16

К белому особняку Мартина Мальма уступами поднималась широкая дорожка, выложенная белыми известняковыми плитами. Джулия смотрела на виллу и почему-то думала о доме Веры Кант в Стэнвике. Оба дома были большими, но только этот свежевыкрашен, ухожен, обжит. Но все же кто зажег свет в доме Веры Кант? Джулия все время возвращалась к одной и той же мысли: действительно ли она видела свет или ей только это показалось.

Джулия держала под руку Йерлофа, они открыли тяжелую железную калитку и стали медленно подниматься по неровным плитам. Джулия подумала: «Интересно, кто из нас кого поддерживает, я Йерлофа или наоборот?» Ей было здорово не по себе, она нервничала, потому что для себя решила, что сейчас встретится с убийцей Йенса. Если Йерлоф прав, а судя по всему, это так, то, раз именно Мартин Мальм послал сандалию, значит, он и есть тот самый человек.

Каменная дорожка заканчивалась несколькими деревянными ступенями. Они вели к массивной двери красного дерева с металлической табличкой с красиво выгравированной надписью: «Мальм». В двери было окошечко из цветного стекла, еще ниже — ручка механического звонка в форме маленького ключа.

Йерлоф взглянул на Джулию:

— Ну как, готова?

Джулия кивнула и протянула руку к звонку.

— Я тебе должен сказать одну вещь, — произнес Йерлоф. — У Мартина инсульт был, с ним не угадаешь: иногда он хорошо себя чувствует, иногда ему совсем плохо. Ну, примерно как у меня. Если нам повезет, то тогда мы сумеем с ним поговорить, а сели нет…

— О'кей, — бросила Джулия. Она чувствовала, как быстро бьется ее сердце.

Она крутанула ключик, и внутри виллы послышался приглушенный перезвон. В дверном окошечке промелькнула тень, потом дверь открылась. Перед ними стояла молодая женщина лет двадцати — двадцати пяти, она была небольшого роста и светловолосая. Женщина вопросительно посмотрела на нежданных посетителей.

— Привет, — сказала женщина.

— Добрый день, — ответил Йерлоф. — Мартин дома?

— Да, но мне кажется, что он не…

— Мы старые друзья, — быстро перебил ее Йерлоф, — меня зовут Йерлоф Давидссон, я из Стэнвика, а это моя дочь. Нам бы хотелось повидать его.

— О'кей, я должна спросить.

— Прошу прощения, а мы можем подождать внутри? — попросил Йерлоф. — Здесь довольно холодно.

— Да, конечно.

Она посторонилась, пропуская их внутрь. Джулия помогла Йерлофу перебраться через порог. Она поддерживала отца под руку, потому что мраморный пол прихожей оказался довольно скользким. Стены были обшиты темными деревянными панелями со множеством фотографий новых и старых кораблей: три двери вели в разные части дома. Здесь же, в прихожей, начиналась лестница на второй этаж.

— Ты родственница Мартину? — спросил Йерлоф, когда они закрывали дверь.

Девушка покачала головой.

— Я медсестра из Кальмара, — ответила она, подходя к средней двери, чтобы открыть ее.

Джулия попыталась было посмотреть, что там внутри, но ей помешала тяжелая темная портьера.

Они с Йерлофом молча стояли и ждали. Обстановка этого большого дома со всеми этими закрытыми дверями как-то не располагала к беседе. Здесь была особенная тишина, почти церковная, когда слышен малейший звук. Джулия напрягла слух, и ей показалось, что кто-то ходит по второму этажу. Средняя дверь опять открылась, вернулась медсестра.

— Мартин сегодня не очень хорошо себя чувствует, — сказала она негромко, — к сожалению, он устал.

— Вот как, — произнес Йерлоф, — жалость-то какая. Мы уже, наверное, года два не виделись.

— Обязательно приезжайте, но в другой раз, — ответила медсестра.

Йерлоф кивнул:

— Конечно, обязательно, но мы сперва позвоним.

Он пошел к двери, и Джулия, хотя и неохотно, последовала за отцом. После теплого дома холодноватый осенний воздух показался им еще холоднее. Джулия молча шла рядом с Йерлофом, открыв калитку, она оглянулась и посмотрела на особняк.

В широком окне второго этажа она заметила бледное лицо — ее настойчиво рассматривала пожилая женщина. Она стояла там, наверху, и, казалось, пристально изучала их обоих. Джулия открыла рот, собираясь спросить Йерлофа, кто это такая, но он уже подходил к машине. Ей пришлось быстро отойти от калитки, чтобы открыть отцу дверцу машины.

Когда Джулия обернулась и опять посмотрела на виллу, в окне уже никого не было.

Йерлоф поерзал, удобнее устраиваясь на сиденье, и посмотрел на часы — полвторого.

— Наверное, нам надо немножко перекусить, а потом сделаем небольшой крюк, заедем в «Сюстембулагет» — я парням в доме престарелых обещал горючего прикупить. Как тебе такая программа, пойдет?

Джулия сидела, постукивая пальцами по рулю, и потом изрекла:

— Алкоголь — яд.

Они пообедали в одном из нескольких открытых зимой боргхольмских ресторанов, где блюдом дня было спагетти. Ресторан почти пустовал, но, когда Джулия попыталась завязать разговор насчет их посещения Мартина Мальма, Йерлоф вместо ответа молча помотал головой и занялся едой. После обеда Йерлоф настоял на том, что сам оплатит счет. Потом они заехали в «Сюстембулагет», Йерлоф закупил там две бутыли полынной крепкой, бутылку яичного ликера и шесть банок немецкого пива. «Неужели на опохмел?» — подумала Джулия, неся все эти сокровища к машине.

— Ну что, поехали домой? — сказал Йерлоф, когда они снова сели в машину.

Он произнес это уж слишком, по мнению Джулии, беспечно, как будто бы они ездили сюда развлекаться. Ее это вывело из себя, она выместила раздражение на несчастном «фордике», безжалостно переключив вторую скорость на первую прямо перед поворотом.

— И ничего не было, — сказала она, когда они остановились на красный свет недалеко от Боргхольма.

— А что ничего?

— Впустую съездили. Ни черта мы не узнали сегодня.

— Ну как сказать. Для начала мы с тобой сделали великое дело: попили кофе и поели отличных пирожных у Маргит и Ёсты. Потом я наконец посмотрел вблизи на Блумберга-старшего, и потом, нам удалось…

— Ну и на кой черт тебе все это понадобилось? — спросила Джулия.

Йерлоф помолчал, а потом выдал исчерпывающий ответ:

— Как тебе сказать, были причины.

У Джулии от злости перехватило дух.

— Пора бы тебе, папа, мне хоть что-нибудь рассказать, — упрекнула она, сдерживаясь изо всех сил и глядя прямо перед собой в ветровое стекло. Сейчас у нее было единственное желание: остановиться, открыть дверцу, вынуть из машины дорогого папочку и дать ему хорошего пинка, а еще лучше — отвести туда, где пропал тот, другой, маразматик, пускай погуляют. Джулию переполняло омерзительное чувство, что ее используют, и что еще хуже — втихаря.

Йерлоф продолжал молчать, как партизан, потом все же снизошел и сказал:

— Эрнста Адольфссона летом осенило. Теория у него такая проклюнулась: Эрнст считал, что мой внук, он же твой сын Йенс, тогда в тумане ни к какому морю не спускался, а пошел в другую сторону, на пустошь. Эрнст считал, что там Йенс и встретился с убийцей.

— И кто это был?

— Возможно, Нильс Кант.

— Как Нильс Кант?

— Ну да, покойный Нильс Кант. Все знают, что он тогда уже десять лет как помер и лежал в могиле… Да ты сама его надгробие видела. Но прошел, понимаешь, слух…

— Я знаю, — сказала Джулия, — Астрид об этом говорила. Но откуда взялись эти слухи?

Йерлоф вздохнул:

— Был в Стэнвике почтальон… Эрик Анлунд. Вышел он, понимаешь, на пенсию и начал интересные вещи рассказывать: мне, Эрнсту, да в общем-то всем в поселке, кто слушать хотел, насчет того, что Вера Кант получала открытки без обратного адреса.

— Ну и что?

— Когда все это началось, я не знаю, — продолжил Йерлоф, — но, как Анлунд рассказывал, открытки ей приходили из разных мест в Южной Америке в пятидесятых-шестидесятых годах. Каждый год — по несколько открыток, и всякий раз без обратного адреса.

— Они приходили от Нильса Канта? — спросила Джулия.

— Очень даже возможно. По крайней мере, это самое простое и естественное объяснение. — Йерлоф повернулся и посмотрел на пустошь. — Ну а потом все было, как все знают, да теперь и ты: Нильс прибыл домой в гробу и его похоронили в Марнессе.

— Да, я знаю.

Йерлоф посмотрел на дочь:

— Но штука-то в том, что открытки продолжали приходить и после похорон — из-за границы и, как и раньше, без обратного адреса.

Джулия глянула на отца:

— Это правда?

— Думаю, что да. Эрик Анлунд приносил открытки Вере, и он божился, что они продолжали приходить ей и после смерти Нильса.

— И из-за этого народ в Стэнвике верит, что Кант жив?

— Ну да, а чему удивляться? Люди любят посудачить в сумерках о том о сем. Но Эрнст-то треплом не был и на сплетни всегда плевал, а в это он верил.

— Ну а ты сам что думаешь?

Йерлоф помедлил.

— Я как апостол Фома: поверю, если будут доказательства, а я их пока не нашел.

— А для чего тебе понадобилось встречаться с Блумбергом? — спросила Джулия.

Йерлоф вновь помедлил с ответом, он боялся показаться выжившим из ума.

— Йон Хагман считает, что Роберт Блумберг, может быть, и есть Нильс Кант, — произнес он наконец.

Джулия посмотрела на него.

— Ну и ну, — сказала она потом. — Но, похоже, ты так не считаешь?

Йерлоф медленно покачал головой:

— Не очень сходится, хотя у Йона и были довольно веские аргументы. К примеру, Блумберг был моряком, как я, он вырос в Смоланде и еще подростком ушел в море помощником судового механика, много лет он пропадал неизвестно где… лет двадцать или тридцать. Может быть, даже больше. Потом в конце концов вернулся и переехал на Эланд, после женился, появился ребенок. Я думаю, что его сына мы там, в мастерской, и видели.

— Ну и что тут такого загадочного?

— Ну, в общем-то да, хотя есть тут кое-что примечательное: очень уж долго его не было. Йон где-то раскопал довольно интересные вещи про Блумберга: дескать, его за пьянку списали с судна где-то в Южной Америке, и вроде как там он окончательно опустился. Пил по-черному, а потом случайно встретил какого-то шведского капитана, и тот и привез его обратно.

— Ну и что? Разве один Блумберг переехал на Эланд? Таких много.

— Ну да, сюда их не одна сотня перебралась.

— И что, Йон во всех видит Нильса Канта?

— Нет, конечно. Я вот, например, считаю, что Блумберг совсем на Нильса не похож. Но иногда бывает так, что видишь то, что хочешь. Вот, например, моя мама, ну, твоя бабушка Сара, она как-то в молодости гнома встретила… Может, ты помнишь, она рассказывала про серого человечка?

— Да, я слышала. Но зачем тебе…

Йерлоф прервал ее и продолжил:

— Как она говорила, все это случилось весной, когда она развешивала белье на берегу. Если не ошибаюсь, Кальмарский пролив находится рядом с Грёнхёгеном — и вдруг она услышала у себя за спиной быстрые шаги, и из леса вприпрыжку появился он… Мужичок ростом не больше метра, весь в сером. Он ничего не сказал и пронесся прямо к проливу, мимо Сары, на нее даже и не глянул. А когда до воды добежал, то не остановился… Мама ему кричать стала, а он бежал дальше, прямо в воду, потом его волной накрыло, и он пропал и больше не появлялся, как будто никогда и не было.

Джулия только кивнула, она помнила эту мрачную историю. Может быть, даже самую необычную, которую когда-либо слышала от своих эландских родственников.

— Да, гном, который сам себя и убил, — сказала она, — такое, конечно, не каждый день увидишь.

— Ясное дело, что эта история не может быть правдой, — продолжал Йерлоф, — но я в нее верю. Потому что я знал маму, думаю, она видела что-то совершенно материальное или, может быть, какой-то феномен, которого она посчитала гномом. И в то же время я прекрасно понимаю, что никаких гномов и троллей нет.

— В наше время они, как бы сказать, не очень часто попадаются, — подбирала слова Джулия.

— Да, — медленно проговорил Йерлоф, — и Нильсы Канты тоже. О нем никто не говорит, его никто не видит, полиция давно сдала его дело в архив, он лежит на Марнесском кладбище под надгробием, — каждый может пойти и посмотреть. И вопреки всему этому куча народу на Северном Эланде действительно верит, что Нильс все еще жив. Во всяком случае, те, что постарше, частенько его вспоминают.

— А ты как считаешь? — опять спросила Джулия.

— Я считаю, что надо разобраться и навести порядок во всех странностях, связанных с Нильсом Кантом.

— А я больше всего хочу найти моего сына, — тихо сказала Джулия, — я сюда для этого и приехала.

— Да, я понимаю, — произнес Йерлоф, — но разные истории, они как разные жизни. Иной раз даже сходятся.

— Нильс Кант и Йенс?

Йерлоф кивнул:

— Я уже знаю тех, кто принимал в этом участие. И за это надо сказать спасибо Мартину Мальму.

— Как это так?

— Так он же мне сандалию Йенса послал. И попробуй догадаться, на чьем судне привезли в Швецию гроб с телом Нильса Канта.

— На корабле Мальма? Но откуда ты это знаешь?

— Тут все просто. Я сам находился в гавани, когда пришел корабль с гробом. Похоронная контора Марнесса занималась этим делом.

Джулия напряженно обдумывала услышанное. Они все ближе и ближе подъезжали к ответвлению на Марнесс, она притормозила и свернула.

— Но мы же так и не смогли поговорить с Мартином сегодня?

— Да, не получилось, но ты на его дом посмотрела, — сказал Йерлоф. — Как я тебе и объяснил, у Мартина сегодня был плохой день, но раньше или позже все сложится, мы с ним обязательно поговорим. Может быть, на следующей неделе.

— Вряд ли я смогу так долго ждать, — торопливо ответила Джулия. — Я должна ехать в Гётеборг.

— Ну, как скажешь. Когда ты едешь?

— Я, ну… Не знаю. Скоро, может быть, завтра.

— Завтра в Марнесской церкви будут отпевать Эрнста, в одиннадцать часов.

— Я не знаю, приду или нет, — честно ответила Джулия, выезжая на парковку перед Марнесским приютом. — Я же ведь Эрнста не знала. Конечно, то, как он умер, настоящая трагедия, и я по гроб жизни буду помнить то утро, когда его нашла… Но я его совсем не знала.

— Но ты все-таки постарайся и приходи, — посоветовал Йерлоф, открывая дверцу машины.

Джулия тоже вышла, чтобы помочь отцу. Она взяла пакет с «топливом» для молодцов из дома престарелых и портфель Йерлофа.

— Спасибо, — поблагодарил Йерлоф. Он стоял, опираясь на трость. — Мне сейчас почти совсем хорошо.

— Увидимся, — сказала Джулия, проводив отца до лифта. — Спасибо.

— За что?

— За сегодняшний день.

Она вернулась на парковку, забралась в автомобиль и через стеклянные двери видела, как открылся лифт и Йерлоф зашел внутрь. Все в порядке, он не упал.

Потом Джулия завела двигатель и опять выехала на дорогу. Она собиралась в Марнесс купить что-нибудь из еды, а потом ехать в Стэнвик, чтобы переночевать.

Медленно надвигались сумерки. Было двадцать минут пятого. Обычные люди, те, кто ежедневно ходил на работу, сейчас уже возвращались домой.

Но этот закон не для всех. Когда Джулия проезжала мимо конторы участкового Марнесса, она увидела в окне свет.

Джулия остановилась возле продуктового магазина купить молоко, хлеб и яйца. На ее счете оставалось не так много денег, а следующая выплата из страховой кассы ожидалась только через неделю. С этим она ничего не могла поделать, лишь воспринимать как неизбежность.

Когда Джулия вышла из магазина, она опять посмотрела на контору участкового: свет все еще горел. Она подумала о Леннарте Хенрикссоне и вспомнила рассказ Астрид. Вот и Леннарту тоже пришлось пережить трагедию в своей жизни.

Джулия стояла и смотрела на свет в окне, потом она положила еду в багажник, заперла машину, пересекла улицу, поднялась по ступенькам и постучала в дверь участка.