Глава сорок вторая

Генрих мечтал о дожде. Он вспоминал, как давным-давно он старался убежать из-под прохладных струй ливня под своды дворца. Если же он заигрывался и добежать не успевал, то к нему уже стремительно мчался придворный с большим зонтом. Нет, принц не рос неженкой, просто такова у него была натура — мокрая одежда противно липла к телу, бархат становился тяжелым и неприятным, а шелк скользким, словно лягушечья кожа.

Но сейчас Генрих бы простоял под дождем сутки напролет, подставляя жемчужным нитям разгоряченное лицо, впиваясь иссеченными губами в живительную влагу.

Но не было дождя, который день не было... У пустыни сменилось лишь название — теперь она была Ливийской. А по сути — те же песчаные дюны, похожие на застывшие морские волны.

Мальчишкам уже позволяли ехать на верблюдах. Генрих обратил внимание, что верхом садились только за несколько дней при подходе к новому оазису. Ну что же, вполне рационально — раз никто из животных по дороге не погиб, то можно и проехаться немного, а там и отдохнут.

Брюльи немного ошибся в расчетах — уже прошел ровно месяц, а конца пути не видать.

Три дня провели в городке под названием Бау-эль-Кабир — маленькое заброшенное поселение. Полсотни домов, между которыми бродят козы и куры. Хоть и проходит здесь караванный путь, но очевидно, сейчас затишье — торговцев не видать. Сонная пустота...

Люди глядели на караванщиков скучными глазами. Предлагали купить плетеные корзины и яркие ткани, без всякой надежды, что покупка состоится.

Но в отличии от взрослых, дети были любопытны и вездесущи. Грязные, оброванные, полуголые, они сперва сбежались отовсюду поглазеть на гостей, а потом носились по пыльным улочкам, гоняя скрученный из пальмовых листьев и тряпок шар. Эта игра была незнакома европейцам, но Генрих с друзьями быстро переняли незамысловатые правила и принялись пинать и толкать мяч так же ловко, как и местные ребятишки. Куда и подевались постоянная усталость от недостатка воды и скудной пищи.

Глядя на резвящихся мальчишек, у взрослых светлели глаза, но восточная сдержанность не позволяла проявлять чувства.

Напоив верблюдов, сменив застоявшуюся воду на свежую, погонщики выступили в дорогу. На этот раз она шла по пересохшему руслу какой-то реки. В этом было свое преимущество — ноги уже не вязли в песке. Да к тому же, стало видно саму дорогу, а это не так и мало, если день ото дня видишь бескрайнюю пустыню, куда ни кинь взгляд.

Берега поначалу были пологие, еле заметные. Но с каждой новой милей они становились все круче, все выше, пока не заслонили собою весь окрестный пейзаж. Путники вздохнули с облегчением — нежданная тень скрыла от них безжалостное солнце.

Бедуины затянули долгую заунывную песню, странную и непонятную. Под этот аккомпанемент караван шел до самого вечера, пока в скалах не показался просвет и дорога не привела новому поселению.

Здесь, на границе Ливии и Северного Судана, и оказалась конечная цель путешествия.

Каменистая равнина, усыпанная почти черными валунами в человеческий рост. Меж ними заросли рыжего кустарника, совершенно без листьев, ветви которого усыпаны мелкими сухими колючками. И зелеными пятнами под ногами — трава, длинная, по колено.

Дома в деревне, к которой подходил караван, были из плотного сукна, набитого на деревянный каркас. Таких бедных хижин мальчишки не встречали давно.

Потом они узнали, что это деревушка туарегов. Они кочуют со стадами коз, овец и верблюдов от пастбища к пастбищу и зарабатывают тем, что добывают в пустыне соль, продают ее проходящим караванам. Дома они делают из овечьего сукна, чтобы легче было перебраться на новое место, когда придет время покинуть опустевшие пастбища.

А еще туареги известны тем, что это очень красивые высокие люди — самый высокий народ в мире. Их всегда можно узнать на базаре среди представителей других народов западной Африки по голубым одеждам и тюрбанам.

Так оно и оказалось — несмотря на очевидную бедность, одежды этого племени были яркими и нарядными. Словно голубое небо разбилось на осколки и упало на землю.

Туареги были вообще закутаны в сто платков. У них это национальная традиция. Мужчины не показывают свое лицо никому. С восемнадцати лет закрывают свое лицо и все. Платок туареги приоткрывают до подбородка, только лишь, когда едят. И стараются, чтоб никто этого не видел.

Караван не входил внутрь деревушки, там и так было не развернуться. Остановились чуть поодаль, развели костры. А пираты собрались вместе и принялись горячо обсуждать что-то. От них отделился самый главный — дон Элиаш. Он взял с собой троих и направился в деревню. Переговорил со старейшинами и вернулся обратно. Его вид выражал сильное недовольство и замешательство.

Пираты обступили его, забросали вопросами. После краткой и энергичной речи главаря они разбрелись с понурым видом, устраиваться на ночлег.

Генрих был весьма заинтригован. Едва удалась свободная минутка, он подобрался к Витторио Брюльи и спросил:

— Послушайте, сударь! Что происходит? Чем вызвано недовольство вашего главаря? И чего мы здесь, собственно, ждем? Когда мы продолжим путь, завтра?

— Нет, принц. Дальше мы не пойдем, будем ждать здесь. Дело в том, что нас должны были встретить. Еще полгода назад дон Элиаш оставил здесь часть своего отряда, между нами был договор, что караван придет в этом месяце за новой партией рабов. А вот, как видишь, их нет. Должно быть, задержались в пути, придется ждать.

— Понятно... Значит, снова ждать...

— Ну все, иди, располагайся на ночлег. Мне с тобой болтать недосуг.

Генрих развернулся и побрел, понурив голову, к поджидавшим его друзьям. Пересказал быстренько, что к чему и мальчишки стали вкапывать в землю палки для шатра. Мбаса наломал колючих веток, обмотав руки тряпьем, а Жан-Мишель сбегал к пиратам, упросив их поделиться горящими угольями.

Вскоре и у мальчишек разгорелся небольшой костерок.

Мбаса отбежал на минутку в сторону и принялся что-то ловить, низко склоняясь к земле. А вернувшись, он с гордостью предъявил свою добычу — небольшую ящерку с плоской головой.

— И что ты с ней собрался делать? — спросил Генрих с любопытством.

— Он вкусная! Жарить надо. Я сейчас сделать...

Негритенок выбрал прутик потолще, нанизал на него ящерку и сунул в костер, поближе к углям. Губы принца скривились в брезгливой гримасе, когда он услыхал шипение поджаривающейся кожицы.

Но когда Мбаса, обжигаясь, принялся с удовольствием грызть ароматное мясо, мальчишки не утерпели.

— Эй, а поделиться? Ты один собрался все сжевать?

— Я еще поймать, потом. Здесь их много! Пойдем, я показать.

Но идти далеко не пришлось, ящерки сами бежали на огонек, словно мотыльки на пламя. Только хватай их голыми руками да шейку сворачивай. После приторно-сладких фиников, на которые мальчишки уже и смотреть не могли, даже такое пресное мясо показалось им очень вкусным.

После такого ужина и сон не замедлил явиться, цветной, красочный.

Им снился дом...