Заметая следы
Как бы ни была мила Франция сердцу многих русских эмигрантов, это вовсе не означало, что они безоговорочно стали франкофилами и, впадая в эйфорию, идеализировали страну Вольтера и Марата. При всем своем шарме Франция не только очаровывала, но и разочаровывала. Впервые побывавший в Париже летом 1862 года Федор Достоевский быстро разобрался, что ему не по душе, и в письме литературному критику Н.Н. Страхову так передал свои впечатления: «Француз тих, честен, вежлив, но фальшив, и деньги у него – все. Идеала никакого. Не только убеждений, но даже размышлений не спрашивайте. Уровень общего образования низок до крайности…»
Во второй половине XIX века во Франции сошлись два русских мира: эмигрантский и придворный. Последний обосновался на Лазурном Берегу. Вдова Николая I императрица Александра Федоровна пожелала приобрести в Ницце, в бухте Вильфранш, землю для Российского императорского дома. И обошлось она ей, по преданию, всего лишь в нитку жемчуга. Так было положено начало созданию на юге Франции популярного в среде высшей русской аристократии курорта и всей Французской Ривьеры. Ну а рассказы о том, что русские появились в этом райском уголке Франции чуть раньше французов, но позднее, чем римские легионеры, это, конечно, шутка, веселая байка, которую, однако, охотно подхватили местные гиды.
Русская элита (сливки общества, высшая аристократия) жила в Ницце своей жизнью и будто бы не соприкасалась с эмигрантской диаспорой.
Портрет императрицы Александры Федоровны. Н.К. Бондаревский. 1907 г.
Но на самом деле те 400 близких ко двору русских семей, которые обзавелись землей и жильем в Ницце, были связаны с некоторыми из эмигрантов родственными узами или многолетней дружбой. Теперь вдали от России судьба опять свела их вместе, и кто-то из лиц избранного круга так и не решился, а кто-то отважился и счел возможным возобновить прерванные контакты и прежние взаимоотношения.
Однако к началу XX века состав русской политической эмиграции существенно обновляется и меняется за счет членов экстремистских партий и организаций. По сути, если отбросить ложный пафос и риторику, это были криминальные элементы, которые сбежали за границу, заметая следы совершенных ими на родине преступлений. Именно в это время словосочетание «революционер из России» в глазах западноевропейского обывателя равнозначно понятию «террорист». Действительно, концентрация во Франции боевиков, бомбистов, участников актов насилия от вооруженных ограблений до убийств должностных лиц или покушений на них столь велика, что вызывает серьезное беспокойство и озабоченность французских властей.
Даже сравнительно безобидная партийная школа для рабочих активистов в местечке Лонжюмо под Парижем, созданная В.И. Лениным и его соратниками, пользуется дурной славой как место, где проходят курс обучения террору.
На самом деле слушателям всего лишь читались здесь лекции по политической экономии, истории, теории и практике социализма и т. п. Правда, сама эта школа финансировалась на деньги от называемых эксов (от слова «экспроприация» – принудительное изъятие) – налетов на почтовые поезда, кареты, казначейства, банки, магазины, конторы заводов и фабрик. Похищение денег было с размахом организовано от Кавказа до Урала, сопровождалось кровью и человеческими жертвами, и революционной романтики в этих нападениях было не больше, чем в уголовных преступлениях бандитов и разбойников с большой дороги.