Книга: Все золотистое



Юрий Бурносов

Все золотистое

Розетка, кипяток, котенок Борька, балкон и лифт бросали в дрожь меня.

Тимур Кибиров

1

– Привет. А меня зовут Суок, – сказала девчонка.

– Кукла наследника Тутти? – машинально спросил я.

Девчонка пожала плечами:

– Не знаю никакого наследника.

– Ладно, проехали, – сказал я. В конце концов, это сон, и совершенно не важно, почему абсолютно не знакомую мне девчонку зовут Суок.

– Куда проехали? Не понимаю… А ты кто? – спросила она.

Обычно во сне нужно делать все, что тебе скажут или о чем попросят. Тогда сон бывает интересный. Правда, если делать все наоборот, тоже бывает ничего. Сон, одним словом. Поэтому я заупрямился:

– А тебе зачем?

– Низачем. Так нужно. Ты же знаешь, как меня зовут…

И то верно. Я огляделся и обнаружил, что стою босиком на ощутимо прохладном полу, вымощенном золотистыми и белыми плитками «в шашечку». Вокруг поднимались золотистые же стены, которые сходились высоко над головой в стрельчатую арку. Коридор уходил впереди куда-то влево и появлялся у меня за спиной откуда-то справа. Девчонка сидела на высокой тумбе – примерно метр двадцать – и болтала ногами. Тумба была тоже золотистая.

– По-моему, это мне снится, – признался я. Впрочем, я уже не был так уверен в этом: слишком реальным, детально проработанным казалось все вокруг…

– Не может такого быть. Получается, я тоже тебе снюсь? Но я-то знаю, что я – не сон. Я – Суок.

Девчонка, кстати сказать, совсем не походила на киношную куклу наследника. Лет четырнадцать, ну, пятнадцать на вид, черные волосы выбиваются из-под черного беретика. Кажется, такая прическа называется «паж». У французской певицы Мирей Матье, которая про «Чао, бамбино, сорри» поет, такая прическа. Одета девчонка занятно: опять же пажеский костюмчик, штанишки, чулки, башмаки с пряжками, и все золотистое.

– Слушай, я ничего не понимаю, – честно сказал я.– Меня зовут Валера. И я думаю, что я во сне. Потому что я не знаю, где я, и никогда здесь не был. И тебя не знаю.

– Валера… – произнесла Суок, словно пробуя слово на вкус. – Валера… Не слышала такого имени. Нет, Валера, ты не во сне. Точнее, не совсем во сне, потому что все-таки немножко во сне. Чуть-чуточку. А что это за странный наряд?

Я посмотрел на себя и хмыкнул: хорошо, что в шортах уснул. Мог бы и в трусах, вот был бы номер. Сон сном, а девчонка вроде ничего, симпатичная, а я в трусах перед ней скачу… Хотя во сне иногда такое приснится – будто ты голый, а вокруг все одетые. Бр-р…

Босиком вот только холодно. Хотя во сне холодно не должно быть. Это я, наверно, ноги из-под пледа высунул, вот и снится, что холодно…

– Это шорты.

– Ты, наверное, замерз? – участливо спросила она. – Пойдем туда, где тепло.

– А где тепло?

– Иди за мной, Валера. Только не догоняй меня, просто иди следом. Я скажу, когда мы придем.

Она спрыгнула с тумбы, щелкнув каблучками своих башмаков по плиткам, запахнула короткий золотистый плащик – я его сначала не заметил – и зашагала вперед по коридору. Я послушно пошел за ней, прикидывая, чего еще ожидать от сна.

Коридор был красив, но однообразен: стены и стены. Когда мы прошли метров сто, слева в стене показалось узкое окно, забранное мелкой решеткой, в ячейках которой сверкали разноцветные стекла. Свет сквозь окно не пробивался, из чего я заключил, что либо снаружи темно, либо стекло непрозрачное, либо вообще ничего нет. Для сна это нормально. Кстати, никаких светильников не наблюдалось и в коридоре; казалось, сами золотистые стены излучают мягкий холодный свет.

– Не отставай, Валера! – бросила через плечо Суок. – Здесь нельзя отставать.

Мы прошли еще сотню метров, и я неожиданно увидел на стене, на высоте своих плеч, глубокие царапины. Судя по всему, стенка была не из штукатурки или там камня, а из металла, и царапины врезались в него более чем на сантиметр. Что это так дерануло бедную стенку? Или кто? Я хотел спросить об этом Суок, но тут же обнаружил, что она исчезла. Коридор уходил вдаль, и я готов был осознать, что влип-таки в какой-то сонный кошмар, как Суок снова появилась. В стене справа была открыта незаметная дверь шириной сантиметров шестьдесят.

– Здесь тепло, – сказала Суок, и я вошел вслед за ней в комнату.

Внутри действительно оказалось тепло, к тому же там стояло большое кресло, обшитое золотистой тканью, на вид очень мягкое и уютное. Излишне говорить, что стены тоже блестели золотом. Может, это и есть золото?

– Садись,– кивнула Суок.

Я осторожно погрузился в кресло, и она тут же плюхнулась рядом, так близко, что я увидел на ее правой коленке, как раз там, где заканчивалась короткая золотистая штанина, засохшую розовую царапину.

– Теперь можно спрашивать, – улыбаясь, заявила она.

– В смысле?

– Ну, ты же хотел спрашивать, правда? Вот, спрашивай. Теперь можно.

– А там было нельзя?

– Там тоже можно. Потом – нельзя. Потом – снова можно. Но здесь тепло. Спрашивай, Валера.

– Ну-у… Это что, все из золота?

– Нет. Если бы было из золота, называлось бы Золотой Замок. А называется Золотистый Замок. Значит, не из золота,– с самым серьезным видом ответила Суок.

– Значит, это Золотистый Замок. Так. А где он находится?

– Здесь.

– И все?

– И все. А что? – искренне удивилась она, словно я спросил совершеннейшую чушь.

– Нет, все понятно… А ты тут, значит, живешь?

– Живу.

– Одна?

– Одна. Иногда – не одна. Иногда приходят другие, как ты, Валера. Потом уходят. Тоже думают: во сне… Я их вижу. Иногда разговариваю. Только они странные. Пугаются. А ты не пугаешься. Хотя тоже думаешь: во сне…

– Ну, ты же сказала: чуточку во сне.

– Да, оно так и есть. Чуточку во сне, но в остальном – не во сне. Хочешь проверить?

– Можно.

И она укусила меня за ухо. Первое, что я почувствовал, – тепло, запах чего-то золотистого (черт!) типа меда или нектара, а уже потом – довольно сильную боль.

– Ты что?! – дернулся я и оттолкнул ее. Она засмеялась:

– Ты сам хотел, чтобы проверить. Я показала. Извини, если больно. Я не хотела.

– В том-то и дело, что больно! Нет, может быть, это меня котенок за ухо кусает, пока я сплю? У меня дома котенок…

– Могу еще раз. Только это не котенок, Валера. А кто такой котенок?

Я и сам уже прекрасно понял, что это никакой не котенок. Но больше никаких объяснений не находилось. Не в сказку же я попал!

– Елки-палки, – пробормотал я.

– Что это значит? – незамедлительно поинтересовалась Суок.

– Ничего не значит, просто выражение. Так говорят, когда случается что-то странное, например. Слушай, это я что, значит, здесь надолго?

– Нет, Валера. Я же говорю: ты чуточку во сне. Когда сон кончится, ты или увидишь другой сон, или просто проснешься. И это очень плохо, потому что я перестану тебя видеть и с тобой говорить.

– Значит, это все-таки сон. Васька, гад, за ухо грызет, точно! Мне стало как-то даже легче.

Она заморгала ресницами, казалось, готовясь заплакать, но через мгновение уже улыбалась и говорила:

– Ты не сказал, кто такой котенок. Он живой?

– Это такой маленький зверек. Ну, живое существо. Бывает разного цвета: серый-полосатый, рыжий, белый, черный. Пятнышками. Бывает пушистый, бывает – нет. Ушки маленькие, усы есть. Хвост.

– Красивый… – вздохнула Суок. – Я бы хотела одного такого. А здесь нет. Нет зверька.

– Тут что, вообще никого нет? И ничего? Один коридор и вот эта комната?

– Нет, почему? Хочешь посмотреть? Только у нас мало времени.

– Как это – мало?

– Ты скоро уйдешь, а я останусь одна. Но мы успеем немножко посмотреть на разное. Пойдем!

И она схватила меня маленькой теплой рукой и потащила назад, в коридор.

– А теперь мне не нужно идти следом? – осведомился я.

– Теперь не нужно. Когда нужно, я скажу.

Мы прошли по коридору буквально несколько шагов и проскочили в очередную незаметную дверь, оказавшись в огромном помещении высотой метров десять. Большая часть помещения была заставлена длинными рядами вешалок, словно в театральной раздевалке. На вешалках висела одежда, сотни платьев, шуб, пальто и курток. Стена прямо напротив входа представляла собой сплошное зеркало, а на свободном от вешалок пространстве стоял большой батут, как в цирке, только двухэтажный.

– Это моя комната, – сказала Суок.

– Ты здесь живешь?

– Здесь я живу везде. Если правильно – это одна моя комната. Есть другая, третья, есть еще. Давай играть?

Я пожал плечами: почему бы и не поиграть? Сон есть сон, чем еще тут заниматься… И мы полезли на батут.

Кстати, прыгал я, как в натуральном сне: как бы плывя в воздухе. Обычно в снах так бежишь, особенно если кто-то гонится – словно сквозь патоку… А тут – прыгал. Это оказалось очень интересно, мы держались за руки, словно дети, и визжали, когда подлетали к самому потолку. Суок потеряла свой берет, а я все время боялся, что упаду во сне с кровати.

В одном из особенно высоких прыжков Суок бросило прямо на меня, и я ее обнял. В полете она подняла лицо, внимательно посмотрела на меня золотистыми глазами, и я ее поцеловал.

Кстати, вот вам еще одно правило снов: если подворачивается легкая эротика, никогда не отказывайтесь. Это не в жизни, сон и есть сон. Поэтому я поцеловал Суок без зазрения совести, к тому же она была очень красивая, а мне всего восемнадцать лет как-никак. И только тогда я понял, что я если и нахожусь во сне, то действительно – самую чуточку.

Целоваться она не умела, но послушно прижала свои губы к моим. Я еще раз почувствовал, как от нее пахнет золотистым… кажется, все-таки нектаром, цветочной пыльцой. Так мы в обнимку мягко опустились на батут, и Суок шепотом спросила, почти не отнимая губ от моих:

– Что это, Валера?

– Это называется целоваться, Суок, – прошептал я в ответ, будучи весьма сконфужен.

– Это интересно, – сказала она и отодвинулась. – Игра?

– Игра, – еще более смутился я. – Слушай, а зачем здесь так много одежды?

– Это моя одежда. Я ее собираю.

– А почему ты тогда одета в это вот… во все золотистое?

– Так нужно. Это же Золотистый Замок, неужели ты не понимаешь?

– Не понимаю, – честно сказал я. – Здесь много одежды, она вся твоя, но ты ее не носишь, потому что так нужно. А если ты наденешь вот то красное платье, например?

Она пришла в ужас, словно я предложил ей кого-то убить. Губы Суок задрожали, а на глаза навернулись слезы.

– Ты что! – прошептала она.– Ты просто не знаешь! Это нельзя! Нельзя! И вообще, тебе пора уходить! Уходи!

И я проснулся.

2

Весь день я таскался сам не свой, за что был тут же прозван в институте озабоченным. Сон или не сон? Или «чуточку сон», по определению Суок? Хорошо, допустим, я уснул и провалился «чуточку» в другое измерение. Почему в таком случае я нарвался на девчонку с именем героини «Трех толстяков» Олеши? К тому же неплохо, хотя и странновато говорящую по-русски? Какой-то ремейк «Маленького принца», что ли…

Я мрачно пообедал, пошел к себе и заперся, рассудив, что способ проверить все есть только один: уснуть. В худшем случае, если ничего не получится, я просто хорошо высплюсь, и все дела. Хотя у меня так иногда выходит: если перед тем, как ложишься спать, начинаешь представлять себе вчерашний понравившийся и запомнившийся сон со всеми подробностями, ты можешь увидеть его продолжение.

Я сообщил бабушке, что у меня болит голова и я решил немного вздремнуть, выгнал Ваську и, не раздеваясь, улегся на диван. Закрыв глаза, я попытался представить себе коридоры Золотистого Замка с их шашечным бело-золотым полом, стрельчатое окно и… Суок.

– Привет! – сказал знакомый голос.

Я открыл глаза и увидел ее. Мы находились на том же самом месте, где я вынырнул вчера, – возле тумбы. Суок снова сидела на своем насесте, болтая ногами, и одета была точно так же: в свой пажеский костюмчик и башмачки, только к берету был приколот золотистый цветок, напоминающий астру.

– Я тебя помню, – продолжала она, прямо-таки сияя от счастья. – Ты Валера. Ты был здесь вчера. И ты вернулся! Никто не возвращался, а ты – вернулся!

С этими словами она прыгнула мне на шею прямо со своей тумбы. Обняв меня, она потерлась носом о мою щеку и требовательно сказала:

– А теперь поставь меня!

Я осторожно опустил ее на шашечный пол.

– Ты одет иначе. – Суок, закусив губу, внимательно разглядывала мои джинсы и футболку «Рибок». – Вчера ты был одет в такие интересные штаны…

– Шорты.

– Шорты… Но тебе было холодно, да? Теперь тебе тепло?

– Нормально… Ты вчера на меня обиделась, Суок?

– Я не обиделась. Я испугалась. Не говори больше о том, чего нельзя.

– Но как же я буду знать?

– Я тебе скажу: «Нельзя!» И ты перестанешь говорить. Иначе будет плохо.

– Мне?

– Нет. Мне.

Она выглядела крайне озабоченной и серьезной, и я поспешил поклясться, что не буду говорить о том, чего нельзя.

– Хорошо, – милостиво согласилась она. – А как ты попал сюда опять? Раньше никто так не делал. Никто не умел.

– А я умею, – скромно поведал я. – Это не очень трудно. Я думаю, я могу часто приходить. Каждый день.

– Это хорошо. Ну, пойдем играть?

И мы пошли играть. Проходя по коридору, я снова обратил внимание на странные царапины на стене, но спрашивать ничего не стал: вдруг это из разряда «нельзя»? И мы снова прыгали на батуте, а потом, когда мы сидели на его краешке, Суок спросила:

– А почему сегодня мы не целовались? Мне понравилось.

Я осторожно чмокнул ее в щеку.

– Я хочу вот сюда! – требовательно заявила она, подставляя губы.

Я поцеловал ее – по-детски, не раскрывая рта… Нет, мне все это очень нравилось, но я чувствовал себя неуютно. Все-таки довольно маленькая она – теперь мне казалось, что и пятнадцати нет, да и совращать девчонку из сна не очень-то удобно. Вернее, из сна как раз таки удобно, но я ведь лишь «чуточку» во сне. А это совсем другое дело. Хотя я в нее, наверное, влюбился.

Сегодня Суок казалась мне не только младше, но и еще красивее, чем вчера. Я хотел было сказать ей об этом, как вдруг в коридоре, за узкой дверью, что-то загрохотало, словно приближающийся поезд.

– Тихо! – зашипела Суок и прижалась ко мне, закрыв лицо ладонями.

Я обнял ее и стал гладить по худенькой спине, а шум за дверью нарастал, потом пронесся мимо и вроде бы затих в отдалении. На смену ему пришло странное шуршание, словно тысячи больших мотыльков бились в тесноте коридора. Что это? Те, кто царапает стены?

– Что это? – спросил я, приблизив губы к ее уху.

– Не спрашивай! – пискнула она и еще сильнее прижалась ко мне.

Шуршание проскребло по двери, потопталось – как мне показалось – немного возле нее и исчезло там же, куда удалился «поезд». Мы сидели в полной тишине, и я подумал, как, должно быть, страшно здесь Суок. В этом золотистом одиночестве.

– Что ты вообще здесь делаешь? – спросил я, когда Суок отняла руки от лица.

Она ничего не ответила, размазывая по щекам слезы. Поправив свой беретик, Суок спрыгнула вниз с батута и, повернувшись ко мне, сказала:

– Я здесь живу, Валера.

– Давно?

– Всегда.

– Слушай, сейчас я тебя буду спрашивать. Если ты можешь ответить – отвечай. Если нельзя – отвечай: «Нельзя!» Ясно?

Она кивнула. Я спрыгнул к ней и спросил:

– Что такое Золотистый Замок?

– Это… Золотистый Замок.

Кажется, вопрос она не поняла или не могла понять.

– Это здание? Дом?

– Это Замок. Я не знаю, что это такое. Так называется.

– Он большой?

– Я не знаю. Нет конца. Я ходила далеко, но потом вернулась. Страшно.

– Что находится снаружи?

– Разное. Я не была снаружи, только видела.

– Кто здесь живет?

– Я. Больше никто. Иногда, давно, еще другие, но потом – только я. И ты…

Я тщательно обдумал свой следующий вопрос и задал его без особенной надежды на ответ:

– А кто здесь есть еще? Не живет – просто есть.

Кажется, я начал подстраиваться под ее логику. Но даже если вопрос сформулировал точно, то в ответ заработал:

– Нельзя! Нельзя, Валера…

Она умоляюще смотрела на меня.

– Ну, не бойся. – Я погладил ее плечу. – Пока я с тобой, тебя никто не обидит.

– Это неправда, – сказала она. – Это неправда. Я хочу, чтобы так, но это неправда.

– Хорошо. Я буду задавать вопросы дальше. Еда. Откуда появляется еда?

– Еда? Есть комната. Я прихожу туда, там еда. Ты хочешь кушать?

– Потом, Суок. Кто царапает стены? Кто шуршит? Ее словно током ударило.

– Нельзя! Нельзя, Валера! Нельзя!!!

С ней вот-вот могла случиться истерика, и я понял, что это и в самом деле запретная тема. Тема, о которой Суок нельзя не только говорить, но и думать.

– Извини, я больше не буду спрашивать такое. Я не хочу тебя обидеть, я хочу помочь. Понимаешь?

Она часто-часто закивала, из глаз снова потекли крупные слезы.

– Тебе здесь плохо?

– Бывает плохо. Бывает хорошо. Сейчас – хорошо. С тобой. Плохо – больше. Но я здесь живу…

– Есть такое слово – Родина, – проворчал я.

– Что?

– Так, история одна. А что ты делаешь целыми днями?

– Я? Хожу. Играю. Смотрю. Кушаю. Сплю.

– Смотришь? На что?

– На цветы. Или с Башни, вокруг.

– А где Башня? – оживился я. – И вообще, когда ты покажешь мне Замок?

– Могу сейчас. Сейчас можно. Пойдем, Валера!

Настроение у Суок менялось, как картинки в калейдоскопе. Она уже весело смеялась и тащила меня в коридор, словно там пять минут назад не скрежетало по стенам что-то невообразимое и не шуршали жуткие мотыльки. Я понял, что если там что-то и есть, то появляется это в определенных случаях, и Суок знает, когда это происходит. Вообще здесь явно существовали некие правила, которым и подчинялась нехитрая жизнь Суок. Потом нужно будет непременно выяснить, что за правила и кто их создал. Я вспомнил, как Суок запрещала мне идти вместе с ней по коридору, вспомнил историю с платьем… Ну и сон, черт возьми! Или не сон? Я не знал, что и думать…



Мы шли по коридору, и Суок трещала что-то о цветах, которые растут и цветут, и как она их любит, а я отметил про себя, что на стенах явно прибавилось царапин. В одном месте на полу валялась полукруглая прозрачная пластина, напоминавшая рыбью чешую, увеличенную до размеров чайного подноса. Суок замолчала на мгновение, осторожно перешагнула через чешую и затрещала дальше.

Судя по сложным изгибам коридора, Замок имел весьма своеобразное архитектурное решение. Редкие окна, через черные стекла которых ничего не было видно, ситуацию не проясняли. Два раза мы миновали какие-то двери, но Суок говорила: «Нельзя!» Единственными примечательными вещами в унылом коридоре оказались две тумбы наподобие той, на которой сидела Суок, и странные часы с девятнадцатью цифрами, встроенные прямо в стену под самым потолком. Собственно, это совсем не обязательно были часы; просто они их напоминали – с двумя стрелками и отчетливым тиканьем, наполнявшим тишину коридора на протяжении доброй полусотни метров.

Я прикинул, что мы прошли около километра, когда Суок заявила:

– Закрой глаза!

Я закрыл и почувствовал, как маленькая теплая ладошка тянет меня влево. Споткнувшись о высокий порог, я едва не упал и открыл глаза.

Вокруг был сад. Вернее, оранжерея, так как все это помещалось под крышей. В отличие от коридора и комнат, он не нес на себе золотистого бремени: в больших клумбах, обложенных красным кирпичом, росли цветы самых разных расцветок. Стены и потолок мерцали голубоватым светом, и я не мог определить, насколько велика оранжерея, потому что по обе стороны от меня растительность доходила до самого верха и где-то там сплеталась в купол.

– Красиво? – с надеждой спросила Суок, и я понял, что это самое замечательное, что она видела здесь, в Замке.

– Красиво. А почему ты сорвала именно золотистый цветок? – Я покачал пальцем астру на ее беретике. – Здесь столько разных…

– Нельзя, – мотнула головой Суок. – Будем здесь? Или пойдем в Башню?

Я бы с удовольствием остался здесь, но кто знает, где эта Башня… Суок явно надеялась, что я останусь, но я сказал:

– Пойдем в Башню.

Как только мы вышли обратно в коридор (причем я снова закрыл глаза, а когда открыл, так и не обнаружил поодаль никаких дверей), Суок прислушалась. Она слушала несколько мгновений, прикрыв глаза, а потом зашептала:

– Я иду вперед, ты иди за мной. Не догоняй. Не отставай. Я скажу, когда можно.

И помчалась вперед, запахнув свой плащик. На этот раз она даже надела капюшон. Я поспевал за ней, оглядываясь и ожидая, что сзади налетит давешний поезд с мотыльками. Но ничего не налетало, а через минуту я врезался во внезапно остановившуюся Суок, да так, что она ойкнула.

– Сейчас будет Башня, – сообщила она, обернувшись.

И действительно, передо мной вверх поднималась лестница, напомнившая мне корабельный трап. Это была первая лестница, которую я увидел в Замке. Суок стала подниматься первой, чем-то пощелкала у самого потолка, и там открылся круглый люк. При этом никакой крышки я не заметил – люк просто появился в потолке.

Суок исчезла в отверстии, излучающем опасный фиолетовый свет, и я поспешил за ней. По пути я рассмотрел как следует лестницу и заключил, что она сработана все из того же золотистого металла и вроде бы отлита целиком. Без гаек и болтов.

А потом я оказался наверху и оторопел.

Это на самом деле была Башня!

Круглая застекленная площадка диаметром метров десять, в центре которой зияло отверстие люка. Над головой – низкий серый (не золотистый!) потолок, под ногами – грязно-белое покрытие, напоминающее линолеум. Но это все я рассмотрел потом. Вначале я увидел То, Что Снаружи. Именно так – с большой буквы, потому что я решил все странное и необычное в Замке именовать так. Тот, Кто Царапает Стены. Мотыльковый Поезд. То, Что Снаружи.

Это была не Земля. По крайней мере, это была не привычная Земля. Вокруг угрюмо мчались фиолетовые облака, цепляясь за верхушки изуродованных эрозией гор. Никакой растительности, никакой жизни я не заметил. Башня находилась в некоем подобии титанического кратера, а внизу…

Площадка Башни парила в ужасной вышине, и далеко внизу я разглядел какие-то нагромождения, в которые и уходило ее основание. Очевидно, Замок. Никакого коридора и быть не могло, потому что нас отделяло от Замка метров пятьсот. Или километр. Но коридор был, и я даже видел в отверстии люка его шашечный узор…

– Красиво? – спросила Суок.

Она снова не выглядела ни испуганной, ни озабоченной, а пейзаж, судя по всему, ей нравился.

– Не очень, – сказал я, чем расстроил ее.

– Я думала, тебе понравится.

– Мне понравилось, но я не думаю, что это красиво.

Это и впрямь было так. Картина, конечно, открывалась величественная, но меня не покидало ощущение, что Башня вот-вот рухнет вниз. Нет, это не Земля. Или какая-то совсем другая Земля. Чужая. Страшная. Опасная.

– Пойдем назад, Суок, – попросил я.

И проснулся.

3

Дребезжал будильник. Я схватил его и треснул об стенку. Старенький «Севани» разлетелся в стороны всеми своими колесиками и маховичками, а всполошившаяся бабушка тут же появилась в дверях, вопрошая, что случилось.

– Ничего не случилось, – буркнул я. – Кто будильник заводил?

– Я, Валерик, – сказала бабушка. – Чтобы «Невинную жертву» не пропустить.

– Я ж говорил, ба, у меня голова болит! А ты будильник под самое ухо!

– Да ладно тебе, – махнула рукой бабуля. – Поди вон погуляй лучше на свежем воздухе. А то как бирюк спать завалился.

Я и впрямь отправился погулять. Купил себе мороженое, сел на лавочку погреться на солнышке… В голове вертелись обрывочные впечатления от увиденного в Замке, и я решил привести их в какое-то соответствие.

Чешуя. Здоровенная и явно имеет отношение к Поезду или Тому, Кто Царапает, потому что появилась сразу после их визита. Рыба не рыба… Страшное что-то.

Тот, Кто Царапает Стены. Весь, надо полагать, в чешуе. Дракон?

Мотыльковый Поезд. Возможно, сам по себе, а возможно, просто часть Царапателя. Хвост, например.

Башня. Странное сооружение, какое-то апокалиптическое. Надо разобраться с эффектом высоты: почему она снаружи высокая, а внутри – метров пять, не больше…

То, Что Снаружи. Вот тут вопрос с Башней. Может, это как кино? То есть снаружи может быть что-то другое, а на экраны, сиречь окна, демонстрируют небо, горы и прочую пакость… Тогда решается вопрос с высотой. Надо разобраться.

Сама Суок.

Вот это вопрос.

Кто она, зачем она там находится и кто ее держит? Кого или чего она боится?

Инопланетян я тут же отбросил. Инопланетяне не дураки, и у них есть какая-то логика, пусть собственная, нам непонятная. В Замке логики не было вообще. Или была, но я ее не просек?

Я плюнул, выкинул недоеденное мороженое в урну и пошел домой. Ничего себе, разобрался! Еще больше проблем выдумал. Может, я дурак? Умом двинулся? Во сне черт-те что снится, а я голову ломаю…

Главное теперь – придумать, как попадать в Замок и покидать Замок. Вернее, как попадать в Замок и покидать Замок в нужное мне время.

А там посмотрим.

Спать не хотелось, потому что я выспался днем, но надо было что-то делать, потому что бодрствовать перед институтом я не планировал, да и в Замок вернуться хотелось.

Я посмотрел, что делает бабушка. Она возилась на кухне. Тогда я стащил ее шкатулку с лекарствами и нашел там снотворное. Обычно она принимала таблетку, но я решил, что буду поздоровей ее, и съел две. Потом вернул шкатулку на место, пожелал бабушке спокойной ночи и лег.

Мерно тикали настенные часы, за окном гудели машины, кто-то дико заорал, сработала автомобильная сигнализация.

Я перевернулся на другой бок, поправил подушку.

Черта с два я засну.

Черта с два.

Ч…

На этот раз я появился в незнакомом месте. Все те же золотистые стены, стрельчатые окна с черными стеклами… Я огляделся – никого. Тихо. Не нахамить ли в таком случае? Естествоиспытатель должен быть хамом, иначе никакой он не естествоиспытатель. С такими мыслями я снял футболку, обмотал ею кулак и врезал по черному стеклу.

Ничего не вышло. Стекло слегка загудело, словно натянутая на барабан шкура, но не поддалось. Я врезал посильнее, взвыл и затряс рукой.

Этот номер не прошел.

Что ж, попробуем что-нибудь другое. Интересно, а где Суок? В предыдущие свои явления я оказывался в непосредственной близости от нее… И тумбы знакомой не видно. Елки-палки… Позвать ее, что ли?

– Суок! – негромко крикнул я. Тишина.

– Суо-ок!

Мне показалось или вдалеке что-то откликнулось? Эхо? Я оделся и решительно двинулся в ту сторону (выбирать-то особо и не из чего: то ли в одну сторону, то ли в другую).

Метров через двести я увидел тумбу. То ли ту самую, то ли не ту самую. Чокнуться можно в этом золотистом мире. Архитектурка… Как она тут живет?

Еще шагов десять, и в стене слева появилась дверь. Прямо напротив очередного черного окна. Никаких ручек, никаких петель, просто шов в стене, ровный прямоугольник… Я толкнул ее рукой, потом пнул – полный ноль. А-а, вон оно что! Я вспомнил оранжерею и, закрыв глаза, пошел прямо на дверь.

Пахло пылью.

Я стоял в полной темноте и поэтому сразу не понял, что уже открыл глаза. Очевидно, это оказалась одна из тех дверей, которые «нельзя». Или нет? Ничего, скоро узнаю.

Я пошел вперед ощупью, стараясь идти прямо, чтобы потом без проблем вернуться к двери. Зацепился ногой за что-то легкое, типа картонной коробки, с шорохом отлетевшее во мрак. Наконец вытянутые руки уперлись в холодную шероховатую стену. Только бы на паутину не наткнуться… Черт!

Перед глазами сразу появился карикатурный паук, хоть сейчас в «Муху-цокотуху», перебиравший мохнатыми лапками в центре своей сети.

Не думать про пауков.

Однако паук постепенно вырастал, превращаясь в суставчатого монстра… Логово Шелоб.

Нет, только не думать про пауков.

Я пошел вдоль стены и вскоре очутился в углу. Угол как угол, без пауков и прочей мрази, сухой и чистый. Еще несколько осторожных шагов – опять угол. Значит, справа будет дверь. Ага, вот она, тонкий шов под пальцами… Уходить?

Я постоял в раздумьях и решил обследовать вторую половину комнаты, тем более не такая уж она большая. По дороге я опять наткнулся на коробку, наклонился и поднял ее. Потом рассмотрю.

Через минуту я вновь был у двери. Ничего интересного, просто пустая темная комната. Пора возвращаться. Я закрыл глаза и шагнул сквозь дверь. И услышал дикий визг.

– Успокойся! – заорал я, потому что испугался неменьше Суок.

Она стояла передо мной, прижав ладошки к вискам, и мелко дрожала – это было видно по огромному помпону на ее беретике. Сегодня на пей была некая разновидность спортивного костюма, разумеется, золотистого цвета.

Я бросил свою коробку, схватил ее за плечи и потряс.

– П… Привет, – пробормотала она, глядя на меня полными слез глазами.

– Привет.

Она заулыбалась.

– Я искал тебя.

– А я – тебя. Я знала, что ты пришел.

– Откуда?

– Знала, и все. Ты был там? Она показала пальчиком на дверь.

– Да.

Я посмотрел вокруг – вот она, моя добыча. В самом деле, обычная картонная коробка… Или не совсем обычная?

Я поднял ее. Картон как картон, в таких торты продают, например… Мелкая надпись сбоку: буквы знакомые, но слово складывается абсолютно нечитаемое. Написано вроде как фломастером…

Суок смотрела на коробку со смесью интереса и страха.

– Что это? – спросила она.

– Коробка, – буркнул я. – У вас во всех комнатах такой мусор валяется?

– Не знаю. Я не была в этих комнатах. Нельзя, – честно призналась Суок.

Чего еще было ожидать? Я аккуратно положил коробку у стены – пусть Царапающий изумляется, что за дрянь в его владениях, – и спросил:

– Что нового?

– Что?

– Что нового? Новости какие?

Никаких новостей. Пойдем играть? Прыгать. Она заглядывала мне в глаза, словно щенок, который приглашает хозяина побегать с ним по двору.

– Послушай, я бы хотел разобраться, что тут у тебя происходит, – серьезно сказал я. – Для меня это сон, а для тебя, по-моему, совсем не сон.

– Не сон,– согласилась она.

– Поэтому я и хочу разобраться.

– А прыгать?

– Погоди ты прыгать. Скажи, откуда ты знаешь, что можно, а что нельзя? Тебе кто-то говорит?

Суок смотрела на меня так, как смотрел бы, наверное, Папа Римский, если бы к нему явился некий тип и стал допытываться, кто это ему сказал про заповеди Христовы.

– Ты здесь одна, – продолжал я. – Одна живешь. Если я буду задавать тебе вопросы, на которые нельзя отвечать, что случится? Нас же никто не слышит, мы одни…

– Неправильно, – отрезала она.

– Что?

– Неправильно! – топнула ногой Суок.

– Пойми, здесь все не так! Здесь все не придуманное, но и не настоящее… Вот имя твое – Суок. Это имя из сказки, из книжки. Из простой книжки, которая есть в каждой детской библиотеке. Кто тебя так назвал?

– Меня? – Опять в тупик. Черт! Что ж делать-то? – Я – Суок, меня так зовут.

Я махнул рукой.

– Хорошо. Давай сделаем так. Ты оставайся здесь. Я пойду по коридору в ту сторону. Если хочешь, можешь идти со мной до тех пор, пока тебе можно, а там остановишься и подождешь. Идет?

– Я… Я согласна, Валера, – сказала Суок, хотя видно было, что она жутко боится. Не навредить бы ей. Я уберусь, а она здесь останется…

Я взял ее за руку, и мы пошли.

Ничего интересного я не заметил. Редкие окна, пара уже известных мне царапин на стенах… В одном месте попалось квадратное панно на стене, примерно метр на метр, почти под самым потолком. Сумбурная россыпь мозаики, черной и золотистой, словно вдавленной в стену.

Примерно шагов через десять после панно Суок остановилась. Ее колотило, и я погладил девчонку по руке.

– Нельзя? – спросил я. – Дальше нельзя?

– Нет…

– Тогда стой тут. Я пройду еще немного и вернусь. Она закивала, смаргивая слезы.

Я улыбнулся, чтобы ее подбодрить, и пошел, периодически оглядываясь. Суок стояла, прислонившись к золотистой стене, и смотрела на меня одним глазом сквозь растопыренные пальцы прижатых к лицу ладоней. Оглянувшись в очередной раз, я ее не увидел – скрыл поворот. Ладно, с ней должно быть все в порядке.

Неожиданно по щеке мазнуло ветерком – теплым, словно кто-то быстро открыл духовку. Потом еще раз, еще… Впереди отчетливо послышался мерный рокот приближающейся электрички. Постукивание буферов, скрип проседающих шпал… Я остановился, очередной порыв теплого ветра покачнул меня, и я приготовился встретить Мотыльковый Поезд, успев подумать, что ни вжаться в стену, ни бежать назад уже нет резона.

Из сна меня буквально вышвырнуло. Я стукнулся головой о ножку кресла, забился на полу, путаясь в одеяле, и открыл глаза.

В свете уличного фонаря четко были видны настенные часы. Без двадцати три. Я несколько раз глубоко вздохнул, выбрался из одеяла и вернул его на кровать. Бабушка не проснулась, и слава богу…

Что же это было? Ничего увидеть я не успел, только почувствовал мягкий, словно огромной пыльной подушкой, толчок…

Или я схожу с ума? В самом деле «Кошмар на улице Вязов». Не притащить бы чего этакого из своих снов… Я улыбнулся. Нет, в самом деле пора с этим завязывать, иначе бог знает до чего можно дойти. А через неделю – зачеты.

4

После трех бессонных ночей я не выдержал. В самом деле, я просто не мог уснуть. Лежал, глядя в потолок, пытался считать овец и белых тигров, пил перед сном горячее молоко, но ничего не помогало, хотя спать хотелось зверски. То ли я подсознательно не мог заснуть, то ли… то ли меня что-то не пускало в сны. Наконец я решился и стянул бабушкин рецепт, по которому бдительная аптекарша выдала мне желтенькую коробочку венгерских таблеток, пробормотав:

– Знаю я вас – «бабушке, дедушке…», а потом в подвалах чем зря занимаетесь…

Я смолчал.

Вернувшись из института, я обнаружил, что бабушка ушла к соседке, оставив записку с наставлениями по поводу обеда – где что лежит, сколько греть, и что надо заплатить за телефон, потому что со станции приходили, – наскоро проглотил две холодные котлеты, запил компотом и завалился спать, приняв в качестве стартовых две таблетки.

Стоило мне закрыть глаза, как я почти что врезался лбом в золотистую стену.

– Валера, – сказала Суок. – Валера!

– Привет, – сказал я.

– Почему ты не приходил? Я думала, ты никогда не придешь!

Как всегда, радость тут же сменилась слезами, и вот уже снова я утешал ее, гладил по спине, целовал в лоб, в висок, в маленькое ушко… Мы стояли в бесконечном коридоре, как раз напротив одной из царапин. Когда Суок немного успокоилась и, всхлипывая, стала тараторить, как она скучала и как хорошо, что я пришел, пойдем скорее прыгать и играть, я спросил:

– Что со мной случилось в прошлый раз?

– Я же говорила – тебе не страшно… – пробормотала она, вытирая кулачком глаза.

«Иначе будет плохо. – Мне? – Нет. Мне», – вспомнил я. Бревно, скотина, сволочь!

– Что… что с тобой сделали? – выдавил я.

– Ничего, Валера. Ничего страшного. Все хорошо, – шептала Суок. – Только не делай так больше, не надо. Пойдем играть!

Я покорился. И мы прыгали, мы играли в прятки в большой комнате с вешалками, я прятался в гуще шуб и платьев, а Суок радостно взвизгивала, когда я неожиданно выскакивал из укрытия и бежал к батуту, чтобы хлопнуть по нему рукой… Наверное, прошло несколько часов, и я не думал ни о Мотыльковом Поезде, ни о том, что пора возвращаться, потому что хотел устроить Суок праздник. И у меня, кажется, получилось.



Нам никто не мешал, вокруг было тихо. Уставшие, мы лежали почти рядом на батуте и тяжело дышали.

– Было весело, Валера. Спасибо! – сказала она, сжав мою руку своей горячей ладошкой.

– Да уж…

– Ты придешь завтра?

– Приду.

– Обещаешь?

– Обещаю. Обещаю, Суок.

– Тогда поцелуй меня.

И я ее поцеловал. Не так, как обычно. По-настоящему, по-взрослому, раздвинув копчиком языка ее плотно сжатые губы, прижав ее к себе так сильно, как только мог. И в этот момент я понял, что я просто не могу потерять эту странную симпатичную девчонку в ее пажеском костюмчике, что я обязан вытащить ее отсюда, чего бы мне это ни стоило. Но как это сделать – я не знал.

Наверное, именно поэтому я проснулся на подушке, мокрой от слез.

Утром, собираясь в институт и копаясь в видеокассетах (Вовка попросил у меня первую часть «Звонка»), я вполглаза смотрел местные новости по маленькому телевизору «Электроника», стоявшему на холодильнике. После обычных историй о ремонте областной библиотеки, сессии городского совета и пикете Народной Партии пошел милицейский блок. Обычно там рассказывали о том, кто куда ушел и потерялся, просили опознать труп или искали свидетелей дорожно-транспортных происшествий. Когда я взглянул на экран в очередной раз, я увидел там Суок.

«…Марина Сергеевна, – сказал невидимый диктор унылым картонным голосом, – воспитанница школы-интерната номер два имени Песталоцци. Ушла двадцать седьмого ноября прошлого года и не вернулась. Приметы…»

Я не слушал. Суок смотрела с черно-белой некачественной фотографии. У нее были смешные косички, а не прическа «паж», но это была моя Суок.

Диктор уже рассказывал о трупе, найденном в теплотрассе по улице Горького, а я все пялился на экран, где для меня застыла фотография грустной девчонки. Фамилию я пропустил, но она ни к чему, фамилия; не пойду же я в милицию рассказывать, что видел пропавшую девочку во сне. Напугало меня то, что Суок оказалась реальной. Куда реальнее, чем я думал.

Естественно, ни в какой институт я не пошел. Коробка, таблетки, кровать.

Сон.

Суок.

Я ожидал, что найду ее сразу. Но случилось иначе. Я стоял посреди коридора, который показался мне чуть более тусклым, чем обычно. Я огляделся и понял: золотистые панели были сплошь исцарапаны, словно что-то бесилось здесь, катаясь и размахивая когтистыми лапами.

– Суок! – крикнул я и прислушался. Бесполезно. Тишина. Ни шороха, ни звука.

– Суок!

Что-то чуть слышно скрипнуло дальше по коридору, и я побежал туда, поскальзываясь на гладком шашечном полу. Я не знал, что увижу за очередным поворотом – не исключено, что Того, Кто Царапает Стены, но об этом я сейчас не думал.

Передо мной стояла фотография на черно-белом телеэкране – вот в чем причина. События недолго заставили ждать своего развития. Как и в прошлый раз, меня ударило мягкой воздушной подушкой, и я даже проехал пару метров по гладкой стене, безуспешно пытаясь уцепиться за нее руками и чувствуя себя героем не на своем месте, попавшим впросак,– как Абдулов в «Шизофрении». Упав на колени, а затем на четвереньки, я почувствовал, как теплый воздух пронесся над моей головой, шелестя и стеная; постояв в нелепой позе пару минут, я прислушался – тихо, Мотыльковый Поезд, если это был он, прошел мимо, однако судьба Суок была до сих пор неясна.

За себя я почти не боялся – наверное, потому что происходило это все во сне. Вот только чей это был сон и зачем он? Я гнал прочь подобные мысли, когда бежал по бесконечному коридору, когда стучал в запертые двери, куда мне теперь уже не удавалось войти, как прежде, с закрытыми глазами.

Я остановился, только когда врезался в лестницу. Ту самую лестницу, напомнившую мне корабельный трап, первую лестницу, которую я увидел в Замке, сработанную все из того же золотистого металла и вроде бы отлитую целиком, без гаек и болтов. Я ударился лбом и почувствовал не только боль, но и теплую струйку, стекающую по щеке.

Я стер ее и поднес пальцы к глазам.

Кровь.

– Суок! – заорал я, колотя по загудевшим ступеням лестницы кулаком. – Суок! Ты где?!

– Валера… – тихо сказали сзади. Я обернулся.

– Валера, – утверждающе повторила Суок. – Уходи, Валера. Уходи.

– Нет уж, – отрезал я, снова вытирая кровь со щеки. – Пойдем вместе.

– Как? Я не могу. Нельзя…

– А через нельзя, Марина Сергеевна, воспитанница школы-интерната номер два имени Песталоцци! Через не могу! Я тебя тут не оставлю, так и знай!

Суок отшатнулась. Мне показалось, что ее то ли удивило, то ли испугало даже не мое желание вытащить ее из Замка, а то, что я назвал ее по имени и отчеству. Я бы назвал ее и по фамилии, если бы знал эту самую фамилию. Но разбираться было некогда, и я схватил ее за руку и поволок по коридору. Суок лишь пискнула, но послушно побежала за мной.

– Комната! – крикнул я на ходу. – Комната с батутом! Где она?

– Сейчас, Валера… – прокричала в ответ задыхающаяся Суок. – Сейчас… Закрой глаза!

Она в буквальном смысле втянула меня в стену, я даже почувствовал, как на мгновение моя плоть слилась с золотистым холодным материалом. Ощущение было не из приятных, меня передернуло, но когда я открыл глаза, то стоял как раз рядом с вешалкой. Именно ее я и потащил к двери, чтобы устроить какую-никакую баррикаду. Что-то подсказывало, что в дверь вот-вот начнут ломиться.

– Ты хочешь домой?! – крикнул я, не глядя на Суок.

– Домой?

– Дом! У тебя есть дом, Марина Сергеевна! Обычный человеческий дом!

– У меня нет дома, Валера, – потерянно сказала она.

Ну я и сволочь. Откуда у нее дом? Школа-интернат, откуда она сбежала?

– У тебя будет дом, – решительно сказал я и с грохотом придвинул секцию вешалки к двери. – Только пойдем со мной. Не нужно здесь оставаться, милый мой, любимый, дорогой мой котик! Не нужно!

Она промолчала. Когда я, пыхтя, подтаскивал к двери очередную секцию, с которой сыпались парчовые платья, Суок чуть слышно спросила:

– Как ты меня назвал, Валера?

– Марина… Марина Сергеевна. Я не знаю твоей фамилии, но мы узнаем ее вместе, когда ты вернешься домой.

– Марина, – повторила Суок. – Марина. Валера. Котенок.

Может быть, она бредила. Я не успел поразмышлять об этом, потому что в дверь с противоположной стороны что-то ударило, да так сильно, что я отлетел в сторону вместе с секцией, которую только что подтащил.

– Валера! – закричала Суок.

В дверь снова ударило, я, стоя на одном колене, оттолкнул ее в сторону, что-то завопил – кажется, даже матом – и заковылял к двери.

Она распахнулась в тот момент, когда я подошел вплотную. Державшие ее секции попросту повалились в стороны, а сама дверь словно бы истаяла – а за ней я увидел Того, Кто Царапает Стены.

5

Бабушка сказала, что вызывала «скорую» сразу, как только услышала мои крики и обнаружила меня на полу: истошно орущего, обоссавшегося, с изодранными в кровь руками. Пока «скорая» ехала – а ехала она минут двадцать, – я пришел в себя, выпил воды и даже переоделся в сухое.

– Все ясно, – сказал прибывший фельдшер, беря с тумбочки коробку снотворного. – Колесами балуемся? Ты, дебил, старушку бы пожалел!

Я промолчал. Фельдшер что-то вколол мне, сделал промывание желудка и уехал, посоветовав бабушке сводить меня к наркологу.

– Допрыгался, – сказала она, с горечью посмотрела на меня и ушла в свою спальню.

Я слышал, как она там ворочается и бренчит вставной челюстью, укладывая ее в стакан.

До самого утра я не спал. А около десяти утра зазвенел дверной звонок. Я вскочил, не дожидаясь, пока проснется бабушка, и без того переволновавшаяся ночью, и открыл дверь.

На пороге стояла она.

Суок.

Сначала я даже не узнал ее: в стареньком спортивном костюме с вытянутыми коленками, в футболке с портретом Ди Каприо, с совсем короткой, чуть ли не «под ноль», стрижкой…

– Привет, – сказала она.

– Привет, – сказал я.

– Меня выписали.

– Что? – опешил я. – Откуда?!

– Вот, Валера…

Она протянула какой-то сложенный вчетверо листик. Я не стал читать, что написано в бумажке. Я прочел лишь гриф: «Областной психиатрический диспансер», и вернул бумагу ей, и тут, отделившись от желтого грубого листа, что-то упало на пол.

На линолеуме валялся засохший золотистый цветок, который, играя, уже поддевал лапкой мой котенок.


на главную | моя полка | | Все золотистое |     цвет текста   цвет фона   размер шрифта   сохранить книгу

Текст книги загружен, загружаются изображения
Всего проголосовало: 3
Средний рейтинг 3.7 из 5



Оцените эту книгу