Валерия Горбачева

Дача Стамбула

title: <b>Купить книгу "Дача Стамбула":</b> feed_id: 5296 pattern_id: 2266 book_author: Горбачева Валерия book_name: Дача Стамбула

Мужчина, повернувшись на бок и опершись локтем на коврик, с нежной улыбкой смотрел на лежащую рядом с ним женщину. Оранжевое июльское солнце беспощадно слепило глаза, и Аня надвинула шляпу почти на нос. Тем не менее она продолжала наблюдать за привлекшей ее внимание парой. Они выглядели спокойно-счастливыми, эти немолодые люди. Впрочем, и не старики еще, даже с точки зрения двадцатитрехлетней Ани. Им было, наверное, что-то около пятидесяти. У мужчины в короткой красивой бороде виднелись седые волосы, и виски тоже были седые, и у глаз были морщины. А лицо женщины Аня видела плохо, может, ей и меньше… волосы ее блестели на солнце, и седины заметно не было. Каменистый крымский пляж был забит почти до отказа, совсем как в давние советские времена, когда, как рассказывала мама, у каждой непьющей семьи была возможность провести лето в Крыму или на Черноморском побережье Кавказа. В трудные годы перестройки бывшие советские курорты немного опустели, потом народ принялся осваивать Турцию, Грецию и далее, согласно своим финансовым возможностям и положению в обществе. Но и Крым заполнялся прилично, как оказалось. Аня вздохнула. Ее друзья поехали в Испанию, а она, почти рассорившись со всеми, приехала сюда. Вчера она пришла на пляж поздно и поэтому расстелила свой коврик довольно далеко от моря. Сегодня она такой ошибки не допустила и теперь наслаждалась солнцем в первом ряду, в непосредственной близости от моря. Мужчина и женщина, на которых она почему-то обратила внимание, расположились почти рядом. Аня оглянулась: народ все прибывал, хотя пляж был практически заполнен. Она снова перевела взгляд на своих соседей. Женщина улыбалась, не открывая глаз. Аня услышала ее голос:

– Ты что так смотришь?

Вопрос прозвучал ласково, по-домашнему. Анечка невольно улыбнулась, чувствуя некоторое смущение: получалось, что она подслушивала семейный разговор, и в то же время испытывала огромное удовольствие, наблюдая за приятной парой. Мужчина легко и привычно провел ладонью по волосам жены (Аня почему-то не сомневалась, что это его жена) и ответил:

– Я вспоминал «Дачу Стамбула». Тот, первый наш год…

Резкая боль обжигающей волной полоснула по глазам, сильно ударила в висок и застряла где-то внутри, раздирая кость и давя чем-то тупым в затылок. Аня привычно стиснула зубы и закрыла глаза. Пальцы отчаянно сжались в кулаки. Ну как же так? Она ведь специально приехала сюда, чтобы избавиться от нее, от этой жуткой, невыносимой боли, она ведь хорошо помнила, что здесь, в этом захолустном крымском городишке, где нет шикарных отелей и привычных условий, где все просто и некомфортно, боли не было. Как же так? По щекам ее покатились слезы, а память услужливо распахнула ворота в прошлое…

Первый раз боль пришла в пятнадцать лет. Когда умерла бабушка. Анечка, веселая, своевольная и бесшабашная девчонка, от которой стонали учителя и сходили с ума мальчишки, просто обожала и боготворила свою старенькую бабушку. С ней она была ласкова, заботлива и – удивительное дело – послушна. Если бабушка считала нужным – Аня извинялась перед учителями, если бабушке было грустно – Аня откладывала свидания и вечеринки и весь вечер сидела дома, даже не вспоминая, что куда-то собиралась. У них вообще была хорошая, дружная семья. Отец, хоть и возглавлял крупную фирму, занимал высокое положение и занят был, как он выражался, «двадцать пять часов в сутки», все-таки находил время для разговоров с дочерью и женой. Он был в курсе всех Аниных проделок и даже знал по именам Аниных близких подруг. Мама не работала, у нее было больное сердце, кроме того, она «вела дом»: отец приходил домой уставший, и ему требовался отдых. Аню иногда «воспитывали», но всерьез никогда не ругали. Они все дружили между собой. Последний год бабушка сильно болела и слабела, Анечка почти никуда не ходила, стараясь развлечь ее и помочь. А потом бабушки не стало. И тогда первый раз обожгло глаза и ударило в висок. От неожиданности и невыносимой боли Аня тогда закричала и, кажется, потеряла сознание. Врачи сказали: нервный срыв. Родители, тяжело и трудно переживавшие потерю, еще больше испугались за единственную дочь. Аню показывали разным врачам, каждый из которых назначал свои лекарства, она послушно принимала все, только чтобы не спорить и никого не волновать. Летом остались дома: у отца было много работы, а без него мама с Анечкой не захотели никуда ехать. Они старались держаться вместе. Анечка тоже старалась «держаться», выполнять предписания врачей и не расстраивать перепуганных родителей. Но боли продолжались. Они уже не пугали ее так, но слабее не становились. Боль возникала при любом нервном напряжении, будь то страшилки из «Новостей» или показавшиеся обидными слова подруги. Любая потеря вызывала острый приступ, и не важно, была ли это выпавшая заколка или потерявшаяся среди нагромождения на столе тетрадка. Так прошел год. А весной неожиданно пришло письмо из Крыма: дальняя родственница приглашала в гости. Она трогательно просила приехать, «навестить, повидаться, вспомнить Евдокию, заодно отдохнете, у меня квартира большая, и от моря совсем близко». Это был как будто привет от бабушки, потому что родственница была ее троюродной сестрой, и родители неожиданно решили поехать в Крым. Собрались, конечно, не сразу – у Ани еще шел учебный год, да и отец не мог вот так, в один момент, оставить все дела, но в июле они все-таки поехали.

В вагоне работал кондиционер, поэтому ехать было приятно, а жара лишь иногда напоминала о себе на коротких остановках, когда они с отцом выходили купить мороженое. Тут же на станциях продавали «карто-о-ошечку с укропчиком» и «огу-у-урчики малосольные». Все это выглядело и пахло очень аппетитно, и они, смеясь, покупали и картошку, и огурцы и несли все маме. А потом с аппетитом хрустели огурчиками, заедая их подтаявшим уже мороженым.

Последний час дороги тянулся невероятно долго, поезд нехотя полз по высохшей степи, останавливаясь на каких-то переездах. Смотреть на выжженную землю было скучно, и Аня задремала, лежа на верхней полке. Разбудили ее перед самым выходом. Город встретил их горячим дыханием, наполненным ароматами незнакомых цветов и знакомым соленым запахом близкого моря. Жаркий тягучий воздух перебил дыхание, закружил голову и неожиданно поднял настроение. Аня громко рассмеялась, а мама и отец, глядя на дочь, тоже начали смеяться. Они стояли на перроне и хохотали, а прохожие, оглядываясь на них, начали улыбаться.

Бабушка Катя оказалась довольно моложавой и подвижной женщиной. Квартира у нее и правда была просторной: три большие комнаты, которые обычно сдавались приезжим, сейчас пустовали. Баба Катя (она просила называть ее именно так) объяснила просто: «Вас, дорогие мои, ждала, да и сама хоть немного отдохну, с квартирантами хлопот много». И море тоже оказалось рядом. Город был вытянут вдоль побережья, поэтому пляжи сменялись, плавно перетекая друг в друга: обустроенные, дикие, песчаные, каменистые. Ближе всего к дому был пляж, засыпанный мелким щебнем. Лежать на нем было жестковато, зато чисто, а дно везде было песчаным. У бабы Кати была внучка, жившая с родителями в этом же доме. Юльке было всего тринадцать лет, но с Аней они подружились и на пляж всегда ходили вместе. Вскоре у них появилось много новых знакомых. Мальчишки-ровесники и парни постарше не прочь были завести знакомство с красивой шестнадцатилетней Аней. Она знала, что красива, к тому же стильно и дорого одета. Она привыкла, что на нее обращают внимание, но на ухаживания пляжных друзей, на предложения «пройтись вечерком» или «пойти посидеть в кафе» отвечала неизменным отказом. Ей жалко было бросать маленькую Юльку, которую в кафе никто не приглашал, а вечерами они ходили гулять с родителями. Мама несколько раз предлагала дочери пойти погулять с ровесниками, но Аня только пожимала плечами – ей не хотелось. Но на пляже она охотно общалась со всеми. Длинный пирс, к которому когда-то причаливали небольшие катера, теперь служил пляжным бродвеем и вышкой для прыжков в воду. Местные ребята приладили к нему лестницу, чтобы было удобнее вылезать из воды, и с пирса прыгали теперь все: и парни, и девчата, и зрелые мужчины, и полноватые женщины, и дедушки, и даже бабушки. Малыши прыгали сбоку, где помельче, подолгу готовясь к прыжку, старательно складывая руки, «как учил папа», и, наконец решившись, летели в воду растопырив руки и ноги как уж придется. Юлька прыгала бесстрашно, но только «солдатиком», ногами вниз, и сколько Аня ни убеждала ее попробовать нырнуть вниз головой, та не решалась. Сама Аня прыгала красиво, высоко и легко взлетая над водой и мягко входя в море изящно сложенными руками. Каждый ее прыжок сопровождался одобрительным гулом. Прыгать ее научили в бассейне, куда она ходила с пятилетнего возраста. Впрочем, здесь, на море, красиво прыгали многие. Смешнее было со сложными прыжками, особенно с сальто. Лишь немногие из парней умели крутиться в воздухе – большинство оглушительно шлепались в воду спинами и животами, вылезая с красной, как будто обожженной кожей, охая и с трудом разминая мышцы, стояли на пирсе, слушая советы многочисленных зрителей, а затем снова летели в воду, чтобы в очередной раз «приложиться» под сочувственное «Вау!» всего пирса. Там, на пирсе, Аня и познакомилась с Егором. Он точно так же, как и большинство мальчишек, пытался научиться крутить сальто, точно так же отбивал себе спину, так же охал, вылезая из воды, но от него исходила такая жизнерадостность и такая уверенность в себе, что Аня, сидевшая на поребрике пирса с Юлькой, невольно обратила на него внимание. Ни капли не смущаясь, он смеялся над своими прыжками, охотно слушал советы, а потом у него вдруг получилось. Получилось легко, красиво, как на показательных выступлениях. Ему даже зааплодировали, а он, одним движением вскочив на пирс, вежливо раскланялся. Аня поймала себя на том, что не отрывает от него глаз, смутилась, отругала себя и, отвернувшись, что-то спросила у подружки. Краешком глаза она увидела, как около него крутятся девушки, громко и весело смеясь. Значит, не только она обратила на него внимание…

Неожиданно она заметила, что он уже стоит около них и о чем-то спрашивает. Растерявшись, Аня не слышит вопроса и беспомощно оглядывается на Юльку, потом смеется и говорит: «Аня». Парень хохочет в ответ и представляется: «Егор». Потом они выясняют, что он, увидев на руке Ани часы (а это на пляже большая редкость), спросил который час. Они долго смеются, сидя рядом, потом он встает, непринужденно взъерошивает Анину челку и говорит «пока». И уходит. Аня недоуменно смотрит ему вслед: он даже не попытался назначить свидание или договориться о встрече. Но почему-то у Ани нет горечи или разочарования. Она уверена, что они скоро увидятся.

На следующий день на пляже Аня с досадой ловит себя на том, что выискивает Егора взглядом. Она злится и смеется одновременно. Такого у нее еще не было: иногда ей нравились мальчишки, но никогда она никого не искала. Наконец она видит Егора на пирсе: он не один – рядом с ним какой-то парень и две девушки. Что-то похожее на ревность испытывает Аня, но с удивлением отмечает, что… боли нет. Почему она вдруг вспомнила о боли? С тех пор как они приехали, а прошло уже больше недели, она не вспоминала про свои приступы. Конечно, она не нервничала, ничего не теряла, ни на кого не обижалась, и вот теперь, чувствуя ревность и даже немного расстраиваясь, она не чувствует боли. Неужели все закончилось? Ей хочется пойти на пирс, но она боится, а вдруг он не узнает ее или, узнав, просто поздоровается и пройдет мимо, приобняв одну из девушек, стоящих рядом? В этот момент, еще не успев додумать, Аня видит, что Егор призывно машет рукой. Вряд ли это ей, с грустью подумала Аня, разве он может увидеть ее в такой толпе? И тут же слышит его голос: «Анюта!» Что-то теплое ударяет в грудь, растекается по телу, заставляя дрожать кончики пальцев, и выливается солеными, как море, капельками слез. Только бабушка называла ее Анютой. Забыв обо всем, о Юльке, с удивлением смотревшей на нее, о маме, что-то с улыбкой говорившей отцу, о своей ревности, о своих принципах – «пусть сам подойдет», забыв обо всем, Аня стремительно вскакивает и со всех ног бежит на пирс. Мелкие камешки впиваются в ступни, Аня подпрыгивает, но возвращаться за босоножками не хочет, и вот наконец гладкий бетонный пирс. Егор широко раскидывает руки и ловко ловит подбежавшую девушку. Замечает ее заплаканные глаза и тихо шепчет: «Ну что такое, Анюта, что?» И тут же, стоя на пирсе, сама не понимая, что делает, Аня начинает рассказывать ему о бабушке. Рассказывает совершенно незнакомому, но такому близкому ей мальчишке. Он всего на год старше ее, но почему-то кажется ей взрослым, видимо, потому, что, усадив ее на тот самый поребрик, где они сидели вчера, терпеливо выслушивает сбивчивый Анин рассказ, и еще потому, что не произносит избитых фраз «Ну не плачь, ну перестань», а спокойно говорит: «Ты была хорошей внучкой, только не надо так плакать, ведь бабушке, наверное, неприятно, что ты так долго страдаешь. Помнить – это не обязательно плакать». И Ане неожиданно становится легко и очень весело. Помнить – это не обязательно плакать. Егор хватает ее за руку и тянет к краю пирса, потом неожиданно сталкивает в воду и сам прыгает за ней. Они смеются, брызгаются и плывут к дальним буйкам. Оглянувшись на пирс, Аня замечает погрустневших девушек, смотревших им вслед.

А вечером Аня идет гулять с Егором и его родителями. Вначале Аня слегка оробела, увидев крупного красивого мужчину и невысокую симпатичную женщину; они весело смеялись с Егором, когда она подходила, но, услышав первые слова приветствия, Анечка сразу успокоилась. Мама Егора встретила Аню так, как будто знала ее сто лет. Отношения родителей Егора между собой и их отношения с сыном напомнили Ане ее собственную семью: дружба, доверие и уважение сквозили в каждом жесте, в каждом слове.

Да, может, и не было тогда все так безоблачно, но и тогда, и сейчас Ане казалось, что все было именно так: Егор был умен и обаятелен, его родители красивы и счастливы, и еще эта романтическая история их любви…

В тот первый вечер они шли рядом с родителями, и Аня спросила Егора, где они остановились: снимают ли квартиру или отдыхают по путевке? «У меня здесь бабушка с дедушкой, – ответил Егор, – у папы с мамой был классический курортный роман». И рассказал замечательную историю.

Леночка закончила институт. Трогательные последние дни с друзьями и подругами. Клятвы в вечной дружбе и острое чувство расставания навсегда с большинством однокурсников. Они сидят на скамейке в городском парке: Леночка, Татка, Марина, Сергей и Мишка. Сережка – самый близкий Леночкин друг, он женат, но это не мешает им дружить. У Леночки тоже есть парень – Витя, но он не из их компании, как и жена Сергея. В их компании сложилась только одна пара – Мишка и Маришка. Наверное, они тоже скоро поженятся. А пока они все вместе сидят на скамейке и разговаривают ни о чем. Сергей снова предлагает поехать в Крым, где живут его родители.

– Мама подберет вам хорошую комнату, – убеждал друзей Сергей, – чтобы и от моря недалеко, и недорого. Пять лет собираетесь, неужели так и не соберетесь?

Они и правда собирались поехать с первого курса, но все как-то не получалось – то практика разбивала их на разные группы, а хотелось, чтоб всем вместе, то организовался стройотряд и они, конечно, поехали подзаработать и отдохнуть в Молдавию. В общем, не получалось. Не получилось всем вместе и теперь. Но Татка и Леночка собрались. Они и поехали втроем: Татка, Леночка и Сергей. Витя был недоволен, но командовать Леночкой не смел. Жена Сергея вообще к его родителям не ездила – не сложились отношения, но мужа отпускала спокойно. Ну а Татка была сама себе хозяйка.

Путешествие было приятным: беззаботность и пьянящее чувство свободы только что окончивших институт молодых людей создавали атмосферу легкости и непринужденности. Поэтому когда выяснилось, что квартира, которая им предназначалась, неожиданно оказалась занята невесть откуда свалившимися родственниками хозяйки, девушки даже не сильно расстроились, а, смеясь, начали строить разные невероятные предположения, где бы им ночевать. Но сидевшие, по южному обычаю, во дворе бабушки тут же пообещали, что комнату они для «таких хороших девочек» прямо сейчас найдут. И правда, завидев еще одну идущую на «посиделки» подругу, они обрадованно решили, что это и есть самый подходящий вариант.

– Настасья, – начали они, даже не дав присесть пожилой женщине, – твои же уехали – возьми девочек…

Дальше все развивалось стремительно: быстро объяснив бабушке Настасье, что «девочки не с улицы, а однокурсницы Тониного сына», «студенточки, только институт закончили, – смотри, какие худенькие», а «вы с Володькой вдвоем в трех комнатах», да и «подзаработаете немного», они ее уговорили, а когда та пошла «посоветоваться с Володькой», быстро и подробно рассказали и «девочкам», в какую семью они идут. Семья положительная и большая: кроме бабушки, еще мать, отец и два сына – старший Володя два года как из армии пришел, работает и учится заочно – «хороший парень, не пьет, уважительный», младший Митя в школе в седьмом классе – «баловной немного, но старшего слушает». Сейчас мать, отец и Митя уехали в отпуск на Орловщину, к родне, а бабушка с Володей дома, с ним и пошла посоветоваться бабушка Настасья. Володька «не возражал», и Леночка с Таткой, сопровождаемые Сергеем, помогающим им нести чемоданы, пошли смотреть квартиру. Там их встретил огромный лохматый парень – Володька. Его выгоревшие рыжеватые волосы торчали во все стороны, а лицо было усеяно веснушками. Он хмуро буркнул какое-то приветствие и скрылся в комнате.

* * *

– Не был я ни хмурым, ни рыжим, – с веселым возмущением вмешался в рассказ Владимир Александрович, – стеснительным я был и выгоревшим…

– Рыжий ты был, и веснушки у тебя до сих пор весной высыпают, – смеется Елена Николаевна, – просто на нашем Севере ты потемнел.

– Пап, не спорь, рыжий – значит, рыжий, тем более все хорошо сложилось, – Егор явно подшучивает, – еще неизвестно, как бы все обернулось, будь ты брюнетом…

– А что дальше-то было? – Аня чувствует себя свободно и раскованно, и ей хочется узнать продолжение.

– А дальше они поженились, – Егор говорит деланно скучным голосом, – и у них родился сын…

– Ну, Егор, ну не вредничай, расскажи, – Аня понимает, что он дразнит ее, и легко тычет мальчишку в бок, – и рассказывай в подробностях.

Квартира Леночке и Татке понравилась, им выделили отдельную комнату, причем с балконом. Бабушка Настасья была приветливой и гостеприимной, разрешила им пользоваться и кухней, и ванной, да еще и обедом накормила. Первую неделю Леночка и Татка везде ходили с Сергеем. Он водил их днем на пляж, вечером на набережную, показывал знаменитые фонтаны и исторические места. Возвращались они не очень поздно, и бабушка их всегда ждала, а вот Володю они совсем не видели. Уходил на работу он рано – девушки еще спали, приходил с работы, когда они были на пляже, а вечером он уходил гулять и возвращался, когда дома уже все спали. Пути их не пересекались, и девчата, смеясь, опасались, что, встретив своего хозяина в подъезде или во дворе, просто не узнают его и даже не поздороваются, «а он нас с квартиры сгонит, скажет: не нужны такие некультурные». А потом Сергей уехал домой, к жене. Уезжать ему явно не хотелось, то ли вдруг понял он, что прощаются они с Леночкой теперь надолго, то ли лето это было такое – особенное, но в последние дни все чаще замечала Лена, что взгляд друга стал иным, в нем читалось что-то большее, чем дружеская привязанность.

– Еще чуть-чуть, и вышла бы замуж за Серегу, – опять вмешивается Владимир Александрович, – глаз да глаз за тобой нужен…

– Никогда бы я за него не вышла, – отмахивается Елена Николаевна. – Если бы я об этом мечтала, я бы его еще на первом курсе сосватала!

Они весело смеются, а Аня осторожно спрашивает:

– Вы больше не виделись с ним?

– Почему? Мы и сейчас большие друзья. Правда, был перерыв в отношениях, когда Серега сначала уехал после моего отказа, а потом еще и обиделся, узнав, что я замуж вышла, но в конце концов все само собой сгладилось.

* * *

Итак, Сергей уехал, и девушки как-то заскучали. Ходить вечером без парня они боялись, а сидеть дома было скучно. Кому пришла в голову блестящая идея попросить Володю проводить их до фонтана, теперь уж не важно. Только пошла просить хозяина Леночка. Дождавшись его прихода с работы и выждав удобный момент, она вежливо попросила проводить их в город, упомянув, что сегодня после ремонта открывается самый большой «поющий» фонтан. Ответ был короток: «Нет». Леночка настолько опешила, что даже не обиделась, а только удивилась: «Почему?» В общем, уговорила она его: вечером на фонтан они пошли.

– До сих пор так и не знаю, почему ты тогда сказал «Нет», – теперь отвлекается Елена Николаевна, – ни тогда, ни позже, ни теперь никакого объяснения…

В ответ Владимир Александрович лишь улыбнулся и, притянув к себе жену, ласково чмокнул ее в макушку.

Следующие две недели пробежали незаметно и приятно. Днем – пляж, музеи, магазины. Вечером – прогулки по набережной с Володей и его друзьями. А дома – задушевные разговоры, тянувшиеся далеко за полночь. Татка быстро уставала и ложилась спать, а Леночка с Володей еще долго сидели на балконе. Они разговаривали. О друзьях, о Володиной службе и Леночкином институте, о планах на будущее и даже о первой любви. Они не задумывались о своих отношениях, они еще не знали, что это любовь, они думали, что это просто дружба. В один из таких вечеров Леночка вдруг поняла, что до отъезда осталось всего два дня и что уезжать ей не хочется. На следующий день, гуляя по набережной, она была грустна и задумчива. Неожиданно Володя взял ее за руку и, приотстав от компании, потянул в сторону. Они находились около «Дачи Стамбула».

На этом месте Егор эффектным театральным жестом махнул в сторону красивого здания в восточном стиле:

– Вот здесь все и происходило, дорогие экскурсанты, на этом самом месте наш герой увлек девушку под сень раскидистого клена и впервые поцеловал ее…

Вскоре девушки уехали. Всю обратную дорогу Леночка была молчалива. Татка, верная и все понимающая подруга, особенно к ней и не приставала. Через два дня они были дома. И в первый же вечер раздался телефонный звонок:

– Лена, я подал заявление, можешь меня поздравить…

– Какое заявление? Ты?.. – Она испугалась, что он женится на той девушке, с которой раньше встречался.

– Заявление об увольнении, глупышка, я переезжаю к тебе, так что через два месяца жди.

* * *

– Вот так меня и взяли замуж, – вздохнула Елена Николаевна, – один раз поцеловал, а потом, как честный человек, женился! Меня даже не спросил.

– Не просто поцеловал, во-первых, а на «Даче Стамбула», и, во-вторых, слова правильные перед этим сказал.

– Какие слова, пап? Что-то про слова я не помню. – Егор недоуменно смотрит на отца. – В любви признавался?

– Почти, – загадочно улыбается Владимир Александрович. – Это наш с мамой секрет.

Егор еще немного пристает к отцу, потом пробует выведать хоть что-нибудь у мамы, но ничего не выходит – родители лишь смеются в ответ. Ане тоже любопытно, но больше всего ей почему-то хочется подойти поближе к красивому зданию. Сколько раз за эти дни она проходила мимо, не обращая на него особого внимания. Конечно, здание необычное, с ярким куполом и разноцветной мозаикой на стенах, вычурными коваными решетками и каменным кружевом оконных проемов… Красиво, это было заметно и раньше, но только теперь Анечка почувствовала какую-то особую притягательность этого места, особый романтизм и какой-то ореол таинственности, как ей показалось. «Дача Стамбула» была загадочной и… родной.

– Хочешь подойти? – Егор наклоняется к девушке. – Пойдем, родителям тоже надо здесь побыть вдвоем.

Они бродят вокруг, рассматривая детали украшений, разгадывая фантастические фигурки и замысловатые сплетения узоров на мозаичных стенах. Потом снова встречаются с родителями Егора и идут дальше по набережной. Они болтают без умолку, смеются, покупают мороженое и сок.

Так и повелось. Утром Анечка встречалась с Егором на пляже. Они вместе плавали, ныряли с пирса и сидели на поребрике, не обращая ни на кого внимания. Юлька крутилась рядом, но особо не приставала. Родители Ани с одобрением наблюдали за дочкой, ставшей снова веселой, беззаботной и своевольной. Однажды Аня случайно услышала, как мама сказала отцу: «Ну наконец-то наша Анечка вернулась». Она хотела было переспросить маму, что та имеет в виду, но отвлеклась и забыла. Кроме того, все мысли ее были заняты Егором. Вечером они ходили гулять по набережной. Сначала с родителями, а потом сами. И каждый раз, подходя к «Даче Стамбула», Аня чувствовала какое-то волнение, у нее замирало сердце. Однажды они с Егором увидели около Дачи группу людей, слушающих рассказ пожилой женщины.

– Егор, экскурсия! – Аня схватила мальчишку за руку. – Пойдем послушаем, а то я даже не знаю, почему это здание так странно называется.

Они подошли поближе. То, что они услышали, потрясло девушку еще больше. Оказывается, в девятнадцатом веке это здание принадлежало турецкому послу графу Стомбальо. Он жил здесь довольно уединенно до тех пор, пока однажды не увидел маленькую девочку, которая сидела и молча плакала на берегу моря. Остановившись около ребенка, граф попытался успокоить ее, сунув ей какое-то лакомство, но девочка, сжав в руке угощение, продолжала плакать. Присев рядом, он начал расспрашивать ее, а выяснив, что у нее умерла мать, и отца нет уже давно, и теперь она совсем одна, взял ее за руку и привел в свой дом. Девочке в то время было двенадцать лет. Граф воспитывал ее как родную дочь, баловал, дарил подарки и наряды. А в пятнадцать лет выяснилось, что девушка обладает редким даром – одним прикосновением рук она снимала боль. Взглянув человеку в глаза и слегка прикоснувшись к больному месту, она прекращала самые сильные приступы, снимала нервное напряжение, останавливала кровотечение.

– А мне бабушка тоже головную боль снимала, – прошептала Анечка, – и зубы когда болели – тоже. Погладит по щеке – и боли как не бывало.

– Серьезно? – удивился Егор. – А я никогда в жизни ни с какими целителями настоящими не сталкивался…

Как только стало известно про юную целительницу, в дом графа потянулись люди. Девушка помогала всем. Многие молодые мужчины, увидев хрупкую красивую девушку, хотели жениться на ней, но граф всем отказывал. И вот однажды в доме графа Стомбальо появился молодой красивый военный, приехавший лечиться после ранения. Его мучили страшные головные боли, и люди посоветовали ему сходить к дочке старого графа. Как только молодой офицер увидел девушку, он тут же без памяти влюбился в нее. Но девушка, взглянув в его горящие глаза и прикоснувшись кончиками прохладных пальцев к горячечному лбу, тут же убежала. Боль прошла, но сердце молодого мужчины разрывалось от любви. Он стал искать с ней встреч. Вскоре девушка тоже полюбила его, но граф не захотел отдавать ее замуж: он боялся разлуки с любимой дочкой. Юноша предлагал девушке сбежать из дома, он готов был выкрасть ее, но она отказалась. Ей не хотелось огорчать своего покровителя, которого она любила как отца. Офицер уехал в Петербург, а девушка осталась. Старый граф видел, как день за днем бледнеет и слабеет его названая дочь. И тогда он решился. Оставив ее дома под присмотром домочадцев, он поехал в Петербург и, разыскав молодого человека, увидел, что тот тоже безумно страдает. И тогда он дал свое согласие на их брак. Свадьбу сыграли в Крыму. Венчание было богатым и многолюдным. Молодым надарили множество подарков, но, уезжая, девушка оставила все в доме графа. Она не стала брать и никаких украшений, только надела на палец тонкое золотое колечко с небольшим, но необыкновенной красоты и чистоты бриллиантом. Это был самый первый подарок графа Стомбальо своей приемной дочери. Молодые уехали, красивый и шумный дворец опустел и затих. Старый граф скучал и почти никуда не выходил. А через год случилось неожиданное событие: дом снова озарился светом любви и надежды. Гордые родители привезли старому графу свою новорожденную дочь.

– Скажите, а наследники старого графа не требовали вернуть им это здание? – спрашивает один из экскурсантов.

– Это всего лишь красивая легенда, – улыбается сотрудница музея. – Граф Стомбальо действительно жил в этом доме – здесь была его летняя резиденция, но о наследниках его ничего не известно. Постепенно людская молва переименовала дом графа Стомбальо в «Дачу Стамбула», и поскольку здание весьма необычно по своей архитектуре и художественному решению, его всегда окружал ореол некой тайны. У нас говорят, что те, кто встретился на «Даче Стамбула», всегда будут счастливы в любви.

Группа пошла дальше, а Аня с Егором остались стоять около кованой решетки. Они смотрели на здание, как будто тающее в быстро наступающей темноте. Линии стен теряли строгость, мозаичные сюжеты расплывались, смешиваясь в единое нечеткое пятно, и только ярко-синий купол еще отчетливо виднелся на фоне южного звездного неба. Аня повернула голову и увидела глаза Егора, смотревшие на нее с каким-то сосредоточенным выражением.

– Мне хочется тебя поцеловать, – прошептал он. Аня кивнула.

Через несколько мгновений она с удивлением поняла, что они с упоением целуются. И еще краешком сознания она отметила, что Егор, похоже, целуется первый раз в жизни. Это было странно, но приятно. Сама Аня уже целовалась с мальчишками.

Боль постепенно отпускала, и Аня с трудом приоткрыла глаза. Хорошо, что она уже загорала в этом году, иначе из-за этого приступа точно обгорела бы. Боль отпускала, но прошлое отпускать не хотело. И Аня снова прикрыла глаза. Что же было дальше?

Следующие дни слились в памяти Ани в один большой праздник. Море, солнце и горячие поцелуи под спасительной тенью огромного старого клена на «Даче Стамбула». Потом она не могла вспомнить, ни о чем они разговаривали тогда, ни куда ходили. Только один эпизод врезался в память. Они с Егором сидят на своем поребрике. У Ани на голове надета модная кепка с огромным козырьком. Эту кепку отец привез из какой-то командировки, кажется, из Лондона. Кепка Ане нравится, такой на пляже ни у кого больше нет. Внезапно налетевший порыв сильного ветра срывает кепку с головы и уносит в море. Егор моментально прыгает вслед, но ветер не опускает свою добычу в воду, а, подбрасывая и кружа, уносит ее все дальше. Егор плывет все дальше и дальше, но догнать кепку не может… Аня стоит на пирсе и хохочет. Ей, конечно, жаль кепку, но смотреть на погоню весело. Она хохочет и машет Егору: «Возвращайся!» И только когда уставший и злой мальчишка вылезает на пирс, а она уговаривает его не расстраиваться, только тогда она отстраненно и немного удивленно отмечает, что опять не было боли. Боли не было и когда настала пора прощаться. Егор уезжал первым, и Аня пришла на вокзал, чтобы проводить его. Она стояла около окна его вагона и чему-то смеялась, хотя слезы нет-нет и набегали на глаза и даже скатывались по щекам. Егор вдруг по пояс высунулся из открытого окна и протянул руки. Подбежавшую ближе девушку он подхватил под руки и, приподняв, поцеловал на глазах у всех: «Не грусти, Анюта, увидимся еще».

Потом пошли письма. Современные. Электронные. «Здравствуй, солнышко!.. Как ты?.. У меня все хорошо… люблю, целую…» – и в ответ: «Привет, золотце!.. У меня все по-прежнему… скучаю, люблю…».

С началом учебного года письма стали реже. У Егора последний школьный год, он готовится в институт, занятий у него много. Аня с головой ушла в жизнь класса – прошлый год она как-то из нее выпала. Конкурсы, КВН, праздники и дни рождения. Однажды Егор написал, что приезжает в Москву на соревнования. Аня обрадовалась – это будет их первая встреча после лета, и в то же время немного волновалась – Егор казался далеким. Он предупредил, что у них строгий спортивный режим и пойти погулять он не сможет, но «может, ты придешь на соревнования? Посидим в зале, поговорим…» – написал он в последнем письме. Аня пришла. Егор обрадовался, чмокнул ее в щеку и потащил в спортзал. Усадив девушку на скамейку рядом с собой, он переключился на игру. Он болел за своих, потом играл он, а свои болели за него, потом он снова болел. Аня просидела в этом жутком зале два с половиной часа, перебросившись при этом с Егором буквально несколькими фразами. Когда она сказала, что ей пора, Егор тотчас поднялся: «Я провожу». Ане показалось, что он даже обрадовался, что она наконец уходит. Ему хотелось «болеть» не отвлекаясь. После этого письма стали еще реже. А потом Аня написала последнее письмо: «Прости, Егор, ты отличный парень, но я поняла, что отношусь к тебе только как к другу. Надеюсь, мы останемся друзьями». Ответа не пришло.

Зачем она тогда написала такое глупое письмо? Детское какое-то и в то же время пошлое своей банальностью: «останемся друзьями». Даже смешно, честное слово. Конечно, она ждала ответ. Конечно, пожимала плечами: «Не очень-то и хотелось», но долго еще ждала. А потом жизнь побежала своей дорогой. На следующее лето отцом был предложен выбор – Крым или Греция. Мама была за Крым. Анечка подозревала, что дело тут в Егоре. Неужели мама думает, что Аня до сих пор переживает? Ничего подобного! Да она даже не вспоминает про этого мальчишку, у нее есть теперь другой парень, Пашка – классный, красивый и внимательный, между прочим, а про Егора она и думать не думает. Тем более что он в этом году и не поедет никуда – у него поступление в институт. Кажется, он собирался в Москву, впрочем, ее это не касается. Поэтому однозначно – Греция! Точно? Абсолютно точно. И они поехали в Грецию.

Аня снова открыла глаза. Боль прошла, оставив лишь легкое головокружение и слабость. Коврик, на котором лежали мужчина и женщина, вызвавшие у нее такой ностальгический приступ, пустовал. Наверное, они пошли искупаться. «Мне тоже надо бы окунуться, – подумала Аня, – хотя сегодня и не так жарко, но пора». Она встала, скинула шляпу и, не надев тапки, пошла на пирс. Мелкие камешки впивались в ступни, но это было даже приятно. Побежать бы сейчас в раскрытые объятия Егора, свалиться как попало с пирса и поплыть далеко-далеко, за буйки, и оставить позади все тревоги и воспоминания. Но Егора нет на пирсе. Какие-то малыши все так же прыгают в воду сбоку, где помельче, на конце пирса зрители так же оценивают прыжки и дают советы, так же девушки нарочито громко смеются около понравившихся им парней, так же заговаривают и с ней крутые парни. Она так же красива, стройна, так же нравится мужчинам. Только Егора здесь нет. Зачем она приехала? Бабушка Катя, конечно, очень обрадовалась, Юлька вообще визжала от восторга, и она сама тоже рада была их видеть. И все-таки зачем она приехала? Ну не за Егором же, в самом деле. Не обращая внимания на восхищенные посвистывания парней, Аня привычно подошла к краю пирса, высоко прыгнула и легко вошла в воду. Она не слышала одобрительного «Ого!» мужчин, не видела презрительно-завистливого пожимания плечами девушек и не заметила, как поднялся на берегу парень, постоял, вглядываясь в море, и, усмехнувшись сам себе, снова опустился на камни.

Аня плыла. Зеленоватая морская вода легко поддерживала ее, приятно лаская нагретое тело. Аня плыла правильным вольным стилем: вдох, лицо в воду – выдох, вдох – в воду выдох, сильно, по-мужски выбрасывая руки, четко работая ногами, толкая гибкое тело вперед, вдох – выдох, вдох – выдох… Ни о чем она уже не думала, ничего не вспоминала, никого не видела. Ничего не было. Только бескрайняя соленая вода и солнце.

Выбравшись на берег, она заметила, что соседи ее уже ушли, на их месте расположилась какая-то бабушка с внучком. Мальчик лет шести старательно складывал свою маечку и шортики, путаясь в замках, расстегивал сандалии и все время спрашивал: «Бабуль, можно уже?» А бабуля находила новые причины не пускать его к воде: «Сандалики ровно поставь, кепочку надень, темные очки убери пока в сумку». Мальчишка выполнял все беспрекословно и спрашивал: «Теперь можно?» И, получив наконец вожделенное «Можно», кинулся в воду с невразумительными воплями, брызгами и выражением невообразимого восторга на лице. Аня улыбалась. Пора собираться, скоро уж и Юлька придет домой после работы. Укладывая вещи, она заметила, что кто-то звонил ей на мобильный. Она еще не успела посмотреть, кто это был, как телефон зазвонил снова.

– Ну и где тебя носит? – Андрей всегда разговаривает с ней преувеличенно-грубоватым тоном. Ему кажется, что так он выглядит круче и независимее, что ли. Аня к нему привыкла. Они вместе уже два года. Андрей контролирует каждый ее шаг, звонит чуть ли не каждый час, но вот в Крым ехать отказался. «Я что, похож на сумасшедшего? – вопрошал он с возмущением. – Все едут в Испанию, а я поеду в твою дыру?» – «Но мне очень хочется туда поехать, – убеждала его Аня, – мне кажется, что там мне станет легче». – «Ну и поезжай, а я буду тебе звонить. Но учти, – Андрей назидательно поднял палец, – ты сама оттуда сбежишь через три дня и приедешь к нам. Может, лучше сразу поехать со всеми?» Они почти поссорились тогда. Впрочем, ссориться с Андреем не получалось: он как ни в чем не бывало переходил на другие темы, а если Анечка продолжала обижаться, он тут же напоминал ей, что у нее может разболеться голова, Аня пугалась и шла на мировую. Потому что однажды приступ начался как раз после ссоры. Вообще приступы жуткой боли вернулись через три года после того замечательного лета. Вернулись неожиданно. Анечка перебирала старую бабушкину шкатулку. Мама отдала ее Ане, когда той исполнилось восемнадцать лет. Раньше, когда Анечка была маленькой, она иногда видела, как бабушка доставала шкатулку, перебирала и чистила хранящиеся в ней украшения. Там были разные безделушки: старые гранатовые бусы, замысловатая брошка с зеленым камнем, небольшой янтарный медальончик с часиками… Когда Анечке исполнилось пятнадцать, бабушка подарила ей колечко из своей шкатулки. Аня помнила, как бабушка сказала тогда: «Ты береги колечко, у него камешек красивый очень». С тех пор Аня колечко не снимала. Оно было легким, изящным, с небольшим голубоватым камнем, как будто вплетенным в витой ободок. После бабушки шкатулку долго никто не трогал. И вот теперь она принадлежала Ане. Шкатулку эту она никогда не просматривала до конца. У нее была такая игра. Аня открывала крышку и вытаскивала первую вещь, которая попадала под руку. Она рассматривала ее, чистила, примеряла, придумывала ей историю, а потом опускала обратно в шкатулку и убирала до следующего раза. Ей представлялось, что так бабушка готовит ей разные сюрпризы. И вот однажды, достав шкатулку и даже не успев раскрыть ее, она вдруг почувствовала жжение в глазах. Потерев глаза рукой, она только сделала хуже. Вспомнив об обжигающей боли, начинавшейся с глаз, страшно испугалась, занервничала, вскочила, заметалась по комнате и почувствовала удар в висок. Все поплыло перед глазами, и Аня повалилась на кровать. Стиснув зубы, она старалась не кричать, но мама, видимо, почувствовав неладное, уже вбежала в комнату. Боль вернулась. Вот этой болью Андрей ее и пугал.

– Эй, дорогая, ты чего молчишь? Заснула, что ли? – Андрей врывается в воспоминания. – Почему на звонки не отвечаешь?

– В море была, – Аня вздыхает, – в море телефон не беру, он маленький, боюсь, простудится.

– Угу, – Андрей не реагирует на шутку, – ну, как ты там? Насладилась отечественным курортом? К нам не собираешься?

Андрей не ждет ответов от Ани, он спрашивает, потому что так положено «по протоколу». Без перехода начинает рассказывать, как они отлично устроились, какой отличный отель, какие отличные пляжи и отличное обслуживание, и все у них отлично, так что давай, любимая, бросай там все и приезжай, я по тебе скучаю, и все наши передают тебе привет и тоже скучают.

– Я приеду, – неожиданно говорит Аня, – пару дней побуду с бабушкой Катей и Юлькой, чтоб не обижались, и приеду. Жди.

И в самом деле, что ей здесь делать? Она не только не избавилась от боли, скорее наоборот, все здесь навевает воспоминания, и от этого становится только еще хуже.

– Ты почему плачешь? – Шестилетний сосед, вытащенный бабушкой из воды, смотрит на Аню серьезными большими глазами. Его бабушка плавает в море степенно и величаво, перебирая руками под водой и иногда оглядываясь на внука – сидит ли тот на коврике? Пацан сидит послушно, но смотрит не на бабушку, а на Аню.

– Разве я плачу? – Аня улыбается, но замечает, что и в самом деле глаза ее полны слез.

– Плачешь, – убежденно произносит мальчик, – у тебя что-то болит? У меня вот тоже болит, – он показывает на свою руку, – но я не плачу, потому что я мужчина.

На руке видна свежая ссадина. Длинная и широкая полоса алеет мелкими капельками крови, а вокруг нее детская ручка покраснела и припухла.

– Миленький ты мой, где ж ты так приложился? – Аня сочувственно берет мальчика за руку, он морщится от боли, но мужественно отвечает:

– В море, конечно. – И гордо добавляет: – Я нырял!

Аня с ласковой улыбкой заглядывает в детские серьезные глаза и машинально поглаживает больную руку. Мальчишка некоторое время молчит, а потом вдруг удивленно говорит:

– А мне уже совсем и не больно.

– Вот и хорошо, – Ане тоже почему-то становится легче, – скоро все заживет и снова можно будет нырять.

«И у меня скоро все заживет и можно будет снова жить», – промелькнуло в голове.

– Бабуль, бабуль, а эта тетенька мне руку вылечила! – неожиданно громко, на весь пляж закричал мальчишка. – Теперь мне можно снова уже нырять!

Бабуля, выходившая в это время из воды, только укоризненно покачала головой: «Что ж ты так кричишь?» Подойдя ближе, она взяла его за руку и внимательно посмотрела. Отек действительно спал, ссадины не кровоточили.

– Беги купайся, – разрешила она, – осторожнее только смотри.

Потом она повернулась к Ане.

– Мазали чем-нибудь? – спросила вежливо, но настороженно.

– Нет-нет, что вы, – Аня улыбается, – я его просто за руку подержала, пожалела, вот он и решил, что я его вылечила, а на самом-то деле ссадина ведь небольшая, на море все быстро затягивается, вы же знаете.

– Конечно, – женщина тоже улыбается в ответ, – знаю.

Вспомнив, что собиралась домой, Аня заторопилась. Когда она уже совсем собралась и оделась, мальчишка, только-только вылезший из моря и завернутый в толстое полотенце, спросил ее:

– А завтра ты придешь?

Аня замешкалась с ответом, и он добавил:

– А меня Митя зовут, приходи завтра, а то вдруг я опять неудачно прыгну, ты снова меня вылечишь. А то с ранами меня бабуля не пускает купаться.

Митя, какое-то знакомое имя, тоже из того прошлого, впрочем, этого Мити тогда еще точно на свете не было. Аня легонько треплет мальчугана по голове:

– Приду, Митя, завтра приду.

Юлька уже была дома. Она вертелась перед зеркалом, примеряя какую-то блузку.

– Ань, посмотри, идет эта блузка к этой юбке?

Аня, смеясь, качает головой:

– Эта блузка к этой юбке идет, только эта юбка не идет тебе.

– Да? – удивляется Юлька. – Слишком длинная, ты считаешь?

– Неудачная длина для твоих ног, – поясняет Аня, – тебе либо короче, либо совсем длинную надо.

Юлька одевалась неплохо, хоть и чуточку крикливо, на Анин взгляд.

– Ты куда-то собираешься? – Аня спрашивает с умеренным любопытством. На самом деле она размышляет, как сказать родственникам, что через пару дней уезжает, хотя приехала только позавчера.

– Мы собираемся, – безапелляционно заявляет Юлька, – ты идешь со мной.

– Можно узнать…

– Можно, можно. На день рождения. Мы приглашены вдвоем. Вдвоем! – Юлька оборачивается к Ане. – И даже не возражай.

Аня возражать собиралась, но, посмотрев на радостную, возбужденную подружку, промолчала. В самом деле, дома сидеть не хотелось. После разговора с маленьким Митей у Ани на душе стало легче и светлее. «За билетом бы сходить надо, – мелькает трезвая мысль, но тут же ее сменяет более легкомысленная: – Не будет билетов – значит, не судьба». Впрочем, билеты Аня брала самые дорогие, которые бывали всегда.

– На день рождения идут с подарками, – замечает она, – что мы будем дарить?

– Ага, ты согласна! – Юлька подлетает к Анечке и целует ее в щеку. – Я думала, тебя долго уговаривать придется. А подарок у меня уже есть. Смотри!

С этими словами она показывает отлично выполненную миниатюрную модель «роллс-ройса». Машинка сверкала и переливалась полированными дверцами и начищенными металлическими деталями, как драгоценная. Аня удивленно подняла глаза.

– А к кому мы идем? – задала она запоздалый вопрос.

– К моему сослуживцу, он собирает такие модели, и такой у него точно нет, – скороговоркой произносит Юлька. – Только мы не домой к нему идем, а в кафе, так что всю коллекцию ты не увидишь.

Они быстро решают вопрос с нарядом для Юльки, с нарядом для Ани и, дружно чмокнув бабушку Катю в обе щеки, выбегают из дома.

Летнее кафе располагалось непосредственно во дворе «Дачи Стамбула». Там собралась довольно большая компания. Парни, девчата, все шумные и приветливые, со всеми Юлька пытается Аню познакомить, в голове Ани все перемешалось, но ей не привыкать. Она отмечает главного виновника торжества – высокого парня со смешной шевелюрой и тонкой мальчишечьей шеей. Таких у них в институте называли «ботанами». Всю дорогу Юлька рассказывала про него, и Аня сделала вывод, что Юльке он нравится. Ну что ж, похоже, что он умный и тоже поглядывает на Юльку. Понятно, почему он для праздника выбрал именно это кафе – наверное, строит определенные планы. Выделяет Аня и местного «плейбоя», тем более что и он отметил Аню.

Впрочем, ее выделил не только «плейбой». Аня ловила откровенные взгляды многих в этом кафе. И не только из их компании. Видимо, эти взгляды заметили и девушки, потому что вскоре Аня почувствовала некоторое напряжение в их словах и интонациях. Аня внутренне вздохнула: сколько раз ей приходилось «разруливать» такие ситуации! Подсев к одной из девчат, Аня спросила ее о кафе, в котором они гуляли, давно ли открылось – «я здесь не была лет десять, наверное», – что еще новенького появилось в городе за это время, восхитилась заколкой в волосах новой знакомой, рассказала смешную историю из своей школьной жизни… Через несколько минут к ним, весело смеющимся, подсели еще две девушки. Заговорщицки подмигнув, Аня осторожно спросила, можно ли здесь с кем-нибудь потанцевать, чтобы никого не обидеть и никого не обнадеживать – дома ее ждет парень. Девчата повеселели: во-первых, новенькая не задается, а спрашивает пусть не разрешения, но хотя бы совета, а во-вторых, можно намекнуть своим парням, чтобы планов не строили – девушка занята. Поэтому когда начались танцы, все уже снова были в хорошем настроении. Первым ее пригласил «плейбой». Конечно, он как-то представился, у него было приятное имя, то ли Антон, то ли Артем – Аня не запомнила, хорошие манеры, глубокий внимательный взгляд и отличное чувство ритма. Он был очень хорош, но как будто ирреален, словно картинка в журнале или герой в кино… Аня, хотя и старалась, не могла подобрать к нему слово. Потом подобрала: «ненастоящий». Она тихо засмеялась. Это не мешало ей танцевать с ним, отвечать на его вопросы и даже задавать свои. Во время одного из танцев, несколько в стороне от них, но совсем недалеко, вдруг кто-то резко заговорил на повышенных тонах. Сквозь шум музыки и гул компаний слов было не разобрать, но что-то было явно не так. «Плейбой» тоже как-то напрягся, взгляд его стал острым и жестким. Он еще улыбался Анечке, ласково обнимая и покачивая ее в ритме танца, но был уже не с ней. И от этого вдруг понравился ей гораздо больше. Как началась эта драка, Аня не заметила, она только почувствовала, когда легко, но властно «плейбой» толкнул ее за столик: «Извини, малышка, посиди пока» – и рванулся вперед. Драка уже шла. Ком увеличивался, летели легкие пластиковые стулья, опрокидывались столы, звенело разбитое стекло, и поверх всего оглушительно гремела музыка. Девушки испуганно жмутся к стенкам. Аня смотрит на происходящее как будто сквозь туман, движения обезумевших парней кажутся ей неправдоподобно замедленными, звуки почти не слышны. Сквозь мелькание рук и ног, сквозь перевернутые столы и опрокинутые цветочные кадки она видит, как какой-то мальчик лет семнадцати медленно оседает на пол, держась рукой за голову, и заваливается на бок, по руке у него густо течет кровь. Грохот обрушивается на Аню внезапно, как будто прорвавшись сквозь невидимые заслоны, теперь она уже все видит и все слышит. Повинуясь внутреннему импульсу, Аня бежит в самый центр драки, она прекрасно осознает, что делает, но ничего не боится. Наклонившись над мальчиком, она твердой рукой берет его за подбородок и громко кричит: «Открой глаза! Ты слышишь – открой глаза!» Она даже слегка трясет его за плечо: «Открой глаза! Открывай же! Ну?!» Парень с трудом поднимает на нее затуманенный взгляд. Заглянув ему в глаза и убедившись, что он в сознании, Аня с силой отрывает его руку от головы. Оказывается, ранена рука – длинный порез тянется через все предплечье, на голове ран не видно. Схватив со стола белую льняную салфетку, Аня сильно прижимает ее к порезу и приказывает парню: «Держи крепко!», а сама в это время быстрыми легкими движениями прощупывает голову – нет ли там кровотечения. Она делает все машинально, действуя почти интуитивно. Мальчик молча смотрит на нее широко раскрытыми глазами.

И вдруг стало тихо. Оглянувшись, Аня видит, что драка закончилась и несколько человек стоят вокруг них кружком и молча смотрят. Парнишка, которому она оказывала помощь, неловко переваливается на бок, садится и, смущенно улыбаясь, снимает окровавленную салфетку с руки. Кровотечения нет. Тонкий порез слегка воспален, припух, но стянут. Все молчат, пораженные увиденным.

– И голова не болит, – неожиданно, как будто продолжая какую-то мысль, произносит мальчишка.

И тут Ане становится страшно. Она медленно выпрямляется и осторожно пятится, пытаясь выйти из круга. Ребята нехотя расступаются. Резко повернувшись, Аня со всех ног бежит. Она не знает куда, она не понимает почему, она не думает, не видит, не слышит ничего. Она даже не пытается подумать. Страх гонит ее. Аня не понимает, чего она боится. Но прекрасно чувствует этот страх: пересохшие вдруг губы, влажные ладони и ледяные кончики пальцев. Ее бег похож на картинку из фильма ужасов: стройная красивая девушка бежит по черному парку с расширенными от ужаса глазами. Отличает ее только одно: она не кричит. И не оглядывается.

Поэтому она не видит, как стремительной тенью охотника несется за ней парень. Он настигает ее быстро, резко разворачивает к себе и закрывает рот поцелуем. Он разгорячен дракой, погоней, темнотой ночного парка. Его Аня не боится, она узнала парня сразу – «плейбой». Его горящие глаза, разорванная на груди рубаха, сильные требовательные руки действуют на девушку гипнотически. Она сама теряет голову и лихорадочно отвечает на его поцелуи. Волнение, страх, непонятные предчувствия и воспоминания – все исчезает. Только она и он, и они во власти ночи.

Неожиданно звонит телефон. Резко, настойчиво, невероятно громко. Парень рывком вытаскивает миниатюрный аппарат из кармана Аниного пиджака и, не отрываясь от губ девушки, с силой швыряет его в сторону. Телефон, пролетев совсем немного, с неожиданно радостным звоном ударяется о какое-то дерево, падает на землю и наконец замолкает. Но Аня уже пришла в себя. Сильно упершись ладонями в грудь парня, она тихо произносит: «Довольно». Видя, что парень не хочет ее слышать, она немного повышает голос: «Довольно!» «Почему?» – спрашивает он, тяжело дыша, глухим от напряжения голосом. Он еще крепко прижимает ее к себе, ласкает губами ее волосы, но он уже все понял и… смирился. Аня правильно угадала его – он мужчина, он не насильник.

– Ты сломал и разбил сегодня много всего, пощади хотя бы мое сердце. – Аня улыбается, она даже немного кокетничает, ей не хочется обижать парня, он почти нравится ей.

– Много всего? – Похоже, он еще не совсем пришел в себя, хотя честно пытается взять себя в руки.

– Ну да, и стулья в кафе, и мой телефон. – Аня кивает в сторону, куда улетел мобильник, пущенный сильной рукой.

– Твой телефон? – Парень смотрит на нее почти осмысленно. – О Боже! Прости меня, – он смеется, – ты хочешь ту же модель или выберешь что-нибудь новенькое?

Он смеется, похоже, не испытывая ни малейшего раскаяния, и Ане тоже становится смешно. Так смешно, что она не в силах удержаться от смеха, настоящего хохота. Она хохочет, утирая слезы, и, показывая в темноту, бормочет:

– Надо хотя бы симку найти…

Они находят разбитый телефон, парень с трудом вынимает из него пластиковую карточку. Вытаскивает свой телефон и меняет в нем сим-карту на Анину.

– Возьми пока мой, а завтра пойдем купим тебе новый.

Аня берет телефон. Стильный черный корпус, оттененный серебряными вставками, строг и шикарен одновременно, ни одной лишней детали, ни одного вычурного украшения, в нем есть что-то фантастическое, он напоминает инопланетную игрушку. Он совершенен. Аня с удивлением смотрит на парня:

– Что это за модель? Я таких не видела.

– И не увидишь, – он снисходительно улыбается, – это эксклюзив. Мне его друг сделал, корпус, конечно.

Парень наклоняется к Ане и шепчет:

– Надо бы мне соврать, что сам делал, да уж поздно…

«Он нравится мне все больше», – подумала Аня, а вслух произнесла:

– Тогда я его забираю в качестве компенсации за причиненный ущерб. И не возражай.

Неожиданно она вспоминает о своей Юльке, оставленной в кафе.

– Пойдем обратно, – Аня берет парня за руку, – Юлька меня, наверное, потеряла.

– Юлька о тебе, я думаю, и не вспоминает сейчас, – усмехается «плейбой», – она занята с именинником.

Аня резко вскидывает глаза.

– Что?

– Не беспокойся, – «плейбой» обнимает Аню за плечи и ведет по дорожке парка, – все в пределах приличий. Я Мишку предупредил, что голову ему оторву за сестренку. Но поцеловаться-то вволю ей можно? – Парень наклоняется к Ане. – Бесконтрольно…

– Сестренку? – Аня предпочла не услышать двусмысленности последних слов. – Я что-то ничего не понимаю…

Вдруг в ее голове что-то щелкает, и она останавливается, глядя на парня:

– Так ты Антон?

В то самое лето, когда Аня с родителями впервые приехали в Крым, Юльке было тринадцать. На шестнадцатилетнюю Аню она смотрела снизу вверх и ловила каждое ее слово. Ане Юлька тоже понравилась – она была веселой и неглупой. Кроме того, она уже тогда была, как бы это назвать, деликатной, что ли. Когда у Ани появился Егор, Юлька не обижалась, не завидовала, не говорила глупостей и не мешала.

Юлька первая написала ей письмо. Обычное, в конверте. Аня ответила не сразу. Она отвыкла писать простые письма. Но потом пришло еще одно, и Ане стало стыдно. Она села писать ответ, намереваясь сочинить маленькую записку-отписку, но неожиданно увлеклась. Письмо получилось большим и подробным. Так и завязалась их переписка. Юлька писала чаще, подробно описывая школьные проблемы, хвастаясь записками от мальчишек и жалуясь на строгих родителей и учителей. Аня отвечала не столь часто, но тоже подробно. Как-то Юлька осторожно спросила в письме про Егора. Анечка ответила, что курортные романы – это несерьезно. Больше они этой темы не касались. В тот год, когда Аня поступала в институт, Юлька написала ей, что вернулся из армии ее двоюродный брат Антон. Юлька подробно писала, какой он хороший, красивый, замечательный. Но Аня была занята своими делами. Ну брат и брат. Потом Юлька нередко писала про Антона, Аня читала, знала, что он поступил в институт на заочное отделение, так как нужно было работать, что у него золотые руки и золотое сердце, что он дружит со всеми девчонками, но жениться пока не собирается. Для Ани вся информация об Антоне была совершенно отвлеченной. Впрочем, как и информация о самой Юльке. Нет, Аня, конечно, знала, что три года назад Юлька закончила школу, в институт не поступила, «Антон сказал, что год терять не стоит», поэтому Юлька поступила в техникум на бухгалтерское отделение. Профессия ей понравилась, и, отучившись два года, она больше никуда не поступала, а устроилась на работу. Все это Аня знала, но когда увидела Юльку, встречавшую ее на вокзале позавчера, она слегка опешила. Неужели эта взрослая симпатичная девушка и есть ее маленькая Юлька? Почему-то Аня представляла ее тринадцатилетней девчонкой со смешным хвостиком. А Юлька оказалась ровесницей. Потом весь вечер они смеялись и заново узнавали друг друга. Так и Антон. Он был каким-то совершенно неконкретным братом Юльки. В кафе Юлька не сказала, что это и есть ее «красивый, замечательный, хороший» двоюродный брат. Впрочем, Аня даже не помнила, чтобы Юлька их знакомила, кажется, «плейбой» представлялся сам.

– Так ты Антон?

Парень смотрит на Аню с веселым недоумением.

– Только не вздумай говорить, что мы с тобой родственники, – сразу предупреждает он, – я брат с другой стороны.

Аня смеется. Что-то волнующее и романтическое кружится вокруг, медленно заполняя ее голову. Зачем она приехала? Может быть… за ним?

Последний год учебы в институте Аня нервничала. Не то чтобы это было заметно всем, но близкие чувствовали. Особенно Андрей. Андрей… Они познакомились, когда Анечка закончила третий курс.

С математикой Аня дружила еще в школе, поэтому выбор экономического факультета престижного технического вуза был не слишком неожиданным. Отец был рад и не скрывал, что ждет Аню в фирме. И начиная с третьего курса Аня уже работала у отца. Во время учебного года она приходила на работу два-три раза в неделю, в зависимости от занятий. А когда пришло время каникул, она перешла на полную рабочую неделю. Отец, правда, на этом не настаивал, но Аня решила, что так будет правильнее. Июль она проработает, а в августе, когда у отца будет отпуск, они все вместе опять поедут куда-нибудь к морю – в Египет или в Италию. Работать летом оказалось особенно весело. Огромные базы данных требовали обновлений и корректировок – с этим неплохо справлялись студенты технических вузов. Поэтому на время летних каникул отец набирал много студентов на подработку. Одним из таких «временщиков» и был Андрей. Он закончил уже пятый курс университета, готовился к диплому и заодно подрабатывал. Аня не помнила, как именно они познакомились – то ли в кафе вместе обедали, то ли в коридоре где-то столкнулись, но закрутилось все очень быстро. Уже через месяц Андрей снял для них небольшую квартирку, и Аня, несмотря на шок родителей, переехала к нему. Почему она это сделала? Ответа на этот вопрос у нее не было. Вернее, он был, но Аня не хотела признавать этого. Она не хотела думать, что опять бежала от боли, что искала способы избавиться от нее. Она не хотела признавать свое поражение. Потому что боль не ушла. Но к Андрею она привыкла. Он был веселый, симпатичный, красиво ловил такси, уверенно делал заказы в ресторане и отлично танцевал. И родители тоже смирились. Они сняли им другую, более удобную квартиру, стали помогать деньгами. Вот тогда у Андрея и появился этот грубовато-командный тон. Аня объяснила это тем, что Андрей не хочет зависеть от родителей Ани, но и обижать их отказом тоже не смеет. Кроме того, с деньгами было сложно: с работой у него что-то не получалось, какие-то случайные заработки иногда бывали, но постоянной работы не было. Все это она подолгу терпеливо объясняла и маме, и подругам, которых шокировало поведение парня. Отец на эти темы разговаривать не желал. И на работу в свою фирму Андрея не брал, впрочем, Аня его об этом и не просила.

Последний год учебы в институте Аня нервничала. Андрей это чувствовал, пытался поговорить с ней, найти какие-то объяснения, но Аня и сама не понимала, что с ней происходит. Учится она хорошо, диплом написан уже давно, остались мелочи, с трудоустройством проблем вообще никаких – она уже давно работает у отца и знает, что ее место именно там. В личной жизни все в порядке – у нее есть Андрей. Уже привыкли к нему и мама, и подружки, и даже отец, похоже, по крайней мере они разговаривают о чем-то. Вроде все в порядке. Но чем ближе окончание института, тем сильнее охватывает Аню чувство какого-то беспокойства, какой-то тоски, какого-то желания. Она «мается» – это бабушка всегда говорила так, когда вдруг кто-то беспричинно начинал нервничать и не находить себе места. Аня «маялась». В какой-то момент она вдруг решает поехать в Крым. «Мне там станет легче, – как заклинание повторяет Аня, – там не было боли, я помню, там мне станет легче».

Сейчас, глядя в глаза Антона, Аня поняла, почему она приехала. Не только воспоминание об отсутствии боли заставило ее приехать сюда наперекор друзьям и здравому смыслу. Была еще причина. Та старая история курортного романа, которую рассказывал Егор. Это она. Мама Егора Елена Николаевна, она же приехала в Крым после института и нашла свое счастье. Аня тоже приехала за ним, за счастьем. Так, может, это… Антон?

«Пожалуй, я не пойду завтра с утра за билетом, – совершенно неожиданно решает для себя Аня, – подожду еще денек».

Антон внимательно смотрит на замолчавшую девушку. Необычная она какая-то. Она смотрит ему прямо в глаза, не отводя взгляда, но, похоже, не видит его. По лицу видно, что какие-то воспоминания – то грустные, то веселые – проносятся в ее голове. Она смотрит прямо на него и молчит, а он не смеет наклониться и поцеловать ее. Он не смеет прервать ее воспоминания. С любой другой девушкой он… Но эта не принадлежит ему. Пока по крайней мере.

Аня неожиданно ловит себя на том, что пристально смотрит на «плейбоя». «Интересно, давно ли мы так стоим? – мелькает удивленное. – Странно это как-то». Но она тут же забывает о своем удивлении – в голову снова полезли непрошеные мысли. А как же Андрей? Разве он не важен для нее? Аня вздыхает и, повернувшись, медленно идет по дорожке. В памяти всплывают, сменяясь, как в калейдоскопе, картинки из ее жизни с Андреем. Ане хочется вспомнить что-то неприятное, чтобы не чувствовать своего предательства, но, как назло, мелькают яркие бесшабашные праздники и ласковые ночи. Потом в памяти совсем уж некстати всплывает Егор. От этого у Ани окончательно портится настроение.

– Пойдем домой, Антон, – просит она тихо, – я устала…

И добавляет обреченно:

– А что я бабушке Кате скажу, где Юлька?

Антон осторожно обнимает ее за плечи. Ему жалко поникшую девушку. Странно, такое желание помочь и защитить раньше он испытывал только к Юльке, к своей младшей сестренке. Он усмехается про себя: нет, к Ане он испытывает совсем не братские чувства, но тем не менее что-то такое… Антон злится: разбираться в своих или чужих чувствах он не любит. Но утешить Аню хочется.

– Не бери в голову, Юльку мы сейчас вернем на историческую родину. Только телефончик мой отдай на минутку.

Быстро поменяв карточки, он набирает нужный номер и что-то коротко говорит в трубку. Аня даже не успевает понять, что именно, а Антон уже снова возвращает ей телефон:

– Они ждут нас около вашего дома через пятнадцать минут.

– Ты волшебник, да? – Аня чувствует себя последней предательницей, но он нравится ей, честное слово, нравится. И что теперь с этим делать?

* * *

Будильник тихо пропел знакомую мелодию, и Анечка открыла глаза. Пора на море. Позже будет поздно: и жарко, и места останутся только далеко от воды. Юлька спит, хотя будильник пел и для нее – ей на работу, несмотря на субботний день: в период сезона почти у всех всегда один выходной. Вчера Юлька и Миша и правда ждали у подъезда. Счастливые и смешные. Аня ничего не спрашивала, но Юлька без умолку болтала ни о чем.

– Вставай, Юленька, тебе на работу. – Аня ласково тормошит сестренку. – Миша волноваться будет…

Юлька открывает глаза и улыбается.

– Дразнишься?

Она садится на кровати и спрашивает:

– А как ты вчера? Все нормально?

Аня с подозрением смотрит на подружку:

– А ты драку-то видела?

– Драку? – Изумлению Юльки нет предела. – Была драка?

– Все понятно, дорогая, – Аня смеется, – впрочем, я и сама хороша: даже не заметила, когда ты исчезла…

Утренняя прохлада, свежий соленый воздух и ласковое раннее солнце встречают девушек, вышедших наконец из дома. Они расстаются, едва выйдя со двора: Юлькина работа совсем не на берегу моря.

Пляж почти пуст. Несколько покрывал расстелены вдоль моря, но людей на них нет: это отдыхающие из пансионата, что совсем рядом, заняли места, а сами пошли на завтрак. Какая-то бойкая старушка, стоя на пирсе, энергично делает взмахи руками, ногами, наклоны и приседания. И еще две головы виднеются далеко в море. Больше никого нет. Аня, расстелив свой коврик, тоже идет в море. Тихая прохлада обволакивает тело, сквозь прозрачную воду на дне видны мелкие камешки и ракушки. Удивительно легко плыть. Искупавшись, Аня выходит на берег и, с наслаждением вытянувшись на коврике, закрывает глаза. Можно даже подремать немного – солнце неопасно еще часа полтора.

Когда на пляже появился Митя со своей бабушкой, Аня уже успела еще несколько раз искупаться, поговорить по телефону с мамой и теперь общалась с каким-то парнем, представившимся Витьком и напомнившим ей, что вчера в кафе они танцевали пару раз. Аня довольно смутно его помнила, но делать было нечего – пришлось вежливо отвечать на банальные вопросы: откуда родом, какой институт закончила, есть ли братья, сестры, чем занимаются родители? Все это было ужасно скучно, поэтому, увидев маленького Митю, Аня неприлично пылко обрадовалась и тут же «отшила» парня:

– Извини, но я обещала уделить малышу внимание, так что…

– Ничего-ничего, – Витек с готовностью поднялся, – увидимся еще, я надеюсь.

Митя подбежал к Ане и первым делом выпалил:

– А рука зажила совсем, смотри!

На тонкой детской ручонке едва заметными крапинками виднелись следы вчерашних царапин. Приплясывая от нетерпения, мальчик ждал, пока Аня посмотрит руку, а потом спросил:

– А как тебя зовут?

– Аня.

– А очетство? – с великим старанием произнес он трудное слово. Аня рассмеялась:

– Ты можешь называть меня просто Аня, без отчества.

– А меня зовут Митя Егорович, – он явно гордился своими познаниями, – потому что папа у меня Егор.

У Ани перехватило дыхание. Путаясь в цифрах, годах, она пыталась уяснить, может ли быть, что Митя… У нее ничего не складывалось, она никак не могла сосчитать, сколько лет прошло. Кажется, у Егора то ли дедушка, то ли дядя был Дмитрий, и сына он вполне мог так назвать. Немного собравшись, она спрашивает:

– Скажи, Митя, а тебя так в честь дедушки назвали?

– Да, дедушки. – Митя согласно покивал головой и радостно продолжил: – А папа сейчас тоже придет на море.

Почему-то опять резко стало не хватать воздуха и безвольно опустились руки. Он или не он?

– А мама не приехала, у нее сложная операция, – продолжает Митя как ни в чем не бывало.

Аня почувствовала, как сжалось сердце.

– Мама болеет, да, Митя? – осторожно спрашивает Аня, готовая тут же сменить тему, но Митя энергично трясет головой.

– Нет, у нее… – Он на секунду задумывается, по-видимому, формулируя фразу: – У нее сложный пациент, – наконец выдает он и добавляет с гордостью: – У меня мама доктор! И папа доктор. И я, когда вырасту, тоже буду доктор, только не такой, обычный, а космический доктор.

Аня смеется, слушая мальчика.

– Папа, папа! – Митя неожиданно подскочил и замахал руками. – Мы здесь! – И, ни слова больше не говоря, побежал.

Медленно повернув голову, Аня следит за бегущим мальчишкой. Перепрыгивая через чьи-то сандалии, огибая коврики и зонтики, Митя торопится к невысокому бородатому мужчине, который стоит, вглядываясь в толпу загорающих. Аня прищуривается, стараясь разглядеть его, но солнце, уже совсем не такое безобидное, как утром, мешает ей. Она только видит, как мужчина легко подхватывает малыша на руки и идет к ней. Судорожно перекладывая зеркальце из одного кармана сумки в другой и так и не решившись посмотреться в него, пытаясь незаметно пригладить волосы, Аня ждет. Вот они ближе, ближе…

Это не он. Это не Егор. Не ее Егор. Разочарование? Облегчение? Растерянность? Анечка не успевает осознать и понять свою реакцию, как отец Мити присаживается рядом с ней на камни и, приветливо улыбаясь, говорит с едва заметным акцентом:

– Здравствуйте, Аня-целительница, мне Митька уже про вас все рассказал. – У него приятный голос и умный взгляд. – А меня зовут Георгий Дмитриевич.

Улыбаясь и оправдываясь, что никакая она не целительница, Аня охотно поддерживает беседу. Разговор, легко начавшись, течет плавно и весело. Георгий Дмитриевич старше Ани лет на десять, но в его тоне нет ни снисходительности, ни высокомерия. Он рассказывает про детские шалости Мити, вспоминает случаи из своей жизни и жизни своих пациентов, расспрашивает Аню об институте и подругах. Ане легко разговаривать. Нет ни скуки, ни вынужденных пауз, как это было в разговоре с Витьком. Где-то в глубине сознания Аня еще немного беспокоится, пытаясь понять, рада она такому повороту или нет. Рада или нет? Этот вопрос колется и саднит. «Я должна разобраться, что важнее – увидеть его или знать, что у него нет семьи?» Она опять думает о Егоре.

– Вас что-то сильно беспокоит, Анечка, – неожиданно говорит Георгий Дмитриевич. – Мы можем чем-то помочь?

Это «мы» прозвучало так уместно и тепло, что Аня улыбнулась хоть и немного удивленно, но благодарно.

– Нет, спасибо. – Она даже не пытается ничего отрицать и неожиданно даже для себя добавляет: – Может быть, потом… Вы ведь еще не уезжаете?

– Еще неделю пробудем, – совсем уж по-взрослому произносит Митя.

– Да, недельку точно, и каждый день на пляже, – соглашается его отец, – только поздновато мы приходим, никак утром этого соню не поднять, – кивает он на сына.

Сыну, впрочем, это все равно, он уже что-то выпрашивает у бабушки, сидящей недалеко, но в разговор не вмешивающейся.

Поговорив еще немного, Георгий Дмитриевич отправляется плавать с маской и ластами, захватив с собой пришедшего в полный восторг сына. Аня остается одна, если можно так сказать про заполненный пляж. Но у Ани именно это чувство – чувство полного одиночества, как будто все люди вокруг находятся в другом измерении, как будто все они бесплотны и, более того, прозрачны. Даже гул голосов и шум моря становятся приглушенными, едва различимыми. Аня сидит словно в невидимой, но очень прочной скорлупке, защищающей ее от внешнего мира. Она внутри себя, и она хочет понять, что же значит для нее Егор. Она пытается думать, но что-то вдруг мешает ей. Это что-то остро впивается ей в спину, это что-то не материально, оно проникает даже сквозь защитную скорлупу, вонзаясь в позвоночник и пробираясь вверх, в шею и затылок, и затем снова спускаясь на спину. Аня неловко и нервно поводит плечами, пытаясь стряхнуть непонятное ощущение. Неожиданно она понимает, что это. Это взгляд. Напряженный, недобрый, пугающий. Аня резко оборачивается, разрушив свою скорлупку, и как будто вываливается в реальный шумный солнечный мир. Ничего. То есть она ничего особенного не видит, никто на нее пристально не смотрит, все заняты собой, своими делами и детьми. И ощущение этого острого пронзительного взгляда исчезло. Но Ане становится почему-то страшно. Страшно посреди залитого светом и теплом пляжа. Страшно среди сотен людей. Страшно до озноба и дрожания пальцев. «Я должна уйти, – решает девушка, – я, наверное, перегрелась. Но, слава Богу, нет боли, иначе я вообще тут сошла бы с ума». Воспоминание о боли, как ни странно, придает ей уверенности. Боли нет – значит, все не так плохо. Но она все равно должна уйти. И она уходит, попрощавшись с бабушкой Мити: «Передайте привет и „до свидания“ вашим мужчинам, пожалуйста. Мне нужно уйти, но завтра я обязательно приду и даже, если хотите, займу для вас с Митей место».

Аня уходит. Выбравшись с жаркого пляжа, она медленно идет по тенистому парку. Не то чтобы здесь было прохладно, но нет нещадно слепящего солнца, и это уже хорошо. Сама того не замечая, Аня сворачивает на дорожку, ведущую не к дому, а в центр города, и осознает это только тогда, когда оказывается рядом с «Дачей Стамбула». Дачей графа Стомбальо. Замедляя и без того медленный шаг, девушка вглядывается в кованые решетки ворот, в мозаичные узоры стен. Со скамейки, расположенной в густой тени старого дерева, поднимается парень:

– Я знал, что ты придешь.

Споткнувшись от неожиданности, судорожно облизав пересохшие вдруг губы, Аня медленно закрывает глаза и резко открывает их снова: около скамейки стоит Егор. До него всего несколько шагов. И она бежит к нему, не задумываясь и не рассуждая, как и тогда, давным-давно на пирсе. И он так же широко раскидывает руки, ловит подбежавшую к нему Аню и крепко прижимает ее к себе.

– Анюта!

– Егор!

Смех, слезы, вопросы без ответов, необидные упреки и ничего не значащие оправдания… Они встретились как старые друзья, и не было места для детских обид или взрослого выяснения отношений. И точно так же, как и в первую их встречу, Аня вдруг неожиданно начала рассказывать, как трудно ей было, как приехала она сюда в надежде избавиться от боли и как ничего не получилось.

– Но теперь у меня все будет хорошо, я знаю, – убежденной скороговоркой произносит она, – все будет хорошо. Как странно, что я это знаю, ведь я не… – Аня резко замолкает. Неожиданные слова, готовые было сорваться с языка, как и внезапное осознание истины, приводят ее в замешательство. Егор внимательно и ласково смотрит на девушку. Он знает, что она хотела сказать, он ждет этих слов, потому что и сам чувствует то же самое. Но Аня молчит, испуганно глядя на него. Она похожа на маленького котенка, забравшегося на стол: то ли отругают и отшлепают его хозяева, то ли засмеются. И Егор решается помочь.

– Ты хотела сказать, что не любишь меня? – Он улыбается так искренне и так легко, что у Ани тут же на глаза навертываются слезы. Уткнувшись в плечо Егора, она плачет. Егор терпеливо ждет. В какой-то миг она поднимает голову и произносит:

– Но ты нужен мне, Егор, я не понимаю, как такое может быть, но ты нужен мне! – В ее голосе помимо ее воли звучит отчаянная надежда, что он поймет ее и ей же все сейчас объяснит. И Егор объясняет так, как чувствует это сам:

– Мы с тобой, как родные, понимаем и чувствуем друг друга. Я думаю, что это и называется дружба. Сердечная дружба. А в то далекое лето, когда мы встретились, мы были просто маленькие и мечтали о любви. Но это была не она. Если бы это была любовь, то мы встретились бы сейчас по-другому: мы бы кривлялись, упрекали, обижались.

Аня слушает простые слова и верит им. Может быть, потом, когда-нибудь, она с чем-то и не согласится, может быть, кто-то убедит ее, что настоящая любовь, наоборот, не помнит обид и не упрекает, может быть… Но сейчас она верит. И еще она точно знает теперь, что не ошиблась в этом парне, не придумала его. Он действительно такой – хороший. «И я могу любить другого, и он может любить другую, – неожиданно проносится у нее в голове, – и это…» Аня снова поднимает голову и заглядывает в лицо Егора. «И это не будет предательством!» – читает она в его глазах. Они понимают друг друга без слов. Они смеются. Как легко и беззаботно меняется настроение в юности! Как легко верится в лучшее! И им не надо слов и доказательств, они знают и верят, что всегда будут друзьями. Настоящими друзьями.

Аня и Егор еще долго сидят на скамейке под старым кленом. Аня спрашивает о родителях Егора, Елене Николаевне и Владимире Александровиче. Егор рассказывает, что все у них нормально, но видятся они редко – ведь Егор теперь живет и работает в Москве, а они не захотели переезжать из своего города. В это лето отпуск у них осенью, поэтому Егор приехал один, ненадолго, просто навестить бабушку с дедушкой, а потом поедет к родителям. В свою очередь, Егор интересуется Аниными родителями. Им легко и приятно разговаривать. Они уже договорились о встрече вечером, прощались несколько раз и снова о чем-то говорили. В конце концов Аня чуть ли не силой заставила себя уйти. Она шла домой, улыбаясь легко и счастливо. И люди, идущие ей навстречу, невольно улыбались в ответ.

Идущий за ней человек не улыбался. Он напряженно думал. «Она ни о чем не догадывается, ничего не знает, – думал он. – Может быть, я ошибаюсь и снова „тяну пустышку“? Нет, не может быть. Слишком много совпадений. И все-таки, все-таки… Надо проверить еще. Надо заставить ее раскрыться. И если все подтвердится, то я найду способ…»

Ближе к вечеру за Аней зашел Антон.

– Если даже ты не отдашь мне мой телефон, то идти со мной за новым тебе все равно придется, – твердо сказал он. – Тоже в качестве моральной компенсации – все-таки подарок друга.

Аня и не возражала. До вечерней встречи с Егором было еще много времени. А то, что она пойдет на нее вместе с Антоном, она решила сразу, как только он пришел. Ее беспокоило только одно: как познакомить Антона и Егора таким образом, чтобы они… ну хотя бы не испытали стихийной неприязни?

В салоне сотовой связи народу было немного. Парнишка, подскочивший было к ним с советами и комментариями, отпрянул сразу, наткнувшись на ледяную улыбку Антона. «Мы сами выберем, – сказал он вежливо, – и когда понадобится, пригласим вас». Но выбирать он не торопился. Медленно походил вдоль многочисленных стеклянных витрин, пару раз попристальнее взглянул на какие-то модели и перешел к аксессуарам – ремешкам и чехлам. Аня уже собралась было спросить, зачем они, собственно, пришли, как Антон негромко, но довольно отчетливо произнес:

– Наконец-то, не прошло и полгода! Можно подумать, это ты с работы, а я в отпуске…

Аня обернулась посмотреть, кого это он так встречает, и остолбенела: в магазин входил Егор.

– Знакомьтесь: Аня, это Егор, Егор, это Аня…

Антон не успел даже договорить, как Аня с Егором стали смеяться. Они хохотали так, что Антон, сначала с недоумением смотревший на них, тоже засмеялся. Выяснилось все очень быстро. Антон жил в том же доме, в том же подъезде и даже на той же лестничной клетке, что и бабушка Егора. С детства они знали друг друга. Они не писали друг другу писем и не звонили, не поздравляли с праздниками и днем рождения, но встречались каждый раз так, как будто расстались только вчера. Только когда Антона забрали в армию, Егор писал ему короткие мальчишечьи письма. Потом Антон поступил в институт в Москве. Учился он заочно и два раза в год приезжал на сессию, теперь они встречались чаще. Егор окончил институт раньше на год и работал в какой-то крупной российско-шведской компании. Фирме требовались работники, и Егор, заручившись поддержкой своего начальства, звал туда Антона, окончившего учебу в этом году. Антон думал. Егор торопил. Антон сомневался. Егор убеждал. Это Егор подарил Антону телефон и теперь должен был подобрать модель, чтобы повторить подарок.

Что испытала Аня, узнав, что Антон и Егор близкие друзья, сказать было трудно. Она и сама бы не смогла однозначно ответить на этот вопрос. С одной стороны, проблема их взаимоотношений отпала сама собой и Анечке можно было не волноваться и даже ничего не предпринимать. В то же время она испытывала легкую досаду именно из-за того, что не было необходимости действовать. Наивная, ведь она уже придумывала, как познакомит их, как и что станет говорить, чтобы они подружились, чтобы в хорошем смысле повлиять на отношения двух парней. Но сейчас было очевидно, что на их отношения уже никто и ничто не может повлиять, и еще было ощущение, что этой дружбе никто не нужен. Аня вдруг почувствовала себя лишней. Парни увлеченно выбирали модель телефона, споря и доказывая что-то, продавец теперь только успевал открывать витрины, показывать различные модели и как мог отвечать на заковыристые вопросы. Аня стояла рядом, она еще улыбалась и даже слышала, о чем они говорят, но настроение у нее стремительно портилось. Внезапно отчетливо, как наяву, она увидела картинку из своего далекого прошлого: она сидит в огромном, но душном зале на маленькой неудобной скамеечке и сама себе кажется маленькой и никчемной. Рядом сидит Егор, он увлеченно следит за игрой и совсем не замечает Аню. «Все повторяется». Ане становится холодно. Легкий озноб покрывает руки мелкими мурашками, по спине ползет противный холодок. Витрины становятся туманными и какими-то искривленными. Ане кажется, что она теряет сознание. Неожиданно теплые сильные руки обнимают ее с двух сторон, возвращая в жизнь.

– Заскучала, малышка?

– Прости нас, Анюта.

Два парня, дурачась и смеясь, приподнимают ее над полом. Они такие веселые и такие ласковые, что у Ани нет сил сердиться. Она украдкой смотрит на часы и с удивлением осознает, что выбирали они модель всего пятнадцать минут. «И за пятнадцать минут я все решила и обиделась? – Этот вопрос еще даже не формулируется до конца, как Ане становится стыдно. – И потом, бабушка всегда говорила, что у ребят должны быть свои мужские интересы. Они не должны подчиняться женским правилам». Аня до конца еще не осознает эту мудрость, эти слова еще не становятся ее глубоким убеждением, но она вспомнила их и приняла. Мужчины другие. В шестнадцать лет она на это обиделась, в двадцать три она с этим смирилась, в сорок пять она будет их за это уважать. И лишь где-то далеко промелькнуло: «Я тоже хочу так дружить. Дружить с ними». Об Андрее в этот день она так и не вспомнила.

А он ждал, что Аня ему позвонит. Он специально не набирал ее номер в надежде, что она заволнуется, может быть, даже будет нервничать и ревновать. Он поминутно проверял, не разрядился ли телефон и не пропустил ли он случайно звонок или сообщение. Он не паниковал и не расстраивался. Но он злился. И не знал, как ему поступить. Терять Аню он не собирался.

Не собирался терять Аню и другой человек. Только смысл в это понятие он вкладывал совсем иной. Мысль его работала напряженно и четко. Он тщательно продумал завтрашний день, и теперь необходимо было хорошо и так же тщательно подготовиться к нему. Времени оставалось совсем немного…

У Юльки оказались на редкость компанейские и легкие на подъем друзья. Та же самая компания, что гуляла в кафе только позавчера, сегодня с утра – по случаю выходного дня – уже сидела в летнем кафе около автовокзала и шумно и весело обсуждала предстоящий маршрут. Вчера вечером поступило предложение проехаться на какой-нибудь дальний пляж, лучше всего совсем дикий и труднодоступный, чтобы поплавать в чистой, не взбаламученной курортниками воде, половить мидии и, поджарив на открытом огне, насладиться их неповторимым вкусом в сочетании с холодным пивом. Предложение принято было единогласно еще вчера, а с маршрутом решили определиться с утра. И теперь вот определялись. В круглосуточном кафе, кроме них, никого не было. Только на автовокзале несколько человек слонялись в ожидании нужного рейса. Утреннее солнце только-только окрасило верхушки деревьев. Было прохладно и свежо. Ребята никуда не торопились. В общем-то выбор был уже сделан – небольшой поселок с романтическим названием «Сорок третий километр» подходил по всем параметрам. Автобус в нужном направлении отправлялся через 20 минут.

Глухой хлопок прорезал ленивую тишину выходного утра неправильным неестественным звуком. Было в нем что-то такое, что заставило не просто обернуться, а вздрогнуть. Почему-то сразу стало тихо, и тишина эта тоже была неправильной. И в этой неправильной тишине отчетливо заскрежетал металл. Большой автобус, подъезжавший к вокзалу, сильно накренился и стал медленно заваливаться на бок. Ребята, вскочившие от звука взрыва, замерли и стояли как окаменевшие. Все смотрели на автобус, в котором вдруг кто-то заметался и пронзительно закричал. Кто-то продолжал стоять, кто-то уже побежал к месту аварии, но все смотрели туда, на падающий автобус. Только один человек смотрел на Аню. И улыбался: он увидел то, что хотел проверить. А Аня, увидев аварию, почувствовала ледяную пустоту в груди. Как и в кафе во время драки, она снова смотрит на происходящее как будто сквозь туман, снова все движения кажутся ей неправдоподобно замедленными, звуки почти не слышны. Она себя не видит, не контролирует. Но человек, пристально наблюдающий за ней, ловящий мельчайшие оттенки в ее поведении, все видит. Видит, как судорожно сжимаются пальцы ее тонких рук, как останавливается взгляд, как будто видящий теперь все в другом измерении, как сбивается ее дыхание – становится неглубоким и быстрым. Она еще не знает, что будет делать в следующую секунду, а он уже знает.

Снова грохот падающего, сминающегося, кричащего металла обрушивается на Аню внезапно, словно прорвавшись наконец сквозь глухую стенку. Теперь уже все бегут туда, где шум, крики, грохот и скрежет сливаются в общий голос беды. И Аня тоже бежит туда.

Как странно, она думала, что не запомнила имен всех Юлькиных друзей, она даже немного волновалась, как бы не пришлось знакомиться со многими заново, а оказалось, что она помнит их всех. Ей казалось, что она видит только Антона и Егора, рванувшихся к автобусу и что-то кричащих, но, подбежав, она видит всех. Вот Катя – Юлькина одноклассница, со смешной челкой, громко кричит в телефонную трубку, вызывая «скорую помощь». Вот Витек, с которым она танцевала два раза, а потом разговаривала на пляже, и Серега, главный гитарист всей компании, пытаются какой-то железякой открыть дверь автобуса. А Юлькин Миша с Семеном уже вытаскивают через окно женщину, у нее лицо в крови, и Лена, тоже одноклассница Юльки, подает ей невесть откуда взявшийся кусок белой ткани. «Наверное, это скатерти из кафе», – мелькает глупая мысль, и после этого Аня больше уже ни о чем не думает. Она начинает работать. Помогать людям, которых вытаскивают ребята. Она бегает между ними, проводя руками по ранам, ушибам и просто по головам, щекам и плечам. Она снимает боль, успокаивает кричащих, приводит в чувство находящихся в шоке. Кому-то она помогает сразу, некоторым требуется помощь врачей. Аня понимает, что во многих случаях без врачей не обойтись, ведь она только на первое время снимает боль от переломов, что открытые раны, пусть уже и не кровоточащие, нужно обработать, что сотрясение мозга надо будет лечить. Но она облегчает страдания. Никто из ребят ни о чем не спрашивает, никто даже не удивляется тому, что она делает, все работают.

Он тоже работает, он тоже помогает, но он ни на минуту не выпускает Аню из поля зрения. Его сердце ликует. Все получилось! Получилось! Достать немного взрывчатки оказалось несложно, труднее было рассчитать время. Но он справился. Сомнений больше не было – это она. Вон как носится между потерпевшими. Их, правда, много, столько времени теперь отнимут, хорошо еще, что хоть никто не погиб. Он не хотел никого убивать, он вообще не хотел такой аварии. Он не виноват, что водитель оказался таким бестолковым кретином и не справился со своей машиной. Таскай их теперь, пачкайся в грязи и кровище, противно, но он готов потерпеть, лишь бы снова и снова видеть, как руки ее так и летают над ранами и головами, и колечко сверкает на пальчике, как голубой огонек. Не зря он столько лет искал…

Почему-то отчетливо вспомнилось ему, как он впервые зашел к своему соседу – одинокому старику. Сколько ему было тогда? Лет двенадцать или тринадцать, наверное. Все было как в кино. Да-да, и в жизни бывает так, как пишут в книжках и показывают на экране. Он пришел из школы, а мамы не оказалось дома. Как повезло ему, оказывается, тогда, а он расстраивался, обижался, глупый. Он сидел в подъезде, когда сосед проходил мимо. Молча посмотрел на мальчишку, раскрыл дверь своей квартиры и кивнул: «Заходи, мол». Очень хотелось есть, да и замерз он на холодной лестнице, поэтому и зашел. Сосед молча напоил его чаем и молча сел читать какие-то толстые книги. Теперь он не мог точно вспомнить, когда старик впервые рассказал ему про архив графа Стомбальо. Может быть, сразу в первый вечер? Нет, не в первый, позже. Но это не важно. Важно, что рассказал. «Граф Стомбальо был необыкновенным человеком, – кажется, именно так начал свой рассказ старик. – Он прожил на свете почти сто лет, много чего повидал и мог бы много чего рассказать, но дело даже не в этом. Его главным достоинством было уникальное умение разговаривать с людьми. Причем с людьми разными, разными по возрасту и по положению в обществе, по своим интересам и привычкам. Он умел найти подход к каждому. Причем необязательно лично, со многими своими друзьями он состоял в длительной переписке, даже ни разу не встретившись с ними лично». Сосед лукаво смотрел на юного слушателя и говорил: «Ты уже изучаешь историю в школе. Ты знаешь, кто такой Александр II, Александр III, Николай II? Теперь только представь, с этими тремя великими российскими императорами граф Стомбальо состоял в личной переписке! И это еще не все. В разгар Крымской кампании, когда Россия вела войну с Великобританией, наш граф переписывался не только с российским императором, но и с английской королевой Викторией. И они оба это знали. И продолжали писать Стомбальо». Он слушал старика, затаив дыхание. Конечно, тогда он еще многого не понимал, но с течением времени он все больше осознавал удивительные способности графа и значение его архива. И у него возникали вопросы. «Значит, граф был великим дипломатом и, наверное, шпионом?» «Не думаю, – с сомнением говорил сосед. – Хотя многие хотели бы приписать графу огромное влияние на международную политику, но мне кажется, что он был великий знаток человеческих душ, ему были интересны великие люди как просто люди». Но иногда старик признавался, что и сам многого не знает про графа. «У него был архив. Ты представляешь, что значит найти этот архив? – Всегда на этом месте у старика молодело лицо и загорались глаза. – Там должны быть письма почти всех европейских правителей середины и конца девятнадцатого века. Автографы российских императоров, английской королевы, германского канцлера. Их личные письма, их мнения и суждения по различным вопросам. Возможно, и по вопросам политики. Куда ж без этого – все-таки они вершили судьбы мира». Старик готов был долго перечислять, как много мог бы этот архив рассказать и о людях, и о политике, наверное, документы этого архива могли бы раскрыть и многие тайны. «Но архив пропал, – с сожалением констатировал сосед, – он исчез после отъезда графа Стомбальо в девятьсот восемнадцатом году».

«Он мог его уничтожить, – всегда поддразнивал уже подросший мальчик соседа, только для того, чтобы послушать продолжение истории. – Для кого ему было хранить этот архив?»

«У графа Стомбальо были наследники, – загадочно улыбаясь, говорил сосед. – Легенды – они не врут, они могут что-то приукрасить или изменить детали, но суть остается. И главное здесь – отделить вымысел от истины». Да, отделить вымысел от истины было нелегко, но старик учил его. «Давай рассуждать, – говорил он, – люди не меняются уже сотни тысяч лет. Они могут строить сверхмашины и летать в космос, но всегда остаются людьми. И значит, поступки их всегда продиктованы только двумя причинами: объективными – назовем их жизненными обстоятельствами – и субъективными – назовем их природой человека. Все остальное – воспитание, привычки, условности и нормы, наши представления о себе, – все это призрачно и „работает“ только в спокойной обыденной жизни. Все улетучивается как дым, как только надо принимать важные решения». Да, прав старик, тысячу раз прав. Он прочитал тысячи статей в старых газетах, просмотрел сотни документов, изучил множество книг. Он знал, о чем говорил. Он мечтал найти архив графа Стомбальо. Мальчик, с замиранием сердца слушавший старика, сначала тоже хотел найти архив – открыть новые документы, написать недостающие страницы истории, прославиться. А потом мальчик повзрослел, и в голову его пришла новая мысль. Но он не торопился ее высказывать, он продолжал сотый, тысячный раз выслушивать рассуждения старика. А тот говорил: «Большую часть своей жизни граф прожил в нашем городе и никуда не выезжал. А в тысяча девятьсот восемнадцатом году он вдруг уезжает. Ему было в то время уже девяносто лет! Конечно, он был крепкий еще, здоровый, но скажи, разве он покинул бы свой дом, если бы не крайние обстоятельства? Революция семнадцатого года… Он должен был понять, чем это может закончиться, ведь он был умный, образованный, дальновидный. Знаешь, куда мог поехать старый человек, сорваться с места, бросить дом? Я тебе скажу, я ведь тоже уже старый. Он мог поехать только к родным. Если бы у него никого не было, он никуда бы не уехал». – «Но ведь он мог, испугавшись, уехать за границу. Переждать там. Почему вы думаете, что он поехал куда-то еще?» – «Потому что в девяносто лет нет времени ждать и страха за свою жизнь нет. В девяносто лет есть страх только за своих близких». – «Но идет Гражданская война, уезжать было трудно, очень трудно. Опасный путь, далекая дорога. Ради чего? Вернее, ради кого? Значит, ради дочери, так?» – «Правильно, он мог сорваться только ради нее, значит, легенды не лгут – у графа Стомбальо была приемная дочь или кто-то еще, но это не важно. Допустим, что дочь. Думай дальше, глубже смотри, – направлял рассуждения старик, – зачем ему так надо было повидать дочь? Не обращай внимания на условности и сентиментальность – „попрощаться, взглянуть в последний раз“. В девяносто лет, в условиях войны и разрухи, в период неопределенности и нестабильности человеком руководят инстинкты. Итак, зачем он мог поехать?» – «Он должен был что-то ей передать». – «Молодец! Передать, сказать, показать, предупредить… им двигал инстинкт самосохранения. Он должен был что-то спасти».

Занятый своими мыслями человек тем не менее продолжал наблюдать за окружающими. Собственно, все уже закончилось. Машины «скорой помощи» увезли пострадавших, площадку огородили, множество каких-то людей в форме и штатском крутились вокруг, как будто исполняя странный ритуальный танец. Ребят попросили не расходиться, и они молча сидели на обочине дороги, уставшие и подавленные. Это молчание было ему выгодно, можно было снова вернуться к рассуждениям.

Старик убедил его, что граф Стомбальо поехал к своей дочери, чтобы передать ей что-то важное. «Значит, – задавался естественный вопрос, – он повез свой архив? Но тогда мы никогда не найдем его. Мы даже не знаем, в какой город мог отправиться Стомбальо». – «Не торопись, – усмехался сосед, – помни о природе человека. Рассуждай. Ты же сам говорил – дорога опасная, дальняя, а ему девяносто… Ты сам как бы поступил?» – «Я бы спрятал где-нибудь…» – «Люди не меняются на протяжении веков, – с удовлетворением повторял старик, – не потому ли археологи находят клады?» – «Граф зарыл свои сокровища, в смысле свой архив, – оговорившись, он тогда впервые произнес вслух то, о чем уже давно думал, но старик не заметил этого или сделал вид, что не заметил, – и поехал рассказать дочери!» – «Я думаю, что он мог даже сделать карту, – медленно произнес сосед, – значит, должны были остаться черновики или пометки. Надо искать. И не забывать про наследников, ведь если легенды не сильно преувеличивают, то дар исцеления должен передаваться по наследству. Можно проследить за появляющимися народными целителями». Они вместе искали. Они пристально следили за экстрасенсами. Большинство из них оказывались шарлатанами, некоторые действительно исцеляли, но к графу отношения не имели. Но на целителей они особенно и не надеялись, а вот документы… Все сохранившиеся документы они просматривали снова и снова, искали ребусы, загадки, намеки. Вензель графа Стомбальо снился ему ночами в самых разных вариантах. Поэтому, увидев колечко на руке Ани, он не сомневался ни секунды – это был вензель графа Стомбальо! Он украдкой посмотрел на Анечку – она сидела грустная и опустошенная. Руки, положенные на согнутые колени, лежали безвольно и устало, голова опущена, ветер легко перебирает растрепанные волосы. Красивая. Влюбить бы ее в себя да по-настоящему, чтоб себя забыла, но времени нет на это, да и силы жалко тратить. А сил понадобится немало, вокруг нее много вьется ухажеров, да и капризная она, наверное, как все красивые богатые девчонки. Нет, не будет он специально тратить силы. И потом, она же ничего не понимает. Крутит колечко на пальчике и не знает, что наследница графа. Смешно. Ну что ж, надо ехать в Москву, в семье наверняка сохранилось что-нибудь. Какие-нибудь старые письма, которые никто не перечитывает, фотографии, которые никто не смотрит. Он поедет в Москву. Здесь ничего интересного уже не будет, да и опасно находиться все время рядом с ней. Он себя знает: подстегиваемый желанием все узнать, он может не сдержаться и начать делать какие-нибудь намеки, а это совсем лишнее. Ему было странно, что никто из ребят не обсуждает способности Ани. Сам он не мог позволить себе даже намеком вывести разговор на эту тему, но почему другие молчат, неужели они ничего не заметили? Он недоумевал потому, что не слышал, как Егор, подойдя к Анечке и наклонившись к самому ее уху, прошептал:

– Это у тебя от бабушки, да?

Аня доверчиво подняла на него глаза:

– Я не знаю, Егор, правда, не знаю. И я не могу сейчас это обсуждать. – Потом вдруг, испугавшись, что он может обидеться и больше не заговорит на эту тему, она схватила его за руку. – Давай поговорим, когда не будет вокруг столько народу. Пожалуйста, ведь мне совсем не с кем обсудить это…

– А Антону доверим твою тайну? – Егор произнес это немного лукаво, в интонации подчеркивалось, что можно ответить «нет» и не будет в этом ничего страшного, но Анечка все равно услышала в голосе плохо скрываемую тревогу за друга – вдруг она ему не доверяет? Егору было бы это неприятно – Аня это поняла. Ей стало смешно.

– Тайны-то уже нет, Егор, – произнесла она смиренно, – просто я не хочу это обсуждать ни с кем, кроме тебя, – она даже не стала делать театральной паузы, – и Антона. И еще Юльки.

– Понял! – Егор тоже не стал ничего акцентировать, только неожиданно чмокнул Аню в нос.

И никто это не обсуждал. «Ну и ладно, – подумалось тому, кто не мог больше ни о чем думать, – меньше обсуждений – меньше догадок. Меньше догадок – длиннее путь к истине». А он поедет в Москву. Он так решил. Но ошибся.

Аня сидит, прислонившись спиной к большому дереву. Она устала, ей хочется пить и плакать. Но плакать она не может – ей кажется, что это стыдно. Просить же кого-то принести ей воды она тоже не может – ведь стыдно: устали все, двигаться не мог никто, не только она. Она даже думать не может – в голове вертятся, сменяя друг друга, только две мысли: «Не плакать» и «Пить хочется». Ласковое прикосновение мужской руки, осторожно коснувшейся ее спутанных волос, заставило медленно открыть сухие воспаленные глаза. Рядом стоит Антон. Он протягивает ей открытую бутылку минеральной воды: слегка запотевшая пластиковая бутылка кажется прекрасной и нереальной. Дрожащей рукой Анечка берет ее и только тогда смотрит в глаза Антону. Его взгляд серьезен и ласков. «Пей», – произносит он тихо. Аня немного нервно облизывает губы, но прежде чем прильнуть губами к горлышку чудесной бутылки, она оглядывается. И видит, как Егор протягивает такую же бутылку Юльке и еще одну – Кате. Увидев, что Анечка смотрит на него, Егор ласково подмигивает ей. И тут Аня не выдерживает – глаза наливаются слезами, и, чтобы хоть немного скрыть их, она наконец начинает пить. Прохладная вода смягчает воспаленное горло, и от этого еще больше хочется плакать. Глотая воду и слезы, не смея поднять глаз, она плачет. Потом вдруг резко отрывается от воды и ищет глазами Антона. Он раздает воду еще кому-то, но, увидев, что Анечка смотрит на него, тут же подходит к ней, садится рядом, достает платок и, обняв ее за плечи, молча привлекает к себе. В голове у Ани мечутся беспорядочные обрывки мыслей: «Мне повезло… они такие классные… настоящие… Антон… что со мной… боли нет… голова устала и руки… что я делала?.. что это было?» Аня невольно еще крепче прижимается к мужскому плечу. А Антон в это время думает о том, что теперь делать – поездка сорвалась, но впереди еще целый день. Выходной. Может, все-таки поехать, как планировали?

– Егор, как ты думаешь, наши девушки в состоянии двигаться? – Антон обращается к другу, но заглядывает в глаза Анечке. – Нельзя сейчас расходиться по домам, надо снять стресс. Я предлагаю назло всем врагам и террористам поехать на сорок третий километр.

Довольно неожиданное предложение Антона, поддержанное Егором и Мишей, сначала немного всех обескуражило, но, поразмыслив, они решили ехать. В конце концов у них-то никто не пострадал и компания была в полном сборе. И пиво было закуплено. И милиция уже всех их переписала. И делать было нечего. И они поехали.

И не зря. Удивительная получилась поездка. Разрядка после чудовищного напряжения утра наступила быстро. В автобусе они сначала молчали, потом стали смеяться, хохотать и даже плакать. Они нервно и немного суетливо выбрали себе место на диком пляже и разбили свой «лагерь». И сразу все кинулись в море. Хотелось смыть пыль, пот и что-то еще такое… нематериальное. Потом они стали вспоминать. Они делились своими ощущениями, они обсуждали детали, сравнивали впечатления и задавались вопросами. Они наловили мидий, жарили их и с удовольствием выковыривали оранжево-серые кусочки ракушечного мяса из красивых перламутровых раковин. Мидии были вкусными, пиво холодным, море теплым. Ребята купались, ныряли, просто лежали на берегу. Но все время в разговорах возвращались к аварии. Первый истерический смех и взрыв эмоций прошли, и теперь они довольно спокойно обсуждали происшествие.

Было уже совсем темно, когда они вернулись в город. Когда стали расходиться, Антон совершенно недвусмысленно протянул руку Егору:

– Пока, братан, до завтра, я пойду Аню провожу, так что не жди меня.

Егор сначала только хмыкнул в ответ, но потом все-таки не удержался:

– До встречи, Анюта, завтра на пляже увидимся, пока некоторые работают…

Антон помрачнел – он действительно должен был работать: это Егор в отпуске, а у него новая рабочая неделя.

– Ань, мы с Мишей дойдем до аптеки, мне пластырь купить надо. – Юлька смотрит на Аню честными глазами и даже добавляет: – Это совсем небольшой крюк, а вы нас подождите около подъезда…

Ане смешно. Юлька хочет пройтись другой дорогой, чтобы им с Мишей никто не мешал целоваться. «У них пока одни слова и только самое начало», – неожиданно вспоминаются слова из любимого фильма. Да, у Юльки с Мишей самое начало, и они еще не целуются при всей честной компании. Ну что ж, пусть идут «до аптеки», мы подождем на лавочке у подъезда.

– Привет, Аня! – Звонкий мальчишечий голос перекрыл шум голосов легко и радостно. Обернувшись, Аня видит Митю, выдергивающего руку из крепкой руки отца. – Пап, пусти, там Аня…

Георгий Дмитриевич спокойно отвечает, не отпуская сына:

– Вижу, сейчас вместе подойдем.

Они подходят не торопясь, не торопясь здороваются, не торопясь разговаривают, спрашивая, как дела, где были, что видели. Обсуждают утреннее происшествие – все уже об этом знают. Антон принимает участие в разговоре, высказывает дельные замечания и внешне нисколько не торопится, но в душе у него скапливается раздражение. «Принесло же их сюда на нашу голову, – думает Антон, – ни раньше ни позже». Конечно, ему хотелось пройтись с Анечкой вдвоем и чтобы не было рядом никого. А ей, похоже, нравится стоять тут и болтать неизвестно с кем.

А Аня просто боялась остаться наедине с Антоном. Она вдруг подумала, что у них совершенно непонятные отношения – и вроде бы уже целовались, и в то же время никаких слов сказано не было. И не ухаживает за ней Антон, скорее относится как к другу. Разве что смотрит на нее иногда очень серьезно, но может быть, ей это просто кажется. Денек-то сегодня непростой. А ей он нравится. Когда она думает так, что-то холодеет в груди, а потом вдруг разливается горячо-горячо и дыхание сбивается. И почему Антон ни разу сегодня даже не попытался ее поцеловать? Неужели тот поцелуй в парке был вызван только погоней? Неужели она была для него всего лишь добычей? И Андрей не звонит второй день. Аня вспомнила об Андрее внезапно. Сердце ухнуло куда-то вниз и застучало часто и неровно. Кое-как распрощавшись с Георгием Дмитриевичем и Митей и сделав несколько шагов в сторону, Аня вытащила телефон и стала поспешно набирать номер Андрея. Руки ее тряслись, и пальцы не попадали в нужные кнопки. «Что случилось? Почему он не звонит? Как я могла?» Она не знала, что имела в виду, спрашивая себя, как она могла, но все равно спрашивала. Антон видел, как она судорожно пытается набрать номер, и его душила злость. Ну совсем не обращает она на него внимания. Резко выдернув телефон у нее из рук, он коротко спросил «Кому?», готовый услышать любое имя и найти его в записной книжке, но, услышав «золотце», он растерялся. Тем не менее он нашел его и нажал «вызов». Молча протянув Ане трубку, он пошел вперед. Но Аня не могла сейчас находиться одна – она страшно испугалась, что там, в далекой Испании, что-то случилось, и поэтому она быстро нагнала Антона и, идя рядом с ним, стала слушать гудки.

– Аллё, – ленивый голос Андрея прозвучал четко, как будто бы рядом, – привет, дорогая.

Конечно, он делал вид, что говорит лениво и равнодушно, конечно, он торжествовал и упивался своей победой – она позвонила ему сама, она явно нервничает, потому что он слышит, как прерывается ее голос, когда она спрашивает его:

– Ты почему не звонишь, Андрюша? У вас там ничего не случилось?

– Нет, все в поряде полном, – деланно спокойно отвечает Андрей, – просто я подумал, чего это я тебе надоедаю, может, я мешаю тебе отдыхать. А вообще-то ты собираешься к нам? Ты же обещала.

– Билетов нет, – ни на минуту не задумываясь, лжет Аня, – как только будут билеты, я сразу выезжаю.

Она чувствует лишь опустошение и слабость. И тем не менее продолжает разговор, вернее, старательно слушает, что рассказывает Андрей. Она чувствует себя виноватой.

А Антон, слушая ее короткие «да?», «здорово!», «неужели?» и снова «да?», уже не просто злится, он в ярости. В ярости на неизвестного ему «золотце» за то, что Аня идет сейчас такая тихая и произносит свои вымученные «да», за то, что у нее такой виноватый вид, и он в ярости на себя за то, что его это так задевает. У Антона было много девушек, он нравится почти всем. Завоевать понравившуюся ему девчонку Антону не составляло особого труда. Веселый и снисходительный, обаятельный и независимый, спортивный, с чувством юмора, он нравится, очень нравится девчатам. Они и сами проявляли инициативу, но уж если он проявил интерес, то устоять было просто невозможно. А интерес к девушкам у Антона был. Но так же легко Антон и расставался с ними. С большинством из «покинутых» им подружек он продолжал поддерживать нормальные, как он считал, отношения. Было в нем что-то такое, что не позволяло долго сердиться на него. А может, девушки просто надеялись на возобновление отношений. Некоторые, конечно, злились и говорили обидные слова, некоторые плакали и звонили по ночам, но ни одну из них Антон не заставлял чувствовать себя виноватой. Даже если они были на самом деле виноваты, он старался не подчеркивать этого. Он предпочитал быть виноватым сам. Глядя сейчас на идущую рядом с ним Аню, он не понимал, почему она-то чувствует себя виноватой, а то, что она именно так себя чувствует, сомнения не вызывало. Но она же ни в чем не виновата. Тот поцелуй в парке не в счет. Это его инициатива, а она, наоборот, остановила его. Антон независимо сунул руки в карманы, хотя терпеть не мог так ходить, но руки надо было спрятать, иначе сжатые кулаки будут слишком очевидно выдавать его злость, да и с желанием выдернуть из ее рук телефон тоже трудно справиться. С этой Аней все не так.

– Ну ладно, пока, до встречи! – Аня заканчивает разговор с «золотцем». – Да, я тоже тебя целую.

Отключив телефон, Аня некоторое время смотрит на его строгий изысканный корпус.

– Какой красивый телефон, – тихо говорит она, явно просто для того, чтобы не молчать. Антон не ответил. Они уже подходили к дому. Около подъезда кто-то стоял, и Антон вдруг неожиданно попридержал Аню за руку. Как и почти везде на юге, около подъездов их дома были устроены небольшие беседки, увитые диким виноградом. Днем они создавали спасительную тень, вечером скрывали от посторонних глаз влюбленные парочки. Аня не сразу поняла, что парочка, стоящая около их подъезда, – это Юлька с Мишей, и Антон попридержал ее, чтобы не мешать им прощаться. А когда поняла, то послушно остановилась. Они стояли около зарослей каких-то кустов и ждали. Аня слышала, как вдруг трудно задышал Антон. И скорее почувствовала, чем увидела, что он делает шаг в сторону от нее. От нее? Она резко поворачивается к нему и смотрит прямо в его блестящие глаза. Она хорошо видит его лицо – он попал в тонкую полоску лунного света, – напряженное, злое и решительное. И она очень надеется, что он не видит ее лица, потому что Аня уверена, что на ее-то лице написана совсем не злость и, уж конечно, не решительность. Скорее растерянность и… ожидание.

Аня так и не узнала, увидел ли он ее ожидание, почувствовал ли ее растерянность или просто и сам не совладал со своими чувствами, но Антон вдруг шагнул к ней, крепко обнял, заглянул в глаза – нет ли протеста? – и прильнул губами к ее губам. Этот поцелуй был требовательным, властным и недолгим. Не отпуская Аню из своих объятий, Антон одной рукой за подбородок приподнял ее голову:

– Он кто? Муж?

– Почти… – Аня сама не понимает, как ответить на такой простой вопрос. Она даже боится поднять на парня глаза. Она не знает. Живут вместе, но муж – это как-то не так. Муж – это надежное плечо, это опора и постоянство, это друг. Прописные избитые истины, не всегда подтверждаемые жизнью, лезут ей в голову. Это не ее мысли, не ее слова и даже не ее чувства. Но назвать Андрея мужем она не может, внутренний протест слишком силен. Почему? Раньше она об этом даже не задумывалась. Почему? Потому что муж – это тот, про кого не забываешь. Можешь критиковать его и злиться, можешь обижаться и делать назло, но он – часть твоей жизни и про него не забываешь. А про Андрея она забывает. Эта простая мысль кажется ей единственно правильной, по крайней мере она считает ее убедительной. Или просто хочет считать ее убедительной?

– Понятно. – Антон смотрит на Аню все тем же злым, напряженным взглядом.

«Что тебе понятно?! – хочется закричать Ане. – Что тебе может быть понятно, если мне, мне ничего не понятно?!» Ей хочется бросить ему что-то обидное и, гордо развернувшись, уйти, раз ему все понятно. Вместо этого она поднимает на него глаза и просто говорит:

– Ты нравишься мне, и я не знаю, что мне с этим делать.

– Решать, – тоже просто отвечает Антон, – подумать и решить.

Он немного помолчал и добавил:

– Завтра. Сегодня был тяжелый день.

Крепкие руки все еще обнимают ее, ласковые губы осторожно касаются ее волос… Антон понимает, что ему нужно бы остановиться. Это было бы правильно и… невозможно. Аня тоже понимает, что нужно бы остановить Антона. Это было бы разумно и… невозможно. Невозможно, нет сил больше сдерживаться у Антона, нет сил бороться с собой у Ани. И нет больше смысла в словах. Поцелуй, нежный, даже осторожный, слегка кружит голову, сбивает дыхание, дразнит и требует продолжения. Больше они уже не думают ни о правильности, ни о разумности своих желаний. Завтра они будут думать, решать и снова думать. Завтра.

Завтра Аня даже не вспомнит, как удалось ей все-таки расстаться с Антоном, как смогла она оторваться от его губ, вырваться из кольца его объятий, кто прервал их сумасшедший, упоительный, фантастический поцелуй. Но, проснувшись, она вспомнит, что Антон так и не сказал ей, что любит ее. Не сказал даже, что она хотя бы нравится ему. Он вообще ничего не сказал ей. Она вспомнит, что признания делала она, и ей станет не по себе. Душу будет рвать раскаяние, неуместное, бессмысленное, отчаянное желание вернуть вчерашний вечер. Переиграть бы все по-другому, промолчать, хотя бы просто промолчать! Ну почему, почему она вчера наговорила столько глупостей? Что на нее нашло? И это она, Аня, которая никогда никому ничего не обещала! Которая выслушивала признания неопытных мальчишек и зрелых мужчин, виртуозно отмалчиваясь в ответ! «Надо идти на пляж, – думает она, лежа в кровати и не двигаясь с места, – надо что-то делать, иначе я сойду с ума». Юлька уже ушла на работу, Аня слышала, как та собиралась, тихо напевая что-то. Счастливая. Ее Миша смотрит на нее влюбленными глазами, шепчет на ушко ласковые глупости и уж, наверное, в ответ на признания в любви не отвечает «решай сама», да и скорее всего это он, а не Юлька, первый признается в любви. Такие мысли окончательно портят настроение. «Надо сделать вид, что ничего вчера не было», – решает Аня. Легко сказать. При одном воспоминании об Антоне у Ани начинает что-то сжиматься внутри и перехватывает дыхание. «Черт, черт, черт! – как-то неожиданно для себя ругается Аня. – Не думать, не думать, ничего не было, ничего не было, – она повторяет это как заклинание, – не было, не было, не было».

Продолжая повторять дурацкие фразы, Аня собирается на пляж. Конечно, она придет поздно и нормального места уже не будет, и вообще все пошло наперекосяк, и она сама во всем виновата. И неизвестно, стоит ли вообще туда идти. Но она все равно пойдет. Ее там ждет Егор. Хотя даже ему она не расскажет о вчерашнем вечере. Мужчины, они же все равно другие, и тут уж ничего не поделаешь, – Егор не поймет, почему она так расстроилась, а может, даже осудит ее за признания или сочувственно погладит по руке и пожалеет дурочку. Вот ужас-то! Почему-то на этой мысли Ане становится немного легче. «Никогда ни о чем не жалейте вдогонку», – вспоминаются любимые бабушкины строчки. «В следующий раз будешь умнее!» – так любит повторять отец. И все на этом. И рассказывать об этом она никому не станет.

«Поздновато ты сегодня что-то, милая…» Человек наконец-то увидел Аню, немного обреченно осматривающую переполненный пляж в поисках места. А он уже даже начал волноваться. Так хорошо все распланировано, а она не является на пляж – вдруг уехала? Впрочем, что это с ним? Нервишки начали пошаливать, что ли? Поезд на Москву идет только вечером – он и сам на нем уедет сегодня или завтра, в крайнем случае через пару дней: все зависит от того, как быстро сможет милая девочка Леночка, влюбленная в него до самозабвения, достать ему билет через свою мамашу, работающую в кассе. Не случайно, конечно, он же не простофиля какой-нибудь. Он дальновидный. Он и Леночку обхаживал несколько дней, чтобы закрепить ее чувства наверняка, и теперь держит ее, что называется, «на коротком поводке» – звонки, вздохи, страстные поцелуи и «обиды», чтобы было время отдохнуть с другими. Сегодня он пришел на пляж только для того, чтобы еще раз взглянуть на «наследницу» и убедиться, что она сбегать не собирается.

– Анюта! – Егор появляется рядом как из-под земли, вернее, из-под воды, потому что он мокрый. – Ты чего так поздно? Идем, я тебе место занял.

Он берет Аню за руку и ведет к расстеленному во всю длину огромному полотенцу.

– Располагайся, – он сдергивает полотенце, освобождая место для Аниного коврика, – и пойдем на пирс, а то здесь очень жарко.

– Иди, я тебя сейчас догоню, – Аня оглядывается вокруг, – мне еще Митю найти надо.

– Какого такого Митю? – грозно сдвинув брови, вопрошает Егор. – Не знаю никакого Мити…

– Иди, иди, – шутливо подталкивает его Аня, – тоже мне контролер нашелся…

Погрозив Ане пальцем и сурово произнеся «Не задерживаться!», Егор помчался на пирс, где его тут же окружили заждавшиеся девушки. Аня, не сводя с Егора глаз, опустилась на свой коврик. Ей нужно побыть одной. Ей что-то нужно решить. Кажется, вчера она отложила на завтра, то есть уже на сегодня, какое-то решение. А есть ли на земле место лучшее для принятия решений, чем морской пляж? Ты лежишь или сидишь, праздный и полностью расслабленный, часами можешь смотреть в одну точку и думать о своем. Попробуй дома сесть у окна и, задумавшись, смотреть в одну точку… Твои домашние сразу начнут приставать с вопросами и сочувствиями, они будут стараться тебя развлечь, отвлечь, рассмешить. Они будут беспокоиться и «принимать меры». А на работе? Попробуйте задуматься больше чем на пятнадцать минут! «Меры» будут приниматься почище домашних. Или даже в парке, на скамеечке – попробуйте посидеть, уставившись в землю или на листву. Обязательно какая-нибудь сердобольная женщина спросит, все ли у вас в порядке, или пристанут парни, подбодренные пивком: «Не скучаете, девушка?» На пляже человек имеет право просто лежать. На пляже до тебя никому нет дела. Слишком много народу вокруг, поэтому на пляже человек имеет право на одиночество.

Аня усаживается поудобнее в предвкушении размышлений. Но сначала надо найти Митю. Это совсем не так просто, как кажется на первый взгляд. Многоликое разноголосое пестрое людское море, находящееся в постоянном хаотичном движении, сливается в единую однородную массу, стоит только начать кого-то искать. Невозможно выделить конкретное лицо или найти определенный коврик. А потом вдруг из толпы как будто вываливается нужный тебе человек, и оказывается, что снова все разные. Аня еще не дошла до стадии выделения. Она еще смотрит на людей вообще, не видя никого конкретно.

– Привет, ты, конечно, не можешь искать меня, потому что я на работе, тогда кого ты ищешь?

Антон присаживается рядом с Аней на корточки. Несмотря на шутливый тон, глаза его серьезны. Этот диссонанс настолько резко бросается в глаза, что Аня ошеломленно молчит: она не знает, как отвечать – тоже шутить или сказать что-то серьезное?

– Я принес тебе зарядное устройство от мобильного, а то он уже, наверное, на грани.

Антон протягивает ей небольшой пакетик. Аня машинально берет его, продолжая молча смотреть на Антона.

– Ладно, я побежал, а то на работе хватятся, я ведь на несколько минут всего отпросился. Пока, красноречивая моя.

Антон резко выпрямляется и, сунув руки в карманы, уходит. Аня смотрит ему вслед, не в силах двинуться с места. Она видит, как он идет между лежащими на пляже праздными, веселыми, смеющимися людьми. Вот остановился, здоровается с кем-то за руку, стоит, кивая головой и поглядывая на часы. Какая-то девушка кидается ему на шею, подставляя губы для поцелуя, а он небрежно целует ее в щеку. Разговаривая с кем-то, он поворачивается к Ане боком, и она хорошо видит его. Темные очки, сдвинутые наверх, запутались в волосах, делая модную стрижку еще современнее, легкая улыбка трогает упрямые губы, глаза прищурены. Мощные плечи, обтянутые темно-синей футболкой, сильные ноги в светлых джинсах. Стильно-небрежный, уверенный, чертовски красивый, он нисколько не позирует, он такой и есть. Он не оборачивается на Аню, чтобы проверить, смотрит ли она на него, он не бросает взглядов по сторонам, чтобы посмотреть, какое производит впечатление. Он спокойно разговаривает со знакомыми, видимо, договариваясь о чем-то. Но Ане кажется, что ему грустно. С чего она это взяла, понять нельзя, может, ей просто хочется, чтобы так оно и было… А Антон уходит, так и не обернувшись.

Анечка смотрит ему вслед и сама не понимает, что произошло. Почему она молчала, даже «привет» ему не сказала? Почему не сказала «спасибо» за зарядное устройство? А человек, между прочим, позаботился, с работы отпросился… Значит, думал о ней… Да что ж такое! Она все делает неправильно. Вчера наговорила лишнего, а сегодня того, что надо, не сказала. Все не так с этим Антоном! Заглянув в пакет, который он ей принес, Аня вытаскивает черное зарядное устройство и еще маленький сверток. Разворачивая его, она думала, что там какой-нибудь запасной блок или шнур, но то, что она увидела, заставило наполниться ее глаза слезами. В свертке был брелок для мобильного телефона в виде маленького симпатичного львенка. На изящном ошейнике крохотными буковками было написано: «Я рядом. Царь». Быстро-быстро застучало сердце. Она что-то должна решить?

Митя и Егор подошли к Ане одновременно. «Привет, Аня!» и «Ты чего сидишь тут одна?» прозвучали почти хором, что вдруг рассмешило Аню.

– Знакомьтесь, мальчики! – весело сказала она.

– Митя! – Мальчишка с важностью протягивает Егору руку.

– Егор, – весело пожимает ее тот.

– Моего папу тоже зовут Егор, – сразу сообщает Митя, – вон он сидит. – И тут же громко кричит: – Пап, иди сюда, я Аню нашел!

Георгий Дмитриевич поднимается с пляжного полотенца и подходит к ним. Несколько минут уходят на представления и знакомство, традиционное «что-то вы поздно сегодня, мы уж и беспокоиться начали» и переселение на внезапно освободившееся место рядом. Когда наконец все устроились и Митя убежал купаться, Аня неожиданно для себя вдруг спрашивает:

– Георгий Дмитриевич, вы же врач, не могли бы вы меня проконсультировать?

Мужчина недоуменно смотрит на Аню, и она поспешно добавляет:

– Вы же предлагали свою помощь…

– Конечно-конечно, Анечка, даже не сомневайтесь. – Георгий Дмитриевич, похоже, немного смутился из-за своего удивления. – А в чем проблема?

– Вчера мы попали в неприятную историю, я вам говорила, помните, с автобусом?

Дождавшись согласного кивка Георгия Дмитриевича, обернувшись к Егору и увидев его серьезный, но одобрительный взгляд, Аня продолжает:

– Там пострадало много людей… Впрочем, я начну сначала. Когда я увидела, как автобус стал заваливаться на бок, и услышала, как закричали, я испытала странное чувство…

Аня рассказывает подробно, но почти без эмоций, и по мере ее рассказа изменяется взгляд Георгия Дмитриевича. Смущенно-удивленный вначале, он становится все более острым и сосредоточенным. Он не перебивает Аню, но иногда потирает свой висок, как будто что-то ему непонятно или что-то он хочет хорошенько запомнить. Егор с интересом наблюдает за ним. Он видит, как мужчина иногда кивает, как будто находя подтверждение каким-то своим мыслям, а иногда удивленно приподнимает бровь, как будто не соглашаясь с чем-то. Впервые Егор воочию видел такую работу врача. Врача-диагноста, ставящего трудный диагноз, врача-исследователя, увидевшего редкий интересный случай, врача-ученого, почувствовавшего близость разгадки. Все это сливалось в одном образе слушающего Аню Георгия Дмитриевича. А Аня говорила. Казалось, что она рассказывает уже не только для слушающих ее мужчин, но и для самой себя, пытаясь уловить что-то, понять, поймать что-то важное, но ускользающее. Наконец она умолкает. Некоторое время все сидят молча. Аня внимательно смотрит на Георгия Дмитриевича, ожидая его реакции. Рассказывая, она не испытывала никакого смущения или робости, но теперь вдруг ей стало немного боязно и как-то не по себе, неожиданно замерзли руки. Егор, увидев, как она стала немного нервно потирать кончики пальцев, осторожно взял ее руки в свои и стал ласково поглаживать их, согревая и успокаивая. Аня с благодарностью взглянула на него: Егор всегда понимал ее. Наконец Георгий Дмитриевич нарушил молчание:

– Что ж, похоже, что вы, Анечка, действительно обладаете необычными способностями. Скорее всего у вас, как это принято называть, сильное энергетическое поле, способствующее ускорению обменных процессов в клетках. Конечно, это изучается в специальных лабораториях, на специальных приборах, я в этом не специалист. Но скажите, вас в детстве или в подростковом возрасте мучили сильные головные боли?

Неожиданный вопрос, такой конкретный и такой понятный Ане вопрос, прозвучавший скорее с утвердительной интонацией, застал ее врасплох.

– Откуда вы знаете? – Детский наивный вопрос вырывается сам по себе, и Аня смущается. – Извините, Георгий Дмитриевич…

– Ничего, – улыбается он, – так, значит, были боли?

– Они начались в пятнадцать лет, – снова принимается рассказывать Аня, – а последний раз боль была несколько дней назад, когда я только приехала.

Егор удивленно смотрит на девушку. Он не выпускает ее рук и чувствует ее волнение. Он не вмешивается в разговор, но понимает, что нужен Ане сейчас, как никогда. Он и сам волнуется за нее. Георгий Дмитриевич подробно расспрашивает девушку о головных болях, как они проходят, когда возникают и как долго длятся. Дотошно пытается выяснить, когда прекращались эти жуткие головные боли. Неожиданно он говорит:

– Идите поплавайте, молодые люди, перегрелись вы уже, а я должен подумать.

Егор, не выпуская руки Ани, поднимается, и она послушно встает следом.

– Пойдем на пирс, – говорит Егор, – там прыгнем и проплывем подальше, а то с берега в море скоро будет не протолкнуться.

Морская вода, нагретая июльским солнцем до двадцати пяти градусов, кажется обжигающей для раскаленного тела. Захватывает дыхание, и мелкие мурашки бегут по коже. Но этот легкий озноб проходит уже после трех-четырех взмахов рук. Вода становится нежной, приятно охлаждающей и ласкающей. Проплыв несколько метров, Аня снова уходит под воду, давая остыть и напряженной голове. Егор плывет рядом. Они не разговаривают, но улыбаются друг другу и плывут все дальше и дальше…

– Остыли немного? – Георгий Дмитриевич встречает их улыбкой. – Продолжим тогда.

Растираясь полотенцем и стряхивая воду с мокрых волос, Аня поспешно кивает головой.

– Мне так видится, – почти без перехода начинает Георгий Дмитриевич, – что твоя боль, Анечка, – незаметно для себя и совершенно естественно для Ани он переходит на ты, – связана с твоим даром. Мощная энергия, скопившаяся в тебе, требует выхода, тебе нужно ее расходовать. Она давит на тебя, поэтому при малейшем напряжении возникает боль.

Аня слушает очень внимательно, ей кажется очень важным то, о чем говорит врач.

– Вспомни, Аня, – продолжает он, – как только ты стала исцелять, то есть давать выход своей энергии, так боли прекратились. Я ведь правильно понял? Вчера, сегодня ты можешь нервничать, переживать, расстраиваться, но боли нет. Верно?

Аня согласно кивает головой, но тут же спрашивает:

– А как быть с тем временем, когда я еще не лечила никого, но боли не было? Ведь у меня был такой период, кажется, даже года два.

– Может, ты исцеляла, сама того не замечая, неосознанно, что ли. Кроме того, наверное, есть человек, который способен снимать твое энергетическое напряжение. Он как бы принимает на себя твою мощную энергию, как аккумулятор.

– Энергетический «вампир», что ли? – Аня слушает со все возрастающим любопытством.

– Нет, здесь другое. «Вампиры» выматывают жертву, человек после этого чувствует опустошение и слабость, раздражительность, дискомфорт. Появляется чувство неудовлетворенности и даже какой-то вины. Вампир может на какое-то время снять твою боль, но проблему не снимет – тебе все равно будет плохо.

– А кто тогда помогает?

– Это человек, обладающий тоже сильной энергетикой, но другого плана. Он принимает твою силу, пропуская ее через себя и как бы перераспределяя ее равномерно вокруг, в том числе и снова на тебя. Это очень сильный человек – ведь у него должно хватить мощи не только принять твой выброс энергии, но и отдать ее, чтобы ты не почувствовала опустошения. Обычно вокруг такого человека всегда толпа друзей. Он, как аккумулятор, заряжает всех хорошей энергией. Одним нужно получить энергию, другим – комфортно ее сбросить. Он помогает всем.

– Значит, такой человек все время находился рядом со мной в то время? – Аня смотрит куда-то вдаль и спрашивает просто риторически. – А я его не замечала?

– Не обязательно, Аня, совсем не обязательно, – качает головой Георгий Дмитриевич, – смотря сколько в тебе к тому времени скопилось «лишней» энергии.

– Я что-то не поняла… – Аня недоуменно смотрит на мужчину.

– Я тоже не понял, – впервые вступает в разговор Егор, – она могла периодически ее сбрасывать, что ли?

– Даже один раз, если ее было немного. – Георгий Дмитриевич снова улыбается. – Ребята, я сейчас объясню, но это только мои догадки, договорились?

Аня и Егор нетерпеливо кивают: «Понятно, понятно».

– Сила растет вместе с человеком до тех пор, пока не достигает своей вершины. Накапливается она постепенно, поэтому если в пятнадцать лет у тебя случился первый приступ боли, значит, до этого времени силы было немного. Но к пятнадцати годам она скопилась и начала давить – боли стали регулярными. Предположим, что через год или через два ты смогла, встретив нужный аккумулятор – пусть вас не коробит это слово, на самом деле это редкий дар, почти такой же редкий, как и настоящий дар исцеления, – встретив его, ты смогла сбросить накопившуюся энергию. Пробыв с этим человеком несколько дней, ты могла восстановить нужный для комфортного состояния баланс в твоем организме. И тебе стало хорошо, боли прошли. Расставшись с ним, твой организм еще некоторое время сохраняет этот баланс, а потом начинает понемногу накапливать энергию. Если накопление идет не очень быстро (а это скорее всего так и есть, поскольку ты еще очень молода), то «лишняя» энергия могла начать «давить» через несколько месяцев, а то и лет.

Аня какое-то время молчит, осмысливая услышанное. Потом медленно поворачивается к Егору и смотрит на него каким-то другим взглядом.

– Егор, это ты, – тихо говорит она.

Егор хмыкает что-то неопределенное, он не готов реагировать. Все это для него внове, он никогда серьезно не задумывался ни об этой необычной энергии, ни об экстрасенсах, ни о чем таком. Поэтому сейчас он слушает ее с известной долей скепсиса. Конечно, он видел, как Аня снимала боль и останавливала кровотечение. Он был поражен. Он был растерян. Он поверил. Но в себе он не ощущал никаких способностей. Он-то обычный человек. Но если Ане хочется верить, что он помогает ей, если ей так легче, он не будет спорить. Он не станет разубеждать ее. Он готов помогать ей любыми способами.

Сказать совсем честно, где-то в глубине души Егор чувствовал, что какая-то доля истины во всем этом есть. Они с Аней связаны. Они друг другу нужны. Он смотрит на Аню и улыбается:

– Никуда теперь от меня не денешься. Обижайся, сердись, люби других, но меня не забудешь. Я могу теперь вытворять все, что угодно, а ты будешь терпеть.

Аня смеется, и у Егора становится легче на душе. Вот во что он свято верит, так это в силу психологии: если человек убежден, что он здоров, – он будет себя хорошо чувствовать. Раз Аня убеждена, что рядом с Егором она в безопасности, – значит, она будет в безопасности, а уж он ее не оставит.

– Ну что, Аня, убедил я тебя? – улыбается Георгий Дмитриевич. – Помнишь, я сразу тебя назвал целительницей, а ты отнекивалась…

– Да я же не знала, – оправдывается Аня, – спасибо вам большое, Георгий Дмитриевич, это все так… неожиданно и… спасибо.

– Можешь теперь объявления в газету давать: «Исцеляю, снимаю порчу, верну мужа». – Егор подсмеивается над Аней. – «Качественно, недорого, подтверждено клиническими исследованиями».

– Да ладно, Егор, перестань издеваться, – Аня шутливо толкает парня, – начинаешь уже «вытворять что угодно»?

– Мне особенно нравится «верну мужа – подтверждено клиническими исследованиями». Добавляй в конце «Наследница графа Стомбальо» или даже лучше в начале, – включается в шутливый разговор Георгий Дмитриевич, – это здесь особенно популярно. Вон и колечко у тебя замечательное, на вензель похоже.

Аня с удивлением смотрит на свое колечко.

– Никогда не обращала внимания, – трогает она голубой камешек, покручивая кольцо, – странно.

– Ну и не бери в голову, – Георгий Дмитриевич почему-то смущается, – глупости все это. Но про дар свой не забывай, – опять серьезно добавляет он.

Егор поднимается и тянет Аню за руку:

– Пойдем купаться, целительница, Георгию Дмитриевичу мы уже надоели, наверное, да и Митька скучает. – Кивком головы Егор показывает на мальчишку, одиноко лежащего на большом полотенце и перебирающего разноцветные камешки.

– Нет-нет, – Георгий Дмитриевич протестующе поднимает руку, – вы мне не надоели, напротив, мне и самому все это очень интересно, но Митьке и правда пора уделить внимание.

Он подкрадывается к сыну, лежащему на животе, и, схватив его за бока, поднимает вверх. Митька радостно вопит, и они, взяв маску и трубку, отправляются на поиски маленьких крабов, частенько появляющихся около больших камней, неровной грядой уходящих в море. А Аня с Егором снова идут на пирс. Веселая толпа ныряющих и сочувствующих принимает их. Они прыгают в воду, вылезают по все той же знакомой лестнице и снова прыгают. Смеются, балуются, толкаются, брызгаются. Им хорошо. Об одном только жалеет Аня, что нет рядом Антона. Теперь ей кажется, что это она обидела его. Конечно, вчера она вела себя не лучшим образом, глупостей наговорила (на этом месте опять зажгло в груди – кто ее за язык тянул!), но он-то тут при чем? В чем он виноват до такой степени, чтобы не разговаривать с ним? Не признался в неземной любви? Не рассыпался в уверениях в вечной дружбе? Ах да, целовал ее… тут виноват, это точно. Аня с разбегу прыгнула в воду.

Вернувшись домой с пляжа, Аня первым делом поставила на зарядку телефон. Маленький львенок, прикрепленный к мобильному еще на пляже, лукаво поглядывал на нее своими голубыми глазками: «Я рядом. Царь». Вздохнув, Аня легла на кровать. Дома никого не было: Юлька была на работе, а бабушка Катя сегодня утром уехала к родственникам в поселок со смешным названием «Старый Крым», как будто есть еще и новый, и вернется только послезавтра. В комнате было прохладно, царил приятный полумрак: окна были задернуты плотными шторами, тихо жужжал вентилятор. Даже прохладный душ, принятый Аней и всегда помогавший ей, не снял вялость и усталость, которые обычно наваливались на нее после пляжа. Глаза слипались, мягкая приятная дремота обволакивала девушку, погружая в сон. Аня еще немного поборолась с ним, пытаясь напомнить себе, что скоро придет Юлька и поспать все равно не даст, но это оказалось бесполезным. Оправдательная мысль «Еще целый час до ее прихода» и следом другая: «Ключи у нее есть», – поставили точку в неравной борьбе. Аня уснула.

Юлька решила не звонить, открыла дверь своим ключом и первым делом заглянула в комнату, где спала Аня, не стала будить подружку, а тихо присела на соседнюю кровать. Она ласково смотрела на спящую Аню, и ей подумалось, что последние дни она была слишком занята собой и своим Мишей и совсем не уделяла внимания сестренке. Почему-то сейчас Юлька ощущала себя если не старше, то по крайней мере ровесницей Ани и почувствовала угрызения совести. Они даже не обсудили ту жуткую аварию, а ведь Аня, она же там лечила. Юлька подумала, что приняла это как должное, а может быть, Ане нужно было об этом поговорить. И с Антоном у них что-то непонятное происходит. Юлька уже не маленькая и совсем, совсем неглупая, и она очень хорошо знает своего брата. Сегодня она позвонила ему на работу и не узнала его голос. Антон никогда не разговаривал таким усталым, бесцветным голосом. Когда Юлька спросила у него, что с ним такое, он вопреки обыкновению не отшутился и ничего не рассказал, а лишь вздохнул и пробормотал: «Ох, Юлька, Юлька…» Уйдя пораньше с работы, Юлька побежала к нему. Антон встретил ее как обычно, весело разговаривал с ней и со своими ребятами и вообще выглядел как всегда. Но Юлька поняла, что это только, что называется, «на людях». Глаза у брата были грустные. Она ничего не спросила, но почему-то ей показалось, что Антон думает об Ане. Да что там «кажется»! Она же видела, как Антон смотрит на Аню. Он никогда ни на кого так не смотрел, это Юлька знает точно. Уж она-то насмотрелась на всех этих девушек, с которыми ее любвеобильный братец имел дело. Она хорошо научилась различать, кто как смотрит. И теперь ей сразу видно, влюблен человек или просто развлекается. Многие, очень многие девушки всерьез, по-настоящему любили Антона и смотрели на него так, как он сейчас смотрит на Аню. Он ее любит. Юлька вздыхает. Разве Ане непонятно, что Антон любит ее? Зачем тогда она мучает его? И сама мучается – вчера полночи проплакала во сне, Юлька слышала. Она взглянула на часы: до свидания с Мишей оставалось около часа. Она тихо встала и вышла из комнаты. У нее созрел план.

Аня проснулась от тихого мелодичного перезвона. Не открывая глаз, она протянула руку к мобильнику, на ощупь отключила шнур зарядного устройства, взяла телефон, перевернулась на спину и только тогда открыла глаза. На дисплее светился значок пришедшего эсэмэс-сообщения. Аня открыла письмо, узнала, что МТС предлагает ей какую-то новую услугу, отключила телефон и снова закрыла глаза. Но она уже не спала. В легкой дремоте она пыталась вспомнить, что ей снилось. Что-то ускользающее, близкое крутилось в голове, но не поддавалось определению. «А который час?» – внезапно промелькнула вполне осознанная мысль, заставившая снова взять телефон и посмотреть на светящиеся на нем часы. Часы показывали половину девятого вечера. «Ну я и горазда спать, – лениво подумала Аня, но тут же сердце сжалось в болезненный комок. – А где Юлька?!» Аня резко подскочила и села на кровати. В комнате было темно, но в углу около кресла горела настольная лампа, почему-то перенесенная из другой комнаты и стоящая на полу. В кресле сидел мужчина. Он спал. Начавшийся было озноб – неизменный спутник Аниного страха – растворился, как только она вгляделась в спящего. Это был Антон. Видимо, почувствовав, что на него смотрят, он открыл глаза и, не двигаясь с места, спросил:

– Как ты себя чувствуешь?

– Нормально, – Аня с трудом разлепила пересохшие вдруг губы, голос был хрипловатым и тихим, – а что?

– Юлька сказала, что, по-видимому, ты заболела, и попросила присмотреть за тобой. Они с Мишей пошли в кино. Егор тоже рвался тебя опекать, но я сказал, что, в конце концов, это я – твой родственник, и он все понял.

Антон говорит ровным, спокойным голосом, абсолютно без эмоций, но по мере того, как он говорит, у Ани начинается истерика. Нет, она, конечно, не кричит и не плачет, она вообще ничего не говорит, но внутри у нее бушует ураган, готовый снести все на своем пути и в первую очередь Юльку, подстроившую это «свидание».

– С чего это она взяла, что я заболела? – Ураган начал свое движение наружу, это он спрашивает таким ледяным тоном, это он прищуривает глаза и учащает дыхание. – Она не сказала?

– Сказала. – Антон как будто ничего не замечает. – Она пришла домой, а ты спишь, щеки горят, лоб раскаленный, а пальцы ледяные. Она сидела с тобой, потом пришел Миша, и они позвонили мне. Я был у Егора дома. Потом я пришел, а Юля с Мишей ушли. Температуру мерила?

– Нет, я нормально себя чувствую. – На самом деле Аня говорит неправду, она ощущает себя совершенно разбитой, слабость не прошла даже после сна. – Принеси мне воды, пожалуйста.

Антон легко поднимается и уходит на кухню. Есть несколько секунд передохнуть и осмыслить положение. Может, Юлька и правда ничего не подстраивала? Но Антона нужно выпроваживать любыми способами, пока она опять ничего не наговорила или не наделала лишнего.

– Держи! – Антон протягивает ей стакан воды.

Прохладная, но не холодная, вода с добавлением лимона кажется безумно вкусной. Аня не отрываясь, большими жадными глотками мгновенно выпивает весь стакан.

– Еще? – Антон стоит рядом и смотрит с едва уловимой насмешкой.

– Нет, спасибо… очень вкусно. – Аня протягивает ему стакан, потому что поставить его некуда.

Антон кивает и относит стакан в кухню. Аня прислушивается к его шагам.

– Как все-таки насчет того, чтобы померить температуру? – Антон стоит в дверях, прислонившись к косяку. – У тебя вполне может быть тепловой удар, вы же сегодня мало плавали на пляже…

Аня поднимает на него удивленные глаза: откуда он знает?

– Не смотри на меня как на привидение, – неожиданно разозлился Антон. – Егор мне все рассказал.

«Чего это он так разозлился? – подумала Аня. – Я ничего еще не успела сказать, а он злится». А вслух произнесла:

– Спасибо тебе за львенка, он такой классный.

– Даже странно, что ты не поручила Егору передать мне твое «спасибо». – Антон не хотел этого говорить, он не хотел даже показывать, как сильно задел его сегодняшний разговор с другом. Он не хотел показывать этого Ане, потому что как раз Егору-то он высказал все. Он вспомнил, как заорал на Егора, когда тот сказал, что ему нужно поговорить с Антоном об Ане. Он сказал, почти с ненавистью глядя на Егора, что не нуждается ни в каких разговорах, что он сам разберется со своей девушкой, да, да, именно со своей, и пусть Егор только попробует заикнуться, что это не так, пусть только попробует, он не посмотрит, что они друзья, он не посмотрит, что Егор и Аня дружат давно, он… Егор ему все объяснил. Он тоже кричал на него, обзывая безмозглым болваном и грозя разорвать его на части, если Антон попробует обидеть Аню. Этот взаимный крик продолжался минуты полторы, а потом Егор рассказал Антону про разговор на пляже и про особый дар Ани. «Ей надо помочь, братан, – сказал Егор, – ей сейчас очень трудно». А потом позвонила Юлька и сказала, что Аня заболела. Егор собрался было тоже идти, но Антон так на него посмотрел, что тот рассмеялся и остался дома. И все равно Антону было обидно, что Аня не рассказала ему все сама, что он узнал обо всем от Егора. Аня вообще не разговаривала с ним сегодня. Конечно, он виноват, он вчера вел себя как животное, но он не мог больше сдерживаться, он ведь так любит ее. Но он не может заставлять ее принимать решения под влиянием только его чувства. Она имеет право выбора, и потом, у нее ж все-таки есть это «золотце». Он не будет заставлять ее.

А Аня смотрела на Антона широко раскрытыми глазами. Что она слышит? Он ревнует? Ревнует? Антон? Этот самоуверенный, красивый «плейбой», которому она вчера безответно признавалась в любви, самозабвенно целуясь под покровом ночи, ревнует ее? Аня начинает смеяться. Сразу громко, во весь голос, до слез. Почему-то ей кажется, что Антон сейчас кинется к ней и, схватив за плечи, закроет ее смеющийся рот крепким поцелуем. Но вместо этого он подходит к кровати, опускается рядом на корточки и тихо произносит:

– Аня.

Смех прекращается так же внезапно, как и начался. Анечка тихо вытирает мокрые щеки и виновато смотрит на Антона.

– Прости меня, Антон, я сама не знаю, что это на меня нашло.

Он осторожно берет ее руки и, тихо поглаживая кончиком пальца ладонь, спрашивает:

– Аня, мне уйти?

И, вдруг испугавшись, что она ответит раньше, чем он успеет ей все объяснить, торопливо добавляет:

– Подожди, не отвечай, сначала я хочу тебе сказать, что знаю, что именно ты должна мне сейчас ответить. Я знаю. Я к этому готов. Но… – Антон замолкает на несколько долгих секунд, видно, как он собирается с силами и, прикрыв глаза, наконец решается: – Аня, скажи, ты хочешь, чтобы я ушел сейчас?

– Нет, – просто отвечает Аня.

Антон поднимает глаза на девушку. Она смотрит прямо, не отводя взгляд.

– Аня, я не хочу влиять на твое решение… – бормочет он, но Аня перебивает его:

– А почему, Антон? Почему ты не хочешь помочь мне решить? Ты боишься ответственности? Дескать, сама решила – сама и расхлебывай потом, ежели что? – Аня вдруг почувствовала, что ее понесло, ей внезапно стало обидно, что он снова не сказал ей, что любит, и опять он вынудил ее признаться первой, что она не хочет, чтобы он уходил. «Он вертит мной как хочет!» – такая мысль еще больше раззадоривает ее. – Так что же ты молчишь, мужчина? Почему не хочешь помочь-то, а? Страшно?

– Просто нечестно.

Ответ Антона ее обескуражил. Аня ждет продолжения, но Антон молчит. Он уже сидит рядом с ней, все еще держит ее руку в своей, но не поглаживает ее, а крепко сжимает.

– Что нечестно? – не выдерживает Аня.

– Нечестно влиять на твое решение в отсутствие твоего… – Антон запнулся, не сумев подобрать слово. – Он, конечно, козел, на мой взгляд, но все равно это нечестно. Он далеко и не может доказать тебе, что он лучше.

Аня задумывается. Почему Антон всегда находит объяснения, которые кажутся ей убедительными? Может, она просто не хочет ссориться с ним? Аня пытается честно ответить себе на этот непростой вопрос. Конечно, ссориться она не хочет, но и не в ее характере проглатывать любые объяснения. Может, он действительно прав? «Какой трудный вечер, – неожиданно думает Аня, – и какой странный. Мы здесь совершенно одни, мы весь вечер говорим о любви и ни одного поцелуя, ни одного объятия, даже слов настоящих нет…» Аня резко выдергивает свою руку из ладони Антона и отворачивается к стене. Ей хочется сказать ему «Уходи», но она боится, что он и вправду уйдет. А она не хочет, чтобы он ушел, она хочет, чтобы он ее поцеловал. Поэтому она просто молчит. А Антон смотрит на напряженную спину девушки и испытывает странное чувство. Он вдруг вспомнил, как смотрел на нее в парке, когда не смел поцеловать ее, ушедшую в свои воспоминания. Он хорошо помнил, как подумал тогда, что эта девушка ему не принадлежит. И вот сейчас, глядя на ее сжатые плечи, спутанные волосы, блестящей неразберихой раскиданные по плечам, на тонкие пальцы, немного нервно перебирающие мочку уха, он вдруг почувствовал, что она создана для него, Антона, и больше ни для кого другого. И он ее не отдаст. Никому. И к черту все! Он хватает Аню за плечи, рывком разворачивает к себе, опрокидывает на подушку, и губы его сливаются с ее губами. Он видит, как ее руки взметнулись навстречу ему, видит ее слезы, чувствует ее желание, он знает, что делает все правильно. «Почти правильно», – вдруг осознает он и, приподняв голову, произносит:

– Я люблю тебя, Аня.

Юлька не стала звонить, открыла дверь своим ключом и первым делом заглянула в комнату. Аня спала. Рядом с ней на кровати лежал Антон. Услышав Юлины шаги, он повернул голову и посмотрел на сестру. Он сдвинул брови, но его взгляд сказал ей все. В нем странным, непостижимым образом сочетались решимость мужчины-собственника, готового порвать любого, посягнувшего на его женщину, и трогательная нежность юноши, охраняющего сон своей возлюбленной. Юлька улыбнулась и тихо прикрыла дверь. Интересно, подумалось ей, какой взгляд будет у Миши, когда она… когда они… Сердце застучало быстро-быстро, по телу пробежали мелкие мурашки. Юлька сглотнула подступивший к горлу комок: «Я хочу, чтобы он тоже смотрел так…» И, забравшись под плед на диване, Юлька закрыла глаза. Она вспоминала Мишкины глаза, его губы и поцелуи, его осторожные руки и нежные слова. Она вспоминала и наслаждалась этими воспоминаниями. Большего пока ей было не надо.

Аня опять проспала. Жутко, невозможно, невероятно. «Кошмар какой-то, сколько можно спать, – счастливо улыбаясь, подумала она. – На пляже меня опять потеряли…» Она открыла глаза. Никого. Аня легко спрыгнула с кровати и помчалась в душ. Стоя под горячими потоками воды, она вспоминала прошедшую ночь. Антон ушел утром, поцеловав ее долгим поцелуем и по-хозяйски приказав дожидаться его дома. Он придет после работы и решит, что они будут делать вечером. Аня тихо засмеялась. Ей нравилось, что он приказывает и решает. Потому что взгляд у него при этом такой ласковый и такой многообещающий, что у Ани сердце падает вниз и кружится голова. Его приказы – это не ее унижение, а его ответственность. Пусть приказывает. А пока она пойдет на пляж. Нужно же показать Егору, что она вполне здорова, а то Юлька вчера всех перепугала. Но к тому времени, когда Антон придет с работы, Аня будет уже дома.

Она прекрасно провела время на пляже. Егор, обеспокоенный ее вчерашним недомоганием, взял напрокат большой пляжный зонт, и когда Аня пришла, он усадил ее в тени, разрешая вылезать только для того, чтобы искупаться. «Не хватало еще тебе тут болеть», – сказал он. «Что-то вы раскомандовались, мальчики», – подумала Аня со странным чувством удовольствия. Она еще не осознавала, что это странное удовольствие называется чувством защищенности. И еще она сегодня сделала одно важное дело: она позвонила Андрею. Нет, она, конечно, не призналась ему во всем, на это ей не хватило смелости. Объяснила она себе это, правда, тем, что по телефону об этом просто не говорят, это неуважение к человеку – нужно объяснить все с глазу на глаз, но на самом деле она просто боялась. Но она сказала ему, что не приедет к ним в Испанию, потому что уже прошло много времени, что ехать смысла нет и бабушка Катя уехала, а Юльку оставила под ее присмотром, и еще она сказала, поглаживая львенка, что ей здесь хорошо, так что до встречи в Москве, а она приедет и все расскажет. Все это Аня проговорила скороговоркой, не давая Андрею даже вставить слово. Отключив телефон, она вздохнула: проблема не была решена, но по крайней мере отложена.

Андрей, поговорив с Аней, задумался. Не то чтобы он сильно расстроился, отдыхалось ему отлично, компания была веселая. Девушки, остающиеся иногда у него в номере, ничего потом не требовали, а он сам изменой это не считал – море, солнце, текила… он же нормальный, здоровый мужчина, так что ничего страшного. Но Анина скороговорка его немного насторожила. Конечно, у нее тоже там и море, и солнце, и та же текила… «Впрочем, даже если у нее и образовался какой-нибудь курортный роман, то это нестрашно, – убедил себя Андрей, – знаем мы эти курортные романы – расстояние быстро все сведет на нет. А я буду рядом».

Антон лишь на минутку забежал домой: мама должна его увидеть и убедиться, что он живой и невредимый. В общем-то родители уже привыкли к его отлучкам и смотрели сквозь пальцы на его любовные похождения, но мамой было поставлено условие – раз в день показываться ей, чтобы она видела, что он не избит и у него «чистые футболка и носки», с усмешкой говорила она. Антон соблюдал это условие неукоснительно. Чмокнув маму в щеку, он пробормотал что-то вроде «Сегодня не ждите» и выскочил за дверь. Но тут же вернулся.

– Мам, я что сказать хотел… – Антон замялся, не зная, как подобрать слова. – В общем, я, наверное, в Москву уеду.

– Не сегодня, нет? – Мама всегда разговаривала с ним с легкой насмешкой, он ее за это обожал – она никогда не впадала в истерику.

– Нет, не сегодня, – Антон вздохнул, – но скоро.

– Давай не на ходу, Антон, – попросила мама, – я так понимаю, что дело серьезное…

– Серьезное, мам. – Антон подошел к ней и обнял за плечи. – Но можно я завтра все объясню? Я завтра еще тоже не уезжаю, – неловко пошутил он.

– Можно. Беги, малыш, до завтра. – Женщина ласково посмотрела вслед сыну. Конечно, сердце ее сжалось, конечно, она испугалась и расстроилась, но сыновья должны уходить – она это знала. Она помнила, как плакала по ночам, когда Антона забрали в армию, как не спала и перечитывала его письма. Она всегда переживала за него и всегда думала о нем. И он это знал. Он часто писал ей из армии, он всегда приходил домой, чтобы хоть на ходу поцеловать ее и узнать, все ли в порядке. Он хороший сын. Но даже хорошие сыновья уходят. Она это знала.

Конечно, Антон не хотел никуда идти вечером, конечно, он планировал, что Юлька уйдет со своим Мишей, а они с Аней опять останутся вдвоем. Конечно. Но позвонил Егор и сказал, что он очень просит их с Аней прийти сегодня вечером в кафе. Антон возмутился и спросил друга, осознает ли он ситуацию и что он себе думает, выражая такие дурацкие просьбы. Но Егор сказал, что он все понимает, но ненадолго пусть они все-таки придут.

– Я ничего не говорил Ане, подумал, что ты лучше этот вопрос решишь, – добавил Егор.

Антон хмыкнул:

– Ладно, один – ноль в твою пользу. Мы придем, но ненадолго.

Егор ждал их за столиком летнего кафе у «Дачи Стамбула». Аня очень удивилась, увидев, что он один. Когда Антон сказал, что они идут в кафе, Аня почувствовала легкий укол досады: ей казалось, что он не захочет никуда идти. Но Антон тут же прижал ее к себе и сказал, что он… в общем, Аня поняла, что в кафе они идут исключительно ради Егора. Но что он будет один, она не ожидала, и это немного насторожило ее: не случилось ли чего? После взаимных приветствий и ничего не значащих фраз Егор, задумчиво постукивая по столу пальцами, произнес:

– Анюта, откуда у тебя это кольцо?

Неожиданный вопрос рассмешил Аню.

– Да ты что, Егор, оно у меня с детства, ты разве не помнишь?

– Плохо помню, если честно, – признается Егор, – вроде бы и припоминается, что было колечко, но это или другое – точно не скажу.

– Да это, точно это, – весело смеется Аня, – а в чем дело-то?

– Откуда оно у тебя? – повторяет вопрос Егор.

– От бабушки, это ее колечко.

– Колечко от бабушки, и дар исцеления от бабушки…

Антон внимательно смотрит на Егора. Он пока еще не очень понимает, о чем говорит друг, но чувствует, что не просто так тот сорвал ему вечер.

А Аня смотрит на Егора с непонятным чувством. Легкий холодок студит ее где-то внутри.

– Егор, – говорит она медленно, – ты что хочешь сказать?

– Сначала – показать. – Егор поворачивается к кованой решетке, которая находится прямо у них за спиной. – Посмотри на узор, Анюта, внимательно посмотри. Что ты видишь?

– Травы вижу, цветы какие-то фантастические, узор красивый…

– Это вензель графа Стомбальо, – спокойно вмешивается Антон, – мы его школьниками часто рассматривали. У нас учитель был – увлекался историей города, так он нам много чего рассказывал: истории разные, легенды. У графа был замысловатый вензель, но если его знаешь – увидишь сразу. Смотри.

С этими словами Антон поднимается с места и подходит к решетке. Осторожно ведя рукой по кованым замысловато изогнутым линиям, он прорисовывает изящную, похожую на лебедя, латинскую букву S.

– Она здесь везде, – говорит Антон, – присмотреться только нужно.

У Ани захватывает дух. Как будто на экране или на фотобумаге на кованой решетке забора вдруг стали проявляться буквы. Они выплывали постепенно, осторожно, как будто нехотя. Они возникали из трав и узоров, из завитков и цветов словно по волшебству. Небольшие и огромные, причудливо украшенные и совсем строгие. Их было много. Даже Егор, который сегодня, идя с пляжа, вдруг неожиданно увидел вензель графа на воротах, тоже был поражен. Он думал, что вензель только в одном месте, а оказалось, что этих букв множество. Но это было лишь начало. Главного он еще не сказал.

– Анюта, теперь посмотри на свое кольцо. – Голос Егора вырвал Аню из волшебного мира переплетенных линий, и она не сразу поняла, что он от нее хочет.

– Что? – переспросила она. – Извини, Егор, я не расслышала, но это так красиво и так неожиданно.

– Посмотри на свое кольцо, – повторил Егор.

Антон склонился вместе с Аней над ее рукой.

Скрепленный голубым камнем, причудливо изогнувшись вокруг пальца, матово поблескивал на руке золотой силуэт вензеля графа Стомбальо.

Молчание, повисшее вдруг, было красноречивее слов. Аня не смела поднять глаза. Ей казалось, что сейчас она увидит в глазах парней издевку или, хуже того, зависть. Да, она боялась увидеть зависть и отчуждение, высокомерно-мелкое «ну, мы не графья, конечно» или в лучшем случае деланное равнодушие. Боже, как она боялась! Но молчать больше не было возможности, и Аня подняла глаза. Первое, что она увидела, – это взгляд Егора, сидевшего напротив. В нем светилась гордость. Гордость и торжество. Он так явно был рад, что оказался прав, он так гордился собой, что заметил, увидел, вычислил этот вензель, что у него не было сил скрывать эту детскую торжествующую радость. С неясным чувством близкого освобождения от гнетущей неуверенности в самых дорогих ей людях Аня перевела взгляд на Антона. Он смотрел так, как будто впервые увидел не только Аню, но и вензель графа. Он смотрел как мальчишка, не верящий в сказки, но увидевший наяву то ли Снежную королеву, то ли Маленького принца. У Ани на глаза навернулись слезы. Мальчишки, они были просто мальчишками, верящими в чудеса и тайны, радующимися приключениям и загадкам. И опять беспорядочно заметались мысли: «Мне повезло… как же мне повезло, они такие классные… друзья… настоящие…». Как ни странно, но первые мысли Ани были не о вензеле графа, не о своей причастности к этой истории, а именно о ребятах, сидящих рядом.

– Анюта, ты чего плачешь? – Удивлению Егора не было предела. – Радоваться надо… а она плачет.

– Отстань от нее, – Антон ласково обнимает девушку, – слишком много потрясений, никакие нервы не выдержат. И целительница, и наследница, и друга нашла детского, – он подмигивает Егору, – и я еще тут с глупостями, – это он шепчет уже на ушко Ане.

Аня смеется, счастливо глядя сквозь слезы на парней. Самое трудное, как ей кажется, позади, и, успокоившись, она вспоминает, что загадка-то осталась. Теперь она уже внимательно рассматривает кольцо на своем пальце.

– Сними колечко, пожалуйста, – просит ее Антон, – дай посмотреть поближе.

Аня протягивает ему кольцо. Тот поворачивает его и так, и этак, смотрит и на просвет уличного фонаря, и положив на стол. Потом возвращает Ане.

– А что это за камень? – спрашивает он.

– Да, – оживляется и Егор, – я как-то не подумал об этом. Действительно, что это за камень? Дай-ка посмотреть.

Аня снова снимает кольцо и протягивает его теперь уже Егору.

– Я не знаю, какой это камень, – говорит она, – не стекляшка, конечно, и не горный хрусталь. Мне раньше казалось, что это сапфир.

– Нет, это не сапфир, – уверенно произносит Егор, – он для сапфира чересчур прозрачный.

– Ты много сапфиров в жизни видел? – с легкой усмешкой поддел друга Антон. – Так прям с ходу и определяешь…

– Много не много, но у меня дружок работает в Геологическом музее. Камешки мне иногда показывает.

– Я никогда не показывала этот камень специалистам, мне было как-то все равно. Может быть, это бриллиант?

– Бриллианты обычно белые, в смысле бесцветные, ну, то есть прозрачные, – Антон явно путается в определениях, – в общем, вы меня поняли.

– Обычно, – соглашается Егор, и Аня тоже согласно кивает, – но на самом деле они бывают очень разные: желтые, голубые, розовые и даже черные. Так что вполне вероятно, что это бриллиант.

– А по легенде, доченька-то приемная увезла с собой именно колечко и именно с необыкновенным бриллиантиком. – Антон смеется. – Все, считай, что все доказано: ты наследница графа Стомбальо.

Парни шутят и смеются, они как-то сразу свыклись с мыслью, что нашли наследницу графа, но восприняли это как очень интересную, необычную, увлекательную и весьма веселую… игру. У Ани ощущения игры не было. Напротив, ей вдруг стало немного тревожно и как-то не по себе, что ли. Может быть, потому, что она действительно поверила. И как только она задумалась, у нее сразу возникло множество вопросов, и самый главный: почему в семье об этом никто никогда не говорил? Как только возник этот вопрос, она тут же произносит его вслух. И сама отмечает про себя, с каким наслаждением, с какой легкостью она спрашивает совета у своих друзей. Как здорово, когда есть люди, с которыми можно все обсудить…

– Почему же в семье никогда ничего не говорили?

– Может быть, не знали сами? – Егор первым включается в обсуждение. – Столько лет прошло.

– А может быть, все-таки это колечко попало в нашу семью случайно, – предполагает Аня, – и историю тогда, конечно, никто не знает.

– А дар твой – тоже случайно к тебе попал? – тут же парирует Антон. – Взяли на базаре по случаю, поскольку за него недорого просили, а вещь в хозяйстве нужная…

Они смеются.

– Бабушка твоя должна была знать, что это за колечко, она же тоже даром исцеления владела, – задумчиво произносит Егор, – но почему-то не говорила тебе, хотя колечко отдала. Почему?

– А дома у вас остались какие-нибудь письма или документы старые? – Антон говорит медленно, тоже задумчиво. – Может, в них что-то есть?

– Не знаю, – виновато говорит Аня, – раньше я этим совсем не интересовалась. У меня только бабушкина шкатулка есть, но в ней бумаг нет, там только безделушки – сережки да брошки.

– Знаете что, – вдруг возбужденно говорит Егор, – давайте завтра сходим в краеведческий музей. Может, там что-нибудь про графа Стомбальо нам расскажут…

– Шансов мало, – прозаически остужает его пыл Антон, – нам учитель говорил, что документов почти не осталось, так, кой-какие черновики писем, деловые бумаги да записи по домашнему хозяйству. А архив, говорят, у него был… Исчез в революцию.

– Все равно сходить надо, – не сдается Егор, – ты со своим учителем десять лет назад общался, может, с того времени что-нибудь новенькое появилось.

– Да я не говорю, что ходить не надо, – с легкой досадой оправдывается Антон, – я говорю, что шансов мало, чтоб вы особенно не рассчитывали, что придете и все сразу узнаете.

– А ты что, с нами не пойдешь? – спрашивает Аня прямо и недоуменно.

– Да разве вы без меня справитесь? – с веселым возмущением удивляется Антон. – А кто будет обольщать сотрудниц, чтобы они с нами откровенно поговорили и допустили в святая святых – к документам? Этот салага, что ли? – Он кивает на Егора.

Все весело смеются. Егор не обижается, он знает, что Антон шутит. И потом, ведь на самом деле, может быть, у Антона, выросшего здесь, есть знакомые или знакомые знакомых… В общем, решено. Завтра они идут в музей. Телефон зазвонил, когда они уточняли время встречи.

– Мама, привет! – радостно говорит Аня в трубку. – Как дела? Вы уже дома? А что так рано вернулись?

Она извиняющимся взглядом смотрит на ребят. Они понимающе кивают: «Говори, говори».

– Ой, мам, у меня столько новостей, по телефону всего не расскажешь, но главное, знаешь, кого я здесь встретила? Нет, ни за что не угадаешь! Егора! Правда. Правда! – продолжает тараторить Аня. – Да, расскажу потом, да, все хорошо. Кто? Нет, я вроде никого не просила. – Аня пожимает плечами. – Ладно, мамуль, приедем – разберемся. Все, целую.

Она отключила телефон и недоуменно пожала плечами:

– Кто-то заходил, привет маме от меня отсюда передавал… Ой, Егор, тебе от мамы привет, она очень рада, что мы встретились.

Они еще немного поболтали, потом Егор вдруг заторопился, оставив Аню с Антоном доедать мороженое без него.

– Антон, как ты думаешь, – Аня задумчиво покручивает кольцо на своей руке, – это все правда?

– Не знаю, Ань. – Антон смотрит серьезно и спокойно. – Почему-то мне кажется, что правда, хотя в жизни бывают такие невероятные совпадения, что диву даешься. Действительно нужно проверить, может, дома у вас есть какие-то документы, может, письма или дневники. Вот вернешься в Москву, – на этих словах Антон вдруг помрачнел и даже запнулся, – в общем, поищешь, посмотришь.

Впервые в своих разговорах они коснулись этой страшной темы. Впервые вслух были произнесены слова о том, что Ане нужно будет уезжать. Антон ждал, что Аня поднимет на него глаза и спросит прямо, как умеет только она: «А ты разве не едешь со мной?» А у Ани этот вопрос готов был сорваться с языка, но удержал его внезапный приступ гордости: «Мне не следует спрашивать его, ведь сорваться с места и уехать – это непросто, а выслушивать отказ, даже со сверхубедительными оправданиями, я не хочу». И она промолчала. А Антон, не дождавшись вопроса, решил, что он не будет торопить события, все равно он ее никому не отдаст, но забегать вперед и обещать «светлое будущее» было не в его характере. «Мужчина не обещает, мужчина делает» – фраза, вычитанная им давным-давно в какой-то книжке, почему-то врезалась в память, и он считал ее своим правилом. Поэтому он тоже промолчал, но, взяв руку Анечки, нежно поцеловал ее в ладонь. Тепло, исходящее от его прикосновения, разлилось по всему телу, и Аня улыбнулась:

– Пойдем домой, Антон, Юлька, наверное, беспокоится уже, куда я пропала.

– Пойдем. – Антон продолжал держать ее руку. – Я люблю тебя.

Простые слова, просто сказанные, закружили голову, и Аня неожиданно подумала: «Хоть бы Юльки еще не было дома…» Потом смутилась от своих же мыслей и закусила губу, боясь, что непозволительные слова вырвутся наружу. Но Антон и так все понял по ее раскрасневшимся вдруг щекам, счастливо засмеялся и почти бегом потащил ее домой. Юльки дома не было.

Он стоял около окна и смотрел на ночной город. Множество переливающихся огней, словно гигантские светящиеся змеи, окутывали невидимые в ночи дома, скользили по невидимым улицам, сворачивались клубками на невидимых площадях. За стеклянным щитом окна звуков не было слышно, и поэтому мерцание, движение и всполохи огней напоминали странный таинственный ритуальный танец, подчиненный неведомому неслышному ритму. Для него ночные огни всегда были похожи на драгоценные камни. Алмазы, рубины, сапфиры, изумруды ночного города, вспыхивающие нестерпимым блеском в скользящем потоке драгоценностей, навевали мотивы восточных сказок и казались ожившими сокровищами. Итак, сегодня он пошел ва-банк. Не то чтобы он полностью раскрылся и выдал себя, но он засветился. Однако другого выхода у него не было. Иначе он просто терял бы время, а его не так уж много. Он усмехнулся: на самом деле ничто его не торопило, кроме собственного азарта, собственного нетерпения и ощущения близости разгадки. Он не мог терпеть. И немного форсировал события. Правду сказать, это было напрасно, он почти ничего не узнал, почти ни на йоту не продвинулся к сокровищам. Да-да, сокровищам, себе-то он может признаться, что архив – все эти выцветшие бумажки, автографы царей и прочая писанина, – все это ему уже давно не интересно. У графа были – должны были быть! – еще и драгоценности: ведь дарил же он украшения своей приемной дочке, а потом и внучке. Совсем, совсем не бедствовал граф Стомбальо – не зря он потратил столько времени на изучение его хозяйственных записей и знал, что дела у графа шли совсем неплохо. Хорошо шли у него дела. А значит… перед глазами вновь замерцали драгоценные камни, сливающиеся с огнями ночного города. Он вздохнул. Он найдет, обязательно найдет сокровища графа. Осталось совсем немного. Он чувствует, а интуиция его редко подводит.

– Митя, почему вчера вас на пляже не было? – Анечка ласково треплет мальчишку по выгоревшей стриженой макушке. – И где Георгий Дмитриевич?

– Папа вчера уехал, его срочно домой вызвали. – Митя вздохнул. – Бабуля лучше знает.

– Его в клинику вызвали, – поясняет бабушка Мити, – там какой-то сложный пациент. Всегда так: говорит, что отдыхать будет, а только позвонят, что «интересный» случай, – тут же срывается. А я думаю, какой может быть «интересный» случай, болезни там, сложности, а он – «интересный» случай.

Пожилая женщина говорит немного ворчливо, но с тайным чувством гордости за сына.

– А когда же он уехал? И билеты достал?

– А он самолетом, автобусом на Симферополь, а оттуда – самолетом. Вчера уже звонил из дома, что долетел. – Женщина вздохнула, а потом вдруг вспомнила: – Он вам привет передавал, сказал, что в Москве свидитесь обязательно, вот и телефон просил передать.

Аня взяла строгую визитку. Она немного расстроилась, что Георгий Дмитриевич так скоро уехал, но тут же подумала, что в Москве непременно ему позвонит и они еще поговорят о ее способностях. Может, у него даже найдутся знакомые специалисты по таким непростым случаям. От этих мыслей ей стало легче, и она потянула Митю купаться:

– Пойдем поныряем с пирса. – Аня обернулась к бабушке. – Можно я его возьму? Там и Егор, мы осторожно.

Встреча с Антоном была назначена на три часа. Он сказал, что в это время сможет уйти с работы, чтобы пойти в музей. Аня только-только успела быстро принять душ, как уже позвонил Егор и спросил, готова ли она, а то он сейчас за ней зайдет.

– Егор, давай встретимся у Дачи, – взмолилась Аня, – я еще не готова, а идти мне недалеко, я успею. А если ты меня будешь ждать, я только дольше суетиться буду.

– Ладно, в три у Дачи, – покладисто сказал Егор, – можешь даже минут на пятнадцать опоздать, чтобы мы с чистой совестью покритиковали прекрасную половину человечества.

Аня засмеялась. Как легко ей с Егором! Аня быстро набросала записку для Юльки, на случай если они задержатся в музее. В конце напомнила, что сегодня вечером, часов в восемь, возвращается бабушка Катя, чтобы Юлька была в это время дома. Раскаленное солнце пробивалось даже сквозь плотные шторы, и Аня подумала, что на улице, наверное, совсем уж невыносимо. Возвращаясь с пляжа, она шла по тенистому парку и по солнцепеку пробежала всего несколько метров, а сейчас ей предстоит идти по улице. Конечно, деревьев и кустов в городе много, но язык не поворачивается назвать их зелеными насаждениями. Изможденные серо-зеленые листья, сворачиваясь в узкие трубочки под беспощадным солнцем, давали сомнительную тень, выгоревшая трава жалась под почти усохшие кусты, и только в парках с большим скоплением деревьев и кустов подобие зелени создавало подобие прохлады. Аня шла по плавящемуся асфальту, и жаркий пряный воздух действовал на нее одурманивающе. «Плавится мозг и стекает в песок», – вспомнились ей шутливые строки, сочиненные кем-то из студентов, когда им пришлось долго работать на солнце во время практики. Но вспомнить всю песню не удавалось. Аня улыбнулась. Где ж тут вспомнишь, если плавится мозг!

Она почти не опоздала, но Антон и Егор уже сидели на скамейке и что-то бурно обсуждали. Когда Анечка подошла, они тут же включили и ее в свое обсуждение.

– Аня, я считаю, что надо сказать сразу, что ты – наследница графа, – убеждал Антон, – а иначе они и разговаривать не станут, тем более что-то показывать.

– А где доказательства? – возражал Егор. – Самозванцами выглядеть в глазах интеллигентной аудитории как-то не очень хочется.

– А что ты тогда спрашивать будешь? – горячился Антон. – Врать, что студент исторического факультета и пишешь диплом по культурному наследию графа Стомбальо? Так тебя тут же раскусят, гуманитарий липовый.

– Я думаю, надо сказать правду, – примиряюще вмешалась Аня, – показать кольцо и рассказать о том, что у меня есть определенные способности. Только без комментариев и выводов.

Музей встретил их неожиданной прохладой старого каменного здания. Аня от неожиданности даже повела плечами – ей стало зябко. Дежурный охранник оторвался от какой-то книжки и с интересом взглянул на вошедших: народ в это время почти не приходил – слишком жарко. Молодые люди подошли к нему.

– Простите, пожалуйста, – начала Аня, она решила, что с мужчинами будет разговаривать сама, а с женщинами – Антон или Егор. – Вы не подскажете, как нам поговорить с кем-нибудь из сотрудников?

– А что вы хотели? – Конечно, охранник должен был это спросить, и порядок, наверное, такой, да и скучно ему, но Аня не готова была рассказывать так сразу, и она замялась. На помощь пришел Егор.

– Мы хотели побольше узнать об этом здании, – он повел рукой вокруг себя, – на экскурсии послушали – так интересно и про графа, и про необычную архитектуру, хотелось бы поподробнее узнать про своеобразный орнамент мозаичных стен…

Егора «несло», он размахивал руками, закатывал глаза и употреблял словечки «прелесть», «потрясающе», «чудненько». Аня с трудом сдерживала смех и только, закусив губу, согласно кивала. Антон с туповато-заинтересованным лицом поддакивал деланно хриплым басом: «Угу… ну… ага…» Охранник с сожалением посмотрел на странную троицу, махнул рукой в сторону служебного коридора: «Кабинет номер двадцать шесть, исторический отдел» – и снова уткнулся в книгу. Отойдя от охранника на несколько шагов, Аня расхохоталась:

– Мальчишки, если вы и дальше так будете себя вести, нас выведут отсюда санитары…

– Да ладно, Анюта, не рассказывать же в вестибюле охраннику про твои способности. – Егор веселится.

– Тем более что он все равно ничего не знает. – Антону тоже смешно. – Ты видела, какую он книжку читал?

– Нет, не обратила внимания. – Ане даже в голову не пришло посмотреть, что читает охранник. – А что он читал?

– «Вредители на вашем участке» или что-то в этом роде, – Антон пожимает плечами, – его совсем другая дача беспокоит.

Разговор с охранником снял какое-то внутреннее напряжение, и молодые люди почти спокойно вошли в раскрытую дверь нужного им двадцать шестого кабинета. Сидевшая за столом немолодая женщина что-то писала, поглядывая в толстый журнал. Услышав, что кто-то вошел, она с некоторым сожалением подняла голову. У нее было приятное лицо и немного отсутствующий взгляд: как-то сразу стало понятно, что ее отвлекли от интересного дела, но она готова быстренько выслушать посетителей, чтобы вернуться к своим бумагам. И это почему-то вдруг смутило. Они поздоровались и замолчали.

– Проходите, молодые люди, присаживайтесь, я вас слушаю. – Женщина приветливо улыбнулась и закрыла журнал. Этот жест, ненавязчиво, но совершенно недвусмысленно показавший, что она будет внимательно слушать, развеял возникшие было сомнения. И ребята начали говорить. Они наперебой рассказывали про способности Ани, про аварию, про Митю и Георгия Дмитриевича, про то, как Егор увидел вензель на решетке ограждения, и, наконец, про кольцо.

Женщина, с легкой улыбкой слушавшая возбужденных парней, сначала всерьез их рассказ не восприняла. Мало ли таких молодых, горячих, верящих в сказки ребят приходило к ним в надежде разыскать архив графа Стомбальо! Этот архив стал своеобразным приключенческим символом их небольшого городка. Мальчишки разных поколений, начитавшись книг про таинственные клады, пиратов и сокровища, только услышав о бесценном архиве графа Стомбальо, просто теряли головы. Как, рядом с ними, в их обычной жизни, в их обыкновенном городе, рядом с их двором и школой, где-то рядом есть тайна? Не книжная, не киношная, а самая настоящая! Наиболее отчаянные из них начинали подолгу бродить в горах и лазать по развалинам старой крепости, расположенной на окраине города, нырять в заброшенных бухтах, выискивая подводные пещеры. Другие приходили в краеведческий кружок, созданный при музее, и старательно читали сохранившиеся документы. Повзрослевшие ребята уходили своей дорогой – кто становился геологом, кто инженером или подводником, кто археологом или врачом, – но на смену им приходили новые мальчишки, готовые искать пропавший архив. Светлана Николаевна любила работать с такими увлеченными ребятами, их головы были полны самых разных идей и невероятных планов, а энергия переполняла и била через край. Поощряя их пыл и понимая их жажду приключений, она старалась незаметно привить любовь к истории вообще, к родному краю, научить ребят бережно относиться к памятникам: старым домам, паркам и крепостям. Очень помогал ей учитель школы, расположенной недалеко от музея. Иван Семенович тоже искал архив графа. В этом он был похож на своих учеников – азартный, увлеченный, энергичный. Светлана Николаевна, помнится, очень удивилась, узнав, что Ивану Семеновичу скоро стукнет семьдесят пять лет. Сейчас, слушая пришедших к ней молодых людей, она подумала, как жаль, что Иван Семенович уехал. Как не вовремя. Какой-то старый друг пригласил его к себе в Петербург, и Иван Семенович, никогда не имевший семьи и дороживший старыми друзьями, поехал. Светлана Николаевна поймала себя на мысли, что жалеет, что Ивана Семеновича сейчас здесь нет, и удивилась. Она верит?

– Минутку, – остановила она рассказ. – Давайте знакомиться, ребята. Меня зовут Светлана Николаевна, а вас? – Она выслушала имена и, кивнув, продолжила: – И теперь давайте все сначала, но уже по порядку. Анечка, вы позволите вас так называть? Расскажите, пожалуйста, о своей бабушке. Все, что знаете.

Случайно взглянув на настенные часы, висящие в кабинете, Аня вдруг обнаружила, что уже семь часов вечера.

– Ой, Светлана Николаевна, ведь вечер! Музей, наверное, закрылся? А как же мы? – Аня недоуменно смотрит на сотрудницу. Она точно помнила, что специально взглянула на вывеску у входа, которая сообщала, что музей работает до восемнадцати часов. А уже девятнадцать.

– Это экспозиции работают до шести, – успокаивающе говорит Светлана Николаевна, – а сотрудники могут и позже.

Да, время пролетело совершенно незаметно. Сначала они разговаривали в кабинете, потом пошли на выставку, где рассказывалось об истории здания – приводились поэтажные планы, демонстрировались схемы пристроек и переделок, рассказывалось о реставрационных работах. «Вообще-то здание сохранилось очень хорошо, – говорила Светлана Николаевна, – но мозаика требует постоянного вмешательства реставраторов, ну и косметический ремонт делается периодически». Потом она повела их в фондохранилище. Услышав красивое и такое музейное название, Антон подтолкнул Егора локтем: не всякому удается попасть в фонды.

Огромный зал был полностью заставлен шкафами. Они были выставлены строгими рядами с небольшими проходами. Темно-красное дерево удивительно сочеталось со стеклянными дверями и создавало какую-то торжественность. Высокие окна были занавешены плотной тканью, отчего в зале царил полумрак. Ребята притихли. Шагая по центральному проходу между шкафами, они вглядывались в стеклянные дверцы: на полках стояло множество книг. Потертые переплеты кое-где отсвечивали поблекшим золотом непонятных букв, кожаные корешки фолиантов, украшенные замысловатым орнаментом, сами по себе казались таинственными. Даже тишина, нарушаемая лишь звуком их собственных шагов, казалось, таила в себе загадку. Может быть, именно поэтому девушка, вышедшая им навстречу из одного из боковых проходов, показалась Егору нереальной и даже какой-то прозрачной, словно привидение. Он оглянулся на друзей. Антон держал Аню за руку и поминутно заглядывал ей в глаза. На «привидение» он явно не обратил внимания. А Егор не мог понять – может быть, ему она кажется? Девушка была совсем небольшого роста, хрупкая и бледная, как будто никогда не выходившая под ласковые и беспощадные лучи крымского солнца. Пшеничные волосы, забранные в хвост, непослушно выбивались и закручивались у висков. Какая-то большая кофта, накинутая на плечи, скрывала детали фигуры, но бледные руки, то и дело поправлявшие волосы, были тонкими и прозрачными. Егор собирался спросить у Светланы Николаевны, водятся ли у них привидения, но та приветливо сказала:

– Привет, Танюша, а мы к тебе в гости.

И как ни банально это звучит, но тут Егор понял, что погиб. Бесплотное привидение, имеющее вполне реальное имя Татьяна и даже обладающее приятным голоском, окинуло «гостей» быстрым взглядом и улыбнулось:

– Проходите, может быть, чайку?

В течение следующего часа они просмотрели несколько папок, перебирая пожелтевшие документы и немного поблекшие фотографии. Договорились о том, что Аня напишет заявление на имя директора с просьбой разрешить ей поработать с этими документами, а Светлана Николаевна проследит, чтобы эта заявка не осталась без внимания. Попили вкусного чая с овсяным печеньем, непринужденно разговаривая и обсуждая разные разности. И все это время Егор не мог отвести взгляда от девушки. В светлом кабинете он рассмотрел ее внимательнее. Она не была красавицей, но тонкие черты лица в сочетании с маленьким ростом придавали ее облику нежность. Она удивленно вскидывала ресницы, ловя взгляд Егора, а он хоть и понимал, что это не очень прилично и очень глупо, продолжал смотреть на нее. Она незаметно вздыхала и отводила глаза. Почему-то Егору казалось, что она должна быть молчаливой и застенчивой, но девушка с интересом задавала вопросы, активно обсуждала Анины способности и весело смеялась шуткам Антона. Однако проделывала она это с такой непосредственной нежностью и так трогательно поправляла толстую кофту, кутая хрупкие плечики, что Егор снова спрашивал себя, реальна ли эта девушка. Потом они вернулись в кабинет Светланы Николаевны и продолжили разговор там, но Егор уже не был с ними. Он молча сидел около окна и думал о том, как ему найти Танюшу.

Распрощавшись со Светланой Николаевной, они вышли на улицу. Полуденная жара сменилась теплым вечером, толпы гуляющих заполнили набережную, тянувшуюся вдоль моря через весь город. Антон пошел с Анечкой, которая торопилась домой – скоро должна приехать бабушка. Егор остался один. Он побродил еще немного вокруг здания музея, посидел на скамейке под старым кленом, постоял около кованой решетки с вензелями и пошел к себе. А Татьяна, сидя на маленькой кухне около окна, с удивлением вспоминала симпатичного парня, не сводившего с нее сегодня глаз. Ее маленький рост и болезненный вид не привлекали мужского внимания в горячем южном городе, полном полуобнаженных стройных красавиц и веселых симпатичных толстушек. А среди своих сверстников она всегда считалась маленькой. Ее отдали в школу, когда ей только исполнилось шесть лет, и даже в старших классах она по-прежнему считалась малолеткой. Повзрослевшие и вдруг вытянувшиеся одноклассники не воспринимали ее всерьез. В шестнадцать она поступила в институт. На историческом факультете, где большую часть студентов составляли девушки, Таня опять была не только самой маленькой, но и самой молодой из них. Несмотря на это, она довольно быстро подружилась со всеми, поскольку девушки конкуренткой ее не считали, а немногочисленные парни относились к ней как к младшей сестренке – отзывчивой и нетребовательной. И вот уже год как Таня работала в музее. И на работе коллектив оказался в основном женский, а пожилые охранники относились к ней как к дочери. Все повторялось. Она не очень страдала от этого, поскольку ей было всего двадцать два года, у нее были друзья и она любила свои старые книги и пожелтевшие рукописи, любила их немного пыльный запах и шершавые поверхности переплетов. Ей было спокойно и только иногда чуть грустно. Но сегодняшний парень всколыхнул совсем другие чувства и мысли. От него исходила странная жизнерадостность. Странная потому, что он был не очень разговорчив и даже улыбался редко, но почему-то Тане казалось, что он очень веселый и легкий в общении человек. Эта девушка, Аня, она постоянно оглядывалась на него, хотя за руку ее держал другой парень. Может быть, Егор ее брат? Таня поймала себя на том, что произнесла его имя вслух.

Антон злился. Аня подробно расспрашивала бабушку Катю о том, как она съездила в Старый Крым, весело щебетала с Юлькой, внимательно слушала все их рассказы. Будь на месте Ани любая другая девушка, Антон не задумываясь бы ушел, договорившись о встрече на завтра. Но с этой Аней все не так. Стоит ей ласково заглянуть ему в глаза и, проведя кончиком пальца по его руке, спросить: «Ты побудешь еще?», он тут же, как теленок, согласно кивает и произносит: «Ну конечно». И сидит вместе с ними за круглым столом на кухне, и пьет чай, и слушает рассказ о том, как чувствует себя неизвестная ему тетя Маша и как она борется с колорадским жуком. И злится. Злится на себя за то, что не может увести Аню куда-нибудь, и за то, что не может уйти сам, и за то, что не хочет уходить, хотя ему давно пора. Продолжая слушать бабушку, Аня поднимается с диванчика, наливает ей очередную кружку чая, потом подходит к Антону и, обняв его сзади за плечи, ласково касается губами его макушки и остается стоять, прижавшись к его спине и ласково перебирая пальцами его волосы. Впервые в жизни Антону хочется плакать.

– Аня, мне пора, – уловив паузу, пока бабушка пьет чай, нерешительно произносит Антон.

Он держит ее руки, обнявшие его сзади, и не хочет двигаться, но он обещал дома, что придет сегодня. Ему еще предстоит трудный разговор с мамой. Да и с отцом.

– Баба Катя, я пошел, спасибо за чай. – Антон все-таки поднимается и поочередно чмокает в щеку бабушку и Юльку. – Пока, маленькая!

– Своим привет передавай, – бабушка Катя ласково смотрит на него, – матери скажи, что я к ней завтра приду, как договаривались.

Аня выходит из кухни вместе с Антоном. В полутемном коридоре он не выдерживает и хватает девушку за плечи. Прижавшись к ней всем телом, жадно покрывает поцелуями ее лицо.

– Ань, пошли ко мне, а?

– К тебе? – Изумлению Ани нет предела. – С ума сошел? У тебя же родители…

– Ну и хорошо, – продолжая обнимать ее, бормочет Антон, – я тебя наконец-то с ними познакомлю.

Может, для него это было и обычным делом, может, он и сам не очень понял, что сказал, но Аня вдруг испугалась. Нет, не то чтобы она боялась родителей Антона или была не уверена в себе, но… ей стало как-то не по себе. Антон почувствовал перемену сразу. Он слегка отодвинулся и посмотрел ей прямо в глаза:

– В чем дело, Аня? Я что-то не так сказал? – Голос у него стал вдруг требовательным и даже жестким. – Ты не хочешь познакомиться с моими?

Аня промолчала. Потом она опять проплачет всю ночь, спрашивая себя, почему молчала, почему не объяснила Антону, что знакомство с родителями – это для девушки важный шаг, что ей обязательно – слышишь, Антон? – обязательно нужно знать, в качестве кого ее будут представлять. Особенно если она любит тебя и хочет быть с тобой. Всегда.

А Антон, подождав немного, улыбнулся ледяной улыбкой:

– Не желаете, значит? Понятненько. Курортный роман, значит? Угу. Ну, тогда пока. До завтра, радость моя…

У него на языке вертелась масса обидных слов. Он мог наговорить немало изощренных колкостей и про курортные романы, и про девичьи повинности в этих самых курортных романах, и… много чего мог наговорить Антон, но не стал. Он развернулся и ушел.

Уставившись в одну точку, Аня тихо опустилась на небольшую тумбочку, стоявшую прямо у дверей. Слезы быстро наполняли глаза, набирая силу, и, дождавшись неосторожной мысли «он ушел» и инстинктивного движения ресницами, дрогнувшими при этой мысли, потекли по щекам. Юлька, вышедшая в коридор и обнаружившая сидящую на тумбочке и заливавшуюся слезами Аню, подхватила ее под руки и потащила в комнату. Уложила в кровать, принесла каких-то капель и, укрыв покрывалом, села рядом. Поглаживая Анину руку, она дождалась, пока сестра уснула. Аня так и не промолвила ни слова.

Резкий телефонный звонок разбудил их под утро. Спросонья ничего не понимая, Аня подскочила и заметалась по комнате, разыскивая свой мобильный, и, наконец найдя его около своей подушки (вечером она крепко держала в руке львенка, не желая расставаться с ним, и только когда она уснула, Юлька осторожно вынула телефон из ослабевших пальцев и положила рядом), нажала кнопку ответа.

– Анечка, – голос у мамы был ласковый и спокойный, но Аня вдруг затряслась мелкой дрожью и с трудом понимала, что ей говорят, – дочка, папа попал в аварию. Он жив, но он в больнице. Угрозы его жизни нет. – Аня слышит, как мама изо всех сил старается придать своему голосу убедительность. – Но я думаю, тебе лучше приехать, ему будет приятно.

Комната кружилась и кружилась, руки тряслись, и в ушах стоял тонкий пронзительный звон. Аня задыхалась. Мама, почувствовав неладное, заторопилась:

– Дочка, успокойся, я всегда говорю только правду, угрозы нет…

Она вдруг куда-то пропала, и Аня закричала в трубку:

– Мама, мама, я не слышу!

– Извини, Аня, – голос мамы опять появился в телефоне, – папа хочет поговорить с тобой.

– Здравствуй, девочка! – Голос отца был глуховат, но вполне тверд. – Я уговаривал мать, чтобы она не звонила тебе, но она настояла. Правда, мы не забыли о разнице во времени. Не пугайся, дочка, со мной все будет в порядке. Но ты лучше приезжай, а то я в больнице, а мама дома одна, все ей повеселее будет.

Аня болезненно прислушивалась к интонациям отца, потом трубку снова взяла мама, и к ноткам ее голоса Аня тоже прислушивалась, отвечая и нервничая. Конечно, она сегодня же выезжает, нет, даже вылетает самолетом, да, конечно, она сообщит и рейс, и время. Нет, она уже не волнуется, поскольку услышала голос папы, конечно, она не будет нервничать… и, конечно, все будет хорошо. Закончив разговор, Аня взглянула на часы. Шесть утра. Юлька, стоявшая рядом и встревоженно ловившая обрывки фраз, обняла Аню и повела ее на кухню.

– Расскажи подробно, – попросила она, – а то я не все уловила.

Пока Анечка рассказывала, Юлька поставила чайник, нарезала хлеб, достала колбасу и сыр, накрыла на стол. Они быстро позавтракали, не замечая этого.

– Надо узнать, когда первый автобус на Симферополь, чтобы мне успеть. – Машинально Аня уже начала собирать вещи. – Юлька, позвони, пожалуйста.

Автобус уходил в одиннадцать тридцать. Юля позвонила на работу, предупредила, что придет после обеда, и, услышав, что проснулась бабушка Катя, пошла «подготавливать» ее к неожиданному Аниному отъезду. Аня присела на кровать. Вещи в основном уже были уложены в сумку, может, и не слишком удобно и аккуратно, но все вместилось, а это сейчас было главным. Несмотря на потрясение, голова ее работала четко. Она проверила документы, пересчитала деньги, поставила на зарядку телефон. Львенок озорно подмигнул ей. «Я не могу так уехать, – неожиданно подумала Аня, – я люблю его, и он ничем меня не обидел». Она взглянула на часы – почти восемь. Он еще должен быть дома. Аня быстро оделась и, заглянув к Юльке, разговаривавшей с бабушкой, сказала, что вернется через час.

Антон уже был почти готов к выходу на работу. Сегодня он встал раньше обычного и собрался как-то быстро. Мама, увидев его, обутого и сидевшего в кухне, удивленно спросила, все ли в порядке.

– Да, мам, просто рановато еще выходить, – Антон улыбнулся, – посиди со мной.

Вчера они проговорили до часу ночи. Как благодарен был Антон, что мамины слезы, которых она не могла сдержать, узнав, что он решил ехать, эти мамины слезы были благословляющими. Что отец поддержал его, как обычно немногословно: «Молодец, сынок, смелость города берет». Он все им рассказал. И про Аню, и про его чувство, и про их ссору, и про то, что все равно не отступит. Родители знали, что Егор зовет Антона работать в фирму, где трудится и сам, что проблему с жильем можно решить: если он пройдет испытательный срок, то фирма оплатит расходы по съему квартиры. Они обсудили все. Оставался только вопрос о сроках, но это нужно решать уже с Егором.

– Мам, ты как спала? – Антон старается проявить заботу, он чувствует себя немного виноватым.

– Ничего, сынок, нормально, – мама улыбается, – я на ночь потом валерьяночки приняла…

Осторожный, даже испуганный, звонок удивил. Антон пошел открывать, а мама остановилась в коридоре, пытаясь разглядеть за широкими плечами сына, кто пришел и почему Антон стоит молча, никого не впускает, но и не закрывает дверь. Когда молчаливое стояние стало затягиваться, женщина не выдержала:

– В чем дело, сынок? Кто там?

Сынок сделал шаг в сторону и повернулся к матери. На пороге стояла очень красивая девушка с заплаканными глазами.

– Здравствуйте, Анечка! – Мама Антона подошла к ней и, приобняв за плечи, повела на кухню. – Почему вы плакали? Что случилось?

И Аня заплакала снова.

Солнце припекало. В здании автовокзала дышать было совсем нечем, а на улице рядом с вокзалом не было даже намека на тень. Раскидистые деревья на обочине дороги отстояли довольно далеко от посадочной площадки, поэтому молодые люди, боясь пропустить отъезд автобуса, томились на солнцепеке. Аня уже успела еще раз позвонить маме и услышала, что папа чувствует себя неплохо, «правда, доченька, правда, неплохо». Наконец объявили посадку. Аня еще раз обняла и поцеловала расстроенную Юльку, крепко обняла Егора, прижавшись лбом на несколько секунд к его плечу, и повернулась к Антону. Все слова уже были сказаны. Сильные руки Антона сжали ее плечи, он заглянул ей в глаза, молча поцеловал и, развернув, легко подтолкнул ее к автобусу. Аня вошла в полутемный салон автобуса, предъявила билет водителю и села на свое место. Сквозь затемненное окно она видела, как Егор, Юлька и Антон стоят около автобуса и улыбаются ей. По губам видно, что они говорят: «Не грусти, целую, до встречи» – и другие обязательные, ничего не значащие и такие важные слова. Вдруг она видит, как Антон резко срывается с места и бежит в автобус, что-то говорит водителю, и тот, улыбнувшись, кивает: «Проходи». Антон подходит к Ане.

– Две недели, – шепчет он ей на ухо и целует, – максимум две недели. И мы будем вместе.

Поцелуй. Взгляд. Долгий взгляд. И он уходит. Автобус медленно выруливает с площадки. Юлька отчаянно машет руками, Егор тоже машет рукой и слегка приподнимает пальцем кончик своего носа: выше нос, мол. Антон стоит, засунув руки в карманы, и тяжело смотрит вслед уходящему автобусу.

Через несколько часов Аня будет дома. Водитель отца встретит ее в аэропорту и сразу повезет в больницу. Там ее, испуганную неизвестностью и измотанную перелетом, заставят надеть белый хрусткий халат и поведут по длинным коридорам, переходам и лестницам, пока, вконец уставшую, уже почти ничего не чувствующую, ее не встретит мама. И они сразу пойдут в палату к отцу. И только тогда Аня наконец поверит, что с отцом все будет хорошо, что действительно он чувствует себя неплохо, что его жизни ничто не угрожает. И она будет снова плакать, а родители будут гладить ее по голове, плечам, щеке, и все встанет наконец на свои места.

А молодые люди, проводив Аню, еще какое-то время постоят около вокзала, потом Юлька скажет, что пора на работу. Парни проводят ее, а потом Егор, хлопнув друга по плечу, произнесет: «Не грусти, братан, пока ты отрабатываешь здесь положенное время, я уже решу вопрос в Москве».

– Когда ты уезжаешь? – Антон серьезен и как-то чересчур спокоен. Только Егора, знающего своего друга, не обманешь: он представляет, что творится у Антона внутри.

– Дня через два. – Егор прищуривается. – Ты же понимаешь, что я сначала поеду к родителям, но через две недели я буду в Москве. Все будет нормально, я же договаривался. Даже не сомневайся.

Потом, просто для того, чтобы успокоить друга, Егор достает телефон и звонит своему непосредственному начальнику. Антон с благодарностью слушает их разговор, из которого понятно, что все в силе и Антона на работу возьмут. А сейчас Антону придется еще выдержать неприятный разговор со своим начальством, которое будет в шоке, когда он подаст заявление на увольнение.

Расставшись с Антоном, Егор медленно идет по набережной. Он много сделал для своих друзей: проводил и как мог успокоил Аню, утешил и поддержал Юльку, позвонил в Москву и практически решил проблему с Антоном. На сегодня для них он сделал все. Теперь он должен решить свою проблему. Егор взглянул на часы: шел второй час. Он успеет зайти домой, принять душ, переодеться и даже поесть. Успеет.

Около пяти часов Егор сидел на скамейке возле «Дачи Стамбула». Летнее кафе, расположенное неподалеку, начало потихоньку заполняться, тихо играла музыка, и было не очень жарко. После пяти двери музея стали по одному выпускать сотрудников, спешивших домой. Егор ждал. Татьяна вышла в половине шестого. Тоненькая маленькая фигурка как будто просочилась сквозь огромные тяжелые двери, легко сбежала по ступенькам и, увидев Егора, остановилась.

– Здравствуйте! – Егор поднялся со скамейки и подошел к ней. – Я пришел сказать, что Аня уехала.

– Что-то случилось? – Испуганный взгляд и съежившиеся плечики девушки вызвали острое желание защитить ее.

– У нее отец попал в аварию, ничего страшного, но она все равно поехала.

– Конечно, правильно, – тут же отреагировала Таня. – Она полетела самолетом?

– Да, самолетом. Вечером обещала позвонить, как там дела.

Они помолчали. Потом Егор спросил:

– Вас ждет кто-нибудь дома?

Девушка недоуменно подняла глаза. Егор смутился.

– Я имею в виду, что, может, мы пойдем погуляем немного?

– Да, то есть нет… – Таня вдруг засмеялась. – Нет, никто не ждет, да, пойдем погуляем. Я так давно не была на набережной…

– Почему?

– Не знаю.

Теперь засмеялся Егор:

– Тогда вперед!

Пройдя сквозь кованые ворота «Дачи Стамбула», они оказались на набережной. Поток отдыхающих, редкий и немногочисленный в начале, ближе к центру быстро пополнялся вливающимися в него людьми. Яркая разноголосая толпа увлекала, поднимала настроение и завораживала. И Егор вдруг испугался, что в этой массе народа его прозрачная хрупкая спутница растворится, исчезнет или растает, как Снегурочка, поэтому он сразу взял ее за руку. И больше не отпускал.

Они шли в толпе, крепко держась за руки, и разговаривали так, как будто давно знакомы. Они рассматривали картины, выставленные вдоль всей набережной, угадывали, что изображено у импрессионистов, и оценивали, натурально ли море у маринистов, похож ли портрет, нарисованный уличным художником, на оригинал, сидящий тут же на раскладном стульчике, искали произведения, понравившиеся им обоим, и с радостью находили их. Они катались на карусели, ели мороженое и бросали монетки уличным музыкантам. И долго сидели около фонтана, в такт мелодии выбрасывающего вверх огромные разноцветные водяные столбы, которые рассыпались вокруг маленькими прохладными огоньками. Они слушали музыку южного города, где сливались в удивительной гармонии детские восторженные крики, смех молодых людей и спокойные голоса пожилых пар, где звенящие мелодии кафе не мешали негромкому перебору уличных гитаристов и где все перекрывалось волшебным голосом моря – ритмичным шумом прибоя.

Около подъезда Таниного дома они остановились. Удивительный вечер подходил к концу, но расставаться не хотелось, и Егор потянул Таню к лавочке. Она послушно опустилась рядом с ним. Во внезапно повисшей тишине отчетливо застрекотали цикады. Егор держал Таню за руку и осторожно, почти машинально поглаживал ее пальцы. Потом вдруг сказал, даже не глядя на девушку:

– Таня, выходи за меня замуж.

Сказал и посмотрел ей в глаза. Он не просчитывал варианты ответов, не готовил достойных фраз на возможные ее слова «мы знакомы второй день», он просто посмотрел ей в глаза. Таня, не отводя взгляда, сказала задумчиво, как будто рассуждая:

– Вместе жить – не на карусели кататься…

– Да.

И это его короткое «да», без цветистых слов и красивых обещаний, сыграло свою роль.

– Я согласна.

Возможно, ей не следовало давать ответ так сразу и так просто, мама потом скажет, что это просто неприлично, знакомые скажут, что она сумасшедшая, подруги скажут, что она пошла в первые протянутые руки. Ей все равно. Задохнувшийся, счастливый и не верящий своему счастью Егор – вот доказательство, что она не сумасшедшая.

– Но у меня украинское гражданство, – неожиданно говорит Таня, – а ты россиянин.

– Решим, – улыбается Егор, – не волнуйся. Завтра с утра к твоим родителям, потом в ЗАГС и за билетами.

– За билетами? – Таня смотрит доверчиво и чуть удивленно.

– Конечно. Мы уезжаем через два дня. Успеешь уволиться и собраться? Сначала поедем к моим родителям, потом в Москву.

Егор говорит быстро, по-деловому, без пауз и эмоций. Таня смотрит на него и отчетливо понимает, что он жутко нервничает. «Почему он так нервничает? – думает она, почти не вслушиваясь в его скороговорку. – Может быть, он и сам не ожидал такого поворота событий? И не знает, что ему делать дальше? Или знает, но…» Она улыбается и перебивает Егора:

– И еще я совсем не умею целоваться.

Егор замолкает на полуслове и после секундного замешательства произносит с неподражаемой интонацией, почти с той же, с какой говорил про гражданство:

– Решим, не волнуйся.

Следующие два дня пролетели сумасшедшей каруселью. Мама Татьяны, услышав о решении дочери, чуть не потеряла сознание, отец отпаивал ее какими-то каплями, качал головой и молчал. Но младший брат Тани, которому недавно исполнилось четырнадцать лет, почему-то сразу проникся к Егору симпатией и ломающимся баском убеждал мать, заливавшуюся слезами: «Да чего, ма, нормально все будет, она приезжать будет, перестань плакать, я же с тобой остаюсь». Отец хмыкал, но неожиданно поддержал сына: «Перестань плакать, мать, не в армию провожаешь и не в Америку, куда не доедешь. Решила – пусть едет. Дочка у нас не дурочка и в людях разбирается». – «Да что ж так быстро-то? – причитала мама. – Не по-людски!» Егор все это время молчал. Он по-прежнему держал Таню за руку, словно боясь потерять ее. Ему все время казалось, что стоит отпустить ее, как она растворится в воздухе, и окажется, что все это был только сон. Так они и сидели, взявшись за руки, – серьезные, немного виноватые, но решительные. Немного успокоившись, родители стали задавать вопросы – где жить будут, работает ли Егор и где будет работать Танюша? Конкретные немногословные ответы Егора, кажется, произвели впечатление не только на отца, одобрительно поглядывавшего на жениха, но и на мать, поскольку она перестала плакать и в конце концов предложила выпить чаю. Самый трудный вопрос был решен. Потом Егор позвонил своим родителям. О чем он беседовал с ними, Таня не слышала, но закончил он разговор быстро и, выйдя из кабинки, сказал: «Они нас ждут». В подробности он не вдавался, а Таня не рискнула спрашивать.

Антон долго и удивленно молчал, рассматривая Таню. Потом пожал руку Егору:

– Ну ты даешь, поздравляю! А Аня знает уже?

– Да, я ей позвонил только что. – Егор улыбается. – С вами не знаешь, как сказать, чтобы вы не успели друг друга предупредить.

Егор все время улыбается и все время держит Таню за руку. Он не отпускает ее ни на минуту. Так они и ходят везде вместе, держась за руки, как малыши, – и за билетами, и в ЗАГС, и к Тане на работу. Оказалось, что у Антона много хороших знакомых, и когда он рассказывает своим знакомым романтическую историю друга, билеты появляются сами собой, и в ЗАГСе, оказывается, можно обойтись без проволочек и зарегистрироваться хоть сегодня, хоть завтра. «Сегодня, – решил Егор, – но через пятнадцать минут». Не выпуская Таниной руки и кивнув Антону, мол, подожди нас здесь, он выбежал на улицу. Таня едва поспевала за ним. Цветочный магазин, в который Егор привел Таню, располагался совсем рядом. Через десять минут Таня вышла из него с огромным букетом нежных розовых роз. Женщина, ожидавшая их в ЗАГСе, рассмеялась и от души поздравила их. В музее сотрудники, увидев Танюшу с огромным розовым букетом, удивились такому неожиданному повороту в Таниной судьбе, и хоть и пожалели, что уходит такая хорошая сотрудница, но препятствий чинить не стали. Быстро все оформили и пожелали счастья. К вечеру у Тани начала кружиться голова от такого огромного количества событий. И когда они пришли к ней домой, она почти без сил опустилась на диван.

– Егор, мы уезжаем завтра или послезавтра? – Она смеется. – Я что-то запуталась в днях.

– Послезавтра. – Егор присаживается рядом и берет ее за руку.

– Слава Богу! – Девушка осторожно, даже робко прислоняется к плечу Егора. – Значит, собираться можно завтра. Сегодня укладывать вещи не буду.

Егор, едва переводя дыхание, обнимает девушку за плечи.

– Таня… – Он замолкает, не зная, как спросить ее о том, о чем спросить должен, обязательно должен.

– Что? – Ее голос тоже дрогнул – она почувствовала волнение Егора.

– Мы ведь поженились сегодня, – Егор старается говорить ласково и спокойно, хотя голос его дрожит, – я хочу тебя спросить…

– Спроси. – Таня смотрит на него доверчиво, но Егор замечает в ее глазах искорку не то страха, не то волнения.

– Танюша, ты хочешь настоящую свадьбу? С цветами, фатой…

– И венчальными свечами, – тихо-тихо, почти неслышно произносит девушка. Потом она поднимает на него виноватые глаза. – Это ничего, Егор, у каждого своя судьба.

– Я крещеный, – Егор чуть прищуривает глаза, – православный. А ты?

– Тоже православная, – еще не понимая, к чему он клонит, говорит Таня.

– Тогда будет свадьба! – Егор улыбается, хоть и вздыхает, как ему кажется, совсем незаметно. – Все как ты мечтала. Мечтала ведь?

– Но сегодня…

– А сегодня будем целоваться. – Егор наклоняется к Тане и шепчет: – Учить тебя буду.

Таня вспыхивает, в глазах читается смущение и благодарность, и Егор произносит уже серьезно:

– Я не хочу, чтобы ты хоть о чем-нибудь жалела, – и ласково дотрагивается до ее щеки.

Сказать, что Анечка, услышав о том, что Егор женится на девушке из музея, удивилась, – это ничего не сказать. Она онемела, потом рассмеялась и заявила ему: «Ты самый удивительный парень на свете. Поздравляю! Честное слово, я очень рада за тебя. Поздравь и Таню от меня. А Антон знает?» А услышав, что сейчас они как раз стоят около работы Антона и откроют ему все через несколько минут, снова рассмеялась: «Это чтобы я не успела ему разболтать? Ладно, я звонить не буду. – Потом не удержалась и добавила: – Только про меня-то не забывай». Она хотела произнести это легко и шутливо, а получилось тревожно. Но слова Егора прогнали тревогу. «Даже не надейся, – как всегда с легкой иронией проговорил он. – Помнишь слова Георгия Дмитриевича? Ты меня подпитываешь, так что… – А потом добавил серьезно: – Ты и Антон – самые близкие мои друзья. Так что не говори глупостей».

Аня, поговорив с Егором, повернулась к маме:

– Мама, Егор женится, представляешь?

Они сидели в комнате и пили чай. С самого утра они уже побывали в больнице у отца, поговорили с врачом и теперь, удобно устроившись на диване, пили чай. Аня рассказывала маме обо всем, что произошло с ней за эти дни. В первый день в больнице она только коротко сказала, что у нее появился новый друг – Антон, что это серьезно, и об этом больше тогда не говорили. Совсем другое дело – вопрос о способностях Ани. Она тогда молча подошла к отцу и, проведя рукой по месту перелома, внимательно посмотрела ему в глаза.

– Слава Богу! – довольно неожиданно сказал отец. – Слава Богу!

Только потом она поняла, что он очень волновался, что у дочери не проявятся целительские способности. Потом родители объяснят Ане, что ничего не рассказывали ей о возможном даре, поскольку это семейная традиция и неписаное правило: пока дар не проявится – о нем не говорят. Почему – на этот вопрос Аня ответа не получила. Родители лишь пожали плечами: они не знали. Традиция, и все.

И вот сегодня, сидя на диване, Аня рассказывала маме об Антоне. Мама слушала внимательно, лишь изредка покачивая головой: она не слишком одобряла некоторые моменты поведения дочери.

– А как же Андрей? – наконец задала она трудный вопрос. – Ему ты сказала?

– Нет еще… – Аня замялась. – Мам, ну как я ему по телефону такое скажу? Вот приедет – поговорим…

– А когда он приезжает?

– Даже не знаю, – отмахнулась Аня, – через неделю, наверное.

Она ошиблась. Андрей приехал в тот же вечер. Он приехал, хоть Аня его и не ждала. Зато его ждал другой человек.

Он уже давно ждал. Он ждал и нервничал. Время шло, а он ни на шаг не приблизился к цели. Каждый день – как на работу, усмехался он про себя – приходил он к элитному дому, где жила Аня. Двор был огорожен кованым забором с домофоном на воротах, всюду охрана, так что проникнуть внутрь возможности не было. Конечно, он же не домушник. И даже посмотрев познавательную передачу про организацию квартирных краж, он не научится лазать по чужим квартирам. Это смешно. Надо искать другой путь. Бдительные бабушки, гулявшие с внуками в скверике рядом с домом, заприметили молодого человека, приходившего каждый день. Ему это было даже на руку. Смущаясь и краснея, он рассказал одной из них романтическую историю про безответную любовь к красивой девушке, которая, поиграв с ним на морском побережье, обманула и ушла к другому. Но он не сердится на нее, он ее любит по-прежнему и очень хочет просто посмотреть на нее, а может быть, она заметит его и тогда… Рассказывая весь этот бред, он усмехался про себя. Женщины, женщины! Как только речь заходит о любви, вы тут же теряете голову, забываете про здравый смысл и верите всему, что вам говорят. И не важно, сколько вам лет, и не важно, любят ли вас или другую, вы сочувствуете и верите. Он знал, как разговаривать с женщинами. Когда отец Ани попал в больницу, он обрадовался – это означало, что скоро она приедет и, может быть, тогда ему удастся проникнуть в дом. Он видел, как приехала Аня – бледная и уставшая, а на следующий день с удивлением заметил, как она пошла в дом, расположенный неподалеку. И разузнал, что там она живет с мужчиной. Это было для него новостью. Бабушки из скверика, только теперь узнавшие, что «интерес» у него к Анечке, сочувственно и осуждающе все ему рассказали. «Что же такое творится на свете! – причитали они, с жадным любопытством глядя на него. – Она ж уже года два как живет со своим. И с тобой, значит, любовь крутила, да и еще с кем-то? А мы-то считали ее порядочной». Он тогда, продолжая играть свою роль, делал грустные глаза, вздыхал и говорил, что все равно любит ее. А сам в это время думал, что, кажется, ему есть о чем поговорить с этим самым мужем. Только ссорить их совсем не входило пока в его планы. И вообще надо еще посмотреть, что собой представляет мужчина, которого Аня явно собирается «бортануть». Он усмехнулся. Да скажи он такое слово бабушкам, они не просто не поймут, а скорее всего даже лишат его своего доверия и покровительства. Им нужно сказать по-человечески – «она собирается его бросить» или, еще лучше, «оставить». Но пока он ничего говорить не будет. Скорее бы уже он приехал, муж этот, думал он. И вот он приехал. «Добрый знак – мне не пришлось долго ждать, – решил человек, – и, похоже, это то, что мне нужно».

Андрей, прилетев в Москву, сразу поехал домой к Ане. Конечно, ему позвонили и сказали про аварию. Он летел самолетом и всю дорогу думал. Он думал о том, как ему себя вести. Последний разговор с Аней, помнится, насторожил его. Он тогда подумал еще, что что-то там у нее случилось, какой-нибудь романчик. Возможно. Но теперь главное – не допустить ошибки. Он станет ласковым и внимательным, все понимающим и терпеливым. И он будет рядом, а тот, другой, если, конечно, он существует, – далеко.

Андрей вошел в квартиру с встревоженным и ласковым лицом.

– Аня, милая, я как только узнал – сразу на самолет! – Он ласково целует Аню в щеку и, обняв ее за плечи, ведет в комнату, где сидит Анина мама. – Здравствуйте, Наталья Сергеевна, ну как он?

Андрей внимательно и озабоченно расспрашивает о здоровье отца, предлагает съездить за любыми лекарствами или, может, надо куда-нибудь еще съездить, так он готов. Он ласково обнимает Анечку и сочувственно поглаживает ее по волосам: «Ты такая уставшая, дорогая, весь отдых насмарку, но не расстраивайся, ведь страшного ничего нет». Он не пристает к ней с поцелуями, не требует повышенного к себе внимания, он ласков и заботлив. И Аня теряется. И когда он, заботливо поправив ей волосы, произносит: «Аня, может быть, ты хочешь пожить с мамой, пока папа в больнице? Не стесняйся, я все пойму», и при этом смотрит на нее такими грустными глазами, что становится понятно, что слова эти даются ему ой как нелегко, Аня чувствует себя последней негодяйкой. Ей ведь надо ему сказать, а как это сделать? Оказывается, это очень нелегко. Тем не менее Аня, выждав момент, когда мама в очередной раз вышла из комнаты, сухими от волнения губами, которые плохо ее слушались, произнесла:

– Андрюша, я должна тебе сказать…

– Не надо, Аня, – Андрей перебивает ее, – не надо сейчас ничего говорить.

В этот момент вернулась мама, и разговор закончился, так и не начавшись. Потом Андрей поднялся, сказав, что ему нужно съездить по делам и он вернется через пару часов. Когда за ним закрылась дверь, мама спросила Аню:

– Ты сказала ему?

– Не успела, – Аня вздыхает, – как-то трудно. Я не думала, что будет так трудно… он такой внимательный и заботливый…

– Даже чересчур, – довольно резко перебивает мама, – так суетится, глазам смотреть больно – не разрыдаться бы.

Аня недоуменно смотрит на мать и вдруг начинает хохотать. Она хохочет от души, и мама, которая сначала довольно настороженно вглядывалась в дочь – не истерика ли у той, успокоившись, тоже начинает смеяться.

– Мам, но он же все равно любит меня, – немного отсмеявшись, произносит Аня, – пусть по-своему, но любит.

– Да, по-своему, – мама соглашается почти без иронии, – поэтому не обижай его, не унижай. Постарайся смягчить ситуацию, но не затягивай. Это унизительно и нечестно. – Мама помолчала. – Нечестно по отношению и к нему, и к твоему новому другу.

Андрей, выйдя из дома и сев за руль своего автомобиля, некоторое время просто сидел, уставившись в одну точку. Он устал. И он был зол. Не мужское это дело – так суетиться около женщины. Он, между прочим, с дороги, с самолета, а должен делать вид, что совсем не устал, и предлагать им куда-то съездить. Хорошо еще, что им ничего не нужно. И хорошо хоть покормили. Черт! Андрей с силой стукнул кулаком по рулю. Сколько ему еще предстоит так кривляться? Конечно, он потерпит, Аня того стоит, но как раньше было хорошо – спокойно и без проблем. «Жениться надо! – вдруг неожиданно пришла ему в голову спасительная идея. – Надо на ней жениться, и тогда она никуда от меня не денется. Чего это я раньше не подумал?»

Человек в скверике с удовольствием наблюдал за Андреем. Когда он увидел, как тот закрывает машину, покручивая на пальце ключи и поглядывая по сторонам, он сразу понял, что судьба снова преподнесла ему подарок. С этим можно договориться.

Антон вечерами сидит дома. Конечно, в глубине души он, совершенно непонятно почему и на каком основании, надеялся, что его уволят с работы по собственному желанию в тот же день, как он подаст заявление. Но его заставили отрабатывать положенные по закону две недели. Он и отрабатывал. А вечерами сидел дома. Днем он по нескольку раз звонил Ане, но разговор не клеился, поскольку новостей не было, а молча дышать в трубку Антон не умел. Он не спрашивал, разговаривала ли Аня со своим… Антон даже мысленно не мог придумать ему подходящее название… в общем, он не спрашивал, а она не говорила. Про отца он спрашивал каждый раз, а Аня каждый раз повторяла, что все неплохо. Не получался разговор, одним словом. Но спустя некоторое время он снова звонил ей. И снова вымученные слова оставляли только недовольство собой. В общем, все как-то было плохо. А тут еще Егор уехал. Женился и уехал. Антон за него рад. Но без Ани и без Егора совсем пусто стало в городе. Юлька со своим Мишей пропадает. Говорит, что компания их тоже как-то распалась – все поразъехались. «Эпидемия какая-то, – пожимая плечами, говорила Юлька без особого сожаления, забегая иногда к нему. – Сначала Катя с отцом уехала, потом Витек к каким-то родственникам подался, потом и Серега уехал, а теперь вот и Егор. – Юлька помолчала. – Скоро и ты уедешь, как я без тебя буду?» – теперь в ее голосе звучала неподдельная грусть. «Ничего, у тебя Миша есть, – улыбался Антон, – а мне письма будешь писать». – «Можно подумать, ты будешь отвечать», – тут же заводилась Юлька. «Не буду, – соглашался Антон, – но ты все равно пиши, а я тебе звонить буду». – «Как там Аня?» – обязательно спрашивала Юлька. «Нормально» – неизменно отвечал Антон. Хотя ничего нормального не было. Он был здесь, а она там. Вот Егор молодец – сразу решил свои проблемы одним махом. Тихий, тихий, а тут… Как-то его родители все это восприняли?

Елена Николаевна и Владимир Александрович сидели за круглым кухонным столом и с любопытством смотрели на хрупкую девушку рядом с их сыном. Очень светлая кожа, красивые пшеничные волосы и серые глаза. Маленькая, нежная и, похоже, немного испуганная. Егор держит ее за руку, видимо, боясь, что она сбежит. Первые приветствия уже сказаны, первые необязательные вопросы «Как доехали?» и «Как тут у вас дела?» уже прозвучали, первая суета – «проходите, здесь можно умыться, сумки пока туда поставь» – уже прошла, завтрак накрыт, и чай разлит по чашкам. Итак…

– Ну, рассказывайте теперь, где же вы познакомились? – Елена Николаевна улыбается. – А то ведь по телефону Егор вообще ничего не сказал.

– А чего по телефону расскажешь, – оправдывается Егор, – тем более что слышно было ужасно, помнишь?

– Помню, – соглашается Елена Николаевна и, заметив испуганный взгляд девушки, метнувшийся на Егора, добавила как-то совсем по-домашнему: – Танюша, вы не бойтесь так. Мы хорошие.

Это неожиданное «хорошие» рассмешило почему-то всех, и обстановка как-то разрядилась.

– И вообще меня это совсем не удивило, – продолжила Елена Николаевна, – как говорится, яблоко от яблоньки недалеко падает. Так что Егор – весь в отца…

– Я дольше думал, – возражает Владимир Александрович, – мы две недели разговоры разговаривали.

– Ну так дети – они быстрее родителей развиваются. Прогресс же должен идти…

Родители Егора шутливо поддразнивают друг друга, и Тане приятно на них смотреть. Конечно, она уже знала историю их знакомства – Егор рассказал ей. Но то, что они так просто и легко воспримут ее появление, было для Тани неожиданностью. Приятной неожиданностью.

Егор стал рассказывать, как они познакомились. Увлекшись, он рассказывает не только про Таню, но и про Анечку, про их неожиданную встречу и про ее невероятные способности. Незаметно включается в разговор и Таня. Егор рассказывает про графа Стомбальо, про его архив, про неожиданно увиденный вензель в кольце Ани. В процессе разговора все перешли в комнату и расположились кто на диване, кто в креслах. Большой диван, на который Егор забрался с ногами и потащил за собой Танюшу, был точно такой же, какой стоял в доме у Таниных родителей. И от этого сразу стало уютно, хоть и немного грустно.

– Танюша, – Елена Николаевна обращается к девушке, – вы не хотите позвонить своим родителям? Нужно бы сообщить, что вы доехали и что у вас все нормально, – и она придвигает к ней телефон.

Девушка с благодарностью смотрит на улыбающуюся женщину.

– Спасибо, Елена Николаевна.

– Пойдем, Володя, – поднимается мама Егора, – надо на стол накрывать. За разговорами время быстро летит.

День за разговорами и правда пролетел незаметно. Таня и не заметила, как наступил вечер. Она, честно говоря, даже не поверила, что уже десять часов вечера, когда взглянула на часы.

– Егор, а что, часы неправильно идут? – наивно спросила она. – Солнце еще светит, а на часах одиннадцатый…

Все рассмеялись.

– У нас здесь летом солнце до одиннадцати, а то и до двенадцати. – Егор ласково смотрит на смутившуюся Таню, – мы же рядом с Питером, а это – белые ночи. Слышала?

– Ну конечно, – Таня обрадовано всплеснула руками, – как я могла забыть! – От ее смущения не осталось и следа, и она прильнула к окну. – Просто это так неожиданно и непривычно.

Улучив момент, Елена Николаевна отвела сына в сторону.

– Егор, я постелила вам в твоей комнате. Если Танечке что-нибудь нужно, то пусть она не стесняется и скажет. Хорошо?

Егор пробормотал в ответ что-то невразумительное. Он не знал, как сказать маме, что они с Таней еще не… и говорить ли об этом вообще.

Оставшись с Егором вдвоем, Таня доверчиво прильнула к его плечу.

– Егор, у тебя и правда хорошие родители, с ними так легко.

– Это потому, что и ты хорошая. – Егор улыбается, обнимая ее. – Просто повезло, что на один квадратный метр площади попало так много хороших людей.

Он шутит, но Таня замечает, что глаза у него грустные.

– Егор, что с тобой? – пытаясь понять, что происходит, спрашивает она. – Ты грустный какой-то.

– Я не грустный, я задумчивый, – отшучивается Егор, – мужчина должен иногда думать.

– А о чем думает мужчина сей… – Она замолкает на полуслове. Она вдруг видит, что в комнате только одна кровать. Не замечая своей реакции, она молча смотрит на эту кровать. Егор ласково обнимает ее.

– Не волнуйся, я же обещал…

– Егор, мне не нужно лимузинов и ресторана, мне ничего не нужно…

– Только венчание и фату. – Егор смотрит внимательно.

Таня опускает глаза.

– Егор, если тебе так… – она не может сразу подобрать нужное слово, – так грустно, то…

– Я потерплю.

Они лежали на одной кровати, крепко обнявшись. Таня спала, а Егор никак не мог понять, почему он так поступает. «Как глупо, совершенно глупо я веду себя, – думает он, – ведь мы уже женаты, это моя жена, и я люблю ее. И она готова быть со мной. Зачем откладывать?» Егор смотрит на девушку, доверчиво лежащую у него на плече. «Это моя жена, жена. – Егору становится трудно дышать. – Зачем я так мучаюсь? Какой в этом смысл? Все равно мы потом обвенчаемся и будет свадьба, как она хотела». Он ласково касается губами ее волос, нежно проводит рукой по плечу. «Я хочу на свадьбе быть невестой, а не женой», – внезапно вспоминаются ему слова Татьяны. Когда она это сказала? Кажется, когда они говорили, что будет свадьба. И он обещал. Пусть это глупо, но он обещал.

Совершенно измученный, под утро он вышел из комнаты. Мама сидела на кухне и, увидев его, спросила:

– Ты совсем не спал?

И он рассказал все ей.

– Это очень благородно, – сказала Елена Николаевна, – но зачем так мучиться? Если девушке важно именно это, то идите да обвенчайтесь, с платьем мы поможем, а погуляете с друзьями в Москве. Просто отметите это событие в кафе или на природе.

После завтрака Егор повел Таню на прогулку по городу. Небольшой русский город, наполненный белыми храмами и яркой зеленью парков, с широкой величавой рекой и старыми крепостными стенами, произвел на Таню неизгладимое впечатление. Это была совсем другая природа, совсем другой воздух, другая архитектура и другая история. Здесь все было другое. И это Тане нравилось. Небольшой храм, стоящий на зеленом пригорке, казался гордым мальчуганом, впервые забравшимся на высокий холм.

– Егор, смотри, какой красивый храм, – Таня показывает на него рукой, – какой белоснежный…

– Это церковь Василия на Горке, – говорит Егор, – один из самых известных у нас.

– Так и называется – на горке? – Она смеется.

– Хочешь, зайдем? – Егор тянет Таню за руку. – Он действующий.

В этом храме через несколько дней они обвенчаются. Будут белое платье и воздушная фата, белые цветы и золотые кольца, будут гореть венчальные свечи, отражаясь во влажных глазах, и будет короткое «да» как начало длинной жизни.

А потом они останутся вдвоем в пустой квартире: Елена Николаевна и Владимир Александрович уедут на пару дней к кому-то в гости на дачу. Они скажут, что их давно зовут и уже неудобно отказываться, «а вы уж тут сами хозяйничайте, тем более еда в холодильнике есть». И они останутся вдвоем. И за эти два дня ни разу не выйдут на улицу.

Андрей открыл машину и сел за руль, не заводя двигатель. Это стало у него привычкой: посидеть некоторое время в машине, молча или пару раз стукнуть кулаком по рулю или сиденью, выплескивая накопившиеся эмоции. Да, сдерживаться становилось все труднее. Аня несколько раз пыталась с ним поговорить, но он не давал ей такой возможности: либо вообще выходил из комнаты, либо делал вид, что не слышит, и переводил разговор на другую тему. Аня жила с мамой, каждый день ездила в больницу к отцу, и Андрей проводил все вечера с ними. Он ничего не требовал, он был внимательным и терпеливым – как и планировал, но это давалось ему нелегко и с каждым днем требовало все больше усилий. Хотя прогресс он все-таки отметил: Аня реже заводила разговор на щекотливую тему их отношений и иногда даже просила его о чем-нибудь – куда-то съездить или просто налить ей чай. Она как будто заново привыкала к нему. Скоро она вспомнит, что он фактически ее муж, она же нормальная женщина, и тогда… тогда он сразу сделает ей предложение. Они распишутся, и все вернется на свои места. Ничего, он подождет.

– Привет.

От неожиданности Андрей вздрогнул и даже слегка испугался: сразу как-то неприятно взмокли ладони. От досады, что он так глупо, даже по-детски струхнул, Андрей нарочито надменно посмотрел на говорившего. Молодой мужчина, неплохо одетый – в меру потертые джинсы, недешевая светлая футболка, легкие кроссовки, – да, одет неплохо, стоял у машины, облокотившись на капот, и улыбался. Глаза его были скрыты за темными очками, и от этого Андрею опять стало не по себе.

– Руки с машины убери! – довольно грубо сказал он. – Чего надо?

– Поговорить. – Похоже, он нисколько не смутился, хотя руки убрал.

– О чем я должен с тобой разговаривать?

Незнакомец подошел ближе, снял темные очки и, наклонившись к открытому окну, четко произнес:

– Я знаю того козла, с которым твоя подружка спала, и я знаю, как ты можешь отомстить и еще на этом сделать неплохие бабки, а потом решай – нужна ли она тебе, или есть много других, более покладистых. При деньгах-то это не проблема! – Он улыбнулся и снова надел очки. – Подумай, друг, я завтра здесь же буду в это же время.

Он развернулся и, засунув руки в карманы, не спеша пошел вдоль улицы. Андрей молча смотрел ему вслед. «Как в кино, – подумал он неожиданно, – подошел незнакомец и тут же решил все проблемы. Так не бывает». Андрей повернул ключ зажигания, мягко заработал двигатель. Но он не спешил двигаться с места. «Нет, так не бывает, но что ему нужно?» Андрей снова заглушил мотор, достал сигарету, не торопясь прикурил и посмотрел по сторонам. «Что я теряю, если поговорю с ним? – снова и снова думал Андрей. – Если он станет врать и что-то придумывать, я просто уйду, если денег требовать начнет – в морду дам. А будет что послушать – послушаю». Приняв решение, он уверенно повернул ключ, аккуратно вырулил со двора и поехал домой.

– Антон, мне никак не поговорить с Андреем! Я не знаю, что делать! – Она почти плачет. – Он или делает вид, что не слышит, или обещает меня выслушать потом.

Аня сама не понимала, почему вдруг набрала номер Антона и начала жаловаться.

– Ты живешь с ним? – Антон перебивает ее, не дослушав. Его голос не груб, но требователен.

Аня замолкает на секунду, а потом взрывается:

– Что?! Ты… ты…

– Я спрашиваю, ты живешь с ним?

– Нет, – у Ани вдруг резко кончились силы, – нет, Антон, я живу у мамы.

Секундное молчание, и снова голос Антона, но уже совсем, совсем другой:

– Не плачь, родная, и оставь все это. Я приеду совсем скоро, и тогда, я думаю, он поймет все и без твоих объяснений. – Ласковый, спокойный голос заставляет Аню расплакаться еще сильнее. Она вдруг явственно слышит в его голосе и тревогу, и усталость, и тоску. И любовь.

– А еще мне кажется, что за мной кто-то следит… – Вот это уже совсем лишнее она сболтнула.

– Что? Кто следит? – Антон не на шутку встревожен. – Ты уверена?

– Я не знаю, просто иногда у меня такое странное ощущение, что в спину кто-то смотрит, недобро так смотрит.

– А это не может быть связано с аварией, в которую попал твой отец?

– Я не знаю, – Ане становится страшно, – не знаю.

– Постарайся никуда одна не ходить. – Антон и сам понимает, что дает банальные советы, абсолютно правильные и абсолютно бесполезные. – Жди меня, Аня, осталось всего несколько дней.

Поговорив с Аней, Антон набирает номер Егора.

– Привет, молодожен, что-то ты не проявляешься никак и нигде… Ты там не умер от счастья? – Антон, как всегда, слегка иронизирует.

– Почти, – смеется в ответ Егор, – но долг свой помню, и уже завтра мы выезжаем в Москву.

– Егор, как приедешь в Москву, появись у Ани, – просит Антон, – не очень мне ее состояние нравится.

– Что такое? – Егор искренне озабочен. – С отцом что-то?

– Нет, с отцом все в порядке, тут что-то другое. В общем, проявись, ладно? Тане привет передавай, – заканчивает разговор Антон.

– Танюша, тебе привет от Антона, – довольно задумчиво говорит Егор.

– Егор, что случилось? – Таня ласково касается его плеча.

– Что-то с Аней, но Антон недоговаривает…

– Позвони ей сам, – тут же реагирует Танечка, – мы с тобой как-то позабыли про всех, – она слегка краснеет, – это неправильно.

Егор с удовольствием смотрит на жену. Она смущается еще больше и, разыскав его телефон, подает ему:

– Звони и привет от меня передай.

Поговорив с Аней, Егор стал еще более задумчив. Там, в Москве, действительно что-то происходило. Он посмотрел на Таню, сидевшую рядом с ним и внимательно смотревшую на него.

– Видишь ли, Танюша, – Егор видел, что она кое-что поняла из его разговора по телефону, – у Ани необыкновенные способности, поэтому она, видимо, вообще чувствительная к таким вещам. Конечно, у нее сейчас трудный период, нервы и все такое, но мне кажется, что она не ошибается. За ней действительно следят.

– Бедная Анечка, – Таня прижимается к плечу Егора и берет его за руку, – как ей, наверное, сейчас страшно и одиноко.

– Послезавтра мы уже будем в Москве и сразу поедем к ней. – Егор обнимает жену. – Ты не возражаешь?

Таня отрицательно качает головой.

– Таня, ты же не будешь ревновать меня к Анюте? – вдруг спрашивает Егор. – Ты должна понять, она для меня… – Он почему-то занервничал, забеспокоился. Раньше он об этом не думал, а тут вдруг испугался. Он даже сам не понял, чего именно боится. Ему показалось, что именно сейчас он должен объяснить…

– Я постараюсь тебя вообще не ревновать. – Таня заглянула Егору в глаза и улыбнулась, хотя улыбка получилась грустной. – Наверное, я не могу тебе дать слово, что никогда не буду ревновать. Я постараюсь, но и ты постарайся не давать повода.

Танечка смотрит немного виновато, но продолжает улыбаться.

– Но это я на будущее говорю. А сейчас я, честное слово, понимаю, что Аня тебе как сестра. И я совсем не ревную.

Егор улыбается и привлекает ее к себе, ее руки обнимают его за шею, а ее губы ласково, хоть и немного робко касаются его губ.

– Смелее, – шепчет он ей.

Она вспыхивает, краснеет, но еще сильнее прижимается к нему.

Аня, поговорив сначала с Антоном, а буквально через несколько минут и с Егором, задумчиво стоит около окна. Она улыбается. У нее нет той бурной, сумасшедшей радости, что была первый раз, когда она поняла, какие замечательные у нее друзья. Сегодняшняя радость другая – уверенная, спокойная. Скоро, совсем скоро они будут рядом, и у нее все станет хорошо. Она в этом уверена, и даже телефонный звонок, прозвучавший неожиданно, не испугал ее. Она подняла трубку.

– Аня, я думаю, нам надо поговорить. – Голос Андрея сух и строг.

– О чем? – довольно глупо прозвучал вопрос, и Аня разозлилась. Ну конечно, сколько раз она пыталась с ним поговорить, а тут, пожалуйста, он считает, что…

– Скорее о ком. – Интонация Андрея не нравится Ане. Но она понимает, что разговора не избежать. И все-таки делает попытку:

– Андрей, по-моему, и так уже все понятно…

– Да-а-а? – В его голосе звучит не просто ирония, а скорее насмешка, ядовитая такая насмешка. – А мне вот не все понятно.

– Хорошо, – Аня не хочет начинать разговор со взаимных упреков, тем более по телефону, – когда ты придешь?

– Это ты придешь. Домой. Сегодня вечером. – Андрей сумел-таки подобрать верную интонацию: в ней не прозвучало ни приказа, ни высокомерия. Только вежливая просьба и едва заметное требование проявить уважение к нему и к дому, где они жили. И Аня подчинилась.

Когда Аня пришла, Андрей уже был дома. Впрочем, Аня не знала, может, он вообще целый день просидел в квартире: на работу-то он так и не устроился. Аня почувствовала раздражение, но тут же постаралась взять себя в руки – нельзя так начинать разговор. Она прошла на кухню, поставила чайник, достала чашки.

– Андрюша, – позвала она, – пойдем чаю попьем, а то на улице так жарко, что пить хочется, я все время пью, пью и сок, и минералку, но холодная вода жажду совсем не утоляет, нужно что-нибудь горячее.

Аня говорит быстро, многословно, стараясь отвлечься от предстоящего разговора, стараясь заглушить растущее напряжение и раздражение. Да, раздражение. Господи, чем же вдруг Андрей стал так раздражать ее? Накрывая на стол, доставая из шкафчика печенье, а из холодильника сгущенку, Аня пытается вспомнить что-нибудь хорошее об Андрее и об их совместной жизни. Но как назло в голову лезут только его грубые слова, его пренебрежительный тон, ее ссоры с родителями и подругами из-за него. Аня резко остановилась посреди кухни. Она вдруг вспомнила, как всего недели две назад она шла по темной дорожке южного парка и пыталась вспомнить что-нибудь плохое об Андрее, а вспоминалось только хорошее. Всего две недели, а кажется, что это было давным-давно. Так давно, что она сейчас даже не может припомнить, что же она вспоминала хорошего. Но она помнит, что тогда чувствовала себя предательницей. А что она чувствует сейчас? Усталость. Даже раздражение куда-то улетучилось. Аня усмехнулась. Когда-то она даже любила выяснение отношений. В этом был какой-то особый интерес, сродни спортивному поединку, когда в кровь выбрасывается адреналин, и в этом было определенное очарование. Щекотание нервов, виртуозное молчание, многозначительные слова и ласковый отказ. Конечно, всегда отказывала она. И сейчас отказывает она, но почему-то это не доставляет ей того удовольствия. Ей не хочется разговаривать вообще. Но где же Андрей? Аня отворачивается от окна, у которого уже давно стоит, занятая своими думами.

Андрей смотрит на Аню, и в его взгляде нет ни улыбки, ни ласки. Ане становится страшно. «Почему-то когда Антон набросился на меня в парке, мне не было страшно», – неожиданно подумала Аня. Ей все время вспоминается Антон. Даже нет, не так. Она не вспоминает, она о нем просто помнит.

– Что ты будешь – чай или кофе? – Аня старается прогнать свой страх. В конце концов, это же ее Андрей.

– Кофе. – Андрей садится за стол. – Аня, расскажи мне все.

Аня медленно достает банку с кофе, медленно ставит ее на стол, медленно опускается на стул, медленно поднимает на Андрея глаза:

– Что ты хочешь знать?

– Все.

Лаконичность ответа и высокомерная интонация напомнили прежнего Андрея – грубовато-пренебрежительного, но своего, того самого, с которым Аня прожила вместе два года, и от этого ей стало немного легче.

– Я люблю другого.

– «У меня увели перчатки, и я полюбила другого», – саркастически цитирует Андрей.

Аня промолчала. Что толку обижаться, отвечать грубостью или колкостью? Это только затянет неприятный разговор, а ей хочется поскорее уйти. «И давно это я такая умная и рассудительная? – подумала вдруг Аня. – Как будто мне сто лет, не меньше». Эта мысль рассмешила ее, и она улыбнулась. Андрей среагировал немедленно:

– Что смешного?

– Андрюша, не мучай ты меня, – вдруг устало попросила Аня, – я все равно не вернусь к тебе.

Андрей помолчал, обдумывая услышанное. Он был готов к такому повороту. Он уже все знал. Сегодняшний разговор с новым знакомым раскрыл ему глаза на многое. Конечно, он был не в курсе подробностей, но главное ему стало известно. И сегодняшний разговор Аню не вернет скорее всего. Но ему нужно хоть немного продлить их отношения. У него должна быть возможность бывать у нее дома. В смысле дома у ее родителей, потому что в своем доме он все проверил: никаких старых писем или фотографий Анечка здесь, конечно, не хранила. Впрочем, они не очень-то на это и рассчитывали. Все-таки это всего лишь съемная квартира, и Ане совершенно не было резона тащить в нее семейный архив. Все наверняка хранится в доме родителей. Вот туда Андрею и нужно будет попасть, не вызывая подозрений. Причем хотелось бы, чтобы такая возможность представилась в то время, когда дома хотя бы не было матери, а лучше бы и Ани тоже. И для этого надо хоть как-то, любыми способами продлить их отношения. Агонию их отношений – как выразился его знакомый. Он не глуп, этот молодой мужчина, и дал ему дельный совет. Именно поэтому Андрей сегодня разговаривает с Аней.

– Аня, я не хочу выглядеть… – Андрей замялся. – Но мы с тобой практически женаты, и вот так поступать со мной…

– Прости меня, Андрей, – Ане действительно стыдно, – но ты понимаешь… – Она тоже не может подобрать нужных слов.

Повисает неловкое молчание. И вроде бы все понятно, но как будто и сказать нужно что-то еще.

– Дурацкая ситуация! – Андрей снова берет инициативу. – Я хочу сказать, что, может быть, ты не будешь торопиться? В том смысле, что, может быть, не будем афишировать пока наш… нашу ссору?

Аня удивленно поднимает глаза: «Ссору?»

– Ну хорошо, я не так выразился, – Андрей упорно гнет свою линию, – наш разлад, нашу размолвку, не знаю, как сказать, но ведь ты понимаешь… – Андрей нервничает, барабанит пальцами по столу. – Твой новый друг (о, какое удачное выражение – спасибо за подсказку: уважительно по отношению к девушке, но пренебрежительно – без имени – к сопернику!), он ведь из другого государства теперь, у него нет российского гражданства, у него могут быть проблемы и с пропиской, и с работой, он вообще может не приехать, когда все обдумает спокойно. Зачем же тебе позориться: ждала, ждала, а он…

Андрей говорит почти заботливо, в его словах есть какая-то обывательская правда, но для Ани все это не очень убедительно. Вот Антон, он всегда говорил убедительно. А может, сейчас она просто не хочет, чтобы ее убеждали? Не хочет, чтобы ее убеждал Андрей? Аня почти не слушает, что именно он ей говорит, но она почему-то думает, что это, пожалуй, не очень справедливо – совсем не принимать его слова, только потому, что она решила с ним расстаться. Она не чувствует вины, но она чувствует дискомфорт. И поэтому заставляет себя прислушаться к его словам.

– Аня, я не настаиваю, чтобы ты сейчас принимала решение, – продолжает тем временем Андрей, – и даже не настаиваю, чтобы ты переехала сюда, домой. Но позволь мне приходить к тебе. Ведь тебе и твоей маме может понадобиться помощь. Конечно, я смогу приходить только вечером, после работы…

Аня удивленно поднимает глаза:

– Ты устроился на работу? Куда?

– Фирма «РосИнком», в отдел АСУ.

– Так это же здорово, Андрюша! – Аня радостно смотрит на него. – Это же отличная фирма. Почему ты мне не сказал раньше?

– А что, это что-нибудь поменяло бы?

Аня осеклась. Действительно, прозвучало все как-то глупо. Но она и правда рада, очень рада за Андрея.

– Извини, Ань, – Андрей почувствовал, что налаженный было контакт снова стал призрачным, – извини, но мне трудно… Я ведь люблю тебя.

Андрей не лжет. Что бы ни говорил новый знакомый о многочисленных девушках, которые станут сговорчивыми и покладистыми, если у него будут деньги, Андрей в глубине души надеялся, что он вернет Аню. Этот курортный любовник, он в общем-то далеко и почти наверняка не приедет. Слишком это непросто в наше время, слишком дорого, слишком много проблем. Он не приедет. И Аня поймет, что курортные романы – это для отдыха, для всплеска эмоций, для обновления чувств. А дома есть человек, который простит, поймет. И у которого теперь нет проблем. Она это поймет и вернется. Андрей в это верил. И поэтому он повторил:

– Я люблю тебя.

Аня промолчала. Она не знала, что ответить ему. А Андрей понял ее молчание по-своему. Он осторожно взял ее руку и начал целовать.

– Андрей, – почти жалобно произнесла Аня, – пожалуйста, не надо.

Андрей не ответил. Тогда она выдернула руку и, встав из-за стола, подошла к окну. Он тут же приблизился к ней и, обняв ее сзади, начал целовать ее шею, волосы, плечи. Аня резко вывернулась.

– Андрей, прекрати!

Но он не слышал ее. Он уже тяжело дышал, и в голове у него мутилось, он сделал шаг по направлению к Ане, которая, прижавшись к окну, испуганно смотрела на наступающего на нее мужчину. В этот момент резко зазвонил телефон. Не отводя глаз от лица Ани, Андрей вытащил из своего кармана мобильный телефон и, раскрыв его, поднес к уху.

– Вот только насиловать ее не надо, – прозвучал насмешливый голос, – этим ты ее не вернешь и все дело завалишь.

Андрей вздрогнул и пришел в себя. Хриплым от досады голосом он произнес только одно слово:

– Откуда?

– На фоне окна вы отлично смотритесь, – рассмеялся собеседник, – и мне показалось, что девушка напугана.

Андрей отключил телефон. Ему хватило самообладания не броситься к окну, чтобы понять, откуда подсматривал за ними невидимый наблюдатель. Он просто опустился на стул и обхватил голову руками.

Аня, все еще напуганная, тихо спросила:

– Кто звонил?

– Ошиблись номером, – не поднимая головы, глухо сказал Андрей. – Прости меня, Аня, и лучше уходи.

Аня не стала проявлять вежливость. Она молча поднялась и пошла к выходу. Но Андрей снова остановил ее.

– Я могу зайти? – Он не смотрел на нее, но было видно, как ему нелегко.

– Конечно, Андрюша, – Аня не посмела отказать ему в этой малости, – конечно, заходи. – Она помолчала и, чтобы хоть как-то смягчить нанесенную ему обиду, непроизвольно добавила: – Я пока ничего никому говорить не буду.

– Спасибо, Аня. – В голосе Андрея не слышалось радости, но в нем была благодарность. – Давай я тебя отвезу, а то уже поздно.

Они вышли из дома, когда снова зазвонил телефон. Теперь уже у Ани.

– Привет, дорогая! – Голос Антона, такой близкий, такой ласковый и такой далекий, переполнил чашу Аниного терпения. Она разрыдалась. – Аня, что случилось? – Антон не просто спросил, он закричал.

– Ничего, Антон, ничего, – сквозь слезы бормотала Аня, не обращая внимания на идущего рядом Андрея, – просто я ужасно соскучилась, и у меня был нелегкий день, и еще у тебя нет российского гражданства, и у тебя будут проблемы с пропиской и работой, и еще…

– Во-первых, у меня российское гражданство, и у меня не будет проблем с работой, – Антон сказал это почти спокойно, но постепенно голос его наливался раздражением, – во-вторых, я через четыре дня приеду, так что потерпи, это уже недолго. А в-третьих, – добавил он уже с заметной досадой в голосе, – хватит наконец слушать всяких козлов. – Он помолчал и добавил чуть мягче: – Ладно, приеду – разберусь. Целую. И прекрати рыдать.

Андрей молча открыл дверцу машины, молча довез Аню до ее дома, молча проводил ее от машины до подъезда. Около двери он остановился и только теперь произнес:

– Я все равно могу завтра зайти?

Аня кивнула.

Мама с удивлением и тревогой посмотрела в заплаканные глаза дочери.

– Анечка, что случилось?

– Ничего, мам, ничего. – Аня села на диван. – Мы поговорили с Андреем, но это было нелегко. Он попросил пока не рассказывать никому ничего…

– Ты оставила ему надежду. – Мама не спрашивала, мама скорее утверждала. – Зачем? Ты что, не уверена в Антоне? Или в себе?

– Да нет, мама, не в этом дело… – Аня не знает, что сказать, ведь разумного объяснения ее поступку нет. Со стороны посмотреть, она действительно оставила Андрею надежду, и действительно непонятно, зачем она это сделала. Неужели она чувствует свою вину перед ним? Или неуверенность? Нет, она верит Антону и знает, что сама любит его. Тогда почему она разрешила Андрею приходить?

Наталья Сергеевна смотрит на Аню, не спрашивая ее больше ни о чем. Что происходит с ее девочкой? Раньше она не была такой неуверенной в себе. И не была такой чувствительной. «Это хорошо, что она изменилась, – думает мать, – она больше думает о людях, больше тревожится о чувствах других, больше задумывается о последствиях своих поступков. Это хорошо. Но это трудно».

– Самое трудное, дочка, – это выбрать золотую середину, – как будто продолжая начатый разговор, сказала вдруг мама.

Аня удивленно посмотрела на нее. Она не совсем поняла, о чем идет речь. И мама пояснила:

– Нельзя обижать людей, но нельзя и становиться безвольной куклой в руках тех, кого ты жалеешь, тех, кто вызывает у тебя сочувствие или даже чувство вины. Ошибки нужно и можно исправлять, людей можно и нужно понимать. И жалеть. И сочувствовать. И помогать. Но нельзя никому позволять просто использовать твое сочувствие для каких-то своих целей, – мама улыбнулась, – особенно во вред тебе.

На следующий день в Москве разразилась гроза. Яркие вспышки озаряли темные облака, покрывшие городское небо, а тяжелый гром гулко метался между домами. Крупные редкие капли, упавшие на землю вместе с первым порывом грозового ветра, буквально через несколько минут превратились в сплошную водяную стену, обрушившуюся на город.

– Даже не думайте приезжать, – строго сказал отец по телефону, – у меня все есть, и вообще, отдохните хоть денек. Тем более такой ливень – еще утонете где-нибудь.

Он шутил, но на самом деле в отдельных районах затопило городские тоннели, на дорогах глохли машины, залитые водой почти до окон, а по тротуарам по колено в воде шли люди, неся в руках босоножки и кроссовки.

– Мам, давай сегодня посмотрим старые фотографии, – сказала Аня, стоявшая у окна, пока мать разговаривала по телефону, – мы с тобой давно собирались…

Да, они собирались посмотреть сохранившиеся фотографии и бумаги давно, с самого первого дня, как только Анечка вернулась из Крыма. История графа Стомбальо не была раньше известна родителям Ани, и, честно говоря, они не очень верили в свою причастность к ней. Да, дар исцеления передавался в семье из поколения в поколение – об этом семейные предания рассказывали, но о графе и его архиве ничего известно не было. А про кольцо с вензелем отец сказал просто: «Это может быть и вензелем, но может быть и просто красиво изогнутым ободком. S-образная форма – не самая редкая в искусстве». Аня понимала, что он прав, тем более что отец высказывался не категорично, а просто с известной долей сомнения. К этой теме они возвращались постоянно, но разобрать большую коробку, задвинутую на верхнюю полку антресолей, пока не удосужились: все какие-то дела, все какие-то причины. И вот теперь по случаю дождя появилось время. Забравшись на табуретку, Аня с трудом вытащила тяжелую темную коробку. Смахнув скопившуюся пыль, она опустила коробку на пол, покрытый мягким ковром, и сама уселась рядом. Коробка была старая, но довольно крепкая, крышка закрывала ее плотно, поэтому не было никаких веревочек или резинок. Аня немного задумчиво погладила крышку, как будто приласкала, и наконец открыла коробку.

Есть в этом что-то волнующее и трогательное, как будто ты прикасаешься к чему-то забытому и от этого немного таинственному. Мгновенно осознанное чувство Истории не как учебника, а как чьей-то конкретной жизни, с ее повседневными делами – покупками, болезнями, радостями и горестями и даже просто настроением, – это чувство вдруг заполнит всего тебя и уже больше никогда не покинет. Будут проходить года, будут меняться взгляды и чувства, но каждый раз, столкнувшись с прошлым в любом его виде – будешь ли ты смотреть исторический фильм, читать ли книгу или проверять у сына уроки, – ты вновь и вновь будешь чувствовать легкий толчок изнутри, и тогда чуть расширятся твои глаза и слегка собьется твое дыхание: люди, это такие же люди, как мы, и чувствовали они так же, и любили так же, и мечтали, и страдали.

Аня с мамой перебирают старые бумаги и фотографии. Мама рассказывает про тех, кого знает, но знает она, к сожалению, далеко не всех. На каких-то фотокарточках есть надписи, а какие-то они откладывают в отдельную стопку: об этом человеке нужно спросить у папы, он должен знать.

Давно закончился дождь, и под лучами вновь выглянувшего солнца сверкают и переливаются капли – маленькие драгоценные крошки прошедшей грозы, а две женщины все еще рассматривают старые бумаги. Уже весь пол усеян разложенными по кучкам фотографиями. Аня с мамой увлеченно сортируют их по лицам и, по возможности, по годам. И очень радуются, когда неизвестная женщина в элегантном пальто вдруг обретает имя, написанное на другой карточке, где они узнают ее, сидящую в летнем платье.

Неожиданный звонок в дверь кажется настолько неуместным, что Аня с мамой удивленно переглядываются, как будто услышали не звонок, а по крайней мере оглушительную барабанную дробь, или как если бы кто-то вдруг начал стучать в дверь ногой. Какое-то время они смотрят друг на друга, а потом начинают смеяться.

– Иди открывай, – говорит мама, – это, наверное, Андрей.

Она не ошиблась. Открыв входную дверь, Аня видит стоящего на пороге Андрея. Он держится неплохо, спокойно и, даже деловито чмокнув Аню в щеку, спрашивает, как отец, и проходит в комнату.

– Ничего, правда, сегодня мы у него не были. – Аня снова теряется от его уверенности и обреченно и даже робко идет вслед за ним. – Но мы звонили, конечно же.

А Андрей, войдя в комнату, недоуменно останавливается: все вокруг выглядит, мягко говоря, странно.

– Здравствуйте, вы генеральную уборку затеяли? – спрашивает он довольно весело. – Больше похоже на обратные действия…

– Здравствуй, Андрей. – Наталья Сергеевна отвечает довольно приветливо, памятуя Анину просьбу делать вид, что ничего не случилось. – Вот взялись разобрать старые бумаги, архив семейный, так сказать, ну и увлеклись.

Магические слова «семейный архив» действуют на Андрея как гипнотическое заклинание. Он сразу вспоминает все, что говорил ему новый знакомый. «Там должны быть какие-то фотографии или письма, или, может быть, даже чертежи, – эмоционально, убедительно говорил он, – надо только внимательно все посмотреть. Эх, самому бы мне взглянуть, но это не очень реально. Так что ты будешь моими глазами». Все это Андрей вспомнил так отчетливо, как будто кто-то прокрутил ему запись того разговора. И тут его осенило. Он придумал, как дать возможность тому человеку посмотреть документы хотя бы мельком. Андрей вышел в коридор и набрал номер.

– Приходи прямо сейчас, – тихо произнес он в трубку, – скажешь, что пришел навестить Аню, а мы с тобой знакомы случайно – я тебя чуть не сбил, но ты был виноват, и мы выпили по пиву.

И Андрей отключил телефон. Вернувшись в комнату, он присел на корточки, всматриваясь в фотографии.

– А что это вы вдруг взялись разбирать архив? – с умеренной заинтересованностью спросил он. – Ищете что-нибудь?

– Нет, просто решили посмотреть. – Аня не хочет рассказывать ему про графа Стомбальо. – Давно уже собирались.

И снова звонок в дверь вызывает удивление. Аня нехотя поднимается с ковра и идет открывать.

– Витек? – Аня не просто удивлена, она почему-то заволновалась. – Ты?

Она даже забывает приличия и стоит на пороге, не приглашая его войти. Витек улыбается немного смущенно и говорит очень вежливо:

– Я не вовремя? Прости, пожалуйста, просто решил тебя навестить, раз уж я в Москве…

Аня опомнилась:

– Ой, да проходи, что мы в коридоре стоим? – Она все равно чувствует какой-то дискомфорт. – Просто так неожиданно…

Они проходят в комнату. Мама Анечки поднимает голову и довольно приветливо говорит:

– Здравствуйте, молодой человек. – Она чуть задумывается, как будто вспоминая что-то. – Виктор, по-моему?

Да, эта женщина – Наталья Сергеевна, Анина мама, – его запомнила, запомнила даже его имя, хотя он пробыл здесь считанные минуты. Помнится, он тогда еще подумал, что «засветился», но очень рассчитывал, что не сильно себя выдал. На что он рассчитывал, придя к ней домой? Ни на что – всего лишь хотел посмотреть дом, квартиру, просто не мог бездействовать. И еще надеялся на «вдруг». Вдруг семья бедненькая, работающая исключительно на дочкины наряды, вдруг мама простая, доченьку боготворящая, расскажет все, стоит только упомянуть ее имя, вдруг… да мало ли этих «вдруг»?

– Откуда ты его знаешь, мам? – Аня удивляется все больше, и уже не просто волнение, а легкая тревога заполняет голову.

– А я приходил, когда ты еще в море купалась, – весело объясняет Витек, – передавал от тебя привет. А сейчас зашел узнать, приехала ты или нет.

– Приехала, – машинально отвечает Аня.

– Да я вижу! – Витек само обаяние и радость. – И рад тебя видеть.

Интонация, с которой он все это произносит, не оставляет сомнений в том, что парень влюблен, пусть и безответно, но надежда, как известно, умирает последней. Андрей недовольно хмыкает. Витек тут же поворачивается к нему.

– Привет, лихач! – Он протягивает Андрею руку. – Никого больше не задавил?

Довольно складно, хоть и не очень пространно, рассказывают они историю своего знакомства: «Я ехал, а он выскочил, я по тормозам, а он отпрыгнул, ну сказал я ему, а он ответил, потом пошли пиво пить». В этой скупости была определенная правдоподобность, и Аня не то чтобы поверила, но не придала этому событию значения. Однако тревога ее не проходила. Ей стало вдруг нехорошо, подкатила тошнота, и снова появилось ощущение опасности. Она забралась с ногами в большое кресло и замолчала. Андрей, увидев ее бледность, тут же подошел и присел на корточки около нее.

– Что с тобой? – спросил он тихо, участливо. – Тебе плохо?

– Да как-то нехорошо, – пробормотала Аня, – может, на грозу запоздало реагирую?

– Я принесу тебе воды, – поднялся Андрей, – или, может, чай?

– Нет, спасибо, лучше воды.

Мама краем глаза видит, как ее дочь разговаривает с Андреем, но не вмешивается, считая, что они сами должны разобраться в своих отношениях. Тем более у нее есть уважительная причина сделать вид, что она ничего особенного не замечает: она разговаривает с Виктором, который проявляет вежливый интерес к разложенным фотографиям.

А Витек с трудом сдерживает себя, чтобы не кинуться к этим всем стопкам и кучкам. Боже, его цель так близка, его мечта так осязаема, но нельзя, нельзя выдавать себя, нужно быть вежливым и лишь умеренно интересующимся. О, он столько ждал, он подождет еще, он поведет разговор в нужное русло умело, незаметно, и эта женщина, Анина мать, даже не заметит, как сама предложит ему посмотреть фотографии и почитать бумаги.

– Смотрите, Виктор, а это Анина бабушка. – Мама Ани наклоняется к одной из стопок и вытаскивает карточку. – Правда, Анечка похожа на нее?

Виктор с удовольствием разглядывает фотографию, соглашается, отмечает, как красива изображенная на ней женщина, а потом осторожно спрашивает, кивая на фотографии:

– Можно еще посмотреть?

– Конечно, можно! – Женщина опускается на пол. – Присаживайтесь, – смеясь, предлагает она, махнув рукой на пол, – если хотите, конечно.

Витек с готовностью опускается рядом.

– Так даже романтичнее, – говорит он, приятно улыбаясь, – я очень люблю старые фотографии: у людей того времени совсем другие лица, такие одухотворенные и все очень красивые, и в них есть что-то загадочное…

Он продолжает нести всю эту чепуху, жадно вглядываясь в карточки. Впрочем, на самом деле он не считает это чепухой, он и правда всей кожей ощущает загадку старых фотографий. Анина мама с удовольствием слушает приветливого молодого человека, хотя ее немного беспокоит реакция на него дочери: Аня сидит в кресле, как загнанный зверек, и настороженно смотрит на парня. А может быть, ее пугает и выводит из равновесия присутствие рядом Андрея, его заботливость и подчеркнуто-дружеское участие. «Непонятно все это», – думает мама, продолжая разговаривать с Виктором и одновременно посматривая на дочь. А Виктор разглядывает фотографии. Он еще следит за своим лицом и обсуждает вслух незначительные детали, но все чаще подолгу молчит, рассматривая отдельные снимки. И чем больше он просматривает фотографий, тем сильнее легкий холодок, появившийся в груди, заполняет его внутренности. Ничего. Нет, то есть фотографий довольно много, но действительно старых всего несколько штук, и все они сделаны в павильоне, то есть совершенно неинформативны. Конечно, он узнал красивого седого старика с сурово сдвинутыми бровями и неожиданно ласковым взглядом под ними. Граф Стомбальо. Да, ваше сиятельство, загадали вы загадку, но на каждую загадку есть ответ. Должен быть. Виктор поглядывает на пожелтевшие бумаги и, улучив момент, спрашивает как будто невзначай:

– А это старые документы? Или письма?

– Да, в основном письма, – женщина отвечает немного рассеянно, – письма с фронта.

– А совсем старых документов не осталось? – Витек осознает, что рискует нарваться на вопрос «А вам зачем?», но мама Ани как будто думает о чем-то другом и, может быть, не обратит внимания на излишне любопытного гостя.

– Нет, Виктор, – она качает головой, – мы с Анечкой сегодня уже все просмотрели, самые ранние – как раз с войны, с сорок первого года…

Она рассказывает о том, кто из семьи и где воевал, а Витек делает вид, что внимательно слушает. На самом деле он почти не слушает, лишь краем уха, чтобы не потерять нить разговора, хорошо еще, что женщина и сама мало знает, а то рассказ мог бы затянуться до утра. Витек слушает, а сам снова и снова перебирает фотографии. Ни-че-го. Впрочем, стоп. Вот интересная карточка. О, очень интересная! По времени похожа на послевоенную, мужчина и девушка стоят на небольшой площадке, справа от них каменистая горка, а за ними расстилается море. Это в Крыму! Лица изображенных улыбчивы и, кажется, многозначительны… Может быть, они указывают место? Мужчина опирается на какой-то камень, а девушка смотрит прямо в объектив. Что за место, знакомое как будто… Виктор лихорадочно соображает. Что-то знакомое, знакомое… Конечно, ведь и он лазал по окрестностям в поисках клада, только быстро понял, что надо работать головой, а не ногами. Ладно, не сам понял, старик научил, спасибо ему, конечно. Но что за место?

– Что вы там увидели? – совершенно простой вопрос приводит Виктора в замешательство, но только на секунду.

– Знаете, место как будто бы знакомое, – искренне отвечает он, – но вспомнить никак не могу. – Он улыбается открытой обезоруживающей улыбкой.

– Давайте посмотрю. – Мама Ани берет карточку. – Это в Крыму, – она называет родной город Виктора, – там на окраине есть развалины старой крепости…

Ну конечно, как же он не понял! Наверное, волнение ему тоже свойственно, как и всем. Иначе, он узнал бы это место сразу. Ну что ж, граф Стомбальо, ваша карта бита! Пора возвращаться домой!

Когда наконец Виктор, распрощавшись, ушел, Аня вздохнула с облегчением. Как-то нехорошо действовал на нее этот улыбчивый молодой человек. Андрей ушел почти сразу за ним, поцеловав Аню в щеку и сказав, что завтра придет. Аня вздохнула, но промолчала, и они с мамой стали складывать фотографии. И опять раздался звонок в дверь.

– Просто штаб какой-то! – Мама поднялась. – Сиди, я сама открою. Интересно, кто это там на ночь глядя?

Мама пошла открывать, а Аня растянулась на полу среди еще не собранных фотографий. Она лежала, закинув руки за голову, и смотрела в потолок, ни о чем не думая. Где-то в глубине коридора тихо разговаривала мама, и Анечке было спокойно и немного грустно. Она вдруг почувствовала, как устала за сегодняшний день. «Надо спать ложиться, – лениво подумалось ей, – поздно уже. – Она так же лениво посмотрела на часы, висевшие на стене прямо перед ней: они показывали начало двенадцатого. – Ничего себе, – равнодушно мелькнуло в голове, – как долго просидели сегодня». Она закрыла глаза. «Вот усну прямо на полу, что мама со мной делать будет? Господи! А кто это пришел так поздно?» – неожиданная мысль прогнала легкую приятную дремоту и заставила быстрее заколотиться сердце. Что-то случилось? Аня одним прыжком вскочила на ноги и выбежала в коридор. Там, сидя на маленькой скамеечке и оживленно разговаривая с ее мамой, снимал кроссовки Антон. Рядом стояла большая дорожная сумка, а на крючке вешалки висела легкая ветровка.

Аня несколько раз сильно сморгнула, но видение не исчезло.

– Опять молчишь и совсем не прыгаешь от радости. – Антон подходит к Ане и, смотря ей прямо в глаза, негромко добавляет. – Целуй меня скорее, а то твоя мама решит, что я бандит или, того хуже, самозванец.

Аня молча бросается к нему на шею и, уткнувшись ему в плечо, плачет. Антон крепко прижимает ее к себе и, поглаживая ее волосы, говорит маме, с легкой улыбкой наблюдающей за ними:

– Извините.

Потом они втроем будут еще долго сидеть на кухне и пить чай. Нет, чай пили Аня и мама, а Антона они кормили борщом и макаронами с котлетами. Он отказывался, но не очень уверенно, и они эту неуверенность сразу почувствовали, и Антону пришлось есть все. На Анин вопрос, который она даже не могла сформулировать толком, бормоча только «Откуда, как, почему, еще четыре дня», он ответил просто: «Мне показалось, что тебе совсем плохо, и мой начальник тоже человек, – пауза, – как оказалось». А потом, помолчав еще немного, добавил: «Вы уж простите, но идти мне некуда, Егор только завтра приедет». Аня снова подошла к нему сзади, как и тогда, на кухне у бабушки Кати, и обняла его:

– Не говори глупостей, правда, мам?

– Правда. – Мама вздохнула. – Давайте укладываться, дети, третий час.

Аня счастливо засмеялась и, кинувшись к маме, расцеловала ее. Она не сомневалась в ней, но все равно чуточку волновалась.

Оставшись вдвоем, Аня и Антон какое-то время молча смотрели друг на друга. Потом Антон так же молча коснулся Аниной руки, провел пальцем по щеке и требовательно привлек ее к себе. Приподняв ее голову за подбородок, хотел что-то спросить, но передумал и только сильнее прижал девушку к себе.

С самого утра Наталья Сергеевна, Аня и Антон поехали в больницу. Антон довольно спокойно вошел в палату, энергично пожал протянутую ему мужскую руку и отвечал на вопросы, не отводя глаз. Аня ревниво следила за реакцией отца, но понять, как тот отнесся к Антону, так и не смогла. Впрочем, одно было ясно: при Антоне разговор не «зависал» и отец не отмалчивался, а разговаривал как обычно. Если бы Анечка не ждала так внимательно и тревожно реакции отца, если бы не нервничала так, она могла бы сообразить, что естественное «не реагирующее» поведение отца служит самой лучшей «приметой», что все хорошо. Но она нервничала, нервничала даже когда они уже вышли из палаты, и именно поэтому что-то все говорила и говорила до тех пор, пока Антон не сказал удивленно:

– Ты что так нервничаешь-то?

Антону даже в голову не пришло, что она нервничает из-за него. Если бы его спросили, как, по его мнению, к нему отнесся отец Ани, он пожал бы плечами и сказал что-нибудь вроде: «Да нормально все». А мама поняла без слов, поэтому она, улыбаясь, спросила Антона:

– Антон, а ты водишь машину?

Аня внимательно посмотрела на маму. Во-первых, Наталья Сергеевна совершенно естественно перешла с Антоном на ты – это было Ане приятно, а во-вторых, вопрос о машине прозвучал неспроста, это точно.

– Да, Наталья Сергеевна, – спокойно отвечает Антон, – у меня и права есть, и опыт. – Он смеется. – Я за рулем с четырнадцати лет – папа считал, что ему нужен личный водила, ну а мне только в радость.

– Права выдаются с восемнадцати! – Аня возмущенно смеется. – Антон, ты врешь!

– Это у вас в Москве все по правилам, а в нашей деревне все можно, особенно если у тебя дядя – начальник…

– А у тебя дядя начальник?

– Угу. В ГАИ.

Все смеются. А Аня никак не может понять, шутит Антон или нет.

– Антон, а в Москве сможешь ездить? – Наталья Сергеевна спрашивает серьезно. – Большой город, сумасшедшее движение…

– В Москве не пробовал, а в Калининграде приходилось – в армии. – Антон уже понял, что вопрос задан не просто так.

– Анечка не очень хорошо водит машину…

– Все понятно, Наталья Сергеевна, и не беспокойтесь, я буду осторожен.

И все. Никаких комментариев. Ни тебе «спасибо за доверие», ни «ой, не надо, мне неудобно». Он вообще держится уверенно, но не нагло. Это определение – «не нагло» – мелькает в голове Ани, и почему-то сразу вспоминается Андрей. Они совсем, совсем разные. И сравнение не в пользу Андрея… О Боже, он же явится сегодня! Аня вздыхает. Может, уйти вечером куда-нибудь, а мама скажет ему, что приехал Антон? Эта трусливая мыслишка все-таки мелькает в голове, несмотря на то что как только она начала свое движение, Ане стало стыдно, но мысль до конца додумалась, хорошо хоть вслух не высказалась. Аня снова вздыхает. Мысли мыслями, а поступить так она не может. Поэтому вечером они никуда не пойдут. Будь что будет.

А после обеда приехали Егор с Таней. Как они удивились, увидев Антона в квартире у Ани!

– Да, друг, ты такой неожиданный тип! – Егор рад видеть Антона. – Никак не ожидал тебя сегодня здесь встретить.

– Ну, до тебя-то мне далеко, – усмехается Антон, – вот уж где образец непредсказуемости…

Все вместе они сидят в комнате и перебрасываются ничего не значащими фразами и комплиментами. Наталья Сергеевна отмечает про себя, что Аня и Егор действительно очень близки друг другу, они понимают друг друга с полуслова, и отношения у них ровные, спокойные, как у людей, много переживших вместе. Это странно осознавать, понимая, как они молоды, и зная, как недолго они были вместе и как долго – врозь. Но это действительно так, и, похоже, на каком-то интуитивном уровне это понимают и жена Егора Таня, которую он все время держит за руку, как маленького ребенка, и Антон, который по-хозяйски обнимает Анечку, как будто закрывая ее от окружающего мира. «Какие хорошие ребята, – думает Наталья Сергеевна, – и как это они все нашли друг друга?» А Аня смотрит на Танюшу, сидящую рядом с Егором. Она видела ее один только раз – в музее, и предположить тогда не могла, что Таня станет женой Егора. Аня смотрит на нее со смешанным чувством любопытства и настороженности. Девушка ей нравится, но не отнимет ли она Егора? Только что вновь обретенного Егора. Впрочем, то, что они приехали к ней в первый же день, как появились в Москве, успокаивало. А Таня смотрела на Егора и думала, что всегда мечтала о мужчине, у которого есть настоящие друзья – не приятели по работе, с которыми проводишь много времени и поневоле знаешь о них все, и не бывшие сокурсники, которых встречаешь радостно, но, наскоро поговорив и обязательно решив, что «нужно как-то встретиться», забываешь до следующей случайной встречи, а настоящие, такие как Антон и Аня. И теплая волна благодарности, что такой мужчина есть и он ее муж, вдруг затопила Танюшины глаза нежданной влагой. Но она сдержалась и не расплакалась, а лишь крепче сжала ладонь мужа. А муж увлеченно рассказывал что-то Наталье Сергеевне и договаривался с Антоном, когда они завтра пойдут на работу. Антон, обнимая Аню, думал о том, что завтра, кроме работы, нужно еще начинать решать вопрос с квартирой – не могут же они вечно жить у родителей. Так они и сидели, непринужденно разговаривая, такие разные, но связанные прихотливой судьбой в один круг.

– Ань, а документы-то вы смотрели? Фотки старые, письма? – Егор вдруг неожиданно меняет тему разговора. – Наталья Сергеевна, вам Аня рассказала историю графа Стомбальо?

В том, как он торжественно произнес эти слова – «история графа Стомбальо», – было что-то киношное или театральное, но почему-то близкое, и все вдруг разом оживленно заговорили.

– Да, рассказала, но не очень в это верится…

– Вон он, архив, лежит, еще не убираем, смотрели…

– А много фотографий-то?

– Интересно посмотреть…

– Почему не верится? Все ведь сходится…

– Конечно, мы сейчас посмотрим, всем интересно…

И так далее, и все вместе, и ничего не понятно, кто кому отвечает и кто кого спрашивает, но всем интересно. Как-то так получилось, что все снова очутились на полу, Аня открыла коробку, и вопросы посыпались с новой силой.

– А письма старые тоже сохранились?

– А фотографии дореволюционные есть?

– А вы всех изображенных знаете?

– Нет, к сожалению, не всех. Надеемся, что Анин папа еще нам поможет…

Старые фотографии осторожно передаются из рук в руки, рассматриваются и обсуждаются. Среди общего разговора и оживления тихий голосок Тани мог бы и затеряться, но почему-то ее услышали сразу. Она сказала, глядя на фотографию, которую держала в руке:

– А вот это и есть граф Эмиль Стомбальо.

И сразу стало тихо. Потом Аня протянула руку, и Таня вложила в нее фотографию. Все тут же склонились над карточкой. С фотографии на них смотрел красивый седой старик с умными, слегка насмешливыми, но очень ласковыми глазами. Все молчали. Сказка становилась былью, причем былью осязаемой, конкретной и… близкой.

– У нас несколько его снимков, – первой нарушила молчание Анина мама. – Вот! – Она заглянула в коробку и вынула несколько карточек. – Анечка, мы же не зря вчера раскладывали все по стопкам, правда, совсем до конца не успели, Андрей пришел, потом Виктор…

– Виктор? – Антон специально делает вид, что не слышит первого имени, знакомая злость поднимается откуда-то из глубины, но с этим он еще разберется, а пока… – Какой Виктор?

– Витек, представляешь? – Аня, ничуть не смущаясь, поворачивается к Антону. – Он, оказывается, в Москве, вот и зашел навестить.

– Навестить?! – Антон в недоумении. – Ты что, давала ему свой адрес? Интересно знать, зачем это? – Антон как будто бы шутит, но Аня чувствует скрытое раздражение и не может понять, в чем дело: ну не может же быть, чтобы Антон ревновал ее к какому-то Витьку!

– Нет, не давала я ему адреса, не знаю, откуда он узнал… Он и раньше приходил, когда я еще в Крыму была. Правда, мама?

– Правда, он пришел, сказал, что вы вместе отдыхали и ты просила передать привет.

– Ни о чем я его не просила! – возмущается Аня. – Я вообще с ним только один раз танцевала и один раз разговаривала на пляже!

– Не возмущайся так, – спокойно говорит Наталья Сергеевна, – парень, похоже, слегка влюблен, а для влюбленных нет преград. – Она немного лукаво посматривает на Антона и неожиданно заговорщицки подмигивает ему. Антон довольно хмыкает, и почему-то ему становится легче. Он вдруг понимает, что все проблемы он решит. Но влюбленный Витек…

– Кто влюблен? Витек влюблен? – Антон поворачивается к Егору. – Ты можешь в это поверить?

Егор, до этого сидевший молча, на шутливый тон, прозвучавший в вопросе, отвечает неожиданно серьезно:

– Ты прав, Витек никого не любит, но это может означать только одно – ему что-то было нужно.

И в этом серьезном тоне послышалась какая-то тревога, и внезапно появилось ощущение опасности. В повисшей тишине неожиданно громко прозвучал тихий голос Тани:

– Это какой Виктор? Не Кондрашов, случайно?

– Точно, Кондрашов, – Антон уверенно кивает, – Кондрашов Виктор Семенович.

Егор повернулся к жене:

– Ты его знаешь?

– Конечно. – Таня обводит всех задумчивым взглядом. – Он разыскивает архив графа Стомбальо.

Пауза, очень похожая на немую сцену из «Ревизора», длилась несколько секунд, но что потом началось! Догадки, вопросы, размышления и снова вопросы. Наталья Сергеевна и Аня подробно рассказывают, как вчера Виктор неожиданно появился, как тщательно рассматривал фотографии, как задавал, казалось бы, невинные вопросы. А они отвечали, ну конечно, отвечали, а что, вы бы не отвечали? Все говорят, качают головами и возмущаются – почему тайно, почему не сказал? И наконец Антон задает самый главный вопрос:

– Интересно, нашел он что-нибудь, как вы думаете?

– Не знаю, – задумчиво говорит Наталья Сергеевна, – он смотрел все по нескольку раз…

– Я вообще не знаю, что он смотрел, – виновато говорит Аня, – мне как-то нехорошо стало, я в кресло забралась, а оттуда не видно.

– По-моему, он сначала все больше фотографию Стомбальо разглядывал, – все так же задумчиво продолжила Анина мама, – а потом какую-то видовую карточку. Вспомнила! – Она быстро стала перебирать фотографии. – Там вид на море был, он еще спросил, что это за место, а я сказала… Вот она!

Наталья Сергеевна протянула Антону фотографию, которую так тщательно рассматривал Виктор.

– Это в развалинах старой крепости, – сразу определил Антон. – Таня, посмотри, верно же?

– Да, это похоже на угловую башню, – соглашается Таня, потом, машинально покручивая волосы у виска, какое-то время молчит. – Я думаю, он решил, что это место клада.

– А это может быть местом клада? – Егор внимательно смотрит на свою жену – такой он ее еще не видел: огонек, загоревшийся в ее глазах, немного отдалил ее от него, он вдруг почувствовал, как любит она свою науку, как много ей приходится сейчас вспоминать, сопоставлять, соединять разные эпохи, разрозненные сведения и случайные факты, чтобы ответить на такой простой вопрос. Впервые с тех пор, как он увидел ее, он почувствовал не только любовь и нежность, но и проникся к ней уважением.

– Может, конечно, – помедлив, ответила Танюша, – но здесь изображен не сам граф, да и время другое – а это означает только одно: это не его указатель. А он должен был бы оставить свой. Потомки, конечно, могли сфотографироваться на памятном месте, но это чересчур легкомысленно – архив ищут давно, и так откровенно указывать на место его расположения… не знаю, мне кажется, они бы так не поступили.

– Но, Танюша, – Аня в первый раз назвала ее так, немного смутилась, но увидев ответную радостную улыбку, тоже улыбнулась, – мы просмотрели все фотографии, которые сохранились, видовых карточек больше нет. Значит, ниточек не существует?

– А больше ничего не сохранилось? Может быть, рисунки или тетрадки с рецептами…

– Нет, кажется, ничего нет. – Аня смотрит на маму, но та отрицательно качает головой. – Еще шкатулка есть, но в ней только украшения.

Аня встает с ковра и уходит в соседнюю комнату. Возвращается она быстро, неся в руках большую шкатулку, похожую на ларец. Осторожно опускает ее рядом с коробкой и говорит немного извиняющимся тоном:

– Я никогда не вынимала из нее все до конца, но бумаг там нет, это точно – можете и сами посмотреть, – делает она приглашающий жест. – Танюша, открывай, смотри.

Таня ласково поглаживает шкатулку по крышке и боковым стенкам, легко, как будто пробуя на ощупь, проводит пальцем по замку и витым граням, чуть наклонив голову, всматривается в узоры, потом плавным аккуратным движением открывает крышку, все такими же легкими касаниями проводя теперь по внутренним стенкам шкатулки. В этих легких незамысловатых движениях есть что-то магическое, и все наблюдают за ними молча, как завороженные.

– В этой шкатулке есть секрет! – весело говорит Таня и, лукаво прищурившись, спрашивает: – Хотите посмотреть?

– Конечно, хотим, что за вопрос! – первым реагирует Антон, потом, спохватившись, добавляет, деланно, даже показательно, смутившись: – Если хозяева не возражают, естественно…

Хозяева не возражали, хозяевам было также интересно, хозяева даже от нетерпения привстали и подошли ближе. Таня неуловимым движением нажала какой-то бугорок на внутренней стенке шкатулки, и, скрипнув самым прозаическим образом, из наружной боковой стенки в самом низу, рядом с дном, выдвинулся ящичек. В нем лежала тетрадь.

Все молча смотрели на обычную, немного потертую тетрадку. Смотрели так, как будто ничего более удивительного, ничего более странного, даже более волшебного не видели.

– Ничего себе, – нарушает Егор молчание, – ну ты даешь, Танюш!

– Как интересно, мы даже не догадывались, что здесь есть второе дно, – задумчиво произносит Наталья Сергеевна, – и отец ничего не знал.

– Может быть, и бабушка не знала? – Аня пытается понять, как могло случиться, что в семье не знали о тайнике.

– А чего гадать-то? – Практичный Антон предлагает решение. – Посмотреть в тетрадке нужно, что там написано и кто писал…

– Страшно почему-то, – улыбается Аня, и Наталья Сергеевна согласно кивает головой: «Страшно».

– Смелее, профессор, я рядом, – с неподражаемой интонацией Жоржа Милославского произносит Антон, – все равно уже открыли.

– Бери, дочка, – говорит Наталья Сергеевна, – действительно, надо же узнать, что там.

Аня осторожно берет в руки тетрадь и, вздохнув, открывает страницу. Там лежит отдельный листок.

Здравствуйте, мои дорогие! Так уж получилось, что я не успела рассказать вам всю историю. Простите. Но раз вы читаете эти строки, значит, я не ошиблась и вы смогли открыть маленький секрет моей шкатулки. Надеюсь, что это означает также, что у Анюты проявился Дар исцеления. Дар обладает не только целительными свойствами, он еще и обостряет чувствительность, и помогает разгадывать загадки или привлекает тех, кто помогает их разгадывать. Но такова уж традиция нашей семьи, что о Даре не говорят, пока он не проявится. Это связано с тем, что не каждый член семьи обладает им. Бывало и такое, что целое поколение не могло исцелять, и для того, чтобы они не испытывали чувства неполноценности, им не рассказывали о возможных способностях. Но как только Дар проявлялся – о нем начинали говорить. В этой тетради – рассказ о нашей семье и о людях, которые сыграли важную роль в ее истории. Я люблю вас. Да хранит вас Господь.

Аня подняла глаза от листка и сквозь слезы посмотрела на маму.

– Бабуля все знала, но не могла рассказать, – прошептала она. – Я помню, что не придавала значения ее словам о том, что придет время и я узнаю много интересного. Я думала, что это она говорит вообще, как говорят маленьким детям: «Подрастешь – узнаешь».

Анечка говорит вслух, ни к кому конкретно не обращаясь, но все слушают ее внимательно и сочувственно.

– А колечко? – Антон ласково берет Аню за руку. – Ведь она отдала тебе кольцо раньше, чем проявились твои способности, – тоже, я думаю, неспроста.

– Ну конечно! – Аня качает головой. – Если б я тогда все могла понять! Она сказала: «Береги колечко-то»…

– А ты и берегла, с руки не снимала, – успокаивающе говорит Егор, – предчувствовала, наверное.

Тетрадь еще лежит на коленях Ани. Она машинально поглаживает ее, вспоминая и вспоминая бабушку, ее слова, ее выражения. Потом она снова раскрывает тетрадь. Все склоняются над ней. Не вчитываясь в слова, не стараясь что-то запомнить, они просто пролистывают пожелтевшие страницы.

– Они все заполнены разными почерками, – говорит Егор, – и чернила разные.

– Каждый писал о своей эпохе, – задумчиво произносит Таня, – это общий дневник. История семьи.

Они продолжают просматривать тетрадь. Среди страниц они находят еще несколько отдельных листков, но почерк у них уже другой.

– Это еще чьи-то письма, – говорит Аня.

– Я думаю, – довольно неожиданно отзывается Егор, – что не стоит сейчас наспех читать эти записи. Это как-то неправильно.

– Мне тоже кажется, что пусть сначала их спокойно, не торопясь, прочитают Аня с мамой и папой, – поддерживает друга Антон, – а потом, если сочтут возможным, дадут почитать другим страждущим любителям истории – поизучать. – Он, усмехаясь, кивает на Танюшу, довольно растерянно слушающую их.

Егор, улыбаясь, обнимает жену.

– Танюша, это все-таки семейная история…

– Не слушай их, Таня, – вмешивается Наталья Сергеевна, – конечно, мы дадим тебе посмотреть. Просто действительно не хотелось бы все делать наспех.

– Да я понимаю, конечно, – торопливо бормочет смущенная Таня, – просто, Наталья Сергеевна, я столько занималась историей графа Стомбальо…

Все смеются. Егор нежно целует ее в щеку и с плохо скрываемым восхищением произносит: «Сумасшедшая!..»

– А схемы здесь никакой нет. – Аня, еще раз пролиставшая тетрадь, пожимает плечами. – Так что архив самого графа все еще остается недоступен.

– Может быть, все-таки фотография указывает на место, где спрятан архив? – Наталья Сергеевна, улыбаясь, смотрит на своих молодых собеседников. – Помнится мне, что Виктор, увидев эту карточку, очень быстро ушел.

– Может, конечно, но все-таки что-то меня смущает, – тут же реагирует Таня, – что-то не так.

– Танюша, покажи еще раз, куда ты нажимала, чтобы открыть шкатулку? – Анечка рассматривает стенки. – Я что-то не вижу заветной кнопки.

Таня подходит к ней, и девушки склоняются над шкатулкой.

– Смотри, вот здесь, в самом углу, чувствуешь под пальцем шарик? – Таня берет Анину руку и проводит ее пальцем по внутренней стенке шкатулки. – Чувствуешь? Толкай его вниз – ящичек задвинется обратно, а чтобы открыть – шарик нужно двигать вверх. В девятнадцатом веке очень любили разные такие штуки – секреты, загадки. – Таня не заметила, как увлеклась. – Очень модно было иметь шкафчики с секретами, бюро со множеством ящиков, из которых несколько были секретными, шкатулки и сумки с двойным дном.

Рассказывая, Танечка машинально поглаживает шкатулку.

– Аня, а почему ты никогда не вынимала из шкатулки все украшения? – Антон заглядывает в шкатулку. – Здесь так много разных штучек, которые девушки обычно любят…

– Не знаю, – легко отвечает Аня, – мне было интересно вытаскивать штучки по одной. Каждый раз какая-то неожиданность, тайна.

– Ты чувствовала тайну шкатулки, чувствовала, что в ней есть что-то такое, чего ты не знаешь. – Егор, как всегда, понимает Аню лучше, чем она сама. – И, играя таким образом, пыталась отгадать или хотя бы нащупать эту загадку.

– А были любимые вещицы? – спрашивает Таня, не выпуская шкатулку из рук. – Такие, которые попадались несколько раз, или те, которые нравились больше всего?

– Часики янтарные нравились, маленькие такие, изящные. – Аня заглядывает в шкатулку и достает часы. – Вот они, красивые, правда? Еще браслет из яшмы нравится. – Она снова опускает руку внутрь, легкими движениями перебирая украшения. – Что-то не вижу я его…

Аня немного занервничала, почему-то ей показалось очень важным найти браслет, и она стала выкладывать из шкатулки мешающие ей вещички: овальный кулон на длинной цепочке, мягкий браслет из крупных золотистых колец, несколько бархатных коробочек с кольцами, крупную замысловатую брошь с зеленым камнем…

– Вот он! – Аня с облегчением вытаскивает браслет, состоящий из гладких, отполированных до зеркального блеска, зеленых камней. – Правда, оригинальная штучка?

– Да, симпатичная, – довольно рассеянно произносит Таня. – Аня, а что это за брошка? Можно я посмотрю?

– Конечно! – Аня протягивает ей брошь с зеленым камнем. – Тебе эта нравится? На мой взгляд, тяжеловата…

Антон и Егор перестают вслушиваться в их разговор, как только речь заходит о женских украшениях. Они увлеченно обсуждают что-то насчет предстоящей работы, а Наталья Сергеевна пошла на кухню, решив, что всем уже пора ужинать. Поэтому никто не обратил внимания на странную заинтересованность Тани, никто, кроме Анечки.

– Танюша, – Ане почему-то нравится именно так называть новую подругу, – ты что так задумалась?

– Понимаешь, Анюта, – Танечка называет так Аню, потому что она к этому привыкла, потому что так ее называет Егор, – понимаешь, эта брошь мне что-то напоминает. Но не могу понять, что именно.

– Ну, вензеля графа Стомбальо здесь нет, – шутливо, хоть и немного неуверенно, произносит Аня, – она вся какая-то угловатая.

– Да, на доллар не тянет! – Оказывается, Антон уже стоит рядом и тоже рассматривает брошь.

– А где Егор? – оглядывается Таня, вдруг испугавшись, что он обиделся. Может быть, она слишком увлеклась шкатулкой, забыв про мужа?

– Я здесь. – Егор выходит из кухни. – Наталья Сергеевна зовет всех ужинать через десять минут.

Таня ласково заглядывает ему в глаза:

– Егор, ты чего убежал?

– Я пошел проведать Наталью Сергеевну. – Егор присаживается рядом с женой и берет ее за руку. – А вы тут что рассматриваете?

– Мне эта брошка кажется какой-то знакомой. – Таня, убедившись, что все в порядке и муж совсем не сердится, снова увлекается. – Странная брошка, правда?

– Ничего странного, неуклюжая просто, – не соглашается Егор. – Ну не получилось у мастера, не его день был… Но своя гармония в ней есть, – вдруг добавляет он, противореча самому себе, – она на микросхему похожа.

– Егор, ты гений… – шепчет Таня и громко четко добавляет: – Я вышла замуж за гения!

Ее звонкий, непривычно громкий возглас заставляет всех посмотреть на нее, и даже Наталья Сергеевна выглянула из кухни.

– Я все думала, что она мне напоминает? – возбужденно бормочет Таня, поворачивая брошку в разные стороны. – Что-то такое знакомое, очень знакомое, а понять не могла…

– Теперь поняла? – Насмешливый голос Антона возвращает ее к действительности. – Так скажи и нам.

– Ой, простите! – Таня с трудом отрывается от созерцания брошки и торжественно произносит: – Это план цокольного этажа летней резиденции графа Стомбальо, проще говоря – «Дачи Стамбула»!

И именно в этот момент раздается звонок в дверь. Аня вздрагивает и смотрит сначала на Антона, потом на маму. «Это Андрей, – мелькает в голове, – как не вовремя…»

– Как в кино, честное слово, – скептически качая головой, насмешливо произносит Антон, – на самом интересном месте какой-то разносчик пиццы прерывает рассказ героини, которая собиралась все рассказать…

Смеется Егор, улыбается Танечка, шутливо разводит руками Наталья Сергеевна. Только Аня смотрит в одну точку и, похоже, даже не слышит шутки. У нее сохнут губы, и дыхание становится неровным, прерывистым. Ей страшно. Мысли мечутся в воспаленном сознании, налезая одна на другую, сбиваясь и возвращаясь: «Что делать… может, просто не открывать… что подумает Антон… пусть мама откроет и скажет, что меня нет… Антон решит, что я его обманывала… может, все-таки не открывать… они все смотрят на меня как на ненормальную… надо открыть самой и его не впускать, просто выгнать… что делать… Антон, прости меня…»

– Чего стоим? Кого ждем? – Антон уже все понял и за шутливой рекламной фразой скрывает появившуюся знакомую злость.

«Ну почему она, как только дело касается этого придурка, всегда выглядит такой виноватой? – думает он раздраженно. – Что она ему наобещала такого?»

– Пойду-ка я открою, Аня, – говорит он вслух спокойно, – а то вдруг там не невинный разносчик пиццы, перепутавший адрес, а маньяк…

– Нет, я сама, – Аня смотрит ему прямо в глаза, – это Андрей.

– Тогда пойдем вместе, – все тем же спокойным тоном произносит Антон. Он оценил ее мужество. Наталья Сергеевна скрылась на кухне, Егор с Таней уселись на пол рассматривать фотографии. Все сделали вид, что ничего не поняли и ничего особенного не происходит – ну подумаешь, кто-то пришел, сейчас хозяева все выяснят, все быстренько решат, и можно будет снова вернуться к общим делам.

Антон прошел вперед, немного опередив Аню. Открыв дверь, он молча посмотрел на стоящего на пороге молодого мужчину.

А Андрей, заготовивший ласковое «Привет, дорогая, как отец?», увидев перед собой незнакомого мужчину, слегка опешил. Конечно, он сразу догадался, кто этот красавец, но уверенное недоумение, так явно читающееся в его прищуренных глазах, сбило Андрея с толку, и он промямлил глупое «А Аня дома?». Антон усмехнулся.

– Дома, – спокойно ответил он, но продолжал стоять, не двигаясь и не пропуская Андрея в квартиру.

– Ее можно позвать? – Андрей тоже разозлился, в основном на себя, и вопрос получился в меру требовательным, обычно люди от такого его тона слегка терялись.

– Просто интересуешься, или в твоем вопросе есть что-то функциональное? – Антон явно не собирался пасовать или смущаться, а уж тем более уступать каким бы то ни было требованиям, пусть и выраженным в вежливой форме.

Назревал конфликт, и Аня, стоявшая в стороне и не замеченная Андреем в полумраке коридора, решила вмешаться.

– Здравствуй, Андрей! – Она подошла ближе, и Антон тут же обнял ее за плечи. Ее сердце стучало так громко, что она даже плохо слышала все другие звуки, ей казалось, что весь коридор заполнен этим стуком и что мужчины стоят молча именно потому, что разговаривать в таком шуме просто невозможно – ничего не слышно. На самом деле в коридоре стояла мертвая тишина. Где-то на кухне тихо шумел чайник, в комнате слышалось едва различимое шуршание бумаги, а в коридоре была тишина. Три человека стояли, переводя взгляд один на другого, и молчали.

«Надо уходить, – думал Андрей, – надо повернуться и уйти», – но не двигался с места, понимая, что уйти вот так и оставить Аню этому типу – значит потерять ее навсегда.

«Ну что, телок, – думал Антон, – даже на то, чтобы уйти по-мужски, силенок не хватает? Может, тебе помочь – ускорение придать?» – но бить не стал, лишь крепче прижал к себе Аню, понимая, что устроить драку в ее квартире он просто не может.

«Комедия какая-то получается, – вдруг неожиданно перестала бояться Аня, – одно слово – водевиль, любовный треугольник», – но, несмотря на то что ее стал душить совершенно неуместный смех, смеяться не стала, понимая, что может спровоцировать взрыв.

Все продолжали стоять молча. Но Антону это уже надоело, и он сказал, стараясь, чтобы его слова прозвучали довольно миролюбиво:

– Слушай, шел бы ты отсюда! – Антон не смог заставить себя назвать Андрея по имени, но постарался, чтобы в голосе не было пренебрежения. – Чего стоять молчать-то?

– Можем и поговорить! – В интонации Андрея миролюбия не было, в ней даже была откровенная угроза, но Аня почему-то не испугалась. А Антон, немного растягивая слова, произнес:

– Поговорить? Да Бог с тобой, малыш, у вас с Аней все уже переговорено, а у меня с тобой и вовсе общих дел нет. Так что извини. И потом, – Антон сделал издевательски-извиняющееся лицо, – у нас гости, понимаешь ли…

Но все это было даже лишним – Андрей среагировал уже на «малыша»: кровь бросилась ему в лицо, он сжал кулаки и сделал шаг вперед. Но ледяной голос Антона невероятным образом остудил его.

– Вообще с катушек съехал? – довольно жестко произнес Антон, без малейшей иронии и без малейшего намека на издевку. – Забыл, где находишься?

Несколько раз глубоко вдохнув и с ненавистью посмотрев на Антона, Андрей развернулся и, не говоря больше ни слова, ушел, хлопнув дверью.

– Ну и умничка! – вслед ему произнес Антон и, заглянув в Анины глаза, спросил удивленно: – Ты чего смеешься?

– Смешно, – улыбаясь, произнесла Аня, – вот и смеюсь, а…

Закончить она не успела – Антон не дал ей договорить. Его поцелуй был ласковым и властным одновременно, он как будто поставил окончательную точку в вопросе собственности на Аню.

– Ты принадлежишь только мне, – сказал он, отпустив ее на секунду.

– Конечно, – прошептала Аня, обнимая его и целуя упрямые губы, – конечно.

Она немного удивилась своей покорности, но лихорадочные поцелуи Антона, его участившееся дыхание и требовательные нежные руки заставили ее забыть обо всем. Она прижалась к нему, ни о чем уже не думая, но Антон остановился.

– У нас гости, – сказал он, – все-таки придется соблюдать приличия.

Аня счастливо засмеялась и потянула Антона за руку:

– Пойдем, приличный мой, мы ведь остановились там на самом интересном месте.

– На самом интересном месте мы остановились здесь и сейчас, – хмыкнул Антон, – но раз уж остановились, то пойдем послушаем историю дальше.

У них никто ничего не спросил, только Наталья Сергеевна нарочито строгим голосом сказала, что если они все сейчас же, сию же минуту не сядут за стол, то она больше ничего разогревать не будет и оставит всех голодными.

– Все разговоры – за столом, – велела она.

Никто не возражал, вдруг всем стало весело и радостно оттого, что они все вместе, и оттого, что ужинают они так поздно, и оттого, что проголодались они, оказывается, ужас как, и оттого, что в воздухе витает близкая разгадка красивой романтической тайны. После первого утоления голода, когда все дружно набросились на ужин и лишь изредка перебрасывались какими-то словами, Егор, положив на стол брошь, сказал:

– Мы с Танюшей покрутили эту вещицу и вот что придумали. Граф Стомбальо заказал эту брошку с планом цокольного этажа, чтобы указать место, где он спрятал свой архив. И вот этот зеленый камень – видите, он не по центру, а сбоку и прямо на перекладинке, кстати, Таня утверждает, что это изумруд, – так вот он и указывает место клада. Архив спрятан в стене одной из ниш «Дачи Стамбула».

* * *

Андрей сидел в машине, мял в руке тлеющую сигарету и тупо смотрел в лобовое стекло. «Все кончено!» – эта мысль возникала в голове, исчезала, растворяясь, как надпись на морском песке, и снова появлялась, сверля висок. «Все кончено». Сигарета обожгла пальцы, и Андрей раздраженно выбросил ее в окно. И что теперь ему делать? У него была женщина, с которой ему было хорошо, у них было жилье, пусть и не свое, но удобное, причем оплачиваемое родителями, у него все было неплохо. Даже работа появилась. А уж деньги у них водились всегда – и Аня получала хорошо, и он иногда подрабатывал, да и родители Анины подкидывали постоянно, а что, они люди обеспеченные, им не в тягость. В общем, было все, а теперь ничего нет. Одна работа и осталась, да и то еще надо испытательный срок пройти, это он только Ане может уверенно сказать, что его уже взяли, но себя-то не обманешь. И квартиру эту он сам оплачивать не сможет – большая и район престижный, – значит, нужно съезжать. Возвращаться к своим родителям он не собирается – придется искать что-то поскромнее. Черт, а он так уже привык здесь. И к Ане он привык: красивая, умная, обеспеченная – не стыдно с ней и друзьям показаться, и в ресторан пойти. Черт, и Витек этот ничего не сказал – нашел он в этих старых фотках что-нибудь или нет? Нужно ему позвонить. Андрей набрал нужный номер. «Аппарат абонента выключен или находится…» – вот денек! Неужели и он его кинул?! Андрей резко повернул ключ зажигания. «Пойду напьюсь, на фиг, – решил он, – может, морду кому начищу…» О том, чтобы попробовать «начистить морду» Антону или даже Виктору, он и не подумал. Телок.

А Виктор ехал в метро на вокзал. Он не собирался «кидать» Андрея, просто он не собирался брать его с собой на поиски клада, чтобы делить потом можно было по-честному, а не поровну. Виктор усмехнулся. Он вспомнил, как часто в детстве попадался на эту удочку. Поровну – это без вариантов, без учета прошлых заслуг и положения, без счета вложенных сил и знаний. Поровну – это поровну. А вот по-честному – это совсем другое дело, это на усмотрение того, кто делит. «Я больше знаю, я больше сделал, я больше вложил средств – значит, мне должно достаться больше. Это же честно? Честно». Вот так и Виктор поделит найденные сокровища – по-честному. Совсем Андрея он не обманет, он позвонит ему из поезда и скажет, что должен уехать сразу, чтобы их не опередили, но он не может взять Андрея с собой, потому что Андрей ведь только что нашел работу, и Виктор не может заставлять друга терять ее из-за призрачных ценностей, но он сразу же сообщит, как только что-то прояснится, – они же друзья. Да, он так и сделает, потому что зачем же терять такого удобного приятеля, тем более в Москве. В Москве у Виктора никаких родственников нет, живет он в маленькой квартирке, у сомнительной девицы, которую снял на вокзале. Зачем каждый раз напрягаться, кого-то искать, когда всегда можно остановиться у друга. Так что он его обманывать не будет. Он честный.

* * *

– Этот архив пролежал там почти сто лет и пролежит еще годик – ничего ему не будет, – говорит Антон. – Мне на работу устраиваться нужно, у тебя и у Егора тоже отпуска заканчиваются, у Танюши есть, правда, несколько дней, – он лукаво подмигивает Тане, – но, мне кажется, она одна не поедет.

– Не поеду, – почти испуганно соглашается Таня.

– Но, Антон, получается, что мы еще целый год не узнаем, правильно ли мы догадались! – Аня понимает, что он прав, но ей так хочется разгадать все до конца. – Мам, а ты как считаешь?

– Антон прав, – говорит Наталья Сергеевна. – Если место отгадано верно, то никуда этот архив не денется, и на следующий год поедете все вместе и проверите. Представляешь, еще целый год ты будешь жить с предвкушением такого потрясающего открытия… ожидание праздника порой лучше самого праздника.

– Но не хуже – это уж точно, – снова говорит Антон. Ему приятно, что Наталья Сергеевна поняла и поддержала его.

«Ишь как они спелись, – с удовольствием думает Аня, – ухо надо держать востро, а то я скоро и права голоса иметь не буду».

– А ты пока, Анюта, дневник семьи почитаешь, чтобы быть готовой к встрече с архивом, – Танюша улыбается, – может быть, там есть какие-то рекомендации, как им распорядиться. Вдруг там сказано «не вскрывать архив ровно сто лет»? То есть получается – до две тысячи восемнадцатого года!

– Ты права, – с удивлением говорит Анечка, – ведь никто же из семьи не доставал архив. Может, потому что не могли догадаться, а может, потому что рано…

Все помолчали.

– В общем, ждем до следующего лета, – подытоживает Наталья Сергеевна, – а пока устраиваемся на работу, работаем, осмысливаем, изучаем…

– Тут только одна опасность, – задумчиво говорит Таня, – если прав Виктор, а не мы, и место указано все-таки на фотографии.

– Тогда уже в любом случае он нас опередил, – спокойно отзывается Антон, – у него фора – целые сутки или даже двое. Так что можно не дергаться.

После слепящего солнца в башне старой крепости было темно. Но постепенно глаза привыкли к полумраку, и Виктор провел рукой по странно прохладным старым камням. Итак, он на месте. Вокруг ни души, полуденное крымское солнце обезопасило его от случайных глаз – в такую жару никто не полезет в горы полюбоваться видом на море с высоты башен старой крепости. Рано утром здесь еще ползали любители старины, и они же вернутся сюда через несколько часов, когда хоть немного спадет жара. А сейчас он здесь один. Виктор прислушался: тишина. Он присел на какой-то небольшой выступ в стене, почему-то вдруг сильнее забилось сердце: конечно, он же волнуется. Виктор медленно огляделся: где здесь может быть сделан тайник? Он встал и медленно пошел вдоль стены, ласково поглаживая камни рукой и внимательно вглядываясь в них. Что это? Виктор еще раз провел рукой по шершавой поверхности камня. Неровности чередовались с гладкой, почти отполированной поверхностью. Он наклонился. Две узкие отполированные полоски, пересекаясь, образовывали равносторонний крест. Виктор еще раз провел рукой по камню – сомнений не было: на камне был выбит крест. Вытащив из своего рюкзачка большой охотничий нож, Виктор аккуратно провел им по краю камня, прочистил стыки от песка и мелких камешков и, чуть поддев один край, удивительно легко отодвинул камень. В стене за камнем была аккуратная ниша, в которой лежала небольшая жестяная коробка, трогательно перевязанная тонкой веревочкой. Облизав вдруг пересохшие губы и сглотнув несуществующую слюну, Виктор потянул коробку.

Душный московский июль сменился прохладным августом, за которым пришел удивительно теплый сентябрь. Аня даже оглянуться не успела, как сентябрьская Москва, одетая в желтую листву, стала готовиться к осени: холодные ночи, вначале совсем незаметные на фоне теплых дней, все чаще проливались моросящим утренним дождиком. Вдруг зябко стало в подъезде, и захотелось вечером накинуть на плечи какую-нибудь куртку. Приближался октябрь. Отца уже давно выписали из больницы, и он уже не только работал, но и успел съездить в командировку, несмотря на слабые мамины протесты. Антон как-то незаметно прошел испытательный срок в той фирме, где работал Егор, и теперь зарабатывал больше Ани. Они сняли квартиру недалеко от родителей и часто бывали у них в гостях. Когда случайно зашел разговор о том, что родители могут помочь Ане и Антону деньгами, «молодые, дескать, много всего надо», Антон, спокойно глядя в глаза Аниному отцу, сказал: «Спасибо, как только нужно будет, мы, конечно, обратимся к вам за помощью. К кому же еще обращаться, если не к родителям? Но пока у нас все нормально, мы укладываемся, правда, Ань?» – и он ласково посмотрел на жену. Да, они поженились, как только Анин папа выписался из больницы. Свадьба была шумной, многолюдной и бестолковой, как все свадьбы. Танюша и Егор, от души радовавшиеся за друзей, не стали спрашивать у них, будут ли они венчаться, но Аня сама вывела разговор на эту тему. «Мы тоже хотим обвенчаться, – сказала она, прижавшись к плечу мужа, – но Антон считает, что лучше это сделать в Крыму, в той церкви, в которой венчалась приемная дочь графа Стомбальо, так что это событие мы отложим на лето. Вы ведь поедете с нами?»

Андрея Аня видела еще несколько раз. Первый – когда забирала свои вещи из их прежней квартиры. Тогда она пришла одна, чтобы только собрать одежду. Андрей встретил ее довольно сухо, помогать, естественно, не стал, а ушел на кухню и сидел там, пока она разбирала шкаф. Потом неожиданно появился в дверях и спросил высокомерно-пренебрежительным тоном:

– Ну как ты?

– Нормально, – спокойно ответила Аня, – а ты?

– Тоже нормально.

На этом разговор и закончился. Когда Аня пришла за собранными сумками вместе с Антоном, Андрея дома не было. Но он встретил ее как-то утром перед работой и заговорил с ней. Аня остановилась.

– Я собираюсь отказаться от этой квартиры, – сказал он бесцветным голосом, – ничего там твоего не осталось?

Вопрос был совершенно бессмысленный, просто для того, чтобы начать разговор, и Аня это поняла, поэтому просто покачала головой: «Ничего».

– Я прошел испытательный срок, – явно решившись, сообщил Андрей, – у меня хорошая должность и неплохая зарплата. – Он помолчал секунду и тихо добавил: – Может быть, ты вернешься? Мне очень трудно без тебя.

Еще год назад Аня на такое предложение либо рассмеялась бы, либо, презрительно пожав плечами, развернулась и молча ушла. Но она стала другой.

– Андрей, – сказала совсем новая Аня, – я все понимаю, но это пройдет, поверь мне. Просто поверь. Может быть, не сразу, может быть, через какое-то время, но ты поймешь, что у нас все было неправильно, не так, как должно быть. И когда ты поймешь это, ты будешь рад, что мы вовремя остановились.

И Аня ушла. Ей было немного жаль, что она раньше не объяснила всего Андрею, но она рада, что все-таки объяснила. Придя в этот день на работу, она первым делом позвонила Антону.

– Антон, давай пригласим сегодня Егора и Таню к нам, – прошептала она в трубку, – что-то давно они у нас не были…

– Давай! – сразу согласился Антон. – Три дня – это и правда очень давно.

– Неужели всего три? – вздохнула Аня. – А мне показалось…

– Кого ты встретила? – спокойно спросил муж. – Только не вздумай выкручиваться, я тебя знаю.

– Андрея, – признается Аня, – только что.

– Понятно, понадобилось сильное противоядие. Ладно, я иду к Егору, а ты звони Танюше. Целую.

Вечером придут Егор с Таней, принесут что-нибудь необычное к ужину – Таня оказалась невероятной выдумщицей и просто не могла пройти мимо неизвестных ей продуктов. А они будут хвалить ее новое блюдо и угадывать, из чего сделан необычный салат. Потом будут рассказывать друг другу последние новости: Аня – о своих проблемах, Танюша – про свой исторический музей, где для нее оказалось много нового и непривычного по сравнению с провинциальным крымским музеем. А потом они все вместе снова будут читать и обсуждать дневник семьи графа Стомбальо.

Дневник они начали читать сразу. Как-то так получилось, что Аня принялась читать его вслух, а Антон, мама и отец слушали. И это домашнее чтение еще больше всех сблизило. Аня читала хорошо, вдумчиво, она не торопилась, не «проглатывала» слова. Они вообще взяли за правило не торопиться и за один раз прочитывать только один период, описанный в дневнике.

Потом Анечка отдала дневник Танюше.

– Мы прочитали, – сказала она ей, протягивая тетрадь, – но говорить я ничего не буду, ладно? Давай вы с Егором прочтете, и тогда можно все обсудить.

Таня с Егором прочитали дневник быстро. И, возвращая его Ане, Таня сказала:

– Анюта, мы должны привести в порядок ваш семейный архив.

– В каком смысле? – удивилась Анечка. – У нас все сложено аккуратно…

Егор засмеялся:

– Анюта, у меня же жена – музейщик, ваше «аккуратно» для нее «безобразие».

– Ну, не так резко, Егор! – Таня даже рассердилась. – Просто, Анюта, раз у нас есть сведения обо всех членах семьи, то давай составим родословную, причем с фотографиями. Нужно взять большие листы бумаги и начать раскладку…

Таня увлеченно рассказывала, как нужно систематизировать архив, как сопоставить имена из дневника с безымянными фотографиями из коробки. Ее слушали с удовольствием не только Аня и Антон, Анины родители тоже увлеклись этой идеей. Сидя за кухонным столом, сдвинув в сторону чашки, они набросали примерный план. «И план работ составили на год», – тут же прокомментировал Антон.

– Как раз на год и будет, – рассмеялась Наталья Сергеевна, – торопиться не станем.

Они и не торопились. Но постепенно все четче вырисовывались линии судеб, и все чаще обретали имена пожелтевшие фотографии.

– Антон, смотри, мы проезжаем границу Крыма! – Аня трясет мужа за плечо. – Ну проснись же, мы почти приехали!

– До «приехали» еще два с половиной часа, – бурчит с верхней полки Антон, – но если тебе скучно, то я, конечно, проснусь…

– Анюта, да пусть они поспят еще, Егора вообще не добудишься. – Таня машет рукой. – А если даже они и встанут, все равно будут сонные и неразговорчивые…

– Золотые слова! – снова раздается с верхней полки, и Антон свешивает голову, чтобы посмотреть на жену. – Ань, дай попить, ну и жара тут у вас в Крыму…

Они ехали в Крым. Сейчас, когда этот год уже прошел, им казалось, что он пролетел быстро и незаметно. Легко пролетел, хотя были и трудности, и сложности – к примеру, даже с самой поездкой: ведь они, конечно, планировали ехать все вместе, но Антона и Егора не хотели отпускать с работы одновременно. Аня расстраивалась, переживала, но все решилось. «Все люди, и все понимают, если объяснять по-человечески», – философски заметил Антон, когда Аня приставала к нему с вопросами, как же все-таки им разрешили идти в отпуск одновременно. И вот они едут. Незадолго до отъезда Анин отец, зайдя к ней в обеденный перерыв, сказал:

– Дочка, мы с мамой решили созвать семейный совет. – Он слегка усмехнулся высокопарности своих слов. – Приходите завтра к ужину и обязательно позовите Егора с Таней, хорошо?

– Ладно. – Аня не удивилась, что надо позвать Егора и Танюшу, но заинтересовалась самой идеей. – А что решать будем?

– Придете и узнаете. – Отец ласково дотронулся до Аниной щеки – в кабинете никого не было, и поэтому он позволил себе такое проявление нежности. – Завтра ждем.

Когда они пришли, отец сначала позвал всех в комнату и довольно буднично произнес:

– Мы решили собрать семейный совет, потому что нужно решить довольно деликатную проблему. Предположим – я подчеркну: предположим, – что вы все-таки отыщете тайник графа Стомбальо. Что мы будем с ним делать? – Отец помолчал и добавил, улыбнувшись: – Там могут быть не только документы, но и ценности. Время сами знаете, какое было. Сейчас мы идем накрывать на стол, и вы можете пока подумать, а когда сядем ужинать – все обсудим. Егор, Танюша, не стесняйтесь, высказывайтесь, потому что вы тоже уже члены нашей семьи.

– А без Танюши мы вообще бы эту шкатулку не разгадали, – добавила Аня.

– А без Егора и Таню бы не нашли, – улыбнулась мама.

За столом обсуждение продолжилось сразу, как будто и не прерывалось.

– У нас с мамой сложилось определенное мнение, – сказал отец, – но чтобы не давить на вас своим родительским авторитетом, мы сначала выслушаем вас. Анечка, давай первая…

Аня улыбнулась, она знала, что папа предложит высказаться ей первой. Ей было немного страшновато, но и до этого момента она уже задумывалась о судьбе архива, и мнение у нее тоже сложилось. Правда, она не обсуждала это ни с кем, и не потому, что не доверяла или боялась, просто обрывки мыслей, интуитивные чувства, едва уловимые намеки в дневнике и вложенных в него записках еще не оформились в четкое видение, не выкристаллизовались в определенную форму. И вот сейчас время пришло.

– Я считаю, что архив должен остаться в музее.

Аня произнесла эту короткую фразу и замолчала. Ей вдруг подумалось, что странное все-таки существо – человек: сколько она думала, переживала, рассуждала, сомневалась, а все уложилось в несколько слов. Конечно, можно долго объяснять свое решение, приводить всевозможные аргументы и доказательства… но зачем? Вот если кто-нибудь не согласится с ней, если возникнет спор, тогда она и будет все объяснять. А вдруг все думают так же? Аня улыбнулась: все эти мысли промелькнули в ее голове за доли секунды, она даже не думала об этом, она это почувствовала.

– А ценности? – Папа улыбается, и Анечка чувствует, что он одобряет ее слова. – Там могут быть и украшения, и столовое серебро…

– И где это хранить? – Антон смотрит не на Аниного отца, а на Аню. – Если украшения действительно стоящие – дома их хранить не будешь и надевать в ночной клуб тоже. – Заметив, что Аня согласно кивает головой, даже чересчур энергично, он берет ее за руку и, переведя взгляд на отца, добавляет: – Значит, хранить это нужно в банке – арендовать сейф… или как там, я точно не знаю. А это, в свою очередь, означает, что никто никогда эти украшения не увидит. И зачем они тогда вообще?

Произнеся такую длинную тираду, Антон снова посмотрел на жену:

– Верно я говорю, дорогая?

Все засмеялись. Отец, покивав головой, дескать, все с вами понятно, повернулся к другой паре:

– Таня, Егор, ну а ваше мнение?

– Я согласен с Аней и Антоном. – Егор говорит спокойно. – Самое главное и самое ценное для семьи – это дневник, брошка и колечко, что Аня носит. А это главное и так хранится в семье. И, думаю, будет храниться и передаваться по наследству. А архив лучше предоставить специалистам, наверняка там много чего интересного.

– Вы можете передать архив и ценности, если они, конечно, там есть, в музей не на постоянное, а на временное хранение. – Таня, как всегда, говорит негромко, но ее слышат все. – Составляется договор, в котором указываются условия хранения – разрешение на работу специалистам, например, или разрешение на использование в выставочной деятельности, а можно вообще без условий – то есть музей использует их по своему усмотрению, но владельцами все равно остаетесь вы. И забрать можете все в любой момент.

Все зашумели. Общее резюме было таково: как много всего мы не знаем.

– Мы рады, что ваше мнение совпало с нашим, – подвел итог Анин отец. – Мы тоже считаем, что все должно храниться в музее, тем более что, во-первых, есть такой подходящий вариант, как временное хранение, по крайней мере есть время подумать и принять решение, – он улыбнулся Танечке, – а во-вторых, в дневнике имеется запись о том, что архив должен стать достоянием общественности, но только тогда, когда сильные мира сего перестанут быть манекенами, когда Император превратится в Человека, когда общество увидит в нем Личность. Такое время пришло, я считаю.

– Ты довольно смело обращаешься с первоисточником, папа, – смеется Аня, – там сказано, что «личные письма Императора пока не нужны новой России, но может быть, когда-нибудь все изменится».

– Смысл передан верно, – вступается Егор. – Танюша, я думаю, тебе нужно связаться со своими крымскими коллегами – пусть ждут нашего…

– Пришествия, – заканчивает Антон. Все смеются.

И вот они едут. Таня, конечно, связалась со Светланой Николаевной и Иваном Семеновичем, сказала, что скоро она приедет, причем не одна, а с компанией: «Все вместе приедем, Светлана Николаевна. И я, и Аня, и Егор, и Антон, помните же вы их?» И еще сказала, что они привезут хорошие новости, но подробно рассказывать не стала. «Лучше один раз увидеть, – рассудительно заметила она, разговаривая с ними по телефону, – чем сто раз услышать». И они согласились.

Аня с нетерпением выглядывает в окно, высматривая, когда же наконец покажется синяя полоса моря.

– Еще несколько минут, – говорит ей Танюша, – через несколько минут появится… вот оно!

Темно-синее море, покрытое слепящими бликами солнца, словно живое сокровище переливалось, манило, завораживало. Даже сквозь затемненное вагонное стекло было больно смотреть на его ослепительный блеск. Оно казалось призрачным видением, миражом, к которому хочется бежать со всех ног, даже понимая его нереальность. Но море было реальным. Вдруг отчетливо почувствовался его запах, растворенный в жарком тягучем воздухе. Потом море исчезло из виду, укрытое городским парком, тянущимся вдоль железной дороги. Но оно было рядом, оно как будто баловалось и дразнило, изредка мелькая среди домов и деревьев: я здесь, я рядом, я жду…

Первым, кого Аня увидела, едва выйдя из вагона, был Витек. Он стоял на перроне, разговаривая с каким-то парнем, одетым в форму железнодорожника. Это было довольно неожиданно, и Аня, прищурившись, старалась рассмотреть его получше – может быть, она ошиблась?

– Кого это ты высматриваешь? Курортные романы у тебя в прошлом. – Антон говорит нарочито сочувственным голосом, с интонацией, близкой к извиняющейся. – И я вынужден тебе напомнить, что… – Тут он проследил за Аниным взглядом, и тон его стал веселым. – Ба, какие люди! Егор, ты только глянь, наш краевед…

Аня засмеялась: Антон вошел в роль плейбоя – крутого разухабистого парня, который сейчас будет показывать небольшое шоу, а она любила его «представления».

– Витек, привет! – Они подошли к Виктору все вместе, но здоровался Антон. – Не забыл нас?

– Привет! – Витек смотрит приветливо, даже радостно; да, самообладание у этого мужчины – позавидуешь. – Конечно, не забыл, рад видеть вас всех. В отпуск?

– И в отпуск, и по делам. – Антон внимательно смотрит на Виктора. – Как поживаешь, любитель?

– Нормально. – Теперь Витек выглядит озадаченным, он не ожидал такого вопроса. Даже не вопроса – вопрос-то как раз самый обычный, а вот интонация… в ней был какой-то потаенный смысл, запрятанный во взгляде и в этом странном обращении – «любитель». Что-то выбило его из равновесия, и он, не удержавшись, спрашивает: – Почему любитель? – Спросил и тут же пожалел: не в его правилах опережать события, он должен больше слушать, чем говорить.

– Любитель старины и истории родного края потому что, – невозмутимо отвечает Антон. – Или тебе не нравится такое название?

Витек промолчал. Он почему-то растерялся. Может быть, потому, что вовсе не ожидал этой встречи, а может, потому, что вообще-то думал о ней и надеялся. Конечно, он надеялся на встречу, но он хотел подготовиться, распланировать свои слова и действия, создать образ, а вот так, неожиданно… Да, придется признать: он растерялся и поэтому промолчал.

А вот Антон не собирался молчать, хотя он прекрасно заметил какое-то потерянное выражение, вдруг проступившее на обычно веселом и беззаботном лице Виктора.

– Ну, краевед-любитель, нашел что-нибудь?

Вопрос в лоб, заданный участливым тоном, подчеркивающим насмешку, обозлил Виктора.

– Десятку вчера нашел на вокзале, вот сегодня снова пришел – вдруг опять повезет…

Напряжение нарастало. Вот уже прищурен глаз у Антона, легкая ледяная улыбка скользнула по губам и застыла в презрительном изгибе. И явно злится Виктор: нахмурены брови и чуть вздернут вверх подбородок.

– Перестань, Антон, – Аня ласково берет мужа за руку, – и ты, Виктор, не ершись. Давайте спокойно поговорим. Виктор, почему ты не сказал, что тебе нужно было? Зачем обманывать?

– Анюта, не спрашивай и не услышишь лжи, – вступает в разговор Егор. – Если человек сразу не сказал, почему он должен говорить теперь?

– Не должен, но скажу. – Витек по какой-то причине начал говорить, то ли зло его разбирало оттого, что они, понимаешь ли, все такие правильные, положительные и все вместе, а он получается один какой-то гад, а может быть, интерес был превыше личных обид. Непонятно почему, но он начал говорить: – Я этот архив с детства ищу, а вам это было неинтересно совсем. И потом, Аня, ты девушка обеспеченная, а мне, кроме интереса, еще и средства нужны.

– Значит, ты архив продать собирался, так, что ли?

– Не знаю. – Витек вдруг замолчал. И все молчали. Потом он развернулся и собрался было уходить, но, обернувшись, спросил: – А кто там изображен был на той фотографии около старой крепости?

– А тебе зачем? – Антон еще не успокоился и готов был продолжить ссору.

– Антон! – Аня укоризненно посмотрела на мужа, потом сказала довольно спокойно: – Там изображены мои прабабушка и прадедушка. Фотография сделана в тысяча девятьсот тридцать пятом году. – Аня вдруг увидела, что слушает ее Виктор очень внимательно, жадно, и она продолжила: – Они поженились в том году и по семейной традиции приехали в Крым, на Дачу графа Стомбальо, хотя Дача, конечно, уже была национализирована к тому времени, но традиция приезжать сюда после свадьбы сохранилась.

Аня помолчала, но, видя, что слушают все, хотя история эта им была знакома и не знал ее только Виктор, стала рассказывать дальше:

– А через год у них родилась дочка Евдокия. Моя бабушка. Когда началась война, они ушли на фронт, оставив дочку с бабушкой. – Аня вздохнула. – Они оба погибли в сорок первом году, от их семьи остались лишь эта фотография и три письма – с фронта. Два от Екатерины – это прабабушка, она была медсестрой и погибла при бомбежке госпиталя, и одно от Виктора – прадедушка был связистом, как он погиб, мы не знаем.

Внутри у Виктора что-то екнуло, он стиснул зубы и посмотрел на Аню. Ее взгляд был спокойным и немного грустным. Витек опустил глаза.

– Спасибо, – выдавил он с трудом. И ушел.

Аня, Антон, Танюша и Егор молча смотрели ему вслед.

– А про архив он так и не спросил. – Таня первой нарушила молчание. – Ваши версии?

– Версий может быть только две, – сразу откликается Егор. – Первая: он нашел архив в башне, и поэтому с чего это ему у нас что-то спрашивать? Версия вторая: он ничего не нашел, но откуда-то знает, что мы уже тоже в курсе всего, но не спрашивает, потому что… вот елки-палки! – Егор задумывается. – Я не понимаю тогда, почему он не попытался ничего выяснить…

– Потому что он растерялся. – Аня вздыхает. – Ребята, давайте уже пойдем домой, нас скоро потеряют.

В музей они договорились пойти завтра с утра, потому что сегодня до конца рабочего дня уже не успевали, все-таки нужно уделить внимание и родственникам. Но встретиться вечером они договорились, получилось это само собой. Антон сказал, обращаясь к Ане:

– Вечером пойдем к «Даче Стамбула», с домом нужно поздороваться.

– Мы тоже хотим поздороваться, – встрял Егор, – во сколько вы пойдете?

– Часов в восемь, наверное. – Антон оборачивается к Ане. – Успеем ведь пообщаться и с моими, и с бабушкой Катей?

– И с Юлькой, – добавляет Аня, – давай их соберем в одну кучу как-нибудь.

– Конечно, сейчас придем домой и с мамой все решим.

– Значит, встречаемся в восемь? – не отстает Егор. – У Дачи?

– Ты что, боишься, что мы без тебя архив доставать начнем, что ли? – Антон шутит, но Егор вдруг обижается:

– Ты вообще соображаешь, что мелешь?

– Мальчики, не ссорьтесь! – хором говорят Аня и Танюша.

Все смеются.

– Прости, Егор, я пошутил.

– Неудачно, – хмыкает в ответ друг.

– Неудачно, – соглашается Антон. – В восемь у Дачи.

В восемь у Дачи народу было довольно много, но в летнем кафе все-таки оставалось несколько свободных столиков, и Антон с Аней заняли один из них. Сделав заказ, они поглядывали по сторонам, ожидая друзей. Те опаздывали, и Антон начал тревожиться, что они вообще не придут из-за того, что он сегодня днем так неудачно пошутил.

– Я ведь ничего особенного не сказал, – оправдывался он перед Аней.

– Антон, Егор разумный человек, и знакомы вы не первый год. – Аня сначала хотела немного поддразнить мужа, но, увидев его расстроенные глаза, не стала. – Не говоря уж о Танюше, которая вообще редкостная умница, так что просто они задерживаются, у них-то родственников не меньше, чем у нас, и все по разным районам. Придут скоро.

Она не ошиблась. Через несколько минут Егор и Таня уже сидели за их столиком и весело смеялись, рассказывая, как разрывались между родственниками, обещая, что не уедут завтра.

– Привет! – неожиданно раздалось рядом, и они как по команде повернули головы. – Не пугайтесь, я не привидение.

Виктор подошел ближе, пододвинул стул от соседнего столика и сел. Повисло молчание.

– Твоего деда, вернее, прадеда, звали, как и меня, Виктором, а моего звали Павлом, но он тоже воевал, и тоже был связистом, и тоже погиб. – Виктор вздохнул. – На той фотографии они и правда указывали место тайника, только другого, их собственного.

Аня удивленно смотрела на Виктора, она слушала, не перебивая и ничего не спрашивая. На ее глазах менялся человек. Она вспомнила вдруг, как в школе им задали написать небольшое сочинение на тему «Не хлебом единым жив человек». Она тогда пришла к бабушке, и они стали обсуждать эту тему. И бабушка сказала: «У любого человека есть душа, и в любой душе есть уголок для святого. Бывает, что этот уголок так глубоко запрятан, так загроможден хламом глупостей, обид и жестокости, что кажется, что и нет его. Но он есть. Он создается в тот волшебный миг, когда ребенок впервые улыбается матери, когда впервые щурится на солнце. Он есть. И нужно только найти и направить в душу человека тот лучик света, который высветит его пусть маленький, пусть крохотный, пусть единственный, но удивительно чистый уголок. И тогда свет, отразившись от этого уголка, как от зеркала, начнет играть светлыми солнечными зайчиками во всех уголках души человека и станет душа светлее. И человек станет меняться. Постепенно, неоднозначно, со скачками назад, но непременно будет меняться. Он будет становиться лучше». Аня подумала вдруг, что таким лучиком для Виктора стало неожиданное совпадение имен: его собственного и далекого незнакомого человека, оставившего тайник в старой крепостной башне.

– Они оставили свой тайник, – повторил Виктор, – я нашел его, только не понял, почему они тогда это сделали, но ты объяснила мне. Возьми.

С этими словами Виктор достал из пакета небольшую жестяную коробку, ту самую, что вытащил он год назад из-под камня в башне, и протянул Ане. Она осторожно взяла коробку, поставила на стол и открыла откидную крышку. Внутри на листе пожелтевшей бумаги, сложенной вчетверо, лежал маленький кожаный мешочек, стянутый шнурком. Аня достала мешочек и развязала шнурок: на ладонь выпала круглая золотая монета, подвешенная на золотой цепочке.

– Это золотой талер шестнадцатого века, – пояснил Виктор, – переделанный в кулон. Наверное, еще одна семейная реликвия.

– Может быть, со стороны деда? – предположила Таня.

– Это можно будет предполагать, когда все остальное найдем, – рассудительно заметил Егор.

– Аня, а что там за листок? – Антон заглянул в коробку.

Аня осторожно достала листок и развернула его.

– Это письмо, – сказала она, пробежав глазами первую строку. – «Сегодня мы поженились. В память этого события мы закладывает этот тайник, с подарком нашему будущему ребенку. Мы еще не знаем, кто родится у нас – мальчик или девочка, но обещаем, что в тот день, когда ему исполнится пятнадцать лет, мы вернемся и откроем тайник, чтобы подарить ему этот медальон, который нас познакомил. Он приносит счастье. 15 июня 1935 года».

Аня опустила листок. Все молчали, потому что слова были не нужны, все и так было понятно.

– Спасибо, Витек, – Аня посмотрела ему в глаза, – спасибо.

– Я не знал наверняка, что они погибли, но думал об этом.

– Хочешь, – повинуясь внезапному порыву, вдруг произносит Аня, – возьми этот талер себе на память.

– Нет, Аня! – Виктор усмехается. – Я благодарен тебе за такие слова, но я суеверен. Нельзя носить чужой крест, нельзя брать чужой талисман. Этот талер – талисман семьи, пусть он в семье и хранится. – Виктор поднялся. – Ладно, до встречи, отдыхайте.

Он отодвинул на место стул, и в этот момент Антон протянул ему руку:

– Бывай, Витек, увидимся.

И почти одновременно протянул руку и Егор:

– До встречи, Вить.

Сильно пожав протянутые руки, Виктор улыбнулся:

– Спасибо, парни.

В музее было так же прохладно и пустынно, как и в тот день, когда они пришли туда в первый раз в прошлом году. Тот же охранник сидел у входа и так же что-то читал. Только теперь, увидев вошедших, он явно обрадовался и без сожаления отложил книгу.

– Танюша! – воскликнул он радостно. – Дорогая, наконец-то! Ты вернулась совсем или погостить?

– Погостить. – Егору не понравился вопрос, и он ответил за Таню, неодобрительно посмотрев на неделикатного мужчину.

Мужчина перевел на него взгляд и нахмурил брови, вспоминая, где он мог видеть парня, по-хозяйски обнимающего Танюшу. Не вспомнил, поэтому спросил:

– Это с тобой, Танюша?

– Со мной, Дмитрий Васильевич! – Танюша смеется. – Это мой муж – Егор, а это наши друзья – Аня и Антон, мы идем к Светлане Николаевне, она нас ждет.

– Ждет, ждет, – закивал головой Дмитрий Васильевич, – и Иван Семенович уже пришел, тоже ждет.

По знакомому уже коридору до знакомого кабинета они шли молча. Что-то волнующее, немного нервное витало вокруг и не позволяло говорить о предстоящем событии, а говорить о чем-то другом просто не было никакой возможности, потому что ни о чем другом даже не думалось.

Светлана Николаевна поднялась им навстречу, по-родственному расцеловалась с Таней, радостно приобняв остальных. Иван Семенович оказался высоким худым мужчиной с хорошо поставленным «учительским» голосом и проницательными глазами. Он сразу взял инициативу в свои руки, спросив:

– Ну-с, молодые люди, может быть, вы нам расскажете, в чем, собственно, дело? – И, видя, что они как-то растерялись, очевидно, не зная, с чего начать, продолжил, помогая: – Про Анну я уже наслышан от Светочки.

Было странно слышать, как он называет солидную женщину Светочкой, но было похоже, что ее это ничуть не смущает:

– Да, я все рассказала Ивану Семеновичу про тебя, Анечка. Может быть, покажешь ему колечко?

Это был самый верный ход. Аня с готовностью сняла с пальца кольцо и протянула Ивану Семеновичу. Тут же все включились в обсуждение: «Посмотрите, Иван Семенович, ведь верно же, похоже на вензель?», «Поглядите, бриллиант какой красивый!», «А вот, Иван Семенович, теперь посмотрите на брошку…» Вот так незаметно и плавно и перешли они к рассказу о своем открытии. Показали и брошь, и дневник, и несколько фотографий, которые захватили с собой. Светлана Николаевна принесла поэтажные планы здания, и они, склонившись над столом, увлеченно и ошеломленно убеждались в правильности своих догадок.

– Да, – покачал головой Иван Семенович, – интересное кино…

Было смешно и странно слышать из уст старого учителя, немного даже демонстративно придерживавшегося «высокого штиля» речи, такое незамысловатое современное выражение. И все засмеялись.

– Смейтесь, не смейтесь, – сказал Иван Семенович, – но, Светочка, на мой взгляд, настало время пригласить сюда директора.

Светлана Николаевна ушла, а Иван Семенович продолжал расспрашивать Аню о ее семье. Показала Аня и золотой талер, отданный ей вчера Виктором, и рассказала историю их знакомства. Старик задумался.

– Мне обидно, что этот мальчик пошел по неверной дорожке, – сказал он грустно, – но если он все-таки отдал вам эту вещичку, – он поднял талер на цепочке и, покачивая из стороны в сторону, полюбовался его блеском, – может быть, еще не все потеряно?

Директор музея, энергичный мужчина средних лет, слушал внимательно, иногда уточняя кое-какие детали. Взглянув на план, положил рядом брошь, постучал пальцами по столу, опершись руками на его край, и спросил коротко:

– И что теперь? Ломать нужно?

– Думаю, ломать не придется, – степенно сказал Иван Семенович, – скорее всего, если граф придумал план-брошь, ему надо было продумать и изящный способ открытия тайника: он должен открываться пусть замысловато, но легко. Попробуем догадаться.

Ниша, обозначенная на брошке зеленым камнем, была приспособлена под небольшую кладовку, где хранился архив бухгалтерии музея. Около двух стен стояли шкафы, заполненные документами, около третьей – полупустой стеллаж, четвертая стена была свободной.

– Танюша, ты у нас главная разгадывальщица, – Аня подмигивает подруге, – давай показывай, где тут тайник и как его открыть.

Таня улыбается. Она осматривается вокруг, разглядывая стены. Впрочем, все внимательно и немного хаотично осматривают стены. Кладовка совсем небольшая, и одновременно там всем стоять тесновато, поэтому Антон и Егор вышли в коридор, предоставив место женщинам и Ивану Семеновичу. Директор тоже стоял в коридоре и внимательно смотрел на происходящее.

– Почему вы осматриваете все подряд? – не выдерживает Антон. – Стенка, обозначенная изумрудом, по-моему, вот эта, за стеллажом.

Все дружно оборачиваются к нему.

– Трезвая мысль! – неожиданно весело говорит директор. – Может, хоть простукивать будем?

– Можно и простукивать – начинайте, – делает приглашающий шутливый жест Иван Семенович. – А мы подумаем еще немного.

Потом, обращаясь к Антону, разъясняет:

– Мы, молодой человек, осматриваем все стены потому, что рычаг управления тайником необязательно должен находиться на той же стенке, что и сам тайник, понятно?

Антон ничуть не смутился и сказал:

– Это если тайник закладывался при строительстве, а если он его устроил непосредственно перед отъездом, то это просто заложенный камень.

– Верно, – согласился старый учитель так, как будто Антон отвечал выученный урок, – молодец. Попробуй отработать эту версию, а мы подумаем над первой.

Антон закрыл глаза и представил себе пустую комнату. Он стоит у входа и держит в руках небольшой ломик. Где он станет делать отверстие? Невысоко, потому что работать ломом на вытянутых вверх руках очень тяжело, плюс надо помнить, что он – это не он, а девяностолетний старик. Стоп. Это невозможно, он не мог сам ломать каменные стены. Либо он кого-то просил, что маловероятно, либо тайник уже был. Либо…

– А что это за помещение? – громко спросил он. – В смысле что здесь было раньше? При графе?

– Это были хозяйственные помещения, – немного удивленно отозвалась Светлана Николаевна, – подсобки разные, кладовки, это же подвал практически.

– А конкретно, что конкретно было в этой комнате?

– Такой информации у нас нет, – растерянно ответила Светлана Николаевна. – В каких-то нишах продукты хранились, в каких-то утварь, за стенкой комната побольше – это кухня.

– Кухня! – Антон так обрадовался, что Аня подумала, уж не издевается ли ее неугомонный муж, не играет ли опять в плейбоя.

– А можно посмотреть? – спрашивает Антон. – Пожалуйста!

Никто не заподозрил Антона в издевательствах, и поэтому все дружно потянулись в соседнее помещение. Комната и в самом деле оказалась довольно большой, но вся она была заставлена столами, стульями, шкафами и буфетами.

– Здесь у нас хранилище мебели, – пояснила Светлана Николаевна. – Проходите, смотрите.

Антон, не обращая внимания на мебель, быстрым шагом прошел к стенке, соединяющей эту комнату с маленькой нишей, и внимательно осмотрел ее.

– Если я не ошибаюсь, то печь стояла именно в этом углу, – сказал он не поворачиваясь.

– Возможно, – несколько неуверенно подтвердила Светлана Николаевна, – только ее давно уже разломали. Еще до революции кухню, где все готовили, перенесли в другое помещение, а здесь только разбирали продукты и делали грязную работу: мясо порубить, картошку перебрать…

– Правильно, – радуется Антон, – и значит, печка уже не работала и ее разломали.

Егор, Таня, Анечка, Иван Семенович и директор музея не проронили за это время ни слова, они следили за разговором, не очень понимая, к чему он ведется. Аня, подозревавшая Антона в попытке всех разыграть, осторожно спросила:

– Ты к чему это все, Антон? Ты что-то придумал?

Антон поворачивается к ней:

– Мне кажется, что придумал. Танюша, Светлана Николаевна, я то ли где-то читал, то ли слышал, что когда топят печь, получается очень много грязи – и дрова не стерильные, и угольки выпадают, и так далее, и поэтому в приличных домах делались специальные печные чуланчики. Это правда?

– Конечно, – говорит Таня, – в печном чуланчике складываются дрова, кочерга там стоит. То есть печка находится в одной комнате – чистой, а топка ее выходит в соседнюю, которая обычно небольшая…

Как-то все одновременно поняли, что имел в виду Антон, и не сговариваясь побежали обратно. Столпившись около стенки, они разглядели слабо очерченный полукруг печной топки, замазанный известкой.

– Он сложил все в топку, заделал ее и приказал разломать неработающую печь. – Антон почему-то уверен, что так все и было. – Мне кажется, мы легко откроем эту дверцу, нужно только известку снять.

* * *

Когда последний кирпич, закрывающий проем, был вынут, они увидели небольшой темно-коричневый саквояж, закрывающий собой все пространство. Директор музея осторожно достал его из образовавшейся ниши и поставил на пол. Щелкнул металлический замок, и саквояж широко распахнулся. Было видно, что внизу лежат какие-то предметы, аккуратно завернутые в куски ткани. А поверх них роскошной беспорядочной кучей виднелись женские украшения, переливавшиеся разноцветными драгоценными камнями в золотых и серебряных оправах: бусы, цепочки, колье и что-то еще, изящное и дорогое.

– Съемочная группа благодарит граждан, предоставивших для съемок настоящие золото и бриллианты! – не может удержаться Антон. – Как в кино, честное слово, – добавляет он извиняющимся тоном, подозревая, что нарушил торжественность момента.

Все смеются. Светлана Николаевна осторожно берет один сверток и разворачивает ткань. В свертке лежат несколько столовых ложек с черенками, украшенными затейливым орнаментом, в котором легко и привычно читается вензель графа Стомбальо.

– Столовое серебро графа, – говорит она, – красиво как…

– А где же архив? – Иван Семенович явно разочарован. – Неужели это миф?

– Нет, Иван Семенович, – отвечает Антон, заглядывая в открытый тайник, – посмотрите.

Иван Семенович подошел и, наклонившись, тоже заглянул внутрь: в глубине печной топки аккуратной стопкой лежали четыре черные папки. Старик, нервно проведя рукой по лицу, как будто смахивая паутину или прогоняя возможные галлюцинации, судорожно вздохнул, оглянулся, как бы призывая всех в свидетели, и наконец дрожащими руками осторожно вытащил на свет архив графа Стомбальо.

Эпилог

Они смотрели на здание, как будто тающее в быстро наступающей темноте. Линии стен теряли строгость, мозаичные сюжеты расплывались, смешиваясь в единое нечеткое пятно, и только ярко-синий купол еще отчетливо виднелся на фоне южного звездного неба. Аня прижалась к плечу мужа, любуясь «Дачей Стамбула». Под старым кленом кто-то стоял, и Аня вгляделась в силуэты.

– Антон, тебе не кажется, что это наша дочь? – ошеломленно прошептала она.

– Катюшка? – удивился Антон и, чуть наклонив голову, прищурился. – Слушай, мама, точно ведь она.

Они переглянулись: девушка самозабвенно целовалась с каким-то мужчиной.

– Катя, я люблю тебя, – донеслось до слуха онемевших родителей, – выходи за меня замуж.

– Это Митя, – одними губами произнес Антон.

– Папа, твоей дочери всего восемнадцать, ей рано замуж. – Аня никак не могла прийти в себя. – Митя старше ее на восемь лет, я вообще считала, что они друзья и…

Договорить она не успела: Антон закрыл ей рот сильным, но нежным поцелуем. Аня слегка задохнулась от неожиданности, потом коротко вздохнула и, обняв мужа, прильнула к нему в долгом упоительном поцелуе.

Резкий порыв ветра сорвал шляпу, надвинутую на глаза, и оранжевое июльское солнце больно ударило по глазам. Аня резко села, зажмурилась и вдобавок еще закрыла глаза рукой. Господи, она же уснула! Так можно и солнечный удар схватить. Голова гудела, в ушах стоял невообразимый звон, и немного подташнивало. Сразу ворвались в сознание шум переполненного пляжа, музыка из кафе и морской прибой. Антон лежал рядом и, казалось, тоже спал. Почувствовав, что на него смотрят, он открыл глаза и улыбнулся.

– Пойдем окунемся? – ласково спросил он. – А то так и сгореть недолго.

– Антон, – Аня смотрела немного задумчиво, – у нас будет девочка.

Антон слегка приподнялся на локтях и, заглядывая в глаза жене, спросил:

– Точно?

Аня кивнула.

– Катькой назовем, – решительно сказал будущий отец, – и даже не спорь.