Пролог. Хроника Плачущей Луны

На рассвете, за три дня до Ид месяца юнония^[1] 47 года, когорта римских воинов Мезийского легиона тайно приблизилась с западной стороны к горе Храмовой, гордо возносящейся над бухтой-портом тавров^[2] Афинеоном. На полуострове Таврика^[3], Римская империя в очередной раз продемонстрировала свою мощь и могущество, разгромив войска боспорского царя Митридата VIII. Его пленив, заставили идти с непокрытой головой за колесницей победителя, грозного полководца Гая Юлия Аквиллы. В этой войне племена тавров соблюдали нейтралитет, уже этим отомстив боспорскому царю, за кровавый опустошительный поход полководца Аммиана пять лет тому назад. Но жестокий шторм загнал два римских судна с легионерами, возвращающихся в Мезию, в бухту, расположенную недалеко от селения синхов, одного из племен тавров, промышлявших морским разбоем, и те не смогли удержаться от соблазна.

Еще не полностью утих шторм, когда триеры римлян были атакованы многочисленными воинственными таврами подобно тому, как стая волков расправляется с могучим лосем. Несмотря на отчаянное сопротивление римлян, вскоре загруженные добытым добром и пленниками лодки торжествующих тавров поплыли к берегу, оставив суда догорать на воде. Но Римская империя, покорив множество народов и царств, любые проявления неповиновения со стороны местных племен, особенно, когда пролилась кровь римских граждан, карала жестоко, беспощадно и неотвратимо.

Захват кораблей таврами послужил сигналом к выступлению римлян — необходимо было упредить гнев императора, вызванный бездеятельностью легата легиона при наведении порядка во вверенной ему местности.

Незамедлительно прибывшая для проведения карательной экспедиции римская когорта избрала своим лагерем покинутую греками крепость на горе Дозорной, в одном дне пути от селения синхов. После проведенной разведки, командир когорты трибун Тит Марцеллиан, решил, штурмовать селение тавров силами двух манипул^[4], усиленных лишь одной центурией третьей манипулы. Вторая центурия, третьей манипулы, оставалась для охраны крепости и резерва.

Чтобы обеспечить внезапность нападения, римляне совершили ночной марш по заранее разведанному лазутчиками пути. У подножия горы Храмовой, скрываясь в ночной темноте среди гористого рельефа, римские легионеры рассредоточились.

Манипула под командованием приор-центуриона Аллиана Варра скрытно приблизилась к селению синхов, расположенному под гребнем горы, укрывшемуся за трехметровой стеной, сложенной из крупных необработанных камней. Перекрыв возможные пути отхода противника, римляне готовились нанести главный удар с западной стороны, преодолев стену при помощи штурмовых лестниц.

Вторая манипула под командованием самого трибуна Тита Марцеллиана должна была штурмовать деревянные ворота, тем самым отвлекая внимание от направления главного удара, а центурия третьей манипулы под руководством приор-центуриона Марка Плинния должна была захватить и сжечь суда тавров в порту Афинеон. Особое значение придавалось группе из двух десятков легионеров, под командованием постериор-центуриона Дидия Ливия, должных захватить святилище богини Девы-Орейлохе, расположенное на вершине горы. От быстроты захвата святилища богини Девы зависели внезапность нападения и успех всей операции, поскольку по сведениям, полученным под пыткой от двоих захваченных разведкой тавров, там находился сторожевой пост, который в случае опасности должен был подать дымовой сигнал к общему сбору воинов, обосновавшихся поблизости племен тавров: синхов, аропаев, нарои.

Карательная экспедиция против тавров, не признающих ничьей власти, кроме власти своих вождей, планировалась давно, еще до окончания сражения между армиями греков и римлян. Причиной послужило то, что тавры категорически отвергли требования командующего римлян, легата Гая Юлия Аквиллы, обеспечивать его армию продовольствием и признать над собой власть божественного императора Клавдия. При этом тавры вели себя крайне заносчиво и дерзко. О кровавом побоище, устроенном синхами в бухте неподалеку от порта Афинеон, поведали двое чудом спасшихся моряков. Целью экспедиции римлян было наказание тавров, так как не было надежды на то, что удастся спасти хоть кого-нибудь из экипажей судов, захваченных в плен пиратствующими таврами. Римлянам был известен кровавый обычай тавров: приносить пленников в жертву своей богине Деве-Орейлохе.

Командир когорты трибун Тит Марцеллиан, при скудном свете луны издалека рассматривал укрепления врага. Селение было большое, но при обеспечении внезапности штурма вряд ли можно было ожидать серьезного упорного сопротивления. А вот если штурм затянется и осажденные подадут дымовой сигнал бедствия другим племенам, тогда уже римлянам придется спасаться бегством, иначе их головы могут оказаться на кольях и, согласно обычаям тавров, будут служить защитой их жилищ. Об этом напоминал зловещий ряд кольев с насаженными на них головами врагов тавров, видневшихся из-за каменной стены. Возможно, часть из них недавно принадлежала членам команд захваченных римских судов. Тит Марцеллиан посчитал, что штурм селения необходимо произвести лишь после уничтожения дозорного поста, расположенного на вершине горы, у святилища богини Девы-Орейлохе. То, что до сих пор не было дымового сигнала, свидетельствовало о том, что передвижения римлян остались незамеченными.

Легионерами, направленными уничтожение дозорного поста командовал постериор-центурион Дидий Ливий. Склоны горы были крутыми, труднодоступными, и, воинам было приказано оставить часть воинского снаряжения внизу, захватив с собой лишь короткие мечи и дротики. Воины сняли металлические доспехи и все, что могло вызвать шум и привлечь внимание дозорных на вершине горы.

Луна, повисшая на небе, скупо отмеряла долю света, посылаемого на землю. Она была и врагом, и другом для крадущихся вверх римлян. Подъем по крутому горному склону в полумраке был очень трудным, но постериор-центурион Дидий Ливий лично подобрал воинов для этой операции, отдавая предпочтение больше ловкости, чем грубой силе. Он собрал команду из одних принципов, исключив гастатов, как менее опытных, и триариев, воинов солидного возраста. Операция по захвату селения и святилища тщательно готовилась на протяжении нескольких дней. Здесь, изучая местность, вместе с разведкой побывал и центурион Дидий Ливий.

Голая вершина горы со стороны моря обрывалась отвесной стеной и была практически неприступной с трех сторон. Единственно возможным путем была узенькая тропинка с восточной стороны горы, переходящая в ступени, выдолбленные в скале, круто уходящие вверх. Понимая, что лунный свет выдаст их, когда они подойдут к ступеням, лишая преимущества внезапного нападения, Дидий Ливий решил подняться на вершину со стороны отвесной десятиметровой стены, к которой можно было подобраться по узкому карнизу западного склона горы. Основные надежды он возлагал на дерево, невероятным образом выросшее на выступе скалы, расположенном на шесть-семь метров выше карниза. Дидий Ливий разделил свой отряд на две части: с собой он взял всего лишь троих воинов, а остальным приказал, насколько это было возможно, приблизиться к ступеням, ведущим на вершину горы, и, затаившись, ждать от него сигнал к штурму.

Проведенные тренировки на горных склонах в ночное время и отработанная схема действий каждого воина позволили им бесшумно пройти по западному склону и приблизиться к карнизу. Ливию удалось с первой попытки забросить на дерево абордажный крюк с привязанной к нему веревкой, по которой он, а следом за ним еще один легионер, вскарабкались на выступ. При помощи веревки они подтянули к себе мечи и дротики. Теперь можно было действовать по намеченному плану, и Ливий передал приказ основной группе приготовиться и атаковать святилище со стороны ступеней, на счет триста.

Центурион Дидий Ливий был мужчиной громадного роста и атлетического телосложения. Выше его в когорте никого не было, и когда он взобрался на плечи другого легионера, то почувствовал, как тот прогибается под его тяжестью, хотя тоже был не слабой конституции. Но центуриону все равно не удалось дотянуться до края площадки, на которой было расположено святилище. Оставив попытки выбраться наверх, он подал сигнал, и ему на помощь по веревке забрался оставшийся внизу легионер. Места на узком скальном выступе было мало для двоих, а для третьего — и подавно, поэтому центурион теперь уже сам принял на плечи легионера, и вскоре пирамида завершилась третьим участником, который без особых усилий, соблюдая крайнюю осторожность, оказался наверху. Его появление осталось незамеченным, и, сбросив легионерам веревку, он помог им выбраться наверх.

Святилище богини Девы находилось на небольшой площадке, охраняемой с одной стороны оборонительной стеной, выложенной из крупного камня. Стена была высотой по грудь и защищала вход на площадку со стороны ступенек. Возле нее в напряженных позах ожидания застыли с луками наизготовку, четверо бородатых тавров в одеждах мехом наружу и войлочных остроконечных шапках. Деревянные щиты вместе с боевыми железными топорами и копьями были сложены у их ног. Один из них издал гортанный звук, и сразу запели струны, спущенных тетив луков. Вновь что-то крикнул старший тавр, и крайний слева воин, схватив факел, бросился к сложенному из хвороста и поленьев кострищу, но он не успел его зажечь — дротик, брошенный центурионом, пронзил его насквозь и бросил на землю. Та же участь постигла старшего тавра, буквально пригвожденного двумя дротиками к стене. Оставшиеся в живых тавры, схватив щиты и копья, бросились в бой. Короткий римский меч был отличным оружием в ближнем бою, но плохим подспорьем против копья, и, несмотря на то, что римлян было больше, тавры их оттеснили к обрыву. В это время из-за стены показались легионеры, атаковавшие святилище со стороны ступеней. И участь тавров была решена — они погибли под ударами мечей, не сделав попытки сдаться в плен, спасти свою жизнь.

Короткий, но яростный бой разгорячил центуриона. Он даже сожалел, что битва оказалась столь скоротечной. Тяжело дыша от избытка адреналина в крови, Ливий вытер окровавленный меч о мохнатую одежду мертвого тавра. Штурм святилища принес первые потери легионерам: один был убит и двое ранены стрелами. Пока легионеры обыскивали тела убитых тавров, центурион направился в храм таврского божества, находящийся в центре площадки. К нему вели десять каменных ступеней.

В архитектуре храма чувствовалось влияние греков. Со стороны фасада были возведены четыре колонны, поддерживающие мощную плиту; за ними располагалось само храмовое сооружение. Оно было сложено из крупных камней, имело прямоугольную форму, окна отсутствовали, был только небольшой вход с приоткрытой деревянной дверью. За ней обитали жрицы богини Девы-Орейлохе, исполнительницы кровавых ритуалов. Напротив входа в храм располагался жертвенный алтарь — громадный камень с плоской обработанной поверхностью, на котором совершались жертвоприношения. Похоже, когда-то он был белого цвета, а сейчас его покрывала пленкой, запекшаяся, почерневшая кровь, лишь кое-где оставив белые проплешины. И этот сладковато-удушливый запах крови! Его центурион познал слишком давно, чтобы спутать с чем-нибудь другим.

По всему периметру площадки располагались вертикально укрепленные колья, на них были насажены человеческие головы, одни давние — от них сохранились только черепа с остатками волос, а другие были более «свежими», на некоторых из них птицы даже не успели выклевать глаза. Держа в готовности меч в одной руке, а дротик в другой, центурион, сопровождаемый тремя легионерами, вошел в храм. Внутри, в каждом из четырех углов, тускло горели-коптили факелы, освещая зал длиной пятнадцать шагов и шириной восемь. Вдруг легионер справа захрипел и опрокинулся навзничь в предсмертных конвульсиях — из его шеи торчал дротик. Юпитер, покровительствовал Дидию Ливию и помог ему увернуться от другого дротика, пронесшегося невидимой смертью рядом с его головой в полумраке зала и глухо ударившимся о каменную стену за его спиной.

Центурион увидел, кто послал в него смерть. Это была жрица в черном одеянии до самого пола, с закрытым темной материей лицом, поверх которой была надета золотая маска необычного, жуткого вида. Формой маска одновременно напоминала и бабочку, и паука. Жрица заслоняла собой висящий на стене старинный панцирь, украшенный золотом и серебром, а чуть ниже, под ним — короткий греческий меч в золотых ножнах. На полу горой были свалены доспехи и оружие римлян, добытые в недавнем бою, а поверх них лежал панцирь со знаками отличия префекта когорты и трофеи с захваченных римских кораблей.

— Стойте, римляне, иначе гнев Ахилла и Девы падет на вас! — воскликнула жрица на греческом языке вооруженная новым дротиком, но это не остановило солдат. И этот кинутый дротик не нашел своей цели, а она через мгновение забилась в руках легионеров. Центурион Дидий Ливий стоял как завороженный, с трепетом рассматривая панцирь и меч, укрепленные на стене. Ему вспомнилось, как на допросе пленники-тавры, под пытками, рассказали о главных святынях храма — золотой маске богини Девы и воинских доспехах, принадлежавших некогда легендарному герою Ахиллесу.

«Это подарок, достойный самого императора. Я могу прикоснуться к ним, взять в руки меч героя Ахиллеса», — но Дидий Ливий не решался даже дотронуться до святынь, хотя знал поверье, что это может даровать неувязмимость в бою и силу.

Он подошел к жрице, сорвал с ее головы золотую маску, сделал знак легионерам, и они сдернули с нее черное одеяние. Жрица оказалась смуглолицей молодой девушкой с иссиня черными волосами, одетой в легкую желтую тунику. Ливий небрежно махнул рукой — воины выволокли полуобнаженную девушку из храма.

При ближайшем рассмотрении золотой маски оказалось, что она изображала весь лик богини, а не только лицо. Это было некое длинноносое чудовищное существо с расширяющейся кверху головой и свирепым выражением лица, с громадными грудями — очевидно, чтобы можно было понять, что это женщина. Ее ноги книзу чудовищно удлинялись и превращались в змей, каждая из которых образовывала в направлении рук-щупалец разорванное кольцо. Неестественно удлиненные руки-ноги, создавали фантастический узор-обрамление, придавая фигуре схожесть с бабочкой. Маска имела для лучшего прилегания к лицу выпуклую форму и крепилась сзади двумя кожаными ремешками. Вес золотой маски понравился центуриону — это был весьма ценный военный трофей, и за него можно было получить в метрополии немало сестерций. Ливий спрятал маску под одеждой, решив ее утаить для себя. Закончив с маской, центурион с благоговением приблизился к висевшим на стене святыням.

Над позолоченными доспехами была установлена каменная плита с высеченным на ней кругом, а внутри крестом, подобным, которому поклонялись в катакомбах Рима христиане. Ниже находился каменный жертвенный алтарь, на котором стояла небольшая терракотовая статуэтка. Приглядевшись, центурион понял, что статуэтка являлась точной копией золотой маски. По обе стороны от алтаря на полу были расположены по два спальных ложа.

«Четыре спальных места, а девушка одна», — насторожился центурион и осмотрел постели, укрытые шкурами. Ему стало понятно, что владелицы совсем недавно покинули свои ложа — они еще хранили тепло их тел.

— Они должны быть здесь, если, конечно, не отправились по воздуху к своей Деве на небо, клянусь Юпитером! — воскликнул центурион, внимательно осматривая помещение.

В храме не было ничего, что могло послужить укрытием для девушек, только голые стены и предметы, очевидно применявшиеся в магических обрядах. Снаружи раздались громкие крики девушки, и Ливий поспешил наружу.

Девушка-жрица, полностью обнаженная, извивалась на жертвенном камне, ее руки были крепко привязаны к кольцам, к которым ранее привязывали пленников перед жертвоприношением. Вокруг нее, возбужденно и похотливо переговариваясь и трогая руками ее тело, толпились легионеры.

— Гнев богини Орейлохе падет на вас! Будьте прокляты! Кто увидел лик жрицы Орейлохе, того неотвратимо постигнет смерть! — закричала жрица. — Когда завтра взойдет солнце, все вы будете в подземном царстве вечной тьмы, в Аиде! Ваши сердца…

— Закройте ей рот! — приказал центурион, и в рот жрице засунули кляп — ее же скрученную тунику. — Ее пока не трогать, — обратился он к легионерам, толпившимся рядом и с жадностью глядевшим на обнаженное девичье тело.

— С тобой было еще трое. Где они? Если согласна отвечать, кивни, если нет, то после битвы тобой займутся солдаты, отличившиеся в бою. — Девушка отрицательно замотала головой, а Ливий усмехнулся. — Ты, жрица, сделала хороший выбор, так как мои солдаты изголодались по женщинам. Я слышал, что жриц богини Девы выбирают только из девственниц. Мои легионеры здорово повеселятся с тобой!

Девушка никак не отреагировала на его слова, и он отослал большую часть легионеров вниз, где разворачивались главные события. С собой Ливий оставил лишь двоих солдат. Позиция наверху была удобной, втроем можно было противостоять значительному числу нападающих. Именно поэтому на таком важном сторожевом посту тавров было всего четверо, и они никак не ожидали нападения с тыла. Дидий Ливий вернулся в храм и обомлел — под легендарным панцирем не оказалось меча, висевшего там всего несколько минут назад. Первой мыслью его было: если он не найдет меч, то ему будет трудно объяснить легату, командиру легиона, куда он дел столь драгоценную реликвию, которую видели здесь солдаты.

— Здесь есть тайник, и я его найду, клянусь Юпитером! — грозно вскричал центурион.

С яростью сметая все на своем пути, он стал простукивать мечом в ножнах стены и пол храма, пытаясь отыскать тайное убежище…

Получив известие о том, что святилище тавров взято, трибун Тит Марцеллиан, отдал приказ о штурме селения и римские воины выступили, соблюдая тишину. Уже светало, и незамеченными пройти почти два стадия по открытой местности до селения не удалось. Стража на дозорных башнях не спала и подняла тревогу, увидев приближающиеся боевые порядки римлян. Построившись в «черепаху», укрывшись щитами спереди, по бокам и сверху, легионеры двигали таран — дубовую колоду, окованную спереди железом. Боевая колонна римлян приблизилась к воротам, и сверху посыпались камни, стрелы, дротики, не принося особого ущерба римлянам, укрывшимся щитами. Чтобы воспользоваться тараном, римлянам пришлось разомкнуть боевой порядок, и сразу же потери стали ощутимыми. Один за другим легионеры падали, пораженные меткими стрелами или камнями варваров, а деревянные ворота никак не поддавались ударам тарана.

«Что же медлит Варр?!» — терялся в догадках Тит Марцеллиан, и вновь приказал воинам перестроиться в «черепаху». В это время в селении раздался боевой клич римлян — пока внимание тавров было приковано к штурму ворот, вторая манипула при помощи штурмовых лестниц благополучно преодолела стены, и ворвалось внутрь.

«Это победа!» — обрадовался Тит Марцеллиан, размыкая «черепаху», чтобы дать возможность заработать тарану. Увидев у себя в тылу римлян, тавры запаниковали, пришли в замешательство и были смяты римлянами, захватившими ворота. Вскоре обе манипулы воссоединились, насколько это было возможно среди тесных улочек селения, и начали теснить варваров к обрыву, выходящему к морю. Дома у тавров были низкие, прямоугольной формы, и довольно большие по площади. Некоторые из них были сложены из камней, так же как и оборонительные стены, но в большинстве своем это были хижины с глинобитными стенами. Замешательство у тавров прошло, и на смену ему пришло отчаяние обреченных. Варвары закрепились у большого каменного дома, по-видимому, принадлежащего их вождю, и яростно сопротивлялись, нанося ощутимый урон наступающим римлянам. Тавры воспользовались тем, что из-за рельефа местности, ограничивающего подход к дому, и узких улочек, римляне не могли применить греческую «фалангу», а двигались смешанным строем.

Рассвет перешел в утро, а тавры все продолжали упорно сопротивляться, хотя было ясно, что еще немного — и победа римлян будет полной. Пришел посланец от центурии штурмовавшей порт, с долгожданным сообщением о том, что сопротивление тавров там полностью подавлено и их суда готовят к сожжению, но почему-то радости от этого трибун Марцеллиан не почувствовал, а наоборот, ощутил тревогу.

— Господин трибун, посмотрите! — услышал он возглас легионера, раздавшийся сзади, и обернулся. Над святилищем тавров, захваченном центурионом Дидием Ливием, поднимались густые клубы дыма сигнального костра.

— Проклятье! — разъярился Марцеллиан. — Что там происходит? Как Ливий это допустил?

Он немедленно отрядил отряд из двадцати легионеров под командованием центуриона Аллиана Варра на вершину горы, в святилище тавров.

Центурион Дидий Ливий, увлекшись поисками тайника, вдруг услышал снаружи крики, и шум запираемой снаружи двери. Ливий бросился к ней, но было уже поздно — он оказался в ловушке, в каменном мешке. В бессильной ярости он стал рубить мечом дверь, но тщетно. Убедившись, что с дверью ему не совладать, Ливий, вновь занялся поисками тайного выхода из храма. Теперь он не сомневался в том, что такой ход есть.

Дымовой сигнал тревоги, поднявшийся над святилищем, придал силы оборонявшимся таврам, которых было все же больше, чем римлян, и на поле битвы установилось зыбкое равновесие.

«До ближайшего селения варваров час пути. Чтобы собрать отряд, им потребуется час, а то и два. У меня есть минимум два часа преимущества», — мысленно прикинул трибун Тит Марцеллиан и сам повел воинов в очередную атаку. Строгое соблюдение дисциплины, умение сражаться не нарушая боевые порядки, более качественное вооружение, чем у племен варваров, позволяло римлянам брать верх над превосходящими их численностью противниками.

Римские легионеры, разделившись на центурии, одновременно из четырех улочек, выходящих к последнему пункту защиты тавров, пошли в атаку размеренным шагом тяжеловооруженных воинов. От их поступи, казалось, сотрясалась земля. Подбадривая себя и запугивая врагов, они громко стучали древками копий о щиты. В первых рядах римлян шли гастаты — самые молодые воины, далее двигались принципы — самые сильные и умелые легионеры, основной костяк манипул. Замыкали строй триарии — наиболее опытные, дольше всех прослужившие, много повидавшие легионеры.

Римляне вклинились в ряды оборонявшихся, рассекли их на две части, и, под их ударами погиб вождь селения тавров — громадного роста, черноволосый и чернобородый мужчина, неутомимо сражавшийся в самой гуще битвы, пока жизнь у него не отнял дротик, пущенный кем-то из римских легионеров. Смерть вождя заставила тавров дрогнуть, в их рядах возникла паника. Небольшой группе варваров все же удалось пробиться сквозь боевые порядки римлян и вырваться из окружения, но большинство тавров пали под ударами римлян или сдались в плен.

Пленников трибун Тит Марцеллиан осмотрел лично. Он приказал отделить всех раненых, ослабленных, пожилых тавров и заколоть их мечами, что было незамедлительно сделано. Пленники, в кандалах, а те, кому их не хватило, со связанными руками, молча наблюдали за кровавой расправой над их соплеменниками. Затем так же рассортировали захваченных в плен женщин, мерилом ценности здесь стали возраст, состояние здоровья и внешность. Из детей оставили в живых только тех, кто мог сам передвигаться.

Товар, подлежащий продаже, должен быть ценным и мешать движению. Суровое правило войны гласило: пленники должны быть молодыми и сильными, способными быстро передвигаться, ибо теперь сами римляне, находясь на вражеской территории, могли в любой момент подвергнуться нападению и поменяться с пленниками местами.

Вернулись воины, посланные к святилищу. С ними вернулся хмурый Дидий Ливий, не ожидающий ничего хорошего от встречи с трибуном. Центурион передал командиру когорты найденный панцирь, принадлежащий герою Ахиллесу, и сообщил о пропаже меча. Трибун Тит Марцеллиан молча выслушал его и грозно произнес:

— Ты не выполнил мой приказ — сигнальный костер был зажжен, когда святилище тавров уже находилось в твоих руках. Ты подверг нас всех смертельной опасности, и чуть было не лишил победы. У тебя есть, что сказать в свое оправдание?

Ливий побледнел, зная, крутой нрав командира когорты. Он ощутил, как смерть дышит ему в лицо. «Пройдя невредимым через множество жестоких битв, погибнуть позорной смертью?!»

— Я был в храме, занятый поисками пропавшего меча Ахиллеса, а двое моих легионеров вели наблюдение и охраняли захваченную жрицу. Я думал, что в храме имеется тайный ход, и искал его, но проклятые жрицы, скрывались на крыше храма и дождавшись благоприятный момент поразили моих воинов стрелами, а я оказался в ловушке. Центурион Аллиан Варр может подтвердить мои слова.

Варр вышел вперед и склонил голову в приветствии.

— Я подтверждаю слова центуриона Ливия. Эти проклятые жрицы поразили и двоих моих легионеров, пока я не добрался до них. Они так отчаянно сопротивлялись, что мне пришлось их убить.

— Их должно было быть четверо, но одну мы так и не нашли. Ту, которую первоначально захватили, — добавил Ливий. — Я знаю, что она там скрывается в тайнике и меч Ахиллеса у нее. Я хочу вернуться в святилище и найти ее.

— Властью мне данной, я приказываю арестовать центуриона Дидия Ливия за допущенные преступные промахи, приведшие к гибели легионеров и потере меча Ахиллеса — бесценной реликвии. Твою судьбу решит легат легиона, — нахмурившись, приказал трибун Тит Марцеллиан. — Обезоружьте и свяжите его!

Ливий молча отдал оружие и позволил связать себе руки за спиной. В этот момент у него обнаружили золотую маску, что вызвало очередную бурю гнева у трибуна когорты.

— Ты не дорожишь своей жизнью, центурион, позволив себе мародерствовать, утаивать добычу! Ты ведь знаешь, что легат легиона не прощает подобных проступков!

Дидий Ливий понял, что боги отвернулись от него, и он окончательно пропал.

Как ни торопился Тит Марцеллиан, но из-за пленников римляне продвигались медленно, и он уповал только на милость богов и удачу. Колонна, растянувшись змеей, двигалась по лесной горной тропе. Впереди, опережая на пять десятков шагов, шел передовой отряд, состоявший из десяти легионеров, во главе с постериор-центурионом Секстом Помпилием.

Множество тавров напали неожиданно, одновременно с трех сторон, и сразу отсекли основной отряд от обоза с добытым добром, ранеными легионерами и пленниками, а также смяли передовой дозор. Манипулы римлян вновь выстроились в «черепаху», ощерившись копьями, стали медленно продвигаться вперед, но дорогу им преградил завал из деревьев. Выход был только один — принять бой и победить противника, но тот никак не хотел нападать в открытую, ведя из-за деревьев стрельбу из луков и бросая камни из пращ. Недавняя битва и это нападение сократили численность римлян более чем на треть, но другого выхода не было, и командир когорты Марцеллиан, принял решение атаковать варваров, засевших в густой лесной чаще.

Деревья и кустарники не дали римлянам двигаться фалангой, строй был нарушен и в этот момент тавры вновь нанесли удары одновременно с разных сторон, фактически взяв легионеров в кольцо. Римляне дрались с решимостью обреченных, и им удалось вырваться из кольца и выйти на дорогу, где они вновь выстроились в единую фалангу, о которую разбивались все яростные атаки варваров, словно волны о скалистый берег. Напор наступающих стал ослабевать, и вскоре тавры словно растворились в горном лесу.

Трибун Тит Марцеллиан, командир когорты, возвращался в лагерь с остатками своего отряда. Он испытывал страх перед гневом легата легиона, грозного Гая Юлия Аквиллы, победителя боспорского царя Митридата VIII и многих племен Малой Азии. Цель карательной экспедиции была достигнута не полностью — обоз, захваченное добро, пленники, и, самое главное, — доспехи легендарного героя Ахиллеса, которые могли бы смягчить гнев легата, вновь оказались в руках тавров. При этом Марцеллиан потерял больше половины своих людей, лишился трех командиров центурий из пяти.

Бывший центурион Дидий Ливий, вновь находился на площадке святилища тавров, но уже в качестве пленника. Бессмысленный приказ трибуна Марцеллиана арестовать его привел к тому, что, когда тавры напали на обоз, закованный в цепи Ливий, без сопротивления, попал к ним в руки. Вместе с ним на площадке находились центурион Секст Помпилий и несколько легионеров. С момента их пленения прошло много часов, и день сменился ночью. За это время их один раз накормили, дав по куску хлеба грубого помола и вдоволь воды в глазурованной посуде. У римлян не было никаких сомнений в своей дальнейшей судьбе. Тавры не имели рабов, и попасть к ним в плен означало лишь одно — смерть на жертвенном алтаре.

Святилище богини Девы было ярко освещено факелами и луной. На площадке находились четыре рослых статных военачальника тавров и пятеро воинов, охранявшие пленников. Чуть поодаль, возле жертвенного камня, лежали прикрытые льняными покрывалами тела девушек-жриц и главы рода из селения, разграбленного римлянами. Военачальники тавров были одеты в кожаные панцири с нашитыми металлическими бляхами. У каждого вождя на грудь спускалась крученая массивная золотая цепь, к которой крепилась золотая пластина, на их плечи были наброшены меховые накидки, а островерхие войлочные головные уборы дополняли убранство. У всех вождей были смуглые лица с хищными орлиными носами, на поясах висели скифские обоюдоострые мечи-акинаки, кинжалы, и — Ливий содрогнулся — человеческие скальпы. Ливий слышал об обычае, существующем у варварских племен скифов и тавров, использовать скальпы врагов для вытирания рук от крови после битвы.

«Надеюсь, скальпы они снимают с мертвых, а не с живых», — подумал он. На воинах были накидки из звериных шкур, кроме мечей и боевых топоров у них имелись круглые деревянные щиты, обтянутые кожей, и короткие копья. Раздался звук бубен, и из храма появилась извивающаяся в танце фигура в черном. Ее лицо прикрывала знакомая Ливию золотая маска, и он не сомневался, что это та самая жрица. Кружась, она обошла три раза лежащие мертвые тела, периодически что-то гортанно выкрикивая на незнакомом языке. Словно по волшебству стоявшие у ног мертвецов сосуды задышали отвратительным дымом, от которого у Ливия закружилась голова. Затем жрица перешла на греческий, и Дидий, немного знавший этот язык, разобрал, что она говорила.

— Великая Орейлохе, прародительница мира, дарующая плодородие, владычица неба, дождевых туч и всего живого, возьми на свою небесную колесницу моих сестер, твоих жриц, ни разу не познавших мужскую силу и плоть, а только смерть. Прошу тебя, не отвергай их, ибо им нет уже места здесь, среди живых. Возьми в дар жизнь этих римлян, подло напавших на нас, их кровь и сердца, будь милостива и верни нам вождя Трога, многие годы твердой рукой руководившего нашим родом, защищавшего его от врагов, а теперь познавшего смерть от коварных римлян.

На шее у жрицы висел серебряный диск, символизирующий Луну. Жрица поставила статуэтку изображающую богиню Деву возле круглой черной чаши, полной горящего масла. Произнося заклинания речитативом, она все быстрее танцевала, и у нее закатились зрачки под лоб, так что стали видны лишь белки глаз.

— Богиня Дева, прими во славу себя жертву — сердца этих нечестивых римлян, а тени их оставь на земле, чтобы они защищали твой дом и наши дома, служили нам. — Жрица подала знак, и двое воинов подхватили одного из римлян, содрали с него одежду и швырнули на жертвенный камень, растянув руки и ноги в разные стороны и крепко привязав их к кольцам. Жрица прекратила танцевать, взяла в руку кремниевый нож и быстро провела им по левому боку распростертого римлянина. Пленник закричал от нестерпимой боли. Жрица отложила нож в сторону, сняла с шеи диск, передала его помощнице, возникшей, словно из ниоткуда. Руки жрицы погрузились в тело несчастного, изогнувшееся дугой от боли, и когда они вновь появились, в них было его трепещущее сердце. В этот же миг помощница жрицы поднесла диск гладкой стороной ко рту несчастного, словно забирая последнее дыхание воина. Тело жертвы опало и мертвенно отяжелело. Сердце было брошено в сосуд с горящим маслом, и вонь стала еще отвратительнее, чем до сих пор. Дидий Ливий был не из слабонервных, но и он отвернулся. Один из воинов-тавров стащил тело с жертвенного камня и несколькими ударами меча отделил голову, которую тут же под приветственные крики тавров водрузили на высокий кол.

Помощница вновь передала диск жрице, и та, находясь в трансе, гортанно выкрикивая заклинания на непонятном языке, откинула край покрывала с лица мертвого вождя, испачкав ткань кровью, и приложила к губам вождя диск гладкой стороной. Затем выпрямилась, вновь отдала диск помощнице и подала знак воинам.

Теперь настал черед Секста Помпилия. Тот с побледневшим, помертвевшим лицом кинул прощальный взгляд на Ливия. Вскоре и его сердце обугливалось в жертвенной чаше, а воин-тавр трудился над его телом. И так же диск приложили сначала к устам жертвы, а затем — к устам мертвого вождя. Еще двое легионеров были принесены в жертву, а белое покрывало на теле вождя все больше темнело от крови, стекающей с рук жрицы. И тут по телу Ливия побежали мурашки — он увидел, как поднялась и опала под покрывалом грудь мертвеца — один раз, второй.

«Это невозможно! Никто еще не возвращался из мрачного царства Аида!» — Ливий зажмурился, пытаясь отогнать наваждение. Когда он открыл глаза, тело мертвого вождя под покрывалом было по-прежнему неподвижным. Возле него, согнувшись стояла жрица, рассматривая мертвеца. На ее шее висел серебряный диск, его блестящая сторона запотела, и по ней стекали капли крови. Лицо жрицы пряталось под черным платком и золотой маской, а ее движения выдавали усталость, но она вновь подала знак воинам. Настал черед Дидия Ливия.

Ему развязали руки, в которые тут же мертвой хваткой вцепились два воина, но он и не пытался освободиться. Он поступил иначе — сделал подножку воину, удерживавшему его правую руку, и когда тот зашатался, пытаясь удержать равновесие, обрушил вес своего тела на него. Тот налетел на жертвенный камень и опрокинулся спиной на горящую и смердящую чашу. Тут же вспыхнула его одежда, и он, страшно крича от боли, стал кататься по земле, пытаясь сбить пламя. Дидий со всей силы всадил кулак освободившейся руки в лицо второго стража, и у того что-то хрустнуло, и он медленно осел на землю, отпустив вторую руку Ливия. Времени, которое потребовалось, троим оставшимся воинам, чтобы понять случившиеся и броситься на освободившегося пленника, хватило на то, чтобы Дидий Ливий выхватил меч у поверженного стража. В следующее мгновение один из воинов наткнулся на его меч и упал, обливаясь кровью. Дидий запрыгнул на жертвенный камень, ногой отбросил чашу с горящим маслом, и она, облив огнем одного из нападавших, отлетела, исчезла в пропасти. Ливий знал, что у него нет шансов убежать, но не хотел быть зарезанным, как свинья. Он еле увернулся от полетевшего в него копья, поскользнулся, упал, и это спасло его от другого копья. Упав на землю, Ливий пружиной вскинулся на ноги. Краем глаза он заметил слева движение фигуры в черном, и в то же мгновение у него в руках оказалась жрица. Он держал ее за волосы, уперев острие меча ей в спину, и она вскрикнула от боли, когда острый конец слегка воткнулся в ее тело. Увидев, что римлянин захватил заложницу, тавры опустили мечи.

— Мы — вожди племен синхов, аропаев, нарои — народа, который вы, римляне, называете таврами, — произнес высокий седоватый бородач, по возрасту самый старший из вождей. — Отпусти жрицу, и мы даруем тебе жизнь и свободу. Мы клянемся сделать так именем Орейлохе, владычицы и начала всего сущего. В противном случае, римлянин, тебя ждет мучительная смерть.

Дидий молча согнул жрицу и схватил ее за шею. Голова жрицы оказалась у него под мышкой левой руки. Он потащил ее за собой, пытаясь выбраться на узкую тропинку, ведущую вниз. В это мгновение лезвие кинжала, скрытого в одежде жрицы, проткнуло ему бок. Вместе с болью пришла внезапная слабость, и Ливий не смог сломать жрице шею. Женщина вырвалась, оставив в его руках золотую маску, слетевшую с ее головы. Держа в слабеющих руках меч, Ливий зашатался, словно пьяный.

— Мы дали слово и не тронем тебя — ты сам умрешь, и твоя голова окажется на нем. — Вождь указал на кол, лежавший возле жертвенного камня. — Ты храбрый воин, римлянин, и я возьму твою голову для охраны своего жилища.

«Нож у проклятой жрицы был отравлен», — понял Ливий. Пошатываясь, он подошел к обрыву и, прежде чем ему успели помешать, под отчаянный крик жрицы рухнул в бездну, крепко сжимая в руке золотую маску.

— Проклятый римлянин унес в пропасть священную маску Орейлохе! — яростно воскликнула жрица. — Обряд прерван, верховный вождь Трог навсегда покинул нас. Я бессильна что-либо сделать без маски Орейлохе — он не найдет обратный путь из Иного Мира.

— Жрица Мара! — обратился к ней старый вождь. — Я видел сон: великая Орейлохе просила перенести ее жилье в чрево земли, где никогда не светит златоглавый Гелиос, куда не заглядывает среброликая Елена, — в царство вечной тьмы.

— Римляне не остановятся на этом, они вскоре вернутся и вновь захотят осквернить наше святилище, — поддержал его другой вождь. — Святилищу Орейлохе здесь не место.

— Я склоняю голову перед вашей мудростью и присоединяюсь к вашему мнению, — ответила жрица в черном. — И у меня есть предложение, где должен находиться новый дом богини Орейлохе…

Ее прервал коренастый мужчина-вождь племени нарои:

— Это обсудим завтра, вначале надо найти священную маску, похищенную римлянином.

— Похищенную?! Еще никто, упав в эту пропасть, не остался в живых, — возразил сын Трога, претендующий на место вождя синхов.

А седой вождь аропаев покачал головой и, подозвав одного из воинов, приказал:

— Моттар, спустись вниз и найди тело нечестивого римлянина — его голова ждет своей участи. У него в руке была зажата священная маска Орейлохе — найди ее и принеси сюда! — Затем он обратился к жрице: — Трог, наш верховный вождь и вождь синхов мертв. Ваше селение разграблено, а ты дала римлянам завладеть священной маской, из-за чего богиня Дева разгневана. Синхи не в силах обеспечить безопасность доспехам Ахилла и маске Орейлохе. Ты не смогла указать обратную дорогу вождю Трогу — потому, что лишена благословения Девы, следовательно, и силы. Мы, аропаи, возьмем на себя обязанность по сохранности священных реликвий. Жрица из нашего племени будет совершать обряды, и ублажать Деву. Доспехи и меч Ахилла уже на пути в наше селение, золотую маску, как только ее принесет Моттар, отправят туда же. Прощай, жрица синхов! — И, повернувшись к ней спиной, вождь стал спускаться.

У жрицы злобно сверкнули глаза, она напряглась, как перед броском, но на ее плечо легла рука сына Трога, и она промолчала. Он наклонился к ней и прошептал:

— Пока сила на стороне аропаев, но это ненадолго. Поверь мне!

— Ты благоразумный человек, сын Трога, — услышав эти слова, остановился и улыбнулся седой вождь аропаев. — Возможно, со временем будешь и таким же мудрым, каким был твой отец, верховный вождь. Но для этого должно пройти очень много лет, и их надо будет суметь прожить. До завтра! Встретимся после захода солнца на совете вождей.

Ливий, пролетев метра четыре, упал на небольшой скальный выступ, а росший на нем кустарник смягчил его падение. Ливию удалось ухватиться за ветку правой рукой. Боль от удара, пришедшегося на ребра, что внутри что-то хрустнуло, привела Ливия в чувства и вызвала дикую жажду жизни. Рана от кинжала была не опасна, но, очевидно, лезвие было смазано каким-то парализующим ядом, на мгновение лишившим Ливия сил. Боль вернула ему силы, привела в чувства.

Повиснув над пропастью, удерживаясь правой рукой за корни растений, он попытался ухватиться за что-нибудь и левой рукой, и тут с удивлением увидел, что в ней до сих пор держит золотую маску, сорванную с лица жрицы. Ливий освободил руку, зажав маску зубами, и, уже двумя руками схватившись за корни кустарника, подтянул свое тело на выступ, мысленно умоляя Юпитера о помощи. Кустарник выдержал вес его тела, и вскоре Ливий уже находился на выступе скалы. Он выпустил маску изо рта и спрятал ее за пазухой.

«Надеюсь, что этот кусок золота послужит моему благополучию, если удастся, с помощью Юпитера, отсюда выбраться живым», — подумал он. Скальный выступ был небольшим, метра полтора в длину и чуть больше полуметра в ширину. Дувший с моря ветер усилился, и Ливий слышал, как внизу яростно шумят волны, бросаясь на скалы. Легкая туника не спасала от пронизывающего, не по-летнему холодного ветра. Луна в небе то и дело пряталась за набегающие тучи, но даже этого скудного освещения было достаточно, чтобы понять, что он находится в ловушке. Отвесная скала-обрыв, не давала надежды благополучно спуститься вниз без веревки. Наверх тоже невозможно было подняться. Кустарник, спасший ему жизнь, вился по камням вверх, поднимаясь метра на полтора, но чем выше, тем тоньше он становился и вряд ли выдержал бы грузного Ливия. Но решение надо было срочно принимать, так как утром его обнаружат, и тогда у него не будет ни малейшего шанса на спасение.

Дождавшись, когда стихли голоса, Ливий решил рискнуть, попробовать выбраться наверх, по стене, рассчитывая найти в стене выемки, трещины. Когда раздвинул ветви густого кустарника, то обнаружил за ними отверстие, достаточное, чтобы пролез человек его комплекции.

Ему было страшно лезть в узкую щель в скале, но он посчитал, что это хоть спасет его от пронизывающего ветра и даст ему немного времени, чтобы отдохнуть и набраться сил. Вначале узкий ход, вскоре расширился, и теперь он мог не ползти, а двигаться на четвереньках. Передвигаясь, он ободрал колени до крови, а пещера уходила все дальше и дальше в глубь горы. Вскоре ход настолько расширился, что Ливий смог идти, лишь слегка согнувшись, выставив руки перед собой, чтобы в полной темноте на что-нибудь не наткнуться. Он понял, что узкий лаз вывел его в пещеру, скрывающуюся в толще горы, полого спускающуюся вниз и, возможно, имевшую выход к морю. «Боги со мной!» — обрадовался он, и у него затеплилась надежда на спасение. Через некоторое время он услышал вдали журчание воды, сообщившее ему о наличии впереди подземного источника, и сразу почувствовал сильнейшую жажду, желание поскорее ощутить прохладу живительной влаги.

Пить ему захотелось настолько сильно, что он, забыв об осторожности, ускорил шаг. Он то и дело спотыкался о камни, попадающие под ноги, пару раз чуть не упал, но настойчиво шел на шум воды, который становился все громче. Внезапно его нога провалилась в пустоту, потянув за собой все тело, и он рухнул вниз. Пролетев несколько метров, он упал в подземную реку, погрузившись в нее с головой, и вода обожгла его леденящим холодом и сразу вытолкнула на поверхность. Течение было сильным, но Ливий не поддался ему, а, вынырнув, вскоре нащупал крутой каменистый берег. Здесь река была неглубокой — вода едва доставала до груди, но жуткий холод все больше и больше сковывал тело. Отсутствие света не позволяло осмотреться, а скользкие, гладкие на ощупь стены, уходящие отвесно вверх, не давали возможности выбраться из воды.

Замерзший, дрожащий от холода Ливий решил отдаться течению реки, надеясь, что она вынесет его в море, и это был единственный шанс выжить. Но тут он нащупал вырубленные в скале ступени, и сердце заколотилось от радости. Выбравшись из воды по крутым ступеням, выбитым в почти отвесной стене, Ливий снова оказался в пещере. Ступени были делом рук человека, они помогли ему, но и предупредили об опасности. Выбирать римлянину особенно не приходилось — холод стал невыносимым, и снова войти в реку, чтобы проплыть по ней до самого выхода в море, было выше его сил. Страшная усталость одолевала замерзшее тело, сотрясаемое ознобом после купания в ледяной воде, каждое движение сопровождалось болью в мышцах. Ему хотелось сразу прилечь, дать отдых измученному телу. Но, повинуясь природной осторожности, пройдя метров тридцать по подземному ходу, Ливий спрятал золотую маску в узкой расщелине скалы. Затем, вернувшись к подземной реке, он спускаться вниз не стал, а, свернулся калачиком, пытаясь согреть окоченевшее и измученное тело дыханием, и неожиданно быстро заснул.

Проснулся Ливий не от холода, а от того, что ощутил — в окружающей обстановке что-то поменялось и он почувствовал опасность. Притворяясь спящим, Ливий приоткрыл щелочки глаз — в пещере было светло от горящих, потрескивающих факелов, распространявших вокруг себя специфический запах древесной смолы и тепло. Тепло и свет, о котором он мог только мечтать! Но сейчас они не радовали его, потому что рядом с ними стояла Смерть.

«В пещере я не один, — Ливий, по-прежнему не открывал глаз, — и маловероятно, что это мои друзья. До подземной речки всего три шага, и если внезапно вскочить, мгновенно преодолеть это расстояние, то, возможно, речка вынесет меня в море — ведь куда она еще может впадать? Если Юпитеру будет угодно забрать мою жизнь во время бегства, это лучше, чем умереть на жертвенном камне».

— Римлянин, вставай! Я знаю, что ты не спишь — у тебя напряглась спина, когда ты проснулся, и изменилось дыхание, — произнес глухой женский голос по-гречески, и в спину ему больно кольнуло чем-то твердым и острым.

«Вначале осмотрюсь, а потом приму решение», — подумал Ливий, открыл глаза и сел.

Варваров было всего двое — воин и девушка-жрица, с закрытым материей лицом, одетая во все черное. Несмотря на свет факелов, она почти сливалась с темнотой подземелья. Воин держал наготове копье, не сводя с Ливия внимательного взгляда; на его широком, заросшем черной бородой лице блуждала зловещая улыбка. Он что-то спросил у жрицы, и та ему резко ответила, и, судя по тому, как дернулось лицо воина, это был отказ — так понял Ливий.

— Римлянин, не пытайся бежать, копье Моттара быстрее тебя, а я хочу с тобой поговорить, — продолжала говорить по-гречески жрица. — Меня зовут жрица Мара.

— Тебе не хватает жертв для твоего кровавого божества? Пожалуй, мне лучше умереть от копья твоего телохранителя, чем от твоего ножа! — резко ответил Ливий, но умирать он не собирался, а выжидал удобный момент для преодоления таких длинных трех шагов до подземной реки.

— Если бы я хотела получить твое тело для жертвоприношения, то, когда Моттар сообщил, что выследил тебя, ничто не мешало нам захватить тебя спящим. Я уговорила Моттара никого не звать и подождать, пока ты проснешься.

— Что ты этим хочешь сказать? — удивился римлянин. Ведь с самом деле, когда он спал, то находился полностью в их власти. «Выходит им не мое тело нужно, а что-то другое? Но что?».

— Я хочу рассказать тебе легенду. Когда могучий и честолюбивый царь Агамемнон, предводитель объединенного греческого войска, направляющегося для захвата Трои, узнал от своего жреца, что боги обещают попутный ветер, но лишь в обмен на жизнь его дочери Ифигении, он без раздумий повел ее на алтарь, чтобы самому принести в жертву. Но когда его нож опустился, чтобы поразить девочку, вместо нее на алтаре оказалась лань, а Ифигения очутилась вдали от родины и стала жрицей храма богини Девы-Орейлохе. А в чем состоят обязанности жрицы богини Девы, ты уже видел, и чуть было не прочувствовал это на себе.

Ливий кивнул:

— Я знаю эту легенду, а также ее продолжение. Когда много лет спустя, в руки тавров попал ее брат Орест, она его спасла и вместе с ним убежала, впоследствии став жрицей в храме Артемиды. Может, ты хочешь этим сказать, что желаешь меня спасти? Бежать вместе со мной, так как кровавая служба богине Деве тебе опостылела? — здесь он не удержался и несмотря на нависшую над ним смертельную опасность, иронично усмехнулся.

— Я приняла обет жрицы богини Девы и посвятила ей свою жизнь. Двенадцатилетней девочкой я попала в храм Девы. Вначале я была послушницей, затем стала жрицей и нахожусь здесь уже более десяти лет. Жрицы могут по истечении десяти лет службы в храме богини Девы возвратиться к своему роду, завести семью. Они освобождаются от клятвы хранить девственность, рожают детей. Мое место должна была занять одна из послушниц, которых вы вчера убили. Теперь мой срок служения жрицей будет продлен — до тех пор, пока я не подготовлю новую послушницу, которая сможет занять мое место.

— Это была война, а на ней убивают не только мужчин, — пожал плечами Ливий. — Они умерли с оружием в руках и сами убили нескольких легионеров.

— Это была не война, а избиение. Вы вероломно напали на нас. Вы не объявляли нам войну.

— А два римских триера, захваченных и разграбленных вами? Сколько римлян из их экипажей умерли под твоим ножом, жрица? В храме, где ты служишь, я видел множество предметов римской амуниции и оружие…

— За время войны с боспорским царством вы много раз грабили наши селения, забирали скот, продукты. Но, — тут жрица подняла руку, — сейчас речь идет не об этом, а о твоей жизни, точнее жизнях. В течение одного дня ты спасся от моего дротика, хотя я не могла промахнуться с такого небольшого расстояния, не погиб под ножом на жертвенном алтаре, остался жив, упав в пропасть.

«Это неполный список тех смертей, которые мне угрожали в течение дня и продолжают угрожать до сих пор», — подумал Ливий, но промолчал.

— Существует предание, что жрица богини Девы может отдать свою целомудренность тому воину, который в течение одного дня избежит смерти не менее трех раз. Перед нападением римлян на наше селение мне приснился вещий сон, и в нем я видела тебя. Это богиня Дева послала мне знак!

— Я тебя не совсем понимаю, — удивился Ливий. Его внимание было занято не столько беседой, сколько наблюдением за тавром, выражение лица которого ему все больше не нравилось.

— Готов ли ты стать возлюбленным жрицы богини Девы? Моим возлюбленным?

«Если это спасет мне жизнь и дарует свободу, то можно считать, что я это сделаю добровольно», — Ливий вспомнил прекрасное обнаженное тело жрицы, распростертое на алтаре, а вслух сказал:

— Клянусь Юпитером, это для меня будет великая честь, но, по-моему, этот страж не разделяет твоих взглядов, и ему не терпится проткнуть меня своим копьем.

— Присутствие Моттара пусть тебя не волнует. Ты знаешь, что человек увидевший лик жрицы богини Девы обречен на смерть?

— Я уже видел твое лицо, и не только его, когда тебя захватили легионеры возле святилища Девы!

— К тебе вчера были очень благосклонны твои боги, но они не отличаются постоянством. Бойся их и доверься мне. Заранее предупреждаю тебя: я должна пройти через ритуал очищения, прежде чем ты вновь увидишь мое лицо. Ты рад моему выбору?

— Я вот думаю: вряд ли обрадуются твои соплеменники, узнав, что ты покидаешь пост жрицы ради римлянина!

— Ты прав, но об этом после. Моттар не понимает по-гречески. Я ему скажу, чтобы он отвел тебя наверх — только не делай никаких попыток к бегству — твое спасение совсем близко. Поверь мне.

«А что еще мне остается делать», — подумал Ливий.

Жрица что-то сказала гортанное на незнакомом языке, и тавр довольно ухмыльнулся. Девушка сделала Ливию знак рукой, и он медленно поднялся, разминая одеревеневшие конечности от лежания на холодных камнях, восстанавливая кровообращение. В это время тавр обошел его сзади, отрезав путь к подземной речке.

«А если этот разговор только для того, чтобы я в целости и сохранности добрался до жертвенного алтаря?» — подумал Ливий, и тоскливое предчувствие беды вновь заполонило его. Он прошел мимо жрицы, почти сливающейся с темнотой, за ним следовал тавр, держа наизготовку копье. Внезапно Ливий услышал что-то похожее на вздох и шум падения тяжелого предмета. Он оглянулся и увидел, что на земле в предсмертных судорогах бьется тавр, лежа на животе, а в шее у него торчит кинжал и из раны бьет фонтаном кровь.

«Я свободен! — мысленно воскликнул Ливий и задрожал от радости. — Всего несколько шагов — и подземная река вынесет меня в море!» Он быстро наклонился, взял копье и щит, валявшиеся возле затихшего тавра.

— У тебя есть оружие, и ты можешь прыгнуть в реку, но чтобы добраться до римлян, надо проделать неблизкий путь, полный опасностей, и в одиночку это будет чрезвычайно трудно совершить, — жрица наклонилась и вытащила из мертвого тела тавра кинжал. — Ночью ты сорвал с меня священную маску богини Девы. Она у тебя?

— Нет, — обманул Ливий, вспомнив, что, перед тем как заснуть, спрятал маску. — Я ее выронил, и она упала в пропасть.

— А я думаю, что именно она сберегла тебе жизнь, когда ты упал в пропасть. Ведь ты единственный, кто остался в живых после такого падения. Внизу мы не обнаружили ни твоего тела, ни маски Орейлохе. Лишь чутье Моттара, опытного охотника, привело нас сюда. Как ты оказался в этом подземелье, о котором знают лишь избранные? — задумчиво произнесла жрица, спокойно подходя к римлянину. — Сейчас на поверхности земли наступило утро — плохое время для бегства. Скоро хватятся Моттара, и, твое тело внизу на камнях не обнаружили, поэтому сотни воинов будут рыскать вокруг в поисках тебя. Надо будет дождаться ночи, здесь ты находишься в безопасности. В скалах к вечеру будет приготовлена лодка и провизия на двоих — по морю безопаснее бежать, чем через горы. Ветер утих и море спокойное. Ты помнишь свое обещание? — Она обняла его за шею, и он почувствовал под легкой тканью ее горячее тело. — До ночи у нас много времени, и сюда никто не придет, — прошептала жрица Ливию в ухо и жадно поцеловала его в губы.

В голове у Ливия пронеслось: «Бежать! Путь к свободе так близок! Если я убью ее, никто в лагере варваров не узнает, что я жив, и не будет никакой погони». Но внутри его что-то воспротивилось этому, и он, отбросив в сторону щит и копье, обнял жрицу. Она на мгновение выскользнула из его объятий и загасила факел — вокруг воцарилась тьма. Когда его руки нащупали ее, она была полностью обнажена, и трепетала от желания.

Они занимались любовью на расстеленном меховом плаще убитого Моттара, лежащего неподалеку. После любовных утех он откинулся на спину.

— Ты меня обманула, — сказал Ливий. — Ты не была девственницей!

— Ты меня тоже обманул! Маска Девы ведь у тебя? Ты ее спрятал где-то неподалеку? Твое чудесное спасение было возможно лишь потому, что у тебя была маска Девы! — Жрица хрипло рассмеялась. — Где она? Неужели ты опасаешься меня, слабой женщины, ты, такой сильный, да еще и с оружием?! Я заметила, что даже занимаясь любовью со мной, ты держал рядом с собой оружие — ты меня боишься? Я пошла на убийство своего соплеменника, готовлю наш побег, а ты не доверяешь мне и не хочешь показать, где спрятал маску Девы?

— Тебе ведь нужна только маска богини! — осенило Ливия. Все происходящее стало ясным и понятным, его охватила тревога. — Все что ты мне рассказала — ложь!

Римлянин рывком поднялся, резко отбросив от себя жрицу, и схватил копье. Жрица глухо рассмеялась в темноте. Что-то в ней ему не понравилось, даже этот голос, ставший глуховатым, и этот смех. Ливий сделал выпад копьем, целясь на ее голос, но проткнул воздух.

— То, что ты рассказала о лодке и провизии, было ложью?! Ты хочешь заполучить маску! Неужели она так ценна, что ты пожертвовала ради нее жизнью своего соплеменника?

Вдруг, как по волшебству загорелся факел, оказавшийся в руке жрицы. Она стояла полностью голая, лишь ее лицо скрывала черная маска:

— Мы не так дорожим жизнью, как вы, римляне. Моттар из племени аропаев, а я из племени синхов. Скажи, где маска Девы? Видишь: я полностью обнажена, без оружия, и ты в любой момент можешь меня убить. Скажи, где она? И ты получишь лодку, провизию и возможность бежать.

Она вновь рассмеялась. Голос ее звучал глуховато, и все больше казался незнакомым. Чтобы рассеять подозрения, Ливий быстро шагнул и сорвал с лица жрицы маску — под ней открылось смеющееся лицо женщины с уродливым шрамом через все лицо.

— Ты не жрица! — воскликнул Ливий, и почувствовал опасность в темноте, куда не доставал свет факела, и, чтобы не терять времени, не стал убивать обманщицу. На ходу подхватил щит, тунику и топор, он бросился к подземной реке. Но стрела, вылетевшая из темноты за его спиной, воткнулась ему в бедро, заставила споткнуться. Ливий продолжал идти, превозмогая боль. Хромая, он отбросив щит, топор, и превозмогая боль рванулся к реке, оставалось всего несколько шагов, но вторая стрела проткнула ему легкое, заставив захлебнуться кровью, и римлянин упал. Сознание и жизнь еще теплились в нем, и он почувствовал, как на спине обломали стрелу и перевернули его лицом вверх. Перед ним стояла жрица в темном одеянии, а рядом с ней находилась женщина, уже набросившая на себя одежду, но не прикрывшая лицо с уродливым шрамом.

— Перед тем как отправиться в Аид, ибо только там тебе место, скажи, где маска Девы, и ты попадешь туда легко и спокойно, — зловеще предложила жрица. — Иначе смерть твоя будет ужасной и мучительной!

— Ты ее не получишь, клянусь Юпитером! — прохрипел Ливий, и, собрав последние силы, попытался достать жрицу копьем, которое до сих пор сжимал в руке, но та легко увернулась.

Женщина с уродливым шрамом на лице вырвала копье из его ослабевших рук и им же проткнула его правую руку. Римлянин захрипел от боли.

— Сейчас ты увидишь лицо смерти, — сказала жрица и, наклонившись, открыла лицо. Она достала из складок одежды жертвенный нож. — Ты пожалеешь, что не умер тогда на жертвенном алтаре, ибо мучения твои будут ужасны. В последний раз спрашиваю, где маска Девы?!

Ливий закрыл глаза и упрямо стиснул зубы.

— Мы нашли римлянина, — сообщила жрица Мара новому вождю синхов Асмоту, сыну Трога. — Защищаясь, он убил Моттара в подземелье. Перед смертью он так и не сказал, где священная маска Орейлохе. Поиски на берегу и в пещере ничего не дали. Возможно он выбросил ее в реку, и течением унесло в море. Воины продолжают искать. — Лицо вождя исказилось гневом, но он взял себя в руки. Жрица продолжила: — Теперь, совершив магический ритуал и попав в мир, находящийся за Великой Тьмой, мы не сможем благополучно вернуться обратно. Будущее скрыто от нас Великим Туманом. — Жрица умолкла и склонила голову.

— Богиня Дева разгневалась на нас, лишила своего покровительства, — разгневано произнес Асмот. — Селение разрушено, святилище осквернено. Мы покидаем эти места, уходим с побережья в горы. Возможно, Орейлохе вновь полюбит нас и возьмет под свое покровительство. Готовьтесь в путь. На сборы даю три дня.