Глава 4. Тотахан

На следующее утро в седьмом часу я был уже на баграмском перекрестке. Дежурный по контрольно-диспетчерскому пункту с радостью сообщает мне, что все машины на Кабул уже ушли. Ближайшая колонна через неделю. И еще. Согласно приказу командующего армией все передвижения автомобильной техники с 15-го по 20-е августа категорически запрещены. В связи с началом праздника Курбан. Что-то мне об этом вчера говорили в разведотделе. Надо было слушать внимательнее. Тем более что сегодня как раз 15-е число. Дежурный посоветовал добраться до аэродрома и поговорить с вертолетчиками. Их машины под приказ не попадали. Да и просто там мог оказаться попутный борт. Это был шанс!

И действительно, на Кабул был попутный рейс. Через Шиндант. Солидный крюк! Но мне повезло. В Кабуле не дали разрешение на посадку самолета советника, и он приземлился в Баграме. Через полчаса пришло разрешение. Договариваюсь с командиром экипажа. Командир дает добро. Поднимаюсь на борт. Пассажиры удивлены: вот из-за кого их посадили в Баграме. Ну что ж, людям свойственно заблуждаться. Я к их проблемам никакого отношения не имею. Пока.

Через пятнадцать минут самолет приземляется в Кабуле. В самом дальнем конце взлетно-посадочной полосы. Вам едва ли приходилось когда-нибудь пересекать пешком всю взлетно-посадочную полосу международного аэропорта. Не пришлось и мне. На полпути к пересылке меня подбирает УАЗик какого-то десантника. Он едет к штабу армии. Мне по пути.

Небольшие узкие улочки Кабула, по-восточному яркие и оживленные. В толпе мелькают европейские лица. Многие из женщин не носят паранджу. Бегают ребятишки, качаются на деревянных качелях, крутятся на деревянных каруселях. В небе парят самолеты, отстреливая тепловые ловушки. Удивительно колоритное смешение века четырнадцатого и века двадцатого. Бросается в глаза военное одеяние города, царандой (милиция) у зданий с автоматами. Бронированные стрелковые ячейки, бронетранспортеры на перекрестках.

От штаба армии до полка рукой подать. Жалко, что нет рейсовых автобусов. Приходится ждать попутную машину. Полковой контрольно-пропускной пункт. Посыльный помогает отнести мои вещи в штаб. Недалеко от штаба встречаю майора Аушева. Руслан Султанович старожил в Афганистане. Третий срок. Прошел все командные должности от командира взвода до начальника штаба полка. Недавно получил звание Героя Советского Союза. По словам начальника разведки дивизии, в полку он царь и бог. Аушев пристально смотрит мне навстречу.

— Карпов?

Вот тебе на! Приятно, когда каждый встречный начальник штаба полка знает тебя в лицо. Но это не к добру!

— Так точно, товарищ подполковник. Старший лейтенант Карпов прибыл для прохождения дальнейшей службы.

Начальник штаба отвечает в полку за разведку. Возможно, он единственный человек в полку, который знает о моей реальной задаче. Но для меня было бы куда лучше, если бы о ней вообще никто не знал. Во многих знаниях многие печали.

— Хорошо. Иди, представляйся командиру. Я завтра еду в Баграм, подброшу до КП (командного пункта) батальона. Сбор в шесть у КПП (контрольно-пропускного пункта). Без опозданий!

Нет, если он знает о том, что мне надо в Баграм, знает он видимо немало. Трудно поверить, чтобы начальник штаба полка был знаком с каждым младшим офицером полка. Не его это уровень! И тем более заниматься частным извозом, развозить младших офицеров к месту службы — уж никак не входит в круг его обязанностей! В одном я ошибаюсь — Аушев действительно знает всех офицеров полка. В том числе и младших. А вот с частным извозом все гораздо проще — обычное везение. Аушева вызывают в Баграм, в штаб дивизии, я — всего лишь попутный груз. Попутный груз. Какая прелесть!

Представляюсь командиру и его заместителям. Сдаю предписание и иду устраиваться на ночь в общежитие. А утром на двух БМП мы выезжаем в Баграм. Продолжает действовать запрет на передвижение автомобильных колонн до двадцатого августа. На «броню» он не распространяется. Дорога пустынна и спокойна. И примерно через час мы подъезжаем к кишлаку Чауни. На его окраине, в старинной крепости 13-го века, расположена десятая сторожевая застава. Командный пункт второго мотострелкового батальона 180-го полка.

Да, мне продолжает везти. По моим расчетам в батальоне я должен был появиться не раньше двадцать третьего. Сегодня — шестнадцатое. Идем с опережением графика. Хотя куда я спешу? Непонятно. Важно другое: началась вторая неделя моего пребывания на войне, а мою красную фуражку все еще не прострелили. Это просто замечательно! Я до сих пор хожу в повседневной форме — это в Афганистане большая редкость. Солдаты и офицеры одеты в экспериментальную полевую форму. Но я переодеваться не спешу: шитые сапоги, генеральская рубашка, фуражка Центрального экспериментального пошивочного комбината — визитная карточка кремлевцев. В разведывательно-диверсионной школе мы ходили в солдатской форме без знаков различия. Так это ж на работе. Здесь совсем другое дело! На войне иногда хочется немного повыпендриваться. Вот я и выпендриваюсь!

Неожиданный приезд Аушева никого не застает врасплох. Как всегда без сбоев работает «солдатский телеграф» — кто-то из полковых связистов заранее сообщает о его приезде по ЗАСу (засекречивающей аппаратуре связи). Командир батальона майор Миронов встречает нас у ворот крепости. Руслан Султанович поздравляет его с приездом какого-то майора Петухова. На несколько минут они отходят в сторону, о чем-то секретничают. И изредка посматривают на меня. Аушев начинает сердиться. Что-то не так в датском королевстве! Затем он запрыгивает на БМП и машины уходят в сторону штаба дивизии. Комбат возвращается в крепость, на ходу бросив в мою сторону:

— Через десять минут.

Через десять минут командир батальона уже на боевом посту. В большой панаме и шортах он лежит на плетеной деревянной кровати в тени крепостной стены. Таинственный майор Петухов — заменщик моего командира батальона. Сегодня утром он приехал в дивизию, а значит через пару дней будет здесь. Это значит, что для комбата война закончилась. Пустячок, конечно, а приятно! Для комбата. Выясняется причина недовольства Руслана Султановича: два дня назад Шафи перебрался из кишлака Калагулай в кишлак Калашахи. Это в семи километрах южнее. Причина неизвестна. Но это путало все наши планы. Егоров Сергей Андреевич, на чье место я приехал, служит командиром взвода автоматических гранатометов. Его застава прикрывает штаб дивизии и кишлак Калагулай. Кишлак Калашахи совсем в другой стороне. Но это не проблема. Небольшая рокировка: одного из офицеров шестой мотострелковой роты переводят на место Егорова. Я — еду в шестую роту.

Звучат два слова: «Шапко и Тотахан». Какая же маленькая деревня, этот Афганистан! Все свои. Вместе с Женькой Шапко мы занимались в молодости альпинизмом. Кто такой Тотахан мне неизвестно.

Комбат — выпускник нашего училища. Жалко, что он скоро уезжает, кремлевцев в дивизии не так-то и много. Он и сам жалеет, что ничем не сможет мне больше помочь.

На следующее утро уезжаю знакомиться с Тотаханом. Таинственный «Хан» оказывается небольшой, но очень милой горкой в пяти километрах от хребта Зингар. Высота с отметкой 1641 метр. Восьмая сторожевая застава. На ней расположены командный пункт шестой роты и её управление, второй мотострелковый взвод, экипаж танка Т-62, минометный расчет и станция радиоперехвата. Все это теперь моё. Точнее не все — станция радиоперехвата принадлежит дивизионному разведбату. Командует станцией старший прапорщик Витя Томчик — «Дед». Кроме него на станции служат: водитель ГАЗ-66, на базе которого оборудована станция и три солдата-таджика. Они радиотелефонисты и переводчики одновременно.

Все постройки на заставе представляют собой нечто среднее между блиндажом и пещерой. Технология строительства очень простая — взрывным способом в горке пробиваются небольшие углубления. Обкладываются камнем, перекрываются бревнами и сверху тоже засыпаются камнями. Таким способом на заставе построены: казарма, продовольственный склад, склад боеприпасов и штабная землянка. Особняком стоит ленинская комната. Самое капитальное и красивое помещение на заставе. Она полностью построена из глинобитных кирпичей. В ней есть даже окна. По периметру заставы выложена небольшая, чуть больше метра высотой, стена из камней. Вдоль этой стены оборудованы СПС (стрелково-пулеметные сооружения) или обычные стрелковые ячейки. В них под полиэтиленовой пленкой на камнях закреплены карточки огня, а в деревянных ящиках из-под патронов хранится дежурный запас боеприпасов. Пачки патронов к автомату или пулемету, две наступательные гранаты РГД-5 и две оборонительные Ф-1. На северной вершине горы — на небольшом скальном утесе расположен первый пост. На южной окраине у танка — пятый пост. Оба круглосуточные. Еще три-четыре поста выставляются только ночью.

Командир роты капитан, Игнатенко Юрий Иванович, кажется мне слишком взрослым, даже старым. Ему около тридцати. (Интересно, как люди умудряются дожить до такого возраста?). Подписан приказ о переводе капитана Игнатенко на вышестоящую должность. Через неделю ему уезжать.

Ротный приказывает принимать заставу. И Женькин взвод. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что взвод этот не совсем обычный. Три боевых машины пехоты (БМП-2) да стрелковое оружие — практически единственное, что напоминает о мотострелковом подразделении. Но станция радиоперехвата, вавиловский прожектор дальнего действия, переносная станция наземной разведки ПСНР-5. Труба зенитная с прекрасной оптикой и двадцатикратным увеличением установлена на первом посту. Солдаты с высшим образованием и знанием фарси. Замкомвзвода сержант Нигмат Хашимов, учитель русского языка в недалеком прошлом. И нужно быть совсем слепым, чтобы не понять куда я попал. Здесь все наши. Становится понятным преклонный возраст ротного, а со временем и то, что самый главный человек в роте не командир, а его заместитель — Олег Артюхов. В разведке так бывает.

Ну, вот мы и дома. С трех сторон наш командный пункт прикрывают: гранатометно-пулеметный взвод с севера (выносной пост или восьмая «а» застава), первый взвод с запада (9 сторожевая застава), и третий взвод (22 застава) — с юга. На востоке расстилается степь Татарангзар. Она тянется до самого хребта Зингар. Под нами течет речка Барикав. Летом её можно перешагнуть, не замочив ног. За речкой кишлак Калашахи. Место удивительно тихое, спокойное. Правда, на прошлой неделе из гранатомета духи подбили одну из Женькиных боевых машин пехоты. Да семьдесят реактивных снарядов (эРэС-ов) залетело на заставу. Верится в это как-то с трудом, но дырка от кумулятивной гранаты в корпусе одной из машин вполне реальна. Да и горка, усыпанная осколками реактивных снарядов, совсем не кажется миражем. Тут еще Женька порадовал, что у местных жителей есть одна забавная традиция. Любят они по ночам устанавливать на ближайших дорогах противотанковые мины. Час от часу не легче! Уж лучше бы они своих женщин любили по ночам.

Принимаю взвод. Разбираюсь с оружием, техникой, имуществом и личным составом. Хорошо еще, что боеприпасы считать не надо — ими забит весь артсклад. Или точнее, блиндаж, который мы называем артскладом. Там хранятся боекомплекты на все стволы нашей заставы, включая и танк. Мины к миномету сложены штабелями на огневой позиции.

После обеда, с разрешения командира роты, выезжаем на экскурсию. На двух боевых машинах пехоты едем в небольшой безымянный кишлак за дровами и кирпичом. Кишлак необитаем. Жители покинули его несколько лет назад. Но не успеваем мы подъехать к ближайшему дувалу, как откуда-то издалека прилетает реактивная противотанковая граната. В развалинах скрываются духи. Правда не столь безобидные, как в наши домовые или лешие. Здешние духи — существа абсолютно реальные. И совсем не безобидные. Их называют душманами, разбойниками. Приходится принимать необходимые меры предосторожности. Но дальше все проходит спокойно. Бойцы загружают десантные отсеки БМП глиняными необожженными кирпичами, собранными в развалинах. Сверху закрепляют бревна. Женька собирался строить на заставе баню. Теперь этим строительством предстоит заниматься мне.

На окраине кишлака брошенный виноградник. На каждой лозе спелые, какие-то солнечные, гроздья винограда. Кишмиш. Ребята набирают его в вещмешки. Для меня все это в диковинку. Бойцы же относятся к винограду совершенно спокойно. Оказывается, винограда они едят вдоволь — внизу, под нашей заставой, точно такой же виноградник. А сейчас сезон уборки винограда.

Обратно возвращаемся без приключений. На заставе новый человек. В гости пришел Хасан, командир отряда самообороны из кишлака. Пришел знакомиться с новым командиром. В руках у него крошечный комок — маленький серый котенок. Бакшиш — подарок новому командиру. Новый командир — это, кажется, я. Значит и подарок мне. Обожаю подарки! В кишлаках много собак. В основном бездомных. При виде советских солдат эти собаки начинают сходить с ума от злости. Много собак и на заставах. Их подкармливают наши солдаты. Такой же лютой ненавистью эти собаки встречают афганцев. Люди относятся друг к другу куда более терпимо. Но самое забавное, мне кажется, что это одни и те же собаки. Только каждый раз они ненавидят разных людей: афганцев либо солдат. Все зависит от того места, где эти собаки находятся в данный момент. Словно они участвуют в каком-то спектакле. В театре абсурда. Кошки же встречаются в кишлаках крайне редко. Очень жарко. У кошек мало молока. И когда появляются маленькие котята, кошка-мама может накормить их только раз-другой. Затем молоко заканчивается, и котята больно кусают соски. И тогда кошка их бросает. Выживают немногие.

Подарок очень приятный. И очень пушистый. Мне не приходилось слышать, чтобы кому-то здесь дарили котят. Я тронут до самого сердца. Хасан приглашает посетить его кишлак. И я обещаю придти к нему в гости в ближайшие дни. Хасан уходит довольный. Видит, что подарок его очень понравился.

Ну вот и начал я обзаводиться хозяйством. Если все будет хорошо, к осени и корову купим. Будем молочко пить. И будет у нас в Простоквашино все тик-так. Кстати, чем-то надо накормить и нашего дикого африканского кота (конечно, дикого африканского, а как еще можно назвать кота, который летает по землянке, как по саванне; кусается и царапается). Развожу в миске немного сгущенного молока с водой. Дважды приглашать котенка не приходится. Он вылизывает все до последней капли и засыпает на моей кровати в нашей штабной землянке. Или в канцелярии, как мы её торжественно называем. Кстати, землянку эту построил Хасан. Когда прятался от духов на нашей заставе. Построил в одиночку. В благодарность за хлеб и приют. Я подписываю акты приема-передачи оружия и техники, и рапорт о принятии дел и должности командира взвода. А вечером Женька уезжает.

Но поход в гости приходится отложить на неопределенный срок. На следующий день начинается дивизионная операция по прочесыванию баграмской «зелёнки». «Зелёнкой» здесь называют нечто среднее между кишлаками, местностью и виноградниками. Точного определения нет. На заставе развертывают командный пункт батальона. И два комбата, майор Миронов и его заменщик, майор Петухов, занимают нашу канцелярию. Ротного и его зама, Олега Артюхова, переселяют в казарму. А мне дают одно отделение батальонного разведвзвода и отправляют на соседнюю горку. Перекрыть караванную тропу и прикрыть наш тыл. Забираю четырех своих бойцов, благо надо освободить несколько кроватей в казарме. Со мною уходят: мой заместитель сержант Нигмат Хашимов, командир танкового экипажа сержант Игорь Минкин, рядовые Медведев и Сережа Багрий. Выходим в сумерках, занимаем горку, маскируемся. С нашей стороны хорошо видны скрытые подступы к Тотахану. По возвращении надо будет подумать над их прикрытием.

День проходит спокойно. Лишь под вечер два наших вертолета зависают над девятой сторожевой заставой. Ничего не понятно. До тех пор, пока они не открывают огонь по заставе. Неуправляемыми реактивными снарядами. В эфире слышен мат старшего техника роты, прапорщика Скворцова. Судя по всему, он собирается врезать по вертолетам из тридцатимиллиметровой пушки БМП-2. Ротный его еле успокаивает. Вертолетчики обстреляли своих. Один боец тяжело ранен. Серега Плотников, командир взвода, отвозит его в медсанбат.

Ночью война прекращается, но перед самым рассветом в мой окоп заползает Нигмат.

— Товарищ старший лейтенант, верблюды.

Я ничего не слышу, но сомневаться в своем заместителе у меня нет ни малейшего повода. Я подаю команду «Приготовиться!» и запускаю осветительную ракету вниз. В сторону, указанную Нигматом. Если осветительную ракету запустить вверх, те, кто захочет, успеют укрыться. Пока она загорится. Когда же ракета летит тебе в лицо, она оказывает столь ошеломляющее действие, что ты забываешь обо всем на свете. В том числе и о том, в какую игру сегодня играешь. В войну или в прятки.

Прямо под нами, метрах в двадцати, застывает небольшая группа: два верблюда и четверо вооруженных людей. У них под ногами горит моя ракета. Мы открываем огонь. Полтора десятка стволов вполне веский довод в данном споре. В ответ ни выстрела. Ни от людей, ни от верблюдов. Что самое удивительное, верблюды остаются целыми. Стремительными ланями они убегают в сторону кишлака Калагудир. Духи остаются на месте.

На рассвете, с группой бойцов, я спускаюсь к ним. В каждом по несколько пулевых отверстий. Раненых нет. Подбираем три автомата и один Бур, английскую винтовку. О результатах боя докладываю на Тотахан. Оба комбата довольны — это действительно большая удача. Обещают представить отличившихся к правительственным наградам. Я же прошу связаться с Хасаном, чтобы прислал своих людей похоронить погибших. У афганцев это нужно сделать в день смерти. От восхода и до заката солнца. Обычай есть обычай. Мы ничего против не имеем. Теперь это не душманы. Просто погибшие люди. Они погибли в бою. А значит, попадут в рай.

Тела погибших завернут в белый саван, положат на плетеную кровать и накроют белой простынёй. Отпевание погибших душманов обычно проводится вблизи кладбища, а не дома. Чтобы не показывать шурави, где они жили до смерти. И не создавать угрозы родственникам — вдруг шурави надумают их наказать. За то, что их родственник был моджахедом.

Затем тело положат в могилу, ориентированную в направлении Север-Юг. На правый бок, лицом к Мекке. (Кстати, могилы для женщин обычно роют глубже, чем для мужчин. Ведь женщина недостойна лежать на одном уровне с мужчиной. Или мужчина недостоин, чтобы для него копали слишком глубокую яму. Кто их знает, этих мусульман?! И их обычаи. Думаю, что и они сами себя знают не очень. Что уж тогда говорить о нас!).

Вдоль могилы положат большой плоский камень (на могилах женщин — поперек), воткнут веточки джиды, а к ним привяжут лоскутки красного либо зеленого цвета. В зависимости от того, отомщен погибший или нет. «Око за око, кровь за кровь». Душа погибшего успокоится только тогда, когда погибший будет отомщен. Родственники будут молиться о погибшем в мечети. На второй день после смерти, каждый четверг первого, со дня смерти, месяца, на сороковой день и по истечении года. Будут молиться и мстить.

Последующие дни ничем особым не запомнились. Душманы периодически обстреливали Тотахан из миномета. Мстили за погибших. Истинные виновники их гибели, то есть мы, сидели в стороне. Так всегда бывает: одни шкодят, другие отвечают. По минометчикам работала наша артиллерия, штурмовики и вертолеты огневой поддержки. Работали от души. Огневая мощь просто потрясала! Но думаю, что и у духов на орехи доставалось не минометчикам, а кому-нибудь другому.

Двадцать восьмого августа война заканчивается. Мы возвращаемся на заставу. Домой. Комбаты и разведвзвод уезжают на КП батальона.

На меня впервые пишут наградной. Обычно за хорошую работу меня просто хорошо кормили. Здесь хорошо кормят независимо от работы. Невольно закрадывается крамольная мысль, раз кормят и так, может не стоит и работать? Мысль заманчивая. Но меня впервые представляют к правительственной награде. Целый день я сияю от гордости, как начищенный медный чайник. Ведь только последний чайник может радоваться таким глупостям.