В тот чудный октябрьский день запоздалого бабьего лета я лениво сидела за компьютером, даже не подозревая, что за калиткой моего дома собирается толпа разъяренных людей, собирающихся меня линчевать.

Во избежание недоразумений хотелось бы сразу пояснить, что дело происходило не в Соединенных Штатах, да и за негритянку меня пока еще никто не принимал. Честно говоря, даже на мулатку я не тянула. Лишь однажды пьяный японец решил, что я персиянка, и мне так и не удалось его переубедить. В Европе меня иногда принимали за итальянку, испанку или француженку, но, и этим я горжусь, оригинальная идея линчевать меня возникла лишь у моего родного и горячо любимого русского народа.

Итак, я, русская писательница Ирина Волкова, радуясь сияющему за окном солнышку, лениво создавала очередной литературный шедевр, а за калиткой моего дома, как уже было упомянуто, собиралась вооруженная лопатами и вилами разъяренная толпа.

Мой уютный семикомнатный дом располагался в Москве, недалеко от метро «Юго-Западная», в чудом уцелевшем среди многоэтажек оазисе частных застроек, где после перестройки новые русские, члены правительства и мафиози принялись активно возводить свои роскошные особняки.

На момент факта линчевания особняки с высоченными заборами, охраной и камерами наружного наблюдения занимали лишь около четверти общего количества домов, примерно половина домов была более или менее приличная (мой дом относился именно к этой категории), а оставшаяся четверть была представлена жутковатыми покосившимися хатами, напоминавшими о русской деревне из фильмов о Великой Отечественной войне. В этих хатах, несмотря на все старания правительства и Центробанка, упорно и упрямо продолжал выживать многострадальный русский народ.

За кривыми прогнившими заборами квохтали куры, а по улицам, шарахаясь от «шестисотых» «мерседесов», «БМВ» и «кадиллаков», бродили стада тощих прожорливых коз. Иногда из-за загородки вырывался бойкий розовый кабанчик, а кое-кому пришло в голову даже откармливать бычка.

На эту плебейскую живность, лениво пощипывая травку около украшенных камерами слежения заборов, с высокомерным презрением взирали холеные пони новых русских.

Впрочем, пони к этой истории не имели никакого отношения. Причиной того, что возмущенные соседи возжаждали моей смерти, оказался наиболее вредный и бодливый козел с нашей улицы.

В тот самый момент, когда горланящая толпа односельчан уже готова была штурмовать запертые на замок ворота, как нельзя кстати появился возвращающийся с тренировки мой третий бывший муж, один из лучших специалистов России по боевым искусствам, в свое время тренировавший для КГБ иностранных разведчиков и диверсантов, а ныне разработавший систему рукопашного боя, внедряемую в подготовку Российской Армии, милиции и частных охранных структур.

Грудью прикрыв калитку, Саша попытался выяснить, что происходит. Народ, издавая воинственный клич «За козла ответишь!», потрясал дубьем и требовал мести и справедливости. С трудом, но Саше все же удалось выяснить, в чем было дело. История оказалась нетривиальной и вполне могла бы украсить собой третьесортный фильм ужасов.

Как выяснилось, хозяйка козла, подслеповатая и почти выжившая из ума восьмидесятилетняя бабка своими собственными глазами видела, как я открыла калитку и заманила в нее бесценного козла-производителя, и тут же громадная черная собака (мой любимый черный терьер Мелси) вцепилась козлу в горло и разорвала его. Я, схватив окровавленную тушу, быстро поволокла ее в дом и спрятала в шкаф.

Совершенно очумевшая от подобного зрелища козловладелица с оханьем и причитанием помчалась по соседям, рыдая и жалуясь на убийцу-собаку и бандитку-хозяйку. Сердобольные мужички, приняв по стаканчику, от чего их праведный гнев разгорелся еще сильнее, вооружились предметами садово-огородного инвентаря и дружно двинулись на штурм.

Сказать, что мой третий бывший муж удивился – это ничего не сказать. Во-первых, наша собака отличалась патологическим миролюбием. Следуя поговорке «Ласковый теленок двух маток сосет», она была не способна укусить даже крысу, не то что разорвать кому-то горло. Во-вторых, представить, что я, схватив в охапку грязного, вонючего и залитого кровью козла, протащила его по коврам и паркету и запихнула в шкаф, видимо, надеясь то ли полакомиться на ужин его мясом, то ли сшить дубленку из его шкуры, было еще более невероятно.

Впрочем, жители нашего квартала, бывало, откалывали номера и почище. После того как один из соседей клялся, что собственными глазами видел Сашу, улетающего в темное ночное небо через разбитое чердачное окно, мы вообще перестали чему-либо удивляться. Соседка слева обвиняла меня в том, что я магическим путем насылаю на Москву эпидемию холеры, пять местных колдунов утверждали, что необычайно сильные морозы в США, унесшие около двухсот человеческих жизней, были на Сашиной совести, и объявили нам магическую войну. Словом, как вы, наверное, уже поняли, соседи наши были милейшими и весьма неординарными личностями, и уж что-что, а скучать нам точно не приходилось.

Поскольку крушить спецназовскими приемами пылающую праведным гневом толпу было бы негуманно, – соседи все-таки, – Саша попытался разрешить конфликт дипломатическим путем, клятвенно уверяя собравшихся, что ни я, ни моя собака в силу нашего миролюбивого характера просто не способны на подобное преступление.

Не тут-то было. Бабка, впадая в истерику, визжала и божилась, что видела все это собственными глазами, мужики все больше входили в раж, требуя, чтобы им позволили войти в дом и обыскать все шкафы.

Несмотря на то что мы были в разводе, у нас сохранились очень теплые, дружеские отношения, и Саша твердо решил, что он не позволит подвергать мою и без того расшатанную российской действительностью нервную систему подобному испытанию. Зрелище десятка мужиков, крушащих мебель и переворачивающих все вверх дном в поисках окровавленной козлиной туши могло бы поставить меня на грань нервного срыва.

Мужички не сдавались. Саша, естественно, тоже не собирался отступать. Назревала весьма нежелательная рукопашная схватка. В этот критический момент в конце улицы появился племянник полоумной старухи, ведущий на веревочке упирающегося виновника исторического противостояния. Как оказалось, блудливое животное удрало в окрестный лесок, где пыталось заигрывать с чужой козой.

Мужики поворчали и разошлись, а старуха, даже не извинившись, нахаживая козла хворостиной, погнала его домой.

– Привет! – обрадовалась я, увидев входящего Сашу.

– Привет! – улыбнулся он. – Ты только не волнуйся, пожалуйста, но пару минут назад соседи собирались тебя линчевать. Мне с трудом удалось их остановить.

– Линчевать? – удивилась я. – Это что-то новое. Интересно, за что?

– За козла, – пояснил третий бывший муж и рассказал мне всю историю.

– С ума сойти, – сказала я, потрясенная до глубины души. – Такое может быть только в России. Вроде сижу спокойно дома, книжки пишу, никого не трогаю, а все равно линчевать хотят.

– Ты только не волнуйся, – повторил бывший муж.

– Я не волнуюсь, – вздохнула я. – Хотя, с другой стороны, если представить, что мы с невинной собачкой только что чудом избежали смерти, мне снова хочется отправиться в эмиграцию.

– Зато за границей скучно, – заметил Саша.

– Это точно, – согласилась я. – Никто тебя не линчует, колдуны с тобой не борются, маньяки под окнами не бродят, в полночь гуляешь по Испании, а тебя ни одна зараза не то что не ограбит, а даже не изнасилует! Только комплименты говорят, паразиты. Дикий народ. Никакого воображения!

Я попыталась снова засесть за компьютер, но, как ни старалась, не могла сосредоточиться на книге. Мое буйное писательское воображение разыгралось, и я представила, как соседи вламываются в дом и, круша все вокруг, обнаруживают окровавленные останки козла в платяном шкафу, среди вечерних платьев и изящных шелковых кофточек.

Бабка рыдает над трупом любимого животного, а нас с Мелси вершители правосудия волокут к растущему на нашем же участке развесистому дубу. Мелси жалобно скулит и подвывает, я, заламывая руки, умоляю простить меня и клянусь, что никогда в жизни больше не буду покушаться на чужих козлов, но мстители неумолимы. Петли, свисающие с дубовой ветки, уже обвились вокруг наших шей. Мы обменялись с Мелси прощальными взглядами. В карих глазах собачки застыла смертельная тоска…

Я вздрогнула.

– С тобой все в порядке? – обеспокоенно посмотрел на меня Саша. – Ты выглядишь как-то странно.

– Черная икра, – сказала я. – Бутерброд с черной икрой – это то, что может вернуть мне душевное равновесие. Раз мы с Мелси чудом спаслись от неминуемой гибели, можно считать, что сегодня у нас день рождения. А день рождения нужно отпраздновать. Имеет смысл наслаждаться жизнью, пока соседи не пристукнули нас за кражу пустых пивных бутылок или рваных резиновых сапог.

Мы все, включая собаку, съели по паре бутербродов, запив их шампанским. Мелси тоже немного полакала шампанского из хрустального бокала, а потом мы с терьером устроились на террасе, греясь на солнышке, и на меня нахлынули воспоминания, неразрывно связанные с бурной жизнью на любимой Родине. Хорошо знающему мой характер человеку было бы трудно поверить, что несколько лет назад меня хотели убить аж восемь совершенно незнакомых друг с другом человек, из которых шестеро были мужчинами и специалистами по боевым искусствам, а двое – красивыми, но излишне темпераментными дамами.

Все началось с того, что после перестройки мы с третьим бывшим мужем начали писать книги, посвященные боевым искусствам, психотехникам и учению тайной даосской школы Шоу-Дао. Советский Союз к тому времени еще не успел развалиться, сыр и колбаса стоили, как им и было положено, около трех рублей за килограмм, а народ вместо голода в прямом значении этого слова испытывал голод духовный.

Наши книги расходились сотнями тысяч экземпляров, ежемесячно мы получали сотни писем читателей, а из провинции в Москву потянулись вереницы жаждущих приобщиться к знаниям учеников.

И, хотя теоретически они должны были направляться в центр при Международной Ассоциации Шоу-Дао, некоторые, наиболее ретивые, возжаждали еще более близкого контакта с Учителем, то есть с моим третьим, тогда еще не бывшим мужем, и, добыв через справочную пару сотен адресов проживающих в Москве Александров Волковых, начинали методично обходить квартиры в поисках знаменитого автора книг.

К счастью, до нашего дома добирались лишь самые стойкие, но и их было более чем достаточно, чтобы окончательно расшатать мою нервную систему. Мне всегда хотелось жить в тропическом климате, и гостиная нашего дома напоминала Гавайские острова в миниатюре, радуя глаз всевозможными тропическими растениями – пальмами, драценами, юкками. Для полноты картины не хватало только океана и пляжей.

Отопление я включала на полную мощность и, естественно, бродила по своему тропическому раю примерно в таком же виде, как таитянские аборигенки. Можете представить себе мой ужас, когда я начала периодически обнаруживать прижатые к оконному стеклу расплющенные пятачки каких-нибудь казанских или хабаровских любителей боевых искусств, с жадным любопытством изучающих подробности жизни и анатомии жены Учителя.

Окна я завесить не могла, поскольку и мне, и растениям для нормального функционирования был жизненно необходим дневной свет. Мне пришлось отказаться от имиджа таитянской аборигенки и ходить в скучных халатах. Я начала вздрагивать при малейшем шуме и нервно коситься на окна.

Когда в полночь в дверь грохотал кулаками незнакомый здоровенный мужик и, выяснив, что мужа нет дома, умолял меня раскрыть ему секрет энергетического управления каким-либо навороченным шоу-даосским ударом, потому что он, видите ли, приехал из очередной Тмутаракани и жить без этого знания не может, я чувствовала, как в моей некогда общительной душе зарождается глухая ненависть к человечеству.

Мы запирали калитку, но разве может забор удержать жаждущих знаний любителей боевых искусств? Некоторые, наиболее воспитанные, не решаясь без спроса вторгаться на нашу территорию, иногда рассаживались на улице вдоль забора в позе лотоса, медитируя на калитку Учителя и вызывая нездоровое любопытство соседей.

В почтовом ящике я стала находить послания, на сей раз то ли от колдунов, то ли от экстрасенсов, в которых нам популярно растолковывали, что наша деятельность опасна для Универсального Космического Равновесия, и за это нас постигнет надлежащая жестокая кара.

Тут мой муж придумал ход, вначале показавшийся ему гениальным. Он стал распускать в среде атакующих его учебный центр поклонников слухи, что я – опасная и крайне агрессивная шизофреничка, и как только кто-либо перелезает через забор на наш участок, я выскакиваю из дома с ножом и пытаюсь выколоть ему глаза.

Падкий до сенсаций народ на это клюнул, визитеров стало меньше, но тут возникла другая проблема – как отличать нормальных, но пока незнакомых мне Сашиных гостей от навязчивых фанатов, и соответственно как реагировать на визитеров – размахивать в воздухе кинжалом, закатывая глаза и с безумным видом пуская пузыри слюны, или вежливо выяснять, что им надо?

Сделав из меня шизофреничку, Саша принялся активно прикрываться моим тяжелым психическим состоянием. Когда какие-нибудь иногородние бандитские или полубандитские группировки просили его приехать к ним в город, чтобы их тренировать, муж отвечал, что с удовольствием сделал бы это, но, к сожалению, он вынужден все свое свободное время посвящать уходу за ненормальной женой.

Побочные эффекты этой стратегии выявились уже через пару месяцев. Сначала гость из Казани любезно предложил быстро и безболезненно навсегда избавить Сашу от психически неуравновешенной половины. За ним последовали еще пять добровольцев, которые из самых лучших побуждений предложили освободить Учителя от отравляющей ему жизнь опасной психопатки, то есть от меня. Саша занервничал и категорически приказал меня не трогать, объясняя это тем, что, живя со мной, он следует законам своей кармы, а в дела кармические, как известно, вмешиваться никак нельзя.

Я, как и следовало ожидать, запаниковала гораздо сильнее, чем муж. Мне не давала покоя мысль, что вполне может найтись кретин, который решит оказать Учителю любезность и прикончить меня, не сообразив предварительно спросить на это его разрешения.

На всякий случай Саша перестал упоминать о моей шизофрении, но тут из небытия возникли две его бывшие любовницы, на редкость темпераментные особы, которые, независимо друг от друга, популярно объяснили ему, что они сделают с его женой, чтобы он достался только им. Самым мягким вариантом было растворить меня в кислоте.

А теперь меня еще и соседи собирались линчевать за похищенного козла. У меня возникло смутное ощущение, что этим дело не кончится. Чтобы отвлечься от дурных предчувствий, я решила позвонить Аделе. Дочь мексиканской коммунистки и русского алкоголика-интеллектуала, до фанатизма сдвинутого на кубинской революции и Фиделе Кастро, Адела была самой жизнерадостной, легкомысленной и безалаберной из моих подруг.

Обладая избыточной жизненной активностью и азартно флиртуя даже с голубыми, не говоря уж о представителях мужского пола с нормальной сексуальной ориентацией, она постоянно попадала в самые невероятные ситуации. По сравнению с ее насыщенным существованием моя жизнь показалась бы унылой и однообразной, как у давшей обет молчания монашки, проведшей всю свою жизнь за толстыми монастырскими стенами.

После того как Адела стала жить с Бобчиком, очень богатым новым русским, отличавшимся спокойным и добродушным характером, она слегка поумерила свой темперамент, но, к сожалению, ненамного.

– А меня соседи хотели линчевать! – гордо похвасталась я в трубку, предварительно поздоровавшись с подругой.

– Линчевать? – заинтересовалась Адела. – Линчевать… – произнесла она уже с другой, задумчивой интонацией. – А ты знаешь, ведь это отличная мысль……

– Отличная мысль? – недоуменно повторила я, чувствуя, как внутри закипает возмущение. Мой мозг лихорадочно заработал в попытке сообразить, за что вдруг подруга ни с того ни с сего так на меня взъелась. Вроде мы с ней ни разу не ссорились. А может быть, это из-за книги? Альда, мать Аделы, периодически обещала то убить меня, то подать на меня в суд за то, что я, хоть и изменив имена, сделала ее с дочерью героинями некоторых моих произведений. Моя последняя книга только что вышла. Неужели Адела успела ее прочесть и на что-то обидеться?

– Ты уже прочитала «Люблю секретных агентов»? – поинтересовалась я.

– Вчера закончила. Здорово получилось. Только я от Бобчика ее спрятала. Ты что, спятила? Я же просила тебя не упоминать о том, что на Бали я флиртовала с тем парнем, которого убили. А ты что делаешь? Не хватало еще, чтобы Бобчик прочитал, как мы резвились с ним в бассейне. Тоже мне подруга! Ты еще хуже пираний из «желтой прессы».

– Мало ли что я написала! Если возникнут проблемы, я скажу Бобчику, что это художественный вымысел. Он ведь даже не знает, что тебя обвиняли в убийстве Чиана.

– А вдруг он позвонит в балийскую полицию и узнает, что все это правда?

– На «бахаса Индонесиа»? – поинтересовалась я.

– Чего? – не поняла подруга.

– Это государственный язык Индонезии, – объяснила я. – Если он и позвонит в полицию, там почти никто не говорит по-английски, а если кто и говорит, так с таким акцентом, что Бобчик уж точно ничего не поймет.

– Будем надеяться, – вздохнула Адела. – Но все же я бы предпочла, чтобы твоя книга не попадалась ему на глаза.

– Так ты поэтому хотела меня линчевать?

– Линчевать? Тебя? С чего ты взяла?

– Как с чего? Я упомянула, что соседи хотели меня линчевать, а ты заявила, что это отличная мысль.

– Мысль действительно отличная, но ты тут ни при чем. Я имела в виду Бобчика. Вот его уж точно не мешало бы линчевать.

– О Господи! – вздохнула я. – Вы опять поссорились! Вы не могли бы хоть иногда для разнообразия устраивать перемирие?

– Перемирие? – яростно прошипела Адела. – Ты хоть представляешь, что он сделал?

– Думаю, сейчас ты меня просветишь.

– Он меня бросил! – драматически заявила Адела. – Что ты на это скажешь?

– Бросил? – притворно ужаснулась я. – Ты это серьезно?

На моей памяти Бобчик с Аделой бросали друг друга как минимум раз пятьдесят, а на следующий день снова ворковали, как влюбленные голубки.

– Более чем серьезно.

– Если так, то тебе не стоит беспокоиться, что он прочтет мою книгу. А что случилось?

– Лучше приезжай ко мне. Я не хочу говорить об этом по телефону. Заодно подумаем о том, как линчевать негодяя. Одна я с ним не справлюсь. Он сильный и весит в два раза больше меня.

– Ладно. Сейчас приеду, – согласилась я, твердо решив не принимать участия в линчевании нового русского, но пока не зная, как сказать об этом жаждущей мести Аделе.

– Значит, он уезжает в Канаду по делам фирмы? – удивилась я. – Так почему ты заявляешь, что он тебя бросил?

– А как это еще, по-твоему, называется? – возмущенно фыркнула Адела. – К твоему сведению, он собирается в Канаду на полтора месяца. На целых полтора месяца! И ты утверждаешь, что он меня не бросает?

– А почему бы тебе не поехать с ним? Или он не хочет?

– Конечно, хочет! Он мне все уши об этом прожужжал. Он мне так этим надоел, что я вчера от злости расколотила две любимые синие тарелки, которые привезла из Флоренции.

– В таком случае это ты его бросаешь, а не он тебя, – заметила я. – Не понимаю, почему бы тебе не съездить в Канаду? Все лучше, чем в Москве сидеть.

– А ты знаешь, куда именно он едет?

– Куда же?

– В Йеллоунайф, – многозначительно произнесла подруга.

– И что в этом такого? Судя по названию, он находится в английской части, а по-английски ты говоришь свободно, так что скучно тебе там не будет.

– Ты хоть имеешь представление, где находится этот Йеллоунайф?

Я отрицательно покачала головой.

– Это чертова провинциальная дыра на Большом Невольничьем озере.

– Большое Невольничье озеро… – Я попыталась припомнить карту Канады. – Кажется, это где-то на севере?

– Вот именно, что на севере. Северо-западные территории. Кругом одни болота, а морозы почище, чем в Мурманске в разгар зимы. Ты бы поехала в такое место?

Представив себе замороженное болото, я содрогнулась.

– Ни за что! Меня на север вообще калачом не заманишь.

– Между прочим, его папаша только что уехал в Италию, тоже по делам фирмы, – желчно сказала Адела. – А ведь это Бобчик мог в Италию поехать. Я просто уверена, что он специально выбрал Канаду.

– Зачем это ему? Фирмой ведь руководит его отец, так что отец Бобчика решает, кто куда едет.

– Я уверена, что Бобчик специально это сделал, – убежденно покачала головой Адела. – Я его насквозь вижу. Все дело в том, что он не выносит, когда я ношу мини-юбки. Мужчины глаз с меня не сводят, а он бесится и ревнует. Вот он и решил запихнуть меня в этот дурацкий Йеллоунайф в надежде, что я вылезать не буду из мехового комбинезона.

– Ты преувеличиваешь.

– А вот и нет! Я еще вчера ему все это высказала прямо в лицо.

– И как отреагировал Бобчик?

– Обозвал меня идиоткой. Вот тогда я и расколотила мои любимые тарелки. Ну ничего! Ты подала мне хорошую идею. Нужно его линчевать. Не до смерти, конечно, но так, попугать, чтоб запомнил.

– Ну уж нет, – твердо сказала я. – Делай что хочешь, но линчевать Бобчика я не буду. Ему и так от тебя достается. Почему бы тебе просто не остаться в Москве? Отдохнете друг от друга, может, потом меньше ссориться будете.

– В одном ты права, – задумчиво произнесла Адела. – Пора мне от него отдохнуть. Только пусть он не надеется, что я, как дура, буду в Москве торчать. Придумала! Мы с тобой рванем на полтора месяца на Таити!

– На Таити? – опешила я. – Ты спятила?

– А что ты имеешь против Таити? – удивилась подруга.

– Ничего, – пожала плечами я. – Просто я только что вернулась из Испании. Мне, между прочим, работать надо. Меня, к сожалению, не содержат фармацевтические магнаты.

– Какая тебе разница, где писать книги? – удивилась Адела.

– Большая. Если я поеду с тобой на Таити, у меня уж точно не останется времени на написание книг. К тому же у меня дела в Москве.

– Ну ладно, не хочешь на Таити, поедем на Ямайку или на Мальдивы. В конце концов, это не принципиально, куда ехать, лишь бы не на север.

– Нет, – сказала я. – Никуда я не поеду. Ни на Таити, ни на Ямайку, ни на Мальдивы. Я буду работать.

– Работать? – повторила Адела с таким выражением, как ненавидящая мужчин старая дева произнесла бы слово «презерватив». – Ты уверена? А если хорошенько подумать?

– Тут не над чем думать. Мой ответ: нет, нет и еще раз нет.

– То, что происходит сейчас, в криминальных кругах называют «мором на цветную масть», – сообщил диктор. На экране телевизора в подъехавшую труповозку загружали пластиковые мешки с телами. – «Цветной мастью» на воровском жаргоне называют представителей самого верхнего этажа криминальной пирамиды – элиту преступного мира. «Цветная масть» – это элитная прослойка блатного мира, признающая воровской закон и презирающая всех остальных, в том числе и значительную часть уголовников. Чистка проводится не только на территории России, но и за рубежом. За последние несколько месяцев были уничтожены воры в законе, возглавляющие отделения русской мафии за границей: Остап Шныков по кличке Юстас в Пакистане, Петр Басманов, Таиландец, в Голландии, Никанор Говоров по прозвищу Вишня на Филиппинах и Юрий Аствацатуров, кличка Собес, в Южной Корее.

Также были убиты лидер казанской группировки Степан Юхнаев по кличке Бельмо и Марат Латышев, вор в законе из Санкт-Петербурга, известный под прозвищем Чемодан. Сегодня список жертв пополнил печально известный московский криминальный авторитет Герман Шухайло по кличке Шухер. Шухайло с пятью телохранителями был расстрелян неизвестным около ресторана «Блатные разборки» на Цветном бульваре. Преступнику удалось скрыться.

Есть некоторые основания предполагать, что все убийства, как в России, так и за рубежом, были совершены Шакалом – киллером, человеком-легендой, совершившим более сорока заказных убийств политиков, бизнесменов и мафиозных авторитетов. Шакал, известный под разными именами, в том числе…

Я вздохнула и переключила программу. На РТР российские войска привычно перестреливались с чеченскими боевиками где-то в Урус-Мартанском районе. Диктор задавался вопросом, когда же наконец кончится война, да и кончится ли она вообще?

Я снова вздохнула и снова переключила канал. НТВ порадовал российским художественным фильмом. Татуированный отечественный зэк, смачно ругаясь, выворачивал руку другому отечественному зэку. Тот тоже ругался и безуспешно пытался пнуть обидчика ногой. Я поморщилась, в очередной раз нажимая на пульт дистанционного управления.

На сей раз речь шла о работе московских спасателей. Они извлекали из шахты лифта свалившегося на его дно с четвертого этажа пьяницу. Приземлившийся на кучу строительного мусора, из которого торчали какие-то доски и обломки кирпичей, пьяница вяло отмахивался от пытающихся оказать ему первую помощь мужчин.

– Больно? А здесь больно? – с каждым вопросом все больше раздражаясь, повторяли спасатели, ощупывая пострадавшего.

– Н-не больно мне. Отв-вали. Д-дай п-поспать, – ныл пьяный.

– Интересно, что бы случилось с трезвым человеком, свались он с четвертого этажа в шахту лифта на гору строительного мусора? – поинтересовался комментатор.

– Не ту страну назвали «Гондурас», – грустно сказала я и с внезапно обострившимся нехорошим предчувствием выключила телевизор.

На следующее утро почти по-крымски щедро светило солнце, и я легкомысленно позабыла о дурных предчувствиях.

Я немного поработала, погуляла с Мелси в лесу, пообедала и, прихватив сумочку, вышла из дома. Мне нужно было зайти в издательство. Машина, как нарочно, сломалась, и мне предстояла долгая и безрадостная поездка в общественном транспорте.

К моему ужасу, калитка в саду оказалась распахнутой настежь, а в саду на столе и скамейке крепко спали двое незнакомых субъектов мужского пола. Открытая калитка была моим навязчивым кошмаром. Я всегда смертельно боялась, что Мелси может выскочить на улицу и попасть под машину. Возвращаясь с прогулки, я поленилась запереть калитку на замок и лишь закрыла ее на задвижку. И вот результат. Собака чудом не убежала, я опаздываю в издательство, а у меня на участке дрыхнут два сомнительных типа.

Подозревая, что это очередная парочка любителей боевых искусств откуда-нибудь из-под Жмеринки, я решила обойтись с ними вежливо и для начала попыталась разбудить того, что спал на скамейке. На словесные обращения он категорически не реагировал, и мне пришлось перейти к физическому воздействию, сначала мягкому, а потом, по мере того как уходили драгоценные минуты, ко все более грубому.

Наконец мужчина вяло пошевелился, сделав героическое усилие, приоткрыл веки и тупо уставился на меня.

Я тоже посмотрела на него и, стараясь замаскировать нарастающее раздражение, вкрадчиво спросила:

– Что вы здесь делаете?

Ответ был настолько нетривиальным, что я на мгновение позабыла обо всем, даже о том, что опаздываю в издательство.

– Землю рою, – честно глядя мне в глаза, сообщил мужчина.

– Что? – на всякий случай переспросила я, хотя и без того все хорошо расслышала.

– Землю рою, – с глубокой убежденностью повторил он.

Я попыталась представить, что нечто подобное происходит в Испании, но не смогла. Такое могло случиться только в России.

– Во-первых, вы спите. Во-вторых, у вас нет лопаты. Как же вы можете рыть землю? – поинтересовалась я, испытывая прилив восторженного патриотизма и безуспешно пытаясь угадать, каким же может быть ответ.

– Ну и что, что сплю? – заявил мужчина. – Вот сейчас встану и все здесь перерою!

Тут я вовремя вспомнила, что меня ждут в издательстве, и вынуждена была прервать столь захватывающий диалог.

Угрожая милицией, штрафом за нарушение границ частных владений, злобной собакой и мужем – профессиональным убийцей, минут через двадцать я выдворила-таки мужиков с участка и, заперев за ними калитку, вытерла пот со лба.

Нехорошие предчувствия вернулись ко мне с новой силой. Я готова была поставить свой «фиат» против соседского козла-производителя, что мужиками в саду дело не ограничится. Похоже, судьба взялась за меня всерьез. Должно было произойти что-то еще. Но что?

В издательство я и без того здорово опоздала, так что лишняя пара минут уже ничего не решала. Повинуясь внезапному импульсу, я вернулась в дом и, пошарив на полке шкафа, достала картонную коробку, в которой, бережно завернутые в вату, лежали девять куриных яиц. По какой-то непонятной причине интуиция подсказывала мне, что, возможно, эти яйца окажутся решающим фактором в неравной борьбе со злодейкой судьбой.

Не то чтобы я считала свою интуицию абсолютно непогрешимой, но обычно предпочитала следовать ей из тех соображений, что если я не обращу на нее внимания, то потом всю жизнь буду гадать, какие возможности я упустила, отказавшись послушаться своего внутреннего голоса. Как ни странно, некоторые мои основанные на интуиции, но совершенно, бредовые с точки зрения логики действия впоследствии приводили к блестящим результатам.

В нормальном состоянии мне бы и в голову не пришло таскаться по Москве с яйцами, которые я намеревалась использовать в целях самозащиты. Я не выносила, когда сумка оттягивала мне руки, и обычно не носила с собой даже зонтик, но с интуицией не спорят. Сначала меня хотели линчевать, потом сломалась машина, а тут еще и ненормальные мужики в саду……

Все указывало на то, что я вступила в специфическую полосу везения, и скорее всего шизанутыми мужиками дело не ограничится. Как говорится, «кто предупрежден, тот вооружен». В конце концов не так уж много весят эти яйца. Сделаю очередную глупость, а там посмотрим, что из этого получится.

Я аккуратно переложила потенциальное оружие в лимонно-желтый пластиковый футляр для переноски яичек и, засунув его в сумку, помчалась в издательство.

Чтобы не показаться совсем уж ненормальной, хотелось бы пояснить, что это были не совсем обычные яйца. Их подарил на Новый год моему третьему бывшему мужу один из его учеников, спецназовец Витюня, в поисках романтики отслуживший три года во французском Иностранном легионе. После тяжелой контузии, полученной во время секретной военной операции в Сьерра-Леоне, Витюня со слегка поехавшей крышей вернулся на родину и большую часть своего досуга посвятил неожиданно захватившему его хобби, а именно воссозданию и совершенствованию секретного оружия ниндзя.

Те, у кого боевики, перенасыщенные крутым восточным мордобоем, не вызывают устойчивого отвращения, наверняка не раз наблюдали, как экранные ниндзя бросают под ноги врагу взрывающиеся дымом и пылью шарики и под шумок незаметно исчезают. Так вот, все эти изобретенные голливудскими специалистами по спецэффектам псевдояпонские прибамбасы даже отдаленно не могли сравниться с шедеврами, создаваемыми Витюней, блестящим специалистом по взрывчатым веществам и диверсионно-подрывной деятельности.

Лежащие в моей сумке яйца были последним и наиболее выдающимся достижением контуженного спецназовца. Использовав, согласно японской традиции, в качестве оболочки яичную скорлупу, он слегка усовершенствовал древний рецепт и начинил скорлупки убойной смесью из почти сотни ингредиентов, начиная от серы и заканчивая жгучим красным перцем.

На самом деле Витюня подарил Саше десяток яиц, но одно мы опробовали в лесу, лично убедившись в том, что русскому изобретателю удалось-таки переплюнуть непобедимых японских «воинов ночи».

Помимо ослепительной вспышки пламени, после которой зрение восстанавливалось лишь через несколько секунд, яичко радовало непроницаемой дымовой завесой, сочетающейся со щедро приправленным перцем пылевым облаком. Кроме того, в воздухе мгновенно распространялся невыносимый запах сероводорода.

Итак, пока противник, ослепленный, чихающий и задыхающийся от вони, вновь обретал возможность адекватно воспринимать окружающий мир, ниндзя (роль которого в данном случае собиралась исполнить я) успел бы дважды убежать на другой конец города.

До издательства я добралась без приключений. Яйца все-таки были тяжеловаты и оттягивали мне плечо, мешая наслаждаться окрестными пейзажами, и я на минуту задумалась о том, что зря воспринимаю свою интуицию чересчур серьезно. Распихала бы на всякий случай по карманам пару яиц – и дело с концом. И как меня только угораздило прихватить с собой все девять?

К счастью, мои сомнения длились недолго. Чтобы я не слишком-то расслаблялась, насмешница-судьба решила вновь напомнить о себе.

– Вышла ваша новая книга «Флирт с дьяволом», – порадовала меня редактор издательства.

Не скрою, это было приятно.

Порывшись на полке, редактор достала оттуда книгу в мягкой обложке и, как-то странно взглянув на меня, предупредила:

– Вы только не пугайтесь.

Кто же не испугается после такого вступления! Лично я испугалась.

До сих пор кошмаром моей жизни был сотрудник издательства, редактирующий мои книги. К своей работе он подходил с излишним энтузиазмом и, помимо редактирования, настойчиво улучшал авторский текст своими собственными оригинальными дополнениями. Читая сделанные им вставки, я начинала сомневаться в здравости его рассудка, поскольку некоторые перлы не только были логически и стилистически бессмысленны, но и очевидно противоречили тексту. Весь ужас заключался в том, что, проводя много времени за границей, я не всегда имела возможность просмотреть отредактированный вариант, а потом, обнаруживая в опубликованных книгах литературные изыски ненавистного редактора, нервно содрогалась и пила валерьянку. У меня даже начали возникать мысли об убийстве, но тут редактора уволили, и я наивно решила, что уж теперь-то все будет в порядке. И вдруг меня просят не пугаться. Это настораживало.

– Что, так плохо? – упавшим голосом поинтересовалась я.

– Сами посмотрите.

Редактор протянула мне книгу. Я недоверчиво уставилась на обложку.

Действие романа разворачивалось на территории Франции, Италии и княжества Монако, а герои были более чем типичными представителями белой расы.

На обложке же были изображены две красивые полногубые негритянки. Голову одной из них украшала золотая корона.

– Но это же негритянки, – недоуменно сказала я. – А у меня в книге нет ни одного негра.

– Я знаю, – вздохнула редактор. – Художник должен был изобразить принцессу Монако на высокогорном курорте. Но он перепутал Монако с Марокко – и вот вам результат. А я, к сожалению, прежде чем отдать книгу в печать, не посмотрела на рисунок.

– Ничего, зато обложка получилась красивая, – стараясь выглядеть мужественно, произнесла я.

Я не стала уточнять, что даже принцесса Марокко при всем желании не могла бы оказаться негритянкой, поскольку в Северной Африке попросту нет негров. То есть они, конечно, могут туда случайно забрести или даже там поселиться, но коренные жители Марокко имеют намного более светлую кожу и арабские черты лица. Марокканцев было практически невозможно отличить от живущих в Андалузии испанцев. Но в конце концов, какая для русского человека разница, где находится княжество Монако – во Франции, в Австралии или в Новой Зеландии. Заграница, она ведь и в Африке заграница.

На улице я понемногу стала отходить от первоначального шока и даже начала видеть в случившемся положительную сторону. Главное, обложка получилась красивая, и вообще нечто подобное не каждый день случается. Я представила, как будут хохотать мои друзья, особенно в Испании, когда я расскажу им, что одно из крупнейших российских издательств превратило Стефанию де Монако в негритянку. Это действительно было круто.

По опыту зная, что лучшее средство от пережитого стресса – это побаловать себя чем-либо приятным, я решила зайти в расположенный недалеко от издательства магазин «Брахмапутра» и купить новые сорта эфирных масел для ванн и массажа.

Поглощенная размышлениями о национальной и расовой принадлежности принцессы Монако, я позабыла об оттягивающей плечо сумке, о своих дурных предчувствиях и автоматически заворачивала на нужные улицы, ничего не замечая вокруг.

Мое воображение, как всегда, не в меру разыгралось, и неожиданно меня начал беспокоить вопрос, как отреагировала бы принцесса Стефания, узнав, что ее превратили в негритянку. Конечно, это было почти невероятно, но чисто гипотетически. Она ведь могла воспринять это, как личное оскорбление. А вдруг она подала бы на меня в суд? Хотя я-то тут при чем? За обложку ведь отвечает издательство. Сообразив, что нести ответственность за содеянное придется не мне, я немного успокоилась.

Скрип тормозов, раздавшийся, как мне показалось, одновременно со всех сторон, застал меня врасплох. Подпрыгнув на месте от ужаса, я дико огляделась вокруг, зафиксировав взглядом совершенно невероятную картину. Из подворотни, выезжая на проезжую часть, прямо у меня перед носом вырулил джип, и почти мгновенно ему с двух сторон перекрыли дорогу две черные иномарки. Джип попытался дать задний ход, но за ним затормозил еще один автомобиль, закрывая путь к отступлению.

Не успев сообразить, что к чему, я торчала, как столб, точно в центре треугольника, образованного джипом и двумя иномарками, а тем временем из них, не обращая на меня ни малейшего внимания, быстро и профессионально вываливались и занимали позиции вооруженные мужчины в бронежилетах. Я никогда не страдала замедленной реакцией, но тут, занятая мыслями о проклятой обложке, потеряла несколько драгоценных секунд, за которые я еще могла проскочить между автомобилями. Когда загрохотали первые выстрелы, было уже поздно. Куда бы я ни метнулась, я бы оказалась на линии огня.

Единственное, что мне оставалось, – это распластаться на земле, что я, естественно, и сделала. Как всегда бывало в случае опасности, мои эмоции полностью отключились. Резкий выброс адреналина в подобных ситуациях обычно приводил меня в особое почти эйфорическое состояние, в котором я, как ни странно, начинала действовать и соображать намного быстрее и лучше, чем обычно.

Впрочем, термин «соображать» был не совсем правильным. Мыслей как таковых не было, скорее включался некий инстинктивный автопилот. Вот и сейчас я действовала быстро и четко, ощущая, что я не должна и не могу ошибиться. Раз интуиция заставила меня ни с того ни с сего прихватить с собой нафаршированные Витюней яйца, та же самая интуиция позволит мне выкрутиться. Лишь бы братки не начали бросаться гранатами.

Пассажиры джипа сориентировались в ситуации гораздо быстрее меня и, прежде чем автоматные очереди прошили лобовое и заднее стекла, упали на сиденья. Выставив наружу стволы автоматов, они открыли ответный огонь, шквальностью компенсирующий отсутствие прицельности.

В пылу перестрелки никто, естественно, не обращал внимания на меня, хотя если бы мужики не были настолько заняты друг другом, их взору представилась бы достаточно неординарная картина.

Только представьте себе: лежащая ничком на земле под ураганным автоматным огнем женщина вынимает из элегантной дамской сумочки пластмассовый футляр для яиц, открывает его, прячет сумочку под куртку, а затем начинает быстро и методично перекладывать яйца в левый рукав. Наверняка они бы решили, что с перепугу у бедняги окончательно поехала крыша.

Если бы я действительно была способна соображать, мне бы и в голову не пришло выполнить подобный финт, но под дурманящим воздействием адреналина мне уже как пьяному море было по колено. Прикинув, что убегать, пригнувшись или на четвереньках, я не могу, рискуя попасть под пули, а перемещаться, перекатываясь вокруг своей оси, намного быстрее, чем уходить ползком, я решила стремительно прокатиться колбаской через проход между двумя машинами нападавших, одновременно разбрасывая из рукава начиненные взрывчатой смесью яйца.

Ситуацию усугубляло то, что взрывать яйца я должна была в трех направлениях от себя, чтобы ослепить всех стрелков одновременно, то есть я неминуемо сама оказалась бы под их воздействием. Это означало, что я должна была перекатываться с закрытыми глазами и на задержке дыхания.

Впоследствии я так и не смогла в подробностях вспомнить, как я, прикрыв глаза, чтобы меня не ослепила вспышка, левой рукой швырнула два яйца под колеса джипу, а правой – в два других автомобиля. Воспользовавшись секундным замешательством стрелявших, я стремительно покатилась к проходу, с ловкостью фокусника извлекая оставшиеся яйца из рукава и расшвыривая их вокруг себя.

Звуки выстрелов смешались с невероятным грохотом, щекотанием в носу и невыносимой вонью, которую я ощущала, даже не дыша. Ничего не видя вокруг себя, я катилась вперед через пылевую и дымовую завесу. Только ударившись о кромку тротуара, я поняла, что выбралась наконец из рокового треугольника. Ползком я взобралась на тротуар, слегка приоткрыла глаза и сквозь слезы различила впереди очертания двери подъезда. Молясь о том, чтобы на ней не оказалось кодового замка, я, обдирая локти, вползла на ступеньки, приоткрыла дверь и, все еще не веря в спасение, ввалилась внутрь.

Адреналин бушевал у меня в крови, буквально разрывая меня на части. Такое возбуждение необходимо было снять интенсивной физической нагрузкой, иначе гормональная атака впоследствии могла выйти мне боком. Со спринтерской скоростью я бегом рванула вверх по лестнице старого кирпичного дома. Чердак возник передо мной почти мгновенно. Он был заперт на висячий замок, болтающийся в хлипких, держащихся на соплях петлях. Я рванула на себя ручку двери, выворачивая петли вместе с гвоздями, и заскочила внутрь.

Все-таки испуг здорово стимулирует. Обычно попытка стремительно взбежать вверх по лестнице заканчивалась у меня одышкой и стремительно бьющимся сердцем уже на третьем-четвертом этаже, а сейчас я чувствовала, что без особых затруднений взлетела бы на верхушку небоскреба.

Надо было срочно придумать способ избавиться от ищущей выхода энергии. Вспомнив боевую молодость, когда я с подростковым азартом изучала кунг-фу, я начала выполнять стремительный бой с тенью, почти со звериной яростью круша невидимых противников.

Не знаю, сколько прошло минут до того, как мои силы иссякли. Одежда и волосы насквозь пропитались потом, в горле першило, а глаза слезились от воздействия забористой Витюниной смеси. Вот-вот должен был наступить отходняк. Я села на пол и стала выполнять медитативно-дыхательные упражнения Шоу-Дао, пытаясь смягчить похмелье, неизбежно следующее за экстремальным перевозбуждением.

Минут через пятнадцать я полностью пришла в норму. Подобрав выпавшую из-под куртки сумочку, я подошла к небольшому чердачному окошку, достала зеркальце, расческу и носовой платок и попыталась привести себя в порядок.

Отряхнув с одежды налипшую грязь, я вышла на лестничную клетку. Расположенное на ней окно выходило на дорогу перед подъездом. Рядом с раскуроченным пулями джипом и черным автомобилем нападавших стояли две милицейские машины и «скорая помощь». Похоже, две другие иномарки успели скрыться. Я похвалила себя за то, что во время операции спасения ухитрилась не потерять свою сумку с документами.

Оказаться свидетельницей, если не подозреваемой, в деле о мафиозных разборках мне ни капельки не хотелось. Я от души надеялась, что в подъезде окажется второй выход. Не хватало еще, чтобы милиция начала расспрашивать меня, не видела ли я чего, живу ли я в этом подъезде, а если не живу, то к кому я приходила в гости и т. д.

К счастью, внизу я обнаружила дверь, выходящую во внутренний двор. Иначе пришлось бы дожидаться, пока милиция уедет. Сейчас мне больше всего на свете хотелось вернуться домой, принять горячую ванну, утешить себя бутербродами с икрой и шоколадными конфетами, а потом вместе с Мелси посмотреть на видео хорошую веселую комедию, в которой никто ни в кого не стреляет, не матерится и где (да простят меня любители боевиков) зверского вида мужики не портят друг другу черты лица, выясняя, кто из них круче.

Через двор я прошла на параллельную улицу, поймала такси и, назвав водителю адрес, закрыла глаза, глубоко вздохнула и расслабленно откинулась на сиденье.

На следующий день я чувствовала себя полностью разбитой и вялой, как использованный пакетик с чаем. Эмоции включились на полную мощность, и до меня, хотя и с некоторым опозданием, дошло, что вчера меня запросто могли убить лишь потому, что я ни с того ни с сего решила приобрести несколько баночек эфирных масел. Я купалась в жалости к себе и горькой обиде на Россию, где не то что на улице, а даже у себя дома невозможно чувствовать себя в безопасности. Даже обложка с портретом негритянки Стефании уже не вызывала у меня прежней радости. Одним словом, я приближалась к депрессии, которую и принялась активно лечить всевозможными деликатесами, массажем и комедиями.

Под совокупным воздействием копченой осетрины, горького шоколада, кока-колы и фильма «Рыбка по имени Ванда» мое настроение начало улучшаться, хотя обида на взрастившую меня страну все еще не проходила. Я представила себя на тропическом острове, лучше необитаемом, спокойном, как лунный пейзаж, и безопасном, как пластмассовая ложка. Скука, конечно, смертная, но зато никто в тебя не стреляет. Больше всего в этот момент моя душа жаждала абсолютного покоя и полной безопасности.

В этом состоянии меня и застала позвонившая по телефону Адела.

– Я знаю, что мы должны сделать, – бодро провозгласила она.

– Неужели? – скептически заметила я.

– Мы снова отправимся на Бали, – заявила Адела. – Ты ведь пробыла в Индонезии всего один день. Помнишь, я обещала тебе, что мы вместе поедем на Бали и все там осмотрим?

– Помню, – сказала я. – И еще я помню, что на Бали тебя арестовали за убийство.

– Подумаешь, арестовали! – фыркнула подруга. – Ведь отпустили же. Ну так как, ты согласна?

– Извержения вулканов, – простонала я. – Ураганы. Землетрясения. Цунами. Амебная дизентерия. А еще иностранцев в Индонезии берут в заложники.

– Что с тобой? – изумилась Адела. – Ты заболела или Бобчика копируешь?

– Я не копирую Бобчика, – сказала я. – Просто вчера меня прицельно расстреливала из автоматов русская мафия, так что в ближайшее время я намерена всеми возможными способами воздерживаться от острых ощущений. Я собираюсь возвести вокруг своего дома трехметровый бетонный забор с колючей проволокой под током и превратиться в затворницу.

– Да ты что? – В голосе подруги прозвучало сомнение. – С чего вдруг русской мафии потребовалось в тебя стрелять? Ты ведь даже в книгах на нее особо не наезжаешь.

– Просто я оказалась не в том месте и не в то время.

– И как же тебе удалось спастись?

– Я забросала их яйцами, – со вздохом сообщила я. – Потом объясню. В данный момент я предпочитаю об этом не вспоминать.

– Странно все это, – заметила Адела. – То тебя соседи линчевать собираются, то русская мафия в тебя стреляет. Со мной почему-то ничего подобного не происходит.

– Выходит, планида у меня такая, – грустно сказала я. – Именно поэтому я и собираюсь возвести трехметровый забор и превратиться в затворницу.

– У меня есть идея получше. Почему бы тебе не превратиться в затворницу на Бали? Климат там получше московского.

– Почему бы тебе просто не отправиться туда одной? Уж компанию себе ты всегда найдешь.

– В том-то и дело, что не могу.

– Почему? – удивилась я.

– Проклятый Бобчик! – скрипнула зубами Адела. – Он лишил меня кредита. Этот паразит поставил ультиматум: или я еду с ним в Канаду, или провожу зиму в Москве. Я скандалила и снова била посуду, но это не помогло. В конце концов он пошел на уступки и сказал, что даст мне денег на поездку лишь в том случае, если ты поедешь со мной.

– Зачем ему это понадобилось?

Подруга вздохнула:

– Видишь ли, он почему-то считает тебя разумной и морально устойчивой. Он надеется, что ты будешь присматривать за мной и не позволишь мне делать глупости.

– Присматривать за тобой? – Я не выдержала и расхохоталась. – С тем же успехом он мог бы предложить мне поймать тайфун сачком для бабочек. Похоже, твой благоверный окончательно потерял чувство реальности.

– Он считает, что ты оказываешь на меня положительное воздействие, – объяснила Адела. – В конце концов, какая тебе разница – есть у Бобчика чувство реальности или нет. Главное, он готов оплатить нашу поездку, а я обещала тебе, что мы вместе отправимся на Бали, и хочу выполнить свое обещание. Не нравится Бали – махнем на Фиджи или еще куда-либо, главное – подальше от Москвы. Подруга ты мне или нет? Я-то считала, что могу на тебя положиться.

– Ладно, – сдалась я. – Пусть будет Бали. Но только учти – никаких приключений, никаких дискотек и сомнительных знакомств. Ты не будешь никого убивать, а мне не придется вытаскивать тебя из тюрьмы. Более того, я возьму с собой ноутбук, буду сидеть в гостинице и работать. Я собираюсь вести здоровый образ жизни и рано ложиться спать. И еще я действительно буду присматривать за тобой и не позволю тебе ввязываться в сомнительные авантюры.

– Вот и отлично! – хихикнула Адела. – Я знала, что могу на тебя рассчитывать. Значит, договорились. Ты будешь сидеть в отеле, работать и вести здоровый образ жизни, а я посмотрю, как это у тебя получится. Чао, дорогая. Целую.

Прежде чем я успела ответить, моя легкомысленная подруга уже повесила трубку.

Неделю спустя я уже позабыла о своем желании отстроить вокруг дома трехметровый бетонный забор и превратиться в затворницу.

Наш самолет до Джакарты вылетал завтра. Вещи я уже упаковала, и мне осталось приобрести лишь лекарство от ностальгии, а точнее – русскую газету.

Один мой приятель, несколько лет назад эмигрировавший в Соединенные Штаты, на вопрос о том, не страдает ли он от ностальгии и если страдает, то как он с ностальгией борется, ответил:

– Ностальгия, конечно, возникает время от времени, но избавиться от нее не проблема. Для этого мне достаточно прочитать пару русских газет.

Пребывая на территории любимой родины, газет я принципиально не читала, по причине в точности противоположной: их чтение вызывало у меня острую ностальгию по эмиграции.

Я мечтала достать какой-нибудь вдохновляющий «боевой листок» правоэкстремистского толка, раскрывающий бесконечные сионистские заговоры и утверждающий, что члены российского правительства, включая президента, – все как один хорошо замаскированные евреи, проводящие политику геноцида в отношении русского и православного населения. К сожалению, мне не повезло. Не встретив на своем пути ни одного распространяющего подобные шедевры «сокола Жириновского», я, немного подумав, за неимением лучшего купила примитивный «Московский комсомолец».

Я уже собиралась запихнуть газету в багаж, чтобы через несколько дней, устав от пасторали тропического рая, почитать ее, сидя где-нибудь под пальмой в лесу Святой Обезьяны или на пляже Кусамбы, но мое внимание привлек заголовок, набранный крупными буквами на первой странице: «Труп легендарного русского киллера обнаружен в окрестностях сицилийского города Катания».

Заметка меня заинтересовала, и я, присев на диван, прочитала:

«Позавчера неподалеку от местечка Ачиреале в 30 километрах от Катании был обнаружен расчлененный труп мужчины, смерть которого наступила от удара, нанесенного тяжелым тупым предметом в затылочной части головы.

Итальянские полицейские пришли к выводу: убитый – Сергей Адасов, киллер, известный в криминальных кругах России под кличкой Шакал. Они идентифицировали личность на основании внешнего сходства (что представляется довольно сомнительным, так как, по данным Интерпола, Адасов сделал ряд пластических операций, полностью изменив свою внешность) и дактилологической экспертизы (дактилологические карты с отпечатками пальцев Адасова имелись в ста семидесяти странах – членах Интерпола).

Несмотря на то что дактилологическая экспертиза является в подобных случаях самым надежным способом идентификации личности, как стало известно из достоверных источников, сотрудники московского отделения Интерпола не очень доверяют в этом отношении своим итальянским коллегам. И хотя выезжавшая на Сицилию комиссия РУОПа также опознала тело, окончательного ответа на вопрос, действительно ли это Адасов, до сих пор нет.

Загадочное убийство вытащило на свет одну из проблем, связанную с российско-итальянскими отношениями. Власти Палермо высказали предположение о возможной смычке российских мафиозных структур со служащими итальянских консульских учреждений.

Не исключено, что и Адасов, купивший, по непроверенной информации, собственную виллу в одном из кварталов Палермо, проживал на острове по документам итальянского подданного или гражданина какого-то другого иностранного государства……»

Далее следовала ссылка на то, что продолжение находится на третьей странице, но продолжение меня не интересовало. Я пристально всматривалась в помещенную над текстом фотографию Шакала. Его широкоскулое лицо и особенно необычный, редко встречающийся в России разрез глаз казались мне знакомыми. Впрочем, фотография была не слишком четкой, лоб Адасова был прикрыт челкой, а губы и подбородок полностью скрывали усы и борода.

Из-за близорукости у меня была достаточно плохая память на лица, и, честно говоря, все темноволосые бородачи, если, конечно, у них не было каких-то особых примет вроде зловещего шрама, пересекающего щеку, или носа Сирано де Бержерака, были для меня на одно лицо.

И все же погибший (или не погибший) Сергей Адасов кого-то мне упорно напоминал. Кого-то достаточно близкого знакомого. К счастью, среди моих друзей бородачи встречались не слишком часто. Решив действовать методом исключения, я стала методично перебирать их в памяти. И тут меня осенило. Это же вылитый Марк Симония!

Впрочем, если внимательно присмотреться, можно было заметить различия в форме носа, в разлете бровей, но глаза были точь-в-точь такими же, как у Марка: нижнее веко почти плоское, лишь слегка изогнутое мягкой дугой. Верхнее веко накрывало его, как колокол, придавая взгляду что-то мистическое. Подобный разрез глаз я лишь иногда встречала на старинных иконах, но из всех виденных мной людей он был лишь у Марка и у легендарного киллера Шакала.

Марк Симония, которого друзья ласково называли Марик, был одним из наиболее экзотичных моих поклонников. Каждый раз, вспоминая о нем, я не могла удержаться и начинала безудержно хохотать. Когда мы встретились, мне было восемнадцать, а он был на год старше. Приехавший в Москву из Тбилиси и поступивший на физфак МГУ, Марк был наполовину грузин, наполовину еврей.

От своих грузинских предков он унаследовал горячий южный темперамент, а от жертв пятого пункта – приближающийся к гениальности уровень интеллекта и впечатляющий спектр всевозможных талантов. Марик свободно говорил на четырех иностранных языках, писал неплохие стихи уже на шести языках (включая русский и грузинский), играл на пианино и на флейте, пел завораживающе красивым баритоном и перечитал чуть ли не всю Ленинскую библиотеку.

Он дарил мне розы, пел романтичные песни на французском и итальянском, писал для меня стихи, читал мне вслух полные очарования древние египетские легенды, приглашал в оперу и в консерваторию, словом, вел стремительную атаку по всем фронтам.

Я, как и следовало ожидать, млела от подобного феномена, почти как героиня какого-либо душещипательного любовного романа. Но, несмотря на невыразимое обаяние Марика, я так и не пала в страстные объятия грузинского еврея по самой прозаической причине: ростом он был на целых пять сантиметров ниже меня.

В этой чисто психологической неспособности завести роман с низкорослым мужчиной была виновата мать моей лучшей подруги, которая с навязчивым постоянством предостерегала нас от романтических отношений с «мини-мужчинками», как она именовала всех представителей мужского пола ниже среднего роста.

Всех низкорослых мужчин Марина Гавриловна считала глубоко закомплексованными и тратящими большую часть своего времени и сил на самоутверждение, а потому неспособными вести себя естественно и нормально в отношениях с представительницами противоположного пола. В качестве примера она приводила Наполеона, Ленина, Сталина, Гитлера и прочих маньяков-недомерков, компенсирующих недостаток роста неуемной жаждой власти.

На собственном опыте я убедилась, что в чем-то Марина Гавриловна оказалась права. Большинство моих знакомых «мини-мужчин» занимал не столько процесс общения с окружающими людьми вообще и с прекрасными дамами в частности, сколько впечатление, которое они на них производили. Впрочем, маньяки с жаждой власти встречались среди них не слишком часто. Обычно сжигаемые неутолимым честолюбием «мини-мужчинки» компенсировали недостаток роста, развивая интеллект и добиваясь впечатляющих успехов в области науки и искусства, попутно, как Брежнев медали, с упертостью религиозного фанатика коллекционируя победы на любовном фронте.

Марк Симония был типичным представителем активных и творческих «мини-мужчин». Уже с первых минут нашего знакомства было более чем очевидно, что его интересует не столько моя неповторимая личность, сколько очередная стремительная любовная победа, которая заставит его почувствовать себя настоящим крутым донжуаном.

Большие глаза поэта влажно блестели, а в бархатном баритоне звучала интимно-призывная хрипотца молодого бычка-производителя. Первую атаку Марик блестяще провел в тот же вечер, но я, памятуя предостережения Марины Гавриловны, заявила, что безмерно восхищаюсь его талантами и интеллектом, но при всем при этом предпочитаю поддерживать исключительно дружеские отношения.

Уязвленный Казанова твердо решил покорить эту крепость и в течение нескольких недель радовал меня всеми возможными приемами донжуанского арсенала. Он представал передо мной в роли Гамлета и Ричарда Львиное Сердце, в роли одинокого странника, непонятого женщинами, и холодного расчетливого покорителя дамских сердец.

Когда Марик с видом рокового французского графа брал меня за подбородок и проникновенным бархатным баритоном произносил: «Чертовски хороша, но до чего строптива!», я, глядя на обаятельного «минимужчину» сверху вниз и тоже войдя в соответствующую роль, с милостивой улыбкой подавала подобающую случаю реплику, прилагая все силы, чтобы не расхохотаться.

Мы развлекались подобным образом несколько недель, после чего темпераментный поэт, исчерпав свои ресурсы, решил прибегнуть к последнему, ударному средству.

Заявив, что раз я отказываюсь его полюбить, жизнь для него не имеет смысла, Марик выбрался из окна моей квартиры на карниз седьмого этажа и пошел вдоль окна, видимо, надеясь, что тут-то я и сломаюсь.

Я, как всегда, его разочаровала. Сидя на краешке письменного стола, я с равнодушным видом наблюдала за его перемещениями. На самом деле я не разговаривала и даже не двигалась, чтобы не отвлекать или ненароком не испугать его, но со стороны, наверное, мое поведение выглядело абсолютно бессердечным. Поэту стало скучно, и он, немного постояв на карнизе и с трагическим видом поглазев на меня, вернулся в комнату. Это большое разочарование и стало «соломинкой, переломившей спину верблюда».

– Между прочим, если бы ты разбился, мне пришлось бы объясняться с милицией, – бездушно заметила я. – Было бы очень нехорошо с твоей стороны подложить даме подобную свинью.

На этом наш роман закончился, о чем я жалела, поскольку больше ни один мужчина не пел для меня песен на нескольких языках, не читал мне легенды о египетских фараонах и не развлекал меня так, как Марик.

Через несколько лет я случайно узнала о судьбе Марика от общих знакомых. Как выяснилось, любвеобильный поэт остепенился и эмигрировал в Израиль, где стал широко известным сионистским деятелем. Когда я рассказала историю о том, как влюбленный Марик вылезал на карниз, друзья не поверили и заявили, что это совершенно невозможно, поскольку господин Симония – на редкость серьезный, солидный и уважаемый человек, а кроме того, ортодоксальный еврей.

Я попыталась представить себе солидного длиннобородого Марика в мрачных черных одеждах молящимся у Стены Плача, но не смогла. Во время нашего знакомства он был веселым грешником и атеистом. Что же с ним случилось? Впрочем, если бунтующие против общества панки и хиппи со временем превращаются в унылых консервативных буржуа, почему бы поэту не стать сионистом? Жизнь – штука непредсказуемая.

С нежностью глядя на фотографию Шакала, я тихо смеялась, вспоминая свой несостоявшийся роман с грузино-еврейским поэтом. Меня вдруг страшно заинтересовал вопрос, какого роста был Сергей Адасов, и уж не комплекс ли «мини-мужчины» заставил его стать легендарным киллером. Впрочем, вряд ли тут дело в комплексах. Убийство, особенно профессионально выполненное убийство, приносит большие деньги, причем быстро и без особых усилий.

Я встала с дивана и запихнула газету в чемодан, решив, что на Бали у меня еще будет время прочитать о подробностях преступной карьеры Сергея.

Ступив на трап самолета, приземлившегося в аэропорту Дэнпасара, я погрузилась в волны горячего и влажного воздуха, пропитанного пряными непривычными запахами. В свой первый, очень короткий, приезд на Бали я была слишком озабочена проблемами Аделы и не могла как следует уделить внимание окружающему меня волшебному миру тропиков. Теперь я никуда не спешила и могла сколько угодно наслаждаться звуками, красками и ароматами острова.

– Только не будем останавливаться в «Пури Багус Ловина», – сказала Адела. – У меня с этим отелем связаны слишком неприятные воспоминания. Кроме того, если уж оттягиваться, так на полную катушку. Я хочу жить как королева.

– А в какой отель мы поедем? – поинтересовалась я.

– Не знаю, – пожала плечами подруга. – Мы просто попросим таксиста отвезти нас в самый роскошный отель Ловина-Бич. Возьмем президентские апартаменты.

– Но ведь это, должно быть, жутко дорого, – заметила я.

– Вот и отлично, – хмыкнула Адела. – Бобчик навсегда запомнит, что значит бросать меня одну и уезжать в Канаду.

Так мы оказались в отеле «Кандидаса». Отделанный мрамором и ониксом холл напоминал бы Версаль, если бы по нему не сновали одетые в безупречные белоснежные ливреи смуглые носильщики-индонезийцы. Президентские апартаменты оказались заняты, и нам пришлось ограничиться двумя расположенными по соседству «люксами».

Заполняя формуляры перед стойкой менеджера, я почувствовала на себе чей-то взгляд и, обернувшись, увидела мужчину, стоящего на противоположной стороне холла. Из-за близорукости я не могла толком разглядеть черты его лица, но, судя по высокому росту и цвету кожи, это был европеец.

Поймав мой взгляд, мужчина отвел глаза, повернулся и вышел из отеля.

– Сейчас пообедаем, потом искупаемся в океане, а вечером отправимся на дискотеку, – возбужденно заявила Адела, прыгая на роскошной двуспальной кровати своего «люкса».

– Между прочим, я обещала Бобчику присматривать за тобой, – заметила я.

– Вот и присматривай! – пожала плечами подруга. – Ты ведь обещала ему именно присматривать за мной, а не доносить о каждом моем шаге. На роль дуэньи ты явно не годишься.

Я вздохнула, понимая, что невольно оказалась между двух огней.

– Послушай, до обеда еще целых полчаса, – загорелась новой идеей Адела. – Давай сгоняем на пляж! Зачем терять драгоценное время?

– Вообще-то я собиралась разобрать вещи и принять душ, – заметила я. – За полчаса мы все равно ничего толком не успеем посмотреть.

– Зануда! – вынесла свой приговор Адела. – Ладно, ты принимай душ, а я пока погуляю. Договорились? Ровно через полчаса я зайду к тебе.

– Только, пожалуйста, постарайся обойтись без приключений, – попросила я.

– Какие еще приключения! – лицемерно возмутилась Адела. – Мы же договорились: полный покой и здоровый образ жизни.

Ехидно подмигнув мне, она соскочила с кровати и, помахав на прощание ручкой, исчезла за дверью.

Через полтора часа я, злая и голодная, стояла на балконе своего номера, вглядываясь в голубую даль и гадая, сколько еще придется ждать мою легкомысленную подругу. Внизу призывно колыхались пальмы, океанская волна лениво накатывалась на белоснежный песок, а я, опасаясь возможности разминуться с Аделой, торчала здесь, как часовой на боевом посту.

Я посмотрела на часы и приняла твердое решение, что, если подруга не появится в ближайшие десять минут, я отправлюсь обедать одна.

Телефон зазвонил в тот момент, когда я уже собиралась выходить.

– Ты еще здесь? – послышался возбужденный голос Аделы.

– Интересно, где еще я могу быть? – удивилась я. – Вопрос в том, где находишься ты.

– Извини, я совсем потеряла счет времени. Со мной тут такое произошло, ты просто не поверишь……

Я вздохнула:

– С тобой я поверю во что угодно. И кто же он?

– Грек. Такой красавец – просто отпад, и к тому же безумно богат.

– Возможно, я покажусь тебе занудой, если напомню, что твой Бобчик тоже красавец и тоже безумно богат.

– При чем тут Бобчик? – В голосе подруги звучала обида. – Это совсем не то, о чем ты подумала. Не могу же я превратиться в затворницу только потому, что моему благоверному захотелось похоронить себя в снегах Большого Невольничьего озера. Я просто завязываю социальные контакты – и только.

– Социальные контакты – это, конечно, хорошо, – покорно согласилась я. – А как насчет обеда? Ты не подумала о том, что, пока ты развлекаешься со своим греком, я здесь умираю от голода?

– Слушай, а ты не можешь пообедать одна? Только не обижайся. Понимаешь, Стив пригласил меня, и мне просто неудобно отказаться.

– Стив – это грек? – на всякий случай уточнила я.

– Вообще-то его зовут Стефанос Иродиадис, но я зову его Стив.

– А как он тебя зовет? – полюбопытствовала я. – Прекрасной Афродитой?

– Твоя ирония совершенно неуместна. Хотела бы я посмотреть, как бы ты поступила на моем месте.

– Ладно, – сказала я. – Развлекайся со своим греком.

– Не обижайся, – попросила Адела. – Я уверена, что тебе не придется скучать. В этом отеле полно богачей. Может в ресторане с тобой захочет познакомиться какой-нибудь арабский шейх.

– Только мусульманина мне не хватало для полного счастья, – заметила я. – Всю жизнь мечтала оказаться сто пятой женой в гареме.

– Не хочешь арабского шейха, пусть будет итальянский граф, – великодушно предложила подруга. – Главное – развлекайся на полную катушку. Жизнь ведь у нас одна.

С таким аргументом трудно было не согласиться.

Вопреки предсказаниям Аделы ни итальянских графов, ни арабских шейхов в ресторане не обнаружилось, и я, наслаждаясь покоем, с удовольствием пообедала в гордом одиночестве.

Еще окончательно не оправившись от последних потрясений, я приняла мудрое решение о том, что мне просто необходимо отдохнуть от приключений по крайней мере до конца года. Пусть Адела флиртует с греками, ходит на дискотеки и исполняет на пляже танец живота. Пусть хоть на голове стоит. Меня это не касается. Лично я собираюсь работать, совершать неторопливые одинокие прогулки, купаться в море и, как уже было упомянуто, вести здоровый образ жизни.

Позабыв о том, что благими намерениями, как известно, вымощена дорога в ад, я вернулась в номер, переоделась в купальный костюм и юбку-парео и, прихватив полотенце, отправилась осматривать местные достопримечательности.

Для начала я, как, впрочем, поступил бы любой нормальный турист, отправилась на пляж. Океан был теплым, как парное молоко. Полчаса я лениво плавала вдоль берега, борясь с искушением заплыть за буйки. Больше всего мне нравилось заплывать далеко в море, где привычный мир исчезает и где нет ничего, кроме воды и неба, сливающихся в призрачной линии горизонта, но, представив полчища поджидающих меня там изголодавшихся акул, я благоразумно предпочла отказаться от любимого развлечения. Конечно, сомнительно, что акулы будут поджидать меня именно за буйками. Вероятно, их здесь просто нет. Кажется, я где-то читала, что они не заплывают за барьер коралловых рифов. Но все-таки береженого Бог бережет.

Обсохнув и немного позагорав, я решила поближе познакомиться с жизнью острова. Береговая линия, как, впрочем, на любом курорте, была застроена бесконечными зданиями отелей и апартаментов, а мне хотелось увидеть настоящий Бали с его многоярусными храмами, бамбуковыми хижинами и крытыми рисовой соломой часовнями.

Оглядываясь по сторонам и поминутно останавливаясь, чтобы поглазеть на разряженных местных красавиц, мужчин в цветных саронгах – обернутых вокруг бедер кусках ткани, торговцев сувенирами и лапшой, колоритных рикш и беспечно резвящихся прямо на улице обезьян, я все дальше удалялась от берега.

Часа через полтора, взобравшись на невысокий холм, я обнаружила там обнесенный оградой парк, в котором между густыми темно-зелеными кронами тропических растений проглядывали покатые резные крыши пагод и беседок.

На стене рядом с воротами висел герб Индонезии, на котором сверкающая золотым оперением легендарная птица Гаруда держала в когтистых лапах ленту с древнеяванским изречением «Бхинека тунггал ика», что в переводе означало «Единство – в многообразии».

Это я выяснила из пояснительной таблички, написанной на английском языке и прикрепленной непосредственно под гербом. Еще я узнала, что в Индонезии живет около четырехсот народов и народностей, говорящих более чем на двухстах языках и диалектах.

В парке, называющемся «Сад многообразия» – «Агун тунггал», были представлены модели культовых и жилых построек различных народностей.

Заплатив за вход 2000 индонезийских рупий, я ступила на красивую тенистую аллею. Парк оказался неожиданно большим, и, к моему удивлению, выяснилось, что я чуть ли единственная его посетительница. Впрочем, это было легко объяснимо. Для местных жителей купить билет, пусть и стоящий чуть меньше полутора долларов, было почти недоступной роскошью, а иностранные туристы, как правило, предпочитали проводить время на пляжах, в барах и дискотеках, а не взбираться на холмы по тридцатиградусной жаре.

После заполненных народом, машинами, рикшами и велосипедами улиц Ловина-Бич тенистый парк показался мне райским уголком, и я подумала, что предпочла бы жить здесь в одном из домиков, а не в шумном многоэтажном отеле.

Я бездумно бродила по аллеям, заглядывая в крестьянские кампунги и храмы, молельни и помещения для жертвоприношений, отдыхая в ажурных резных беседках и все больше убеждаясь в том, что это самое мирное и спокойное место на земле.

К моему удивлению, в отличие от других строений дверь в китайский храм оказалась закрыта. Я потянула ручку на себя, и дверь с легким скрипом поддалась. Машинально затворив ее за собой, я очутилась в миниатюрной прихожей, отгороженной от основного помещения лаковой ширмой.

Я обогнула ширму и, с любопытством рассматривая узорчатую резьбу на стенах и потолке, вступила в комнату. Окна заменяли расположенные под потолком резные деревянные решетки. Через них в комнату проникали солнечные лучи, с легким искажением пропорций вычерчивающие на стенах и полу изображенный на решетках орнамент. Я проследила взглядом за солнечным лучом и, вздрогнув, замерла на месте.

Тень темными перекрещивающимися полосами накрывала лица и тела двух лежащих на полу мужчин, создавая иллюзию того, что они находятся за решеткой. Золотистые солнечные лучи, как световые указки, насмешливо высвечивали маленькие отверстия пулевых ран – на лбу у одного и на левой груди у другого. Из ран сочились тоненькие струйки еще не свернувшейся крови. Это означало, что убийство было совершено за считанные минуты до моего появления.

Еще один луч уперся в курок валяющегося рядом с телами пистолета с глушителем.

«Стрелял профессионал», – мелькнуло у меня в голове.

Мне стало нехорошо. Не то чтобы меня так травмировал вид трупов, скорее это был шок от контраста между безмятежным спокойствием этого безлюдного ухоженного сада, завораживающей игрой света и тени и грубым прикосновением смерти к искаженным то ли страхом, то ли яростью лицам убитых.

Они оба были европейцами, молодыми и хорошо физически развитыми. Я чуть не стала свидетельницей убийства. Просиди я в беседке на две минуты меньше, у меня был реальный шанс стать третьей жертвой. Профессионалы обычно не оставляют в живых свидетелей. А что, если меня сочтут убийцей?

В голове лихорадочно замелькали мысли о том, что меня прекрасно запомнил служащий, продающий билеты у входа в парк, что, даже если я сотру отпечатки пальцев на двери, уничтожить все следы обуви внутри и в окрестностях китайского храма я все равно не успею, а это значит, что меня вполне могут вычислить.

В любом случае следовало как можно скорее исчезнуть с места преступления и первым же рейсом покинуть злосчастный остров. Что за злой рок преследует меня на Бали? Мысленно я дала себе зарок, что, если мне удастся выйти сухой из воды, ноги моей больше не будет не только в Индонезии, но и вообще во всем Индокитае.

Скрип открывающейся двери застал меня врасплох. Понимая, что, возможно, я делаю самую большую глупость в своей жизни, я схватила с пола пистолет и, крепко сжав его руками, прижалась спиной к стене, больше всего жалея о том, что в помещении храма не оказалось ни одного укрытия.

«Теперь мне уж точно конец, – с тоской подумала я. – Если это полиция, она возьмет меня прямо над тепленькими трупами с орудием убийства в руках, а если это убийца, он меня прикончит».

Выпрыгнувший из-за ширмы человек не носил полицейской формы. Сердце взлетело куда-то вверх, застряв в горле. Время, казалось, остановилось, и я, как в замедленной съемке, наблюдала, как мужчина приземлился в классическую стойку стрелка, а дуло его пистолета четко и безжалостно нацелилось на меня. Тень оконных решеток на темном лице придавала ему зловещее выражение. Скорее почувствовав, чем разглядев, как его палец напрягся на курке, я, повинуясь инстинкту самосохранения, первой нажала на спусковой крючок.

Раздался сухой щелчок, и я не поняла, то ли это была осечка, то ли в пистолете не осталось патронов. Теперь мне уж точно конец. Я жала и жала на курок, уже без надежды, просто чтобы какими-то действиями заполнить пустоту до момента, когда наконец прозвучит ответный выстрел. Кровь пульсировала в висках, почти разрывая вены, в глазах у меня мутилось. Казалось, что, если он меня не застрелит сейчас, я сама умру, не выдержав нервного напряжения.

Щелкнув курком, наверное, в пятнадцатый раз, я ощутила, как страх переходит в злость. Почему этот негодяй не стреляет? Он что, решил поиздеваться надо мной, когда понял, что у меня нет патронов?

С другой стороны, то, что меня пока не пристрелили, было хорошим знаком. Если мне удастся подобраться поближе к этому типу и усыпить его бдительность, может, я даже сумею отнять у него оружие? Конечно, это было маловероятно – я всего лишь писатель, а не ниндзя, но попытаться стоило, хотя бы для очистки совести.

Только как, интересно, усыпить его бдительность? Может быть, для начала завязать разговор? О чем, интересно? Может, о погоде? Не слишком оригинально, но в подобных обстоятельствах оригинальность – не главное. Пока я раздумывала над вступительной фразой, потенциальный убийца сам решил проявить инициативу.

– Это ты? – с некоторым изумлением в голосе спросил он.

Возможно, он имел в виду: «Это вы?» Изъяснялся он по-английски, а в английском языке, как известно, «ты» и «вы» обозначаются одним и тем же словом.

– Не исключено, – несколько уклончиво ответила я.

В конце концов, откуда мне знать, за кого он меня принимает?

– Что ты здесь делаешь?

Убийца оказался на редкость любопытным.

Действительно, что я здесь делаю?

– С тобой разговариваю, – пояснила я, решив на всякий случай изображать круглую дуру, чтобы бандит расслабился и потерял осторожность.

– Это ты их убила?

– Делать мне больше нечего, – фыркнула я. – Я людей только в книгах убиваю. Этого мне более чем достаточно. Я вообще понятия не имею, кто эти типы.

– Черт возьми, как ты здесь очутилась?!

Ну вот, разозлила-таки его. Ничего, если надо, я тоже могу разозлиться.

– Гуляла! – огрызнулась я. – Мы что, знакомы?

– А ты меня не узнаешь? Впрочем, было бы странно, если бы узнала. Для европейцев все индонезийцы на одно лицо.

– У меня нет ни одного знакомого индонезийца, – покачала головой я. – Скорее всего ты меня с кем-то путаешь.

– Ирина Волкова? – поинтересовался убийца.

У меня забрезжила догадка. Одного индонезийца я все-таки знала. Лейтенанта полиции, который сначала арестовал, а потом отпустил Аделу. Я действительно не помнила его лица, только смуглый цвет кожи и черные волосы, как, впрочем, у всех его соотечественников. Неужели это он? Выходит, я чуть не убила полицейского? Мне повезло, что в пистолете не оказалось патронов! Впрочем, полицейскому повезло еще больше. Похоже, парень родился в рубашке.

– Лейтенант полиции Ляо Сианон, – напомнил он. – Мы с тобой встречались в прошлом году.

– Теперь вспомнила, – сказала я. – Ты меня арестуешь?

– Но ведь это не ты их убила? – Полицейский небрежно махнул пистолетом в сторону лежащих на полу тел.

– А для полиции такая мелочь имеет значение? Ты меня застукал над свеженькими трупами с орудием убийства в руках. И ты не хочешь меня арестовать?

– Не хочу, – покачал головой Ляо.

– Почему? – спросила я.

– Что «почему»? – не понял индонезиец.

– Но ведь я стреляла в тебя. Чуть тебя не убила. Вообще-то я не хотела тебя убивать, просто я приняла тебя за убийцу.

– Помолчи минутку, ладно?

Полицейский достал из кармана сотовый телефон и, набрав номер, что-то произнес на незнакомом мне языке.

– Дай пистолет, – потребовал он.

Я с изумлением наблюдала за тем, как он носовым платком тщательно стирает с оружия убийства мои отпечатки пальцев. Затем он бросил пистолет рядом с трупами.

– Пойдем, – сказал он.

– Как это пойдем? – удивилась я. – Ты соображаешь, что делаешь? Ты же улики уничтожаешь! На этом пистолете могли остаться отпечатки пальцев настоящего убийцы! Кроме того, ты должен дождаться приезда следственной бригады!

– Ты собираешься учить меня, как я должен выполнять свои служебные обязанности? – удивленно вскинул брови Сианон.

Как-то подозрительно он себя ведет. Не похоже, чтобы он всерьез собирался расследовать это дело. Может, он сам их убил? Поэтому и знает, что я невиновна?

– У вас в Индонезии полиция тоже работает на мафию? – поинтересовалась я.

Ляо мрачно посмотрел на меня.

– Есть две категории людей, которые я ненавижу, – чеканя слова, произнес он.

– Только две?

– Только две. Это женщины и писатели детективных романов.

– Намек поняла.

– Одно из двух. Или ты сейчас же пойдешь со мной, или я тебя немедленно арестую и посажу в тюрьму за убийство.

Я вздохнула:

– Так бы сразу и сказал. При подобной постановке вопроса я готова идти за тобой хоть на край света. Только ответь мне на один вопрос. Насчет женщин тут все понятно. А что тебе сделали писатели детективных романов? Неужели один из них увел твою жену?

– Если ты сейчас же не замолчишь, я тебя арестую.

– Молчу, – согласилась я. – Но только подчиняясь грубому нажиму. Прошу занести это в протокол.

Сианон глухо скрипнул зубами.

Я безмятежно улыбнулась ему в ответ.

Я молча следовала за индонезийским полицейским по узким тенистым аллеям, гадая, куда он меня ведет. Увидев цель нашего путешествия, я расхохоталась. В сетчатом заборе парка была аккуратно прорезана дыра, прямо как в Московском ботаническом саду. Похоже, Ляо посещал местные достопримечательности, не утруждая себя покупкой билетов. Одно из двух – или он хотел незаметно проникнуть в сад, или у местных полицейских такая же мизерная зарплата, как и у наших отечественных милиционеров.

Через минуту я склонилась к первому предположению, поскольку, после того как мы благополучно выбрались за пределы сада, Сианон пригласил меня поужинать с ним в ресторане.

– Но ведь ты сам недавно утверждал, что ненавидишь женщин и писателей детективных романов, – удивилась я. – К сожалению, я подпадаю одновременно под обе эти категории. Желание побыть в моем обществе – это что, одна из специфических форм индонезийского мазохизма?

– Мне нужно с тобой поговорить, – объяснил Сианон.

– Всего лишь поговорить? Это хорошо. Я уж было заподозрила, что ты собираешься меня отравить.

В глазах лейтенанта полиции сверкнуло раздражение.

– Речь пойдет об очень серьезных вещах.

– Что ты называешь очень серьезными вещами?

– Придет время – узнаешь.

Не слишком-то он вежлив. Впрочем, чего можно ждать от полицейского? Мент, он и в Индонезии мент.

– Ладно, – вздохнула я. – Это даже интересно. Не каждый день удается поужинать в компании женоненавистника.

Ляо покачал головой, но ничего не ответил.

Под выписанной непонятной мне затейливой вязью вывеской небольшого ресторанчика висела табличка, выполненная латинскими буквами.

– Чочог – сенанг, – прочитала я, пытаясь запечатлеть в памяти непривычные для слуха созвучия нового для меня языка.

Мне нравилось запоминать слова новых языков и диалектов.

Полицейский выглядел задумчивым и слегка рассеянным. Создавалось впечатление, что он пытается принять какое-то важное решение. Возможно, он хотел понять, стоит ли ему вообще говорить со мной.

Мы вошли в ресторан и сели за столик. Официант принес переплетенные в красный сафьян меню. Набранные латинским шрифтом труднопроизносимые названия блюд ничего мне не говорили.

– Сделай заказ за меня, – попросила я Сианона. – Только, пожалуйста, выбери что-нибудь не слишком острое.

Ляо сказал официанту что-то по-индонезийски. Тот услужливо поклонился и ушел. Мы с полицейским молча уставились друг на друга. Я размышляла о том, что во время нашей первой встречи он не производил впечатления замкнутого человека и женоненавистника. Скорее наоборот. Похоже, Сианон был всерьез чем-то озабочен.

Чтобы немного отвлечь его, я решила для начала заняться лингвистическими изысканиями.

– Что такое «Чочог – сенанг»? – спросила я.

Полицейский с недоумением посмотрел на меня.

– Что?

– Я хочу узнать, как переводится название ресторана, – пояснила я.

– Ах, это…

Мне показалось, что Ляо был благодарен мне за то, что я не торопилась перейти к делу.

– Для индонезийца чочог и сенанг — это две всеобъемлющие жизненные категории, – объяснил он. – Эти слова имеют так много оттенков, что для них невозможно точно подобрать английский эквивалент. Теоретически можно перевести сенанг как «удобство, покой», а чочог означает нечто вроде «соответствия». Индонезийцы полагают, что все в мире должно находиться в гармонии, все должно подходить друг к другу, как, скажем, ключ к замку. Если муж и жена чочог, то брак счастливый, если погода и земля чочог, то будет обильный урожай. Курить сигаретку с гвоздикой – это сенанг, иметь покладистую жену – это сенанг, сидеть в дождь под крышей – сенанг. Пока у индонезийца мир в душе, пока ничто его не тревожит, не раздражает, то у него все чочог, а сам он – сенанг. В противном случае он – тидак сенанг.

– Любопытно, – сказала я. – Действительно всеобъемлющие понятия. То есть, говоря по-индонезийски, раз ты ненавидишь женщин и писателей, ты со мной не чочог, а это, насколько я понимаю, плохо. Может, нам имеет смысл для начала подружиться и перейти в категорию сенанг?

– Не получится, – покачал головой полицейский.

– Почему? – удивилась я.

– Хотя бы потому, что я собираюсь тебя шантажировать.

– Здорово, – оценила я. – А зачем?

– Затем, что мне нужна твоя помощь.

– Тогда просто попроси ее. Вдруг я соглашусь?

– Я в этом не уверен.

Я вздохнула:

– Но попробовать-то можно.

– Мне нужна женщина европейского типа с отсутствием криминального прошлого, которую никто на острове не знает.

– Зачем она тебе? – поинтересовалась я.

– Черт!.. Вообще-то я не должен этого делать.

– Ты уже это делаешь, – напомнила я.

– Для проведения расследования.

– Официального или неофициального?

– Наполовину.

– Что – наполовину?

– Наполовину официального, наполовину нет.

– Так не бывает. Если наполовину – значит, твое расследование не официальное.

– Не передергивай. Я же сказал – наполовину.

– Но ведь у вас в полиции наверняка служат женщины. Почему бы тебе просто не взять напарницу?

– У нас в полиции нет женщин европейской наружности. Кроме того, в силу соображений безопасности мне нужна партнерша со стороны, которая не будет в курсе происходящего.

– Как это – не будет в курсе происходящего?

– Это основное условие.

– То есть ты надеешься использовать меня вслепую? – удивилась я. – Ну уж нет, это точно не чочог.

– Я тоже думаю, что это не чочог, но, похоже, у меня нет другого выхода.

– То есть, если я откажусь, ты будешь меня шантажировать?

– Вот именно, – подтвердил полицейский.

– Ладно, валяй, шантажируй, – предложила я.

– После ужина, – вздохнул Ляо, взглянув на приближающегося официанта, несущего поднос с аппетитно дымящимся тушеным мясом. – Я весь день ничего не ел, а на голодный желудок я плохо соображаю.

Мясо с рисом и овощами оказалось просто восхитительным. Было немного непривычно есть его без хлеба, хотя, возможно, именно это придавало его вкусу дополнительное очарование.

– Ты здесь одна? – спросил индонезиец.

– Вообще-то я с тобой.

– Я имею в виду – на Бали.

– Я здесь с Аделой. Наверняка ты помнишь ее. Это ведь ты вел ее дело. Мы прилетели только сегодня утром. Моя легкомысленная подруга, едва распаковав вещи, тут же познакомилась с каким-то богатым греком и упорхнула в неизвестном направлении, а я вот сдуру отправилась осматривать местные достопримечательности. Результат налицо: меня собирается шантажировать грязный полицейский.

– Почему «грязный»? – удивился Ляо.

– Твое поведение около трупов было не слишком естественным для служителя закона, честно выполняющего свой долг.

– У меня были на это свои причины.

– Вот в этом я не сомневаюсь. Кроме того, приличные полицейские не шантажируют почти незнакомых гражданских лиц, заставляя их участвовать в рискованных полузаконных или даже незаконных расследованиях.

– Не думай, что мне самому это нравится, – раздраженно сказал Сианон. – Просто у меня нет другого выхода.

– Мы уже поужинали, если, конечно, не считать десерта, – напомнила я. – Пошантажируй меня наконец. Мне любопытно, как ты будешь это делать.

– Думаю, ты догадываешься. Если ты откажешься помогать мне, я арестую тебя по подозрению в убийстве.

– После того как ты стер мои отпечатки пальцев с пистолета?

– Не беспокойся, я что-нибудь придумаю. В тюрьму тебя, возможно, и не посадят, но тебе придется пробыть на Бали какое-то время, и, уверяю, твое пребывание здесь будет не слишком приятным.

– В таком случае имеет смысл обсудить альтернативные варианты. Что именно тебе от меня надо?

– Тебе придется всего лишь немного повращаться в высшем обществе, естественно, в моей компании. Это будет приятно и не слишком обременительно.

– В высшем обществе – в компании полицейского?

– В компании очень богатого японского бизнесмена.

– Мне показалось, что ты сказал: в твоей компании.

– Просто я на время перевоплощусь в японского бизнесмена.

Я расхохоталась.

– Не могу представить тебя в роли японца. Нихонго-га вакаримасу ка?^[1]

– Хай, сукоси вакаримасу,^[2] – удивленно ответил Ляо. – А ты откуда знаешь японский?

– Да так, выучила немного, когда играла с японцами в го.

– Ты еще и в го играешь? – изумился Ляо.

– А ты знаешь, что такое го? – в свою очередь, изумилась я.

От полицейского с маленького индонезийского острова я не ожидала подобных сюрпризов.

– Я считаюсь самым сильным игроком на Бали, – гордо сообщил Сианон.

– Зато я входила в десятку сильнейших женщин России, – похвасталась я, на всякий случай не упомянув, что причиной тому был не мой выдающийся интеллект, а катастрофически малое число русских дам, знакомых с этой древней японской игрой.

К игре в го, по сложности значительно превышающей шахматы, я пристрастилась во время учебы в университете. Семинары по го организовывала кафедра математики, и очень скоро я убедилась, что эта игра засасывала почище наркотика. В отличие от шахмат партия проводилась на поле размером 19х19, а вариантов ходов существовало такое невероятное количество, что до сих пор не удалось создать компьютерную программу, играющую в го даже на среднем уровне.

Подметив в глазах Ляо зажегшийся при слове «го» фанатичный огонек, я поняла, что встретила родственную душу. Что-то неуловимо изменилось в наших отношениях, и я почувствовала, что наши отношения неумолимо переходят из тидак сенанг в фазу сенанг.

– А почему ты считаешь, что, если я соглашусь помогать тебе, я тебя не подведу? – поинтересовалась я. – Тебе же ничего обо мне неизвестно.

– Кое-что мне все-таки известно, – усмехнулся Ляо. – В прошлом году один колумбийский полицейский интересовался делом Чиана Бенвитуна и организованной за тобой на Бали слежкой. В обмен на эту информацию я выяснил некоторые подробности твоей личной жизни – так, из чистого любопытства. Похоже, тебе нравится сотрудничать с полицией.

– Вот тут ты глубоко заблуждаешься, – решительно возразила я. – Более того, перед приездом в Индонезию, я приняла решение больше не ввязываться ни в какие истории. Сначала меня пытались линчевать соседи, потом в меня стреляла из автоматов русская мафия. Хватит с меня приключений. То, что мне нужно, – это абсолютный покой.

– Абсолютный покой бывает только в могиле, – заметил Сианон. – Кстати, за что тебя хотели линчевать соседи?

– Они думали, что я украла у них козла.

– Козла? А зачем тебе понадобился козел?

– Черное порно снимать! – разозлилась я. – Да я вообще их козла в глаза не видела! И эту парочку в китайском храме я тоже не убивала, но ведь ты собираешься повесить на меня их убийство!

– Да ладно, не кипятись, – примирительно сказал Сианон. – Я так, из любопытства спросил. Ты не похожа на женщину, ворующую козлов.

– Спасибо на добром слове, – вздохнула я. – Теперь и я спрошу чисто из любопытства: с чего вдруг тебе понадобилось втираться в высшее общество, да еще в моей компании?

– Этого я не могу тебе сказать, – покачал головой Ляо. – Да и вообще для тебя будет безопаснее ничего не знать.

– Где-то я уже слышала подобную песню, – язвительно заметила я. – Похоже, полицейские везде одинаковы – что в Латинской Америке, что в Юго-Восточной Азии. Ладно, сказать не можешь, так хоть намекни.

– В некотором роде речь идет о государственной безопасности Индонезии, – осторожно заметил Сианон. – Это все, что я могу тебе сказать.

– В таком случае этим делом должна заниматься не полиция, а служба безопасности, – заявила я. – У вас ведь наверняка есть какое-нибудь индонезийское КГБ.

– Я не собираюсь больше обсуждать эту тему.

– Ладно, – усмехнулась я, вдохновленная неожиданно пришедшей мне в голову идеей. – Предлагаю тебе вариант, который, возможно, устроит нас обоих. Давай сыграем партию в го. Если выиграешь ты, я тебе помогу, стараясь не задавать лишних вопросов, а если выиграю я, ты оставишь меня в покое: никакого шантажа, никаких обвинений в убийстве, и вообще я больше никогда тебя не увижу.

Глаза полицейского торжествующе вспыхнули.

– Согласен, – ухмыльнулся он. – Только имей в виду – я действительно сильный игрок.

– А я люблю сильных игроков, – в свою очередь, улыбнулась я.

– Ты можешь подождать меня здесь десять минут?

– Куда ты собираешься?

– Здесь неподалеку есть китайский магазин. В нем продаются комплекты го. Прямо сейчас и сыграем.

– Ты не теряешь времени даром.

– Я же полицейский, – напомнил мне Сианон, исчезая за бамбуковой дверью.

Одной из удивительных особенностей го было то, что в этой игре характер человека раскрывался ярче, чем в любых психологических тестах. Почти бесконечное многообразие открывающихся возможностей позволяло игрокам в полной мере проявлять особенности своего характера и темперамента. По стилю игры можно было легко определить, труслив человек или агрессивен, безрассуден или осторожен, хитер или доверчив, способен ли он идти на компромиссы или предпочитает придерживаться жесткой линии поведения.

Ляо меня удивил. Он играл так, как, по моему мнению, играл бы типичный американский полицейский – «хороший парень», с великолепной физической подготовкой, у которого желание по-мужски разобраться с плохими парнями превалирует над здравым смыслом и интеллектом.

Для меня, как, впрочем, для большинства европейцев, индонезийцы были примерно тем же, что китайцы или японцы, то есть я ожидала увидеть в игре Ляо восточное коварство, основанное на глубоких познаниях и хитростях классического китайского воинского искусства. Нечто в стиле стратагемы «Из ничего сотворить что-то»:

Ох уж это милое китайское искусство обмана:

Не похоже, чтобы полицейский увлекался китайскими военными стратегиями. К моему разочарованию, Ляо оказался слишком предсказуем. Он действительно неплохо изучил технику атаки и защиты, но он играл на убийство, в жесткой прямолинейной манере и, увлекаясь захватом пленных, забывал о влиянии и территории.

Я старательно прикидывалась глуповатой девицей, рассеянно ставящей «камни» в разные места доски, и демонстративно расстраивалась, когда Сианон «убивал» несколько специально подставленных ему в качестве приманки «камней».

В данном случае я использовала стратагему «В улыбке прятать нож».

Мы играли быстро, и Сианон, увлекаясь, не успевал оценить всю картину в целом. Игра уже близилась к завершению, когда он с ужасом понял, что я выигрываю, причем выигрываю с приличным перевесом. Я никогда не думала, что темнокожий индонезиец способен побледнеть, но тем не менее это произошло. Кожа Ляо приобрела нездоровый бледно-желтый оттенок, да и выглядел он так, словно я не играла с ним в древнюю японскую игру, а как минимум живьем сдирала кожу с его родителей, и он, бедняга, ничем не мог этому помешать.

Впрочем, в этом он был не одинок. Мне нередко приходилось сталкиваться с еще менее адекватными эмоциональными реакциями. Я встречала игроков, которые, проигрывая партию, плакали, впадали в ярость, оскорбляли противника или терзались так, словно от исхода игры зависела вся их дальнейшая судьба. Одна моя подруга ухитрялась растягивать партию на несколько часов, поскольку она, сделав один или несколько неудачных ходов, настаивала на том, чтобы все переиграть по-другому, хотя в го забирать ходы обратно строго запрещено правилами.

В результате она переигрывала и переигрывала до тех пор, пока более сильный противник, отчаявшись, не сдавался или не соглашался на ничью.

Меня проигрыши ничуть не травмировали, даже наоборот. Действуя по принципу «не корову проигрываю», я всегда предпочитала проиграть сильному игроку, чем выиграть у слабого. Проигрывая, я училась на своих ошибках и, вместо морального удовлетворения от победы, приобретала полезный опыт, с лихвой компенсирующий разочарование.

Сианон проигрывать явно не любил.

На всякий случай я отвела взгляд от полицейского, чтобы дополнительно не раздражать его. Мужская гордость кажется привлекательной преимущественно в американских боевиках. В жизни она выглядит довольно забавно.

В положении Ляо я бы скорее всего сдалась, чтобы не тратить понапрасну время, но полицейский явно не собирался сдаваться. Он застыл, немигающим взглядом уставившись на доску, и мне казалось, что, если хорошенько прислушаться, можно будет уловить мучительное и напряженное поскрипывание его мозговых извилин. Я понимала, что ему уже было глубоко плевать и на безопасность Индонезии, и на то, буду я ему помогать или нет. Он, мужчина, гордящийся своим интеллектом, и к тому же самый сильный игрок острова, проигрывал какой-то безмозглой русской туристке!

Минуты тянулись, и я, уже полностью расслабившись, с облегчением подумала о том, что мне удалось-таки выпутаться из очень неприятной ситуации. Выиграв эту партию, я вновь обретаю вожделенный покой. Я буду работать, вести здоровый образ жизни, рано ложиться спать и старательно избегать любых связанных с риском приключений. Я победила. Разве это не прекрасно?

Некоторое время я упивалась ощущением вновь обретенной свободы, а потом совершенно некстати мне вспомнилось несколько спорное замечание Симоны де Бовуар: «Если вы проживете достаточно долго, то увидите, что каждая победа оборачивается поражением».

Чего только не заявят ради красного словца эти легкомысленные французы!

Я решила не обращать внимания на парадоксы Симоны, но тут мне пришло в голову, что ее мысль во многом созвучна древнему даосскому изречению: «Иногда бывает нелегко отличить победу от поражения, но еще труднее понять, что победа и поражение по сути своей одно и то же».

К идеям даосизма я с детства питала слабость, как, впрочем, и к китайским военным стратегиям. Мое блаженное состояние сменилось легким беспокойством. Я слишком хорошо себя знала. Если я проживу достаточно долго, разве смогу я простить себя за то, что упустила возможность пообщаться с высшим обществом острова Бали в компании замаскированного под японского бизнесмена лейтенанта полиции, а заодно раскрыть козни преступного сообщества, угрожающего государственной безопасности Индонезии? Такой шанс выпадает раз в жизни. Упустить его было бы настоящим преступлением.

С другой стороны, если я приму предложение Сианона, вполне возможно, что об этом мне придется очень и очень пожалеть, если вообще у меня будет время, чтобы раскаяться в собственной глупости. Что же мне делать? Монетку, что ли, бросить? А как я объясню свои действия Сианону?

«Пожалуй, следует прислушаться к своей интуиции», – подумала я.

Интуиция как назло зловредно молчала.

Лейтенант полиции со стуком поставил «камень» на доску. Он пытался выглядеть невозмутимым и уверенным в себе, но его пальцы предательски дрожали, а дыхание было поверхностным и учащенным.

Я по достоинству оценила сделанный ход. Ляо не зря потратил столько времени на его обдумывание. Видимо, полицейский не так прост, как мне показалось вначале. С виду совершенно безобидный, ход предполагал одновременно три ловушки, в которые я могла бы попасться, и, попадись я в них, еще неизвестно, на чьей стороне в конце концов оказалось бы преимущество.

Если бы Ляо играл так с самого начала, мне пришлось бы очень постараться, чтобы получить возможность выбора. Еще одна – сначала его, а потом и моя – ошибка: никогда нельзя недооценивать противника.

Мне вспомнилось еще одно даосское изречение: «Ты можешь уважать врага и должен уважать врага, но боец Шоу-Дао даже в случае, если на бой с ним идет ребенок, приводит себя в полную боевую готовность, так, как если бы на него в атаку шел опытный воин. Тем самым проявляется уважение к недостойному уважения, ибо этим последователь Шоу-Дао застрахован от неожиданностей».

Я улыбнулась и, настойчиво подталкиваемая под локоть неожиданно проснувшейся интуицией, ответила наиболее глупым ходом из всех возможных.

– Ты ведь нарочно проиграла, – с подозрением глядя на меня, заметил Ляо.

В его голосе звучали одновременно и облегчение, и злость.

– Я просто проиграла.

– Зачем ты это сделала?

– Не знаю. Мне не нравятся ситуации, в которых мне не оставляют выбора. Как только положение изменилось и я получила возможность выбирать, я сделала свой выбор. Тебе бы, например, понравилось работать с женщиной, которая тебя шантажирует? Вряд ли она смогла бы тебе доверять.

– Похоже, я тебе недооценил.

– Теперь постарайся не переоценить, напарник, – засмеялась я.

– У тебя по-прежнему есть выбор, – сказал Сианон. По-видимому, мой дурной пример оказался заразителен, и он тоже решил поиграть в благородство. – Если вдруг ты захочешь выйти из игры, то сможешь сделать это в любой момент без всяких возражений с моей стороны.

– Выходит, я тоже тебя недооценила, – засмеялась я. – А за что ты все-таки ненавидишь женщин и писателей детективных романов?

– Не так уж я их и ненавижу. Я соврал.

– Буду иметь в виду, что ты еще и врун, – заметила я.

В свой номер я возвратилась около половины двенадцатого ночи. Ляо не стал меня провожать, чтобы нас не увидели вместе, и оставил меня в нескольких кварталах от отеля. Мы договорились, что моя «случайная» встреча с богатым японским бизнесменом состоится завтра в кафе «Дайянг Сумби» между десятью и одиннадцатью часами утра. Я приду в кафе первой, а уже затем японский бизнесмен, очарованный моей красотой, подсядет за мой столик.

Раздался короткий стук в дверь, затем дверь распахнулась, и в комнату влетела Адела.

– Где ты была? Мы уже начали волноваться!

– Мы?

– Ну да, конечно. Мы со Стивом. Ты что, забыла? Грек, о котором я тебе говорила по телефону. Пойдем, я тебя познакомлю.

– Так он у тебя?

– Зашел на минутку. Он проводил меня до дверей номера, и я не могла не пригласить его выпить чашечку кофе. Это было бы невежливо.

– Я всегда ценила в тебе хорошие манеры, – кивнула я.

– Не язви, – обиделась подруга.

Грек оказался высоким, черноволосым и весьма привлекательным. Я была слишком усталой для того, чтобы внимательно его разглядывать, да и желания такого у меня не возникало. Сначала утомительный перелет, потом трупы, поединок в го с Сианоном – от такого и слон утомится. Единственное, чего мне хотелось, – это завалиться в постель и безмятежно проспать по крайней мере часов двенадцать. К сожалению, это было невозможно. Я пожалела о том, что слишком рано назначила встречу с «японцем».

Здороваясь, новый приятель Аделы, в нарушение правил этикета, первым протянул мне руку, возможно, потому, что сама я этого делать не собиралась.

– Очень рад познакомиться с вами, – с какими-то особыми интонациями в голосе произнес Стефанос, слишком долго, на мой взгляд, задерживая мою кисть в своей. – Адела весь вечер говорила только о вас.

Его пальцы были сухими и горячими. Они сжимали мою ладонь, легкими, почти неуловимыми движениями лаская ее.

– Мне тоже очень приятно, – с легким раздражением произнесла я.

Мне не нравилось, когда мужчины, ухаживающие за моими подругами, пытались оказывать мне повышенные знаки внимания, особенно при первой встрече. Я всегда считала, что мужчин на свете более чем достаточно, а хороших подруг мало, поэтому рисковать дружбой из-за случайного знакомого – наибольшая глупость, которую можно сделать. И уж совсем глупо было бы связываться с парнем, который с самого начала знакомства пытается ухаживать одновременно за обеими.

– Извините, но я немного устала и хочу спать, – решительно отнимая руку, заявила я.

– Я тоже уже ухожу, – заторопился грек. – Надеюсь, мы еще встретимся. Я ведь тоже остановился в этом отеле.

– Это вполне вероятно, – без особого энтузиазма заметила я.

Адела с одобрением отнеслась к моей идее с утра пораньше (а десять часов утра мы обе считали ранним утром) совершить одинокую прогулку по пляжу. Похоже, ее отношения с греческим миллионером успешно развивались в нужном направлении, так что моя ветреная подруга только приветствовала неожиданно проснувшуюся во мне тягу к одиночеству и здоровому образу жизни.

Кафе «Дайянг Сумби» располагалось на набережной неподалеку от отеля. Я выбрала столик на террасе, заказала кокосовое молоко и фруктовый салат, закинула ногу за ногу и, приняв соблазнительную позу, принялась ждать появления своего прекрасного принца в образе индонезийского полицейского, замаскированного под японского бизнесмена.

Потягивая через соломинку, вставленную прямо в кокосовый орех, почти безвкусную белесую жидкость, я гадала, наденет ли Ляо неотделимый от японца костюм бизнесмена или, учитывая особенности местного климата, решит ограничиться белой рубашкой и галстуком.

Взрыв пронзительного детского хохота справа от меня заставил меня обернуться. Несколько темных и подвижных, как обезьянки, местных ребятишек, подвывая от восторга, катались по песку. Дрыгая в воздухе ногами, они тыкали пальцами в направлении одетого в безупречный черный костюм джентльмена, с достоинством двигающегося в направлении «Дайянг Сумби».

– Костюм?.. Нет, все-таки он псих, – недоверчиво пробормотала я.

Несмотря на то что я сидела в тени, а мои топик и мини-юбка прикрывали не многим больше, чем экзотические прикиды танцовщиц из «Мулен Руж», я чувствовала, что с удовольствием сняла бы с себя кожу, если бы это помогло мне чуть-чуть охладиться.

Я сидела в тени, но он-то шагал по солнцу! Вот что значит настоящая преданность делу. Если бы я не знала, кто он такой, то ни на секунду не усомнилась бы, что передо мной японец. Ляо ухитрился изменить не только лицо и прическу, но даже стиль походки и жесты.

Однажды в Париже около Сакре-Кер я стала свидетелем знаменитой японской организованности, доведенной до высших пределов абсурда. Эта незабываемая сцена потрясла меня до глубины души. У церкви затормозил автокар с японскими туристами. Стандартные, как инкубаторные цыплята, коротко подстриженные потомки самураев в одинаковых черных костюмах, белых рубашках и галстуках деловито высадились из автобуса и построились по трое в идеально ровную колонну. Выражения их лиц были серьезны и сосредоточенны. Было очевидно, что члены туристической группы в полной мере осознают важность поставленной перед ними задачи, заключающейся в ознакомлении с историческими и культурными достопримечательностями французской столицы.

Главный японец встал во главе колонны, развернул знамя Страны восходящего солнца, и колонна ровным строевым шагом двинулась вокруг церкви.

Меня настолько заворожило это зрелище, что я пристроилась японцам в кильватер и вместе с ними торжественно продефилировала вокруг Сакре-Кер, зашла вместе с колонной внутрь, вышла, а затем японцы аккуратно свернули знамя, организованно погрузились в автобус и уехали. Все это заняло около пятнадцати минут.

И вот сейчас ко мне приближался точно такой же клонированный инкубаторный японец. Натуральный брат-близнец узкоглазых туристов, встреченных мной в Париже. Лицо, серьезное и скучное, как одноразовая пластиковая тарелка, украшали дорогие очки в строгой золотой оправе.

Сианон окончательно добил меня, заговорив по-английски с типично японским акцентом. Именно с таким акцентом разговаривали японские игроки в го. Интересно, где он всему этому научился?

– Такая прекрасная женщина в такое прекрасное утро – и завтракает одна? – порадовал меня Ляо штампованной фразой как раз в пластиково-инкубаторном японском стиле.

Я с удивлением отметила, что Сианон, казалось, даже не потел в своем тяжелом траурном костюме. Он выглядел таким свежим, словно его только что вынули из холодильника.

– Женщина никогда не завтракает одна, – возразила я. – Если она завтракает одна, это уже не завтрак.

– В таком случае, может быть, вы позволите присоединиться к вам и угостить вас чем-нибудь покрепче кокосового молока?

– Кока-колой, – сказала я. – По утрам я не пью более крепких напитков.

Сианон опустился на стул и жестом подозвал официанта.

– Позвольте представиться, – снова обратился он ко мне. – Йошинори Сукиебуси, бизнесмен из Мацуямы.

– Сукиебуси из Мацуямы? – повторила я. – Сукиебуси – это имя или фамилия?

– Фамилия, – с гордостью пояснил Ляо. – Это весьма известная в Японии фамилия. – Моя семья занимается выращиванием искусственного жемчуга.

– Хорошо хоть не имя, – вздохнула я. – Не хотелось бы мне каждый раз кричать «Сукиебуси», если мне вдруг потребуется позвать тебя.

– Почему? – удивился японец.

– Да так, не обращай внимания, – махнула рукой я. – Это связано с некоторыми особенностями русского языка.

– Можешь звать меня Йоши, – предложил Сианон, тоже переходя на ты. – Надеюсь, это имя у тебя не вызывает сомнительных ассоциаций?

– Так в го называется фаза завершения игры, – напомнила я. – Впрочем, это даже забавно. Хорошее имя.

К столику приблизился официант, и Ляо заказал для меня кока-колу с лимоном, а себе минеральную воду и салат с креветками.

– Ну ты даешь! Ты выглядишь просто потрясающе! – восхитилась я, когда официант ушел. – Совсем как настоящий японец.

– Я и есть японец. – Сианон понизил голос. – Пожалуйста, веди себя осторожней. Тебя могут услышать.

– Здесь? – удивилась я. – Кто? Кому может быть интересно, о чем мы с тобой говорим?

– Возможно, здесь это никому и не интересно, но даже в спокойной обстановке ты не должна расслабляться. Тогда у тебя будет меньше шансов совершить ошибку.

– Нечто подобное я уже слышала от своего третьего бывшего мужа, – заметила я. – Ради Бога, избавь меня от лекций по конспирации. Я все-таки пишу детективы.

Сианон лучезарно улыбнулся и нежно накрыл мою руку своей. Я удивленно посмотрела на него. Полицейский слегка скосил глаза в сторону. Проследив за направлением его взгляда, я увидела приближающегося официанта. Пока он ставил перед нами напитки и салат, я тоже соблазнительно улыбалась господину Сукиебуси. Наконец мы снова остались одни.

– Теперь можно убрать руку, – напомнила я. – Мы уже достаточно поработали на публику, так что теперь объясни мне, во что ты меня собираешься втянуть. Я не собираюсь действовать вслепую. Или ты введешь меня в курс дела, или бизнесмен из Мацуямы может подыскивать себе другую Мата Хари.

– Между прочим, вчера ты обещала помогать мне, не задавая лишних вопросов.

– Я передумала. С женщинами это иногда случается.

Йоши вздохнул и тихо скрипнул зубами. Вероятно, он снова подумал о том, что ненавидит женщин и писателей детективных романов.

– Давай колись, – подбодрила я полицейского. – Выговоришься – и тебе сразу станет легче.

– Не уверен.

– А ты попробуй.

– Я подумаю об этом.

– Только думай не слишком долго.

– Ты слышала о недавней катастрофе «конкорда» во Франции? – неожиданно поинтересовался Ляо.

– Меняешь тему?

– Нет. Так ты слышала о ней?

Я кивнула:

– Еще бы. Об этом целую неделю трубили все средства массовой информации. «Конкорд» ведь был не обычным самолетом. Уникальный сверхзвуковой пассажирский лайнер, доступный лишь для очень богатых людей. Вылетая из Парижа в пять часов дня, «конкорд» приземлялся в Нью-Йорке в половине четвертого того же дня. Своего рода «Титаник» авиастроения.

– А тебе известно, что в свое время Советский Союз создал свой сверхзвуковик, превышающий «конкорд» по целому ряду показателей?

– Я слышала об этом. Кажется, это был какой-то «Ту».

– Ту-144, – подтвердил Ляо. – Более тридцати лет назад, когда между СССР и Францией шла напряженнейшая гонка за право первым поднять в воздух пассажирский «суперсоник», русские конструкторы опередили французов на целых четыре месяца. Затем последовала доводка самолетов, продолжавшаяся около четырех лет. В 1973 году главный конкурент «конкорда» Ту-144 стал гвоздем авиасалона в Ле-Бурже.

Атмосфера авиасалона была накалена до предела, поскольку британская компания «Бритиш эйруэйз» незадолго до выставки объявила, что собирается закупить для трансатлантических рейсов шесть-семь сверхзвуковых пассажирских самолетов. На баснословно дорогой контракт было всего два претендента: «конкорд» и Ту-144. Если бы французы проиграли, это означало бы, что потраченные Францией на разработку самолета два миллиарда долларов пошли бы псу под хвост. Не допустить на мировые рынки советский самолет надо было любой ценой.

И вот на салоне в Ле-Бурже Ту-144 разбился. За официальную была принята совершенно бредовая с точки зрения здравого смысла версия, что бортинженер генерал Бортников уронил в рубке кинокамеру, которая заклинила руль.

Советская сторона провела собственное расследование, и выяснилось, что за секунды до катастрофы перед русским самолетом промелькнул французский истребитель «Мираж». Его полет в этом районе не был запланирован, тем более в непосредственной близости от такой огромной машины. Разумеется, «Мираж» не сбивал советский самолет, но не вызывает сомнений то, что именно он спровоцировал его гибель.

Разумеется, что после столь зрелищной аварии на авиасалоне ни о какой продаже Ту-144 за рубеж не могло быть и речи. Британцы закупили самолеты у французов, и вполне возможно, что пилоту того «Миража» присвоили звание героя Франции.

Ни Советский Союз, ни Россия никогда не требовали нового расследования обстоятельств той давней катастрофы. В любом случае это не помогло бы продать русские самолеты, зато возникла бы дополнительная напряженность в отношениях с Западом. И вот через много лет восстановлена некая жуткая справедливость: «конкорд» упал всего в семи секундах сверхзвукового полета от того места, где разбился русский Ту-144.

– Ты полагаешь, что это не было случайностью? – поинтересовалась я.

– Может, это была случайность. А может быть, и нет.

– Но почему ты об этом упомянул? Гибель самолетов имеет какое-то отношение к делу, которым ты занимаешься?

Сианон уклончиво пожал плечами.

– Ладно, будем считать, что тебе удалось меня заинтриговать, – вздохнула я. – Так к чему все-таки ты рассказал мне эту историю?

– Ты слышала когда-нибудь про электромагнитные бомбы? – Полицейский снова перескочил на новую тему.

– Естественно, – с умным видом кивнула я. – Я даже сделать такую бомбу могу.

– Ты можешь сделать электромагнитную бомбу?

– А что тут сложного? Берешь кусок металлической трубы, набиваешь его взрывчаткой, подсоединяешь к одному концу детонатор, а затем помещаешь трубу в цилиндр с проволочной спиралью и проволочной антенной на противоположном детонатору конце. Через спираль пропускается электрический ток, создавая магнитное поле. Вот и все. Как только срабатывает детонатор, взрывчатка обеспечивает необходимый выброс энергии и прогоняет через антенну электромагнитный импульс.

Взрыв такой бомбы в зависимости от ее мощности останавливает работу всех электронных приборов в радиусе нескольких сот метров. Обычно бомбу взрывают над объектом на высоте около ста метров. Чтобы вывести бомбу на нужную высоту, можно использовать слегка модифицированную ракетницу или установку для запуска фейерверков.

Электромагнитные бомбы обычно применяются для борьбы в сфере бизнеса. С их помощью можно внезапно вырубить компьютеры конкурентов или на короткий срок прервать работу биржи. Такая практика получила название «мягкого убийства». Ничего невозможно доказать, нет ни трупов, ни гильз, и, естественно, обнаружить виновников происшествия тоже невозможно.

Кроме того, электромагнитные бомбы или системы электромагнитного излучения можно использовать при ограблении банков, поскольку они делают бесполезной самую совершенную охранную сигнализацию. Компьютерные сети мгновенно вырубаются от импульса, выпущенного с расстояния в сто метров. Об этом пока еще мало известно, поскольку банковские компании, чтобы не вызвать паники среди вкладчиков, не решаются признать факты нападения и свою уязвимость перед электромагнитными преступниками.

– Откуда ты всего этого набралась? – изумился Ляо.

– Пообщаешься с мое со спецназовцами, еще не такого наслушаешься, – махнула рукой я. – Постой! Но ведь с помощью электромагнитных бомб можно запросто сбивать самолеты, причем не оставляя никаких следов. Ты поэтому рассказал мне про «конкорд»?

– Эксперты не исключают возможности, что гибель «конкорда» была связана с применением электромагнитного оружия, – сказал полицейский. – Эту версию, как и в случае с ограблениями банков, предпочитают не доводить до сведения общественности, чтобы не вызвать панику. Вообще электромагнитные бомбы и генераторы электромагнитных импульсов имеют гораздо более широкий спектр применения, чем выведение из строя компьютеров конкурентов или охранных систем.

С помощью электромагнитного оружия можно взрывать электрические подстанции, оставляя без света целые районы, обесточивать военные ракетные установки. Американская армия уже применяла некоторые виды электромагнитных бомб при бомбардировках Югославии. В настоящее время американцы проводят испытания сложных генераторов «Маркс» для многократного испускания боевых импульсов с борта самолетов и танков. Но это еще не все. Существует особая разновидность электромагнитных бомб, взрыв которых является почти полным аналогом ядерного взрыва.

– Ядерного взрыва? – удивилась я. – Вот это круто! Я про такое и не слышала. А как это делается?

– В данном случае используется эффект сверхпроводимости, возникающий при сверхнизких температурах. Идея электронно-ядерной бомбы предельно проста. Для создания сверхпроводимого резонансного контура сделанная из специального материала катушка индуктивности погружается в жидкий гелий или жидкий водород, температура которого колеблется между -272 градусами Цельсия и абсолютным нулем.

В контур, как в аккумулятор, начинают закачивать энергию. Теоретически в сверхпроводимый контур энергию можно закачивать до бесконечности. Энергия электромагнитной бомбы такого класса в миллионы раз превышает энергию мощного конденсатора.

Как только контур извлекается из жидкого гелия, состояние сверхпроводимости исчезает, и энергия начинает искать выход. В небольшом объеме вещества оказывается заперто невероятное количество пытающей высвободиться энергии. За доли секунды катушка индуктивности разогревается до температур, сравнимых с теми, что возникают при ядерном взрыве, и испаряется. Температура настолько велика, что, как и при ядерном взрыве, начинают рваться молекулярные и атомарные связи. Это явление во многом сходно с ядерным распадом, с той разницей, что при взрыве электромагнитной бомбы не выделяется радиоактивное излучение.

В остальном действие ядерной и электромагнитной бомб почти аналогично. Небольшая килограммовая катушка индуктивности при своем испарении полностью выжигает все вокруг в радиусе около пятидесяти метров, причем в окрестностях взрыва материя переходит в состояние плазмы, а ударная электромагнитная волна распространяется на расстояние до десяти километров, уничтожая все электронные системы, в том числе сбивая ракеты, самолеты и вертолеты. Более мощная бомба, естественно, приводит к гораздо более масштабным разрушениям. В итоге электромагнитное оружие может оказаться значительно более эффективным, чем самые мощные ядерные или водородные бомбы.

– Теоретически, несомненно, все просто, – заметила я. – Я, конечно, не специалист по сверхпроводимости, но, насколько я понимаю, хитрость заключается не столько в сверхнизких температурах, сколько в материале, из которого сделана катушка индуктивности, и в способе закачки энергии. Вряд ли подобную бомбу так легко изготовить.

– Проблем действительно хватает. Тем не менее нашелся ученый, ухитрившийся создать относительно легкую в изготовлении конструкцию. И знаешь, кто он?

– Надеюсь, ты мне об этом скажешь.

– По еще не проверенным до конца сведениям это некто Семен Тетерин, сын одного из членов экипажа Ту-144, погибшего во время катастрофы на авиасалоне в Ле-Бурже.

– С ума сойти, – оценила я. – Чем дальше, тем интереснее. Поправь меня, если я ошибаюсь, но, похоже, бомба Тетерина имеет непосредственное отношение к безопасности Индонезии.

– Угадала.

– Кто-то собирается взорвать в Индонезии бомбу?

– Нечто в этом роде.

– Но кто? Извини, конечно, но Индонезия вроде никому особенно не нужна.

– Насколько я понимаю, это сделают сами индонезийцы.

– А зачем?

– Наивный вопрос. Подобные вещи обычно делаются из самых лучших побуждений. Забота о благе нации и все такое прочее.

– Странно, что я сама об этом не подумала, – усмехнулась я. – Меня удивляет только то, что Тетерин решил продать свое изобретение именно индонезийцам. Индонезия ведь бедная страна. Арабы или китайцы заплатили бы гораздо больше.

– Честно говоря, меня это тоже удивляет. Видимо, у Тетерина на это были свои причины.

– Будет лучше, если ты расскажешь мне все по порядку.

С океана донесся пронзительный гудок пароходной сирены. Я обернулась. По волнам в направлении порта мягко скользил четырехпалубный океанский лайнер, на носовой палубе которого, сверкая на солнце мощными стальными лопастями, стоял большой сине-белый вертолет.

– Первый раз встречаю корабль с вертолетом, – заметила я. – Ты не в курсе, он пассажирский или военный?

– Ни то ни другое. Это частная яхта, – ответил Сианон.

– Яхта? – удивилась я. – Интересно чья? Я видела яхту короля Испании, но по сравнению с этим монстром она просто скорлупка.

– «Абу Захид» принадлежит арабскому миллиардеру Халеду Бен Нияду. Возможно, ты слышала о нем. Эта яхта всего на один фут короче «Абдул Азиза», самой большой в мире частной яхты, принадлежащей королю Саудовской Аравии Фахду. Похоже, стервятники слетаются на добычу.

– Халед Бен Нияд? – повторила я. – Это тот самый миллиардер, который поддерживает экстремистские исламские течения и финансирует террористические группировки и вооруженные выступления мусульман в разных странах?

– Он самый, – кивнул Ляо. – Многие арабские наемники, воюющие в Чечне, оплачиваются его деньгами. Естественно, тут дело не столько в религии, сколько в политике и финансовых интересах. Российская нефть составляет серьезную конкуренцию арабской нефти, а тот, кто контролирует Кавказ, контролирует и нефтяные месторождения. Бен Нияд частый гость в Юго-Восточной Азии, особенно в регионах, где мусульмане воюют с представителями других религий. Война – отличный источник доходов.

– Кстати, что ты имел в виду, говоря, что стервятники слетаются на добычу? Ты полагаешь, что Бен Нияд оказался здесь из-за электромагнитной бомбы?

– Не думаю, что он решил просто позагорать на модном курорте. На Бали нет ни террористов, ни мусульманских движений, так что скорее всего Халед каким-то образом пронюхал об изобретении Тетерина и решил сам заполучить его.

– И он не боится так спокойно разъезжать повсюду на своей яхте? – удивилась я. – Наверняка у него немало врагов.

– Вряд ли ему стоит чего-либо опасаться. «Абу Захид» снаряжен почище военного крейсера. Под надстройками палубы замаскированы ракетные установки, пушки, торпеды и мощные радары. Кроме того, никто не знает, присутствует ли на яхте хозяин. Халед меняет свою внешность, как хамелеон, и не любит позировать перед фотокамерами. Яхта зарегистрирована на подставное лицо, а благодаря славе Халеда даже пограничники не решаются проводить досмотр «Абу Захида». Филиппинского таможенника, осмелившегося осмотреть спальню Бен Нияда, на следующий день вместе со всей семьей скормили акулам в Южно-Китайском море.

– Псих, – задумчиво произнесла я.

– Кто? Халед?

– Ты, а не Халед, – вздохнула я. – Ты хоть представляешь, во что ты меня втравил? Неужели у тебя напрочь отсутствует инстинкт самосохранения?

– Нечего было в го проигрывать. Сама виновата, – огрызнулся Сианон. – Это тебя потянуло на приключения.

– Да уж, приключение что надо. В Москве расскажу – не поверят.

Я завороженно следила, как огромная яхта бросает якорь на приличном расстоянии от берега. Похоже, Бен Нияд, если, конечно, он находился на борту, решил на всякий случай не заходить в порт.

– Теперь я от тебя точно не отстану, пока ты не расскажешь мне все, – заявила я.

– О, да ты не одна!

К нашему столику стремительно приближалась Адела. За ее спиной маячил Стефанос Иродиадис. Глаза подруги сверкали от любопытства.

– Ах ты тихоня! – воскликнула она по-русски. – Сама мне все уши прожужжала о спокойствии и здоровом образе жизни, а стоило мне отвернуться, как ты кокетничаешь с мужчиной. Кстати, это, случайно, не робот? Я не могу представить себе человеческое существо, способное напялить на себя черный костюм и галстук при такой жаре.

– Это японец, – ответила я тоже по-русски. – Помесь робота с бизнесменом.

Стив подошел поближе и, поздоровавшись со мной, с любопытством уставился на Сианона.

– Господин Йошинори Сукиебуси из Мацуямы, – представила я. – А это мои друзья, Адела и Стив.

Я чуть не прибавила: «Аделу ты уже знаешь», но вовремя прикусила язык.

Ляо типично японским жестом слегка склонился в поклоне.

– Сукиебуси? – недоверчиво повторила Адела. – Ты сказала: «Сукиебуси»?

– Это фамилия, – пояснила я. – Можешь звать его Йоши.

– Друзья зовут меня Йоши, – снова склонившись в вежливом поклоне, сообщил полицейский. – Вы тоже из России?

– Я – да, – кивнула Адела. – А Стив – грек. Мы познакомились на Бали.

– Бали – чудесный остров, – сообщил господин Сукиебуси. – Для меня это лучший остров на земле, потому что здесь я встретился с Ириной.

Я вздохнула. Комплимент был примитивным, но, надо отдать должное, играл Сианон просто великолепно.

Ляо взглянул на часы.

– К сожалению, я должен идти. Ирина, ты не возражаешь, если мы встретимся вечером?

– Позвони мне в отель после обеда, и мы обо всем договоримся, – сказала я.

– У меня есть отличная идея, – неожиданно вмешался Стефанос. – Я слышал, что сегодня в Батубулане, это селение у подножия Гунунг Агунга, состоятся ритуальные танцы «сангхьянг». Говорят, это незабываемое зрелище. Танцоры входят в транс и полностью перевоплощаются в свиней, обезьян или лягушек. Почему бы нам всем вместе не поехать туда?

Я взглянула на Сианона. Полицейский чуть заметно отрицательно качнул головой, но я сделала вид, что не заметила этого. Я читала о подобных ритуальных перевоплощениях и даже видела фотографию, на которой южноамериканский индеец, превратившийся в выдру, одними зубами, без помощи рук ухитрялся вылавливать рыбу из реки. Неужели я упущу такое зрелище?

– Я с удовольствием поеду, – решительно заявила я. – Всегда мечтала посмотреть нечто подобное. Йоши, ты ведь присоединишься к нам?

Сианон метнул на меня яростный взгляд.

– Разумеется, – вежливо улыбнулся он.

Адела со Стивом отправились плавать на виндсерфинге, а я решила воспользоваться временной передышкой и спокойно прогуляться по пляжу, не думая ни об электронных бомбах, ни об арабских миллиардерах, ни о безопасности Индонезии.

Я задумчиво брела по кромке прибоя, наслаждаясь щекочущей прохладой омывающих щиколотки волн и периодически наклонясь, чтобы получше рассмотреть выброшенную на песок ракушку или морского ежа. Время от времени я останавливалась, оглядываясь вокруг и стараясь запечатлеть в памяти лица и яркие одежды местных жителей, звуки и запахи бурлящей вокруг жизни.

Ненадолго отвлекшись от созерцания ракушек, ежей и окрестных пейзажей, я поймала себя на том, что с неприличным любопытством рассматриваю мужчину, сидящего на темно-синем полотенце метрах в трех от меня. Если бы он был красавцем с мускулами Шварценеггера, я еще могла бы понять свой необычный интерес, но мужчина был самым обыкновенным – примерно среднего роста, загорелый, ни толстый, ни тонкий – словом, совершенно нормальный, разве что излишне волосатый. Так чего ради я пялюсь на него, как на икону?

Лицо мужчины из-за близорукости я видела не слишком хорошо, оно было повернуто в профиль и казалось мне незнакомым. Да и с какой стати я должна встретить на Бали кого-то знакомого? Маленький индонезийский остров – это все-таки не московское метро.

И вдруг я поняла, что именно привлекло мое внимание. Этот узор, образованный волосами на плечах и лопатках, я уже где-то встречала. С тех пор как в детстве я увидела в учебнике биологии портрет волосатого человека, шерстяному покрову которого запросто могла позавидовать моя собака, я стала исследовать атавизмы, с азартом отыскивая их признаки у своих знакомых и пытаясь определить, сопровождается ли наличие шерсти, миниатюрных хвостиков и дополнительных сосков соответствующими отклонениями характера. Поскольку представители сильного пола с густыми волосами на спине и плечах встречались не так уж часто, они производили на меня сильное впечатление, и обычно я запоминала очертания атавистической растительности намного лучше, чем черты их лиц.

Задумчиво глядя на смуглую волосатую спину, я принялась перебирать в памяти всех своих знакомых. Озарение снизошло на меня совершенно неожиданно, и я с трудом удержалась от восторженного вопля. Как же я сразу не сообразила? Это ведь Марк Симония, мой темпераментный грузино-еврейский поклонник, а ныне известный сионистский деятель! Теперь понятно, почему я не узнала его лицо. Он же сбрил бороду! Хотелось бы знать, что потребовалось на Бали ортодоксальному еврею? И разве может ортодоксальный еврей сбрить бороду? На мгновение я задумалась о том, бывают ли ортодоксальные евреи без бороды. К сожалению, я была не слишком подкована в этом вопросе. Виденные мной по телевизору сионисты, традиционно кучкующиеся у Стены Плача, все как один были бородатыми и носили большие черные шляпы.

– Привет сионистам! – незаметно подкравшись к Марику сзади, воскликнула я.

Поэт подпрыгнул на месте, и его рука отточенным движением метнулась к сумке. Мне показалось, что под сдвинутой в сторону одеждой блеснула вороненая сталь пистолета. Впрочем, я могла ошибиться. Зачем Марику пистолет?

Рука Симонии так и осталась в сумке. Раскрыв рот и не говоря ни слова, он тупо уставился на меня.

процитировала я. – К сожалению, это все, что я запомнила из твоих стихов. Кстати, я использовала эти строчки в одной из своих книг. Ах да, ты ведь даже не знаешь, что я теперь пишу книги. А ты, говорят, стал знаменитым сионистом, – вдохновенно тараторила я. – Кстати, я забыла, как заканчивается это стихотворение?

сдавленным голосом произнес мой бывший поклонник. – Что ты здесь делаешь?

– То же, что и ты. Отдыхаю. Удивительно, до чего тесен мир. Никогда бы не подумала, что встречу тебя на балийском пляже. А это правда, что ты стал важной шишкой среди ортодоксальных евреев?

Марик вынул руку из сумки, не забыв прикрыть одеждой привлекший мое внимание предмет.

– С чего ты взяла?

– Дима Штейнман сказал.

– Ерунда все это. Нашла кому верить. Димка всегда был треплом. И вообще я грек.

– Грек? – удивилась я. – Вот это новость! С каких это пор?

– С тех пор, как получил греческое подданство.

– В последнее время стало модно получать греческое подданство, – заметила я. – Половина русской мафии уже греки. Ты что же, эмигрировал в Грецию из Израиля?

– Прекрати говорить об Израиле. Я не хочу вспоминать об этом периоде своей жизни. И вообще меня зовут Максимилиан Коксос.

– А я вот пока только фамилию изменила. Теперь я Волкова. Кстати, ты не должен был брать имя Максимилиан.

– Почему? – удивился Марик.

– Потому что Марк и Макс слишком созвучны. Шпионы никогда не берут схожие имена или имена с совпадающими инициалами, поскольку по созвучию иногда их можно вычислить.

– Ты что, спятила? Какие еще шпионы? При чем тут они?

– Не обращай внимания, – лучезарно улыбнулась я. – Просто я теперь пишу детективы, в том числе про секретных агентов. Ты не представляешь, до чего я рада тебя видеть. Такое ощущение, что ничего не изменилось и мне снова восемнадцать лет.

Опускаясь на песок рядом с Мариком, я сделала вид, что у меня подвернулась нога, и неловко плюхнулась на его сумку. В ней действительно оказался пистолет, по крайней мере предмет, вонзившийся мне в ягодичные мышцы, очертаниями весьма его напоминал. В последний момент я сообразила, что только полная идиотка может так с размаху плюхаться на оружие. Если пистолет заряжен и, не дай Бог, не поставлен на предохранитель, он ведь может выстрелить. Один мой знакомый спецназовец случайно прострелил себе таким образом бедро.

К счастью, пистолет не выстрелил, и я сползла с сумки на полотенце, гадая, какого размера у меня теперь появится синяк.

– Извини, – сказала я. – Надеюсь, я тебе ничего не помяла. Кстати, как мне теперь тебя звать – Марик или Макс?

– Лучше Макс. Я уже привык к этому имени.

– Где ты остановился?

– В индивидуальном бунгало отеля «Бесаких». Извини, мне очень хотелось бы с тобой поболтать и вспомнить старые добрые времена, но, к сожалению, я должен идти. Очень рад был снова тебя увидеть.

– Думаю, мы еще встретимся. Бали маленький остров.

– Пока.

– Пока.

Я сидела на песке, глядя в спину удаляющегося поэта. Вернее, это раньше он был поэтом. Кем же он стал теперь? Марик, как и во времена нашего романа, держался очень прямо, стараясь казаться выше ростом. Подошвы его вьетнамок были толщиной по меньшей мере в пять сантиметров. Хоть в чем-то он не изменился.

Куда еще толкнуло его самолюбие «мини-мужчины»? Когда мы были знакомы, Марик не был религиозен. И все же, в надежде сделать карьеру, он эмигрировал на родину предков, заделался ортодоксальным евреем и сионистом. Видимо, ему наскучило быть петухом в маленьком израильском курятнике. Кем же он стал теперь? С его феноменальными способностями и знанием языков ему прямая дорога в спецслужбы. Только в какие спецслужбы? Израиля? Видимо, Израиля. Арабы и евреи неразлучны, как инь и ян. Сначала около острова причаливает яхта Халеда Бен Нияда, вооружающего арабских наемников и террористов, а затем я встречаю на пляже бывшего сионистского деятеля, а ныне греческого подданного с пистолетом в пляжной сумке. Для полноты картины не хватает только китайцев и русской мафии. Кажется, я уже начинаю скучать по соотечественникам.

Моя милая родина! Сейчас Москва казалась мне самым безопасным городом на свете. По крайней мере там я точно не встречу Бен Нияда, прогуливающегося на своей яхте по Москве-реке. А если отстроить трехметровый бетонный забор вокруг дома и поставить по углам парочку пулеметов, так уж точно можно будет чувствовать себя в полной безопасности. Главное – намотать на забор побольше колючей проволоки под током.

Погрузившись в ностальгию, я перевела взгляд на океан и вздрогнула. Затем я закрыла глаза, ущипнула себя за предплечье, открыла глаза и снова увидела ту же самую картину. Передо мной, прямо как на иллюстрации в школьном учебнике, лениво разрезал морскую гладь знаменитый атомный ледокол «Ленин». На самом деле названия я не могла толком разглядеть, потому что буквы сливались перед глазами, но вроде бы в слове было пять букв, а первая из них очертаниями напоминала русское «л».

Я вскочила и побежала к воде. Войдя в нее по колено, я указательными пальцами слегка раздвинула в стороны уголки глаз, корректируя таким образом зрение. Буквы стали более четкими. Действительно «Ленин»!

– Сгинь, навязчивый мираж! – сказала я.

Ледокол исчезать не пожелал.

Я уже слышала о том, что в последнее время среди экстравагантных американских миллионеров вошли в моду морские прогулки на частных ледоколах. Впавшая в нищету Россия с удовольствием распродавала направо и налево бывшую гордость советского флота в среднем по 10 миллионов долларов за семидесятиметровый корабль.

Этот ледокол явно не мог быть подлинным ледоколом «Ленин». Просто он на него похож. И наверняка ни одному американскому миллионеру не пришло бы в голову дать своей яхте имя вечно живого вождя пролетариата. Скорее всего таким образом проявил свое чувство юмора какой-нибудь новый русский. Я присмотрелась к флагу, развевающемуся над корабельными надстройками. Флаг был панамский. Неудивительно. Панама – налоговый оазис, и огромное количество кораблей предпочитает ходить под панамским флагом.

Вид копии знакомого с детства корабля вызвал новый приступ ностальгии по доперестроечным временам, когда каждый пенсионер мог купить себе колбасу, на улицах не стреляли, а слово «инфляция» было знакомо лишь узкому кругу специалистов. Впрочем, в те времена я ненавидела советскую власть и жаждала свободы.

Только ностальгии мне сейчас не хватало! Я решительно зашагала к гостинице, вспомнив о припрятанном у меня в чемодане лучшем антиностальгическом средстве.

С газетного снимка на меня снова смотрел убитый на Сицилии легендарный киллер русской мафии Сергей Адасов. Теперь, увидев Марика без бороды, я поняла, что сходства между ним и Сергеем практически не было. Только глаза.

Я развернула газету, решив прочитать продолжение статьи.

«В биографии знаменитого киллера есть много неясных моментов. Известно, что он выполнял специальные задания во время войны в Афганистане, был ранен, получил Звезду Героя Советского Союза.

После окончания войны Адасов уволился в запас, хотя ходили слухи, что его увольнение было вынужденным. При невыясненных обстоятельствах был убит полковник Буркалов, также служивший в Афганистане в авиационных войсках. Убийцу найти не удалось, но некоторые косвенные улики указывали на Адасова.

Несколько раз милиция арестовывала Адасова, но ему каждый раз удавалось бежать. Сергей дважды бежал из тюрьмы, один раз – из зала суда и один раз – из следственного изолятора.

Есть основания предполагать, что Адасов работал не только на мафию, но и на ФСБ, поскольку некоторые из его побегов было невозможно осуществить без помощи лиц, имеющих отношение к правоохранительным органам.

Точное число жертв русского киллера № 1 неизвестно, но оно перевалило за несколько десятков человек. На счету Адасова смерть целого ряда представителей криминальной элиты, в том числе воров в законе, возглавляющих отделения русской мафии за рубежом».

Значит, Герой Советского Союза превратился в киллера. Что ж, это в порядке вещей. Издержки перехода к дикому капитализму.

Русская газета сделала свое дело. Ностальгия как-то незаметно исчезла, а мои мысли вернулись к грузино-еврейскому поэту, превратившемуся в грека и зачем-то таскающему пистолет в пляжной сумке. От него, видимо, по ассоциации, я переключилась на Стива.

Забавно, что новый поклонник Аделы тоже оказался греком. Видимо, опять сработала теория парных случаев. А что, если он такой же грек, как и Марик? Конечно, это маловероятно, но чем черт не шутит? Как бы это выяснить?

Зачем мне понадобилось это выяснять, было совершенно неясно. Просто я подумала, что было бы здорово, если бы Стив тоже оказался каким-нибудь мафиози или секретным агентом. Если бы меня попросили объяснить, что хорошего я могла найти в том, что Аделин приятель оказался преступником или шпионом, вряд ли я нашла бы что ответить, за исключением того, что это было бы забавно. Что ни говори, а писатель детективных романов – скорее диагноз, чем профессия.

Единственным греческим словом, которое я помнила, было «калимера» – здравствуйте. Греческого словаря у меня при себе, естественно, не было, так что проверить господина Иродиадиса на знание языков мне, похоже, не удастся. Впрочем, это и к лучшему. Если он только прикидывается греком, на это у него должны быть свои причины, и вряд ли Стиву понравится, если я начну совать нос в его дела. Я и не собираюсь. Хватит с меня истории с электромагнитной бомбой, в которую втравил меня Ляо Сианон.

В дверь номера постучали.

– Кто там? – поинтересовалась я по-английски.

– Это Стив. Стефанос Иродиадис.

«Помяни черта……» – подумала я, отпирая дверь.

– А где Адела? – спросила я.

– Принимает душ. Я рад, что застал тебя.

– Почему? – удивилась я.

– Я принес тебе подарок.

– Подарок? Мне?

– Я могу зайти?

– Проходи.

Я посторонилась, пропуская Стива в комнату.

Он вытащил из сумки перевязанную ленточкой коробку и протянул ее мне.

– Что это?

– Разверни – увидишь.

Я развязала ленту и сняла крышку. На красном бархатном фоне тускло блеснула сталь клинка. В изогнутую особым образом рукоятку были вставлены обточенные в форме кабошона кусочки бирюзы.

– Рентджонг? – изумилась я. – Ты подарил мне рентджонг? Он старинный или это копия?

– Это рентджонг для ритуальных танцев. Ему более пятисот лет. Адела мне говорила, что, помимо детективов, ты пишешь книги о восточных боевых искусствах, но я не предполагал, что ты знаешь, как называется это оружие.

– Я видела рентджонг на фотографии. У него особая пистолетная форма рукоятки. Я хорошо его запомнила, потому что не так часто можно встретить нож, который держат не рукой, а пальцами ноги.

– Рукой его тоже можно держать, – заметил Стив, – хотя это выглядит менее зрелищно.

– Но ведь наверняка это очень дорогая вещь. Чего ради ты решил подарить его мне? Вряд ли ты делаешь это только из-за моих прекрасных глаз.

– Это просто подарок.

– Нет, это не просто подарок. Я не могу его принять.

– Можешь. Это тебя ни к чему не обязывает. У меня действительно нет задних мыслей.

– Извини, но я не верю в подобный альтруизм.

– Тогда считай, что я делаю это из благодарности.

– Из благодарности? За что? Мы никогда раньше не встречались, так что вряд ли я могла оказать тебе услугу, стоящую антикварного рентджонга.

Иродиадис задумчиво посмотрел на меня.

– Ты веришь в прошлые жизни?

Я тихо застонала и расслабленно плюхнулась в кресло. Только этого не хватало. Еще один псих, сдвинутый на эзотеризме.

– Я была знакома с тремя парнями, настаивавшими на том, что в прошлой жизни они были царем Давидом. Кроме того, я успела пообщаться с перевоплощениями бога Тота, Чингисхана, Евы Браун и египетской царицы Хатшепсут. Мадам Хатшепсут утверждала, что она может запросто читать древнеегипетские иероглифы, но, к сожалению, только в тот момент, когда у нее над головой висит летающая тарелка и посылает ей в мозг специальный электронный луч. Моя мама решила быть оригинальной, и в прошлой жизни она была всего лишь лошадью и исполнительницей танца живота. Как, спрашивается, после этого я могу не верить в прошлые жизни?

– Не стоит иронизировать, – серьезно сказал Стив. – Однажды, можно сказать, что это было в прошлой жизни, ты, даже не подозревая об этом, спасла меня от смерти. Я привык платить свои долги.

В его голосе было что-то особенное. Я подумала, что Иродиадис не слишком напоминал шизанутых поклонников эзотерических учений. Странно все это.

Впервые с момента нашего знакомства я внимательно взглянула на Стива. На меня спокойно и сосредоточенно смотрели красивые темно-серые глаза. Снова этот разрез глаз! Точно такой же, как у Марка Симонии или как у убитого на Сицилии Сергея Адасова. Еще одно совпадение? Или…… Нет, этого просто не может быть.

– Как я спасла тебя?

– Разве это имеет значение?

– Для меня да.

– Возможно, когда-нибудь ты узнаешь об этом.

– Почему не сейчас?

– Считай, что я пытаюсь пробудить твое любопытство, а может быть, даже и симпатию. Признайся, я ведь не очень понравился тебе во время нашей первой встречи?

– Дело не в этом. Просто мне показалось, что ты проявляешь ко мне излишний интерес. Поскольку ты, насколько я понимаю, ухаживаешь за Аделой, я давала тебе понять, что мне это неприятно.

– Значит, ты хорошая подруга, – усмехнулся Иродиадис.

– Просто я считаю, что мужчин на свете несравнимо больше, чем подруг.

– Я вовсе не собираюсь ссорить тебя с подругой. Когда вы регистрировались, я увидел вас обеих в холле гостиницы и сразу узнал тебя. Если честно, я познакомился с Аделой, чтобы побольше узнать о тебе.

– У тебя на все есть ответ.

– Так ты принимаешь мой подарок?

– Да. Но только при условии, что когда-нибудь ты расскажешь мне захватывающую историю о том, как я в прошлой жизни спасла тебя. Кстати, кем я была в прошлой жизни – женщиной или мужчиной?

– Ты была такая же, как сейчас.

Я встала с кресла и взяла из коробки рентджонг.

– Спасибо за подарок. Он просто великолепен.

– Мне нужно идти. Адела, наверное, уже одевается. Мы зайдем за тобой в пять, чтобы поехать в Батубулан.

Стив повернулся и направился к двери. Нацелив ему в спину острие рентджонга, как дуло пистолета, я негромко, но угрожающе произнесла по-русски: «руки вверх».

Иродиадис на мгновение замер, и я увидела, как напряглись мышцы у него под рубашкой. Напряглись – и тут же расслабились. С обаятельной улыбкой Стив повернулся ко мне.

– Ты что-то сказала?

– Я сказала «руки вверх»! – Я вновь перешла на английский. – В детстве я просто обожала играть с оружием и постоянно брала пленных.

Иродиадис шутливым жестом поднял руки.

– Сдаюсь. Будем считать, что ты взяла меня в плен.

– Договорились, – засмеялась я. – Значит, до пяти?

– До пяти.

Стив махнул на прощание рукой и вышел в коридор.

Когда за ним закрылась дверь, улыбка сползла с моего лица. Стефанос Иродиадис знал русский язык, но он явно предпочитал, чтобы окружающие об этом не догадывались. Он хорошо разбирался в холодном оружии. Он оказался на Бали в тот момент, когда акулы преступного мира готовились вцепиться друг другу в глотку из-за электромагнитной бомбы Семена Тетерина. И главное – этот редко встречающийся разрез глаз. Точно такой же, как у Марка Симонии и русского киллера № 1. Действительно ли его имя было Стефанос Иродиадис, или на самом деле мнимого грека звали Сергей Адасов?

Пообедав в ресторане отеля, я направилась в местный супермаркет, где приобрела полдюжины яиц в пластиковой упаковке, четыреста граммов молотого красного перца, пачку соли и клейкую ленту. Подобно спецназовцу Витюне, я решила заняться изготовлением оружия ниндзя.

Конечно, было бы разумнее купить баллончик с нервно-паралитическим газом, но в супермаркете они, к сожалению, не продавались, а мотаться по Бали в поисках газового баллончика было попросту лень, тем более что я понятия не имела, где его искать. Кроме того, после успешной атаки на русскую мафию, проведенной с помощью яиц контуженного спецназовца, я стала относиться к вооружениям ниндзя с особой нежностью.

Конечно, яйца моего производства не могли сравниться с Витюниными, поскольку вместо взрывчато-дымовой смеси я собиралась начинить их своеобразным эквивалентом слезоточивого газа. При желании я, конечно, могла на скорую руку сварганить примитивное карманное взрывное устройство из продающихся повсюду вполне безобидных ингредиентов, но, опять-таки, было лень, да и душа у меня как-то не лежала к профессии взрывника.

В детстве я успешно и, к счастью, без особых травм прошла через этап увлечения взрывчатыми веществами и даже изготовила несколько симпатичных бомбочек, которые опробовала на заброшенном кладбище. После того как у меня в руках взорвался заряд бертолетовой соли, чуть не лишив меня зрения, я потеряла интерес к диверсионно-подрывной деятельности и решила выбрать себе более безопасное хобби. В результате я переключилась на конструирование моделей ракет, которые запускала в воздух при помощи холостых охотничьих патронов двенадцатого калибра.

Вернувшись в номер, я разложила покупки на тумбочке, надела очки для подводного плавания, завязала нос сложенной в четыре раза трикотажной футболкой и принялась смешивать соль и перец в пропорции пятьдесят на пятьдесят.

Опустошив яйца, я аккуратно через сделанную из бумаги миниатюрную вороночку сыпала в скорлупки рыжеватую смесь. Наполнив очередное яйцо, я заклеивала дырочку лейкопластырем, а мысли мои тем временем были заняты последним разговором со Стефаносом Иродиадисом.

Не исключено, что я все нафантазировала. Стив вполне мог оказаться самым обычным богатым греком, решившим закадрить для своей коллекции очередную русскую туристку при помощи дорогих подарков и загадочных рассуждений о прошлых жизнях.

Мое предположение о том, что Иродиадис и Сергей Адасов – одно и то же лицо, основывались лишь на сходстве разреза глаз и на том факте, что Стив напрягся, когда я по-русски сказала ему «руки вверх». Любой нормальный полицейский, услышав о моих подозрениях, поднял бы меня на смех. А что, если проверить, есть ли у Стефаноса шрамы от пластических операций? Говорят, Сергей Адасов не раз ложился под нож пластического хирурга. Шрамов я вроде не заметила, хотя старалась внимательно рассмотреть лицо грека, но это еще ничего не значит. Хирурги прячут почти незаметные следы от надрезов под линией волос, да и вообще современная пластическая хирургия творит чудеса. Говорят, иногда от операции вообще не остается следов.

Ладно, пусть я полная идиотка, но предположим, что все-таки Стив – это Сергей Адасов. Он заявил, что в прошлой жизни я, не подозревая об этом, спасла ему жизнь. Судя по всему, Иродиадис не имел в виду реинкарнацию. Тогда все логично.

Сергей Адасов, русский киллер № 1, был убит на Сицилии. Стефанос Иродиадис, греческий подданный, не имеет ничего общего с Сергеем Адасовым, кроме одной маленькой детали: в прошлой жизни Стива звали Сергеем, и, чтобы заработать на жизнь, ему приходилось убивать.

Оставалось только сообразить, когда я могла случайно столкнуться с Сергеем Адасовым и спасти ему жизнь, даже не подозревая об этом. Это мог быть какой-либо ничем не примечательный эпизод, на который я даже не обратила внимания. Я лихорадочно пыталась припомнить какие-либо странные или необычные события из моего прошлого и угадать, в какой момент наши пути пересеклись. Нет, ничего не выйдет. Нужна хоть какая-нибудь зацепка.

Расстроившись, я чуть сильнее сжала пальцы, и хрупкая скорлупка предпоследнего яйца, наполовину наполненная жгуче-соленой смесью, треснула.

– Черт! – выругалась я и сжала скорлупу в руке, окончательно раздавливая ее. И тут меня осенило.

Витюнины яйца! Вот когда я могла, не подозревая об этом, спасти Сергея!

У меня перед глазами возник джип, выруливающий из подворотни, окружающие его иномарки, люди с автоматами, выстрелы…… Я, естественно, при своей близорукости не смогла разглядеть лицо водителя джипа, а уж тем более запомнить его. В то же время Адасов, если, конечно, это он был в машине, имел возможность прекрасно запомнить меня, тем более что у него, в силу его профессии, должна быть хорошая память на лица.

Когда я начала направо и налево разбрасывать взрывающиеся яйца, он, воспользовавшись дымовой завесой, запросто мог улизнуть. Возможно, я и ошибалась, но в любом случае другой версии у меня не было.

– А-а-ап-чхи! – громыхнуло у меня за спиной.

Я обернулась.

– Ап-чхи! – снова чихнула Адела, в недоумении уставившись на меня.

Я сообразила, что в очках для подводного плавания и с завязанным футболкой лицом действительно выгляжу несколько оригинально.

– А-ап-чхи! Чем это ты тут занимаешься? – поинтересовалась подруга. – И чем у тебя так воняет?

– Это красный перец, – пояснила я. – Он наиболее едкий.

Адела снова чихнула и потерла слезящиеся глаза.

– Лучше пойдем ко мне в номер. Думаю, тебе придется кое-что объяснить.

Чихая и чертыхаясь, подруга выскочила из номера. Мне оставалось только последовать за ней. Тарелка со зверской смесью и скорлупка последнего, еще не заполненного яйца, остались лежать на столе.

– Насколько я помню, ты собиралась вести спокойную, размеренную жизнь, – прочихавшись, отплакавшись и отсморкавшись, раздраженно сказала Адела. – Чем это ты занимаешься?

– Да так, ничем особенным. Начиняю яйца смесью соли и перца.

– И давно у тебя появилось подобное хобби?

– У меня всегда была склонность к кустарному творчеству. Это успокаивает.

– Успокаивает? С каких это пор тебя успокаивает красный перец?

– У каждого свои странности, – пожала плечами я.

Адела подошла к зеркалу и с ужасом посмотрела на отразившиеся в нем опухшие покрасневшие веки и ноздри.

– Боже! Ты превратила меня в чудовище! – простонала она.

– Промой лицо холодной водой, и через пятнадцать минут все пройдет, – посоветовала я.

Метнув на меня яростный взгляд, подруга прошествовала в ванную.

– А где Стив? – поинтересовалась я.

– Пошел к себе. Вернется к пяти часам.

– Как у тебя с ним? Все в порядке?

– Не меняй тему. Ты так и не объяснила мне, что происходит.

– Что ты имеешь в виду?

– Какого черта тебе потребовалось набивать яйца солью и перцем?

– На всякий случай, – пожала плечами я. – Индонезия – бедная страна. Туристов здесь грабят и похищают. А так, если у меня потребуют кошелек, я суну руку в карман, раздавлю яйцо в кулаке, швырну смесь в глаза бандиту и убегу. Действует безотказно.

– На Бали никого не грабят и не похищают, – заметила Адела. – Остров живет за счет туризма. Никто не станет резать курицу, несущую золотые яйца. Кроме того, я слишком хорошо тебя знаю. Ты пока еще не впала в маразм, и ты слишком ленива, чтобы без необходимости заниматься подобной ерундой. Во что, интересно, ты вляпалась? Это связано с японцем?

– При чем тут японец? Он просто подсел утром ко мне за столик. Я вообще его не знаю. Ни во что я не вляпалась, успокойся. Лучше расскажи мне о Стиве. Как развивается ваш роман?

Адела возмущенно фыркнула.

– Скажешь тоже: роман! Странный он какой-то.

– Странный? – ухватилась за определение я. – В чем это выражается?

– Ты можешь себе представить, что он даже не попытался переспать со мной?

– В таком случае я знаю огромное количество еще более странных мужчин. Конечно, это не оправдывает Иродиадиса, но хотелось бы напомнить, что вы знакомы всего около суток. Возможно, Стив просто старомоден, или бабушка в детстве объяснила ему, что делать женщинам сомнительные предложения можно лишь на третьем свидании.

– Все равно он странный. И еще он расспрашивал меня о тебе. Он делал это как бы между прочим, но я чувствовала, что ты его интересуешь.

– Греки вообще от природы любопытны, – заметила я. – За резкими исключениями, вроде женоненавистника Сократа, они, в силу своего горячего южного темперамента, интересуются не только женщинами, но иногда даже козами.

Адела возмущенно посмотрела на меня.

– Еще не хватало, чтобы он променял меня на какую-нибудь козу. Хотя с нынешними мужчинами я вообще ничему не удивлюсь.

– Вряд ли это произойдет, – утешила я подругу. – На Бали козы практически не встречаются.

– А чем занимается твой японец? – переключилась на другую тему Адела.

– Выращиванием искусственного жемчуга. Похоже, он очень богат.

– А что, если нам махнуться? – неожиданно загорелась новой идеей подруга. – Ты возьмешь себе грека, а я японца.

– Не пойдет, – покачала головой я. – Мой японец умеет играть в го, а твой грек наверняка даже не знает, что это такое.

– Подумаешь, го! Зато Стив умеет играть в гоп-стоп. Мы вчера на пляже играли.

– В гоп-стоп? Вдвоем и на пляже? – изумилась я. – Но ведь это командная игра, к тому же играть надо за столом, а не на песке.

– Мы как-то обошлись без стола. Стив проиграл мне двадцать три поцелуя.

– А ты случайно не спутала гоп-стоп с бутылочкой? Мне до сих пор не приходилось слышать, чтобы в гоп-стоп играли на поцелуи. Во времена моего детства проигравший залезал под стол и кричал петухом.

– Но у нас не было стола, – пожала плечами Адела. – Не мог же Стив залезть под песок и оттуда кричать.

– Признайся, ведь это была твоя идея. Это ты его научила играть в гоп-стоп.

– Какая разница, кто кого научил. Я просто пыталась немного его расшевелить.

– Бедный Бобчик, – вздохнула я.

– А Бобчик-то тут при чем? – возмутилась подруга. – Я что, не имею права в гоп-стоп поиграть? Ты же собираешься играть в го со своим японцем, и я не читаю тебе по этому поводу морали.

– Ладно, – сдалась я. – Я тоже не собираюсь читать тебе морали.

За стеной раздались какие-то странные звуки.

– Ты слышишь? – насторожилась Адела. – Кажется, это из твоего номера.

Я приложила ухо к стене.

– Ап-чхи! – донеслось оттуда. – Ап-чхи! Ой! Аап-чхи!

– Ну, что там?

– Похоже, горничная зашла убрать номер.

– Здорово! – расцвела улыбкой подруга. – Дай-ка послушать.

Адела прижалась ухом к стене.

– Так ты им своим перцем всю прислугу в отеле переморишь, – хихикнула она. – Смотри, как бы в этот раз тебя не посадили за убийство.

Вулкан Гунунг Агунг, Гора богов широким конусом закрывал небо. Шоссе, по которому мы ехали, устремлялось прямо к нему. Вулкан казался неестественно широким, неестественно большим и неестественно мрачным.

Кругом золотились рисовые поля. Высохшие после цветения стебли своей яркостью соперничали с укутанным легкой дымкой солнцем. Среди сияющих золотом стеблей торчали расщепленные сверху бамбуковые палки. В расщепы были вставлены плетеные тарелки с укрепленными над ними покрытиями из черного пальмового волокна. На тарелках лежали платки, пропитанные благовониями, соленые фрукты, фаршированный перец, сласти, рисовые пирожки, завернутые в банановые листья. Все эти дары предназначались Деви Сри, беременной богине риса.

В разбросанных повсюду миниатюрных домашних храмах, как и много веков назад, крестьяне, со страхом и мольбой обращая взор к небу, вновь и вновь совершали жертвоприношения богам, умоляя их позволить урожаю благополучно созреть и быть убраным.

В этом году боги благоволили к смертным. Погода стояла на удивление благоприятная, и урожай обещал быть просто небывалым.

– Богиня риса любит, когда небесные феи спускаются с небес на землю и на одну ночь завладевают нежными, грациозными телами маленьких балийских девочек, – рассказывал Стив, аккуратно объезжая выбоины на узкой грунтовой дороге, неторопливо взбирающейся вверх к закрывающему горизонт величественному конусу Гунунг Агунга.

– Похоже, ты хорошо знаком с местными обычаями, – заметил Сианон.

К моему облегчению, в этот раз господин Сукиебуси решил выйти в свет по-простецки, без черного костюма, один вид которого напоминал мне о тепловом ударе. Он был одет в идеально отглаженные полотняные брюки кремового цвета, белую рубашку и светло-коричневый галстук.

– Мне приходилось и раньше бывать на Бали, – пожал плечами Иродиадис. – Это удивительное место. Достаточно слегка углубиться за линию отелей и пляжей, как ты попадаешь в другой мир, не тронутый техническим прогрессом и туризмом. Здесь даже время течет по-другому. Все кажется вечным и неизменным. Крестьяне продолжают так же искренне верить в бесчисленных богов и духов, как верили их предки. Они молятся, приносят жертвы богам и с одинаковой радостью празднуют свадьбы и похороны. Им не нужны психоаналитики, философы и политики. Все ясно, просто и определенно, как зерна очищенного риса. Иногда мне хочется самому превратиться в такого крестьянина и подчинить свою жизнь заранее известному распорядку, пребывая в уверенности, что завтра этот мир будет в точности таким же, как сейчас. Завтра, и через месяц, и через год, и через сотни лет……

– Но ведь это до безумия скучно, – возразила Адела.

– Слишком бурная жизнь тоже иногда утомляет.

– Наверное, в прошлой жизни ты был балийским крестьянином, – заметила я. – Вот тебя и тянет на историческую родину.

– Возможно, – согласился Стив.

Машина въехала в небольшой поселок. Иродиадис затормозил на его окраине.

– До площади нам лучше пройти пешком, – сказал он. – Танец девочек должен вот-вот начаться. За ним последует сангхьянг.

Когда мы подошли к площади, одетые, как богини, маленькие бронзовокожие девочки, напоминая ожившие статуэтки, плавно двигались в ритме танца. В центре площади стоял котел, в котором священнослужитель сжигал дурманящие коренья. За его спиной полукругом располагались празднично одетые матери танцовщиц. Их лица были припудрены рисовой мукой. Хлопая в ладоши, женщины пели. Мотив был исполнен нежности и казался легким и изящным, как крылья тропической бабочки.

Немного поодаль от матерей прямо на земле сидели отцы в набедренных повязках с черно-белым шашечным рисунком.

Продолжая танцевать, девочки двигались по кругу, поочередно склоняясь над котлом, чтобы вдохнуть дым благовоний и кореньев. С каждым кругом юные танцовщицы все больше пьянели. Их движения становились менее уверенными, но даже впадая в транс, они не прерывали своего танца.

Неожиданно мягкий напев женщин прорезал громкий гортанный выкрик жреца. Девочки дернулись, как от удара кнутом. Вслед за священнослужителем сидящие полукругом мужчины принялись подбадривать дочерей неистовыми пронзительными выкриками. От звука их голосов дети конвульсивно содрогались. Танец постепенно переходил в судорожные почти эпилептические подергивания.

Девочки кружились и бились, как мотыльки, захваченные водоворотом. Одна за другой они обессиленно падали на землю и оставались лежать без движения, как мертвые, в своих золотых, украшенных цветами, венках-коронах и роскошных шелковых нарядах.

Подходя к отключившимся танцовщицам, жрец обмахивал их веером. Матери осторожно поднимали своих дочерей и ставили их на ноги. Не открывая глаз, дети вновь вступали в ритм танца. Их голова бессильно лежала на плече, а пальцы медленно раскрывались, двигаясь, как лучики морской звезды.

Напев женщин зазвучал громче. Их голоса набирали силу. Жрец подбросил в котел еще несколько пригоршней кореньев и дорогих пряностей, и дым, сопровождаемый молящим, заклинающим напевом матерей, устремился в небо, в обитель фей и богов.

– Матери приглашают божественных фей завладеть телами их дочерей и пойти вместе с ними к храму, к реке, к полям, чтобы благословить всю местность и приумножить добрые силы, необходимые для хорошего урожая, – прошептал мне на ухо Стефанос. – О том, что фея вошла в тело девочки, можно узнать по судорогам, сотрясающим тело танцовщицы. В этот момент мир богов и мир людей чудесным образом соединяются, хотя и ненадолго – всего на одну ночь.

Одна за другой девочки конвульсивно вздрагивали. По их телу прокатывались волны судорог, потом они расслаблялись и вновь опускались на землю с просветленно-безмятежными лицами.

Матери аккуратно помогали маленьким феям встать и уводили их, заботливо поддерживая за талию.

– Удивительное зрелище. Оно прямо завораживает, – сказала я. – Ритм пения действительно вводит в транс. У меня даже возникло искушение присоединиться к танцорам и тоже пообщаться с небесными феями.

– Было бы неплохо понюхать то, что у них там горело в котле, – мечтательно произнесла Адела. – По всему видно, забористая штука.

– А когда начнется сангхьянг? – полюбопытствовала я.

– Прямо сейчас, – ответил Иродиадис. – Как только девочки окончательно разойдутся. Сангхьянг– танец только для мужчин.

– Мужчины тоже собираются войти в контакт с богами? – спросила я.

Стив отрицательно покачал головой.

– Скорее, с мышами и саранчой, – усмехнулся он.

– С мышами и саранчой? – удивилась я.

– Главная опасность для созревающего риса исходит от мышей и саранчи, – пояснил грек. – Очень часто они уничтожают весь урожай перед самым его сбором. Чтобы удержать мышей и саранчу от столь злонамеренных действий, балийские крестьяне символически приглашают их в деревню и развлекают танцами «сангхьянг». В сангхьянге выражается безудержная фантазия балийца. В период важных религиозных празднеств, когда перед смертными являются высочайшие боги, он представляет собой воплощение религиозного благоговения. В то же время, если речь идет о сохранении его пищи, балиец становится символом раскованной природы, свирепым или смешным животным, поведение которого веселит публику.

Глядя на античный профиль Стива, слегка размытый в начинающих быстро сгущаться тропических сумерках, я чувствовала себя полной идиоткой. Мое буйное воображение явно перехлестывало за все мыслимые и немыслимые пределы. Образ богатого грека, любящего путешествовать и столь глубоко знакомого с обычаями и традициями балийского индуизма никак не вязался в моем представлении с прошедшим афганский ад безжалостным киллером русской мафии. Все-таки лучше оставить воображение для книг, а в реальной жизни опираться только на факты, без всяких бредовых домыслов и безумных фантазий.

– Не двигайся, пожалуйста, – попросила я Иродиадиса. – У тебя в волосах запуталось какое-то насекомое.

Мягким движением пальцев от козелка уха к виску, я приподняла густые черные волосы грека.

– Все в порядке. Оно улетело, – сказала я.

На мгновение я ощутила предательский холод в солнечном сплетении.

В сумерках тоненький шрам у корней волос был почти неразличимым. Я сочла бы его оптической иллюзией, причудой воображения, если бы подушечки моих пальцев тоже не почувствовали предательскую выпуклость.

Стив не был похож на человека, столь озабоченного своей внешностью, чтобы улучшать черты своего лица при помощи пластических операций. Конечно, и этому могло найтись приемлемое объяснение, но меня оно уже не интересовало. Теперь я была полностью убеждена в том, что очередной ухажер Аделы не кто иной, как неуловимый киллер Шакал, он же Сергей Адасов.

Вокруг площади включили освещение, то есть зажгли чадящие просмоленные факелы. Жрец кинул в темную пасть котла новую порцию кореньев, и сангхьянг начался. Танцоры, одетые в панцири из пальмового волокна, под монотонное пение мужчин деревни, принялись поочередно вдыхать наркотический дым. По доносящемуся до нас запаху я определила, что горящий в котле состав на этот раз был иным. Он казался острым и в то же время горьковатым, без примеси приторно-сладкого аромата благовоний.

Вскоре один из мужчин опустился на землю и, под усилившееся пение, начал с хрюканьем бегать на четвереньках, изображая дикого кабана. Кто-то из односельчан высыпал на землю корм для свиней, и под громкий хохот и грубоватые шутки товарищей «кабан» принялся с жадностью пожирать его.

Двое мужчин, вошедших в состояние транса, изображали обезьян. Они качались на ветках, комично почесывались и, отлавливая в своей шерсти невидимых блох, поедали их.

Еще один танцор, перевоплотившись в лягушку, оглушительно квакал, напоминая целый лягушачий квартет. Звуки его лебединой песни, отражаясь от склонов Гунунг Агунга, многократно повторяясь, медленно затихали вдали.

Танец кончился, и мы побрели к машине. По контрасту с освещенной факелами площадью дорога в первый момент показалась нам совершенно непроглядной, но глаза быстро привыкали к сумраку ночи, и света огромной яркой луны со слегка надкушенным краем оказалось достаточно, чтобы без затруднений ориентироваться на местности.

– Какая восхитительная ночь, – мечтательно вздохнула Адела. – Так и кажется, что вот-вот на землю опустятся божественные феи, а мыши и саранча, насладившись устроенным для них представлением, будут чинно расходиться по своим домам на рисовых полях, с видом знатока обсуждая достоинства и недостатки актеров. После того, что мы увидели здесь, автомобиль кажется мне сатанинским порождением безумной цивилизации белых людей.

– У меня возникает точно такое же чувство, – кивнул Стив. – Именно поэтому я предпочитаю оставлять машину у въезда в деревню.

– Кто-нибудь догадался захватить воду? – спросила я. – Очень пить хочется.

– У меня в багажнике есть несколько бутылок, – ответил Иродиадис. – Тебе минералку или кока-колу?

– Лучше минералку.

– А мне кока-колу, – сказала Адела.

– Сейчас достану. Держи. – Стив протянул мне прозрачную пластиковую бутылку.

Он держал бутылку за горлышко, я протянула руку, чтобы взять ее снизу, на мгновение залюбовавшись игрой лунного света на изогнутых пластиковых боках.

Мне показалось, что Стив попытался вырвать бутылку из моей руки. Я машинально сжала пальцы, удерживая ее, и с удивлением увидела, как с двух противоположных сторон бутылки прямо над моими пальцами из круглых отверстий хлещут струи воды.

Со стороны деревни послышался короткий болезненный вскрик.

Иродиадис резко толкнул меня вниз, падая рядом со мной. Его рука рванулась к щиколотке, и в ней оказался небольшой никелированный пистолет.

Вслед за ним упал на землю Сианон, подмяв под себя стоявшую рядом с ним Аделу.

– Ты что, спятил, извращенец японский? – возмутилась подруга, целясь кулаком в глаз господина Сукиебуси.

– Лежи смирно! – рявкнул Стив. – В нас стреляли.

– Стреляли? – изумилась Адела. – Что еще за чушь? Я не слышала никакого выстрела.

Со стороны деревни раздался крик, переходящий в исполненный невыразимого горя почти нечеловеческий вой.

– Похоже, кого-то подстрелили, – мрачно сказал Сианон.

– Адела, Ирина, быстро обползите джип, – скомандовал Иродиадис. – Не поднимаясь с земли, откройте заднюю дверцу с противоположной стороны, заползите в машину и ложитесь на сиденье или на пол. Ни в коем случае не поднимайте головы. Надо срочно сматываться отсюда.

– Мы не можем ехать, – возразил Сианон. – В деревне кого-то ранили. Может быть, потребуется отвезти раненого в больницу. Я схожу посмотрю.

– Совсем спятил? А если крестьяне решат, что это мы пристрелили кого-то из их односельчан? Ты догадываешься, что они с нами сделают?

– Они так не решат. Убийцы не предлагают свою помощь.

– Ты умеешь стрелять?

– Мой двоюродный дедушка был камикадзе, – гордо сообщил Ляо. – В нашем роду все мужчины умеют обращаться с оружием.

В душе я поаплодировала индонезийскому полицейскому. Даже в такой ситуации он не забывал о своей роли.

Из-под штанины на другой ноге Стив извлек револьвер и протянул его Сианону.

– Ты всегда ходишь смотреть фольклорные танцы с подобным арсеналом? – изумился полицейский.

– Индонезия полна неожиданностей, – пожал плечами Иродиадис. – Я просто пытаюсь быть к ним готовым.

– Я схожу в деревню с Йоши, – сказала я.

– Даже не думай, – возразил Иродиадис.

– Никуда ты не пойдешь! – рявкнул Сианон. – Забирайтесь в машину, как велел Стив, лежите там и не рыпайтесь, пока я не вернусь.

– Тоже мне, раскомандовался, – недовольно проворчала Адела, с независимым видом ползком огибая джип. – А еще говорят, что Бали – безопасное место. Если так пойдет и дальше, не исключено, что я тоже стану сторонницей здорового образа жизни.

Ляо бесшумно растворился в темноте.

Иродиадис внимательно обследовал машину на предмет наличия бомбы, хотя, с моей точки зрения, не имело никакого смысла стрелять в нас, если нас собирались взорвать.

Стив, похоже, тоже понимал это, но на всякий случай решил подстраховаться.

Сианон вернулся через несколько минут.

– Пуля попала в грудь девочке-фее, – мрачно объяснил он. – Убита наповал. К сожалению, мы ничем не можем помочь. Поехали отсюда.

– Пригнись на всякий случай, – велел ему Стив. – И держи пистолет наготове.

Заняв место на сиденье водителя, грек опустился пониже, так, чтобы голова была укрыта за спинкой кресла, и тронул машину с места. Минут пять мы двигались в полном молчании. Все было спокойно. Нас никто не преследовал, и больше в нас не стреляли.

– Еще несколько минут, и можно будет сесть нормально, – сказал Иродиадис. – Хотел бы я знать, кому предназначался этот выстрел.

Я подумала, что тоже была бы не прочь получить ответ на этот вопрос.

– Это было предупреждение, – сказал Сианон.

Мы неторопливо шли вдоль черной кромки прибоя. Из осторожности полицейский не хотел говорить о том, что произошло в гостиничном номере, и мы, простившись с Аделой и Стивом, вышли прогуляться.

– Я тоже думаю, что это было предупреждение, – согласилась я. – Выстрел был только один, и пуля прошла точно через центр бутылки, между моими пальцами и пальцами Стива. Скорее всего выстрел был произведен из снайперской винтовки с глушителем, поскольку, если бы стреляли из пистолета с глушителем, был бы слышен хотя бы тихий хлопок, но пуля прошла совершенно беззвучно. Девочка пострадала чисто случайно. Пуля попала в нее или на излете, или рикошетом. Вряд ли снайпер стал бы целиться в ребенка. Вполне вероятно, что это была специальная винтовка со встроенным глушителем, поскольку обычный глушитель отрицательно влияет на точность выстрела.

Ляо с удивлением взглянул на меня.

– Откуда ты набралась всего этого?

– Не забывай, что я пишу детективы.

– Не исключено, что все было так, как ты описала. Непонятно только, кому предназначалось это предупреждение – тебе или Стиву. Кстати, что тебе известно об Иродиадисе? Любопытные у твоей подруги знакомые. Обычный бизнесмен не носит на щиколотках пистолеты.

– Ничего не известно, – соврала я. На всякий случай я решила не распространяться о своих подозрениях. Я ведь могла ошибиться. – Адела познакомилась с ним вскоре после того, как мы прибыли в отель. Инициатива исходила от Стива. Я при их встрече не присутствовала. Попробуй проверить Иродиадиса по своим полицейским каналам. Для начала было бы неплохо незаметно взять у него отпечатки пальцев.

– Именно так я и собираюсь поступить. Ладно, уже поздно. Мне пора. Надо сделать еще кое-какие дела. Завтра утром я тебе позвоню.

– Ну уж нет! – Я вцепилась в рукав полицейского. – Так не пойдет. Ты все время увиливаешь от разговора. Ты мне обещал рассказать обо всем, что связано с бомбой Тетерина. Я ожидала, что ты сделаешь это перед поездкой в Батубулан, но ты нарочно появился в самый последний момент. Теперь у тебя, видите ли, дела. Завтра ты еще что-нибудь придумаешь, а я не хочу больше ждать. Кстати, кем были парни, которых убили в «Саду многообразия»?

– Ведется расследование. Точно еще ничего не известно, – снова уклонился от ответа Сианон.

– Но что-то тебе должно быть известно. У них были при себе какие-нибудь документы? Ты знаешь хотя бы, из какой они страны?

– Документов при себе у них не было, но есть подозрение, что это были русские.

– Подозрение или уверенность? На чем основано это подозрение?

– Извини, но мне действительно надо идти. Как только я что-то узнаю, сразу же сообщу тебе.

– Так я тебе и поверила!

– Придется поверить. У тебя просто нет другого выхода.

Лицо полицейского приблизилось к моему, и его губы коснулись моей щеки.

– До завтра.

– Иди к черту, – проворчала я, глядя вслед растворяющемуся в темноте силуэту.

У дверей своего номера я столкнулась с Аделой.

– Предательница! – возмущенно заявила она.

Подруга выглядела одновременно и злой, и напуганной.

– А что я такого следала? – удивилась я, отпирая дверь.

Адела влетела в комнату и с разбега плюхнулась на кровать.

– И у тебя хватило совести оставить меня одну в такой момент?

– В какой момент? По-моему, это ты оставила меня одну и с самого момента приезда только и делала, что развлекалась со своим греком. Кстати, и сейчас я оставила тебя не одну, а со Стивом.

– Это не мой грек.

– Ладно, я готова изменить формулировку. Ты развлекалась с чужим греком.

– Ты представляешь, этот негодяй вместо того, чтобы утешить меня, спокойно попрощался и отправился спать.

– Не вижу в этом ничего противоестественного. Время-то позднее. И вообще я не понимаю, что с тобой происходит. С чего это ты вдруг так возжаждала моего общества?

– Ты что, совсем бесчувственная? Нас всех чуть не убили.

– Не преувеличивай. Убили девочку-фею. Вполне вероятно, что к нам этот выстрел не имел никакого отношения.

– Ты сама-то веришь в то, что говоришь?

– Верю, не верю – какая разница? Что с тобой происходит? Ты ведь не в первый раз сталкиваешься со смертью. Когда взорвался самолет Педро Гонсалеса, ты отнеслась к этому гораздо спокойнее.

– Тогда все было по-другому. Тогда я была совершенно уверена, что к нам этот взрыв не имеет никакого отношения. Гонсалес сам был похож на преступника, и взрыв мог быть обычным сведением счетов. Смерть девочки – совсем другое дело. Мы видели, как она танцевала, радовалась празднику, своему красивому наряду. Казалось, у нее впереди долгая прекрасная жизнь – и в один миг все оборвалось. Почему? Она ведь никому не сделала зла.

– Ты отождествляешь эту девочку с собой?

– Сама не понимаю, что со мной происходит. Что-то я совсем расклеилась. Мне жалко девочку-фею, жалко себя, жалко тебя. Пуля ведь могла попасть в любого из нас. – Адела всхлипнула и уткнулась лицом в подушку.

Я легла на кровать рядом с ней и погладила подругу по голове.

– Эта девочка ничего не почувствовала. Она была счастливой, уходя к своим богам, феям и духам. Она ощутила сильный толчок, а потом просто заснула – вот и все. Она не страдает, страдаешь ты.

– Думаю, ты права, – шмыгнула носом Адела. – Не понимаю, чего я вдруг так раскисла. Наверное, я просто устала.

– Тебе надо хорошенько выспаться. Завтра ты все увидишь в другом свете.

Я не ожидала, что Адела так быстро последует моему совету. Она еще раз шмыгнула носом, свернулась калачиком на постели, а потом тихо и равномерно засопела.

Не желая будить подругу, я аккуратно вытянула у нее из кулака ключ от ее номера, и, тихонько захлопнув за собой дверь, вышла в коридор. Эту ночь я решила провести в комнате Аделы.

Я приняла горячую ванну, надеясь, что после этого я тоже засну, как младенец, но это оказалось не так просто. Теперь я была полностью убеждена в том, что мои дурные предчувствия сбылись, и в конце концов я оказалась именно там, где и должна была оказаться. Действительно, от судьбы не убежишь. Я ожидала неприятностей в Москве, а неприятности, оказывается, подстерегали меня на другом конце света. На чем была основана эта иррациональная уверенность, я вряд ли смогла бы объяснить. Так говорила моя интуиция. Как ни странно, подобное положение дел меня вполне устраивало.

С того момента, как соседи надумали линчевать меня за похищенного козла, судьба явно подталкивала меня в каком-то одной ей ведомом направлении. Чего ради она это делала – совершенно непонятно, да в общем-то и не важно. В результате я оказалась на роскошном тропическом острове в самом центре таинственных событий, в которые были замешаны финансирующий террористов арабский миллиардер; убитый на Сицилии легендарный русский киллер, в прошлом Герой Советского Союза; ортодоксальный еврей, неожиданно превратившийся в грека; русский изобретатель, из мести угробивший французский «конкорд» и, возможно, собиравшийся взорвать половину Индонезии при помощи своей электромагнитно-ядерной бомбы, а также индонезийский полицейский, успешно прикидывающийся японским бизнесменом. О чем еще может мечтать писатель детективных романов? Уж это подарок, так подарок!

Ах да, я ведь чуть не позабыла о ледоколе «Ленин». Вряд ли этот шедевр советского кораблестроения болтается в здешних водах исключительно из любви к тропическому климату. Надо будет узнать, кому он принадлежит.

По сравнению с участниками разыгрывающегося на Бали спектакля я выглядела совершенно безобидной. Просто мелкая сошка, с любопытством наблюдающая за развитием событий. А раз так, то нечего и волноваться. Кому я нужна? Я чувствовала, что худшее из того, что могло случиться, уже случилось. В дальнейшем все зависит только от меня. Если я буду осторожной и не стану лезть на рожон, то ничего страшного со мной не произойдет.

Окончательно успокоившись на этой мысли, я сама не заметила, как уснула.

Оглушительный визг вонзился в мои барабанные перепонки, как рог быка в тело зазевавшегося тореадора. Я испуганно подпрыгнула на кровати. Визг, доносящийся из-за стены, перешел в истошные прерывистые крики. Послышался скрип, звук ударов, что-то упало.

Я потрясла головой, пытаясь сообразить, что происходит, и тут до меня дошло, что крики доносятся из моего номера. Адела!

Я отшвырнула в сторону одеяло и, нащупав впотьмах халат, накинула его на голое тело. Пулей вылетев в коридор, я повернула ручку двери моего номера и дернула ее на себя. Дверь не открылась. Конечно! Я захлопнула ее, уходя, а ключ оставила внутри, чтобы Адела, когда проснется, могла выйти. Крики тем временем становились все громче и истошнее. Двери номеров в коридоре начали распахиваться. Из них высовывались заспанные встревоженные люди.

«Ее пытаются убить! – с ужасом подумала я. – Вернее, не ее, а меня. Это же мой номер!»

Подруге удалось наконец добраться до двери, и она колошматила в нее кулаками, отчаянно взывая о помощи на родном русском языке.

– Ключ! Поверни ключ! – заорала я по-русски, но, похоже, Адела уже ничего не соображала.

Прекрасно понимая, что пытаться выбить дверь босой ногой далеко не лучшая идея, я все же решила пожертвовать собой и изо всех сил врезала пяткой по дереву. Дверь содрогнулась, но не поддалась. Зато теперь и я подвывала в унисон с Аделой, прыгая на одной ноге и мысленно кляня себя за глупость.

Из соседнего номера выскочил мускулистый мужчина.

– Отойдите от двери! Сейчас я выбью ее! – крикнул он по-английски, отодвигая меня в сторону.

– Адела! Немедленно отойди от двери! – на всякий случай закричала я по-русски, надеясь, что подруга сообразит-таки отодвинуться в сторону.

Мужчина разбежался и, крякнув, плечом высадил дверь.

К счастью, Адела успела отскочить.

Дрожащая, как испуганная болонка, подруга вылетела в коридор и с коротким стоном бросилась на шею своему спасителю, бормоча слова благодарности и заливая слезами его мускулистое плечо.

Спаситель, слегка растерявшийся от столь бурного выражения чувств, в свою очередь, обнял Аделу, бормоча принятые в подобных случаях слова утешения. При этом он вытягивал шею, пытаясь заглянуть в номер и определить, что же послужило причиной паники.

Меня этот вопрос интересовал не меньше, чем его. В номере было тихо и темно. Я зажгла свет и осторожно шагнула в прихожую. Спаситель сделал движение, явно желая последовать за мной, но Адела в этот момент, в благодарность за проявленное мужество, покрывала его лицо восторженными поцелуями, а прерывать подобный порыв ему было явно неудобно.

В номере никого не оказалось. Матрас на кровати был сдвинут в сторону, а на полу валялась разбитая настольная лампа. На всякий случай я заглянула в ванную комнату, в шкаф, под кровать, но никого там не обнаружила. Затем я столь же безрезультатно обследовала балкон и вернулась в коридор, гадая, что же могло приключиться с моей подругой. Балконная дверь оказалась не запертой. Возможно, кто-либо проник в комнату через нее, а затем тем же путем сбежал?

К Аделе, ее спасителю и собравшимся вокруг них зевакам уже успели присоединиться пара горничных, представитель службы безопасности и менеджер гостиницы. Зеваки с готовностью объясняли менеджеру, что случилось.

– Там никого нет, – проинформировала я собравшихся.

Я тронула Аделу за плечо, пытаясь привлечь ее внимание.

– Кто на тебя напал?

Адела вздохнула и неохотно отлепилась от мускулистого торса мужчины.

– Не знаю, – сказала она. – Честное слово, не знаю.

– Не знаешь? – удивилась я. – Конечно, ведь было темно. Ты не смогла его разглядеть. Это был мужчина?

– Нет, – покачала головой Адела.

– Неужели женщина? – изумилась я.

Подруга снова покачала головой.

– Понятия не имею, что это было. Какое-то жуткое существо. Оно звенело и светилось в темноте, и еще на нем были человеческие черепа, а потом оно вцепилось когтями мне в грудь.

Окружающие с нарастающим любопытством прислушивались к нашему диалогу.

– Оно? – переспросила я. – Нельзя ли поточнее? Что ты имеешь в виду?

Адела всхлипнула и снова задрожала.

– Не знаю, что это за тварь. Я слышала звон и видела огромные светящиеся зубы. Прямо на моей кровати, представляете! Может, это был гуманоид?

– С вашей подругой часто такое случается? – мрачно оглядывая валяющуюся на полу покореженную дверь, поинтересовался менеджер гостиницы. – У нашего отеля безупречная репутация, и до сих пор на наших клиентов не нападали светящиеся гуманоиды с черепами, вонзающие когти им в грудь.

– Вы что, намекаете, что я полоумная? – вызверилась на него Адела. – Хотела бы я посмотреть, что запели бы вы, окажись вы на моем месте.

– Уж кто-кто, а я бы не оказался на вашем месте, – возразил менеджер. – К счастью, мне не мерещатся звенящие черепа. Пить меньше надо. Еще одна подобная выходка, и вам придется переехать в другой отель. Кроме того, вам придется заплатить за испорченную дверь.

– Это вам придется заплатить за нанесенный мне моральный ущерб, – окончательно разъярилась Адела. – Я же говорю, что оно вцепилось когтями мне в грудь. Не верите – смотрите!

Подруга, как матрос, идущий на амбразуру, рванула блузку на груди.

Менеджер сделал вид, что отводит глаза, но не удержался и, по-птичьи наклонив голову, уставился на грудь Аделы. В глазах нашего спасителя отразилось одобрение.

– Но у тебя там нет никаких отметин от когтей, – заметила я.

– Как это нет?

Отведя возмущенный взгляд от менеджера, подруга оглядела свою грудь и нервно запахнула блузку.

– Ой! Где же они? – растерянно пискнула она.

– Возможно, вам приснился кошмар? – великодушно предположил спаситель. – Со мной иногда такое случается.

– И вы каждый раз устраиваете подобные представления? – язвительно поинтересовался менеджер.

– Подождите минутку. Пожалуйста, постарайтесь не шуметь, – попросила я, заходя в прихожую и выключая в номере свет.

– Вы что, совсем спятили? – покачал головой менеджер.

– У Аделы не бывает галлюцинаций, – сказала я. – По крайней мере до сих пор не было. Я просто прошу пару минут тишины. Давайте проведем эксперимент. Было бы лучше, если бы мы отключили свет еще и в коридоре.

– Ладно, – проворчал менеджер. – Похоже, вы все здесь ненормальные. Я выключу свет на пару минут, но сразу после этого вы прекратите морочить людям головы и заплатите за нанесенный отелю ущерб.

Он отдал распоряжение на бахаса Индонесиа сотруднику службы безопасности, тот удалился, и несколько секунд спустя мы оказались в полной темноте. Слышалось только прерывистое дыхание окружающих меня людей.

В тревожной тишине тоненько звякнул колокольчик.

– Ой! – тихо пискнула Адела. – Это оно. Я же говорила!

Я почувствовала, как она отодвинулась, снова прижимаясь к освободившему ее мужчине. Я бы тоже сейчас с удовольствием к кому-нибудь прижалась.

Звон колокольчика стал пронзительным и непрерывным. К нему добавилось негромкое царапанье когтей по каменным плитам пола.

Раздавшееся слева угрожающее утробное урчание заставило меня похолодеть от страха. Я не сразу сообразила, что это урчит в животе у стоящего рядом со мной менеджера.

Звук когтей приближался, и неожиданно в темноте вспыхнула призрачным зеленоватым светом огромная светящаяся пасть, уснащенная острыми крокодильими зубами. Над пастью мерцали узкие зловещие глаза, а внизу мерно покачивались из стороны в сторону миниатюрные человеческие черепа. Они тоже светились.

Рядом со мной обреченно охнул менеджер, а затем послышалось мягкое журчание льющейся воды.

Именно черепа окончательно меня успокоили. Подобные приколы мы нередко проделывали в альпинистском лагере на Кавказе. Правда за неимением светящейся краски, мы вырезали зловещие маски из выдолбленных тыкв или арбузов и вставляли внутрь свечу. Задрапировавшись простыней и держа в руках светящуюся голову монстра, один из шутников подстерегал случайных прохожих за поворотом на узкой горной дороге, а остальная компания, лежа в кустах, затаив дыхание, внимала пронзительному визгу перепуганных насмерть туристов.

Я шагнула навстречу адскому созданию и, нащупав в прихожей выключатель, нажала на него.

С пола на нас задумчиво таращился среднего размера варан с колокольчиком на шее и ожерельем из пластмассовых черепов, которые обычно вешают на брелки. Черепа были покрыты светящейся фосфорной краской. С помощью той же краски на теле варана неизвестный юморист изобразил огромную оскаленную крокодилью пасть и глаза.

– В-ва-варан, – дрожащим голосом проблеял менеджер.

– Варан, – подтвердила я.

Я представила, что стало бы со мной, если бы среди ночи ко мне на грудь взобралось подобное светящееся чудище. Скорее всего спросонья я отреагировала бы в точности как Адела. Хотя, возможно, я бы все-таки сообразила зажечь свет.

Лица свидетелей явления демонической сущности были бледнее развешанных на варане черепов. Даже державшийся наиболее мужественно Аделин спаситель выглядел слегка обескураженным.

Подруга бросила торжествующий взгляд на менеджера, по безукоризненно отглаженным белым брюкам которого расплывалось позорное мокрое пятно.

– У вас, разумеется, не бывает галлюцинаций, – злорадно произнесла она. – Ну, так кто был прав? Уж теперь-то ваша гостиница заплатит мне за моральный ущерб.

– Ты не шутишь? Тебе в номер действительно подкинули светящегося варана с черепами? – недоверчиво спросил Сианон.

Мы завтракали на террасе маленького пустого кафе. На этот раз господин Сукиебуси был даже без галстука. Все-таки тропическая жара давала о себе знать.

– Не веришь – спроси у Аделы.

– Да нет, я тебе верю. Только все это больше похоже на бред. Какому придурку могло прийти в голову отлавливать варана и раскрашивать его фосфорной краской?

– Ты не думаешь, что это могли быть проделки местных? Возможно, светящийся варан используется в каких-либо колдовских индонезийских ритуалах. Нечто вроде индонезийского вуду.

– Этого еще хватало! – возмутился Ляо. – Ни одному нормальному балийцу в голову бы не пришло совершить нечто подобное.

– Кто же тогда это сделал? И главное, зачем? Я никого здесь не знаю. Я не замешана ни в каких темных делах. Если кто-то хотел меня напугать, то зачем ему это понадобилось?

– Сначала в тебя стреляют, но промахиваются, потом тебе подбрасывают светящегося варана, – задумчиво произнес Сианон. – Вывод очевиден: кто-то настойчиво намекает на то, что тебе следует как можно быстрее убраться с острова.

– Ты считаешь, что выстрел был предупреждением мне, а не Стиву?

– После истории с вараном я в этом почти уверен.

– Но кому я мешаю? И почему, если я кому-то мешаю, меня просто не убьют? Это ведь намного легче, чем отлавливать ящера, раскрашивать его и контрабандно протаскивать в гостиницу.

– Ты меня об этом спрашиваешь?

– Тебя, кого же еще? Во-первых, ты полицейский, а во-вторых, все это началось сразу же после того, как ты предложил мне поиграть в секретных агентов.

– Я не предлагал тебе поиграть в секретных агентов, – с легким раздражением произнес Ляо. – Может быть, для тебя это и игра, а я забочусь о безопасности своей страны, и, возможно, не только своей страны.

– Кстати, о безопасности твоей страны. Ты до сих пор так и не объяснил мне, что здесь происходит. Может быть, если я буду знать, что к чему, мне будет легче понять, кому и зачем потребовалось пугать меня.

Сианон вздохнул:

– Ладно, уговорила. Надеюсь, ты понимаешь, что информация, которую я тебе сообщу, строго конфиденциальна?

– В самом деле? А я-то собиралась немедленно поместить ее в новый сайт в Интернете.

– Ты можешь хоть к чему-то относиться серьезно?

– Я постараюсь, если ты перестанешь обращаться со мной, как с законченной идиоткой.

– Ненавижу женщин, – вздохнул Ляо.

– И писателей, – напомнила я. – Ладно, колись. Обещаю отнестись к твоей строго конфиденциальной информации со всей подобающей серьезностью.

– Когда я учился в школе в Джакарте, у меня был друг по имени Унтунг, – сказал Сианон. – В переводе его имя означало «счастливая судьба». Он сделал головокружительную карьеру, и вскоре после того, как я получил назначение на Бали, мой друг стал советником по вопросам национальной безопасности президента Индонезии. Мы потеряли контакт, и я был крайне удивлен, когда неделю назад официант в ресторане передал мне записку, в которой Унтунг назначал мне свидание в полночь в «Саду многообразия». Меня это удивило, поскольку «Сад многообразия» на ночь закрывается, да и вообще все было как-то странно.

Мы встретились, и Унтунг рассказал мне, что однажды он чисто случайно подслушал разговор двух правительственных чиновников и заподозрил возможность антиправительственного заговора. Вместе со своим другом, полковником службы безопасности, он попытался провести собственное расследование. Им удалось кое-что узнать, но два дня назад его друга убили. Больше он не мог никому доверять. Обратиться к президенту он тоже не мог, поскольку у него не было никаких доказательств. Опасаясь за свою жизнь, он взял отпуск и незаметно исчез из Джакарты.

Унтунг поделился со мной кое-какой информацией, но, к сожалению, не всей. Он объяснил, что должен прояснить кое-какие детали, прежде чем мы сможем выработать окончательный план действий. Мы договорились встретиться через два дня, но Унтунг не пришел. А еще через неделю сумбавские рыбаки обнаружили тело моего друга неподалеку от острова Нуса-Пенида.

– Мне очень жаль, – сочувственно вздохнула я. – Но ты так ничего толком и не объяснил. О каком антиправительственном заговоре идет речь?

– Ты имеешь представление о том, что такое инь и ян?

– Естественно, – пожала плечами я. – Это два противоположных начала, которые, согласно канонам китайской философии, присутствуют во всех предметах и явлениях. Только я не совсем понимаю, какое отношение инь и ян имеют к антиправительственному заговору.

– В балийской философии тоже есть свои инь и ян, – объяснил Сианон. – Только они называются каджа и келод. Каджа — это добро, а келод– зло. Они являются отражением противоположности и двуединства всего существующего: неба и земли, чистого и грязного, мужчины и женщины, дня и ночи, земли и моря, богов и демонов.

– Я никогда не могла понять только одного, – заметила я. – Почему это во всех восточных учениях женщина обязательно попадает в ту же категорию, что зло или грязь, а мужчина неизменно ассоциируется с чистотой и добродетелью?

– Потому что так устроен мир, – усмехнулся Ляо. – Тут уж ничего не поделаешь.

– Интересно, к какой категории относятся писатели детективных романов? – задумчиво произнесла я. – Наверняка к той же, что и женщины.

– Я бы отнес их к глубокому келоду, – заметил полицейский.

– А это еще что такое?

– Если келод– это зло, то глубокий келод – это зло в квадрате. Остров Нуса-Пенида, около которого нашли тело моего друга, расположен в самом глубоком келоде. Это место, от которого отвернулись боги. Там обитают лишь демоны и злые духи моря, поэтому балийцы никогда не плавают около острова.

– А что, интересно, твой друг делал около острова Нуса-Пенида?

– Этот остров имел отношение к заговору. Правительство Индонезии построило там военный завод и секретную военную лабораторию.

– Самое подходящее для этого место, – согласилась я. – Полная гарантия того, что местные жители не станут проявлять излишнее любопытство. И что же производят в этой лаборатории?

– Ничего, – сказал Сианон.

– Ничего? Как это – ничего?

– Ничего, стоящего внимания. В основном петарды и фейерверки. Но все это происходит в условиях самой глубокой секретности.

– Петарды и фейерверки? – недоверчиво переспросила я. – В условиях глубокой секретности?

– Вот именно, – подтвердил Сианон.

– Но зачем? Я, конечно, понимаю, что Восток – дело тонкое, но это уж слишком. Зачем правительству строить на острове секретную военную лабораторию для того, чтобы тайно производить петарды и фейерверки?

– Ты же у нас пишешь детективы. Вот и подумай.

Думать особо и не требовалось. У нас в России тоже сплошь и рядом проворачивали подобные штучки. Правда, про сверхсекретный завод по производству фейерверков я пока не слышала. Но все еще впереди.

Однажды со своим испанским приятелем я полчаса спорила о том, чье правительство больше и успешнее ворует. Он считал, что испанское, а я, как и следовало ожидать, патриотично утверждала, что в сфере воровства российские политики оставили далеко позади иберийских социалистов и демократов. Никто не хотел уступать, в результате мы оба остались при своем мнении. Интересно, если объявить конкурс на самых вороватых политиков, какая страна получила бы первое место?

– Элементарно, Ватсон, – усмехнулась я. – Ваши военные с кайфом разворовывают бюджетные деньги. Все как в России. Странно, что наши ребята до производства фейерверков на секретных объектах пока не додумались, да и то, наверное, потому, что у нас с секретностью плоховато. Если на сверхсекретном заводе вместо оружия станут производить фейерверки, через два дня рабочие завода начнут толкать эти фейерверки из-под полы на улицах, а через неделю средства массовой информации примутся вопрошать о том, куда катится Россия и ее вооруженные силы.

– Вам нет нужды производить фейерверки на секретных объектах, – сказал Ляо. – В России есть ученые высочайшего класса, но возникают проблемы с секретностью. Там гораздо выгоднее зарабатывать деньги на военных технологиях или на продаже военных тайн за границу. В Индонезии ученых маловато, зато секретности – хоть отбавляй. Если рабочий скажет хоть слово, на следующий день и он, и его семья – трупы. Без всякого суда и следствия. Все об этом знают. Так что наши умники из военного ведомства не только тянут из бюджета миллионы долларов на разработку секретного оружия, но и дополнительно подрабатывают, нелегально приторговывая фейерверками.

– Но если все так строго засекречено, как ты говоришь, ты-то откуда знаешь про фейерверки? Может быть, там все-таки производят оружие?

– Во-первых, об этом мне сказал Унтунг. А во-вторых, если бы там действительно производили секретные военные разработки, о заводе на Нуса-Пенида вообще бы никто не упоминал. Тем не менее кто-то намеренно распускает слухи. Ничего конкретного не говорится, но оппозиционная партия намекает на то, что ведущиеся на острове разработки крайне опасны, и в любой момент может произойти катастрофа, угрожающая жизни тысяч людей.

– Дай-ка, я угадаю, – сказала я. – Дыма без огня не бывает. Если катастрофа должна произойти, она произойдет.

– Вот именно, – кивнул Сианон. – Если завод вместе с островом взлетит на воздух, то, во-первых, никто никогда не докажет, что в течение трех лет в секретной лаборатории производили фейерверки, а во-вторых, вина за случившееся целиком ляжет на правительство Индонезии.

– А это означает государственный переворот?

– Ты опять угадала.

– Есть только одна вещь, которую я не понимаю. Если аферу с секретной лабораторией затеяли члены правящей партии Индонезии, а оппозиция явно не могла провернуть нечто подобное, то зачем правящей партии свергать саму себя, устроив грандиозную катастрофу на Нуса-Пенида?

– Не будь наивной. Президент и многие члены правительства – всего лишь марионетки, которыми управляют малоизвестные публике люди. В результате переворота место у рулей власти займут новые марионетки, которые будут приносить тем, кто дергает за ниточки, еще большие доходы. Ты что, никогда не видела, как члены правящей партии переходят в оппозицию? Ваши коммунисты, когда это стало выгодно, обозвали себя демократами. Если потребуется, они с той же легкостью объявят себя зелеными, коричневыми или серо-буро-малиновыми.

– Как я понимаю, взорвать секретную лабораторию собираются с помощью бомбы Тетерина?

Ляо кивнул.

– Но ведь электромагнитная бомба должна стоить бешеных денег, а это значит, что деньги, украденные из бюджета, уйдут на ее оплату. Это непрактично. Остров наверняка можно уничтожить намного более дешевыми способами.

– Обычная взрывчатка не годится. Она не уничтожит всех улик. А от взрыва электронной бомбы половина Нуса-Пенида превратится в плазму, остров выгорит дотла, но зато соседние острова не пострадают. Возможно, на Бали и Ломбоке откажут электронные системы – вот и все. Зато правительству после этого уж точно придет конец.

Электромагнитная бомба такого уровня – это принципиально новый вид оружия. Если она будет взорвана на Нуса-Пенида, станет известно, что Индонезия обладает оружием, эквивалентным ядерному, за исключением радиоактивного излучения. Это резко поднимет престиж страны в глазах всего мира. Кроме того, при необходимости Индонезия сможет продать бомбу другим странам, так что вложенные деньги вернутся с лихвой. Все будут в выигрыше. Пострадает только нынешнее правительство.

– А тебе-то какое дело до правительства? На смену одним ворам придут другие. Все политики одним миром мазаны. Вряд ли оппозиция намного хуже правящей партии, а Бали далеко от Джакарты. Кто бы ни находился у власти, ты будешь, как и раньше, спокойно работать в полиции.

– Мне глубоко плевать и на правительство, и на оппозицию, но государственные перевороты, особенно в Азии, чреваты гражданской войной. Кроме того, при взрыве погибнет много людей, потерпят катастрофу самолеты и вертолеты, находящиеся в радиусе электромагнитного действия бомбы. Разве этого мало? Кроме того, я хочу отомстить людям, убившим моего друга.

– То есть ты, как я понимаю, действуешь один, на свой страх и риск, а я, как последняя дура, тебе помогаю.

– Выходит, так.

– Давай немного погуляем, – предложила я. – Мне надо на некоторое время отвлечься от проблем государственной безопасности Индонезии.

– Ты не хочешь подумать о том, что я тебе рассказал?

– Сейчас не хочу, – вздохнула я. – Я слишком ленива для того, чтобы много думать. У даосов есть хорошая пословица: «Если долго сидеть на берегу реки, можно увидеть, как мимо проплывает труп твоего врага». Это означает, что одного и того же результата можно добиться, как затрачивая много усилий, так и вообще не затрачивая их. Если некоторое время ты не думаешь о какой-то проблеме, но в то же время и не забываешь о ней, подсознание незаметно обрабатывает полученную информацию, а потом к тебе просто приходит ответ. Я всегда поступала так, когда занималась математикой. В го тоже существует подобная тактика. Некоторые люди пытаются рассчитывать все ходы, а другие играют на красоту, то есть интуитивно определяют ход, который кажется им красивым. Обе тактики применяются с одинаковым успехом, но игра на красоту требует значительно меньших усилий.

Сианон удивленно посмотрел на меня.

– Я этого не знал, – сказал он. – А ты как играешь – на красоту?

– В начале и в середине игры да. А в конце уже приходится считать. Но финал просчитывается намного легче. Остается не так уж много вариантов продолжения.

Полицейский допил свой кофе и встал из-за стола.

– Ладно, пойдем погуляем. Мне тоже стоит отвлечься. Я все время, как заведенный, думаю об этом деле. Иногда мне кажется, что это уже превращается в манию.

– Не стоит слишком много думать, – убежденно произнесла я. – Иначе ты превратишься в компьютер на двух ногах. С некоторыми русскими сыщиками происходят подобные вещи.

– Не люблю компьютеры.

– Полностью разделяю твои чувства, – понимающе кивнула я.

На скамейке под усыпанным ярко-фиолетовыми цветами деревом целовались юноша и девушка. Они были совсем юными, черноглазыми и бронзовыми, как статуи их богов. Обнявшаяся пара казалась естественной частью пейзажа. На девушке было ярко-красное платье, ее густые иссиня-черные волосы опускались до ягодиц. Юноша протянул руку, сорвал цветок и вставил его в волосы своей возлюбленной.

– Если забыть о том, что здесь происходит, может показаться, что Бали – самое романтичное и спокойное место на земле, – заметила я.

– Это не балийцы, – сказал Сианон.

– Что?

– Эта пара на лавке не балийцы. Местные жители сказали бы, что это «плохие люди с Явы». Балийцы не романтичны и не выказывают публично своих чувств.

– Не романтичны? – удивилась я. – А как же насчет любви?

– Возможно, тебя это удивит, но в языке нашего острова нет ни одного слова, обозначающего любовь, – усмехнулся Ляо.

– Ты серьезно? А как же тогда они объясняются в любви?

– Никак. Балиец просто не знает, что это такое. Романтическая любовь – преимущественно европейское изобретение. Романтика любви – это не более чем путь к желанной цели в обществах, которые возвели между полами строгие моральные барьеры. Там, где секс считается грехом, романтические грезы облагораживают и прославляют любовь. Чем слабее становятся религиозные и моральные барьеры, тем меньше романтики остается в отношениях. Чтобы в этом убедиться, достаточно посмотреть американские фильмы. За редкими исключениями их романтика – это секс и иногда в дополнение к нему брачный контракт.

– А как же балийцы тогда,… – я ненадолго задумалась, выбирая подходящую формулировку, – договариваются между собой?

– С этим как раз проблем не возникает. В отношениях мужчины и женщины для балийца важен не романтизм, а простое обладание друг другом. Коренные жители Бали не знают ни поцелуев, ни подготавливающих слов, а лишь ощущение теплоты и нежности, которое возникает при трении лиц и ведет ко все большей близости.

Мальчик становится мужчиной после того, как ему подпиливают зубы. Считается, что подпиливание шести верхних передних зубов удерживает молодого темпераментного мужчину от безрассудного проявления страстей. Нижние зубы, наоборот, остаются нетронутыми, чтобы полностью не убивать его чувственную жизнь. Смысл заключается в том, чтобы найти золотую середину между страстью и аскетизмом, между чувством и разумом.

Призывные вопросы мужчины всегда конкретны. Он спрашивает: «Хочешь спать со мной?» или просто: «Хочешь?»

В большинстве случаев девушка принимает решение заранее, еще до того как услышит вопрос. Глаза ее вспыхивают, и она убегает, позволяя избраннику быстро догнать себя. Любовная игра напоминает скорее игру зверей, чем влюбленных людей. Они быстро сходятся и наслаждаются радостью жизни. У них есть для этого много времени.

Легкость, с которой партнеры находят друг друга, делает любовную тоску на Бали исключительно редким явлением. Если девушка не хочет быть с молодым человеком, он быстро находит утешение с другой. Как только он встречает ту, которую искал, то не мешкает с браком, поскольку главная цель жизни балийца – рождение ребенка, в особенности сына.

– А потом?

– Что ты имеешь в виду?

– Как они живут потом, когда поженятся?

– У супругов очень мало общего. Женщины не сидят с мужчинами за одним столом. Даже во время вечернего танца или на спектаклях ваянга^[3] мужчины и женщины сидят отдельно. Вместе держатся только неженатые пары. После свадьбы все меняется.

– Но это скучно.

– Для тебя, но не для них. Такова традиция. Это удобно. Уверяю тебя, балийские пары живут намного лучше и спокойнее, чем женившиеся по любви европейцы. На острове, за редкими исключениями, не бывает убийств на почве ревности, драк и скандалов. В семьях царит гармония и покой. Каждый знает, чем он должен заниматься. Чтобы угодить богам, люди должны быть счастливыми. Балийцы счастливы. На свой лад, конечно, но счастливы.

– А тебе хотелось бы жить так, как они?

– Даже если бы хотелось, я бы не смог. Я ведь тоже «плохой человек с Явы», вдобавок я наполовину китаец. Я не принадлежу к этой культуре.

– Кажется, я понимаю, чем этот остров так очаровал Стива. В то время как вокруг царит хаос, Бали живет своей спокойной, размеренной жизнью, как века или даже тысячелетия назад. Это создает иллюзию стабильности и гармонии.

– Иллюзия всегда остается иллюзией, – заметил Сианон. – Любовь – это тоже иллюзия.

– Вроде ты только что сказал, что не принадлежишь к балийской культуре.

– В том смысле, что в отличие от балийцев мне известно понятие любви. Но это вовсе не означает, что я романтик. Скорее наоборот. Для меня любовь – это зубная боль в сердце.

– В сердце…… – задумчиво произнесла я и остановилась, тупо уставившись на полицейского.

На мгновение у меня в груди возникло какое-то странное чувство. Чувство или мысль, которую я не могла уловить.

– Что с тобой? – Ляо тоже остановился и удивленно посмотрел на меня.

– Повтори свою последнюю фразу.

– Зачем?

– Просто повтори.

– Любовь – это зубная боль в сердце, – пожав плечами, повторил Сианон. – Вообще-то это придумал не я, а Гейне. Я только слегка изменил формулировку.

– Сердце имеет свою резонансную частоту, – сказала я.

– Резонансную частоту? О чем ты?

– Электромагнитная бомба уничтожает только те объекты, резонансная частота которых совпадает с частотой ее резонансного контура, – объяснила я. – Обычные электромагнитные бомбы используются для уничтожения электронных приборов, поэтому я даже не подумала о человеческом сердце.

– Ты хочешь сказать, что электромагнитные бомбы могут влиять и на человека?

– Не влиять, а убивать. Если резонансный контур бомбы настроить на частоту сердца человека, то электроника не пострадает, но зато погибнут все люди, находящиеся в радиусе действия.

– Черт, я этого не знал, – сказал Ляо.

– Пару лет назад я читала, что подобными разработками занимались сторонники апартеида в Южной Африке. Они пытались создать электронное оружие массового уничтожения, которое воздействовало бы на негров, но оказалось бы совершенно безопасным для белых. Кажется, они тоже собирались использовать резонансную частоту сердца, но риск, что пострадают белые, все же был слишком велик. Ты совершенно уверен, что электромагнитная бомба, которую собираются взорвать на Нуса-Пенида, не предназначена для уничтожения людей? В противном случае половина населения на Бали и Ломбоке погибнет.

– Про это мне ничего не известно, – покачал головой полицейский. – Я понятия не имел, что излучение бомбы может влиять таким образом на живые существа. Но я бы не исключал возможность того, что пострадают люди. Индонезия – мусульманская страна, а Бали – единственный остров, на котором отсутствует мусульманство. Господствующая религия здесь – балийский индуизм. Некоторых лидеров экстремистских мусульманских группировок не устраивает подобное положение вещей. Если в результате государственного переворота к власти собираются прийти именно экстремисты, они вполне могут уничтожить население Бали, свалив это на правительство.

– Этого только не хватало, – вздохнула я.

– Все обстоит еще хуже, чем я думал.

– В любом случае сегодня нас не взорвут, – сказала я.

– Откуда ты знаешь?

– Посмотри на море. Именно там находится залог нашей безопасности. – Я указала на белеющий у горизонта «Абу Захид». – Халед Бен Нияд тоже ведь мусульманский экстремист. Вряд ли твои заговорщики решатся его уничтожить. Хотя, с другой стороны, от религиозных фанатиков можно ожидать чего угодно. Может, они принадлежат к конкурирующим течениям.

– Ты забыла про клетку Фарадея, – мрачно сказал Ляо. – В клетке Фарадея Халед будет неуязвим для излучения бомбы.

– Тогда ему и экипаж яхты придется запихивать в клетку, – возразила я. – Вряд ли он захочет лишиться команды. Это, конечно, не так сложно сделать, но все-таки хлопотно. Скорее он предпочтет отплыть на безопасное расстояние. Думаю, что мы делаем из мухи слона. Трудно поверить, что кому-либо придет в голову превратить Бали во вторую Хиросиму.

– Ты правильно сказала, что от религиозных фанатиков всего можно ожидать.

– Я просто пытаюсь быть оптимисткой, – объяснила я. – Как-то не хочется все время дергаться в ожидании, что тебя взорвут.

– Оптимизм и пессимизм расходятся только в дате конца света, – мрачно усмехнулся Сианон.

– Давай лучше сменим тему. Тебе удалось получить отпечатки пальцев Стива?

Ляо отрицательно покачал головой:

– Пока нет. Я надеялся снять отпечатки с дверцы его джипа, но, когда я пришел на стоянку, машины там не было.

– Кстати, я давно хотела узнать у тебя одну вещь, но все забывала. Около острова бросил якорь ледокол «Ленин». Ты, случайно, не в курсе, кому он принадлежит?

– А разве ты не знаешь? – удивился полицейский.

– Не знаю, раз спрашиваю.

– Твоему соотечественнику. Это частная яхта Якова Михеева, известного в криминальном мире под кличкой Яша Мухомор. Яков возглавляет группировку русской мафии, контролирующую Австралию и острова Океании.

– Так я и думала, – вздохнула я. – Наверняка очередной бывший коммунист, быстро перестроившийся в соответствии с требованиями времени.

– Ты почти угадала. Согласно досье Интерпола, в прошлом Мухомор был парторгом Сорочинского завода по производству резиновых изделий. Был арестован за кражу пятисот коробок презервативов, с чего и начался его взлет на криминальный Олимп.

– Действительно, взлет, – согласилась я. – От шершавого советского презерватива до атомного ледокола. Широкий диапазон. Любят русские люди жить с размахом. Интересная все-таки штука судьба. Только подумай: мужик, читавший лекции о мерзостях загнивающего капитализма горстке алкоголиков с презервативного завода, теперь контролирует Австралию и острова Океании. Это же биография почище рокфеллеровской. А ты все полицейским работаешь.

Сианон неодобрительно посмотрел на меня.

– С каких это пор ты стала петь дифирамбы преступникам? – поинтересовался он.

– Я вовсе не пою им дифирамбы. Просто мне приятно, что наш доморощенный Яша с Сорочинского презервативного завода контролирует целый континент. Преступник, он, конечно, всегда преступник, но свой преступник как-то милее, чем иностранный. Если электромагнитная бомба и должна кому-то достаться, я бы предпочла, чтобы ее получил русский Мухомор, а не шизанутый арабский террорист или рвущиеся к власти индонезийские мусульмане-экстремисты. Яше уж точно в голову не придет взрывать Бали или Нуса-Пенида. Пойми меня правильно. Ты ведь, когда смотришь футбол, наверняка болеешь за индонезийскую команду.

– Я не смотрю футбол, – огрызнулся Ляо. – А эта чертова бомба вообще никому не достанется!

– Не достанется, так не достанется, – примирительно сказала я. – Не стоит из-за этого так переживать. В мире слишком много бомб, чтобы расстраиваться из-за них. Все-таки маловероятно, что бомба Тетерина будет настроена на резонансную частоту человеческого сердца. Рано или поздно, через год или через десять лет такое оружие получат и страны третьего мира, и террористы. Мы, конечно, можем попытаться что-нибудь сделать, но, согласись, в борьбе с такими противниками у нас нет никаких шансов. Слишком могущественные организации охотятся за этим изобретением. Что ни говори, а даосская стратегия «Если долго сидеть на берегу реки, можно увидеть, как мимо проплывает труп твоего врага» в данном случае кажется мне наиболее разумной.

– Значит, ты предлагаешь мне просто сидеть на берегу океана и ожидать, пока мимо меня проплывут трупы Халеда Бен Нияда, Яши Мухомора и индонезийских заговорщиков?

– Почему бы и нет? – пожала плечами я. – Судя по тому, как складывается ситуация, нельзя исключить подобный вариант развития событий. Не вызывает сомнения лишь одно: чем меньше активности ты будешь проявлять, тем больше вероятность того, что мимо индонезийских заговорщиков не проплывет твой собственный труп. Бездействовать ты, естественно, не согласишься, на это я и не надеюсь, но хотя бы не лезь на рожон.

– А что, если их специально стравить? – мечтательно произнес Сианон. – Собрать всех гадов в одну кучу и подорвать электромагнитной бомбой, только где-нибудь подальше от Бали.

– Блестящая идея, – согласилась я. – Остается неясным лишь один маленький вопрос – как?

* * *

title: <b>Купить книгу "Очень смертельное оружие":</b> feed_id: 5296 pattern_id: 2266 book_author: Волкова Ирина book_name: Очень смертельное оружие

Аделу я обнаружила на пляже перед отелем. Позабыв о ночном происшествии, она, как роза под действием аспирина, расцветала от комплиментов мускулистого красавца, высадившего дверь моего номера.

Как выяснилось, красавца звали Билл, и у него была собственная строительная фирма в Миннесоте. Спрашивать в присутствии Билла, куда подевался Стив, было не слишком удобно, так что я пожелала парочке хорошо провести время и отправилась в свой номер.

Растянувшись на кровати, я закрыла глаза и снова задумалась над вопросом, кому и зачем потребовалось сначала в меня стрелять, а потом подбрасывать мне варана. Или все-таки стреляли не в меня, а в Стива, и промахнулись чисто случайно? Если Иродиадис и Шакал действительно одно и то же лицо, а в этом я была уверена по крайней мере на 99 %, очередь желающих пострелять в него могла бы протянуться от дверей моего номера до соседнего острова.

Если бы предупреждение ограничилось только светящимся вараном, я бы не сомневалась в том, кто это сделал. Столь живописный жест на Бали мог совершить лишь один человек, а именно мой бывший поклонник, грузино-еврейский поэт, неожиданно из сиониста превратившийся в грека. Необузданному полету его фантазии завидовала черной завистью даже я, отнюдь не страдающая недостатком воображения.

С другой стороны, совершенно непонятно, чем Симонии могло помешать мое присутствие на острове. Неужели он до сих пор не может меня простить? Хотя за что, собственно говоря, он должен меня прощать? Ну, не переспала я с ним в молодости, уязвила его самолюбие, но ведь это не смертный грех.

Если у него остались тяжелые воспоминания о нашем несостоявшемся романе, можно было мягко намекнуть, что он не хочет со мной общаться. Я бы не стала навязывать свое общество человеку, не желающему поддерживать со мной знакомство. Марик это знал. Нет, дело тут явно не в наших прошлых отношениях.

Ладно, допустим, варана все-таки подбросил Марик, но зачем ему понадобилось в меня стрелять? Стрелять и при этом промахнуться. Это имело смысл только в том случае, если Симония действительно переметнулся в спецслужбы. В Индонезию он приехал по фальшивым документам, поэтому мое присутствие на острове является для него потенциальной угрозой. Мне известно, что на самом деле он вовсе не Максимилиан Коксос, и я могу случайно или намеренно проболтаться об этом кому не следует.

Если задание Симонии связано с электромагнитной бомбой, он не может позволить себе никакого ненужного риска. По идее при таком раскладе было бы разумнее ликвидировать меня. Так поступил бы любой нормальный шпион. Эти агенты спецслужб ради интересов национальной безопасности родную маму на куски разрежут и не поморщатся, не то что бывшую подружку. Выходит, Марик по старой дружбе наплевал на инструкции и решил меня предупредить? Очень мило с его стороны.

Неожиданно я поняла, что мне просто необходимо еще раз увидеться с Симонией. Конечно, сам он ни за что не признается, что выстрел и варан – его рук дело, тем более что от выстрела погиб ребенок, но кое-что я, возможно, смогу прояснить. Марик обязательно даст мне понять, что мне следует как можно быстрее убраться с острова.

Вытащив из тумбочки нафаршированные солью и перцем яйца, я сунула их в сумочку – вдруг пригодятся! – и, выяснив у портье, где находится отель «Бесаких», бодрым шагом направилась в указанном направлении.

Как я и опасалась, человек по имени Максимилиан Коксос в отеле не регистрировался. Мой бывший поклонник обманул меня. Он явно не горел желанием встречаться со мной еще раз. Если Марик соврал насчет отеля, он вполне мог назваться вымышленным именем. Возможно, он вовсе не Коксос и даже не греческий подданный. Но в то же время и не ортодоксальный еврей. Бороду-то он сбрил, а еврей-ортодокс без бороды – все равно что Ленин без плеши.

С другой стороны, непонятно, зачем Марику потребовалось называть мне новое, вымышленное имя? Никто его за язык не тянул. Или он не хотел, чтобы я назвала его Марком Симонией? Бред какой-то!

Как же мне теперь найти Марика? Я, конечно, могла обзвонить все отели острова, спрашивая, не останавливался ли в них Максимилиан Коксос, но, во-первых, мне было лень этим заниматься, а во-вторых, интуиция подсказывала мне, что толку от этого все равно не будет.

Еще один вариант – обратиться за помощью к Сианону, но тогда придется объяснять ему, кто такой Марик, рассказывать о своих подозрениях. Не хватало еще, чтобы Ляо попытался арестовать поэта за убийство. Пуля попала в девочку чисто случайно, к тому же неизвестно, кто на самом деле стрелял. Лучше обойтись без полиции.

Больше ничего толкового мне в голову не приходило, поэтому я решила некоторое время вообще не думать, а просто посидеть в теньке под пальмой, ожидая, пока интуиция подкинет мне очередную бредовую идею.

Сказано – сделано. Выбрав симпатичную пальмочку, я уселась на землю, прислонившись спиной к стволу, и стала с любопытством наблюдать за маневрами фантастически красивого изумрудного жука, деловито пробирающегося между травинок.

Интересно, ощущает ли жук, что я за ним наблюдаю? Вряд ли. Неожиданно мне пришло в голову, что, возможно, кто-нибудь еще, столь же чуждый моему восприятию, как я восприятию жука, в свою очередь, наблюдает сейчас за мной. Кем может быть этот наблюдатель? Демоном из глубокого келода или, наоборот, добрым балийским богом? Воображение разыгралось настолько, что мне показалось, будто я чувствую на себе чей-то тяжелый внимательный взгляд.

Я поежилась и встряхнулась, пытаясь избавиться от неприятного ощущения. Оно немного ослабело, но не прошло. И тут меня осенило! Если действительно в меня стрелял Симония, он должен был следить за мной. Возможно, Марик и сейчас за мной следит. Если так, то мы вполне можем немного поиграть.

Я деловито посмотрела на часы, потом встала, отряхнула юбку и быстрым шагом направилась к «Саду многообразия». По пути я несколько раз демонстративно озиралась, словно бы проверяла, нет ли за мной слежки, хотя со своей близорукостью я смогла бы обнаружить лишь открыто преследующую меня на расстоянии пятидесяти шагов пожарную каланчу. Я надеялась, что Марика, если он, конечно, в данный момент наблюдает за мной, заинтересует мое несколько странное поведение и он сочтет своим долгом выяснить, куда это я направляюсь.

В «Сад многообразия» я проникла через дырку в ограде и по знакомым тропинкам направилась к хорошо изученной мной во время первого посещения модели балийского храма.

Храм представлял собой окруженное высокими прямоугольными стенами пространство, заполненное пагодами, молельнями, колокольней и прочими культовыми сооружениями. Проникнув в храм через чанди бентар – символизирующие дуалистичность мироздания украшенные крыльями ворота, я пересекла первый внутренний двор и поднялась по лестнице на самую верхнюю крытую террасу нгурах алит – молельни для священнослужителей.

Спрятавшись за резными деревянными столбами, я получила возможность с высоты наблюдать как за внутренними двориками храма, так и за тем, что происходит за оградой. Марика я пока не заметила, но странное ощущение того, что за мной кто-то следит, не проходило.

Меня все больше охватывала смутная тревога. Метрах в трехстах отсюда находился китайский храм, в котором два дня назад произошло двойное убийство. Я разминулась с убийцей лишь на пару минут и поэтому осталась в живых. Так чего ради меня снова потянуло сюда? Захотелось новых приключений на свою голову?

Я пожалела о том, что не захватила с собой подаренный Стивом рентджонг. Впрочем, если здесь неожиданно появятся бравые ребята с пистолетами, от рентджонга все равно толку не будет, да и обращаться я с ним не умею. На всякий случай я вытащила из сумочки нафаршированное солью и перцем яйцо и сжала его в кулаке. Это, конечно, не оружие, но все-таки кое-что.

Ненадолго отвлекшись, я чуть не упустила из виду Марика. Он осторожно пробирался по внутреннему дворику между молельней для божественного воплощения Гунунг Агунга и падмасаной – троном бога солнца Сурьи. Я уже собиралась покинуть свой боевой пост и, незаметно подкравшись сзади, напугать поэта, как в ворота крадучись проскользнул мужчина европейского типа. Предмет в его руке я, присмотревшись, идентифицировала как пистолет с глушителем. За кем, интересно, следил этот тип – за мной или за Мариком?

На мгновение я замерла, не зная, как мне поступить – крикнуть, предупредив Симонию, или в целях собственной безопасности прикинуться ветошью и молчать? Пока я решала эту сложную проблему, Марик благополучно миновал мое убежище и стал внимательно рассматривать паруман – место пребывания богов и душ предков.

Мужчина бесшумно пересек двор и, остановившись под молельней, в которой я пряталась, тихонько свистнул. Марик резко обернулся и замер, увидев нацеленное ему в грудь дуло пистолета.

– Привет от Яши Мухомора, – с усмешкой произнес бандит.

«Кретин! – подумала я. – Никакого профессионализма!»

Не знаю почему, но меня всегда удручало непрофессиональное поведение киллеров. При такой опасной профессии непозволительно допускать подобные ошибки.

То, что убийцы в фильмах в большинстве случаев ведут себя как полные идиоты, – это понятно. За них сценарист думает. Если плохие парни прекратят делать глупости, хорошим парням придется туго. Кино – это кино. Но в жизни-то зачем выпендриваться? Хочешь убить – так стреляй, пока есть возможность, не тратя время на разговоры. Каждое упущенное мгновение – это неоправданный риск. Так нет, надо время потянуть, поиздеваться, с жертвой для кайфа побеседовать.

– Придурок, – тихо пробормотала я, прицельно запуская яйцо в голову киллера.

Попала!

В воздух взметнулось облако соли и перца. Убийца как-то странно дернулся, а потом медленно осел на землю. Вот это да! Никогда бы не подумала, что яйцом можно оглушить человека!

Перечный ореол немного рассеялся, и я с некоторым разочарованием поняла, что дело было не в яйце. Из горла убитого торчала узкая рукоять метательного ножа.

– Ап-чхи! – чихнул Марик.

– Хорошо метаешь нож, – похвалила я.

Поэт мрачно посмотрел на меня и снова чихнул.

– Чем это ты в него швырнула? – поинтересовался он.

– Яйцо, начиненное солью и перцем, – гордо сообщила я. – Секретное оружие ниндзя.

– У тебя что, ничего другого не нашлось? – проворчал Марик и высморкался.

Перец оказался забористым.

– Представь себе, не нашлось. Не забывай, что я писатель, а не суперагент из МОССАДа, как ты. Здорово я тебя выследила, правда?

– Ты меня выследила?

Как очаровательно мужское самолюбие!

– Ладно, давай сойдемся на том, что мы оба друг друга выследили. Кстати, почему ты дал мне неправильный адрес?

– Могла бы догадаться. Чтобы не встречаться с тобой.

– Так я и подумала, хотя не могу понять почему. Мне нужен ответ всего на один вопрос: чего ради ты подбросил мне в номер светящегося варана?

– Какого еще варана? – изумился Марик.

Поскольку он в этот момент чихал, я не могла определить, было его удивление искренним или поддельным.

– Сам знаешь какого.

– Прекрати нести чушь и спускайся. Надо побыстрее линять отсюда.

Достав из кармана носовой платок, поэт подошел к трупу и аккуратно стер отпечатки пальцев с рукоятки торчащего из раны ножа.

– Если я спущусь, то тоже буду чихать.

– Тогда я пошел, а ты оставайся сторожить труп.

– Нет, подожди, я с тобой!

Натянув на нос майку, я спустилась вниз.

Марик осторожно выглянул за ворота и, убедившись, что никого нет, быстро зашагал к лазу в ограде сада.

– Хотела бы я знать, чем ты так досадил Яше Мухомору, – сказала я. – Я полагала, что сфера твоих интересов ограничивается исключительно арабо-израильским конфликтом.

– Я весьма разносторонняя личность.

– Вот в этом я не никогда не сомневалась. Так это ты подсунул мне варана? Ты был в Батубулане? Зачем ты следишь за мной?

Марик резко остановился, повернулся ко мне и, больно сжав мои плечи, заглянул мне в глаза.

Длинные рукава его рубашки с подвернутыми манжетами скользнули вниз, обнажив прикрепленные к предплечьям ножны метательных ножей. На левой руке из-под ножен к сгибу локтя тянулись четыре свежие багровые полосы. Теоретически такие царапины могла оставить женщина, но я бы поставила на варана. Итак, я получила ответ на свой вопрос.

– Что тебе от меня надо? – скрипнул зубами поэт.

– Мне? Ничего. Хотя не мешало бы сказать мне «спасибо» за то, что я спасла тебе жизнь.

– Спасибо, – мрачно выдавил из себя Марик. – Я попытаюсь объяснить тебе одну вещь и надеюсь, что ты поймешь меня правильно.

– Постараюсь, – пообещала я.

– Все, что было между нами когда-то, давно прошло, и у меня нет ни времени, ни желания продолжать наши отношения.

– Что, интересно, ты имеешь в виду под нашими отношениями? – удивилась я.

– Думаю, ты меня понимаешь.

– Представь себе, нет. Ты так и не ответил, зачем ты за мной следил.

– И не собираюсь отвечать. В любом случае это уже не важно. Просто раз и навсегда позабудь о том, что я существую. Мы никогда не были знакомы. Ты ничего обо мне не знаешь. Садись на первый же самолет и возвращайся в Москву.

– Почему?

– Потому что я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Считай, что я делаю это ради того Марика, которого ты когда-то знала.

– Странно. Ты говоришь так, как будто его больше нет.

– Его действительно нет. А теперь мне пора. Надеюсь, мы уже никогда не увидимся.

Отпустив мои плечи, поэт быстро зашагал прочь.

Я хотела окликнуть его, но передумала.

Сидя за столиком в кафе, я, верная правилу, что после пережитого стресса непременно следует побаловать себя чем-либо приятным, задумчиво уничтожала третью порцию шоколадного мороженого со взбитыми сливками. Ну и поездочка у меня получилась. Ни дня без трупа! Сначала мертвая парочка в китайском храме, потом девочка-фея, а теперь вот браток Яши Мухомора. К своему удивлению, я поняла, что совершившееся на моих глазах убийство оставило меня почти равнодушной.

Я начинала воспринимать все происходящее как захватывающую партию в го, начала которой я не видела и исход которой был совершенно не ясен. Неизвестные игроки «жертвовали» и «убивали» камни, а затем снимали их с доски. Меня беспокоили даже не убийства, а что-то совсем другое. Что именно, я пока не могла понять.

Это необъяснимое иррациональное ощущение возникло в тот момент, когда Марик схватил меня за плечи. Что-то было не так. Но что? Его слова? Его поведение? Он вел себя вполне логично, так, как я и ожидала. Так в чем же дело?

Отправив в рот последнюю ложечку растаявшего шоколада, я грустно вздохнула. Все прекрасное когда-нибудь кончается. Конечно, я могла бы взять еще одну порцию, но ведь надо и о диете подумать. Я задумчиво царапала ложечкой по донышку металлической вазочки и вдруг неожиданно поняла, что очерчиваю контуры лица. Конечно! Лицо Марика.

Если бы я встретила его на улице, то не узнала бы. Впрочем, это было неудивительно. Помимо близорукости, я обладала столь отвратительной памятью на лица, что иногда не сразу узнавала своих друзей детства. Со времени нашей последней встречи прошло почти десять лет. Неудивительно, что Марик изменился. Кроме того, он сбрил бороду и усы. Из его юношеского облика я запомнила только длинные волосы, бороду и глаза. И еще очертания атавистической растительности на спине и плечах, по которой я его, собственно, и узнала. Так что же меня беспокоит в его лице?

Повинуясь внезапному импульсу, я расплатилась, вышла из кафе, купила телефонную карту и направилась к ближайшему автомату. Номер Валеры Авербаха, моего бывшего сокурсника, ныне живущего в Израиле, я помнила наизусть.

Трубку взяла Света, жена Валеры.

– Ирка, привет! – обрадовалась она. – Ты откуда звонишь?

– С острова Бали.

– Здорово. И что ты там делаешь?

– Как всегда, развлекаюсь. Слушай, у меня тут возник один вопрос. Вы там в Израиле все друг друга знаете. Ты, случайно, не знакома с Марком Симонией? Он эмигрировал на историческую родину лет семь назад и, говорят, стал известным сионистским деятелем.

– Ты была знакома с Марком?

В голосе подруги прозвучали какие-то странные нотки.

– Очень давно. Мы общались некоторое время, когда я училась в университете. Дело в том, что одна моя знакомая просила меня узнать, где сейчас Марк, чем он занимается и все такое прочее. По-моему, у них когда-то был роман, и скорее всего она до сих пор питает к Симонии какие-то чувства. Иначе я не могу объяснить подобного любопытства.

– Боюсь, мне придется тебя огорчить, – тихо сказала Света. – Тебя и твою знакомую.

– В чем дело?

– Два с половиной месяца назад Марк был убит палестинскими террористами.

– Что? Марка убили? Но этого просто не может быть!

– Мне очень жаль. Террористы подложили бомбу в его машину. Его пришлось хоронить в закрытом гробу. Похороны показывали по телевидению.

– Ты не ошибаешься? Это был точно Марк Симония? Может, его однофамилец? Марк, которого я имею в виду, был поэтом, пел и свободно говорил на нескольких языках.

– Не может быть никакой ошибки. Друзья Марка сейчас подготавливают к изданию сборник его стихов.

– Спасибо, – сказала я и, попрощавшись, повесила трубку.

Некоторое время я постояла, тупо созерцая телефонный аппарат, а потом повернулась и побрела к морю.

Голова была пустой и легкой, словно сообщение о смерти Марика разом вышибло из нее все мысли. Не этого ли известия я подсознательно ожидала, когда звонила в Израиль? И почему, собственно говоря, я вообще позвонила? Оттого, что что-то в лице моего бывшего поклонника показалось мне странным? В лице или в поведении?

Мне вспомнился наш последний диалог.

«Все, что было между нами когда-то, давно прошло, и у меня нет ни времени, ни желания продолжать наши отношения», – сказал Марик.

«Что, интересно, ты имеешь в виду под нашими отношениями?» – спросила я.

«Думаю, ты понимаешь».

Он говорил так, словно между нами действительно что-то было, избегая при этом вдаваться в детали. Но ведь между нами ничего не было!

«Считай, что я делаю это ради того Марика, которого ты знала», – сказал он.

«Ты говоришь так, как будто его больше нет», – сказала я.

«Его больше нет», – ответил он.

Но если это не Симония, то кто же он такой? У него такие же глаза, такой же рост, такая же фигура, он знает стихи Марика, он узнал меня, хотя и не обрадовался моему появлению. Если этот греческий подданный по имени Максимилиан Коксос не Марик, то зачем он «узнал» меня? Он ведь явно не хочет, чтобы его принимали за Симонию. Он мне и варана подбросил, чтобы я убралась с острова и не проговорилась, кто он такой. Зачем такие сложности? Гораздо проще было бы с самого начала не узнать меня, сказать, что я обозналась. Нет, что-то тут не складывается. Это не может быть другой человек.

Света уверена, что Марик погиб при взрыве бомбы, подложенной в его машину палестинскими террористами. Его хоронили в закрытом гробу. Похоже, поэт повторил трюк Сергея Адасова: Марк Симония умер, да здравствует Максимилиан Коксос. Забавно, что он, как и Адасов, в новой жизни стал греческим подданным. Похоже, Греция нынче в моде.

Я добрела до полосы прибоя и села на песок. Океан, как и весь остров, сомлел от жары и был ленив, как сидящий на печи сказочный дурачок Емеля. Вода даже не набегала на песок, а, скорее, медленно поднималась и опускалась, словно в такт сонному дыханию океана. Примерно в полумиле от берега мирно стояли на якоре ледокол «Ленин» Яши Мухомора и роскошный «Абу Захид» Халеда Бен Нияда.

Вздохнув в очередной раз, океан выбросил к моим ногам яркий фиолетовый цветок, похожий на георгин. Я подняла его и понюхала, но уловила только запах моря. Скорее всего цветок был жертвоприношением какого-либо рыбака Лоро Кидул, богине Южных морей.

Забавно. Мир балийских богов чем-то напоминает российскую бюрократическую систему: «не подмажешь – не поедешь». Хочешь получить лицензию на коммерческую деятельность – дай чиновнику взятку, хочешь наловить побольше рыбы или вырастить урожай риса – подмажь богов жертвоприношениями, ублажи танцами мышей и саранчу. В любом случае, если выбирать между богами и чиновниками, я бы предпочла богов, но это опять-таки в силу романтичности натуры и личной неприязни к бюрократам.

Согласно легенде, Лоро Кидул была прекрасной принцессой, но из-за происков завистников она была вынуждена броситься с высокой скалы в морскую пучину. Там она обрела вечную молодость, превратившись в богиню. Разве можно сравнить страдающую принцессу княжества Пандаджаран с заурядным русским взяточником?

Я представила, что сама Лоро Кидул послала мне в подарок этот цветок. Вот только зачем? Может быть, цветок поможет ответить на мои вопросы?

– Спасибо, принцесса, – сказала я.

Один за другим, я принялась отрывать у цветка лепестки и бросать их в воду.

– Марик, не Марик, – приговаривала я, по ассоциации с «любит, не любит» – детским гаданием на ромашке.

Лепестков было много. Кружась, они падали в воду и на песок, где их подхватывала вода.

– Марик, – сказала я, отрывая предпоследний лепесток.

– Не Марик, – прошептала я, протягивая руку к последнему.

Лепесток оторвался сам, за мгновение до того, как я успела к нему прикоснуться. Я завороженно следила за тем, как он коснулся поверхности воды.

Лоро Кидул подшутила надо мной.

– Так все-таки Марик или не Марик? – спросила я у океана.

Океан не ответил. Фиолетовые лепестки образовывали причудливый узор на золотистом фоне песка.

В небе послышался шум мотора. Очертив над океаном полукруг, сине-белый вертолет опустился на носовую палубу яхты Халеда Бен Нияда.

В холле отеля я увидела Стива. Грек сидел в кресле, явно кого-то поджидая. Как оказалось, меня.

– Похоже, Адела нашла мне замену, – с улыбкой пожаловался Иродиадис.

– Тебя это очень расстраивает?

– Нисколько. Даже наоборот. А где твой потомок камикадзе?

– Понятия не имею. Вероятно, сидит где-нибудь за компьютером и занимается делами своей фирмы. Типичное поведение для японца. Там живут одни патологические трудоголики. Япония – единственная страна, в которой существует закон, запрещающий работать больше установленной правилами нормы.

– Похоже, ты к трудоголикам не относишься, – заметил Стив.

Вот тут он попал прямо в точку.

– Если бы работа была таким хорошим делом, за нее не платили бы деньги, – вздохнула я. – Впрочем, я на свою работу не жалуюсь. Писать детективы для меня скорее развлечение.

– Я тоже не жалуюсь на свою работу.

– А ты чем занимаешься? – поинтересовалась я.

– Бизнесом, – пожал плечами грек.

«Значит, теперь заказные убийства называются бизнесом, – подумала я. – Действительно, работенка не пыльная, и свободного времени предостаточно».

– Да, бизнес – хорошая штука.

– Ты когда-нибудь плавала на перау? – сменил тему Иродиадис.

– Я даже не знаю, что это такое.

– Это выдолбленная из цельного дерева лодка с балансиром. Мы можем устроить пикник на одном отдаленном пляже. Места там совершенно удивительные. Уверен, что тебе понравится.

Я задумалась. Отправиться на пикник с русским киллером № 1 – в этом определенно что-то было. С детства меня, как магнит, притягивали неординарные личности и неординарные ситуации. Что может быть скучнее, чем каждый день идти на службу, потом со службы, потом вяло лежать на диване и смотреть набившие оскомину сериалы. То ли дело прокатиться на лодке с балансиром по Индийскому океану в компании легендарного наемного убийцы! Вот если бы он был маньяком, тогда другое дело. От маньяков стоит держаться подальше. Но Сергей Адасов – профессионал, а не маньяк, он явно симпатизирует мне, так что опасность с его стороны мне вряд ли угрожает. А если кто-либо попытается напасть на меня, то лучшего защитника не придумаешь.

– Поехали, – сказала я. – Пикник на пляже – это здорово. Только подожди, пока я переоденусь и захвачу купальный костюм.

Я ожидала, что перау окажется весельной или в крайнем случае парусной лодкой, но на ней, к моему удивлению, был установлен мощный японский мотор.

Устроившись на корме, Стив резко дернул за шнур, и мы, рассекая небольшие волны, помчались на восток, навстречу легким, как обрывки сахарной ваты, облакам.

На море было гораздо прохладнее, чем на берегу, и я поеживалась под дождем мелких брызг, миниатюрными иголочками впивающихся в кожу.

Стив со всей серьезностью подошел к вопросу организации пикника, и в стоящей у моих ног корзинке, сплетенной из пальмового волокна, лежали пакетики с купленной в китайском ресторане жареной муреной, запеченными в тесте креветками и салатом с морскими гребешками, а также шампанское, фрукты и минеральная вода.

Из-за шума мотора разговаривать было почти невозможно, да этого и не требовалось. Я просто наслаждалась стремительной гонкой на этом странном суденышке, в котором, как, впрочем, и в самом острове Бали, причудливым образом сочетались древность и современность.

Из-под носа перау вспорхнула стайка летучих рыб, пронеслась, сверкая, над морем и серебряным дождем посыпалась в воду.

Полоса пляжей и отелей осталась за кормой. Берега становились все более крутыми и обрывистыми. Между скалистыми утесами прятались уютные бухточки с узкими полумесяцами песчаных пляжей. Вначале на них мелькали фигуры загорающих туристов, но их становилось все меньше и меньше.

В скалах открылся проход, напоминающий то ли грот, то ли вход в подводную пещеру. Рядом с ним мягко изогнутым серпом протянулась полоса золотого песка, заканчивающаяся далеко выдающимся в море обрывистым мысом.

Стив заглушил мотор, и лодка мягко уткнулась носом в песок. Спрыгнув в воду, Иродиадис вытащил перау на берег.

– Это мой любимый пляж, – сказал он. – Я обнаружил его четыре года назад.

– Удивительно, как хорошо ты знаешь Бали, – сказала я. – Наверное, ты очень любишь этот остров.

– Это мой остров, – с какой-то странной интонацией произнес Стив.

– Почему бы и нет? – согласилась я. – В таком случае, если ты, конечно, не возражаешь, я приватизирую соседний Ломбок. Будем ездить друг к другу в гости на перау.

– Я серьезно, – сказал Иродиадис.

– Разумеется.

– Ты мне не веришь?

– Если ты считаешь, что этот остров твой, значит, он твой. В детстве у меня была собственная скала на Кавказе. Я устроила наверху свое убежище. О нем никто не знал, и никто никогда не взбирался на эту скалу, так что она была только моей.

– В моем случае все не так. Бали действительно мой остров. По крайней мере в ближайшем будущем он станет моим.

Я задумчиво посмотрела на Стива. Интересно, он псих или просто выпендривается? Только психа мне не хватало для полного счастья. Одно дело развлекаться на пляже с разумным и уравновешенным киллером, и совсем другое – отправиться на пикник с убийцей, страдающим маниями и навязчивыми идеями. Бали ему, видите ли, захотелось. Хорошо хоть не мирового господства. Будем надеяться, что Стив просто решил произвести на меня впечатление.

Иродиадис чутко уловил возникшее у меня ощущение тревоги.

– Я пошутил, – сказал он.

– Я так и поняла, – улыбнулась я.

Почему-то теперь я была совершенно уверена, что он не шутил.

– Не знаю, как ты, а я проголодалась. – Я решила перейти на нейтральную тему. – Будет интересно попробовать жареную мурену. Никогда ее не ела. В России есть поверье, что если ты в первый раз пробуешь новое блюдо, то можешь загадать желание, и оно исполнится.

– В Греции есть такая же примета, – сказал Иродиадис. – Только, к сожалению, я уже пробовал жареную мурену, так что с желаниями сегодня мне не повезло. А какое желание собираешься загадать ты?

Я засмеялась.

– Получить в собственность остров Ломбок и стать твоей соседкой.

– Возможно, твое желание и осуществится. Но все-таки Ломбок не Бали. Там, как и на остальных островах Индонезии, превалирует мусульманская религия и слишком заметно влияние западной цивилизации. Я бы предпочел вообще позабыть о том, что существует цивилизованный мир.

«Для русского киллера этот парень мыслит достаточно нетривиально», – подумала я, аккуратно выкладывая на пластиковые тарелки мурену, креветок и салат.

– За что же ты так не любишь цивилизованный мир? В нем, конечно, есть кое-какие недостатки, но есть и несомненные достоинства. Джакузи, например, или шоколадное мороженое.

– Цивилизованный мир лишает человека естественности. Сначала люди приспосабливают мир к себе, а потом сами никак не могут приспособиться к приспособленному миру.

– По тебе этого не скажешь, – заметила я. – Судя по всему, ты весьма неплохо к нему приспосабливаешься. Да и мне, честно говоря, тоже не приходится жаловаться.

– Ты смотришь на вещи слишком поверхностно.

– Я начала с того, что смотрела глубоко и писала умные книги. Их, конечно, покупали, но далеко не так, как мои детективы. Это лишний раз доказывает, что мудрость заключается в простоте. Кому сейчас нужны глубокие мысли? Люди озабочены тем, как заработать деньги.

– А ты цинична.

– Неправда. Циник – это человек, который, учуяв запах цветов, озирается в поисках гроба. Я же, учуяв запах цветов, ищу только источник запаха, да и то в том случае, когда мне не лень это делать.

– Есть другое определение цинизма: циник – это человек, который в десятилетнем возрасте обнаружил, что никакого Санта-Клауса нет, и никак не может с этим смириться. Я отношусь скорее к этому типу.

– Все рано или поздно обнаруживают, что Санта-Клаус не существует. Большинство людей воспринимают этот факт совершенно спокойно. Для тех, кто не хочет смириться с реальным положением вещей, существует своя классификация. Одни обижаются на весь мир, другие начинают мстить окружающему миру, третьи пытаются изменить этот мир, а четвертые сами создают для себя Санта-Клауса. Интересно, к какой категории относишься ты? Мне кажется, в душе ты веришь, что твой Санта-Клаус живет на Бали.

Иродиадис расхохотался.

– Боюсь, что в здешнем климате старика хватил бы солнечный удар.

– В таком случае твоего Санта-Клауса зовут по-другому. Возможно, это Гунунг Агунг.

– Не думаю. Скорее я отношусь ко второму типу.

– Неужели ты мстишь всему миру? Я тебе не верю. Это слишком трудоемкое и, как мне кажется, довольно неблагодарное занятие.

– А ты смирилась с тем, что Санта-Клаус не существует?

– Наверное, смирилась. Я как-то не задумывалась об этом. В любом случае мстить я никому не собираюсь.

– Когда именно ты обнаружила, что Санта-Клаус не существует? И как ты на это отреагировала?

– У меня было много Санта-Клаусов. Сразу всех и не вспомнишь.

– Всех и не надо. Вспомни одного.

– Пляж – неподходящее место для воспоминаний.

– Ну, пожалуйста. Мне интересно.

– Ладно, – вздохнула я. – В двенадцать лет я впервые прочитала «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицина. До этого я читала только идеологически выдержанные советские книги, в которых положительные герои побеждали зло, и книги о Великой Отечественной войне, воспевающие героизм русского народа. Сейчас мне стыдно за собственную наивность, но в детстве я искренне ненавидела фашизм и гордилась своей страной.

В двенадцать лет было непросто принять тот факт, что Сталин уничтожил в несколько раз больше советских граждан, чем немецкая армия за все годы войны, и что отчаянный героизм русских солдат в значительной мере был связан с тем, что за их спиной стояли заградительные отряды, безжалостно расстреливающие из пулеметов всех, кто пытался отступать.

Чем больше исторической правды я узнавала о своих соотечественниках, тем отвратительнее себя чувствовала. По сравнению с тем, как русские истязали и уничтожали русских, немецкая жестокость перестала казаться страшной. Более того, для немцев я могла найти оправдание. Им внушили, что русские – низшая раса, которую они должны поработить для блага Великой Германии. Русских я оправдать не могла. Они убивали своих соотечественников не столько ради великой цели, сколько из страха, подлости, стадного чувства или любви к искусству.

Каждый второй был стукачом. Люди без зазрения совести строчили ложные доносы на соседа, надеясь занять его комнату в коммунальной квартире, или на коллегу по работе, чтобы получить повышение. О зверствах в лагерях лучше вообще не вспоминать. Миф о благородстве и величии русской души рассыпался в прах. Мне было до тошноты стыдно за свою страну. За страну и за ее народ. Долгое время я не могла с этим смириться.

– А потом?

– Потом я стала изучать историю других народов, историю религий и с некоторым облегчением убедилась, что прочие нации вели себя не намного лучше русских. Это утешало, хотя и не радовало.

– И ты смирилась с этим фактом?

– Естественно. Так устроен мир. Когда идет дождь, ты ведь не обижаешься на него и не пытаешься ему мстить, а просто берешь с собой зонтик или остаешься дома.

– Это неправильная позиция. Дождь не обладает разумом и не может отвечать за свои поступки, а человек – разумное существо.

– Разум – понятие относительное. Трудно найти дурака, который не считал бы себя умным. Естественно, что человек считает себя разумным существом, но быть разумным существом и считать себя таковым – несколько разные вещи. Ты видел, что вытворяют на стадионах английские футбольные фанаты? Возможно, с научной точки зрения их можно считать разумными существами, но на меня они не производят подобного впечатления.

У испанских охотников есть традиция по окончании охоты вешать на деревьях ставших ненужными борзых собак, причем вешают их так, чтобы собака умирала в течение двух часов в страшных мучениях, а охотники тем временем пьют вино и веселятся, наблюдая за ее агонией. Предсмертные конвульсии пса они называют «игрой на банджо», потому что борзая быстро-быстро перебирает лапами. Ты назовешь этих охотников разумными существами?

– Я бы их самих повесил, – заметил Стив.

– И что бы это изменило? Их дети остались бы сиротами и, в свою очередь, захотели бы повесить тебя. Человечество всего лишь следует законам природы, а разум не является синонимом мудрости или гуманности. С другой стороны, чем темнее небо, тем ярче звезды. Чем больше дикости видишь вокруг, тем больше ценишь общество приятных людей и нормальные человеческие отношения.

– Вся эта философия хороша лишь до тех пор, пока зло не коснулось лично тебя. Если бы просто так, без всякой вины, убили кого-либо из твоих близких, вряд ли ты захотела бы сидеть сложа руки и рассуждать о законах природы. Лично я не желаю смиряться и принимать мир, таким, какой он есть. Я уверен, что могу кое-что изменить.

– Что, например?

– Не важно. Зря мы затеяли этот разговор.

– Я понимаю тебя, – сказала я. – Даосы считают, что у каждого человека есть своя правда. Бессмысленно спорить о том, чья правда правильнее и лучше. Такие споры не приводят ни к чему, кроме конфликтов. Разве ты сможешь доказать балийским крестьянам, что их боги не существуют? Разве они смогут доказать тебе, что при помощи танца можно подольститься к мышам и саранче и убедить их не трогать посевы?

– Значит, у убийцы тоже есть своя правда?

– Как и у всех.

– И ты могла бы оправдать убийцу?

– Я не суд, чтобы оправдывать кого-либо. Убийца убийце рознь. В некоторых случаях у человека бывают веские причины для убийства, а иногда причины просто кажутся ему вескими. В Испании одного человека страшно выводило из себя то, что кто-то регулярно отодвигал от дверей его квартиры коврик для вытирания ног. Пару раз хозяин квартиры вывешивал на дверь записки, где требовал оставить его коврик в покое, но это не помогло. И тогда он установил в квартире напротив двери заряженное ружье и протянул от курка к коврику веревку. В следующий раз, когда соседский ребенок сдвигал с места коврик, ружье выстрелило сквозь дверь и убило его.

Логику убийцы можно понять. Он полагал, что никто не имеет права трогать его коврик. Прежде чем взяться за оружие, он просил оставить его в покое. Некоторым образом он боролся за свои права и восстанавливал справедливость. Все горе в том, что во многих случаях то, что нам кажется чрезвычайно важным, на самом деле всего лишь очередной коврик для вытирания ног, который кто-то отодвигает от нашей двери.

– Ты ставишь все с ног на голову, – сказал Стив.

– Или, наоборот, с головы на ноги.

– Жареная мурена, – напомнил Иродиадис, доставая из корзины пакеты с едой и пластиковую посуду. – Не забудь загадать желание.

Мурена оказалась на удивление вкусной. Мы запивали ее шампанским, а потом, разомлев от жары, просто молча лежали на песке, прислушиваясь к мягкому шороху волн.

– Пойдем поплаваем, – предложила я. – Иначе я окончательно расплавлюсь и превращусь в медузу.

Океан был теплым, как парное молоко, но все-таки в воде было прохладнее, чем на воздухе. Я выбралась на берег и, взяв полотенце и расческу, стала приводить в порядок волосы.

Стив расстегнул сумку и вынул из нее фотоаппарат.

– Давай я сфотографирую тебя.

Я с удивлением посмотрела на мощный телескопический объектив. Это тебе не туристическая «мыльница».

– Ты что, увлекаешься фотографией?

– Это одно из моих хобби. Я даже подумываю о том, чтобы устроить свою персональную выставку.

Шакал, если, конечно, это был он, удивлял меня все больше и больше. Нет, все-таки русские киллеры далеко не так ограничены в своих интересах, как их обычно представляют.

– Боюсь, я не слишком фотогенична.

– Ошибаешься. В этом деле все зависит от фотографа. На моих снимках ты будешь выглядеть не хуже, чем профессиональная фотомодель.

Стив со знанием дела давал мне указания, как и где стоять, как улыбаться, о чем думать и что представлять. Похоже, он действительно разбирался в том, что делает.

– Ладно, теперь я тебя сфотографирую. – Я протянула руки к камере.

– А вот я действительно не фотогеничен.

– Не скромничай. Это тебе не идет.

– Серьезно. Ненавижу фотографироваться. Ты не поверишь, но у меня нет даже детских фотографий.

«Ничего удивительного, – подумала я. – В отличие от фотомоделей киллеры предпочитают, чтобы их лица не мелькали на обложках журналов».

– Дай я тогда хоть море сфотографирую. Никогда в жизни не держала в руках подобное чудо техники. Я пользуюсь исключительно автоматическими камерами, рассчитанными на полных идиотов. Кстати, какое увеличение у твоего объектива?

– Пятидесятикратное, – похвастался Иродиадис.

– Здорово. А как его регулировать?

– Сейчас я тебе покажу.

Камера оказалась на удивление тяжелой. Я села на землю, для удобства оперлась локтями о колени и, наведя объектив на маячивший на горизонте корабль, отрегулировала его на максимальное увеличение.

В кадре мелькнули лопасти сине-белого вертолета. «Абу Захид», опустив камеру вниз, прочитала я надпись на борту.

– Потрясающий фотоаппарат! – восхитилась я. – Представляешь, я даже название корабля смогла прочитать: «Абу Захид». Не знаешь, кому он принадлежит?

– Судя по названию, какому-нибудь богатому арабу, – пожал плечами Стив.

Врет, конечно, что не знает. И правильно делает.

Я перевела объектив на верхнюю палубу, гадая, находится ли на корабле знаменитый Халед Бен Нияд и как он может выглядеть.

– Интересно, куда он направляется? – задумчиво произнесла я.

– Кто?

– «Абу Захид». Не возражаешь, если я немножко понаблюдаю?

– Зачем тебе это?

– Издержки профессии. Ты не представляешь, как скучно сидеть целыми днями и придумывать детективные повести. Гораздо приятнее чувствовать себя героем детектива.

– Это зависит от того, чем заканчивается повесть.

– Мои истории обычно заканчиваются хорошо.

– Для кого хорошо? У тебя там что, никого не убивают?

– Убивают, конечно. Иначе бы их не напечатали. Кому нужен детектив без трупов? Мои издатели – как киллеры: зарабатывают на крови.

– И ты, конечно, всегда убиваешь плохих парней и оставляешь в живых хороших?

– Скажем так: в силу необходимости приходится ликвидировать некоторых персонажей, преимущественно наименее симпатичных. Я пишу веселые детективы, а не ужастики.

– Значит, ты, как ты выражаешься, «ликвидируешь» преступников и убийц?

Вот ведь привязался! Какая ему разница, кого я ликвидирую? Нет, у этого парня явно какие-то проблемы. Совесть его, что ли, начала мучить? Только этого мне не хватало. Убийцы, страдающие от угрызений совести, не были мне особо симпатичны, как, впрочем, и прочие личности, терзающиеся от неразрешимых внутренних противоречий. «Достоевщиной», как и корью, я с успехом переболела в детстве. С тех пор я успела пообщаться с таким количеством психопатов и личностей с психологическими проблемами, что утомилась от мутных глубин душевных терзаний и стала предпочитать людей с нормальной устойчивой психикой.

– Далеко не всегда. Это было бы примитивно, как штампованный вестерн. И скучно. Добро побеждает, зло наказано. В жизни так почти никогда не случается.

– А как случается?

– По-разному. Странный вопрос. На подобные вопросы не бывает однозначных ответов.

– А я хочу получить однозначный ответ. Я привык к однозначным ответам.

– В таком случае ты обратился не по адресу. У меня таких ответов нет.

– А как же ты тогда принимаешь решения?

Оторвавшись от созерцания «Абу Нияда», я с удивлением посмотрела на Шакала.

– Что?

– Я спрашиваю, как ты принимаешь решения, если у тебя нет однозначных ответов? Откуда ты знаешь, что правильно, а что неправильно?

Я тяжело вздохнула.

– Ты не поверишь, но когда-то я написала на эту тему несколько книг. Меньше всего мне хочется пересказывать сейчас их содержание. Философские вопросы хорошо от скуки обсуждать в Москве, зимой, за чайком на кухне, но мы-то не в Москве, а на Бали. В тропическом раю следует наслаждаться жизнью, а не рассуждать о субъективном восприятии добра и зла. Ты только посмотри вокруг: море, солнце, пляж, яхта загадочного арабского миллионера неизвестно куда направляется, а ты вдруг решил обсуждать проблему однозначных ответов. Может, дело в твоей греческой крови? Ты, случайно, не потомок какого-нибудь античного философа?

– Вряд ли, – сказал Стив. – Не думаю.

Я тоже так не думала.

– И слава Богу, – кивнула я. – Именно философия угробила Элладу. Пока греки попивали винцо и рассуждали о высоких материях, полагаясь на то, что рабы сделают за них всю черную работу, римляне укрепляли свою империю. В результате аграрная Греция со всей ее философией плетется в хвосте Европы, с трудом выживая за счет туризма, оливок и помидоров. Так что лучше забудь о философских вопросах, расслабься и радуйся жизни.

Я снова навела фотоаппарат на «Абу Захид». Матросы на яхте суетились, опуская якорь. Я плавно переместила объектив на корму. Вдоль борта, слегка покачиваясь, на канатах двигался вниз небольшой катер.

– Они спускают на воду моторную лодку, – проинформировала я Стива.

– Ну и что?

– Интересно – зачем?

– Покататься захотелось или рыбу половить, – пожал плечами Иродиадис. – А может быть, на пляж поедут.

– Возможно, – пробормотала я.

Не похоже, чтобы его интересовали дела Халеда Бен Нияда. Или Стив не хотел показывать, что они его интересуют.

В лодку по трапу спустились трое мужчин, одетых по-европейски – в белые рубашки и идеально отутюженные брюки. Отделившись от борта, катер стремительно понесся к берегу. Судя по направлению его движения, он должен был причалить немного восточнее, в километре или двух от нашего пляжа. Арабы не захватили с собой ни полотенец, ни сумок, ни удочек – вообще ничего. Вряд ли они настроились на купание или рыбную ловлю. Чем же они собираются заниматься? Это могло бы заинтересовать Сианона.

– Как ты думаешь, мы можем за ними проследить? – возбужденно спросила я.

– Проследить? Это еще зачем? – удивился Стив.

– Просто так. Это ведь арабы.

– Ну и что, что арабы?

Я вздохнула, удивляясь непонятливости киллера.

– Судя по яхте, это должны быть очень богатые арабы, а богатые арабы просто так ничего не делают. Возможно, тут кроется какая-то тайна, а нам все равно делать нечего. Давай поиграем в папарацци. Подкрадемся и незаметно сфотографируем их. Вдруг нам повезет сделать какой-нибудь уникальный снимок? Типа того, что арабский шейх пожимает руку знаменитому гангстеру из Триады. Я смогла бы продать его в газеты и разбогатеть.

Иродиадис посмотрел на меня, как на ненормальную.

– Гангстеру из Триады? С какой стати арабский шейх будет пожимать ему руку?

– Откуда мне знать? В детективах часто происходит нечто подобное: кто-то кому-то пожимает руку, фотограф это снимает, а потом у него начинаются неприятности.

– Вот насчет неприятностей ты правильно подметила, – кивнул Стив. – Если ты собираешься продолжать в таком же духе, неприятности тебе обеспечены.

– Надо быть осторожными, и никаких неприятностей не будет, – легкомысленно заявила я. – Ты лучше подумай, сколько можно заработать на таком снимке.

– Сколько? – поинтересовался Иродиадис.

– Точно не знаю, – пожала плечами я. – Как повезет. Если снимок будет интересным, в газете за него можно тысяч двадцать долларов получить, а то и больше. Кроме того, мы развлечемся.

– Похоже, наши представления о развлечениях несколько отличаются. Не думаю, что следить за арабами – хорошая идея.

– Почему?

– Потому что арабам это может не понравиться. Неизвестно, что это за люди. Может быть, преступники какие-нибудь.

– А если осторожно? Это же просто игра. Стив, ну пожалуйста! Я еще ни разу в жизни не следила за арабами.

– С крыши небоскреба ты тоже никогда в жизни не прыгала. Не хочешь попробовать?

– Но ведь здесь нет небоскребов, – напомнила я.

Иродиадис тяжело вздохнул.

– А что, если я тебе заплачу двадцать тысяч долларов за то, чтобы ты не занималась этой ерундой? Будем считать, что я редактор газеты и купил сделанный тобой снимок.

– Ты это серьезно?

– Совершенно серьезно.

– Я не согласна.

– Почему?

– Потому что ты не редактор газеты.

– А ты представь, что я редактор газеты. Думаю, на это у тебя хватит воображения.

– Нет, так не пойдет, – твердо сказала я. – Можешь считать меня идиоткой, но я привыкла честно зарабатывать деньги. Если ты ни с того ни с сего подаришь мне двадцать тысяч долларов, это будет выглядеть несколько двусмысленно. Давай просто сядем в лодку, покатаемся по океану, а заодно совсем немножко последим за арабами. Так, между делом. Ну что тебе стоит? Решайся быстрее, а то мы их потеряем.

Стив укоризненно посмотрел на меня.

– Ты всегда такая или только по праздникам? – мрачно поинтересовался он.

– А ты когда-нибудь встречал женщину без недостатков?

– Если мы поедем на лодке, арабы нас сразу заметят. Единственный вариант – это взобраться на утес. Оттуда мы сможем, оставаясь невидимыми, наблюдать за всеми их перемещениями.

– Спасибо, Стив. Ты просто прелесть! – обрадовалась я.

Я перевела взгляд на возвышающиеся вокруг пляжа скалы, и радость моя померкла. В детстве я долгое время жила с отцом в горах, с увлечением занимаясь скалолазанием, но с тех пор много воды утекло. Скалы, окружающие пляж, были высокими и почти отвесными. Похоже, Стив предложил мне этот вариант с единственной целью: чтобы я от него отвязалась. Не получится.

Прекрасно сознавая, что надо быть полной идиоткой, чтобы лезть на утес без страховки, я нежно улыбнулась Шакалу.

– Ты полезешь первым и понесешь камеру. С ней я не заберусь.

Стив недоверчиво посмотрел на меня.

– Ты что, согласна забраться на утес?

– Разумеется, – с невинным видом пожала плечами я. – Какие могут быть проблемы? Это действительно великолепная идея.

– Великолепная идея? – мрачно повторил Иродиадис.

Я кивнула, окончательно отрезав себе путь к отступлению.

Пробормотав себе под нос нечто неразборчивое – вероятно, какое-либо греческое ругательство, Стив засунул камеру в чехол, повесил его на плечо и решительно двинулся к утесу.

Я в очередной раз восхитилась подготовкой наших кадров. Шакал быстро карабкался вверх с непринужденной легкостью профессионального скалолаза.

Мысленно попросив о помощи всех балийских богов, а заодно на всякий случай Христа, Магомета и Иегову, я последовала за ним.

К счастью, все оказалось не так страшно, как я представляла. Скалы изобиловали расщелинами и небольшими уступами, которые издали я по близорукости не разглядела, так что я тоже довольно резво поползла вверх вслед за Стивом, стараясь не смотреть вниз и внимательно следя за тем, чтобы всегда иметь как минимум три точки опоры.

К моему разочарованию, ни с обрыва, ни с возвышающегося над ним утеса лодки с арабами не было видно.

– Придется пробежаться, – деловито сказал Стив.

Похоже, он понемногу начинал входить во вкус нашей детективной деятельности, а может быть, он просто привык делать хорошо все, за что бы он ни брался.

Бег всегда был моим слабым местом. Несмотря на то что я без труда могла отмахать тридцать километров на лыжах, проплыть брассом несколько миль или протанцевать пару часов подряд, в марафонцы я явно не годилась. Но делать было нечего, и я, пристроившись в кильватере за Стивом, со спринтерской скоростью рванула вперед, надеясь на то, что мои легкие не разорвутся и сердце не выскочит из грудной клетки.

Видимо, Иродиадис действительно хорошо знал эти места, потому что повел меня не вдоль берега, а срезая путь через разделенные межами банановые плантации. Промчавшись сквозь рощу кокосовых пальм, мы выбрались на обрыв длинного, далеко врезающегося в море мыса, с которого открывался великолепный обзор береговой линии.

Примерно в полукилометре от нас белел вытащенный на песок катер. Лениво растянувшись и закинув ноги за борт, один из арабов попыхивал сигарой. Двух других нигде не было видно.

– А где остальные? – мучительно задыхаясь после пробежки, спросила я.

Стив насмешливо взглянул на меня.

– Чтобы получить ответ на этот вопрос, придется еще немного побегать.

Я с завистью отметила, что его дыхание было ровным и лишь слегка учащенным. Похоже, все происходящее начинало доставлять ему удовольствие.

– Опять бегать? И далеко?

– Понятия не имею. Тебе еще не надоело играть в детективов?

– Не надоело, – упрямо сказала я, надеясь, что бежать придется не больше километра. В противном случае, возможно, мне больше никогда не придется писать книги.

– Ты уверена, что действительно хочешь еще пробежаться? Какая-то ты красная. Как бы теплового удара не было. Это опасно.

В голосе Стива звучала ирония.

Надо же, киллер, а какой заботливый!

– Беги, – с мрачной решимостью велела я. – Я за тобой.

Двух арабов с катера мы обнаружили в лощине между холмами. Она изгибалась таким образом, что мужчины были надежно укрыты от взглядов со стороны. Даже сверху их было не так легко заметить. Похоже, арабы кого-то ждали. Резко дернув меня за руку, Стив заставил меня укрыться за большим валуном.

– Набери в руку земли, – приказал он.

– Зачем? – удивилась я.

– Для маскировки. Поплюй на нее и вымажи грязью лицо, иначе тебя будет слишком легко заметить, если ты высунешь голову из-за камня.

Набрав в ладонь несколько щепоток сухой красноватой почвы, он растер ее между пальцами и, увлажнив слюной, широкими хаотично расположенными полосами раскрасил себе лицо и руки. Я последовала его примеру.

– А как ты замаскируешь камеру?

– Сейчас увидишь.

Иродиадис отполз к росшему невдалеке кустарнику и, наломав крупных веток, соорудил импровизированный куст около нашего убежища. Теперь мы могли наблюдать за арабами через ветки и листья, не опасаясь, что нас заметят.

– Кстати, каким бизнесом ты занимаешься? – поинтересовалась я. – Что-нибудь связанное с организацией военных переворотов в странах третьего мира?

– Я продаю органические удобрения.

– Продаешь органические удобрения? Неужели?

– А что тебя так удивляет?

– Да нет, ничего. Просто ты совершенно не похож на продавца органических удобрений.

– Вообще-то я занимаюсь не только органическими удобрениями.

– Я так и поняла.

– Это не то, что ты думаешь. Просто когда-то мне нравилось охотиться. Вот я и научился маскироваться.

– И на кого же ты охотился?

– На крупных хищников.

«Можно и так их назвать», – подумала я.

Из-за склона холма появился человек.

– Дай мне фотоаппарат, – попросила я.

Осторожно просунув объектив между листьями и радуясь, что солнце находится у меня за спиной, так что арабы не увидят бликов от линз, я поймала в кадр лицо мужчины. Это был индонезиец средних лет весьма представительного вида. У него было широкое лицо с неприятно опущенными вниз уголками губ. С угольно-черными коротко подстриженными волосами резко и немного гротескно контрастировали совершенно седые виски.

Индонезиец подошел к арабам и пожал руку одному из них, возможно, самому Халеду Бен Нияду. Я успела несколько раз щелкнуть историческое рукопожатие.

Подрегулировав объектив, я попыталась снять лицо араба крупным планом, но Стив резко дернул меня за руку, снова оттаскивая меня за камень.

– Дай-ка мне аппарат.

– В чем дело?

– Сиди и не высовывайся. – Голос Иродиадиса звучал напряженно.

Я с тревогой наблюдала, как он внимательно рассматривает склон расположенного напротив холма. Лицо Стива помрачнело.

– Что там такое?

– Мы не одни следим за арабами.

– Серьезно? А кто еще за ними следит?

– Понятия не имею. Но эти ребята еще и прослушивают их.

– Ты уверен? Откуда ты знаешь?

– У них там микрофон направленного действия.

– А как ты думаешь, нас они заметили?

– Вполне возможно. Если мы засекли их, почему бы им не обнаружить нас? Надо побыстрее сматываться отсюда. Прямо как чувствовал, что не стоило ввязываться в эту дурацкую авантюру.

– Но ведь ничего не случилось, – заметила я.

– Пока не случилось, – мрачно возразил Стив.

Спускаться со скалы на пляж оказалось гораздо сложнее, чем подниматься. После пробежки по тридцатиградусной жаре я была явно не в лучшей форме. Три раза у меня соскальзывали ноги, и я чудом удерживалась от падения. Вдобавок я разбила коленку и до крови расцарапала предплечье, так что на пляж я ступила далеко не в лучшем настроении. Единственное, о чем я мечтала, – это вдоволь напиться минеральной воды, смыть с себя налипшую пыль и грязь вкупе с «боевой раскраской», вернуться домой, принять ванну и завалиться спать.

Опередивший меня на спуске Стив с яростью посмотрел на меня.

– Идиот! – скрипнул зубами он. – Полный идиот!

– Кто? – поинтересовалась я и на всякий случай оглянулась.

– Я, кто же еще! Только последний идиот мог пойти у тебя на поводу. В детективов ей, видите ли, захотелось поиграть!

Я вздохнула. До чего все-таки мужчины занудные существа. Я ведь не тянула его на аркане. Все было нормально, и вдруг он решил выяснять отношения!

– Давай выпьем водички, – примирительно предложила я. – Может, это улучшит твое настроение.

– Отличная идея. – В голосе Иродиадиса прозвучала непонятная мне ирония. – Может, нальешь мне стаканчик?

«Мог бы и сам позаботиться о даме, – обиженно подумала я. – Впрочем, откуда у киллера хорошие манеры? Надо радоваться тому, что он вообще меня не убил».

Ссориться с Шакалом я не собиралась.

– Подожди, сейчас принесу.

– Давай-давай, – подбодрил меня Стив.

Я внимательно обвела взглядом полосу прибоя.

– А где лодка?

– Хороший вопрос.

– Я серьезно.

– А ты не догадываешься? Я решил подшутить над тобой и, пока ты спускалась, закопал ее в песок.

– Как ты думаешь, она сама уплыла или ее украли?

– Сама бы она не уплыла, это я тебе гарантирую.

– Может, ее украли местные крестьяне?

– Хотелось бы на это надеяться.

Я с тоской посмотрела на обрыв. Прощай, прохладная минеральная вода, прощайте, гостиница и мягкая постель. Впрочем, винить в этом я могу только саму себя. У Стива были все основания сердиться.

– Значит, придется идти пешком. Доберемся до ближайшего поселка, а там возьмем такси.

– Такси? В балийской деревне?

– Не такси, так рикшу, или на худой конец, какую-нибудь тележку с буйволом, – пожала плечами я. – В любом случае мы не можем здесь оставаться.

– Да уж, другого выбора у нас нет. Если хочешь, можешь быстро искупаться, а я пока осмотрю вход в пещеру. Конечно, это почти невероятно, но вдруг лодка окажется там.

Расстроенная пропажей перау, я плюхнулась в воду, совершенно не подумав о расцарапанных коленке и предплечье, и тут же на своей шкуре ощутила, что означает выражение «сыпать соль на раны».

Я взвыла от боли и, забыв об усталости, подпрыгнула вверх на добрых полтора метра и выскочила на берег.

Из-за скалы, закрывающей вход в пещеру, показалось встревоженное лицо Стива.

– Что ты орешь? – раздраженно поинтересовался он, убедившись, что никто на меня не нападал. – Что-нибудь случилось?

– Соленая вода на царапины попала, – объяснила я.

– А я уж подумал, что тебя убивают.

– Только этого мне сейчас не хватало.

Киллер укоризненно покачал головой, вздохнул и снова скрылся за скалой, а я аккуратно вошла в воду по щиколотки и стала здоровой рукой смывать с себя грязь.

Вода все равно попадала на царапины, но боль уже не была такой сильной. Она даже бодрила меня.

с надрывом запела я, пародируя известный шлягер.

К сожалению, поведать Индийскому океану, что моя рана еще болит, мне так и не удалось. Чья-то рука грубо зажала мне рот, а в висок уперлось нечто, напоминающее дуло пистолета.

– Don’t move,^[4] – тихо скомандовал человек, находящийся у меня за спиной.

Я слегка повернула голову вправо и скосила глаза. Действительно пистолет. Держащую его руку обтягивал блестящий черный гидрокостюм. Суставы пальцев были украшены незамысловатыми чернильно-синими орнаментами в виде колечек и могильных крестов. Вокруг указательного пальца обвивалась змея, скорее напоминающая недокормленного глиста.

Под всеми этими художествами, прямо на костяшках пальцев были изображены четыре отнюдь не латинские буквы, складывающие в незатейливое и до боли родное слово «Федя».

«Тоже мне, “don’t move”, – подумала я. – Как верно подметил Жванецкий: “даже у лошадей наши морды”».

Не знаю почему, но тот факт, что напали на меня отечественные братки, как-то грел душу. Наверняка это «ленинцы» Яши Мухомора. В любом случае это лучше, чем китайская мафия, и уж, несомненно, намного предпочтительнее, чем арабы. Я никогда не была феминисткой, но отношение арабов к женщинам возмущало меня до глубины души. Мысль о том, что на меня в жару могут напялить чадру в сочетании с бесформенным черным балахоном и в довершение всех унижений меня могут заставить мыть посуду и драить полы, ужасала меня больше, чем китайские пытки. Яша Мухомор, конечно, способен на многое, но ему уж точно не придет в голову нацепить на меня чадру.

К захвату меня бандитами я отнеслась с философским спокойствием. В присутствии Сергея Адасова вообще не имело смысла о чем-либо волноваться. Сейчас из-за скалы появится героический суперкиллер, и у бедного Феди начнутся неприятности. Хотелось бы надеяться, что Шакал его не убьет.

Стыдно признаться, но мне было жалко убивать преступников даже в собственных книгах. В детстве мне внушили, что любое живое существо имеет право на существование, и с тех пор в душе я симпатизировала даже мышам и тараканам. А Федя хоть и бандит, но все-таки человек, к тому же мой соотечественник.

Мне показалось, что в гроте послышался какой-то плеск, а потом из-за скалы выплыл еще один российский браток в гидрокостюме и с аквалангом. Нащупав ногами дно, он направился к берегу.

«Хохол», – подумала я, увидев свисающие из-под маски густые темно-рыжие казацкие усы. За собой, как попавшую на спиннинг рыбину, аквалангист тащил тело то ли мертвого, то ли потерявшего сознание Стива.

Черт! Все складывалось гораздо хуже, чем я предполагала. Легендарный русский киллер явно не оправдал возложенных на него надежд.

Усатый без особых церемоний швырнул Иродиадиса на песок, присел рядом с ним и, крякнув, с силой нажал Стиву на грудную клетку. Услышав, как хрустнули ребра, я болезненно поморщилась. Этот тип не был похож на специалиста по искусственному дыханию.

Тем не менее прием подействовал. Изо рта Шакала выплеснулся фонтанчик воды, и он надсадно закашлялся. Бандит еще пару раз надавил ему на ребра, а затем, убедившись, что реанимация прошла успешно, достал из прикрепленной на поясе кобуры пистолет и, размахнувшись, огрел им Иродиадиса по голове. Стив дернулся и затих, лишив меня последней надежды избежать нежелательной встречи с Яшей Мухомором.

Рассекая волны, к берегу неслась вынырнувшая из-за мыса моторная лодка. Управляющий ею браток был одет в гавайскую рубашку и белые шорты и смахивал на самого обычного туриста, решившего отправиться на экскурсию вдоль берегов живописного острова. Третий «ленинец» сбавил обороты, и лодка мягко зарылась носом в песок.

Усатый перебросил Стива через борт, а Федя без особых церемоний затащил туда и меня. Впрочем, я особо не сопротивлялась. Хохол осмотрелся вокруг, подобрал лежащую на песке сумку с фотоаппаратом и тоже отнес ее в лодку.

Как и в Батубулане, я не различила звука выстрелов, только почувствовала, как Федя всей тяжестью навалился на меня, и услышала плеск за бортом. Это, как впоследствии выяснилось, свалился в воду усатый. Парень в гавайской рубашке тихо охнул и безвольно раскинулся на носу, уронив простреленную голову на руль.

С трудом отпихнув в сторону тело Федора, я заглянула за борт. Тело усатого плавно опускалось на дно. Его голова тоже была пробита пулей. Вода вокруг нее приятно розовела.

Три выстрела и все – точно в голову. Вот это снайпер! И снова меня не тронули! Машинально я отметила, что, судя по траектории пуль, стрелять должны были с обрыва. Я перевела взгляд наверх, но, как и следовало ожидать, никого не увидела. На всякий случай я помахала своему невидимому спасителю рукой и послала ему воздушный поцелуй.

Я была готова поклясться, что где-то там прячется Марик. Кто еще стал бы проявлять обо мне такую заботу? Конечно, думая так, я немного себе льстила. Если на обрыве действительно находился грузино-еврейский поэт, то привели его туда отнюдь не романтические воспоминания о наших юношеских отношениях. Скорее всего сейчас он следил за арабами или за «мухоморовцами» в надежде заполучить электромагнитную бомбу, но разве имеет значение, почему он там оказался?

«Но ведь Светка сказала, что Марика убили полтора месяца назад», – неожиданно вспомнила я.

Она могла ошибаться. В любом случае сейчас не время об этом думать.

Подхватив Федора за плечи, я с трудом перевалила его через борт. Почему-то больше всех мне было жаль именно Федю. На мгновение я задумалась о том, была ли у него семья. Может, стоило посмотреть его документы? Черкнуть семье пару строк типа: «Пал смертью храбрых в борьбе за правое дело»? Хотя вряд ли он таскает свой паспорт в кармане гидрокостюма, а его близких наверняка известит Яша Мухомор. Я вздохнула над темнеющим под водой телом Феди, а затем без особых сожалений спихнула за борт бандита в гавайской рубашке.

Склонившись над Стивом, я прикоснулась пальцами к его сонной артерии. Пульс нормальный. Дыхание вроде ровное. Будем надеяться, что к тому времени, как мы доберемся до Ловина-Бич, он очнется. Если, конечно, нам еще позволят добраться до Ловина-Бич.

На полу под штурвалом я обнаружила любимую игрушку настоящих мужчин – пистолет-пулемет «Кедр-Б» со встроенным глушителем и лазерным целеуказателем. На военном стрельбище, куда по блату пару раз проводил меня третий бывший муж, мне приходилось стрелять из «Кедра». Думаю, что при необходимости справлюсь и с этой моделью, благо они не слишком отличаются друг до друга. Я отсоединила магазин. Он был полон. Что ж, это хорошо.

Вставив магазин на место, я положила автомат обратно под штурвал и резко дернула за шнур, заводя мотор. Как ни странно, он завелся с первой попытки.

Поставив рукоятку газа на максимум, я, радуясь быстро сгущающимся сумеркам, понеслась навстречу полыхающему золотыми и розовыми тонами тропическому закату. Если кто-то решит нас преследовать, в темноте это будет не так просто сделать.

Как всегда в тропиках, сумерки надвигались на океан стремительно и неотвратимо, как эпидемия бубонной чумы на беззащитные города средневековой Европы. Берег почернел, и на фоне угасающего неба лишь неясно выделялись очертания вулкана, великого и всемогущего Гунунг Агунга. Небо на горизонте закрывала сплошная темная пелена. Прямо по курсу лодки пелена расслаивалась на длинные полосы, подсвечиваемые снизу невидимым глазу пламенем. Их форма и цвет менялись, как в калейдоскопе. Теплое золото сменилось светло-розовым цветом. Он, в свою очередь, наливался краснотой, становясь кроваво-багровым, а потом фиолетовым. Рябь на поверхности океана сверкала, как чешуя летучей рыбы, отливая всеми цветами радуги.

Меня всегда завораживали закаты и восходы над большими водными пространствами. Вот и сейчас божественная красота заката помогала забыть о прилепившихся к днищу лодки бесформенных белесых кусочках человеческого мозга, о пятнах крови, заляпавших безупречную девственную белизну сверкающих пластиковых бортов.

В отличие от Стива я давно смирилась с тем, что Санта-Клаус не существует. Горький ошибался, полагая, что «Человек – это звучит гордо». История человечества была в первую очередь историей жадности, жестокости и насилия. Чем же тут гордиться? Только что на моих глазах разыгралась очередная кровавая драма. Сколько подобных драм видели эти зализанные волнами скалы?

В 1846 году недалеко от нашего пляжа потерпел крушение маленький китайский парусник. Никому из членов экипажа не удалось спастись. Часть груза была прибита к берегу и подобрана местным населением.

Воспользовавшись этим предлогом, голландцы обвинили балийцев в воровстве и объявили войну балийскому радже княжества Бадунг. На остров была отправлена карательная экспедиция. С военных кораблей голландцы безжалостно обстреляли беззащитные, густонаселенные села южного побережья острова. После этого вооруженные скорострельными нарезными ружьями голландские войска высадились на берег.

Балийцы могли противопоставить огнестрельному оружию только луки, стрелы и копья. И еще пупутан.

Этот уникальный, напоминающий амок боевой транс когда-то принес балийцам славу бесстрашных непобедимых воинов. Пупутан спасал их всегда от любых врагов, но перед нарезным оружием и он оказался бессилен.

Впадая в особое состояние контролируемого безумия, в котором боец перестает испытывать страх перед смертью, балийские воины двинулись на европейцев в психическую атаку: размеренным шагом, сомкнутыми рядами, под лихорадочно-резкие звуки помогающей поддерживать транс ритмичной музыки.

Не видя ничего вокруг, не оборачиваясь на упавших, балийские мужчины шли и шли грудью на оружейные залпы и продолжали наступление до тех пор, пока было кому наступать……

Когда голландский экспедиционный корпус подступил к дворцу раджи Бадунга, женщины с криками: «Вот то, за чем вы пришли!» – бросали из окон в солдат золотые монеты. Солдаты смеялись и набивали карманы испачканным кровью золотом.

Раджа велел поджечь свой дворец. В праздничных одеждах, со всей своей семьей, священнослужителями, воинами и военачальниками он вышел на свой последний смертный бой. С помощью медитации войдя в пупутан, раджа первым пошел на голландские ружья.

Балийцы падали сотнями. Те, кому не досталось пули, закалывали себя кинжалами. Жрецы наносили смертельные удары женщинам, детям, тяжелораненым. В живых не осталось никого. Голландцы могли гордиться собой. В их летописи было внесено упоминание о новой знаменательной победе. Они считали себя героями, а не преступниками. Победителей не судят. Удобная жизненная позиция.

Сколько еще подобных эпизодов было в жизни балийского народа? А в истории человечества?

Заварушка вокруг электромагнитной бомбы Семена Тетерина чем-то неуловимо напоминала пародию на завоевание Бали. Хотя Бали тут ни при чем. Это была просто пародия на завоевание. Мужики разных национальностей в который раз с азартом убивали друг друга, чтобы получить то, чего все равно им потом будет мало. А раз мало – надо снова убивать. Убивать или быть убитым. Победителей не судят, а мертвому уже ничего не нужно.

На дне лодки застонал и заворочался Стив.

Неожиданно я поняла, что замерзла. Волнение на море усилилось, нос лодки с размаху вонзался в волны, вздымая высоко в воздух злые вспененные струи, и я насквозь промокла от снежинками секущих тело колючих холодных брызг.

На горизонте подсвеченными леденцами засияли башни отелей Ловина-Бич. Над золотыми блестками окон рекламные щиты изливали яркие неоновые потоки бегущих огней.

Держа руль одной рукой, другой я прикоснулась к щеке Стива.

Он что-то пробормотал и пошевелился.

– Ты как? В порядке?

– Где мы?

– Почти дома.

Иродиадис тихо выругался, видимо, снова по-гречески и сел, ощупывая шишку на голове.

– Больно? – сочувственно спросила я, заглушая мотор.

– А ты как думаешь?

– В отеле я сделаю тебе компресс.

– Что произошло? Где эти типы?

– Кормят акул, – лаконично пояснила я.

– Как это – кормят акул?

Удар по голове явно повлиял на сообразительность Шакала. Причем не в лучшую сторону.

– Они убиты.

– Убиты?

Стив подобрал с пола тускло поблескивающий при свете луны «Кедр-Б» и, как мне показалось, с уважением посмотрел на меня.

– Это ты их?

Жаль, конечно, его разочаровывать, но лучше все-таки сказать правду.

– За кого ты меня принимаешь? Я тебе не Рембо, чтобы мужиков пачками мочить.

– Ты можешь толком объяснить, что произошло? Я исследовал грот, а потом кто-то дернул меня за ногу, и я оказался в воде. Какой-то тип с аквалангом начал меня топить. Он схватил меня сзади за горло, так что я ничего не мог сделать. Я только помню, как в легкие хлынула вода, а потом я отключился. Хотя нет, кажется, еще я видел тебя на берегу. Это было уже после нападения. Рядом с тобой стоял какой-то парень с пистолетом. Или это мне почудилось?

– Не почудилось. Просто тебя вырубили сразу после того, как ты пришел в себя.

Я вкратце изложила Стиву ход событий, на всякий случай не упомянув о том, что это были люди Яши Мухомора. Не стоит щеголять излишней осведомленностью. По моей версии, на нас напали неизвестные, которые говорили по-английски, а потом кто-то их подстрелил. Судя по меткости, тот же самый стрелок, что случайно убил девочку-фею.

– Опять этот чертов снайпер! – проворчал Иродиадис. – Надо признать, что в этот раз он появился на редкость вовремя. Я бы многое отдал, чтобы выяснить, откуда взялся этот тип и чего ради он помогает нам.

– Если узнаем, кто он, пошлем ему ящик шампанского, – сказала я. – Тебе не кажется, что нам стоит избавиться от лодки? Не хочется, чтобы полиция или приятели типов, которые охотились за нами, через эту лодку вышли на нас.

– И как мы от нее избавимся?

Бедный Стив. Похоже, удар по голове оказался сильнее, чем я думала.

– Затопим, – пожала плечами я. – Лучше сделать это прямо здесь. У нас есть оружие с глушителем, корпус лодки из пластмассы. Продырявим пулями днище, а сами вплавь доберемся до берега.

– А как насчет акул?

– Здесь нет акул. Точнее, я надеюсь, что их здесь нет. Я читала, что обычно акулы не заплывают за линию коралловых рифов. По крайней мере хотелось бы на это надеяться.

– А если все-таки заплывают?

– После того, что с нами случилось, слишком маловероятно, чтобы нас съела акула, – оптимистично заявила я.

На самом деле я немного лукавила. Не то чтобы я столь слепо верила в судьбу, готовую защитить нас от акульих зубов, просто балийская полиция и Яша Мухомор пугали меня гораздо сильнее.

– Отсюда до берега около километра, – сказал Стив. – Утопим лодку здесь или подплывем поближе?

– Лучше здесь, – ответила я, заглушая мотор. – На воде звук усиливается. Не хотелось бы, чтобы нас заметили или услышали. Я предпочитаю перестраховаться.

– А ты доплывешь?

– Плаваю я гораздо лучше, чем бегаю.

– Тогда прыгай в воду и отплыви немного. Я сам прострелю днище.

– А твоя фотокамера? – вспомнила я. – Ты заберешь ее с собой или затопишь вместе с лодкой? Она наверное, испортится, если промокнет.

– Так ты захватила камеру?

– Не я, а один из бандитов.

– В футляре есть непромокаемый чехол, как раз на такой случай, так что с камерой все будет в порядке. Я заберу ее. Прыгай.

Вода оказалась теплее воздуха. Я отплыла метров на двадцать, когда над водой раскатилась автоматная очередь. Очертания лодки и стоящего в ней Стива сливались в единый черный силуэт на фоне чуть более светлого неба. Лодка закачалась и стала быстро погружаться. Иродиадис спрыгнул с нее и, с силой рассекая воду руками, кролем поплыл ко мне.

До отеля мы добрались на велорикше. Мечтая о том, чтобы поскорее скинуть мокрую одежду и завалиться в постель, я распахнула дверь своего номера и чуть не застонала от отчаяния.

Поигрывая подаренным мне Стивом антикварным рентджонгом, в кресле сидел Ляо Сианон.

– Привет, – без особого энтузиазма сказала я.

– Привет. – Голос лейтенанта полиции звучал холодно и отчужденно. – Где ты была?

– Купалась.

– Я это заметил. Ты всегда купаешься в одежде?

– Только когда хочу показаться оригинальной. Мы не могли бы поговорить завтра утром? Извини, но я страшно устала и хочу спать.

– Так все-таки чем ты сегодня занималась?

Я вздохнула. Похоже, отделаться от Сианона будет непросто. И за что мне все это?

– Каталась на лодке со Стивом.

– А зачем ты убила пингвина?

Они что тут, все ненормальные? Теперь я еще и пингвина убила!

Я вздохнула еще раз и сочувственно посмотрела на полицейского. Бедняга явно заработался.

– Во-первых, я люблю животных. Во-вторых, пингвины на Бали не водятся. В-третьих, даже если бы они здесь водились, можешь быть уверен, что я не стала бы их обижать. А сейчас мне нужно принять душ, переодеться и лечь в постель. О пингвинах, белых медведях, касатках и гагарах мы вполне можем побеседовать завтра.

Ляо скрипнул зубами. Вид у него был прямо-таки зловещий. Если бы я не чувствовала себя такой усталой, то, возможно, даже испугалась бы.

– Не прикидывайся дурочкой. Сегодня в «Саду многообразия» был обнаружен труп Михаила Савина, работающего на Яшу Мухомора и известного под кличкой Пингвин.

Этого еще не хватало! Под впечатлением последних событий я начисто позабыла о стычке Марика с бандитом в «Саду многообразия». Почему только Сианон решил, что это я убила Савина?

– А я-то тут при чем?

– Похоже, я в тебе ошибался.

– Ты, конечно, можешь думать что хочешь, но к смерти твоего Пингвина я не имею ни малейшего отношения.

– И разумеется, даже в глаза его не видела и понятия не имеешь, кто он такой?

– До сегодняшнего дня пингвины ассоциировались у меня исключительно с антарктической фауной, – уклонилась от ответа я. – Говорю тебе, никаких пингвинов я не убивала.

– В таком случае кто его убил?

– Ты меня об этом спрашиваешь?

Не могу же я, в самом деле, стучать в полицию на Марика!

– Ладно. Не хочешь по-хорошему, сделаем по-плохому. Ты арестована. Переодевайся. Мы едем в полицейское управление.

– Ты не можешь меня арестовать.

– Это еще почему? – удивился Сианон.

– Потому что сейчас ты японский бизнесмен, а не полицейский, – напомнила я. – Если ты меня арестуешь, то, во-первых, я не смогу тебе помочь, а во-вторых, это будет настоящее свинство с твоей стороны, потому что я никого не убивала.

– Может, и не убивала, но ты там была.

– Где?

– В «Саду многообразия», – скрипнул зубами Ляо. – Лучше не доводи меня. Не стоит играть с огнем.

– А почему ты думаешь, что я там была?

– Потому что у меня работа такая.

– Нельзя ли поконкретнее?

Сианон открыл дверцу тумбочки, стоящей около кровати, извлек из нее пакетики с остатками перечно-солевой смеси и яростно помахал ими в воздухе.

– Не догадываешься?

– Кажется, уже начинаю, – грустно кивнула я.

– На теле убитого и на земле возле него были обнаружены соль и красный перец. Кроме того, рядом с трупом лежали осколки яичной скорлупы. Пара осколков запуталась у Савина в волосах. Пока тебя не было, я успел побеседовать с горничной, убирающей твой номер. Она утверждает, что видела у тебя на столе начиненные солью и перцем яйца. Если хочешь, мы можем произвести экспертизу. Готов побиться об заклад, что смеси, обнаруженные на трупе и в твоей тумбочке, окажутся идентичными.

– Ладно, сдаюсь, – вздохнула я. – Действительно, я там была.

– Я в этом не сомневался.

Полицейский откинулся на спинку кресла и хмуро посмотрел на меня, ожидая объяснений.

Как же мне выкрутиться, не выдав при этом Марика? Может, все-таки удастся уговорить Сианона отложить разговор до завтра?

Я бросила на Ляо жалобный взгляд.

– Я не уйду, и не надейся, – покачал головой он.

Не сработало. Придется импровизировать.

– Я решила еще раз прогуляться по «Саду многообразия», – с невинным видом объяснила я. – Яйца с перцем и солью я захватила просто так, на всякий случай. Удобнее было бы носить с собой газовый баллончик, но я понятия не имела, где их можно достать на Бали, и вообще – разрешено ли ими здесь пользоваться… Итак, я взяла с собой яйца и пошла погулять.

– Продолжай, у тебя хорошо получается, – подбодрил меня Сианон.

– Я осматривала балийский храм, когда неожиданно появился этот тип, которого ты называешь Пингвином. Прицелился в меня из пистолета и заявляет: «Привет от Яши Мухомора». Я испугалась и бросила в него яйцом. Он упал. Я удивилась, а потом смотрю – у него из горла торчит метательный нож. Тут я совсем перепугалась и убежала. Вот и все.

– Все? – недоверчиво вскинул брови Сианон.

– Все, – убежденно подтвердила я.

– И ты не видела того, кто метнул нож?

– Нет.

– Очень странно.

– Ничего странного. Во-первых, у меня близорукость, а во-вторых, мне как-то в голову не пришло обшаривать окрестности в поисках убийцы.

– А почему ты сразу не позвонила мне?

– Я собиралась позвонить из отеля, но в холле я встретила Стива, и он пригласил меня покататься на перау. Не могла же я упустить такую возможность! Я решила, что успею поговорить с тобой, когда вернусь.

– Из сада ты вышла через дырку в ограде. Рядом с твоими следами эксперты обнаружили отпечатки мужских следов. Как ты это объяснишь?

– А надо объяснять?

– Надо, – кивнул полицейский.

– Но это же очевидно. Просто какой-то мужчина прошел по тому же самому маршруту, – пожала плечами я. – Не одна я забираюсь в сад через отверстие. Ты, например, тоже. Вряд ли твои эксперты смогут доказать, что мужчина находился там одновременно со мной.

– У тебя на все есть ответ, да?

Сианон явно не верил мне. И правильно делал.

– Если тебе так хочется пришить мне убийство, могу предложить еще троечку свеженьких трупов. Все равно рано или поздно ты на них наткнешься, если их, конечно, не унесет в море. Только заранее предупреждаю: их я тоже не убивала.

– Еще три трупа? – вскинул брови Ляо. – Чьи трупы? И где?

– Кажется, это были подручные Яши Мухомора. Это произошло на пляже, где мы загорали со Стивом. Они напали на нас, оглушили Стива, затащили нас в лодку, а потом кто-то подстрелил их. Скорее всего тот же снайпер, что убил девочку-фею. Как и в Батубулане, выстрелов не было слышно и мы никого не видели.

– На вас напали на пляже? – В глазах полицейского загорелся охотничий азарт. – Где именно это произошло?

Ну вот, еще один допрос! Когда же наконец это кончится?

– Сначала я приму душ и переоденусь в сухую одежду, – решительно заявила я. – Покойным приятелям Яши Мухомора хуже уже не будет, а вот я могу простудиться.

Сианон скрипнул зубами и яростно сжал кулаки. Выражение его лица напомнило мне Отелло в момент финальной разборки с Дездемоной.

– Знаю, знаю, – кивнула головой я. – Ты ненавидишь женщин и писателей детективных романов.

– И с каждым днем все больше, – тяжело вздохнул полицейский.

– Значит, вы видели, как арабы встречались с каким-то индонезийцем? – взволнованно повторил Сианон.

Я задумалась, стоит ли говорить Ляо о том, что я даже сфотографировала их встречу. Перед тем как мы расстались, я попросила у Стива пленку, но он заявил, что сам проявит ее и, если фотографии получатся, сделает для меня копии. Предчувствие подсказывало мне, что фотографий я не увижу, но не драться же с ним! Меньше всего на свете в мои намерения входила ссора с киллером. Возможно, я и спасла ему жизнь, и он даже питает ко мне определенную симпатию, но это ничего не значит. Профессиональные убийцы как ядовитые змеи: рядом с ними никогда не можешь быть уверенным в собственной безопасности.

Может, зря я рассказала Ляо о событиях на пляже? С другой стороны, я и так скрываю слишком много информации. Сианон ведь тоже не дурак. Пожалуй, остановлюсь на нейтральном варианте – упомяну, что сделала фотографии, но напечатать их нельзя, потому что пленка испортилась, когда мы плыли к берегу. Она ведь действительно могла испортиться!

Так я и поступила.

– И ты, конечно, не сможешь толком описать лица арабов и индонезийца, – проворчал Сианон.

– Арабы были похожи на арабов. Смуглые, темноволосые. Один был лет сорока – сорока пяти, другой лет на десять моложе.

– Так я и думал, – вздохнул полицейский. – Твоей наблюдательности можно позавидовать. Ты никогда не принимала участия в конкурсах на звание худшего свидетеля?

– Я же не виновата, что у арабов были совершенно стандартные лица!

– Стандартных лиц не бывает, – проворчал Сианон. – Эту идиотскую формулировку изобрели безмозглые писатели, неспособные отличить негра от вымазанного сажей голландца.

– Зато индонезийца я разглядела хорошо. Но раз ты считаешь, что я не могу отличить негра от немытого европейца, вряд ли имеет смысл тратить время, описывая его…

Ляо метнул на меня яростный взгляд.

– Не забывай, что я вполне могу повесить на тебя четыре трупа, так что лучше не доводи меня.

– Шесть, – напомнила я. – Но ведь ты не станешь этого делать?

– Как выглядел индонезиец?

– На голову ниже арабов, коренастый, с намечающимся брюшком. Лицо круглое и приплюснутое, словно его ударили сковородкой, глаза маленькие, глубоко посаженные, углы губ неприятно опущены, короткая стрижка, черные волосы и резко контрастирующие с ними совершенно седые виски. Кажется, что их специально покрасили в белый цвет.

– Сиварван Сутхамико, – подытожил Сианон.

– Ты его знаешь?

– Политический деятель. Ходили слухи, что он был связан с движением Свободный Асех и финансировал Фронт национального освобождения Асеха, но ничего конкретного так и не удалось доказать.

– А что это за движение Свободный Асех? – заинтересовалась я.

– Асех – это северный район Суматры. Организация «Свободный Асех» пыталась совершить государственный переворот, но мятежники были разбиты правительственными войсками.

– А какое отношение к этому имел Сиварван Сутхамико?

Я с трудом произнесла непривычно звучащее имя.

– Ничего так и не было доказано, но ходили слухи, что именно он подстрекал лидеров «Свободного Асеха» к открытому вооруженному выступлению. Сиварван прекрасно понимал, что армия разобьет их в пух и прах, но жестокие карательные операции должны были вызвать волну антиправительственного возмущения. Слабость правительства он рассчитывал использовать в своих целях, но чуть не погорел сам, когда поползли слухи о его, хоть и косвенном, участии в мятеже.

– Везде одни и те же игры, – вздохнула я. – А какие дела у него могут быть с арабами? Думаешь, речь шла об электромагнитной бомбе Тетерина?

– Не обязательно. Сиварван ведь тоже мусульманин. С Халедом Бен Ниядом он может проворачивать любые сделки, от торговли живым товаром до создания баз по подготовке террористов. Хотел бы я послушать, о чем они там договаривались.

– У вас что, политики занимаются торговлей живым товаром?

– Да это я так, к слову. Хотя исключать такую возможность нельзя. Детская проституция приносит необычайно высокий доход. Деньги всем нужны, а политикам – в первую очередь. Нельзя утверждать наверняка, что переговоры велись о бомбе, но это вполне вероятно.

– Но ведь индонезийцам самим нужна бомба. Зачем же Сиварвану отдавать ее Бен Нияду?

– Потому что Бен Нияд заплатит ему за это, – пожал плечами Сианон. – За деньги Сутхамико зарежет собственную мать. Впрочем, все это домыслы. Неизвестно, о чем они говорили на самом деле.

– Значит, нет никакого толку от того, что я узнала?

– Я этого не говорил.

– И что ты собираешься делать дальше?

– Для начала я приглашаю тебя на прием во дворец раджей Карангасема, правивших на Бали и Ломбоке.

– Прием во дворце? Ты серьезно?

– Абсолютно серьезно.

– А как мы туда попадем?

– Мы будем личными гостями принца Барингли, потомка династии Карангасемов.

– Ты знаком с принцем?

– Я же предупреждал, что тебе предстоит пообщаться с высшим обществом.

– Но ведь ты простой полицейский. Как тебе удалось получить приглашение?

– Я не простой полицейский. Я богатый японский бизнесмен.

– Хотела бы я знать, как тебе это удается. С зарплатой полицейского невозможно изображать богатого японского бизнесмена. Кроме того, обычный полицейский не получает приглашений от принцев. Это означает, что ты обманул меня, утверждая, что проводишь расследование один, на свой страх и риск. Кто тебе помогает?

– Но ведь и ты рассказываешь мне далеко не все, – усмехнулся Ляо. – Вряд ли нам стоит затевать дискуссию по поводу взаимной откровенности. Прием в честь праздника Балигиа назначен на субботу. Сделай мне одолжение, постарайся за оставшиеся два дня никого не убить.

* * *

– Где это ты пропадаешь целыми днями? – недовольно поинтересовалась Адела.

– Вчера я каталась на лодке со Стивом, – объяснила я.

– Ты каталась на лодке с моим греком?

– А что в этом такого? Ты же сама променяла его на американца.

– Да ладно, это я так. Пользуйся на здоровье. Для любимой подруги мне ничего не жалко. Ну и как он?

– В каком смысле?

– Не прикидывайся. Ты меня прекрасно понимаешь.

– Никак. Мы просто купались, загорали и разговаривали.

– И только?

– И только.

– Жаль.

– Чего?

– Печальная ошибка природы. Такой красивый парень – и импотент.

– С чего ты взяла, что он импотент?

– Со мной он тоже только разговаривал.

Судя по сообщениям, периодически мелькавшим в российской прессе, импотентом Сергей Адасов не был, скорее наоборот. Подружек у него было много, но даже не потому, что он привык менять их как перчатки. Причина подобной текучести кадров была несколько иная. Не имея возможности добраться до неуловимого киллера, кореша его жертв отыгрывались на любовницах Шакала.

С навязчивой регулярностью Сережиных дам душили, четвертовали, расплющивали под прессом, поджаривали заживо, замуровывали в стенах и растворяли в кислоте. Журналисты млели от восторга, смакуя кровавые подробности и рассуждая о том, что сколько веревочке ни виться, а конец будет. Тот еще конец.

Неудивительно, что после всего этого Шакал не жаждет новых романов. У киллеров тоже нервы не железные, и импотенция тут ни при чем.

На всякий случай я решила не обсуждать с подругой вопрос о сексуальных возможностях Стива. Пусть считает его импотентом. Чем дальше она будет держаться от Сергея Адасова, тем меньше мне придется за нее беспокоиться.

– Представляешь, Йошинори пригласил меня на праздник Балигиа во дворец раджей Карангасема, – сменила тему я.

– Ты все еще встречаешься со своим Сукихуюси? – удивленно вскинула брови Адела.

– Сукиебуси, – поправила я.

– И когда он тебя пригласил?

– Вчера ночью, после того, как я вернулась с прогулки со Стивом.

– То есть днем ты гуляла с греком, а ночь провела с Сучкихренуси? – уточнила подруга.

– Не говори глупостей. Мы просто поговорили немного, он пригласил меня на праздник – вот и все. Кроме того, его фамилия Сукиебуси.

– Понятно, – многозначительно кивнула Адела.

– Что тебе понятно?

– Критический возраст.

– Что? – вытаращилась на подругу я.

– Ты не расстраивайся, все мы через это проходим, – покровительственно похлопала меня по плечу Адела.

– Какой еще критический возраст?

– Как бы тебе объяснить? В этот период женщина без видимой причины резко меняет свое поведение. Сначала она, например, рассуждает о здоровом образе жизни, об одиноких прогулках у моря, дает себе слово целыми днями работать, а потом вдруг срывается с цепи и целыми днями пропадает неизвестно где в обществе разных мужчин.

– Ну ты даешь! – восхитилась я.

– А разве я не права? – пожала плечами подруга.

– В таком случае для тебя критический возраст начался с первого посещения детского сада!

– Не обижайся, – покровительственно потрепала меня по плечу Адела. – Со всеми нами рано или поздно случается нечто подобное. Относись к этому философски. Главное – ни о чем беспокойся и не забивай себе голову вопросами морали. На меня ты всегда можешь положиться. Можешь быть уверена, что я ничего не скажу Бобчику.

– Ты ничего не скажешь Бобчику?! – опешила я. – А он-то тут при чем? Ведь это ты его подружка, а не я. Какое Бобчику дело, где я гуляю и с кем? Ведь это я должна за тобой присматривать.

– Именно поэтому я ничего и не скажу Бобчику, – лукаво подмигнула мне Адела. – Пусть продолжает считать тебя разумной и добродетельной. Если он узнает правду, то перестанет отпускать нас вместе на отдых. Ты ведь не хочешь, чтобы это случилось?

– Не хочу, – со вздохом подтвердила я.

Критический возраст так критический возраст. Пусть думает что хочет. Не рассказывать же ей, в самом деле, во что я ввязалась! За три дня шесть трупов, а если считать девочку-фею, то даже семь! Не слишком ли? Приключения, конечно, хорошая вещь, но и с ними не стоит перебарщивать. Может, хватит с меня общения с киллерами и полицейскими? Расскажу все Аделе, соберем вещи, отправимся в аэропорт, сядем в первый попавшийся самолет……

Идея была заманчивой, но я понимала, что ничего подобного не сделаю. Не то чтобы мне слишком нравилось играть в детектива, скорее дело было в любопытстве. Мне безумно хотелось узнать, о чем арабы договаривались с индонезийским политиком, что нужно было от Марика Яше Мухомору и кем на самом деле был Марик. Мне было любопытно, удастся ли индонезийской оппозиции взорвать ли на острове Нуса-Пенида электромагнитную бомбу, и действительно ли Семен Тетерин спровоцировал гибель «конкорда». Вопросов накопилось слишком много.

«Вряд ли на Бали намного опаснее, чем в Москве, – мысленно успокаивала я себя. – Зато здесь тепло, красиво и интересно».

Пока я колебалась между благоразумием и любопытством, в голове у подруги продолжались мыслительные процессы.

– Значит, ты идешь на праздник во дворец раджей Карангасема, – задумчиво произнесла она.

Я кивнула.

– Наверное, это будет что-то сногсшибательное.

– Скорее всего. Йоши говорил, что на этом празднике соберется все высшее общество Индонезии.

– Я тоже туда хочу.

– Хотеть не вредно.

– Я серьезно.

– Не выйдет, – покачала головой я. – Во дворец можно попасть только по приглашениям. Йошинори получил приглашение на два лица от принца Барингли, а это не так легко. Вряд ли он сможет достать отдельное приглашение для тебя.

– Надо будет поговорить с Биллом.

– С Биллом? О чем?

– Попрошу его достать приглашение.

– Ты надеешься, что строитель из Миннесоты раздобудет тебе приглашение во дворец? – изумилась я.

– У него просто не будет другого выхода, – пожала плечами Адела.

Не откладывая дело в долгий ящик, подруга отправилась разыскивать американца. Я вернулась в свой номер, а мои мысли в очередной раз вернулись к Марику.

Почти наверняка его смерть была имитацией, но поручиться за это я не могу. Подозрительно, что Симония так старательно избегает более тесного общения со мной. Или двойник Марика боится, что я начну вспоминать старые добрые времена, о которых он не имеет понятия?

Я подошла к телефону и снова набрала номер Авербахов. На этот раз трубку взял Валера.

– Света говорила, что ты звонила вчера и расспрашивала о Марке, – сказал он. – Мне жаль, что так получилось. Я плохо знал Симонию, но говорят, он был очень талантливым человеком.

– У меня к тебе есть одна просьба. Возможно, она покажется тебе немного странной.

– Слушаю.

– Света упоминала, что Марка хоронили в закрытом гробу.

– Совершенно верно.

– Ты не мог бы узнать для меня, кто опознавал труп, много ли людей видели тело Симонии, легко ли было его опознать, или он обгорел до такой степени, что его пришлось идентифицировать по зубам?

– То есть, насколько я понимаю, ты подозреваешь, что на самом деле похоронили другого человека?

Валера, как всегда, схватывал все на лету.

– Есть такая мысль. И пожалуйста, расспрашивай осторожно, не привлекая к себе внимания.

– Позвони мне завтра вечером, хорошо? Думаю, что за это время я смогу что-нибудь разузнать.

Я повесила трубку и прилегла на кровать. Вчерашний день я провела чересчур бурно. Имело смысл немного отдохнуть и собраться с мыслями.

В дверь постучали.

– Кто там? – поинтересовалась я.

– Это Стив.

Похоже, отдохнуть мне не удастся.

– Заходи. Не заперто.

– Как ты? – поинтересовался он.

– Немного спать хочется, – зевнула я. – А в остальном все в порядке.

– Я хотел пригласить тебя съездить со мной в Батубулан.

– В Батубулан? – удивилась я. – Что мы будем там делать?

– Я был там вчера утром. Навестил родителей убитой девочки-феи.

– Зачем? Решил выразить им свои соболезнования?

– В Батубулане живут в основном крестьяне. Они не богаты, а кремация на Бали – дорогостоящее удовольствие. Я дал денег отцу девушки. Жрец решил, что сегодняшний день благоприятен для проведения обряда, и меня пригласили в качестве почетного гостя. Хочешь поехать со мной?

– На похороны? Боюсь, что нет. Это слишком грустное зрелище.

– Ошибаешься. Это настоящее торжество. Кремация на Бали – праздник, который отмечают все жители деревни. Индуисты считают, что обряд сожжения освобождает душу от земной оболочки, одновременно очищая ее огнем. После совершения обряда девочка-фея сможет продолжить предначертанный ей путь в круговороте существований и в соответствии со своим желанием когда-нибудь снова родиться. День кремации – самый прекрасный день в жизни человека, своеобразный балийский эквивалент христианского вознесения. Уверяю тебя, это будет незабываемое зрелище. Его стоит посмотреть. Ты не пожалеешь.

– Ты в этом уверен?

– Абсолютно.

Я задумалась. Ничего похожего на индуистскую кремацию мне видеть до сих пор не приходилось. Искушение было слишком велико.

– Давай решайся, – подмигнул мне Стив. – Я же вижу, что тебе хочется поехать.

– Что обычно надевают на похороны?

– У тебя есть длинная юбка?

– Есть. Только она очень пестрая.

– Цвет не играет роли. Балийские женщины в день кремации надевают свои лучшие и самые яркие наряды. Здесь нет специальных правил. В принципе ты могла бы пойти и в шортах, но будет лучше, если ты не станешь слишком выделяться на фоне толпы.

– Ладно, уговорил. Подожди, я переоденусь. Надеюсь, наша сегодняшняя поездка окажется более спокойной.

– Вчера все было спокойно до тех пор, пока тебе не пришло в голову следить за арабами, – заметил Иродиадис. – Так что не стоит меня упрекать. Не забывай, что я был против твоей затеи.

– Бес попутал, – вздохнула я. – Но теперь с меня хватит. Больше никаких приключений.

– Интересно, сколько раз в день ты повторяешь эту фразу? – с усмешкой спросил Стив.

В деревне царило необычное оживление. Внутри и вокруг кампунга Луксамана Сурьяди, отца убитой девочки, стояли бесконечные столы, уставленные всевозможными яствами. Там были пиалы с рисом, приправленным кусочками жареной курицы, блюда из овощей и креветок, какие-то остро пахнущие сладости. Вокруг столов толпились нарядно одетые гости.

Музыканты исполняли на гамеланах нежную, спокойную мелодию.

В центре площадки перед домом Луксамана возвышались многоярусная башня для сожжения тела и «небесный корабль» – громадный саркофаг в виде крылатого льва. Его основание было украшено золотой фольгой, изображениями духов, могучих змей-нагов и символическими орнаментами.

«Действительно, дорогое удовольствие», – подумала я.

Стив снова меня удивил. Не ожидала подобной щедрости от наемного убийцы. Впрочем, в былые времена мне бы в голову не пришло, что Герой Советского Союза может превратиться в киллера. Чужая душа – потемки. Или таким образом Шакал замаливает свои прошлые грехи?

Послышалось мелодичное пение, и из ворот кампунга потянулась вереница девушек в золотистых одеждах. В руках они несли миниатюрные фигурки рыб, быков, драконов.

– Куда они направляются? – поинтересовалась я.

– На кладбище, – объяснил Стив. – Фигурки у них в руках – это своеобразные повозки для путешествия на небеса. С помощью священных песнопений девушки надеются пробудить души умерших, но не кремированных людей, и дать им возможность перейти в повозки. После приношений богам и злым духам над фигурками будет совершен очень дорогостоящий ритуал пембресихан, символизирующий первое очищение, а затем фигурки предадут огню.

– Разве не всех умерших кремируют? – удивилась я. – Ты же говорил, что без кремации душа не сможет освободиться от земной оболочки.

– У крестьян не хватает средств на кремацию, – пожал плечами Иродиадис. – Поэтому они хоронят покойников на кладбище, а потом иногда в течение десятков лет собирают деньги на проведение обряда. Скопив нужную сумму, крестьяне выкапывают останки и сжигают их. В данном случае девушки с фигурками как бы присоединяют к обряду кремации девочки-феи символическое сожжение других покойников. Хочешь попробовать праздничные блюда?

– Что-то у меня нет аппетита.

– Ты обязательно должна что-либо съесть, иначе твое поведение оскорбит хозяев.

– Похоже, у меня нет выбора.

Мы смешались с шумной смеющейся толпой, окружающей столы.

– Попробуй бубур-айям, – предложил Стив, указывая на пиалу с желтоватым рисом и кусочками жаренной курицы.

– Напоминает плов, – заметила я.

– Только видом. Особые специи придают бубур-айяму совершенно неповторимый вкус. – Взяв пиалу со стола, Стив протянул ее мне. – Подожди меня, я сейчас вернусь.

Я не успела спросить, куда он собирается, как Стив уже исчез. С пиалой в руках я отошла от стола, пытаясь сообразить, что за дела у него могут быть в Батубулане.

Я обнаружила Иродиадиса около ворот. Стив беседовал со смуглым коренастым мужчиной. Балиец жестом пригласил его последовать за собой, и оба скрылись за дверью одного из строений кампунга.

С трудом подавив порыв проследить за Шакалом, я все же решила обуздать свое любопытство и с некоторым сожалением вернулась к столу. Все. Хватит с меня. Больше никакой слежки, никаких приключений. Я это твердо решила.

Стив вернулся минут через пятнадцать.

– Куда ты ходил? – невежливо поинтересовалась я.

Иродиадис усмехнулся:

– Ты же видела.

– Это получилось случайно. Я просто гуляла.

– Кто бы спорил?..

Стив явно насмехался надо мной.

– Что это за человек, с которым ты разговаривал?

– Отец девочки.

– Я так и подумала. Он как-то не вписывается в праздничную толпу. Любопытный типаж. Он не похож на остальных. В нем есть что-то дьявольское. Какое-то скрытое безумие. Может быть, он производит такое впечатление из-за того, что он очень расстроен из-за смерти дочери, хотя мне он показался не столько расстроенным, сколько зловещим.

– И после этого ты жалуешься на близорукость? Ты ведь была далеко от нас.

– Вряд ли я определила это по выражению его лица. Скорее это было чувство. Когда я впервые встречаю человека, у меня часто возникает особое чувство, связанное с ним, примерно как у собаки, которая с первого взгляда отличает любителей животных от плохих людей. Возможно, таким образом я компенсирую слабое зрение, как слепые восполняют свой дефект сверхразвитыми слухом и обонянием. В большинстве случаев это чувство слабо выражено, но иногда оно бывает очень сильным, как сигнал тревоги. От этого балийца исходит ощущение скрытой опасности.

Стив с любопытством посмотрел на меня.

– А какое чувство ты испытала, когда встретила меня?

– Точно не помню. Обычно я не фиксируюсь на таких вещах, если, конечно, не чувствую чего-то особенного. С тобой ощущение было достаточно нейтральным. В любом случае ты не казался мне таким опасным, как этот балиец.

– Насчет отца девочки ты попала в точку. Луксаман родился на Бали в семье колдуна. С двухлетнего возраста он обучался ритуальным боевым танцам, а в десять лет он исчез из деревни. Родственники считали его погибшим, но, неожиданно для всех, через восемнадцать лет он вернулся в деревню. Луксаман не любил говорить об этом периоде своей жизни. Похоже, его похитили по приказу главы крупной мафиозной группировки. Некоторое время он жил на Суматре, обучаясь одной из разновидностей стиля минангкабау, базирующейся на создании особых состояний аффектированного и неаффектированного боевого транса.

– Боевого транса? Ты имеешь в виду пупутан? – заинтересовалась я. – Транс, который использовали воины раджи Бадунга в борьбе с голландскими завоевателями? В свое время я писала о психотехниках, предназначенных для входа в боевой транс, и даже испробовала их на себе. Потрясающая штука. Почище любого наркотика. Как ты думаешь, я могу попросить Луксамана рассказать мне об индонезийском трансе?

– На твоем месте я бы этого не делал, – покачал головой Стив. – Боевой транс минангкабау слишком опасен. Пупутан обратим и контролируем. Это его преимущество и в то же время недостаток. Транс Луксамана скорее напоминает амок.

– Но ведь амок считается необратимым и неконтролируемым, – удивилась я. – Бойцы, вошедшие в амок, как правило, умирают. Известны лишь редчайшие случаи, когда с помощью колдуна воина удавалось вернуть к реальности. Но рано или поздно у таких людей вновь повторялись приступы амока, и они начинали крушить все вокруг и убивать всех без разбора, пока их самих не приканчивали, как бешеного зверя.

– Пару лет назад в Батубулане взбесился буйвол, – сказал Иродиадис. – Он вырвался из-за загородки и стал преследовать людей. Сурьяди впал в амок почти мгновенно. Он бросился на буйвола и свалил его ударом кулака в лоб. Затем он разорвал животному пасть и принялся руками раздирать его шкуру и мясо, пока не добрался до сердца. Люди в страхе убегали и прятались, понимая, что вслед за буйволом настанет их черед. Проглотив сердце, Луксаман начал голыми руками крушить строения. Лишь через полтора часа, когда запал иссяк, он упал на землю и заснул. Крестьяне связали его, боясь, что безумие стало необратимым. Но Сурьяди проснулся в своем обычном состоянии. Ходят слухи, что во сне он говорил о том, что уничтожил людей, похитивших его.

– Отличный сюжет для гонконгского боевика, – оценила я. – И ты после этого утверждаешь, что на Бали живут миролюбивые и спокойные люди?

– Бали универсален. Здесь ты можешь найти все, что угодно, – улыбнулся Стив.

– О чем ты говорил с Луксаманом?

– Он намерен найти людей, виновных в смерти его дочери, и отомстить.

– Но ведь смерть для балийца – это освобождение от земной оболочки. Здесь даже похороны превращаются в праздник. Неужели на Бали распространена кровная месть?

– Сурьяди не обычный балиец. Он уважает богов и духов, но тем не менее живет по своим законам.

– И ты пообещал ему свою помощь в поиске убийцы?

– А как бы ты поступила на моем месте?

Если бы этот вопрос мне задал человек, не являющийся русским киллером № 1, я не сомневалась бы в своем ответе, но в данном случае штамп о том, что убийца непременно должен быть наказан, как-то не годился. Кроме того, я была почти уверена, что девочку застрелил Марик. Пусть это вышло случайно, но для разъяренного отца вряд ли это станет серьезным аргументом в защиту грузино-еврейского поэта. Представив, как впавший в амок Луксаман вырывает из груди моего старого приятеля еще трепещущее, сочащееся кровью сердце и, громко чавкая, пожирает его, я поежилась.

– Ты действительно надеешься отыскать убийцу? – уклонилась я от ответа.

– Не люблю, когда убивают детей.

– А взрослых? – не удержалась я.

– Взрослый взрослому рознь.

Затевать дискуссию по этому поводу мне не хотелось.

К воротам кампунга постепенно стягивались молодые люди. По моим прикидкам, их набралось уже не меньше сотни.

– Эти ребята понесут башню и саркофаг к месту кремации, – пояснил Стив. – Давай выйдем наружу. Там тебе удобнее будет смотреть на процессию женщин.

Протиснувшись через толпу, мы поднялись вверх по склону холма и, усевшись в тени баньяна, как зрители из амфитеатра, принялись наблюдать за разыгрывающимся внизу спектаклем.

Из узких ворот кампунга появилась вереница женщин с блюдами в руках. Одна за другой они выкладывали в саркофаг жертвоприношения – пищу, необходимую покойнице во время ее длинной дороги в рай. Горы последних даров девочке-фее росли на глазах.

Как только поток жертвоприношений иссяк, к саркофагу приблизились родственники покойной с длинным белым полотнищем в руках.

– Белая ткань символизирует чистоту, – объяснил Иродиадис.

Завершали процессию четверо молодых людей, торжественно несущие гроб с телом девочки. Ее маленькое тело было завернуто в белую ткань и прикрыто дорогим узорчатым покрывалом.

Взобравшись по бамбуковой лестнице на самый верх башни, носильщики поставили гроб на украшенную цветами площадку.

Дробно застучали барабаны. Мягкий напев гамеланов сменился пронзительным тревожным ритмом. Десятки юношей подхватили бамбуковую платформу с башней и, повинуясь громкой команде священнослужителя, неожиданно сорвались с места и помчались вперед как угорелые. За ними по пятам, стараясь не отставать, неслись носильщики с саркофагом.

– Зачем они так бегут? – удивилась я. – Таков ритуал?

– То ли еще будет, – усмехнулся Стив. – Пора спускаться. Потихонечку двинемся за процессией. Только держись подальше от толпы, иначе тебя могут затоптать.

Пришедшие на похороны гости, заводясь от оглушительного барабанного боя, приходили во все большее возбуждение. В руках женщин появились ведра с водой. Они выплескивали воду под ноги носильщиков, разливали ее по улице.

Остроконечная крыша башни металась взад-вперед, вздымаясь над беснующейся толпой, как мачта застигнутого штормом парусника.

Держась на безопасном расстоянии, я улавливала только отдельные сцены и не могла понять, что именно там происходит. Потоки воды уже неслись по улицам поселка, превращая их в арыки. Видимо, крестьяне ухитрились направить на них воду из каналов для орошения рисовых полей.

– Что здесь происходит? – спросила я Стива. – Похоже на коллективное помешательство.

– Носильщики кружатся на месте и резко меняют направление, чтобы затруднить покойнику ориентировку и одновременно отпугнуть демонов, – объяснил он.

– А вода? Для чего столько воды?

– Согласно балийским поверьям, больше всего на свете духи и демоны боятся воды, поэтому, если носильщики топчутся в воде, силы зла окончательно обращаются в бегство и оставляют процессию в покое.

Если бы носильщики не выполнили эту часть ритуала, дух девочки вернулся бы обратно в деревню и превратился в лаяка, мучителя семьи.

– Все это выглядит несколько странно, – покачала головой я.

– Для этих людей еще более странно выглядел бы христианский ритуал отпевания в церкви, – пожал плечами Иродиадис. – Христиане жертвуют свечи, балийцы – пищу и цветы. Евреи засовывают записки с просьбами к Богу в трещины Стены Плача и верят, что Бог прочитает их. Буддисты звонят в колокольчики, чтобы боги прислушивались к их молитвам. Люди не могут без ритуалов. Им необходимо во что-то верить. Ритуал превращает хаос в порядок, а вера объясняет необъяснимое и дарует надежду на справедливость и лучшую жизнь.

Окончательно сбив с толку злых духов, намокшая процессия приблизилась к площадке, предназначенной для кремации. Вокруг нее, как часовые на боевом посту, тихо шелестели листьями громадные баньяны.

Носильщики трижды обнесли башню вокруг площадки. Женщины распахивали дверцы клеток с птицами, выпуская их на свободу. С пронзительными криками яркие, как ожившие цветы, птицы стремительно взмывали ввысь. Еще немного – и они помогут душе девочки-феи вознестись на небеса.

Бамбуковый помост с башней поставили на землю. Четверо юношей, громко крича, взбежали по лестнице на самый верх башни. Подхватив гроб, они спустили его вниз и торжественно уложили в наполненный дарами саркофаг.

По указанию жреца саркофаг обложили дровами. Жрец окропил их благовониями и наконец поднес к бамбуковым щепкам пылающий факел.

Огонь стремительно разгорался. Оглушительный треск пылающего бамбука напоминал разрывы орудийных снарядов. Взвившись до небес, пламя перекинулось на стоящую рядом башню. Теперь и она пылала, как гигантский жертвенный факел.

Стив положил руку мне на плечо.

– Вот и все. Душа девочки на крыльях птиц отправилась в рай. Теперь родственники соберут ее прах, завернут в белую материю и отнесут к морю, где предадут пепел волнам. Ну как? Тебе понравилось?

– Настолько, насколько вообще могут понравиться похороны.

– Твое настроение улучшится, если я приглашу тебя в ресторан?

– При одном условии. В нас не будут стрелять, нас не станут похищать, и еще нам не придется затапливать лодки и плавать среди полчищ голодных акул.

– Ты называешь это одним условием?

– Основные пункты перечислены через запятую, – пояснила я.

– Резонно. Но все же ты слегка преувеличиваешь. Акул не было. По крайней мере я их не видел.

– Главное – что они нас не видели, – вздохнула я. – В следующий раз нам может не повезти.

– Не будь пессимисткой. Так как насчет ужина? Ты согласна? Обещаю отвести тебя в самый шикарный ресторан Ловина-Бич.

– Ладно, – покорно согласилась я. – Ты не собираешься попрощаться с отцом девочки?

– Это не обязательно. Мы уже обо всем договорились.

– О чем договорились?

– Я обещал помочь ему.

– Так ты всерьез пообещал ему найти убийцу?

– Преступник должен быть наказан.

Лицо Стива неуловимо изменилось. На миг в его выражении промелькнул фанатизм безумия, чем-то напоминающий зловещую отстраненность Луксамана. Голос Иродиадиса звучал холодно и угрожающе.

У меня по спине пробежали мурашки. Я подумала, что он произнес эти слова так, словно уже знал имя убийцы.

Ночью прошел безудержный и могучий тропический ливень. В полусне я прислушивалась к шуршащим, как змеи в листве, стремительным струям дождя, восхищаясь первозданным неистовством стихии. В такой момент особенно приятно лежать в теплой уютной постели, зная, что тебе ничто не угрожает, в то время как на улице бушующие водяные потоки увлекают за собой в океанскую пучину случайно оказавшиеся на их пути автомобили, коляски рикш и прохожих.

Возникало странное ощущение, что дождь, такой же, как и тысячи лет назад, смывает с острова не только накопившуюся на улицах пыль и грязь, но и уродливую накипь бессмысленных страстей чуждой этим девственным землям западной культуры. Возможно, в точности такой же тропический ливень будет бушевать над Бали во времена, когда уже ничто не будет напоминать о существовании давным-давно исчезнувшей с лица планеты технократической цивилизации.

Утром над островом висела густая, как сметана, серебристая дымка, а воздух так пропитался влагой, что, казалось, его можно было выжимать, как мокрое белье.

Я открыла глаза, потянулась и подумала, как хорошо было бы пойти с Аделой на пляж, бездумно и лениво валяться на песке, слушая новые увлекательные подробности о ее романе с Биллом из Миннесоты, и напрочь позабыть о трупах и электромагнитных бомбах, о наемных убийцах и арабских террористах, о милых русских братках, контролирующих Австралию и острова Океании, и прочих неординарных персонажах, в окружении которых я так неожиданно оказалась.

И почему только я отказалась поехать с подругой на Таити? Хотя кто нам мешает купить билеты и отправиться туда прямо сейчас?

Некоторое время я забавлялась этой идеей, прекрасно понимая, что никуда я с Бали не уеду. Любопытство, как всегда, оказалось сильнее здравого смысла. Что бы я там ни говорила, но на самом деле мне безумно хотелось узнать, чем закончится эта восхитительная русско-арабско-индонезийская заварушка.

Я еще раз потянулась и сняла телефонную трубку. Возможно, Авербах уже что-то выяснил по поводу смерти Марика.

Так и оказалось.

– Смерть Симонии не была инсценировкой, – убежденно заявил Валера. – Чисто случайно один мой знакомый оказался свидетелем взрыва. Давид встретился с Марком в кафе. Они выпили по чашечке кофе, потом попрощались, и каждый пошел к своей машине. Когда Симония открывал дверцу, раздался взрыв. Моего приятеля отбросило назад взрывной волной и слегка контузило. На его счастье, его автомобиль находился на приличном расстоянии от машины Марка. Тут не может быть никаких сомнений. Давид собственными глазами видел, как Симония открывал машину, а потом раздался взрыв.

– Спасибо, – внезапно севшим голосом сказала я. – Ты очень мне помог.

– Похоже, ты не ожидала услышать нечто подобное. У тебя действительно были основания предполагать, что Марк жив?

– Произошла ошибка. Я случайно встретила кое-кого очень похожего на Симонию. Может, это был какой-то его родственник? Ты не в курсе, у Марка были братья?

– Понятия не имею. По крайней мере на похоронах из близких родственников присутствовала только мать. Сейчас она находится в больнице. Психиатрической. У нее был психический срыв. Если хочешь, я попробую узнать насчет братьев.

– Не стоит, – покачала головой я. – Вряд ли это теперь имеет значение.

Некоторое время я сидела, задумчиво глядя на телефон, а потом снова сняла трубку и заказала в номер шоколадные конфеты с ликером и апельсиновый сок.

Разговор с Валерой Авербахом оказался для меня подлинным шоком. Несмотря на все подозрения в отношении Коксоса-Симонии, в глубине души я была уверена, что Марик жив. Он был таким забавным, веселым, жизнелюбивым. Я попыталась представить Марика мертвым, но не смогла. Он ведь был моим ровесником. Одно дело, когда умирают люди старшего поколения. Это грустно, но это и естественно. Но когда ни с того ни с сего умирают друзья твоего возраста, еще совсем молодые, кажется, что и ты умираешь вместе с ними. Уходит в небытие хранящаяся в их памяти частичка тебя, частичка неповторимой эпохи нашего детства времен государства, уже давно не существующего на картах мира.

В дверь постучали. Молодой индонезиец в белоснежной форме поставил на столик большой бокал свежевыдавленного апельсинового сока и перевязанную золотой ленточкой коробку из темно-синего бархата. Лучшее лекарство от стресса.

Я сунула в смуглую руку билет в тысячу индонезийских рупий. Блеснув белозубой улыбкой, довольный официант слегка поклонился и исчез бесшумно, как привидение. Даже дверь не скрипнула. Интересно, как он этому научился?

Сняв крышку, я мягко провела пальцами по завернутым в блестящую разноцветную фольгу конфетам. На каждой обертке было обозначено название содержащегося внутри напитка. Шампанское, ром, водка, вишневый ликер, джин, текила, коньяк…… Какая же будет первой? Сложный вопрос. Извечная проблема выбора.

Где-то в этом полном ненависти мире взрываются бомбы. Евреи ненавидят арабов, арабы ненавидят евреев. Индонезийцы вдохновенно уничтожают индонезийцев. Русские…… Нет, о любимых соотечественниках лучше вообще не вспоминать, чтобы не расстраиваться. Такие, как Яша Мухомор, не задумываясь, угробят полмира, если только это принесет им прибыль. Одно утешение, что наша мафия – лучшая мафия в мире.

Моя рука потянулась к пурпурному кирпичику, на котором было написано «ром». Любимый напиток пиратов, если, конечно, верить детским книжкам. Шоколад был черным и горьким, в точности таким, как я люблю. Ром мягко пощипывал язык. Конфета, как миниатюрная модель этого мира: черная, горьковатая, с пьянящей начинкой, но сколько от нее удовольствия!

Один мой знакомый вообще не понимал, как люди могут получать удовольствие от пищи. Он воспринимал еду как восемнадцать аминокислот, необходимых для нормального функционирования организма. Ему действительно было безразлично, что есть – черную икру или овсяную кашу. Точно так же он относился и к жизни – раз ты родился, жить было необходимо, хотя и не особенно приятно. Какие разные взгляды на мир……

Я запила конфету апельсиновым соком. Какую выбрать теперь? Пусть будет шампанское. Под шампанское всегда хорошо думается.

Итак, Симония умер. Остается вопрос: какое отношение к нему имеет Максимилиан Коксос? Он хорошо знал Марика. Это несомненно. Он наизусть помнил его юношеские стихи, хотя, насколько мне известно, в России они никогда не публиковались. Вряд ли их издавали на русском языке в Израиле. Поэзия нынче не в моде. Кроме того, эмигрировав и преобразившись в правоверного сиониста, Марк полностью сменил имидж. Скорее всего он вообще перестал писать стихи.

Я уже не сомневалась, что между Марком и Максом должно быть какое-то родство. Коксос явно не обрадовался тому, что я приняла его за Симонию. Он не выдавал себя за Марика, не пытался походить на него, он действительно был похож на Марка. Черты лица Симонии я, как всегда, помнила плохо, тут я могла ошибиться, но насчет рисунка атавистической растительности на плечах и спине я была совершенно уверена. У Коксоса он был в точности такой, как у поэта, а подобную деталь не воспроизведешь за счет пластической операции. Да и фигуры у них были похожи. Рост один и тот же. Таких совпадений не бывает. Эта парочка непременно должна состоять в родстве.

Во время нашего знакомства Симония неоднократно упоминал о своих родных. Я знала, что его отец был известным оперным певцом. Он погиб в результате несчастного случая, когда Марку было четырнадцать лет, а мать его работала переводчицей в одном крупном издательстве. От матери Марик унаследовал способности к языкам, а от отца – голос и музыкальный слух. Если у него был брат, зачем Марку скрывать это от меня?

Рассеять мои сомнения могла только Нина, то ли двоюродная, то ли вообще сводная сестра Симонии, в доме которой я и познакомилась с темпераментным поэтом. Хотя Нина по национальности была русская, она шутила, что на самом деле она наполовину грузинка, потому что, когда ее родители развелись, мать вышла замуж за грузина, а отец женился на грузинке. Кажется, Марик считался ее братом то ли по отчиму, то ли по мачехе.

В любом случае Нина должна быть в курсе его семейных дел, поскольку они с Мариком долгое время очень тесно общались. Ходили слухи, что Нина была в него влюблена, но романа так и не получилось.

Проблема заключалась в том, как разыскать Нинку. Я потеряла ее из виду лет семь назад. Мне было известно только, что она познакомилась на мехмате с аспирантом из Венесуэлы, вышла замуж, уехала в Латинскую Америку и теперь преподает математику в каком-то провинциальном венесуэльском университете. Как бы ее разыскать? Может быть, через нашу общую подругу, живущую в Соединенных Штатах?

Я попыталась прикинуть, сколько времени должно быть сейчас на восточном побережье Штатов и в Каракасе. Вроде бы поздний вечер. Вполне можно позвонить. Порывшись в записной книжке, я отыскала бостонский телефон Наташи.

Мне повезло. Подруга оказалась дома. Обменявшись последними сплетнями о русских, русско-американских и русско-еврейских приятелях, я перешла непосредственно к интересующему меня вопросу и выяснила, что Нинка родила троих детей и в данный момент обитает с мужем в Кабимасе, портовом городе, расположенном на берегу Венесуэльского залива. Записав телефон сестры Марика, я передала приветы всем знакомым эмигрантам и попрощалась.

– Ирка, ты, что ли? – удивилась Нина, услышав в трубке мой голос. – Вот так сюрприз!

– Я только что узнала о смерти Марика, – сказала я.

– Все это так ужасно. К сожалению, я не смогла приехать на похороны. Говорят, его мать находится в крайне тяжелом состоянии.

– Да, я знаю. Она лежит в психиатрической клинике.

– Не понимаю, как Марка угораздило эмигрировать в Израиль! – возмущенно заявила Нина. – С его способностями в Штатах он мог сделать сногсшибательную карьеру. Так нет, он выбрал клочок пустыни, со всех сторон окруженный народами, ненавидящими евреев еще больше, чем Гитлер.

– Думаю, в Израиле он надеялся стать первым парнем на деревне. Марик никогда не хотел довольствоваться малым, а сделать карьеру на участке пустыни размером с Московскую область несравнимо проще, чем в США. Кроме того, евреи издревле считали себя избранным Богом народом, судьба которого – править миром. Марка с его честолюбием наверняка возбуждала эта идея. Править миром – это же кайф! В Штатах он имел бы только деньги, а в Израиле – власть и Великую Цель.

– Знаешь, меня всегда удивляло, как человек с таким потрясающим уровнем интеллекта может быть полным идиотом, – вздохнула Нина. – Недаром говорят, что ахиллесова пята нередко укрыта в голове.

– Идиотизм – понятие относительное, – заметила я. – Иногда оно является синонимом гениальности. Если бы твой брат стал президентом Израиля, вряд ли бы ты назвала его идиотом.

– Но он не стал президентом Израиля. Его разнесла на куски бомба палестинского террориста. Трудно придумать более бессмысленную смерть.

– Ему мог упасть на голову кирпич, – вздохнула я. – Это было бы еще более бессмысленно. Я хотела узнать у тебя одну вещь: у Марика есть братья?

– Нет.

– Ты абсолютно в этом уверена?

– Естественно, я в этом уверена. А почему вдруг ты об этом спрашиваешь?

– Я случайно познакомилась с человеком, который просто невероятно похож на Марика. Вот я и подумала, что это его брат.

– Двойники тоже иногда встречаются, – заметила Нина.

– Я знаю. Но этот человек похож на Марика так, как может быть похож только брат или близкий родственник.

– Это не может быть его брат. Кажется, у Марика действительно был брат, но он умер, когда Марку было четырнадцать лет.

– Серьезно? Странно, что Марк ничего не рассказывал мне о брате, хотя он упоминал, что, когда ему было четырнадцать лет, его отец погиб от несчастного случая. Значит, брат Марика умер примерно в то же время? Какое роковое совпадение.

– Марик никогда и ни с кем не говорил о своем брате. Если честно, я вообще не уверена, что этот брат когда-либо существовал.

– То есть как это ты не уверена? – изумилась я. – Если это брат Марика, он ведь и твой брат.

– Это очень темная история. Судя по всему, смерть отца Марика не была несчастным случаем, и если брат Марика действительно существовал, он был причастен к ней.

– Ничего себе! Прямо в стиле трагедий Шекспира.

– Боюсь, Шекспир до такого бы не додумался, – вздохнула Нина.

– Но я так и не поняла, существовал брат Марика или нет? И что случилось с его отцом?

– В нашей семье не принято вспоминать эту историю. Даже не знаю, могу ли я тебе рассказать……

– Могу поклясться, что ни с кем не стану это обсуждать. Поверь, для меня очень важно узнать, что тогда произошло. Вряд ли сейчас твой рассказ причинит кому-нибудь вред. Марик мертв, отец его тоже, мать в сумасшедшем доме, кроме тебя, других родственников нет. Кого могут волновать события почти двадцатилетней давности?

– Ладно, – вздохнула Нина. – Только пообещай, что все это останется строго между нами. Об этом не знает даже мать Марика. Если ей станет известно то, что тогда произошло, это может стать для нее еще более сильным ударом, чем смерть сына.

– Обещаю.

– Не исключено, что брат Марика убил отца и сам погиб вместе с ним.

– Ты серьезно? Ничего себе! Теперь понятно, почему Марик никогда не упоминал о брате. Как это произошло?

– Ты вообще откуда звонишь?

– С острова Бали.

– С острова Бали? Каким ветром тебя туда занесло?

– Позагорать приехала. Не все же в Крыму отдыхать.

– А ты не разоришься на звонке? Эту историю в двух словах не перескажешь.

– Не беспокойся. Надеюсь, мой бюджет это выдержит.

– Ты, наверное, знаешь, что семья Марика жила в Тбилиси. Даниил Симония, его отец, был оперным певцом, знаменитостью союзного масштаба. Его называли грузинским Паваротти. Даниил как раз собирался вылететь в Милан для выступлений в знаменитом театре «Ла Скала», когда Марк неожиданно исчез.

Два дня милиция обшаривала окрестности города, пытаясь отыскать мальчика, а потом Даниил обнаружил в почтовом ящике конверт, в котором лежали отрезанная мочка уха и письмо, в котором говорилось, что Марка похитили и, если Симония-старший не выполнит требований похитителей, каждый день он будет получать по кусочку своего сына до тех пор, пока тот не умрет.

– Странно, я не помню, чтобы у Марика была отрезана мочка уха, – заметила я. – Возможно, я не обратила на это внимания.

– Ты и не можешь этого помнить. Уши Марика были в полном порядке.

– Чье же тогда это было ухо?

– Послушай и все узнаешь.

– Слушаю, – кивнула я.

– На следующий день Даниилу позвонил по телефону неизвестный и сказал, что, если певец хочет, чтобы Марик остался в живых, в шесть часов вечера того же дня он должен встать на площади перед оперным театром, повесить на грудь табличку с надписью: «Я – убийца и подлец», а потом облить себя бензином и поджечь.

– Вот это да! – изумилась я.

– Естественно, что Симония не выполнил требований. В восемь часов вечера позвонил похититель и назвал место, где Даниил сможет найти мизинец своего сына. Затем он пригрозил, что, если певец публично не сожжет себя в шесть часов вечера на следующий день, Марик лишится указательного пальца. Когда пальцы кончатся, он отрежет ему язык, потом выколет глаза и в конце концов пришлет отцу сердце.

– А Даниил не пытался предложить похитителю деньги?

– Он предлагал ему все, что угодно, но преступник требовал только одного: совершить акт публичного самосожжения перед оперным театром.

– Похититель не объяснил, почему он этого хочет?

– Он вообще ничего не объяснял. Милиция день и ночь дежурила около Даниила, потому что тот уже был готов на самоубийство. Мать Марика лежала в больнице с нервным расстройством. Каждый день похититель звонил и называл места, где можно было найти отрезанные пальцы. К расследованию подключился КГБ, но толку от этого не было. В конце концов какому-то умнику пришло в голову сделать анализ отрезанных пальцев, и выяснилось, что они были отрезаны уже от мертвого тела. Группа крови совпадала с группой крови Марка.

Когда похититель позвонил в следующий раз, Даниил сказал, что знает, что его сын мертв. Тогда похититель подозвал к телефону Марика, позволил им немного поговорить, а потом повесил трубку.

Несколько дней похититель не звонил, а потом Даниил получил письмо и, не показав его ни родным, ни милиции, неожиданно исчез. В тот же день в давно предназначенном на снос доме на окраине Тбилиси неожиданно вспыхнул пожар. Очевидцы потом утверждали, что видели, как Симония с криком «Я – подлец!» бросился в пламя.

Когда подоспели пожарные, тушить было уже нечего. Под сгоревшими обломками здания нашли два обуглившихся скелета и пистолет со спиленными номерами. Тело Даниила смогли опознать по наручным часам и золотому медальону, который он всегда носил на шее. Марк вернулся домой вскоре после того, как стало известно о смерти его отца. Он заявил, что ни разу не видел лица похитителя и понятия не имеет, кто он такой.

В прессе сообщили, что знаменитый тенор Даниил Симония героически погиб, пытаясь спасти человека во время пожара. О похищении Марика газеты вообще не упоминали. В советское время было не принято доводить подобные истории до сведения общественности.

– Но если тело не опознали, откуда ты можешь знать, что второй труп принадлежал брату Марика? Ты ведь даже не уверена, что у Марика был брат? Как ты о нем узнала?

– Мне рассказал об этом сам Марик. Однажды, еще в студенческие времена, после экзаменов он зашел ко мне с бутылкой «Хванчкары». Родители были на даче, и мы решили отпраздновать успешную сдачу сессии. Вдвоем мы прикончили «Хванчкару», потом я достала из холодильника «Киндзмараули». Кажется, Марик выпил еще пару рюмок шартреза, а потом я предложила тост за братьев и сестер. У меня не было родных братьев, у Марика тоже, и я сказала, что это просто замечательно, что мы оказались родственниками.

Неожиданно Марик ударил кулаком по столу, а потом уронил голову на руки и заплакал. Я решила, что он слегка перебрал. Красное вино с ликером, да еще после экзаменов – далеко не лучшее сочетание. Только что он шутил, был в прекрасном настроении – и вдруг такая резкая перемена. Я вообще никогда не видела, чтобы он плакал. Я хотела уложить его в постель, но Марк оттолкнул меня и внезапно заговорил о своем похищении. Тогда он и рассказал мне, как все происходило на самом деле.

Я оставила брата ночевать у себя. На следующий день он терзался жестоким похмельем и почти ничего не помнил. Я спросила, правда ли то, что он мне рассказал. Марик впал в ярость и заявил, что это был пьяный бред. Он взял с меня слово навсегда позабыть об этой истории и ни при каких обстоятельствах никому ее не пересказывать.

По правде говоря, я не знала, что и думать. Марик рассказывал так, словно переживал все заново. Он был так убедителен, что не поверить ему было просто невозможно. В то же время сама история была настолько дикой, что поверить в нее было еще труднее. Я постаралась выкинуть рассказ Марика из головы и ни с кем никогда его не обсуждала.

Теперь Марика нет, его мать лишилась рассудка, и уже давно никто не вспоминает Даниила Симонию. Нет даже Советского Союза. Срок давности много лет как истек. Тайны прошлого уже никого не волнуют. Честно говоря, я даже рада, что могу с кем-то поговорить об этом. Мне бы хотелось узнать – действительно ли все произошло именно так, или это были пьяные фантазии поэта?

Голос Нины звучал напряженно и как-то слишком ровно, словно она изо всех сил старалась держать себя в руках.

Я вслушивалась в шелест слов, доносящихся с другого конца планеты, и не знала, верить или не верить тому, что я слышу. Такое мог выдумать лишь совершенно больной, извращенный ум. Только чей ум – Марика или его брата?

Закончив разговор, я встала и вышла на балкон, чувствуя, как внутри закипает ярость. Ярость собственного бессилия. Хотя я и убедила себя в том, что смирилась с фактом, что мир совсем не такой, каким я представляла его в детстве, иногда, сталкиваясь с проявлениями темных сторон человеческой натуры, я почему-то чувствовала себя обманутой.

То, что рассказала мне Нина, не могло быть правдой. Такого просто не должно было произойти. Вернее, мне хотелось бы, чтобы ничего подобного в мире не происходило. К сожалению, от наших желаний ничего не зависит. Мир такой, какой он есть, и лучшее, что я могу сделать, – это принимать его таким.

Внутреннее напряжение не отпускало. Злость трансформировалась в ищущую выхода агрессию. Надо было как-то успокоиться. Я подумала об оставшихся в коробке конфетах с ликером, но поняла, что даже такое ударное средство вряд ли сейчас поднимет мне настроение. Пожалуй, имеет смысл потренироваться. Нет лучшего способа избавиться от бурлящего в крови адреналина, чем занятия боевыми искусствами.

Вернувшись в комнату, я вытащила из тумбочки подаренный Стивом рентджонг и попыталась сообразить, каким хватом его лучше держать.

Никогда раньше мне не приходилось работать с колющим оружием, имеющим пистолетную рукоятку. С тех пор как я увлеклась танцами, я и с обычным ножом давно не тренировалась. А зря. Похоже, на Бали рукопашный бой пригодился бы мне больше, чем танцы.

Я несколько раз взмахнула рентджонгом, привыкая к нему. Ощущение было непривычным, да и удары были явно слабоваты. Это означало, что лезвие и предплечье были расположены под неправильным углом и отклонялись с линии концентрации энергии. При плохо нанесенном ударе в цель я могла запросто повредить себе запястье. Для начала мне предстояло почувствовать оптимальные траектории движений.

«Луксаман Сурьяди должен в совершенстве владеть рентджонгом, – подумала я. – Может, попросить его поучить меня?»

Мне вспомнился рассказ Стива о подобном амоку боевом трансе Луксамана. Давненько я не воспроизводила состояние боевого транса. А что, если попробовать сейчас? Выброс подавленной агрессии в трансовых состояниях практиковался многими народами и имел целительное воздействие на психику. Это был своеобразный катарсис тела и духа, в котором за считанные минуты выбрасывалось все мутное и злое, вся тяжесть, накопившаяся в душе, все комплексы, вся затаенная агрессия.

Я встала посреди комнаты, взяла рентджонг в левую руку и начала с шоу-даосской медитации «оживления» оружия. Я вытянула руки вперед, плашмя положив лезвие на правую ладонь, и сосредоточилась на энергетических центрах тела, вызывая в них мощную пульсацию чи.^[5]

Постепенно биение пульса становилось сильнее, начиная распространяться по всему телу. Чи хлынула в руки, возбуждая центры ладоней. Сделав резкий выдох, я перебросила пульс из кисти в оружие. Теперь рентджонг вибрировал вместе с руками, превращаясь в мое продолжение. Граница между пальцами и рукоятью исчезала. Оружие становилось частью моего тела. Я чувствовала, как пульсирует центр тяжести рентджонга, как миниатюрное сердце стремительно и ритмично колотится в его острие.

Следующий шаг – создание пронизывающих мое тело плоскостей концентрации энергии. Для того чтобы удар был техничным, все части тела должны располагаться таким образом, чтобы сила удара была направлена точно по линиям, находящимся в плоскостях концентрации.

Наработанный многократными тренировками мыслеобраз реализовался почти мгновенно. Похоже, психотехники, как езда на велосипеде, – не забываются.

Тело, превращающееся в сгусток концентрированной энергии, четко рассекли по заданным направлениям вертикальные и горизонтальные плоскости. Перенося вибрацию в плоскости концентрации, я заставляла их становиться все более жесткими и ощутимыми. Постепенно тело исчезало. Оно таяло, обретая невесомость. Плоскости, или, как их поэтично называли шоу-даосы, «круги, уходящие в бесконечность», становились более реальными и материальными, чем я сама.

Теперь последний этап. Контролируемые аутодвижения. Пусть мое тело само научится управлять рентджонгом. Вся необходимая для этого информация уже давно заложена в подсознании. Схемы работы с холодным оружием похожи друг на друга, как звери, относящиеся к одному семейству. В состоянии транса подсознание автоматически выберет правильный захват, правильные позиции рук при ударах и усиливающие движения корпуса. Главное – не терять контроль над измененным состоянием сознания, иначе я не запомню технику боя и не смогу интуитивно определить момент выхода из транса.

Включив наблюдающего за эволюцией измененного состояния сознания внутреннего стража, я дала рентджонгу приказ выполнить автоматический бой с тенью и сосредоточилась на ведущих точках оружия. Теперь тело стало полностью невесомым и окончательно исчезло. От рук, ног и головы остались лишь энергетические нити, идущие от их ведущих точек к дань-тяням.^[6]

Рентджонг сильнее завибрировал в моей руке и начал двигаться. Его движение через соответствующие нити передавалось кисти, предплечью, плечу. Лезвие лениво, как бы нехотя, примеривалось к плоскостям концентрации, мягко переходя с одной на другую. Пульсация оружия усиливалась, а вместе с ней увеличивалась и скорость движений. Удары становились резче, быстрее и сильнее. Руки, ноги и туловище автоматически принимали позы, усиливающие и направляющие удары рентджонга.

Внутренний страж старательно регистрировал положения тела. Потом я смогу воспроизвести освоенную технику в медитации воспоминаний. К движениям ножа я добавила блоки и удары правой рукой и ногами. Бой с тенью на пределе возможностей. Несколько противников, нападающих со всех сторон.

Наблюдая за собой с позиции внутреннего стража, я воспринимала свое тело как марионетку, управляемую невидимым, но опытным кукольником. Абсолютная четкость движений, ни на йоту не отклоняющихся от оптимальных траекторий.

Мой транс сейчас был ближе к контролируемому пупутану. Чтобы перевести его в амок, достаточно добавить спонтанный всплеск сексуальной энергии, горячую ярость безумия. Мыслеобраз естественной жестокости с привкусом садистски-сексуального наслаждения от убийства. Невыносимое блаженство, доставляемое вкусом крови, треском разрываемой человеческой плоти…… Главное – не перейти границу, не потерять контроль.

Отрабатывая аффектированный боевой транс, бойцы Шоу-Дао ухитрялись переходить все границы безумия, неизменно возвращаясь в конце к естественному для них состоянию спокойствия и душевной гармонии.

Немыслимое наслаждение от предчувствия смерти все глубже затягивало меня в темный водоворот. Не зря подобные психотехники называются «внутренней наркоманией». Ни один самый мощный наркотик не способен вызвать переживаний подобной силы и интенсивности. Главное – подготовить нервную систему, чтобы она смогла выдержать предельную остроту ощущений. Укрепляя свое тело и волю, воины Шоу-Дао в особых разновидностях транса последовательно проходили через все возможные виды эмоциональных состояний, вплоть до безумия и извращений, обучаясь управлять ими и применять их как в боевой ситуации, так и в обыденной жизни.

Уворачиваясь от невидимых противников, я подпрыгивала в воздух, переходила в нижний уровень, каталась по полу. Сделав боковое сальто, я почувствовала движение своей спиной, и рентджонг мгновенно метнулся в этом направлении.

Неведомая сила на полпути резко отдернула мою руку. Лезвие взлетело вверх и застыло. Плоскости концентрации исчезли. Я вновь ощутила свое тело.

Прижавшись спиной к стене, на меня округлившимися от ужаса глазами смотрел Ляо Сианон, точнее, японский бизнесмен Йошинори Сукиебуси.

Я вытаращилась на Ляо с еще большим ужасом. Как я могла не подумать, что кто-то может войти? Это просто чудо, что внутренний страж вовремя выдернул меня из транса. Отреагируй мое подсознание чуть позже, и я бы воткнула в полицейского нож, приняв его за одного из воображаемых противников.

– Привет, – с глупой улыбкой выдавила из себя я.

– Привет, – мрачно кивнул Сианон. – Ты спятила? Чем это ты тут занимаешься?

– Да так, ерунда, – пожала плечами я. – От нечего делать отрабатываю аффектированный боевой транс.

– От нечего делать?

– Ну да. Решила потренироваться с рентджонгом. Я никогда раньше не держала в руках нож с пистолетной рукоятью.

– У тебя руки дрожат. Да и колени тоже, – заметил Сианон.

– Ты меня напугал. Я же чуть не убила тебя.

– Не знаю, кто кого больше напугал. Ложись на кровать, я тебя разотру, иначе ты можешь заболеть.

– Откуда ты знаешь, что после транса необходимо растирать тело?

– Я же родился в Индонезии. Ложись побыстрее на кровать, а то тебя всю трясет.

Из-за резкого перехода к нормальному состоянию сознания потоки активизированной чи не успели равномерно распределиться по телу. Их спонтанные перемещения вызывали непроизвольные подергивания в мышцах и кончиках пальцев.

– Где ты научился такому массажу? – восхитилась я, чувствуя как под ловкими пальцами полицейского трансовое «похмелье» сменяется восхитительным чувством легкости и безмятежного блаженства.

Неудивительно, что, по данным международных медицинских организаций, на Бали практически отсутствуют психические заболевания. Жители острова с незапамятных времен избавляются от стресса через измененные состояния сознания – в пупутане, в ритуальных танцах, в перевоплощениях в животных и птиц. После подобной терапии вообще забываешь о том, что такое нервное напряжение.

Я снова вспомнила о разговоре с Ниной, но теперь история о гибели отца и брата Марика уже не вызывала во мне ярости или грусти.

– Я знаю и другие виды массажа, – улыбнулся Сианон.

В его глазах плясали чертики. Я была готова держать пари, что в этот момент он позабыл о своей ненависти к женщинам и писателям детективных романов.

– Какие, например?

– Разные. В частности, эротический. Хочешь попробовать?

– По-моему, ты действуешь в балийских традициях, – вздохнула я. – Насколько я помню, здесь все начинается с прикосновений, а потом мужчина вместо объяснения в любви просто спрашивает: «Хочешь?»

– Мы же находимся на Бали.

– На тебя испуг так подействовал?

– Почему обязательно испуг? С ножом в руках ты выглядишь на редкость сексуально. Я и не подозревал, что ты можешь так двигаться.

– Извращенец, – сказала я.

– Это я извращенец? – удивился Сианон. – Между прочим, ты у нас каталась по полу, размахивая рентджонгом. Чуть меня не убила.

– Чуть не считается.

– Не упрямься. Тебе же нравится то, что я делаю. Если тебя что-то смущает, начать мы можем с кистей рук. Это вполне невинно.

– Ладно, давай, – согласилась я.

– А крем у тебя есть?

– Возьми на тумбочке.

Пальцы Ляо были легкими, как крылья бабочки. Все-таки есть в Востоке свое неповторимое очарование. Впрочем, как и в России. Восток ни на что не похож. А Россия? Страна, в которой по определению не было секса? Было бы забавно произвести сравнительный анализ особенностей восточной и русской любви. Неожиданно и, как всегда, некстати мне вспомнился анекдот, который мог появиться лишь в единственной стране такого большого и прекрасного мира. Классическая иллюстрация любви по-русски.

Парк. Ваня и Маша сидят на скамейке. Ночь, луна, соловьи, сирень цветет. Ваня сопит, глядя в темное небо, и время от времени шмыгает носом. Маша выразительно ерзает на сиденье, прижимаясь к Ване горячим мясистым бедром.

– Вань, а Вань……

– Чё?

– Сделай чё-нибудь.

– А чё?

– Ну… чё-нибудь.

– Чё сделать-то?

– Ну-у…… сделай мне чё-нибудь…… особенное.

Ваня шмыгает носом и задумчиво чешет в квадратном затылке.

– Ну-у…… хошь – руку сломаю?

Как все-таки прекрасна романтическая русская страсть!

– Почему ты смеешься? – спросил Сианон. – Тебе приятно?

– Очень приятно, – сказала я.

Горячие пальцы полицейского скользнули к моим плечам.

– Чем это вы тут занимаетесь? – раздался у нас над ухом звонкий голосок Аделы.

Я вздрогнула от неожиданности. Сианон воровато спрятал руки за спину.

– Ах, простите. Я, кажется, не вовремя.

Голос подруги был приторным, как засахарившаяся патока.

– Ну что ты! Ты всегда появляешься как нельзя более кстати.

– Я как раз предлагал Ирине сыграть партию в го, – объяснил Ляо.

Снова безукоризненный японский акцент. Я мысленно поаплодировала полицейскому. Настоящий профессионал!

– Значит, теперь это называется играть в го? – уточнила Адела.

Что ни говори, а все бабы – змеи. Особенно лучшие подруги.

– Считай это разминкой перед матчем.

– Что ж. В таком случае мы с Билли, пожалуй, сыграем партию в бридж. Не буду вам мешать. Можете продолжать разминку.

Скорчив мне рожу, Адела развернулась и направилась к двери.

Такой момент испортила!

– Кстати, я действительно хотел предложить тебе партию в го, – заметил Сианон. – Даже доску с собой прихватил. Уж в этот раз я тебя обыграю. Только без поддавков! Если хочешь, мы можем поиграть на пляже.

Я с подозрением посмотрела на полицейского.

– Какой-то ты странный сегодня.

– Почему?

– Ты совсем не говоришь о работе.

– Но я ведь не настоящий японский трудоголик, а только прикидываюсь им. Иногда имеет смысл и отдыхать. Не забывай, что в целях конспирации мы должны проводить много времени вместе, а ты только и делаешь, что пропадаешь непонятно где с этим греком.

– Так это все из-за Стива!

– Я заходил к тебе вчера после обеда, но Адела сказала, что вы куда-то уехали вместе.

– Неужели ты ревнуешь?

– Не говори глупостей, – поморщился Ляо. – Я просто забочусь о поддержании нашей легенды. Ревность на Бали не существует, точно так же, как и любовь.

– Прямо как в раю, – вздохнула я. – Ладно, пойдем, сыграем партию на пляже. Я только захвачу полотенце и надену купальный костюм.

На этот раз Сианон действовал намного осторожнее. Похоже, он впал в другую крайность, и, вместо того, чтобы недооценивать противника, как в предыдущей партии, Ляо размышлял над каждым моим ходом так, словно играл по меньшей мере с девятым даном.

В противоположность ему я никак не могла сосредоточиться на игре. Слишком ленивая для того, чтобы долго и напряженно размышлять, обычно я играла быстро, не страдая от мысли, что могу проиграть, поэтому меня всегда раздражали партнеры-тугодумы. Но сейчас я даже радовалась тому, что Сианон медитировал над каждым ходом так, словно от исхода партии зависела его жизнь. В голове у меня с навязчивостью испорченной пластинки вновь и вновь прокручивался разговор с Ниной.

Герои разыгравшейся много лет назад драмы постепенно обретали плоть и кровь. Казалось, еще немного – и я начну видеть и слышать их. Я ощущала отдающий бензиновой гарью запах дыма и пронзительный жар бушующего пламени. Или это был жар белесого тропического солнца? Как же все это происходило?

Тбилиси. Лето. Безмятежное спокойствие будничного советского дня. Четырнадцатилетний Марик вышел из кафе на проспекте Руставели и свернул к набережной Куры. Он не услышал шагов за своей спиной, а лишь почувствовал железную хватку на горле и отвратительную вонь пропитанной хлороформом тряпки, закрывшей ему лицо.

Очнулся Марик на кровати в оборудованном под жилье подвале с закрытым решеткой крошечным вентиляционным окошком. Его тошнило. Доза хлороформа оказалась слишком большой. На стуле напротив кровати сидел незнакомый парень.

Марик попытался приподняться и понял, что запястье левой руки было приковано наручниками к спинке кровати.

– Как ты? Нормально? – спросил парень.

– Меня сейчас вырвет, – сказал Марик.

– Подожди.

Парень сорвался с места и через мгновение вернулся с эмалированным китайским тазом.

– Сейчас тебе будет лучше, – сказал он, заботливо придерживая за плечи содрогающегося от рвотных спазмов мальчика. – Возьми полотенце. Вытри лицо.

Марик с ненавистью оттолкнул его руку.

– Зачем ты меня похитил?

– Извини, но так было надо.

– Кто ты такой?

– Можешь звать меня Грей.

– Тебе нужны деньги? Ты потребуешь за меня выкуп?

Парень покачал головой:

– Деньги мне не нужны.

– Что же тогда тебе нужно? Ты маньяк? Извращенец? Хочешь убить меня?

– Для начала просто успокойся. Обещаю, я не причиню тебе никакого вреда. Мы проведем вместе несколько дней, а потом я отпущу тебя домой, вот и все. Мне самому неприятно знакомиться с тобой при таких обстоятельствах, но, поверь, у меня не было выбора.

– Не было выбора? Какого еще выбора? И чего ради тебе потребовалось знакомиться со мной?

– Для начала тебе надо выпить крепкого чая. После поговорим.

– О чем поговорим? Что тебе от меня надо? Кто ты вообще такой?

– Твой родной брат, – сказал Грей и вышел, захлопнув за собой тяжелую железную дверь.

– Брат, – изумленно прошептал Марик. – Но у меня нет никакого брата!

Происходящее казалось Симонии-младшему дурным сном. Нет, это не может быть его брат. Но почему же тогда у похитителя точно такие же глаза, как и у него? Как у него и у его отца, знаменитого тенора Даниила Симонии.

Братья провели вместе восемь дней. С каждым днем росла привязанность Марика к Грею. С каждым днем мальчик сильнее и сильнее ненавидел своего отца.

Даниил Симония считал себя настоящим мужчиной и одним из величайших певцов своего времени. Его воля для домашних была законом. Свои бесконечные романы он не скрывал и не собирался скрывать. Его жена должны была быть счастлива уже от того, что ей выпала честь заботиться о благополучии великого Симонии, а сыну Даниилу еще предстояло доказать, что он был достоин чести носить знаменитую фамилию.

Что бы ни делал Марк в надежде заслужить благосклонность отца, этого было недостаточно. Даниил не уставал повторять, что сын, к сожалению, пошел в мать. У него не было отцовского мужского начала, отцовского ума, он был лишен отцовского голоса, отцовского таланта, отцовской отваги, отцовского честолюбия. Чем отчаяннее Марик пытался доказать себе и другим, что он тоже талантлив, пусть даже не так, как отец, тем сильнее и безнадежнее он ощущал свою ущербность.

Ненависть копилась постепенно и росла незаметно, как раковая опухоль. Долгое время мальчик даже не подозревал о ее существовании. Сама мысль о ненависти была высшим кощунством. Как божеству поклоняясь вознесенному на пьедестал кумиру, Симония-младший не догадывался, насколько он ненавидит Даниила. Так продолжалось до тех пор, пока он не встретил Грея.

Марк так никогда и не узнал, как на самом деле звали его брата. Но в том, что это был его брат, он больше не сомневался. У них обоих были одинаковые фигуры, один и тот же рост и, главное, одинаковые глаза – глаза ненавистного им оперного певца.

С матерью Грея Даниил познакомился на студенческой вечеринке. Даниил пел под гитару, и смешливая первокурсница Лена с филфака влюбилась в него с первого взгляда. С вечеринки они ушли вместе, оба немного навеселе, и в ту же ночь стали любовниками. Через месяц Лена поняла, что беременна.

Далее все развивалось по стандартному сценарию. Делать аборт Лена категорически отказалась. В не менее категорической форме Даниил отказался признавать ребенка. Уже тогда преподаватели пророчили ему блестящую карьеру, и портить себе жизнь из-за того, что его сперматозоид случайно оказался в яйцеклетке первой попавшейся дешевой шлюхи, Даниил не собирался. Именно так он и объяснил Лене, добавив, что если она посмеет качать права или, не дай Бог, заявить публично, что она беременна от него, он собственными руками прикончит и ее, и проклятого ублюдка.

Лена бросила университет и вернулась к матери в Поти. Будущую бабушку, с которой девушка и раньше не ладила, новость о прибавлении в семействе ничуть не обрадовала. Жизнь с матерью превратилась в ад. При первой же возможности Лена ушла из дома и стала работать официанткой в пивном баре. Когда Грею исполнилось три года, его мать отправилась на панель.

Пить Лена начала после того, как впервые увидела выступление Даниила Симонии по телевидению. В пьяном бреду она называла Грея сыном дешевой шлюхи и святого духа.

Мальчику было десять лет, когда Симония получил государственную премию. Церемонию ее вручения показывали по телевидению. Лена выпила полторы бутылки водки и рассказала мальчику правду о его отце. Всю правду.

Потом она отправила Грея погулять, а сама в пьяном угаре вылила на голову две бутылки бензина для зажигалок и чиркнула спичкой.

Бабушку Грей ненавидел так же сильно же, как и она его. Дети во дворе издевались над сыном сумасшедшей шлюхи и избивали его, бабушка за малейшую провинность драла ненавистного ублюдка ремнем как сидорову козу, а Грей только стискивал зубы и молча хранил свою тайну. Возможно, его мать действительно была дешевой шлюхой, но теперь мальчик точно знал, что отец уж никак не был святым духом.

Грей ни с кем не говорил об отце. Он поклялся себе, что никогда никому о нем не расскажет, а значит, никто не сможет связать сына шлюхи из Поти со смертью известного оперного певца. Даниил Симония, обаятельно улыбающийся со страниц журналов и с экранов телевизоров, рано или поздно заплатит за все.

В пятнадцать лет Грей поступил в военное училище. Он сделал это по двум причинам. Во-первых, таким образом он мог сбежать из дома ненавистной бабки, а во-вторых, навыки, приобретенные в армии, могли пригодиться ему в сведении счетов с еще более ненавистным ему отцом.

Как именно Грей отомстит Симонии, он еще не знал, да он и не торопился с местью. Ненависть, рвущаяся из самых глубин его существа, толкала юношу вперед, придавая ему почти нечеловеческие силы.

Казалось, Грей никогда не устает. Он был лучшим во всем – в боевой, физической и теоретической подготовке, в стрельбе, в рукопашном бою. Казалось, он не способен чувствовать боль – ни свою, ни чужую. У него не было друзей, как, впрочем, не было и врагов. Его боялись и уважали, но не любили, да Грей и не нуждался в любви. Он давно забыл, что это такое. Забыл, а может быть, не хотел вспоминать.

После училища был Афганистан. Об этом периоде своей жизни Грей рассказывал Марику очень мало, но именно скупость рассказов создавала у мальчика ощущение почти нереальной в своей абсурдности квинтэссенции людской жестокости, через которую был вынужден пройти его брат. Нереальной потому, что выросший среди музыки и книг Марик, несмотря на все свое воображение, не мог представить себе бесконечной глубины зверства, на которое оказывались способны ведомые ненавистью человеческие существа.

Впрочем, «зверство» было неправильным термином. Ни одно животное не было способно на извращенную патологическую жестокость, свойственную считающим себя венцом природы людям. Звери не получали удовольствия от жестокости, люди же упивались ею.

Уволившись из армии, Грей в течение года собирал досье на Даниила Симонию. Каждый новый материал, свидетельствующий о подлости знаменитого оперного певца, который незаконнорожденный сын подшивал в постепенно разбухающую голубую папку с надписью «Дело», доставлял ему особое чувство извращенного наслаждения. Чем глубже оказывалась пропасть грехопадения отца, тем слаще окажется месть.

Месть стала единственной возлюбленной Грея. Мысли о ней вдохновляли и окрыляли его так же, как безумного Дон Кихота звал на подвиги образ прекрасной Дульсинеи Тобосской. Где бы он ни находился, Грей постоянно думал о мести. Он видел ее во сне. Он мечтал о ней, предвкушая долгое неторопливое наслаждение мщением, а затем мучительно-страстную сладость финального аккорда.

Грей холил и лелеял свою ненависть до тех пор, пока не почувствовал, что он созрел, как налившийся кроваво-рубиновым соком гранат. Его время пришло. Настала пора перейти к действиям.

* * *

Слушая рассказы брата, Марик по сравнению с ним казался себе маленьким жалким ничтожеством, избалованным и трусливым маменькиным сынком, неспособным на настоящие мужские поступки.

С каждым днем Грей все больше привязывался к Марку, гордясь и восхищаясь им. В присутствии этого хрупкого мальчика бывший афганец с небывалой остротой ощущал свою эмоциональную и духовную неполноценность. Его потрясала почти невероятная для четырнадцатилетнего подростка эрудиция брата, его глубокая внутренняя жизнь, его яркая эмоциональность, его сильные и глубокие, открыто выражаемые в жизни, в стихах и в песнях переживания.

Ничего подобного Грей никогда не испытывал. Сковывающая неспособность к открытому и непосредственному общению и к проявлению чувств заставляла его чувствовать себя на фоне брата убогим эмоциональным калекой.

Больше всего на свете Грей мечтал хоть раз в жизни увидеть окружающий мир глазами Марка, но он понимал, что этого никогда не произойдет. Ненависть уничтожила в его душе все остальные чувства, превратив ее в бесплодную пустыню.

Каждый из братьев восхищался в другом именно тем, чего недоставало ему. Произошло то, что и должно было произойти. Братья объединились против отца.

План посылать Даниилу Симонии якобы отрезанные части тела Марика первоначально возник у Грея. Мочки ушей и пальцы он достал по своим каналам из морга.

О том, что задумал Грей, Марик узнал лишь на пятый день. Не желая травмировать психику мальчика, вначале Грей не собирался посвящать брата в свои планы. По его расчетам, Марик должен был просто провести с ним недельку-другую, а потом, когда свершится месть, отправиться на все четыре стороны.

Неожиданное духовное родство, вспыхнувшее между братьями, заставило Грея пересмотреть свое решение. К удивлению бывшего афганца, ненависть Марика к отцу оказалась чуть ли не сильнее, чем его собственная ненависть, причем Марик ненавидел Даниила не столько за то, что он сделал ему и его матери, сколько за подлость, совершенную в отношении Грея и наивной первокурсницы Лены.

Марк не верил, что план Грея сработает. Он был убежден, что даже если похитители разрежут его по частям и разбросают по всей Грузии, Даниил ни за что не совершит акт публичного покаяния и самосожжения. Великий тенор, как всегда, будет играть на публику, изображая по-оперному гротескные страдания, и в конце концов станет национальным героем, увенчанным терновым венцом мученика. Меньше всего в этом спектакле Симонию-старшего будет волновать судьба сына.

Марк оказался прав. Несмотря на то что милиция каждый день находила то тут, то там отрезанные части тела, Даниил явно не собирался выполнять требования похитителя. И, хотя здравый смысл подсказывал Марику, что разумнее было бы успокоиться и покончить с этим затянувшимся безумием, пока действительно не произошло что-либо непоправимое, он решил, что сможет совершить то, что не удалось его брату.

Во время очередного разговора с Даниилом Грей передал трубку брату. Марик сыграл великолепно. В его словах боль и страх смешивались с надрывностью мольбы. Иногда голос мальчика прерывался слезами.

Марк открыто обвинил Даниила. Он сказал, что его похищение стало местью за оставшиеся безнаказанными преступления отца. Мальчик безжалостно перечислял подвиги знаменитого папаши, свидетельства которых хранились в голубой папке. Марк кричал, что его пытают, что у него выбиты зубы и переломаны кости пальцев, и если Даниил не выполнит требований похитителей, не только смерть сына окажется на его совести. Все подлости, которые певец совершил за свою жизнь, станут достоянием общественности, и тщательно создаваемый образ знаменитого деятеля искусств рассыплется в прах. Марик знал своего отца гораздо лучше, чем Грей. Он умело нанес удар в самое уязвимое место.

Сотрудники КГБ записали разговор на пленку. Даниилу начали задавать очень неприятные для него вопросы.

Грей ухитрился организовать несколько телефонных разговоров Марика с отцом, о которых не узнали сотрудники милиции и госбезопасности. Марк выплескивал на родителя новые эпизоды его жизни, о которых певец предпочел бы забыть. Накручивая себя до истерики, мальчик кричал в трубку о смерти Лены, о судьбе отвергнутого Симонией брата. С садистским наслаждением он чувствовал, как под его обвинениями ломается железная воля отца.

Даниил был загнан в ловушку. Прошлое безжалостно настигало его, и от этого прошлого не было пощады. Певец понял, что у него нет выхода. Даже если бы милиция смогла отыскать его сына и арестовать похитителей, это бы его уже не спасло. В любом случае его тайная жизнь будет вывернута наизнанку перед миллионами поклонников его таланта. У него не будет ни единого шанса оправдаться. Да и как можно оправдаться? Его не поймут. Поверженных кумиров беспощадно забрасывают камнями те самые люди, которые вчера им поклонялись. Так было и так будет всегда. Позор хуже смерти. Особенно для человека, в жилах которого течет горячая грузинская кровь.

Во время одного из разговоров, о котором так никогда и не узнали ни милиция, ни спецслужбы, Даниил договорился с Греем о новых условиях. Грей согласился пойти на уступки. Он позволит Симонии-старшему умереть не на площади перед оперным театром и без таблички на груди. Казнь через самоубийство была назначена на следующий день.

То, что до сих пор казалось Марку увлекательной психологической игрой, стало превращаться в кошмарную реальность.

– Ты действительно хочешь убить отца? – спросил у брата Марик.

– Я – нет. Он сам себя убьет.

– А если не убьет?

– Не знаю, что тогда будет. На самом деле не знаю. А чего хочешь ты? Даниил ведь и твой отец. Ты имеешь такое же право решать его судьбу, как и я.

– Иногда я сам не понимаю, чего хочу. Ты говоришь, что есть вещи, которые нельзя прощать. Или все-таки можно? Христос ведь прощал.

– Христа распяли. А потом, прикрываясь его именем, убивали, обирали и дурачили людей. Почитай историю христианства. Кто-нибудь прощал еретиков? Нет. Их пытали и жгли, а имущество отбирали в пользу церкви. Точно так же коммунисты убивали и грабили мнимых врагов советской власти, а фашисты потрошили евреев. В этом мире не существует прощения. Сказки о прощении придуманы для дураков.

– Но он все-таки наш отец.

– Не будем спорить. Ты мой брат. Я поступлю так, как ты скажешь. Если ты сможешь его простить, ради тебя я забуду о мести.

– Завтра. Я подумаю об этом завтра, – сказал Марик.

– Вот и хорошо. Выпей какао.

– Не надо какао. Сегодня я хочу водки, как и ты.

– Тебе еще рано пить водку.

– Не обращайся со мной как с ребенком.

– Ты не ребенок, но пока и не взрослый. Пока ты со мной, я за тебя отвечаю. Поверь, от водки тебе станет только хуже. Возьми какао. Я специально приготовил его для тебя.

– Слишком много сахара, – пожаловался Марик.

Голова вдруг потяжелела. Марк хотел сказать Грею, что ему почему-то страшно захотелось спать, но не сумел. Язык онемел и стал ватным, глаза застилал свинцовый туман. Последнее, что он запомнил, были подхватившие его сильные руки брата.

Марик проснулся в лесу на пологом горном склоне. Голова гудела. Тело было холодным и болезненно онемевшим.

– Грей! – позвал мальчик, ища глазами брата.

Он был один. Кругом только сосны, скалы и покрытая порыжевшей хвоей жесткая каменистая земля.

С трудом приподнявшись, Марк обнаружил, что он лежит на сложенном вдвое одеяле. Еще одно одеяло накрывало его.

– Грей! Черт возьми, где же ты?

Цепляющееся за верхушки сосен солнце клонилось к закату.

«Значит, завтрашний день уже заканчивается», – мелькнуло в голове у Марика.

День, в который должна была решиться судьба его отца и, возможно, его брата.

Отбросив одеяло в сторону, Марк со стоном встал и, спотыкаясь, неуклюже побежал вниз по склону.

Потом, на допросах, Марк утверждал, что не видел лица своего похитителя, понятия не имеет, кто он такой и где его прятали. Мальчик держался в точности так, как научил его брат. Следователи сочувственно вздыхали, вслушиваясь в едва слышные ответы сидящего на стуле подростка. Марик выглядел апатичным и безучастным, словно происшедшая трагедия не имела к нему никакого отношения. Врачи говорили о последствиях пережитого шока. Марика уже известили о смерти отца, но шок не был связан со смертью Даниила Симонии. На месте пожара был обнаружен еще один неопознанный труп. Сам не понимая почему, Марк был уверен, что это труп его брата.

Мальчик с трудом концентрировался на фразах, которые произносили люди в форме. В его голове навязчиво бился один и тот же вопрос: «Есть ли вещи, которые нельзя простить?»

– Ладно, оставим ребенка в покое. Похоже, ничего нового он уже не скажет, – донеслось откуда-то издалека.

«Нет, – неожиданно понял Марик. – Есть вещи, которые нельзя прощать».

Он мог бы простить брату все. Все, кроме одного. Грей не имел права уходить вместе с отцом. Он не должен был умирать, унося в могилу тайну того, что произошло в роковой день пожара между двумя самыми близкими ему людьми. Грей не имел права умирать, оставляя брата один на один с обрушившимся на него абсурдным и жестоким миром, в котором Марик уже ничего не понимал.

– Какая-то ты сегодня рассеянная, – заметил Сианон. – Ты играешь совсем иначе, чем в прошлый раз.

– Я любую партию играю иначе. Это же го.

– Не прикидывайся. Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Тебя что-то беспокоит.

– Было бы странно, если бы, с учетом событий, происходящих на острове, меня ничто не беспокоило.

– Просто расслабься и получай удовольствие. Ты же сама мне это советовала.

– Давать советы легче, чем их выполнять.

– Твой ход.

Я вздохнула и посмотрела на доску. Действительно, сегодня я играю далеко не лучшим образом.

Поставив «камень» на доску, я снова, против своего желания, вернулась мыслями к погибшему в огне брату Марика. А что, если сгорел не Грей? Если он ухитрился достать в морге отрезанные части тела, чтобы подбрасывать их Даниилу Симонии, ему ничего не стоило оставить в огне невостребованный труп какого-либо бомжа.

Ладно, допустим, что брат Марика не погиб. В таком случае Максимилиан Коксос – это не Марик, а его брат. Все сходится. Что мне известно о Грее? Ничего, кроме не слишком типичной для России клички и того, что он служил в Афганистане.

Почему именно Грей? Так в «Алых парусах» звали капитана парусника, в которого влюбилась Ассоль. Нет, вряд ли это прозвище может иметь отношение к «Алым парусам». Марик мог бы назвать себя в честь капитана, но только не его брат. Не в той он рос среде.

Что еще может означать «Грей»? С английского это слово переводится как «серый». Прозвище Серый было у друга моего детства, профессорского сына, впоследствии ставшего преступником-рецидивистом. Эта кличка была производным от имени – Сергей. Может быть, брата Марика тоже звали Сергеем?

Сергей, который воевал в Афганистане. Такие же, как у Марика, глаза. Превосходно владеет оружием. Навыки профессионального убийцы. Не слишком ли много людей, подходящих под описание Сергея Адасова? Но если лже-Марик – Адасов, кто же тогда Стив? Похоже, у меня окончательно поехала крыша. Написание детективов явно до добра не доводит. Еще немного – и я приду к заключению, что Сергей Адасов – это маскирующийся под японского бизнесмена Сианон.

Я с любопытством уставилась на Ляо, прикидывая, насколько разрез его глаз напоминает глаза Марика и Стива. Никакого сходства.

Уловив мой взгляд, полицейский вопросительно посмотрел сначала на меня, а потом на доску, видимо, ожидая какого-то подвоха.

– Сдаюсь, – сказала я.

– Сдаешься? – удивился Сианон.

– Мне срочно нужно позвонить.

– Кому?

– Я обязана отвечать на этот вопрос?

– Вообще-то не обязана.

Я вздохнула.

– Третьему бывшему мужу, – пояснила я.

– Третьему? Бывшему? – удивленно посмотрел на меня Ляо. – А сколько вообще их у тебя было?

– Пока только три. Но это не предел.

– Не сомневаюсь. А с чего вдруг ты решила позвонить ему именно сейчас?

– Просто хочу кое-что проверить.

– Может, сначала закончим партию? Твое положение не так уж безнадежно.

– Не могу. Считай это очередным женским капризом.

– Ох уж эти женщины, – вздохнул Сианон. – Ладно, сходи позвони. Я подожду тебя здесь. Вернешься – доиграем.

Я с подозрением посмотрела на полицейского.

– Странный ты сегодня какой-то. Слишком покладистый.

– Если бы я возражал, это бы что-нибудь изменило?

– Сомневаюсь.

– Вот и я так подумал. Один мой приятель говорил, что есть только два способа командовать женщиной, но беда заключается в том, что никто их не знает.

– Я скоро вернусь, – пообещала я.

– Очень на это надеюсь, – усмехнулся Ляо.

– Чем ты там занимаешься? – с подозрением поинтересовался Саша.

– Отдыхаю, – честно соврала я.

– И тебе на отдыхе вдруг срочно понадобились сведения о какой-то Лене, которая в конце семидесятых училась на филфаке Тбилисского университета?

– Природное любопытство, – пояснила я. – Ты же меня знаешь.

– Вот именно, что я тебя знаю. Во что ты вляпалась?

– Ни во что. Вернее, почти ни во что. Потом расскажу. Так ты мне поможешь? У тебя наверняка найдутся связи в грузинских спецслужбах. Что тебе стоит позвонить и попросить о небольшой услуге? Эта Лена бросила университет на первом курсе. Ее будет нетрудно найти.

– Что именно ты хочешь узнать?

– Все, что можно. Фамилию, адрес, какие-либо сведения из личного дела, если оно, конечно, сохранилось.

– Ладно, – вздохнул бывший муж. – Тебе это срочно требуется?

– Чем быстрее, тем лучше.

– Позвоню, как только что-нибудь выясню. Возможно, даже завтра.

Вот это оперативность! И никаких ненужных вопросов. Что ни говори, а приятно иметь таких толковых и понимающих бывших мужей.

Вдохновленная разговором, я выскочила из номера и побежала на пляж к изнывающему от жары и ожидания Сианону.

– Слышала новость? – поинтересовался Стив. – Арабы с евреями снова сцепились.

Иродиадис позвонил после обеда и пригласил меня поужинать с ним. Вечер у меня был свободен, поскольку господин Сукиебуси, намекнув на какие-то неотложные дела, связанные с расследованием, покинул меня сразу же после того, как выиграл партию. Расставаясь, он сиял, как начищенный пятак. У меня зародилось подозрение, что даже заполучив в свое распоряжение электромагнитную бомбу Тетерина, полицейский не был бы так счастлив. Удивительно, как легко иногда бывает сделать мужчину счастливым!

Итак, я сидела в ресторане и, в душе проклиная себя за глупость, разделывала уже четвертую королевскую креветку, всерьез подумывая о том, чтобы, забыв о хороших манерах, взять и расчленить проклятую зверюгу руками.

Больше всего на свете я ненавидела с помощью ножа и вилки по всем правилам разделывать креветок, особенно маленьких, поскольку усилий приходилось затрачивать много, а коэффициент полезного действия от этого занятия был минимальный. Отрезать головку, вскрыть брюшко, отделить ножки, а потом с ювелирной точностью отколупывать чешуйчатый панцирь – и все для того, чтобы в итоге нацепить на вилку крошечный кусочек розоватого мяса. Чистой воды мазохизм! Нет, в чем-то Стив прав. Избыток цивилизации не доводит до добра.

Королевских креветок я сдуру заказала сама, решив, что в связи с их размером производительность труда окажется выше, и вот теперь я тоскливо ковырялась ножом в брюшке очередного проклятого ракообразного.

Я как раз давала себе клятву впредь заказывать блюда исключительно с очищенными креветками, поэтому, когда Стив заговорил о евреях и арабах, не сразу сообразила, что к чему.

– Евреи с арабами? – тупо повторила я. – Здесь, на Бали?

Воображение услужливо нарисовало мне Марика, швыряющего шевелящих усами королевских креветок в лицо Халеду Бен Нияду. Бен Нияд от ярости брызгал слюной и осыпал грузино-еврейского поэта страшными проклятиями.

– При чем здесь Бали? – удивился Стив. – В Израиле. Все мирные переговоры полетели коту под хвост. Говорят, что вот-вот может начаться полномасштабная война.

– Честно говоря, я никогда особо не надеялась на успешный исход мирных переговоров. Было бы нелепо ожидать, что арабы с евреями смогут договориться.

– Мир на Ближнем Востоке выгоден всем.

– Если бы он был выгоден всем, его бы заключили.

– Если мир не будет заключен, цены на нефть снова подскочат до небес. Это может вызвать серьезный кризис в Европе.

– Именно это я и имею в виду. Есть хорошая пословица: пока дураки воюют, умные люди делают деньги. Тем, кому надо, арабо-израильский конфликт принесет деньги и политические выгоды, а на Европу им наплевать.

– Ты за кого – за евреев или за арабов? – поинтересовался Стив таким тоном, словно речь шла о футбольных командах.

– Я – за флору и фауну Аравийского полуострова. Евреи и арабы стоят друг друга, но никто не думает о том, что из-за их постоянных заморочек страдают невинные верблюды. А ты, интересно, за кого?

– Не люблю арабов, – задумчиво сказал Иродиадис.

– А евреев?

– Пожалуй, я тоже предпочту верблюдов.

– Жаль только, что у меня в Израиле много друзей. Как бы их там мусульмане ненароком не зашибли. Говорила же я в свое время, что лучше было ехать в Америку. Так нет, заладили, как попугаи: «земля предков, земля предков»! Мне тоже Америка не нравится, но уж лучше жить среди цэрэушников и гарлемских негров, чем среди палестинских террористов.

– Не стоит беспокоиться. Арабы не справятся с Израилем.

– Будем надеяться, что не справятся, – кивнула я. – Если только……

– Что?

– Если только арабы не достанут электромагнитную бомбу с резонансным контуром, настроенным на частоту человеческого сердца. Достаточно взорвать на территории Израиля от трех до пяти таких бомб, чтобы еврейский вопрос был решен раз и навсегда. Вот в этом случае моим друзьям уж точно не поздоровится.

Иродиадис внимательно посмотрел на меня.

– С чего ты взяла, что такая бомба существует?

– Кажется, где-то читала.

– Где именно?

– Не помню. А ты слышал об электромагнитных бомбах?

– Кое-что слышал, но думаю, что оружие, настроенное на резонансную частоту человеческого сердца пока еще не создано. Насколько мне известно, электромагнитные бомбы в первую очередь предназначены для воздействия на электронные приборы.

– А вдруг такая бомба существует? Представь, что будет, если ее получат арабы!

– Тебе не кажется, что ты принимаешь собственные фантазии слишком близко к сердцу? Если так рассуждать, почему бы тебе не начать беспокоиться о том, что бомбу получат чеченские террористы и взорвут ее в центре Москвы?

– Это как раз сомнительно, – покачала головой я. – Можно взорвать Москву, но не Россию. Если чеченцы выкинут нечто подобное, русские войска весь Кавказ сровняют с землей. С Израилем ситуация совсем иная. Здесь одним ударом можно уничтожить все государство целиком. Электромагнитные бомбы такого типа наверняка даже не входят в список запрещенного оружия хотя бы потому, что официально они пока не существуют. Мировая общественность немного покричит о недопустимости геноцида, а потом успокоится. Америка не станет воевать против арабского мира. Никому не нужен новый нефтяной кризис. Виноватыми объявят палестинских террористов, а с них вообще никакого спроса.

– Ты говоришь так, словно уверена, что бомба, убивающая людей электромагнитным излучением с резонансной частотой человеческого сердца, действительно существует.

– К сожалению, в наше время фантастика слишком быстро становится реальностью.

– Если такую бомбу изобретут, рано или поздно арабы получат ее.

– Лучше поздно, чем рано.

– Для кого лучше?

– Не знаю для кого. Наверное, для всех.

– Для всех было бы лучше, если бы человечество не изобрело порох. Существуют нейтронные бомбы, водородные бомбы, игольчатые бомбы, кассетные бомбы, химические бомбы, биологические бомбы. Бомбой больше, бомбой меньше – уже не имеет принципиального значения. Ты же сама сказала: когда дураки воюют, умные люди делают деньги. Воевать дураки будут всегда. Нет смысла расстраиваться из-за развития военных технологий или тем более пытаться затормозить этот процесс. Быть умным – всегда преимущество.

– Приятно считать себя умным, да? А у тебя никогда не возникало подозрения, что ум – это всего лишь способность находить убедительные оправдания собственной глупости?

– Почему ты всегда все выворачиваешь наизнанку?

– Потому что я не верю в существование однозначных ответов и определений. Я не могу с уверенностью утверждать, кто умный, а кто дурак, кто прав – евреи или арабы, но я уверена только в одном: если электромагнитная бомба такого типа действительно существует, мне не хочется, чтобы ее где-нибудь взрывали – ни в Израиле, ни в Палестине, ни в Индонезии. Считай, что мне жалко верблюдов.

Вилка Стива резко звякнула о тарелку. Я подняла глаза. Иродиадис пристально смотрел на меня.

– Почему ты упомянула Индонезию?

– Не знаю, – пожала плечами я. – Просто так. Мы ведь находимся на Бали, а Бали – это Индонезия.

– Нет, – жестко сказал Стив. – Ты сделала это не просто так. Ты ведь специально завела со мной этот разговор! Ты нападаешь на меня так, словно я изобрел эту чертову бомбу!

– Я завела этот разговор? – возмутилась я. – У тебя что, проблемы с памятью? Я спокойно ела креветок, а ты заявил, что арабы начали воевать с израильтянами. Я просто развивала затронутую тобой тему.

Иродиадис протянул руку к бутылке белого вина, взял ее и, неожиданно потеряв всякий интерес к проблеме электромагнитных бомб, начал внимательно изучать этикетку. Я подумала о том, что, если бы у него были очки, он, вместо того чтобы хвататься за бутылку, скорее всего снял бы их, чтобы протереть.

Зря я упомянула об Индонезии. Зря я вообще завела этот разговор об электромагнитных бомбах. Почему Стив подумал, что я сделала это намеренно? Я совершенно забыла о том, он тоже может охотиться за бомбой Тетерина. Он ведь не хотел следить за арабами и, похоже, совершенно не интересовался делами Халеда Бен Нияда, вот я и решила, что его интересы не связаны с бомбой. Язык мой – враг мой. Теперь Адасову потребовалась пауза для принятия какого-то решения. Вдруг он заподозрит, что мне что-либо известно? Больше, чем это допустимо? Шакал – профессиональный киллер. Для него прикончить меня проще, чем отпить вина из бокала. Для таких, как он, совершенно безразлично, сколько людей может погибнуть под бомбами. Пока дураки воюют, умные люди зарабатывают деньги. Стив зарабатывал хорошо.

– Турен Азе-ле-Ридо, – задумчиво произнес Иродиадис. – Великолепное французское вино из виноградников Шеверни. Когда-то я хотел купить себе дом в тех местах и тоже заняться виноделием.

– Так почему же ты его не купил?

– Просто мне разонравилась Европа. Тогда я еще не был в Индонезии.

– А я люблю Средиземноморье, особенно осенью, когда уже мало туристов, но приморские городки еще не впали в зимнюю спячку. Ритм жизни там почти такой же сонный и спокойный, как на Бали, но люди ближе и понятнее, чем азиаты, да и языковых проблем не возникает.

Иродиадис долил вина в почти опустевшие бокалы.

– Ты нравишься мне, – сказал он. – Поэтому я не хочу, чтобы у тебя были неприятности.

– Я сама этого не хочу.

– Я уже говорил, что когда-то ты, хоть и случайно, спасла меня.

– Кажется, это было в прошлой жизни, – напомнила я.

– Я хочу сделать для тебя то же самое. Поэтому я дам тебе один совет: сегодня же уезжай с острова.

– Сегодня? Почему?

– Потому что так будет лучше для тебя. Поверь мне. Ты любишь рассуждать о вещах, о которых не имеешь ни малейшего представления. Чисто случайно тебя могут неправильно понять. В Индонезии это опасно.

– Что ты имеешь в виду?

– Не прикидывайся более глупой, чем ты есть на самом деле. Ты обладаешь удивительным даром нарываться на неприятности. Только пару дней назад из-за тебя нас обоих чуть не убили.

– В любом случае сегодня я не смогу уехать. Завтра я приглашена на прием во дворец раджей Карангасема. Я не могу упустить такую возможность.

– Ты идешь на прием? – удивился Стив. – Как ты достала приглашение?

– Вообще-то его достала не я, а Йоши. Его пригласил какой-то там принц из рода Карангасемов, не помню его имени.

– Принц Барингли?

– Да. А ты откуда знаешь?

– Я тоже буду на приеме.

– Серьезно? А тебя кто пригласил? Тоже принц?

– Не совсем. Один из родственников принца.

– Вот здорово! У тебя приглашение на два лица?

– Кажется, да. Почему ты об этом спрашиваешь?

– Адела безумно хочет попасть на праздник. Может, возьмешь ее с собой?

– Ты не слышала, что я сказал? Забирай с собой свою подругу и сегодня же уезжай с острова.

– Это легче сказать, чем сделать! Ты плохо знаешь Аделу. Думаешь, я смогу так просто взять и увезти ее? Я понимаю, что ты действуешь из лучших побуждений, но уезжать я пока не собираюсь.

Стив вздохнул:

– Ладно, делай что хочешь. Моя совесть чиста. Я тебя предупредил.

– Так ты возьмешь на прием Аделу?

Иродиадис покачал головой:

– Не вздумай говорить ей, что у меня есть приглашение, иначе она от меня не отцепится, пока не добьется своего. Кажется, сейчас твоя подруга встречается с каким-то американцем. Пусть он и ведет ее на праздник.

– Ладно, как хочешь, – сказала я. – Кстати, мы можем отправиться во дворец вместе. Думаю, Йоши не будет возражать.

– Не получится. Мне придется заехать еще в одно место, так что я, возможно, опоздаю.

Меня так и подмывало спросить, куда это он собрался, но в последний момент я передумала.

* * *

В субботу утром я завтракала вместе с Аделой. Нервно прихлебывая кофе, подруга метала громы и молнии по поводу Билла, все еще не доставшего приглашения на праздник. Я лицемерно сочувствовала ей, хотя на самом деле гораздо больше я сострадала бедняге Биллу из Миннесоты. Страшно подумать, что выкинет Адела, если американец обманет ее ожидания. Возможно, после этого Билл до конца своих дней будет страдать от комплекса неполноценности.

После завтрака Адела помчалась разыскивать американца, чтобы в очередной раз напомнить ему о приглашениях, а я поднялась на свой этаж и обнаружила созерцающего дверь моего номера господина Сукиебуси. В руках у лжеяпонца была большая коробка, перевязанная красивой золотой лентой.

– Это тебе, – сказал Сианон, протягивая мне коробку.

– Спасибо. Только подожди, сначала я дверь отопру.

Мы вошли в комнату.

– Что это? – поинтересовалась я.

– Открой – увидишь.

Я развязала ленту и сняла крышку. Завернутое в мягкую прозрачную бумагу внутри лежало длинное белое платье из тонкого блестящего трикотажа.

– Какая прелесть! – восхитилась я. – Оно просто потрясающее. Не ожидала от тебя такого подарка!

Ляо продолжал меня удивлять. За платье подобного качества он должен был выложить как минимум две месячные зарплаты полицейского инспектора. Если Сианон ведет расследование на свой страх и риск, откуда он берет деньги? Одно из двух: или его кто-то финансирует, или Ляо – продажный полицейский. Конечно, я могла предположить, что он выиграл в лотерею или богатый дядюшка из Макао оставил ему наследство, но в такие чудеса мне почему-то слабо верилось.

– Не стоило этого делать, – сказала я.

– Принцессы всегда надевают белые платья на праздник очищения душ, – пояснил Ляо.

– Но я же не принцесса.

– Это не важно. Жители острова ценят, когда иностранные гости приспосабливаются к здешним правилам и не нарушают гармонии, к которой стремится балиец. Примерь. Надеюсь, тебе подойдет.

Платье сидело великолепно. Интересно, как Сианону удалось так точно угадать мой размер? Может, он и ненавидит женщин, но в женской одежде он явно разбирается.

– Значит, ты оденешься, как балийский принц?

– На мужчин эти правила не распространяются. Я буду одет, как японский бизнесмен.

– В черный костюм? – ужаснулась я.

– Костюм будет белым, – утешил меня полицейский.

– Во сколько мы выезжаем?

– В три. Сначала мы посмотрим в Амлапуре подготовку к шествию золотых башен, а потом отправимся во дворец.

– Кстати, ты так и не проверил отпечатки пальцев Иродиадиса?

– Проверил.

– И что?

– Ничего. Абсолютно ничего. Они не числятся в картотеке Интерпола.

– А ты доверяешь картотеке Интерпола?

– В каком смысле?

– В том смысле, что за деньги можно подменить отпечатки. Для этого достаточно просто войти в соответствующую базу данных. Такие случаи уже известны.

– Почему ты вдруг решила, что отпечатки подменили? Ты что-то узнала о Стиве?

– Ничего я не узнала. Просто я подумала, что нельзя исключить и такой вариант.

– Если так рассуждать, то вообще ни на что нельзя полагаться – ни на данные Интерпола, ни на досье.

– Это было бы уже чересчур, – заметила я. – По правде говоря, я даже рада, что Стив чист.

– То, что у Интерпола нет его отпечатков пальцев, еще ничего не значит, – заметил Сианон. – Ладно, ты собирайся, а мне надо идти. Я заеду за тобой около трех.

– Договорились, – кивнула я.

Я рассеянно наблюдала, как Ляо закрывает за собой дверь. Прислушиваясь к затихающим в глубине коридора шагам, я поймала себя на мысли, что забыла спросить его о чем-то очень важном.

Конечно же! Я рванула на себя дверь и выскочила в коридор, в надежде остановить полицейского, но Сианона там уже не было.

– Черт! – выругалась я.

Из-за всех этих историй с убийствами, Мариком и Стивом-Адасовым я совсем упустила из виду главный вопрос: в чем будет заключаться моя роль на приеме во дворце раджей Карангасема? Я ведь понадобилась Ляо именно для того, чтобы пообщаться с высшим обществом Бали, а заодно разнюхать все, что можно, насчет Семена Тетерина и его электромагнитной бомбы. Но что именно я должна буду делать? Какую роль отвел мне Ляо в этом спектакле? Ладно, об этом я еще успею спросить.

Я вернулась в номер и, не удержавшись, подошла к зеркалу, чтобы еще раз полюбоваться подаренным Ляо платьем. Почти невесомый струящийся трикотаж отливал жемчужным сиянием. Плотно обтягивающий тело лиф плавно переходил в длинную и просторную юбку-солнце. Я крутанулась вокруг своей оси, и юбка сверкающим белым диском послушно взметнулась вверх.

«Под такой юбкой можно спрятать целый арсенал», – подумала я, жалея, что у меня нет при себе миниатюрного пистолета или хотя бы хорошего метательного ножа. Только рентджонг. Не самое удобное оружие, чтобы прятать его под платьем, но на крайний случай сойдет. Никогда не знаешь, что может произойти на такой вечеринке.

От оружия мои мысли плавно переместились к Ирродиадису.

Значит, отпечатков Стива в картотеке Интерпола не оказалось. Впрочем, этого следовало ожидать.

Если судить по заметке в «Московском комсомольце», сотрудники московского отделения Интерпола, несмотря на результаты дактилологической экспертизы, не были до конца уверены в том, что на Сицилии был убит именно Сергей Адасов. Если Шакалу действительно удалось подменить свои отпечатки, неудивительно, что его пальчиков не оказалось в картотеке. Хотела бы я знать, как именно ему удалось проделать такой трюк. Подменить отпечатки одновременно в ста семидесяти странах – членах Интерпола Адасов мог только через компьютерную сеть. Теоретически это возможно.

От размышлений меня оторвал телефонный звонок. Это был Саша.

– Кое-что удалось узнать, но совсем немного, – сообщил он. – Фамилия студентки, которая тебя интересовала, – Адасова. Елена Сергеевна Адасова. Жила в Поти, работала официанткой, погибла в семьдесят первом году в возрасте двадцати девяти лет от ожогов. Самоубийство. А теперь, будь добра, объясни, почему тебя ни с того ни с сего заинтересовала мать мафиозного киллера?

Я отодвинула трубку от уха и недоверчиво посмотрела на нее. У меня, конечно, возникали определенные сомнения по поводу брата Марика, именно поэтому я и попросила Сашу выяснить что-либо о студентке Лене, но ничего подобного я не ожидала.

– Эй! Ты меня слышишь? – послышался из трубки Сашин голос.

Я вздохнула и снова приложила ее к уху.

– Адасова? – переспросила я. – Ты совершенно уверен, что это была Адасова?

– Уверен, раз говорю. Так во что ты вляпалась на этот раз?

– Ни во что, – снова соврала я. – Это я так, из чистого любопытства. Просто услышала одну старую историю и решила кое-что уточнить.

– Уточнила?

– Да. Большое спасибо.

– Больше тебе ничего не нужно узнать?

– Пока нет. Если понадобится – позвоню.

– Тебе помощь не требуется? У меня сейчас пара знакомых ребят налаживает в Сингапуре службу безопасности для одной фирмы. Если что – можно к ним обратиться. От Сингапура до Бали рукой подать.

– Буду иметь в виду. Спасибо за заботу.

Повесив трубку, я плюхнулась в кресло, раздираемая самыми противоречивыми чувствами. Я чувствовала себя примерно так же, как невеста, в день свадьбы обнаружившая, что ее возлюбленный женат и имеет пятерых детей. Я настолько свыклась с мыслью, что Стив – это Сергей Адасов, что принимала это уже за аксиому.

А как же я с Мариком лопухнулась! И нечего валить все на близорукость. Близорукость близорукостью, но, чтобы спутать совершенно незнакомого киллера с давним ухажером, нужно быть полной кретинкой. Теперь понятно, почему за ним охотились люди Яши Мухомора. «Мор на цветную масть» ведь дело рук Шакала. Возможно, именно Яша Мухомор должен был стать его следующей мишенью.

Ладно, если Марик – Адасов, то кто же тогда Стив? Он знает русский язык, если, конечно, это не плод моего воображения, он умеет маскироваться и обращаться с оружием, совесть у него явно нечиста, если судить по его рассуждениям о том, можно ли оправдать убийцу, и прочей рефлексии. С ума можно сойти.

С другой стороны, если Марик, то есть Макс, на самом деле Сергей Адасов, почему он так заботится обо мне? Варана мне подсунул, сделал предупредительный выстрел в Бабубулане, прикончил в лодке Федю с компанией.

С Федей, допустим, все понятно. Для Шакала уничтожать людей Яши Мухомора – милое дело. Почти наверняка двое убитых, обнаруженные мной в китайском храме, тоже на его совести. Сианон ведь сказал, что это были русские.

Но почему все-таки Шакал заботится обо мне? Ради памяти брата?

Дверь с грохотом распахнулась, и в номер вихрем влетела Адела.

– Ты представляешь, этот остолоп до сих пор не достал приглашения на прием, – пылая праведным гневом, заявила она. – Ума не приложу, что делать!

Резко затормозив, Адела уставилась на меня широко раскрытыми глазами.

– Вот это платье! Ну-ка встань! С ума сойти! Где ты такое отхватила?

Я поднялась с кресла.

– Йоши подарил. В таких платьях балийские принцессы ходят на праздник очищения душ.

– Ай да Сукихренуси! – восхитилась подруга. – Везет же тебе! А от моего американского оболтуса вообще никакого прока. Даже приглашения достать не способен. Ты не в курсе, где там у них Миннесота?

– На границе с Канадой. Примерно посередине между восточным и западным побережьями.

– В общем, нечто вроде Тамбовской области, – язвительно подытожила Адела. – Трудно ждать чудес от Билли из Тамбова.

– Не стоит так наезжать на бедного парня. Он же старается.

– Плохо старается. И Стив куда-то пропал. Ты не в курсе, Стив пойдет на праздник?

– Понятия не имею, – соврала я.

– Слушай, а что, если я поеду на прием с тобой и с Сукихренуси? Вы отвлечете охранника, а я как-нибудь незаметно проскочу.

Только этого мне не хватало. Неизвестно, что может произойти на этом празднике. Судя по предостережениям Стива и Марика, вернее, Адасова, лучше там не появляться. Чем дальше Адела будет находиться от дворца раджей Карангасема, тем спокойнее я буду себя чувствовать.

– Я бы с удовольствием взяла тебя с собой, но Йоши будет недоволен, – дипломатично заметила я.

– Йоши будет недоволен? – возмущенно вскинула брови Адела. – Нам-то что до этого? Как разозлится, так и успокоится.

– Это не так просто. Он хочет побыть вдвоем со мной, чтобы никто нам не мешал.

– Если Сукихренуси хочет побыть с тобой вдвоем, ему нужно было приглашать тебя не на праздник, а в мотель, – возразила подруга. – На приеме во дворце побыть вдвоем вам точно не удастся.

– Ты понимаешь, что я имею в виду. На празднике будут незнакомые люди, а находиться в толпе незнакомых людей – это все равно что быть вдвоем.

– Предательница, – драматически произнесла Адела. – Ты готова променять меня на первого попавшегося японца. Тоже мне подруга. Никогда тебе этого не прощу.

– Да ладно, не обижайся. Я поговорю с Йоши. Может, он и согласится тебя взять. А может быть, Билл достанет приглашения.

– На Миннесоту я уже не надеюсь, – грустно вздохнула Адела.

Сианон зашел за мной без пяти три. Я была уже полностью готова. После ухода Аделы я, представив себе ожидающие меня на празднике опасности, окончательно запаниковала и на скорую руку соорудила из искусственной кожи, резинок и липучек ножны и крепление для рентджонга. Прицепив подарок Стива на бедро, я надежно укрыла его под длинной широкой юбкой белого платья.

Опасаясь, что в последний момент появится Адела и у нас уже не будет возможности избавиться от нее, я, к удивлению полицейского, чуть ли не бегом потащила его к выходу.

На улице меня ожидал приятный сюрприз – «кадиллак» с одетым в ливрею шофером.

– Вот это размах! – восхитилась я. – Даже не подозревала, что на острове есть «кадиллаки». Надеюсь, мы нигде не застрянем. Дороги здесь узковаты для автомобиля такого класса.

– Зато шофер опытный, – подмигнул мне Ляо. – Эту машину прислал за нами сам принц Барингли.

Дорога до провинции Карангасем некоторое время вилась вдоль береговой линии, а затем нырнула в уютную лощину между холмами, и с обеих сторон замелькали словно расчерченные по линейке уходящие вверх бесконечные террасы золотящихся рисовых полей.

Подъезжая к Амлапуре, мы увидели поднимающуюся из долины к княжескому дворцу процессию девушек, одетых в белые и светло-желтые одежды. Под зонтиками платинового цвета они несли на головах закутанные в белую ткань символы душ – фигурки, вырезанные из сандалового дерева.

Две девушки в центре колонны вместо фигурок держали блюда для жертвоприношений. На одном из них лежала золотая корона, на другом – маленький темно-красный бархатный пиджак, предназначенные для приглашенной на праздник души последнего правителя Карангасема.

Мы с Сианоном вышли из «кадиллака» и последовали за процессией. Вслед за девушками мы миновали ворота дворца и оказались на площади, расположенной на вершине холма. Шесть гигантских золотых башен со множеством расположенных друг над другом напоминающих пагоду ярусов стояли в ряд по диаметру площади, словно шеренга мифических солдат. Башни вздымались на высоту как минимум трехэтажного дома, а с их вершин, расправив могучие крылья, насмешливо взирали на суетящихся внизу смертных золотые изображения птицы Гаруды.

Зазывая души умерших предков, призывно звенели колокольчики, окружающая процессию возбужденная толпа галдела, как чаячий базар, местный оркестр из пяти гамеланов исправно вносил свой вклад в общий шум.

Жрецы торопливо окропляли проходящих святой водой, совершали ритуалы жертвоприношения, очищения и заклинания демонов и духов.

Площадь казалась огромной. На нее непрерывным потоком продолжали стягиваться женщины в высоких, переплетенных цветами коронах и мужчины в традиционных нарядах с крисами на поясе. Я с любопытством рассматривала эти странные, длинные как меч, кинжалы с волнистым лезвием, почти такой же, как у рентджонга, изогнутой пистолетной рукоятью и лезвием, прикрепленным к шарниру и свободно вращающемся вокруг продольной оси. Входя в тело противника, такое подвижное лезвие легко огибало препятствия в виде костей, безжалостно разрывая мышцы и сухожилия волнистыми изгибами клинка.

– Я и не представляла, что здесь будет столько народа, – сказала я.

– Правители Карангасема устраивают на площади праздничный ужин, рассчитанный на три тысячи человек, – объяснил Ляо, – а для того, чтобы перенести золотые башни в Уджунг, к берегу моря, требуется не менее тысячи мужчин. Но башни понесут только завтра. На сегодня запланированы праздничный ужин и танцы.

Сианон, ловко лавируя среди горячих бронзовых тел, провел меня вдоль павильона с жертвоприношениями для душ умерших предков и дома очищения, в который по крутой лестнице непрерывной чередой поднимались молодые балийки. Жрец, стоящий наверху, снимал с их голов фигурки с душами предков.

– В ночь после святой трапезы сандаловые фигурки будут сожжены, а на следующий день их пепел будет предан морским волнам. Так души умерших полностью очистятся от остатков земной скверны и смогут вознестись на самые высокие небеса, – объяснил Сианон.

Я оглядывалась по сторонам в надежде увидеть Стива, но в глазах безумным калейдоскопом мелькали пестрые наряды женщин и бесконечные серебристо-стальные крисы мужчин.

– Давай найдем местечко поспокойней, – попросила я. – Меня начинает угнетать такое количество людей. Не люблю толпу.

– Если хочешь, мы можем пройти дальше и посмотреть дворцовые постройки. Там почти никого нет.

– Отлично. Мне бы хотелось поговорить с тобой в спокойной обстановке.

– О чем?

– Ты не догадываешься? В частности, о том, что мы будем делать на приеме. Ты ведь не для развлечения все это затеял. Что именно ты хочешь от меня?

– Насколько я понял со слов Унтунга, переговоры с Тетериным велись через какого-то правительственного чиновника. На этом приеме Тетерин впервые должен будет встретиться непосредственно с заказчиком. Праздник во дворце – идеальная маскировка для их встречи. Будут многие члены правительства и огромное количество гостей, среди которых нетрудно затеряться. Мы станем наблюдать за гостями и попытаемся вычислить Тетерина. Я знаю в лицо индонезийских политиков, а ты русская, как и Семен. Тебе будет проще обнаружить его, чем мне.

«Блажен, кто верует, – подумала я. – Кажется, бедняга поставил не на ту лошадку».

Сианон явно переоценил мои шпионские способности. Если со своей близорукостью я ухитрилась спутать Марика с Сергеем Адасовым, то как, хотела бы я знать, я распознаю совершенно незнакомого мне человека среди сотен гостей? Я не стала заранее разочаровывать полицейского. В конце концов, надежда – мать дураков. Пусть живет иллюзиями, если ему это нравится.

– У тебя есть фотография Тетерина или хотя бы описание его внешности?

– К сожалению, нет. О нем вообще немногое известно. Эмигрировав из Советского Союза, Тетерин сотрудничал с правительствами разных стран, занимаясь военными разработками. Ходят слухи, что кое-какие секреты он ухитрился продать одновременно Ливии, Китаю и Соединенным Штатам. После этого он исчез, а через полгода во Франции потерпел катастрофу «конкорд». Месть за смерть отца была одной из навязчивых идей Семена. Ничего конкретно так и не было доказано. В официальной версии гибели самолета электромагнитная бомба не упоминается, по тем же причинам, по каким полет «Миража» не фигурирует в отчете о причинах катастрофы советского Ту-144, но французские спецслужбы не исключают возможности ее использования.

– Но хоть какие-то сведения о внешности Тетерина у тебя есть? Хотя бы возраст, рост, толстый он или тонкий?

– Тетерину около сорока лет, рост выше среднего, темные волосы. После того как он продал сделанные для Штатов военные разработки Ливии и Китаю, Семен полностью изменил внешность при помощи серии пластических операций. Больше мне ничего о нем не известно, кроме того, что за Тетериным уже давно и безуспешно охотится ЦРУ. Американцы, как всегда, ведут расследование в обстановке столь глубокой секретности, что данных о Тетерине нет ни у европейских спецслужб, ни у Интерпола.

На мгновение у меня перехватило дыхание.

«Ничего. Абсолютно ничего. Они не числятся в картотеке Интерпола», – прозвучал у меня в ушах голос Сианона. Он сказал это сегодня утром об отпечатках пальцев Иродиадиса.

Еще мне вспомнился тонкий, почти незаметный шрам под волосами, то, как напрягся Стив, когда я по-русски сказала ему «руки вверх». Его стиль мышления, слишком нетипичный для киллера, его рефлексия, все эти разговоры о Санта-Клаусе, размышления о добре и зле, об однозначности ответов…… Его почти болезненная привязанность к Бали, к образу жизни простому и ясному, как первобытный коммунизм, к миру, в котором даже принцы искренне верят в своих балийских Санта-Клаусов, а ответы просты и однозначны: хорошо то, что угодно богам. Каджа – это добро, а келод – это зло. Если все чочог, человек – сенанг. Удобство, гармония и соответствие.

Сианон прикоснулся к моему плечу. Я вздрогнула.

– Что с тобой? Ты что, меня не слышишь?

– Извини, я задумалась. Ты что-то сказал?

– О чем ты думала?

– Да так, ни о чем.

– Не надо мне врать.

– Я размышляла о Тетерине. Мне непонятно одно: если ЦРУ все держит в таком глубоком секрете, что сведений о Семене нет даже в Интерполе, откуда ты о нем знаешь?

– Слухами земля полнится. Тетерин продал кое-какие разработки китайцам. Некоторое время китайские спецслужбы помогали ему уходить от ЦРУ. Индонезия недалеко от Китая, а чужие секреты в Юго-Восточной Азии рано или поздно становятся известны.

– Но если у Тетерина такие хорошие связи с китайцами, то почему он не продаст электромагнитную бомбу им, а не Индонезии?

– Понятия не имею. Возможно, контакты с ливийцами подпортили отношения Семена с Китаем. Мало ли какие у него могли быть причины.

Кажется, я догадываюсь, какие именно.

«Это мой остров», – вспомнились мне слова Стива.

«В таком случае я приватизирую соседний Ломбок», – пошутила я.

«Я серьезно».

«Разумеется».

«Ты мне не веришь. Бали действительно мой остров. По крайней мере в ближайшем будущем он станет моим».

Так вот какую цену готова заплатить за электромагнитную бомбу индонезийская оппозиция! Им даже не придется тратить украденные из бюджета деньги. Дадут Стиву какую-либо должность типа губернатора Бали, а то и княжеский титул, чтобы он в свое удовольствие разгуливал по острову, считая его своим, а заодно разрабатывал для Индонезии новые типы вооружений. Всем хорошо, и китайцы никому не нужны.

– Давай немного посидим, – предложила я и огляделась вокруг.

За разговором мы незаметно ушли далеко в глубь дворцового комплекса. Пагода, молельня, беседка. И главное – тишина. Такая приятная после гудящей, как растревоженный улей, площади. В глубине беседки виднелась скамейка.

Мы вошли внутрь и уселись на низкую резную скамью. Через увитые листьями плюща проемы хаотично пробивались солнечные лучи. Игра света и тени вновь напомнила мне о мужчинах, убитых в китайском храме.

– Какая-то ты сегодня странная, – заметил Ляо. – Слишком задумчивая.

– Жара и избыток народа на площади. Толпа всегда действует на меня угнетающе.

– Мне кажется, дело не в толпе.

Он был совершенно прав. Дело во мне. В положении, в котором я оказалась. Я хорошо относилась к Стиву, даже когда считала его Сергеем Адасовым, и, честно говоря, мне было глубоко плевать на то, чем именно Семен Тетерин занимался с ЦРУ, ливийцами и китайцами. Это его собственные дела, а его причастность к гибели «конкорда» вообще не доказана. По отношению ко мне Стив всегда вел себя хорошо. Это означало, что если я его заложу, то буду чувствовать себя последней стукачкой. А если не заложу? Хороший вопрос.

– Допустим, нам удастся вычислить Тетерина. Что ты тогда сделаешь?

– Его электромагнитная бомба не должна взорваться в Индонезии, да и вообще нигде.

– Это не ответ.

– Это ответ.

– То есть ты его убьешь и постараешься уничтожить бомбу?

– А разве есть другие варианты?

– Не знаю. Может, ограничишься лоботомией?

Лицо Сианона исказилось от ярости.

– Твоя ирония неуместна. И не начинай говорить о том, что его надо арестовать и судить. Тетерин с его бомбами является угрозой для всего мирового сообщества. Из-за него уже погибли сотни невинных людей. Подумай о пассажирах «конкорда». Сейчас счет жертвам может пойти уже не на сотни, а на тысячи.

– На борту Ту-144 тоже были невинные люди. Убийцу отца Тетерина французское правительство почти наверняка наградило.

– По-твоему, он имеет право на месть? Только кому? Пассажиры «конкорда» не имели никакого отношения к смерти его отца. Если ты и дальше продолжишь в таком духе, то скоро начнешь петь хвалу терроризму.

– Боже упаси, – отмахнулась я. – Просто я пытаюсь поставить себя на его место.

– Ты не можешь поставить себя на его место. Ты не он и никогда им не будешь. Лучше поставь себя на место людей, которых его бомба убьет.

– Ты совершенно прав, – вздохнула я. – Просто все это как-то грустно.

– А ты ожидала, что это будет весело? Что веселого в смерти? У каждого убийцы есть свои мотивы. Их можно понять, даже можно счесть их резонными, но рано или поздно надо становиться на чью-то сторону. Ты же пытаешься остаться сторонним наблюдателем, понять всех и в результате не делать ничего. Так не получится. Рано или поздно всегда приходится делать выбор.

– Не надо меня агитировать, – поморщилась я. – Я все прекрасно понимаю.

– Рад, что ты все понимаешь.

Сианон посмотрел на часы.

– Пора идти во дворец. Гости уже собираются.

Я дотронулась до его руки.

– Не злись. Я на твоей стороне.

Ляо повернулся ко мне. Выражение его лица смягчилось.

– Я знаю. Извини. Зря я втянул тебя в это.

– Ты тут ни при чем. Я сама себя в это втянула. Черт бы подрал мое проклятое любопытство.

– Именно поэтому я ненавижу женщин, – усмехнулся Сианон. – Они сами не знают, чего хотят.

– И еще писателей детективных романов, – напомнила я. – Меня утешает только то, что как бы плохо мужчины ни думали о женщинах, женщины думают о них еще хуже.

Руки полицейского скользнули к моим плечам молниеносно, как при выполнении боевого приема. Мое тело отреагировало автоматически, пытаясь блокировать его движения, но в следующее мгновение горячие губы Ляо уже накрыли мой рот. Он прижимал меня к себе с такой силой, что я не могла пошевелиться.

Испуг от его резкого движения на мгновение сменился изумлением, а потом меня затопила горячая волна эйфорических ощущений, идущих от его губ и отдающихся невыносимым жаром внизу живота. Позабыв обо всем на свете, я до боли целовала Сианона, чувствуя телом напряжение его мышц и железную хватку его пальцев.

Я так и не поняла, сколько времени мы целовались – минуту или целую вечность. Руки полицейского разжались, и мы, тяжело дыша, отодвинулись друг от друга.

– Нам надо идти, – внезапно охрипшим голосом произнес Сианон.

– В самом деле, – согласилась я.

– Я этого не хочу.

– Чего именно?

– Уходить отсюда.

Я вздохнула. Интересно, чего хочу я? В любом случае прием во дворце раджей Карангасема уже не так меня интересовал.

– Но тебя зовет чувство долга, – догадалась я.

– Не издевайся.

– Я не издеваюсь. Предлагаю компромиссный вариант: еще раз поцелуемся и пойдем во дворец.

На этот раз Сианон не спешил. Его поцелуй был долгим и нежным, как лепестки тропических цветов.

– Как ты это делаешь? – изумилась я.

– Что ты имеешь в виду?

– Где ты научился так целоваться?

– У нас на Бали свои секреты.

– Знаешь, мне все больше нравится на Бали.

– Значит, ты на моей стороне?

– Конечно, на твоей, – совсем немного слукавила я.

Вход во дворец для приглашенных на прием гостей оказался на противоположной от площади стороне, вероятно, для того, чтобы праздничная толпа не мешала прибывающим.

Я много читала о восточной роскоши, но даже отдаленно не представляла, с каким размахом живут потомки балийских раджей. Больше всего их дворец напоминал мне удачно адаптированные к современности сказки «Тысячи и одной ночи». На огромную, как олимпийский стадион, стоянку один за другим подъезжали роскошные автомобили. Традиционные индонезийские наряды мешались с длинными вечерними платьями и строгими мужскими костюмами.

С любопытством разглядывая туалеты индонезийской знати, я неожиданно почувствовала беспокойство, смутное ощущение опасности, которое, как мне казалось, я уже испытывала недавно. Когда-то давно, занимаясь боевыми искусствами, я училась спиной ощущать взгляд противника. В повседневной жизни я не использовала эту способность, лишь иногда для тренировки настраиваясь на восприятие кожей окружающего мира, но случалось, что хорошо знакомые техники срабатывали сами по себе и я начинала на расстоянии воспринимать чье-то невидимое присутствие, человека, который думал обо мне или, может быть, смотрел на меня.

– Подожди минутку, – сказала я Сианону.

– Куда ты?

– Я сейчас. Хочу кое-что посмотреть.

С типичным для туриста любопытством рассматривая архитектуру дворцовых сооружений, я двинулась в направлении, в котором меня подталкивали ощущения. Странное чувство становилось все сильнее. Казалось, меня тянет в сторону мощный невидимый магнит. Завернув за угол, я остановилась. На меня в упор смотрели зловещие черные глаза на широкоскулом смуглом лице.

Я сразу узнала его. Луксаман Сурьяди, отец девочки-феи. Мастер боевых искусств, сумевший вернуться из амока в мир людей.

– Здравствуйте, – сказала я. – Вы тоже пришли на праздник?

Луксаман кивнул головой, но выражение его лица было далеко не праздничным.

– Я знал, что ты умеешь чувствовать.

Сильный непривычный акцент заставлял внимательно вслушиваться в его английскую речь.

– Что вы имеете в виду? – не поняла я.

– Ты ведь почувствовала меня.

– Пожалуй, да.

– Можешь идти. Он ждет тебя.

– Кто ждет? Стив?

– Нет. Тот, с которым ты пришла. Будь осторожна с ним.

– Почему? Он хочет причинить мне вред?

– Просто будь осторожна.

– Хорошо.

Луксаман чуть заметно наклонил голову и, отвернувшись от меня, бесшумно растаял в наступающих сумерках.

* * *

– Где ты была? – недовольно поинтересовался Ляо.

– Да так, хотела кое-что посмотреть.

– Ты прямо как ребенок. Носишься туда-сюда.

Я погладила полицейского по руке.

– Не нервничай. Все будет хорошо.

– Я и не нервничаю.

– Конечно, ты не нервничаешь, – усмехнулась я. – Обожаю мужчин с железными нервами.

Как ни странно, несмотря на предупреждение, касающееся Сианона, встреча с Луксаманом удивительным образом успокоила меня. Интуитивно я понимала, что слова в нашем диалоге не имели особого значения. Зловещий мастер боевых искусств вынудил меня подойти к нему, чтобы передать мне что-то еще, помимо предупреждения.

Как всегда в случае внесловесной и внелогической передачи информации, характерной для восточных эзотерических учений, важно было не то, что он сказал, а, скорее, то, чего он не сказал. Луксаман передал мне какое-то странное чувство, которое я пока не хотела осмысливать и расшифровывать. Это чувство было связано с Сианоном и с тем, что должно было произойти. Ради собственного спокойствия я предпочла подавить его и загнать поглубже в подсознание. К черту всю эту мистику! Чему быть – того не миновать. Надо просто быть осторожной, и тогда все закончится хорошо. По крайней мере хотелось бы в это верить.

Два охранника у входа внимательно сверяли приглашения со списком гостей. Девушка в красно-золотом наряде с поклоном протянула нам программу праздника в розовом переплете, украшенном изображением башни княжеского дворца и стилизованным изображением Гаруды.

«Карья Агунг Малигиа» было написано в заголовке. В скобках приводился перевод: «Княжеское жертвоприношение очищения».

– А почему Малигиа? – спросила я Сианона. – Разве праздник называется не Балигиа?

– Балигиа – балийское слово. На бахаса Индонесиа – официальном языке Индонезии оно звучит как Малигиа.

– Так эти Карангасемы князья или раджи?

– Они потомки правивших на Бали раджей. Князья или принцы – это европейский эквивалент титула.

– Господин Сукиебуси! Рад приветствовать вас!

Нам широко улыбался полноватый усатый индонезиец в белых полотняных одеждах и белой шапочке, напоминающей надетую поперек головы пилотку с забавными улиточными рожками и массивной золотой кокардой, изображающей вездесущую Гаруду.

– Принц Барингли. А это моя подруга, Ирина Волкова, писательница, – представил нас Сианон.

– В самом деле? – расплылся в улыбке принц. – И что же вы пишете? Стихи? Прозу?

– Прозу, – ответила я.

– Замечательно. Это просто замечательно. А я вот в молодости стихами баловался.

Везет же мне на поэтов!

– Всегда мечтала писать стихи, – соврала я. – Но для этого у меня, к сожалению, не хватало таланта.

– Если хотите, я могу почитать вам кое-что из моих произведений. Разумеется, если это вам интересно.

– Это огромная честь для меня, – с легкой растерянностью произнесла я, пытаясь угадать, на каком языке творит потомок Карангасемов, хотя, если честно, для меня не имело особого значения, будет ли это бахаса Индонесиа или балийский диалект.

Принц цепко подхватил меня под локоть и, оторвав от Сианона, поволок куда-то в толпу гостей.

Я недоуменно посмотрела на полицейского. Ляо лукаво улыбнулся мне, подмигнул и исчез в толпе.

вдохновенно декламировал Барингли.

Я с удовлетворением отметила, что благодаря юношескому увлечению эзотерическими учениями без особой подготовки понимаю индонезийский язык. Мне были известны целых три слова: мокса, карма и дхарма. Этого было достаточно, чтобы сообразить, о чем идет речь.

– В этом стихотворении я напоминаю о том, что спасение, избавление, освобождение состоят в соединении с абсолютным божеством, обитающим в Ачинтийя Лока, – пояснил принц.

– Я об этом уже догадалась, – глубокомысленно кивнула я. – Сразу чувствуется, что у вас настоящий талант. Как великолепно подобрана рифма «карма – дхарма». Звучит даже лучше, чем исконно русские «розы-морозы».

– Мо-ро-зы, – по складам повторил Барингли. – А что это такое?

Интересно, как объяснить балийцу, что такое морозы?

– Это основная причина, по которой я сбежала на Бали из Москвы, – вздохнула я. – У вас во дворце есть морозильник?

– Разумеется, и не один.

– Так вот, жить в Москве еще хуже, чем в морозильнике. В морозильнике по крайней мере не дует ветер и никогда не идет снег.

– Кажется, я понял, – кивнул принц. – Очень вам сочувствую. Я бы предпочел умереть и попасть на пару веков в нирайя-ад, чем провести жизнь в морозильнике.

– Надеюсь, что в своем следующем воплощении я окажусь немного ближе к экватору, – заметила я.

Мы миновали колоннаду, какую-то арку и наконец оказались наедине в увешанной коврами овальной комнате, в центре которой стояла кровать под большим балдахином. Я с подозрением посмотрела сначала на нее, а потом на толстенького жизнерадостного принца.

Усы вороньими крылышками взлетели над обнажившимися в широкой улыбке крепкими белоснежными зубами.

– Вам что-нибудь нужно? Я в полном вашем распоряжении.

– Вообще-то я хотела бы отыскать господина Сукиебуси. Мы пришли вместе, и как-то неудобно оставлять его надолго одного.

– Боюсь, что это невозможно. Господин Сукиебуси занят. Нам тоже пора заняться делом.

Каким еще делом? Я снова с подозрением взглянула на кровать.

Ай да Ляо! Неужели он так меня подставил? Вот ведь негодяй! Я попыталась представить, что сделаю со лжеяпонцем, когда мы снова встретимся. По сравнению с этим зверства гестапо покажутся ему ласками райских гурий.

Видимо, зловещее выражение моего лица слегка обеспокоило потомка Карангасемов.

– Боюсь, вы меня не так поняли.

– Я тоже этого боюсь.

– Я просто хотел остаться с вами наедине. Я все знаю, – добавил он свистящим шепотом.

– Что вы знаете? – в тон ему поинтересовалась я.

– Все! – доверительно наклонился ко мне принц. – И я неимоверно признателен вам за то, что вы согласились помочь моей стране.

Так вот в чем дело! Кажется, я обнаружила источник финансирования Сианона. Что ж, это приятно – иметь в союзниках принца.

Я рассмеялась. Накопившееся за последние дни напряжение неожиданно отпустило меня. Веселый толстячок принц словно напомнил мне, что не стоит воспринимать жизнь слишком серьезно. В конце концов, не так уж и важно, кто в итоге получит электромагнитную бомбу. Если бы в моих силах было изменить этот мир, он не был бы таким, как сейчас, но, к сожалению, от меня почти ничего не зависит. Так стоит ли из-за этого расстраиваться? Я просто поучаствую в этом захватывающем спектакле и посмотрю, чем все закончится. Конечно, хотелось бы, чтобы все закончилось хорошо, но жизнь – не голливудский фильм. Надо быть готовой к любому финалу.

– Рада иметь вас союзником, – сказала я.

– Так вам что-нибудь надо?

Я задумалась.

– Пожалуй, фотоаппарат с мощным объективом.

– Фотоаппарат? – удивился Барингли. – Зачем?

– Потому что у меня близорукость, – вздохнула я. – Господин Сукиебуси хочет, чтобы я попробовала опознать кое-кого, а без очков, да еще на расстоянии, я даже лица не могу разглядеть.

На всякий случай я решила до поры до времени не упоминать настоящее имя Сианона.

Принц бросил на меня слегка растерянный взгляд и задумчиво почесал в затылке.

– А может быть, вам просто надеть очки? – вкрадчивым тоном психотерапевта предложил он.

– У меня нет очков. Я оставила их в Москве.

– Забыли?

– Просто я их не взяла. Не люблю носить очки.

– Логично, – кивнул Барингли. – А фотоаппарат вам зачем? Хотите заснять гостей, а потом рассматривать их фотографии? У нас на это просто нет времени.

– Фотоаппарат мне нужен вместо очков, – пояснила я. – Конечно, было бы удобнее воспользоваться театральным биноклем, но, если я начну разглядывать гостей в бинокль, это привлечет внимание, а на фотоаппарат никто и не посмотрит. Гости подумают, что я делаю репортаж для какой-либо газеты.

В глазах толстяка мелькнула тихая грусть. Я явно его разочаровала. Похоже, в душе он уже прощался с любимым островом. Не хватало еще, чтобы по моей вине принц вслед за Сианоном начал ненавидеть женщин и писателей детективных романов.

– Скажите, вы всегда такая? – поинтересовался принц.

– Какая?

– Н-ну…… в общем, не важно. Вопрос снимается.

– Камеры слежения! – неожиданно вдохновилась новой идеей я. – У вас во дворце наверняка есть система безопасности. По мониторам я смогу наблюдать за всеми людьми, перемещающимися по дворцу.

– Кажется, вы путаете мой дворец с Белым домом, – вздохнул Барингли. – Вы же на Бали. Это мирный спокойный остров. Здесь никому и в голову не придет набивать свой дом камерами слежения и мордоворотами из службы безопасности.

– А если кто-то решит устроить на вас покушение?

– Покушение? На меня? Зачем???

– Вопрос снимается, – вздохнула я.

– Это же Бали, – снова напомнил принц.

– Тогда остается только фотоаппарат, – пожала плечами я.

– У меня есть идея получше. Если вам нужно незаметно наблюдать за гостями, я могу это устроить. Видите ли, у меня во дворце есть потайные коридоры для наблюдения и, естественно, бинокли.

– Камер слежения нет, а потайные коридоры для наблюдения есть? – удивилась я.

– Камеры слежения нужны для обеспечения безопасности, – пояснил принц, – а потайные коридоры – несколько для других целей. На Бали жизнь размеренная и, должен признать, немного скучная, а в старину, когда у нас не было ни видео, ни телевизоров, было еще скучнее. Можно сказать, что наблюдение из потайных коридоров до некоторой степени заменяло нам телевизионные сериалы.

– Я вас понимаю, – кивнула я.

– Тогда пойдемте, – подмигнул мне принц.

Система потайных коридоров оказалась продумана до мелочей. Особенности интерьера и огромные размеры дворцовых комнат не позволяли догадаться, что в стенах могут прятаться дополнительные проходы. Глазки были замаскированы деталями орнаментов или отделки. Их можно было незаметно открывать изнутри. В потайных коридорах второго яруса, из которых открывался полный обзор на расположенный внизу зал для приема гостей рядом с глазками были укреплены подставки для биноклей. Просто мечта для шпиона. Или для любителя сериалов.

Принц предложил мне на выбор несколько точек для наблюдения и два бинокля с разной степенью увеличения. Я выбрала глазок, расположенный напротив входа. Из него я могла видеть лица всех прибывающих гостей.

– А где господин Сукиебуси? – спросила я. – И что я должна делать, если обнаружу кого-либо подозрительного?

– Ляо сейчас занят тем же, что и вы. Он тоже ведет наблюдение, но в основном за индонезийцами. Если потребуется, вы сможете связаться с нами по мобильному телефону. – Барингли вытащил из кармана миниатюрную складную трубку и протянул ее мне. – Если вы нажмете единицу, то соединитесь с Сианоном, двойку – со мной. Желаю удачи. А теперь, если вы не возражаете, я вас оставлю. Хозяин не может надолго покидать своих гостей.

Я не возражала.

От обилия лиц и ярких туалетов у меня зарябило в глазах. Если бы они хоть стояли на месте, так нет же! Гости бессистемно бродили туда-сюда, формируя небольшие группы и переходя от одной группы к другой. Хотя зачем я все это делаю? Разве что для очистки совести. Сианон и принц Барингли надеются, что я смогу вычислить Семена Тетерина. Но ведь я уже вычислила его. Вернее, думаю, что вычислила. Совсем недавно я была точно так же убеждена, что Стив – это Сергей Адасов. Что, если я снова ошибаюсь? Или в этот раз я угадала?

Я начала мысленно воспроизводить наш последний разговор со Стивом. Он упомянул об израильско-арабском конфликте, а я в этой связи заговорила об электромагнитной бомбе.

«Если бомба такого типа действительно существует, мне не хочется, чтобы ее где-нибудь взорвали – ни в Израиле, ни в Палестине, ни в Индонезии», – сказала я.

«Почему ты упомянула Индонезию?» – спросил Стив.

«Не знаю. Просто так».

«Нет. Ты сделала это не просто так. Ты специально завела со мной этот разговор? Ты нападаешь на меня так, словно я изобрел эту чертову бомбу!»

Настроение Стива резко изменилось сразу после того, как я упомянула об Индонезии. Он быстро взял себя в руки и переменил тему разговора. Если Стив и Семен Тетерин – одно и то же лицо, то такая реакция вполне естественна. Но существует и другой вариант. Стив – один из тех, кто охотится за изобретением Семена. Нет, не похоже. Он должен быть Тетериным. Так подсказывала мне интуиция. Впрочем, та же самая интуиция совсем недавно уверяла меня, что Стив – Сергей Адасов.

Ладно, предположим, что Стив – это Тетерин. Что я должна сделать в этом случае? Набрать единицу и заложить его Сианону? Не исключено, что Ляо сгоряча его прикончит, с него станется, и тогда еще неизвестно, в чьих руках окажется бомба. Иметь на своей совести смерть Иродиадиса мне категорически не хотелось.

Рассмотрим альтернативный вариант. Я не закладываю Стива. Он взрывает остров Нуса-Пенида с его секретным заводом по производству фейерверков, после чего в Индонезии происходит государственный переворот. В конце концов, какое мне дело до того, какая именно партия будет управлять этой страной? По большому счету все правительства одинаковы. На смену одним ворам приходят другие воры, так что черт с ним, с правительством. Плохо, что на острове погибнут люди, хотя теоретически взрыв может произойти в ночное время. Тогда никто не пострадает.

Если предположить, что Тетерин – это Стив, за Бали можно не беспокоиться. Иродиадис влюблен в этот остров и никогда не причинит ему вред. Насчет резонансной частоты человеческого сердца я, похоже, все нафантазировала. Раз так, почему бы не оставить все как есть? Сианон, конечно, расстроится, но плохое настроение полицейского по сравнению со смертью Стива – мелочь, которой можно пренебречь. Погрустит пару дней и утешится, гоняясь за новым преступником.

Хорошо, теперь подумаем о худшем варианте развития событий. Стив и его бомба попадают к Халеду Бен Нияду или к Яше Мухомору. Бомба в руках таких отморозков еще опаснее, чем банка с гремучей ртутью в лапах игривой обезьяны. Вот этого действительно не хочется допустить.

Нацелив бинокль на вход, я, поглощенная размышлениями, рассеянно наблюдала за проплывающими в окулярах скуластыми смуглыми лицами. Стоп! А вот и европеец! Светлые волосы, слегка загорелое лицо…… очень знакомое лицо. Да это же Билли из Миннесоты! Вот молодец. Достал-таки приглашение. Адела должна быть на седьмом небе от счастья. Только где же она?

Внимательнейшим образом обследовав территорию вокруг американца, подругу я так и не обнаружила. Оставалось предположить, что Адела отправилась припудрить носик. Странно только, что Билл не подождал ее и вошел в зал один. Здесь столько народу, что немудрено и потеряться, а американец не выглядит так, словно кого-то ждет.

Взяв с подноса у официанта бокал с прохладительным напитком, Билли неторопливо дрейфовал по залу, как бы ненароком присоединяясь то к одной группе гостей, то к другой. Ожидая появления Аделы, я с интересом наблюдала за его немного странными маневрами. Так прошло минут пять. Подруга так и не появилась, а мне стало ясно, что Билл пришел сюда не для того, чтобы развлекаться. Он явно кого-то искал, и этот кто-то не был Аделой.

Отделившись от очередной группы, американец прислонился к колонне и, потягивая напиток, как бы ненароком периодически поглядывал куда-то влево.

Проследив за его взглядом, я аж присвистнула от восторга. У стены под стилизованным изображением слона доверительно беседовали четверо арабов в белых национальных одеждах и тюрбанах. Несмотря на то что все арабы казались мне на одно лицо, двоих я сразу узнала. Это были мужчины, беседовавшие в лощине с Сиварваном. Любопытно, с чего это вдруг мирный строитель из Миннесоты решил последить за людьми Халеда Бен Нияда? И где, черт возьми, Адела? Неужели Билли приехал один?

Решив, что неподалеку от мусульманской четверки непременно должны тусоваться другие любители электромагнитного оружия, я принялась тщательно сканировать биноклем окрестности и почти сразу обнаружила белоснежные виски Сиварвана Сутхамико. Беседуя с парой солидных пожилых индонезийцев, он старательно глядел в противоположную от арабов сторону, словно давая понять окружающим, что категорически незнаком с этими господами.

Вдохновленная успехом, я перевела бинокль чуть вправо, и тут же в окуляр попала держащая бокал белая кисть руки с темно-синим узором между большим и указательным пальцами. Татуировка!

Схватив более мощный бинокль, я нетерпеливо навела его на заинтересовавшее меня изображение. Не знаю, каким было его увеличение, но кисть руки неожиданно заполнила все поле зрения. Моему взгляду предстал синюшный орел с распростертыми крыльями, напоминающий то ли голубя-мутанта, то ли чернобыльскую курицу. В лапах птичка сжимала ручку чемодана. На чемодане виднелись какие-то буквы. Подстроив резкость, я даже ухитрилась их прочитать: «Сочи – Магадан».

Неожиданное напоминание о любимой родине согрело душу. Ну конечно! Разве может прием у индонезийского принца обойтись без присутствия нашей милой братвы? Разумеется, нет. Верная когорта Яши Мухомора занимала боевые посты.

Смысл этой наколки я знала. Ее должны были сделать в тюрьме. Орел с чемоданом в когтях означал гастролера со склонностью к побегу. Если бы вместо чемодана чернильная птичка держала в лапах женщину, это значило бы «осужден за изнасилование».

Переведя бинокль вверх, я обнаружила курносую веснушчатую мордочку квадратного формата, словно сошедшую с рекламирующего мафию плаката. Рядом с курносым гастролером, неуклюже поводя обтянутыми белым смокингом плечами, маялся еще один отечественный браток.

Так! Это уже становится интересным. Кого же я еще обнаружу? Охваченная охотничьим азартом, я с удвоенной энергией стала исследовать толпу развлекающихся гостей. А вот и Стив! Наконец-то я обнаружила главного виновника торжества. Иродиадис мирно беседовал с увешанной драгоценностями пожилой дамой европейской наружности.

Как же мне теперь поступить? Только не звонить Сианону! Лучше для начала немного пообщаюсь со Стивом. О чем я собираюсь с ним говорить и для чего это нужно, я плохо представляла, скорее таким образом я подсознательно тянула время, откладывая принятие решения.

Куда бы засунуть мобильник? Сумочки у меня с собой не было, платье без карманов. Таскать телефон в руке как-то не хотелось. Немного подумав, я задрала юбку и втиснула миниатюрный аппарат под резиновые крепления рядом с рентджонгом. Конечно, доставать его в общественном месте будет не слишком удобно, но вдруг пригодится?

Хорошенько запомнив расположение и, главное, одежду всех обнаруженных мной охотников за электромагнитной бомбой, я решительно двинулась к выходу из потайного убежища. Теперь близорукость мне не помешает. По одежде я смогу идентифицировать интересующих меня лиц даже на противоположном конце зала.

Спустившись вниз, я поняла, что найти Стива будет не так просто, как я надеялась. Гости бестолково сновали туда-сюда, полностью перекрывая обзор. Вздохнув, я двинулась в нужном направлении.

– Черт! – выругался кто-то по-русски.

«Пожар на Останкинской башне произошел в результате ее столкновения с неопознанной иностранной телебашней», – мелькнуло у меня в голове.

Вот ведь балда! Увлекшись поисками Иродиадиса, я отвлеклась и налетела на какого-то типа, выбив у него из рук бокал. Да еще вдобавок на русского. Небось очередной «ленинец» Яши Мухомора.

– Простите, – по-русски откликнулась я.

Мужчина рассерженно повернулся ко мне. Светлые волосы, усы, борода, темные очки, сползшие на нос при столкновении…… Я узнала его по глазам.

– Марик?!

По инерции я продолжала называть Адасова Мариком. Наверное, это даже к лучшему. Вряд ли Шакал обрадуется, узнав, что мне известно, кто он такой.

– Опять ты? Что ты здесь делаешь? – яростно прошипел киллер, возвращая очки на место. – Я же велел тебе побыстрее убраться с острова!

– Извини. Не получилось. Кстати, справа от тебя я видела ребят Яши Мухомора. Надеюсь, они тебя не узнают. Не хватало еще, чтобы вы начали палить друг в друга среди всей этой толпы.

– Ты что, преследуешь меня? – скрипнул зубами Шакал.

– Делать мне больше нечего! Я понятия не имела, что ты окажешься здесь!

– Как ты попала на прием?

– Сукиебуси пригласил. Не могла же я упустить такую возможность.

– Суки – что? – оторопел лже-Марик.

– Ебуси. И не что, а кто. Японский бизнесмен.

Киллер крепко схватил меня за руку.

– Ну-ка, пойдем отсюда. Мне надо с тобой поговорить.

– Куда ты меня тащишь? – забеспокоилась я.

– Туда, где народа поменьше, – сквозь зубы процедил Шакал.

Втащив меня в коридор, он наугад приоткрыл дверь первой попавшейся комнаты и, убедившись, что там никого нет, втолкнул меня внутрь и захлопнул дверь.

– Видит Бог, я пытался…… – свирепо произнес Адасов.

Что именно он пытался, я так и не узнала. Дверь распахнулась, и в нее влетел Сианон со зловещим выражением лица и очень большим пистолетом.

– Не двигаться! – рявкнул полицейский, нацеливая оружие на Сианона.

Шакал послушно замер. Его лицо окаменело.

– Я был уверен, что ты выведешь меня на него, – со злорадной ухмылкой произнес Ляо.

– Что это еще за тип? – поинтересовался Адасов.

– Это и есть Сукиебуси, – пояснила я.

– В чем, собственно, дело? – Шакал слегка пошевелил кистью правой руки.

Я догадывалась, что означает этот жест. Еще пара фраз, чтобы отвлечь полицейского, а потом молниеносный бросок метательного ножа – и мой симпатичный индонезийский приятель превращается в скучный и непривлекательный труп.

Вздохнув при мысли о собственной глупости, я встала перед Адасовым лицом к Сианону. Теперь, чтобы метнуть нож, киллеру придется перейти на другую позицию.

К сожалению, Ляо не оценил моего самопожертвования.

– О, ты даже готова принять за него пулю! – Сарказм в голосе полицейского был просто убийственным. – Не стоило меня недооценивать. Я с самого начала тебе не доверял и оказался прав.

– Не пори чушь, – разозлилась я. – Это вовсе не тот, кто ты думаешь.

– Разумеется, – продолжал язвить Сианон. – Это твоя старая больная бабушка.

– Это Марик, – сказала я. – Мой старый приятель. Он поэт. На Бали мы встретились совершенно случайно.

– Никакой он не поэт, – оскалился Сианон. – Этот человек – опасный убийца. А я привык уничтожать убийц. Считаю до трех. А потом или ты отойдешь, или я тебя пристрелю.

– Раз…… два……

Губы Ляо выразительно искривились, готовясь произнести слово «три», а я все еще мучительно решала, будет ли у меня шанс уцелеть, если я надумаю и дальше проявить героизм. «Будь у героев время подумать, героизма вовсе бы не было», вспомнилась мне фраза Питера Устинова. Нет, в герои я явно не гожусь. Пусть киллер и охотник за убийцами рвут друг друга на части, если им так нравится. Какие же все-таки мужики идиоты! Нет бы сначала разобраться, кто есть кто! А может, Ляо только блефует? Не станет же он, в самом деле, стрелять в меня, да и прежде чем убивать Тетерина, по логике вещей, ему следовало бы выяснить, где спрятана бомба.

– Три!

Адасов с силой толкнул меня в бок, так что я кубарем отлетела к стене. В комнате грохнул выстрел. Почти мгновенно с ним вспыхнул ослепительный белый свет. Барабанные перепонки буквально разорвал оглушительный звук взрыва. Воздух стал горячим и колким, как жало гремучей змеи. Я мучительно задохнулась, а потом потеряла сознание.

Мне казалось, что я, как в детстве, катаюсь в парке аттракционов на гигантских качелях. Вокруг царила полная темнота. Наверное, это происходило ночью. Я чувствовала только движение – вниз-вверх, взад-вперед. По мере того как я приходила в себя, размах качелей становился все меньше, сменившись мягким покачиванием, как в весельной лодке, плывущей по тихой реке.

Я приоткрыла глаза, но темнота не исчезла. Неужели я ослепла? Или мне продолжает сниться кошмар? Лучше бы это был кошмар.

Пошевелив руками, я поняла, что они были связаны за спиной. Это движение вызвало боль в шее. Похоже, связывали меня профессионалы. Чтобы я не могла, вывернувшись, перевести руки вперед, их дополнительно подвязали к шее и к согнутым в коленях тоже связанным ногам. Из такого положения даже Гудини не освободился бы! Кому же, интересно, понадобилось так стараться ради меня?

Рядом послышался тихий хрип, перешедший в кашель. Кто-то зашевелился на полу рядом со мной. Судя по звукам, он был связан так же, как и я. Хорошо хоть кляп мне в рот не запихали!

– Кто здесь? – спросила я по-английски.

– Козлы шариатские, мать их так, – по-русски донеслось из темноты.

– Марик? Это ты?

– И ты здесь? Мы с тобой становимся просто неразлучны.

– А где Ляо?

– Какой еще Ляо?

– Я имею в виду Сукиебуси.

– То есть типа, который собирался пристрелить меня?

– Не тебя. Он ошибся и принял тебя за другого.

– За кого, интересно? Что это вообще за придурок?

– Мой знакомый. А что произошло?

– Ничего особенного. Просто в момент, когда твой приятель решил в меня выстрелить, в комнату влетела газовая граната, а за ней ворвались люди в противогазах. Я отключился, а когда очнулся, услышал твой голос.

– Ляо! – позвала я. – Ты здесь?

Никто не откликнулся.

– Похоже, тут только мы двое, – заметил Адасов. – Затаи ненадолго дыхание.

Я замерла, стараясь не дышать и старательно вслушиваясь в наступившую тишину.

– Кроме нас, здесь никого нет, – сказал киллер. – Если бы был кто-то еще, я бы почувствовал.

– А где мы? – поинтересовалась я.

– Судя по всему, на каком-то корабле. Возможно, на «Абу Захиде».

– Почему ты так думаешь?

– Мне показалось, что один из парней в противогазе крикнул что-то по-арабски, хотя я мог ошибиться.

– А зачем арабам нас похищать? У них что, на тебя зуб?

– Понятия не имею. Даже Аллах не знает, что творится в голове у арабов. – Марик задергался в тщетной надежде освободиться от веревок. – А за кого, интересно, меня принял твой знакомый? Может, арабы совершили ту же ошибку?

– Не исключено, – вздохнула я. – За этим человеком многие охотятся.

– Нельзя ли поконкретнее?

– Вообще-то я обещала никому не говорить……

– Я что, должен тебя уговаривать? Ты хоть соображаешь, в каком положении мы оказались?

– Ходят слухи, что все вокруг охотятся за каким-то русским специалистом по бомбам.

– Ты имеешь в виду Семена Тетерина?

– А ты откуда знаешь? Ты тоже его ищешь?

– В данный момент я ищу только одно: возможность выбраться из этой чертовой западни. Во-первых, будет непросто доказать Бен Нияду, что он ошибся, а во-вторых, он убьет нас в любом случае. Ты сможешь перегрызть мои веревки?

– Совсем спятил? – возмутилась я. – На ощупь это прочные нейлоновые канаты. Я, между прочим, не бобр. Твоя идея – сам и грызи, а у меня зубы слабые.

– Ладно, попробую перегрызть твои.

– У тебя в кармане, случайно, не завалялась зажигалка? – с надеждой поинтересовалась я. – В фильмах герои обычно освобождаются от пут при помощи зажигалки.

– Эти сучьи дети Аллаха с меня вообще всю одежду сняли. И обувь тоже, так что на зажигалку не рассчитывай.

– Ты что, голый? – уточнила я.

– В трусах. Надеюсь, тебя это не шокирует?

– А меня почему-то не раздели.

– Потому что были уверены, что ты для них не представляешь опасности. Профессионал при необходимости даже собственную одежду может превратить в оружие.

Пошевелившись, я почувствовала, как что-то упирается мне в бедро. Значит, арабы считали, что я безопасна!

– Господи! Какая же я дура! – радостно воскликнула я.

– Впервые встречаю женщину, которая охотно признает этот бесспорный факт, – съязвил Шакал.

– Я не в этом смысле. Просто я только что вспомнила, что у меня под юбкой спрятан рентджонг. И еще у меня там сотовый телефон. Эти идиоты меня даже не обыскали. Хоть какая-то польза от исламского мужского шовинизма!

– Ты всегда таскаешь под юбкой рентджонг и сотовый телефон? – поинтересовался киллер.

– Только когда у меня на платье нет карманов, – пояснила я. – Ты сможешь вытащить нож, не порезав меня?

– Если ты не залепишь мне пощечину за то, что я залез тебе под юбку, – усмехнулся Адасов.

– Вряд ли в такой ситуации стоит думать о приличиях. Ты сможешь до меня доползти?

– Постараюсь. Ты тоже двигайся мне навстречу. Черт! Эта проклятая веревка врезается в шею.

Объяснить, что означает ползти с кистями рук, привязанными сзади к щиколоткам и шее, невозможно. Это надо было испытать.

Лежа на боку, я небольшими попеременными толчками бедра и плеча неуклюже пододвигала себя к выразительно матерящемуся Шакалу. С третьей попытки нам удалось произвести стыковку а-ля космический корабль – орбитальная станция, и губы Адасова коснулись моих колен.

– Ты что, зубами собираешься его доставать? – удивилась я.

– Руками не получится. Ноги мешают.

Помогая себе толчками тела, Сергей все глубже заползал мне под юбку. Его губы и волосы щекотали мои бедра, вызывая почти невыносимое желание расхохотаться. Я сдерживалась, сколько могла, а потом не выдержала. Ситуация была настолько комичной, что на мгновение я позабыла о том, что настоящий Марик уже два месяца покоится на кладбище. В такое нелепое положение я могла попасть только с ним. Самолюбивый поэт добился наконец исполнения своей мечты, найдя благовидный предлог, чтобы забраться ко мне под юбку. Я прикинула, какой текст в данной ситуации мог бы выдать настоящий Марик – что-либо о сводящем с ума аромате женского тела или о том, что сексуальную близость можно сравнить только с музыкой и молитвой, и расхохоталась как сумасшедшая.

– У тебя что, истерика? – недовольно приподнял голову Шакал. – Что ты закатываешься, как ненормальная?

– Щекотно, – с трудом выдавила из себя я. – И еще я подумала, что было бы неплохо, если бы ты почитал мне стихи.

– Извини, но сейчас мне не до стихов. Если арабы придут раньше, чем мы освободимся, нам конец.

– Ладно, я постараюсь сдерживаться. Только не щекочи меня так.

Минут через двадцать операция освобождения от пут оказалась завершена. С облегчением сбросив с себя веревки, я нашарила на полу выпавший мобильный телефон и стала нажимать на все кнопки подряд, пытаясь его включить. Наконец экран и кнопочки засияли призрачно-зеленоватым светом болотного привидения. Хорошо хоть со зрением у меня все в порядке.

– Кому ты собираешься звонить? – поинтересовался Адасов.

– Надо попросить помощи, – пожала плечами я.

– Бесполезно, – покачал головой Шакал.

– Почему?

– А ты посмотри на индикатор связи. Сигнал не проходит. Видимо, материалы, из которых сделана яхта, экранируют его.

– Что же делать?

– Для начала попробуем сами отсюда выбраться.

Забрав у меня телефон, чтобы использовать его в качестве подсветки, Сергей обследовал комнату, в которой мы оказались заперты. Она была абсолютно пуста. Голые стены без окошек или иллюминаторов, металлическая дверь, на которой не обнаружилось ни ручки, ни замочной скважины.

– Все бесполезно, да?

– Придется подождать.

– Чего?

– Пока за нами придут. Мы притаимся у двери. Я убью тех, кто попытается войти. Наш единственный шанс спастись – это добраться до борта и спрыгнуть в море.

– Спрыгнуть в море? Но там метров десять высоты! Я не смогу.

Шакал ухмыльнулся:

– Когда в тебя начнут стрелять – сможешь.

Мы сели на полу, прижавшись спинами к стене. Он с рентджонгом – около двери, я рядом с ним. Сергей сказал, что должен чувствовать, где я нахожусь, чтобы случайно не поранить меня в темноте.

Несколько минут мы сидели молча, прислушиваясь к звукам, идущим извне, но все было тихо.

– Ты любила его?

Вопрос был задан так тихо, что я не поняла, то ли Шакал действительно произнес эти слова, то ли мне почудилось.

– Извини?

– Ты любила его?

– Кого?

– Марика.

– Что ты имеешь в виду?

– Думаю, ты уже догадалась. Или по крайней мере подозреваешь.

Я молчала, не зная, что сказать.

– Значит, догадалась, – вздохнул Сергей.

– О том, что ты не Марик?

– Я его брат.

– Я в курсе. И еще я знаю, что Марик очень любил тебя.

– Как ты узнала?

– Я все-таки пишу детективы.

– Это не ответ.

– Марик однажды напился и рассказал мне историю о своем похищении и гибели отца и брата, – соврала я. На всякий случай я решила не упоминать о Нине, чтобы не подставлять ее. – Тогда я подумала, что он все нафантазировал спьяну, но, встретив тебя на Бали и заподозрив, что ты не Марик, я вспомнила эту историю и сделала соответствующие выводы.

– Значит, тебе все известно?

– Не все. Только то, что рассказал твой брат. Ты хочешь об этом поговорить?

– Я никогда и ни с кем об этом не говорил. Если я не сделаю этого сейчас, возможно, у меня не будет другого шанса.

– Решил исповедоваться?

– Я должен был остановиться ради брата. Если бы я смог простить отца, Марк, возможно, остался бы жив.

– То, что произошло между вами много лет назад, не имеет никакого отношения к взрыву, устроенному палестинскими террористами.

– Если бы не я, жизнь брата могла сложиться совсем иначе. После нашей встречи мы оба стали другими людьми.

– В таком случае он мог погибнуть во время беспорядков в Грузии или грузино-абхазского конфликта или просто попасть в автокатастрофу. Так нельзя рассуждать.

– Тебе известно, как меня зовут?

– Максимилиан Коксос, гражданин Греции, – ответила я.

– Я имею в виду мое настоящее имя.

– Марик называл тебя Грей. Это все, что я знаю.

– Хочешь, я расскажу тебе всю правду?

– Зачем? Ты думаешь, нас убьют?

– Это не исповедь перед смертью, и мне не требуется отпущение грехов. Мне просто нужно с кем-то поговорить.

– Не всегда полезно знать правду. Может, лучше обойдемся без нее? Мне бы не хотелось, чтобы кто-то из нас пожалел об этом разговоре, если мы останемся в живых.

– Тогда считай, что то, что я расскажу – не более чем вымысел.

– При одном условии. Ты будешь считать, что я вообще ничего не слышала. Договорились?

– Договорились.

Некоторое время Адасов молчал, словно собираясь с мыслями. Я не мешала ему.

– Я – киллер. Киллер высшей категории.

Снова молчание. Похоже, он ждал, как я отреагирую.

– Модная профессия, – заметила я.

– Почему ты скрываешь свои чувства? Ты боишься меня?

– А каких чувств ты от меня ждешь?

– Не знаю. Наверное, зря я затеял этот разговор.

– Я просто не знаю, что тебе сказать. Читать тебе мораль о том, что нехорошо убивать людей, было бы глупо, а говорить, что у тебя отличная работа – еще глупее. Скорее тут можно перефразировать Маяковского: «если киллеры существуют, значит, это кому-то нужно». Дантистов тоже никто не любит, но без них не обойтись. В нашей ситуации я даже рада, что ты киллер. Окажись ты ботаником, у нас уж точно не было бы шансов спастись от арабов.

– Тебе известно, что такое «афганский синдром»?

– Вероятно, то же, что и вьетнамский. Я прочитала о нем пару статей.

Адасов слегка отстранился и обхватил голову руками. Когда он заговорил, голос его звучал глухо и ровно, напоминая механический голос робота.

– Самое страшное – это то, что ты привыкаешь к потерям. Как к своим, так и к чужим. Сначала ты плачешь, когда убивают друзей, а потом боль притупляется и остается только злость. Злость и ненависть, переполняющая тебя, сводящая тебя с ума.

В какой-то момент ты чувствуешь, как исчезает граница между добром и злом. Больше она не существует. Добро и зло превращаются в абстрактные понятия, и ты не знаешь, как отличить одно от другого. Реальны только ты и враг. Все остальное – лишь уродливая декорация смерти.

Жизнь ценится дешевле пачки сигарет, а люди становятся объектами. Ты вообще не испытываешь никаких чувств, кроме ненависти, заполняющей тебя целиком. Ненависти и иногда страха. Со временем ненависть притупляется, но не исчезает, направляясь уже не на врага, а на окружающий мир. Эта ненависть живет в твоем подсознании, но ты перестаешь ее замечать. Исчезает даже страх. Ты больше ничего не боишься, даже смерти.

– Я понимаю тебя, – сказала я. – Трудно жить с ненавистью в душе.

– Пока ты ненавидишь врага, все в порядке. Хуже становится, когда ты понимаешь, что враги – совсем не те, в кого ты должен стрелять по долгу службы, а те, кто находится на твоей стороне баррикад. Наступает момент, когда до тебя доходит, что твое собственное командование ценит людские жизни меньше, чем какие-то железки. У солдат воруют еду. Их выпихивают на убой, не обеспечив самым необходимым. Свои расстреливают своих, а потом ошибки командиров списываются самым наглым и беззастенчивым образом. Свои убийцы остаются безнаказанными или даже идут на повышение. Страдают лишь те, кто пытается рассказать правду и добиться справедливости. Они-то и рассматриваются как изменники родины. Во имя страны они получают пулю в спину во время очередного боя, и их называют трусами и предателями.

– Ты поэтому убил полковника Буркалова?

– Откуда тебе известно про полковника?

Надо же было так проколоться! И кто меня тянул за язык? Теперь Шакал точно знает, что я знаю о том, что Сергей Адасов не был убит на Сицилии. Ни один порядочный киллер на его месте не оставил бы меня после этого в живых.

– В газете прочитала, – вздохнула я.

– Ты меня обманула. Тебе известно мое настоящее имя.

– Ничего мне не известно, – помотала головой я. – Не поверишь, но я с детства страдаю провалами в памяти, особенно на имена. Даже как моего дедушку звали, не помню.

– Хватит придуриваться. Ничего я тебе не сделаю, хотя бы ради памяти Марика.

– Спасибо, – вздохнула я. – Не представляешь, насколько я ценю твое великодушие.

– Этого подонка следовало убить. Я возглавлял подразделение разведчиков корпуса. Во время выполнения боевого задания по приказу полковника Буркалова авиация прицельно расстреляла всех моих людей, а я получил тяжелое ранение. Из всех выжил только я.

– Он что, спятил? – ужаснулась я. – Зачем полковнику потребовалось расстреливать своих?

– Потому что Буркалов был пьян как сапожник. Он просто ошибся и отдал неправильный приказ.

– Но ведь его, наверное, отдали под трибунал?

– Под трибунал? – мрачно хохотнул Адасов. – Какой, к чертовой матери, трибунал? Кто же станет подрывать престиж Советской Армии? Полковника со всем почетом проводили в отставку по состоянию здоровья, а матерям погибших направили открытки, согласно которым их сыновья героически погибли в неравном бою с душманами.

– И ты решил сам свершить правосудие?

– Я просто пытаюсь очистить этот мир от подонков.

– Судя по всему, в этом ты преуспел, – заметила я.

– Не так, как хотелось бы. Всех все равно не перестреляешь.

– В любом случае ты старался.

– Издеваешься?

– Нет. Ты делаешь то, о чем другие втайне мечтают. Могу я задать тебе один вопрос? Он мучает меня с тех пор, как я поняла, что ты выдаешь себя за твоего брата.

– Попробуй.

– Почему ты вел себя так, словно ты Марик, когда я впервые обратилась к тебе? Тебе ведь это было не нужно. Ты мог просто сказать, что я обозналась. Вы, конечно, похожи, но не слишком.

– Это действительно была жуткая глупость с моей стороны, – покачал головой Сергей. – Сам не понимаю, что на меня тогда нашло. Это произошло спонтанно. Ты застала меня врасплох. Смерть Марика полностью выбила меня из колеи. Я так и не смог прийти в себя. Брат был единственным человеком после матери, которого я по-настоящему любил.

Все эти годы, пока он думал, что я мертв, я незаметно следил за ним. У меня даже была своя агентурная сеть. Через знакомых я доставал кассеты с его песнями, его стихи. Я учил стихи наизусть и даже научился играть на гитаре, но все равно не мог петь, как Марик. Потом Марк эмигрировал в Израиль и стал сионистом. Я не мог понять, зачем ему это понадобилось, но все равно радовался его успехам.

Получив известие о смерти брата, я долго не мог в нее поверить. Иногда мне казалось, что я схожу с ума, а иногда я сам перевоплощался в Марика. В эти моменты мне казалось, что брат жив.

Ты незаметно подошла ко мне на пляже именно в такой момент. Я повторял про себя стихотворение брата, которое ты вдруг стала цитировать. Это было роковое стечение обстоятельств. На миг мне действительно показалось, что я – Марк, а ты – моя давняя подружка. Я ответил тебе так, как ответил бы он, и почти сразу пожалел об этом, но было уже поздно что-либо объяснять. У вас ведь был роман, да?

– Да, – соврала я. – Твой брат был совершенно неотразим. Он буквально сводил женщин с ума. Я больше никогда не встречала такого человека.

– Почему вы расстались?

– Так получилось. Поэты непостоянны. Но мы разошлись без ссор и остались друзьями.

– Я так и думал, – кивнул Адасов.

– Как ты оказался на Бали? Из-за бомбы Семена Тетерина?

– Отчасти. Гораздо больше меня интересует Халед Бен Нияд.

– Почему?

– Не догадываешься? Как ты думаешь, на чьи деньги была сделана бомба, подложенная в машину Марика?

– Он что, финансирует и палестинских террористов?

– Он финансирует многие террористические группы. В то же время на терроризме Халед делает еще большие деньги.

– Как?

– Ты что, совсем наивная? Ты полагаешь, что террористы – это свихнувшиеся на агрессии и насилии фанатики, которые действуют на благо своего народа?

– Вообще-то у меня складывалось такое впечатление.

– Это верно лишь в отношении простых исполнителей. Солдаты низшего звена, которым специалисты успешно промыли мозги в лагерях подготовки террористов, на самом деле действуют ради идеи, так же как рядовые члены религиозных сект. На самом деле терроризм уже давно перерос в криминальную структуру, основная цель которой в точности такая же, как у обычной мафии, – деньги и власть.

Китайская мафия тоже в свое время сформировалась на базе терроризма. Триады возникли из объединения патриотов, борющихся за освобождение своей страны от власти маньчжуров. Все знают, что такое мафия, но террористов до сих пор рассматривает исключительно, как борцов за идею.

Где, ты думаешь, террористы достают деньги для своих операций? Источник финансирования – тот же рэкет, та же торговля наркотиками и оружием, те же вооруженные ограбления банков и магазинов, тот же киднеппинг, та же торговля людьми.

Баскские террористы начинали с того, что заботились об интересах своего народа и безжалостно уничтожали торговцев наркотиками, чтобы те не отравляли их детей. Теперь же они под предлогом патриотической борьбы рэкетируют баскских банкиров и предпринимателей. Если предприниматель не платит, он и его семья – трупы. Баск, который не помогает террористам, – не патриот, а значит, заслуживает смерти. Террористы, которые раньше вели борьбу с наркоторговцами, теперь распространяют наркотики среди своего народа – им же нужны деньги для патриотической борьбы, и им наплевать, что самим баскам, живущим в объединенной Европе, эта борьба уже давно стоит поперек горла. Терроризм – наиболее зверская и лицемерная форма мафии.

– Значит, ты хочешь отомстить Халеду Бен Нияду за смерть твоего брата?

– Ты очень догадлива.

– А почему за тобой охотятся братки Яши Мухомора?

– С ним у меня свои счеты.

– Значит, это ты убиваешь его людей?

– Тише! – прошептал Шакал. – Сюда идут. Если их будет слишком много, прорывайся к борту и прыгай в воду. Не жди меня.

Он бесшумно выпрямился, сжимая в руке рентджонг.

На пол упала тонкая полоска света. Она становилась все шире по мере того, как дверь, бесшумно скользя по пазам, отодвигалась в сторону. Вспыхнувший свет осветил входящего в комнату мужчину. Удар рентджонга был столь молниеносным, что я не сразу поняла, почему из горла араба фонтаном взметнулась кровь. Отшвырнув его в сторону, Шакал ринулся в дверной проем. По раздавшемуся снаружи хрипу, я поняла, что араб пришел не один.

Инстинктивно отскочив в сторону, чтобы кровь не попала на платье, я с ужасом смотрела на содрогающееся в конвульсиях тело. Режущий удар Адасова оказался настолько силен, что перерубил позвоночный столб, почти отделив голову от тела.

– Все в порядке, – услышала я голос Сергея.

У него в руках появился пистолет.

Выход загораживал еще один труп. Этот был убит прямым ударом в сердце. Чувствуя легкое головокружение, я переступила через тело. В коридоре никого не было.

– Забери пушку у того жмурика, – скомандовал Адасов.

Стянув с ног убитого ботинки, он быстро надел их.

Я вернулась в комнату и осторожно вынула пистолет из подмышечной кобуры араба с перерезанным горлом.

– Пойдем.

Сергей быстро зашагал в направлении к лестнице.

– Что мы будем делать? Прыгнем в море?

– Ты прыгнешь, а я останусь.

– Зачем?

– Хочу потолковать с Бен Ниядом.

– Ты псих.

– У каждого свои недостатки.

– Ты даже не доберешься до него. Здесь повсюду его боевики. Решил покончить с собой?

– Пожалуйста, избавь меня от нравоучений. Я знаю, что делаю. Не забывай, что я профессионал.

«Интересно, почему каждый мужик с пистолетом считает себя круче всего мира?» – грустно подумала я.

Не то чтобы я вознамерилась во что бы то ни стало спасти жизнь Шакала, скорее меня смущала перспектива плыть по ночному морю в полном одиночестве. От яхты до берега было километра три-четыре, плюс волны. Не слишком большие, но радости мало. На пару мы могли бы хоть анекдоты травить, чтобы не думать об акулах, да и вообще в компании веселее. Только как убедить Шакала не ввязываться в безнадежную схватку?

– Профессионал не станет зря рисковать своей жизнью, – возразила я. – Во-первых, смешно идти на дело в одних трусах, а во-вторых, настоящий профессионал, вместо того чтобы изображать сердитого одинокого ковбоя, взорвал бы весь этот «Абу Захид» к чертовой матери со всеми террористами на борту, а в придачу и ледокол «Ленин» с Яшей Мухомором.

– Ты всегда даешь такие изумительные советы? – язвительно поинтересовался Адасов.

– В любом случае это гораздо разумнее, чем то, что затеял ты.

– Как, интересно, их можно взорвать?

– С помощью электромагнитной бомбы Семена Тетерина, – пожала плечами я.

– Что за бред ты несешь?

– Это не бред. Это оптимальное решение проблемы.

– И где я возьму электромагнитную бомбу?

– Это не так сложно, как ты думаешь, – сблефовала я. – Только давай для начала выберемся с корабля. Вернуться сюда и поохотиться за Бен Ниядом ты всегда успеешь. Кстати, ты умеешь водить вертолет?

– Вертолет? А это тут при чем?

– На носовой палубе должен стоять вертолет, – пояснила я. – Удобнее использовать его, чем плыть к берегу. Сегодня у меня нет настроения купаться.

– Ты уверена, что он там есть?

– Есть, если никуда не улетел. А куда ему лететь среди ночи?

– Знаешь, а ведь это мысль, – хмыкнул Шакал. – Говоришь, на носовой палубе?

К моему удивлению, на нижнюю палубу мы выбрались без приключений. Сжимая в руке пистолет, для подстраховки я молилась про себя Гунунг Агунгу, в надежде, что главное местное божество избавит нас от стрельбы и новых трупов. Я даже пообещала в случае благоприятного исхода пожертвовать духу вулкана пару шоколадок и коробку датского печенья, а то и сплясать какой-нибудь ритуальный танец.

Похоже, балийский бог оказался так же падок на взятки, как российские чиновники, хотя наши бюрократы вряд ли согласились бы удовольствоваться шоколадом и печеньем. Благополучно миновав четверых арабов, азартно мечущих кости на круглый мраморный столик, мы на цыпочках прокрались к вертолету, который оказался даже не заперт. Ребяткам Бен Нияда явно не хватало бдительности.

– Педрилы исламские, мать их Клеопатра! – в сердцах выругался Адасов, недоуменно созерцая причудливую арабскую вязь на приборной доске. – Ну и выдумали язычок, сарацины недобитые.

– Так ты умеешь летать на этой штуке или не умеешь? – озабоченно поинтересовалась я.

– Помолчи, ладно? – попросил Шакал и, не прекращая ругаться, продолжал исследовать арабские приборы и письмена.

Нерешительно пощелкав пальцами над группой переключателей, он выбрал красненький рычажок и с тихим вздохом передвинул его вверх. Вертолет вздрогнул и, заурчав, принялся неторопливо раскручивать мощные лопасти.

– О Господи! – всполошилась я. – Взлетай поскорей! Сейчас на шум все террористы сбегутся.

– Взлечу, когда смогу, – сердито огрызнулся киллер. – Ты стрелять хоть умеешь?

– Умею, – нервно сказала я. – Но что-то не хочется. Лучше побыстрее отсюда смыться.

Отодвинув дверцу в сторону, я выглянула наружу и тут же испуганно юркнула обратно. Ну вот! Доигрались! По проходу вдоль правого борта мчались вооруженные автоматами очень сердитые мусульмане. Вид у них был прямо-таки угрожающий. Таким лучше не попадаться. Им явно наплевать на все соглашения Женевской конвенции по поводу военнопленных. Я уже чувствовала, как меня публично сажают на кол, заливают в глотку свинец и варят в кипящем масле. Черт бы побрал мое проклятое воображение!

Заскулив от ужаса, я высунула за борт руку с пистолетом, развернула его боком и, целясь по блику, выпустила всю обойму по стоящим у палубной надстройки цистернам, умоляя Гугунг Агунга, чтобы в них оказалось горючее для вертолета, а не вода.

Результат превзошел все мои ожидания. Пламя полыхнуло до небес, а от грохота заломило виски. Взрывная волна, как пушинку, подхватила начинающий взлетать вертолет и швырнула его к борту. Одно из колес зацепилось за ограждение. Вертолет тряхнуло и чуть не опрокинуло вниз. Я врезалась лбом в наполовину задвинутую дверцу и лишь чудом не вывалилась наружу.

Вцепившийся в штурвал киллер уже не изощрялся, изобретая оригинальные ругательства в адрес арабских террористов. Пытаясь удержать в воздухе теряющую управление машину, он во весь голос поминал маму в традиционно русском контексте.

Изрядно меня напугав, вертолет все-таки выровнялся и начал набирать высоту.

Я потерла ушибленный лоб и, с некоторым опозданием накинув привязной ремень, с любопытством посмотрела вниз. Носовая палуба и передние надстройки полыхали, как вьетнамская деревня после обработки напалмом. По палубам метались люди, не зная, то ли тушить пожар, то ли спускать на воду спасательные шлюпки.

Шакал недоверчиво посмотрел на меня.

– Ты что, совсем отмороженная? – выразительно покрутив пальцем у виска, поинтересовался он. – Эти бочки были почти около нас. Как тебе только пришло в голову в них палить?

– Не могла же я стрелять в людей, – пожала плечами я. – У меня-то ведь нет афганского синдрома.

– У тебя синдром Дауна, суицидница чертова!

И почему мужчинам так нравится ругаться?

– Но ведь все кончилось хорошо, – примирительно заметила я. – Только на всякий случай отлети подальше. Говорят, у них там ракетные установки. Как бы арабы не опомнились и не шарахнули из них по вертолету.

– Ракетные установки – это хорошо, – кивнул Сергей. – Посмотрим, какой фейерверк начнется, когда огонь доберется до снарядов.

Видимо, арабам пришла в голову та же самая мысль, поскольку они, уже не помышляя о мести, в спешном порядке эвакуировались с пожираемого огнем судна.

– Вот видишь, и электромагнитная бомба не понадобилась, – порадовала я Шакала. – Можешь считать, что ты отомстил.

– На этом вертолете наверняка должно быть полно оружия, – сказал Адасов. – Хорошо бы добить гадов, пока они не добрались до берега.

– Ты собираешься расстреливать спасающихся вплавь людей? – возмутилась я. – Тебе не кажется, что это уже чересчур? Мстить тоже нужно в меру.

– Вопрос стоит так: или они, или мы? Думаешь, Халед простит нам уничтожение «Абу Захида»? Дело даже не в том, что яхта обошлась ему в двести миллионов долларов. Тут вопрос принципа. Бен Нияд потеряет лицо, если позволит тебе избежать наказания. Представь на минутку, что значит иметь врагом мусульманского террориста-миллиардера!

Я зажмурилась и потрясла головой:

– Не пугай меня. Даже думать об этом не хочу.

– Посмотри назад. Там есть какое-нибудь оружие?

– Извини, но в этом я тебе не помощница. Слишком маловероятно, что в такой темноте ты пристрелишь самого Бен Нияда, а вот команда корабля пострадает ни за что ни про что. Команда ведь ни в чем не виновата.

– Ты всегда у нас такая гуманистка? – с отвращением поинтересовался киллер.

Ответить мне помешала раздавшаяся из-под юбки заливистая трель.

– Это еще что? – покосился на меня Адасов.

– Сотовый телефон. Похоже, связь восстановилась.

– Ирина, с вами все в порядке? – взволнованно поинтересовался принц Барингли. – Я звонил вам раз сто, но вы не отвечали.

– Все просто отлично! – ответила я. – Я бы ответила, но связи не было.

– Я был уверен, что вас похитили.

– Похитили, но я уже сбежала. Вы не в курсе, что с Сианоном?

– Легкое ранение. Ничего страшного. Он сейчас со мной. Хотите с ним поговорить?

– Да, конечно. Передаю ему трубку.

– Я слушаю. – Голос полицейского был холоден, как айсберги Антарктиды.

– Рада, что с тобой все в порядке.

– Я арестую тебя и засажу в тюрьму до конца твоих дней.

И такого типа я грудью закрывала от киллера! Вот ведь неблагодарная тварь! Недаром говорят, что человек – это единственное общественное животное, которое не выносит своих сородичей.

– Ты такой милый, – сказала я.

– Где ты находишься?

– Ты полагаешь, что я отвечу на этот вопрос после твоего последнего заявления? Может мне еще самой наручники на себя надеть?

Ба-бах!

Вертолет встряхнуло.

Трах! Бах! Ба-бах!

Забыв о Сианоне, я завороженно уставилась на пламенеющий «Абу Захид». Вот это фейерверк! Огонь наконец добрался то ли до снарядов, то ли до топливного отсека. Сильно накренившись на правый борт, корабль начал быстро погружаться в пучину. Впервые в жизни мне удалось пустить на дно двести миллионов долларов. Я могла гордиться собой. Я попыталась прикинуть, сколько книг мне надо написать, чтобы заработать такую сумму, но устные подсчеты никогда не были моей сильной стороной, и я просто решила, что писать придется много. Вдоволь насладившись незабываемым зрелищем, я вновь поднесла к уху сотовый телефон.

– Эй! Алло! Что с тобой? – надрывался в трубке голос лейтенанта полиции.

– Не беспокойся. Все в порядке. Просто я только что утопила «Абу Захид».

– Что ты сделала?

– Пустила на дно «Абу Захид».

– Ты взорвала его электромагнитной бомбой?

– Далась тебе эта электромагнитная бомба! Кстати, мой друг, которого ты пытался пристрелить, не имеет к ней никакого отношения. Мы знаем друг друга много лет. Ты просто псих и параноик. Таких, как ты, в дурдоме надо держать.

– Сейчас не время выяснять отношения. Просто объясни, что случилось.

– Я бы объяснила, если бы ты не собирался засадить меня в тюрьму, невзирая на то что я, как всегда, абсолютно ни в чем не виновата. И у тебя хватает наглости заявлять, что ты не хочешь выяснять отношения! Можно подумать, что это я набрасывалась на тебя с пистолетом!

Ляо скрипнул зубами.

– Где я могу тебя найти?

– Пообещай, что не арестуешь меня, и я прилечу во дворец принца Барингли. Он в отличие от тебя более здравомыслящий. Приятно встретить хоть одного нормального человека на этом острове.

– Прилетишь? Ты что, птеродактилем стала?

– Я прилечу на вертолете Бен Нияда, – со вздохом объяснила я. – Принц сказал, тебя ранили. Случайно, не в голову?

– На вертолете Бен Нияда?… – тупо повторил полицейский.

– Так ты меня не арестуешь? Поклянись!

– Клянусь, – простонал Сианон. – Как меня только угораздило связаться с тобой!

– Придется тебе поверить, – усмехнулась я. – До встречи, дорогой.

– Это опять твой долбанутый приятель? – недовольно поинтересовался Адасов.

– Будь любезен, подкинь меня до дворца принца Барингли, – попросила я. – А потом можешь вернуться обратно и разбираться с арабами в полное свое удовольствие.

– С точки зрения биологии, если что-нибудь вас кусает, оно наверняка женского пола, – мрачно покачал головой Шакал.

* * *

– Какой скандал! – сокрушенно покачал головой принц Барингли. – Такого безобразия на острове не творилось с тех пор, как нас завоевали голландцы. Только полные варвары могли устроить нападение во время священного праздника очищения душ. Куда катится этот мир?

– И не говорите! – посочувствовала я.

– Если этот тип, которого похитили арабы, не Тетерин, мы оказались еще в худшем положении, чем раньше, – мрачно заметил Сианон. – Из-за нападения праздник был прерван, так что Семен скорее всего не смог встретиться с нужным человеком. Теперь совершенно непонятно, где и когда состоится их встреча.

– Ты сам во всем виноват, – напомнила я. – Если бы ты не набросился с пистолетом на нас с Мариком, вопя, что поймал Тетерина, арабы скорее всего вообще бы нас не тронули.

– Я не вопил, что поймал Тетерина, – обиделся Сианон. – Не передергивай.

– Но ты вел себя так, словно был уверен, что поймал его, – настаивала я. – Арабы подслушали тебя и клюнули.

– Только не ссорьтесь, – страдальчески поморщился принц. – Этим ничего не исправишь. Надо решать, что делать дальше.

– Может, установить наблюдение за островом Нуса-Пенида? – предложила я. – Ведь, в конце концов, бомба должна взорваться именно там.

– Это полная глупость, – возразил Сианон. – Во-первых, остров охраняется правительственными войсками, а во-вторых, у нас просто нет возможности наблюдать за ним. К расследованию нельзя подключать посторонних.

– Тогда предложи что-нибудь получше, – пожала плечами я.

– Я предлагаю последить за тобой, – огрызнулся Ляо.

Он все еще был не в духе.

– Я-то тут при чем? Я и на Бали оказалась совершенно случайно, только потому, что в меня стреляла русская мафия.

– В тебя стреляла русская мафия? – изумился Барингли. – За что?

– В том-то и дело, что ни за что. Просто мне везет.

– В России это считается везением? – удивленно вскинул брови принц.

– Естественно. Со мной же ничего не случилось.

– Логично, – согласился Барингли.

– Вот и я о том же, – многозначительно кивнул головой Сианон. – В нее стреляет русская мафия, в результате на ней ни царапины, зато по всему острову валяются трупы братков Яши Мухомора. Ее похищает гроза всего цивилизованного мира, крестный отец исламского терроризма Халед Бен Нияд – и через пару часов она пускает на дно его яхту и угоняет его вертолет.

– Я не виновата. Так получилось, – вмешалась я.

– Разумеется, ты ни в чем не виновата. Но я готов побиться об заклад, что, если поблизости от Бали появится электромагнитная бомба, ты с твоим грандиозным везением непременно наткнешься на нее и, чисто случайно испепелив пару островов, разведешь руками и заявишь, что понятия не имеешь, как это произошло.

– Ну, это уже из области мистики, – покачала головой я. – Не стоит отождествлять меня с катализатором мировых катастроф.

– В Индонезии все мы немного мистики. Я готов держать пари, что рано или поздно ты окажешься поблизости от бомбы и ее изобретателя, и это будет черный день как для него, так и для всей Индонезии. В любом случае проследить за тобой будет проще, чем вести наблюдение за Нуса-Пенида.

– Вот это действительно аргумент, – согласилась я и выразительно посмотрела на широкую полоску пластыря, наклеенную на лбу Ляо. – Тебе в голову пуля попала или стукнули чем-то?

– Давай обойдемся без этих дурацких намеков. Ранение тут ни при чем.

– Ни при чем, так ни при чем, – согласилась я. – Может, оно и к лучшему, что ты решил последить за мной. Если Халед Бен Нияд не погиб при взрыве, он наверняка захочет на мне отыграться за потерю яхты, так что в случае чего ты прикроешь меня от арабов.

– От Бен Нияда тебя не прикроет даже служба безопасности президента Соединенных Штатов, – злорадно ухмыльнулся Сианон.

– Ценю твое умение подбодрить в трудную минуту, – вздохнула я.

Принц Барингли предложил ради моей безопасности остаться во дворце, но я предпочла вернуться в гостиницу, всерьез подумывая о том, чтобы прихватить Аделу, добраться до аэропорта и улететь куда-нибудь подальше на первом попавшемся самолете. О том, что арабы при желании отыщут меня даже на Алеутских островах, думать как-то не хотелось.

В своем номере я оказалась только на рассвете. Для начала я решила немного поспать, а потом, когда проснется Адела, поговорить с подругой.

– Если ты боишься, я могу остаться у тебя в номере, – предложил полицейский.

– Вот тогда я действительно начну бояться, – вздохнула я. – Защитить от арабов ты меня все равно не сможешь, а если ты начнешь размахивать оружием и стрелять, нам обоим не поздоровится. Есть в тебе что-то роковое. Вроде действуешь из лучших побуждений, а в результате все получается – хуже некуда.

– Ладно, как знаешь, – с видом оскорбленного достоинства пожал плечами Сианон. – Мое дело – предложить. Если тебе понадобится помощь, позвони мне на сотовый. Я буду неподалеку.

– Спокойной ночи, – сказала я.

– Уже утро, – напомнил полицейский.

Я заперла за Ляо дверь и в этот момент поняла, что смертельно устала. Ночь оказалась для меня слишком бурной. Я доплелась до кровати и, израсходовав последние силы на то, чтобы стянуть с себя одежду, заползла под одеяло и отключилась, как свет.

Мне снился Луксаман Сурьяди. Мы находились на скале среди бушующего океана. Губы индонезийца шевелились. Я не различала его слов, но понимала, что это что-то важное.

– Он смотрит на тебя.

Я не слышала голос в обычном понимании этого слова, скорее он гулко звучал внутри меня, как шепот карлика, забравшегося под церковный колокол.

– Он смотрит на тебя, он смотрит на тебя, – продолжал шептать голос.

По телу пробежали мурашки. Чужой взгляд гигантским слизнем обволакивал меня со всех сторон. Я вздрогнула и открыла глаза. Сидя на краю кровати, на меня пристально смотрел Билли из Миннесоты. Ему-то что понадобилось?

– Билл! Как ты сюда попал?

– Через дверь, – пожал плечами владелец строительной компании.

– Который час?

– Еще рано. Начало восьмого.

– Что-нибудь случилось?

– Случилось, – кивнул Билл.

Я зевнула и помассировала виски, пытаясь собраться с мыслями. Ну почему мне так не везет? Даже поспать не дадут. Нет бы жить по графику: неприятности – восьмичасовой сон – новые неприятности. Даже этот режим для меня не доступен.

– В чем дело? – снова зевнула я. – Что-нибудь с Аделой?

– И с ней тоже.

– У тебя дедушка японец?

– Японец? – изумился Билл. – С чего ты решила?

– Потому что японцы в отличие от американцев избегают давать прямой ответ на поставленный вопрос, доводя этим до белого каления партнеров по деловым переговорам. Будь добр, поведай мне о цели своего визита или, если тебе нечем заняться, прогуляйся по пляжу и не мешай мне спать.

– Очевидно, твой дедушка не был японцем.

– Спокойной ночи, – сказала я, закрываясь с головой одеялом.

– Мне нужна электромагнитная бомба, – пояснил Билл.

– Всем нужна электромагнитная бомба, – ворчливо отозвалась я. – Нужна – так пойди поищи.

– Я не шучу.

Я вздохнула и выглянула из-под одеяла. Похоже, поспать не удастся.

– ЦРУ, мафия, АНБ,^[7] Ку-клукс-клан, друзья Адольфа Гитлера, масоны-маргиналы?

– Чего? – опешил Билл.

– Я просто интересуюсь, на кого ты работаешь.

– Вопросы здесь буду задавать я.

– Значит, масон-маргинал, – заключила я.

– Что за бред ты несешь! – разозлился американец. – Я на государственной службе.

– То есть все-таки ЦРУ, – удовлетворенно кивнула я. – Или АНБ?

– Повторяю: мне нужна электромагнитная бомба, или ты больше никогда не увидишь свою подругу.

– Ты похитил Аделу?

– Ты очень догадлива.

– Сукин сын! – выругалась я.

– Работа у меня такая, – пожал плечами Билл.

– А у тебя есть лицензия на убийство? – неожиданно заинтересовалась я. – Как у Джеймса Бонда? Мне бы хотелось на нее посмотреть.

– Прекрати пороть чушь! Я не шучу! Или ты предпочитаешь, чтобы я достал пистолет?

– Лучше не надо! – послышался голос от двери.

Мы обернулись.

В комнату входил крепкий мужчина лет сорока с бычьей шеей и квадратным затылком. В руках он сжимал прикрытый пляжным полотенцем автомат, дуло которого было направлено Биллу в грудь. Вслед за ним в дверь протиснулись еще трое вооруженных мордоворотов.

«Нижегородско-рязанский диалект английского языка, – определила я. – Эти на шпионов явно не тянут».

Рука Билла автоматически дернулась, но браток с переднего края укоризненно поцокал языком. Американец аккуратно сложил руки на коленях, всем своим видом выражая братскую солидарность между народами.

– Что ж ты, морда шпионская, на российскую гражданку наезжаешь? – с ласковой угрозой поинтересовался бугай с автоматом. – Мало вам, фраерам звездно-полосатым, процесса над Поупом? Еще военных секретиков захотелось?

– Он мою подругу похитил, – пожаловалась я. – Совсем ЦРУ распоясалось.

– Ай-яй-яй, – снова укорил Билла браток. – Сверхдержавой себя вообразили, а самим-то бомбочку склепать не вышло. Значит, наши отечественные разработки тырите? Расчухайся, чмо. Верни подружку даме, а то ведь мы тебя в сенат США бандеролями по частям отправим. Международный скандал получится.

– Да не крал я ее!

– Как это не крал? Дамочка говорит – крал.

– Это была дезинформация, – пояснил американец.

– Сбрехал, что ли? – уточнил бандит.

– Сбрехал, – покаялся Билл. – Адела с «Информунитазом» на два дня на острова Кангеан укатила. На яхте. Обиделась на то, что я ее на прием во дворец не отвел.

– С каким еще «Информунитазом»? – вмешалась я.

– С президентом фирмы «Информунитаз», – пояснил американец. – Это ведущая австралийская фирма в области информационно-сантехнических технологий.

– Это еще что за дурка? – заинтересовался бандит.

– Последний писк моды, – объяснил Билл. – Полная компьютеризация сантехники. Спутниковый доступ в Интернет прямо с сиденья унитаза. Раньше бизнесмены, сидя на толчке, читали газеты, а теперь контактируют со всем миром.

– Порносайты грузят, – одобрительно кивнул бугай. – Адресок фирмы есть?

– Достанем, – пообещал американец.

– А где гарантии, что Адела действительно отдыхает с этим типом? – снова вмешалась я. – Может, он все врет!

– Не дрейфь. Проверим, – успокоил меня браток. – Будешь умницей – получишь свою подругу в целости и сохранности.

– Спасибо, ребята, – расчувствовалась я. – Даже не представляю, что бы я без вас делала.

– Спасибо в карман не положишь, – глубокомысленно заметил бугай. – Нам электромагнитная бомба нужна.

– Вы полагаете, что я прячу ее под кроватью?

Браток задумчиво посмотрел на меня.

– Я – Яша Мухомор. Слыхала про такого?

– Ирина Волкова, – в свою очередь, представилась я. – Кто же не слышал про Яшу Мухомора? Говорят, вы добились выдающихся успехов, представляя интересы отдельных слоев нашей страны в Южном полушарии.

– Чувствую, мы договоримся, – благосклонно кивнул Мухомор.

– Очень на это надеюсь, – вздохнула я.

– Ребята! Заберите шпиона, только без пыли и шума, – скомандовал Яша. – Нам тут надо потолковать.

Под прицелом обмотанных полотенцами стволов погрустневшего цэрэушника отконвоировали к выходу.

Воспользовавшись паузой, я под одеялом натянула платье и наконец смогла встать с кровати.

– Говорят, ты детективы пишешь, – заметил Мухомор.

– Пишу.

– Тогда ты должна понимать, что к чему.

– Разумеется, – глубокомысленно подтвердила я. – Но электромагнитной бомбы у меня нет, мамой клянусь.

– О бомбе мы еще поговорим. Для начала взгляни вот на это, – достав из кармана фотографию, Яша протянул ее мне.

Взяв карточку за уголок, я посмотрела не нее. Сергей Адасов в блондинистом парике, фальшивой бороде и усах тащил меня за руку в коридор дворца Карангасемов.

– Ты знаешь этого человека? – поинтересовался Мухомор.

– Естественно. Это Марик, – не колеблясь, опознала я. – Он поэт.

– Поэт? – задумчиво повторил Яша. – Любопытно. Стишки, значит, пишет. Вот это новость! Устроишь мне встречу с этим поэтом?

– Не уверена. На приеме мы столкнулись случайно. Я даже не знаю, где он живет.

– Но ты постараешься?

– Постараюсь, – кивнула я.

– Вот и хорошо. А теперь вернемся к электромагнитной бомбе.

– Но……

– Никаких «но». Чтобы сэкономить нам обоим время, предупреждаю, что мне известно абсолютно все, что произошло. Не скрою, я восхищен. Утопить яхту Бен Нияда безуспешно пытались пираты Триад и израильское спецподразделение по борьбе с терроризмом. У них ничего не получилось.

– Мне просто повезло, – скромно потупилась я. – А как вы об этом узнали?

– Прослушивающая аппаратура, – пожал плечами Мухомор. – Мои ребята во время приема делом занимались. Я слышал от слова до слова твой разговор с принцем Барингли и этим полицейским. Кажется, его зовут Ляо?

– В таком случае вам должно быть известно, что я понятия не имею, где искать Семена Тетерина или его бомбу.

– Ты упоминала что-то про остров Нуса-Пенида. Вроде бомбу собираются опробовать именно там?

Я кивнула:

– Ходят такие слухи. Чтобы свергнуть индонезийское правительство, оппозиция вроде бы намерена взорвать на острове секретный военный завод по производству фейерверков.

– Секретный военный завод по производству фейерверков? – недоверчиво вытаращился на меня Яша. – Интересно, какого хрена?..

– Махинации с бюджетными деньгами, – пояснила я и изложила всю историю.

Мухомор слушал внимательно и время от времени одобрительно причмокивал.

– А ведь наши еще до такого не додумались, – задумчиво произнес он. – Стоит перенять опыт зарубежных коллег.

– Надеюсь, он вам пригодится, – заметила я.

– Возможно. Значит, так. Мне нужна эта бомба. Тут дело не только в принципе. Мне, как русскому человеку, западло, чтобы оружием, являющимся национальным достоянием нашей страны, индонезийцы свои фейерверки взрывали. Хотят угробить остров – пусть в натуре купят у меня динамит.

– Я вас понимаю. Меня саму всегда возмущало, когда лучшие русские изобретения уходили за границу. Но что я могу сделать?

– Найти бомбу и изобретателя.

– Может, подскажете как?

– Я присоединяюсь к мнению твоего приятеля-полицейского. С таким везением, как у тебя, ты просто не сможешь не натолкнуться на бомбу.

– К сожалению, я не разделяю подобного оптимизма.

Мухомор неодобрительно покачал головой.

– Я ведь могу и заставить, если потребуется, так что лучше договоримся по-хорошему. Мы земляки, да ты и сама не хочешь, чтобы изобретение Тетерина уплыло к арабам или индонезийцами. Разве не так? Ты поможешь мне, а я тебе. Только я смогу прикрыть тебя от Бен Нияда. Полиции это не под силу. Ну как, договорились?

– Договорились. Только пообещайте, что, если я найду вам бомбу, вы не тронете ни Аделу, ни Сианона, ни принца Барингли.

– Да на фиг они мне сдались? – пожал плечами Яша. – Главное – не подведи меня.

– А если не получится? Что тогда?

Лицо Мухомора окаменело.

– Лучше не спрашивай. Мне больно даже думать об этом, – зловеще оскалился он.

* * *

Есть мнение, что для того, чтобы жить полной жизнью, необходимо испытать бедность, любовь и войну. Я всегда считала это утверждение несколько спорным, особенно в пункте, касающемся бедности. Насчет любви – тут я была полностью согласна. Война тоже вызывала у меня некоторые сомнения. Конечно, война войне рознь. Какой-нибудь милый ненавязчивый конфликт в банановой республике, может, и заставил бы кровь быстрее бежать по жилам, но все-таки я предпочла бы обойтись без войны. Только сейчас я поняла, насколько же я ошибалась.

Ни один мужчина в жизни не поднимал в моей душе такую бурю чувств, как осознание факта, что за моей шкурой одновременно будут охотиться террористический крестный папа Халед Бен Нияд и контролирующий Австралию и острова Океании русский авторитет Яша Мухомор.

С трудом подавив порыв взвыть от отчаяния белугой и всласть побиться лбом о стену, для полноты ощущений посыпая голову пеплом, я попыталась успокоиться и осмыслить ситуацию, которая осмыслению явно не поддавалась.

Если подумать, при желании я, может, и смогла бы разыскать эту чертову бомбу. Похоже, пока я одна догадывалась о том, что Стив – на самом деле Семен Тетерин. Что может быть проще – заложить Иродиадиса Яше Мухомору, а в благодарность криминальный авторитет прикроет меня от арабов.

В этой вполне разумной идее было только два «но»: во-первых, я не слишком верила в то, что Мухомор станет из-за меня вступать в войну с Бен Ниядом, а во-вторых, прочитав в детстве «Архипелаг ГУЛАГ», я патологически возненавидела любые разновидности стукачей и сексотов, так что самой превратиться в стукачку было свыше моих сил.

Может, Стив действительно угробил «конкорд» и заслуживал за это наказания, но мне от этого было не легче. Лично мне Иродиадис не сделал ничего плохого, даже, наоборот, был очень милым, так что заложить его бандитам я просто не могла. Следовало поискать другой выход.

Если я решу следить за Стивом в надежде обнаружить местонахождение бомбы, наблюдающие за мной Сианон, арабы и мухоморовцы сразу же почуют, откуда ветер дует. Значит, этого сделать я тоже не могу. Оставался единственный, хотя и несколько сомнительный выход. Молясь о том, чтобы мне удалось отыскать Иродиадиса, я поспешно умылась, причесалась, переоделась в свое лучшее платье, немного подкрасилась и выбежала из номера.

На полпути к лифту я наткнулась на неожиданное препятствие в лице Ляо Сианона. Господин Сукиебуси шагал по коридору мне навстречу. Еще немного – и я его возненавижу.

– Куда это ты? – поинтересовался Ляо.

– Гуляю.

– Обычно ты по утрам не красишься, – глубокомысленно заметил полицейский. – Так куда ты собралась? Судя по одежде, не на пляж.

– Тебя это не касается, – огрызнулась я.

– Ты не должна ходить по острову одна. Это опасно.

Только Сианона мне сейчас не хватало! Мало того, что братки Яши Мухомора, без сомнения, следят за каждым моим шагом, еще и он собирается болтаться под ногами.

– Извини, но я предпочитаю побыть в одиночестве. Лучше займись чем-нибудь полезным. Газетку почитай или зарядку сделай.

– Что на тебя нашло? Раньше ты не вела себя так агрессивно.

– Не догадываешься? Считай, что я на тебя обиделась за вчерашнее. Не набросься ты на нас с Мариком со своим дурацким пистолетом, за мной бы арабы сейчас не гонялись. Все мои неприятности – из-за тебя. Ты приносишь несчастье. Я просто пытаюсь себя обезопасить.

– Вчера вечером ты не выглядела обиженной. Я не верю тебе. Что-то ты темнишь.

– Запоздалая реакция, – пояснила я. – Вчера я просто не успела как следует разозлиться. Запомни на будущее: женщины и слоны никогда не прощают обиду.

– Я действительно допустил ошибку. Признаю. Но сейчас я только хочу оградить тебя от опасности.

– Вот в этом наши желания полностью совпадают. Знаешь, что такое опасность в моем понимании? Это ты, дорогой. Одержимый навязчивыми идеями неуправляемый полицейский. Надеюсь, ты меня понял. А теперь, если ты не оставишь меня в покое, я заору, что ты меня насилуешь. Ты этого хочешь?

– Да что это с тобой? Какая муха тебя укусила? – опешил Ляо.

– Все. Я ухожу. И не вздумай таскаться за мной, а то я за себя не ручаюсь.

Отвернувшись от Сианона, я быстрым шагом направилась к лифтам. Нехорошо было обижать полицейского, но иначе бы я от него не избавилась. Чем дальше он будет от меня находиться, тем лучше для нас обоих. Ничего, когда все кончится, я извинюсь, если, конечно, у меня будет такая возможность.

К счастью, Стив оказался у себя в номере.

– Привет! – торопливо поздоровалась я. – Мне срочно нужен твой совет. Мы можем позавтракать вместе?

– Заходи, – пригласил Иродиадис. – Хочешь, я закажу завтрак в номер? Что тебе взять?

– Нет, – покачала головой я. – Лучше пойдем в кафе. Предпочитаю посидеть на свежем воздухе.

– Что-нибудь случилось? – озабоченно поинтересовался Стив. – У тебя неприятности?

– Пойдем. По дороге расскажу.

Я выбрала наиболее хорошо просматривающийся со всех сторон столик на краю открытой террасы «Дайянг Сумби», где я несколько дней назад познакомилась с японским бизнесменом Сукиебуси. В этом и состоял мой расчет. Без сомнения, ради того, чтобы выйти на электромагнитную бомбу, братки Яши Мухомора и лазутчики Бен Нияда будут следить за каждым моим шагом, включая дистанционное прослушивание всех моих разговоров. На террасе кафе подслушать наш разговор было проще простого, а вот если бы я уединилась с Иродиадисом в номере, возможно, охотники за бомбой не узнали бы, о чем мы говорим. Это могло вызвать нежелательные подозрения и поставить под удар Стива. Я решила быть как на ладони и всячески облегчать задачу шпионящим за мной представителям преступных группировок.

Для затравки я заказала черные грибы, запеченные с зимними ростками бамбука, и угря, поджаренного на чугунной пластине. Иродиадис ограничился соком папайи и пирожком из рисовой муки.

– Что это с тобой? – удивленно посмотрел на меня Стив. – Ты собираешься съесть все это на завтрак?

– Когда я нервничаю, у меня всегда просыпается аппетит, – пояснила я, краем глаза с удовлетворением косясь на пристраивающихся на песочке неподалеку от террасы накачанных мужичков, якобы решивших позагорать на пляже. Соседи справа радовали глаз бронзовым загаром и горбатыми арабскими носами, соседи слева, наоборот, были бледноваты и светловолосы. Роднили их лишь вынутые из сумок свернутые в трубочку газеты, в которых, как я догадывалась, были припрятаны микрофоны направленного действия и замаскированные под плееры приемники с наушниками. Сианона я не заметила, но не сомневалась, что он тоже находился где-нибудь неподалеку, прикидываясь естественным элементом пейзажа.

– О чем ты хотела поговорить? – спросил Иродиадис. – Это, случайно, не связано с нападением, которое произошло вчера во дворце? Ты ведь собиралась пойти с Йоши на прием.

– Связано, – сказала я. – Но это долгая история. Пожалуй, я начну с самого начала.

Я действительно начала сначала, то есть с трупов, обнаруженных мной в «Саду многообразия», и с предложения, которое сделал мне Ляо Сианон, опустив лишь эпизоды, касающиеся Сергея Адасова. Я упомянула только, что встретила на пляже Марика, своего старого знакомого, которого Сианон и арабы по непонятной причине приняли за Семена Тетерина. Под конец я пересказала разговор с Яшей Мухомором.

– Если в ближайшее время я не разыщу этого проклятого Тетерина с его электромагнитной бомбой, этот жареный угорь станет для меня последним. Меня прикончат или арабы, или Яша Мухомор, – драматически закончила я.

Стив укоризненно посмотрел на меня.

– Тебе по-прежнему нравятся приключения? – поинтересовался он. – Ты специально их ищешь на свою голову?

– Мог бы не иронизировать в такой момент. Хотела бы я посмотреть на тебя, окажись ты в такой ситуации.

– Я бы не оказался в такой ситуации.

– Ты в этом так уверен?

– Ладно, не будем спорить. Так что ты хочешь от меня?

– Как что? Для начала хотя бы немного сочувствия! После представления, которое Сианон устроил вчера на приеме, я его вообще видеть не могу, Адела укатила на яхте с «Информунитазом», так что ты единственный, к кому я могу обратиться за помощью.

– С «Информунитазом»? – отвлекся от темы Иродиадис. – Это еще что такое?

– Лучше не спрашивай, – махнула рукой я. – Производитель толчков, подключенных к Интернету.

– Значит, Билли уже в отставке? – с удовлетворением уточнил Стив.

– Билли вообще из ЦРУ, – вздохнула я. – Может, мы не будем отвлекаться на любовную жизнь Аделы? Меня все-таки собираются убить.

– Ты надеешься, что я смогу этому помешать?

– Просто придумай, как отыскать эту чертову бомбу, а заодно и ее изобретателя. Надо сделать так, чтобы все меня оставили в покое. Я пробовала что-нибудь придумать, но ничего толкового в голову не приходит. Может, ищейку достать и натаскать ее на запах жидкого гелия? Говорят, его используют в электромагнитных бомбах для создания сверхпроводимости.

– Ищейку? На жидкий гелий? Надеюсь, ты это не всерьез?

– Предложи что-нибудь получше. Вот! Еще одна идея. Тетерин ведь русский, но наверняка прилетел на Бали с иностранным паспортом и прикидывается иностранцем. Можно проверять всех подозрительных иностранцев на знание русского языка.

– Каким образом? Если Тетерин маскируется под иностранца, вряд ли он станет говорить с тобой по-русски.

– Естественно, он не станет говорить со мной по-русски. – Я пристально посмотрела в глаза Иродиадиса. – Но можно использовать трюк. Ты тихо подходишь к человеку сзади, нацеливаешь на него палец или какой-нибудь предмет вроде острия ножа и угрожающе говоришь по-русски: «Руки вверх!» Если он понимает русский язык, то обязательно отреагирует хотя бы напряжением мышц. Улавливаешь идею? Если мы найдем изобретателя и сдадим его Мухомору, бомбу Яша из него уже сам выбьет, а в благодарность прикроет меня от арабов. Жалко, конечно, Тетерина, но у меня просто нет другого выхода. На карту поставлена моя жизнь.

Лицо Стива на миг окаменело, а потом его пальцы потянулись к бокалу с соком. Чтобы дать ему время подумать, я с аппетитом принялась за грибы. Стив без особого энтузиазма откусил кусочек от воздушного белого пирожка.

– На острове слишком много иностранцев, – заметил он. – Если ты станешь орать у них над ухом «руки вверх» на незнакомом языке, по крайней мере половина из них отреагирует мышечным напряжением хотя бы от испуга. Надо придумать что-нибудь другое.

Я добралась уже до середины угря, когда Иродиадис задумчиво посмотрел на направленные в нашу сторону обернутые газетой микрофоны и снова заговорил:

– Кажется, у меня появилась идея. Возможно, она еще более бредовая, чем твои, но есть шанс, что она сработает.

– Я внимательно слушаю.

– Ты упоминала, что когда-то занималась психотехниками, связанными с входом в боевой транс. А с ясновидением ты, случайно, не экспериментировала?

– С ясновидением? Ты это серьезно?

– Более чем серьезно.

– Для меня это больная тема, – вздохнула я. – Мой второй бывший муж был одержим идеей, чтобы я с помощью ясновидения угадывала номера «Спортлото» или призовых лошадей на скачках.

– И ты угадывала?

– Кое-что угадывала, но не настолько хорошо, чтобы зарабатывать этим делом на жизнь. Все это слишком ненадежно и вдобавок утомительно.

– А от чего зависит успех в ясновидении?

– От техники и мотивации. Для меня в первую очередь от мотивации. Когда я только начинала опыты с ясновидением и была до безумия этим заинтересована, я показывала очень хорошие результаты, а потом, когда эксперименты надоели и стало скучно повторять одно и то же, мне было лень напрягаться в полную силу.

– Но сейчас от успеха эксперимента зависит твоя жизнь, а это значит, что мотивации у тебя хоть отбавляй.

– Ты предлагаешь мне искать Тетерина с помощью ясновидения? В таком случае ты еще хуже, чем мой второй бывший муж.

– Это менее абсурдно, чем гоняться за иностранцами и кричать на них «руки вверх», – подмигнул мне Стив. – В любом случае ничего лучшего мне в голову не приходит. Или у тебя есть другие предложения?

– Ладно, попробую, – кивнула я. – Но для поиска надо настраиваться на какой-то конкретный образ, а я понятия не имею, как выглядит Тетерин. Электромагнитную бомбу я тоже в глаза не видела. Как же я настроюсь на них?

– Об этом не беспокойся. Я знаю человека, который поможет тебе.

– Кто же это?

– Луксаман Сурьяди, отец девочки-феи. После того как я заплатил за кремацию его дочери, он в долгу у меня. Луксаман родился в семье колдуна. Он и сам в некотором роде колдун. Думаю, он сможет ввести тебя в транс и усилить твои естественные способности. Ты приведешь нас к электромагнитной бомбе, мы передадим ее Мухомору, и, надеюсь, твои неприятности на этом закончатся.

– Ладно, попробуем, – пожала плечами я. – Сколько времени тебе потребуется, чтобы договориться с Луксаманом?

– Если повезет, я привезу его через пару часов. Еще час потребуется на то, чтобы все подготовить, в частности, арендовать катер. Ты можешь подождать меня в гостинице.

– А катер тебе зачем?

– Ты же упоминала, что взрыв планируют совершить на острове Нуса-Пенида. Логично предположить, что бомба или уже находится там, или же ее хранят неподалеку от острова – на какой-то яхте или, может быть, на одном из окружающих Нуса-Пенида небольших островков, а это значит, что нам понадобится передвигаться по воде, а не по суше. Мы выйдем в море, Луксаман введет тебя в транс, а ты уже определишь направление, куда нам двигаться.

– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.

– Не будь пессимисткой. Верь в себя – и ты обязательно увидишь свет в конце туннеля, – подбодрил меня Стив.

– Хотелось бы верить, что это не будет свет надвигающегося поезда, – мрачно заметила я.

Стив отправился за Луксаманом, а я решила с толком использовать оставшееся время и еще немного поспать.

Чтобы у Яши Мухомора не возникло на мой счет нежелательных подозрений, я раздвинула шторы и распахнула двери на балкон. Теперь вся комната великолепно просматривалась из окон расположенного напротив отеля, так что пасшие меня братки Мухомора при желании могли убедиться в том, что ничем предосудительным я не занимаюсь и не веду переговоров о передаче бомбы конкурирующей стороне. Вести подобные переговоры было бы с моей стороны еще более бессмысленно, чем делить шкуру неубитого медведя, но ход мысли мафии извилист и непредсказуем, так что я предпочла подстраховаться.

Обратившись за помощью к самому Тетерину, не выдавая при этом его врагам, я использовала третью стратагему китайского воинского искусства: «Воспользовавшись чужим ножом, убить человека».

Был ли Стив другом? Хотелось бы надеяться, что да, но полной уверенности не было. Немного поразмышляв о том, подставит меня Иродиадис или нет, я пришла к заключению, что вряд ли он решится вывезти меня на катере в море, придушить и выбросить за борт.

Яша и арабы ни на минуту не выпустят нас из поля зрения, а ликвидировав меня, Стив автоматически навлечет подозрения на себя. Наверняка Иродиадис изобрел эту туфту про ясновидение для того, чтобы усыпить бдительность арабов и мухоморовцев. Что бы сделала я на его месте? Будь я таким великим специалистом по взрывам, я заманила бы всю теплую компанию на заранее подготовленную позицию и там одним ударом раз и навсегда избавилась бы от неприятностей.

Скрывающийся от ЦРУ, ливийцев и китайцев профессионал уровня Семена Тетерина должен был заранее подготовить неподалеку от Бали убежище и пару ловушек на случай неожиданно возникших проблем. По крайней мере именно так поступила бы я на его месте.

То, что Стиву потребовалось всего три часа на то, чтобы отыскать Луксамана и арендовать катер, подтверждало мое предположение. У него все было подготовлено заранее. Выбрав подходящий момент, Иродиадис посвятит меня в свой план. Все кончится хорошо.

Успокоившись на этой мысли, я завела будильник, чтобы он разбудил меня ровно через два часа, и забылась безмятежным младенческим сном.

Любой, кто хоть раз просыпался ранним утром под отвратительно бодрую трель, сможет в полной мере разделить мою ненависть к будильникам. Мерзостный звон зазубренным штопором вонзился мне в уши. Я подпрыгнула на кровати, с ненавистью оглядываясь в поисках источника звука, но будильник оказался ни при чем. Звонил телефон.

– Марик? Рада тебя слышать. Ты в порядке?

– Все отлично. А у тебя как дела?

– С точностью до наоборот.

– Какие-то проблемы?

– Еще какие. Через полчаса я собираюсь отправиться на катере в открытое море, чтобы при помощи ясновидения отыскать электромагнитную бомбу. В случае неудачи – я труп. Надеюсь, что по старой дружбе ты принесешь цветы на мою могилку, если, конечно, у меня будет могила.

– Ты бредишь?

– К сожалению, нет. Я действительно собираюсь отыскать электромагнитную бомбу с помощью ясновидения.

– Я и не подозревал, что ты у нас ясновидящая, – скептически заметил Адасов. – Это что-то новенькое. А номера «Спортлото» ты, случайно, не угадываешь?

– Не трави душу, у меня и так плохое настроение, – вздохнула я. – Просто я не смогла изобрести другого способа отыскать эту проклятую бомбу, а без нее мне кранты. Извини, сейчас я не могу говорить, мне пора собираться. Пожелай мне удачи.

– Удачи тебе, – усмехнулся Шакал.

– К черту, – вздохнула я и повесила трубку.

Телефону это не понравилось, и он снова зазвонил.

На этот раз на проводе оказался бывший парторг Сорочинского презервативного завода.

– Это Мухомор, – на всякий случай представился Яша.

– Рада вас слышать, – соврала я.

– Ты что, всерьез веришь в эту муру с ясновидением?

– Вы уже знаете? – притворно изумилась я.

– Я тоже в некотором роде ясновидящий, – хохотнул Яша.

– Есть шанс, что это может сработать.

– Не верю я в эти штучки. Пару лет назад один знаменитый бразильский экстрасенс за три штуки баксов подсказал мне, в какие акции вложить деньги. С гарантией.

– И что? – заинтересовалась я. – Акции упали?

– Упали, – вздохнул Мухомор. – А с ними и колдун-придурок. С двадцать пятого этажа. Как оказалось, левитировать он тоже не умел.

– Да, с ясновидением часто бывают промашки. Но у меня кое-что получалось.

– Ты уж постарайся.

– Постараюсь.

– Не люблю, когда меня разочаровывают.

– Поверьте, меньше всего на свете мне хочется вас разочаровать.

– Удачи тебе.

– К черту, – с удовольствием послала я Мухомора.

Надев шорты и майку, я рассовала по карманам перочинный ножик и сотовый телефон и села в кресло, дожидаясь Стива.

Долго ждать не пришлось. Иродиадис появился минут через пять. Я с неудовольствием отметила, что выглядит он чересчур жизнерадостно. Впрочем, с чего ему впадать в депрессию? Неприятности-то пока у меня.

– Готова? – поинтересовался Стив.

– Как юный пионер, – мрачно ответила я.

Иродиадис арендовал большой двухмоторный катер с просторной площадкой на корме. Луксаман Сурьяди уже ждал нас на борту.

По дороге к порту Стив так и не намекнул мне, в чем заключается его настоящий план, так что я даже начала беспокоиться, не всерьез ли он говорил о ясновидении.

Мы поднялись на корму.

– Я пойду в рубку и выведу лодку в море, а вы пока можете полюбоваться пейзажем, – сказал Стив.

Прежде чем исчезнуть за дверью, он ободряюще улыбнулся мне и поправил прядь волос у меня на виске. Я почувствовала, как мне в ухо скользнул какой-то предмет размером с фасолину.

Двигатели мягко заурчали. Аккуратно лавируя между яхтами, катер выбрался со стоянки. Наконец моторы взревели в полную силу. Из-под винтов взметнулась тугая пенистая струя.

Я не удивилась, услышав в ухе голос Стива. Интересно, он включил магнитофонную запись или передавал мне инструкции из рубки? Больше похоже на запись.

Я улыбнулась. А он молодец. Все продумал до мелочей. Я тоже молодец. Как в воду глядела. Есть и убежище, и ловушки. Если повезет, я разом избавлюсь и от арабов, и от русской мафии. Что ж, разыграем все как по нотам.

Отойдя в море километра на четыре, Иродиадис заглушил двигатели. Убрав тент над кормой, они с Луксаманом начали быстро выносить из каюты необходимые для проведения церемонии предметы: потертый ковер, три жаровни, какие-то кости, музыкальный инструмент, напоминающий смесь бубна с литаврами, и прочие причудливые магические прибамбасы.

Примерно в километре от нас неторопливо дрейфовал по волнам ледокол «Ленин». С противоположной стороны, на приличном от мухоморовцев расстоянии, стопорила ход громадная океанская яхта.

– А это еще кто? – поинтересовалась я, указывая на нее.

– Твой старый приятель, Халед Бен Нияд, – усмехнулся Стив.

– Как хорошо быть богатым, – вздохнула я. – Одна яхта утонула – на следующий день новую купил. Может, и мне пора переквалифицироваться в террористы?

– Единственное, что хорошо организовано в этом мире, – так это преступность, – усмехнулся Стив. – Похоже, все в сборе. Можно начинать.

Позвенев в бронзовые колокольчики, Луксаман торжественно протянул мне оплетенный паутиной керамический сосуд, жестом указав, что я должна отпить из него. С некоторой опаской я повиновалась, но в сосуде, судя по вкусу, оказалась обычная слегка тепловатая кока-кола. Следуя разработанному сценарию, я закатила глаза, запрокинула голову и растопырила руки, изображая вдохновение наркомана в момент конопляного полета.

Луксаман, одной рукой ударяя в гибрид литавр и бубна, другой наполнял жаровни смесью каких-то кореньев и трав. Напевая в такт музыке тоскливую монотонную мелодию, он поджег смесь газовой зажигалкой.

Я, продолжая разыгрывать абшабашенную, тихо веселилась про себя, вспоминая, как один европейский ученый исследовал сверхъестественные способности колдунов в дождевых лесах Амазонии.

Взглянув на непорочно безоблачное небо, колдун надел ритуальный прикид, выпил забористого отварчика, а потом около часа блевал и дергался в эпилептическом припадке, предвещая мощный тропический ливень. Через пару часов действительно разразилась гроза, и бурные водяные потоки чуть не смыли в реку деревню.

Потрясенный подобным даром предвидения ученый, захватив пару бутылочек огненной воды, отправился в гости к шаману, в надежде выведать секрет его сверхъестественных способностей.

– Тебе о ливне сообщили духи? – слегка подпоив колдуна, поинтересовался ученый.

– Духи? – удивился тот. – При чем тут духи? Перед ливнем мошки низко летают, а жучки заползают в щели.

– Зачем же тогда ты пил состав? Зачем дергался и блевал? Можно было просто сказать племени, что скоро разразится ливень.

Колдун удивленно посмотрел на бестолкового европейца.

– Если бы я не трясся и не блевал, люди не поверили бы мне и не подготовились бы к наводнению. Главное в нашем деле – не предсказать, а произвести впечатление.

Следуя совету амазонского колдуна, я решила произвести неизгладимое впечатление на наблюдающих за нами в бинокли охотников за электромагнитной бомбой. Надеюсь, у меня хватит для этого артистического таланта.

В отличие от подавляющего большинства психически нормальных девочек я никогда не мечтала стать актрисой. При мысли о том, что в начале карьеры ради маленькой роли второго плана актрисам приходится ложиться под старых похотливых продюсеров, а когда они получают роль, самовлюбленный отморозок-режиссер начинает орать на бедняжек, давая указания, что, зачем и в каком месте они должны чувствовать, мне становилось дурно. Уж лучше я буду писать роли, а актрисы пусть ложатся под продюсеров, чтобы их получить.

В то же время я была не лишена драматической жилки. Работа писателя приучила меня предельно вживаться в образ, и время от времени, в силу необходимости, мне приходилось играть весьма неординарные и крайне эмоциональные роли. Надо сказать, они мне удавались.

Твердо решив пробрать Бен Нияда и Мухомора до самых поджилок, я изобразила нечто среднее между эпилептическим припадком, трансом сибирского шамана, наркотической ломкой и магическим сеансом Рамзеса и Гюльджан Востокиных, в интересах клиента и с пятисотпроцентной гарантией вступающих в контакт с семью ведущими алтарными магами, учителями Шамбалы, святой Варварой-великомученицей и душой четвертого Далай-ламы Ендона Джамцхо, временно вселившейся в самого Рамзеса Востокина. Думаю, Станиславский гордился бы мной. Я собой гордилась.

В момент, когда я при помощи соответствующих мимики и телодвижений изображала отягощенное огненно-кармическим очищением чакр духовное слияние моего астрального плана с духом монгола Ендона, Стив слегка побледнел, и даже на зловещем лице Луксамана появилось выражение некоторой растерянности.

Я подмигнула им, чтобы немного успокоить, и перешла к главному пункту программы, а именно к ясновидческому поиску электромагнитной бомбы.

Следуя указаниям, которые нашептала мне в ухо электронная горошина, я с помощью туманных фраз и менее туманных жестов определила направление, в котором нам следовало двигаться.

Стив запустил моторы и, заложив крутой вираж, направил катер к небольшому островку, расположенному к востоку от Нуса-Пениды.

Решив, что я уже потратила достаточно усилий, я содрогнулась в последний раз, а затем обмякла и расслабленно опустилась на ковер.

Наш катер на максимальной скорости несся к указанному мной островку, а история с бомбой, в которой я так неожиданно по уши увязла, так же стремительно неслась к своей развязке. С нарастающим беспокойством я следила за ложащимся на новый курс ледоколом и хищно двинувшейся вслед за нами новой яхтой Бен Нияда.

На палубах обоих кораблей суетились матросы, подготавливая к спуску на воду моторные лодки и «Зодиаки». Беспокойство постепенно перерастало в панику. Что сможем сделать мы против такого количества вооруженных бандитов? Моя вера в Стива стремительно таяла. Мы просто не успеем осуществить его план. Похоже, стараясь помочь, Иродиадис втравил нас в еще худшие неприятности.

Мои мрачные предчувствия подтвердились даже раньше, чем я ожидала. Неожиданно катер резко вильнул в сторону и накренился, чудом не опрокинувшись. Меня отбросило к борту. Забыв о необходимости симулировать слабость после ясновидческого транса, я изо всех сил вцепилась в поручень.

В рубке загрохотали выстрелы. Пробив пластиковую стену, одна из пуль впилась в борт около моего плеча.

Луксаман бросился к рубке, но не успел вбежать внутрь. Двустворчатая дверь распахнулась, и на палубу выкатились сцепившиеся в объятиях Стив и Ляо Сианон. Полицейский сжимал в руке пистолет, Иродиадис, как и следовало ожидать, пытался этот пистолет отнять. Грохнул еще один, последний выстрел. Просвистев мимо моей головы, пуля унеслась в голубую даль.

Луксаман наклонился и резко ударил Сианона под ухо ребром ладони. Ляо дернулся и обмяк. Стив выругался, вынул пистолет из ослабевшей руки полицейского и поднялся на ноги.

– Как здесь оказался Сукиебуси? – поинтересовалась я.

– Из шкафа выскочил, – раздраженно сказал Стив и, поморщившись, потрогал пальцами ссадину под глазом.

– Серьезно?

– Нет, я решил пошутить. Только не говори, что не знала о его присутствии.

– Но я действительно понятия об этом не имела, – растерялась я. – Откуда я могла знать?

По мрачному лицу Иродиадиса было видно, что он мне не поверил.

– Значит, ты не доверяла мне и заложила меня полицейскому?

– Делать мне больше нечего! Я всеми способами пыталась отделаться от него, но этот псих с маниакальным упорством следует за мной по пятам и набрасывается на всех с пистолетом. Я представить не могла, что Ляо проберется на лодку. Скорее всего он каким-то образом подслушал наш разговор и проследил за тобой. Кстати, что он от тебя хотел?

– То же, что от твоего вчерашнего приятеля. Теперь он считает, что это я изобрел электромагнитную бомбу.

– Может, выбросим его за борт? – подал голос Луксаман.

– Не надо за борт. Лучше высадим на каком-нибудь островке, – предложила я. – Пусть посидит там, пока все не кончится. Вряд ли он станет преследовать нас вплавь.

Я взглянула на море в надежде обнаружить поблизости подходящий клочок суши, и дико заорала от ужаса. Прямо по курсу лежал небольшой остров вулканического происхождения. Неуправляемая лодка на всех парах неслась на преграждающие к нему подход коралловые рифы.

Зажмурившись от ужаса, я вцепилась в поручни, а потом раздался треск. Летящий на полной скорости катер проскрежетал днищем по острым как бритва кораллам и, перемахнув через первую линию рифов, с размаху врезался правым бортом в следующий риф, скользнул вдоль него и, перевернувшись, выбросил нас в высокие волны прибоя.

Волна накрыла меня с головой и поволокла сначала к берегу, а потом обратно. Я вынырнула и, отчаянно загребая руками, пыталась преодолеть уносящую меня от берега силу. Вторая волна подтащила меня чуть ближе. Я почувствовала под ногами острые камни и обломки кораллов. Если бы не кроссовки, я бы в кровь разодрала ноги. Еще три волны прокатились надо мной, прежде чем я выбралась на сушу.

Задыхаясь, я обернулась, ища глазами Стива и Луксамана. Только сейчас я с ужасом сообразила, что находящийся без сознания Сианон не имеет ни единого шанса спастись. А что, если Стив или Сурьяди тоже отключились при ударе?

Очередная волна, накатившая на берег, выплюнула на камни Луксамана. Чуть поодаль в воде, как поплавки, замаячили две головы – Стива и полицейского. К моему удивлению, Иродиадис тащил за собой Сианона. Ругаясь и отплевываясь, они тоже выбрались на сушу.

– Ты, случайно, не ведьма? – желчно поинтересовался Стив. – Стоит тебе помянуть необитаемый остров, как мы терпим кораблекрушение.

– Просто вам, прежде чем драться, надо было заглушить двигатель, – проворчала я.

Иродиадис с ненавистью посмотрел на Ляо.

– Скажи об этом своему приятелю.

– Да ладно, не кипятись, – попросила я. – Главное – все живы.

– Не беспокойся, это не надолго! – рявкнул Стив. – Этот кретин нас угробил. Мы потеряли лодку. Мы оказались не на том конце острова, и вообще я не уверен, что это тот остров. Из-за твоего псевдояпонского недоумка весь план полетел к чертовой матери!

– Какой еще план? – поинтересовался Сианон.

– Лучше помолчи, – скрипнул зубами Иродиадис.

– Значит, надо придумать новый план, – пожала плечами я.

– Придумывай, только побыстрее. – Стив театральным жестом указал на море. – Через пять минут здесь начнется ад.

Я с ужасом посмотрела на стремительно несущиеся к проходам в рифах «Зодиаки» с вооруженными автоматами людьми. Справа – террористы Бен Нияда, слева – братки Яши Мухомора.

– Мы успеем добежать до укрытия?

– Не думаю, – покачал головой Иродиадис. – Я пока не могу сориентироваться, но попробовать стоит.

Скользя по мокрым от прибоя камням, он ринулся прочь от берега, взбираясь на склон усеянного крупными обломками скал холма. Мы помчались следом. Сзади затарахтели автоматные очереди. Мухоморовцы и команда Бен Нияда боролись за право преследовать нас.

– Мать твою! – простонал Стив. – Как же мы могли так проколоться!

– Что ты имеешь в виду? – спросила я.

Задыхаясь, мы стояли на высшей точке острова, представляющего собой выпирающий из воды округлый каменистый холм диаметром километра в полтора. Отсюда как на ладони была видна большая часть береговой линии и цепочка таких же небольших вулканических островов, суповыми клецками разбросанных по поверхности океана.

На горизонте окутанный легкой дымкой Бали, как зуб, вонзал в небо величественный конус Гунунг Агунга. Левее, через остров от нас в глубоком келоде раскинувшим щупальца осьминогом затаился роковой остров Нуса-Пенида с его секретным заводом по производству фейерверков.

Лодки бойцов Мухомора и Бен Нияда уже причалили к острову с нескольких сторон. То там, то тут вспыхивали перестрелки, замедляющие их продвижение к вершине холма. Еще немного, и какой-либо отряд доберется до нас……

– Стив! – прорычала я. – Где, черт возьми, твое хваленое укрытие?

– Дерьмо! – снова выругался Стив.

– Давай все-таки поговорим об укрытии, – напомнила я.

– Это оказался не тот остров.

– То есть как это – не тот остров?

– Пока мы дрались, лодка сбилась с курса. Поблагодари за это своего приятеля. И где только полиция набирает таких тупоголовых ослов?

– Может, я и осел, но зато не преступник, – огрызнулся Ляо.

Я с ненавистью взглянула на Сианона.

– Ну что, доволен, национальный герой Индонезии?

– Попробуйте прорваться к берегу и похитить лодку. Я вас прикрою, – предложил полицейский.

– Как, интересно, ты нас прикроешь? – ядовито поинтересовался Стив. – В амок впадешь или камнями их закидаешь? У нас даже оружия нет!

– Давайте подождем, кто победит, – вмешалась я. – Если Яша Мухомор, так, может, все еще и получится.

– Что получится? – заинтересовался Сианон.

– А где Луксаман? – встрепенулась я, проигнорировав его вопрос.

– Только что был здесь, – ответил Стив.

– Зря ты упомянул про амок, – вздохнула я. – Похоже, ты подал ему идею. Кстати, почему Луксаман нам помогает? Из-за того, что ты пообещал ему найти убийцу дочери?

– Это одна из причин.

– И кого ты предложишь на роль убийцы?

– Их. – Иродиадис провел рукой широкий круг, указывая на дерущихся внизу мухоморовцев и арабов.

– Их всех? – уточнила я. – Но ведь стрелял-то один человек.

– Луксаману надо отомстить, – пожал плечами Стив. – Я просто сказал, что убийца – один из них. Все эти люди – преступники. Сурьяди верит, что боги, действуя через него, сделают так, чтобы убийца был наказан. Амок – это божественное исступление. Отцу девочки-феи не требуются неопровержимые улики и доказательства. Он полагает, что все в этом мире взаимосвязано. Его ярость, выплеснувшаяся в амоке, в той или иной форме настигнет убийцу. Луксаман верит в это.

– Он верит, а ты его используешь, – укоризненно заметила я.

– Все мы так или иначе друг друга используем.

– Нет, не все! – неожиданно взорвался Сианон. – Мне надоело, что ты манипулируешь людьми, принимая их за полных идиотов. Я больше не намерен терпеть вашу ложь. Я хочу знать, что здесь происходит, и я узнаю правду, чего бы мне это ни стоило.

– Давай поругаемся чуть попозже, – предложила я. – Извини, но сейчас не лучший момент для выяснения отношений.

– Другого момента может и не быть. – Ляо грубо схватил меня за руку и дернул, разворачивая лицом к себе. – Прекрати наконец врать. Я все понял. Стив – это Тетерин, да? Это ведь он изобрел электромагнитную бомбу!

– Оставь ее в покое! – рявкнул Иродиадис. – Ты и так все испортил, чертов придурок с жетоном!

– Зато я не взрываю самолеты! Я не убиваю людей! – истерически заорал Сианон.

– Все! С меня хватит!

Резко размахнувшись, Иродиадис ударил полицейского кулаком в лицо.

Ляо только этого и ждал.

Я отскочила в сторону, с трудом увернувшись от пылающих ненавистью противников. Злость, казалось, удесятерила их силы. Оба владели приемами рукопашного боя. Я вздохнула и покачала головой. Разнять их все равно не удастся, а вот зашибить меня могут, это точно.

Отодвинувшись на безопасное расстояние, я осуждающе посмотрела на драчунов. Написание книг о рукопашном бое не прошло мне даром. Негативный побочный эффект от моего по большей части теоретического увлечения боевыми искусствами я называла «синдромом пассажира» по аналогии с поведением пассажиров автомобилей, уверенных, что они гораздо лучше водителей знают, как нужно управлять машиной.

Вот и сейчас я смотрела на осыпающих друг друга ударами Стива и Сианона, а мой мозг чисто автоматически регистрировал все допускаемые ими ошибки: слишком открытые позиции, потеря времени на замах, «рваные» переходы с защит на атаку, плохая работа корпуса, предсказуемость…… Грустное зрелище. Это явно не Шоу-Дао и даже не УНИБОС. Хоть бы не покалечили друг друга.

Не выдержав зрелища столь непрофессионального мордобоя, я отвернулась от драчунов, решив узнать, чем порадует меня окружающий мир. Он меня не порадовал.

На берегу продолжалась перестрелка. Метрах в пятидесяти ниже по склону лежали несколько окровавленных трупов. Над одним из них хищно склонился Луксаман Сурьяди. Мгновение – и отец девочки-феи неуловимым движением скользнул в сторону. Укрываясь за камнями, он стремительно маневрировал в низкой стойке. Казалось, он летел над землей, меняя направления резко и непредсказуемо, как НЛО. На мгновение я замерла от восхищения. Вот это действительно мастер. Похоже, Луксаман планомерно уничтожал братков, подбирающихся к вершине холма. Надо сказать, у него это здорово получалось.

Немного повеселев, я перевела взгляд на море. Похоже, безумие взаимного уничтожения захватило все вокруг. Ледокол «Ленин» и новая яхта Халеда Бен Нияда, держась на безопасном расстоянии от линии рифов, быстро шли на сближение. Неужели Мухомор решил протаранить броней, рассчитанной на арктические льды, корабль арабов? С него станется.

Вдали глухо громыхнул орудийный залп. На палубе ледокола вспыхнуло пламя. Похоже, в ход пошли ракеты.

Мое внимание привлек новый звук, вплетшийся в грохот перестрелки. Я посмотрела наверх. Теперь наконец-то все в сборе.

Со стороны Бали к яхте Бен Нияда летел хорошо знакомый мне сине-белый вертолет. Марик так и не смог отказаться от вендетты. По инерции мне все еще хотелось называть Сергея Адасова Мариком. Интересно, какой арсенал припасен у него на борту? Вероятно, солидный. Увлеченная разворачивающимися в воздухе и на море событиями, я совершенно позабыла про дерущихся у меня за спиной Иродиадиса и Сианона.

– Нет! – перекрыл грохот выстрелов отчаянный вопль Стива.

Я обернулась. Иродиадис пытался подняться. Откатившийся от него полицейский схватил с земли какой-то небольшой черный приборчик, напоминающий то ли радиоприемник, то ли плейер.

– Отдай! – заорал Иродиадис, прыгая на Ляо.

Тот попытался увернуться, но Стив всем весом обрушился на него сверху. Приборчик, зажатый в руке Сианона, ударившись о камень, пронзительно пискнул, и на нем загорелась красная лампочка.

На лице Иродиадиса отразился ужас.

– Бомба! Ты взорвал ее, кретин!

– Бомба? – недоуменно повторил Сианон, с ужасом глядя на приборчик.

– Скорее! В укрытие!

Вскочив на ноги, Стив подскочил ко мне и, схватив за руку, швырнул меня в расщелину между скалами.

Последнее, что я увидела, был ослепительный огненный столб, взмывающий в бирюзовое небо над островом Нуса-Пенида и на фоне его сине-белый вертолет, падающий на яхту Халеда Бен Нияда.

– Сюда, идиот! – заорал на Сианона Иродиадис.

Навалившись на меня сверху, Стив, как мешок с картошкой, грубо заталкивал меня в узкую щель между камнями.

– Зачем? – слабым голосом поинтересовался полицейский, завороженно глядя на зарево взрыва.

«Нашел время задавать вопросы», – подумала я.

– Цунами! – прорычал Стив. – Нас накроет волна! Втиснись между камнями и держись изо всех сил. Вдохните побольше воздуха!

– Мать твою! – выдохнул полицейский, бросаясь к нам.

Я глубоко вдохнула, а в следующий момент на нас обрушилась бурлящая лавина воды.

Говорят, что в последние секунды перед смертью перед внутренним взором человека проходит вся его жизнь. Со мной ничего подобного не случилось, возможно, потому, что в итоге я не умерла. Мне вспомнился только маленький краб, которого я видела в детстве на Черном море. Убегая от меня, он забился в расщелину между камней. Огромные по сравнению с его размерами волны прибоя разбивались о скалы, а краб, отважно упершись лапками в свое каменное укрытие, насмешливо глядел на меня круглыми выпученными глазами.

Сейчас я казалась себе таким же забившимся в щель крабом. Главное – задержать дыхание как можно дольше, пока волна не схлынет, и тогда все будет хорошо. Надо расслабиться. Если я начну волноваться, организм будет расходовать больше кислорода.

Мгновения растягивались в вечность. В груди нарастала почти невыносимая боль. Не дышать…… расслабиться и не дышать……

Я начинала проваливаться в темноту, когда океан решил пощадить меня. Перед глазами блеснул свет. Со стоном я впустила в легкие долгожданный воздух.

– Стив! Ты в порядке? – задыхаясь, спросила я.

– Я – да, а вот у твоего приятеля неприятности, – перешел на русский язык Семен Тетерин.

– Утонул?

Иродиадис прикоснулся пальцами к сонной артерии Сианона.

– Только захлебнулся, паразит. Думаю, откачать можно.

– Так откачивай!

Со вздохом Стив вытащил полицейского из расщелины, уложил на землю и принялся делать искусственное дыхание.

– Смотри, у него кровь!

На виске Сианона алели красные капли.

– Похоже, головой стукнулся. Вот и отключился.

– Не везет бедняге. Вот и вчера во дворце его по голове ударили. Надеюсь, с ним будет все в порядке.

– Вот в этом наши желания не совпадают.

– Как ты можешь так говорить?

– А ты представляешь, что он устроит, когда очнется? Этот парень не успокоится, пока один из нас не прикончит другого. Хренов борец за справедливость.

– Может, его связать? – предложила я.

– И что потом? – Иродиадис с грустью посмотрел на вздымающийся над Нуса-Пенида свинцово-серый атомный гриб. – Все это я сделал ради того, чтобы стать губернатором Бали. Ты можешь представить нас с Сукиебуси работающими на одном острове?

– Может, договоришься, чтобы его перевели на Тимор? – без особой надежды предложила я.

– Не болтай глупостей.

– В любом случае убивать я его не позволю.

– Неужели?

Сианон захрипел и закашлялся. Выбросив из легких пару фонтанчиков воды, он открыл глаза и направил на меня затуманенный взгляд.

Я наклонилась над полицейским.

– Как ты себя чувствуешь?

– Ирина?

– Да, это я. Ты в порядке?

– Что произошло? Как мы здесь очутились? Почему ты мокрая?

– Ты не помнишь, как мы здесь очутились? – удивилась я.

Ляо приподнялся и потряс головой.

– Кажется, мы ужинали вместе, потом играли в го, а дальше – какой-то провал.

Стив запрокинул голову и истерически захохотал.

– А это кто? – перевел на него взгляд Сианон.

– Стефанос Иродиадис. Грек, приятель Аделы. Разве ты его не помнишь?

– Не помню, – покачал головой Сианон.

– А Аделу помнишь? Ты вел ее дело. Она была арестована за убийство.

– Аделу? – наморщил лоб полицейский. – Да, припоминаю. Ее помню, а этого парня нет. Так что все-таки произошло? Как мы здесь оказались?

– Поехали покататься на лодке, – объяснила я. – Налетела огромная волна, лодка перевернулась, а нас чудом выбросило на остров. Ты ударился головой. Из-за этого у тебя случилось частичная потеря памяти. А что ты помнишь обо мне?

– Кажется, мы встретились в «Саду многообразия», – потер лоб Сианон. – Я пригласил тебя поужинать, а потом мы играли в го. Это все, что я помню. Кстати, кто из нас выиграл?

– Ты выиграл. Ты очень сильный игрок.

– Кажется, ты тоже неплохо сражалась.

– Полежи тут немного, пока окончательно не придешь в себя, – сказала я. – Мы со Стивом немного пройдемся, осмотрим окрестности.

– Может, я с вами?

– Нет-нет, полежи. Тебе нужен полный покой.

Встав на вершину холма, я огляделась вокруг. Поверхность океана была девственно чиста. Исчезли ледокол «Ленин» и яхта Халеда Бен Нияда. Исчезли катера и «Зодиаки» русских бандитов и арабских террористов. Омытый водой островок выглядел полностью необитаемым. Тридцатиметровая волна слизнула и унесла с собой всех охотящихся за нами людей вместе с их оружием.

– Невероятно, – покачал головой Иродиадис, когда мы отошли на достаточное расстояние, чтобы Ляо нас не слышал. – У этого придурка амнезия.

– Балийские боги на твоей стороне. Теперь ты спокойно сможешь стать губернатором Бали. Сианон тебе не помешает.

– А если к нему вернется память?

– Значит, надо сделать так, чтобы она не вернулась.

– Каким образом?

– Думаю, дело тут не только в ударе. Частичная амнезия для Сианона – это своеобразная защита, которую обеспечивает ему подсознание. Ляо собственными руками совершил то, что всеми силами пытался предотвратить – взорвал на Нуса-Пенида электромагнитную бомбу. Он бы не смог с этим жить. Забыть обо всем для него лучший выход. Расскажем ему нашу версию – и она заменит ему воспоминания. Со временем Сианону даже начнет казаться, что он сам вспомнил то, о чем мы ему рассказали.

О том, что на самом деле произошло, знаем только мы с тобой. Кое-что известно и принцу Барингли, но он не в курсе, что ты – Семен Тетерин, и он не знает, что Ляо взорвал остров. Я поговорю с принцем и объясню ему, что худшее, что могло случиться, уже случилось – и угрозы для Бали больше не существует.

Принц хороший человек. Он не станет помогать Сианону восстанавливать память, если я объясню, что это может повредить психическому здоровью его друга. Более того, под предлогом лечения амнезии можно подсунуть Ляо врача-гипнолога, который для подстраховки окончательно заблокирует его память, чтобы она уже никогда не восстановилась.

– А ведь это выход, – ухмыльнулся Стив. – Честно говоря, мне было бы неприятно убирать этого парня. Таких идиотов, как он, надо заносить в Красную книгу.

– Из Сианона мог бы получиться отличный начальник полиции, – намекнула я.

– Я подумаю об этом.

– Постой! А как же цунами? – запоздало сообразила я. – Если волна докатилась до Бали, она должна была уничтожить половину острова!

– С Бали ничего не случилось. Это был направленный взрыв, так что волна будет распространяться только в одном направлении. Цунами пройдет мимо западной оконечности Австралии и выплеснется на берега Антарктиды. Все будет в порядке.

– Повтори это еще раз.

– Все будет в порядке, – повторил Стив.

– Даже не верится, – вздохнула я.

Следующие сутки мы посвятили выживанию на необитаемом острове: питались мидиями и крабами, запивали их мясо водой от прошедшего утром тропического ливня. Будущий начальник полиции, набрав светлых и темных камешков, учил будущего губернатора Бали играть в го, а я, развлекаясь про себя, наблюдала, как вчерашние непримиримые враги с азартом обсуждают стратегии атаки и защиты и прочие волнующие темы.

Еще через день, когда мы ныряли за морскими гребешками в небольшой коралловой лагуне, из-за соседнего острова появилась яхта и, аккуратно обходя рифы, направилась к нам. Забыв об акулах, мы дружно поплыли ей навстречу.

По мере приближения к яхте силуэт стоящей у борта темноволосой красотки в красном бикини казался мне все более знакомым.

В руке девушки появился мегафон.

– Так вот что ты называешь здоровым образом жизни! – раскатился над океаном ехидный голос Аделы.

– Ребята! – обратилась я к плывущим рядом Стиву и Сианону. – Вы не поверите! Нашим спасителем оказался «Информунитаз».

– Это еще что за извращение? – изумился Ляо.

– Толчок, подключенный к Интернету, – с усмешкой пояснил Стив. – Последнее увлечение Аделы – президент фирмы по производству компьютеризованной сантехники.

– Надеюсь, в этот раз мне не придется арестовывать ее за убийство, – сказал Сианон.

Мне тоже хотелось на это надеяться.

1

Вы говорите по-японски?

2

Да, я немного говорю по-японски.

3

Ваянг – театр теней.

4

Не двигайся(англ.).

5

Чи – китайское название энергии.

6

Дань-тянь – энергетический центр.

7

АНБ – агенство национальной безопасности США.