79

Церковь. Гроб. Кругом сотни людей. Одни стоят, другие сидят, третьи прислоняются к маленьким старинным колоннам, потемневшим от времени, от горечи выслушанных молитв, нижайших просьб, пережитых страданий. А теперь еще и моя боль прибавилась. Здесь. Сейчас. Боль от того, что я не сумел стать действующим лицом своей собственной жизни, от того, что я только зря потратил время… и на что? На то, чтобы судить. Я судил маму. Никак не могу понять, как тогда-то я этого не понимал? Внезапно до меня доходит, что все у меня было в руках, но из рук выскользнуло. Кем же я был ослеплен, отчего я впал в такую слепую ярость? И только сейчас я осознал, как же я был неправ. В своей примитивной роли. От меня ведь ничего не требовалось, ничего, кроме молчания. Не реагировать. У меня ведь ни положения особого не было, ни права, ни разрешения, и вообще… Ничего. Ничего, что бы могло мне дать это право. Прощать. А кто я такой, чтобы прощать? Кто мы такие, чтобы прощать, почему это мы облекаем себя такими полномочиями? И вот именно я, такой упрямый эгоист и слепец, пожелал быть судьей. Без всякого на то права, не имея никаких заслуг, вообще — ничего. Какая самонадеянность. Откуда она взялась: из морали самой отстойной буржуазии? И что еще хуже: я не только присвоил себе это право — прощать, но и не знал даже, как это делается. Не прощать. Вот. И теперь я пришел в эту церковь. Я молчу. Мне ужасно плохо. Нет ничего хуже, чем понимать, что твоя жизнь протекла сквозь пальцы как простой песок, который, как ты думал, принадлежит тебе, а на самом деле он тебе больше не принадлежит. Как будто бы ты стоишь крепко на ногах, и вдруг дует ветер, и ты его раб, и он за тебя все решает. У меня в руках больше ничего нет, ничего не осталось. И мне стыдно. Оглядываюсь по сторонам. Отец, брат, их подруги. Даже Паллина, Луконе, Балестри и другие мои друзья. Кого-то нет… А кто-то, наоборот, пришел без всякого приглашения. Но мне не хочется ни о чем думать О том, что надо делать дальше, о формальностях о правильном выражении лица, потому что никому никогда не хватает смелости быть до конца естественным, потому что никто не знает, что нас ожидает Нет. Не хочу об этом думать. Не сегодня. Тем более, что вокруг — столько людей, чьих имен я даже не знаю. Далекие родственники, двоюродные братья и сестры, дяди, тети, друзья семьи, люди, что смотрят с выцветших фотографий, слабые воспоминания семейных праздников, прошлых встреч, более или менее радостных улыбок и поцелуев сам не знаю из какого далекого прошлого. Священник прочел отрывок из Евангелия. Теперь он что-то говорит. Пытается объяснить мне, насколько все, что сейчас происходит, благотворно для нас. И для меня. Но я не могу его слушать. Нет. Не получается. Моя боль слишком сильна. Я не могу думать, понимать, соглашаться… Как все это может быть благотворным для меня? Как, каким образом, по какой такой причине? Он произнес что-то, рассказал историю, пообещал мне что-то… но так и не сумел меня убедить. Нет. Только в одном я уверен. Моей мамы больше нет. Только это мне понятно. И этого мне достаточно. Вернее, мне этого недостаточно… Мама, я скучаю по тебе. Мне так не хватает времени, чтобы вернуться в прошлое, чтобы суметь сказать тебе то, что я понял. И я говорю это сейчас, про себя. Но ты меня слышишь. Играет орган. И из глубины церкви выходит Джин. Она одета в темное, идет молча. Проходит вдоль арок, ее почти никто не замечает. Кроме меня. Потом осторожно прислоняет к алтарю венок из цветов и смотрит на меня. Издали. Молча. Ее лицо ничего не выражает. Ни улыбки, ни упрека. Ничего. Ничего не выражающий взгляд. Она выше всего, она способна не смешивать боль и сострадание с чем-то другим. Последний взгляд. И она возвращается в глубину церкви. Некоторое время спустя все заканчивается. Я ищу ее у выхода, но ее уже не видно. Я потерял ее. Навстречу мне идут люди, они обнимают меня, что-то говорят. Пожимают мне руку. Но я ничего не слышу, не понимаю… Пытаюсь улыбаться, благодарить, не плакать. Да, особенно трудно не плакать. И мне не удается. Мне не стыдно. Мама, я по тебе буду скучать. Я плачу. Навзрыд. Это выход эмоций, освобождение, это потребность снова стать маленьким и ощутить любовь, вернуться назад, не расти больше, и снова получать ее чистую любовь… Кто-то обнимает меня, держит меня за плечи, сжимает меня. Но это не ты, мама. Это не можешь быть ты. Я прислоняюсь к стене, наклоняю голову. Я прячу лицо и слезы. Как бы я хотел, чтобы не было так поздно. Прости меня, мама.