Глава четвертая
На другой день проснулись поздно.
Сытно позавтракали, обильно запивая завтрак вином, купили несколько пачек мелко нарезанного табаку. Попутный грузовик подбросил их до Торремочи, того самого селения, из которого они отправились на фронт. Там провели ночь и перед рассветом выступили вместе с полевой кухней. На рассвете прибыли на позиции.
Готовилась новая атака. В сероватом сумраке двигались фигуры солдат. С безмолвной покорностью выслушали приказ. Аугусто почувствовал в груди какую-то тяжесть. Раскрыл рот и глубоко вдохнул холодный утренний воздух.
День оторвал ночь от земли и осторожно поднял ее в своих лучистых ладонях. Батареи начали обстреливать оборону противника. Пехота двинулась в атаку.
Видно было, как солдаты бегут по равнине, припадают к земле. Несколько метров ползут, затем снова бег.
Командир батальона, руководивший атакой, вызвал Аугусто.
— Видишь вон тот хлев? — И он показал на красноватую крышу, которая виднелась метрах в трехстах от склона холма. — Передай капитану, чтобы он начал окружать селение с левого фланга.
— Есть передать капитану!
И Аугусто побежал выполнять приказание.
— Эй! Эй! — окликнул его Патрисио.
— Что такое? — спросил Аугусто, останавливаясь.
— Пойдем вместе. Вдруг тебя ранят и некому будет помочь.
— Спасибо! — взволнованно сказал Аугусто. «Интересно, а я был бы способен на такое самопожертвование?» — подумал он, но ответить не решился.
Взошло солнце. Оно выплеснуло свои лучи на равнину и, как дым, развеяло утренний сумрак. По равнине цепями двигалась пехота. Видно было, как она пересекает темно-зеленое поле, грязно-желтые полосы земли под паром, серые, нетронутые пахотой каменистые участки, словно наполненный шафрановым отблеском глубокий овраг.
Воздух был совершенно прозрачным. Орудийные стволы выбрасывали сероватые, черные, желтоватые облачка. Заметен был даже легкий дымок винтовочных выстрелов. Он отделялся от ствола, как легкий мыльный пузырик.
Аугусто и Патрисио вошли в зону огня. Укрылись за камни. Два-три раза вздохнув, набрали в легкие воздуха и бросились бежать. Время от времени ненадолго залегали в пересохшее русло ручейка или бросались под прикрытие камней.
Шла перестрелка. Пули с угрожающим свистом зарывались в землю или сухо щелкали о камни.
Прибежали вспотевшие, тяжело дыша. Аугусто передал приказ командира батальона. Рядом с командным пунктом капитана находилось поле, поросшее короткой шелковистой травкой. Залегли за каменной стеной. Дул свежий, прохладный ветер, живительный и нежный, словно омывающий кожу. Воздух был прозрачен, как стекло. Друзьям казалось, что они на дне чудесного ручья. Аугусто молча любовался равниной. Молчал и Патрисио. Какая скудная земля! Невысокие округлые холмы делали местность похожей на стеганое пуховое одеяло. А кругом грохот боя, уханье взрывов, сухое щелканье пулеметных очередей. Над головой шквал снарядов и пуль. Такой великолепный зимний день, а люди убивают друг друга! Аугусто тяжело вздохнул. Страшная действительность отступила перед минутой волнующего покоя. И в полной растерянности он повторил несколько раз: «Они убивают друг друга, убивают друг друга!»
Несколько снарядов взорвались совсем близко от расположения роты.
— Послушай, пора смываться.
Вернулись на командный пункт.
Пехота подошла к селению. Окружила его, и вот оно уже позади. Противник бежал.
— Ну, кажется, дали мы им жару!
— Помчались, как зайцы!
— Вот это рывок!
Солдаты, находившиеся на вершине холма, смеялись, возбужденно шумели, подбрасывали в воздух свои береты и пилотки, казалось не обращая внимания на неприятельские пули и снаряды. Можно было подумать, что мужество товарищей придавало храбрости и им.
Около полудня батальон Аугусто занял Эль Педрегаль, важнейшую высоту, которая господствовала над ключевыми позициями этого участка.
Около часу дня перестрелка смолкла. Наступило предгрозовое затишье. Солнце на совесть позолотило пейзаж. Все стихло. Потянул бриз. Шевельнул кисточки на шапках солдат, пошелестел листьями, пригнул высокую траву и нежно, словно легкое перышко, затих на земле.
К концу дня противник предпринял яростную контратаку. Высота Эль Педрегаль еще освещалась солнцем. Это был округлый холм, издали походивший на женскую грудь. Свет струился, как золотистая парча, местами разодранная грубой настойчивостью взрывов. Но вот золотистый покров был сдернут начисто, и высота осталась голой, чуть посинелой, как грудь мертвой женщины. А потом Эль Педрегаль вообще исчез в облаках дыма и земли. Солнце еще держалось на волокнах света, будто его опускали в гигантской золотой сети. В сверкающих ее нитях сновали черные, белые, рыжие птицы. Птицы большие и маленькие, которые тревожно стремились в тень. Как если бы они бежали от огненной кольчуги, от людской жестокости.
Эль Педрегаль озарялся свинцово-фиолетовым блеском разрывов. Оттуда доносился непрерывный грохот. Потянуло холодом. Ночь наплывала темным шквалом, таща по небосводу гигантские тучи. День утекал сквозь щель горизонта. На высоте царило мрачное молчание. Всех тревожила участь товарищей.
С наступлением ночи обстрел прекратился.
Аугусто и Патрисио пристроились к полевой кухне, которая отправлялась на Эль Педрегаль.
— Я остаюсь, — сказал Луиса.
— Остаешься? А что скажет командир? Мы же должны ему доложиться.
— Оставь ты меня в покое, Гусман. Я сам знаю, что делать.
— Смотри не влипни!
— Я? Не валяй дурака! Конвоем командовал Родригес.
— Надеюсь, с пути не собьемся, — сказал он.
Из всего конвоя только он один побывал утром на позициях. Кроме Родригеса, дороги никто не знал.
— А что, если не найдешь? — спросил Патрисио. Родригес обрисовал опасность, грозившую им в любом случае:
— Либо мы попадем в лапы противника, либо наткнемся на собственные передовые посты. И в том и в другом случае, возможно, придется пострелять…
— Значит, нам предстоит небольшое развлечение!
— Ладно, ладно, не волнуйся! Ручаюсь головой, с пути не собьемся, — смеясь, успокоил его Родригес.
Аугусто взглянул на спокойное, мужественное лицо Родригеса. Ему нравились жизнелюбие и уверенность этого парня. Он и сам понравился ему с первой же встречи, и тогда Аугусто решил: «Нет, Родригес не может погибнуть!» Вера в это была глубокой и необъяснимой. Ну, а если Родригес не должен погибнуть, то не должен погибнуть и он, Аугусто!
Тронулись с наступлением темноты. Небо было окутано тучами, и тьма стояла непроницаемая. Аугусто и Патрисио буквально приклеились к мулам. Оба боялись. Они совсем не были уверены, что Родригес не собьется с дороги.
Мулы двигались быстро. Поспевать за ними было трудно, да еще когда идешь почти на ощупь. Спотыкались, падали, сквернословили. Патрисио начал отставать.
— Давай, давай! Если замешкаемся, конец! — подбадривал его Аугусто.
— Иду, иду! — задыхаясь, шептал Патрисио. — Ребята! Неужто вот так, словно психу, и придется пробегать всю войну?
Конвой начал растягиваться.
— Эй! Обождите! — крикнул Аугусто.
— Давай поторапливайся! — отвечали ему.
— Патрисио, наддай!
— Больше не могу, дружище!
Конвой ушел далеко вперед. Кричал Аугусто. Кричал Патрисио. Никакого ответа. Перепугавшись, они бросились бегом. Споткнувшись о камень, Патрисио упал.
Аугусто остановился.
— Что с тобой? — спросил он сердито. Вернулся назад.
— Здорово ушибся?
— Да нет, кажется, ничего, — сказал тот, подымаясь. — Вроде подвернулось что-то в щиколотке. Ну-ка… Нет, ничего. Пошли. — И он заковылял.
— Бежать можешь?
— Да, да, давай.
Двигались рывками. Проваливались в какие-то ямы, падали.
— Больше не могу, дружище, — вздохнул Патрисио. — Иди один.
— Не говори чепухи!
— Родригес! — крикнул изо всех сил Аугусто. — Родригес!
— Что-о-о-о? — ответил ему далекий голос.
— Обождите-е-е-е!
Родригес приказал остановиться и подождать отставших. Патрисио ухватился за хвост мула.
— Уж теперь-то, ребятки, хвост меня вытащит. Солдаты засмеялись.
Шли еще довольно долго. Двигались молча, осторожно, тревожно прислушиваясь. Темнота сделала тишину еще более зловещей.
— Слава Испании! — выкрикивал время от времени Родригес.
Никто не отвечал.
— Послушай, ты… — начал было Аугусто, когда вдруг его перебил Патрисио.
— Свет!
Вдали блеснуло что-то синеватое.
— Похоже, фонарь, — рассудил Родригес. — Отлично, двигаемся на свет, а там… будь что будет!
Прошли еще несколько шагов.
— Это костер, — сказал Родригес.
Сердце Аугусто колотилось. «Дозор? Быть может, они нарочно подпускают поближе?» Но вслух он ничего не сказал.
Костер уже был совсем рядом. Аугусто набрал воздух и решительно крикнул:
— Э-э-э-э! Какой батальон?
В ответ услышали номер своего батальона. Патрисио обхватил солдата за шею и прижал к груди.
— Дружище! — громко, с облегчением вздохнул.
— Уф! Ну и минутки пришлось пережить, — сказал Аугусто.
На косогоре, возле костра, лежали раненые вперемежку с убитыми. Аугусто увидел Ледесму, который кого-то перевязывал.
— Ну, как дела?
— Сам видишь!
— Потери большие?
— Больше сорока человек. Лейтенанта Переса уложило на месте. Прямо в висок. Тяжело ранены капитан Маркес и капитан Комас. Оба осколками. Один лейтенант и три сержанта ранены легко. Убитых десять человек.
— Да, паршиво!
Медленно побрели дальше. Раненые стонали, ворочались. Вытянувшись в струнку, лежали мертвые. Дрожащий свет костра делал эту картину еще более тягостной. Полсотни изуродованных тел, подсвеченных пляшущими отблесками тусклого пламени.
Командир встретил конвой радостно. Солдаты предложили ему и находившимся с ним офицерам табак. Все они уже несколько дней ничего не курили.
КП помещался в хлеву, развороченном снарядами. Снаружи доносился стук саперных лопат и голоса офицеров, сержантов, капралов, отдающих команды. Ожидалась новая контратака. Стаскивали камни, пытались вырыть окопы в каменистой почве. Доносились далекие стоны раненых.
Загон освещали два огарка, прикрепленные к ящикам из-под боеприпасов. Сидевшие вокруг очажка командир батальона и офицеры оживленно болтали.
— Ишь, черти! Стреляют ружейным порохом, — сказал командир батальона. — Завтра мы отберем у них пушки.
Затем заговорил о храбрости своих солдат.
— С таким батальоном пойдешь куда угодно, — уверял он, довольный.
Все улыбались, но были явно чем-то озабочены. Аугусто это сразу заметил. Сквозь улыбки проглядывала тревога.
При выходе из загона встретил Сан-Сисебуто.
— Здорово!
— Здорово!
— Ты-то как сюда попал?
— Сержант Парра прихватил меня с собой. Я говорил, что служу связистом при штабе, но он плевал на это.
— И тебе не помогла твоя фантомина слов?!
— Что поделаешь! С такими типами ничто не поможет.
— Эспиналя видел?
— Только что.
— Как он, в порядке?
— В порядке. А вот со мной приключился случай…
— Какой?
— Струхнул не на шутку!.. Представляешь, был я там, внизу, помогал возводить кладку, подходит этот Парра и говорит: «Возьми-ка этот камень и положи его на самый верх». — «Да он слишком велик, сержант». — «Ничего, валяй подымай! Будет лодырничать». Иду, наклоняюсь: «Сержант, да он весь в крови!» Но ты знаешь эту скотину. «Неважно, тащи!» Берусь и вдруг нащупываю сапог… Господи! Чья-то нога! Я едва не упал от страха.
— Какой ужас! — не выдержал Аугусто.
Он немного побродил. Солдаты работали, непрерывно чертыхаясь и протестуя. Они валились с ног от усталости. День был очень тяжелым с самого утра.
— Да вы просто ослы! — услыхал он недовольный возглас капрала. — Чего вы хотите? Чтобы нас всех прихлопнуло? Для себя же работаете!
Все было напрасно. Люди уже много дней не отдыхали, почти не спали, мерзли, питались холодной пищей, к тому же впроголодь. Были все время на волосок от смерти. И хотели только одного: чтобы их оставили в покое.
Аугусто вернулся в загон. Патрисио с таинственным видом увлек его в угол.
— Разжился двумя одеялами.
— Вот это здорово!
Было уже за полночь. Улеглись вместе. Аугусто попытался отогнать горькие предчувствия, которые одолевали его. Что-то ожидает их завтра?.. Командир батальона взял шинель и вышел на улицу… Аугусто заснул.