Глава девятая

— О, Генрих, как ты повелевал мною! — промурлыкала Берта, когда они вновь вошли в кабинет Гиммлера. Все рубцы и раны рейхсфюрера были тщательно присыпаны пудрой. — Какой же силой ты обладаешь, мой дорогой!

Он кивнул и решил, что лучше уж постоит — после побоев его ягодицы чувствительно побаливали. У него была такая нежная кожа… Но чувствовал он себя все равно значительно лучше. А самое важное, он действительно ощущал, что может теперь повелевать другими.

Когда Гиммлер вошел в спальню, шторы были наглухо задернуты, а на прикроватном столике горела одна-единственная лампа с красным абажуром. Берта тоже полностью преобразилась. Она сбросила с себя мешковатый костюм, туфли, подходящие фрау средних лет, и сняла очки. Теперь на ней был полупрозрачное черное шелковое неглиже, сквозь которое щедро просвечивало ее чувственное тело. На ее ногах были высокие кожаные черные сапоги, а в руках она держала тонкий хлыст, который выглядел весьма угрожающе. Как только Гиммлер увидел этот хлыст, он тут же начал дрожать всем телом, отлично понимая, что сейчас последует.

— Чего же ты ждешь, раб? — произнесла она глубоким грудным голосом с угрожающими интонациями. — Снимай с себя всю одежду. Снимай ее побыстрее! Немедленно! А не то тебе будет совсем худо! — Она пристукнула хлыстом по своей ладони. Гиммлер подпрыгнул от ужаса и стал торопливо срывать с себя форму, глядя на женщину голодными, вожделеющими глазами. Она пристально смотрела на него, то и дело постукивая хлыстом по ладони. Эти звуки были похожи на тиканье часов, отсчитывающих секунды перед тем, как начнется наказание.

Когда Гиммлер встал перед ней, полностью обнаженный, она бросила быстрый взгляд на его худосочное тело и неширокую грудь, совершенно лишенную растительности.

— И это все, что ты хочешь продемонстрировать своей госпоже, несчастный? — пророкотала она и слегка приподняла кончиком хлыста сморщенный миниатюрный пенис Гиммлера. — Как ты можешь удовлетворить меня, как ты можешь вгрызаться в мое нутро таким крошечным бесполезным инструментом? — И она легонько ударила кончиком хлыста по сморщенному члену рейхсфюрера СС. Гиммлер подпрыгнул от боли.

— Извините меня, госпожа, — жалким голосом пролепетал он.

— Ты всегда просишь у меня извинений, — резко бросила она.— От тебя я всегда слышу одни только извинения. Ну что ж, мой милый, боюсь, сегодня я уже не приму от тебя никаких отговорок. Тебе придется заплатить за все свои упущения и все грехи. Становись на четвереньки, быстро!

— Я действительно должен сделать это? — спросил Генрих Гиммлер. В его голосе различалась странная смесь страха и предвкушения небывалых удовольствий.

— Ты стал совершенно бесстыдным! Я не желаю больше ничего от тебя слышать! Ни одного слова! Как ты смеешь спрашивать о чем-то свою госпожу?! На четвереньки, немедленно! — Она угрожающе прищелкнула хлыстом.

Гиммлер торопливо опустился на четвереньки. Его сердце бешено колотилось.

— Ну-ка, выстави вперед свой тощий зад, — потребовала женщина. — Немедленно!

Гиммлер изогнулся, выставляя вверх свои бледные ягодицы.

— Не будьте слишком жестоки со мной, госпожа, — попросил он тонким, странно изменившимся голосом. — Пожалуйста…

Берта злобно расхохоталась.

— Ты получишь то, чего заслуживаешь, отвратительный негодяй, — и принялась хлестать его хлыстом по заднице. Она хлестала его так сильно, что из груди Гиммлера вырывались неконтролируемые вопли. В них боль была смешана с затаенной радостью. Затем она принялась ломать и выкручивать ему руки. Лицо Берты раскраснелось, по ее телу катились капли пота. А он дрожал и извивался в ее цепких руках и то и дело вопил:

— Пожалуйста, не надо! Ну пожалуйста… Умоляю… остановись…

Через десять минут, весь исполосованный хлыстом, с кровоточащими рубцами на спине, Гиммлер мощно вошел в ее тело и решительно овладел им. Прижимая рейхсфюрера к своей потной груди, Берта то и дело вскрикивала:

— О, как мне хорошо с тобой, Генрих, мне хорошо!

* * *

Сейчас же Генрих Гиммлер стоял перед Бертой со спиной и ягодицами, которые были исполосованы ее хлыстом и побаливали, но зато бесконечно уверенный в себе, в своих силах и в способности вершить судьбы других людей. Теперь он больше не страшился гнева фюрера. Посмотрев на Берту, он сказал ей:

— Дорогая, соедини меня с командиром эскадрильи «Черных ястребов»^[13].

— С гауптштурмфюрером Больдтом?

— Да, — деловито кивнул рейхсфюрер. Он уже прокручивал в голове детали предстоящего разговора с летчиком.

Через несколько секунд его соединили с командиром эскадрильи. Это соединение базировалось очень далеко от Берлина, на аэродроме, который располагался вблизи от прежней русско-польской границы; однако слышимость была такой хорошей, что можно было подумать, что Больдт разговаривает с ним из соседней комнаты.

— Больдт, — сразу же перешел к делу Гиммлер, — с вами разговаривает рейхсфюрер СС. У меня есть для вас задание. Наивысшей категории важности и срочности!

— Слушаю вас, рейхсфюрер. — В голосе Больдта, находившегося за тысячи километров от него, слышалось безграничное уважение к Гиммлеру и полная готовность выполнить любой его приказ. Глава СС улыбнулся. Он знал, что к нему полностью вернулось его прежнее умение повелевать другими людьми.

— Ваше задание — установить местоположение батальона СС «Вотан», который дезертировал со Сталинградского фронта…

— «Вотан»? — удивленно воскликнул Больдт. — Но «Вотан», которым командует штандартенфюрер Гейер…

— Не болтайте и слушайте меня, Больдт! — жестко проронил Гиммлер. — Вам предписывается установить местоположение батальона. Как только вы это сделаете, немедленно доложите об этом мне. И тогда я отдам вам приказ уничтожить весь состав «Вотана». Каждый из этих предателей, которые бесчестят славные ряды СС, должен быть уничтожен. Вам все ясно, Больдт?

— Так точно, рейхсфюрер!

— Я рассчитываю, что вы сможете установить местоположение батальона «Вотан» в течение ближайших двенадцати часов. Это задание имеет наивысший приоритет. Немедленно приступайте к его выполнению. Это все. — Гиммлер повесил трубку на рычаг и с триумфальным видом повернулся к Берте. Женщина, на которую все это произвело сильное впечатление, воскликнула:

— О Генрих, как же здорово ты справился! Мне кажется, что нам следует заниматься этим, — она скромно потупила глаза, — не один, а два раза в месяц. Это оказывает на тебя такой благоприятный эффект…

— Ну разумеется, Берта, если только занятия государственными делами мне это позволят, — сказал Гиммлер. — А сейчас я займусь вопросом штурманна из дивизии СС «Мертвая голова», испросившего разрешения жениться на женщине, чей прапрадедушка, как говорят, имел в своих жилах часть польской крови…

Берта взяла свой блокнот. «Какой же огромной нагрузке подвергается мой милый Генрих, — подумала она про себя, записывая то, что он диктовал ей, — постоянно занимаясь всеми этими важнейшими государственными делами. Как же ему тяжело…»

— Высшая степень расовой чистоты, присущая членам СС… — диктовал ей Гиммлер.

* * *

Находившийся за тысячу километров от них гауптштурмфюрер Адольф Больдт положил ноги в начищенных сапогах на стол и, хмурясь, посмотрел на мрачное ноябрьское небо. За окном непрерывно падал снег. Гауптштурмфюрер Больдт — высокий, атлетически сложенный и в обычных условиях абсолютно безжалостный член СС — был шокирован приказом рейхсфюрера. В 1939 году он сам нес службу в составе «Вотана». Затем, когда проходил набор в воздушные артиллерийские наблюдатели, он вызвался пойти туда добровольцем, и в конце концов вырос в командира единственной авиационной эскадрильи в составе СС. Эта эскадрилья была сформирована в 1941 году по приказу Генриха Гиммлера, который повздорил тогда со всесильным шефом люфтваффе рейхсмаршалом Германом Герингом. В составе этой части было несколько старых бомбардировщиков «штука»^[14]. Обычно самолеты эскадрильи использовались для того, чтобы оказывать поддержку с воздуха наступающим бронетанковым подразделениям Ваффен-СС, прокладывая им дорогу сквозь вражеские боевые и оборонительные порядки. Сейчас тем же самым бомбардировщикам предписывалось уничтожить одно из таких подразделений…

Больдт поднялся из-за стола и уставился на свое отражение в небольшом зеркальце для бритья, прикрепленном к стене. Он часто проделывал подобную процедуру, чтобы увидеть, не отражаются ли у него на лице какие-то внутренние скрытые сомнения. Сейчас он явственно видел их следы. Как мог он попытаться ликвидировать таких бравых офицеров, как штандартенфюрер Гейер и штурмбаннфюрер фон Доденбург, с которыми он когда-то воевал вместе? Но командир эскадрильи знал, что его ждет, если он начнет колебаться, пытаясь уклониться от выполнения только что отданного приказа. Это может стоить ему его собственной жизни.

— Выходит, парень, — произнес он, обращаясь к своему отражению в зеркальце, — твои яйца находятся сейчас между молотом и наковальней.

Дело обстояло именно так. Как бы он ни поступил в этой ситуации, любое его решение было бы неправильным.

— А может быть, поступить так, — задумчиво произнес он. — Не дергаться. И делать все в порядке очередности. Сначала обнаружить «Вотан». И не очень спешить при этом. Не торопясь обнаружить его — а потом уже решать, что делать. Возможно, что за это время все само собой образуется. Да, именно так и следует поступить, — кивнул он, пристально вглядываясь в свое собственное отражение в маленьком зеркале.

Больдт одел свою кожаную летную куртку, фуражку и обмотал вокруг шеи белый шелковый шарф. Сквозь него проглядывала черно-бело-красная лента Рыцарского креста, который летчик носил с подчеркнутой небрежностью. Довольный тем, что выглядит как заправский боевой пилот, которому сам черт не брат, Больдт вышел в завывающую снежную метель, весело насвистывая себе под нос, точно был самым беззаботным существом на свете.

Через пару минут гауптштурмфюрер вошел в офицерскую столовую. Она была схожа с многими другими офицерскими столовыми, на которые он успел вдоволь насмотреться за свою долгую службу. Часть пилотов сгрудилась вокруг разбитого пианино, во все горло распевая песни. Другие развалились в потертых кожаных креслах, куря и перелистывая старые журналы, большинство из которых были порнографическими.

Обстановка во всех этих столовых была практически одна и та же. Как и везде, здесь висел знак, содранный с одного из вагонов немецких железных дорог, который гласил: «Строго запрещено пользоваться уборной во время стоянки поезда». И, как и везде, здесь были любовно собраны обломки потерпевших крушение или сбитых самолетов. Здесь даже имелся пропеллер от сбитого британского «Спитфайра».

Сами пилоты также были очень похожи друг на друга. Все они были молодыми, симпатичными и умудрялись выглядеть весьма элегантно даже тогда, когда были в одном лишь нижнем белье. И у всех имелись сувениры и талисманы, приносящие им удачу. Так, граф фон Полски никогда не поднимался в воздух без любимого плюшевого мишки. Бруно фон унд цу Пулитц разъезжал по округе в своем «мерседесе» с открытым верхом в поисках приключений, и когда он возвращался в часть на следующее утро, к антенне его машины была обычно горделиво примотана пара женских трусиков. У князя Меттерниха жил маленький тигр, с которым он любил фотографироваться для иллюстрированных журналов.

Но Больдт отлично знал, что все эти обедневшие отпрыски аристократических семей вступили в СС не потому, что являлись истовыми приверженцами национал-социалистической идеологии. Они ими никогда и не были. А в СС вступили потому, что видели в этом способ вернуть себе прежние привилегии и высокое положение в обществе. Сам Гиммлер преклонялся перед аристократией и всячески благоволил ей. Поэтому все эти люди полагали, что, летая в составе авиаэскадрильи СС, они смогут сделать по-настоящему блистательную карьеру и возвыситься. И если бы перед ними встал выбор между их верностью СС и карьерой, то они не колебались бы ни минуты. Карьера была бы у всех на первом месте.

— Господа, — объявил Больдт, — прошу минутку внимания. Пожалуйста, потише. Мы получили задание.

Через тридцать минут самолеты эскадрильи поднялись в воздух. Сам Больдт неслышно молился про себя о том, чтобы метель, сквозь которую они летели, продолжалась как можно дольше.