Книга: Тайны старого Петербурга



Тайны старого Петербурга

Мария Жукова-Гладкова

Тайны старого Петербурга

Автор предупреждает, что все герои этого произведения являются вымышленными и сходство с реальными лицами и событиями может оказаться лишь случайным.

Глава 1

Санкт-Петербург

26 июня 200… года, пятница

Мы с моим одиннадцатилетним сыном Сережкой поздно улеглись в тот теплый июньский вечер. Ко мне приходили подруги: отмечали начало их отпуска. Подруги – Светка с Наташкой – учительницы. Я тоже в их школе немного подрабатываю, правда, рассматриваю свои часы там как возможность найти учеников лично для себя: активно занимаюсь репетиторством.

Мы трудимся в так называемой «элитной» школе, прости господи, чтобы не выразиться непечатно. Одна параллель у нас «элитная», или «ципушники», как мы их называем, – классы целевой интенсивной подготовки учащихся (ЦИПУ), а вторая – нормальные дети. Учителям доплачивают за обучение «элитных» деток (за вредность, как я предполагаю) из тех денег, что папочки и мамочки вносят за эту самую целевую интенсивную подготовку.

Я работаю только с классами «ципушников», а по вечерам, если удается, подтягиваю индивидуально кого-то из этих же «элитных» деток, а бывает, даже и их родителей, – если мамочкам, например, ударяет в голову съездить в Париж на показ мод. Меня несколько раз даже прихватывали с собой переводчиком. Я что – я с радостью.

К сожалению, переводческой работы с французским в моем родном городе на Неве не так много. Ну зачем я не учила английский?! Французский-то, оказывается, почти не нужен. Нет, деловые французы у нас все-таки иногда появляются, правда, почему-то в основном строители. Вон, например, на Невском из известного в прошлом ателье-магазина под народным названием «Смерть мужьям» (из-за цен) банк сделали. Я там, кстати, несколько раз подхалтуривала с приезжающими на короткий срок специалистами. Можно было бы пойти на постоянную работу (в тот же банк звали), но я не могу. С девяти до шести – какой кошмар! Нет, это не для меня. Я должна носиться по городу как ошпаренная (пусть и двенадцать часов, но только не на одном месте!) – вот тогда я довольна. Натура у меня такая. Деятельная, активная и авантюрная. Школа, репетиторство, переводы и, конечно, экскурсии.

Летом к нам приезжает немало туристов из зарубежных стран, которых я и развлекаю по мере возможности. Развлекаю – это вожу по городу и пригородам. Зимой тоже ездят, но мало. С английским – опять же – работы было бы гораздо больше, но приходится довольствоваться тем, что есть. Если взять все страны, в которых распространен французский, то работы хватило бы на всех жительниц (и жителей) Петербурга, знающих этот язык, но что-то я на своем веку не припомню ни одного туриста из солнечной Африки. Не хотят, наверное, ехать в наш дождливый холодный город. Или не до того им, борются там у себя на континенте за демократические свободы. Или проблемы перед ними стоят те же, что и перед основной массой населения нашей страны, – нет денег на разъезды по городам и весям, прокормиться бы.

Мне лично денег никогда не хватает. А в принципе, их когда-нибудь бывает в достатке? Никогда – сколько бы человек ни получал. Как я уже сказала, я халтурю где только можно, но все равно… Ношусь-то ведь как пчелой ужаленная не только потому, что мне на месте не сидится. Дитятко кормить надо, самой одеваться, да и Сережка растет не по дням, а по часам, «горит» на нем все, и побаловать хочется единственное чадо. Хоть бы клад найти где, что ли? Чтоб хватило денег на всю оставшуюся жизнь. Работала бы тогда только из чисто спортивного интереса. В удовольствие. Нет, дома я все равно бы не осела – свихнулась бы от безделья. Мне крутиться-вертеться нужно.

И даже когда спортом занималась, я специально выбрала летнее многоборье ГТО – чтобы несколько разных видов было. Тут тебе и бег, и метание, и стрельба, и плавание. Люблю я разнообразие. В последние годы, конечно, стало не до активных занятий спортом, но все равно в бассейн хожу, в тир забегаю, и гантельки у меня дома на видном месте лежат. Я периодически живот и спину подкачиваю – чтобы пузо не висело и на спинке мышцы слегка поигрывали.

В общем, так и живу. Кручусь как белка в колесе. Но скучать некогда, а это главное.

Итак, сидели мы вечерочком в пятницу с двумя моими подругами-учительшами, на жизнь друг другу плакались. Хочется, знаете ли, иногда себя пожалеть. А девичники с бутылочкой как раз к этому располагают. Подружки в отпуске отдыхать не собираются, и Светка, и Наташка намерены деньги зарабатывать. Ну, может, мы все выберемся к Наташке на дачу на недельку. Или деньков на пять. Но это как получится. Вот ведь жизнь пошла… Но детей кормить надо, самим есть-пить-одеваться…

Сережка с нами какое-то время посидел, потом телевизор смотрел в наушниках. Мне его отправлять на лето некуда, да он и сам не особо рвется. Пляж у нас рядом – живем у Петропавловки, друзья его тоже в основной своей массе в городе тусуются, да и понимает ребенок, что мне помогать надо. Я в одиннадцать лет, пожалуй, такой еще не была. А Сережка твердо намерен помочь мне с ремонтом. Мы уже года два собираемся его сделать. Но в это лето я твердо решила довести задуманное до победного конца.

У Наташки семилетняя дочь на той самой даче с ее матерью. А еще у Наташки есть любовник – милиционер. Мало того, что из органов, так еще и женат. Я его ни разу не видела, но наслышана… А расстаться – никак, любит его Наташка, говорит: хоть какой-то, а мужик. На безрыбье и женатый мент сойдет, который ко всему в придачу еще обладает полным отсутствием характера, как утверждает Наташка. Я, правда, так не думаю – в смысле что сойдет. По-моему, лучше никого, чем такой, но это личное Наташкино дело.

Светка зимой с родителями, летом они в деревню уезжают, а Светка в загул пускается – душу отводит и плоть удовлетворяет. В общем, у подруг моих летом – настоящие каникулы. Для устройства личной жизни, которую все время не получается устроить по-нормальному. А у меня Сережка. Но, один раз сходив замуж, «устраивать личную жизнь» мне как-то расхотелось. Правда, в головах моих пожилых соседей засела идея фикс: снова меня туда выдать. Не получится! Нажилась я.

Хотя у подруг сейчас квартиры и свободны, собрались мы на этот раз у меня. Одного Сережку дома оставлять не хотелось, тащить с собой к Светке или Наташке – тоже не лучший вариант. Да он нам и не мешает никогда.

Сверху шумы доносились. Подруги, приняв на грудь, предлагали объединиться с соседями сверху: разбавить нашу женскую компанию мужским полом. Я была категорически против, в очередной раз напомнила Светке с Наташкой, кто там обитает. Надо мной – мастерская троих художников, двое из которых туда переселились на постоянное место жительства. Жены повыгоняли, как сообщили мне соседки-бабульки. Один пока еще в семье остается, но, как я предполагаю, частенько к друзьям наведывается. И другие приятели заходят. Не знаю уж, что там они творят – если вообще творят что-то на холстах, желания проверять не было. Хотя несколько раз меня приглашали зайти взглянуть, я вежливо отказывалась.

Подруги ушли в начале второго. Живем мы на одном берегу Невы, так что разводка мостов нам, как говорится, до лампочки. Сережка помог мне убраться на скорую руку, и мы с сыном легли спать.

Я заснула, едва донесла голову до подушки.

* * *

– Мама! Мама! Да просыпайся же ты наконец! Мама!

Сережка изо всех сил тряс меня за плечо. Отчаяние и слезы в голосе сына заставили меня продрать глаза, хотя стоило мне это немалых усилий. Казалось, что я только что заснула.

– Мама! Пожар! Вставай! Быстро!

И тут мне в ноздри ударил запах дыма. Оба окна в нашей комнате были приоткрыты – а за ними… Белая питерская ночь окрасилась в какой-то серовато-бурый цвет и пахла непонятными химикатами. Горело что-то… Что же это может быть?! Где-то рядом в панике кричали люди. Из-под моего дивана раздался истошный вопль нашего кота Мурзика.

Я отбросила в сторону легкое одеяльце, вскочила. Отвратительный запах бил в ноздри, глаза тут же начали слезиться. Это на улице? Господи, вонь-то какая! Дым уже валил в окна. Сережка, не дожидаясь от меня указаний, бросился их закрывать. Барабанили во входную дверь. Ее открыли. Наверное, одна из соседок. Да, так и есть. Голоса в коридоре. Охают, ахают, поминают Господа всуе.

Дверь в нашу комнату распахнулась. На пороге стоял сосед с четвертого этажа – в старых тренировочных штанах, наброшенной на плечи олимпийке и домашних тапочках. В руке сжимал вместительный портфель.

– Марина, быстро! Деньги, документы. Все собирай. Серега, помогай! Слава богу, проснулись. Скорее! А то задохнемся к чертовой матери!

Убедившись, что мы встали, сосед повернулся и собрался уходить. Наверное, будить других жильцов. Или уже вниз, на улицу. Я прокричала ему в спину мучивший меня вопрос: а что хоть горит-то?

Горела расположенная прямо над нами мастерская художников.

Мы живем на пятом, предпоследнем этаже старого дома, построенного еще в прошлом веке. Или на последнем жилом. Над нами – только мансарда. Ее то ли арендуют, то ли купили художники. А вчера там хорошо гудели. Звуки-то до нас с подругами доносились, хоть слышимость у нас не такая, как в новых домах. Помню. Это помню. Мы тоже гудели. И зачем я вчера столько выпила? Уподобляюсь соседу дяде Ване, известному в наших окрестностях. А художники, наверное, заснули с непотушенной сигаретой. Или забыли выключить какой-то прибор, или… Ладно, сейчас не до разгадывания загадок. Все равно уже забыли, уже горит, надо спасать свою шкуру. Сережку, кота и что удастся из накопленного с таким трудом добра.

Дом наш, конечно, не советские строители воздвигали, не на сэкономленном сырье с досрочным выполнением плана, чтобы уложить пятилетку в три года. Строителям прошлого века я доверяю как-то больше, но вот выдержат ли сейчас перекрытия? Я с опаской посмотрела на потолок. В прошлом веке, конечно, ГОСТы были не те, что сейчас, но тем не менее…

Я как ужаленная носилась по комнате, кидая в спортивную сумку все самое ценное. Жалко было все. Все хотелось взять с собой, а не отдавать на съедение огню, если он до нас все-таки доберется. Пожарных-то хоть кто-то вызвал? Сережка тоже что-то пихал в свой рюкзак. Натянуть джинсы, накинуть курточку. Все, надо уходить. Снова хлопнула входная дверь – это, наверное, вышли бабульки. Опять открывается наша. Это Ольга Николаевна – уточнить, как мы. Старшую сестру выпроводила на лестницу, а сама решила нас с Сережкой подогнать.

– Идем, идем! – крикнула я.

Семидесятитрехлетняя, невысокая и сухонькая Ольга Николаевна кивнула и исчезла. Мне теперь осталось только вытащить испуганного Мурзика из-под дивана.

Кот орал и царапался. Бедное животное забилось в дальний угол и никак не давалось мне в руки. Наконец я вытянула его за переднюю лапу, прижала к себе – и мы с Сережкой были готовы. С момента пробуждения прошло не больше пяти минут.

С улицы донесся вой пожарных сирен. Наконец-то!

Сережка зачем-то ринулся к шкафу.

– Куда ты?! Бежим! – заорала я.

Ребенок решил спасти мою норковую шубку, на которую, как он знал, я два года откладывала деньги и купила только месяц назад.

– Брось! Сережка, задохнемся же!

Но сын уже раскрыл шкаф и почти вытащил шубу. И тут прогремел взрыв.

Я рухнула на пол, закрывая собой Сережку и Мурзика. И сын и кот истошно вопили. Я тоже что-то орала, но отвратительный дым уже просочился в квартиру, несмотря на закрытые окна, и разъедал глаза и слизистую. Не то что кричать, дышать становилось тяжело. Я поняла, что у нас остается все меньше и меньше шансов спастись. Не сгорим, так задохнемся. Медлить больше нельзя.

Шуба лежала на полу, на ней – Сережка и Мурзик, я придавливала их сверху. На меня осыпалось энное количество штукатурки; стоявшие на шкафах, столах и остальной мебели вазочки, портреты и разные мелочи попадали вниз. Нас окружали какие-то обломки и осколки. Но было уже не до них. Радовало одно: потолок над нами не обвалился. По крайней мере пока.

Мы с Сережкой дружно вскочили, подхватили собранные рюкзак и спортивную сумку, я – Мурзика, сын – мою шубу и, не глядя по сторонам, ринулись вон из квартиры.

Лифт у нас и так обычно плохо работает – если вообще работает, на этот же раз я даже не пыталась им воспользоваться: застрянешь еще – и конец. На лестнице попадались перепуганные соседи – кто в чем. На третьем этаже мы с Сережкой догнали двух наших старушек-соседок – Анну Николаевну и Ольгу Николаевну, покинувших квартиру чуть раньше нас с сыном. Младшая сестра Ваучская помогала старшей, восьмидесятипятилетней Анне Николаевне. Голова-то у нее светлая, а вот ноги отказывают, да и женщина она довольно крупная и ширококостная, в отличие от сестры. И еще этот перелом полтора года назад. После него она перестала выходить даже во двор (в основном из-за лифта, на который нельзя положиться). Но сейчас идет! Молодцы бабульки!

Вчетвером мы выбрались на улицу и посмотрели вверх. Из окон мастерской валил черный дым. Мы стояли во дворе-«колодце», именно туда выходят окна нашей квартиры. Оставив Сережку, кота и бабулек с вещами, я выбежала из-под арки на улицу, к парадному подъезду, в котором все квартиры скупили «новые русские». Мастерская располагалась над всем пятым этажом дома. В той ее части, что находилась над этими квартирами, зияла дыра, из которой валил дым. Полыхали языки пламени. Именно там прогремел взрыв. И что такое хранили эти художники?

«А какое это теперь имеет значение?» – тут же подумала я. Хорошо хоть рвануло не над нами. А «новые русские», недавно купившие квартиру на пятом этаже, несомненно, в состоянии сделать ремонт. Последние две недели я слышала, как там ведутся какие-то работы. Наверное, еще не въехали. Ну обойдется им ремонт чуть дороже. Потянут. Но вот что будем делать мы?!

Я вернулась в наш глухой двор.

– Мариночка, – обратилась ко мне Ольга Николаевна, младшая из двух сестер Ваучских, – Вани что-то не видно…

Я застыла на месте. Дядя Ваня, еще один сосед, проживающий в третьей, самой маленькой комнате нашей коммуналки, вчера здорово принял на грудь. Я ему еще закуски подбросила, что обычно делаю, когда готовлю. Потом он вроде бы уходил за очередной бутылкой… Но вот вернулся ли? А если вернулся и лежит сейчас в ступоре? Его же пушечным выстрелом не добудиться после того, как он вечером поддаст.

Я снова посмотрела на наши окна. Кругом уже сновали пожарные. Медлить было нельзя. Я бросилась в парадное.

Пожарные пытались меня остановить, я что-то кричала. Ребята тотчас же поняли, что у нас в квартире остался человек. Меня вытолкали на улицу и крепко держали. Я все равно вырвалась и понеслась вверх по лестнице. Молодой паренек, которому меня поручили, с трудом поспевал за мной. Дядя Ваня был на моей совести. Как я могла о нем забыть? Да, тут каждый спасает свою шкуру, но ведь соседи – почти родня, особенно хорошие соседи. Иван Петрович, миленький, только бы ты остался жив! Только бы ты вчера заснул где-то на лавочке в парке, не добравшись до дому. Только бы встретил кого-то из собутыльников и отправился к ним в гости. Он же мог уже задохнуться. Где-то я не так давно читала, что при пожаре в основном гибнут от дыма, а ожоги получает уже труп. Господи, о чем это я? Ведь всю жизнь буду себя проклинать, если Иван Петрович…

Его выводили из квартиры. Дядя Ваня ничего не понимал, только кашлял и тер кулаками глаза. Как и я. Мы спустились во двор.

– Даже не проснулся, – усмехнулся пожарник.

Я обалдело взглянула на соседа.

– Марина? – выпучил на меня глаза Иван Петрович. – Ты чего… это самое?.. Девка, ты же всегда была такой…

Я проследила за взглядом соседа. Одеваясь впопыхах, я накинула летнюю курточку прямо на лифчик, а потом неосознанно расстегнула. Было жарко.

Мы стояли во дворе перед нашим парадным и хохотали. Двое пожарных, трезвевший на глазах Иван Петрович и я – в уже застегнутой наглухо курточке. Расположившиеся на скамеечке в середине двора пожилые соседки, Сережка в обнимку с завернутым в норковую шубу котом и вылетевшие на улицу обитатели других квартир взирали на нас с удивлением.

Правда, если отстраниться от происходящего, другие жильцы тоже выглядели весьма колоритно, что не преминула заметить высыпавшая на улицу обслуга ночного клуба «Жар-птица», задняя дверь которого выходит в наш «колодец» и используется в основном для выноса помоев. Ну, может, через нее иногда кто-то и «делает ноги», с уверенностью утверждать не могу, но предполагаю. Хорошо хоть, что помойка у нас крытая, установлена по какому-то новомодному проекту хозяином, проживающим, кстати, в нашем же доме, естественно, в парадном подъезде. Наверное, поэтому и разорился на установку этих закрытых бачков, вонь от которых не поднимается во все выходящие в «колодец» окна. Чтобы жильцы его любили и жаловали, но не жаловались в различные инстанции. В общем, он прав. Но в первую очередь он, конечно, заботился о себе: все-таки одно из окон его квартиры (как и всех остальных «новых русских», проживающих в парадном подъезде) тоже выходит во двор, а не на улицу.



Только я вспомнила про Олега Вениаминовича, как сам господин Стрельцов в сопровождении двух дюжих молодцев вышел из своего заведения, воспользовавшись черным ходом. Быстро оглядев собравшихся во дворе, троица торопливо проследовала под арку и скрылась из нашего поля зрения.

– Кто такой? – поинтересовался один из пожарных.

Я пояснила. Пожарный высказался непечатно о власть и богатство имущих, извинился передо мной за нецензурные выражения, а потом спросил, на каком этаже находится квартира господина Стрельцова. Я сообщила, что на третьем.

– А ты сама на каком? – проявлял дальнейший интерес тот же пожарник.

Иван Петрович встрял в разговор, заявив, что я – его любимая соседка, которая, несмотря на угрозу своей жизни, бежала спасать его, старика. Я тут же стала убеждать Ивана Петровича, что никакой он еще не старик. Дядя Ваня смахнул слезу и заявил, что таких соседок, как у него, ни у кого нет. Обнял меня, облобызал, и мы дружно разрыдались.

А вообще соседи у меня отличные. Переехала я сюда после развода со своим и считаю, что мне крупно повезло. В один прекрасный день года полтора назад соседи предложили мне приватизировать квартиру – что мы и сделали. Тогда я еще не знала, почему вдруг и дядя Ваня, и Ольга Николаевна с Анной Николаевной дружно пожелали это сделать… А потом оказалось, что они завещали нам с Сережкой свои доли. Вот тогда я рыдала – от счастья. А они сказали, что у них, кроме нас, соседей, больше никого нет и не хотят они, чтобы комнаты государству достались, пусть лучше у нас с Сережкой квартира будет. Хоть такая. Хоть когда-нибудь.

Пожарники тем временем раздобыли где-то опилки и таскали их на наш пятый этаж. Я спросила зачем.

– Да чтоб у тебя полы не вспучило, – сообщил мне один из парней.

Какие ребята! Такая работа опасная, техника по сравнению с западной – ничто, чуть ли не на голом энтузиазме работают, на смелости и отваге. И сейчас стараются – понимают, что людям после пожара траты предстоят…

Правда, в парадный подъезд они опилки не таскали. Только в нашу квартиру. Личный контакт прежде всего?

Пожар потушили, дым уже почти рассеялся, и большая часть пожарных машин уехала, уступив место следственной бригаде. Какой-то милиционер задавал мне вопросы, я механически отвечала, не понимая, что ему от меня надо. На меня навалилась усталость. Пора было возвращаться в квартиру. Я с ужасом думала о том, что мне предстоит там увидеть…

Милиционер сказал, что зайдет завтра, я кивнула. Тут из парадного появился молодой пожарник, которому не удалось меня удержать, когда я рвалась спасать дядю Ваню, – теперь он сидел рядом с Сережкой и старушками, оказывая им моральную поддержку как единственный мужчина в нашей квартире.

Я вопросительно посмотрела на пожарника. Он сразу же понял, что я хочу узнать.

– У тебя ничего не сгорело, Марина, – сообщил он. – И потолок не над вами рухнул. Залили мы, конечно, все… Но это высохнет. Там разбилось кое-что. Но, в общем, бывает гораздо хуже.

Утешил, называется.

Валера – так звали пожарного – предложил проводить меня до квартиры. Наверное, чтобы я в обморок не грохнулась, а если грохнусь – чтобы было кому подхватывать. Я велела Сережке и соседям пока оставаться во дворе и пошла.

Честно говоря, я ожидала худшего. Ноги утопали в опилках, штукатурка обвалилась во многих местах, обои… Про них промолчу. Мои любимые вазочки… Картина под стеклом, висевшая на стене… Но пожар до нас не дошел.

– Тебе повезло, Марина, – сказал пожарный.

Я стала прикидывать, сколько времени придется потратить на приведение квартиры в божеский вид и во сколько мне это обойдется. Рассчитывать на бабулек и дядю Ваню не приходилось. Позову Наташку со Светкой… И вообще, лучше бы к кому-то из них перебраться на пару-тройку дней…

К нам в квартиру вбежал еще один пожарный, отвел Валеру в сторону и стал ему что-то шептать на ухо. Я же тем временем осматривала нанесенный нам урон – по всем трем комнатам коммуналки. Самый меньший был нанесен дяде Ване, проживавшему в бывшей темной комнате, в которой прорубили окно, да и, откровенно говоря, урон-то там особо наносить было нечему. Мы со старушками Ваучскими пострадали, наверное, в равной степени – лишились своих любимых безделушек. Но в общем и целом остальное поправимо: вещи высушим, обои новые поклеим. Я же как раз собиралась ремонт делать, не так ли? Разорюсь и на обои в комнате старушек. Наверное, или Светка, или Наташка согласятся взять их к себе на какое-то время. Ведь и надо-то максимум на недельку.

Из грустных раздумий меня вывел голос Валеры, интересовавшегося, не знаю ли я, кто купил соседнюю с нами квартиру.

– Какую соседнюю? – не сразу поняла я. На нашей лестнице на этаже только по одной квартире.

– Ну тоже на пятом, только вход с улицы…

Наверное, мне стоит немного углубиться в историю нашей квартиры. Изначально она принадлежала предкам Ольги Николаевны и Анны Николаевны – да, да, вот так складывается жизнь. Старушки Ваучские и родились в ней, Анна Николаевна еще до революции, в тысяча девятьсот тринадцатом, а Ольга Николаевна – в двадцать пятом. Это была огромная восьмикомнатная (если считать темную) квартира, занимавшая весь этаж. После революции семнадцатого года бывшим хозяевам оставили лишь одну комнату, сделав квартиру коммунальной. Собственно, из нее получилось две квартиры – четырехкомнатная с парадного подъезда с прежней кухней и трехкомнатная с кухней, переделанной из комнаты. Большую квартиру купили «новые русские». Их апартаменты начинались на втором этаже, а кончались на пятом. Наша же часть, где окна всех комнат выходят в «колодец», оставалась невостребованной на рынке элитного жилья. Еще с пятого этажа, где размещалась наша коммуналка, все-таки виднелся довольно большой кусок неба, а вот с нижних…

Такая же картина была и в соседних домах, что, кстати, отражалось и на составе учеников в нашей школе. Поскольку она была одна на весь микрорайон, в ней учились и дети «новых русских», и дети жильцов многочисленных коммуналок.

От квартиры в элитной части подъезда, которую не так давно продали, нас отделяли установленная во время капитального ремонта стена, перегородившая «черный коридор»; стена между коридорами («черный» стал нашим, а основной остался в парадной квартире) и стена их кухни и нашего холла перед входной дверью. Новых хозяев я еще не видела, только слышала звуки, свидетельствовавшие о том, что там начали ремонт. Не знаю уж, что там не устроило новых хозяев жилья. Мне доводилось бывать у предыдущих – я занималась французским и с их девочкой, и с бывшим хозяином, и его женой. Меньше года назад они уехали во Францию. По-моему, квартира в прекрасном состоянии. Но каждый выпендривается по-своему.

– Там такое… – закатил глаза последний прибывший пожарник.

Я вопросительно посмотрела на него, ожидая услышать описание барских хором, которые парень из какой-то далекой провинции (на эту работу в Питере в основном идут иногородние – за жилье) мог увидеть лишь со сне.

– Апартаменты «новых русских», – пожала я плечами.

Тут в нашей квартире появился кто-то из следственной бригады и задал мне тот же вопрос, что и пожарные. Внутренний голос подсказал: там что-то не так. Может, кто-то задохнулся угарным газом или едким дымом и им не провести опознание? Следователь тем временем предложил мне пройти вместе с ним в парадный подъезд.

Вновь оказавшись во дворе, я крикнула Сережке и соседям, чтобы не вставали со скамейки, а дожидались меня. Они, правда, не послушались, изъявив желание подняться наверх. Иван Петрович помог бабулькам, подхватил мою спортивную сумку и рюкзак Сережки, а мой сын, накинув на плечи мою норковую шубку, достававшую ему почти до пят, понес назад в дом испуганного кота, прижимавшегося к мальчику всем телом. Сын с Иваном Петровичем угрюмо молчали, бабульки утирали слезы. Я обещала скоро вернуться.

Потолок в соседней с нами квартире обвалился в одной из двух комнат, еще сохранявших убранство, оставленное предыдущими хозяевами. Вместе с потолком вниз, из мастерской, рухнули обгорелые и разорванные останки двух человеческих тел, по которым было невозможно никого опознать. Судмедэксперт уже собирал их в мешок. Третья комната представляла собой склад каких-то строительных материалов и мебели.

– Это из четвертой, – пояснил следователь.

Что он имел в виду, я поняла, переступив порог этой самой четвертой, где были разобраны стоявшая в углу печь и часть одной стены. Из открывшейся в стене полости на нас взирали пустые глазницы черепа. Виднелась также верхняя часть скелета. Чтобы открыть остальное, требовалось разобрать до конца кирпичную кладку.

Я невольно отшатнулась и упала на услужливо подставленные руки пожарных. Как мне потом сообщили, двое молодых парней уже успели грохнуться тут в обморок. Я оказалась немного покрепче, но, откровенно признаюсь, и мне хотелось отключиться.

Глава 2

29 июня, понедельник

Следующие три дня прошли суматошно. Мы с Сережкой, котом Мурзиком и Иваном Петровичем временно перебрались к Светке, а Анна Николаевна с Ольгой Николаевной – к Наташке. Сын, сосед и мы с подругами регулярно наезжали ко мне, сушили вещи и приводили квартиру в божеский вид.

В понедельник вечером я поехала к Наташке проведать старушек и сообщить им, что мы, насколько это было возможно, навели порядок, осталось только сделать ремонт, которым мы с Иваном Петровичем решили заняться незамедлительно. Дядя Ваня эти три дня не брал в рот ни капли (установил личный рекорд?), а также обещал «организовать мужскую силу», если таковая потребуется. Мои знакомые, которым Светка с Наташкой не преминули сообщить про случившееся со мной несчастье, оказывали посильную помощь. Прибираясь в квартире, мне то и дело приходилось открывать входную дверь: люди приносили какие-то хозяйственные мелочи. Похоже, что Светка с Наташкой расписали случившееся таким образом, что я вдруг разом потеряла все. Директриса, затеявшая ремонт в школе, предложила помочь стройматериалами, за которыми мы наведались с дядей Ваней. Оставалось лишь купить обои. Хотя разбитых безделушек мне было жаль, к вечеру понедельника я могла считать, что в большей или меньшей степени последствия стихийного бедствия ликвидированы.

Я хотела предложить Анне Николаевне и Ольге Николаевне, рвавшимся домой, еще немного пожить у Наташки – до тех пор, пока мы с Иваном Петровичем и Сережкой не сделаем ремонт и не выветрятся запахи. Но мои уговоры успехом не увенчались. Старушки Ваучские твердо заявили, что возвращаются в родную квартиру. Раз мы с Сережкой уже смогли вернуться, то и они не хрустальные. Вода высохла? Высохла. Матрасы, одеяла, подушки сухие, спать на них можно? Можно. Битые стекла, куски штукатурки и прочий хлам я вымела? Вымела. Ну и пусть обои клочьями висят. Ремонт подождет. Я пыталась возражать, вначале решив, что старушки не поняли, что я все намерена делать за свой счет, используя в качестве основной рабочей силы соседа дядю Ваню. Но бабульки вернулись. И в тот же понедельник, вечером, объяснили мне, сыну и дяде Ване причину своего поспешного возвращения в квартиру.

Раскрыв от удивления рты, мы слушали тайны семьи Ваучских.

– Давайте пока не будем делать ремонт, – заявила Ольга Николаевна, когда мы всей нашей компанией (включая кота) расселись на коммунальной кухне, – случались у нас такие совместные вечера с соседями.

Сережка, дядя Ваня и я – все мы хотели спросить почему, но не успели. Анна Николаевна, опередив нас, дала краткое объяснение:

– В квартире, возможно, спрятан клад.

– Или два, – добавила Ольга Николаевна.

– Не исключено, что и три, – чуть не убила нас наповал старшая Ваучская.

Впервые в жизни я была на грани обморока в ночь с пятницы на субботу, когда увидела пустые глазницы, взиравшие на меня из полости в разобранной стене соседской квартиры. Теперь мне опять казалось, что я вот-вот грохнусь в обморок. Иван Петрович открывал и закрывал рот, как выброшенная на берег рыба; Сережка то и дело повторял: «Ну ни фига себе!»

Нам троим потребовалось некоторое время для переваривания услышанного. Когда же мы в большей или меньшей степени пришли в себя, то стали наперебой задавать старушкам вопросы. Семидесятитрехлетняя Ольга Николаевна велела нам всем замолчать и взяла на себя роль председателя квартирного собрания.

Иван Петрович заявил, что без «пузыря» он такие вопросы обсуждать не может. Анна Николаевна ответила, что пока от него не требуется участия в прениях, – ему следует только слушать. И более того, их, сестер Ваучских, рассказ можно воспринимать только на трезвую голову. В любом случае в доме на этот час выпивки нет, а ждать, пока Иван Петрович к ларькам сбегает, никто не будет, тем более зная его привычку общаться по пути со всеми знакомыми местными алкашами.

– Ну хоть полстаканчика бы кто налил! – взмолился дядя Ваня.

Мне стало его искренне жаль, но у меня в самом деле не было ни грамма. Иван Петрович – человек с золотыми руками, а для того, чтобы они работали еще лучше, требовалась небольшая внутренняя смазка, о чем знали все жители нашего микрорайона, обращавшиеся к дяде Ване за помощью. Он чинил всю домашнюю технику, причем брал за свои труды очень умеренную плату – ну и, конечно, всегда просил налить, что радостные хозяева вновь заработавшего добра и делали.

– Я без полстакана туго соображаю! – не унимался Иван Петрович. – Как механизму смазка требуется, так и мне для работы нужно разогнать кровь по жилам. То есть венам. В общем, по организму. Мой организм…

– После того, как выскажешь хоть одно дельное предложение, получишь, – перебила соседа Ольга Николаевна.

– Так, значит, есть? – тут же оживился дядя Ваня.

– После поступления от тебя конструктивного предложения, – сказала Анна Николаевна.

Дядя Ваня вскочил со своего места с проворством, которому позавидовал бы и двадцатилетний парень (а Ивану Петровичу зимой стукнуло шестьдесят два), вытянулся перед старушками Ваучскими по стойке «смирно» и отрапортовал, что готов приступить к выполнению любого задания. При этом не преминул добавить, что лучше бы все-таки с авансом. Кот замяукал – тоже любил авансы.

Ольга Николаевна с Анной Николаевной закатили глаза. Иван Петрович перевел умоляющий взгляд на меня. Я развела руками. У Ольги Николаевны все-таки было доброе сердце – она, вздохнув, удалилась с кухни и через несколько минут вернулась с бутылкой.

Много ли нужно человеку для счастья?

С другой стороны, Иван Петрович теперь был готов к любой работе. Он и в самом деле гораздо лучше трудился со смазкой.

Я же тем временем немного пришла в себя от услышанного и хотела теперь узнать подробности, спросила:

– Где может находиться клад? Хотя бы один…

Старушки ответили, что где угодно. В любой из стен на нашем пятом этаже, под полом, в любой из печей (в нашей квартире сохранились две – в нашей с Сережкой комнате и на кухне; причем печи были в рабочем состоянии, только мы их не использовали).

Не желая лишний раз пугать бабулек, я до этой минуты не рассказывала им об увиденном в соседней квартире, когда-то составлявшей единое целое с нашей и принадлежавшей предкам Ольги Николаевны и Анны Николаевны, но теперь поведала. Старушки переглянулись. Дядя Ваня с Сережкой возмутились: как же так, кто-то тоже ищет наш клад? И занялся этим раньше нас?

– Клад не твой, – одернула я сына.

– Если мы хоть что-то найдем, он будет нашим общим. Мы – одна семья, – твердо заявила старшая Ваучская. – У нас с Ольгой, как тебе известно, Марина, никого нет. У Ивана – тоже. А вы с Сережей о нас в старости позаботитесь. Уже заботитесь. Если бы не ты, Марина, меня бы, может, уже на этом свете не было…

Анна Николаевна смахнула слезу. Я велела ей прекратить петь мне дифирамбы, хотя знала, что она имела в виду: полтора года назад Анна Николаевна сломала шейку бедра, поскользнувшись у самого парадного. Ольга Николаевна как раз в то время лежала с воспалением легких. Я месяц бегала из больницы в больницу, потом ухаживала за ними обеими дома. Выходила. Старушки теперь были здоровы – в той степени, в которой позволял их возраст. Именно после той их болезни они завещали мне свою комнату. Комната дяди Вани была завещана Сережке.

– Нам уже не нужны ни колье, ни бриллианты, – добавила младшая сестра. – Только на лекарства. Ты, Марина, не миллионерша, чтобы нам все время помогать. Но там всем хватит. Тем более Ваня дорогих напитков не употребляет, – она улыбнулась, – ему на его долю можно будет несколько лет пить.

– Если я норму не увеличу, – усмехнулся Иван Петрович.

– А там чего – золото и бриллианты?! – загорелись глаза у одиннадцатилетнего Сережки. – Во здорово! Настоящий клад? Баба Оля, баба Аня, а…

Его перебила председатель нашего квартирного собрания, предложившая для начала всем поклясться, что мы будем хранить тайну и не допустим к ней посторонних. Ни моих подруг, ни Сережкиных друзей-приятелей, ни Ваниных собутыльников.



– Чтоб мне больше ни грамма не выпить, – прижал к груди бутылку дядя Ваня.

– Чтоб у меня больше каникул не было, – сказал мой сын.

– Чтоб мне еще раз замуж выйти, – выпалила я.

Тут Сережка вспомнил папу, и мы все вместе впервые порадовались его необязательности и неорганизованности. День рождения у моего сына был в начале мая, и папа уже собрал ему компьютер (папа у нас многое может, если захочет), но до сих пор не удосужился его нам завезти. Очень, кстати, хорошо, что не удосужился. Но теперь ему следовало об этом напомнить. И было бы неплохо, если бы он отдал нам свой второй телевизор. Я предложила Сережке позвонить отцу, не откладывая дело в долгий ящик: о постигшем нас несчастье он еще не знал. Может, подвигнется хоть на какие-то действия.

Сережка заявил, что позвонит отцу завтра, – не желал даже на минуту быть выключенным из обсуждения наших планов.

Я поинтересовалась, что именно мы можем найти.

Сестры Ваучские этого сами в точности не знали – про клады они услышали от своей матери, когда та уже лежала, прикованная к постели. Вначале они считали, что Полина Александровна впала в маразм. Но говорила она очень связно. Наверное, сообразив, что уже не встанет, решила не уносить в могилу свою тайну. И рассказала дочерям историю семьи – так, как помнила сама. А потом упомянула и про клады – может, хоть у дочерей появится возможность до них добраться. Правда, сестры не представляли, как смогут взяться за поиски, даже не очень-то верили, что клад (или клады) спрятан где-то рядом, поэтому и не говорили нам про него раньше. Зачем травить душу?

Однако после пожара Анна Николаевна и Ольга Николаевна решили: или теперь, или никогда. Все равно надо делать ремонт. Так хоть нашу квартиру обыщем. Шанс есть.

Мы вопросительно посмотрели на сестер.

Во-первых, клад мог спрятать их дед, первый хозяин квартиры. Во-вторых, отец. В-третьих, родная сестра матери, Нина.

Я решилась спросить, все ли они мертвы, а если да – то когда и где умерли.

Точного места смерти деда сестры не знали. Не знала его и их мать. Дед умер по дороге из Парижа в Петербург – простудился в пути. Мог умереть на территории Франции, мог – в России или в какой-нибудь другой стране, по которой проезжал, – в те годы самолетов еще не было, добирался он наземным транспортом. Одно было известно точно: до Петербурга дед не доехал.

– Но у него был тайник в квартире? – спросил дядя Ваня.

– Мог быть, – поправила Ольга Николаевна. – Но он мог вывезти сокровища и за пределы России.

Я спросила, в каком году он умер. Оказалось, что в тысяча девятьсот пятнадцатом. То есть еще не бежал от революции, вероятно, просто ездил по делам в Париж. Но тогда зачем ему понадобилось бы все вывозить? Рановато, если умер в пятнадцатом году, резонно заметила я.

Мое замечание было признано разумным. Следовательно, сокровища деда могли остаться в квартире.

– А усадьба у вас имелась? – явилась мне неожиданная мысль. – Ведь если дед что-то оставил, то мог закопать клад и в загородном доме, не так ли?

– У нас – уже нет, – улыбнулась Анна Николаевна. – Но у деда была.

Ольга Николаевна с Анной Николаевной соглашались лишь в том, что усадьба находилась в Новгородской губернии, но вот где именно, точно вспомнить не могли. В конце концов старушки заявили, что ее-то нам уж точно не найти, от нее наверняка ничего не осталось. Наверное, на том месте уже не один дом сменился. И не одни хозяева. Так что нам там копаться никто не даст, искать мы можем только в нашей квартире.

– Не будем спорить, – примирительным тоном проговорил дядя Ваня, наливая себе очередной стаканчик. – Начнем с квартиры. А там видно будет.

У меня возник естественный вопрос: а как быть с соседней квартирой, которая раньше составляла единое целое с нашей? Ведь клад с таким же успехом мог остаться и там. Председатель нашего квартирного собрания Ольга Николаевна заявила, что жить следует сегодняшним днем. Вначале обследуем нашу часть. А чтобы зайти к соседям… Будем решать этот вопрос, когда потребуется. Если потребуется.

Я поинтересовалась: что именно мог оставить в тайнике этот самый дед Лукичев? Сестры Ваучские изложили версии их покойной матушки. Полина Александровна склонялась к мнению, что если дед что и оставил, то это были или монеты, или золото в слитках.

Очень недурственно, если бы что-то из этого мы смогли найти.

– Чем занимался дед? – спросила я.

Как я и предполагала, в нашем доме в дореволюционные времена проживали представители купеческого сословия. Дед возил из Парижа галантерею – имел галантерейную лавку на первом этаже нашего же дома.

Мать много рассказывала дочерям про деда. Талантливый был человек Александр Лукичев, царство ему небесное. Русский самородок. Купец-галантерейщик – а в душе инженер-изобретатель. Он нигде не учился специально инженерному делу, но постоянно что-то конструировал. Механизмы были его хобби. Полина Александровна хорошо помнила, что в разных частях квартиры имелись всякие встроенные в стены шкафчики, открывавшиеся нажатием на кнопки; полки выдвигались тоже после нажатия на что-то, мог поворачиваться стол… И вообще, весь наш дом строился по проекту деда Лукичева. Правда, все эти кнопочки-пружинки наверняка теперь, после капитального ремонта, пришли в негодность.

– А может, и нет, – заметил Иван Петрович, другой русский самородок. – Зачем здесь ремонт делали? Чтобы квартиры перегородить. Сами-то старые стены никто не двигал, перекрытия не разбирал. Ну, обои новые поклеили, трубы поменяли – и все. Если тут что и перестраивали полностью, то только магазин.

– А в магазине он не мог?.. – одновременно спросили мы с Сережкой.

Ольга Николаевна с Анной Николаевной переглянулись. Пожалуй, эта мысль им в голову не приходила.

– Значит, придется и в магазине искать, – заявил Сережка.

– Так тебя туда и пустили, – остудила я пыл сына.

– В подвал залезть можно, – возразил он. – Мы с пацанами лазали.

Я уже хотела отругать ребенка, но сдержалась и стала прикидывать возможность обследования подвала. Иван Петрович тут же принялся допрашивать Сережку: не заделали ли лаз, через который мальчишки забирались в подвал, и сможет ли в него протиснуться кто-то из взрослых, – например, сам Иван Петрович в сопровождении Сережкиной мамы, то есть вместе со мной. Сын считал, что пролезем. А он будет указывать дорогу.

Иван Петрович спросил, чем торгуют в расположенном в нашем доме магазине, чем вызвал всеобщий смех.

– Ну, я точно знаю, что мне там покупать нечего, – развел он руками. – Когда открывали – зашел, осмотрелся. Больше не заглядывал. Чего хоть продают-то? Скажите. Завтра я сам схожу. Не сейчас же вниз бежать.

На первом этаже нашего дома теперь располагался магазин элитной одежды – на одно платье мне пришлось бы трубить на всех моих халтурах где-то месяца два, при условии что все это время я не ела бы и не пила. Однако ассортимент там регулярно обновлялся, и покупательницы заходили. Вернее, заезжали. Ныряя к себе под арку, я иногда замечала, как они выпархивают из салонов дорогих иномарок и исчезают в магазине. Или выходят с фирменными пакетами и исчезают в этих самых салонах за тонированными стеклами.

Правда, магазин элитной одежды появился в нашем доме где-то год назад. До него были продукты питания. Надо отдать должное, тоже элитные. Я никогда ничего элитного не покупала. До продуктов питания была булочная с отделом обуви и, кажется, канцелярскими товарами. А до булочной… Не помню. И это только за те годы, что я живу в нашем доме.

– Но в магазин сходить все равно придется, – заявил дядя Ваня, глядя прямо на меня.

Естественно, в нашей квартире я была единственной кандидатурой, которая могла взять на себя подобную миссию.

– Покупать же необязательно, – добавил Сережка. – Мы, мам, вместе сходим. Примеришь чего-нибудь. А заодно с продавцами пообщаешься. А я осмотрюсь.

– Душу только травить, – пробурчала я.

Ольга Николаевна заметила, что если мы найдем клад – хотя бы один, – то я смогу покупать себе вещи в любом магазине. А под лежачий камень вода не течет. Надо искать. Всеми возможными способами.

– Но копаться в магазине нам никто не даст! – закричала я. – Там же сигнализации напичкано!

Иван Петрович сказал, что сигнализацию он возьмет на себя. Что русскому народному умельцу какая-то импортная сигнализация?

Я все равно не понимала, как мы сможем добраться до магазина. С деловым предложением выступил мой сын. Он считал, что необходимо выяснить, кто является его владельцем, а потом каким-то образом искать на него выходы. Например, я могу с ним познакомиться. Очень мило.

– Кто будет выяснять? – уточнила Анна Николаевна.

Иван Петрович сказал, что «поспрашивает мужиков». Я заметила, что будет гораздо лучше, если он «поспрашивает» своих клиентов – как позовут что-то починить, пусть поинтересуется – как бы между прочим. Я же сама расспрошу продавщиц, когда буду производить рекогносцировку вместе с сыном. Ольга Николаевна обещала поговорить с бабками из соседнего двора.

Мы приняли план работы по магазину и перешли к следующему пункту повестки дня.

– Еще один клад мог оставить ваш отец? – перевела я взгляд с Ольги Николаевны на Анну Николаевну.

– Мой отец, – поправила меня старшая Ваучская.

Я с недоумением посмотрела на сестер. Рука дяди Ваня, уже приближавшаяся ко рту с очередной порцией смазки, зависла в воздухе. Сережка раскрыл рот, ничего не сказал и снова закрыл.

Оказалось, что Полина Александровна, мать обеих сестер, сообщила им перед смертью, что они – дочери от разных отцов. Ваучский – это фамилия отца Анны Николаевны, законной женой которого являлась Полина Александровна. С отцом Ольги Николаевны, погибшим на фронте во время Великой Отечественной войны, она в законном браке не состояла, потому что не знала, жив ли ее первый муж или нет. Второй дочери она дала свою фамилию по законному мужу; отцов обеих дочерей звали Николаями. И Анна, и Ольга всегда считали, что они – родные сестры, и только незадолго до смерти матери узнали, что сводные.

Родной отец Анны Николаевны в тысяча девятьсот четырнадцатом году уехал в Париж – во-первых, за товаром, во-вторых – показать Францию своему сыну от первого брака Алексею. Первая жена Николая Алексеевича умерла, он женился на Полине Александровне, которая родила ему дочь Анну. Какое-то время после отъезда в Париж он писал жене письма с обещаниями скорого возвращения, но так и не вернулся. Нельзя исключать варианта, что он встретил там другую женщину, – папенька был мужчина любвеобильный. Может, сумел быстро найти какую-то непыльную работенку – устраиваться в жизни он умел. В общем, Николай Алексеевич так и не вернулся из Парижа. Его там застала Первая мировая война, а затем революция. Следы его потерялись. Может, он и пытался разыскать Полину Александровну и Аню, но времена-то какие были.

– А он чем занимался? – спросила я. – Тоже – ленты, кружева, ботинки, как и дед?

– Дед – изначальный владелец квартиры – это отец матери, – пояснила Анна Николаевна. – То есть наш общий дед, который отдал маменьку за отца только из-за дворянского титула. Но, кроме титула, у отца ничего не было. У Александра Лукичева имелись деньги, но он хотел титула для своих внуков. Так и договорились. Дед взял зятя в дело. Правда, у Николая Алексеевича плохо получалось. В лавке торговали маменька с бабушкой. Дед занимался закупкой товара, решал организационные вопросы, ну и своему хобби посвящал немало времени. Отец был лишь на подхвате.

– Но как он мог оставить клад? – не понимала я. – У него же, наверное, не было крупных сумм.

– Тут дело темное… – протянула Ольга Николаевна.

Мы с Иваном Петровичем попросили сестер рассказать все, что им известно.

Полина Александровна сама точно не знала, но высказывала предположение, что мать ее мужа завещала единственному сыну кое-какие драгоценности – то немногое, что оставалось в их семье.

Имелась еще одна версия…

Сестрам явно не хотелось об этом говорить, но, решив нам открыться, они пошли до конца.

У Нины, младшей сестры матери, тоже был муж. Выдав старшую дочь за обладателя титула, дед решил, что совершил ошибку, и намеревался ни в коем случае не повторять ее с младшей. Лукичев решил, что толковый купец в качестве зятя все-таки гораздо лучше бестолкового дворянина. Для Нины он нашел достойного, хотя и нетитулованного мужчину, обладавшего немалыми средствами и деловыми качествами, что дед особо высоко ценил. Нина его не любила, более того, он был ей неприятен, однако воспротивиться воле отца она не могла. Потом с мужем Нины стали происходить какие-то несчастья, и в конце концов он… исчез. Его долго искали, но так и не нашли. А Нина уехала отдыхать на воды. Поправлять пошатнувшееся здоровье – вроде бы как от расстроенных чувств. Как и Николай Алексеевич, в Россию она не вернулась.

– Я чего-то недопонял, – признался Иван Петрович.

– Ваша матушка считала, что ее муж и Нина… – Я вопросительно посмотрела на сестер.

– У нее возникли такие подозрения, – кивнула Анна Николаевна. – Только доказательств не было.

Полина Александровна не исключала, что ее муж и сестра выехали за границу, заранее сговорившись. Там их застала революция, и они решили остаться во Франции навсегда. Но они же могли убить и ограбить мужа Нины… Он исчез незадолго до отъезда Николая Алексеевича. Возможно, они собирались вернуться в Россию и вывезли с собой не все… А значит, не исключено, что кое-что осталось в Петербурге. В квартире, где они оба проживали. Где остались Полина Александровна и маленькая Аня.

У Нины было немало драгоценностей. До самой своей смерти Полина Александровна помнила бриллиантовое колье, подаренное женихом ее младшей сестре перед свадьбой. В семье Ваучских даже сохранилась старая фотография на толстом картоне, сделанная в фотосалоне на Большом проспекте Петроградской стороны, – наверное, ближайшем к дому деда. Там Нина сидит в роскошном бальном платье, на обнаженной шее у нее блистает колье, а за ее спиной стоит Савватей Митрофанович, ее муж.

Ольга Николаевна принесла этот снимок и продемонстрировала нам. Поскольку в те времена о цветной фотографии еще никто не слышал, мы не смогли по-настоящему восхититься красотой старинной вещи, да и изображение было не самым крупным. Однако фотограф «Э. Брейеръ» разместил Нину таким образом, что колье оказалось точно по центру снимка и бросалось в глаза при первом же взгляде на фото.

Почему-то Полина Александровна была уверена, что ее сестра не увезла колье с собой. Помогая Нине собираться, Полина Александровна сказала, что не следует брать такую дорогую вещь на воды. Нина твердо ответила, что вообще никаких драгоценностей с собой не берет, хотя могла и обмануть. А могла и в самом деле не взять, оставить в квартире, поскольку больше было негде. После исчезновения мужа Нина жила у родителей.

В общем, не исключалось, что драгоценности находились где-то рядом.

Но все могло оказаться и поисками иголки в стоге сена. Следовало подготовиться и к такому варианту.

Иван Петрович вспомнил про увиденный мною скелет. Анна Николаевна покачала головой. Мог он там стоять с пятнадцатого года? В принципе – да, не рассыпался бы. Но как бы Нина заложила его кирпичами? Скрыть это от проживавших в квартире родственников и слуг было бы невозможно. Это же работы не на один час. Скелет наверняка относился к более позднему времени. Но вот ниша, в которой его нашли…

Мы дружно вскрикнули, подумав, что люди, прятавшие скелет, возможно, нашли наши драгоценности. И труп спрятали, и денежками – или драгоценностями – поживились. Все мы были искренне возмущены.

– Все равно нужно выяснять, чей скелет, – заметил Иван Петрович.

– Как? – спросила я.

Сережка высказал предположение, что следователи к нам еще нагрянут. Вот их и расспросим. Как бы из любопытства. И еще Сережка с пацанами во дворе поговорит. Дядя Ваня – с «мужиками». Ольга Николаевна – с бабульками. Я – со своими многочисленными знакомыми и учениками. Что-то разузнаем, а там видно будет. Может, начнем искать тех, кто этот скелет в нишу прятал, и требовать у них отдачи долга. Также требовалось срочно выяснить, кто купил соседнюю квартиру.

Завершая наше квартирное собрание, мы приняли решение: работаем сразу же по нескольким направлениям, но первым делом следовало сорвать со стен остатки обоев и внимательно их обследовать. Стены в смысле. В нашей части квартиры деда Лукичева. Простукать каждый сантиметр.

Предстоящие дни обещали быть очень насыщенными.

Глава 3

30 июня, вторник

На нашем следующем квартирном собрании мы обсуждали, с какой комнаты начинать обследование, то есть обстукивание стен.

Иван Петрович спросил у сестер Ваучских, что представляла собой каждая из комнат нашей коммуналки изначально: кто именно в них жил, как они назывались, и все прочее.

Ольга Николаевна воскликнула, что она родилась только в двадцать пятом году – откуда ей знать, что тут где размещалось до революции. Анна Николаевна заметила, что на момент, когда грянула Великая Октябрьская, ей было всего четыре года.

– Но ведь ваша мать могла вам что-то рассказывать, – заметила я.

Должна же была Полина Александровна хоть вскользь о чем-то упомянуть? Не могла она не вздыхать по былым временам, когда вся квартира принадлежала их семье.

Я предложила, чтобы мы все вместе обратились к логике. Комната, в которой теперь жил Иван Петрович, была темной – окно прорубили во время капитального ремонта. Значит, раньше использовалась как кладовка.

Ольга Николаевна и Анна Николаевна напрягли память. И, конечно, кое-что всплыло. Сами сестры теперь занимали бывшую комнату прислуги. Маменька еще возмущалась, что они были вынуждены в нее переселиться. Правда, комната была площадью восемнадцать квадратных метров – неплохо для прислуги, но если учесть, что остальные жилые, занимаемые хозяевами, насчитывали не меньше двадцати двух каждая… Наша с Сережкой аж целых двадцать пять. Она у нас разделена мною же установленной стеной – чтобы у нас с сыном получились изолированные помещения.

Сестры Ваучские считали, что наша с Сережкой комната в старые добрые времена являлась спальней их маменьки с папенькой.

– И выходила во двор-«колодец»? – усмехнулся Иван Петрович. – На помойку? И с входом из «черного» коридора?

Сестры не были уверены, что в нашем дворе до революции находилась помойка. В любом случае, дворники тогда работали не в пример нынешним, и засаленная бумага, гниющие овощи и прочие прелести не были частью пейзажа подобных старых дворов.

Как я уже говорила, мы, в отличие от других подобных дворов, оказались в очень выигрышном положении: владелец ночного клуба господин Стрельцов установил у нас новомодное строение, резко отличающееся от того, что имелось во всех соседних дворах. К нам даже на экскурсии ходили бабки и детки. Но никто из окрестных домов скинуться на подобное сооружение не пожелал, люди предпочитали страдать от мух и запахов. Мы же теперь спокойно открывали окна.

Так могла это быть спальня хозяев или не могла? Если нет, то что еще могло размещаться в нашей с Сережкой комнате до революции? Что еще должно было быть? Гостиная – обязательно. Комната Нины, младшей сестры Полины Александровны. Комната деда с бабкой. И, предположим, еще одна гостиная. Или детская.

– Они что, тогда тоже все вместе жили? – подал голос мой сын. – Бабушки, дедушки, мамы, папы и дети?

– Что значит – тоже? – повернулась я к сыну. – Ты, можно подумать, когда-то жил всем скопом.

Сережка заметил, что мы – исключение, а все его друзья живут с бабушками и дедушками. Мои отношения с родителями всегда были натянутыми, и я при первой же возможности выскочила замуж – за первую попавшуюся кандидатуру, каковой оказался Сережкин отец. Вышла, чтобы вырваться из-под родительской опеки. Женить его на себе оказалось делом несложным даже для такой неопытной девчонки, какой я была двенадцать лет назад. Женя – человек хороший, но слабый, безвольный и медлительный.

Наверное, он стал таким благодаря своей властной матери, которую я, к своему счастью, в живых уже не застала. Его отец, сколько Женя себя помнил, всегда тихо упивался до бесчувственного состояния, не в силах противоречить супруге. Мать держала единственного сына в ежовых рукавицах, не позволяя проявлять инициативу, и он стал тряпкой. Примерно через два месяца после смерти Жениной матери на горизонте появилась я.

Для сильной женщины взять этого бычка за рожки труда не составляет, что уже имело место некоторое число раз. Про три мне известно точно. В общем, используют его бабы в своих целях. Со стыдом вынуждена признаться, что я тоже это сделала и таким образом своих целей достигла. У Евгения на момент нашего знакомства была отдельная двухкомнатная квартира, доставшаяся ему от родителей. Потом мы ее разменяли – и мы с Сережкой оказались в той комнате, где жили теперь, а Евгений Юрьевич – в четырнадцатиметровой однокомнатной. Я предпочла большую комнату, да и совесть, откровенно говоря, мучила: пусть уж бывший живет в отдельной квартире, хоть и такой жуткой, как у него.

Сестры Ваучские напомнили нам, что их папеньку дед взял в семью, чтобы получить дворянский титул для своих внуков и передать ему дело. Внуков, правда, он не дождался, вообще видел только одну внучку – Анну. А сын зятя Алексей деду родней не являлся. Мальчик воспитывался у матери Николая Алексеевича после смерти первой жены папеньки.

Выводы мы сделали следующие. В квартире было семь жилых комнат. За вычетом комнаты прислуги (где теперь проживали старушки), семья занимала шесть.

– Комнаты дочерей выходили во двор, – высказал свое мнение Иван Петрович. – А может, и спальня хозяев. Во дворе же тихо, а там-то под окнами – трамвай, машины…

– Ваня, ты хоть думаешь, что говоришь?! – всплеснула руками Ольга Николаевна. – Какие машины? Какой трамвай? Ты еще экскурсионный вертолет у Петропавловки вспомни.

– Трамваи и машины в те годы уже существовали, – заметила Анна Николаевна.

У нас разгорелся жаркий спор. Было бы из-за чего – ведь время появления в нашем городе машин и трамваев не имело никакого отношения к решаемой нами проблеме. Мы же просто пытались определить, в какой комнате родственники сестер Ваучских могли спрятать сокровища.

В конце концов мы достигли консенсуса. Комнаты нашей квартиры не могли быть парадными. Едва ли их занимал дед. То есть это скорее всего были комнаты дочерей, которые потом, возможно, были отданы «молодым» то есть Полине Александровне и ее мужу Николаю Алексеевичу, которого купец Лукичев взял в семью.

– Так, значит, клад у нас искать бессмысленно? – погрустнел мой сын.

– Ничего не бессмысленно! – закричала я.

Меня поддержали сестры Ваучские, утверждавшие, что нужно использовать все шансы и возможности. Обследовать квартиру все равно стоит.

Я предложила начать с комнаты Ивана Петровича. Ведь клад могли спрятать и там.

Дядя Ваня тотчас же поднялся и пошел к себе в комнату. Мы дружною толпою последовали за ним.

Мебели у Ивана Петровича было немного, и для нас троих – дяди Вани, Сережки и меня – не составило труда вытащить большую ее часть в прихожую, куда выходила комната дяди Вани; прихожая у нас квадратная и довольно просторная. Мы оставили небольшой проход, расставив дяди Ванино добро по стеночкам, кое-что осталось в центре его комнаты. После чего стали сдирать остатки обоев со стен. Мурзик вертелся под ногами, зарывался в лежавшую на полу бумагу, рвал ее когтями и растаскивал по всей квартире.

Ольга Николаевна подключилась к нам, сожалея, что мы не сделали этого, пока обои были еще сырые: тогда они сдирались бы гораздо лучше. Но три дня назад никто из нас еще и не думал заниматься поисками клада.

Все дружно порадовались, что потолки у нас не четыре пятьдесят, как в некоторых старых домах, а всего лишь три десять. Стремянка в квартире имелась, правда, никто не помнил, откуда она взялась.

Наконец все обои были сорваны и лежали кучей в коридоре, ведущем в кухню и нашу с Сережкой комнату (самую дальнюю), где по одной стене стояли выделенные директрисой школы банки с краской плюс еще кое-какое строительное добро. Да, бардак в нашей квартире был знатный…

Сережка сбегал к нам в комнату и принес лупу – чтобы осматривать стены и все подозрительные дырочки в них. Ольга Николаевна нацепила на нос очки. Мы с дядей Ваней никакими приборами не пользовались. Иван Петрович и Ольга Николаевна взяли на себя правую от двери стену: дядя Ваня верхнюю часть, Ольга Николаевна – нижнюю. Мы с Сережкой – левую. Поскольку второй стремянки не было, я стояла на стуле. Мы рассматривали каждый сантиметр стены, постукивали по ней, нажимали на нее в надежде обнаружить потайной рычажок.

Неожиданно в дверь позвонили. Мы все так и застыли на своих местах. Кого принесла нечистая?

В комнату тут же заглянула Анна Николаевна и поинтересовалась: открывать или нет? Иван Петрович слез со стремянки и, прикрыв за собой дверь, направился вместе с Анной Николаевной в прихожую. Мы втроем остались у него в комнате. Напряженно прислушивались.

– Ты папе звонил? – шепотом спросила я у сына.

Сережка кивнул и сообщил, что папа обещал приехать завтра с компьютером и телевизором. То есть в лучшем случае через неделю.

В коридоре послышался мужской голос. Мы переглянулись. Голос был незнакомым. Анна Николаевна приглашала гостя на кухню. Как только незнакомец проследовал мимо комнаты дяди Вани, я велела Сережке сходить на разведку. Он вскоре вернулся и сообщил, что пришел «дядя милиционер». Мы с Ольгой Николаевной решили поучаствовать в беседе с представителем органов правопорядка и выяснить, что ему от нас нужно. Я предполагала, что он из следственной бригады, расследующей причины пожара или появление скелета у соседей. Причины пожара меня совершенно не интересовали – по-моему, тут и так все было ясно, а вот насчет скелета имелся ряд вопросов. Чего ж не попробовать разговорить следователя?

Визитер – рыжеватый мужчина – сидел к нам спиной за столом, установленным в центре кухни, где мы обычно проводим наши квартирные совещания. Он уже приготовил лист бумаги и ручку. Анна Николаевна и Иван Петрович расположились на своих обычных местах. Мужчина повернулся на звук наших шагов. Я с удивлением узнала отца одного из закоренелых двоечников и хулиганов, которого лично дважды вызывала в школу. Вообще-то я не имею такой склонности, тем более работаю лишь почасовиком, но в случае Вадика Безруких…

– Марина Сергеевна?! – господин Безруких раскрыл рот от изумления. – А вы тут… живете?

– Как видите, – кивнула я, также усаживаясь за стол. – Как Вадик?

Вадик был отправлен в деревню к бабушке – от греха подальше. Отцу не хотелось оставлять его на лето в городе, где гораздо больше искушений, чем в деревне.

– А вы… в милиции работаете? – искренне удивилась я.

Безруких кивнул и признался, что даже не представляет, в кого пошел отпрыск. Наверное, сыграла свою роль среда обитания. Но, может, через «пару годочков» успокоится? А там уже и до армии недалеко. А уж в армии из него человека сделают. Ох уж эта надежда на армию…

Ольга Николаевна тем временем вскипятила чайник. Иван Петрович с Сережкой расставили чашки, и мы дружно приготовились слушать капитана Безруких. Он, правда, хотел слушать нас, но не знал, что мы, не сговариваясь, мысленно приняли единогласное решение: не отпускать капитана, пока не вытянем из него все, что ему известно. Зачем делать ту работу, которую за тебя может выполнить другой? Капитан и представляемые им органы, естественно, обладали большими возможностями, чем мы; нас же интересовал лишь результат их усилий. Вот его мы намеревались узнать любой ценой. А если мы нашей дружной квартирой за что возьмемся…

Ольга Николаевна наступила мне под столом на ногу. Я наступила Сережке. Он – Ивану Петровичу. Иван Петрович – Анне Николаевне. Мы все поняли друг друга без слов.

– Как вы тут? – тем временем спрашивал Безруких, оглядывая стены в подтеках. Проследовав в кухню, он увидел в коридоре кучу только что сорванных обоев, банки с краской и прочее барахло. Да и в прихожей у нас теперь стояло невесть что.

– Сушимся, ремонтируемся, – ответила я неопределенно.

Остальные жильцы нашей коммуналки сокрушенно покачали головами, поохали, поахали, помянули недобрым словом алкашей-художников, но потом признали: о мертвых надо или хорошо, или никак.

Капитан, почувствовав себя в теплой домашней обстановке, где его принимали как старого доброго знакомого, рассказал: останки опознать с полной достоверностью не удалось, но есть все основания предполагать, что это – двое художников, постоянно обитавших в мастерской. Третий, проживающий у жены, на опознание приходил, но, естественно, ничего сказать не смог. В том, что осталось от его приятелей, узнать кого-либо было трудно. Правда, он сообщил, что его приятели вроде бы собирались провести вечерок за бутылочкой. Наверное, заснули с непогашенной сигаретой.

Я вспомнила, что в ночь с пятницы на субботу над нами слышались шумы. Безруких тут же внес мои «показания» в протокол. Дело для него было ясным, следовало только все оформить должным образом.

– А взорвалось у них чего? – спросил мой сын, глядя невинными глазами на милиционера.

Безруких не знал точно – этим занимались специалисты, но высказал свое мнение. Предположил, что какие-то химикаты, используемые художниками в работе. Вызванный к следователю третий художник не мог толком вспомнить, что хранилось у них в мастерской. Безруких не собирался заострять на этом внимание, только поинтересовался, не обвалилось ли у нас чего от взрыва. Мы ответили, что только немного штукатурки да статуэтки побились.

Потом я спросила про скелет, сообщив, что меня приглашали зайти в соседнюю квартиру после пожара.

– Может, это старый хозяин от большевиков прятался, да так и не смог выбраться? – честными глазами посмотрел на капитана дядя Ваня. – Или кто в тридцать седьмом году скрывался?

– Или они в прятки играли, как в одной сказке. Мама, помнишь, ты мне читала? Девушка там еще в сундуке осталась, а ее нашли только спустя много лет. И ее привидение бродило по замку.

Капитан рассмеялся. Мы все смотрели на него выжидательно. Как сообщил Безруких, по предварительной версии, скелету было не более пяти лет.

Я с невиннейшим видом поинтересовалась, кто купил соседнюю с нами квартиру.

– Французы, – сказал Безруких. – Но их сейчас нет в России. Уехали несколько дней назад.

Мы все молча открыли рты. Потом опять стали наступать друг другу на ноги. Под столом, разумеется.

– Французы?! – переспросила я. – Но как же…

– Наверное, решили сделать ремонт. Они тут работают в одном представительстве. Кстати, в строительной компании. Банк они на Невском строили. Может, знаете?

Я кивнула. У тех французов я даже несколько раз подрабатывала на переговорах. Только понятия не имела, кто из них купил квартиру по соседству со мной. Правда, с парадного подъезда в наш дом я не заходила: мне там нечего было делать. Но в фирму все же неплохо бы позвонить…

– Теперь элитную гостиницу строят, – продолжал капитан. – А сейчас в отпуск уехали. На родину. Скоро вернутся. Наверное, побоялись в органы сообщать о скелете. А может, даже не видели его. Скорее всего мастера, которые ремонт делают, его обнаружили и сбежали. Мне эта версия представляется наиболее вероятной. Французы наняли рабочих, чтобы те отделали апартаменты к их возвращению. А тут такое… Но все равно нам придется их допрашивать, как приедут. Надо же узнать хотя бы, кого именно они нанимали для проведения работ.

Я заметила, что мастера ни в чем не виноваты, – если, как утверждает капитан, скелету около пяти лет. Безруких возразил, что они все равно должны были сообщить в органы о его наличии. Мы стали дружно защищать ни в чем не повинных мастеров. Капитан с нами в конце концов согласился, чисто по-человечески понимая реакцию рабочих, увидевших скелет. Потом он поинтересовался: не знали ли мы тех, кто проживал в соседней квартире до недавнего времени, и почему они ее продали?

Насколько мне было известно, эти люди эмигрировали, причем именно во Францию. Может, там покупателей не нашли? Их дочь, с которой я занималась французским, хорошо играла в большой теннис. Родители решили сделать ставку на ее теннисную карьеру.

Юрий Анатольевич Заславский, предыдущий хозяин квартиры, сам в молодости занимался большим теннисом, потом немного тренировал, а затем подался в бизнес, стал одним из учредителей какого-то спортивного фонда, пользовавшегося таможенными и налоговыми льготами. Потом у него вроде бы возникли какие-то проблемы в связи с этим фондом (меня лично слово «фонд» вообще всегда настораживает). Деталей я, конечно, не знала, хотя Заславские от меня не скрывали своих намерений перебраться во Францию и просили усиленно заниматься языком с их дочерью и с ними. Насколько я поняла, одно наложилось на другое: возможность дочери стать известной теннисисткой и желание отца уехать из России, подальше от возникших проблем (не исключено, что и кредиторов). Мог ли скелет появиться благодаря усилиям Юрия Заславского? Трудно сказать. На убийцу он не походил. С другой стороны, я плохо себе представляла, как должны выглядеть убийцы. В общем, Юрий был мне симпатичен: всегда приветливый, неунывающий и щедрый. Желание семьи Заславских покинуть Россию я вполне понимала.

Безруких все тщательно записал.

– Я не уверена, что Заславские здесь прожили пять лет, – неожиданно сказала Ольга Николаевна.

Мы все тут же повернулись к ней. Ольга Николаевна призвала Анну Николаевну вспомнить, что до семьи с дочерью-теннисисткой были другие. Только вот когда? Капитальный ремонт делали лет пятнадцать назад, в квартире сменилось несколько семей, причем никто долго не задерживался.

– Их, наверное, привидение пугало, – вставил мой сын.

– Какие привидения, Сережа?! – воскликнула я. – Ты живешь в конце двадцатого века!

– Очень может быть, – поддержала Сережку Анна Николаевна. – Я верю в привидения. И много про них слышала. Самой, правда, встречать не доводилось…

Мы заговорили о привидениях и прочих аномальных явлениях. Капитан милиции принимал живейшее участие в разговоре. Анна Николаевна с Ольгой Николаевной пытались припомнить, кто жил с нами по соседству. Я же с жильцами нашего дома особо не общалась (только в последние два года давала уроки Заславским и сыну директора ночного клуба), так что не могла сказать, кто раньше обитал за стеной. После капитального ремонта Ваучские насчитали четыре семьи. Капитан заявил, что выяснит эти данные в жилконторе. Мы дружно попросили сообщать нам о ходе расследования – как бы из чисто праздного любопытства. В обязанности капитана милиции, конечно, не входит сообщать учительнице его непутевого сына о ходе расследования, не исключено, что это даже запрещено, но почему бы не удовлетворить женское любопытство? Может, я его лишний раз в школу вызывать не буду. И перед другими учителями словечко замолвлю…

Мы с Ольгой Николаевной старались. Подливали капитану чай, предлагали варенье. В результате вытянули из него все, что он знал по делу к настоящему моменту, и заручились его обещанием посетить нас, как только он узнает что-то новое и интересное.

Наконец мы распрощались.

Как только за Безруких закрылась дверь, дядя Ваня заявил, что за упокой души художников надо бы выпить и он отправляется за «пузырем». Мы понимали: отговаривать его бессмысленно.

Иван Петрович ушел, а я попросила старушек снова напрячь память. Кто еще проживал в соседней с нами квартире? Иван Петрович здесь последние семь лет, вернувшись из мест не столь отдаленных и сумев прописаться назад к матери, которая умерла три года назад. Но он не обращал внимания на соседей, если они не могли составить ему компанию в распитии горячительных напитков. Чего от него ждать, если он даже не знает, какой у нас магазин в доме?

Как сказали Ваучские, одни уехали то ли в Израиль, то ли в США. «Что это все эмигрируют?» – подумала я, но удержалась от комментариев вслух. А еще двое поменялись. Только вот куда…

В конце концов мы решили ждать следующего появления Безруких. В крайнем случае я ему сама могла позвонить.

– А что нам дадут адреса новых жильцов? – спросила Ольга Николаевна.

– Но, Оля! – воскликнула старшая сестра. – Мы будем точно знать, у кого требовать наши деньги!

– Как вы себе это представляете? – спросила я у Анны Николаевны.

Во-первых, требовать в принципе можно только с того, кто спрятал в нише труп. И заодно, возможно, нашел сокровища. Или вначале нашел сокровища, знал про нишу, а когда потребовалось спрятать труп, воспользовался ею. Но нужно точно знать, чей это труп и кто его прятал. Мы сами навряд ли сможем это разузнать, пусть родная милиция поработает. Так что надо ждать следующего явления капитана. Во-вторых, как мы будем требовать? Мужской силы в нашей компании – только дядя Ваня. А у воров могут оказаться в распоряжении неограниченные ресурсы.

– Если в нише был клад, то прятал его дед, – заявила Анна Николаевна.

Квартира-то дедова, он ее проектировал и, следовательно, должен был знать про все укромные уголки. Нина с папенькой могли сделать тайники в полу. Или в печках. Но выбить целую нишу, в которой можно было бы поставить человека, они не могли. Наверное, нишу сделали на заказ во время возведения всего дома.

Анна Николаевна с грустью посмотрела на облицованную плитками печь, стоящую в углу кухни.

– Придется разбирать, – сказала она.

Я тоже вздохнула, подумав о такой же печи в моей комнате. Таких плиток мы теперь нигде не найдем.

Затем Ольга Николаевна завела свою любимую песню – о замужестве (моем). Стоило какому-либо мужчине появиться в нашей квартире – по какому угодно поводу, – как эта тема поднималась. Правда, на этот раз я довольно резко оборвала соседку, заметив, что Безруких имеет семью, его сын у меня учится и вообще капитан нужен нам всем для дела, а деловые и интимные отношения лучше не совмещать. К моему удивлению, меня поддержала Анна Николаевна.

Вскоре вернулся Иван Петрович. Уже веселенький. Заявил, что завтра ему придется идти собирать бутылки – деньги кончились, а в последнее время заказов на ремонт поступало мало: народ по дачам разъехался. Мы дружненько затолкали дядю Ваню в его комнату, где кровать теперь стояла посередине. Иван Петрович исполнил что-то из народных песен – в отрывках – и погрузился в сладкий сон.

Сережка в очередной раз позвонил папе – напомнить, что у нас не работает затопленный телевизор и нам нужен или новый, или чтобы папа отремонтировал этот. Загружать Ивана Петровича, который с меня денег никогда не брал, ремонтом нашего телевизора не хотелось: ему предстояло заниматься своим собственным и принадлежащим старушкам Ваучским; да и нечего ему отрывать время от кладоискательства на то, что вполне по силам моему бывшему. Должен же быть с Жени какой-то толк или как? Папа опять обещал приехать завтра, что, как я уже говорила, у него в лучшем случае означало через неделю.

Мы с Ольгой Николаевной занялись стиркой, решив перестирать все вещи, остававшиеся в квартире и промокшие во время тушения пожара. Анна Николаевна легла, а Сережка заявил, что займется простукиванием печки, стоящей в нашей с ним комнате.

Не прошло и четверти часа, как в ванную влетел радостный Сережка с сияющими глазами. Вслед за ним ворвался кот – в таком же расположении духа.

– Мама! Баба Оля! Пошли! Там у плитки звук не тот! Пойдемте! Скорее!

Мой ребенок задыхался от нетерпения. Кот запрыгнул на стиральную машину, с нее взлетел на шкафчик с туалетными принадлежностями, сбросил все сверху, потом проследовал в обратном направлении и понесся в нашу с Сережкой комнату. Мы с Ольгой Николаевной бросили стирку и устремились за ним.

– Вот! Слушайте! – показывал Сережка.

Он стоял на стуле и стукал костяшками пальцев по плиткам. Звук у одной и в самом деле был другой.

Мы с Ольгой Николаевной переглянулись.

– Где у нас молоток? – спросила она.

Инструменты обычно хранились в комнате у Ивана Петровича, правда, теперь были вынесены в прихожую. Как только я взяла молоток в руку, в дверь позвонили.

Держа молоток в правой руке, я левой отодвинула защелку и распахнула дверь. И застыла на месте. С поднятым молотком. Ночной гость тоже застыл при виде дамы, вооруженной мини-кувалдой.

– Вы – привидение? – с глупейшим, должно быть, видом спросила я, очевидно, под впечатлением недавних разговоров.

– Простите, можно у вас переночевать? – вежливо поинтересовалось привидение.

Это был художник Вася, неопознанные останки которого вроде бы должны были лежать в каком-то морге.

Кот подошел к привидению и в качестве приветствия укусил за ногу. Привидение взвизгнуло вполне человеческим голосом. Кот с чувством исполненного долга удалился.

Внизу хлопнула входная дверь в парадное. Несколько пар ног быстро взбегали вверх по лестнице. Буркнув «простите», Вася оттолкнул меня, заскочил в квартиру и закрыл дверь на все замки. После чего положил на пол небольшой рюкзачок. И тут же рухнул сам, потеряв сознание.

Я увидела, что левая сторона его джинсовой куртки пропитана кровью.

Глава 4

30 июня, вечер и ночь

Я растерялась. В прихожей появилась Ольга Николаевна.

– Кто?.. – открыла она рот и тут же закрыла, заметив лежавшего на полу окровавленного Васю.

Бежавшие вверх по лестнице люди (лифт до сих пор не работал) остановились на нашей площадке. Дверь у нас прочная, металлическая, но слышимость сквозь нее прекрасная. Мужские голоса обсуждали, «куда он мог деться».

Мы с Ольгой Николаевной молча переглянулись. Вася лежал неподвижный. В прихожей возник мой сын, оценил обстановку, прислушался. Вслед за Сережкой тяжелой поступью пришла Анна Николаевна. Шествие замыкал кот.

Что-то надо было делать. В Анне Николаевне, хирурге по профессии, заговорил профессиональный долг. Кряхтя, она опустилась на колени перед лежавшим без движения Васей и пощупала пульс. Я молилась – только бы был жив. Еще трупа не хватало нам в квартире. Раненый мужик, правда, тоже был излишеством, но это все же лучше, чем покойник. Голоса на площадке стали удаляться. Пожалуй, молодцы решили подняться повыше – к обгоревшей мастерской.

Кот обнюхивал «привидение», видимо размышляя: укусить его за вторую ногу или воздержаться?

– Жив, – шепотом констатировала Анна Николаевна. – Оля, принеси мой чемоданчик. Марина, его надо бы перенести… – Анна Николаевна осмотрелась и добавила: – А вот… хотя бы на диван Ивана Петровича.

Я сказала бы, что это не диван, а остатки дивана, вытащенные сегодня нами из комнаты дяди Вани. У ложа не хватало одной ручки – словно на нем спал какой-то баскетболист, желавший во всю длину вытягивать ноги. Взглянув же на середину дивана, можно было подумать, что его драл разъяренный лев или шайка взбесившихся котов, пытавшихся добраться до вожделенной мыши, спрятавшейся где-то между пружинами. Обычно эти ошметки прикрывал коврик, но где он теперь находился, мы не знали. В спинке был провал – то ли от спины Ивана Петровича, то ли от всех спин, когда-либо откидывавшихся на многострадальный диван.

Я велела сыну принести простыню, чтобы прикрыть середину дивана (да и не класть же раненого на грязное?), а потом прикинула: как же я все-таки подниму Васю? Мужичонка хоть он и не крупный, но мне одной будет сложно с ним справиться, будить же Ивана Петровича – себе дороже. Тут не то что раненый Вася, любой здоровый человек успеет концы отдать, пока дядя Ваня пробудится после принятия дозы, в частности, после поминовения того же Васи и его приятеля. Рассчитывать на помощь старушек, сына и кота особо не приходилось.

Сережка появился с простыней и накрыл ею диванчик. Тут пришла Ольга Николаевна, сообщившая, что после пожара ничего не найти. Правда, докторский чемоданчик Анны Николаевны она отыскала, хоть и с трудом.

Я подхватила Васю под руки, Ольга Николаевна, вызвавшаяся помочь, пристроилась сзади и подхватила его под ноги. Сережка был бы рад помочь нам сбоку, но это не представлялось возможным: вся прихожая была заставлена барахлом Ивана Петровича, а Вася рухнул аккурат в оставленный проход. С грехом пополам мы добрались до диванчика – хотя идти-то было всего шагов семь, – при этом дважды чуть не уронили раненого. Вася подал признаки жизни и застонал. Наконец мы водрузили его на приготовленное ложе.

Анна Николаевна сходила вымыть руки и теперь отдавала приказания. Сережка с Ольгой Николаевной бегали, выполняя ее задания, а я тем временем разрезала на Васе джинсовую куртку. Он стонал, но глаза не открывал. Анна Николаевна уселась на табуретку рядом с диванчиком и осмотрела Васину рану. Зрелище было наимерзейшее, я поняла, что никогда не смогла бы работать врачом. От вида крови я сознания не теряла, но копаться в человеческом теле… Бр-р-р!

– Пулевое, – констатировала старшая Ваучская. – Придется оперировать.

– Здесь? – обалдела я.

– У тебя есть другие предложения, Марина? – посмотрела на меня поверх очков Анна Николаевна.

Других предложений у меня, естественно, не было. Но все же… Ведь Анне Николаевне восемьдесят пять… Я, конечно, промолчала, но, откровенно говоря, усомнилась в ее возможностях – пусть она даже когда-то и была прекрасным хирургом.

Анна Николаевна велела младшей сестре прокипятить инструменты. На лестнице снова послышался топот. Мы все замерли. К нам в дверь позвонили. Позвонили несколько раз. Первым отреагировал Сережка. Приложив палец к губам – чтобы мы молчали, – он направился к двери.

– Кто там? – спросил мой сын тоненьким детским голосочком.

За дверью, наверное, опешили. Потом поинтересовались, кто есть дома. Сережка сообщил, что мама и папа в гостях, а ему незнакомым людям дверь открывать запрещают, так что если дядя пришел к родителям, то пусть ждет их возвращения на лестнице или приходит завтра. Или скажет, что передать. Сережа не забудет.

За дверью вполголоса выругались, но пришли к выводу, что «сюда не мог пойти», после чего удалились. Мы вздохнули с облегчением. Правда, через несколько минут Ольга Николаевна спросила, что делать, если «они» проверят, кто здесь живет.

– Где они проверять-то будут?! – воскликнула я.

– Да хоть в жилконторе. Сунут взятку – и им все скажут.

Я рекомендовала Ольге Николаевне взглянуть на часы: все жилконторы давно закрыты. А завтра… И вообще, надо жить только сегодняшним днем, а то планируешь, планируешь, а в результате получается неизвестно что. Я вот распланировала жизнь с понедельника, думала, что буду в отпуске делать. Но разборка стен в квартире и «привидение» с пулевым ранением у меня на пороге – все это в планы никак не входило. Однако вот, пожалуйста…

– Но если все-таки завтра… – не унималась Ольга Николаевна.

– Бандиты придут? – посмотрела на нее поверх очков Анна Николаевна, уже промывавшая рану Васе. – Мы – люди пожилые, спали. Сосед – пьяный, тоже спал, а ребенок говорил то, что ему велено. Ребенок, ты понял?

Сережка кивнул.

– А вообще, ты молодец, Сережа, – похвалила Анна Николаевна. – Раньше нас всех сообразил, что нужно сказать. Молодчина!

Сережка зарделся от удовольствия и тут же с радостью выполнил просьбу бабушки Ани – сбегал за вторым тазом. Кот отсутствовал: он терпеть не мог запаха лекарств, которыми пахло из чемоданчика, – валерьянка, разумеется, не в счет.

Я молча наблюдала за работой старшей Ваучской. Мне показалось, что она вся преобразилась и как-то внутренне собралась – жилистые руки работали умело и быстро, и я, как завороженная, следила за ними. Вася, которому Анна Николаевна ввела что-то в вену, постанывал, не открывая глаз.

Наибольший интерес у Сережки вызвала извлеченная из Васиного тела пуля. Он спросил у бабы Ани, можно ли ему забрать ее. Анна Николаевна ответила, что не советовала бы. Плохая примета. Если Вася захочет оставить ее себе – другое дело, а так следует просто ее выкинуть. Сережка заявил, что когда вырастет, то станет хирургом. Правда, профессии он менял каждый месяц. Одно хорошо: вид крови его нисколько не смутил.

Прикрыв Васю легким одеяльцем, мы оставили его в коридорчике на остатках дивана Ивана Петровича. Анна Николаевна сразу же ушла спать – видно, утомилась. Ольга Николаевна выполняла работу санитарки – убирала после операции. Я же пошла заканчивать стирку, казалось, начатую так давно…

Глава 5

1 июля, среда

Мы все проснулись от жуткого крика дяди Вани. Как он потом признавался, в первую минуту у него мелькнула мысль, что это – белая горячка и пора бросать пить. Он уже успел мысленно дать зарок, но час спустя лечился вместе с Васей.

Художник проснулся раньше всех. Не знаю уж, что ему вводила Анна Николаевна, но действие препарата быстро кончилось. Бок, конечно, ныл, но захотелось в туалет.

Вася-то после пробуждения вспомнил, где находится; он примерно представлял, где в нашей квартире искать туалет – рядом с кухней. В общем, Васе требовалось миновать две жилые комнаты, что он успешно и проделал. Но художник был еще слаб от потери крови и снова ненадолго потерял сознание, правда, успев опуститься на табуретку, стоявшую в ванной. Там его и застал дядя Ваня, решивший с утречка ополоснуть лицо холодной водой. Дядя Ваня лег раньше всех, а поэтому выспался тоже раньше всех; к тому же еще накануне он планировал с утра пораньше идти собирать бутылки.

В общем, вошел Иван Петрович в ванную – а там полуголый мужик, перевязанный и со следами запекшейся крови на бинтах: мы же не успели Васю помыть. Дядя Ваня протер глаза, подумал: не мерещится ли? Затем взглянул на мужика повнимательнее и издал истошный вопль, разбудивший нас всех и вернувший Васю в сознание. Ведь Иван Петрович вечером как раз за упокой Васиной души пил, а тут – здрасьте-пожалуйста, само тело пожаловало.

Анна Николаевна твердо заявила, что Васе нужен постельный режим, Сережка тут же притащил извлеченную из дяди пулю и объяснил, что ему вчера говорила баба Аня, Ольга Николаевна принялась готовить завтрак, а Иван Петрович принес полбутылки какой-то дряни, оставленной, чтобы опохмелиться. Вася оценил жертву Ивана Петровича, предложившего разделить с раненым драгоценную жидкость, и выпил лекарство, хотя Анна Николаевна очень возражала – как врач. Но Вася был тверд в своем решении, заявив, что так он гораздо быстрее пойдет на поправку.

Иван Петрович предложил перетащить диванчик обратно к нему в комнату – по центру еще имелось место, требовалось только кровать чуть-чуть продвинуть к окну. Помогать все двигать, естественно, пришлось мне. Далее Иван Петрович проявил еще большую щедрость – предложив Васе свою кровать, заявил, что сам пока поспит на диване. Вася расцеловал Ивана Петровича с такой страстностью, что Леонид Ильич Брежнев в могиле, наверное, перевернулся от зависти.

Потом художник обратил внимание на полное отсутствие обоев в комнате Ивана Петровича, сложил в уме увиденное и поинтересовался, сильно ли мы пострадали во время пожара. Мы все пожали плечами. Вася высказал готовность помочь нам с ремонтом – по мере восстановления сил. Естественно, у любого нормального человека при виде нашей квартиры – мебель в прихожей или по центру комнаты, куча сорванных обоев на полу в коридоре – могла явиться только одна мысль: мы делаем ремонт. Ну кто ж подумает, что мы ищем клады?

Помощь Васи в ремонте мы были готовы принять – лишние мужские руки никогда не помешают, но вот привлекать ли его к кладоискательству? Мы также сгорали от любопытства: что же случилось с самим художником, кто сгорел в мансарде вместо него? И почему его вчера искали какие-то бравые ребята? Кто всадил в него пулю?

Мы все расселись на нашей коммунальной кухне и принялись слушать рассказ гостя.

У большинства художников, людей творческих, как сказал Вася, в кошельке или густо, или совсем пусто. Чаще, к сожалению, бывает последний вариант, но бросить свое любимое дело – и образ жизни – они уже не могут, тем более в Васином возрасте, а ему было сорок два. Жена Васю выгнала, а с шестнадцатилетним сыном, мечтающим стать рэкетиром, общий язык был давно утрачен. Вот Вася и обосновался в своей мастерской. Вскоре туда же на постоянное жительство перебрался Андрей. Костя, их третий товарищ, пока оставался жить в семье. Если раньше, при коммунистах, художники подрабатывали на каких-то работах по типу сутки спишь – трое отдыхаешь и имели хоть какой-то постоянный доход, то в нынешние времена халява с котельными и прочими подобными заведениями закончилась. Они уже ломали голову над тем, как им жить дальше, когда на горизонте появился некий бизнесмен Валерий Павлович и предложил внести последний взнос за мансарду. В то время художники как раз мучились тем, где взять деньги, и уже не исключали варианта, что им придется подыскивать новое место обитания. Валерий Павлович также заявил, что в дальнейшем будет подкидывать художникам некоторые суммы на мелкие расходы. Естественно, не из любви к искусству. Валерию Павловичу требовались работники – желательно с художественными наклонностями – и склад для его продукции. Бизнесмен пришел к выводу, что художники, постоянно проживающие в мансарде, просто идеально ему подходят: работники, охранники, грузчики и помещение одновременно. Конечно, неудобно было иметь склад на шестом этаже, где лифт практически никогда не работает, но если художники будут таскать на себе товар, почему бы и не хранить его здесь? Валерий Павлович пояснил, что так будет хорошо и ему, и им: обычный склад арендовать дорого, своего у него нет, а у художников снимается проблема, где достать деньги для последнего взноса за ту же мансарду. И они получают постоянный заработок. В общем, договорились.

– И этот Валерий Павлович хранил у вас свой товар? – спросила Ольга Николаевна.

Вася кивнул.

– Откровенно говоря, я ни разу не видела, чтобы кто-то у нас что-то сгружал или загружал, – призналась я. – Чтобы вы – или кто-то еще – по лестнице с коробками ходили.

Вася пояснил, что все разгрузки-погрузки осуществлялись ночью. Валерий Павлович не хотел привлекать внимание жильцов. Вася и его приятели лишними вопросами не задавались. За мансарду Валерий Павлович заплатил, им давал наличку – не ахти сколько, но тем не менее иногда ставил бутылочку.

Примерно две недели назад, около полуночи, приехали четверо парней и забрали из мансарды все, что там находилось. Вначале художники не увидели в их действиях ничего необычного, сами помогали им грузить товар. Правда, ребята оказались незнакомые. Конечно, состав посланников Валерия Павловича частенько менялся, но всегда приезжал кто-то, кого Вася с Андреем знали. Этих же четверых видели впервые. Впрочем, вначале они не придали этому значения. Подозрения закрались, когда ребята забрали весь товар, находившийся в мансарде. Люди Валерия Павловича обычно брали только часть. Что-то забирали, что-то привозили. Однако мансарда никогда не пустовала. Вася с Андреем попытались парней расспросить, но их резко оборвали, заявив, что это не их ума дело. Так надо, мол. Художники решили не вмешиваться. Раз уж так надо…

А через день приехали люди Валерия Павловича и обомлели, увидев пустую мансарду. Крайними, конечно, оказались художники. Им предложили в недельный срок компенсировать ущерб и сказали, что «включат счетчик». Примчался и сам Валерий Павлович, подробно допросил Васю с Андреем. Андрей, по наивности, предложил Валерию Павловичу обратиться в милицию. Тот нехорошо хохотнул и рекомендовал Васе с Андреем к «мусорам» носа не казать – за это он лично по головке не погладит. Валерий Павлович также недвусмысленно заявил, что должок-то отдать все равно придется. Или выкладывайте, ребятки, сумму наличными – причем назвал такую, которую ни Вася, ни Андрей в жизни в руках не держали, даже если взять и сложить все деньги, которые прошли через их руки, – или ищите тех ребят и место, куда они увезли товар. И возвращайте его. Срок – неделя – истекал в прошлый четверг, двадцать пятого июня.

Вася с Андреем прикинули свои шансы и решили смотаться от греха подальше. Собрали кое-какое барахлишко и отбыли в деревенский дом, принадлежащий их третьему товарищу, Константину. Косте «предъяв» никаких не делалось (по крайней мере пока), он жил у жены, товар не отдавал – с него какой спрос? Костя дал им ключи от дома, и они там осели. Пили среду, четверг, пятницу и субботу. Сельский магазинчик все планы перевыполнил. Но и деньги у художников кончились.

В воскресенье с утра примчался Костя, чтобы убедиться, что друзья живы. Они долго не могли понять, что он им втолковывает, а когда поняли, не знали, что делать. Хорошо это или плохо, что их считают мертвыми? И кто считает их мертвыми? И кто на самом деле сгорел в их мансарде? По старой русской традиции решили пустить дело на самотек, но тем не менее в город наведаться – на понедельник была договоренность об одной небольшой халтурке для всех троих. Деньги-то на житье-бытье требовались, а от Валерия Павловича теперь ожидать ничего не приходилось. Заночевали в мастерской еще у одного друга, но там было тесно. Во вторник с утра Андрей отправился назад в деревню, а Вася решил сходить на разведку – с окрестными мужиками покалякать. Слухами, как говорится, земля полнится. А мужики у пивного ларька да бабки на скамеечке лучше всех все знают.

Вася общался с народом, по крупицам собирая информацию. Про пожар слышал весь микрорайон, все говорили, что сгорели два художника: наверное, упились да сигарету забыли затушить или какой электроприбор оставили включенным. Вот и погибли. И нижнюю квартиру залили. Но это уже пожарные виноваты. Жильцы оттуда к знакомым сейчас перебрались. Вот и все районные сплетни.

Вася уже собрался ехать в деревню, к метро продвигался, но тут у «Демьяновой ухи» притормозила шикарная тачка, и из нее вылезли двое ребят – из тех, что забирали товар в злополучную ночь. Узнали Васю. Ну и начались гонки с препятствиями. Вася, к его счастью, район и все подворотни знал лучше украшенных золотыми цепями молодцев, по вонючим параднякам давно не шастающих. Но не повезло ему. В него пальнули. Правда, он не понял сначала, что пальнули, – оружие было с глушителем. Просто обожгло бок. Вася затаился, потом сообразил, что нужно к кому-то обратиться за помощью. А куда идти? Стал продвигаться к родному двору. Решил попроситься к кому-то из соседей своего же парадного. Пошел по крышам и чердакам: дома-то у нас примыкают один к другому. Так и попал к нам. Но его, наверное, заметили – он же не на четвереньках по крышам передвигался. Вася позвонил к нам в дверь, а в это время преследователи ворвались в парадное снизу, причем не вдвоем, а числом гораздо более. Но мы его спасли, за что он век благодарен будет.

У меня возник естественный вопрос: а что за товар хранил в мансарде этот самый Валерий Павлович?

Вася медлил с ответом несколько секунд. Потом признался, что это были гробы – всякие и разные. Простые и с «наворотами». Из разных пород дерева. И художники по заказу хозяина их расписывали или украшали всевозможными способами.

Старушки Ваучские всплеснули руками. Дядя Ваня тихонько выругался. Я же заметила, что раз товар ходовой, то мог кому-то понадобиться. Чего ж не взять за бесплатно то, что плохо лежит? Или про запас прихватить – хоть пока и не нужен. Когда-то ведь все равно понадобится. Могли также взять и с определенной целью. Например, чтобы кинуть Валерия Павловича, сделать ему подлянку. Наверное, есть за что. Или, не исключено, сам Валерий Павлович мог постараться – чтобы потом взять за жабры художников.

– Но что с нас возьмешь?! – искренне удивился Вася. – Валерий Павлович же прекрасно знал наше… финансовое положение. Должен понимать, что с нас ничего не стребуешь. Даже если бы мы и хотели ему заплатить.

– Значит, это его враги, – констатировал Иван Петрович. – Буржуй пошел против буржуя.

– Ах, оставьте вы буржуев в покое! – воскликнула Анна Николаевна. – И это не буржуи, а «новые русские».

Спор мог бы продолжаться долго, если бы я его не пресекла, напомнив собравшимся, что не стоит отвлекаться на мелочи и не относящиеся к делу вопросы, как то: выяснять, каково смысловое значение слова «буржуй». Следовало решить, как быть с Васей.

– Конечно, оставить у нас, – сказал Иван Петрович.

Оставить-то мы его у себя оставим, но что дальше? Если я все правильно поняла, то Вася уже в списках живых не значится: Костя уклончиво объяснял милиции, что в обгорелых останках никого не узнать и он опознания своих приятелей произвести не способен, – но кто же тут мог оказаться, кроме них? И врал и не врал одновременно… Да, в останках опознать кого-либо было трудно, но уже в воскресенье Костя точно знал, что друзья живы. И в милицию об этом не сообщил. Версия о гибели художников по собственной вине устроила капитана Безруких – как, вероятно, и остальных сотрудников милиции.

Сообщать ли нам в милицию – и капитану Безруких в частности, – что Вася и Андрей живы, хотя Вася и не совсем здоров?

Вася категорически возражал. Он откровенно боялся. Иван Петрович тоже был против милиции. После нескольких лет, проведенных в местах не столь отдаленных, любви к стражам правопорядка он не испытывал никакой. Как и доверия. Сестры Ваучские, пребывавшие уже в сознательном возрасте в тридцать седьмом году, опять же не горели желанием лишний раз общаться с органами. Капитан Безруких требовался нам лишь как источник информации. Я же к органам не относилась никак. То есть вообще никак – ни положительно, ни отрицательно, и мне было все равно, обращаться к ним или нет. Если большинство в нашей квартире считает, что нет, я присоединяюсь к большинству.

Решение не обращаться в милицию нашим квартирным собранием (при участии нового временного жильца) было принято единогласно.

Но делать-то что-то нужно. Не может же Вася (как и Андрей) всю оставшуюся жизнь скрываться?

– А если паспорт сменить? – предложил Иван Петрович.

– Вы хоть думаете, что говорите? – воскликнула Ольга Николаевна.

– Сейчас все можно, – изрек Вася. – Были бы деньги. Но их нет.

При упоминании о деньгах, которых нет и которые могли бы быть, мы, постоянные жильцы нашей коммуналки, вспомнили о прерванном появлением Васи занятии. Он позвонил в дверь как раз тогда, когда я уже собиралась разбить молотком странную плитку. Наверное, в эти минуты в наших головах мелькала одна мысль: посвящать Васю в дело или нет? И как можно его не посвятить, если мы берем его жить к себе? А откладывать поиски на неопределенное время (пока Вася живет у нас) мы не могли. Зудело. Как, наверное, и у всех кладоискателей во все века.

– Ставим вопрос на голосование, – объявила наш постоянный председатель Ольга Николаевна. Мы все, конечно, поняли, какой именно вопрос. Все, кроме Васи, разумеется.

– Только надо определиться с долей, – заметила Анна Николаевна. – Например, пять процентов. Если при изначальном раскладе каждый из нас, пятерых постоянных жильцов, получил бы по двадцать процентов, мы отдадим Васе по одному. Нам остается по девятнадцать.

Ошеломленный художник спросил, о чем речь. Ольга Николаевна велела ему помолчать, пока мы обсуждаем его процентную долю. Вася молчать не мог и требовал, чтобы ему объяснили, в чем у него имеется процентная доля и почему мы обсуждаем ее без его участия. Но мы продолжали обсуждение, словно Васи среди нас в эти минуты не было. В конце концов единогласным решением постоянных жильцов мы постановили ввести Васю в курс дела, предложив ему пять процентов в случае удачного завершения предприятия. Взамен требовалось приложение его мужской силы в помощь Ивану Петровичу. Как раз занятие художнику, пока обитает в нашей квартире. В случае усердной работы обеспечим стол.

Вася выслушал рассказ про клад – или клады, – а также про скелет у соседей. И поклялся собственным животом, что будет молчать и никому не выдаст эту великую тайну. А если мы предоставляем ему не только крышу над головой, но и стол, готов прямо сегодня начать разбирать нам пол и стены.

И тут у Васи возникла мысль: а не мог ли Валерий Павлович каким-то образом прознать про клад? Может, потому и решил избавиться от художников? Вдруг он предположил, что клад хранится в мансарде? Была мансарда при деде Лукичеве? Мог дед (или папенька, или Нина) что-то там спрятать? Как она использовалась в прошлом веке?

– Стал бы Валерий Павлович идти на такие ухищрения из-за вас, – хмыкнула я. – Вася, ты уж прости, но ты слишком высокого о себе мнения. Если бы он захотел от вас избавиться… – Я пожала плечами.

Иван Петрович со мной согласился. Как и сестры Ваучские. Как и сам Вася.

Но ведь кто-то сгорел в огне – причем до неузнаваемости. И кто-то над нами пьянствовал в ночь с пятницы на субботу. Или нам с подругами только показалось, что пьянствовал? Может, мы просто так предположили, не ожидая ничего другого?

– А это точно пьянка была? – неожиданно спросил Иван Петрович, словно прочел мои мысли. – Марина, вспоминай-ка. И ты, Серега. Я-то рано отключился. Ольга Николаевна, Анна Николаевна, что за звуки были?

Я напрягла память. Светка с Наташкой хотели позвать мужиков сверху (или сами пойти к ним), услышав точно, что там мужики. Там что-то кричали. Но вот пьяные ли это были крики? И что-то там падало. Падение чего-то тяжелого подтвердил Сережка.

– У вас в мастерской могло что-то взорваться? – спросила я. – Вы хранили какие-нибудь химикаты или…

Вася отрицательно покачал головой. Так, чтобы разнесло толстенное перекрытие и в наружной стене образовалась дыра, – нет. Внимательно выслушав наш рассказ и обдумав услышанное, художник высказал предположение, что взрывное устройство было каким-то образом привязано к телам и сработало, когда до него дошел огонь. То есть пожар устроили преднамеренно – чтобы избавиться от трупов. И весь сыр-бор – для того же самого. А теперь Валерию Павловичу нужно избавиться и от художников.

– Но ведь он не знал, что вы сделаете ноги, – заметил Иван Петрович. – Не знал, что освободите ему помещение для этой дьявольщины. И он что, по-другому не мог избавиться от трупешников? Если уж так хотел. Других, что ли, мест и способов нет, в особенности если он гробами торгует? Должны же у него быть люди на кладбищах? Зачем все так усложнять?

Загадок становилось все больше. Перед нами стоял извечный вопрос русской интеллигенции: что делать?

Анна Николаевна заметила, что никто из постоянных жильцов нашей квартиры ни Валерия Павловича, ни его соколов в глаза не видел и, бог даст, никогда не увидит. Так зачем нам забивать себе голову его деяниями? Ну избавился от каких-то трупов, а нам-то что? Это дело милиции, если она, конечно, будет ими заниматься. Правда, в случае еще одного прихода капитана Безруких Васе следует безвылазно сидеть в комнате Ивана Петровича.

Наша задача – найти клад. Или клады. А все остальное – не наше дело.

Мы дружно согласились с Анной Николаевной.

После чего я отправилась за продуктами; Сережка – на пляж у Петропавловки с заданием пообщаться с окрестными мальчишками и выяснить, кому что известно; Анна Николаевна прилегла отдохнуть; Ольга Николаевна занялась обедом; а Вася попросил разрешения немного поспать – ощущал еще слабость от потери крови. Но вечером художник обещал приступить к выполнению основной задачи. Иван же Петрович отправился собирать бутылки и общаться с окрестными алкоголиками. Следующий этап кладоискательства был отложен до вечера.

Перед выходом из парадного я забрала из почтового ящика «Петровский курьер» – еженедельную бесплатную газету районных новостей. В отличие от многочисленных рекламных листков в этом есть довольно много статей – пусть и на правах рекламы. Есть и сводка ГУВД, и пожарников.

О нашем пожаре рассказывалось на первой странице. Безапелляционно утверждалось, что погибли двое художников – из-за собственной халатности. Несчастным пенсионерам, проживающим снизу, теперь придется делать ремонт, а средства на него спросить не с кого. Какое безобразие! Из-за халатности алкоголиков страдают ни в чем не повинные люди. Ни про взрыв, ни про скелет в нише, ни про французов-хозяев наиболее пострадавшей квартиры в газете не было ни слова.

Глава 6

1 июля, среда, вечер

В середине дня я притащилась с продуктами, разложила все по местам, наскоро перекусила и решила хоть немного отдохнуть. Что же это я, в самом-то деле? Солнце в Питере нечастый гость, и пока никакой халтуры нет – так надо же хоть сходить искупаться да подставить тело солнечным лучам. Я быстро переоделась в купальник, прихватила подстилку и французский детективчик, позвонила Наташке, тут же согласившейся составить мне компанию (Наташка полдня занималась уборкой квартиры и тоже была рада отдохнуть), и мы отправились на пляж у Петропавловской крепости.

Пробыли мы там часов до восьми вечера и, разомлевшие, отправились по домам. Зайдя под арку, я заметила, что у нас во дворе стоит больше, чем обычно, машин, причем все иностранные. Наверное, гости ночного клуба, решила я. Хотя с другой стороны дома, в котором размещался ночной клуб, имелась довольно большая стоянка, иногда некоторые личности ставили машины у нас во дворе. Может, на случай быстрого исчезновения с места действия через черный ход? Но это все равно не мое дело, решила я и спокойно отправилась к себе на этаж. Лифт до сих пор не работал.

Я открыла дверь ключом и угодила в крепкие объятия хорошо накачанного молодца лет двадцати шести – двадцати семи. Молодец видов на меня как на женщину не имел никаких, и его объятия не имели ничего общего с проявлением страсти. Он просто швырнул меня в сторону двери, ведущей из нашей обширной, ныне заставленной прихожей в коридор, и приказал следовать на кухню. Для убедительности ткнул мне в спину чем-то холодным и круглым. Я тотчас догадалась, что это может быть, и аргумент оказался весьма убедительным.

Наши постоянные жильцы и присоединившийся к ним временный сидели рядком вдоль стеночки, сложив руки на коленях. Напротив них стояли еще двое молодцев, двойников встретившего меня. В руках – короткоствольные автоматы. А за нашим общим столом восседал лысоватый мужчина лет пятидесяти пяти. Наверное, он очень переживал облысение, потому что прилагал отчаянные усилия, чтобы скрыть лысину остатками волос, – правда, это у него не очень хорошо получалось. Но он явно старался. Мужчина был кругленький, с лицом, словно обведенным циркулем. Мне он чем-то напомнил гриб-боровик. На пухленьком левом мизинчике поблескивал довольно крупный бриллиант. Мужчина был в белой рубашке и при галстуке – в отличие от сопровождавших его молодцев, одетых по форме: штаны из камуфляжа, кожаные безрукавки и огромные кресты на собачьих цепях. Плюс короткоствольные автоматы. «Как это они, интересно, с ними по улице разгуливают? – почему-то подумала я. – Или теперь вообще никто ни на что внимания не обращает?» Потом я прикинула, что эти автоматы можно при желании спрятать под безрукавками, частично же засунуть в штаны.

Видимо, я так откровенно прикидывала, что сидевший за столом мужчина рассмеялся. Но подумал он совсем другое.

– Хорошие у меня мальчики, а, Марина Сергеевна? – спросил он, отхлебывая кофе (явно мой) из моей любимой чашки. – Вы, конечно, еще не в том возрасте, чтобы на молоденьких тянуло, но…

– Я прикидывала, куда они автоматы убирают, – призналась я. – Может, у них разрешения есть? Или они их носят, выставляя на всеобщее обозрение?

Мужчина обомлел. Парни тоже. Первым пришел в себя стоявший у окна блондин. Если бы он немного отрастил волосы, парень был бы хоть куда.

– Вот, смотри, – сказал он. И быстро убрал оружие. Потом так же быстро выхватил.

Я встретилась взглядом с сыном и незаметно подмигнула ему. У меня уже созрел план действий. Трое вооруженных мужиков явно не ожидают подвоха со стороны, казалось бы, беззащитной женщины, ребенка, раненого, стариков… и кота… Но мы еще посмотрим, кто кого, дорогие незваные гости. Неожиданность нападения – уже половина успеха. Да и решатся ли они стрелять? И вообще, готовы ли?

– Дяденька, а мне можно… – раскрыл рот Сережка.

– Помолчи, – прервал его сидевший за столом мужчина, но Сережка уже направлялся к проводившему демонстрацию блондину.

Сережка протянул ручонку к автомату, его владелец не решился оттолкнуть ребенка или не ожидал от него никаких неприятностей. Что ж тут такого – простое мальчишеское любопытство. Молодец сам недавно вышел из Сережкиного возраста. Мой сын со всей силы двинул ногой в пах демонстратору и выхватил из его рук автомат. Я, практически одновременно с ребенком, врезала ногой по причинному месту тому соколу, что провожал меня на кухню. Дополнительного приглашения другим жильцам нашей коммуналки не требовалось.

Иван Петрович совершил гигантский прыжок и рухнул на вскинувшего автомат молодого господина, подпиравшего стену. Табуретки, на которых только что восседали наши жильцы, мгновенно опустели. Приговаривая, что он этим мерзавцам покажет, как пугать честных людей, раненый Вася метнулся на помощь Сережке, и они на пару принялись дубасить блондина. Вооружившись скалкой, ко мне подлетела Ольга Николаевна и со всей силы огрела по голове воющего провожатого, уже выронившего пистолет (автоматы были только у двоих) и державшегося обеими руками за самое дорогое. После второго удара скалкой молодец отключился, с грохотом рухнув на пол. Я быстренько подхватила пистолет. С ним спокойнее.

Затем Ольга Николаевна все с той же скалкой бросилась на помощь Ивану Петровичу, не пожалевшему для противника недопитую бутылку какой-то своей бодяги, – просто бутылка оказалась под рукой у дяди Вани (они у него почти всегда оказываются под рукой, но в этот раз ее наличие оказалось как нельзя кстати). Бутылка разбилась, но на пуленепробиваемом лбу молодца только лопнула кожа. Ольга Николаевна приложилась по тому же месту скалкой – и это возымело больший эффект, чем бутылка. Затем младшая из сестер Ваучских приложилась для порядка и ко лбу третьего молодца, с которым в общем и целом уже разобрались Сережка с Васей. Победа осталась за нами.

Анна Николаевна тоже не сидела сложа руки. Восьмидесятипятилетняя женщина сумела быстро подхватить автомат, вырванный Сережкой из рук врага, и тут же направила его дуло в лоб сидевшему за столом мужчине. Как я успела заметить краешком глаза, Анна Николаевна умела обращаться с оружием; потом, расправляясь с доставшимся мне противником, я услышала, как старшая Ваучская прошипела, обращаясь к незваному гостю:

– Сиди и не рыпайся. Я этот город в Великую Отечественную защищала, в госпитале работала, на крышах дежурила, зажигательные бомбы тушила, а уж за свою квартиру и своих родных тем более постою.

Ни у меня, ни – главное – у Боровичка, которому в лоб было направлено дуло, сомнений в том, что Анна Николаевна осуществит свою угрозу, если он «рыпнется», не возникало.

Жильцы нашей квартиры сражались с гораздо большим, чем молодые охранники, ожесточением. Еще бы: защищали свой живот, свою квартиру и, не исключено – оставленное в ней предками Ваучских богатство. Поэтому мы и победили.

Кухня представляла собой поле боя после героического сражения, проходившего практически в каждом углу с использованием всех подручных средств. К урону, понесенному нами во время пожара, добавился урон, понесенный во время схватки. Он, конечно, был значительно меньше – несколько разбитых тарелок и одна сломанная табуретка, но на непрошеных гостей и этого было жалко.

А они вообще оказались не готовы к битве не на жизнь, а на смерть. Наверное, мальчики расслабились от сытой и спокойной жизни. Ходили себе с автоматами по улицам, пугали мирных жителей, да и в нашей квартире никак не предполагали встретить достойное сопротивление со стороны старушек, одиннадцатилетнего ребенка, молодой женщины и раба зеленого змия Ивана Петровича.

Мужчина, сидевший за столом, продолжал попивать кофеек, невозмутимо наблюдая за сражением. Он принял как факт угрозу Анны Николаевны – не дергался, не участвовал, не комментировал. Наверное, ему было просто интересно. Ну, например, узнать кое-что о человеческих возможностях в экстремальной ситуации.

Итак, мы вышли победителями, правда, у Васи начала кровоточить рана, и Анна Николаевна увела его на перевязку, передав свой трофей младшей сестре. Иван Петрович повесил на шею второй автомат и временно покинул помещение. Вернулся с веревкой и связал ею соколов, в настоящий момент лежавших в отключке от окружающего мира. Сережка ему помогал. Кот носился по кухне, перепрыгивая через лежащие тела. Ольга Николаевна подсчитывала ущерб, нанесенный нашему дому. Я же утерла пот со лба и плюхнулась напротив невозмутимого Боровичка. Пистолет из рук я так и не выпустила.

– Вы бы хоть представились, – попросила я.

– Валерий Павлович Белоусов, – чуть наклонил голову Боровичок. Ну и нервная система!

– Очень приятно, – сказала я.

Валерию Павловичу было тоже очень приятно познакомиться с мужественными жильцами нашей квартиры, продемонстрировавшими ему, что он зря платит деньги молодым дармоедам. Кивнув в сторону лежавших рядком юношей, Валерий Павлович поинтересовался, не думаю ли я переквалифицироваться, например, поработать в охране. Женщины-телохранительницы входят в моду.

Я не думала и попросила сообщить, зачем Валерий Павлович пожаловал в нашу скромную обитель. Боровичок признался, что его интересовали не постоянные жильцы, а временно поселившийся у нас художник. Если господин художник покинет квартиру вместе с Валерием Павловичем, то все претензии к нам с его стороны будут сняты.

Я расхохоталась.

– Ваши претензии к нам? – переспросила я и обвела рукой поле боя. – А кто нам компенсирует урон, нанесенный вашими сотрудниками? А также моральный ущерб?

Ольга Николаевна тут же сообщила, какова стоимость побитых тарелок, сломанной табуретки, и добавила сюда примерную стоимость ремонта после пожара.

Валерий Павлович молча выслушал Ольгу Николаевну. Как только она закончила, вытащил из кармана брюк толстый бумажник, отсчитал пять стодолларовых купюр и молча положил на стол.

– Компенсация за нанесенный ущерб, – сказал он с серьезнейшим видом. – Материальный и моральный.

Мы с Ольгой Николаевной переглянулись. Сережка с Иваном Петровичем временно прекратили свое занятие (Иван Петрович по ходу дела обучал Сережку морским узлам – дело нужное и всегда может пригодиться) и тоже взглянули на незваного гостя.

Я, как полномочный представитель нашей квартиры, отряженный для ведения переговоров с враждебной (или, может, теперь, наоборот, дружественной?) стороной, спросила:

– Что вы все-таки хотите? Вернее, хотели, когда шли сюда…

– Я же сказал: художника, – удивился Валерий Павлович нашей непонятливости.

– А поточнее, – попросила я.

Валерий Павлович призадумался. Дело казалось мне очень темным. Ольга Николаевна также села за стол. Через несколько минут подключились и Иван Петрович с Сережкой. Пятьсот баксов стодолларовыми купюрами лежали посреди стола. Мы к ним пока не притрагивались.

– Вы в курсе, что у меня украли большую партию товара? – спросил наконец Валерий Павлович, обводя взглядом нашу компанию.

Мы не посчитали нужным это скрывать.

– Художники должны компенсировать мне ущерб, поскольку они виноваты.

Мы дружно постарались убедить Валерия Павловича в обратном, придерживаясь версии, представленной Васей. Валерий Павлович с грустью покачал головой и заявил, что Васе и его товарищу, несомненно, очень хорошо заплатили конкуренты Валерия Павловича, чтобы вот так кинуть его, бедного. Валерию Павловичу нужно только точно выяснить, кто это так постарался, а там он уже будет действовать своими методами, резервами и средствами. Мы же, конечно, не думаем, что Валерий Павлович спустит на тормозах потерю товара и, соответственно, денег. Узнать же, кто именно такой нехороший, можно только от Васи. К великому сожалению Валерия Павловича, наша компания не может назвать ему имена воров. То есть Вася нужен ему в любом случае: и для отработки, и для поиска негодяев.

– А почему вы пришли с таким сопровождением? – поинтересовалась я, кивая на лежавших рядком молодцев.

Валерий Павлович всегда ходит в сопровождении охраны, как он нам признался; правда, теперь ему придется сменить телохранителей: мы доказали ему никчемность тех, кому он доверял свою жизнь. А потом, он не мог знать, кто засел в нашем доме. Мы могли еще не перебраться обратно после пожара, а нашу квартиру могли тем временем занять те, кто и действовал против несчастного Валерия Павловича.

– А сгорел-то кто? – подала голос Ольга Николаевна.

Валерий Павлович пожал плечами и заявил, что его это совершенно не волнует.

Жильцы нашей квартиры никак не могли понять, почему Валерий Павлович решил держать свою продукцию на последнем – пусть и нежилом – этаже обычного дома. Неужели у него нет офиса или какого-нибудь склада? Ведь он, насколько мы поняли, занят в похоронном бизнесе, не так ли?

Боровичок подтвердил род своих занятий, а также объяснил, что конторка у него совсем маленькая, а складских помещений при ней не имеется. Есть лишь демонстрационный зал. Наших жильцов они своей продукцией не пугали: все заносили и выносили только в ночное время. Кто-то из нас что-то видел? Нет. Кто-то из соседей жаловался? Тоже нет. Валерий Павлович специально выбрал наш дом и наш двор. Парадное во двор выходит только одно – наше. Он изучил список жильцов и не нашел ни одного, склонного к ночным гуляниям. Все или еще не вошли в тот возраст, или уже вышли. Жильцы другого подъезда сюда не заглядывают. В магазине на первом этаже ночью никого нет. С двух сторон к нашему дому примыкают глухие стены других домов без единого окошечка, напротив здание, занимаемое «Жар-птицей», причем опять же черный ход. Клиенты ночного клуба приходят туда не для того, чтобы ночами из его окон глазеть. Тем более все окна, выходящие в наш «колодец», глухо зашторены. Наши жильцы тоже не особо балуются этим занятием по ночам – да и Валерий Павлович всегда машину подгонял к самому парадному. Художникам работа, можно сказать, на дом привозилась. Кому плохо-то было?

Я была вынуждена согласиться, что Боровичок все очень хорошо продумал. Неудобно, конечно, что с шестого этажа товар таскать приходилось, но что поделаешь? И он в самом деле не мешал и не пугал никого из жильцов нашего парадного.

Иван Петрович спросил, где делались гробы. Валерий Павлович объяснил, что «основу» сбивали слесаря на одном из заводов, а «до ума» товар доводили художники, – все соответствовало представленной Васей версии.

– Но сейчас мансарда в совершенно неприемлемом состоянии, – заявил Валерий Павлович. – Туда ничего не поставишь.

– Надо ее отремонтировать, – заметил Иван Петрович. – И спокойно продолжать дело.

Однако у Валерия Павловича появилось к нам вполне определенное предложение, и он поинтересовался, не желаем ли мы подработать. Хотя и я, и дядя Ваня на это дело практически всегда согласны, в данном случае мы категорически отказались: Валерий Павлович предлагал переоборудовать под мастерскую нашу квартиру. Еще только гробов нам тут не хватало!

Но Валерий Павлович убеждал нас, что занятие по их оформлению нам вполне по силам. Например, прямо сейчас, между полуночью и часом ночи, нам могут привезти пять гробов и материал для оформления. Никаких специальных заказов на них нет, и Боровичок полагается на наш вкус. Мы получим просто деревянные коробки, которые должны будем представить на оценку Валерию Павловичу в товарном виде. На наше усмотрение. Валерий Павлович обещал хорошо заплатить.

Он, конечно, был не так прост. Предлагая подзаработать, он явно хотел убить сразу двух зайцев: и продолжить бесперебойное производство, и, не исключено, найти своих обидчиков.

Боровичок сказал, что к нам могут пожаловать непрошеные гости, если узнают, что производство не остановлено, а только перенесено этажом ниже. Кивнув на лежавших рядком молодцев, Валерий Павлович заметил, что мы в состоянии достойно встретить любых непрошеных гостей, тем более теперь мы еще вооружены огнестрельным оружием, а не только скалками, ступками и кухонными ножами. Потом он кивнул на радующие глаз зеленые бумажки и заметил, что он не просто так их нам оставляет. Это, так сказать, аванс, а не только компенсация. Воочию убедившись в наших возможностях, он надеется, что мы будем в состоянии провести задержание лиц, которые могут заинтересоваться его товаром. Мы же понимаем, что Валерию Павловичу нужно возвращать украденное? А если вдруг мы каким-либо образом сможем оказать ему содействие в поисках товара, уж он за ценой не постоит. И вообще, почему бы нам не освоить еще и профессию частных детективов? Мы же можем порасспрашивать окрестных старушек (Ольга Николаевна и Анна Николаевна), мальчишек (Сережка), народ у пивного ларька (Иван Петрович), а также учеников и их родителей (я). Круг общения у жильцов нашей квартиры широчайший, причем это самые осведомленные слои населения. Валерий Павлович не сомневался: мы в состоянии справиться с его заданием гораздо лучше лицензированных частных детективов, не говоря уже о сотрудниках государственных органов. А уж Валерий Павлович нас не забудет. И он снова кивнул на зеленые бумажки.

Но мы все равно отказались. Денег, конечно, заработать хотелось, но не таким же способом? А вот насчет частных детективов можно было бы подумать… Хотя как мы можем узнать про воров?

– Вы также подумайте и насчет мастерской, – повторил Боровичок. – Ну что такого, в самом-то деле? Быстро привыкнете. Звоните в любое время.

Оставалось только решить вопрос с Васей. Валерий Павлович настаивал, что художник приложил руку к исчезновению товара. Мы решили пригласить Васю «на ковер». Выпускать его нам не хотелось еще и потому, что мы открыли ему тайну, рассказали о кладе. Вася несколько раз осенил себя крестом, сказав, что он – человек честный, а потом взял лист бумаги и набросал по памяти портреты тех, кто в ту злополучную ночь вывез весь товар. И как это не пришло ему в голову раньше? А главное, не ему, а Валерию Павловичу? Или тот во гневе забыл, что его работники рисовать умеют? Про двоих, изображенных художником, ничего особенного сказать не могу, у третьего же был шрам над правой бровью, у четвертого – чуть раскосые глаза.

Пока Вася рисовал, я наблюдала за Валерием Павловичем. В какую-то секунду мне показалось, что он узнал одного из тех, кого пытался изобразить Вася. Или мне только показалось? Но что-то определенно промелькнуло на лице Боровичка. Какое-то странное выражение. Однако он тут же взял себя в руки.

На мой прямой вопрос гость ответил, что никого из этих ребят никогда в жизни не видел.

Мы все, включая Валерия Павловича, поужинали на скорую руку и опять пили кофе. Боровичок даже извинился, что воспользовался моей любимой чашкой – но он же не знал, не так ли? Я его простила.

Валерий Павлович сложил рисунки в папочку и все-таки согласился оставить Васю у нас – при условии, что мы не будем пока выпускать его из квартиры.

– А это ваши в него стреляли? – спросила я у Боровичка, глядя ему прямо в глаза.

– Что?! – похоже, искренне удивился Валерий Павлович.

– Но вы же видите, что он ранен.

Валерий Павлович видел. Я же поинтересовалась, каким тогда образом Боровичок узнал, что Вася сейчас находится у нас.

– Методом логических умозаключений, – усмехнулся гость.

Я попросила уточнить. Валерий Павлович помедлил немного, а потом заявил, что ему намекнули, что художник может быть у соседей. Он решил проверить, а заодно предложить нам (или, может, тем, кто живет под нами) взять на себя работу, ранее выполняемую художниками. Потому он здесь.

«Темнит, ох темнит», – подумала я, но промолчала. И кто это мог ему намекнуть?

Тем временем Анна Николаевна как врач заявила, что Васе пока нужен постельный режим, и нечего ему по улицам шляться, так что она лично проследит, чтобы он оставался дома. Я же, наоборот, подумала: может, лучше отправить Васю куда-нибудь от греха подальше? Но куда?

Молодцы на полу уже давно очухались, но лежали смирненько, тем более особо шевелиться-то они не могли – Иван Петрович постарался на совесть. Ртов они не раскрывали, в прениях не участвовали, с предложениями не выступали, только молча слушали, переводя взгляды оплывших глаз с одного участника собрания на другого. Конечно, понимали, что ударили в грязь лицом. Вернее, их туда опустили. Кот изучал их с большим интересом, невозмутимо прогуливаясь по телам (он и по мне ночью любит пройтись), правда, никого не кусал и не царапал.

Наконец Валерий Павлович решил, что ему пора откланяться.

– А что с вашими делать? – кивнула Ольга Николаевна на лежавших на полу молодцев.

– Да выбросите их вон, – сказал Валерий Павлович, на прощание пнув ногой лежавшего ближе всех к выходу из кухни.

Тут парни дружно завопили. Кот впился в ногу блондина. Но их шеф уже пробирался к входной двери. Я следовала за ним с пистолетом, который грел мне душу и успокаивал. Валерий Павлович вроде бы отнимать его не собирался, а в нашей жизни все может пригодиться. Я была рада, что оружие остается нам.

Перед тем как переступить порог, Валерий Павлович опять спросил:

– А может, все-таки прислать пробную партию, а, Марина Сергеевна?

– Нет, – твердо ответила я. – Не надо.

Я закрыла дверь за Валерием Павловичем и вернулась на кухню, где уже началось бурное обсуждение того, как мы будем выбрасывать ясных соколов, с которыми сегодня пришлось вступить в бой. Молодцы тоже хотели участвовать в беседе, но нам это быстро надоело, и Иван Петрович обеспечил им кляпы. Молодцы еще немного подергались, что вызвало недовольство кота, немедленно выпустившего когти, но вскоре успокоились, смекнув, что лучше помолчать; правда, они напряженно прислушивались, интересуясь своей дальнейшей судьбой. Мы приняли решение: вынести их во двор и оставить у новомодной помойки. А там уж кто подберет.

Проблема заключалась только в одном: как их туда вынести?

Здоровый мужчина у нас был лишь один – дядя Ваня. Васе, как заявила Анна Николаевна, тяжести поднимать строго противопоказано, потому что опять может начаться кровотечение. Мне лично работать носильщиком (или носильщицей?) не хотелось. Сережка – ребенок. Ольга Николаевна и Анна Николаевна тоже для этой роли не подходили.

В разгар диспута в дверь позвонили.

– А вдруг все-таки гробы привезли? – высказал предположение художник. – С Валерия Павловича станется.

– Как раз и попросим мужиков вынести этих, – кивнула на молодцев Ольга Николаевна.

Мы посчитали вопрос решенным, и я отправилась открывать дверь. Вслед за мной побежал Сережка. Процессию замыкал заново перевязанный Вася, заявивший, что он должен обязательно посмотреть, кто пожаловал на этот раз.

Я открыла дверь. На пороге стоял мой бывший с двумя большими коробками в руках.

Глава 7

1 июля, среда, вечер

– Женя? – удивилась я, не ожидавшая увидеть бывшего раньше следующей недели.

– Папа? – поразился Сережка.

– Здравствуйте, – поздоровался Вася.

Женя уставился на пистолет за поясом моей юбки – я уже так с ним свыклась, что воспринимала как одно целое со своим телом. Бывший издал какой-то возглас, видимо, пытаясь о чем-то спросить. Но тут в прихожей появилась Ольга Николаевна и заявила, что надо бы «этих» побыстрее вынести на помойку, а то они полкухни занимают.

Вслед за Ольгой Николаевной высунулась голова Ивана Петровича, у которого на шее висел автомат; голова поинтересовалась, нет ли у вновь прибывшего чего-нибудь выпить, – надо бы отметить такое дело. Какое, Иван Петрович не уточнил. Но Женя-то вообще не пил.

Затем из кухни донесся трехэтажный мат, и послышалась тяжелая поступь Анны Николаевны; она – тоже с автоматом на шее – сообщила, что один из парней кляп выплюнул, так что пришлось юношу на всякий случай огреть прикладом, но пусть Иван Петрович опять кляп засунет, а то «этот» кусается, хотел бедную старую женщину за ногу цапнуть. Правда, кот ему сейчас физиономию раздирает.

Женя, наверное, решил, что попал в филиал сумасшедшего дома, где постоянно прописались и мы с Сережкой. Тем не менее он вошел и осмотрелся в заставленной барахлом Ивана Петровича прихожей. Диванчик мы вчера переместили обратно в комнату к дяде Ване, но следы запекшейся крови так и остались на полу – до мытья пола ни у кого из жильцов руки не доходили. В углу стоял и тазик с извлеченной из Васи пулей.

Художник проследил за ошалелым взглядом моего бывшего и вспомнил, что он сегодня весь день собирался проделать в пуле дырочку, чтобы носить на груди, рядом с крестом. Вот сейчас как раз и займется.

– Это баба Аня вчера из дяди Васи вынула, – пояснил Сережка для папы, кивая в сторону тазика. – Я, когда вырасту, хирургом стану. Чтобы бандитские пули из честных людей вытаскивать.

Мне показалось, что Женя вот-вот грохнется в обморок. Он-то ладно, но следовало вовремя подхватить привезенное им добро. Судя по коробкам, он наконец привез сыну компьютер.

Я провела бывшего к нам в комнату. Он с ужасом озирался по сторонам, пока шел (наша комната – последняя по коридору), но от комментариев воздерживался. Поставив у нас коробки, он заявил, что ему нужно спуститься к машине: там остались клавиатура и телевизор. А наш телевизор он заберет к себе и посмотрит. Я крикнула дяде Ване, чтобы он помог Жене вынести телевизор. Иван Петрович, естественно, согласился и сказал, что Женя потом поможет ему тела вытащить.

Женя опять чуть не грохнулся в обморок, но остался стоять на ногах и спросил у меня, о каких телах идет речь.

Сережка предложил показать папе «тела». Папе стало еще хуже при виде связанных молодцев с оплывшими «мордами лица». У одного она (оно?) была вдобавок здорово исцарапана котом, теперь мирно возлежавшим рядышком. Ольга Николаевна сидела над юношами, вооружившись любимой скалкой. При виде нового мужского лица молодцы стали дико вращать глазами. Не знаю уж, что они хотели сказать Жене, но слушать ему пришлось Ивана Петровича.

– В общем, подсобишь, мужик? – обратился к моему бывшему дядя Ваня. – До помойки надо донести. А то у нас в квартире, кроме меня, одни женщины, дите и раненый.

Женя, ошеломленный, молча кивнул. Иван Петрович взял инициативу в свои руки и повел Женю обратно к телевизору, который они с бывшим подхватили с двух сторон. Я пошла вместе с ними, чтобы открывать двери. Оружие мы с Иваном Петровичем оставили в квартире, чтобы не пугать соседей с других этажей, если встретятся по пути. По дороге Иван Петрович рассказывал Жене про состоявшуюся недавно битву. Я боялась, что Женя выронит телевизор из рук, и была готова в любой момент подставить свое хрупкое плечо. Но Женя – молодец, дошел до машины и вернулся обратно, уже с другим телевизором.

Когда телевизор был установлен и даже включен Сережкой, Иван Петрович попросил Женю подсобить с оставшимся «грузом», а уже потом подключать компьютер. Ольга Николаевна как раз пока чайку сообразит. Ну а Мариночка, то есть я, опять нам двери откроет.

Иван Петрович с Женей вначале попытались поднять первое тело за руки за ноги, но тело оказалось слишком тяжелым.

– Чего церемонитесь-то?! – воскликнула Ольга Николаевна. – Они нам тут все погромили, сволочи, а вы с ними церемониться? Берите вдвоем под руки и тяните по лестнице. Чай, не хрустальный.

Иван Петрович попросил меня на всякий случай прихватить автомат – мало ли что? – и держать его наготове, целиться в лоб негодяю. После чего они с Женей последовали совету Ольги Николаевны и потащили первого молодца, подхватив под мышки. Молодец что-то мычал сквозь кляп.

Во дворе, как обычно, не было ни души, только стояли два неизвестных мне джипа, старенькая «шестерка» соседа со второго этажа, «Москвич» из квартиры с четвертого и Женина «девятка». Мы беспрепятственно проследовали к помойке. Дядя Ваня заглянул в несколько отсеков, размышляя, забросить внутрь соколика или как. Но потом решил, что нечего им с моим бывшим надрываться, поднимая тяжести: ведь для того, чтобы засунуть тело внутрь, его следовало приподнять. Молодец что-то усиленно мычал сквозь кляп. Мужчины положили его между помойкой и глухой стеной.

Второй (это был блондин) извивался, точно змея, когда его тащили вниз. Не знаю уж, чего он хотел добиться, но я пригрозила стукнуть его по затылку прикладом, если не успокоится. В ответ он пихнул Женю лбом в бок с такой силой, что бывший не удержал равновесия и грохнулся. Хорошо хоть, что не на каменные ступени, а на молодца, но о перила все равно головой ударился. Дядя Ваня успел отпрыгнуть в сторону, а потом со всей силы лягнул молодца в бок, высказав все, что о нем думает. Я помогла бывшему подняться, огрела валявшегося молодца с разбитым носом прикладом, и мы продолжили наше шествие.

– Нет, этого, пожалуй, стоит внутрь закинуть, – заявил Иван Петрович, когда мы добрались до помойки. – Ты как, Женя?

Женя утвердительно кивнул – он был обижен на блондина. С большим трудом дядя Ваня с Женей протолкнули врага в отверстие, и он свалился на полусгнившие овощи.

Мы отправились за третьим.

Когда миновали с ним уже половину двора, направляясь к помойке, из задней двери ночного клуба показались Стрельцов, его хозяин и, можно сказать, наш сосед, а также два господина в строгих костюмах плюс отряд телохранителей. При виде нашей процессии они застыли на месте с раскрытыми ртами.

– Здравствуйте, – первым поздоровался Иван Петрович.

Женя также пролепетал какое-то приветствие.

Телохранители вынули пушки. Хочу заметить, что действовали они довольно медленно (кого теперь только берут в охрану?), я бы уже несколько раз успела пальнуть в их принципалов.

– Мар-марина Сер-сергеевна? – заикаясь, пробормотал Стрельцов, поглядывая на автомат у меня в руках.

– Добрый вечер, Олег Вениаминович, – вежливо поздоровалась я. – Добрый вечер, господа, – обратилась к остальным.

Наверное, молодец, выкинутый в помойку, услышал во дворе голоса и решил привлечь к себе внимание. Он стал биться головой о стенку бака, издавая какое-то невнятное рычание, приглушаемое кляпом. Бак заходил ходуном, сотрясаясь от его усилий. Господа и их телохранители посмотрели в ту сторону, телохранители направили пушки на бак и уже были готовы пальнуть, но я их остановила, предполагая, что пуля может пробить пластмассу (как знать?), а смерти выбрасываемого на помойку добра мне не хотелось. С молодцев и так достаточно.

Я пояснила собравшимся, что это мы просто выбрасываем из квартиры незваных гостей. Не любим мы, когда к нам приходят без приглашения. Двое телохранителей подошли к баку, открыли крышку, заглянули внутрь и разразились диким хохотом. Вслед за ними внутрь заглянули и все остальные. Иван Петрович тем временем попросил молодых телохранителей помочь ему, старику, выкинуть тяжесть. Мальчики подсобили. Теперь в баке лежали двое.

Иван Петрович призадумался: оставлять крышку открытой или как? Не задохнутся ли внутри соколики? Если оставлять открытой, мух может собраться великое множество, а потом они полетят к нам в окна…

Стрельцов заявил, что мусорщики приезжают между пятью и шестью часами утра, – будем надеяться, что мухи не успеют собраться, так что можно и оставить крышку приоткрытой. Например, закрепить ее вон на ту пластиковую опорку. Стрельцов показал как, наверное впервые в жизни копаясь в установленной им же помойке.

Я заметила на себе заинтересованные взгляды приятелей Олега Вениаминовича и нескольких телохранителей. Или автомат женщину только украшает? В особенности такой – компактный, короткоствольный…

– Мариночка… – обратился ко мне самый старший из господ. Ему было лет сорок семь – сорок восемь на вид, и в его жилах явно текла какая-то восточная кровь. – Мариночка, а вы вообще… по жизни чем занимаетесь?

– Учительница французского, – ответил вместо меня Стрельцов. – С моим оболтусом занимается.

– Французского? – переспросил тот же господин. – Олег…

Господа переглянулись, потом резво отошли в сторонку и принялись что-то обсуждать. После чего опять присоединились к нам.

– Марина Сергеевна, у нас будет к вам одно деловое предложение, – заявил Стрельцов. – Вы можете зайти к нам в клуб завтра вечером, ну, например, часиков в восемь? Поужинаем вместе.

Двое стоявших рядом господ кивнули.

– Могу, – сказала я, подумав, что если уж работы нет, так ее нет, а если она есть, так валится со всех сторон. Уже второе предложение за сегодняшний вечер.

– Мы будем вас ждать, – добавил с обворожительной улыбкой восточный господин.

Мы с Иваном Петровичем и бывшим уже собирались развернуться, чтобы идти в нашу квартиру, когда во двор въехал грузовой фургон и остановился прямо у нашего парадного.

– Это еще кто такие? – спросил Олег Вениаминович.

Тем временем водитель с помощником вышли из кабины, открыли заднюю дверцу и вытащили оттуда простой деревянный гроб.

– Черт, это же нам гробы привезли, – догадался Иван Петрович и направился к мужикам. – Валерий Павлович! Ведь мы же сказали, что не согласны. Эй, ребята, давайте обратно!

Бывший просеменил вслед за дядей Ваней.

– И много вам их привезли, Марина Сергеевна? – нахмурившись, поинтересовался господин с восточной внешностью.

– Не знаю. И это неважно. В этой работе мы не заинтересованы, – как ни в чем не бывало ответила я и последовала за бывшим и дядей Ваней.

Олег Вениаминович со товарищи оставались стоять у своих джипов, молча наблюдая за нашими пререканиями с грузчиками.

Из помойки продолжало доноситься сдавленное мычание.

Глава 8

2 июля, четверг

На следующее утро мы решили закончить с комнатой Ивана Петровича: большая часть там уже была простукана и изучена – или невооруженным глазом, или даже под лупой. Часа через два, излазав и весь пол, мы пришли к выводу, что здесь предки Ваучских ничего не спрятали. К нашему величайшему сожалению.

Мне было очень жаль разбивать плитку на печке, стоящей в нашей с Сережкой комнате. Ведь если все зря… Таких плиток мы больше точно не купим, они ведь девятнадцатого века. Ладно, если там клад, а если нет? Обидно же будет до чертиков, что своими руками печь испоганила… После всех несчастий, свалившихся на долю нашей семьи и соседей.

Пока я делилась своими горестными размышлениями с Иваном Петровичем, уныло кивавшим, посматривая на печь, Сережка сбегал за Васей. У ребенка появилась идея, которой он поделился с художником. Вася внимательно осмотрел плитки, которыми была выложена печь, почесал за ухом и заявил:

– Марина, купишь простую белую. Я ее тебе распишу. Ну, не совсем так, как тут, но постараюсь. Ярче только будет, чем эти. Рисунок повторю. Не боись. Ну потрешь ее потом побольше…

– Может, вначале распишешь, а потом бить будем? – с надеждой в голосе спросила я, жалея свою печь.

Сын тут же заявил, что если я своей рукой немедленно не стукну по плитке молотком, то это сделает он. Чего ждать-то? Все и так уже изнемогают от нетерпения и желания заполучить клад.

Мне ничего не оставалось… Я встала на стул, замахнулась и, зажмурившись, ударила по плитке. Закрывала я глаза не столько для того, чтобы их уберечь, а в основном для того, чтобы не видеть, как пострадает печь.

Керамические кусочки полетели во все стороны. Я так и стояла на стуле, закрыв глаза, боясь их открыть.

– Тайник! – воскликнули хором жильцы нашей квартиры.

Я открыла вначале один глаз, потом другой и увидела перед собой квадратное углубление. Оно все было квадратное: все его внутренние стороны были по размеру плитки. Наверное, печник делал его специально по чьему-то заказу – не могло же оно само такое образоваться?

Я заглянула внутрь. В дальнем конце лежало золотое обручальное кольцо. Больше в тайнике ничего не было.

Дрожащей рукой я вынула кольцо, положила на ладошку и продемонстрировала собравшимся. Мне трудно описать состояние, в которое впали мы все. Коллективный экстаз. Помешательство. Оргазм. Мы одновременно поминали Господа, черта, Богородицу, лешего, всех святых, домового и кого только еще могли вспомнить. Сережка вместе с котом носились от радости по всем комнатам. Иван Петрович выудил откуда-то «неприкосновенный запас», каковым являлась пол-литровая бутылка водки. Анна Николаевна и Ольга Николаевна осеняли себя крестами, кланяясь в угол, где у меня, подобно вздувшейся на ветру простыне, висели еще не содранные обои. Вася уже готовил рюмки.

Мне помогли спуститься со стула. Ноги у меня подкашивались. Еще бы: первый раз в жизни обнаружила клад. Такое ведь не каждый день случается. Может, в первый и последний раз. Но мы все, конечно, надеялись, что это только начало.

– С почином! – провозгласил тост Иван Петрович.

Мы все пригубили водочки, хотя ни старушки Ваучские, ни я до обеда никогда не прикладывались к спиртному, да и дядя Ваня с Васей вообще-то в основном делали это ближе к вечеру. Но тут ситуация требовала.

Потом мы по очереди принялись изучать кольцо. На нем стояла проба, но золото было не яркое, а какое-то темное, черноватое, что ли.

– Старинное, – изрек Вася. – Сразу видно.

– Это, наверное, папенькино, – заявила Анна Николаевна.

Она пояснила, что он, видимо, твердо решил уехать навсегда, когда отправлялся вместе со своим сыном от первого брака в Париж. И оставил обручальное кольцо.

Ольга Николаевна заметила, что то же самое могла сделать и Нина. Оставить свое обручальное кольцо, уезжая, чтобы начать новую жизнь.

Иван Петрович положил конец их спору, заявив, что спорить просто не имеет смысла. Какая разница, чье кольцо? Пусть Николая Алексеевича, пусть Нинино, пусть еще чье-то. Это меняет суть? Нет. Важно, что мы его нашли. Один из трех возможных кладов.

Кольцо, конечно, по праву принадлежало сестрам Ваучским, но они твердо заявили, что мы будем считать его общеквартирным: ведь все же принимали участие в поисках, да и дальше будем. Без нас старушки никогда ничего не нашли бы. Казначеем у нас была назначена Анна Николаевна (по старшинству). Вчера ей были переданы на хранение доллары, оставленные Валерием Павловичем, сегодня мы вручили ей кольцо. Если потребуется на ремонт или еще на какие нужды – продадим.

Анна Николаевна заметила, что кольцо неплохо было бы оценить. Общеквартирным решением в ломбард была отряжена я.

– Как раз плитку купишь, – заметил Вася. – А я ее вечером разрисую. За краской я сам схожу, а то ты можешь не то взять.

– А сколько брать плитки? – уточнила я. – Одну, что ли? И их вообще продают по одной?

Поскольку печкой до сих пор занимался Серега, мы пока не знали, есть ли какие тайники наверху. Из-за своего маленького роста сын, естественно, туда не доставал. Еще оставалась необследованной печка на кухне – бывшей комнате деда Лукичева.

Иван Петрович заметил, что с покупкой плитки нам торопиться нечего, когда обе печи осмотрим полностью, тогда и закупать будем. И вообще, может, нам самим тайник в печи устроить? Ведь автоматы же, например, где-то хранить надо.

Мы взглянули на притуленное к стенке оружие и решили, что в любом случае надо бы его куда-то припрятать, – нечего ему тут стоять, еще пожалует неизвестно кто. Например, капитан Безруких. Не посмотрит, что я учительница его сына-балбеса. За хранение-то ведь там что-то положено.

Я открыла печную заслонку и увидела, что короткоствольное создание рук человеческих прекрасно входит внутрь.

Вася рекомендовал завернуть автомат в тряпочку, а потом положить в полиэтиленовый пакет. Я так и сделала. Сестры Ваучские сказали, что будут хранить свой в комоде, чтобы под рукой был на всякий случай; а пистолет нам не помешало бы оставить у входной двери, а то в последнее время слишком много непрошеных гостей заходит.

Мы проследовали в прихожую, заваленную дяди-Ваниным добром, но решили его пока там оставить – до тех пор, пока не поклеим новые обои у Ивана Петровича. Чего ж таскать мебель туда-сюда? Пистолет же приткнули за общеквартирной вешалкой.

Я переоделась для выхода на улицу, но не успела покинуть квартиру: на лестнице послышались мужские голоса и грохот, происхождение которого мы сквозь нашу дверь определить не могли.

– Это еще кто такие? – шепотом спросил дядя Ваня, появившийся в прихожей, чтобы закрыть за мной дверь.

Я пожала плечами.

– Тянут что-то наверх, – заметил подошедший Вася. – В мансарду. Доски, пожалуй. Марина, открывай. А я на всякий случай поближе к пистолету подойду.

Я распахнула дверь. По лестнице действительно тащили какие-то доски, коробки и ящики.

– Здравствуйте, – сказала я.

– Здравствуй, красавица, – ответил мне мужчина лет пятидесяти, с запорожскими усами; он держал в руках какой-то ящик.

На лестницу выглянула Ольга Николаевна и спросила, не ремонт ли собираются делать молодые люди. Ей ответили утвердительно.

– И у нас тоже?

Двое возвращавшихся сверху мужиков остановились перед нашей дверью и сообщили, что их наняли для ремонта сгоревшей мансарды, потом спросили, не про нас ли это в газете писали. Мы кивнули. Мужики сказали, что, если мы хотим, чтобы они и у нас сделали ремонт, «можно договориться». Мы тут же стали жаловаться на бедность и в конце концов заявили мастерам, что нам, несчастным, самим придется все делать. О том, чтобы кого-то нанимать, речи быть не могло. Мужики потеряли к нам интерес и пошли дальше.

Я временно осталась в квартире.

– Молодец Валерий Павлович, – заметил Иван Петрович. – Как он быстро.

– Если это Валерий Павлович, – почему-то закрались у меня подозрения, – надо бы ему позвонить.

Я подошла к аппарату и набрала номер сотового телефона Валерия Павловича, который он нам вчера оставил.

Выслушав меня, Боровичок прошипел что-то невнятное, а потом заявил, что или перезвонит, или приедет к нам ближе к вечеру. После чего отключил связь, не сообщив ничего вразумительного.

– Значит, не он, – констатировал Иван Петрович.

Решив, что делать мне дома пока нечего, я все-таки отправилась в ломбард, а по пути заглянула на помойку. Вчерашних молодцев там уже не было.

* * *

Вернувшись домой, я, как и вчера, застала Валерия Павловича у нас на кухне, теперь уже в сопровождении двух других молодцев, которые молча подпирали стены, не произнося ни звука и не производя никаких действий. Просто стояли два памятника и ждали шефа. Как я предполагаю, были предупреждены о возможностях наших жильцов.

Валерий Павлович опять пил кофе (мой), но уже из «нейтральной» чашки. Наши сидели вокруг стола и слушали. Отсутствовал только Сережка, еще не вернувшийся с пляжа.

Я присоединилась к честной компании.

– Мансарду купили, – сообщил мне Вася.

Валерий Павлович с мрачным видом кивнул.

– Кто? – спросила я.

– ЗАО «Элефант», – ответил Боровичок и добавил с легкой усмешкой: – Если вам это что-нибудь говорит, Марина Сергеевна.

Мне это название, естественно, ничего не говорило, как и всем нашим. Как и самому Валерию Павловичу, проводившему весь день в разведмероприятиях, но так ничего толком и не выяснившему. Он мог лишь сообщить, что ЗАО «Элефант» оказывает фотоуслуги населению, а следовательно, собирается устроить в мансарде фотоателье.

– Я понимаю, вы недовольны тем, что кто-то прибрал к рукам мансарду, – заметила Ольга Николаевна. – Так что ж вы ее не на себя оформляли-то? Раньше надо было думать, батенька.

Валерий Павлович пояснил, что по определенным причинам он не мог купить ее на свое имя. Его устраивало, что по документам ею владел не он сам, а господа художники.

– Документы сгорели? – спросил Иван Петрович.

Договор купли-продажи, подписанный художниками, хранился у Валерия Павловича, но, как сегодня выяснил Боровичок, художник Костя, единственный из оставшихся в живых, по официальной версии, мансарду продал и подписал соответствующие бумаги.

Мы все заговорили одновременно. Вася предлагал связаться с Костей. Вася не верил, что друг вот так сразу решил продать помещение. Я рекомендовала представить Васю с Андреем, живущим до сих пор в деревне, куда следует. Ведь если договор заключался тремя лицами, то все трое и должны давать согласие на продажу; а если они не все согласны, договор купли-продажи должен быть признан недействительным. Анна Николаевна с Ольгой Николаевной заявляли, что нам тут никакого фотоателье не надо, – чтобы клиенты с утра до ночи по нашей лестнице шастали. Иван Петрович высказался в том смысле, что согласился бы работать с гробами в мастерской на пару с Васей. В общем, мы дружно склонялись к варианту: признать продажу недействительной.

Валерий Павлович пыл наш поумерил. Во-первых, сказал он, Вася с Андреем признаны усопшими. Может, так оно и лучше.

– Для кого?! – взревел Вася. – Вот он я! – Вася хотел разорвать на себе футболку, но воздержался, вспомнив, что футболка не его, а дяди Ванина.

– А ты подумай, Васенька, – заворковал Валерий Павлович и объяснил, что перед человеком, которого как будто бы нет, но который на самом деле есть, открывается масса новых возможностей. И объяснил каких. А также вскользь заметил, что у него для Васи – если тот хорошо себя зарекомендует – может появиться не одна дополнительная работенка. Зачем Васе паспорт? Он им когда в последний раз пользовался? Васю в квартиру приняли? Иван Петрович диванчик выделил? И пусть Вася хорошо подумает: стоит ли ему сейчас засвечиваться? Показывать кому не надо, что он жив, даже если и не совсем здоров. Ведь во второй раз могут не только ранить.

Вася закручинился, но идеи Валерия Павловича принял, только спросил, стоит ли говорить с Костей, отказавшимся от мансарды. Костя-то ведь точно знает, что его друзья не сгорели.

– Позвонить ему стоит, – кивнул Валерий Павлович, – только не сообщать, откуда звонишь. Поинтересоваться, мол, чего это он так, не посоветовавшись со мной. Ведь я же внес последний взнос. Как бы от себя лично позвонить. Не говорить, чем занимаешься, где живешь, с кем общаешься. А третий ваш где?

Насколько было известно Васе, Андрей до сих пор пребывал на Костиной даче. Куда он мог деться?

– Спасение утопающих – дело рук самих утопающих, – изрек Валерий Павлович. – Рекомендую с ним не общаться. Если вдруг появится здесь – Васю не показывать. Ничего не знаете, ничего не слышали.

– Но… – открыл рот Вася.

Боровичок поинтересовался, чья шкура Васе ближе к телу, и заметил, что если Вася хочет и дальше жить и работать, то ему следует делать то, что велит он, Валерий Павлович. Не больше и не меньше. А Васиных товарищей Валерий Павлович вытягивать не намерен. За Васю жильцы нашей квартиры поручились, Боровичок с этим смирился, но одного Васи достаточно. Костя с Андреем пусть сами выпутываются. А с Костей вообще отдельный разговор будет.

Я никак не могла понять, из чего надо «выпутываться» Косте с Андреем, но смолчала, решив припереть Васю к стенке после того, как уйдет Валерий Павлович.

Я спросила у Боровичка, можно ли мне задать прямой вопрос. Боровичок внимательно на меня посмотрел, подумал и кивнул. Я поинтересовалась, получал ли Валерий Павлович предложения выселиться вместе со своими гробами из мансарды. Если да, то знает ли он, от кого они исходили.

Валерий Павлович усмехнулся и ответил «да» на первый вопрос и «предполагаю, но точно не знаю» на второй.

– То есть вывоз товара и последовавший за ним пожар были устроены с единственной целью – выселить вас? – уточнила я.

– Возможно, – ответил Боровичок.

– Но вы намерены держаться за наш дом? – спросила Ольга Николаевна у Валерия Павловича.

– Намерен, – кивнул он, но причину пояснять не стал.

Его пожелание увидеть нас в роли частных детективов также оставалось в силе. Он очень хотел выяснить, куда делся товар. Может, будет даже и лучше, если к нам кто-то пожалует. А мы с гостями поговорим по душам. Как мы умеем. Валерий Павлович рекомендовал нам также познакомиться с сотрудниками фотосалона, когда он начнет работать над нами. Боровичок на нас очень рассчитывал. Ему что, вообще было не на кого положиться из своего окружения?

Наконец Валерий Павлович удалился. С двумя сопровождающими, так и не проронившими ни слова за время, пока они подпирали наши стены. Мы же продолжили совещание.

– Нас не убьют? – спросила Анна Николаевна.

– Да кому мы нужны, – отмахнулась я. – И с какой стати?

Но вообще-то было бы неплохо узнать, кто так хотел выселения Валерия Павловича. Возможно, им требовалась только мансарда, что мне лично казалось наиболее вероятным. То есть дело было не лично в Валерии Павловиче, а в занимаемом им помещении. А наша коммуналка кому нужна?

– Но тогда зачем было устраивать наверху пожар? – спросила Ольга Николаевна.

– Например, чтобы избавиться от каких-то трупов, – высказал свое мнение Вася. – Или там в самом деле кто-то устроил пьянку – да хоть бомжи окрестные – и угорели. Да мало ли причин?

Главное, мы сошлись в одном: кто-то хотел завладеть мансардой. И завладел.

– А чтобы узнать, кто именно, нам нужно выяснить, кто директор этого фотосалона, – добавил Иван Петрович. – Отправим Мариночку фотографироваться.

В общем, опять я. Ну что ж, если за получение информации мне хорошо заплатят… То почему бы и нет? А ведь Валерий Павлович точно не знает, кому он помешал, но очень хотел бы узнать. С нашей помощью. И еще – товар. Кстати, о товаре…

– Вася, – обратилась я к художнику, – а там гробов-то много было? В смысле в той партии, которую у вас украли?

Художник пожал плечами. Я попросила назвать хотя бы примерную цифру.

– Штук пятнадцать-двадцать, – сказал он.

– Это из-за пятнадцати штук Валерий Павлович на уши встал?! – воскликнул Иван Петрович. – Из-за простых деревяшек?

Ольга Николаевна заметила, что он «на уши вставал» не из-за количества, а из-за факта. Украден товар. Что он вначале от художников требовал? Чтобы возместили ущерб. Естественно для бизнесмена. Потом оказалось, что его таким образом хотели выселить, чтобы занять мансарду. Мансарду заняли. Валерий Павлович пытается найти новое место для хранения товара и новых работников. Мы ему отказали, но он надеется, что мы в итоге согласимся.

– Он хочет, чтобы мы нашли эти гробы! – заявил Иван Петрович.

– Он не знает, к т о именно его выселил, – поясняла, как ребенку, Ольга Николаевна. – Неужели не понял, Ваня? Повторяю: дело не в количестве, а в самом факте.

И тут у меня промелькнула странная мысль.

– Вася, – обратилась я к художнику, – а гробы были пустые?

Вася опустил глаза и закрыл лицо руками. Мы все застыли на своих местах, переглянулись. Вася молчал. Иван Петрович подошел к нему и потряс за плечо.

– Вася, почему ты нам не сказал? – спросила Ольга Николаевна. – Ты же знаешь, что мы твои друзья. Это перед Валерием Павловичем можно комедию ломать, а перед нами не надо. Мы должны знать. Чтобы обезопасить себя.

– Я… – промямлил Вася. – Ну, то есть…

Иван Петрович не выдержал и схватил его за грудки.

– Хочешь, чтобы отдали тебя Валерию Павловичу? Не зря он, видать, хотел тебя заполучить. Так это мы запросто. Звони, Марина.

Я направилась к телефону.

– Нет! – закричал мне вслед Вася. – Не надо.

Я повернулась и вопросительно посмотрела на него.

– Там хранились патроны, – тихо сказал он и снова закрыл лицо ладонями.

Последовала немая сцена. Иван Петрович отпустил Васю. Анна Николаевна шумно вздохнула. Ольга Николаевна схватилась за сердце. Мне стало ясно, почему художники не могли возместить ущерб и почему Валерий Павлович ни в коем случае не хотел привлекать к делу милицию. Я спросила:

– Во всех пятнадцати? Или сколько их там было?

Вася ответил, что не во всех. И не всегда. Только иногда. Причем в тех, которые художникам не надо было оформлять. Ведь мансарда использовалась и как склад. Валерий Павлович – или его люди – четко указывали, что с какими гробами делать: эти тканью обтянуть, здесь бахрому дать, тут еще что-то, а вот эти, например, пусть просто стоят.

В общем, Вася с Андреем как-то полюбопытствовали – и выяснилось: среди тех, которые просто складировались, оказались два наглухо заколоченных. Художники заинтересовались и вскрыли один. И увидели содержимое. Больше никогда не открывали – только тот, один-единственный раз. Правда, потом всегда проверяли, есть ли наглухо забитые в партии. Чтобы уж точно знать. В той партии, что украли, были. Целых три.

– Но вес! Когда вы носили их по лестнице… – начала я.

– Их всегда носили не мы, – пояснил Вася. – Носили грузчики Валерия Павловича. Так что мы вроде бы и не должны знать… Мы с Андрюхой, когда Валерий Павлович разъяренный принесся – ну, после пропажи, – мы вениками прикидывались… Он нас все исподволь допросить пытался… но вроде бы решил, что мы про патроны не знаем.

– М-да… – изрек Иван Петрович.

Я поинтересовалась, в курсе ли Костя, проживавший у жены. Вася покачал головой: своему товарищу они с Андреем ничего не говорили. Костя вообще больше их рисовал, гробами редко занимался. Костины работы хоть как-то продавались, а Васе с Андрюхой приходилось подхалтуривать чем удастся. Теперь Костя, наверное, дома работать будет, правда, места там не ахти, да и детей двое, он ведь в мастерскую по большей части отдыхать приходил. Может, еще с кем объединится.

Я напомнила Васе, что ему следует позвонить Константину. Даже не столько по заданию Валерия Павловича, а для того, чтобы мы сами получили интересующую нас информацию. Хоть какую-нибудь.

Вася по памяти набрал номер. Подошел ребенок, позвал папу.

Костя сразу же понял, кто с ним говорит, и попросил больше ему не звонить.

– Тебя нет, – сказал он Васе. – Сиди тихо и не высовывайся. А лучше уезжай.

– Но… – раскрыл рот Вася.

Его товарищ повесил трубку.

– И как я должен это понимать? – спросил Вася, как бы размышляя вслух.

– Буквально, – ответила за всех я. – Не высовываться. Не выходить из квартиры.

Ведь те, кто увез не принадлежавшие им гробы, может, и не предполагали, что в трех из них спрятаны патроны или даже оружие, – возможно, просто хотели завладеть мансардой. Но обнаружили боеприпасы. Или, наоборот, знали, что они там есть. И ехали непосредственно за ними. Только нам до этого какое дело?

– Давайте жить одним днем, – предложила Анна Николаевна.

– К Андрюхе бы надо съездить, – заметил Вася. – Он же наверняка до сих пор сидит на даче у Кости…

Мы все переглянулись. Васе из дома выходить нежелательно. Можно было отрядить Ивана Петровича, но одного его посылать тоже нежелательно, потому что они с Андреем могли бы тут же найти общий язык на почве любви к зеленому змию и Иван Петрович застрял бы на даче на неопределенное время. То есть на пару с Иваном Петровичем надо было кого-то посылать (дяде Ване ехать в любом случае – как единственному мужчине). Выбор мог пасть на меня (в первую очередь) и на Ольгу Николаевну (во вторую).

– Если сегодня, то только Ольга Николаевна, – заметила я. – Ведь у меня же на восемь назначена встреча в «Жар-птице».

– Интересно, что тебе предложат? – спросил Иван Петрович.

Я считала, что это будет какая-то переводческая работа с французским. Именно так я поняла из вчерашнего разговора.

– Я поеду, – заявила Ольга Николаевна. – Может, ты, Марина, завтра с утра работать уже начнешь. А я давно за городом не была. Поехали, Ваня. Прогуляемся.

Художник Вася объяснил Ольге Николаевне и Ивану Петровичу, как добраться до нужного дома, и даже нарисовал план. Соседи собрались выехать на следующий день, поутру, а я начала готовиться к вечернему выходу в свет.

Глава 9

2 июля, четверг, вечер

Ровно в восемь я вошла в ночной клуб «Жар-птица», правда, с черного хода. Во-первых, мне так было удобнее: пересекла двор – и порядок, а делать крюк было лень. Во-вторых, я не привыкла ходить по таким заведениям, что, конечно, являлось главной причиной.

Всей нашей квартирой мы выбирали мне наряд. По мнению старушек Ваучских, совпавшему с моим собственным, нужно было выглядеть строго, но стильно. Я остановилась на маленьком черном платье, волосы убрала наверх, наложила чуть-чуть косметики, плюс шестисантиметровый каблук. Ольга Николаевна горестно покачала головой, заметив, что в нашей квартире не имеется маленького дамского пистолета, который бы поместился в сумочку. Очень мог бы мне пригодиться: ведь иду в «логово». Если у охранников Валерия Павловича автоматы были короткоствольными, то отобранный нами пистолет, наоборот, оказался весьма внушительных размеров.

– Вы ничего с твоим Андрюшей из внутреннего содержания тех гробов не прихватывали? – строго посмотрела на Васю Ольга Николаевна, все еще надеясь меня чем-нибудь снабдить в дорогу.

– Нет, – покачал головой художник. – На хрена нам патроны? А стволов там не было. – Вася помолчал немного и добавил: – По крайней мере, не было, когда мы внутрь заглядывали.

Да, маленький дамский пистолетик совсем не помешал бы. Когда у меня на шее висел автомат, я чувствовала себя уверенно. И когда за пояс заткнула этот здоровый пистолет – тоже. Не знаю, конечно, успела бы им воспользоваться, но для поднятия боевого духа было бы очень кстати.

– Ты, может, хоть ножичек какой возьмешь, Марина? – предложила Анна Николаевна, как и остальные жильцы, принимавшая живейшее участие в моей экипировке.

– У нас же только кухонные! – воскликнула я. – Да и что я с ним делать-то буду?! И меня же пригласили для обсуждения условий возможной работы! А я вооружаюсь, словно партизанка, засланная во вражеский тыл.

Хотя именно так оно и могло случиться. Мы еще не знали, чего хотели от меня Стрельцов и компания.

Анна Николаевна открывала по очереди все ящики кухонных столов и рассматривала имеющиеся в доме ножи. Навязчивая идея меня вооружить ее не оставляла. И тут Иван Петрович вспомнил, что у одного из ларьков, где он обычно толкует с мужиками, один из них частенько предлагает бандитские ножички – такие, в которых при нажатии кнопочки выскакивает лезвие.

– И что ты молчал?! – повернулась к нему Анна Николаевна. – Марина идет неизвестно куда, нам ей дать с собой нечего, мы тут все головы ломаем, а он только сейчас, видите ли, вспомнил. И вообще, давно надо было закупить на всю квартиру. Вся страна вооружается, а мы чем хуже?

Насчет «всей страны» я сомневалась, но, судя по сообщениям в сводках ГУВД, телерепортажам и газетным снимкам, определенные слои (в частности, в нашем городе) были экипированы последними достижениями технической мысли человечества. Как, впрочем, и всяким старьем тоже – в зависимости от материального достатка.

Иван Петрович выразил готовность прямо сейчас отправиться за ножом. Ольга Николаевна заметила, что одного его к ларьку отправлять нельзя: застрянет, а Марине (то есть мне) уже выходить скоро; поэтому старушка выразила готовность составить компанию Ивану Петровичу. Тот нехотя согласился. Вперед выступил Вася и попросил дядю Ваню прикупить в дом чего-нибудь на его вкус, потому как сидеть в квартире скучно, а так они хоть с Иваном Петровичем скоротают вечерок, пока меня ждут из логова.

Сережка увязался за бабой Олей и дядей Ваней. Ему было интересно принять участие в покупке ножа – оружия для мамы, отправляющейся на боевое задание. Откровенно говоря, мне такие хлопоты казались излишними, но забота соседей все равно была приятна.

Иван Петрович также умудрился купить у ларька ящик белой плитки – кто-то из мужиков продавал, потому что не хватало на бутылку. А нам как раз для хозяйства надо. Изначально дядя Ваня хотел прикупить пару или даже тройку ножей – для нескольких жильцов нашей квартиры, – но вынужден был ограничиться одним и ящиком плитки – взятых с собой денег на большее не хватало. Следовало также оставить на бутылку. Да и ножами мужик торгует каждый день, чего не скажешь про плитку. Вася обещал мне расписать одну на пробу, пока я буду ужинать с врагами трудового народа, – чтобы я не горевала по поводу разбитой печи.

Ножик прекрасно поместился в мою сумочку. Иван Петрович велел перед выходом потренироваться вынимать оружие. По мнению жильцов, у меня получалось очень здорово. Может, призвание? Может, я зря столько лет отдала не той работе? Мне также велели, если что, орать, не жалея голосовых связок. Наши тут же возьмут автоматы и прибегут меня спасать. На родную милицию никто не рассчитывал.

* * *

За дверью ночного клуба стоял охранник, предупрежденный о моем возможном появлении.

– Вы сегодня без автомата? – с улыбочкой осведомился он.

«Наблюдал, что ли, вчера за происходящим во дворе? Или сотрудники «Жар-птицы» только и говорили обо мне сегодня?» – потешила я себя мыслью.

Я отрицательно покачала головой. Охранник осмотрел мою стройную фигуру в узком черном платьице, под которым не скроешь ни одного дефекта – как, впрочем, и оружия. Не знаю уж, что его интересовало больше – мое тело или наличие на нем чего-то убойного, но, пожалуй, молодой человек остался доволен увиденным. В сумочку он не заглянул – возможно, понял, что в нее пистолет не засунешь, а про бандитский нож он, видимо, не подумал. Мой облик как-то не вязался с ножом.

Охранник проводил меня в кабинет, где за уже накрытым столом сидели Стрельцов и еще один из вчерашних господ (самый молодой). Мужчины встали, приложились к моей ручке. Приятеля Стрельцова звали Игорем Леонидовичем Волконским.

Не буду рассказывать, что мы ели и пили: ни названий, ни ингредиентов блюд и напитков я все равно не запомнила, да и память особо не напрягала, решив, что для общего развития мне это не требуется. Но было очень интересно узнать, что хотят предложить мне Стрельцов и компания.

Как мне объяснили, их старший товарищ сегодня занят и не смог присутствовать на нашей встрече.

Фирма, возглавляемая господином Стрельцовым, совладельцами которой являлись также Игорь Леонидович и отсутствовавший Сулейман Расимович, имела несколько направлений деятельности. «Жар-птица» являлась базой. Кроме всех услуг ночного клуба, фирма устраивала зарубежные турне восходящим «звездочкам», которых я бы лично назвала рисковыми девчонками, считающими, что за бугром доллары растут прямо на деревьях. Связи на Западе, а также каналы транспортировки у фирмы были хорошо отлажены. Спрос на живой товар из России не уменьшался, а, наоборот, рос с каждым годом.

Самых талантливых фирма оставляла в России. Стриптизерки, работающие в «Жар-птице», были как раз из тех, что в свое время пришли на просмотр, успешно закончили «курсы» и имели достаточное количество извилин, чтобы понимать: на чужбине хорошо, а дома-то все-таки лучше. Некоторые сразу же выражали желание осесть в какой-нибудь дочерней фирме «Жар-птицы» – типа «Фей ночи», «Озорных девчонок», «Богинь любви» и прочее. В общем, в первую очередь учитывались пожелания самой девушки, а потом уже профессионалы (как выразился Стрельцов) проводили конкурсный отбор, направляли на «курсы», иногда рекомендуя сменить, так сказать, амплуа. Отсев происходил крайне редко. Как я поняла, если уж девушка попадала в лапы к «Жар-птице» (вернее, приходила сама – силком сюда никого не тянули. Зачем? И так полно желающих), ее уже не выпускали, а использовали – или по призванию, или по нужному фирме направлению. Девочки в общем и целом были довольны, снова и снова перезаключали контракты с фирмой и приводили своих подруг и знакомых. Фирма никогда не давала никакой рекламы в средствах массовой информации: «сарафанного радио» было более чем достаточно.

– Мы своих девочек не обижаем, – твердо заявил Олег Вениаминович. – У нас все довольны.

Я же тем временем прикидывала: что им от меня требуется? Пожалуй, я в свои тридцать два была уже несколько старовата для начала какой-либо карьеры из тех, что предлагались на выбор «жар-птичкам».

От меня требовались переводческие услуги. Во-первых, послезавтра, в субботу, на конкурсный просмотр приезжал господин из Франции – владелец какого-то увеселительного заведения, которому на время пребывания в России требовался переводчик. А через некоторое время потребуется сопровождающий для группы девочек, отбывающих во Францию. Конечно, поедет и еще кто-то «от фирмы», но переводчица все равно нужна. После первой недели девочки уже сами освоятся, но нужно будет немного ввести их в курс дела.

– Это ваша обычная практика? – поинтересовалась я.

– С этим французом мы пока еще не работали, – сообщил Игорь Леонидович. – У нас был контакт с эмигрантами то ли второго, то ли третьего поколения, но сейчас он утерян. Мы нашли новый канал. Должны его проверить. Эмигранты-то говорили по-русски, перевод не требовался, а тут мы с ног сбились в поисках человека с французским. То дамы средних лет попадались, то двадцатилетние мальчики… Вы, Марина Сергеевна, все-таки человек нашего поколения, да и не особо закомплексованы, как я понимаю. Очень эффектно вы вчера смотрелись, надо отдать вам должное.

Волконский улыбнулся в свой высокий стакан, из которого пил что-то зеленое с блестками.

– Кстати, стрелять умеете? – с серьезнейшим видом спросил Олег Вениаминович. – Или это вы так, для внешнего эффекта с автоматом на шее по двору гуляете?

– Надо – выстрелю, – заявила я, не сомневаясь, что сделаю это, если нужда заставит. Занимаясь многоборьем ГТО, я, конечно, стреляла не из автомата, но не сомневалась: когда надо – нажать сумею.

Стрельцов кивнул. То ли он нажал на какую-то невидимую кнопочку, то ли подал какой-то условный сигнал, который я не уловила, но в комнату ворвались двое дюжих молодцев и встали с двух сторон от меня.

– Тест, Марина Сергеевна, – с каменным лицом произнес Игорь Леонидович.

Стальные пальцы сжались на моих предплечьях, меня подняли со стула. Сумочка лежала у меня на коленях, я подхватила ее немеющей рукой и тут же почувствовала уверенность в себе. Ах, вы мне тут тесты будете устраивать? Я вам покажу тест. Не зря я несколько часов назад в квартире репетировала. Я шла к двери, ведомая молодцами, и оглядывалась на невозмутимо сидящих за столом Стрельцова и Волконского, а сама тем временем открыла сумочку (хватку на моих предплечьях уже ослабили), выхватила оттуда нож, одновременно нажав на кнопочку, и полоснула по запястью того сокола, что держал меня слева. Он дико взвыл и тут же выпустил меня. Не дожидаясь, пока он очухается, я полоснула второго. И что это охранники все такие медлительные? Валерий Павлович держал неизвестно кого, эти тоже не ждут подвоха от женщины, хотя должны бы знать, что женщины – самые коварные существа…

Я уже думала броситься бежать к черному ходу, но меня остановил непривычный звук. Мне аплодировали. Я застыла на месте и, ошеломленная, уставилась на Олега Вениаминовича и Игоря Леонидовича. Они не жалели ладоней.

– Браво, Марина Сергеевна! – воскликнул Стрельцов. – Теперь я понял, почему вы – любимая учительница моего оболтуса. Я бы тоже хотел учиться именно у вас, а то, как я помню, у нас были все какие-то старые мымры. Уж ради вас я французский бы знал на твердую пятерку.

Волконский тем временем встал со стула, подошел ко мне, поцеловал мне левую руку (нож так и оставался в правой, причем с него капала кровь) и предложил мне снова занять место на стуле. Раненые молодцы удалились зализывать раны, бросая недобрые взгляды как на меня, так и на принципалов. Я вытерла нож о салфетку и убрала обратно в сумочку.

– Вы уж простите, Марина Сергеевна, – извинялся Волконский, – но мы точно должны были знать, с кем имеем дело. Вы нам вполне подходите.

Я спросила, каких именно эксцессов мне следует ожидать в процессе работы. Мужчины пожали плечами, но заметили, что «все может быть». Правда, для успокоения взбунтовавшихся девочек (к сожалению, и такое случается) у них есть специальные кадры. Непослушание и качание прав в фирме караются очень строго. Дисциплина в рядах сотрудников очень важна. Им хорошо платят, им обеспечивают безопасность в стране пребывания, фирма берет на себя оформление всех визовых и прочих формальностей – с персонала же требуется только добросовестно выполнять свои обязанности и не возникать. И тогда все будет прекрасно, и все будут очень довольны. Тех, кто с фирмой, фирма не обижает, как раз наоборот. Как я поняла, эти слова также относились и ко мне. Я должна буду переводить и как бы ничего не видеть. И тут же забывать, о чем шел разговор.

А вообще Стрельцов с Волконским рекомендовали мне ни с кем из «сотрудниц» в тесный контакт не вступать, доверительных бесед не вести, о себе не распространяться и ни в коем случае не давать себя разжалобить или, боже упаси, сесть себе на шею. Я – за себя, они – за себя. Я должна это твердо помнить. Мне же будет лучше. И также ничему не удивляться.

В конце концов мы распрощались до послезавтра, когда мне потребуется ехать в аэропорт вместе с кем-то из представителей фирмы – встречать зарубежного гостя.

Но приключения в этот вечер еще не закончились.

Проходя по двору, я заметила у правой стены очередной джип. Стекло у водительского места было приспущено, за рулем сидела женщина в шляпке, надвинутой на лоб, и курила. На меня она бросила взгляд, от которого стало как-то не по себе. Взгляд был пустой, то есть абсолютно пустой. И какой-то неживой. Она повернула голову всего на долю секунды и снова уставилась прямо перед собой. Что-то мне показалось в ней знакомым. Вот если бы снять эту странную шляпку… Но я не стала заострять внимание на даме. Какое мне до нее дело?

Не ожидая никаких подвохов, я вошла в свое парадное и стала спокойно подниматься по лестнице.

Как я уже говорила, у нас по одной квартире на площадке. Имеются также небольшие площадки с окнами между этажами. Летом окна, как правило, открыты, по крайней мере одна створка.

Когда я подошла к такой площадочке с окном – последней перед моим этажом, то вдруг увидела, как на меня несутся три черные тени в масках, неизвестно откуда взявшиеся. Их шаги я услышала лишь тогда, когда они уже летели по лестнице прямо на меня. То ли я глубоко задумалась, то ли выпила лишнего и потеряла бдительность, то ли не рассчитывала на второй «тест» за один вечер… Но соседи не зря заставляли меня тренироваться – выхватывать бандитский нож. Во второй раз за вечер я выхватила его, одновременно издав дикий вопль, в котором соединились воинственный клич и крик испуганной женщины, призывающей на помощь. Я успела полоснуть по руке первого нападавшего. Он дико взвыл и высказался непечатно в мой адрес. Свежая кровь окрасила мой нож, но больше мне не дали им воспользоваться. Приятели раненого набросились на меня: один сжал стальными пальцами запястье, и я выпустила оружие. Парень заломил мне руки назад, а еще один уже опустил свои лапищи мне на горло… Мы оказались в углу, рядом с приоткрытым окном. У меня мелькнула мысль: «Неужели они хотят?..»

Но тут открылась дверь нашей квартиры. Первой вылетела Ольга Николаевна со скалкой, за ней летел Вася с пистолетом, следом за ними – Иван Петрович с бутылкой. Сережка выскочил, прихватив пяток плиток (кидаться ими, что ли, собрался?), а последней тяжелой поступью вышла Анна Николаевна с автоматом. Выкручивающий мне руки первым увидел наших, потому что стоял к ним лицом. Увидел и взвизгнул от страха. Мои руки он тут же выпустил, а тот, что держал меня за горло, хватку ослабил. Третий – раненный мной – понесся вниз по лестнице, не разбирая дороги. Скалка Ольги Николаевны опустилась на голову стоявшего к ней спиной парня. Он тут же снял руки с моего горла, и я, пытаясь привести дыхание в норму, с ходу лягнула стоявшего у меня за спиной. Он взвыл и уже хотел подступиться ко мне, но я быстро отпрыгнула в сторону. Пытавшийся душить меня получил по голове рукояткой пистолета, а вдогонку еще и ценной дяди-Ваниной бутылкой, после чего рухнул на приятеля; они вместе покатились с лестницы. Я с трудом успела прижаться к перилам, чтобы дать им дорогу. Они остановились на следующей площадке.

Наши бросились ко мне. Ольга Николаевна кружила вокруг меня, подобно курице-наседке, оглядывающей своего только что вылупившегося цыпленка. Сережка схватил за руку и заглядывал в глаза, спрашивая: «Мамочка, как ты?» Спустилась и Анна Николаевна, повесившая автомат на шею; она поинтересовалась, не ранена ли я. Дядя Ваня подобрал мою сумочку, окровавленный нож и прижал к груди бутылку с остатками священной жидкости, изрядная доля которой пролилась на площадку: не очень плотно была закручена крышка.

Вася тем временем сбежал вниз и сдернул маски с двух валявшихся там молодцев в черном – они еще не пришли в сознание. Мы все спустились вслед за Васей. Обоих нападавших мы узнали тут же – это были охранники Валерия Павловича, выброшенные нами на помойку. Сбежавший третий был, естественно, из этой же команды.

– Что будем делать? – спросил Вася, глядя на меня.

Я пожала плечами.

– Да пусть тут валяются, – сказала Ольга Николаевна. – На помойку их сейчас тащить все равно некому.

– Я надеюсь, что хоть на этот раз им достаточно? – заметила Анна Николаевна. – Ишь ты, заявились с акцией мести. Теперь будут знать, как нападать на женщин!

Мы дружно отправились домой, причем Сережка, Иван Петрович и Вася напоследок пнули молодцев, и те промычали что-то неопределенное.

Войдя в свою комнату, я, движимая каким-то внутренним импульсом, подошла к окну. Джипа со странной дамой во дворе уже не было.

Потом, разместившись на кухне, я приняла эликсиру жизни вместе с Васей и Иваном Петровичем. Они сообщили мне, что за время моего отсутствия простучали печь в кухне, но пришли к выводу, что в ней никаких тайников нет. Кроме того, Вася успел расписать плитку.

На следующий день, с утра пораньше, Ольга Николаевна с Иваном Петровичем уехали на дачу художника Кости, чтобы встретиться там с художником Андреем.

Глава 10

3 июля, пятница

В девять вечера они еще не вернулись. Мы стали беспокоиться.

– Вася, сколько туда добираться? – спросила я.

Вася сообщил, что часа два на электричке, потом остановок шесть на автобусе и пройти пешком около километра.

Анна Николаевна сказала, что могли отменить электрички. Мы тут же позвонили в справочное железной дороги – все шли по расписанию. Может, не ходят автобусы? Но вполне можно было уехать на какой-то попутке. Ведь мы же договаривались, что младшая Ваучская и Иван Петрович обязательно вернутся сегодня.

Анна Николаевна непрерывно повторяла, что очень беспокоится за сестру и что она как чувствовала, что не надо Оленьку отпускать, но та упрямая, все равно поехала, хоть старшая сестра и была против. Я что-то не помнила, чтобы Анна Николаевна была против, но это сейчас уже не имело значения.

Вася заявил, что готов поехать за Ольгой Николаевной и Иваном Петровичем прямо сейчас. Мы заорали, что ему-то уж точно носа из квартиры высовывать не следует. Но делать что-то надо было.

Анна Николаевна вопросительно посмотрела на меня, не решаясь попросить, но и так было ясно, чего она хочет. Я взглянула на часы. Ехать уже было бессмысленно: обратно ведь не вернешься, не ночевать же на вокзале или в чистом поле.

Выход нашел Сережка. Он предложил позвонить папе. Я заметила, что если папа и соберется меня куда отвезти, то где-то через месяц. Сережка напомнил, что папа привез компьютер, как и обещал. Исключения, конечно, случаются, но рассчитывать на то, что папа прямо сейчас, на ночь глядя, согласится везти меня в какую-то деревню… Два раза подряд так быстро собраться он не сможет. Да и вдруг он с женщиной? И женщина его не отпустит. Женя ведь ничего не сможет возразить. Такой вариант тоже не исключался.

Почему Женю любили только властные дамы? Он сам привык к властной матери, это понятно, но бабы-то куда смотрят? В ряду тех, с кем пришлось (не посчастливилось!) познакомиться, я была самой хлипкой (буду откровенна). И самой бедной, конечно. Но я была первой – и матерью его единственного сына (другие не горели желанием от него рожать). Сильные и богатые женщины брали бывшего за жабры, понукали, командовали, унижали, а потом бросали. И он прибегал ко мне плакаться в жилетку – больше не к кому. По-моему, я в его глазах заменила покойную мать. Надо бы Фрейда почитать по этому поводу, да руки все как-то не доходят. С другой стороны, зачем голову забивать?

– Но зачем ты с ними связываешься? – не понимала я, выслушивая очередную историю несчастья бывшего.

– А что я могу поделать?! – искренне удивлялся он.

В списке Жениных прошлых значились: сотрудница мэрии, в свое время дававшая разрешение на открытие кооперативных киосков; владелица сети точек быстрого питания; глава фирмы, гоняющей экскурсионные катера по рекам и каналам; единственная дочь и наследница какого-то крупного бизнесмена, которую я потом, кстати, видела дома у Стрельцова, занимаясь французским с его сыном. Правда, у Стрельцова она могла быть просто по делу.

Все эти дамы случайно встречали Женю (например, приехав с проверкой на одну из своих точек), видели это голубоглазое создание, лицо которого от смущения периодически заливала краска, и брали его за выступающие части тела. Правда, он скоро начинал им действовать на нервы своей неорганизованностью и безалаберностью – и его, так сказать, выбрасывали на помойку.

Я развелась с Женей после появления дамы из мэрии. Я была уже готова к разводу, а тут появился повод – вроде как бы и он виноват. Женя потом долго просил прощения, поясняя, что ничего не мог сделать, поскольку «она взяла за яйца». Но мы с Сережкой уже жили по нашему нынешнему адресу.

В официальный брак бывший больше не вступал (как и я), прозябая в своей четырнадцатиметровой холостяцкой квартире, покрытой слоями пыли. Работал он в фирме, занимающейся установкой систем видеонаблюдения и видеослежения, и в свободное время ремонтировал и собирал компьютеры. Правда, делал все настолько медленно, что терял клиентов.

– Если твой бывший даст машину, я отвезу, – предложил Вася. – Я умею водить.

Мой бывший свою любимицу, конечно, никому не даст, я не говорю уж об официальном оформлении доверенностей и тому подобном, а Васе опять же высовываться не следует.

– Я тебя одну никуда не отпущу, – заявил художник.

– Но если поедет Женя…

– Видел я твоего Женю, – хмыкнул Вася. – Ему нельзя доверить женщину. Если поедем, то вместе. Ты, я и Женя за рулем. Я вот сейчас побреюсь, подстригусь – и кто меня тогда узнает?

Я внимательно посмотрела на Васю и прикинула: что, если в самом деле сбрить ему бороду и подстричь патлы? Смотреться он будет совсем по-другому. Я направилась к телефону – звонить бывшему.

Вначале я услышала, что у меня в голове неизвестно что, затем мне сказали, что я просто не имею права рисковать собой, потому что кто тогда возьмет на себя воспитание ребенка? Интересная логика у моего бывшего: с неизвестно чем в голове ребенка мне доверить можно, а сам он в его воспитании участвовать не собирается.

– Женя, мне обратиться больше не к кому, – сказала я. – Ты – последняя надежда нашей квартиры. Давай пока собирайся, а мы сейчас с Васей подъедем к тебе. И стартанем.

Женя взревел, спрашивая, кто такой Вася. Он что, меня ревнует?! Я напомнила бывшему, что с Васей он знаком лично – это раненый, которого мы приютили. А спасать мы едем дядю Ваню, вместе с которым Женя тела из нашей квартиры выносил, и Ольгу Николаевну. Женя заявил, что жильцам нашей квартиры делать нечего и вообще всех нас лечить надо долго и упорно. Я ответила, что, напротив, у нас дел по горло и что мы с Васей через пятнадцать минут выезжаем в направлении бывшего.

Хорошо хоть, что бывший вообще не пьет – насмотрелся на собственного отца. Всегда можно рассчитывать, что он в состоянии сесть за руль. Хочет или не хочет – другой вопрос, но в любом случае трезв. И, к счастью, сегодня он был один.

Бороду Вася уже сбрил. Стрижку доверил мне. Когда мы осмотрели его с Анной Николаевной и Сережкой, то решили, что так художник выглядит гораздо презентабельнее и лет на десять моложе.

– Слушай, а ты ничего мужик, – сказала я. – Чего раньше-то ходил весь заросший?

Вася зарделся от удовольствия.

Он облачился в джинсы и велюровый свитер Ивана Петровича, я тоже была в джинсах и легкой штормовке, надетой на футболку.

– Возьмите автоматы, – посоветовала Анна Николаевна. – Ведь неизвестно, с кем там встретитесь. Да и мне спокойнее будет.

Слышал бы кто эти милые соседские разговоры.

– Мама, ты нож взяла? – спросил Сережка.

Нож лежал у меня в кармане джинсов. Автомат мы взяли только один.

Мы также прихватили две небольшие спортивные сумки, куда бросили термос, две бутылки воды, бутерброды и яблоки. Неизвестно, сколько нам придется путешествовать. Автомат прекрасно вошел – хорошо, что короткоствольный. Сережка еще вспомнил про морской бинокль, в свое время подаренный дедушкой, и принес его нам. Мы с Васей отправились пешком к метро.

У Жени мы были минут через сорок. Бывший очень ругался, но к нашему приходу был готов отправиться в путешествие. Хорошо, что он не каждый день на работу встает с утра пораньше. Я вообще точно не знаю, когда он бывает в своей фирме. Наш телевизор стоял у него в разобранном состоянии. Интересно, сколько времени ему потребуется, чтобы его собрать?

Женя спросил, куда ехать. Вася объяснил направление, а там, как он выразился, будет ориентироваться визуально. Проклиная все на свете, Женя тем не менее тронулся с места. Потом поинтересовался, что стало с молодцами, которых мы выбросили на помойку, но мы сказали, что об их судьбе ничего не знаем. Зачем посвящать посторонних во все дела жильцов нашей квартиры и рассказывать ему о схватках, в которых нам приходится участвовать? Толку от бывшего в разрешении наших проблем все равно никакого, только может в обморок грохнуться. Возись потом с ним.

На выезде из города нас остановил пост ГАИ для проверки документов. У меня внутри все сжалось. Но, с другой стороны, с какой стати они будут к нам в сумки заглядывать, тем более из одной термос торчит? Не дуло же автомата.

Гаишники интересовались в основном Жениными документами, попросили открыть «пятую дверь» его «девятки», сунули нос в салон, не нашли ничего для себя интересного и отпустили нас.

Отъехав немного, Женя заметил:

– А вот интересно, каково людям, которые оружие везут?

– Да вроде нормально, – пожал плечами сидящий на заднем сиденье Вася и обратился ко мне: – Тебе как, Марина?

– Они же по сумкам не лазят, как я понимаю?

Женя резко нажал на тормоз.

– Ты чего? – не поняли мы с Васей.

– У вас что-то есть? – почему-то шепотом спросил он.

– Автомат, пистолет и нож, – сообщила я как ни в чем не бывло. – Ну и морской бинокль. Это, правда, не оружие, но может пригодиться.

Женя опять орал долго и громко. Мы с Васей попытались убедить его в том, что мы – с точки зрения ментов – на гангстеров не похожи. Ну кто же может подумать, что у миловидной женщины в сумке с продуктами лежит автомат? И вообще, как заметил Вася, хотя работникам правоохранительных органов и предоставлено право досматривать транспортные средства, досмотр автомобиля не должен перерастать в досмотр личных вещей водителя и пассажиров, сумок в частности. И в законе нигде не сказано, что водитель (или его пассажиры) должны сами открывать сумки, багажник или «бардачок». Надо менту – пусть и открывает. Так что Женя вообще-то зря проявлял активность и лебезил перед ментами, но у бывшего тряслись руки. Вася велел ему пересесть назад и сам взялся за руль. Женя сунул нос в стоящую на заднем сиденье сумку (вторая болталась у меня под ногами), и ему стало еще хуже.

– Чтобы я еще раз с вами связался… – повторял он.

– Может, еще спасибо нам скажешь, – заметил Вася. – А вдруг едем в логово? Как без оружия-то? С волками жить, Евгений, по-волчьи выть, милый друг.

– Типун тебе на язык, – сказала я.

Вася предложил оставить машину на подъезде к деревне, а дальше уже двигаться пешком по кромке леса. Мы спрятали машину в кустах и тут вспомнили, что не сообразили прихватить с собой фонарик. Хотя белые ночи еще не закончились, небо заволокли облака, и дополнительное освещение не помешало бы. К счастью, фонарик нашелся у Жени в «бардачке».

Мы шли гуськом вслед за Васей, указывавшим дорогу. Свет горел в каждом втором доме, но нам нужен был стоявший на противоположной стороне деревни, на отшибе, среди явно нежилых.

– Слушай, а чего мы поближе не подъехали? – шепотом спросил Женя.

Вася ответил, что необходимо соблюдать меры предосторожности. Он специально остановился поближе к жилой части деревни. Если придется спасаться бегством, так мимо жилых домов. Авось кто-то и пустит к себе или даже милицию вызовет. Правда, Вася не был уверен, что тут у кого-то есть телефон или что поблизости имеется отделение милиции.

Мы обошли всю деревню, держась в зарослях. Мы с Васей были вооружены, Женя шел с пустыми руками и что-то непрерывно бормотал себе под нос.

Наконец мы оказались в кустах прямо напротив интересующего нас дома, примерно на расстоянии ста пятидесяти метров от него. Очертания строения и соседних с ним вырисовывались в полутьме темными громадами. Вася осветил землю у нас под ногами и кусты вокруг – и мы одновременно заметили синий лоскуток с мелкими оранжевыми цветочками, зацепившийся за одну из веток.

– Ольга Николаевна, – прошептала я.

Ваучская сегодня с утра надела ситцевый костюм именно такой расцветки – сарафан с накидкой.

Мы внимательно осмотрели землю: похоже, что Ольга Николаевна провела некоторое время в засаде. Но что случилось потом?!

– Ладно, я схожу к дому, – предложил Вася, – а вы отсюда прикрывайте. Марина, нож дай на всякий пожарный.

Жене стало еще хуже, когда он увидел, как мы ловко управляемся с оружием. Я осталась с автоматом. Пистолет был у Васи.

Вася двинулся к дому. Я поднесла к глазам бинокль и очень пожалела, что он – не ночного видения. Я могла лишь разглядеть темные очертания Васиной сутуловатой фигуры.

Наконец он открыл дверь и вошел в дом. Я видела в окнах свет фонарика. Наконец Вася вышел и направился к нам. Неожиданно остановился и махнул рукой, подзывая нас. Мы вышли из укрытия и присоединились к нему.

– Ну что? – спросила я.

– Пошли, сама посмотришь. Ничего. И дом не заперт.

На сдаче бутылок, хранящихся на этой даче, наверное, можно было бы сделать целое состояние. На столе стояли грязные тарелки и чашки. Пыли было много, но на полу – множество следов. Всяких и разных.

Мы прошлись по всем комнатам и не нашли ничего интересного. Мы даже не могли определить, возвращался ли сюда Андрей после их с Васей вылазки в город, во время которой Васю подстрелили.

– Что теперь? – спросил Женя.

– Эх, позвонить бы… – протянул Вася. – Может, они уже дома?

Женя опять заорал, что он из-за нас, идиотов, мотается неизвестно куда среди ночи. Мы что, до утра не могли подождать? Может, наши дед с бабкой просто подзадержались? Погода хорошая, погуляли, воздухом подышали. А мы: поехали, поехали!

Внезапно бывший осекся. Мы тоже насторожились. И услышали урчание мотора в темноте. Свет мощных фар прорезал тьму.

– Уходим! Быстро! – скомандовал Вася.

Машина уже поворачивала к крыльцу – через входную дверь не ускользнуть. Мы ринулись в дальнюю комнату, Вася рванул на себя раму, и она тут же поддалась. Мы выпрыгнули в огород. Женя, правда, взвыл у меня за спиной, неудачно приземлившись, я на него цыкнула, и мы понеслись к соседнему дому.

Участки разделяла живая изгородь. Кустики, правда, были невысокие; мы без труда пробрались между ними и залегли неподалеку от дома.

Сердце колотилось так, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди: от страха, от прыжков, бега с препятствиями, хотя мы преодолели не больше пятидесяти метров. Мужчины лежали на земле по обеим сторонам от меня и также тяжело дышали. Женя еще и тихонечко поскуливал. Я испугалась, что его могут услышать в доме, где уже зажегся свет, правда, не в той комнате, через которую мы убегали. А окно-то за собой мы забыли прикрыть…

Я сказала об этом Васе. Художник ответил, мол, никто не догадается, что из дома кто-то только что спасался бегством. Помолчав, он добавил, что, наверное, следовало как-то укрыться в доме, чтобы послушать, о чем говорят. А может, нам как-нибудь обойти дом с другой стороны?

Женя молча замахал руками. Он был нам не товарищ.

– Иди к машине, – сказала я. – И жди нас там.

Бывший опять сказал, что я – сумасшедшая и он не понимает, как мог прожить со мной три года. Я тоже не понимала, как выдержала три года с ним. Но я его уже не слушала, направляясь вслед за Васей вдоль живой изгороди. Бывший сделал несколько шагов вслед за нами, потом махнул рукой и, чуть прихрамывая, пошел в другую сторону. Мы с Васей остались вдвоем, но, откровенно говоря, так мне было спокойнее.

К нашему великому сожалению, изгородь быстро закончилась. Следовало сделать выбор: или сидеть за самым ее краем и видеть лишь свет в окнах, или попытаться перебежками подобраться к дому и сесть под окном. Вася сказал, что он пойдет к дому и чтобы я его прикрывала – на всякий случай. Нам обоим туда соваться не стоит.

Из дома донесся трехэтажный мат.

– Сколько их там? – прошептала я.

Мы стали считать голоса и решили, что противников – четверо. Ерунда, если учесть, что мы неплохо вооружены.

– Я пошел, – сказал Вася и крепко поцеловал меня в губы, словно уходил на фронт.

Я осталась за кустами.

Я видела, как Вася сидит под окном, не прикрытый ничем, и прислушивается. Предполагаю, что слышал он немного, – следовало передислоцироваться к той части дома, где находилась дверь. Ночные посетители перебрались в какое-то помещение рядом с крыльцом. Вася уже собрался сделать именно то, что на его месте сделала бы я, но тут мы оба услышали еще одну приближающуюся машину.

Вася остался на месте. Бросил взгляд в мою сторону и пожал плечами. Я его отчетливо видела, он же меня – нет.

Как я поняла, из дома на крыльцо вышли те, кто только что заходил туда. Вновь прибывшие увидеть их здесь не ожидали. Беседу вели на повышенных тонах; в ночной тишине до меня долетало каждое слово, почти все – непечатные, так что особого смысла я не улавливала. Поняла я лишь одно: и те, и другие считали, что собеседникам в доме не место.

Вася решился все-таки выглянуть из-за угла, чтобы посмотреть, кто ведет эту милую беседу. Выглянув, он вернулся в исходное положение. Еще немного послушал. Затем снова выглянул и, подобно горному козлу, прыгающему по скалам, перелетел через грядки и снова оказался рядом со мной, за живой изгородью. Беседа у крыльца продолжалась. Страсти накалялись.

– Ну? – прошептала я.

– Ругаются, – пожал плечами Вася.

– Что не поделили? – спросила я.

Вася пожал плечами и вместо ответа спросил:

– Что будем делать?

Я предложила еще немного подождать: может, что и проясним для себя.

Ждать пришлось недолго. Вновь прибывшие, пожалуй, поняли, что не правы – хотя бы потому, что кто-то успел занять дом до них. Они загрузились в свою машину и отбыли. Четверо первых (или вторых, если считать нас первыми) вернулись с гоготом в дом. У кого-то из них затренькал сотовый телефон.

Мужчина с сотовым отчитывался о только что состоявшейся встрече. Разговаривая, он приблизился к окну, под которым только что сидел Вася. Как хорошо, что художник вовремя покинул свой пост! По словам молодца, приезжали люди Могильщика. Мы с Васей переглянулись. Мы не знали клички Валерия Павловича, между собой называли его Боровичком, но он вполне мог подойти под это «погоняло».

Зачем Валерий Павлович посылал сюда своих людей? За художником Андреем? Ведь мы же сами (вернее, Вася) сказали ему, что Андрей должен находиться в этом доме. Значит, его уже увезли другие? Кстати, а не замешан ли во всем этом Костя? С какой это радости дюжие молодцы, род деятельности которых сомнений не вызывает, занимают его дачу?

Василий принялся защищать друга, правда, на этот раз говорил менее уверенно, чем раньше.

Отчитавшись, молодец с сотовым отошел от окна, и его место тотчас же занял другой – тот тоже стал отчитываться о произошедшем. У них что, разные боссы? Странно как-то. Два отчета об одном и том же. Или работают на двух хозяев одновременно?

Потом один из четверки покинул дом – это мы поняли по скрипу входной двери – и направился к дощатому туалету, возвышавшемуся недалеко от того места, где расположились мы. Ах, какой культурный. Не желает под кустик. Переглянувшись, мы с Васей стали потихонечку отходить подальше от дома – чем черт не шутит. Вдруг захочется мужику заглянуть за живую изгородь? Я бросила взгляд на часы – без одной минуты двенадцать.

Когда молодой человек открывал дверь туалета уже изнутри, вдалеке вновь послышался шум мотора. Парень застыл на месте, прислушиваясь. Мы, конечно, тоже. Фары опять приближались к дому. Молодец выругался. Судя по всему, ему очень хотелось узнать, кого это еще черти несут. Нам тоже хотелось бы это знать. Я молила бога, чтобы только не Женя, – может, решил поинтересоваться, что с нами. Маловероятно, конечно, но вдруг?

Парень, стоявший у раскрытой двери дощатого домика, решил на всякий случай в него вернуться. Он стал наблюдать за домом сквозь щелочку. Мы же сидели, как две полевые мышки, стараясь даже не дышать.

Мы не могли определить, что за машина приехала на этот раз. Вася успел только прошептать:

– Нет, не «девятка». Джип скорее всего.

В следующее мгновение из дома вышли трое ребят. И тут прогремел взрыв. Я не успела ничего сообразить. Вася рухнул на меня, закрывая своим телом. Вокруг нас взлетали комья земли и какие-то камешки; в ушах гремело и грохотало.

Потом я почувствовала жар.

Дом превратился в столб пламени.

Где-то в деревне раздались крики выбежавших на улицу людей. Вася, лежавший на мне, зашевелился и спросил, как я. Я поинтересовалась, в порядке ли он сам.

– Да вроде живой, – ответил художник, стряхивая с себя комья земли. – Давай сматываться.

Мы уже встали, чтобы двинуться к лесу, по краю которого собирались добраться до Жениной машины, но тут услышали стон, доносившийся из-под обломков сортира. Переглянувшись, мы направились на помощь раненому парню.

Со стороны деревни никто к нам не бежал. Наверное, хозяева домов, стоявших в центре, решили, что огонь до них не дойдет, – если и распространится, то на пустые дома рядом с пылающим.

Искры и горящие доски разлетались во все стороны. Огонь вполне мог захватить и остатки туалета.

– Марина, сиди тут! – крикнул Вася и бросился к куче пока еще не загоревшихся досок, под которыми шевелился человек.

Вася принялся разбирать доски, но я видела, что он находится в опасной близости от огня, а ведь в него недавно стреляли, и рана его еще не зажила. Ой! Горящая щепка чуть не упала ему на спину. Я бросилась на помощь.

В общем, с парнем ничего страшного не случилось. Просто все доски разом рухнули на него. Испуг, шок, но никаких серьезных телесных повреждений, только царапины и занозы.

На пару с Васей мы справились довольно быстро. Подхватив парня под руки, мы потащили его за собой, в направлении леса. Он стонал и что-то бормотал, потом вспомнил Славку, Серегу и громко заплакал. Вася остановился и врезал молодцу по физиономии. Это немного помогло. Плакать он стал потише, а ногами передвигать побыстрее.

Тут нас наконец заметили. Перед нами стоял мужик с поленом в руке. Он хотел что-то сказать, но, увидев висевший у меня на шее автомат и нож в Васиной руке, промолчал и побежал к горящему дому, то и дело оглядываясь на нас.

Затем встретилась женщина с ведром. Завидев нас, она принялась усиленно креститься. Шагов через двадцать мы уже завернули в лес и скрылись среди густых зарослей. Тут мы немного перевели дух. Немного отдышавшись, подняли головы и посмотрели в сторону пожарища. Дом догорал, огонь на соседние не перекинулся: было безветренно, да и строения все-таки располагались довольно далеко одно от другого. Это не дачный кооператив, где у каждого по шесть соток, а деревня с обширными участками рядом с каждым домом. В зареве пожарища можно было различить некоторые лица. Народ что-то бурно обсуждал, не предпринимая никаких решительных действий.

– Слушай, а машина та отъехала? – неожиданно спросил Вася.

– Наверное, – пожала я плечами. – Не идиоты же они.

– А ты слышала, как отъезжали?

Мне, естественно, было не до того.

Парень, лежавший между нами, теперь поминал мамочку. И тут у него на боку запищал сотовый телефон. Парень никак не отреагировал, зато оживились мы с Васей. Художник снял трубку с ремня молодца. Писк прекратился.

Вася попросил молодого человека соединить его с нашей квартирой. Продолжая всхлипывать, парень объяснил, на что следует нажимать.

Ольга Николаевна домой вернулась. Ивана Петровича взяли в плен. Нас просили больше нигде не задерживаться. О деталях – дома.

Легко сказать.

Мы с Васей снова подхватили так окончательно и не пришедшего в себя парня и стали пробираться по лесу к тому месту на противоположной стороне деревни, где мы оставили машину и где нас должен был ждать Женя. Парень по-прежнему что-то бормотал. Теперь его поддерживал только Вася. Я несла снаряжение – автомат на шее, рядом с биноклем, пистолет за поясом. У Васи оставался лишь нож.

Наконец мы добрались до тех кустов, за которыми нас должен был ждать Женя. Машины на месте не оказалось.

– Ты уверен, что это здесь? – спросила я у Васи.

Он кивнул, указывая на две молоденькие березки, служившие ему ориентиром. Я их тоже вспомнила. И вот как раз те кусты. К сожалению, фонарик мы потеряли.

Словно в помощь нам из-за туч выплыла полная луна и осветила местность. Следы шин отчетливо виднелись на примятой траве.

– Ну и сволочь же твой бывший, – заметил Вася. – Не понимаю, Маринка, как такая баба, как ты, за этого козла могла замуж выйти?

Теперь я тоже это не совсем понимала (можно было и другого подыскать, чтобы избавиться от родительской опеки), как не понимала и того, как мы теперь доберемся до дома. Следующая электричка – только утром.

Мы снова опустились на траву. Радовало только то, что спасенный парень понемногу приходил в себя. Вася дружески похлопал молодца по спине и спросил, как его зовут.

– Алик, – ответил тот.

– А меня – Вася. А это – Марина Сергеевна.

Представление по имени-отчеству в той обстановке, в которой мы знакомились, показалось мне нелепым, и я расхохоталась. Смеялась я так заразительно, что вскоре мы все трое с хохотом катались по траве.

Когда мы наконец пришли в себя, Алик поинтересовался, кто мы такие.

– Да вот, просто проходили мимо, – неопределенно ответил Вася. – Увидели, как тебя завалило, решили помочь. Ведь ближнему помогать надо, так?

– Так, – сказал Алик, внимательно нас разглядывая.

Наверное, ему не каждый день приходилось видеть проходящих мимо женщин с автоматами на шее.

– Вы на машине? – спросил Алик.

– Были на машине, – ответил Вася. – Видишь следы? Но машина тю-тю.

– А… – протянул наш новый знакомый. – А наша, наверное, вместе с домом взорвалась.

– Наверное, – кивнул Вася.

Послушал бы кто наши разговоры при полной луне.

– Какие будут предложения? – спросил Вася.

– Может, позаимствуем у кого тачку? – предложил Алик. – При виде нас, то есть вас… – Он кивнул на висящий у меня на шее автомат.

– Не годится, – покачал головой Вася. – Мы люди законопослушные.

Алик расхохотался, услышав Васин ответ. Прислушался. Опять несло какую-то машину. Не сговариваясь, мы нырнули в ближайшие кусты.

Вглядываясь в темноту, Вася шепотом сообщил, что, пожалуй, это «девятка». Алик с ним согласился.

– Твоего совесть замучила? – прошипел Вася.

Алик спросил, о чем речь. Вася вкратце обрисовал ситуацию.

Фары осветили местность. Вася первым поднялся из кустов и пошел навстречу машине; он во всю глотку орал, что Женя сволочь и мерзавец. И тут из Жениной машины вылезли двое незнакомых мужчин со стволами наперевес и дали очередь по безоружному Васе. Художник рухнул на землю.

Я раньше не знала, что во мне живет зверь. Издав воинственный клич, подобный тому, который издает рысь, бросаясь в атаку, я сорвала с шеи оружие. Я палила до тех пор, пока не кончились патроны. Потом воцарилась мертвая тишина, от которой звенело в ушах.

Затем до меня донеслись крики людей, но они кричали в деревне. Где-то вдалеке промелькнул голубой огонек милицейской мигалки.

А дальше уже действовал Алик. Он до сих пор тихо сидел в кустах, а тут вскочил, схватил меня за руку и потащил к машине. Закинув меня, точно мешок, на заднее сиденье, Алик прыгнул за руль и подал назад. Резко развернулся и погнал, не разбирая дороги.

Я не знаю, была ли за нами погоня. Впрочем, кто мог за нами гнаться? Менты, пожалуй, не успели сообразить, куда мы умчались. Да и какая техника у сельских стражей порядка?

Значит, в деревне есть телефон, значит, их кто-то вызвал? Но станут ли менты гоняться за вооруженными преступниками, каковыми нас, наверное, считают? Я надеялась, что они ограничатся расследованием причин пожара.

– Ты как, Марина? – спросил Алик, выжимавший из «девятки» все, на что та была способна.

Я заметила дырки в лобовом стекле, потом осознала, что до сих пор сжимаю в руках автомат. И тут до меня дошло, что Васи больше нет…

Я зарыдала и никак не могла успокоиться.

Теперь пришел черед Алика приводить меня в чувство. Он свернул на какую-то проселочную дорогу и остановился. Перебрался на заднее сиденье, обнял меня и прижал к груди. Алик пытался объяснить, что Васе все равно уже ничем не помочь и что сам Вася хотел бы, чтобы спаслась я, но я все равно рыдала.

Потом мы снова тронулись в путь. Перед этим Алик куда-то выбросил мой автомат. Наконец потом мы остановились и вылезли из машины, прихватив с собой сумку с термосом, из которого Алик поил меня горячим чаем. Несколько минут спустя Алик каким-то образом отключил сигнализацию «Жигулей», стоявших у какого-то пятиэтажного дома. Миновав несколько улиц, Алик снова остановился и спросил, где я живу. Бросив машину в одном из старых дворов на Петроградской, он повел меня к нашему дому. Я поняла, что мой спутник неплохо знает район.

И вот мы наконец звоним в нашу квартиру.

Анна Николаевна и Ольга Николаевна еще не ложились. Сережку сморило, но сейчас он поднялся и, увидев меня, раскрыл рот. Кот вышел, лениво потягиваясь. Ольга Николаевна помогла мне раздеться, потом уговорила принять душ. Алик же спросил, нет ли у нас чего-нибудь выпить.

Анна Николаевна налила чего-то крепкого ему, а потом мне. Я ничего не соображала, продолжала рыдать и вспоминать Васю. Алик что-то говорил старушкам Ваучским и Сережке, но я не разбирала слов. Ольга Николаевна довела меня до кровати и укрыла, как ребенка.

Я мгновенно провалилась в сон.

Глава 11

4 июля, суббота

Всю ночь мне снились кошмары, я даже вскрикивала. Кто-то меня укрывал и гладил по волосам. Я рыдала и снова засыпала. И снова меня преследовали во сне какие-то чудовища, которые гнались за мной по пятам, а я отстреливалась, отстреливалась, пока не кончились патроны. Я должна была спасать Сережку, Васю, Ивана Петровича, Ольгу Николаевну и Анну Николаевну… Они все почему-то стояли за моей спиной, безоружные и неспособные защищаться. А я орала: «Убью вас всех, гадов!» – и вдруг у меня в руках появился новый автомат, и я снова стреляла, пока не кончились патроны. А потом мы убегали от этих чудовищ по каким-то ухабинам и лабиринтам, меняли машины, и я сама сидела за рулем, мигом научилась водить машину. А затем мы, наконец, убежали от врагов – и я погрузилась в глубокий сон. Но это было уже утром.

Я проснулась. Меня трясли за плечи Ольга Николаевна и Сережка.

– Мама, вставай!

– Мариночка, уже первый час! Тебе же на работу сегодня.

Голова раскалывалась. Подушка была еще влажной от слез. Ночная рубашка и волосы взмокли от пота. Простыня сбилась в какой-то ком, наверное, я металась во сне. Я провела ладонью по глазам и села на кровати. Откинула со лба мокрые растрепанные волосы.

Сережка смотрел на меня с беспокойством. Кот прыгнул на постель, прошелся вокруг меня и удалился. Ольга Николаевна покачала головой. Потом сказала, что пойдет сварит мне кофе, а я должна была побыстрее привести себя в порядок. Легко сказать – в порядок! До порядка было очень и очень далеко, и я сомневалась, что смогу когда-нибудь оправиться после событий прошедшей ночи. Я никогда не стреляла в людей. Вообще никогда не стреляла ни во что живое. Только в тире. А вчера…

И тут я вспомнила Васю и зарыдала. Сережка обнял меня своими худыми ручонками и покрепче прижался ко мне.

В комнате появилась Анна Николаевна. Увидев эту сцену, она тяжело опустилась рядом с нами на кровать.

– Ты все сделала правильно, Марина, – сказала она. – Ты молодец. Не переживай так. Инстинкт самосохранения – один из человеческих инстинктов. И не только человеческих.

О чем она говорит? Откуда она может знать, что случилось вчера в той проклятой деревне? Ведь Ольги же Николаевны с нами не было. И тут я вспомнила про Алика. И поинтересовалась, где он.

Анна Николаевна сказала, что молодой человек уже уехал, но оставил свои телефоны и просил меня с ним связаться, когда буду в состоянии. Сегодня утром, когда сестры Ваучские кормили его завтраком и поили кофе, он вкратце рассказал о том, что случилось ночью. Рассказал про взрыв, про то, как мы с Васей спасли его, про бегство моего бывшего, про приезд каких-то бандитов, убийство Васи, про то, как я расстреляла негодяев, и про гонку по пересеченной местности. Алик восторгался моим мужеством, но просил обязательно мне передать, чтобы я молчала о случившемся.

– Но Вася… – пролепетала я.

– Васе мы уже ничем не поможем, – вздохнула Анна Николаевна. – Этот Алик прав. Нужно было спасать себя. Забудь про Васю, Марина. Царство ему небесное. – Анна Николаевна опять вздохнула и перекрестилась. – Свечку за упокой его души потом сходим поставим. Он ведь сам туда поехал. Его интересовала судьба товарища.

– Но… – открыла рот я.

Мне популярно объяснили, что следует думать о сыне и о себе, – я еще молодая и мне жить и жить. А если те мерзавцы, что взорвали дом с живыми людьми и стреляли в идущего им навстречу безоружного Васю, прознают про то, что именно я была в той деревне ночью, видела их, пристрелила их товарищей, мне не поздоровится. Как может не поздоровиться и моему сыну, и соседям. Так что мне следовало забыть о случившемся, по крайней мере помалкивать.

И тут я вспомнила про Ивана Петровича. Где он и что с ним?

Ольга Николаевна зашла в нашу с Сережкой комнату с подносом и положила его мне на колени. «Дожили, Марина Сергеевна, – подумала я, – завтрак в постель подают». Только не совсем при тех обстоятельствах, при которых хотелось бы его таким образом получить.

Ольга Николаевна уселась на стул и рассказала о своих вчерашних похождениях.

Они с Иваном Петровичем, как заправские разведчики, для начала обошли деревню кругом, потом по нарисованному Васей плану вычислили дом. Мы прошедшей ночью правильно определили место, где находилась Ольга Николаевна: именно из тех кустов они с Иваном Петровичем наблюдали за домом.

Вначале в доме были трое парней. Минут через десять после того, как Иван Петрович и Ольга Николаевна заняли свой пост в кустах, к дому подъехала еще одна машина и из нее вышла вторая троица. Судя по разговору на повышенных тонах, ни те, ни другие не ожидали этой встречи, но знакомы были. Потом все стали названивать по сотовым телефонам. После чего двое парней куда-то уехали (из какой группировки, Ольга Николаевна сказать не могла) и вскоре вернулись, груженные авоськами, в которых что-то позвякивало.

Перед выездом в деревню Ольга Николаевна с Иваном Петровичем тщательно изучили сделанные Васей копии рисунков, переданных Валерию Павловичу, – «портреты» тех орлов, которые забрали у них с Андреем гробы. Вернувшись домой, младшая Ваучская еще раз с ними сверилась. Днем в доме находился один из тех, что заходили в мансарду за гробами, правда, из какой он троицы, Ольга Николаевна тоже сказать не могла, но ей показалось, что он из тех, что подъехали позже.

Старики задумались: что делать? Иван Петрович предложил сбегать в сельмаг, прикупить бутылочку какой-нибудь бормотухи и представиться местным алкашом (дядя Ваня эту роль мог сыграть великолепно), забежавшим в гости к художнику, с которым он на днях познакомился. Ольга Николаевна махнула рукой, разрешая соседу действовать на его усмотрение. Они решили, что Ольга Николаевна останется в кустах – наблюдать за развитием событий. Окончательное место встречи назначили на автобусной остановке, откуда ехать к железнодорожной станции.

Иван Петрович быстренько сбегал за бутылочкой и двинулся к нужному дому со стороны деревни, чтобы не вызывать ни у кого подозрений. Выглядел он достойно: поношенные штаны, рубаха расстегнута до середины груди, взъерошенные седые волосы, на ногах – войлочные домашние тапочки. Именно в них дядя Ваня отправился за город. Ноги у него давно болели, мог он носить далеко не всякую обувь.

Деда приняли в доме и долго оттуда не выпускали. Ольга Николаевна уже подумывала, не сыграть ли роль разгневанной жены, пришедшей за пьяницей-мужем с намерением вернуть его в семью? Но тут дверь распахнулась, и появились двое молодых соколов, подпиравших Ивана Петровича с обеих сторон. Дядя Ваня с трудом передвигал ноги. Ольга Николаевна не смогла определить, то ли он был пьян, то ли еще что с ним случилось, но какой-то он был не такой, заторможенный, вялый… Его повели к одной из двух машин и затолкали внутрь. Потом эта машина уехала. Вторая осталась.

Я спросила, что за машина и сумела ли Ольга Николаевна запомнить номера. Она рассмотрела только цифры уехавшей, а марку, конечно, определить не смогла.

– Иностранная, – заявила Ольга Николаевна. – Точно не наша. Большая такая. Больше обычной. И расписана по бокам. Ну там, то ли цветочки, то ли еще что…

– Джип, – подал голос Сережка. – Баба Оля, давайте вечером к «Жар-птице» сходим? С другой стороны, где стоянка. Вы эту машину узнаете? Ну… или похожую?

– Узнаю, – кивнула Ольга Николаевна.

На том и порешили. Оставалось только определиться, к кому мы будем обращаться за помощью в поисках Ивана Петровича.

По-моему, ответ был однозначным: к Алику, хотя Ольга Николаевна его днем в доме не видела. Скорее всего он знает, где сейчас находится наш сосед. Или в состоянии это выяснить – по идее, это его приятели увезли дядю Ваню в неизвестном направлении. Все-таки мы прошедшей ночью такое пережили… Мы с Васей спасли Алика, а он меня вывез с поля боя… Обращаться к Валерию Павловичу не очень хотелось. Странный тип. Своих собственных охранников велел выбросить, а в чужих так просто стреляет: я не сомневалась, что приятелей Алика убили люди Валерия Павловича. Приехали в деревню (за Андреем – ведь мы же сами сообщили Боровичку, где жил художник), а тут неизвестные (вернее, им известные) дом заняли. И художника нет. Пока Алик и его компания перед своими боссами отчитывались, люди Валерия Павловича шефу позвонили и получили вполне определенный приказ. Алику крупно повезло, и он должен быть благодарен мне за спасение живота своего.

К тому же судьба художника Андрея нам неизвестна. Как раз узнаем у Алика. И хорошо бы каким-то образом прощупать почву и на предмет третьего художника, Кости. Он пригласил к себе пожить эти бандитские рожи? Или они без спросу? Хотя, с другой стороны, зачем нам проявлять лишнюю инициативу? Любопытство может быть наказуемо… И что нам даст эта информация? Васю-то ведь все равно не вернешь…

Я спросила у старушек Ваучских, говорили ли они Алику, зачем мы с Васей отправились в деревню. Старушки кивнули. Алик как раз спрашивал.

– Влезла ты, мама, в войну бандитских группировок, – неожиданно заявил мой сын.

Ребенок, похоже, лучше нас всех разобрался в ситуации и разложил все по полочкам. По мнению моего сына, нам следовало в первую очередь выяснить, под кем ходит Алик. И от этого плясать. Ведь шеф Алика явно воюет с Валерием Павловичем. Дом взорвали люди Валерия Павловича, папу, кстати, тоже они могли забрать. А Иван Петрович – у врагов Валерия Павловича, которые и свистнули гробы с оружием из мансарды.

Как сказал мой сын, следовало определиться, с кем мы – с Валерием Павловичем или с его врагами, представителем которых являлся Алик. И вообще, должны ли мы брать чью-то сторону? Мне, например, хотелось просто схватиться за голову. И в любом случае не хотелось связываться с Валерием Павловичем. Ведь он, несомненно, собирался использовать нас в своих корыстных интересах. Как я предполагала, он хотел найти своих «обидчиков», отомстить им и остаться на занимаемой им раньше территории. Станет он за нас заступаться? Больно мы ему нужны. Но Алик и компания – тоже не подарки…

– Вообще лучше бы этих бандитов никогда в жизни не видеть, – заявила Ольга Николаевна. – Но нам нужно вернуть Ивана Петровича. Ну и твоего папу тоже, наверное. – Она посмотрела на Сережку. – Давайте думать – как.

– Но они же у разных группировок! – заорал ребенок.

Мне хотелось стукнуться лбом о стену и отключиться.

Но я предложила позвонить Жене. Что там с ним в самом деле? Может, он давно вернулся, а мы зря кипятимся. Я чувствовала себя виноватой, потому что вытащила его из дома на ночь глядя. И его машину мы где-то бросили. Я только не помнила, где именно. Надо будет спросить у Алика. А пока выяснить, как там Женя.

Сережка пошел звонить. Папы дома не оказалось. На работе – тоже.

Самую мудрую мысль высказала Анна Николаевна – наверное, как самая старшая в нашей квартире. Она сказала:

– Пусть эти бандиты воюют между собой и хоть все друг друга перестреляют. А мы – сами по себе. И действуем только в своих интересах. Примыкаем к тому, кто может быть выгоден нам на данном этапе. В дальнейшем можем сменить цвета. Мариночка сегодня вечером, как вернется с работы, позвонит этому Алику, которому она жизнь спасла, и скажет, чтобы помог найти соседа. В крайнем случае в милицию обратимся – к этому отцу твоего ученика, Марина. А Валерию Павловичу скажем, что Сережкин папа пропал. Пусть его возвращает, хотя бы в качестве компенсации за моральный ущерб, понесенный нами от его молодцев. Я тебя правильно поняла, Сережа? Дядя Ваня – у дяди Алика и группы товарищей, а папа – у Валерия Павловича?

Сережка кивнул и добавил, что «группа товарищей», судя по рассказу Ольги Николаевны, тоже не едина – она, похоже, состоит из представителей двух дружественных (или относительно дружественных) кланов. Я подумала, что этих бандитов сам черт не разберет.

– А нам вообще-то клады искать надо, – как ни в чем не бывало продолжала Анна Николаевна. – Нам не до бандитских войн.

При упоминании о кладах я посмотрела на печь в углу и на зияющий тайник и снова заревела, вспомнив Васю. Сережка куда-то убежал и тут же вернулся с расписанной плиткой – по типу тех, которыми была выложена печь.

Вот она, память о Васе. Он все-таки успел расписать одну плитку. Теперь я всегда буду смотреть на нее и думать о нем… Ну почему, ну почему все хорошие мужики гибнут, а сволочи остаются?

– Марина, тебе собираться пора, – напомнила Ольга Николаевна. – Машина за тобой во сколько придет? В три, если не ошибаюсь?

Я кивнула. Самолет компании «Эйр Франс» из Парижа прилетает в половине четвертого. Именно на нем должен прибыть француз, собирающийся то ли покупать, то ли арендовать живой товар у Стрельцова. С этим месье Боку я должна буду работать в ближайшие дни. Стрельцов сказал, что встречать месье поеду я и какой-то представитель «Жар-птицы», а хозяева познакомятся с дорогим гостем уже вечером.

Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы привести себя в божеский вид. На глаза постоянно наворачивались слезы.

– Работа пойдет тебе на пользу, – приговаривала Ольга Николаевна. – Как раз отвлечешься. А вечером вызовешь этого Алика. И про Ивана Петровича ему напомнишь, и он нам тут мебель передвинуть поможет. Теперь же нужно уже нашей комнатой заниматься. А молодой человек должен расплачиваться за то, что ему жизнь спасли.

Я уже направилась к входной двери, когда зазвонил телефон.

– Тебя, наверное, Марина, – сказала Анна Николаевна. – Как раз без пяти три. Проверить хотят, готова ли ты.

Я бросилась к аппарату. Звонил бывший. Он заявил, что его держат в плену и выпустят только за тридцать тысяч долларов.

Я расхохоталась – и теперь слезы навернулись у меня на глаза уже от смеха.

Старушки Ваучские и Сережка теребили меня со всех сторон, спрашивали: «Что там? Кто это?»

– Милый, – ответила я Жене, – мне очень хотелось бы взглянуть на человека, который оценил тебя в тридцать тысяч долларов.

У Жени вырвали из рук трубку: кто-то явно слушал наш разговор.

– Скоро увидишь, – раздался низкий мужской голос. В трубке послышались короткие гудки.

Угроза на меня как-то не подействовала, мне все еще было смешно.

– Ты считаешь, что папу взял Валерий Павлович? – повернулась я к сыну. – Не может быть.

Валерий Павлович бывал у нас дома, а поэтому должен представлять, что тридцать тысяч «зеленых» мне взять просто неоткуда. Да если бы они и были, я их за Женю отдавать все равно не стала бы.

– Возможно, Валерий Павлович еще не знает, что Женя – твой бывший муж, Марина, – заметила Ольга Николаевна. – А Женя звонит тебе, потому что ему больше не к кому обратиться.

Я возразила – сказала, что и Женя должен знать: такие деньги у меня сроду не водились.

– Да отпустят они его и так, – беззаботно махнула рукой я. – Кому он нужен? А когда поймут, что и платить за него никто не будет… – Я снова махнула рукой.

– Валерию Павловичу все-таки стоит объяснить ситуацию, – сказала Ольга Николаевна. – Чтобы зря не держал твоего. Жалко все-таки. Хоть бывший, но муж как-никак. И Сережин отец.

– Баба Оля, вы с ума сошли! – закричал Сережка. – Что он тогда с мамой сделает?!

– Оля, ты думаешь, что говоришь?! – воскликнула старшая Ваучская.

– А что такое? – не поняла Ольга Николаевна. – Ведь муж же и отец.

Но мне, как Сережке и Анне Николаевне, не хотелось сообщать Валерию Павловичу, что я видела, как его люди убивали друзей Алика, а я сама прикончила его подчиненных. Положим, ему не придет в голову, что это я выпустила в двоих его бандитов автоматный рожок. Но зачем лишний раз напоминать о себе? Не было меня в этой деревне, ничего я не слышала и не видела. И вообще, моя хата с краю. Мне клады искать надо.

Женя, конечно, чего-то натрепал, спасая свою шкуру, тем более что боль он терпеть совсем не может. Если же Валерий Павлович учинит допрос мне, прикинусь веником. Откуда я могла знать, что это его люди стреляли? Да мне и в голову такое не могло прийти, а они забыли представиться. И про Женю я его сама спрашивать не стану – в надежде, что бывшего и так выпустят. И вообще, бывшему полезно встряхнуться, а то пребывает в вечной спячке.

Спускаясь по лестнице, я увидела, что наши соседи с третьего этажа переезжают. Я удивилась, спросила куда. Мне ответили, что им предложили хорошую квартиру в новом районе. Они согласились: у них маленький ребенок, не хочется, чтобы он рос, глядя из окна в «колодец». А там – большие окна во всю стену, район зеленый, да и комнат не три, а четыре. Потом я спросила, знают ли они, кто въедет вместо них.

Квартиру им купил господин Стрельцов, а сам намерен занять весь третий этаж, снова соединить две квартиры. Ну что ж, решение разумное.

За рулем в поджидавшем меня джипе сидел Алик. Я раскрыла рот от удивления.

– Привет, красавица! Отлично выглядишь, – улыбнулся он, сверкнув ровными белыми зубами.

– Ты? – спросила я. Потом добавила: – А ты меня ждешь?..

– В аэропорт тебя повезу я. Как представитель фирмы. Так решил Стрельцов. Раз уж мы с тобой вместе прошли такие испытания, чего ж не поработать вместе в мирных условиях?

Я села в машину и захлопнула за собой дверцу. Черт побери, куда я влезла?!

Глава 12

4, 5 и 6 июля,

суббота, воскресенье и понедельник

По дороге в аэропорт я сделала несколько попыток выудить из Алика интересующую меня информацию, но, к сожалению, безуспешно. Алик молчал как партизан. Вернее, он не молчал, а отшучивался, переводил разговор на другую тему, пытался меня рассмешить, всячески отвлекал. Но я ведь упертая, если уж на что нацелилась – с дороги меня столкнуть довольно сложно.

В конце концов, на повороте к Пулково-2 уже несколько подуставший от меня Алик, до которого все-таки дошло, что я это дело просто так не оставлю, заявил:

– Все вопросы задашь Стрельцову. А еще лучше – папе Сулейману. Если самолично появится.

– Это кто такой? – поинтересовалась я.

Алик усмехнулся и пояснил:

– Старший товарищ Стрельцова и Волконского. Сулейман Расимович Рашидов, по кличке папа Сулейман. Главный папа. Должен вообще-то присутствовать сегодня вечером. Ты его видела один раз, когда вы мужиков на помойку выносили. А вообще, Маринка, ты бы особо не высовывалась. Это я от себя лично, в частном порядке тебе говорю. Баба ты, конечно, смелая и рисковая, но не зарывайся.

Комплименты слушать всегда приятно, советы же я, откровенно говоря, терпеть не могу. Правда, вынуждена была согласиться, что в плане не высовываться Алик абсолютно прав. Мне самой не хотелось привлекать к себе излишнее внимание. Но Ивана Петровича следовало спасать, и я задала прямой вопрос:

– Скажи честно: сосед мой жив или нет? Только не ври, пожалуйста. Лучше тогда ничего не отвечай. Это – единственное, что меня по-настоящему интересует.

Алик бросил на меня взгляд и пробурчал себе под нос что-то типа: «Ох, Маринка!» Затем притормозил у зала прибытия и сказал мне, чтобы я выходила и шла внутрь, пока он найдет место для парковки. Я же ждала ответа. Перед тем как открыть дверцу, я посмотрела Алику прямо в глаза. Он на мгновение прикрыл их и кивнул. Я выскочила из джипа.

Значит, жив Иван Петрович? Но Алик не уполномочен мне это сообщать? Он сегодня отчитался перед Стрельцовым и компанией, поведал о своих деяниях и моих подвигах? Но почему он тогда сейчас в машине?.. И тут до меня дошло, что в машине, наверное, было установлено записывающее устройство, а Алик – лицо подчиненное, выполняющее задание старших товарищей… Ладно, я, как признал мой новый приятель, женщина смелая, могу и открытым текстом у Стрельцова спросить, где Иван Петрович и зачем он им понадобился. Хорошо хотя бы, что за Ивана Петровича еще выкуп никто не требует.

Вскоре Алик подошел ко мне, и мы с табличкой присоединились к встречающим. Когда Жан-Жак выкатился из проема в стеклянной стене, с трудом в него протиснувшись вслед за тележкой с вещами, я подумала, что более полных людей в жизни не видела; во всяком случае, я никак не могла предположить, что мы встречаем огромного негра. Хорошо, что приехали на джипе, в другую машину он со своими вещами мог бы и не поместиться.

Мы проследовали к автомобилю. Алик тоже не ожидал, что клиент окажется столь колоритным.

Мы поехали в небольшую гостиницу, принадлежавшую, как мне было сказано, фирме. Гостиница располагалась в здании восемнадцатого века на канале Грибоедова, неподалеку от Николо-Богоявленского собора. Витая решетка, закрывающая въезд по двор (мощенный булыжником), лестница, украшенная ангелочками и зеркалами, лепные потолки, камины…

Персонал, наверное, выбирали на конкурсах красоты (или на просмотрах, периодически устраиваемых «Жар-птицей»). Иностранного гостя поселили в просторной комнате с двумя широченными кроватями, на которых мог поместиться даже Жан-Жак. Мы сказали ему, что приедем за ним через два часа, чтобы отвезти его на встречу с нашим руководством.

– О господи! – воскликнул Алик, садясь в машину. – Ну надо же так отожраться!

– У него, наверное, нарушен обмен веществ, – заметила я.

Алик связался по сотовому со Стрельцовым и доложил о проделанной работе.

– Минут через десять будем, – закончил разговор мой новый знакомый и отключил связь. Потом повернулся ко мне и сообщил: – Едем в «Жар-птицу». Помни, о чем я тебе говорил.

Я только хмыкнула.

Машина притормозила перед главным входом, Алик высадил меня, потом отогнал джип на стоянку, вернулся ко мне, и мы вместе вошли в ночной клуб с парадного входа. Моего сопровождающего все знали. Убранство было богатым, но после посещения закрытой гостиницы это не очень-то впечатляло. Я опять оказалась в том же кабинете, где недавно ужинала со Стрельцовым и Волконским.

Мужчина, с которым мне довелось видеться до этого только один раз (при выносе тел из нашей квартиры), восседал во главе стола. Как я поняла, это и был папа Сулейман. По правую руку от него сидел Стрельцов, по левую – Волконский. Мне было предложено занять место напротив.

Наверное, папа Сулейман хотел, чтобы я почувствовала себя как кролик перед удавом. Но я дала себе слово ничего не бояться. Ведь не прирежут же меня, в самом-то деле? Да и не за что, пожалуй. Я же вроде их человека спасла. Спасибо должны сказать. И привлечь на свою сторону как ценный кадр. Валерий Павлович-то меня уже оценил, как и остальных жильцов нашей квартиры. Силу, как я предполагала, эти первобытные люди уважают. В особенности тот волчара, что в центре. К тому же я нужна им для общения с Жан-Жаком.

– Здравствуйте, Марина Сергеевна, – произнес наконец папа Сулейман после долгого разглядывания моей особы. – Интересно вы проводите вечера, как я посмотрю.

– Каждый развлекается, как может, – заметила я.

Троица напротив меня усмехнулась. Алик помещение покинул, никто больше не появлялся. Мне почему-то страшно захотелось пить: на улице было душно, а по пути я не сообразила сказать Алику, чтобы остановился у ларька. Да и зачем, если едем в ресторанно-барное заведение? Я высказала пожелание испить грейпфрутового сока. Сулейман Расимович велел Стрельцову распорядиться.

– Больше ничего не желаете, Марина Сергеевна? – спросил Рашидов.

Я тут же поняла, что проголодалась. Как-то сразу, мгновенно сообразила. Или папа Сулейман обладает гипнотическим даром? Хотел, чтобы я захотела есть, и я захотела.

– Салатику какого-нибудь, – сказала я. – И котлетку.

Волконский прыснул в руку, но тут же осекся под взглядом папы Сулеймана.

– Дам вам совет, Марина Сергеевна, – обратился ко мне Рашидов. – Даже в самом лучшем ресторане не заказывайте котлет, всегда берите кусок мяса. В котлету мало ли что могут положить… Может, все-таки отбивную?

Я не знала, смеется ли он надо мной или говорит серьезно, но согласилась на отбивную. Стрельцов удалился. Не прошло и двух минут, как нас окружил отряд официантов. Накрыли стол, принесли напитки и закуски.

Беседу мы продолжили за трапезой. Как я и предполагала, Сулейман Расимович поинтересовался, что это нас с художником и моим бывшим на ночь глядя понесло в деревню, где у нас нет ни недвижимости, ни знакомых.

– Знакомые есть, – поправила я. – Вернее, были.

– Вы знакомы с Лукьяненко? – спросил папа Сулейман.

– С кем? – переспросила я.

– Вот то-то же, – усмехнулся Расимович и объяснил, что это фамилия художника, к которому мы, наверное, направлялись. Про художников мне было рекомендовано забыть. Я только раскрыла рот, чтобы поинтересоваться судьбой Ивана Петровича, как мне протянули сотовый телефон и велели позвонить домой. Подошла Ольга Николаевна и сообщила, что дядя Ваня пришел полчаса назад в хлам пьяный. Сейчас отсыпается. Где все это время шлялся и что делал, пока выяснить у него не удалось, если он вообще вспомнит: после пробуждения у дяди Вани память отшибало напрочь.

Папа Сулейман повторил свой вопрос: зачем все-таки меня носило на ночь глядя в деревню, да еще с заряженными автоматом и пистолетом? Я там что, в боевых действиях участвовать собиралась? Зачем оружие с собой брали?

– На всякий случай, – ответила я.

Троица за столом расхохоталась.

– И это говорит учительница, призванная воспитывать в детях… – заговорил Стрельцов, но я его перебила:

– Жизнь вынуждает учителей взяться за оружие. По разным причинам. Скоро еще врачи и инженеры подключатся. Может, хоть тогда в стране порядок будет.

Папа Сулейман расхохотался. Потом заметил:

– Если бы все наши учителя, врачи и инженеры были такие, как вы, Марина Сергеевна, – да, согласен. Но вы, лапушка, исключение. Кстати, а вы раньше в людей когда-нибудь стреляли?

Сулейман Расимович мгновенно стал серьезным; он смотрел на меня, чуть прищурившись. Я же подумала: меня что, еще как-то использовать собираются, не только в качестве переводчицы? Валерий Павлович тоже ведь предлагал переквалифицироваться…

– Нет, – ответила я. – И не буду. – Рашидов вопросительно приподнял бровь, а я добавила: – Только если жизнь свою защищать придется. Или сына. Потому что, когда выбор стоит – или враг, или я, выстрелишь не задумываясь. Я, по крайней мере, пальну.

– Не сомневаюсь, – сказал папа Сулейман.

Больше он о нашей поездке в деревню не спрашивал. Может, поверил на слово, что наши вначале ездили проведать художника Андрея, а второй отряд (Василий, бывший, и я) – вызволять Ивана Петровича.

Перекусив, мы со Стрельцовым и Аликом отправились в гостиницу за Жан-Жаком. Все, с кем приходилось общаться, именовали меня теперь только по имени-отчеству. Пока мы ждали Жан-Жака, а Стрельцов уходил куда-то, Алик шепнул мне, что папа меня принял – и теперь мне бояться нечего, если только не сморожу какую-нибудь глупость. Но Алик все равно рекомендовал не высовываться. Вскоре вернулся Олег Вениаминович, и мы поехали обратно.

На третьем этаже здания, в котором располагался ночной клуб, имелся специальный зал для просмотра молодых дарований. В приемной комиссии сидели Сулейман Расимович, Волконский и Стрельцов – с российской стороны и Жан-Жак Боку – с французской. Имелся также распорядитель, который объявлял, чья очередь выступать. В зале также находились человек десять крепких молодцев, на которых, как я заметила в процессе представления, ничто не производило ни малейшего впечатления. По крайней мере, на физиономиях не отражалось никаких эмоций. Возможно, уже привыкли к подобным шоу?

Для меня же все было в новинку. В конкурсе участвовали примерно тридцать претенденток в возрасте от четырнадцати (хотя могли быть и моложе – теперь девчонки рано взрослеют) до двадцати семи (но опять же могу ошибаться – у некоторых был нездоровый цвет лица, так что могли выглядеть старше своих лет). Я с ужасом узнала двух своих бывших и трех нынешних учениц, но виду не подала, как и они. Кто-то демонстрировал стриптиз, кто-то пел, имитируя популярных звезд эстрады, кто-то танцевал, по всей вероятности пытаясь изобразить что-то эротическое и возбуждающее. В общем, просмотрев всех, я поняла, почему многочисленные охранники никак не реагируют на обнаженные женские тела: представление, в общем-то, было довольно низкого пошиба. Я, честно говоря, ожидала от Стрельцова и компании более высокого уровня. Или я ничего не понимаю в таких шоу?

Жан-Жак что-то записывал на протяжении всего просмотра, а после его окончания велел всем участницам снова выйти на сцену. Приказ был громогласно повторен распорядителем после моего перевода. Девушки мгновенно повиновались. Теперь парадом командовал Жан-Жак. Он выстроил девчонок по масти – блондинки, брюнетки, рыжие.

По его команде они нагибались, прогибались, поворачивались, раздевались, одевались, прыгали, ходили на четвереньках. Мужчины, находившиеся в зале, не выражали никаких эмоций. Мне было жаль девчонок (хотя я прекрасно понимала, что их сюда никто силой не загонял); с другой стороны, хотелось плеваться и хорошенько врезать по морде этому толстому негру. Или это только у меня переизбыток нравственности? Возможно, следует давно понять, что женское тело – тоже товар. Есть спрос – должно быть предложение, а покупатель выбирает тот товар, который ему больше подходит.

По-моему, танцевальные и певческие способности девушек, которые те недавно с таким усердием демонстрировали, француза нисколько не интересовали. Я не знаю, на что рассчитывали девушки, но лично я после устроенного Жан-Жаком просмотра не сомневалась, что он выбирал их для работы в массажных салонах, а уж никак не на сцене. Ну, может, на сценах каких-то самых дешевых кафешек или стриптиз-баров.

Стрельцов с конферансье остались давать девушкам указания, когда и куда им явиться в следующий раз, а папа Сулейман, Волконский, Жан-Жак и я в сопровождении группы охранников покинули зал и перебрались в кабинет, где уже был накрыт стол. Перед уходом Жан-Жак попросил крашеную блондинку с самым большим бюстом задержаться. Стрельцов тут же пообещал, что она присоединится к иностранному гостю попозже, после того как мы поговорим о делах.

Когда мы расселись вокруг стола, француз первым делом спросил: нет ли у господ более качественного товара? Жан-Жака интересуют девушки различного класса. Для первой, пробной партии сойдут и такие, но в дальнейшем, если у них получится взаимовыгодное сотрудничество, он предпочел бы покупать (или арендовать) девиц классом повыше. У Сулеймана Расимовича имелось все.

Как я поняла, клиенту для начала предлагали новеньких, неотесанных. Надо же попытаться продать самое дешевое? Вдруг и такие сойдут? На кофе клиента пригласили в один из залов, где как раз начиналось вечернее субботнее шоу.

Мы оказались в кабинке, отделенной от зала двойным стеклом. Подобные отсеки протянулись по обеим сторонам, чтобы никто из присутствующих не знал, кто находится в соседнем. Благодаря специальному покрытию мы видели, что происходит в зале и на сцене, но сами оставались невидимыми. В каждую кабинку имелся отдельный вход из коридора, опоясывающего зал. В центре зала стояли столики, за которыми также сидели люди. Насколько я поняла, эти места были дешевле или занимающие их люди не пользовались особым влиянием.

Вот на этом шоу девочки в самом деле были классные. Каждая могла претендовать на призовое место в любом конкурсе красоты. Пластика у них была отличная. К тому же им явно хорошо объяснили, что раздеться – это не главное. Я получила удовольствие, наблюдая за ними. Мальчики тоже были хороши, но их появлялось гораздо меньше, чем девочек. Жан-Жак пускал слюни. Разница в классе тех, кого мы смотрели на третьем этаже, и тех, за кем наблюдали теперь, была как разница между примой из Большого театра и участницей конкурса самодеятельности поселкового масштаба.

После окончания представления месье спросил, сколько стоят те, кого он только что видел. Ему ответили, что эти – не продаются. Француз тут же решил выяснить, кого еще мы можем продемонстрировать, – хотя бы для того, чтобы он знал, на кого рассчитывать в дальнейшем и что говорить компаньонам.

– Сейчас вы видели лучшее, – пояснил папа Сулейман. – Как вы понимаете, лучшее мы оставляем для себя. За рубеж же поставляем в основном «сырых». По отдельной договоренности – обученных. Для стриптиз-шоу, пип-шоу. Чего хотите.

На следующий день был запланирован просмотр других категорий имеющегося товара. В гостиницу Жан-Жак поехал с пышногрудой блондинкой. По моей просьбе Алик проводил меня до двери (лифт до сих пор не работал). В нашем дворе, к моему большому удивлению, опять стоял джип с дамой в шляпке. Что она тут делает? И где я ее видела?! Но я слишком устала, чтобы напрягать память, да и выпитое за вечер спиртное не способствовало нормальной работе головного мозга.

Я рухнула на постель, едва до нее добравшись. Алик что-то обсуждал на кухне со старушками Ваучскими. Они пытались мне доложиться с утра, но я очень торопилась и предложила отложить все обсуждения до окончания работы с французским гостем: он должен был улететь на следующий день. В мое отсутствие снова звонил бывший. Теперь за него кто-то требовал сорок тысяч долларов или его мне доставят по частям. Подходившая к телефону Анна Николаевна взяла на себя смелость заявить, что я скорее всего предпочту получить бывшего по частям, потому что сорока тысяч долларов у меня никогда не было, нет и, к великому сожалению соседки, по всей вероятности, не будет. А если и появятся, то соседи, как старшие товарищи, не позволят мне их тратить на выкуп бывших мужей, которые алименты не всегда в срок платят. На том конце провода повесили трубку.

Весь второй день прошел в просмотрах и обсуждениях. Не буду вдаваться в детали, в общем-то, просмотры проходили однообразно; если вначале мне хотелось плеваться, то к концу второго дня я смотрела на все уже так же равнодушно, как и группа охранников. Я теперь прекрасно понимала, почему они взирают на претенденток в звезды такими пустыми глазами.

Потом мы посетили «классы», расположенные в том же здании, что и «Жар-птица». Там имелись и балетные станки, и многочисленные тренажеры. В общем, к делу тут подходили серьезно. Среди педагогов были балетмейстеры, тренеры по художественной гимнастике, инструкторы по аэробике. Оказалось, что для агентств типа «Услады» здесь тоже проводят специальную подготовку. В общем, бизнес есть бизнес. Требования рынка решают все.

Когда мы проводили француза на третий день, Алик снова привез меня в «Жар-птицу» и привел в уже хорошо знакомый мне кабинет. Папа Сулейман протянул конверт, который я, не заглядывая внутрь, убрала в сумочку.

– Да вы взгляните, сколько там, Марина Сергеевна, – сказал он. – А то, может, обидел.

Я взглянула. Год работы в школе. Эх, если бы только работа в «Жар-птице» была постоянно…

– Спасибо, – поблагодарила я.

Сулейман усмехнулся и пояснил, что это не только оплата моих трудов в последние три дня, но также и оплата, так сказать, простоя – до тех пор пока я не полечу во Францию с группой девушек. Папа обещал в дальнейшем платить еще больше. Он окинул меня взглядом – словно раздел.

«Мне и столько хватит за переговоры, – подумала я. – А на большее не надейтесь, Сулейман Расимович». Хотя… Раньше мне никогда не нравились восточные мужчины, но что-то в Рашидове меня привлекало, только пока я не могла определить, что именно. Или уже могла? Рашидов источал силу, это был матерый мужик, самец, который уж если скрутит – ты и пискнуть не посмеешь. Во мне проснулись первобытные инстинкты? Или просто захотелось сильного мужика, потому что надоело самой все время быть сильной?

Я тут же мысленно отругала себя за то, что думаю о Рашидове чуть ли не сразу же после гибели Васи. С Васей у нас ничего не было, но могло бы быть… Или я сейчас особенно остро ощущаю свое одиночество? Может, хочу иметь рядом крепкое плечо, на которое можно опереться?

Проводить меня до квартиры на этот раз вызвался Стрельцов, правда, как только мы покинули стены ночного клуба, он предложил зайти к нему испить кофе, потому что «у него будет удобнее». Я уточнила, что именно: вариантов сама лично могла предложить несколько.

Оказалось, что просто поговорить. Ну что ж, поговорим.

Выходя из «Жар-птицы» черным ходом, я специально посмотрела направо, но на этот раз джипа со странной дамой во дворе не было. Или еще слишком рано? Кого она тут караулит?

Сына Саши в квартире Олега Вениаминовича не оказалось, вообще не было никого. Насколько я знала, с женой Стрельцов давно развелся и воспитывал мальчика один, причем спуску не давал, заставлял по-серьезному учиться. Саша Стрельцов был одним из лучших учеников в нашей школе, имел склонность к техническим наукам. Хуже всего ему давался мой французский, но мы по просьбе отца занимались с ним дома дополнительно. Саша мне нравился: мальчик был очень неглуп, вежлив и приятен в общении. Что касается его отца… Да, наверное, обладает нужными деловыми качествами, имеет светские манеры, дает мне работу, но что-то в нем меня отталкивало. Что именно – трудно сказать. Может, отсутствие человечности? Я точно знала: Саше очень не хватает ласки – во-первых, женской (насколько я поняла, у его отца не было постоянной женщины, а если и имелась, в дом он ее не приводил), а во-вторых – отцовской. Вообще-то Стрельцов смотрел на отпрыска в первую очередь как на наследника. А может, вообще только как на наследника.

Нет, Олег Вениаминович не был мне неприятен, но видеть его хотелось лишь в ограниченных количествах. Симпатичный мужчина, но во мне как в женщине реакции не вызывал.

После недолгой светской беседы Стрельцов перешел к делу: он рекомендовал мне (и другим жильцам нашей квартиры) отказаться от общения с Валерием Павловичем. Уже откуда-то прознал, что тот к нам зачастил?

– Могильщик вас чем-то держит? – спросил Стрельцов.

Я покачала головой.

– Тогда в чем же дело? Посылайте его подальше. И чем раньше, тем лучше.

Я пожала плечами и задумалась. То есть это Стрельцов и компания забрали товар Валерия Павловича из мансарды? Именно они хотят выселить отсюда Могильщика? Алик, конечно, вытянул из моих соседей все, что мог. Жаль, что я не присутствовала во время их бесед. Конечно, молодец донес обо всем Стрельцову, своему шефу, и тот недоволен: столько приложил усилий, чтобы Валерий Павлович убрался, а мы его принимаем как дорогого гостя.

Олег Вениаминович пустился в объяснения. Конечно, всего он не сказал, но поставил меня в известность: район, в котором я живу, фактически принадлежит папе Сулейману. Валерий Павлович – давний конкурент Сулеймана Расимовича, можно сказать, с молодости. Стрельцов не хочет, чтобы любимая учительница его сына и симпатичная ему самому женщина без вины пострадала по незнанию, став, так сказать, случайной жертвой междоусобной войны.

Как я думаю, что Валерию Павловичу от нас надо? Да он же тут специально обосновался и держится, как клещ, чтобы действовать на нервы папе Сулейману. Мол, вот я тут тихонько, со своими гробиками, но я здесь, рядышком, на твоей территории!

У меня возник резонный вопрос: так почему Сулейман Расимович его не шуганет со своей-то территории? Стрельцов пояснил, что папа Сулейман сам этого сделать не может, поскольку у него перед Могильщиком есть один должок. Олег Вениаминович не уточнял какой. А мы из своей квартиры его попросить так вполне можем. Не ходите больше к нам, пожалуйста, вот и весь сказ. И аргументированных объяснений можно кучу найти – если вообще следует их искать.

М-да, ситуация.

Мне не хотелось оказаться в центре этого конфликта, именно поэтому следовало подумать, как по-хорошему расстаться с Валерием Павловичем. Я бы, конечно, предпочла никогда в жизни не видеть ни Рашидова, ни Боровичка, ни Стрельцова, но, наверное, не получится. Из их компании я предпочитала папу Сулеймана, казавшегося мне наиболее могущественным (и живу ведь в его районе!); я действовала в соответствии с животными инстинктами – хотела приткнуться к сильнейшему в стае.

Но Валерий Павлович тоже был непрост. И может обидеться, если ему напрямик заявить, чтобы больше у нас не появлялся. А к каким последствиям приведет обида Боровичка, спрогнозировать было сложно. Один выстрел в деревне чего стоит (там из гранатомета стреляли или из чего?). В общем, я хотела и на елку влезть, и не уколоться, но, с другой стороны, если все хорошо продумать… Да и Анна Николаевна высказывалась в том смысле, что мы должны оставаться сами по себе, а эти волки пусть друг другу горло перегрызают… Может, пустить это дело на самотек?

Наверное, работа моей мысли каким-то образом отражалась у меня на лице. Олег Вениаминович прервал этот напряженный процесс и твердо заявил:

– Сегодня же позвоните Могильщику и скажите, чтобы больше в вашу квартиру носа не казал.

Его колючий взгляд, казалось, прожег меня насквозь. Я хорошо поняла, что это не просьба, не условие и даже не требование. Это был приказ, которому нельзя не повиноваться. Я робко кивнула.

Значит, решили действовать моими руками. Папа Сулейман – руками Стрельцова, а тот моими. Или сразу моими, а Стрельцов на правах старого знакомого вызвался объяснить мне ситуацию – вроде как по-соседски, желая мне добра. Почему бы не заставить меня работать на себя? И денег мне столько сегодня заплатили явно не только за переводческую работу…

Положение, в котором я оказалась, мне очень не нравилось, но я решила, что нашей дружной квартирой мы что-нибудь придумаем. Чтобы опять же и на елку влезть, и не уколоться. Пусть папа Сулейман со Стрельцовым (с одной стороны) и Валерий Павлович (с другой) рвут друг друга на части. Нам клады искать нужно.

Аудиенция в покоях господина Стрельцова была закончена, и я проследовала домой.

Глава 13

6 июля, понедельник, вечер

Иван Петрович, как обычно, ничего не помнил. Черная дыра образовалась после того, как он с какими-то молодыми ребятами чего-то выпил. Художника там точно не было. И все. Проснулся дядя Ваня в своей родной кровати. Как тут оказался – тайна сия велика есть. Но до родной кровати его обычно доводили ноги. Сами собой. Они путь знали.

На теле следов побоев не наблюдалось, только несколько синяков, но они у Ивана Петровича были обычным делом, поскольку, добираясь до родного дома, он, как правило, несколько раз ложился отдыхать на сырую землю, передвигался на четырех конечностях или держась верхними за стеночку, то и дело по ней сползая.

– Все хорошо, что хорошо кончается, – изрек дядя Ваня.

Я не могла согласиться насчет хорошего конца, но все жильцы нашей квартиры были живы и в общем и целом здоровы. Так что мы могли продолжить наше основное занятие – поиски кладов, – от которых нас отвлекли непредвиденные обстоятельства.

Но для начала следовало решить вопрос с Валерием Павловичем. Главное, не хотелось накликать его гнев на наши буйные головы. А то, глядишь, отдаст приказ пальнуть по нашей квартире, как по деревенскому дому. Мало ли что ему в голову взбредет, если мы вдруг позвоним и скажем, чтобы больше у нас не показывался, как велел Стрельцов. Хорошо еще, что Олег Вениаминович про гробы не знает и про предложение с ними работать, хотя мы и отказались.

С другой стороны, чего это вдруг Валерий Павлович хотел видеть нас в роли частных детективов? Он что, расклад сил в районе не знает? Или все эти бандиты просто решили найти козлов отпущения и выбор пал на нашу квартиру?

Анна Николаевна повторила, что мы в первую очередь должны блюсти свои интересы, но и ругаться ни с кем не стоит – ни с Сулейманом Расимовичем, ни с Валерием Павловичем. Надо искать какой-то выход. Если мы, как обычно, совместными усилиями подумаем, то решение найдем. У нас такое уже неоднократно получалось, правда, между двух бандитских огней мы еще не оказывались, но ведь все когда-то бывает впервые.

Выход нашел Сережка, вспомнив моих подруг Светку с Наташкой, которые от дополнительных заработков никогда не отказывались. Я могла теперь работать только в «Жар-птице» и сказать папе Сулейману и Стрельцову, что с Валерием Павловичем связь не поддерживаю. Я точно знала, что подруги сейчас стонут без работы, – так, может, займутся товаром Могильщика? Мансард в их домах нет, но подвалы имеются. Выделит Валерий Павлович средства на уборку и минимальный ремонт – и заработает мастерская. Таким образом, Валерий Павлович останется в районе – пусть и не напротив «Жар-птицы», но поблизости. А наведываться к нам надобность отпадает. То есть и волки сыты, и овцы целы. Если все, конечно, согласятся.

Не откладывая дело в долгий ящик, я тут же созвонилась с подругами и вкратце описала им суть нашего предложения. Подруги согласились и незамедлительно примчались ко мне, тем более мы не виделись с тех пор, как от них съехали. Они подробно расспросили, что от них требуется, и дружно кивнули. Теперь следовало договариваться с Валерием Павловичем.

Мы ему тоже позвонили и пригласили в нашу квартиру, объяснив, что возникла пикантная ситуация, которая требует обсуждения не по телефону.

Боровичку мы представили ситуацию таким образом, что нам поставлен ультиматум хозяевами ночного клуба, один из которых проживает в нашем доме: никаких дел с Могильщиком – или мы сами окажемся в том виде, в котором обычно в могилу опускают. Нам, конечно, этого не хочется, как не хочется и портить отношений с милейшим человеком Валерием Павловичем.

Мы выступили с деловым предложением.

Наверное, наши речи звучали по-идиотски. Правда, Валерий Павлович слушал внимательно все, что мы говорили. Уточнил, кому именно был предъявлен ультиматум. Я признала, что мне. Кем? Стрельцовым в частной беседе у него дома за чашкой чая, вернее, кофе. Папа Сулейман что-то упоминал, намекал?.. Нет. Затем Боровичок выяснил, где живут Наташка со Светкой, что-то прикинул и заявил, что подумает над нашим предложением. А там видно будет.

Не знаю уж, почему ему так хотелось остаться на нашей территории. В самом деле – чтобы специально позлить папу Сулеймана, как утверждал Стрельцов? Чтобы потом все-таки вернуться на изначальные позиции?

Стрельцова и компанию я понять могла. Скупают прилегающие к их базовому зданию площади. Но Валерий Павлович-то что, другого места найти не может? Если это территория папы Сулеймана, какого черта Боровичок тут сидит и не уходит? Чего лезть на рожон? Зачем злить Рашидова? Но я прекрасно понимала, что Валерий Павлович мне все равно не скажет правду. Как и папа Сулейман. Их сам черт не разберет. И вообще, не нашего это ума дело.

Как только мы утрясли все вопросы – вроде бы к взаимному удовлетворению сторон, – Валерий Павлович отбыл вместе с моими подругами для осмотра места. Про бывшего я у Могильщика так и не спросила, а он сам ничего не сказал. Про совершивших на меня покушение молодцев тоже не упоминал, правда, как я подозреваю, они действовали по собственной инициативе.

Только мы нашим обычным составом собрались обсудить дальнейшие пути кладоискательства, как нам опять помешали. В дверь позвонили. Кого еще несет? Принесло некоего старшего лейтенанта Терентьева.

– А где капитан Безруких? – спросила я, разглядывая предъявленную ксиву.

Старший лейтенант с капитаном знаком не был. Он представлял другую структуру и вел совсем другое дело.

Мы пригласили господина Терентьева на нашу коммунальную кухню и предложили изложить суть дела, но он для начала попросил нас пояснить, откуда мы знаем капитана. Мы пояснили, да и продемонстрировали еще не ликвидированные последствия затопления после пожара наверху, а также сообщили старшему лейтенанту, что если ему нужно также и к соседям, где был найден скелет, то это с парадного подъезда. От нас в ту квартиру не попасть. А если в мансарду, то это выше по лестнице, но на ней сейчас амбарный замок висит (или еще какой) – ее уже перекупили и ремонтируют. Надо приходить днем. Да и останки в любом случае уже давно вывезли. Если старший лейтенант, конечно, место происшествия пришел осмотреть. У нас в квартире можно посмотреть только последствия деятельности пожарных. И все. Трупы к нам не падали, и скелеты тоже не у нас находили.

По мере нашего рассказа старшему лейтенанту, как мы видели, становилось все хуже и хуже. Вскоре мы выяснили, что вся информация про обнаруженных вокруг нас мертвецов – для него новость.

– Так тогда зачем вы к нам? – с удивлением воззрились мы на Терентьева.

Оказалось, что старший лейтенант пришел вообще-то по мою душу. К ним поступило заявление от некой гражданки Белоусовой, сожительствующей с Евгением Юрьевичем Рубцовым.

– Это с папой, что ли? – удивился Сережка.

Я про упомянутую гражданку слышала впервые, но могла ей только искренне посочувствовать, о чем незамедлительно сообщила старшему лейтенанту. Сестры Ваучские меня поддержали. Иван же Петрович поинтересовался, что же такое потребовалось гражданке Белоусовой, что могло привести старшего лейтенанта Терентьева к бывшей жене гражданина Рубцова, с которым она (то есть я) уже восемь лет как в разводе.

Гражданка Белоусова сообщила, что ее сожителя, гражданина Рубцова, взяли в заложники и за него требуют выкуп. Она пыталась обратиться ко мне, чтобы поделить траты, правда, со мной ей даже не дали поговорить, когда она изложила, что желает выкупать милого «напополам» со мной. Более того, гражданка со старческим голосом (то ли моя мать, то ли еще кто-то) в довольно грубой форме посоветовала ей обратиться к психиатру. Но вместо психиатра Белоусова пошла в милицию, чтобы та помогла ей вызволить милого из лап захватчиков.

«У Жени все бабы с приветом», – подумала я, не представляя, имеем ли мы на этот раз дело с очередной бизнесменшей или все-таки с простой смертной. С другой стороны, если за бывшего требовали вначале тридцать, а потом сорок тысяч «зелеными» и она хотела разделить со мной траты…

Старший лейтенант Терентьев обратился к нам ко всем с вопросом: имел ли место разговор с гражданкой Белоусовой и что нам известно о местонахождении Евгения Юрьевича Рубцова?

Анна Николаевна взяла инициативу в свои руки и сообщила представителю правоохранительных органов, что с гражданкой Белоусовой разговаривала она, когда меня не было дома. Гражданка Белоусова требовала, чтобы я дала ей двадцать пять тысяч долларов для выкупа милого. Анна Николаевна прекрасно знает, каково материальное положение молодой соседки (то есть мое), а также о том, что представляет собой мой бывший муж. Она даже не посчитала нужным ставить меня или кого-либо в квартире в известность о звонке этой сумасшедшей. У Мариночки (то есть у меня) не то что двадцати пяти, а и пяти тысяч долларов нет. Да и с какой стати отдавать их какой-то дамочке, которую никто из нас в глаза ни разу не видел? Если у гражданки Белоусовой есть двадцать пять тысяч долларов, то захватчики (если мой бывший в самом деле в заложниках), наверное, хотели обчистить ее, а не меня, когда брали бывшего. Или, может, дамочка на пару с моим бывшим маскарад устроили? В общем, Анна Николаевна велела ей больше нам не звонить, а мне не даст выложить и рубля на выкуп бывшего, если его новая пассия имеет такие деньги. А как бы поступил на месте старушки Ваучской господин старший лейтенант?

Господин старший лейтенант, уже осмотревший нашу квартиру, согласился, что я не смогу войти в долю с таким крупным паем, но все-таки решил довести дело до конца и спросил, не знаю ли я – или мы все, – кто мог взять в заложники моего бывшего. И с какой целью. И вообще, где он может быть.

– Да кому он нужен-то? – сказала я.

– Может, от этой дамочки скрывается? – вставила Анна Николаевна.

– Это что, папу в пятьдесят тысяч долларов оценили? – спросил Сережка. – Мам, а на меня алименты сколько? Двадцать пять процентов? Нам чего-то положено, если его кто-то купит? Вот если получим двенадцать с половиной тысяч баксов… Мам, заживем! Давай прикинем, чего купим.

– Товарищ начальник, – подал голос Иван Петрович, – я этого Марининого мужа видел несколько раз, приезжал он сюда. Так я вам как мужик скажу: не стоит выкупать. Сколько, Сережка, он тебе компьютер вез? У единственного сына – день рождения, а отец только через два месяца с подарком приезжает. И на такого деньги тратить?

– Господин Терентьев, – обратилась к старшему лейтенанту Ольга Николаевна, – вы нам все-таки скажите: а Мариночке на Сережу что-нибудь с оценочной стоимости его отца положено или как?

Я была единственной, кто ответил старшему лейтенанту, сказав, что про местонахождение бывшего жильцы нашей квартиры не осведомлены, что соответствовало действительности.

Анна Николаевна снова рта раскрыть не успела: в дверь опять позвонили. Старший лейтенант под нашим натиском вообще сидел молча и вопросов пока больше не задавал.

Дверь пошел открывать Иван Петрович. В прихожей послышался шум борьбы и женские вопли, а потом в кухню влетела разъяренная фурия, очень уважающая перекись водорода. Осветленные патлы торчали во все стороны, косметика совершенно отсутствовала, лимонно-желтая блузка с трудом сходилась на пышной груди и была заправлена в салатного цвета юбку. Мы с сестрами Ваучскими и Сережкой в изумлении уставились на незваную гостью. В дверях появился Иван Петрович и громко заявил, что нанесение телесных повреждений карается по закону. И тут же продемонстрировал синяк на руке, правда, добытый им в другое время, но поставить на место фурию следовало. Сережка вякнул что-то про неприкосновенность жилища. Анна Николаевна обратилась к представителю правоохранительных органов с просьбой вывести непрошеную гостью из нашего дома. Не звонить же нам в милицию, если милиция находится у нас в доме? Кот громко мяукнул.

Фурия обрушила весь свой гнев на бедного старшего лейтенанта. Откровенно говоря, я предполагала, что это и есть гражданка Белоусова, и с огромным интересом ее разглядывала. Она очень походила на Жениных предыдущих, быстро бравших его в оборот.

– И вы хотите, чтобы я вошла с вами в долю?! – спросила я у нее. – Да забирайте вы его со всеми потрохами, я не то что цента, копейки за бывшего не выложу.

– Правильно, – кивнула Ольга Николаевна.

– А откуда у вас двадцать пять тысяч долларов? – поинтересовался Иван Петрович. – В налоговой инспекции про них знают?

Но ворвавшаяся гражданка не обращала на нас никакого внимания. Ее интересовал исключительно старший лейтенант Терентьев. Мы все замолчали и стали внимательно слушать гражданку. Из ее речи явствовало, что старший лейтенант был опять замечен днем у «той твари», жена (мы, оказывается, лицезрели жену) его весь день выслеживает, а Фигаро здесь, Фигаро там. Вот, наконец, ей удалось до него добраться, и теперь он, как миленький, отправится домой.

Терентьев сидел весь пунцовый и пытался объяснить благоверной, что он при исполнении. Иван Петрович проявил мужскую солидарность и подтвердил, что старший лейтенант в самом деле пришел к нам по делу, поскольку моего бывшего мужа взяли в заложники.

– И что? – спросила дама, оглядывая меня.

– Если хотите, можете выкупать и забирать себе, – предложила я ей.

– А сколько за вашего требуют? – полюбопытствовала Терентьева, временно оставив в покое своего.

Мы сообщили, что похитители оценили Женю в пятьдесят тысяч «зеленых». Дама еще больше заинтересовалась, заметив, что она бы за своего и рубля не дала. Но почему-то целый день за ним бегает, мысленно усмехнулась я.

Терентьева тянула мужа домой. Он оставил нам свою визитку, попросив сообщить, если мы что-нибудь узнаем о местонахождении Евгения Юрьевича. Мы все кивнули, хотя не собирались участвовать в поисках Жени, тем более выплачивать за него требуемые суммы. Но, может, позвонить все-таки Валерию Павловичу?

Мы не успели выпустить супругов Терентьевых, бочком продвигавшихся по заставленному коридору, потому что в дверь опять позвонили. Не квартира, а приемная министра.

На пороге стояли две девочки: одна – из элитного десятого класса, где я преподаю, вторую я не знала.

– Добрый вечер, Марина Сергеевна, – пискнули они. – Мы к вам. Можно?

До прихожей наконец добралась госпожа Терентьева, тащившая за собой мужа. Она уставилась на девчонок.

– Ира? Что ты здесь делаешь?!

Мне было трудно поверить, что тихоня Ира Терентьева – дочь этой разъяренной фурии. Правда, познакомившись с отцом, я поняла, в кого она пошла. Мать теперь вопила на дочь за то, что та не прополоскала как следует белье, вытерлась не тем полотенцем, не туда положила вилку и все в том же духе. Старший лейтенант пытался вступиться за дочь, но, конечно, не тянул против супруги. И тут во мне проснулся педагог.

Я взяла ситуацию в свои руки, приказав Терентьевой-старшей замолчать и покинуть пределы моей квартиры, старшему лейтенанту – зайти в дневное время, если у него еще остались к нам вопросы, а Ире с подружкой – проходить.

Терентьева-старшая не привыкла получать отпор, но, натолкнувшись на мой ледяной взгляд, как-то сразу сникла.

– Ирочка, ты за нами пришла? – спросил тем временем отец.

– Нет, я к Марине Сергеевне. У нас с Алисой вопрос по французскому. Марина Сергеевна – наша учительница.

Почему-то слово «учительница» вызвало новый всплеск эмоций у госпожи Терентьевой. Она попыталась схватить меня за волосы, но я увернулась, а Терентьева, потеряв равновесие, рухнула на пакет со старой дяди-Ваниной обувью. Я тем временем предложила девочкам пройти на кухню и подождать нас там. Они кивнули и юркнули в указанном направлении. Ольга Николаевна и Анна Николаевна последовали за ними. Сережка, Иван Петрович, старший лейтенант и я остались в прихожей. Терентьева-старшая пыталась подняться, но это оказалось не так-то просто. На помощь же ей никто не приходил. Кот решил попрыгать через препятствие.

Входную дверь я еще закрыть не успела и увидела, как по лестнице поднимается какая-то стильная высокая дама в брючном костюме. Поскольку идти она могла лишь к нам, у меня возникли подозрения, что она тоже присоединится к честной компании. И оказалась права. Дама обвела собравшихся отсутствующим взглядом. Боже! Это же она сидела в джипе, только сейчас была без шляпки. Тем временем вновь прибывшая спросила ровным, без всяких эмоций голосом, где Марина.

– Здесь я, – приподнялась Терентьева-старшая. – А чего надо-то?

Я молчала, не в силах вымолвить ни слова. Вот теперь я ее вспомнила. Мне доводилось встречаться с ней два раза (если не считать тех случаев, когда она сидела в джипе): в первый – у Жени, во второй – у Стрельцова. Дочь бизнесмена, единственная наследница какой-то империи, прихватившая бывшего, когда он устанавливал системы видеонаблюдения у ее отца. Я тогда приезжала к Жене за алиментами, а эта дамочка бросила мне свысока несколько фраз с единственной целью – унизить. Видимо, унижение слабых и хуже устроенных в жизни, чем она, доставляло дамочке большое удовольствие. Кайф ловила, садистка чертова. Женя мне потом ее в красках расписывал… Говорил, что хуже, чем все его предыдущие, вместе взятые. Но она его давно бросила. Что ее сейчас-то сюда принесло?

Или это она из-за Стрельцова?! У него дома она меня не узнала, не ассоциировала с Жениной бывшей женой. Да и кто я ей? У Стрельцова она со мной даже не поздоровалась, не удостоила ответом мое приветствие. Посмотрела свысока: какая-то репетиторша, недостойная даже кивка царственной головы. Саша, сын Стрельцова, потом за ее спиной рожицу скорчил, признался, что эту тетю Раю терпеть не может, и сказал, что у них с папой какие-то дела. Подросток, по-моему, был уверен, что не постельные. А если все-таки постельные и она каким-то образом узнала или увидела, как я от Стрельцова выходила после распития кофеев? Теперь пришла указать мне на мое место. И во дворе следила за Олегом Вениаминовичем?

Итак, я не могла вымолвить ни слова, узнав даму. Наши жильцы тоже молчали. Только моя тезка призналась, что она Марина.

Вновь прибывшая дама окинула нас всех ледяным взглядом, который, задержавшись на Марине Терентьевой, стал еще и презрительным. Потом она взглянула на меня. В ее глазах промелькнула такая ненависть, что мне стало страшно… Значит, узнала меня? Но почему она меня так ненавидит? Может, думает, что я пытаюсь увести у нее Стрельцова? Или Женя и ей звонил насчет выкупа, а она пришла… Зачем? Правда, смотрела она на меня не больше секунды, затем посмотрела на старшего лейтенанта и заявила:

– Вы мне больше не нужны. Я зря потратила на вас столько времени.

После чего развернулась на каблуках и пошла вниз. На меня она больше не смотрела. «Сумасшедшая», – промелькнуло у меня.

– Кто эта тварь?! – завопила Терентьева; она наконец поднялась на ноги, схватила лежавшую на полу гардину и, держа ее, как копье, бросилась вслед за дамой.

– Надо вызвать милицию, – с усталым видом проговорил старший лейтенант. – Мне одному не справиться.

– А чего справляться-то? – резонно заметил Иван Петрович. – Пусть бабы сами между собой разбираются. Пойдем-ка выпьем. У меня есть. Тебя как зовут-то?

Старший лейтенант, которого звали Сашей, удалился вместе с Иваном Петровичем в комнату последнего – пить горькую и плакаться на судьбину. Он бросил мне через плечо, что это и есть гражданка Белоусова, готовая выложить за моего бывшего двадцать пять тысяч «зеленых». Значит, Женя позвонил и ей. Или сейчас вспоминает всех своих бизнесменш в надежде, что хоть одна по старой памяти его выкупит? А Белоусова – самая хитрая и решила подключить всех, кого можно: меня, чтобы получить часть суммы; милицию, чтобы, может, вызволить Женю бесплатно. Но, как показала практика, в данном случае ни от меня, ни от милиции в лице старшего лейтенанта Терентьева толку никакого.

Я мысленно позлорадствовала, подумав, что Марина Терентьева выплеснет на Белоусову все свои отрицательные эмоции. Так ей и надо. Марина, как я поняла, уже успела огреть ее гардиной, не выясняя, зачем Белоусовой потребовался Терентьев.

Я заперла дверь на все замки и отправилась на кухню к девочкам. С лестницы доносились отзвуки сражения.

Старушки Ваучские уже поили моих учениц чаем. Ира Терентьева поясняла, что мама всегда такая. Я поинтересовалась, где работает Ирина мама.

Мама была чем-то вроде бригадира в группе «челноков», командовала и закупщиками, и продавцами. А также мужем и дочерью.

– Папа не уходит к тете Наташе только из-за меня, – поясняла девочка. – Он не может меня оставить на маму, тогда мне вообще житья не будет. А у тети Наташи нам вместе с папой жить негде. У нее еще маленький ребенок и родители. Так что папа говорит, что дождется, пока я замуж выйду…

Ситуация с тетей Наташей показалась мне до боли знакомой.

– Это ты про Наталью Леонидовну? – спросила я.

Ира кивнула. Речь шла о моей подруге, которая уже давно крутила с каким-то милиционером. Правда, мы со Светкой его никогда не видели, знали только, что он женат и все никак не решается уйти из семьи. Наташка объясняла это бесхарактерностью, а не наличием любимой дочери.

– А Наташка, то есть Наталья Леонидовна, знает, что ты – папина дочь?

Ира покачала головой и попросила меня ей об этом не рассказывать. Не по годам взрослая девочка сказала мне, что она будет лишней в семье папы и тети Наташи, – если у них получится. А она хочет, чтобы у папы получилось. И у Иры имелся план, как ускорить процесс ухода папы к тете Наташе.

Ирина и ее подруга Алиса узнали, что я была переводчицей на просмотре талантов в «Жар-птице». Девчонки давно собирались туда обратиться, да все никак не решались. Теперь жалеют, что не пошли раньше. Они хотели попросить меня посодействовать им в получении зарубежного контракта. Они хотят уехать работать за границу, чтобы заработать побольше денег и начать самостоятельную жизнь. Семья Алисы находится в бедственном положении, а Ира одновременно хочет и вырваться из дома, и подзаработать.

Я глубоко вздохнула. Я стояла перед дилеммой. Я – учитель и не могу толкать девчонок на то, к чему они стремятся. Я должна попытаться их отговорить. С другой стороны, я им сочувствовала, особенно после знакомства с Ириной мамочкой. Я честно сказала, что, по моему мнению, ожидает их в случае выезда за границу по контракту с «Жар-птицей», и не сообщила девчонкам ничего нового.

– А отец, Ира? – сделала я последнюю попытку. – Если он узнает? Подумай, каким это будет для него ударом.

– Я что-нибудь придумаю, Марина Сергеевна.

– Но он же работает в милиции! Да я бы на его месте…

– Вы не на его месте, Марина Сергеевна, – сказала Ира. – И вы сильная, а он – слабый. Вас даже Рашидов признал. Об этом сейчас все говорят.

Ольга Николаевна тут же поинтересовалась, кто такой Рашидов – ведь я его в своих рассказах именовала папой Сулейманом. Анна Николаевна же заметила, что мне с такой славой лучше в школу не возвращаться. Не надо, наверное, было соглашаться на последнюю работу.

– То есть как не возвращаться?! – воскликнула Ира. – А мы?!

Она что, забыла? Ведь говорила о намерении уехать. Я поинтересовалась, откуда девчонки-то знают о существовании папы Сулеймана. Я лично узнала и его, и о нем совсем недавно.

– Да вы что, Марина Сергеевна?! – искренне удивились Ира с Алисой.

Мне пояснили, что папа Сулейман – хозяин нашего района (это я уже слышала от Стрельцова) и что все фирмы, бары, рестораны, торговые точки и ночные клубы, расположенные в округе, платят ему дань. Если кто-то открывает тут дело – должен вначале сходить на поклон к Сулейману Расимовичу, иначе ничего не получится.

Судя по словам девочек, выходило, что Стрельцов с Волконским – нанятые папой Сулейманом люди. У них, конечно, есть какие-то проценты в деле, но большая часть акций принадлежит Рашидову, и, следовательно, он имеет больше всех с каждого из направлений деятельности «Жар-птицы». Стрельцов с Волконским не определяют кардинальных линий политики. После беседы со Стрельцовым у меня сложилось несколько иное впечатление о «Жар-птице» – или он попытался его создать? Я решила, что Стрельцов – главный партнер. А может, Олег Вениаминович просто рисовался передо мной, показывая себя таким крутым, – просто как мужик перед женщиной?

Ольга Николаевна тем временем поинтересовалась, не знают ли девочки чего про некоего Валерия Павловича, он же Могильщик. Девочки переглянулись, наморщили лобики, а потом покачали головами, но обещали поспрашивать, если нас он интересует.

Мы попросили узнать все, что только удастся. Я же скрепя сердце обещала поговорить со Стрельцовым, а если получится, то и прямо с папой Сулейманом, но собиралась сделать это только в отношении Алисы. Насчет Иры я намеревалась поговорить с Наташкой.

Внезапно мы услышали во дворе вой милицейской сирены и выглянули в окно. Вооруженные дубинками люди в форме вбегали к нам в парадное. Наверное, кто-то из соседей их вызвал, увидев или услышав, что происходит на лестнице.

Мы припали к окну.

К моему удивлению и ужасу, из нашего парадного вывели не только Терентьеву и Белоусову, но и Светку с Наташкой, тоже каким-то образом ввязавшихся в драку.

Мне ничего не оставалось, как позвонить Родиону Степановичу Безруких, чтобы помог вызволить двух учительниц своего сына.

Капитан Безруких усмехнулся в трубку, когда я вкратце изложила просьбу – и свое понимание событий, – и велел мне вместе со старшим лейтенантом Терентьевым проследовать в наше районное отделение милиции.

Старший лейтенант уже обнимался с Иваном Петровичем, от которого мы с дочерью Ирой его с трудом оторвали. Алиса пошла домой, а мы с Ирой повели папу под белы рученьки к его коллегам. Старший лейтенант высказывался в том смысле, что его женушке только пойдет на пользу ночь в «обезьяннике». И дочь и я были с ним полностью согласны. Судьба моей тезки Терентьевой волновала меня очень мало, мне хотелось вызволить Светку с Наташкой.

Когда мы дружною толпою ввалились в отделение, там все гоготали, слушая задержанных. Безруких был уже на месте и добавлял какие-то детали. Нас встретили с распростертыми объятиями. Саше Терентьеву коллеги начали задавать вопросы насчет того, как он такую бабу терпит. Набравшийся смелости старший лейтенант заявил во весь голос, что он разводится и уходит к Наташеньке; он указал на мою подругу, сидевшую в уголочке с оплывшим глазом.

Супруга Терентьева, в присутствии которой было сделано заявление, разразилась колоритнейшими эпитетами в адрес моей подруги и своего мужа. Досталось и мне, и родной милиции, и дочери, которую мамочка уже успела заметить, и госпоже Белоусовой со Светкой в придачу.

Госпожа Белоусова, которая менее часа назад показалась мне исключительно стильной дамой, теперь выглядела неважнецки. Терентьева над ней хорошо поработала. Вещдок – дяди-Ванина гардина лежала тут же. У Белоусовой была разбита бровь, расцарапаны обе щеки, растрепаны и выдраны волосы, ранее гладко зачесанные назад, в «хвост», порвана одежда, теперь висевшая клочьями. Достойного сопротивления моей тезке она оказать не смогла. Приемами не владела, а по массе уступала примерно вдвое. На ее счастье, в парадном появились Светка с Наташкой, решившие забежать ко мне, чтобы просто поболтать после окончания всех дел с Валерием Павловичем. Подруги знали, что я днем отправила француза, следовательно, можно было это дело отметить. Светка с Наташкой шли ко мне с бутылочкой вина, которую пришлось разбить о голову Терентьевой, защищаясь от разъяренной фурии. Терентьеву это не остановило, а вот содержимое бутылки вылилось. От жены старшего лейтенанта теперь во все стороны несло алкоголем, а по ее лимонно-желтой кофточке растеклись разводы.

Можно сказать, что Белоусовой повезло, а то неизвестно, осталась бы она в живых: Терентьева переключилась на Наташку, как только ее увидела. Светка вступилась. Белоусова больше в драке не участвовала, а лежала на лестничной площадке, отходила. Но Светки с Наташкой против Терентьевой было явно недостаточно.

Вопли на лестнице побудили соседей со второго этажа вызвать милицию.

Среди сотрудников отделения нашлись родители наших со Светкой и Наташкой учеников. Так обычно и бывает: куда ни ткнешься в нашем микрорайоне – везде родители учеников или бывшие ученики, школа-то у нас одна. Просто спасу нет никакого. Наверное, после этого лета придется уходить из школы. А то как мы там появимся первого сентября? Пожар с трупами, я – участница отбора живого товара для отправки за рубеж, Светка с Наташкой задержаны милицией за участие в драке. Новости-то по округе разносятся с поразительной быстротой. На меня на улице скоро пальцем показывать начнут.

В отделении мы провели около двух часов, от души повеселив его сотрудников, изнывающих от скуки. В конце концов Светку с Наташкой отпустили, а Терентьеву с Белоусовой оставили. Белоусова пыталась возмущаться, требовать адвоката, но лучше бы она права не качала. Ее, конечно, тоже отпустили бы, если бы она сидела, как мышка, и не возникала, но она при виде меня как-то ожила и стала поливать меня грязью. На пару с трезвевшим Терентьевым мы ввели сотрудников районного отделения в курс дела относительно моего бывшего и требуемого за него выкупа. Сотрудники правоохранительных органов очень оживились, узнав, что гражданка Белоусова готова выложить за мужика двадцать пять тысяч «зеленых». Поэтому решили еще немного с ней побеседовать.

Когда Наташка со Светкой услышали, что Женю кто-то взял в заложники и требует за него такие деньги, они были поражены до глубины души и твердо заявили, что его с кем-то перепутали. Я была на все сто согласна с подругами, потому что не оценила бы бывшего и в сотую часть требуемой за него суммы, о чем поведала родной милиции. В любом случае у меня таких денег в наличии не имелось и в обозримом будущем не намечалось (если только клад не найдем, но не на выкуп бывшего же его тратить?).

Районное отделение было в курсе свалившихся на меня несчастий и поинтересовалось, как у меня с ремонтом. Я ответила, что дело продвигается очень медленно, да и не знаешь, с кого компенсацию требовать. Я тут же полюбопытствовала, не выяснили ли органы, кому принадлежал спрятанный у соседей скелет. К великому сожалению родной милиции, сделать они пока ничего не смогли. Того и следовало ожидать. Дело по угоревшим и взорвавшимся художникам было уже закрыто. Как мило. С этим, как мне объяснили, все было ясно. Кому как, подумала я, но промолчала. В любом случае Вася на момент гибели был без документов, да и станет ли областная милиция связываться с городской? Как я предполагала, Андрея тоже в живых давно нет.

Из отделения Саша Терентьев вместе с дочерью и Наташкой отбыли к ней, я на прощание успела шепнуть Наташке, чтобы твердо пообещала Ире, что возьмет ее к себе вместе с папой, и что я потом объясню детали. Безруких вызвался развезти нас со Светкой по домам.

Вначале мы высадили Светку, а потом Родион Степанович завернул в мой двор и согласился подняться выпить чаю. Меня интересовало, как идет расследование происхождения скелета. Может, он не хотел в присутствии товарищей раскрывать тайны следствия? А в частной беседе у меня на кухне, может, что и расскажет?

Наши встречали Безруких как старого доброго знакомого. Иван Петрович, с нетерпением дожидавшийся возвращения старшего лейтенанта, был рад и капитану, которому тут же налил. Родион Степанович забыл, что он за рулем, и принял на грудь на пару с Иваном Петровичем.

Подобрев, Родион Степанович начал жаловаться, что завален он, бедный, делами, которые никак не раскрываются, а начальство план требует. Родион Степанович рад бы хорошо работать, да не получается. Взять, например, дело об останках художников. Мы все навострили ушки – на кухне, как и обычно, присутствовали все жильцы нашей дружной коммуналки. У патологоанатома, хорошего приятеля Родиона Степановича, возникла мысль, что останки – женские, а скорее всего один труп (вернее, то, что от него осталось) – женский, второй – мужской. И он об этом высказался в частной беседе с капитаном. Капитан бы, может, и продолжал расследование, но кто ж ему даст? Всем и так все ясно: художники угорели, потом у них там какой-то раствор или еще какая-то дрянь взорвалась и их разнесло на мелкие части, по которым опознание произвести практически невозможно, но их третий приятель заявил, что это они и есть. И где же тогда художники, если это не их части в морге валяются? Всех первоначальная версия устраивала, так что сиди, капитан, тихо и не возникай. Закрывай дело. Безруких и закрыл. Что ему оставалось делать? Ему что, больше всех нужно?

Мы капитану дружно посочувствовали, что работает в таких условиях, а сами, как обычно, наступили друг другу на ноги, как бы передавая под столом эстафету.

Сейчас же бедный капитан занимается скелетом, но что ж про него выяснишь-то? По всей вероятности, его обнаружили мастера, производившие ремонт в купленной французами квартире. Капитан связался с фирмой, в которой французы трудятся. По месту работы они характеризуются положительно. Из представительства, находящегося в Санкт-Петербурге, связались с Францией, куда месье отбыли в отпуск, и шокировали бедных французов. Те назвали русскую строительную фирму, из которой наняли рабочих для приведения купленной ими квартиры в божеский вид. Французская фирма – тоже строительная, но для выполнения некоторых видов работ они нанимают местных, вот к таким местным и обратились наши новые соседи. Безруких выяснил, что фирма, в которой французы заказали ремонт, уже год как не существует. Их с самого начала хотели надуть. Или это французы мухлюют, чтобы не платить налогов в нашей стране. В общем, сам черт не разберет. В любом случае скелет – не французский и не ими тут спрятанный. Но Безруких это дело пока не закрыть.

Я как бы вскользь заметила, что в обозримом будущем намерена посетить Францию и, если капитан желает, могла бы встретиться со своими будущими соседями (если они, конечно, собираются тут жить после всего случившегося). Если Безруких даст мне их адреса и телефоны во Франции, я постараюсь это сделать. Родион Степанович обещал предоставить мне имеющуюся у него информацию и рассыпался в благодарностях. Правда, считал, что пользы моя встреча с французами не принесет.

Ну это тебе, может, и не принесет, подумала я, а мне, то есть нашей квартире, может и принести. Правда, вслух я ничего не сказала.

Про последних русских соседей капитан ничего нового выяснить не смог – знал только то, что во время его предыдущего посещения сообщила я.

– Марина Сергеевна! – сложил на груди руки Родион Степанович.

Я его поняла и милостиво кивнула. Я и так была намерена связываться с Заславскими, до прошлой зимы проживавшими у нас за стеной.

Безруких, правда, нашел тех, кто жил за стеной до Заславских. Они поменялись на Юго-Запад, на две квартиры в новых домах. Ни в каком криминальном бизнесе предыдущие жильцы замечены не были, жили скромно, по средствам. А те, что были до них, сейчас в Израиле. Тоже не дотянешься.

В общем, как сказал Безруких, если мне не удастся что-то выяснить у Заславских во Франции, то скелет в нише тоже станет «глухарем». Родная милиция рассчитывает на помощь граждан в расследовании дел. Но я намеревалась проводить собственное расследование – нашу квартиру интересовало, что находилось в нише до появления там скелета и не прихватил ли господин Заславский принадлежащий старушкам Ваучским клад, интересовавший нашу квартиру гораздо больше, чем скелет.

С большим трудом мы отправили капитана домой, а сами вернулись на кухню для обсуждения дальнейшей программы кладоискательства.

– Вот через недельку-вторую поедешь во Францию, Мариночка, – начала Ольга Николаевна, – встретишься там с этими самыми Франсуа и Анри, узнаешь, что да как… Заславских найдешь.

– Так они мне что-то и сказали, – хмыкнула я. – Нужно будет тщательно продумать план действий. А пока давайте-ка прикинем, где мы тут еще можем поискать.

Нашу квартиру мы уже осмотрели всю. Печи и стены обстукали вдоль и поперек, все щелочки обследовали с лупой. Если что и было то в квартире соседей.

– Может, сходим и посмотрим? – предложил Иван Петрович.

Ольга Николаевна закричала на него, мол, думать надо, что говоришь. Но дядя Ваня думал: он предложил разобрать часть стены, разделяющей изначальную квартиру деда Лукичева. Ведь квартира французов сейчас опечатана с той стороны, не так ли? Кто же туда войдет? А мы быстренько ее обследуем – опыт осмотра стен, полов и печей уже у нас имелся, – отвлекаться ни на какие дополнительные занятия не будем. Четыре комнаты и кухня. Не так-то уж и много. А дядя Ваня потом дыру в стене заделает так, что никто и не догадается. А если у кого вопросы возникнут, так все на мастеров свалить можно, которые начали ремонт и сбежали.

С встречным предложением выступил мой сын. Зачем ломать нашу стену, если можно попытаться проникнуть в соседнюю квартиру через дыру в потолке? Во время взрыва потолок обвалился, так? Значит, можно пролезть с мансарды в этот проем.

Я заметила, что в мансарде сейчас идет ремонт.

– Так там сразу все и заделали, – усмехнулся Иван Петрович. – Не знаешь, что ли, темпы наших строителей?

Я возразила, что это мастера не из государственного предприятия и нанятые не государственной конторой.

– Все равно, – отмахнулся Иван Петрович.

Анна Николаевна сказала, что не видит смысла в нашем споре. Ведь можно просто сходить и взглянуть. Я закричала, что мастера, если не полные идиоты, тем более если они частники, на дверь должны были несколько замков навесить, зная любовь нашего народа к тому, что плохо лежит.

– Снимем, – сказал Иван Петрович.

– Откроем, – одновременно с ним высказалась младшая Ваучская – до недавнего времени добропорядочная и законопослушная старушка. Вот что с людьми делает кладоискательство!

– Проникнем, – заявил мой сын.

– Ладно, пошли, – приняла я решение. – Чего уж откладывать?

Глава 14

Ночь с 6 на 7 июля,

с понедельника на вторник

Первым делом мы нашли фонарики. Их в доме было только два.

– Надо прикупить, – заметила Ольга Николаевна. – В наших делах – вещь полезная.

– И еще ножичков штуки три, – сказала я. – Тот-то остался в деревне.

Я вздохнула и в который уже раз смахнула навернувшиеся на глаза слезы. Вспоминать гибель Васи было тяжело. И кто же все-таки его убил? Люди Валерия Павловича или кто-то еще?

Предложенный моим сыном расклад казался мне слишком простым. Боровичок против папы Сулеймана. Нет, есть кто-то еще. Алика надо бы попытать на предмет того, кто же все-таки взорвал его товарищей и чуть не убил его самого. Алик, как я считала, работает только на Стрельцова, не на Рашидова, хотя это и одна компания. У папы Сулеймана, естественно, много врагов. Не может не быть. Но зачем взрывать простых бойцов в деревенском доме, принадлежащем какому-то художнику? Я решила позвонить Алику на следующий день.

Тем временем дядя Ваня сходил к двери в мансарду и вернулся, сообщив, что с тем замком он справится запросто. Иван Петрович прихватил необходимый инструмент и снова пошел наверх. Ольга Николаевна и мы с Сережкой последовали за ним. Анна Николаевна осталась в квартире. Во-первых, ей было тяжело ходить, во-вторых, вдруг кто-то позвонит или еще кого нелегкая принесет среди ночи. В последнее время к нам стало ходить слишком много гостей, причем в основном непрошеных. Если опять кто заявится – Анна Николаевна нам тут же стукнет. Конечно, мы надеялись, что никто не придет и никто не позвонит.

На замок дядя Ваня потратил не больше минуты, и мы проникли в мансарду, освещая себе путь фонариками. Пахло краской и еще какими-то химикатами, ремонт шел полным ходом. Откровенно говоря, я не ожидала, что работы продвигаются так быстро.

Мы миновали часть мансарды, расположенную над нашей квартирой, и перебрались в ту, что находилась над соседской. Дыру в полу не заделали – там к работам еще не приступали, лишь наскоро заделали дыру в выходящей на улицу стене. Вообще, та часть мансарды, где прогремел взрыв, была отгорожена куском фанеры высотой метра полтора. То ли там собирались размещать что-то другое, не относящееся к фотосалону, то ли милиция пока запрещала заделывать этот провал, но он зиял чернотой в середине дальней от двери комнаты.

Впрочем, я не совсем правильно выразилась: мансарда на комнаты в привычном понимании разделена не была, она представляла собой единую анфиладу, без разделяющих ее стен, и только небольшие выступы с обеих сторон отделяли одно помещение от другого. Сама я никогда сюда не заходила, пока тут жили художники, но Сережка, как и окрестные мальчишки, заглядывал. Он говорил, что раньше помещения разделялись занавесками, которые, естественно, все сгорели во время пожара.

Фанеру мы отодвинули без особого труда: она оказалась легкой, так что мы с Иваном Петровичем быстро справились и направили лучи фонариков в черную дыру. Как я уже говорила, потолки у нас – три десять, не считая лепки. Плюс перекрытие, причем довольно мощное. Это ж какой силы был взрыв, если все разнесло? Конечно, от тел практически ничего не осталось, и не понять, кто это был – мужчины или женщины. Неудивительно. Наверное, взрывали специально. Только вот кого?

Я подозревала хозяев «Жар-птицы», которые почему-либо решили избавиться от каких-то своих сотрудниц. Причин можно было предложить массу: видели то, что им было не положено видеть; проявляли излишнее любопытство; неповиновение; открытый бунт. Да мало ли что еще?

– Придется на веревке спускаться, – заметил Иван Петрович. – Спустим тебя, Марина, и Сережку. Как самых легких. Вы там какой-нибудь стол или еще чего найдете и сюда пододвинете. И я уже по нему спущусь.

– А я что, вас потом всех вытаскивать буду? – спросила Ольга Николаевна. – Нет уж, Вань, пусть только Марина с Сережкой идут, а мы с тобой тут останемся.

Иван Петрович глянул по сторонам и сказал, что веревку тут можно и закрепить, вон у окна, например, но я согласилась с Ольгой Николаевной. По крайней мере, для начала мы с Сережкой просто осмотримся, а там видно будет. По всей вероятности, дыру в ближайшие дни заделывать никто не собирается, так что у нас есть несколько ночей для обследования квартиры. Может, в процессе работы еще какие идеи появятся.

Иван Петрович сходил домой за веревкой и первым спустил на ней Серегу. За сыном последовала я. Иван Петрович с Ольгой Николаевной держали, но я понимала, что им тяжело, стол все равно подставлять придется, чтобы меня вытащить. Эх, если бы тут еще свет включить! Нельзя сказать, что в квартире стояла кромешная тьма: окна выходили на улицу, а летние питерские ночи славятся на весь мир. Правда, уже стоял июль, мрак на какой-то период заволакивал город, но очертания предметов все-таки можно было рассмотреть. Тем не менее комнаты были довольно большими, чего не скажешь об окнах, и все находившееся в углах тонуло во мраке.

Но у нас имелся фонарик. Один остался у Ольги Николаевны и Ивана Петровича, а второй прихватили мы с Сережкой.

По всей вероятности, Заславские продали квартиру, оставив в ней большую часть мебели. Не тащить же ее во Францию? Да и купившим квартиру французам она требовалась. Теперь практически все стоявшее в той комнате, в которую мы спустились, было разрушено или каким-то образом пострадало. В общем, или требовало ремонта, или прямо-таки просилось на помойку. В следующей комнате убранство частично сохранялось, еще одна представляла собой склад мебели, строительных материалов и инструментов. Нас в первую очередь интересовала четвертая.

Из нее практически все вынесли. Не знаю уж, собирался ли тут кто делать ремонт или искал сокрытый в одной из стен тайник. Я склонялась к последнему варианту. Возможно, обследовавшие квартиру сотрудники правоохранительных органов, заметив большое количество различных стройматериалов и инструментов, а также разобранную печь, часть пола и стен, решили, что тут собираются делать перепланировку. Но они не знали про деда Лукичева и прочих родственников Ваучских. Те же, кто занимался разбором стен и печи, мог знать. Или знал про скелет. У меня создалось впечатление, что работали целенаправленно. В той комнате, в которой нужно. И в определенной ее части.

Милиция – или кто там еще – разобрали, вернее, разбили неразобранную кирпичную кладку, чтобы извлечь из ниши скелет. Когда я была тут после пожара, оттуда торчала верхняя его часть и ступни, сейчас же передо мной была пустая ниша – во весь человеческий рост. Обломки кирпичей валялись рядом. Я только смутно помнила, что видела вокруг себя в злополучную ночь, – не в том находилась состоянии, чтобы все четко отложилось в памяти. Теперь мне, конечно, было страшно, но не так чтобы очень – привыкла за последние дни. Да и чего бояться? Квартира пустая, опечатана. Вход, в любом случае, расположен в парадном подъезде, а туда не особо-то проникнешь: у них там какая-то мудреная сигнализация установлена, переговорное устройство и еще бог знает что. Если тебя не ждут специально – не войти. По идее, сюда можно забраться только через дыру в потолке, которую охраняют Ольга Николаевна с Иваном Петровичем. Да и кого может принести среди ночи, кроме слегка чокнутых жильцов нашей квартиры? Но мы-то ясно по какому делу – мы клад ищем. А другим чем тут заниматься?

И все же я пожалела, что не прихватила последний оставшийся у нас короткоствольный автомат или хотя бы пистолет. С оружием я чувствую себя увереннее. Но не возвращаться же? Ладно, завтра возьмем что-нибудь из нашего арсенала.

Сережка тем временем, опустившись на колени, внимательно осматривал всю нишу и пол перед ней. Я присоединилась к нему. Двери, когда-то закрывавшей ее, больше не существовало. Осталась только пустая ниша. Если кто-то из предыдущих хозяев и нашел что-то, то уже давно забрал себе, возможно, даже потратил.

– Мам, пошли дальше смотреть, – сказал Сережка. – Здесь уже ничего не найдем.

Я кивнула, соглашаясь. Мы принялись осматривать остальную часть комнаты: Сережка – по низу, я – на уровне своего роста. Наверное, лезть к потолку было бессмысленно. Мне почему-то казалось, что мы выполняем бессмысленную работу: все, что было спрятано, уже найдено до нас. В нише и, может, в печи.

Мы примерно с полчаса обследовали стены комнаты, правда, с меньшим усердием, чем у себя в квартире. Затем Сережка предложил отложить это занятие до завтра. Я с ним охотно согласилась, подумав, что завтра мы направим сюда Ивана Петровича с Ольгой Николаевной, а сами посидим наверху. Будем работать посменно.

Мы вернулись к дыре. Ольга Николаевна с Иваном Петровичем склонились над нами и шепотом спросили:

– Ну как?

– Ничего, – махнула рукой я. – Если что и было, забрали до нас. Бросайте веревку.

– Марина, найди, на что встать, как я тебе говорил, – свесил голову Иван Петрович. – А Сережка потом отодвинет назад. Его-то и так вытащим.

Только я сделала шаг в сторону, чтобы из соседней комнаты принести средних размеров стол, который Сережка смог бы отодвинуть из-под дыры к стене, как раздался скрип двери. У меня душа ушла в пятки. Сережка впился в мою руку и задрожал, как лист на ветру. Ольга Николаевна вспомнила Господа, Иван Петрович шумно вздохнул, а потом прошептал: «Чур меня!» Мы все дружно, не сговариваясь, перекрестились.

Скрип раздался наверху, в мансарде, со стороны второго входа. Художники всегда пользовались нашей лестницей, предпочитая нашу всегда открытую дверь вывертам «новых русских». Да и кто знает жильцов парадного подъезда? Если бы художники стали ходить через них, могли бы гораздо раньше лишиться мансарды, кому-то не угодив. Вася говорил, что с парадного входа вообще ни разу не заходил, но дверь там имелась. Забита она или нет, я не знала. И тут в тишине послышались осторожные шаги. Потом незнакомец остановился.

Нечистая сила? Привидение? Или привидения ходят беззвучно? А может, летают, не касаясь пола? Правда, я склонялась к мысли, что в мансарду зашел кто-то живой. Но кто мог пожаловать среди ночи? Кто-то увидел отсветы наших фонариков? Но кто станет смотреть в окна шестого этажа? Если только за мансардой не следили специально… Или нас услышали на четвертом? Нет, маловероятно, мы с Сережкой ходили тихо, ничего тут не передвигали. И слышимость в нашем доме все-таки не как в новостройках.

– Прячьтесь, – шепнула сверху Ольга Николаевна.

Я услышала, что они с Иваном Петровичем отходят назад, в сторону двери, ведущей на нашу лестницу. Но их шаги все равно были слышны, как и другие… Но те, другие, были гораздо тише…

Я выключила фонарик и попыталась вспомнить, какую мебель я видела в этой квартире. Ну хоть бы шкаф какой-нибудь… Стоявший напротив меня был разбит, в нем не спрячешься. Эх, если бы в нише была дверь! Сережка потащил меня в соседнюю комнату. Стараясь ступать как можно тише, мы бросились туда.

Мы в испуге озирались по сторонам, напряженно соображая: куда бы забраться? Хоть бы кровать какая-то, под которую можно было бы залезть. Портьера, за которую встать. И шкаф, шкаф… Тот, на который упал мой взгляд, зиял раскрытой дверцей. Я подскочила к нему, взялась за дверцу, она дико заскрипела. Я вся сжалась от этого звука и отпрыгнула назад, снова озираясь, потому что в этом шкафу нам не спрятаться, даже не проверить, закроется ли дверца до конца, – с таким-то скрипом.

Сережка выскочил в коридор. Может, там есть какие-то стенные шкафы? Но не тут-то было. Из коридора мы заглянули в комнату с нишей, потом в соседнюю, заваленную всяким барахлом от пола до потолка. Если прятаться, то только здесь.

– Думай! – шепнула я сыну.

И тут наверху раздался жуткий грохот. Как я поняла, упал или Иван Петрович, или Ольга Николаевна. Шаги перешли в топот бегущих ног, и я услышала мужские голоса. Слава богу, хоть не привидения! А то я уже готова была подумать, что это или дух скелета вернулся, или дух деда Лукичева, или еще чей из бывших жильцов.

Наверху истошно кричали. Ольга Николаевна. Потом Иван Петрович. Незнакомые голоса. Звуки борьбы. Что-то упало с жутким грохотом, разнесшимся в ночной тишине. Господи, что делать-то? И ведь мне наверх не забраться, чтобы им помочь. Хотя как я им помогу? Ведь ни автомат, ни пистолет не взяли, черт побери! Наших же убьют, а я тут стою как истукан. И что же нас сюда понесло?! И кто тут еще может быть?!

Я стояла неподвижно, не зная, за что хвататься. Сережка же обследовал комнату в поисках укрытия. Просто сидеть за кучей добра смысла не имело: найдут. Ребенок уже каким-то образом протиснулся к окну, выглянул на улицу, потом пошел обратно, вылетел в коридор, куда-то понесся – я слышала его шаги в соседней комнате.

И вдруг из соседней комнаты послышался скрип, казалось, вдруг начала двигаться стена. Влекомая материнским инстинктом, я бросилась к сыну, истошно завопив:

– Сережка!!!

Что-то продолжало грохотать и скрипеть. В комнату, где обвалился потолок, кто-то спрыгнул сверху. Продолжала кричать Ольга Николаевна.

Я влетела в комнату с нишей и увидела зияющую дыру. Стена в самом деле отодвинулась, открывая какой-то проход. Сережка уже стоял внутри прохода.

– Мама, сюда! – позвал он.

Я бросилась за сыном.

– Руки! – гаркнул кто-то у меня за спиной.

Я влетела в зияющий черный проем, Сережка на что-то нажал – и стена снова начала двигаться. Мне казалось, что она закрывается очень медленно, что она не успеет закрыться… Комнату осветила вспышка, но мы с Сережкой успели рухнуть на пол. Пули просвистели у нас над головами, второй выстрел прозвучал глухо, потому что стреляли уже за стеной. Дверь закрылась. Мы оказались в кромешной тьме.

За стеной что-то кричали, но мы могли разобрать только отдельные слова. Потом кто-то стал колотить по кирпичам – но что толку?

Мы с Сережкой медленно поднялись с пола.

– Ты как? – прошептала я.

– Нормально, – ответил сын. – Осторожно, здесь лестница.

Слава богу, фонарик я не выронила и не разбила. Я включила его и осветила помещение. Мы стояли на небольшой площадке. Слева от потайной двери, сквозь которую мы проникли, начинались ступеньки, ведущие вниз.

Я спросила у сына, что он сделал. Ребенок объяснил, что мысль о потайной комнате (он не предполагал, что тут окажется еще и лестница) пришла ему в голову, когда он выглянул в окно. Окна двух соседних комнат, по идее, должны были бы располагаться совсем рядом – они же находятся фактически в углах; но если выглянуть наружу, то оказывается, что между ними довольно приличное расстояние. У нас же в доме стены не такой толщины? Значит, тут должно что-то быть.

Сережка бросился к нише и в отчаянии ощупал ее еще раз. То ли высшие силы ему помогли, то ли удача была на нашей стороне, то ли дух деда Лукичева решил за нас вступиться, но сын каким-то образом коснулся нужного кирпичика, и стена чуть начала отодвигаться. Ребенок сам бы не смог показать, чего он коснулся – исследования придется проводить вновь. Если, конечно, мы еще когда-нибудь подойдем к нише с другой стороны.

Сын заскочил внутрь, позвал меня и успел увидеть рычаг сбоку и лестницу, ведущую вниз. Как только я влетела в проем вслед за ним, Сережка нажал на рычаг. И вот теперь мы замурованы в каменном мешке.

– Что будем делать? – шепотом спросила я.

Голос за стеной смолк. Больше никто не колотил по кирпичам.

– Пойдем вниз. – Сережка кивнул на лестницу.

– А Ольга Николаевна… – начала я.

– Как раз нужно выбираться, чтобы зайти с другой стороны и помочь им.

Я подумала, что Анна Николаевна, наверное, слышала крики сестры и дяди Вани и, возможно, предприняла какие-то меры. Только кого она вызовет? Милицию? Но что скажет милиция, если узнает, что мы дружненько сломали замок и проникли в чужое помещение? Да еще ночью. Кого еще она может вызвать? Валерия Павловича? Тот пошлет ее подальше. Какое ему дело до моих престарелых соседей, которые суют нос куда не следует? Алика? Вот если только Алика… Но где тот сейчас территориально? И поедет ли к нам? Он работает на Стрельцова, который, в свою очередь, помогает папе Сулейману выжить Валерия Павловича из нашего района. То есть мансарду через подставное лицо купили или Стрельцов, или Рашидов, или оба. А мы влезли на их территорию, не спросив разрешения. Но сейчас же влез и кто-то еще – тот, с кем борются Ольга Николаевна и Иван Петрович. Люди Валерия Павловича? Нет, рассчитывать нужно только на свои силы. Разберемся, а там посмотрим, с кем созваниваться и кому сдавать поверженных врагов (я надеялась, что мы их все-таки повергнем).

Мы двинулись вниз по лестнице. Ступени в некоторых местах поросли мхом и покрылись плесенью, кое-где обвалились. Я шла впереди, Сережка следовал за мной, одной рукой мы держались за металлические перила, другой – за стену.

Куда ведет лестница? – думала я. В подвал? Или в магазин, который когда-то принадлежал деду Лукичеву? Дед строил весь дом, но сам жил на верхнем этаже, а магазин имел на первом. Что находилось в квартирах со второго по четвертый? Он их сдавал? Старушки Ваучские ничего про это не говорили. Не знали? Но дед соорудил эту потайную лестницу. Определенно он, не потом же ее достраивали. А как же тут делали капитальный ремонт? Не обнаружили ее? Хотя как обнаружишь? Стена и стена. Кто ж ее измерял? Вообще-то не такая и толстая. Ширина лестницы составляла не больше метра, даже, наверное, сантиметров семьдесят; а площадка наверху была вытянута в длину, не в ширину… Да, наверное, никто раньше и не подумал, что тут может быть такое…

Наконец мы добрались до первого этажа, вернее, мы считали, что это первый этаж или подвал. Слева мы снова увидели дверь и такой же рычаг, как наверху. А справа начинался какой-то проход. Я направила туда луч фонарика: в общем и целом относительно сухие стены, паутина, пыль.

– Туда мы успеем, – сказала я Сережке, кивая на проход, и нажала на рычаг.

Дверь стала медленно, со скрипом отворяться. Потом остановилась.

Я временно осталась внутри, а Сережка осмотрел часть стены снаружи, на уровне рычага, и нашел там чуть вдавленный кирпич, несколько меньший по размеру, чем другие. Я тоже вышла из потайного хода, и мы нажали на кирпич. Дверь поехала обратно. Несмотря на древность, механизм работал. Вот только грохот стоял ужасный…

Мы оказались в подвале. Сережка сообщил, что они с ребятами сюда лазили, только никогда бы не подумали, что здесь могут быть такие интересные вещи.

Внезапно что-то мягкое прикоснулось к моей ноге. Я взвизгнула и опустила луч фонарика вниз. Об мои ноги терся черный кот, изгибая спину и подняв хвост. Я отерла пот со лба. По стенам и потолку протянулись трубы, под ногами валялись какие-то старые ящики и тряпье.

– Давай выбираться, – сказала я Сереге.

Сын провел меня между труб. Да, в этом подвале взрослому человеку особо не погулять, только вездесущие мальчишки могут сюда забраться, исследуя окрестные подвалы в поисках сокровищ. Я несколько раз ударилась головой, несколько раз чуть не свалилась, но до небольшого окошечка все-таки добралась.

Сережка подставил ящик, влез на него, а потом протиснулся в отверстие между прутьев. Я подумала, что мне для начала придется скинуть несколько килограммов или набраться сил, чтобы вырвать эти прутья с корнем, или идти искать какую-то дверь. Ведь должен же быть какой-то проход для сантехников?

– Мама, давай! – подгонял меня Сережка.

Только тревога за Ольгу Николаевну и Ивана Петровича заставила меня предпринять отчаянную попытку пролезть в эту дыру. Каким-то образом я протиснулась наполовину – и застряла. Бедра не проходили ни под каким видом. Сережка прыгал вокруг меня, не зная, как мне помочь.

В это мгновение под нашу арку влетела машина, резко развернулась во дворе и осветила меня яркими фарами. Я вылезала аккурат под своими окнами.

Прятаться было уже бессмысленно, теперь мне хотелось только одного: чтобы кто-то освободил меня из стального плена, раздвинув или сломав прутья. Фары продолжали меня слепить. Сережка, стоявший рядом, захныкал. К нам приближались какие-то люди.

– Какая встреча, Марина Сергеевна! – услышала я над собой знакомый голос. – Опять не спится по ночам?

Я подняла голову и увидела папу Сулеймана в окружении то ли четырех, то ли пяти телохранителей.

– Помогите, пожалуйста, выбраться, – сказала я вместо ответа.

Сережка шмыгал носом. Сулейман Расимович собственноручно приложил силушку и раздвинул прутья. Потом вытащил меня, держа за плечи. Я села на асфальт и разрыдалась. Сережка уткнулся лицом мне в плечо и тоже заревел. Папа Сулейман сидел рядом на корточках и внимательно нас рассматривал.

– Как проводили вечер, Марина Сергеевна? – поинтересовался он наконец.

И тут мне ударило в голову, что нужно срочно спасать Ольгу Николаевну и Ивана Петровича, а люди папы Сулеймана как раз могут мне в этом помочь – если, конечно, еще не слишком поздно. Ведь если я все правильно поняла, кто-то вторгся на территорию, для завладения которой Рашидов приложил некоторые усилия.

Я резко вскочила на ноги, подхватила Сережку и выпалила:

– Бежим! Скорее! Надо спасать наших!

С этими словами я пулей бросилась к двери своего парадного, увлекая за собой сына. Кто-то из людей Рашидова попытался меня остановить, но мы с Серегой увернулись и понеслись вверх по лестнице. За спиной у нас раздавался топот. Я очень надеялась, что мы не опоздаем и что люди папы Сулеймана возьмут нашу сторону.

Дверь в нашу квартиру была открыта, но я не стала заглядывать внутрь и заскакивать за автоматом или пистолетом – не сомневалась, что охранники вооружены. Из двери мансарды на лестницу падал свет. «Уже успели провести электричество?» – промелькнула мысль.

Мы ворвались внутрь – и все находившиеся там повернулись на шум. Под потолком действительно горела лампочка, кое-как освещавшая только малую часть мансарды, но и этого оказалось достаточно.

Мансарда представляла собой поле боя. Кругом была разлита краска, жутко воняло какими-то химикатами; стоявшие у одной из стен рулоны с цветной пленкой, которой, по всей вероятности, планировалось оклеивать стены, свалились на пол и плавали в цветной луже. У стеночки, повернувшись к ней лицами и упершись в нее руками, стояли двое дюжих молодцев. Анна Николаевна направляла на них дуло нашего единственного автомата. Иван Петрович сидел на полу, держась за разбитую голову, и что-то невнятно бормотал себе под нос. При нашем появлении из другой части мансарды вышла Ольга Николаевна с пистолетом в руке. Она сообщила:

– Не хочет, стервец, подниматься, так и сидит внизу.

Охранники Рашидова, ошеломленные увиденным, оглядывали мансарду, бормоча себе под нос: «Ну ни хрена себе! Во дают!»

– Эти с тобой, Марина? – спросила Анна Николаевна, поводя дулом автомата в сторону вновь прибывших.

Я не успела ответить: вошел запыхавшийся после подъема на шестой этаж папа Сулейман – он явно не привык к таким пешим прогулкам. Рашидов обвел взглядом открывшуюся его взору картину и попросил меня представить его бравым старушкам.

– Мои соседки, – сказала я.

Анна Николаевна тут же упомянула о своем боевом прошлом. Ольга Николаевна тоже похвасталась, что была в народном ополчении, а потом помогала в госпитале, где хирургом работала старшая сестра.

– Марин, принеси чего-нибудь выпить, – очнулся Иван Петрович.

– Сулейман Расимович, – обернулся один из парней, стоявших у стены, – скажите вы этим сумасшедшим…

– Молчать! – рявкнул Рашидов; он снова оглядел всю нашу компанию и громко расхохотался. Охранники последовали его примеру. Картина была достойна кисти художника.

Наконец папа Сулейман отдал распоряжения своим людям. Двоих, стоявших у стеночки, повели вниз, третьего вытащили из квартиры на пятом этаже. Старушки Ваучские, подхватив Ивана Петровича, отправились домой – «отпаиваться корвалолом», как выразилась Анна Николаевна. Меня Рашидов попросил задержаться. Сережка стоял рядом.

– Пойдемте лучше к нам, – пригласила я Сулеймана Расимовича. – Чего тут стоять-то?

Рашидов согласился, и мы спустились к нам. Папа Сулейман, наверное, никогда не бывал в коммунальных квартирах, поэтому вид нашего жилья – да еще в его нынешнем состоянии – произвел на него сильное впечатление. Один из телохранителей неотступно следовал за ним.

Кухня была временно занята, так что я пригласила гостя в комнату.

– Здесь живешь? – спросил он.

Я кивнула. Рашидов покачал головой и уже хотел открыть рот, как зазвонил телефон. Я посмотрела на часы. Нам в такое время звонить никто не мог. Но в свете последних событий…

– Вам могут сюда звонить? – спросила я у Рашидова.

– Но кто же знает, что я здесь? – усмехнулся он. – Я сам не думал минуту назад, что пойду к вам в гости. И у меня же сотовый. Бери. – Он кивнул на аппарат.

Только я направилась к нему, как он замолчал. И тут же вновь зазвонил.

– Сережа, возьми ты, – велела я сыну.

Ребенок взял трубку и поднес к уху. Затем повернулся ко мне:

– Обещают завтра с утра начать присылать папу по частям, если не заплатим.

– Пусть присылают, – кивнула я.

Сережка сказал: «Присылайте» – и повесил трубку. Сулейман Расимович очень заинтересовался услышанным. Я вкратце обрисовала ситуацию, правда, не сказала, при каких обстоятельствах Женя попал в заложники. Папа Сулейман спросил, чем занимается мой бывший.

– Инженер, – пожала я плечами. – Устанавливает системы видеонаблюдения.

Но Рашидов не отставал и пожелал узнать место работы бывшего. Название фирмы я не помнила, только примерное местонахождение. Папа Сулейман попросил дать ему все телефоны бывшего. Это сделал Сережка.

– Если вы вдруг решили мне помочь, – обратилась я к папе Сулейману, – то не нужно этого делать. Спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Пусть бывший выкручивается сам, как хочет. Я вообще не понимаю, почему выкуп требуют у меня. Мы практически не общаемся, и мне просто негде взять такие деньги. Чего ж не потребовать все с Белоусовой?

Рашидов внимательно посмотрел на меня.

– Ты или очень хорошая актриса, или в самом деле пребываешь в полнейшем неведении. Райка Белоусова – дочь Могильщика.

Я раскрыла рот и выдала что-то типа «э» или «м-м-м». И тут вспомнила, что в первый свой приезд к нам Валерий Павлович называл свою фамилию, но я даже не могла предположить, что высокая тощая Раиса – дочь маленького коренастенького Боровичка. Затем в голову ударила мысль: значит, Женя не у Валерия Павловича? Если Белоусовой тоже звонили (а она уже обратилась в милицию), это не может быть ее отец и его люди. Я спросила у Рашидова:

– Так, может, нас с ней вначале перепутали? А теперь требуют деньги с обеих?

Папа Сулейман попросил пояснить мою мысль. Я пояснила: раз Могильщик, то есть Валерий Павлович, в последнее время часто появлялся в нашей квартире – Женя тоже приезжал не раз и даже участвовал в выносе тел, – а я с Белоусовой примерно одного возраста, значит, кто-то мог подумать, что я – это она.

Сулейман Расимович задумался. Потом заметил, что если человека берут в заложники, то обстановку предварительно изучают, а таких идиотских ошибок быть не должно. Я сказала, что это папа Сулейман, возможно, знакомится с теми, кого берет в заложники, а также с их родными и близкими, а тут, наверное, работал какой-то идиот, потому что только идиот мог взять Женю в заложники. Рашидов же не знал, что Женю взяли случайно.

Папа Сулейман пожал плечами и пообещал разобраться. Зачем ему это, я не понимала. Ему-то что с этого? Даже если и вздумал показать себя рыцарем передо мной (тешила я себя такой мыслью), так зачем? По-моему, я ясно дала понять, что не стоит стараться. Из-за бывшего я не намерена напрягаться и влезать в долги.

Сережка вовсю зевал и с трудом сдерживался, чтобы не заснуть в кресле, слушая наши разговоры с дядей. Дядя это заметил и сказал Сережке, чтобы «присматривал за мамой». Затем откланялся и обещал заглядывать.

Я закрыла дверь за папой Сулейманом с телохранителем и в очередной раз с трудом добралась до постели. Старушки Ваучские и Иван Петрович уже спали.

Засыпая, я подумала: кто же все-таки залез сегодня в мансарду и по-чьему приказу? И кто взял Женю?

Глава 15

7 июля, вторник

Мы всей квартирой спали до часу дня. Потом еще несколько часов приводили себя в божеский вид, завтракали, пили кофе и обменивались впечатлениями.

Рассказ моих соседей не занял много времени. Просто-напросто Анна Николаевна, как и в других экстремальных ситуациях, нашла в себе силы прийти на помощь нашим. Не рассчитывая больше ни на кого, она достала припрятанный автомат и пошла в мансарду. Интуитивно протянула руку к выключателю – и лампочка загорелась. Все находившиеся в мансарде замерли, но наши опомнились первыми. После чего молодые люди под дулом автомата, всегда являющегося убедительным аргументом, проследовали к стеночке. Ольга Николаевна отобрала у одного из молодцев пистолет. В общем, теперь в нашей квартире имелись три ствола.

Мы с Сережкой рассказали про обнаруженный потайной ход. Сын сгорал от нетерпения – хотел исследовать подземный ход и выяснить, куда он ведет, что в нем спрятано.

– М-да, интересно, – медленно проговорила Анна Николаевна. – Оля, ты не помнишь, маменька что-нибудь рассказывала про потайную лестницу?

Ольга Николаевна покачала головой. Возможно, их мать просто не знала о ее существовании, но про потайные шкафчики и любовь своего отца к подобным штучкам много всего рассказывала.

Иван Петрович восхищался дедом Лукичевым; он обещал сегодня же за него выпить.

Гости пошли косяком ближе к вечеру.

Первыми (правда, предварительно позвонив) явились Наташка со старшим лейтенантом Терентьевым и его дочерью Ирой. Не прошло и десяти минут, как прибыл капитан Безруких, чтобы лично передать мне имеющиеся у него координаты французов.

Нам сообщили, что гражданку Белоусову из отделения забрали, а вот мадам Терентьевой не позавидуешь. Белоусова имеет очень влиятельных родственников и знакомых и настроена воинственно. Потом Безруких открытым текстом спросил: доводилось ли кому-либо из присутствующих на нашей коммунальной кухне встречаться с ее папочкой и знаем ли мы, кто он такой?

К изумлению капитана, а также старшего лейтенанта, с Могильщиком были хорошо знакомы все жильцы нашей квартиры и даже моя подруга Наташка.

Сотрудники милиции стали нас уговаривать – говорили, что мы должны бежать от Могильщика как черт от ладана.

– По-моему, милейший дядечка, – высказала свое мнение Наташка.

– Да, очень приятный мужчина, – кивнула Ольга Николаевна. – Ну и что, что он «гробовым» делом занят? Надо же кому-то.

Безруких о Могильщике был осведомлен лучше всех собравшихся; он пояснил нам, что этот «милейший дядечка» просто так ничего не делает. Раз к нему обратишься – и ты на крючке.

В ответ мы заметили, что в данном случае не мы обращались к Валерию Павловичу, а он к нам.

Безруких решил просветить нас, что соответствовало нашим желаниям.

Отсидев в свое время десять лет, Валерий Павлович превратился в добропорядочного гражданина. Вначале просто копал могилы, потом, с появлением первых кооперативов, открыл небольшую конторку и с тех пор тихо делает свой маленький бизнес. Не высовывается, с законом конфликтов больше не имеет, кому надо – отстегивает, простых смертных граждан не обирает, предоставляет услуги по ценам даже ниже среднегородских.

– Так в чем же тогда дело? – спросила я, не понимая, к чему клонит Безруких. – Вы нарисовали просто идиллическую картину.

Родион Степанович помолчал немного. Посмотрел на меня внимательно. Потом заявил:

– Эту змеюку опасаются все лидеры криминального мира. Я точно знаю, что в свое время он практически всем крупным группировкам оказал какие-то услуги. Догадываюсь, какие. У него же связи на всех кладбищах. Ему все обязаны. Надо ему отдать должное, Валерий Павлович никого зря не трогает, никому не мешает, работает тихо, сам по себе. Он ни с кем и ни под кем. Его о чем-то просят – он делает. Как мне говорили, все делает. В своей сфере, конечно. А если люди действуют даже не через него – он все равно узнает. Берет по-божески. Но…

– Но тогда почему его просто не пристрелят? – искренне удивилась Ольга Николаевна. – Сейчас же, кажется, с этим проблем нет.

Представители правоохранительных органов с некоторым удивлением посмотрели на семидесятитрехлетнюю старушку, неплохо освоившуюся при новых временах.

– У Могильщика где-то имеется досье. Никто не знает, где и что в нем. Скорее всего там описание услуг, которые он оказал. С подтверждением. При возникновении конфликтной ситуации, когда Могильщику почему-то становится жарко, он намекает провинившемуся: если с ним, бедным несчастным Валерием Павловичем, что-то случится – досье выплывет на свет божий. Надежный человек предаст его огласке – на всех уровнях, во всех кругах. Вы только представьте, сколько голов полетит. Можно только предполагать, что там у него. Наверное, у него есть шпионы на всех кладбищах. Так что связываться с ним – слишком большой риск.

Как я поняла, именно поэтому его не выгоняет из своего района папа Сулейман. Пинком под зад не выгоняет. Решил действовать в обход – через нас. Словно прочитав мои мысли, Безруких продолжал:

– Вы не думайте, что ему так нравится с вами общаться. Нужны вы ему.

Ольга Николаевна заметила, что Валерий Павлович несколько раз предлагал нам работу, и пояснила, какую именно. Безруких усмехнулся.

– Больно ему нужно, чтобы простые граждане в своих квартирах его гробы разукрашивали. Уж он нашел бы, где это делать. По своей природной подлости он просто желает мозолить глаза преступным лидерам. Вот такой у него пунктик. Мансарда его вполне устраивала. Да, да, я прекрасно знаю, что там хранилось. Мозолил глаза папе Сулейману. Но тот недовольства не высказывал. По крайней мере, во всеуслышанье. А Могильщик как бы все время напоминал о себе: «Я тут, рядышком. Помнишь меня, Сулейман Расимович?» А как еще объяснишь? Нравится Валерию Павловичу, чтобы окружающие чувствовали себя неуютно. Потом Могильщик зачастил к вам. Не знаю, почему согласился дать работу вашим подругам, Марина Сергеевна.

– Про адреса он сразу же спросил, – вспомнила Ольга Николаевна.

Безруких пожал плечами и высказал предположение, что это, возможно, временное пристанище товара – пока Валерий Павлович не придумает ничего лучшего. По адресам Наташки и Светки ему нечего делать, надо бы куда-то поближе к папе Сулейману. По крайней мере, во всех районах Могильщик имеет что-то рядышком с человеком, которому желает периодически напоминать о себе. И до поры до времени сидит тихо. Этакий спящий резидент. Но чуть кто-то высказывает недовольство или пытается как-то его прижать – тут милейший Валерий Павлович просыпается и напоминает о себе уже в довольно резкой форме. Или вдруг ему самому что-то срочно требуется. Он не злоупотребляет, но может прийти и сказать: нужно сделать то-то и то-то. И делают. Может вообще никогда не обратиться к тем, кто воспользовался его услугами. Может по какой-то мелочи. Может через несколько лет. А в основном просто мозолит глаза. Что конкретно у него есть на каждого, Безруких не знал. Наверное, фотографии, записи разговоров, возможно, видеопленки.

– Но неужели без него нельзя обойтись?! – воскликнула я.

Как сказал Безруких – иногда нет. В практике криминальных структур возникают всякие ситуации, а тут в городе есть человек, который может помочь, так сказать, провести уборку. Все знают, что он точно может. И наверняка узнает, что эта уборка проводилась, пусть и без него. С ним же, в принципе, не так уж сложно договориться. Он – ни под кем, так сказать, самостоятельная структура. Поэтому и обращаются.

Но в настоящий момент в районе возникла весьма напряженная ситуация. Этим озабочены, в частности, и правоохранительные органы, старающиеся держать руку на пульсе.

Кто-то пытается давить на Могильщика, причем представляет дело таким образом, что это папа Сулейман под него копает. Но Безруких был почти уверен, что это кто-то другой хочет подставить Рашидова.

– Но ведь и Валерий Павлович, как я понимаю, не дурак? – сказала я.

Как считал Безруких, в этот момент со всех сторон проводилась проверка – самим Могильщиком и папой Сулейманом. Да и правоохранительные органы не бездействовали.

– А зачем нам смена власти? – усмехнулся капитан. – Лучше уж налаженный порядок. Папа Сулейман в районе всех устраивает. Порядок он держит и всех держит в руках. Мне начальство после событий у вас тут, – капитан показал на потолок, – велело: дело закрыть как можно быстрее. Папа Сулейман обещал сам разобраться. И никто не сомневается: разберется. Дай бог ему долгих лет жизни.

Сулейман Расимович Рашидов, как сказал капитан, – человек умный, расчетливый, по-восточному хитрый, лишний раз подставляться не станет, ну если только за очень большие деньги. Выживание же Могильщика ему никаких крупных капиталов не сулит. Как раз наоборот. К тому же Рашидов – человек не алчный и, как особо подчеркнул Безруких, здравый. Более того, все, кто под ним ходит, об этом не жалеют. Он свои деньги отрабатывает. Если на кого-то из его «подшефных» наезжают, он быстро решает проблему.

Но у Сулеймана Расимовича появился какой-то могущественный противник. На территории папы Сулеймана у Могильщика уводят весь товар, потом горит мансарда, в которой он тут базировался; причем в ней взрывают два каких-то неопознанных трупа. А теперь в заложники взяли любовника его дочери.

Я могла бы добавить к этому происшествие ночью в деревне, где погиб Вася, но промолчала: теперь я совершенно не понимала, кто тогда участвовал в боевых действиях. Кто стрелял в людей Сулеймана Расимовича и Стрельцова? Кто взял Женю в заложники? Или брали просто какого-то мужика, поджидавшего кого-то среди ночи в машине, а потом вдруг выяснили, что он – любовник Белоусовой, хоть и бывший?

– Родион Степанович, – обратилась я к Безруких, – а кто, по вашему мнению, должен занять место папы Сулеймана, если… с ним что-нибудь случится?

Капитан ответил, что равноценной личности в нашем квадрате нет, и повторил, что родная милиция хотела бы сохранить статус-кво – тут все всех устраивает. К тому же работы меньше: папа Сулейман следит за порядком, так что остается заниматься только местными алкашами, бомжами да семейными ссорами. А по-крупному в районе тихо, и все довольны. Плюс Сулейман Расимович – человек по-восточному щедрый. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. А насчет замены… По идее, два помощника папы Сулеймана – Стрельцов с Волконским, но они явно не потянут, даже на пару. И у них все-таки ограниченная сфера деятельности – ночной клуб, девочки. Район им не удержать, начнется передел сфер влияния. Да и слабоваты они пойти на папу через Могильщика. Не решились бы. Даже вдвоем.

Конечно, ситуация с дочерью Валерия Павловича получилась весьма неприятная, но это уже чистая случайность, что Марина Терентьева на нее накинулась. А то, что Белоусова ко мне знакомиться пришла, так это чисто по-бабски, – по крайней мере, так считал Безруких.

В конце концов капитан рекомендовал нам всем сидеть тихо, не высовываться, ни с Валерием Павловичем, ни с папой Сулейманом в конфликт не вступать, а если получится – так вообще не общаться. С другой стороны, если наша дружная коммунальная квартира отыщет негодяя, заварившего всю кашу, найдется много влиятельных лиц, готовых нас отблагодарить.

Введя нас в курс дела таким образом, капитан Безруких откланялся. Следом за ним нашу квартиру в задумчивости покинули Наташка с Терентьевыми, а мы остались в нашем обычном составе.

– Что будем делать? – спросила Ольга Николаевна.

– В первую очередь – искать клады, – ответила я. – А все остальное подождет. И вообще, разберутся как-нибудь без нашего участия.

Взглянув на часы, мы решили, что следует подождать еще часика полтора, а тогда уже можно будет отправляться в подземелье. Мы решили, что на дело на этот раз пойдем мы с Сережкой и Иван Петрович, а сестры останутся в квартире. Старушки попросили оставить им автомат, а я сунула в глубокий карман штормовки пистолет, отобранный вчера Ольгой Николаевной у молодого человека. Иван же Петрович с Сережкой прихватили по купленному сегодня дядей Ваней ножу. Мы также взяли с собой фонарики и веревку.

Глава 16

7 июля, вторник, вечер

Вначале следовало решить, каким образом подбираться к нужной нам потайной двери. Мы пока знали только один проход – через оконце, в котором я имела несчастье застрять. Правда, как напомнил мой сын, папа Сулейман растянул железные прутья своими могучими ручищами, так что теперь у меня не должно возникнуть проблем с пролезанием между этими прутьями. Сережка проходил и так, а дядя Ваня без труда протиснется в то отверстие, которое оказалось по силам мне. Иван Петрович был худощав и сух. И достаточно гибок. Это у него природное, никакими растяжками он никогда не занимался.

Я все-таки заметила, что где-то должна быть дверь для прохода сантехников – ведь если трубы прорвет, работники жилконторы должны как-то добираться до пробоины. Вслед за моим замечанием началось обсуждение возраста труб. В конце концов мы пришли к выводу, что они все-таки современные, а не дедовы, но, слава богу, у нас пока никаких крупных аварий не случалось, и по нескольку дней без холодной воды мы не сидели, ожидая сварщиков; а с горячей проблем нет – у нас колонка, так что не «наслаждаемся» летним месячным отключением, как жильцы новых районов. Но проход для сварщиков, водопроводчиков и прочих сотрудников жилконтор все же должен иметься.

Вначале, не выходя из квартиры, мы вспоминали все подходы к дому, потом решили, что зря теряем время: будет проще, если мы выйдем на улицу и осмотрим наш дом со всех сторон. Так мы и поступили. И пришли к неутешительному выводу: проход для сантехников может быть только через подвал магазина элитной одежды.

У нас в парадной изначально имелся спуск в подвал под лестницей, но его замуровали самые первые хозяева магазина – чтобы к ним в подвал (где явно находился склад) не проникали лица, которым, по мнению хозяев магазина, там делать нечего.

– Э, так мы, значит, и под магазин проберемся? – обрадовался дядя Ваня. – А мы тут беспокоились…

– Ломик бы еще неплохо прихватить, – заметила в прошлом законопослушная старушка Ольга Николаевна.

– Что, в подвале никакой железяки не найдется, что ли?! – удивился дядя Ваня. – Мы ж не в Америках, чай, и не в Германиях.

Я вспомнила, что в двух подвальных помещениях, которые мне довелось посетить, валялись кучи всякого хлама. Я не сомневалась: уж что-что, а какую-нибудь палку или железяку мы там отыщем.

В общем, нашей дружной квартирой мы приняли решение идти уже проторенным путем: через мое любимое оконце. Ольга Николаевна вышла нас проводить и на всякий случай постоять на шухере. Вдруг кого-то на ночь глядя нелегкая принесет? По закону подлости такое случается. Нам ведь не нужно, чтобы кто-то из соседей или обслуги ночного клуба видел, как мы лезем в подвал. Зачем привлекать к себе внимание? А то пойдут вопросы: что мы там ищем? И другим захочется. У нас же не было желания ни с кем делиться, сколько бы ни было богатств зарыто дедом Лукичевым.

На этот раз я прошла в отверстие без особых проблем, только пришлось скинуть курточку. Ольга Николаевна пожелала нам удачи и отправилась наверх, в квартиру, старушка обещала время от времени спускаться – мало ли что.

Сережка с дядей Ваней без конца обсуждали, на что нужно потратить золото, которое мы непременно отыщем, я больше думала о том, что медведь не убит и шкурой своей владеет безнадежно.

Но вслух сказала, что нужно искать клад. Вот если найдем… нам и вправду много чего требовалось.

– Машину бы, – вздохнул Сережка. – Ты, мама, водить научишься, а там и я подрасту.

– Машину нам, конечно, неплохо бы, – поддержал моего сына Иван Петрович. – Опять же – хотя бы одну на квартиру. Для начала. Марина, скажи этому… как его… Сулейману. Пусть подарит тебе машину.

– Да вы что в самом-то деле?! – заорала я. – Вы хоть думаете, что говорите? Представьте, прихожу я к Рашидову и говорю: мне бы тачку да еще что-нибудь. Он меня пошлет по известному адресу и прав будет. И моя работа у него на этом закончится.

– А может, и подарит, – с невозмутимым видом заметил Иван Петрович. – Если бы у меня имелись деньги, я бы для такой красивой бабы, как ты, Марина…

– Ох, дядя Ваня! – махнула я рукой.

Сережка заявил, что он видел, какими глазами смотрел на меня папа Сулейман.

– Что?! – взревела я. – Какими глазами он на меня смотрел?! А твои, кстати, тогда просто закрывались.

Иван Петрович поддержал Сережку, заявив, что Сулейман Расимович положил на меня глаз, а посему должен удовлетворить мои маленькие дамские прихоти. Другие бабы у него что просят? Шмотки, драгоценности. А мне телефон для дела нужен, чтобы поддерживать связь с жильцами нашей квартиры. А машина? Тоже для дела. Чтобы мы всем составом выезжали, опять же по делам. Может, еще потребуется искать место захоронения деда Лукичева. И на чем мы на поиски отправимся? А драгоценности я у папы Сулеймана просить не буду – мы их сами найдем. Старинные, не теперешнее турецкое барахло, которым магазины забиты. Для наших поисков от папы Сулеймана достаточно получить телефон и машину. Остальное потом сами купим.

– Вы еще специальное оборудование вспомните, – хмыкнула я. – Металлоискатель-то он, наверное, сможет обеспечить.

– А это мысль, – протянул дядя Ваня. – Может, и пригодится. В таком-то подвале. Спроси у него при следующей встрече.

Я опять была готова на них заорать, но Сережка меня опередил, сказав, что про металлоискатель он папу Сулеймана сам спросит, вроде бы для его личных мальчишеских нужд. Пусть Сулейман Расимович сделает подарок ребенку. А то приходил к нам в гости, ни маме презента не сделал, ни сыну. Я закатила глаза. Слышал бы нас сейчас Рашидов.

– Я спрошу, нет ли у него лишнего, – невинными глазами смотрел на меня Сережка. – Не валяется ли где на складе.

– Если у него что и есть, то миноискатель, – заметила я.

– Тоже может пригодиться, – с серьезнейшим видом заметил Иван Петрович. – В нашей-то жизни. Возьмем, если даст. А я еще мужиков у ларька поспрашиваю. Сейчас ведь всем торгуют. Кто что сопрет.

Мне казалось, что я нахожусь среди сумасшедших. Тем временем мы уже подошли к нужной нам стене, пробравшись между труб и ящиков. Дядя Ваня внимательно осматривал все попадавшее на пути барахло – рылся во всех ящиках и раскидывал носком ботинка тряпье. Уж какая дрянь только не валялась в этом подвале – и консервные банки (пустые), и железяки всех форм и размеров, и деревяшки, которых хватило бы, чтобы год отапливать деревенский дом. Кто все это накидал? А ведь сюда, как мы убедились, можно проникнуть только через маленькое оконце, в которое до того, как папа Сулейман раздвинул прутья, взрослый человек не пролез бы.

Сережка признался, что они с мальчишками тут бывали неоднократно и что все это барахло лежит тут с их первого посещения. Наверное, осталось с тех времен, когда все подземные двери свободно открывались и еще не было ни кооператоров, ни коммерсантов, обосновавшихся чуть ли не во всех свободных подвалах в центре города.

Иван Петрович осветил фонариком нужную нам стену. Мы с Сережкой указали на кирпич, служивший чем-то вроде ключа.

– Ну что? Жмем? – спросил Иван Петрович.

Мы с сыном кивнули.

Иван Петрович приложил усилие – и дверь пошла. Скрип, грохот – мне хотелось заткнуть уши. Потом послышалось какое-то странное скрежетание, и дверь замерла, открывшись наполовину.

– Заело, что ли? – шепотом спросил Иван Петрович.

Я пожала плечами. Кто ж ее знает? В прошлый раз тоже только до половины дошла.

Сережка уже проскользнул внутрь.

– Закрывать будем? – спросила я.

– Лучше не надо, – ответил дядя Ваня, осматривая рычаг с другой стороны. – Если в самом деле заело… Не выберемся еще, не дай бог… Тут же вроде никто не шастает.

Иван Петрович осветил часть уходящей вверх лестницы. Поднялся на несколько ступенек и снова посветил вверх, что-то пробормотав себе под нос. Потом направил луч в открывавшийся перед нами проход. Сережка последовал его примеру. Я была без фонарика, но с пистолетом.

Стены были в общем и целом сухие, только в нескольких местах на потолке виднелись какие-то подтеки. И кое-где я заметила мох и плесень. Главное, чему я порадовалась, – пол был сухой, правда, покрытый толстым слоем пыли. Перед тем как отправиться на дело, мы долго думали: в какой обуви идти? В конце концов мы с Сережкой надели старые кроссовки, а дядя Ваня – ботинки, изменив своим любимым тапочкам. Резиновые сапоги для первого раза надевать не стали. Они и не требовались. Пока.

– Ну что? – посмотрел на нас с сыном Иван Петрович. – Вперед, друзья мои!

Мы двинулись вперед. Не назад же поворачивать и не по лестнице же подниматься? Хотя в дальнейшем следовало еще раз пройтись по ней. Вдруг с нее еще какие-то потайные двери открываются на других этажах? Любопытно же все-таки, что там напридумывал дед Лукичев.

По проходу мы прошли метров двадцать и оказались перед запертой дверью. Иван Петрович осмотрел ее и заметил, что дверь и замок – современные, для него проблем не составят. И в самом деле Иван Петрович очень быстро справился с замком, и мы вышли в следующий проход. По высоте он оказался точно таким же, как и предыдущий, – то есть мы могли стоять в полный рост.

Еще десять шагов, и мы поняли, что стоим на развилке. Молодая женщина, одиннадцатилетний мальчик и весьма уважающий зеленого змия шестидесятидвухлетний дядя Ваня, конечно, не очень-то походили на Илью Муромца, Добрыню Никитича и Алешу Поповича, но кое-какие сходства обстоятельств тем не менее прослеживались. Насколько мне помнилось, найдя клад, Илья Муромец отдал его Владимиру Красное Солнышко (правда, это другая былина, не та, что с развилкой). В нашей же ситуации приходилось опасаться, как бы местный князь (или князья), собирающий дань со всего района, не положил на клад глаз, если узнает о его существовании. В общем, история повторялась спустя века. Имелась княжеская дружина (братва), не утруждающая себя пахотой и прочими сельхозработами, имелась княжеская казна (общак), а простой народ стремился утаить от сборщиков дани накопленные богатства, например закапывая клады в землю (пряча в стене или под половицей). Ну чем не двенадцатый век? Нравы на Руси не очень-то изменились с тех пор.

Мы с Сережкой и дядей Ваней задумались: куда же нам двинуться? Как я предполагала, и богатства, и смерть (последнее – более вероятно) могли ждать нас везде. По идее, левое ответвление должно было вывести нас в подвал под магазином, правое – под «Жар-птицу». Но куда же мы выйдем, если пойдем прямо?

– Возможно, это выход на поверхность, – предположил Сережка. – Дед Лукичев сделал этот подземный ход, чтобы уйти от врагов, если они до него доберутся.

– От кредиторов. Или от ментов, то есть от полиции, городовых или как там их в прошлом веке называли? – сказал дядя Ваня. – Слушайте, а ему принадлежал только наш дом или все эти, соседние?

Мы с Сережкой пожали плечами. Старушки Ваучские говорили только про наш. Или не знали, или дед в самом деле построил лишь этот. Или построил все окрестные, а потом продал, оставив себе один. Эх, богатый был купец, царство ему небесное. Если он на небесах, конечно.

– А к метро мы так не выйдем? – поинтересовался Сережка.

– Ты думаешь, что говоришь?! – закричала я на сына. – Его после войны строить начали. После Великой Отечественной.

– Начинали до, – заметил Иван Петрович. – Но практически ничего сделать не успели.

– А наши дома построили почти за сто лет до этого. И о шахтах для подземных поездов тогда даже не думали, – съехидничала я.

Более того, питерское метро расположено довольно глубоко. Возможно, это самое глубокое метро в мире, хотя строить на нашей земле всегда было непросто: болото. К тому же мы находились гораздо выше шахт метрополитена. Я не заметила ни малейшего уклона, пока мы шли по этим подвальным коридорам.

И тут послышались шаги… Мы замерли. Наверное, мы разговаривали слишком громко, я даже накричала на сына…

Шаги приближались, они доносились из туннеля, расположенного прямо перед нами. Похоже, шли двое. И не пытались укрыться.

Я выхватила из-за пояса пистолет. Дядя Ваня с Сережкой приготовили по ножу. Эх, надо было второй пистолет брать или автомат! Все, теперь без оружия из дома не выхожу, дала я себе зарок.

Дядя Ваня с Сережкой направили лучи фонариков в туннель, и мы увидели двоих мужчин весьма потрепанного вида. Они тут же закрыли глаза руками: свет слепил их.

– Да уберите вы фонари-то! – закричал один из них, сопровождая свою просьбу весьма колоритными эпитетами.

Сережка фонарик выключил, а дядя Ваня оставил – не разговаривать же в темноте? Мужики остановились шагах в пяти от нас. Типичные бомжи с типичным запахом. В старой поношенной одежонке. Минуты три обе стороны молчали. Мы по мере возможности рассматривали их в свете дяди-Ваниного фонарика, а они – нас. Потом один из бомжей поинтересовался:

– Заплутали, что ли? Вывести?

– Да нет… – проговорил Иван Петрович; он внимательно рассматривал бомжа. Неожиданно спросил: – Гришка, никак ты?

У бомжа от удивления раскрылся рот. Потом он промямлил что-то типа «я, а ты кто?». Дядя Ваня тут же направил луч фонаря себе в лицо и представился.

В общем, оказалось, что три из пяти проведенных в колонии лет Иван Петрович спал на нарах рядом с этим самым Гришкой. Мы с Серегой молча стояли рядышком и слушали, как дядя Ваня с Гришкой вспоминают общих знакомых и проведенное вместе время.

Как выяснилось, наше гуманное государство наказало оступившегося человека на всю жизнь: попав за колючую проволоку, Григорий, естественно, лишился комнаты, в которой жил и был прописан. Дядя Ваня-то возвращался к матери, которая тогда еще была жива, а Гришка всегда жил один. Новую комнату ему, конечно, никто не дал, старую не вернули, а о том, чтобы что-то купить, и речи быть не могло – и вот уже почти семь лет Григорий обитает в подвалах Петроградского района, промышляя чем придется.

– Да чего мы тут стоим-то? – всполошился Гришка. – Пошли к нам. Присядем.

Конечно, в этих подвалах он чувствовал себя хозяином, а мы – пришельцами. К сожалению, пришли мы без гостинцев, не рассчитывая встретить знакомых, но это можно будет исправить в следующий раз (который, как я не сомневалась, состоится), в особенности если Гришка с товарищем нам как-то помогут. Оружие мы, естественно, убрали.

Григорий представил своего приятеля.

– Соболь, – сказал он. – Так и зовите его.

– Я уж и не помню, когда меня Савелием кликали, – улыбнулся беззубым ртом Соболь. – Вообще-то, Соболев Савелий Геннадьевич. Но я привык, что просто Соболь.

Я была представлена Мариной Сергеевной, а сын просто по имени. Эти имена-отчества в старом подвале звучали несколько диковато, но мы все оказались очень вежливыми. Матерных слов в речи Григория и Соболя стало гораздо меньше, чем вначале; правда, полностью их исключить они не могли, но каждый раз извинялись за несдержанность.

Григорий пояснил: услышав наши голоса, они с Соболем решили сходить на разведку. Они предположили, что мы, возможно, заблудились: ведь ясно слышалось, что говорят женщина, ребенок и мужчина. А оказалось – старый друг Ваня с соседями.

Тут мы как раз добрались до небольшого закуточка, в котором, как я поняла, Гриша с Соболем и обосновались. Над головами тянулись трубы, были трубы и у стены. Нам объяснили, что у стены – отопление, так что зимой они тут не мерзнут, даже жарко бывает. Как и в подвалах под нашим домом, повсюду валялось тряпье, правда, железяк я не заметила. Возможно, бомжи свое жилье от них очистили. В углу стояли пустые бутылки, ящик служил столом. Имелась даже грязная, давно не мытая посуда. Соболь включил тусклую лампочку, пояснив, что свет он сюда проводил сам, а лампочки они на лестничных площадках выкручивают.

– Вот так и живем, – Гришка обвел взглядом свое жилище. – Чем богаты… Да вы присаживайтесь. Сейчас я еще ящики принесу.

Он удалился и почти сразу же вернулся. Мы с Сережкой устроились на одном ящике, дядя Ваня – на другом, а Гришка с Соболем разместились на остатках грязного матраса. К запаху, исходившему от них и от всех окружающих предметов, я уже привыкла и, в общем-то, больше на него не реагировала.

– Эх, пузырек бы сейчас… – мечтательно произнес Соболь, искоса взглянув на меня.

– Завтра принесем, – пообещал дядя Ваня. – Выпьем с тобой, Григорий, вспомним, как на нарах рядом сидели и баланду вместе хлебали.

Я порылась в карманах, надеясь найти хоть какую-то купюру (не сомневаюсь: Соболь сбегал бы, было бы с чем), но, к сожалению, у меня с собой не оказалось ни копейки, как и у остальных членов нашей команды. Все-таки мы не за покупками собирались, а на поиски кладов. Я, как и дядя Ваня, пообещала мужикам, что мы им обязательно «проставимся». И закуски принесем.

Бомжи поинтересовались, что привело нас в подвал. Про клад мы им рассказывать, естественно, не собирались, следовало что-то быстро придумывать.

– Я решила выяснить, где бывает мой сын, – заявила я. – Вечно шастает по подвалам с пацанами, а я волнуюсь. Выбралась посмотреть, что тут да как.

– Мама у меня авантюристка, – добавил Сережка. – Вот мы и полезли вместе.

Я поддержала версию чисто авантюрной вылазки. Да и эта наша экспедиция была, как ни крути, авантюрой.

– А меня с собой взяли как единственного мужика в квартире, – пояснил дядя Ваня. – И не мог же я бабу одну с дитем сюда отпустить?

– Выходит, вас всех на ночь глядя в подвал понесло? – не отставал Гришка, искоса на нас посматривая.

– Да вот решили взглянуть, не найдем ли чего интересного, – протянул мой сын. – Если, например, под «Жар-птицу» пройти или под магазин… С пацанами все-таки страшно. А с мамой и дядей Ваней – нет.

– Зачем лишний раз привлекать к себе внимание? – заметил дядя Ваня.

Я же призналась, что не хотела бы, чтобы кто-то из соседей или просто знакомых видел, как я лезу в оконце. Пояснив, что подрабатываю в ближайшей школе и меня, в общем-то, знают в округе, я добавила, что подобная слава учительнице ни к чему.

Мы сообщили, что долго в подвале задерживаться не собираемся. Осмотримся и уйдем. Будем благодарны, если Григорий с приятелем экскурсию проведут. Они же тут все закутки знают, не так ли?

Соболь с Гришкой покачали головами.

– Ох, нехорошее дело вы затеяли…

– Почему нехорошее? – искренне удивилась я. – Мы просто решили взглянуть, что тут и как.

Бомжи от комментариев воздержались. Потом переглянулись, и Соболь, глядя мне прямо в глаза, спросил:

– Ты в кого стрелять собиралась?

– Ни в кого, – пробормотала я.

– А пистолет тебе зачем?

– На всякий случай.

Гришка резонно заметил, что ему не доводилось видеть, чтобы молодые бабы по подвалам лазали вооруженные пистолетами. В эти подвалы сейчас вообще никто не заходит. Кто тут раньше обитал – все в другие места подались. Соболь с Гришкой последние остались в этих краях, да и то все время настороже, если что – ноги сделают.

Соболь пояснил, что мы находимся под соседним домом, расположенным через улицу, – система подвалов единая, они проходят под всеми домами, и имеются проходы от одного дома к другому. Все, кто раньше обитал под нашим домом и соседним, ушли в подвалы, расположенные подальше.

– А что происходит-то? – с беспокойством спросил дядя Ваня.

Соболь с Гришкой опять замолчали и долго на нас смотрели.

– Что здесь происходит? – повторила я вопрос.

Гришка с Соболем вздохнули и рассказали, что все началось года четыре назад, когда в одном из закутков появился скелет, вернее, его части. Кости до сих пор там лежат, только мужики в тот отсек не заходят. Он – ближайший к «Жар-птице».

– Это оттуда, что ли, выкинули? – спросил мой сын.

Соболь пожал плечами.

– Может, и оттуда, а может, и нет. Скелет-то не новый. Ну я понимаю, если бы труп, а тут – старые кости… Он же должен был где-то до этого храниться? Но раньше там его не было, мы точно знаем. Там наш один жил, ну, в том отсеке, а потом приходит – и… На его кровати… Он бежать. Мы потом все ходили смотреть. Лежит. Кто ж его убирать будет?

У нашей компании появилось желание взглянуть. Соболь с Гришкой стали нас отговаривать. Может, еще месяц назад у меня бы даже мысль подобная не возникла, но за последнее время я такого насмотрелась… А на скелет, как я считала, взглянуть следовало.

– Как раз покажете нам проход к «Жар-птице», – сказала я, поднимаясь с ящика. – Кстати, там есть дверь?

– Замурованная, – кивнул Гришка.

Мы встали со своих мест и вернулись к развилке. Для начала я предложила пройти по туннелю, ведущему под наш дом.

– Мы под магазином никогда не были, – признался Гришка. – Дверь там тоже замурована. Они тут все замурованные.

Но мы все равно изъявили желание на нее взглянуть.

Пока мы ее не увидели, меня (да и дядю Ваню с Сережкой, как я догадывалась) больше всего интересовало, что это за дверь: новая или нечто с секретом деда Лукичева, подобное тому, что нам удалось открыть. Дверь оказалась новой, явно установленной хозяевами магазина.

И пол, и стены кругом были выложены большими плитами. Каменные «двери», открывавшиеся нажатием на один из кирпичиков (Гришка с Соболем про «двери» не знали), тоже состояли из огромных плит. Я думала о том, что дедов клад вполне мог находиться под какой-то плитой в полу или стене. Только как найти нужный потайной рычажок?..

В этом нам Гришка с Соболем не помощники, да и нужно быть ненормальным, чтобы посвятить бомжей в такое дело. Пусть не украдут, но разболтают всем и каждому по пьяному делу. А зачем давать людям лишнюю информацию? Я вообще-то боялась, что и дядя Ваня мог открыть рот, когда не нужно, но он божился, что про такое дело ни с кем не говорил, – он же клятву давал, да и пил он в последнее время только дома, если не считать его пленения в той злополучной деревне.

Затем мы пошли по правому туннелю и остановились перед совсем небольшим закуточком. Человеческие кости были прикрыты грудой тряпья. Это, как правильно сказали бомжи, был не целый скелет, а разломанный на части, причем примерно одинаковой длины.

– М-да… – протянул дядя Ваня. – Больно много что-то у нас в доме скелетов. Одного из ниши вынимают, теперь вот этот.

– Чего?! – не поняли бомжи.

Иван Петрович принялся рассказывать о пожаре, взрыве, нашем затоплении и о скелете в нише, который до сих пор не могут опознать.

– Интересно, дед Лукичев случайно не разбойник был с большой дороги? – спросил он.

– Вы что, забыли? – посмотрел на дядю Ваню Сережка. – Он лентами торговал. И еще чем-то. Ты помнишь, мама, что баба Аня с бабой Олей говорили?

Соболь выяснил, о каком деде идет речь, а потом вполне справедливо заметил, что торговля галантереей еще ничего не значит. Торговля могла являться всего лишь прикрытием.

Мы стояли и смотрели на останки человека, которого по этим костям уже никто никогда не сможет опознать. Когда он жил? Чем занимался? За что его убили? Кто? Я почему-то не сомневалась, что он умер не своей смертью. Повинуясь какой-то неведомой силе, я подошла к костям и наклонилась над ними, велев дяде Ване посветить мне. Иван Петрович не понял, что меня заинтересовало, но просьбу выполнил. Хорошо, что я предусмотрительно взяла с собой перчатки, хотя не рассчитывала, что мне придется осматривать скелет, просто думала, что в подвале будет жуткая грязь.

Я искала отметины от пуль – ведь они могли скользнуть и по костям, даже застрять в них. Или нож мог их коснуться. Но я ничего не обнаружила.

Мужчины наконец поняли, что я ищу.

– Может, его прямо в сердце? – высказал предположение Соболь. – А сердце теперь уже черви съели.

– Смотрите, – сказал Гришка, указывая носком грязного ботинка на височную кость. Кость была вдавлена. – Ему просто крепко врезали.

– Это могли и потом обо что-то стукнуть, – заметил дядя Ваня.

– Но могли и при жизни, – хмыкнул Гришка.

Удовлетворенные осмотром, мы уже собирались вернуться в отсек бомжей, когда тишину прорезал звук выстрелов. Стреляли одиночными, за каждым выстрелом следовал крик, вернее, так мне показалось вначале, – потом крик стал непрерывным, но это не был крик от боли. Человек, как мне показалось, был страшно напуган. В его крике звучал прямо-таки животный страх. Потом выстрелы смолкли, а человек продолжал кричать, но уже тише. И снова раздались выстрелы, опять одиночные, и опять кто-то заорал от страха, но в конце концов замолк.

– Что это? – прошептала я.

– Быстро отсюда, – прошипел Соболь, хватая меня за руку.

Мы все понеслись в отсек бомжей, рухнули там на свои места и долго не могли отдышаться.

– Что это было? – наконец выдавила я.

– Его убили? – спросил мой сын.

– Что там такое? – поинтересовался Иван Петрович.

– Мы же вам, кажется, говорили, что отсюда все, кто мог, сделали ноги, – сказал Соболь.

Вся эта чертовщина началась примерно в то время, когда местные бомжи обнаружили человеческие кости. Подобная стрельба под «Жар-птицей» происходит довольно часто, причем в некоторых случаях кто-то одновременно вот так же орет. Иногда не орут, слышны только выстрелы. Как решили бомжи, под «Жар-птицей» устроили что-то вроде тира. Может, это камера пыток. Была высказана версия, что стрелки палят, например, над головой живой мишени, тренируясь в стрельбе. Возможно, это какой-то новый вариант русской рулетки. Заведение-то игорное, как-никак.

– И часто такое происходит? – решила уточнить я.

Выражение «довольно часто», употребленное мужчинами, показалось мне очень расплывчатым.

Соболь с Гришкой пожали плечами. Они объяснили, что из облюбованного ими отсека эти крики и выстрелы не слышны: далековато. Да и стены тут толстые, возводились-то в прошлом веке. Я поинтересовалась, не бывает ли тут других криков: например, от боли.

Гришка с Соболем сказали, что в подвале все бывает. Кричат мужчины и женщины, кричат от страха, от боли и от всего, от чего только можно кричать. Не каждый день, даже не каждую неделю, но кричат. Но мужики же не дежурят в том отсеке. Им там вообще нечего делать. Поэтому подземельный народ и подался в другие подвалы, подальше от ночного клуба, где «новые русские» предаются своим утехам. Естественно, о том, чтобы заявить в милицию, никто из бомжей и не думал. Да и кто бы их стал слушать? Поэтому все молчали.

– А вообще, против папы Сулеймана идти нельзя, – сказал Соболь, глядя на меня. – Это его район.

Уж сколько раз я это слышала за последнее время! Надоели! Понимаю я все прекрасно и ни к капитану Безруких, ни тем более к старшему лейтенанту Терентьеву обращаться не собираюсь. Но оставаться в центре конфликта Могильщика и Рашидова тоже не хотелось. Хотелось просто спокойно заняться кладоискательством. Правда, теперь с этим возникли проблемы. Как проникнуть под магазин? По идее, клад мог находиться только там – если он вообще существовал. Замурованную современную дверь нам не открыть, даже с дядей Ваней. Мне казалось, что ее можно только взорвать. Но не устраивать же взрыв в подвале дома, где мы сами живем, пусть даже на пятом этаже?

И тут меня осенило.

– Скажите, – обратилась я к бомжам, – а вы случайно не пробовали подобраться к магазину или «Жар-птице» с другой стороны? Ведь там должны быть такие же подвалы, если, как вы утверждаете, у нас единая система под всеми окрестными домами?

Гришка с Соболем покачали головами.

– Не, мы с этой стороны всегда жили, – пояснил Соболь.

– А пройти-то можно? – подал голос Сережка.

– Решили все исследовать? – усмехнулся Гришка. – Любопытство вообще-то наказуемо… – Он помолчал немного, потом продолжил: – Значит, все-таки решили посмотреть? Заинтересовались, что тут у нас делается? Ваше право, конечно. Проверить-то и с другой стороны можно, только сомневаюсь я, что под магазин или под «Жар-птицу» попадем. Наверное, все и там замуровано.

Иван Петрович предложил сходить завтра. Я добавила, что мы придем не с пустыми руками. В ответ Гришка с Соболем заявили, что в таком случае они завтра днем сходят на разведку – им как-то сподручнее по подвалам лазить – и будут ждать нас здесь вечером, в это же время. А там посмотрим.

Мы согласились.

Старушки Ваучские, ожидавшие нас с нетерпением, с живейшим интересом выслушали наш отчет. В наше отсутствие мне звонил какой-то мужчина, не пожелавший представиться. Интересовался, когда вернусь. Старушки предложили оставить мне сообщение, но мужчина отказался это сделать и повесил трубку.

Ольге Николаевне показалось, что это звонил Рашидов. Соседи начали бурное обсуждение: положил папа Сулейман на меня глаз или нет и что это сулит нашей квартире. Я закатила глаза.

У Анны Николаевны появилась еще одна идея.

– А куда Алик тогда дел машину твоего бывшего? – спросила она.

Насколько мне помнилось, он бросил ее в каком-то поселке.

– Найдешь место? – спросила Ольга Николаевна.

Я пожала плечами и призадумалась: получится ли? Плоховато я знала загородные дороги.

– Нечего колесам зря пропадать, – высказал свое мнение Иван Петрович. – Мы бы их использовали.

Анна Николаевна заметила, что в данном случае, наверное, можно обратиться в милицию: об исчезновении моего бывшего органам известно. Пусть ищут машину и доставляют ее нам, то есть мне.

– Вы что, с ума сошли?! – закричала я. – Откуда я могу знать, что машина пропала? Откуда я могу знать, где она примерно стоит? И не забывайте: там же в лобовом стекле пулевые отверстия! Я же сама по ней палила из автомата! Меня ведь потом та же милиция из своих застенков не выпустит, если рот открою!

– Марина права, – согласилась со мной Ольга Николаевна. – В милицию нельзя. Надо звонить Алику. Пусть поможет. Или сам, или Стрельцова подключит, или того же папу Сулеймана. А там, может, нам и какую другую машину кто подарит. Вернее, тебе, Мариночка. Если поймут, что ты машину хочешь. И вообще, задумалась бы ты насчет этого Алика. Приятный молодой человек…

Я скорчила гримасу: как мне надоели попытки соседей выдать меня замуж! Я понимала, что они действуют из лучших побуждений и хотят мне добра, но достали…

* * *

На следующий день, с утра, я все-таки позвонила Алику и поинтересовалась, не помнит ли он, где тогда среди ночи бросил машину моего бывшего. Алик рекомендовал мне больше про нее ни у кого не спрашивать, чтобы не привлекать к себе ненужного внимания. Если мне куда съездить надо, он, Алик, меня сам с радостью отвезет. А свою машину должен искать хозяин.

– Хозяин в заложниках! – закричала я.

– Ну, может, выпустят его. Или выкупит кто, – ответил Алик. – А тебя что волнует-то, а, Марина?

– Да вот машину захотелось, – ответила я с подсказки стоявшей рядом Ольги Николаевны.

– Я же сказал тебе, что отвезу тебя, куда нужно и когда нужно, – повторил Алик. – Звони в любое время.

– Вот видишь, – заметила Ольга Николаевна после того, как я положила трубку. – Ты ему нравишься, Мариночка. Встретилась бы с ним, сходили бы куда…

Я скривилась, но призадумалась. Постоянного мужчины у меня давно не было, да и неплохо бы, чтобы Сережкой занимался какой-то мужик. Дяди Вани для этого недостаточно. Но не Алик. Помню я, как он рыдал и трясся в деревне. Наверное, любой другой поступил бы на его месте точно так же, да еще в штаны наложил бы. Но тем не менее. Я видела его слабости, их наиболее яркое проявление и не могла выбросить это из памяти.

Невольно вспомнился Рашидов. Хочу или не хочу? Попробовать бы, конечно, можно, но вот будет ли у меня потом путь назад, если я вдруг захочу отступить? Восток – дело тонкое…

А вообще, нам следовало продолжать поиски клада. Ведь если я вдруг стану богатой невестой, выбор у меня будет еще больше.

Мы стали готовиться к очередному вечернему походу в подвал.

Когда мы появились в отсеке Гришки и Соболя, там сидел еще один мужчина, выглядевший гораздо приличнее. Он был патлат и бородат, как двое постоянных обиталей отсека, но казался менее потрепанным и более молодым.

Мы вопросительно посмотрели на новенького. Потом на Гришку с Соболем. Зачем тут еще один бомж? На дармовую выпивку с закуской?

– Вы меня не узнаете, Марина Сергеевна? – обратился прямо ко мне новенький. – И ты, Сережка? Ты же у нас бывал.

– Дядя Андрей?! – вытаращил глаза мой сын.

Я же по-прежнему терялась в догадках.

– Андрей Лукьяненко, художник, – представился новенький. – Впрочем, теперь – бомж.

Мне хотелось грохнуться в обморок, но я сдержалась.

– А я уже за упокой твоей души пил, Андрюха, – сообщил дядя Ваня, отвинчивая пробку на принесенной бутылке. – Даже целых два раза. Давай теперь за здравие, что ли?

У постоянных обитателей отсека уже были готовы бумажные стаканчики.

Глава 17

8 июля, среда

Вообще-то я не собиралась пить в подвале с мужиками, но тут решила пригубить граммулечку – за здравие Андрея.

Он начал свой рассказ.

Начало полностью соответствовало услышанному от Васи, за упокой души которого мы тоже выпили. После их расставания в тот вечер, когда Василий появился у нас с простреленным боком, Андрей встретил у ларька двоих бомжующих приятелей, базировавшихся в одном из подвалов нашего микрорайона (иногда зимой они с Васей пускали их к себе в мансарду). Андрей выпил с приятелями и решил, что в этот вечер до деревенского дома не доедет. Он спустился в подвал и переночевал там. Выспавшись, отправился в деревню. Что его побудило идти лесом, он сказать не мог, но внутренний голос подсказал, что нужно проверить, нет ли кого лишнего в доме. Пожар в мансарде заставил его проявлять осторожность. Андрей выглядывал из тех же кустов, где прятались Ольга Николаевна с Иваном Петровичем. Перед домом стоял джип. Через некоторое время на крыльцо вышли двое молодцев, род занятий которых сомнений не вызывал. Андрей решил вернуться в город и больше в деревне не появлялся. Теперь он живет в подвале.

Ничего не утаивая, мы с Иваном Петровичем рассказали Андрею и двум бомжам о том, что произошло с нами, – про появление у нас Васи, про деревню, гибель Васи, мансарду… В общем, про все, кроме кладов.

Потом я поинтересовалась, не звонил ли Андрей своему приятелю Косте. Оказалось, что звонил, но Костя сделал вид, что с Андреем не знаком, хотя последний не сомневался: друг его узнал.

«Вы не туда попали», – сказал Костя и повесил трубку.

Гришка с Соболем и Иван Петрович выдали некоторое количество русских народных эпитетов в адрес Кости.

– Он, наверное, заодно с бандитами, – высказал свое мнение Соболь. – И денежки за вашу общую мансарду прикарманил.

Андрей пожал плечами и заметил, что у Кости вообще-то жена и двое детей. Его просто могли припугнуть. И не тот Костя человек, чтобы друзей обирать.

Я предложила съездить к Косте.

– Я не поеду, – покачал головой Андрей. – Во-первых, насильно мил не будешь. Во-вторых, мне пока не хочется высовываться…

– Съезди одна, Марина, – посоветовал Соболь. – Ты – женщина. Что он с тобой сделает? А может, как раз что и скажет. Попытка – не пытка.

Я вздохнула и посмотрела на Ивана Петровича: одной ехать не хотелось. Сосед согласился с Соболем. Ну что ж, завтра съезжу одна. Телефон Кости оставил еще Вася, а Андрей объяснил, как найти квартиру.

Затем мы перешли к делу, ради которого вторично спустились в подвал.

Гришка с Соболем повстречали Андрея в первой половине дня, когда отправились на исследование подвалов под домом, примыкающим к нашему. Под него им пройти не удалось: все те подвалы были замурованы такими же дверьми, как и с нашей стороны, то есть их явно устанавливал один хозяин. Проживающие с той стороны бомжи никаких выстрелов ни разу не слышали, никаких странных звуков – тоже. Все тихо, спокойно – но проходы закрыты.

– Андрей, ты случайно не в курсе, кому принадлежит магазин элитной одежды, что в нашем доме? – спросила я у художника.

– Как кому? – искренне удивился он вопросу. – Ты что, не знаешь, что ли?

Мы с Иваном Петровичем и Сережкой покачали головами.

– Стрельцову. Как и «Жар-птица». Он тут все скупает в округе потихоньку.

– Ты уверен? – спросила я. – Не Рашидову?

– Уверен.

Я задумалась. От разных людей я получала разную информацию. Девочки-школьницы – Ира Терентьева и ее подруга Алиса – утверждали, что все в округе принадлежит папе Сулейману и что Стрельцов с компаньоном Волконским, в общем-то, люди нанятые и имеют лишь небольшой процент от бизнеса Рашидова. Капитан Безруких, уважительно отзывавшийся о Рашидове, также утверждал, что тот «держит район» и что Стрельцов – мелкая пташка. Сам Стрельцов в частной беседе у него дома давал мне понять, что он весьма крутой мэн и что именно он – хозяин ночного клуба. Так все-таки кто хозяин?

По мнению художника Андрея, «Жар-птица» принадлежала Стрельцову, а он, в свою очередь, выплачивал с нее определенный процент папе Сулейману. Он также платил со своего магазина и с других предприятий, если они у него имелись. Стрельцов – один из бизнесменов, работающих в нашем районе. А хозяин района – папа Сулейман, получающий свою долю со всех капиталов, которые у нас тут крутятся. Но Стрельцов очень и очень непрост. Можно сказать, что он – один из наших самых уважаемых граждан.

– А тогда кто такой Валерий Павлович, который у вас свои гробы держал? – спросил Иван Петрович у Андрея.

Художник, как выяснилось, был осведомлен гораздо лучше, чем все прежние наши собеседники. Он, как и мы, интересовался ситуацией и расспрашивал всех, кого только мог, в частности людей Могильщика, привозивших им в мансарду товар. Когда Вася спал, Андрей, бывало, сиживал за бутылочкой с кем-нибудь из подручных Валерия Павловича и по крупицам собирал информацию, чтобы быть в курсе дела. На всякий случай. Ведь знание – сила.

Много лет назад, еще по молодости, Валерий Павлович вместе с папой Сулейманом мотали срок. Рашидов – человек восточный и всегда отличался вспыльчивостью, это теперь он стал поспокойнее, но врагов за свою жизнь успел нажить немало. Как-то раз, на зоне, враги решили расправиться с Сулейманом Расимовичем; Валерий же Павлович участия в конфликте не принимал, но про готовившуюся акцию узнал и на всякий случай (может, потом в жизни пригодится?) предупредил Рашидова, сказал, в какое время в каком месте ему не следует появляться. Папа Сулейман послал туда вместо себя одного из «петушков». Тот не вернулся. А Рашидов относится к тем людям, которые долги отдают.

– Он еще не отдал? – спросил Иван Петрович.

Насколько знал Андрей – нет. Пока Валерию Павловичу от Рашидова ничего не требовалось. Как и от многих других его должников. А должны ему все. То есть практически все крупнейшие авторитеты города. И на всех у него имеется досье. Никто же не хочет, чтобы оно всплыло.

Это мы уже слышали от капитана Безруких.

Затем Андрей с уверенностью заявил, что случившееся с мансардой не может быть делом рук папы Сулеймана. Во-первых, он никогда не стал бы выживать со своей территории Могильщика – человека, которому он должен. Долг для Рашидова – превыше всего. А досье, даже если там и есть что на него, – на втором месте. Так считал Андрей. И вообще, Рашидову на любой компромат – наплевать. Потому что папа Сулейман везде имеет связи. Если что – откупится. Да и ему самому все вокруг должны. Я не стала сообщать, что и родную милицию очень устраивает, что один Рашидов поддерживает порядок в своем районе, а они – так, занимаются уборкой уголков, до которых у серьезного человека руки не доходят.

Андрей опять повторил, что у папы Сулеймана много врагов и завистников. Возможно – да и скорее всего – кто-то начал против него кампанию, решив, например, убрать Рашидова руками Могильщика. Убедить Валерия Павловича, что против него пошел Рашидов; Могильщик разозлится и приложит усилия, чтобы убрать папу Сулеймана.

– А это Могильщику по силам? – спросила я. – Ты же только что говорил, что Рашидову любое досье на него – до лампочки.

– Если Валерий Павлович захочет убрать папу Сулеймана, то сумеет. Пожалуй, он единственный, кто это потянет. Он реально может попросить помощи у тех, кто ему должен. А там неизвестно, что может произойти. Такая война начнется…

– Но кто мог все это заварить?! – воскликнули мы с Иваном Петровичем.

Андрей пожал плечами и высказал свое мнение: тот, кто хотел бы подмять империю папы Сулеймана.

Кроме Стрельцова, на эту роль я никого предложить не могла.

– Навряд ли, – покачал головой художник. Гришка с Соболем кивнули.

– Но почему?!

Я считала, что Стрельцов очень даже любит власть и стремится добиться большего, чем имеет. Наверное, сейчас у него гораздо больше денег, чем власти. Заработав (возможно, следовало бы употребить другое слово) достаточно, он захотел и возвыситься. У него есть своя служба безопасности (или бандформирование), он владеет ночным клубом, магазином, возможно, еще какими-то объектами. Почему бы не стать хозяином района?

– Стрельцов – не дурак, – заметил Андрей. – Он прекрасно знает расклад сил. Он же понимает: в его случае папа Сулейман сразу же догадался бы, откуда ветер дует. Рашидов, несомненно, имеет своих людей в службе безопасности Стрельцова, которые ему подробно докладывают о планах Олега Вениаминовича. Тут же принял бы меры. А попадаться под горячую руку папе Сулейману… – Андрей закатил глаза. – Врагу не пожелаешь. И нет у него достаточных резервов, чтобы отстоять власть, если он ее все-таки заполучил бы. Тут сразу же другие волки зубы покажут. Начнется новый дележ пирога. Нет, тут не Стрельцов. Наверное, кто-то чужой. Из старых врагов Рашидова.

Мы с Иваном Петровичем рассказали Андрею и Гришке с Соболем про сделанные Васей «портреты» тех, кто забрал из мансарды принадлежащие Валерию Павловичу гробы. Сказали, что среди них Ольга Николаевна и Иван Петрович узнали одного человека, появлявшегося на крыльце Костиного деревенского дома.

Андрей, во-первых, заявил, что днем, когда в деревню приезжали Ольга Николаевна с Иваном Петровичем, там могли находиться люди именно того третьего (или четвертого) лица, которое копает под папу Сулеймана. А рашидовские со стрельцовскими могли занять дом лишь ближе к вечеру. Мы же не знаем точно. Во-вторых, в лагере папы Сулеймана вполне может оказаться «подснежник». В-третьих, мы уверены, что ночью для разговора в деревню приезжали люди Могильщика? Они просто могли так представиться. Ну и что, что находившиеся в доме звонили своим боссам с отчетами о беседе с людьми Могильщика? Они что, их всех в лицо знают? Да у него же целая армия в подчинении! В любом случае, они уехали. Я же не уверена, что вернулись те же самые. Сидя за живой изгородью, я видела подъезжающие машины? Нет. Я просто так решила. А могли приехать совсем другие люди. И скорее всего именно другие и приехали.

Кстати, это убийство доказывает, что против папы Сулеймана идет не Стрельцов, желающий действовать руками Могильщика. Эти, другие, не могли являться людьми Стрельцова – ведь в деревенском доме ночью находились стрельцовские люди. Это просто случайность, что один из них – Алик – вышел в туалет. Стрельцов не стал бы отдавать команду стрелять по своим.

Андрей спросил у Ивана Петровича, сохранились ли сделанные Васей рисунки. Дядя Ваня кивнул и предложил сходить к нам в квартиру. За рисунками послали Сережку.

Сын вскоре вернулся. Андрей очень долго рассматривал работы своего погибшего друга, потом отложил их в сторону и долго молчал.

– Ну?! – не выдержала я.

Двое из четверых показались Андрею знакомыми, но он не мог поклясться, что именно они забрали из мансарды гробы.

– Времени-то сколько прошло! Да и не запоминали мы их специально. Не мог Васька – царство ему небесное! – запомнить.

– Но у вас, художников, должна быть прекрасная зрительная память! – воскликнула я.

Андрей покачал головой. Насколько он помнил, в ту злополучную ночь они с Василием были не совсем трезвы. И это еще, может быть, мягко сказано. Василий через сколько дней рисовал этих четверых парней? Больше недели прошло, если не две. И к ним за ту неделю после кражи гробов столько всяких парней наведывалось… Может, и стрельцовские были. Может, и от папы Сулеймана кто заходил, чтобы ситуацию выяснить на подшефной территории. Они же не представлялись, только вопросы задавали. Василий мог просто нарисовать тех, кто, как он считал, забрал гробы. Он искренне верил, что именно эти. Может, двое из этих четверых. Может, трое. Может, все. Но нельзя исключать варианта, что и никто.

– О господи! – схватилась я за голову.

Да тут нормальный человек никогда не разберется. Я спросила у Андрея, что, по его мнению, следует делать жильцам нашей квартиры.

– Да ничего не делать. – Андрей очень удивился моей непонятливости. – Сидеть тихо и не высовываться, как я. Пусть эти волки сами между собой разбираются. Разберутся, не сомневайся.

Сережка поинтересовался, у кого, по мнению дяди Андрея, находится папа.

– Вот как раз у кого папа, тот и устроил весь этот сыр-бор, – сказал художник.

У Рашидова его нет – это мы знаем точно. Стрельцов прекрасно осведомлен о моем материальном положении и никогда не стал бы требовать с меня ни тридцать, ни тем более сорок тысяч долларов. И его люди не могли стрелять по своим. Валерий Павлович знает моего бывшего как любовника своей дочери. Он же не станет требовать со своей дочери выкуп? Должен быть кто-то еще. Только вот кто?

– Но нам-то на чьей стороне лучше держаться?! – воскликнула я в отчаянии.

– Ни на чьей, – ответил Андрей. И повторил: – Сидите тихо.

Легко ему говорить. А нам-то что делать? Ведь клады не поищешь, когда тут все двери замурованы. Не взрывать же их?

Глава 18

9 июля, четверг

На следующий день я все-таки решила съездить к Косте, чтобы получить дополнительную информацию. Да и Андрея волновало, что происходит с другом; знакомы они были давно, и для того, чтобы Костя отказался признавать его по телефону, должны иметься веские причины.

По совету Андрея я поехала без предупреждения. Дверь мне открыла усталая женщина с заплаканными глазами и в застиранном халате. Я представилась.

– Если вы за компенсацией, нам платить нечем, – заявила она и уже собралась захлопнуть дверь перед моим носом.

– За какой компенсацией? – не поняла я. – Я от Андрея. Он волнуется из-за Кости, а сам приехать не может.

Она все-таки впустила меня в квартиру. Хотя было только двенадцать часов дня, Константин уже напился в стельку.

Его жена проводила меня на кухню и предложила кофе. Налила чашку и себе. Затем тяжело опустилась на табуретку напротив меня.

Семья художника – жена, теща и двое детей – ютилась в четырехкомнатной «хрущевке», полезная площадь которой равнялась тридцати шести метрам. Тут, конечно, не до творчества. Совмещенный санузел, пятиметровая кухня, отсутствие коридора – в общем, становилось понятно, почему Косте приходилось работать в мансарде вместе с друзьями. С бельевых веревок, протянувшихся, казалось, по всей квартире, свисали застиранная детская одежда, старушечье тряпье, штопаное белье.

– Вы точно не будете подавать на нас в суд? – спросила женщина, представившаяся Леной.

– С какой стати?! – снова не поняла я.

– Ну, ведь мансарда же…

Оказывается, за последнее время у них перебывало столько всяких непрошеных гостей, что Лена уже не представляла, чего от кого ждать. В частности, некие молодые люди предупреждали, что хозяева квартиры снизу намерены требовать возмещения ущерба.

– Но вы-то тут при чем? – Я по-прежнему ничего не понимала.

Лена тоже ничего не понимала, но боялась, как боялся и ее муж, нашедший самый легкий выход, – Костя ушел в запой и пил уже вторую неделю не просыхая.

Я попросила Лену рассказать, кто приезжал к ним за последнее время. Как и художник Андрей, она заметила, что появлявшиеся типы не утруждали себя, не представлялись. Они все только чего-то требовали и орали.

Я спросила: приезжали одни и те же или разные люди? Лена ответила, что кое-кто появлялся и два, и три раза. Кто-то – по разу. Я вынула из сумки прихваченные с собой Васины рисунки и показала ей. Троих она не узнала, зато парня с немного раскосыми глазами видела дважды, если не трижды.

– Но они все как бы… ну, не знаю, как выразиться… от разных организаций, что ли, – сообщила хозяйка.

Хорошенькое выраженьице – «организация» бандюг.

– Почему вы так решили?

– Да спрашивали об одном и том же. Утром одни заявляются, допрос учиняют. Часа через три другие приезжают и то же самое выпытывают, да еще требуют сказать, чьи были до них. Мы-то откуда знаем?

Самым удивительным из сообщений Лены оказалось то, что в первый раз к Косте приезжали до того, как из мансарды вывезли гробы. Я посмотрела на хозяйку большими глазами. Она кивнула. Приехали двое здоровенных молодцев и предложили подписать бумаги – продать им мансарду. Костя отказался.

– Ему угрожали? – спросила я.

– Да в общем-то нет, просто сказали, что он все равно их подпишет, только с большими потерями для себя. Мой хотел в милицию пойти, когда они ушли, да я его отговорила. Думала: может, все утрясется. Да и что бы мы в милиции сказали? Доказательств у нас никаких, ничего нам тогда плохого не сделали… Он к ребятам поехал – узнать, не приходили ли к ним. Ведь они же на равных паях мансардой владели. А Андрюша с Васей уже выпили, разговора не получилось. А ночью эти самые гробы из мансарды вывезли.

Я поинтересовалась, что было дальше.

Костя с Леной вначале решили, что это происки Валерия Павловича, который почему-то решил единолично занять мансарду. Правда, потом они поняли, что это не он, но по-прежнему не знали, кому понадобилась мансарда.

Когда Андрей с Васей стали думать, куда бы им временно отправиться, чтобы пересидеть бурю, Костя предложил записанный на тещу дом в деревне. Костиным друзьям никакие бумаги никто подписывать не предлагал.

Подручные Валерия Павловича тоже приезжали на квартиру к Косте, но они были единственными, кто представлялся и разговаривал в общем и целом вежливо. Пытались разобраться в ситуации.

– Сколько раз они приезжали? – поинтересовалась я.

– После того, как вывезли гробы, – один раз. Потом после пожара – два. И затем, в последний раз, после того, как Костя подписал бумаги. Ну, не сразу, дня через два, через три. Их интересовало, кому теперь принадлежит мансарда.

– Вы хоть какие-то деньги получили? – спросила я.

– Какие деньги?! – махнула рукой Лена. – Слава богу, живы остались. Да, а вы сказали, что вы от Андрея? Он-то как?

Я сказала, что Андрей жив, но скрывается, Васю же вначале ранили, а потом убили. Лена достала из ящика стола бутылку водки, смахнула навернувшиеся на глаза слезы и предложила мне помянуть Василия.

Она призналась, что за ней ухаживали и Вася, и ее Костя. Она выбрала Костю и всю жизнь чувствовала себя виноватой перед Василием. Хороший был мужик, царство ему небесное. Я с ней полностью согласилась, и мы опрокинули по рюмке.

Затем Лена продолжила свой рассказ.

Те же молодцы, которые приезжали с бумагами до исчезновения гробов, появились опять и снова предложили их подписать. Костя и во второй раз отказался.

– Ну посмотришь, что будет завтра, – ухмыляясь, предупредили его.

Костя с Леной уже точно знали, что это не от Валерия Павловича. Подручные Могильщика оставили телефон – на тот случай, если покупатели появятся еще раз. Костя по нему позвонил и сообщил о новом визите предполагаемых покупателей. Его вежливо поблагодарили и попросили держать в курсе событий. Это было в пятницу.

В ночь с пятницы на субботу в мансарде начался пожар и произошел взрыв. Рано утром, в субботу, Костю пригласили на опознание. Он точно знал, что Андрей с Васей в четверг уехали на дачу, но неужели вернулись?! Костя одевался, и руки его дрожали. Неожиданно зазвонил телефон.

– Ну, теперь подпишешь? – спросили на другом конце провода и велели в любом случае опознать останки двух людей – Андрея и Васю. Естественно, предупредили, чтобы лишнее ментам не говорил. Пригрозили семье.

Костя испугался. Но не ехать на опознание не решился – боялся бандитов, милиции, всех на свете. На его счастье, по останкам опознать кого-либо было просто невозможно. Художник сказал милиции, что, кроме его приятелей, в мансарде никого не могло быть, и это отчасти соответствовало действительности.

В воскресенье утром Костя понесся на дачу. Он поехал бы и в субботу, но практически весь день пришлось провести в милиции. К его великой радости, Андрей с Васей были живы и здоровы, если не считать страшного похмелья. Мужики напомнили ему, что у них у всех на понедельник намечена какая-то халтура, – Лена не знала, где и на кого. Они в последний раз отработали вместе.

С тех пор Костя ни разу не видел ни Васю, ни Андрея.

– Но почему он отказывается разговаривать с ними по телефону?!

– Мы решили, что так будет лучше для ребят, – вздохнула Лена. – Чтобы до них не добрались. Вдруг наш телефон прослушивают?

После пожара Костя все-таки согласился подписать бумаги. Причина – новая угроза: хочешь, чтобы друзья остались живы? Хочешь, чтобы с родными все было в порядке? Не хочешь, чтобы менты узнали, что ты им наврал?

Костя совсем запутался и, как любой нормальный человек, хотел жить спокойно, чтобы не волноваться за семью и друзей. И что такое какая-то мансарда по сравнению с жизнью близких тебе людей? Лена сказала, что он может работать и дома.

Муж с женой очень надеялись, что хоть после этого от них отстанут, но не тут-то было. Незваные гости пошли лавиной. Все угрожали, расспрашивали про покупателей, про Андрея с Васей, гробы да бог знает про что.

Адрес деревенского дома из него выбили – в прямом смысле. Второй группе, интересовавшейся адресом, он назвал его сразу же, правда, не предупредил, что туда уже, наверное, поехали. Они тогда еще с Леной позлорадствовали: а ну как там встретятся и друг друга перестреляют?

Что, в общем, и случилось. Налив себе еще одну рюмку и выпив не закусывая, Лена усмехнулась и заявила:

– Нехорошо, конечно, чужой смерти радоваться, но так им и надо, сволочам!

К ним приходили из милиции, спрашивали, что за люди находились в деревенском доме, принадлежащем парализованной теще.

Лена с Костей сделали большие глаза, заявив, что они его вообще-то давно продать собирались, там уже невесть сколько времени не появлялись, ездить далеко, да даже не в расстоянии дело: железнодорожные билеты их семье не по карману, льготы-то только у пенсионеров, а людям их возраста ездить накладно получается. Дешевле те же овощи в палатках купить. Постоянные жители деревни подтвердили, что много домов стоят заброшенными, наверное, какие-то бандиты сами по себе решили занять или выбрали новое место для разборок. По крайней мере, больше милиция Костю с Леной не беспокоила.

– А остальные непрошеные гости? – спросила я.

– Последние два дня никого не было, слава богу. – Лена перекрестилась. – Господи, только бы оставили нас в покое!

Много ли человеку нужно для счастья?

Лена поинтересовалась, сильно ли мы пострадали от пожара в мансарде. Сама она в нашем доме никогда не была, даже не представляла, где это. Я пояснила, что огонь до нас не дошел, но нас сильно залили пожарные, а взрыв произошел не над нашей квартирой, а над соседями. Лена снова забеспокоилась, не приедут ли к ней наши соседи требовать компенсацию, – ведь всегда надо найти козла отпущения. Я была почти уверена, что французы, которым принадлежала та квартира, этого делать не станут.

На этом мы и распрощались. На всякий случай я оставила Лене свой телефон, но просила никому не рассказывать о моем посещении, если непрошеные гости появятся у нее вновь.

Глава 19

9 июля, четверг, вечер

Вечером, как уже часто случалось, гости пошли косяком. Первым приехал Валерий Павлович с двумя телохранителями. Мы приняли его настороженно, не представляя, зачем Могильщика принесло на этот раз. Вариантов могло быть множество, причем не самых благоприятных для нас.

Тем не менее мы пригласили его на нашу коммунальную кухню. Двое молодцев опять прилипли спинами к стене и направили отсутствующие взгляды поверх наших голов.

Когда мы все расселись с чашечками кофе или чая, Валерий Павлович приступил к делу, не откладывая его в долгий ящик.

– У меня к вам несколько вопросов, – сообщил он.

Мы все кивнули.

Первым делом он спросил, не в курсе ли мы случайно, куда делась троица его охранников, с которыми мы тут так лихо управились. Могильщик усмехнулся, оглядывая нас. Сопровождавшие его красавцы стояли с каменными лицами.

Мы сообщили, что в последний раз видели двоих из них на одной из площадок нашей лестницы, – они валялись без сознания после неудачного покушения на меня. И в красках его описали. Одному нападавшему удалось скрыться.

Валерий Павлович искренне удивился и признался, что не ожидал подобной инициативы от своих молодцев. Затем он спросил, как мы с ними расстались после первой встречи.

– Вы же сами сказали, чтобы мы выкинули их вон, – ответила Ольга Николаевна. – Мы и выкинули.

– В прямом смысле? – удивился Валерий Павлович.

– Да, отнесли на помойку, – кивнул Иван Петрович. – Ух, тяжелые оказались. Пришлось волоком по лестнице тащить.

Могильщик от души посмеялся.

– Молодцы, – похвалил он нас. Затем повернулся к своим: – Учитесь у стариков, детей и женщин, балбесы.

Выражение лиц «балбесов» совершенно не изменилось. И где только таких находят?

Потом Валерий Павлович стал серьезным и спросил: не знаем ли мы, как его молодцы выбрались из помойки, – помогал ли им кто? Я заявила, что на следующее утро их там уже не было, правда, мусор вывозят между пятью и шестью – могли уже и передислоцировать их куда-нибудь. Я выходила значительно позже. Иван Петрович напомнил, что свидетелями выноса тел стали хозяева ночного клуба «Жар-птица». Может, они решили забрать добро к себе? Ведь теперь кто что по помойкам собирает. Даже новое словосочетание появилось – «выгребные люди». Может, кто-то и молодцев взял, придал им товарный вид, а теперь использует в хозяйстве. А на меня, как мне казалось, они набросились по собственной инициативе. Валерий Павлович все очень внимательно выслушал, но нам никакой информации не предоставил – по крайней мере, по поводу того, что собирается предпринимать в плане поисков своих людей. Жалко их ему стало, что ли? Или кадров не хватает? Ни у меня, ни у кого другого из жильцов нашей квартиры не было ни малейшего желания видеть молодцев еще раз, хотя мы не сомневались, что в состоянии с ними управиться. Но надоели они нам.

Затем гость перешел к новой теме – собственной дочери.

– Она в самом деле сюда приходила? – спросил он.

Мы кивнули.

– Что-нибудь крушила, била, обливала всех грязью?

Мы с удивлением посмотрели на Могильщика и пояснили, что все было как раз наоборот: Раиса произнесла всего несколько фраз ровным бесцветным голосом. И удалилась. Она даже не переступила порога нашей квартиры.

Валерий Павлович попросил в подробностях – насколько они были нам известны – описать схватку на лестнице и происходившее в отделении милиции.

Да, вот там-то Белоусова показала себя во всей красе. Если у нас она была этакой снежной королевой с ледяным голосом, то в милиции орала, как базарная торговка. В принципе, можно было бы подумать, что это два разных человека, но это была одна и та же женщина.

Валерий Павлович опять слушал очень внимательно, то и дело кивая и прихлебывая кофе.

– А своего бывшего мужа вы давно видели, Марина Сергеевна? – обратился ко мне Могильщик.

– Да как раз перед тем, как его взяли в заложники, – пожала я плечами.

Я немного помолчала, потом решилась на прямой вопрос:

– Он у вас, Валерий Павлович?

Могильщик с удивлением посмотрел на меня, а наши с двух сторон стали наступать мне на ноги под столом: кажется, мы решили не рассказывать Валерию Павловичу о том, что я видела в ту злополучную ночь.

– Да мне-то он зачем, прости господи?! – воскликнул Могильщик.

– Ну, например, чтобы как-то воздействовать на дочь, – предположила я. – Если он ей до сих пор дорог и…

– Я что, стал бы со своей дочери выкуп за ее мужика требовать? – перебил меня Валерий Павлович. – Да и на Раису, по-моему, вообще ничем нельзя воздействовать. Уже не переделаешь ее.

Валерий Павлович вздохнул и пустился в объяснения.

Во-первых, насколько ему известно, Женя с Райкой давно расстались: Раиса его бросила. Мне тоже так казалось (Женя мне еще в плечико в свое время плакался, рассказывая, какая Райка стерва). Валерий Павлович был искренне удивлен, узнав, из-за чего разгорелся сыр-бор, в связи с которым его дочь провела ночь в «обезьяннике». Последнее, по его мнению, было для нее весьма полезно.

Раиса всегда любила слабых мужчин – чтобы крутить и вертеть ими, как ей вздумается. Пунктик у нее имеется насчет того, что бедные женщины много веков находились под мужским игом, не имели права голоса даже в семье, не могли участвовать в выборах, не пользовались равными правами с мужчинами при оплате за равный труд – и прочее и прочее. Райка взяла на себя роль вселенской мстительницы за баб, пострадавших от мужского гнета. Унизить мужчину – любого мужчину – для нее великое счастье и бальзам на душу. В ее фирме, например, работают только мужчины, и она ими помыкает как хочет; те же вынуждены терпеть – безработица, а Райка платит хорошо, чтобы держались за место и чтобы она постоянно имела под рукой объекты для осуществления взятой на себя миссии. Ладно бы стремилась доказать, что она умнее, находчивее, изворотливее мужиков, – это Валерий Павлович с радостью принял бы. Деловые качества он всегда уважал. Докажи делом, что ты лучше. Но Белоусова искала слабых, неустроенных, закомплексованных – как для работы на себя, так и для личной жизни – и фактически измывалась над ними. Валерию Павловичу иногда становилось просто обидно за мужской род. Он не понимал, почему у него родилась такая мужененавистница.

– Простите, а ее мать?.. – поинтересовалась Анна Николаевна.

Валерий Павлович вздохнул. Его жена, мать Раисы, покончила с собой, когда девочке было десять лет. Хотя они всегда жили в достатке, мать Раисы постоянно хотела того, того и вот этого. Ну просто как в сказке о золотой рыбке. И она постоянно попрекала Валерия Павловича, что он дает ей мало денег, покупает мало нарядов, ограничивает ее, бедную, хотя это не соответствовало действительности. Она не могла успокоиться, пока не получала такое же платье, как у Мани, или такое же кольцо, как у Тани. «Ты меня унижаешь, – кричала она мужу. – Я не могу выйти в такой одежде в свет!» Более того, жена рассказывала всем друзьям и знакомым, какие унижения ей приходится терпеть, говорила, что живет под мужским игом и должна чуть ли не на коленях вымаливать каждую новую вещь, – а вещей у нее было больше, чем у кого-либо из этих самых друзей и знакомых.

Она все время грозила, что покончит с собой, потому что «не может больше терпеть такую жизнь», и предприняла несколько попыток самоубийства. Как предполагал Валерий Павлович, с целью привлечь к себе внимание и вызвать жалость – чтобы все видели, какая она несчастная, униженная и оскорбленная, чтобы бегали вокруг, сдували пылинки.

Мать Раисы глотала таблетки и резала себе вены. Как-то раз, когда Валерий Павлович пришел домой с двумя компаньонами (и жена знала, что муж приедет с гостями, потому что он просил накрыть на стол для деловых партнеров), он застал ее на табуретке с петлей в руках.

Все это происходило на глазах у девочки.

Вскоре Могильщику это надоело, и он отправил дочь, психическое состояние которой его очень волновало, к своей матери. И тут жена привела в исполнение свою угрозу: она выбросилась из окна, предварительно наглотавшись таблеток. Она провела три дня в коме, и спасти ее не смогли. В предсмертной записке она указала, что во всем обвиняет мужа, лишившего ее, ко всему в придачу, еще и единственной дочери. Валерию Павловичу потребовалось потратить немало усилий (и, естественно, средств), чтобы дело замяли. Правда, на его стороне выступило много свидетелей: друзья, соседи, считавшие мать Раисы ненормальной, что в общем-то соответствовало действительности. Более того, в ее медицинской карте имелось подтверждение попыток самоубийства.

После смерти жены Валерий Павлович снова взял дочь к себе. Он делал все, чтобы компенсировать Рае отсутствие матери. У нее были лучшие игрушки и наряды, самые дорогие украшения, он не отказывал ей ни в чем. Валерий Павлович больше ни разу не женился, чтобы дочь не жила с мачехой. А лет к семнадцати впервые проявилось это стремление наказать всех мужчин. Попыток самоубийства Рая не предпринимала, как раз наоборот – хотела пожить подольше, чтобы успеть расправиться с большим количеством «негодяев».

– Да, причины следует искать в детстве, – кивнула Анна Николаевна. – Наверное, что-то из слов матери отложилось в подсознании. Мать-то небось перед ней целые выступления устраивала.

Валерий Павлович кивнул и признался, что много раз предлагал Рае сходить к психотерапевту. Отец же прекрасно понимал, что патологическое стремление унизить мужчин – это ненормально, да и наследственность у дочери, если брать линию ее матери, не из самых лучших (я промолчала насчет папочки). Но куда там! Реакция на все предложения отца была такой, что и вспомнить страшно. Частенько у Райки случались приступы дикого, необузданного гнева. В нормальном состоянии она была даже чересчур уравновешенным человеком, напоминала снежную королеву, но если срывалась… Не дай бог кому-нибудь оказаться у нее на пути.

Могильщику было искренне жаль мужчин, попадавших в лапы к его дочери. Некоторым он честно говорил, что она собой представляет, и рекомендовал бежать от нее как черт от ладана, пока не вытянула всю душу. Но вырваться из Райкиных лап, пока она сама не хотела отпускать жертву, практически невозможно.

Женю она прихватила года полтора назад в офисе отца: мой бывший устанавливал там какие-то системы видеонаблюдения. Бросила она его месяца через три, сломленного, униженного и, наверное, уничтоженного как личность. Я кивнула. Встречалась с Женей после этого. Он только недавно стал отходить.

И тут вдруг она хочет его выкупить…

– Возможно, он позвонил ей как единственному человеку, который может собрать такую сумму, – предположила я. – И она решила помочь.

– Вы Райку не знаете, – усмехнулся Валерий Павлович. – Чтобы она кому-то помогала? Тем более мужчине? Не смешите меня. Здесь где-то зарыта собака, только вот какая… Я теряюсь в догадках. Откровенно говоря, пришел к вам… к вам, Марина Сергеевна, чтобы, может, вместе что-то придумать… Честно скажу: одному мне не справиться.

Валерий Павлович вздохнул. Я внимательно посмотрела на него, и мне почему-то стало его очень жаль. Одинокий человек, на старости лет (конечно, до старости ему еще далеко, но тем не менее) оставшийся совсем один. Не повезло с женой, посвятил жизнь дочери, а из нее выросло такое… Ведь мог бы завести еще одну семью, родить детей, ведь еще не поздно…

Словно почувствовав мое отношение к Могильщику, к нему направился кот и потерся об его ноги. С чужими Мурзик этого практически никогда не делал, а тут приласкался и даже запрыгнул к Могильщику на колени и остался там. Валерий Павлович стал гладить животное по длинной мягкой шерсти.

По-моему, Валерий Павлович как-то проникся к жильцам нашей квартиры, мне сейчас не казалось, что он строит против нас козни, наоборот, казалось, он хочет, чтобы мы стали его друзьями, которых у него, возможно, нет совсем.

– Так чего вы хотите? – спросила Ольга Николаевна.

– Спасти Райку, – вздохнул отец. – Ведь она явно что-то задумала. Или куда-то уже вляпалась. Я не хочу, чтобы с ней что-нибудь случилось. Дочь все-таки. – Валерий Павлович снова тяжело вздохнул.

– А вы с ней не пробовали говорить в последнее время? – поинтересовалась Анна Николаевна. – Ну, например, помочь с выкупом Жени? Кстати, у нее есть двадцать пять тысяч долларов?

– Есть, – едва заметно улыбнулся Валерий Павлович. – Такая сумма – это по вашим меркам бешеные деньги, а у Райки… в общем, есть. – Он немного помолчал и продолжал: – Я предлагал ей помочь найти Женю. И уже начал действовать. Но натолкнулся на глухую стену. Я не представляю, у кого он. И вообще – зачем его взяли?! Марина Сергеевна… – Валерий Павлович с мольбой посмотрел на меня. – Нужно разобраться с этой историей, только тогда можно будет что-то предпринять.

Мы переглянулись. Анна Николаевна пожала плечами. Ольга Николаевна заявила, что решать мне самой. Иван Петрович сказал, что он со всеми согласен. Сережка велел мне рассказать Валерию Павловичу все, как было.

– Мы думали, что Женя у вас, – сказала я для начала.

– Я же сказал: у меня его нет. И уже пояснил, почему.

– Но мы решили, что это ваши люди тогда в деревне…

Валерий Павлович опять очень внимательно выслушал меня. Потом признал, что да, его люди приезжали к дому, принадлежащему Косте (вернее, его теще); они говорили с людьми папы Сулеймана и Стрельцова, дежурившими там, а потом уехали ни с чем. Больше туда они не возвращались. И Женю в плен не брали.

Но кто же тогда?!

Это было великой тайной и для Валерия Павловича.

– Под вас кто-то копает? – подал голос Иван Петрович.

– Не под меня, а под Сулеймана, – сказал Валерий Павлович. – Причем хотят работать моими руками. Но Сулейман не стал бы все это организовывать.

– А может, как раз он? – Я внимательно посмотрела на Валерия Павловича.

Он искренне удивился и попытался мне возразить, но я его перебила и предложила свою версию: кто-то захотел убрать с дороги папу Сулеймана. Или занять его место. Кто реально может его потеснить? Только Валерий Павлович. А поэтому нужно сделать так, чтобы Могильщик рассердился и начал действовать. Но умные люди поймут, что на самом деле это не папа Сулейман. Рашидов имеет репутацию человека, свои долги отдающего. Он просто не может пойти против Валерия Павловича, потому что ему должен.

– Не может, – подтвердил Могильщик. – Не тот человек. Он бы открыто пришел ко мне и предложил выкуп. Ну, чтобы я покинул его территорию. Или открыто предложил бы договориться.

– А может, он хотел, чтобы вы именно так подумали? Восток – дело тонкое. Он предполагал, что вы будете уверены, что это не он. А на самом деле – он. Его происки. Чтобы убрать вас со своей территории. Или вообще убрать вас. Вы начинаете против него действия, а он, естественно, обороняется. Ну и там… Сами понимаете. А в глазах всех остальных он оказывается прав. Он защищался. Или вы паникуете, а он тем временем продолжает свою работу. Или вы ищете какого-то неведомого врага, а Рашидов сидит себе и посмеивается.

– Ему это, в общем-то, не нужно… – протянул Валерий Павлович, однако задумался.

Я согласилась: может, папе Сулейману и не нужно отправлять Могильщика на тот свет и даже выживать со своей территории, но, как, например, мы слышали, у Валерия Павловича имеется некое досье. Могильщик улыбнулся. А если папе Сулейману нужно, чтобы Валерий Павлович это досье использовал? Против кого-то другого…

Я спросила, не предлагал ли Валерию Павловичу папа Сулейман встретиться лично после последних событий? Оказалось, что предлагал, но Могильщик пока от предложения отказался.

– А на личной встрече он может вам сказать, что нашел негодяя. Это того-то и того-то. Например, из ваших общих знакомых. Или из нынешних лидеров питерских группировок. Хочет отобрать район. Валерий Павлович, давай объединимся. Меня подставляют, ты страдаешь. Воздействуй. Может такое быть?

Могильщик долго молчал, явно обдумывая мои слова.

– А вообще в городе есть еще кто-то, претендующий на наш район? – подал голос Иван Петрович. – Может, на самом деле они эту игру затеяли и в самом деле подставляют папу Сулеймана в надежде его уничтожить? А может, как Марина сказала, папа Сулейман хочет кого-то убрать вашими руками, а, Валерий Павлович?

Могильщик почесал в затылке.

– И этот кто-то каким-то образом подключил Райку? – хитро прищурился Могильщик.

– Не исключено, – кивнула я. – Вы можете выяснить, с кем она встречалась в последнее время?

– С вашим соседом, – хмыкнул Валерий Павлович. Могильщик признался, что был несколько удивлен, узнав, что Раиса закрутила роман со Стрельцовым, хотя вроде бы теперь от него отошла. Стрельцов как-то не вписывается в общий ряд ее пристрастий. И тут вдруг желание выкупить Женю… Даже к ментам пошла, что за ней раньше не наблюдалось.

Валерий Павлович поинтересовался, не звонил ли мне больше Женя с просьбой его выкупить. Я покачала головой. Последний раз звонили в ночь с понедельника на вторник.

– И Райке больше не звонят. С тех пор как менты аппаратуру установили. У вас ставили?

У нас ничего не ставили, и я в отличие от Раисы Белоусовой в милицию не обращалась. Представители органов в доме у нас бывали, но ничего не сделали.

– Может, его в живых уже нет? – с беспокойством спросила Ольга Николаевна. – Жалко ведь…

Валерий Павлович пожал плечами: этого никто из нас не знал.

Вскоре он распрощался, попросив нас держать его в курсе, если что-то произойдет.

– Да, кстати, – сказал он уже у двери, – я решил не подключать к работе ваших подруг, Марина Сергеевна. К одной-то ведь милиционер переехал. Хоть и бестолковый, но мент все-таки.

– И куда вы теперь?.. – поинтересовались мы.

– Найду место, – усмехнулся Могильщик на прощание.

Глава 20

9 июля, четверг, вечер

Следующими пришли девочки – моя ученица Ира Терентьева и ее подруга Алиса. Мне было стыдно им признаться, что, закрутившись с делами (в основном с кладоискательством), я еще не успела ни с кем поговорить.

Правда, с Ирой уже соответствующую работу провела моя подруга Наташка, резво взявшаяся за девочку. Однако Алиса своего решения не изменила – хотела уехать работать за границу.

– А позвони прямо сейчас Стрельцову, – сказала мне Ольга Николаевна. – Чего откладывать дело в долгий ящик? Если он дома, так прямо и сходите с Алисой. Он же на нее взглянуть должен, как я понимаю.

Ольга Николаевна вздохнула, с жалостью посмотрев на девочек. Конечно, как нормальный человек, она не одобряла их желание заняться сомнительным бизнесом, но понимала. Увы! Жить-то как-то надо. Ире, можно сказать, повезло, Алисе же на изменение обстановки дома рассчитывать не приходилось.

Я набрала номер Олега Вениаминовича. К телефону подошел его сын Саша. Я представилась.

– Папа будет где-то через полчаса, – сообщил подросток. – Заходите, Марина Сергеевна. Я вас кофе напою.

Я решила идти сразу же. Как раз пообщаюсь с Сашей. А Алиса пока подождет у нас дома. Если потребуется – я ее вызову, благо что идти тут совсем рядом.

Саша был очень рад меня видеть и принялся взахлеб рассказывать о своей поездке в Англию, где он провел три недели. Мальчик показывал мне фотографии и альбомы. Похоже, отец не удосужился выслушать собственного сына, отправленного для изучения языка за рубеж. Саше же хотелось поговорить именно со взрослым человеком.

– А во Францию не поедешь? – поинтересовалась я.

Следующим пунктом программы была Финляндия. Стрельцов договорился отправить сына в какой-то молодежный лагерь, где соберутся представители разных стран.

– Может, во Францию на осенние каникулы… – протянул Саша. – Но, в общем, как решит папа…

Я внимательно посмотрела на Сашу. Мне показалось, что он не в лучшем настроении. Да, он с упоением рассказывал мне о своем недавнем путешествии, но, как мне показалось, что-то произошло, что-то заставляет парня переживать.

– Саша, у тебя все в порядке? – спросила я.

– Ну, в общем да…

– А в частности?

По-моему, он колебался: говорить мне о случившемся или нет. Я пододвинулась к нему поближе (мы сидели на диване), обняла его и прижала голову к себе, погладила по мягким золотистым волосам. Внезапно Саша разрыдался.

– Сашенька, мальчик мой, что произошло? Вы поругались с папой? Он тебя чем-то обидел?

По-моему, Стрельцов был довольно несдержанным человеком, и периодически эта несдержанность то и дело прорывалась сквозь светские манеры – в особенности после принятия горячительных напитков, как я успела заметить во время недолгой работы в «Жар-птице». А дома, с сыном, сдерживаться совсем уж необязательно.

Саша отстранился от меня, достал платок, высморкался, вытер слезы, вздохнул и шмыгнул носом.

– Саша, ты же знаешь, что я твой друг! Я могу тебе чем-нибудь помочь?

Мальчик опять вздохнул и спросил:

– Вы знаете, что папа купил соседнюю квартиру?

Я кивнула: недавно видела, как соседи с третьего этажа переезжали.

– Он собирается жениться.

Я раскрыла рот, потом закрыла.

– На ком? – спросила наконец.

– На тете Рае. Помните, вы ее один раз у нас видели? Нет, наверное, не помните. Она такая высокая, тощая, жердь, в общем. Я ее ненавижу!

Саша опять разрыдался.

Тетю Раю я, естественно, помнила прекрасно. Более того, сегодня наслушалась про нее в достатке от ее родного отца. Но неужели Стрельцов?..

– Он тебе сам об этом сказал?

Мальчик покачал головой.

– Но тогда почему ты так решил?

Во-первых, папа заявил, что им нужна большая квартира, и купил соседнюю. Во-вторых, за неделю, которую Саша живет дома после возвращения из Англии, тетя Рая была в гостях уже два раза, а сегодня придет опять. Саша сделал свои выводы.

– Марина Сергеевна, пожалуйста, не уходите, пока они не вернутся! Пожалуйста, останьтесь! Я не могу быть с ней вежливым, как требует папа! Она такая… злая. Вы можете поговорить с папой?

Я считала, что делать этого не имею права, но Сашу было очень жалко… Но, может, Стрельцов все-таки не намерен брать Белоусову в жены? Или она, судя по рассказам Валерия Павловича, в самом скором времени бросит Олега Вениаминовича. С другой стороны, Могильщик утверждал, что Райка занимается только слабыми мужиками. Стрельцов же представлялся мне сильной личностью. Или теперь решила взяться за всех? За всю породу? Но тогда почему она хотела выкупать Женю?

Саша тем временем объяснял мне, за что не любит тетю Раю. По-моему, он не видел в ней ни одного положительного качества. Откровенно говоря, и я тоже. Его ранила ее надменность, манера разговаривать свысока, холодность… Может, эта стерва решила сломать мальчика?!

Я не могла решить, остаться мне или уйти. Оставаться очень не хотелось, тем более трудно было представить, как отреагируют на мое присутствие здесь сам Стрельцов и, главное, Райка. Белоусова может тут же вцепиться мне в волосы. А я, как назло, пистолет не взяла. Может, позвонить нашим и попросить его принести?

Саша продолжал свой рассказ. Он даже звонил маме, с которой не виделся несколько лет, но у мамы давно другая семья и маленькая дочка…

– Саша, мама от тебя отказалась? – как можно мягче спросила я, точно не зная, что произошло между Стрельцовым и матерью его сына.

Не знал этого и Саша, но отец запрещал ему встречаться с матерью. Олег Вениаминович на Сашины вопросы отвечал кратко: после развода сына оставили ему, а поэтому Саша будет жить с ним. Мама сказала сыну по телефону, что им лучше не видеться.

Бедный ребенок! Но, может, отец еще не женится на Белоусовой… Саша же боялся, что, вернувшись из финского лагеря, увидит переделанную квартиру и вселившуюся в нее тетю Раю…

– А с кем бы ты хотел жить, Саша? – спросила я.

– Не знаю… – ответил мальчик.

Я поняла, что обязательно должна поговорить со Стрельцовым: кроме меня, сделать это просто некому. Может, он пошлет меня подальше, может, никогда больше не пригласит к себе работать, но смотреть, как мучается ребенок, я не могла.

Снизу раздался звонок, и Саша пошел открывать. Вот-вот в квартире должен был появиться Стрельцов.

Я оставалась в комнате.

– Ты что, ревел?! – вместо приветствия заорал отец прямо с порога. – Ты что, девка? Чуть что – сразу глаза на мокром месте.

За криком Стрельцова последовал ровный холодный голос:

– Красная девица. Хм-м-м. И что за мужчина из тебя вырастет? Нет, пожалуй, мужчина из плаксы вырасти не может. М-да.

– У нас гости, – сообщил Саша, как я подозревала, с трудом сдерживаясь.

Я бы лично с огромным удовольствием огрела эту парочку чем-нибудь тяжелым.

Дверь в гостиную распахнулась, и на пороге нарисовался Олег Вениаминович собственной персоной.

– Марина Сергеевна? – изумился он.

– Добрый вечер, Олег Вениаминович. Добрый вечер, Раиса Валерьевна.

– Что она здесь делает? – повернулась Райка к Стрельцову, кивая в мою сторону. – Я не желаю видеть эту суку!

– То вы из меня двадцать пять тысяч долларов хотите вытянуть, а то видеть не желаете? – не дала я Стрельцову ответить. – Где же логика? То сами заявляетесь ко мне домой без приглашения, то не хотите, чтобы я вам глаза мозолила? Я у вас ассоциируюсь с неприятными воспоминаниями? С тем, как вам хорошо поддали на моей лестнице? С ночкой в «обезьяннике»? Кстати, хотела спросить: как вам там понравилось?

Райка молчала, но в ее глазах загорелся огонь. А я продолжала:

– Еще, насколько мне помнится, вы считали, что мой бывший муж зря выплачивает алименты на нашего сына, когда, к несчастью моего бывшего, вы с ним познакомились. Ему как, следовало их на вас тратить?

– О чем это она? – спросил ошеломленный Стрельцов. – Рая, что происходит? Марина Сергеевна, что вы такое говорите?

Я не успела ничего ответить. Раиса показала свое истинное лицо или свою вторую суть? Ее лицо исказилось, и она, по всей вероятности, решила броситься на меня, но ей пришлось притормозить. Саша дал летящей на меня тете Рае подножку, и она грохнулась на великолепный паркет. Проехав на животе, уткнулась носом в мою туфлю. Я не стала ждать, пока Райка поднимется, – уперлась носком туфли в ее лоб и отшвырнула Раису Валерьевну подальше от себя. Райка дико взвыла, на губах появилась пена; она принялась колотить кулаками по полу. Потом завыла еще громче, изрыгая проклятия. Дерущиеся у пивного ларька мужики могли бы у нее многому научиться.

Стрельцов бросился ей на выручку, но то ли Райка уже ничего не соображала, то ли обозлилась уже и на него – в общем, она впилась зубами ему в руку. Теперь взвыл Стрельцов, а Белоусова никак не желала разжимать челюсти. Или их у нее свело, как у бультерьера? Олег Вениаминович орал, чтобы мы с Сашей помогли отцепить от него эту сумасшедшую. Мы переглянулись и решили прийти на помощь.

Но Райка по-прежнему не хотела его отпускать. Я тянула ее за плечи, стараясь оторвать, Саша взялся за ноги, Олег Вениаминович дубасил свободной рукой по голове. Но у нас троих все равно ничего не получалось. Стрельцову было очень больно, я видела, как исказилось его лицо; с губ Райки стекала кровь и капала на паркет. Если в первые минуты Олег Вениаминович еще как-то пытался церемониться с Белоусовой, то теперь ему это надоело – и он с размаху врезал ей свободным кулаком в нос. Челюсти разжались, из носа хлынула кровь; Райка отвалилась и потеряла сознание.

Стрельцов выразился непечатно, но до Белоусовой ему все равно было далеко. Я велела Саше принести аптечку, и подросток исчез, чтобы через минуту вернуться с небольшим, застегнутым на «молнию» чемоданчиком. Я принялась обрабатывать руку Олега Вениаминовича, памятуя рассказы Анны Николаевны Ваучской о том, что человеческий укус может оказаться пострашнее змеиного. Бывали случаи, когда приходилось ампутировать конечности. А в Райке яду должно быть более чем достаточно.

Райка начала приходить в чувство.

– Что с ней будем делать? – спросил явно повеселевший Саша, на лице которого не осталось и следа слез. Он показал на Белоусову носком тапка: большего она не заслуживала.

Стрельцов задумался.

– Связать бы надо, – предложила я, – а то сейчас очухается и еще неизвестно, что устроит.

– Да как-то неловко… – промямлил Стрельцов, явно не решаясь что-либо предпринять.

Он с ней как-то завязан? – думала я. Чем она его держит? Ведь когда я в первый раз встретилась с ней в этой квартире, Саша не сомневался, что у папы с тетей Раей чисто деловые отношения. Так что же все-таки?

Тем временем Раиса Валерьевна приподнялась и обвела гостиную абсолютно пустым взглядом, от которого мне в очередной раз сделалось не по себе. Стрельцов сидел в кресле с уже перевязанной рукой. Саша стоял рядом и держал аптечку. Я собиралась сходить в кухню, чтобы выкинуть обертку от бинта и окровавленную вату. Мы молча уставились на Райку. Она, к моему удивлению, опять была само спокойствие. Оглядев нас, Раиса хмыкнула и заявила Стрельцову, что он – ничтожество, как и все мужики, и ей теперь понятно, в кого пошел его отпрыск. Затем она поднялась, снова смерила меня взглядом и объявила, что только женщина и может составить ей достойную конкуренцию.

Я стояла с раскрытым ртом.

– Браво, Марина, – похвалила меня Белоусова. – Я тебя просто недооценила. Но только почему ты выбираешь себе в партнеры такие ничтожества? Мужики не стоят даже нашего плевка.

Тем не менее в сторону Стрельцова она плюнула, после чего покинула его квартиру.

– Рая! – кинулся следом за ней Стрельцов, но дверь захлопнулась у него прямо перед носом.

Он еще какое-то время пребывал в нерешительности, словно собираясь последовать за Белоусовой, несколько раз тянулся к дверной ручке и снова убирал руку. Я с интересом наблюдала за происходящим, но Саша лучше меня знал, что делать. Он появился с огромным кубком (граммов на семьсот-восемьсот), наполненным почти до краев коньяком, и протянул отцу.

Мне никогда не доводилось видеть, чтобы коньяк хлебали из таких емкостей, такими дозами, с такой скоростью – и не закусывая. Но Стрельцову этого оказалось мало, и он попросил сына налить еще половинку. Я закатила глаза, но ничего не сказала. Воистину, не познаны ресурсы человеческого организма.

Саша опять появился с кубком и небольшим бокалом для меня, потом сказал, что пойдет сварит кофе. Мы со Стрельцовым проследовали в гостиную и плюхнулись там на диван.

Тут зазвонил телефон. Стрельцов снял трубку. Потом протянул ее мне и сказал:

– Тебя.

Значит, мы уже на «ты» и про имена-отчества забыли?

Звонила Ольга Николаевна. Наши забеспокоились из-за моего долгого отсутствия, да и девочки уже давно сидят у нас на кухне. Цель моего посещения квартиры Стрельцова вылетела у меня из головы. А ведь я обещала в самом скором времени вернуться домой…

– Кто это? – спросил Стрельцов.

– Соседка, – пояснила я.

– Боится, что тебя убьют в логове?

– Какая самокритичность! – усмехнулась я. – Если ты сам называешь свою квартиру логовом, то как же назвать твой ночной клуб?

Стрельцов расхохотался и обнял меня за плечи. Я постаралась вывернуться, но не тут-то было: Олег Вениаминович накрыл мой рот своими губами. Я сопротивлялась, извивалась, пыталась что-то сказать, правда, звуки получались весьма специфические (кто пробовал разговаривать во время поцелуя, меня поймет). Я поняла: со Стрельцовым мне никак не справиться, а он уже пытался завалить меня на диван. Где же Саша?! И, боже, что же он подумает, если сейчас зайдет в комнату и увидит эту картину? Папа с его учительницей? Я стала сопротивляться еще отчаяннее, била кулаками Стрельцова по спине, по голове – но все напрасно. Тогда я пустила в ход ногти – с тем же результатом. Стрельцов лишь промычал что-то нечленораздельное. Тем временем от моей блузки отлетели все пуговицы – Стрельцов не церемонился и разорвал ее у меня на груди. Сам же уже лежал на мне.

Олег Вениаминович весил не меньше центнера, и мне с моими шестьюдесятью килограммами удерживать вес было не так-то и легко, тем более скинуть его с себя. Я чувствовала во рту привкус крови, и, главное, было ужасно противно…

Внезапно туша Стрельцова обмякла, а потом кто-то попытался скинуть ее с меня. Я поняла: Саша. И тут же подключилась к действию. Олег Вениаминович несколько секунд спустя с жутким грохотом рухнул на пол, что-то промычал, но не очнулся. Надо мной стоял сын Стрельцова. Глаза мальчика округлились.

– Ой! – Я поняла, что он смотрит на мою почти обнаженную грудь.

Я тут же прикрылась, утерла губы рукой и увидела на ней следы крови. Эта сволочь прокусила мне губу. Я заревела. От досады, стыда, от того, что ко мне отнеслись как к последней шлюхе… Теперь уже Саша утешал меня. Он обнял меня за плечи и говорил, чтобы я не обращала на его отца внимания: он – пьян, а утром ничего не вспомнит.

Снова зазвонил телефон, но мы не стали снимать трубку. Я не думала, что мои соседи станут звонить во второй раз. Саша заявил, что никого из его приятелей в городе нет, а с папиными друзьями ему разговаривать не хочется. Как только городской номер замолчал, тут же запищал сотовый на боку у Стрельцова. Значит, верно – звонили ему. Ну и на здоровье.

Потом мы с Сашей стали подбирать с пола мои пуговицы. После чего Саша принес иголку с ниткой, и я их пришила. Олег же Вениаминович тем временем сладко похрапывал на полу. Его телефон начинал звонить еще несколько раз.

Увидев происходящее на диване, Саша хорошенько врезал отцу тяжелой пепельницей по макушке, которую я на всякий случай осмотрела.

– Шишка будет, – заметил ребенок. – Но ему не впервой. Очухается. А как вы тете Рае здорово врезали, Марина Сергеевна! Может, она больше у нас никогда не появится?

В голосе Саши звучало столько надежды, что я даже не знала, плакать мне или смеяться. Я тоже очень надеялась, что Белоусова больше не появится в этой квартире (и в нашем доме вообще).

Мне пора было возвращаться к себе, но просьбу Алисы я так и не выполнила. Придется отложить разговор до следующего раза, хотя еще раз видеться со Стрельцовым в неформальной обстановке очень не хотелось. Может, поговорить напрямую с папой Сулейманом? Но где его найти?

Я распрощалась с Сашей, наказав ему немедленно звонить мне, если последует какое-то развитие событий, но парень заявил, что через три дня уезжает в Финляндию. Навряд ли тут что-то произойдет.

– А если тетя Рая к нам все-таки переедет – ну что ж, будем бороться!

Саша был настроен воинственно, по крайней мере, больше не плакал. Настроение у него явно изменилось в лучшую сторону. И то слава богу.

* * *

Выйдя на улицу, я увидела несколько лиц в камуфляже, а также Игоря Леонидовича Волконского и двух незнакомых мне женщин, стоявших перед дверьми магазина элитной одежды. Двери были распахнуты настежь, плечистые молодцы то заходили внутрь, то выходили.

Волконский меня узнал и поинтересовался, не знаю ли я, где Стрельцов.

– Спит, – пожала я плечами. – А что случилось?

Игорь Леонидович выразился непечатно (но ему, как и Олегу Вениаминовичу, было очень далеко до Раисы Валерьевны) и бросился к двери в парадное. Я с удивлением посмотрела ему вслед и обратилась к двум женщинам, с которыми он только что беседовал.

Это были директор магазина и одна из продавщиц. В подвале прорвало трубу, залило весь подвал. Сработала сигнализация, женщин вызвали из дома (благо живут рядом), и они тут же связались с «Жар-птицей», в которой оказался лишь Волконский. Сейчас воду уже перекрыли.

– Но убытков… – Продавщица закатила глаза. – В подвале – до краев. И на этаж затекло.

– Только бы из нашей зарплаты не вздумали вычитать, капиталисты проклятые, – прошипела директриса. – С них станется.

Она с ненавистью посмотрела в том направлении, куда исчез Волконский. М-да, особой любовью господа предприниматели не пользуются…

И тут я увидела несущийся к нам знакомый темно-синий джип. Машина притормозила аккурат рядом с тем местом, где стояла я. Из джипа высыпали охранники, вслед за ними вылез папа Сулейман.

– Вы, как всегда, в центре событий, Марина Сергеевна? – ухмыльнулся Рашидов.

Директриса с продавщицей с удивлением посмотрели на меня.

Папа Сулейман внимательно оглядел меня с ног до головы. Потом поинтересовался:

– И у кого это из ваших знакомых такие большие зубы?

Рашидов смотрел прямо на мою прокушенную губу. Да и общий видок у меня, как я подозреваю, был довольно потрепанный. Я же не старалась особо приводить себя в порядок: думала, что быстренько добегу до квартиры, не встретив никого из знакомых. Понадеялась, глупенькая.

Я не успела ответить: к нам подлетел Волконский и взахлеб стал рассказывать, что «Олег с кем-то сцепился». Гостиная в разрухе, залита кровью, рука у Олега прокушена, на макушке – шишка с кулак, физиономия расцарапана. Сам храпит на полу, и разбудить его нет никакой возможности. Сын утверждает, что только что вернулся домой и ничего не знает.

Папа Сулейман внимательно посмотрел на меня. Я придала своему лицу самое невинное выражение. Рашидов хмыкнул.

– Марина Сергеевна, вы случайно не знаете, что случилось с Олегом Вениаминовичем? – обратился ко мне папа Сулейман.

– Просто не представляю, – ответила я. – Могу, конечно, предположить, что Олег Вениаминович считает себя неотразимым мужчиной, но далеко не все придерживаются такого же мнения.

Рашидов расхохотался, схватившись за живот.

Я же заявила, что мне пора домой, потому что мои, наверное, волнуются. Вежливо попрощавшись со всеми, я исчезла под аркой.

Перед Алисой пришлось извиниться, но я обещала что-нибудь придумать. Только с кем же я теперь насчет нее разговаривать буду?

Глава 21

Ночь с 9 на 10 июля,

с четверга на пятницу

Соседи слушали рассказ про мои последние похождения, покачивая головами. В адрес Стрельцова было отпущено много нелестных эпитетов. Белоусовой тоже досталось.

Я долго отмокала в ванне – хотелось смыть с себя всю грязь. Потом Иван Петрович по моей просьбе отправился к ларьку, потому что без принятия внутрь спиртного заснуть я, наверное, не смогла бы. Подобную просьбу дядя Ваня всегда был рад выполнить.

Сестры Ваучские пошли спать, Сережка смотрел по телевизору какую-то позднюю передачу, а мы с Иваном Петровичем уговаривали на кухне бутылочку, продолжая мечтать о кладах.

– Слушай, – сказал дядя Ваня, – а может, теперь мы в этот подвал под магазином проникнем? Ведь сигнализация-то, наверное, отключена.

– Ждите, – хмыкнула я. – Отключат они ее вам, пожалуй. А если и отключат, то поставят пяток-десяток мордоворотов, что еще хуже.

Иван Петрович в очередной раз твердо заявил, что он, русский умелец, с любой буржуйской сигнализацией справится. Я не сомневалась в дяди-Ваниных талантах, неоднократно им доказанных, но все равно считала, что в подвал нам лучше не соваться, как бы ни хотелось там порыться. К тому же он сейчас был затоплен.

В разгар нашего спора в дверь позвонили. Мы взглянули на часы. Второй час ночи. И кого это несет? Правда, вариантов имелось великое множество.

Я пулей слетала в комнату и сунула пистолет в карман халата. Дядя Ваня уже держал руку за вешалкой, на втором стволе.

– Давай ты, – шепотом проговорил он, готовый в любой момент выпустить пулю в непрошеных гостей.

– Кто там? – робко поинтересовалась я.

– Марина Сергеевна, не пугайтесь, – ответили два до боли знакомых мужских голоса. – Гриша и Савелий, то есть Соболь.

Ни секунды не раздумывая, я распахнула дверь.

Гришка с Соболем являли жалкое зрелище. У нас с дядей Ваней глаза на лоб полезли. Дядя Ваня снял руку со ствола, чтобы перекреститься.

– Господи боже мой! – воскликнула я.

Оба бомжа промокли с головы до ног; вода стекала с их одежды и заливала лестничную площадку. Как я заметила в свете тусклой лампы, к нашей двери вели их следы. Бороды, длинные патлы, обноски – водой пропиталось все.

– Проходите, – пригласила я.

– Да нет, мы так, просто вам сказать…

– Проходите немедленно! Какие еще могут быть разговоры? Сейчас вас будем сушить.

Бомжи все еще мялись на лестничной площадке. Я, не церемонясь, схватила Гришку за руку и затащила в квартиру. Соболь последовал за ним.

– Да мы тут вам наследим…

– Раздевайтесь! – приказала я.

– Марина Сергеевна… – На губах Соболя заиграла хитрая улыбка.

Я заявила, что голых мужиков мне в жизни видеть доводилось, и я не думаю, что ночные гости смогут продемонстрировать мне что-то новое.

В прихожей нарисовался Сережка, уже собиравшийся отойти ко сну. Вслед за ним выглянула Ольга Николаевна, накинувшая халат на ночную рубашку. Помянув Господа, старушка удалилась, сказав, что сейчас оденется. Последним вышел заспанный кот. Мурзик обнюхал гостей и их одежду и очень даже ею заинтересовался. Как я догадывалась, в числе прочих запахов, источаемых тряпьем, присутствовал и кошачий, правда, мне все запахи казались просто вонью.

От ванны бомжи отказались, а дяди-Ваниной одеждой с радостью согласились воспользоваться. Их рвань мы развесили у нас в прихожей. Иван Петрович с выданными мною средствами побежал к ночным ларькам – во второй раз за ночь. Мы все понимали: Гришка с Соболем пожаловали к нам, чтобы что-то сообщить, а для этого им требовалось обязательно смочить горло.

Когда мы всей компанией расселись у нас на кухне и огненная вода была разлита в стаканы мужчин (мы с сестрами Ваучскими и Сережкой ограничились чаем), бомжи приступили к рассказу.

Вначале было произнесено несколько эпитетов в адрес «новых русских» и Стрельцова в частности. Ох, как, наверное, сегодня поикалось Олегу Вениаминовичу! Сколько раз помянули его недобрым словом!

Затем Гришка с Соболем перешли к делу. Сегодня (вернее, уже вчера), приняв небольшую дозу, они завалились спать в своем отсеке, не ожидая никаких подвохов с чьей-либо стороны. Как я уже говорила, спали они на грязном матрасе, лежавшем на полу.

Их разбудила хлынувшая потоком холодная вода.

Вначале обоим показалось, что это сон, но непрерывно поднимающийся уровень воды заставил их убедиться в том, что они уже не спят и все происходит наяву.

Их «стол» с посудой уже куда-то унесло потоком, как и другой небогатый скарб. Вылавливать что-то из барахла просто не было времени: следовало спасать собственную шкуру. А вода все прибывала.

Гришка с Соболем ринулись к выходу. Один раз Григорий чуть не захлебнулся – плавать он не умел, и только приятель спас его, вытащив за волосы.

Вначале они двинулись к лазу, через который в подвалы проникали мы, но затем отказались от этой идеи: вода хлестала именно оттуда. Значит, следовало пробраться к их обычному выходу на поверхность. Но до него было намного дальше.

Под соседним домом (через улицу) им встретился еще один бомж, пытающийся спастись. Несколько раз им попадались трупы кошек, не успевших выбежать из подвала. По поверхности все прибывавшей воды плыло множество досок, тряпок и прочая дрянь, в немыслимом количестве хранившаяся в подвалах. Пока бомжи жили под домами, они использовали доски для разведения костров, на которых разогревали нехитрую снедь, тряпки тоже иногда шли в дело, но сейчас все это мешало, затрудняло продвижение.

У ближайшего выхода уже столпились трое или четверо обитателей подвалов; они отталкивали друг друга, пытаясь выбраться наружу. Лаз был узким, в него можно было протиснуться только по одному; мужики, однако, вместо того чтобы действовать по очереди, только мешали друг другу. Их охватила паника. Гришка с Соболем решили попытать счастья в следующем подвале. Там и выбрались на поверхность. И тут же бросились спасать тех, кто дрался у подвального окошка.

Из драчунов смогли выбраться лишь трое. А сколько погибло в воде под домами, пока не скажет никто. Потом, когда вода уйдет…

Пятеро мокрых бомжей стояли посреди двора и обсуждали случившееся.

– Неужели решили нас таким манером отсюда выжить? Кому мы мешали?! – воскликнул один.

Но тот, который повстречался Гришке с Соболем по пути, пояснил, что в магазине в нашем доме сегодня (то есть вчера) случилась какая-то авария. Он проходил мимо и видел две аварийные машины, тучу охранников и несколько господ на иномарках. Бомж прислушался к разговорам и понял, что под магазином затопило подвал.

– Вот ведь сволочи! – в сердцах воскликнул дядя Ваня. – Нашли способ воду спустить!

Стрельцову снова заочно досталось.

Гришка с Соболем заявили нам, что временно переселятся в другие подвалы. Высохнет же здесь когда-нибудь?

– А может, и никогда сюда не вернемся, – неожиданно сказал Соболь.

– Ты чего? – удивился Гришка.

– Место-то нехорошее… – протянул Савелий. – Другие-то давно отсюда перебрались. Может, и нам пора навсегда эти места покинуть? А, Григорий?

Григорий задумался, потом сказал:

– Посмотрим. – И взглянул на меня. – А знаете, почему мы решили к вам заглянуть? – поинтересовался он.

К кому же еще они могли пойти в нашей округе? Они же знали, что мы предоставим им кров, хотя бы временный.

– Нет, Марина, на кров мы не рассчитывали. Но за то, что приняли, по стаканчику налили, дали обсохнуть – спасибочки. Не всякий бы человек пустил нас к себе в квартиру…

Соболь заявил, что завтра рано поутру они уйдут. Мы все сказали им, чтобы жили сколько нужно, – уж разместимся как-нибудь. Мужики снова покачали головами, твердо заявив, что уйдут, как только высохнет их одежда. Но за предложение – спасибо.

– Так когда, мужики?.. – вопросительно посмотрел на них дядя Ваня.

– Мы вас просто предупредить пришли. Зная вашу любовь к приключениям, – Григорий хитро посмотрел на меня. – Не ходите туда больше. Неизвестно, что там увидите, когда вода уйдет. Да и хозяева могут свою охрану выставить. А те вначале пальнут, потом вопросы задавать будут. Не ходите…

Затем гости рассказали нам о своих дальнейших действиях.

Расставшись с тремя другими спасшимися из подвала, Гришка с Соболем задумались: куда им податься? Потом вышли на улицу, чтобы посмотреть, что происходит у магазина, про который говорил один из бомжей. Аварийка все еще стояла (правда, уже одна), люди в камуфляже бегали туда-сюда, выносили какие-то мокрые коробки и загружали в машину. Значит, в подвале под магазином воды уже не было.

По всей вероятности, для спуска воды открыли одну из дверей – из тех, что мы во время своих посещений подземных лабиринтов внимательно рассматривали (и пришли к выводу, что смогли бы их отворить лишь при помощи взрывчатки).

– Так они что, взрывали?.. – открыла рот Анна Николаевна.

Гришка с Соболем покачали косматыми головами. Нет, двери не открыть с той стороны, с которой мы к ним подходили, а из подвала под магазином – вполне возможно. Ведь замуровывали их от потенциальных воров, которые могли подобраться как раз оттуда, откуда приходили мы.

– Но если подвал затопило, – заметила я, – как же до этих дверей добрались с той стороны? Ведь там было столько воды, что ее хватило на все подвалы под окрестными домами. Весь магазин, наверное, затопило до самого потолка…

Я вспомнила продавщицу, говорившую мне, что у них даже вытекло на этаж, а ведь тогда еще даже не отключали воду…

– Там водолазы работали, – сообщил Соболь.

– Во-до-ла-зы?! – спросили мы хором.

Бомжи кивнули. Они видели одного мужика в дверном проеме магазина в специальном костюме с баллонами за спиной. Ему помогали переодеться.

– Ну Стрельцов, мать его! – воскликнул Иван Петрович. – Аж водолазов высвистал!

– Чего же не сделаешь, чтобы свое добро спасти? – заметила Ольга Николаевна.

Я же высказала предположение, что организовывал спасательные работы не Стрельцов, пребывавший после моего посещения его квартиры в нерабочем состоянии, а папа Сулейман. Тем более это, наверное, не представляло особого труда: Петропавловка и, главное, спасательная станция, работающая при ней, находятся от нас совсем недалеко.

После разговоров про затопление подвала старушки Ваучские вспомнили наводнения, случившиеся на их памяти, но, поскольку они всегда жили в нашей квартире на пятом этаже, их не заливало.

– А помнишь, маменькина подруга Зоя Алексеевна рассказывала, как рыбу у себя из-за батареи вытащила? – вспомнила Ольга Николаевна. – Она же, кажется, на первом или в полуподвальном этаже жила? Нет, у нас в центре нельзя жить низко.

Гришка с Соболем усмехнулись и пояснили, что лучше жить низко, чем высоко (на чердаках): в подвалах теплее, да и кто туда сунется гонять бомжей? В эти лабиринты ментам идти особо не хочется, а по чердакам рейд устроить – всегда пожалуйста. В подвале спокойнее. Было спокойнее.

С этими словами Григорий, Соболь и Иван Петрович допили остатки огненной воды. Гришка с Соболем отправились спать к входной двери, а мы все разбрелись по комнатам.

Я же подумала о том, что у жильцов нашей квартиры, так жаждавших прорваться в подвал под магазином, появился реальный шанс сделать это. Только идти нужно не позже завтрашнего дня – пока там еще все не осушили и двери не закрыли. Конечно, хозяева приложат максимум усилий, чтобы навести порядок, но за один день им не управиться.

Я считала, что сигнализацию пока включать не будут, а охранников посадят в самом магазине. Неужели эти молодые увальни, с которыми мы, женщина, ребенок и старики, без особого труда справляемся, будут сидеть в мокром холодном подвале, когда можно остаться в благоустроенном магазине наверху?

В общем, оставят парочку бритоголовых в торговом зале. Они напьются да спать завалятся. Надо идти завтра. А значит, следовало хорошенько выспаться, ведь нам следующей ночью опять предстоит бодрствовать.

Глава 22

10 июля, пятница

Когда мы с Сережкой на следующее утро продрали глаза, ни Гришки, ни Соболя в квартире уже не было. Дверь за ними закрыла Анна Николаевна – она всегда просыпалась у нас раньше всех.

– Жалко их, – вздохнула Анна Николаевна, когда мы опять собрались на кухне, чтобы завтракать. – Не повезло в жизни. И ведь сколько сейчас таких…

– Больше всех мне жаль Андрея, художника, – призналась я. – Но, может, еще поднимется?

Иван Петрович покачал головой и заметил, что если человек спускается в подвал, то, как правило, дороги назад оттуда ему уже нет. И, по всем сводкам, Андрей мертв, поди докажи кому-нибудь, что ты живой.

У меня на глаза навернулись слезы: опять вспомнился Вася. Потом я заявила, что необходимо выступить в поход ближайшей ночью.

После завтрака мы с Сережкой отправились позагорать на пляж у Петропавловки. Иван Петрович изъявил желание еще поспать, Анна Николаевна тоже пошла полежать, а Ольга Николаевна отправилась по магазинам.

Ближе к полуночи мы начали готовиться к выступлению. Было решено взять с собой два пистолета (Иван Петрович и я) и два ножа (Сережка и я), а также по фонарику, набор отмычек (Иван Петрович) и еще какой-то инструмент, названия которого я не знала. Дядя Ваня утверждал, что он может пригодиться, – что ж, раз может, надо брать, я не возражала. Сосед нацепил на спину небольшой рюкзачок, куда и загрузил добро, которым в случае необходимости намеревался воспользоваться. Мы предполагали, что нам скорее всего придется отковыривать какую-то плиту или плитку. На всякий случай Сережка прихватил и небольшую мотыжку – на земляной пол мы не рассчитывали, но под плитой, возможно, придется копать. Лучше уж взять все сразу, чем потом кому-то бегать наверх или приходить во второй раз.

И пришлось на этот раз надеть резиновые сапоги. У нас с Сережкой были обычные, в которых мы ходим в лес за грибами, а у дяди Вани завалялись рыбацкие, высокие, которые он и натянул на ноги.

– Буду вас переносить через самые глубокие места, – заявил он; правда, мы надеялись, что воду в большей или меньшей степени из подвала откачали или она ушла сама по другим подвалам.

– Эх, без телефона идем, – вздохнул Сережка. – И без миноискателя, то есть металло…

Я пожала плечами и заметила, что пока взять их негде. И купить не на что. Сын же заявил, что мне давно пора завести богатого любовника – благо есть из кого выбирать.

– Сережа, что ты такое говоришь?! – закричала я.

– Правильно говорит, – поддержал ребенка Иван Петрович. – Давно пора, Марина. Баба должна с мужиком жить. Да и парню мужик в доме нужен. Я-то стар уже. Давай определяйся скорее. Замуж сейчас надо выходить. Еще лет десять, и кто тебя возьмет?

Вот тут я уже взвилась не на шутку. Через десять лет мне будет всего-то сорок два. Что, в сорок два женщина не может пользоваться успехом? Еще как может! Что гласит народная мудрость? Неужели Иван Петрович считает, что через десять лет я буду никому не нужна?

Сосед немного смутился и отвалил парочку комплиментов – мол, я всегда буду красавицей, однако заметил, что в моем возрасте женщина может рассчитывать на большее, чем через десять лет. Да тут еще сама рыба идет мне на крючок. И какая! Чего ж не ловить-то?

Тут в разговор вступили сестры Ваучские – ни одна из них замужем не побывала. Не знаю, были ли они старыми девами (в физиологическом плане) или нет; я, естественно, никогда не спрашивала, почему они так и прожили всю жизнь вместе с маменькой, а они на эту тему не распространялись.

В данном же случае сестры уверенно взяли сторону Ивана Петровича и Сережки, заявив, что я должна снова выйти замуж, а если я сама ничего для этого не предпринимаю, то этим вопросом займутся они.

Я скорчила гримасу. Только свах на общественных началах мне и не хватало.

– И за кого вы предлагаете мне выйти? – из чистого любопытства поинтересовалась я.

Началось обсуждение кандидатур. Стрельцов был отвергнут единогласно, да и мне он после случившегося у него дома был противен, даже видеть его не хотелось (но придется, хотя бы из-за Саши). Кандидатуру Алика следовало изучить, для начала выяснив, какие цели он преследует. У меня Алик вызывал некоторые возражения.

– Но вообще, по-моему, парень неплохой, – добавила Ольга Николаевна. – Познакомилась бы ты с ним поближе, Марина, а там и выяснила бы, что к чему. Я тебе уже не раз говорила.

– Лучше уж папа Сулейман, – заявил Иван Петрович, который был старше этого папы лет на десять, если не на пятнадцать. – Если ловить – так самую крупную рыбину. Человек серьезный, все, с кем мы говорили, характеризуют его положительно…

Я расхохоталась: положительно характеризуемый главный бандит района. Но ведь я уже сама подумывала об этой кандидатуре… В любом случае с кем, с кем, а с папой Сулейманом ссориться нельзя. Лучше уж подумать, как использовать его в своих целях…

– А как насчет Валерия Павловича? – спросила я у соседей, желая поразвлечься. – Что-то мы про него забыли.

Соседи задумались: Могильщик в качестве общеквартирного зятя как-то не приходил им на ум.

– Вообще-то кот его принял, значит, человек хороший, – сказала Ольга Николаевна.

– Толстоват, – заметила Анна Николаевна. – И ниже Марины на полголовы. Марина рядом с ним не сможет чувствовать себя комфортно.

Мне опять стало смешно, и я заметила, что папа Сулейман, как и большинство восточных людей в возрасте, также худобой не отличается.

– Но выглядит как солидно! – воскликнул Иван Петрович. – Ты посмотри, Марина, какая у него стать!

Иван Петрович продолжал расхваливать предлагаемую им кандидатуру. Ольга Николаевна же настоятельно рекомендовала мне встретиться с Аликом и добавила, что если я не позвоню ему сама, то это сделает она и пригласит его к нам в гости. Я повернулась к Сережке и спросила, кто больше всех мил его душе.

Оказалось, что погибший художник Вася.

И тут мне в очередной раз стало очень грустно. Ну почему, почему художник погиб, а всякие сволочи до сих пор живы?! Эх, Вася, Вася, если бы ты остался жив… Тогда я даже не думала бы про папу Сулеймана, взвешивая все «за» и «против» в отношении кандидатуры Рашидова. И куда я смотрела все то время, пока художник жил в мансарде над нашей квартирой? Ведь он был совсем рядом, а я не обращала на него никакого внимания. Да, задним умом мы все крепки…

Видя мое состояние, соседи налили мне валерьянки, кот тут же полез целоваться. Но стоило мне успокоиться, как обсуждение потенциальных кандидатур в мужья было продолжено.

Ольга Николаевна вспомнила капитана Безруких.

– Он женат, – возразила я.

– Подумаешь, старший лейтенант Терентьев тоже до недавнего времени был женат. Еще и сейчас женат, а перебрался к твоей подруге, – резонно заметила Анна Николаевна. – Жена – не стена, всегда помни об этом, Марина.

– Да, капитан, в общем-то, ничего, – согласился Иван Петрович. – Мне, правда, старший лейтенант больше понравился, но и капитан пойдет.

Я подозревала, что Терентьев приглянулся Ивану Петровичу после совместного распития спиртных напитков, но смолчала, только слушала соседей и сына. Откровенно говоря, мне эти разговоры стали порядком надоедать. Решают мою судьбу, словно меня рядом нет. Да и слышали бы мужики, что тут про них говорится… А если у нас вдруг кто-нибудь «жучок» установил? Тогда сейчас потешаются…

Я взглянула на часы. До полуночи – времени нашего выступления в поход – оставалось пять минут. Я встала и объявила, что прения закончены.

– Марина, ну так ты остановилась на ком-нибудь? – уставились на меня участники собрания.

– Отстаньте от меня, – огрызнулась я. – Пошли лучше клады искать.

Я немного помолчала и добавила, что от кладоискательства может быть гораздо больше пользы, чем от поисков мужа. Соседи были вынуждены со мной согласиться, и мы с Сережкой и Иваном Петровичем тронулись в путь. Анна Николаевна и Ольга Николаевна перекрестили нас на дорожку и обещали с нетерпением ждать нашего возвращения.

* * *

Первая проблема возникла при пролезании Ивана Петровича в подвальное оконце: пришлось стаскивать рыбацкие сапоги, потому что в них протискиваться в оконце было довольно сложно – отвороты цеплялись за прутья. Иван Петрович стащил с себя сапоги, просунул их нам, потом влез сам, но промочил ноги. Возвращаться домой за сухими носками не хотелось; более того, Иван Петрович сказал, что это плохая примета, поэтому просто снял носки и повесил их сушиться на прутья. На обратном пути заберем.

Вода в ближайших к оконцу двух помещениях доходила примерно до середины лодыжки. В наших резиновых сапогах мы спокойно проследовали к двери в стене, так и оставленной нами наполовину открытой. При нашем появлении с лестницы, ведущей наверх, раздался истошный кошачий вопль, и нам навстречу бросились четыре голодных кота, остановившихся на последней незатопленной ступеньке.

– Бедняги! – воскликнула я. – Вы тут спасались от наводнения? И вам не выйти? Сережка, их надо вынести во двор.

Я взяла на руки одного кота, тут же прижавшегося ко мне всем телом. Сын прихватил второго, Иван Петрович взял двух, и мы проследовали назад к нашему оконцу. Кошачьему счастью не было предела.

– Эх, плохая примета – возвращаться назад, – вздохнул Иван Петрович. – Я вон из-за мокрых ног даже не стал, а…

– Вам что, животных не жалко? – взвилась я. – Сколько они тут сидели!.. С лестницы же выхода нет ни в одну из квартир. Вернее, открытого выхода, – поправилась я.

Иван Петрович пожал плечами и буркнул себе под нос что-то типа «ну как знаешь». Мы продолжали наше путешествие.

Мы вышли в туннель; здесь мы ступали уже не по воде. Конечно, пол был влажным, и каждый из нас поскользнулся по нескольку раз, потому что держаться за стены было очень неприятно – они также были влажными.

Левый туннель, ведущий под магазин, находился в том же состоянии, что и тот, по которому мы только что шли. Мы свернули налево, гадая: найдем ли интересующую нас дверь открытой или все так же замурованной?

Вообще-то открывать для спуска воды должны были именно ее. Или ту, что вела в другую сторону. Но ведь могли снова наглухо закрыть…

Мы шли, сжимая кулаки. Только бы была открыта, только бы была открыта… То ли Бог, то ли дух деда Лукичева наши молитвы услышал.

Вначале мы попали в тамбур длиной метров пять и шириной не более полутора, из которого в дальнейшие помещения вела еще одна дверь, запертая на замок. А первую, значит, забыли закрыть? Или собираются потом замуровать так же, как было раньше?

Иван Петрович осветил замок. Затем принялся копаться в своем рюкзачке, извлекая оттуда нужные ему инструменты. Сережке было велено держать фонарик, мне – подавать инструмент. Дядя Ваня управился с замком за полминуты.

Мы оказались на складе – теперь уже на бывшем, потому что складское помещение пустовало. Здесь мы не увидели вообще ничего: ни одной тряпки, ни дощечки, ни железяки, ни листочка бумаги, не говоря уж о пустых бутылках и консервных банках. Но нам это было только на руку.

Склад состоял из трех довольно просторных помещений, разделенных арочными проходами. Дверей не было. Весь товар отсюда вывезли.

– Ну, с чего начнем? – спросил дядя Ваня. – Или каждый берет на себя по комнате?

Я поняла, что мы сглупили, не пройдя вначале по улице мимо магазина и не проверив: не горит ли случайно в нем свет? Оставили тут охрану или нет?

– Сигнализацию могли снова включить? – повернулась я к дяде Ване.

– Не думаю, – покачал он головой. – По крайней мере, здесь не должны были. – Он кивнул на дверь позади нас, через которую мы прошли на склад.

– Но… – попыталась я возразить.

Иван Петрович объяснил, что для начала все должно как следует высохнуть, потом все провода необходимо проверить: навряд ли это успели сделать. Может, даже трубу еще не успели заменить – с нашими-то темпами ремонта. Я заметила, что за деньги (тем более за большие) темпы и у нас могут быть достойные подражания. Тем не менее, сказал дядя Ваня. На месте хозяев он заменил бы все трубы – или, по крайней мере, хорошо бы их проверил, а до окончания работ делать новые подключения не рекомендуется. А тут еще делать столько… Иван Петрович закатил глаза.

Но на всякий случай дядя Ваня предложил осмотреть выход из подвала на поверхность.

В среднем помещении имелись лестница и пологий спуск для тележек. Если какая-то сигнализация и была включена, то только там. Дядя Ваня поднялся по лестнице и стал внимательно оглядывать дверь – вернее, провода, протянутые вокруг нее. Мы же с Сережкой прислушивались: не доносятся ли из магазина какие-нибудь звуки?

Царила абсолютная тишина. Сережка заметил, что в крайнем случае мы услышим, если вдруг примчится группа захвата, – они же не могут подъехать тихо. А мы уйдем тем же путем, что пришли.

– Ладно, давайте приступать, – объявил наконец Иван Петрович. – По-моему, ничего не включили. Ну, где там дед Лукичев мог закопать клад?

Стены вокруг нас были выкрашены бежевой краской. Едва ли что-то было запрятано в одну из них, хотя кто знает… Только как найти кирпич, на который нужно надавить? Можно искать всю жизнь. К тому же окружающие нас стены были не кирпичные, а блочные.

Пол же был выложен новыми квадратными плитками из линолеума сантиметров тридцать на тридцать каждая.

– Вообще-то эти плитки надо бы снять и посмотреть, что под ними, – высказал свое мнение дядя Ваня.

– Снимать будем до второго пришествия, – заметила я.

– Вот бы сюда миноискатель, – вздохнул Сережка. – Вернее, металло…

Иван Петрович предложил взглянуть хотя бы под те, что отклеились из-за избытка влаги.

Мы опустились на четвереньки в одном из углов. Дядя Ваня поддел уже наполовину отошедшую плитку каким-то инструментом, и мы увидели сплошной камень.

– По идее, тут такие же плиты, как в стенах, – заметил Иван Петрович и отодрал соседний квадратик линолеума.

Открылся шов. Мы с Иваном Петровичем занялись отдиранием соседних линолеумных плиток, а Сережка тем временем отправился на изучение стен.

Отодрав с десяток, мы с соседом уставились друг на друга.

– Ну, что делать будем, Марина? – спросил Иван Петрович.

– Нам это не то что за сегодняшнюю ночь, за год не потянуть, – вздохнула я. – Пустая затея.

А найти дедов клад так хотелось…

– Если только Стрельцов не отдаст тебе этот подвал во временное пользование, – заметил дядя Ваня.

– С какой стати? – искренне удивилась я.

Насмотревшись передач и начитавшись газет с рассказами о преследованиях несчастных американских мужиков их сумасшедшими бабами (от которых мужики табунами едут искать жен в Россию), Иван Петрович заявил, что я могу стребовать со Стрельцова компенсацию за сексуальные домогательства.

Я рассмеялась и заметила, что мы не в Америке и мне вообще трудно представить русский вариант мисс Моники. Но вот, кстати, американский президент мне очень по вкусу. Как сосед посмотрит на то, чтобы мы всей квартирой (а я еще и от себя лично) ему письмо в поддержку отправили и пригласили к нам в гости? У нас ведь так интересно. И не он женщин, а женщины его тут домогаться будут.

В общем, сидели мы с Иваном Петровичем на корточках перед сорванными с каменных плит линолеумными плитками и выражали глубокую поддержку и сочувствие американскому президенту. Вдосталь перемыть косточки его женщинам мы не успели, потому что к нам с округлившимися глазами подскочил Сережка и сообщил, что «там кто-то матом здорово ругается».

– Где там? – уточнила я, переходя к более насущным и близким нам проблемам.

Сережка показал на дверь в дальней стене.

– Она закрыта? – спросил Иван Петрович.

Сережка кивнул.

Мы с Иваном Петровичем решили сходить послушать, а может, и посмотреть на ругающихся. Правда, для начала было бы неплохо выяснить причину, побудившую человека (или людей) вспомнить народные выражения.

Приложив три уха к двери, мы в самом деле вскоре услышали, как кто-то поминает чью-то мать. Затем второй собеседник упомянул некоторых животных – в качестве сравнения. Потом голоса смолкли, но через некоторое время послышались снова.

– Что будем делать? – шепотом спросил Иван Петрович.

– Надо бы взглянуть, – сказала я. – Может, люди попали в ловушку?

К тому же, раз уж мы тут оказались, следовало бы осмотреть и соседние подвалы. Как говорили Гришка с Соболем и художник Андрей, в эти подвалы не попасть обычными путями бомжей: двери замурованы. Что ж, не нашли клад деда Лукичева, может, найдем еще что-то интересное?

Иван Петрович без труда справился и с этим замком. Мы оказались в очередном туннеле, правда, пол в нем, как и на складе, был выложен линолеумными плитками, а стены выкрашены совсем недавно – от них еще пахло краской.

Из туннеля голоса слышались гораздо лучше. Метров через десять мы подошли к двери в левой от нас стене.

Иван Петрович осветил дверь фонариком. Потом посветил на стену рядом с дверью. Замок, как я понимала, для дяди Вани – плевое дело. Наверное, хозяева не предполагали, что придется столкнуться с таким умельцем.

Пока Иван Петрович с Сережкой продолжали осмотр, я заглянула в замочную скважину. В хорошо освещенном помещении трудились двое молодых людей в камуфляжных брюках, голые по пояс. Они показались мне знакомыми. Где-то я их не так давно видела… Только вот где именно? Сколько всяких молодцев проплыло перед моими глазами за последнее время? Не сосчитать, тем более не определить, чьи они. К сожалению, опознавательных знаков на груди (или где-то еще) у них не было. Молодые люди занимались приклеиванием отошедших линолеумных плиток. Один выдавливал клей из тюбика и размазывал его по отошедшему куску плитки, а второй потом бил по ней резиновым молоточком. Работа сопровождалась колоритными выражениями.

Слышимость с моего наблюдательного поста была прекрасная.

Неожиданно слух резанула фраза:

– Попали в рабство, блин (это я перевожу на цензурный русский язык). Если бы кто вызволил, блин, век бы ему служил, блин. Добровольно, блин.

Мне (и сопровождающим меня Ивану Петровичу с Сережкой) подобный слуга оказался бы очень кстати, мы нашли бы ему применение. Как раз помог бы в осуществлении наших планов. Я уже прикидывала: этим ребятам будет гораздо легче выворотить каменные плиты на складе, чем нам. Впятером мы можем справиться за… Все зависит от наличия инструмента. И от той скорости, с которой снова заполнят склад.

В любом случае парней следовало вызволять – если они оказались невольниками и их кто-то здесь держит, заставляя работать даже ночью, хотя им этого явно не хочется.

Иван Петрович с Сережкой со мной согласились, но оружие мы на всякий случай держали наготове.

Услышав, как открывается дверь, молодцы замерли с раскрытыми ртами.

– Добрый вечер! – поздоровалась я. – Кто тут клялся добровольно служить спасителям?

Молодец с резиновым молотком осел на пол; он то открывал, то закрывал рот, словно выброшенная на берег рыба. Второй, с клеем, сидевший на корточках, не удержал равновесия и тоже оказался на пятой точке. Потом оба застонали.

– Не вижу радостных лиц, – заметила я, не сводя с молодцев дула пистолета. Иван Петрович стоял справа, тоже с пистолетом. Сережка слева, с ножом.

– Только не вы… – протянул молодец с клеем и опять застонал.

По-моему, он был готов грохнуться в обморок. И тут Сережка вспомнил, кто они такие:

– Мама, вы же с Иваном Петровичем и папой их в помойку выбросили! А потом они тебя на лестнице убить пытались!

Я пригляделась повнимательнее: вроде бы они, но так похожи и на рашидовских, и на стрельцовских, и на новых телохранителей Валерия Павловича… Где же находится инкубатор, в котором выводят таких братьев-близнецов?

– Вы? – на всякий случай спросила я у молодых людей.

Они энергично закивали.

– Пойдете с нами или тут останетесь?

– Пойдем, – сказал парень с клеем. – Если не убьете.

– Куда еще?! – вырвался глас души из глотки второго.

Я решила выяснить, куда бы они хотели отправиться. Оказалось, что одновременно домой, к маме, в милицию и КГБ. Они также хотели положить голову в миску с салатом «оливье», хотели борща, картошки с селедкой, арбуза и много водки.

В нашей квартире из вышеуказанного мы могли предложить им только картошку. Но они были согласны и на это. А вообще для них было очень важно добраться до телефона.

Парень с клеем начал приходить в себя. Наконец поднялся. Со вторым же возникли проблемы: опускаясь в полубеспамятстве на пол, он «приземлился» на только что смазанную клеем плитку, к которой за время нашей беседы успел приклеиться. Отодрать штаны уже не представлялось возможным, тем более что молодцы не хотели оставаться в подземелье ни одной лишней минуты. Парень быстро разулся, вылез из пятнистых штанов, оставив их приклеенными к полу, и снова обулся.

– Молоток возьмите, – приказала я ребятам. – Может пригодиться.

– Клей брать? – спросил тот, что остался в штанах.

– Бери, – кивнул Иван Петрович. – Чего ж добру пропадать? В хозяйстве сгодится.

Мы дружною толпою покинули помещение, проследовали через склад, закрыв за собой все двери, потом провели ребят к нашему любимому оконцу. Ноги в отличие от нас они, конечно, промочили, но на радостях не обращали на это внимания; парни то и дело спрашивали: можно ли у нас принять душ, что у нас есть пожрать и выпить? Расчувствовавшийся дядя Ваня обещал лично сбегать ребяткам за пузырьком, чтобы отметить их освобождение.

Протиснуться в расширенную для меня дыру парни не могли: я явно уступала им в комплекции, но, приложив силушку молодецкую, они с корнем вырвали оставшиеся железные прутья и выбрались наружу. Мы последовали за ними. После чего решили поставить прутья на место – на всякий случай, чтобы не привлекать к нашему лазу излишнее внимание.

В начале третьего ночи, после двухчасового отсутствия, мы позвонили в нашу квартиру. Хотя кладов и не нашли, но вернулись с помощниками, которые заверяли, что будут благодарны нам по гроб жизни и готовы выполнить любое наше желание. Меня разбирало любопытство: каким образом они оказались запертыми в подвале? Но я решила отложить допрос до тех пор, пока парни немного не перекусят. Зачем же их мучить на голодный желудок? Я же не зверь.

Дверь нам открыла не Ольга Николаевна, которой мы уже приготовились рассказать о наших приключениях, а трое крепких молодых людей. К ним тотчас же присоединились еще двое. Нас всех затолкали в квартиру и плотно закрыли входную дверь.

Молодой человек с тюбиком клея рухнул в обморок; его тут же подхватил один из встречающих и куда-то поволок. Все остальные в сопровождении очередных непрошеных гостей толпились в прихожей. Нас быстро разоружили – отобрали даже дяди-Ванин инструмент – и проводили на кухню.

За столом, попивая мой кофе из моей чашки (и что же она всем так нравится?), сидел папа Сулейман. Старушки Ваучские разместились напротив. Парня с тюбиком клея уже положили в угол. В сознание он еще не пришел.

Папа Сулейман внимательно осмотрел нашу компанию. У всех четверых, стоявших перед Рашидовым, были на ногах не успевшие высохнуть резиновые сапоги (у молодца в трусах – ботинки). Дядя Ваня держал в руке свои носки – единственное, что нам оставили из нашего арсенала. Мы с Сережкой и Иваном Петровичем были в старых болоньевых штормовках и тренировочных штанах, заправленных в резиновые сапоги.

– Вы никак с рыбалки? – спросил папа Сулейман, глядя на Ивана Петровича. Он перевел взгляд на молодого человека в семейных трусах в цветочек и добавил: – Ну и как улов?

– Поймали двоих рабов, – ответила я за всех.

Глава 23

Ночь с 10 на 11 июля,

с пятницы на субботу

Иван Петрович, Сережка и я заняли места вокруг стола.

– Тебе что, особое приглашение требуется? – Рашидов сурово посмотрел на молодца в семейных трусах.

Тот поспешно опустился рядом со мной.

Мне было неудобно в резиновых сапогах, да и ноги немного замерзли: все-таки шли по холодной воде. Я повернулась к папе Сулейману боком и стянула сапоги. Потом обратилась к ближайшему бритоголовому типу:

– Отнесите, пожалуйста, их в прихожую, – протянула я сапоги. – И принесите мне мои тапки. Сиреневые на пробковой подошве.

От такой наглости бритоголовый обалдел (хотя говорила я исключительно вежливо и мило ему улыбалась) и вопросительно посмотрел на Рашидова, видимо не представляя, как ему реагировать.

Папа Сулейман одарил меня взглядом (правда, что он выражал, я прочесть не смогла), потом кивнул своему молодцу:

– Если женщина просит…

– И мои тоже захватите, – подал голос Сережка. – Они рядом с мамиными стоят.

Папа Сулейман заметил, что ребенок может и сам сходить. Сережка поднялся и направился к выходу из кухни. У меня все сжалось внутри: а ну как его угораздит вернуться с автоматом?.. Ведь у него оружие, конечно же, отберут, но что потом сделают с нами?..

– Сережа, возьми только тапки! – крикнула я сыну вдогонку.

– Хорошо, мама.

Папа Сулейман внимательно посмотрел на меня и поинтересовался, что еще из подобного арсенала (он кивнул на лежавшее перед ним добро, отобранное у нас с Иваном Петровичем) имеется в нашей квартире. Я неопределенно пожала плечами.

– Не признаетесь добровольно – обыщем ведь квартиру, – заметил Рашидов, невозмутимо отпивая мой кофе из моей чашки.

И тут я взорвалась и выдала ему все, что думаю про его ночное появление в нашей квартире, где он почему-то чувствует себя хозяином, где распивает мой кофе из моей чашки, хотя не получал от меня такого разрешения. Сказала и о том, что он позволяет себе отнимать вещи у честных людей…

Рашидов перебил меня и поинтересовался, не думаю ли я позвонить в милицию, чтобы сдать туда такого нехорошего Сулеймана Расимовича, то есть его.

– А толку? – посмотрела я на Рашидова. – Там у вас все схвачено. В милицию звонить не буду, но, на наше счастье, и другие телефоны имеются.

– Это Могильщик, что ли? Большой друг вашей квартиры? – усмехнулся папа Сулейман. – Ну-ну.

Он помолчал немного и заявил, что все никак не может разобраться, кто же заварил всю эту кашу в его районе. Жили спокойно, а потом началось черт знает что. И жильцы нашей квартиры постоянно оказываются в центре событий – все вертится вокруг нас. Но папа Сулейман любит порядок и умеет его наводить и поддерживать. Наведет он его и в этом случае.

Он никак не мог признать тот факт, что две старушки – божьих одуванчика, хоть и с боевым прошлым, дед, водящий крепкую дружбу с зеленым змием, одиннадцатилетний ребенок и его мама, хоть и многоборка ГТО, могут взяться за передел сфер влияния в районе.

– Да какое нам дело до ваших сфер влияния! – заорали мы все хором.

Но папа Сулейман продолжал говорить, словно и не слышал нас. Он очень долго думал, взвешивал все «за» и «против», анализировал. Мы – я, в частности, – появлялись во всех «горячих» точках. И у него возник естественный вопрос: а на кого я работаю? На кого мы все работаем? И что нам за это обещали?

Рашидов заявил, что не уйдет из нашей квартиры, пока не получит ответы на свои вопросы. Он должен знать, что происходит у него под носом.

Мы молчали, то и дело переглядываясь. Вернулся Сережка со своими тапками, а также с обувью Ивана Петровича. Сын уже зевал во весь рот.

– Марина Сергеевна, вы же педагог! – внезапно воскликнул Сулейман Расимович. – Почему у вас ребенок до сих пор не спит?

– Я на каникулах, – тут же отозвался сын. – А мама не только в школе работает.

– А я ребенка не насилую. Хочет спать – пусть спит, не хочет – пусть бодрствует. Он в состоянии сам решить, когда и что ему делать, тем более на каникулах, – заявила я.

– А почему вы вмешиваетесь не в свое дело, молодой человек? – подала голос Анна Николаевна. Рашидов раскрыл рот, наверное, его давно никто не называл молодым человеком. – Это не ваш ребенок. И Марина как-нибудь обойдется без ваших советов. У нее в любом случае и без вас найдутся советчики.

Рашидов пришел в себя, усмехнулся и спросил у старшей Ваучской, почему же она не скажет своей соседке, что детям в третьем часу ночи следует давно видеть сны.

– У меня дела были, – ответил Сережка вместо бабы Ани.

– Ребенок перед сном дышал свежим воздухом, – сказала Анна Николаевна.

– Вижу, – кивнул Рашидов, оглядывая отобранный у нас арсенал. – Иди спать, Сережа.

Я сделала попытку пойти вместе с сыном – как бы его уложить, но мне не дали этого сделать. Папа Сулейман заявил, что если мой сын достаточно взрослый, чтобы ходить с воровским ножом и сопровождать маму в ее ночных вылазках, то уж читать сказки на ночь ему никак не требуется. Сережка поцеловал меня и ушел.

– Итак, приступим, – сказал Рашидов и взял в руки пистолет с длинным стволом. – Чей? – спросил он.

– Наш, – хором ответили жильцы нашей квартиры.

– Андрюхин, – сказал полуголый молодой человек в трусах.

– Так чей же все-таки? – усмехнулся Рашидов.

Мы не успели ответить: из угла послышался стон – это наконец пришел в себя молодой человек с клеем. Он приподнялся, сел и обвел собравшихся мутным взглядом, – по-моему, парень снова собрался отключиться.

– Дай-ка ему нашатыря, Оля, – повернулась старшая Ваучская к сестре.

– Может, ему чайку лучше? – предложила Ольга Николаевна.

– А мне поесть можно? – робко обратился ко мне сидящий рядом со мной молодец в трусах. – Вы же обещали…

Рашидову, по всей вероятности, очень не нравилось, когда на него не обращают внимания, тем более не отвечают на его вопросы. Он грохнул кулаком по столу – инструменты и пистолеты с ножичками подпрыгнули, а моя любимая чашка с остатками кофе слетела на пол и приказала долго жить.

Тут я уже пошла грудью на Рашидова. Сестры Ваучские также вскочили. Ольга Николаевна первым делом запустила тарелкой в лицо ближайшего от нее телохранителя. Молодой человек в семейных трусах на этот раз, естественно, сражался на нашей стороне, как и его товарищ, мгновенно пришедший в себя и со всей силы саданувший ребром ладони по лодыжке одного из рашидовских телохранителей. Телохранитель взвыл, пошатнулся – и, матерясь, рухнул на Рашидова. Папа Сулейман произнес несколько фраз на родном языке, общий смысл которых был в принципе понятен.

Ольга Николаевна, в свою очередь, не пожалела еще одну тарелку для ближайшего от нее бравого парня. Эх, наверное, нам на выданные Валерием Павловичем средства (или заработанное мной в «Жар-птице») придется закупить посуды. Специально следует тарелки попрочнее выбрать, а то теперь и не знаешь, сколько еще схваток ждет нас на коммунальной кухне. Может, есть такие, что не бьются о пуленепробиваемые лбы?

Тарелка, выбранная Ольгой Николаевной, содержала в себе остатки каши, которую сестры Ваучские ели на ужин. Каша стала растекаться по лицу и плечам врага.

Молодой человек в трусах успел схватить пистолет своего друга (который мы теперь называли «нашим») и, не раздумывая, направил дуло на ближайшего к нему рашидовского телохранителя. Однако выстрелить он не успел: был скручен еще одним противником. Но я тоже не стояла – сплела пальцы замком и что было сил опустила обе руки на затылок одному из парней Рашидова. Правда, он воздействия моей силы не заметил: так, бабочка крылышком коснулась. Дядя Ваня также сцепился с одним из рашидовских молодцев. Но, к сожалению, силы были неравны, хотя сосед очень старался. Не повезло, под рукой не оказалось бутылки; хотя я не уверена, что бутылка помогла бы, – уж слишком прочные головы оказались у наших противников.

Рашидов успел схватить со стола второй пистолет и опустил его на голову одному из спасенных нами парней. Тот мгновенно отключился. Но и Рашидову не повезло: он, оступившись, свалился на своего телохранителя, валявшегося на полу. На пару они, наверное, смогли бы посоперничать и с Райкой Белоусовой – столько было выдано колоритных эпитетов в адрес жильцов нашей квартиры. С кем нас только не сравнивали…

Ивана Петровича и парня в семейных трусах уже тоже отключили. Я слышала дикие вопли старушек, оравших, как молодым бугаям не стыдно насиловать пожилых женщин. По-моему, об изнасиловании (по крайней мере, старушек) речи не было, но пожилые дамы все равно вопили как резаные. С Ольгой Николаевной справился молодец, по которому она с таким успехом размазала кашу, но тогда ей помогла внезапность нападения. Однако в конце концов враг оказался сильнее. На запястьях Ольги Николаевны защелкнулись наручники, как и на запястьях ее старшей сестры. Старушек посадили в уголок на лавочку; измазанный кашей молодец стоял над ними с перекошенной физиономией, то и дело слизывая стекающую с волос жижу.

– Вы ее недосолили, – послышалось мне в пылу битвы.

– Соль – это белая смерть, – резонно ответила Анна Николаевна.

– Русская народная мудрость гласит: недосол на столе, пересол на спине, – добавила менторским тоном Ольга Николаевна и высказалась в том смысле, что зря она парню в глаза соли не бросила. Ну ничего, в следующий раз…

Мысль была интересная, до ящичка с солью я могла без труда дотянуться и успела выдернуть его из навесного шкафа как раз вовремя. Отключивший Ивана Петровича молодец нацелился на меня. Не пожалев для непрошеного гостя соли, я швырнула ему в глаза целую пригоршню. Он дико взвыл. Но соль следовало использовать экономно, чтобы хватило на шесть пар глаз, вернее, теперь уже на пять.

Ко мне повернулся тот, которого я огрела по затылку. Удар мой оказался неэффективным, а вот соль – более чем. Парень взвыл, изрыгая проклятия, и тут же получил локтем в живот от нашего союзника в пестрых трусах, который как раз в этот момент пришел в себя. Правда, союзнику тут же досталось от врага, с которым он сражался вначале, – и наш с грохотом рухнул на пол, увлекая за собой протирающего глаза молодца. Образовалась куча мала.

И в этот момент закончилось мое везение. Разъяренный враг, справившийся с нашим союзником в семейных трусах, рухнул на меня, сгребая в объятия. Падая, я ударилась головой об угол табуретки и отключилась.

Когда же пришла в себя, то сидела, привалившись спиной к кухонному столу. Мои руки были скованы наручниками. Рядом постанывал Иван Петрович, каждую минуту просивший ему налить чего-нибудь, чтобы «согреть душу». Ольга Николаевна и Анна Николаевна по-прежнему сидели в углу на лавочке, также скованные наручниками. Молодой человек в семейных трусах лежал поперек дверного проема. Его товарищ лежал в том же углу, в который его поместили вначале.

Над нами возвышались трое рашидовских телохранителей со взведенными стволами. Я позлорадствовала: а ведь испугались нас, сволочи. Не ожидали получить отпор. Ну ничего, в следующий раз (если он будет) победа останется за нами, мы с противниками справимся. Тем более что мы уже могли считать себя опытными кухонными бойцами. Надо только подумать, как подготовиться. Например, держать под рукой соль, бутылки, наполненные хотя бы водой, тарелки покрепче… Ну и еще что-нибудь – придумаем на нашем следующем квартирном собрании. Очень радовало то, что выглядели враги неважно. Да и смотрелись уже не так нагло и самоуверенно, как вначале. И поделом им!

Рашидов опять восседал за столом. Рядом с ним, по обеим сторонам, стояли двое его подчиненных.

Тут в дверь позвонили.

«Неужели нас кто-то спасет?!»

Я тотчас оживилась, как, впрочем, и другие обитатели нашей квартиры. Неплохо бы, конечно, увидеть сейчас капитана Безруких – все-таки представитель правоохранительных органов, только зачем к нам понесло бы капитана среди ночи? А может, это Гришка с Соболем? Эти быстро сообразят, что мы в беде, и смогут собрать отряд бомжей, которые тут же придут нам на помощь…

Заметив наше оживление, Рашидов заявил:

– Зря радуетесь.

Потом он кивнул одному из своих телохранителей, и тот удалился, чтобы вернуться с двумя точно такими же. «Их определенно где-то в инкубаторе выводят», – снова подумала я и съехидничала:

– А… подкрепление вызвали, Сулейман Расимович?

– Помолчала бы ты, Марина, – заметил Рашидов.

Молодцы прибыли с дорогим французским коньяком, который папа Сулейман тут же разлил по стаканам (моим) и предложил своим бойцам. Иван Петрович при виде заветной бутылки издал глас вопиющего в пустыне:

– Мужики!.. А, мужики!..

Папа Сулейман приказал и ему налить. Я тоже возжелала испить лечебной жидкости. Мне поднесли стакан к губам, но, как я заметила, как-то опасливо, явно ожидая подвоха. Однако я пока решила ничего не предпринимать. Ольга Николаевна тоже приняла граммов двадцать, Анна Николаевна отказалась, а молодым людям, нашим союзникам, не предлагали.

Новые молодцы также заняли посты на кухне. Ишь ты, как нас испугались.

Нам с Иваном Петровичем помогли подняться (не особо вежливо) и усадили нас напротив папы Сулеймана. Парня в семейных трусах опустили рядом со мной, а того, что был с клеем, – рядом с Иваном Петровичем. Лавочку, на которой сидели старушки, пододвинули к столу.

– Продолжим, – как ни в чем не бывало заявил папа Сулейман, снова раскладывая перед собой отобранные у нас трофеи. Правда, теперь вместо моего кофе из моей чашки (ох как мне ее жаль!) он прихлебывал свой коньяк, но опять же из моего стакана, черт побери!

Из всей компании папа Сулейман казался наименее пострадавшим, – видать, удачно уворачивался во время кухонного сражения, да и мы в общем-то старались в основном выключить его бойцов, что нам до некоторой степени удалось. Приятно все-таки было видеть, что эти бравые с виду молодцы теперь несколько опасаются трех людей преклонного возраста и меня, представительницу слабой половины человечества.

– Мы, по-моему, говорили про этот ствол? – Папа Сулейман взял отобранный нами у людей Валерия Павловича пистолет. – Так чей он все-таки?

Молодой человек в трусах, которого, как выяснилось, звали Алексеем (мы тут как раз познакомились), пояснил: во время сражения с жильцами нашей квартиры на этой же кухне, когда он еще выступал не на нашей стороне, мы отобрали оружие у Андрюхи – Леша показал на молчащего товарища, подтвердившего слова приятеля кивком головы.

– Эти были тем же составом? – спросил папа Сулейман, кивая на жильцов нашей квартиры.

– Еще ребенок участвовал, – ответил Алексей. – И какой-то раненый мужик.

Рашидов хмыкнул, потом заметил, что час назад не поверил бы, что мы смогли справиться с двумя здоровыми бугаями, но теперь не сомневается: именно так оно и было.

– Не так, – поправила я. – Их было трое.

Папа Сулейман продолжил допрос Алексея, попросив подробно рассказать, что с ним случилось после того, как мы по желанию Валерия Павловича выбросили его на помойку.

Услышав про успешно предотвращенное покушение на меня, Рашидов открыл рот, потом закрыл. Его телохранители посмотрели на меня и других жильцов нашей квартиры с большим уважением.

– Это вы по собственной инициативе думали Мариночку убить? – сурово взглянула на Алексея Анна Николаевна.

– Ну… – замялся молодой человек.

Тут оживился Рашидов и спросил, кто отдал приказ меня прикончить.

– Наверное, Валерий Павлович, – протянул Алексей.

– Что значит – «наверное»? – заорал папа Сулейман.

– Ну, в общем, нам передали… Другие ребята… Что было бы неплохо… Сказали, что она вечером тут одна пойдет по лестнице…

– И это совпало с вашими желаниями, – закончила за Алексея Ольга Николаевна.

– А вы бы что сделали на нашем месте? – огрызнулся Андрей, пока больше в обморок не падающий. – Вы тут нас скалками по головам бьете, потом в помойку вываливаете при честном народе…

Иван Петрович тут же поинтересовался, как молодцам удалось выбраться: он, дядя Ваня, узлы туго завязывал, сами молодцы их развязать не смогли бы.

– Да вытащили нас, – пробурчал Алексей. – Мир не без добрых людей.

– И вы пошли на мокруху, – покачал головой Иван Петрович. – На беззащитную женщину.

Услышав подобную характеристику моей скромной особы, все находившиеся в нашей кухне мужчины (за исключением дяди Вани) разразились хохотом.

– Только эта беззащитная женщина Славку ножом полоснула, а нас оставила на площадке без сознания валяться, – проворчал Андрей.

Я спросила, куда подевался Славка, – из чисто женского любопытства. Алексей с Андреем этого не знали и были на него очень злы – он успел смотаться, их же подобрали другие молодцы и отправили в подвал – заявили, что раз они такие бестолковые, что с бабой справиться не в состоянии, то придется им сменить род занятий. В подвале как раз требовалось сделать ремонт, чем Алексей с Андреем и занялись – за тарелку супа в день, хлеб и воду. В общем, попали в рабство.

Рашидов был весьма удивлен, узнав, что двоих молодцев держали в подвале, заставляя работать.

– Вы поперлись в подвал за ними? – обратился ко мне Рашидов. – Зачем? Кто вас туда послал?

– Нет, не за ними, – ответила я. – И никто не посылал. Мы по собственной инициативе.

– Вы хотите, чтобы я в это поверил?! – заорал папа Сулейман. – Откуда вы могли знать, где их держат? И зачем они вам?

Я объяснила, что мы и не знали, а просто случайно натолкнулись на ребят – вернее, услышали их голоса и обещание служить верой и правдой своему спасителю. Мы с Иваном Петровичем и Сережкой решили, что нам такие слуги будут очень кстати, и вызволили молодцев из заточения.

– Марина, я перед тобой в долгу! – с чувством произнес Алексей и посмотрел на меня пылающим взором.

Рашидов опять грохнул кулаком по столу.

– Что вы так заводитесь? – посмотрела Ольга Николаевна на папу Сулеймана. – Хотите занять Лешино место? Так таких немало. Мариночка у нас невеста хоть куда.

Я хотела урезонить младшую Ваучскую, не оставляющую надежды выдать меня замуж, но тут подал голос Иван Петрович:

– Мы, Сулейман Расимович, вас очень уважаем всей нашей квартирой, но только вот никак не можем понять: что это вы к нам зачастили? Если к Мариночке, так вы бы ее куда в ресторан пригласили, свозили там на Канары или куда теперь еще ездят, а вы тут со своими мордоворотами приходите…

– Да, молодой человек, ваши действия нам непонятны, – добавила Анна Николаевна. – Откровенно говоря, намедни мы обсуждали вашу кандидатуру, но сегодня вы меня очень разочаровали. Очень, молодой человек.

– Вашу кандидатуру выдвинул я, уважаемый, – опять подал голос Иван Петрович, – и, признаться, долго отстаивал. Но после сегодняшнего даже не знаю, что и сказать… Хотя я вас и уважаю…

Рашидов слушал нас, раскрыв рот, его телохранители – тоже. Потом он поинтересовался, кого жильцы нашей квартиры поставили с ним в один ряд. Ольга Николаевна и Анна Николаевна назвали Алика, капитана Безруких и Валерия Павловича.

– Еще раз поясните, пожалуйста, на что мы все претендуем? – попросил Рашидов и отхлебнул коньяку.

– На Мариночку, – с невозмутимым видом ответила Ольга Николаевна.

Я молчала, не решаясь встретиться взглядом с папой Сулейманом, но он обратился прямо ко мне:

– А Марина Сергеевна к чьей кандидатуре склоняется, если позволите узнать? Или полностью полагается на старших товарищей и их рекомендации?

– У нас у всех разное мнение, – вместо меня ответил захмелевший Иван Петрович. – Я лично за вас, уважаемый.

Рашидов не обращал на дядю Ваню ни малейшего внимания, он смотрел прямо мне в глаза.

– Ну так как, Марина? Удовлетворишь мое любопытство?

– Мне одного бывшего на всю оставшуюся жизнь хватило, – процедила я наконец. – Отстаньте от меня. Все отстаньте. Надоели.

– Но, Марина! – хором сказали соседи и принялись убеждать меня в необходимости выйти замуж, причем каждый расхваливал свою кандидатуру.

Наверное, Рашидов, его телохранители и люди Валерия Павловича решили, что попали в филиал сумасшедшего дома. Я, откровенно говоря, тоже.

Наконец Рашидову надоело все это слушать (или был недоволен, что его кандидатуру отстаивал только Иван Петрович), и он снова грохнул кулаком по столу. Наши временно затихли.

– Кстати, а бывшего не нашли? – обратился ко мне Рашидов.

– Мы и не искали, – ответила я.

– А кого или что вы все-таки искали? – не отставал Рашидов.

Вот тут мы уже все замолчали – как партизаны.

– Какого черта вас по ночам носит по подвалам?! – орал Рашидов. – Да еще с таким инструментом? Вы что, магазин решили ограбить, пока там трубу прорвало? Так из него все вывезли!

– Нужен нам ваш магазин, – хмыкнула я.

– Мы – люди честные, – гордо заявил Иван Петрович. – А не какие-нибудь воры-взломщики.

– Не судите о людях по себе, молодой человек, – заметила Анна Николаевна.

– У нас дела и поважней есть, – вставила Ольга Николаевна. – Да и зачем нам ваша элитная одежда?

Рашидов заметил, что одежда не его, а Стрельцова, и мы тут же воспользовались случаем – решили выяснить раз и навсегда, кому что принадлежит.

Все-таки оказалось, что главным акционером и магазина, и ночного клуба со всеми его ответвлениями является Стрельцов, какую-то долю имеет Волконский; ну а папа Сулейман, как куратор (так он себя назвал), получает энную долю с прибыли, правда, сколько процентов составляет эта доля, папа Сулейман не уточнял. Но Рашидов, курирующий весь район, считает своим долгом обеспечить порядок и безопасность подшефных бизнесменов; а если порядок почему-либо нарушается, он разбирается с нарушителями. Вот, например, как сейчас.

– А мы-то тут при чем? – искренне удивились мы.

Пожар в мансарде устраивали не мы, взрыв – тоже, скелет в нишу не прятали, магазин не затопляли, людей в рабство не обращали. Мы как раз вечно оказываемся пострадавшей стороной. После пожара нас затопило – слишком много воды и пены вылили пожарные. От взрыва у нас со шкафов, столов и тумбочек попадало все, что на них стояло, и дорогие нашим сердцам вещицы разбились. Потом к нам стали без приглашения заявляться всякие личности. Ну, ладно, милиция. Допустим, этим надо отрабатывать свою зарплату, но зачем к нам шляются Валерий Павлович с Сулейманом Расимовичем? Что они у нас ищут? Причем приходят не одни, а с множеством охранников, с которыми мы, бедные разнесчастные жильцы коммуналки, вынуждены вступать в схватки, во время которых, кстати, происходит крушение нашей мебели и бьется наша посуда. То есть страдаем как раз мы.

– Кстати, молодой человек… – опять заговорила Анна Николаевна, обращаясь к Рашидову. – Вот Валерий Павлович, например, нам выдал компенсацию за нанесенный ущерб.

Мы все вопросительно посмотрели на Рашидова.

– Компенсацию? – переспросил он.

– Ну да, – кивнула я. – Его молодцы тут кое-что покрушили, и мы были вынуждены кое-что разбить об их головы. Валерий Павлович возместил ущерб. А вы разбили мою любимую чашку, стоимость которой я просто не могу выразить в денежных единицах. Она была дорога моему сердцу. Из-за ваших молодцев разбиты тарелки, уничтожен продукт. С какой стати мы несем эти убытки? Я уже не говорю о предстоящей уборке квартиры, которую делать мне.

– И вы говорите это после того, что устроили тут с моими людьми?!

Мы дружно заметили, что, если «широкой общественности» станет известно о том, что пятеро бравых молодых людей не смогли оказать достойного сопротивления скромным жильцам нашей квартиры, авторитет Сулеймана Расимовича, имеющего на службе таких телохранителей, заметно упадет. Молодцы попытались возразить, но папа Сулейман их резко оборвал и спросил, сколько бы мы хотели в качестве компенсации за нанесенный ущерб.

Я вспомнила наши разговоры в последние дни и заявила от имени жильцов нашей квартиры:

– Мы хотели бы сотовый телефон.

От такой наглости у папы Сулеймана глаза на лоб полезли.

– Зачем он вам? – пробормотал он.

– Молодой человек, ну как же? – подала голос Анна Николаевна. – Чтобы поддерживать связь.

– Кого и с кем?! – взвыл папа Сулейман.

– Между жильцами нашей квартиры, – пояснила я. – Мы же не все время вместе.

Рашидов никак не мог понять: мы что, друг без друга жить не можем и нам нужно постоянно слышать голоса соседей?

Примерно так, ответили мы.

– Мариночка, я тебе подарю свою трубку, – заявил сидящий рядом со мной Алексей, продолжая греть мне душу своим пылающим взором. – Отблагодарю за свое спасение.

Папа Сулейман велел ему заткнуться. Он наконец понял, что телефон нам требуется для поддержания связи между теми, кто остается в квартире, и теми, кто в это время шастает по подвалам или другим местам, куда нас, в частности меня, заносит. Рашидов снова вернулся к цели наших поисков.

– Что, черт побери, вы ищете? Я же от вас не отстану, пока не получу ответа! Буду сидеть, пока не скажете!

– Вы тут жить собираетесь? – поинтересовалась Ольга Николаевна.

– Вы вообще-то можете оставить у нас кого-то из ваших мальчиков, чтобы они нас охраняли от несанкционированных вторжений непрошеных гостей, – в задумчивости проговорила Анна Николаевна. – При условии что они нам ремонт сделают. Вы же видите, как мы пострадали?

Рашидов опять грохнул кулаком по столу и разразился потоком брани. Мы, как обычно, провели под столом небольшое совещание – наступали на ноги друг другу. Молодые люди, которым наступили заодно, ничего не поняли, но мы сказали друг другу без слов: больше злить папу Сулеймана нельзя. Поразвлекались и достаточно.

Но тут в кухню вошел заспанный Сережка в сопровождении зевающего кота.

– Ты почему не спишь? – спросила я у ребенка.

– Я вспомнил, мама. И проснулся. Чтобы ты не забыла.

– Ты это о чем? – не поняла я.

– Попроси у дяди Сулеймана миноискатель. То есть металло… – Ребенок повернулся к широко раскрывшему рот Рашидову и сказал: – Дядя Сулейман, подарите, пожалуйста, нам мино… то есть металлоискатель. Вам же несложно? Ну, пожалуйста. Мама будет очень рада. И я тоже.

Не знаю, что подумал Рашидов и его телохранители, нижние челюсти которых отвисли точно так же, как и у их шефа. Сережка же снова пожелал нам всем спокойной ночи (очень кстати) и удалился. Кот остался, и именно он привел в чувство папу Сулеймана, укусив его за ляжку. Рашидов взвыл, отшвырнул кота в сторону, правда, тотчас же успокоился и спросил:

– На черта вам мино… тьфу, металлоискатель? Или вам и то, и то нужно?

– Нет, только металлоискатель, – заверила его я.

– Зачем?! – заорал Рашидов.

Мы быстро переглянулись и промолчали.

– Марина, – обратился ко мне папа Сулейман, – ты знаешь, чего мне сейчас хочется больше всего на свете?

Ну откуда же я могла это знать?

Оказалось, что Сулейману Расимовичу очень хотелось придушить и меня, и всех остальных жильцов нашей квартиры собственными руками, и он прилагал неимоверные усилия, чтобы удержаться от этого благородного порыва.

– Давайте проголосуем, – сказала Ольга Николаевна, постоянный председатель наших общеквартирных собраний.

Рашидов опять открыл рот и заявил: ему кажется, что он находится в сумасшедшем доме. Какое, к чертям собачьим, голосование? Кто? За кого? Чего мы добиваемся? Мы в самом деле полные идиоты или только притворяемся? От возбуждения папа Сулейман иногда переходил на родной язык. Не обращая на него внимания, мы проводили наше голосование. Но если мы обычно делаем это впятером, то на этот раз Сережка уже спал, поэтому голоса разделились – двое на двое. Анна Николаевна была категорически против того, чтобы подключать к делу «молодого человека», зарекомендовавшего себя не лучшим образом. Она имела полное право возражать против подключения его к делу, поскольку являлась законной наследницей. Я ее поддерживала, считая, что если в дело влезет Рашидов, то нам ничего не достанется. Ольга Николаевна с Иваном Петровичем говорили, что как раз без папы Сулеймана нам точно ничего не достанется – из-за отсутствия нужных приспособлений и свободного доступа к объектам, да он уже и так в дело влез.

Рашидов пытался выяснить, куда он влез и что должно нам достаться, телохранители крутили головами, стараясь уследить за ходом наших рассуждений, правда, у них это не очень хорошо получалось, как и у их шефа. Люди Валерия Павловича, по-моему, поняли, что все равно не разберутся, и сидели тихо, как мышки, даже не вникали в суть беседы.

– Марина, ты же видела, какие там плиты? – говорил мне Иван Петрович. – Без специальной техники мы их никогда не поднимем, а средств на ее закупку у нас нет. А Сулейман Расимович может обеспечить нас нужным инструментом и людьми. И вдруг опять двери замуруют?

– Только лишних людей нам и не хватало, – хмыкнула я.

– Ну, отдадим ему двадцать пять процентов, как положено, – высказала свое мнение Ольга Николаевна. – Вроде же по закону мы что-то должны государству, а так отдадим Сулейману Расимовичу – за реальную помощь.

– Это государство нам должно, а не мы ему, – заявила я.

– Государство вообще исключается, – вставил Иван Петрович. – Фиг ему с маслом. Ему от нас ничего не положено, все равно помощи не будет. И это ваше наследство, бабули. Сулейман Расимович, вы на двадцать пять процентов согласны? И вообще, вы обычно сколько берете?

– Смотря за что, – выдавил Рашидов, переводя взгляд с Ивана Петровича на меня, потом на сестер Ваучских. – Так о чем речь?

Я предложила папе Сулейману отправить его охранников покурить, также и людей Валерия Павловича, чтобы мы, возможно, – только возможно! – обсудили с ним один щекотливый вопрос.

– Марина, ты все-таки согласна? – повернулся ко мне Иван Петрович. – Сулейман Расимович нам поможет.

– Отправляйте своих, – повторила я.

Папа Сулейман колебался.

– Да не будем мы вас атаковать, – заверила я его. – Вы же видите, что мы все в наручниках.

Рашидов заметил, что от нас и в наручниках, даже со связанными ногами, можно ожидать любой пакости. Мы решили воспринимать его слова как комплимент и все расплылись в широких улыбках. Приятно, когда твои достоинства оценили.

Папа Сулейман все-таки отдал приказ своим, и они вышли, забрав с собой Лешу и Андрея.

– Ну? – посмотрел на нас Рашидов, отхлебывая коньяку.

– Мы ищем клад, – сообщила я.

Папа Сулейман спросил чей.

– Наш, – сказали сестры Ваучские. – То есть нашего деда. Может, еще и отца. И Нины.

– Кто такая Нина?! – рявкнул папа Сулейман.

Мы попросили его не нервничать и пояснили, что Нина, младшая сестра матери Ваучских, могла и ничего не оставить. И папенька мог тоже ничего не оставить. И дед. Но могли и спрятать. Про найденное обручальное кольцо мы умолчали, но сообщили, что нашу квартиру проверили полностью. Неплохо бы заняться соседней – вот мы и взялись за это дело в ту злополучную ночь, когда туда следом за нами проникли какие-то бандиты, которых забрал папа Сулейман.

– Кстати, а они чьи были? – поинтересовались мы.

– Стрельцовские ребята, – сказал Рашидов.

Мы все переглянулись.

– А может, Стрельцов?.. – медленно проговорила Анна Николаевна.

– То-то он тут все подряд скупает, – сказала я.

– И ведь аварию в подвале мог устроить, чтобы затопить все подвалы! – воскликнул Иван Петрович.

– Но откуда Стрельцов мог узнать про клад? – спросила Ольга Николаевна.

Папа Сулейман прервал наши прения, заявив, что со Стрельцовым он сам разберется, у него как раз накопилось к нему немало вопросов.

– Сулейман Расимович, – тут же обратилась я к Рашидову, – а вот этих ребят, Алешу с Андреем, кто держал в подвале? Тоже Стрельцов? И кто тогда организовал покушение на меня?

– Вообще-то, кроме Стрельцова, некому. В смысле держать в подвале, – сказал папа Сулейман. – Но зачем ему убивать тебя, Марина? Может, его люди просто решили прихватить этих двух балбесов, когда увидели их. Они же, как я догадываюсь, выглядели не лучшим образом? – Рашидов усмехнулся. – А в подвал требовалась дармовая рабочая сила. Но со Стрельцовым я разберусь. Я же сказал. Кстати, вы больше ничего интересного в подвале не видели?

Мы сказали, что не пошли дальше, вызволив ребят. На пару с Иваном Петровичем мы описали наше разочарование, когда поняли, что под каменные плиты, которыми выложен пол, нам не проникнуть. Потом Сережка услышал голоса, и мы отправились на разведку.

– Но туннель идет дальше, – сказала я. – Можно сходить еще раз.

– Завтра, – сказал папа Сулейман, взглянув на часы.

– Вы про скелет забыли, – напомнила Анна Николаевна.

– Это тот, что в нише? – уточнил папа Сулейман и заодно расспросил нас про потайную лестницу.

Мы рассказали ему про скелет в туннеле, ближайшем к «Жар-птице». Правда, я высказала предположение, что теперь кости мог смыть водный поток.

– Скелет был старый, – заметил Иван Петрович.

– А вдруг это Нинин муж? – сказала Анна Николаевна и напомнила нам историю своей семьи: незадолго до того, как Нина уехала за границу, ее муж исчез, и его так и не нашли.

– Но Гришка с Соболем сказали, что он появился года четыре назад! – закричала я.

– Уже скелетом, – заметил Иван Петрович и заявил, что кто-то, нашедший этот скелет, мог его выкинуть в подвал.

Скорее всего скелет нашел и выбросил Стрельцов, также ищущий клад, каким-то образом узнавший о его существовании. Он искал клад, а нашел скелет и, естественно, постарался от него избавиться.

Я заметила, что раз потайная лестница проходит через все этажи дома, кроме мансардного, то вполне вероятно, что выход на нее имеется и из квартиры Стрельцова, то есть клад, возможно, спрятан у Олега Вениаминовича. Ведь мы же точно не знаем, кто жил в квартирах со второго по четвертый этаж в прошлом веке? И негодяй Стрельцов мог уже давно истратить принадлежащие нам богатства.

Папа Сулейман заинтересовался еще больше, заметив, что всегда не доверял Олегу Вениаминовичу; а если тот еще и нашел клад, не отстегнув положенную долю Рашидову… Папа Сулейман был этим очень недоволен.

– Давайте и мы уточним процентную долю, – сказала я.

– Как ты меркантильна, Марина! – воскликнул подобревший папа Сулейман.

Я заметила, что мы из-за этого клада уже столько всего пережили (и, кстати, в настоящий момент сидим в наручниках), что не добиться своего просто не можем. Мы должны его найти. Рашидову же готовы отстегнуть за помощь. Сколько?

Рашидов ответил не сразу. Крикнув кого-то из своих молодцев, он приказал снять с нас наручники. Молодец, несколько удивившись, приказ выполнил и поспешно удалился, явно не желая оставаться рядом с жильцами нашей квартиры, когда у них свободны руки. Мы же тем временем потирали запястья.

Папа Сулейман согласился на двадцать пять процентов и обязался обеспечить нас техникой, которая поможет выворачивать каменные плиты в подвале.

– А как быть со Стрельцовым? – спросила я. – Если я вас правильно поняла, магазин-то все-таки его? Значит, и подвал тоже?

Папа Сулейман обещал взять Стрельцова на себя, а затем вспомнил про соседнюю с нами квартиру.

Его очень интересовало, чей же все-таки скелет стоял в нише. Этот скелет, как сказали менты, не мог там оставаться с прошлого века или с начала нынешнего.

Я заметила, что вскоре мне предстоит отправиться во Францию от «Жар-птицы», если Сулейман Расимович, конечно, не отказывается от моих услуг. Сулейман Расимович заверил, что вовсе не собирается отказываться от моих услуг, более того, он даже не представляет, кого, кроме меня, мог бы отправить вместе с девочками. Я, правда, высказала сомнение, что господин Стрельцов будет выражать бурную радость по этому поводу. Но Рашидов, усмехнувшись, снова заверил, что возьмет его на себя. Я во Францию еду, это решено.

Во Франции я планировала встретиться с французами, купившими соседнюю квартиру, а также с бывшими соседями, эмигрировавшими в ту же страну. Рашидов сказал, что финансирует мои поиски, а может, даже составит мне компанию, если время позволит вырваться.

В эту минуту я вспомнила про девочку Алису, просившую замолвить за нее словечко. Папа Сулейман обещал взглянуть на нее при следующем просмотре талантов – группа, отбывающая вместе со мной во Францию, была уже сформирована, а документы находились в процессе оформления.

Перед расставанием Сулейман Расимович заявил, что зайдет за нами завтра днем, чтобы мы вместе сходили на обследование подвала. Мы сказали, что встанем не раньше часа, а то и двух, так что готовы будем лишь во второй половине дня. Рашидов кивнул.

Алешу с Андреем у нас не оставили и куда-то увели. Мы же с соседями дружно поужинали, не знаю, правда, можно ли назвать ужином прием пищи в пятом часу утра. Но есть очень хотелось. А потом я заснула, едва донеся голову до подушки.

Глава 24

11 июля, суббота

На следующий день мы встали поздно, что в последнее время стало у нас обычным делом. Превратили день в ночь, так сказать.

Жильцы нашей квартиры, заспанные, выползали на кухню. Свежее всех выглядел кот, требовавший выдать ему пищу. Мы все сели за стол и, попивая кофе, принялись за обсуждение дальнейших планов.

– Жаль, вчера не договорились с Рашидовым, чтобы выделил нам кого-нибудь ремонт сделать, – вздохнула Ольга Николаевна.

Для его проведения у нас имелось все, кроме обоев.

– Ольга Николаевна, так, может, вы сегодня за ними сходите? – предложила я, зная страсть соседки к магазинам, причем любым. – Пока мы с Иваном Петровичем и Сережкой сопровождаем папу Сулеймана. А потом я уже спрошу у Рашидова.

– Ты бы поосторожнее с Рашидовым, – посмотрела на меня Анна Николаевна, заявив, что, по ее мнению, он человек опасный, и чем меньше с ним имеешь дел, тем лучше. Обойдемся своими силами. Не нравился папа Сулейман старшей Ваучской. Она, оказывается, полночи про него думала, анализировала происшедшее и за меня беспокоилась.

Я заметила, что все они одинаковые – и Рашидов, и Стрельцов, и Валерий Павлович – и чем меньше их видишь, тем лучше, но из нескольких зол следует выбрать одно. А мы все-таки живем в районе папы Сулеймана, следовательно, должны дружить, по мере возможности. И использовать его в своих целях.

Иван Петрович поинтересовался, следует ли ему сегодня брать с собой свой рюкзачок с набором инструментов. Я подумала и кивнула, не будучи уверенной в том, что Рашидов возьмет с собой кого-то из специалистов по работе с замками. Обычно его сопровождают только специалисты по вышибанию дверей и крушению всего попадающегося на пути.

И тут я вспомнила свою любимую чашку…

Соседи заявили, что подарят мне такую же в честь окончания начатых нами поисков. Найдем дедов клад и отметим это дело.

Я заметила, что наши поиски могут вообще никогда не закончиться.

– Найдем другой повод, – сказала Ольга Николаевна. – И вообще, я сегодня иду по магазинам.

Мы поняли, что пора готовиться к выходу, и начали экипироваться. Хотя на улице было тепло, в подвале особой жары ждать не приходилось, тем более надеяться, что там все высохло.

Мы уже натягивали резиновые сапоги, когда в дверь позвонили.

Я отправилась открывать.

На пороге стоял Валерий Павлович с двумя сопровождающими, с которыми появлялся у нас в последний свой визит.

Оглядев меня с ног до головы – я была в резиновых сапогах, в старых тренировочных штанах и мужской рубашке в клеточку, которую не жалко было испачкать, – Валерий Павлович вежливо поздоровался и прошел в квартиру. Тут появился Сережка, одетый примерно так же, как и я. Затем показался Иван Петрович в своих рыбацких сапогах.

– Куда собираетесь? – спросил Валерий Павлович.

– На рыбалку, – ответила за всех я.

– А… – протянул Могильщик, занимая на кухне свое обычное место.

Мы налили Валерию Павловичу кофе, а его молодцы, как и обычно, с отсутствующим видом прислонились к стене за его спиной.

– Пистолет не забудь, Марина, – напомнила Анна Николаевна.

– Да, сейчас возьму.

Я вышла из кухни, взяла в комнате пистолет (Рашидов не стал у нас ничего отбирать) и заткнула его за пояс.

Как только я снова появилась, Валерий Павлович поинтересовался, так ли необходимо на рыбалку идти с оружием.

– Сейчас везде лучше ходить с оружием, в особенности женщине, – заметила я. – Я вот тут вышла на днях без ничего, так чуть не пострадала, – вспомнила я свое посещение квартиры Стрельцова. На ум тут же пришла Райка, и я поинтересовалась, не про дочь ли он случайно пришел узнать.

Могильщик несколько удивился вопросу и попросил рассказать про нашу последнюю встречу с Раисой, что я незамедлительно и сделала, не жалея красок.

Валерий Павлович, слушая меня, только вздыхал.

Меня же больше интересовали Алексей с Андреем. Может, Валерий Павлович что-то пронюхал, поэтому и пришел? За нашей квартирой следят? Я попыталась прощупать почву: он до сих пор их ищет? Примет назад или не примет, будет применять к ним какие-то санкции или не будет? Валерий Павлович – человек неглупый, он тут же понял, к чему я клоню.

– Нашлись мои, что ли? – спросил он.

Мы дружно кивнули.

– А гробы?

Гробы не нашлись.

– Ну что ж, я бы взял и ребят. Даже без гробов.

– У нас их нет, – сообщили мы.

– Но были? – уточнил Валерий Павлович и попросил рассказать, где мы их нашли.

Я задала прямой вопрос:

– Это вы им приказали меня убить?

– Что?! – с неподдельным удивлением уставился на меня Валерий Павлович. – Это они так сказали?

– Они сказали, что «наверное, Валерий Павлович» и что другие ребята им передали это ваше пожелание, – сообщила я.

Могильщик покачал головой.

– Зачем мне тебя убивать, Марина? – спросил он. – Подумай сама. Ну чем ты мне могла помешать?

Я тоже думала, что ничем, но ведь покушение имело место, и кто-то отдал приказ.

– Думаю, что по собственной инициативе, – вздохнул Валерий Павлович. – Они-то, естественно, на вас злы. Унизительное поражение на этой кухне, потом помойка… Но я разберусь с этим вопросом, не волнуйтесь.

«Ну-ну, – подумала я. – Все-то вы тут обещаете разобраться. Только как бы мне или всем жильцам нашей квартиры не оказаться крайними после ваших разборок».

В этот момент в дверь опять позвонили. На пороге стояли двое из рашидовских парней; они сообщили, что папа Сулейман ждет нас внизу, не желает в очередной раз подниматься пешком на пятый этаж. Они также сообщили и радостную весть: Рашидов распорядился, и лифт нам сегодня наконец должны починить. Как все-таки хорошо иметь влиятельных знакомых, которые зачастили к тебе в дом. Хоть не для нас, для себя постарается папа Сулейман.

Валерий Павлович заявил, что, если мы не возражаем, он подождет нас на нашей коммунальной кухне за дружеской беседой с бравыми старушками. Мы не возражали и обещали долго не задерживаться.

Иван Петрович, Сережка и я отбыли на встречу с Рашидовым. Ольга Николаевна с Анной Николаевной остались дома с Могильщиком.

На этот раз в подвал мы проникали через магазин, распахнувший свои двери перед нашей делегацией, возглавляемой папой Сулейманом. Ни Стрельцова, ни Волконского с нами не было, и я не спрашивала, где они находятся.

Папу Сулеймана при осмотре подвальных достопримечательностей сопровождали пятеро телохранителей.

Мы начали с ныне пустующего склада и продемонстрировали, какими плитами выложен пол под линолеумными плитками. Рашидов заметил, что их выворачивать – умаешься.

– А если миноискателем проверять? – спросил Сережка. – То есть металло… Им поводить сверху. Пискнет – значит, снимать плиту.

– Молодец, ребенок. – Папа Сулейман потрепал Сережку по плечу. – Будет тебе металлоискатель.

Я также не исключала варианта, что какая-то из плит может отодвигаться довольно просто – стоит лишь найти потайной рычажок. Но сколько это займет времени…

Затем мы прошли к отсеку, где Гришка с Соболем показывали нам человеческие кости. Большая часть из них осталась на месте. Рашидов распорядился собрать их и отправить на экспертизу. Один из телохранителей вытащил из кармана трубку и набрал номер.

– Чуть не забыл, Марина! – воскликнул папа Сулейман. – Это тебе за разбитую чашку.

В моих руках оказался миниатюрный «Эрикссон».

– Правда, должен предупредить: не из всех мест сможешь поддерживать связь с жильцами вашей квартиры. В некоторых подземельях может не работать.

– Не волнуйтесь, – сказала я. – У нас, кроме подземелий, намечены и другие объекты. И вообще, у нас наполеоновские планы. У деда еще усадьба была. Как и у матери Николая Алексеевича – отца Анны Николаевны.

Рашидов закатил глаза. Я опустила трубку в карман штормовки.

Мы вернулись на склад, а оттуда проследовали в туннель, откуда открывалась дверь в комнату, из которой вызволили людей Валерия Павловича. Пятнистые штаны по-прежнему лежали приклеенные к полу.

Рашидов оглядел помещение и пошел дальше. Следующими – по левой стороне – были три совершенно одинаковые камеры. Этакая мини-тюрьма в подвале. В каждой стояло по две койки с грубыми одеялами, между койками – небольшая тумбочка, в углу – параша и умывальник.

В двух камерах кто-то недавно жил. В первой мы обнаружили кожаные жилетки, в которых я впервые увидела Алексея с Андреем, то есть это помещение занимали они. Во второй стояла примятая кровать; в третьей же в последнее время никто не жил.

Внезапно за нашими спинами послышался шум: появился возмущенный Волконский в сопровождении трех охранников ночного клуба.

– Что здесь происходит?! – закричал Игорь Леонидович. – Сулейман Расимович, как вы сюда попали? Почему вы не подошли ко мне или к Олегу и не сказали, что хотите спуститься вниз? Почему…

– Помолчи, а? – сказал Рашидов. – Лучше скажи, где пленники?

– Нет никаких пленников, – выпучил глаза Волконский.

Папа Сулейман поинтересовался, когда Игорь Леонидович спускался в подвал в последний раз. Игорь Леонидович замялся.

– Ну?! – рявкнул Рашидов. По-моему, ему очень хотелось грохнуть по чему-нибудь кулаком, но ничего подходящего поблизости не наблюдалось.

– Где-то с месяц назад… – промямлил Волконский.

Затем папа Сулейман спросил, куда с утра пораньше отправился Стрельцов. Волконский этого тоже не знал, но не сомневался, что к вечеру Олег Вениаминович должен обязательно подъехать в клуб.

– Ладно, посмотрим. Веди, показывай, что тут у вас еще есть.

Как я поняла, о существовании этих подвалов Рашидов раньше не знал. Возможно, считал, что имеется только какой-то склад продуктов, но кому же придет в голову, что тут еще и тюрьму устроили?

Большая часть подземных помещений действительно была заполнена продуктами. Мне никогда в жизни не доводилось видеть таких огромных холодильников. Рашидов всюду заглядывал. Ящики с винами, коньяками, водкой и прочими напитками занимали огромное помещение. В одном отсеке даже работала мини-пекарня. В общем, дело было поставлено на широкую ногу.

Затем продуктовая часть закончилась, и мы оказались у запертого помещения. К тому времени мы уже находились в туннеле, проходящем прямо под «Жар-птицей». Единственное запертое помещение располагалось на правой стороне.

– А здесь что? – спросил Рашидов у Волконского.

– Тир, – ответил тот.

Мы с Иваном Петровичем и Сережкой быстро переглянулись. Папа Сулейман наши взгляды уловил и потребовал рассказать, что нам еще известно.

Мне показалось, что Волконский только сейчас меня заметил. Или только сейчас узнал. По-моему, он был так напуган посещением папы Сулеймана, что видел его одного и обращался только к нему.

– Ой, Марина Сергеевна… – пролепетал Волконский, – это вы?

Я кивнула.

– А я вам звонить собирался.

– По какому вопросу? – тут же вмешался папа Сулейман.

Игорь Леонидович пояснил, что готовы все документы для отъезда во Францию. Билеты куплены на послезавтра.

Рашидов уточнил, кто поедет из сопровождающих. Волконский сказал, что он лично и двое охранников «Жар-птицы». Папа Сулейман повернулся к своим и заявил, что двое из них тоже отправятся нас сопровождать. Волконскому было велено заняться билетами и для них.

– А визы? – пролепетал Игорь Леонидович. – До послезавтра… И ведь выходные…

– Визы есть, – отрезал Рашидов и повернулся к одному из своих. – Сегодня же отправишься с ним за билетами. Решите сами, кто из наших поедет.

Телохранитель кивнул.

Мы по-прежнему стояли перед дверьми тира. Рашидову это порядком надоело, и он приказал Волконскому:

– Открывай!

Игорь Леонидович пробормотал, что у него нет ключа и что надо идти к секретарше Стрельцова.

– Ну так иди!!! – заорал Рашидов и все-таки шарахнул кулаком по каменной стене.

Волконский просеменил к одному из выходов на поверхность. Рашидов послал вместе с ним двух своих молодцев. Остальные обсуждали, можно ли выбить эту дверь. Откровенно говоря, выглядела она очень солидно. Иван Петрович тем временем рассматривал замок.

– За минуту справлюсь, – объявил он.

– Ты о чем, дед? – не сразу понял Рашидов, задумавшийся о чем-то о своем.

– Замок плевый, – пояснил Иван Петрович. – Дверь мощная, а на замок поскупились.

Папа Сулейман очень внимательно посмотрел на Ивана Петровича.

– Специалист, говоришь? Ну давай, действуй. А я посмотрю. Для таких специалистов у меня работа всегда найдется. – Рашидов усмехнулся.

Иван Петрович извлек из рюкзачка инструмент и принялся за работу. Сережка, как обычно, светил ему фонариком. Хотя эти туннели и освещались лампочками, но Ивану Петровичу для работы требовалась дополнительная подсветка. Он справился за пятьдесят секунд: папа Сулейман засекал по часам.

– Молодец, дед! – похвалил щедрый сегодня на похвалы папа Сулейман. Он вообще сегодня был в хорошем настроении, не то что накануне вечером.

Мы вошли в помещение. Волконского все еще не было. Один из телохранителей щелкнул выключателем, и помещение осветили лампы дневного света.

Фактически это были две огромные комнаты с перегородкой между ними. Потренироваться в стрельбе здесь можно было практически из любого вида оружия, разве что гранатомета я не заметила. Всевозможные пистолеты, винтовки, автоматы и даже небольшие пулеметы хранились в специальных стойках. Мишени тоже были разнообразными – и в виде зверей, и в виде птиц, а также женщины и мужчины. В правом углу стояли компьютер, принтер и огромный ксерокс.

Мы все разбрелись по разным частям просторных помещений. Откровенно говоря, ничего интересного для себя я не увидела. Сережка же рассматривал экспонаты с горящими глазами. Ему явно хотелось что-то испробовать на практике.

Внезапно за нашими спинами послышался голос:

– Как вы сюда попали?!

Это опять был Волконский. Они с рашидовскими молодцами вернулись ни с чем: секретарша Олега Вениаминовича сказала, что ключ от тира имеется только у шефа. Я не понимала, что же все-таки тут такого секретного… Но, с другой стороны, мы слышали крики ужаса, издаваемые человеком, следовавшие сразу за выстрелами.

Папа Сулейман не удостоил Волконского ответом и поинтересовался, зачем тут установлена техника, – он кивнул на компьютер.

– А это наше фирменное предложение, – улыбнулся Волконский и объяснил, какие развлечения предлагаются клиентам ночного клуба в тире.

Например, у вас есть ненавистая теща (или свекровь). Убить ее в жизни вы не можете. Стоит ли из-за тещи (или свекрови) садиться в тюрьму? Но ведь так иногда хочется пальнуть… «Жар-птица» как раз предлагает отвести душу.

Вы приносите фотографию вашей обидчицы, и работник клуба изготовляет по ней цветную мишень. Можно в полный рост, можно только голову, можно любую часть тела. Причем в любых количествах – чтобы убивать ее столько раз, сколько захочется. Всеми возможными способами. Заказываете сто копий, а потом палите по ней сколько душеньке угодно из всех имеющихся в тире видов оружия.

Если сделать заказ за неделю, то изготовляется кукла с чертами лица вашей тещи (свекрови или других родственников и знакомых), причем такая, из которой при каждом попадании вытекает специальный состав, по виду напоминающий кровь. Можно обеспечить выпадение кишок и прочих внутренностей. Тут опять же как клиент пожелает.

Как я успела заметить, один из рашидовских молодцев очень заинтересовался предлагаемыми «Жар-птицей» услугами.

– А в живых людей не стреляете? – подал голос Иван Петрович, с большим интересом изучавший какой-то пистолет.

Волконский на секунду замялся, но Рашидов, уже получивший от нас информацию, схватил Игоря Леонидовича за грудки и рявкнул:

– Ну?!

– Мы никого не убиваем… – Голос Игоря Леонидовича дрожал.

– Выкладывай, что у вас тут делается, мать вашу! – орал папа Сулейман. – И почему я про этот подвал узнаю только сейчас?!

Потом Рашидов стал что-то говорить про «сокрытие доходов» (естественно, подобное сокрытие каралось более сурово, чем сокрытие доходов от налоговой инспекции). Впрочем, я папу Сулеймана уже не слушала – мне это выяснение отношений порядком надоело. Какая разница, кто кому с чего и сколько процентов должен заплатить? Ну почему бы каждому не заняться каким-нибудь полезным для общества делом? Работай сам и не мешай другому. А тут…

Я подошла к дальней от входа стене и заметила в правом углу какой-то пульт. Лишь из праздного любопытства я подошла и нажала на первую попавшуюся кнопку.

Средняя панель стены начала разворачиваться. Услышав этот шум, находившиеся в тире мужчины мгновенно замолкли. На обратной стороне панели был установлен огромный крест. Его высота составляла около двух метров, ширина каждой доски – сантиметров пятьдесят. В нескольких местах были прикреплены ремни с «карабинчиками». Похоже, что ими к кресту привязывали жертву. Верхняя же часть креста и горизонтальная планка были испещрены вмятинами от пуль.

Все приблизились и принялись внимательно изучать новый экспонат.

Потом за пульт взялся сам Рашидов.

Могу сказать лишь одно: поистине безгранична фантазия человеческая.

У папы Сулеймана возник вопрос (как, впрочем, и у меня тоже): кого используют в качестве подопытных кроликов? Волконский пояснил, что это могут быть проигравшиеся вдрызг на столах наверху (случается, что и просто играют, чтобы получить мишень), иногда покупают девочек, ловят бомжей…

– А несчастные случаи? – допытывался Рашидов.

Волконский пояснил, что во время подобных «стрельбищ» постоянно присутствует врач, но… ранения бывают. Летальные исходы случались всего лишь трижды.

Папа Сулейман рявкнул что-то на родном языке и заявил, что будет иметь очень серьезный разговор со Стрельцовым по этому поводу. Только кровавых игрищ ему не хватало в его районе.

Затем мы направились во второй зал. Там тоже имелся пульт у дальней стены – и я снова поразилась чьей-то изобретательности. Уж не Олег ли Вениаминович случайно такой выдумщик?

В левой боковой стене второго зала имелись две неприметные двери.

– Тут что? – спросил папа Сулейман.

– Реквизит, – пожал плечами Волконский.

– Открывай, – велел Рашидов.

У Игоря Леонидовича опять не оказалось ключей. Рашидов перехватил взгляд Ивана Петровича и кивнул. Сосед приступил к работе.

Вскоре мы вошли в складское помещение. В первый момент я подумала, что у меня поехала крыша. В одном углу лежало штук двадцать кукол, залитых искусственной кровью, вытекшей из многочисленных «ран» и уже засохшей. Но меня шокировало другое: все куклы являлись довольно точными копиями Райки Белоусовой!

Я стояла с раскрытым ртом. Похоже, кроме меня, ее никто не узнал. То ли папа Сулейман Раису никогда не видел, то ли не помнил, как она выглядит, но он никак не отреагировал на копии Райки, представленные в таком количестве. Сережка с Иваном Петровичем тоже видели ее только мельком, когда она появилась в нашей квартире и заявила старшему лейтенанту Терентьеву, что больше не нуждается в его услугах.

Телохранители во главе с Рашидовым и мой сын с соседом бродили по складу и рассматривали хранившееся там добро. Я же по-прежнему смотрела на Раек.

– Ну что, понравилось? – услышала я над ухом голос папы Сулеймана. – Хочешь в кого-то пострелять?

– В нее бы не отказалась, – кивнула я на кучу кукол. – Вижу, что не только мне она досадила.

Тут папа Сулейман присмотрелся к куклам повнимательнее и только теперь заметил, что все они являют одну и ту же мадам.

– Кто это? – спросил он у меня.

Я пояснила. Рашидов присвистнул и подозвал к себе Волконского. Игорь Леонидович не мог сказать, кто заказал и расстрелял столько Раек. Волконский говорил, что работает в основном «наверху», заведует артистами и девочками. Подвал – не его вотчина.

Мы с Иваном Петровичем направились ко второй закрытой двери. Замок на ней оказался гораздо сложнее, чем на всех предыдущих, но дядя Ваня справился и с ним, правда, провозился минут десять. С каждой секундой мое любопытство нарастало. Что же за этой дверью?

За дверью стояли гробы – штук двадцать.

Мы с Иваном Петровичем быстро переглянулись и тут уже услышали возглас Рашидова, появившегося за нашими спинами. Вот тут он уже не церемонился с Волконским, но, по-моему, Игорь Леонидович был удивлен не меньше, чем мы.

– Зачем тут гробы? – прошипел Рашидов.

– На-на-наверное, для несчастных случаев, – пролепетал Волконский.

– Кто их сюда поставил?

– На-на-наверное, Олег.

Игорь Леонидович трясся, как лист на ветру. Рашидов, схватив Волконского за шиворот, матерился, перемежая русские народные эпитеты со словами своего родного языка. Подозреваю, что на своем родном он говорил примерно то же, что и по-русски.

Наконец папа Сулейман взял себя в руки и отпустил трясущегося Волконского. Тот стоял, обливаясь холодным потом. В эти минуты мне было его жаль.

А Олег-то Вениаминович хорош! Крутит любовь с Райкой и одновременно ее расстреливает. Почему-то я не сомневалась, что это именно он старается. Устроил сыр-бор с выживанием Валерия Павловича из района. Но, может, его ситуация похожа на Женину? Он почему-то не может расстаться с живой Райкой, но одновременно пытается нагадить ее отцу и отводит душу с манекенами. Или она его чем-то держит?

Если всю кашу заварил Стрельцов, то во время пожара могли взорвать трупы жертв «несчастных случаев». Стрельцов посылал людей к художнику Косте, заставляя отказаться от мансарды, а затем оформил ее на подставное лицо. Фотосалон вполне вписывается в стрельцовский бизнес. Но тогда кто же стрелял в парней, сидевших в деревенском доме? Ведь чудом спасшийся Алик работает на Олега Вениаминовича? Неужели он готов был им пожертвовать? И кто взял моего бывшего? И где все-таки сейчас Женя?

Мы покинули подвал, последовав за разъяренным Рашидовым. Телохранители с трудом поспевали за шефом.

Как только мы поднялись в магазин, Рашидов плюхнулся в кресло для посетителей, велел принести ему коньяку, достал из кармана трубку и стал набивать ее.

– Валерий Павлович? – спросил он неожиданно.

И тут я поняла, что следует сказать о том, что Могильщик сейчас находится у меня дома. Папа Сулейман тотчас же вытащил из кармана мобильник и договорился с Валерием Павловичем о встрече. Мы с Сережкой и Иваном Петровичем отправились домой. Мне следовало готовиться к отбытию во Францию.

Глава 25

11 июля, суббота, вечер

К вечеру были закуплены обои. Мы совершили совместную вылазку за ними. Не участвовала только Анна Николаевна.

За чаепитием старшая Ваучская спросила:

– А ты на сколько уезжаешь, Марина?

Виза у меня была трехмесячная, как и у остальных отбывающих вместе со мной. Правда, я не была уверена, что мне придется находиться в Париже все это время. По предварительной договоренности с «Жар-птицей» я должна была «пасти» девочек первые две, в крайнем случае три недели, переводить Волконскому и другим представителям фирмы, а также помочь девочкам выучить кое-какие французские фразы, необходимые им для работы. Я еще, откровенно говоря, не представляла, где именно они будут там трудиться. Официально мы ехали по приглашению какого-то малоизвестного модельного агентства. Но что скрывается под вывеской агентства, можно было только догадываться. Судя по указанному адресу, главный их офис находился рядом с бульваром Османн – известной в Париже «панелью». В общем, было очевидно: девочки точно так же собирались работать манекенщицами, как я – сантехником или сварщиком.

Более того, я еще не решила, пойду назад преподавать в школу или нет, но вернуться к первому сентября все равно следовало. И, конечно, не хотелось надолго оставлять Сережку. Хотя я вполне могла положиться на своих соседей, все же ребенок должен жить с родителями. В данном случае с матерью.

Вечером заглянули Наташка с Терентьевым. Понимая, что завтра мне будет не до них, они решили зайти попрощаться и пожелать мне счастливого пути. Терентьев был уже слегка навеселе, и они продолжили знакомство с Иваном Петровичем.

В дверь снова позвонили. Да кончатся когда-нибудь эти хождения или нет? Или Валерий Павлович с папой Сулейманом решили заглянуть на огонек и рассказать, о чем договорились? «Как они мне все надоели!» – подумала я, но дверь открыла.

На пороге стоял бывший.

Я открыла рот, потом закрыла. Тут в прихожей появился Сережка.

– Папа, ты? – спросил сын.

Я не могла бы с полной определенностью ответить «да» на вопрос сына. Женя никогда не носил бороду, а тут его щеки покрывала довольно внушительная щетина. И он заметно похудел. Я знала, что бывший давно бился с проблемой веса, а тут вдруг похудел, так что вся одежда на нем висела. Голубые глаза, так нравившиеся мне когда-то, ввалились и казались еще больше на осунувшемся лице. Во рту, слева, недоставало трех зубов.

В прихожей появились Наташка с Ольгой Николаевной и тоже пораскрывали рты. Я пригласила Женю войти и провела его на кухню.

– У тебя есть что-нибудь выпить? – спросил он.

Я опять подумала о том, что это, наверное, не мой бывший муж, а его двойник. Сколько лет я его знала – никогда не брал в рот спиртного.

Наташка отправилась в комнату Ивана Петровича, где ее Терентьев (как раз занимавшийся поисками бывшего) уже пел на пару с моим соседом революционные песни. Следовало порадовать старшего лейтенанта – его работа была сделана. Иногда полезно не проявлять инициативу: все устроится само собой, без всяких усилий с твоей стороны.

– А вы кто такой? – выпучил глаза Терентьев.

Иван Петрович тоже не узнал Женю.

Догадавшись наконец, кто перед ним сидит, Терентьев еще более удивился: наверное, никак не мог понять, почему бывшего оценили в пятьдесят тысяч «зеленых». Мне тоже хотелось это знать, но в этот момент меня больше занимали другие вопросы.

– Так Райка тебя выкупила или нет? – спросила я у бывшего, наполняя его тарелку (стакан без меня наполнил Иван Петрович).

– Какая Райка? – не понял Женя.

Я уставилась на бывшего круглыми глазами.

– Марина, ты о ком говоришь? – спросил бывший. – И почему ты меня не вытащила? Почему я столько времени сидел в каком-то подвале?

Последовали упреки в мой адрес. Бывшему вообще было свойственно винить в своих бедах кого угодно, только не себя. Можно подумать, это я держала его в подземелье.

Во время нашей застольной беседы выяснилось следующее. В ту злополучную ночь, когда погиб Вася, Женя без помех добрался до своей машины и стал нас ждать, читая какую-то чушь про звездные войны (бывший читал только подобную литературу – если не считать специальной). Внезапно дверца машины с его стороны распахнулась, и два бугая выволокли Женю наружу. Бывший даже не слышал, как они подошли к нему, – увлекся межзвездными сражениями, забыв о том, что происходит на Земле, вокруг него. В общем, его выволокли, хорошенько ему врезали, а потом затолкали в другую машину. Женю сначала отвезли в какой-то дом, а оттуда с завязанными глазами переправили в подвал. Там он жил в двухместной камере, но один. Его заставляли мыть полы и стены, неоднократно приходилось смывать какую-то жидкость, по цвету напоминающую кровь, правда, это была не кровь. Кормили плохо: тарелка супа в день, хлеб и вода.

Из Жениного рассказа я поняла, что его держали в подвале под «Жар-птицей». Сегодня рано утром его вывезли за город (опять с повязкой на глазах) и оставили там. Как он понял из разговора бандитов, кто-то ночью сбежал из подвала, так что следовало избавиться от улик. Женя чуть в штаны не наделал, думая, что его везут убивать. Но его просто бросили в каком-то лесочке. С огромным трудом он добрался до своей квартиры и отлеживался до вечера. Теперь решил приехать ко мне. На вопрос зачем, Женя, срываясь на крик, стал требовать объяснений; после чего попросил разрешения временно пожить у меня, дать денег в долг и вообще уберечь его от всех невзгод, защитить и наказать похитивших его негодяев. Во время этой сбивчивой речи упреки в мой адрес постоянно перемежались рыданиями и мольбами.

Я спросила у Жени, допрашивали ли его. Лучше бы не спрашивала! Опять начались слезы, обвинения, упреки. Как я уже говорила, бывший совершенно не выносит физической боли, а тут ему выбили три верхних зуба, я не говорю уже о том, сколько синяков он заработал. Конечно, Женя рассказал все, что знал, – только бы его оставили в покое.

– Ты могла бы меня спасти! Мне не пришлось бы столько сидеть в этом подвале! – кричал он. – Ты могла бы что-нибудь придумать!

– Надо было сразу звонить своей Райке, – сказала я. – Ты прекрасно знаешь, что у меня нет и никогда не было таких денег, которые требовали за тебя.

– Про какую Райку ты все время говоришь? – закричал бывший. – Я не звонил никаким Райкам.

Тут в разговор вмешался старший лейтенант Терентьев; он объяснил, что к нему от гражданки Белоусовой поступало заявление о том, что ее сожителя Рубцова Е. Ю. неизвестные взяли в заложники и требуют выкуп. Я в красках описала Райкин визит. Теперь уже Женя смотрел на всех большими глазами.

– Но я ей не звонил, – медленно проговорил он. – И даже не вспоминал про нее. Она – последняя из тех, к кому я обратился бы. Нет, я, наверное, лучше еще пожил бы в этом подвале, чем снова видеть эту стерву.

Мы переглянулись с Терентьевым, по-моему даже несколько протрезвевшим от услышанного.

– Вам нужно будет зайти ко мне в отделение, – официальным тоном проговорил старший лейтенант и извлек из кармана визитку. Руки у него немного дрожали.

Я же глубоко задумалась. Так звонил кто-то Райке или не звонил? Вполне мог кто-то по поручению Стрельцова, каким-то образом выяснившего про ее прошлую связь с Женей. Может, она что-то говорила Олегу Вениаминовичу про свои еще не остывшие к Жене чувства – ну, например, чтобы позлить Стрельцова. А тот решил воспользоваться случаем… Ну кто же мог предположить, что Женя окажется в лапах у его людей? Только почему Стрельцов требовал с меня деньги за Женю? Он же знает, каково мое материальное положение.

Вообще-то следовало поставить в известность папу Сулеймана, что я и сделала незамедлительно. Он внимательно выслушал мое сообщение и обещал разобраться.

А Женя тем временем интересовался своей машиной. Как и где ее искать? Я молчала как рыба. Зачем говорить на такие темы при представителе правоохранительных органов? Лучше помолчать. Старший лейтенант Терентьев тем временем вытащил еще одну визитку и снова предложил Жене зайти к нему в отделение.

И тут в дверь опять позвонили. Этот нескончаемый поток посетителей когда-нибудь иссякнет?

На сей раз на пороге стоял Алексей с огромным букетом роз. Его, как и Женю, я тоже насилу узнала, правда, Леша в отличие от бывшего изменился в лучшую сторону.

Лешка был аккуратно подстрижен (хотя и слишком коротко на мой вкус), чисто выбрит и благоухал дорогим одеколоном. Он был в белоснежной рубашке с коротким рукавом и в черных брюках со стрелками.

Алексей прошел на кухню. Увидев трех пьяных мужиков и унюхав запах дешевой бормотухи, Алексей скривился и поинтересовался, кто такие Терентьев с Женей.

– Сейчас своего домой заберу, – сказала Наташка, не вдаваясь в объяснения и пытаясь поднять старшего лейтенанта с табуретки.

Терентьев тем временем с трудом извлек из кармана третью визитку, которую протянул Алексею, предложив зайти к нему в отделение. Алексей кивнул и выбросил визитку в мусорное ведро. Потом повернулся к Жене. Я объяснила, кем он мне приходится. Бывший очень некстати опять попросил денег и снова вспомнил о своей машине. И тут Леша его узнал…

Алексей схватил бывшего за грудки и вытащил из-за стола. Я попыталась вмешаться, но Лешка цыкнул на меня, и я решила, что лучше не вмешиваться. Того же мнения придерживались и старушки Ваучские, с большим интересом наблюдавшие за развитием событий. Наверное, они рассматривали происходящее как некое подобие дуэли из-за прекрасной дамы.

Алексей популярно объяснил Жене, что бывшие мужья у бывших жен должны не просить деньги, а в лучшем случае сами их давать или вообще не раскрывать рта. После чего бывшему было предложено убираться подобру-поздорову, если он не хочет, чтобы его спустили с лестницы или выбросили на помойку. Женя в очередной раз зарыдал, но покинул нашу квартиру, правда, при помощи Алексея, поддерживавшего его за шиворот. Вслед за ним удалились Наташка с Терентьевым.

Я чувствовала себя виноватой перед Женей, хотя и желала от него отделаться. Но Ольга Николаевна сказала, что я ни в чем не виновата. Анна Николаевна похвалила «молодого человека». Иван же Петрович, исполнив еще один куплет, удалился к себе. Сережка, внимательно посмотрев на меня и на Алексея, заявил, что идет смотреть телевизор.

Мы остались вдвоем на кухне и проговорили несколько часов. Алексей подробно рассказал мне все, что знал. Он явно хотел остаться, но я отправила его домой, а сама задумалась: кто же все-таки заварил всю эту кашу?

Папа Сулейман и Валерий Павлович, вероятно, пришли к какому-то соглашению. Алексея с Андреем распустили по домам. Гробы Валерию Павловичу вернули, правда, «начинки» в них уже не было. Я как раз поинтересовалась ею. Алексей пояснил, что торговля оружием – один из видов бизнеса милейшего человека Валерия Павловича.

Сейчас все заняты поисками Стрельцова. То есть главный негодяй – Олег Вениаминович?

Глава 26

Париж. С 13 июля по 20 июля

Перед отъездом я помогла соседям создать необходимую линию обороны – мало ли что может произойти в мое отсутствие. Мы закупили достаточное количество соли и расставили открытые пачки в кухне и прихожей. Как показала практика, брошенная в глаза пригоршня позволяет хотя бы временно выводить незваных гостей из игры. Мы также наполнили водой пустые бутылки (Иван Петрович пожертвовал), заткнули их пробками и поставили рядом с пачками соли. Скалки, ступки, поварешки и прочие орудия кухонных схваток остались на своих обычных местах. Ольга Николаевна обещала в самое ближайшее время присмотреть тарелки понадежнее.

Вообще соседи планировали многое сделать в мое отсутствие. В первую очередь ремонт – силами молодцев Рашидова, обещавшего предоставить работников. Так что я знала: скучать соседям без меня не придется.

Кроме того, Сережка с Иваном Петровичем собирались ежедневно проводить несколько часов в подвале в поисках клада. Папа Сулейман выделил им в помощь двух своих людей и, главное, немецкий металлоискатель. Где он его взял, мне неведомо, но дареному коню, как говорится, в зубы не смотрят. Сережку с Иваном Петровичем невозможно было оттащить от этой хитрой штуковины. Как следовало из прилагаемой инструкции (немецкий я в свое время тоже пыталась учить и с помощью словаря смогла худо-бедно перевести руководство по эксплуатации), прибор использовался археологами при поисках монет, лежавших на глубине до двадцати сантиметров.

– А если глубже двадцати сантиметров? – спросил Сережка; и они с дядей Ваней стали прикидывать, как глубоко дед мог закопать свои сокровища.

Сережка был готов спуститься в подвал немедленно и проверить, как работает прибор. Я немножко поумерила его пыл, заметив, что завтра, после того как я улечу, они спокойно смогут приступить к кладоискательству и заниматься этим две или три недели. А я буду спокойна за сына – мальчик при деле, под присмотром Ивана Петровича.

В понедельник «Жар-птица» организовала автобус, и всю нашу команду отвезли в Пулково-2. От фирмы поехали Волконский, Алик и еще один хорошо накачанный молодой человек. От папы Сулеймана – два молодца, один был мне известен по кухонной схватке у меня дома, второго видела впервые, правда, ничего особенного про него сказать не могу. Такой же бритый затылок, сравнительно небольшой пуленепробиваемый лоб, огромная толстая цепь, достойно украсившая бы и шею слона. У этого, правда, шеи почти не было: казалось, голова росла прямо из туловища, хотя подобное вроде бы и противоречило законам анатомии.

Шестнадцать девочек, разделившиеся на несколько групп, оживленно болтали перед предстоящей поездкой. Большинство из них за границу выезжали впервые.

Вокруг меня все время вертелся Алик. Я подозревала, что он получил вполне определенные указания от Стрельцова – не спускать с меня глаз. Я снова вспомнила расстрел нескольких человек в деревенском доме. Ну не мог все это организовать Стрельцов, если там находился его доверенный человек! В том, что Алик – его доверенное лицо, теперь сомнений не оставалось: и во время приема француза он был нашим шофером, и теперь от «Жар-птицы» с нами летит, и ко мне уж больно подозрительно клеится, и сколько раз свои услуги мне предлагал… Ладно, посмотрим. Уж как-нибудь сумею в Париже от него отвязаться – мне этот сопровождающий во время намеченных мной визитов совсем не нужен.

В Париже нас поселили в небольшой гостинице в северной части города – недалеко от планируемых для девочек мест работы. У меня был крохотный одноместный номер. Вскоре большинство девочек перебрались в другие гостиницы. Со мной же остались лишь стриптизерши.

Я пыталась поговорить практически со всеми прибывшими в Париж на заработки – просто из женского любопытства. Мне было интересно узнать, на что они надеются, что планируют. Сто процентов были настроены на напряженную трудовую вахту, чтобы ни минуты не проходило даром – в прямом смысле. Девочки точно знали: «Жар-птица» заберет себе шестьдесят процентов их заработка, но это обстоятельство их не очень-то беспокоило.

– Понимаете, Марина Сергеевна, – объясняла мне одна моя бывшая ученица, – мы считаем, что нам крупно повезло. У большинства нет такой возможности. Или приезжают «дикарями». А тут тебе и все оформление, и дорога, и проживание, и клиентурой обеспечивают, и охрана. Ты только работай. Это выгодно всем. Девчонки, которые уже ездили через «Жар-птицу», остались довольны. Со всеми честно расплатились до копейки, то есть франка – или как тут у них? Поэтому в «Жар-птице» такой конкурс.

Я сопровождала Волконского на разные деловые встречи; он обсуждал с потенциальными партнерами возможности дальнейшего сотрудничества – товара, который могла поставить в Париж его фирма, было в избытке.

В первые два свободных дня Алик пытался меня сопровождать. Но я заранее придумала способ, как от него отделаться. Ходила по Парижу пешком, пояснив молодцу, что это город-музей под открытым небом, – мол, для того чтобы почувствовать его дух, его ауру, ни в коем случае нельзя пользоваться транспортом. Ходить, ходить и только ходить.

Похоже, что Алик ходил в последние годы только до машины. Эти первые два свободных дня он сопровождал меня часа по три, а потом оставлял в покое. На третий день он сопровождать меня отказался, тем более я заявила, что на целый день иду в Лувр. Алик не пожелал взглянуть на шедевры мирового искусства.

Для начала я планировала посетить Заславских. Как и в каждой гостинице, в нашей имелся телефонный справочник. Я выписала номер телефона в записную книжку. Отойдя от нашей гостиницы на некоторое расстояние, я позвонила из автомата. Трубку сняла Алена Заславская, жена Юрия Анатольевича. Я представилась.

– Марина? Где ты?

Алена была очень рада меня слышать. Раньше мы всегда были на «вы», а тут она сразу же перешла на «ты». Алена сказала, что муж с дочерью сейчас находятся на каком-то теннисном турнире, а она одна, скучает и тут же спросила, когда я могу к ней подъехать. Я изъявила желание приехать немедленно.

Выяснилось, что Заславские живут в районе Северного вокзала, так что я добралась довольно быстро.

Алена выглядела неважно. Я помнила ее модной дамой, всегда удачно накрашенной, подтянутой, безупречно одетой. В Петербурге она регулярно посещала парикмахерскую, косметический кабинет и массажный салон. Сейчас на ее лице совершенно не было косметики; она ходила по квартире в длинной свободной футболке, отросшие волосы были небрежно подколоты – только чтобы не лезли в глаза.

Мы расцеловались.

– Маринка, как я рада тебя видеть! Ты надолго? Обязательно заезжай еще разок. Или, может, поживешь у меня? Зачем тебе тратиться на гостиницу?

Я объяснила, что приехала сопровождающей группы, за счет фирмы, правда, не стала говорить, что это за фирма. Алена стала приглашать меня приехать в Париж просто так, к ней. У нее я могу жить столько, сколько захочу. И, может, я задержусь, когда мои туристы уедут?

Я поняла, что Алена очень одинока. Она рассказала, что муж с дочерью отсутствуют с утра до вечера. И еще регулярно куда-то уезжают. У них своя жизнь – они постоянно с кем-нибудь встречаются, путешествуют, куда-то ходят…

– Ну а ты, Алена? – обратилась я к ней. – Неужели в Париже некуда пойти?!

Хозяйка хмыкнула, достала бутылку вина (хотя была только первая половина дня) и два бокала. Наполнила бокалы до краев и предложила выпить. Свой она мгновенно осушила до дна и снова наполнила. Вино было терпким и довольно крепким. Алена глубоко вздохнула и призналась:

– Понимаешь, Маринка, я стала при них прислугой. При Юрке и Дашке. В Питере я, конечно, тоже занималась только хозяйством – с тех пор как родила Дашку, но там все время были какие-то дела… Да, я готовила, убирала, но не чувствовала себя домработницей. И была довольна жизнью. Ходила по всяким салонам, к подругам. Или просто к знакомым. А тут даже позвонить некому. – Алена грустно улыбнулась.

Я заметила, что в Париже должно быть много русских эмигрантов – всех поколений. Много русских туристов. Алена могла бы найти себе хоть какой-то круг общения, может, даже работу на несколько часов в неделю, если не хочет на полный день.

Вместо ответа хозяйка хлопнула еще один полный бокал вина. Помолчав немного, заявила:

– Я хочу домой, Марина. В Питер. Просто в Россию. Не могу я тут жить. Не мо-гу!

Она опять помолчала. Потом вновь заговорила:

– Я уже думала вернуться. Одна. К матери, в однокомнатную квартиру. Устроюсь куда-нибудь работать. На французском теперь шпарю, как на русском. Один плюс: иностранный язык выучила. – Алена горько усмехнулась. – Пусть не будет наших прежних хором, пусть не будет всего этого, – хозяйка обвела рукой квартиру, – обойдусь. Найду себе нормального мужика…

В моих глазах явно отразилось удивление. Алена расхохоталась.

– Ты видела только парадно-показную сторону дорогого Юрочки. Если бы ты знала, какой это лицемер… Как я ненавижу все это притворство! Меня тошнит от его лицемерия! Понимаешь? Тошнит! Юрка совсем не тот человек, каким хочет казаться, каким себя подает, но я-то знаю про все скелеты в шкафу…

Последняя фраза ударила меня, словно током. Я невольно вздрогнула. Алена это заметила. Я видела, что у нее на языке вертится вопрос. Но вопрос задала я:

– Вам не звонили из России?

Алена спросила:

– А кто должен был нам звонить?

– Значит, не звонили, – сделала я вывод.

Алена разлила остатки вина по бокалам, и мы выпили. Я понимала, что должна выяснить то, что меня интересовало. Я ведь приехала совсем не для того, чтобы просто увидеться с Аленой, – подругами мы никогда не были, просто Заславские платили мне за уроки французского…

Не глядя Алене в глаза, я сообщила:

– Скелет в нише нашли.

– Кто? – спросила Алена.

Я рассказала про пожар, про взрыв, про обвал потолка, наконец, про нишу.

– Так что скорее всего нашли мастера, ремонтировавшего квартиру для этих французов, которые купили ее у вас.

Алена усмехнулась и заметила, что французам не требовался ремонт. Я попыталась что-то возразить, но Алена меня перебила и сказала, что эти французы, Анри и Франсуа, сами вышли на Юрия. Каким-то образом узнав, что он подумывает эмигрировать в их страну, они предложили купить у него квартиру – со всем, что в ней имеется, а также оказать посильную помощь во Франции. Все свои обещания французы выполнили.

– Они объясняли вам, почему хотят купить именно вашу квартиру? – спросила я.

Алена кивнула. Франсуа и Анри сказали, что квартира когда-то принадлежала их русским предкам. Я навострила ушки. Выяснилось, что прапрадед наших новых соседей строил наш дом. Приехав в Россию работать по контракту, французы стали интересоваться именно нашим домом и проживающими в нем людьми. Каким-то образом узнав про Заславских, они приехали к ним с конкретным предложением. И были готовы ждать, пока семья не уедет во Францию.

Да, не зря я все-таки заехала к Алене. Стоило разыскивать ее хотя бы только ради этой информации. Наши новые соседи – родственники Ваучских! Подумать только! Вот это новость! Значит, они в самом деле целенаправленно искали клад. Верная догадка промелькнула у меня, когда я увидела разобранную печь, часть стены и нишу. Они знали, где искать. Знали, что там должен находиться клад. Значит, клад был. Но у кого он теперь? Или они ничего не нашли? Это следовало выяснить. Начну с Алены. К французам я собиралась заехать просто как к нашим новым соседям – ну и, может, оказать услугу капитану Безруких. Но теперь я просто обязана с ними встретиться до их возвращения в Россию. И с другими французами – старшего поколения. Должен же кто-то из этой семьи знать о существовании старушек Ваучских, по крайней мере Анны Николаевны. И ведь мои соседки хотят выяснить, как сложилась судьба их эмигрировавших родственников. Вот только хотят ли французы знать что-нибудь о тех, кто остался в России?

Ладно, перейдем к делу. Сейчас нужно выжать из Заславской все, что ей известно.

– То есть они искали скелет в нише? Или что-то еще? – спросила я, помня слова капитана Безруких о том, что найденный там скелет не может быть старым. С другой стороны, имелся еще один – в подвале.

Алена рассмеялась и заметила:

– Этот скелет – не их. Не французский в смысле. И не их предок. Иностранный.

Глаза у меня сделались большими и круглыми, а Алена продолжала. Она держала эту информацию в тайне больше четырех лет, и ей требовалось просто перед кем-то выговориться, излить душу. Она достала еще одну бутылку вина и во время своего рассказа неоднократно к ней прикладывалась.

Алена вышла замуж за тренера. Она сама занималась большим теннисом и, как частенько случается, была влюблена в своего наставника. Он ответил ей взаимностью, они поженились, родилась Даша. Какое-то время Юрий Анатольевич работал в Спорткомитете, а потом, с началом перемен, стал учредителем одного спортивного фонда – об этом мне было известно. Поскольку фонд пользовался рядом таможенных и налоговых льгот, он вскорости привлек внимание криминальных структур, желавших практически беспошлинно ввозить в страну алкоголь и сигареты. Все происходило в Петроградском районе, следовательно, им заинтересовался «хозяин района», некий папа Сулейман. Я сказала Алене, что имела счастье (или несчастье?) с ним неоднократно встречаться. Заславская только хмыкнула.

Государственные налоговые органы не взимали практически никаких сумм со сверхприбылей фонда, зато папа Сулейман потребовал отчислять в его пользу немалую долю, не говоря уже о том, что и сам прокручивал через фонд свои сделки. Заславский понимал, что без «крыши» не обойтись, она все равно будет, но делиться все же не хотелось. И не ему одному. Точно такие же желания были и у соседа, Олега Вениаминовича Стрельцова, директора «Жар-птицы», закупавшего у Заславского некоторые виды поставляемых товаров. Они стали дружить – нашлось много общего, кроме бизнеса, опять же соседи… Совместными усилиями им неоднократно удавалось обойти папу Сулеймана при дележе пирога.

Потом на горизонте появился некий представитель Арабских Эмиратов Виджей Джанлухми. Его нашел папа Сулейман – ну, или его люди, что, в общем, значения не имело. Сделку планировалось провести через спортивный фонд. Джанлухми отдыхал вечером в «Жар-птице», насладился предлагаемыми усладами, а потом его, довольного и разомлевшего, Стрельцов с Заславским пригласили в квартиру последнего для обсуждения условий планируемой сделки. Они не хотели говорить в «Жар-птице», где постоянно курсирует кто-то из людей папы Сулеймана.

Но этот самый Джанлухми оказался человеком по-своему честным и твердо заявил, что не станет действовать в обход Рашидова, более того, скажет ему о непорядочности компаньонов. Допустить подобное они не могли. Возможно, Стрельцов и не собирался его убивать, но, не на шутку разозлившись и испугавшись, врезал Джанлухми, вложив в удар всю свою силу. Он попал точно в висок. Джанлухми грохнулся на пол и затих. Услышав грохот падающего тела, в комнату прибежала Алена, ее выгнали, сказав, что разберутся без нее, но тогда мужчины еще не поняли, что гость мертв.

Сообразив же, что они совершили убийство, Юрий Анатольевич запаниковал и позвал жену. Заславский орал и на Стрельцова, не рассчитавшего силу удара, и на Алену, будто бы она была в чем-то виновата. Алена же сказала, что всегда считала: нечего заниматься сомнительными делишками.

– Допрыгались! – заорала тогда Алена. – Труп в квартире. Мало вам было денег?! Все больше хотели. Получили?

Заславский разозлился не на шутку, заорав, что Алена никогда от денег не отказывалась и наслаждалась всем, что они дают. Начался семейный скандал. Стрельцов сидел в углу и тихо хлестал виски. Юрий же Анатольевич, находившийся на грани нервного срыва, хорошенько врезал жене, чего не делал ни разу за все время их семейной жизни. Алена отлетела к противоположной стене, больно ударившись локтем. Как они решили позднее, она угодила локтем как раз в тот кирпич, на который следовало нажать, чтобы открылась ниша.

Стена начала двигаться… Грохот, скрип, треск обоев, осыпающаяся штукатурка… Заславский, Алена и Стрельцов стояли как завороженные.

При виде скелета Алена грохнулась в обморок и очнулась в другом конце комнаты на ковре, куда ее перенес муж. Заславский со Стрельцовым уже обсуждали возможные варианты действия, не обращая внимания ни на Алену, ни на только что убитого Джанлухми, ни на скелет в нише. Вернее, он был уже не в нише, а лежал на полу – вывалился на ковер и рассыпался.

На журнальном столике, за которым они сидели, стояла небольшая шкатулка, наполненная драгоценностями.

– Иди сюда, – позвал Алену муж, заметив, что она пришла в чувство.

Она же не могла подняться – ноги не слушались. Тогда Юрий высыпал содержимое шкатулки на стол, выбрал бриллиантовое колье и показал жене.

– Это тебе, дорогая. За моральный ущерб. А, Олег? Заслужила моя Аленка? Ведь если бы не она…

Стрельцов кивнул, в очередной раз отхлебывая виски прямо из бутылки. Заславский встал, приблизился к жене и надел колье ей на шею. Алене показалось, что оно обожгло ее. Женщина сорвала с шеи колье и бросила на ковер.

– Она в шоке, – сказал Стрельцов. – Оклемается и поблагодарит тебя как следует.

Заславский с ним согласился и вернулся к столу. Мужчины принялись делить содержимое шкатулки, Алена же на четвереньках выползла из комнаты, не желая там более оставаться ни минуты. А Олег с Юрием, покончив с дележом найденных сокровищ, занялись более насущными проблемами.

К их великому сожалению, два трупа – вернее, труп и скелет – одновременно в нишу не помещались. Тогда Стрельцов предложил просто выбросить кости в подвал – благо там масса всяких отсеков, если найдут, так только бомжи, – да и кто скажет, чьи они? Вынести скелет по частям, как они решили, особых проблем не составляло. Освободившееся место занял труп Джанлухми, нишу закрыли, вскоре зацементировали, потом поклеили новые обои. Все эти работы Заславский со Стрельцовым выполняли на пару. Алена сказала, что к той стене она близко не подойдет.

С тех пор она не могла даже заходить в ту комнату. Ей казалось, что глаза убитого смотрят на нее сквозь стену. Она умоляла Юрия Анатольевича поменять квартиру. Он отказывался. Казалось, что произошедшее на него никак не повлияло, – наоборот, сделало богаче. Ведь разве нашли бы они когда-нибудь эти сокровища?

– Столько лет жили со скелетом, и ничего, – убеждал он жену. – И с этим новым поживем.

Алена отказалась носить что-либо из найденных драгоценностей.

– И где они теперь? – поинтересовалась я.

Заславская пожала плечами.

– Несколько колец у дочки. Кое-что продано. Колье взял Стрельцов после того, как я отказалась. Может, еще что Юрочка раздарил своим бабам.

– У Юры что, и любовницы есть? – почему-то удивилась я.

Алена рассмеялась.

– У Юры все есть.

Она помолчала немного и продолжила рассказ.

Ей почему-то кажется, что именно с той минуты начались их неудачи. Словно те драгоценности были заколдованы или прокляты, или проклят тот, кто их возьмет. Может, их охранял скелет? Шкатулка стояла аккурат между его ног. Живя в России, Алена никогда не ходила в церковь, а во Франции вдруг стала верующей, крестилась, хотела крестить и дочь, но Юрий, убежденный атеист, сделать этого не позволил.

В общем, у Заславского в России начались проблемы. У его фонда отобрали большую часть льгот, а папа Сулейман стал пристальнее следить за его деятельностью, Рашидов даже один раз допрашивал Алену: не видела ли она того человека из Арабских Эмиратов. Рашидов явно его искал – ведь для всех Джанлухми как сквозь землю провалился. Алена изобразила удивление и заявила, что про такого вообще ни разу в жизни не слышала и, естественно, видеть его не могла, поскольку в делах мужа никогда не участвовала.

Когда у Юрия Анатольевича появилась идея перебраться во Францию, Алена ее тут же поддержала и предпринимала все, чтобы ускорить отъезд. И вот теперь она во Франции…

– Но как я хочу домой! – снова воскликнула она. – Конечно, только не в ту квартиру. Господи, сделай так, чтобы я вернулась!

– Все зависит от тебя, – заметила я.

Заславская горестно вздохнула. Я начала говорить, что помогу ей найти работу, если она согласна начать с малого. К тому же гражданство она не поменяла, а мать до сих пор живет в Петербурге…

– Я боюсь, что Юра меня не отпустит… – вздохнула Алена. – Не отпустит он меня, Марина.

– Но почему?! Он опасается, что ты кому-то расскажешь про труп?

Алена пожала плечами, осушила залпом еще один бокал вина и заявила:

– Помирать мне в этой проклятой Франции. В одиночестве. Никуда я не денусь, черт побери!!!

Я видела, что Заславская уже изрядно охмелела, и поняла: пора уходить. Если человек чего-то хочет, не желая сам предпринимать никаких действий для исполнения своих желаний, ему ничем не помочь. Я считала, что Алена могла бы изменить свою жизнь, если бы предприняла решительные действия. Или она на это не способна?

Попрощавшись с уже мало что соображающей хозяйкой, я покинула квартиру. Навряд ли я решу зайти сюда еще раз.

Глава 27

Париж. 21 июля, вторник

Теперь мне следовало встретиться или с Франсуа, или с Анри. Их телефоны мне были любезно предоставлены капитаном Безруких. С другой стороны, какая же это любезность? Это он просил меня что-то у них выяснить. Я, конечно, намерена действовать в своих корыстных интересах, а капитан… Я придумала, что ему сказать, когда вернусь домой.

Значит, про скелет господа французы знали. И точно знали, где именно должна стоять шкатулка.

Наверное, сообразив, что «ключ»-кирпичик не срабатывает (ведь столько лет механизму!), они решили разбирать кирпичную кладку. Не обнаружив ничего в ногах скелета, стали разбирать сверху. Но почему-то бросили работу. В их фирме сказали, что они уехали в отпуск. Или просто временно прекратили дело, чтобы продолжить кладоискательство по возвращении? Они же не могли даже предположить, что случится пожар, взрыв, что кто-то проникнет к ним в квартиру и увидит там такое…

Как сказал Безруких, названной французами фирмы, занимающейся ремонтом квартир, не существует. Конечно, им нужно было сбить милицию со следа – не признаваться же, что они ищут клад? Похоже, что капитана им убедить удалось.

Они также разбирали и печь. Нашли в ней что-нибудь? Не исключено, что и в остальных печах квартиры деда Лукичева имелись такие же тайнички, как и в нашей. Да если даже в каждой лежало по кольцу… А если они знают еще про какие-то места? Но скажут ли мне? Может, сейчас Сережка с Иваном Петровичем зря теряют время? Но, с другой стороны, одиннадцатилетнему мальчишке это занятие очень даже интересно, хоть делом каким-то занят. Напишет потом сочинение на тему: «Как я проводил летние каникулы». Вместе с мамой и соседями искал клады, сражался с мафией, вызволял людей из рабства. Гораздо интереснее, чем в мои школьные годы. Могла ли я еще лет десять назад подумать, что окажусь в центре боевых действий, что смогу выпустить автоматный рожок в живых людей, что у нас дома появится огнестрельное оружие?

А Стрельцов-то хорош… И что там с ним, интересно? Перед отъездом, в последний вечер, когда человек папы Сулеймана принес нам металлоискатель в подарок Сережке, я спросила, нашли ли Олега Вениаминовича. Местонахождение Стрельцова так и оставалось неизвестным. Может, Алик знает?

– Но от Сулеймана Расимовича не скроешься, – усмехнулся его молодец.

Почему же? Заславскому вот, например, удалось. Да и у Стрельцова, как я понимала, отложено на черный день где-нибудь в европейских странах. Но как же Саша, его сын? Саша уехал в международный лагерь в Финляндию. А что будет, когда он вернется? Посмотрит Рашидов на то, что это только подросток? Или отец заберет его из Финляндии к себе? Я дала себе слово, что должна проследить за судьбой Саши. Пойду к Рашидову, объясню, как парень был несчастлив с отцом, скажу, что его нельзя винить за ошибки отца или как там папа Сулейман охарактеризует деяния Стрельцова-старшего. А если Олег Вениаминович все-таки нашел еще какой-то клад?

Шкатулка вполне могла быть с драгоценностями Нины. А кольцо – Николая Алексеевича, отца Анны Николаевны. Ольга Николаевна и Анна Николаевна говорили про бриллиантовое колье, даже фотографию показывали. Не два же их было спрятано в одной квартире? И скелет тогда вполне мог быть пропавшим Нининым мужем, судьба которого, как говорили сестры Ваучские, осталась неизвестна. Неизвестна их маменьке.

Но расскажут ли мне что-то французские родственники моих соседок? Захотят ли вообще со мной разговаривать? И как лучше построить с ними беседу?

Оставалось лишь проверить это на практике.

Я решила обратиться к младшему из моих новых соседей – Франсуа. Мы были с ним примерно одного возраста (ему – тридцать четыре, мне – тридцать два), так что могли быстрее найти общий язык. По крайней мере, я так решила для себя.

К телефону подошла женщина с не очень молодым голосом и сказала, что Франсуа уехал на юг страны и появится только через неделю.

– А что вы хотели, мадемуазель? – вежливо поинтересовалась дама.

Я спросила, с кем разговариваю. Это была мать Франсуа, Мари Жакэ. Мне показалось несколько странным, что Франсуа проживает вместе с матерью, – подобное у французов не принято. С другой стороны, у этих же русские корни. Правда, как я потом выяснила, Франсуа отказался от квартиры, уехав работать в Россию. С женой он развелся, а во время отпуска жил у матери.

Мадам Жакэ я сказала, что приехала из России, что я – соседка сестер Ваучских, если мадам Жакэ что-то говорит эта фамилия (фамилия была знакома), которые просили меня встретиться лично с кем-то из их французских родственников. Мадам Жакэ пригласила меня к себе. Что мне и требовалось.

Мари оказалась дамой лет пятидесяти пяти или шестидесяти, сухощавой и подтянутой. Одета она была в легкие черные брюки и бежевую шелковую блузку, руки украшали три перстня с драгоценными камнями, в ушах поблескивали крохотные бриллианты.

– Прошу вас, мадемуазель, – пригласила она меня в гостиную, где на небольшом столике стояли две фарфоровые чашечки и пирожные.

Она еще раз попросила меня объяснить, кто я и кого представляю. Историю семьи Лукичевых, живших до революции, она знала не хуже меня (а во многом даже и лучше), и ей было интересно узнать, что случилось с оставшимися в России родственниками.

– Как жаль, что ваши соседки не могут приехать! – воскликнула Мари.

– Одной из них восемьдеят пять, другой – семьдесят три, – заметила я. – И главная причина даже не в этом. Наверное, вы плохо представляете, как живут пенсионеры в России. Одинокие пенсионеры. У сестер никого нет. Кроме маленькой пенсии, выплачиваемой государством, других доходов у них нет.

Мари Жакэ очень внимательно посмотрела на меня. Или ей не понравилось, что я заговорила о доходах и бедственном положении сестер? Ей не нравится, что они на что-то претендуют? А кому бы это понравилось?..

– Что вы хотите? – прямо спросила Мари, глядя мне в глаза. – Зачем вы приехали?

– Во-первых, Ольга и Анна Ваучские просили меня выяснить, как сложилась судьба отца Анны Николаевны и Нины, сестры матери моих соседок.

Они, правда, не просили об этом, даже не надеясь, что мне удастся разыскать их родственников, но в данном случае сказанные мной слова были ложью во спасение. И я точно знала, что бабулек интересует судьба родственников, да и мне самой было любопытно.

– Зачем им это? Ведь прошло уже столько лет. Ничего не изменить, время не повернуть вспять… И им это ничего не даст.

Я с трудом сдержалась, чтобы не закричать. Ну почему нельзя удовлетворить любопытство двух пожилых женщин? Люди хотят знать свои корни, знать историю своей семьи, что вполне естественно. Я всегда жалела, что не знаю, чем занимались мои прадеды, где они жили, совсем ничего о них не знала. По-моему, человек просто обязан знать, откуда он вышел. А тут перед смертью – ну пусть не перед смертью, а на старости лет – две женщины все-таки решили разобраться, почему у их матери – да и у них самих – так сложилась жизнь. Что бы было, если бы Николай Алексеевич вернулся в Россию? Что бы было, если бы он взял с собой во Францию Полину Александровну и тогда еще маленькую Аню? Уж точно бы две сестры не ютились в одной комнате, с трудом сводя концы с концами.

Я попыталась объяснить все это парижской даме Мари Жакэ. Наверное, ей было сложно представить судьбу своих ровесниц да и тех, кто постарше или помоложе, живущих в России и угробивших свое здоровье, в поте лица работая на государство, которое все годы уверяло их, что надо еще чуть-чуть потерпеть, совсем чуть-чуть, а потом обещало золотые горы.

Я говорила долго, не жалея красок на описание быта петербургских коммуналок. Вспомнила и про пожар, случившийся у нас этим летом. Мари встала, направилась к бару и достала из него бутылку коньяка. Затем принесла крохотные рюмочки и наполнила их. Да уж, француженка, хоть и с русскими корнями, не ожидала услышать подобное. Ее сын, работающий в России, этой стороны нашей жизни не видел или просто не хотел замечать. Да и круг общения у него явно был совсем другой.

– Моему сыну звонили из России… – медленно проговорила мадам Жакэ.

– Насчет скелета? Не волнуйтесь, следствие не будет больше беспокоить Франсуа. Они провели экспертизу. Ни ваш сын, ни его… – брат? – не могли поместить этот скелет в нишу.

Я не стала добавлять, что могу лично еще раз поговорить с капитаном Безруких, который ведет дело, и убедить его в полной невиновности и неосведомленности французов. Но для себя я уже решила: если Мари Жакэ расскажет мне все, что ей известно (или полностью удовлетворит мое любопытство), я представлю капитану нужную французам версию; если же нет – Безруких не оставит ее сыночка в покое.

– Анна Николаевна и Ольга Николаевна предполагают, что это может быть скелет мужа Нины Александровны.

Мадам Жакэ вздохнула и заговорила. История семьи передавалась у них из поколения в поколение, и перед смертью и Николай Алексеевич, и Нина Александровна, дедушка и бабушка Мари, просили кого-то из потомков каким-то образом вынуть скелет из ниши и похоронить по-христиански. Это была их последняя предсмертная просьба.

Николай Алексеевич был женат трижды. Его первая жена, от которой имелся сын Алексей Николаевич, дед Анри, умерла молодой, схватив воспаление легких. Затем он женился на Полине Александровне, которая родила ему дочь Аню. Но это был брак по расчету, правда, Николай с первого взгляда влюбился в младшую сестру своей невесты, Нину. Николай Алексеевич не мог разорвать помолвку с Полиной – тогда путь в дом Лукичевых был бы ему закрыт. Познакомившись с дедом Лукичевым, отцом двух дочерей, и заключив с ним соглашение, Николай подозревал, что не получит вообще ничего – ни младшую сестру, ни богатство, если выскажет будущему тестю свои истинные желания. Он женился на Полине. Нину вскоре выдали замуж за некоего Савватея Митрофановича, который был ей противен. Она продолжала тайно встречаться с Николаем и каждый раз рыдала у него на груди. Николай не мог смотреть на то, как мучается его любимая, и решил отомстить Савватею за страдания Нины. Николай не признавался своим потомкам, что именно он предпринимал, но две его попытки оказались безуспешными: соперник остался жив.

А потом они столкнулись лбами в гостиной деда Лукичева. Николай Алексеевич вместе с Полиной Александровной жил в огромной квартире тестя, а Нина – у Савватея, но на время отъездов мужа по делам перебиралась в квартиру отца, объясняя это тем, что ей одиноко в пустом доме, когда нет мужа. Правда, цель ее была другая – находиться поближе к Николаю.

Из своей последней поездки Савватей вернулся раньше, чем его ждали; телефонов не было, и он не мог позвонить и предупредить. Он приехал за женой, в квартиру деда его впустила прислуга, и Савватей проследовал в гостиную. Нина целовалась там с Николаем.

Скорее всего прислуга знала о происходящем и, возможно, хотела наказать неверную жену или открыть глаза мужу-рогоносцу. Савватей с кулаками набросился на Николая. Нина хотела их разнять, завязалась драка, все орали. Потом Нина крикнула, что она ненавидит своего мужа, что он испортил ей жизнь, погубил ее молодость. Тот на мгновение опешил, отпустил Николая, которого уже собирался размазать по стене (Савватей был гораздо сильнее), и уставился на Нину. Этим воспользовался Николай и нанес удар, в который вложил всю свою силу. Савватей упал, ударившись виском об острый край комода.

То есть в той злосчастной гостиной произошло два убийства почти по одному сценарию – только мотивы были разные. Нина, как и Алена почти век спустя, грохнулась в обморок. Очнулась она от дикого крика своего отца. Он держал за грудки Николая и что есть мочи тряс его. Нина не могла допустить, чтобы погиб и Николай. Дед Лукичев, совладав с эмоциями, быстро принял решение.

О существовании потайной ниши в стене ни Николай, ни Нина раньше не знали. Дед нажал на нужный кирпичик, и стена отошла. Затем Лукичев приказал дочери принести шкатулку с ее драгоценностями, которые она, перебираясь в квартиру родителей, обычно привозила с собой. Ничего не понимая, Нина принесла ее.

Дед поставил труп Савватея в нишу, а шкатулку положил между его ног. Потом снова нажал на кирпич, и стена закрылась.

– Ты немедленно отправишься в Париж, – приказал он оставшемуся в живых зятю. – И будешь жить там, пока я не разрешу тебе вернуться. А ты, – повернулся он к Нине, – останешься здесь и будешь выходить из дома только тогда, когда я разрешу. И только под присмотром. И вы оба будете молчать.

Нина долго рыдала, но противиться не смела. Николай уехал в Париж, забрав с собой сына от первого брака, до этого проживавшего у его матери.

Шел тысяча девятьсот четырнадцатый год. Худо-бедно Николай обустроился в Париже и писал Нине письма, направляя их на адрес своей матери. Та по возможности переправляла их Нине.

После смерти матери в тысяча девятьсот пятнадцатом году Николай приезжал в Россию, но деда об этом в известность не ставил. С Ниной встретиться они не смогли, но теперь у Николая были средства для того, чтобы принять Нину во Франции, – если той каким-то образом удастся приехать. Он продал усадьбу, в которой жила его мать, и получил в наследство кое-какие драгоценности.

Насчет Савватея Митрофановича все знакомые думали, что он умер где-то в дороге. Знакомые жалели Нину – вроде и не вдову, но и не жену. Для всех судьба Савватея оставалась тайной. Бросить имевшееся в Петербурге (вернее, уже в Петрограде) имущество просто так он не мог. Управлением дел Савватея занялся дед, опять же все знакомые восприняли это нормально: не доводить же процветающее дело до упадка.

Нину отец кормил, но строго следил за ней. Своих средств к существованию у нее не было, не осталось даже ничего из драгоценностей. А дед при каждой возможности, когда его никто не слышал, кроме младшей дочери, издевался:

– Если хочешь, возьми свои броши, пойди открой нишу. Он там стоит, охраняет твои побрякушки. Пойди возьми, если сможешь.

Нина не могла. Она вообще обходила стороной комнату, где произошло убийство. Потом дух Савватея стал являться ей во сне. Она думала, что сходит с ума.

Полина ничего не понимала. Когда Николай убил Савватея, она находилась в усадьбе дедова друга и какого-то дальнего родственника их семьи, где-то в Новгородской губернии.

– А у деда Лукичева была усадьба? – спросила я.

– Нет, – покачала головой мадам. – Усадьба была у этого Фрола Евстафьевича Уварова. Дед, бывало, ездил туда на охоту, ездили туда и Полина с Ниной, иногда гостили даже по месяцу.

«Значит, Полина Александровна ошиблась, утверждая, что у деда была усадьба в Новгородской губернии? – промелькнуло у меня. – Или она просто не помнила, чья она? И маленькая Аня там бывала…» Ну и что? – тут же одернула я себя. Можно подумать, дед оставил там сокровища. Хотя как знать…

Полине сказали, что муж уезжает за товаром в Париж, а также намерен показать город своему сыну. Полина ждала его возвращения, он писал ей письма, но так и не вернулся.

Дед продолжал ездить в Париж по делам, заодно проверяя зятя. В конце тысяча девятьсот пятнадцатого года, в декабре, дед умер, возвращаясь домой из столицы Франции.

– Вы знаете, где? – спросила я. – Анна Николаевна и Ольга Николаевна хотели бы побывать на его могиле, но сведений о месте его смерти нет никаких…

– Это у вас никаких, – вздохнула Мари и продолжила рассказ.

Дед заболел уже на территории России, но сумел добраться до Фрола Евстафьевича. Там он и слег. За ним ухаживали и жена Фрола, и местная знахарка, но сделать они ничего не смогли. Дед был уже немолодым человеком. Фрол Евстафьевич прислал письмо, но Нина, возненавидевшая отца, не желала ехать на его могилу и ничего не сказала Полине, скрыв послание.

Трудно сказать, что подумал помещик Уваров, когда ни одна из дочерей так и не приехала на могилу отца. Нина написала Николаю в Париж, тот прислал денег ей на дорогу, и она стала собираться как бы на воды – так сказала сестре. Николай написал и Полине, сообщил, что ее отец простудился еще в Париже. Николай уговаривал его подзадержаться и подлечиться, но упрямый дед Лукичев его не послушал и все-таки поехал домой, где его ждали неотложные дела. Как решила Полина, отец умер где-то по дороге; и это место найти невозможно. Помещик Уваров больше с дочерьми Лукичева не связывался. Может, он знал, что произошло в гостиной, – пожалуй, он был единственным, кому дед мог рассказать о случившемся, – поэтому пришел к выводу, что младшая дочь воспользуется информацией о смерти отца. Старшая же… Старшая тоже уже могла встретить кого-то другого и винить отца в несложившейся личной жизни.

Нина приехала в Париж, да так там и осталась. В России грянула революция. У Нины и Николая родился сын Александр. Чувствуя свою вину перед отцом, Нина решила назвать сына в честь него. Александр – отец Мари Жакэ.

Про своих русских родственников ни Нина, ни Николай никогда не слышали. Они также не представляли, что произошло с Фролом Евстафьевичем.

– У него могли отобрать все, убить… Новая власть особо не церемонилась с помещиками, – пожала плечами я. – Или, возможно, успел покинуть Россию.

– В общем, это все… – сказала Мари.

– А ваш сын и Анри?.. – спросила я.

Как Мари уже говорила, и Николай, и Нина просили перед смертью, чтобы кто-то по-христиански похоронил останки Савватея. Драгоценности Нины перейдут к тому, кто это сделает. Нина Александровна мучилась своим грехом до самой смерти, более того, с Николаем они жили невенчанными – ведь никто из них не знал точно, жива Полина или нет. В последние годы жизни у Нины начались психические отклонения, она утверждала, что Савватей на пару с дедом Лукичевым часто приходят к ней и зовут за собой, обещая адские муки. Она кричала, что на их семье проклятие и только предание останков земле может его снять. И драгоценности тогда принесут радость, а не несчастье.

И Франсуа, сын Мари, и Анри, потомок сына Николая Алексеевича от первого брака, – строители. Когда их фирме предложили контракт в России, они сразу же вызвались отправиться на родину предков. Там они стали наводить справки о доме, построенном дедом Лукичевым. Тут им очень повезло: хозяин части изначальной дедовой квартиры собирался эмигрировать во Францию. Они пришли к нему с конкретным предложением о покупке квартиры. Русский господин согласился.

Однако они не успели сделать все, что требовалось, – в Париже в возрасте девяноста восьми лет умер Алексей, дед Анри. Французам как раз полагался отпуск, правда, они собирались уезжать домой на неделю позже, но в фирме пошли им навстречу.

Но, самое главное, – драгоценностей они не нашли. Кто-то явно открывал эту нишу, взял шкатулку, а потом зацементировал ее.

– Они искали не только в нише, – заметила я.

– Но ничего не нашли, – вздохнула Мари.

Перед тем как покинуть Россию, Николай Алексеевич снял обручальное кольцо и оставил его в одном из тайников. Как бы показывая этим, что оставляет законную жену. Таких тайников, насколько знала Нина, в квартире было несколько. Николай воспользовался тем, который находился в одной из печей: при нажатии на какую-то кнопочку, может, рычажок должна была отходить нужная плитка.

«А мы-то ее разбивали, – подумала я. – С другой стороны, где искать этот рычажок?»

Франсуа и Анри решили разобрать все, что можно, – вдруг что-то осталось от их предков. Но не нашли ничего…

Мари поинтересовалась, что сейчас происходит в купленной ее сыном и племянником квартире.

– По-моему, она опечатана, – пожала плечами я. – Не волнуйтесь, – еще раз успокоила я мадам, – у них не возникнет проблем. Пусть валят все на мастеров. Вот только ремонт им в самом деле предстоит.

– Это не страшно, – сказала Мари.

Меня интересовал последний вопрос: не могла бы Мари точно назвать место, где в Новгородской губернии располагалась усадьба Фрола Евстафьевича Уварова?

– Я не помню… Да и зачем она вам? Неужели ваши соседки поедут искать могилу своего деда? Скорее всего она не сохранилась.

– Я не знаю, поедут они или нет, – ответила я, – но я обещала им выяснить все, что смогу. Если захотят – они должны знать, куда ехать. Хотя бы примерно. И это не так далеко от Петербурга, поездка в Париж им не по силам, а в Новгородскую область – вполне.

Мари в очередной раз вздохнула и сказала, что должна позвонить отцу Анри, сыну недавно умершего Алексея. Может быть, он помнит название деревни.

Мадам Жакэ удалилась в другую комнату и отсутствовала минут пятнадцать, наверное объясняя родственнику, кто приехал к ней в гости. Вернувшись в комнату, она объявила:

– Он тоже не может сказать ничего определенного. Что-то связанное с ягодами. То ли брусникой, то ли с черникой. И там недалеко должна протекать какая-то река.

– Спасибо, – поблагодарила я.

Мадам Жакэ спросила, не хочу ли я встретиться еще с кем-то из ее родственников. Я не видела в этом необходимости.

Перед уходом я оставила ей свои телефоны в Петербурге (ведь у меня их теперь два – домашний и сотовый) и объяснила, где расположен вход в нашу квартиру, чтобы Анри и Франсуа могли навестить своих русских родственниц.

– В Петербурге так мало людей говорит по-французски, – заметила Мари. – Им будет легче с соседкой, с которой они могут пообщаться на родном языке.

Она поцеловала меня на прощание и обещала написать письмо сестрам Ваучским.

– Они говорят по-французски? Но даже если и нет, ведь вы же им переведете, правда?

Я кивнула и отправилась в свою гостиницу.

Глава 28

Париж. 24 июля, пятница

Я периодически звонила своим из Парижа. Поиски кладов пока не увенчались успехом, правда, несколько плит, которыми был выложен пол, сняли. Но – увы и ах!

К нашему общему великому сожалению, французская ветвь потомков деда Лукичева ничего не могла сказать о возможных местах захоронения богатств. Да и не стал бы дед что-то сообщать зятю-убийце и дочери, к которой явно не испытывал никаких симпатий после случившегося. Французы тоже могли строить лишь догадки. Нам же приходилось надеяться только на себя.

Я дала нашим несколько заданий. Во-первых, следовало раздобыть карту Новгородской области, а еще лучше – старой Новгородской губернии. Я не была уверена, что они совпадали, также могли измениться и некоторые названия. Нам требовались «ягодные». Все-таки на место бывшей усадьбы Фрола Евстафьевича Уварова съездить следовало. На девяносто девять процентов я была уверена, что от нее ничего не осталось, но один процент все равно со счета скидывать нельзя. Конечно, из участников тех событий в живых никого не осталось, но вдруг удастся встретиться с их внуками или правнуками, которым бабки и дедки могли рассказать что-то интересное? И ведь если в тех местах был найден какой-то клад, об этом должны знать жители всех окрестных деревень.

Я попросила соседей также выяснить, как нам лучше добраться до «ягодных» деревень, если у нас не будет машины. Подключать кого-то лишнего не хотелось, если сможем справиться своими силами. Бывший, если и починит свою красавицу, скорее всего не согласится везти меня еще куда-либо. Рашидов, конечно, опять может выделить парочку молодцев, но лишний раз быть ему обязанной не хотелось.

Анна Николаевна попросила меня съездить на могилы ее отца и Нины – раз уж она сама не может это сделать. Я обещала постараться.

Но самой ошеломляющей была новость о Стрельцове: он лежал в больнице с простреленной грудью. В него разрядила обойму Райка Белоусова. И поскольку была левшой, попала в правую часть его груди. Сердце не задето, но легкое прострелено. Палила она в него в своей квартире, откуда потом скрылась. Стрельцов, одаренный природой могучим здоровьем, смог выползти из квартиры на лестницу, где его нашли Райкины соседи, которые вызвали «Скорую». Олег Вениаминович некоторое время находился в реанимации, а людям Рашидова даже в голову не пришло разыскивать его по больницам. Стрельцов, когда пришел в себя, сам связался с папой Сулейманом. Теперь жизнь Олега Вениаминовича вне опасности, он идет на поправку, правда, до окончательного выздоровления должно пройти еще немало времени. Райка объявлена в розыск.

Созвонившись еще раз с Мари Жакэ, я выяснила, где похоронены Николай Алексеевич и Нина Александровна, и, купив цветы, отправилась на кладбище Сент-Женевьев де Буа.

Их могилы находились рядом, под одинаковыми плитами и крестами, надписи на которых были сделаны по-французски и по-русски. Я положила цветы на плиты и тихо стояла, погрузившись в раздумья.

Из этого состояния меня вывело вежливое покашливание у меня за спиной. Я обернулась. Рядом стоял мужчина лет сорока – сорока пяти, в летнем костюме серо-голубоватого цвета; в темно-каштановых волосах незнакомца проглядывала седина.

– Добрый день, – сказал он по-русски, правда, с сильным акцентом. – Вы, наверное, Марина?

Я кивнула.

– Меня зовут Анри. Я… ваш новый сосед в Петербурге.

Анри сказал, что ему будет легче говорить по-французски, и в дальнейшем мы беседовали только на этом языке. Мы вместе дошли до православной церкви, поставили там свечки и вышли на яркий солнечный свет. Анри был на машине и пригласил меня пообедать.

– Зачем вы приехали за мной? – спросила я, когда мы уже пили кофе.

– Во-первых, просто хотел посмотреть на вас… Вы произвели большое впечатление на tante[1] Мари своими гневными речами о бедственном положении русских пенсионеров. Вначале она подумала, что вы хотите попросить денег, а потом… Передайте вашим соседкам, что если мы найдем клад, то половину отдадим им…

Я промолчала, но подумала о том, что если мы найдем клад, то французы ничего не получат. И так нас уже слишком много, включая папу Сулеймана, берущего свои проценты со всего, что делается в районе.

– Во-вторых, мне, вернее, нам с Франсуа потребуется ваша помощь. Мы все-таки должны найти останки мужа Нины Александровны и захоронить их. Как я понимаю, они сейчас в вашей полиции?

Я пожала плечами: кости, найденные в подвале, куда-то отослал папа Сулейман. Вот только куда? Придется снова звонить в Петербург и просить, чтобы соседи связались с Рашидовым, – лично звонить ему из Франции по этому вопросу не хотелось.

Анри тем временем говорил, что ему после года работы в России известно, что деньги у нас решают все. Они с Франсуа дадут взятку кому следует, только чтобы им отдали эти кости и не задавали лишних вопросов. А для этого им нужна моя помощь – и как переводчицы, и как связной. Связная между иностранными подданными и родной милицией – в этой роли мне еще ни разу не доводилось выступать.

И еще Анри хотел узнать, кто же все-таки прихватил шкатулку с драгоценностями Нины Александровны. Я сказала, что скорее всего он этого не выяснит, да и что от них осталось? С Заславского все равно уже ничего не получишь… Со Стрельцова? Анри уж точно ничего не получит.

– Старушки поедут на могилу деда Лукичева? – спросил Анри.

Я заметила, что если кто и поедет, то лишь Ольга Николаевна, Анна Николаевна из дома уже не выходит.

– И вы поедете с ней?

– Да, конечно, – кивнула я. – А как же?

– Как же? Но вы же просто соседи!

– Соседи иногда больше, чем родня, – ответила я, правда, француз меня не понял, и я снова заговорила о сокровищах.

Меня интересовало, как оценивали состояние деда Лукичева Николай Алексеевич и Нина Александровна. Дед вкладывал все свои средства в строительство? Имел что-то в Париже?

Анри пожал плечами. Он точно знал, что купец Лукичев был богатым человеком, но, как считала французская ветвь его потомков, все, что было в России, пропало во время революции.

– Вам известно, кто жил в квартирах нашего дома со второго по четвертый этаж? – поинтересовалась я.

– Дед их сдавал. Кому – сейчас вам не скажет никто.

Анри довез меня до гостиницы, поцеловал руку и распрощался до встречи в Петербурге, куда он собирался вернуться вскоре после меня.

В холле меня ждал Алик и тут же учинил допрос.

– Откуда ты его знаешь? Почему ты с ним встречалась, не предупредив меня?

Я посмотрела на него, точно на сумасшедшего.

– Ты знаешь, кто это? – повторил он.

– Мой новый сосед, – ответила я.

– Что у вас с ним за дела?

Я попросила Алика отстать от меня, но не тут-то было. Не знаю уж, чего он хотел от меня добиться, но я упорно повторяла с самым невинным видом, что у нас с Анри была просто дружеская встреча. Почему бы не пригласить питерскую соседку пообедать в Париже? В конце концов мне удалось отвязаться от приставленного ко мне охранника. Как он будет отчитываться перед своим боссом – его проблемы.

Через два дня мы вернулись в Петербург.

Глава 29

Санкт-Петербург. 27 июля, понедельник

Войдя в прихожую, я увидела свернутую палатку и спальные мешки, сложенные в углу.

– Что это? – обалдела я, глядя на встречавших меня Сережку, кота и соседей.

– Мы решили подготовиться к поездке в Новгородскую область, – пояснила Ольга Николаевна. – Вот запаслись… – Она кивнула на мешки.

Поездка планировалась вчетвером: мы с Сережкой, Ольга Николаевна и Иван Петрович. Палатку и спальные мешки нам во временное пользование предоставил один из постоянных клиентов Ивана Петровича, которому сосед все время что-то чинил. В былые времена хозяин добра любил ходить в походы, но в последние годы от этого дела отошел, а все принадлежности остались.

– У нас и котелок есть, и консервами мы запаслись, – сообщили соседи.

В общем, можно было трогаться в путь хоть сегодня.

Ольга Николаевна не поленилась съездить в библиотеку и покопаться в старых картах и справочниках. В Новгородской губернии имелось три названия, которые могли нас заинтересовать: Малиновка, Брусничное и Ягодное. К нашему счастью, деревни располагались недалеко одна от другой, правда, неизвестно, что от них сейчас осталось. Примерное местоположение старых деревень было отмечено Ольгой Николаевной на современной карте – к сожалению, не такой подробной.

– Лучше бы, конечно, на машине… – вздохнул Иван Петрович. – Может, созвонишься со своим, а?

Я покачала головой.

– Вообще-то и рашидовские могут нас отвезти, – заметила Ольга Николаевна. – Ты только взгляни, Марина, какой они нам тут ремонт сделали в твое отсутствие.

Квартира в самом деле преобразилась. Я уезжала из разрухи, а теперь везде было чистенько, потолки побелены, грязь всю вынесли, полы сверкали.

– Сулейман Расимович все спрашивал, когда ты вернешься, – продолжала Ольга Николаевна. – Мариночка, ты бы подумала…

«Ну опять начинается, – подумала я. – Не успокоятся, пока не выйду замуж». Но вроде бы раньше Ольга Николаевна отстаивала кандидатуру Алика?

– Поедем сами, – твердо заявила я. – Выяснили, на чем?

– На электричке до Малой Вишеры, а оттуда автобусы ходят, – подал голос Иван Петрович.

– Вот так и доберемся, – вынесла я свой вердикт.

Далее я попросила рассказать, как продвигаются поиски кладов в подвале. Иван Петрович и Сережка с грустью махнули руками. Они исследовали все, что могли. Их два помощника, выделенные папой Сулейманом, тоже увлеклись кладоискательством, но совместные поиски успехом не увенчались. Когда металлоискатель реагировал на что-то, залегающее под плитами, их выворачивали, правда, ничего стоящего не нашли, если не считать двух старых монет, но не из ценных металлов. Монеты были оставлены на память Сережке, как самому младшему кладоискателю. Он с гордостью продемонстрировал их мне.

– Буду теперь собирать монеты, – объявил сын.

«Лучше бы, конечно, золотые», – подумала я и вздохнула.

Кладоискатели обследовали не только подвал, но и потайную лестницу, ведущую на пятый этаж. Водили металлоискателем по всем стенам, но также впустую. Правда, обнаружили один любопытный факт: с лестницы имелись выходы на всех этажах дома, только жильцы наверняка не умели ими пользоваться и даже не подозревали об их существовании. На пятом этаже таких выходов было два: один – из ниши, которым воспользовались мы с Сережкой, а второй – из соседней комнаты, правда, там он был заставлен шкафом.

– И зачем все это было нужно деду Лукичеву? – воскликнула я.

– Этого уже не скажет никто, – заметила Ольга Николаевна. – А вообще-то интересно было бы с ним встретиться…

– На небесах встретишься, – заметила старшая Ваучская.

Я подозревала, что на небеса деда Лукичева не пустили, но промолчала, однако насчет того, что мы просто обязаны найти дедову могилу – если она еще сохранилась, – с Ольгой Николаевной была согласна. Никаких кладов мы скорее всего не откопаем, да и поместье Фрола Евстафьевича не найдем, а вот побывать на деревенском кладбище следовало, да и свечку поставить за упокой дедовой души, как и Савватея Митрофановича, мужа Нины Александровны.

Савватеем очень заинтересовался Рашидов, прибывший поздравить меня с возвращением в первый же вечер. При виде палатки и спальных мешков у папы Сулеймана тут же возник вопрос: куда мы еще намыливаемся?

– Да вот решили на природу выехать, – с невинным видом ответила я.

– Порыбачить хочется, – вздохнул Иван Петрович.

– Воздухом свежим подышать, – добавила Ольга Николаевна.

– В палатке пожить, как робинзоны, – пояснил Сережка.

Рашидов тут же заявил, что любые начинания жильцов нашей квартиры вызывают у него одновременно смутную тревогу и любопытство, поскольку во всем, что касается нашей компании, результат непредсказуем. Что мы сможем раскопать, что выяснить, куда сунуть свои носы, во что вляпаться, не может заранее предугадать никто.

– Но ведь если бы не мы, разве кто-то нашел бы потайную лестницу, разве кто-то узнал бы, что в подвале лежали кости невинно убиенного Савватея Митрофановича? – заметила я.

Мы заявили, что французские родственники сестер Ваучских намерены похоронить его по-христиански. Папа Сулейман отдаст им кости?

– Кости отдам, а вот насчет захоронений – это к другому другу вашей квартиры, – усмехнулся папа Сулейман.

– Кстати, как он? – поинтересовалась я.

Папа Сулейман пожал плечами. Местонахождение Раисы Белоусовой до сих пор было неизвестно. Наверняка Могильщик ищет ее сам, чтобы спасти. Может, она залегла в какой-то из его берлог. Но за последнее время Валерий Павлович сильно сдал. Еще бы: дочь выкинула свой последний фортель, превзошедший все ее предыдущие выходки, а за свою жизнь натворила она немало. Отец вытаскивал ее из всех переделок, но вот сможет ли что-то предпринять на этот раз… Если только сумеет спрятать ее от глаз людских. С другой стороны, Райка взаперти сидеть не сможет.

Рашидов несколько раз ездил в больницу к Стрельцову, певшему соловьем. Из международного лагеря досрочно вернулся его сын Саша и каждый день проводил по нескольку часов у постели отца.

– Сулейман Расимович, подумайте о ребенке! – воскликнула я. – Если вы что-то собираетесь…

– Не вмешивайся, куда тебя не просят, Марина, – оборвал он меня.

Но в этом случае не вмешиваться я не могла. Я считала своим долгом заступиться за подростка. Он лишен матери, которая не хочет брать его к себе, нельзя лишать его и отца, если вдруг у Сулеймана Расимовича возникнут такие мысли. Сын за отца не отвечает. А Саша – очень хороший и очень способный мальчик.

– Но яблоко от яблони… Сама знаешь, Марина. – Папа Сулейман помолчал немного. Потом продолжил: – Никто не собирается убирать Стрельцова. То есть я не собираюсь. – Он усмехнулся. – Но заплатить ему придется… Дурак он, ох дурак… Райка использовала его в своих целях…

Я не понимала, чем она его держала. Женя, слабый и безвольный, не мог от нее отвязаться, пока она его не бросила, но Стрельцов-то казался мне всегда совсем другим мужчиной.

– Каждый из них думал, что крутит другим, но в результате проиграли оба – и Стрельцов, и Белоусова. Не только Райка использовала его в своих целях, но и он хотел с ее помощью добиться своего, – снова усмехнулся Рашидов. – За что, кстати, и заплатит. Мне. Я оставляю его, потому что твердо уверен: за одного битого двух небитых дают. Будет теперь у меня отрабатывать свою вину. Он уже начал.

Как сказал Рашидову Стрельцов, очень хорошо знающий, что чистосердечное признание кое-что облегчает, именно у Райки появилась идея выселить отца с мансарды. Товар сгрузили в подвал под «Жар-птицей» – зачем далеко везти? Потом были жертвы стрельбы в тире – мужчина и женщина. Их серьезно ранили, но их можно было бы спасти, однако у Райки появилась идея: устроить пожар в мансарде, заодно избавившись от трупов. Она хотела запутать всех. Взрывчатку к раненым привязал какой-то Райкин человек – специалист по подобным делам. Тела разнесло так, что невозможно было определить, кто это – мужчины или женщины. Я вспомнила, что мы в ту ночь слышали звуки, доносившиеся из мансарды. Нам показалось, что там выпивали.

Рашидов пожал плечами. Жертвы могли стонать, кричать, а мы решили, что эти звуки издают пьяные. Слышимость-то у нас не самая лучшая.

Убивали людей Рашидова и Стрельцова в деревенском доме Райкины люди, узнав о чем Олег Вениаминович встал на дыбы, но было уже поздно – люди погибли. Однако Стрельцов все равно не отмежевался после этого от Белоусовой – слишком глубоко завяз. Они продолжали работать вместе. Райкиным молодцам также повезло, когда они взяли в плен моего бывшего. Райка, конечно, его узнала.

– Но зачем ее понесло в милицию?! – воскликнула я.

– Для отвода глаз, конечно. Она же мастерица по заметанию следов.

И ведь Женя говорил мне, что не звонил Райке. Она была последней, к кому бы он обратился.

Женю держали в подвале под «Жар-птицей». Как и двух ребят Валерия Павловича. Они не справились с заданием, которое через доверенных лиц поручила им Райка, а поэтому были наказаны. Их заставили делать ремонт в подвале. Когда они оттуда таинственно исчезли, Стрельцов обеспокоился и решил на всякий случай отпустить Женю – вывез его за пределы городской черты, после чего можно было не опасаться каких-либо последствий: Женя же не знал, где сидел.

Раиса Белоусова хотела создать свою империю, вернее, стать императрицей, но у нее ничего не вышло. Где она сейчас, не знал никто. Подобное поражение для человека с ее психикой могло оказаться смерти подобно. Она же считала себя самой великой, самой умной, самой хитрой, а всех остальных, в особенности мужчин, – ничтожествами. Она уже могла покончить с собой, но могла и затаиться, вынашивать наполеоновские планы.

– Но зачем она пошла против своего отца?! – поразилась я. – Ведь она же прекрасно знала, что именно отец, как вы только что сказали, вытаскивал ее из всех переделок, именно на него она могла надеяться в последнюю минуту…

– Она ненавидит своего отца, Марина, – пояснил папа Сулейман. – И она использовала его, как и многих других мужчин. А тут она решила сразу же избавиться от всех, схлестнув нас со своим отцом. Наверное, заодно и от Стрельцова с Волконским. В общем, хотела все прибрать к рукам, стать «крестной мамой».

Я заметила, что для осуществления таких глобальных планов требуется иметь как минимум полк верных слуг. Папа Сулейман ответил, что они у нее были, причем она в дополнение ко всему имела нескольких «подснежников» в разных лагерях – у Стрельцова, своего отца и даже у него, у Рашидова. А отец вообще всегда помогал ей людьми. Вроде бы у них даже была общая группа боевиков, но у каждого имелись и свои личные. Райка действовала с чисто женской хитростью, не высовывалась, всегда подставляла других, по мере возможности заставляя работать Стрельцова и его людей, как в данном случае. Трудно сказать, что она сумела провернуть в прошлом. Несомненно одно: ей многое удалось.

– Я боялся за тебя, Марина, – признался мне папа Сулейман. – Ты появлялась во всех, так сказать, «горячих» точках, а это могло не понравиться Райке. И не понравилось – иначе зачем устраивать на тебя покушение? Поэтому рядом с тобой постоянно находился кто-то из моих людей. Ну и я, конечно, должен был знать, что происходит в моем районе.

Рашидов улыбнулся. У меня был к нему еще один вопрос:

– А на кого работает Алик?

– На меня, – признался Рашидов. – Должен же я был присматривать за Стрельцовым? И Алик тебя охранял – после вашего знакомства в боевых условиях.

– Олег Вениаминович вернется к руководству «Жар-птицей»? – спросила я.

– Там он – человек на своем месте, – сказал Рашидов. Усмехнувшись, добавил: – Только теперь ему придется отчислять мне больший процент, чем раньше. Я же все-таки не благотворительная организация, правда? Распутать такой клубок… Конечно, не без помощи жильцов вашей квартиры.

Папа Сулейман снова улыбнулся:

– Но Райку все-таки следовало бы найти. Чтобы всем нам жилось спокойнее. Вы там поспрашивайте Валерия Павловича, когда заедет в гости, хорошо? А если какая помощь от меня потребуется – звоните.

С этими словами Рашидов поднялся и покинул нашу вновь отремонтированную квартиру.

Мы же стали готовиться к поездке в Новгородскую область.

Глава 30

Новгородская область. 29 июля, среда

Последним поездом метро мы отправились на Московский вокзал, чтобы подремать там несколько часов: первая электричка на Малую Вишеру уходила в начале пятого утра, когда никакой общественный транспорт еще не ходит. Мы представляли весьма колоритное зрелище – с палаткой, со спальными мешками, с провизией, дяди-Ваниным инструментом, металлоискателем и кое-какой одеждой. Мама с ребенком и бабушка с дедушкой собрались в поход по местам боевой славы? Строить дачный домик? Кому ж придет в голову, что мы едем искать клады?

Мы не забывали посматривать по сторонам: неизвестно, кто мог за нами следить. Не хотелось иметь нежеланных попутчиков. Папа Сулейман вполне мог послать своих наблюдателей, да и Райка могла интересоваться нашими особами.

Правда, никого подозрительного ни на вокзале, ни в электричке мы не заметили. Навряд ли эта компания отправила бы вслед за нами какого-то дедка, а молодых мужиков в вагоне мы не заметили ни одного.

Прибыв в Малую Вишеру, мы отправились на поиски автобусной остановки. Народу на ней собралось немалое количество, но тут же стояли и частные машины – в основном потрепанные «жигуленки» и «Москвичи». Их хозяева зазывали ожидающих автобуса пассажиров, предлагая отвезти туда, куда они пожелают. Мы с Иваном Петровичем и Ольгой Николаевной переглянулись.

– Так-то оно, конечно, будет удобнее… – протянул дядя Ваня.

– И деньги у нас есть, – заметила я. – Я же неплохо заработала во Франции.

– Но как объяснять будем? – спросила Ольга Николаевна. – Да и опасно может быть…

Я заметила, что никаких объяснений от нас не требуется. Правда, сказать все равно что-то следовало, раз уж в наши планы входило посещение нескольких «ягодных» мест. Ну, например, что хотим побывать там, где когда-то стояла усадьба наших предков. Выбрались на природу, позагорать, покупаться, а заодно посмотреть места, где жили наши прародители. Чем не легенда?

Теперь следовало выбрать машину, в которую садиться. Молодые люди отпадали сразу же. Мне приглянулся мужик лет сорока пяти, в линялых джинсах и застиранной футболке, на которой по-английски было написано «Я тебя люблю». Пока мы обсуждали кандидатуру мужика, к нам приблизился довольно крепенький дедок, осмотрел наш внушительный багаж и поинтересовался:

– Куда собрались-то?

– В Ягодное, – ответила за всех Ольга Николаевна.

– Поехали, – сказал дед. – Довезу. Не бойтесь: много не возьму. У меня машина вон за тем домом стоит. – Дедок показал. – А то тут своя мафия, сами видите. А я потихонечку… Пошли!

С этими словами дедок подхватил рюкзак Ольги Николаевны. Мы переглянулись и двинулись за ним.

За углом стояла видавшая виды «копейка» белого цвета с прикрученным сверху багажником. Основную часть нашего барахла мы разместили сверху и в багажнике, а свой драгоценный инструмент дядя Ваня взял в кабину. Сережка тоже не пожелал расстаться с металлоискателем.

Иван Петрович опустился на переднее сиденье, рядом с водителем, а мы втроем разместились сзади.

– Вы местный? – спросил Иван Петрович у нашего водителя, представившегося Романом Алексеевичем.

– Что значит «местный»? Родился в одной деревне, потом жил в другой, в Новгороде работал, вот сейчас вернулся, калымлю помаленьку, хозяйка огород содержит. В общем, из этих мест, тут все деревни знаю. А вы что, в первый раз?

– В первый, – кивнули мы.

Роман Алексеевич, естественно, поинтересовался, куда мы и к кому. Мы выдали нашу легенду. Водитель хмыкнул, заметив, что чем сейчас народ не занимается только.

– Хотите сказать, что нам делать нечего? – возмутилась я, интерпретировав интонацию Романа Алексеевича по-своему. – А почему бы не развеяться? Вон сын мой на каникулах, я – в отпуске, бабушка с дедушкой дома безвылазно сидят, а так поживем в палатке, пока тепло, может, ягод соберем, грибов…

– Да все правильно, – перебил меня дедок. – Только я за последние… года два впервые встречаю, чтобы кто-то вот так, не огород копать, не целенаправленно леса до последней ягодки обирать, а просто посмотреть на места, где жили предки. Это раньше много туристов было. Выезжали на природу, да хоть даже водочки попить, а сейчас почти никого нет. Дорога дорогая, все рыщут в поисках заработков, не до отдыха, если он только не вынужденный… Если уж и приезжают, то, не поднимая головы, на сбор урожая – своего и лесного. А вы молодцы, честно, молодцы! И, главное, бабушка с дедушкой тоже поехали…

– А чего нам дома сидеть? – заметила Ольга Николаевна. – Жить-то не так много осталось. Так хоть до усадьбы деда моего доедем, раз уж в Париж не выбраться.

Вскоре мы были в Ягодном. Роман Алексеевич спросил, как мы планируем начинать наши поиски, и предложил свою помощь. Мы согласились. Ведь еще неизвестно, сколько нам тут колесить.

Ягодное – оживленный поселок с множеством дачников. Поблизости имелось озеро, правда, никакая река не протекала, а нам нужна была река. Ближайшее сельское кладбище находилось лишь в двенадцати километрах.

– Бабку бы какую древнюю найти, – заметил Иван Петрович.

– Это не здесь, – покачал головой Роман Алексеевич и стал что-то припоминать – нахмурил лоб, почесал в затылке.

Потом он сказал, что если не ошибается, то Брусничное – одна из наших возможных остановок – как раз заброшенная деревня, где живут то ли три, то ли четыре старухи. Даже если мы и не найдем там того, что ищем, что-нибудь от бабок узнаем. Брусничное находится в некотором отдалении от основной дороги, сельмага там нет, у дачников популярностью не пользуется.

Я поинтересовалась, как же там тогда живут бабки. Не натуральным же хозяйством? Как сказал Роман Алексеевич, у них есть родственники в более оживленных населенных пунктах. Приезжают, привозят продукты. Бабкам неоднократно предлагали перебраться куда-нибудь поближе к цивилизации, но они отказывались – желают умереть там, где родились.

Пожалуй, с ними стоило бы поговорить. А в Малиновку, если что, мы всегда успеем вернуться.

– Да и разместиться в Брусничном сможете в каком-нибудь заброшенном доме, если вдруг дождь или что, – заметил наш водитель. – И уж грибов должно быть, и ягод… И речка чистая.

Я тут же спросила, что за река. Роман Алексеевич ответил, что река – название слишком громкое. Речушка. Была когда-то река, но он сам этого не помнит. Вроде бы глубже, чем по пояс, мест там нет, но вода прозрачная. Никакая дрянь в нее не сливается. Вот только как насчет рыбы – неизвестно.

– Поехали! – сказали мы.

Роману Алексеевичу пришлось несколько раз остановиться, чтобы поточнее узнать дорогу. В конце концов мы свернули с основной, с проселочной, на узкую колею. Хорошо, что дождя не было уже где-то с неделю, а если и капало, то несильно. Представляю, что тут творится по осени, пока не ударит мороз. Наверное, до деревни можно добраться только на вертолете. Мы приехали как раз вовремя, через месяц-полтора было бы уже поздно.

По этой колее, конечно, лучше бы ехать не на стареньких «Жигулях», а на каком-нибудь джипе или еще какой машине, предназначенной для труднопроходимых местностей. На чем там гонки по бездорожью устраивают? Правда, как показала практика, машина у Романа Алексеевича оказалась надежная, все-таки собирали ее пятнадцать лет назад, когда качество было повыше, чем ныне.

Мы миновали поле, потом редкий лесок, за которым увидели небольшую речушку. Мост, хотя и строился, возможно, еще в прошлом веке, стоял надежно. Впереди, у следующего лесочка, показалось несколько покосившихся изб. Стояли они на некотором отдалении одна от другой. Вокруг изб все поросло высокой травой и сорняками.

– Так, давайте смотреть, – сказал Роман Алексеевич. – Где тут огороды есть, там и живут.

К машине подлетела собака неизвестной породы и залилась звонким лаем; скоро к ней присоединилась вторая, и в сопровождении этого кортежа мы медленно поехали по деревне – вернее, ее остаткам.

Из одного дома вышла сухонькая старушка в белом платочке в мелкий синий горошек. Она вытерла руки о передник и прикрылась ладонью от солнца, чтобы не слепило глаза.

Роман Алексеевич притормозил напротив крыльца. Бабка цыкнула на собак, но те не желали угомониться, правда, злобы не выражали, просто показывали, что не зря их тут подкармливают.

Первым из машины вылез Иван Петрович. За ним последовали Ольга Николаевна и Роман Алексеевич. Мы с Сережкой выбрались последними.

– Здравствуйте! – поздоровались мы.

– Здравствуйте, – ответила бабка, настороженно на нас поглядывая.

Она явно ждала какого-то продолжения.

– Нам бы где тут разместиться на постой, – выдал Иван Петрович. – На недельку или поболе. Пустит кто из ваших?

У бабки на лице промелькнуло удивление. Она поинтересовалась:

– Пожить тут, что ль, желаете?

– Желаем, – продолжал переговоры Иван Петрович. – Отдохнуть решили маленько. Ягод пособирать, грибков, пожить на природе. Продукты мы с собой привезли, с вами поделиться можем. Мешки спальные тоже есть.

Бабка сообщила, что все дома, кроме ее собственного и Пелагеи Ильиничны, пустуют. Пелагеюшка слегла, видимо, недолго ей осталось по земле ходить. Зимой умерла Никитишна. В общем, на ногах сейчас одна Марфа Ивановна, как представилась старушка. Может, к зиме тут больше никого не останется. Одна Марфа Ивановна жить в деревне не хочет; если Господь и Пелагеюшку приберет, придется перебираться к родственникам.

– Выбирайте – или у меня, или просто идите в любой из домов. Хозяев нет, никто не обидится.

– Хозяин-то должен быть, – хитро посмотрел на Марфу Ивановну дядя Ваня. – И у него мы разрешения обязательно спросим.

– Деревенский сам, что ль? – прищурилась Марфа Ивановна. – Ладно, размещайтесь у меня. Все мне, старухе, повеселее будет.

Сережка тут же дернул Ивана Петровича за рукав, чтобы тот ему объяснил, о чем речь. Дядя Ваня сказал, что если Сережка когда-либо окажется перед пустующим деревенским домом или лесной избушкой, то вначале нужно поклониться, очень вежливо попроситься на ночлег и только потом заходить. Никогда не знаешь, кого там можешь встретить…

Роман Алексеевич остался с нами попить чаю из самовара. Мы с Сережкой чай из настоящего самовара пили впервые. Я предложила нашему водителю сто рублей, он очень удивился, сказав, что больше чем на полтинник не рассчитывал. Потом спросил, как мы думаем выбираться обратно.

– А вы можете нас забрать?

– Чего ж не забрать-то? Я хоть каждый день приезжать буду. Отсюда до моего дома километров восемь, если прямо по проселочной.

Мы договорились, что он в первый раз заедет дня через три, а если нам потребуется прикупить продуктов, свозит меня в какой-нибудь сельмаг.

– А у вас телефон есть? – спросила я.

Роман Алексеевич покачал головой, подумал и заметил:

– Да и зачем он вам? Вам же мне все равно не позвонить.

– Ну почему же? – улыбнулась я, телефонизированная папой Сулейманом. К моему большому удивлению, трубка работала и в этой глуши.

Роман Алексеевич записал мой номер, качая головой и восхищаясь благами цивилизации, еще не дошедшей до этих мест. Бабкам, одиноко живущим в подобных деревнях, сотовая связь была бы очень кстати, но откуда же им взять средства на ее оплату?

Дом у Марфы Ивановны оказался довольно большим, только проживала она сама в двух комнатах, остальные стояли пустые. Мы с Ольгой Николаевной быстро убрались в большой горнице, чтобы кинуть там на пол наши спальные мешки. Сережка с Иваном Петровичем отправились на речку искупаться.

К тому времени, когда мы сварили на всех суп из прихваченной с собой тушенки, добавив в него разной травы, предложенной Марфой Ивановной, вернулись наши мужики.

– Рыбы… – сообщил Иван Петрович. – С голоду не умрем.

– Какое с голоду! – воскликнула Марфа Ивановна. – Эх, молодежи бы сюда, мужиков с руками, девок работящих… Земля богатая, рыба, зверье в лесу, грибы, ягоды, а урожаи какие тут раньше сымали… Все было, а теперь все заброшено. Никому не нужно.

Марфа Ивановна быстро нашла общий язык с Иваном Петровичем и Ольгой Николаевной. Они дружно ругали нынешнее правительство, молодежь, новых богатеев, вспоминали с тоской старые времена, в общем и целом вели разговоры «за жизнь», на которую смотрели примерно одинаково. К вечеру мы уже знали о всех родственниках Марфы Ивановны (каждому из которых досталось за глаза), а Марфа Ивановна была осведомлена о том, где, как и на что мы живем.

– Вот Мариночку бы замуж выдать за хорошего парня, – снова завела свою любимую песню Ольга Николаевна. – Но такие сейчас мужики пошли…

Иван Петрович опять подал голос за Сулеймана Расимовича.

– Нет, восточного не надо, – поддержала Ольгу Николаевну Марфа Ивановна. (Ольга Николаевна что, опять против Рашидова? Ведь вроде бы только что была «за» и тут же принялась вспоминать о том, что случилось с ее внучатой племянницей, связавшейся с каким-то нехристем.)

От нехристей перешли к разрушению церквей. Марфа Ивановна поведала, что раньше в этих местах стояла белокаменная церквушка, которую видно было на несколько километров вокруг. Стояла на пригорке, завтра сходить можно, посмотреть. Идти до нее от деревни минут тридцать, хозяйка покажет дорогу. Только теперь остались одни стены. Войну простояла, немцы потом в ней засели, наши из орудий прямой наводкой били – и стояли стены, только чуть-чуть где камушек открошится. А после войны взорвать решили. Купола упали, стены остались. Крышу потом положили новую, чтоб без куполов, клуб сделали; а затем, когда молодежь из этих мест подалась, все в разруху пришло. Новая крыша обвалилась, только и стоят теперь старые стены, которые строили на века.

– Обязательно сходим, – кивнула Ольга Николаевна и поинтересовалась, нет ли тут поблизости старого кладбища.

– А то как же! Как раз по пути к тому пригорочку. Никитишну там последнюю хоронили. Она сама так хотела. И я своим сказала, что хочу тут лежать… И Пелагеюшка просит, чтоб к матушке ее положили. Ой, да ведь к Пелагеюшке зайти надобно, проведать. Посидите туточки, ладушки? Может, завтрева вместе проведаем, но ее предупредить надо, а то испугается: что за люди незнакомые пришли?

– Возьмите ей гостинца, – предложила я и достала несколько конфет, прихваченных мною для Сережки – большого любителя сладкого.

– Ой, рада-то она будет! – воскликнула Марфа Ивановна. – Знаешь что, Мариночка, пойдем со мной. Всем не надо ходить, а с тобой мы вместе и сходим, ладушки? Ты сама ее и угостишь.

Я от предложения не отказалась. Может, эта самая Пелагея Ильинична скажет что интересное? Как поведала Марфа Ивановна, Пелагея – самая старшая в округе, ей восемьдесят второй год идет. Но очень она сдала за последнее время.

Пелагея Ильинична жила через два дома от Марфы Ивановны. Пелагея, в противоположность Марфе, оказалась женщиной крупной, ширококостной, с сильными большими руками и тяжелой поступью. Когда мы вошли, она не лежала, как я предполагала, а хотя и с трудом, но передвигалась по комнате. Старуха чем-то напоминала медведицу.

– Гости у тебя? – посмотрела Пелагея на Марфу Ивановну.

– Да вот пустила постояльцев на недельку.

– Видела я… видела.

Пелагея снова внимательно посмотрела на меня и прямо спросила:

– Ты Лукичева родственница?

Я открыла рот, потом закрыла. Вякнула что-то типа «э… м…». Потом ответила:

– Не я. Ольга Николаевна.

Пелагея кивнула, словно знала, кто такая Ольга Николаевна. Марфа же Ивановна с удивлением взглянула на меня, потом на свою соседку, хотела что-то сказать, но промолчала. А Пелагея попросила ее оставить нас одних. Марфа молча кивнула и тут же удалилась. Мне стало по-настоящему страшно, хотелось бежать из этого дома, от этой огромной старухи с пронзительным взглядом черных глаз, но ноги словно приросли к полу. Я не могла пошевелиться.

– Садись, – сказала Пелагея и кивнула на стул.

Ноги каким-то образом сами двинулись вперед, и я плюхнулась на предложенное место. Взгляд я так и не могла отвести. Наверное, так себя чувствует кролик, оказавшийся перед удавом. Старуха очень внимательно меня разглядывала, потом усмехнулась и заявила:

– Да не бойся ты меня. Меня тебе не надо бояться. Другую бабу тебе надо бояться. Молодую.

Передо мной тут же всплыл Райкин образ.

– Вижу, что поняла кого, – кивнула Пелагея. – Рядом она. Где-то рядом. Идет за тобой.

– Сюда?! – воскликнула я.

– За тобой, – сказала Пелагея.

Я спросила у хозяйки дома, не колдунья ли она. Бабка усмехнулась и призналась, что и мать, и бабка ее этим делом промышляли, а у нее самой той силы нет. Но что-то и она может…

– Должен был кто-то приехать к деду, – медленно проговорила Пелагея, словно произносила заклинание. – Много лет я ждала. Я должна была передать то, что знаю. Так велела мать. Так матери велела бабка. Думала, что уж помру, не выполнив того, что поклялась сделать. Ан нет, сбываются предсказания. Приехали вы. Передам вот тебе, что поклялась, и умру. Так и должно было случиться. Так и происходит. Так и должно быть.

Голос старухи звучал монотонно и убаюкивал. Страх мой прошел, у меня закрывались глаза, но я бодрствовала. Словно бодрствовала и спала одновременно. А бабка говорила и говорила.

Потом оцепенение прошло, я смогла двигать и руками, и ногами, помотала головой и посмотрела на сидевшую напротив старуху. Та усмехнулась.

– Ты мне что-то принесла? – спросила она.

Я молча положила на стол конфеты.

– Нельзя говорить «спасибо», – предупредила Пелагея.

Я кивнула, все еще не в силах вымолвить ни слова.

Пелагея опять усмехнулась и вдруг спросила:

– А сама-то ты чего хочешь?

– То есть? – не поняла я.

– Ну, есть у тебя какое-то заветное желание? Говори, не бойся.

Я задумалась. Чего я хочу? Чтобы Сережка был здоров, чтобы не попал ни в какую дурную компанию, чтобы соседи тоже были здоровы, близких родственников, кроме сына, у меня нет – родители уже умерли, с дальними мы отношений не поддерживаем, так что я о них как-то не задумываюсь. Чтобы работа все время была, чтобы денег на все хватало, чтобы не требовалось экономить на мелочах. Хорошо бы еще встретить нормального мужика, с которым можно было бы прожить свою жизнь, который принял бы Сережку как родного. Желаний много, но вот заветного среди них не было… В общем-то, всего хотелось в равной степени.

Пелагея опять усмехнулась.

– Эх, девка, – покачала она головой.

Я вскинула на нее глаза и призналась, что у меня нет заветного желания – одного, такого, чтобы его исполнения хотелось всем сердцем, всей душой, больше всего на свете. У меня нет великих устремлений, я не витаю в облаках и не мечтаю о несбыточном, я живу на земле, у меня нормальные желания среднего человека. Ну вот тут хотелось найти клад… Но вообще-то это чисто спортивный интерес, авантюра, а не стремление к обогащению. Сам процесс интересен, сын опять же делом занят, старики-соседи оживились, Иван Петрович меньше пьет, Ольга Николаевна бегает, как молодая, Анна Николаевна находит в себе какие-то дополнительные силы. Да, я буду рада, если мы все-таки докопаемся до дедовых сокровищ, но куда мне носить эти старинные бриллианты? Что мне делать с золотыми слитками? Я не буду особо переживать, если в ларце не окажется ничего.

– Ты найдешь много кладов, – сказала Пелагея, глядя мне прямо в глаза. – Но не сейчас…

С этими словами старуха опустила руку в глубокий карман, извлекла оттуда предмет непонятной формы и протянула мне. Я с удивлением увидела почерневший от времени кусочек дерева, по форме напоминающий овал. Что на нем было изображено, я так и не разобрала. Рисунок и какие-то буквы стерлись от времени. Образок? Талисман? Или оберег?

– Он убережет тебя, – сказала Пелагея, будто бы читая мои мысли. – Только никогда с ним не расставайся. А теперь иди и не заходи больше в мой дом. Не переступай его порог.

Старуха замолчала, снова впившись мне в глаза колючим взглядом. Словно не сама, а гонимая какой-то силой, я поднялась со стула, повернулась и пошла к двери. Я хотела попрощаться с Пелагеей, но не могла, не было сил даже повернуть голову. Я вышла на крыльцо, спустилась вниз, добралась до покосившейся калитки, выбралась на тропинку и наконец смогла вдохнуть полной грудью.

С меня спало наваждение. Она что, меня загипнотизировала? Неужели все, что она говорила… Неужели она точно знает, где искать? Но там клада мы не найдем. Найдем что-то другое. То, что дед оставил своим потомкам. Что он мог оставить?!

Я уже знала про деда Лукичева, что он был большой выдумщик. Все его потайные лестницы, рычажки, тайники, скрытые механизмы… Но завтра мы обязательно сходим туда, куда сказала Пелагея. И это только начало. Теперь я знала, что нужно делать.

В доме Марфы Ивановны тем временем шел оживленный разговор. Хозяйка уже третий раз подогревала самовар. Марфа рассказывала все, что знала про историю своей деревни и окрестных мест. Я молча пристроилась за столом и взяла чашку чая. Наши меня ни о чем не спросили, Марфа же бросила на меня беглый взгляд и вернулась к своему рассказу.

Большую его часть я уже слышала от Пелагеи. Если же соединить воедино все, что рассказали две оставшиеся жительницы Брусничного, получалось следующее.

Уваровское поместье, интересовавшее нашу компанию, располагалось неподалеку – там, где теперь стоит молодой лесок. Брусничное было одной из деревень, принадлежавших помещику Фролу Евстафьевичу. От остальных не осталось ничего. Уж чего только не было в старом помещичьем доме! Белые какое-то время отсиживались, потом красные свой штаб оборудовали, затем сельсовет был, школа. Последними в нем жили немцы, а уходя, сожгли его после себя. Горел он почти двое суток – и в результате от дома не осталось ничего… Может, где-то и есть заваленные подвалы, но сейчас, наверное, до них уже не добраться. Вскоре то место поросло травой, появились деревца, которые за более чем пятидесятилетнюю послевоенную историю успели окрепнуть и взметнуться ввысь.

Марфа Ивановна обещала хотя бы примерно показать нам границы уваровской усадьбы, но я-то знала, что там нам искать нечего, – если, конечно, всему сказанному Пелагеей Ильиничной можно верить. Правда, нельзя было снимать со счетов и усадьбу, если мы решили всерьез заняться археологией. Мало ли что могло сохраниться в той земле?

Как рассказывали старожилы, помещик Фрол Евстафьевич жил на широкую ногу, частенько к нему приезжали друзья – и из соседних деревень, и из града стольного Питера, и из Москвы. Устраивались тут охоты в соседних лесах, которые всегда были богаты дичью, пиры, за девками потом крестьянскими бегали, в общем, кутили неделями. А жена помещика, Анастасия, царство ей небесное, все мужнины грехи ходила в церковь замаливать – в ту, что на пригорке стояла. Богоугодная была женщина, только вот Бог детей ей не дал, как она считала, за грехи мужнины.

Интересовавший нас дед Лукичев бывал тут частым гостем, умер в помещичьем доме и похоронен был на местном кладбище. Как сказала мне Пелагея, именно ее бабка предсказала деду смерть на этом месте, он поверил ей и велел соорудить для себя склеп, где его прах покоится до сих пор. Склеп соединяется со склепом Уваровых, только там лежит лишь одна Анастасия, умершая через несколько месяцев после деда Лукичева. Где сгинул сам Фрол Евстафьевич, не известно никому. То ли с белыми ушел, то ли один куда подался, когда понял, что не жить ему тут так, как раньше.

Рассказы о семье Уваровых передавались в деревне из поколения в поколение. В общем-то, Фрола Евстафьевича поминали добрым словом. Широкой души был человек, гулял так гулял, пил так пил, плясал так плясал, любил так любил. Хотя законных наследников от жены Анастасии у Фрола не было, оставил он после себя немало отпрысков от крестьянских девок. Можно сказать, полдеревни Брусничное состояло в кровном родстве по отцовской линии. Но теперь в этих местах никого не осталось, разлетелись потомки по белу свету…

Могилы деда Лукичева и Анастасии Уваровой Марфа Ивановна обещала показать нам завтра с утра.

– Давно, давно их никто не прибирал… – сказала она. – Но раз вы хотите… Пусть их души на небесах порадуются, что хоть кто-то о них вспомнил.

Спать мы легли за полночь.

Глава 31

Новгородская область. 30 июля, четверг

С утра пораньше мы отправились к склепу, прихватив с собой дяди Ванин инструмент, фонарики, несколько бутылок с водой, поскольку день обещал быть жарким, и веревочную лестницу, которую мои соседи раздобыли в мое отсутствие. Полагаю, что дядя Ваня и ее купил у своих любимых ларьков – места торговли всем и вся. У меня в одном кармане штормовки, накинутой на футболку, лежал пистолет, во втором – телефон. Штормовку я надела только из-за карманов. Все-таки за пояс пистолет затыкать не хотелось, но и без него идти – тоже. Переданный бабкой Пелагеей оберег я засунула в карман джинсов.

Марфа Ивановна выделила нам небольшую лопатку, совок и пол-литровую банку – может, пригодится.

Когда мы вышли из дома, Марфа Ивановна заявила, что ей нужно на секундочку заскочить к Пелагеюшке, проведать, как та. Я, памятуя вчерашние наставления Пелагеи Ильиничны, в дом заходить отказалась, а Ольга Николаевна с Иваном Петровичем пошли познакомиться. Мы же с Сережкой остались на улице.

Через несколько минут мои соседи снова появились на улице с мрачными лицами. Только взглянув на них, я уже знала, что случилось.

– Умерла? – спросила я шепотом.

– Во сне, – кивнул Иван Петрович. – И как знала. Все чистое на себя надела…

Марфа Ивановна осталась в доме соседки, чтобы сделать все необходимое.

– Может, позвонить кому надо? – посмотрела я на своих соседей.

– Зайди, Марина, спроси, – ответила Ольга Николаевна.

– Я не пойду больше в этот дом, – твердо заявила я.

Тут соседи поинтересовались, что такого мне вчера наговорила Пелагея. Я ответила уклончиво. Ольга Николаевна пристально на меня посмотрела, но больше вопросов мне не задавала, сходила в дом к Марфе, вернулась и сообщила, что звонить никому не требуется, – у Пелагеи не осталось родственников, и она просила Марфу похоронить ее рядом со своими матерью и бабкой, что Марфа и намеревалась сделать. По возможности, с нашей помощью.

Называется, выехали на природу искать клады.

Но мне не требовались провожатые, чтобы найти дедов склеп: вчера Пелагея точно описала мне, что искать и где. Наши с удивлением последовали за мной.

Все могилы были старыми и заброшенными, деревянные кресты покосились, камни поросли мхом, между могилами даже не было протоптанных тропинок – здесь давно не ступала нога человека. Трава, сорняки, полевые цветы, березы, осины. Кругом пели птички, стрекотали кузнечики. Даже с расстояния двухсот метров нельзя было догадаться, что рядом – кладбище, так высоко поднялась трава, так сильно покосились кресты. От ограды ничего не осталось.

Мы пошли параллельно речке, как и говорила мне Пелагея, а потом, начиная от огромной развесистой ивы, я стала считать шаги. Она говорила, что их должно быть ровно сто, правда, моих получилось девяносто, когда мы увидели большую плиту, под которой покоился прах деда Лукичева. Немного дальше лежала Анастасия Уварова.

– Давайте уберемся тут вначале, – сказала я.

– А потом? – посмотрел на меня Сережка, с большим интересом разглядывавший остатки плит и крестов, мимо которых мы проходили.

– Спустимся в склеп, – сказала я.

– В какой склеп? – спросил Сережка.

– Где тут склеп? – удивился Иван Петрович.

– Это она тебе вчера сказала? – спросила Ольга Николаевна.

Я кивнула и принялась за работу. Примерно через час мы привели и дедову плиту, и место вокруг нее в относительно божеский вид, после чего я сказала, что надо бы заняться и могилой Анастасии Уваровой. Мы выпили бутылку воды, немного посидели в тени большой березы и убрали и у Анастасии.

– Ну, что теперь? – посмотрели на меня соседи, ожидая моего решения.

– Сегодня пойдем? – спросила я.

– А чего откладывать-то?

Я направилась обратно к дедовой плите. Сережка и соседи следовали за мной по пятам. Я опустилась на корточки, прикинула нужное расстояние от края плиты, попыталась запустить под нее руку, но у меня ничего не вышло. Я пошарила чуть повыше и чуть пониже и наконец коснулась нужного рычажка. Эх, любил дед подобные штучки!

Плита стала сдвигаться влево. Открылся проем. Оттуда сразу же повеяло холодом.

– Господи, как из преисподней, – прошептала Ольга Николаевна и перекрестилась.

– В преисподней должно быть жарко, – заметил Иван Петрович и тоже осенил себя крестным знамением.

– Откуда вы знаете? – спросил Сережка.

Ему никто не ответил. Я не могу описать запах, исходивший изнутри. Если у адского холода есть запах, то это был он. Если у смерти есть запах, то он примешивался к первому. Нет, это был не трупный запах, здесь не было зловония, но этот адский холод, шедший из подземелья, заставлял ежиться при свете жаркого солнца, гревшего нам спины.

– Может, вначале за теплой одеждой сходить? – предложил Иван Петрович, с опаской заглядывая внутрь.

– Вы там что, ночевать собираетесь? – повернулась я к нему. Мой голос прозвучал излишне резко.

– Давайте уж побыстрее спустимся – и дело с концом, – сказала Ольга Николаевна. – Ваня, Марина, наверное, вы вдвоем… – Она вопросительно посмотрела на нас. – А мы с Сереженькой здесь подождем. Вам посветим.

– Идти нужно вам, – посмотрела я на Ольгу Николаевну. – Мы ему не родственники.

– Но… Как же я? – пролепетала Ольга Николаевна. – Я не могу…

Она с ужасом посмотрела на открывшуюся щель.

– Мариночка… – Теперь полный мольбы взгляд Ольги Николаевны был направлен на меня.

– В таком случае не пойдет никто, – заявила я. – Сейчас закроем плиту и уйдем.

Я протянула руку к рычагу, чтобы вернуть плиту в прежнее положение.

– Постой! – крикнула Ольга Николаевна. Старушка глубоко вздохнула, взяла из моих рук фонарик и осветила совершенно гладкий пол в склепе. Там даже не было слоя пыли, которую, откровенно говоря, я ожидала увидеть. Или здесь все было герметично закрыто?

– Мне что, туда прыгать? – спросила меня Ольга Николаевна.

Иван Петрович извлек из рюкзака веревочную лестницу и протянул Ольге Николаевне.

– Мы ее подержим, – сказала я. – Или закрепим тут за что-нибудь.

Разве когда-нибудь Ольга Николаевна могла предположить, что в семьдесят три года ей придется спускаться в склеп, сооруженный по проекту ее предка, спускаться по веревочной лестнице?

Сережка же все время теребил меня, спрашивая, что мне вчера рассказала бабушка.

– Сейчас узнаешь, – ответила я.

Мы с Иваном Петровичем закрепили лестницу на соседней плите, придавив ее концы булыжниками. Перекрестившись, Ольга Николаевна полезла вниз. Когда она уже стояла на полу, я склонилась и передала ей фонарик. Снизу послышался возглас удивления, потом крик радости.

– Ларец! Слышите: ларец! – донеслось до нас из глубины склепа.

Сережка стал прыгать вокруг меня. Иван Петрович извлек из какого-то потайного кармана небольшую квадратную фляжку, открутил пробку и хлебнул священного напитка. Затем протянул фляжку мне и заявил:

– На, помяни деда.

Я тоже хлебнула.

И тут снизу донесся совсем другой голос Ольги Николаевны, полный отчаяния:

– Нет сокровищ! Нет! Тетради какие-то, черт побери!

Если несколько минут назад Ольга Николаевна поминала Господа, то теперь общалась исключительно с чертом. Больше всех, конечно, досталось деду Лукичеву. Сережка с Иваном Петровичем свесили головы вниз и переговаривались с Ваучской. Потом Иван Петрович тоже решил слазить вниз и спустился по веревочной лестнице. За ним последовал Сережка, хотя я и орала на него, чтобы оставался наверху. Но разве удержишь?

Как только они оказались внизу и их голоса чуть приглохли, я поняла, что слышу шум моторов… Машины приближались с той стороны, откуда недавно пришли мы. Машин было несколько. Три. Нет, четыре. Нет, все-таки три. Из-за деревьев их пока не было видно. У меня все сжалось внутри.

Пелагея говорила, что я должна опасаться только одного человека – Райку. Но как Райка могла?..

Я не стала больше раздумывать – схватила дяди-Ванин инструмент, лопатку, совок и все остальное барахло, валявшееся рядом, и крикнула нашим: «Ловите!» Сбросив все вниз, я откинула булыжники и сбросила вниз и веревочную лестницу. Затем велела нашим отодвинуться от проема, зажмурилась и сиганула сама, после чего приподняла Сережку и сказала, что нужно изо всех сил нажать на рычаг. Он нажал. Плита стала двигаться в обратном направлении. Прошло не больше двух секунд – и солнечный свет был от нас закрыт. Я очень надеялась, что не навсегда.

– Что?.. Марина, что случилось? – прошептала Ольга Николаевна.

– Мама…

– Мариночка…

Я прижалась спиной к стене, оказавшейся хотя и очень холодной, но совершенно сухой. Вытерла выступившую на лбу испарину, попросила воды. Потом передумала, взяла флягу Ивана Петровича и отхлебнула из нее. Хорошо, что у нас с собой были фонарики, – мы не оказались в полной темноте. На меня смотрели озабоченные соседи. Ольга Николаевна сжимала в руках какую-то черную тетрадь, у ее ног стоял открытый ларец. Сережка тоже держал тетрадь – такую же, как у Ольги Николаевны.

– Что случилось? – повторила Ольга Николаевна.

– Кто-то приехал, – сказала я. – Несколько машин.

– Ну и что? – спросил Иван Петрович.

– Лучше, если мы переждем здесь, – сказала я.

– Но надо же было взглянуть, кто это… – не успокаивался Иван Петрович.

Сережка спросил, нельзя ли приоткрыть плиту хотя бы чуть-чуть, чтобы мы могли увидеть, если сюда кто-то подойдет. Иван Петрович тем временем направил луч фонарика вверх, обводя потолок склепа по периметру.

– А вон там она неплотно подошла, – заметил он, показывая в дальний правый угол. – Сережка, давай-ка сейчас немножко землицы разгребешь. Только осторожно. Чуть-чуть. И как раз посмотришь. Вдруг чего увидим?

Иван Петрович поднял Сережку, и тот протолкнул наружу небольшой камушек, правда, далеко его выдвигать не решился – мы услыхали чьи-то голоса.

Видимо, прибывшие заметили только что убранные могилы и поняли, что мы были здесь.

– Куда они делись?! – прозвучал женский голос.

Райка!

– Может, на речку пошли, – высказал предположение мужчина.

– Бабка еще про церковь говорила, – сказал другой. – Вон на пригорке остатки стен виднеются. Эту компанию же вечно черт знает куда носит.

– У Марины Сергеевны уж точно черт в заднице живет, – заметила Райка Белоусова.

Мне очень хотелось ответить ей что-нибудь, но я сдержалась, чтобы не выдать себя. Я посмотрела на сына и соседей. Враги, стоявшие над нами, обсуждали, как им рассредоточиться, чтобы обыскать район. Я порадовалась, что хоть какой-то воздух проникает к нам в склеп – через щель в углу, – иначе мы, наверное, могли бы здесь задохнуться. А сколько тут придется оставаться, еще неизвестно.

– Сидим тихо, – прошептала я.

Наши кивнули, а я решила посмотреть, что же мы все-таки нашли. Пелагея предупреждала: что-то будет, но не сокровища. Сокровищ тут нет.

На ларце была выбита надпись: «Да будет проклят тот, кто прикоснется, права на то не имея». Ольга Николаевна имела на то полное право. В ларце лежали десять тетрадей – или, по крайней мере, я назвала бы их тетрадями, возможно, в прошлом веке использовалось другое слово. По толщине они примерно равнялись нашим девяностошестилистовым, но были вытянуты в длину и несколько пошире. Бумага пожелтела, в некоторых местах чернила поблекли, но, в общем, написанное можно было прочесть без особого труда.

Это были дневники деда Лукичева.

Сокровищ я не найду. Но потом найду много кладов. Так сказала Пелагея. Значит, мы должны изучить дневники, а потом действовать соответственно.

Если, конечно, мы отсюда выйдем.

Но пока о том, чтобы выбираться, не было и речи. Над нами оставили дежурных. Двое парней обсуждали, куда мы могли уйти. Райка удалилась.

Нам всем стало холодно. Хорошо, хоть я штормовку надела. Сережка прижался ко мне. Иван Петрович сложил все наше добро в свой рюкзак, а Ольга Николаевна опустила тетради в свой и поставила ларец на место – в небольшую нишу в правой части стены.

– Может, отсюда еще какой выход есть? – шепотом спросил меня Иван Петрович.

Я пожала плечами, но, с другой стороны, от деда Лукичева всего можно было ожидать… Подземный ход из склепа… Но тут не было пыли, значит, все было наглухо замуровано. А если поискать…

Мы стали внимательно осматривать стены, переговариваясь шепотом. Иван Петрович приблизился ко мне, потянул за рукав и показал на стену над гробом.

Я сказала бы, что сюда, над первым, собирались поставить еще один. Наверное, эта плита должна как-то выниматься, а за ней – ниша. Пелагея говорила, что два склепа – лукичевский и уваровский – соединяются. А если… Но что нам это дает? Предположим, мы выйдем в уваровский. А оттуда куда? Так и пойдем по склепам? Но есть ли тут еще такие?

В общем, проверить следовало.

Иван Петрович тем временем внимательно осматривал шов. Где-то должна быть или кнопочка, или рычажок. Но ничего не было. Ничего…

А потом у меня появилась шальная мысль. А не оставил ли дед схемы своих изобретений? Ведь нужно же было указать, где на что нажимать? Мы же на первый кирпич натолкнулись случайно. И Алена Заславская также случайно угодила по нему локтем.

Я попросила Ольгу Николаевну дать мне тетради. Ни Сережка, ни соседи не поняли, чего я хочу, но Ваучская тут же протянула мне свой рюкзак. Я стала быстро просматривать тетради – одну за другой. Сережка светил мне фонариком. Записи, записи. Мелкий, но четкий почерк. Опять только записи. Даты. Цифры.

И только в предпоследней тетради оказались схемы. Боже, сколько их было! Да нам за всю жизнь в них не разобраться!

Тут до Ивана Петровича дошло, что я ищу, и он взял тетрадь из моих рук. Конечно, в схемах он разберется лучше меня. Нужная нам оказалась на предпоследнем листе.

Кто бы мог подумать, что интересующая нас кнопочка будет располагаться в углу, практически рядом с полом?

Иван Петрович нажал на нее – и плита выдвинулась вначале вперед, а потом отошла влево. Но она произвела слишком много шума. Парни, дежурившие наверху, к нашему счастью, не поняли, в чем дело.

– Звук из-под земли… – говорили они. – Землетрясение?

– Какое тут, к чертям собачьим, землетрясение?

– Надо позвать Раису…

– Зря она это затеяла…

– Слушай, а может, это духи… Ну или там леший, или кто тут может быть?

– Ты что, идиот?!

Мы поняли, что действовать нужно без промедления, пока не позвали Раису. Она-то сообразит, что мы каким-то образом проникли под плиту. Но вот сдвинет ли она ее? А если все-таки?..

В открывшееся отверстие я влезла первой, освещая себе путь фонариком. Пришлось ползти на животе, потому что проход был довольно узким, а каменная плита нависала прямо над головой. Было такое ощущение, что она вот-вот на меня свалится. Я доползла до симметричной плиты, закрывающей проход с другой стороны, и нажала на рычаг. Плита отошла. Передо мной, внизу, открывался склеп, такой же, как и предыдущий. Иван Петрович тем временем снова закрыл проход. Мы оказались в уваровском склепе. Из него имелся только один выход – наверх.

Но здесь верхняя плита немного отошла, и дневной свет попадал внутрь. Пол был в пыли, повсюду валялись комья земли, ползали какие-то букашки.

А наверху уже собирался народ. Райка что-то кричала. Мы затаились и прислушались.

– Сейчас посмотрим, что там. А ну, поднимай плиту! – приказывала кому-то Райка.

Парень пытался ей возразить, пролепетав что-то про грех и плохие приметы, но Райка заорала, что тогда она собственноручно положит сюда взрывчатку и взорвет тут все к чертовой матери.

– Взрывчатку нельзя, – заметил еще один мужской голос. – А если там в самом деле сокровища?

Этот аргумент поумерил Райкин пыл.

– Она на наши сокровища претендует? – с возмущением прошептала Ольга Николаевна.

– Тсс! – Я приложила палец к губам.

Но сдвинуть плиту Райкиным молодцам не удалось. Дед Лукичев знал, что делал.

А Райка все-таки настояла на том, чтобы взорвать плиту. У нее в команде и подрывник нашелся, прошедший школу в Афганистане. Он же и к раненым в мансарде привязал что-то, чтобы разорванные трупы стали неузнаваемы? Специалист чертов.

Ольга Николаевна крестилась, Иван Петрович бормотал проклятия, Сережка крепко прижался ко мне; я же жестами показала нашим, что, наверное, следует лечь на пол и закрыть головы руками. А ну как слишком много взрывчатки заложат? Господи, помирать-то как не хочется!

Внезапно моя рука коснулась оберега (или талисмана?), переданного мне вчера Пелагеей. Я готова была обращаться к кому угодно – Богу, черту, силам добра и демонам зла, – только чтобы мой сын и близкие мне люди остались живы… Мы рухнули на пол, не обращая внимания на грязь и пыль. Казалось, что время остановилось…

Потом земля содрогнулась, и сверху на нас посыпалась какая-то дрянь, но плиты выдержали. Над нами уже раздавались радостные возгласы, и самый громкий – Райкин. Она увидела ларец.

– Слава богу, никого не убили, – донесся до нас мужской голос. – А то не хотелось брать грех на душу.

– Чего ж тогда тут двигалось?

– Да послышалось вам, ребята, – смеялись над дежурившими у дедовой плиты. – Мало ли чего бывает…

Ребята уверяли, что в самом деле из-под земли шел какой-то непонятный звук, но их уже никто не слушал.

Затем радостные возгласы Белоусовой сменились диким воплем. Еще бы: ларец-то был совершенно пуст.

– Опять опередили! Опять влезли первыми! Я убью эту суку, как только до нее доберусь!

Я догадывалась, кого она имела в виду.

И тут прозвучали выстрелы. Вопли. Ответные выстрелы. Автоматная очередь. Над нами носились люди, кто-то что-то кричал. Все разбегались в разные стороны, падали. Какое-то время Райкины вопли перекрывали все, потом смолкли и они.

Мы лежали на грязном полу, закрывая головы руками, и ждали, когда кончится этот кошмар. Сережка тихонечко поскуливал у меня под боком, я дрожала, как осиновый лист, Ольга Николаевна бормотала молитву, а Иван Петрович общался с заветной фляжкой.

Потом все стихло. Мы не сразу поняли, что наступила тишина. Больше не стреляли. Не топали. Не бегали. Не кричали.

Мы уже собирались подняться с пола, чтобы попытаться выбраться на поверхность, когда снова послышались шаги. Кого еще сюда принесло? Еще одни кладоискатели?

– А Маринка-то где? – услышала я знакомый голос, только не сразу сообразила, кому он принадлежит.

В любом случае следовало пока оставаться на месте. Мало ли что нужно этим.

Мы слышали, как над нами кто-то тащил что-то тяжелое и говорил про братскую могилу, про то, что нужно привести в порядок вот эту. Они тоже заглянули в ларец и убедились, что он пуст…

– Куда они делись?! – опять заорали наверху. – Ну как сквозь землю провалились!

Почему как? – хотелось ответить мне, но я до поры до времени решила помолчать.

– Если с Маринкой что-то случилось, Рашидов меня убьет, – сказал Алик.

– Меня Могильщик убьет в любом случае, – заметил Алексей.

– Ну почему? – удивился Алик. – Ведь он же велел тебе остановить Райку. Ее можно было остановить только так.

Внезапно тишину склепа, в котором мы лежали, прорезал звук, происхождение которого я не сразу поняла. Звук повторился. Потом еще раз и еще.

До меня наконец дошло, что это у меня в кармане звонит трубка. Я вытащила ее и с трудом попала на нужную кнопочку.

– Да? – робко пролепетала я.

– Марина? – послышался в трубке голос папы Сулеймана. – Ты жива?

– Ну вы же слышите… – Я даже сумела улыбнуться.

Услышал меня не только папа Сулейман, но и находившиеся наверху ребята. Нам стали стучать в плиту, и наши отозвались. Иван Петрович поднял на руки Сережку, чтобы тот дотянулся до рычажка, подобного тому, что был в склепе деда Лукичева. Плита отошла.

Сверху к нам склонились знакомые лица. Мы вчетвером стояли посередине склепа. Ольга Николаевна прижимала к груди рюкзак с торчащими из него тетрадками. Иван Петрович потрясал пустой флягой и уже интересовался, нет ли у ребят чего-нибудь выпить. Сережка подавал парням наше барахло. А я стояла с сотовым телефоном в руке и отвечала на вопросы папы Сулеймана.

Потом нас всех подняли на поверхность. Я села на край развороченного склепа деда Лукичева и зарыдала. Нервы больше не выдерживали.

Меня по очереди пытались успокоить Алик и Лешка, но у них ничего не получалось. Сережку, Ольгу Николаевну и Ивана Петровича уже куда-то увели.

Потом появился Рашидов. Осмотрев место действия, он отдал несколько распоряжений.

– Пойдем, Марина, – сказал он мне.

Я покачала головой.

– Нельзя уходить отсюда, пока мы здесь не уберемся. Это ведь надругательство! – Я указала на разруху вокруг. – И зачем я только полезла искать эти клады?!

– Пойдем. Ребята все уберут.

– Я не могу оставить… – пролепетала я. – Я должна… Ради памяти деда Лукичева… Это я во всем виновата…

– Здесь все будет в порядке. Я тебе обещаю, – улыбнулся Сулейман.

Я не могла идти. Рашидов взял меня на руки. В его машине я отключилась.

Глава 32

Санкт-Петербург. 1 августа, суббота

Я думала, что не смогу прийти в себя целый месяц, не смогу забыть гору трупов, увиденную мною на кладбище, но человеческая память милостива, и все, что вызывает неприятные ассоциации, из нее со временем стирается, причем гораздо быстрее, чем можно себе представить. Через день я уже чувствовала себя более или менее нормально.

К нам снова начали ходить гости. Не квартира, а какой-то проходной двор. Или «Дом Советов»?

В очередной раз открыв дверь и увидев на пороге Валерия Павловича, я опешила. Нет, не потому, что не ожидала его снова у нас увидеть, а потому, что это теперь был совсем не тот человек, которого я знала раньше. Если при первой встрече он показался мне этаким холеным и крепеньким грибом-боровичком, то теперь передо мной стоял невысокий старик с поникшими плечами. И выражение лица у него стало другим – усталым от жизни. Это было лицо человека, для которого все закончилось.

Мы пригласили Могильщика пройти на нашу коммунальную кухню, где он и разместился на своем обычном месте. Двое молодцев прислонились к стене и опять же, как обычно, пустыми взглядами уставились в какие-то точки у нас над головами. Но мы уже привыкли не обращать на них внимания.

Валерий Павлович тяжко вздохнул и долго молчал. Мне было его искренне жаль.

– Вы, наверное, думаете, зачем я пришел? – наконец обратился он к нашей команде, обводя взглядом всех жильцов квартиры.

Я пожала плечами.

– Зашли к старым знакомым, – заявил Иван Петрович и тут же предложил: – Налить?

– Налить, – кивнул Могильщик.

– Только у меня не благородное… – предупредил дядя Ваня.

Валерий Павлович махнул рукой. Они с дядей Ваней осушили по стопке какой-то дряни, и Могильщик снова не мог собраться с силами.

– Вам не перед кем выговориться? – мягко спросила Ольга Николаевна. – Вы потеряли единственную дочь и…

– Жива она, – перебил Валерий Павлович. – Райка, стерва, живучая.

Мы все дружно раскрыли рты, а Валерий Павлович продолжал:

– Но насчет поговорить вы правы. Поговорить мне не с кем. А к вам я пришел… попросить… ну, в общем… Вот так.

И он хлопнул еще одну стопку дяди Ваниной дряни.

Меня, откровенно говоря, мало волновали проблемы Валерия Павловича. Чувствует себя виноватым? Хочет излить душу? Объясниться? Его дальнейшая судьба у меня особого интереса не вызывала, чего никак не скажешь о Райкиной. Мы все были уверены, что она навсегда осталась на том деревенском кладбище. Но, значит, от нее еще можно ждать какой-то гадости?

Раиса получила три пули, но выжила, правда, разум у нее здорово помутился. Я не стала говорить о том, что у нее и так с головой было не все в порядке, хотя мне и хотелось вякнуть что-нибудь на эту тему. Валерий Павлович сообщил, что сейчас она проходит лечение от огнестрельных ранений в какой-то закрытой питерской клинике, где врачуют тело, а затем он отправит ее в некое заведение в Швейцарии, где ей должны привести в порядок и голову.

Я подозревала, что последнее уже невозможно, и обеспокоилась: неужели эта красотка снова появится на моем жизненном пути? Правда, Валерий Павлович так не считал.

– Как я просил ее родить мне внука… – признался он. – Как я ее умолял… Нет, дети ей не нужны… Ей нужна была ее проклятая империя.

– Вы знали об этом? – уточнила я.

– Об ее имперских замашках? Конечно, знал. Она мне в красках свои планы расписывала. Говорила, что всем покажет. Мне в первую очередь.

Раиса занималась несколькими видами бизнеса, зарабатывая деньги, что у нее, кстати, неплохо получалось, но ей всегда было мало. И власти она хотела гораздо больше, чем денег. К помощи отца она прибегала, когда начинались неприятности. И отец помогал ей выкрутиться – своими связями, людьми, собранным компроматом.

– Вы же знаете, что у меня имеется досье на известных в городе лиц.

Мы кивнули.

Самому Могильщику власть, в принципе, была не нужна. Он, в отличие от дочери, не стремился к созданию империи, не хотел власти. Досье требовалось, чтобы помогать ей. Ведь дочь-то одна, какая бы она ни была…

Валерий Павлович понимал, что она затеяла, и был вынужден выступать на ее стороне. Он догадался, что всю кашу заварила Раиса, когда художник Вася нарисовал портреты тех, кто забрал из мансарды гробы. Валерий Павлович узнал Райкиных людей. О том, что Вася может прятаться у нас – или у кого-то на нашей лестнице, – Раиса намекнула отцу. Он наудачу отправился к нам к первым и застал его. А потом Валерий Павлович решил регулярно наведываться к нам, чтобы, так сказать, держать руку на пульсе…

– Почему она так возненавидела меня? – спросила я. – Ведь, кажется, я никогда не переходила ей дорогу.

– Во-первых, ее очень задело, Марина, что для твоего бывшего ты всегда оставалась женщиной номер один. Она выяснила, что он после каждой неудачи бегает плакаться к тебе. Он не мог ни в чем противоречить Раисе, а когда разговор коснулся тебя, встал на дыбы. Единственный раз. Нет, Раиса его не ревновала. Здесь было ее ущемленное самолюбие. Женя предпочел тебя, Марина. А ты даже палец о палец ради него не ударила. Но после освобождения из подвала он опять побежал к тебе! Потом Стрельцов что-то про тебя ляпнул. Затем Андрюха с Лехой, ну из тех, кого вы на помойку выкинули. Произвела ты на них впечатление. Как и все вы. – Валерий Павлович обвел глазами собравшихся. – Они не смогли с тобой справиться, поэтому и оказались рабами в подземной тюрьме. А потом еще и папа Сулейман к тебе зачастил. Для Раисы каждая похвала в твой адрес – удар ножа в сердце.

Я заметила, что в один из своих приходов к нам Валерий Павлович говорил, что Раиса ненавидит мужчин и мстит им. Теперь выходило, что она ненавидит и женщин.

– Она любит только себя, – ответил Могильщик. – Но нет, я не сказал бы, что она ненавидит женщин… Она ненавидит тебя, Марина… Может, еще какую конкретную бабу. Понимаешь, она должна быть во всем первой. А если кто-то оказывается лучше, он – враг.

В свое время Олег Вениаминович подарил Раисе старинное кольцо, потом брошь, каких не купишь даже в комиссионном ювелирном магазине. Ее заинтересовало, где он их взял, но Стрельцов молчал как рыба. Скорее всего он не знал их истинной ценности. Раиса же очень хорошо разбиралась в драгоценностях. Она стала наводить справки – откуда у Олега Вениаминовича могли появиться подобные старинные вещицы? Раиса узнала историю нашего дома и пришла к выводу, что Стрельцов нашел клад. Она считала, что это случилось, когда он производил ремонт в подвальном помещении.

Как раз в это время в средствах массовой информации промелькнули сведения о раскопках на территории Военно-исторического музея и о том, что там обнаружили. Раиса даже не поленилась съездить в Научный совет по историко-археологическим исследованиям. И в результате Белоусова пришла к определенным выводам.

А потом по подвалам стали рыскать мы. И она решила следить за нами, чтобы при первой же возможности отобрать то, что мы найдем. Нет, ей не нужны были эти деньги, речь шла не о деньгах, а о том, чтобы или опередить нас, если она поймет, куда мы направились, или сразу же отобрать найденное, сделать больно – и восторжествовать. Это было главное. Увидеть побежденных. Лично. Торжествовать над поверженной соперницей. Именно поэтому она появлялась в нашем дворе, когда на меня напали на лестнице, – это она отдала приказ, потому что хотела видеть меня поверженной. Она сама поехала в Новгородскую область вслед за нами, чтобы видеть наш провал. Мой провал.

Мы поинтересовались, как нас выследили. Валерий Павлович пояснил, что это не составляло труда. Мы же не профессионалы, чтобы распознавать слежку. Загримированные люди в вагоне, затем остановили дедка, подбросившего нас до нужной деревни…

– С ним хоть все в порядке? – с беспокойством спросила Ольга Николаевна.

– Жив-здоров, – махнул рукой Валерий Павлович. – Кому он нужен?

Раиса же вместо империи получила три пули.

Мы поинтересовались, что же все-таки Райка хотела от Стрельцова. Могильщик ответил, что она использовала его в своих целях, считая, что с его помощью добьется власти – ну, например, займет место папы Сулеймана (были у нее и такие мысли), а потом будет крутить Олегом Вениаминовичем, как ее душеньке заблагорассудится. Но и Стрельцов не дурак. Как считал Валерий Павлович, Стрельцов тоже хотел взять власть в районе в свои руки. И Райка, и Олег Вениаминович хотели обвести друг друга вокруг пальца, но дело закончилось Райкиным выстрелом. Теперь оба оправляются от ран…

– И вы ей во всем помогали, – укоризненно качая головой, сказала Анна Николаевна.

– Она – моя дочь, – протянул Могильщик. – Единственная дочь.

– Все равно… – пробормотала я.

Валерий Павлович повернулся ко мне и заметил:

– Марина, если бы тебе сказали: сын или чужие тебе люди, хотя и вызывающие у тебя симпатию, на кого пал бы твой выбор?

Я опустила голову.

– Вот так. Я тоже человек.

Он помолчал немного и снова заговорил:

– Я вообще-то попрощаться пришел. Наверное, больше не свидимся. Рая немного оправится, и мы уедем. В Швейцарию, как я уже говорил. Там уже все готово. Домик у меня куплен на берегу озера… Буду там жить, ездить к Рае в клинику, потом к себе ее заберу… Наверное, больше не вернусь в Россию…

Могильщик встал и направился к двери. Его молодцы, так и не произнеся ни слова, последовали за хозяином.

Стоило Валерию Павловичу нас покинуть, как Ольга Николаевна заметила:

– А как же они уедут-то? Ведь Рая же, кажется, объявлена в розыск? Она же чуть не убила Стрельцова!

– Ольга Николаевна! Я вас умоляю! – воскликнула я.

– С его-то деньгами? – усмехнулся Иван Петрович. – Уж если есть на всю оставшуюся жизнь в Швейцарии, на подкуп наших ментов уж как-нибудь найдется.

– Оля, почему тебя это волнует? – спросила Анна Николаевна. – Какое нам вообще дело до них до всех?

Тут в дверь опять позвонили.

На пороге стоял папа Сулейман. За его спиной расположились пять телохранителей. Папа Сулейман улыбался. Он прошел по коридору и плюхнулся на то же место, на котором совсем недавно сидел Могильщик. Телохранители рассредоточились по кухне.

– Ну, дневники изучили? – спросил он с усмешкой.

– Нет, до них у нас еще руки не доходили, – ответила Ольга Николаевна. – Это нам чтиво на всю зиму. Как раз к следующему лету будем готовы продолжить поиски, уже в соответствии с дедовыми указаниями.

Папа Сулейман помолчал немного (этому что, тоже с мыслями не собраться? Но ему-то что?), а потом объявил:

– У меня есть для тебя подарок, Марина.

Слева от меня сидел Сережка, справа Иван Петрович. Оба тут же наступили мне на ноги. Ольга Николаевна и Анна Николаевна с трудом удержались от улыбок. Только бы не ляпнули какую-нибудь глупость, от которой меня бросит в краску!

Рашидов извлек откуда-то небольшую коробочку, раскрыл ее и достал оттуда крохотную чашечку.

– Золотая? – спросил у него Сережка.

– Золотая, – подтвердил Рашидов. – А то я тут разбил Маринину любимую чашку…

– Это дело надо бы отметить, – заявил Иван Петрович. И, словно по мановению волшебной палочки, перед ним возникла бутыль со священной жидкостью: Рашидов не забыл и про него.

Старушки Ваучские и Сережка вопросительно посмотрели на папу Сулеймана. Тоже ждали подарков. Для остальных нашлись шоколадные конфеты. Но у Сулеймана Расимовича было еще и деловое предложение.

– В общем так, – сказал он. – Я тоже живу в доме какого-то купца. Марина, не желаешь ли им заняться? Опыт есть, инструмент есть, если еще какой потребуется – найдем, рабочей силой обеспечу. Ну как?

– А есть надежда найти клад? – поинтересовалась Ольга Николаевна.

– Надежда всегда есть, – ответил Рашидов и посмотрел на меня. – Марина, как насчет того, чтобы перебраться в мой особняк? Дом у меня большой, просторный… Живу я один…

– Я всегда поддерживал кандидатуру Сулеймана Расимовича, – заявил дядя Ваня, прикладываясь к священной жидкости, принесенной гостем.

Я попросила Ивана Петровича помолчать, а сама уставилась на Рашидова. Он меня что, жить к себе приглашает?

– А как же соседи? – спросила я, не придумав ничего лучшего. – Я же не могу их тут одних бросить…

– Да ты о нас не беспокойся, – успокоил Иван Петрович, отхлебывая из стакана. – В гости будем ходить.

– Я вообще-то думал еще и примыкающий к моему дом прикупить. Тоже какого-то купчины… – заявил Рашидов.

– И вообще, у нас в районе домов много… – мечтательно проговорила Ольга Николаевна. – И все по большей части прошлого века. Да и восемнадцатого есть…

Я все равно не понимала Рашидова. Предложения руки и сердца мне не делали ни разу – Женю я сама отвела в загс, но мне представлялось, что это происходит как-то по-другому. Должно происходить по-другому. Или я ошибаюсь?

– О чем задумалась, Марина? – поинтересовался папа Сулейман.

– Пытаюсь разобраться, что вы от меня хотите, – призналась я.

– Неужели непонятно? – удивился Рашидов.

– Мам, поехали, на особняк дяди Сулеймана взглянем, – сказал Сережка.

– И на соседние надо посмотреть, – добавила Ольга Николаевна, уже нацелившаяся на очередную авантюру. – Я потом в библиотеку съезжу. Я теперь знаю, куда. Выясню, кто тут у нас где жил, чем занимался. Эх, сколько лет потеряно! Если бы не этот пожар в мансарде… Нет, все-таки худа без добра не бывает!

Рашидов улыбнулся и предложил мне съездить вдвоем с ним (телохранители в расчет не принимались), чтобы потом я уже могла ответить на вопросы соседей. Если соседи, конечно, не против такого расклада.

– Голосуем, – сказала Ольга Николаевна.

Рашидов, уже однажды присутствовавший на подобной процедуре, закатил глаза.

– Я с самого начала был «за», – объявил Иван Петрович.

– Я воздерживаюсь. Решать самой Марине, – дипломатично сказала Анна Николаевна.

– Мам, поезжай, – дал свое разрешение Сережка. – Нечего дома сидеть.

– Одну тебя, конечно, отпускать боязно, – рассуждала Ольга Николаевна, – но, наверное, придется. А вообще, я лучше воздержусь.

Все посмотрели на меня.

– Я поеду, – улыбнулась я Сулейману. – Взглянуть надо.

* * *

Мне никогда не доводилось бывать в шахских дворцах, но я представляла их именно такими. Дом русского купца, переделанный в резиденцию персидского шаха, – вот какое впечатление создалось у меня, когда я переступила порог жилища Рашидова. Его молодцы куда-то испарились, а мы проследовали в гостиную (или как она тут называется?), где уже был накрыт стол. После обильной трапезы Рашидов извлек откуда-то черный футляр, открыл – и меня ослепило сверкание бриллиантов. В том, что это именно бриллианты, у меня не было сомнений. Я на мгновение закрыла глаза. Вспомнилась старая фотография – Нина, сестра Полины Александровны, матери моих соседок. Нина в роскошном бальном платье, на обнаженной шее блистает колье, за спиной стоит ее муж…

Я почувствовала, как прохладные камни легли на мою грудь, а горячие руки Сулеймана защелкнули замочек у меня на шее.

Я открыла глаза.

– Оно? – спросила я.

– Оно, – кивнул Рашидов. – Хранилось у Стрельцова. Ты наконец поняла, чего я хочу?

Тем не менее я попросила пояснить. Ну почему восточные люди предпочитают ходить вокруг да около, неужели нельзя выразиться яснее?

– Я люблю тебя, Марина, – сказал Рашидов.

«Похоже, я вляпалась в очередную авантюру, – промелькнула мысль. – Но вообще-то надо подумать…»

Я улыбнулась Сулейману.

Примечания

1

Тетя (фр.).


на главную | моя полка | | Тайны старого Петербурга |     цвет текста   цвет фона   размер шрифта   сохранить книгу

Текст книги загружен, загружаются изображения
Всего проголосовало: 8
Средний рейтинг 3.3 из 5



Оцените эту книгу