Джесси
Время от времени я отступаю от своих принципов и верю, что Бог все-таки существует. Как, например, сейчас, когда я вернулся и увидел эту прекрасную куколку, сидящую на пороге моего дома. Она встала и спросила, знаю ли я, где найти Джесси Фитцджеральда.
– А кто его спрашивает?
– Я.
Я наградил ее одной из своих лучших улыбок.
– Тогда это я.
Отвлекусь на минутку и скажу, что она была старше меня, но с каждым мгновением это становилось все менее заметно. У нее были волосы, в которых я бы заблудился, а рот такой мягкий и полный, что я еле оторвал от него глаза, чтобы осмотреть все остальное. У меня зачесались руки от желания прикоснуться к ее коже и убедиться, что она такая же мягкая на ощупь, как и на вид.
– Меня зовут Джулия Романо, – сказала она. – Я опекун-представитель.
Скрипка, играющая в моей душе, взвизгнула и умолкла.
– Вы что, коп?
– Нет, я адвокат и помогаю судье по делу твоей сестры.
– Вы имеете в виду Кейт?
Что-то в ее лице изменилось.
– Я имею в виду Анну. Она подала ходатайство о выходе из-под родительской опеки в вопросах здоровья.
– Ах да. Я знаю об этом.
– Правда? – Казалось, это ее удивило, будто только Анна может подавать в суд. – А вы случайно не знаете, где она?
Я посмотрел на дом, темный и пустой.
– Я что, ее ангел-хранитель? – Потом улыбнулся ей. – Если хотите подождать, можете зайти и посмотреть на мои картины.
Неожиданно она согласилась.
– В принципе, неплохая идея. Я бы с удовольствием поговорила с вами.
Я прислонился к двери и скрестил руки так, чтобы заиграли мышцы. Потом послал ей улыбку, которая сражала наповал половину женского населения университета Роджер Вильямс.
– Какие у вас планы на вечер?
Она посмотрела на меня так, будто я сказал это по-гречески. Нет, она наверняка понимает греческий. Она глядела на меня, как на марсианина. Или как на ненормального Вулкана.
– Вы приглашаете меня на свидание?
– Понято же, что да.
– Понятно, что у вас ничего не получится, – сухо проговорила она. – Я гожусь тебе в матери.
– У тебя фантастические глаза. – Я хотел сказать «грудь», но сдержался.
Как раз в этот момент Джулия Романо застегнула пиджак, и это меня рассмешило.
– Почему бы нам просто не поговорить?
– Как хочешь. – Я провел ее в свое жилище.
По сравнению с тем, как обычно выглядит моя комната, сейчас она была в относительном порядке. Немытая посуда стояла всего день или два. И рассыпанные утром хлопья не воняют в конце дня так, как разлитое молоко. Посредине комнаты стояли ведро с тряпкой и бутылка керосина – я как раз делал зажигательные гранаты. На полу валялась одежда, а одна футболка живописно раскинулась на самогонном аппарате.
– Ну как? – Я улыбнулся ей. – Марта Стюарт была бы в восторге.
– Для Марты Стюарт твоя комната стала бы делом жизни, – пробормотала она. Села на кушетку и подскочила. Там оказалась картошка фри, которая – о святой Боже! – оставила жирный отпечаток на ее прекрасной попке.
– Хотите что-нибудь выпить? – Не надо говорить, что мама не научила меня хорошим манерам.
Она осмотрелась вокруг и покачала головой.
– Я пас.
Пожав плечами, я вытащил из холодильника бутылку пива.
– Что, на домашнем фронте не все в порядке?
– А ты не знаешь?
– Стараюсь не знать.
– Почему?
– Потому что у меня это получается лучше всего. – Улыбаясь, я сделал большой глоток пива. – Хотя в этот раз я бы с удовольствием посмотрел, чем это все закончится.
– Расскажи мне о Кейт и Анне.
– Что именно вам рассказать? – Я сел рядом с ней, слишком близко. Нарочно.
– Какие у тебя отношения с ними?
Я наклонился к ней.
– Мисс Романо, вы хотите узнать, хорошо ли я себя веду? – Когда она даже глазом не моргнула, я сдался. – Они терпят меня, – ответил я. – Как и все остальные.
Этот ответ, должно быть, заинтересовал ее, потому что она записала что-то в своем беленьком блокнотике.
– Как это, расти в такой семье?
В моей голове пронеслась дюжина ответов, но я сам не ожидал того, что в конце концов сказал.
– Когда мне было двенадцать лет, Кейт заболела – ничего серьезного, просто простудилась. Но справиться с болезнью самостоятельно она не могла. Поэтому у Анны нужно было взять гранулоциты – белые кровяные клетки. Это случилось в канун Рождества. Мы собирались всей семьей идти покупать елку, понимаете? – Я вытащил из кармана пачку сигарет. – Вы не против? – спросил я, но подкурил, не дождавшись ответа. – Меня в последнюю минуту отправили к каким-то соседям, и это было еще хуже, потому что у них был праздник, полно родственников, и все шептались, будто я был сиротой или глухим, как пень. В конце концов мне это надоело, я сказал, что хочу в туалет, и сбежал. Я пошел домой, взял папин топор, ручную пилу и срубил маленькую елку, которая росла посреди двора. Когда соседи спохватились, я уже установил елку в гостиной и украсил ее шарами, повесил разноцветную гирлянду и все, что только можно.
Я все еще помню эти мигающие лампочки – красные, синие, желтые – на елке было украшений, как на баллийском эскимосе.
– В рождественское утро родители пришли за мной к соседям. Выглядели они ужасно. Однако дома под елкой лежали подарки. Я был в восторге и быстро нашел подарок со своим именем. Там оказалась маленькая заводная машинка – прекрасный подарок для трехлетнего мальчика. Но не для меня. Я видел ее на распродаже в больничном магазине. Это был единственный подарок, который я тогда получил. Вот такая грустная история. – Я затушил сигарету о джинсы. – Родители ни разу ничего не сказали насчет елки. Вот каково это – расти в такой семье.
– Как ты считаешь, Анна думает так же?
– Нет, они следят за Анной, потому что она часть их великого плана по спасению Кейт.
– Как твои родители решают, будет ли Анна участвовать в очередном курсе лечения Кейт? – спросила она.
– Вы так говорите, будто есть особая процедура. Будто действительно есть выбор.
Она подняла голову.
– А разве нет?
Я не ответил, потому что это был самый риторический вопрос, который я когда-либо слышал. Я смотрел в окно. Во дворе все еще стоял пень от той елки.
Когда мне было семь лет, я решил прокопать подземный ход в Китай. Мне было интересно, насколько сложно выкопать такой тоннель. Я взял из гаража лопату и начал копать яму, в которую можно было бы пролезть. Каждый вечер я накрывал ее старым пластмассовым ящиком, чтобы не залило водой. Я работал четыре недели, сбивая руки о камни и цепляясь ногами за корни. Но я не учел высоких земляных стен, выросших вокруг меня, и ядра планеты, которое нагревало подошвы моих кроссовок. Копая прямо вниз, я потерялся. В тоннеле нужно освещать дорогу, а у меня это никак не получалось.
Когда я начал кричать, папа нашел меня за несколько секунд, хотя мне показалось, что прошло несколько жизней. Он залез в яму, удивляясь той работе, которую я проделал, и моей глупости.
– Тебя же могло засыпать, – сказал он и вытащил меня на поверхность.
И тогда я увидел, что моя яма вовсе не столь глубока – папе она была по грудь.
Темнота относительна.