Книга: Когда исчезнет эхо

Людмила Мартова

Когда исчезнет эхо

Только действительность никогда не лжет.

Джек Лондон

Юлька проснулась и сразу же зажмурилась от резанувшего ее неожиданно яркого света. Со второй попытки глаза все-таки удалось открыть, но только для того, чтобы им не поверить. Часы, старинные, облаченные в тяжелое обрамление из хрусталя, стоявшие на стареньком, но исправно работающем телевизоре (Юлька вчера проверила), показывали пять пятнадцать. Утра, разумеется. В такую рань с детства слывшая совой Юлька не вставала никогда. А сегодня – на тебе, проснулась.

Бившее в окно нахальное июньское солнце честно признавалось, что причина столь раннего пробуждения кроется именно в нем. Оно и разбудило, чего стесняться? Попытавшись снова зажмуриться, чтобы погрузиться в блаженную темноту и еще немного поспать, и не достигнув успеха, Юлька распахнула глаза, ни в одном из которых не было сна, вздохнула и откинула одеяло.

Оно тоже было тяжелым, пуховым. Спать под ним даже в летнюю жару было не жарко и отчего-то уютно. Одеяло словно отрезало от окружающего мира со всеми его бедами. Вспомнив про беды, Юлька по-старушечьи вздохнула еще раз. Именно от них она и сбежала в деревню, чтобы укрыться от посторонних глаз. Глаза были сочувствующими, недоумевающими, злорадствующими, ехидными или тоскливыми. Но от них от всех Юльке одинаково хотелось забиться в дальний угол, завыть, как брошенной на произвол судьбы побитой собаке, в одночасье потерявшей хозяина, сложить лапы и тихо издохнуть.

Позволить себе издохнуть она не могла из-за родителей, а вот все остальные пункты обязательной программы вполне себе просматривались. Для их воплощения в жизнь нужно было только найти, куда спрятаться. Юлька и нашла, прочитав газету бесплатных объявлений. Вообще-то она планировала снять на лето дачу, куда можно было бы сбежать, как Чацкому, «в деревню, к тетке, в глушь, в Саратов», чтобы в одиночку зализывать раны. Но увидела, что продается деревенский дом, пусть и не в Саратове, но все-таки в глуши, и приняла неожиданное для себя самой решение его купить.

Деревенских корней у их семьи отродясь не водилось, поэтому решение казалось идиотским, как прямо и сказала мама, но в Юлькиной жизни уже было столько идиотизма, что один дополнительный ничего не решал, и дом она купила. Крепкий, с подполом и огромным чердаком, заваленным какой-то рухлядью, да еще и участок в семнадцать соток, к которому прилагалась основательная, хотя и несовременная баня, обошелся всего в двести восемьдесят тысяч рублей.

По нынешним временам это было почти что даром, поскольку земля в деревне Сазоново, где располагался дом, стоила от сорока до пятидесяти тысяч за сотку. Именно по такой цене продавались голые участки, нарезанные на окраине деревни, где вовсю строился новый коттеджный поселок.

Юлькин дом, конечно, стоял в «старой» части Сазонова и не на первой линии от реки. Но до засыпанного белым песком пляжа нужно было пройти метров пятьсот, а до ближайшего, «дикого», но тихого и неглубокого спуска к Волге напрямки по тропинке, вьющейся между соседскими участками, было и вовсе метров сто пятьдесят. До райцентра с его магазинами, рынками и прочей «цивилизацией» Юлька доезжала минут за семь, асфальт простирался до самого порога, поэтому дом стоил подозрительно дешево, и, оформляя документы, новая хозяйка все ждала какого-то подвоха.

Ей казалось, что она не все поняла и в последний момент выяснится, что она должна владельцу еще тысяч семьсот, если не миллион. Таких денег у нее не водилось, она и двести восемьдесят тысяч одолжила у подруги Веры, которая дала их со словами «вернешь, когда сможешь». Когда она «сможет», Юлька не знала, но обещала расплатиться за год максимум. Так что ни о какой доплате за дом речь идти не могла. Но доплата и не потребовалась.

Продающий дом владелец, сухонький жилистый старичок семидесяти шести лет, нервничал не меньше Юльки и все твердил, что сделку ему нужно оформить быстро, деньги получить сразу и наличными, потому что он должен уехать. Как поняла Юлька, к детям. Хотя она не уточняла. Старичок и его семья были ей неинтересны.

Старичок дрожал, вот как сильно волновался. Ручка прыгала в его трясущихся пальцах, и деньги он схватил, даже не пересчитав. Было это так странно, что Юлька напряглась, но работающая юристом Вера проверила все документы, и по всему выходило, что подвоха никакого нет и старый дом вместе с семнадцатью сотками, раскидистыми яблонями в саду и почерневшей от времени баней теперь действительно принадлежат Юльке, то есть Юлии Валерьевне Асмоловой, тридцати двух лет от роду, вчера еще степенной замужней даме, а сегодня брошенке и почти разведенке.

Сделка была оформлена два дня назад, и Юлька сразу же спросила владельца, теперь уже бывшего, когда она может заехать. Он хмуро посмотрел на нее, взгляд из-под кустистых бровей а-ля Брежнев неожиданно резко полоснул по лицу, пробурчал, что уедет сегодня же вечерним поездом, поэтому новая хозяйка въезжать может хоть завтра, пробормотал что-то еще, неразборчивое, из чего Юлькино ухо выхватило только слово «привидение».

Привидений Юлька не боялась. После всего, что случилось с ней за последний месяц, она точно знала, что бояться нужно живых, реальных людей из плоти и крови, близких и родных, внезапно ставших чужими и страшными, почище любого вампира. Мелькнула было мысль, что дед дом продает так быстро и дешево оттого, что в нем поселилось привидение, но тут же ускользнула, потому что была глупой и неконструктивной.

Сделку оформляли в райцентре. Оттуда Юлька вернулась домой, в свою аккуратную квартиру в самом престижном районе их регионального центра. Квартиру они с мужем купили в ипотеку всего два года назад и страшно ею гордились. Здесь все было до последней мелочи продумано и выстроено так, чтобы было удобно жить, проводить совместные тихие вечера, делиться рабочими проблемами, строить планы на выходные и на отпуск, надеяться на то, что когда-нибудь появятся дети.

Сейчас стены давили так сильно, что грозили погрести под собой не только рухнувшие надежды, но и саму Юльку. Перспектива провести тут хотя бы одну лишнюю ночь страшила гораздо сильнее, чем неведомая пока жизнь в чужом деревенском доме. Весь вечер Юлька собирала вещи, чтобы продержаться в своем новом владении месяца три без необходимости возвращаться. Утром всласть выспалась, загрузила нехитрые пожитки в машину, решительно перекрыла газ и воду и заперла дверь, оставив за ней свою прошлую жизнь.

Плакать хотелось очень сильно, но Юлька не стала. Зачем, если слезами делу не поможешь? Старая телефонная симка, верой и правдой прослужившая ей полтора десятка лет, тоже осталась за запертой дверью. Новый номер знали только родители и Вера, никого другого брать в свою деревенскую жизнь Юлька не собиралась. С работодателем она общалась в Интернете и не переставала благодарить Бога за то, что работодатель у нее именно такой, современный, мудрый, все понимающий и вообще самый лучший на свете.

Работала Юлька художницей. Придумывала и рисовала персонажей для компьютерных игр, и фирма, в которой она трудилась, была не только самой крупной и известной в стране, но и входила в тройку мировых лидеров, даром что располагалась в областном центре далеко за пределами Садового кольца. Сотрудникам здесь на выбор полагали либо удобный, комфортный, ультрасовременный офис, в который Юлька с удовольствием ходила в прошлой жизни, либо работу на «удаленке», на которую она сейчас и перешла, смутно надеясь, что за три месяца в сельской глуши сможет сэкономить существенную часть зарплаты, чтобы начать отдавать долг Вере.

Вещей она взяла с собой самый минимум. Двое шортов, три сарафана, трое джинсов, четыре футболки, один свитер и одну толстовку, непромокаемую куртку, кроссовки, балетки, сланцы и резиновые сапоги. До середины сентября должно было хватить.

На свой участок она добралась только к пяти вечера, поскольку еще заезжала на рынок в райцентре, где запаслась десятью пятилитровками питьевой воды, тушенкой, подсолнечным маслом, сахаром, мукой, сухими дрожжами, чаем и кофе – молотым для себя и растворимым на тот случай, если на огонек заглянут соседи. Соседи ей, конечно, были не нужны, но о деревенском гостеприимстве, а точнее, назойливости, она была наслышана, а потому считала необходимым приготовиться. Не ссориться же с соседями, с которыми предстоит прожить бок о бок три месяца!

В доме точно был холодильник, поэтому Юлька еще купила несколько килограммов мяса и большого судака. Конечно, до рынка можно было доехать в любой момент, но решившая экономить Юлька вовремя вспомнила о кусающихся нынче ценах на бензин, а потому к вопросу обеспечения себя продовольствием отнеслась серьезно, затарившись еще помидорами и огурцами и решив, что картошку, морковку, капусту и молочные продукты она наверняка приобретет у кого-нибудь из местных.

Загнав машинку на участок, огороженный хлипким деревянным штакетником, она долго разгружалась, носила вещи в дом, пристраивала их на новое место жительства, застилала высокую железную кровать с металлическими шишечками чистым бельем, тоже захваченным из дома. Извлекала на белый свет свои любимые чашки, ложки и тарелки, потому что из чужих пить-есть брезговала.

В доме было довольно стыло и чуть пахло сыростью. Затопить печь Юлька побоялась, чтобы с непривычки не угореть. Этому нехитрому искусству еще предстояло научиться, а пока она воткнула в розетку предусмотрительно захваченный из дома электрический обогреватель, с удовлетворением оглядела оставшееся ей в наследство от старых хозяев пуховое одеяло, натянула спортивный костюм и шерстяные носки, деловито проверила, работает ли телевизор, вскипятила на газовой плите старый чайник со свистком – привет из давно забытого прошлого, сделала бутерброды с паштетом и уселась на крылечке пить чай и обдумывать свое новое житье-бытье.

– Ты кто ж такая будешь? – Из-за штакетника, отделяющего Юлькин участок от соседского, торчала завитая мелким бесом пергидрольная голова неустановленного возраста. По виду ей могло быть от сорока до семидесяти. – Или у Кириллыча родственница какая объявилась?

Алексеем Кирилловичем звали старичка, продавшего Юльке дом. И родственники у него какие-то наверняка были, уехал же он к кому-то доживать свой старческий век, вот только к Юльке это никакого отношения не имело.

– Нет, я Алексею Кирилловичу не родственница! – крикнула Юлька, потому что вставать и подходить поближе было лень. Да и разговаривать с теткой не хотелось. – Я у него дом купила. Вчера, – уточнила она. – Вот теперь буду тут жить.

– До-о-ом… Купила-а-а-а, – протянула тетка, видимо, осмысливая полученную информацию. – А чего это Кириллыч дом-то продавать надумал? И не говорил ничего… Дорого продал-то?

– По деньгам, – отрезала Юлька, в планы которой не входило обсуждать ту подозрительно низкую сумму, в которую ей обошлось новое владение. – Как бы то ни было, я теперь ваша соседка. Меня Юлия зовут.

– Ишь ты, Юлия, – пробормотала пергидрольная голова. – А ты тут с кем жить-то собираешься? Муж-то у тебя имеется?

При слове «муж» в голове словно взорвалась небольшая петарда, и сразу стало горячо-горячо. Так горячо, что Юлька даже застонала тихонько.

– Муж в длительной командировке, – ответила она, проталкивая лживые слова сквозь стиснутые зубы. – А я решила провести лето на природе. Можно?

– Так отчего же нельзя? – милостиво согласилась голова. – Вот только одной в деревне-то не сахар. Мужские руки в хозяйстве ой как нужны! Ну ты того, обращайся, если что надо. Меня, кстати, Ирина Сергеевна зовут. А мужика моего – Игорь Петрович. Ты только это, – она понизила голос, – если чего у мужика моего попросишь, водкой не расплачивайся, только деньгами. Поняла?

– Что? – оторопело спросила Юлька. – Какой водкой? У меня никакой водки и нету.

– У тебя нету, в мага́зине есть, – она так и сказала, мага́зин с ударением на второй слог. – В общем, смотри, я тебя предупредила.

Только сейчас до Юльки дошло, что то, что она приняла за предложение соседской помощи, на самом деле было рекламой услуг. Никто не собирался помогать ей «по хозяйству» бесплатно. Юльке на мгновение стало смешно от своей наивности, но веселье тут же сменилось легкой тревогой: а хватит ли ей при таком раскладе денег, которые она так предусмотрительно собиралась откладывать, чтобы рассчитаться с долгом? Шут знает, какой тут у них прейскурант.

Внезапно Юлька почувствовала, что очень устала.

– До завтра, – вежливо сказала она Ирине Сергеевне и поднялась со ступенек.

Та немного озадаченно смотрела ей вслед.

В доме Юлька включила свой макбук, которым страшно гордилась. Яблочко на крышке засветилось драгоценным опалом, будто улыбаясь хозяйке. Быстро пробежав пальцами по клавиатуре, Юлька загрузила нужные программы и провалилась в выдуманный мир сказочных персонажей, словно нырнув с головой на дно глубокого и очень чистого пруда.

Во время работы она чувствовала себя немного Ихтиандром. Словно открывались жабры, позволяющие жить и дышать под толщей воды, надежно отделяющей от окружающего мира. «Вихри враждебные веют над нами, темные силы нас злобно гнетут», – пропела Юлька, осознавая, что здесь, внутри еще не созданной, но уже придуманной игры, никакие темные силы не властны над ней и ее настроением. Если бы было можно, она работала бы двадцать четыре часа в сутки, чтобы не думать и не чувствовать.

Сейчас она рисовала различные ипостаси успешного и очень разумного дворецкого, который приехал в отпуск в дом своих родителей и теперь пытается навести здесь порядок. Сам дворецкий уже был продуман до мелочей, но оставались родители, кот, почтальон, соседи, а также сам дом, многочисленные комнаты которого хранили немало тайн и должны были подбрасывать игрокам сюрпризы. Один за другим. Впрочем, за сюрпризы отвечала не Юлька, в ее задачу входили только образы, но и этого ей хватало с лихвой.

Бодро щелкала мышка, ей мягко вторили клавиши, картинка на мониторе наполнялась красками, и Юлька, сама того не замечая, все напевала себе под нос. Опомнилась она, когда часы – старомодные, очень тяжелые, хрустальные – показывали уже полночь. Юлька выключила макбук, захлопнула крышку и сладко зевнула. Вот и еще один день прошел, вот и славно.

Она подошла к телевизору, щелкнула выключателем, еще раз убедилась, что есть и картинка, и звук, и телевизор выключила, потому что вообще-то никогда его не смотрела. Взяла в руки часы, которые манили своей необычностью. Никогда прежде Юлька не видела ничего подобного. Чудо было, а не часы, и она немножко подивилась тому, что прежний владелец ничего не забрал из своего старого дома, кроме личных вещей. Она абсолютно не разбиралась в антиквариате, но часы, похоже, стоили целое состояние.

– Старик был не в себе, – задумчиво пробормотала Юлька себе под нос и сняла с кровати красивое лоскутное покрывало. – Ну почему я чувствую себя так, будто, купив этот дом, обманула ребенка? Пожалуй, если этот самый Алексей Кириллович вернется, чтобы забрать что-то из вещей, я отдам все, что он захочет. Иначе получается нечестно.

Приняв такое решение, она щелкнула выключателем на стене, забралась под одеяло и через пять минут уже крепко спала. И вот теперь проснулась ни свет ни заря.

Утренние хлопоты заняли непривычно много времени. Туалет, отгороженный в нежилой, «скотной» части дома, был с претензией на удобства, то есть с «сидушкой», которую Юлька с утра пораньше отдраила сначала раствором найденной в сарайчике «Белизны», а потом содой из кухонного шкафчика. Рукомойник в кухне оказался пустым, недолго думая Юлька налила туда бутилированной воды, чтобы умыться и почистить зубы. Отчаянно хотелось в душ, но душа не было. А значит, Юлька поставила себе первую задачу на день: все-таки научиться обходиться с дровами, чтобы натопить баню.

Чайник со свистком закипел на газу бодро, как ему и положено. На соседней конфорке Юлька поставила греться большую кастрюлю. Обходиться без горячей воды ей казалось кощунством. Со вчерашнего вечера уже две пятилитровые бутыли опустели, и Юлька немного скисла, понимая, что к бытовым хлопотам все-таки оказалась не готова. Колодца на ее участке не было, и как раздобыть воду, кроме как съездить за ней в райцентр, она не понимала. А может быть, мама права и она совершенно зря вписалась в эту авантюру с деревенской жизнью?

В глазах немедленно защипало, но пролиться слезам Юлька не дала, запрокинула голову, заставляя их остаться в глазницах. Сердито хлюпнула носом, заварила во френч-прессе утренний кофе. Привычный запах растекся по кухне, возвращая Юльку к позитивному настрою. Все будет хорошо, потому что не имеет права быть плохо. И так хуже некуда.

Хрустальные часы все еще нахально показывали меньше семи. И, чтобы занять время, Юлька ни с того ни с сего затеяла печь оладьи. Всего через сорок минут на столе возвышалась аппетитная золотистая горка, к которой прилагалась найденная в недрах буфета баночка с янтарным медом. Ко всему этому великолепию полагался еще и чай, ароматный, душистый, заваренный вместе с листиками смородины, за которыми Юлька специально сбегала во двор. На улице было хорошо. Пахло скошенной травой, росой и тем понятным каждому ароматом лета, который наполнял душу счастьем только оттого, что был безусловным, существовал здесь и сейчас. Неожиданно для себя Юлька приняла решение искупаться.

Бодро натянув купальник и сарафан, она прихватила мягкое полотенце с большой кисельной розой посередине, немного подумав, припрятала под кровать драгоценный макбук, накинула на дверные петли замок и, не запирая его, выскочила на залитую солнцем пустынную улицу.

Деревня, конечно, уже не спала. Где-то мычала корова, и этот звук означал, что творог и парное молоко, которые вчера грезились ей символом деревенской жизни, точно можно будет купить. Неподалеку брякала колодезная цепь, а значит, можно раздобыть воды. Немного в стороне брехала собака, лениво, словно нехотя. Окружающий мир наполнялся звуками, мирными, очень домашними, повседневными звуками, и от их обыденности у Юльки внезапно улучшилось настроение. На душе посветлело, словно кто-то невидимый включил слабую, вполнакала, лампочку.

По едва заметной тропинке, петляющей мимо соседских заборов, она пробралась к воде. Между последним забором и берегом росли сосны, высаженные чьими-то заботливыми руками. Сосны были невысокие, ростом с Юльку, но свежая хвоя упоительно пахла, даря надежду, что когда-то здесь будет маленький сосновый бор, а в нем маслята, рыжие, скользкие, крепенькие. Юлька засмеялась и выскочила на берег, сбросила сарафан, скинула тапочки, боязливо вступила в воду, довольно прохладную в середине июня.

Окунаться в такую воду было страшно, но Юлька пересилила себя, ежась, зашла по пояс, вдохнула воздуха, легла на воду и поплыла. Река немного пахла тиной. Буйки, отмечающие фарватер, были довольно далеко, дна под ногами, впрочем, уже не чувствовалось, а течение оказалось довольно быстрым, гораздо быстрее, чем казалось с берега. Чтобы не сносило, Юлька повернулась, поплыла против течения, держа в поле зрения брошенное на песок полотенце с розой, и с непривычки быстро устала.

– А вы неплохо плаваете.

Она не заметила, как на берегу очутился человек. Высокий, довольно плотный мужчина. Его лица Юльке было не разглядеть, мешало бьющее в глаза солнце. Наверное, сосед, тот самый Игорь Петрович, с которым нельзя рассчитываться водкой, только деньгами.

Юлька фыркнула, потому что вода от неожиданности попала в рот, сделала несколько резких рывков в сторону берега, проверила, есть ли дно, встала. Мужчина на берегу начал уверенно раздеваться, и она на мгновение струхнула, прикидывая, нужно ли уже начинать кричать или пока не стоит, но так ничего и не придумала. Он же бултыхнулся в воду и нырнул, вынырнув в полуметре от Юльки, не больше.

– Я говорю, вы неплохо плаваете. Но знайте, места у нас тут обманчивые. Река на вид спокойная, а течение сильное. Так что имейте в виду.

– Спасибо, – поблагодарила вежливая Юлька, потому что молчать дальше было уже неудобно. Теперь, когда мужчина оказался так близко, она видела, что он уже не молод, лет шестьдесят, не меньше. Лицо у него было добродушным, глаза веселыми, не потухшими с годами, как это иногда бывает. – Я учту на будущее.

– Надолго к нам? – поинтересовался мужчина. – Вы к кому приехали?

– К себе, – ответила Юлька, отчетливо понимая, что на этот вопрос ей предстоит ответить еще раз сто, не меньше, пока до последнего деревенского жителя не дойдет известие, что она новая владелица дома номер пять на Сиреневой улице. Адрес ее домовладения выглядел именно так, красиво. – Я купила дом у Алексея Кирилловича. Все лето буду здесь жить.

– Здорово, – прокомментировал мужчина и снова нырнул, а затем появился на поверхности, растирая мясистое лицо плотной пятерней. – Соседями, значит, будем. Я во-он из того дома, – он показал на красную крышу, располагающуюся аккурат напротив нового Юлькиного жилища. – Звать меня Николаем Дмитриевичем. Обращайтесь, если вам что нужно, завсегда с удовольствием помогу.

– За водку или за деньги? – на всякий случай уточнила Юлька.

Он не понял, посмотрел вопросительно и немного обиженно.

– Господь с тобой, красавица. Я еще из ума не выжил, за помощь с женщин денег не беру, – сообщил он. – Да и деньгами, слава богу, не обижен. Свой бизнес имею.

– Здесь, в деревне? – Юлька чувствовала, что бьет рекорды по тупости, но почему-то молчать не могла.

– Почему в деревне? – Он лег на воду, поплыл мощными толчками, видимо, чтобы не замерзнуть. Вода действительно была еще холодновата. Прокричал издали: – В деревне я живу, дом у меня тут. А работаю в областном центре. До него же всего сорок минут езды, вот я и езжу. Фирма моя строительные краны в аренду сдает. Тем и живу. Мотаюсь по области много, конечно, но на работу могу ездить не каждый день. Сам себе хозяин.

Юлька начала замерзать, а потому выбралась на берег и завернулась в полотенце, завороженно наблюдая, как сосед решительно плывет поперек течения, словно решив пересечь Волгу. Его голова уже покачивалась довольно далеко, аккурат на уровне буйков, и внезапно Юльке стало страшно.

– Николай Дмитриевич! – закричала она. – Возвращайтесь!

Он послушно развернулся, поплыл к берегу, не спеша выбрался из воды, отфыркиваясь, словно большой кит, тоже поднял с земли полотенце.

– Так что, подсобить нужно чего? – спросил буднично, словно и не было между ними глупого разговора про деньги.

– А научите меня печку топить, – попросила Юлька, решив не стесняться. – А то я совсем не умею. И еще покажите, где можно воды набрать, а то у меня только покупная и очень быстро заканчивается. А я вас могу завтраком накормить. Я оладьи испекла.

– Оладьи – это хорошо. – Он натянул джинсы прямо поверх мокрых плавок, и Юлька каким-то седьмым чувством поняла, что, не будь здесь ее, он бы их просто снял, чтобы не мочить брюки. – Тебя звать-то как, красавица?

– Юлия, – ответила она и тут же поправилась: – Юля.

– Вот что, ты беги домой, Юля. – Он улыбнулся, впрочем, очень по-доброму. – Я сейчас домой заскочу, переоденусь и по-соседски загляну к тебе. Разберемся и с печкой, и с водой, и с прочим, что там тебе надо. Главное – чаю завари покрепче. Желательно с мятой. Мята-то есть у тебя?

– Не знаю, – смешалась Юлька. – Я только вчера приехала, еще не успела понять, где у меня что.

– А Лешка, значит, дом продал. Странно. – Николай Дмитриевич перекинул полотенце через плечо и зашагал по тропинке. Юлька как завороженная тронулась вслед за ним. – Вроде не говорил, что собирается, хотя мы, конечно, особо дружны-то никогда не были. Ну да ладно, бог с ним. В общем, девушка Юля, накрывай на стол, сейчас приду, и договорим.

* * *

Вероника проснулась оттого, что солнечный луч пробрался сквозь штору и защекотал ей нос. Она чихнула и открыла глаза. Солнце било сквозь легкие льняные шторы, которые слегка колыхались на сквозняке, создаваемом приоткрытым окном и щелью под дверью. В комнате вкусно пахло летом, скошенной накануне травой, свежим ароматом реки, которая едва слышно плескалась совсем рядом, буквально в нескольких шагах.

В Италии их дом стоял на морском берегу, и Вероника привыкла, просыпаясь, слышать шум моря и втягивать ноздрями его терпкий, чуть горьковатый аромат. Странно, но здесь, в российской глубинке, ей нравилось просыпаться ничуть не меньше, и местные обычаи, сперва казавшиеся чудными и диковинными, за две недели деревенской жизни отчего-то стали привычными и родными.

Мама говорила, что это голос крови, но в подобные глупости Вероника не верила. Она вообще долго не могла понять, с чего это маме приспичило завести коттедж в какой-то сельской глуши, но потом оценила затею по достоинству. Отец открыл в Москве какой-то совместный бизнес, требующий его регулярного присутствия, а потому собственный загородный дом не казался полной нелепицей. Уж если жить в России подолгу, то почему бы и не с удобствами?

Прошлым летом купили землю и начали строительство, и этим, когда все было полностью готово, мама сказала, что хочет провести лето в русской деревне, неподалеку от мужа. Веронике она тоже предложила поехать, чтобы познакомиться со страной, родной ей наполовину, и та согласилась, потому что давно мечтала посмотреть Москву.

В шумном мегаполисе, да еще в разгар чемпионата мира по футболу, ей надоело дня за четыре. И они с мамой отправились в ту самую деревню Сазоново, в которой у них был дом, построенный по всем правилам современного комфорта. За забором стояли такие же дома, может, чуть поменьше, чем у семьи Джентиле, но тоже с канализацией, горячей водой, душевыми кабинами и кондиционерами, деревянными настилами, с которых можно нырять в Волгу, каменными дорожками и подстриженными французскими газонами. Конечно, здесь были дома и попроще, но привычки заглядывать за чужие заборы Вероника не имела.

Мама рассказывала, что в старой части деревни, которая начиналась метрах в ста от их коттеджа, за большим шлагбаумом, разделяющим местный уклад на «два мира, два образа жизни», люди существовали совсем по-другому. Смешные деревянные домишки, покрашенные в разные цвета, Вероника разглядывала издали как что-то диковинное. То, что за деревянными заборами (мама называла их странным словом «штакетник») туалеты устроены по принципу дырки в полу, воду набирают в колодцах, не имеют в доме душевых кабин, Веронике казалось очень странным. Настолько странным, что она даже не до конца верила, что кто-то может жить в таких условиях.

Мама то ли в шутку, то ли всерьез предлагала сходить к кому-нибудь в гости и проверить, но Вероника местных дичилась. Тетки без возраста в ситцевых или трикотажных халатах, резиновых ботах и с непонятным пучком волос на голове казались ей пародией на женщин, а мужики и вовсе были страшными – толстыми, небритыми, полупьяными. Над деревенскими улицами частенько висел густой мат, а здесь, за шлагбаумом, жизнь казалась понятной, привычной и в принципе ничем не отличаясь от той, которая текла в их родном Портофино. Ну почти. Там среди их соседей были долларовые миллионеры, а в Сазоново все-таки нет.

В общем, это лето дарило привкус приключений, по которым в своей гладкой, ровной, безмятежной жизни Вероника Джентиле очень скучала. И при каждом утреннем пробуждении она ощущала этот привкус на своих губах и улыбалась новому дню.

Вскочив с кровати, она подбежала к окну, настежь распахнула его и выглянула вниз. До нее донеслось жужжание кофемолки и запах свежемолотого кофе, что означало только одно: мама уже встала. Кто-то позвонил в калитку, и Вероника поняла, что это деревенская женщина, которую звали Анной Петровной, принесла свежего молока и творогу. Сначала Вероника боялась есть подобную пищу, а потом распробовала и страшно полюбила, так же как серый деревенский хлеб, который та же Анна Петровна пекла в большой печи и приносила «итальянцам» на продажу. Как со смешком понимала Вероника, их семья была в Сазонове чем-то экзотическим, чем положено гордиться. Ну примерно как дрессированной обезьянкой, привезенной из дальних странствий.

На «коттеджную» территорию местные, конечно, особо не ходили. Имели гордость. Только если по делу. Что-то починить, покосить траву, прополоть грядки, прибрать в доме или вот, как Анна Петровна, продать деревенскую снедь, нехитрую, но очень-очень вкусную.

К творогу, который Вероника пристрастилась есть на завтрак, полагался еще и мед, густой, ароматный, тягучий, переливающийся в банке так, что отражающееся в нем солнце слепило глаза. В Портофино отчего-то не было такого меда. Вероника спросила, почему, и мама что-то долго и непонятно объясняла про сорта клевера, белого и розового, которые росли в Сазонове, а больше, видимо, нигде.

При воспоминании о твороге с медом рот непроизвольно наполнился слюной. Вероника заторопилась, натянула тапочки, накинула легкий халатик и поспешила вниз, откуда раздавались голоса и звяканье посуды.

– Доброе утро, мамочка. Здравствуйте, Анна Петровна.

Она подбежала к большому круглому белому столу, на котором лежали льняные салфетки, стояли тарелки и чашки, а также готовый кофейник с уже сваренным кофе. Мама была стремительной и все делала очень быстро. На большом блюде исходили жаром оладьи, золотистые, пышные, именно такие, как любила Вероника. Она плюхнулась на стул, схватила одну оладью, щедро полила медом, налитым отчего-то в фарфоровый молочник, сунула в рот, откусила и зажмурилась. Вкусно!

– Здравствуйте. – Анна Петровна кивнула в ответ, проводив глазами разметавшиеся по плечам длинные Вероникины волосы, прямые, гладкие, черные, как вороново крыло, в отца. Украдкой вздохнула.

Ее дочка была Веронике ровесницей, но выглядела далеко не так роскошно. Да и немудрено, откуда у них такие деньги? И то хорошо, что девчонка в областном центре учится на бюджете да живет в общежитии. За лето мать на дачниках, глядишь, и заработает на новые джинсы и какие-нибудь модные ботинки. А так – где же взять лишнее, если работаешь в деревенском магазине? А дочка у нее так-то и не хуже. И фигурка у нее ладная, и прическа модная. А что гладкости и сытости такой в облике нет, так не жили в сытости и гладкости никогда.

– Иришка моя экзамены сдает, – сказала она Веронике. – На каникулы не приедет, сказала, на работу хочет устроиться, а жаль, была бы тебе подружка. Скучно, поди, одной.

– Мне с мамой никогда не скучно, – возразила девушка, но тут же, сообразив, что это звучит невежливо, поправилась: – Но новому другу я всегда рада. Какую профессию получает ваша дочь?

По-русски она говорила свободно, но немного «неправильно». Чуткое ухо легко выхватывало, что русский для нее не совсем родной и что говорит она на нем нечасто. Только с мамой.

– Так у нас выбор-то невелик, – усмехнулась пожилая женщина. Или не пожилая? Вероника впервые задумалась о том, сколько ей может быть лет. Дочка – студентка… По всему выходило, что примерно как маме, но Вероника даже рассмеялась тихонько от такого нелепого предположения. Ее мама выглядела лет на пятнадцать младше Анны Петровны.

– На учительшу она учится. Русский язык и литература. А кем работать доведется, так кто ж его знает? В школу идти не хочет, а уж куда возьмут, то только богу ведомо.

– Зачем же учиться по такой специальности, работать по которой не хочешь? – искренне удивилась Вероника, примериваясь ко второй оладушке. – Я, к примеру, изучаю историю искусств, специализируюсь на итальянском Средневековье и в будущем собираюсь работать в музее.

Теперь Анна Петровна смотрела на нее соболезнующе, как на убогую.

– Так в музеях совсем мало платят, – покачала головой она. – То ли дело консультант в магазине бытовой техники! Там процент с продаж. Если язык хорошо подвешен, то заработать можно. А учиться все равно надо, чтобы диплом был. Сейчас без высшего образования вообще не устроиться. Грамотные везде нужны. Даже за прилавком.

Говорила она по-русски, но Вероника из ее пламенной речи мало что поняла. Как-то диковинно в этой России все было устроено. Не так, как в Италии. Хотя во всем мире одинаково, что с деньгами хорошо, а без них плохо. Веронике повезло – у нее имелся состоятельный отец. Но она была полна решимости пробиваться в жизни самостоятельно и сделать карьеру, приносящую хороший доход. И с чего Анна Петровна думает, что искусствоведам мало платят?

Мама рассчиталась за принесенные продукты, проводила женщину до двери, вернулась, поставила перед Вероникой большую плошку с рассыпчатым свежим творогом. От него шел сытный сывороточный дух, и это было так вкусно, что Вероника потянула носом, втягивая в себя чуть терпковатый аромат. Обернулась к молочнику с медом, щедро полила творог, зачерпнула первую ложку, отправила в рот и снова зажмурилась. Ах, как вкусно было завтракать в Сазоново! Еще бы клубники…

– Анна сказала, что через пару дней поспеет, – ответила мама, потому что, оказывается, последние слова Вероника произнесла вслух, – она и принесет. Ты знаешь, здесь совсем другая клубника. Нигде больше я такой не ела.

– Где здесь, в Сазонове? – удивилась Вероника. – А когда ты ее тут ела?

– Да не в Сазонове, а в России, – засмеялась мама и погладила жующую дочь по голове. – Какая ты у меня смешная, доченька, медом перемазанная!

Доев, Вероника поднялась наверх, натянула шорты и топ и выбежала на зеленую, засаженную итальянской травой лужайку, плюхнулась в подвесное кресло с козырьком, надежно защищающим от солнца, блаженно закрыла глаза. Где-то жужжал шмель, едва слышно, немного сердито, на одной низкой, басовитой ноте. Словно выговаривал кому-то за провинность. Вероника пыталась представить, кто и как провинился перед шмелем, но не смогла. Не хватило фантазии. Она представила длинный-длинный, немного сонный, практически бесконечный предстоящий день и вдруг заскучала – впервые с приезда в Сазоново. Все-таки плохо, что у нее здесь нет ни одного друга. Скорее бы приехала эта самая дочка Анны Петровны, что ли. Хотя нет, та ведь сказала, что не приедет.

От ворот вдруг послышался заливистый лай, тут же сменившийся жалобным скулежом. Вероника вскочила, подбежала к забору, рванула надежные засовы калитки, глухо лязгнул металл. Увиденная снаружи картина заставила ее на минуту остолбенеть, но столбняк тут же прошел, так как ситуация явно требовала ее вмешательства. К забору жалась маленькая, похожая на лисичку кудлатая собачонка. Приседая на задние лапы, она скулила от ужаса, практически визжала, потому что напротив нее в стойке стоял готовый к броску соседский лабрадор Боня.

Вообще-то Боня был миролюбивый парень, и за две недели жизни в Сазонове Вероника успела с ним подружиться. Хозяин Бони по совместительству владел еще лесопромышленной ассоциацией, поэтому деньги имел немалые, вполне достаточные для того, чтобы отгрохать дом, по размерам превосходящий коттедж семьи Джентиле. Это обстоятельство неизменно вводило бизнесмена в благодушное настроение, поэтому на пляже, который по российскому законодательству нельзя было перегораживать глухим забором, он регулярно подходил к Веронике и ее маме пообщаться. А Боня прибегал и того чаще.

Пес он был хороший, ласковый. Вот только других собак страсть как не любил, особенно маленьких. Видимо, их несуразные размеры коробили чувствительного Боню, нарушали гармонию и оскорбляли чувство прекрасного. Вот и сейчас он твердо намеревался доказать маленькой рыжей собачке, что она ошибка природы. «Ошибка» была, похоже, согласна на все, кроме перспективы быть растерзанной. При виде Вероники она судорожно задергалась и завизжала еще громче.

– Да ладно тебе, не кричи. Он тебя не тронет. Боня, фу!

Она решительно выскочила на улицу, схватила собачку на руки, одним прыжком вернулась на свой участок и захлопнула калитку прямо перед носом не ожидавшего такого вероломства Бони. Тот сел на задние лапы и озадаченно гавкнул.

– Вот тебе и «гав»! – прокричала ему через забор Вероника и опустила собачку на траву. – Так, а с тобой нам теперь что делать?

Вопрос был не праздный. Мама страдала аллергией на собак, и именно по этой причине в семье Джентиле их никогда не держали. Отец собак обожал, но жену любил еще больше. Услышав суматоху, мама вышла на крыльцо, увидела собаку, всплеснула руками:

– Ниточка, ты что?!

Ниточка – это было домашнее, русское прозвище. Вероника, Ника, Ниточка. В этом имени начитанной Веронике чудилось что-то от Достоевского с его Неточкой Незвановой. Впрочем, Достоевский к их жизни никакого отношения не имел. Отец звал ее итальянской разновидностью имени – Берениче, а друзья – Вероник или просто Ник. Все варианты ее полностью устраивали. Как говорят в России? Называй хоть груздем, только в корзину не клади?

– Мам, я ее уведу, – поспешно заверила Вероника. – Я же все понимаю. Просто ее на улице Боня сожрет. Жалко. А я сейчас дождусь, пока он убежит, и ее выпущу.

– Она, наверное, из деревни прибежала. – В голосе матери звучало легкое беспокойство. Такая уж у нее была особенность – всех и всегда жалеть. – Выпустишь ее за калитку – вдруг заплутает. Или Боня опять прибежит. Ты бы лучше отвела ее сама до деревни, Ниточка.

Хитрый материнский план Вероника разгадала сразу. Маме смешон был детский страх дочери перед местными жителями, вот она и пыталась правдами и неправдами заставить ее вступить с ними в контакт. Если она отправится в деревню, то потребуется ходить по дворам, искать хозяев рыжего приблудыша. Ведь выхода-то все равно нет. Не бросать же собачонку на произвол судьбы. Вон глазенки какие испуганные.

– Мам, она, наверное, голодная, – заметила Вероника. – Можно я дам ей немного творога и молока, а потом уже отправлюсь на поиск хозяев? Ты не волнуйся, в дом я ее заводить не буду.

– Я и не волнуюсь. – Мама пожала своими безупречными плечами.

Несмотря на сорок семь лет, она все еще оставалась очень красивой и на свой возраст ни капельки не выглядела. Конечно, во многом это была заслуга синьоры Чезаре, маминого косметолога, мастерски владеющей искусством уколов красоты и гиалуроновых нитей, но и мама была молодец и просто прелесть – тоненькая, сохранившая высокую грудь и тонкую талию, со спины она походила на Вероникину ровесницу. Их часто принимали за сестер, а не за мать и дочь, и непонятно, кто этим гордился больше – сама мама или Вероника.

– Я не волнуюсь, – повторила мама, – и да, конечно, ты можешь покормить собаку. Только не творогом. Я сейчас заварю овсяной каши и порежу туда кусочки вчерашнего мяса.

Неожиданный сытный завтрак собака восприняла благосклонно и съела все до крошечки. Посмотрела умильно, снизу вверх, нету ли добавки, благодарно застучала хвостом.

– Больше не дам, тебе плохо станет, – сообщила собаке Вероника и, тяжело вздохнув, пошла за кедами. Хочешь не хочешь, а надо тащиться в деревню.

Собачка выходить за калитку категорически отказывалась. Видимо, ей отправляться в местное «общество» не хотелось так же сильно, как и Веронике.

– Я тебя на руках понесу, – пообещала ей девушка. – Не бойся, никто тебя не обидит. Найдем твоих хозяев.

Поцеловав маму, она подхватила собачку на руки, снова лязгнула тяжелым засовом на калитке и решительно шагнула на посыпанную мелким гравием дорогу, ведущую из коттеджного поселка в другую жизнь, которая начиналась сразу за шлагбаумом. Неподалеку бродил какой-то мужик, и Вероника было испугалась, но тут же передумала бояться. Мужик вовсе не выглядел угрожающе, да и в кармане шортов лежал мобильный телефон, и Вероника уговаривала себя, что мама обязательно придет ей на помощь, если что-то случится. Собственные страхи ей были немного смешны, но все-таки с телефоном и мамой она чувствовала себя увереннее.

* * *

Первый же завтрак на новом месте оказался совместным с совершенно незнакомым до этого мужчиной.

«Ну ты даешь, Юлия Валерьевна!» – в душе подтрунивала над собой Юлька, а еще удивлялась, отчего ей так спокойно с Николаем Дмитриевичем. В ее доме он сразу по-хозяйски обошел обе комнаты – кухню-гостиную и отделенную деревянной перегородкой спальню. Обследовал стоящие в сенях ведра, в которых, оказывается, была вода, вполне пригодная для мытья посуды и умывания, зря Юлька изводила свои с таким трудом затащенные в дом бутылки. Уселся за стол, с удовлетворением оглядел горку румяных, хотя уже остывших оладушек, отправил одну в рот, ловко подцепив пальцами.

– Сметаны дать? – спросила Юлька.

– Смета-а-ны? Покупная она у тебя небось? – уточнил он и помотал головой. – А меда нет?

– Есть. – Юлька метнулась к буфету, куда уже убрала баночку с янтарной жидкостью. – От старого хозяина остался. Вкусный. Вы не знаете, здесь можно такой купить?

– Отчего ж не знаю? Пасечник у нас на окраине деревни живет. Вот как по дороге пойдешь, не в сторону коттеджного поселка, а как раз наоборот, так последний дом его будет, а за ним – поле с ульями. Пасека, значит. Поле клеверное, очень уж его пчелы любят, оттого и мед такой получается, ароматный, озорной.

Про «озорной мед» Юлька до этого никогда не слышала, но название ей понравилось. От съеденной с утра ложки меда у нее немного чесалось в горле, как будто кто-то щекотал там колкой травинкой, озорничал. Она налила Николаю Дмитриевичу чаю, плеснула и себе в кружку, села напротив, по-старушечьи подперев ладонью щеку.

– Ты что, красавица, тут одна жить собираешься? – спросил Николай Дмитриевич. – Или приехать кто должен?

– Никто мне ничего не должен! – немного сердито ответила Юлька. – Что ж я, по-вашему, одна прожить не в состоянии? Я, между прочим, взрослый человек. Сама за себя отвечаю.

– Конечно, отвечаешь. Просто ты, как я погляжу, человек совсем не деревенский. Как же справляться собираешься?

– Научусь как-нибудь, – беспечно ответила Юлька, хотя никакой беспечности не чувствовала. Только сейчас она начала понимать, в какую авантюру ввязалась, купив этот деревенский дом. Спросила с надеждой: – Вы ведь мне поможете?

– Да помогу, – крякнул сосед.

Допив чай, он встал из-за стола, по-хозяйски подошел к печи.

– Для начала давай затопим, а то сыро у тебя в доме. Хоть и лето, а раз в два дня топить надо. Вот смотри, дрова у тебя в поленнице, которая в сенях.

Он толкнул входную дверь, и Юлька послушно шагнула за ним в сени, где находилась небольшая, аккуратно сложенная куча дров. На Юлькин взгляд, их здесь было маловато. До конца лета могло не хватить.

Николай Дмитриевич ловко и споро принес дрова, уложил их в печь шалашиком, показывая Юльке, как правильно, бросил кору для растопки, поискал глазами газету, нашел, чиркнул спичкой, кинул подпаленную газету на кору. Через минуту в печи уже бодро гудел огонь.

– Вот вьюшка, закроешь, когда все прогорит и угли станут серыми. Пока красные, не трогай, а то угоришь. Вот кочерга, угли пошебуршишь хорошенько. Поняла?

Юлька кивнула, как завороженная глядя в бушевавший в печи огонь. Как ни мало она понимала в деревенской жизни, ясно было, что тяга в печи хорошая.

– Ну готовить ты в печи вряд ли будешь, у тебя вон плита есть. Газовый баллон если кончится, скажи мне, я закажу, чтобы привезли. Так, теперь пойдем еще покажу, как в бане печь протопить и как насос включить, чтобы от соседского пруда воду накачать. Не ведрами же ее носить, в баню-то!

– А можно из соседского? – уточнила Юлька, свято почитавшая чужую собственность.

– А чего ж нельзя? Деньги на то, чтобы его вырыть, Кириллыч в свое время давал. Насос тоже его. Да и нет соседей-то. Старики умерли, а сын их старый дом снес, новый возводить начал, да то ли деньги кончились, то ли время. Стоит бельмом на глазу уже, почитай, третий год, а хозяева сюда и носу не кажут.

Дом на соседнем участке действительно стоял недостроенный. Огромный домина из светлого дерева в два этажа с возведенными стропилами, но без крыши. То есть с одной стороны участок Юльки граничил с владениями Ирины Сергеевны в желтых кудряшках и ее мужа Игоря Петровича, готового помогать только за водку, а с другой – вот с этим вот огромным пустым домом, из которого, казалось, кто-то подглядывал с высоты второго этажа за тем, как тут у Юльки что устроено. Впрочем, глупые мысли о подглядывании она тут же отмела. Кому она может тут понадобиться, в сазоновской глуши?

После накачивания воды и растопки бани Николай Дмитриевич сводил Юльку к деревенскому колодцу, который оказался недалеко, всего через три дома. Проходя мимо них, Юлька без устали вертела головой. Все ей было внове, как будто в тот день, когда приезжала смотреть дом и принимала решение о покупке, она находилась под наркозом.

У крайнего до колодца дома во дворе копошился какой-то молодой парень, лет двадцати трех – двадцати пяти. Был он без футболки, и Юлька по достоинству оценила накачанный торс, руки с ходящими туда-сюда буграми мышц. Парень явно занимался бодибилдингом. Результат выглядел красиво.

Заборы почти по всей деревне стояли не сплошные, новомодные, из металлического профиля, закрывающие участки от чужих взглядов, а сделанные по-старинке, деревянные, штакетные, через которые можно было наблюдать деревенскую жизнь как на ладони. И у Юлькиного дома был такой же забор, и если сначала это обстоятельство ее немного расстраивало, потому что жить на виду она не любила, то теперь ей вдруг стало на это наплевать. Все живут – ну и она будет.

Николай Дмитриевич набрал два ведра воды, показав, как прокручивать ворот колодца, помог донести их до дома и распрощался, сказав, что ему все-таки сегодня нужно съездить в областной центр на работу.

– Вернусь, приглашу в гости, – сообщил он. – Покажу, как я живу. Ну и ты в любой момент прибегай, как помощь понадобится. Если я на месте, то помогу.

После его ухода Юлька помыла оставшуюся от завтрака посуду, поставила на плиту жаркое из картошки с бараниной, чтобы вечером угостить вернувшегося с работы соседа, быстро протерла в доме пол, потому что вообще-то была чистюлей и считала, что распускаться нельзя ни при каких обстоятельствах, даже если живешь не в современной квартире, а в старом деревенском доме с рассохшимися полами, неловко ворочая тяжелой кочергой, пошевелила в печке угли, как велел Николай Дмитриевич, а потом с чувством выполненного долга уселась в стоящей посреди двора добротной круглой беседке, которую, впрочем, не мешало бы покрасить, открыла свой ноутбук и погрузилась в работу. Установленную на день норму – четыре часа – она намеревалась выполнить к обеду и снова сбегать искупаться.

Впрочем, поработать удалось не больше получаса, когда внимание ее было отвлечено звонким девичьим голосом из-за калитки:

– Здравствуйте! Могу ли я поинтересоваться, эта собака не принадлежит вам?

В построении фразы было что-то неправильное. Юлька не поняла, что именно, хотя чуткое ухо отметило некоторую странность речи. Она подняла голову и посмотрела на выглядывающую из-за забора девушку невообразимой красоты. Черные гладкие волосы, очень блестящие, струились по плечам, обнаженным благодаря чересчур открытому топу. Джинсовые шортики открывали безупречные ноги, практически не оставляя простора воображению. Лицо, узкое, благородное, очень красивое, привлекало внимание широкими, собольими, тоже очень черными бровями, огромными распахнутыми глазами, в которые словно кто-то налил густого вишневого сока, точеным носиком и высокими скулами. Девушка была очень красива. Юлька невольно залюбовалась, не понимая, откуда такое чудо взялось в деревенской глуши.

На руках у девушки сидела маленькая огненно-рыжая собачка с большими и отчего-то печальными глазами. Юльке, которая очень любила собак, тут же захотелось ее погладить.

– Нет, это не моя собака, – вежливо ответила она, подходя к калитке, чтобы осуществить свое намерение и погрузить пальцы в шелковистую шерстку.

– А вы не знаете, чья она может быть? Мне очень нужно найти ее хозяина.

– Нет, я тут живу только со вчерашнего дня, – покаянно сказала Юлька и распахнула калитку. – А что, этот замечательный пес потерялся? Это мальчик или девочка?

– Я не знаю, – растерянно отозвалась красавица и зашла во двор, пусть и с некоторым опасением. – Она забежала к нам на территорию, а моя мама имеет аллергию на собачью шерсть, поэтому мы не можем иметь возможность оставить ее у нас. И выпустить на улицу ее будет неправильно. Ее разорвут большие собаки, и она погибнет.

– Вы что, иностранка? – поинтересовалась Юлька, потому что говор девушки не давал ей покоя. – У вас акцент очень странный, извините меня за мое любопытство.

– Ничего. Нет, я не иностранка. То есть да, иностранка, конечно. Меня зовут Вероника Джентиле. Мой папа итальянец, а мама русская. Это лето мы проводим в нашем доме, вон там, за шлагбаумом. Хотя вообще-то мы живем в Италии. Просто у папы здесь дела.

– В Сазонове? – изумилась Юлька и даже рассмеялась от подобного предположения.

– Нет, в Москве. – Вероника тоже засмеялась, видимо, оценив всю нелепость сказанного. – О, я вижу, у вас макбук. Вы умеете пользоваться Интернетом. Вы тоже не местная?

– Я купила этот дом два дня назад, – зачем-то пустилась в объяснения Юлька. – Вообще-то я живу в областном центре, а сюда приехала… – она замялась, подбирая нужные слова, – тоже на лето. Правда, мой дом гораздо скромнее вашего.

– А вы были у нас в поселке? Откуда вы знаете, который дом наш?

– Нет-нет. Я просто знаю, что в той стороне, за деревней, расположен коттеджный поселок. Но на экскурсию туда я еще не ходила, хотя и собиралась. Меня зовут Юлия. Хотите, я угощу вас оладьями, да и собачке вашей что-нибудь найдется.

– В том-то и дело, что собачка не моя, – Вероника стала чрезвычайно серьезной. – Может быть, вы можете мне помочь? Я тоже в первый раз пришла в деревню, как вы выразились, на экскурсию. В том доме, – она махнула рукой в сторону огорода Ирины Сергеевны, – на меня накричали. И мне не очень ловко ходить по дворам, спрашивать про собаку. И бросить я ее не могу. Может быть, вы пойдете со мной? Пожалуйста!

Еще пару дней назад перспектива шататься по деревенской улице, заходить в чужие дома и пытаться пристроить собаку вряд ли прельстила бы Юльку, но жизнь в Сазонове отчего-то бесповоротно меняла ее характер. Бросить красавицу Веронику на произвол судьбы она не могла. И рыжую собачку с печальными глазами тоже.

– Ладно, пойдемте, – решительно сказала Юлька. – Подождите только немного, я унесу компьютер в дом. Не хочу оставлять без присмотра.

На улице было жарко и немного пыльно. На зеленой лужайке участка дышалось как-то легче, чем на деревенской улице, где проезжающие машины и велосипеды взбивали облака песка. Кучка юных велосипедистов, кстати, как раз проезжала мимо, в сторону узкой тропинки перед шлагбаумом, отделяющим деревню от коттеджного поселка. Там, как знала Юлька, располагался основной деревенский пляж. Не та тихая заводь, в которой купалась она сегодня утром, а настоящий насыпной пляж с мелким белым песком.

Один из мальчишек спешился аккурат у Юлькиной калитки, нагнулся, чтобы завязать шнурок на разбитых, очень заслуженных кроссовках, снизу бросил любопытный взгляд на Юльку и Веронику, попытался заглянуть внутрь двора, но заметил, что они на него смотрят, шмыгнул носом и с независимым видом полез обратно на велосипед.

– Гришка-а-а-а, ты идешь?! – окликнули его уехавшие вперед друзья.

– Да-а-а! – заорал он в ответ и уехал, подняв новое облако пыли.

– Так, – деловито сказала Юлька, проводив мальчишек глазами, – на моей стороне крайний дом – Игоря Петровича и Ирины Сергеевны, там ты уже была, и там тебя уже облаяли. Следующий дом мой, и со мной тоже все ясно. Вон тот дом, ближний к основному пляжу, принадлежит Николаю Дмитриевичу, но его сейчас нет. Он на работу уехал. Впрочем, я не думаю, что это его собака. Больше я тут никого не знаю, поэтому предлагаю начать вот с этого дома напротив моего. Пойдем?

– А если нас снова облают? – жалобно спросила Вероника.

– Переживем, в крайнем случае гавкнем в ответ. Не бойся.

* * *

Впрочем, особой уверенности в том, что говорила, Юлька не чувствовала. Ходить по чужим дворам ей было внове. Но не бросать же на произвол судьбы эту милую девочку с огромными глазищами и неправильным выговором! Да и собаку жалко. Пропадет ведь. Юлька решительно перешла дорогу и постучала в калитку.

– Входите, открыто, – послышался женский голос.

Этот дом был самым обыкновенным. Добротный одноэтажный деревенский дом с мезонином, очень похожий на тот, что купила Юлька, только более ухоженный: свежевыкрашенный в веселый желтый цвет, с сияющими белыми резными наличниками на окнах. Газон во дворе был аккуратно подстрижен, грядки ровные, словно вычерченные по линейке. К удивлению Юльки, они были присыпаны чем-то похожим на опилки. Чуть поодаль стояли детские деревянные качели, небольшая прямоугольная беседка с мангалом, а при ней – деревянный настил, на котором расположились два шезлонга. Было видно, что владения свои хозяева любят и заботятся о них старательно.

К ним уже спешила полная улыбчивая женщина лет шестидесяти, вытирала руки клетчатым фартуком, надетым поверх ситцевого платья в цветочек.

– Здравствуйте, я могу вам чем-то помочь?

– Даже и не знаю, – ответила Юлька и тоже улыбнулась. Женщина была приятная и с первого взгляда располагала к себе. – Мы ищем хозяев вот этой собаки. Не ваша?

– Нет, у нас Дик. Лайка. Муж с ним на охоту ходит, – пояснила женщина и, поймав обеспокоенный Вероникин взгляд, добавила успокаивающе: – Да вы не волнуйтесь, он в вольере заперт. Не тронет песика вашего.

– Да он не наш, – начала объяснять Вероника. – Забежал к нам на территорию просто.

Она махнула рукой в сторону своего дома.

– Ой, так вы из коттеджного поселка? – догадалась женщина. – То-то я смотрю, одеты чудно, не по-нашему. Не по-деревенски, то есть.

– Вероника из поселка, а я ваша новая соседка. – Юлька решила воспользоваться случаем, чтобы познакомиться. – Купила вон тот дом. Меня зовут Юлия. Юля.

– Лексей, что ли, дом продал? – женщина всплеснула полными руками и закричала куда-то в сторону: – Вася, Вась! Ты слышь, Кириллыч-то дом продал! Ну надо же, а не говорил ничего!

Из-за дома появился крепкий коренастый мужичок с седой проплешиной на голове, но гладко выбритый и подтянутый. Видимо, отставной военный.

– До-о-ом! – протянул он. – Ну так что ж с того? Владелец, имеет право. Вот же ж скрытный мужик! Всегда таким был.

– Он к детям уехал, – сочла нужным пояснить Юлька. – Я так поняла, что у него что-то случилось, потому что он за неделю собрался. Объявление в газете дал о продаже, а я увидела и купила.

– К каким детям? – Теперь женщина выглядела искренне удивленной. – Не было у него никаких детей. Один как перст жил, с тех пор как Женечка утонула.

– Женечка? Это его дочь? – Юлька даже вздрогнула, представив степень постигшего старика горя.

– Да нет, какая дочь? Он и женат никогда не был. Шальной в молодости мужик был, все его куда-то носило. Где только не работал. И матросом на трале, и шахтером был, и скалолазом – всего и не упомнишь. В восемнадцать лет, как в армию ушел, так только наездами домой и возвращался. Я-то почему знаю? Мамки наши дружили. Лексей-то меня старше был. Я родилась, он аккурат в армию ушел. Я-то у мамки последыш, а они с Клавдией Васильевной, царствие ей небесное, подруги были до самой смерти. Вот она про Лексея всегда все и рассказывала. Очень уж горевала, что не женится он никак.

– А Женя? – От обилия имен и ненужной, в общем-то, информации у Юльки голова начала идти кругом.

– Так я ж и говорю. Женя его племянница была. Дочка младшего брата. Володей его звали. Он-то как раз женился. Невеста у него городская была. И он к ней в город переехал. На заводе работал, на нефтеперегонном. Дитенок у них народился. А потом они с женой в Крым поехали, на машине. Ладно, малую с собой не взяли, у бабки с дедом оставили! И на машине разбились. Вот горе-то какое! Клавдия-то Васильевна за одну ночь поседела. Вот как по младшему убивалась! А Женечка сиротой осталась. В шесть-то лет! Ну бабка с дедом ее к себе забрали, конечно. А потом, когда уж они померли, старые были, больные, Лексей вернулся домой. Он им так-то помогал девку растить, деньги присылал, в отпуск приезжал, подарки привозил. А потом и вовсе тут осел, в деревне. И после смерти родителей стал Жене опекуном. Ну а потом, как она утопилась, так он один и остался. Так что нет у него семьи, не к кому ему уезжать было.

– Утопилась? – подала голос Вероника, которая до этого слушала молча и с легким недоумением на лице. Чужая семейная история, с бухты-барахты вываленная совсем незнакомыми людьми, казалась ей неуместной, но тут любопытство пересилило.

– Ну да, – женщина закивала, часто-часто, видимо, ей очень хотелось поговорить. А тут и случай представился в лице сразу двух собеседниц. – Это было ровно тридцать лет назад. Такое лето выдалось! Жаркое, грозное. Что ни день, то гроза. Старики еще судачили, что гром – это божья кара. Мол, сердится всевышний на нас за что-то. Не к добру это. И как накаркали. Сначала Митька утоп. И в ту же ночь Женечка утопилась. Сбросилась с обрыва – там, выше по течению, обрыв есть. И под ним омут.

– Кто такой Митька? – ошалело спросила Юлька.

– Да боже ж ты мой, мальчишка деревенский! Прокопьевны нашей младший брат. Юркий такой был, сорвиголова, вечно лез куда не просили. Вот он перед грозой на речку побежал купаться – и утоп.

– А Женя почему утопилась? – снова поинтересовалась Вероника. – Из-за этого мальчика, что ли?

– Да нет, Митька к ней был никаким боком. Ему двенадцать, ей семнадцать. Такая красавица была, лапочка просто! А утопилась – ведомо отчего: от несчастной любви. Знамо дело, со студентом своим поссорилась да и сиганула в реку с обрыва. А он-то, бедолага, не вынес вины-то такой – и в петлю. Вот прям назавтра и повесился. Вот какой ужас у нас тут был. Три загубленных души, почитай, за одну ночь!

– А студент тут откуда взялся? – Вероника не унималась, но ответить соседка не успела. Ее муж сделал шаг вперед и решительно отвел ее рукой, как воздух разрубил.

– Вот что, мать, хватит болтать-то уже, – сказал он. В добродушном, казалось бы, тоне звучали стальные нотки, и жена их расслышала, стушевалась. – Вот что за помело вместо языка! Стоит увидеть благодарного слушателя – и ну болтать, ну болтать! В общем, Юля, мы рады, что вы тут дом купили. Если помощь по-соседски будет нужна, то всегда заходите, если болтовни моей бабы не боитесь. Меня, кстати, Василий Васильевич зовут, а супругу мою – Светлана Капитоновна.

– Спасибо, – сказала Юлька и сделала спасительный шаг к калитке. От болтовни Светланы Капитоновны у нее даже голова заболела. – Раз собака не ваша, то мы пойдем. Нам еще много домов предстоит обойти.

– Странно, – пожилая женщина выглядела теперь задумчивой, – как псинка одна-то оказалась? Даже и не знаю. Вась, спросить бы надо у…

Муж зыркнул на нее глазами так сурово, что она тут же захлопнула рот.

– Ничего, мы поищем, – сказала Юлька и устремилась к выходу. За ней послушно шла Вероника, по-прежнему прижимающая к своему роскошному топу с надписью «Шанель», теперь Юлька отчетливо это рассмотрела, рыжую лохматую собачонку, сидящую на руках тихо-тихо.

Выскочив на улицу и захлопнув калитку, они обе, не сговариваясь, засмеялись.

– Вот ведь болтушка! – отдышавшись, воскликнула Юлька. – С таким жаром рассказывает про события тридцатилетней давности, как будто они случились вчера.

– А все-таки интересно, почему та девушка приняла решение броситься с обрыва, – задумчиво сказала Вероника. – И откуда взялся этот студент, который не смог без нее жить, тоже интересно. Вот я бы ни за что не покончила с собой. Никогда. Это же совершенно невозможно – сделать таким образом, чтобы твои родители плакали.

В ее речи опять проскользнула та легкая неправильность, которая манила к себе собеседника.

– Так не было у нее родителей, нам же рассказали, – ответила Юлька. – Хотя да. Я бы тоже не смогла покончить с собой, и именно по этой причине.

Ей вспомнились первые дни после измены мужа, когда казалось, что вокруг кончился воздух. При попытке вздохнуть в ноздри втягивалась какая-то железная масса, полная колких металлических опилок. Юлька вспоминала школьные опыты с магнитом, когда опилки создавали на белом листе бумаги затейливый рисунок, и думала, что именно такой кружевной металлический узор сейчас оседает в ее легких, разрывая их.

Она думала о смерти, которая могла бы подарить облегчение от той боли, которую она испытывала. Боль была невыносимой, и если бы Юлька могла, то сделала бы спасительный шаг с крыши или уснула бы в ванной, полоснув лезвием по венам, или напилась бы каких-нибудь таблеток. Но она не могла, потому что мама с папой этого точно не заслуживали. Боль была только ее и ничья больше, и перекладывать ее на самых близких и горячо любящих ее людей было бы неправильно. Точнее, невозможно.

Видимо, что-то изменилось в ее лице, потому что Вероника внезапно взяла ее за руку. Ладонь у нее была узкая, прохладная, очень красивая.

– Что-то случилось? – спросила девушка, и Юлька подышала открытым ртом, замотала головой, прогоняя внезапно напавшую на нее боль.

– Нет-нет, все хорошо, – сказала она фальшиво. – Пойдем дальше.

Следующие два дома по обе стороны улицы были нежилыми. Один – соседский – недостроенный. Второй, рядом с домом говорливой Светланы Капитоновны, – старый, облезлый, страшный, с провалившейся крышей и окнами, забитыми крест-накрест досками. Сквозь щели в заборе был виден и участок, заросший крапивой в человеческий рост. Еще на нем стояли яблони, замерзшие, черные, лишенные листвы, мертвые, рассохшиеся. Жутью от них веяло, и Юлька невольно ускорила шаги.

За заколоченным домом оказался магазин, наоборот, очень яркий и веселенький. Крыша металлическая, недавно уложенная, блестящая на солнце, стены выкрашены в фиолетовый цвет, наличники – в желтый, крылечко – в голубой. От безвкусной нарядности рябило в глазах, но повышалось настроение.

Напротив стоял тот самый дом, к которому Юлька сегодня уже ходила к колодцу. Сложенный как бог парень и сейчас был во дворе. Не успела Юлька его заметить, как песик на руках у Вероники вдруг подал голос и смешно затявкал. Молодой человек завертел головой, словно искал источник звука, увидел Юльку, затем Веронику и замер. Юльке стало смешно. Она прекрасно понимала, почему идущая рядом с ней красавица вызывает такую реакцию. Будь Юлька мужчиной, сама бы застыла как вкопанная.

– Извините, – вежливо сказала она, пытаясь подавить смех. – Вы не могли бы нам помочь?

Парень тут же выскочил из калитки. Футболку он так и не надел. Тугие бугры мышц перекатывались под загорелой кожей, но Веронику эта картина отчего-то оставила равнодушной. Она смотрела вежливо, не более того.

– Что бы вы хотели? – спросил парень, пожирая итальянскую красавицу глазами. – Меня, кстати, Виктор зовут. А вас?

– А нас Юлия и Вероника. – Юлька ткнула пальцем, обозначая, кто есть кто. – Скажите, вы не знаете, кому здесь, в деревне, может принадлежать вот эта собака? Потерялась, а мы хозяев ищем.

– Не знаю, я же не местный. – Виктор все не сводил с Вероники блестящих глаз. – Думаю, впрочем, как и вы. Я сюда временно приехал, готовлюсь поступать в институт, а тут хорошо, тихо, воздух свежий. Так-то я в Москве живу. После школы поступать не стал, в армию сходил, поработал немного. Все не мог решить, по какой стезе идти. Вот в этом году определился. ЕГЭ у меня в июле, со школы ничего не помню, если честно. В столице жара, пыль, шум, гам, чемпионат мира, вот я и сбежал.

– К родственникам? – Юльке было неинтересно, но она проявляла свою знаменитую вежливость, из-за которой над ней не раз смеялся муж. То есть теперь уже бывший.

– Нет, случайно получилось. Тут в советские годы пансионат был, в нем партийные шишки отдыхали. Ну и отцу моему бывать тут приходилось. Он мне и сказал, что река тут чистая, воздух чудесный. Я и поехал. Думал, на месте пансионата базу отдыха какую-нибудь соорудили, как везде. Ан нет, тут все с землей сровняли и под коттеджную застройку отдали. Но я обратно возвращаться не стал. Комнату снял с полным пансионом и живу не тужу.

Через открытую калитку Юльке было видно крыльцо, на которое из дома вышла средних лет женщина. Увидев ее, Вероника чуть округлила глаза.

– Здравствуйте, Ольга! – крикнула она, видимо, тоже проявляя вежливость.

– Ты ее знаешь, что ли? – удивилась Юлька.

– Ну да, она у нас в доме прибираться приходит, – кивнула Вероника.

Женщина подошла поближе, желая удостовериться, кто ее окликнул, улыбнулась довольно хмуро, но не враждебно.

– Добрый день. Тебя мама послала? Прибрать внеурочно надо?

– Нет-нет, я просто так, мимо проходила, – торопливо сказала Вероника. – Вы не знаете, это чья?

Женщина прищурилась, разглядывая, потом покачала головой.

– Да нет у нас вроде таких. Смешная какая! Как и не собака. Зачем такая в хозяйстве?

– Да не говорите, Ольга Прокопьевна, – не согласился Виктор. – Сейчас каких только собак не держат. Чем меньше, тем моднее.

Прокопьевна… Это отчество Юлька сегодня уже от кого-то слышала. Ах да, это же старшая сестра того самого неугомонного Митьки, который утонул тридцать лет назад. Юлька и сама не знала, зачем ей эта информация, но мысли в голове не хотели успокаиваться. Интересно, сколько ей было лет, когда брата не стало? И помнит ли она его? Не спросишь ведь, неудобно.

– Мы, пожалуй, пойдем, – заговорила из-за ее плеча Вероника, которую подобное любопытство вовсе не терзало. – Раз вы не имеете информации о владельцах этой собаки, то нам следует отправиться дальше, чтобы продолжить поиски.

Она повернулась, чтобы перейти дорогу к стоящему напротив дому, чистенькому, ухоженному. Юлька шагнула было следом, но Виктор придержал ее за руку.

– А почему она так странно говорит? – шепотом спросил он, кивая Веронике в спину.

– Она наполовину итальянка, – так же шепотом пояснила Юлька. – Всю жизнь прожила в Италии. Здесь, как и вы, случайно.

– А можно я это… с вами пойду? – В голосе парня послышалась мольба. – Нехорошо, что две женщины по чужим домам ходят, а я помогу в случае чего.

Юльке снова стало смешно.

– Да пойдем, – кивнула она. – Нам не жалко.

Из-за соседнего забора уже раздавался жизнерадостный Вероникин голос. Похоже, и там у нее были знакомые. Юлька вместе с Виктором перемахнула через проезжую часть и зашла в тенистый, очень уютный и чистый дворик. Там хозяйничала тоже очень чистая и уютная полная женщина, с которой щебетала Вероника.

– А это Анна Петровна, она делает самые вкусные в мире молоко, сметану и творог, – сообщила она, когда Юлька подошла поближе. – Кстати, Юля, вам же тоже, наверное, нужны молочные продукты! Анна Петровна имеет корову и торгует результатами своего сельскохозяйственного труда. Попробуйте, то очень вкусно.

– Если можно, я бы стала вашей покупательницей, – сказала Юлька. – Деревенские молочные продукты… Да я о них мечтала, когда покупала тут дом! Кстати, если вы не знаете, я теперь живу в бывшем доме Алексея Кирилловича, он мне его продал.

То ли ей показалось, то ли воздух вокруг стал каким-то наэлектризованным. Юлька чуть ли не физически ощутила его потрескивание, хотя Анна Петровна выглядела все так же приветливо. Залаяла собака на руках у Вероники, словно тоже почуяла неладное.

– Я могу к вам по дороге к ним заходить, – женщина кивнула в сторону Вероники. – Каждое утро. Вам сколько чего надо? У меня еще яйца домашние есть, да и курочку могу забить, если нужно. Все свежее, экологически чистое, вы не думайте.

– А еще у Анны Петровны скоро клубника поспеет, – влезла Вероника, нечувствительная ни к каким электрическим разрядам.

В заднем кармане ее джинсовых шортов зазвонил телефон. Она вытащила его, глянула на экран, состроила милую гримаску.

– Да, мамочка. У меня все в порядке. Хорошо, если так нужно, я сейчас приду.

Отключившись, она убрала телефон и жалобно посмотрела на Юльку.

– Мама просит меня вернуться домой. Сейчас будет выходить на видеосвязь мой отец. Я должна быть дома, чтобы он не расстроился из-за невозможности меня увидеть. Юлия, вы сможете пристроить собаку без меня? Если нет, то может ли она пока побыть у вас, а потом я вернусь, и мы продолжим поиски?

У нее было такое несчастное выражение лица, что Юльке стало ее жалко.

– Беги, конечно, – сказала она. – Я чего-нибудь придумаю. Родители – это святое.

– Спасибо, – пискнула Вероника, кинулась Юльке на шею и расцеловала.

Знаменитая южная экспрессия была налицо, но в деревне в центральной части России выглядела немного нелепо, хотя порыв Юлька оценила.

– Я провожу, – тут же вызвался Виктор, преданно глядя на Веронику. – Можно?

Та только царственно кивнула, передала собаку Юльке с рук на руки и направилась к выходу на улицу. Договорившись о «молочных поставках», Юлька тоже поспешила дальше. Обойдя еще пару домов и убедившись, что сидящего у нее на руках пса, видимо, закинули в Сазоново инопланетяне, она почувствовала, что устала. Часы на телефоне уже показывали два часа дня, и, как запоздало вспомнила Юлька, это было то самое время, до которого она собиралась поработать. Ужасно хотелось пить. Собака тоже тяжело дышала, и Юлька вдруг испугалась, что пес сейчас умрет на жаре от обезвоживания.

– Вот что, – решительно сказала она, – откуда ты взялся, я не знаю, но пока поживешь у меня. Найдутся твои хозяева – хорошо, не найдутся – тоже ладно. Будешь охранять дом, понял? И вообще, вдвоем не так скучно.

Вернувшись к себе, Юлька оставила собаку в комнате, налила ей попить в небольшую эмалированную мисочку, которую нашла на кухне, и задумалась о том, как обустроить собачий быт. Наверху был чердак, на котором, как выяснила Юлька при осмотре дома, хранилось много хлама. Наверное, там можно найти что-то походящее под собачью подстилку, к примеру, старое одеяло, и еще пару мисок под еду и воду на улицу. Бросив виноватый взгляд на укоризненно прозябающий на столе макбук, она велела собаке ждать и по приставной лестнице полезла наверх.

На чердаке было сумрачно и прохладно. После уличной жары это казалось облегчением. Немного пахло пылью и чем-то затхлым, но не противно. Вещи вокруг были навалены так плотно, что Юлька еле передвигала ноги. Вот колесо, видимо, от какой-то старой телеги. Вот ручная маслобойка, Юлька как-то видела такую в книжке, рассказывающей о деревенском укладе. Несколько старых рассохшихся бочек, коробка с веретенами – в этом месте ей сразу вспомнилась сказка о мертвой царевне, которая укололась о веретено и заснула. Юлька опасливо отложила коробку в сторону. Несколько деревянных мисок, которые было бы здорово ошкурить, покрыть лаком, разложить шары, сделанные при помощи клея и ярких ниток, и украсить беседку. Старая, резная, очень красивая деревянная прялка. Несколько старых кувшинов.

Чердак казался заколдованным царством, полным не изведанных пока чудес. Глаз выхватывал здесь все новые и новые «сокровища», которые хотелось тут же разобрать, но внизу ждала голодная собака и несделанная работа, поэтому Юлька дала себе честное слово разобрать все это богатство попозже, схватила толстое ватное одеяло, свернутое на тяжелом старинном сундуке, обитом по углам кованым железом, подцепила несколько стоящих одна в другой железных солдатских мисок и спустилась вниз, подозревая, что за очень скромные деньги купила не только дом с участком, но еще и спрятанное в нем сокровище.

* * *

После обеда (приготовленный на скорую руку свекольник и макароны с тушенкой) Юлька все-таки решительно достала компьютер и засела в беседке за работу. Отчего-то здесь, в Сазонове, время текло совсем иначе, чем в городе. Там, пытаясь отвлечься от мучающих ее дум, Юлька судорожно погружалась в работу, ныряла в нее с головой, а потом обескураженно обнаруживала, что прошло всего пятнадцать минут. Здесь же она успела только пройти вдоль одной деревенской улицы, а полдня уже как не бывало.

День стоял жаркий, но в деревянной беседке было довольно прохладно из-за обвившего ее дикого винограда. Мир вымышленных героев из компьютерной игры, как всегда, захватил Юльку целиком, без остатка. Работалось отчего-то споро и как-то весело. Она уже и забыла, когда в последний раз во время работы у нее возникал такой кураж.

Опомнилась она, когда на часах было уже начало восьмого, да и то лишь оттого, что на соседском участке возник какой-то шум. Убедившись, что сегодняшняя рабочая норма перевыполнена с лихвой, Юлька выключила свой ноутбук, вышла из беседки, всем телом потянулась, разгоняя кровь, и застыла, словно громом пораженная.

За забором, отделяющим ее участок от соседского, ходил голый мужик. На вид ему было около шестидесяти, может, чуть меньше, и к этому обстоятельству прилагались все обязательные к этому возрасту атрибуты: пивное брюхо, чуть кривоватые, поросшие волосами ноги, лохматая, начинающая седеть грудь и болтающееся мужское достоинство, впечатляющее, впрочем, лишь самим фактом своего представления на суд широкой публики.

– Черт, это же, наверное, тот самый Игорь Петрович, которому нельзя предлагать водку! – догадалась Юлька. – Неужели жена ему не сказала, что их сосед продал дом и теперь здесь живет молодая дама, перед которой вряд ли нужно ходить в стиле ню?

Мужик тем временем дошагал до устроенного под навесом летнего душа, вода в который поступала из огромного железного чана, греющегося на солнце, открыл вентиль. Стена воды обрушилась на него, скрывая от нескромных Юлькиных глаз. Она сочла этот момент благоприятным для того, чтобы обозначить свое присутствие.

– Добрый вечер! – громко сказала она.

Мужик повернулся на звук ее голоса, снова являя миру свои неприкрытые интимные подробности и ничуть по этому поводу не комплексуя.

– И тебе не хворать! – трубно прогудел он. – Ты, значит, и есть наша новая соседка? Вот уж Кириллыч учудил так учудил!

Он закрутил вентиль, вода, немного заглушающая его голос, стихла, он шагнул из-под навеса на траву, по-прежнему не смущаясь своей наготы. Отряхнулся, как большая вышедшая из воды собака.

– Будем знакомы, Игорь Петрович.

– Юлия, – пискнула Юлька, не знавшая, куда девать глаза. Она чувствовала, что стремительно краснеет, и ничего не могла с этим поделать. – Игорь Петрович, а вы не могли бы не ходить голым по улице? – спросила она. – А то это как-то неприлично, вы не считаете?

– А ты чего, целка? – спросил он. – При виде мужского органа в обморок падаешь? Так ежели тебе не нравится, можешь не смотреть. Хотя на меня в общем-то никогда бабы не жаловались.

– Мне нет никакого дела до ваших мужских способностей, равно как и до вашей анатомии. – Юлька старалась говорить спокойно, но чувствовала, что голос начинает дрожать. Не от страха, а оттого, что ей противно. Такую разновидность людей – «хам обыкновенный» – она не переносила физически. Сразу начинало тошнить. – Но мне кажется, что вы нарушаете правила приличий, а вместе с ними – общественный порядок.

– Это с чего вдруг? – Сосед изумился так сильно, что даже его лысина, просвечивающая из-под начинающих редеть волос, пошла складками. – Я у себя дома, между прочим. Вернулся с работы, пошел душ принять, потому как пропотел. Я водителем автобуса работаю, весь день в жаркой кабине. Право имею у себя на участке ходить как хочу. И не тебе меня оговаривать! Поняла, жужелица?

Юлька с ужасом поняла, что сейчас заплачет. Нет, никогда она не умела общаться с хамами и никогда, наверное, не научится. Кто-нибудь другой, острый на язык, наверное, нашел бы что сказать, но не она. Вот и муж ее бросил, потому что она бесхарактерная.

Слезы все-таки полились из глаз, Юлька отвернулась и опрометью бросилась к дому, чтобы не разрыдаться на глазах у отвратительного Игоря Петровича. В ногах у нее путалась рыжая собака, мирно спавшая после сытного обеда возле Юльки в беседке, а теперь выскочившая на шум.

– Добрый вам вечерок!

Из-за калитки улыбался Николай Дмитриевич, и Юлька кинулась к нему, как к доброму знакомому, ища защиты.

– Э-э-э, что случилось-то, красавица? – спросил он, когда она, рванув калитку, оказалась рядом и остановилась, судорожно переводя дух и удерживая себя от того, чтобы не броситься ему на грудь. Снизу оглушительно залаяла собака. – О боже ж ты мой, а это что за зверь? Откуда взялся?

– Вероника подобрала, девушка из коттеджного поселка. Она наполовину итальянка, – сообщила Юлька, догадываясь, впрочем, что из ее смутного текста мало что можно понять. – Он потерялся, наверное, мы хозяев не нашли, и я его себе забрала. Не бросать же на произвол судьбы. Я даже не знаю, мальчик это или девочка.

Николай Дмитриевич нагнулся, поднял собаку в воздух, отчего та начала судорожно извиваться всем телом и отчаянно заверещала.

– Девочка, – вынес вердикт он. – Надо ей имя дать, что ли. Ты ее как называть будешь?

– Жужа, – решительно произнесла Юлька, вспомнив, как противный сосед только что назвал ее Жужелицей, и решив, что «подобное лечат подобным». – Я буду звать ее Жужей.

– Ну, значит, я приглашаю вас с Жужей на ужин, – сказал Николай Дмитриевич и опустил собаку на землю. Она тут же прижалась к Юлькиным ногам. – Ты меня завтраком кормила, так что ужин с меня.

– А я жаркое потушила, – вспомнила Юлька. – Хотела вас угостить.

– Жаркое завтра на обед съешь, – ответил он. – Даю вам пять минут на сборы.

– Да какие сборы? – засмеялась Юлька. – Вечер теплый, даже кофту накидывать не надо. Сейчас ноутбук в дом унесу, и все. Продукты какие-нибудь взять? Что мы с вами готовить будем?

– Обижаешь. – В глазах Николая Дмитриевича плясали бесенята. – Я уже подготовился. Заехал в городе в специальное место, где продают свежайшую телятину. Нарезали мне там ломтей нужного размера, сейчас соорудим шашлык по-карски.

– Шашлык? – с сомнением спросила Юлька. – Так его же мариновать надо. Этак мы только к полуночи поужинаем. И телятина…

– Я секрет знаю, – рассмеялся Николай Дмитриевич. – В общем, приходи давай. А рыдала чего?

Вопрос он задал без всякого перехода, так что Юлька даже не сразу поняла, что он ее о чем-то спрашивает, а когда поняла, зарделась малиновым цветом – от неловкости.

– Сосед у меня неприятный, – сказала она. – Я не знаю, как себя с такими людьми вести, вот и расстроилась. Ерунда, пройдет.

– Петрович-то? – Николай Дмитриевич понимающе кивнул в сторону соседского забора, впрочем, сейчас скрытого за стоящим на Юлькином участке сараем. – Он не сахар, конечно. Характер дрянной, душонка подловатая. Раньше, в советские годы, таких куркулями называли. Не слышала?

Юлька покачала головой.

– Но ты его близко к сердцу не принимай. Он в целом-то мужик безвредный, хоть и говнистый. От него шуму много, а выхлоп небольшой. В реале пакость какую сделать у него кишка тонка. Я так думаю. Ну а будет сильно мешать, я с ним поговорю. Не боись.

Юлька благодарно улыбнулась ему.

Через пять минут она уже сидела в соседском дворе в удобном раскладном кресле и наблюдала за хозяином, священнодействовавшим на небольшой площадке, где стояли мангал, электрогриль и небольшой стол для приготовления еды. Огромные куски мяса он посыпал солью и перцем и оставил лежать на столе, чтобы дали немного сока. Разжег мангал, снабдив его углем, занялся чисткой огромного количества лука – больших луковиц взял штук десять, не меньше.

Шелуха летела в разные стороны, лук он строгал тонкими полукольцами и складывал на дно большой чугунной кастрюли. Когда с луком было покончено, а угли прогорели, ловко шлепнул мясо на железную решетку, прижал сверху второй такой же, пожарил минут по пять с каждой стороны и убрал с огня. Снятое с решеток мясо положил в кастрюлю поверх лука и поставил ее прямо на угли, закрыв сверху тяжелой стеклянной крышкой.

– Ну вот, ждем ровно двадцать минут – и шашлык по-карски готов. Я пока к нему соус сделаю, а ты будь добра, помой вон там, под краном, помидоры и крупно порежь вот в эту миску.

Юлька бросилась исполнять поручение. Все, что делал этот пожилой человек, получалось у него ловко и споро. Она даже залюбовалась, глядя на его уверенные движения и мелькающие руки. Так же ловко орудовал с мангалом и мясом ее муж. То есть бывший муж, конечно. Впрочем, мысли о нем сейчас были лишними и ненужными. Ни к чему, кроме новых слез, они привести не могли.

– Вот недаром говорят, что мясо женских рук не терпит, – сказала она, чтобы отвлечься от грустных размышлений. – Я даже не слышала никогда про такой рецепт.

– У меня друг был, повар в абхазском ресторане. Когда мы в Абхазии работали, он нам каждый вечер такие пиршества устраивал. И рецепт этого шашлыка я на всю жизнь запомнил. Полчаса – и все готово. А вкус будет такой, что ты все съешь до последнего кусочка и пальчики оближешь. Лук, когда на огне томится, дает сок, который проходит через мясо и придает ему особый аромат. Никакого маринада не надо. Маринад убивает весь сок. Вот сейчас попробуешь и убедишься, что я прав.

К тому моменту, как Юлька вымыла и порезала помидоры, застелила стоящий под яблоней огромный стол скатертью, за которой Николай Дмитриевич сбегал в дом, расставила тарелки, он успел перемешать открытый томатный соус с мелко порезанными укропом, кинзой и петрушкой. Мелко покрошил туда почти целую головку чеснока, принес граненые стаканы и бутылку красного вина. Снял с мангала кастрюлю и открыл ее. Густой аромат потек по участку, вызывая невольное слюноотделение. Пахло так умопомрачительно, что Юлька несколько раз судорожно сглотнула.

– Так, сейчас Жуже блюдце принесу, чтобы мяса ей порезать, и будем садиться, – скомандовал сосед. – Давай располагайся. По глазам вижу, что голодная.

Юлька с изумлением поняла, что это правда. Несмотря на плотный завтрак и вполне себе приличный обед, она ужасно хотела есть. С учетом, что за последние три недели она не ела практически ничего и похудела на шесть килограммов – «от нервов», как говорила мама, – это было странно. В деревне Сазоново у нее проснулся небывалый аппетит. Она и сама не знала, хорошо это или плохо.

С нетерпением следя за руками Николая Дмитриевича, который открыл вино, разлил его по стаканам и теперь накладывал на две тарелки огромные куски пышущего жаром мяса, она чуть не подпрыгивала от предвкушения ужина. Вечер обещал быть просто замечательным. Кабы еще не комары…

В этом месте Юлькины мысли в изумлении остановились, потому что она осознала, что комаров нет. Ни одного. Это было странно, потому что вчера, когда она сидела на крылечке, привыкая к своим новым владениям, комаров было очень много, и, чтобы избавиться от их надоедливого общества, ей пришлось зажечь предусмотрительно купленные в райцентре спиральки. Может, и Николай Дмитриевич их разжег, да так, что она и не заметила? Юлька завертела головой.

– Чего ищешь?

– Фумитокс, – честно призналась она.

– А зачем он тебе?

– Удивляюсь, что комаров нет. Думаю, когда вы успели его зажечь.

– Да я и не успевал. – Николай Дмитриевич усмехнулся. – Наука не стоит на месте. Я каждый год к другу в гости езжу, да не один раз. Мы с ним вместе на Уренгое работали. А живет он в Финляндии. И пару лет назад я оттуда привез специальный агрегат, ультразвуковой. Включаешь в розетку, и ни одного комара в радиусе пятидесяти метров. Можно было и до километра купить, но мне такого не надо. Я его вон в углу у забора поставил – на участок достаточно, и дом захватывает, и до бережка, где мы с тобой утром встретились, тоже хватает. В общем, нет у меня комаров без всякого фумитокса.

– Эх, жаль, что до моего двора не «достреливает»! – засмеялась Юлька.

Вообще-то она шутила, но Николай Дмитриевич к ее словам отнесся со всей серьезностью.

– Переставлю, – сказал он. – Если к этому забору ее перетащить, тогда и твой двор захватит. Кабель, правда, надо кинуть. Туда-то у меня он под землей проложен. В общем, быстро не обещаю, но сделаю.

– Да что вы, не надо! – слабо запротестовала Юлька. – Неудобно.

– Неудобно на потолке спать, одеяло падает, – сообщил Николай Дмитриевич. – Ну что, вкусное мясо?

– Ум отъесть! – призналась Юлька. – Жужа вон тоже довольна. А мне давно так вкусно не было. Вы просто волшебник!

Сосед сделал независимое лицо, словно стесняясь похвалы, но Юлька видела, что на самом деле ему приятно.

– Николай Дмитриевич, я так понимаю, что вы всю Россию объехали? – спросила она, вытянув ноги в удобном садовом кресле. После сытного ужина хотелось поговорить, а вот вставать и идти домой, в пустой дом, совсем не хотелось.

– Не Россию, а Союз, – с готовностью откликнулся ее собеседник. – Мы газопроводы тянули – и на Севере, и в Прибалтике, и в Грузии. Вахты несли по три-четыре месяца. Хорошее было время, тогда все на совесть делалось, не то что сейчас – тяп-ляп, все на глазок. И друзья у меня с тех пор на всю жизнь. В любой момент могу в гости поехать – хоть во Владивосток, хоть в Самарканд, хоть в Тулу. Немногие сейчас могут этим похвастаться.

Весь вечер они пили вкусный чай с листиками шоколадной мяты. Заходило солнце, опускаясь куда-то за реку, еле видную за деревьями, но чуть слышно плещущую волнами, словно утешая: вот она я, рядом. Шелестела листва яблонь. Где-то далеко едва слышен был звон комаров, которые не совались сюда, на участок. Спадала дневная жара, обволакивая тело приятной прохладой. Пахло свежим покосом. В ногах спала свернувшаяся клубочком Жужа. Юлька просто физически ощущала, как с нее стекает напряжение, державшее душу своими цепкими лапами почти месяц. Ей было хорошо и спокойно.

– Э-э-э, да ты спишь почти! – Николай Дмитриевич вынул из ее рук пустую чашку, поставил на стол. – Домой пойдешь или, может, искупаемся на ночь глядя? Вода сейчас – что парное молоко!

– А давайте, – лихо ответила Юлька, хотя минуту назад действительно засыпала. – Никогда не купалась вечером. Вы только подождите меня, я за купальником сбегаю.

Выскочив на улицу, она перебежала дорогу, метнулась в собственный двор, сорвала с веревки сушащийся с утра купальник, пробежала по ступенькам крыльца, заскочила в дом. Ей не хотелось заставлять Николая Дмитриевича ждать. Неожиданно зарычала Жужа, зашлась внезапным лаем, стоя под открытым окном.

– Ты что? – Юлька присела и потрепала собаку по лохматой голове. – Дурочка, там же нет никого. Пошли купаться.

Схватив полотенце, она бросилась вон из дома, отметив, что собака хоть и бежит за ней, но все-таки оглядывается куда-то в сторону огорода. Кто там мог быть? Если только кроты. Николай Дмитриевич научил ее, что в деревне никто не запирает дверей. Замок означает, что хозяева уехали надолго – в райцентр или в область. А вот при походе в магазин или к соседям двери просто подпирали палочкой. И никогда в Сазонове ничего не пропадало. Обитатели коттеджей, Николай Дмитриевич звал их «новые сазоновцы», конечно, свои дома держали под замком, а то и под видеонаблюдением, а деревенские жили душа нараспашку. Кроме ноутбука, ничего ценного в Юлькином доме не было, его она привычно сунула под подушку, а дверь запирать не стала, вставив в замочные петли щепочку.

– Общий пляж показать или на «наше место» пойдем? – спросил Николай Дмитриевич, уже поджидающий ее на улице.

– На наше, – немного конфузливо сказала Юлька, словно в этом «наше» было что-то интимное. – Общий я потом посмотрю.

Тропинкой они спустились на тот же самый пятачок берега, на котором познакомились утром. Николай Дмитриевич, не останавливаясь, вошел в воду и поплыл, мощно загребая воду руками. Юлька заходила осторожно, привыкая к воде, которая, впрочем, действительно казалась теплой. Легла на воду, поплыла. Невыносимая легкость охватила ее, словно вода смывала все плохое, что накопилось в душе.

Жужа ждала на берегу, в воду боязливо не заходила, но и нервозности не проявляла.

– Давай наперегонки! – прокричал Николай Дмитриевич, чья голова уже покачивалась где-то в районе буйков.

– Нет! – прокричала в ответ Юлька. – Я глубины боюсь!

Казалось, ветер унес ее слова, но сосед понял, отвернулся и поплыл дальше. Юлька решила держать курс вдоль берега. Впрочем, течение было таким быстрым, что она не продвигалась вперед ни на полметра. Николая Дмитриевича и вовсе сносило вниз по течению, но, казалось, его это совершенно не беспокоит.

Однако волновать тревожную новую соседку не входило в его планы, поэтому довольно скоро он развернулся и начал работать руками, возвращаясь назад и преодолевая силу течения. Было понятно, что плавать здесь – хорошая зарядка для мышц.

Юлька вылезла на берег раньше, вытерлась полотенцем, натянула сарафан, а полотенце накинула на плечи. Села на траву.

– Уф. – Ее сосед, отфыркиваясь и тяжело дыша, как после пробежки, тоже вышел из воды, накинул свое полотенце, начал энергично растирать плечи и спину.

– Вообще-то меня не удивляет, что тут мальчик утонул, – сказала она. – Такое течение, что просто страшно.

– Какой мальчик? – удивился Николай Дмитриевич. – Вроде не было у нас таких ужасов.

– Ну как же. Нам сегодня ваша соседка рассказывала, Светлана Капитоновна. Что тридцать лет назад здесь мальчик утонул. Митька.

– Так оно ж когда было! С чего это Светлана вдруг в воспоминания четвертьвековой давности кинулась?

– Да как-то к слову пришлось, – промямлила Юлька, чувствуя себя ужасно глупой. – Рассказала, что то лето для деревни было вообще ужасное. Сначала Митька утонул, потом девушка утопилась, Алексея Кирилловича племянница, а потом ее молодой человек с собой покончил.

– Никогда баб не понимал! – в сердцах сказал Николай Дмитриевич. – Может, оттого и с женой развелся. Все мог терпеть, кроме ее окаянного языка. Да какая разница, что тут тридцать лет назад было?

– Да не знаю, интересно… – Юлька пожала плечами. – Вы сами подумайте. Три ЧП за одно лето, вернее, за одну ночь, а потом тридцать лет ничего похожего! Может, это все и вообще было неслучайно?

– Да бог его знает. – Николай Дмитриевич пожал мощными плечами. – Я же тут тогда только наездами бывал. Мы с женой и детьми в городе жили, да я еще и на вахты уезжал. К матери получалось вырываться пару раз за лето. Митьку я помню, конечно. Шебутной парень был, все ему на месте не сиделось. Сколько раз мать моя его из сада шугала – и не перечислить. У них свои яблони во дворе росли, а он все норовил по чужим садам лазать. Приключений пацану не хватало, это ж понятно. Подглядывать любил, подслушивать. Ух, и давали ему жару, когда ловили! А ему все нипочем было. В общем, неудивительно, что утоп. Никакого страху парень не знал, никакого удержу не имел. А река у нас – да, быстрая. Хотя местные парнишки ее всегда знали как свои пять пальцев.

– А Женя?

– А что Женя? Девушка как девушка. Тихая, милая, красивая. Без родителей выросла, деда с бабкой любила очень, уж так убивалась, когда они умерли один за другим! С Алексеем тихо жила, слушалась его, уважала.

– Так почему же она с собой покончила?

– Да не знаю я, вот пристала! – Николай Дмитриевич, кажется, начинал сердиться. – Я ж тебе говорю, меня тут не было, когда это все произошло. Вроде влюбилась она.

– В кого? В кого-то из деревенских?

– Да нет. Местных она всех знала как облупленных. Шалопаи одни, в кого тут влюбляться? Не в Игоря же, – он кивнул в ту сторону, где угадывался дом соседа – любителя ню. – Хотя Игорь и старше ее был сильно. Но не в нем дело. В общем, тут у нас на месте коттеджного поселка пансионат обкомовский был. Вот там и отдыхал какой-то местный бонза с семьей. Женой и сыном. Вот за того сына и вышла война между Женькой и еще одной местной дивчиной, Катькой звали. Их дом – тот, что сейчас заколоченный стоит. В общем, парня она этого добивалась так, что глазам было больно смотреть. Сам-то я не видел, мать потом рассказывала. А ему, вишь, Женька в душу запала. С месяц они тут женихались на глазах у всей деревни. Уж такая любовь была, что куда там. А потом случилось то, что случилось. Женька с обрыва сиганула. Тут, чуть подале, за коттеджами, лес сосновый начинается, раньше там как раз обкомовская территория была, а за ней обрыв. С него и взрослые-то нырять не рисковали, вот где течение сумасшедшее, да еще и круговороты под водой – омут, чистый омут, затянет, и оглянуться не успеешь! Вот она оттуда и сиганула. А парень-то ее назавтра и повесился. То ли с тоски, то ли вину какую за собой чуял – это мне неведомо.

Юлька почувствовала, что у нее начинают слипаться глаза. Часы на телефоне показывали уже начало двенадцатого. Ну надо же, совсем она тут теряет чувство времени!

– Надо спать идти, Николай Дмитриевич, – виновато сказала она. – Поздно уже.

– Так и пошли. – Он послушно натянул брюки. – Ты учти, красавица, я завтра с утреца в командировку уеду. Кран гоним на стройку в соседнюю область. Вернусь поздно, так что шашлыков завтра не будет.

– Да вы что, Николай Дмитриевич! – Юлька даже руками всплеснула. – Я, конечно, и так нахалка, что пользуюсь вашим добрым расположением, но ведь не настолько!

Смеясь, они добрели до дороги и разошлись, пожелав друг другу спокойной ночи, каждый в свой двор. Из-за забора Василия Васильевича и Светланы Капитоновны раздавался гул голосов, видимо, у них были гости. Впрочем, никакого значения этот факт не имел. Дома Юлька переоделась в любимую пижаму, любовно подумала, что протопленный с утра дом вечером гораздо уютнее стылого, выбежала ненадолго во двор, чтобы повесить сушиться купальник.

Сытая и разморенная событиями дня Жужа плюхнулась на приготовленную для нее подстилку из старого одеяла, блаженно закрыла глаза и тут же уснула, задышав ровно и спокойно. В Юлькином доме и Юлькиной жизни она освоилась как-то быстро, словно всегда была именно ее собакой. Впрочем, Юлька ничего не имела против.

Она погасила свет, улыбнулась заглядывающей в окошко луне, стоящей где-то над рекой. Прислушалась к звукам упавшей на деревню ночи, втянула носом особый воздух, пахнущий рекой, сеном, пылью, луговыми цветами, пирогами и совсем немного псиной, закрыла глаза, представила, что вот так пройдут ее ближайшие два, а то и три месяца, счастливо улыбнулась и тут же уснула, упав в глубокий и ровный сон.

* * *

Проснулась она внезапно. Последнее время из-за предстоящего развода Юлька спала плохо, просыпаясь по несколько раз за ночь от каких-то внутренних мыслей, тревожных и смятенных, но в этот раз причина пробуждения крылась где-то вовне.

То ли с улицы через приоткрытое окно доносился какой-то шум, то ли… Звук, разбудивший ее, повторился, и шел он вовсе не с улицы, а с чердака. Там кто-то ходил. Шаги были тихими, еле слышными, словно тот, кто был наверху, всеми силами старался не шуметь.

Юлька вспомнила, как пару часов назад отчаянно лаяла Жужа, впрочем, сейчас мирно спящая в ногах на кровати. Вот ведь чертовка, когда и залезла! Тогда собачка словно реагировала на присутствие во дворе кого-то постороннего, и вот теперь – эти шаги. Юльке стало страшно. Одинокая женщина в отдельно стоящем доме. С одной стороны – заброшенный участок, на котором никто не живет. С другой – неприятные соседи. Хоть закричись, вряд ли кто-нибудь прибежит на помощь. Ну почему, почему она не догадалась записать телефон Николая Дмитриевича!

Шорох на потолке повторился, и снова стало тихо. Сердце у Юльки колотилось часто-часто, руки стали липкими от охватившего ее ужаса. Что нужно этому человеку наверху? Кто он? Вор? Но у нее совершенно нечего красть, кроме драгоценного ноутбука. Насильник? Просто бездомный, которому негде переночевать?

Юлька соскочила с кровати, не включая свет, надела поверх пижамы висевшую на стуле олимпийку, зачем-то натянула капюшон. Сунула под мышку Жужу, а под вторую – свой макбук, вставила ноги в балетки, вдохнула полной грудью, как перед прыжком в холодную воду, выскочила в сени и опрометью бросилась к входной двери.

Та, естественно, была заперта, перед сном Юлька собственноручно задвигала засов, и это обстоятельство немного успокоило ее. Хотя, может быть, когда она вернулась от соседа, злоумышленник уже находился в доме? Ночная трава была влажной от росы. Юлька пулей промчалась по дорожке, рванула калитку, выскочила на пустынную дорогу и бросилась к дому наискосок, где жил Николай Дмитриевич, затарабанила в дверь. Жужа, словно чувствуя бушующую в хозяйке панику, тихо тявкнула, впрочем, не очень уверенно.

В доме было тихо, потом зажегся свет в окнах, по доскам пола прошлепали босые ноги. Дверь распахнулась, и на крыльцо вышел заспанный Николай Дмитриевич, слава богу, успевший натянуть спортивные штаны. Второй «обнаженки» за день трепетная Юлькина душа могла и не выдержать.

– Ты что тут? – удивленно спросил сосед и тут же нахмурился. – Случилось что?

– У меня на чердаке кто-то есть! – выпалила Юлька трясущимися губами. – Я проснулась оттого, что наверху кто-то ходит. Я побоялась сама идти смотреть, кто.

– И правильно побоялась. – Николай Дмитриевич исчез в дверном проеме, но через пару мгновений появился снова, обутый в пляжные тапки и натянувший футболку. В руках он держал ружье. – Сейчас вместе посмотрим.

По такой же тихой и сонной улице они вернулись в Юлькин дом, поднялись по лестнице, ведущей на чердак. Тихо и сумрачно было там, лишь светила в тусклое оконце стоящая над рекой луна. Юлька мимоходом подумала, что окно надо бы помыть. Николай Дмитриевич щелкнул выключателем на стене, неровный свет, такой же тусклой, как оконное стекло, лампочки залил плотно заставленное барахлом помещение. Но никого, кроме них двоих, в нем не было.

Юлька обескураженно посмотрела на соседа.

– Мне же могло почудиться, – пробормотала она. – Может, тот, кто тут шуровал, понял, что я отправилась за подмогой, и убежал?

– Может быть и так. – Николай Дмитриевич выглядел так спокойно и расслабленно, словно его и не подняли с постели (Юлька покосилась на командирские часы на руке соседа, сообразив, что телефон свой впопыхах забыла внизу) в два часа ночи. – А может и по-другому. Так-то у нас деревня мирная и спокойная. Тут отродясь никаких злоумышленников не водилось. Я, конечно, не хочу тебя пугать еще больше, но мне кажется, что тебя разбудили мыши.

– Мыши? – озадаченно переспросила Юлька.

– Ну да, в ночной тишине звуки стократ усиливаются, да ты еще и спросонья была. Мыши тут шуровали, в завалах этих, сундуках да коробках. А ты эти шорохи за шаги приняла.

– А почему я должна испугаться еще больше?

– Потому что женщины мышей боятся.

– Ну, наверное, я не женщина, – мрачно сказала Юлька. – Мыши мне по барабану, если честно. У меня-то сердце в пятки ушло, поскольку я решила, что ко мне кто-то влез. А мыши пусть живут, мне не жалко. Бояться людей надо.

– Бояться никого не надо, – рассудительно заметил Николай Дмитриевич, – равно как и жить с мышами в доме. Они у тебя все запасы пожрут и мебель попортят, так что в город поеду – привезу тебе мышеловку. А сейчас давай я весь дом обойду, чтобы тебе спокойнее было, а потом запрешь за мной и спать ляжешь. Лады?

– Лады, – согласилась Юлька. – Вы уж извините меня, что вас понапрасну взбубетенила.

– Не помру, – успокоил сосед. – Мужчины, к твоему сведению, для того и существуют, чтобы решать женские проблемы.

До недавнего прошлого Юлька считала точно так же, хотя в последнее время ей стало казаться, что мужчины эти проблемы, наоборот, создают. Впрочем, думать про это было категорически нельзя.

Проводив соседа, она снова улеглась в постель, наконец-то избавившись от ноутбука под мышкой и пристроив в ногах Жужу. Собака благодарно посмотрела на нее и тут же уснула. Юлька же лежала без сна, дрожа от пережитого нервного потрясения. Хорошее настроение, с которым она вечером ложилась спать, исчезло без следа. Неужели еще несколько часов назад она радовалась тому, что ей предстоит провести здесь два-три месяца? Сейчас эта мысль казалась пугающей и безысходной.

Снова накатила волна обиды на мужа. Ну как, как он мог допустить, чтобы их жизнь полетела под откос?! Ведь это по его вине она сейчас дрожит в кровати, совсем одна в чужой, враждебной атмосфере, далекой от привычного домашнего уюта! Почему она вынуждена обращаться за помощью к совсем постороннему, незнакомому, пусть даже и очень хорошему человеку? И сможет ли она когда-нибудь снова начать доверять мужчине, если ему меньше шестидесяти? На все эти вопросы у нее не было ни одного ответа.

За нерадостными мыслями она и сама не заметила, как уснула, а проснувшись утром, обнаружила, что от черных ночных мыслей не осталось и следа. Солнце заливало комнату, из окна доносилось чириканье птиц, Жужа скребла входную дверь, смотрела смущенно, словно намекая недогадливой хозяйке, что ей нужно выйти по важным собачьим делам. Юлька засмеялась, вскочила с постели, отперла входную дверь, выпустила собаку во двор и сама вышла на крыльцо, вдыхая аромат второго в ее жизни деревенского утра. Пахло хорошо.

За забором копошилась Ирина Сергеевна, Юльку она не видела, а та первой здороваться не стала. Усевшись на крыльце и рассеянно поглаживая подбежавшую Жужу, видимо, уже справившую свои естественные надобности, Юлька начала планировать в голове сегодняшний день. Она всегда жила по плану и в деревне отступать от своих привычек не собиралась. Итак, что первым делом – завтрак или утреннее купание? Прислушавшись к себе, она поняла, что организм настойчиво требует первую чашку кофе. Значит, завтрак. Интересно, принесет ли Анна Петровна обещанное молоко, и если да, то когда? Если скоро, то можно сварить овсяную кашу – и для себя, и для Жужи. Потом нужно немного поработать, чтобы запланированный на сегодня объем работы не висел тяжким грузом, а потом сходить на пляж, тот самый, деревенский, о котором рассказывал Алексей Кириллович, продавая дом. Само слово «пляж» вызывало у нее легкую иронию, поскольку откуда взяться в деревне настоящему пляжу, но сходить посмотреть было можно.

Нет, для начала нужно растопить печь, а когда она прогорит, поставить в нее деревенский суп. Рецепт ей вчера вечером подсказал всезнающий Николай Дмитриевич. Берешь чугунок, кладешь в него мясо, крошишь картошку, морковку и лук, солишь, перчишь, заливаешь водой и ставишь в печь. К обеду получится прекрасное томленое блюдо, в котором стоит ложка. Просто и сытно. Для вкуса можно добавить мелко порезанный зеленый лук, укроп и порезать дольку чеснока. Да, так. Сначала печь, потом завтрак, потом заготовка для супа, потом работа, потом пляж, потом обед. Хотя нет, суп можно не варить, есть же вчерашнее жаркое. Ну и хорошо, одним делом меньше. После обеда можно помыть окна и повесить новые шторы, которые Юлька привезла с собой, но до которых так и не дошли руки. Пожалуй, полы стоит помыть тоже.

Погруженная в свои мысли, Юлька не сразу отреагировала на какой-то шорох за беседкой, но он повторился снова, и, вспомнив свои ночные страхи, она даже подскочила на месте.

– Кто там? – спросила она дрожащим голосом, но, вспомнив про копощащуюся за оградой соседку, повторила уже увереннее: – Эй, кто тут?

Кусты малины за беседкой зашевелились, и из них вылез худосочный мальчишка с перемазанным личиком.

– Здрасьте, – сказал он с независимым видом и шмыгнул носом.

– Ты кто? – спросила Юлька. – И откуда тут взялся?

– Я Гришка. – Парень снова засопел.

Полученная информация мало что объясняла.

– Ты что тут делаешь-то? – спросила Юлька, смутно припоминая, что вчера видела мальчишку в компании друзей на велосипедах. Значит, он здешний, деревенский, а не упал ей на голову непонятно откуда, наподобие Жужи. – Почто по чужим дворам крутишься?

– Я не кручусь. Я и раньше сюда приходил. По делу, – сообщил Гришка. – А чего, нельзя, что ли? И вообще, тут вроде раньше другой человек жил, дядь Леша. Он куда девался, помер, что ли?

– Ну почему сразу помер? Просто продал дом и переехал. А я купила, – ответила Юлька миролюбиво. – Гриша, давай с тобой договоримся. Ты, конечно, можешь ко мне приходить в гости, но не делай этого тайно и не прячься в кустах. Просто приходи, стучи в дверь, говори: тетя Юля, я пришел. Ладно?

– Ладно. Только зачем мне к вам приходить-то?

– Ну сейчас же ты зачем-то пришел, – усмехнулась Юлька. Гришка сердито засопел. – Ладно, проехали, чаю хочешь?

Чаю он хотел, так же как и белую булку, щедро намазанную маслом, и овсяную кашу, которую Юлька все-таки сварила, потому что пришла Анна Петровна, принесла трехлитровую банку молока, тарелку рассыпчатого творога и стакан жирной сметаны. Творог со сметаной Юлька убрала в холодильник, на ужин, но кашу сварила и еще налила Гришке стакан молока, которое он выпил до донышка, а потом еще запил чаем с конфетами.

Глядя, как он ест, как дергается его худая, не очень чистая мальчишеская шея, Юлька отчего-то жалостливо пригорюнилась.

– У тебя родители-то есть? – спросила она.

– Как не быть? – степенно ответил он, отдуваясь. – Мамка на почте работает, батя плотничает. Помогает этим, новым, которые дома строят, – он мотнул головой в сторону коттеджного поселка. Добавил с гордостью: – Он у меня на все руки мастер. Когда не пьет, конечно. Ладно, спасибо за угощение, пойду я.

– Приходи, в общем, – крикнула вслед мальчишке Юлька, встала, чтобы проводить его до калитки, зачем-то вышла на улицу.

Вдалеке, у колодца, что-то делал Виктор, вчерашний молодой человек, приехавший в Сазоново готовиться к экзаменам и так сильно запавший на красавицу Веронику. Повернул голову в их сторону, скользнул отчего-то недовольным взглядом по Гришке, потом перевел глаза на Юльку, улыбнулся и помахал рукой. Она помахала в ответ и вернулась на участок.

Часы показывали начало десятого, а запланированные на день дела и не думали трогаться с мертвой точки. С тоской поглядев на стоящий без дела ноутбук, Юлька затопила печь, подумав, сделала то же самое в бане, чтобы вечером попариться, накачала из пруда воды в большой железный бак, решив, что обязательно постирает снятые шторы. Вымыла посуду, протерла пол, лихо разбила угли и закрыла заслонку, поставила в печь горшок, чтобы и в доме была горячая вода, и удовлетворенно выдохнула.

Теперь на часах было уже одиннадцать, а это означало, что нужно срочно приниматься за работу, чтобы наверстать потерянное время. С удобством устроившись в беседке, Юлька включила ноутбук, пробежалась по электронной почте, с горечью отметила, что муж даже не пробует с ней связаться, резко выдохнула, вошла в нужную программу и приготовилась с головой нырнуть в мир компьютерных персонажей.

– Здравствуйте! – услышала она звонкий голос от незапертой калитки.

На тропинке у самого входа на участок, не проходя далеко, чтобы не быть незваной гостьей, топталась Вероника, а рядом с ней, естественно, красавчик Виктор.

Похоже, работу требовалось отложить, так и не начав. Да что же это такое! Юлька никогда не предполагала, что так сложно быть фрилансером и работать вне офиса. При всей ее обязательности придерживаться графика дня совершенно не выходило.

– Здравствуйте! – прокричала она в ответ, отложила свой ноут и выбежала навстречу гостям.

– Я пришла узнать про собаку, – сообщила Вероника, стройную фигуру которой сегодня облегали белые льняные брючки и элегантный топик, на этот раз фирмы «Труссарди». – Удалось вам вчера найти ее хозяев?

Как по заявке из беседки прибежала Жужа, завертелась вокруг девушки, виляя хвостиком. Вероника радостно взвизгнула, присела на корточки, начала чесать собаку за ухом. Юлька невольно испытала укол ревности.

– Мне пришлось оставить ее себе, – сказала она, немного суше, чем это было прилично. – Конечно, если хозяин найдется, я ее верну, но пока никто из соседей не знает, кому она может принадлежать. Кстати, я назвала ее Жужей.

– Прекрасное имя! – восхитилась Вероника, причем так искренне, что Юлька испытала новый укол, теперь уже совести. – Юлия, а знаете что, давайте вы придете к нам с мамой в гости. Мы тут живем очень уединенно, потому что никого не знаем. Но это немножко скучно. Приходите вечером, а?

Голос ее звучал просительно, и Веронике стало смешно. Итальянская красавица, похоже, ужасно скучала в деревенской глуши. Но вот нужны ли новые знакомства ее маме?

– Мама будет не против, – торопливо добавила Вероника, как будто прочитав ее мысли. – Разумеется, я ее предупрежу. Мы приготовим на ужин что-нибудь итальянское. Например, лазанью. Вы любите лазанью?

– А можно мне тоже прийти? – подал голос Виктор, до этого молчащий.

На лице у Вероники отразилось легкое сомнение. Видимо, в ее табели о рангах люди, подобные Юльке – приютившие бездомную собаку, только что купившие дом и владеющие макбуком, – котировались выше непонятного московского абитуриента, снимающего комнату, чтобы подготовиться к экзаменам. Впрочем, фигура у него была – закачаешься.

– Конечно, я и вас приглашаю, – сказала Вероника, в которой вежливость взяла вверх над снобизмом. – Ужин будет в семь часов. Если придете раньше, можно будет искупаться на нашем пляже. Ну все, я побежала предупреждать маму, что у нас сегодня гости.

Девушка исчезла, оставив после себя легкий шлейф духов, тонких, ненавязчивых, сразу видно, что очень дорогих. В своей прошлой жизни Юлька в этом разбиралась. Закрыв за гостями калитку, она вернулась в беседку, чтобы предпринять новую попытку поработать. Сейчас ей было не на кого рассчитывать, только на свою зарплату, хорошую, но зависящую от выданного на-гора́ результата.

Она снова зашла в программу, щелкнула мышкой… Зазвонил телефон. Требовательно, громко. Так могла звонить только мама, тем более что, кроме мамы и близкой подруги, нового номера ее телефона ни у кого не было.

– Да, мамочка, – сказала Юлька со всей нежностью, на которую была способна. Мать она любила.

Минут пятнадцать она рассказывала о том, как обустроена ее сельская жизнь. Что в доме тепло, и она научилась топить печь, что соседка приносит ей умопомрачительное молоко и творог, что вода в реке теплая и очень чистая, а люди в деревне искренние и хорошие. Тут она вспомнила про любителя душа Игоря Петровича и добавила «почти». Врать Юлька не любила даже в мелочах. Про ночное происшествие рассказывать, разумеется, не стала, упомянув лишь, что вчера ужинала в одних гостях, а сегодня идет в другие. Под конец разговора заверила мать, что приезжать к ней не нужно, потому что у нее действительно все хорошо, откинула замолчавший телефон, с сомнением посмотрела на ноутбук и решительно встала.

Почему-то ее вдруг потянуло на чердак, так изрядно напугавший ее прошлой ночью. Юльке пришло в голову, что там нужно все хорошенько осмотреть при свете дня, чтобы окончательно разогнать былые страхи. В конце концов, поработать можно и после обеда.

Присвистнув Жуже, которая послушно побежала за ней (вместе подниматься наверх было не так страшно), она забралась по лестнице на чердак, открыла бесшумно открывающуюся дверь, которая отчего-то совсем не скрипела, шагнула через порог и огляделась.

На чердаке было так же пустынно и пыльно, как вчера. В углу виднелась прялка, которая накануне вызвала у Юльки живейший интерес. Ее можно было расписать и поставить в беседке. Будет красиво. Она потянула прялку, освобождая ее от остального хлама, и вдруг увидела на полу след. Четкий рифленый след от ботинка, судя по размеру, явно мужского.

Ночной страх тут же вернулся, забил в ушах набатом подскочившего враз давления, забил горло, вызывая навязчивую тошноту, руки стали влажными. Она присела на корточки и стала пристально разглядывать отпечаток. По нему было невозможно сказать, когда именно он был оставлен. Вчера – ни днем, ни ночью – Юлька его не видела. Но могла и просто не обратить внимания. Так что след вполне мог принадлежать еще бывшему хозяину. Или его оставил Николай Дмитриевич? Юлька вспомнила его пляжные тапки, у которых как раз была рифленая подошва, чтобы не скользили. Как узнать, был тут кто-то посторонний и ушел, пока Юлька бегала за подмогой, или ее действительно напугали всего лишь мыши?

Немного подумав, она решила, что это не так уж важно. Что сказал мальчик Гриша? Что он бывал тут и раньше. Конечно, по ночам детям положено спать, но почему бы мальчонке не пуститься на поиски приключений? Решено, она просто не будет больше об этом думать.

Юлька снова потянула на себя прялку, борьбу за освобождение которой прекратила, потому что кинулась изучать отпечаток чужой ноги. Заваленная каким-то мусором, прялка не поддавалась, Юлька наклонилась, чтобы отцепить от ее основания какие-то непонятные кожаные ремни – сбруя это, что ли? – и вдруг увидела тетрадь. Толстая общая тетрадь в коленкоровом переплете завалилась за большой кованый сундук, один из тех, что хранились на чердаке.

Юлька поднапряглась, дернула посильнее – и освобожденная прялка наконец-то осталась у нее в руках. Прижав пыльную добычу к животу и прихватив зачем-то тетрадь, Юлька двинулась вниз, предусмотрительно заперев чердак на найденный здесь же навесной замок с большим старинным ключом. Так ей было спокойнее.

Вернувшись в беседку и пристроив прялку в углу, она открыла тетрадку с пожелтевшими от времени страницами. «Дневник Евгении Ракитиной» – было написано на первой странице.

* * *

1 июня 1988 года

Завтра первый выпускной экзамен. Вчера разговаривали с Катькой о том, что совсем скоро вся наша жизнь изменится. Катьку это не пугает, нет. Скорее будоражит. Смешная. Впрочем, я ее понимаю. У нее вся жизнь была гладкой, как наша река летом. Текла пусть и быстро, но без особых всплесков.

А река моей жизни уже несколько раз неожиданно превращалась в стремнину, бурную, с водоворотами, которые утянут на самое дно, как наш омут под обрывом, перекроют дыхание, зальют горло то ли водой, то ли слезами – не поймешь.

Я так и сказала Катьке, но она не поняла, пришлось объяснять. Мне было всего пять лет, когда погибли родители. Никто не верит, но я их помню. Бабушка всегда ругалась, когда я про это говорила, считала, что я обманываю – придумала сказку, в которую сама поверила, но я действительно помню. Зима, окна затянуты морозными узорами, в неплотно закрытой форточке гудит вьюга, я лежу под толстым теплым одеялом, у меня ангина и, кажется, высокая температура.

Мама напоила меня клюквенным киселем, потолкла таблетку в ложке, залила медом, чтобы было не горько. Я еще не умею глотать таблетки. Мы обе ждем, что температура вот-вот упадет, а пока мама читает мне книжку Шарля Перро про Кота в сапогах и Спящую красавицу. Вообще-то я люблю рассматривать в этой книжке картинки, но сейчас мне слишком плохо, чтобы я могла удержать ее в руках. Она слишком большая, в ярко-красной обложке с черными буквами, они прыгают у меня перед глазами, мельтешат черными мушками.

Температура начинает падать, и я проваливаюсь в сон, сквозь который пробивается мамин голос, ласковый, нежный-нежный, чуть усталый. Мне хочется посмотреть на нее, и я открываю глаза, сопротивляясь наваливающейся дреме. Мама очень красивая: с пушистыми светлыми волосами вокруг головы, огромными голубыми глазами, не яркими, как незабудки, а спокойными, словно воды лесного озера. В этих глазах столько любви, что в ней можно утонуть.

– Ну что, ей лучше? – слышу я папин голос и сквозь сон тихо радуюсь, что он пришел с работы. Мне так хочется, чтобы папа подхватил меня на руки, подбросил высоко к потолку, как умеет только он, но я уже почти сплю, и мое желание вырывается наружу в виде стона, такого тихого, что его никто не слышит.

– Да, жар спадает, – тихо отвечает мама.

Она наклоняется, целует меня в лоб, затем встает, уступая место папе. Теперь меня целует он, щеку щекочут его большие черные усы, немного пахнет табаком и машинным маслом. Я вдыхаю этот привычный запах и наконец засыпаю, а утром просыпаюсь совершенно здоровой.

Родители погибли в автокатастрофе. Впервые поехали в отпуск одни, оставив меня в деревне на попечении бабушки и дедушки, и попали в страшную аварию. Наверное, потому, что на похороны меня не взяли, в моей памяти они так и остались живыми. А моя жизнь круто изменилась, потому что из пусть и небольшой, но городской квартиры я переехала сюда, в Сазоново, где жили бабушка и дедушка, папины родители.

Бабушка часто называла меня сироткой, плача при этом в ладони, которыми закрывала лицо. Папа был ее любимым младшим сыном, и его утрату бабушка перенесла тяжело, как, впрочем, всегда родители переживают смерть детей. Во мне она видела его продолжение, а потому любила и баловала.

Дед, впрочем, меня тоже любил, только выразить это умел не очень. Человек он был немногословный, немного мрачный, но надежный, как скала. В деревне его уважали. Работал он всю жизнь плотником в исполкомовском Доме отдыха, поэтому имел возможность иногда приносить оттуда диковинные для деревни продукты: красную икру, соленую рыбу, копченую колбасу. Есть все это втихаря в доме было не заведено. Бабушка накрывала стол, звала соседей.

Недавно Катька сказала, что копченую колбасу ела только у нас. Еще бы, у нее мама работает дояркой на ферме, а отца никогда и не было. Живут они довольно бедно, на выращенной картошке да молоке, что мать приносит с работы. Но Катька – она веселая и добрая. И вообще, она моя лучшая подруга с первого класса.

Вообще-то в первый класс мы с ней пошли в самом Сазонове. Тогда еще начальная школа работала. Она стояла в конце деревни, в противоположном конце от исполкомовского пансионата, но после уроков мы все равно бежали по берегу, чтобы посмотреть на отдыхающих. Чудные они были, совсем не такие, как наши, деревенские.

Пансионат работал и зимой тоже, правда, в это время года народу там было немного. Не то что летом. Территория – сосновый бор с проложенными тропинками для ходьбы летом и лыжней зимой – была огорожена забором, но со стороны реки пробраться было все равно можно. Мы и пробирались. Зимой – просто чтобы доказать свою удаль, а летом – чтобы заодно полакомиться растущей в лесу земляникой или забраться в малинник.

Средней школы в Сазонове не было, нужно было ездить в райцентр. Каждое утро за нами приходил школьный автобус, а после уроков привозил обратно. Нам приходилось ждать старшеклассников, у которых было больше уроков, поэтому мы с Катькой успевали на подоконнике сделать уроки, чтобы вечером про это не думать.

Я уже не помнила, что родилась и когда-то жила в городе. Привыкла жить в Сазонове. Привыкла, просыпаясь утром, чуять запах затеянных бабушкой пирогов, слышать, как она ворчит на дворе на проштрафившуюся козу, гадать, в какой из двух курток сегодня отправится на работу дед – у него их было две, черная и синяя, и надевал он их только по одной ему понятной схеме. Я любила загадывать, и от того, угадаю или нет, зависело, насколько удачно сегодня сложится день.

Про родителей я вспоминала три раза в год – в дни их рождения и в день гибели. Точнее, я про них, конечно, не забывала, они были рядом со мною всегда, как мамино колечко, которое папа подарил ей, когда делал предложение, и которое бабушка сняла, когда мама уже лежала в гробу. Мне на память. Колечко было мне велико, поэтому я носила его на груди, на золотой цепочке, тоже маминой. Камушек в колечке был голубой, как мамины глаза, и я привыкла смотреться в него каждый раз, как мне нужно было принять какое-то важное решение, словно советовалась. Так вот, родители были со мной всегда, но три раза в год мы ездили в город. Не в райцентр, где располагалась моя школа, а в область, где родители лежали на кладбище.

Маршрут и распорядок дня у нас всегда был одинаковый. Сначала мы приезжали именно на кладбище, где оставляли цветы и приводили в порядок могилку. Потом отправлялись в гости к моим вторым бабушке и дедушке, родителям мамы. Они кормили нас обедом, за которым вели длинные, скучные, очень светские беседы. Маялись мы все, но особенно дед. Он чувствовал себя неуютно в скрипучем костюме, рубашке с твердым воротником и галстуке-удавке.

Папа с мамой были совсем из разных социальных слоев. Она – учительница музыки, дочка двух профессоров, по математике и литературе. Мамин брак они считали мезальянсом, а меня, конечно, любили, но своей до конца не считали. Мне всегда казалось, что они меня немного стесняются – деревенской девчонки с обгрызенными ногтями. В детстве я сильно грызла ногти, почти до крови.

В общем, я в их присутствии тоже сильно стеснялась, поэтому всегда вздыхала с облегчением, когда обязательный визит подходил к концу. Мы еще обязательно ходили с дедушкой в кино, а бабушка в это время посещала рынок и универмаг, потом встречались в кафе-мороженом, которое называлось «Чебурашка», и уже после этого ехали обратно в Сазоново.

Интересно, сама не знаю, зачем я все это пишу. Просто Катька сказала, что песенники и анкеты больше не в моде, все городские девочки ведут дневники, и я решила попробовать, хотя вовсе никакая не городская. И тем не менее пишу и пишу, вон уже третья страница заканчивается. Даже не думала, что это окажется так увлекательно. Сейчас перечитала, с чего начала вести дневник. С того, что в самое ближайшее время наша с Катькой жизнь круто изменится. Ее – в первый раз, а моя – уже в третий.

Второй был, когда с разницей в месяц умерли бабушка и дед. Она ушла первой, просто не проснулась утром. Врачи сказали – «сердце», хотя она никогда на него не жаловалась. Она всегда хотела, чтобы ее похоронили «рядом с Володюшкой», то есть с моим отцом, но дед не смог договориться и выбить разрешение.

После похорон он лег лицом к стене и не вставал три дня, так что дядя Леша даже накричал на него. Он тогда как раз вернулся домой с прииска, специально прилетел на похороны бабушки, и ему уже нужно было возвращаться обратно, но он не мог оставить меня на внезапно обессилевшего деда.

– Ты на кого Женьку-то оставишь? – спросил он, и это заставило деда встать с кровати и вернуться к жизни. Правда, ненадолго. Через месяц он умер по дороге с работы. Упал в сугроб, потому что ему тоже стало плохо с сердцем. Случилось это за деревней, неподалеку от пансионата, поэтому нашли его не сразу, а когда я начала бить тревогу, было уже поздно. Дед замерз.

С тех пор прошло два с половиной года, мне тогда только-только исполнилось пятнадцать. Катькина мама, тетя Рита, говорила, что меня могут забрать в детдом, но дядя Леша не подвел. Бросил свою высокооплачиваемую работу, вернулся в Сазоново и оформил опеку над племянницей, то есть надо мной.

Хоть я и росла без родителей, детство мое было счастливым, потому что меня всегда все любили. Сначала родители, потом бабушка с дедом, потом дядя Леша. Он, конечно, весь в деда, человек молчаливый и угрюмый, но хороший. Вот только перемены в жизни меня теперь совсем не пугают, потому что самое страшное я в ней уже пережила. И из-за окончания школы и будущего поступления в институт совсем не переживаю. Так Катьке и сказала.

Мы с ней, кстати, все время спорим, куда ехать поступать. Я хочу в Москву, а она боится, что не поступит, и уговаривает меня сдать документы в наш областной педагогический. А я считаю, что у человека должна быть мечта, причем такая, ради осуществления которой нужно как следует потрудиться. Вот для меня такая мечта – Москва, возможность там учиться и остаться жить, оторваться от Сазонова. Но не бросать же Катьку! Если не уговорю ее поехать со мной, может, тоже поступлю в наш пединститут, в конце концов, именно там до сих пор работают мои вторые бабушка с дедушкой. Они даже обещали, что я могу первое время пожить у них, но этого я не хочу, да и Катьку одну в общежитии не брошу.

Ладно, пока писать заканчиваю. Завтра первый экзамен, и я должна, просто обязана написать его хорошо. Ради памяти папы и мамы, бабушки и дедушки. Ради дяди Леши, который из-за меня изменил свою разъездную жизнь, вернулся в родную деревню и осел тут. Он говорит, что если я поступлю, то он, может, снова завербуется куда-нибудь на Север, к геологам или нефтяникам. У него ветер странствий в крови. Может, и моя тяга уехать подальше отсюда передалась мне по наследству? Я еще подумаю про это.

* * *

Чтение чужого дневника неожиданно захватило Юльку так сильно, что, очнувшись, она даже не сразу поняла, где находится. День сейчас или уже вечер? А может, ночь? Она повертела головой и обнаружила себя сидящей на старом кованом сундуке посреди пыльного чердака, заваленного горой старых вещей. Господи, как же она опустилась до того, чтобы читать чужой дневник? Впрочем, его владелица умерла тридцать лет назад, так что угрозы ничьей репутации старый дневник не нес. А читать было интересно, даже очень.

Эта юная, трагически погибшая девушка Женя Ракитина обладала хорошим слогом. Как же так случилось, что на ее долю в жизни выпало столько несчастий? А ее родители и бабушка с дедушкой, похоже, были хорошими людьми, да и Алексей Кириллович, или, как называла его сама Женя, дядя Леша, тоже был человеком добрым, раз не бросил племянницу, согласился круто изменить свою жизнь, чтобы не отдавать ее в детдом.

Юлька глянула на телефон, охнула и порывисто вскочила на ноги. Боженьки мои, уже начало второго, а она еще даже не приступала к работе! Внезапно ей захотелось есть, и она решила, что сначала все-таки съест свое вчерашнее жаркое с бараниной, а уже потом сядет за работу и будет трудиться до того времени, когда надо будет идти в гости к Веронике и ее маме. И никакого пляжа.

Упущенной возможности искупаться Юльке вдруг стало так жалко, что она чуть не заплакала. Ну что она за недотепа такая! Даже в деревенской глуши не может выдержать тот распорядок дня, который сама себе назначила. И ведь никто не мешает, не отвлекает, а все находится причина – лишь бы не работать!

Кляня себя из последних сил, она спустилась с чердака и нос к носу столкнулась с соседом из дома напротив, бравым и подтянутым Василием Васильевичем, мужем не в меру болтливой Светланы Капитоновны. Столкнулась и от неожиданности отпрянула.

– Вы что здесь делаете?

– Да вот, зашел узнать, как у вас дела, – сообщил сосед, голос его звучал слегка ненатурально, как будто он играл одному ему понятную роль. – Все-таки вы у нас в деревне новичок, вам тут все в новинку. А люди разные, мало ли, напугают или обидят, не дай бог.

– Меня трудно обидеть, – сухо сообщила Юлька. – И люди у вас в деревне, как я успела заметить, хорошие. Добрые и отзывчивые. За редкими, впрочем, исключениями. Так что у меня все в порядке.

– Ну и слава богу! – Василий Васильевич, кажется, обрадовался. – Вы, Юлия, если что, заходите к нам с женой, по-соседски.

– Если что? – уточнила Юлька.

– Ну… – Он слегка замялся. – Если что-то странное увидите, или покажется вам чего, или помощь будет нужна. Да и просто так можете, как вчера, поболтать.

– Мне болтать-то особо некогда. – Голос Юльки стал еще суше. Просто пустыня Сахара, а не голос. – Я вот с утра за работу сесть не могу, потому что меня все время кто-нибудь отвлекает. Да и казаться мне, как правило, ничего не кажется. Я человек рациональный и здравомыслящий. Но за предложение помочь спасибо, я учту.

Василий Васильевич скользнул глазами по черной тетрадке, которую она держала в руках. Еще немного потоптался на пороге.

– Тогда я пойду?

– Всего доброго. – Юлька открыла дверь, ведущую из сеней в дом, шагнула внутрь, оставив соседа снаружи. Она осознавала, что ведет себя невежливо, но он ей надоел.

Она с легким ужасом ждала еще каких-нибудь визитеров, но никаких неожиданностей больше не случилось. Съев жаркое, она все-таки с удобством расположилась в тенистой беседке, с головой погрузилась в работу и опомнилась только тогда, когда на пороге беседки появился Николай Дмитриевич.

– Ну что, пустослезка, хорошо ли день прошел? – осведомился он. – Я вот с работы вернулся, решил узнать, не пугал ли тут тебя кто? Снова.

Вроде бы спрашивал он то же самое, что и Василий Васильевич, вот только в голосе его была слышна настоящая, а не натужная забота.

– Никакая я не пустослезка, я ночью вовсе и не плакала. А сейчас у меня вообще все хорошо. – Юлька потянулась всем телом, немного затекшим от работы на компьютере. – Тут просто время так странно идет, что вроде весь день впереди, а ничего не успеваешь. Еле за работу себя усадила, но сейчас все в порядке, дневная норма выполнена, можно отдыхать.

– Ужин-то, поди, не приготовила, – засмеялся он. – А у меня сегодня мяса не куплено, шашлыков не будет. Может, картошки сварим? Или, если хочешь, на углях запечем.

– Меня в гости позвали, – сказала Юлька, которой отчего-то стало неловко признаваться в том, что у нее здесь, в деревне, появились и другие знакомые. – В коттеджный поселок. Николай Дмитриевич, вы вовсе не обязаны обо мне заботиться. Я и сама не пропаду. Честно.

– Честно! – передразнил он. – То-то ночью прибежала, глаза как блюдца! А в гости – это хорошо, пусть и в коттеджный поселок.

– Что же они, не люди? – поддела Юлька. – Никогда не думала, Николай Дмитриевич, что в вас сильны классовые предрассудки.

– Нет у меня никаких предрассудков, – отмахнулся он. – Я человек тоже небедный. Вполне мог бы себе позволить такой же коттедж отгрохать, если не лучше. А в деревенском доме живу, потому что он матери моей, здесь все мои корни. А водопровод и канализацию и в старом доме сделать можно, были бы руки, деньги и желание. У меня есть. А богатеи все эти… Они как раз люди без корней. Для них Сазоново – просто место, где земля дорогая и построиться можно с видом на реку и сосновый бор. Оттого я их и не люблю. Каюсь, грешен.

Юлька посмотрела на часы и вскочила.

– Ой, опять я все на свете проворонила! – вскричала она. – Семь часов уже! Меня же к этому времени звали, а я еще не одета!

Схватила ноутбук и побежала к дому.

– Вечернее платье не забудь и бриллианты! – прокричал ей вслед Николай Дмитриевич. – Ладно, бывай. Удачного тебе вечера.

Юлька терпеть не могла опаздывать, поэтому переодеваться не стала, лишь накинула на сарафан легкую кофточку, чтобы прикрыть плечи. Распустила «хвост», расчесала волосы, слегка прошлась по ресницам тушью. Все. Для деревенской вечеринки вполне достаточно.

Жужа смотрела вопросительно и чуть жалобно, но взять ее с собой Юлька не могла. Помнила, что у Вероникиной мамы аллергия на собак. Поэтому, покормив Жужу остатками мяса, из которого еще днем предусмотрительно вынула косточки, и налив свежей воды, Юлька закрыла ее в доме, чтобы, не дай бог, не убежала. Немного поколебавшись, запирать ли дверь на висячий замок или просто подпереть досочкой, решила не рисковать. Повторения вчерашнего ночного приключения ей не хотелось. Ключ спрятала в беседке и вышла на вечернюю улицу.

На соседнем участке противный Игорь Петрович трепал за ухо несчастного мальчика Гришу. Даже из-за забора Юльке было видно, как он выкручивает несчастное покрасневшее ухо. Мальчишка отчего-то молчал, не издавал ни звука, лишь сосед что-то шипел ему прямо в лицо, впрочем, Юльке издали было не разобрать.

– Вы зачем издеваетесь над ребенком?! – закричала она. – Отпустите его немедленно, разве так можно!

– А ну пошла отсюда! – заорал Игорь Петрович и добавил непечатное слово. – Тебя, заразу, не спросили.

– Я сейчас полицию вызову, – дрожащим голосом сообщила Юлька, которая не терпела хамства и всегда терялась, когда с ним сталкивалась.

– Поли-и-цию?! – передразнил Игорь Петрович, но хватку все-таки ослабил, подопнул мальчишку в сторону дома. – Иди в хату, щенок, я с тобой еще поговорю, какого хрена ты по чужим огородам шастаешь, людей пугаешь! А ты, прошмандовка, вали отсюда, я сказал! Полиция у нас тут в деревне своя, собственная. Ваську видела? Так вот он полиция и есть. Только он супротив меня не попрет. Поняла?

– Гриша, тебе нужна помощь? – Юлька не собиралась сдаваться, хотя ей было страшно и противно одновременно. – Может, маму твою позвать?

– Не, не надо маму. – Мальчик, похоже, испугался ее предложения больше, чем грозного Игоря Петровича. – Вы идите, тетенька.

Юлька двинулась дальше, чувствуя, что ее только что словно обваляли в грязи. В Сазонове почему-то существовало только черное и белое. Остальные цвета терялись, стирались, будто кто-то взял и выключил гетерохромность окружающего мира, оставив только две краски и лишив их градаций. Живя здесь второй день, Юлька все время поочередно сталкивалась то с добром, то со злом. Причем и то и другое было концентрированным, ярким, не оставляющим полета воображению и не терпящим никаких иных интерпретацией.

За размышлениями она и не заметила, как дошла до нужного дома, крышу которого ей вчера издали показала Вероника. Зашла за шлагбаум, разделяющий Сазоново на «два мира, два образа жизни», позвонила в нужную калитку. Ей открыла сияющая девушка. Юлька в очередной раз подивилась, насколько же та красива.

– О-о-о, Юлия, мы уже имели разговор о том, что вы задерживаетесь, но я сказала, что пока можно не волноваться. Вряд ли с вами что-то случилось с того момента, как я имела возможность видеть вас утром. – В ее речи опять сквозила та элегантная неправильность, которая с самого начала привлекла внимание Юльки.

Она отметила идеально подстриженный, видимо, на самом деле «итальянский» газон, сбегающий мягкими уступами к реке, которую отделяла широкая полоса мелкого белого песка, красивую беседку с большим столом и белыми стульями, лежаки под зонтиками, мягкие полосатые матрасы – все то, что является обязательными слагающими качественного и уютного летнего отдыха.

Из одного из шезлонгов поднялась и теперь шла навстречу Юльке элегантная дама средних лет, одетая в легкие белые штаны и широкую белую же рубаху, свободно болтающуюся вокруг стройной фигуры. Дама была хоть и не похожа на темноглазую и темноволосую Веронику, но тоже удивительно хороша собой. Ее моложавое лицо совершенно не портили легкие морщинки у светлых, словно прозрачных глаз, как тоненькие лучики, убегающие к вискам. Светлые распущенные волосы волнами сбегали на плечи. Женщина приветливо улыбалась Юльке.

– Здравствуйте, проходите, пожалуйста. Меня зовут Джемма, я мама Вероники. А вы и есть Юлия?

– Да, извините, что я так внезапно. – Юлька тоже улыбнулась, потому что в присутствии этой женщины не чувствовала никакого смущения, словно перед ней стояла не итальянская богачка, может быть, даже миллионерша. – Синьора Джентиле, у вас прекрасная дочь, очень добрая.

– Нет-нет, зовите меня просто Джемма. И я очень рада, что Вероника позвала вас в гости. Признаться, тут немного скучно. И хотя я люблю спокойный отдых и мне нравится проводить время за книгами и хорошими фильмами, я вовсе не прочь с кем-то поболтать. Вероника сказала, что вы художница?

– В какой-то степени, – засмеялась Юлька. – Я работаю в фирме, выпускающей компьютерные игры мирового класса. Она входит в топ трех сильнейших производителей в мире.

Это прозвучало немного хвастливо, и Юлька сконфузилась. В конце концов, фирму создавала и раскручивала вовсе не она, и ее вклад в общий успех был совсем незначительным.

– О да, конечно, я знаю. – Джемма произнесла название Юлькиной фирмы, и та немного удивилась, что живущая в Италии женщина, оказывается, хорошо знакома с IT-рынком.

Впрочем, покупая земельный участок и строя дом в российской глуши, она, наверное, прочитала в Интернете все, что касалось региона, в котором ей предстояло жить. Вот интересно, а как она попала в Италию? Впрочем, спрашивать было неудобно.

Из дома вышел Виктор с кувшином лимонада в руках, и Юлька только сейчас вспомнила, что он же тоже напросился в гости. Правда, в отличие от нее, он не испытывал по этому поводу ни малейшего смущения и, похоже, уже совсем освоился.

– На стол поставить? – он мотнул головой в сторону беседки.

– Да-да, Витенька, спасибо. Юля, проходите, пожалуйста, в беседку. Давайте будем ужинать. Или вы, может, сначала хотите искупаться?

Юлька вспомнила о том, что сегодня так и не выбралась на деревенский пляж, который, похоже, начинался чуть левее, сразу за забором владений Джентиле. Впрочем, она видела, что забор доходит не до самой воды, а оставляет свободным песчаную полоску, как это и предписывалось российским законодательством. Ее удивило, что итальянские собственники земельного участка оказались столь щепетильны к его соблюдению.

– Нет-нет, я не хочу заставлять вас ждать. Искупаться можно и потом, – торопливо сказала она. – Какой у вас тут песок чистый, мелкий! Это вы специально себе пляж насыпали?

– Ну что вы! – Джемма мелодично засмеялась. – Конечно, нет. Здесь песок точно такой же, как на всем протяжении берега. За забором, там, куда деревенские ходят купаться, точно такой же песок, сами потом увидите.

Слово «деревенские» в ее устах прозвучало так уместно, словно она употребляла его с рождения. Впрочем, Юлька напомнила себе, что Джемма – русская, а значит, до того, как уехала в Италию, вполне могла бывать в русской глубинке.

– Интересно, как в Сазонове появился такой пляж? – вслух сказала она, пока все усаживались за стол.

Вероника принялась раскладывать по тарелкам салат из рукколы, креветки и маленькие красные помидорки черри. Выглядели они совсем не так, как те пластмассовые помидоры, которые продавались в каждом супермаркете, и пахли совсем иначе – солнцем и нагретой теплой землей. Юлька не утерпела, стащила с тарелки половинку, прямо руками, сунула в рот и зажмурилась от удовольствия.

– Здесь же обкомовская база отдыха была, – тем временем ответила на ее вопрос Джемма, и Юлька от изумления чуть не подавилась сладким помидорным соком. Господи, про обком-то она откуда знает? – Когда ее построили, то в конце семидесятых сюда прямо по Волге пришли груженые баржи с песком, засыпали прибрежную линию, чтобы обустроить для партийных бонз отличный пляж. Местные, конечно, повадились на территорию ходить, особенно это у детворы было в почете, и, чтобы их отвадить, кусок пляжа за границами базы оборудовали и для жителей деревни. В Сазоново со всей округи купаться ездили, потому что здесь и дно выровняли. Вход в воду пологий, песочный, не илистый. И когда базу снесли и начали коттеджное строительство, так и осталось. У всех домов свой пляж, а за забором – общественный.

– А не ходят к вам берегом-то? – не утерпела Юлька. Джемма пожала плечами.

– Мы не стали берег перегораживать. Неправильно это, не по-людски. Мальчишки иногда водой добираются, интересно им поглазеть, как мы тут живем. А взрослые – нет, не ходят. Многие собак тут держат, боятся люди. Да и тактичные они, деревенские.

– Вот залезут к вам, будете знать, какие они тактичные! – встрял в разговор Виктор. – Не дело это – со стороны дороги забор, от соседей забор, а с реки двор открыт! Заходи кто хочешь.

– Да никто не хочет, – снова пожала плечами Джемма. – По крайней мере, пока. От всего не убережешься. Да и не случалось тут в Сазонове никогда ничего. Тут же никто домов и вовсе не запирает.

– А вы откуда знаете? – поддела ее Юлька, с аппетитом уписывающая вкуснющий салат, который, казалось, таял во рту.

– Так я ж не в безвоздушном пространстве живу, – засмеялась Джемма и ловко сняла серебристую крышку со стоящего на столе блюда. Под ней оказалась запеченная на открытом огне форель. – У меня уборку в доме делать женщина из деревни ходит, Ольга Прокопьевна, и молочные продукты носит Анна Петровна. Они обе здесь родились и выросли, ближайшие подруги, все знают.

– Ой, люди тут, конечно, хорошие, но то, что болтливые, так это точно. – Юлька тоже рассмеялась. – Я тут третий день, но уже каких только страшилок не наслушалась! И про мальчика, который утонул, и про девушку, которая утопилась, и про ее молодого человека, который повесился. А вы говорите, не происходит тут ничего.

– Сначала будем пить чай с травами или все-таки искупаться сходим? – спросила Джемма.

Она встала, собирая пустые тарелки, и теперь в мягком свете вечернего солнца было видно, что она уже немолода, к пятидесяти. Морщинки у глаз прорезались четче, лицо выглядело внезапно уставшим. Или это беседа с чужими людьми ей наскучила?

– Давайте я помогу вам убрать посуду – и сходим искупаться? – предложила Юлька, тоже вставая.

– Нет-нет, я все уберу, не беспокойтесь. – Джемма ласково улыбнулась Юльке, лицо ее снова изменилось, опять став молодым и прекрасным. – Бегите, купайтесь. Я присоединюсь к вам позже.

Остаток вечера был прекрасным и безмятежным. Юлька вволю наплавалась в Волге, по достоинству оценив всю прелесть песчаного пляжа. Она никак не могла вытащить себя из воды, теплой, как парное молоко. Вода смывала ночные страхи, неприятный разговор с соседом, усталость от работы и даже душевные страдания. Оставалась лишь бескрайняя река, спешащая мимо вода, мягкое тепло вечернего солнца, прекрасные люди рядом.

Джемма оказалась очень начитанной собеседницей, и Юлька с восторгом слушала ее рассуждения о современной литературе, как российской, так и европейской. Вероника поддерживала разговор, хотя ей приходилось то и дело отвлекаться на надоедливого Виктора, липнувшего к ней так откровенно, что смотреть на это было неприятно. Впрочем, от его полунамеков-полуприставаний девушка уворачивалась весьма умело. Ее мастерство Юлька оценила.

Домой, к нетерпеливо ожидавшей под дверью Жуже, она вернулась около десяти вечера. Уже привычным движением развесила во дворе мокрый купальник, расправила постель, заперла дверь, легла в кровать и крепко уснула. Жизнь, давшая трещину после измены мужа, как ей казалось, постепенно начинала налаживаться.

* * *

Проводив гостей до калитки, Вероника вернулась в беседку, чтобы помочь матери. Джемма молча носила в дом тарелки, и Веронике отчего-то показалось, что она сердится. На что? За что?

– Мама, я что-то сделала неправильно? – спросила она, потому что не выносила неясности.

С ее точки зрения, любая, даже самая плохая новость была лучше, чем блуждание в потемках и гадание на кофейной гуще. Никакой вины за собой она не чувствовала, но мама редко бывала молчалива и тиха. Или у нее голова болит?

– Что? – Джемма вынырнула из своих мыслей, улыбнулась дочери. – Нет, конечно, нет. Ты тут совсем ни при чем.

– А кто при чем? – спросила проницательная Вероника. Своей проницательностью она всегда страшно гордилась. – Папа не звонил, никто не звонил, так что плохих новостей ты получить не могла. Еще три часа назад настроение у тебя было прекрасное, значит, что-то произошло здесь, за ужином?

– Да ничего не произошло, Береничка, – мама назвала ее специальным, «папиным» именем, как называла только тогда, когда Веронике срочно требовалось утешение. – Ну что ты!

– Может быть, ты против, чтобы я звала этих людей? Ты от них устала? Они ведь нам совсем чужие. Но тут так скучно все время сидеть вдвоем…

– Наверное, я не права, что затащила тебя в эту глушь. – Джемма повела плечами, как будто ей вдруг стало холодно. – Я как-то не учла, что тут нет для тебя подходящей компании. Хотя эта Юля довольно мила, вот только она сильно тебя старше.

– Она какая-то несчастная, – сообщила Вероника. – Я просто уверена, что у нее случилось что-то плохое. Я даже видела, как она плачет. Мне кажется, что ей тут так же одиноко, как и нам с тобой. Но если ты не хочешь, я больше не буду к ней ходить. Мне, конечно, интересна судьба Жужи, но ничего, я обойдусь и без этой собаки.

Джемма снова улыбнулась, правда, немного рассеянно, как будто продолжала думать свои думы, то ли очень важные, то ли неприятные.

– Ты можешь общаться с ней столько, сколько пожелаешь. И собаку свою ненаглядную проведывать тоже. Я не против. Ниточка, скажи, а вот этот Виктор… Он тебе нравится?

Вероника даже засмеялась от облегчения. Так вот в чем дело! Мама просто заметила, как парень за ней ухлестывает, и ей это не понравилось, потому что она мечтает о достойном муже для своей дочери. А тут какой-то деревенский прохвост.

– Ну ма-ам! Ну, как он мне может нравиться? Обычный парень, липучий и противный. Считает себя красавцем с роскошной фигурой, и вообще у него самооценка завышенная. Я тебя уверяю, мамочка, тебе переживать совершенно не из-за чего.

– Возможно, возможно, – немного нервно сказала Джемма и все-таки прошла в дом, чтобы поставить кучу посуды, которую держала в руках. – Давай помоги мне, составь все в посудомоечную машину. А скажи мне, он сам отсюда, местный?

– Он сказал, что нет. Живет в Москве, собирается поступать в институт, сюда приехал, чтобы подготовиться в тишине и на свежем воздухе. Думал, тут есть пансионат, тот, на месте которого наши коттеджи стоят. Приехал, а никакого пансионата нет. Снял комнату у женщины, которая нам дом убирает. Вот и все, что я знаю.

– О, он живет в доме у Прокопьевны! – От этого известия Джемма даже взбодрилась немного. – Пожалуй, когда она завтра придет, я у нее спрошу.

– Мамочка, да зачем он тебе сдался? – рассмеялась Вероника. – Он меня вот ни капельки не интересует. И никакой угрозы он не представляет, честное слово.

– А кто его родители?

– Мама! – В голосе Вероники начали проскальзывать нотки раздражения. Излишней опеки она не терпела. – Да откуда я знаю, кто его родители? Мне даже в голову не пришло этим интересоваться.

– Все-таки странно, что он здесь появился, – задумчиво сказала Джемма. Она стояла, опершись спиной о подоконник, и курила тонкую сигаретку, наблюдая, как дочь проворно споласкивает тарелки и загружает их в посудомоечную машину. – И эта Юлия… Почему она купила именно этот дом, а, скажем, не тот, что напротив?

– Такой заколоченный и нежилой? – спросила Вероника. – Наверное, потому, что тот не продавался, а этот продавался. Да и вообще, в том, напротив, похоже, сто лет никто не жил, а этот обжитой. Приезжай и живи. И вообще, почему ты спрашиваешь?

– Да нипочему. – Джемма стряхнула столбик серого пепла, решительно затушила сигарету в пепельнице, сделанной из красивой морской раковины, которую они привезли с собой из Италии. Дому в Сазонове она придавала некоторую экзотическую утонченность. – Просто странно все это. В этой деревне жизнь – как застойная вода в болоте, но стоило нам приехать, как тут появляются чужие люди, а местные жители, наоборот, торопятся отсюда уехать, причем так быстро, что это похоже на бегство.

– Да мы-то тут при чем? – удивилась Вероника. – Мама, я никогда не замечала за тобой мании преследования. Если хочешь, давай поедем в Москву, к папе. Или вообще вернемся домой. Нас же тут ничто не держит!

– Это точно! – Неожиданно развеселившись, Джемма подошла и поцеловала дочь в нос. – Нас тут ничего не держит, и мы можем уехать, но пока не уедем. В конце концов, у нас российский отпуск, маленькое летнее приключение. А то в последние годы я как-то скучно жила, честное слово! Но от этого Виктора держись, пожалуйста, подальше. Хорошо?

– Обещаю! – горячо заверила ее Вероника.

Ночью она проснулась от тихих шагов внизу. Кто-то спускался по лестнице со второго этажа, где располагались спальни, на первый. Предательски скрипнула одна из ступенек, которую Вероника про себя называла певуньей. Ступенька всегда «пела», когда на нее наступали, и каждый раз по-разному. Сейчас она издала печальный, заунывный даже звук, от которого у Вероники дрогнуло что-то внутри. Кажется, сердце.

Она вскочила с кровати и подбежала к открытому окну. Оно выходило на реку, молчаливую и отчего-то особенно величавую ночью. Быстро, но тихо катились ее волны, унося с собой человеческие печали, тайны и страдания. Проч-ч-чь, проч-ч-ч-чь… Кроме реки и пустынного пляжа, сейчас еще была видна часть лужайки перед домом и беседка, в которой они ужинали. И то и другое было совершенно пустынно.

Из окна Вероникиной комнаты не было видно забора, но вечерний воздух служил прекрасным проводником звуков, поэтому она расслышал легкий скрип калитки. Она выскочила из комнаты, как была, босая и в легкой пижамке – коротких шортиках и маечке на бретельках – убедилась, что дверь в материнскую спальню приоткрыта, распахнула ее пошире. Джеммы в комнате не было.

На всякий случай Вероника проверила ванную комнату, затем спустилась вниз, в кухню-столовую, убедилась, что они пусты, толкнула входную дверь, которая оказалась не заперта. Зачем мама ночью вышла из дома, куда она отправилась, если скрип калитки не был плодом разгулявшейся фантазии?

Вероника сбежала с крыльца, ночная роса приятно холодила ноги, коротко стриженная трава слегка колола босые пятки. Она добежала до калитки, засов на которой действительно оказался открытым, выглянула на проселок, просыпанный мелкой галькой, чтобы не создавалось луж и хорошо уходила вода. Увидела уходящую вдаль мать, которая уже миновала шлагбаум и решительно, хотя и неторопливо шагала по деревенской улице. По песку, а не по гальке. Господи, куда она идет? Зачем?!

Почему-то чисто интуитивно Вероника не стала окликать маму, а тихонько пошла следом. Идти босой по гальке было неудобно, но вскоре она ступила на песчаную дорожку, мягкую, днем нагретую солнцем, а сейчас прохладную. Мама впереди остановилась у дома Юлии, и Вероника шмыгнула на обочину, под свисающие ветви яблони, растущей за крайним к коттеджному поселку забором. Владельца этого участка Юлия называла Николаем Дмитриевичем и рассказывала, что он очень хороший человек. Мама разглядывала окна Юлиного дома. Вероника терялась в догадках, зачем ей это нужно. Впрочем, продолжалось это недолго. Мама повернулась и перешла дорогу наискосок. Теперь она смотрела на заколоченный, пустой, с Вероникиной точки зрения, очень страшный дом, в котором никто не жил. Но и здесь Джемма не задержалась надолго, снова пересекла дорогу и теперь заглядывала через забор во двор, в котором жила ее домработница Ольга Прокопьевна и снимал комнату поклонник Вероники Виктор.

Послышался какой-то странный то ли шорох, то ли скрип. Вероника увидела, что мама сделала то же самое, что и она сама несколькими минутами раньше, – шагнула в тень ветвей дерева, растущего на участке Прокопьевны, практически слившись с забором. Теперь ее было не видно с улицы.

Звук, который услышали мать и дочь, оказался шорохом велосипедных шин. По ночной улице катил велосипед, на котором сидел худенький, нескладный подросток лет двенадцати. Утром Вероника видела его крутящимся у Юлиного дома, но как его звать, не знала. Мальчишка доехал до Юлиной калитки, от Вероники его отделяли метров пять, не больше, спешился, бросив велосипед у обочины, аккуратно заглянул в щель забора, как совсем недавно через дом от него сделала Джемма, прислушался к тишине, которую не нарушало ничего, даже громко отдающее в ушах у Вероники сердце. Подобрал с земли какой-то прутик, поддел щеколду засова, открыл калитку и проскользнул внутрь. Вероника потерла лоб и глаза руками. Она совершенно ничего не понимала.

Зато видела, что действия мальчишки не остались без внимания мамы. Та отлипла от забора, у которого стояла, вернулась к дому Юли, внимательно осмотрела лежащий на траве велосипед, тоже заглянула в дырку в заборе, словно пытаясь увидеть, что делает там маленький наглец. Затем нагнулась и подняла что-то с земли, размахнулась и бросила в окно Юлиного дома. Раздался мелодичный звон, и до Вероники дошло, что мама бросила в окно камушек. Затем второй, третий. В комнате зажегся свет, и мама быстро зашагала в сторону коттеджного поселка, все убыстряя шаги, чуть ли не переходя на бег. Видимо, не хотела, чтобы Юлия ее видела.

Впрочем, быть застуканной под деревом у чужого забора в планы Вероники тоже не входило. Где-то рядом была тропинка на «дикий» пляж – не тот, которым пользовалась вся деревня, а тот, о котором упоминала Юлия. Метнувшись на тропинку, Вероника только и успела заметить, как из Юлиного двора пулей выскочил мальчишка, вскочил на свой велосипед и быстро закрутил педалями, улепетывая с места «преступления». Мама добилась-таки своего – разбудила хозяйку дома и переполошила маленького негодника, под покровом ночи залезшего на чужую территорию. Украсть, что ли, чего хотел?..

Обойдя дом Николая Дмитриевича задами, Вероника снова вышла к шлагбауму и оглянулась на деревенскую улицу, которая теперь была совершено пустынна. И только в доме Юли по-прежнему горел свет в окнах. Впрочем, Вероники это не касалось. Она миновала соседский дом, подошла к своей калитке и толкнула ее. Заперто. Приналегла посильнее, но дверь даже не шелохнулась. Вероника поняла, что вернувшаяся домой мама, не знавшая, что дочка отправилась за ней следить, и уверенная в том, что она спит в своей комнате, заперла калитку изнутри.

Выхода было два. Либо начать звонить в висящий на двери колокольчик, чтобы мама ее впустила, а значит, признаться в том, что она была свидетельницей странного маминого путешествия по деревенской улице, либо не признаваться. Пусть мама думает, что ее уход остался незамеченным. Вот только как вернуться в дом?

Немного подумав, Вероника снова вышла за границу коттеджного поселка и свернула на пляж, покрытый белым привозным песком. Идти было страшно, потому что сгустившаяся темнота и одиночество пугали ее. Мало ли кто еще не спит этой ночью! Мало ли кто ждет ее на пустынном пляже… В какой-то момент она даже хотела вернуться и все-таки разбудить мать, но передумала и, сцепив зубы, зашагала по песчаной дорожке. Она не трусиха. Она справится.

На пляже не было ни единого человека. Вероника дошла до его кромки, дальше дорогу преграждала сетка-рабица, которой оградил свою территорию владелец соседнего участка. Оглядев свою пижаму и решив, что отступать все равно некуда, Вероника зашла в воду, показавшуюся сейчас совсем теплой, доходящую ей до груди, и поплыла вдоль берега. Вот остался позади соседский участок, охраняемый большой, но дружелюбной собакой, а вот начался их собственный пляж, на котором стояли несколько удобных шезлонгов. На одном из них белело забытое Вероникой утром полотенце. Сейчас оно было очень кстати.

Она вылезла на берег и начала вытираться. Если мама ее заметит и спросит, что она делает ночью на пляже, Вероника скажет, что неизвестно отчего проснулась и решила искупаться ночью. А что тут такого? Впрочем, если мама и слышала ночные Вероникины экзерсисы, то никак себя не проявила. Свет в комнате не горел, а приоткрытая, когда Вероника уходила, дверь была плотно притворена. Ну и славно.

Девушка пробралась в свою комнату. Непокорная ступенька спела победный марш, как будто подтверждая, что ночные страхи не имеют под собой ни малейшего основания. Вероника поменяла пижаму на сухую, расчесала волосы, напоследок посмотрела в окно, где по-прежнему не было видно никого, кроме луны над бегущей по своим делам рекой, и юркнула под одеяло.

Над странным маминым поведением, ночной прогулкой и ее неожиданными участниками стоило подумать, но глаза слипались – то ли от переживаний, то ли от незапланированного ночного купания. Глубоко вздохнув над собственным несовершенством, Вероника позволила им закрыться и через мгновение уже спала.

* * *

Ночное происшествие не помешало Юльке выспаться. Впрочем, это даже происшествием назвать было трудно. Проснулась она оттого, что кто-то кидал ей камушки в выходящее на улицу окошко, вскочила, включила свет.

Под окном, смотрящим во двор, прошмыгнула какая-то тень, глухо стукнула калитка. Юлька подскочила к окну, из которого через забор была видна деревенская улица, увидела, как кто-то проехал мимо на велосипеде, быстро крутя педали. Мальчик. Гришка.

Вездесущий чертенок, отчего-то питающий особый интерес именно к ее двору, начал Юльке надоедать. И чего привязался-то, в самом деле! Впрочем, она тут же вспомнила, как сосед Игорь Петрович драл несчастные Гришкины уши, видимо, застукав его на своей территории тоже. То есть, получается, мальчишка не только ее выбрал объектом своих неожиданных визитов?

Она никак не могла взять в толк, что именно ему надо. Малину с кустов? Огурцы в парниках? Или все, что плохо лежит? Получается, что мальчик вор? Или просто хулиган и непоседа?

Она вспомнила, как Светлана Капитоновна рассказывала о другом таком неугомонном мальчишке, Митьке, том самом, который утонул тридцать лет назад. По словам соседки, выходило, что тот подросток тоже был егозой и сущим наказанием. К сожалению, это печально закончилось.

Как бы то ни было, шалостей ребенка можно было не бояться. Юлька еще раз дала себе зарок не оставлять двери незапертыми, чтобы сохранить макбук, телефон и деньги. Больше ничего ценного в ее новом доме точно не было. Не прялки же с чердака собирается спереть этот Гришка! А если даже прялки, так не жалко. На этой мысли она выключила свет и снова уснула.

Утром встала, полная решимости не повторять ошибок предыдущих дней и жить по четко составленному плану. Протопила печь, поставила в нее чугунок с супом на обед и казан с жарким из картошки на ужин, напекла на газу сырников из вчерашнего творога, с аппетитом позавтракала, выпив две чашки кофе, протерла пол и уселась в беседке с намерением выработать сегодняшнюю норму с самого утра.

Видимо, сегодня небеса были к ней благосклонны, потому что до полудня ей никто ни разу не помешал. Работа спорилась, рисунки выходили из-под ее ловких пальцев забавные и живые. Она знала, что руководству понравится. Свое руководство Юлька обожала. Создатели ее фирмы были молодыми, лохматыми, бородатыми мужиками в джинсах и футболках, миллионерами, которые совсем не кичились ни своими деньгами, ни своим статусом. Знай себе ездили по миру, открывая филиалы компании то в одной, то в другой стране, а заодно отлавливая и собирая в этих странах толковых, работоспособных, креативных, в основном тоже молодых людей. Их компания была лучшей, и Юлька страшно гордилась тем, что она член этой транснациональной команды, пусть и живущий в скромном областном центре.

Несмотря на то что сегодняшний рабочий план был полностью выполнен, она чувствовала настроение поработать еще. Только очень хотелось кофе. Отложив макбук, Юлька вышла из беседки, всей грудью вдохнула летний воздух и сладко потянулась. Хорошо-о-о-о!..

Возникшее вслед за этим ощущение было странным, нелогичным, невесть откуда взявшимся, но очень четким. За ней кто-то наблюдал. Юлька опустила руки и аккуратно обвела глазами открывавшуюся ее взгляду картину. На участке точно никого не было. С чердака подглядывать тоже никто не мог, хотя бы потому, что его единственное оконце выходило не на лужайку с беседкой. На соседском участке слева никого не было. Противный Игорь Петрович находился на работе, а его жена, с утра копошиваяся на грядках, потом куда-то ушла, возможно, в магазин, и еще не вернулась. Справа безмолвно высился недостроенный дом с непокрытыми стропилами. Нет, он стоит брошенный уже давно, и его хозяева даже не появляются в Сазонове. Тогда кто? И откуда?

Пришедший в голову ответ был таким простым, что Юлька даже засмеялась от облегчения. Ну конечно! Это мальчик Гриша притаился где-то в кустах, только и всего!

– Гришка, выходи! – громко приказала она. – Я знаю, что это ты! Обещаю, что не буду ругаться. Выходи, чаю попьем с вареньем!

Молчание было ей ответом, и ни одна травинка или веточка на ее участке не шелохнулась. Юлька голову могла отдать на отсечение.

– Ну, как хочешь! – сообщила она в пространство.

Сходив в дом и сварив кофе, она вернулась в беседку и еще часа два увлеченно работала, пока не почувствовала, что проголодалась. Унесла в дом бесценный макбук, на всякий случай надежно спрятав его от чужих глаз, достала из печки суп, отрезала краюшку домашнего хлеба, принесенную утром сердобольной Анной Петровной вместе с банкой молока и плошкой домашней сметаны, сходила в теплицу за огурцами, с грустью признав, что тут, похоже, пора навести порядок. Заниматься сельским хозяйством она совсем не умела. Или и впрямь ее отъезд «в глушь» был безумием и глупостью, как постоянно твердит мама?

Решив, что она подумает об этом позже, Юлька с удовольствием пообедала, вымыла посуду, выполняя данное самой себе обещание ничего не откладывать на потом, а затем натянула купальник, чтобы сбегать на речку. На общий пляж, где могло быть много народу, идти не хотелось. Укромный уголок, тот самый, который знали только они с Николаем Дмитриевичем, ее вполне устраивал. Прихватив с веревки полотенце и окликнув сытую и довольную Жужу, она выскочила на залитую солнцем улочку.

Вдалеке у колодца давешний знакомец Виктор что-то сердито выговаривал мальчику Грише. В чем именно провинился мальчишка, Юльке было не слышно, но, видимо, в чем-то серьезном, потому что Виктор нависал над ним достаточно грозно, только что уши не крутил, как давеча Игорь Петрович. Мальчишка насупленно молчал, не спорил, видимо, признавая свою неправоту. Вот ведь постреленок, всей деревне успел насолить!

Впрочем, это Юльку не интересовало. Перейдя дорогу, она свернула на узкую тропинку между домами Николая Дмитриевича и Василия Васильевича, прошла мимо заросшего соснами берега и выскочила к открытой кромке воды. Как она и ожидала, здесь никого не было.

Зайдя в воду, Юлька поплыла сначала наперерез течению, а потом против него, чтобы не уносило далеко от того места, где она вошла в воду. Чуть дальше, на общем пляже, кто-то был. Точнее, выходил из воды. Из-за бившего в глаза и отражавшегося в реке солнца Юлька не видела, кто именно. Очертания были точно мужскими и отчего-то смутно знакомыми. Она постаралась рассмотреть получше, но блики, отражающиеся от воды, резанули по глазам так сильно, что она зажмурилась, а когда открыла глаза, мужчины уже и след простыл. Да и бог с ним. Никакие мужчины ее больше не интересуют.

День катился своим чередом, не даря никаких неожиданностей. Вернувшись с реки, Юлька порасписывала найденную на чердаке прялку, протопила баню, чтобы вечером как следует попариться, полила огурцы и помидоры в теплице, с сомнением осмотрела заросшие грядки, затем проинспектировала малиновые кусты и решила, что завтра поутру, пожалуй, затеется с пирогами. За этими раздумьями ее и застал Николай Дмитриевич.

– Привет, красавица, – пророкотал от калитки его уже привычный голос. – Как день провела?

– Отлично, – призналась Юлька. – Постепенно начинаю привыкать к деревенской жизни. Вот малины собрала, завтра пирогов напеку. С мясом, с яйцом, с ягодами. Приходите завтра чай пить.

– Завтра приходить, а сегодня уходить? – засмеялся сосед.

– Да нет, можете и сегодня оставаться, – Юлька тоже рассмеялась, потому что при взгляде на Николая Дмитриевича всегда поневоле радовалась. Он был весь такой уютный, большой, круглый, добродушный, как плюшевый медведь, которого ей когда-то подарили в детстве. Рядом с ним было спокойно, а это качество в последнее время Юлька ценила в мужчинах больше всего. – Правда, пирогов сегодня нет, есть сырники. Будете?

– Да я не голоден. Ты, гляжу, и баню растопила. Молодец, девчонка! Городская, а не растерялась.

– Ой, Николай Дмитриевич, – вспомнила вдруг Юлька, – вы ведь наверняка знаете, где в деревне можно дров взять.

– Дров? – Он изумился так неподдельно, что даже на шаг отступил. – Зачем они тебе?

– Так как зачем? Я ж печку каждый день топлю, баня вот, а под навесом у бани совсем мало осталось. Если кончатся, что я буду делать?

Сосед расхохотался, да так сильно, что слезы выступили у него на глазах.

– Охо-хо, аха-ха! – Он то ли стонал, то ли рычал от смеха. – Дров ей мало! Так у тебя вон у ворот сарай полон дров! Это ежели еловые тебе нужны. А ежели березовые, так ты в подпол свой загляни.

– В подпол? – недоумевающе спросила Юлька.

Сарай рядом с воротами, в которые она в первый день загнала на участок свою машинку, действительно стоял, вот только заглянуть в него Юлька так и не удосужилась и теперь кляла себя за бесхозяйственность, над которой потешался сосед. Но подпол-то тут при чем?

Отсмеявшись, Николай Дмитриевич объяснил ей, в чем дело, да еще и показал секретный лаз, который вел с пристроенного к дому хозяйственного двора действительно в подпол дома, до самого потолка заставленный аккуратными поленницами сухих березовых дров. Их тут было столько, что топить дом и баню можно было каждый день еще лет пятьдесят, не меньше.

– Зачем Алексею Кирилловичу было столько?

– Да он мужик был домовитый. Мимо себя ничего не пропускал. Уж если чего плохо лежало, так он это завсегда к рукам прибирал.

– Так он эти дрова украл, что ли? – все еще не понимала Юлька.

– Ну украл не украл, но точно не купил. В Советском Союзе лес же знаешь как заготавливали? Вырубали в леспромхозах и по рекам сплавляли. Дорог же не было. Вот и у нас по Волге в сезон сплав обязательно был. Течение у нас тут быстрое, много бревен на берег выкидывало. А местные и подбирали да на дрова распиливали. Тут вся деревня этим промышляла. Только все на один сезон заготавливали. От одного лесосплава до другого. А Кириллыч жадный был, все хотел на века запас создать. Вот и таскал каженный день бревна до седьмого пота. Это еще он за последние годы дрова-то порастратил. А так они у него и в сарае лежали, и у бани, и у забора огромная поленница была. И у дальнего края участка тоже. Он с того момента, как лес сплавлять перестали, до настоящего времени ни одного бревна не купил, все своими запасами пользовался. И лежали они у него по ранжиру. В сарае еловые, у бани осиновые, а в подпол он березовые складывал. Так что тебе, красавица, уж о чем думать точно не надо, так это о дровах.

Юлька наклонилась и взяла в руки деревянную чурку. Была она шершавая, с чуть колкой корой, сухая, но все еще приятно пахнущая когда-то живым, гордым деревом, насильно лишенным корней. Подержав в руках, она бережно опустила его обратно, словно ребенка.

– В этом доме столько тайн! – сказала она Николаю Дмитриевичу. – Каждый день он открывается мне с новой стороны. То чердак с какими-то сокровищами, то подпол с сухими березовыми дровами, то малинник, полный ягод, то теплица с маленькими огурчиками. Ей-богу, я даже не удивлюсь, если рано или поздно клад тут найду.

– Может, и найдешь, – кивнул Николай Дмитриевич, – Лешка был мастер нычки делать. И жадный был до ужаса. Говорю же, все у него к рукам липло, что плохо лежало. Вовка, младший брат, не такой был. Тот, святая простота, последним делился, а Лешка – как есть куркуль.

Сказанное Николаем Дмитриевичем плохо «монтировалось» с тем, насколько дешево Алексей Кириллович продал свой дом ей, Юльке. Если был он патологически жаден и домовит, то разве отдал бы огромный ухоженный участок с домом, мебелью, посадками, постройками, да еще и дровами практически за бесценок? Все же почему он так стремительно сорвался с насиженного места? Куда поехал, если, по словам соседей, не было у него никаких родственников?

Что-то загадочное ощущалось во всем этом, но Юльку эти загадки не касались, а потому, проводив Николая Дмитриевича, она тут же выбросила их из головы. Дрова есть – и слава богу. Это ей знать вполне достаточно.

Закончив домашние дела, она поужинала, посидела в жарко натопленной бане, с наслаждением вымыла голову пахнувшей летом и травой водой, накачанной из пруда, сбегала на речку искупаться, оценив всю прелесть ныряния в прохладную воду после жара русской бани, налила себе горячего чаю, улеглась на кровать, погладила тут же пристроившуюся в ногах Жужу и открыла найденный вчера дневник, который отчего-то манил ее со страшной силой.

* * *

25 июня 1988 года

Экзамены позади. Казалось, что их так много, а пролетели в один миг, я даже не заметила. Вчера состоялся выпускной бал. Я не ожидала, что будет так здорово. Мне всегда казалось, что в прощании со школой нет ничего романтичного. Мы так друг другу надоели, просто до чертиков. А оказалось красиво и трогательно. Бабушка прислала мне в подарок платье. Белое, с широкой юбкой и большим ярко-красным цветком, приколотым к лифу. И еще красные туфли и поясок.

Дядя Леша сказал, что я очень красивая. Я никогда так про себя не думала, потому что мне всегда казалось, что я обыкновенная. Вот Катька действительно красивая. У нее волосы черные, и брови такие, как в книжках пишут, – вразлет. И карие глаза, и родинка на щеке. А я блеклая какая-то. Невзрачная. На меня и мальчишки-то никогда внимания не обращали. Не то что на Катьку.

Она, кстати, сегодня притащила на выпускной такого классного парня! Они на речке познакомились. Он с родителями в пансионат приехал отдыхать. А Катька же всегда на обкомовский пляж пробирается, чтобы там с кем-нибудь познакомиться. Говорит, что это единственный способ выбраться из нашей глуши.

Я с ней, конечно, не согласна. Говорю же, что в Москву ехать надо, в институт поступать, учиться. А она смеется. Но что-то я отвлеклась. Так вот. Она накануне выпускного познакомилась с парнем. Его зовут Вадим. Он из Москвы, окончил второй курс института, вот какой умный!

Катька говорит, что она сразу ему понравилась, они проболтали полдня, и она его пригласила на наш выпускной. Она мне призналась потом, что думала, родители ни за что его не отпустят на сельскую дискотеку, до которой еще пешком топать, но он оказался самостоятельным, не папенькиным сынком, так что на выпускной Катька явилась с кавалером, да еще с таким, что все девчонки от зависти чуть не лопнули.

Катька вообще эффектная была, в черных колготках в сеточку, в мини-юбке, в босоножках на каблуках. Такая яркая, бойкая. Да еще и с московским студентом. В общем, девчонки сразу стали шушукаться, но Катька на такие мелочи никогда внимания не обращала.

Вадима она со мной познакомила, потому что я ж ее лучшая подруга. Он оказался очень интересным. Читает много. Как-то так оказалось, что мы с ним очень любим Джека Лондона, а Катька даже не знала, что это такой американский писатель. В общем, мы с Вадимом весь вечер о литературе проговорили. А потом, когда танцы начались, он меня танцевать пригласил.

Мне, конечно, показалось, что это не очень удобно, потому что он же с Катькой пришел, и я ему про это сказала. Он согласился, конечно, и потом пригласил Катьку танцевать. Она сначала расстроилась, а потом повеселела. В общем, мы весь вечер разговаривали и танцевали. Мальчишки водку из дома притащили, но Вадим пить отказался и где-то часов в десять спросил, не хочу ли я домой.

В общем, мы не стали дожидаться конца выпускного и ушли. Втроем. Он, Катька и я. По дороге до Сазонова песни пели, цветы собирали, я венок сплела и отдала Вадиму. Он в этом венке и в рубашке белой с расстегнутым воротом стал похож на греческого бога. Он засмеялся и спросил, на какого. Я смутилась, потому что мне хотелось сказать, что на Аполлона, пришлось отшутиться, что на Гермеса или Диониса. А он рассмеялся, что тогда уж на Асклепия, потому что он в медицинском учится.

Катька после этого разговора надулась и всю дорогу молчала. Видимо, потому что в греческих богах не очень разбирается. Но вообще ночь была чудесная. Тихая, теплая. Воздух такой, как будто бархат гладишь.

Отец Вадима – большая шишка. У него на работе случились какие-то неприятности, поэтому им пришлось уехать из Москвы в нашу глушь. Вадим говорит, что это на время, а потом все утрясется. Он нам рассказывал про свою семью, про маму, которую очень любит, про отца, которого уважает, потому что тот настоящий мужчина и может решить любую проблему.

Он сказал, что уверен, что его родители всегда ему помогут и будут на его стороне в любой ситуации. Катька усомнилась, что такое возможно. Мол, у нее мать чуть что, сразу орать начинает и винить ее во всех смертных грехах. А я призналась, что мне трудно судить, но отчего-то я убеждена, что мои родители меня бы тоже всегда поняли.

В общем, Катька опять разозлилась, потому что получилось, что ее мать хуже, чем моя или Вадима. Хотя мы же не имели этого в виду, и тетя Рита вовсе не плохой человек, только от жизни уставший.

Когда мы пришли в Сазоново, расставаться не хотелось и спать тоже. Мы отправились на реку, только не на пляж, а на территорию пансионата, на особое место на обрыве. Там растет старая сосна, корни которой держат берег, не дают ему разрушаться. Река в этом месте опасная, настоящая стремнина. Немногие смельчаки ныряют, потому что убиться можно или утонуть. Затянет в омут – и поминай как звали.

Вадим сбегал в пансионат и принес бутылку настоящего шампанского. Сказал, что наш выпускной надо отметить. И еще принес бокалы, хрустальные. Мы сидели над обрывом, пили шампанское, разговаривали и смеялись. Он сказал, что я в своем платье похожа на принцессу, а Катька опять разозлилась и заявила, что хочет купаться.

Я пыталась ее остановить, потому что у нас купальников с собой не было, но она и слушать меня не стала. Сбежала с обрыва вниз, сорвала с себя одежду и голая пошла в реку. Мне было неловко, потому что она выставляла себя вульгарной дурочкой. Но Вадим сказал, что это она просто опьянела от шампанского, и на нее не нужно обращать внимания.

После купания Катька сидела на берегу и плакала. Она была такая несчастная, голая и расстроенная. Я спустилась к ней, обняла ее, гладила по голове, а Вадим ждал нас наверху, потому что не мог же он спуститься, раз Катька совсем раздетая.

Она бормотала какие-то глупости, что я не смею уводить у нее парня. А я никого же не уводила и не собиралась даже. Конечно, Вадим мне очень понравился, но мы просто разговаривали, ничего больше. Так я Катьке и сказала, а она шмыгнула носом и ответила: «Да, как же!»

Я не успела спросить, что она имеет в виду, потому что заметила Митьку. Получалось, что он за нами подглядывал все то время, что мы сидели на берегу. И Катьку голую видел, и разговор наш слышал. Вот ведь стыдоба какая! Митька – сущее наказание. Это дядя Леша так говорит. Этот постреленок хочет быть детективом и потому целыми днями за всеми шпионит.

Он обожает «Записки о Шерлоке Холмсе», ему дядя Леша давал наши книги читать, и проел всю плешь нашему соседу, дяде Васе. Тот милиционер, и Митька требует, чтобы дядя Вася доверил ему распутать какое-нибудь уголовное дело.

Дядя Вася хохотал так, что вся деревня слышала. Потому что откуда в Сазонове уголовные дела? Тут и дверей-то сроду не запирал никто. А Митька все время канючит, чтобы дядя Вася ему пистолет показал и дал пострелять. Такой смешной!

Впрочем, когда он под окнами подслушивает или в соседских огородах обыск проводит, особо не до смеха. Или вот как сейчас Катьке. Она как поняла, что ее этот постреленок голой видел, так заорала дурниной на всю округу. Все Митьку кляла. В общем, Митька дал деру, Катька прооралась и оделась, и мы домой пошли.

Вадим нас провожал, конечно. Катька все напрягалась, кого он первого к дому отведет, а с кем из нас наедине останется, но, к счастью, тут выбирать не пришлось. Наши же с ней дома стоят практически друг напротив друга. Ее чуть наискосок от моего. Так что расстались мы посредине улицы.

Спать я легла отчего-то счастливая. У меня было такое чувство, словно в мою жизнь вошло что-то очень хорошее, чему я пока не знаю названия. Сейчас утро, я только проснулась и, хотя спала совсем немного, часа три, не больше, чувствую себя совершенно выспавшейся и все такой же счастливой.

Мне очень захотелось описать вчерашний вечер и ночь, и вот это только что встреченное мной утро в своем дневнике. И вот я пишу, не подбирая слова. Да, я счастлива. И у моего счастья есть имя. Вадим. Хотя перед Катькой мне неудобно. Она же мне подруга все-таки.

20 июля 1988 года

Целый месяц не брала в руки дневник, а все потому, что забыла его дома, когда уезжала в Москву. Да-да-да, я ездила поступать в Московский педагогический институт. Конечно, мне было страшно, но Вадим и его родители объяснили мне, что бояться совершенно нечего. Более того, на время экзаменов они поселили меня у себя в квартире, а бабушка Вадима за мной присматривала.

У них вообще замечательная семья. Хоть и столичные жители, а совсем не чванливые и очень добрые. Вадим порывался поехать со мной, чтобы показать мне Москву, да и вообще поддержать во время экзаменов. Просто быть рядом. Пишу эти слова и улыбаюсь. Конечно, родители ему этого не разрешили, попеняли даже, что негоже меня отвлекать, ведь экзамены – это очень серьезно.

В общем, уехала я одна, но созванивались мы каждый вечер. В квартире Вадима, конечно, был телефон, и он мне звонил из пансионата. Там телефоны в каждом номере установлены. В общем, утром я готовилась к экзаменам, после обеда гуляла по Москве, вечером разговаривала с Вадимом. А еще читала. У них столько книг много, я даже и не думала, что домашняя библиотека может быть такой большой. Конечно, я всегда любила читать, и книги в библиотеке брала, и бабушка мне присылала, но чтобы столько…

Вадим мне говорил, какие его самые любимые, и я старалась их прочесть, чтобы по возвращении домой с ним обсудить. Он сказал, что из-за отцовских неприятностей их семья пробудет в Сазонове до конца августа, а потом мы вместе сможем уехать в Москву. Ну если я поступлю, конечно.

Мотивация для поступления у меня и без того была мощная, а тут… Я очень старалась и все три вступительных экзамена сдала на пятерки. Конечно, списки зачисленных будут только третьего августа, но Вадим сказал, что я умница и молодец, и совершенно точно поступила, тем более что его папа звонил ректору вуза и про меня разговаривал.

Я даже и не знаю, за что мне так повезло в жизни, что я встретила Вадима, что он оказался такой классный, да еще и с такими понимающими и добрыми родителями. Я спросила у его бабушки, не против ли она нашей дружбы, и она сказала, что ни капельки, потому что сразу видно, что я покладистая, воспитанная и благодарная. А еще сказала, что «московские девки все порченые». Я, признаться, не поняла, что она имеет в виду. Ленивые, что ли?

В общем, жизнь в Москве мне очень понравилась, хотя я отчаянно скучала по дому, по дяде Леше, по Катьке и, конечно же, по Вадиму. Еще меня немного тревожило, что Катька не поехала со мной в Москву поступать, а подала документы в наш областной пединститут. Я уверена, что она это сделала, чтобы остаться поближе к Вадиму. В город, в общежитие она переезжать наотрез отказалась, на экзамены ездила из деревни. Сдала их, правда, неважнецки, так что непонятно, поступит или нет.

Приехала я вчера. Вадим встречал меня на остановке автобуса, взял из моих рук сумку, и мы пешком пришли домой. Катька сидела на поленнице, и ее даже перекосило, когда она увидела, как мы вдвоем идем по улице. Я понимаю, что она ревнует, но меня это даже немного обижает. Мы с ней всегда так дружили, что были ближе, чем сестры. И ссориться из-за парня – это неправильно. Даже из-за такого замечательного, как Вадим.

Мне кажется, он сам должен выбрать, с кем из нас ему лучше, интереснее. Если он выберет Катьку, я это приму, потому что по-доброму отношусь к ним обоим и не хочу их терять. Хотя кого я обманываю? Конечно, я расстроюсь, потому что за эти три недели, что я провела в Москве, я на расстоянии узнала Вадима до мельчайших деталей. И мне стало казаться, что я знала его всю жизнь.

Сегодня мы сидели у нас во дворе на поленнице, ели малину, которую собрал дядя Леша, и разговаривали обо всем на свете. Мы были одни, потому что дядя Леша ушел в гости к соседу, дяде Игорю. Тот вернулся из какой-то долгой командировки, и они сидели через забор от нас и о чем-то толковали голова к голове.

Дядю Игоря я не люблю. Как тонко подметила Катька, он мутный какой-то. И что может быть с ним общего у такого замечательного человека, как дядя Леша? Хотя, если честно, я знаю, что. Ветер странствий. Из-за меня дядя Леша осел в Сазонове, занимается неинтересной работой и тоскует. А соседи при этом мотаются по всему Союзу. И Игорь, и дядя Коля из дома напротив.

Впрочем, я опять отвлеклась. Они разговаривали о своем, а мы о своем. Ели малину, и она была такая сладкая, что я даже зажмурилась от удовольствия. И в этот самый момент Вадим меня поцеловал. Я опешила, потому что до этого никогда в жизни не целовалась. Я все думала, каким он будет, мой первый поцелуй. Оказалось, вот таким. Летним, сладким, с ароматом малины.

Только противный Митька все испортил. Оказалось, что он опять подглядывает и подслушивает. И вдруг заорал откуда-то из-за забора: «Тили-тили-тесто!» Все очарование момента сразу разрушилось, и мне стало так обидно, что я чуть не заплакала.

Видимо, дядя Леша даже из-за забора понял, что я расстроилась, потому что стал кричать на Митьку, что еще раз его поблизости увидит, уши открутит. Митька засмеялся, вскочил на велосипед и был таков.

Мне кажется, что я пишу какие-то глупости, не стоящие внимания. Но на самом деле сердце мое переполнено. Счастьем, летним полуденным звоном, висящим в воздухе, прогретой водой Волги. Сейчас я допишу эти строки, и мы побежим с Вадимом купаться. Он обещал за мной зайти после обеда. Жизнь прекрасна!

* * *

Жизнь была прекрасна. В субботу утром Юлька проснулась именно с таким ощущением. Вспомнила про пироги, сладко зажмурилась от предвкушения предстоящего пира и неожиданно для самой себя решила позвать в гости не только Николая Дмитриевича, а вообще всех соседей. В конце концов, в деревне люди живут на виду, как на ладони, а значит, хочешь не хочешь, а отношения нужно налаживать со всеми.

Она потянулась в кровати, прикидывая меню. Так, пироги она напечет, да побольше, с самыми разными начинками. С мясом, с творогом, с яйцом и зеленым луком, с малиной и с повидлом, которое стоит в буфете. Так, с этим все понятно. Еще можно нарезать салат из овощей, тех самых, что наросли в теплице. Если попросить Николая Дмитриевича, то, наверное, он не откажет снова наделать шашлыков, тех самых, по-карски. А еще он наверняка умеет разжигать самовар. Тот, что стоит на чердаке, большой, медный, с широкой трубой, такой, который нужно начинять горячими углями. Чай из такого «настоящего» самовара должен чуть-чуть пахнуть дымом. Юлька представила себе этот аромат, и рот у нее от предвкушения наполнился слюной.

Так, с меню все ясно. А кого звать? Николая Дмитриевича, Джемму и Веронику обязательно. Ведь у них в гостях Юлька уже была. Василия Васильевича и Светлану Капитоновну? Пожалуй, да. Они настроены к ней благожелательно, вон даже помощь предлагали. Анну Петровну, главного «поставщика двора ее величества», тоже надо бы, тем более что для пирогов у нее нужно разжиться творогом, домашними яйцами, да и сливок взять было бы неплохо. Виктора и его квартирную хозяйку Ольгу Прокопьевну? Почему бы и нет? Игоря Петровича с женой? В этом месте Юлька недовольно поморщилась. Своих непосредственных соседей она не любила, но ведь некрасиво звать всю улицу и при этом демонстративно не пригласить людей, которых от тебя отделяет только забор.

Юлька вздохнула, потому что ее тяготили двусмысленные ситуации. Нет уж, если звать, так всех. Оставалось только решить вопрос с алкоголем, которого у нее не было. Или сбегать в деревенский магазин? Уж водка-то там точно есть.

Она вскочила с постели, выпила на крыльце свою обязательную чашку утреннего кофе, затопила печь, сбегала к Анне Петровне, заодно пригласив ее в гости, на обратном пути заскочила ко всем соседям, вернувшись домой, замесила тесто и, пока оно доходило, занялась начинками для пирогов, улыбаясь себе под нос, что вопрос с водкой решился сам собой. Николай Дмитриевич, заслышав про общий сбор, во-первых, пообещал приготовить свое волшебное мясо, за которым ему еще предстояло «сгонять» в областной центр, а во-вторых, заверил, что принесет самогону, чистого, «как слеза младенца». Юлька самогон не пила, но спорить не стала.

Ей было отчего-то приятно, что все соседи сразу согласились провести у нее вечер, более того, многие из них даже обрадовались такой перспективе.

– А что, богатая идея! – к примеру, оживился Василий Васильевич.

Слово «богатая» он произносил с фрикативным «г», фактически «х», поэтому в его устах это прозвучало как «бохатая» идея. Чем именно она «бохата», Юлька уточнять не стала.

– То, что ты к соседям с уважением, это хорошо, – отозвался и Игорь Петрович, открывший калитку в семейных трусах до колена, не очень чистых, линялых и вытянутых. Но хоть не без трусов, и на том спасибо. – Девка ты, конечно, неприятная, городского форсу в тебе много, сразу видно, интеллигентка, – слово это в его устах прозвучало как нецензурное ругательство, – но понимаешь, как правильно. С пустыми руками не придем, не бойся.

– Да я и не боюсь, – уныло ответила Юлька, уже пожалевшая, что решила соблюсти приличия.

Впрочем, в присутствии других гостей Игорь Петрович вряд ли осмелится говорить ей гадости. Юлька была уверена, что Николай Дмитриевич не даст ее в обиду, а потому настроение у нее быстро улучшилось, и к тому моменту, как она поставила пироги в жарко протопленную печь, было уже приподнятым.

Прикинув, сколько у нее свободного времени, Юлька надела купальник и отправилась к дому Джентиле – пригласить на вечеринку и на обратном пути забежать на пляж искупаться. После возни с пирогами она умаялась и была вся потная.

– Деревенский прием? Ух ты! – обрадовалась Вероника. – Мамочка, ты слышишь? Юля приглашает нас на праздник соседей.

Джемма выглядела задумчивой.

– Какая неожиданная затея, – сказала она наконец и улыбнулась чуть вымученно. – Даже не знаю, хочу ли я видеть всех этих людей. Вы не обижайтесь, Юленька, но я так давно уехала из России, что, боюсь, мне будет совершенно не о чем разговаривать с вашими гостями. А нет ничего хуже молчаливого мизантропа в большой компании.

– Джемма, вы знаете, я тоже не очень люблю незнакомых людей. К тому же за эти несколько дней, что я здесь, я успела понять, что далеко не все из них приятны и интересны. Поэтому, если вы не хотите приходить, то я вас пойму и не обижусь. Но мне кажется, что самое правильное, что мы можем сделать, – это принимать окружающих такими, какие они есть. Каждый человек заслуживает интереса к себе. Даже такой неприятный, как Игорь Петрович. Ведь отчего-то он стал таким.

– Отчего-то стал, – согласилась Джемма, которая, в отличие от Юльки, с Игорем Петровичем ни разу не сталкивалась. Видимо, сказала она это только из вежливости. – Ладно, Юлия, будем считать, что вы меня уговорили. Уж если я приехала на все лето в глубинку, то глупо вести жизнь затворницы, тем более что моему характеру это в общем-то несвойственно. Да и Ниточка хочет в гости. Спасибо вам за приглашение, мы придем.

К пяти часам вечера все собрались в беседке посредине Юлькиного двора. Стол ломился от еды, поскольку никто не пришел с пустыми руками. Светлана Капитоновна напекла улиток с картошкой, Анна Петровна принесла ведерко клубники, Ольга Прокопьевна – оставшиеся с прошлой зимы соленья, Ирина Сергеевна – редиски и укропа, надерганных прямо с грядки. Джемма приготовила салат из рукколы с креветками и помидорами черри, на который местные смотрели с легким испугом, а Юлька с радостью, понимая, что сможет снова отведать это вкуснейшее блюдо. Василий Васильевич разливал самогон, Николай Дмитриевич резал кольцами лук для своего волшебного мяса.

Юлька торжественно внесла пироги, придирчиво осмотренные деревенскими хозяйками. Их суда Юлька не боялась, потому что готовила действительно хорошо, а выпечка была ее коронным блюдом. Ее знаменитые пироги славились на всю родню, а заодно еще и среди всех мужниных коллег. Относя на работу Юлькину выпечку, он всегда раздувался от гордости – чисто индюк. Сейчас мужа не было, а умение печь пироги никуда не делось, и никакие деревенские кумушки не могли это изменить. Впрочем, они и не собирались.

– Умеешь, – скупо кивнула Анна Петровна, откусив от пирога с мясом. – Сразу видно, талант у тебя.

– И правда, очень вкусно! – подхватила Светлана Капитоновна. – Такие пироги мама моя пекла, у меня так тесто никогда не поднимается, да, Вася?

– Да уж не наговаривай на себя, – благодушно пробурчал тот. – Всю жизнь твою стряпню ем и нахваливаю. Но у вас, Юлия, пироги и впрямь удивительные. Молодец.

– Пироги как пироги. – Ирина Сергеевна поджала тонкие губы. – У нас в мага́зине не хуже по воскресеньям привозят. Я и сама хорошие пеку, если с мукой повезет. Дрянная нынче мука.

– Мука дрянная? Скажешь тоже! – зычно рассмеялся ее муж. – Не видала ты, Ирка, дрянной муки. Вот у нас в Магадане мука была! Серая, клейкая, хлеб из нее липкий получался, а пироги нехожалые. А сейчас мука отличная, просто руки у тебя не той стороной вставлены. Что в печь ни отправишь, все сожжешь.

Ирина Сергеевна обиженно запыхтела, и Юлька предпочла вмешаться, чтобы погасить назревающий семейный скандал.

– В Магадане? – спросила она, стараясь, чтобы голос звучал заинтересованно. – А вы там работали? В лагере, наверное?

– В каком лагере, дура? – обиженно спросил Игорь Петрович. – Я что, зэк, по-твоему?

– Почему зэк? Я думала, охранник, – пролепетала Юлька, понимая, что сморозила глупость, и даже не обидевшись на дуру.

– То есть я на вертухая похож? – Игорь Петрович, видимо, решил обидеться всерьез. – Не, это Васька у нас из мусоров. На пенсию с должности начальника областного уголовного розыска вышел. А я человек трудовой. А в Магадане золото мыл. В артели. Слыхала?

– Ой, а расскажите, – попросил вдруг Виктор. – Я про такое только в книгах читал, а вы, так сказать, живой представитель этой героической профессии.

– Герой, куда уж там, – фыркнул Василий Васильевич, но Игорю Петровичу было приятно от слов московского паренька. Так приятно, что он даже немножко раздулся от гордости.

– А что, думаете, это не геройство – в том климате золото добывать? – с вызовом в голосе сказал он. – Я, между прочим, на прииске Гастелло больше года работал.

– Прииск Гастелло? Это под Магаданом? – живо откликнулся Виктор. – А расскажите, а? Я в детстве обожал книги Джека Лондона. Золотая лихорадка, все дела…

– Так что ж не рассказать. – Теперь Игорь Петрович был настроен совсем благодушно. Хлопнув рюмку самогону, он уселся поудобнее и начал свой рассказ.

Магаданская область всегда отличалась от других регионов страны большим скоплением полезных ископаемых. Освоение региона началось в двадцатых годах двадцатого века, и без малого семьдесят лет в нем велись постоянные разработки новых месторождений. Золото Магадана имело и имеет миллиардный потенциал. До сих пор примерно двадцать пять процентов от общего объема добычи российского золота приходится на Магаданскую область. Именно здесь проходит планетарный северо-западный рудный пояс, залежи в котором простираются до северного шельфа Тихого океана.

Заводы по золотодобыче массово начали строиться здесь с 1931 года. Конечно, в то время основная добыча велась руками зэков. Причем в прямом смысле этого слова. Большая часть труда осуществлялась вручную, золото добывалось через просеивательные ленты, и, несмотря на крайне низкую производительность такого труда, здесь получали до 60 тонн золота в год.

Основным методом добычи вот уже более века остается промывка. На заводах устанавливаются большие дренажные установки, через которые просеивается добытый грунт. Промывочные системы работают до того момента, пока не промерзает земля. И именно поэтому золотодобытчики работают вахтовым способом, на зиму уезжая на материк.

– Вот таким вахтовиком я и был, – гордо сообщил Игорь Петрович и опрокинул еще рюмку. – Когда культ личности развенчали, дармовой рабочей силы не стало. Поэтому и начали набирать работников вахтовым методом. Больших денег стоило. Я, к примеру, за первый год домой тысячу рублев привез. Помнишь, Ирка?

Его жена согласно кивнула и с любовью посмотрела на мужа.

– Ты у меня всегда добытчик был, Игоша, – нежно сказала она. – Жалко, потом на вахты ездить перестал. Хорошие деньги были.

– А чего перестали? – спросил Виктор, но Юлькин сосед не ответил, предпочтя продолжить свой рассказ.

С конца восьмидесятых годов золотодобыча в Магаданской области, немного захиревшая после расформирования ГУЛАГа, снова пошла в рост. К тому моменту темпы расходования золотого запаса страны сильно превышали скорость его пополнения, и новые «перестроечные» артели создавались ударными темпами, охотники за длинным рублем набирались туда со всех уголков страны. Одним из них и стал двадцатипятилетний Игорь Грушин из деревни Сазоново.

– А как вы вообще узнали, что набор в Магадан идет? – спросила Юлька.

Слушать ей было неинтересно. Но так как в любом деле она любила доходить до самой сути, то уточняла то, что ей оставалось неясным. Ну и впрямь, откуда молодой человек, недавно женившийся, живущий в глухой деревеньке посредине Центральной России, вдруг узнает о том, что в далекой Магаданской области нужны желающие мыть золото? Не рекрутеры же за ним приехали!

Этот простой вопрос отчего-то поставил Игоря Петровича в тупик. Он замолчал, руки начали мять полы клетчатой ситцевой рубашки. На ней не хватало одной пуговицы, и толстый волосатый живот свисал наружу. Юлька вспомнила, как сосед голым ходит в летний душ, и передернулась.

– Я? Как узнал? Так это… Как всегда про это узнают, – блеял между тем Игорь Петрович. – Знакомые рассказали. Один мой знакомый там работал, вот и подсказал, что там, Игоряха, денежки хорошие плотют. Я и поехал. Впрочем, рази ж это интересно? Давайте я вам лучше про прииск Гастелло расскажу. Я туда в 1987 году впервые приехал. После того как в первую вахту золото в другом месте мыл.

Он, похоже, успокоился, и теперь рассказ его стал более плавным.

На прииске Гастелло золото добывали с помощью драг. Ко второй половине восьмидесятых годов двадцатого века в состав прииска имени Гастелло входил карьер Омчак, дражный карьер, взрывной участок, свой цех ремонта горного оборудования, свой бульдозерный парк, электрический цех и лаборатория, огромное хранилище для горючего и своя собственная заправочная станция, здание конторы и три детских сада.

Здесь разрабатывали крупное ро́ссыпное месторождение золота в долине реки Омчак, а также впадающих в нее ручьев: Глухариный, Павлик, Тенька и Ваня. Зимой проводили бурение торфа и взрывные работы, а также строили и ремонтировали имеющуюся инфраструктуру, в летнее время года велась непосредственно добыча.

Работа осложнялась тем, что прииск Гастелло находился в зоне вечной мерзлоты, поэтому весной полигоны начинали прогревать паром через пробуренные в торфе шунты. Первые весенние воды наполняли подготовленный котлован, в них всплывала драга, после чего и начиналась заготовка драгоценного металла.

– Для извлечения золота на драгах использовалась шлюзовая и отсадочная технологии обогащения, – рассказывал Игорь Петрович. – Добытый песок черпаками перекладывали в дражную бочку, в которой он промывался и разделялся в зависимости от класса крупности. Мелкая порода через специальные отверстия попадала на операцию обогащения. А ценный компонент оседал в дражных шлюзах. Он назывался «шлих».

– Я знаю-знаю! – закричала Юлька и даже в ладоши захлопала. – Я в каком-то советском детективе видела про шлих. Его потом отправляли на специальную фабрику, где очищали от примесей, а дальше полученный концентрат шел в кассу прииска, и там его отдували до товарного шлихового золота.

– Так чего я рассказываю, если ты сама знаешь? Тоже мне, умная, – тут же надулся Игорь Петрович.

– Извините, – смешалась Юлька, которую с детства учили не перебивать, но которая то и дело нарушала это неписаное правило вежливости.

Отчего-то только сейчас она заметила, с каким интересом слушает рассказ соседа Джемма Джентиле. Просто жадно впитывает каждое слово. Неужели ее так сильно интересуют золотые прииски?

– А что, Игоряха, а воровать у вас оттуда воровали? – встрял между тем в разговор Василий Васильевич.

– А ты как мент интересуешься или по-соседски? – тут же набычился Игорь Петрович.

– Да просто любопытствую. – Василий Васильевич пожал своими могучими плечами. – Кроме того, какой я сейчас мент? Я в отставке. Это когда-то я областной уголовный розыск возглавлял, а нынче – простой российский пенсионер, садовод-любитель.

– Как же, просто! У таких, как ты, просто ничего не бывает. – Игорь Петрович, похоже, начал заводиться. – Да и вообще, чего я тут с вами сижу, время трачу? Мне эти ваши дурацкие посиделки ни к чему. Пойдем, Ирка.

– А как же, еще ж арбуз? – обескураженно спросила его жена. – Да и чаю еще не пили. Посидим, Игоречек. Хорошо же с соседями, душевно.

– Тьфу, дурра! – Юлькин сосед сплюнул себе под ноги. – Ну и сиди, жри свой арбуз, а я домой пошел.

Разворачивающаяся на глазах сцена была неприятна, впрочем, как и все связанное с соседом. Но расстраиваться по поводу того, что он уходит, Юлька не стала. Скатертью дорога. До чего же все-таки человек противный! Она не успела додумать свою мысль до конца, потому что ее внимание отвлекло что-то непонятное. Как будто солнечный зайчик упал ей на лицо. Она машинально подняла голову и увидела новый блик, идущий из недостроенного дома на соседнем участке. Словно там кто-то был и подглядывал за деревенской вечеринкой, не ожидая, что вечернее солнце отразится в чем-то стеклянном – очках, бутылке с водой, линзе бинокля?

Юлька мигом вспомнила странные шаги на чердаке и то и дело возникающее ощущение, что за ней подглядывают. Кто может прятаться в заброшенном доме? Вездесущий мальчик Гриша, словно реинкарнация такого же неугомонного Митьки, сгинувшего в Волге тридцать лет назад? Или кто-то другой, чьи помыслы были гораздо чернее и страшнее простой детской шалости?

– Там кто-то есть! – воскликнула она, перебив общий гул голосов и рукой указав на домину. – Там кто-то сидит и наблюдает за нами. Надо сходить посмотреть.

– Чушь какая! – Голос Василия Васильевича звучал добродушно, хотя его жена Светлана Капитоновна выглядела немного встревоженной. – Кто там может быть?

– Но я видела, как солнце отразилось в чем-то. Например, в бинокле. Я уверена, что там кто-то есть. И этот человек забирался ко мне в дом. Вон Николай Дмитриевич знает.

– Положим, Николай Дмитриевич этого не знает. – Ее новый деревенский друг усмехнулся, впрочем, по-доброму. – Я могу лишь подтвердить, что Юлия действительно как-то ночью прибежала ко мне, потому что была напугана шагами на чердаке. Я предположил, что это мыши. Но если хозяйку это тревожит, то я готов сходить посмотреть.

Он поднялся со скамейки, на которой сидел, в полной готовности действительно отправиться на соседний участок.

– Ой, и я с вами! – тут же вызвалась Вероника. – Обожаю всякие расследования и детективы! А то тут, в деревне, так скучно…

– Тогда и я с вами, – с готовностью поддержал ее порыв Виктор. – Я вообще готов везде с вами ходить.

– Вот уж это лишнее! – резко сказала Джемма.

– Не надо никуда ходить. – В голосе Василия Васильевича слышалась досада, впрочем, весьма легкая. – Я как бывший милиционер сам схожу и все проверю. Всем оставаться на своих местах. Понятно?

Он говорил так, что спорить никому не хотелось. Юлька наблюдала, как удаляется по тропинке к калитке коренастая фигура соседа. Вот стукнула калитка, а затем проскрипела соседняя. Вот он мелькнул в щелях старого деревянного забора. Василий Васильевич шел спокойно, как человек, уверенный, что ему ничего не угрожает. Юлька видела, как он чуть помедлил перед зияющим дверным проемом, но потом все-таки шагнул за порог и скрылся внутри. Почему-то она затаила дыхание.

Ее воображение, буйное воображение художницы, придумывающей персонажей для компьютерных игр, уже рисовало смертельную угрозу, которой подвергался сосед внутри недостроенного дома. Что поджидает его внутри – упавшая на голову балка, острый нож или кастет?

Ей казалось, что Василий Васильевич не возвращается уже целую вечность. Она была готова закричать, позвать на помощь. Окружающие же люди вовсе не тревожились. Они продолжали пить самогон, есть жаренное на углях мясо. Николай Дмитриевич растапливал старинный самовар, умело приладив медную трубу. Вероника с увлечением подкладывала в него еловые шишки. Джемма медленно качалась на стоящих во дворе качелях, задумчиво разглядывая Юлькин дом. Анна Петровна резала сладкий пирог. Ольга Прокопьевна о чем-то беседовала со Светланой Капитоновной, которая вовсе не переживала за ушедшего «на разведку» мужа. Вот ведь безмятежность!

Текли невыносимые минуты, и Юлька уже приготовилась все-таки призвать соседей на помощь Василию Васильевичу, но в этот момент он снова появился на пороге пустующего соседского дома, помахал компании рукой, громко прокричал:

– Никого тут нет, я же говорил! Иду чай пить! – и тронулся в обратный путь. Тропинка, скрип калитки, стук Юлькиной калитки, снова тропинка. И вот он уже стоит на пороге беседки, слегка отдуваясь и вытирая со лба пот.

– Почудилось вам, милая девушка.

– И Гриши нет? – на всякий случай уточнила Юлька отчего-то дрожащим голосом.

– Гриши? – Василий Васильевич удивился, а кто-то рядом напрягся, услышав имя хулиганистого подростка. В этом Юлька была просто убеждена, потому что воздух мгновенно пропитался чьим-то страхом. Но чьим? Кто мог бояться малолетнего хулигана? – Нет, и его там нет. Да и быть не может. Он с отцом в один из коттеджей ушел. Подсобить. Я видел. Никого там нет, Юлия. Можете спать спокойно. Да и мы, пожалуй, домой пойдем. Светик, тебе кур кормить пора.

– Кур? – Светлана Капитоновна заметно удивилась. Пристально посмотрела на мужа, хлопнула себя рукой по лбу. – Ах, кур! Конечно. Что-то я запамятовала, вот же голова дырявая! Пойдем, Васенька, конечно, пойдем.

– А можно нам с собой пирога взять и мяса пару кусочков? – спросил Василий Васильевич Юльку. – Глядишь, на ночь глядя еще и перекусим немного, а, Светик?

– Да уж что, у меня еды нет? – оскорбилась его жена. – Картошка с утра в печи стоит, и хлеб я свежий испекла. Конечно, не шашлык, но с голоду-то не помрешь.

– Да, конечно, берите! – рассмеялась Юлька. – Вот же сколько всего.

Постепенно все ее гости разошлись. Поблагодарив за гостеприимство, отправились «за шлагбаум» мама и дочь Джентиле. Виктор вызвался их провожать, пусть и к вящему неудовольствию Джеммы. Юлька вышла на улицу и смотрела им вслед, отмечая удивительную Вероникину красоту – темные волосы, струящиеся по ровной спине, выразительные карие, почти черные глаза, порывистые движения, привлекательную родинку на щеке, брови вразлет. В этой девушке было столько неукротимого внутреннего огня, что Юльке казалось, будто она даже слышит его ровное, мерное гудение.

Где-то совсем недавно она видела что-то, связанное с такой внешностью… Где? Что? С кем-то разговаривала? Она не помнила. Вероника повернулась и помахала Юльке рукой, и та замахала в ответ, забыв свои последние мысли. Вернувшись на свой участок, она ликвидировала в беседке следы пиршества, перемыла посуду, потрепала за ухом умаявшуюся от обилия впечатлений Жужу, нырнула в расправленную постель и тут же уснула.

* * *

В воскресенье Вероника проснулась поздно, часов в одиннадцать, не раньше. Она и сама не помнила, когда в последний раз так долго спала. Соскочив с постели, как была, в шелковой пижамке, спустилась вниз, в кухню. Мама уже закончила утренние хлопоты и теперь сидела в шезлонге на лужайке, подставив лицо солнцу.

На столе, заботливо прикрытые полотенцем, стояли тарелка с горсткой оладий, абрикосовый джем, стаканчик со сливками и рассыпчатый деревенский творог, тот самый, что так любила Вероника. Быстро составив всю еду на поднос, она выскочила на улицу и примостилась рядом с матерью.

– Доброе утро.

– Доброе, доброе, соня, – Джемма смотрела насмешливо и ласково, так же, как всегда, с самого Вероникиного детства.

У девушки вдруг защемило сердце, словно в преддверии беды. Хотя какая беда могла случиться здесь, в этой сонной деревушке, где самый большой конфликт – это грызня между соседями?

– Как тебе вчерашняя вечеринка? Не жалеешь, что пошла? – спросила она мать.

– Нет, не жалею, – задумчиво ответила та и тут же улыбнулась, немного заговорщически. – Впрочем, повторять все это на нашей территории я бы не рискнула.

Вероника засмеялась, прекрасно понимая, что имеет в виду мать. Что ни говори, все эти люди, их деревенские соседи, были немного смешными, совсем не соответствующими статусу и семейному укладу семьи Джентиле. Пожалуй, проводить здесь каждое лето Вероника вряд ли бы согласилась. Один раз – приключение, а больше – уже излишество. Да и папа с начала сезона выбрался к ним на выходные всего один раз. Дела не позволяют ему отлучаться из Москвы, а в редкие выходные он вынужден летать в Италию, чтобы там присматривать за делами. Нет, зря они приехали на лето в Россию и дом в Сазонове построили тоже зря.

– Юлия приходила, – сказала Джемма. – Спрашивала, не хочешь ли ты съездить с ней в город. Она собирается на рынок за продуктами, предложила взять тебя с собой.

– А можно? – спросила Вероника, прислушиваясь к себе. Хочется ей поехать с Юлей или нет?

– Почему же нельзя? – Мать пожала плечами. – Развеешься немного. Посмотришь жизнь небольшого райцентра. Сравнишь его с Портофино.

В этом месте она не выдержала и рассмеялась. Вероника подхватила ее смех.

– А поеду! – сказала она. – Невозможно целыми днями сидеть здесь и смотреть на воду. К тому же Юлия мне нравится. Она такая… Решительная, смелая, стойкая. Да и талантливая. Я видела ее рисунки, это просто чудо какое-то! Давно она приходила, может, я все на свете проспала?

– Да с полчаса назад. Сказала, что будет ждать тебя до полудня. Так что, если поела, беги, глядишь, и успеешь. Кстати, она сказала, что, если ты захочешь, вы можете сходить в городе в кино. Я не против, только скинь мне эсэмэс, чтобы я не волновалась, что вас долго нет.

– Договорились. – Вероника чмокнула мать в гладкую щеку (мамуля даже и не думала начинать стареть) и помчалась принимать душ и одеваться.

Уже через двадцать минут она стояла у Юлиного забора и ждала, пока та выгонит со двора свой автомобиль.

– Куда собрались? – Сосед Юли, которого, кажется, звали Игорем Петровичем, толстый, неопрятный и ужасно неприятный тип, высунулся из своей калитки, обозревая окрестности.

– В город, – ответила Вероника, приученная соблюдать вежливость даже с теми, кто ей не нравится.

– Надолго?

– Не знаю. – Назойливость мужчины стала ей надоедать. В конце концов, ему-то какое дело до их планов? – Мы на рынок и в кино. Вам что-то нужно?

– Нет-нет, – Игорь Петрович осклабился, – я в городе работаю, автобус вожу, каженный день там бываю. Сам себе могу все привезти, одалживаться не привык. Ладно, бывайте здоровы. Как говорится, ни гвоздя и ни инспектора.

Последнее предложение Вероника не поняла, но зависать над ним не стала. Со двора напротив, того самого, где жил бывший полицейский Василий Васильевич, раздался громкий голос его жены:

– Слышь, я там кашу в печи сварила, пшенную с тыквой, вкусная, положить тебе или ты сам?

Ответа не последовало, а Веронике вдруг ужасно захотелось пшенной каши с тыквой. Конечно, она никогда не пробовала это блюдо, но отчего-то была убеждена, что, приготовленное в русской печи, оно должно получиться бесподобным на вкус.

Она чуть было не попросила себя угостить, но в этот момент, словно спасая ее от позора, Юлия вывела свою маленькую машинку со двора, заперла ворота, и они поехали прочь из Сазонова, вполне довольные друг другом.

У магазина они поравнялись с самим Василием Васильевичем, который шел, размахивая плетеной авоськой, явно сохранившейся в хозяйстве еще с советских времен. Сквозь крупные ячеи было хорошо видно три банки каких-то консервов, коробку с вафельным тортом, две запаянные в пластик копченые скумбрии и две полуторалитровые бутылки пива. Вероника мимолетно улыбнулась тому, как полицейский в отставке серьезно подготовился к проведению воскресного дня.

При виде машины Василий Васильевич остановился, словно желая рассмотреть, кто находится внутри, девушек узнал и благожелательно помахал им рукой. Юля взмахнула в ответ в знак приветствия, и они проехали дальше, оставив соседа в оседающем облаке дорожной пыли.

– Интересно, а кому тогда его жена тыквенную кашу предлагала? – спросила вдруг Вероника.

– Какую кашу? – не поняла Юля, сосредоточенно глядя на дорогу и стараясь аккуратно объезжать выбоины в асфальте, на который они уже свернули с проселка.

– Пока я тебя ждала, я слышала, как жена Василия Васильевича предлагает кому-то поесть пшенной каши с тыквой. Она была на улице и кричала кому-то, кто находился в доме. Громко, поэтому я и услышала. Я решила, что она с ним разговаривает, но его же там не могло быть, раз мы его у магазина встретили. Тогда с кем?

– Может, к ним дети приехали или внуки? Я не знаю. – Юля пожала плечами. – Или она не в дом кричала, а через забор, обращаясь к Николаю Дмитриевичу.

– Нет, я же ее через штакетник видела, она стояла лицом к дому. Забор Николая Дмитриевича располагается в иной стороне, – настаивала Вероника.

Юлия посмотрела на нее с некоторым недоумением.

– Да какая разница, кого Светлана Капитоновна хотела накормить кашей?

– Наверное, никакой, – покладисто согласилась Вероника. – Просто интересно. Я не люблю, когда чего-то не понимаю.

Время в городе пролетело незаметно, Вероника с интересом ознакомилась с устройством обычного районного рынка, места шумного, по причине воскресного дня, многолюдного, гомонящего на разные голоса. Звуки сливались в какофонию, от запахов парного мяса и свежей рыбы кружилась голова, от прилавка со специями тут же захотелось чихать, в маленьком отдельчике РАЙПО одуряюще пахло горячим ржаным хлебом. У прилавка, где торговали сгущенкой местного производства, Вероника застыла, как конь, учуявший приближение молодой кобылки.

– Юлия, мы можем здесь совершить покупку? – умоляюще спросила она, схватив свою новую подругу за руку. – Я очень люблю вот это молоко. Оно здесь такое вкусное!

– Мы можем купить все, что ты хочешь, – засмеялась молодая женщина. – У тебя есть российские деньги или тебе дать?

– Конечно, есть! – обиделась девушка. – Мой папа, он есть очень состоятельный господин. Он много работает, это правда, и, конечно, не входит в список Форбс, но мы можем себе позволить сгустилку. Так правильно?

– Сгущенку, – поправила Юлия. – Если тебе нужен мой совет, то покупай не молоко, оно и в деревенском магазине есть, я видела, а сгущенные сливки, а также какао. Это действительно очень вкусно.

Вероника купила и сливки, и какао, и молоко. И еще белый мягкий батон, от которого отломила горбушку и тут же, не дожидаясь возвращения домой, начала обмакивать ее во вскрытую баночку сгущенки. Откусила, зажмурилась от удовольствия. Тягучая белая капля начала пробираться по подбородку. Вероника высунула длинный розовый язык и слизнула ее.

– Вкусно! Хочешь?

– А давай! – В Юлию словно вселился чертенок. Она поставила сумки с купленными продуктами прямо на бетонный пол, зажав их ногами, чтобы не украли вместе с кошельком, тоже отломила кусок мягкой булки, повертела внутри пластиковой баночки, ловко отправила в рот, не пролив ни капли.

– Вот как надо! Эх ты, иностранка.

Купленные продукты она сложила в сумку-холодильник, чтобы не испортились на жаре, после чего они действительно сходили в кино, посмотрев американский фильм «Опасная игра Слоун» с прекрасной Джессикой Честейн в главной роли, а затем, гулять так гулять, еще и в небольшое уютное кафе, где заказали по шарику сливочного, фисташкового и шоколадного мороженого каждой. Обратно в Сазоново, вполне довольные жизнью и друг другом, они вернулись, когда часы показывали начало шестого. Впрочем, предупрежденная по телефону Джемма не волновалась за дочь, а за Юлию и вовсе волноваться было некому.

– Довезти тебя до дома? – спросила Юлия, подъехав к собственным воротам.

– Нет, там же все равно шлагбаум, а ключи от него дома. – Вероника отстегнула ремень и повернулась к новой подруге. – Давай я помогу тебе затащить пакеты в дом, а потом пойду себе потихоньку. Надо же и маму покормить сгущенкой!

– У тебя классная мама, – улыбнулась Юлия и вылезла из машины, чтобы открыть ворота.

Вероника тоже вышла на улицу, попрыгала, разгоняя кровь в ногах.

– Вернулись? – спросила из-за забора Ирина Сергеевна. Ее пергидрольные кудряшки были повязаны синтетической косынкой яркого кислотно-оранжевого цвета, аж глаза резало. – Моего мужика не видели?

– Игоря Петровича? – зачем-то уточнила Юля, хотя у соседки не могло быть никакого другого мужа.

– Так кого ж еще? Как вы уехали, так сказал, что на рыбалку пойдет. И нету уж который час, хотя какая рыбалка в самый-то зной? Газон не кошен, картошка не окучена, завтра на работу опять уедет – и поминай, как звали. Так нет, даже глаз домой не кажет. Я уж и на реку бегала, так нет его там, паразитины! Так не видали?

Вероника и Юля заверили, что не видали, и были милостиво отпущены Ириной Сергеевной, хотя и не без внутреннего недовольства.

День сменился вечером, который лениво катился своим чередом. Вероника успела рассказать матери про свою поездку в город, поделиться впечатлениями от фильма, почитать книгу, поговорить по скайпу с отцом и вволю наплаваться в реке, вода в которой за последние дни стала еще теплее. Мама приготовила ужин – овощи на гриле, которые они ели, обмакивая в специальный соус с итальянскими травами, пили красное сухое вино, побросав в бокалы льда. Вероника любовалась матерью, как привыкла любоваться с самого детства. Они были очень разные – мать и дочь, и все-таки чем-то неуловимо похожи. Девушка любила, когда знакомые и не очень люди подмечали это сходство.

– Мама, а расскажи, как ты здесь жила, – вдруг попросила Вероника.

– Где здесь?

– В России. Ты же говорила, что выросла в деревне. Я всегда представляла себе эту картину как часть итальянского пейзажа или английского. Когда я год училась в Англии, то просто обожала атмосферу английских деревушек. Она действительно такая, как показывают в добротных английских детективах, и я всегда почему-то рисовала в этой атмосфере тебя, твою улыбку, твой смех. И только сейчас понимаю, насколько в России все по-другому. Если честно, я не представляю тебя среди этих людей, живущих в домах с туалетами чуть ли не на улице, без воды и минимальных удобств. Ты слишком, – она замялась, подыскивая нужное слово, – слишком принцесса для этого.

– Не принцесса, нет, королевна, – пробормотала Джемма и, видя недоумение дочери, пояснила: – Это присказка такая из очень старого кино, снятого в Советском Союзе, когда я еще и на свет-то не появилась. А вообще, Ниточка, надо бы мне показать тебе фильмы моего детства. Они очень хорошие, хотя, наверное, тебе покажутся немного странными.

– Мам, нет, ну правда, как ты здесь жила? Если ты королевна?

– Королевной меня сделал твой отец, а до этого я была простой деревенской девчонкой, попавшей из такой вот деревни, как Сазоново, в большую, чужую, не очень добрую к приезжим Москву. Тогда я этого не понимала, потому что была влюблена. Да-да, у меня была первая любовь, юношеская, очень светлая, и, как все светлое, она кончилась грязью и предательством. Я тогда чуть не умерла от горя, потому что мне казалось, что вся моя жизнь рухнула, близкие люди оказались мерзавцами. Мне казалось, что я никогда никому не смогу снова поверить, но мне встретился твой отец, и все стало хорошо, как в сказке. Про королевича и королевишну. А в детстве… Я была простой деревенской девчонкой… Бегала босая, потому что все тут тогда так ходили. Пила коровье молоко, ела кашу и картошку, а не креветки с рукколой. И моря я никогда не видела. Когда Джованни впервые привез меня в Портофино, я целый час смотрела на море как завороженная. А потом еще долго ходила к нему, как на свидание. Гладила, разговаривала с ним. Да что море, для меня мороженое было редким лакомством! У моих… у моей семьи никогда не было лишних денег, поэтому мороженое мне покупалось раз в месяц, не чаще. Такое простое советское мороженое в вафельном стаканчике. Я, кстати, его не любила. Все мечтала об эскимо на деревянной палочке, но его в наше сельпо не завозили.

– Сельпо? Это что?

– Это сельский магазин, если точно, сельское потребительское общество. Не спрашивай меня, что это такое, Ниточка, мне все равно тебе не объяснить, я слишком давно отсюда уехала. И ты знаешь, я не ожидала, что все так изменилось. Люди, дома, уклад – все. Или очень изменилась я, что даже вероятнее.

Отчего-то глаза у нее стали грустными, и Вероника всполошилась, кинулась веселить маму, чтобы та не печалилась и не грустила, налила им обеим по второму бокалу вина, терпкого, немного пахнущего итальянским солнцем, пропитавшим виноградные гроздья. Солнце медленно начинало опускаться за реку, величавую, быструю, уверенную в себе реку, так непохожую на море, на берегу которого Вероника выросла, но все же красивую.

Послышался звонок в калитку, Вероника подошла к висящему на стене домофону, посмотрела в экран – на нем отражалась Юлия, в шортах, футболке и отчего-то босая. Вероника тут же вспомнила, как мама говорила, что в ее детстве было так принято – бегать летом без обуви. Она нажала кнопку и открыла калитку.

– Добрый вечер, Юля! – радостно закричала Вероника. – Здорово, что вы решили к нам зайти. Я как раз рассказывала маме, как мы с вами провели день. Хотите красного вина или, может, чаю?

– Вероника, Джемма, – быстро, чуть запыхавшись, заговорила Юлия. – У нас в деревне, похоже, беда. Игорь Петрович пропал. Это мой сосед, неприятный такой. Вы его вчера видели.

– Что, так и не вернулся с рыбалки? – саркастически спросила Вероника. – И это повод поднимать такой шум? Он же, скорее всего, пошел в гости к кому-нибудь из деревенских мужчин, и они там выпивают.

– Ирина Сергеевна уже оббегала всех, у кого он мог быть. Его никто не видел, – вздохнула Юлия. – Василий Васильевич решил составить поисковую бригаду, чтобы прочесать берега реки. Он считает, что Игорь Петрович мог утонуть. Людей нужно много, поэтому Николай Дмитриевич отправил меня спросить у вас: вы пойдете?

– Конечно, пойдем, – бодро начала Вероника, чья жажда приключений, похоже, на сегодня еще не была утолена. Но посмотрела на мать и осеклась.

Лицо Джеммы было бледным, почти белым. На нем только выделялись огромные, казавшиеся бездонными глаза, в которых плескался ужас. Что вызвало у нее такую реакцию, Вероника не понимала. Ну не известие же о пропаже совершенно чужого человека, знакомство с которым сводилось лишь к вчерашнему вечеру, проведенному в гостях у Юли!

Та тоже заметила неестественную бледность Джеммы, спросила участливо:

– Вам плохо? – и подхватила под руку, потому что женщина, казалось, могла упасть.

– Нет-нет, все в порядке, – слабым голосом сказала Джемма, – видимо, я сегодня перегрелась на солнце. Конечно, мы поможем в поисках. Ниточка, нужно надеть джинсы и футболку с длинным рукавом. На берегу много ивняка, да и крапива встречается. Надо приготовиться.

– Да, я тоже пойду переоденусь, – спохватилась Юлия, – а то Ирина Сергеевна так голосила, что я выскочила из дома босая. Жужа испугалась, лает как заведенная. Надо запереть ее в доме, чтобы не убежала с перепугу. Давайте встретимся у моей калитки.

Спустя пятнадцать минут стихийный отряд спасателей тронулся к противоположному концу деревни, чтобы прочесать весь берег.

* * *

5 августа 1988 года

Я никогда не думала, что могу быть такой счастливой.

Раньше мне много раз казалось, что я влюблена. Правда, это всегда были не реальные люди, а киноактеры, а точнее, как я сейчас понимаю, созданные ими образы. К примеру, когда я была маленькая, настолько маленькая, что еще живы были папа с мамой, я влюбилась в Штирлица в исполнении Вячеслава Тихонова.

Да что там говорить, я до сих пор люблю пересматривать замечательный фильм «Семнадцать мгновений весны», знаю его практически наизусть и больше всего люблю сцену встречи Штирлица с женой. Она такая романтичная! Еще я была влюблена в Юрия Соломина в «Адъютанте его превосходительства» и в Аристарха Ливанова в «Государственной границе».

Все они были настолько не похожи на наших деревенских мужиков, что мне всегда казалось, что я никогда не смогу полюбить кого-то живого, из плоти и крови. И все-таки это случилось. В моей жизни появился Вадим.

Он очень умный, начитанный, грамотный. Он очень трогательный, нежный и заботливый. За то время, что мы вместе, он ни разу не сделал ничего такого, что могло бы меня обидеть или напугать. Он даже целуется так нежно, словно моих губ касаются крылья бабочки.

Да. Теперь я знаю, что такое первый поцелуй. И немножко грущу, потому что в моей жизни еще будет много радостных событий, я в этом уверена, но первого поцелуя уже не будет. Он теперь уже прошлое. Прекрасное и незабываемое.

В какой-то книжке, сейчас даже и не вспомню, в какой, я вычитала, что счастье всегда имеет горький привкус. Теперь я знаю, что это действительно так. Я нашла Вадима, но потеряла подругу. Моя Катька, с которой мы были неразлейвода столько лет, теперь избегает меня, как будто я прокаженная.

Я понимаю, ей обидно, что Вадим предпочел меня. Наверное, я бы тоже страдала в подобной ситуации. Я же вижу, что она, как и я, всем сердцем полюбила его. Его невозможно не любить. Когда он смотрит на меня, мне кажется, что из его глаз льется мягкий свет, а я купаюсь в нем, словно в лунной дорожке, которая ложится ночью на речную гладь.

Да, мы ходим купаться поздно вечером, почти ночью. Дядя Леша отпускает меня, потому что понимает, что не сможет удержать. Он сказал, что уверен, что я не наделаю глупостей, а я даже не сразу поняла, о чем это он. А когда поняла, то рассмеялась. Никогда-никогда-никогда Вадим не обидит меня, не причинит мне вреда. Мы действительно только целуемся, в серебряном свете луны делать это особенно сладко, я чувствую себя немного русалкой.

Прошлой ночью мы долго сидели обнявшись под огромной сосной, корни которой поддерживают берег над обрывом, не давая упасть в воду. О чем мы говорили? Обо всем и ни о чем. Как я поеду учиться в Москву, ведь я поступила, поступила, поступила в институт, и мне уже пришел вызов на учебу! Как Вадим будет знакомить меня со столицей, водить по музеям и театрам. Как рано или поздно мы обязательно поженимся, потому что совершенно понятно, что жить друг без друга мы не сможем.

Я немного волновалась, что его родители будут против, потому что разве ж я ему пара – простая девчонка из деревни, но Вадим сказал, что я напрасно волнуюсь и они у него очень хорошие люди. С этим я не спорю, ведь они приютили меня в своей квартире, когда я ездила поступать. И сейчас, когда мы иногда встречаемся на территории пансионата или на пляже, они относятся ко мне очень по-доброму.

Вадим сказал, что это из-за того, что он у них – поздний ребенок. Мол, они всегда считаются с его чувствами и желаниями и с детства стараются исполнять его капризы. Мысль, что я каприз, мне показалась немного неприятной, но, наверное, он просто оговорился, не имея в виду ничего обидного.

Он разжег костер, потому что вдруг стало немного прохладно, а расходиться так не хотелось. Я сбегала домой за картошкой и заодно предупредила дядю Лешу, чтобы не волновался. Он, правда, по-моему, не очень-то и понял, что я сказала, потому что разговаривал с соседом Игорем. Странно, что может быть между ними общего – они так сблизились в последнее время! Игорь на двадцать лет младше, но они все время шушукаются о чем-то своем.

Во дворе столкнулась с Митькой. Пригрозила, что если он сейчас же не отправится домой, то я все расскажу его отцу, и тот его выпорет. Парень явно подслушивал под нашими окнами – вот чудной, какие у нас могут быть тайны! На обратном пути встретила Катьку. Та бежала со стороны пансионата и рыдала, размазывая слезы по щекам. Я попробовала ее обнять, узнать, что случилось, но она оттолкнула меня и закричала, что ненавидит и сделает все, чтобы отбить у меня Вадима. Я попыталась ей объяснить, что не виновата в том, что он полюбил меня, а не ее, и что если бы было наоборот, то я бы смирилась и пожелала ей счастья, но она накричала на меня, грубо, матом, и сказала, что желает мне сдохнуть.

Обратно к обрыву я пришла очень расстроенная, потому что это очень больно – терять подругу. Я даже расплакалась, рассказывая об этом Вадиму, а он обнял меня и гладил по голове, словно маленькую, и целовал мое лицо, собирая губами слезы, и говорил, что я, наверное, принцесса, потому что они у меня сладкие, а не соленые.

Потом случилось то, что мне не очень приятно вспоминать, потому что его поцелуи стали настойчивее, а руки оказались под моим сарафаном, то есть внутри лифчика. Вадим дышал тяжело и хрипло, и мне стало ненадолго страшно, но я спокойно объяснила ему, что не такая и не могу стать его прямо вот так, на берегу реки.

Он обвинил меня в том, что я его не люблю. Но это же не так! Я попыталась ему объяснить, что нам обоим нужно учиться, что если у нас будет ребенок, то это нечестно по отношению к родителям Вадима, что мне же еще даже нет восемнадцати.

И знаешь что, дорогой мой дневник. Он меня понял! Он сказал, что я права, поцеловал в щеку, очень ласково и нежно, а потом сказал, что ему нужно прийти в чувства, и, как был, в одежде, нырнул с обрыва в воду!

Вот тут я очень испугалась, потому что под обрывом в реке – настоящий омут. В нем даже с берега купаться опасно, может затянуть, и не выберешься, а уж нырять! Я закричала от страха, начала вглядываться сверху в темную воду, мне было ничего не видно, но потом, когда я уже готова была бежать за помощью, я разглядела в воде его голову. Вадим плыл в сторону берега, а потом выбрался на него и как ни в чем не бывало начал карабкаться вверх по склону.

Он был весь мокрый и тяжело дышал, но уже не так, как когда трогал мою грудь. Я заплакала, потому что очень испугалась за него, просила больше так не делать, потому что это очень опасно. И он пообещал. Мы пошли домой и по дороге совсем-совсем помирились. Он сказал, что любит меня и будет любить всегда, а потому будет ждать столько, сколько надо. Пока я не буду готова.

Деревня уже спала. Ни в одном доме не горел свет. Занавески в приоткрытом окне комнаты, в которой живет дядя Леша, колыхались от ветра. Издали они напоминали паруса на далеком корабле, белые-белые, и мне на мгновение почудилось, что я стою на палубе этого корабля, который увозит меня в неизведанные дальние страны. И даже морем запахло, которого я никогда не видела, только со слов дяди Леши зная, что оно пахнет йодом и солью.

Мы снова поцеловались, и Вадим ушел, а я села в беседке и пишу в дневник, потому что голова моя настолько занята мыслями, что и не уснуть. Я решила записать их, чтобы разложить по полочкам, попытаться рассортировать, еще раз пережить такие важные и эмоциональные моменты, которые случились со мной сегодня. Берясь за ручку, я попыталась выделить главную эмоцию. Главное чувство, которое испытываю. И поняла, что я просто до неприличия счастлива.

* * *

Юлька физически ощущала разлитую в воздухе тревогу. Она чувствовалась так же отчетливо, как нависшая над деревней гроза. Черное небо с набрякшими, как мешки под глазами, тучами словно грозило неминуемым наказанием за неведомые грехи. Юлька то и дело задирала голову вверх, потому что ей казалось, что на нее оттуда кто-то смотрит. Сердито и недовольно смотрит.

Она вспоминала, как в детстве ее путь в школу проходил мимо полуразрушенного деревянного дома, половина которого была уже расселена, а во второй половине жил одинокий старик, больной и неухоженный. Круглый год он сидел у давно не мытого окна, сердито разглядывая прохожих. Длинные седые волосы сальными патлами свисали вдоль худых щек, покрытых неопрятной щетиной. Лохматые брови всегда казались нахмуренными, сведенными к переносице, складка которой переходила в длинный, унылый нос. Глаза с набрякшими веками смотрели неодобрительно, и, пробегая мимо, маленькая Юлька всегда ежилась под этим суровым, обвиняющим непонятно в чем взглядом.

По дороге в школу она радовалась, если окошко оказывалось задернутым нестираной занавеской, больше похожей на тряпку, но по дороге из школы надежды на то, что старик покинет свой наблюдательный пост, уже не было никакой. И, подходя к дому, Юлька уже с перекрестка начинала вспоминать свои возможные грехи: тройку по математике; вылитую накануне в унитаз, а не съеденную, как положено, тарелку супа; шапку, которую она сорвала утром с головы и спрятала в портфель, хотя мама категорически запрещала это делать; списанное у подружки домашнее задание и подделанную в дневнике подпись родителей. Маме было некогда смотреть дочкин дневник, а кара со стороны классной руководительницы была в случае отсутствия подписи неминуемой.

Юльке казалось, что сердитый старик видит ее насквозь, а потому знает обо всех этих прегрешениях, вольных и невольных, и рано или поздно накажет несносную девчонку за ее несовершенство. Быть совершенной Юльке очень хотелось, но никак не получалось.

Потом в одни из летних каникул старик исчез, видимо умер. По крайней мере, тридцатого мая, когда Юлька вприпрыжку бежала домой, предвкушая каникулы, он еще был, а первого сентября его уже не было. И второго тоже. И пятнадцатого. Юлька выдохнула с облегчением, потому что больше некому было осуждать ее за маленькие провинности, и потом о старике забыла. А вот теперь вспомнила.

Небо над Сазоновом сейчас было точь-в-точь этим вот стариком, с сердитыми глазами под сведенными кустистыми бровями-тучами. Оно что-то знало про Юлькино несовершенство, то самое, из-за которого ей изменил муж, то самое, которое не позволяло ей стать настоящей деревенской жительницей, способной к любой работе, то самое, из-за которого у нее не получалось родить ребенка, то самое, которое… Дальше думать не выходило, потому что Юлька начинала хлюпать носом.

Небо тоже кручинилось, грустило и пускало слезу вместе с ней. Летнее тепло не уходило, дни стояли жаркие и душные, но то и дело начинал накрапывать мелкий нудный дождь, который никак не мог перейти в грозу с ливнем. Где-то вдалеке громыхали грозовые перекаты, словно кашлял, глухо и надсадно, сердитый старик, но потом затихали, не решаясь устроить Сазонову и его жителям настоящую взбучку.

Люди тоже словно притаились, так же, как гроза. Приносящая молоко и творог Анна Петровна была молчалива. Ставила банки и крынки, брала деньги и уходила, сурово кивая и не вступая в разговор. Николай Дмитриевич забегал каждый вечер, словно проверяя, все ли у Юльки в порядке, но на ужин не оставался и к себе не звал. Несколько раз в день в Юлькин огород, словно невзначай, заглядывал Василий Васильевич, но ничего не говорил, лишь охватывал ее немудреное хозяйство цепким внимательным взглядом.

С Василием Васильевичем вообще было связано много непонятного. К примеру, когда, кляня себя за паранойю, Юлька наведалась в недостроенный дом на соседнем участке, тот самый, из которого, как ей казалось, за ней кто-то следил, она обнаружила на втором этаже следы чьего-то пребывания.

В углу лежал аккуратно свернутый спальник, на вырубленном, но не застекленном окне стояла забытая кружка с недопитым чаем (окно, кстати, как раз выходило на Юлькин участок, и с него открывался прекрасный обзор как беседки, так и входа в дом, не видна была лишь калитка на улицу), а на перекладинах грубой деревянной лестницы, по которой Юлька поднялась с большим трудом, поскольку девушкой была неспортивной, висели, видимо, тоже впопыхах забытые два мужских носка.

Спальник, как заметила Юлька, был известной фирмы «Фишеман», которая, в общем-то, числилась среди недешевых, а на носках красовался логотип «BOSS», что позволяло предположить, что живущий тут человек как минимум не бомж. В носках и спальниках она немного разбиралась, потому что муж ее был человеком со вкусом и страстным рыболовом. То есть бывший муж, разумеется.

Впрочем, носки и спальники сейчас интересовали Юльку меньше всего. Гораздо важнее было совсем другое. Здесь, в заброшенном доме, действительно кто-то жил: стирал носки, пил чай и спал, в перерывах наблюдая за Юлькой и ее гостями. Кто был этот человек? Что ему было нужно? Зачем и за кем он шпионил? Куда подевался? И главное – почему отправившийся на разведку Василий Васильевич сообщил, что в доме никого нет? Непонятный человек к тому моменту уже покинул свое убежище? Спрятался? Но не мог же бывший начальник уголовного розыска не заметить все тот же спальник, кружку и носки! Почему он соврал и зачем сейчас то и дело заглядывал через Юлькин забор?

Странно вела себя даже Жужа, которая жалась к Юлькиным ногам, отказывалась от еды, рычала, стоило ей выскочить из дома в сени, жалась к Юльке в кровати, отчаянно скуля. Юлька уж решила, что на хозяйственном дворе теперь прячется тот самый неизвестный человек, исчезнувший из соседнего дома. Поэтому, запасшись молотком и отчаянно труся, она даже обследовала «двор»: забитые старым сеном отсеки для домашнего скота, бывший сеновал, большая дверь которого выходила на участок, открывая вид на беседку, теплицы, грядки и все тот же недостроенный соседский дом, торчащий как бельмо на глазу.

Сено, пусть и старое, вкусно пахло летом, и Юльке даже захотелось поваляться здесь с книжкой. Она принесла из жилой части дома старый матрас, застелила его чистой простыней, кинула подушку и, немного подумав, устроилась на импровизированном ложе не с книгой, а с компьютером, чтобы всласть поработать. Но как она ни звала Жужу присоединиться к ней, собачка наотрез отказывалась заходить на хоздвор, отчаянно скулила, затем выбежала на улицу и жалобно лаяла на Юльку снизу, словно заставляя спуститься.

Юлька и спустилась, но только ради того, чтобы загнать собаку в дом и запереть в комнате, чтобы не придуривалась. Снова уютно устроившись на сене, Юлька с головой погрузилась в работу. Собака вдалеке еще какое-то время поскулила, а потом затихла.

Работалось Юльке хорошо, но мысли ее от компьютерной игры то и дело переносились к Сазонову и его тайнам. Ее сосед Игорь Петрович исчез уже пять дней назад, так и не вернувшись с рыбалки. Вызванные водолазы прочесали дно Волги на протяжении всей деревни, особенно уделив внимание омуту под обрывом на территории коттеджного поселка, однако тело так и не было найдено. Дома сосед не появлялся, на работу не вышел, вестей о себе не подавал.

Ирина Сергеевна почернела лицом и даже похудела от тревоги, но факт оставался фактом. Никто из знакомых и коллег не знал, где находится Игорь Петрович, а также не слышал о его планах куда-нибудь уехать или изменить привычную жизнь.

В жизни этой не было ничего на первый взгляд таинственного или странного. Водитель автоколонны в небольшом райцентре, пятидесятишестилетний мужик с привычной женой и выросшими детьми – сыном и дочерью. Владелец крепкого деревенского дома и добротного хозяйства в деревне Сазоново, оставивший двухкомнатную квартиру в городе семье дочери. Из увлечений – рыбалка, телевизор и пиво с воблой. Характер неприятный, но терпеть можно. В криминальных разборках не участвовал, в преступлениях не замешан. И куда девался, непонятно.

Заявление о пропаже было официально принято от рыдающей Ирины Сергеевны только вчера, после чего приехавшие в Сазоново полицейские провели опрос жены и всех соседей, включая Юльку. Вела она себя спокойно и деловито, на вопросы отвечала собранно и по существу, не отвлекаясь на незначительные детали и эмоции, чем вызвала одобрительный взгляд Василия Васильевича.

Впрочем, у Юльки была за плечами большая жизненная школа. Десять лет своей жизни она провела замужем за полицейским. Остальным соседям приходилось труднее. Женщины – Анна Петровна, Ольга Прокопьевна, мать Гришки Клавдия и даже Светлана Капитоновна – охали, ахали и причитали, рассказывая в основном, какой «золотой мужик» Игорь Петрович, да какой хозяйственный, хотя и на язык несдержан. Мужчины – Николай Дмитриевич, Виктор, отец Гришки Иван и другие соседи – хмурились и матерились.

Из «коттеджных» опросили только Джемму и Веронику, потому что остальные обитатели поселка с деревенскими не общались и даже не разговаривали. Вероника в ходе беседы была возбуждена, а Джемма холодна и неприступна. В общем, самой адекватной собеседницей выглядела именно Юлька, да еще Василий Васильевич, чей опыт общения с полицией был почище Юлькиного.

Никто из опрошенных по существу ничего пояснить не мог. Получалось, что последним с мужем разговаривала именно Ирина Сергеевна. Соседи не видели его с того момента, как он покинул Юлькин двор в разгар вечеринки. С кем он собирался на рыбалку, тоже оставалось неясным.

– Ваш муж мог уйти на реку один? – спросил один из полицейских, постарше, у всхлипывающей Ирины Сергеевны.

– Мо-ог, – со стоном протянула та. – Он часто один ходил, говорил, что, если клев хороший, то зачем уловом делиться. А если плохой, то и смысла лясы точить ни с кем нету. Игоречек у меня этот… индивидуалист… бы-ы-ыл.

Она зарыдала в голос, и второй полицейский, тот, что помоложе, нерешительно заоглядывался в поисках воды.

– Да уж не переживайте вы так, – сказал он. – Может, найдется ваш муж. Подумаешь, всего-то три дня прошло. Ну загулял мужик, бывает.

Юльку на этих словах передернуло, потому что она лучше, чем кто бы то ни было, знала, что ТАК действительно бывает. Ее муж же загулял, так почему Ирине Сергеевне должно повезти больше? Или меньше? Что лучше – узнать, что муж тебе неверен, или мучиться от неизвестности, где он и что с ним? Она попыталась представить, что чувствовала бы сейчас, узнав, что ее муж Олег Асмолов пропал. Ну то есть бывший муж, конечно. Понимание не приходило. А тут минуло еще два дня, но Игоря Петровича так и не нашли.

Взяв большую канистру, Юлька отправилась на колодец за водой. Там стояли и разговаривали Николай Дмитриевич, Ольга Прокопьевна и Василий Васильевич. На последнего Юлька посмотрела неприязненно. После обнаруженных в соседнем доме следов пребывания неизвестного мужчины соседу она не доверяла.

– Ну что, не вернулся Петрович? – спросил Николай Дмитриевич, беря из ее рук канистру и откидывая крышку колодца. – Чего там у тебя из-за забора слышно?

– Да ничего не слышно, – пожала плечами Юлька. – Ирина Сергеевна плачет часто. Вот, пожалуй, и все.

– И куда он девался-то, придурочный?! – в сердцах воскликнул Николай Дмитриевич. – Вот вроде и дерьмо мужик, а все равно сердце неспокойно. Какая-никакая, а тварь божья. Жалко будет, если правда утоп.

– Но тело ведь не нашли, – робко заметила Юлька. – Водолазы все русло реки прочесали – и ничего. Разве так может быть, чтобы человек утонул, а тело найти так и не смогли?

– Да всяко бывает. – Василий Васильевич снял кепку и погладил свою блестящую на солнце лысину. – Бывает, и через месяц всплывает, если, к примеру, в омуте за корягу зацепилось. Бывает, ниже по течению находят. Иногда быстро, а иногда и через десять лет.

– Митюнюшку-то сразу нашли, – сказала Ольга Прокопьевна и зачем-то быстро перевязала платок на голове. – Брат это мой, – уточнила она, заметив быстрый Юлькин взгляд. – Утоп тридцать лет назад. Так тело прямо у берега лежало.

– Ну да, – задумчиво согласился Николай Дмитриевич. – А Женьку так и не нашли. Почитай, в одну ночь утонули, он у кромки воды лежал, а ее – поминай как звали. Уж тоже и водолазы дно прочесывали, и в омут ныряли, а найти не нашли. Так что – да, всяко бывает.

Что-то в его словах царапнуло Юлькино сознание, но она не успела как следует обдумать, что именно.

– Ладно, хватит из пустого в порожнее переливать, – сказал, словно отрубил, Василий Васильевич и перехватил из рук у Николая Дмитриевича Юлькину канистру, полную воды. – Пойдем, соседка, я тебя домой провожу. Нечего тебе тяжести тащить.

– Так я и сам могу, – начал было Николай Дмитриевич, но отставной полицейский не дал ему договорить.

– Все, сказал, что я, значит, я.

В полном молчании они дошли до Юлькиной калитки, у которой она протянула руку, чтобы взять канистру.

– Спасибо, дальше я сама.

– До сеней донесу, – буркнул он в ответ. Юлька пожала плечами.

В коридоре было прохладно и темно. Юлька зажгла свет, чтобы Василию Васильевичу было удобнее. Он перешагнул через порог, поставил канистру на пол, огляделся широко, по-хозяйски.

– Давно я тут не был. Эх, понять бы, с чего это Кириллыч дом тебе продал.

– А вам какая разница? – Неприязнь к соседу была уже столь сильной, что у Юльки не очень получалось быть вежливой. – Спасибо, что помогли. Дальше я сама. Извините, в дом я вас пригласить не могу.

– Так и я тебя тоже, – отчего-то развеселился он. – Ладно, бывай, соседка. Только мой тебе совет: двери запирай покрепче, нехорошие дела в нашей деревне происходят. Это я тебе как профессионал говорю.

– Буду иметь в виду, – церемонно ответила Юлька.

Он почему-то снова издал короткий смешок, словно хрюкнул, и шагнул было к двери, но тут же остановился как вкопанный.

– Так, а это тут откуда?

Юлька проследила за его взглядом и увидела стоящую в углу удочку. Обычную деревенскую удочку, а рядом с ней – пустое пластиковое ведро. Кажется, раньше их тут не было. Или все-таки были? В купленном ею доме хранилось столько вещей, что вспомнить, что она уже видела, а что нет, было решительно невозможно. Кажется, удочки лежали в сарае, рядом с воротами, в которые она загоняла свою машину. Там были дрова – еловые, если верить Николаю Дмитриевичу – и удочки, штуки четыре или пять, а еще коробка с крючками и какими-то насадками. В рыболовных снастях Юлька ничего не понимала. Ее муж Олег – да, а она – нет. То есть бывший муж, разумеется. И почему тогда эта удочка хранится отдельно?

Василий Васильевич уже шагнул в угол и теперь стоял, внимательно рассматривая найденный трофей.

– Что-то не так? – спросила Юлька, отчего-то вдруг встревожившись.

– Да все не так, – буркнул он в ответ. – Откуда это здесь?

– Откуда я знаю? Наверное, от Алексея Кирилловича осталось. Я же на рыбалку не хожу, мне удочки без надобности.

Она вдруг вспомнила свернутый спальный мешок рыболовной фирмы «Фишеман», найденный вчера по соседству, и вздрогнула. Может, эти удочки здесь оставил владелец спальника? Получается, он был в ее доме? Зачем он сюда приходил? И почему…

Впрочем, додумать свою мысль до конца она не успела.

– Это удочка не Алексея, – тихо сказал Василий Васильевич, который отчего-то теперь волновался. – Это удочка Игоря. Игоря Петровича Грушина, который пять дней назад ушел на рыбалку и не вернулся.

– Вы в этом уверены? – спросила Юлька шепотом, потому что у нее внезапно пропал голос. – Откуда вы знаете? Все удочки выглядят одинаково.

– Нет, все удочки разные. – В голосе соседа сквозило нетерпение. И еще какая-то усталость, словно он только что не пятилитровую канистру с водой пронес по деревенской улице, а разгрузил вагон с углем. – И эта тоже особенная. Вот тут, видишь, она изолентой перетянута. И не синей, а красной. Это я ее Игорю давал. Недели две назад. У него удилище треснуло. По-хорошему, выбросить бы ее надо было, но он мужик прижимистый, я бы даже сказал – жлоб, вот и попросил у меня импортную изоленту. Я дал, мне не жалко. В моем дворе он это и заматывал, а я заодно еще вот это углядел, – он подцепил пальцем леску и показал на маленькую металлическую детальку, которая, как знала Юлька, называлась «грузило». Она была чуть сплющена, как будто по ней ударили молотком. – Грузило у него самодельное, – пояснил Василий Васильевич, – из подручных материалов в своем автопарке делал. Так что его это удочка, даже не сомневайся. А раз так, значит, когда он на рыбалку пошел, к тебе зачем-то заглядывал и удочку оставил. Ты как думаешь, зачем?

– Зачем заглядывал или зачем оставил? – уточнила Юлька, во всем любившая точность. Василий Васильевич посмотрел на нее с чем-то похожим на уважение во взгляде. – Впрочем, я не знаю ответа на оба эти вопроса. Я в тот день его не видела. Мы с Вероникой в город ездили. Да вы и сами знаете, мы же вас у магазина встретили.

– Да. Действительно, встретили. – Василий Васильевич выглядел задумчивым. – И вот это все действительно непонятно.

Юльке стало страшно.

* * *

Следующая неделя в деревне Сазоново прошла как-то обыкновенно, пожалуй, даже рутинно. С утра Юлька топила печь, готовила сразу завтрак и обед, мыла полы, затем понемножку осваивала огородную премудрость при помощи Светланы Капитоновны, охотно согласившейся стать ее наставницей. Затем она бежала на речку и быстро купалась, после чего принималась за работу – либо в беседке, и тогда компанию ей охотно составляла Жужа, либо наверху, на сеновале, куда псина отчего-то заходить наотрез отказывалась.

Она вставала на пороге хозяйственного двора, шерсть у нее на загривке поднималась дыбом, Жужа рычала, переходя затем на жалобное повизгивание, почти скулеж, после чего у Юльки сдавали нервы, и она относила собаку в дом, где и запирала.

Часа в четыре Юлька обедала и снова бежала на речку, либо одна, либо в компании с Вероникой, которая охотно приглашала Юльку к себе в гости. Иногда к ним присоединялась Джемма, загадочная и невыразимо прекрасная. Рядом с ней Юлька остро чувствовала собственное несовершенство. Они вволю плавали и лениво валялись в шезлонгах, подставив лицо жаркому летнему солнцу.

Периодически в их планы вмешивалась летняя гроза, которая так и не оставила деревню в покое, все бродила кругами, словно примериваясь, иногда щекотала нервы маленьким колким дождем, томила наваливающейся духотой, грозила хмурыми тучами, но по-настоящему так ни разу и не разразилась.

Вечерами Юлька готовила ужин, на который иногда приглашала либо Николая Дмитриевича, либо все тех же Джемму и Веронику. Дочь соглашалась, а мать неизменно отказывалась, но Юльку это не огорчало. Ей и Вероникиного общества хватало с лихвой.

Пару раз к ним присоединялся Виктор, и эти встречи оставляли неприятный осадок, мутный, липкий, как ил на берегу реки, в том месте, куда не был завезен песок. К примеру, именно так было у омута под обрывом, к которому Юлька и Вероника один раз совершили вылазку. Просто так, из любопытства. Вода там была темная и холодная, а дно у кромки воды – вязким, жирным, чмокающим, словно трясина.

Юлька купаться там не рискнула, зная со слов местных, что обрыв глубиной метра в три, не меньше, начинается всего в нескольких шагах от берега, а Вероника попробовала, но быстро вылезла из воды. Видно было, что ей не по себе. Джемма, когда узнала про их поход к обрыву, отругала дочь, и они, словно две нашкодившие школьницы, пообещали, что больше так не будут.

Игорь Петрович так и не нашелся. Его удочку изъяли полицейские и осмотрели Юлькин дом, впрочем, не очень внимательно. Они обошли комнаты, поднялись на чердак, обследовали хоздвор вместе с Юлькиной импровизированной лежанкой и ушли, так и не найдя ответа на вопрос, как в коридоре оказалась удочка пропавшего соседа.

Юлька рассказала было про наблюдательный пункт в соседнем доме и даже сходила туда с одним из полицейских, но в доме было пустынно, спальный мешок, кружка и носки исчезли, и у Юльки сложилось впечатление, что полицейские ей не поверили.

Возле дома по-прежнему то и дело прохаживался Василий Васильевич, словно невзначай заглядывая за Юлькин забор. Еще одной странностью было то, что в одной из комнат его дома теперь все время допоздна горел свет. Если в первые дни своей деревенской жизни Юлька отмечала, что соседи ложатся спать необычайно рано, не позже половины десятого, то теперь одно из окон светилось до полуночи, не меньше.

В свободное время Юлька расписывала красками, за которыми пришлось съездить в райцентр, найденную на чердаке прялку. Получалось красиво, просто глаз не отвести. Жужа пристрастилась ловить кротов, то и дело принося к ногам расположившейся в беседке Юльки маленькие гладкошерстные тушки. Первый раз Юлька завизжала как ненормальная, да так сильно, что с той стороны забора показалась кудрявая голова, осунувшееся лицо и испуганные глаза Ирины Сергеевны.

На крота она посмотрела скептически, а на Юльку сердито. Недовольна была, что молодая соседка напугала ее попусту. Ирина Сергеевна все время ждала плохих вестей о муже, нервы ее были натянуты до предела, глаза постоянно на мокром месте. Юлька ее жалела, хотя особых симпатий к соседке по-прежнему не испытывала.

При виде второй кротовьей тушки, которую в качестве трофея гордо притащила Жужа, явно напрашиваясь на похвалу хозяйки, Юлька сдержалась и не заорала, чтобы снова не пугать Ирину Сергеевну. Третья оставила ее равнодушной, а затем она уже совершенно спокойно отбирала у собаки кротов, которых та ловила с охотничьим упорством, и закапывала на окраине огорода. Первую тушку она просто бросила в кусты, и спустя два дня та отчаянно завоняла на солнце, поэтому со всеми остальными охотничьими трофеями своей собаченции Юлька поступала более предусмотрительно.

Некоторым развлечением стал приезд отца семейства Джентиле, который наконец-то смог оторваться от своих бизнес-дел и проведать жену и дочь. Юльку в тот вечер пригласили на семейный ужин, и она с любопытством разглядывала итальянского синьора, жгуче черноволосого, с легкой проседью в волосах, которая ему ужасно шла, с черными глазами, похожими на маслины, точно такими же, как у Вероники, широкими плечами и крепким мускулистым торсом. Красивый был мужик, породистый, чем-то неуловимо напоминающий Юлькиного мужа Олега. То есть бывшего мужа, разумеется.

Синьор Джентиле много шутил, галантно ухаживал за Юлькой, практически ни на минуту не выпуская из виду жену, к которой, совершенно очевидно, был сильно привязан. Ласково обнимал дочь. Искупался в Волге, кинувшись в нее с разбегу и с громкими воплями, пожарил совершенно восхитительное мясо на мангале, а утром следующего дня уже уехал по делам.

Затем приехала мама. Привезла с собой кучу продуктов, наполнила Юлькин дом своим звонким голосом, похвалила баню и беседку, раскритиковала огород, скептически осмотрела дочь, после чего признала, что на свежем воздухе та посвежела и, кажется, даже немного поправилась, отведала деревенского творога со сметаной и малиной, закатила глаза, сообщив, что это «божественно», между делом поинтересовалась, не приезжал ли Олег.

– Как он может сюда приехать? – удивилась Юлька и подозрительно уточнила: – Ты что, ему адрес дала, что ли?

– При чем тут я? – раздраженно воскликнула мама, и Юлька напряглась еще больше, потому что ее матушка была ярким примером правоты поговорки «Юпитер, ты сердишься, значит, ты не прав». – Ты десять лет была замужем за оперативным работником. Если он захочет узнать, где именно ты от него скрываешься, он это узнает. Уж поверь мне.

– Ключевое слово тут «захочет», – заметила Юлька, сердце которой в этот момент мучительно сжалось от боли.

Ну надо же, а ей казалось, что она наконец-то начинает отходить от всей этой гнусной истории, успокаиваться, забывать о предательстве! Но мамины слова словно отбросили ее на месяц назад, когда она впервые узнала, да что там узнала, своими глазами увидела, что муж ей неверен.

– И еще, я не спряталась, мам. Я просто тут живу, и ты знаешь, мне тут нравится.

– Ну да, ну да, – пробормотала мама своим «особенным» голосом, который всегда применяла, когда ей казалось, что дочь поступает неправильно или вытворяет какие-то глупости.

Идти на речку мама отказалась, про своих итальянских друзей Юлька ей рассказывать не стала, зная, что любопытной маме обязательно захочется с ними познакомиться, а это было бы неудобно, и Юлька заранее стеснялась возможной неловкости. В общем, несмотря на то, что маму она нежно любила, после того, как та села в свою машину и уехала, помахав дочери рукой, выдохнула с облегчением.

– Проветри дом, – сказала на прощание мама. – У тебя очень спертый воздух.

И в этом тоже была вся мама, вечно выискивающая в Юльке возможное несовершенство. Ну какой спертый воздух, если окна открыты круглые сутки! Юлька даже посмеялась тихонько над маминым умением видеть во всем недостатки. Крутанулась на пятках, чувствуя себя школьницей, которую родители оставили одну дома, свистнула Жужу, естественно, не одобренную мамой, потому что «у собаки могут быть блохи, и вообще это негигиенично», достала ей косточку из супа и уселась в беседке с компьютером на коленях. Из-за маминого приезда она не успела выполнить дневную норму, и теперь отставание нужно было срочно ликвидировать.

Как часто бывало, работа увлекла ее настолько, что опомнилась Юлька только тогда, когда вдруг поняла, что замерзла. Часы показывали начало восьмого, с реки дул прохладный ветер, довольно сильный, да и небо в очередной раз почернело, грозя серьезной карой, которая то ли будет, то ли нет. Юлька решила, что пора забираться в дом.

Сунув ноутбук под мышку, а мобильный телефон в карман, она окликнула спящую под лавочкой Жужу, дошла до теплицы, чтобы захлопнуть дверцу на случай возможного дождя, и зашагала в сторону дома, мечтая о чашке горячего чая, обязательно с медом и лимоном, и размышляя о том, есть ли в холодильнике лимон.

В коридоре Жужа метнулась вперед, подбежала к двери в жилую часть, притулилась к ней с мольбой во влажных глазах. Коридор, как и хоздвор, вызывал у нее страх, это было совершенно очевидно, вот только Юлька никак не могла взять в толк, чем именно он вызван. Юлька протянула было руку, чтобы открыть тяжелую дверь, обитую дерматином, под которым прятался солидный слой ваты – эта дверь наверняка хорошо держала тепло даже в зимние морозы, – и остановилась, втянув носом воздух. Он действительно был спертый, мама права.

Повертев головой, Юлька попыталась установить причину непонятного запаха. Пахло так, словно она забыла в сенях сумку с неразобранными продуктами, и те на жаре испортились. Нет, никакой сумки видно не было. Пожав плечами, она открыла дверь и шагнула за порог.

Электрический чайник щелкнул, включаясь. Юлька долила в него воды, выставила на стол банку с медом и плетенку с сухарями. Достала из печки кашу, положила в мисочку Жуже и в маленькую тарелку себе. Снова выскочила в сени, где стоял холодильник. Нужно было найти лимон, который совершенно точно оставался где-то в холодильниковых недрах.

Запах, неприятный, чуть сладковатый, очень слабый, но от этого почему-то еще более тошнотворный, снова забрался ей в ноздри, заставив чихнуть. Господи боже ты мой, да что же это такое испортилось, а главное – где?

Юлька проверила холодильник, который работал исправно и не содержал ничего протухшего, включив свет, обошла сени. Нет, здесь не было ничего подозрительного.

Крот – вдруг поняла она. Несносная Жужа принесла очередного крота, но не сдала хозяйке, а спрятала где-то в доме, и теперь тушка несчастного животного разлагается, обеспечивая неприятный запах. Юлька передернулась от омерзения. Чаепитие и ужин нужно было откладывать, чтобы найти крота и предать его земле, пока в доме еще можно дышать. Вот же противная собака, и дались ей эти кроты!

Юлька тщательно, квадрат за квадратом, обследовала сени, отодвинула ведра и корзины, стоявшие у стены, заглянула за холодильник. Ничего. Немного подумав, она щелкнула вторым выключателем и ступила на хоздвор, смутно понимая, что если запах идет оттуда, то Жужа никак не может быть его виновницей. Вот уже больше десяти дней собака наотрез отказывается сюда заходить.

То ли казалось, то ли противный запах здесь был чуть сильнее, чем в коридоре. Юлька вспомнила, что последний раз валялась на своей лежанке на сене позавчера, и тогда здесь ничем не пахло. Снова пожала плечами. Передвигаясь небольшими шажочками, она внимательно осматривала сено, даже ворошила его прихваченной у дверей кочергой, которую Алексей Кириллович отчего-то хранил не в доме, а здесь. Кажется, раньше рядом с кочергой еще стояли вилы, но сейчас их почему-то не было.

С улицы раздались раскаты грома. Близкие, страшные. Словно огромная колесница ехала над головой и колеса стучали по булыжной мостовой, высекая искры. Юлька не боялась грозы, но в деревне с ней еще не сталкивалась. Что нужно делать? Выключить свет? Выдернуть из розетки электроприборы? Впрочем, начав одно дело, нужно было сначала закончить его, а уж потом приниматься за следующее.

Юлька решительно продолжила осмотр хозяйственной пристройки к дому, но мертвого крота так и не нашла. Или не крота? Она вернулась обратно к дверям и остановилась, увидев в полу кольцо от входа в подпол. Там, как рассказывал Николай Дмитриевич, хранились березовые дрова, запасенные хозяйственным Алексеем Кирилловичем. Юлька присела и подергала кольцо. Крышка подалась, потому что свободно лежала в пазах, ничем не удерживаемая. Подпол был не заперт. Сейчас? Всегда? Юлька не знала.

Ей показалось, что после того, как она пошевелила крышку, запах усилился. Не особо думая, что она делает, Юлька открыла крышку, которая с мягким стуком легла на деревянный настил двора, покрытый старым сеном, встала на коленки, заглянула вниз. Одуряющий сладкий запах ударил ей в нос так, что стало невозможно дышать. К горлу подкатила тошнота.

В подпол тянулся какой-то кабель, только сейчас замеченный Юлькой. Она провела по нему рукой, словно ища, к чему он ведет, нащупала выключатель, нажала на клавишу. Мягкий желтый свет озарил подвал, уходящий вправо, под жилую часть дома. В открывшемся Юлькиным глазам квадрате была видна только металлическая лестница, ведущая вниз, и поленницы аккуратно сложенных дров, действительно березовых.

Никакая сила не заставила бы Юльку спуститься по металлическим прутьям, выполнявшим функцию ступеней. Поэтому она легла на живот и свесила голову вниз. Где-то далеко-далеко, в другой Вселенной, оставшейся за дерматиново-ватной дверью в жилую часть дома, завыла дурным голосом Жужа. Снова раздался удар грома, и тут же пространство хоздвора озарилось яркой вспышкой молнии, разрезавшей небо, видневшееся сквозь открытые двери сеновала. И тут же за дверями рухнула стена дождя, собиравшегося чуть ли не две недели. Но и гром, и молнию, и дождь, и истошный плач Жужи Юлия Валерьевна Асмолова воспринимала словно сквозь вату. Глаза ее, не отрываясь, смотрели на то, что осталось от ее соседа Игоря Петровича Грушина. Он лежал на спине, откинутый мощным ударом на березовую поленницу. В груди у него торчали исчезнувшие из сеней вилы.

* * *

18 августа 1988 года

Я не знаю, что мне делать. Если попробовать описать, что я сейчас чувствую, то, пожалуй, сравнение может быть только одно: я стою на голой отвесной скале, на самом верху, на краю обрыва, под которым – глубокая пропасть. Скала рушится под моими ногами, от нее отлетают огромные валуны, которые с грохотом катятся вниз, в ревущее под моими ногами ущелье. Площадка, на которой я стою, становится все меньше и меньше, еще чуть-чуть, и я рухну вниз, полечу, ударяясь об острые выступы, разбивая в кровь лицо, руки, ноги. К тому моменту, когда я долечу до низа и упаду в ревущие волны беснующейся на дне ущелья горной реки, я уже давно буду мертва. И холодная вода равнодушно примет мое тело, в котором не останется ни одной целой косточки, а горный поток унесет меня прочь, чтобы выбросить на берег где-то далеко-далеко от моей нынешней жизни.

Да, именно так я себя чувствую. Мое совсем недавнее счастье разбито, разрушено, сметено, уничтожено. И самое страшное, что думаю я не о потерянной любви, первой, а оттого особенно прекрасной. Я думаю о том, что рухнули основы моей жизни, все, что мне было дорого, все, на что я привыкла опираться, все, что казалось незыблемым и вечным.

За один вечер, да что там вечер, за один час я увидела сначала предательство, а потом убийство. Я пишу эти слова, и мне кажется, что рассудок вытекает из меня вместе с шариковой пастой из ручки. Если бы ты, мой дневник, мог подсказать мне, что делать дальше…

Сегодня вечером мы не должны были встречаться с Вадимом. Он сказал, что они с отцом поедут на ночную рыбалку. В последний раз перед отъездом. Через два дня кончается их отпуск, неприятности отца улажены, поэтому они возвращаются в Москву. Было решено, что я еду с ними. В свой институт. Я уже и вещи почти собрала. Мне нужно было чем-то занять себя, потому что я привыкла проводить с Вадимом все дни и вечера. Я сварила суп, дядя Леша грустно пошутил, что это последний его суп, сваренный моими руками, собрала чемодан, сложила все, что мне может понадобиться в Москве, а также дорогие моему сердцу вещички: фотографии родителей и бабушки с дедушкой, мамины часики, которые нам отдали после аварии, любимую пластинку с песнями Высоцкого, хотя Вадим и сказал, что у них дома есть полный комплект и я смогу слушать, сколько захочу.

На часах было всего девять, дядя Леша куда-то ушел, мне стало скучно, и я решила сходить на территорию пансионата, подождать у лодочного причала, может быть, потом помочь маме Вадима почистить рыбу. Я и сама не знала, зачем я туда пошла, если честно. Что-то гнало меня туда, какая-то неведомая сила, словно судьбе было нужно, чтобы я увидела то, что увидела.

Когда я шла по улице в сторону пансионата, мне навстречу попался Митька. Он тащил березовое полено, наверное, украл где-то, хотя зачем оно могло ему понадобиться? Увидев меня, он как-то странно дернулся, словно испугался, но я не придала этому значения. В ту минуту я еще была полна счастья, которое булькало у меня внутри, словно пенка на клубничном варенье, и не знала, что скоро оно кончится, как будто кто-то невидимый повернет тумблер, и свет в душе сменится тьмой, а пенка на варенье превратится в липкую массу, в которой завязли мухи.

На лодочном причале никого не было, и я пошла на обрыв у сосны, потому что оттуда, сверху, мне было бы хорошо видно возвращающуюся лодку. Я не собиралась ждать полночи, ведь я не знала, во сколько они вернутся. Решила, что посижу часов до десяти, а потом пойду спать. В конце концов, Вадим не просил его встречать, и мы уже простились с ним до следующего дня. К сосне я пришла верхом, а не берегом, уселась на обрыве, спустив вниз ноги. У меня были с собой два яблока из нашего сада, и я надкусила одно, почувствовав, как сладко-кислый сок наполняет рот. Кроме яблок, у меня был с собой дневник. Да, я собиралась описывать свои чувства и мысли. Я же не знала, что они будут именно такие. Горькие и безрадостные.

Было уже темно и довольно прохладно. Я порадовалась, что захватила кофточку. Не знаю, сколько времени прошло, по крайней мере, свое яблоко я доесть не успела, когда услышала стон, а затем хрип. Внизу, на берегу, кто-то был, и в тот момент я решила, что этому кому-то нужна помощь.

Я сбежала вниз с обрыва, потому что была уверена, что кому-то плохо, и увидела Вадима. Вадима и Катьку. Им не было плохо, наоборот, им было хорошо. Они оба были голые, и я вдруг, совершенно не к месту, подумала о том, что им, наверное, холодно, потому что у них нет моей кофточки.

Следом обрушилось понимание. Мой молодой человек и моя лучшая подруга занимались любовью на пустынном пляже. Что ж, Катька всегда отличалась целеустремленностью, и недаром она, обнаженная, танцевала перед Вадимом в свете луны. Он оказался обычным живым человеком, который не смог противостоять соблазну, тем более что я, в отличие от Катьки, его никак не поощряла.

Я как зачарованная стояла и смотрела, как они синхронно двигаются в так своим стонам. Я не могла двинуться с места. Просто стояла, гоняя дурацкие мысли в голове. О том, что им холодно, о том, что это, наверное, даже нельзя называть предательством, потому что Катька просто берет то, что давно хотела и что завоевала, заплатив ту цену, на которую я оказалась не способна, и потому что Вадим – всего-навсего мужчина, которому очень трудно отказать женщине, когда она себя предлагает. Еще я думала о том, как долго они занимаются «этим» за моей спиной. Откуда-то обрушилось понимание, что их любовные свидания начались давно. Тогда, когда я уезжала в Москву, а они оставались по вечерам вдвоем.

Потом Вадим закричал, запрокинув голову, дернулся и замер на мгновение, а затем откатился в сторону. Катька села на песке и тут заметила меня. Даже в темноте мне было видно, каким торжеством сверкнули ее глаза.

– Привет, Жень, – сказала она, и при упоминании моего имени Вадим тоже рывком сел на песке, поднял голову, и в его глазах я заметила страх. Точнее, даже ужас.

– Женька, – сказал он, и я не узнала его голос, таким хриплым, тонким и жалким он был.

Звук моего имени прозвучал как выстрел стартового пистолета, и я побежала прочь вдоль берега, увязая босоножками в песке. У меня было совсем немного времени, потому что я понимала, что Вадим бросится меня догонять, только для этого ему нужно было сначала одеться, и я использовала данную мне фору, стараясь сделать так, чтобы он меня не догнал. На фоне реки я была хорошо видна даже в темноте, и я метнулась в сторону, в заросли кустов, которые надежно скрыли бы меня от преследования.

Ветки царапали мне лицо, но я практически не ощущала боли. Весной я ездила в райцентр лечить зуб, и там мне впервые в жизни кололи обезболивающее, наркоз, и мне было очень странно не ощущать свою щеку, язык и даже кончик носа. Вот и сейчас мое тело было словно под наркозом, и я не чувствовала не только боли от царапин, которые оставляли прутья, но и душевной боли тоже. Просто знала, что она придет позже.

Впереди послышались голоса, а я была не готова к тому, чтобы с кем-то сейчас встретиться. Кто-то разговаривал, зло, сердито. И я присела в кустах, раздвинула ветки, чтобы увидеть, что происходит. На берегу горел костер, свет от которого рассеивал ночную тьму.

Мне было хорошо видно Митьку. Со связанными руками и ногами он лежал на песке, а рядом… рядом стояли эти двое. Честное слово, я не поверила собственным глазам. Они кричали на Митьку и били его.

– Говори, говори, куда ты это спрятал! – орал один. Я никогда не видела его таким, никогда не думала, что он может быть страшным, как дьявол из преисподней.

Митька молчал, хотя я знала, что ему больно и страшно. Второй пнул его ногой. Связанного беспомощного мальчишку, почти ребенка! Я хотела закричать, но не смогла выдавить из себя ни звука. Мне было страшно, что, заметив свидетеля своего беспредела, они начнут бить еще и меня. Хотя если бы я знала, что будет дальше, то все равно закричала бы.

Они долго пытались выяснить у Митьки, куда он спрятал что-то, что принадлежало им. Но он не отвечал. А потом… Потом один из них рывком поднял Митьку на ноги за веревку, которой были связаны его руки, потащил к реке и бросил лицом в воду.

– Говори, гаденыш! – он не кричал, а шипел, но ночной воздух разносил его слова так отчетливо, как будто я находилась рядом. – Говори, а то утоплю.

Я вспоминаю, что было дальше, и меня начинает трясти. Я понимаю, что они не хотели убивать Митьку. Тот, первый, просто перестарался и слишком долго держал его голову под водой. Не рассчитал, видимо, от душившей его ярости. Я заметила, что Митька перестал биться в их руках, раньше, чем они. Я снова хотела закричать и не смогла, потому что ужас сжал мое горло. И тут они поняли, что убили его.

Они начали ругаться, выяснять, кто виноват и что теперь делать. Я не могла слушать дальше и бросилась прочь. Они меня так и не заметили. Я не могла идти домой, но больше мне было некуда податься.

В малиннике у самого нашего дома я случайно увидела березовое полено. Видимо, то самое, которое тащил Митька, когда я видела его в последний раз. Наверное, у меня открылся третий глаз, не иначе, но я подняла его и принялась вертеть во все стороны. Оно распалось у меня в руках.

Что ж, теперь я знаю, что искали убийцы Митьки. Наверное, с точки зрения волчьей, а не человеческой логики, за это действительно можно убить. Я спрятала это полено там, где его будет практически невозможно найти. Потому что мне не нужен тот секрет, который оно скрывает. Это не сделает меня счастливой. Но и просто так оставить на виду то, из-за чего два человека взяли на душу такой грех как убийство, я не могу.

Сейчас я сижу на чердаке и пишу эти строки. Я не знаю, как мне жить после всего того, чему я стала свидетельницей. Я не знаю, кому мне верить.

Внизу слышны дядины шаги. Я знаю, что сейчас просто не выдержу его расспросов, поэтому заканчиваю писать. Наверное, сейчас я снова пойду туда, на обрыв, чтобы там решить, есть у меня выход или нет. У Митьки уже нет. А про себя я ничего не знаю, кроме того, что в милицию пойти не смогу. Уж лучше с головой в омут. Дневник я оставлю здесь. В нем – та жизнь, которой больше нет. И в нем – та правда, которая рано или поздно обязательно найдет дорогу к людям. Только пусть это будет тогда, когда я этого уже не увижу. Не поминайте меня лихом. Женя.

* * *

Отчего-то Юлька была уверена, что совершенное в ее доме преступление своими корнями уходит в события тридцатилетней давности. Те самые, которые с таким ужасом описала в своем дневнике девочка Женя перед тем, как покончить с собой.

Бедняжка не выдержала шока, связанного с тем, что на ее глазах убили мальчика Митьку, и бросилась с обрыва. В омут с головой, как она и написала в дневнике. Вот только дневника, спрятанного на чердаке, никто не нашел, а потому жители деревни решили, что Митька просто утонул, а Женя свела счеты с жизнью из-за предательства любимого. Несчастный Вадим думал так же, поэтому, чувствуя свою вину, повесился на сосне на том же обрыве.

Несчастная, глупая Женька! Если бы она смогла открыться дяде, или кому-то из соседей, или родителям Вадима! Глядишь, трагедии удалось бы избежать, а убийцы Митьки понесли бы заслуженное наказание. Кто были эти люди? Почему Женька не могла пойти в милицию? Или одним из преступников был ее дядя, продавший Юльке дом Алексей Кириллович? В принципе, тогда понятно, почему девушка не могла выдать человека, который ее вырастил, отказавшись ради оставшейся круглой сиротой племянницы от своей вольной жизни, которую он так ценил.

Так. С этим понятно. Но кто был его сообщник? И что именно стащил у них непутевый мальчик Митька? Стащил и спрятал в березовом полене? А главное – почему преступление, совершенное тридцать лет назад, только сейчас взбудоражило тихое и сонное Сазоново? Ведь не зря же убили Игоря Петровича. Причем убили именно в доме, где все эти годы хранился дневник Жени и лежало спрятанное сокровище, чем бы оно ни было. Почему Алексей Кириллович в спешке продал дом и сбежал?

Зачем Игорь Петрович полез в подпол? Узнал, что здесь тридцать лет лежит неведомый клад? От кого узнал? С кем он столкнулся здесь, в доме? Для кого представлял такую угрозу, что его пришлось убить? Кто ходил по чердаку? Кто прятался в соседнем доме и наблюдал за домом и его новой хозяйкой? Почему соврал Василий Васильевич?

Стоп. В этом месте Юлька покрылась холодной испариной. А что, если отставной полицейский и был тем самым сообщником, который вместе с Алексеем Кирилловичем убил Митьку? Или Женькин дядя был вообще ни при чем, а в милицию девушка не могла пойти именно потому, что знала: под личиной сотрудника правопорядка скрывается настоящий преступник?

А что, если Алексей Кириллович, спустя много лет, нашел дневник племянницы и все из него понял? Что, если он побежал к своему доброму соседу, полковнику в отставке Василию Васильевичу, и сказал, что ему все известно? Что, если сосед пригрозил заставить его замолчать, и, испугавшись, Алексей Кириллович просто сбежал из Сазонова?

Тогда совершенно понятно, почему сосед наблюдает за домом и за Юлькой. Ведь в дневнике черным по белому написано, что то, что стащил Митька, спрятано в доме. И теперь Василий Васильевич просто ищет удобный случай, чтобы наведаться в дом и достать то, что принадлежит ему, как он считает, по праву. Тогда неудивительно, что он «не нашел» того человека, который прятался в соседнем недострое. По всей вероятности, это был его сообщник. И он-то и убил несчастного Игоря Петровича. Вот только как тот оказался в подполе? На этом месте своих рассуждений Юлька совсем запуталась.

Нет, не сильна она в расследованиях. Вот если бы здесь был Олег, он бы распутал совершенное преступление в два счета и точно нашел бы ответы на все мучающие жену вопросы. Но Олега не было. На секунду у Юльки мелькнула мысль позвонить мужу, чтобы попросить помощи, но она тут же отмела ее как неконструктивную. Муж теперь стал бывшим, Юльку он предал, точно так же, как Вадим – девочку Женю, потому что мужики во все времена одинаковые. А значит, решать свои проблемы Юльке теперь нужно самостоятельно. Эх, если бы можно было с кем-то посоветоваться!

Еще вчера в подобной ситуации Юлька первым делом бросилась бы к Василию Васильевичу, потому что привыкла испытывать уважение к людям в погонах. Но сегодня она была уверена, что он главный подозреваемый, а потому пойти к нему не могла. Николай Дмитриевич? Он умный дядька и к Юльке относится с симпатией. Всячески ей помогает и в совете, наверное, не откажет.

Стоп. Мысль опять совершила кульбит. А с чего это взрослый, пожилой уже человек вдруг так проникся к совершенно незнакомой ему молодой женщине? Мужского внимания он к ней не проявляет. Интересно ему с ней в силу разницы в возрасте быть не может. Опять же подозрительно, что он так старательно вселял в Юльку уверенность, что у нее на чердаке не может быть никого, кроме мышей.

Юлька вспомнила, как на ее первый вопрос про самоубийство Жени и ее молодого человека Николай Дмитриевич ответил, что не в курсе, потому что тогда жил и работал в областном центре, а в деревне бывал наездами. Однако позже, у колодца, он сказал, что Митька и Женя «в одну ночь утонули. Он у кромки воды лежал, а ее – поминай как звали». Откуда Николай Дмитриевич мог знать такие подробности, если его в это время не было в деревне? Юльку еще тогда, у колодца, царапнуло, что он рассуждает о давних событиях так, словно явился их очевидцем, но, по его словам, этого как раз быть не могло.

Молодая женщина в очередной раз поняла, что запуталась. Нет, пожалуй, с Николаем Дмитриевичем советоваться точно не стоит. Тогда с кем? С Митькиной сестрой Ольгой Прокопьевной? Так она наверняка ничего не знает. С Виктором, который оказался в деревне случайно и в силу молодых лет не может иметь к той старой истории никакого отношения? Но ведь зачем-то он приехал в забытую богом деревню! И отчего-то поселился именно в том доме, где когда-то жил убитый мальчик!

А может, надо было обсудить все это с полицией? Юлька вспомнила, как разговаривали с ней приехавшие на вызов оперативники, и передернулась. Можно подумать, что они считали, будто это она вогнала вилы в грудь соседу, а потом еще почти две недели прятала его тело в подвале собственного дома. Можно подумать, это она при первом обыске, том самом, который был проведен после обнаружения удочки, не проверила подпол. Да она про него просто забыла, а вот полицейские лопухнулись, отчего теперь злились особенно сильно!

Ирина Сергеевна тоже смотрела на Юльку волком. Она не понимала, отчего ее муж залез в подпол к симпатичной молодухе-соседке, и, видимо, подозревала ее во всех смертных грехах. От ее ненавидящего взгляда, то и дело кидаемого через забор, Юльке становилось не по себе. А может, бросить все и вернуться в городскую квартиру?

Впрочем, это будет выглядеть так, словно она, Юлька, снова не справилась с самостоятельной жизнью, сдалась на милость судьбы, приползла обратно в нору зализывать раны. Нет, это тоже не выход, и если жизнь послала ей такое приключение, значит, она должна с достоинством принять вызов и попытаться разгадать загадку.

Пожалуй, можно посоветоваться с семьей Джентиле. Не с Вероникой, конечно, девочка слишком юна. Но вот с Джеммой – запросто. Богатая итальянская синьора никак не может быть замешана в убийстве такого ничтожного человека, как Игорь Петрович, зато может оценить ситуацию свежим взглядом человека со стороны. Немного подумав, Юлька отправилась в сторону коттеджного поселка.

Мать с дочерью были рады ее видеть. После убийства Игоря Петровича они были немного напряжены и напуганы, впрочем, как и остальные жители деревни. Но против Юльки и ее визитов ничего не имели.

– Как ты, бедная девочка? – Джемма обняла Юльку за плечи, словно защищая от неведомой опасности. – Как подумаю, что ты нашла труп, так просто мороз по коже. Это же ужасно страшно!

– Сама удивляюсь, как я прямо там, у этого лаза в подпол, в обморок не грохнулась, – призналась Юлька. – Правда, мой муж всегда говорил, что я гораздо сильнее, чем кажусь. Просто внешность у меня такая, обманчиво наивная.

Слово «муж» вылетело из ее уст, прежде чем она успела его поймать, но ни Джемма, ни Вероника не увидели в нем ничего особенного и с расспросами, где этот муж сейчас и почему Юлька в деревне живет одна, не кинулись. Вот же воспитанные люди!

– Да, в экстремальной ситуации человек порой ведет себя так, как никто от него и не ожидал. И сам он не ожидал тоже, – задумчиво согласилась Джемма. – Хотелось бы, конечно, чтобы таких ситуаций в нашей жизни было поменьше, но тут уж от нас мало что зависит. А этот ужасный человек… Что ж, он получил по заслугам.

– Вы про Игоря Петровича? – уточнила Юлька. – Да, хотя и нехорошо так говорить про покойника, но человек он действительно был неприятный. Но все-таки не настолько, чтобы за это убивать.

– Какой мерой меряете, такой и отмеряно будет вам, – процитировала Джемма и, увидев, удивленный взгляд Юльки, пояснила: – Это из Евангелия.

– Да, я знаю, – пробормотала Юлька. – Мне только непонятно, что вы имеете в виду. Какой мерой что мерил Игорь Петрович?

– Да это я к слову, – рассеянно ответила Джемма. – Противный был человек. На жену свою голос повышал, к соседям презрительно относился, женщин не уважал, тебя обижал.

– Но это же не повод убивать! – воскликнула Юлька.

– Конечно, не повод, – успокоила ее Джемма. – И это означает только то, что убили его за что-то другое.

– Вот об этом я и пришла с вами поговорить!

И Юлька воодушевленно рассказала внимательно слушающим ее женщинам – молодой и постарше – ту историю, которую узнала из прочитанного дневника Жени Ракитиной, а также о своих возникших в этой связи подозрениях.

– Ну не зна-аю… – протянула Вероника, когда она закончила свой рассказ. – Я не имею оснований полагать, что человек, служивший в полиции, может быть причастен к преступлению. Я привыкла доверять людям в форме.

– Я тоже, – призналась Юлька, – потому что мой муж служит в полиции. То есть служил… То есть и сейчас служит, но… В общем, неважно. Но Василий Васильевич выглядит очень подозрительно. Я просто уверена, что это он убил Митьку. Вот только кто был тот, второй? Игорь Петрович? Николай Дмитриевич? Кто-то третий, кто прятался на соседнем участке и следил за мной?

– Ты вряд ли делаешь правильные выводы, потому что у тебя очень мало материала для анализа, – мягко заметила Джемма. – Я не хочу тебя обидеть, девочка, но ты неверно оцениваешь ситуацию. Одно я знаю точно: люди из прошлого вряд ли могут тебе угрожать. А вот в настоящем по Сазонову ходит убийца, рука которого не дрогнула вогнать твоему соседу вилы в грудь. Поверь мне, для этого нужна немалая физическая сила.

– Вы-то откуда знаете? – поразилась Юлька.

– Я выросла в деревне и, несмотря на свою нынешнюю безбедную иностранную жизнь, забыла еще не все. Скажем так, я забыла гораздо меньше, чем хотела бы. Поэтому скажу тебе прямо, моя дорогая. Это все не игрушки, и никакое расследование тебе проводить не надо. Пускай полиция сама во всем разбирается, хотя я очень сомневаюсь в их способности распутать это дело.

– Но я просто убеждена, что корни этого преступления уходят в прошлое! – воскликнула Юлька.

– Может, ты и права, а может, это просто совпадение, – Джемма пожала плечами. – Но еще раз повторю тебе, девочка: бойся не мертвых, а живых. Как говорится, «исхода борьбы с живым существом никогда нельзя знать заранее».

– Вы читали Джека Лондона? – улыбнулась Юлька. Она страстно любила все книги американского писателя и цитировала их к месту и не к месту. И Джемма, получается, тоже.

– Читала и когда-то очень любила. – Улыбка у Джеммы была немного грустной, впрочем, как всегда. Этот постоянный легкий налет грусти делал ее еще прекраснее и загадочнее, что ли.

– А я думала, что вы мне поможете во всем разобраться. – Юлька перестала улыбаться, потому что ее мучила нерешенная загадка, а люди, на которых она возлагала такие большие надежды, отказывались ей помочь.

– Юленька, меньше всего на свете я хочу лезть в то, что меня не касается. – Сейчас Джемма говорила чуть резче, видимо, Юлькина настойчивость ей надоела и начала раздражать. – И тебе тоже настоятельно не советую. Не думаю, что тот, кто имел претензии к Игорю Петровичу, имеет их и к тебе. Но злить этого человека не стоит. Ты же видишь, что он на многое способен.

– Но кто это – он? – со слезами в голосе спросила Юлька. – Кого мне остерегаться и как понять, что именно он ищет в моем доме?!

– Кто он, я не знаю, – серьезно ответила Джемма. – Но если у тебя что-то ищут, то ты просто должна найти это первой. Вот и все.

* * *

Чтобы что-то найти, неплохо для начала знать, что именно ты ищешь, мрачно думала Юлька, возвращаясь домой от Джентиле. Ну что такого мог украсть вездесущий постреленок Митька, что заставило двух взрослых людей запытать его до смерти, чтобы вернуть украденное? Деньги? Но кто бы сейчас, спустя тридцать лет, вдруг принялся разыскивать их снова, после развала Союза и неоднократных деноминаций? Те деньги сейчас не больше чем фантики от конфет. Ценные монеты? Значки? Бриллианты? Золото? Прыгающие в голове мысли вдруг остановились, словно зацепившись за острый крючок.

Так, уже горячо. Убитый Игорь Петрович на недавней вечеринке долго и обстоятельно рассказывал о том, как в молодые годы работал на золотом прииске в Магадане. Так, может быть, речь действительно идет о золоте? Мог ли он привезти с собой золотой песок или какие-нибудь слитки?

И если да, то, получается, все-таки он – тот первый человек, который участвовал в убийстве Митьки. А кто же второй? Юлька напряглась, потому что где-то в закоулках памяти сидела информация о том, что кто-то еще из жителей деревни имел отношение к приискам. Николай Дмитриевич? Он же рассказывал, как в молодости много колесил по стране, весь Советский Союз изъездил. Хотя нет, он вроде строил газопроводы, а к золоту отношения не имел. Тогда кто?

Юлька еще немного подумала и вспомнила. Ну конечно! В дневнике Жени Ракитиной была запись о том, как ее дядя в молодости любил уезжать на заработки подальше от дома. Кажется, там упоминались золотые прииски. Надо срочно проверить.

Вернувшись домой, она торопливо раскрыла дневник на самой первой записи. Ну конечно. Вот оно. «Дядя Леша тогда как раз вернулся домой с прииска, специально прилетел на похороны бабушки, и ему уже нужно было возвращаться обратно». То есть за два с половиной года до того, как Женя начала вести дневник, ее дядя, Алексей Кириллович Ракитин, работал на золотом прииске. Он был вынужден вернуться домой, но туда отправился сосед Ракитиных Игорь Петрович Грушин.

Ну да, на вопрос, откуда он узнал, что на прииск требуются вахтовики, сосед ответил как-то невразумительно. Смутился сильно и промямлил, что «знакомые рассказали». Таким знакомым вполне мог оказаться Ракитин, хорошо знающий тамошние порядки, а заодно придумавший, как можно стащить часть намытого золота.

Впрочем, в своих умозаключениях Юлька была не совсем уверена. В конце концов, наверняка на золотых приисках существовала строгая система безопасности и учета. Мог ли Грушин что-то украсть или нет?

Немного подумав, она отложила дневник и достала свой волшебный макбук. Налилось молочным светом яблочко на крышке. Отчего-то это всегда вселяло в Юльку спокойствие и оптимизм, как будто яблочко было не простым, а волшебным. Она вошла в Интернет и ввела в строку поиска то, что ей было сейчас интересно. С первой попытки получить нужную информацию не удалось. Юлька еще немного подумала и уточнила запрос. Спустя минуту она уже с интересом читала то, что хранила в своих кладовых мировая паутина по поводу нашумевшего преступления, случившегося на прииске Гастелло в Магаданской области в далеком 1985 году.

Отдел милиции при аэропорте задержал человека, пытавшегося провезти пакет с ро́ссыпным золотом. Путем оперативных действий было установлено, что с прииска Гастелло на протяжении года осуществлялся вынос золотого запаса, представляющего собой россыпное золото. Всего было похищено около пяти килограммов, однако у задержанного изъяли лишь пакет с полутора килограммами драгоценного металла. Куда подевалось остальное, милиция так и не узнала.

«Так-так-так», – думала Юлька, лихорадочно щелкая по клавишам в поисках хоть каких-то подробностей. Однако они не находились. И полученная из далекого конца восьмидесятых информация была, по большому счету, настоящим чудом. Интернета тогда не существовало, а потому отголоски интересующего ее дела она смогла найти лишь в воспоминаниях магаданского журналиста, описывавшего будни их редакции.

Можно было предположить, что, работая на прииске, Алексей Ракитин входил в состав преступной группы, воровавшей россыпное золото. Украденное подельники делили между собой, и один из них, уезжая «на большую землю», попытался вывезти свою долю, но был пойман. Соучастников преступления он не сдал, поэтому Алексей Ракитин остался на свободе. Из-за смерти сначала матери, а потом отца он был вынужден срочно вернуться домой, но в разгар расследования не рискнул вывезти свой клад с собой и спрятал его где-то на прииске, возможно, оставив еще у одного своего подельника.

Именно поэтому спустя год, когда шумиха утихла, он отправил за кладом Игоря Грушина, своего соседа. Тот на первую свою вахту попал не на прииск Гастелло, поэтому вернулся домой ни с чем, а вот в 1988 году, отправившись в Магаданскую область снова, смог вывезти награбленное.

Скорее всего, пронырливый вездесущий мальчик Митька подслушал или подглядел, как Грушин и Ракитин делили свой «клад», и даже сумел его стащить. Как следовало из дневника, клад был в выдолбленном березовом полене, и, скорее всего, его туда положил не мальчик, а Грушин. Сколько там было золота? Килограмм, два?

Юлька еще порылась в Интернете и восхищенно присвистнула. На данный момент цена россыпного самородного золота на мировых рынках доходила до двухсот долларов за грамм, а это означало, что один килограмм мог принести владельцу более двенадцати миллионов рублей! А если там было больше? Неплохой стимул, чтобы пуститься на поиски спрятанного тридцать лет назад! Неплохие деньги, чтобы убить…

Юлька взяла лист бумаги и начала чертить на нем кружочки и стрелочки. Так ей всегда легче думалось. Итак, все-таки два человека, утопившие Митьку, – это Ракитин и Грушин. Именно поэтому опознавшая своего дядю Женя не могла пойти в милицию и предпочла кинуться с обрыва. Это ясно.

Свой дневник она оставила на чердаке – в надежде, что его кто-нибудь найдет и разгадает тайну Митькиной смерти. Золото она спрятала, и раз его так активно ищут именно в доме, значит, оно тоже где-то здесь. Все эти годы Ракитин и Грушин продолжали жить как ни в чем не бывало, следовательно, клад они не нашли. Но что изменилось этим летом? Может быть, Ракитин продал дом, потому что все-таки нашел спрятанное Женей золото? Нашел и не стал делиться с Грушиным, и именно поэтому его не волновала сумма, которую он выручил с продажи.

Или никакого клада он не нашел, а уехал, потому что чего-то очень сильно испугался. Что-то произошло в Сазонове, из-за чего Ракитин вдруг заговорил о привидениях и спешно сбежал, а Игорь Грушин, наоборот, не испугался, а зачем-то полез в теперь уже Юлькин дом. Видимо, откуда-то узнал, что в нем может храниться давно потерянное сокровище. И кто-то его убил. Значит, в этом деле был еще кто-то третий, кто несет в себе потенциальную угрозу уж если не Юлькиной жизни, то спокойствию точно.

Кто? Василий Васильевич или Николай Дмитриевич? Виктор или кто-то из жителей деревни? Поразглядывав еще немного нарисованные ею кружочки и стрелочки, – просто загляденье получилось, а не схема! – Юлька отшвырнула лист бумаги и ручку и решительно вышла из дома.

Через пять минут она уже стучалась в дверь дома Ольги Прокопьевны, больше всего рассчитывая на то, что Виктора там нет. Его и не было. Скорее всего, парень обивал пороги неприступной Вероники, и Юльке на мгновение опять стало смешно, потому что совершенно очевидно, что ничего парень не добьется.

– Тебе чего? – Ольга Прокопьевна выглядела довольно недружелюбно. Руки у нее были по локоть в муке, видимо, женщина затеялась с пирогами, а Юлька оторвала ее от дела.

– Извините, я на минуточку, – затараторила Юлька, чувствуя себя неловко. – Ольга Прокопьевна, мне нужно, чтобы вы вспомнили некоторые детали касательно того лета, когда погиб ваш брат. Поверьте, это очень важно!

– А тебе-то это зачем? – с подозрением спросила женщина. – Это ж когда было! Почитай, в прошлой жизни. – В ее голосе невольно проскользнула горечь.

– Понимаете, я уверена, что убийство Игоря Петровича связано с теми событиями, – немного поколебавшись, сказала Юлька. Раскрывать все карты ей не хотелось. – Мне, к примеру, очень важно знать, был ли в то время в деревне Николай Дмитриевич.

– Николай Дмитриевич? – Теперь в голосе соседки сквозило недоумение и как будто облегчение. – А он-то тут каким боком?

– Не важно. Просто вспомните, хорошо? – попросила Юлька жалобно. – Мне очень нужно это знать!

– Да не помню я… – Женщина машинально вытерла руки о фартук, оставив на нем белые мучные разводы. Кивнула, приглашая Юльку заходить, и вернулась к столу, на котором действительно лежало тесто. Начала мять его сильными, ловкими руками.

Глядя на нее, Юлька невольно залюбовалась, такими точными, выверенными и мощными выглядели ее движения. Ольга Прокопьевна, несомненно, была сильной деревенской женщиной, споро управляющейся не только с тестом, но и с огородом, и с сеном, и со скотиной.

– Мне тогда всего-то четырнадцать лет было, – монотонно заговорила она, не прекращая мять тесто. – Мы с Аней дружили, с Анной Петровной, значит. – Она кивнула в сторону окна, где был виден дом, стоящий напротив. – А с Митькой, наоборот, воевали. Он шкодный был, вредный. Мы секретики любили закапывать, а он их находил, раскапывал и вместо цветка или фантика от конфеты мышь туда дохлую подкидывал или паука. Мы пойдем через стеклышко смотреть, увидим, что там, да и разбежимся, визжа. Ругались мы с ним в кровь! Даже дрались иногда. Но я его любила. Как же, младший брат, кровинушка. Два года у нас с ним разницы, а сколько себя помнила, всегда он рядом. Да ладно я, а уж как мама убивалась, когда его не стало! Всю радость у нее забрали, все счастье, и все здоровье тоже. Как его похоронили, так она слегла и, почитай, почти не вставала два года, а потом умерла, и осталась я совсем одна. Если бы не Аня с ее семьей, так и не выжила бы. Виданое ли это дело – в шестнадцать лет одной остаться на всем белом свете!

– Забрали? – переспросила Юлька. По ее представлению, Ольга Прокопьевна никак не могла знать, что Митька утонул не сам, а его убили. – Кто забрал?

– Да ведомо кто! – Женщина махнула рукой, подняв небольшое облачко мучной пыли. – Небеса!

– А Николай Дмитриевич?

– Да что Николай Дмитриевич? – снова удивилась женщина. В свои сорок четыре года она выглядела гораздо старше, будто ее давил к земле тяжкий груз жизненных забот. – Мы к нему никакого отношения не имели. Он же старше насколько. Хотя постой, он же с родителями Анькиными дружил! Точно, они вместе с Анькиным отцом, дядей Петей, на рыбалку вместе ходили. А Митьку-то на берегу дядя Петя и нашел. И к нам прибежал, белый весь. Мама, как услышала, так сознание потеряла. С сердцем у нее плохо стало, от сердца она потом и померла. Ну да, так и было. Дядя Петя за милицией сбегал, за Василичем, значит. А уж потом к нам прибег.

– А Николай Дмитриевич?

– Да что ты заладила, как попугай! В тот вечер не видела я его. А назавтра он вроде был. Все бегали и кричали, что Женька утопла, водолазы приезжали, но я не видела никого, потому что от мамы не отходила. Анька прибегала, все рассказывала, вроде говорила, что ее отец и дядя Коля в поисковой операции участвовали. На дяди-Колиной лодке.

Юлька распрощалась с Ольгой Прокопьевной и заглянула к Анне Петровне, которая подтвердила слова своей старинной подруги. Итак, как и предполагала Юлька, во время убийства Митьки и самоубийства Жени ее внимательный и обходительный сосед на самом деле был в деревне, находился в гуще событий, хоть и сказал ей, что знать о них не знает. Выходит, соврал. Зачем?

Вернувшись домой, Юлька потрепала по лохматой голове Жужу и решительно направилась на хозяйственный двор, к люку, ведущему в подпол. После проведенных там оперативных мероприятий люк был откинут, чтобы подвал проветрился. Ну что мог тут делать Игорь Петрович? Зачем туда полез? Юлька снова включила там свет, легла на живот и свесила вниз голову. Ее глазам открылись ровные бело-черные ряды березовых дров. Они занимали пространство подвала от пола до потолка и тянулись вглубь пространства под жилой частью дома.

Ничего, кроме дров, там, внизу, не было. Это Юлька знала точно, потому что подписывала протокол осмотра места происшествия. Зачем Игорю Петровичу понадобились вдруг березовые поленья?

Ответ был настолько очевиден, что Юлька чуть не закричала оттого, что не догадалась раньше. Ну конечно, по словам девушки Жени, сокровище было помещено в выдолбленное березовое полено! Где еще она могла его спрятать, если не в поленнице таких же точно дров, которые ее дядя «сундучил» и практически никогда не использовал! Оставленное на чердаке или в комнате, полено могло вызывать подозрение. Спрятанное в подвале, оно превращалось в «лист в лесу» или в «труп на кладбище».

Узнавший о том, что давно потерянный клад существует и спрятан где-то в доме (вот только от кого он мог это узнать, пока непонятно), Игорь Петрович полез в подвал, потому что догадался, что «его» полено именно там. Но не успел его забрать. Интересно, а убийца успел?

Для ответа на этот вопрос нужно было спуститься в подвал. Юлька с сомнением посмотрела на железные ступени уходящей вниз лестницы. Нет, вряд ли она смогла бы по ним спуститься, даже если бы от этого зависела ее жизнь. Никогда-никогда у Юльки не получалось спуститься в кессон на даче родителей мужа. Ну неспортивная она, что тут поделаешь!

Березовые ряды притягивали взгляд, манили, разжигая любопытство. Права она в своих рассуждениях или нет? Действительно ли там, внизу, может находиться выдолбленное полено с украденным с прииска россыпным золотом? Ведь если она его найдет, значит, и все остальные ее рассуждения и попытка вычислить убийцу – правильные. Не узнаешь, пока не слазишь.

Юлька примерилась, встала на коленки, потом спустила одну ногу вниз, пытаясь нащупать лестницу. Господи, если она свалится, то костей не соберет! Ломая ногти, она вцепилась в деревянные доски пола. Дверной проем перегородила чья-то тень, большая и страшная. Юлька подняла голову и замерла, не веря собственным глазам. Сердце бухало в груди, подпрыгивало, то и дело подступая к горлу. На мгновение Юлька испугалась, что сейчас задохнется. Тень сделала два шага вперед и теперь возвышалась прямо над раскорячившейся на полу Юлькой. В руке тень держала топор.

– Если человеку, который сует свой нос туда, куда не надо, просто этот нос оторвут, это еще полбеды, – негромко сказала тень. – А вот если сломают хребет? Ты когда-нибудь об этом думала?

Смирившись с неминуемым, Юлька закрыла глаза.

* * *

День сегодня был особенно жаркий, поэтому Вероника наплавалась вволю. Из воды выходить не хотелось, плавала она хорошо, поэтому упорно боролась с течением, поставив целью доплыть до омута под обрывом. Волга в этом месте была быстрой, поэтому девушка заметно устала и, выбравшись на берег, чтобы отдохнуть, поднялась по откосу на обрыв, где росла старая сосна.

Ее корни, грубые, перевитые, как спутавшиеся морские канаты, торчали из песка, прочно удерживая берег, не давая ему обрушиться в реку. Мощью веяло от этого дерева. Мощью и мудростью, что ли. Как была, в купальнике, Вероника уселась на обрыве, спустив вниз ноги, и невольно залюбовалась открывшейся ее глазам картиной: рекой, где-то вдалеке целующейся с небом, мелким белым песком на берегу, зеленой травой, дерзкой хвоей, слегка коловшей голые бедра, но дарившей стойкий приятный аромат.

Да, пахло хвоей, и немного смолой, и еще чем-то неуловимым, но ясно дававшим понять, что на дворе лето. Не жаркое, впитавшее в себя разнообразные средиземноморские запахи итальянское лето, в котором марево колышется над расплавленным асфальтом и отражается от каменных мостовых, а русское, неспешное, пахнущее луговым разнотравьем и еще, пожалуй, парным молоком и малиной, пустившей сок на деревенском пироге.

С удивлением Вероника поняла, что ко всему этому уже привыкла. К далекому мычанию коров, которых в деревне было всего три. К ленивому жужжанию мух, бьющихся о вставленную в окно сетку, к вечернему звону комаров, туману, поднимающемуся от воды по ночам, негромким разговорам людей, которые по своему менталитету так сильно отличались от горячих, вечно спешащих куда-то и размахивающих руками итальянцев.

В Сазонове все жили так, словно впереди была вечность. Никто никуда не спешил, все подолгу пили чай, сидя на крыльце дома, вели неспешные беседы у колодца, тюкали молотком на крышах, возились в теплице, топили печи. И Веронике нравилась эта неспешность, тягучая, как сосновая смола, которую она сейчас лениво катала в пальцах. Что это, интересно? Голос крови, который никогда раньше не давал о себе знать?

Вероника привыкла считать себя итальянкой, хоть и гордилась своей русской красавицей-матерью, хоть и говорила с ней исключительно по-русски, пусть и не ощущая этот язык полностью родным. Но здесь, в Сазонове, она отчего-то ощущала себя обычной русской девчонкой, место которой было именно здесь, под большой сосной, хранившей, наверное, немало деревенских тайн.

Нужно было возвращаться домой, пока ее не хватилась мать. Джемма не была наседкой, но долгое отсутствие дочери вполне могло вызвать у нее тревогу. Неспокойно было в деревне после совершенного убийства, да и об опасности омута, над которым сидела сейчас Вероника, мать талдычила ей постоянно, категорически запретив раз и навсегда нырять с обрыва в реку.

Нырять Вероника и не собиралась. Вариантов было два: снова спуститься на берег и, зайдя в воду, позволить течению вынести ее обратно к домашнему пляжу или пройти верхом, чтобы оказаться на дороге, проложенной сквозь коттеджный поселок. Немного подумав, второй вариант Вероника отвергла – в одном купальнике идти посредине улицы неразумно. Хотя в коттеджном поселке не было столь рьяных блюстителей нравов, как в деревне, это все равно получался явный вызов общественному мнению. Здесь так было не принято.

Вероника засмеялась, представив, как местные кумушки провожают взглядами ее точеную фигурку, сбежала по осыпающейся под босыми ступнями насыпи к воде, зашла в реку и поплыла, добираясь до того места, где течение понесет ее в обратный путь. Дальше можно не предпринимать никаких усилий, лишь поддерживая себя на поверхности воды.

Напротив дома Вероника выбралась из воды, тщательно растерлась брошенным на лежак пушистым полотенцем и навертела на голове тюрбан, чтобы просушить свои густые длинные волосы. Водные процедуры утомили ее, хотелось пить, и Вероника побежала к дому, зная, что мама приготовила с утра целый кувшин охлаждающего лимонада.

– Ма-а-ам, я тут! – крикнула она с порога. – На всякий случай, если ты придумала в своей голове, что я утонула или меня украли, знай, что я в целости и сохранности!

Вообще-то это была глупая шутка, и Джемма должна была именно это и ответить своей расшалившейся дочери, но почему-то молчала. Вероника с жадностью налила и выпила целый стакан лимонада, в котором блестели полурастворившиеся кусочки льда, подцепила веточку мяты, отправила ее в рот и блаженно зажмурилась. Хорошо! Вот только почему мама не отвечает?

Внезапно подкравшаяся тревога ударила наотмашь, перекрыв дыхание. А вдруг это маму украли или, чего доброго, вообще убили, как это сделали с тем толстым, глупым, злобным стариком, соседом Юли?! Вероника взлетела на второй этаж, обежала все комнаты, заглянула в пустующую ванную. Джеммы нигде не было!

Неужели она снова отправилась в деревню, как тогда, ночью? Вероника несколько раз порывалась спросить у матери, что означала та странная вылазка, но так и не смогла. В их семье свято чтили чужие границы и не задавали лишних вопросов. Джемма вела себя так корректно по отношению к мужу и дочери, что Вероника не могла не признавать за ней права на собственные тайны.

И все-таки куда она подевалась? Поспешно скинув мокрый купальник, Вероника натянула кружевной комплект белья, очень дорогой, предмет ее долгого вожделения, купленный на подаренные отцом ко дню рождения деньги и крайне им не одобренный (папа по-прежнему предпочитал считать дочку малышкой, для которой не существует мужчин и их заинтересованных взглядов), надела короткие шорты и футболку, сунула ноги в шлепанцы и выскочила во двор, а потом на улицу.

К ее облегчению, практически у самого дома она столкнулась с Джеммой, тащившей в руках какой-то накрытый полотенцем сверток.

– Это что? – спросила Вероника, а мать практически одновременно спросила у нее:

– Ты куда?

– Я – тебя искать. – Лицо Вероники непроизвольно перекосилось, как будто она собиралась заплакать. Только сейчас она поняла, как сильно испугалась.

– Чего меня искать? – удивилась Джемма. – Я к Анне Петровне ходила, за малиной. Мы еще с утра договорились, что она соберет, а я заберу.

Мать откинула край полотенца, и Вероника увидела большую железную миску, доверху наполненную садовой малиной. Миска дополнялась прямоугольной подставкой, видимо, для надежности.

– Ты же любишь малину, – сказала Джемма, и Вероника взяла крупную ягоду, положила в рот, раздавила зубами и блаженно зажмурилась, чувствуя сладость малинового сока на языке.

– Люблю, – признала она и бросила в рот еще одну ягоду. – Ладно, мам, уж коли я все равно выбралась на улицу, пойду проведаю Юлю с Жужей, ты не против?

– Не против, – ласково улыбнулась мать. – Иди, конечно, и, если хочешь, приводи Юлю ужинать. Я сделаю лазанью и испеку домашний торт с малиной.

Совершенно успокоившись, Вероника направилась в сторону деревенских домов, невольно заглядывая через щели в заборах. Отчего-то ей было интересно все, что здесь происходило, хотя, кажется, совсем недавно она размышляла о чужих границах и собственной невозможности за них переступать. Нет, весь ее европейский лоск в Сазонове куда-то слетал, как шелуха с деревенского лука.

В своем огороде возилась Ирина Сергеевна, на бодрое «здравствуйте» Вероники она лишь подняла измученные, заплаканные глаза, коротко кивнула и снова склонилась к земле. Во дворе Николая Дмитриевича не стояла его большая машина, значит, хозяин был в городе, на работе. Калитка в Юлин двор была не просто не заперта, а еще и открыта. Веронику это удивило, потому что она знала: Юля боится, чтобы Жужа, к которой она успела привязаться, не выскочила на улицу и не сбежала.

Гостья ступила на плиты, которыми была вымощена дорожка внутри двора, и старательно заперла калитку.

– Жужа, Жужа, – позвала она и успокоенно вздохнула, услышав собачий лай, доносившийся из открытого окна. Собака была в доме, слава богу.

Вероника дошла до беседки, но та была пуста, подергала дверь в баню, оказавшуюся запертой, проверила теплицу и осмотрела кусты. Юли нигде не было. Странно, если она в доме, то не могла не слышать Вероникин голос. Тогда почему не отвечает?

Девушка поднялась на крыльцо, зашла в сени, взялась за ручку двери, ведущей на жилую половину, и вдруг замерла, услышав незнакомый мужской голос, доносившийся с хозяйственного двора. Тихий, он не нес в себе агрессии, в нем слышалась лишь спокойная уверенность человека, знающего цену себе и своим поступкам.

– А вот если сломают хребет? Ты когда-нибудь про это думала? – спросил голос, и Вероника замерла, представив, что в эту самую минуту милую, не приносящую никому вреда Юлю убивают на расстоянии нескольких шагов.

Дальнейшие действия Вероника совершала на автомате. Оглядевшись по сторонам, она увидела большую лопату, наверное, зимой используемую для чистки снега во дворе. Схватив ее, Вероника, стараясь ступать неслышно, взошла на деревянный настил хоздвора и увидела мужскую фигуру, склонившуюся над распятой над отверстием открытого подпола Юлей. В руке у мужчины был топор, поэтому больше девушка не раздумывала, совершила прыжок и со всего маху ударила злоумышленника, покушавшегося на жизнь ее русской подруги, по голове лопатой. Злоумышленник изумленно хрюкнул, повернулся к Веронике лицом и упал как подкошенный к ее ногам.

Девушка снова подняла лопату, замахиваясь для нового удара.

– Не надо! – закричала Юля, кое-как выбралась из люка, подбежала к мужчине и двумя руками подняла его голову. – Не надо, Вероника, он не хотел ничего плохого. Это Олег, мой муж.

* * *

Уютно урчал и фыркал электрический чайник, в такт ему вторила Жужа, обнюхивающая чужие мужские ноги в носках модной заграничной фирмы BOSS. Ноги не вызывали у нее ни малейшей тревоги, отчего-то собака знала, что они ее не выгонят и не пнут. Владелец ног и правда вел себя пристойно. Сидел на стуле тихо, периодически покряхтывая в унисон Жуже и чайнику и ощупывая свою голову. На столе перед ним стоял стакан с водой и лежала конвалютка обезболивающих таблеток.

– Ну вам, девушка, лучше на дороге не попадаться, – сказал владелец носков, обращаясь к Веронике. – Рука у вас тяжелая.

– Это не рука, а лопата, – ответила Вероника чуть нервно.

Она до сих пор еще не совсем пришла в себя от пережитого стресса, а главное, от смущения. Ну надо же, огрела лопатой по голове врага, который оказался вовсе и не врагом! Неловко вышло.

– А ты не вламывайся без предупреждения в чужие дома, – вмешалась Юлька, заваривая свежий чай, который вкусно пах мятой и смородиновыми листочками.

Из чайника поднимался ароматный пар, от которого становилось уютнее и даже немножко легче жить. Впрочем, в присутствии Олега Юльке сразу стало легче, и это ее немного пугало. Он был изменник, мерзавец и предатель, которого она выгнала из своей жизни навсегда. И спрашивается, отчего бы это ей сейчас испытывать такое острое чувство облегчения?

И тем не менее облегчение действительно было. Напряжение, в котором Юлька пребывала с того момента, как нашла в подполе тело Игоря Петровича, а может, даже и раньше, сейчас спадало, уходило мутной волной, унося тревоги и печали, как прибитые приливом к берегу водоросли. С Олегом было не страшно, потому что Юлька знала: он обязательно во всем разберется.

– Я и не вламывался, – ответил он и скривился от головной боли. – Я просто пришел.

– Зачем?

– Затем, чтобы уберечь тебя, дуреху, от неприятностей. – Муж даже головой покачал, видимо, чтобы Юлька острее осознала собственное несовершенство. – Ты же на виду у всех ходишь по деревне, расследование ведешь, вопросы задаешь. Просто руки чешутся тебя пристукнуть!

– У тебя руки чешутся? – уточнила Юлька.

– Да не у меня, а у убийцы! Ты хоть понимаешь, что все это не шутки?

– Я все понимаю получше тебя! – запальчиво воскликнула Юлька. – Это ты только что приехал, а я тут уже почти месяц живу!

– Так и я почти месяц… – начал было Олег, но тут же осекся, поймав ее возмущенный взгляд. Немного помолчал, словно набираясь смелости, и продолжил: – Ну да, а ты что хотела, чтобы я спокойно продолжал себе жить в городе, зная, что ты уехала в какую-то глушь? Да я себе несколько дней места не находил, пока не выяснил, где ты.

– И как ты это, стесняюсь спросить, выяснил? – спросила Юлька. – Маман сообщила или Вера проболталась?

– Если по правде, то обе, – ответил Олег и снова потер многострадальную голову. Вероника наблюдала за ними с огромным интересом. – Тут у меня, правда, отлегло, потому что в Сазонове Василий Васильевич живет. Да еще, по счастливой случайности, аккурат напротив твоего дома. Так что я для начала попросил его за тобой присмотреть. А уж когда он мне сигнализировал, что не все в деревне ладно, я и сам приехал.

– Так это ты в заброшенном доме ночевал! – догадалась наконец Юлька. – И спальник это твой, и носки… – Она заглянула под стол, и Олег поджал ноги в приметных своих носках. – Ты за мной следил, что ли, Асмолов?!

– Да не за тобой, а за домом. – Олег поморщился и запил водой еще одну таблетку. – Василий Васильевич сказал, что к тебе все время разные гости наведываются, что ищут, непонятно, я и встревожился.

– А тебе какое дело, кто ко мне наведывается и зачем? – сердито спросила Юлька. – Тебя моя личная жизнь больше не касается.

– Личная – может быть, а вот просто жизнь – очень даже, – тихо сказал Олег. – Хотя и с первым постулатом я не согласен. Ты моя жена, а я твой муж, как-никак.

– Скорее никак, – уточнила Юлька. – Причем это был твой выбор, а не мой.

– Да не делал я никакого выбора! – Олег повысил голос и застонал, потому что вибрация звука в горле тут же отозвалась в ушибленной голове. Черт бы подрал эту девчонку с лопатой! – Ты же мне даже объяснить ничего не дала!

– А и не надо ничего объяснять! – В голосе Юльки зазвучали слезы, как было всегда, когда она вспоминала перенесенное унижение. Перед глазами снова встала картина того, как она застала мужа с любовницей, тошнота подступила к горлу, и немедленно захотелось, чтобы Олег Асмолов пропал с ее глаз, провалился сквозь землю.

– Юль, давай мы с тобой потом доругаемся, – устало попросил муж. То есть бывший муж, конечно. – Сейчас у нас есть дела гораздо более важные, чем выяснение отношений. Ты отдаешь себе отчет, что здесь, вот в этом доме, который ты умудрилась купить, случилось убийство? Настоящее, не игрушечное. И что убийца все еще на свободе и в любой момент может нанести новый удар?

– Да я его почти вычислила! – закричала Юлька. – С чего ты вообще взял, что мне нужна твоя помощь? Как ты смеешь считать, что я сама ни на что не пригодна?!

– Я вовсе так не считаю. Не надо додумывать за меня мои мысли. – Олег сдулся, как воздушный шарик, из которого выпустили весь воздух. – Просто если ты знаешь, что тут произошло, давай обсудим, потому что преступление должно быть раскрыто. Иначе в эти места покой не вернется, а людям тут жить, между прочим. Это ты поразвлекаешься и уедешь.

– Я развлекаюсь?!! – Юлька даже задохнулась от возмущения. – Развлекаешься у нас ты. С бабами! А я тут живу и работаю. Это мой дом, и мне решать, что и когда я буду делать. Понял?

Олег тяжело выдохнул, словно перед нырком на большую глубину.

– Так, начнем сначала, – сказал он спокойно, хотя показное его спокойствие было обманчивым. Широкая грудь ходуном ходила под тонким трикотажем. Вероника по достоинству оценила ее рельефность и косую сажень плеч. Красивый у Юли муж, видный. – В твоем доме произошло убийство. Перед этим в него несколько раз забирались разные люди, которые, по всей видимости, что-то искали. Ты знаешь, что?

– Знаю. Золото. С приисков, – бухнула Юлька, и Олег посмотрел на нее с изумлением. Вероника, впрочем, тоже.

– Откуда ты знаешь? – спросила она.

– Да все очень просто. – Юлька разлила по чашкам чай, поставила на стол, села и принялась объяснять: – Игорь Петрович рассказывал о том, что работал на золотых приисках. По его словам, его туда направил хороший знакомый. А в дневнике Жени Ракитиной я вычитала, что ее дядя, продавший мне этот дом Алексей Кириллович Ракитин, в молодости тоже работал на золотом прииске. И как раз в это время оттуда пропала большая партия россыпного золота. Это я уже в Интернете нашла и сложила один и один.

– Молодец! – с уважением сказал Олег. – Ну-ка, покажи.

Юлька включила макбук и продемонстрировала мужу найденные ею материалы про события на прииске Гастелло, которые произошли более тридцати лет назад.

– Похоже на правду, – заключил Олег, внимательно ознакомившись с записями. – А Женя Ракитина – это племянница хозяина дома? Та самая, которая утонула? Ну что ты на меня смотришь? После того как ты раскрыла мое местонахождение, я был вынужден перебраться жить к Василичу, и уж долгими вечерами он мне обо всех обитателях деревни много чего рассказал.

– Твой Василич вполне может быть главным преступником! – сердито сказала Юлька. – По крайней мере, по моим раскладкам выходит, что он вполне может быть убийцей.

– Ну это вряд ли, – засмеялся Олег. – Он старый мент, начальник областного уголовного розыска, так что в подозреваемые вряд ли годится. Но ты давай, рассказывай дальше, что еще ты узнала.

Польщенная его вниманием и тем интересом, который светился в глазах у Вероники, Юлька рассказала все, что ей удалось узнать из найденного дневника, а также из разговоров с соседями.

– Что ни говори, а твой Василий Васильевич выглядит крайне подозрительно. Теперь-то я понимаю, что тыквенную кашу его супруга предлагала тебе, и пиво он нес для тебя, когда мы с Вероникой в город поехали. И про то, что в заброшенном доме никого нет, он соврал, потому что тебя от меня прятал, только это еще не все, – убежденно продолжила она. – Он что-то знает про события тридцатилетней давности. Он, как только про Митьку и Женю речь заходила, сразу разговор на другое переводил. А мы-то теперь знаем, что Митька не сам утонул, а его убили. И скорее всего, Алексей Кириллович и Игорь Петрович. А теперь им кто-то за это мстит. Ракитин испугался, дом продал и уехал, а Грушин остался и был убит. Кто это сделал? Кто еще мог знать про пропавшее золото? Только Василий Васильевич, больше некому.

– Ну это мы у него спросим, – пообещал Олег, у которого от горячего сладкого чая с лимоном начала наконец-то проходить голова. Или это две таблетки подействовали? – Вот что, дай-ка мне этот дневник, я его почитаю и покумекаю, что к чему.

– Да пожалуйста, – сказала Юлька. – Он тут же, на столе.

Она протянула руку к кипе книжек, которые действительно лежали на краю стола, и, словно обжегшись, отдернула ее.

– Ты чего?

– Его нет! – прошептала Юлька, не веря собственным глазам. – Дневника тут нет!!!

Олег встал и старательно перебрал все книжки. Никакого дневника среди них действительно не было.

– А ты точно здесь его оставила?

– Да, я читала его за столом, а потом пошла поговорить к Ольге Прокопьевне и Анне Петровне, а потом решила в подпол слазать, а потом там ты оказался… – Голос у Юльки чуть дрожал. – Я никуда тетрадь не убирала и не прятала. Кому она могла понадобиться?

– Да кому угодно! – в сердцах воскликнул Олег. – Тому же убийце! Вполне возможно, что там есть что-то, что указывает на него. И ты еще говоришь, что тебе не нужна помощь и защита? Так вот, я так не считаю! И хочешь ты этого или нет, а до конца расследования я от тебя ни на шаг не отойду! Я не хочу, чтобы следующий труп был твоим.

– Я тоже не хочу, – прошептала Юлька.

– Значит, ты сейчас нальешь мне еще чаю и подробно расскажешь обо всем, что произошло тут, в Сазонове, с того самого дня, как ты сюда приехала! – Голос Олега звучал непреклонно, но Юльке и в голову не приходило ослушаться. – И заодно постараешься максимально близко к тексту пересказать то, что было написано в дневнике.

– А можно мне тоже послушать? – спросила Вероника, которую никто не гнал. Но она была воспитанная девочка и не хотела быть невежливой.

– Можно. Тем более что потом вы расскажете мне все, что знаете. В качестве расплаты за то, что огрели меня по голове.

– Хорошо, но я вряд ли могу знать что-то, что представляет для вас интерес… – Девушка говорила совершенно искренне, но на последних словах споткнулась, будто что-то вспомнила.

– Возможно, да, возможно, нет, – прокомментировал Олег, подметивший ее заминку. – Потому что, мне кажется, вашу маму я видел у этого дома как минимум дважды.

– Маму? – теперь в голосе Вероники звучало явно фальшивое изумление. Это заметила даже Юлька, что уж говорить об Олеге.

Внезапная мысль пришла в голову Юльке. Она была яркая, как фотовспышка в полной темноте. Как там писала в дневнике Женя Ракитина? Ее подруга Катька была темноволосой красавицей с черными глазами и родинкой на щеке. Так это же точный портрет Вероники! А что, если Джемма Джентиле не просто так решила построить дом в богом забытой деревне Сазоново? А вдруг она и есть та самая Катька, когда-то соблазнившая парня своей лучшей подруги и тем самым невольно поспособствовавшая самоубийству обоих молодых людей? А вдруг перед своей смертью Женя успела рассказать о найденном золоте своей бывшей, но все-таки лучшей подруге? Вдруг именно Катька, разыскивая давно спрятанный клад, не побоялась убить человека? Тогда понятно, почему она ждала так долго. Потому что жила за границей, выйдя замуж за иностранца, и приехала в Россию лишь тогда, когда у нее появилась оказия. Юлька застыла с открытым ртом, не в силах выдавить ни звука.

– Раз, два, три, морская фигура, отомри! – смешно, но необидно сказал Олег и помахал перед ее лицом растопыренной пятерней. – Ты чего зависла?

Юлька завращала глазами, показывая ему, что ей нужно рассказать ему что-то важное, причем наедине. Как ни странно, он ее понял.

– Так, девушка, – сказал он, обращаясь к Веронике, – вы нам сейчас снова вскипятите и заварите свежего чаю, чтобы мы могли с удобствами устроить вечер воспоминаний. А ты, душа моя, пока сходи со мной в баню, мне нужно облиться водой, потому что моя стукнутая голова иначе отказывается соображать.

В бане было душно и вкусно пахло березовыми вениками. Юлька кратко и четко доложила Олегу о своих подозрениях в адрес Джеммы. Олег слушал внимательно, постукивая пальцем по крепко сжатым губам.

– Все может быть, – согласился он, когда Юлька закончила. – То, что эта самая итальянская мадам появилась в Сазонове, действительно очень странно.

– В Италии не мадам, там синьоры.

– Очень ценное замечание.

На этих словах Олег сгреб Юльку в охапку и крепко поцеловал в приоткрытые губы. От изумления она даже не сразу осознала, что он делает. Его губы оказались мягкими и теплыми и вкусно пахли мятой из чая. Ощущение было таким родным, таким привычным, словно Юлька наконец-то вернулась домой после долгого-долгого отсутствия. Она пила его дыхание и никак не могла напиться …

– Отпусти меня. – Юлька вырвалась и отступила назад, вытирая губы рукой. Глаза ее выражали такую брезгливость, что Олег даже пошатнулся. – Никогда не смей ко мне прикасаться, ты понял? Эту свою целуй… – она выплюнула грязное ругательство, хотя непечатных слов вообще-то не признавала, искренне считая, что человеку вполне достаточно литературного русского языка, чтобы выражать свои мысли. Оказывается, бывают ситуации, когда недостаточно.

– Юля, я… – Муж шагнул ей навстречу, но Юлька схватила стоящее на полу ведро с водой и опрокинула ему на голову. Он охнул и отпрянул, вдруг засмеявшись. – Ты, как всегда, точна, это именно то, что мне было надо, чтобы появиться перед твоей подругой.

– В смысле? – с подозрением уточнила Юлька, ожидавшая нового подвоха.

– В том смысле, что я попросил тебя сходить со мной в баню, чтобы облить меня водой. Так и вышло. Правда, одежду можно было оставить сухой. Ну и в физиологическом плане ты меня немного охолонула, а то я так по тебе соскучился, что показаться на глаза чужому человеку было бы неприлично. А сейчас – ничего, нормально.

До Юльки наконец дошло, что он имеет в виду, и она так смутилась, что ее щеки стали пунцовыми.

– Только попробуй еще раз подойти ко мне ближе чем на метр, и я оторву тебе то, чем ты можешь красоваться перед моими подругами и не только! – сообщила она. – А вообще наш разговор окончен, возвращайся в дом, и будем решать нашу загадку.

– Вместе? – Олег иронически изогнул бровь, и этот знакомый мимический жест снова напомнил Юльке о том, ЧТО она потеряла.

– Да, вместе, – сжав зубы, чтобы не закричать, ответила она. – Муж ты плохой, а профессионал хороший. И уж если ты здесь, то не воспользоваться твоим профессионализмом просто грех. Человека убили, в моем доме спрятан клад, который ищут плохие люди. Все вокруг что-то скрывают, а теперь еще и дневник пропал. Так что мы будем распутывать этот клубок вместе. А когда распутаем, ты исчезнешь из моей жизни. Договорились?

– Человек предполагает, а бог располагает, – ответил Олег и отряхнулся, как большая собака. От попавших на нее холодных брызг Юлька взвизгнула и отпрыгнула в сторону. – Ладно, доктор Ватсон, пошли в дом. Поживем – увидим, как нам быть дальше. А за холодный душ тебе спасибо. Даже голова прошла.

* * *

Когда Вероника вернулась от Асмоловых, мамы опять не было дома, и настроение у девушки окончательно испортилось. Оно и до этого было не безоблачным. Вероника просто физически ощущала, что мама скрывает что-то плохое, имеющее отношение к случившемуся в деревне убийству. Куда она ходила той ночью, о которой Веронике пришлось рассказать Олегу? Зачем пряталась в тени деревьев, пытаясь остаться незамеченной? Да и сегодня малина в миске была не больше, чем предлогом сходить в деревню, ведь в холодильнике стояла почти нетронутая корзинка той же малины, которую с утра принесла Анна Петровна.

Наверное, надо позвонить отцу и попросить приехать. От этой мысли Вероника поежилась. Отца она любила и не хотела тревожить попусту. У него дела, он зарабатывает деньги, чтобы они с мамой могли сохранять тот уровень жизни, к которому привыкли. И он очень трогательно и нежно любит свою Джемму. Страшно представить, что будет, если он в ней разочаруется.

От маминых зорких глаз не укрылась внезапная Вероникина дрожь.

– Ты что, перекупалась? – озабоченно спросила она и положила дочери на лоб прохладную узкую руку с длинными тонкими пальцами. – У тебя температура?

– Нет, – вяло ответила Вероника, маясь оттого, что не может напрямую спросить у мамы, что происходит. Впервые в жизни между ними возникли недомолвки, и это мучило девушку гораздо больше, чем дурные предчувствия. – Я просто устала.

– От чего? – удивилась мать. – Ты же ничего не делаешь.

Пришлось сознаваться, что утром она плавала к обрыву с сосной. Мать, как и следовало ожидать, расстроилась и рассердилась.

– Это очень опасно! – сказала она. Голос ее дрожал. – Глупая девочка, ты что, не понимаешь, что могла утонуть? Там такое течение, что людей засасывает без следа!

– Ты еще скажи, что там тридцать лет назад утопилась местная девушка и ее призрак мог затащить меня в омут, – вяло огрызнулась Вероника.

– Что, в деревне продолжают обсасывать эту старую историю? – безмятежно поинтересовалась Джемма, но, покосившись на мать, Вероника поняла, что та напряжена.

– В деревне продолжают «обсасывать», как ты выражаешься, свеженькое убийство. Кстати, я сегодня чудом не совершила еще одно. – И она рассказала матери о приключении в сарае у Юли. – Мам, он такой красивый и такой мужественный, этот Юлин муж! Только у них очень странные отношения. Такое чувство, что она от него скрывается, а он ее нашел. Когда я увидела их в сарае, то была уверена, что ей угрожает опасность, поэтому огрела его со всей силы, но потом стало понятно, что на самом деле они друг друга очень любят, просто отчего-то поссорились. Мам, это так грустно, потому что любящие люди не должны ссориться и причинять друг другу боль!

– Какая же ты у меня еще глупенькая! – Мама взъерошила Вероникины волосы. – Есть такая народная мудрость: «Милые бранятся, только тешатся». Когда-нибудь ты это поймешь. Правда, иногда то, что они потешились, имеет серьезные последствия, и из-за этого люди уже не могут быть вместе. Даже если любят друг друга.

– Ты сейчас о чем? – с подозрением спросила Вероника, потому что голос у мамы был грустный и немного торжественный, как будто она говорила не о Юле и ее муже, а о себе. – О том, что ты тоже ссорилась с папой?

– Твой отец – самый лучший человек на земле, – так же торжественно сказала Джемма. – Самое прекрасное, что случилось в моей жизни, – это встреча с ним.

– Тогда почему… – начала было Вероника, но не договорила, потому что в ворота позвонили. Вскочив с лежака, девушка добежала до домофона и увидела на экране топчущегося перед калиткой Виктора. В руке у него был букет полевых ромашек. Очень трогательно!

– Виктор пришел, – сообщила она матери, зная, что та отчего-то не переваривает молодого человека.

– Может, оно и неплохо, – вполголоса произнесла Джемма и тоже встала с лежака, накинув на безупречное тело тонкую полупрозрачную тунику. – Зови его пить лимонад, Ниточка. Я сейчас приготовлю.

Изумившись перемене маминого отношения (обычно уж если Джемма кого-то не любила, то это было пожизненно), Вероника распахнула калитку.

– Привет, – чуть смущенно сказал ей Виктор и сунул лохматые ромашки ей чуть ли не в нос. – Это тебе. Пойдем погуляем.

– Куда? – насмешливо спросила девушка.

– Ну не знаю… Можно к обрыву сходить, там сосна красивая.

– К обрыву у моей мамы что-то личное, – сообщила Вероника заговорщическим тоном. – Так что гулять мы не пойдем, зато можем попить лимонаду у нас на лужайке. Заходи, мама сейчас вынесет.

Приглашению в гости парень обрадовался так явно, что Веронике снова стало смешно. Может, зря он маме не нравится? Высокий, довольно симпатичный, плечи накачанные, глаза неглупые, волосы кучерявые, как у барашка, губы изогнутые, довольно полные, мягкие, наверное. Поймав себя на мысли о губах совершенно постороннего парня, девушка смутилась и рассердилась одновременно. Вот еще чего не хватало! Это она-то, Вероника Джентиле, известная сердцеедка…

– Здравствуйте, Виктор. – Из дверей дома показалась мама, плавной походкой подошла к стоящему на лужайке столику, составила с подноса запотевший графин и три бокала. Решила сидеть с ними, поняла Вероника и снова усмехнулась.

Лимонад был вкусным, дневная жара окончательно спала, мягко перекатившись в уютный июльский вечер, полный бархатной неги. С реки тянуло легким ветерком, все так же пахло скошенным по соседству сеном, вдалеке лениво лаяла собака. Хорошо было в деревне, спокойно.

– Расскажите о себе, Виктор, – попросила мама, и парень закашлялся, подавившись от неожиданности лимонадом.

– О себе? – глупо переспросил он.

– Ну да. Кто вы? Откуда? Кто ваши родители?

Вероника искоса посмотрела на мать, обычно не проявляющую праздного любопытства. Какая ей разница, откуда родом этот Виктор? Не в родственники же он к ним набивается.

– Я родился и вырос в Москве, – послушно начал молодой человек. – Наша семья – вообще коренные москвичи чуть ли не в шести поколениях. Мой отец – врач, довольно известный. Он кардиолог, профессор, доктор наук. Оперирует в НИИ кардиологии и подрабатывает в частной клинике. Так что нужды наша семья не испытывает, сами понимаете.

– Понимаю.

– Мама – бухгалтер. Конечно, она могла бы позволить себе не работать, но не любит сидеть без дела, поэтому ведет финансы одного благотворительного фонда.

– Вот как?.. Она филантропка?

– В ваших устах это звучит как ругательство, – Виктор немного занервничал. – Нет, моя мать – обычная земная женщина. Вообще-то она совсем из другого социального круга, чем отец. Их брак был мезальянсом, которому не очень-то были рады бабушка с дедушкой, но они привыкли уважать чужой выбор, поэтому к матери всегда относились с уважением.

– Они живы? Бабушка с дедушкой? – спросила Джемма, и Веронике снова показалось, что голос у нее звучит немного напряженно. Отчего? Почему?

– Да, живы, хотя уже немолоды. Мой дед – отставной военный, то есть разведчик. – Пауза в речи была такой короткой, что заминку Вероника скорее не услышала, а почувствовала, да и то лишь оттого, что была сейчас чувствительна к любым изменениям окружающей атмосферы. Из-за Джеммы. – Бабушка – учительница музыки. Им за семьдесят, но она все еще дает частные уроки, потому что убеждена, что обязана приносить пользу.

– Сколько вам лет, Виктор?

– Двадцать два, – молодой человек выглядел удивленным, – а что?

– Да нет, ничего. Вы единственный ребенок в семье?

Вероника во все глаза глядела на мать, потому что искренне не понимала, зачем той все эти подробности. Может быть, она решила выдать дочь замуж, вот здесь, в деревне Сазоново, за первого встречного, зная о нем только то, что он москвич в шестом поколении?

– У меня есть старший брат, – немного недоуменно ответил Виктор, которого, похоже, тоже смущал этот допрос. – Ему тридцать лет, он тоже врач, как и папа, работает в той же клинике. Я по их стопам не пошел, потому что в юности был максималистом и хотел доказать, что чего-то стою сам по себе, а не только как сын Бекетова-старшего и брат Бекетова-младшего.

– Получилось? – спросила Вероника и, видя его непонимание, пояснила: – Доказать?

– Если честно, не очень, – признался Виктор. – Я после школы в институт не поступил, ушел в армию, потом остался служить по контракту. Весной вернулся домой, решил, что образование все-таки нужно. Вот поехал в тихое уединенное место, чтобы подготовиться. Во врачи я, наверное, не гожусь, а вот в какие-нибудь инженеры – очень даже.

– Значит, вас зовут Виктор Бекетов, – задумчиво проговорила Джемма, со звоном отставила в сторону бокал с лимонадом, который держала в руках. – Слушайте, Виктор Бекетов, а зачем вы врете?

– Я? Вру?! – Он непонимающе уставился на Джемму.

– Вы, вы. Сейчас середина июля. Самое время подавать документы в институты и сдавать экзамены. Но вы по-прежнему сидите здесь, в Сазонове, да и с книгой в руках я вас ни разу не видела.

– Как вы можете меня видеть, если живете здесь, в поселке, а я в деревне? – спросил Виктор. – И документы в институт я отправил по почте. Жду зачисления, оно будет в начале августа.

– А ЕГЭ? Кажется, так сейчас называются экзамены, которые сдают в России? Если вы окончили школу пять лет назад, вы должны сдавать ЕГЭ, он в июле. Значит, ни в какой институт вы не поступаете и в Сазоново приехали совсем с другой целью, нежели подготовиться к экзаменам. Зачем? Отвечайте, Бекетов!

– Вы произносите мою фамилию как ругательство, – с кривой усмешкой заметил Виктор.

– В чем-то так оно и есть, – согласилась Джемма. – Но вы не ответили на мой вопрос. Что вы делаете в Сазонове?

– Не ваше дело! – огрызнулся Виктор, встал, отшвырнул бокал.

Золотистый лимонад пролился на траву, оставляя на ней желтые прозрачные капли, похожие на солнечные слезы. Широкими шагами Виктор дошел до калитки, рванул ее на себя и оказался на дороге, с лязгом захлопнув за собой дверь. Мать и дочь молча смотрели ему вслед.

– Мама… – первой нарушила молчание Вероника. – А что тебя связывает с людьми по фамилии Бекетовы? И может быть, ты все-таки расскажешь мне, почему мы купили землю и построили дом в Сазонове? Только я умоляю тебя, мама, либо расскажи правду, либо не говори ничего.

– Я расскажу тебе правду, доченька, – немного помедлив, сказала Джемма. – Но не сейчас, попозже. Я понимаю, тебе больно это слышать, но в моей жизни немало темных страниц. Я совершала поступки, которые меня совсем не красят. И мне нужно набраться смелости, чтобы тебе про них рассказать. Я сделаю это, обещаю.

– Ты меня пугаешь, мама! – В голосе Вероники зазвучали близкие слезы.

– Нет, ну что ты, никогда в жизни я не смогу тебя напугать! – улыбнулась Джемма. Глаза ее тоже были на мокром месте, но она улыбалась дочери так же ласково, как и всегда. – Ты просто взрослеешь, девочка моя. А взросление всегда происходит через боль. Уж поверь мне.

* * *

Уже во второй раз Юлька послушно рассказывала все, что знала. Олег велел ей начать с того самого момента, когда она увидела объявление о продаже дома в Сазонове, и она словно заново переживала события, которые произошли с ней за последние полтора месяца. Помимо Олега, который слушал ее очень внимательно, несмотря на повтор, за столом в ее комнате с удобством расположился Василий Васильевич.

Это Олег убедил ее в том, что отставной полицейский не может быть замешан в убийствах – ни в совершенном тридцать лет назад, ни в недавнем. А вот его опыт сыщика им вполне мог пригодиться.

Василий Васильевич слушал сосредоточенно, прикрыв глаза и периодически смешно выпячивая губы узкой трубочкой. Руки он сложил на своем круглом животе, переплетя пальцы и периодически крутя ими, словно продвигая какую-то застрявшую в голове мысль.

Юлька рассказала про тихие шаги на чердаке, которые так напугали ее в первую ночь.

– Это точно был не ты? – спросила она у Олега. Тот отрицательно покачал головой:

– Нет, я приехал только спустя два дня, когда смог добиться от твоей подруги, где именно ты прячешься.

– Значит, все-таки Верка, – мрачно заметила Юлька. – Увижу – убью.

– Сейчас важно не это. Ты точно слышала шаги?

– Да, Юленька, опишите, от чего именно вы проснулись, что слышали?

Юлька как могла подробно описала ту ночь, как бегала за Николаем Дмитриевичем и что именно тот сказал.

– Это понятно, идем дальше, – поторопил Василий Васильевич, когда она замолчала.

Дальше был рассказ про то, как Юлька нашла, прочитала, а потом потеряла дневник девочки Жени. Что-то в ее рассказе не нравилось отставному полицейскому, словно слова натирали мозоль в его мозгу. Он даже перестал сидеть, смежив веки, и теперь смотрел на Юльку остро и внимательно. Что именно в ее рассказе его так задевало, Юлька не понимала.

Впрочем, думать о чужих мозолях ей было особо некогда. Она продолжала рассказывать: о том, как поняла, что в соседнем доме кто-то прячется, но не знала, что это Олег; о том, как вычислила, что у Василия Васильевича кто-то гостит; о том, как нашла информацию о пропаже золота на прииске; о том, как догадалась, кто убил мальчика Митьку и что именно спрятали у нее в доме; о найденном трупе; о собственных расспросах; о показаниях (она так и сказала: «показания») Ольги Прокопьевны и Анны Петровны.

– Слушай, боевая у тебя женушка! – Василий Васильевич подмигнул Олегу. – Ей бы в полицию идти работать, хороший бы опер получился. Информацию собирает влет, анализом владеет…

– С синтезом у нее не очень, – прокомментировал Олег, вздохнув. – Факты собирает хорошо, а вот выводы делает в корне неверные. А так – да, молодец, конечно.

Юлька набрала в грудь воздуха, чтобы дать достойный ответ, но Василий Васильевич протянул руку, ткнул ее пальцем в бок, и она с шумом выпустила воздух, как резиновая игрушка с дырочкой.

– Итак, дневник пропал, и это любопытно, – проговорил Василий Васильевич задумчиво. – Более того, это непонятно.

– По-моему, в этом деле все непонятно, – жалобно возразила Юлька.

– Да нет, не все… – Василий Васильевич пожевал губами и крепко растер свою красную от солнца лысину, обрамленную редкими пушистыми волосами. – Есть то, что очень даже понятно. К примеру, то, что тридцать лет деревня жила тихо и спокойно. Убийцы Митьки чувствовали себя в безопасности, хотя это мой косяк, не спорю. Ничего я тогда не заподозрил неладного, хотя и надо было. А вот этим летом отчего-то началось бурление дерьма. И Кириллыч задергался так сильно, что дом продал, и Петровича убили, и по дому твоему, красавица, кто-то лазил. А началось с чего?

– С чего? – так же жалобно спросила Юлька.

– Да с того, что пришлые тут появились. Чужаки. Новенькие. А это у нас кто?

– Кто?

– Ну знамо дело, ты, хотя к тебе у меня из-за Олега вопросов нету. Ты девка своя, у тебя дурного умысла нету, ты в это дело как кура в ощип попала. А кроме тебя? А кроме тебя – итальянки эти две, красоты небесной, которым нечего тут делать от слова «совсем». И парень этот подозрительный, который у Прокопьевны живет. Вот от кого-то из них все проблемы.

– Список-то небольшой, – спокойно заметил Олег.

– Да то-то и оно, – согласился Василий Васильевич, – с ним мы в два счета, одной левой, как говорится.

– Слушай, Василич, уж коли мы тут задачки решаем, как семечки лузгаем, так ответь мне вот на какой вопрос, – безмятежно вступил Олег. Так безмятежно, что Юлька, хорошо знающая своего мужа, напряглась. Василий Васильевич, впрочем, ничего не заподозрил, потому что знал майора Асмолова куда хуже.

– Ну, – добродушно сказал он, – какой-такой вопрос у тебя ко мне?

– Да простой, вот только покоя он мне не дает никак, – сокрушенно покачал головой Олег. – А ты, старый, в этом деле тридцатилетней давности что именно скрываешь?

Теперь воздух как будто выпустили из Василия Васильевича.

– О чем ты? – фальшивым голосом спросил он и откашлялся.

– Василич, я же все-таки опер. И, осмелюсь заметить, на хорошем счету. Ты сам меня учил. Что-то ты темнишь, причем не о последних событиях, а именно о тех, давних. Про убийство соседа этого вашего мутного ты действительно не в курсах. А вот о том, что тридцать лет назад в Сазонове приключилось, представление имеешь. Вот я и спрашиваю тебя, что именно ты знаешь, потому как это большое значение имеет и может пролить свет на разгадку совершенного убийства.

Василий Васильевич снова пожевал губами. Вид у него был мрачный, но отнюдь не напуганный.

– Ладно, – крякнул он. – В конце концов, ничего преступного я тогда не сделал. Так, поучаствовал в небольшой фальсификации, не больше. Вреда от этого никому не было, а хороших людей от маленьких неприятностей прикрыло.

– Так вы знали, что Митька не сам утонул, а его убили?! – выкрикнула Юлька. На старого милиционера она смотрела чуть ли не с отвращением.

– Да нет же, говорю я вам! То, что с мальцом что-то не так, я слыхом не слыхивал. Ну утонул парнишка, не хватило сил до берега доплыть. Так же бывает. Его Петр Никандрович нашел, нашей Анны Петровны отец. Они с Николаем Дмитриевичем рыбачили в тот вечер. К берегу причалили, стали в камышах лодку вытаскивать и на Митьку наткнулись. Николай Дмитриевич караулить остался, а Петр до меня побег, а уж потом к матери Митькиной, значит, чтобы оповестить. Я на берег сразу побежал и мальца осмотрел. Мертвый он был, но без следов насильственной смерти. Потом и вскрытие мы проводили, хоть мать и против была. Но я настоял. Утонул он. В легких – речная вода. Не мог я заподозрить убийство, хотя, наверное, и должен был. Нет, не про Митькину смерть я говорю.

– А про чью?

Василий Васильевич молчал, глядя в окно, за которым бушевало знойное лето. Его запахи, краски, нахальное, бьющее в окно солнце словно насмехались над ним, оправдывающимся, словно школьник. Он досадливо крякнул от неловкости.

– В общем, пока мы с Митькой разбирались, выяснилось, что Женя с обрыва кинулась, – глухо продолжил он. – Мне про это Катерина рассказала, девчонка местная, Женькина лучшая подружка. Их семья со мной в соседнем доме жила, том, что заколочен сейчас. Прибежала, лица на ней нет, кричит: «Дядя Вася, Женька с обрыва кинулась!» Я аж захолонул весь, думаю, да что за напасть-то такая! Спрашиваю у нее: «Откуда знаешь?» А она отвечает: «Вадим сказал. Он ее вещи под сосной нашел и записку прощальную».

– Была записка, значит? – уточнил Олег.

– Была, да. Своими глазами я ее читал, собственными руками держал. Мол, простите меня все, никого не вините, значит, судьба у меня такая. Я до Алексея сбегал, до дяди ее, мы поисковую операцию снарядили, водолазов вызвали, но тело не нашли. Течение там такое, что затянуть на большую глубину могло. Мальчонку я этого допросил, конечно, Вадима. Но он только раскачивался взад-вперед да твердил как попугай, что он перед Женей виноват. В общем, я его в покое оставил, потому что парень был в глубоком шоке. Решил, что завтра с ним разберусь.

– А назавтра он на той сосне повесился, – подсказала Юлька.

– Так в том-то и дело… – Василий Васильевич жалобно посмотрел на Асмоловых. – Поисковая операция всю ночь шла и часть утра. Водолазы где-то в восемь утра только уехали, я пошел домой, хотел поспать хоть немного, но не успел лечь, потому что ко мне пришел Бекетов.

– Бекетов?

– Ну шишка эта кагэбэшная из Москвы, который все лето в пансионате отдыхал, Владимир Викторович Бекетов, отец Вадима. Сказал, что поговорить ему со мной надо.

– О чем?

Василий Васильевич вздохнул.

– Не хотел он, чтобы сына его допрашивали в связи с Женькиным самоубийством. Как я понял, там типичный любовный треугольник был. Парень этот и с Женькой крутил, и с Катькой. Вот Женька-то с горя в реку и сиганула. Парень чувствовал себя виноватым, а Катька – ни чуточки. Считала, что теперь у нее этот самый Вадим в кармане. Вот Бекетовы и придумали, как разом сына избавить и от Катьки, и от расспросов, и от кривых взглядов.

– И как? – Юлька все еще не понимала, хотя Олег, кажется, уже все понял и смотрел на своего старого наставника чуть насмешливо.

– Да мистификацию они устроили. Да, Василич? Не вешался ни на какой сосне этот самый Вадим. Наш Василий Васильевич зафиксировал еще один факт самоубийства, всей деревне сказал, что Вадим наложил на себя руки. Все в это поверили, в том числе и Катька. На самом же деле никаких документов Василий Васильевич не заполнял, в сводку самоубийство не попало, а Вадима, живого и здорового, родители на машине тайком в Москву вывезли, подальше от Катькиных притязаний. Так?

– Так, – кивнул Василий Васильевич, на которого было жалко смотреть. – Вы не думайте, я ж из-за Женьки так поступил. Хорошая была девчонка, чистая. Паренек этот, Вадим, так убивался, что на него смотреть было жалко. И что, Катьке его отдавать? Стервозе подколодной? А так – нет человека, нет проблем. Она ж дурниной орала, когда услышала, что Вадим повесился, все кричала, что хочет на тело посмотреть, но его родители ей сказали, чтобы за километр к ним не приближалась. В общем, они уехали, Митьку похоронили, Женькино тело так и не нашли, а Катька вскоре тоже из Сазонова исчезла. То ли в институт поступила, то ли просто в Москву на заработки подалась. В Сазонове она больше не появлялась, а мать ее через какое-то время к ней переехала. Дом они так и оставили пустым стоять. Вон травой все поросло давно. В общем, тридцать лет не вспоминал я об этой истории, и вот на тебе! Пришлось под старую задницу вспомнить, как соврал когда-то. Вроде и беда небольшая. Не преступление же покрыл. А стыдно так, что вон вся лысина мокрая!

Он провел рукой по голове и показал Олегу с Юлькой влажную ладонь.

– А Бекетов-то этот человеком благодарным оказался, – задумчиво сказал Олег. – Тебя, Василич, в область перевели. Из деревенских участковых – в уголовный розыск, где ты потом до начальника дослужился. Долго он тебе еще в карьере помогал? Или в годы перестройки сгинул и дальше ты уже сам?

– Я с самого начала сам. – Василий Васильевич посопел обиженно. – Я ж способный, ты же знаешь. Переводу он моему – да, поспособствовал, а дальше разошлись мы с ним, как в море корабли, и больше не пересекались. И он к этому не стремился, и мне незачем это было.

– Итак, Вадим не повесился, а остался жив, – задумчиво сказала Юлька. – Но Катьке при этом не достался. Что ж, если моя версия правильная и Джемма Джентиле – это и есть Катька, то становится понятно, зачем она приехала в Сазоново. Решила вспомнить молодые годы, посмотреть на то место, где прошло ее детство и где она так отчаянно влюбилась в Вадима Бекетова. Так отчаянно, что толкнула на самоубийство лучшую подругу.

Василий Васильевич вытаращил на нее глаза.

– Джемма Джентиле? Катька? – переспросил он, словно не верил собственным ушам.

– А почему нет? Олег видел, как она несколько раз ходила по моему двору, как будто что-то искала. И ее дочь Вероника подтвердила нам, что ее мать ночью тайно уходила из дому и зачем-то кралась по деревенской улице, только ее кто-то спугнул. Я практически уверена, что дневник Жени Ракитиной украла именно она, потому что она – единственный человек, которому я про него рассказывала. Не считая Вероники, конечно. Ее события, изложенные в дневнике, совсем не красили, поэтому она и стащила его до того, как я успела показать дневник кому-то еще.

– Но она совсем не похожа на Катерину, – с сомнением заметил Василий Васильевич.

– Зато Вероника, если судить по описанию из дневника, вылитая ее копия. Даже родинка на щеке совпадает.

Олег выглядел очень задумчивым.

– Ну-ка, Василич, опиши мне Катьку, – попросил он. – Так, как ты ее помнишь.

Василий Васильевич прикрыл глаза и принялся перечислять приметы, как это обычно делают при составлении фоторобота. Выходило действительно очень похоже на черноволосую и черноглазую Веронику.

– А Женя Ракитина как выглядела?

Сосед снова принялся перечислять приметы, как будто рисовал словами картину. Олег удовлетворенно кивал. Он был чем-то доволен, хотя Юлька и не понимала, что именно вызывает эту радость.

– Ну что ж, мы можем сделать один важный вывод, – сказал он, – и этот вывод полностью подтверждает наши первоначальные предположения. Семья Джентиле появилась в Сазонове не случайно. И возможно, именно их приезд запустил череду событий, которые привели к убийству Грушина. Осталось только понять, что здесь делает Виктор. Кстати, ты знаешь, как его фамилия?

Пожилой мужчина отрицательно покачал головой.

– Он мне документов не показывал, а у меня не было повода спрашивать, – сказал он. – Парень как парень. Дачник и дачник.

– Его фамилия Бекетов, – послышалось с порога, и Юлька чуть со стула не упала от неожиданности.

В дверях стояла Вероника. Она прерывисто дышала, как будто пробежала большую дистанцию, спасаясь от неведомой погони.

– Его фамилия Бекетов, – повторила она, – с этой семьей у моей мамы связано что-то очень плохое, и он наотрез отказался отвечать, зачем приехал в Сазоново, хотя мама его и спрашивала. И знаете что, я теперь боюсь, что случится что-нибудь очень плохое!

И, не выдержав, горько заплакала.

* * *

С детства Вероника часто думала о том, что все люди без исключения напоминают то или иное явление природы. Например, папа был похож на море. Теплое и ласковое с теми, кого он любит, и грозное и штормящее с теми, кто вызывает его недовольство. Для папиного характера были одинаково характерны и шторм, и полный штиль. Даже прическа его напоминала буруны на поверхности морской глади. И в папиных объятиях Вероника в детстве любила покачиваться так же, как на морских волнах. В их доме в Портофино был небольшой кусочек пляжа, и для маленькой Вероники там привязывали разноцветный надувной матрас, на котором она могла лежать часами. Так же, как и проводить время с отцом.

Мама была ветром. Легким бризом, спасающим от зноя в июльскую жару. Она и внешне была похожа на ветер – легкая, светловолосая, с прозрачными серо-голубыми глазами, напоминающими бездонное небо, которое было для ветра домом. Если Вероника расшибала коленку, то мама дула ей на больное место, и этот теплый, обдувающий ранку ветерок нес такое же облегчение, как еле слышное теплое мамино дыхание, когда она сидела у постели болеющей дочери.

Ветер мог быть и холодным, резким, когда Вероника приносила плохие оценки или ссорилась с соседскими мальчишками. Но только один раз перешел в настоящую бурю, когда Вероника лет в пятнадцать отправилась в гости к подруге, не предупредив родителей, и, заигравшись, осталась там допоздна, а мама и папа объезжали знакомых и обрывали телефоны, подняв на уши даже полицию. Подружка, у которой гостила Вероника, была в их классе новенькой, и о ее существовании, а также о зародившейся близости с их дочерью родители узнать еще не успели. В общем, когда она все-таки нашлась, разразилась буря, о которой Вероника до сих пор вспоминала с содроганием.

Дедушка по отцовской линии был скалой. Одиноким горным утесом, открытым всем ветрам. Рано похоронив жену, он один воспитал своего сына Джованни, дал ему образование и даже скопил стартовый капитал, с которого тот мог начать собственное дело и стать успешным бизнесменом. Лицо деда, испещренное морщинами, было похоже на скальную породу, изрезанную тысячелетними ветрами. Но, несмотря на преклонный возраст, дед все так же крепко стоял на ногах, не склоняясь перед болезнями.

Мамины родственники, оставшиеся в далекой России, казались Веронике туманом. Мама иногда вспоминала о них, пела русские колыбельные, которые помнила еще со времен своего детства, рассказывала народные сказки, но ни на какие вопросы о бабушке и дедушке, о своих родных, и даже о том, есть ли они еще на белом свете, никогда не говорила, а если Вероника спрашивала, ветер становился резче и холоднее, так что желание задавать вопросы тут же пропадало.

Ее новая знакомая Юля ассоциировалась у Вероники с рекой. Той самой Волгой, у которой она проводила целые дни этим летом. Быстрой, глубоководной, снимающей усталость от зноя, дарующей прохладу, нежащей тело, но имеющей при этом глубокие омуты, в которые лучше не заплывать.

Муж Юли Олег казался ей огнем. Не всепожирающим пламенем, в котором можно сгореть без остатка, а уютным, надежным огнем вовремя разожженного костра, у которого хорошо согреться в непогоду и на который так приятно смотреть, думая свои тревожные думы. В этом огне сгорали все страхи и пустые тревоги, так мучившие юную Вероникину душу.

Сосед Василий Васильевич казался ей придорожным камнем, валуном на обочине. Неподалеку от деревни и коттеджного поселка было поле, когда-то давным-давно распаханное, а сейчас заросшее ивняком. Так вот, на нем там и сям встречались огромные замшелые валуны. Откуда они здесь взялись, было для Вероники полной загадкой. Вскоре после приезда они с мамой ходили прогуляться по окрестностям, и Вероника высказала свое удивление вслух. Мол, не метеориты же это. Мама засмеялась и объяснила, что нет, не метеориты. Камни имели земное, хотя и не менее удивительное происхождение – были последствием ледника, который проходил по этим местам много лет назад. Двигающиеся льды тащили за собой огромные камни и по мере таяния оставляли их на своем пути, как вехи. Вот таким валуном, такой исторической вехой и был Василий Васильевич.

Анна Петровна казалась мягким, поспевающим в кадушке тестом. Она была такая же пышная, мягкая, дышащая, ароматная и уютная. А ее подруга Ольга Прокопьевна – копной колючей соломы, точно такой же, как та, что была смётана во дворе ее дома. Корову она, в отличие от Анны Петровны, не держала – только поросят, но сена запасала с избытком, и из наметанного стога торчали вилы, как памятник сельскому труду.

Светлана Капитоновна с ее быстрой журчащей речью была похожа на густой мед, потерявшая мужа Ирина Сергеевна – на горькую полынь, а вездесущий деревенский мальчик Гришка – на приставучий репейник, который как вопьется в волосы, так не оторвать.

Все эти мысли блуждали в Вероникиной голове, когда она сидела за столом в беседке Юли Асмоловой и рассеянно поглаживала шелковистую шерстку Жужи, которая словно чувствовала настроение девушки и стремилась ее утешить, то и дело пытаясь лизнуть.

В беседку переместились из дома, чтобы на воздухе пообедать, выпить чаю и решить, что делать дальше. Василий Васильевич настаивал на том, что нужно срочно переговорить с Виктором Бекетовым.

– Сердцем чую, он и есть тот преступник, которого мы ищем! Неспроста он здесь появился, точно неспроста! – горячился он. – Вот и мама ее, – он ткнул узловатым пальцем в Веронику, – правильно говорит: двойное дно у парнишки, ой, двойное! Конечно, личность мамы твоей тоже бы проверить надобно, – он снова пригрозил Веронике пальцем, – но это-то терпит. Она отсюда никуда деться не может, покуда ты тут, с нами. А вот парень этот… Уедет в свою Москву – и ищи-свищи ветра в поле!

– Так и пусть уедет, – подала голос Юля. – Это же будет означать, что больше никаких преступлений не будет. Это же хорошо?

– Как это хорошо! – возмутился Василий Васильевич. – Зло должно быть наказано, а преступник – разоблачен и задержан! Это что же получается, каждый может приехать в приличное место, взбаламутить людей, совершить убийство – и в кусты?! Ну уж нет! Накуролесил – так отвечай. Кстати, твоей мамы это тоже касается.

– Моя мама не могла… – Вероника замялась перед тем как повторить явно незнакомое слово, – накуролесить.

Она заметила быстрый взгляд, которым обменялись Юля и ее муж. Неужели они что-то знают о ее маме? Что-то плохое, что доказывает, что она способна на дурные поступки? Вероника встревожилась было, но Олег словно понял, легко и ласково улыбнулся ей, гася поднявшуюся тревогу. Нет, мама – как жена Цезаря, она вне подозрений, и это даже не обсуждается.

– Вот что, – Олег рубанул воздух рукой, словно ставя точку. – К Бекетову мы сегодня вечером обязательно наведаемся. Потому что он действительно многое знает и в Сазоново спустя тридцать лет после тех событий появился неспроста. Тому Вадиму, которого упоминает в своем дневнике Женя, он, скорее всего, сын.

– То есть Вадим, который так расстраивался после смерти своей возлюбленной, смерти, в которой он, между прочим, был виноват, все-таки смог ее забыть, жениться на другой, завести семью, детей… – задумчиво сказала Юля. – Обидно это. И несправедливо. Уж не знаю, как сложилась жизнь у него, у Катьки, но, как бы то ни было, они все эти тридцать лет жили, смеялись, влюблялись, растили детей. А у Жени ничего этого уже не было.

Олег бросил на нее взгляд, такой быстрый, что погруженная в свои думы Юля его даже не заметила, а вот Вероника оценила – и сам взгляд, и проскользнувшую в нем легкую иронию. Интересно, что же такого смешного в словах жены мог найти этот надежный и основательный мужчина?

– Про жизнь и смерть участников этой истории мы потом поговорим, – сказал он. – А пока предлагаю закончить то, за что уже несколько раз принимались неизвестные злоумышленники. И то, что мое появление помешало закончить моей смелой и решительной жене.

– То есть? – не поняла Вероника, а вот Юлия сразу догадалась и даже в ладоши захлопала.

– Ты считаешь, что мы должны найти спрятанный в доме клад? – спросила она.

– Да, считаю, – ответил Олег. – Все, что происходит в Сазонове, связано с поисками давно запрятанного сокровища. И лучший способ это остановить – найти его первыми. Склонен согласиться со своей женой, что речь идет о золоте, украденном Алексеем Ракитиным с прииска Гастелло. Кстати, Юляша, а почему ты решила, что искать его нужно в подполе? Не на чердаке, не в доме?..

– В дневнике Жени написано, что золото было спрятано в выдолбленном изнутри березовом полене, – медленно сказала Юля. – У Жени оставалось не очень много времени спрятать свою находку. Она уже знала, что покончит с собой, поэтому прятать требовалось так, чтобы клад было не так уж легко найти. Но при этом зашвырнуть его в реку у нее все же рука не поднялась. Она открытым текстом написала, что спрятала это в доме. Сначала я думала, что на чердаке, потому что там навалена куча всякого ненужного барахла. Но когда я поднималась наверх, то не видела никакого полена. А должна была, потому что там оно смотрелось бы чужеродно.

Олег с легкой улыбкой смотрел на нее, видимо, гордился ее рассуждениями, а Вероника слушала затаив дыхание, впрочем, как и Василий Васильевич, не упускающий нить повествования. Ободренная их интересом, Юля продолжала.

– В общем, я вспомнила Эдгара По, – с легким смущением сказала она. – Лист легче всего прятать в лесу, а труп – на кладбище. Понимаете? В хозяйстве Алексея Грушина березовые поленья, которые он вылавливал из реки во время сплава, распиливал и складировал на черный день, хранились именно в подвале под домом. Еловые и осиновые дрова лежали в сарае и в поленнице во дворе, а березовые он складывал в подпол, подальше от людских глаз, потому что, по сути, дрова эти были ворованными. Так что спрятать полено лучше всего было именно среди других таких же поленьев. Забраться в подпол и заложить его в поленницу подальше от входа. Я хотела это проверить, но не успела.

– Еще чуть-чуть, и ты бы убилась, свалившись в этот подвал, – мрачно заметил Олег. – Но во всем остальном версия просто безукоризненная. Ну что, Василич, проверим?

– А что, давай! – с определенной лихостью согласился отставной полицейский.

Уже во второй раз за сегодняшний день компания ступила на хозяйственный двор и подошла к все еще откинутой крышке подпола. После того как Вероника ударила Олега по голове, всем было не до какой-то там крышки. Внизу горел включенный Юлей свет.

– Заходи кто хочет, бери что хочешь, – пробурчал Василий Васильевич. – Что это такое, вечно все нараспашку! Как так можно, если знаешь, что внутри ценности немалые!

– Виновата, – пробормотала Юля. – Но я Олега в чувство приводила. Вот крышку и не захлопнула.

– Так, я спущусь вниз и все там осмотрю, – сказал Олег. – Девушки, вы остаетесь наверху. И ты, Василич, тоже.

– Что ж я, в подвал не спущусь? – обиженно вопросил старый полицейский. – Не такой уж я и древний.

– Да разве ж дело в этом, – ответил Олег с легкой досадой. – Девушек карауль, вдруг еще кто появится.

Он ловко спустился по ведущей вниз металлической лесенке и исчез из поля зрения. Юля нервно потерла плечи, как будто замерзла, хотя день стоял теплый, и на хоздворе, пожалуй, было даже душновато.

– Игоря Петровича там, внизу убили, – сказала она, и голос ее задрожал. – Вдруг там все-таки кто-то есть? Помогите мне, Василий Васильевич, я тоже спущусь вниз.

– Как с тобой муж-то живет, с такой непоседой! – крякнул Василий Васильевич. – Чистая егоза! Сказал же, наверху ждать.

– Я тоже хочу вниз, – сообщила Вероника. – Мне же тоже интересно, как именно выглядит этот самый подвал.

Не дожидаясь ответа, она смело шагнула к люку в полу, ступила на металлическую лесенку и начала ловко и споро спускаться вниз. Девушкой она была спортивной, поэтому спуск не составлял для нее никакого труда. Юля с легкой завистью смотрела, как темноволосая голова опускается все ниже и ниже.

Из подпола послышался какой-то шум, а затем неразборчивые голоса. Словно кто-то тихо вскрикнул. Теперь уже и Юля не медлила, легла на живот, как утром, нащупала ногой ступеньку, затем вторую и начала, затаив дыхание, спускаться. Следом за ней полез в подпол и Василий Васильевич.

Внизу было довольно светло, потому что электрические лампочки, установленные каждые полтора-два метра, светили исправно. Везде, куда падал глаз, громоздились поленницы березовых дров.

– И как тут узнаешь, какое полено твое? – пробормотал сзади Василий Васильевич.

Подвал уходил вперед, далеко под дом. Девушки и бывший полицейский пошли по узкой тропинке между сложенными поленьями – туда, откуда раздавались голоса. Там, где, по Юлиным подсчетам, располагалась ее спальня, пространство неожиданно расширилось. На небольшом пятачке стояли Олег и женщина в спортивном костюме. В обманчивом свете давно не мытой лампочки Юля не сразу распознала Джемму Джентиле.

– Мама?! – не веря своим глазам, воскликнула Вероника. – А ты что тут делаешь?

– То же, что и мы все, – чуть насмешливо ответил Олег Асмолов. – Ищет полено со спрятанным в нем золотом.

– Но откуда ты знаешь, что оно здесь? – спросила Вероника. – Да и вообще, как можно найти здесь то самое, нужное нам полено? Их же здесь несколько сотен, если не тысяч!

– Вот-вот, и я об этом, – снова пробормотал Василий Васильевич, но его никто не слушал. – Тут неделю по деревяшке все разбирать надо, чтобы нужную найти.

– Вы не правы, – мягко возразил Олег, не отрывая глаз от лица Джеммы. Женщина была бледна, но держалась спокойно. – Долго – это если не знать, где именно лежит то, что ты ищешь. А если знать, то это дело пяти минут. Просто спуститься, взять и уйти.

– А как можно это знать? – спросила Вероника только для того, чтобы не молчать. Смотреть на мать ей было до того невыносимо, что она боялась, что сейчас закричит.

– А вот это хороший вопрос. Самый правильный. – Олег продолжал улыбаться, и улыбка его была спокойной, чуть ли не ласковой. – Знать, где лежит нужное полено, может только тот, кто его туда положил. Правда, Женя?

Джемма Джентиле откинула назад волосы и с вызовом осмотрела собравшихся. Затем протянула руку и достала из самого крайнего ряда лежащих у дальней стены поленьев одно, третье сверху. Резко дернула, разделяя его на две части. Внутри выдолбленного углубления лежало что-то, завернутое в серую тряпицу.

– Правда, – только и ответила она, протягивая свою находку Олегу. Тот послушно взял.

* * *

Выбравшаяся из подвала компания снова расположилась вокруг круглого стола в Юлькином доме. В беседке решили «не отсвечивать», чтобы их разговор не стал достоянием чужих ушей. А обсудить было что. На подстеленном белом полотенце лежало разделенное на две части березовое полено, а рядом с ним – развернутая тряпица, в которой, как и предсказывала Юлька, находилось россыпное золото. Найденные на чердаке кухонные весы, хоть и были выпущены в далекие шестидесятые годы, вес тем не менее показывали исправно. В полене тридцать лет хранилось полтора килограмма золота.

Юлька, забросившая невод во всемирную паутину Интернета, быстро нашла сайт, по которому недавно уже делала нехитрые расчеты. Цена самородного золота на мировых рынках превысила двести долларов за грамм, а значит, сейчас на старом кухонном столе лежал эквивалент трехсот тысяч долларов. По нынешнему курсу это было более восемнадцати миллионов рублей – сумма, за которую вполне можно убить. Оглашенную Юлькой информацию компания встретила полным молчанием.

– Весь вопрос в том, кто знал о том, что в доме хранилось золото, – наконец прервал его Василий Васильевич.

Мужчина, похоже, так и не отошел от шока, вызванного внезапным воскрешением из мертвых Жени Ракитиной, грудь его бурно вздымалась от пережитых волнений, глаза подозрительно блестели, словно от непролитых слез.

– Я знала, – тихо сказала Женя, или Джемма, как привыкли ее называть собравшиеся. – Ведь это я его туда спрятала.

– То есть спустя тридцать лет вы вернулись в Сазоново специально для того, чтобы достать клад?

– Конечно, нет. – Женщина расправила плечи и сейчас выглядела гордо и неприступно, как королева. Юлька против воли залюбовалась ею. – Я была уверена, что золото давным-давно нашли. Не так уж серьезно я его и спрятала. Я вернулась, потому что меня тянуло сюда, в места, где я выросла. Я хотела узнать, жив ли дядя Леша, что с ним стало, принесло ли ему счастье то лихое богатство, ради которого он убил человека.

– Но как же так случилось, что вас считали погибшей, а вы были живы и здоровы, да еще и оказались за границей? Или этому тоже вы поспособствовали? – спросила Юлька и перевела требовательный взгляд на Василия Васильевича.

– Нет, я не знал, здоровьем внуков клянусь! – замахал руками тот. – То, что Вадим Бекетов не повесился, – это да, это я подыграл его семье. А про Женю – нет, не знал!

– Никто не знал, – тихо сказала Джемма, – только родители Вадима. Но для того, чтобы понять, как все это произошло, надо вернуться на тридцать лет назад.

В тот ужасный вечер, когда девушка увидела, что ее дядя Алексей Кириллович Ракитин вместе с соседом Игорем Грушиным убили мальчика Митю, она в шоке вернулась домой, нашла брошенное Митькой полено, спрятала его в подполе и, не зная, что делать дальше, поднялась на чердак, где излила душу на страницах дневника, сделав там последнюю запись. Сдать человека, который ради нее пожертвовал собственной жизнью и похоронил себя в глуши, отказавшись от приключений и странствий, она не могла.

Но и смотреть в глаза дяде, зная, что он убийца, вести себя как ни в чем не бывало не могла тоже. Единственным выходом было исчезнуть, но так, чтобы ее никто не искал. Первое, о чем подумала девушка, которую вдобавок к другим переживаниям еще и предал любимый человек, было самоубийство. Оно казалось единственным выходом из создавшейся ситуации, и Женя бросилась к обрыву под сосной.

Но там ее ждал Вадим. Он словно предчувствовал, что любимая прибежит сюда, к месту, где они провели столько времени вдвоем, месту, где она узнала о его предательстве. Он плакал и просил у Жени прощения, говорил, что любит ее и просто не мог устоять перед соблазном. Если бы он порочил Катьку, говорил о ней плохо, то Женя не стала бы его даже слушать, но парень винил во всем только себя.

На фоне Митькиного убийства измена Вадима казалась не стоящей внимания мелочью. Поэтому девушка рассказала ему все: и о том, что увидела, и о найденном и перепрятанном золоте, и о том, что она скорее прыгнет с утеса, чем выдаст милиции своего дядю. Девушку трясло как в лихорадке, потому что она не знала, что делать. Решение нашел Вадим.

– Пойдем. – Он встал и потянул Женю за руку. – Мы должны все рассказать моему отцу, он умный и обязательно что-нибудь придумает.

Бекетов-старший рассказ Жени выслушал молча, не перебивая, задал несколько вопросов, строго по существу, немного покачался с носков на пятки.

– Ты права, девочка, – сказал он. – Тебе нужно исчезнуть. Мальчику этому уже не поможешь, доказать что-либо будет сложно, эти два мерзавца сошлются на то, что у тебя с головой непорядок, затаскают по экспертизам. Значит, так, ты напишешь прощальную записку, которую мы оставим на обрыве. Пусть все думают, что ты бросилась в воду. Вот только надо придумать, отчего.

– Понятно, отчего, – через силу сказал Вадим и густо покраснел. – Из-за моей измены. Я изменил Жене, и она не перенесла этого.

– Ну ладно, ты это подтвердишь, – немного ошарашенно согласился Бекетов-старший. – Но у тебя же будут спрашивать, с кем.

– С Катериной.

– Негоже втягивать в это еще одного человека. Она может проболтаться, что все это неправда.

– Это правда… – На Вадима было больно смотреть, и Женька старательно отводила глаза, чтобы не видеть его красивое, измученное лицо. – Я действительно был с Катериной, и Женя это видела. Она потому и оказалась в тех кустах, потому что убегала от меня.

– Да ты, оказывается, мерзавец, – задумчиво произнес отец, и в этой задумчивости было столько беспощадности, что Вадим зажмурился, и Женя вместе с ним. – Ну что ж, тогда комбинация усложняется. Женю будут все считать мертвой, станут искать, но не найдут, так бывает. Мы увезем ее в Москву, моего влияния хватит, чтобы выправить ей документы взамен тех, которые остались дома. Она начнет новую жизнь. Но подставлять под допросы тебя я не хочу. Не верю, что ты не проболтаешься, уж извини. Да и от притязаний этой девицы, – он имел в виду Катьку, и слово «девица» прозвучало в его устах как непечатное, – тебя нужно избавить. Поэтому самоубийств будет не одно, а два.

– И что, мое тело тоже не найдут? Это как-то странно, – неуверенно заметил Вадим.

Отец цинично усмехнулся:

– Почему же, твое найдут. И сделает это местный участковый, который давным-давно засиделся на своем месте и не может не мечтать о переводе в область. Он поможет мне, я ему.

Слушая рассказ Джеммы, Василий Васильевич покраснел как вареный рак. Впрочем, Юльке его было ничуть не жалко. Каждый должен отвечать за сделки с совестью, даже если расплата настигает много лет спустя. Это закон жизни.

– И что было дальше? – с нетерпением спросила она у Джеммы. – Если вы простили Вадима и уехали с ним в Москву, то почему оказались в Италии?

Джемма грустно улыбнулась и продолжила свой рассказ.

Тогда, тридцать лет назад, родители Вадима вывезли ее и сына в Москву. Ехала девушка в чем была, оставляя за спиной прошлое: родной дом, безутешного дядю-убийцу, коварную подругу, а главное – юношескую безмятежность.

Бекетовы поселили ее у себя, купили одежду, отец Вадима, как и обещал, выправил ей паспорт. Она начала ходить на занятия в институт. Жизнь потихоньку налаживалась. Но трещина в отношениях с Вадимом не склеивалась. Как Женя ни старалась, она не могла простить своего возлюбленного за совершенное предательство, каждую ночь, стоило ей закрыть глаза, перед ней вставала одна и та же сцена: два переплетенных, белеющих в темноте ночи тела на речном берегу, громкие стоны и победный крик страсти.

Ее передергивало, когда Вадим брал ее за руку, и от поцелуев она уворачивалась, потому что физически не могла выносить его прикосновений. Через две недели учебы она сообщила Бекетовым, что хочет переехать в общежитие. Первым, кому она объявила о своем решении, был старший Бекетов.

– Я тебя понимаю, девочка моя, – сказал он. – Понимаю и уважаю за твою решительность. Не скрою, ты мне стала как дочь, и я был бы счастлив, если бы ты вошла в мою семью. И Марии Игнатьевне ты очень нравишься. Но наш оболтус не заслуживает такой жены. Моя вина, слабым я его воспитал. Мужик должен быть цельным, а в нем этого нет. Что ж поделать…

– Вадим – очень хороший, – заплакала Женя, – и я люблю его, но простить не получается. Такое чувство, что Катька стоит между нами. Может быть, если я буду жить в общежитии, это как-то пройдет, я не знаю. Владимир Викторович, я очень вас уважаю, вы мне тоже стали как родные, и я никогда не забуду, что вы для меня сделали, но сейчас так будет лучше.

Так Женя оказалась в общежитии, хотя несколько раз в неделю все равно приезжала к Бекетовым. Она скучала по Вадиму, а еще больше – по его родителям и бабушке, которые всегда радовались ее приходу, пытались накормить чем-то вкусненьким, расспрашивали, как дела в институте, подсовывали то билеты в театр, то новую помаду, то туфли. Однако в середине октября этой новой жизни пришел конец.

Вадим появился в ее общежитии рано утром, когда все еще спали. Выглядел он таким расстроенным и больным, что Женя испугалась, что произошло что-то страшное. С бабушкой или с родителями. Однако, запинаясь и то и дело смущенно замолкая, он рассказал, что накануне вечером в их квартиру пришла Катька.

Вадим действительно встречался с ней все то время, что Женя сдавала вступительные экзамены. Теперь Катерина ждала ребенка от Вадима Бекетова, которого искренне считала мертвым. Правдами и неправдами (Вадим подозревал, что данные она просто выкрала в пансионате) девушка нашла домашний адрес Бекетовых, будучи уверенной, что, потеряв сына, они обрадуются внуку. Как на грех, дома был один Вадим, который и открыл ей дверь.

Став владелицей чужой тайны, Катька не погнушалась шантажом. Быстро и доходчиво объяснила Вадиму, что если он не признает ее и ребенка, то она вернется в деревню и расскажет о том, что его самоубийство было всего лишь инсценировкой. Вряд ли это грозило большими неприятностями Владимиру Бекетову, но вот для участкового означало конец карьеры. Вадим это понимал.

Вернувшиеся домой родители молча выслушали Катькины аргументы и решили, что она должна остаться. Но не из-за угроз, а из-за того, что носила под сердцем их внука.

– Ты не можешь отказаться от своего ребенка и должен нести ответственность за все, что сделал, – сурово сказал отец, как припечатал.

Естественно, появляться в доме Бекетовых Женя больше могла. Обосновавшейся там Катьке было вовсе не нужно знать еще и о ее счастливом «воскрешении». Разрушать чужую семью, в которой должен был появиться ребенок, она не хотела, а потому рассталась с Вадимом насовсем, оставив в душе теплую привязанность к его семье.

– Мы иногда встречались с Владимиром Викторовичем и Марией Игнатьевной, и с бабушкой тоже. В кафе или в картинной галерее. Но с Вадимом я видеться наотрез отказывалась, – грустно рассказывала Джемма. – Все это было мучительно – и для него, и для меня. Я с изумлением обнаружила, что он считает, будто это я его предала, так легко от него отказавшись. Но, выбирая между любовью и безопасностью дяди, а также чувством долга по отношению к еще не рожденному ребенку, я не могла поступить иначе. Я знала, что весной у Вадима и Катьки родился сын, его назвали Владимиром, в честь деда. Сейчас ему должно быть уже почти тридцать лет. Видимо, позже они родили еще одного ребенка, этого самого Виктора Бекетова, и он сейчас приехал в Сазоново, чтобы найти старый клад.

– Откуда же он про него узнал?

– Наверное, Вадим рассказал, – пожала плечами Джемма. – Понятия не имею.

– А мы? Папа, я? – требовательно спросила Вероника.

– А вы – моя семья, единственные на всем белом свете родные мне люди, – с улыбкой ответила Джемма и погладила дочь по голове. – Когда я училась на пятом курсе, я случайно познакомилась с Джованни. Он тогда приехал в Москву в составе делегации от крупной строительной компании, в которой работал. Между нами вспыхнула любовь. Джованни женился на мне и увез в Италию, где у нас родилась ты. Это уже совсем другая история, и я счастлива, что моя жизнь сложилась именно так.

– И вы никогда больше не видели Бекетова?

– Нет. – Джемма покачала головой. – Когда стало ясно, что мы проведем в России довольно значительное время и Джованни предложил построить дом где-то на природе, чтобы там можно было проводить лето, я вспомнила о Сазонове и решила, что смогу очутиться здесь безо всякого усилия. Прошло столько лет, и я так сильно изменилась, что вряд ли меня мог кто-то узнать. Я не знала, жив ли дядя Леша, но хотела на него посмотреть, и на дом тоже. Мне было любопытно, понимаете?

– То есть забирать золото вы не собирались?

– Нет, я уже не очень помнила о нем, если честно.

– Тогда как вы оказались в подвале? – спросил Олег.

– Мне нужно было понять, что здесь происходит, – призналась Джемма. – Мы приехали, и дядя очень быстро продал свой дом. Я не понимала, почему. Это совпадение или он все-таки меня узнал и все понял? Я начала наблюдать за Игорем Грушиным, но он вел себя совершенно естественно и если и знал про меня правду, ничем себя не выдавал. А потом его убили. Меня напрягало присутствие Виктора и его неожиданный интерес к Веронике. Он очень похож на своего отца, и я подозревала, что он приехал сюда неспроста и имеет отношение к убийству. Все окончательно запуталось, когда эта милая женщина, Юля, рассказала, что нашла мой дневник. Это могло вызвать ненужные вопросы, поэтому я пробралась в дом и выкрала его.

– Так это вы стащили дневник! – воскликнула Юля.

– Так вот зачем ты на самом деле ходила в деревню, когда сказала мне, что покупала малину! У тебя под полотенцем была спрятана тетрадь! – Глаза Вероники блестели.

– Да, в меня словно черт вселился, я и сама не знаю, зачем это сделала, – призналась Джемма. – Прошло столько лет, все, что было, давно быльем поросло. Но я боялась, что если вскроется правда, то у меня спросят, почему я тогда промолчала.

– И все-таки почему Алексей Ракитин продал дом? – задумчиво спросила Юлька. – Да еще так дешево? Я думаю, что он вас все-таки узнал, Джемма. Видите ли, оформляя документы на сделку, он сказал странную фразу. Что-то о том, что я могу здесь жить, если не боюсь привидений. Мне кажется, что за привидение он принял именно свою давным-давно бросившуюся с утеса племянницу. Увидел, решил, что вы привидение, испугался, потому что совесть у него была не чиста, быстро продал дом и уехал неизвестно куда.

– Ну это мы как раз узнаем, – возразил Олег. – Напишу запрос, и его быстро найдут, Ракитина этого.

– Но все-таки непонятно, кто и почему убил Игоря Петровича, – задумчиво продолжала Юлька. – Как он вообще узнал про то, что золото спрятано в доме? А он ведь узнал, иначе бы не полез в подвал, где его и убили. Кто ему про это сказал?

– Этого я не знаю, – сказала Джемма твердо. – Я его совершенно точно не убивала. Кроме меня, о спрятанном золоте знали только Бекетовы, и раз Виктор появился здесь, значит, он его искал. Это очевидно. Конечно, в погоне за кладом он мог совершить убийство. Из-за этого проклятого золота уже один раз погиб человек. Вот только не мог же он сам открыть Грушину глаза на то, где спрятан клад. Это нелогично – привлекать к золоту внимание потенциального конкурента.

– А вот это мы у него и спросим! – сказал Олег. – Сейчас, когда картина стала гораздо понятнее, мы можем задать господину Бекетову несколько неприятных вопросов, на которые ему придется ответить. Пошли, Василич.

Однако их поход оказался напрасным. Как сообщила хмурая Ольга Прокопьевна, сегодня днем Виктор съехал из снимаемой им комнаты, чтобы вернуться в Москву.

– Что, и этого в розыск? – спросил Василий Васильевич у Олега.

– Получается, что да, – ответил тот. – С большой долей вероятности убийца именно он. Хотя, если честно, что-то тут у нас не клеится.

* * *

В доме было очень душно. Открытые окна не приносили облегчения, потому что с улицы не доносилось ни малейшего дуновения ветра. Белые занавески, выстиранные и накрахмаленные Юлькой, не шевелились, поникнув на держащей их веревочке. Лежа на своем диване, Юлька пыталась вдохнуть побольше воздуха, но не могла.

Душа у нее была не на месте. Присутствие Олега она ощущала физически, всей кожей, хотя с вечера он, посмотрев на ее напряженное лицо, усмехнулся легонько и, попросив простыню, чтобы накрыться, ушел спать на ложе, сооруженное ею на сеновале. Сейчас их разделяли комната, дверь, коридор, еще одна дверь и пространство хоздвора, и все равно Юльке казалось, что она слышит, как муж ворочается с боку на бок, не в силах заснуть. Она была уверена, что ему не спится, так же как и ей.

В течение всего сегодняшнего дня, выдавшегося чрезмерно суматошным, у нее не было ни минуты на то, чтобы обдумать сказанные Олегом слова, зацепившие ее, прочно засевшие в сознании, но требовавшие отдельного серьезного осмысления. Однако было явно не до того. Сейчас все тревоги, начавшиеся в тот момент, когда она увидела Олега стоящим над ее раскорячившимся телом, продолжившиеся, когда она осознала, что Джемма Джентиле – это Женя Ракитина, девочка из найденного дневника, и закончившиеся осознанием того, что они, кажется, вычислили убийцу, были позади, и фраза мужа нахально всплывала в голове, не давая заснуть.

В тот момент, кажется, Василий Васильевич за что-то ее похвалил, а Олег ответил очень странно, сказав: «С синтезом у нее не очень. Факты она собирает хорошо, выводы делает в корне неверные. А так – да, молодец, конечно». Что он имел в виду, говоря о том, что Юлька умеет собирать факты, но делает неверные выводы? Совершенное в Сазонове преступление или то личное, что оставалось недоговоренным между ними? Юлька тяжело вздохнула.

События двухмесячной давности, в результате которых она оказалась в Сазонове, вспоминать не хотелось. Они причиняли боль, острую, режущую, от которой хотелось свернуться в клубок, зажав руками живот. Когда-то давно, в детстве, у Юльки был аппендицит, и боль, которую она тогда испытывала, была очень похожа на ту, которую причиняла ей неверность Олега.

Она покрепче зажмурилась, словно сдерживая слезы, еще раз глубоко вздохнула, как перед прыжком в воду, вцепилась руками в край одеяла, вызывая в памяти картину, которую до этого оттуда отчаянно гнала. Двадцатое мая, теплый, уже почти летний день, украшенный кружевом первой зелени, нежной, робкой, стыдливой, как девица на выданье. Только что кончился сильный дождь, практически ливень, но асфальт почти высох, и Юлька идет по улице, сдерживая себя, чтобы не пуститься вприпрыжку, так ей хорошо от предвкушения скорого лета.

Она только что закончила работу над важным заказом, ей выплатили большую премию, и она уже придумала, как именно ее потратит. Купит мужские наручные часы, именно такие, о каких мечтает Олег, а еще бутылку шампанского, самого сухого, то есть брют. И вечером, когда муж вернется с работы, вручит ему свой подарок, и они будут пить ледяное шампанское, колкое и шипучее, целоваться, смотреть какое-нибудь хорошее кино, а потом займутся любовью, и, может быть, именно в эту ночь у них получится, чтобы был ребенок.

Тогда она действительно зашла в дорогой магазин, торгующий швейцарскими часами, и долго выбирала модель, придирчиво расспрашивая продавца о ее преимуществах, а потом купила шампанское в супермаркете напротив. И еще ананас. Большой, тоже колючий, он одуряюще пах, так что Юльке казалось, что на нее оборачиваются прохожие, и тут ей позвонил Олег и сказал, что его оставляют на внеплановое ночное дежурство.

Мечты разбились, как оконное стекло, в которое со всего маху запулили футбольный мяч. Юльке даже плакать захотелось от огорчения, что не будет ни совместного вечера перед экраном телевизора, ни пузыриков шампанского, ударяющих в нос, ни сладкой любовной истомы. Коробка с часами, большая, красиво упакованная, оттягивала руку, и Юлька вдруг решила, что не даст обстоятельствам испортить задуманный ею праздник.

Сейчас она зайдет к Олегу на работу, подарит ему часы, поцелует и отправится домой, ждать, как и положено верной и любящей жене. И откроет шампанское, и посмотрит кино, и не будет ныть и жаловаться, потому что Олег любит свою работу, а она, Юлька, любит Олега и не будет устраивать сцен и скандалов.

В городском УВД дежурил знакомый парнишка, который вместе с другими коллегами иногда приходил к ним в дом, поэтому Юльку пропустил, не став звонить Олегу по внутреннему телефону. Куда идти, она знала.

Лифт поднял ее на третий этаж, выйдя из него, она завернула за угол, издали помахала рукой Сане, Олегову другу и напарнику, не очень, правда, поняв, почему при ее появлении он странно выпучил глаза и дернулся, словно пытаясь ее остановить. Может, что-то хотел сказать. Мысль о том, как обрадуется Олег ее подарку, не оставляла места никаким другим мыслям, поэтому Юлька не стала думать над странностями Саниного поведения, а дошла до Олеговой двери, рывком открыла ее и вошла.

Несмотря на яркий, солнечный, почти летний день, в комнате царил полумрак. Шторы отчего-то оказались задернутыми, и первым делом Юлька испугалась, что Олег заболел. Когда муж простужался, у него наступала резкая непереносимость яркого света, и, пока температура не падала, нужно было держать шторы задернутыми.

Уже потом Юлька увидела распростертую на рабочем столе мужскую фигуру со спущенными штанами, поверх которой сидела прекрасная амазонка, фигуристая, длинноволосая блондинка, ритмично двигающаяся в такт тихо играющей музыке. Девушка была обнажена, и когда она обернулась на звук открывающейся двери, Юлька увидела ее большие, очень красивой формы обнаженные груди, которые мяли мужские пальцы.

Торс и лицо лежащего мужчины были скрыты прекрасной незнакомкой, ноги в спущенных брюках могли принадлежать кому угодно, поскольку брюки были форменными, в таких ходила половина управления, но вот ботинки… Ботинки Юлька узнала бы из тысячи. Они вместе покупали их в маленьком магазине испанской обуви ручной работы, спрятавшемся на одной из узких улочек города Бланеса, где в прошлом году были в отпуске.

Ботинки были из мягкой кожи и очень дорогие, Олег вряд ли согласился бы потратить на себя такие деньги, но, во-первых, на ботинки была большая скидка, а во-вторых, они как-то сразу запали ему в душу, и он примерил их не один, а целых три раза, и все держал в руках, словно не в силах с ними расстаться, и Юлька уговорила их купить.

Скидка была связана с небольшой царапиной, почти незаметной, и сейчас Юлька смотрела на эту царапину, не в силах отвести от нее глаз. Мужчина, лежащий на столе, был ее мужем. И на нем, как на спортивном снаряде, скакала знойная красотка, бесстыдно подставившая под его жадные пальцы свои роскошные груди.

Юлька попятилась, мужчина на столе попытался встать, выбраться из-под своей любовницы, но видеть его глаза было сейчас выше Юлькиных сил, поэтому она опрометью бросилась вон из кабинета, слетела по лестнице, как будто за ней гнались, и выскочила на улицу мимо изумленного дежурного. Кто-то кричал ей вслед, по крайней мере, она точно слышала свое имя, но не остановилась и не оглянулась, не в силах сейчас никого видеть.

Вечер и ночь она провела у подруги Веры, выключив телефон. Понимала, что пойманный с поличным изменник будет ей звонить. Вере она к телефону подходить тоже запретила. Та послушалась, потому что спорить с Юлькой было, в общем-то, делом неблагодарным. Назавтра, включив телефон и обнаружив десять непринятых звонков от Олега, она написала ему СМС с просьбой забрать свои вещи до конца сегодняшнего дня.

Он в ответ спросил, не считает ли она нужным с ним поговорить, но Юлька не ответила, потому что вступать в переговоры нужным не считала. Измена была предательством, предательство прощать нельзя, и обсуждать тут нечего. К вечеру муж сухо информировал ее, что уезжает на две недели в Москву, на учебу, и что, когда он вернется, они во всем разберутся. По сухости тона Юлька с изумлением поняла, что он еще на нее и обижен. И это вместо того, чтобы мучиться угрызениями совести.

За две недели, которые длилось его отсутствие, пришедшееся очень кстати, она врезала в дверь новые замки, договорилась на работе о том, что переходит на удаленку, сообщила родителям, что разводится, и купила дом в деревне Сазоново, куда и уехала жить и зализывать раны.

Она знала, что Олег будет ее искать, потому что он не так легко расставался с тем, что считал по праву своим, однако надеялась, что мама и Вера ее не сдадут. Сдали, причем обе! Никому нельзя верить! Появление Олега нанесло такой удар по нервам, что стало ясно со всей очевидностью: они до сих пор оголены, и побег в глушь, а также разыгравшийся здесь детектив ничего не дали, ничего не решили. Борьбу за свои честь и достоинство нужно начинать заново.

Впрочем, вернувшийся Олег быстро поставил на место перевернувшуюся было с ног на голову жизнь. Нашел золото, разобрался с тайнами Джеммы и Василия Васильевича, вывел на чистую воду противного Виктора. Вот только ей-то теперь что с ним делать?

Глядя на мужа, такого родного, уверенного в себе, спокойного и обстоятельного мужа, каким она знала его уже больше десяти лет, Юлька со всей отчетливостью понимала, что не смогла его разлюбить, да и не сможет, наверное. Он был первым и единственным мужчиной в ее жизни. Человеком, которому она привыкла доверять, и без этого доверия жизнь казалась невозможной, немыслимой.

Лежа сейчас в кровати, Юлька вспоминала рассказ Джеммы о том, как после предательства Вадима она пыталась все забыть, склеить, но не смогла. Если это не получилось у семнадцатилетней напуганной девчонки, пережившей большое потрясение и оставшейся одной в совершенно чужом, враждебном, огромном городе, то и у Юльки тоже не получится.

Джемма смогла восстановиться после измены, найти новое счастье, создать семью, родить дочь. Но ей было всего семнадцать, и вся жизнь лежала впереди. Юльке тридцать два, и надежд на то, что она еще когда-нибудь сможет быть счастлива с кем-то, кроме Олега, она не питала.

Приезд мужа в Сазоново и его поведение здесь означали только одно: он ищет примирения и хочет вернуть Юльку. Согласиться, закрыв глаза на его поступок, и жить дальше, все время терзаясь болезненными воспоминаниями и новыми страшными подозрениями? Или гордо выставить его прочь, раз и навсегда закрыв дверь в прошлое? Ответа у Юльки не было, и не только потому, что ее страшила перспектива стать «брошенкой».

Все было гораздо серьезнее. Она любила Олега. Действительно, любила. Его взгляд, его голос, движение его рук, поворот головы будили в ней мучительную тоску и еще более мучительное желание. Ей не хватало его тела, его ловких уверенных пальцев, его жадных губ, впивающихся в ее рот. Она откинула одеяло, чтобы бежать к нему прямо сейчас, заставить понять, что нет никого лучше и желаннее, чем она. И снова вспомнила мужские пальцы на чужой женской груди, надо признать, восхитительной и безупречной. У Юльки такой груди не было, ее собственные физические параметры были гораздо скромнее, хотя Олег всегда смеялся над ее комплексами по этому поводу, утверждая, что его все устраивает. Выходит, врал?

Картина мужских рук, мнущих чужую грудь, встала перед глазами так отчетливо, что Юлька сердито откинулась на подушки и снова накрылась одеялом. Нет, она не может пасть так низко, чтобы ему навязываться! Вон, он даже не делает попыток к ней подойти, довольствуясь матрасом, положенным на кучу сена, лишь бы не спать с ней в одной кровати!

Чтобы не растерять решимость, Юлька начала в деталях вспоминать отвратительную сцену, которой стала свидетелем. Эти пальцы, которые могли быть такими нежными, такими умелыми, они теребили чужие соски, вжимались в пышную плоть, крепкие, бесстыдные пальцы с золотым ободком обручального кольца на одном из них. Стоп.

Юлька снова откинула одеяло и села в постели, словно озаренная внезапной молнией. Олег не носил обручального кольца. У него была очень чувствительная кожа, склонная к экземе, поэтому под кольцом она трескалась, краснела, начинала невыносимо зудеть. Первый год после свадьбы Олег промучился, а потом Юлька сама предложила ему не терзаться понапрасну. От кольца ничего не зависело, и оно ничего не решало.

Что же это получается, тот мужчина на столе, от воспоминаний о котором ее накрывала тошнота, был вовсе не Олег? А ботинки? Они совершенно точно были его, Юлька не могла ошибиться. Но кольцо… Юлька чувствовала, что вконец запуталась.

Она решительно слезла с кровати, нашарила ногами тапочки и оглянулась в поисках собаки, которой отчего-то нигде не было. Жужа всегда спала у нее в ногах, и ее отсутствие Юльку встревожило. Сбежала, что ли?.. Установить, откуда именно взялась в деревне собака, так и не удалось. Хозяева не находились, и на данный момент Юльку это вполне устраивало. К псине она привыкла и уже считала своей. Что она будет делать, если собака пропадет? Ну почему в последнее время ее жизнь состоит из одних потерь?!

На глаза опять навернулись непрошеные слезы, но Юлька решительно загнала их обратно. Для этого пришлось запрокинуть голову и хорошенько втянуть носом воздух, но стало легче. Не подумав нацепить халат (впрочем, и не было у нее никакого халата), она решительно прошагала из дома в коридор, а затем на сеновал, где у распахнутых ворот с видом на звезды без задних ног спал ее муж. Ну надо же, а она-то была уверена, что он, как и она, мучается бессонницей… Вот же скотина бесчувственная!

Почему-то при виде безмятежно спящего Олега Юльке стало так обидно, что она все-таки не выдержала и заплакала, тихонечко поскуливая, как обиженный щенок. От этого тихого звука взметнулась рыжая голова, лежащая в ногах у мужа, блеснули глазки-бусинки, весело заметался по белой простыне лохматый хвост. Предательница Жужа вовсе не исчезла, а спала не с хозяйкой, а с Олегом, предпочтя теплой протопленной комнате открытый всем ветрам сеновал, который она стала признавать только после того, как из подпола исчез труп…

Здесь, впрочем, было сейчас очень комфортно, не душно, но и не холодно. Свежий ветер, принципиально не проникавший в окна дома, в распахнутые настежь ворота залетал без всякого стеснения. Небо было совсем ясным, украшенным россыпью звезд, про которые в книжках писали красивое слово «мириады». Юлька привычно поискала глазами Большую Медведицу, которую у нее никак не получалось увидеть в детстве и которую ей показал Олег. Давным-давно, в самый первый год их семейной жизни.

Вкусно пахло сухим сеном, где-то вдалеке слышался тихий плеск реки, спешащей по своим делам. И все, никакие посторонние звуки не прерывали бархатной тишины ночи, которая словно укутывала плечи нежным, невесомым, очень приятным на ощупь пледом.

Жужа завозилась, чтобы подобраться поближе к неподвижно стоящей Юльке, та опустила руку, погладила шелковистую собачью мордочку. Хвост забил с удвоенной силой, и от его толчков Олег наконец проснулся, сел на постели, нащупывая рукой собаку, протер глаза и увидел Юльку.

– Что-то случилось?! – спросил он, и в голосе его было столько сосредоточенной решимости бежать, спасать, решать, защищать, что она против воли улыбнулась.

– Нет, ничего нового, – ответила Юлька сквозь свою улыбку, вряд ли заметную в темноте летнего сеновала, освещаемого лишь звездами. – Я пришла спросить: а когда ты звонил мне тогда, что именно ты собирался мне сказать?

Несмотря на недосказанность ее вопроса, Олег все прекрасно понял про «тогда».

– Я собирался сказать тебе, что ты ревнивая дурочка, – мягко ответил он. – Я понимал, что эмоции лишили тебя способности соображать здраво, поэтому собирался погасить их и вернуть на место логику, которой ты всегда славилась.

– Штирлиц всегда славился формализмом и логикой, – пробормотала Юлька, которая действительно сейчас чувствовала себя ревнивой дурочкой. Не брошенной женой, не обманутой женщиной, не преданным человеком, а дурочкой, не сумевшей совладать с собственными чувствами. – Понимаешь, если бы не ботинки… И вообще, кто это был?

– Да Пашка Веретьев. – Олег почесал затылок и вдруг тоже засмеялся. – У него свадьба в сентябре. Он в тот день с дежурства сбежал, чтобы заявление в ЗАГС подать. В общем, вернулись они с Милкой на работу, она же тоже у нас работает, в другом отделе только, и настигла их, как пишут в дамских романах, внезапно нахлынувшая страсть. Я на обыск как раз уехал, а Саню они попросили ненадолго того, отлучиться, ну и покараулить их заодно. У нас же кабинет изнутри не запирается, замок заело. В общем, Саня, лоботряс, отошел на минутку, а тут ты. Ты зачем вообще ко мне на работу-то поперлась, Юлька? Чего тебе там понадобилось?

– Я часы тебе купила, – выдавила из себя Юлька и вдруг заплакала, горько, навзрыд, как обычно плачут только в детстве. – Премию получила, пошла и купила тебе часы. Я хотела устроить романтический ужин, с шампанским, а тебя на дежурство отправили, и я решила зайти и отдать тебе подарок. Вот.

Перед ее глазами снова встала картина, которую она тогда увидела. Широко раскинутые мужские ноги в форменных брюках, сидящая спиной красивая всадница, мужские пальцы на белой коже и золотой ободок кольца.

– Погоди! – воскликнула она. – Он был с кольцом, а ты говоришь, что у них свадьба в сентябре. Ты зачем врешь мне, Олег?!

– Да не вру я! – сердито сказал он. – Меня именно то и взбесило, что ты, оказывается, можешь считать, что я тебе вру, я тебе изменяю, я тебя обманываю. Неужели ты мне так мало доверяешь, Юль?

– Кольцо! – сказала она сквозь стиснутые зубы. Ей очень хотелось ему верить, но она не могла сдаться до тех пор, пока у нее оставались вопросы. – И еще ботинки. На нем были твои ботинки.

– Да они, когда из ЗАГСа возвращались, под дождь попали. – Олег выглядел почему-то усталым, словно Юлькины слова причиняли ему боль. – Это я им предложил в нашем кабинете пообсохнуть. Милка, поди, и раздеваться-то начала для того, чтобы одежду подсушить. А потом они просто остановиться не смогли, как я понимаю. А у Пашки ноги были насквозь мокрые, и у меня ботинки в шкафу стояли, я специально их переобул, чтобы в лужах не намочить. Перелез в кроссовки. Вот Пашке я их и дал, чтобы он не простудился. Это преступление, что ли? А кольцо это он в память об отце носит. У него отец погиб, когда ему семнадцать лет было, и мать его обручальное кольцо Пашке отдала. Ты уж, если такая внимательная, оценила бы, что оно на левой руке было, а не на правой.

Юлька послушно снова вызвала в памяти ненавистную картину и признала, что да, гладкий золотой ободок поблескивал именно на левом безымянном пальце.

– Так это был не ты?! – сказала она в отчаянье. – Так почему ты мне тогда сразу все не объяснил?

– Так ты ж трубку не брала и подруге своей малахольной к телефону подходить не разрешила! А потом меня срочно в Москву отправили, и я так зол был на тебя, что решил, что так даже лучше. Почему я должен оправдываться в том, чего не делал?! Как ты вообще могла даже на минуту представить, что я тебе изменил?! Это что, у меня в порядке вещей? Я только и делаю, что налево хожу, да?!

Он почти орал, и Жужа перестала вилять хвостом, негромко тявкнула, словно призывая к миру, ткнулась Олегу в руки мокрым носом, и он замолк, выпустив пар.

– Я думал, что за две недели, что меня не будет, ты успокоишься и поймешь, что того, что ты придумала, не было, потому что не может быть никогда. Я, осел, еще был уверен, что ты поймешь, как передо мной виновата, и поспешишь извиниться. Я каждый день, каждый чертов день своей командировки ждал твоего звонка! Все вокруг только и делали, что обсуждали чемпионат России по футболу, а я ничего не видел вокруг, только думал, что ты мне не доверяешь! А потом я вернулся – и выяснилось, что ты купила какой-то деревенский дом и уехала к черту на кулички! Да я чуть душу из Верки не вытряс, чтобы узнать, где именно расположен этот дом!!!

– А почему ты тогда сразу ко мне не подошел?

– Я хотел, – признался Олег. – Я вон собаку тебе купил. В Москве, на Птичке. Я, конечно, породистую хотел, но эту увидел – и мне ее так жалко стало! Ее никто не брал, а я взял. В общем, мы приехали с ней в Сазоново, я у Василича остановился, потом пошел осматривать территорию, залез в тот соседский дом, увидел тебя в беседке. У меня чуть сердце не остановилось. Ты с каким-то мужиком разговаривала, он баню тебе топить пошел…

– Асмолов, ты что, меня приревновал, что ли? – с подозрением спросила Юлька. – К Николаю Дмитриевичу?

В звездном свете ей было отчетливо видно, как мужнины щеки вспыхнули алым.

– Ничего подобного, – буркнул он. – Просто на твоем участке происходило что-то странное. На нем явно кто-то что-то разнюхивал. Мальчишка шнырял, маленький такой, юркий…

– Гришка, – кивнула Юлька. – Реинкарнация Митьки, ей-богу. Тоже все время подслушивает и подсматривает. Я его тоже пару раз в своем дворе заставала.

– И Гришка этот бродил, и Виктор заглядывал, и Николай Дмитриевич этот вокруг тебя ошивался, потом Джемма появилась… В общем, я нутром чуял: что-то тут нечисто, и решил погодить, не объявляться пока. У меня еще и Жужа сбежала. Мы с ней гулять пошли, к коттеджам, чтобы ты нас не увидела, а там мужик был с большой собакой, она испугалась, рванула в сторону, из калитки выскочила Вероника, схватила ее на руки. Я даже опомниться не успел! Такие стремительные женщины эти Джентиле, просто с ума сойти! Потом она принесла Жужу тебе, и мне стало смешно, потому что она стала твоей собакой, пусть и немного не тем способом, каким я предполагал. Так что Жужа была с тобой, а я за вами обеими присматривал. Правда, ты быстро раскрыла мое пристанище, поэтому пришлось снова перебираться к Василичу.

– Вообще-то это было глупо, – сообщила Юлька, у которой внутри пела какая-то новая, никогда не звучавшая до этого струна.

– Глупо, – подозрительно легко признался Олег. – Но тут убили Грушина, и стало понятно, что тревожился я неспроста, и моя интуиция меня опять не подвела. Ну а все остальное ты уже знаешь.

– Знаю, – кивнула Юлька и, опустившись на край матраса, погладила Жужу. – Я же тебя видела, когда ходила купаться. Тогда на реке это был ты, я тебя почти узнала, мне просто солнце било в глаза. Олег, ты на меня очень сердишься?

– Ну что ты, Юляшка! – Он впервые с того момента, как они расстались, назвал ее этим ласковым именем. – Я совершенно на тебя не сержусь. Просто я как-то не учел, что вы, женщины, устроены совсем по-другому, не так, как мы. С моей точки зрения, выданная тобой реакция была совершенно алогичной. Ты не могла не понять, что это был не я, ты не должна была поверить, что это я, тебе было вовсе не от чего так стремительно убегать, и уж совершенно точно, что я никогда бы тебя не обидел. Мне всегда казалось, что ты это понимаешь.

Юлька кивнула, не в силах сдержать охватившего ее волнения. Олег протянул руку, ласково коснулся ее щеки, другой рукой накрыл ее ладонь, ласкающую мягкую шерсть. Жужа перевернулась на спину, подставляя хозяину пузо, и блаженно закрыла глаза. Юлька против воли рассмеялась, настолько трогательно и умильно выглядела их собака. Олег притянул ее к себе и поцеловал, нежно, в краешек мягких губ.

Она замерла, настолько неожиданным был этот поцелуй, настолько долгожданным. И как, оказывается, она соскучилась по мужу! Как она вообще могла подумать, что у нее получится жить без него? Губы пахли сухой травой, и немного мятой, и еще летом. Куда-то ушел, улетучился полынный запах одиночества и прогорклый дух предательства, от которого у Юльки перехватывало дыхание. Она была не одна. Отныне и навсегда – не одна! И это понимание было самым важным из явившихся ей за все тридцать два года жизни.

Следом за ним в голове наступил сумбур, и полный раскардаш, и переполох, потому что губы Олега стали более настойчивыми, ищущими, требовательными. Его руки были повсюду, и Юлька охотно отвечала на его призывные движения, повторяла их, летела навстречу пламени, в котором обычно сгорают, но она знала, что не сгорит и даже не обожжет крыльев. Олег, ее Олег, не мог причинить ей вреда или боли.

Он подмял ее под себя, грубо, нетерпеливо, видимо, оттого, что тоже очень соскучился, а может быть, вообще решил, что потерял свою глупую жену навсегда. Как будто это было возможно – оказаться друг без друга! Деликатная Жужа соскочила с матраса, отошла в сторону, свернулась клубочком у самого порога распахнутых в звездное небо ворот, как галактический страж.

Впрочем, мужчине и женщине сейчас было не до Жужи и не до какой-то там Галактики. Они были в своей собственной Вселенной, одной на двоих, и в ней закручивался звездный вихрь, создающий мощную воронку, втягивающую в себя без остатка, оставляя вовне эмоции, мысли, факты и обстоятельства. Только физические чувства можно было сейчас взять с собой, и только они имели значение в этой параллельной вселенной: прикосновение пальцев к разгоряченной коже, чуть влажные следы от губ, дорожка поцелуев, идущая от ямки между ключицами вниз, к пупку и дальше, к центру мироздания. Легкий шелест женских волос, скользящих по обнаженной мужской спине, крепкий обхват коленей, словно задающих шенкелей норовистому коню, мягкость пяток, нежных, словно детских, которые так славно помещаются в мужской ладони, изгиб ушного завитка, в который хочется шептать самые ласковые в мире слова…

Олег шептал эти слова, а Юлька стонала, рычала и плакала оттого, что были они такими уместными, такими нужными сейчас. И она тоже что-то горячечно бормотала в ответ, в перерывах между всхлипами. Голос Олега становился все более отрывистым, словно он с трудом сдерживал себя, а потом сдерживать перестал, и победный крик прозвучал под сводом старого хозяйственного двора, никем не сдерживаемый, вылетел в открытые ворота на улицу и то ли полетел по деревне, бесстыдный и смелый, потому что настоящее счастье не знает стыда, то ли устремился прямо к звездам, подальше от людских ушей и их обыденных мирских забот.

Юлька попыталась поймать этот крик губами, но не успела, потому что издала протяжный, тоже громкий, полный внутреннего освобождения стон, который словно окончательно сорвал сдерживающие ее оковы тревог и волнений. Ничто не имело сейчас значения, кроме лежащего рядом мужчины. Откатившись в сторону и тяжело дыша, он тем не менее ни на секунду не выпускал из ладони ее руки.

– Ты моя, – сказал он. – Навсегда-навсегда. И никогда не смей даже думать иначе.

– Не буду, – согласилась она. – Я люблю тебя, Олег. Всегда любила и всегда буду. Даже если ты действительно меня бросишь.

– Я никогда тебя не брошу. – Он сгреб Юльку в охапку и прижал к себе так сильно, что она пискнула. – Даже не надейся.

* * *

Вероника с Джеммой пришли к дому Асмоловых, когда часы показывали начало десятого утра. Солнце уже встало над деревней, обещая все такой же теплый день. Что ни говори, а июль в этом году удался, а по прогнозу, и август будет не хуже. Где-то вдалеке мычала корова, наверное, Анна Петровна зашла в хлев к своей кормилице, и та приветствовала хозяйку.

Калитка была закрыта на щеколду, Вероника и покричала, и постучала, да все без толку, лишь залаяла по ту сторону Жужа, словно прогоняя чужаков. Впрочем, женщин это не смутило. Улыбаясь, Джемма просунула руку в щель забора, поддела щеколду и отворила калитку, как будто проделывала это уже тысячу раз, если не больше.

– Ну да, я всегда так домой попадала, – улыбнулась она в ответ на невысказанный вопрос дочери.

Шли они и в гости, и не в гости, еще с вечера договорившись с Юлей, что та пустит Джемму в дом, где когда-то провела детство и юность оставшаяся без родителей девочка Женя. Побродить по комнатам, вспомнить бабушку и деда, подняться на чердак, так много лет хранивший ее дневник, а вместе с ним и все скрытые в нем тайны. Немногое изменилось в старом доме после ее отъезда, точнее, если называть вещи своими именами, бегства. И пусть говорят, что невозможно вернуться в прошлое, но Джемма все-таки хотела попробовать. Тихую грусть испытывала она – и больше ничего.

Дверь в дом была заперта изнутри, и на стук никто не открывал. Вероника внезапно встревожилась оттого, что им никто не отвечает, обежала дом, задрала голову к настежь открытым воротам сарая, к которым снаружи была приставлена старая деревянная лестница, хлипкая и ненадежная на вид.

– Пусти, – с усмешкой сказала Джемма. – Ты ни за что не залезешь, давай я, хотя должна тебе заметить, что вламываться в чужой дом некрасиво и вообще нарушение закона.

– А вдруг с ними что-то случилось! – с мольбой в голосе воскликнула Вероника. – Вдруг их тоже убили!

– Не говори глупости! – отрезала Джемма, которой невольно передалась тревога дочери.

– У тебя голова закружится, я залезу! – Девушка стащила с ног щегольские шлепки, отделанные мехом норки по последней европейской моде, которую она сама находила довольно глупой, но все же ей следовала, и встала босыми ступнями на деревянную перекладину. Та с утра еще не нагрелась на солнце и приятно холодила ноги.

– Заноз не насажай! – предупредила Джемма. – Вытаскивать их из пяток – очень сомнительное удовольствие.

Вероника начала ловко взбираться по лестнице, чередуя руки и ноги, как будто ее этому кто-то учил или она все детство только и делала, что лазала по чердакам. Через несколько мгновений голова ее поднялась над последней ступенькой ровно настолько, чтобы увидеть происходящее на хозяйственном дворе.

– Ой! – воскликнула девушка и пошатнулась, теряя равновесие, но все-таки не упала.

– Что там? – испуганно спросила снизу Джемма. – Держись! Тебе помочь?

– Да не надо мне помогать, – сердито отозвалась Вероника и, вся пунцовая от смущения, начала быстро спускаться вниз. К тому моменту, как она коснулась земли, в воротах показалось тоже красное, но в то же время счастливое лицо Юли.

Одного брошенного на него взгляда Джемме хватило, чтобы понять, что именно увидела ее дочь, и она засмеялась, то ли от смущения, то ли от радости. Юля ей нравилась, и ее муж нравился тоже, и что бы ни происходило между этими двумя людьми, они определенно заслуживали счастья, которое, похоже, все-таки нашло к ним дорогу через непонимание и обиды. Так и должно быть, если любишь по-настоящему!

– Мы просим прощения! – крикнула Юля. – Доброе утро, Джемма, Вероника, вы располагайтесь в беседке, я сейчас спущусь, приведу себя в порядок, вскипячу чайник, будем завтракать!

– Да мы вроде уже позавтракали.

– Тогда я запущу вас в дом, вы можете пробыть в нем где хотите и сколько хотите. Сейчас я открою, минуточку.

Мать и дочь снова обошли дом и вернулись к входной двери, за которой щелкнул засов. Юля, взлохмаченная, с застрявшей в волосах соломой, смущенная и от этого еще более милая, чем обычно, запустила их внутрь и скрылась в глубине, чтобы привести себя в порядок.

– Мы на чердак пока поднимемся, чтобы вам не мешать! – крикнула ей Джемма.

Мать и дочь поднялись на второй этаж по скрипучей лестнице.

– А я до сих пор помню, на какой лад скрипит каждая из них, – сказала Джемма. – Так чудно!

На чердаке стоял полумрак, потому что маленькое окно не впускало вдоволь света, и Джемма машинально протянула руку, щелкнула выключателем на стене и снова засмеялась оттого, что ее не подвела мышечная память. А ведь казалось, она так давно отсюда уехала, и новая счастливая жизнь так прочно стирала все воспоминания из прошлого, накладывая на них новые, а вот гляди ж ты!

На чердаке они провели минут сорок, разбирая старые вещи, предназначения многих из которых Вероника не понимала. Джемма показала ей, что такое прялка и веретено, рассказала, как ее бабушка долгими зимними вечерами садилась к окну прясть и маленькой Жене нравилось смотреть, как бежит между старческими узловатыми пальцами тугая, немного колючая нитка.

Старые ее игрушки тоже были здесь, в большом сундуке с тяжелой кованой крышкой. Кукла с оторванной ногой, плюшевый мишка с одним стеклянным глазом, калейдоскоп, в котором все так же складывался узор из разноцветных стеклышек, если его повертеть. Джемма повертела, думая, что жизнь устроена точно так же, как эта детская игрушка, и Вероника повертела тоже.

С чердака они спустились притихшие, видимо, оттого, что обеих настигало прошлое, для Вероники совсем неизведанное, но все-таки общее. Их семья, их род жил здесь, оставляя о себе память в виде старых, сейчас уже почти неиспользуемых предметов. Джемма машинально теребила висящий на груди кулон, сделанный из маленького колечка с голубым камушком. Память о маме, единственное, что она взяла с собой в новую жизнь.

Асмоловы уже позавтракали и ждали их в беседке. Юля рисовала, видимо, выполняя рабочее задание, Олег уткнулся в планшет и что-то искал в Интернете.

– Спасибо, – сказала Джемма, глаза которой блестели от непролитых слез. – Мне это было очень важно, правда!

– Ой, да вы приходите когда хотите! – ответила Юлька, поспешно вскакивая. – Хотите, я вам ключи от дома оставлю, мы же, наверное, в город скоро уедем. – Она стыдливо потупилась. – Вместе. Только на выходные сможем приезжать.

– Да и мы, наверное, скоро уедем, – отозвалась Джемма. – Джованни, мой муж, заканчивает свои дела в Москве, Веронике надо готовиться к занятиям в университете, да и море нас совсем заждалось. Мне надо было приехать сюда, чтобы понять, что мое прошлое живет здесь, это да, и так будет всегда, но моя настоящая жизнь – в Италии, рядом с мужем и дочерью, в нашем доме в Портофино. Все изменилось, и я изменилась, и действительно, ни в одну реку нельзя войти дважды. Да и не надо. А вы приезжайте к нам в гости в Италию. Я серьезно! Мы всегда будем вам рады.

– Спасибо, – сказала Юля вежливо. – Я всегда мечтала побывать в Италии. А Портофино… Это же из «Укрощения строптивого»?.. Вот просто какая-то другая жизнь! Как бывает только в кино.

– И все-таки неужели это Виктор убил Игоря Петровича? – подала голос Вероника. – Он, конечно, ужасно липкий и неприятный парень, но все-таки не производил впечатления человека, способного на убийство. Так, на мелкую пакость…

– Ну да, на Гришку так орал, чудом его не ударил, хорошо, хоть уши не крутил, как Грушин, – сказала Юля. – Если человек способен поднять руку на ребенка, значит, он способен на любую мерзость. Я так считаю.

– Постой. – Олег отложил планшет и смотрел на жену очень внимательно. – Ты говоришь, что Виктор Бекетов за что-то ругал мальчика Гришу? Того самого, который все время шнырял по твоему участку?

– Да он везде шнырял! Ей-богу, какая-то реинкарнация погибшего Митьки! – в сердцах воскликнула Юля. – Но это все-таки не повод обрывать ему уши или орать так, чтобы ребенок съеживался от ужаса.

– Так. – Асмолов потер рукой лоб. – Погоди, Юль, ты сейчас сказала что-то очень важное. А можно с этим Гришкой как-то поговорить?

– Да можно, наверное, – пожала плечами Юля, – если ты его поймаешь, конечно. Он, по-моему, как ветер, неуловимый.

Олег отправился на поиски Гришки, хотя все три женщины искренне недоумевали, зачем тот ему понадобился. Впрочем, как заверила Юля, ее муж ничего не делает просто так, без цели. Джемма и Вероника ей верили, потому что весь облик молодого человека свидетельствовал о его цельности и собранности. Если кто и мог распутать все загадки Сазонова, то имен- но он.

Мальчик Гришка оказался дома, точнее, в огороде. Отрабатывал трудовую повинность по поливу грядок. К необходимости отправиться в дом Асмоловых, чтобы поговорить, отнесся с плохо скрываемой радостью, поскольку она помогала избежать ненавистных грядок. Родители его тоже не возражали, поскольку к молодому полицейскому, зачем-то заявившемуся в их деревню, относились с уважением.

– Иди, сынок, – сказала мать Гришки и вытерла руки о не первой свежести фартук, – и не проказь там.

– Хорошенько вспомни то, о чем будут спрашивают, – добавил отец, которого, как помнил Асмолов, звали Иваном. – Людей подводить нельзя, раз интересуются, надо им, значит.

Приведенный к собравшейся компании Гришка напуганным не выглядел, независимо шмыгал носом и поддергивал то и дело сползающие штаны.

– Опять уши дергать будете? – спросил он у Юльки.

– Можно подумать, я тебя хоть раз пальцем тронула, – спокойно ответила та. – А вот Игорь Петрович покойный действительно тебе уши драл. Не скажешь ли нам, за что?

Гришка сердито сопел, словно решая про себя, отвечать на вопрос или нет. Взрослые его не торопили.

– Я ничего плохого не делал, – наконец сказал он. – Он просто зверь был, а не человек. По любому поводу орал. Вот и тут.

– А с Виктором, с квартирантом Ольги Прокопьевны, у тебя какие дела были? – вкрадчиво спросил Олег.

– Дела? – Мальчишка наконец-то немного занервничал, посмотрел исподлобья, пытаясь сообразить, что именно известно этому городскому мужику.

– Ну да, – вмешалась в разговор Юля. – Это же он просил тебя в моем доме шнырять и что-то вынюхивать? Ты что-то искал, так ведь?

– Да ничего он не просил искать! – взвился Гришка и тут же умолк, понимая, что проболтался. Помолчал немного, потом махнул рукой, словно принял важное решение. – Он у вас вообще появляться не велел. Это я сам. Он мне денег дал, чтобы я старика напугал. Ну я и согласился. Мне деньги нужны, я новый велосипед хотел купить.

– Так у тебя же есть велосипед.

– У меня обычный, а я BMX хотел, трюковый, чтобы как у городских. У моего брата двоюродного такой есть, а мне батя не покупает, дорогой он.

– Стоп. – Олег остановил велосипедную жалобу, потому что они рисковали до вечера не сдвинуться с исходной точки. – Давай сначала. Итак, Виктор Бекетов пообещал тебе денег, чтобы ты напугал старика. Я так понимаю, речь шла о бывшем хозяине этого дома. Алексее Кирилловиче Ракитине.

– Ну да. Он мне выдал одежду, такую старинную. В такой дети раньше ходили, я на батиных фотографиях видел. И велел сначала тут в кустах под окном свистеть и шипеть. Ночью. А когда хозяин спросонья выглянет в окно, текст определенный произнести. А, да. Еще надо было водой облиться или искупаться перед этим.

– Какой текст? – спросила Вероника.

– Ну, типа, зачем ты меня убил? Я вернулся. Мой призрак пришел за тобой. Всякая хрень, короче. Я сначала боялся, думал, Кириллыч меня пришибет, да и не думал я, что такая ерунда кого-то напугать может. А он испугался, за сердце схватился, меня прямо пот прошиб, думаю, помрет сейчас, а я виноват буду. Ну и сбежал. Наутро рассказал Виктору, тот меня похвалил, дал тысячу рублей. И велел на следующую ночь снова идти, только уже в окна стучать и молчать, вздыхать только. Я так и сделал.

– Так вот о каких привидениях говорил Ракитин, когда дом мне продавал! Я-то думала, он узнал вас, Джемма, и решил, что ему привиделся призрак его давно утонувшей племянницы, а оказывается, Виктор пугал его совсем другим призраком – Митькиным. Гришка и правда похож на него.

– Так, и что было дальше?

– Ну дальше старик дом продал и переехал, а тут поселились вы. А мне понравилось, и я стал сюда ходить, чтобы посмотреть, вдруг вас тоже получится напугать. Но потом я не стал. Передумал.

– Почему?

– Потому что вы добрая! – выпалил Гришка. – Сказали, что я могу приходить когда хочу, чаем напоили, кормили. В общем, я решил, что ну его, чего вас пугать, и решил у дядьки Игоря привидение изобразить. Спрятался у него в огороде, пока тетка Ира не видела, выпрыгнул и заголосил: мол, зачем ты меня убил? А он меня поймал и уши надрал.

– В отличие от Ракитина, не испугался, значит? – усмехнулся Олег.

– Не испугался, – согласился мальчик.

– Ну а потом? Я же видела, что тебя Виктор тоже ругал, у колодца? – напомнила Юля.

– Да дядя Игорь так орал, что Виктор услышал и понял, что я без спроса в грушинский огород полез. И наругался на меня. Дал еще тысячу рублей и запретил по дворам ходить без дела. Сказал, что буду лезть во все дыры, еще и утопят, как кутенка. Но я не забоялся, просто перестал по дворам шнырять. Нельзя, значит, нельзя. Вот только двух тысяч на велосипед все равно не хватило, – уныло завершил свой рассказ мальчик.

– Ладно, беги домой. – Олег развернул парнишку лицом к воротам и легонько хлопнул по попе. – Привидение, доброе, но ужасное.

– Ну что ж, теперь мы знаем, почему ваш дядя продал мне свой дом и почему он сделал это в такой спешке, – сказала Юля Джемме. – Виктор, видимо, услышал о событиях тридцатилетней давности от своего отца, этого вашего Вадима.

– Он не мой, – с легкой улыбкой сказала Джемма, – и, к счастью, этот факт давно уже не причиняет мне боли. Он Катькин.

– Виктор приехал в Сазоново, снял комнату у Ольги Прокопьевны, причем, скорее всего, не случайно – знал, что она Митькина сестра. Думаю, что он раздобыл старую Митькину одежду, вряд ли ошибусь, если предположу, что здесь в каждом доме на чердаке такие же залежи старья, как и тут, нашел подходящего мальчика, подговорил его напугать Ракитина…

– Зачем? – подала голос Вероника. – Какой смысл в том, чтобы его напугать? Если за столько лет он нашел спрятанный мамой клад, то, значит, давно его продал. А если не нашел, значит, не знает, где его искать.

– Трудно сказать, – пожал плечами Олег. – По образу жизни вашего родственника можно было со всей очевидностью судить, что золото он не нашел. И он, и Грушин продолжали жить скромно. Значит, клад по-прежнему был в доме. Виктор от отца знал, что он в полене, и надо было хорошенько обыскать дом, чтобы его найти. Как это сделать, если хозяин все время дома? Скорее всего, он и пугал его, чтобы пожилой человек слег, попал в больницу, сбежал от страха, что тот, в принципе, и сделал. Правда, Виктор не ожидал, что Ракитин кинется продавать дом и здесь поселится новый владелец, точнее, владелица, – он покосился на жену. – Впрочем, ее тоже можно было начать пугать. Ночными шагами над головой, к примеру. В общем, нашел бы, что придумать.

– Конечно! – подхватила Юля. – И тут Гришка спутал Виктору все карты. Он полез к Грушину изображать привидение, и тот, в отличие от более пожилого Ракитина, не испугался, а быстро смекнул, что «это жжжж неспроста», как говаривал Винни-Пух. Понял, что кто-то явился за давно потерянным золотом, догадался, что оно спрятано в доме. Только не знал, кто именно за ним охотится. Чужаков было много: Виктор, Джемма, Вероника, ну и я тоже…

– Он выбрал момент, когда мы с тобой поехали в город, – задумчиво сказала Вероника, – и полез в подвал, потому что полено могло быть только там. В конце концов, сарай, в котором тоже лежат дрова, он мог обыскать до этого, любой ночью. Ты спала и помешать не могла. А вот в подпол надо было гарантированно залезать тогда, когда тебя не было дома.

– Но это время показалось удачным не только Грушину, но и его убийце. Вся деревня видела, как вы лихо уезжали навстречу районным приключениям, да еще и кричали на всю улицу про свои планы после рынка зайти в кино и кафе-мороженое. Времени было предостаточно. И у Грушина, и у того, второго человека. И они встретились в твоем… – Олег снова потер затылок и поправился, – то есть нашем подвале.

– То есть это все-таки Виктор? – спросила Джемма. По ее лицу было видно, что ей очень не хочется в это верить.

Прошлое, каким бы далеким оно ни было, никогда не уходит насовсем. Оно оставляет в душе следы, как рубцы на сердце после перенесенных инфарктов. Джемма вряд ли лукавила, когда говорила, что больше не грустит о своей несостоявшейся первой любви. У нее был прекрасный муж, взрослая дочь, комфортная, обеспеченная жизнь и любящие люди вокруг, однако семья Вадима Бекетова и ее бывшей лучшей подружки Катьки оставалась для нее важной и значимой.

– Если честно, не знаю, – сказал Олег. – Все указывает на него, конечно, но…

Договорить он не успел. Калитка распахнулась, и на дорожке показались двое мужчин. Одним из них был Виктор Бекетов, понурый, съежившийся, словно ставший меньше ростом. Он шел, подталкиваемый в спину пожилым человеком с отличной выправкой и волевым подбородком. Было ему не меньше семидесяти, но в седых волосах, с годами не утративших своей пышности, и ясном взгляде не выцветших синих глаз сквозило столько благородства, что мужчина казался очень красивым.

Дойдя до беседки, в которой сидели Асмоловы и Джентиле, он снова подтолкнул Виктора, чтобы тот очутился внутри, зашел в беседку сам, спокойно и с достоинством осмотрел собравшихся и сказал:

– Здравствуйте, дамы и господа. Здравствуй, Женя.

Джемма засмеялась:

– Здравствуйте, Владимир Викторович! Так чудно, вы – единственный человек, кто с первого взгляда меня узнал!

– А почему я должен тебя не узнать? – слегка удивился он. – Не так уж сильно ты и изменилась.

– Я живу здесь уже два месяца, но за это время настоящим именем меня назвал только Олег, – она кивнула головой на Асмолова, – потому что он меня никогда не видел, но вычислил, и вы. Для всех остальных мое сходство с той девочкой было совершенно не очевидным.

– Все остальные в плену своих заблуждений, – мягко заметил Бекетов-старший. – Им сказали, что Женя Ракитина умерла, и они никак не могут узнать ее в живом человеке.

– А вы знаете, что Женя жива, в этом все и дело? – Джемма снова засмеялась.

Он строго посмотрел на нее:

– Нет, просто я умею доверять тому, что вижу, и отделять получаемую посредством органов зрения информацию от тех представлений, которые считает правильными мой мозг. Я привык подвергать сомнению все, что знаю, и исходить из вновь открывшихся обстоятельств. Впрочем, мы сейчас зря говорим обо мне. Я приехал сюда не для этого.

– Вы решились вернуть своего внука на место преступления? – чуть иронически спросил Олег.

Ирония прорвалась против его воли, просто он не верил, что старая закалка Бекетова-старшего может заставить его настолько не идти на сделки с совестью, чтобы «сдать» собственного внука.

– Ну если в общем и целом, то да, можно и так сказать, – невозмутимо ответил тот. – Этот обалдуй, мой младший внук, вернулся из Сазонова очень напуганный и бросился ко мне за советом. Я для начала всыпал ему по первое число, словесно, конечно, а уж потом дал единственно возможный в данной ситуации правильный совет: вернуться обратно и все рассказать. Потому что, по большому счету, скрывать ему совершенно нечего, он не совершал никакого преступления.

– То есть вы не убивали Грушина? – спросил Олег.

– Конечно, нет! – дрожащим голосом вскричал Виктор. – Как вы могли такое подумать?!

– Как я тебе и объяснял, в сложившейся ситуации невозможно было подумать ничего иного, – назидательно сказал его дед. – Сбежав, ты только подтвердил возникшие в отношении тебя подозрения. И я привез тебя сюда, чтобы можно было на месте во всем разобраться. Итак, вы, как я понимаю, сотрудник полиции, – обратился он к Олегу. – Я бы предложил еще позвать Василия как человека, когда-то тоже имевшего отношение к следствию, чтобы вы узнали у моего внука все, что вам нужно.

– Знаете что, – решительно сказал Олег, – если ваш внук не убивал Игоря Грушина, а я склонен верить, что это так, потому что, извините, тянет он только на мелкого пакостника, но никак не на убийцу, значит, преступление совершил кто-то другой. Уверен, что это человек из числа тех, кто был на вечеринке в этом дворе. Той самой, которую устраивала Юля. Вы с дороги, располагайтесь, выпейте чаю, отдохните, а мы с Василием Васильевичем позовем сюда всех действующих лиц. С большой долей вероятности я представляю себе, кто убил Грушина, вот только это еще надо доказать. Юля, поможешь нам созвать соседей?

– Конечно! – с готовностью откликнулась Юлька. – Вероника, Джемма, напоите пока Владимира Викторовича чаем, да и поговорить вам найдется о чем. А мы мигом. Олег, кого зовем?

– Ирину Сергеевну Грушину, Василия Васильевича со Светланой Капитоновной, Анну Петровну и Ольгу Прокопьевну, Николая Дмитриевича, разумеется, – быстро перечислил Олег. – Ну и Гришку с его отцом Иваном зови. Они при этом раскладе не лишние.

Спустя пятнадцать минут Юлькина беседка снова напоминала растревоженный улей. Соседи, гудя и переговариваясь, рассаживались по стульям и лавкам. Бросали заинтересованные взгляды на Владимира Бекетова и немного приободрившегося Виктора. Николай Дмитриевич принес два больших арбуза, которые Анна Петровна ловко разделила на аккуратные куски. Юлька сбегала за одноразовыми тарелками, которые купила, когда собиралась в Сазоново.

– Ну что же, дамы и господа, начнем, пожалуй, – сказал Олег, повысив голос, чтобы привлечь внимание собравшихся. – Все мы знаем, что в Сазонове совершено убийство, и мне кажется, что пришла пора найти, кто это сделал.

Ирина Сергеевна громко зарыдала. Светлана Капитоновна протянула ей бумажный платочек и погладила по плечу, утешая. Олег Асмолов убедился, что взоры присутствующих прикованы к нему, и начал свой рассказ.

Алексею Ракитину не сиделось на месте. Мужиком он был рисковым, а отсутствие жены и детей позволяло делать то, что было по его непокорному нраву: колесить по стране, нанимаясь на тяжелые, но не лишенные романтики работы. Получал он много, часть денег отправлял пожилым родителям, воспитывавшим внучку-сироту, дочь его погибшего брата. По натуре Алексей Ракитин был авантюристом, то и дело ввязывающимся в различные сомнительные приключения. Одним из них стала кража довольно большой партии россыпного золота на прииске Гастелло.

Его напарникам, попытавшимся вывезти часть похищенного на «большую землю», не повезло. Их задержали в аэропорту, возбудили уголовное дело. Ниточка так и не привела к Алексею Ракитину, а уж почему, теперь за давностью лет и не установишь. Его полтора килограмма добычи остались при нем, надежно спрятанные где-то в Магаданской области.

К несчастью, один за другим скончались родители Ракитина, и он должен был вернуться домой, в деревню Сазоново, чтобы стать опекуном своей племянницы Жени. Золото он вывозить не рискнул, поскольку шумиха вокруг той истории еще не улеглась. Но и забыть об оставленном под Магаданом кладе не мог.

Тогда у него родился план привлечь к делу своего соседа Игоря Грушина. Парень был на двадцать лет моложе Ракитина, но деньги любил страстно, а потому отправиться на заработки на прииск, а заодно привезти спрятанное золото не отказался. В первую поездку это по какой-то причине не получилось, но спустя год Грушин все-таки попал на прииск Гастелло и, отработав положенную вахту, вернулся в Сазоново с заветным свертком.

Чтобы не привлекать к нему внимание, Грушин выдолбил березовое полено и спрятал клад в него. Не раз и не два подельники встречались «за столом переговоров», чтобы обсудить, как делить похищенное. Эти их встречи, полные таинственности, Женя описала в своем дневнике. Но их свидетелем был и еще один человек – любопытный и вездесущий постреленок Митька, двенадцатилетний мальчик, обожающий книжки и фильмы про сыщиков.

Уж как ему это удалось, теперь не узнаешь, но он сумел украсть полено с кладом. Но то ли преступники его заметили, то ли еще каким-то образом мальчик себя выдал, и за ним была организована погоня. Скрываясь от своих преследователей, Митька спрятал полено в огороде дома Ракитина. Если бы он знал, что будет дальше, то вряд ли стал бы так рисковать, но, избавившись от «улики», он отправился на реку, где его и застали Ракитин и Грушин.

– Кто из них первым придумал пытать ребенка, мы, возможно, узнаем, когда будет задержан Ракитин, – рассказывал Олег внимательно слушающим соседям. – Он объявлен в розыск, хотя предъявить ему будет особо нечего – все сроки давности за совершенное когда-то преступление вышли. Думаю, что инициатором учиненных зверств, а позднее и убийства Митьки, которое случайно увидела Женя Ракитина, был именно Грушин. Более молодой, более циничный.

– Неправда, я не верю! – жалобно воскликнула Ирина Сергеевна, ее желтые кудельки-кудряшки тряслись от глухих рыданий. – Игорек не мог!

Впрочем, она тут же умолкла, видимо, лучше, чем все остальные, осведомленная, на что был способен ее покойный супруг. А Олег продолжал свой рассказ.

Как бы то ни было, но в запале Ракитин с Грушиным убили мальчика, который захлебнулся речной водой. Инсценировав его самоубийство, они разошлись по домам, так и не сумев узнать, куда именно проклятый мальчишка спрятал золото. Женя же мало того, что видела все, но, вернувшись домой, еще и подобрала бревно с тайником. В один день девушка испытала два потрясения: сначала она узнала, что ее предал любимый, а потом – что ее любимый дядя – убийца. Женя была в шоке, а потому спрятала бревно в подполе, засунув его в самую дальнюю поленницу таких же березовых дров, а потом убежала из дома.

– Так утопла она, в воду бросилась, – сказала Анна Петровна, следившая за рассказом с какой-то болезненной внимательностью. – Это все знают.

– Да, это действительно то, что знают все, согласился Олег. – Вот только о том, что случилось на самом деле, знали всего несколько человек. Сама Женя, ее молодой человек Вадим и его родители.

Продолжая рассказ, Олег поведал собравшимся о том, как была сначала инсценирована смерть Жени, в которую все поверили, включая Алексея Ракитина, а потом Владимир Бекетов договорился с Василием Васильевичем о том, что тот поможет ему имитировать и самоубийство его сына Вадима.

– Ну ты, Васька, даешь! – присвистнул сквозь зубы Николай Дмитриевич. – Так вот оно как ты в милицейские начальники выдвинулся!

Красный как рак Василий Васильевич молчал, понурив голову. Светлана Капитоновна нервно теребила край своей льняной юбки. Олег оглядел их всех и стал рассказывать дальше.

Бекетовы увезли Женю в Москву, но они с Вадимом все равно расстались. Выяснилось, что Катерина, та самая девушка, с которой он изменил Жене, ждет от него ребенка, поэтому Вадим и Катя поженились, и у них родились двое сыновей. Старшего назвали Владимиром в честь деда, а младшего – Виктором, в честь прадеда. Женя же вышла замуж за совсем другого человека, изменила в новом браке и жизнь, и страну, и имя, стала Джеммой Джентиле и родила дочку Веронику.

Жители Сазонова зашумели, запереглядывались, начали всплескивать руками, обступив мать и дочь Джентиле. Джемма улыбалась, зарозовевшись от смущения, Вероника тоже улыбалась – она была благодарна, что все здесь помнят ее маму и радуются, что она осталась жива.

– На этом закончилась старая история о том, что случилось в Сазонове тридцать лет назад, и началась новая. Сначала Женя Ракитина решила вернуться к истокам, так сказать, и построила в Сазонове дом, куда приехала на лето. Ее никто из вас не узнал, потому что, как справедливо заметил Владимир Викторович Бекетов, люди предпочитают верить не своим глазам, а своим заблуждениям. У нее и в мыслях не было пытаться найти когда-то спрятанный клад, тем более что она была уверена, что его уже давным-давно нашли. – Олег снова привлек к себе внимание собравшихся, которые утихли, чтобы слушать его, но продолжали кидать взгляды на внезапно воскресшую Джемму-Женю.

– А Вадим Бекетов рассказал историю из своей юности младшему сыну Виктору, который решил, что должен попробовать найти припрятанное золото, и тоже приехал в Сазоново, где снял комнату у Митькиной сестры Ольги Прокопьевны.

– Мерзавец! – пробормотала женщина сквозь зубы. – А я-то с добром к нему…

– Ну точно не молодец, – признал Олег.

Он рассказал про то, как Виктор стащил одежду Митьки и нанял Гришку, чтобы тот пугал старика Ракитина. В этом месте Иван отвесил сыну здоровенный подзатыльник, но мальчишка не заплакал, а лишь засопел, потирая попавшее под тяжелую отцовскую руку место. Потерявший голову от страха перед привидением Ракитин быстро продал дом, который купила Юля, и сбежал из деревни. Своему подельнику и соседу Игорю Грушину он ничего не сказал.

Неугомонный Гришка не мог остановиться и явился в образе привидения еще и к Грушину, но тот, в отличие, от более пожилого и ранимого Ракитина, пугаться не стал, а быстро понял, что в деревне появился человек, знающий о совершенном им когда-то преступлении. Гришке он надрал уши, приказав никогда больше не приближаться к границам своего огорода, а сам начал вычислять, кто из приехавших в Сазоново охотится за спрятанным кладом, а главное – где он может быть.

– Игорь Петрович был неглупым, в сущности, человеком. Все крутилось вокруг этого дома, а значит, золото хранилось где-то в нем. Немного подумав, Игорь Петрович вычислил место – подвал – и, дождавшись, пока владелица уедет в райцентр, громогласно объявив на всю округу, что ее не будет довольно долго, полез туда проверить свою гипотезу. И встретил там свою смерть.

– Подонок, это ты его убил! – Ирина Сергеевна взметнулась фурией и бросилась к Виктору, норовя вцепиться ему в лицо.

Парень в ужасе отшатнулся, а Василий Васильевич и Николай Дмитриевич принялись оттаскивать обезумевшую от горя женщину.

– Вы успокойтесь, пожалуйста, – попросил Олег. – Виктор вашего мужа не убивал. И вообще в подвале нашего дома не был.

Бекетов-младший с признательностью посмотрел на Асмолова. Олег встретил его взгляд.

– А скажи-ка нам, мил человек, – спросил он у Виктора, – когда ты понял, что Грушин раскусил Гришкины игры и вскоре вытрясет из мальчишки, кто именно его нанял?

– Я увидел, как он выкручивает парню уши и орет. И сразу все понял и испугался. Я уже успел отметить, что Грушин не дурак и не такой хлипкий, как старикашка, который уехал. Конечно, в тот раз он не успел выбить из мальчонки никакой информации, потому что вы, – он кивнул в сторону Юли, – ему помешали. Стали стыдить Грушина, что он обижает ребенка. Тот разозлился, потому что вынужден был отпустить мальчишку, но я был уверен, что он обязательно додумается, что парень действовал не сам, и найдет способ узнать, что это я. Немного подумав, я понял, что мне это на руку. Без Грушина найти золото было проблематично. В доме жила новая хозяйка, и я не мог его обыскать. Конечно, по ночам мне удалось обшарить баню, сарай и чердак, да и участок осмотреть, но я ничего не нашел. В дом было не попасть, а про подпол я вообще не знал. Отец мне не сказал, что вы, – теперь он обращался к Джемме, – спрятали полено именно там.

– Я не говорила Вадиму, куда именно дела полено, – пожала плечами она, – просто сказала, что перепрятала. А он и не спрашивал. Он тогда, по-моему, вообще отнесся к истории про клад скептически. То есть поверил, конечно, но его, как и меня, убийство Митьки потрясло гораздо больше.

– Если бы я знал, что надо залезть в подпол, то сделал бы это с самого начала! – В голосе Виктора слышались чуть ли не слезы. – Но я не знал.

– И решил, что догадавшийся обо всем Грушин вполне годится тебе в сообщники? – спросил Олег.

– Ну да. Я решил все ему рассказать. Что Женя осталась жива и спрятала полено. Что я сын Вадима, и что нам нужно вместе найти золото и поделить. В конце концов, если бы не я, ему бы в голову не пришло снова искать клад спустя столько лет. А у меня без него никак не придумывалось, как до него добраться – до этого чертова золота. Это было бы по-честному – найти и поделить!

– И что было дальше?

– Я специально стал прилюдно ругать Гришку. И деньги ему дал посредине улицы, чтобы все это видели. Я был уверен, что Грушин за ним следит, и понимал, что он скоро на меня выйдет. Так и произошло. В тот же вечер он явился ко мне и пригласил пройтись. Мы вышли на улицу, чтобы моя квартирная хозяйка нас не слышала. Она, конечно, в кухне возилась, пироги затевала, но береженого бог бережет, поэтому мы ушли на улицу, в укромное место. И обо всем договорились. Как я и ожидал, он согласился на мои условия. Я сказал, что есть люди, которым известно о совершенном им преступлении, и что если со мной что-то случится, то все узнают, что это он убил Митьку. Мы решили, что если найдем золото, то поделим пополам, по-честному. И он задумчиво сказал, что, кажется, знает, где искать. А назавтра он пропал. Я был уверен, что он меня обманул – ночью забрал клад и смылся со всей добычей. Я уже совсем было собрался уезжать, но все тянул. Надеялся, что он вернется, и тогда я его заставлю поделиться. А потом, потом… – голос Виктора сорвался на фальцет, – а потом нашли его тело! Я понял, что он никуда не сбегал, что его кто-то убил. Мне стало очень страшно, что убийца знает про меня и избавится от меня тоже. И уехать я не мог, чтобы не вызывать подозрений. Сидел и ждал, как дурак, сам не знаю чего. Сбежал только, когда Джемма стала задавать вопросы. Я решил, что она все знает, и совсем испугался. Бросился к деду, чтобы он меня спас. И он привез меня сюда.

– Потому что в вашей семье дед – единственный мужчина, – с силой в голосе сказала Джемма. И, отвернувшись от Виктора, словно ей было все про него понятно, спросила у Олега: – Так кто же все-таки убил Игоря?

– Тот, кто слышал их разговор с Виктором. Тот самый, где они сговаривались поделить добычу и в котором Виктор шантажировал Грушина его старой тайной.

– То есть кто-то узнал про золото и решил забрать его себе? – уточнил Василий Васильевич. – Вы где вообще разговаривали-то?

– Между вашим домом и крайним, – ответил Виктор. – Там еще тропинка к речке есть. На ней и стояли.

Юля почувствовала, что холодеет. Это была та самая тропинка, по которой они с Николаем Дмитриевичем бегали купаться. Ею вообще никто не пользовался, кроме них. Кроме него… Так, значит, это все-таки он убийца? Ее обаятельный, открытый, всегда готовый прийти на помощь сосед? Она чувствовала, что сейчас заплачет. Взгляды всех остальных тоже были обращены теперь к Николаю Дмитриевичу. Тот всплеснул руками.

– Вы чего?! Да не я это! Я знать не знал про какое-то там золото! И разговоров никаких не подслушивал. Да если бы я узнал, что Игорь ребенка убил, неужто бы я про какое-то золото думал! Да я его своими руками придушил бы на месте, гаденыша!

– Вот! – Олег поднял вверх указательный палец. – Вот мы и дошли до основного мотива убийства Грушина. Его убили не из-за золота. А из-за совершенного тридцать лет назад преступления. Из-за смерти Митьки его мать стала инвалидом. Так и не оправилась от своей потери, много болела и рано умерла. А вы, Ольга Прокопьевна, остались сиротой. И жизнь у вас не сложилась. Семьи своей вы не создали, грелись возле подруги, помогали ей растить дочь, а на свое женское счастье и не рассчитывали.

– А при чем здесь мое женское счастье? – не поняла Ольга Прокопьевна. – И я тот разговор, в котором эта сволочь Петрович в убийстве Митьки признавался, подслушать никак не могла. Я, как этот, – она презрительно повела плечом в сторону Виктора, – заметил, тесто месила да пироги пекла.

– Верно, – согласился Олег. – Вы тот разговор действительно не слышали. Его свидетелем нечаянно стала Анна Петровна, ваша ближайшая подруга, и прибежала к вам, чтобы все рассказать. Так?

– А если и так? – с вызовом в голосе сказала Ольга Прокопьевна. – Что с того?

– Оля, не надо… – Анна Петровна состарилась будто на глазах, прорезавшиеся на лице морщины делали ее сейчас гораздо старше ее сорока четырех лет. – Не говори ничего. Они ничего не докажут.

– Да что там доказывать-то? – вздохнул Олег. – Вилы вы, конечно, брали в перчатках. Но и перчатки эти, и одежда, на которую не могли не попасть брызги крови, у вас, конечно же, дома. Да и отпечатки ваших пальцев наверняка есть на лестнице в подпол. Вы же машинально стащили с рук перчатки, когда поднимались, да?

– Да ничего я не стаскивала, что ж я, совсем дура, что ли?! – воскликнула Ольга Прокопьевна и осеклась, спохватившись, что выдала себя.

– Оля!.. – Анна Петровна тихо заплакала.

– Да ладно, чего уж там, – Митькина сестра устало махнула рукой. – Расскажу, как все было. Аня вечером прибежала, мол, странный разговор сейчас услышала. Пересказала она его мне, и тут я все и поняла. Все то, что мне столько лет покоя не давало. Не мог Митька утонуть, потому что плавал он как рыба. Братик мой любимый! Моя вторая половинка! У меня же, когда его не стало, как руку отняли или там ногу. И мама… Мама так и не пережила. И я совсем одна осталась. А эта жирная скотина все эти годы рядом жила! И он, и дядя Леша… Я всю ночь про это думала, заснуть никак не могла. Ну как же так может быть, чтобы они ребенка убили, и ничего им за это не было! Я назавтра пошла к нему, хотела на всю деревню опозорить. Вот просто в открытую сказать, что я все знаю. Дошла до их двора, и тут мне плохо стало. Ноги подкосились так, что я на траву села под деревом. А тут Игорь с удочкой вышел, что-то Ирке прокричал и зашагал по дороге, а потом воровато так обернулся и в этот двор заскочил. Мне интересно стало, думаю: неужто впрямь золото какое-то есть, о котором Анька вчера рассказывала? Заглянула в щель, а он по двору идет, замок вскрывает и в дом заходит. Ну я и пошла за ним.

– Вы увидели, что он спустился в подпол?

– Да. На меня как затмение нашло, что мы тут одни и что никто его там не найдет, потому что кому тот подпол нужен. Не фифе же этой городской. Я его удочку увидела. Он ее в углу пристроил, чтобы не мешала. А рядом вилы стояли и рукавицы брезентовые валялись. В общем, я скользнула вниз, он на шум обернулся, и тут я с размаху вилы в него и всадила.

– У вас во дворе такие же вилы стояли, – медленно проговорила Юля. – Вы сено метали для коровы, которую Анна Петровна держит. Я видела.

– Да уж, с вилами умею обращаться, – буркнула женщина. – Потом я свет выключила, подпол закрыла и ушла. Дома переоделась, правы вы, действительно кровью я испачкалась немного. Меня так колотило, что я делать ничего не могла. Думала только, что за Митьку отомстила.

– Вы ведь все знали, да? – спросил Олег у Анны Петровны.

– Ничего она не знала! – повысила голос Ольга Прокопьевна, но ее подруга горько махнула рукой.

– Перестань, Оль. Нечего меня выгораживать. Да, я все знала. Она переоделась и прибежала ко мне. Ее так трясло, что я ее валокордином отпаивала. Она же к Василичу бежать хотела, признаваться! А я сказала, чтоб не смела. Что собаке – собачья смерть. И уж, когда его найдут, на нее никто не подумает. Так и вышло. Если бы не вы…

– Если бы не мы, – эхом повторил Олег. – А точнее, моя любознательная и умная жена. Если бы не она, я бы ни за что не догадался, что здесь произошло. Так что преступление раскрыто благодаря ей и еще вашему, Джемма, дневнику.

Вероника посмотрела на мать, и та кивнула, царственно, с достоинством.

– Прошлое всегда настигает нас, – сказала она. – Однажды брошенный бумеранг обязательно вернется. Это закон жизни. Оно настигло меня, дядю Лешу, Вадима с Катериной. Оно настигло Игоря Петровича. Да и вас, девочки, – она перевела взгляд на Анну Петровну и Ольгу Прокопьевну, – оно настигло тоже. Интересно лишь то, что добро, сделанное много лет назад, остается добром, а зло – злом. Про это просто надо помнить, запуская свой бумеранг.

Николай Дмитриевич подошел и погладил ее по голове. А потом Юльку, и она все-таки заплакала под его ладонью, надежной, ласковой ладонью хорошего, доброго человека.

– Знаете, что, – сказал он, – обещайте мне, что, когда у вас родится ребенок, я буду его крестным.

Эпилог

Над деревней Сазоново плыл яблоневый аромат. Практически каждый двор утопал в бело-розовом цвету, нежном-нежном, как взбитые кружева на детском чепчике. Чепчик тоже был розовый, как и костюмчик с зайчиком на груди. Хозяйка зайчика лежала в удобной коляске и серьезно рассматривала натянутые поперек нее игрушки, периодически ударяя по ним крохотной ладошкой и вызывая мелодичный, приятный уху звук.

– Нет, ну она спать сегодня собирается или нет? – озабоченно спросила Юлька.

Озабоченность была ее новым привычным состоянием, из которого она никак не могла выйти уже два месяца. Ей все казалось, что она что-то делает не так, неправильно постигая эту хитрую науку – быть мамой.

– Женька, ты спать собираешься? – тут же откликнулся Олег, подошел к коляске, протянул палец, в который сразу крепко вцепились крохотные детские пальчики. – Видишь, мама волнуется, хотя я и не знаю, отчего. Зачем спать, когда вокруг столько интересного?

– Ты бы лучше мангал разжег, – сказала Юлька чуть сердито. Она все время сердилась, когда Олег, как ей казалось, умалял ее материнские способности. – Николай Дмитриевич скоро придет жарить свои знаменитые шашлыки по-карски, а у тебя конь не валялся.

– Да я уже почти все подготовил. Березовые дрова же быстро горят. Не волнуйся, мы все успеем.

– Да, Джемма звонила, они с Вероникой уже примерно в часе езды отсюда. Сказала, что ей не терпится посмотреть на свою тезку. И что она везет нам кучу одежек от известных итальянских брендов. Доченька, ты у нас будешь самая модная!

– Могу себе представить! – Олег засмеялся. – Для Сазонова это особенно актуально. А вы ведь именно здесь проведете ближайшие четыре месяца. Так что будет наша кроха щеголять в оборках от кутюр между колодцем, рекой и копнами с сеном. А к тому времени, как вы в город вернетесь, она уже из всего этого великолепия вырастет.

– Ну что ты за человек такой! – Юлька всплеснула руками. – Вечно все своими насмешками испортишь.

Стукнула калитка, и на дорожку ступила Анна Петровна. В руках у нее была трехлитровая банка молока и корзинка с творогом, сметаной и домашним маслом. Навстречу гостье кинулась Жужа, весело виляя хвостом и явно надеясь на вкусное лакомство.

– Здравствуйте, Юля! – закричала женщина и осеклась, бросив взгляд на коляску. – Ой, что это я разоралась? Вдруг малышка ваша спит?..

– Да не спит она! – с досадой сказала Юля. – Весь режим у нас на свежем воздухе нарушился.

– Наладится, – успокоила Анна Петровна. – А я вам тут домашнего молочка принесла и продуктов свеженьких. Вы ж кормите, вам надо. И вот, тут у меня еще пироги к общему столу.

– Спасибо, – поблагодарила Юлька, предпочтя не заметить, как Анна Петровна скормила собаке кусочек домашнего сыра. – Я уже в беседке стол накрыла. Проходите туда. А корзинку я сейчас в кухню унесу.

Снова стукнула калитка, пропуская вперед улыбающегося Василия Васильевича и принарядившуюся для похода в гости Светлану Капитоновну. В руках они тоже несли по пирогу, а также бутылку самогона, которую Василий Васильевич водрузил на стол в беседке.

Пришел Николай Дмитриевич, и Юлька, не особо стесняясь, бросилась ему на шею – соскучилась за зиму.

– Здравствуй, красавица! – гудел он добродушным басом. – Извини, обнять не могу – кастрюля с мясом мешает. Давай-давай, беги новых гостей встречать, а я к Олегу пошел, будем костром заниматься.

– А Ирина Сергеевна дом продала, – начала рассказывать Юльке Светлана Капитоновна. – Говорит, не может тут жить, потому что все о прошлом напоминает. Уж не знаю даже, кто купил. Добрые ли люди?

– Добрые, – заверила ее Юлька. – Родители моей подруги, ее Вера зовут. Сейчас они учебный год закончат и на лето в Сазоново приедут. Обещали мне с Женечкой помогать, а то Олег же только на выходные может приезжать, а выходные у него нечасто и не по расписанию.

Калитка снова открылась, впуская новых гостей – Гришку с родителями. Мальчик, блестя глазами, с интересом осматривал двор, беседку, коляску с маленькой девочкой, ее игрушки.

– Что, интересно? – спросила Юлька. – Я так смотрю, ты за год менее любознательным не стал. В авантюры, надеюсь, больше не влезаешь?

– Не, что вы, я с ним тогда серьезно поговорил, – отозвался Иван. – Он у нас так-то парень послушный. И не шкодный вовсе.

– Школу-то нормально в этом году заканчиваешь? – спросил его подошедший Олег, обменявшийся с Юлькой быстрыми, только им двоим понятными взглядами.

– Нормально, – степенно ответил Гришка, – с одной тройкой всего. По математике.

– Ну если с одной, тогда тебе подарок.

Из-за стены дома Олег выкатил велосипед – спортивный ВMX, подходящий для выполнения различных трюков, именно такой, о каком в прошлом году мечтал Гришка. При виде велосипеда у мальчишки широко открылись глаза, а затем и рот, он шумно задышал, видимо, изо всех сил стараясь не заплакать.

– Это мне?!! – спросил он, словно не веря.

– Тебе, – кивнул Олег. – Ты же о нем мечтал, а мечты должны сбываться.

– Неудобно как-то, – конфузливо сказал Иван. – У нас денег нет с вами рассчитаться.

– А и не надо. Это приз. – Олег весело засмеялся и подмигнул раскрасневшемуся от счастья Гришке. – В конце концов, ваш сын помог раскрыть преступление. Так что велосипед он точно заработал.

Все уселись за стол, заставленный закусками. Юлька убедилась, что ее двухмесячная дочка, чье появление на свет было предопределено чудесной, волшебной, звездной июльской ночью, проведенной на сеновале, наконец-то заснула, и тоже присела к гостям. Скоро должны были приехать Джемма и Вероника, впереди был длинный, теплый майский вечер, а за ним – целое лето, наполненное запахом свежескошенной травы, неспешным бегом реки, звоном комаров над ней. Все так же держала своими корнями откос над обрывом старая вековая сосна. Все так же пели утром петухи, оповещая о начале нового дня, и чуть пылила дорога, ведущая от деревни в новую часть – коттеджный поселок, разросшийся на месте старого «обкомовского» пансионата.

Да, в каждом доме умело хранили свои тайны и делились радостями, пекли пироги, рожали и воспитывали детей. И Юлька знала точно: у нее был надежный любимый муж, обожаемая красавица дочка, верная собака и лучшие в мире соседи.