21

Черный зверек запищал, когда палка с гвоздем на конце прижала его к полу, но никак не хотел умирать, бешено вертелся, словно надеясь освободиться. Его длинный голый хвост то сворачивался, то извивался. Я придавил его голову сапогом, она неприятно хрустнула, и он затих. Стараюсь не думать, что делаю, иначе скоро сойду с ума, хотя, может, это и выход в моем положении.

Я в здравом уме, но в борьбе за жизнь мне приходится есть что попало: крыс, летучих мышей, слизняков. Вспомнил, как в студенческие годы зачитывался произведениями Джека Лондона, особенно поразил рассказ «Любовь к жизни». Сейчас мне приходится переживать нечто подобное, так как сам борюсь за жизнь, и я выдержу: не сойду с ума, не умру от голода, тем более не сдамся тем, кто наверху, – не хочу умереть от пули. Услужливая память подсказала: товарищ атаман любил, чтобы «сабля не ржавела», на коне вламываться в строй приговоренных к смерти пленных и рубить направо и налево. Неоднократно в подобных развлечениях приходилось участвовать и мне…

Война ужесточила жизнь наверху, в городе закрылись маленькие будочкимагазинчики, которые меня подпитывали какоето время, остались только магазины с ночными сторожами. Поди вымани такого сторожа наружу ночью – раза два безрезультатно пытался, потом оставил эту затею – слишком большой риск. Да и патрулей ночью хватает – то, что однажды сошло с рук, второй раз может закончиться фатально. Не искушай судьбу, и она будет к тебе милостива.

Приношу добычу к себе в пещеру, свеж'yю тушку крысы, шкурку натягиваю на палочки, высушиваю. Зачем? Не знаю, авось пригодится. Из собранных в дренажке досочек, веток, деревяшек сооружаю небольшой костер и вскоре впиваюсь зубами в зажаренное на углях мясо. Жаль только, соль закончилась, а так ничего, если не задумываться, что ем: немного суховато, не свинина, да и мяса в одной тушке маловато.

После еды по традиции брожу по лабиринту, стараясь проникнуть в его тайну.

Все больше убеждаюсь, что именно эти пересечения ходов на небольшой площади являются главной загадкой подземелья. Но в чем она состоит? Или прав был Кузьма, истолковывая обнаруженные руны, и здесь возможен переход между мирами живых и мертвых? Неужели, делая очередной обход лабиринта, я могу ненароком попасть в Ад? Глупо – я уже нахожусь если не в Аду, то в Чистилище точно: почти четыре месяца не видел дневного света, питаюсь крысами, схожу с ума от одиночества.

Разгадать тайну подземелья… Наверное, я никогда ее не узнаю. Свет от лучины заставляет напрягать глаза, которые отвыкли от любого света – керосин давно закончился, и лампа «летучая мышь» стала бесполезной. Начинает клонить ко сну, и я откидываюсь на спину, закрываю глаза. Казалось, только их прикрыл, как тут же услышал легкие шаги, словно ктото крадется. Спешу затушить лучину, в руку беру нож – я так просто не дамся, мне терять нечего. Кто бы это мог быть? По словам Кузьмы, о найденном подземелье он никому не рассказывал. Неужели он «раскололся» и это крадутся гепеушники по мою душу?!

Этот человек уже рядом, слышу его дыхание, моя рука с ножом напряглась. Человек носом шумно втягивает в себя воздух.

– Степан, ты что, до сих пор здесь? Неплохо устроился – мясцо жаришь! А я про него уже забыл, – раздался насмешливый голос Кузьмы.

У меня отлегло от сердца, и я зажигаю лучину. Точно, он! Страшно исхудавший, заросший.

– Ты свинья – бросил меня в этом подземелье на голодную смерть! – Я злюсь, но все равно безгранично рад видеть Кузьму, заговорить не сам с собой, а с собеседником, чего я был лишен долгие месяцы.

– Извини, брат, меня арестовали за дела давно минувших дней, держали на Лукьяновке. Спрашивали и о тебе, моем однокурснике, – как видишь, я тебя не выдал. А тут война, немцы уже сюда докатились, канонаду слышишь? Уже под самым городом. Хотя что в этом подземелье услышишь? Вечная тишина – метров десять над головою.

– Коечто слышу – и сюда докатывается, бывает, земля словно дрожит, – возразил я.

– Бомбят, но центр города пока Бог миловал. Немчуры десант в Голосеево сбросили, в районе сельхозакадемии, так студентов вооружили, сделали ополченцами, и они выбили немцев, хотя слышал, наших полегло немало.

– А ты как здесь очутился? Тебя что, выпустили гепеушники? – недоверчиво спросил я – вроде и Степан, но чтото в нем появилось новое, ему не свойственное.

– Где там выпустили! Город, похоже, сдадут немцам. А когда зеков при этом выпускали? Некоторых еще раньше отправили дальше по тюрьмам, а оставшихся политических – под пулемет. Мне повезло, до меня очередь не дошла – бомба упала во дворе тюрьмы, мне удалось сбежать. А на воле меня вовек не найти – под землю ушел, здесь сотни километров ходов, я и то их все не знаю.

– Значит, вдвоем будем крысятиной баловаться, – вздохнул я.

– Уходить надо – немец скоро в городе будет, – возразил Кузьма. – Сейчас неразбериха, паника, под шумок можно новые документы справить – и на передовую. А там искать не будут, раз ты немца бьешь.

– Видно, тебе мозги в тюрьме вправили, – рассмеялся я. – Старый я, чтобы воевать, да и крови за свою жизнь насмотрелся. А что касается документов, ты дело говоришь – надо будет попробовать это провернуть. – Вспомнил о своей заросшей физиономии. – Только себя надо в порядок привести, да одежонки нет путящей, моя тут поизносилась, хуже нищего выгляжу.

– Наша сила в слабости – забыл? Юродивым прикинься. Вроде монастырям в связи с войной послабление вышло, чтобы они народ скликали на священный бой с фашистской нечистью. Сейчас слегка умом тронутых, а то и сумасшедших полнымполно, среди них затеряешься, – вроде как подружески советовал Кузьма, но издевка звучала в его голосе.

– А ты откуда это знаешь, если все время в казематах Лукьяновки пробыл? – раздраженно спросил я.

– Сорока на хвосте принесла. Поступай как хочешь. Мне надо домой пробраться, может, в подвал никого не поселили – дневник там мой.

– Что за дневник? – поинтересовался я.

– В нем раскрыта тайна этого подземелья, имя которому – Кассандра, – насмешливо сообщил он.

– Подземелье Кассандра? Интересное название, но к чему оно? – удивился я.

– А ты до сих пор не разобрался в лабиринте? Значит, не снизошло на тебя озаренье – недостоин ты, – едко рассмеялся Кузьма.

– Что не снизошло? Толком объясни! – Я готов был влепить Кузьме оплеуху за его насмешки и недомолвки.

– Эх ты, историк! Давал я тебе вводные, а ты не смог по ним до истины дойти, посредственность ты историческая.

– А что вы раскопали, ваша гениальность?! – Я сжал кулаки, еле сдерживаясь.

– Подземелье – это не что иное, как своеобразный гадательный дом, где волхвы вопрошали судьбу: какой будет год, каков урожай, исход предстоящей битвы, как поступить при той или иной беде. Здесь занимались чародейством – гадали на воде, налитой в священную чару, украшенную знаками зодиака.

– Но подобные места устраивали на горе, о подземном гадательном доме никогда не слыхал, – возразил я, роясь в памяти, вспоминая, что учил почти тридцать лет тому назад.

– Правильно говоришь, но если их не нашли, то это не значит, что их не было. Когда святой Владимир вводил силой христианство на Руси, то тысячелетние традиции, ритуалы, верования не могли в одно мгновение исчезнуть, даже согласно его великокняжескому указу. Волхвы – хранители традиций, знания – не поддались силе, а ушли «в подполье», иногда в буквальном смысле в подземелье, накапливая знания и передавая их из поколения в поколение. Как известно из исторических летописей, волхвы неоднократно выступали зачинщиками восстаний против великих князей, борясь за веру предков. Это было при Ярославе Мудром, который уничтожил храм Велеса, при Изяславе и позднее, но все они заканчивались неудачей. Волхвы, не в силах перебороть власть, создавали свои тайные союзы, братства, секты, которые сохранились до наших дней. В этом подземелье было главное ритуальное святилище, по иронии судьбы оно находилось не очень далеко от великокняжеских дворцов, однако его не обнаружили, так как о нем знали только избранные, которые умирали под пытками, но о нем молчали. Лабиринт подземелья перестраивался на протяжении многих столетий, пока не принял нынешний вид, а покинули его совсем недавно.

– Предположим, это так, но зачем этот псевдолабиринт из сплошных пересечений ходов? Они так развлекались?

– Сила знания – в развитии, и если жрецы или ученые пользуются только полученным знанием, его далее не развивая, не дополняя, то это ведет к умиранию знания. Эта пещера находится в месте сакральной силы, и жрецы волхвы, наблюдая здесь необычные явления, на протяжении сотен лет пытались в них разобраться, научиться их использовать. В итоге возник этот лабиринт – вход на Перекресток времен, позволяющий узнать прошлое или заглянуть в будущее. А знание о будущем страшнее знания о прошлом – оно может человека сломать. Это как стать осужденным на смерть и мучиться ожиданием неумолимого приближения казни, что гораздо страшнее самой казни.

– Не для всех этот приговор так жесток, – возразил я.

– Не для всех, – согласился Кузьма, – как и прошлое не у всех в черных пятнах. Я вот знаю, что нашего друга Петра ты порешил собственной рукой, выстрелив в затылок. Испугался, что атаман перестанет тебе верить, нарушил нашу клятву помогать друг другу всегда, во всем и несмотря ни на что.

У меня перехватило дыхание, и лишь через секунду я выкрикнул:

– Неправда!

Эхо подхватило мои слова:

– Правда! Правда! Правда!

– Эхо не обманешь, – улыбнулся Кузьма. – Я знал, что ты здесь останешься, чтобы медленно сгнить, питаясь крысятиной, добровольно обрекая себя на вечную тьму. Ты думал, это твое спасение? Нет, это кара за содеянное тобой, смерть от пули для тебя слишком милосердна. По сути ты мало чем отличаешься от крыс, которыми питаешься, пройдет совсем немного времени, и они пожрут тебя, еще живого, но совсем беспомощного. Я решил взглянуть на тебя в последний раз, посмотреть, во что ты превратился. Но мне пора отправляться за дневником в мой родной подвальчик… Он повернулся, чтобы уйти, а я, сделав шаг вперед, изо всей силы ударил его под левую лопатку – мне не хотелось, чтобы он издал еще хоть один звук.

Моя рука пронзила воздух, и в этом положении я застыл. Кузьма повернулся и горько усмехнулся:

– Хорошо, что напомнил, – мы посовещались с Петром и исключили тебя из своего братства, мы тебе больше не помогаем, теперь ты в самом деле остался совсем один. А мне ты уже ничего не сделаешь: к сожалению, бомба на Лукьяновку упала на день позже – меня уже успели расстрелять. Жаль, что все знания погибли вместе со мной – последним волхвом. Да, это так, я прошел посвящение еще в студенческие годы. Но время безжалостно – мертвы те, кто меня посвящал в таинства наших предков, умер и я, не успев подготовить себе замену. После меня остался лишь мой дневник, спрятанный в полуподвале, в железной коробке, замурованной под умывальником. В нем описано, как с помощью этого лабиринта можно попасть на Перекресток времен. Не все имеют мужество заглянуть в будущее, узнать, что ждет впереди, я испугался этого и был наказан. А вот твое будущее я знаю.

– Ты знаешь, когда и как я умру? – хрипло выкрикнул я.

– Знаю, ты умрешь здесь, но мне пора. – И он вошел в лабиринт, а я еще некоторое время слышал его шаги… пока не проснулся. Я лежал, весь в холодном поту, сжимая в руке нож. Рядом догорала лучина. «Мне это привиделось или в самом деле происходило?» Прислушался – кругом стояла обычная тишина, которую, казалось, ничто не в силах потревожить: ни время, ни война, бушующая наверху.

«Эта галлюцинация – явный признак того, что я схожу с ума. Единственное подтверждение того, что это мне не привиделось, я добуду, если доберусь до полуподвала Кузьмы. Если там окажется железная коробка с дневником, значит, это был не сон, если нет – все это не стоит выеденного яйца. Если дневник Кузьмы – реальность, то я обязательно побываю на Перекрестке времен и загляну в свое будущее. Кузьма предсказал, что я умру здесь, – завтра же покину пещеру, и если умру, то в другом месте». Принятое решение наполнило меня энергией, желанием поскорее отправиться в путь.

* * *

– Вставай, соня. Твоя жена пришла, пивка с воблой принесла. – Леонид словно сквозь вату услышал голос Богданы.

Увиденный сон его не отпускал, мучила мысль – удалось ли Степану добраться до дневника? Или дневник до сих пор находится в полуподвале – мастерской Стаса, спрятанный в стене, в том месте, где был умывальник? И почему он так уверен в реальности этого дневника?

Леонид почувствовал руку жены на лбу и услышал ее тревожные слова:

– Ты весь горишь! У тебя высокая температура – пиво отменяется, поищу, что есть из лекарств.

Леонид рывком сел на постели:

– Я здоров, вновь кошмар приснился.

– Если ты уверен, что это не простуда, то, не откладывая, звони экстрасенсу, договаривайся о встрече. Телефон я тебе уже дала.

– Сегодня я никуда не пойду.

– Хорошо, согласна – выглядишь неважно. Хочешь, я позвоню и договорюсь о приеме на завтра? В шесть вечера тебе подойдет? Нет никаких дел на это время?

– Не знаю, но лучше договариваться буду я сам. Что ты говорила о пиве и сушеной рыбе?

– Сотрудник Костя принес воблу, всех угостил, а я вспомнила про тебя. Пиво по дороге купила, еще холодненькое.

– Где мой самый большой бокал? – зевнул Леонид. – Поужинать тоже не помешает.

Как только пиво из второй бутылки перекочевало в бокал, от стола Леонида оторвал телефонный звонок – это был старый коллекционер, Никодим Павлович.

– Леонид, что ты за мазню выставил на аукционе? – старчески покашливая, спросил Никодим Павлович.

– Мазня как мазня – не хуже других. Тот, кто имеет глаза – пусть увидит, кто имеет художественный вкус – пусть прочувствует, – огрызнулся Леонид.

– Я не говорю, что это полное дерьмо, – начал обработку старичок.

– А я и не соглашусь с подобной оценкой. Видели, сколько просмотров на сайте за это короткое время? Народ интересуется, и цена его не пугает.

– А может, народу интересно, почему на эти картины установили баснословную цену? Народ хочет над этим посмеяться.

– Посмеялись? Тогда будем прощаться!

– Почему ты такой нетерпеливый, горячий? Я же тебе по делу звоню, высказываю свое мнение…

– А мне на ваше мнение начхать! – произнес Леонид и злорадно подумал: «Зашевелились, почувствовали, что здесь вкусно пахнет!»

В трубке на некоторое время воцарилась тишина, видно, Никодим Павлович никак не мог переварить фразу, которой его угостил Леонид. Наконец он вымолвил:

– Ты, Леня, не заносись. Ты еще в подгузниках ходил, когда я серьезные картины покупал, меня знают…

– Знают, как же, знают, сколько известных картин на дурачка купил, за копейки, пользуясь неосведомленностью. В застойные годы выдуривал… – Леонид чувствовал, что его действительно несет, но не мог остановиться.

– Перейдем к делу, – сухо прервал его Никодим Павлович.

Леонид в душе торжествовал – если старый лис до сих пор поддерживает разговор, то весьма заинтересовался этими картинами.

– Я готов взять у тебя несколько картин на реализацию, естественно, не по тем ценам, какие ты ломишь. Скажем, на три месяца. Мое имя знают и здесь, и за рубежом, лучшей рекламы тебе не найти. Моя цена: пятьдесят процентов от выставленной стоимости. Через три месяца я возвращаю тебе картины или деньги, а может, и раньше.

От такого предложения у Леонида раньше дух захватило бы, даже тридцать процентов от заявленной стоимости казались хорошими деньгами, а главное, известие, что сам Никодим Павлович, очень известный коллекционер, ими заинтересовался, вызвало бы фурор, сразу активизировав интерес со стороны других коллекционеров. И подставную сделку с бизнесменом можно было не проводить – это как залп линкора, после которого все остальные выстрелы кажутся хлопками. И цену на Глущенко не надо будет понижать.

– Я не согласен. Цену вы знаете, вам, как старому и известному, могу уступить пять процентов. – У Леонида появилось ощущение, что какойто чертик его дергает за язык, и он сам ужаснулся своим словам.

– Похоже, ты пьян или сошел с ума. Мне с тобой разговаривать не о чем – ни сейчас, ни в дальнейшем, – сухо произнес в ответ старичок.

Леонид еще долго держал возле уха трубку, слушая гудки. Внутри у него все оборвалось: большего вреда для своего дела, чем то, что он наговорил глупостей Никодиму Павловичу, трудно было даже представить. Тот предложил ему суперусловия, а он отверг их в грубой форме, оскорбил известного, влиятельного коллекционера. Он сразу представил, как Никодим Павлович набирает номера других коллекционеров и говорит: «Ленька совсем оборзел – без году неделя в нашем деле, а уже нос задрал. Надо сосунка проучить!»

– С кем ты так грубо разговаривал? – поинтересовалась Богдана.

– Не суйся, если ничего не понимаешь, – окрысился Леонид, и Богдана, обиженная его грубостью, убежала в кухню.

С тяжелым сердцем, предчувствуя грядущие неприятности, Леонид после ужина отправился смотреть телевизор, желая немного отвлечься. Вскоре ему пришлось убедиться, что предчувствия его не обманули. Позвонил главный администратор интернетаукциона и с глубоким сожалением сообщил, что лоты Леонида придется снять:

– Смертолюбов – художник неизвестный, уже было несколько звонков от искусствоведов, они возмущены, говорят о подрыве репутации самого аукциона.

– Что с тобой? Ты заболел? – спросила Богдана, увидев, как изменился в лице Леонид.

– Я сошел с ума! Завтра обязательно встречусь с этим экстрасенсом, хотя вряд ли он сможет теперь мне помочь. Пожалуй, после того, что я совершил, надо отправляться в психушку.