гербов. С Ангеликой-то всё понятно — отрез роскошной черно-золотой парчи был приготовлен еще тринадцать лет назад, когда о помолвке своей дочери и генерала Громдевура объявил сам король Лорад. К тому же королева Везувия выразила готовность шить собственными руками платье для золовки, или даже пешком отправиться в ближайшую гномью мастерскую, чтоб сковать что-нибудь соответствующее, лишь бы обеспечить дражайшей сестрице участие в торжественном мероприятии.

А вот всё родовое дворянство Октавио Громдевура с него самого начиналось, и — пока что — им самим заканчивалось. Прибывшие из Стафодара братья отважного генерала никаких гербов не имели, а потому искренне уверяли, что в часовнях и храмах им быть вовсе не обязательно. Вот на пиру, особенно когда все напьются, они и появятся…

Поэтому весь вчерашний день Гудеран и Октавио потратили на то, чтобы согласовать и утвердить официальные регалии командующего Восточной Армией. Король выражал убеждение в том, что военный столь высокого уровня должен быть прежде всего придворным, дипломатом и разить блеском своего сияния всех наповал. Но победил, как всегда, Октавио. Теперь он встречал невесту, одетый в простой черный мундир и серебристую легкую кирасу с изображением королевского герба.

Под живым зеленым шатром, дарящим прохладу в жаркий летний полдень, в присутствии своих родных, жених и невеста преклонили колени перед Вечным Дубом и произнесли свадебные клятвы.

Когда молодые супруги завязали на ветвях дуба ленты, подтверждающие их союз, и обменялись кольцами, королева Везувия, опирающаяся на руку Роскара, прослезилась.

— Могу чем-то помочь? — спросил принц у ее величества, когда молодожены и их родные вышли из часовни.

— Ах, братец, дайте мне что-нибудь… — сквозь слезы ответила Везувия.

Растерявшийся Роскар достал из кармана носовой платок и подал королеве.

— А теперь какой-нибудь чепчик, — попросила королева, промокнув влагу в уголках глаз. Заметив удивление на лице деверя, она пояснила: — Хочу подбросить его в воздух и закричать "ура!" И вообще, почему до сих пор никто не ликует, ведь такой день, такой праздник…

Криков и ликования в девятый день месяца Барса Талерин услышал достаточно. Молодые супруги почтили своим посещением двенадцать крупнейших соборов города, выслушав благословения, призываемые на их головы служителями разных богов; живописная кавалькада проехала по улицам города, одаряя горожан золотыми и серебряными монетами и получая в ответ целые поля цветов и колосьев: по народным приметам, именно такой дар обещает молодой семье настоящие закрома счастья.

Потом, чтобы уж точно удовлетворить потребность королевы Везувии в чем-то шумном и ликующем, был грандиозный пир. Весь Королевский Дворец был заполнен гостями, лакеи, горничные и пажи сбились с ног, выполняя истерические приказания Олбера "кабана на левый фланг", "жареных лебедей — в центр и мёдом его, мёдом, мёдом!", и, "нарезкой по окорокам — не жалей себя, братушки!" Виночерпиям приходилось хуже всего — Олбер велел им "стоять насмерть!!!" что, учитывая, как часто провозглашались здравницы, было просто невыполнимо.

За стенами Дворца, на королевской площади вокруг зажаренных на огромных вертелах бычьих туш и бочек с вином шло народное гуляние. Жонглировали зажженными факелами акробаты, пели менестрели, танцевали все остальные, и даже воры-карманники, вместо того, чтобы заниматься своим нелегким трудом, решили взять выходной и оттянуться на славу. Особо неугомонные гости — например, принц-консорт Генрих, супруг брабансской королевы Сиропии, — совершили десяток переходов с площади во Дворец и обратно, чтобы быть уверенным в том, что не пропустят ни малейшей толики развлечений.

С точки зрения Ангелики, самым милым сюрпризом свадебного пира была старинная эльфийская баллада о любви, исполненная принцессой Дафной под аккомпанемент лютни принцессы Анны. Октавио больше понравился праздничный салют, которым распоряжался напыжившийся от сознания оказанного доверия принц Арден. Сначала дюжина разноцветных фейерверков, потом огромная огненная шутиха, расцветившая половину неба, потом — волшебный смерч, запущенный учениками магов из Охотничьего замка, а на закуску — залп из трех пушек, причем из бронзовых жерл выскочили три гнома и в полете развернули транспарант: "Счастья молодым!"

С точки зрения Гудерана и Везувии, которые вдруг вспомнили собственную свадьбу пятнадцать лет назад, расчувствовались и теперь утешали друг друга, шепча на ушко милые глупости — главное, что они все-таки выдали Ангелику замуж.

Умело избегающий общения с придворными красавицами принц Роскар посмотрел на веселящихся гостей, раскланялся с министром Ле Пле, улыбнулся графу Умбираду — тот, абсолютно счастливый и, как всегда, на пол-пути к бревноподобному состоянию, поведал его высочеству о ближайших планах выиграть гонки Покровителя Года, коротко переговорил с Олбером, и, убедившись, что в ближайшие несколько суток Кавладору угрожает лишь одна опасность — всеобщее похмелье, пошел искать придворного мага. Свое слово он сдержал — нечеловеческим напряжением воли заставил себя пережить предшествующую неделю и не ввязался ни в одну драку. Теперь настала пора наверстать упущенное.

Ах да, еще по пути надо не забыть освободить какую-то похищенную алхимичку, ибо он, Роскар, теперь в ответе за всех отмеченных волшебством и излишними знаниями кавладорцев…

Выполнить свой долг перед страной и Короной — это ли не главное в жизни?


Между Ильсияром и Хетмирошем. Вечером того же дня

Шумный разноцветный праздник — десятки кружащихся в оживленном, быстром танце пар, менестрели всех сортов, от чинных арфистов и лютнистов, свято чтящих традиции Кленового Века, до деревенских скрыпачей и дударей, играющих по принципу "громко — значит, хорошо", залпы фейерверков, довольные, сытые гости, подбадривающие собственное пение постукиванием кружек, — всё это и многое другое едва вмещалось в огромное темное стекло, заключенное в тяжелую бронзовую раму. Повинуясь воле волшебника, зачарованное зеркало показало кружащихся в танце Октавио и Ангелику, преданно и влюблено смотрящих в глаза друг другу; выхватило из толпы гостей тонкий профиль королевы Везувии и лихо сдвинувшего набекрень корону короля Гудерана; мелькнул мэтр Фледегран — маг наколдовал фонтан, заставив зависнуть в воздухе содержимое винной бочки, и теперь уговаривал хмельные струи сплестись в какие-то замысловатые рисунки, а придворные дамы ахали и рукоплескали его таланту…

Ученик, приставленный наблюдать за происходящим в Королевском Дворце Талерина, настолько проникся духом народного гуляния, что принялся напевать на ломаном кавладорском и отбивать ритм очередного танца стоптанным башмаком. За что и поплатился — на его круглую коротко стриженую голову с размаху опустился сухой старческий кулачок.

— О… господин, — подскочил ученик и поспешил согнуться в почтительном поклоне.

Старший из магов Эмирата, великий Кадик ибн-Самум разразился в ответ гневной тирадой: о, за что великие боги Пустыни послали ему столь нерадивых, бесполезных учеников? За что покарали, наградив этих учеников излишним любопытством? Почему, о, почему никто — ни слуги, ни духи, ни ученики — не желают делать то, что им велят? Почему…

— Но вы ведь сами велели следить за праздником в Талерине, господин, — осмелился осторожно возразить Далхаддин по прозвищу Улитка. — Еще утром вы приказали мне, недостойному, следить за тем, как будет проходить свадьба этих варваров-древопоклонников, о господин.

— А радоваться я тебе тоже приказывал?! — закричал старик. — Приказывал подпевать их нечестивым молитвам?!

Далхаддин совсем было собрался ответить, что ничего молитвенного в распеваемых крепко выпившими гостями народных фривольных песенках нет, но его не зря прозвали Улиткой — ученик верно оценил момент и согнулся в еще более низком поклоне, одновременно прикрывая голову руками.

Поэтому палка, которую Кадик ибн-Самум использовал в качестве опоры и самого доходчивого из технических средств обучения, лишь слегка задела плечо Далхаддина.

Старейший из магов Эмирата через два года готовился встречать семисотлетний юбилей, а потому экзекуция была скорее данью традициям, чем действительно подразумевала нанесение какого-либо вреда здоровью нерадивого ученика. Ученики все нерадивы — это закон мироздания; и если возникнет нужда проучить их по-настоящему, так не старой узловатой палкой воспользуется Кадик ибн-Самум, а чем-нибудь более грозным и разрушительным, — например, специально вызванной для педагогических целей песчаной бурей. Зная, что для старика возможность помахать палкой является чем-то вроде утренней (хотя в данном случае — вечерней) разминки и укрепляет его веру в то, что для своих лет он еще вполне бодр и крепок, Далхаддин стоически вытерпел несколько несильных ударов, а потом с поклонами поблагодарил за науку и помог учителю добрести до кресла.

Настал черед Кадика ибн-Самума лично насладиться картиной талеринского праздника, транслирующейся волшебным зеркалом.

— Воистину, — скрипуче и торжественно провозгласил волшебник спустя несколько минут. — Воистину, Духи Пустыни услышали мои мольбы! Именно они, могучие и несравненные в величии своем, вернули варварам-древопоклонникам самого наимерзейшего из них!.. Ах, как я был бы рад скормить демонам его печень, — кровожадно, но, увы, издали, проворчал Кадик, наблюдая за Октавио Громдевуром. — Но каждому успеху — свой час, и я еще подарю Духам Пустыни его гнилые кости! Обещаю!

Ученик сделал соответствующее случаю понимающе-сочувствующее выражение лица. Во время неудавшейся попытки Эль-Джалада отвоевать Южный Шумерет, когда Кадик ибн-Самум внезапно открыл для себя, что генерал варваров Октавио Громдевур является реинкарнацией какого-то особо вредного божества, Далхаддину было десять лет, и воспоминания о сражениях былых времен исчерпывались для него байками, которые рассказывали старший брат, два дяди и прочие родственники. Причем уже тогда Далхаддин догадывался: раз родственники рассказывают о подвигах, а сами, заслышав о приближении любого человека в официальном халате, прячутся — значит, не подвигами прославились дядья-братья, а, скорее всего, дезертирством.

— Я, скудоумный, еще сомневался и осмелился гневаться на Духов Пустыни, когда услышал о возвращении этого шакала, — продолжал Кадик. — Но теперь-то передо мной открылся их истинный замысел: Духи Пустыни вернули эту демонову отрыжку, чтобы помочь нам в грядущей победе! Теперь-то, когда весь Кавладор погрязнет в разлагающем души и тела разврате, нам никто не помешает раздавить мерзких ллойярдцев! — старик засмеялся. Так как выглядел Кадик ибн-Самум на все свои почтенные годы — то есть был очень сухим, сморщенным, как мумия, дочерна загорелым, согнувшимся от тяжести огромного парчового тюрбана и роскошного халата с соболиными хвостиками, — смех у него был соответствующий: хриплый и прерывистый. Далхаддин даже иногда побаивался, что старик когда-нибудь захлебнется собственным хехеканьем и, да не допустят Духи Пустыни, помрет…

— А за нашими "сырыми гостями", да выклюет вороньё их нечестивые глаза, ты смотрел? — строго потребовал отчета волшебник. Ученик тут же поспешил ответить, что — да. Пытался.

И в доказательство своих слов прочитал заклинание и перенастроил зеркало.

— Только мэтры из Восьмого Позвонка создали защиту от магического наблюдения над своим лагерем, — прокомментировал Далхаддин темно-серые силуэты на фоне расплывчатых очертаний палаток и походных шатров. — Ничего не видно…

— Сам вижу, что не видно! — возмутился Кадик. — И что, ты предлагаешь мне удовлетвориться этим ответом?! "Ничего не видно"! Если ты не умеешь пользоваться глазами, значит, они тебе не сильно-то и нужны, — с угрозой проскрипел старик и в его левой, свободной руке начало собираться неприятное темно-фиолетовое облачко. — Какие ж глаза тебе вставить? Грифа? Варана? Кобры? Или, может быть, ты не в глазах новых, а в мозгах посообразительнее нуждаешься?..

— Господин! Не губите! — взмолился Далхаддин, падая на колени. — Умоляю! Дозвольте мне сделать еще одну попытку! Смилуйтесь! Я пойду и сам лично буду шпионить за ллойярдцами! Узнаю все их секреты! Дозвольте мне служить вам верой и правдой, господин!

— Что ж, иди, раз сам вызвался, — с неохотой согласился Кадик. — Но смотри, если не узнаешь того, что мне нужно — я… — и фиолетовое облачко, сжатое сухим старческим кулачком, вдруг лопнуло, оставив вокруг себя тошнотворный запах гнили и тления.

— Я выполню все ваши приказы, господин! — с поклонами и обещаниями отступил к выходу перепуганный ученик. Нет, уж лучше пусть старик дерется палкой, чем показывает свои волшебные фокусы…

— Да, и замаскируйся как-нибудь, — устраиваясь перед волшебным зеркалом поудобнее, напомнил Кадик ибн-Самум. — Чтоб тебя ни вражеские, ни наши патрули не заметили…

— Как прикажете, господин, — не стал спорить Далхаддин-Улитка.

Одной из милых странностей старейшего и самого могущественного из магов Эль-Джалада было убеждение, что сейчас вокруг Хетмироша бушевала война. Кажется, магическая — Далхаддин сделал этот вывод, поскольку чаще всего Кадика «пробивало» на построение защитных чар вокруг оплота магов. Но иногда волшебник заговаривался и начинал подготавливать ритуалы, целью которых были уничтожение легионов противника или чума (холера, тиф, почесуха, колики, косноязычная картавость), насылаемая на вражеского военачальника. Так или иначе — Кадик ибн-Самум жил в какой-то своей, особенной вселенной, каждое утро в которой начинается с ревизии побед или военных потерь.

Правда, учитывая, что каждый эмир, кроме ныне здравствующего Джавы (да правит он три сотни лет), считал своим долгом отобрать у соседей хоть одну деревню, городок или шахту — Кадик был не так уж и не прав. Просто… Годы взяли свое, и превратили для него столетия мира, перемежаемые краткими годами войны, в одну бесконечную войну… которая иногда затихала настолько, что казалась миром.

Больше всего Далхаддина удивляло, как это учитель дал согласие на то, чтобы изменить традицию выборов Покровителя Года. Уже два, если не три тысячелетия в месяц Посоха маги и звездочеты трех стран — туманного западного Ллойярда, зеленого плодородного Кавладора и юго-восточного пустынного Эль-Джалада, — собирались, читали Знаки Судьбы, всматривались в грядущее и объявляли, какое существо берет под свое заботливое крыло (или, тоже очень частый вариант — лапу) мир людей, эльфов, кентавров и гномов. В последний раз всё пошло наперекосяк — предсказатели из Восьмого Позвонка явно «прочитали» в расплавленном гадательном воске фигуру лебедя; да и иберрские звездочеты, которым было дано право совещательного голоса, увидели фигуру огромной летящей птицы в рисунке созвездий… Да, но почему — Черного? Почему именно Лебедь, а не, допустим, журавль, который прилетает переждать зиму на побережье Пентийского моря? Почему не дракон — из тех, кто живет в Южном Шумерете или Великой Пустыне, то есть — наш зверь, эль-джаладский?! Почему это покровителем года выбрали ощипанного гуся из болот Ллойярда?!

Так, слово за слово — и Далхаддин, присутствовавший на совещании высших волшебников в качестве самостоятельно передвигающегося предмета меблировки, едва не оказался на той самой магической войне, которой грезил наяву его учитель. Сдержаться и не выдать на-гора пару-тройку сверхмощных заклинаний и мэтру Мориарти, и мэтру Фледеграну, и друиду Закарваусу, не говоря уже о вспыльчивых цинцах и эль-джаладцах, стоило великого труда.

Потом у кого-то — кажется, у мэтра Аэлифарры, или у того же Мориарти — родилась идея. А почему бы не дать Судьбе шанс проявить себя открыто? Пусть подаст знак и отметит — причем прилюдно, не скрываясь, — кого из магических созданий она считает достойным покровительствовать следующему году?

Мысль была настолько новой и оригинальной, что сразу вызвала восторг у большинства присутствующих. Более того — Кадик ибн-Самум не стал плеваться и, по своему обыкновению, призывать Духов Пустыни пожрать того нечестивца, который осмелился демонстрировать свою глупость, — а наоборот, поднялся, опираясь на плечо Далхаддина, и с вежливой улыбкой пригласил организовать выборы Покровителя Года в их Великой Пустыне.

"Пустыня мигом расставит всё на свои места," — ехидно прокомментировал учитель чуть позже, когда они с Далхаддином вернулись в Хетмирош, — "Пустыня не прощает ни глупости, ни самодовольства, ни грёз о величии. Пустыня пожрёт наших врагов, и тогда они поймут, насколько глупо было бросать нам вызов!"

О предстоящем состязании в Магическом Искусстве Кадик ибн-Самум высказывался так пространно, искренне и прочувствованно, что Далхаддин-Улитка некоторое время задавался вопросом: неужели во всем мире найдется хоть один человек (кентавр, гном, потомок эльфа — неважно), который всерьез отнесется к предложению эльджаладского волшебника? Ведь даже глупой козе его, Далхаддина, троюродной бабушки понятно — Кадик ибн-Самум приглашает в гости, только если готов отравить "дорогих гостей"… А уж их давние счеты с мэтром Мориарти…

К изумлению Далхаддина, в байку о Честных Соревнованиях Магов поверили многие. "Добром это не кончится," — решил для себя ученик волшебника. Но делать было нечего, и он отправился шпионить за прибывшими в Пустыню два дня назад ллойярдцами.


Хетмирош не был замком в красивом и величественном смысле этого слова, не был и крепостью, если воображение отказывается представить крепость без стен, башен и прочих укреплений. Правильнее всего было бы назвать Хетмирош городом (а если быть честными до конца — то и деревней), рыхлым холмом возвышающимся у Великой Пустыни. В отличие от Восьмого Позвонка или Лаэс-Гэора Хетмирош никто не возводил — он возник сам, в трех лигах от Ильсияра, за многие столетия, в течение которых звездочеты, чародеи и колдуны искали уединения и места средоточия Силы. Волшебники селились на холме, на склоне которого бил родник с чистой водой; постепенно к ним присоединились ученики, а где ученики — там и слуги, сарайчики для осликов и верблюдов, домики для жён — куда ж без них, небольшие палаты для приезжих — ведь все эти гороскопы, заклинания и амулеты рано или поздно должны найти своего хозяина. Так, постепенно, на холме вырос большой человеческий муравейник; на вершине — каменный дворец, в котором происходили совещания сильнейших волшебников Эмирата и который считал своей личной собственностью древний старец Кадик ибн-Самум, чуть ниже — башни и лаборатории магов, еще ниже — дома для учеников, жен и прислуги, еще ниже — все остальные…

Как уже говорилось, от Хетмироша до Ильсияра было три лиги пути, практически безлюдных, если не считать нескольких еле живых лачуг бедняков и старого полуразвалившегося дома, считавшегося нечистым, злым местом (поговаривали, что там живет чудище-людоед).

К великому удивлению Далхаддина, спустившегося с вершины холма, он увидел, что всё это пространство перемигивается редкими огоньками походных костров. Да-а, кто ж знал, что в мире столько легковерных…

Вообще-то, слухи, что начиная с месяца Горы в Ильсияр потянулись будущие участники магических состязаний, до Хетмироша доходили и раньше. Однако Далхаддин, считая себя образованным человеком, отказывался представить себе истинный размах предстоящего состязания. Подумать только, да здесь столько народа, что хватит основать еще один Хетмирош!

Что примечательно — и в самом Эмирате нашлись умники, по-своему истолковавшие правила грядущих соревнований, верно заметив, что никаких особых условий, какими магическими или сверхъестественными качествами должны обладать бегущие наперегонки твари, нет. А значит, и обыкновенные лошади, верблюды, ишаки и даже куры-несушки вполне могут стать Покровителем следующего года. Правда, если сумеют пережить недельное пребывание в Великой Пустыне. Поэтому торговцы бегающим, лающим, летающим и блеющим товаром со всего Эль-Джалада и ближайших земель тоже потянулись в Ильсияр, вызвав небывалый ажиотаж на местном рынке.

Поговаривали, что кто-то из вельмож Вечного Императора пообещал пригнать для участия в соревнованиях лучших жеребцов из своего племенного табуна, а несколько купцов из Бирмагутты наоборот, решили никуда не уезжать, пока их главное транспортное средство, огромный серый слон, не раздавит всех конкурентов и не научит уважать себя, великолепного.

После небольшого размышления Далхаддин пришел к выводу, что среди погонщиков скота и варваров-пришельцев его лиловый халат, расшитый звездами, будет слишком бросаться в глаза. Кто знает, может, среди пришлого люда найдется кто-нибудь, разбирающийся в традициях обучения эльджаладских волшебников, и поймет, что три серебряные звезды означают, что данный ученик свободно владеет тремя дюжинами заклинаний, а одна золотая звездочка — что достиг заметных (по мнению старших магов) успехов в одной из классических дисциплин. Для Хетмироша самыми почитаемыми отраслями Магического Искусства считались изготовление големов, предсказания, заклинание Духов Пустыни, общение с мертвыми и демонология, — увы, успехи Далхаддина в вышеперечисленных искусствах были весьма скромными. Но у него был несомненный талант, который оценили еще в детстве, когда всей деревней собирали медяки, чтобы послать Далхаддина магам в ученики — он чуял воду. Для жителей Великой Пустыни этот Дар был великим благом, которым могли похвастаться далеко не все волшебники, и которые дали право Далхаддину на маленькую золотую звездочку, вышитую на плече.

Еще четыре таких же звезды — и он будет считаться полноценным, самостоятельным волшебником. Ну, если не удастся поразить старейших магов своими талантами — то хотя бы еще девять серебряных звезд. Как говориться — есть куда приложить свои таланты и усердие…

Далхаддин-Улитка заглянул в небольшой караван-сарай на окраине Хетмироша и за горсть медяков обзавелся послушным осликом и получил в придачу "одеяние варвара". Хозяин караван-сарая предлагал кольчугу и меч, но осторожный от природы ученик выбрал наряд мирного, как уверял ушлый купчина, обитателя северных земель: черный… хмм… как бы халат, но застегивающийся на пуговицы, со строгим подступающим к горлу воротом и обилием кармашков в широких рукавах и длинных полах. Выучив, что наряд называется «мантия», и что его носят, по странному совпадению, ученики варварских магов, Далхаддин сел на ослика и потрусил в стан потенциального соперника. На разведку.

Путешествуя в сторону Ильсияра, мимо разбитых на каменистой земле палаток, блеющих стад, небольших табунов, фургонов, карет, мимо костров, где звучала речь на нескольких языках, Далхаддин не уставал удивляться разнообразию и величию мира, в котором он, оказывается, жил. Воистину, велики и милосердны Духи Пустыни — создав собственное царство бесплодных песков и злых ветров, они дозволили всему остальному миру жить своим умом… Зрелище, как несколько кентавров помогают своему друиду вырастить у дороги маленькую зеленую полянку, вызвало у Далхаддина острый приступ зависти — эх, ему бы так научиться! И одновременно, ученик испытал тоску — этих бы друидов, или хотя бы их заклинания, да в его бывшую деревню, какие бы урожаи можно было бы собирать…

Лагерь, разбитый магами Ллойярда, "сырыми гостями", как желчно прозвал их Кадик ибн-Самум, выделялся порядком и организованностью. Четыре высоких парадных шатра — явно приготовлены для старших магов; несколько палаток попроще, но все — выстроившиеся строгими рядами. Одна, две, три… Далхаддин насчитал полторы дюжины закрытых от посторонних глаз заклинаниями клеток, от больших, рассчитанных на сфинкса или пустынного льва, до маленьких, подходящих для какой-нибудь совы или другой средней величины птицы. Несколько лошадей плюс два крупных лошадиных скелета, привязанных чуть поодаль, мирно похрупывали овсом.

Вокруг шатров суетились люди — главным образом, по направлению к благоухающему вкусной снедью котлу; у клеток несли дозор зомби, слуги — и живые, и мертвые, разносили вечернюю похлебку запертому в клетках зверью. Далхаддин успел порадоваться, что хозяин караван-сарая ему не соврал, действительно, несколько ллойярдцев щеголяло в похожих на его собственную черных мантиях, а потом заметил, как у входа в один из парадных шатров мелькнул профиль мэтра Мориарти.

Осторожно, крадучись, Далхаддин начал продвигаться в ту же сторону. Спустя некоторое время ученик оказался под шелковой «стеной», упал наземь, и, до предела напрягая слух, попытался подслушать, о чем беседует главный ллойярдский волшебник и… да, эту женщину он уже видел раньше, — мэтресса Вайли.

— Успокойся, моя дорогая, — вежливо и мягко увещевал мэтр Мориарти чем-то расстроенную коллегу, — Ничего страшного не случилось. Отрицательный результат — и ты прекрасно знаешь об этом, — это в нашем деле тоже результат, и порой весьма желательный…

— Легко тебе говорить, Мор, — наморщив носик, будто собираясь плакать, ответила мэтресса Вайли. Впрочем, слез на ее глазах не было — был жадный азарт, ибо непосредственно в поле зрения магессы стояло огромное блюдо с халвой, орешками, отборными финиками и сладкими коржиками. — Это ведь не тебя пытались ограбить! Подумать только, какая наглость! Через несколько часов после моего отъезда, буквально у меня на глазах! Нет, ну какая наглость! — еще раз возмутилась Вайли и решительно атаковала сладкую гору, возвышающуюся на блюде. — И, что самое паршивое, заклинание на грабителей почему-то сработало с опозданием… Если бы не защита от телепортации, я бы успела перехватить вора на месте преступления, а так — пока я переправилась обратно в Ллойярд, пока растолковала глупому Йори, что мне срочно надо домой, пока он меня узнал…

— Да, надо будет пересадить Йори мозги посовершеннее, — согласился мэтр Мориарти. В отличие от своей прожорливой коллеги, он ограничился бокалом вина. Подслушивающий Далхаддин жадно втянул ноздрями дух жидкости — она, как он и подозревал, оказалась отменным терпким, бодрящим вином с иберрских виноградников. Вообще, как отметил эльджаладец, "сырые гости" устроились с комфортом: в шатре стояла тяжелая резная мебель темного дерева, походная кровать мэтрессы была убрана яркими коврами, на полу расстелены несколько шкур, хрусталь на столе, опять же, вино…

Погрузившись в медитативную сосредоточенность, Далхаддин еще раз вчувствовался в ауру напитка мэтра Мориарти. К насыщенному винному цвету примешивались чуть заметные горько-желтые и глухо-темные нотки эликсиров и зелий, притаившихся в шкафчике у противоположной стороны шатра — нотки резкие, незнакомые, а потому чуть не приведшие к провалу миссии: от непривычного ощущения ауры эльджаладец громко всхлипнул-всхрапнул, прощаясь с пережитым трансом и возвращаясь в привычную реальность.

И почти сразу же услышал чуть позади себя, у противоположного шатра, громкий чих, который чуть не принял за свой собственный.

— Что это? — насторожился мэтр Мориарти.

— Запеченный сыр, — пробормотала с набитым ртом Вайли. — С изюмом, курагой, сливами… Хочешь?

Вместо ответа некромант сделал резкий жест рукой, будто рисуя в воздухе круг, и Далхаддин увидел, как по направлению к нему побежали темно-зеленые магические тяжи.

Он резко подскочил и, насколько мог, прикрылся "щитом Айи" — магические линии разбились о преграду из сырой глины, выросшей между ними и учеником Кадика ибн-Самума.

— Шпион! — закричала Вайли, почувствовавшая чужое колдовство. Мэтр Мориарти, не тратя времени на пустые слова, в доли секунды подготовил и бросил следующее заклинание, вспыхнувшее зеленым светом и ясно обозначившее на фоне вечернего сумрака фигуру улепетывающего со всех ног противника.


Сказать, что Далхаддин перепугался до смерти, было бы не совсем верно. От природы осторожный, да еще привыкший к взрывному характеру и вечной боеготовности учителя, он уже давно перестал реагировать на всякие там смертоносные заклинания, даже направленные против него лично. Спасибо Духам Пустыни — прятаться он умел, закрываясь глиняной коркой "щита Айи" или даже спешно телепортируясь — не далеко, всего лишь на расстояние дюжины локтей, но этого обычно хватало, чтобы сбить преследователя с толку.

На этот раз всё вышло как-то на редкость суматошно и… и очень даже неудачно: практически сразу, отбегая от шатра, Далхаддин столкнулся с кем-то низкорослым; буквально перелетел через него, не сумев удержать равновесие, чуть не попал в костяные руки прибежавшего на зов Мориарти скелета, а потом… Потом всё стало еще хуже: ллойярдцы бросили в убегающего ученика проклятие немощи, от которого он едва успел прикрыться своим уродливым, неполноценным "щитом Амоа", а потом и вовсе натравили на Далхаддина огромных скелетов — защищенных чарами и вооруженных тяжелыми дубинками.

Ученик подхватил полы мантии и побежал, не различая дороги, впопыхах творя телепорты — свои, ученические, всего-то на дюжину шагов, но заставляющие преследователей метаться из стороны в сторону, сбивая стоящие на пути палатки, врезаясь в клетки и пугая живых обитателей лагеря.

— Наш друг криомант? — уточнила Вайли, наблюдая с порога своего шатра, как идет погоня.

— Не думаю, — прищурившись, Мориарти просканировал ауру беглеца. — Ты видела его "щит Амоа"? он должен быть ледяным, а если сей назадачливый шпион — действительно тот самый криомант, «пошаливший» на кладбище Уинс-тауна, то его лёд должен быть подлинно смертоносным. А у нашего любопытного незваного гостя щит расплылся водяным потоком. Похоже, это какой-то ученик, имеющий склонность к Третьему Природному Началу. Хотя, весьма вероятно, гидромант и криомант действуют заодно. Интересно, что им от тебя нужно?

— Какая разница? — пожала плечами Вайли. Она вышла из палатки и что-то искала на земле, под стенками шатра. — Они всё равно ничего не получат!

Волшебница, наконец, обрела искомое — отчетливый, ясно различимый след, оставленный беглецом на сырой глине. Мрачно ухмыльнувшись, мэтресса Вайли прочитала над следом заклинание, пристукнула посохом, заставляя землю мгновенно высохнуть, расступиться и выпустить на свободу стайку скорпионов — на сей раз больших, темно-коричневых, буквально прозрачных от наполнявшего их яда.

Агрессивность членистоногих была различима даже в темноте; они взяли резвый старт и побежали, стараясь держаться плотной стайкой, в сторону, куда уходила погоня за горе-шпионом.

Второй шпион, которому сегодня вечером откровенно повезло, дождался, когда мэтру и мэтрессе надоест вслушиваться в шумы переполошенного охотой десятка энбу за неизвестным лагеря. Убедившись, что Вайли вернулась к своим сластям, а Мориарти — сидит в ее шатре, читает очередной магический манускрипт и потягивает вино, карлик осторожно выбрался из соседней палатки, куда он залетел после резкого столкновения с эльджаладцем.

— Интересно, что эльджаладцам-то тут понадобилось? И почему он в алхимической мантии? — спросил себя карлик. — Хотя что это я, вдруг опустился до подобных глупостей? Какая разница — что, почему и зачем, главное — как мне выкрасть череп Генри фон Пелма!

Длинные пальцы карлика пробежались по ряду пуговиц-артефактов, потом перебрали содержимое кошелька. Наконец, шпион добрался до круглого стеклышка на самом дне кармана, вставил его в глаз и с чувством выругался: оказывается, шатёр мэтрессы Вайли был весь, от волочащегося по земле края до верхнего шпиля, укрыт пологом из магических чар. А «читающий» мэтр Мориарти вплетал новые и новые заклинания, делавшие простую операцию "войти, взять и выйти" практически невыполнимой.

На этот раз карлик даже не стал объявлять о своей ненависти к поручениям "пойди туда, не знаю куда, и принеси мне мое кольцо", к рыцарям, прячущим сокровище в недоступном тайнике, к предусмотрительным некромантам и дурам-наследницам, раскидывающихся черепами предков. Он просто зарычал, негодуя от растерянности и собственного бессилия, и стал напряженно обдумывать выход из создавшегося положения.


Старый полуразрушенный дом вздрагивал от стука гномьего молотка. Напа Леоне Фью из клана Кордсдейл критично и добросовестно оценила строение с точки зрения гномьего и человеческого комфорта, нашла его весьма многообщеющим, и вот уже вторые сутки всячески улучшала. Вручив малышу Фри-Фри метлу и поручив разобраться с песком и мусором на полу первого этажа, оставшимися после муравьев и прочих подручных виговых созданий, сама гномка решительно ремонтировала лестницу, когда-то соединяющую первый и второй этажи. Всё тот же Фри-Фри помогал Напе разметить балки, доски и лаги, чтоб отремонтировать второй этаж, подавал мастерице гвозди, страховал во избежание падения, оценивал, не надо ли сделать ступеньку чуть повыше или ниже — одним словом, Напа Леоне и Фриолар встретили свой первый вечер в пустыне погружением в хозяйственные хлопоты по самую макушку.

Мэтр Виг и мэтресса Далия разобрались с делами максимально кратко, продемонстрировав единственно верный научный подход к их организации: просто сложили весь скарб путешественников в большую неустойчивую пирамиду посреди старого дома. Теперь маг и алхимичка сидели среди хозяйственной суеты — причем Далия, еще не проникшаяся доверием к месту, где совсем недавно обитал сухопутный восьминог, сидела на собственном сундуке, поджав ноги и подобрав края мантии, — и сосредоточенно наблюдали с помощью волшебного зеркала за праздником в Королевском Дворце. Иногда Виг и Далия обменивались репликами — например, что-то при королеве Сиропии не видно ее придворного мага — где, спрашивается, мэтр Адам? Уж не переправился ли он в Ильсияр, умножать подлую противовиговую конкуренцию? Также не осталось не замеченным отсутствие придворного мага Аэлифарры при особе иберрского короля, и тот факт, что король Мирмидон из Буренавии появился в Талерине с каким-то крайне молодым, еще безбородым мэтром, охотно развлекавшим гостей частичной трансформацией в снежного тигра и обратно.

— Пижон, — мрачно отреагировал мэтр на вопрос Далии, а умеет ли он также превращаться в зверя и обратно. — Мне что, мой истинный облик не дорог? Хотел бы я посмотреть, как этот выскочка колдует в состоянии трансформации! И вообще, не верю я этим новомодным заклинаниям…

— Да уж, мэтр, вы специалист по хорошо забытому старому, — подколола алхимичка.

Взятые волшебником из Башни еноты и белки старательно убирали пыль и остатки восьминожьей «паутины» со стен, Напа чинила лестницу, Фриолар пытался приладить ставни, чтобы закрыть пустые проемы окон от ночного ветра, уютно поблескивал угольками очаг, на котором пыхтел ужин путешественников… Далия сочла, что обстановка достаточно умиротворяющая, отвлеклась от созерцания свадебного пира и достала из рукава мантии список тревог Вига.

— Мэтр, я тут почитала ваши… хмм… откровения, — осторожно начала алхимичка. — И обнаружила кое-что весьма интересное.

— Правда? — удивился мэтр. — А я вот сколько лет себя знаю — как-то привык, что я маг обычный, тихий, мирный…

— Кстати, мэтр, сколько вам лет? — уточнила Далия.

— Не помню, — отмахнулся Виг. — Да и зачем мне такую ерунду в голове держать?

— Ну, например, чтобы составить гороскоп — очень многие так поступают, чтобы избежать нежданных напастей.

— Фр, какая дурь! — возмутился волшебник. — Я астрологов с детства на дух не переношу, а чтобы слушать их бредовые предсказания — такого в жизни не будет!

— А кто-нибудь из ваших друзей или родственников, — не сдавалась Далия, — может помнить дату вашего рождения?

Виг задумался. Почесал жезлом от волшебного зеркала в затылке.

— Кто бы это мог быть… У Аниэль даже в годы нашей молодости память была хуже, чем у меня, с Аэллиасом и Пугтаклем мы пили, но на дни рождения друг друга не звали, это ж замучаешься, годы эльфа, да еще мага, считать… Фледегран меня моложе, Панч и Адам — вообще сосунки, откуда им знать, когда я родился… А почему ты спрашиваешь?

Далия указала на список:

— Вот, смотрите, мэтр: под номерами семьдесят шесть, сто девяносто и двести четырнадцать стоит как возможная причина ваших тревог "А вдруг кто-нибудь закажет меня по гороскопу". Понимаете? Теперь, когда мы выяснили, что дата вашего рождения практически никому не известна, мы можем смело вычеркивать все эти тревоги из списка!

— Хитро, — признал Виг. Потом спохватился: — А что, если вдруг кто-то знает? Вдруг кто догадается у моей жены спросить?

— Разве вы женаты, мэтр? — спросила Далия и быстро-быстро начала искать что-то в списке.

— Вдовый я, — четко ответил Виг. — Похороны своей дорогой и ненаглядной хорошо помню, как будто вчера были. Помню и то, что сразу, еще на свадьбе, ее предупредил — любим друг друга, пока смерть не разлучит нас. Разлучила — всё, договор выполнен и на изменивших жизненный статус супругов не распространяется…

Далия почти не слышала бормотания волшебника, она нашла нужную запись и едва ли не подпрыгнула от радости:

— Вот, мэтр, смотрите! Номера шестьдесят один, сто двадцать, двести тринадцать, триста четыре и так далее! "А вдруг жена узнает о моих встречах с Паулиной", "с Жанетт", "с Аниэль", "с Зарой"… Мэтр, а вы шалун, оказывается!

— Был грешен, — с самодовольной улыбкой ответил Виг. — Ах, где мои пятьсот с хвостиком! Вот, например, этот самый дом. Я его купил специально, чтобы дочки не гвоздили меня вопросами, куда я ухожу, с кем встречаюсь, да кого собрался приводить в дом, — честно говоря, жениться мне второй раз не хотелось. А здесь Зара чувствовала себя хозяйкой. Как сейчас помню — красивая была женщина, домовитая, приветливая. Цветы любила, я даже во Фносс к Ксанту бегал, чтоб только ее чем-нибудь порадовать…

— Значит, дочери у вас все-таки были, — уловила Далия рациональное зерно в пространных виговых воспоминаниях и снова бросилась перелистывать список.

Вдруг волшебника осенило. Он судорожно захлопал себя по карманам.

— А где..?

— Где — что?

— Где все мои обереги? — перепугался маг.

— У меня в сундуке. Я на всякий случай прихватила из Башни, — честно ответила Далия, заражаясь его паникой. Подскочив, она открыла свой багаж; мэтр юркнул в нутро сундука, вытащил старый засохший букет и, потрясая им как волшебным жезлом, счастливо вскрикнул:

— Вспомнил! Вспомнил! Я эти цветы Заре собирался подарить!.. Да, а почему не подарил? — нахмурился мэтр, снова погружаясь в пучину своей избирательной памяти.

Мэтрессу Далию вдруг молнией поразила жуткая догадка:

— Мэтр, а ту мерзкую многоногую тварь вы поселили в этом доме до вашей встречи с Зарой, или, может быть…?

— Намного позже, — отмахнулся Виг засохшим букетом. — Она ж от меня замуж к кому-то в Хетмирош сбежала, неверная и коварная женщина… Половину моих секретов своему мужу выболтала, вот и пришлось оберегать свои владения и прочие секреты подручными средствами. Потом, когда Эль-Джалад в очередной раз воевать с нами задумал, этот домик нам с Пугтаклем пригодился — эльф, хоть и лоботряс порядочный, оказывается, сражаться умеет… — И волшебник с выражением задумчивой рассеянности бросил раскрывший свой секрет сигнальный оберег в очаг. Далия хотела было возмутиться, но Виг объяснил: — Я делал амулет на случай, если Зара вдруг передумает и решит ко мне вернуться. Видать, все-таки передумала. Но не вернулась — ну так и демоны с ней. А ты, оказывается, неплохо умеешь колдовать! — во взгляде старого волшебника, которым он наградил девушку, проскользнуло что-то похожее на уважение. — Конечно, по-своему, по алхимически, но, оказывается, зря я всех алхимиков недоделками считал.

— Совершенно зря, мэтр, — подтвердила Далия. И собралась демонстрировать свои сапиенсологические таланты дальше, как неожиданно взвыл один из прихваченных из Башни енотов.

Волшебник поспешил успокоить переполошившуюся алхимичку:

— Не волнуйся. Что означает данный конкретный сигнал, я прекрасно помню: кто-то подбирается к нашему дому.

Внезапно затявкала, сверкая резко пожелтевшими глазками, белочка, разбиравшаяся с пылью, скопившейся над окном.

— О, — поднял палец маг. — Нежданный пришелец — маг. Где мой посох? Сейчас я его встречу, сейчас мы поговорим о своем, о мажьем, сейчас он у меня получит, мерзкий подлый шпион…

Решительно настроенный волшебник, постукивая магическим посохом, а следом за ним — переполошившаяся Далия, собравшийся пресекать возможное смертоубийство Фриолар и настроенная не упускать живых свидетелей Напа — выбежали из дома во двор.

Через забор, переживший века исключительно благодаря хлопотам местных жителей, иногда укреплявших его с наружной стороны, медленно, с усилием, переваливался молодой человек, одетый в черную алхимическую мантию. В первый момент Далия подумала — вот, она же предупреждала Напу, что алхимиков в пустыне подстерегает тысяча опасностей; во второй, когда Виг подбросил в воздух светящийся магический шар, сапиенсологиня заметила редко встречающуюся среди коллег прическу (очень короткая стрижка и тонкая, буквально из десяти волосков, косичка на затылке), смуглый цвет лица… Третьим итогом наблюдений был напрашивающийся вывод, что молодой человек сейчас умрет: или рассердившийся Виг прибьет его посохом, или… или… по какой-такой причине нежданный гость тяжело дышит, плюется белой пеной и закатывает глаза?

— Мэтр, что с ним? — испуганно спросила Напа. Фриолар уже подбежал к рухнувшему без сознания «алхимику», пощупал пульс и с коротким воплем откинул прочь обнаружившегося в складках чужой мантии скорпиона.

— Что-что, — буркнул мэтр, не спеша подходить ближе. — Это ж даже без магии понятно: скорпионы его покусали. Сейчас помрет…

— Мэтр, спасите его! — попросила Далия.

— Зачем это?

— Из человеколюбия, — хором ответили Далия и Фриолар. Впрочем, секретарь волшебника, прекрасно осведомленный о том, какого невысокого мнения Виг о человечестве, поспешил уточнить:

— Мэтр, неужели вы хотите разбирательств с местной полицией по поводу чужой смерти? Вдруг подумают, что его ваши скорпионы покусали.

— Вот еще! — фыркнул Виг. — Да пусть сперва докажут! Я, если хотите знать, никогда на таких мелочах не попадаюсь — мои скорпионы кусаются змеиным ядом, а змеи — плюются кислотой, как гидры…

— А потом, — продолжил Фриолар. — Неужели вам неинтересно, кто и чего ради бродил по пустыне близ вашего дома?

— Это-то как раз понятно, — хором ответили Далия и Виг. Переглянулись, и мэтресса продолжила: — Судя по внешности — он местный, а раз маскировался под алхимика — значит, шпионил…

— А значит, пусть мрёт, не жалко, — подытожил Виг.

— Я как раз хотела сказать, — возразила Далия. — Что, раз он шпион — пусть поделится с нами своими наблюдениями. Ведь вы со мной согласны, мэтр Виг? Надо его вылечить, а потом Фри-Фри и я с ним побеседуем, и он сам не заметит, как выболтает нам свои секреты…

Коварный план алхимички старому волшебнику понравился. Он нехотя поднял посох, подошел к пострадавшему поближе и прочитал заклинание, изгоняющее из крови яд скорпионов — сопроводив действие краткой лекцией на тему, что вообще-то он не целитель, просто любой яд в хозяйстве рачительного мага может пригодиться…

— Если он откажется отвечать на ваши вопросы, — проворчал маг, наблюдая, как Фриолар заносит пострадавшего, едва живого «гостя» в дом, — я призову парочку огромных обезьян вам в помощь…


10-й день месяца Барса

Между Ильсияром и Хетмирошем

Травяной отвар был горячим и бодрящим; Далхаддин сделал глоток и зажмурился от удовольствия. Это, знаете ли, большое счастье — пить горьковато-кислую обжигающую жижу, наслаждаясь тем, что еще жив и вполне способен оценить, какая ж мерзость травяные отвары варваров-древопоклонников.

— А теперь скажи ему, чтобы заел зелье мёдом, — велела Далия. — Не знаю, правда, нужно ли, но чем больше целебных веществ он употребит внутрь, тем вероятнее выживет.

Фриолар перевел:

— Нынче отведайте меда, о уважаемый гость! Ибо лишь так возможно наполниться жизненной силой и исцелиться от ран, полученных в пережитом вами ночном бою.

— О, луноликая! — взвыл Далхаддин, употребив предлагаемый продукт по назначению. Во-первых, он обрадовался, что снова может говорить — ибо зелье было настолько кислым, что скулы у несчастного пустынного жителя едва не связались до конца жизни. Во-вторых, темный, тягучий мёд был отменно хорош и совершенно не похож на те слипшиеся крошащиеся кусочки, которые Далхаддин видел на рынке в Ильсияре. А в-третьих, спасительница, взявшая на себя труд выхаживать искусанного скорпионами путешественника, действительно заслуживала всяческих похвал. — О, светлокожая! Если б Луна с неба сошла и увидела стан твой изящный, если б узрела, как темны твои очи и изнежена кожа, то устыдилась бы собственной тени! Тогда не видать бедным людям ночного светила отныне! Скройся, прекрасная, спрячь свое тело в глубоком колодце, ибо иначе весь мир распроститься с Луною!..

Слушая поток слов на языке жителей пустыни, Далия вежливо улыбалась и покачивала головой. Когда излеченный пришелец закончил длинную фразу, алхимичка поулыбалась еще какое-то время, потом коротко, но чувствительно, напомнила сидящему рядом Фриолару, что дама желает понять, о чем идет речь.

— Он советует скрыться тебе в колодце, — мстительно перевел Фриолар. — Дескать, иначе твой бледный вид смущает людей и ночное светило…

— Да? Надо же, — посетовала Далия. — Вот хам! А с виду такой приличный! На себя бы посмотрел — выжжен солнцем до черноты, что твоя головешка…

Далхаддин потянул переводчика за рукав и умолящим выражением лица дал понять, что очень хочет постичь, что ответила на его комплимент луноликая и прекрасная.

— Она говорит, что вас, уважаемый, должно быть, очень любит дневное светило, — «перевел» Фриолар.

Начинающий волшебник засмущался от похвалы и, скромно потупившись, ответил:

— Да, Духи Пустыни благоволят роду моего предка; наслав на меня скорпионов, они подарили возможность лицезреть воплощение истинной женской прелести! О, как я могу отблагодарить несравненную красавицу за ее доброту и заботу? За тот напито… э-э… мёд, который вернул мощь моему бедному телу?

Фриолар не отказал себе в удовольствии подвергнуть слова гостя небольшой редакторской правке — источником которой было то соображение, что если бы не Далия и ее желание потворствовать Напиной копательной мании, мэтр Виг провел бы лето в своей Башне, уютной и безопасной, не заставляя секретаря обезвреживать чудивищ. И, между прочим, гонки только начинаются, и неизвестно, какие еще сюрпризы ожидают алхимика в Пустыне…

— Он говорит, что скорпионы, которые чуть не отправили его на тот свет — просто прелесть по сравнению с тобой. И спрашивает, чем тебя отблагодарить? Если позволишь высказать мое мнение — наконец-то парень созрел для конструктивных предложений.

— Конструктив — это, конечно, хорошо, но за намеки по поводу скорпионов он у меня еще попляшет, — чуть сузив глаза, пообещала Далия. Будь Далхаддин не учеником в Хетмироше, а студентом в Талерине, он бы знал, что подобный взгляд чреват на экзамене луноликой преподавательницы дополнительными пятью вопросами.

Увы, горе-шпиона подвела тысячелетняя традиция магов Хетпироша принимать в свои ряды исключительно представителей сильного пола: даже если бы Далхаддин успевал понимать замечания на беглом кавладорском, которыми обменивались Фриолар и Далия, ему просто не могло прийти в голову, что женщина может всерьез угрожать мужчине.

Да и за что угрожать-то? Подумаешь, не знал Далхаддин, что черный халат странного покроя, купленным им у торговца, в северных и западных землях носят лишенные магических способностей знатоки природы, языков и книг. Хмм… Если подумать, лишенные магических способностей образованные люди в Хетмироше тоже ценились — чуть меньше, чем красивая молодая жена, но всяко больше, чем обыкновенные гончары и сапожники…

Хотя, учитывая, насколько трудно сделать качественную глиняную заготовку для голема… Ладно, не будем преувеличивать. Но то, что хороший чтец, способный обучать детей грамоте, ценится больше, чем пьющий сапожник, — сомнению не подлежит (25).

Итак, Далхаддин, едва придя в себя, почувствовал неизъяснимую симпатию к прекрасной незнакомке, которая спасла ему жизнь, приютив в старом полуразвалившемся доме и излечив от скорпионьего яда. Поэтому он принялся всячески превозносить ее красоту, доброту и прочие прелести, попутно рассказывая о своем житье-бытье в Хетмироше под руководством великого Кадика ибн-Самума, не стесняясь преувеличивать, что для своего учителя он, Далхаддин — вернейший помощник, можно сказать, правая рука…

Виг, который категорически отказался знакомиться со спасенным бедолагой из соображений "тсс! конспирации!" и который был вынужден замаскировать себя архисложными хамелеоновыми чарам(26), сидел на верхнем краю отремонтированной гномкой лестницы и внимательно подслушивал происходящий на первом этаже разговор.

Старик немного понимал наречие жителей Пустыни; он лишь усмехнулся, когда поощряемой любопытной алхимичкой незваный гость принялся рассказывать о мерах, которые маги Хетмироша собирались принять ради безопасности гостей и участников гонок выборов Покровителя Года. Когда Далхаддин, тая от внимательного взгляда алхимички, заговорил о том, что Кадик собирается использовать особое заклятие крови, чтобы исключить возможность жульничества со стороны участвующих в соревнованиях магов, подслушивающий Виг резко поскучнел, задумался и принялся крутить кончик бороды, явно раздумывая, а стоит ли ему ввязываться в честную драку…

Используя красоту в личных корыстных целях, Далия заполняла в блокноте страницу за страницей, подробно узнавая обычаи и традиции жителей Пустыни, цены на скот в Ильсияре, магические заклятия, которые использует Кадик ибн-Самум для обеспечения безопасности Хетмироша, любимую поэму Далхаддина, его любимый сорт дынь, время вызревания персиков в саду эмира Джавы, особенности ритуалов для вызова демонов и т. п., и т. д.

Когда же Фриолар, притомившись переводить метафоры и гиперболы цветистого языка восторженного эльджаладца, прибежал к Вигу жаловаться на чрезмерное любопытство коллеги, волшебник ответил, что "хороший волчок знает, у какой ярочки сладкий бочок" и посоветовал учиться у профессионала. Подобный высочайший уровень мастерства допросов, причем без использования раскаленного железа, дыб и купания в ледяной проруби, он, Виг, за всю долгую волшебную жизнь не встречал…

— О прекрасная сказка, чьи уста — словно амброзия, а очи подобны сияющим в ночи звездам! — от вострога Далхаддин говорил всё патетичнее и заковыристее. — Нежная верблюдица, дарящая тепло и свет каждому дому! Мне надо уходить, но я оставляю свое сердце в твоем доме! Пусть будут благословенны твои предки! — эльджаладец поклонился в ноги сурово нахмурившейся, сложившей руки на груди и постукивающей каблучком Напе. — Пусть будет удача твоему брату! — поклон Фриолару. — Пусть над твоим домом пройдет дождь, о прекраснейшая!..

— Еще скажи — да ударит в меня молния, — проворчала Далия.

Фриолар добросовестно перевел. Далхаддин немного удивился, но с охотой пожелал луноликой и молнии, если она того желает.

Когда счастливого, умиротворенного и подпрыгивающего от благостных чувств эльджаладца выпроводили за ворота (предложив заглядывать на огонек, отведать глоток воды из колодца и поделиться новостями из Хетмироша в любое удобное время), Напа уточнила:

— Я не совсем поняла, что этот парень говорил о верблюдах. Как верблюд может дарить свет и тепло?

— Понимаешь ли, Напа, — начал Фриолар издали и деликатно. — Как ты могла заметить, в пустыне много песка, но мало растительности… А топить чем-то очаг, чем-то согреваться — всем, даже пустынным кочевникам, хочется.

— Ага. И что? — все еще не понимала гномка.

— Он хочет сказать, — нашла нужную запись в своем блокноте Далия; на развеселившегося коллегу она посматривала строго. — Что стадо верблюдов при необходимости может заменить местным жителям дровяной сарай.

— Вот как? — удивилась Напа. — Надо же! Про то, что свинки ищут трюфели, я слышала, а что верблюды могут находить залежи каменного угля, даже не подозревала… Или они на нефть натасканы?

Фриолар засмеялся, получил от Далии чувствительный удар локотком и подтвердил: да, местные верблюды учены до ужаса…

Ллойярд, Орбурн

Мастерская Нокса Кордсдейла,

моей маменьке Нийе Фью

из клана Кордсдейл

Дорогая маменька!

Погоды в Эль-Джаладе жаркие. Сегодня, пока мы с Далией и Фри-Фри собирались на прогулку до Ильсияра, я перегрелась настолько, что стала подумывать, а не снять ли мне вторую кольчугу. Конечно, я этого делать не собираюсь, поэтому, во избежание вредных мыслей, попросила мэтра Вига сделать мне персональную систему охлаждения. Он наколдовал мне кусок льда под шлем — и что ты думаешь? Лед совершенно растаял за каких-то полчаса!

Правда, потом я думала, как мне отчистить кольчугу и металлические нашивки на куртке от возможной ржавчины, и на жару не обращала вниманя.

Цены в Ильсияре кусаются, как стая нецивилизованных оборотней в конце затяжной зимы. Фри-Фри, которому надоело, что все встречные мужчины требуют от него переводить их восторги Далии, купил для нашей алхимички амулет-переводчик аж за пятьдесят фаиров. Ужас! Грабеж средь бела дня!

Приценилась к верблюдам — может быть, если в кладе царя Тиглатпалассара найдется хоть десяток золотых монет, куплю вам с папенькой одного. Хотелось бы выяснить, чем отличаются верблюды, натасканные на поиск нефти, от обыкновенных домашних, от которых получают шерсть и навоз… Фри-Фри советует искать верблюдицу, нежную, как Далия, Далия советует искать самца с коэффициентом умности как у Фриолара, — и кто разберет этих человеков, смеются они или говорят серьезно?

В любом случае, я постараюсь как можно быстрее начать раскопки. Надо успеть прежде, чем эта несносная жара расплавит меня и мои доспехи…

П.С. Кстати, пока мы гуляли до Ильсияра и обратно, в лагере магического народа, собравшегося к началу гонок Покровителя Года, видела много забавных зверьков. Не таких забавных и хорошеньких, какого приготовил к гонкам мэтр В., но тоже ничего.

Хотя на что рассчитывают хитрецы, пригнавшие в Эль-Джалад стайку ташунов, я не поняла.


Где-то в провинции Триверн

Дорогая Напа!

Где бы ты сейчас ни была, очень прошу — возвращайся скорее. Твое наследство чувствует себя хорошо, чего нельзя сказать обо мне. Учти, перед тем, как в следующий раз оставить меня распоряжаться твоей ресторацией, тебе придется предусмотреть расходы на мазь от ссадин и ушибов. Или на цепи покрепче…

Одним словом, мы где-то под Тривернскими горами. Свинья разыскала восемь кладов (общей суммой на девяносто две золотые, сто двадцать три серебряные и четырнадцать медных монет) и две полуобвалившихся, заброшенных штольни. Местные пытались нас поймать, но пока у них ничего не выходит. Да и не родился еще тот Данкенхольф, который поймает Кордсдейла.

В любом случае — долго сторожить твою копилку от посещения золотых тривернских рудников и местных мастерских по обработке драгкамней я не собираюсь. Твоя свинья — твои проблемы, поняла, мелкая? Я так, только присматриваю… И за ресторацией, а не за твоим хрюкающим наследством.

Ньюфун на минуту отложил карандаш, чтобы почесать в середине бороды — и таким способом стимулировать приход очередного приступа вдохновения. Металлическая свинья-копилка чуть слышно хрюкнула, мелкими шажками приблизилась, и, улучив момент, когда гном чуть отвлечется — поправить закрепленный на шлеме свечной огарок, — набросилась на последнюю оставшуюся в распоряжении Ньюфуна ценность — обломок карандаша.

— Клятая волшебная скотина! — заорал Ньюфун. Свинка отпрыгнула в сторону и нахально заявила: "Хогри-хок! Хогри! Хогри!"

— Да где ж у тебя глушитель, чтоб ты золото мое не жрала?! Как же тебя выключить?! — бушевал гном. Впрочем, подходить близко к имуществу своей сестрицы он опасался: свинья уже проглотила пряжку с левого сапога храброго Кордсдейла — в первую же ночь, когда Ньюфун заснул, опрометчиво привязав "транспортно-розыскное" средство на расстоянии всего лишь двух локтей от собственных подметок. Теперь бывшее имущество старого Дюши Кордсдейла охотилось за пряжкой с правого сапога и узорчатых металлических пуговиц на куртке гнома… — Как же я теперь напишу Напе, что с ее котом, да пожрут его демоны, всё в порядке? Ты об этом, кабанятина, подумала?!

— Хогри-хогри, — самодовольно ответила свинка.

— Саг'лиэ бъяу! — выругался Ньюфун. Посмотрел на недописанное письмо. — И как я теперь его отправлю? Да и вообще, — вдруг осенило гнома, — с чего это я пишу, что я в Триверне, когда, по официальной версии, я приглядываю за "Алой розой" в Талерине? Это все ты на меня так действуешь! Шпацех уэш! — гном замахнулся, явно намереваясь стукнуть копилку от всей возмущенной души.

Свинка как-то нехорошо обрадовалась, приоткрыла металлическую пасть, показывая ровные ряды металлических же зубов, и Ньюфун передумал.

— На, жри, — протянул он обрывок, на котором сочинял слезное послание сестрице Напе. Артефактная копилка с удовольствием приняла подношение. — Что, клятая волшебная скотина, наелась? Теперь поехали дальше… И куда эту малохольную деваху украли? — возмущался Ньюфун, забираясь свинке на спинку. — Очень надеюсь, что Кота Напиного пока никто не съел… Не то обидно, что отравятся, а то, что, получится, зря я на этой вражине магической всю задницу себе отбил…

Слабый огонек, едва живой от постоянных сквозняков, освещал ближайшие каменные стены — Ньюфун догадывался, что забрался в самые глубины Тривернских гор, что еще немного — и он станет первым в мире гномом, все-таки отыскавшим путь к Центру Земли. Перспектива первооткрывателя, учитывая, как настороженно относились кланы ко всяческим мертвякам и прочим неформатным обитателям подземелий, не радовала.

Ньюфун очень хотел бы выйти на поверхность, посмотреть на свежий воздух, еще больше — нормально пообедать, ибо бутерброды давно кончились, а в подземельях, как ни странно, ни харчевен, ни трактиров, ни просто пивнушек, не находилось. Да, иногда вдали мелькали крысиные хвосты — но разве успеешь поохотиться, когда тебя тянет за собой клятая магическая кабанятина?!

Да куда ж девчонка и ее хитрый Черно-Белый Кот пропали? Ньюфун уже был не рад, что согласился на просьбу сестры присмотреть за ее имуществом. Сейчас бы он, как все порядочные, мастеровитые гномы, спешил бы в Великую Пустыню, в город Ильсияр, подковывал бы разных магических тварей…

— Хогри-хогри-хогри-хок! Уиии! — радостно завизжала свинка, закладывая крутой вираж и выскакивая в очередной коридор.


V. Профессиональное соответствие | Алхимик в Пустыне | VII. Фальстарт