Глава 15

Выбор

— Я решительно отказываюсь вас понимать барон, — продолжал Гроссмейстер, — это невероятно, немыслимо, невозможно. Я встретил вас как человека, наделенного опытом в искушенного в вопросах политики там, где христианский: мир соприкасается с землями язычников. Те советы, которые вы мне давали вначале, были весьма смелы и необычны. Впрочем, столь же ценны. Но то, что вы предложили сейчас… Невероятно.

— Во-первых, господин Гроссмейстер, мы имеем дело не с язычниками, а с иной ветвью христианской веры, пусть заблудшей. А во-вторых, именно потому, что я знаю народы иные, чем те, что исповедуют истинную веру, я и предложил то, что предложил.

— Еретики, считающие, что исповедуют истинную веру Христову, хуже язычников… — начал Гроссмейстер и вдруг оборвал фразу. — Так бы сказал Великий Инквизитор, а я скажу по-иному. Мне безразлично, слева направо или справа налево они крестятся, я хочу, чтобы во веки веков на берегах Невы и Волхова правили благородные рыцари. Чтобы славяне прочно заняли позицию слуг и не помышляли об ином. То, что вы предлагаете, — провозглашение государства, в котором и немцы и славяне обладали бы равными правами, — приведет к тому, что они вытеснят нас отсюда.

— Это вернее произойдет, если вы этого не сделаете. Можно победить государство, но нельзя победить народ. Что касается русских, то сейчас этот народ сильнее, чем сто лет назад. Эти люди не чета латышам и эстам, стоящим под Тевтонским орденом. Они готовы сражаться за идею великой страны. У них есть сила, не организованная пока. Если вы дадите им организоваться под своим контролем, как король королевства Ингрийского, они возвысят вас. Если попробуете остановить, они сметут вас. — Барон сделал останавливающее движение, давая понять, что не закончил. — Я знаю, рыцари непревзойденные бойцы, но я видел их бессилие перед летучими отрядами сарацинов в Палестине. А что мы сможем здесь, пусть даже с прославленными рыцарями, сражаясь против людей, желающих воевать, знающих эти леса как собственный дом, прекрасно освоивших монгольскую тактику набега и европейское искусство осады? Не забудьте, в тылу у нас новгородская и псковская дружины, которые могут поддержать нас, а могут и ударить в спину. Пока вы не дадите им прав, о которых я говорю, опасность их измены сохранится всегда.

— Объявление себя королем и преобразование ордена в королевство Ингрийское будет принято в Европе и при папском дворе как мое отступничество. Меня отлучат от Церкви. Против ордена объявят крестовый поход. А рыцари, соль земли, опора государства, отвернутся от меня, если я их уравняю с русскими дружинниками.

— Его святейшество Папа Урбан VI слаб как никогда, и римские кардиналы того и гляди изберут другого^[8]. Ему ценен каждый союзник, и, чтобы сохранить нашу поддержку, он благословит создание королевства. Нужно только время, для того чтобы убедить его. Я могу решить эту деликатную проблему. У него просто не будет другого выхода, если нашим условием его поддержки в европейских странах будет это его благословение. У Европы сейчас куча забот помимо Ингерманландии. Никому не нужен крестовый поход, когда есть возможность поучаствовать в разделе земель на родине. Что касается рыцарей ордена, если объявление королевства посулит им прирост владений и новую добычу, они смирятся с признанием русских витязей равными им. И подумайте еще об одном, сир: дав равные права русским, вы предстанете освободителем в глазах всего негерманского мира. Кого поддержат московские и рязанские воины, когда вы придете с войском под их стены, — вас или своих князей, ползающих на брюхе в Орде? И кроме того, теперь вы сможете быть уверены в новгородской и псковской дружинах. А далее, овладев всей Русью, с ее мощью вы сможете присоединить к себе Тевтонский орден и тогда овладеть Польшей и Литвой. Кто сможет тогда сравниться с императором Великой Восточной империи? От Венеции до Стокгольма, от Кастилии до ордынских степей богословы и политики, купцы и крестьяне склоняются перед силой, служат силе, уважают по-настоящему одну силу.

В зале воцарилась пауза. Наконец молчание нарушил Гроссмейстер.

— Я не сир, — медленно произнес он, — я Гроссмейстер Ингерманландского ордена. Я не буду вам говорить всякую чепуху об измене делу Церкви и тому подобное. Я понимаю, что вы стремитесь к тем же целям, что и я, только видите иной путь. Поэтому вы останетесь моим советником. Но ваш план предполагает слишком большие изменения на землях, подвластных ордену, для того чтобы я принял его. Сейчас я попрошу вас отправиться в Москву и, согласно вашему же плану, убедить князя Дмитрия отказать в поддержке князю Андрею в обмен на наше сдерживание Литвы. По дороге, в качестве моего советника, я поручаю вам проинспектировать новгородскую крепость и ее гарнизон. Соответствующие письма с полномочиями будут вам даны. С вами отправятся три десятка ландскнехтов. Выезжайте завтра же.

— Слушаюсь… сир.

После ухода барона Гроссмейстер сидел недвижно четверть часа и размышлял о том, что опять не обрел нужного ему советчика. Почему этот безусловно умный человек не принял его столь стройную, понятную и естественную систему, Благородные рыцари, с ним во главе, на вершине иерархии. Духовенство, властители умов, видящие измену среди черни, под ними. А далее купцы, крестьяне и все русские. Что они? Своим трудом они обеспечат богатую жизнь рыцарей, смогут помочь снарядить дальние походы на покорение Литвы, на захват шведских земель, а Бог даст, и ордынских земель. Конечно, германские переселенцы вернее. Они должны получить привилегии перед русским населением. Но торгашу и крестьянину, ковыряющемуся в навозе, никогда не стоить и сломанной шпоры. Все они равны.

Однако время приближалось, и следовало готовиться к визиту следующего гостя.

— Святой отец, нельзя равнять благородных рыцарей с чернью. Мне оскорбительна сама эта мысль, — устало твердил Гроссмейстер. — А ваше предложение войска, основанного на всеобщей воинской повинности. Но как можно полагать, что войско, составленное из суконщиков и трактирщиков, может хоть в чем-то заменить отряды профессиональных воинов? Я даже не говорю об искусстве владения оружием. Дух воина может быть впитан только с молоком матери, воспитан под руководством родного отца, воина. Даже ландскнехты, начавшие службу подростками, к сорока годам не могут сравниться в боевом искусстве с родовитым рыцарем, живущим законами чести. Какого же воина вы получите за ваши два года воинской повинности? Кроме того, эти два года будут потеряны для них как для мастеров в своих ремеслах. Мы не получим настоящих воинов, но и хорошие мастеровые исчезнут.

— Сиятельный Гроссмейстер, — вкрадчиво произнес отец Инквизитор. Его худощавая, наклоненная к Альберту фигура казалась воплощенным устремлением к собеседнику, — не стоит скидывать со счетов силу пламени веры Христовой. Она и только она одерживает победу на поле боя. Я ни в коем случае не стремлюсь принизить роль благородных рыцарей в сражении. Но они опускаются без дела, почтенный Гроссмейстер. Редкие походы на территорию Литвы и шведской Финляндии не решают проблемы. Большая их часть все равно остается здесь и пьянствует в своих замках и вотчинах. Без серьезного противника они стали пьяницами и дебоширами, дерущимися ради славы и выгоды. Измена таится среди всех сословий. Черные мессы^[9], мне доподлинно известно, служат уже и в Петербурге. Для поддержания порядка в землях ордена нужно воинство, пусть не столь искусное во владении оружием, но преданное. Они же послужат опорой в битве с внешним врагом и числом задавят немногих, даже искусных врагов. И уже через несколько лет в час опасности вы сможете собрать многих мужчин, уже обученных, пусть примитивно, владеть оружием. Главное же в том, что, пробыв два года в казармах, они будут более дисциплинированны, будут подчиняться любому указу властей. Предлагаемый же мной запрет для некатоликов занимать любую должность, даже десятника, и ограничения их в правах торговли и передвижения по стране будет способствовать тому, что русские будут вынуждены перейти в истинную веру. Святая же Церковь всегда сможет наставить на путь истинный свою паству.

— Рыцари дерутся за честь, святой отец, — жестко отрубил Гроссмейстер, — и никто не может осуждать воина, ищущего отдохновения между битв. С распущенностью своих рыцарей я разберусь сам. Служение же дьяволу, — Гроссмейстер перекрестился на распятие, — действительно тяжкий грех. На то властью Церкви вам даны достаточные полномочия. Вы получите те права в судопроизводстве и следствии, каких просите. Впрочем, я не возражаю, если вы дисциплинируете чернь. Я отдам под ваше начало ополчение магистрата. Возможно, через некоторое время я попробую использовать эти отбросы и в деле. Проверим истинность ваших слов. Да и банды Андрея донимают меня все больше. Набор в ополчение останется добровольным. Но если эти вояки покажут, что стоят хотя бы навоза из-под рыцарского коня, возможно, мы вернемся к вашему предложению о воинской повинности. А сейчас оставьте меня. Я устал.

После ухода Великого Инквизитора Гроссмейстер погрузился в размышления: «Почему этот человек так ратует за использование черни в делах государственных? Что ждать от попа? Да нет, он из благородного рыцарского рода, а его совет не раз выручал меня в трудную минуту. Но чернь. Хотя сложившаяся ситуация тоже никуда не годится. Если объединить сказанное двумя советниками, то есть во всем этом правда. Рыцари устают гоняться за тенями бандитов князя Андрея. Им надо в поле, да достойного противника, да почаще, да в дальний поход. Иначе они сопьются в городских тавернах да ожиреют в своих вотчинах. А иные того и гляди обрусеют. С этим надо бороться железной рукой. Лучше всего провести победоносную войну с кем-то из соседей. Но куда вести, если в тылу останутся дружины русских, которые могут перейти на сторону Андрея? Проклятье. А как добиться преданности черни, германских переселенцев и русских? Рыцари здесь не помогут. Им пороть своих крестьян — и то скучно. Действовать розгами Великого Инквизитора или милостями монарха Ингрийского, как советовал барон? Или и тем и другим вместе? Идея великого государства, поддержанная чернью… Какая идея может вдохновить тех, кто не живет честью? Бред. Надо думать и выбирать. А советники пусть пока покажут, на что способны».