1

Кембриджшир, 1986

Я поняла не сразу, что это отрубленная голова. И только потом, подойдя вплотную, увидела: это Луси. Брызги желтого на белой подушке показались мне издали то ли скомканным носком, то ли измятым платочком. Но как только я разглядела нежный хохолок, крохотный поникший клювик, то сразу все поняла. Неожиданно для себя догадалась и о большем, в тот миг все стало ясным.

Я прошептала: «Ханна?» В коридоре за дверью в спальню скрипнула половица. Голову словно сдавило обручем. Я позвала громче, все еще дрожащим от страха голосом: «Ханна, это ты?» В ответ – тишина, но я ощущала ее присутствие, чувствовала, что она здесь рядом, выжидает, прислушивается.

Я не хотела дотрагиваться до моей маленькой птички, не могла смотреть на тонкую коричневую линию застывшей крови в том месте, где головку отсекли от тела, на ее полуоткрытые остекленевшие глаза. Меня замутило при мысли о том, была ли она жива или мертва, когда все это произошло.

Войдя в комнату, я увидела Ханну: она стояла у окна и глядела на сад. Я окликнула ее, она повернулась, прекрасные карие глаза смотрели мрачно, на губах блуждала еле заметная улыбка. Она сказала: «Да, мамочка… Что-то случилось?»

2

Лондон, 2017

Клара проснулась от шума дождя, сирены, ревущей где-то далеко на Олд-стрит, и от глубоких ударов баса, равномерно пульсирующего из колонок соседей. Она сразу же поняла, что Люка не было – ни в их кровати, ни дома. Клара просто лежала без движения, глядя в темноту, затем потянулась за телефоном, на экране высветилось время: 04.12. Ни пропущенных звонков, ни сообщений. Через щели в занавесках был виден дождь в ярко-оранжевом свете уличных фонарей. Внезапно под окном ее квартиры на Хокстон-сквер раздался пронзительный женский хохот и через мгновение послышался нестройный цокот каблучков.

Прошел целый час, прежде чем она забылась сном. А за дверью спальни голубой свет уже начал проникать в темные углы квартиры, предметы мебели постепенно обретали форму, их цвета и очертания проступали из сумрака подобно очертаниям кораблей. В клубах и барах на площади затихла жизнь, давно ушли последние посетители. Скоро остатки ночи смоет шуршание щеток и скрип колес уборочных машин, люди покинут свои дома и потянутся к автобусным остановкам и станциям метро, начнется новый день.

Сверху еще доносились монотонные пульсирующие звуки, когда она, усевшись на кровати и завернувшись в одеяло, уставилась в телефон, а в ее измученном мозгу рождались все новые и новые догадки. Вчера в офисе они не смогли перекинуться и парой слов, Клара ушла, ничего не зная о его планах на вечер. После работы она ненадолго встретилась с подругой в баре и потом рано легла спать, полагая, что в скором времени он вернется домой. Стоит ли позвонить ему сейчас? Клара помедлила. Они съехались только шесть месяцев назад, меньше всего ей хотелось быть девушкой, которая вечно ноет, придирается, сует нос в его дела и устанавливает комендантский час, их отношения строились иначе. Наверное, он где-то весело проводил время. Ей не привыкать. Такое случалось и раньше, несколько бокалов подкреплялись еще несколькими бокалами, в итоге он шел отсыпаться к какому-нибудь приятелю.

Но сейчас что-то не давало ей покоя, но что? Он не только не написал, но и вообще не пришел домой.

Лишь в душевой кабинке Клара вспомнила, какое сегодня число. Среда, двадцать шестое. Собеседование Люка. Она застыла с открытым флаконом шампуня в руке. День важного собеседования, после которого можно было рассчитывать на серьезное повышение.

Он готовился к нему задолго; исключено, чтобы Люк гулял где-нибудь всю ночь перед событием, так много значившим для него. Быстрым движением Клара выключила воду и, на ходу заворачиваясь в полотенце, поспешила в комнату за телефоном. Нажала на кнопку вызова, с нетерпением ожидая гудка соединения. Где-то внизу раздался резкий вибрирующий звук. Присев на корточки и заглянув под кровать, Клара увидела его на пыльном полу – забытый, затерянный телефон Люка. «Черт», – выругалась она вслух, и в ответ, словно удивившись звуку голоса, резко оборвалась пульсирующая над ее головой музыка.

Она открыла почту и, конечно же, нашла сообщение от Люка, отправленное вчера вечером в 18.23 с рабочего адреса.

Привет, милая! Снова забыл телефон дома. Останусь на работе часов до восьми, надо уточнить пару вещей к собеседованию, потом домой – хочу выспаться перед завтрашним. Проводишь время с Зои, не так ли? До скорого, Л.

Час спустя, идя по направлению к Олд-стрит, она велела себе собраться. Он наверняка передумал, вот и все. Решил пропустить по пинте с ребятами из его команды, а потом завис с ними на всю ночь. Предупредить не мог, так как телефона под рукой не было – добавить больше нечего. Она вот-вот увидит его в офисе и он – явно смущенный, страдающий от похмелья, – будет рассыпаться в извинениях. Так почему же так щемит сердце? Под сырым и бесцветным, как старая жвачка, апрельским небом Клара шла вдоль уродливой, уже закупоренной транспортом, магистрали, мимо суровых громадных зданий у кольцевой развязки, по широким тротуарам, заполоненным жителями пригородов со стаканчиками кофе в руках, в наушниках, устремленных в телефоны – или же погруженных глубоко в себя, ничего не замечающих вокруг, – все, как один, стекались к выложенному белой плиткой входу в подземку, которая затягивала их вглубь, уносила на огромной скорости и вновь выплевывала в другом конце города.

Издательство, где они оба работали, располагалось в центре Сохо. Они познакомились там три года назад будучи сотрудниками разных журналов – она публиковалась в финансовом вестнике, он возглавлял отдел дизайна в журнале по архитектуре, выходившем раз в квартал, – и вскоре начали встречаться.

Это был ее первый день в Бриндл-Пресс. Желая произвести хорошее впечатление, Клара вызвалась приготовить и разнести утренний чай. Она, пока заливала кипятком чайные пакетики и добавляла молоко и сахар, с волнением пробегала глазами по списку сотрудников и, не осознав, что поставила на поднос слишком много чашек, поспешила из кухни. Когда поднос выскользнул из рук и звучно грохнулся на пол, зрелище было просто неописуемым: разбросанные повсюду осколки фарфора, дымящиеся потоки темной жидкости и промокшее насквозь платье, столь тщательно подобранное для «первого дня».

Черт! Черт, черт, черт. Только тогда она заметила его, высокого симпатичного парня, стоявшего в проеме и весело наблюдавшего за ней. «Ох», – произнес он и нагнулся, чтобы помочь ей. Она простонала:

– Господи, я идиотка!

Он рассмеялся:

– Не переживай, – утешил он и добавил, – я – Люк.

В тот вечер, когда новые коллеги пригласили Клару в паб отметить начало работы, девушка увидела его сидящим за барной стойкой – взгляды встретились, ее сердце бешено забилось, и карие глаза Люка, казалось, приковали ее к месту – как если бы он протянул руку и прикоснулся к ней.

А сейчас, когда она подошла к рабочему столу, раздался телефонный звонок, мигала кнопка внутреннего вызова. Клара рванула трубку телефона: «Люк?»

Но это была его ассистент, Лорен.

– Клара? Куда он, мать его, делся?

Ее щеки залил румянец.

– Я не знаю.

На другом конце повисла неловкая пауза.

– Что, ты не… разве ты не видела его сегодня утром?

– Он вчера не ночевал дома, – призналась Клара.

Последовала еще одна пауза, пока Лорен переваривала новость.

– Хм.

Клара услышала, как Лорен громко сообщила присутствующим: «Он вчера не ночевал дома», – а затем мужской хохот, недвусмысленные комментарии, и хотя она не все отчетливо разобрала, общий тон был понятен – ну и дрянной же мальчишка этот Люк. Они прикалывались, ясное дело, и их беззаботный смех действовал в некотором роде успокаивающе. Она все еще крепко сжимала трубку, когда вновь зазвучал голос Лорен:

– Ладно, не волнуйся. Наверное, сдох засранец в какой-нибудь канаве, – пошутила она. – Увидишь его, передай, что Чарли в ярости: Люк пропустил совещание, а сегодня обсуждали обложку нового номера. До связи! – И Лорен повесила трубку.

Возможно, стоило пройтись по списку его контактов, обзвонить друзей. А что, если он скоро придет? Расстроится, что она подняла такую шумиху. Он просто обязан объявиться рано или поздно, в конце концов, люди именно так и поступают – они возвращаются.

Неожиданно на память пришел Джо Маккензи, лучший друг Люка, и впервые за это время Клара приободрилась. Мак. Уж он-то знает, что делать. Она схватила мобильный, выбежала в коридор, чтобы позвонить ему и, едва услышав столь хорошо знакомый выговор жителя Глазго, почувствовала себя спокойно.

– Клара, как дела?

Она представила себе его бледное серьезное лицо, небольшие карие глаза, рассеянно выглядывающие из-под копны темных растрепанных волос.

– Ты видел Люка? – спросила она.

– Одну секунду. – На заднем плане ревели «The White Stripes», и пока Клара с нетерпением ждала, она мысленно рисовала себе, как он пробирается сквозь хаос своей фотостудии; потом звуки музыки резко оборвались и Мак спросил:

– Люка? Нет. Почему? Что за … – ты разве не..?

Она начала быстро говорить, слова безостановочно слетали с ее губ: про то, как Люк забыл телефон, про его сообщение и несостоявшееся собеседование.

– Да, дела, – сказал Мак, как только она закончила. – Это все странно, тут ты права. Люк никогда бы не пропустил собеседование. – Он задумался. – Я обзвоню всех. Спрошу, не видел ли кто его. Может, он ушел в загул и проспал, ты же его знаешь.

Однако через полчаса Мак прислал эсэмэс: «Никто про него не слышал. Буду держать руку на пульсе, уверен, он найдется».

Клара не могла избавиться от ощущения, что что-то пошло не так. Несмотря на смешки коллег, она не думала всерьез, что он с другой женщиной. Даже если предположить, что была другая женщина, связь на одну ночь, конечно же, не могла так затянуться. Она заставила себя взглянуть правде в глаза: истинная причина ее беспокойства в том, что у Люка завелся «сталкер».

Все началось около года назад, когда Люк стал употреблять это слово в кавычках, относясь к происходившему с долей юмора. И даже окрестил сталкера «Бэрри», смешным безобидным именем, показывая этим, насколько беспечно он ко всему этому относился. «Бэрри снова наносит удар», – говорил Люк после очередного злобного комментария на Фейсбуке или молчаливого телефонного звонка, или непрошеного подарка, присланного по почте.

Но стали происходить более странные вещи. Сначала кто-то подсунул под дверь конверт с фотографиями. На каждой из них был Люк в повседневной обстановке: вот он стоит в очереди в кафе, а вот идет к метро или садится в их машину. Как сказал Мак, кто бы ни сделал снимки, он должен был следовать за Люком по пятам с широкоугольным объективом. Клару до сих пор трясло. Фотографии просунули через прорезь в почтовом ящике, откровенно цинично, как будто хотели сказать: «Смотри, что я могу, это так просто». Хотя она умоляла вызвать полицию, Люк и слышать об этом не хотел. Он словно нарочно решил притвориться, будто ничего не происходит, что это всего лишь назойливое недоразумение, которое пройдет само собой. Сколько бы Клара ни уговаривала его, он оставался непреклонен.

А потом… три месяца назад Клара и Люк поздно вернулись домой после вечеринки и обнаружили, что дверь взломана. Они обошли квартиру в полной тишине, осознавая, что здесь уже побывал чужак и порылся в их вещах; и то чувство отвращения и страха, которое Клара при этом испытала, ей уже не забыть никогда. Но вот странное дело – они нашли квартиру в идеальном порядке: ничего не украдено и, насколько она могла судить, не сдвинуто с места. И только на кухонном столе оставлена записка от руки на страничке, вырванной из блокнота Клары: «Я буду за тобой приглядывать, Люк».

По крайней мере, это напугало Люка достаточно, чтобы разрешить Кларе обратиться в полицию. Полицейские объявились лишь на следующий день и не продвинулись в поисках ни на йоту – соседи ничего не видели, отпечатков пальцев обнаружено не было, а поскольку все вещи целы и на своих местах, так называемое «расследование» тихо сошло на нет.

И что еще более загадочно – после этого незнакомец, кем бы он ни был, потерял, казалось, всякий интерес. Неделя за неделей никаких происшествий… Люк торжествовал. «Видишь? – спрашивал он. – Говорил тебе, когда-нибудь ему наскучит». Хотя Клара пыталась выкинуть эту историю из головы, она была не в состоянии забыть ни угрожающий тон записки, ни то, что преступник бродил где-то рядом, выжидая удобного случая.

И вот теперь Люк исчез. А что, если «Бэрри» приложил к этому руку? Стоило ей только об этом подумать – она тут же мысленно увидела Люка, как он смеется и закатывает глаза: «Господи, Клара, хватит все так драматизировать!» На смену утру пришел день, нарастало дурное предчувствие, и вместо любимого кафе во время обеда Клара направилась прямиком к подземке.

Через полчаса она уже была на Хокстон-сквер. Стоило только увидеть их сквот, здание из желтого кирпича в самом дальнем углу улицы, как Клару наполнило чувство уверенности в том, что Люк ждет ее дома; она пробежала последние несколько сотен ярдов мимо ресторанов и баров, мимо черных оград и утопающих в тени газонов центрального парка, остановилась, тяжело дыша, перед входной дверью, с нетерпением открыла ее ключом и взлетела по лестнице к их квартире. Вошла и не обнаружила там никого.

Клара опустилась в кресло, вокруг было невыносимо тихо и спокойно. Она взяла с кофейного столика фотографию, которую вставила в рамочку, как только они съехались с Люком. Их совместное фото, сделанное знойным июньским днем три года назад в парке Хэмпстед-Хиз – прижавшись к друг другу, Люк и Клара со смехом смотрят в камеру. В то первое лето на них волной нахлынули бесконечные обжигающие дни, город принадлежал лишь им двоим. Это была любовь с первого взгляда, легкая, как дыхание, Клара еще не встречала никого, похожего на Люка – красивого, жизнерадостного, ласкового, полного энергии и очарования молодого человека, считавшего Клару – к ее величайшему изумлению – столь же неотразимой. Она смотрела на фотографию, на пойманное в объектив мгновение счастья, запрятанное под стекло, и водила пальцем по его лицу. «Где ты? – прошептала Клара. – Где ты, черт тебя подери, Люк?»

В эту секунду хлопнула входная дверь на первом этаже и ее сердце ёкнуло. Затаив дыхание, Клара вслушивалась в нарастающий шум шагов на лестнице. Когда шаги замерли на их площадке, Клара вскочила с кресла и бросилась открывать дверь, но с удивлением обнаружила там не Люка, а соседку с верхнего этажа, уставившуюся на нее с не меньшим изумлением.

Клара не знала имени женщины, поселившейся над ними шесть месяцев назад. Ее возраст сложно было угадать, где-то между двадцатью пятью и тридцатью пятью годами. Тощая шатенка с прямыми длинными волосами и тонкими чертами лица под толстым слоем косметики. Случалось, Клара и Люк сталкивались с ней на лестнице, но за все время, пока они здесь жили, она ни разу не ответила на их приветствие, попросту проходила мимо шаркающей походкой, глазами в пол. Когда же один из них поднимался к ней в квартиру, чтобы попросить сделать потише музыку, гремевшую в динамиках сутками, она не открывала дверь, лишь прибавляла звук до тех пор, пока они не уходили.

– Могу чем-нибудь вам… – начала было Клара, но женщина уже направилась к лестнице. Клара молча смотрела ей вслед, однако волнение и стресс дали о себе знать. – Извините! – выпалила она и соседка мгновенно застыла: нога занесена над следующей ступенькой, взгляд отведен в сторону. – Я по поводу музыки. Может, хватит уже? Грохочет всю ночь, а иногда и большую часть дня, нельзя ли время от времени выключать ее совсем?

Сначала Клара решила, что женщина не станет ей отвечать, но та медленно повернула к ней лицо. Прежде чем снова отвести глаза, густо подведенные черным карандашом, она посмотрела на Клару в упор и, с легким намеком на улыбку, тихо спросила:

– Где Люк, Клара?

Клара до того растерялась, что онемела.

– Прошу прощения?

– Где Люк, Клара?

Кто бы мог подумать! Соседке были известны их имена. Возможно, увидела надпись на почтовом ящике, но смущало то, как она это произнесла – обыденным, привычным тоном, с такой странной улыбкой на губах.

– О чем вы говорите? – спросила Клара, но женщина повернулась и продолжила подниматься по лестнице. – Извините! Почему вы интересуетесь Люком? – ответа не последовало.

Клара проводила ее взглядом. Казалось, весь мир сговорился против нее, задумав сыграть с ней какую-то невероятную шутку. Дверь этажом выше открылась и захлопнулась, и Клара, наконец, вернулась домой. Постояла несколько секунд в их маленькой прихожей, прислушиваясь, пока сверху не начал бить по потолку привычный пульсирующий звук баса.

Уже половина второго – самое время возвращаться на работу, иначе коллеги будут волноваться. Но Клара не пошевелилась. Пора начать обзванивать больницы? Надо поискать номера телефонов – так, по крайней мере, она будет что-то делать. Клара направилась в кладовку, которую они использовали как кабинет, оживила ноутбук Люка простым нажатием мышки, и сразу же высветилась страница Gmail и почтовый ящик Люка.

На мгновение палец завис над мышкой, пока она, осознавая, что не следует совать нос куда не просят, смотрела в экран. Но потом взгляд упал на список папок. Среди привычных «входящие», «черновики» и «корзина» была одна, названная просто – «сука». Испытав легкий шок, Клара открыла ее. Там было не менее пятисот сообщений, присланных в течение последнего года с разных аккаунтов, подчас по пять штук за день – тут было отчего разинуть рот. Она начала кликать по ним и читать одно за другим.

Видел меня сегодня, Люк? А я тебя «да». Смотри в оба!

И:

Я тебя знаю, Люк. Я знаю, кто ты и что ты сделал. Тебе удалось одурачить почти всех, но только не меня. Мужчинам, подобным тебе, меня не одурачить.

Как поживают родители, Люк? Как Оливер и Роуз? Они знают правду о тебе – твоя семья, твои друзья, твои коллеги? А твоя маленькая подружка… или она слишком тупа, чтобы что-либо просечь? Долбаная идиотка, но и она скоро обо всем догадается.

Затем:

Женщины для тебя ничто, верно, Люк? Мы здесь для твоего удобства – перепихнуться, поиздеваться, использовать и переступить через нас. Мы для тебя как одноразовая посуда. Ты думаешь, что неприкасаем, что тебе все сойдет с рук? Подумай еще, Люк.

Следующее:

Что они скажут о тебе на твоих похоронах, Люк? Попрощайся со всеми, конец близок.

Последнее сообщение было отправлено несколько дней тому назад.

Иду за тобой, Люк. До скорого.

Так это женщина? Выходит, он знал уже несколько месяцев, знал и ничего ей не сказал, даже словом не обмолвился о сообщениях. Интересно, имел ли Люк представление о том, кто она. Уж ей-то было известно о нем многое – имена родителей, место работы, почти каждый его шаг. Была ли она тем человеком, кто взломал их квартиру, подбросил снимки, письма? В голову закралась совсем уж сумасшедшая мысль, что все происходящее – розыгрыш. Кто-то из его друзей решил сыграть с Люком изощренную шутку. Но тогда где же Люк, где он? Иду за тобой, Люк. До скорого.

Клара пребывала в глубокой задумчивости, когда звонок домофона разрезал тишину; она подскочила от неожиданности и страха.

3

Кембриджшир, 1986

Мы очень долго ждали ребенка. Годы и годы. Врачи не могли нам объяснить. Не находили ни одной причины, почему у нас с Дагом ничего не получалось. «Бесплодие неясного генеза» – единственное, что нам сказали. Кажется, создать семью легко, но если потом тебя лишают ее, крадут будущее, о котором грезил, – это похоже на смерть. Я всегда хотела быть матерью. Когда школьные друзья шли учиться в университет или находили работу в центре Лондона, я знала, что это – не мое. Я не стремилась делать карьеру, покупать большой дом или иметь много денег. Мне хватало нашего коттеджа в деревне, где я выросла, строительного бизнеса Дага. Я лишь мечтала о детях, как и Даг.

Обычно я встречалась со своими бывшими одноклассниками, когда они приезжали в деревню на праздники. Я понимала, что была для них женщиной без амбиций, одетой в вещи, купленных на рынках, видела в их взглядах недоумение – или намек на превосходство, когда они осознавали мое нежелание походить на них. Меня это не волновало. Я знала, что буду счастливой, когда моя мечта осуществится.

Год за годом, женщина за женщиной… ситуация начала меняться. Они начали меняться. К тридцати годам то одна, то другая стали приезжать на выходные с младенцами на руках. К тому времени я пыталась забеременеть в течение нескольких лет, многие, многие месяцы глотала разочарование, но ничего меня так не ранило, как этот бесконечный парад детей девушек, с которыми я когда-то ходила в школу.

Потому что я видела по лицам, как это переменило их. Как буквально за одну ночь все, что определяло смысл их существования – красивые шмотки, карьера, удачливые мужья – вдруг отошло на второй план в сравнении с тем, чем они сейчас обладали. И это были не физические изменения, не пятна молока на одежде и не утомленные лица, не усталость от навалившейся ответственности, не принадлежность к некому новому сообществу и даже не материнская преданность, которую они испытывали. В их глазах читалось новое сознание, и это было тем, я так думаю, что меня особенно ранило. Казалось, они перешли в другое измерение, где жизнь приносила удовлетворение и была наполнена смыслом на непостижимом для меня уровне. Чувства зависти и безысходности, которые я испытывала, опустошали.

Насколько мне известно, многие женщины счастливы и без детей; они ведут вполне полноценную жизнь, в которой нет места ребенку, но я не из таких. Сколько себя помню, я всегда мечтала только об одном – иметь семью.

И когда наконец-то… наконец-то чудо произошло – это было самое удивительное, радостное событие, которое только можно было представить. Меня наполнило редкое чувство невыразимого восторга, когда я впервые взяла Ханну на руки. С самого начала мы с Дагом очень сильно полюбили Ханну. Мы многое принесли в жертву, ждали ее так долго… так бесконечно долго.

Не помню точно, когда появились первые сомнения. В первое время я себе в этом не признавалась. Все списывала на усталость, стресс материнства и сотню других вещей вместо того, чтобы взглянуть правде в глаза. Я никому не рассказывала о своих волнениях. О своих страхах. Я говорила себе, что этот здоровый и красивый ребенок был нашим – вот и все, что имело значение.

А теперь я знаю. Удивительным образом я и тогда знала, что что-то было не в порядке с моей девочкой. Безошибочный природный инстинкт, наподобие того, что помогает животным чувствовать опасность в своей среде. Тайком я сравнивала ее с другими малышами – в клинике, в клубах матери и ребенка, в супермаркете. Я наблюдала за их реакциями, выражением глаз, за тем, как менялись эмоции на их личиках, а потом смотрела в красивые большие карие глаза Ханны и ничего там не находила. Ум – да, за него я никогда не переживала, но эмоции – нет. Никакого проявления чувства с ее стороны. Я расточала любовь, но она словно не доходила до Ханны, струясь и соскальзывая с нее, как капли воды с дождевика.

Когда я рассказала о своих опасениях Дагу, он с легкостью их отмел. «Она просто спокойная, вот и все, – сказал он – позволь ей быть собой, дорогая». И я позволила себе расслабиться, увериться в его правоте, в том, что Ханна была в порядке, а страхи на ее счет существовали только в моем воображении. Но незадолго до ее трехлетия случилось нечто, что уже и Даг не мог игнорировать.

Я готовила завтрак на кухне в то время как Ханна сидела на полу и играла на импровизированной барабанной установке из кастрюль, сковородок и ложек, которые я достала, чтобы как-то занять ее. Она монотонно стучала по одной из сковородок, звук от ударов рикошетом отдавался в моей голове, и когда я уже мысленно отругала себя за неудачную идею, шум внезапно прекратился.

– Ханна хочет печенье, – объявила она.

– Нет, милая, не сейчас – сказала я, улыбаясь. – Я варю овсянку. Вкусную овсянку! Все будет готово через минуту.

Она поднялась с пола и сказала громко:

– Ханна хочет печенье сейчас!

– Нет, солнышко, – ответила я более решительно. – Сначала завтрак, подожди.

Я нагнулась к нижнему ящику, гремела посудой в поисках миски и не услышала, как она подошла ко мне сзади. Когда я обернулась, почувствовала внезапную жгучую боль в глазу и тут же отпрянула в шоке. Мгновением позже я поняла, что произошло – Ханна с размаху ударила концом металлической ложки в мой глаз с такой силой, какую я в ней и не подозревала. Сквозь накативший на меня ужас, всего на долю секунды я увидела реакцию Ханны – на ее лице промелькнуло удовлетворение, прежде чем она повернулась ко мне спиной.

Я была вынуждена взять ее с собой в госпиталь, поскольку до возвращения Дага оставалось еще несколько часов. Не имею представления, поверила ли мне медсестра отделения неотложной помощи или же решила, слушая мои неубедительные оправдания, что я – побитая жена, очередная жертва семейной пьяной ссоры. Если же она, к моему стыду и страху, догадалась, то никак не прокомментировала произошедшее. И все это время Ханна молча, без интереса слушала, как я лгала о том, что налетела на дверь и наблюдала за медсестрой, накладывавшей мне повязку.

Вечером, когда Ханна уже лежала в кровати, мы с Дагом сидели за кухонным столом, уставившись друг на друга.

– Ей еще и трех нет, – сказал мертвенно-бледный Даг. – Ханна лишь маленькая девочка, она не понимала, что творит.

– Нет, понимала, – ответила я ему. – Она отлично осознавала, что делала. А потом даже бровью не повела, села обратно на пол и продолжила барабанить по этим чертовым кастрюлям, как будто ничего не произошло.

После этого случая Ханна становилась все хуже. Все дети делают больно друг другу, это случается сплошь и рядом. В любом детском саду, в любом уголке страны они будут кусаться, бить и колотить друг друга. Потому что раздражены или потому что другой ребенок обидел их, или просто потому что хотят получить игрушку. Но не преднамеренно, не ради удовольствия, в отличие от Ханны. Я следила за ней подобно соколу и видела, как Ханна делала это, замечала выражение ее глаз, когда она быстро оглядывалась по сторонам, прежде чем ущипнуть или шлепнуть. Реакция на боль служила для нее стимулом. И мне это было известно. Я сама все видела.

Мы отвели ее к врачу, настояв на визите к детскому психологу – отправились втроем в Питерборо на встречу с мужчиной в красном джемпере по имени Нил, с искренней улыбкой и мягким голосом. И хотя он делал все возможное, предлагая Ханне нарисовать ее чувства или рассказать какую-нибудь историю при помощи кукол, она категорично отказывалась. «Нет, – говорила она, отшвыривая карандаши и игрушки. – Не хочу».

– Послушайте, – сказал Нил после того, как секретарь увела Ханну в другую комнату. – Она очень маленькая. Дети иногда устраивают сцены. Весьма вероятно, она не осознавала, что может серьезно вас поранить. – Он помолчал, с сочувствием глядя мне в глаза. – Вы отмечали отсутствие в ней привязанности, отсутствие… эмоциональной отдачи. Дети изредка копируют поведенческую модель своих родителей. Маме или папе полезно помнить в этой ситуации, что они – взрослые люди, и что ребенок не обязан удовлетворять их эмоциональные потребности.

Он сказал все это самым доброжелательным тоном, очень деликатно, но я мгновенно пришла в ярость:

– Я нянчусь с этим ребенком дни напролет, – прошипела я, игнорируя успокаивающее прикосновение Дага к моей руке. – Я бесконечно общаюсь с ней, играю, целую, люблю ее и не прекращаю говорить ей, какая она особенная. И я вовсе не жду от своей трехлетней дочери, что она будет «удовлетворять мои эмоциональные потребности». Вы считаете меня идиоткой?

Но он заронил зерно сомнения, намек был очевиден. С какого бока ни посмотри – виновата я. Глубоко в душе я, конечно, волновалась, что Нил прав: мне чего-то не хватало, из-за меня произошло то, что произошло, что бы это ни было. Мы ушли из кабинета психолога и никогда больше к нему не возвращались.

В тот самый день, когда она убила Луси, я стояла и смотрела на свою пятилетнюю дочь сквозь открытую дверь в ее комнату и последняя надежда на то, что я ошибалась, что Ханна выправится, что где-то внутри она нормальный, здоровый ребенок, испарилась. Я прошла через комнату и взяла ее за руку. «Пойдем со мной», – сказала я и повела в мою спальню. Ни протеста, ни особой заинтересованности с ее стороны – это только усилило мой гнев. Я подтащила Ханну к кровати; она стояла рядом, смотрела на голову Луси на подушке и я увидела – клянусь, увидела – выражение удовольствия, промелькнувшее в ее глазах. Когда Ханна повернулась ко мне, взгляд ее был совершенно невинен.

– Мамочка? – сказала она.

– Это ты. – Мой голос дрожал от гнева. – Мне все известно. – Я любила мою птичку. Она перешла ко мне от одной пожилой соседки, с которой мы были когда-то дружны; все эти годы без ребенка в доме мое внимание было сосредоточено на Луси – милом, беззащитном, крошечном существе, нуждавшимся в заботе и во мне. Ханна знала, насколько сильно я любила Луси. Да, знала.

– Нет, – ответила она и наклонила голову набок, продолжая изучать меня. – Нет, мамочка. Это была не я.

Я оставила ее около кровати, а сама бегом спустилась в кухню. Там стояла клетка Луси – дверка распахнута, окоченевшее обезглавленное тельце лежит на полу рядом с клеткой. Скользя взглядом, я быстро осмотрела все вокруг. Как она это сделала? Чем? Разумеется, у нее не было доступа к кухонным ножам. Пронзенная внезапной догадкой, я побежала обратно наверх в ее комнату. И вот она – металлическая линейка из ящика для инструментов Дага, лежавшая на столе. Днем раньше я слышала, как Ханна просила Дага дать ей линейку «для дела», как она объяснила. И теперь линейка валялась рядом с ее поделками, я смотрела на нее, пока тошнота не подступила к горлу.

Я не слышала, как Ханна последовала за мной из кухни наверх, тихо вошла в комнату и очутилась рядом.

– Мамочка? – позвала она.

Душа ушла в пятки.

– В чем дело?

Она посмотрела на мой живот.

– Все в порядке?

Ее манера говорить – чарующим мелодичным голосом, немного пришептывая, – была восхитительна, все это отмечали. Я преодолела отвращение и спросила:

– Что? Что в порядке?

Она изучающе посмотрела на меня.

– Ребенок, мамочка. Малыш в твоем животике. Он в порядке? Или тоже умер?

В защитном жесте я прижала руку к животу, словно обороняясь от удара Ханны. Она сверлила меня взглядом.

– С чего ты взяла, что ребенок мертв? – прошептала я. – Почему ты так говоришь? Не может быть, чтобы Ханна знала о самом большом из моих страхов – что ребенок, наше второе чудо, не выживет, появится на свет мертвым. Эти навязчивые мысли были следствием наших непростых с ней отношений, я думаю. Я почти чувствовала, что заслуживаю все это, ведь я такого наворотила с Ханной. В наказание у меня заберут мое нерожденное дитя.

Когда я посмотрела в ее глаза, по моей спине пробежал холодок.

– Стой здесь, – сказала я. – Не уходи, пока я не разрешу.

Этим же вечером я рассказала обо всем Дагу.

– Что мы будем делать? – спросила я. – Что, черт возьми, мы будем делать?

– Мы не знаем наверняка, что это была Ханна, – вяло отреагировал он.

– Тогда кто, черт побери?

– Возможно… Боже, я не знаю! Возможно, лиса или кто-то из слоняющихся соседских детей.

– Не будь дураком!

– У нас в саду все время шныряют лисы, – сказал он. – Ты уверена, что черный ход был закрыт?

– Ну… нет. Она была открыта, но…

– Мы должны были раньше предупредить Ханну, чтобы она не оставляла клетку незапертой, – добавил он.

Правда, Ханна любила кормить Луси, хотя знала, что ей не разрешалось открывать клетку без меня, может быть, она вертела щеколдой туда-сюда.

– Хорошо, а как насчет того, что она сказала о ребенке? – спросила я.

Даг устало потер лицо.

– Ей пять лет, Бет. Она пока не понимает, что такое смерть, так ведь? Вероятно, ей страшно из-за ее нового братика или сестренки.

Я посмотрела на него в упор.

– Не могу поверить… как ты можешь так говорить! Я знаю, что это Ханна. Да у нее на лице все было написано!

– А ты-то где была? – Он повысил голос. – Где, черт возьми, ты была в это время? Почему не следила за ней?

– Не смей меня обвинять! – прокричала я. – Не смей!

Обеспокоенные, утомленные, мы продолжили спорить, язвить, ершиться, нападать друг на друга.

– Мамочка? Папочка? – Ханна возникла в дверном проеме, сонная и такая очаровательная в своей розовой пижаме. В руке она держала мишку. – Почему вы кричите?

Даг встал со стула.

– Привет, малышка! – Он зазвучал неожиданно весело. – Как поживает моя принцесса? Обнимешь папочку?

Она кивнула и, осторожно подойдя ближе, грустно и тихо спросила:

– Это из-за Луси?

Мы с Дагом переглянулись. Он поднял ее на руки.

– Ты знаешь, как это случилось?

Она помотала головой.

– Мамочка думает на меня, но я этого не делала! Мамочка любит свою птичку, и я тоже.

Из ее глаз хлынули слезы.

– Я бы никогда в жизни не навредила Лулу.

Даг крепко ее обнял.

– Я знаю, что ты бы этого не сделала, конечно, нет. Это всего лишь чья-то злая шутка, вот и все. А может, лиса озорничала. Ну же, солнышко, перестань плакать, пожалуйста. Пойдем обратно в твою кроватку.

Я знаю, что он сам себя обманывал, он был слишком напуган, чтобы признать правду, но мне никогда еще не было так одиноко, так скверно, как в тот момент. Когда они уходили из кухни, я подняла глаза и поймала невозмутимый взгляд Ханны, взиравшей на меня через плечо ее отца. Мы неотрывно смотрели друг на друга, пока они не повернули за угол и не скрылись из виду.

4

Лондон, 2017

Когда Клара сняла трубку домофона, она услышала потрескивающий голос Мака, он раздавался словно из другого мира – обычного, невинного места, в котором сердце не перестает биться и кровь не стынет в жилах после получения электронных писем.

– Господи, – сказал он, когда она его впустила, – ты выглядишь ужасно. Я пошел к тебе на работу, но мне сказали, что после обеда ты не возвращалась, так что… – Он замолчал. – Клара, ты в порядке?

Клара, ничего на это не ответив, подвела его к компьютеру и ткнула в экран.

– Читай, – сказала она.

Мак послушно сел. Пока он читал, Клара наблюдала за ним: голова наклонена, густые черные волосы торчат во все стороны, стройный высокий мужчина, скрючившийся в маленьком офисном кресле в таком неудобном положении, что кажется, сейчас распрямится и выпрыгнет из него, как чертик из табакерки. Она была рада его видеть, сковавший ее страх стал понемногу ослабевать.

Мак, самый близкий друг Люка еще со школьной скамьи, проводил в их квартире почти столько же времени, как и они сами. Он был частью той жизни, которую Клара знала всего сутки назад: ночи в клубе «The Reliance», вечера дома с пивом и коллекцией дисков, долгие похмельные обеды по субботам в «The Owl» или «Pussycat», только им понятные шутки и истории, легкие, комфортные отношения людей, связанных давней дружбой; Мак поддерживал их, был свидетелем счастливой нормальной жизни – до того, как все стало ненормальным, настолько далеким от того, чтобы быть нормальным.

– Вот дерьмо, – сказал он, закончив читать.

– Ты знал о сообщениях? – спросила она.

Мак смущенно посмотрел на нее:

– Ну да, Люк говорил мне, что получает странные письма, но я понятия не имел, что их так много и они настолько ужасны.

В отчаянии Клара повысила голос:

– Почему, черт возьми, он мне не сказал? Поверить не могу, что он скрыл их от меня. Сплошная мерзость, а от некоторых просто тошнит.

– Да уж, – сказал Мак. – Он… гм, не хотел тебя волновать…

– Ради всего святого!

– Знаю, знаю. Думаю, ему было не по себе от того, что их писала женщина.

– Издеваешься? Эта психопатка залезла в мою квартиру, угрожала моему парню. Что он затеял, когда решил мне ничего не рассказывать? – Она внимательно посмотрела на Мака. – Ему известно, кто она?

Мак замотал головой в ответ:

– Нет. Честно, не думаю, что у Люка были хоть какие-то догадки.

Она повернулась к экрану компьютера и прочла вслух последнее сообщение: «Иду за тобой».

– В смысле… что за хрень?

Она поискала глазами телефон.

– Я собираюсь звонить в полицию.

Мак поднялся.

– Я абсолютно уверен, что они не будут ничего делать, если человек отсутствует меньше двадцати четырех часов. Послушай, Клара, эти письма… писала какая-то извращенка, возможно, бывшая подружка, решившая запугать Люка, но я сомневаюсь, что они связаны с его исчезновением прошлой ночью.

– Тогда где его носит, черт возьми?

Он пожал плечами.

– Вероятнее всего – решил немного проветрить голову.

– Проветрить голову? С какой стати ему могло это понадобиться?

Мак не ответил, отвел глаза в сторону и сказал:

– Я обзвонил всех его друзей, но думаю, он может быть у родителей. Ты с ними связывалась?

Вопрос привел Клару в замешательство.

– Еще нет.

– Может, стоит попробовать? Это то, что в первую очередь сделала бы полиция.

Мак был прав. Даже странно, что такая очевидная мысль – дом мамы и папы Люка в Саффолке – не пришла ей в голову ранее. Она не знала никого, кто был бы так привязан к родителям, как Люк. Возможно, он был настолько напуган, что решил уехать из Лондона на несколько дней. Но если это так, почему он ей ничего не сказал?

Она в замешательстве посмотрела на телефон.

– А если его там нет? Ты же их знаешь – они с ума сойдут.

– Эй, а ты права…

Они уставились друг на друга, думая об одном и том же: Эмили.

Люк никогда не говорил о своей старшей сестре, Кларе были известны лишь сухие факты: в восемнадцать лет Эмили покинула отчий дом, и больше о ней не слышали. На тот момент Люку было десять, его брату Тому – пятнадцать. Люк рассказал ей об этом однажды поздно вечером в его старой коммунальной квартире в районе Пэкхем, расположенной в полуразрушенном викторианском таунхаусе в переулке рядом с Куинс-роуд, через несколько месяцев после того, как он и Клара стали встречаться; они валялись там в кровати ночи напролет, слушая музыку и голоса из баров и ресторанов, теснившихся под железнодорожными арками вдоль улицы, а над ними по эстакаде с грохотом проносились поезда.

– Ни малейшего представления, что с ней случилось? – спросила Клара, сраженная его историей.

Люк пожал плечами, а когда заговорил, в его голосе звучала горечь, которую она до сих пор не замечала.

– Нет, ни единой мысли ни у кого из нас. Просто однажды ушла. Оставила записку, в которой сообщила, что покидает дом, после этого никаких вестей от нее не было. Это полностью разрушило мою семью; родители так и не смогли оправиться. У мамы случился нервный срыв, после чего мы решили, что будет лучше никогда больше не упоминать имя Эмили. Мы убрали ее фотографии и перестали о ней говорить.

Клара в ужасе села на кровати.

– Так страшно! Тебе было всего десять, наверное, очень хотелось поговорить о ней… должно быть, это невероятно опустошило и тебя, и брата.

Он перестал водить рукой по ее ноге.

– Думаю, мы поняли, что не стоило этого делать.

– Но… разве не … я хочу сказать, полицию разве не привлекли к расследованию?

Он понурил голову.

– Она ушла сама по доброй воле. И мне кажется, это особенно ранило моих маму и папу – в записке говорилось, что она уходит, но не объяснялось, куда и почему. Отец говорил мне, что нанял тогда частного детектива, чтобы попытаться разыскать ее, но безрезультатно. – Он пожал плечами. – Она словно испарилась.

В этот момент Клара поняла про Люка то, что до сих пор оставалось загадкой. Нет-нет, да мелькала за его смехом и шутками, его потребностью быть живительной силой и душой любой вечеринки едва уловимая печаль, которую Клара до сегодняшнего дня не могла распознать.

– Какая она была? – тихо спросила Клара.

Он улыбнулся.

– Классная. Забавная, милая, но немного неистовая, что ли… Тогда я был десятилетним мальчиком, и сейчас не могу быть объективным, но мне кажется, такие люди редко встречаются. Ее страстно увлекали многие вещи, все эти собрания и марши за спасение китов, права женщин… да что угодно. Сводила с ума родителей, не могла спокойно усидеть на месте, просто выполняя школьные домашние задания. Я был ребенком, но ее принципиальность, уверенность в том, что правильно, а что – нет, даже в то время вызывали у меня восхищение. Свободный духом человек, понимаешь? – Он вздохнул и почесал лицо. – Может, у нас дома ее слишком ограничивали, а ей хотелось свободы? Кто знает? По-видимому, поэтому она и ушла.

– Мне так жаль, – мягко сказала Клара. – Не могу представить, каким ударом это стало для всех вас.

Он встал, прошел по комнате, достал с полки книгу и протянул ей. Тоненький том с детскими стихами: Т. С. Элиот, «Практическое котоведение».

– Она отдала ее за несколько месяцев до своего исчезновения, – сказал Люк. – Читала мне, когда я был маленьким. Это было… – Он прервался. – Так или иначе… это все, что у меня от нее осталось.

С благоговением Клара открыла книгу и прочла вслух надпись на чистом листе в начале: «Шаромыге от Разваляхи^[1]. Люблю тебя, мелкий. Целую, твоя Э.».

– Шаромыга? – удивилась Клара, и он улыбнулся в ответ.

– Это имена котов в одном из стихотворений, ее любимом.

Он немного помолчал, прежде чем сказать: «В любом случае, все в прошлом», – взял книгу из рук Клары, притянул ее к себе и вновь начал осыпать поцелуями, лишь бы – как ей показалось – она перестала задавать вопросы. Когда бы впоследствии Клара не пробовала говорить об Эмили, Люк только пожимал плечами и менял тему разговора, пока она, наконец, не сдалась, хотя мыслями часто к ней возвращалась – пропавшей сестре ее парня, однажды ушедшей из дома, о которой больше не было слышно.

С внезапной решительностью Клара сказала Маку:

– Я еду туда.

Он удивленно вздернул брови:

– В Саффолк? Сколько это занимает времени?

Она озиралась в поисках ключей и сумки.

– Час-полтора, не больше. По крайней мере, я буду что-то делать. Не могу просто сидеть здесь и ждать, мне кажется, я схожу с ума. Думаю, ты прав – я найду его там. Он так близок с отцом и матерью. И если он уехал, испугавшись писем, пусть сам скажет мне об этом, глядя в глаза.

– О’кей, – протянул Мак. – А если его там нет?

Она посмотрела на него.

Мак кивнул и похлопал по сумке с ноутбуком.

– Конечно, у меня полно фотографий, которые нужно отредактировать – мне все равно, где работать.

Она помедлила.

– А ты не обзвонишь госпитали?

– Клара, я не думаю, что…

– Тогда я позвоню в полицию – еще одна причина, почему сначала я хочу предупредить Роуз и Оливера. Ты останешься здесь на случай, если он все-таки вернется? Пожалуйста, Мак!

Он обезоруживающе развел руками.

– О’кей, сделаю.

Клара села в машину и сразу же позвонила в офис, переключив телефон на громкую связь, прежде чем отправиться на другой конец города в сторону трассы М11. Она немного не доехала до Северной окружной дороги, а ее редактор уже согласился, хотя и неохотно, предоставить ей еще один выходной ввиду «личных обстоятельств». После этого она связалась с Лорен, которая подтвердила, что от Люка весь день не было новостей. В конце разговора Клара попросила соединить ее со службой безопасности и поговорила с Джорджем, охранником, дежурившим в прошлую ночь. Тот рассказал ей, что Люк покинул здание через служебный выход около 7.30 вечера, они перекинулись парой слов о футболе, ничего необычного Джордж не заметил.

– Ты же знаешь Люка, – хмыкнул он, – всегда с улыбкой на лице.

Проезжая по лондонским улицам, она думала о родителях Люка. Клара помнила, как сильно волновалась в тот день, когда Люк впервые привез ее в «Ивы», дом его детства в Саффолке. Роуз и Оливер произвели большое впечатление на Клару – преисполненные жизненной силой, они так мало походили на ее собственных маму и папу.

Это было утром в конце мая. Они подъехали к одиноко стоящему дому, застывшему перед суровой красотой Саффолка: равнинные поля, казалось, тянулись бесконечно, а безбрежное небо над ними было синим и безоблачным. Они обошли дом и Люк провел ее в сад с длинными извивающимися дорожками; по краям были высажены кусты, поражавшие воображение многообразием красок, посередине росла белая сирень, ее ветки сгибались под тяжестью цветов, а в воздухе чувствовался сладковато-пудровый аромат.

– Ух ты, – прошептала она, и Люк улыбнулся.

– Гордость и радость моей мамы. Ты бы видела вечеринки, которые она устраивает здесь каждым летом – собираются все деревенские жители, просто какое-то безумие!

Роуз стояла на коленях перед клумбой в дальнем краю сада с секатором в руке. Она поднялась, заслышав их голоса, и у Клары скрутило живот от страха. Что подумает о ней эта культурная, образованная женщина, в прошлом хирург? Понравится ли ей Клара, сочтет ли она ее достойной своего сына?

Но Роуз улыбнулась, пошла им навстречу и в тот самый момент Клара поняла, что все будет хорошо. Эта стройная, симпатичная, моложавая женщина в летнем розовом платье абсолютно не выглядела устрашающе. Наоборот, Клара была сражена обаянием Роуз, тем, как сверкали ее глаза, когда она улыбалась, той искренней теплотой, с которой Роуз обняла Клару. Энтузиазм, звучащий в ее голосе, был заразителен. В тот день Роуз провела Клару на кухню и, похлопав по руке, сказала: «Давай выпьем чего-нибудь, и ты мне все о себе расскажешь… я так рада тебя видеть».

Оливер, отец Люка, вынырнул откуда-то из глубин дома, – высокий мужчина крупного телосложения, широкоплечий бородач, похожий как две капли воды на своего сына; их роднило и великолепное чувство юмора, и доброжелательный взгляд практически одинаковых карих глаз. Оливер преподавал в университете, написал несколько книг по истории искусства. Немного застенчивый, он был деликатнее и сдержаннее своей жены, и Клара сразу же прониклась к нему симпатией.

В тот день она полюбила все, что было связано с Лоусонами: красивый, беспорядочно спланированный дом, спокойную привязанность, которую они демонстрировали, даже их манеру спорить и шутить, добродушно высмеивая недостатки друг друга – неряшливость Оливера и его склонность к ипохондрии, перфекционизм любившей покомандовать Роуз или неспособность Люка хоть в чем-то уступить и при этом не дуться. Для Клары, выросшей в доме, где даже малейший намек на неуважение к окружающим мог привести к неделям обиженного молчания, такое положение дел стало откровением. В тот первый визит в «Ивы» у Клары возникло странное чувство дежавю, как будто она вернулась после долгого отсутствия в знакомое место, предначертанное ей судьбой.

В первое время Клара тайком выискивала хоть что-нибудь, что указывало бы на пропавшую сестру, но ничего не находила. Эмили не было ни на одной из фотографий, стоявших в гостиной, на стенах в кухне висели, любовно размещенные, лишь старые дошкольные рисунки Тома и Люка, подписанные детским неровным почерком. В рассказах Люка Эмили представала сильной и яркой личностью – теперь даже в ее комнате на чердаке ничего о ней не напоминало. Чем старательнее семья пыталась уничтожить память об Эмили, тем ощутимей было ее присутствие – так тогда показалось Кларе. Она все размышляла о том, что случилось с сестрой Люка; как кому-то могло прийти в голову оставить любящую семью так внезапно и потом будто раствориться в воздухе. Этот вопрос занимал ее, ведь несмотря на искреннее радушие Лоусонов, уют и комфорт их великолепного дома, она чувствовала тоску, прячущуюся по темным углам комнат.

За последующие три года Клара только однажды услышала, как упоминали имя Эмили. Это случилось на дне рождения Роуз, в «Ивах» было полно гостей: приехали друзья из соседней деревни, бывшие коллеги Роуз из госпиталя, друзья – писатели и знакомые издатели Оливера, и, похоже, все студенты с факультета, где он преподавал, в полном составе. Пьяный вдрызг Оливер рассказывал Кларе шутку о недавней исследовательской поездке, как вдруг внезапно остановился на полуслове, растерянно уставившись в бокал с выпивкой.

– Оливер, все в порядке? – спросила удивленная Клара.

Он ответил совершенно чужим, хриплым голосом:

– Знаешь, она была для нас целым миром, наша маленькая девочка, мы любили ее до беспамятства.

К ужасу Клары его глаза наполнились слезами, когда он сказал:

– Моя дорогая Эмили, мне жаль, мне очень жаль.

Застыв, Клара с удивлением смотрела на Оливера, пока не подошел Том, брат Люка, и деликатно не увел его, приговаривая: «Давай, пап, пора в кровать, вот так, пошли».

Клара выбралась наконец из Лондона и поехала по трассе М11. Примерно через час она достигнет Саффолка. Но будет ли там Люк? Она покрепче сжала руль и надавила на педаль газа. Конечно, он там – как же иначе? Невольно в памяти всплыли прочитанные сообщения: «Скоро, Люк, скоро состоятся твои похороны», – и животный страх вновь обуял ее.

Клара добралась до «Ив» на закате. Она вышла из машины, посмотрела наверх – галки с криком кружили над окрестными полями в сумеречном небе. Волшебный момент безмятежности перед наступлением ночи. Перед ней был сельский дом восемнадцатого века, ползучие клематис и дикий шелк цеплялись за стены из красного кирпича, старая плакучая ива дрожала на ветру. По обе стороны от низкой и немного искривленной широкой двери из дуба – окна из толстого стекла, сквозь которые видно элегантное убранство. Дом из сказки, одиноко стоящий на фоне бесконечного чистого неба. И вот Клара у двери, делает глубокий вдох прежде, чем постучать: «Пожалуйста, Люк, только будь там, пожалуйста, пожалуйста, будь».

Она услышала, как за дверью старый спаниель Клементина привычно скребет лапами, затем щелкнула щеколда. Дверь открыл Оливер. Он осторожно вглядывался в темноту, не сразу узнав Клару, ни с того ни с сего нагрянувшую к ним в дом, где они жили уединенно, вдалеке от всех. В конце концов, его лицо разгладилось. «Господи, Клара!» Он обернулся и позвал жену: «Роуз, это Клара! Ох, да успокойся же, Клеми! Проходи, проходи, что за приятный сюрприз. Скажи на милость, что ты здесь делаешь?»

Увидев позади Оливера уютную комнату, мягкий свет, Клара ощутила знакомое притяжение дома. Клара уловила запах еды и представила, как Роуз готовит ужин и слушает BBC Радио 4 – сцена из домашней жизни с гостеприимными и радушными хозяевами – это так отличалось от чопорного таунхауса в Пендже, где она выросла. Но прежде чем Клара успела ответить, за спиной Оливера выросла Роуз. «Мать честная… привет, милая! А где Люк?» Роуз, довольная, с выжидающим видом посмотрела мимо Клары в сторону машины.

У Клары сжалось сердце. Черт!

– Вообще-то мы не вместе, – призналась она.

Оливер нахмурился.

– О… – протянул он, но тут же учтиво добавил: – Ну что ж, как бы там ни было, мы рады тебя видеть! Проходи, проходи!

Продолжавшая улыбаться Роуз спросила:

– Почему не вместе?

– Так вы от него ничего не слышали?

– Нет, с выходных ничего.

Не дав Кларе говорить в дверях, Оливер проводил ее на кухню.

– Проходи, проходи и садись!

Пока Роуз суетилась, подогревала чайник, а Оливер рассказывал о материалах, которые он собирал для своей новой книги, Клара наклонилась и погладила Клеми, размышляя, с чего бы начать.

Наконец Роуз поставила чашки и чай на стол перед Кларой и, присаживаясь, мягко спросила:

– Ну, дорогая… и где же носит нашего сына?

Клара собралась с духом.

– Никто не видел Люка со вчерашнего вечера, примерно с семи тридцати, – начала она. – Он отправил мне электронное сообщение, написал, что собирается прийти домой, но так и не появился; телефона у него при себе нет. У Люка на сегодня было назначено важное собеседование, и большое совещание в офисе… но никто о нем ничего не слышал. – Она перевела взгляд с одного на другого. – Это так на него не похоже, я очень волнуюсь. Думала найти его здесь, но …

Оливер выглядел растерянным.

– Ну, вероятно, пошел к друзьям… или…

Клара кивнула.

– Дело в том… возможно, и ерунда, конечно… но в последнее время он стал получать странные письма, и произошло еще кое-что. Нашу квартиру взломали; подозрительные телефонные звонки, и… фотографии. Мы не хотели вас беспокоить, так что…

– Звонки? Фотографии? Какого рода? – спросила Роуз в замешательстве.

– Кто-то следил за Люком и фотографировал его с целью запугать, я думаю.

Даже сквозь аккуратно наложенную косметику было видно, как побледнела Роуз.

– О чем говорилось в сообщениях?

– Они были неприятными, – призналась Клара, – достаточно устрашающими. В них говорилось о его похоронах и о том, что за ним придут.

– О боже, боже мой! – Роуз прижала ко рту трясущуюся руку.

– Я не… – начала было Клара, но остановилась, заслышав скрип половиц сверху, а затем шаги на лестнице. Она недоуменно посмотрела на Оливера и Роуз. Настало секундное замешательство, Клару бросило в дрожь при мысли о том, что это мог быть Люк. Мелькнула тревожная догадка, что ее обманули, и Люк все время находился в доме. Но уже в следующее мгновение она узнала мужчину, входившего на кухню, – это был Том, старший брат Люка.

Они беспомощно глазели друг на друга, пока Том не вымолвил:

– Клара! А где Люк?

Клара наблюдала за Томом в то время, как его отец объяснял причину ее визита. Она до конца так и не разобралась в старшем брате Люка. Возможно, потому, что отстраненность Тома контрастировала с приветливостью остальных Лоусонов; долгое время ей казалось, что Том соблюдал дистанцию в отношениях с членами семьи, а его равнодушие граничило с презрением. Хотя Том всегда был вежлив при их редких встречах, Кларе так и не удалось пробить стену его сдержанности.

В сущности, странно было видеть Тома в «Ивах». Несмотря на то что Том жил относительно недалеко – в Норидже – он не был так близок с Оливер и Роуз, как Люк, навещая их куда как реже своего младшего брата. В отличие от Люка Том внешне больше походил на мать, чем на отца, унаследовав ее высокие скулы и голубые, почти бирюзового цвета глаза, но, по всей вероятности, – ни капельки ее природной душевности. Люк как-то поделился с Кларой, что Том около года назад порвал со своей девушкой, с которой встречался долгое время, но по какой причине – Люк не знал. «В этом весь Том, – сказал он. – Чертова закрытая книга, когда речь заходит о таких вещах».

– Он, наверное, напился где-нибудь, – сказал Том со снисходительностью старшего брата, которая так злила Люка.

Клара подавила в себе вспышку раздражения, сумев вежливо ответить:

– Надеюсь, это так.

– А что насчет сталкера? – испуганно спросила Роуз.

Том пожал плечами, подошел к большому родительскому винному шкафу и выбрал себе бутылочку.

– Может, одна из его бывших, съехавшая с катушек, – сказал он, доставая бокал. – Том посмотрел на Клару и, заметив ее досаду, немного смутился и добавил более доброжелательным, даже покровительственным тоном: – Уверен, он скоро объявится. Я бы не волновался.

В этот момент Роуз схватила своего мужа за руку.

– Оли, где он? Где он?

– Том прав – он объявится, – тихо проговорил Оливер и, утешая Роуз, положил свою руку поверх ее. Хотя его голос звучал успокаивающе, в глазах читалась тревога.

Клара поднялась.

– Извините, что расстроила вас всех, – несчастно пробормотала она.

– Что ты сейчас будешь делать? – спросил Том.

– Позвоню в полицию, как только попаду домой, если он, конечно, еще не вернулся. К тому времени он будет отсутствовать больше двадцати четырех часов, так что надеюсь, они отнесутся к этому серьезно. – Она обвела кухню глазами в поисках сумочки.

– Вообще-то это миф, знаешь? – отреагировал Том.

Клара растерянно моргнула.

– То есть?

– По поводу двадцати четырех часов. Ты можешь заявить о пропаже человека в любое время по своему усмотрению – полиция и в этом случае обязана отнестись серьезно.

Клара взяла сумочку, игнорируя его «я все знаю» тон.

– Ну, как бы то ни было, мне пора, – сказала она. – Мак у нас дома, обзванивает больницы. На всякий случай, – добавила Клара, видя беспокойное выражение лица Роуз.

– О боже, о господи, я не … – взволнованная Роуз встала.

– Он объявится. – Клара вложила в свои слова больше уверенности, чем она в действительности ощущала. – Том прав, ночка, наверное, выпала не из легких, и он сейчас где-нибудь отсыпается. Позвоню в полицию просто, чтобы убедиться.

Роуз кивнула с несчастным выражением лица.

– Позвони мне после разговора с ними.

Роуз и Оливер выглядели такими испуганными, что Клара пожалела о своем приезде. Впервые за все время с момента знакомства, отличавшие их энергия и жизненная сила, казалось, улетучивались; и хотя им было всего немногим за шестьдесят, смущенная Клара на мгновение отчетливо представила, какими слабыми стариками станут когда-нибудь Роуз и Оливер.

– Конечно, – кивнула она решительно. – Сразу же.

Клара быстро обняла Роуз, чмокнула Оливера и затем помахала рукой Тому.

– До скорого! Мне жаль, но будет лучше, если я поеду обратно прямо сейчас.

Как только Клара села в машину, она позвонила Маку.

– Что нового? – спросила она.

– Ничего. В больницы не поступал никто, кто подходил бы под его описание – из тех, по крайней мере, кого они не смогли пока опознать. – Он помолчал. – Я так понимаю, отец и мать ничего о нем не слышали?

– Нет, – сказала он спокойно.

– Вот дерьмо, – повисла тишина. – Как они восприняли?

– Так себе. Роуз очень подавлена.

– Твою мать, когда увижу – убью подонка.

Она слабо рассмеялась.

– Господи, Мак, где он, черт возьми?

Мак какое-то время не отвечал, а потом сказал абсолютно не своим голосом:

– Я не знаю, Клара. Правда, не знаю.

5

Кембриджшир, 1987

Наш сын Тоби, наше счастье, родился за несколько недель до шестилетия Ханны. Я наслаждалась материнством: то, как его глазки следили за мной по всей комнате, как он тянул ко мне руки, лишь стоило мне приблизиться – походило на телепатическую связь. Мы были словно один человек; казалось, он сливался со мной в единое целое, когда я держала его, а он крепко прижимался, уткнувшись носом в мою шею, и я ощущала всем телом тепло его кожи. Я понимала, что наконец нужна и любима, как всегда об этом мечтала. Всё просто – мы боготворили друг друга; и да… думаю это заставляло Ханну чувствовать себя отодвинутой на второй план.

Я прилагала все усилия, чтобы Ханна ощущала себя частью семьи; следовала советам из книг о соперничестве между братьями и сестрами, какие только могла найти, старалась изо всех сил показать ей, что она любима не меньше брата. Но это почти всегда оборачивалось против меня.

– Пусть этот день будет нашим, только Ханна и мамочка, – сказала я ей однажды утром после завтрака. – Чего бы тебе хотелось? – бодро спросила я. – Все, что скажешь.

Она злобно посмотрела на меня, продолжая уплетать сухой завтрак Нестле, но ничего не ответила.

– Бассейн? Кино?

Молчание в ответ.

– Пройдемся по магазинам, посмотрим новую игрушку?

Она пожала плечами.

– Ну что ж, тогда решено – идем по магазинам.

Мы поехали в ближайший городок, где в центре находился большой магазин игрушек.

– Можем сначала выпить чай с пирожными, – предложила я. – Правда, здорово? Только мы, девочки… Ты уже такая большая, давай выберем тебе милое платье? – Но она лишь глазела в окно, пока я продолжала лепетать.

Это был один из чудесных старомодных магазинов, где продавались сделанные со вкусом дорогие игрушки ручной работы, ориентированный на родителей, не переносящих пластмассу. Обычно я не хожу в подобные места, но мне очень хотелось купить Ханне что-нибудь особенное и оригинальное. Мы шли между рядами, я обращала ее внимание на бесконечные полки с куклами, играми и мягкими игрушками, но она едва замечала их, лишь смотрела на меня с нескрываемой скукой. Я начала терять терпение.

– Ну же, милая, выбирай все, что хочешь!

И в этот момент я заметила в конце магазина знакомого из моей деревни. Я совершенно остолбенела, мое сердце заколотилось от неожиданности и мне стало не по себе. Я вжала голову в плечи и быстро отвернулась, поспешно двигаясь в другом направлении. Я была не в состоянии отвечать на всевозможные вопросы, которые неизбежно коснулись бы подробностей причины нашего с Дагом внезапного отъезда несколько лет тому назад.

Прячась за полками с плюшевыми медведями я осматривалась в поисках Ханны, и моя душа ушла в пятки, когда я осознала, что ее там не было.

– Ханна, – тихо позвала я, – ты где?

Когда наконец мой бывший сосед ушел, я вздохнула с облегчением. И тут же откуда-то из-за угла вынырнула Ханна.

– Я хочу домой, – сказала она.

Я чувствовала себя как выжатый лимон, сил спорить не было.

– Хорошо. Пусть будет по-твоему.

На выходе чья-то рука легла на мое плечо. Я обернулась и увидела женщину средних лет, глядевшую на меня с явным отвращением.

– Вам надо будет за это заплатить, – процедила она сквозь зубы.

Только потом я заметила ее бейджик с надписью «менеджер».

– Извините? – спросила я.

Женщина разжала кулак, на ладони лежало что-то, напоминавшее деревянные палочки.

– Я видела, как она это сделала, – сказала женщина, кивая в сторону Ханны. – Вам нужно заплатить. Пожалуйста, пройдемте со мной.

Я сообразила, что она держала красивый набор деревянных куколок ручной работы из очень дорогого кукольного домика, на который я обратила внимание Ханны сразу же, как мы вошли. У всех до единой куколок были вырваны головы, ноги и руки. Я посмотрела на Ханну, глядевшую на меня самым невинным образом.

Домой мы возвращались в полной тишине. Едва открыв входную дверь, я бросилась к Тоби, выхватила его из рук Дага, зарылась лицом в его теплую шейку, ища утешения, поспешила в свою комнату и с шумом захлопнула дверь.

С самого начала мы с Дагом по-разному реагировали на поведение Ханны. Небольшой шрам в уголке глаза у меня еще не зажил, а вид опустевшей клетки Луси, припрятанной в нашем гараже, напоминал мне, на что она способна. Тоби был на редкость прилипчивым ребенком, не любившим, когда его опускают с рук на пол; иногда я поднимала глаза и замечала Ханну, следившую за нами так, что мне становилось не по себе и по телу пробегала дрожь.

Да, пожалуй, я немного перегибала палку, защищая моего мальчика, с подозрением и опаской косясь на дочь всякий раз, как она к нему приближалась. Кормление грудью служило мне оправданием, чтобы быть с ним всегда рядом, но вскоре Даг стал упрекать меня за то, что я «монополизировала» нашего ребенка.

– Ты превратила его в нытика, – говорил Даг, когда он пытался взять Тоби на руки, а тот с плачем тянулся ко мне. Выглядело так, что я, как он думал, специально отдаляла от него ребенка, но это просто было неправдой.

Общаясь с Ханной, Даг старался уделять ей как можно больше внимания, независимо от того, что она делала, как будто одна лишь сила его любви могла направить ее на верный путь. Так, если он возвращался домой с работы и видел Ханну, стоявшей в наказание в углу, он – к моему величайшему неудовольствию – сгребал ее в охапку, давал печенье, забирал с собой в гостиную, где они вместе смотрели по телевизору ее любимые мультфильмы, в то время как я играла с Тоби в другой комнате. Постепенно наша семья начала распадаться на две половинки, с одной стороны – я и Тоби, с другой – Ханна и Даг. Действительно, Ханна вела себя намного лучше, когда находилась со своим отцом, но я чувствовала, что она наслаждалась растущими между мной и Дагом противоречиями. Я видела проблески удовольствия в ее глазах в моменты наших споров, она выглядела счастливой, если мы поглощали еду в оглушительной тишине.

За несколько месяцев до семилетия Ханны мы вновь были вызваны в школу на разговор о ее поведении. Утром мы повздорили, и мы ехали туда сохраняя практически полное молчание, Тоби спал позади в своем кресле, Даг мрачно уставился вперед на дорогу. По дороге я размышляла о Ханне. Стала ли я причиной этого, чем бы «это» ни было? Могла ли боль, которую я испытывала годами из-за отсутствия ребенка, повлиять на связь с моим первенцем? Тогда я чувствовала себя сломленной, совершенно одинокой, никто – даже Даг – меня по-настоящему не понимал. Возможно, в состоянии горя и изоляции я воздвигла защитную стену между собой и остальным миром, что ожесточило мое сердце, неспособное целиком и полностью полюбить и принять дочь, когда она наконец появилась? Это то, что она чувствовала и против чего протестовала? Я смотрела в окно, еле сдерживая слезы; и вот мы подъехали ко входу в начальную школу Вест-Эльмс.

В школе изо всех сил старались проявлять понимание, молодая учительница Ханны настоятельно предлагала способы и практические меры, которые помогли бы нам справиться с нашей трудной дочерью, малолетней правонарушительницей, давала почитать брошюры и рекомендовала психологические консультации, пока тихо не намекнула, что Ханну могут попросить покинуть школу, поскольку они заботятся об интересах и других учеников.

– У нее есть хоть один друг? – жалким голосом спросила я.

Мисс Фокстон вздохнула.

– Она приближает к себе детей определенного типа, выбирая среди них особо ранимых и поддающихся чужому влиянию. Ханна, если захочет, может быть весьма убедительной. Обычно она разрешает такому ребенку стать ее временным союзником, а потом, когда ей это наскучит, полностью отворачивается от него. Эту модель поведения мы наблюдали неоднократно, – мисс Фокстон перевела взгляд на карандаш, который вертела в руках. – Дейзи Уильямс – лишь один из примеров, безусловно. Но нет, я никогда не видела, чтобы она подружилась с кем-нибудь по-настоящему.

Я кивнула, вспомнив о Дейзи. Застенчивая, страстно желающая угодить, она была очень бледным, худощавым ребенком с белоснежными волосами и красными веками, немного похожая на кролика с ободранной шкуркой. Ханна обратила на нее внимание в прошлом учебном году, несколько недель пользовалась восхищением и раболепной преданностью своей новой подруги, а потом насквозь промокшую Дейзи нашли в туалете на детской площадке, связанную ее же собственной скакалкой. Ханна, сама невинность, утверждала, что они всего лишь играли в копов и грабителей, Дейзи всячески поддерживала эту версию произошедшего, но с этого момента – вероятно, по настоянию матери Дейзи, глядевшей на меня с нескрываемой ненавистью когда мы пересекались на детской площадке, – в школе сделали все возможное, чтобы держать девочек подальше друг от друга.

После беседы с классной руководительницей Ханны мы возвратились в машину в гнетущей тишине.

– Ох, Даг, – сказала я, опустившись на пассажирское кресло рядом с водителем.

Он посмотрел на меня и вздохнул.

– Знаю.

Даг пододвинулся и взял меня за руку, на секунду я почувствовала прежнюю с ним близость. Но только он хотел мне что-то сказать, как проснулся и заплакал Тоби.

Я взглянула на Дага и начала открывать дверцу машины.

– Лучше сяду сзади рядом с ним, – сказала я.

Даг кивнул, повернул ключ зажигания и домой мы уже ехали, не проронив ни слова.

Через несколько дней после разговора в школе мы посадили перед собой Ханну и сообщили ей, какое ее ожидает наказание. Нам всегда это давалось непросто – не было такого развлечения или игрушки, к которым она испытывала бы настоящую привязанность, ей в буквальном смысле слова было наплевать, когда ее лишали личных вещей. Однако Ханна очень любила смотреть телевизор. И в данном случае мы сказали, что оставляем ее без телевизора на всю неделю. Не думаю, что когда-нибудь забуду выражение ярости и откровенной ненависти на ее лице в момент, когда мы сообщили о своем решении.

На следующий день я обнаружила синяк на руке Тоби. Этим утром я оставила его в детском шезлонге пока собирала Ханну в школу. Вынимая для нее из сушки пару чистых носков я услышала, как он завопил от боли. Я взбежала по лестнице и увидела, что Тоби заходился в истерическом плаче, хотя еще минуту назад он счастливо ворковал. Я нашла Ханну сидящей, как и ранее, на полу в своей комнате, безмятежно собирающей пазл. Она даже не взглянула в мою сторону, когда я вошла. А позже я разглядела синяк, маленькую, злую, лиловую отметину на руке Тоби повыше локтя – словно кто-то с силой ущипнул его. Я не могла доказать, что это сделала Ханна, но знала, что это была она. Конечно, я знала.

6

Лондон, 2017

Совершенно оглоушенные Клара и Мак покинули здание полицейского участка. Поначалу, когда они пришли и выложили все дежурному молодому офицеру, тот не проявил никакого интереса, выслушав терпеливо – как и учили – сбивчивый рассказ Клары. Но его отношение поменялось, как только он увидел перед собой на столе ноутбук Люка, узнал о сотнях сообщений с угрозами, о проникновении в квартиру несколькими месяцами ранее, письме и фотографиях, просунутых под их дверь.

– Ясно, – произнес он. – Следуйте, пожалуйста, за мной.

Их с Маком провели через участок в небольшое помещение без окон и попросили подождать. Они нервно молчали, прислушиваясь за закрытой дверью к звуку приближавшихся и удалявшихся шагов в коридоре.

Когда дверь отворилась, с ними поздоровалась худощавая темнокожая женщина, представившаяся констеблем криминальной полиции Лореттой Мансфилд. Быстро приблизившись, она поприветствовала Клару и Мака твердым сухим рукопожатием, улыбнулась, в то время как ее глаза изучающе скользнули по их лицам, затем села и положила ноутбук Люка на стол между ними.

– Итак, Клара, – сказала она, – я поговорила с моим коллегой о Люке, теперь нам нужно заполнить заявление о пропаже человека.

Клара тяжело сглотнула, во рту пересохло от нервного напряжения, когда она вновь рассказывала то, о чем ранее уже сообщила дежурному офицеру; констебль Мансфилд слушала спокойно, периодически поднимая по ходу повествования миндалевидные глаза и встречаясь взглядом с Кларой.

– Вы не ругались в последнее время? – спросила она. – Любой намек на то, что Люк хочет прекратить отношения?

– Нет! Как я уже сказала, Люк оставил дома мобильный телефон и кредитную карту, и потом… у него было важное собеседование на работе, к которому он напряженно готовился. Мы были… счастливы! – Она осознала, что говорит на повышенных тонах и почувствовала прикосновение Мака к своей руке.

Мансфилд кивнула, затем открыла ноутбук и начала читать сообщения.

– Понятно. – Вновь подняв голову, она решительно откашлялась. – О’кей, Клара, я еще раз пробегусь по всему, поговорю с моим сержантом из уголовного розыска. Вам я предлагаю пойти домой, дождаться, пока мы с вами свяжемся, а если в это время вы услышите что-нибудь от Люка, или же просто произойдет нечто необычное, сразу же звоните нам. – Она поднялась, коротко улыбнулась и кивком пригласила Клару и Мака следовать за ней.

Но Клара продолжала сидеть, с тревогой уставившись на нее.

– Уголовный розыск? Так вы согласны с тем, что эти сообщения могут быть как-то связаны с его исчезновением? – Клара надеялась, что от нее сейчас отмахнутся, скажут, что она преувеличивает, что для всего существует простое безобидное объяснение. Серьезность, с которой Мансфилд приняла ее опасения, вызвала в ней приступ паники.

– Все возможно, – сказала констебль. – Существует масса причин, по которым он мог ненадолго исчезнуть. Например, вышел пропустить пару стаканчиков и закутил – такое случается. Надеюсь, с ним не произошло ничего, о чем бы нам стоило беспокоиться. Но, повторяю, идите домой, кто-нибудь из сотрудников навестит вас в ближайшее время. У нас есть ваш адрес. – Она подошла к двери, открыла ее, и, поневоле, Кларе пришлось подняться со стула.

– Ты в порядке? – спросил Мак, когда они устало брели в сторону дома по Кингсленд-роуд.

– Даже не знаю. Так странно. Когда видишь во всяких новостях сообщения о пропаже людей, все эти призывы о помощи на Фейсбуке… просто не могу поверить, что он один из них, сюр какой-то! Временами говорю себе, что есть логичное объяснение, мне нужно расслабиться, а временами – чувствую себя виноватой в том, что не ношусь по улицам в поисках Люка. Не представляю, что делать.

Мак мрачно кивнул.

Клара чувствовала себя обессиленной, когда они вернулись в пустую квартиру. На вешалке висела кожаная куртка Люка, на столике у окна лежало поле для игры в скраббл, позапрошлой ночью они не так и не закончили партию. На проигрывателе осталась пластинка, которую они в последний раз слушали в полной тишине. Словно он ушел несколько минут назад, но вот-вот вернется с бутылкой вина под мышкой и, сияя улыбкой, позовет Клару. Он ничего не прихватил с собой – ни единого предмета, который мог бы взять человек, намеревающийся покинуть дом.

Подошел Мак и встал рядом.

– Хочешь, я останусь? – спросил он. – Могу поспать на диване. Он объявится. Все будет о’кей. Они его найдут. – Но Клара слышала тревогу в его голосе. По дороге она думала о Люке и Маке, об их многолетней дружбе. Из них двоих Люк обладал более яркой индивидуальностью, Мак, с его спокойным сдержанным юмором, был вроде напарника Люка-клоуна. Люк, который страстно любил быть в центре всеобщего внимания, порой не умел остановиться, гарантированно покидал любую вечеринку одним из последних, Мак же непременно был рядом, уберегая друга от неприятностей, заталкивал в такси, случись Люку перебрать, и следил за тем, чтобы тот добрался до дома целым и невредимым. Инстинктивно Клара просунула свою руку в его, более благодарная, чем могла бы это выразить словами, за его спокойное неизменное присутствие. Он посмотрел на нее, улыбнулся, и вместе они молча пошли дальше.

Клара улыбнулась, внезапно осознавая, насколько страшно ей было одной прошлой ночью.

– Спасибо тебе, Мак, – сказала она.

Клара проснулась от звука домофона. Сев в кровати, все еще сонная, она в замешательстве крутила головой, обнаружив к своему удивлению, что легла спать в одежде. Она горестно вздохнула: исчезновение Люка окончательно выбило ее из колеи. Клара вспомнила, что решила прилечь в ожидании полиции, положила голову на подушку Люка, вдыхая аромат его кожи и волос, и ее накрыло чувство полнейшей безысходности, накатила волна нервного истощения. Должно быть, она провалилась в сон.

В оцепенении Клара поднялась с постели, прошла в гостиную и увидела на диване проснувшегося Мака, протирающего глаза. Она взглянула на часы – восемь утра. Домофон снова зазвонил и Клара поспешила ответить:

– Слушаю?

– Мисс Хейнес? Сержант уголовной полиции, детектив Андерсон. Можно войти?

Детектив Мартин Андерсон был настоящим здоровяком. На Клару смотрел краснолицый мужчина – на вид чуть за тридцать, с намечающимся брюшком, небольшими, глубоко посаженными серыми глазами. По-настоящему взрослый человек с по-настоящему взрослой работой: и хотя Андерсон был ненамного старше Клары и Мака, он с успехом мог бы принадлежать к совсем другому поколению. Клара отметила его обручальное кольцо и живо представила пару детишек, боготворивших своего отца. Совсем иная жизнь, непохожая на ту, что вели она, Мак, их друзья из медийного бизнеса: с бесконечными попойками и вечеринками. Его сопровождала констебль Мансфилд, которая кивнула в сторону Клары и сухо улыбнулась ей.

– Это Мак, лучший друг Люка, – нервно пояснила Клара, когда они вчетвером расселись в гостиной. В квартире вдруг стало тесно; нечто официальное и серьезное темной завесой опускалось на дом, что подтверждало ее самые жуткие опасения и порождало новые волнения, от которых душа уходила в пятки. За окнами на улице кто-то тихо протяжно свистнул, затарахтел двигатель машины; мир продолжал жить своей жизнью, не обращая внимания на натянутую, выжидательную тишину в этой комнате.

– Я ознакомился с информацией, предоставленной вами вчера констеблю Мансфилд, – начал чеканить Андерсон густым звучным голосом, чья манера говорить, немного растягивая гласные, на слух коренного лондонца отдаленно напоминала акцент жителя Мидленда. – Полагаю, с тех пор вы ничего не слышали от Люка?

Клара помотала головой.

– Нет.

Он кивнул.

– Обычно пропавший человек находится в течение сорока восьми часов. Но, поскольку Люку угрожали, мы хотим убедиться в том, что к этому больше нечего добавить. Я так понимаю, было письмо… фотографии, а также незаконное проникновение в квартиру несколько месяцев тому назад? Все эти вещи при вас?

Следующие десять минут Клара ходила по квартире в поисках данных, которые затребовал сержант Андерсон: банковские реквизиты Люка, имена и телефоны его друзей и членов семьи с указанием места работы, недавняя фотография Люка, его паспорт и тому подобное. Клара двигалась как во сне, проходя мимо констебля Мансфилд, которая глядела на нее с сочувствием; в то же время она проводила свое собственное расследование, открывая различные шкафы и ящики.

– Что вы ищете? – спросила Клара, обнаружив ее внимательно изучающей содержимое полок в ванной комнате.

– Это стандартная процедура, – сказала Мансфилд, не отвечая не вопрос. – Кстати, мне понадобится что-нибудь, где может быть ДНК Люка. Он взял с собой зубную щетку?

Клара покачала головой.

– Он ничего с собой не взял.

Стараясь не расплакаться, она протянула зеленую зубную щетку Люка, оставив свою, красную, одиноко стоять в стакане.

Когда Клара вернулась в гостиную, она отдала сержанту Андерсону все, что собрала, и в ответ он признательно кивнул.

– Люк и мобильный оставил, – сказала она, протягивая телефон. – Пин-код – 1609. – Шестнадцатое сентября. День ее рождения. Клара вспомнила, как Люк улыбнулся и сказал: «Так я никогда не забуду». Она проследила взглядом за тем, как телефон был оперативно помещен в пластиковый пакет для вещдоков.

Андерсон переключил свое внимание на Мака.

– Мак, скажите… и давно вы с Люком уже дружите?

– Восемнадцать лет. С тех пор как нам исполнилось по одиннадцать. – Клара с трудом сдержала улыбку при виде того, как этот исполин из Глазго вдруг выпрямился, сомкнув колени, словно послушный ученик перед директором школы.

– В его поведении в последнее время ничего не казалось вам необычным?

– Нет… не думаю, ничего.

Клара посмотрела на него. Было нечто странное в том, как Мак это произнес, или ей показалось? Помедлил, прежде чем ответить, что-то не то с интонацией… Клара не могла сказать точно.

Не пробыв и получаса, полицейские поднялись, чтобы попрощаться.

– Я думаю, на сегодняшний момент у меня есть все необходимое, – сказал Андерсон. – Следующим шагом будет разговор с родителями Люка и его сослуживцами. – Он прервался, проверяя свои заметки. – Бриндл-Пресс, В1, верно? – Клара кивнула, и он продолжил: – Мы еще просмотрим записи с видеокамер наблюдения, возможно, мы отследим, куда он направился вчера после работы.

Андерсон посмотрел на Мака.

– Будет хорошо, если вы оба подумаете над тем, что могло произойти за последние несколько недель, что имело бы отношение к делу – необычные телефонные звонки, что-либо оброненное им при разговоре с кем-нибудь из вас в несвойственной ему манере, или любое изменение в поведении…

– Конечно, – ответили одновременно Клара и Мак.

После ухода полицейских Клара опустилась на диван.

– Господи, – пробормотала она, обхватив голову руками. – По крайней мере, думаю, они относятся ко всему серьезно. – Мак не ответил, она развернулась и увидела его стоящим к ней спиной и смотрящим в окно. – Ты в порядке? – спросила она.

Он немного помолчал, а потом услышала, как он что-то шепчет про себя. Она недоуменно уставилась на него.

– Мак? В чем дело? Что?

Он повернул к ней лицо.

– Господи, Клара. Мне очень жаль.

– Жаль? Бога ради, за что?

Он нервно взъерошил волосы.

– Мне правда не хотелось, чтобы ты узнала об этом таким образом. Но сейчас все равно все откроется – полиция всех опросит, коллег по работе, друзей, – всех, и я не хочу, чтобы ты услышала от кого-то еще.

– Ради всего святого, Мак! Услышу о чем?

Мак на секунду закрыл глаза.

– О любовной интрижке Люка.

Это был удар в самое сердце, от которого перехватило дыхание и начало трясти. Когда Клара вновь обрела дар речи, она почти прошептала:

– Интрижка? С кем?

– Девчонка с работы. Зовут Сади. Думаю, она…

Из отдела рекламы. Блондинка, ноги от ушей. От силы лет двадцать.

– Да, я ее знаю. – Клара была удивительно бесчувственной, она как будто не до конца осознала услышанное. – И как давно?

– Несколько недель, может, пару месяцев. Но уже все кончено. Слушай, Клара…

Она перебила его:

– Пару месяцев? А он… он ее любит?

Мак эмоционально ответил:

– Господи, нет! Конечно, нет! Он любит тебя, Клара, поверь.

Она слабо рассмеялась.

– Ясное дело.

– Это было просто… Боже, Клара, мне так жаль.

Клара уставилась на него.

– Но Люк предложил мне съехаться. Зачем? Зачем это делать, если трахаешься с кем-то еще?

– Люк знал, что Сади была большой ошибкой. Он понял, что ему нужна только ты.

Клара кивнула.

– Супер. Мне повезло.

Молчание.

– А ты-то, Мак, почему, черт возьми, мне ничего не сказал? – спокойно спросила Клара. Она почувствовала, что с его стороны это было почти таким же предательством; ложь друга ранила не меньше, чем поведение мужчины, якобы любившим ее. Клара вспомнила о том, как они втроем проводили время, как она завидовала общим секретам Люка и Мака, и ее щеки запылали от гнева и стыда.

– Я…

Она метнула на него взгляд, ее голос зазвучал резко:

– Не надо ничего говорить. Потому что ты его лучший друг. Парни стоят горой друг за друга, не так ли? Чертов глупый мужской кодекс поведения?

У Мака был жалкий вид.

– Клара, выслушай…

Клара отмахнулась от него.

– Всем известно? – Она подумала об огромном круге знакомых Люка – о людях, с которыми они вместе встречались, ходили в пабы, кого приглашали домой на ужин, – и чувство унижения обожгло ее еще больше. – Всем вам, его товарищам?

– Нет! Господи, не знаю. У Люка на душе было паршиво от всего этого. Он не знал, что делать, он страдал…

В этот момент Клара о чем-то вспомнила.

– А, так вот что ты имел ввиду, говоря что он решил проветрить голову, – сказала Клара и проблеск в глазах Мака подтвердил ее догадку.

– Поначалу я подумал, что Люк с Сади. Но я ей позвонил, и его там не оказалось. Потом я решил, что он отправился куда-нибудь, чтобы привести мысли в порядок, расставить все точки над i, но… Это не так, что-то не сходится – не сказать никому на работе, ни родителям, ни друзьям, оставить все вещи … да и с Сади у них давно все кончилось.

С улицы до Клары донесся бряцающий грохот ящиков с пивом, которые привезли в бар на углу. Они сидели и прислушивались к этому звуку, связанному у Клары с летом, посиделками с Люком около пабов на залитых солнцем тротуарах, с ощущением счастья.

– Клара, ты как? Мне жаль. Мне чертовски жаль.

Клара взглянула в его обеспокоенное лицо и внезапно почувствовала себя измотанной до предела. Она откинулась на спинку дивана.

– Просто уйди, Мак, – сказала она тихо. – Катись назад в свой гребаный дом.

7

Кембриджшир, 1988

Иногда мне требовался отдых и я оставляла Ханну у одной из местных женщин, присматривающей за детьми у себя на дому. Сейчас я понимаю, что она была немного нерадивая; в доме царил беспорядок, всякий раз, завозя Ханну, я заставала там четверых ее собственных детей и, по меньшей мере, еще одного малыша, за которым она приглядывала. Но самое главное, что эта доброжелательная, прагматичная женщина выражала готовность принимать Ханну – к тому времени слухи о репутации Ханны расползлись по всей деревне, мало кто хотел иметь с ней дело. Признаюсь, я была в отчаянии.

Наверное, мне не стоило удивляться тому, что Ханна поступила именно так. В то утро она сказала мне, что не желает туда идти:

– Они безмозглые зануды, а в доме воняет мочой, – примерно так она выразилась. Полагаю, все последующее было ее способом наказать меня.

Мне не забыть гневного голоса позвонившей мне Кэти.

– Приходи и забирай свою дочь прямо сейчас, – выпалила она и бросила трубку.

В машине я мысленно перебирала возможные варианты. Набросилась на одного из детей? Что-нибудь украла? Но нет, в действительности все оказалось гораздо хуже. Когда я подъехала, Кэти уже ждала у дверей дома, при виде ее лица у меня мороз пробежал по коже.

– Ханна устроила пожар в спальне моего сына, – сказала она, скрежеща зубами.

Пути назад теперь не было. Не удастся замести мусор под ковер и делать вид, что с возрастом это пройдет, что Ханна переживает тяжелый этап в развитии. Ханна взяла спички из сумочки Кэти, пробралась наверх, сгребла в кучку книги Каллума и подожгла их. К счастью, Кэти почувствовала запах дыма прежде, чем огонь успел распространиться дальше – Ханна лишь успела прожечь большую коричневую дыру в ковре. Даже не хочу думать, что случилось бы, охвати огонь весь дом.

– Каллум меня взбесил, – пожала плечами Ханна, когда я спросила ее, зачем она это сделала. На тот момент ей было семь лет.

Наша деревня маленькая. К тому времени Ханна уже успела поиздеваться над половиной школы, да и Кэти была не из тех людей, кто держит секреты при себе. Скоро все всё узнали бы. Давным-давно, когда я была бездетна и наивна, рисуя в воображении, какой будет моя семья, я представляла, что подружусь со всеми местными мамочками. Мы установили бы прочные добрососедские отношения и наши дети счастливо играли бы в саду то одной семьи, то другой. И конечно, тогда я была уверена, что мы будем жить в той же деревне, где прошли мои детство и юность. Однако этого не случилось. Я еще надеялась, что мы станем частью нового сообщества. Мы начали бы с чистого листа. И вот чем всё закончилось: мой ребенок превратился в парию. У нее не было друзей, ее не приглашали в гости. Мамочки из школы регулярно встречались, но мне никогда не предлагали присоединиться. А теперь еще и это… Я не знала, как смогу опять появиться на людях.

На следующий день, отведя Ханну в школу, я поехала в библиотеку Питерборо. Направилась к разделу по психологии и начала перебирать все подряд. Я с трудом представляла, что искать, пока не наткнулась на нужную информацию, и в тот же момент уже даже не обратила внимания на слезы, хлынувшие из глаз.

Когда вечером Даг вернулся с работы, я поджидала его на диване. Накануне он пришел поздно, и у нас не было возможности подробно поговорить про то, что натворила Ханна; и сейчас, войдя, Даг настороженно на меня посмотрел.

– Просто выслушай меня, о’кей? – попросила я.

Он кивнул, сел рядом, и я протянула ему увесистую пачку с копиями, которые я сделала днем. Прежде чем приступить к чтению, он бросил на меня взгляд из-под нахмуренных бровей. Я затаила дыхание.

Наконец Даг поднял голову с выражением изумления на лице.

– Расстройство личности в детском возрасте? – спросил он. – Ранние признаки социопатии? Ты это серьезно?

Я придвинулась к нему поближе.

– Даг, пора взглянуть правде в лицо. Больше так продолжаться не может, Ханна подожгла комнату Каллума, повредила мой глаз так сильно, что пришлось обратиться за неотложной помощью. Она убила Луси… и потом, эта бесконечная ложь, воровство, буллинг. – Я все больше раздражалась и поэтому заставила себя остановиться и сделать глубокий вдох. – Есть такое понятие, как диссоциальное расстройство личности, в книгах пишут, на какие тревожные звоночки стоит обратить внимание.

Я с нетерпением выхватила из его рук пачку бумаг и начала листать в поисках нужного мне места, затем прочла вслух:

– Диссоциальное расстройство личности и социопатия могут проявляться в детстве: желание издеваться над животными или убивать их, склонность к умышленным поджогам, манипулирование другими людьми… – Я посмотрела на него. – Даг, возможно все это именно про Ханну.

– Бет, – покачал он головой. – Брось…

– Почему ты все отрицаешь? – спросила я. – Мы могли бы ей помочь. Мы могли бы помочь нам!

– Хочешь, чтобы ее отправили на лечение? – ответил он; от переживаний его голос звучал зло и резко. – Упекли за решетку? Кто она, по-твоему, будущий серийный убийца? Ты это имеешь ввиду?

– Нет, конечно, нет. Я этого не говорила. Я напугана не меньше тебя. Я люблю Ханну. Но я уверена, что с нашей девочкой происходит что-то ужасное, нужно помочь ей как можно скорее. Я знаю, тебе страшно, но это не значит, что мы не любим ее. А что, если она навредит Тоби?

Даг отвел взгляд.

– Тот мозгоправ, к которому мы ее как-то водили, сказал, что с ней все в порядке.

– Он сказал, что она слишком мала, чтобы поставить диагноз.

– Господи!

Даг поднялся с дивана и начал расхаживать взад-вперед по комнате, остановился у окна, постоял там в тишине, глядя на улицу. Потом он вновь заговорил каким-то не своим, сдавленным голосом:

– Если это все так и ты права… не могут ли они забрать у нас Ханну, Бет? Вдруг они решат, что мы не в состоянии заботиться о ребенке, что мы виноваты в том, какой она стала?

– Даг, Ханна ведет себя день ото дня все хуже, – осторожно напомнила я. – Ей необходима помощь. Да и нам тоже.

Даг кивнул, я с замиранием сердца ждала, пока он продолжал глядеть в окно.

– Хорошо, – промолвил он наконец. – Хорошо, давай попробуем еще раз обратиться к специалисту. – Даг посмотрел на меня. – Только не к этому придурку из Питерборо.

Он грустно улыбнулся мне, чего давно уже не делал, по моим ощущениям – целую вечность, и это было огромным облегчением. Думаю, тот редкий момент близости между нами сподвиг меня вытащить из небытия то, о чем мы договорились никогда друг другу не напоминать и сказать ему следующее:

– Даг, я хочу поговорить о том, что произошло, – выпалила я. – О том, что мы сделали.

Он понял, к чему я клоню, и мгновенно затих. Мои слова повисли в воздухе между нами.

– Слушай, Бет, – сказал он наконец. – Я не могу сейчас об этом думать…

– Пожалуйста, Даг, – умоляла я. – Давай просто поговорим, мне это необходимо. Мои мысли постоянно крутятся вокруг этого, а твои – разве нет? Я просыпаюсь и думаю, о чем мы солгали, о бедной семье этой девочки…

Он ответил резким тоном:

– Бет, все в прошлом. Мы договорились…

– Но мы поступили плохо. Настолько плохо, что нам не следовало бы…

Даг смерил меня таким ледяным взглядом, что я тут же ошарашенно замолчала.

– Это было твое желание, и теперь нам с этим жить.

Я вытаращила глаза.

– Я? Мое желание? Даг, мы оба этого хотели.

Понурив голову, он собрался уходить.

– Пожалуйста, Даг, останься! – Я разревелась.

Он остановился, не оборачиваясь, помедлил в тишине и решительно вышел из комнаты. Я услышала, как с грохотом закрылась входная дверь.

Он вернулся через несколько часов, пьяный, молчаливый, все еще слишком злой, чтобы даже смотреть в мою сторону.

В следующие дни мы практически не общались. Я записалась на прием к семейному врачу, выдавшему мне направление к детскому психологу в Кембридже, где нас поставили в лист ожидания на несколько недель вперед. Одиночество после нашего разговора с Дагом было невыносимым. Я все больше погружалась в себя, размышляя о вещах, которые однозначно следовало бы оставить в прошлом. Я знала, что только один человек был в состоянии мне помочь – тот, кто уже однажды дал ответы на все вопросы, и кому был известен наш секрет так же хорошо, как нам – его. Разговор с ним принес бы облегчение, как если бы вскрыли давно гноящуюся ранку. Я отдавала себе отчет в том, что Даг никогда не согласится, он ужаснулся бы от одной идеи нашей повторной встречи – но чем больше я представляла, как набираю телефонный номер, тем отчаяннее мне хотелось это сделать.

8

Лондон, 2017

Мак ушел, его слова все еще звучали в ушах Клары, застывшей на диване в абсолютном шоке, не ощущавшей пока ровным счетом ничего; для нее мир был лишен звуков и чувств, как после взрыва. Но она знала, что боль неминуемо настигнет ее, предчувствовала растущую катастрофу, готовую, подобно цунами, обрушиться в любой момент.

Взгляд упал на их совместную фотографию в парке Хэмпстед-Хиз: она нежно смотрит на него, глаза светятся от счастья. Идиотка! Казалось, Люк любит ее, и тому подтверждением служит не одна сотня примеров, которые Клара перебирала сейчас в памяти. В какой из них он ее обманывал? Когда перестал чувствовать себя удовлетворенным, стал отдаляться, поглядывать по сторонам?

Она вспомнила их первое свидание. Туманным летним вечером в Саут-Банке он неожиданно взял ее за руку и увел подальше от толпы, уличных музыкантов, книжных развалов, баров и ресторанов; они спустились по покрытым мхом каменным ступенькам к берегу реки, где на илистом песке небольшие группки людей жались друг к другу, над костром вился дым, бродяга играл на гитаре, в водной глади отражался свет с набережной, а последние лучи солнца исчезали за башнями Сити. И когда он ее поцеловал, она почувствовала себя бесконечно, безумно счастливой, как никогда прежде. Не будучи особо искушенной Клара моментально влюбилась по уши, полностью забыв о себе, не думая о последствиях в случае, если что-то пойдет не так.

Сади. Чертова Сади Бэнкс. Все до последнего знали? Коллеги, друзья? И тут, вспомнив, она достала визитную карточку сержанта Андерсона, внимательно посмотрела на нее, а затем решительно потянулась за телефоном и набрала номер, не дав себе времени передумать; волны цунами обрушились на нее и утащили под воду.

– Сержант Андерсон.

Она сглотнула.

– Это Клара Хейнес. Я… Вы…

– Да, приветствую, Клара, чем могу помочь?

Она заставила себя говорить.

– У Люка была любовная интрижка, – произнесла она чужим деловым тоном постороннего человека. – Ее зовут Сади Бэнкс, она тоже работает в Бриндл. Думаю, вам стоит с ней пообщаться. Возможно, у нее есть идеи получше относительно того, где искать Люка.

На последнем слове голос Клары сорвался, и как только она закончила разговор, боль пронзила ее, затянула в свой порочный водоворот, заполняя легкие невыразимой тоской.

Прошло много времени, прежде чем она села, подпирая голову руками, с лицом мокрым от слез. Что ей теперь оставалось делать? Паковать чемоданы и съезжать? Люк ее бросил из-за кого-то еще? Все затевалось ради одного: это был лишь трусливый способ порвать с ней, показать, что он, в конечном итоге, ее больше не любит.

Когда Клара пришла в офис на следующее утро – мысль оставаться дома в их квартире, наполненной выжидательной тишиной, казалась ей невыносимой – она с опущенной головой поспешила в редакцию своего журнала, не в состоянии сообразить, с чего начать отвечать даже на самый безобидный вопрос о том, где она была. Клара с надеждой подумала, что полиция, возможно, еще сюда не звонила и пока никто не догадывается о бомбе, взорвавшейся посреди ее жизни. Не поднимая взгляда, она быстро прошла к своему рабочему месту.

Однако, буквально через полминуты, выглянув из-за компьютера, она увидела коллег, кольцом обступивших ее стол и внимательно смотревших на нее.

– Черт, Клара, ты в порядке? – спросил редактор отдела.

– К нам тут вчера полиция нагрянула, – выдохнул один из сотрудников.

– Есть новости от Люка? Где он, как ты думаешь? – спросил кто-то еще.

– Я не знаю, – пробормотала она. – Они – я имею ввиду полицию – тоже не знают.

Ее щеки запылали румянцем, стоило ей во время разговора задуматься о том, скольким из них известно о Сади.

Весь остаток утра Клара пыталась отвлечь себя работой, не обращая внимания на сочувствующие взгляды коллег, но к одиннадцати часам она осознала, что бессмысленно пялится в экран компьютера, не способная сконцентрироваться ни на чем, кроме мыслей о Сади, работавшей всего пару этажами ниже. В конце концов, не оставляя себе шанса передумать, она открыла почтовый ящик и начала набирать текст сообщения: «Мы можем встретиться в обеденный перерыв?»

С колотящимся сердцем она ждала ответа, который пришел через несколько секунд – сообщение длиной в одно простое слово «О’кей».

Клара выбрала кафе в дальней части Лестер-сквера, где их навряд ли обнаружит кто-нибудь из коллег. Это было довольно безвкусное, неоправданно дорогое кафе-мороженое, оно же – сувенирная лавка, забитая туристами, скупавшими дешевую сувенирную продукцию с изображением Юнион Джека, которые толпились на выходе, смущенно пересчитывая полученную сдачу. Она пришла заранее и заняла столик в углу, подальше от прохода, ее взор был прикован к банке колы, стоявшей перед ней, а пальцы нервно теребили салфетку.

Клара чуть не расхохоталась в ту секунду, когда перед ней возникла до смешного красивая Сади. Волосы медового оттенка, большие голубые глаза, обладательница пресловутой идеальной фигуры, которую провожают взглядом. Клара представила Люка и Сади в одной постели и моментально ощутила такую боль, словно ее ударили кулаком в солнечное сплетение. Она не шла ни в какое сравнение с этой богиней. Не исключено, что Люк тайком подсмеивался над Кларой, сопоставляя ее короткие ноги и невыдающуюся грудь с этим совершенством. Сейчас ей было трудно представить, как она могла оставаться настолько наивной, обманывающей себя, чтобы поверить в то, что Люк не принимает всерьез девчонок вроде Сади – слишком молодых и недалеких, чтобы быть по-настоящему привлекательными – и предпочитает ее ум и чувство юмора их красоте. Какой же она была дурой!

Сади села напротив Клары, не проронив ни слова. Они настороженно смотрели друг на друга, ни одна из них не решалась начать разговор. Первой взгляд отвела Сади. Она принялась вертеть плошку с кубиками сахара и Клара с удивлением отметила, что руки у Сади дрожали.

– Полицейские уже успели с тобой пообщаться? – наконец спросила Клара, изумляясь собственному голосу, звучащему громко и уверенно, без плаксивых ноток, которые она ожидала услышать.

Сади утвердительно кивнула.

Клара сглотнула.

– Что ж… ты видела Люка? Знаешь, где он?

В ответ на это Сади категорично замотала головой.

– Нет! Последний раз я его видела во вторник на работе, богом клянусь, Клара!

– До этого момента… вы продолжали встречаться?

Сади вновь покачала головой.

– Как давно? – Ее голос сорвался и она поморщилась от того, насколько унизительной была вся эта ситуация в целом. Она откашлялась и заново спросила: – Как давно ты трахаешь моего парня?

Сади бросило в краску. Ее безупречная кожа начала покрываться темно-розовыми пятнами.

– Это было всего лишь раз.

Клара недоверчиво фыркнула. Мак говорил по-другому. Впервые ее обида на Люка уступила место холодному презрению. Не важно, красавица она или нет, Люку действительно был нужен этот лживый ребенок? Неужели?

– Я знаю, что это неправда, – сказала Клара. – Тебя сколько-нибудь волновало, что у него есть девушка?

Глаза Сади наполнились слезами.

– Мне очень жаль, Клара. Мы не хотели, чтобы так вышло.

Мы. Ирония заключалась в том, что Клара всегда симпатизировала Сади; они частенько болтали во время офисных вечеринок, смеялись в пабе над чокнутым боссом Сади. Слишком милая, готовая угождать, Сади не могла представлять угрозу, да и у Клары не было привычки думать о других женщинах с этой точки зрения. Возможно, и стоило бы, как она сейчас с горечью размышляла.

– Почему вы расстались?

– Он бы не… он не хотел тебя бросать. Сказал, что любит и хочет на тебе жениться, – Сади расплакалась, – сказал, что я была ошибкой.

Клара ничего не ответила и Сади быстро произнесла:

– Ты, конечно, меня ненавидишь. Я уверена. Но я не такая ужасная, Клара. Правда. Только… ты не знаешь, где он? Думаешь, с ним все в порядке?

Клара поднялась.

– Откуда мне знать, Сади? – сказала она вяло. – Твою мать, я уже вообще больше ничего не знаю.

Вечером, когда Клара шла к подземке, позвонила Роуз. Она помедлила, одолеваемая усталостью, поводила пальцем по кнопке приема вызова, решая, сможет ли еще раз повторить Роуз то, о чем они уже говорили с сержантом Андерсоном. В конце концов она ответила, осознавая, что пропажа Люка была для Роуз более тяжким испытанием, чем для нее самой.

– Привет, – сказала она, – как дела?

– Ох, Клара. Я этого не вынесу. Всё кручу в голове, где он может быть, всё ли с ним в порядке, известно ли ему, как мы все его любим, – послышались сдавленные всхлипывания.

– Я знаю, – тихо ответила Клара, – насколько это тяжело для вас. – Она помолчала. – Как держится Оливер?

– Очень плохо. Он ужасно подавлен. Вся эта ситуация вызывает крайне болезненные воспоминания, как ты, наверное, догадываешься.

– Мне жаль.

– Я волнуюсь за него, Клара. Он почти не ест и не спит, запирается у себя в кабинете, со мной практически не общается.

Клара всем сердцем переживала за Роуз. Ей было известно, как сильно Роуз любила Оливера; ее всегда трогало, насколько глубоко та была привязана к мужу, как гордилась им, несмотря на собственные значительные успехи. Для Клары прочный брак Лоусонов оставался примером, достойным подражания; в его основе лежало великодушие и деятельное участие в жизни друг друга, тогда как отношения между ее родителями были замкнутыми и недоброжелательными.

– Для нас такое утешение знать, что у Люка есть ты, – продолжила Роуз, – у всех нас есть. Ищешь его, помогаешь полиции. Понимаешь, ты для нас как дочь.

Клара на мгновение прикрыла глаза, пронзенная болью.

– Не волнуйся, – ответила она, – все будет в порядке.

– Не перестаю думать о тех ужасных сообщениях. Расскажи мне еще раз, связывает ли их сержант Андерсон с тем, что произошло?

– Не думаю, что ему уже известно, как…

– Но они должны быть связаны! Тот же человек, что проник к вам в дом, сделал снимки…

Клара на секунду засомневалась, стоит ли рассказать Роуз об интрижке Люка, о ее намерении расстаться с ним, о том, что Люк причинил ей слишком много боли, чтобы продолжать беспокоиться о его местонахождении. Но прежде чем сформулировать мысль до конца, Клара уже знала, что так не поступит. Что бы ни сделал Люк, чтобы ни случилось – она не сможет обойтись подобным образом ни с ним, ни – в особенности – с его родителями. В конечном счете, их вины в произошедшем не было.

– Я сейчас захожу в подземку, – сказала она вместо этого. – Обязательно позвоню вам, как только будут новости от полиции. Роуз, тебе нужно оставаться сильной. Мы его найдем. Я обещаю.

Сев на Северную линию несколькими минутами позже, Клара принялась размышлять о горе, выпавшем на долю Роуз. Она мысленно вернулась на год назад в Саффолк. В этот день родители Люка организовали деревенский праздник, чтобы собрать средства для местной девочки, больной лейкемией. Повсюду были расставлены палатки с едой, организованы игры, танцы, звучала живая музыка; пришли все жители деревни и в воздухе витала атмосфера праздника, общности и доброй воли. Клара наблюдала, как задорно отплясывала Роуз под музыку деревенского оркестра, в то время как улыбающийся Оливер руководил состязаниями по перетягиванию каната и сшибанию кокосовых орехов. Несмотря на долгие недели непростой подготовительной работы, время и деньги, потраченные на организацию мероприятия, она видела с какой самоуничижительной скромностью они отметали все поздравления и выражения благодарности. И только когда родители девочки, для которой был организован праздник, подошли к Лоусонам и обняли их обоих, Клара отметила, что они были тронуты и рады успеху того дня.

Когда поезд медленно подъезжал к Олд-стрит, Клара поднялась, с горечью осознавая, насколько жестока жизнь. Почему плохие вещи случались с теми, кто, казалось, их меньше всего заслуживал? Разве Оливер и Роуз уже не достаточно пострадали? Она вышла из вагона на платформу, преисполненная решимости сделать все возможное, чтобы помочь родителям Люка отыскать его.

Мак поджидал ее на улице около дома. Прислонившись к стене, он опасливо смотрел на приближавшуюся Клару. Мак поднял руки, словно сдаваясь:

– Только хотел поинтересоваться, как ты, – сказал он.

Она вздохнула, слишком уставшая, чтобы прогнать его прочь.

– Пошли.

Через пять минут они уже сидели друг напротив друга за столом на кухне. Она смотрела на его знакомую, очаровательную неуклюжесть, кожу, такую бледную, словно он практически никогда не бывал на солнце, что не слишком отличалось от истины: Мак будучи фотографом-фрилансером зарабатывал тем, что проводил ночи напролет за съемками выступлений и концертов, поэтому частенько спал в дневные часы. Милый, преданный друг Люка, способный рассмешить ее за долю секунды, кого она вплоть до вчерашнего дня считала и своим близким другом.

– Почему он это сделал? – спросила она. – Мы только начали жить вместе, он говорил, что любит меня. Какого хрена ему было надо?

Мак беспомощно пожал плечами.

– Он просто чертов идиот.

– Ты должен был мне рассказать, Мак. Я думала, мы друзья.

– Я и есть твой друг. Подумай о положении, в котором я очутился. Мне чертовски все надоело. Но рассказать должен был он, а не я. Я просил его это сделать, повторял снова и снова, ты должна мне поверить!

В раздумье Клара потерла глаза.

– Как у них все началось? – спросила она.

– Как-то вечером после работы Люк увидел Сади в пабе и заговорил с ней. По-моему, у нее только умер отец, она была в подавленном настроении, выпила лишнего, Люк успокоил ее, сказал, что всегда рядом, если нужно с кем-то поболтать. Ты же знаешь его вечное желание поддержать всех вокруг. Как бы там ни было, после этого – по его словам – Сади взяла за обыкновение использовать любую возможность для встречи, они периодически выходили обедать, случись ей забежать в паб после работы, она прямиком шла к нему. Однажды ночью все закончилось в ее квартире и, в общем, думаю, одно зацепилось за другое. После этого, как сказал Люк, она прохода ему не давала, говорила, что запала на него, что только благодаря ему она еще не сошла с ума. Он увяз по уши, не зная, как выбраться…

– Думаю, не последнюю роль сыграло то, что она выглядит как чертова супермодель, – проговорила Клара, в который раз мысленно проводя параллель между собой и Сади, находя, что это унизительное сравнение было не в ее пользу. Клара относила себя к женщинам, которых называли «миловидными». Ростом пять с половиной футов, стрижка каре в стиле Бетти Пейдж, вздернутый нос и веснушки, она уже давно примирилась с тем фактом, что не принадлежит к типу женщин, о которых грезят мужчины – до сегодняшнего дня, когда вдруг давным-давно погребенная подростковая неуверенность вернулась со скоростью бумеранга.

Мак вздохнул.

– Слушай, не хочу его оправдывать, но он допустил ошибку, огромную ошибку, реально облажался, и ему это хорошо известно… он очень сожалеет, поверь.

– Господи, – сказала она, обхватывая голову руками. – Мне он казался таким … славным.

– Он славный, – сказал Мак. – Просто под покровом всего этого он еще и немного засранец.

– Какое право он имеет быть таким недоумком? – сказала она зло. – Ты же знаешь его родителей, видел их прекрасный дом…

Мак помолчал.

– Люк говорил с тобой когда-нибудь о том времени, когда пропала Эмили? – спросил он.

Клара взглянула на него.

– Нет, не особо, – призналась она.

Он кивнул.

– Я переехал в Саффолк из Глазго сразу после ее исчезновения. Долговязый новичок со смешным акцентом. Другие парни показали мне, где раки зимуют, пока не вступился Люк. Мы сдружились, и, что тут скажешь, я был еще ребенком, но, твою мать, что за жуть творилась у него дома какое-то время.

Клара нахмурилась.

– Продолжай.

– Это полностью разрушило их жизнь. Роуз слегла на несколько месяцев, почти не разговаривала и не принимала пищу. Его отец отгородился от мира в своем кабинете, а Том полностью слетел с катушек.

Она удивленно посмотрела на него.

– Том? – Клара никогда бы не заподозрила чопорного самодовольного брата Люка в чем-то подобном.

– Да-да, выглядело так, словно он порвал с семьей. Ему на тот момент было шестнадцать, он связался с дурной компанией – пропадал, напивался, принимал наркотики, все такое, понимаешь? Думаю, Роуз и Оливер чувствовали, что упустили его. В любом случае, суть в том, что после всего произошедшего Люк, казалось, стал центром их вселенной, они буквально зациклились на нем. Эмили исчезла, Том где-то шатался целыми днями, все начало вертеться вокруг Люка – не забывай, ему было всего лишь десять, когда она ушла.

– Что значит «зациклились»?

Мак пожал плечами.

– Родители ни на секунду не оставляли его одного. Он шага не успевал ступить, а они уже дышали ему в затылок. Они и вечерами брали его с собой, даже если выдавалась возможность оставить присматривать за ним Тома. Роуз и Оливер были одержимы всем, что он говорил и делал, его школьными занятиями, здоровьем, мыслями, любым произнесенным им словом… Безумие какое-то, словно они хотели искупить свою вину за то, что все пошло наперекосяк с Эмили.

Клара нахмурилась.

– О’кей, – сказала она.

– Ну, как бы там ни было, возможно, выросший в таких условиях Люк, чувствовал, что несет ответственность за счастье своих родителей, за счастье всех и каждого. Или, возможно, лавина внимания, которая обрушилась на Люка, сделала его немного эгоистичным и заносчивым. Тебе надо услышать от него о том, что он глубоко сожалеет и раскаивается. Он мне сказал, что с Сади все кончено, сказал, что это была самая большая ошибка в его жизни, и что он не хочет потерять тебя. Я ему поверил. Честно, Клара, я уверен, что вся эта история заставила его осознать, насколько сильно он тебя любит.

Она обхватила голову руками.

– И где его черти носят? Не терплю это… состояние неопределенности. Мне есть, что с ним обсудить. – Она посмотрела на Мака. – А может, он и бросил меня? Просто духу не хватило сказать мне об этом прямо в лицо?

Мак покачал головой.

– Нет. Не таким образом, без мобильного, не сообщив никому на работе, родителям… мне.

Внезапно их разговор был прерван взрывом музыки, раздавшимся из верхней квартиры, бас пульсировал так громко, что дрожал потолок.

– Ради всего святого! – прокричала Клара, вскакивая на ноги. Охваченная неожиданным приступом ярости, она вылетела из квартиры наверх по лестнице и принялась барабанить в дверь соседки. Ответа не последовало. Музыка продолжала реветь. – Открой чертову дверь! – выкрикнула она, сильно пнув по двери. – Открывай! Черт подери… сию минуту!

Неожиданно дверь распахнулась. Соседка уставилась на нее, подняв брови в невинном недоумении.

– Что?

– Убавьте чертов звук. С ума можно сойти. Я не могу так жить!

Не спеша, с улыбкой на лице, способной привести кого угодно в бешенство, женщина развернулась, медленно направилась к аудиосистеме и повернула ручку громкости на одно деление вниз. Затем она вернулась к Кларе.

– Счастлива?

Клара изумленно смотрела на нее. Она была необычайно худой, мешковатая футболка оверсайз лишь подчеркивала ее костлявые угловатые формы. Точеное лицо, выглядывающее из-под завесы темных волос, длинных и жидких, было так обильно покрыто плотным слоем косметики, что напоминало маску. Она буравила Клару воинственным колючим взглядом. Во имя всего святого, в чем ее проблема? Заглянув мимо нее в квартиру, Клара увидела свалку: кругом валялись одежда, тарелки, компакт-диски, из кухни доносился стойкий запах мусора. Да и кто вообще в наши дни слушает транс?

– Да, – ответила Клара с холодным сарказмом. – Большое спасибо!

Она уже была готова уйти, как ее взгляд зацепился на какой-то вещи, свисавшей с кресла. Это была толстовка. Толстовка Люка. Клара с удивлением уставилась на нее. Характерный красно-зеленый дизайн с орлом на спине – Люк купил ее пару лет назад в Нью-Йорке. Он очень любил эту вещь. Клара не забыла, как он был раздосадован, когда толстовка пропала. Когда же это точно случилось?

Женщина проследила за ее взглядом. И моментально начала закрывать дверь.

– Я убавила звук, теперь проваливай! – сказала она, и ошеломленная Клара замерла на несколько секунд перед закрывшейся дверью.

Клара вспомнила слова соседки: «Где Люк?», – произнесенные в тот день, когда он пропал, со странной хитрой ухмылкой на лице.

– Открывай! – закричала она, барабаня по двери. – Открой немедленно эту гребаную дверь!

Но музыка грохотала и дверь была по-прежнему закрыта. В конце концов, испустив вопль отчаяния, Клара спустилась к себе. Когда же пропала толстовка? Примерно в то же время, как к ним забрались в квартиру? – Похоже, что так, – подумала она. Они были уверены, что ничего не пропало, но… возможно, полиция не могла понять, как непрошеный гость проник к ним, так как на протяжении всего времени эта непрошеная гостья жила в том же доме? Это она отправляла письма?

– Ты в порядке? – спросил Мак, когда Клара примчалась обратно. – Ты словно призрака встретила.

Не отвечая, Клара достала телефон и нашла номер сержанта Андерсона. Он ответил в ту же секунду.

– Привет, это Клара Хейнес, – сказала она. У меня кое-что есть, что я…

– Клара, хорошо, что вы позвонили. Я и сам собирался вам звонить. Мы тут откопали нечто интересное. Как быстро вы сможете к нам приехать?

9

Кембриджшир, 1988

Однажды днем, пока Даг был на работе, я позвонила, мои пальцы дрожали, когда я набирала телефонный номер. Услышав гудок, в приступе паники я чуть не повесила трубку. Потом раздался щелчок на другом конце провода знакомый голос произнес: «Слушаю», – и слова застряли у меня в горле. «Алле? Алле?» – прозвучало с нетерпением. «Пожалуйста, не молчите».

Так странно было вновь услышать этот голос спустя столько лет, осознавая, что его обладатель сейчас стоит в когда-то хорошо известном мне доме. Мысленно я представила зеленовато-голубые обои в холле, выложенный елочкой паркет и рассеянные по нему лучи света. На мгновение я вернулась назад, вдохнула привычные запахи – лавандовой полироли для мебели, свежего кофе и смеси из сухих цветочных лепестков в вазочке на подоконнике, услышала тиканье часов над верхней ступенькой лестницы и заглянула в знакомые глаза, которые в те дни часто утопали в слезах. Я тяжело сглотнула, и, наконец, сказала шепотом:

– Это Бет Дженнингс.

Воцарилась абсолютная тишина.

– Пожалуйста, – взмолилась я. – Пожалуйста, не вешай трубку. Нам нужно встретиться. Я хочу поговорить с тобой. – И тут я расплакалась. – Мы можем увидеться?

В ледяном голосе прозвучали панические нотки:

– Исключено. Мы договорились. Ты дала слово.

– Знаю, – ответила я. – Я бы никогда не позвонила, если бы не находилась в таком отчаянии. Мне необходимо поговорить о произошедшем. Я думала, что смогу жить с тем, что мы сделали, но, по всей видимости, – нет. Мне кажется, нам надо все исправить, я хочу пойти в полицию.

– Нет, нет, Бет! – последовала долгая пауза, в итоге я услышала: – Хорошо, давай встретимся. Но не здесь. Ты не можешь сюда прийти. Дай мне свой адрес.

Было странно вновь увидеть это лицо, знакомую фигуру за моим кухонным столом. Через каких-нибудь пару минут я вновь разрыдалась, слова из меня лились нескончаемым потоком. Я говорила обо всем – о том, что мы натворили и о том, что чувство вины меня никогда не покидало. Я рассказала о Ханне, своем замужестве, о страхе медленно сойти с ума. Я понимала, как остро нуждалась в ком-то, кому могла бы полностью довериться, насколько сильно мне не хватало друга.

– Как думаешь, что мне теперь делать? – спросила я с отчаянием, когда все слова закончились.

Но взгляд устремленных на меня глаз был по-прежнему холоден.

– Если расскажешь полиции, мы все потеряем. Ты все потеряешь. Неужели не понятно? Какая польза ворошить сейчас прошлое?

– Не знаю! Не знаю! – Я поняла, что все бесполезно. Никто не в силах мне помочь и ничего тут не сделаешь. Опустив голову, я не переставая плакала. Я даже не подняла глаз, услышав скрип отодвигаемого стула и звук открывшейся и вновь закрывшейся двери. Вот и конец. Все было напрасно.

Спустя какое-то время я поднялась. Заставила себя сделать несколько медленных глубоких вдохов. Тоби, наверное, скоро проснется, мне было необходимо взять себя в руки. Я медленно подошла к раковине и ополоснула лицо, заставила себя направиться в сторону лестницы и, изображая улыбку, уже было начала подниматься, чтобы проверить сына. Мне вдруг очень захотелось увидеть его, дотронуться до него, вдыхая чудесный аромат его тельца. Проходя мимо телефонного аппарата в холле, я вернула трубку на место, так как сняла ее ранее с базы, чтобы нам не мешали; не успела я убрать руку от телефона, как он зазвонил.

Я ответила.

– Алло?

– Вас беспокоят из начальной школы Вест-Эльмс, – сообщили мне энергичным деловым тоном. – Ханна с вами, миссис Дженнингс?

– Ханна? – спросила я удивленно. – Нет. Почему она должна быть … разве она не в школе?

– Боюсь, она опять сбежала. Должно быть, проскользнула в верхние ворота школы после обеда. Мы не смогли до вас дозвониться и вызвали полицию. Думаю, они на пути к вам.

– Но. – Я почувствовала, как краска заливает мое лицо. – Как давно она ушла?

– Минут сорок тому назад. Как я уже говорила, мы пытались с вами связаться, но …

Я повесила трубку и с колотящимся сердцем поспешила назад на кухню. Последний раз, когда Ханна сбежала из школы, я нашла ее сидящей в заднем дворике на скамейке под нашим кухонным окном. В кухню вела голландская дверь, и, так как было тепло, я оставила верхнюю створку открытой. Я бросилась к ней и выглянула на улицу, опасаясь увидеть Ханну, находившуюся там все это время. Но я ошиблась: в саду никого не было и я облегченно вздохнула.

Я обернулась назад и вскрикнула от неожиданности. В дверном проеме небольшой кладовки, примыкавшей к кухне, стояла Ханна. Скорее всего, она пряталась там с самого начала. И точно подслушала полностью наш разговор. Ей все стало известно.

Мои ноги подкосились.

– Ханна, – сказала я. – Ох, Ханна.

Она не отводила глаз, и это показалось мне вечностью. Я почти не дышала. Потом она прошла мимо меня к лестнице, а я уставилась ей вслед, подрагивая от ужаса.

Остаток дня превратился в пытку. Я знала, что не могу рассказать Дагу о случившемся. Он строго наказал мне не пытаться искать встречи, сама идея приводила его в ярость, он никогда не простил бы мне, предприми я что-то за его спиной. И вот это случилось. А если Ханна расскажет Дагу? Если она сообщит учительнице о подслушанном разговоре? Я могу потерять все. Ханну, брак, дом… возможно, даже Тоби. Мысль о жизни без моего мальчика ранила ножом по сердцу.

В последующие часы я старалась не встречаться взглядом с дочерью, паниковала, с замиранием ожидая ее реакции. Но, казалось, ее никак не тронуло то, что она услышала. Может быть, до нее просто не дошел весь смысл сказанного, с отчаянием убеждала себя я. Не переставая мысленно повторять произнесенное мной на кухне, я понимала, что наш разговор нельзя было истолковать иначе. Да и как по-другому? Она услышала страшные, жуткие вещи; несомненно, для Ханны было потрясением узнать о том, что произошло.

Этим вечером, заботливо укрывая Ханну одеялом, я немного задержалась под предлогом, что хотела привести комнату в порядок. Я вспомнила, как мы были воодушевлены, когда только переехали в этот дом, как горели желанием сделать комнату нашей девочки идеальной. Теперь, глядя по сторонам на стены жизнерадостного желтого цвета, гирлянду из фонариков над каминной полкой, большой кукольный домик, который Даг смастерил собственными руками, и прочие мелочи, столь тщательно и долго подбираемые нами для дочери, хотя она оставалась ко всему равнодушной – я старалась найти правильные слова, чтобы начать разговор.

– Ханна, – сказала я. – Дорогая…

Ханна вопросительно уставилась на меня. Ей было всего семь, маленькая для своего возраста, она, казалось, изменилась в эту секунду, ее личико уже не выглядело таким детским; это был один из тех моментов, когда родители с удивлением осознают, что их дети растут незаметно, начинают отдаляться, что время пробегает слишком быстро. Ее волосы разметались по белой подушке, она внимательно следила за мной.

Я сделала глубокий вдох; во рту пересохло.

– Солнышко, все что ты слышала сегодня на кухне, показалось тебе, наверное, невероятно безумным и глупым, – начала я, от натужной улыбки свело скулы, а голос звучал визгливо. – Мы дурачились, вот и все! Мамочка встретилась с другом, мы представляли, что нас снимают в кино или что-то в этом роде. – Ханна продолжала молча смотреть за мной. Я облизала губы. – Суть в том, дорогая, что все должно оставаться в секрете. Ты никому не должна рассказывать о том, что узнала из нашего разговора, о чем толковали мамочка и ее друг, о подслушанной игре. Понимаешь? Никому ни слова, даже папочке. Обещаешь?

Ханна прищурилась, изучающе посмотрела на меня с абсолютно непроницаемым выражением лица. Она отвернулась и закрыла глаза – мне оставалось лишь безмолвно наблюдать за ней, холодея от страха.

10

Лондон, 2017

Когда Клара зашла в полицейский участок, в памяти всплыло, как около года назад она упала и сильно вывихнула лодыжку. Люк, опасаясь перелома, отвез ее в госпиталь, ожидание осмотра затянулась далеко за полдень. Стояла невыносимая жара, приемное отделение было переполнено до отказа больными и травмированными пациентами, в душном воздухе почти физически ощущалось облако разочарования и тоски.

Она присела в ожидании, положив ногу на стул, Люк расхаживал взад и вперед как тигр в клетке. После того как Клару наконец позвали на рентген, она вернулась через некоторое время и обнаружила Люка, громко болтавшим сразу с несколькими пациентами, среди которых был пьяный в стельку мужик с татуировкой на лице, женщина средних лет с подбитым глазом, парочка пенсионеров и обкуренный юнец. Когда Клара подошла, они надрывались от смеха, Люк был явно посередине длинной и, судя по всему, уморительной истории о том, как он подростком сломал себе ногу. Казалось, невзгоды рассеялись, словно туман, и в воздухе витал праздничный настрой.

Перелома у нее не нашли, но боль все еще была нестерпимой.

– Подожди здесь одну секундочку, – сказал Люк и исчез, чтобы вновь возникнуть через пять минут вместе с инвалидной коляской.

– Ты уверен, что мы можем ее взять? – спросила она, с сомнением глядя на коляску.

– Ага, я все уладил. – И он помахал рукой медсестре в другом конце коридора. – Завтра верну, Сью! – прокричал Люк, она добродушно закатила глаза и кивнула в ответ.

На улице в течение нескольких минут он осмотрительно вез коляску, а затем, прибавляя темп, понесся по тротуарам, делая вид, что вот-вот налетит на фонарный столб или куст, объезжая их в последний момент, и когда они с Люком с бешеной скоростью покатили к ближайшему пабу, Клара визжала и смеялась так сильно, что позабыла о своей вывихнутой лодыжке. А вечером он приготовил любимое блюдо Клары и пригласил на ужин с бутылочкой вина ее лучшую подругу, Зои, чтобы как-то приободрить Клару. Было в нем это качество – любую неблагоприятную ситуацию Люк мог превратить в нечто жизнеутверждающее. Он из всего устраивал вечеринку. Она подняла глаза, увидела перед собой отделение полиции и сделала глубокий вдох, прогоняя воспоминания прочь.

* * *

Сержант Андерсон проводил ее мимо стойки дежурного в большой шумный офис, где работало несколько полицейских: кто-то говорил по телефону, кто-то барабанил по клавишам компьютера. Никто не посмотрел в ее сторону, когда она вошла; Андерсон подвел ее к стоявшему в углу столу и кивком предложил сесть. Клара отметила, что сегодня он был какой-то не такой, ее смутили его деловитая поспешность и мрачная целеустремленность. Она молча опустилась на стул, готовая услышать что угодно.

Присаживаясь рядом с ней, он кликнул по мышке и экран компьютера загорелся.

– О’кей, – сказал он. – Это запись с камер наблюдения на… О’кей, это видео сделано в семь часов тридцать шесть минут вечером во вторник, – продолжил Андерсон, – если присмотреться, заметно, как Люк покидает здание и направляется в сторону Бродвик-стрит.

– Дак-Лейн, – Клара закончила за него, внимательно вглядываясь в экран. На обесцвеченном видео с немного нечеткой картинкой была видна узкая улочка – тупик рядом с Бродвик-стрит, укрывшаяся за чередой офисных зданий, магазинов и кафе, она проходила вдоль той части Вордор-стрит, которую занимало издательство Бриндл-Пресс. На этой улочке разгружались фургоны для доставки товаров через задние входы различных учреждений и организаций – здесь же сотрудники Бриндл-Пресс курили, звонили по личным делам или же просто толпились по сигналу учебной пожарной тревоги.

Внезапный шок при виде Люка – его походки, осанки, таких родных и любимых – вызвал у Клары приступ тоски, и глаза моментально наполнились слезами. Она внимательно смотрела в экран, наблюдая, как он вышел из Бриндл и обернулся, крикнул что-то через плечо и быстро помахал рукой.

– Джордж, – тихо проговорила она. – Он прощается с Джорджем, охранником в офисе.

Андерсон кивнул.

– О’кей, смотрите дальше.

В эту секунду сзади Люка появился синий фургон. Фургон остановился в то мгновение, когда проезжал мимо Люка, закрыв обзор. В замешательстве, Клара взглянула на Андерсона.

– Что..?

– Погодите, – сказал он. – Фургон остановился на восемь секунд… О’кей, вот он опять тронулся. – С большой долей вероятности фургон двигался до конца Дак-Лейн, после чего повернул направо и скрылся из вида. Затем Андерсон наклонился вперед и несколькими кликами мышки вывел на экран запись с другого ракурса камеры, где была запечатлена Бродвик-стрит. – Видите, Люк больше не появляется в кадре ни до, ни во время, ни после тех нескольких секунд, что фургон стоял без движения.

– Он не мог уйти направо? – поинтересовалась Клара. – В сторону Вордор-стрит?

Андерсон покачал головой.

– Мы проверили записи со всех наружных камер, Люка не видно ни поблизости, ни на прилегающих улицах.

Клара посмотрела на него в упор.

– Значит… он сел в фургон?

– Ему больше некуда было деться.

Клара лихорадочно соображала.

– Должно быть, за рулем находился его друг или просто знакомый?

– Возможно. – Андерсон откинулся назад, скрестив руки. – Фургон остановился на восемь секунд. У нас нет ни малейшего шанса узнать, почему Люк сел в него. – Он сделал паузу, глядя на Клару. – Но что нам известно, так это то, что фургон был угнан поздно вечером в понедельник из Илинга.

– Угнан? Но…

– Нам удалось засечь его дальнейшее продвижение до шоссе М20, но как только фургон съехал с автострады в сторону Кент Даунса, недалеко от Дувра, он вышел из зоны действия системы автоматического распознавания номеров.

Клара постаралась уложить в голове все сказанное, безуспешно пытаясь найти возможные объяснения. Она покачала головой.

– Извините, но я не…

Андерсон выключил компьютер и сел рядом с Кларой, пристально глядя ей в лицо.

– Мы прилагаем все усилия, чтобы найти фургон, Клара. Мы найдем его. Пока же мы ищем свидетелей, которые могли находиться поблизости в момент исчезновения Люка.

Клару охватила паника.

– А что с письмами? – выдохнула наконец она. – У вас есть идеи, кто мог отправить их?

– Пока нет. Мы отследили их до серверов в нескольких интернет-кафе в разных частях Лондона. Ни в одном из них нет систем видеонаблюдения – что вряд ли является совпадением. Невозможно выяснить, связан ли их отправитель с исчезновением Люка. Нам известно, что с прошлого понедельника Люк не списывал денег со счета и не снимал крупных сумм накануне исчезновения – все это указывает на то, что он не планировал никуда уезжать на сколь-нибудь продолжительный период времени. Как вам известно, он не забрал ни кредитку, ни паспорт.

И тут Клара вспомнила про толстовку Люка.

– Я кое-что видела, – сказала она. – В квартире моей соседки.

Андерсон внимательно выслушал ее.

– Мы займемся этим, – сказал, вставая, Андерсон и кивком приглашая следовать за ним. – В любом случае, мы собирались еще раз опросить соседей. Я буду держать вас в курсе дела.

– Может, конечно, это вовсе не его толстовка, – добавила Клара, – но ее сложно с чем-то спутать. – Она в нерешительности посмотрела на него. – Не знаю, если…

Вот и всё. Клара снова очутилась одна на улице, оглядываясь на темное кирпичное здание полицейского участка. Она развернулась и направилась в сторону дома. Был ли знаком Люк с водителем фургона? Если нет, почему сел в него? Если да – было ли ему известно, что фургон краденый? Все это представлялось ей маловероятным: Люк не принадлежал к тому сорту людей, которые легко преступают закон, и – насколько Клара могла судить – не водил дружбы ни с кем из криминального мира. Но если он не знал водителя, зачем сел в фургон? Может, его заставили? В центре Лондона, когда на улице еще было достаточно светло? Это тоже выглядело неправдоподобным. Она перебирала в уме всевозможные варианты, но не могла ни на чем остановиться.

Безмолвная пустота дома, казалось, сомкнулась вокруг Клары, когда она с тревогой прошла по квартире. Вечер пятницы; третий день без Люка близился к концу, а впереди были долгие выходные. Клара вдруг подумала о своих родителях и ощутила укол совести – она до сих пор не рассказала им о случившемся, ей даже не пришло в голову позвонить им. Клара метнулась за телефоном. Но, вернувшись, уселась на диван, долгое время молчаливо пялилась в экран телефона, а потом, за ненадобностью, выпустила его из рук и он упал ей на колени.

Клара – единственный, поздний и уже нежданный ребенок – родилась в Пендже у помощницы врача и банковского клерка, когда им перевалило за сорок. Клара подрастала, но Линда и Грэхем Хейнес, как ей всегда казалось, так и не смогли до конца приспособиться к присутствию в семье дочери. Они неизменно выглядели удивленными, стоило лишь Кларе попасть в их поле зрения, и поэтому большую часть детства она провела, тихо играя в одиночестве или болтаясь за ними хвостиком по садовым центрам и гаражным распродажам, не будучи уверенной в том, что родители помнят о ней. Их нельзя было назвать недобрыми, вовсе нет, они даже любили ее на свой лад, однако Клара чувствовала, что навсегда останется для них загадкой. Родители невозмутимо наблюдали за тем, как Клара жадно поглощала книги или проводила часы за написанием историй, и были сильно озадачены, когда она была зачислена в университет – первая за всю историю семьи. Выйдя на пенсию, они уехали в Алгарве в тот год, когда Клара поселилась в кампусе, и сейчас, когда им стукнуло за семьдесят, вели тихую, уединенную жизнь, имели склонность тревожиться по пустякам, наслаждались семейной рутиной и друг другом, не забывая исправно звонить единственной дочери каждое второе воскресенье.

Когда Клара и Люк съехались, родители вздохнули с облегчением – теперь ее жизнь налажена, больше никаких забот и беспокойства за дочь. Идея докучать им рассказами об исчезновении Люка не показалась ей привлекательной. К тому же Клара исподволь чувствовала свою вину, как будто в чем-то подвела их. Ее не покидало ощущение, что как только она во всем признается родителям, кошмар превратится в реальность: исчезнет надежда, за которую она втайне цеплялась, что все произошедшее – ужасная ошибка.

Клара обвела взглядом свою спокойную безмолвную квартиру, пропитанную духом бесцельного ожидания, тишина становилась пронзительнее и с каждой минутой было все тяжелее дышать. Она не могла здесь дольше оставаться: это было невыносимо.

Ее подруга Зои ответила после третьего гудка.

– Клара? Есть новости? Ты в порядке?

Она облегченно закрыла глаза.

– Зо, я знаю, сейчас не самое подходящее время, у тебя маленький ребенок и все такое, но могу я приехать и переночевать у тебя? Я…

– Конечно, – моментально ответила Зои. – Конечно, без проблем!

Клара разрыдалась.

– Я не в состоянии…

– Приезжай! – проговорила Зои твердым голосом. – Немедленно. Кидай вещи в сумку, садись в машину и дуй ко мне.

Зои жила в небольшом доме блокированной застройки в Ист-Гринвиче вместе со своим мужем Адамом и их новорожденным, Оскаром. Клара постучала; стоя на крыльце, она прислушалась к нытью Оскара, разносящемуся откуда-то из глубины дома, и постаралась подавить нахлынувшее чувство неописуемой паники, хватаясь за стену в попытке удержать равновесие. Ну же, Зои, – взмолилась она мысленно. – Пожалуйста, ответь. – И тут дверь отворилась, на пороге стояла Зои; от облегчения, которое испытала Клара при виде нее, чуть не подкосились ноги. На Зои был комбинезон, заляпанный чем-то вроде овсянки, золотисто-каштановые волосы собраны в неряшливый пучок, на лице читались следы усталости; она протянула Кларе руку и сказала:

– Клара, проходи, давай, все хорошо, дорогая.

Позже, в тепле гостиной, где царил беспорядок, а по полу были разбросаны детские вещи, Клара, наконец, пришла в себя после долгой истерики, подняла глаза и увидела шестимесячного Оскара, уставившегося на нее с колен своей матери, его огромные карие глаза горели от восхищения. Она слабо улыбнулась.

– Прости, Оззи, наверное, ты думаешь, что твоя крестная слетела с катушек.

– Ну ладно, – проговорила Зои мягко, – иногда, для разнообразия, неплохо отвлечься от собственных переживаний, не так ли, Оз? – Она наклонилась и, крепко сжав руку Клары, осторожно спросила: – Докладывай, что у тебя стряслось?

Клара рассказала ей об измене Люка, разговоре с Сади, синем фургоне и записях с камер видеонаблюдения, о странной соседке с верхнего этажа. По мере того как она говорила, напряжение внутри потихоньку ослабевало. Хотя их жизни пошли разными путями, любовные переживания, карьера, материнство и прочий приобретенный опыт год за годом незаметно меняли и их самих, и их дружбу, но они с детства сохранили близкие и доверительные отношения, и сейчас, впервые с момента исчезновения Люка, Клара почувствовала, как паническое настроение стало отступать.

– Офигеть, Клара, – промолвила Зои, когда Клара замолчала. Она покачала недоуменно головой. – Даже не знаю, что и сказать.

Клара устало потерла глаза.

– Он, безусловно, лжец, обманщик, и тому подобное, но я не могу просто взять и отстраниться от всего, предоставив полиции разбираться в этом деле. Не могу оставить Роуз и Оливера наедине с их переживаниями. И я не в состоянии в одночасье перечеркнуть мои чувства к Люку. Он в опасности, и я не представляю, что делать, чтобы помочь ему. Не знаю, как помочь его родителям, которые сейчас проходят через все круги ада, не понимаю, какого хрена мне вообще делать со всем этим.

На это Зои твердо ответила:

– О’кей, в настоящий момент – ничего, только выпить большой бокал вина, и еще один – за меня, – добавила она, – потому что я все еще чертова кормящая мамашка.

Клара пила свой третий бокал, когда проговорила:

– Должно быть, я ослепла, если ничего не замечала. – Она с удивлением помотала головой. – Тупая, тупая идиотка – думать, что все прекрасно, когда это происходило буквально у меня под носом. Нужно быть последней дурой, чтобы не подозревать, даже не допускать мысли, что твой парень трахается с офисной секс-бомбой.

– Ты не дура, – отреагировала Зои, – ты просто влюблена. Одержима. – Она помолчала, гладя в задумчивости Оскара по голове. – Не знаю. Пусть этот тревожный звоночек поможет тебе понять, что Люк не идеальный мужчина, каким ты его всегда себе рисовала. Никто не сумел бы оправдать такие ожидания. Не пойми меня неправильно, – поспешно добавила она, – в произошедшем нет твоей вины, вся ответственность лежит на нем, но… Господи, ты так сильно на него запала, что внезапно в твоей жизни не осталось ничего, кроме Люка, и я, конечно же, была за тебя рада, правда, но… – Она помедлила.

– Что но? – спросила Клара.

Зои пожала плечами.

– Ты была так очарована им, всей его семьей. Я только и слышала от тебя, что Оливер невероятно умен, какую потрясающую работу проделала Роуз для «Врачей без границ», или насколько фантастически успешно складывается карьера Люка…

– Извини, если я докучала тебе, – пробормотала Клара.

– Нет, конечно же, нет! Это же яснее ясного, честно, я понимаю, почему ты прикипела к ним всей душой. Но что случилось с той новеллой, которую ты собиралась написать? С твоей карьерой? Неожиданно я перестала слышать об этом, все вертелось вокруг Люка: его работы, его таланта, его распрекрасной семьи. Словно ты не заслужила его, словно не могла поверить в свое счастье. Но ты – удивительная. Именно так. Это ему повезло. Я лишь хочу, чтобы ты это осознала.

Воцарилось молчание, пока Клара пыталась как-то переварить услышанное, затем она обхватила голову руками и сказала:

– Господи, Зо, что мне делать? Его необходимо найти. Даже подумать страшно, что он, возможно, страдает или находится в опасности – от одной этой мысли мне становится физически плохо.

Зои сочувственно кивнула.

– Ты знаешь, что можешь оставаться здесь так долго, сколько тебе потребуется, не так ли? – Она поднялась, бережно поднося почти заснувшего Оскара к груди. – Адам пробудет допоздна на работе. Уложу Ози в кроватку и закажу нам что-нибудь перекусить. Я быстро. Налей себе еще вина.

Клара откинулась назад и прикрыла глаза, ее подташнивало от вина, которое она жадно вылакала на голодный желудок. И в этот момент зазвонил телефон. На экране высветилось имя Андерсона, ее сердце тревожно забилось в то мгновение, когда она ответила.

– Клара? Мы нашли фургон, – сообщил он ей.

Она села.

– Где?

– Его бросили на парковке на окраине Кент Даунса.

Клара с трудом переводила дыхание.

– А Люк?

– Фургон был пуст, Люк и водитель покинули его задолго до этого. Однако… – он сделал паузу, – мне необходимо сообщить, что мы обнаружили внушительное количество крови на пассажирском сиденье.

Она закрыла глаза, казалось, пол стал уходить у нее из-под ног.

– Нам понадобится несколько дней, чтобы удостовериться в том, что это кровь Люка, но…

– О боже, боже мой!

– Клара, мы…

– Он не… Вы не думаете, что он… – Она не могла выдавить из себя хоть слово.

Последовала пауза.

– Количество крови свидетельствует о серьезном ранении – смертельном или нет, – сказать сложно. Мы также нашли пятна крови на земле в нескольких футах от фургона: Люка, возможно, пересадили в другую машину.

Казалось, комната наполнилась вакуумом, а слова Андерсона доносились откуда-то издалека.

– Должен сообщить вам, Клара, мы исходим из того, что это кровь Люка. С этого момента расследованием займется отдел по особо опасным преступлениям. Это означает увеличение количества офицеров, работающих по делу, обращение по телевидению, активизацию усилий по розыску.

– Думаете, он мертв, не так ли? – выдохнула Клара. – Считаете, что его убили?

– Нет, я этого не говорил. Но мы не можем исключать такую вероятность, поэтому усиливаем поиск. Я, разумеется, останусь вашим основным контактным лицом, и если вам необходимо пообщаться со мной или констеблем Мансфилдом, пожалуйста…

Голос Андерсона еще гудел в трубке, но Клара едва слушала его. Когда она наконец отложила телефон, в дверях появилась Зои, с отчаянием глядя на нее.

– О господи, – сказала она, стремительно пересекая комнату. – Клара, что такое? Что произошло?

Прошло много времени, прежде чем Зои неохотно поднялась к себе в комнату, не в состоянии дальше бороться с усталостью, а Клара уселась на своей импровизированной кровати, на диване ей не спалось, хотя стрелки часов уже перевалили за полночь. Ей безумно хотелось поехать домой, но выпитое вино еще тошнотворно булькало в желудке, и после безуспешных попыток забыться сном, она мрачно принялась цедить одну чашку кофе за другой, стараясь протрезветь. Когда Оскар проснулся в пять утра и попросил есть, Зои на цыпочках прокралась на кухню и увидела Клару, натягивающую пальто.

– Ты не можешь сейчас уйти. Еще даже утро толком не наступило, – воскликнула Зои. – Останься! Пожалуйста, Клара! Ты хоть немного поспала? Дай мне приготовить тебе завтрак. Я не думаю, что тебе сейчас надо оставаться одной…

Но Клара словно не слышала ее.

– Мне пора. Я должна поговорить с полицией, узнать, что можно сделать. Нельзя же просто отсиживаться здесь, пока Люк… – Ее глаза наполнились слезами, и она зло смахнула их. – Я хочу помочь с поисками.

Клара возвращалась домой в то время, когда над Лондоном занимался рассвет, наступало утро нового дня, наполнявшее город бледно-золотым светом. Ей почти никто не встретился, пока она скользила по тихим улицам: лишь редкие ночные гуляки, направляющиеся домой, мелькнувший среди припаркованных машин лис, да спящие в дверных проемах магазинов бесформенные серые фигуры. Она пересекла Темзу на восходе солнца, окрасившим воду в апельсиново-красный цвет, его лучи цеплялись за строения из стекла и стали, выстроившиеся вдоль реки. Тело ломило после бессонной ночи, но обнаженные нервы звенели и рассудок был ясен. Клара решила, что дома сразу примет душ, а потом пойдет в отделение полиции и поговорит с Андерсоном. Она надавила на педаль газа, сосредоточив мрачный взгляд на дороге.

Припарковав машину на привычном месте недалеко от квартиры, Клара поняла, что была не силах пошевелиться. В течение нескольких минут она пыталась заставить себя выйти, но ее угнетала мрачная мысль о том, что вернувшись домой, она останется один на один со словами Андерсона. Порывистым движением Клара повернула ключ зажигания и уехала.

А через двадцать минут она уже сидела за кухонным столом Мака и с пепельно-серым лицом рассказывала ему о телефонном звонке Андерсона.

– Боже мой, – сказал Мак, недоуменно глядя на Клару.

– Ты… как думаешь, он мертв? – спросила она.

– Нет, – отрезал он, возбужденно вскочив и начав расхаживать по комнате. – Конечно, я так не думаю. – Он подошел к чайнику, но вместо того чтобы включить его, замер на какое-то время, стоя к Кларе спиной.

– Мак, – окликнула она.

Он развернулся и посмотрел на нее, его лицо побледнело, а глаза расширились от испуга.

– Ты в порядке? – спросила Клара. – Присядь. Выглядишь так, словно тебя сейчас стошнит.

– Просто… я такого и представить себе не мог, – сказал он. – Мне казалось… я думал, к этому времени Люк уже будет дома в полном здравии.

– Знаю, – сказала Клара. – Я очень напугана. Что, если он и вправду мертв, Мак, если этот хренов маньяк убил его?

– Он не мертв! – сказал Мак, почти срываясь на крик. – Мы не должны так думать. Если бы он умер, они нашли бы… тело. Мы не можем терять надежды. – Он сделал глубокий вдох и продолжил более спокойным тоном. – Полиция его найдет, обещаю, Клара. Ты же сама сказала, что они подключат еще людей. Все будет хорошо.

Она кивнула; из-за явного отчаяния Мака, на нее с новой силой накатила волна паники.

Пока Мак готовил для них чай, она оглядывала квартиру, в которой царил привычный беспорядок; когда-то втроем они провели здесь столько часов вместе в окружении бесчисленного количества фотографий, развешанных так плотно, что на стенах не осталось ни одного свободного дюйма: группы и музыканты, заснятые им за многие годы, репортажные снимки с концертов, выступлений и фестивалей. Вечеринки с друзьями из обширного круга общения Мака часто оканчивались в этой квартире, которая подкупала всех – вне зависимости от их местожительства – не только своими внушительными размерами, но и центральным расположением. Временами сюда заходила очередная девушка Мака, если он на тот момент с кем-то встречался, но обычно, когда все расходились, здесь оставались только они втроем, болтая всю ночь, выпивая и слушая записи.

Квартира Мака занимала два этажа: наверху были его фотостудия, темная комната и ванная, а внизу – кухня и большая гостиная с богатой коллекцией книг и пластинок. Но самое главное – это пологая крыша здания, где они, поднявшись, проводили летние вечера, глядя поверх их клочка земли в Северном Лондоне, на виднеющиеся за ним Хайбери Филдс и на дорогу Холлоуэй-роуд внизу.

Сейчас же, по глоточку отпивая чай, Клара заметила на стене фотографию, которую никогда раньше не видела и, поднявшись, подошла поближе, чтобы ее рассмотреть. Должно быть, Мак повесил ее совсем недавно, и, что необычно, на ней были они втроем.

– Кто ее сделал? – спросила она.

– Какую именно? Ах, эту… – Мак встал рядом. – Мой друг Пит на моем дне рождения в прошлом году. Помнишь? Наткнулся на нее тут пару дней назад.

Она кивнула. Это был великолепный снимок. В черно-белом кадре, заснятые крупным планом, Клара и Мак смотрят друг на друга, они откинули головы, закатившись от смеха, а Люк улыбается прямо в камеру.

– Что нас так развеселило? – проговорила она.

– Одному богу известно. Просто подтруниваем над Люком по какому-нибудь поводу.

Она улыбнулась, и он ее обнял.

– Слушай. Почему бы тебе не перебраться ко мне на время? Не могу перестать думать, каково тебе одной в той квартире. Собери какие-нибудь вещи и поживи пока у меня. Если нам и суждено сходить с ума от беспокойства, лучше это делать вместе.

Клара задумалась над его предложением. У нее были еще друзья, у которых она могла бы остановиться, но никто не жил так близко к ее дому, как Мак. Переехав к Зои на другой берег, она отрезала бы себя полностью от прежней жизни, как если бы покинула Люка. К тому же она и Мак были Люку самыми близкими людьми, не считая его родителей, людьми, которые страстно желали его возвращения. Это имело смысл. Клара посмотрела на Мака с благодарностью.

– Отличная идея, – сказала она.

11

Лондон, 2017

Когда через пару часов Клара подъехала к дому, Хокстон-сквер почти опустел, притихшие бары и рестораны закрылись, вокруг не было видно никаких признаков жизни, лишь почтальон совершал обход, да зевала бездомная женщина в спальном мешке, выливая понемногу из бутылки воды себе на руку, чтобы напоить своего пса. В небе был рассеян холодный желтый свет, за черной оградой газона неподвижно лежали темные тени. Она пошла в квартиру с твердым намерением не задерживаться там, быстро накидать вещи в сумку, а затем поехать прямиком к Маку.

Дом был наполнен тишиной, Клара вошла и поднялась по лестнице. Она не заметила ничего необычного, пока не вставила в замочную скважину ключ и, не проворачивая его, открыла дверь. Клара застыла в недоумении: она хорошо помнила, что закрыла дверь на замок. По спине пробежали мурашки, когда она переступила через порог. Клара огляделась, и от ужаса у нее перехватило дыхание. Все было перевернуто вверх дном. Ящики открыты, их содержимое разбросано по всей квартире, выдернутые с полок книги были брошены на пол, диван раскурочен, гардеробы и шкафы полностью выпотрошены. Ничто не осталось нетронутым. Все выглядело так, словно кто-то искал какую-то вещь, но она не имела ни малейшего представления о том, что это была за вещь и удалось ли им ее найти.

Спустя много часов полиция наконец разрешила ей вернуться в квартиру. Клара закрыла дверь за полицейскими, когда они мрачно вышли, нагруженные сумками и ящиками с оборудованием, и, оставшись в одиночестве, принялась оглядывать царивший вокруг хаос. Кто мог это сделать и зачем? Входная дверь в подъезд не была взломана, поэтому оставалось непонятным, как они попали в здание. И кто бы это ни был, он знал, что Клара дома не ночевала. Она посмотрела на потолок; вместо привычно пульсирующей музыки – зловещее молчание. Тишина, казалось, наполнила комнату, пробралась в каждый уголок, надавила на стены, и когда зазвонил телефон, она подпрыгнула от неожиданности и поспешила ответить, отчаянно желая услышать человеческий голос.

Это был Андерсон.

– Клара? Как вы? Констебль Мансфилд сказала мне, что они закончили обыск.

– Вам удалось поговорить с моей соседкой? – спросила она. – О которой я вам рассказывала?

Последовала пауза.

– Ее не было, когда мы звонили, – ответил он. – Оставили сообщение и попросили связаться с нами как можно скорее.

На Клару вновь начала накатывать паника.

– А почему бы вам не… В смысле, вдруг ей что-нибудь известно? Возможно, она как-то связана с произошедшим? У того, кто это совершил прошлой ночью, был ключ от входной двери в подъезд – надо полагать, это кто-то из жильцов? Может, она странным образом помешана на Люке, может…

– На данном этапе у нас нет оснований так считать. – Андерсон продолжал говорить с ней с прежним раздражающим спокойствием. – Но мы обязательно пообщаемся с ней, обещаю, Клара. Мы работаем над этим. А пока я предложил бы вам переехать куда-нибудь, хотя бы на ближайшее время.

Клара почувствовала себя маленькой девочкой, которую отец отправляет пойти к себе в комнату, чтобы успокоиться.

– Но, – сказала она.

– Я позвонил напомнить вам о сегодняшней пресс-конференции, – продолжил он. – В Отделе по расследованию убийств хотели бы знать, насколько вы готовы сказать несколько слов о Люке, о том, что он за человек…

Клара прикрыла глаза. Сложно было представить, что бы она сделала еще с меньшим удовольствием.

– Есть новости о фургоне? – спросила она.

– Нет, пока нет, мне жаль, Клара. Понимаю, насколько все происходящее расстраивает вас, но мы уверены, что…

Клара опустилась на диван, почувствовав внезапную слабость в ногах. Она выслушала обещания Андерсона, что они делают все возможное, и, попрощавшись с ним, тупо уставилась в телефон, тщетно стараясь представить ужасающий и совершенно невероятный сценарий развития событий, при котором любимый человек может умереть или уже умер, убит.

Позже Клара попыталась успокоить себя механической бездумной работой, расставляя стулья и раскладывая вещи по местам в ящиках и, дойдя до небольшой комнатки без окон, которую они использовали под офис, обнаружила там фотографии. Металлический шкаф для файлов, в котором Люк хранил личные документы, был перевернут, его содержимое перерыто и разбросано по полу. Она начала рассовывать обратно по ячейкам различные квитанции и выписки по банковским счетам, но закрыть выдвижной ящик ей не удалось. Нахмурившись, она просунула руку внутрь и ощупала стенки, пока не наткнулась на препятствие – большой конверт из манильской бумаги, застрявший под ящиком. Клара вытащила его и достала оттуда три фотографии – это были снимки одной и той же девушки.

Она в замешательстве рассматривала лицо незнакомки. Очень хорошенькая, но кто она? Одна из бывших? Тогда, почему Люк запрятал так далеко снимки – в шкаф для файлов, куда, как ему было известно, Клара никогда не заглядывала? Они не скрывали своих прошлых увлечений: Люк частенько обращал внимание Клары на бывших подружек, чьи лица мелькали среди друзей, с улыбкой взирающих со страниц дорогих его сердцу фотоальбомов. Она знала про Эми, девушку из школы, с которой его связывали первые серьезные отношения, и про Джейд из университета, и про всех, кто был между тем и после, но эту девушку Клара определенно никогда не видела раньше – она бы точно запомнила такое красивое личико. Если бы речь шла о мимолетной интрижке до момента знакомства Клары с Люком, зачем прятать фотографии таким способом?

Внезапная догадка подействовала на нее, как холодный душ. Конечно, эта девушка – его настоящая, а не прошедшая любовь. Колющая обида разлилась внутри нее желчью. Кто она такая? Он любил ее? Это было невыносимо жестоко – так ухищренно прятать фотографии в доме, чтобы потом украдкой смотреть на них за ее спиной. Клара безмолвно взирала на широкую улыбку и ослепительно голубые глаза. Она только сейчас поняла, что совсем не знала Люка, вела себя, как глупый доверчивый ребенок, игнорируя то, что происходило у нее под носом, слепо веря в любовь, которой и не было вовсе.

Ее отвлек от мыслей громкий звонок домофона.

– Кто там? – спросила она.

– Клара?

Она поморщилась: ей был незнаком этот голос.

– Извините, кто..?

После потрескивающих помех она услышала:

– Том, брат Люка.

Совершенно озадаченная Клара была так ошеломлена, что не сразу нажала кнопку на домофоне, чтобы впустить Тома. Как его сюда занесло? Он бывал в Лондоне наездами, и уж точно никогда вот так запросто не заходил к ним, их не связывали с Люком настолько близкие отношения. Наверное, ему стало известно о проникновении в квартиру, возможно, Роуз уже успела пообщаться с Андерсоном. Но он, определенно, не успел бы доехать сюда из Нориджа. Звук шагов и последовавший резкий стук в дверь всего в нескольких дюймах от ее лица вывели Клару из оцепенения; она вовремя спохватилась, что все еще держала в руке фотографии. Она молниеносно засунула их обратно в конверт и спрятала его в кухонный ящик, внезапно охваченная чувством стыда при мысли о том, что Люк ее ни во что не ставил и не питал к ней особого уважения.

– Том, – промолвила она вяло, открывая дверь. – Вот так сюрприз…

Клара отметила про себя, что вид у него был потрепанный, черные круги под глазами, небрит – все это так не вязалось с его привычной чопорностью и холеной внешностью.

– Я слышал о фургоне, – сказал он, проходя за ней в комнату. – Мама позвонила вчера вечером. Не могу поверить. – Он прервал себя, тревожно оглядываясь вокруг. – Господи, что здесь творится?

– К нам залезли в квартиру, – ответила она. – А ты не знал?

– Залезли? Нет, я… когда они..?

– Я вернулась домой сегодня утром и обнаружила вот это.

Его глаза расширились.

– Боже мой! – Он опустился в кресло и принялся слушать рассказ Клары о том, с чем ей пришлось столкнуться сегодня утром.

Не переставая говорить, она продолжала прибираться, чувствуя, как он неотрывно следил за ее перемещениями по комнате. Клара вдруг поймала себя на мысли, что еще никогда не оставалась с ним наедине, и, как ни странно, почувствовала себя крайне неуютно в его присутствии, под его пристальным взглядом ее движения стали медленными и неуклюжими. Она увидела, как он взял в руки ее фотографию с Люком из парка Хэмпстед-Хиз и внимательно посмотрел на нее с непроницаемым выражением лица. Ей захотелось поскорее его выпроводить.

– Так что же привело тебя, Том? – спросила она.

Том поднял лицо, она поймала взгляд его холодных голубых глаз.

– Я был по делам в городе, встречался с клиентом, потом решил навестить тебя.

– Правда? – Клара не смогла скрыть удивления.

– Я беспокоюсь, что ты здесь предоставлена сама себе, Клара. Мы с родителями можем поддержать друг друга, но… что ж, – он помедлил, а потом продолжил тихим голосом, – мне жаль, если тебе показалось, что я не проявил должного сочувствия, когда стало впервые известно об исчезновении Люка. Я подумал, что он решил свалить куда-нибудь на пару деньков – ему свойственны импульсивные поступки, как ты знаешь. Но мне и в голову не могло прийти… – Том вновь осекся, затем откашлялся. – У полиции есть какие-нибудь предположения о том, кто мог к вам вломиться?

– Нет. Они искали отпечатки пальцев, но думаю, я нескоро услышу от них новости. – Клара беспомощно оглядела царивший в комнате кавардак. – Проблема в том, что здесь, должно быть, полно отпечатков. А тот, кто влез, наверняка орудовал в перчатках. – Она пожала плечами. – У меня создалось впечатление, что они проверили квартиру так, для проформы. Нет у них никаких зацепок. Ни хрена они не знают. – Клара почувствовала, что сейчас расплачется, и, не желая показывать Тому слезы, извинилась и побежала в ванную комнату, где приглушила всхлипывания, прижимая к лицу полотенце.

Лишь несколько минут спустя Клара смогла взять себя в руки и вернуться в комнату; Том стоял у окна и глядел вдаль, явно погруженный в свои мысли. Молчание затягивалось, в другой бы раз Клара постаралась заполнить неловкую паузу в разговоре, но сейчас она без слов опустилась на диван, не в силах собраться с духом. Клара изучающе посмотрела на Тома. Он резко отличался от Люка. Высокие и широкие в плечах – по своему телосложению они оба походили на Оливера, но Люк взял от отца смуглую кожу и более мягкую, юношескую внешность, Том же унаследовал от Роуз прозрачные голубые глаза, светлые волосы и правильные строгие черты лица. Даже одевались они по-разному: Том носил модные костюмы и дорогую обувь – прямая противоположность стилю Люка с акцентом на удобство и практичность, предпочитавшему джинсы и футболки. Том работал адвокатом, и Кларе всегда казалось, что эта профессия как нельзя кстати подходила ему, так как, по ее представлению, требовала проявления особого рода педантичности.

Внезапно Том обернулся.

– А соседи что-нибудь слышали или видели? – спросил он.

Она покачала головой.

– Вероятно, нет. Соседка с верхнего этажа в отъезде уже несколько дней. – Клара в очередной раз сочла это обстоятельство странным, ведь обычно эта дама бесконечно торчала у себя в квартире, денно и нощно врубая музыку. – Соседи снизу сказали, что ничего не слышали, поскольку, как я полагаю, все произошло ночью.

Неожиданно Том подошел и опустился рядом с ней на диван и Клара отпрянула немного назад – ей было не по себе от того, что он сидел так близко, пристально глядя ей в лицо.

– Извини, наверное, мне не стоило приходить. Я и не думал тебя беспокоить – просто хотел убедиться, что с тобой все в порядке.

– Ладно, эм… знаешь… бывало и получше, – промямлила она.

– Прости, – сказал он, – глупость сморозил. – Потом спросил: – Что собираешься делать?

Клара пожала плечами.

– Полиция хочет, чтобы я участвовала в телеобращении. Думаю, потом поеду на ночь к кому-нибудь из друзей. К Маку, вероятно.

Он кивнул.

– Если я могу хоть чем-нибудь помочь, или если тебе захочется поговорить, я здесь. Оставлю тебе мой номер телефона, можешь… ну… в любом случае… – Он осекся, достал ручку из кармана и нацарапал номер на железнодорожном билете.

Клара постаралась скрыть удивление.

– Спасибо, – проговорила она, когда он протянул ей билет.

– Не за что.

К ее счастью, он поднялся и направился к двери.

Они смущенно остановились в тесном коридоре. Обычно Клара целовала или обнимала на прощание Роуз и Оливера, но в отношении Тома она и представить себе такого не могла. Она постаралась вспомнить, возникала ли уже между ними подобная дилемма, но поняла, что это было впервые: до настоящего момента их встречи и расставания сопровождались кивком или взмахом руки из противоположного конца комнаты. Том откашлялся.

– Хорошо…

Чтобы срыть замешательство, Клара бросилась к двери и распахнула ее перед Томом, сказав при этом неестественным, излишне бодрым голосом:

– Ну, ладно, была рада встрече!

Он кивнул.

– Пока, Клара!

Том протянул руку и Клара, желая покончить со всеми досадными формальностями, с легким смешком неловко протянула свою руку в ответ. Почувствовав холод его пальцев и то, как он смотрит на нее, словно желая насквозь пронзить взглядом, Клара замерла, не в силах пошевелиться. Том порывался ей что-то сказать, но промолчал, и когда тишину разрезал ревущий звук мотоцикла, он отпустил ее руку, развернулся и ушел, осторожно прикрыв за собой дверь.

12

Кембриджшир, 1989

Забавно, но опомниться не успеешь, как редкие приемы чего-нибудь тонизирующего незаметно перерастают в жизненно важную потребность. Когда-то лишний бокал вина был для меня не более, чем наградой – приятным способом расслабиться после длинного или утомительного дня, но постепенно все начало меняться. Видите ли, мне так и не удалось жить дальше, навсегда позабыв о том случае с Ханной, когда я обнаружила ее на кухне и поняла, что она все слышала, обо всем знала. Ночами я шла в кровать и тщетно пыталась заснуть, только чтобы раз за разом во сне переживать тот шок, который я испытала, увидев около двери в кладовку Ханну с глазами, полными ужаса от внезапного прозрения.

Многие недели после того случая я не выпускала Ханну из поля зрения, опасаясь, как бы она не выкинула очередной фортель. Но, к моему удивлению, Ханна выглядела намного счастливее, чем когда-либо раньше. Нам практически перестали звонить из школы с жалобами, ложь и воровство сошли на нет, жизнь вдруг потекла своим нормальным чередом. Часами напролет я изводила себя, пытаясь найти этому объяснение. Я холодела от ужаса при мысли, что она обо всем расскажет Дагу – он никогда не простил бы, что я действую за его спиной, тайно встречаясь с человеком, которого Даг хотел бы навсегда вычеркнуть из нашей жизни.

И что самое странное, отношения Ханны и ее отца тоже начали меняться. Я все чаще заставала их вместе: Ханна, широко улыбаясь, обычно сидела у него на коленях, и они со склоненными друг к другу головами обсуждали, как она провела день. Мне становилось не по себе от того, как радуется и удивляется Даг переменам в его маленькой девочке. Иногда она смотрела на меня, наши взгляды встречались и вновь холодок пробегал по моей спине. Как будто Ханна сознательно мучила меня.

Когда, наконец, нам позвонили из приемной психолога, в чьем листе ожидания мы были записаны, и предложили согласовать дату визита, я чуть было не расплакалась, пытаясь от них отделаться, рассыпаясь при этом в извинениях. Конечно, сейчас об этом не могло быть и речи. Не могла же я так рисковать и позволить доктору копаться в голове у Ханны? Не могла рисковать и разрешить Ханне рассказывать о том, что ей было известно? Мне казалось, что я живу в постоянном леденящем душу страхе: я понятия не имела, что мне делать дальше.

Так, по чуть-чуть, стаканчик или два в конце дня превратились в три, потом в четыре. Бутылку, иногда и больше. Я привыкла к осуждающим взглядам Дага, а потом и вовсе перестала обращать на них внимание. «Тебе разве не хватит?» – повторял он, когда за ужином я вновь тянулась к вину. Иногда его лицо принимало замкнутое, жесткое выражение, когда он замечал растущее количество пустой тары в мусорном баке. Но я никогда не выпивала днем, скажем так – пока следила за Тоби. Я всегда-всегда дожидалась момента, когда он мирно засыпал в своей кроватке на всю ночь, по крайней мере, – на первых порах. Знаете ли, я не могла открыться Дагу, рассказать ему о том, что натворила.

– Похоже, она преодолела кризис? – сказал он с удовлетворением однажды вечером, когда Ханна послушно отправилась переодеваться ко сну.

Я уставилась в свой бокал с вином.

– Хммм, – сказала я.

– Может, ее все-таки не стоит водить к этому мозгоправу? – добавил он. – Как считаешь?

– Не стоит, – пробормотала я. – Наверное, ты прав. Я уже отменила визит. – Я сделала над собой усилие и улыбнулась в ответ. Когда он, насвистывая, вышел из комнаты, я наполнила свой бокал до краев и осушила его тремя большими глотками.

Единственной радостью для меня оставался Тоби. Только он мог скрасить мое существование. И Ханна это знала. Ей было известно: Тоби – все, что у меня есть.

Это произошло вечером в октябре, год спустя; у меня был долгий тяжелый день: ночью накануне я не выспалась, да еще и Тоби капризничал после обеда, почти не переставая, – ему к тому времени стукнуло уже два года. Я себе твердо пообещала не брать в рот ни капли до тех пор, пока дети не лягут в кровать, так что изо всех сил поторапливала Ханну. Тоби должен был давно спать, но он никак не мог угомониться, и я взяла его с собой в ванную комнату, где не спускала глаз с его сестры.

– Ну же, Ханна, – сказала я, казалось, уже в сотый раз, пока Тоби играл на полу, без устали повторяя: «брым, брымм-брымм», – толкая машинку вокруг моих ног. – Выходи из ванной, сейчас же – уже поздно.

Она бросила на меня красноречивый взгляд.

– Нет. Я еще не готова.

И тут я завелась. Я всегда старалась быть начеку с Ханной, но сейчас, уставшая, в состоянии небольшого похмелья после вчерашней ночи, я вышла из себя, когда она смерила меня взглядом, полным презрения.

– Сию же минуту, вылезай из ванной, – проорала я так, что Тоби вскочил с пола и принялся плакать. – Я уже сыта по горло твоим непослушанием.

Бесконечно медленно, с раздражающей самодовольной ухмылкой, она сделала то, о чем я ее просила. Казалось, это заняло у нее целую вечность, и мне вдруг нестерпимо захотелось выпить. Я протянула ей полотенце.

– Иди надень пижаму, – выдохнула я. – Вернусь через две минуты. – Я выскользнула из ванной комнаты и направилась к лестнице, думая лишь о холодном вине, ждущем меня в холодильнике.

Я плеснула себе в стакан вина и, стоя у раковины, наслаждалась первыми глотками. Было слышно, как переговаривались дети, их голоса становились все громче – значит, они уже вышли из ванной комнаты. Я прикрыла глаза, собирая остатки энергии, и допила свой стакан. В это мгновение я услышала истошный вопль. Я выбежала из кухни с бутылкой в руке и увидела Тоби, лежащего у подножия лестницы. Помню, как выкрикнула его имя, опустившись рядом с ним на колени. Время словно остановилось: я ничего не соображала от ужаса. Не могу описать облегчение, которое я испытала, когда он поднялся на ноги и бросился в мои объятия.

– Ты в порядке? – спросила я сквозь истерический плач Тоби. – Дорогой, как ты? – Я лихорадочно ощупала его, но, удивительным образом, обошлось без видимых переломов.

Еще никогда в жизни я не пребывала в таком бешенстве. Подняв голову, я увидела, как по лестнице, не спеша, к нам спускается Ханна, с безмятежной улыбкой на лице. Признаюсь, на какую-то долю секунды я была готова убить ее.

– Что ты сделала? – завопила я. – Что, черт возьми, ты сделала?

– Ничего, мамочка, – ответила она.

– Это ты его толкнула, Ханна? Ты спихнула брата с лестницы?

Она остановилась на нижней ступеньке и пристально посмотрела на меня.

– Неа, он сам упал, – ответила она, пожимая плечами. – Я здесь не при чем.

И потом я сделала это. Я влепила ей пощечину. Прежде я никогда не поднимала руки на своих детей, но в тот момент внутри меня все кипело. От удара ладонью на ее щеке осталась багрово-красная отметина.

– Ты, маленькая сучка, – крикнула я. Я совершенно вышла из себя, в ту минуту я была способна думать только о том, что Тоби мог умереть. – Не смей никогда больше прикасаться к моему ребенку. Поняла? – Я так громко голосила, что не услышала, как Даг ключом открывает дверь.

– Бет? – Он, не раздевшись, стоял в коридоре с перекошенным от ужаса лицом. – Бет, что, черт возьми, ты делаешь?

Стоило Ханне увидеть отца, как она тут же разревелась.

– Мамочка ударила меня, папочка! Но я ничего не сделала. Тоби расстроился, потому что мамочка надолго исчезла, она пошла за вином и все не возвращалась – потом Тоби упал, а мамочка меня ударила. Она меня ударила, но я не знаю за что!

Я мотала головой, не веря своим ушам, а затем повернулась к Дагу.

– Она врет. Я только на минуту отлучилась. Это она его столкнула.

Все еще с круглыми от ужаса глазами, Даг нагнулся и забрал от меня Тоби, беря его себе на руки.

– О’кей, малыш, – сказал он успокаивающе. – Все хорошо, все хорошо.

– Нет, – закричала я ему в ответ, – не о’кей! Ничего не хорошо! Она спихнула нашего сына с лестницы!

Его взгляд упал на бутылку вина, которую я в приступе паники выпустила из рук и она покатилась по полу.

– Ты что, пьешь? – сказал он. – Смотришь за нашими детьми и в то же время выпиваешь?

– Не смей, блин, говорить, что это моя вина, – проговорила я дрожащим голосом. – Я выпила только один бокал. Меня не было меньше минуты.

Я опустилась на колени, стягивая Тоби с рук Дага.

– Милый, – сказала я, – расскажи папе, что случилось. Золотце, это Ханна тебя толкнула?

Но у Тоби была истерика, он ничего не мог ответить.

– Хочу к папочке. – Единственное, что он сказал, поворачиваясь к Дагу и пряча лицо на груди отца. – Хочу моего папочку!

Одновременно рыдания Ханны достигли наивысшей точки.

– Да что с тобой не так? Что, черт тебя подери, с тобой происходит? – Во мне перемешались чувства злобы, вины и страха, подогреваемые выпитым мною вином.

Я ощутила, как Даг схватил меня за плечи и оттащил от Ханны.

– Прекрати, Бет! – закричал он. – Это ни к чему не приведет. Иди успокойся, я сам все улажу.

Я взглянула на Тоби, который, всхлипывая, все еще жался к Дагу, на довольный блеск в глазах Ханны, на винную лужицу на ковре и бросилась прочь из дома.

13

Лондон, 2017

Клара все еще думала о Томе, когда позвонил Мак и сообщил, что он в пути. Она ждала его у окна, вспоминая проницательный взгляд Тома, от которого ей стало неуютно, и возникшее между ними непривычное напряжение в воздухе, когда они стояли в коридоре. Как Клара ни старалась, она не могла разобраться в Томе. Он был соткан из противоречий. Клара отметила во время их последней встречи, что в его глазах периодически мелькало сочувствие, но при этом оставалась непонятная сдержанность, ей показалось, что он внимательно изучал ее. Мак упоминал, как Том будучи подростком буквально слетел с катушек, но ей сложно было представить, что Том мог выпустить ситуацию из-под контроля или почувствовать себя уязвимым и потерянным. А еще Том держал родителей на расстоянии, такого рода амбивалентность в отношениях с ними граничила с надменностью, которая выглядела особенно жестоко после всего, что им уже пришлось пережить. С другой стороны, он действительно беспокоился о Кларе, даже проделал не самый близкий путь, чтобы навестить ее и убедиться в том, что с ней все в порядке. Это совершенно сбивало с толку.

Сквозь окно было видно прохладное желтоватое небо, простирающееся над Хокстон-сквер. В дальнем углу площади нарисовалась группа ультрамодной молодежи в состоянии радостного возбуждения. Они продефилировали мимо старичка, мучительно медленно бредущего по тротуару – его склоненный подбородок почти касался груди, на пальце болтался синий полиэтиленовый пакет, – пока, наконец, он не скрылся из виду в одном из переулков, где его поглотил муниципальный дом, запрятанный подальше от оживленных баров и ресторанов.

Развернувшись, Клара оглядела комнату, кавардак вокруг напомнил ей о том дне, когда они с Люком въехали сюда – в состоянии радостного возбуждения они распаковывали вещи и строили планы на выходные по проведению вечеринки в честь новоселья. Клара чувствовала себя счастливой, представляя их житье-бытье и то, как она каждое утро будет просыпаться рядом с Люком.

Ее взгляд блуждал по разгромленной квартире: здесь были вещи, которые они вдвоем выбирали, начиная с первого дня их совместной жизни, собирая всякую всячину по барахолкам и лавкам старьевщиков, медленно и любовно превращая небольшое современное пространство с белеными стенами в то, что она по-настоящему впервые могла назвать своим домом.

Ее мысли прервал звонок домофона. Через несколько минут Мак, стоя посреди квартиры, с тревогой окинул взглядом учиненный в ней беспорядок.

– А что полиция? – спросил он. – Я хочу сказать… они это как-то связывают с исчезновением Люка, не так ли?

– Может, да, а, может, и нет, никаких комментариев по этому поводу. Я думаю, кто бы там ни был… Они что-то определенно здесь искали.

– Какого хрена им тут было надо? – Он поднял с пола разбитую пепельницу и уставился на нее. – Господи, Клара, а если бы ты находилась дома? Тебе здесь больше нельзя оставаться. – Он обеспокоено посмотрел на нее. – Собирайся и поехали ко мне.

Клара вспомнила о найденных ею фотографиях и поспешила за ними.

– Вот, – сказала она, внимательно следя за тем, как Мак достает снимки из конверта и смотрит на незнакомое лицо девушки.

– Кто это? – спросил он.

Клара взглянула на него с подозрением.

– Не знаешь, правда?

– Правда, никогда раньше не видел. Почему спрашиваешь?

– Я бы сказала навскидку, что Люк и ее трахал втайне от меня, – проговорила она горько. – Они были спрятаны в офисном шкафчике.

– Невозможно, Клара, – абсолютно уверенно ответил Мак. – Люк не скрыл бы от меня, и тебе это известно. Он говорил только о Сади.

– Ну, Люк обманщик, верно? – спокойно сказала она. Он врал мне, и, возможно, тебе тоже. – Клара забрала фотографии и со злостью засунула их обратно в конверт. – Вероятно, любовался на них втихаря пока меня не было дома. Черт возьми! – Клара нервно хохотнула. – Становится все интереснее, что скажешь? О чем мне еще предстоит узнать? О припрятанной где-нибудь тайной жене? О паре детишек?

Они помолчали. Потом Мак, озираясь по сторонам, сказал смущенно:

– Может, пойдем отсюда? У меня от этого места мурашки по коже.

Пока Клара в спальне запихивала вещи в сумку, зазвонил телефон.

– Констебль Мансфилд, – представилась офицер, когда Клара ответила. – Вы не могли бы зайти к нам в участок? Как вам известно, сегодня во второй половине дня состоится пресс-конференция. Вы нам очень поможете, если тоже скажете несколько слов.

Ее сердце ушло в пятки.

– Не знаю, смогу ли я …

– Не буду настаивать, Клара, – сказала Мансфилд. – Но такого рода обращение имеет больше смысла, когда в нем участвуют семья и близкие.

– Но… разве его родители не более…

– К сожалению, они отказались. Понятно, им не до этого.

– Ясно… – Клара подумала о Роуз и Оливере, о страданиях, которые выпали сейчас на их долю, потом ее мысли обратились к брошенному фургону, сиденью, заляпанному омерзительными пятнами крови. – К которому часу мне подойти? – спросила она, глядя на Мака.

На пути в полицейский участок Клара мимоходом спросила:

– Что ты думаешь о Томе, Мак?

Мак удивленно посмотрел на нее.

– О Томе? Почему ты спрашиваешь?

Она пожала плечами.

– Просто так. Он заходил сегодня ко мне, вот и все. Сказал, что встречался в городе с клиентами и решил заодно проведать меня. Ты же знаешь его давным-давно, что ты про него скажешь?

Мак нахмурился.

– Странно, я полагал, что все его клиенты живут неподалеку. – Он немного подумал. – Я бы сказал, что Том немного зажат, своего рода одиночка, но он неплохой парень. Помню, Люк рассказывал мне, что они в детстве были близки, но…

– Да ну? – Ее любопытство вдруг вспыхнуло с новой силой. – Мне никогда не казалось, что они особо близки.

Раньше Клара об этом не задумывалась, у нее не было брата или сестры, и, соответственно, – никакого опыта в общении с ними. Она списывала существующую между Люком и Томом отстраненность на разницу в возрасте в пять лет, привычку Тома снисходительно относиться к младшему брату или несхожесть характеров.

– Да, – продолжил Мак. – Люк упоминал, что они трое были довольно близки, пока Эмили не ушла. Понятия не имею, что произошло. После ее исчезновения Том, как я уже говорил, порвал с семьей, а Люк и его родители полностью замкнулись друг на друге. Может, это в какой-то мере послужило толчком к разрыву. – Мак посмотрел на Клару. – Мне всегда казалось, что вся эта ситуация удручает Люка, думаю, чем старше он становился, тем больше нуждался в брате, но Том и знать ни о чем не желал.

Клара задумалась. Наверное, очень обидно быть отвергнутым старшим братом, особенно когда в раннем возрасте уже потерял единственную сестру. Она вдруг осознала, что Люк никогда не поднимал тему их отношений с Томом, а ей и в голову не проходило спросить его. Кларе стало неуютно при мысли, что, возможно, она далеко не все знает о своем парне и о той боли, которую он прячет за веселой улыбкой.

Когда Клара и Мак добрались до полицейского участка, она отметила витающее в воздухе чувство важности и значимости происходящего. Появилось несколько новых офицеров – сотрудников отдела по особо опасным преступлениям: офицер по связям с семьей, пресс-секретарь полиции, а также Джудит Картер, главный инспектор сыскной полиции, дама плотного телосложения с суровым взглядом, которая представилась Кларе старшим офицером, ведущим расследование, и пока они говорили, Андерсон из почтения держался чуть поодаль. Все офицеры, с которыми знакомилась Клара, были настроены дружелюбно, подбадривали ее и благодарили за помощь, но она все равно пребывала в состоянии растерянности. К ее всегдашнему стремлению протягивать руку помощи, стараться поступать правильно, примешался страх все испортить, в то время как на кон поставлена жизнь Люка – от этого беспокойства что-то тяжелое сдавливало грудь и сердце начало бешено колотиться.

Вскоре Клару проводили в боковую комнату, где Андерсон и пресс-секретарь полиции терпеливо повторили несколько раз текст ее заявления и, прежде чем она успела опомниться, быстро провели в большое помещение, приладили микрофон и направили к столу для пресс-конференции, позади которого красовался голубой экран с эмблемой Службы столичной полиции по центру. Клару посадили между главным инспектором мадам Картер и сержантом Андерсоном, под прицелом телекамер море глаз устремилось в ее сторону. Мак стоял в стороне и пока Клара произносила прямо в камеры свою часть, она старалась мысленно представить его подбадривающий взгляд. Но несмотря на твердое решение держать себя в руках, каким-то образом заставить незнакомого человека проявить сочувствие и помочь, прекратить этот ужасный кошмар и вернуть Люка живым и невредимым, Клара говорила спотыкаясь на каждом слове, при этом так сильно сжимая кулаки, что, казалось, костяшки вот-вот порвут кожу на пальцах.

Позже, когда эта пытка наконец закончилась и за ними захлопнулись двери полицейского управления, они внимательно посмотрели друг на друга и Клару проняла такая сильная дрожь, что Маку пришлось сделать шаг в ее сторону и изо всех сил сжать ей руки.

– Мне так жаль, Клара, – с горечью сказал он. – Мне чертовски жаль, что тебе нужно всем этим заниматься.

Она оцепенело уставилась на него.

– Мак, я бы ни за что не справилась, если бы не ты.

Мак ее обнял, крепко обхватив руками, и когда они отстранились друг от друга, он глубоко выдохнул.

– Давай, – сказал он, – свалим отсюда побыстрее и хорошенько выпьем.

Вечером сюжет показали в национальных новостях. Клара сидела на диване в квартире Мака, без аппетита накручивая на вилку пасту, которую он для нее приготовил, как вдруг на большом экране телевизора возникло лицо Люка. Она нервно вскрикнула, заставив Мака примчаться с кухни, и дальше они вместе смотрели новости в полной тишине.

«Родные и близкие беспокоятся за жизнь пропавшего жителя Лондона, Люка Лоусона», – произнес диктор. На экране появилась фотография Люка, сделанная Кларой год назад в баре на Кингс-Кросс, где они праздновали его двадцать девятый день рождения, и на секунду она мысленно вернулась в тот вечер, когда пробовала шоты с текилой и хохотала на весь бар завидев, как все посетители неожиданно подняли бокалы за здоровье Люка. Сейчас он улыбался Кларе с экрана телевизора и его невинные глаза светились от радости.

Потом в кадре возник Андерсон, выступавший перед телекамерами с сообщением о последних известных передвижениях Люка до того момента, как камеры видеонаблюдения зафиксировали его выходившим из офиса. Клара следила за знакомой фигурой в джинсовой куртке, направлявшейся легкой непринужденной походкой в сторону Дак-Лейн. Когда запись остановилась и появился стоп-кадр с брошенным синим фургоном, Клара с тревогой уставилась в экран. Что за унылое, богом забытое место: неужели Люк действительно был там? Просто невероятно! Затем крупным планом показали самые жуткие кадры – автомобильное сиденье с пятнами крови.

Наконец, пришел черед Клары. Зажатая между Андерсоном и главным инспектором, мадам Картер, Клара, бледная как мел, сдавленным голосом зачитывала текст с листа бумаги, дрожавшего у нее в руке. «Мой бойфренд Люк – добрый и любящий человек», – начала она. «Мы все – семья, друзья – невероятно по нему скучаем. Очень просим откликнуться всех, кто может сообщить какую-либо информацию о нем. Мы не видели Люка четыре дня… и мы хотим вернуть его…» Пока Клара говорила, внизу экрана бегущей строкой высвечивался номер для связи. Когда она замолчала, камера приблизила ее лицо, задержавшись на текущих по щекам слезах. В завершение главный инспектор сыскной полиции сказала несколько слов и камера переключилась обратно на студию, где новостного диктора вскоре сменил ведущий прогноза погоды, который, стоя перед картой Великобритании, возвестил о кучево-дождевых облаках.

Два дня Мак с Кларой пряталась в его берлоге на Холлоуэй-роуд, с тревогой ожидая новостей, вели однообразное существование, прерываемое лишь прогулками вокруг Хайбери-Филдс, где они бесцельно бродили под апрельским небом, вдыхая влажный и теплый воздух. На третий день они присели за столик в местном пабе и с несчастным видом уставились в свои пивные бокалы.

– Тебе разве не надо работать? – спросила Клара Мака, которую внезапно осенило, что он вопреки обыкновению перестал исчезать по ночам с фотоаппаратом.

– Решил немного отдохнуть, – ответил он. – Думаю, в этом преимущество фриланса. – Мак посмотрел на нее. – А ты? На сколько взяла отгул?

– На пару недель. На работе сказали, что я могу еще присоединить несколько дней за счет отпуска.

Он кивнул и каждый из них мысленно задал себе один и тот же вопрос, ответ на который был им неизвестен: сколько еще понадобится времени, чтобы этот кошмар навсегда исчез из их жизни?

Понимая, что нельзя дольше откладывать общение с родителями, она позвонила им в Португалию, сглаживая, насколько возможно в разговоре, всю серьезность положения: отчасти из ставшего привычным желания оберегать их от неприятностей, отчасти стараясь предотвратить прилет родителей к ней – она не была уверена, что, помимо прочего, перенесет еще и это.

– Нет, нет, – успокаивала она, – вы ничего не сможете сделать. Полиция с этим разбирается. Уверена, скоро мы услышим хорошие новости. Со мной все в порядке. Честно, мам, все о’кей. Мак и Зои позаботятся обо мне. Позвоню сразу, как станет что-нибудь известно.

Разговор с Андерсоном не прибавил хорошего настроения. Полиции не удалось идентифицировать отпечатки пальцев, найденные у нее в квартире, а соседка с верхнего этажа, которую, как оказалось, зовут Элисон Фурнье, двадцативосьмилетняя айтишница из Лидса, обнаружилась в доме своей двоюродной сестры в Мидлсексе, куда она уехала за день до незаконного вторжения. Андерсон отметил, что у них «нет оснований подозревать ее в причастности к этому делу».

– Но… а как же толстовка?

– Мы убедились в том, что она принадлежит мисс Фурнье.

– И что дальше? – спросила Клара с отчаянием.

– Мы делаем все, что в наших силах, – ответил Андерсон. – Клара, мы все проверяем самым тщательным образом и сделаем все возможное, чтобы докопаться до истины. Я сразу свяжусь с вами, как что-либо прояснится.

– Ну да, – сказала она тихо. – О’кей.

Как только Клара отложила телефон, она встретилась взглядом с Маком, и он покачал головой в знак молчаливой поддержки.

– Восьмой день, – сказала она беспомощно. – Чертов восьмой день с момента, как пропал Люк. Четыре дня, как они нашли фургон. Они не могут предъявить ничего вразумительного в ответ на обращение, Люк исчез с концами. Как такое возможно? Как кто-то может просто растворится в воздухе? – В отчаянии она повысила голос. – Неужели все кончено, Мак? Они, наверное, сдались и мы никогда больше не увидим Люка? Его родителям не суждено снова с ним встретиться?

– Никто не сдался, Клара, – сказал Мак твердо. – Они прекрасно осознают, что делают. Мы должны доверять им в этом вопросе.

– Я чувствую, что совершенно бесполезна.

Они сидели и прислушивались к шуму транспорта в час пик, гвалту из ларька с кебабами, расположенного прямо под их окнами. Через стенку доносился звук работающего телевизора соседей, аплодисменты и закадровый смех. День перетекал в ночь, но никто из них не пошевелился, чтобы включить свет, густая мгла расползлась по углам комнаты.

– Тот, кто отправлял Люку письма, хорошо его знал, – сказала Клара. – Этот человек был близок с Люком на каком-то этапе и затаил на него злобу.

Мак нахмурился.

– Да, но полиция уже наверняка всех проверила.

Она нетерпеливо кивнула.

– Возможно, но они сказали, что не нашли ничего подозрительного.

– И..?

– Ну, не знаю… мы могли бы сами начать расследование. Нам на двоих известно достаточно о его подружках, коллегах, соседях по квартире и прочих знакомых за многие годы. Предположим, полицейские упустили что-нибудь из виду?

– Хммм… – усомнился Мак.

– Допустим, это так. Вы вместе ходили в школу, а мы оба знаем кого-то из его университетских друзей, и также тех, с кем он делил квартиру в прошлом, бывших коллег, которых он упоминал. Я уверена, стоит нам начать копать… возможно, полицейские и пропустили что-то. К тому же никто не знает Люка лучше нас; мы бы скорее сообразили что к чему, если, предположим, кто-нибудь пожаловался на его поведение в прошлом, или если бы кто-то сказал прямо противоположное тому, что нам известно от Люка. По меньшей мере, будем заняты делом. У меня такое ощущение, что мы здесь потихоньку сходим с ума.

Мак закусил губы.

– Точно.

– Ты же мне поможешь? – Она умоляюще смотрела на него до тех пор, пока он не вздохнул.

– О’кей. Если тебе так спокойней – тогда, конечно.

Клара улыбнулась.

– Хорошо. Прежде всего давай составим список. Бывшие подружки из школы и универа, соседки по квартире, знакомые и женщины-коллеги, с кем он работал до того, как начать карьеру в Бриндл. Включим в него всех, кого он мог настроить против себя, а также тех, кому известно о людях, с которыми Люк был в ссоре. – Она достала телефон. – Тащи ноутбук. Начнем с Фейсбука.

Следующий час они провели в сосредоточенном молчании, сидя бок о бок друг с другом. Работа шла небыстро: Джейд, сестра бывшей подружки Люка, поддерживала отношения с его университетским приятелем Майлсом. Эндрю, работавший когда-то вместе с Люком в цифровом издательстве до его перехода на Бриндл, значился на Фейсбуке в друзьях дамы из этого издательства, которая, в свою очередь, продолжала общаться с парой других женщин-коллег. Несмотря на трудность задачи, к Кларе впервые за много дней вернулось чувство целеустремленности, список женщин потихоньку разрастался.

– Как бы это не было пустой тратой времени, – озабоченно сказал Мак.

– Не останавливайся, – ответила она, все еще пристально глядя в телефон. – Для начала – неплохо.

Они уже готовы были прерваться, как вдруг Клара заметила значок нового сообщения на своей странице в Фейсбуке. Она недоуменно поморщилась, увидев, что отправитель называл себя «Разваляха». Клара открыла сообщение и волосы на затылке у нее буквально встали дыбом.

– О господи! – вскрикнула она.

Мак с беспокойством посмотрел на нее.

– Что? Что случилось?

Клара протянула ему свой телефон. Сообщение было отправлено с закрытого аккаунта, фотография в профиле отсутствовала. Мак прочитал его вслух. «Клара! Видела тебя в новостях. Я сестра Люка, Эмили Лоусон. Не сообщай моей семье о том, что я вышла с тобой на связь – это очень важно. Не говори полиции. Мы можем встретиться?»

Ошеломленный Мак разинул рот.

– Быть не может! – сказал он, переводя взгляд с телефона на Клару и обратно. – Исключено, что это она…

– Не знаю… то есть…

Они уставились друг на друга.

– Почему она называет себя «Разваляха»? – спросил Мак.

Клару осенило:

– Так это же из книги! Книги Люка, которую ему передала Эмили прежде, чем уйти. Не помнишь? Т. С. Элиота, о кошках.

Мак помотал головой.

– Правда?

– Да! – Зрачки Клары расширились от радостного возбуждения. – Надпись на обратной стороне титульной страницы: «Шаро… что-то там, от Разваляхи. Люблю тебя, мелкий». Это она! Кому еще могло такое в голову прийти? – Она вскочила, испытывая одновременно ликование и шок. – Черт возьми, Мак! Проклятье!

– За все эти годы он мог не раз показать книгу сотне людей, – сказал Мак. – Любой придурок в состоянии отправить такое сообщение. Псих, посмотревший новости и решивший, что они только воду мутят. Возможно, это чья-то больная шутка. Серьезно, Клара, я бы не стал…

– Допустим, это Эмили, – продолжала настаивать Клара. – Никому ведь неизвестно, что с ней случилось. Она пропала в эпоху до интернета, не то, чтобы это моментально стало всеобщим достоянием.

– К чему тогда разводить драму, «без полиции»… «не говори родителям»? Смахивает на шпионский роман, не находишь?

Но Клару было не остановить.

– Слушай, – нетерпеливо сказала она, – мы не знаем, почему Эмили ушла и что потом делала. Но, черт подери, Мак, если это и вправду она? Прознала, что брат исчез и решила помочь? Только представь, что Эмили вернется в семью из-за всего этого кошмара!

– А если это тот шизанутый психопат, сталкер, который преследовал Люка и похитил его? – Мак не унимался. – Чей-то поганый трюк?

Клара вновь посмотрела на экран телефона.

– Что ж, еще одна причина встретиться с ней, – сказала она спокойно и после минутного раздумья начала печатать ответ.

14

Лондон, 2017

В течение последующих нескольких часов Клара беспрестанно проверяла папку входящих сообщений, но ответа от Эмили не было. Может, и прав был Мак, полагая, что это какой-то страдающий от одиночества психопат, у которого в запасе уйма свободного времени… но, с другой стороны, Клара не хотела насовсем отказываться от идеи, что ей написала именно Эмили. В ожидании ответа Клара уже мысленно нарисовала картину воссоединения семьи, представляя себе восторг Роуз и Оливера при виде дочери, и почувствовала прилив радостного волнения.

Чтобы отвлечься, они с Маком вернулись к составлению списка, и уже на следующее утро у них был готов перечень имен: комбинация из бывших подружек, коллег и соседок по квартире, а также всех значимых для Люка женщин и девушек – но ни одна из них, в представлении Клары, не подходила для роли его похитительницы.

– Хороший старт, – с сомнением промолвил Мак.

– Кому позвоним сначала? – спросила Клара.

– Думаю, его первой девушке, Эми Лоу. Хотя, она все еще живет в Саффолке, так что…

– Отлично, давай! – сказала Клара, вставая.

Мак недоуменно захлопал глазами.

– Что, сейчас?

– Нам нечем больше заняться. – Она взяла в руки пальто. – Поедем на твоей машине, ладно? У тебя есть ее адрес?

Он кивнул.

– Мой давнишний школьный приятель немного с ней общается.

Впервые после исчезновения Люка Клара почувствовала прилив душевных сил.

– А по пути заскочим к Роуз и Оливер, – сказала она, направляясь к двери.

Пока они медленно пробирались по лондонским пробкам, Клара снова проверила Фейсбук. После появления Клары на телевидении на нее обрушился нескончаемый поток сообщений от друзей и доброжелателей, которые выражали обеспокоенность и интересовались ее состоянием и последними новостями. Хотя ей была приятна их забота, Клара стала опасаться подобных сообщений, поступающих ей на почту – она испытывала смутные угрызения совести, поскольку единственным возможным ответом было: «Нет, извините, пока никаких новостей». Но сегодня она с нетерпением проверяла ящик, однако, за последние двадцать четыре часа с момента, когда Эмили написала Кларе, ответ от «Разваляхи» так и не пришел. Значит, и вправду, это была больная шутка. Она вздохнула и уронила телефон на колени. Клара посмотрела на Мака.

– Какая она была, эта Эмили?

Он пожал плечами.

– Приятная. В то время Эмили и Люк были весьма серьезными молодыми людьми. Мне точно известно, что он любил сестру.

Клара вспомнила фотографии из альбомов Люка. Привлекательная фигуристая молоденькая девушка, блондинка с большими голубыми глазами и вьющимися волосами, на вид – обыкновенная девушка, достаточно сексуальная, на таких западают мальчики в школе. На всех без исключения фотографиях, сделанных на какой-нибудь очередной вечеринке, они с Люком стоят в обнимку в окружении стайки счастливых розовощеких друзей с горящими глазами. Клара снова засомневалась: невозможно, чтобы такая симпатичная особа посылала столь устрашающие письма.

Клара наблюдала из окна автомобиля, как городские окраины постепенно сменились зелеными полями Эссекса, покрытыми ярко-желтыми цветами. Поначалу они ехали в полной тишине, каждый погруженный в свои мысли, но в какой-то момент Мак поколдовал над стереосистемой и все пространство наполнилось звуками «Жизни на Марсе» Боуи. В памяти Клары возникла картинка из других, более радостных поездок, когда они втроем слушали эту песню по дороге на Гластонберийский фестиваль и фестиваль «Camp Bestival» в Дорсете, или во время путешествия на чью-то свадьбу в Хэмпшире, куда они отправились большим караваном со всеми друзьями.

Клара взглянула на Мака. Перенапряжение давало о себе знать. Хотя внешне Мак сохранял спокойствие, стараясь держаться молодцом перед Кларой, она понимала, что на самом деле он начинал потихоньку сдавать. У него появился затравленный взгляд, а лицо стало бледным, словно он не спал несколько дней кряду.

– Спасибо, – сказала она негромко, – что ты не оставил меня одну. Не представляю, как бы я справилась с этим без тебя.

– Не говори ерунды! Вы с Люком – мои самые близкие друзья, – ответил он. – Как я могу поступить иначе?

Она улыбнулась и вновь устремила взгляд в окно, размышляя о Маке. Кларе хотелось, чтобы он нашел себе девушку, она беспокоилась, что он может чувствовать себя неловко, все время неотступно следуя за ними с Люком. Но личная жизнь Мака была закрытой книгой. Мак мог исчезнуть на несколько месяцев, туманно намекая на новые отношения, порой он даже знакомил Клару со своими приятельницами, но ни одна из них не задерживалась с ним надолго.

– Она не та, кто мне нужен, – сказал как-то Мак, когда они с Люком на него надавили. – Какой тогда смысл?

– Наш Мак – неисправимый романтик, – подтрунивал Люк.

– Не переживай, – приободрила его Клара, – твоя единственная где-то рядом, вот увидишь.

– Ага, – ухмыльнулся он, – надеюсь, что рядом. – И Мак перевел разговор на другую тему.

До «Ив» оставалось меньше мили, когда пришел ответ от Эмили. Сердце Клары бешено заколотилось. «Когда мы можем увидеться?» – говорилось в нем. – «Могу приехать в Лондон».

– Что мне ответить? – возбужденно спросила Клара Мака. – Сказать, что я могу встретиться с ней завтра?

Мак с тревогой посмотрел на нее.

– Прежде всего необходимо убедиться в том, что это точно она. Нельзя просто так встречаться с любым чудиком из интернета, это может быть кто угодно.

– Да-а, – протянула нехотя Клара. – Думаю, ты прав. – Мысль найти наконец Эмили казалась невероятной, Клара поверить не могла, что такое возможно. Она взглянула на Мака. – Как тебе кажется, какой была Эмили? Я понимаю, ты переехал уже после ее исчезновения, но, предполагаю, Люк тебе рассказывал о ней?

Он задумался на мгновение.

– Честно говоря – не очень много. Ее присутствие ощущалось постоянно, в том смысле, что семья все время думала о ней, но никто и словом не упоминал об Эмили. Люк говорил, что Эмили была яркой личностью, достаточно упрямой и вспыльчивой, увлекалась политикой, благотворительностью и подобными вещами… больше ничего сказать не могу. Роуз приняла ее исчезновение особенно близко к сердцу, поэтому при ней они старались не произносить имя Эмили.

Вскоре они подъехали к «Ивам» и Клара испытала небольшой шок, увидев черную «ауди» Тома, припаркованную на дорожке, ведущей к дому. Ей и в голову не приходило, что Том мог быть здесь, и, изумленная, она осталась сидеть на месте, уставившись на его машину. Выходя, Мак вопросительно посмотрел на нее.

– Ты идешь? – сказал он.

– Ой, извини. – Она отстегнула ремень безопасности и прошла за ним в дом.

Когда Оливер открыл дверь, Клару поразило, насколько сильно он изменился. Кажется, постарел лет на десять с момента их последней встречи, в его глазах промелькнуло то же выражение ужаса, которое появилось на лице Клары несколько дней назад; словно долгое время летишь в пропасть и у тебя уже кружится голова, и хочется поскорее встретиться с землей, потому что этот молниеносный удар в финале будет избавлением от кошмарного бесконечного падения.

– О, Оливер, – сказал она, обнимая его, – я рада тебя видеть.

Оливер слабо улыбнулся, выпуская ее из объятий, и поприветствовал Мака, протянув ему руку.

– Мак, проходи, – сказал он негромко. – Хорошо, что ты приехал.

Они молча проследовали за ним на кухню. Клара зашла в комнату и ощутила странное напряжение, повисшее в воздухе, она замерла в дверях при виде сидящей за столом Роуз, обхватившей голову руками, и стоящего перед ней Тома с выражением такого сильного гнева на лице, что первым ее желанием было броситься вперед и встать между ними, чтобы защитить Роуз от сына.

Но прежде чем она успела пошевелиться, Том обернулся и, на секунду встретившись с ней взглядом, поспешно отошел к окну и стал смотреть в сад.

– Роуз? – окликнула ее Клара в полной растерянности. – Ты в порядке? Скажи на милость, что здесь происходит?

В тот момент, когда Роуз подняла взгляд, Клара с трудом узнала мать Люка: страдальческое, скорбное выражение лица, казалось, превратило ее в другого человека. Но буквально через мгновение она вновь стала прежней. Роуз смахнула слезы, рассеянно улыбнулась и проговорила:

– Ничего, ничего не случилось, дорогая. Ну, ты же все знаешь. – Она посмотрела на Мака. – Господи, Мак, – сказала она еле слышно. – Как мило, что ты тоже приехал.

Роуз продолжала сидеть, не двигаясь, словно ее пригвоздили к стулу, и переглядывалась с находившимися в комнате, в то время как Том стоял к ним спиной и излучал враждебность.

В конце концов, Клара бросила на Мака умоляющий взгляд, и тот, состроив гримасу, подошел к Тому и робко положил ему на плечо руку.

– Здорово, приятель, – сказал он. – Давненько не виделись…

После нескольких секунд тишины, показавшихся вечностью, Том повернулся к нему и сипло проговорил:

– Да, рад тебя видеть, Мак. – И пожал ему руку. – Как дела? – спросил он и выдавил из себя что-то наподобие улыбки. Странное напряжение, повисшее в воздухе, начало понемногу спадать.

Роуз вскочила и поспешно произнесла:

– Вот и хорошо! Кто хочет чаю?

– Позволь мне, – умоляюще сказала Клара. – Пожалуйста, не вставай.

Но Роуз только отмахнулась.

– Нет, нет, что за глупости. Со мной все в порядке! – Она засуетилась, пошла наливать воду в чайник, потрепав по пути мужа по руке. – Ну, – сказала она уже более окрепшим голосом, – что вас привело?

Вдруг она замолчала и поднесла руку ко рту.

– О… вы не узнали ничего нового, не так ли?

В глазах Роуз читались одновременно надежда и страх, поэтому Клара поспешила ответить:

– Нет, ничего нового.

Роуз казалась такой опустошенной, что Кларе было невыносимо тяжко смотреть на нее. Вместо этого она огляделась, отметив про себя непривычный беспорядок вокруг. Все свободные поверхности, прежде девственно чистые, были завалены мусором и грязными тарелками, в воздухе, когда-то наполненном благоуханием свежих цветов и ароматами готовящейся еды, ощущался кислый гнилой запашок. Это заставило ее немного запаниковать. «Нет, – хотелось ей воскликнуть, – пожалуйста, не надо, не сдавайтесь. Вы – Роуз и Оливер! Вы не можете поставить на нем крест, только не сейчас». Чтобы скрыть свое разочарование, она кивнула в сторону окна и рассеянно сказала:

– Твой сад прекрасен, Роуз.

На это Роуз с вымученной улыбкой ответила:

– О, боюсь, я давно туда не заглядывала. В былые времена я бы уже с головой ушла в подготовку нашей традиционной весенней вечеринки, разбиралась бы с приглашениями местным жителям и… – Тут Роуз осеклась. – Но все это уже не так важно.

Тут Том издал странный сдавленный звук и резкими шагами вышел из комнаты. Они вчетвером уставились ему вслед, и через несколько секунд услышали, как хлопнула входная дверь. Клара и Мак удивленно переглянулись.

– Ну… – сказала Роуз таким тоном, словно ничего не произошло, – что вас сюда привело?

Клара и Мак немного сбивчиво рассказали о своем плане.

– Возможно, мы ничего не выясним, – подытожила Клара, – но, по меньшей мере, мы попытаемся.

Повисла тишина, затем Оливер кивнул и, стараясь не смотреть им в глаза, сказал:

– Хорошо, да … если мы чем-то можем помочь…

Клара с волнением перевела взгляд на Роуз, которая сказала сдержанно:

– Делай все, что сочтешь необходимым, дорогая. – Она встала. – Я должна извиниться. Надеюсь, вы не будете против, если я поднимусь к себе и прилягу.

Они посмотрели ей вслед, и Оливер опустился на стул, проводив жену таким беспомощным взглядом, что у Клары защемило сердце. Клара подумала, что было бы здорово рассказать сейчас родителям Эмили о полученном от нее письме, но оставалось только молиться, что в один прекрасный день она сможет сообщить им долгожданную новость.

На выходе из дома Клара и Мак увидели Тома, который стоял прислонившись к своей машине и в задумчивости глядел на поле. Воздух был подернут дымкой, моросил дождь, над головой с карканьем кружили вороны. Под их ногами заскрипела мокрая галька, Том обернулся, заслышав звук приближающихся шагов и, посмотрев на Клару, спокойно сказал:

– Мне жаль, что так вышло.

Кларе до того было обидно за Роуз, что ее захлестнула волна негодования, но к счастью Мак ответил Тому за них обоих:

– Не переживай, – сказал он. – Сейчас непростое время. Ты в порядке?

– Да-а. Сам понимаешь…

Клара бесцельно вертела в руках телефон, ощущая на себе пристальный взгляд Тома.

– Что вы тут делаете вдвоем? – поинтересовался он, и в ответ Мак коротко описал их план.

– Начнем с первой подружки Люка, – сообщил Мак Тому, – Эми Лоу. Вы были с ней знакомы?

Том покачал головой.

– Не то чтобы, они начали встречаться, когда я уже был в университете. Вы сейчас к ней направляетесь?

– Да, по всей видимости, она живет за Фрамлигемом. – Мак сверился со своим телефоном и прочитал название улицы, где жила Эми.

– Я знаю это место, – сказал Том. – Я еду в ту сторону. Могу показать дорогу, если будете двигаться за мной. – Он замолчал и Клара наконец подняла глаза и встретилась с ним взглядом. – Здесь, кстати, недалеко неплохой паб «Пустельга», – добавил он. – Я бы выпил чего-нибудь, а вы?

– Конечно. – Мак пожал плечами прежде, чем Клара успела придумать какую-нибудь отговорку. – Поедем за тобой.

Как только они отъехали от «Ив» и пристроились за черной «ауди», Клара глубоко вздохнула.

– Господи, сюр какой-то, – сказала она. – Что там происходит между Роуз и Томом?

– Бог его знает.

– Ей и так хватает неприятностей, а тут еще и он, – сказала Клара со злостью. – Странный тип.

– Я знаю, – тихо сказал Мак. – Думаю, они просто сами не свои. – Помолчав, он добавил: – Тебе не показалось, что Роуз и Оливер выглядят ужасно? – Он включил сигнал поворота и, следуя за Томом, свернул налево, оставив деревню позади. – Бедняги. Не могу поверить, что с ними повторяется опять та же история.

Клара смотрела, как за окном проплывали деревенские пейзажи, живые изгороди и дерн вдоль дороги, начавшие разрастаться к весне, и думала о Роуз. Когда они познакомились, Роуз было чуть за шестьдесят, она только вышла на пенсию и наслаждалась «праздной жизнью», как сама говорила со смехом. Роуз занималась садом, готовила, ездила с Оливером на каникулы в Европу, получая удовольствие от вновь обретенной свободы после продолжительной успешной карьеры врача. Клара видела фотографии Роуз, запечатлевшие ее между сорока и шестьюдесятью годами: красивая, безупречно одетая женщина, во взгляде читается ум, целеустремленность и ответственность, ко всем этим качествам сейчас добавились мягкость, непринужденность и спокойствие, делавшие ее, как казалось Кларе, еще привлекательней.

Клара вспомнила, что примерно год назад ей удалось увидеть Роуз в роли прежнего хладнокровного врача. В один из выходных дней в ноябре они вместе прогуливались по покрытому инеем полю. Роуз с Кларой, шедшие немного впереди всех, заметили зайца, застрявшего в изгороди из колючей проволоки. Он корчился от страха и боли, истекая кровью. Пока Клара стояла съежившись, без толку переживая при виде его страданий, Роуз наклонилась и осторожно высвободила его, но вместо того чтобы ускакать, он остался лежать на земле с выпученными глазами и непрекращающимся кровотечением.

– Бедолага, – прошептала Роуз. – Он умирает. Я думаю, это будет большим проявлением милосердия с моей стороны, если я… не смотри, дорогая, если ты… – Она подняла животное и умело свернула ему шею. И хотя Клара почувствовала в этот момент приступ тошноты, ее переполняло чувство восхищения способностью Роуз действовать невозмутимо в критических ситуациях, делать все необходимое, каким бы неприятным и жестоким это ни было.

– Интересно, что раньше представляли из себя Роуз и Оливер, – спросила Клара, – до того, как ушла Эмили. Я с ними познакомилась уже много лет спустя, не представляю, насколько это могло их изменить.

– Судя по всему, они были заметными фигурами, – ответил Мак. – Роуз возглавляла отделение детской хирургии в госпитале, а Оливер написал первую книгу, вызвавшую резонанс, – его стали приглашать на телевидение и все такое. Их все здесь знали, они активно участвовали в жизни деревни, организовывали сбор денежных средств, устраивали большие вечеринки. Люк вспоминал, что их дом всегда был полон народу. – Мак посмотрел на Клару. – Так что да, я бы сказал, у них все было отлично. – Он с горечью мотнул головой. – Просто ужасно, как все обернулось. Они этого нисколько не заслужили.

Когда они подъехали к пабу, Том уже ждал их внутри. Это было красивое здание в тюдоровском стиле с низкими черными балками и широкой паркетной доской из дуба, гудящим огнем в камине и потертыми кожаными диванами.

– У них вполне приличное меню, если вы хотите перекусить, – сказал Том, он явно чувствовал себя намного свободнее, чем в «Ивах».

Мак посмотрел на Клару.

– Вообще-то я голоден. Съедим что-нибудь?

Клара пожала плечами, внезапно осознав, что не помнила, когда в последний раз нормально ела.

– Хорошо, – кивнула она, заставив себя улыбнуться Тому в ответ.

Первые минут десять после того, как они сделали заказ, Клара слушала их разговор про школьные годы и общих знакомых из местных. Она заметила, что Том расслабился и стал более общительным, обычно так происходило почти со всеми в компании Мака. Мак, само воплощение скромности, внимательный слушатель, дающий собеседнику возможность выговориться – в его присутствии самые холодные люди становились гораздо душевнее. Клара подумала, что в этом смысле они были похожи с Маком. Она спрашивала себя, не потому ли Люк привязался к ним обоим? Возможно, именно из-за отсутствия собственного эго, ее готовности отойти на задний план и позволить Люку блистать, он обманывал ее с Сади, проявляя к Кларе такое неуважение. Как-то ее соседка по общежитию спросила с сочувствием и презрением одновременно: «Тебе нравится угождать, не так ли, Клара? Еще не надоело?» На мгновение Клара почувствовала, что становится сама себе противна, но тут же постаралась отогнать эти мысли, заставив себя переключить внимание на Мака с Томом.

Они обсуждали Норидж, место жительства Тома, но несмотря на его свободную манеру общения, Клару не покидало ощущение, что он что-то недоговаривает, позволяя им увидеть только частичку его настоящего «я»; сохранялась его привычная сдержанность, которая всегда заставляла Клару относиться к Тому с настороженностью. Она вспомнила о сегодняшней сцене между Роуз и Томом и с молчаливым отчаянием опустила голову: она никогда не сможет его понять.

– Только наличные, – сообщила официантка, когда принесла им чек и увидела, как они достают свои кредитки. – Аппарат сломался. В баре висит объявление, – устало добавила она.

Все трое переглянулись.

– Черт, у меня совсем нет наличных, а у вас?

– Не-е, надо идти снимать.

– Банкомат есть в почтовом отделении в конце улицы, – сказал, поднимаясь, Том. – Я схожу, это не займет и минуты.

Но Мак остановил его.

– Оставайся, дружище, мне все равно нужно перезвонить по работе, – сказал он и помахал мобильным.

Мак ушел, и Клара посмотрела на Тома.

– Я рада, что мне сегодня удалось повидаться с твоими родителями, – сказала она с вызовом и демонстративно добавила: – Я их очень люблю.

После небольшой паузы он улыбнулся, глядя ей прямо в глаза, и сказал абсолютно беззлобно:

– Конечно, как и все.

В этот момент уже другая официантка подошла к их столику и начала протирать его, и, невольно, они погрузились в молчание. Клара отметила, как несоразмерно долго девица пыталась справится с этим незамысловатым заданием, и тут ее осенило, что причиной был Том, с которого та не сводила восхищенного взгляда, в сотый раз проводя тряпкой по одному и тому же месту. Необходимо признать, без особого энтузиазма подумала Клара, что Том был очень симпатичным, но надменное выражение лица мешало назвать его по-настоящему привлекательным. Она подняла на него глаза и застыла от удивления, осознав, что Том не отрывал от нее взгляда. Немного смутившись, Клара протараторила:

– Я все пытаюсь вспомнить одну вещь, которую мне Люк рассказывал об Эмили. – И в то же мгновение ей захотелось пнуть себя как следует за то, что она так неуклюже завела разговор о его сестре. Клара видела как потемнели глаза Тома и мысленно пожалела, что не нашла более деликатного способа подойти к проблеме.

– Да, и? – сказал он, как только официантка удалилась.

Клара повертела подставку для пивных кружек.

– Что-то об игре, в которую они вместе играли в детстве, не могу вспомнить ее название. Не припоминаешь?

– Нет, – сказал он тихо. – Не могу вспомнить.

– Хорошо, – ответила она, пытаясь скрыть свое разочарование.

– Или, подожди, игрой это, конечно, назвать нельзя … но у них вошло в привычку петь песенку, прежде чем Люк отправлялся спать – у нее вошло в привычку, как почитать перед сном или подоткнуть ему на ночь одеяло. «Пять обезьянок» – так она называется, ты же знаешь слова? «Пять обезьянок скачут на столе, одна из них упала, оказалась на земле…» Люк прыгал на кровати пока они пели. Своего рода совместный ритуал… ты это имела ввиду?

Клара кивнула.

– Да, да, спасибо! – Она вдруг представила Люка совсем маленьким и ее накрыл приступ тоски. А когда Клара вновь подняла глаза и увидела, каким несчастным было лицо Тома, она почувствовала угрызения совести. – Ох, Том, мне так жаль, я не хотела тебя расстраивать, я…

Он опустил голову.

– Ты ни в чем не виновата. Только, когда она ушла… было хреново, понимаешь?

– Даже подумать не могу.

– Послушай меня, – сказал Том, немного подавшись вперед, вновь пристально глядя на Клару. – Есть что-то, о чем я хочу тебе рассказать.

Она удивленно посмотрела на него.

– Что?

В эту секунду распахнулась дверь и появился Мак, размахивая их кредитками и наличными деньгами.

– Извините, банкомат был сломан, – сказал он. – Пришлось дойти до заправки. – Он посмотрел поочередно на каждого из них. – У вас все в порядке?

Том оторвал взгляд от Клары.

– Все чудесно, – сказал он, резко поднявшись. – Расплатимся в баре?

Эми Лоу жила в небольшом доме середины тридцатых годов прошлого века в конце глухого тупика. Клара и Мак ненадолго задержались в палисаднике, окидывая взглядом сломанные качели и груду кровельной плитки, уложенной на траве высокими штабелями. На входной двери с облупившейся краской был прикреплен стикер, на котором рядом с надписью «ОСТОРОЖНО! ЗЛАЯ СОБАКА» был намалеван оскалившийся доберман. Из дома доносился звук работающего на полную катушку телевизора и девичий визг: «Мамочка! Он меня ударил! Джеки меня ударил, да ударил. Мааааамочка!» Они переглянулись, пожали плечами, и Мак нажал на кнопку звонка.

Им открыл парнишка лет шести, одетый в мягкий комбинезон Супермена. Его круглое личико со стрижкой «ежик» было усеяно веснушками. Он подозрительно посмотрел на них.

– Продаете чего-нибудь? – спросил он. – Мама просила передать, что ей ничего не нужно.

Мак расхохотался.

– Нет, мы только хотим переговорить с…

Внезапно позади мальчугана выросла Эми.

– Да, – сказала она резко. – Чем могу вам помочь?

А она мало изменилась с тех пор, подумала Клара. Немного прибавила в весе, появились незначительные морщинки, но все те же глаза, как у куколки, взъерошенные белокурые локоны – миловидная, невзыскательная простушка. Лицо Эми прояснилось.

– Боже мой, – произнесла она с акцентом жительницы Саффолка. – Мак! – Эми улыбнулась и на мгновение превратилась в ту шестнадцатилетнюю девушку с фотографий Люка. – Я тебя не видела уже сотню лет! Что, черт возьми, ты здесь делаешь? Я думала, ты сейчас живешь в Лондоне.

– Привет, Эми, рад тебя видеть! – сказал Мак. – Познакомься – Клара, девушка Люка Лоусона.

Эми вздрогнула, узнав Клару.

– Да, – кивнула она, – видела тебя в новостях, здесь только и разговоров об этом.

– Мне жаль, что мы как снег на голову свалились, – сказала Клара. – Я… мы хотели поговорить с тобой, ты не против?

Эми озадаченно поморщилась.

– Ну, если вы хотите… Проходите в дом.

Они проследовали за ней через узкий холл, на стенах которого были развешаны фотографии Эми в свадебном платье рядом с ее улыбающимся круглолицым женихом, и по пути на кухню миновали гостиную, где, судя по всему, куча детворы, сгрудившись перед телеком, играла в приставку «Нинтендо».

– Простите за беспорядок, – пробормотала Эми.

В милой уютной кухне с сиреневыми стенами стоял круглый обеденный стол из сосны, рядом с ним теснились стулья.

– Хотите чаю? – спросила Эми, сгребая со стола стопку грязного белья.

Когда они расселись и Эми разлила всем чай, она вопросительно вздернула брови.

– Что же привело вас ко мне? Я уже говорила ранее полицейским, что мы с Люком не общались много лет. Бывало, случайно сталкивались в деревне, когда он приезжал на Рождество или просто в гости, но все ограничивалось одной-двумя фразами, типа «Привет, как дела?».

Клара посмотрела на Мака.

– Мы хотим получить представление о том, каким он был в молодости, – начала осторожно Клара.

Эми невозмутимо взглянула на нее.

– Да, полицейские ровно так и сказали, могу только повторить, что…

– Мы стараемся разузнать любые подробности, которые помогли бы нам понять, что с ним произошло, – сказал Мак.

– Ясно, – сказала Эми, сохраняя удивленное выражение лица. – Ну, здесь его нет, не так ли?

Воцарилось молчание. Клара подумала, что это была плохая идея. Они, должно быть, выглядят как два последних чудика. Внезапно Мак поднялся и подошел к фотографии на холодильнике.

– Черт, – рассмеялся он. – Это ты вместе с Мэнди Комбс?

– Точно. – Лицо Эми вновь озарила улыбка. – Представляешь, в день моего восемнадцатилетия. – Эми сняла фотографию и передала Маку. – Мы с ней видимся чуть ли не каждый день, она все такая же ненормальная.

Кларе пришлось выслушать, как Эми и Мак предавались воспоминаниям о клубе, куда они вместе ходили в Ипсвиче. Когда они наконец сделали передышку, Клара поспешила спросить:

– А с Люком есть? Я имею в виду фотографии.

Что-то промелькнуло в лице Эми, она отвернулась.

– Нет, избавилась от них много лет назад.

– Ох, – сказала Клара. – Конечно…

Эми повела плечами.

– Что прошло, то прошло. Давнишняя история, не так ли? – Она взглянула на Мака. – Извини, можешь периодически слушать, как там дети? Пойду по-быстрому курну в саду.

Она ушла, и Мак с Кларой удивленно переглянулись.

– Наверное, нам пора, – предположил Мак. – Мы ничего здесь не узнаем. Думаю, с самого начала у нас было мало шансов.

Но Клару насторожило странное выражение лица Эми и то, как стремительно она их покинула.

– Подожди-ка, – сказала она.

Клара пошла за Эми в сад; та стояла около батута, заваленного игрушками, и нервно затягивалась самокруткой. Клара расплылась в извиняющейся улыбке.

– Мне неловко за все это. – Я понимаю, что много воды утекло с тех пор, как вы были с Люком вместе, просто… никто понятия не имеет, что с ним случилось, он словно испарился. Непохоже, чтобы у полиции были хоть какие-нибудь зацепки, или они предпочитают ничего не говорить мне. Я пытаюсь определить круг знакомых из его прежней жизни, кто может что-то знать. – Она замолчала и добавила прерывающимся голосом: – За него все переживают его родители, Мак… мы уже отчаялись.

Лицо Эми смягчилось.

– Слушай, – сказала она. – Мне жаль, что он исчез, честно, и я надеюсь, что все обойдется. Но мы не общались. У меня не самые лучшие воспоминания о наших отношениях с Люком.

Клара удивилась.

– Правда?

Эми очень внимательно посмотрела на Клару и решительно развернулась, снова замкнувшись в себе.

– Честно говоря, у меня нет настроения в очередной раз обсуждать это. Я уже сказала полиции, что мне нечего им сообщить, что помогло бы им продвинуться в поисках Люка. Мне ничего не известно.

Клару сразило тяжкое уныние, она почувствовала себя так, словно ее на большой скорости переехал автобус. Все было напрасно: как глупо и нелепо было с ее стороны думать, что вслед за пережитым шоком после исчезновения Люка, новости о Сади, она наконец активно занялась чем-то полезным. Клара села в потрепанное садовое кресло и обхватила голову руками.

– Ты в порядке? – Голос Эми прозвучал почти над самым ухом.

Клара подняла взгляд.

– Извини, извини. Мы оставим тебя в покое. Не знаю, что я здесь вообще делаю, откровенно говоря. Ты, наверное, думаешь, что я чокнутая.

Эми вздохнула и села подле нее. Она в задумчивости скрутила новую сигарету.

– Хочешь узнать каким он был тогда, в молодости? Я хочу сказать, что скрывалось за его идеальным образом? – Клара с изумлением отметила про себя горькие нотки в голосе Эми. – Надеюсь, что он изменился, стал взрослее, но о’кей. Не уверена, что это поможет, но я расскажу, если ты действительно хочешь. Ну давай, прекращай реветь.

Клара кивнула и вытерла глаза.

– Спасибо, – сказала она.

Эми вздохнула.

– Мне было шестнадцать, я залетела, а он сложил с себя всю ответственность, предоставив мне самой решать где и как делать аборт. У меня уже был большой срок, когда я поняла, что беременна, все происходящее мне казалось адом. Я чувствовала себя полностью раздавленной.

Клара в ужасе не сводила с нее взгляда.

– Мне так жаль, – пролепетала она. – Я и представить не могла.

Эми пожала плечами.

– А еще кто-нибудь знал об этом? – спросила Клара.

Эми рассмеялась.

– Все считали, что у Люка Лоусона солнечные лучи в заднице. Дурного слова никто не сказал бы о нем. Более того, все вели себя так, словно мне чертовски подфартило, что я смогла подцепить такого избалованного мажора, как он. – Она ухмыльнулась и добавила: – Короче, он был маленьким эгоистичным говнюком. Мне жаль, но это правда. – Она посмотрела на Клару. – Возможно, он и изменился с тех пор. Но тогда его заботило только то, что подумают люди вокруг, в особенности его родители, что это может полностью разрушить его планы на учебу в универе и что ребенок не вписывается в его чертов идеальный образ. Он без сожаления перешагнул через меня. И нет, я никому не рассказала о случившемся. Думаю, мне было… стыдно, в каком-то роде. – Она вздохнула. – А сейчас бы мне хотелось вернуться назад в то время и прочистить себе мозги, приказав испытывать больше самоуважения, а потом хорошенько врезать по яйцам Люку Лоусону.

Клара слушала и ее постепенно охватывал ужас. Эми самым уничижительным тоном обрисовала мужчину, которого Клара совсем не знала.

– Как бы там ни было, – сказала Эми, выбрасывая окурок, – больше мне нечего добавить. – Она поднялась. – Извини, но мне нужно идти. Детский чай и все такое…

Клара вспомнила о круглолицем улыбчивом женихе с фотографий в прихожей.

– Твой муж скоро вернется домой? – спросила она.

Эми фыркнула.

– Возможно. Кто его знает. – Клара сконфуженно посмотрела на нее и Эми прыснула. – Он живет с другой в двух улицах отсюда.

– Ох, извини, я подумала…

Эми состроила гримасу.

– Я фотки для детей держу. Они все еще не могут свыкнуться с этим. – Она закуталась в кардиган и направилась к входной двери. Подошла и остановилась на мгновение. – Забавно, – сказала она, – почему всегда мы, женщины, должны разгребать дерьмо, которое оставляют после себя мужики, а?

На обратном пути в машине Клара рассказала Маку о том, что узнала от Эми.

– Господи, – проговорил он. – Я понятия не имел.

– Он никогда не упоминал об этом?

– Ни словом. Я…

– Что?

Мак опустил голову.

– Мне казалось, что я все о нем знаю, – сказал он тихо. – Я действительно думал, что у нас нет друг от друга никаких секретов. Видимо, я ошибался.

Она смотрела на проносящиеся за окном деревенские пейзажи и представляла себе шестнадцатилетнего Люка – уже не ребенка, но и не взрослого, паникующего, испуганного перспективой стать отцом. Но если Эми говорила правду – а Клара была уверена, что это так, – то не было никакого оправдания для его поведения по отношению к Эми. Клара ясно отдавала себе отчет в том, что впервые с момента их знакомства ей стало за него стыдно. Клара вспомнила, как Зои говорила ей, что она слишком быстро абсолютно потеряла голову от Люка, да так оно и было, и, вероятно, безумная страсть ослепила ее. Если Люк был способен настолько ужасно вести себя по отношению к Эми, то кому еще он мог испортить жизнь? Если не Эми была в ответе за исчезновение Люка – Клара сердцем чувствовала, что не она – тогда другая женщина рассылала сообщения и украла фургон с целью перевезти Люка в одному богу известное место. Но кем она была и как Люк мог ее спровоцировать?

Когда они наконец выехали на автостраду, Клара вздохнула и достала мобильный. Немного поразмыслив, она набрала следующий текст для Эмили:

Я хочу убедиться в том, что ты та, за кого себя выдаешь. Когда Люк был ребенком вы пели вместе каждый вечер песню перед тем, как он отправлялся спать. Не помнишь, как она называлась?

Клара усилием воли отложила телефон, убеждая себя быть терпеливой; может, Эмили еще сто лет не ответит. Ее хватило меньше, чем на пятнадцать минут, и к своему изумлению, посмотрев на телефон, Клара обнаружила ждавший ее ответ от Эмили.

Пять обезьянок, – говорилось в нем. – Где тебе удобно встретиться?

Бар «Осьминог» на Грейт-Истерн, – писала Клара с бьющимся от возбуждения сердцем, – тебе подойдет? Я могу завтра в любое время.

Ответ пришел незамедлительно:

Буду там в шесть. Пожалуйста, Клара, очень важно никому не говорить. Я тебе доверяю.

Клара посмотрела на Мака.

– Черт возьми! – сказала она. – Мы точно идем.

15

Кембриджшир

Когда Даг сказал мне уйти, я помчалась без оглядки по улицам нашей деревни, не обращая внимания на окружающих, в сторону Сент-Данстан Хилла. Я поднялась на холм, села на скамейку и стала смотреть на тонущие в темноте поля. Не думаю, что до этого момента я чувствовала себя когда-нибудь такой одинокой и напуганной. Все, о чем я была в состоянии думать, – это то, что Ханна столкнула Тоби. Я знала наверняка.

Я вспомнила новорожденную Ханну, красивую миниатюрную девочку. Мы с Дагом относились к ней так, словно она была сделана из тончайшего хрусталя, не в силах справиться с радостью, охватившей нас в те первые недели. Мы так долго ждали, так много пережили, и вот она появилась, настолько совершенная, что мы не могли поверить своему счастью. Но прошли месяцы, годы, и в душу постепенно начали закрадываться сомнения.

Наверное, я просидела так не меньше часа, наблюдая, как в сгущавшихся сумерках разгорались огни над рассеянными в долине деревнями. Где-то вдалеке церковный колокол пробил девять раз. Мысли беспорядочно метались. Я вновь приходила в ярость, когда представляла, что Ханна могла навредить Тоби, и это было сродни первобытному инстинкту внутри меня. Я не понимала, как нам дальше с этим жить, как я смогу позволить ей находиться рядом с моим мальчиком.

В конце концов, продрогшая, без сил, я побрела обратно к дому. Дойдя до нашей улицы, я остановилась перед воротами и, чтобы успокоиться, сделала глубокий вдох. Поблизости не было ни души, из соседних домов не доносилось ни звука, меня окружала сверхъестественная тишина. Я открыла дверь и вошла в темный холл. Я остановилась и прислушалась. Даг уже спит? Внезапно я различила слабый звук, идущий из кухни. Скрип стула, вздох, возможно. Я подкралась поближе и толкнула дверь. За столом сидел Даг. В кухне горела лишь тусклая лампочка в вытяжке над плитой.

Я тихо окликнула его, но но не поднял головы, и я подошла чуть ближе.

– Даг? – Охваченная внезапным беспричинным страхом, я спросила: – Что-нибудь случилось? Тоби? Отвечай!

Он покачал головой.

– Тоби спит.

Я спокойно села рядом с ним. Увидев, что Даг плачет, я инстинктивно обвила руки вокруг его шеи. Мне кажется, впервые за несколько месяцев я дотронулась до него.

Затем он заговорил:

– Когда ты выходила из дома, я обернулся и посмотрел на Ханну и на выражение ее лица… она выглядела такой… счастливой. Она улыбалась, Бет. Но стоило ей заметить, что я наблюдаю за ней… как будто у нее внутри щелкнул выключатель. – Он обхватил голову руками. – Тоби мне все рассказал, рассказал, как она толкнула его.

Я заметила, что у него дрожали пальцы, наклонилась и взяла его руку в свою.

– Тоби сказал, что она послала его найти тебя, и когда он поднялся на последнюю ступеньку… – Даг посмотрел на меня, в его взгляде читался страх. – Она могла его убить.

– Я знаю, – ответила я.

– Но почему? – В голосе Дага звучало отчаяние. – Почему она такая? Это наша вина?

Я осторожно подбирала слова.

– Из того, что я читала, люди, подобные Ханне, не испытывают ни сострадания, ни угрызений совести. Я не знаю, почему Ханна стала такой, но она опасна, Даг.

– Тогда нам нужно отвести ее к самым лучшим специалистам, каких мы только сможем отыскать. Мы в состоянии все изменить, я уверен. Ей восемь лет… мы обратимся за помощью, не так ли? Нам не стоило отменять визит к тому психиатру. Давай договоримся о новой дате? Заплатим сами, если он сможет принять нас раньше.

Я прикрыла глаза, понимая, что вынуждена выложить все начистоту.

– Даг, – сказала я. – Мы не можем этого сделать. Не можем позволить ей говорить с врачом.

Он непонимающе уставился на меня.

– Не можем? Почему?

Выбора не было, и мне пришлось открыться перед ним. Я не могла смотреть в его сторону, рассказывая, как я втайне от него позвонила, как обнаружила Ханну на кухне, которая подслушала мой разговор и все узнала.

– Извини, – взмолилась я, увидев выражение ужаса на его лице. – Ох, Даг, не смотри на меня так! Мне очень жаль! Я не знала тогда, что делать. Я была так напугана, подумала, что мне поможет, если я поговорю с кем-нибудь.

– Бет, Бет! А что если Ханна сболтнет кому-нибудь. Расскажет, что… о господи, Бет, мы увязли по самые уши.

Я кивнула.

– Знаю.

– Что нам теперь делать? – спросил он.

– Не будем спускать глаз с Тоби, – ответила я. – Никогда ни при каких обстоятельствах нельзя оставлять его наедине с Ханной. Мы… постараемся контролировать ее, наблюдать за ней…

Он откинулся назад на спинку стула, и мы подняли глаза к потолку, где над нашими головами спала Ханна в своей комнате. Темнота расползлась по углам в доме, мгла за окном становилась все чернее, луна спряталась за плотными облаками. Где-то в поле за нашей улицей послышался короткий отрывистый вой лисы, и потом вновь воцарилась тишина.

На следующий день была суббота. Когда Ханна спустилась к завтраку, мы уже проснулись и ждали ее на кухне. Ханна замерла, поскольку не ожидала увидеть нас вместе за столом. Она повернулась к Дагу.

– Я не хочу, чтобы она здесь находилась, – сказала Ханна. – Она снова сделает мне больно. Не позволяй ей причинять мне боль, папочка!

– Ханна, – спокойно произнес Даг. – Прекрати. Прекрати немедленно. Мы знаем, что ты толкнула Тоби.

Ханна метнула на меня взгляд, а затем повернулась к отцу. Она сложила руки на груди.

– Я этого не делала.

– Нет, делала, Ханна, – сказал он. – Столкнула… и мне известно, что ты обижала его раньше.

Ханна выглядела как любой ребенок ее лет, чьи планы рухнули. Она стояла, ростом меньше четырех футов, на ногах тапочки с Винни-Пухом, руки сжаты в кулачки. И вдруг, испустив дикий визг, она бросилась на Дага и принялась колотить его в живот.

– Перестань, – сказал он, удерживая ее на расстоянии вытянутой руки; его лицо покрылось красными пятнами. – Перестань сейчас же. Я требую, чтобы ты объяснила, почему ты так себя ведешь. Почему хочешь сделать больно Тоби? Нам? Мы твои мама и папа и мы любим тебя.

– А я вас не люблю. Я ненавижу вас. И я всем расскажу о том, что вы сделали. Мне обо всем известно, я донесу на вас. Я пойду в полицию!

Даг отшатнулся, услышав эти слова, и я увидела торжествующую улыбку на лице Ханны. Я подошла к ней.

– Хорошо, – сказала я как можно спокойнее. Она остановилась, застыв от изумления. – Давай. Расскажи в полиции обо всем, что тебе известно, и мы с твоим отцом окажемся в тюрьме – а тебя передадут органам опеки. Догадываешься, что это означает?

Ханна помедлила, внимательно изучая меня, мне был хорошо знаком этот взгляд – пугающе взрослый, оценивающий, расчетливый.

– Туда отправляют детей, у которых нет мамы и папы, чтобы о них заботиться, – продолжила я. – Тебя пошлют в детский дом, где будет много других детей, где ты будешь делать то, что тебе скажут. Ты не сможешь взять ничего из своих вещей, там не будет той вкусной еды, которую ты любишь. Похоже на школу, только семь дней в неделю под присмотром взрослых, которые заставят тебя следовать их правилам. Ты этого хочешь, Ханна? Действительно?

– Мне наплевать, – сказала она, но я услышала сомнение в ее голосе. – Я ненавижу тебя. Я ненавижу и тебя, и папу, и Тоби. Все равно не хочу здесь оставаться.

– Если тебе этого хочется, тогда вперед, – сказала я спокойно. – Иди и расскажи всем, кому сочтешь нужным.

На секунду она замолчала, я переглянулась с Дагом, стоявшим в другом конце комнаты. И потом, совершенно внезапно, я увидела, что ее внутренняя борьба завершилась. Она села к столу и насыпала себе в миску хлопья Шреддиз. Мы взяли ее на слабо, и по крайней мере, на тот момент это сработало.

Этот эпизод послужил началом нашего непростого перемирия, настороженного сосуществования, построенного на недоверии, в течение которого мы держали данное себе обещание ни на секунду не оставлять Ханну наедине с ее братом, постоянно прибегая к изнурительной системе кнута и пряника, чтобы заставить Ханну ходить в школу и контролировать ее поведение. На какое-то время воцарился мир. Точнее, на пять лет, пока ей не исполнилось тринадцать.

В одиннадцать лет она пошла в ближайшую от нас среднюю школу, где учились все дети из деревни, и хотя друзья у нее так и не появились, случаи буллинга и насилия больше не повторялись. У нее не было хобби, ее ничего не связывало с внешним миром помимо телевизора, который ей очень нравилось смотреть, и это меня крайне беспокоило – дело в том, что я все еще любила ее. Поэтому мы обрадовались, когда она проявила интерес к компьютерам, и купили ей один в комнату, подкопив немного денег. Я не находила это увлечение опасным; Ханна стала проводить все больше времени у себя в комнате, и я посчитала, что это неплохо, если ребенок нашел занятие по душе.

Хочу внести ясность: мы не сдавались, не оставляли попыток достучаться до нее, старались, чтобы Ханна чувствовала себя любимой и желанной. Но правда заключалась в том, что она не искала нашей любви. Когда раз за разом сталкиваешься с неприязненным или враждебным отношением, то в какой-то момент опускаются руки. В первую очередь я заботилась о сыне, не давая возможности Ханне снова ранить его. И должна признать: эту задачу значительно облегчало то, что Ханна проводила почти все свободное время у себя в комнате.

Я не перестаю задаваться вопросом, планировала ли она втайне заранее то, что потом совершила. Предпочитаю думать, что нет; хочу верить, что она была по-своему счастлива или, по крайней мере, довольна жизнью в тот период времени. Но, положа руку на сердце, мне всегда казалось, что моя дочь счастлива только если она причиняет боль другим людям. И чтобы быть откровенной до конца: думаю, Ханна тогда просто выжидала удобного случая.

* * *

Единственной нашей отрадой в те дни был Тоби. Наш забавный, солнечный мальчик. Несмотря на прошлые обиды, Тоби ходил за Ханной по пятам, как собачка, его лицо сияло при каждой их встрече. Но Ханна активно и недвусмысленно давала ему понять, что терпеть его не может и это возымело свое действие: когда Тоби исполнилось пять, а Ханне одиннадцать, он практически перестал ее замечать.

У нас почти не было семейных выходов; вместо этого мы с Дагом поочередно выводили Тоби, но несмотря ни на что он оставался счастливым, добрым и любящим ребенком. Я была очень близка с Тоби. Каждый день он признавался мне в любви, приносил из школы подарки, сделанные своими руками. Я его обожала.

Помню, как он однажды сказал:

– Ханна ненавидит меня. Она ненавидит тебя и папу.

Но к тому времени я уже перестала болезненно относиться к подобным вещам.

– Ну, это же Ханна, – ответила я. Я больше не пыталась ничего скрывать или замалчивать.

– У нее странные глаза, – сказал он. – Они меня пугают.

На это я ничего не смогла ответить. Он верно подметил: было что-то особенное в ее взгляде, думаю, такой взгляд называют отсутствующим, долго выдержать его невозможно.

Один инцидент я сохранила в памяти. Ханне тогда было двенадцать… к нам зашла познакомиться новая соседка. Я пригласила ее в дом и приготовила чай. Помню, мне было очень приятно принимать ее, ведь большинство жителей деревни игнорировали нашу семью. Когда мы прощались в дверях, я повернулась и увидела на лестнице Ханну, наблюдавшую за нами. Она поняла, что я ее заметила и прошла на кухню за стаканом молока. Поначалу я не придала этому эпизоду никакого значения, пока немного позднее в тот же день до моей комнаты не донесся голос Ханны.

Я пошла проверить ее и через щель в двери увидела, как Ханна стоит перед зеркалом и разговаривает сама с собой.

– До свидания, Кэрол, как мило, что ты заглянула к нам познакомиться, – говорила Ханна.

Она повторяла слово в слово то, что я сказала соседке несколькими часами ранее. Ханна тренировалась до тех пор, пока не смогла точно воспроизвести тембр голоса и интонацию.

– До свидания, Кэрол, как мило, что ты заглянула к нам познакомиться. – Ханна копировала мою улыбку, мой прощальный взмах рукой. От увиденного у меня волосы на затылке встали дыбом.

Понимала ли я тогда, что она из себя представляет? Могла ли ее остановить? Годы спустя, во время суда над Ханной, они, конечно, не церемонились и использовали термин, который я была не в силах заставить себя произнести вслух. Социопат. Так называл ее приглашенный эксперт, свидетель по делу, тем прекрасным летним днем, когда лучи послеобеденного солнца пробивались сквозь маленькие заляпанные окошки в зал, где на скамье подсудимых Ханна ожидала приговора. Но пока она была маленькой девочкой, я молилась, чтобы мы ошиблись на ее счет, чтобы она переросла свои проблемы и все бы ушло само собой. В течение пяти лет Ханна вела себя прилично, старалась избегать неприятностей. Думаю, я позволила себе надеяться, что так или иначе все будет о’кей.

16

Лондон, 2017

Повернув за угол на улицу Грейт-Истерн, Клара увидела впереди бар «Осьминог» и замедлила шаг, охваченная внезапной паникой. Может, и прав был Мак, полагая, что идти туда в одиночку – полное безумие.

– А если окажется, что это та ненормальная, которая преследовала Люка? – взмолился он. – Это слишком рискованно. Клара, разреши, пожалуйста, мне пойти вместо тебя, просто чтобы удостовериться, что все в порядке.

Но она отмела все его сомнения, чутье подсказывало ей, что Эмили была той, за кого она себя выдавала, что сегодняшняя встреча послужит первым шагом на пути к воссоединению Роуз и Оливера с их дочерью – одна мысль об этом не позволяла Кларе рисковать и нарушить данное ею обещание.

– Я написала, что буду одна, – упрямо сказала она Маку, – и я сдержу слово.

Кроме того, отправительница сообщения знала песню, которую Люк и Эмили пели перед сном, и ей было известно о книге Т. С. Элиота. Стало быть, это она. Мак остался дома наедине со своими волнениями в ожидании Клары, которая пообещала позвонить ему сразу, как только представится такая возможность.

Клара остановилась в нескольких метрах от бара и, делая вид, что смотрит в телефон, окинула взглядом улицу. Было без десяти минут шесть вечера, улицы заполнили офисные служащие и сотрудники магазинов, спешащих домой. Час икс приближался, и она ощутила укол страха и секундное желание повернуть назад. В этот момент лучи вечернего солнца пробились сквозь облака и изумленные прохожие радостно подняли глаза к небу. Ничего плохого не должно ведь случиться в таком людном месте?

Приободрившись, Клара двинулась вперед и, войдя в бар, почувствовала облегчение, увидев, что половина столиков уже занята. Внутри негромко звучала музыка, стоял гул голосов и веселый бармен улыбнулся ей навстречу. Она осмотрелась, испытывая нервное напряжение во всем теле в ожидании встречи. Не обнаружив никого, кто сидел бы в одиночестве, Клара немного расслабилась, обрадовавшись, что из них двоих она пришла первая.

Она купила себе выпить и устроилась за столиком, откуда хорошо просматривалась улица – достаточно близко к широкому окну-витрине, чтобы видеть всех людей, подходящих к бару. Минуты тянулись медленно. Наступило шесть вечера, потом шесть пятнадцать, шесть двадцать. Клара озиралась по сторонам. Место было приятное, просто обставленное, без типичных новомодных штучек, встречающихся во многих местных барах: ни нелепых чучел животных на стенах, ни неоновых фламинго, ни коктейльных бокалов в виде баночек для варенья. Обычный бар, куда заходила после работы невзыскательная публика. Откинувшись на спинку стула, Клара продолжала ждать, не спуская глаз с входной двери.

Часы показывали без четверти семь, и Клара вынуждена была признать, что ее кинули. Клару постигло разочарование. Жгучую тревогу после исчезновения Люка ненадолго заслонило чувство надежды на встречу с Эмили, и когда, приуныв, Клара медленно взяла в руки пальто и сумку, готовясь уйти, она поняла, как жаждала этой встречи. Отчаяние, охватившее ее в день, когда Люк пропал, вернулось с новой силой: все вновь казалось абсолютно безнадежным.

Ее отвлек звук разбившегося стекла около барной стойки, где парень, отпустивший ей сегодня выпивку, смотрел на упавший на пол поднос. Он печально ухмыльнулся, поймав ее сочувствующий взгляд. Обернувшись к своему столику, Клара увидела прямо перед собой женщину и вздрогнула от неожиданности.

– Клара? – спросила женщина, и, робко улыбнувшись, добавила: – это ты, не так ли?

В незнакомке настолько легко узнавалась сестра Люка, что первые несколько секунд Клара молча таращилась на нее. Она была худенькой, невероятно привлекательно женщиной, выглядевшей моложе своих тридцати семи лет, одетой в простую футболку и джинсы. У нее были такие же густые темные волосы, как у брата, тонкие черты лица и карие глаза – точная копия глаз Люка. Даже их широкие рты с пухлыми губами были похожи.

– О, – сказала Клара, вскочив на ноги. – Господи, это ты, действительно ты. – Ей хотелось обнять Эмили, но та заметно нервничала и, казалось, могла удрать в любой момент, поэтому Клара так и осталась стоять с вытянутыми по швам руками, пожирая ее взглядом.

Когда они присели, Клара хохотнула:

– А я подумала, что ты не придешь.

У Эмили был мягкий низкий тембр голоса, речь образованного человека, в которой, как и у ее брата, угадывался легкий акцент жительницы Саффолка.

– Извини, что я опоздала, – смутилась она и испуганно добавила: – ты не говорила моим родителям о нашей встрече?

Клара покачала головой.

– Нет.

– А кому-нибудь еще? Ты уверена?

На долю секунды в мозгу всплыло лицо Мака, но не успев даже задуматься над этим, Клара услышала как сама произносит:

– Никому, даю слово, ни единой душе.

Эмили немного расслабилась, но продолжала нервно оглядывать помещение.

«Чего она так боится?» – удивлялась Клара. Сомнений не было: Эмили определенно испытывала страх. Словно туго скрученная пружина, готовая в любой момент выскочить из стула и умчаться в ночь.

– Хочешь выпить чего-нибудь? – спросила Клара; этот абсолютно нормальный вопрос прозвучал как-то абсурдно в данной ситуации.

– Нет, спасибо, боюсь, я не могу надолго задерживаться. – Она убрала волосы за уши и так мило улыбнулась, что Клара не могла не улыбнуться ей в ответ.

– Я так рада, что ты пришла, – сказала Клара.

– Когда я увидела тебя в новостях, не могла поверить… что ты говоришь о моем брате. – Эмили изумленно помотала головой. – Потом показали его фотографию… после стольких лет, повзрослевшего… – Ее глаза наполнились слезами, и Клара инстинктивно положила свою руку поверх ее. – Я пропустила большую часть его жизни. Последний раз мы общались, когда ему было десять, но потом я думала о нем каждый божий день. Когда я увидела тебя, я не смогла… я не смогла не написать тебе.

Клара открыла рот, чтобы ответить, но в этот момент Эмили нагнулась и достала что-то из своей сумочки.

– Вот, хочу показать тебе, – сказала она, передавая Кларе маленькую помятую фотографию.

Клара с интересом взглянула на выцветший снимок. На фотографии Люк в полосатой пижамке в возрасте примерно четырех лет улыбался во весь рот, обнажив большие зубы. Позади него стояла Эмили, долговязая симпатичная девочка-подросток, и обнимала брата за плечи, сияя точно такой же улыбкой. Клара узнала гостиную в «Ивах», стены которой были выкрашены в непривычный зеленый цвет.

– Ох, боже мой! – прошептала Клара.

– Я с ней не расстаюсь, – сказала Эмили. – И вот еще одна. – Она протянула Кларе другую фотографию, на которой Эмили в возрасте примерно четырнадцати лет стояла между улыбающимися молодыми Роуз и Оливером в саду за домом в «Ивах», все они держали по бокалу шампанского в руке. Они казались такими счастливыми и беззаботными, – подумала Клара, – какой контраст с тем, что стало с ними сейчас, истерзанными беспокойством и скорбью.

– Как они? – спросила Эмили. – Как мама и папа?

На ее лице читалась такая душевная боль, что у Клары комок подкатил к горлу. Она помедлила, подбирая правильные слова.

– Плохо, Эмили, – призналась она. – Исчезновение Люка…

Эмили выглядела так подавленно, что Клара была не в силах сдерживать себя более.

– Эмили, что с тобой случилось? Где ты пропадала все это время? Что произошло, когда тебе было восемнадцать?

В ее глазах словно опустился занавес, и она отвернулась.

В напряженной тишине Клара жалобно проговорила:

– Извини. Я не хочу на тебя давить, просто… твои мама и папа, они будут так рады узнать, что с тобой все в порядке. Можно, я им расскажу о нашей встрече, что ты жива-здорова? Это бы…

– Нет! – Люди за соседним столиком удивленно оглянулись на них, и Эмили, опустив голову, принялась разглядывать свои руки. Когда она снова заговорила, голос ее звучал очень тихо. – Надеюсь, я скоро смогу вернуться домой. Когда все закончится и мы найдем Люка, я вернусь к родителям. Разреши мне самой это сделать. Я не хочу, чтобы кто-то рассказывал им, давал надежду, когда я сама точно не знаю, сколько еще нужно времени для моего возвращения.

– Но…

Эмили откинулась на спинку стула и с тревогой уставилась на Клару.

– Если я вернусь сейчас, это может быть опасным для меня или моих родителей. Ты должна мне доверять, Клара. Но я к ним приду. Мы найдем Люка, я возвращусь домой, просто мне нужно время.

Клара всматривалась в выражение лица Эмили.

– Что ты имеешь ввиду, говоря «это может быть опасным»? Чего ты боишься? Если тебе что-то угрожает, ты должна…

– Клара. – Эмили ее прервала. – Я не могу говорить об этом. Если не можешь мне обещать ничего им не рассказывать, я ухожу. – Она начала подниматься, но Клара подняла руку и остановила ее.

– Нет, пожалуйста, останься. Обещаю. Только… – Она нерешительно осеклась. Это просто не имело никакого смысла, и Клара не представляла, как она сможет скрыть столь важную новость от двух горячо любимых ею людей. Но было понятно, что сейчас Эмили не была настроена ничего объяснять. В итоге Клара сказала: – Даешь слово пойти к ним, когда Люк найдется?

Эмили кивнула.

– Да, Клара. Но сейчас все внимание должно быть обращено на Люка, на его поиски. Мне ничего так сильно не хочется, как вновь увидеться с ним. Прошу тебя сохранить ненадолго мой секрет.

А если мы его не найдем? Эта непрошеная мысль пришла к ней в голову, но усилием воли Клара постаралась отогнать ее. Нехотя она кивнула:

– О’кей.

Какой-то мужчина отошел от барной стойки к музыкальному автомату и через минуту из динамиков полился задушевный голос Джоан Арматрейдинг.

– Какие они сейчас? – спросила Эмили. – Мои мама и папа? Все эти годы я старалась представить их себе, нарисовать в своем воображении, но это непросто.

Клара посмотрела в свой бокал, размышляя над ответом.

– До исчезновения Люка… они были по-своему счастливы, я думаю. Но ты должна знать, что они так и не смогли оправиться после твоего ухода. А как иначе? Им было тяжело говорить об этом, но я знаю, что твои родители каждый день вспоминали тебя.

– Я должна была уйти, – произнесла Эмили так тихо, что Кларе пришлось напрячь слух, чтобы разобрать слова. – У меня не было выхода.

Клара кивнула, ей очень хотелось услышать объяснение, но она понимала, что нельзя снова давить на Эмили, и вместо этого, взглянув на снимки в ее руке, спросила:

– У тебя есть фотография Тома?

– Нет, – ответила она. – У меня нет ни одной. – Что-то в ее интонации удивило Клару, но прежде чем она успела отреагировать, Эмили спросила: – Вы встречаетесь?

– Нет… то есть иногда. Он живет в Норидже, поэтому… но, хм, он в порядке, я думаю. Ну, он производит такое впечатление. Конечно, очень переживает за Люка, но…

В этот момент к ним подошел бармен чтобы протереть со стола, и они замолчали на какое-то время.

– Расскажи мне о Люке, – попросила Эмили, как только он отошел. – Что полиция думает по поводу его исчезновения? Есть какие-нибудь новости?

Не спеша, пока вокруг них бар заполнялся людьми, Клара рассказала ей обо всем, что произошло после пропажи Люка: об обнаруженных в почтовом ящике сообщениях с угрозами, о случаях проникновения в квартиру, и обращении в полицию, которое до сих пор не принесло никаких результатов.

– Мы с Маком – это друг Люка – решили попробовать найти того, кто из ненависти к Люку мог бы совершить все эти вещи, – сказала Клара, описывая их визит к Эми и перечисляя женщин из списка, которых им еще предстояло навестить.

Эмили сосредоточенно слушала Клару и когда та закончила, горько усмехнулась.

– Как только я увидела тебя в новостях, сразу поняла, как сильно ты любишь моего брата. Готова поспорить, это чувство взаимно и он без ума от тебя.

Клара с неприязнью вспомнила о Сади, но тут же прогнала эти мысли.

– Я хочу знать, что с ним произошло, – сказала она. – Испариться просто так в воздухе… это… – Она опустила голову.

– Должно быть, тебе очень тяжело.

Они помолчали, потом Эмили спросила:

– Ты говорила о моих родителях. Будь откровенна со мной: они справляются, как считаешь?

Клара задумалась.

– У них сильный характер, но они подавлены, хотя и стараются сохранять бодрость духа. Сомневаюсь, что они в состоянии есть и спать как следует, должна признаться, я волнуюсь за них.

Эмили кивнула и буквально через мгновение Клара осторожно сказала:

– Извини, не могу не спросить, но это должно нам помочь найти Люка. Не перестаю думать… такое совпадение – сначала ты исчезла, потом Люк… Это как-то связано? Или нет, не понимаю… Я хочу сказать, такое возможно?

С непроницаемым выражением лица Эмили несколько секунд не спускала глаз с Клары.

– Мои родители тоже так считают?

Клара удивленно покачала головой.

– Я не знаю.

Эмили посмотрела в сторону.

– Нет, никак не связано.

В открывшуюся дверь вошла группа мужчин в деловых костюмах, впустив за собой шум с улицы и поток холодного воздуха. За окном потемнело. Внутри зажгли свет и бар постепенно наполнился криками и алкогольными испарениями. Эмили с беспокойством оглядывалась вокруг.

– Мне пора, – сказала она. – Я и так задержалась. Мне нужно возвращаться…

– Так скоро? – огорченно спросила Клара.

– Мне жаль. – Эмили встала. – Мне предстоит долгий путь.

– Куда ты сейчас? – поинтересовалась Клара, поднимаясь. – Где ты живешь?

Не ответив, Эмили вышла на улицу, и, подхватив свои вещи, Клара поспешила за ней следом. На улице они остановились и посмотрели друг на друга.

– Мне бы хотелось снова встретиться, если ты не против, – сказала Эмили.

– Конечно, нет, – энергично ответила Клара, – пожалуйста. Можешь писать мне в любое время.

Вдруг Эмили подалась вперед и, к удивлению Клары, взяла ее за руки.

– Клара, я могу тебе доверять, не так ли? – сказала она. – Когда я увидела тебя в новостях, я поняла, что могу. Я не ошиблась?

Клара покачала головой, прикованная взглядом Эмили, которая смотрела так проницательно, что напомнила ей сейчас Тома.

– Нет, – ответила она, – ты не ошиблась.

Не отводя глаз, Эмили низко надвинула на лоб капюшон, так что лица не стало видно. Она огляделась, бросая тревожные взгляды на прохожих.

– Мне пора, – сказала она. – Будем на связи. – И без лишних слов Эмили удалилась, проскальзывая между людьми в толпе.

Клара проводила Эмили взглядом, чувствуя, как теперь после их встречи адреналин пульсировал в ее венах. Но потом что-то странное привлекло ее внимание. Пока Клара окончательно не потеряла Эмили из виду, она заметила – или ей показалось, что заметила – человека, очень похожего на Мака. Он шел чуть поодаль от Эмили, по сути дела – стоило Кларе присмотреться повнимательнее, – выглядело так, словно они шагали бок о бок, нога в ногу. Мгновение спустя они свернули в переулок и скрылись, поглощенные темнотой лондонской ночи.

В замешательстве, Клара застыла как вкопанная. Определенно, тот человек не был Маком. Зачем ему это было делать? Она отвернулась и, нащупав в сумке мобильный, нашла в контактах телефон Мака. Но когда она набрала его, сразу же включилась голосовая почта. Клара удивленно прослушала сообщение на автоответчике. В нем говорилось, что Мак ждал ее звонка, ему не терпелось узнать, как все прошло. Почему же он не отвечает? В конечном итоге она бросила телефон обратно в сумку и направилась к подземке. Клара рассудила, что это не мог быть Мак. На улице было темно, толпа народу, она наверняка обозналась. Чтобы окончательно в этом убедиться, Клара решила ехать прямо к нему домой.

Теперь, когда Эмили ушла, Клара вновь начала волноваться, что ей нужно скрывать от Роуз и Оливера такую невероятно важную новость. Справится ли она? Что имела ввиду Эмили, когда говорила, что ей сейчас опасно возвращаться к родителям? Бессмыслица какая-то. Клару мучили угрызения совести. Наверное, Эмили права и сейчас все внимание должно быть сосредоточено на Люке, и если для Эмили важно самой рассказать обо всем Роуз и Оливеру, то Кларе не стоит вмешиваться. К тому же Эмили пообещала пойти к родителям как только найдется Люк. Кларе было сложно понять, какое решение будет правильным, но в конце концов она определилась. Она даст Эмили неделю. Что бы ни произошло за это время – а Клара молилась, чтобы нашелся Люк – она сама расскажет обо всем Роуз и Оливеру если поймет, что Эмили не собирается этого делать. К тому же меньше всего ей хотелось давать Роуз и Оливеру несбыточную надежду, сообщать, что их давно пропавшая дочь нашлась, чтобы снова исчезнуть с лица земли – это точно разобьет их сердце. Поэтому Клара пока будет хранить молчание. Она надеялась на скорую встречу с Эмили, чтобы попытаться немного приоткрыть тайную завесу.

Доехав до Олд-стрит, Клара задержалась на выходе из станции и посмотрела вдаль. Группа хихикающих девочек-тинейджеров процокала мимо нее на высоких каблуках, за ними вдоль сточной канавы плелся пьянчужка с зажатой в руке банкой сидра. Подул холодный ветер. Если перейти через дорогу, то можно по узкому переулку добраться до Хокстон-сквер. Она не была дома уже несколько дней и ей вдруг нестерпимо захотелось туда попасть: ощутить покой и уединение личного пространства в окружении собственных вещей, принять душ, заварить чашку чая и не спеша проанализировать все последние события, не чувствуя себя при этом так, будто посягаешь на чужую территорию, каким бы гостеприимным ни был Мак. А вдруг Люк вернется в ее отсутствие? Может, он звонил, писал, оставлял сообщения? Не успев как следует подумать, Клара бегом пересекла дорогу.

Стрелки часов перевалили за восемь, в барах и ресторанах кипела жизнь, разрозненные компании людей стояли рядом на улице с сигаретами в руке, болтая на холодном весеннем воздухе. Она подошла к дому, окинула взглядом все три ряда окон и остановилась. Только на первом этаже были заметны признаки жизни; сквозь щели в занавесках пробивался электрический свет, угадывалась тень ходившего по комнате человека. Пара из Японии, которая жила под ней, – подумала Клара. Ее этаж и квартира наверху, – Элисон? так, кажется ее звали? – были погружены в темноту. Наверное, стоит подняться и собрать еще пару вещей, – сказала себе Клара. Потом по-быстрому осмотреть квартиру, проверить, что все в порядке. В конечном итоге, это не займет больше нескольких минут.

Она поднялась по лестнице, миновала квартиру на первом этаже и услышала доносившийся изнутри гул работающего телевизора, скрежет столовых приборов по тарелкам и шум спускаемой воды в туалете – привычные умиротворяющие звуки, которые приглушили чувство нервозности. Перед ступеньками на второй этаж Клара нажала на клавишу выключателя на стене, но лестничная клетка и пролет остались погруженными в темному, и она выругалась про себя. С ключом в руке она пробежала до следующего пролета, нащупала выключатель на этаже, но и здесь свет не загорелся. Ее затрясло; мысленно сыпя ругательствами в адрес домовладельца она мельком взглянула в сторону квартиры Элисон, но наверху было тихо. Наверное, она все еще в отъезде, – подумала Клара. Дойдя до собственной двери, Клара включила фонарик на мобильном и посветила на замочную скважину.

Войдя в квартиру, Клара первым делом щелкнула всеми выключателями и когда комнаты залил свет, осмотрелась. В квартире все еще царил беспорядок после взлома, она выглядела ужасно заброшенной. Одна мысль, которая не давала Кларе покоя после первого сообщения от Эмили, снова пришла ей на ум. Она направилась в гостиную и достала маленькую деревянную коробку, запрятанную подальше от чужих глаз на одной из книжных полок. Открыв ее, Клара облегченно вздохнула. Внутри лежала нетронутая книга Т. С. Элиота, которую впервые показал ей Люк несколько лет назад. С того момента, как они съехались, он неизменно держал ее вместе с парой других дорогих его сердцу вещей в одном и том же месте. К ней никто не прикасался, она была в этом уверена – коробка была покрыта тонким слоем пыли, которую уже полгода не протирали. Она убрала коробочку на место.

При входе в спальню Клара ударилась боком о комод с выдвижными ящиками и что-то слетело на пол. Она подняла валентинку, которую Люк подарил ей несколько месяцев назад, это была открытка с карандашным рисунком голубя Пикассо на обложке. Внутри простая надпись гласила: «Люблю тебя, Клара, и буду любить вечно».

Клара открыла гардероб и достала одну из его любимых футболок со «Стоун Роузиз», немного выцветшую, которую он любил надевать вместо пижамы. Она поднесла ее к лицу и вдохнула его запах. Воспоминания нахлынули на нее: его лицо, поцелуи, то, как он произносил ее имя, аромат его тела по утрам. Потом перед глазами возникла картинка фургона с заляпанным кровью сиденьем и она опустилась на кровать, не в силах сдерживать слезы. В этот момент Клара впервые почувствовала, что он мертв и они больше никогда не увидятся.

Внезапно ей захотелось убежать. Было ошибкой заходить сюда; отсутствие Люка ощущалось среди молчаливых стен намного острее, чем в квартире Мака. Она поняла, что это место перестало быть для нее домом: тот, кто проник к ним, уничтожил атмосферу безопасности и неприкосновенности их жилища. Клара быстро вытерла слезы и, подхватив пустую сумку, начала заполнять ее вещами. Выходя из квартиры, она плотно закрыла за собой дверь, убедившись при свете фонарика на мобильном телефоне, что повернула ключ на два оборота.

Когда Клара стояла на лестничной клетке в кромешной темноте и пыталась справиться с ключами, ей показалось, что она слышит какой-то звук, доносящийся с верхнего этажа. Она застыла. Что это было?

– Эй? – позвала она. Тишина. Произнесла непривычное для нее имя: – Элисон, это ты? – Молчание. – Это не смешно, – прокричала она. По-прежнему ничего в ответ, но Клара не могла избавиться от ощущения, что наверху кто-то был.

Вдруг воздух разрезал оглушительный рев музыки. От неожиданности сердце было готово выскочить из груди, Клара невольно взвизгнула и бросилась вниз по лестнице; когда она оказалась около входной двери, музыка оборвалась так же внезапно, как и грянула. Задыхаясь, она выбежала из здания на холодную темную улицу, освещенную оранжевым светом. Через сквер напротив до нее долетали голоса из многочисленных баров и ресторанов. С колотящимся сердцем она поспешила в сторону станции метро.

17

Кембриджшир, 1994

Те несколько мирных лет закончились вскоре после того, как Ханне исполнилось тринадцать. Казалось, она физически изменилась буквально за ночь, хотя, наверное, я пропустила что-то – мне было мучительно больно смотреть на Ханну, и у меня вошло в привычку отводить от нее взгляд. Так или иначе, прекрасно помню то утро, когда за завтраком я подняла голову и заметила в ней то, что раньше ускользало от моего внимания.

– Что? – спросила она, хмуро пересыпая себе в миску хлопья из пачки.

– Ничего. – Но даже опустив глаза, я продолжала украдкой наблюдать за ней в то время, пока она ела. Семилетний Тоби еще поглощал свои сухие колечки «Чириос», увлеченно читая какой-то комикс. Даг уже ушел на работу, а Ханна завтракала стоя у окна, поскольку давно отказалась делить с нами трапезы за одним столом.

Возможно, все дело было в слишком тесной футболке или в ракурсе, с которого я на нее смотрела, но я впервые обратила внимание, что ее маленькая грудь набухла, талия стала более очерченной, а бока начали округляться. Я перевела взгляд на ее лицо. Его наполовину привычно скрывали спутанные пряди волос, однако я заметила, что частично ушла детская припухлость, немного заострились черты – Ханна всегда была симпатичным ребенком, теперь же превращалась в настоящую красавицу.

Сложно описать словами то, что я испытала. Думаю, это был своего рода ужас. Пока Ханна внешне оставалась ребенком, я могла обманывать себя, что еще есть время поменять какие-то вещи, дать Ханне возможность перерасти ее проблемы, а мне – стать матерью, способной находить общий язык с тем, чья жизнь не согласуется с окружающей реальностью. Осознание того, что она превращается во взрослого человека, вызвало во мне что-то похожее на приступ панической атаки, поскольку это означало, что скоро будет поздно пытаться ей помочь и изменить то русло, по которому текла ее жизнь. Наверное, я интуитивно понимала, насколько плохо для нас все кончится. Я была перепугана, до смерти перепугана в момент прозрения.

Тем не менее, вобрав в легкие побольше воздуха, я осторожно завела разговор:

– Ханна, ты не хочешь пройтись со мной по магазинам в эти выходные?

Она повернулась.

– Можно мне купить компьютерные игры?

– Я думала, мы выберем тебе бюстгальтер, средства по уходу за телом… какие-нибудь новые вещи… Мы могли бы даже сделать тебе стрижку. Что скажешь? – Я понимала, что снова говорю с Ханной с заискивающей интонацией в голосе, и от этого мне было тошно, но я через силу продолжала улыбаться.

Ханна опустила голову, взглянула на свою грудь, и я морально приготовилась увидеть ее смущенной, но на ее лице, скорее, читалась неуверенность. Ханна посмотрела мне прямо в глаза, со звоном поставила миску на стол в кухне и сквозь зубы произнесла:

– Я не хочу ничего такого, – развернулась и ушла, давая понять, что для нее разговор на этом окончен.

Впрочем, в течение следующих недель я приобрела для Ханны лифчики разных размеров в надежде, что ей что-нибудь подойдет. Я купила шампунь, дезодорант, гигиенические прокладки и тампоны, новую симпатичную одежду, которую подобрала с особой тщательностью. Я нашла для нее книгу о половом созревании. Конечно, мое сердце разрывалось на части; покупая очередную вещь, я понимала, что все должно быть совершенно иначе: у меня не было шанса показать Ханне мою любовь и поддержать ее в этот важный период жизни, я даже не могла пойти с ней вместе в «Топшоп» и подобрать нижнее белье. Мне пришлось привыкнуть к такому положению вещей, приказать себе перестать жить в иллюзорном мире, но легче от этого все равно не становилось.

Спустя несколько дней я нашла в мусорном ведре так и не распакованную одежду и средства личной гигиены. У Ханны увеличивалась грудь, но она не носила купленные для нее бюстгальтеры, ее соски выпирали из-под грязных футболок. Появился неприятный запах. Ханна не рассказывала о школе, но я знала, что друзей у нее не было, и я могла только догадываться о том, как ее называли другие дети – вонючка. Школьная сумасшедшая. Мне было очень обидно за нее, но мое сострадание было бесполезным. Она в нем не нуждалась. Скорее, я жалела себя; удивительно, но со временем даже такие переживания превращаются в ничто, ко всем, даже к очень страшным вещам, можно привыкнуть, они становятся частью обыденности.

Ее комната была всегда закрыта. Порой я задерживалась у ее двери и слушала, как она играет на компьютере, сквозь трещины в двери до меня доносились звуки, симулирующие предсмертные крики и грохот разрушения, потом я потихоньку уходила, оставляя ее в покое, включала телевизор или просто закрывала кухонную дверь. Я говорила себе, что так, по крайней мере, она находится в безопасности и чувствует себя по-своему счастливой.

Но почти через год все изменилось. Не представляю, сколько раз Ханна удирала по ночам из дома, пока до меня не дошло, чем она занимается. Было три часа утра, я пошла на кухню налить себе стакан воды когда она проскользнула через входную дверь. Увидев ее в темном коридоре, я вскрикнула от испуга и неожиданности.

– Ханна, – сказала я, немного оправившись от шока, – что ты вытворяешь? Где тебя носило?

Она пожала плечами.

– Нигде.

Я сделала шаг ей навстречу и в нос мне ударил едкий запах сигарет.

– Где ты была? – потребовала я ответа. – С кем?

Привлеченный звуком моего голоса на лестнице появился Даг, сонно потирающий глаза.

– Что здесь происходит?

Ханна пожала плечами, хитро улыбаясь.

– Ничего. Вышла проветриться. Что плохого?

– Тебе только четырнадцать! – сказала я.

Она сняла пальто и, немного пошатываясь, перекинула его через перила лестницы. И тогда я поняла, что она пьяна. Открыв рты от изумления, мы проводили взглядом Ханну, которая, поднявшись по лестнице, оттолкнула своего отца и прошла дальше. Секунду спустя до нас донесся звук захлопнувшейся двери, а мы с Дагом остались стоять, тревожно уставившись друг на друга.

В последующие недели Ханна продолжала исчезать по ночам, не помогали ни наши с Дагом уговоры, ни угрозы, ни увещевания. Мы испробовали все: лишили ее карманных денег, поставили дополнительные замки на двери, даже спрятали ее обувь – все впустую. Вероятно, Ханна где-то доставала деньги, поскольку от нее пахло алкоголем, когда она возвращалась домой, и я часто находила пачки сигарет в ее пальто.

– Ты слишком мала для таких вещей, ты не можешь в одиночестве шататься по ночам, – взмолилась я, когда она однажды вернулась на рассвете. Я перестала спать, в страхе и беспокойстве проводя ночи в ее ожидании.

Она ухмыльнулась.

– Я не одна.

– А с кем же?

Она повела плечами.

– С друзьями.

– Какими друзьями?

– Ты никого из них не знаешь.

– Вокруг полно плохих людей, – сказала я ей. – Плохих мужчин, которые используют таких молодых девушек, как ты. Как до тебя не доходит, Ханна? Не понимаешь, что это небезопасно?

– Ну и что? Я развлекаюсь. – Потом она презрительно усмехнулась и добавила: – Тебе меня не остановить. И ты это знаешь.

Конечно, Ханна была права. Она осознавала, что известный ей секрет обеспечивал ее безнаказанность. Мы были слишком напуганы тем, что Ханна может сделать, и она прекрасно отдавала себе в этом отчет.

Постепенно на смену неряшливым бесформенным футболками и спортивным штанам пришли мини-юбки и обтягивающие короткие топики; часто ее лицо было густо и неумело накрашено. Меня все это пугало. Иногда она возвращалась домой в сопровождении полицейских, пьяная или под кайфом. И потом полицейские, стоя в нашей гостиной, объясняли, что задержали ее на вечеринке в заброшенном доме во время антинаркотического рейда или по пути домой, куда она добиралась автостопом, либо обкуренную на автобусной остановке в компании каких-нибудь фриков.

Ей доставляли удовольствие подобные сцены с привлечением полиции. Ни с чем не сравнимое удовольствие. Ханна бросала на нас насмешливые взгляды из-под густо подведенных ресниц в то время, как офицеры, сидя на диване в гостиной, напоминали нам о несовершеннолетии Ханны и нашей обязанности обеспечивать ее безопасность. Ханна знала, насколько сильно мы нервничали в их присутствии, боялись, что ей достаточно намекнуть полицейским, чтобы раскрыть наш секрет. Я думала о моем спавшем наверху мальчике, завернувшемся в одеяло со «Звездными войнами», сжимала зубы и отвечала:

– Да, офицер, извините, это больше не повторится.

Я привыкла к враждебным взглядам соседей, считавших, безусловно, что вся вина лежит на нас, и будь Ханна их ребенком, все было бы иначе. Как знать, только им не приходилось иметь дело ни с кем, кто, подобно Ханне, был начисто лишен совести и способности любить, кто не задумываясь заложил бы нас полиции, попытайся мы действовать против ее воли.

В конце концов, сгорая от стыда и отвращения, я стала подкладывать Ханне пачки с презервативами в ящики с нижним бельем, пока ее не было дома. Она застукала меня только однажды. Обернувшись, я увидела Ханну в дверном проеме, которую мое смущение привело в неподдельный восторг.

Мы подумывали о переезде, но какой был в нем смысл? Наши проблемы сохранились бы, поменяй мы место жительства. Нам нравилась наша деревня. Мы оба работали неподалеку – я нашла место в медицинском центре в соседнем городке, вернувшись к работе медсестры, которую оставила после рождения Ханны, и чувствовала себя хорошо вдали от всех, кто знал меня или дочь. К тому же мы уже однажды оставили дом, сбежали из моей родной деревни. Повторить это еще раз было выше моих сил.

Мы Дагом провели много ночей, разъезжая по окрестностям в поисках Ханны. Тоби, укутанный в одеяло, сопел на заднем сиденье машины. Это были тяжелые времена; я каждый раз боялась найти ее брошенной умирать на улице. Меня не покидало чувство тревоги за нее, я похудела почти на 30 фунтов, тягостное, давящее ощущение страха в груди напрочь лишило меня аппетита. И хотя эти месяцы были невыносимыми, Ханна умела вовремя остановиться, не заходила настолько далеко, чтобы у полиции и сотрудников социальных служб появилась возможность воплотить в жизнь их бесчисленные угрозы и забрать ее из семьи. Будучи смышленой девочкой Ханна понимала, что если это произойдет, она больше не сможет так свободно манипулировать нами. К тому же, как мы вскоре выяснили, у нее на уме были дела поважнее.

Было утро обычного дня, Ханне как раз исполнилось шестнадцать. Тоби, которому было десять, собирался в школу. Я уже была в униформе, готовая ехать на очередное дежурство, Даг вытирал стол после завтрака. Я даже не посмотрела в ее сторону, когда она спустилась вниз, хотя меня и удивило столь раннее появление Ханны. Она окончила школу без аттестата об общем среднем образовании и, решительно отвергнув идею сдать экзамены повторно, проводила все дни дома и редко выплывала из комнаты раньше полудня, отсыпаясь после ночных загулов. Помню, я сначала взглянула на Дага и выражение удивления на его лице подсказало мне, что что-то не так. И только потом я развернулась и увидела свою дочь.

Ни одна из тех ужасных вещей, которыми она нас шокировала на протяжении последних двух лет, не могла подготовить меня к тому, как она выглядела в то утро. Передо мной сейчас стояла абсолютно другая девушка. Никакого привычного гнезда на голове, волосы помыты и уложены. И хотя, как я предполагала, она давно избавилась от всей одежды, которую я для нее купила, сегодня на ней был симпатичный коралловый джемпер и джинсовая юбка по колено. Она смыла черный лак с ногтей, нанесла легкий макияж, убрала из носа кольцо и многочисленные сережки-гвоздики из ушей, с которыми появлялась в последнее время.

Не глядя в нашу сторону, Ханна приготовила себе тост. Даг, Тоби и я уставились друг на друга, не в силах поверить в происходящее.

– Ханна, – я немного нервничала. – Ты сегодня очень мило выглядишь.

Она подняла голову и насмешливо вздернула бровь, но ничего не сказала.

– Ты куда-то собралась? – спросил Даг.

– Да так, никуда, – ответила она.

Мы наблюдали за ней, пока она не закончила завтрак, встала и не ушла из дома. Еще долго я не могла догадаться, что у нее было на уме. А когда догадалась, было уже слишком поздно, чтобы ее остановить.

18

Лондон, 2017

Клара прикрыла за собой дверь в гостевую комнату Мака и села на кровать – она слышала, как он перед сном ходит по квартире и щелкает выключателями. На столе девушка увидела стопку книг, заботливо оставленную для нее Маком, и улыбнулась. Она не была уверена, что сможет заснуть. С момента прощания около бара все ее мысли были заняты только Эмили. Их встреча так и не пролила свет на тайну ее исчезновения, оставив еще больше вопросов.

Кларе не терпелось увидеть ее снова, но прошло два дня, от Эмили не было вестей, и Клара волновалась, что она, возможно, исчезла так же внезапно, как и появилась, их знакомство стало ей казаться нереальным, как сон.

Мак очень удивился, узнав, что Клара, как она думала, видела его сегодня вечером.

– Меня там точно не было, – сказал он в замешательстве. – Ты не хотела, чтобы я пошел с тобой. Я остался здесь ждать от тебя новостей.

– Я пыталась тебе позвонить, но сразу включалась голосовая почта.

Он недоуменно посмотрел на нее.

– Иногда мой мобильный теряет сеть в этой квартире, но… Господи, если бы я услышал звонок, то моментально ответил бы, ты же знаешь.

Клара задумалась. Проблема с сетью действительно существовала, его квартира была «слепой зоной», где пропадал сигнал связи – Клара сама неоднократно сталкивалась с этим, в отчаянии шагая по комнатам и размахивая айфоном в попытке поймать сеть. Она посмотрела на Мака. Было видно, что он говорит правду. Наверняка она обозналась – и неудивительно, ведь после встречи с Эмили ее как обухом по голове ударили. К тому же в темноте и при большом скоплении людей было сложно различить их фигуры вдалеке.

Последние две ночи Клара бодрствовала, перебирая в уме все подробности их разговора с Эмили. Неужели Клара испугала ее излишними вопросами? Или же кто-то или что-то мешало Эмили вновь связаться с Кларой? Когда она наконец засыпала, ей снилось, что Эмили попала в беду и ее держат в ужасном темном помещении, а потом лицо Эмили постепенно приобретало черты Люка. Клара часто просыпалась с ощущением страха, комом в горле, слишком расстроенная и взволнованная, чтобы снова забыться сном.

Куда бы Клара ни направлялась, что бы ни делала, она беспрестанно думала об Эмили, звонки от Роуз начали тяготить ее: стоило ей услышать голос Роуз, как ее переполняло чувство вины, она понимала, что достаточно всего нескольких слов – и с годами неопределенности будет покончено. Клара не могла избавиться от ощущения, что Эмили оберегала своих родителей, отказываясь от встречи с ними; им может грозить опасность, если Клара расскажет обо всем сейчас. И хотя Эмили отрицала связь между ее уходом и исчезновением Люка, Клара все же не до конца поверила ей. Кроме того, Клара пообещала дать Эмили возможность самостоятельно пойти к родителям, когда настанет время. Ей ничего не оставалось делать, как ждать и надеяться, что Эмили скоро объявится – и уж тогда-то Клара постарается чуть больше приоткрыть завесу тайны над историей двадцатилетней давности.

Следующей в списке контактов Клары и Мака была Джейд Уильямс – девушка, с которой Люк встречался в университете. Она постаралась восстановить в памяти, что он рассказывал об этих отношениях – второй серьезной связи после Эми, – и вдруг осознала, что Люк всегда уклончиво отвечал на вопросы о Джейд, стараясь как можно быстрее сменить тему разговора. Тогда Клара решила, что они плохо расстались и, не желая допытываться, оставила его в покое.

Это был двенадцатый вечер без Люка, Клара с Маком сидели за кухонным столом, слушали музыку и лениво играли в кункен. Она поговорила с родителями, потом ей, как всегда, позвонила Зои, и хотя беседа с лучшей подругой действовала успокаивающе, Клару не покидало чувство, что только они вдвоем с Маком видят этот кошмарный сон, играют в ожидание, жуткое и напряженное, вздрагивают при каждом телефонном звонке, ведут беспрерывные мучительные разговоры о будущем. Через открытое окно до них доносились вечерние звуки Холлоуэй-роуд: ревела сирена, грохотали автобусы, какой-то человек около ларька с кебабами внизу под ними что-то громко кричал в телефон.

Клара взглянула на Мака поверх веера карт в руке.

– Опиши мне Джейд в то время. Люк никогда не говорил о ней.

Он наморщил лоб, пытаясь вспомнить.

– Тусовщица, симпатичная, я бы сказала – шикарная. Я с ней пересекся всего пару раз; мы с Люком учились в разных университетах.

Клара взяла карту из стопки.

– Почему они разбежались?

– Насколько я помню, она его бросила. Он очень сокрушался по этому поводу. – Мак нахмурил брови и задумался. – Впрочем, раз уж мы заговорили об этом, было что-то странное в том, как они расстались. Люк позвонил мне расстроенный и сообщил, что Джейд ни с того ни с сего оставила его… обвинив в том, чего он не делал.

– Обвинила его? В чем?

– Он не уточнил. Ходил какое-то время как в воду опущенный. Мы увиделись на каникулах, он был сам не свой. – Мак взял карту и пожал плечами. – Но к нашей следующей встрече он уже оправился. – Мак слегка улыбнулся. – Ты же знаешь Люка, не в его правилах слишком долго зацикливаться на вещах.

Джейд Уильямс – в замужестве Спенсер – жила в элегантном георгианском таунхаусе в Ламбете. Определиться с точным временем для встречи оказалось непростым делом, и когда, наконец, они согласовали день, у Мака появилась срочная работа и Кларе пришлось идти одной. Она позвонила и встала на крыльце, рассматривая свежепокрашенную дверь оливкового цвета, горшки с ухоженной геранью и старинный фонарь из стекла, болтающийся у нее над головой. Это была тихая улочка, утопающая в зелени, с дорогими машинами, припаркованными перед тщательно отреставрированными особняками. Ее встретила высокая, привлекательная блондинка в безупречном брючном костюме, и Клара, одетая в джинсы и кроссовки, почувствовала себя неуютно. Следом за хозяйкой на крыльцо выскочил рыжий сеттер и, радостно повиливая хвостом, принялся тыкаться носом между ног Клары.

– Клара? Приятно познакомиться. Джейд, – произнесла она немного рассеянно и с дружелюбной улыбкой пригласила пройти в дом.

Она провела Клару в огромную гостиную, совмещенную с элегантной кухней открытой планировки – на вид очень дорогой, с ящиками цвета морской волны и столешницей из белого мрамора. Клара присела за обеденный стол в викторианском стиле и наблюдала за тем, как Джейд порхала вокруг, заваривая чай, ее слова лились стремительно и быстро, когда она рассказывала об интерьерной фирме, которую они организовали на пару с мужем. – Честно, мы пашем как лошади, наш бедный ребенок с трудом узнает нас, но, к счастью, нам очень повезло с няней. – И о проделанном в доме ремонте: – Это то, с чем сталкиваешься, если покупаешь недвижимость в нашем районе, размером не больше коробки из-под обуви, но будь готов выпотрошить все внутренности и отстроить заново…

Клара попыталась представить ее молоденькой девушкой, встречавшейся с Люком. У нее это не очень получилось. Интересно, она всегда была такой пугающе самоуверенной? Клара никак не могла вообразить их вместе.

– Что я могу для тебя сделать? – внезапно спросила Джейд деловым тоном, поставив на стол перед ними две чашки имбирного чая. – Ты написала в письме, что хочешь поговорить о Люке Лоусоне. – Она подалась вперед, широко округлив глаза: – Ужасно, не так ли? Хотя, как я уже говорила полиции, не уверена, что могу чем-то помочь…

– Знаю, все это необычно, – сказала Клара, – полиция, как тебе, наверное, известно, ни на шаг не продвинулась в его поисках…

– Да, так я и поняла. Я слышала, они нашли фургон? Очень странно. Отвратительно. Ты, должно быть, с ума сходишь.

Клара кивнула.

– Схожу. И не я одна. Мы с моим другом Маком пытаемся найти кого-нибудь, кто, возможно, затаил обиду на Люка. Вы были когда-то близки, и если тебе приходит на ум кто-то, с кем Люк рассорился, или кто, может быть, настроен против него…

– Хм… – произнесла Джейд в задумчивости. – Люди, не любившие Люка. – Она поджала губы. – Он был очень популярен в универе. Полно друзей, так что…

– Вы были вместе пару лет?

– Более или менее.

– Не возражаешь, если я спрошу почему вы расстались?

Джейд продолжала улыбаться, но в глазах промелькнул холодный блеск.

– По правде говоря, это личное. Давнишняя история. – Джейд сделала глоток чая.

Клара кивнула.

– Конечно, извини.

Наверное, она выглядела очень потерянной, потому что Джейд вздохнула.

– Дело в том, Клэр…

– Клара.

– Клара, извини. Дело в том, что Люк Лоусон… все это было так давно. Я действительно не думаю, что могу чем-то помочь.

– Понимаю. Мне жаль, что я побеспокоила тебя. – Наступила тишина, и Клара приуныла. Не было никакой надежды. Бессмысленная затея. Не стоило приходить – что за глупая идея пытаться узнать что-нибудь подобным образом, совать нос в прошлое Люка.

Клара уже готова была подняться, но ей вдруг в голову пришла одна мысль и, поскольку терять было нечего, она спросила:

– Ты его любила?

На секунду вместо хладнокровной Джейд Клара увидела более молодую и куда более ранимую женщину.

– Да, – произнесла она негромко. – Да, сначала – очень сильно.

– Сначала?

Джейд опустила глаза.

– Как я уже говорила, давно это было. В действительности – почти десять лет назад.

– Я знаю. Я пытаюсь получить представление о нем, понять, почему кто-то хочет причинить ему боль. Вдруг неизвестные мне черты характера Люка помогут выследить того, кто так с ним поступил. Я не знаю, где он сейчас. Мой парень исчез, может, его убили, и никто даже не догадывается, что с ним произошло. – Клара слегка надавила пальцами на уголки глаз, сдерживая слезы.

Джейд встала и предложила ей пачку платков.

– Послушай, пожалуйста, не накручивай себя, – сказала она и потом, словно повинуясь внезапно принятому решению, продолжила: – Правда в том, что Люк меня обманывал. Мы были очень молодыми, ты же представляешь себе студенческую жизнь, вечеринки, все вокруг напиваются чуть ли не каждый день. Мы сошлись с Люком в первый же семестр и поначалу все было прекрасно. Но на второй год я узнала, что он спит еще с кем-то.

Клара удивленно посмотрела на нее.

– С кем?

– С подружкой друга. Сначала я не поверила. Но потом сама разыскала девушку. И как только я приперла ее к стенке, та все выложила начистоту.

– Мне так жаль. – Клара, памятуя о том, каково ей было узнать о Сади, сочувственно кивнула.

Джейд уставилась в чашку с чаем.

– Но Люк не просто обманул меня, – добавила она очень тихо. – Девушка болтала на каждом углу, что он ее заставил, сначала они целовались, но потом она передумала, а он продолжал приставать к ней до тех пор, пока она не сдалась. И после этого Люк стал ее преследовать.

– Преследовать?

– По словам девушки, Люк вернулся следующим вечером, но получил от ворот поворот, тогда он начал забрасывать ее сообщениями, ломился к ней в дом, домогался. Это превратилось для нее в настоящий кошмар и в итоге она донесла на него в администрацию университета. Господи, я была готова провалиться сквозь землю от стыда – можешь себе представить, поползли слухи.

Глаза Клары округлились от потрясения.

– Ты поговорила с ним об этом?

– Конечно. Он был очень подавлен, даже разрыдался, признал, что нализался на вечеринке и поцеловал девушку, но все остальное категорически отрицал. Сказал, что это все плод ее больного воображения, якобы она сама заигрывала с ним, была не против пойти дальше, но он отшил ее и она представила все таким образом, будто Люк ее преследовал.

– Боже. И ты ему поверила?

Джейд помолчала.

– Я не знала, чему верить.

– Но… разве девушка не показала тебе сообщения, которые он ей отправлял? Пропущенные звонки, и все такое. Я имею ввиду, у нее были доказательства?

– Нет. Не показала. Она все стерла. Сказала, что его сообщение настолько ее взбесило, что она тут же избавилась от него, не хотела давать ему лишний повод.

– Ну… девушка могла и соврать, – сказала Клара с отчаянием. – Могла все выдумать.

– Да уж, могла.

– О’кей, тогда…

Джейд пожала плечами.

– Зачем ей придумывать? Она выглядела такой серьезной и уверенной. Можно сразу сказать, врет тебе другая женщина или нет. В конце концов, в университете решили его не наказывать и ограничились предупреждением. Как это часто бывает, Люк легко отделался, если не считать, конечно, что я его бросила, да еще за ним закрепилась слава надоедливого типа, но общее настроение было «Люк, негодник, но мальчики есть мальчики». Он продолжал клясться и божиться, что девушка все выдумала, и, само собой, без проблем завел себе новую подружку. Давай начистоту, такие вещи происходят каждый день, дерьмо, с которым любой женщине приходится мириться, и даже чувствовать себя польщенной.

Клара задумалась. Она еще была тинейджером и во время вечеринки один парень, к ее удивлению, покупал ей выпивку – бокал, потом еще один, потом еще, – позже, когда все зашло слишком далеко и слишком быстро, ответ «нет» его не остановил, пока ей наконец не удалось его отпихнуть. Клара никому не рассказала, опасаясь, что это ее вина и она сама его подстрекала. Джейд права, такие вещи происходят постоянно, в той или иной форме. Подруга, которая шла в постель со своим парнем даже когда ей этого не хотелось, потому что не могла выносить его плохого настроения в случае отказа, Зои, к которой подкатывал ее босс, любитель приударить, превративший ее жизнь в кошмар, как только Зои отшила его. И это были обычные мужики, не маньяки, набрасывающиеся из-за кустов: друзья, парни, коллеги, которые напивались и у них сносило крышу. Где-то эгоистичные. Где-то считающие, что им должны.

Она вспомнила текст сообщений, которые получал Люк:

Женщины для тебя ничто, верно, Люк? Мы здесь для твоего удобства – перепихнуться, поиздеваться, использовать и переступить через нас. Мы для тебя как одноразовая посуда. Ты думаешь, что неприкасаем? Подумай еще.

– Ты полицейским об этом рассказала? – спросила Клара.

Джейд немного нервно заерзала на стуле.

– Нет, мне не хотелось бы распространяться на эту тему. И потом, я не вижу здесь связи с исчезновением Люка, не думаю, что эта информация имеет значение.

– Ты помнишь имя девушки? – спросила Клара.

– Конечно. Ее звали Элен. Элен Майклс. У нас общие друзья на Фейсбуке еще со студенческих времен, кстати, я видела, что она недавно вышла замуж. Сейчас живет в Гонконге. – Джейд немного помолчала. – Интересно, что думает Элен о произошедшем с Люком, если она вообще о нем думает.

– Ну, что рассказала Джейд? – спросил Клару Мак вечером в тот же день. – Что-нибудь интересное?

Они небрежно развалились на его диване и медленно поедали стир-фрай, приготовленный Кларой. И, к собственному удивлению, Клара ответила:

– Нет, ничего особенного. Честно говоря, потеря времени.

Он кивнул.

– Очень жаль. Кто у нас на очереди по списку?

– Пара его прежних коллег, – неопределенно сказала Клара. – Займусь ими завтра.

Она поняла, что не в силах рассказать Маку то, что узнала от Джейд. Безусловно, эта история напугала и шокировала бы его не меньше, чем Клару, но Мак, как преданный друг, встал бы на защиту Люка, допуская, что девушка, возможно, преувеличила или даже наврала с три короба, она и сама отчасти хотела так думать, уверовать в неспособность человека, которого она любила на протяжении трех лет, совершить столь низкий поступок, но с другой стороны, ей было бы тяжело, если бы Мак отмахнулся, стал отрицать услышанное или же просто не поверил. Клара проследила взглядом, как Мак поднялся, стал прибирать тарелки, и когда он улыбнулся ей, улыбнулась ему в ответ, прежде чем вернуться к просмотру телевизора.

Она думала о Люке, о его энтузиазме, естественном очаровании, о том, как они с Маком вечно подшучивали над везением Люка – счастье следовало за ним по пятам, он всегда получал желаемое, выходил победителем. Но неожиданно это перестало ей казаться забавным. Клара вспомнила об Эми и Джейд и Элен и о том, как Люк обошелся с ними. Для всего найдется оправдание, безусловно. Он был молод и напуган, когда сделал Эми ребенка. Возможно, Элен и преувеличивала. Только, почему у Клары так муторно на душе? Она снова мысленно вернулась к сообщениям, адресованным Люку:

«Ты думаешь, что тебе все сойдет с рук? Подумай еще, Люк».

Кто мог написать такое? Клара была уверена, что ни одна из женщин, с кем ей довелось познакомиться за последние несколько дней, не делала этого. Та девушка, Элен, которая выдвигала против него обвинения во время учебы в университете, жила сейчас в Гонконге и, судя по ее отметкам и фотографиям в Фейсбуке, у нее появился новорожденный малыш, так что навряд ли она стала бы возить Люка по Британии в украденном фургоне. Да и Эми мало походила на психопатку, одержимую местью. Клара чувствовала себя измотанной, ей это было не под силу – узнать обо всех женщинах, которых Люк мог чем-то обидеть, не говоря уже о том, чтобы выследить их. Это было безнадежно.

19

Лондон, 2017

Через несколько дней после их разговора в баре Эмили написала Кларе и попросила о свидании с глазу на глаз. И хотя Клара обрадовалась этому сообщению, ее сердце сжалось при мысли, что в данных обстоятельствах она могла отвести Эмили только к себе домой – Мак, в конечном счете, не должен был знать об их встрече. Клару еще преследовали неприятные воспоминания, связанные с последним посещением квартиры: странное, жуткое чувство, что за тобой наблюдают, внезапный, душераздирающий взрыв музыки на лестничной клетке; она долго сидела в гостиной Мака, уставившись на сообщение от Эмили, прежде чем начала набирать ответ.

На следующий день она вошла к себе в дом, испытывая чувство благодарности к Эмили, поскольку та согласилась встретиться при свете дня. Перед дверью в квартиру она остановилась и прислушалась, с опаской поглядывая на этаж, где жила Элисон, но вокруг все было спокойно. Клара заняла себя уборкой, радуясь, что ей недолго оставаться в одиночестве.

И действительно, Эмили пришла ровно в два. Открыв дверь, Клара вновь поразилась их сходству с Люком: та же улыбка, тот же цвет глаз. Она наблюдала за Эмили, пока та обходила гостиную, скользя пальцами по полкам и расставленным на них предметам декора, рассматривая каждую деталь. Подойдя к фотографии Люка и Клары, она взяла ее в руки и внимательно изучила.

– Расскажи мне о брате, – попросила она. – Каким он стал? Люк был очаровательным мальчиком, таким обходительным, забавным и любящим. Он таким и остался?

Неожиданно для себя Клара ответила:

– Да, он такой, – ведь несмотря на все неприятные подробности, которые открылись Кларе за последние несколько дней, Люк, которого она знала, был и обходительным, и забавным, и любящим, по крайней мере – для нее.

– Детьми мы были очень близки, – с тоской произнесла Эмили. – Что он из себя представляет сейчас?

И Клара поведала обо всем, что ей пришло в голову: о том, как Люк после школы год путешествовал по Азии, об университете, где он учился, о его друзьях, карьере, любимых музыке и книгах. Она рассказала о Люке, который готовил лучшего в мире запеченного сибаса и хуже всех на свете пародировал Майкла Джексона, о Люке, который заботился о своих друзьях, семье и о ней.

Эмили сидела рядом с Кларой на диване, поджав под себя ноги и положив голову на согнутый локоть, и очень внимательно слушала, ее взгляд был спокойный и вдумчивый.

– Ты его очень любишь, не так ли? – сказала она, и Клара молча кивнула. Снаружи проревел и вновь затих глухой бас из динамиков проехавшей машины, долго плакал ребенок, жалобно и заунывно, а здесь царили тишина и покой.

Как ни странно, Клара сейчас смущалась в присутствии Эмили больше, чем тогда в баре. Она не до конца понимала, чего сестра Люка ожидала от их встреч, очевидно, ею двигало не просто желание следить за поисками Люка, а что-то еще: возможно, общение с Кларой помогало ей почувствовать себя ближе к семье, восстановить с родителями и братьями связь, разорванную много лет назад. Но и это не было похоже на всю правду. В надежде разговорить ее, Клара осторожно поинтересовалась:

– Каково это было – провести детство в «Ивах»? В таком особенном месте, мне представляется идиллическая жизнь…

Глаза Эмили заблестели.

– О, это правда. Знаешь, родители сделали нашу жизнь прекрасной. Большой красивый дом, множество гостей, частые вечеринки, интересные люди, с которыми мама и папа знакомились на протяжении своей карьеры, они были всем рады – за ужином ты мог оказаться рядом как с местным работником, выгуливающим собак, так и с местным депутатом. – Она замолчала в раздумье. – Но, думаю, что маме, несмотря на ее карьеру и глубокую привязанность к папе, больше всего на свете нравилось быть просто нашей мамой. Ее семья значила для нее все, она вкладывала столько любви, стараясь сделать приятным наше пребывание в доме. Все было идеально. – Она горько усмехнулась. – Ты права, мы были очень счастливы.

– Они всегда прекрасно ко мне относились, – сказала ей Клара. – Я так нервничала до встречи с ними, боялась, что они сочтут меня недостаточно хорошей для Люка, но я сильно ошибалась. – Она замолчала, вспоминая беседы, которые они вели с Роуз все эти годы – иногда Роуз казалась ей намного ближе, чем ее собственная мать. Кларе вдруг пришло в голову, что, возможно, Роуз испытывала аналогичные чувства, видя в ней замену пропавшей дочери: Роуз горячо обнимала Клару, делилась советами, когда они вместе готовили или работали в саду, но на самом деле не переставала думать об Эмили.

Клара взглянула на безрадостное выражение лица Эмили и перевела дыхание.

– Тебе, должно быть, сложно говорить о них, – произнесла она.

Но Эмили помотала головой.

– Нет, напротив, я хочу. – Она посмотрела на Клару. – Мои родители всегда были близки с Люком. А сейчас?

– Трудно в это поверить, но да. И от этого еще больше разрывается сердце, особенно когда видишь, что Роуз и Оливер доведены до полного отчаяния.

Эмили кивнула и, не в силах дольше сдерживать себя, Клара наклонилась и сказала:

– По всему видно, что ты очень любишь свою семью. Что заставило тебя уйти? Ты говорила, что опасно возвращаться к ним сейчас, но…

– Клара… – начала Эмили, бросив в ее сторону предупреждающий взгляд.

– Знаю, знаю. Извини, я знаю, что ты не хочешь говорить об этом, но если тебе все еще угрожает опасность, если думаешь, что и твоим родителям может угрожать опасность… мы точно должны пойти в полицию, да? Положись на меня!

Но взгляд Эмили был устремлен в сторону и между ними повисла напряженная тишина, пока Клара не продолжила мягко:

– Почему ты хотела встретиться со мной? Мне понятно твое желание поговорить о Люке, узнать о ходе расследования, но… что-то мне подсказывает, что есть и другая причина…

Выражение лица Эмили изменилось, и Клара поняла, что не ошиблась. Она осторожно дотронулась до руки Эмили.

– Если тебе есть что обсудить со мной, предлагаю это сделать. Я хочу помочь.

Внезапно Эмили встала, подошла к окну и выглянула на улицу.

– Клара, пожалуйста не… – начала она. Эмили взволнованно провела рукой по волосам – неосознанный, нервный жест, – отчего ее футболка задралась на несколько дюймов вверх.

Клара почувствовала, как ее сердце ушло в пятки.

– Господи, – проговорила она испуганно. – Что с твоей спиной?

Эмили повернула к ней лицо, спешно поправляя футболку.

– Ничего, это ерунда, – сказала она.

Клара поднялась, потрясенная прошла до того места, где стояла Эмили. Без лишних слов она приподняла футболку и в ужасе отшатнулась. Кожа в нижней части спины Эмили была испещрена рубцами, белая и сморщенная как после сильного ожога.

– Эмили, – прошептала она. – Что произошло?

Но Эмили шарахнулась от нее, в широко открытых глазах читался испуг.

– Пожалуйста, Клара, не надо…

– Когда это случилось?

Кларе показалось, что взгляд Эмили изменился, потемнел, стал жестче и неприятнее, превращая ее в совершенно другого человека, отчего у Клары невольно мурашки пробежали по коже.

– Это произошло давно, мне тогда было семнадцать, – ответила Эмили.

– Семнадцать? – Клара, сбитая с толку, помотала головой. – Еще в то время, когда ты жила дома? Я не понимаю…

Эмили уставилась на нее, и Клара задержала дыхание, уверенная, что Эмили сейчас откроется ей. Клара подалась вперед и вновь дотронулась до ее руки.

– Эмили, – сказала она, – ты можешь мне рассказать. Кто это с тобой сделал? Как все случилось? Если ты кого-то боишься, если они не пускают тебя домой, я помогу. Ты можешь здесь остаться, я пойду с тобой вместе в полицию, все будет хорошо, обещаю.

Слезы потекли по лицу Эмили, она пыталась заглянуть в глаза Кларе.

– Я, – начала она, но внезапный звонок телефона Клары заставил ее замолчать. – Кто это? – спросила она нервно.

В душе Клара отругала себя за то, что не приглушила звук мобильного перед приходом Эмили. Она была уверена, что Эмили хотела ей что-то доверить.

– Я не знаю. Это не важно, Эмили, пожалуйста…

– Тебе стоит ответить на звонок, – настойчиво проговорила Эмили и отвернулась.

Клара покачала головой и схватила ее за руку.

– Нет, Эмили, пожалуйста, поговори со мной.

Но Эмили лишь взирала на нее с непроницаемым выражением лица. Телефон перестал звонить.

– Посмотри, кто это был, – сказала Эмили. – Возможно, что-то важное – полицейские или…

Понимая, что потерпела неудачу, Клара кивнула и полезла в сумку.

– Это Том, – удивилась она, посмотрев в телефон. Сигнал оповестил об оставленном голосовом сообщении, и Клара поднесла мобильный к уху.

«Клара? – Голос Тома звучал дергано. – Я в Лондоне. Нам нужно поговорить. Не застал тебя у Мака, подозреваю, ты дома. Я зайду. Буду у тебя через полчаса».

Она нахмурилась, уставившись в телефон.

– Это Том, он на пути сюда. Интересно, что он…

Но Эмили уже подхватила свою куртку и направилась к двери.

– Я пойду.

Клара изумленно посмотрела на Эмили, когда та начала вертеть дверную ручку.

– Эмили, успокойся, – сказала она приближаясь. – Все в порядке, позволь мне открыть…

Эмили метнула на нее полный отчаяния и страха взгляд, который остановил Клару на полпути.

– Ты же ему не расскажешь, не так ли, Клара, – взмолилась она. – Не выдашь Тому, что я здесь была? Пожалуйста, Клара, пообещай.

– Конечно же, нет, обещаю… Эй, Эмили, успокойся. Я не скажу…

Но Эмили уже вышла из квартиры и направилась к лестнице, низко опустив капюшон куртки на лицо.

– Эмили, стой! – позвала Клара, но ответа не последовало. Она проводила Эмили взглядом, подождала, пока хлопнула входная дверь внизу и вернулась обратно в квартиру.

Ошеломленная, с колотящимся сердцем, Клара немного постояла, а затем опустилась на диван. Когда Эмили поняла, что скоро должен прийти Том, на ее лице отобразился абсолютный ужас. Разные мысли проносились в голове у Клары, она вспомнила сцену в «Ивах»: запуганная, поверженная Роуз и нависающий над ней Том. Потом ей пришло на ум, как Мак рассказывал, что Том слетел с катушек после исчезновения Эмили, принимал наркотики, напивался, связался с дурной компанией. И было еще что-то, о чем упомянул Мак – Роуз и Оливер так оберегали Люка, что не оставляли его одного дома, даже вместе с Томом. Беспокойство Клары нарастало. Может, это от Тома они старались защитить Люка?

Кто причинил такие страдания Эмили, когда ей было семнадцать? Почему она была настолько напугана, что не хотела сейчас возвращаться в семью? Из того немногого, что Люк рассказывал о сестре, она составила себе портрет сильной и целеустремленной личности, но женщина, с которой познакомилась Клара, оказалась чрезвычайно уязвимой и, безусловно, травмированной. И еще кое-что пришло ей на ум. Том был в Лондоне в тот день, когда квартиру взломали, появился нежданно-негаданно всего через несколько часов после произошедшего в таком виде, словно не спал всю ночь. Нужно еще учитывать то, что Эмили бережно хранила фотографии Люка и родителей, но ни одной Тома – даже вздрогнула при упоминании его имени.

Клара выпрямилась, сердце учащенно забилось, когда она посмотрела на часы. После звонка Тома прошло десять минут. Она вдруг поняла, что не хочет оставаться с ним наедине. Надо было срочно сматываться.

Через полчаса Клара уже была на Холлоуэй-роуд, стояла на улице и смотрела на окна квартиры Мака. Она пыталась дозвониться до него по пути сюда, но он не ответил. Клара нажала кнопку звонка и подождала, ей не терпелось обсудить с ним последние события, но к домофону никто не подошел. Где его носит? Ему было известно о сегодняшней встрече с Эмили; он хотел подождать ее возвращения домой и услышать, как все прошло. Что же случилось? Она отступила на шаг назад от двери и задрала голову, чтобы посмотреть на окна, и краем глаза заметила Мехмета, хозяина ларька с кебабами.

– Все в порядке, милая? – окликнул он ее.

Клара подошла к нему.

– Вы его сегодня видели? – спросила она, дыша через рот, чтобы не чувствовать тошнотворный запах жареного мяса.

– Нет, последний раз утром, дорогая.

Клара кивнула, продолжая вертеть в руке ключи, переданные ей Маком в тот день, когда она перебралась к нему. Она никогда не открывала дверь самостоятельно, ведь до сих пор в этом не было необходимости и, кроме того, ей казалось, что воспользоваться сейчас ключами было бы несколько бесцеремонно с ее стороны.

– Какой-то тип зашел за ним примерно час назад, – продолжил Мехмет, выключив радио, откуда раздавался пронзительный голос Тейлор Свифт, – но я не знаю, застал ли он его. Я на минутку выскочил через заднюю дверь покурить в тот момент, когда он постучал.

«Том», – подумала Клара. Она поблагодарила Мехмета и уже собралась уходить, когда он произнес то, что заставило ее замереть на месте.

– Но он точно дома.

Клара удивленно посмотрела на него.

– Мак? Почему вы так решили?

– Я вернулся после перекура и услышал, что он грохочет как стадо слонят – с тех пор он не выходил. Я больше не отлучался. – Мехмет вскинул брови, глядя на нее. – Мне даже показалось в какой-то момент, что он сейчас потолок пробьет насквозь. Чем он там занимается, мебель двигает или что-то в этом роде?

Вокруг было тихо, когда Клара поднималась по узкой лестнице, ведущей от входной двери к квартире Мака, с каждым шагом у нее в душе нарастало дурное предчувствие. Наверху Клара увидела, что дверь в квартиру приоткрыта.

– Мак? – позвала она нервно, но ответа не последовало. Клара осторожно толкнула дверь.

Ей хватило нескольких секунд, чтобы понять, что перед ней сцена преступления. Воздух наполнял монотонный скребущий звук, она недоуменно прислушивалась, пока до нее не дошло, что это звук иглы, царапающей доигравшую до конца пластинку на вертушке, усиленный колонками Bowers&Wilkins, столь высоко ценимыми Маком. Справа от себя она увидела разгромленную гостиную: мебель была перевернута, вещи раскиданы, даже телевизор был сброшен на пол. Как и ее квартиру неделю назад, жилище Мака основательно обшарили. Клара хотела было позвать его, но слова от страха застряли в горле. Пока она не повернулась лицом к кухне и не заметила ноги, торчавшие из-за полуприкрытой двери. Клара взвизгнула, от шока ее голос прорезался сквозь нервный ком в горле.

– Мак, – Клара подбежала к нему – ей пришлось приналечь на дверь, чтобы немного пододвинуть тело и протиснуться внутрь, – потом она опустилась рядом с ним на колени. Кровь тонкими струйками стекала на бледный линолеум, кожа была мертвенно-белая, глаза закрыты. – Мак, – громко позвала она, – Мак, очнись, о господи, очнись же, пожалуйста!

Рядом на полу валялась неоткрытая бутылка вина, перепачканная кровью. Очевидно, ею воспользовались, чтобы нанести удар. Задыхаясь от рыданий, Клара попыталась нащупать пульс и с облегчением вскрикнула, когда на шее почувствовала слабое биение.

– Ты в порядке, – сказала она, – все о’кей, ты в порядке. – Трясущимися руками она пошарила в кармане, нащупала телефон и вызвала скорую помощь.

Было почти одиннадцать часов вечера, Клара стояла на улице около клиники Университетского колледжа, вглядываясь в темноту, подавленная и потерянная после яркого света отделения интенсивной терапии. Она провела там несколько часов, безотрывно держа Мака за руку, выпустила лишь чтобы поговорить с его матерью по телефону и дать показания полиции. Один раз он очнулся, открыл глаза и, увидев рядом с собой Клару, слегка улыбнулся. Обхватив голову руками, Клара с облегчением разрыдалась.

По крайней мере, состояние его было стабильным, врачи пообещали Кларе, что он полностью восстановится, сказали – «в рубашке родился», но посоветовали оставить его сейчас в покое и пойти домой выспаться.

Внезапно от всей чудовищности происходящего, перенесенного стресса при обнаружении Мака, страха за его жизнь, нескольких нервных часов без еды Кларе стало нехорошо, пошатываясь, она дошла до фонарного столба и прислонилась к нему, ноги сами подкосились, а рот заполнила желчь, перекрыв ей дыхание. Она почувствовала сильную дрожь.

– Извините, вы в порядке? – Рядом с ней остановилась обеспокоенная медсестра, направлявшаяся к главному входу в клинику. – Вам плохо?

– Все хорошо. – Клара еле заметно улыбнулась. – Спасибо… это от усталости.

– Вы сами сможете добраться до дома?

Клара кивнула и двинулась прочь, превозмогая слабость. Где ей провести сегодняшнюю ночь? Уж точно не на квартире Мака. И в это время было просто немыслимо вторгаться к кому-либо из ее друзей. Единственное, что ей оставалось – поехать к себе домой. Сама мысль об этом была ей противна, но ее качало от усталости. Через несколько минут, с разрывающимся от безысходности сердцем, она подняла руку и остановила проезжавшее такси.

– На Хокстон-сквер, пожалуйста, – сказала она.

Выйдя из такси, Клара помедлила, глядя на свои окна. Сердце екнуло, когда она увидела тусклую полоску света, льющегося из квартиры на последнем этаже. Элисон. Она сглотнула и зашла в дом. Клара остановилась около своей двери и прислушалась, но все было тихо. В квартире она поспешно зажгла весь свет, включила телевизор, понимая, что может быстро сойти с ума в тишине, вскакивая от любого доносящегося извне звука или скрипа. Пройдя мимо входной двери, она заметила на полу листок бумаги, на который вначале не обратила внимания. Это была записка от Тома. Клара повертела ее в руках. У нее все похолодело внутри даже при виде его почерка. Как ему удалось проникнуть в дом и просунуть под дверь записку? Вероятно, кто-то из нижних соседей нашел ее при входе и поднял наверх. Но Клара все еще испытывала внутренний дискомфорт.

«Клара, – прочитала она. – Мне необходимо поговорить с тобой, я заходил, но сейчас мне нужно возвращаться в Норидж. Я мог бы снова приехать в Лондон завтра. Мы можем встретиться? Пожалуйста, позвони мне и сообщи о своем решении. Том».

Испытывая облегчение от того, что Том уехал из города, Клара опустилась на диван, ощущение чудовищности происходящего вернулось к ней. Она снова увидела Мака, лежавшего без сознания на полу. Неужели Том имел к этому какое-либо отношение? Но с какой стати ему желать Маку зла? Усталость накатила тяжелой волной, Клара была слишком напряжена, глаза слипались от сна. Она приглушила звук телевизора, прислушалась, но ничего не услышала.

Клара пошла на кухню, на глаза ей попалась бутылка вина и она налила себе целый бокал, потом еще один, потом еще. Доведя себя до нужной степени опьянения, она отправилась спать, в ее усталом мозгу бесконечно крутились мысли о Томе. Был ли он замешан в исчезновении Люка? Может, Люк сел в синий фургон потому, что его собственный брат был за рулем? Какую роль он сыграл в исчезновении Эмили? Ужасные шрамы на ее спине появились по его вине? Но зачем Тому пытаться навредить своим сестре и брату, или Маку? Мысли роем кружились у нее в голове, пока, наконец, усталость и алкоголь не сделали свое дело и она забылась глубоким сном.

Ей снилось, что за ней гонятся, она неслась по темным улицам и ее легкие молили о глотке воздуха, безликий преследователь не отставал ни на шаг. Она бежала и чувствовала нестерпимый запах гари, к жуткой оторопи из ее кошмара примешивалось ужасающее ощущение плавящейся и покрывающейся волдырями кожи на спине. Клара проснулась от удушья, ее сковал страх, когда она осознала, что боль в легких и горле никуда не ушла. Приподнявшись, она увидела, что комнату заполнил дым, в коридоре за дверью в спальню мерцали и светились красные языки пламени, уши наполнил треск огня.

Она не могла пошевелиться. Клубы дымы застилали глаза, лезли в легкие, в горле застрял крик ужаса. Вдруг она заметила кого-то, стоявшего в дверном проеме, и ее душа ушла в пятки. Когда человек приблизился к ее кровати, она узнала тощую фигуру и длинные тонкие каштановые волосы. Это была женщина с верхнего этажа. Последнее, что она увидела перед тем, как потерять сознание, была склонившаяся над ней Элисон.

20

Кэмбриджшир, 1997

Мы с Дагом и Тоби удивленно переглянулись, когда за Ханной закрылась дверь.

– Куда это она пошла? – прошептал Тоби. – Почему она так одета?

– Может… ты не думаешь, что она нашла себе работу? – рискнул предположить Даг.

Маловероятно.

– Молодой человек? – сказала я, рисуя в несбыточных мечтах портрет милого, опрятного парня, ради которого Ханна, ослепленная любовью, изменила себя.

Чем бы ни была вызвана эта удивительная метаморфоза, наверняка она носила временный характер. Мне следовало быть на седьмом небе от счастья: отказавшись от привычной неряшливой одежды, она выглядела как нормальный, я бы даже сказала – симпатичный тинейджер, идущий на встречу с такими же прекрасными друзьями. Ханна проснулась и ушла из дома около восьми утра, тогда как прежде мне еле удавалось вытащить ее к полудню на свет божий, злую и пропахшую сигаретами и пивом после прошедшей ночи. Но мне было не по себе: я заметила характерный блеск в ее глазах, когда она посмотрела на меня. Я знала свою дочь: знала, если она что-то замышляла.

Я поймала взгляд Дага, мы в замешательстве уставились друг на друга.

– Мам? – В голосе Тоби звучало беспокойство. – Что происходит?

Я повернулась к нему и заставила себя улыбнуться.

– Кто его знает? Но давай, любовь моя, пора в школу. Мне заказать попозже что-нибудь нам всем к чаю?

Он улыбнулся в ответ, явно успокоенный.

– Да, мам!

Но меня не оставляло чувство тревоги. После ухода Тоби и Дага я поднялась в комнату Ханны и нервно открыла дверь. Обычно я боялась заходить к ней, опасалась неприятных сюрпризов: попытка заглянуть в мир Ханны – это не то, от чего я, как правило, получала удовольствие. Там вечно царил отвратительный беспорядок, и сегодняшний день не стал исключением: повсюду были разбросаны вещи, грязные тарелки и кружки заполонили все свободные поверхности. Все выглядело ровно как всегда. Я дала задний ход и отправилась на работу.

Но я никак не могла перестать думать о Ханне. Она смотрелась совершенно по-другому. Неужели Ханна повзрослела, начала все с чистого листа, решила, наконец, стать обычным активным членом общества? Я позволила себе предаваться этим мечтам весь день.

Однако, придя с работы домой, я обнаружила ее в привычных неопрятных одеяниях. Вернулись на свое место кольцо в носу, сережка в брови, широкая черная линия подводки и дурные манеры. Сегодняшняя презентабельная девушка со свеженьким личиком полностью испарилась – моя дочь, как всегда, была враждебно настроена и недосягаема.

Но с тех пор раз в неделю история повторялась. Ханна выходила к завтраку одетая в симпатичные модные вещи, ее волосы были уложены, нанесен легкий макияж. Иногда Ханна возвращалась домой через час, с лицом чернее тучи она мчалась к себе наверх и запиралась в комнате, но обычно она отсутствовала весь день и входила домой с радостной и самодовольной улыбкой на лице. Спустя какое-то время я перестала спрашивать Ханну о том, где она была: чувствовалось, что мое смятение приводило ее в восторг и ничего рассказывать она не собиралась.

Через несколько недель начались телефонные звонки. Казалось, она знала, что должны позвонить, была наготове у телефона на втором этаже, хватая трубку после первого же звонка. Бормотала: «привет», протягивала провод к себе в комнату, закрывала дверь и приглушенно с кем-то шепталась.

В конце концов я не выдержала и решила ее выследить. Был теплый сентябрьский день. Ханна спустилась, как обычно, при полном параде, и когда она ушла, я моментально позвонила на работу, оставив сообщение, что опоздаю сегодня из-за неотложных семейных дел. Я выбежала на улицу и увидела, как Ханна повернула за угол, я села в машину и поехала за ней на безопасном расстоянии, притормозила в таком месте, чтобы она не заметила меня в ожидании автобуса на остановке.

Проследовав за автобусом до ближайшего городка, я припарковалась, как только Ханна вышла и поспешила в сторону железнодорожного вокзала. Внутри я обнаружила ее в очереди к билетной кассе, мне удалось спрятаться за стойкой с журналами и подслушать, как она покупала билет до города в Саффолке, в двенадцати милях отсюда. Понимая, что мне не сесть на поезд не будучи замеченной и не доехать туда на своей машине раньше Ханны, расстроенная и еще больше сбитая с толку, я решила, что на сегодня хватит и повернула домой.

Но на следующей неделе я уже была во всеоружии. Как только она спустилась к завтраку, я извинилась и, под предлогом, что мне нужно пораньше на работу, прямиком направилась в Саффолк. Я приехала в большой торговый город неподалеку от той деревни, где выросли мы с Дагом. Достигнув места назначения, я припарковалась и ровно через десять минут увидела Ханну, выходящую из здания вокзала. На безопасном расстоянии я проследовала за ней до центра города. В итоге, к моему удивлению, она направилась к большому зданию, на табличке которого я прочитала: «Колледж первой ступени Крофтон-Хилл». Я замешкалась у ворот, а Ханна дошла до скамейки около главного входа и села там в ожидании.

В одиннадцать дня из дверей колледжа хлынул поток студентов, и высокая, симпатичная темноволосая девушка, на год или около того старше Ханны, с широкой улыбкой на лице подошла к моей дочери. При ее приближении Ханна встала, и девушки обнялись. Я потеряла дар речи. Кто бы это мог быть? Неужели Ханна втайне здесь училась? Я совсем запуталась. Я заметила, что они взялись за руки – такой простой, нежный жест, совсем не в духе моей дочери, – и мое удивление возросло. Они повернули в мою сторону, и я быстро ретировалась, скрывшись за припаркованной машиной. Через несколько минут я увидела, как девушки направились обратно в город и проследила за ними до кафе, где они заняли столик на улице.

Я наблюдала за ними больше часа. Ханна выглядела такой беззаботной и счастливой, полностью непохожей на себя – она улыбалась, смеялась, и мне стало горько, эта незнакомка даже вызвала во мне чувство зависти. В конце концов девушка посмотрела на часы и скорчила рожицу, они встали и вновь обнялись, прежде чем разойтись, предоставив мне, все еще совершенно растерянной, в одиночестве добираться до дома.

Прошло три недели, а я так ничего и не выяснила, пока однажды утром не открылась страшная правда.

Как всегда по воскресеньям Даг отвел Тоби на тренировку по регби. Ханна все утро и носа не казала, я же собиралась гладить. Случайно оказавшись около телефона на первом этаже, я услышала, как Ханна вышла из комнаты и остановилась на верхней ступеньке лестницы. Я знала, она заняла свою привычную позицию с застывшей над трубкой рукой, готовая схватить ее, как только раздастся звонок. Но на этот раз я тоже была наготове, и когда зазвонил телефон, я мигом подняла трубку. Сердце учащенно забилось при мысли, что Ханна могла услышать щелчок. Но, видимо, она ничего не заметила. На другом конце провода я услышала, как кто-то произнес:

– Бэкки?

– Да, как дела?

– Хорошо, знаешь, учеба в колледже и все такое…

– Гм, а что с этим эссе? – спросила моя дочь.

Потом они говорили о домашних заданиях, раздражавших их учителях и любимых сериалах. Обычная болтовня среднестатистических тинейджеров. Мне бы следовало привыкнуть к этому, доводись мне слышать прежде такой или подобный разговор миллион тысяч раз. Но нет. На самом деле моя дочь так никогда не общалась. Я знала Ханну – знала, что она не нормальная девушка, и я давно потеряла надежду, что Ханна ею станет. Это была Ханна, выдававшая себя за кого-то еще. Мне вспомнился тот день, когда я застала ее копирующей мою манеру говорить с соседкой: так и сегодня – девчачье хихиканье, каждый приглушенный возглас – все было не более, чем игрой. Это приводило в восхищение и, одновременно, заставляло кровь стыть в жилах.

Я постепенно узнала, что Ханна – или «Бэкки», – тоже якобы ходила в колледж и готовилась к выпускным экзаменам; после обсуждения курсовых работ и сроков сдачи разговор переключился на меня с Дагом.

– Как твои родители? – спросила девушка.

– Достают, как и прежде. – Ханна вздохнула. – Вот бы они были похожи на твоих маму и папу. Они классные, тебе повезло.

Девушка фыркнула.

– Это шутка, да? Им наплевать на то, что меня действительно волнует. Мама хочет, чтобы я пошла в медицину, как и она – лишь бы похвастаться перед своими друзьями, а папу заботит только его собственная карьера и то, чем заняты мои братья. – Она вздохнула. – К тому же они не воспринимают меня серьезно. Как митинг сторонников Гринпис, на который я ходила на прошлой неделе… я хотела поговорить с ними об этом, но они лишь кивнули и спросили, повторила ли я эти чертовы билеты. Я хочу сказать, кому до этого вообще есть дело? Половина земного шара разрушена, а они беспокоятся за долбаный пробный экзамен по биологии. В общем, мы в очередной раз поругались. Они не видят, насколько это все важно для меня, и, кроме того, я уверена, что все равно завалю экзамены, иногда мне хочется отступиться.

– Нет, ты не должна, – ответила Ханна. – Мне бы хотелось, чтобы ты больше в себя верила. – И с наигранной строгостью добавила: – О’кей, повторяй за мной: «Меня зовут Эмили Лоусон и я получу за все выпускные экзамены оценку “отлично”». Давай, повторяй!

Я уже почти не слушала, когда девушка, хихикая, повиновалась. Меня словно ударили в поддых так, что из легких вышел весь воздух. Не помню, о чем еще они говорили, только после этого я пошла на кухню и почувствовала, как пол качается подо мной. Я вцепилась за стол, меня мутило от ужаса.

Эмили.

Эмили Лоусон.

Ох, пожалуйста, господи, нет.

Вдруг все встало на свои места.

21

Лондон, 2017

Ее голова была как ватная, во рту и горле першило, словно туда насыпали песку. В нос ударил резкий запах антисептика, смешанный с ароматом школьного обеда «вареные овощи с подливкой». Прикрытые веки покалывало. Она немного подремала, сон то отступал, то накатывал вновь.

– Клара? – Голос звучал издалека, постепенно проникая в сознание. – Клара, вы меня слышите?

Внезапная острая боль в груди и горле, каждый вдох как скрежет напильника. Клара открыла глаза, дневной свет немилостиво резанул по сетчатке. Она увидела склонившееся над ней лицо женщины средних лет, обрамленное темными коротко стриженными волосами. На лице проступили черты, терпеливый взгляд незнакомки был прикован к Кларе. Клара попыталась говорить.

– А…

– Что ж, хорошо! Вы в сознании. – В голосе звучала холодная любезность.

Сразу же нахлынули воспоминания: ее квартира в дыму, нависшая угроза в лице Элисон – и мгновенно вернулся страх. Она постаралась приподнять голову.

– Как вы себя чувствуете? – Лицо незнакомки приблизилось; светло-розовая помада, морщинки вокруг больших голубых глаз, белый халат.

– Что случилось? – спросила Клара.

– Вы пострадали при пожаре. Вас доставили сюда прошлой ночью из-за отравления угарным газом. Я доктор Патриция Холлоуей. Мы были вынуждены ввести вас в состояние медикаментозного сна, чтобы определить, насколько сильно пострадали ваши легкие и горло.

– Элисон. Она… это была она… в моей квартире.

Доктор поднялась и сделала пометку в ее карточке. Она сочувственно посмотрела на Клару.

– Мне жаль, но я не располагаю информацией о произошедшем. Здесь уже была полиция, они вернутся, я уверена. – Она улыбнулась. – Хорошая новость заключается в том, что с вами все будет в порядке. Вам невероятно повезло.

– Но…

– Постарайтесь сейчас расслабиться. Вы в безопасности.

Через полчаса в дверь постучал Андерсон. В больничных стенах он выглядел нелепо – облаченный в костюм представитель власти посреди бледно-зеленого безмолвия палаты. У него был уставший вид, Клара смутно припомнила, что он отец двух годовалых близнецов.

– Как вы себя чувствуете? – спросил он, тяжело опускаясь в кресло около койки. Она уловила легкий аромат кофе и сигаретного дыма.

– Я…не знаю. Что случилось? Элисон… вы ее задержали? Это была она… она пыталась меня убить.

Он внимательно посмотрел на нее, наморщив брови.

– Элисон Фурнье вызвала аварийно-спасательные службы, Клара. Вместе с соседями с нижнего этажа она вытащила вас из квартиры. Она помогла спасти вам жизнь.

Клара удивленно уставилась на него.

– Но вы уверены? Как же она вошла?

– Ваша дверь была нараспашку, когда пара с нижнего этажа поднялась, чтобы выяснить, откуда идет запах дыма.

Клара опустила голову, эта новость не укладывалась в сознании.

– Нараспашку? Но…

– Вы были одни дома, когда пошли спать? – спросил он.

– Я… да. Разумеется, я была …

– И вы плотно закрыли дверь?

– Да! Ну, мне так кажется. – Клара вспомнила, как была расстроена из-за Мака, как напилась вина и в каком состоянии опьянения свалилась в кровать. Но она абсолютно была уверена в том, что заперла дверь. – Как Мак? – спросила она. – Он в порядке?

Андерсон кивнул.

– С ним все в порядке. Его уже выписали из больницы. – Он наклонился вперед, глядя в упор на Клару усталыми серыми глазами. – Кто-то намеренно поджег квартиру. Офицеры нашли бутылку с жидкостью для розжига у вас в холле рядом с тем местом, где, предположительно, и начался пожар. Если вы уверены, что хорошо закрыли за собой дверь, придя домой прошлой ночью, то тот, кто проник в квартиру, должен был воспользоваться ключом. – Он замолчал. – У кого-нибудь, кроме вас, есть дубликат?

Клара выпрямилась на кровати, внезапно осознав, насколько сильно у нее болит голова.

– Я… нет. Я поменяла замки после того, как квартиру взломали на прошлой неделе.

– Сколько копий ключей вы заказали?

– Три: один я передала риелтору, один взяла себе и последний оставила у Мака. Я переехала к нему после взлома.

Андерсон кивнул.

– Понятно.

Клара посмотрела на него, туман в голове начал постепенно рассеиваться. В горле все еще нестерпимо першило.

– Те, кто вчера проникли в квартиру Мака и все там перевернули, искали что-то. Они могли взять ключ. Он лежал в моей сумочке в гостевой комнате Мака.

– Мы это проверим, – сказал Андерсон.

Клара вспомнила о визите Эмили и с ее уст сорвалось:

– Думаю, это был Том Лоусон, брат Люка, это он напал на Мака и устроил пожар в моей квартире.

Андерсон моргнул.

– Что заставляет вас так говорить?

Она выложила ему, что Том, обычно не бывающий в Лондоне, оказался в городе в то время, когда к ней в первый раз проникли в квартиру, и зашел к Кларе сразу после произошедшего. В день, когда напали на Мака, Том послал ей сообщение, что только что был у Мака, и в ту же самую ночь ее квартиру подожгли. Клара не упомянула о сцене между Томом и его матерью, которую она застала, о странном чувстве, не покидавшем ее при общении с Томом и об ощутимом страхе Эмили при упоминании его имени.

Андерсон медленно кивал.

– Как вы думаете, зачем господину Лоусону желать вам зла?

– Я не знаю! Я уже ничего не понимаю! – вошла медсестра, и они молча следили за ней взглядом, пока она бодро измеряла Кларе давление и делала пометку в ее карточке, прежде чем снова уйти. – А что с Элисон? Как она? – спросила Клара.

– С ней все хорошо – немного наглоталась дыма. Но ей очень повезло. Вам обеим…

На этом он поднялся, чтобы распрощаться, давая сбивчивые обещания оставаться на связи. Клара откинулась на подушку, уставившись в окно рядом с койкой.

На улице лучи яркого солнца пробивались сквозь дымку и моросящий дождь. Она почти ощущала запах мокрой травы и цветов из больничного палисадника. За стенами этой душной палаты, погруженной в безвременье, в мир пришла весна; Клара прислушивалась к больничным звукам, сигналам приборов рядом с ее кроватью, торопливому перестукиванию каблуков проходящих мимо незнакомых ей людей, непрекращающемуся буханью, шелесту и свисту скрытых от взора распашных дверей.

Клара почувствовала себя бесконечно, ужасно одинокой – ее никто не навестит, никто даже не узнает, что она здесь. В курсе ли ее родители? Они придут? Удивительно, насколько сильно ей хотелось сейчас их увидеть. Она прикрыла глаза, стараясь подавить накатывающий страх, а когда открыла их вновь, обнаружила в дверном проеме Мака – при виде его знакомого лица она испытала такое облегчение, что еле сдержалась, чтобы не расплакаться. Он в три шага перемахнул палату, подошел и взял ее руку в свою.

– Ты как? – спросил он. – Я, когда услышал, поверить не мог. Я понятия не имел, что ты здесь, мне Андерсон сказал и я сразу помчался сюда. Зои тоже приедет – я ей позвонил. – Он взирал на нее сверху вниз, и она заметила слезы в его глазах. – Мне так жаль, Клара, чертовски жаль, что с тобой это произошло.

– Господи, я так рада тебя видеть, – сказала она ему. Я в порядке, в порядке, и не валяй дурака, ты тут ни при чем. А у тебя как дела? Я так волновалась, как голова?

Он поморщился и повернулся, чтобы продемонстрировать широкую выбритую полоску на затылке, на оголенной белой коже виднелся уродливый шрам.

– Правда, привлекательно?

Ее глаза расширились.

– Боже мой, а что врачи..?

– Это всего лишь шрам, – сказал он, спеша ее успокоить. – Я гораздо больше беспокоюсь за тебя. Андерсон сказал, что ты поправишься, но как ты себя сейчас чувствуешь?

– Я так напугана, Мак. Кому нужно убить меня или так покалечить тебя? Кто, мать его, творит с нами подобное?

Мак сел на освобожденное Андерсоном место и обхватил лицо руками, глубоко вздохнув.

– Если бы я только знал, – сказал он в конце концов. – Он сжал ее руку. – Расскажи о пожаре. Что точно произошло?

И Клара описала, как проснулась среди клубов дыма и увидела лицо Элисон, нависшее над ней.

– Андерсон сказал, что она спасла мне жизнь, но кто, ради всего святого, устроил поджог? – Мак беспомощно пожал плечами, и она спросила: – А ты? Есть идеи, кто мог на тебя напасть? Ты его видел?

– Нет. Я стоял у себя на кухне спиной к двери. Все произошло слишком быстро. Играла музыка, закипал чайник, кто-то подкрался сзади… – Он устало провел пальцами по волосам. – Я ничего не видел у себя за спиной, они удачно выбрали место.

Клара наклонилась вперед.

– Что-нибудь пропало? Я думаю, они взяли ключ от моей квартиры и таким образом проникли внутрь. Ключ был в моей сумочке в комнате для гостей. Не заметил, они обшарили ее?

Он пожал плечами.

– Я не знаю. Все в таком ужасном виде, проверю, когда вернусь домой.

– А из твоих вещей ничего не взяли?

– Пропала Лейка – та, которую я везде с собой таскал, помнишь? При том, что в квартире полно дорогой техники, они предпочли взять только ее… ума не приложу, почему.

Клара замялась.

– Слушай, знаю, звучит по-идиотски, но мне кажется, что это Том. Его рук дело.

Мак округлил глаза от удивления.

– Том? Почему?

Клара быстро ввела его в курс дела, рассказала о визите Эмили, панике и страхе, отобразившимся на ее лице, когда она услышала о звонке Тома и его скором приходе.

– У нее на спине ужасные шрамы, – сказала Клара, содрогаясь при воспоминании об изуродованной коже Эмили. – По ее словам, это случилось до того, как она ушла из дома много лет назад. Мак, я думаю, что Том здесь как-то замешан, и это из-за него Эмили боится возвращаться в семью. То, как изменилось ее лицо, когда она подумала, что он сейчас нагрянет – серьезно, ее буквально перекосило от ужаса. А еще раньше, когда ко мне в квартиру проникли, Том появился на пороге моего дома практически сразу же после этого, как снег на голову. И он мне звонил сообщить, что был у тебя в то утро, когда на тебя напали. Каждый раз, когда случалось что-нибудь странное или страшное, он находился в Лондоне. Определенно, это не может быть простым совпадением.

Мак уставился на нее.

– Я его знаю много лет, только… с чего бы ему..?

В этот момент дверь распахнулась, и Клара вздрогнула от удивления.

– Элисон?

Ее соседка стояла в проеме, все еще держась за ручку двери.

– Меня выписали и я решила, почему бы на зайти… – Она осеклась, нервно перевела взгляд с Клары на Мака и потом уставилась в пол.

– Как вы? Вы не пострадали? – спросил Мак, прервав неловкое молчание.

Элисон помотала головой.

– В общем-то нет.

При ярком освещении палаты она еще больше, чем когда-либо, напоминала призрак, – подумала Клара, – но ее чистое лицо выглядело моложе и привлекательнее без привычного, нанесенного густым слоем, макияжа. Клара безмолвно смотрела на нее, не представляя, что сказать этой женщине, которая спасла ей жизнь, несмотря на былую холодность и враждебность.

– Полицейские мне сообщили, что вы сделали, – промолвила она, наконец. – Не знаю, что я могу сказать…

Элисон пожала плечами.

– Это люди с нижнего этажа нашли тебя, их заслуга, не моя.

Клара кивнула.

– И все же. Хочу сказать спасибо – очевидно, этого недостаточно, но спасибо вам!

Все замолкли, пока Элисон не промямлила:

– Ну, в любом случае… – И направилась к выходу, Мак с Кларой переглянулись.

– Подождите! – окликнула ее Клара. Она с трудом вылезла из кровати, завязывая по пути тонкий халатик. – Вы уверены, что с вами все в порядке? – спросила она.

Но вместо ответа Элисон выпалила, слова слетали с ее губ практические против ее воли:

– Они нашли Люка? Есть новости?

При виде ее отчаяния, страдальческого выражения лица, у Клары наконец что-то щелкнуло внутри. Она внимательно посмотрела на Элисон.

– Между вами что-то было, не так ли?

Мак удивленно взглянул на нее, но Клара продолжала в упор смотреть на Элисон, которая насупилась и отвела взгляд.

– Нет, – сказала она, – не мели чепухи.

И мгновением позже:

– Элисон, я просто хочу знать. Думаю, что-то произошло и именно поэтому ты так странно вела себя по отношению ко мне.

В этот момент выражение лица Элисон изменилось, подбородок упал на грудь и Клара поняла, что за ее непримиримой враждебностью скрывалось что-то еще, что Элисон была гораздо уязвимее, чем могло показаться вначале.

– Послушай, – сказала Клара осторожно, – я всего лишь прошу рассказать мне правду. После всего случившегося, мне кажется, я это заслужила, не так ли? – Клара ждала, не отводя взгляда от лица Элисон.

Наконец Элисон заговорила.

– Ничего не произошло, – прошептала она. – Ничего особенного.

Клара кивнула.

– Но тебе бы этого хотелось?

Элисон пожала плечами.

– Как все началось? – спросила Клара.

На этом Элисон расплакалась, прикрывая лицо руками.

– Давай, присядь, – сказала Клара, подводя ее к стулу.

– Меня бросил парень, – начала Элисон заплетающимся голосом – рана, которая явно еще не зажила. – Как-то мы разговорились с Люком на лестничной клетке. Потом у меня захлопнулась дверь и он пригласил меня зайти на пиво. – Она взглянула на Клару. – Тебя дома не было.

Клара вздохнула.

– Продолжай, – сказала она.

– Он был ко мне так внимателен, и я подумала… – Ее бросило в краску. – Он мне сказал, что я хорошенькая и наверняка найду кого-нибудь еще. – Элисон вытерла нос рукавом пуловера и громко всхлипнула. – После этого он останавливался и болтал со мной при каждой встрече. Я дала ему свой номер телефона, и он писал мне сообщения. Милую чепуху, понимаешь? Говорил, что я… В общем, для меня это стало много значить, его внимание, понимаешь… иногда забегал проведать в твое отсутствие.

Клара кивнула.

– И между вами что-нибудь произошло?

Элисон метнула взгляд и опустила голову.

– Нет.

Повисло молчание, Клара переживала, что девушка опять замкнется в себе, но ей, видимо, хотелось снять с души этот камень, раз уж она начала говорить.

– Я была бы не против, – призналась она. – Я ему сказала, что влюбилась. – Элисон понурила голову, в ее глазах промелькнула злоба. – Мне казалось, что он испытывает такие же чувства. Но Люк изменился, стал подтрунивать надо мной, вел себя так, будто это все плод моего воображения, что он вовсе не думал обо мне в этом смысле. Я так чертовски сильно на него разозлилась…

– Так вот почему вся эта грохочущая музыка, косые взгляды на лестнице, – сказала Клара.

Элисон отвернулась.

– С ним я впервые в жизни почувствовала себя привлекательной, а тут еще ты, вы оба тыкали мне в нос своим счастьем. Мне хотелось, чтобы он понял, как мне было плохо. Думаю, мне казалось, что не будь тебя, мы могли бы стать парой.

Клара слушала и внутри у нее закипал гнев. Бестолковый, бестолковый Люк. Скорее всего, он рассматривал это как легкий безобидный флирт, в то время как для глупенькой девушки, определенно, это означало гораздо больше.

Повисла тишина, в защитном жесте Элисон скрестила на груди руки, побледнела, замкнулась в себе, взгляд снова стал воинственным.

– Слушай, – сказала Клара. – Ты помогла спасти мою жизнь, и я не хочу портить твою за то, что ты флиртовала с моим парнем. Поверь, что бы ни случилось между Люком и тобой, сейчас это наименьшая из моих проблем.

Элисон кивнула.

– С тобой все будет в порядке? – спросила Клара.

Элисон встала.

– Да-а, – она пожала плечами, – конечно. – Она направилась к двери и уже около нее, переборов себя, с неохотой произнесла: – Прощу прощения, ладно?

Клара кивнула на прощание, и Элисон закрыла за собой дверь.

22

Кембриджшир, 1997

Я храню вырезки из газет. Не знаю, почему. Само собой, Даг не в курсе – если бы он их обнаружил, пришел бы в ярость. Нам следовало все вычеркнуть из памяти, сделать вид, что мы никоим образом не причастны к той ужасной трагедии. Но было бы неправильно выбросить их. Я думаю, это мой долг перед ней – перед Надей – не забывать, что мне не уйти от наказания и всегда помнить о том, что случилось в тот день. Бедная ее семья. Бедная ее мать. Они так и не узнали правду. А мне нужно было с этим жить – нам всем было нужно. И я спрятала газетные вырезки между страницами одной из книг и закинула ее на верхнюю полку книжного шкафа в нашей спальне. Я никогда не пересматривала их, мне это было ни к чему. Я знала наизусть, все что там было написано.

Но после того как я подслушала телефонный разговор Ханны с Эмили и все прояснилось, я достала книжку – толстый том Джеки Коллинз, который, как я была уверена, не заинтересует ни Дага, ни Ханну, и нашла их там – две свернутые газеты, пожелтевшие от времени. Прошло шестнадцать лет с тех пор, как я в последний раз их читала. Я разгладила первую газету и уже только название заголовка вернуло назад все мучительные эмоции и чувство вины.

Это высказывание Надиной мамы читать особенно тяжело. Понимая, какую боль она, должно быть, испытывала, учитывая всю неопределенность ситуации. Понимая, что я, по меньшей мере, могла представить ей все факты и таким образом прекратить ее страдания, но только мой эгоизм не позволил мне этого сделать. Мне также тяжело смотреть на фотографию Нади, но я заставляю себя. Это молодое, симпатичное лицо, такое знакомое. Взгляд этих глаз еще преследует меня.

Вторую статью, опубликованную месяцем позже, практически невозможно читать, но я опять-таки заставляю себя. Какой смысл ее прятать? Я в долгу перед Надей, я не должна забывать.

Вот оно. Мне, конечно же, было известно, что в действительности случилось с Надей и что послужило причиной ее смерти. И теперь, шестнадцать лет спустя, правда должна была вот-вот вырваться наружу. Зачем бы еще понадобилось Ханне заводить дружбу с Эмили Лоусон, как не с целью наказать всех нас за то, что мы сотворили.

23

Лондон, 2017

Мак подбадривающе улыбнулся Кларе с водительского сиденья потрепанного мини-вэна «Форд» транзит.

– Готова? – спросил он.

Когда они повернули за угол, оставив позади Хокстон-сквер и поехали в сторону Олд-стрит, коробки с вещами Люка – его звукозаписями, книжками и одеждой, пережившими пожар, а также несколько предметов мебели, которые Кларе удалось спасти, покатились назад и со всей силы ударились друг о друга. Она не знала, что еще можно было сделать со всем этим. Собственник ее квартиры, обколотый ботоксом русский средних лет, ясно дал понять, что хочет, чтобы Клара как можно быстрее освободила жилье. «Завтра приходят дизайнеры», – сказал он, неодобрительно глядя на нее во время их встречи в квартире, словно ущерб его имуществу был нанесен скорее из-за неосторожности с ее стороны, нежели чем по причине чего-то еще. День был унылым и депрессивным, когда Клара с помощью Мака упаковывала их с Люком пожитки; квартира Мака наиболее удачно подходила для хранения ее вещей, у Зои не было свободного места, и поначалу они не знали, что делать с вещами Люка.

– Давай отвезем их в Саффолк? – предложил Мак. – Роуз с Оливером присмотрят за ними, пока… – Он оборвал себя на полуслове, они переглянулись и отвели глаза. Как и когда закончится этот кошмар – вопрос, который повис между ними воздухе.

– Мне нужно начать искать жилье, – прервала Клара тишину, развернувшись к коробке, в которую укладывала книги.

– Ты знаешь, что можешь оставаться у меня столько, сколько тебе потребуется, – сказал Мак.

Она кивнула.

– Знаю, спасибо!

– Полиция с тобой связывалась?

– Андерсон звонил сегодня. Сказал, что они опрашивают соседей, проверяют камеры наружного наблюдения и тому подобное. Но, честно говоря, все это кажется безнадежным. – Она поднялась, донесла коробку до двери и остановилась, опустив голову. – Не знаю, что делать, – сказала она. – Может, поехать навестить родителей, с другой стороны, мне нужно скоро возвращаться на работу… – Она замолчала. Абсолютно невозможно было думать о будущем, оставляя в стороне вопрос о местонахождении Люка – жизнь в режиме ожидания, бессрочного и мучительного, пока его не найдут.

Когда они медленно продвигались сквозь субботние пробки, Клара скользила невидящим взором по Кингсленд-роуд. Им понадобится пару часов, чтобы добраться до Саффолка; она откинулась, размышляя над событиями последних двух дней. Как только подтвердилось, что ее ключи действительно были взяты из ее сумочки в гостевой комнате Мака, Андерсон не сказал практически ничего, что свидетельствовало бы об их успехах в обнаружении виновного во взломе квартир. Относительно Тома сержант уголовной полиции сохранял молчание.

– Мы занимаемся этой линией расследования, да, – все, что он сказал по существу.

Несмотря на то что Мак врезал в дверь впечатляющее количество новых замков, во сне ее преследовали кошмары, как кто-то пытается проникнуть в квартиру, и с колотящимся сердцем она вскакивала по несколько раз за ночь, чувствуя себя в начале каждого нового дня как никогда разбитой. Когда мини-вэн ехал по Восточному Лондону, ее мысли опять обратились к Эмили. От нее не было вестей уже несколько дней с момента их последней встречи, и Клара все чаще и чаще думала о ней. Что если Эмили вновь исчезла? Нужно ли Кларе рассказать о ней Роуз и Оливеру или следует довериться сестре Люка и подождать, пока она сама не объявится в ближайшем времени? Ее утомленный ум пытался найти ответы, в результате она закрыла глаза и постаралась заснуть.

Авария на трассе означала, что они доберутся до «Ив» не раньше пяти вечера. Закатное солнце освещало соседние поля, и в небе сгустились сумерки, когда они постучали в дверь; Клара дрожала от холода в своем пальто в ожидании, когда им откроют. Через какое-то время они постучали опять, но Роуз и Оливера не было ни слышно, ни видно, и Клара с удивлением посмотрела на Мака.

– Думаешь, они вышли?

Он нахмурился.

– Хотя знали о нашем приезде. Немного странно, не находишь?

Клара обошла дом и приложила руки в стеклу, чтобы заглянуть в окно, но занавески были задернуты. Она постаралась припомнить, видела ли она хоть раз задернутые занавески и поняла, что не видела. Судя по верхним окнам, дом был погружен в полную темноту.

– Мак, – сказала она, – это действительно странно…

И в это же мгновение они уловили звук, идущий из дома, а потом Роуз нервно произнесла:

– Эй, кто там, пожалуйста, ответьте…

– Это мы, Роуз, Мак и Клара, – громко сказал Мак. – С вами все в порядке? – послышалось щелканье щеколды и дверь наконец открылась.

У вышедшей к ним Роуз был такой исхудалый и больной вид, что у Клары перехватило дыхание.

– Что случилось? – с тревогой спросила Клара, охваченная внезапным страхом. – Почему окна занавешены, а дверь заперта на засов? С вами все хорошо?

Роуз странно на нее посмотрела, потом кивнула.

– Да, да, конечно. – Она приоткрыла дверь пошире, выглянула за их спины, быстро проведя глазами слева направо, и добавила: – Вы оба, проходите. Пожалуйста, проходите.

Внутри, даже в потемках, Клара заметила, что дом стал еще более унылым и заброшенным с момента ее последнего визита. Дойдя до кухни, Клара и Мак замялись перед входом, бросая друг на друга нервные взгляды, в то время как Роуз наполнила чайник водой и замерла с ним в руке, безучастно уставившись в пол.

– Роуз, – сказала Клара, приблизившись и мягко высвобождая чайник из ее рук, прежде чем проводить ее до стула, стоявшего около захламленного стола. – Ты уверена, что ты в порядке? Я волнуюсь.

– Волнуешься, милая? – еле слышно спросила Роуз. – Обо мне? Зачем волноваться обо мне? – Она расплакалась, слезы текли по ее лицу, без косметики оно казалось очень бледным. – Это мне следовало бы волноваться о тебе. – Она приложила руку ко рту, как только перестала всхлипывать. – После всего, что с тобой произошло, – она посмотрела на Мака, – с вами обоими. Мне так жаль, мне невероятно жаль.

Клара опустилась с ней рядом на колени и взяла ее за руки.

– Жаль? Ох, Роуз, почему тебе жаль? Ни в чем из случившегося нет твоей вины. Да ее и не может быть, верно?

В эту минуту появился Оливер, за ним по пятам трусила их собака Клеми. Мак сделал шаг вперед, чтобы поприветствовать Оливера, но тот почти не взглянул в его сторону, словно он никого и ничего не замечал, за исключением своей жены.

– Роуз, – сказал он голосом, преисполненным нежности. – О, дорогая, почему ты плачешь? Не плачь, пожалуйста, не плачь.

Он подошел к Роуз и бережно положил ей руку на плечо. Она пристально посмотрела ему прямо в глаза, что-то происходило между этими двумя, но что – Клара не могла взять в толк, и затем, к ее удивлению, Роуз очень медленно и очень демонстративно убрала его руку со своего плеча и встала. Она оглянулась на мужа, ее лицо выражало холодность и такую невероятную неприязнь, что сердце Клары зашлось в панике. Потом Роуз развернулась и вышла из комнаты, предоставив им троим молча провожать ее взглядом.

Позже, когда они выгружали вещи Люка из минивэна, Клара тихо спросила Мака:

– Что, черт возьми, здесь происходит?

Он покачал головой.

– Не имею ни малейшего представления.

По просьбе Оливера они перетащили коробки и мебель наверх в бывшую спальню Люка. Когда они подошли к его двери, Мак открыл ее и замер.

– Господи, я не заглядывал сюда уже столько лет, – сказал он. Мак добрел до скейтборда, прислоненного к стене, потом поднял глаза на постер с Бисти Бойс над кроватью, поперек него огромными буквами было написано: «Сражайся за свое право на вечеринку!» и грустно улыбнулся. – Мы проводили здесь столько времени, курили и пускали дым в окно, украдкой таскали сюда пиво, обсуждали девчонок. Это место было моим вторым домом.

Мак тяжело опустился на кровать Люка, обхватил голову руками и, к изумлению Клары, его плечи затряслись и он заплакал.

Ошеломленная Клара не могла прийти в себя от увиденного. Она вдруг осознала, что никогда до сих пор не замечала, чтобы Мак плакал, все эти дни с момента исчезновения Люка он неизменно сохранял присутствие духа – в гораздо большей степени, чем она сама. Именно он успокаивал и выслушивал ее, заботился о ней. При мысли, что Маком овладело отчаяние, которого Клара сама так боялась, ее наполнил ужас. Она подошла к нему.

– Мак, – сказала она, – все будет о’кей.

Он вытер лицо и сделал глубокий вдох.

– Со мной все в порядке. Просто находиться здесь, снова видеть его вещи, понимаешь?

Она кивнула и села рядом.

– Мы должны верить, что он к нам вернется, – сказала она, стараясь произносить убедительно слова, которые Мак столько раз говорил ей в утешение. – Нам нужно продолжать жить, стараться сохранять позитивный настрой.

– Клара, – сказал он и взглянул прямо на нее, выражение его лица было таким странным, озабоченным, таким нехарактерным для Мака, что внутри у нее все похолодело.

– Что? – спросила она. – Что такое, Мак?

Какое-то мгновение он не отводил от нее глаз, затем опустил лицо.

– Ничего. Ты права. Нужно сохранять позитивный настрой. – Он взял ее за руку и рывком помог подняться. – Давай покончим с этим.

Когда Роуз вновь вышла к ним, у нее был абсолютно иной вид: она уложила волосы и тщательно нанесла макияж. Войдя в комнату, она улыбнулась, ни словом не упомянув о сцене, которую они наблюдали сегодня.

– Надеюсь, вы останетесь с нами поужинать? – сказала она.

Мак с Кларой переглянулись.

– Роуз, уже поздно, пробки…

Она изменилась в лице.

– Но, может, вы останетесь на ночь? О, пожалуйста, скажите да. Вы меня этим очень порадуете.

– Ну… – Роуз смотрела так умоляюще, что Клара бросила на Мака вопросительный взгляд.

– Конечно, – сказал он, пожимая плечами, – если ты хочешь.

Впервые за весь день лицо Роуз прояснилось, напоминая о ее прежней, обворожительной улыбке.

– О, прекрасно! Мак, ты можешь занять комнату Люка, а ты, Клара, располагайся у Эми, в комнате для гостей.

Помолчав, Клара повернулась к Оливеру и спросила самым невинным тоном:

– Ничего не слышно от Тома?

Он покачал головой.

– Нет. Уже несколько дней, в действительности, хотя это странно. А почему ты спрашиваешь?

Клара посмотрела в сторону.

– Да так, ничего.

Он рассеянно кивнул, момент был упущен, но Клара задавалась вопросом, к чему привело расследование Андерсона, права ли она была в том, что подозревала Тома. Ужасно было думать, что за всеми событиями стоял Том, что человек, повинный в произошедшем, все время находился среди них.

Вечер протекал неторопливо. Они вместе сидели за столом, их непритязательный ужин состоял из сосисок и картофельного пюре, и хотя Клара и Мак изо всех сил старались поддерживать разговор, странная гнетущая атмосфера между Роуз и Оливером сохранялась. Было ощущение, что они затихли в ожидании надвигающейся гибели, и у Мака с Кларой отлегло от сердца, когда Роуз пошла наверх, чтобы пораньше лечь спать, а следом за ней неслышно проследовал Оливер.

Клара и Мак переместились с напитками в гостиную.

– Господи, – сказала Клара, устало откидываясь на диване, – я не представляла, что они в таком паршивом состоянии. – Она тоскливо покачала головой. – Мне так жаль их обоих.

– Да, понимаю. – Мак хмуро кивнул, садясь в кресло напротив нее. – Они ужасно выглядят. Думаешь, они хотя бы нормально питаются? Может, нам стоит организовать для них помощь, не знаю… связаться с их врачом?

Клара утомленно потерла глаза.

– Не могу отделаться от мыслей о Томе. Интересно, где он сейчас, удалось ли уже полиции поговорить с ним. Я сегодня звонила Андерсону, но он не подходит к телефону.

– Ты правда думаешь, что Том как-то замешан? – с сомнением в голосе спросил Мак – Кажется…

– Да, – решительно проговорила она, – думаю.

Воцарилась тишина, каждый был погружен в свои мысли. В камине потрескивал огонь, разведенный Оливером, – неприятное напоминание о том, что произошло у нее дома три дня назад. Даже Клеми выглядела сегодня нервной, без устали нарезала круги по комнате, навострив уши, как будто старалась привлечь их внимание к чему-то, что было скрыто от их слуха.

В конце концов Мак осторожно спросил:

– Что ты чувствуешь после рассказа Элисон?

Она вздохнула.

– Честно говоря, это заставило меня задуматься о том, что еще было у него на уме, о чем я даже не подозревала. Что напомнило мне… – добавила она, вставая. – Помнишь фотографию девушки, которую я нашла в шкафу для файлов у Люка?

– Да. Не знаешь, кто бы это мог быть?

Клара помотала головой.

– Нет, как-то руки не доходили заняться этим. Подожди, смогу ли я ее найти.

Когда Клара поднялась в бывшую спальню Люка, она сразу подошла к шкафу для файлов, который они с Маком втиснули сегодня в угол комнаты; на его крыше балансировали две сумки с вещами Люка. Она порылась в его бумагах, прежде чем найти конверт из манильской бумаги. Вернувшись в гостиную, она достала из конверта фотографии и передала одну из них Маку.

– Интересно, кто это, – сказал он, когда они оба уставились на красивое лицо незнакомки.

– Наверняка он и с ней трахался, – ответила Клара. – То есть, а какие еще могут быть варианты, ты как считаешь?

– Я бы сказал, она выглядит слишком молодо, хотя…

Их прервал шум с улицы. Клэми села, на загривке у нее вздыбилась шерсть, и она низко протяжно зарычала. У Клары перехватило дыхание от испуга. И снова с улицы донесся шум, потом они услышали, как кто-то хлопнул дверцей автомобиля.

– Что это было? – встревоженно спросила Клара.

Они молча сидели и прислушивались, их глаза округлились, когда под чьими-то ногами захрустел гравий за домом и потом кто-то с силой забарабанил в дверь. Они посмотрели друг на друга.

– Половина одиннадцатого, – сказал Мак. – Какого черта, кого еще там принесло в это время?

Послышался звук вставляемого в замочную скважину ключа, кто-то выругался и потом произнес:

– Мам, пап? Зачем вы закрылись на засов?

– Это Том! – сказала Клара, вновь испытав укол страха, в то время, как Клэми продолжала рычать.

Стук в дверь усилился.

– Мам, что происходит? Откройте мне.

Страх сдавил Кларе грудь. Что он здесь делает? Ему известно, что она проинформировала полицию на его счет? Он пришел, чтобы причинить вред Роуз и Оливеру? Когда Мак встал, Клара протянула руку, чтобы остановить его.

– Подожди, – сказала она. – А если он…

– Я не могу допустить, чтобы он там стоял и барабанил в дверь.

Клара проследовала за Маком в прихожую, наблюдая за тем, как он отодвигал засовы. Когда Мак открыл дверь, Том с удивлением уставился на них.

– Мак, Клара? А вы что здесь делаете?

– Мы привезли вещи Люка, уцелевшие после пожара, и оставили их наверху, – ответила Клара, ее сердце все еще колотилось от страха.

Он рассеянно кивнул.

– Точно, пожар, да, господи, ты в порядке? Я поверить не мог, когда услышал…

– Да-да, я в порядке. Спасибо! – ответила Клара. Она постаралась изобразить улыбку, но она тут же сошла с ее губ.

Никто не сдвинулся с места. Том смотрел мимо них.

– Где мои родители?

– Пошли спать, – ответил ему Мак. – Они попросили нас остаться на ночь. Знаешь, приятель, их состояние не очень… Нам бы не хотелось неприятностей.

Том уставился на него.

– Неприятностей? О чем ты говоришь? Слушай, у меня был тяжелый день. Меня только что три часа допрашивал какой-то хренов коп, и мне нужно выпить. – Отстранив их обоих, Том устремился на кухню. Они пошли за ним, наблюдая, как он достает бутылку из винного шкафа. Том наполнил стакан и осушил его, тут же наполнил новый, пристально глядя на Клару поверх очков.

Клара и Мак переглянулись.

– Том, что ты здесь делаешь? – повторил свой вопрос Мак.

Том испытующе посмотрел на него.

– Ну, тебя это ровным счетом никак не касается, Мак, я пришел поговорить со своими родителями.

В нем было что-то воинственное, неистовое, чего она раньше не замечала. Клара вспомнила, что Мак рассказывал, как Том, уже юноша, тронулся рассудком, и сейчас она впервые увидела, что он может быть порой неуравновешенным и непредсказуемым.

– Они уже спят, – сказала ему Клара.

Не сводя с нее глаз, Том осушил второй стакан.

– Думаешь? Неужели, Клара? Ну, может, мать твою, настало время проснуться? – Он грохнул стаканом о стол и пошел в прихожую. Стараясь говорить громче, он задрал голову и прокричал около лестницы: – Мам? Пап? Просыпайтесь, петушок пропел давно!

Клара побежала за ним, схватила за руку и взмолилась:

– Том! Что ты делаешь?

– То, что мне следовало бы давно сделать, – ответил он. Снова повысив голос, он прокричал. – Спускайтесь сейчас же! Пора просыпаться! – Он посмотрел на Клару и пробормотал: – Нам всем, на хрен, пора проснуться!

Не произнеся больше не слова, он размашистым шагом направился в гостиную и плюхнулся на диван, сел как вкопанный и мрачно уставился в одну точку.

Клара с ужасом наблюдала за ним. Стоит ли ей позвонить в полицию? Поглядывая на Мака, она, не спеша, стала продвигаться в сторону прихожей, где на перилах болталась ее сумочка. Если ей удастся незаметно от Тома вытащить из сумочки телефон, она сможет отойти в уголок, где ее не будет слышно, и набрать номер экстренной помощи 999. Сама того не замечая, Клара уронила на пол фотографию, которую держала в руке.

Но прежде, чем ей удалось улизнуть, Том нагнулся и поднял снимок.

– Что это? – спросил он.

Она остановилась на полпути.

– Ничего. Просто фотография, которую я нашла у Люка, – сказала она нервно. – Я не знаю, кто это. Я ее обнаружила в…

Том удивленно нахмурил брови и с любопытством посмотрел на нее.

– Ты не знаешь, кто это? Что ты говоришь… Это, конечно же, Эмили, моя сестра Эмили.

Повисла гробовая тишина. И потом Клара и Мак в один голос воскликнули: «Что?»

– Моя сестра. – Он взглянул на снимок. – Я не знал, что у Люка было ее фото, думал, мои драгоценные родители полностью уничтожили все следы Эмили. Как-никак, люди вытворяют всякую безумную хрень, если их мучает совесть.

Но Клара не слушала его.

– Эмили? Это вот Эмили?

Том озадаченно посмотрел на их удивленные лица.

– Ну да. Конечно, это она. Почему вы спрашиваете? А кто это по-вашему?

– Но я встречалась с Эмили, – сообщила Клара, от волнения она говорила на повышенных тонах. – Это не…

– Ты встречалась..? – Он уставился на нее. – Нет, это не так. Она исчезла почти двадцать лет назад. Как ты вообще могла с ней встречаться?

Клара обернулась в сторону Мака, но заметила, что он искал что-то в своей сумке.

– Мне написал кто-то от имени Эмили, – сказала она, вновь обращаясь к Тому. – Мы договорились о встрече в баре, она была у меня дома. Но если на снимке Эмили, то с кем я общалась?

Они уставились друг на друга.

– Клара? – Мак достал свой ноутбук и включил его. Он подошел к ним с компьютером. – Это с ней ты встречалась, не так ли?

Клара посмотрела на экран и увидела фотографию Эмили, точнее той женщины, которая себя за нее выдавала. Снимок был не очень резким, она была запечатлена в профиль в толпе людей.

– Откуда он у тебя? – спросила Клара Мака.

Румянец залил лицо Мака и он отвел глаза.

– Я ее сфотографировал. Когда ты собиралась на встречу с ней в баре в тот первый раз… – Он поймал ее удивленный взгляд. – Я волновался, – сказал он, защищаясь, – понимал, ты была против, чтобы я пошел вместе с тобой, но я хотел удостовериться, что это не ловушка, что ты не встречаешься с кем-то, кто представляет опасность. Я ждал в соседнем с баром подъезде чуть дальше по улице, и когда вы расстались, я проследил за ней, чтобы выяснить, куда она направится. Мне все казалось очень подозрительным.

Ее глаза расширились.

– Так это тебя я видела той ночью! Я думала, мне это померещилось. – Клара посмотрела на снимок. – До какого места ты дошел за ней?

– До станции метро Шордич. Как обычно, на шее у меня болталась моя Лейка. Когда она покупала билетик, я сделал снимок, но она обернулась и засекла меня. Тогда я с нахальным видом пошел дальше, сел в метро и поехал домой.

Клара в ужасе уставилась на него.

– Какой фотоаппарат ты только что назвал?

– Лейка, которая…

– Которая пропала из твоей квартиры?

– Да.

– Она могла той ночью выследить, где ты живешь?

Он задумался.

– Мне кажется, я ее не видел, но это был час пик, народу тьма тьмущая.

– Значит, есть такая вероятность, что она шла за тобой. Она могла позже забраться в квартиру и стащить Лейку, понимая, что в фотоаппарате сохранен ее снимок.

Мак посмотрел на нее.

– Да, наверное, – сказал он.

– Тогда, если эта женщина не Эмили, – сказала Клара, – то кто, черт побери, она? С кем я встречалась?

Том все еще вглядывался в фотографию на экране ноутбука.

– Я ее знаю, – сказал он. – Я знаю эту женщину.

Мак и Клара развернулись в его сторону и внимательно на него посмотрели.

– Я с ней встречался, когда сдавал квалификационный экзамен в Манчестере, около – дайте вспомнить – десяти лет назад или вроде того. Ее зовут Ханна. – Он недоуменно покачал головой. – Но я не понимаю. Зачем ей выдавать себя за мою сестру?

– Как ты с ней познакомился? – спросил Мак.

– Она ответила на объявление по аренде комнаты в доме, где я жил. Я сдал комнату кому-то другому, слава богу, но после этого она стала повсюду попадаться мне на глаза. Куда бы я ни шел – в супермаркет, паб или спортклуб, не важно – я обязательно сталкивался с ней. Я мог обернуться и увидеть, как она пялится на меня. Но стоило мне приблизиться к ней, она сразу же уходила. Это было чертовски странно. А потом, внезапно, она исчезла. Ушла в никуда и больше я ее не видел.

Клара озадаченно слушала его.

– Но кто она такая? Все это не имеет никакого смысла.

В этот момент на лестнице послышались шаги, и в комнату вошли Роуз и Оливер в своих халатах, немного помятые и заторможенные после сна.

– Что здесь происходит? – спросил Оливер. Он удивился, увидев своего сына. – Том? Что ты здесь делаешь?

Клара взглянула на Тома, потом сказала, обращаясь с Роуз и Оливеру:

– Здесь происходит что-то очень странное.

Роуз поднесла руку ко рту.

– Что? – спросила она нервно. – Что такое?

– Я нашла этот снимок дома, – сказала Клара, передавая его Роуз. – Я подумала, что это может быть кто-то… ну, как бы там ни было, я не знала, кто это.

Было заметно, как Роуз вздрогнула при виде фотографии.

– Эмили, – прошептала она с болью в лице.

Оливер приблизился к ней и встал рядом, они с молчаливой тоской смотрели на дочь.

– Дело в том, – сказала Клара, – что после обращения по телевидению со мной вышел на связь кто-то, выдававший себя за Эмили.

Они пронзили ее взглядом.

– Что? – еле слышно проговорил Оливер.

– Мы встретились… и через какое-то время я наткнулась на эту фотографию в шкафу Люка с файлами, не подозревая, что девушка на ней и есть настоящая Эмили.

Роуз и Оливер сильно побледнели.

– Как она выглядела, эта женщина? – чуть ли не прошептала Роуз.

– Вот, – сказал Мак. – У меня есть ее фотография. – Он передал им свой ноутбук, и они надолго уставились в экран.

Роуз затряслась всем телом, не в силах с собой сладить.

– Ох, – сказала она. – Боже милостивый, Оливер.

– Вы ее знаете? – потребовал ответа Том.

Помолчав, Оливер произнес:

– Да. Мы ее знаем.

Роуз почти закричала.

– Оливер, – умоляла она. – Нет! Ты меня слышишь? Не смей!

Все стояли, разинув рты, в то время как Оливер тяжело опустился в кресло. В руках он все еще держал ноутбук. В итоге он вздохнул и проговорил:

– Хватит, Роуз, пора перестать.

Они бесконечно долго смотрели друг на друга, пока, наконец, Оливер не повернулся вновь к Тому.

– Эта женщину зовут Ханна Дженнингс, – сказал он негромко. – Она моя дочь.

24

Озерный край, 2017

Когда я думаю о моей прежней жизни, той, которая осталась в прошлом, то представляю себе нашу деревню в Кэмбриджшире, дом, в котором мы жили шестнадцать лет – Даг, Ханна, Тоби и я. Иногда я спрашиваю себя, вспоминают ли нас наши бывшие соседи, помнят ли они о семье, которая когда-то жила среди них в одном из ряда ничем не примечательных коттеджей около Сент-Данстан-Хилла. Но конечно же, они нас помнят: а как иначе? В конце концов Ханна Дженнингс стала притчей во языцех, а семья Дженнингс появилась на первых страницах газет. Как, после всего этого кошмара, забыть о том, кем она была и что сотворила?

Когда мне было хорошо за двадцать, мы еще жили с Дагом в Саффолке, я работала медсестрой в отделении педиатрии в Окружном госпитале, где Роуз Лоусон проходила курс подготовки специалистов в области детской хирургии. Наверное, ей было тогда в районе тридцати, но она уже пользовалась большим авторитетом в госпитале, и было понятно, что все старшие врачи-консультанты пророчат ей блестящее будущее. Мне всегда казалось, что нужно обладать специальным складом характера, чтобы стать хирургом: требовались долгие годы учебы, амбициозность, талант и целеустремленность.

Она знала всех по именам в отделении, часто останавливалась, чтобы расспросить о наших семьях и поболтать о своей. Если не ошибаюсь, она состояла в браке с Оливером уже несколько лет и у них подрастала очаровательная малышка Эмили. Помню, как однажды утром в субботу я случайно столкнулась с ними в большом супермаркете «Сейнсбури» в городе. Я их заметила, когда мы с Дагом запасались продуктами на неделю вперед. Оливер оказался высоким, привлекательным мужчиной, они с Роуз смеялись над чем-то вместе, выглядели такими счастливыми, неразлучными, и меня пленила эта красивая, идеальная семья. Когда Роуз увидела нас и подошла, мы улыбнулись и представили друг другу наших мужей. Я знала, что Оливер – профессор в университете, состоявшийся писатель, и испытывала к нему своего рода благоговение, мы оба с Дагом испытывали; в жизни Оливер производил приятное впечатление, сразу было заметно, он довольно милый и немного застенчивый, хотя и успешный человек.

Мы немного поболтали. Роуз рассказала, что они недавно купили огромный дом, «Ивы», недалеко от нашей деревни. Роуз назвала его «полной развалиной» и посмеялась, что им придется провести годы, занимаясь его ремонтом, поскольку они с мужем были полными профанами в этой области. Тогда Даг сказал, что он строитель, дал небольшой совет и предложил зайти к ним взглянуть на дом, чему они, казалось, очень обрадовались.

На обратном пути я размышляла о Роуз и Оливере, об их восхитительной дочери и о том, что они все выглядели такими счастливыми и довольными. Почти сразу после свадьбы я перестала принимать таблетки, и к моменту нашей встречи беспокойство и страх уже плотно засели у меня внутри, потому что месяц за месяцем, год за годом, месячные начинались идеально в срок, и думаю, что в глубине души я знала, что с этим было что-то кардинально не так. По дороге домой я подумала о семье Лоусонов и, закрыв глаза, многократно повторила заветное желание, чтобы в один прекрасный день мы стали такими же счастливыми, как они.

Какой бы милой Роуз ни была, люди вроде меня редко водили дружбу с такими людьми, как Роуз. Несмотря на небольшую разницу в возрасте, разница в нашем социальном статусе и образовании была огромной. Однако в действительности через шесть месяцев после встречи в «Сейнсбури» мы стали друзьями в результате череды событий, благодаря которым между нами установилась особенная связь. Думаю, все было делом случая, мы оказались в правильном месте в правильное время – по крайней мере, нам так тогда казалось. Оглядываясь назад, сейчас я не уверена, что наша дружба оказалась «счастливой», особенно учитывая все последующие события.

* * *

Все началось с того, что из-за нехватки персонала меня временно перевели в родильное отделение. Будучи педиатрической медицинской сестрой я давно привыкла работать с детьми, пряча все личное в маленькую коробочку глубоко внутри себя во время общения с моими маленькими пациентами. Совсем иное дело – работа в родильном отделении. Перевод совпал по времени с моей непродолжительной неудачной беременностью, закончившейся выкидышем. Я впервые смогла забеременеть, столько радости, облегчения и надежды было связано с тем положительным тестом на беременность. Мы с трудом сдерживались, сердце выскакивало изнутри, мы боялись лишний раз вздохнуть, благодарили Бога за то, что наконец все будет хорошо.

Но через несколько недель я почувствовала первые спазмы и боль внизу живота. Я старалась убедить себя в том, что ничего дурного не происходит, но потом появилась головная боль, слабость, и в итоге, как я и предполагала, алые пятна и открывшееся затем кровотечение не оставили никаких сомнений в том, что жизнь моего ребенка постепенно прекращалась, так и не успев по-настоящему начаться. Я была опустошена и абсолютно безутешна. Даг старался сохранять позитивный настрой: по его словам, хорошая новость заключалась в том, что я все-таки способна забеременеть и, возможно, в следующий раз все «срастется». Несколько часов кряду он держал меня за руку, пока я рыдала, но мне это не помогло, ничего не могло помочь.

А потом, по какой-то невероятно злой иронии судьбы, уже через два дня меня перевели в родильное отделение. Я была вынуждена присутствовать при появлении на свет одного младенца за другим, безостановочно, несмотря на то что рождение каждого последующего ребенка действовало на меня как удар ножом в сердце, а один случай сломил меня окончательно. У молодой наркоманки Кэндис, которой не исполнилось еще и двадцати лет, сразу же после родов социальные работники забрали в дом малютки уже третьего ребенка (если не четвертого, как поговаривали), она на это взирала с каменным лицом, невозмутимо и безразлично – так мне тогда показалось, сейчас же, оглядываясь назад, думаю, я ошибалась. Но такая несправедливость разорвала мне сердце. Я все бы отдала за то, чтобы быть матерью того младенца.

Шел тысяча девятьсот восьмидесятый год. Мы недавно узнали об ЭКО или, как тогда говорили, о «детях из пробирки», в те дни этот метод воспринимался как весьма сомнительный – «ох уж эта наука». Таким, как я, это точно было не по карману ни тогда, ни многие годы спустя. Возможно, в конечном итоге, я бы со всем смирилась, возможно, с радостью решилась бы на усыновление подобно многим миллионам пар. Но в те времена ход моих мыслей был абсолютно иным: как будто острое желание и физическая потребность были сильнее меня, я не могла их ни сдерживать, ни контролировать.

В то самое утро, когда новорожденного забрали органы опеки, я выскользнула из родильного блока и закрылась в первой же попавшейся мне подсобке. Я зажала рот руками, чтобы заглушить рвущиеся рыдания, но это было выше моих сил, у меня началась истерика. Потом дверь открылась и, к моему ужасу, туда зашла Роуз Лоусон, ее взгляд был прикован к листку, который она держала в руке, как я предполагаю – с перечнем необходимых ей медицинских принадлежностей. При виде меня она застыла.

– Бет? – удивилась она. – Ради всего святого, в чем дело? Что произошло?

Я не могла говорить, и Роуз повела себя так, как и ожидалось. Не промолвив больше не слова, она подошла и обняла меня, словно не было в мире ничего естественнее. Непринужденная любезность, которую я никогда не забуду. Я плакала без остановки, пока плечо ее белого халата не промокло насквозь и постепенно она выудила из меня всю правду.

– Бет, мне так жаль, – проговорила Роуз, и я могу сказать, что она была искренна.

Кто-то попытался зайти к нам, но Роуз подперла дверь ногой и громогласно объявила:

– Извините, здесь занято, большое спасибо. Рядом, должно быть, свободно. – Она мне подмигнула, и я рассмеялась.

В то утро она сказала много правильных вещей, успокоила меня и подбодрила.

– Дорогая, послушай меня, – сказала она. – Я знаю, тебе сейчас все представляется в мрачном свете, но в один прекрасный день ты станешь замечательной мамой, поверь мне. Ты все еще очень молода. Вот увидишь, через год или два ты иначе будешь смотреть на вещи.

Из уст других людей это прозвучало бы банально, думаю, так оно и было, но тем не менее ее слова мне помогли, ведь она говорила от чистого сердца, и когда такие слова произносит кто-то вроде Роуз, все выглядит не совсем безнадежно.

После этого дня, если мне доводилось пройти мимо нее в отделении, столкнуться с ней в столовой, чайной комнате или где-то еще, она старалась остановить меня и расспросить о моем состоянии или просто положить мне на плечо руку. Было мило с ее стороны оказывать мне поддержку – это не меняло моего отношения к ситуации в целом, но я не чувствовала себя такой одинокой.

И потом произошло что-то совершенно неожиданное, что укрепило нашу дружбу или связь – называйте, как хотите – еще больше. Поскольку я привыкла везде высматривать ее, отмечая те дни, когда ее дежурство совпадало с моим, то через несколько месяцев после моего возвращения в детское отделение я не могла не заметить в ней перемену. Роуз, которая всегда очень следила за собой – красиво подстриженные и окрашенные волосы, приятный макияж, элегантная одежда, – вдруг полностью себя запустила. Она стала приходить на работу в помятых вещах, осунулась, выглядела нездоровой, на лице от усталости пролегли морщины, словно она не спала уже много дней. Определено что-то было не так, но я стеснялась поинтересоваться у нее – это, как мне кажется, было бы бестактно.

Через пару недель я столкнулась с ней в женском туалете. Я мыла руки, когда Роуз вышла из кабинки с покрасневшими, влажными, как после слез, глазами.

– О, – сказала я, не в силах промолчать. – Роуз, все в порядке?

Она направилась к раковине, словно меня не слышала, и замерла там, уставившись за льющуюся из крана воду. Я не знала, что делать. Спустя какое-то время я дотронулась до ее руки.

– Роуз? Что-нибудь произошло? Я могу помочь?

Она подняла голову и посмотрела так, словно раньше меня не заметила.

– А, – сказала она, – Бет, я… нет, нет, я в порядке. – И вдруг разрыдалась.

– Роуз, что случилось? – спросила я.

Она отмахнулась.

– Нет, нет, пожалуйста, не пытайся быть доброй. Пожалуйста, я этого не вынесу. – Она вытащила бумажное полотенце из диспенсера и приложила его к лицу, потом усмехнулась сквозь слезы. – Странно, никак не могу остановиться, все плачу. Ох, Бет, пожалуйста, не обращай на меня внимания, ты очень любезна. Просто, мне не с кем поговорить, совсем не с кем.

– Но я была уверена, что у вас много друзей, – удивилась я.

– Да, конечно, – согласилась она удрученно. – Мне очень повезло. – И вдруг прошептала: – Мне очень стыдно.

– Вы можете поговорить со мной, – уговаривала ее я. – Я никому не скажу.

После этих слов она потеряла присутствие духа и расплакалась так сильно, словно ее сердце было разбито.

– Бет, это так отвратительно!

Поддавшись порыву, я обняла ее, как когда-то она меня много недель назад.

– Что мне делать? – сказала она. – Что, ради всего святого, мне делать?

И потом она призналась мне, что такого ужасного произошло – Оливер рассказал о связи с одной из студенток в университете.

– Ей девятнадцать, – сказала Роуз. – Девятнадцать!

По словам Оливера, все как-то само получилось и потом просто вышло из-под контроля, что он пытался покончить с этим, но девушка помешалась на нем. Оливер говорит, девушка психически нестабильна, он не понимал, насколько легко ее можно ранить… он просит прощения… и… – Роуз вновь безутешно разрыдалась, не в силах продолжать говорить.

– Ох, – прошептала я, – о, Роуз, мне так жаль.

– Все это низко, – всхлипывая, проговорила она, – унизительно. Как он мог так с нами поступить, Бет? Со мной и Эмили? Как он мог?

Думаю, она не хотела рассказывать мне так много. Но как плотину прорвало: такое облегчение от возможности довериться кому-нибудь. Роуз сказала, что не перенесет, если кому-нибудь из ее друзей или семьи станет об всем известно, да и мне-то она открылась, как мне кажется, только по причине того, что я была слишком далека от ее жизни. Мне всегда говорили, что я умею слушать, возможно, Роуз чувствовала себя в безопасности, вываливая все это на меня. В конце концов она перестала плакать.

– Мне пора, – сказала она. – Пациент может прийти в любую минуту. – Она сделала глубокий вдох и вытерла глаза, но вид у нее был такой безутешный, такой подавленный.

– Как вы… ты отнесешься к тому, чтоб завтра попить кофе со мной? – спросила я. – Где-нибудь в любом месте в городе, подальше от госпиталя.

Мне хотелось показать ей, что она может мне доверять, что я буду хранить секрет и никто на работе ничего не узнает. Я думала, Роуз ответит отказом, но, к моему удивлению, она с благодарностью посмотрела на меня:

– Ты уверена?

После этого у нас вошло в привычку встречаться раз или два в неделю. Мы выбирали тихие, укромные места в городе, а иногда, в отсутствие Оливера, я приходила в ее замечательный дом, «Ивы». Мы стали подругами вопреки всему. Я абсолютно искренне полагаю, что я была единственным человеком, с кем Роуз могла говорить. Я размышляла над тем, что жизнь – странная и грустная штука: получалось, у людей вроде Роуз, со всеми их большими и важными друзьями, нет никого, кроме меня – знакомой незнакомки – кому они могли бы довериться. Первое впечатление о людях часто бывает обманчивым, не так ли? Я изо всех сил старалась утешить Роуз, поскольку очень за нее переживала. Она сказала, что собирается простить Оливера; он понял, что совершил ужасную ошибку и раскаялся.

– Ты правда в состоянии его простить? – спросила я удивленно. Я постаралась представить, как бы я себя чувствовала, если бы Даг обманывал меня. Не думаю, что смогла бы оставить все в прошлом, честно, даже если бы у нас был ребенок.

Выражение ее лица странным образом изменилось, она вдруг перестала выглядеть такой уж уязвимой. По правде говоря, она пришла в ярость.

– Я не позволю этой сучке разрушить мою семью, – бросила она мне в лицо, чем меня, как я помню, сильно шокировала. – Я этого не допущу.

Примерно через неделю Роуз разыскала меня в отделении. Вид у нее был ужасный, я сразу поняла, что что-то случилось. С мертвенно-бледным лицом она затащила меня в пустой кабинет.

– Она в положении, Бет, – сказала Роуз. – Надя. Девушка, которую трахает мой муж.

Никогда не забуду, как она употребила это слово. Я никогда прежде не слышала, чтобы Роуз сквернословила. Но она произнесла это так горько, в ее голосе было столько яда. Я прижала руку ко рту.

– Нет!

– Ей рожать через два месяца, – прокричала Роуз. – Два месяца! Оливер говорит, что узнал об этом только месяц назад и ему не хватило мужества мне рассказать, но он врет, я уверена. А теперь еще она начала названивать нам домой. Она не оставит нас в покое. Она пригрозила открыть всем правду об их отношениях, если он не уйдет от меня к ней. – Роуз с тревогой покачала головой. – Конец его карьере, нам придется уехать, в госпитале все станет известно – всем все станет известно. Друзьям, коллегам, семье… ох, Бет, что делать? Всё – наша чудесная жизнь, наша чудесная семья, – всё будет разрушено! Это унизительно, так невероятно унизительно.

Роуз была вне себя. Я всеми силами постаралась ее успокоить, хотя не знала, что сказать. После этого вечера мы какое-то время не виделись. Она взяла на работе отгул и потом, – то одно, то другое, – незаметно прошло несколько недель, однако я не переставала волноваться за нее. Иногда мы пересекались на работе, но она была или занята, или спешила по делам. И когда, наконец, нам удалось встретиться, Роуз показалась мне более спокойной, покорной, словно она начала потихоньку свыкаться со всей ситуацией в целом. Я знала, что девушка, Надя, должна родить в конце марта, и когда срок родов приблизился, а затем прошел, я была удивлена, что Роуз не ищет со мной встречи. Я подумала, что она решила принять все как есть и вернуться к нормальной жизни.

Но однажды поздно вечером, около девяти часов, мы с Дагом только собрались посмотреть телевизор, как раздался стук в дверь. Мы удивленно переглянулись, и когда я пошла открывать дверь, на пороге увидела Роуз и Оливера, а позади них – коляску со спящей Эмили.

– В чем дело? – спросила я. – Что стряслось?

У них был такой чудной вид: они испуганно уставились на меня с выпученными глазами.

Первой тишину прервала Роуз, она говорила странным, не своим голосом.

– Бет, – произнесла она. – Ты должна нам помочь. Кроме тебя – некому.

25

Саффолк, 2017

В гостиной «Ив» долго никто не мог пошевелиться, словно все были парализованы заявлением Оливера. Первым заговорил Том:

– Кто? – сказал он еле слышно. – Она твоя… кто?

В этот момент Роуз издала слабый стон и, опустив голову, горько зарыдала, уткнувшись в ладони. Никто не сдвинулся с места, чтобы ее утешить. Шокирующее признание Оливера отзывалось эхом в голове Клары, пока она всматривалась в лица присутствующих. Это, конечно, была шутка, не иначе? Она взглянула на Мака, но он, как все, недоуменно уставился на Оливера.

– До твоего рождения, когда Эмили была еще малышкой, – сказал Оливер, – у меня случился роман с одной из моих студенток. – Он замолчал и в упор посмотрел на Клару, но она смущенно отвела взгляд. – Я был глупцом, безвольным дураком, меня ничто не оправдывает и я не намерен защищаться. Теперь я знаю, это была самая страшная ошибка в моей жизни и с тех пор я жалею о ней каждый день. – Он повернулся к Тому: – Я не заслуживаю прощения, но хочу, по крайней мере, постараться объяснить. – Он помолчал, тишину прерывали лишь всхлипывания Роуз. – Ее звали Надя и она была моей студенткой. Мы сблизились, думаю, я был слишком увлечен ею, слишком польщен ее вниманием, чтобы осознать, что у нее проблемы, что она очень неуравновешенна. Только позднее я узнал, насколько сильно она неуравновешенна.

Клара смотрела на него с благоговейным ужасом. Этот великолепный мужчина, любящий отец и преданный супруг, которым она восторгалась, которого полюбила с момента их первой встречи оказался обманщиком? Предал свою жену и ребенка из-за беззащитной девушки намного моложе его? Клара слушала, как он говорил, и горький тяжелый ком шевелился у нее в горле, мешая дышать. Впервые после их знакомства Клара взглянула на Оливера совсем другими глазами. Она посмотрела на совсем притихшего Тома, который не отводил взгляда от лица отца.

– Твою мать абсолютно не в чем винить, – продолжил Оливер. – Эмили была совсем маленькой, я совершил предательство, за которое несу всю полноту ответственности. Когда я взялся за ум и прекратил связь между нами с Надей… – он остановился, сглотнул, посмотрел на каждого из них, – я не знал, что она уже была беременна моим ребенком.

На этих словах Роуз резко повернула голову.

– Не надо, Оливер, – крикнула она. – Ты мне обещал.

Оливер ответил мягко:

– Роуз, разве ты не понимаешь? Мы больше ничего не можем сделать. Она победила. Ханна победила.

Том мотнул головой.

– Какого черта ты несешь, пап? – сказал он. – Что значит «она победила»?

Оливер передернулся от злости.

– Крошечную Ханну удочерила женщина по имени Бет Дженнингс и ее муж. Ханна росла с мыслью, что они ее биологические родители, но в возрасте семи лет ей открылась правда.

– Что ты ее настоящий отец, – холодно сказал Том.

– Это и то, что произошло с Надей, ее матерью.

Том разочарованно покачал головой.

– Ну, и что же с ней произошло?

Оливер посмотрел на Роуз, что-то, таящее в себе боль, промелькнуло между ними. Роуз откашлялась и произнесла:

– Она умерла. Надя умерла. Это только моя вина.

Клара замерла, не веря своим ушам, и бросила на Мака удивленный взгляд.

– Что ты имеешь ввиду? – спросила она.

– Когда Оливер мне признался, что Надя беременна и прекратил с ней отношения, Надя стала им просто одержима, – сказала Роуз. – Она преследовала его – нас обоих – никого не оставляла в покое. Сказала, что в университете всё станет известно и карьере Оливера придет конец. – Роуз повернулась к Тому. – Твой отец заверил ее, что будет давать деньги на содержание ребенка, но ей этого было мало. Ей был нужен он. Одержимая маньячка, она бы не успокоилась, пока не заполучила бы Оливера, пока он не оставил бы меня и Эмили ради нее.

Повисла тишина, все трое безмолвно взирали на Роуз.

– Я договорилась с ней о встрече, – продолжила Роуз. – Хотела заставить ее одуматься. И если это не сработало бы, то я была готова предложить ей денег достаточно для того, чтобы уехать и начать новую жизнь где-нибудь в другом месте. Я попросила ее встретиться со мной подальше от людских глаз. Обычно я выгуливала собак около «Вдовьей скалы» над пляжем в Данвиче, вам он знаком, конечно. Казалось, это место было ничем не хуже остальных, находившихся на равном удалении от наших домов. Как правило, там пустынно, а Надя, я была уверена, устроит скандал. – Роуз замолчала, рассеянно глядя в окно, пока собиралась с мыслями. – Поначалу она вела себя очень спокойно. Но когда я предложила ей денег, если она уедет, сказала, что Оливер не хочет ее видеть ни сейчас, ни в будущем, она просто обезумела. Ее дочка лежала в своей коляске, Эмили спала в своей. Надя разразилась гневной тирадой, несла какой-то бред, кричала, что это несправедливо, когда у Эмили есть отец, а ее дочь будет его лишена. А потом… потом… – Роуз прикрыла лицо руками и расплакалась.

Все трое с ужасом переглянулись.

– Что? – спросил Том. – Что с ней случилось?

– Она спрыгнула, – прошептала Роуз. – Без предупреждения, сделала шаг к краю и спрыгнула, оставив наверху со мной ее бедную малышку. Я подбежала к краю и посмотрела вниз, ее тело… Господи, это так ужасно, так страшно, ее тело было там, на камнях, а потом его смыло волной.

– Боже мой, – прошептал Том.

– Мы позже узнали, что она и раньше пыталась покончить жизнь самоубийством, и что ей поставили диагноз «биполярное расстройство» задолго до встречи с твоим отцом. Я не знала, что делать, – воскликнула Роуз, – у меня был шок. Я взяла новорожденную девочку, достала ее из коляски и положила рядом с Эмили, потом побежала. Я испугалась, люди будут думать, что это я ее столкнула, заставила или надоумила спрыгнуть, а выплыви на поверхность вся правда об их отношениях с твоим отцом, то все бы решили, что я всё подстроила. Я ничего не соображала, запаниковала и просто побежала, поскольку не представляла, что еще могу сделать.

Долгое время спустя после того, как Роуз закончила своей рассказ, Роуз и Том безмолвно стояли посреди комнаты, а Оливер сидел, обхватив голову руками. Проплывающие за окном облака затянули луну и бесконечные пустынные поля вдруг погрузились в темноту.

26

Саффолк, 1981

Я не сразу заметила ребенка. Роуз и Оливер выглядели так ужасно, были в таком состоянии, что только через несколько секунд я увидела, что Роуз держала крошечное создание, закутанное в одеяльце. Странно, но я сразу догадалась; до того, как они что-либо сказали, я уже знала, чей это ребенок.

– О, Роуз, – проговорила я.

– Бет, нам нужна твоя помощь, – ответила она.

И тут в коридоре появился Даг.

– Что происходит? – спросил он, оглядывая их четверых.

Но Роуз продолжала сверлить меня глазами.

– Произошло несчастье, Бет, – тихо произнесла она охрипшим голосом. – Произошло ужасное несчастье, и ты должна нам помочь.

После того как мы все сели в нашей гостиной и Роуз начала рассказывать о случившемся, воцарилась мертвая тишина. Когда она дошла до того момента, где Надя спрыгнула со скалы, я охнула, а Даг поднялся на ноги.

– И ты не позвала береговую охрану, полицию? – недоумевал он. – О чем, черт побери, ты думала? Просто побежала? Забрала ребенка и побежала? – Он повернулся сначала к Оливеру, потом ко мне. – Ради всего святого, мы должны кому-нибудь рассказать!

Роуз уставилась на него, на лице ни кровинки, только блеск испуганных глаз. У нее на руках зашевелился ребенок.

– Даг, – сказала я решительно, – сядь. – Он был так удивлен, что беспрекословно повиновался. Я подошла к Роуз и бережно взяла ребенка из ее рук. Господи, она была совсем крошкой. Такая крошечная-крошечная. Думаю, сработал мой инстинкт медицинской сестры, потому что вдруг я почувствовала себя очень спокойно. – У тебя есть питание и подгузники для нее? – спросила я.

Роуз ничего не ответила, лишь посмотрела непонимающе, тогда мне пришлось подойти к ней и, положив руку на ее плечо, повторить свой вопрос, громко и четко. Я заметила, как сильно ее трясло.

В конце концов, она кивнула.

– Да, да – посмотри в сумке внизу коляски Эмили. Мы остановились по дороге. В ее бутылочке еще оставалось молоко… Может, это грудное. – Она прижала руку ко рту. – О боже, – сказала она, всхлипывая, – о боже.

– О’кей, – сказала я. – Хорошо. – Я нашла сумку и обратилась к Дагу, протягивая ему бутылочку и банку со смесью «Кау энд Гейт». – Просто сделай так, как написано в инструкции сбоку.

И тут впервые за вечер Оливер подал голос.

– Я сделаю, – сказал он. – Если, конечно, можно. – Вид у него был кроткий и нерешительный; что только стало с тем лихим очаровательным мужчиной, которого я встретила в супермаркете. По правде говоря, он выглядел таким забитым, запуганным… что – честно – у меня для него было только одно слово – тряпка. Я вдруг осознала, что испытываю холодное презрение к этому человеку. Я отвернулась и кивнула, а он поплелся за Дагом на кухню.

Роуз снова расплакалась.

– Эта несчастная женщина, – сказала она. – Ох, Бет, эта несчастная, несчастная женщина.

Это забавно, потому что я держу ребенка на руках в то время как безутешная Роуз смотрит на меня с тревогой, мне известно, что ночью погибла женщина, но я сохраняю полное спокойствие. А эти большие важные люди, такие умные, такие успешные по сравнению со мной, сидят в моей гостиной, несчастные и до смерти перепуганные, и умоляют меня все уладить. Я прижимаю к себе маленькую Лану – так ее тогда звали – я знаю, о чем меня попросит Роуз.

Когда вернулся Оливер с бутылочкой молока в руке, он постоял в нерешительности, а потом передал ее мне.

– Хочешь сам это сделать? – спросила я его.

Я немного приподняла малышку и предложила ему взять ее, он стрельнул глазами в сторону Роуз, увидел, как она коротко мотнула головой, обескураженно опустил голову и отвернулся. Навсегда запомню чувство отвращения, которое я тогда испытала по отношению к этому мужчине. Раньше я думала, что он и Роуз были такими бесподобными людьми, на которых обычно равняются. Но в тот момент я поняла, насколько сильно ошибалась.

Я повернулась к Роуз.

– О чем ты хотела попросить нас?

Надо отдать ей должное: она не стала ходить вокруг да около.

– Ты хочешь ребенка, – сказала она прямо, – ты хочешь малыша. Я все устрою, у тебя будут все необходимые документы из госпиталя, чтобы ты смогла получить свидетельство о рождении, где говорилось бы, что она твоя дочь.

Только Даг выглядел удивленным. Он недоуменно переводил взгляд с одного из нас на другого, пока до него не дошло.

– Вы совсем потеряли рассудок? – сказал он. – Это абсолютное безумие. Вам следует обратиться в полицию и рассказать им все. Я не хочу в этом участвовать. Нас могут арестовать. Пособничество и подстрекательство… кажется, так это называется… или попытка чинить помехи следствию, что-то в этом роде… Совершенно исключено. Это ваши проблемы, не наши.

– А если они решат, что это я убила ее? – вскрикнула Роуз. – Что я ее толкнула? Всплывут подробности о том, кто она такая, и скажут, что это была месть с моей стороны. Даже если меня не обвинят, разразится огромный скандал! Моя карьера… – Она повернулась ко мне, умоляя: – Ты наша единственная надежда, Бет. Разве ты всегда не мечтала о ребенке? Теперь наконец-то ты можешь стать матерью. Пожалуйста, Бет! Пожалуйста!

Я молча развернулась к Дагу.

– Нет, – сказал он. – Исключено. Если ты хочешь усыновить ребенка, мы можем это сделать официальным путем. Мы не должны вмешиваться. Если в полиции дознаются, что мы взяли ребенка, который нам не принадлежит, то можешь забыть о свидетельстве о рождении… если им станет известно, что мы знали о том, что произошло с этой несчастной женщиной и ничего им не сказали… А ее родственники? Семья? Это неправильно, Бет, и ты это знаешь.

Я посмотрела на ребенка. Конечно, я знала, что Даг прав, но господи, какая она была хорошенькая! Думаю, я ее сразу полюбила. Она была одинокая и беззащитная, ее мать мертва, ее отец отказался от нее – что с ней теперь будет? Я поднесла ее к лицу и вдохнула восхитительный запах ее кожи. Наверное, я уже тогда знала, что никогда ее не отдам.

Внезапно к Оливеру вернулся голос.

– Все, о чем мы вас просим – это взять ее только на одну ночь. Нас не должны с ней видеть, люди начнут задавать вопросы. Пожалуйста, оставьте ее у себя и обдумайте все хорошенько.

Роуз взяла меня за руку.

– Умоляю, Бет, пожалуйста, помоги нам.

Даг покачал головой, я высвободила свою руку из руки Роуз.

– Даг, – сказала я. – Мы можем поговорить на кухне?

Как только мы прикрыли за собой дверь, Даг прошипел:

– Мы в этом не участвуем, Бет, ни в коем случае.

– Даг, – начала было я, но он меня перебил:

– Это безумная затея. Мы не можем взять чужого ребенка. Сегодня вечером умерла женщина, мы должны сообщить в полицию!

Наверное, мы спорили, перекидываясь фразами, не меньше получаса. Думаю, под конец я его вымотала.

– Только на одну ночь, – пообещала я. – Пусть ребенок выспится в тишине и покое, а мы решим утром, что нам делать. Пожалуйста, Даг, – сказала я. – Пожалуйста.

Вероятно, Даг понимал, что меня не отговорить и в итоге он нехотя согласился.

– Одна ночь, – сказал он. – И все.

Мы вернулись в гостиную.

– Хорошо, – сказала я. – Мы позаботимся о ней. – Я едва могла смотреть на Оливера, когда он благодарил нас, в его глазах читалась признательность и глубокое чувство стыда.

После их ухода мы занялись Ланой. Покормили ее, поменяли подгузник, я соорудила для нее импровизированную кроватку и поставила рядом с нашей. Она была чудесной малышкой, мирной и спокойной. С ней я могла делать все то, чего не позволяла себе с другими детишками в госпитале: с закрытыми глазами я притягивала ее, представляя, что она мой ребенок. Ее головка превосходно помещалась на моем плече, было так хорошо прижимать ее к себе.

Когда она заснула, я сделала глубокий вдох, готовясь к разговору с Дагом.

– Я понимаю весь трагизм ситуации, – начала я осторожно, шепча в темноте, – но это, должно быть, ответ на наши молитвы. Ты слышал, Роуз сказала, что поможет нам со всеми документами, необходимыми для оформления свидетельства о рождении, где Лана будет записана как наша дочь. Они решат, что девочка погибла вместе с матерью и ее тело унесло в море. Никто не узнает.

Он продолжал повторять одно и то же, говоря, что это аморально, что мы можем нарваться на неприятности. Я уже было отчаялась убедить его в обратном. Но через несколько часов Лана проснулась посреди ночи и я передала ее Дагу, а сама побежала готовить ей молоко. Когда я вернулась, он сидел на краешке кровати с Ланой на руках и смотрел на нее с абсолютно новым для меня выражением лица. Именно такую сцену я представляла себе все эти бесконечные годы, когда надежда сменялась разочарованием, и к горлу подступил комок. Я присела рядышком и молча передала ему бутылочку.

– Я тут подумал, – прошептал он, когда мы смотрели, как она сосет молоко. – Может, ты права? И это наш единственный шанс? Представь, что у нас самих не получится или по какой-то причине нам откажут в усыновлении? Что тогда? – Он вздохнул и добавил: – Не думаю, что когда-нибудь смогу простить себе это.

Я закрыла глаза. Неужели это правда? Неужели мы собираемся это сделать? Осторожно, чтобы не помешать Лане, я обняла его. Мы смотрели, как она снова заснула, ее головка с густыми темными волосами покоилась на его груди. Наша дочь. Меня переполняло счастье.

Все происходящее в последующие дни казалось совершенно нереальным. Практические вопросы, связанные с выполнением родительских обязанностей, страх быть раскрытыми, чувство вины перед настоящей семьей девочки, – все это переплеталось с безмерной радостью от того, что Лана так внезапно и неожиданно вошла в нашу жизнь. Она была безупречна. Как только мы выбрали для нее имя – Ханна, в честь моей бабушки, – так сразу ощутили, что она действительно наша навсегда. Конечно, огромное чувство страха и тревоги не покидало нас. Мы должны были скрывать существование девочки от остального мира пока не придумаем, как ее выдать за свою дочь. К счастью, дом, где мы тогда жили, был в конце переулка, немного в стороне от соседей, так что никто не мог слышать ее плача. Мы поочередно ездили в город за много миль от нашей деревни за питанием и подгузниками.

Мы понимали, что нам требуется план. Я осознавала, что если уж мы решились на большую ложь, то обманывать нужно всех – семью и друзей, без исключения, – к тому же нам было необходимо уехать подальше от деревни в Саффолке, где мы провели всю свою жизнь. Я оставила работу в госпитале. Даг уже давно собирался расширить свой строительный бизнес, поэтому он подал заявку на кредит с тем, чтобы нам переехать в другое место и начать там все заново. Мы начали исследовать деревни и районы в Кембриджшире, соседнем с нами графстве, расположенном за много миль от нашей деревни, где никто бы нас не знал.

Через две недели после появления Ханны в нашей семье я пошла в местный паб пропустить стаканчик с друзьями и поделилась с ними новостью, что мы с Дагом решили разойтись. В гробовой тишине я сообщила им, что уеду ненадолго к подруге из госпиталя, чтобы решить, как мне жить дальше. Я понимала, что слух распространится со скоростью пожара. Вечером того же дня я взяла Ханну и поехала в город рядом с деревней в Кембриджшире, где мы решили обосноваться, и остановилась в отеле на время поиска дома для аренды. Даг оповестил нашего прежнего арендодателя и присоединился к нам через месяц.

Мои родители переехали в Озерный край после нашей женитьбы, поэтому сфабриковать историю оказалось задачей сложной, но разрешимой. Когда я объявила им о своей «беременности», то сказала, что памятуя о моих прежних выкидышах, мы с Дагом решили подождать четыре месяца прежде, чем что-либо рассказывать. Позже мы сообщили им, что девочка родилась на месяц раньше срока и ее поместили на несколько недель в госпиталь в отделение интенсивной терапии для новорожденных, куда к ребенку пускали только его родителей. Затем, перечисляя все сложности, связанные с переездом, нам удалось отсрочить их визит еще на пару месяцев. И поскольку Ханна от природы была довольно миниатюрной, мои родители не догадались об ее истинном возрасте, когда, наконец, приехали познакомиться со своей внучкой. Это оказалось непросто – лгать им было невыносимо, но что еще мне оставалось делать? Мать Дага умерла несколько лет назад, а его отец, живший в Девоне, не очень интересовался новорожденными детьми, так что, хотя бы в этом, нам было попроще.

Что же касается наших друзей, то я сообщила им, что мы с Дагом наладили отношения после того, как узнали о моей беременности, и теперь счастливо живем в Кембриджшире. Да, я ранила чьи-то чувства, сожгла мосты – все так, но это было ничтожной платой.

На деле же все складывалось нам на руку. И я решила, что этому суждено было случиться. Я сказала себе, что не по нашей ошибке все произошло не при самых удачных обстоятельствах. Мы не имели отношения к смерти Нади, а для Ланы в конце концов нашлись бы приемные родители, так пусть лучше ими будем мы, кто так долго и безнадежно ее ждал. Думаю, я гнала от себя мысли о настоящей семье Ханны, о ее бабушке и дедушке, которые скорбели по им обеим – Наде и ее дочери. Я читала сообщения в газетах о самоубийстве Нади и убирала их с глаз долой в попытке навсегда заглушить чувство вины.

И вот неожиданно у нас появился новый дом, новая деревня, новая дочь, новая жизнь. Господи, как же я была счастлива! Я думала, что теперь у меня есть все, о чем я только мечтала. И вскоре мы почувствовали себя обычной нормальной семьей. Даг был очарован Ханной не меньше меня, он сразу свыкся с ролью отца, менял ей подгузники и вставал по ночам наравне со мной, тискал ее и играл с ней, как только находилась свободная минутка. Он так гордился ей, мы оба гордились.

А потом в душу закрались первые маленькие сомнения, но поначалу я их игнорировала, убеждая себя, что это пустяки, плод моего воображения. Иногда мне не спалось по ночам и моя тревога, что с Ханной что-то явно не так, разрасталась до невероятных размеров, я мучилась, пытаясь объяснить себе ее антипатию тем, что она никогда не была моей или тем, что Ханна шестым чувством предугадала, что я не ее родная мать, или даже тем, что все это мои фантазии, вызванные чувством вины за то, при каких ужасных обстоятельствах Ханна появилась в нашей жизни, и за то, о чем мы решили солгать. Но я всегда, – по крайней мере, в первое время, – отметала все сомнения, потому что так отчаянно хотела, чтобы наша с Дагом жизнь, наконец, стала абсолютно идеальной.

27

Саффолк, 2017

В холле часы над лестницей пробили один раз. Давно погас огонь, в комнату проник холод, заставив Клару дрожать в ее тонком джемпере. Теперь все они сидели: Клара и Мак на длинном неудобном диване честерфилд, Роуз и Оливер – в скрипучих креслах. Клеми лежала на полу у них в ногах, периодически издавая беспокойный рычащий звук, несчастно вздергивала брови и смотрела то на хозяина, то на хозяйку. Лишь Том стоял, повернувшись спиной к окну, и слушал свою мать. Он пил не переставая, подливал себе вновь и вновь из бутылки с вином, мрачно взирая на Роуз поверх края стакана.

– Мы прервали все отношения с Бет и Дагом, – продолжила Роуз. – Это было совместное решение, мы подумали, так будет лучше, – сказала Роуз с мольбой в голосе и оглядела присутствующих. – Нам нужно было продолжать жить, что еще нам оставалось? Полиция сразу же пришла к заключению, что смерть Нади наступила в результате самоубийства, предположив, что она умерла одна, и что… что… Лана исчезла в море. – Она посмотрела на Тома. – Позже, когда на свет появился сначала ты, потом твой брат, мы лишь хотели оставить в прошлом это кошмарное происшествие. – Роуз остановилась, как будто у нее что-то сжалось внутри, когда она испуганно произнесла тихим голосом, – так и было, пока семь лет спустя мне неожиданно не позвонила Бет.

– Что ей было нужно? – спросила Клара.

– У нее была истерика, она сказала, что хочет пойти в полицию, что нам необходимо во всем признаться. Можете себе представить, какой шок я испытала, я понятия не имела, в чем причина ее расстройства. Я постаралась ее успокоить, но она была на взводе, и мне пришлось согласиться на встречу. Состояние Бет не улучшилось к тому моменту, как я приехала, она сказала, что Ханна – новое имя Ланы – превратилась в агрессивного ребенка, внушающего ей страх. По словам Бет, эта девочка устроила пожар в доме няньки, причинила боль их собственному сыну и теперь ее брак трещит по швам из-за всего происходящего. Она была убеждена, что Ханна психически нездорова, что от матери она унаследовала проблемы психического характера и теперь Бет несет заслуженное наказание за всю сказанную нами ложь. Бет была сама не своя и мои попытки урезонить ее ни к чему не привели, она лишь повторяла, что ее гложет чувство вины и поэтому она должна пойти в полицию и признаться в том, что они нелегально взяли себе ребенка. Она все время возвращалась к обстоятельствам смерти Нади и сожалела, что они выдали Ханну за свою дочь. Кроме того, Бет была уверена, что Ханна нуждается в профессиональной помощи, следовательно, врачам важно знать ее настоящую медицинскую историю. Чем больше я старалась ее отговорить, тем подавленнее она становилась. И я решила, что мне ничего другого не оставалось, как уйти. Я попросила ее никогда мне не звонить впредь.

Воцарилась тишина. Клара через всю комнату посмотрела на Оливера, который ссутулившись сидел в кресле и слушал жену, прикрыв ладонями лицо.

– Я думала, – продолжила Роуз, – вернее, надеялась, что на этом истории конец. Но я, конечно, ошиблась. Она подняла голову и встретилась взглядом с Кларой. – Потому что Ханна была там во время нашей беседы на кухне, пряталась в соседней комнате и ловила каждое сказанное нами слово. Она подслушала весь наш разговор с Бет. Ей было семь лет, когда ей открылась вся правда о том, кто ее родители и как умерла ее родная мать. Вся.

Клара прикрыла рот рукой.

– Боже, бедный ребенок.

Роуз несколько недоуменно посмотрела на нее, словно, как подумала Клара, страдания Ханны волновали ее меньше всего в этой истории.

– Я узнала о том, что Ханна нас подслушала, только много лет спустя, вновь увидевшись с Бет, – продолжила она, – но было слишком поздно. Между тем Ханна выросла, постепенно становясь все более одержимой, зацикленной на том, что она узнала. Ханна помешалась на нас с Оливером, на всех нас – ее «настоящей» семье, как она думала. Ей было известно, в каком госпитале работала Бет, и через него она меня выследила. Ханна начала пропускать школу, приезжала сюда на поезде и шла за Оливером до работы или стояла за воротами школы; мало-помалу в ней копилась злоба. – Роуз посмотрела на Тома. – Она считала, что у вас, дети, идеальная жизнь, которую она тоже заслужила.

– Вы не встретились? – гневно спросил Том. – Не поговорили с ней?

– Мы не знали! – воскликнула Роуз. – Даже Бет была не в курсе до последнего. Ханна всегда держалась на расстоянии, не подходила близко, старалась, чтобы ее не рассекретили. Мы даже не догадывались, что ей было о нас известно! А потом, когда ей было шестнадцать, а Эмили только исполнилось восемнадцать, она придумала способ, как им познакомиться. Они стали подругами.

– И вы все еще не догадывались о том, кто она? – спросила Клара.

– Нет! Она представилась Эмили как Бэкки, никогда не приходила к нам в дом, да и навряд ли я узнала бы ее, появись она здесь. Мы понимали, что у Эмили новая подруга, но я не видела связи. Да и с чего бы? Дженнингсы жили за много миль отсюда в Кембриджшире, я не знала, что Ханне о нас известно и никаких оснований подозревать что-либо у меня не было.

– Так как же все выяснилось? – спросил Мак.

Тут Роуз снова разрыдалась.

– Однажды вечером Ханна открылась Эмили. Выложила все как на духу. Назвала свое настоящее имя и сообщила, что Оливер ее отец, поэтому они с Эмили – сводные сестры, и что мы отдали Ханну едва знакомым людям, чтобы только избавиться от нее.

– Господи, – проговорил Том.

– Но это еще не самое страшное. Ханна знала, я была единственным человеком, видевшим, как погибла ее мать, и все эти годы она внушала себе, что это я убила Надю, столкнув ее с обрыва.

– И Эмили ей поверила? – спросил Том.

Роуз вытерла глаза.

– Нет, слава богу. Я, конечно, назвала это ложью, сказала, что только видела как Надя спрыгнула, но это не заглушило гнев Эмили, обрушившийся на нас обоих. Она была в ярости от того, что Оливер мне изменял, что мы скрыли от нее существование сводной сестры, что я «выгораживала» ее отца. Эмили сказала, мы ей отвратительны и она не собирается нас прощать. Вы ее знаете – человек с принципами, на сто процентов знающий что правильно, а что нет. Не в наших силах было удержать ее – упрямую и своенравную девушку. Она сообщила о своем решении уйти, поскольку не желала нас больше видеть. Что оставалось делать? Ей было восемнадцать! Заставить ее остаться я не могла.

– То есть вы просто дали ей уйти? – сказал Том.

– О, дорогой, она так сильно на нас разозлилась. Я подумала, она уйдет на несколько дней, может, на неделю, а потом вернется, когда успокоится. С юридической точки зрения она была совершеннолетней, я не могла ее остановить. Но Эмили не вернулась. Ее поиски не дали никаких результатов. На следующий день позвонила Ханна и сообщила издевательским тоном, что ей известно, где Эмили, сказала, что мы это заслужили и будем расплачиваться до конца своей жизни, что она заберет у нас всех детей, по одному.

– Почему вы ничего мне не сказали! – вскрикнул Том. – У вас не было права скрывать это от меня!

– Мы хотели уберечь тебя от…

– Но вам не удалось! Не уберегли! Вы совсем спятили? Вам не приходило в голову, что я что-то подозревал? По вашему, я не слышал, как вы с отцом шушукались по углам, шептались, когда думали, что мы с Люком уже спим? Однажды вечером я услышал, как ты сказала это открыто. Я слышал, как ты обвинила отца: якобы из-за него ушла Эмили, не в силах простить ему то, что он сделал, поэтому она и оставила нас.

Роуз изменилась в лице.

– Ты это слышал?

– А как ты думаешь, почему мне было невыносимо находиться вместе с вами? Я знал, что вам известно о причинах ухода Эмили. Слово «вина» было написано у вас на лбу. Я не говорил с вами открыто, потому что… мне было пятнадцать и мне было проще напиться, принять дозу и не появляться дома всю ночь, засунуть голову в песок. Но я вас ненавидел, я чертовски вас ненавидел за то, что вы лгали мне, делали вид, что вам неизвестно отчего наша семья распалась. – Он повернулся к отцу. – Я знал, что это была твоя вина, ты заставил ее уйти. Я только не знал, почему.

Клара неотрывно смотрела на Тома, вдруг для всего, что ее раньше так смущало в нем, нашлось объяснение, и она испытала прилив сострадания.

– А когда Люк пропал, – продолжил Том, – снова что-то было не так в том, как вы отреагировали. Как тогда с Эмили, я был уверен, вы что-то скрываете. Я не видел ни шока, ни потрясения на ваших лицах, лишь чувство вины. Я заметил, как вы переглядываетесь, а потом услышал, как ты, отец, молишь мать о прощении, обещая, что с Люком все будет хорошо. Я задал вам прямой вопрос прямо на этой гребаной кухне – в тот день еще Мак и Клара заехали к нам, – я спросил, известно ли вам где Люк, и вы ответили отрицательно! Вы обманули! Я знал, что вы лжете. Теперь я понимаю, почему. Это она, да? Люк у этой чертовой женщины! У Ханны, моей сводной сестры.

Роуз с несчастным видом кивнула.

– Да, – прошептала она.

– Ей известно, где Эмили?

– Мы не знаем. Ей нравится иногда дразнить нас: она то говорит, что ей это известно, то все отрицает. Мы так и не разобрались, чему верить, а чему – нет.

– А что ей было нужно от меня? Зачем она подходила ко мне в Манчестере несколько лет назад?

– Это месть, – ответил Оливер спокойно. – И деньги. После того как Ханна связалась с тобой в Манчестере, она начала постоянно названивать нам, сообщила, что видела тебя и угрожала открыть тебе всю правду, что не в наших силах будет помешать ей. Сказала, что как только покончит с этим, ты не захочешь нас больше видеть, исчезнешь из нашей жизни подобно своей сестре. Ханна сказала, что все вскроется – моя измена, то, как ее отдали в младенческом возрасте, нелепая ложь о предполагаемом убийстве ее матери, всё это. Она осознавала, что у нее нет доказательств ни по одному из этих пунктов, поэтому ничего лучше не смогла придумать, как наказать нас, раня наших детей. Мы старались оградить вас от этого!

– Черт, господи боже! Вам не приходило в голову мне все рассказать? По-вашему, я не должен был знать о психопатке, которая вертелась вокруг меня?

Оливер опустил голову.

– Мы заплатили кучу денег. Тысячи и тысячи фунтов, чтобы она оставила тебя в покое. Ханна была на мели, ей негде было жить, она бродяжничала… побывала в стольких передрягах, наркотики, тюрьма…

– Тюрьма? – спросила Клара.

– Мы заплатили денег и это сработало. Она исчезла из нашей жизни на десять лет. Я нанял частного детектива, который выследил ее и стал за ней присматривать. Ее жизнь… она падала все ниже и ниже… была наркоманкой, проституткой, вечно не в ладах с полицией. Ханна была не в том состоянии, чтобы вести боевые действия против нас, так что она оставила нас в покое на какое-то время.

Клара не могла больше молчать.

– Это ваша дочь. Ваша дочь! Ваша плоть и кровь, как и Эмили! Вам было все равно? Неужели вас не мучила совесть и вы не понимали, что несете ответственность за эту женщину? Господи, Оливер! Я ушам не верю! – Оливер продолжал смотреть вниз, избегая ее взгляда. Клара почувствовала жгучую антипатию к этому человеку.

– Но почему после десяти лет Ханна собралась силами и решила заняться Люком? – спросил Мак. – Это не имеет никакого смысла. Почему сейчас?

Роуз покачала головой.

– Мы не знаем.

Том осушил бокал вина.

– Когда вы поняли, что за исчезновением Люка стоит Ханна? – спросил он.

Оливер посмотрел на него.

– Ханна послала нам его фотографию и сообщила, что Люк с ней. Она хотела, чтобы мы дали ей денег, в противном случае обещала причинить ему боль. Мы отдали требуемую сумму, но этого оказалось мало. Ханна сказала, если мы дадим еще денег, она отпустит Люка. Том, мы сходим с ума. Мы знаем, что ей нужны не деньги, Ханна хочет, чтобы мы страдали, это месть, она не остановится – чем дольше она сможет причинять нам боль, тем лучше для нее.

– Почему вы не сообщили в полицию? – спросил Том. – Это первое, что вы должны были сделать, разве нет?

– Мы не решились! – ответила Роуз. – Ей, похоже, известно обо всем. О каждом нашем шаге – когда общались с полицией, что с ними обсуждали, о наших встречах и разговорах с Кларой, да о чем угодно, каким-то образом она знает все. Мы не смогли догадаться, как ей это удается, даже когда мы пользовались городской связью, ей становилось известно содержание наших разговоров, это ужасно. Ханна пригрозила, что если мы расскажем полиции, она моментально об этом узнает и убьет Люка. Мы не могли рисковать. А потом… – Голос Роуз дрогнул, и она судорожно глотнула воздуха. – А потом, в качестве предупреждения, она послала нам фотографии Люка, чтобы показать, что случится, если мы ослушаемся ее.

– Фотографии? – переспросила Клара, чувствуя подступающую тошноту. – Какие фотографии?

Оливер достал из кармана телефон.

– Вот последняя из тех, что Ханна нам послала.

– Дай посмотреть. – Том побледнел, когда взял телефон из рук отца и уставился в экран. Потом, не говоря ни слова, передал его Кларе.

Это был снимок Люка. На его лице расплылся большой свежий синяк, губа разбита, кожа под шрамами мертвенно-бледная, смотрит в объектив стеклянным взглядом.

У Клары перехватило дыхание от ужаса, когда она перелистнула фотографию на телефоне. На другом снимке Люк был со связанными руками, на которых были видны многочисленные сочащиеся ранки от порезов ножом.

– О нет, – прошептала она. – Боже.

– Мы ждем от нее указаний, что нам делать дальше, – сказала Роуз. – Мы так напуганы. – У нее вновь из глаз полились слезы. – Она опасна, Том. Очень опасна.

У Клары внутри все похолодело.

– Насколько опасна? – Она посмотрела на Оливера. – Когда ты упомянул тюрьму… почему Ханна туда угодила?

28

Кембриджшир, 1997

Говорят, что личностное расстройство, включая социопатию, объясняется биологией и определенными жизненными обстоятельствами. Неврологические расстройства часто передаются по наследству и могут усугубляться под влиянием детской травмы. У меня было достаточно времени как следует об этом подумать, по сути, ничего больше меня так не занимало, но я так и не разобралась в том, почему Ханна стала таким человеком. Возможно, она унаследовала от матери некоторые психологические проблемы, возможно, сделанное ею открытие в возрасте семи лет о том, откуда она родом, имело эффект разорвавшейся бомбы, лежавшей до поры без дела, пока кто-то не поджег фитиль. Мне кажется, я никогда не буду знать это наверняка. Мне стоило огромных усилий перестать зацикливаться на этом вопросе. Последний раз я видела Ханну – теперь я не называю ее своей дочерью – больше двадцати лет назад. И не желаю с ней встречаться вновь.

Меня охватила паника в тот день, когда я подслушала разговор Эмили и Ханны, называвшей себя «Бэкки». Я не знала, как мне следовало поступить. Я понимала, что нужно позвонить Роуз и предупредить ее, но меня словно парализовало. Может, стоило сначала поговорить с Ханной и попытаться заставить ее отказаться от любых планов? Я должна была выяснить, что она замышляла. Когда Ханна закончила разговаривать с Эмили, я в полном смятении дожидалась ее на кухне, пока не услышала звук открывшейся наверху двери и через несколько секунд ее шаги на лестнице.

Войдя, она зыркнула на меня, но, по своему обыкновению, ничего не сказала, холодно игнорируя мое присутствие, подошла к буфету и начала копаться в поисках еды. Ханна до сих пор у меня перед глазами. На ней были черные леггинсы и, вероятно, когда-то белая футболка, по лицу размазан вчерашний макияж, который она даже не удосужилась смыть. Но ее красота все еще приводила меня в трепет. Я снова вспомнила, каким странным неестественным голосом она говорила по телефону, называя себя «Бэкки», и меня передернуло. Наконец, я набралась решимости и прочистила горло.

– Ханна?

Она выпрямилась, держа в руке пакет с печеньем.

– Что?

Я тяжело сглотнула и собралась духом. Как получилось, что я стала бояться своей дочери?

– Я знаю, ты встречаешься с Эмили Лоусон, – сказала я. – Я подслушала ваш разговор по телефону сегодня утром.

Я заметила выражение удивления на ее лице. Несколько секунд она молчала, а потом сделала то, чего я не чаяла увидеть и через тысячу лет: она расплакалась. Я с недоумением смотрела на текущие по ее лицу слезы; она положила пакет с печеньем и подошла к столу, за которым я сидела. Ханна примостилась напротив меня, закрыла лицо руками и принялась всхлипывать.

Странно, но тогда я все еще любила Ханну, вид ее горя заставил мое сердце проникнуться к ней состраданием, хотя мое собственное сердце готово было разорваться на части.

– Ох, Ханна, – сказала я. – Дорогая, что такое? – Я наклонилась вперед, чтобы дотянуться до ее руки. Впервые за много лет она позволила прикоснуться к себе. – Скажи мне, пожалуйста, объясни, в чем дело?

Ханна не сразу смогла прийти в себя. Успокоившись, она вытерла слезы и заговорила таким слабым и несчастным голосом, что у меня к горлу подступил комок:

– Все, что мне нужно, – чтобы они любили меня, я имею в виду мою настоящую семью. Я хочу узнать их, понять, откуда я родом. – Ее глаза вновь наполнились слезами. – С тех пор как мне открылась правда о моих настоящих родителях, я чувствую, что совершенно сбита с толку.

Я была поражена. Сейчас она впервые упомянула то, что подслушала много лет назад.

– Я понятия не имела, что ты чувствуешь.

И вдруг, к моему ужасу, на ее лице появилась широкая довольная ухмылка.

– Господи, ну ты и тупица, – сказала она.

Я отшатнулась от нее, и Ханна выдернула свою руку, медленно качая головой, как будто она была чем-то ошарашена.

– Ты, похоже, купилась? – Она расхохоталась, из ее горла вырывались отвратительные неприятные звуки. – Мне всегда было известно, что ты долбаная идиотка, Бет, – продолжила она, – но никак не предполагала, что ты, оказывается, умственно отсталая.

Она поднялась, обошла стол и поднесла свое лицо так близко к моему, что я ощутила запах сигарет у нее изо рта.

– Чего я действительно хочу, так это вздрючить их по полной, – сказала она спокойно. – Не только Лоусонов – вас всех.

– Что ты имеешь ввиду? – спросила я дрожащим голосом.

– Я за ними наблюдала, – сказала она. – Много лет. За моими братьями и сестрой, моим отцом и его дражайшей супругой. Иногда помногу дней подряд я садилась на поезд, ехала туда и следовала за ними на работу или в школу. – Она замолчала и посмотрела на меня, вздернув брови. – У них замечательная жизнь, не так ли? Чудесная счастливая жизнь. А я торчу здесь с тобой в этой отстойной яме. – Я вздрогнула, и она рассмеялась. – Как умерла моя мама, Бет? Я слышала в тот день, как ты говорила с Роуз, слышала, как она упомянула о том, что она была с моей мамой в момент ее смерти, и о теле, которое нашли в море. Это Роуз ее столкнула, не так ли?

Мои глаза округлились от ужаса.

– Нет! Нет, Ханна, – закричала я. – Конечно же, нет! Твоя мама спрыгнула, покончила жизнь самоубийством.

– Я тебе не верю. Роуз избавилась от нее. Потому что моя мама спала с ее мужем. Роуз ее убила.

Я опустила голову, одновременно шокированная и опечаленная тем, что Ханна убедила себя в такой отвратительной вещи.

– Ханна, твоя мама была глубоко несчастна, – сказала я твердо, – она была нездорова и умерла, бросившись в море.

– Нет! Она не оставила бы меня. Я была ее маленьким ребенком. Я – все, что у нее было. Роуз ее убила. Моя мама ни за что не оставила бы меня одну подобным образом.

– Ханна, это не так, – воскликнула я. – Твоя мама прыгнула, лишила себя жизни. Мне жаль, но это правда. Это было самоубийство.

Во взгляде Ханны кипела бесконечная ненависть.

– Это сделала Роуз, а потом она и мой отец избавились от меня как от приблудного щенка.

– Ханна…

– Вы все мне врали. Все вы. Вы все несете ответственность и вам так просто не отделаться. Никому из вас.

Я поднялась.

– Ханна, пожалуйста, Даг и я, мы так тебя любим, мы заботились о тебе с первых месяцев твоей жизни, мы всегда относились к тебе, как к родной дочери. Я желала только одного для тебя – счастья.

Ханна посмотрела на меня.

– Счастья? Я никогда не была здесь счастлива. Ты никогда не любила меня так, как Тоби. Я всегда это чувствовала, а когда подслушала в тот день твой разговор с Роуз, поняла, в чем причина – я не ваша. Вы обманывали меня всю мою жизнь, и я позабочусь о том, чтобы ты, черт тебя возьми, тоже получила по заслугам. – Она развернулась, чтобы уйти. – Но сначала черед Оливера и Роуз.

– Что ты собираешься делать? – спросила я.

Она взглянула на меня.

– Все эти годы я следила за ними, следовала по пятам, видела, что они души не чают в своих детках. Эти избалованные гаденыши имели все, что им только заблагорассудится. Я открою поочередно каждому из них истинное лицо их отца. Может, после этого Оливер пожалеет, что не относился ко мне с чуть большим уважением и раскается в том, что выставил меня за порог.

Потом Ханна медленно вышла из кухни, оставив меня смотреть ей вслед, в состоянии глубокого шока.

Через час я услышала, как она ушла. Первым делом я кинулась звонить Роуз, чтобы предупредить ее, шли длинные гудки, но никто не поднимал трубку, и под конец я сдалась. Я ходила по дому взад и вперед, мне было страшно и в крови бушевал адреналин, когда я мысленно возвращалась к словам Ханны, я доводила себя до безумия, пытаясь предугадать ее следующий шаг. Что ей было нужно от Эмили? Как она намеревалась поступить? Я много раз пыталась дозвониться до Роуз, но никто не отвечал, никто не подходил к телефону, похоже, их не было дома.

Когда вечером пришел Даг, я затащила его на кухню и, плотно прикрыв дверь, чтобы Тоби не мог нас подслушать, рассказала ему о произошедшем.

– Никак не могу застать Роуз дома, – сказала я с тревогой. – Возможно, они поменяли номер телефона после нашей последней встречи, как-никак, это было девять лет назад.

– Господи, – сказал он, беспокойно глядя мне в глаза. – У тебя никаких мыслей, куда могла отправиться Ханна?

– Нет. Она ушла и ничего не сказала.

В этот момент зашел Тоби.

– Что происходит? – спросил он, застыв, переводя взгляд с Дага на меня.

– Ничего! – ответила я бодро. – Совсем ничего. Иди, помой руки перед чаем, хорошо?

Во время ужина мы старались вести себя как обычно, но я не могла остановить охватывающие меня приступы паники. Во взгляде Ханны было столько торжества и злорадства. Может, она блефовала, сказала я себе, может, стоит успокоиться и подождать, но мне было не под силу справиться с нехорошим предчувствием где-то в глубине души, и хотя я продолжала пытаться дозвониться до Роуз, никто не брал трубку. Когда стрелка часов подползла к десяти, я приняла решение.

– Я поеду к ним в Саффолк, – сказала я Дагу.

Он с беспокойством посмотрел на меня.

– Может, мне стоит поехать с тобой вместе?

– Нет, – решительно ответила я. – Оставайся и жди здесь вместе с Тоби, вдруг Ханна вернется. Возможно, она только пыталась запугать нас?

Я доехала до «Ив» за сорок минут, часы на приборной доске показывали без четверти одиннадцать, когда я припарковалась около дома. Я был готова к тому, что дом будет погружен в темноту, но, в действительности, из окон гостиной лился яркий свет. Я подумала, что они наверняка сменили номер телефона, вспомнив настоятельную просьбу Роуз во время нашей последней встречи никогда им больше не досаждать звонками. Когда я постучала, выражение лица Роуз было красноречивее всяких слов. Молча, кивком, она предложила мне пройти в дом, я проследовала за ней до кухни, где увидела бледного, как полотно, Оливера. У меня мурашки забегали по коже.

– Вы знали? – выдохнула я. – Что Ханна встречалась с Эмили? Я пришла предупредить вас, не представляю, что у нее на уме, но…

– Слишком поздно, Бет, – тихо ответила Роуз. – Эмили позвонили, и она ушла, сказав, что хочет увидеть свою подругу Бэкки. Когда она вернулась, ей было уже все известно. Это с Ханной она встречалась все это время, и та ей все рассказала.

Я опустилась на стул.

– Ох, Роуз.

Ее лицо перекосило от боли.

– Она ушла, – сказала Роуз. – Эмили ушла. Мы не знаем, где она. Она сообщила, что больше не хочет иметь с нами ничего общего. Она нас ненавидит, называет монстрами! – И Роуз рассказала мне, что произошло. Эмили вернулась домой после встречи с Ханной вне себя от злости. – Она не переставала спрашивать: «Это правда? Это правда?» Она обо всем узнала. Об измене Оливера, смерти Нади, о том, как Ханну отдали. Ханна даже ей сказала, что это я убила Надю, столкнув ее в море, желая отомстить за связь с Оливером.

– Господи! – произнесла я. – Эмили ей поверила?

Роуз закрыла лицо ладонями.

– Я не знаю. Надеюсь, что нет, не думаю… Я не знаю! Эмили сказала, что даже если всё неправда, это не отменяет вины Оливера за то, что она спрыгнула, потому что он довел ее до такого состояния. – Роуз расплакалась. – И по ее словам, я не лучше Оливера, ведь мне было все известно про Ханну, про измену Оливера и смерть Нади, а я утаила это от нее. И поскольку я его прикрывала, то я ей так же омерзительна, как и отец. Боже, почему все летит к чертям. Она нас ненавидит больше всего на свете.

Я заметила, как Оливер кладет руку на плечо жены, но она отбросила ее, не переставая горько плакать.

– Эмили сказала, что не хочет нас больше видеть, что мы ей противны, потом убежала к себе и закрылась на ключ. Когда через час я поднялась к ней в комнату, ее уже и след простыл, она оставила лишь записку, в которой написала, что предпочитает никогда с нами больше не встречаться. – Глаза Роуз снова наполнились слезами. – Не думаю, что Эмили когда-нибудь сможет нас простить.

– Ох, Роуз, – прошептала я. – Мне ужасно жаль.

– Почему ты не сказала, что в тот день она была рядом? – спросила она гневно. – Подслушала весь наш разговор? Если бы ты нас предупредила, мы были бы сейчас готовы.

– Потому что ты просила не звонить тебе больше! – воскликнула я. – Я понятия не имела, что Ханна вас найдет, будет следовать за вами повсюду и сделает то, что сделала. Откуда мне было знать? Еще девять лет назад я тебе прямо дала понять, что хочу покончить со всей этой историей, все исправить, но ты сказала «нет», попросила не вмешиваться в вашу жизнь и оставить вас в покое!

Я задержалась у них и уехала уже далеко за полночь. На обратном пути мною овладело всё нарастающее чувство страха. Увижу ли я Ханну, когда приеду домой? Если она вернется к тому времени, что я ей скажу? Я думала об Эмили, о том, насколько сильно она, вероятно, расстроена, о Роуз и Оливере, их потрясении и чувстве опустошения. Это заставило меня задуматься о том, что бы я испытала, признайся Тоби в своей ненависти ко мне, и от одной этой мысли мне стало физически плохо. Мне вдруг до смерти захотелось оказаться рядом с ним и Дагом, я вдавила педаль газа в пол и помчалась в направлении Кембриджшира.

Был почти час ночи, когда я повернула на улицу, ведущую к нашему дому, и поначалу не могла поверить своим глазам – там царил кромешный ад. На улицу высыпали все соседи, из верхних окон нашего дома вырывался черный дым. У меня душа ушла в пятки. Я услышала звуки сирен и тут же увидела в зеркале заднего вида две воющие пожарные машины. Я с визгом притормозила, выкарабкалась из машины и, в спешке, оступаясь и спотыкаясь, бросилась к горящему дому.

Даг и Тоби погибли той ночью. Я могла бы рассказать о тех кошмарных часах, когда я, охваченная животной паникой, с застывшей маской ужаса на лице, наблюдала за пожарными, прорывающимися сквозь огонь к моему дому, о мучительном ожидании в надежде, что мой муж и сын будут спасены. Когда же всякая надежда была потеряна и их тела выволокли на холодный ночной воздух, помню, как руки незнакомых мне людей, соседей, полицейских удерживали меня, не давали кинуться к ним, и как дико, безумно я голосила.

Я могла бы рассказать о последствиях этой катастрофы, о том, как мой мир рухнул и как я живу, двигаясь на ощупь. Но я не буду. Я не в состоянии переживать это снова и снова. Перечислю лишь факты, что Ханна сделала и как мне отомстила.

После того как Ханна рассталась с Эмили, она купила две канистры бензина на местной заправке и с наглой беспечностью пошла по улице, неся в каждой руке по канистре. Как Ханна и ожидала, дом был погружен в темноту (видимо, Ханна исходила из того, что и я крепко сплю в своей кровати), и она принялась за работу. Позже сосед видел, как Ханна через поле убегала от бушующего огня. Наверное, что-то пошло не так, поскольку полиция нашла ее меньше, чем в миле от дома, с ожогами на теле. Думаю, Ханна желала и моей смерти тоже, но в итоге, как я думаю, она даже обрадовалась такому результату. Ханна сказала, что хочет наказать всех: так что может быть ужаснее для меня, чем продолжать жить дальше?

Суд длился семь дней. Безусловно, речь не шла об оправдательном приговоре, против нее имелись неопровержимые доказательства, не в последнюю очередь – записи с камер наружного наблюдения, где видно, как она покупает бензин в тот день. И, по правде говоря, не думаю, чтобы Ханну сильно заботило, схватят ее или нет; целью было любыми способами разрушить как можно больше жизней, так что наказание волновало ее меньше всего.

Суд привлек к себе значительное внимание средств массовой информации, главным образом – таблоидов, которые устроили настоящую травлю. Статьи выходили примерно под такими заголовками: «Девочка-тинейджер уничтожила семью». Они, как и я, жаждали возмездия. Но на суде Ханна повела себя самым неожиданным образом, обескуражив судей своей хрупкостью, невинным детским взглядом, слезами и красотой. На скамье подсудимых она выглядела намного моложе своих лет, одетая в простое детское платьице, дрожащая и преисполненная угрызений совести – прекрасный, но непутевый брошенный ребенок, остро нуждающийся в помощи.

Представители обвинения сделали все, что в их силах: привлекли в качестве эксперта-свидетеля психолога, с уверенностью заявившего, что Ханна представляет постоянную серьезную угрозу для общества. Они даже пригласили Кэти Филипс, женщину, которая иногда приглядывала за Ханной, чтобы та рассказала о пожаре, устроенном несколько лет назад Ханной в комнате ее сына. Но несмотря на все это, несмотря на то что она преднамеренно подожгла свой родной дом, судьбу Ханны определило ее блестящее выступление перед судьями и их субъективная оценка действий Ханны – был ли в ее поступках умысел убивать или нет. Ханна, всхлипывая, рассказала, что вовсе не хотела, чтобы огонь распространился по дому, что она вернулась и пыталась спасти отца и брата и ожоги у нее на спине служат тому доказательством. Мнения судей разделились, они были неуверены, и в итоге покушение на убийство было переквалифицировано на причинение смерти по неосторожности и, учитывая ее возраст, Ханна получила всего пять лет.

Вначале я была сильно удивлена, что Ханна не упомянула о ставших ей известными фактах, уклонилась от душераздирающего описания подробностей того, как в возрасте семи лет узнала шокирующую правду. Такой горестный рассказ в конечном счете сыграл бы ей на руку. Но думаю, ей это было не нужно. Эта история слишком дорого стоила, чтобы так легко дать ей огласку, ведь у нее в запасе еще были неприятные сюрпризы, способные заставить страдать ее отца и Роуз.

Я могла бы сама рассказать полиции о том, кто настоящая мать Ханны, как она умерла, каким образом я, Роуз и Оливер были вовлечены в это дело, но какая польза была бы от моего признания? Мой ребенок умер. Я подумала о двух сыновьях Лоусонов, совсем еще мальчиках – я не могла взять на себя ответственность и за их сломанные жизни. Я тонула в горе, моим единственным желанием было умереть вместе с Дагом и Тоби в ту ночь, – и Ханне, уверена, это было известно. Почему я не погибла вместе с ними!

29

Саффолк, 2017

После того как Роуз описала пожар и суд над Ханной, Клара впала в настоящую панику. И у этого человека находится сейчас Люк? У психопатки и убийцы? Роуз и Оливеру все было известно с самого начала? Она смотрела на них в упор, к ее злости и потрясению примешивалось чувство отчаяния.

Первым прервал молчание Том.

– Сколько лет было мальчику? – спросил он едва слышно.

Роуз опустила голову.

– Десять. Тоби было десять лет.

– Боже! Боже мой! – Он прошел через комнату и встал перед отцом. – Если она уже убивала, так почему бы ей это опять не сделать. Что ей может помешать убить и Люка?

Оливер умоляюще посмотрел на сына.

– Если Ханна собиралась убить Люка, она бы это уже сделала, а не продолжала бы издеваться над нами и посылать фотографии. Она понимает, что в случае убийства Люка нас уже ничто не остановит от похода в полицию. Это не в ее интересах; ей хочется заставлять нас страдать как можно дольше. Для Ханны это ничто иное, как игра. Наше наказание.

Пока Оливер говорил, Клара вспомнила, как часто Ханна интересовалась состоянием ее отца и Роуз, как внимательно слушала, когда Клара живописала их страдания. Ее желание встречаться с Кларой не было продиктовано лишь необходимостью быть в курсе расследования полиции, для нее это была возможность почувствовать всю глубину хаоса, который по ее вине переживала семья.

Роуз поднялась, подошла к сыну и положила руку на его плечо.

– Том, пойми, Ханна никогда не давала прямого ответа на вопрос о местонахождении Эмили. Иногда она говорит, что ей все известно, иногда отрицает это. Возможно, то немногое, что она знает, поможет нам понять произошедшее с Эмили. Если полиция доберется до Ханны раньше нас, нам уже не узнать правды. Ханна отправится в тюрьму и будет молчать нам назло. Пусть таким способом – выполняя ее требования, но у нас еще есть шанс вытянуть из нее хоть что-нибудь, что позволит нам разыскать Эмили.

– Господи! – Том убрал руку матери. – Что, черт возьми, вы тогда собираетесь делать? Как мы найдем Люка?

Воцарилось молчание, и потом Клара произнесла:

– Она не знает, что мне о ней все известно. Ханна думает, что я все еще считаю ее Эмили.

Том посмотрел на нее.

– Это правда.

– Я договорюсь с ней о встрече, а потом кто-то из нас проследит за ней.

Мак покачал головой.

– Слишком рискованно, она знает всех, включая меня, в лицо, вычислит нас за милю.

– Тогда кто? – спросил Том.

На следующее утро Клара, Мак и Том сидели в кафе в Гринвиче и нервно поглядывали на дверь.

– Думаешь, она придет? – спросил Мак.

Клара кивнула.

– Она не подведет.

Вскоре дверь открылась и вошла высокая рыжеволосая женщина, на ее груди в слинге спал малыш.

Не прошло и получаса, как Зои уже была в курсе дела. Когда они закончили с объяснениями, Зои в молчаливом ужасе уставилась на них.

– Офигеть, – сказала она наконец, качая головой. Зои посмотрела на Клару. – Почему ты раньше ничего не рассказывала?

Клара дотронулась до ее руки.

– Извини. Ты сделаешь это? Я бы не просила, но у нас нет выбора. Мы просто хотим, чтобы ты следила за ней покуда сможешь.

– Если вдруг почувствуешь что-нибудь подозрительное, если тебе покажется, что она тебя заметила, если занервничаешь хоть на секунду, немедленно разворачивайся и возвращайся домой, – сказал Мак.

– Поступай так, как тебе комфортно, – добавил Том. – Если Ханна заведет тебя в глухое место, оставь ее, не иди дальше.

Зои посмотрела на их напряженные лица, потом на дремлющего Оскара. Поймав взгляд Клары, она сказала:

– Конечно, все сделаю.

Клара прикрыла глаза.

– Уверена? Абсолютно уверена?

Зои усмехнулась.

– Шутишь? Такой шанс – оставить Оскара с Адамом и заняться чем-то более увлекательным, чем приготовлением пюре из морковки? Да, черт возьми!

Мак и Том вздохнули с облегчением, а Клара продолжала в задумчивости покусывать ноготь большого пальца. Она почувствовала новую вспышку гнева по отношению к Роуз и Оливеру. Их вина, их рук дело, однако же как обрадовались возможности послать незнакомую им женщину, молодую мать, навстречу опасности, чтобы она помогла им прояснить ситуацию.

– А если что-то пойдет не так? – спросила она.

– Как вы сказали, Ханна не знает ни меня, ни как я выгляжу. Я буду держаться от нее на приличном расстоянии. Слушай, Клара. Я это сделаю, ты бы сделала то же самое для меня. Я не дура, если что-то мне покажется подозрительным, я отвалю. Давайте попробуем, да? Позволь мне помочь тебе найти Люка.

– Что, если она живет не в Лондоне? За много миль от города? Не окажется так, что мы охотимся за призраками? – сказал Мак озабоченно.

– Как только пойму, что она покидает пределы города, я бросаю слежку, о’кей? – ответила Зои. – Серьезно, ребята, все будет нормально.

Позже Клара в компании Тома и Мака отправила сообщение Ханне: «Мы можем встретиться?»

Ответ не заставил себя ждать: «Конечно. Есть новости?»

– Что мне ей написать? – спросила Клара остальных.

Том задумался.

– Ей необходимо назвать причину для встречи. Мы не можем позволить ей сейчас перестать выходить с нами на связь.

Клара помедлила, потом напечатала: «Произошло кое-что интересное, хотела бы обсудить это с тобой», и нажала на «отправить».

На этот раз они ждали ответное сообщение около часа.

– Может, она обо всем догадалась? – явно нервничая, сказала Клара Тому. – Твоя мама говорит, что каким-то образом Ханна знает о каждом их шаге. Если она смекнула, что мне известно, что она не Эмили? – Она разочарованно вздохнула. – Где, черт возьми, она? – прошептала Клара.

Наконец, пришло сообщение: «Завтра? В том же баре в то же время?»

«Конечно, – написала Клара, испытав чувство облегчения, – Встречаемся в шесть».

Она положила телефон и посмотрела сначала на Тома, потом на Мака.

– Похоже, мы в деле.

30

Лондон, 2017

У Клары было ощущение, что воздушный шарик медленно надувается внутри ее грудной клетки. Она проверила часы, но время, похоже, остановилось, хотя, казалось, прошло несколько часов с того момента, когда она в последний раз смотрела на стрелки. Роуз и Оливер приехали из Саффолка и теперь они впятером сидели вокруг стола на кухне в квартире Мака с беспокойством ожидая момента, когда Клара отправится на свидание с Ханной.

– Мы идем с тобой, – объявила Роуз. – Я имею в виду, мы пойдем после того, как Зои выследит ее и узнает, где Ханна живет. Мы все встретимся с ней лицом к лицу.

Том покачал головой.

– Нет, вы с папой останетесь здесь.

– Мы пойдем, – сказал мрачно Оливер. – Ханна устроила все это из-за нас. Мы должны попытаться урезонить ее.

– Мне необходимо знать наверняка, известно ли ей, где сейчас Эмили, – добавила Роуз. – Мне необходимо взглянуть ей прямо в глаза и спросить, что случилось с моей дочерью.

Теснящее чувство в груди Клары росло. Она все время возвращалась мыслями к Дагу и Тоби. Если Ханна была способна их убить, что еще может прийти ей в голову? Жив ли Люк? Она снова проверила часы: стрелки показывали только три пятнадцать.

Минуты ожидания тянулись мучительно долго и, несмотря на страх, Клара почувствовала облегчение, когда наступило время выходить.

– Помни, – сказал Том, когда они с волнением окружили ее в прихожей, – если тебе покажется, что она тебя раскусила, извинись и уходи. У нас есть номер телефона Зои, мы предупредим ее, чтобы она тоже дала задний ход.

Клара кивнула и, глядя на их испуганные лица, сделала глубокий вдох.

– Не волнуйтесь. – Она старалась держаться более уверенно, чем чувствовала себя на самом деле. – Со мной все будет в порядке.

От Хайбери до Олд-стрит Клара добиралась, кажется, целую вечность, ее нервы натягивались все сильнее, пока поезд с грохотом проносился по темным тоннелям подземки. К тому времени, как она доехала до Восточного Лондона, ее тошнило от страха. Клара поспешила к выходу; на улице поднялся холодный ветер, заставляя плясать под ее ногами облака пыли и мусора. Наконец, Клара увидела впереди улицу Грейт-Истерн; когда она повернула на нее, завибрировал мобильный, заставив ее вздрогнуть от неожиданности. Пришло сообщение от Зои: «Я в пабе недалеко от “Осьминога”. Позвоню позже, как только смогу».

Клара зашла в бар. Она облегченно выдохнула, заметив, что Ханны еще нет, и заняла тот же столик, где они сидели во время предыдущей встречи. Все было как в прошлый раз: ранний вечер, неясный гул, наполнивший воздух, тот же бармен, улыбающийся ей из-за барной стойки. Она с нетерпением ждала и одновременно опасалась прихода Ханны. Удастся ли ей угадать по выражению лица Ханны, что происходит? Внутри Клары бушевали страх и адреналин. И тут на столик упала чья-то тень.

– Клара? – Ханна была одета в те же темные джинсы и худи. Привычным нервным жестом, казавшимся когда-то милым, а сейчас – хорошо отрепетированным, она заправила выбившуюся прядь за ухо, ее кроткая улыбка излучала тепло. Невероятно, насколько пугающе убедительна она была.

Клара заставила себя улыбнуться в ответ, впившись ногтями в ладонь руки, и, стараясь говорить твердым голосом, произнесла:

– Привет, Эмили, рада тебя видеть, как дела?

– Всё о’кей. – Ханна села, и какое-то время они молча смотрели друг на друга; потом Ханна сказала, хмуря брови: – Господи, ты выглядишь ужасно, ты в порядке?

– Нет, не в порядке, – тихо сказала Клара. – Эмили, после нашей последней встречи кто-то устроил пожар в моей квартире, напал на моего друга Мака и украл его фотоаппарат. Я хотела поговорить об этом, зная, как ты волнуешься за ход расследования. Я подумала, мне стоит сообщить тебе об этом. Честно говоря, меня до сих пор трясет.

Ханна наклонилась вперед, ее глаза округлились от ужаса.

– Боже мой, Клара, жуть какая. Бедняжка, мне так жаль. Ты не пострадала? В порядке?

Клара кивнула.

– Все хорошо и со мной и с Маком, но было страшно. – Она отпила из бокала, избегая пронзительного взгляда Ханны. Это оказалось непростым делом, пожалуй, одним из самых сложных, с которыми ей довелось справляться.

Ханна опустила голову.

– Не знаю, что сказать. Как мои мама и папа? Должно быть, сильно потрясены?

– Можешь себе представить, – ответила Клара. Она помедлила: – Оливер, в особенности, совсем плох. Я за него волнуюсь, понимаешь, он уже немолод…

В глазах Ханны вспыхнул еле уловимый радостный огонек, всего на мгновение, но Клара определенно его заметила.

– А полиция? – спросила Ханна. – У них появились новые версии?

– Нет, ни одной. Это очень расстраивает. – Клара вздохнула. – Иногда мне кажется, они никого не смогут поймать.

Ханна горестно кивнула в ответ.

– Мы не должны терять надежду, – сказала она. – Они найдут Люка, вот увидишь.

После паузы Клара сказала:

– Как хорошо, что я говорю с тобой. У меня ощущение, что от волнения я схожу с ума. Ты сейчас рядом, мы можем спокойно пообщаться и это… не знаю, в какой-то степени позволяет мне легче смотреть на вещи.

Ханна сочувственно улыбнулась.

– Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь тебе.

Они погрузились в молчание, наблюдая за тем, как постепенно заполнялся бар. Клара изобразила робкую улыбку.

– Было так мило с твоей стороны рассказать мне в прошлый раз о вашем с Люком детстве, – сказала она. – Не знаю, почему, но истории о маленьком Люке подействовали на меня успокаивающе.

В ответ Ханна настолько искренне и тепло улыбнулась, что Кларе только оставалось смотреть на нее глазами, полными ужаса и восхищения.

– Ох, он был чудесным ребенком, – сказала Ханна. – И, знаешь, таким потешным! Яркой личностью. Мы вместе отлично проводили время, все мы. – Ее взгляд стал задумчивым. – У меня самые лучшие родители. Мы, дети, чувствовали себя любимыми и желанными – прекрасное ощущение!

Клара слушала, холодея, как будто чьи-то ледяные пальцы водили по ее позвоночнику. Казалось, Ханна убедила себя в том, что она и есть Эмили, обожаемая дочь Роуз и Оливера. Клара вспомнила рассказ Роуз о том, как Ханна пропускала школу и следила за всеми членами семьи, ловя каждое их движение, подобно ребенку, прижавшемуся носом к витрине магазина со сладостями. Клару вдруг пронзила чудовищная мысль, что, возможно, Ханна объявила вендетту отчасти из-за чувства несправедливости, зависти к Эмили, к которой относились как к любимой дочери, в то время как ее саму выставили прочь; возможно, Ханне было необходимо навсегда избавиться от сестры Люка, так как она сама метила на ее место в семье. Никто не видел Эмили уже двадцать лет. Клара слушала Ханну и на нее холодными волнами накатывало беспокойство.

Потом они обсудили полицейское расследование, Ханна задавала вопрос за вопросом, как будто не знала на них ответов. Когда Кларе стало казаться, что она больше не в силах справляться с эмоциональным перенапряжением, Ханна посмотрела на часы.

– Мне пора, – сказала она. – Но я довольна, что нам удалось пообщаться. – Их глаза встретились. – Надеюсь, ты знаешь, что не одинока. Если тебе понадобится моя помощь, пусть самая ничтожная, ты всегда можешь на меня рассчитывать.

– Спасибо, – тяжко вздохнула Клара, испытав облегчение в момент, когда они обе поднялись на ноги. На улице Ханна взяла Клару за руки точно так же, как и в прошлый раз. Клара едва не отдернула их.

– Будь умницей, – сказала Ханна, пристально глядя в глаза Клары. Теперь они стояли близко друг к другу и страх вернулся к Кларе с удвоенной силой, когда она заставила себя встретиться с Ханной взглядом. Должно быть, она как-то выдала себя, потому что Ханна склонила голову и недоуменно посмотрела на Клару. – Ты в порядке? – спросила она.

– Я… – пробормотала Клара.

– Что, Клара? Что такое?

Когда Ханна сжала ее руки, у Клары появилось ощущение нехватки воздуха и, подсознательно, ей захотелось убежать. Во рту пересохло.

– Ничего, – прошептала она, – совсем ничего.

Ханна кивнула.

– Наверное, тебе сейчас нелегко. – Она снова сочувственно улыбнулась; секунды, казалось, тянулись бесконечно долго, пока, наконец, Ханна не выпустила руки Клары, надвинула на лоб капюшон и, бросив напоследок участливый взгляд, развернулась и пошла прочь, оставив Клару стоять в одиночестве и с колотящимся сердцем наблюдать, как она уходит вниз по улице.

Осознав, что ее часть завершена – по крайней мере, пока, – Клара испытала облегчение. Но потом она посмотрела на противоположную сторону улицы и увидела, как Зои выходит из паба и медленно направляется вслед за Ханной, и страх вернулся. Что, черт возьми, она вытворяет, позволяя Зои ввязываться в эту историю? Ей захотелось добежать до подруги и силой оттащить ее, но, опасаясь, что Ханна повернет голову и увидит ее, Клара сделала над собой усилие и зашагала в ту сторону, откуда пришла. Правда, чувство тревоги взяло над ней верх раньше, чем она успела дойти до угла, Клара остановилась и развернулась в надежде бросить последний взгляд на Зои, прежде чем та скроется из виду. У нее перехватило дыхание. Там стояла Ханна. Не шла, как и ожидалось, а замерла как вкопанная недалеко от того места, где они расстались, и не мигая смотрела на Клару.

Клара испытала шок. Не в силах совладать с собой, Клара кинула взгляд на противоположную сторону улицы, пытаясь найти Зои, и, конечно же, заметила подругу чуть поодаль, стоящую около автобусной остановки и делавшую вид, что смотрит в телефон. В панике, Клара перевела взгляд обратно на Ханну. Проследила ли Ханна, как Клара стрельнула глазами в другую сторону? Неужели она выдала Зои? В любом случае, что, черт возьми, Ханна делала? Клара неуверенно подняла руку, помахала и вопросительно улыбнулась ей. Лицо Ханны какое-то время оставалось непроницаемым, потом она кивнула и, повернувшись спиной, пошла дальше.

Через дорогу напротив Зои пожала плечами, поймав испуганный взгляд Клары. Клара нащупала телефон.

– Зои, – сказала она, когда подруга ответила на звонок. – Я не сомневаюсь, что Ханна нас раскусила. Давай все бросим, это слишком опасно. Не ходи за ней, я уверена, она понимает, что происходит.

Зои говорила и, не останавливаясь, шла за Ханной по улице.

– Я ни в коем случае ничего не брошу. Хрен его разберет, что это сейчас было, но я точно знаю, Ханна ни разу не посмотрела на меня. Я продолжу следить за ней. Созвонимся позже. – Сказав это, Зои дала отбой.

Громко выругавшись, Клара подождала, пока они обе не скрылись из виду. Потом лихорадочно набрала номер Мака.

Он ответил сразу после первого гудка.

– Клара? Слава богу. Ты в порядке? Подожди, поставлю тебя на громкую связь.

Она быстро обрисовала произошедшее.

– Я не знаю, как поступить. Зои думает, что Ханна ее не видела, но тогда что, черт возьми, она там делала? Почему так на меня уставилась? Выражение ее лица было просто… о боже, я волнуюсь, у меня плохое предчувствие. Мак, по-моему, тебе следует позвонить Зои и сказать, что ей нужно возвращаться. Я…

Сквозь бессвязные обрывки фраз послышался голос Роуз.

– Нет! Не надо ей ничего говорить! Пожалуйста, Клара. Прошу тебя, дай Зои возможность проследить за ней до дома.

Клара закрыла глаза. Она почувствовала отчаяние, сквозившее в голосе Роуз. Потом она услышала Тома.

– Мама права, – согласился он. – Это наш единственный шанс.

Клара глубоко выдохнула.

– О’кей, – сказала она без энтузиазма. – Я возвращаюсь. Скоро увидимся.

Когда Клара вошла в квартиру Мака, в воздухе чувствовалось напряжение; она села вместе с ними за кухонный стол, четыре пары глаз уставились на нее, пока она описывала произошедшее, воспроизводя каждое слово и жест, стараясь ничего не упустить с того момента, как Ханна появилась перед ней, и заканчивая странным ощущением шока при виде застывшей на месте и наблюдающей за ней Ханны.

Клара окончила рассказ и воцарилась тревожная тишина, они безотрывно смотрели на лежащий в центре стола мобильный Клары, ожидая звонка от Зои.

– Господи, когда она позвонит? – спросила Клара дрожащим голосом.

– Давно пора, не так ли? – спросила Роуз.

– Не факт, – ответил Мак. Он посмотрел на Клару, обнадеживающе улыбнулся и добавил: – Уверен, что скоро.

В половине девятого раздался телефонный звонок – прошло полтора часа с тех пор, как Клара оставила Зои следить за Ханной. Клара бросилась к телефону и включила громкую связь.

– Зо? – сказала она. Слава богу, ты в порядке?

– Да, это я, – сквозь шум города послышался радостный голос запыхавшейся Зои. – Все хорошо. Еду обратно.

Клара с облегчением прикрыла глаза.

– Что случилось? До какого места тебе удалось проследить за ней?

– До самой квартиры. По крайней мере, предполагаю, что она там живет. Точнее, до Актона на северо-западе Лондона. Я шла за ней до станции метро Ливерпуль-стрит, потом мы ехали по Центральной линии. Я едва не прекратила слежку, потому что вагон практически опустел к тому времени, как мы добрались до нужной станции. Не думаю, что она меня заметила. Она вышла на станции Актон когда на улице было еще полно народу. К счастью, она живет недалеко от подземки и на протяжении почти всего пути меня отделяла от нее шумная компания выпивших парней, так что думаю, мне ничего не угрожало.

Том прочистил горло и громко произнес:

– Как выглядит ее дом?

– Как трущобы. Старое массивное шестиэтажное здание викторианской эпохи, по квартире на этаже. Когда Ханна вошла, загорелся свет в окне на первом этаже – это ее квартира, я уверена. Я обошла дом: с противоположной стороны расположена парковка и туда же выходит запасная дверь, опять же, как я думаю, из ее квартиры. Я вам эсэмэской скину адрес.

Когда Зои отключилась, они вытаращили друг на друга глаза.

– Черт, – сказал Том.

– И что нам теперь делать? – нервно спросил Мак.

– Повременим, – ответил Оливер. – Повременим до полуночи, когда она меньше всего ожидает нас увидеть, и направимся туда.

– А потом что? – спросил Том. – Она откроет нам дверь и поприветствует нас, да?

– Нет, – спокойно ответила Клара. – Она так не сделает.

31

Лондон, 2017

Было два часа ночи, когда они впятером направились в сторону Актона в машине Тома. Клара смотрела в окно на темные, почти опустевшие улицы пригорода. Ее все еще пробирала дрожь, хотя Том включил отопление в машине на полную мощность. В атмосфере возрастающего напряжения они слушали, как спутниковая система навигации дурацким женским голосом давала указания, приближая их путешествие к неизвестному концу.

Клара засунула окоченевшие руки в карманы куртки, но почувствовав что-то острое, испуганно вытащила их наружу. Перед отъездом Мак отозвал их с Томом в сторону.

– Думаю, вы должны это взять, – сказал он, и Клара увидела у него в руке два небольших кухонных ножа.

Она отпрянула.

– Нет! Ты сошел с ума? Я не…

Но Мак с мольбой в голосе произнес:

– Мы не знаем, что она сделает, когда мы туда доберемся. Она опасная психопатка. Спрячь его в карман. Пожалуйста, Клара, на всякий случай, о’кей?

Клара посмотрела на Тома и после того, как он, пожав плечами, положил один из ножей себе в карман, нехотя сделала тоже самое.

«Вы у цели», – чинно проинформировала их система навигации, когда они, наконец, повернули на широкую улицу с отдельно стоящими вдоль дороги огромными домами. Клара просматривала номера на входных дверях погруженных в тишину зданий пока они медленно ехали вдоль улицы.

– Номер восемьдесят два должен быть там впереди, на углу, – сказал Том, припарковав машину и заглушив двигатель. Никто не двинулся с места.

Клара подумала, что когда-то этот район считался богатым. В каждом из этих громадных, мрачных домов викторианской эпохи жило по одной семье с прислугой. Теперь же у них был определенно запущенный вид, дома поделили на бесчисленные квартиры или жилые комнаты, с их стен облупилась краска, палисадники заросли – все это создавало ощущение быстротечности и неминуемого упадка. Где-то в конце улицы шумная вечерника была в самом разгаре, пьяные крики смешивались с музыкой, грохочущей из какого-то скрытого от из взора окна. Здесь же все было тихо и спокойно.

– Ну что же, – сказала Клара, нерешительно оглядывая остальных.

Дом под номером восемьдесят два, расположенный в конце улицы, выглядел убого даже по сравнению с остальными, его палисадник был завален мусором, на входной двери виднелось шесть звонков. Где-то близко на улице хлопнула дверь, заставив Клару подскочить, послышался стук шагов по асфальту, сопровождаемый глухим смехом, который быстро потонул в тишине. Пронеслась одинокая машина.

– Давайте проверим сначала запасной выход с другой стороны, – прошептал Том.

Как Зои и говорила, обогнув угол, они увидели небольшую практически пустынную парковку, где стоял потрепанный «рено» и мопед без переднего колеса. Клара кивком показала на запасной выход, рядом с которым была груда переполненных мусорных пакетов.

– Это, должно быть, дверь, которую упоминала Зои, – прошептала она. – Думаете, она действительно ведет в квартиру Ханны? – Клара поежилась при мысли, что они так близко к цели.

Они переглянулись.

– Слушайте, – сказал Мак. – Я думаю, на всякий случай, мне следует остаться здесь, снаружи. Я смогу ее остановить, если она решит бежать этим путем, и при необходимости вызвать полицию…

Том кивнул и посмотрел на Роуз.

– Ты тоже оставайся.

– Ни в коем случае! – ответила она. – Я так далеко зашла. Я хочу ее увидеть, поговорить с ней. Мне нужно это сделать, Том.

Том, казалось, собирался с ней спорить, но в итоге пожал плечами и кивнул.

– Тогда пошли, – сказал он.

Они вчетвером вернулись к главному входу, оставив Мака позади здания. На прощание Клара помахала ему рукой.

Было два сорок ночи. Они помедлили на нижней ступеньке крыльца. Во всем доме не горел свет, окна первого этажа были плотно занавешены. Нервно переглянувшись, они уставились на ряд звонков, под которыми к двери скотчем были прикреплены бумажные таблички с плохо читаемыми надписями, на первой из них черными потекшими чернилами было выведено «Квартира А».

Внезапно Том решительно поднялся по ступенькам и нажал пальцем на звонок квартиры на последнем этаже. Все затаили дыхание. Ответа не последовало, и рука Тома уже зависла над следующей кнопкой, когда домофон затрещал и щелкнул.

– Какого черта еще принесло? – прорычал низкий мужской голос.

– Извини, друг, – сказал Том, – Я думаю, что…

– Отвали или я звоню в полицию.

Послышался щелчок и домофон замолчал.

– Позволь мне. – Клара нажала на следующий звонок, и они замерли в ожидании. Никто не ответил. Потом на звонок под ним. Треск и заспанный женский голос с ямайским акцентом произнес: «Да, алле?» – Извините, – сказала Клара, – боюсь, дверь захлопнулась, а я забыла ключи дома, я живу на первом этаже. Мне очень жаль, но не могли бы вы…

Женщина неодобрительно цокнула языком.

– Твою ж мать.

Дверь зажужжала. Все вошли.

В подъезде они уставились друг на друга с выпученными глазами. Это был кошмар: сильно потертый, покрытый пятнами ковер, на полу кучи брошюрок с рекламой доставки еды и невостребованной почтой, на грязных стенах намалеваны граффити, несвежая краска, проступающая плесень, затхлый кислый запах. И в дальнем конце перепачканная обшарпанная дверь.

– Это, должно быть, она, – прошептал Том.

Клара повернулась к остальным. С трудом сглотнула.

– Действуем, как запланировали? – спросила она. – Встаньте сзади меня так, чтобы вас не было видно. – Все беззвучно кивнули и прижались к стене.

По спине у Клары пробежал холодок, когда она подошла к двери и постучала. Секунды текли в абсолютной тишине. Клара сжала кулак и вновь постучала, на этот раз сильнее. Она напрягла слух и ей показалось, что она слышит шорох изнутри.

– Ханна. – Хриплый звук вырвался из уст Клары. Она прочистила горло и постаралась говорить громче. – Ханна, это Клара.

Было тихо, но Клара ощущала, что Ханна стоит за дверью и прислушивается. Голос Клары задрожал, когда она сказала:

– Я одна. У меня в руке телефон и я могу в любую минуту позвонить в полицию. Я хочу поговорить.

И вдруг Ханна выкрикнула из-за двери:

– Уходи или я прикончу его. Убирайся отсюда ко всем чертям!

Клара с колотящимся сердцем сделала шаг назад. Когда они обсуждали эту ситуацию на кухне Мака, перебирая варианты, как заставить Ханну открыть дверь, план, на котором они в итоге остановились, показался им осуществимым. Но здесь и теперь, в нескольких дюймах от Ханны, он выглядел абсурдным, невыполнимым, как если бы они решили свалить дерево при помощи перочинного ножа. Если у нее сейчас не получится, что будет с Люком? Они, вероятно, тронулись рассудком, раз решили брать на себя такой риск. Она сделала глубокий вдох.

– Ханна, – сказала Клара. Мне все известно. Я знаю, что случилось с твоей мамой. Знаю, как она в действительности погибла.

Вновь тишина. Клара почувствовала, как ком подступил к горлу. И тут Ханна произнесла: «Ты врешь». Но вот оно, Клара была уверена – промелькнула слабая тень сомнения.

– Нет, – сказала она, – я не вру. Впусти. Я увижу Люка и расскажу, что произошло с Надей. Роуз открыла мне правду. Она рассказала, как на самом деле твоя мама погибла в ту ночь. – Клара не слышала ничего, кроме своего учащенного тяжелого дыхания. – Ханна, – повторила она, – открой дверь.

Ничего, только густая невозможная тишина.

– Твоя мама говорила о тебе перед смертью, – произнесла Клара. – Она что-то сказала Роуз, и, думаю, тебе будет это интересно услышать. Впусти меня, Ханна. Я одна. Я только хочу увидеть Люка.

Неожиданно это случилось: послышался щелчок замка. Клара на короткое мгновение прикрыла глаза, а когда открыла увидела перед собой Ханну. Секунду они смотрели друг на друга, а потом Том с силой отодвинул Клару так, что она отлетела, и грубо втолкнул обратно в квартиру Ханну, яростно вскрикнувшую от неожиданности.

– Чертовы суки, – прошипела со злостью Ханна, прежде чем Том схватил ее за горло и ударил головой о стену.

– Где мой брат? – прокричал он. – Где Люк? – Он затащил ее дальше в квартиру, другие зашли за ним следом.

Клара нащупала рукой выключатель, и все пятеро вздрогнули от внезапного холодного яркого света и, беспомощно щурясь, огляделись вокруг. Это была маленькая унылая квартира под стать подъезду, только здесь еще стоял отвратительный запах: едкий сигаретный дым пропитал за несколько десятилетий стены и воздух. Из узкой прихожей можно было попасть в гостиную, крохотную кухню и еще в три комнаты, двери в которые были закрыты.

– Люк? – крикнул Том. – Люк, где ты?

Глухой стук раздался из дальней комнаты, и Клара бросилась к ней.

– Он там, – воскликнула Клара, но когда она попробовала повернуть ручку, оказалось, что дверь заперта. Стук не стихал. Клара повернулась к Ханне. – Открой! Где ключ?

Ханна не пошевелилась, тогда Оливер подошел к двери и навалился на ручку всем своим весом, но она не поддалась. Он посмотрел на Ханну.

– Дай нам ключ, – сказал он.

Ее лицо растянулось в ухмылке.

– Да пошел ты.

– Прекрати, Ханна, – закричал Оливер. – Довольно! Это конец. Открой дверь.

– Нет, это не конец, – ответила она. – Этому никогда не будет конца.

Испустив крик отчаяния, Клара бросилась к другой двери – та была не заперта: девушка включила свет и оказалась в комнате с матрасом на полу, рядом стоял деревянный шкаф, наверху которого она нащупала ключ. Схватив его, Клара вернулась к запертой двери. Трясущимися руками она вставила ключ в замочную скважину, повернула и рывком открыла дверь. Комната была погружена в темноту, Клара щелкнула выключателем и вскрикнула от ужаса. На кровати с кляпом во рту, весь обмотанный толстой изолентой, лежал Люк, его глаза чуть было не вылезли из орбит, когда он испустил отчаянный приглушенный стон.

Клара застыла как вкопанная, и Роуз пробежала мимо нее. Обхватив сына руками, она заголосила: «Ох, мой дорогой, мой дорогой мальчик», следом зашел Оливер, он опустился на колени рядом с Люком и стал разрезать изоленту одним из ножей Мака, а потом тоже обнял сына. Когда Люка освободили от кляпа, он закашлял, сплюнул несколько раз и облегченно выдохнул. Он жутко выглядел: тощий, покрытый синяками, футболка перепачкана кровью, глаза впали, побледневший и осунувшийся, руки изрезаны ножом, раны сочатся. Когда Люк посмотрел мимо своих родителей в сторону Клары и произнес ее имя с облегчением и тоской, она очнулась от оцепенения и подошла к нему, крепко прижала к себе его исхудавшее тело и всё напряжение, все волнения и страхи последних недель ушли, и слезы хлынули большим потоком.

Потом, почувствовав, как он напрягся, Клара проследила за его взглядом и увидела, что он смотрит на стоящую около двери Ханну: Том крепко держал ей руки за спиной, но глаза Ханны блестели и ее почти лихорадило от восторга. Люк неуверенно встал на ноги, злость вызвала в нем прилив энергии, он прошел через всю комнату и встал рядом с Ханной.

– Ты, чертова сука, психопатка, – закричал он с раскрасневшимся от гнева лицом, – ты – долбаная злобная тварь!

Ханна рассмеялась.

– Спокойнее, спокойнее, Люк.

– Я убью тебя. Убью ко всем чертям!

– Ох, боже ты мой, прекрати распускать нюни, – сказала Ханна. – Я тебя кормила, не так ли? Ну, иногда… – Она вздернула брови. – Даже провожала тебя до горшка, когда было совсем невтерпеж.

Клара увидела, как Люк вспыхнул от унижения. И потом она сделала то, что раньше никогда не делала. Она подошла к Ханне и наотмашь ударила ее по лицу так сильно, что звук от пощечины эхом прокатился по комнате, а ее ладонь заныла от боли.

У Ханны перехватило дыхание, в ее глазах на мгновение загорелся злобный огонек, но она быстро пришла в себя, и ее лицо приняло насмешливое выражение.

– Наконец-то хоть у кого-то есть яйца.

Клара посмотрела на нее с отвращением.

– Что теперь? – спросила она. – Отправишься за свои дела в тюрьму. И какой в этом смысл?

– Какой смысл? – переспросила Ханна. – Это. – Она жестом показала в сторону стоявших перед ней Роуз и Оливера – отчаявшихся, сломленных. – Смысл в этом.

– Ты обещала оставить нас в покое, – сказал Оливер. – Мы заплатили тебе не одну тысячу, чтобы ты держалась подальше от Тома, подальше от всех нас. Ты сказала, что на этом все закончится.

– Ну да. Пока я вновь не встретила Люка.

– Где? – спросил Том.

Ханна вызывающе повела плечами.

– Я только вышла из реабилитационного центра – дерьмо собачье, куда меня отправили по решению суда после последнего ареста, – и попрошайничала около станции Лестер-сквер. И тут он появился, как подарок небес. Я сразу его узнала. – Ее лицо озарилось, словно это было одним из лучших воспоминаний. – Я проследила за ним до офиса, потом до дома, и прошлое снова нахлынуло на меня. – Она посмотрела на Оливера. – Что ты сделал, как отдал меня. И вот стою я там с протянутой рукой, уламываю незнакомцев, чтобы как-то сводить концы с концами, и думаю, интересно, как там поживает мой дорогой папочка?

Она помолчала, пристально глядя на Оливера.

– У меня вошло в привычку всюду следовать за ним и я кое-что раскопала. – Она посмотрела на Клару и расхохоталась. – Выяснилось, что милый Люк не такой уж пай-мальчик, не так ли? Выяснилось, что он трахает офисную шлюшку. И я подумала, вау, яблочко от яблони недалеко падает, да? – Она вновь уставилась на Оливера. – Я поняла, он как ты: прикидывается благопристойным честным парнем, а на поверку оказывается отвратительным, мерзким ублюдком. Чертов грязный манипулятор! – Она улыбнулась. – Что отец, что сын.

Воцарилось гробовое молчание. Вся веселость сошла с лица Ханны, не спускающей глаз со своего отца.

– Это меня действительно взбесило, – сказала она спокойно. – Я как будто вернулась в прошлое. И я стала посылать ему сообщения, издеваться над ним, давая понять, что я за ним наблюдаю, что мне известно какой он человек, и через какое-то время я поняла, что могу убить трех зайцев одним выстрелом: воздать Люку по заслугам, получить еще немного деньжат от тебя, папочка, но, самое главное, – она посмотрела на Роуз, и выражение ее лица, ледяная ненависть во взгляде заставили Клару содрогнуться, – самое главное – отплатить тебе, убийца сраная, той же монетой.

Роуз побледнела.

– О чем ты говоришь?

– Я могла оставить тебя в покое на несколько лет, но я никогда не забывала о том, что ты сделала. Ты убила мою маму, забрала ее у меня – так почему бы и мне не забрать что-нибудь у тебя? Почему бы Люку не умереть – это все, чего ты заслуживаешь.

– Ты собиралась его убить, – прошептала Клара, осознание того, что они едва не потеряли Люка, пробрало ее, как прикосновение холодного щупальца.

Прежде, чем Ханна успела ответить, Роуз прокричала:

– Я не имею никакого отношения к смерти твой матери! Она спрыгнула!

– Чушь собачья! – Взгляд Ханны был полон отвращения. – Она бы меня не оставила. Я – все, что у нее было. Ты последней видела ее в живых. Ты убила ее.

Роуз сделала шаг к Ханне.

– Послушай меня! Твоя мать была разгневана, не контролировала себя! Она была серьезно больна, она сама спрыгнула.

– Я тебе не верю.

– Где моя дочь? – безнадежно спросила Роуз. – Ты знаешь, где она, что с ней случилось? Скажи, где Эмили, ради всего святого!

– Она мертва, – последовал торжествующий ответ. – Всё так! Умерла так же, как и моя мама – сброшена пинком под зад в море.

С лица Роуз сошли все краски.

– Нет… – Она покачала головой: – Нет… я тебе не верю. Я знаю, ты лжешь.

Ханна засмеялась.

– Я ей сказала, что встречу ее на скале в Данвиче. Сказала, что хочу пойти туда и вспомнить свою маму. – Она насмешливо улыбнулась. – Она казалась себе такой благородной, когда сопровождала меня туда, стояла рядом с бедной покинутой сестрой, которую раньше не знала, отказавшись от родителей, отправившись в самостоятельное плавание, чтобы кому-то что-то доказать. Господи, ее просто распирало от этого чувства – обыкновенная лицемерная сука! Скажем начистоту: я оказала миру большую услугу. Но, как бы то ни было, теперь ты знаешь. Красиво, правда? – Она посмотрела на Роуз и Оливера. – Ваша дочь и моя мама нашли последнее пристанище в одном и том же месте. Как поэтично, не правда ли?

Роуз с ужасом уставилась на нее.

– Нет, – прошептала она. – Это неправда.

Оливер, который до этого хранил ошеломленное молчание, вдруг закричал:

– Тела не было! Если бы ты говорила правду, ее тело рано или поздно вынесло бы на берег.

Роуз обернулась и посмотрела на него с надеждой.

– Да, – произнесла она. – Правильно. Тела не было. Его бы нашли, так? Тело бы нашли.

Ханна хохотнула.

– Ну, может, на каком-нибудь удаленном пляже и есть маленькая кучка костей Эмили. Черт его знает, да и какая разница?

– Я тебе не верю, – вновь заголосила Роуз. – Ты врешь. Тело бы нашлось. Нашлось бы!

Ханна задумчиво посмотрела на нее.

– Знаешь, она тебя звала. Падая, как только поняла, что умрет. Звала свою мамочку, как маленький ребенок. Роуз, а я… звала свою, когда ты ее убивала? Я тоже?

Лицо Оливера перекосило от ненависти и отчаяния.

– Она спрыгнула. Твоя мама сама спрыгнула. – И он разрыдался, содрогаясь от боли; в это время Том достал телефон и вызвал полицию.

32

Озерный край, 2017

Я живу в тихой деревне, скорее, даже деревушке, неподалеку от озера Уиндермир. Спокойное место вдали от цивилизации, где, как мне казалось, прошлое не будет меня преследовать. Я переехала сюда из Кембриджшира после смерти Дага и Тоби, чтобы быть ближе к моим пожилым родителям, и осталась здесь, когда и они умерли. Я создала для себя тихую уединенную жизнь, только я и моя собака Руфус, а если другим жителям этой крошечной общины известна моя история, если они до моего приезда сюда узнали из газет и до сих пор помнят ужасающие подробности убийства моей семьи, то они это держат при себе, за что я им благодарна.

Но сейчас фотография Ханны опять не сходит с первых страниц газет, суд над ней, вызвавший шумиху в прессе, – мечта любого издателя таблоида. В конце концов, там есть все: две чудесные девушки, состоятельная успешная семья, разрушенная адюльтером, похищением человека, суицидом и убийством – никто из участников этой ужасной истории не избежал порицания. Каждый наш поступок, любая деталь этой истории были предметом всеобщего внимания и держали общественность в напряжении последние шесть недель.

Неизвестно, каков будет результат. Ханна наверняка снова отправится в тюрьму – в этот раз ей не отвертеться. Она похитила Люка, призналась в убийстве Эмили, хотя, конечно, сейчас все и отрицает. А что с нами? Как быть со связью Оливера с Надей, ее смертью, похищением маленькой Ланы? Со всем этим сложным и запутанным клубком.

Стало ясно, что голословные обвинения Ханны в связи со смертью ее матери ничем не подтверждаются. В конце концов, кто поверит в гневные тирады отчаявшейся женщины, известной лгуньи, убийцы и похитительницы, направленные против Роуз, безукоризненно державшейся на суде? Почти семидесятилетняя женщина-хирург на пенсии, спасшая жизни бесчисленного количества детей, посвятившая долгие годы благотворительной деятельности, снискавшая любовь коллег и окрестных жителей. Добрая и благородная душа. Действительно, Роуз получила широкую поддержку у публики, считавшей, что она достаточно настрадалась. Уверена, это доставило ей удовольствие – ей всегда было важно быть любимой.

Для Оливера все сложилось не так радужно. По-видимому, у него было море других интрижек с его бывшими студентками до, на протяжении и даже спустя значительное время после его связи с Надей, многие из девушек возникли невесть откуда и принялись рассказывать свои истории про то, как они стали жертвами «приставучего препода-извращенца», в связи с чем британская публика испытывала смешанное чувство злорадства и приятного возбуждения.

Что касается меня и моего участия в истории с маленькой Ланой – в обществе сложилось мнение, что мне ничего страшного не грозит. Люди считали, что я тоже уже достаточно пострадала: мои муж и сын были убиты. Но я должна понести наказание, я хочу понести наказание. На протяжении десятилетий на меня давило чувство вины за содеянное перед скорбящей семьей Нади. Ее родители умерли, так и не узнав правды, и за это я должна заплатить.

Все равно, так или иначе, они разберутся в этой грязной истории, одних людей накажут, других – отпустят на свободу, шумиха в конце концов поутихнет, пока другая трагедия не возродит ее вновь. Правда, есть одна вещь, о которой они никогда не узнают, о ней почти никто не знает – это то, о чем мне рассказала Роуз в ночь смерти Нади, в ту самую ночь, когда они принесли к нашим дверям маленькую Лану. Они не знают, что когда Даг отвел Оливера на кухню подогреть бутылочку с молочной смесью, Роуз, у которой от волнения округлились глаза, обратилась ко мне:

– Бет, – сказала она. – Бет, мне нужно кое-чем с тобой поделиться.

Я удивленно посмотрела на страдальческое выражение ее лица.

– Что случилось? Что, Роуз?

И она мне открылась.

– Я толкнула ее, Бет, – прошептала она. – Я толкнула ее.

Я в ужасе уставилась на нее.

– Я договорилась о встрече, хотела объяснить, что ей не стоит продолжать, ей никогда не получить Оливера, он мой муж и она должна прекратить домогательства. Но она вела себя так заносчиво, кошмарно, издевалась надо мной, провоцировала меня, говорила, что Оливер преследовал ее, что он… спал со многими своими студентками. Это было враньем, чушью! Я потеряла голову, не знаю, как это произошло, я только хотела остановить ее. Хотела, чтобы она прекратила болтать, разрушать нашу жизнь. Я думала о моей дорогой малышке и нашей прекрасной жизни, а эта глупая ужасная девица смеялась надо мной, над нами, говорила, что я обманываю сама себя, что всем в университете известно, каков на самом деле мой муж.

– Роуз. – Это все, что я смогла сказать. – Роуз, господи, нет. – Я хотела заткнуть уши и не слышать ее больше, хотела, чтобы она замолчала.

– Я толкнула ее. Ох, Бет. Я толкнула ее. Я желала ее смерти, пусть на мгновение, но это так. Даже после того, как она упала… я обрадовалась. – Она испуганно посмотрела на меня. – Ох, Бет, что случилось… что со мной случилось? Что мне делать?

Я слышала, как Даг и Оливер разговаривали на кухне. У меня было несколько секунд, чтобы принять решение.

– Тс, – сказала я. – Тс, Роуз. Помолчи и дай мне подумать. – Она растерянно смотрела на меня, не отводя глаз от моего лица. – Роуз, – сказала я, наконец, – не рассказывай ни одной живой душе об этом. Никому, никогда. Оливер знает?

Она покачала головой.

– Ты единственный человек, кому я доверилась.

– О’кей, хорошо. – Я услышала приближающиеся голоса, они должны были вот-вот войти. – Она спрыгнула, Роуз, – сказала я. – О’кей? В этом не было твоей вины.

Она кивнула, ее глаза округлились от страха.

– Да.

– Это наш с тобой секрет, никто никогда не сможет догадаться.

– Ты никому не проболтаешься? Обещаешь?

– Обещаю.

На протяжении многих лет я осмотрительно опускала эту деталь, говоря сама с собой о том, как Ханна пришла в нашу жизнь. Так все видится в несколько ином свете, правда? Понимаете, я хотела, чтобы Лана была моей. Я поняла это сразу, как только Роуз появилась на пороге моего дома той ночью. Если бы Даг узнал правду о смерти Нади, он пошел бы в полицию. Не сомневаюсь. Так что, давая обещание Роуз хранить ее секрет, в глубине души я думала прежде всего о себе. У меня больше нет сил притворяться, и не важно, что я очень старалась вычеркнуть прошлое из памяти. Получается, я ничем не лучше Роуз? Да, в действительности, я склонна так считать.

Итак, я сдержала обещание, данное Роуз той ночью. Не рассказала ни одной душе. По правде говоря, с тех пор никто из нас больше не вспоминал об этом, даже в тот день, когда Ханна шпионила за нами, пока мы общались на кухне. Она услышала, как Роуз сказала, что была последним человеком, видевшим Надю живой, и поэтому все подумают на нее как на убийцу, а Ханна, не желавшая верить в то, что ее мама добровольно бросила свою дочь, самостоятельно сложила два плюс два. Я хранила секрет Роуз долгие годы, пока в один прекрасный день меня не разыскала Эмили.

Прошло семь лет после пожара, семь лет после того, как Ханна рассказала Эмили правду про ее отца и про то, что они сестры. Семь лет со дня ее исчезновения. Не знаю, как ей удалось меня найти в таком богом забытом месте, возможно, мои бывшие соседи или администрация клиники, где я работала, дали ей мой новый адрес. Однажды днем она неожиданно постучалась в мою дверь. Помню, когда Эмили показалась на пороге моего дома, внутри у меня все опустилось – я ее сразу узнала, потому что видела в Саффолке вместе с Ханной, представлявшейся тогда «Бэкки».

– Эмили, – сказала я. – Ты Эмили Лоусон, правильно? Что ты здесь делаешь?

У меня было ощущение, что ко мне явился призрак из прошлого. В глубине души я верила, что она мертва, так же как Даг и Тоби – еще одна жертва Ханны.

– Я могу пройти? – спросила она. У нее были ясные голубые глаза Роуз и темные густые волосы Оливера: такая красивая девочка или, скорее, – молодая женщина; ей было тогда двадцать пять лет.

Эмили сказала, что ей известно, кто я – женщина, воспитавшая Ханну, убившую впоследствии моих мужа и сына. Она поделилась, что живет в настоящее время во Франции и еле-еле сводит концы с концами, работая официанткой в отеле.

Безусловно, я пригласила ее в дом и мы сели у меня на кухне.

– Твои родители знают, где ты? – спросила я. Я коротко виделась с Роуз после пожара, до моего отъезда, поэтому мне было известно, в каком отчаянии она пребывала, все еще пытаясь разыскать свою дочь, но после этого за семь лет мы не общались ни разу.

Эмили помедлила с ответом, опустив голову.

– Нет, – сказала она наконец. – Я не говорила с ними с того дня, как ушла.

– Разве ты не встретишься с ними? Не скажешь, где ты? Что с тобой все в порядке?

Она покачала головой, и ее глаза наполнились слезами.

– Я так сильно скучаю, – сказала она. – Я поняла, что не в состоянии вернуться назад – только не после того, что сделал мой отец. Я не в состоянии вернуться и делать вид, что ничего не произошло, что мне неизвестно про Ханну, про то, что он отдал свое собственное дитя. Я не смогла бы жить с этим, хранить ради моих родителей их ужасный секрет, позволив братьям расти в неведении, что у них где-то есть сводная сестра.

Я кивнула.

– Но зачем ты пришла ко мне, Эмили? После всех этих лет?

– Потому что… – Она опустила глаза и, проследив за ее взглядом, я увидела наметившийся животик и догадалась.

– Ты в положении, – сказала я.

Она внимательно посмотрела на меня своими прекрасными голубыми глазами.

– Я собиралась держаться в стороне. Но сейчас мне кажется, что это неправильно. Я хочу, чтобы моя семья узнала о ребенке. – Она расплакалась.

– Тогда иди к ним, – сказала я.

– Мне нужна правда, Бет, – ответила она. – Я должна знать.

– Знать что? – спросила я, оттягивая время, потому что уже понимала, о чем она хочет меня спросить.

Эмили помедлила, потом взглянула мне прямо в лицо и произнесла:

– Ханна мне сказала, что моя мать столкнула Надю. Что она ее убила. Это правда?

– Убила ее? – повторила я. – Что заставило тебя так думать?

– Ханна мне сказала. Она звучала уверенно. Была абсолютно убеждена. Мне важно знать правду, действительно ли моя мама это сделала. Потому что, если она способна совершить такую гнусность, я никогда не вернусь. Я не захочу ее больше видеть.

Я посмотрела на нее. До сих пор не знаю, почему я так сказала, единственное, что приходит в голову – я все еще была переполнена болью и негодованием. Я потеряла семью и, признаюсь честно, винила в этом Роуз. Вся ответственность за смерть Дага и Тоби лежала исключительно на ней. Так зачем же мне врать ради нее? Зачем говорить Эмили, что ее мать невинна, позволив им воссоединиться, воссоздать идеальную волшебную жизнь, в то время как моя лежит в руинах и ничего в ней больше не осталось? Однажды я попросила Роуз о помощи, но она мне отказала – зачем мне сейчас помогать ей? И я рассказала. Выложила все начистоту, смотря ей прямо в глаза:

– Да, это правда.

Она тяжело вздохнула, изменившись в лице.

– Так, значит?

Я была готова моментально взять свои слова обратно, потому что видела, что Эмили мне не поверила, не поверила, что ее мать способна на такой омерзительный поступок. Я видела, что ей хочется услышать, что ее мать невиновна, вернуться в семью, навести мосты в отношениях с отцом, зажить как прежде, а я всего за несколько секунд лишила ее всего этого.

– Эмили, – сказала я, – иди к родителями, они тебя любят – что бы они ни совершили, они тебя очень любят. Встреться с ними, я потеряла свою семью, не теряй свою.

Но она отвернулась от меня.

– Не могу.

– Куда же ты пойдешь? Что будешь делать? Ты еще вместе с отцом твоего будущего ребенка?

Она покачала головой.

– Мы расстались, – тихо сказала она. – Ему это не нужно. Не знаю, что я буду теперь делать. Прошлым летом я подружилась с девушкой из Глазго, у меня сохранился ее адрес. Может, разыщу ее, постараюсь найти там работу.

– Ты справишься?

Эмили горько посмотрела на меня.

– Думаю, разберусь. – Она вытерла слезы. – Не рассказывай им, Бет. Обещаешь? Никогда не говорить моей матери о нашей встрече сегодня.

– Обещаю, – сказала я.

Она кивнула и какое-то время мы смотрели друг на друга, потом она встала и ушла, тихо прикрыв за собой дверь.

Я часто о ней думаю, задаюсь вопросом, где она сейчас и что с ней стало. Мне нравится представлять, что где-то, возможно в Шотландии, она счастливо живет со своей собственной семьей.

Наверное, стоит рассказать Роуз; она все еще убеждена, что ее дочь умерла, став еще одной жертвой Ханны. Было бы правильно открыть ей правду. Но потом я вспоминаю о том дне на кухне много лет назад, когда я умоляла Розу о помощи и не получила ее – и это после всего, что я сделала для нее. Я предупредила ее о Ханне, но она оставила меня одну разбираться с этим. И теперь после суда Роуз вышла сухой из воды, находится вне всяких подозрений. Месть – слишком сильное слово, но, может быть, это своего рода возмездие за все, что она сделала с Надей и за то, что позже случилось с моим собственным ребенком. Допускаю, мне нравится идея о том, что Эмили теперь свободна от всего и всех, включая Роуз и Оливера, что она единственная из нас, по крайней мере, кто еще может начать все с чистого листа где-нибудь в другом месте.

33

Лондон, 2017

Сегодня Клара в последний раз дала показания; на выходе из здания суда она обернулась, чтобы бросить прощальный взгляд на огромное строение из белого кирпича, надеясь никогда сюда больше не возвращаться, и испытала несказанное облегчение. Наступил сентябрь, было еще тепло, дул легкий ветерок, с деревьев, растущих вдоль магистрали, переполненной автобусами, слетали первые листья на испещренные солнечными зайчиками тротуары. Она достала мобильный и, увидев два пропущенных звонка Люка, замерла на полпути.

С момента выписки из больницы Люк жил в «Ивах», приходил в себя после перенесенных испытаний. Она лишь раз ездила в Саффолк, чтобы навестить его. Они бродили по полю за домом его родителей, наконец-то получив возможность поговорить с глазу на глаз, впервые с того времени, как Люк был найден в квартире Ханны. Во время прогулки Клара украдкой рассматривала Люка; она заметила, насколько сильно он изменился после пережитого. Дело было не только в еще не затянувшихся шрамах на руках; она обратила внимание, что в его глазах, когда-то полных самодовольного благодушия, появилась нерешительность, несвойственная Люку. Куда-то исчезла легкая улыбка, вечно витавшая на его губах. Она прекрасно понимала, что его рука, которой он раскачивал в такт шагам, рано или поздно непроизвольно потянется к ее руке.

Люк рассказал, как однажды вечером познакомился с Ханной в пабе.

– Мы оказались рядом около барной стойки. У нее был немного потерянный вид, я ей улыбнулся, завел разговор о том, о сем и она рассказала, что ее бросил парень. Я купил ей выпивку.

– Ясно, – сказала Клара, не отводя глаз от горизонта, пока они устало шли через луг, заросший первоцветом. Она для себя решила не допускать взаимных упреков во время его рассказа, но сейчас ее сердце переполнили боль и горечь и она нервно сглотнула, пытаясь успокоиться.

Люк изумленно посмотрел на нее.

– Клара, ничего такого, клянусь! Но… это сложно, было в ней что-то… не могу точно описать, у меня возникло ощущение, что я откуда-то ее всегда знал. С ней было интересно, мы говорили про музыку, искусство и другие вещи; оказалось, что мы посещали одни и те же фестивали и концерты, любили одинаковые фильмы, она даже была на той же выставке, что и я, с разницей в неделю. Слова, слетавшие с ее губ, ее рассуждения, попадали в самую точку, меня к ней тянуло. Беседа текла легко, Ханна мне показалась невероятно интересной, живой и общительной. Ты знаешь, что я люблю знакомиться с людьми, говорить с ними, мы с ней нашли общий язык, вот и все.

Клара сухо кивнула.

– Что произошло дальше?

– Мы попрощались, и я забыл о ней. Я счел это не более, чем приятным вечером. Я и не рассчитывал на продолжение. Но примерно через месяц после той встречи, когда я выходил из офиса, рядом со мной притормозил фургон, за рулем сидела Ханна. Ханна окликнула меня по имени, она, казалось, не ожидала меня увидеть, поинтересовалась, куда я иду и, узнав, что я направляюсь домой, предложила подбросить, поскольку ехала в мою сторону, на восток.

– И ты забрался в фургон, – сказала Клара.

Он посмотрел на нее.

– Поверь, начиная с того момента, я жалел об этом ежеминутно каждый день. Я оказался чертовым дураком. Это был минутный порыв, все произошло спонтанно. – Он пожал плечами. – Я подумал, черт, а почему бы и нет?

– Господи, Люк!

– Знаю, знаю. У нее на пассажирском сиденье я с большим удивлением заметил бутылку виски, который мне очень нравится, об этой марке виски немногие знают, но она моя любимая. Как бы там ни было, когда я упомянул, что обожаю этот виски, она предложила сделать глоток… позади был длинный день и я пару раз приложился к бутылке, пока мы болтали… Следующее, что помню – я очнулся в кромешной темноте на парковке в какой-то чертовой глуши.

– В Даунсе.

– Точно. – Он замолчал, и Клара заметила, как тяжело дышит Люк от страха и напряжения. – Мои запястья и лодыжки были связаны. Ханна показала нож. Приказала выходить из машины, а когда я отказался, порезала меня, предупредив, что будет намного хуже, если я не послушаюсь ее. Меня еще немного мутило и я не понимал, что происходит… она вытащила меня из фургона и, расслабив на ногах веревку, чтобы я мог кое-как дотащиться до другой машины, припаркованной в паре футов от нас, велела сесть в нее, после чего мы снова поехали.

– Вы вернулись в Лондон? – Клара нахмурилась. – Зачем она так поступила?

– Думаю, чтобы сбить полицию с толку.

Клара попыталась представить, каково это было – оказаться в той машине в состоянии полного шока. Словно прочтя ее мысли, Люк сказал:

– Я до смерти испугался. Это было как во сне, знаешь, я проснулся и подумал, что все происходящее – шутка, розыгрыш. А потом Ханна опять меня порезала и до меня внезапно дошло, как сильно я влип и что она абсолютно не в своем уме. По пути в Лондон я то терял сознание, то приходил в себя, а Ханна молола всякую чепуху про отца и Эмили. Я понял, что это она посылала мне сообщения и фотографии; чем больше Ханна говорила, тем безумнее она мне казалась, стало окончательно ясно, в какое дерьмо я вляпался. Но я не терял надежды. – Он горько рассмеялся. – Понимаешь, я же высокий, с хорошей физической подготовкой. Я думал улучить момент, когда она потеряет бдительность, и улизнуть, ведь со мной просто не может произойти ничего плохого. Я думал, что в итоге все будет о’кей. Мы вернулись в Лондон и припарковали машину рядом с домом, она принялась колоть меня ножом и остановилась, только когда я стал истекать кровью, засунула мне кляп в рот, чтобы я не кричал, и велела вылезать из машины. Стоило мне увидеть, как она открывает дверь черного входа, я решил, что черта с два она меня туда затащит.

– И что потом? – спросила Клара.

– Она сказала, что Эмили внутри. Моя сестра якобы ждала меня там. Полный бред, но я был в невменяемом состоянии, весь обдолбанный, поэтому, наверное, и поверил ей отчасти. – Он покачал головой, вспоминая. – Я был убежден, что смогу как-нибудь вырубить ее, думал, о’кей, пойду с Ханной и разузнаю, действительно ли ей известно что-нибудь про Эмили. Я двадцать лет гадал, где моя сестра, а тут появляется эта чокнутая и заявляет, что ей что-то известно. Мне казалось, я смогу сбежать позже, в конце концов – что может против меня эта тощая баба? Не знаю, мне было любопытно… и откуда только взялось столько самоуверенности.

– Так ты вошел в дом?

Он кивнул.

– Со связанными лодыжками я был не в состоянии ударить ногой, мог лишь идти мелкими шажками, так что, да, я оказался внутри. – Он провел рукой по лицу. – Чертов идиот, вот кто я.

Люк рассказал, как Ханна втолкнула его в комнату, погруженную в кромешную темноту, он свалился на пол и она заперла дверь на ключ. Дойдя до этого момента, Люк едва сдерживал слезы.

– Она не возвращалась два дня, и мне ничего не оставалось, как лежать там и ждать. Без еды и воды, мочась под себя. – Он со злостью смахнул слезы, его щеки побагровели при воспоминании об этом. – Она почти не давала мне есть и пить, я оставался связанным, так что даже в туалет пойти не мог без ее помощи.

– Ох, Люк.

– Меня все еще преследуют кошмары, – сказал он. – Постоянно. Мое пробуждение в машине, потом этот нож, чертова комната. Я мысленно возвращаюсь туда каждый день. – Он внезапно умолк и расплакался. – Не думаю, что этому когда-нибудь придет конец. Не думаю, Клара.

Клара обвила Люка руками, и они долго стояли, обнявшись, она держала его, пока он не перестал плакать, ей стоило больших усилий не поддаться чувствам, ощутив тепло его тела и такой родной запах кожи.

– Ты же могла умереть, – сказал Люк. – Ханна забрала мои ключи. Я понятия не имел, что она отправится в квартиру в поисках фотографий Эмили. Даже не представляю, откуда ей было известно, что они там.

– Зачем они ей понадобились? – спросила Клара.

Люк пожал плечами.

– Подозреваю, чтобы ты не догадалась, что она не Эмили. Или… не знаю, похоже, она помешалась на Эмили, может, хотела уничтожить их – кто разберет, что творится в ее голове. Ханна вернулась ни с чем, сказала, если я не помогу найти их, она спалит квартиру. Я ответил, что они лежат в шкафу с файлами. Но она якобы там смотрела, но ничего не обнаружила. – Он покачал головой. – И тогда она снова поехала туда и подожгла квартиру. – Он поморщился. – Этой ночью Ханна пришла, вся пропахшая дымом и с ликованием сообщила об устроенном пожаре, я очень испугался, что ты умерла.

– Фотографии провалились за ящик, – сказала Клара. – Я случайно их нашла. – Она внимательно посмотрела на него. – Но вот чего я никак не могу понять: почему ты мне их никогда не показывал?

– Я вынес фотографии из дома после ухода Эмили, спасая от мамы, которая спрятала их все, до последней. Я хотел сохранить снимки для себя. Правда, с тех пор не доставал, не мог их видеть. Исчезновение Эмили – самое ужасное, что произошло в моей жизни. Мне было очень больно смотреть на фотографии, и я убрал их с глаз долой.

Поднялся легкий ветер, они брели по полю, пока не дошли до ступенек через ограду и ненадолго присели; там, за оградой, уже начинались луга. Розовые и золотистые полосы прорезали пасмурное небо, день клонился к закату. Царили абсолютный покой и тишина, ноздри щекотал запах земли и травы, кожу согревали последние лучи солнца. Ей будет не хватать этого места.

– Как поживают твои родители? – спросила Клара.

Люк не ответил, продолжая смотреть на небо, но потом все-таки произнес:

– Папа переехал. Ничего удивительного: мама не хочет иметь с ним ничего общего после того, как объявились все эти бывшие студентки.

Клара кивнула.

– Мне жаль, – сказала она.

Люк опять помолчал.

– Моей маме пришлось столько вытерпеть по вине отца, врать и прикрывать его столько лет. Я ненавижу отца за то, что он втянул ее в эту историю.

– Знаю, – тихо сказала Клара. Странным образом ее мысли вернулись к той ночи в отвратительной квартире Ханны, когда Ханна обвинила Роуз в убийстве ее матери. Клара видела реакцию Роуз, на какое-то мгновение у нее появилось виноватое выражение лица, однако оно быстро исчезло. Клара посмотрела на Люка и отогнала эту мысль прочь.

Внезапно он взял ее за руку.

– Клара, я тебя люблю, – сказал Люк с отчаянием. – Очень. Пожалуйста, не оставляй меня, я без тебя не справлюсь.

– Скажи на милость, Люк, зачем я тебе, – сказала Клара, – когда меня одной никогда не хватало? Ты спал с Сади за моей спиной.

– Но мне кроме тебя никого не нужно! – воскликнул он. – Не знаю, как тебе объяснить… Клара, я всегда про себя знал, что я – самовлюбленный идиот, что я не умею себя правильно вести и делаю людям больно. А потом я встретил тебя – такую добрую, порядочную, честную, – и мне захотелось быть таким же. Я подумал, что смогу стать лучше рядом с тобой. Сади – глупая ошибка, я и изменил-то всего один раз. Пожалуйста, Клара, дай мне еще один шанс.

– Как это всего один раз? – сказала Клара.

– Мы лишь однажды переспали, клянусь, Клара. Я понимаю, это мало что меняет, но это дурацкая, ужасная ошибка, о которой я тут же пожалел.

Клара задумалась.

– Я тебе не верю, – ответила она просто. – Мак мне сказал, что вы встречались какое-то время.

Люк несчастно опустил голову.

– Но это ложь. Не знаю, зачем ему понадобилось так говорить. Это было всего один раз, правда, я Маку так и сказал.

Но Клара отдернула руку.

– А Эми, Джейд, Эллен… как ты с ними поступил?

Его глаза округлились.

– Признаю, с Эми я вел себя отвратительно. Я до смерти боялся подвести своих родителей, когда они еще так переживали по поводу Эмили. Но Эми была чокнутой. Она обманщица, Клара, она чертова лгунья! Я поцеловал ее однажды, поскольку был пьян, у нас тогда с Джейд не все ладилось в отношениях. Эми этого было мало, ей хотелось, чтобы я остался на ночь, а когда я отказался, она просто… не знаю, начала мстить. Она все от начала и до конца придумала. – Он умоляюще посмотрел на Клару. – Ради бога, Клара, я говорю правду.

Клара с грустью взглянула на него.

– В том-то все и дело: я не понимаю, можно ли тебе верить, я не хочу жить, бесконечно сомневаясь в твоих словах. Это выше моих сил.

Наступила тоскливая тишина. Потом заговорил Люк.

– Думаешь, я как он? – спросил он тихо. – Из-за того, что случилось с Сади. Считаешь, я ничем не отличаюсь от своего отца?

– Мне не кажется, что твой отец имеет отношение к твоим ошибкам, Люк, – ответила она. – Но я уверена, что ты в состоянии сделать выводы и измениться. Надеюсь, ты сможешь.

Они еще немного посидели, потом встали и пошли дальше; к тому времени, как Люк и Клара решили возвращаться в «Ивы», им обоим было совершенно ясно, что между ними все кончено.

Они остановились около ее машины и посмотрели друг на друга.

– Мне нужно тебе что-то сообщить, – сказал Люк. – Я получил письмо от сестры.

Клара открыла рот, не в силах произнести ни слова от изумления.

– Ты серьезно? – сказала наконец она. – Господи! Ты уверен, что это действительно от нее?

Он кивнул и впервые за все время по-настоящему улыбнулся.

– Эмили прислала фотографию. У нее ребенок, девочка двенадцати лет. Эмили видела новости про суд и, поскольку теперь вся правда выплыла наружу, она хочет встретиться со мной и Томом.

– А с родителями?

Люк опустил глаза и покачал головой.

Значит, Ханна все-таки наврала про Эмили.

Солнце опустилось еще ниже, в небе теперь виднелся лишь пульсирующий красный шар, летний вечер пах высушенной травой, повсюду слышалось пение сверчков. Клара жадно впитывала в себя окружающую красоту, понимая, что никогда сюда больше не вернется.

– Я рада за тебя, Люк, – тихо произнесла Клара. – Честное слово. Мне приятно осознавать, что в итоге случилось нечто хорошее.

Они обнялись на прощание, Клара заметила, что Люк старался держаться молодцом, ему стоило огромных усилий отпустить ее. Она в последний раз взглянула на «Ивы», села в машину и уехала.

Прошло пять месяцев и теперь, стоя перед зданием суда, Клара положила телефон обратно в сумочку. Будущее открывалось перед ней и впервые за долгое время она поверила, что все будет хорошо. Ее жизнь изменилась. Она нашла новую, более высокооплачиваемую работу, вместе с друзьями сняла дом в Гринвиче, неподалеку от Зои. И между делом, когда выпадало свободное время после работы и по выходным дням, она начала набрасывать идеи для своей книги, которую всегда хотела написать. В конце месяца Кларе исполнится тридцать, и она ощущала себя так, словно начала жизнь с чистого листа. Ей нравилось это чувство.

Движение на улице как-то незаметно спало, и она увидела на другой стороне улицы знакомую фигуру человека, стоявшего около своей машины и говорившего по телефону. Мак. Он поднял глаза и улыбнулся, она помахала в ответ и пошла ему навстречу, туда, где он ее ждал, и при виде друга сердце Клары забилось сильнее.

34

Лондон, 2017

Когда Клара начала переходить дорогу, Мак в спешке прервал разговор, положил телефон в карман и выдавил из себя улыбку, испытывая приступ панического ужаса. Ханна звонила ему из следственного изолятора уже в пятый раз, он боялся ее все сильнее, опасался наказания, которое она может для него придумать.

Они познакомились шесть месяцев назад, у них случился непродолжительный, но яркий роман, он был для Мака такой же неожиданностью, как и само появление Ханны, послужил приятной отдушиной, отвлек от бессмысленных страданий, вызванных растущим чувством к Кларе. Это был вечер, посвященный открытию фотовыставки его друга, внимание Мака привлекла красивая брюнетка за барной стойкой, он почувствовал мгновенное неудержимое влечение.

Вскоре они начали встречаться раз в неделю. Если начистоту – это был лучший секс в его жизни, но он с облегчением воспринял ее нежелание иметь серьезные отношения. Поначалу он сомневался, стоит ли ей говорить о его переживаниях по поводу Клары, но она проявила столько трогательного сочувствия, так деликатно приободряла его, что он постепенно обрисовал ей всю безнадежность ситуации в целом, не скрывая своего крайнего раздражения, вызванного изменой Люка с Сади. Он быстро привык полагаться на ее постоянную поддержку и разумные советы.

Мак заметил, что она не любила говорить о себе, в самом начале их отношений он пытался узнать о ней побольше, но она аккуратно уклонялась от разговора. Ханна была старше его и Мак понимал, что у нее есть личная жизнь за рамками их еженедельных встреч, он смирился и перестал проявлять любопытство. Тем не менее она была прекрасным слушателем, ему хотелось многое рассказать ей о своем несчастье.

– Бедняжка Мак, – говорила она, гладя его по волосам, осыпала поцелуями лицо и толкала на кровать. – Бедный милый Мак.

А потом… ее откровение было настолько неожиданным, шокирующим, как гром среди ясного неба. Они лежали нагишом в кровати, их руки и ноги были сплетены, Мак уже почти заснул.

– Мне нужно что-то тебе сказать, – промолвила Ханна. Она села, ее длинные темные волосы спадали на грудь, красивые глаза смотрели прямо ему в лицо, тело отбрасывало большую тень за ее спиной.

– Что? – сказал он сонным голосом и улыбнулся. – Звучит серьезно.

– Про твоего друга Люка.

– Люк? – Он вздрогнул от удивления. – А что с ним? – Позже он вспоминал, как в его душе зашевелилась тревога, словно порыв холодного ветра взъерошил волосы и пощекотал кожу головы.

– Он мой сводный брат, – сказала она. – Оливер и мне приходится отцом.

У Мака вырвался испуганный лающий смешок. Наверняка это была просто шутка. Но потом он заглянул в ее глаза и понял, что ошибся. Сначала он подумал, что она совершенно безумна, было досадно осознавать, что эта великолепная женщина, которая, казалось, понимала его с полуслова, поддерживала его, в действительности совершенно больна. Как ему теперь выпутаться из этой истории? Какую сцену она ему сейчас закатит?

– Хм, послушай, Ханна, я…

– В семь лет, – продолжила она спокойно, словно не замечая, что он говорит, – я узнала, что Оливер Лоусон мой настоящий отец и что у него был роман с моей мамой. Мне было всего несколько недель от роду, когда умерла моя мама, он отдал меня чужим людям, которых я считала своими настоящими родителями.

Люк сел.

– Что за ерунду ты несешь? Я знаю семью Люка много лет. Мне было бы известно, я бы… черт, ты же шутишь, да?

– Нет, – ответила она. – Я не шучу.

– Господи! Я не… подожди! Ты знала, что я друг Люка, когда мы встретились… и поэтому подошла ко мне?

Ханна подалась вперед, взяла его руку в свои, и он увидел, как слезы брызнули из ее глаз.

– Ох, Мак, мне так жаль. Извини, что обманывала тебя. Я не могла представить, что мое чувство к тебе будет таким глубоким, что я полюблю тебя так сильно. Я искала поддержки, думала, ты сможешь мне помочь, но сейчас, наверное, ты меня ненавидишь, и… – Она закрыла лицо руками и тихо, бессильно заплакала.

Он недоверчиво уставился на нее.

– Нет, – сказал он, неуверенно похлопав ее по плечу. – Нет, теперь тихо, я тебя не ненавижу… нет, успокойся, не плачь, расскажи все с самого начала.

И она рассказала. Как Оливер воспользовался положением и закрутил роман со студенткой, как она забеременела и он бросил ее, отказавшись от новорожденной Ханны.

– Роуз стало все известно, – сказала она. – Узнав правду, Роуз договорилась о встрече с моей мамой рядом с тем местом, где они жили, в Данвиче, знаешь, там, где скалы?

– Да, – ответил Мак, почувствовав нарастающую тревогу.

– Они встретились наверху, она привезла меня с собой в коляске. Роуз была последним человеком, видевшим ее живой.

– Она… что? Ханна, то есть ты хочешь сказать…?

– По документам моя мама совершила самоубийство. Но я… не знаю… не думаю.

– Брось! Ты же не серьезно…

Но Ханна продолжала излагать свою версию произошедшего: начала с длинной грустной истории ее детства, потом перешла к рассказу о том, как наблюдала за чудесной жизнью Лоусонов, видела, насколько сильно Оливер заботится о ее братьях и сестре и совсем не вспоминает про Ханну.

– Мой отец, Мак – человек, избавившийся от меня, как от ненужной вещи. – Она вытерла слезы. – Мак, даже если ты не веришь в то, что Роуз убила мою маму, ее смерть все равно на совести Оливера из-за его отношения к ней, из-за того, что он бросил и ее, и меня.

Мак внимательно посмотрел на нее.

– Что тебе нужно от меня? – наконец спросил он. – При чем здесь я? – Он все еще пытался привести мысли в порядок, осознать, как сильно его надули, ведь он искренне полагал, что их встреча случайна.

Ханна отклонилась назад.

– Хочу, чтобы ты помог мне преподать Оливеру урок. Хочу, чтобы он понял, что ни с кем, тем более – с дочерью, нельзя обращаться подобным образом и оставаться безнаказанным.

Мак пощупал вокруг себя рукой в поисках одежды.

– Извини, я думаю, тебе лучше сейчас уйти.

– Но я говорю правду! – воскликнула она. – Моя мама – Надя Фриман. Ее тело нашли в море в Данвиче в 1981 году. Об этом написали все местные газеты. Проверь, если ты мне не веришь. Надя Фриман была моей мамой. А Оливер Лоусон – мой отец.

Мак был не в силах поднять на нее глаза.

– Я не хочу иметь с этим ничего общего. Не думаю, что мы должны продолжать встречаться.

Следующие несколько недель он ничего не слышал от Ханны, хотя часто думал о ней. Неужели ее странный рассказ – правда? Конечно, он мог бы пойти в библиотеку в Саффолке и порыться в архиве, поискать что-нибудь в местной прессе про Надю Фриман, но даже если кто-то с этим именем и умер, это никак не доказывает причастность Оливера и Роуз. И все же что-то ему не давало покоя. Ему всегда казалось знакомым лицо Ханны, и как только она начала рассказывать про себя, он понял, почему: она была абсолютной копией Люка и Оливера. Как он этого раньше не разглядел, но теперь он был уверен в этом на сто процентов. Его тревога росла с каждым днем. Ханна выглядела очень убедительно. Она не производила впечатление нездорового человека.

Прошло почти две недели после их последней встречи с Ханной, когда позвонил Люк.

– Как дела, дружище? Где скрываешься? Какие планы на выходные?

– Нигде не скрываюсь… работал. Планов никаких, а что?

– Отец празднует день рождения в эти выходные. Мы с Кларой едем туда на ужин. А ты как на это смотришь? По-моему, ты все равно хотел навестить свою маму в ближайшее время. Клара только сегодня утром говорила, как соскучилась по тебе. Поехали, будет весело.

Как только Мак приехал в «Ивы» и увидел Клару, он понял, что это было ошибкой. Она выглядела потрясающе. Мак не мог толком объяснить, почему его так к ней тянуло. Клара была далеко не так хороша, как Ханна, однако же она могла заменить ему все. Заметив Мака, Клара вскрикнула от радости и подошла, чтобы обнять его, он вдохнул знакомый запах, ощутил в своих руках ее маленькое хрупкое тело. Это была настоящая мука. Мак надеялся, будет легче, если он проведет вдали от нее какое-то время, но сейчас осознал, что любит ее больше, чем прежде.

Ближе к концу вечера он стоял в стороне от всех и угрюмо выпивал в одиночестве. Когда к нему подкатил Люк в прекрасном настроении, немного раскрасневшийся от алкоголя, и хлопнул по спине, Мак посмотрел на него и тихо спросил:

– Что происходит с той девушкой с работы? Сади? Ты действительно с ней порвал?

Люк округлил глаза.

– Да. Конечно, черт побери, все в прошлом. Господи, Мак, я же тебе говорил. Мы провели только одну ночь несколько месяцев назад, и это – худшая ошибка в моей жизни. Я просто хочу забыть о том, что произошло. – Он с беспокойством огляделся вокруг.

Мак кивнул.

– Так, о’кей. Хотел убедиться.

Но гнев все же переполнил его, когда он увидел, как Люк приблизился к Кларе, разговаривавшей с его матерью, и будучи в своем праве обнял за плечи любимую девушку. Через несколько минут к Маку подошел пьяный в стельку Оливер с бутылкой вина и предложил обновить бокал и Мак, стараясь перекричать музыку и шум голосов, спросил:

– Оливер, ты знаком с кем-нибудь по имени Надя Фриман?

Выражение глаз Оливера говорило само за себя.

– Что? – спросил он и с его лица сошла вся краска. – Что ты сказал?

– Наталья, – почти прокричал Мак. – Наталья Феллум. Пару дней назад я познакомился с ней в Лондоне, она сказала, что жила в этих местах. Оливер? Все в порядке?

– Да-да, извини. Я подумал… – Он сделал большой глоток вина. – Хм, Наталья? Нет, боюсь, мне ничего не говорит это имя.

После этих слов он похлопал Мака по плечу и удалился шаткой походкой. Но Мак видел, что его первой реакцией был страх, откровенный и безудержный. Он это видел и знал.

В следующие дни он часто вспоминал о Ханне. Он с удивлением обнаружил, что ему действительно ее не хватало; между ними существовала связь, они понимали друг друга и были каждый по своему одиноки, делили одно горе на двоих, жаждали примириться с невозможным. После вечеринки он все время размышлял об эгоизме Люка, его незаслуженном везении. В конце концов, глубоко в ночи, напившись и почувствовав себя глубоко несчастным, Мак написал сообщение Ханне: «Какая от меня требуется помощь?»

Она тут же ответила: «Мы можем встретиться?»

Поначалу он счел ее план абсурдным и отказался.

– Ты шутишь? Это исключено.

– Три дня, – сказала Ханна. – Всего лишь три дня. Этого достаточно, чтобы преподать Оливеру урок, дать ему понять, что я никуда не делась и никогда не исчезну.

– Ханна…

– Мак. Он избавился от меня. Как от мусора. От меня и от моей мамы. Это по его вине она умерла.

– Да, но…

– Слушай. Ты любишь Клару, не так ли?

Он посмотрел на нее – она была единственным человеком, кому он доверил свое чувство.

– Да. Люблю.

– Люк обманул ее, обошелся с ней, как с собачьим дерьмом. С женщиной, которую ты любишь. Ты правда хочешь, чтобы Клара осталась с ним? Как только Люк перестанет путаться под ногами, ты будешь наедине с Кларой, расскажешь про Сади, покажешь ей, как много она для тебя значит. – Ее глаза наполнились слезами. – Пожалуйста, Мак, пожалуйста. Ты моя единственная надежда. Мне кажется, я никогда не положу этому конец, если ты мне не поможешь.

Мак подумал об Оливере: чувство вины ясно читалось на его лице; потом обнял Ханну.

– Все хорошо, – сказал он. – Все хорошо, расслабься.

– Послушай, я не наврежу ему. Я только хочу заставить Оливера признаться в содеянном и посмотреть правде в глаза, встряхнуть его самодовольный ничтожный мирок.

– Как ты собираешься заманить Люка к тебе в квартиру?

– Не волнуйся об этом, – сказала она. – Мне для начала нужна твоя помощь с несколькими вещами.

И он не стал расспрашивать ее подробно, ему не очень-то и хотелось обо всем знать. Следующий вечер он провел дома у Клары и Люка, и пока Люк готовил им ужин, он сидел рядом с Кларой и слушал, как она болтала про отпуск, на который они откладывали деньги, и про ее радость в связи с тем, что Люк наконец-то к ней переехал. На следующее утро он позвонил Ханне.

– О’кей, – сказал он. – Можешь на меня рассчитывать.

Но очень быстро все пошло ужасно, страшно не так. После исчезновения Люка, Ханна, похоже, изменилась за одну ночь. Вместо ранимой оскорбленной женщины, которую, как казалось, он знал, перед ним был кто-то абсолютно другой. Через два дня он ей позвонил.

– Он в порядке? Ты его отпустишь завтра, как обещала? Роуз и Оливер места себе не находят, ты добилась своего, так что можешь его отпускать, так ведь?

Она заговорила в новой, совершенно непривычной для него манере, ответив резко:

– Нет. Не будь дураком. Мне нужно от тебя кое-что. Начиная с этого момента, ты будешь рассказывать мне о каждом шаге Роуз и Оливера.

– Что? Как ты предполагаешь я буду это делать?

– Постарайся. Спроси у Клары. Докладывай мне о каждом разговоре Клары и Роуз, каждом звонке Роуз Кларе, о любом визите полицейских к Роуз, о приезде Роуз и Оливера в Лондон, обо всем. Ты понял? Мне важно знать все, любую деталь.

– А если я откажусь?

Она раздраженно вздохнула.

– Смотри, я все равно уже близка к тому, чтобы всадить нож в лицо этому ноющему ублюдку. Господи, он никак не уймется. Дай мне хоть малейший повод, я потеряю терпение и сделаю это. Я бы на твоем месте поступила так, как тебя просят, если хочешь увидеть его снова.

У него не было выбора.

– О’кей, о’кей, расслабься, я согласен.

– Хорошо. Люк хранит дома фотографии своей сестры Эмили?

– Эмили? А она здесь при чем?

– Просто ответь на вопрос.

– Хм, да, он упоминал о них как-то, когда напился, сказал, что держит их в кабинете дома, но я никогда их не видел. Люк сам не может на них смотреть, думаю, он все еще очень расстроен.

– Хорошо. Тебе нужно пойти туда и взять их.

– Что? Зачем?

– Просто сделай это. Я дам тебе ключи Люка.

Когда ему не удалось найти фотографии, она пришла в неописуемую ярость.

– Боже, от тебя никакого толку, – фыркнула она. – Я сама их разыщу. Кстати, ты в состоянии подделать фотографию? Фотошоп или что-то вроде этого, у меня есть старые фотографии, которые мне давно дала Эмили, на них засняты она и ее семья. Я хочу, чтобы ты поменял на них ее изображение на мое.

– Эмили? – спросил он. Его беспокойство нарастало. – Ты не упоминала раньше, что вы познакомились с Эмили… Когда? Я не понимаю.

– Ты можешь это сделать?

– Да, но…

– Отлично. Тогда у меня для тебя есть еще одно задание.

Ситуация превратилась в кошмар, когда он осознал, что на уме у Ханны было что-то более извращенное, садистское, чем простое желание напугать Оливера и напомнить о себе. Ханна начала встречаться с Кларой, и Мак буквально потерял голову.

– Прекрати немедленно, – сказал он, – прекрати или я пойду в полицию.

– Почему? Мне нужно быть в курсе полицейского расследования и, кроме того, мне доставляет удовольствие слушать про неприятности моего отца.

Угрозы не имели никакого значения. На каждую такую угрозу она отвечала обещанием убить Люка, если Мак не будет держать рот на замке. Он верил, что она говорит серьезно. Хуже того, Ханна могла навредить Кларе. Мак оказался в западне.

Отчаявшись, он проследил за Ханной после ее встречи с Кларой и сделал несколько снимков. Это было единственное, что он мог бы потом использовать против нее, своего рода предостережение, что в случае необходимости ему всегда есть что предъявить Лоусонам и полиции. Но в последний момент она подняла голову и заметила его. Он убежал и впрыгнул в вагон за долю секунды до того, как захлопнулись двери. Дома для надежности он сразу же перегрузил фотографию в ноутбук и оставил его внизу у Мехмета, хозяина ларька с кебабами.

– Ты можешь сохранить это для меня? – спросил он.

– Конечно, мой друг.

Он не ошибался, опасаясь, что Ханна придет за фотографией, и хотя она забрала фотоаппарат со снимком, ей, конечно же, не пришло в голову искать ноутбук с копией. Мак понимал, что должен обо всем честно рассказать Кларе, но замолкал на полуслове, не зная, как ей это объяснить, опасаясь, что она возненавидит его после всего случившегося. Под влиянием момента, отчаявшись, он показал Кларе и Тому снимок, позволив им тем самым самостоятельно докопаться до истины, не подставляя при этом себя.

Мак знал, что этому никогда не будет конца. Он ожидал, что Ханна расскажет о нем на суде, холодел при мысли, что она раскроет его роль во всей этой истории. Но, к его удивлению, Ханна хранила молчание. Несколько недель в его сердце теплилась надежда. На какое-то время ему даже показалось, что он может легко отделаться. Но потом начались телефонные звонки. Казалось, за время нахождения в следственном изоляторе Ханна стала еще безумнее, мстительнее, озлобленнее, чем когда бы то ни было, и он понял, почему Ханна не упомянула его имя на суде: теперь она могла манипулировать им. Ханна сообщила, что у нее есть новый план мести Лоусонам и что Мак просто обязан помочь ей.

– Тебе известно, что произойдет, если ты этого не сделаешь. Я позабочусь о том, чтобы Клара узнала, что ты был в деле с самого начала.

Это было последнее, что сказала ему по телефону Ханна, прежде чем он повесил трубку.

Он поднял глаза и увидел Клару, идущую ему навстречу, и пока он смотрел на нее, его захлестнула волна счастья. Любовь к Кларе было единственным, в чем он был уверен; несмотря на все произошедшее, на совершенные им ошибки, этого нельзя было отрицать: Клара принадлежала только ему.

– Ты в порядке? – спросила Клара, беря его за руку.

Такое естественное проявление дружеской заботы. Он понимал, что этот жест не значил ничего особенного, Клара иначе относилась к Маку, чем он к ней. Но, возможно, когда-нибудь это изменится. Было ясно, что Клара больше не любит Люка. Не исключено, что дружеские чувства, которые она питала к Маку, перерастут однажды в нечто большее.

Он через силу улыбнулся, подавив свои страх и раскаяние. Может, она никогда не узнает, может, все будет хорошо.

– Иди сюда, – сказал он и обнял ее за плечи. – Нам пора, что скажешь?

35

Лондон, 2017

Ханна бросила трубку телефона-автомата, и охранник повел ее обратно в камеру. Как смеет этот чертов Мак прерывать с ней разговор подобным образом? Бесхребетное существо. Абсолютно бесхарактерный тип.

Она находилась в следственном изоляторе уже несколько месяцев, судебное разбирательство близилось к концу. Сомнений не было – ее признают виновной и приговорят к длительному сроку заключения, но ее это мало волновало. В тюрьме Ханна не чувствовала себя более или менее счастливой, чем на воле – она не видела большой разницы. У нее много времени, она найдет, чем занять свой мозг. Будет строить планы. С Лоусонами еще не все кончено, она припасла для них сюрприз. Не только для Лоусонов, но и для Клары.

Клара так ловко втерлась в доверие к Оливеру и Роуз – «она им как дочь», сказал ей как-то Мак. Лоусоны были ее семьей и всегда ей останутся; Оливеру не нужна другая дочь, у него уже есть одна, прямо здесь. И потом, Клара совала свой нос туда, куда ее не просили, обманом проникла к ней в квартиру, а затем, выступая в суде, явно сгустила краски, и это подействовало на присяжных. Исключено, чтобы ей все так просто сошло с рук.

За ее спиной с шумом захлопнулась дверь, щелкнул замок, Ханна опустилась на узкую кровать и улыбнулась. Здесь не так уж плохо. В конечном счете, у нее появится масса времени для раздумья. Они смогут выдвинуть обвинения лишь по нескольким пунктам: нападение, похищение человека с целью получения выкупа, сталкинг, шантаж. Могло быть хуже. Должно было быть хуже. Но даже если ей дадут десять лет или больше, по сути, это не важно; Лоусоны, Мак, Клара – все они в итоге получат по заслугам.

Благодарности

Большое спасибо Хелли Огден, Вил Френсис и остальной команде Janklow&Nesbit в Великобритании. Огромное спасибо моему редактору, Джулии Уисдом, ее ассистенту Кэтрин Чешир, Фелисити Дерхам (реклама), Лауре ди Джузеппе (маркетинг), Стефани Крачик (редактор), Элли Гейм (дизайн обложки) и остальным сотрудникам издательства HarperCollins, кто помогал мне в создании этой книги, я глубоко признательна вам всем. В США я хочу выразить признательность моему редактору Даниэле Перес, ее ассистенту Дженифер Снайдер, Фариде Баллерт, Дэну Уолшу, Эмили Осборн и Саре Блуменсток из Berkly/Penguin Random House. Я благодарю также Эмму Пэрри из Janklow&Nesbit в США. Спасибо Маркусу Джонсу, Лауре Эспинель Гонсалес, Алексу Пирсу и, особенно, Дэвиду Холловею.

* * *

КАМИЛЛА УЭЙ, дочь писателя и поэта Питера Уэя, родилась и прожила всю жизнь в Лондоне. Около десяти лет она работала журналистом, а в 2007 году выпустила свой первый роман Death of Summer («Смерть лета»). Опубликованный в 2016 году триллер Watching Edie («Наблюдая за Эди») стал бестселлером и получил высокую оценку критиков и читателей. В книге «О чем мы солгали» Камилла Уэй вновь предстает как мастер запутанной интриги и творец противоречивых, многогранных персонажей.

1

Имена котов из книги Т. С. Элиота «Практическое котоведение» / Пер. с англ. и коммент. С. Г. Дубовицкой – Спб.; М.: Летний сад, 2000.