Книга: Верум

Кортни Коул

Верум

Courtney Cole

Verum

* * *

Наташе.

Потому что ты всегда веришь в меня.

Даже когда я сама теряю надежду.

Предисловие

Дорогой читатель!

Как сказал Данте Алигьери в части, посвященной «Аду» своей «Божественной комедии»: «Не стоит бояться: нашу судьбу невозможно отнять – это дар, данный нам свыше».

Данте солгал.

Наша судьба – это то, над чем мы должны работать.

Это то, за что мы платим.

Своими слезами.

Своей кровью.

Всем тем, что мы имеем.

И так до конца.

До самого последнего часа.

Только тогда мы узнаем, стоила ли игра свеч.

Пролог

– Еще увидимся, Калла. Ты уверена, что не хочешь пойти?

Я отвлекаюсь от своих занятий и смотрю в дверной проем нашего салона, где стоит мой брат.

– Да, уверена, – бросаю я в ответ, – мне просто нужно побыть одной. Но ты же все равно идешь со своим другом, и кстати, он тебя уже ждет.

– Ему пришлось отказаться. – Финн хмурит брови. – Можно сказать, меня кинули. Ты точно не пойдешь?

Мой внутренний голос издает протяжный стон, потому что я никак не могу назвать себя фанаткой «Quid Pro Quo», но Финн ждал этого концерта несколько месяцев. У меня нет ни единой причины отказать ему.

В этот момент в комнату входит мама, чем оказывает мне неоценимую услугу.

– Я пойду с тобой, – вызывается она, а Финн вскрикивает:

– Ага! – Он бросает на меня взгляд сверху вниз. – Ты прозевала свой шанс, Калла. Вот это мы сегодня зажжем!

Я не могу совладать с улыбкой, которая слегка касается моих губ, когда они вместе выходят из комнаты. Удивительно, как любая мелочь может сделать его настолько счастливым, да и большинство парней нашего возраста ни за что на свете не пошли бы на концерт с мамой. Но Финн не большинство.

Я устраиваюсь поудобнее на подоконнике, упираясь лбом в холодное стекло и глядя, как уносятся по шоссе вдаль фары их машины.

Милый Финн.

Особенно теперь, после того, что Дэр сказал мне… после его признания я так остро нуждаюсь в своем брате.

Нас с Финном невозможно разлучить. Теперь я осознаю это отчетливее, чем когда-либо прежде. Мы должны защищать друг друга. Мы должны поддерживать друг друга.

Я беру в руку телефон.

Мама должна знать об этом, а когда они вернутся домой, может быть уже слишком поздно. Это не может ждать.

Но мама не хочет ничего слышать прямо сейчас. А затем до меня доносится ее крик.

Настолько громкий и пронзительный, что у меня звенит в ушах.

– Мама? – зову я, в то время как ледяной ужас пробегает по моей спине.

Я не получаю никакого ответа.

– Мама! – настойчиво повторяю я, ощущая, как нарастает мой страх.

Но мне снова никто не отвечает.

Все вокруг меня приходит в движение: образы, запахи, звуки. Где-то в глубине души я уже знаю, что она больше никогда мне не ответит. Перед моими глазами возникает ее лицо, все в крови, израненное.

Я теряю способность дышать, потому что знаю, что ее больше нет, а мои ноги тем временем сами несут меня на крыльцо. Перед глазами предстают клочья пепла, устремившиеся в небеса и покрывшие густым слоем дорогу и нашу гору.

Я вижу все слишком четко и просто бессильно опускаюсь на ступеньки около входа в наш дом, беру в руку телефон.

Я все понимаю, чувствуя, как тошнота подкатывает, словно безумная волна, и мир вокруг меня вращается с бешеной скоростью.

Я замечаю боковым зрением, как Дэр медленно идет ко мне по тропинке, его лоб в крови.

Я все осознаю, когда он останавливается передо мной, весь израненный.

– Калла, с тобой все в порядке? – спрашивает он, положив руку мне на плечо.

На его пальцах тоже кровь.

– Все нормально? – настаивает он.

Я сама не понимаю, как мне удается повернуть к нему голову, чтобы просто взглянуть на того, кого я так сильно люблю, так страстно ненавижу и так панически боюсь. Правда, среди крови и дыма есть только одно, что волнует меня в этот момент.

Единственный вопрос.

– Что случилось? – официальным тоном спрашиваю я – Это все – какая-то бессмыслица.

– Ты и сама все уже поняла. – По его лбу стекает капля крови.

Но поняла ли я на самом деле?

Внезапно до меня доходит, что я не понимаю ровным счетом ничего.

Все теряет смысл.

Мои мысли оказываются разорванными на мелкие кусочки.

– Где Финн? – двигаются мои губы, задавая бессмысленный вопрос.

Дэр смотрит на меня в упор, в его темных глазах читаются твердость и настойчивость.

– Нужно срочно позвонить в «Скорую».

Я замираю на месте, и Дэру ничего не остается, кроме как выхватить телефон у меня из рук и с сумасшедшей скоростью набирать какие-то цифры на экране.

Звук его голоса смешивается с ночной тьмой, когда он говорит с диспетчером, но одна фраза безапелляционно вклинивается в мое сознание.

«Несчастный случай».

Я жду, пока он закончит, пока он сбросит вызов и наконец посмотрит мне в глаза. И только после этого я решаюсь заговорить.

– Значит, это правда? – спрашиваю я, чувствуя, как дрожит мой голос, тонкий и слабый, – это был несчастный случай?

Он закрывает глаза.

Глава 1

Все будто в замедленной съемке.

Плеск волн о скалы, движение губ Дэра, его слова. Я внимательно смотрю на него, на темную линию щетины вдоль подбородка, на то, как он нервно сглатывает. Я чувствую, как меня пронзает его темный взгляд, сковывает меня, приводя в оцепенение.

– У тебя остался только один вопрос, Калла, – напоминает он мне, – так задай его.

Весь прошедший год пролетает у меня перед глазами, расплывается, распадается на куски. И во всех этих воспоминаниях присутствует Дэр. Он был со мной все это время, любил меня и поддерживал.

Или нет?

Мои губы дрожат, когда я пытаюсь пошевелить ими.

– Как ты оказался там той ночью? – наконец задаю вопрос я, тщательно подбирая слова. – Тебя не должно было там быть. Но ты все же был.

Дэр отвечает мне встречным вопросом, настороженно глядя на меня.

– Какой ночью, Калла?

Я безмолвно смотрю ему в глаза.

– Ты прекрасно понимаешь, о какой ночи я говорю. Той ночью. Ночью, когда погиб мой брат.

В его взгляде на секунду что-то меняется, но затем он снова берет себя в руки.

– Теперь ты вспомнила? Помнишь, сколько крови было тогда на моих руках?

Но я лишь мотаю головой из стороны в сторону, медленно пытаясь справиться с потрясением. И вовсе не потому, что не помню, а потому, что не имею никакого желания вспоминать.

– Тогда было очень много крови. – Я собираю осколки того момента, в моей голове появляется картинка, как кровь стекает по вискам Дэра на его футболку. Его одежда становится багровой, красная клякса расплывается по ткани на его груди. – Я не могла понять тогда, твоя это кровь или… Финна.

Внезапно я осознаю, что на долю секунды у меня совсем вылетело из головы, что до этого Дэр в чем-то признался мне.

Я и забыла, как чертовски меня напугала эта новость.

Потому что среди всей этой крови я видела только страх потерять его, потому что, да поможет мне Бог, я так сильно люблю его.

– Ты держал меня, – мои губы задрожали, – когда я была готова упасть. Ты был со мной, пока я ждала звонка от… Финна.

Я так ждала, что Финн позвонит мне!

Я ждала, и ждала, и ждала…

Сирены выли в глухой ночи, пока я измеряла комнату шагами.

Финн так и не позвонил.

Дэр кивает:

– Я всегда буду поддерживать тебя, Калла.

– Когда пришел отец и сказал… когда он рассказал мне про Финна, все остальное стерлось. – Я восстанавливаю в памяти полную картину, уставившись на океан. Боже, почему океанские воды всегда заставляют меня чувствовать себя такой крошечной? – Все остальное перестало иметь для меня какое-либо значение. Все, кроме него, потеряло всякий смысл. Ты просто скрылся где-то в глубинах моего сознания, Дэр.

Правда слишком безжалостна.

Эта правда причиняет мне невыносимую боль.

Мне кажется, что для того, чтобы она улеглась в моей голове, мне нужно разорвать свою плоть, заставить ее пройти сквозь мои мышцы и пробежать кровью по венам.

Дэр закрывает глаза. Свои сияющие черные глаза.

– Я знаю, – мягко говорит он, – ты забыла меня. На несколько долгих месяцев.

Мы знаем это. Мы оба. Вот поэтому мы и стоим сейчас здесь, у подножия океана, пытаясь восстановить мою память по крупицам. Слишком долго она томилась в мутных водах сознания.

Я неистово цепляюсь за самые потаенные клочки воспоминаний, пытаясь собрать все воедино. Но они отчаянно сопротивляются. Наверное, они никогда не вернутся ко мне полностью.

Но одно все же не ускользает от моего цепкого ума.

Мои глаза горят, когда я пытаюсь сфокусироваться на Дэре.

– Ты в чем-то признался мне. И это меня напугало.

Его веки кажутся тяжелыми от чувства вины.

Он кивает. Одно обрывистое, короткое движение.

– Ты помнишь, что я сказал тебе тогда?

Он замолкает, его взгляд прикован ко мне, прожигает насквозь.

Я ныряю вглубь своих воспоминаний: быстро, быстро, еще быстрее… Но возвращаюсь на сушу без какого-либо улова. Мной движет только одно чувство.

Страх.

Дэр видит это по выражению моего лица и отводит взгляд в сторону.

– Я пытался рассказать тебе обо всем, Калла, – произносит он почти умоляюще, – просто ты поняла меня неправильно.

Его голос обрывается, и мне кажется, что мое сердце остановилось.

– Что именно я неправильно поняла? – Голос звучит слишком официально. – Просто скажи мне это.

Он поднимает на меня глаза.

– Это совсем не сложно понять, – просто произносит он, – если ты вспомнишь все, что я говорил тебе. Давай попробуем?

Я отвечаю ему бессмысленным взглядом.

– Я уже пыталась. Я… я потеряла нить, Дэр.

Он опускает голову совсем чуть-чуть, почти незаметно, но я улавливаю это движение. Он разочарован, и, кажется, у него больше нет сил предпринимать что-либо.

Однако он качает головой:

– Нет, Калла, оно должно быть там, это воспоминание. Тебе просто нужно расслабиться. Вот увидишь, оно вернется. Но сейчас ты должна знать, что здесь ты не в безопасности. Доверься мне.

– Ты здесь из-за меня, – говорю ему я, – это то, что я отчетливо помню. Все это время ты был здесь ради меня.

Дэр снова качает головой:

– Нет. В этом ты не права. У меня была своя причина приехать сюда, а потом цель изменилась: ею стала ты. Я могу поклясться жизнью моей матери.

– Твоя мать мертва, – жестко обрываю я его, – так же как и моя. И ты думаешь, что теперь я поверю тебе?

С его губ слетает вздох: рваный, надтреснутый звук. Он пытается коснуться моей руки, но я отдергиваю ее. Он больше не дотронется до меня. Только не теперь.

– Ты не понимаешь, – тихо произносит он.

Я смотрю в упор ему в лицо.

– Нет, не понимаю.

И у тебя нет ни малейшего представления о том, каково это.

– И все равно однажды это случится, – усталым голосом отвечает он – Богом клянусь, так и будет.

Комок негодования образуется в горле, пока ветер треплет мои волосы. Я глотаю свежий морской воздух, чувствую, как легкие наполняются его ароматом.

– Ты вообще когда-нибудь любил меня? – спрашиваю я, хотя каждое слово все сильнее сдавливает мое горло, потому что, несмотря ни на что, сейчас это для меня важнее всего.

Боль пронзает лицо Дэра, боль неподдельная, настоящая, а я всеми силами пытаюсь держать себя в руках.

Не делай этого.

Только не делай мне больно.

– Конечно, – отвечает он не раздумывая, его голос звучит уверенно. – И я продолжаю любить тебя.

В его глазах читается такая мольба, что мне отчаянно хочется верить ему. Я хотела бы услышать его слова и впечатать их глубоко в свое сердце, запереть их где-нибудь в золотой клетке моей души.

Но затем он продолжает:

– Ты в опасности, Калла. Теперь тебе придется поехать со мной. Есть кое-что, о чем ты должна знать.

В замешательстве я не могу пошевелиться, внутри все отзывается ноющей болью. Отправиться вместе с ним в Уитли? Теперь, когда я даже не уверена, знала ли я его когда-либо или нет, с человеком, которого, как мне кажется, следует опасаться? Все становится более и более запутанным, ничто вокруг не похоже на реальность.

Ничто, кроме двух вещей.

Я действительно должна признаться, что ощущаю опасность. Она словно скрывается во всем, что меня окружает. И это я сама стала причиной этого. Правда, я совсем не понимаю, почему именно.

Здесь небезопасно, Калла.

И конечно же, Дэр. Он здесь, со мной, и я люблю его.

Но.

Я не могу доверять ему.

Я больше не могу доверять никому.

– Я не знаю, что делать, – шепчу я отрывисто, – я бы хотела возненавидеть тебя, Дэр, за то, что ты лгал мне. Но не могу.

Я слишком запуталась, а он мой спасительный якорь.

Дэр хватает меня за руку и притягивает к себе, легко пресекая мои попытки вырваться, и в этот момент я чувствую, как мое сердце начинает таять.

Потому что здесь, окруженная запахом его тела, его теплом и силой… именно здесь мой дом, мое место. Как я могу бороться с этим?

– Твое место здесь, рядом со мной, – говорит он, а его губы касаются моих волос, – ты не можешь возненавидеть меня, Калла. Это не должно случиться. Я не лгал тебе. Я пытался тебе все рассказать.

В его голосе отчетливо слышится страх, неприкрытый ужас, и это задевает меня за живое, затрагивает некий уголок моей души, в котором я прячу свою любовь к нему. Тот уголок, где когда-то находилось мое сердце, прежде чем оно оказалось вдребезги разбито.

– Ты просто дьявол во плоти, – шепчу я ему в рубашку. Его руки в неистовстве гладят меня по волосам, спускаясь вниз по моей спине и прижимая меня крепко к его телу. – Почему ты не можешь просто рассказать мне обо всем прямо сейчас?

– Я не могу, – коротко бросает он, – потому что все слишком запутанно, и, если только ты не распутаешь все сама, ты решишь, что я монстр. Я люблю тебя, Калла. Я защищу тебя. Просто доверься мне.

Я отшатываюсь от него, собирая в кулак всю свою волю и храбрость.

– Довериться тебе? Да ты, должно быть, шутишь!

Он смотрит на меня в изумлении, мне же кажется, что весь мир рушится, пока я бегу вниз к побережью, мои ноги тонут в песке, а ветер треплет волосы.

Я люблю Дэра больше жизни, но не могу больше доверять ему. Единственный человек, которому я когда-либо могла смело и безотчетно доверять, теперь мертв.

Мне нужен мой брат.

Мне нужен Финн.

Я поднимаюсь вверх по тропинке, ведущей к моему дому, взбегаю по лестнице и направляюсь к комнате моего брата.

Она выглядит в точности так же, как в тот день, когда он ее покинул.

На ватных ногах я проскальзываю через дверной проем.

Стены обступают меня с четырех сторон, они надвигаются на меня, потолок словно падает на меня сверху, стараясь прижать к земле, поглотить меня, разбить на тысячи осколков. Я изо всех сил зажимаю уши руками, раскачиваясь взад-вперед, потому что, находясь в этой комнате, я все еще слышу голос своего брата.

Все будет в порядке. Все будет в порядке. Все будет в порядке.

Больше никаких голосов в моей голове.

Даже если это голос Финна.

Только не это.

Я нормальная, черт возьми.

Я по горло сыта ложью Дэра и собственным страхом… и тем, что я оказалась такой невыносимо хрупкой.

– Ее связь с реальностью слишком слаба.

Это бормотание прорезается через мое сознание сквозь начинающийся приступ паники.

Я замираю на месте, стараясь не дышать. Этот шепот слышится из-за закрытой двери.

– Нет, я не хочу делать это. Только не сейчас. – Шепот звучит настойчиво, и кажется, что он не из этого мира. Этого просто не может быть. Мое тело немеет, когда голос проникает в меня, унося мое сознание все дальше и дальше от реальности.

– Нам придется это сделать. Она не пойдет на это по своей воле.

В абсолютном замешательстве я смотрю на деревянные панели двери, вглядываюсь в их зернистую текстуру.

Неужели это все действительно наяву?

Или же это снова глупые игры моего сознания?

Я сглатываю и делаю резкий вдох.

– Все что угодно может вывести ее из себя, и она снова упадет вниз, – предупреждающе произносит до боли знакомый голос, низкий и осторожный.

Не может быть, чтобы это был он. Это невозможно.

Несмотря на то что я все еще горю желанием раствориться полностью в этом голосе, спрятаться в нем, утонуть в нем с головой.

Но я не могу.

Потому что ответ следует незамедлительно.

– Поэтому мы должны бережнее с ней обращаться.

Обращаться со мной?

Дверь передо мной открывается, и, глядя снизу вверх, я обнаруживаю на пороге три нависшие надо мной фигуры.

Мой отец.

Дэр.

И кто-то еще, кого я не могу разглядеть, безликий силуэт, скрытый в тени. Я пытаюсь приблизиться, чтобы убедиться, что это он, несмотря на то что в глубине души я прекрасно понимаю, что это не может быть Финн.

Это невозможно.

Я отклоняюсь назад до тех пор, пока моя спина не оказывается плотно прижата к постели моего брата. Я словно маленький испуганный олененок, а они охотники. Мне остается лишь молиться, потому что я в опасности, но причину этого я понять не могу.

Только они понимают.

– Калла, – произносит мой отец мягко и успокаивающе, – все в порядке. Все в порядке. Я просто хочу, чтобы прямо сейчас ты доверилась мне.

Его лицо словно превратилось в кусок камня, стало мертвенно-бледным. Я перевожу свой взгляд на Дэра и замечаю, что его руки крепко сжаты в кулаки, а костяшки пальцев побелели. Воздух в комнате будто пронизан электрическим напряжением и опасностью настолько, что я с трудом могу дышать.

Я беру себя в руки.

В глубине моего живота зарождается какое-то чувство, и оно говорит мне, что я не могу верить никому.

Я крепко смыкаю веки и зарываюсь в одеяло Финна. Сквозь плотную ткань до меня доносятся приглушенные голоса. Я чувствую руку Дэра на своем плече. Его низкий голос отдается вибрацией где-то внутри моей груди.

А затем я понимаю, что он исчез.

Я открываю глаза.

Комната пуста.

Они оставили свои попытки.

Что бы они ни хотели сказать мне тогда, сейчас я в безопасности.

Потому что я одна.

Я встаю с постели и на дрожащих ногах подхожу к ночному столику Финна. Взяв в руки его медальон с образом святого Михаила, надеваю его на шею.

Сжав его в своих ладонях, я читаю молитву, каждое слово с трепетом вырывается из моего рта и застывает на губах.

Святой архангел Михаил, спаси нас в этой битве. Защити нас от слабости и проделок дьявола. Ему не устоять против Бога нашего, которому мы смиренно молимся. Помоги нам в этом, о князь сил небесных, наделенный Божьей силой. Свергни же в преисподнюю Сатану и все злые силы, что рыскают по миру в поисках сломленных душ. Аминь.

Я повторяю молитву три раза подряд.

Теперь я в безопасности.

Теперь я в безопасности. На мне медальон Финна. Я под защитой.

Я чувствую, как все дрожит и клокочет у меня в груди, когда я наконец вздыхаю с облегчением. Но как только я это делаю, дверь со скрипом открывается, и я снова оказываюсь лицом к лицу с моим безумием.

Мои и без того испуганные глаза распахиваются еще шире, узрев невозможное.

Финн.

Мой погибший брат.

Стоит на пороге своей комнаты.

Глава 2

– Ты в порядке? – торопливо спрашивает Финн, его взгляд устремлен прямо на меня, а его губы двигаются, хотя я точно знаю, что он мертв.

Он видит мою панику, он чувствует мой ужас. Потому что брат знает меня лучше, чем кто-либо из ныне живущих.

Быстрыми шагами он пересекает комнату и оказывается передо мной, опускаясь на колени, я чувствую холод его ладоней, когда он берет в них мои руки.

Святой архангел Михаил, спаси нас в этой битве.

Это не может быть он. Но я не могу отрицать того, что прямо перед глазами я вижу бледные пальцы Финна, едва заметное родимое пятно на костяшке среднего пальца: я точно знаю, что это он. Я видела это родимое пятно сотни раз, я узнаю эти руки среди тысячи других.

– Финн. – Мне наконец удается произнести хоть что-то, хотя и это всего лишь тихий шепот.

Он кивает. Я снова ощущаю его тепло. В замешательстве я провожу рукой по его груди и обнаруживаю ответ на все свои вопросы. Своей ладонью я чувствую биение его сердца, настоящее, мощными ударами отдающееся сквозь его тонкую грудную клетку.

Бум.

Нет.

Этого не может быть.

– Может, – снова кивает он, и я понимаю, что только что произнесла это вслух.

Защити нас от слабости и проделок дьявола.

– Я сумасшедшая? – спрашиваю я обессиленно, все чувства, которые были в моем теле, покидают меня.

Все мои конечности немеют. Я словно превращаюсь в деревянное изваяние. Я будто губка, лишившаяся всех ощущений, и я впитала в себя все то безумие, в окружении которого я находилась всегда, сама лишилась рассудка. Это единственное разумное объяснение происходящего.

Финн протягивает свою тощую руку и обнимает меня за плечи, и я всем своим обмякшим телом прижимаюсь к его груди, мое ухо находится на уровне его сердца, не оставляя у меня больше никаких сомнений.

Бум.

– Это невероятно.

Все, что я произношу, я могу говорить только шепотом. Даже эти два слова.

– Теперь ты не можешь доверять собственным глазам, Калла, – торжественно заявляет он, а его голубые глаза, такие до боли знакомые, буквально светятся чистотой и ясностью, – но ты должна поверить мне.

Я так и поступлю, потому что он единственный, кому я могу доверять.

И он это отлично знает.

Но…

Это слишком далеко от реальности. Моя реальность – это смятая, словно кусок бумаги, красная машина, а еще белый надгробный камень. Сладких снов, милый Финн.

И те стрекозы, и тот солнечный свет тогда. Кладбище и слезы.

Ему не устоять против Бога нашего, которому мы смиренно молимся. Помоги нам в этом, о князь сил небесных, наделенный Божьей силой. Свергни же в преисподнюю Сатану.

– Как такое вообще возможно? – спрашиваю я дрожащим голосом, боясь поверить тому, что я вижу, боясь, что хоть капля надежды поселится в моем сердце.

Финн смотрит в сторону, а его руки все еще сжимают мои.

И все злые силы, что рыскают по миру в поисках сломленных душ. Аминь.

– Потому что просто так есть, – твердо произносит он, – я не могу рассказать тебе всего. Ты должна прийти к этому сама. Но я уверен, тебе это удастся, Калла. У тебя все получится.

О Боже, только не опять. Снова это «я не могу рассказать тебе это, потому что правда уничтожит тебя».

В моей груди образуется вакуумная пустота.

Мое дыхание ускоряется.

Я не могу сделать это снова.

Только не это.

Это уже слишком.

Финн видит выражение моего лица и ловит меня, когда я уже готова упасть ему на грудь, обмякшая и обессиленная. Ему всегда удается поймать меня в самый нужный момент.

– Твое сознание – потрясающая штука, – уверяет меня он, – это не проклятие, а дар.

Он так хорошо знает меня! Он понял, о чем я думаю.

– Ты настоящий? – спрашиваю я шепотом, прикрыв глаза.

В ответ он лишь улыбается.

Это последнее, что я вижу.

Затем все погружается в безмятежную, благодатную тьму.

Слава тебе, святой Михаил!

Когда я просыпаюсь, вокруг все еще темно. Длинные тени ниспадают на пол, но очень быстро я осознаю, что я больше не в комнате Финна. Я уже в другой постели, на мне моя пижама, а чистые простыни обвились вокруг моей руки.

Я бросаю взгляд на потолок, осматриваю стены, длинные силуэты теней и только потом замечаю фигуру, сидящую около моей кровати, до сих пор спрятанную от меня под покровом тьмы.

– Финн? – спрашиваю я тихо, надеясь, что это снова окажется мой брат.

Но отвечает мне голос, который я совсем не ожидаю услышать.

– Как ты, цветок каллы?

Дэр.

Конечно же. Это не может быть Финн, потому что он мертв.

Я сглатываю, а Дэр тем временем наклоняется вперед, его подбородок освещает лунный свет, а глаза сияют потусторонним блеском.

– Ты настоящий?

Мои слова вырываются из моего рта шепотом.

Он улыбается мне своей фирменной улыбкой, которая как бы говорит: «Попробуй, дерзни».

– Но ведь я здесь, рядом с тобой. Разве ты не видишь? – тихо отвечает он.

– Теперь это больше ничего не значит, – бормочу я слабым голосом, – я больше так не могу, Дэр. Я ничего не понимаю.

– Я потерял тебя. – Дэр встает со стула и становится передо мной на колени, его лицо выражает абсолютную искренность, а его взгляд мрачен и полон страдания. – Я потерял тебя. Но я все исправлю.

– Как? – шепчу я, хотя совсем не уверена, что хотела бы знать ответ. – Почему ты потерял меня? Что ты сделал?

Я не могу.

Я не могу услышать это.

Я не могу услышать это, иначе это убьет меня.

Мое сознание – это пустынное ущелье, продуваемое лишь свежим морским ветром, который уносит из него все лишнее и чужеродное. И я хотела бы поймать хотя бы кусочек, но не могу.

Дэр держит меня за руку.

Его пальцы слегка дрожат, и я внезапно ясно понимаю, что я должна сделать прямо сейчас.

Я должна отступиться от человека, которого люблю всем сердцем.

Я должна.

Потому что иначе я этого не переживу.

Мое сознание достаточно гибкое, и я уверена, что смогу с этим справиться.

– Я совершил нечто страшное, – признается он, чеканя каждое слово, – я не могу даже надеяться на то, что ты сможешь меня простить. Но я должен все исправить. И чтобы сделать это, мне понадобится твоя помощь. Тебе придется помочь мне, Калла. Помоги мне спасти тебя!

Спаси меня, и я спасу тебя.

Не так ли?

Я чувствую это… Я чувствую… Чувствую…

Я чувствую, как меня с головой накрывает волна дежавю. Как закипают внутри эмоции, предчувствие чего-то, что я давно знаю, но не могу вспомнить.

– Что же ты наделал? – спрашиваю я, пытаясь пробраться сквозь обрывки своих мыслей. – От чего меня нужно спасти? От тебя? Я не думаю, что нуждаюсь в спасении.

– Ты ошибаешься, – настаивает он, а в его глазах читается мольба, – я могу помочь тебе.

Я встряхиваю головой, но каждое движение дается мне с трудом.

– Есть только один способ, – шепчу я, ощущая, как каждое произнесенное слово прожигает душу насквозь, – ты должен оставить меня в покое, Дэр. Тебе нужно отпустить меня. Я больше так не могу. Я больше не могу жить среди всех этих секретов.

– Но ведь ты любишь меня, – говорит мне Дэр, и я под его взглядом будто рассыпаюсь на мелкие осколки.

– Да, это правда, – бормочу я, отбрасывая все сомнения прочь, – но я не думаю, что сейчас этого достаточно. Я вот-вот сломаюсь, Дэр. Я готова сломаться в любую минуту.

Я прижимаю колени к груди, стараясь смотреть в сторону, но только не ему в глаза, и делаю глубокий вдох, хотя в моей груди все дрожит.

– Я знаю, это прозвучит безумно, – соглашаюсь я, – я это понимаю. Но ничего не могу поделать с тем, что чувствую. Мне нужна защита от тебя. Я уверена в том, что поступаю правильно. Мое сердце подсказывает, что тебя нужно опасаться.

И это действительно так. Оно говорит мне, что в этом и есть корень проблемы.

Это ощущение пронизывает все мое тело, превратившееся в пустынное ущелье.

Дэр закрывает глаза, проходит около минуты, прежде чем он открывает их снова, и когда это наконец происходит, я вижу в них пустоту и горечь утраты.

– Хорошо, – только и произносит он, – ты хочешь защититься от меня. Черт возьми, я даже готов помочь тебе в этом. Только поезжай со мной в Уитли. Там ты найдешь все ответы на свои вопросы. Там у тебя будет твое личное пространство, ты обретешь гармонию и спокойствие, и, вот увидишь, ты пойдешь на поправку, Калла.

– Так, значит, все ответы в Уитли?

Я смотрю в упор на Дэра, на его тело, которое я так люблю, в его глаза, в которых я утопаю, пытаюсь узреть его душу, что так притягивает меня… и в которой прячется так много тайн.

Он кивает, но выглядит это так, словно даже такое простое движение дается ему с трудом. Ему совсем не хочется ехать в Уитли, но он готов отправиться туда ради меня.

– Твой отец тоже хочет, чтобы ты съездила туда, – добавляет он, – сделай это хотя бы ради него.

Но могу ли я это сделать?

Всеобъемлющее чувство неизбежности и наваждения сковывает меня, словно заставляя меня преклонить перед собой колени. Я не знаю. Все, что я отчетливо понимаю сейчас, – это то, что если я не найду там все ответы, то, вероятно, я окончательно лишусь здравомыслия.

Все ответы в Уитли.

Я выдыхаю, только теперь осознав, что несколько секунд я не дышала.

– Хорошо, я поеду.

Я сделаю это, чтобы найти ответы и ради моего отца. Потому что ему уже пришлось через многое пройти ради меня. Он не должен видеть, как я распадаюсь на части.

Дэр прикрывает свои прекрасные глаза.

– Я люблю тебя, Калла.

Душевная боль пронизывает меня насквозь до такой степени, что ощущается почти физически, так сильно, будто мое сердце может остановиться в любую секунду.

– Я знаю.

Но я не думаю, что этого достаточно.

Однако я не произношу этого вслух.

Потому что он и так все понимает. Я вижу это по страданию на его лице.

Мне до боли хочется протянуть руку и коснуться его, успокоить и поддержать.

Но я не могу.

В нем есть что-то пугающее.

И пока я не узнаю, что именно, мне нужно держаться на расстоянии.

Это мой единственный способ выжить.

Глава 3

Перелет кажется мне очень долгим, несмотря на то что мы в первом классе.

Стюард уделяет мне особое внимание, принося одеяло, теплую одежду и прохладительные напитки в течение всего пути. А тем временем атмосфера между мной и Дэром все больше накаляется.

Я люблю его, но теперь он стал для меня незнакомцем.

Сидя в широком кожаном кресле рядом со мной, он пытается завязать диалог, вытащить меня из моей раковины, но я пресекаю все его попытки.

Это доставляет мне нестерпимую боль, никогда бы не подумала, что смогу превозмочь такое, но мне приходится.

И я должна справляться с этой болью, пока не узнаю, что он скрывает от меня.

И я готова поклясться, что ему тоже больно. По крайней мере, действую я весьма безжалостно. Безжалостно по отношению к нам обоим. Но над моей головой нависло нечто огромное, черное и пугающее, и я не должна позволить этому обрушиться на нас.

Все зависит от меня. Я знаю это наверняка.

Но что значит все? Я не знаю.

Стюардесса с идеальным макияжем наклоняется ко мне:

– До нашего приземления в Хитроу осталось несколько минут. Могу ли я еще чем-то вам помочь?

Да, принесите мне, пожалуйста, мой рассудок.

Я встряхиваю головой, и она уходит. Спустя некоторое время мы оказываемся в многолюдном аэропорту. Дэр придерживает меня рукой за локоть, и, несмотря на то что мне совсем этого не хочется, я стряхиваю ее прочь.

Его губы плотно сжаты. Он наклоняется к моему уху:

– Здесь небезопасно, Калла. Нравится тебе это или нет, сейчас тебе нужно держаться поближе ко мне.

Я слишком ошеломлена, поэтому позволяю ему взять себя под руку.

Здесь небезопасно.

Все вокруг меня проносится, словно в тумане, когда мы подходим к высокому мужчине в черном костюме водителя, ожидающему нас в конце коридора. У него седые волосы и крупный нос, лицо худое, на нем читается внутренняя сила, но, когда он замечает меня, его лицо озаряется улыбкой. Однако он сразу переводит взгляд на Дэра, мгновенно вспоминая о сдержанности.

– Мистер Дюбрэй, – кивает он, когда мы оказываемся вровень с ним, и на секунду мне кажется, что он перепутал нас с кем-то другим.

Но Дэр отзывается:

– Надеюсь, машина поблизости, Джонс. Мы слишком устали после перелета.

Губы мужчины плотно сжаты.

– Автомобиль ждет вас снаружи, сэр.

Почему-то у меня возникает ощущение, что эти слова Дэра должны были задеть его. Но мгновением позже он подхватывает наши сумки, и мы следуем за ним на парковку, где стоит элегантный черный лимузин. Он длинный и блестящий: раньше мне никогда не доводилось ездить на лимузине. Мои глаза расширяются от удивления.

Я никогда не задумывалась о благосостоянии своей семьи.

До сегодняшнего дня я была девочкой, принадлежащей к среднему классу, отец которой работал гробовщиком. Мы делили дом с похоронным бюро, поэтому Финн и я всю жизнь были предметом насмешек для большинства наших одноклассников. Мы всегда были окружены смертью, мы были одиноки на вершине нашего холма, чудики.

Но здесь… здесь… я думаю, здесь все совсем по-другому.

Наверное.

– А вы, должно быть, Калла, – окидывает меня взглядом Джонс, взяв в руки мою сумку.

Я киваю:

– Да.

– Вы выглядите в точности как ваша мать, – говорит он мне, и на секунду в его взгляде снова мелькает искорка теплоты.

Я сглатываю, потому что скучаю по ней, потому что я бы все отдала за то, чтобы она оказалась сейчас здесь, со мной.

– Добро пожаловать в Англию.

– Спасибо, – неловко бормочу я, пока он открывает передо мной дверь и загружает наши чемоданы в багажник.

Как только автомобиль трогается с парковки, я прижимаюсь лбом к оконному стеклу, пытаясь вытеснить все гнетущие мысли из головы.

Я вовсе не одинока.

Я не потеряла своих мать и брата.

Я не должна забыть человека, которого люблю.

Я так усиленно думаю об этом, словно мои мысли способны в один миг все изменить.

Но опыт подсказывает мне, что это не сработает, как не сработало в миллионе других случаев, когда еще в школе я пыталась таким образом спрятаться от насмешек и издевок.

Это не помогало тогда – не поможет и сейчас.

И вот я все еще здесь, в Англии, я все так же одинока, мне грозит некая опасность, хотя я и не знаю, какая именно. Мой любимый сидит рядом со мной, хотя с таким же успехом он мог бы быть за тысячи километров… ведь я больше не могу доверять ему. Потому что мой разум слишком хрупок: настолько, что даже я сама это осознаю.

И поскольку я не могу заставить всю эту ситуацию просто взять и раствориться, стараюсь сконцентрироваться на лучшей части происходящего.

Я еду прочь от своих печалей, туда, где я смогу просто побыть в тишине. Там я смогу лучше понять себя, наладить свой внутренний механизм, получить ответы на все свои вопросы.

В окружении роскоши я еду из аэропорта. На этом я пытаюсь сфокусировать внимание.

Если бы Финн был сейчас здесь, он бы пришел в восторг от этой роскошной машины, от воды в красивых бутылочках, помещенных в ведра со льдом, или от аккуратно свернутых полотенец. Нас никогда так не баловали, и, с комом в горле, я внезапно понимаю, что это совсем не честно, что Финна здесь нет.

Потому что у него больше никогда не будет такой возможности.

Если Финн не может все это увидеть, то и я тоже не имею на это никакого права.

Я борюсь с желанием выпить воды из бутылки или взять полотенце, свернутое в плотный рулон, и даже съесть маленькую шоколадную конфету с мятной начинкой. Я не заслуживаю ничего из этого.

Открываю глаза и смотрю в окно, наблюдая, как городская суматоха сменяется спокойствием окраин.

– Давай поедем более живописным путем, Джонс, – просит водителя Дэр.

Джонс ничего не отвечает, но изменяет маршрут, и через некоторое время перед моими глазами сквозь скалы и деревья здесь и там начинают мелькать проблески океана.

– Мы живем поодаль от Хастингса, ближе к Сассексу, – говорит мне Дэр так, будто бы я знаю хоть что-то об английской географии.

Я киваю, словно все это мне хорошо известно, потому что теперь вынуждена притворяться. А тем временем мы продолжаем двигаться дальше.

Спустя полчаса машина все еще скользит по раскинувшейся гладкой лентой дороге, но в отдалении между кронами деревьев уже маячит крыша здания с башенками и шпилями.

Дэр выходит из своей дремоты, открывая глаза, так я понимаю, что мы почти на месте.

Я вытягиваю вперед шею, чтобы получше разглядеть дом. И когда мне это наконец удается, я замираю в безмолвии, потому что это зрелище заставляет вдох застыть на моих губах.

Это просто не может быть их фамильный особняк.

Он огромный, впечатляющий и ужасающий одновременно.

Старинный, возведенный из камня, невыразимо прекрасный.

Высокая стена простирается в обе стороны так далеко, насколько я могу видеть, окутывая все владения подобно огромному защитному покрывалу. Это здание настолько гигантское и тяжеловесное, что на мгновение у меня закрадывается мысль, не должно ли оно было служить укреплением когда-то давно… Или же оно, наоборот, стало тюрьмой для тех, кто внутри?

Но это всего лишь мои странные мысли.

Когда мы сворачиваем с дороги, железные створки ворот распахиваются прямо перед нами, как будто подчиняясь какому-то магическому заклинанию или словно их отпирают чьи-то невидимые руки. Туман закручивается в витиеватые облака прямо над землей и поднимается к ветвям деревьев, из-за чего я не могу до конца разглядеть то, что находится по ту сторону изгороди.

Несмотря на пышно растущую здесь траву, все это место окутано чем-то гнетущим, темным. И это гораздо больше, чем просто непрерывный дождь или нависшие облака.

Нечто неосязаемое.

Меня наполняет необъяснимый ужас, когда машина проскальзывает сквозь ворота и движется по дороге, которая скрывалась от глаз за слоями густого тумана. И вот мы оказываемся около дома. Вблизи он выглядит не просто огромным, а скорее ужасающим.

Я пытаюсь ухватить его взглядом сквозь ветви деревьев, и каждый раз мне приходится задерживать дыхание.

Высокая крыша с отвесными скатами.

Колонны и шпили, покрытые мхом.

Капли дождя стучат по крыше автомобиля, падают на дорогу, заставляя все вокруг сиять в преломленных лучах света.

Здесь сыро и серо. Единственное слово, которое вертится в моей голове, когда я рассматриваю этот пейзаж, – готика.

Готика.

Несмотря на все великолепие и экстравагантность этого места, оно не перестает казаться мне менее пугающим.

Пока мы подъезжаем к зданию, я считаю удары своего сердца. Мне удается дойти до пятнадцати, когда лимузин наконец останавливается на огромной круговой парковке, мощенной булыжником.

Возвышающееся перед нами здание возведено из камня, и, кажется, оно простирается до самой линии горизонта. Его темные окна всех возможных форм и размеров взирают на меня сверху.

Аккуратно подстриженные газоны, невероятных размеров особняк, ухоженные сады. Грозовые тучи вздымаются над массивным строением, и здесь есть только одно, что я знаю наверняка: ужасающий этот дом или нет, но сказать, что он роскошный, – значит, не сказать ничего.

– Значит, моя семья богата? – нелепым эхом звучит мой вопрос.

Дэр бросает на меня беглый взгляд:

– Ты не представляешь себе насколько.

Он делает паузу, и мы словно оказываемся на мгновение соединены невидимой нитью. Но в то же время эта нить связывает нас по рукам и ногам, не давая нам быть вместе.

– Калла, не теряй бдительности, – быстро произносит он, – это место… вовсе не то, чем кажется. Тебе нужно…

Джонс открывает дверь, и Дэр останавливается на полуслове.

Что мне нужно?

– Добро пожаловать в Уитли, – говорит мне Джонс с легким поклоном.

Мы с Дэром выходим из машины, и внезапно я чувствую, что сильно нервничаю.

Я в чужой стране готовлюсь встретиться лицом к лицу со своей семьей, состоящей полностью из незнакомцев: я не знаю о них ровным счетом ничего.

Это обескураживает.

Дэр коротко пожимает мою руку, а я не сопротивляюсь. Потому что здесь я совсем одна.

Здесь Дэр единственный, кого я знаю.

Здесь он один знает меня.

Джонс идет впереди с нашими сумками в руках, и еще до того, как мы достигаем главного входа, двери распахиваются перед нами, а на пороге стоит невысокая женщина с лицом, испещренным морщинами. У нее оливковая кожа, а ее спина сгорблена, но в ее теле теплится угасающее пламя жизни. Голова женщины полностью покрыта цветастым платком, завязанным в узел на затылке. Должно быть, ей около ста лет.

– Сабина! – Дэр приветствует пожилую женщину, заключая ее в теплые объятия.

Она в ответ поглаживает его рукой по спине, а ее голова едва ли достает до его груди.

– С возвращением, мой мальчик, – произносит она глубоким серьезным голосом, – я скучала по тебе.

Дэр отстраняется от нее и бросает взгляд на меня, и по его лицу я вижу, что Сабина очень важный человек. По крайней мере, для него.

– Это Сабина. Она была моей няней, когда я был ребенком. И няней твоей мамы тоже. Сабина, это Калла Прайс.

Женщина смотрит на меня с любопытством и печалью.

– Ты живая копия своей матери, – говорит она мне.

– Я знаю, – отвечаю я, ощущая острый укол в сердце, потому что моей мамы больше нет, – рада познакомиться с вами.

Я протягиваю ей руку, но вместо рукопожатия она просто обхватывает ее своей. Ссутулившись, она будто исследует ее, в то время как ее лицо находится всего в нескольких дюймах от моей ладони. Она крепко вцепилась в меня, словно не желая отпускать, и я чувствую, как пульсируют мои пальцы в этом затянувшемся рукопожатии.

Мне остается лишь ждать в замешательстве.

Я не знаю, как себя вести.

Эта маленькая старушка оказывается неожиданно сильна: я чувствую силу ее хватки, пока она ищет что-то на моей руке. Ее пальцы скользят по венам и изгибам моей ладони, а я кожей ощущаю ее теплое дыхание. Ее лицо находится так близко к моей ладони, что я чувствую каждый ее выдох.

Если бы Финн был здесь, он смеялся бы над этим до слез.

Но его здесь нет, поэтому мне не с кем разделить смехотворность этого момента, потому что, как бы ни противился этому Дэр, он тоже является его частью. Он один из них, а я – нет.

Внезапно Сабина отпускает мою руку и распрямляется.

Она смотрит на меня, и я вижу сотни жизней в ее глазах. Они обсидианово-черные и, в отличие от глаз большинства пожилых людей, не поблекли с возрастом. Старушка продолжает смотреть на меня в упор, и я буквально кожей чувствую, как она ныряет в мою голову, читая все мысли и исследуя мою душу.

Это навевает на меня тревогу, мурашки пробегают по моей спине, загоняя меня в тупик.

Затем она бросает взгляд на Дэра и едва заметно кивает.

Если бы я не знала его, я бы подумала, что он поежился.

Что за чертовщина?

Но у меня нет времени на раздумья, потому что Сабина уже уходит в глубь дома, увлекая нас за собой.

– Идем. Элеанора уже ждет вас, – уверенно говорит она нам из-за плеча, приложив немалые усилия, чтобы открыть массивную переднюю дверь.

Дэр вздыхает:

– Я думаю, нам не помешало бы отдохнуть для начала. Перелет был долгим, Сабби.

Взгляд няни выглядит сочувствующе, но она не дает нам поблажек.

– Прости, Дэр. Она настаивает на том, чтобы вы пришли к ней вдвоем.

Дэр снова вздыхает, но нам остается лишь послушно следовать за ней сквозь пугающие коридоры. Мы ступаем по мраморному полу и пушистым коврам вдоль стен, отделанных красным деревом, и мимо окон с экстравагантными шторами под сияющими хрустальными люстрами. Мои глаза все больше и больше расширяются, по мере того как мы заходим все дальше и дальше в дом. Я никогда в жизни не видела такой дом, даже по телевизору.

Но, несмотря на все свое богатое убранство, он выглядит пустынным.

Здесь слишком тихо.

Жизнь здесь, наверное, похожа на жизнь в мавзолее.

Наконец мы останавливаемся перед массивными дверями из дерева, украшенными резными узорами. Сабина стучит по ним дважды, и изнутри раздается женский голос:

– Войдите.

Как это жутко официально!

Сабина открывает перед нами двери, и мы незамедлительно оказываемся внутри ошеломительно огромного кабинета, богато расписанного во все возможные цвета. По всем стенам по кругу идут деревянные полки, полностью уставленные книгами в кожаных переплетах.

За тяжелым письменным столом спиной к окну восседает женщина.

На ее лице написана твердость, а ее волосы потеряли былую яркость, но я вижу, что когда-то они были рыжими. Они собраны в строгий шиньон, ни единый волосок не выбивается из прически. Ее кашемировый кардиган застегнут на все пуговицы и украшен одной единственной жемчужной нитью, а ее руки сложены перед ней на столе. Она ждет.

Ждет нас.

Как долго она ждала? Месяцы? Годы?

По какой-то необъяснимой причине я чувствую, что начинаю задыхаться. Стены словно сжимаются вокруг меня, и я каменею на месте. Дэру приходится потянуть меня вперед, чтобы просто заставить меня сдвинуться с места.

Мне не хватает воздуха, как будто, если я подойду к ней, случится нечто плохое.

Что-то ужасное.

Эта мысль смехотворна даже для меня самой, и я вижу, как Дэр искоса поглядывает на меня.

Мы останавливаемся перед письменным столом.

– Элеанора, – произносит он сдержанно.

Здесь нет ни следа любви. Я вижу это. Я чувствую это всем своим существом. Это витает в воздухе, во всем этом официозе и холодности.

– Адэр, – кивает женщина.

Между ними не проскальзывает даже тени улыбки, я уж не говорю о теплых семейных объятиях. Несмотря на то что прошел, по крайней мере, год с тех пор, как она в последний раз видела его, эта женщина даже не привстала, чтобы поприветствовать его.

– Это твоя бабушка, Элеанора Саваж, – сообщает он мне, тщательно подбирая слова, стараясь, чтобы это прозвучало как можно спокойнее.

Элеанора смотрит на меня в упор, пристально изучая с головы до ног. От этого взгляда мое лицо вспыхивает.

– А ты, должно быть, Калла.

Я киваю.

– Можешь называть меня Элеанора. – Она бросает беглый взгляд на дверь: – Подожди снаружи, Сабина.

Сабина безмолвно отступает назад, прикрывая за собой створки двери. Элеанора снова обращает свое внимание на нас.

– Сочувствую твоей утрате, – чопорным тоном говорит она мне, однако в ее голосе я не слышу и тени эмоций, сожаления или скорби, хотя этой утратой была ее дочь.

Я могу понять отсутствие чувств к Финну, потому что она не знала его, но ее родная дочь?!

Она снова смеряет меня взглядом.

– Пока ты здесь, Уитли будет твоим домом. Ты не должна вторгаться в комнаты, которые не имеют отношения к тебе. Можешь совершить прогулку по территории или воспользоваться нашими конюшнями. Тебе не стоит общаться с сомнительными людьми, поэтому ты всегда можешь брать автомобиль. Джонс подвезет тебя куда угодно. Тебе нужно обосноваться здесь, привыкнуть к жизни вдали от города, и тогда мы сможем поговорить о твоем наследстве. И поскольку тебе уже исполнилось восемнадцать, ты несешь ответственность перед этой семьей.

Она замолкает и внимательно смотрит на меня.

– Ты перенесла большую утрату, но жизнь продолжается. И ты научишься жить дальше.

Она отводит взгляд, фокусируясь на бумагах, которые лежат у нее на столе.

– Сабина, – зовет она, не поднимая глаз.

Очевидно, на этом наш разговор завершен.

Сабина возвращается, и мы с Дэром поспешно следуем за ней, радуясь возможности уйти от этой неприятной женщины.

– Ну она милая, – бормочу я.

Губы Дэра слегка искривляются.

– Не могу с тобой согласиться.

Явное преуменьшение.

Между нами пробегает искра, но я быстро отбрасываю эти мысли прочь.

Я не могу.

Сабина останавливается перед двухстворчатой дубовой дверью.

– Раньше это были покои вашей матери, – сообщает она, – а теперь они в вашем распоряжении. Комната Дэра в другой части дома. – После этих слов она на минуту замолкает, видимо, ожидая какого-то эффекта, который произведет на меня эта информация, но, не дождавшись от меня должной реакции, продолжает: – Ужин состоится в столовой в семь. Рекомендую не опаздывать. А сейчас вам следует отдохнуть.

Она разворачивается и уходит, семеня по коридору своими маленькими ножками.

Дэр внимательно смотрит на меня:

– Хочешь, чтобы я побыл с тобой?

– Нет. – Мой ответ следует незамедлительно и звучит довольно жестко.

Он приходит в замешательство, немного отстраняясь от меня и глядя сверху вниз.

– Просто… мне нужно побыть одной, – добавляю я.

Просто я все еще недостаточно сильна, чтобы сопротивляться твоим чарам.

В его глазах мелькает искра разочарования, но, к счастью, он не давит на меня. Он лишь сглатывает свою обиду и кивает:

– Хорошо. Сейчас я чувствую себя как выжатый лимон, поэтому я хочу немного вздремнуть перед ужином. Советую тебе сделать то же самое. Ты, наверное, устала.

Киваю в ответ, потому что он прав, я полностью истощена. Он уходит, и я остаюсь совсем одна в длинном безмолвном коридоре.

Делаю шаг по направлению к своей комнате, затем второй, но готова поклясться своей жизнью, я не могу повернуть дверную ручку даже на миллиметр. Вокруг меня сгущается нечто, должно быть, мой собственный ужас, который не позволяет мне сделать это.

В моей голове всплывает взгляд Элеаноры, то, как она смерила меня при встрече недобрым взглядом, и мне становится тяжело дышать. Что-то обрушивается на меня сверху, что-то темное, похожее на то, что я почувствовала тогда на трассе. Я кожей ощущаю его присутствие, это нечто наваливается на меня, впивается в мою кожу острыми когтями.

Я понимаю, это все абсолютно бессмысленно.

Что-то притягивает меня.

Меня тянет в старые покои моей матери.

И там я усаживаюсь в окружении всего, что составляет память о ней.

Глава 4

Комнаты моей матери выглядят так же жутко, как и остальная часть дома. На стенах нет никаких постеров, которые рассказывали бы о ее подростковом возрасте, ничего, что говорило бы о ее увлечениях, здесь нет даже розовых телефонов и плюшевых подушечек.

Апартаменты изысканно украшены, вокруг стоит тяжеловесная мебель в светлых тонах, а стены выкрашены в глубокий зеленый цвет. Массивная кровать накрыта несколькими слоями толстых одеял, таких же успокаивающе-зеленых.

Но это совсем не похоже на детскую, или на комнату подростка, или даже на комнату молодой женщины.

Здесь не чувствуется никакого духа молодости.

Но, несмотря на это, я чувствую во всем этом ее дух.

Не знаю почему.

Падая на кровать, я обнаруживаю себя окруженной окнами.

Они тянутся вдоль одной из стен, возвышаясь от пола до потолка. Сквозь них в комнату заливается свет уходящего дня, и я чувствую, будто меня выставили на всеобщее обозрение. Поднимаясь на ноги, я задвигаю шторы.

Теперь я чувствую себя в большей безопасности, но все-таки не совсем.

Мой багаж оставили около двери, поэтому я решаю им заняться. Я достаю оттуда кофты, расставляю свои туалетные принадлежности в шикарной ванной комнате, и, стоя здесь, на мраморной плитке, я могу детально восстановить в памяти образ мамы.

Она любила принимать ванну, а ванна здесь достойна королевы.

Я представляю, как она могла лежать здесь часами, сидя в воде и читая хорошую книгу, и от этого мои глаза наполняются слезами.

Ее больше нет.

И мне это хорошо известно.

Я распахиваю дверь в уборную, и на секунду, всего лишь на один короткий миг, мне кажется, что я улавливаю запах ее духов.

Она пользовалась одним и тем же парфюмом, кажется, все время, что я знала ее.

Здесь над туалетным столиком есть полочки, и на одной из них я вижу флакончик духов «Шанель».

Ее аромат.

Я прижимаю его к себе и вдыхаю, от чего мою голову заполняет огненный вихрь воспоминаний. Мамин смех, она печет печенье на кухне, ее улыбка, виднеющаяся из-за края книги, которую она читает.

С горящими глазами я ставлю флакон обратно на полку.

Это все равно не поможет.

Я развешиваю свои футболки, рубашки, кофты.

Раздается стук в дверь, и в помещение входит Сабина с чайником и чашкой на подносе.

– Я принесла вам немного чаю, – говорит она мне тихо, расставляя все на столе, – он вас взбодрит. Людям тяжело путешествовать.

Терять свою прежнюю жизнь – вот что по-настоящему тяжело для людей.

Но конечно же, я предпочитаю помолчать об этом.

Я только улыбаюсь и благодарю ее.

Она наливает немного чаю и протягивает мне.

– Это поможет вам расслабиться. Он очень успокаивающий.

Я делаю глоток, а Сабина тем временем обнаруживает мои пустые чемоданы.

– Я вижу, вы уже обосновались здесь. Эта комната совсем не изменилась с тех пор, как ваша мама покинула ее.

Я обхватываю чашку обеими ладонями, пытаясь согреть свои пальцы, в которых не осталось ни капли тепла из-за промозглости английского вечера.

– Почему мама уехала отсюда? – спрашиваю я, потому что она сама никогда мне об этом не рассказывала; она не говорила ровным счетом ничего о доме, в котором выросла.

Сабина замолкает, и когда я ловлю на себе ее взгляд, то понимаю, что она снова смотрит мне в душу, выскребая из нее все своими морщинистыми пальцами.

– Она уехала, потому что ей пришлось это сделать, – просто отвечает Сабина, – в Уитли ей было слишком тесно.

Этот ответ ни о чем мне не говорит.

Глупо было ожидать чего-то другого.

Сабина садится рядом со мной, поглаживая меня по колену.

– Здесь я тебя немного откормлю, – говорит она мне, – а то ты слишком худенькая, как и твоя мама. Ты отдохнешь и тогда сможешь… увидеть вещи такими, какие они есть.

– И как же это должно произойти? – устало спрашиваю я, внезапно чувствуя, как же сильно я на самом деле измождена.

Сабина смотрит мне прямо в лицо и коротко хохочет.

– Дитя, тебе нужно отдохнуть. Ты рассыпаешься на глазах. Пойдем. Приляг, поспи.

Она укладывает меня на кровать, укутывая одеялом до самого подбородка.

– Ужин в семь, – напоминает она мне, – а пока поспи.

Я пытаюсь.

Действительно пытаюсь.

Я закрываю глаза.

Расслабляю руки, ноги, все мышцы своего тела.

Но сон не приходит ко мне.

Наконец я бросаю свои попытки, распахиваю шторы и смотрю в окно.

Снаружи совсем стемнело, тихий вечер. Здесь так рано темнеет.

Деревья сгибаются под порывами сырого ветра. Холод пронизывает до костей. Даже сквозь стекло я чувствую это, обхватив себя руками и потирая плечи ладонями.

Я вся покрылась гусиной кожей.

Волоски на моей шее встают дыбом.

Мне кажется, что звезды насмехаются надо мной.

Поворачиваясь к ним спиной, я прохожу через комнату и беру с полки первую попавшуюся книгу.

«Джейн Эйр».

Эта книга идеально подходит для Уитли с его болотами и дождями.

Я раскрываю обложку и вижу выведенную чернилами надпись.

Лоре. Пусть тебя всегда сопровождает дух Шарлотты Бронте и смелость следовать своим мечтам. Твой отец.

Чернила почти стерлись, и я провожу по этим строкам кончиками пальцев.

В этих словах столько нежности, но в то же время они несут в себе важный посыл.

Мой дедушка хотел поддержать маму в ее стремлении к независимости. Как бы то ни было, я сомневаюсь, что Элеанора когда-либо разделяла его чувства.

Я удобно устраиваюсь в кресле с книгой в руках, пролистываю страницы, словно пытаясь впитать глазами те строки, которые когда-то читала моя мать.

Но я дохожу лишь до того момента, где Джейн заявляет, что ненавидит долгие прогулки в по-английски холодные послеполуденные часы, когда что-то доносится до моего слуха.

Я чувствую это что-то.

Оно отдается рокотом в моих костях.

Низкий ужасающий звук, проносящийся вибрацией сквозь мои ребра.

Я вскакиваю на ноги, озираясь по сторонам, но, естественно, я оказываюсь, как и прежде, одна.

Но рык раздается снова, низкий и еще более протяжный.

У меня перехватывает дыхание, книга выпадает из рук и с грохотом ударяется о пол, оставаясь лежать на ковре и зиять распахнутыми страницами.

Меня охватывает внезапный приступ паники, молниеносный и прожигающий изнутри.

Мне нужно выбраться отсюда.

Я не знаю почему.

Я просто чувствую сердцем, это ощущение выталкивает меня прочь из покоев моей матери в коридор, потому что меня преследует нечто.

Мне кажется, что оно наступает мне на пятки.

Мне кажется, что оно дышит мне в спину.

Без оглядки я бегу прямо по коридору через весь дом и выскальзываю за парадную дверь.

Нужно дышать.

Жадно глотая воздух, я бесцельно брожу вокруг дома, измеряя шагами дорогу, мощенную булыжником. Я стараюсь дышать глубоко и ровно, пытаюсь заставить мои руки перестать дрожать, мне хочется снова собраться с силами и убедить себя в том, что это все было просто глупой игрой моего воображения.

У меня нет никаких поводов для страха.

Мои поступки просто смешны.

Возможно, этот дом действительно выглядит непривычно и странно, но теперь это мой дом. Это не дом, в котором я жила раньше. Но это не страшно. Я привыкну жить здесь.

Я оглядываюсь назад и не замечаю ничего сверхъестественного.

Никакого рычания, никакой вибрации в ребрах: ничего, кроме туманных сумерек и звезд, усиленно пытающихся прорваться сквозь облака.

Я вижу нависшее надо мной здание и поворачиваюсь вокруг своей оси, обнаруживая себя напротив огромного гаража.

В нем как минимум семь дверей, и все из них закрыты, кроме одной.

К моему удивлению, кто-то выходит из нее.

Парень.

Мужчина.

Он одет в темно-серые брюки и толстовку, а его движения очень грациозны. Он с легкостью двигается среди падающих теней, так, словно тут ему место, будто Уитли и его дом тоже, хотя я ничего о нем не слышала.

– Извините, – пытаюсь окликнуть его я.

Он замирает, останавливаясь на месте, но не поворачивается ко мне лицом.

Что-то в происходящем сильно напрягает меня: а что, если он нежелательный гость здесь?

– Извините, – еще раз нехотя повторяю я, и дрожь пробегает по моей спине, а мои руки вновь покрываются гусиной кожей.

Я делаю шаг назад, затем второй и еще один.

Я моргаю.

Но его уже нет.

Я пристально вглядываюсь в пустоту, затем встряхиваю головой и зажмуриваюсь.

Поспешно я возвращаюсь к себе в комнату, слишком взбудораженная, чтобы пытаться разобраться, что это было.

Мое замешательство не проходит, даже когда я умываю лицо холодной водой. Собравшись наконец с мыслями, я высовываю голову в коридор, но ничего странного там не обнаруживаю.

Со вздохом я запираю дверь в свою спальню, мне становится прохладно от сырого английского воздуха. Бросая взгляд на часы, я вижу, что сейчас только шесть тридцать. Поэтому я чувствую благодарность за то, что у меня есть еще немного времени, чтобы отдохнуть.

Совершенно очевидно, меня слишком сильно укачало в самолете.

Я закрываю глаза.

Все вокруг начинает вращаться.

Стоя посреди облаков, я раскидываю руки по сторонам и кружуськружуськружусь.

Здесь меня никто не тронет.

Реальность не здесь, она где-то далеко.

Где-то там, где промозгло и сыро.

А еще некомфортно, и безмолвно, и неловко, и жестоко.

У них недобрые глаза, они все против меня… смотрят на меня и ждут чего-то. Только чего?

Моя кожа начинает сползать, и я сдираю ее до тех пор, пока не начинает течь кровь. Потому что мне она больше не нужна, я хочу от нее избавиться.

Им не добраться до меня.

Я им не позволю.

Я их совсем не знаю.

И даже не хочу узнавать.

Глава 5

Ужин в Уитли – что-то вроде неприятной формальности.

Я чувствую себя нищенкой, глядя на Элеанору, сидящую во главе стола в сшитом специально для нее костюме, а на шее у нее все та же нитка жемчуга. Я на взводе – очень яркий сигнал о том, что я не на своем месте. Если бы кто-то из присутствующих здесь хорошо меня знал, то сразу бы это понял.

– Расскажи мне о своем образовании, – обращается ко мне Элеанора с другого края блестящего стола, настолько длинного, что каждый раз я вынуждена выкрикивать ответ.

Я нехотя начинаю рассказывать ей о муниципальной средней школе, но вдруг двери открываются. С нескрываемым осуждением Элеанора наблюдает за Дэром, входящим в тихую комнату.

«Слава богу», – выдыхаю я. Мне начинает казаться, что я дышу, только когда он рядом со мной, это стало чем-то вроде привычки, которую мне нужно изменить.

Высокий, элегантный, он занимает место рядом со мной, на нем брюки, классический пиджак и рубашка цвета синего кобальта со слегка расстегнутым воротником. Даже в этом официальном костюме он выглядит так же непринужденно, как в привычных джинсах, а непослушная прядь темных волос слегка прикрывает глаза. Он приглаживает ее, усаживаясь на стул.

Я радуюсь его появлению каждой крошечной частицей своего существа и отчаянно стараюсь не обращать внимания на это чувство.

Не может же он служить мне щитом. Только не теперь.

Так не должно быть.

– Очень любезно с твоей стороны, что ты соизволил присоединиться к нам, – сквозь зубы произносит Элеанора, прежде чем перевести свое внимание обратно на меня.

Это выглядит так, будто она устала от него, как если бы Дэр был обузой или незваным гостем. Но он вполне вписывается в антураж этого места.

Я ничего не могу поделать со своим желанием метнуть еще один взгляд в его сторону, и в этот момент я обнаруживаю, что он смотрит на меня в упор.

Он не отводит от меня своих глаз цвета истлевшего пепла и ночного неба, даже когда наши взгляды пересекаются.

Я тяжело сглатываю, и Элеанора замечает это.

Она звучно прочищает горло.

– Дэр, это не твое место. Ты же знаешь, что ты сидишь на другом конце стола.

Я в изумлении смотрю на нее. За столом, должно быть, около двадцати мест, а занято только три. Совершенно очевидно, что не играет никакой роли то, где он сидит.

– Сегодня я буду сидеть здесь. – От его ответа любого обдало бы холодом.

Мое облегчение невозможно описать словами.

Но Элеанора непреклонна:

– Независимо от того, где ты сегодня сидишь, ужин в семь. Ровно в семь. И ты прекрасно об этом знаешь. Поэтому если опаздываешь, не утруждай себя появляться здесь.

Но кажется, эти слова его совсем не тронули. Он пристально смотрит на нее в ответ:

– Приму к сведению.

В его чуть хриплом голосе слышатся глубокие вибрации и холодность.

Всю остальную часть ужина мы проводим под скрежет серебряных приборов о фарфоровую посуду.

Нависшая тишина заставляет меня вздрагивать.

Если бы только Финн был здесь.

Он бы толкал меня ногой под столом, закатывая глаза и тем самым заставляя меня смеяться.

Но его здесь нет.

Мне так одиноко!

Я никогда прежде не была в таком замешательстве.

Если, конечно, не брать в расчет то, что я столкнулась с тем странным человеком сегодня.

– Здесь живет кто-то еще? – внезапно для себя самой спрашиваю я, и Элеанора в удивлении поднимает глаза от своей тарелки с фруктами:

– Прости, что? – Ее бровь ползет вверх.

– До ужина, – объясняю я, – я все никак не могла уснуть и вышла прогуляться. И там я видела парня в толстовке. Мне показалось, что он не отсюда.

Дэр и Элеанора переглядываются.

– Как он выглядел? – тихо спрашивает Дэр, не отводя от меня взгляда.

Я только пожимаю плечами:

– Я не разглядела его лицо: на нем был капюшон. Но он был молодой. Худощавого телосложения.

Пауза.

Затем Дэр откашливается.

– Здесь больше никого нет, Калла. За исключением Джонса и Сабины, ты могла встретить нашего конюха, но он уже пожилой. Также у нас есть команда садовников, но они приходят сюда рано утром и уходят еще до того, как кто-либо из домашних проснется.

– Тогда кто же это мог быть? – спрашиваю я, смущенная и немного напуганная.

Дэр внимательно смотрит на меня:

– Может, тебе просто показалось, что ты видела кого-то?

Я вспыхиваю, потому что, если вспомнить все недавние события из моей жизни, нет ничего удивительного в том, что никто из них мне не верит. Жар проникает куда-то в область моего сердца, и я еле борюсь с искушением взорваться.

– Я… может быть, – в конечном итоге, соглашаюсь я.

Вероятно, у меня акклиматизация. Я устала. Совсем недавно я пережила потрясение. Вполне возможно, что на самом деле я никого не видела сегодня. Показалось же мне, что моя комната рычала.

– Я ненавижу это место, – бормочу я себе под нос, когда наконец с ужином покончено.

Дэр слышит мои слова и ускоряет шаги, догоняя меня.

– Все не так уж плохо, – говорит он мне, – иногда приходится идти на жертвы ради собственной безопасности.

Я бросаю на него беглый взгляд и, о боже, как же я скучаю по нему!

Мы проходим мимо окна, и лунный свет освещает его лицо: мне так хочется дотронуться пальцами до его губ!

Он сопровождает меня до моей комнаты.

– Расскажи мне о том парне, которого ты видела сегодня, – просит он меня мягко, а его пальцы нащупывают в темноте мои.

Они обвиваются вокруг моего запястья, настолько теплые и родные, что мне хочется закрыть глаза, забыться.

– Нет, – наконец отвечаю я, – ты прав. Мои глаза, наверное, просто сыграли со мной злую шутку. Я очень устала.

Дэр смотрит на меня взглядом, полным сомнений. Он сосредоточен.

– Хочешь, я побуду с тобой? – спрашивает он, и в его голосе звучит нотка надежды.

Все внутри меня взывает к тому, чтобы я согласилась, на самом деле мне очень хочется уснуть в его объятиях, ощущая силу и тепло, но я качаю головой, потому что мое сердце все еще переполняет страх.

И этому должно быть объяснение.

– Все в порядке. Тебе нет никакой нужды быть мне нянькой, Дэр. Я в норме. Честно.

Это ложь.

Со мной не все в порядке.

Но он ничего не сможет с этим поделать.

Он кивает.

– Дэр. Я… Мне нужно личное пространство.

– Личное пространство?

– Да. Мне нужно свыкнуться со всем, расставить все точки над i… Финн, ты, я… Мне нужно побыть наедине со своими мыслями.

В воздухе повисает напряженная тишина, и мне до боли хочется упасть в его объятия, позволить ему забрать все мои тревоги, избавить меня от страха, но я не могу. Я не могу разрешить себе быть такой слабой. Что-то огромное, больше меня самой, целиком зависит от этого. Но я пока не знаю, что именно.

Наконец он соглашается:

– Ладно. Я дам тебе личное пространство. Но если вдруг потребуется моя помощь, напиши мне, и я буду здесь через пару минут.

Я киваю, а он наклоняется, прикасаясь губами к моему лбу. На этот раз я не отталкиваю его.

После того как он уходит, я захожу в свою одинокую спальню, сажусь на свою одинокую кровать и вдыхаю воздух одиночества.

– Мне так не хватает тебя, Финн, – на выдохе произношу я.

Потому что ты всегда понимал меня, что бы ни случилось. Мне никогда не приходилось ничего объяснять или вдаваться в подробности. Он знал обо мне все без лишних слов.

Это была наша общая фишка.

Но теперь его нет, и я абсолютно одна.

Это далеко не самое комфортное место для меня, особенно в этот момент, когда из нас двоих в живых осталась только я.

Я озираюсь по сторонам. Из всей большой и просторной комнаты мой взгляд вылавливает один стул около окна, и я неловко пересаживаюсь на него, притягивая колени к груди, снова открываю «Джейн Эйр».

Позади, за окном, английские мхи простираются на мили вдаль, расстилаясь по землям Уитли. Это место так напоминает Торнфилд Холл, который так подробно описывает Шарлотта Бронте, что у меня складывается впечатление, что она создавала свой роман, сидя перед тем же самым окном и в той же самой комнате, где сейчас нахожусь я.

Глядя сквозь стекло, я вижу, как дымка поднимается над землей, затапливая все вокруг густым туманом.

Когда я снова на мгновение бросаю взгляд за окно, мои глаза улавливают какое-то движение.

Я снова вглядываюсь в мох, уже внимательнее.

Я жду, что вот-вот передо мной снова предстанет тот незнакомец, которого я встретила сегодня.

Но это оказывается Дэр.

Он прогуливается по дорожке, идущей от сада, скользит сквозь ночь, и его широкие шаги кажутся мне до боли родными.

А затем он останавливается.

Должно быть, затылком почувствовал мой взгляд, потому что он смотрит вверх.

Его лицо поворачивается в мою сторону, и наши взгляды встречаются.

Его глаза темнее ночи, и они пронизывают мою душу насквозь.

В его взгляде столько притягательной силы, что у меня перехватывает дух, и я опускаю веки.

Когда я снова смотрю вниз, его уже и след простыл.

Но какое-то странное, неизведанное ощущение остается внутри меня.

Он опасен.

Я в опасности.

И он знает, что я видела его.

Что за странные мысли?

Но ведь это вполне оправдано: я тоже странная.

* * *

Завтрак и ланч в Уитли проходят в такой же формальной некомфортной обстановке, что и ужин.

После того как я провела все утро, погрузившись в свое гнетущее одиночество, мне удалось выскользнуть из комнаты, не будучи замеченной Сабиной. Она все это время пристально наблюдала за мной, и мне страшно, что в любой момент она может прижать меня к стенке и начать расспрашивать о маме.

Я не хочу этого.

Время еще не пришло.

Вырываясь на свежий воздух, я сразу же подставляю свое лицо солнечным лучам и делаю глубокий вдох.

Господи, как же хорошо – наконец почувствовать себя свободной.

Внезапно мне на ум приходит одна любопытная вещь: несмотря на то что мои нервы натянуты до предела, я могу использовать пребывание здесь как долгожданную передышку.

Я вспоминаю, какой тошнотворной была жизнь той девочки из похоронного бюро.

Там, дома, все знали, кто я такая. Всего лишь грустная девчушка, потерявшая большую часть близких и свой разум. Я никогда уже не смогу избавиться от своих воспоминаний и стать обычной нормальной девушкой.

Со вздохом я направляюсь по мощенной брусчаткой дороге к конюшням, нужно получше исследовать территорию, увидеть все, что здесь вообще можно увидеть.

Мои ноги отбивают шаги по камням, а легкие расширяются с каждым новым вдохом.

В испуге я замираю, когда из-за угла появляется неразличимый силуэт.

Мой вскрик оказывается громче, чем я того хотела бы, и это привлекает ко мне внимание Дэра.

На нем темные джинсы и черная футболка. Каждый предмет его гардероба так тщательно подобран, что кажется, что все это сшито специально для него. У меня создается впечатление, что что бы он ни надел, любая одежда будет ему к лицу.

Он приподнимает бровь и останавливается посреди дорожки:

– Ты потерялась?

Его голос звучит настороженно, наверное, поэтому фраза кажется такой обрывистой. Он пытается дать мне то личное пространство, о котором я так просила, не быть слишком назойливым. Должно быть, он очень хочет открыться мне теперь, после того как я его отвергла.

Это выглядит странно, словно мы никогда не были знакомы, но хоть мне это и не нравится, я не говорю ничего против.

Потому что теперь все так, как должно быть.

Так, как должно быть сейчас.

Я нервно переминаюсь с одной ноги на другую.

– Нет, я просто пытаюсь освоиться здесь.

– Я мог бы составить тебе компанию, – предлагает он, приближаясь ко мне.

Было бы так просто ответить ему «да».

Но… что-то в его взгляде мешает мне.

Нечто, что я уже видела прежде, но не могу вспомнить.

Страх снова поднимается вихрем внутри моего живота, и я мотаю головой.

– Спасибо, но нет, – наконец отвечаю я, и Дэр прикрывает глаза, словно пытаясь защититься от боли, которую я могу ему причинить. – Я думаю, что осмотрюсь здесь сама. Не хочу тратить твое время.

– Ты никогда не была для меня пустой тратой времени, – говорит он, и его голос звучит подозрительно официально.

Он больше не уговаривает меня и уходит, продолжая свой путь, а я чувствую, как на минуту меня охватывает паника.

Не оставляй меня одну.

– Подожди, – внезапно выкрикиваю я, сама того не желая.

Он останавливается, но не поворачивается ко мне лицом.

– Что?

– Ты будешь на ужине сегодня?

Я задаю свой вопрос почти на последнем издыхании и сразу же начинаю винить себя за то, что сделала это. Прекрати так навязчиво себя вести. Это какие-то двойные стандарты. Но в моей душе слишком много противоречий, поэтому я ничего не могу с собой поделать.

Дэр начинает медленно удаляться.

– Конечно.

Я наблюдаю, как он уходит, как движутся его плечи и бедра при каждом шаге.

Он все для меня: все, чего я когда-либо желала и чего буду желать в своей жизни.

Мне хочется закричать от ярости, я не понимаю, что в нем такого плохого, отчего я не могу быть рядом с ним.

Мое сердце бешено колотится, и я думаю, в нем все же есть нечто темное… Я просто не могу нащупать это.

Пока.

Дэр исчезает за холмом на пути к дому, и только спустя несколько секунд я осознаю, что за мной кто-то следит.

Крошечные волоски на моей шее встают дыбом, а руки покрываются мурашками. Я оглядываюсь по сторонам, сканируя взглядом все вокруг, но не вижу ничего странного.

Я совсем одна.

Или нет?

Кажется… Кажется… Кажется, кто-то стоит на углу дома. Какое-то движение и… что это… проблеск серого? А потом снова ничего. Я снова все сама придумала?

В секунду, когда я погружаюсь в тень деревьев, а тишина окутывает меня, я чувствую себя еще более одинокой, чем когда-либо прежде.

Это чувство не из приятных.

Оно пугает и угнетает.

Святой Михаил, защити меня.

Защити меня.

Я нащупываю пальцами медальон Финна, спрятанный под футболкой. Я крепко сжимаю его в ладони, обращаясь в молитве к Архангелу.

Святой Михаил, защити меня.

Огради меня от проделок дьявола, потому что, видит Бог, я знаю, что дьявол здесь.

Пока он здесь, я в опасности.

Только я не знаю, откуда мне ждать эту опасность.

Но ты знаешь.

Защити меня, пока я не узнаю.

Защити меня.

Глава 6

В коридоре слышен какой-то шепот, и я в спешке натягиваю на себя одежду, отчаянно желая поскорее покинуть эту комнату. Я резко распахиваю дверь и обнаруживаю Сабину, переговаривающуюся с Джонсом.

Две пары глаз смотрят на меня, пораженные внезапным появлением.

– Чем мы можем быть полезны, мисс Прайс? – спрашивает Джонс, а его голос звучит официально и сдержанно.

«Здесь его место, – проносится у меня в голове, – в этом сдержанном, чопорном доме».

– Нет, спасибо, – говорю я, – просто никак не могу прийти в себя.

Сабина замечает книгу, зажатую у меня под мышкой.

– Здесь собрана потрясающая библиотека, – произносит она. – Пойдемте со мной, я покажу.

Мы вместе проходим сквозь тихие коридоры и безмолвные комнаты. Повсюду в этом замке я чувствую себя под чьим-то пристальным наблюдением. Невидимый взгляд пронзает меня насквозь, пытается прочитать мою душу, и я начинаю его искренне ненавидеть.

Здесь есть нечто.

Нечто.

– Вы чувствуете себя здесь в безопасности? – вдруг спрашиваю я, когда она распахивает передо мной двери библиотеки.

Она в изумлении смотрит на меня.

– Конечно же, мисс Прайс, – отвечает она глубоким грудным голосом, – а вы разве не чувствуете?

– Прошу, называйте меня Калла, – говорю я, стараясь избежать ответа на заданный вопрос, следуя за ней в комнату.

Со всех сторон меня окружают полки с книгами, они опоясывают все пространство от пола до потолка.

– Я разожгу камин, чтобы разогнать утреннюю прохладу, – произносит она, пересекая комнату и опускаясь на колени перед красивым камнем.

Я отхожу от нее подальше, чтобы избежать неприятных вопросов, и прохожу между рядами книг, рассматривая их корешки, но, естественно, она о своем вопросе не забыла, и, когда я оборачиваюсь, она стоит за моим плечом.

– Присядь у огня, дитя.

Эта фраза звучит, как простой совет, но она притягивает меня за локоть, и я быстро оказываюсь перед полыхающими языками пламени. Она устраивается рядом со мной, а ее глаза кажутся мне завораживающе магнетическими.

– Почему ты не чувствуешь себя здесь в безопасности? – спрашивает она. – Что-то случилось?

Мои брат и мать погибли.

Это то, что мне хочется сказать ей на самом деле.

Но я не произношу это вслух, боясь, что это прозвучит странно, и вместо этого тяжело сглатываю.

– Ты чувствуешь себя виноватой за то, что осталась в живых? – продолжает она, и ее вопрос попадает прямо в точку, проникает в самое сердце.

Я снова сглатываю.

– Все в мире имеет свою причину, все происходит так, как должно быть. Ты осталась жива, потому что так должно было случиться. Ты не должна корить себя за это.

– Мне их не хватает, – шепчу я, чувствуя себя, словно на исповеди.

Мне всегда казалось, что рядом с отцом я должна оставаться сильной, не показывать свою слабость. Поддерживать Финна.

Но тот Финн уже не был реален.

Его тоже не стало.

Мне больше не нужно быть сильной.

Сабина кивает и переводит взгляд на пламя.

– Я знаю, – говорит она, – мне так и не довелось познакомиться с твоим братом, но я скучаю по твоей маме. В свое время она была украшением моей жизни, дитя. Уитли может быть очень мрачным местом. Твоя мама была здесь лучом света.

По непонятной причине от ее слов мне становится еще более тоскливо, потому что этот свет потух и теперь здесь осталась лишь тьма.

Огонь согревает мои колени и продрогшие кости, и я прижимаю руки к груди. Не хочу позволять своим чувствам брать верх над собой, потому что они только ранят.

Вместо этого мне хочется расспросить ее подробнее про Дэра.

– Дэр вырос здесь? – Я стараюсь, чтобы мой голос звучал непринужденно. – Наверное, он тоже был для вас лучом света.

Моя попытка оказывается неудачной, и слова все равно звучат смешно. Дэр прекрасен, он глубоко в моем сердце, но свет – неподходящее описание для него.

Скорее он – моя тьма.

Сабина улыбается, но в этой улыбке только горечь.

– Дэр вырос здесь, – подтверждает она, – и он был для меня таким же ребенком, как Лора. Он все еще ребенок. Однажды у меня не получилось защитить его, но я готова восполнить это упущение теперь, и я пожертвую ради этого своей жизнью.

Она смотрит на меня так, словно хочет защитить его от меня.

От этого я смущаюсь, и мне хочется спросить, почему она так смотрит на меня, но я не могу.

Дэр собственной персоной появляется на пороге.

– Сабби, – говорит он, входя в комнату, но его глаза остановились на мне, – Джонс зовет тебя.

Она смотрит на него понимающе. Дэр снова пришел мне на помощь, пришел спасти меня от этой неловкой ситуации с Сабиной, и женщина прекрасно это понимает. Кресло издает тонкий скрип, когда она поднимается с него и, шаркая ногами, двигается к двери.

Она больше не оглядывается.

– Она любит тебя, – говорю я, не поднимая на него глаз.

Ярко-рыжее пламя тянет ко мне свои языки.

– Да, – просто отвечает он, занимая только что освободившееся место.

Он берет книгу у меня из рук, внимательно разглядывая обложку.

– «Джейн Эйр», – констатирует он, пролистывая страницы, – интересный выбор. Ты будешь моей Джейн, Калла?

Я сглатываю, глядя в сторону.

Потому что тогда он будет мистером Рочестером.

– Джейн спасла Рочестера, ты помнишь? – продолжает он, бархатным, как ночь, голосом. – Случайно.

– Я не могу никого спасти, – беспомощно произношу я, – потому что я ничего не знаю.

Дэр закрывает глаза, и кажется, будто от него исходит сияние, это всего лишь свет камина.

– Ты все знаешь, – говорит он.

Просто я ничего не могу вспомнить.

Он снова открывает глаза, и я снова вижу это его выражение лица, и воспоминание острым ножом врезается в мое сердце, ведь я уже видела его прежде.

Оно болезненное, чувствительное, взволнованное.

В нем есть нечто, скрытое.

Что-то, что мне хорошо знакомо.

Что-то, что пугает меня.

Спаси меня, я спасу тебя.

– Мне здесь не нравится, – бормочу я.

– Знаю.

* * *

Я пишу письмо своему отцу и отдаю его Сабине.

– Ему важно знать, что со мной все в порядке, – говорю я, и она кивает в ответ, потому что это вполне естественно.

Женщина протягивает мне чашку чая.

В Англии чай – средство от всех проблем.

– Дэр здесь? – спрашиваю я между делом, потому что даже сейчас он мое солнце, а я – его луна.

Его свет помогает мне выжить.

Она мотает головой:

– Нет. Но он вернется, дитя. Он всегда возвращается.

Что за странный ответ?

Я не обращаю на это внимание.

Я стараюсь сосредоточиться на свете.

Я размышляю о том, что на самом деле лунный свет является лишь отражением солнца и на самом деле луна вовсе не имеет своего собственного света. Небесное тело, которое, как мы привыкли считать, излучает серебристое мистическое сияние, в реальности является очень темным и пустынным.

Я луна.

И во мне не осталось ни капли света.

Для того чтобы снова отражать его, мне нужен Дэр.

Но если он солнце, то может спалить меня дотла.

Мне становится плохо от моих сравнений.

Я отправляюсь в сад, где оказываюсь в окружении цветов и тишины.

Единственным спасением служат мои мысли, но мой разум – не такое уж уютное пространство.

Я закрываю глаза и искренне прошу воспоминания вернуться.

Но все, что я вижу, – это мое прошлое.

Привычное и знакомое.

Но только не те вещи, которые скрываются где-то в потаенных уголках моего мозга.

Крик матери преследует меня.

Надгробие Финна и мой плач над ним.

Его дневник, который я оставила дома.

Сейчас очень хочется, чтобы дневник был со мной.

По крайней мере, это помогло бы почувствовать, что он рядом со мной, несмотря на его безумные записи.

Я представляю страницы, исписанные знакомым почерком, с выделенными словами.

Я помню это с кристальной ясностью.

Калла придет мне на помощь.

Иначе я умру.

Я умру.

Serva me, servabo te.

Спаси меня, и я спасу тебя.

По телу пробегают мурашки, потому что мне это не удалось.

Я так и не смогла спасти Финна.

И это бесчисленное число слов и оправданий… от моего отца, от Дэра, от Сабины… никаким доводам не под силу это изменить.

Ты выжила, потому что так должно было случиться.

Странная фраза Сабины всплывает у меня в памяти, но я яростно отбрасываю ее прочь.

Почему так должно было случиться?

Я не знаю.

По той ли причине я все еще здесь, что должна спасти Дэра, как Джейн спасла Рочестера?

Я не знаю.

Все, в чем я уверена, так это в том, что я должна раскопать правду, если мне и предстоит кого-то спасти.

Правда подарит нам свободу.

Глава 7

Я снова заблудилась.

Поместье Уитли настолько огромное, что я постоянно теряюсь в его уголках. Так или иначе, я оказываюсь около кабинета Элеаноры, и из-за двери я слышу ее голос.

Я хочу ухватиться за ручку двери, но внезапно останавливаюсь, потому что, кажется, она сегодня не в духе. Из небольшой щели до меня доносятся ее слова достаточно громко и ясно, чтобы я могла понять все сказанное.

– Она не в себе, Элеанора, – скрипучим голосом говорит Сабина, – боюсь, ей требуются отдых и уединение.

– Она совершенно точно может получить их здесь, в Уитли, – нетерпеливо отвечает Элеанора, – не вижу ни единого повода для твоего беспокойства.

– Она потеряла все, что у нее было, – объясняет Сабина, – а вы не предлагаете ей ничего, кроме временного пристанища. Вам стоило бы поговорить с ней…

– Поговорить с ней о чем? – взрывается Элеанора. – Напомнить ей о…

– Тебя не учили, что подслушивать неприлично?

Дэр делает шаг ко мне, с любопытством изучая мое лицо. Он настолько красив, что кажется, будто в нем есть нечто потустороннее. Он снова нарушает мои личные границы. А еще явно не хочет, чтобы я слышала то, что они обсуждают за дверью.

Я делаю глубокий вдох.

– Что все вокруг скрывают от меня? – спрашиваю я.

В ответ он лишь встряхивает головой:

– Ничего.

Это нечто очень важное, я уверена в этом.

– Мне нужно знать, – настаиваю я.

Он смотрит на меня в упор:

– Ты здесь, чтобы поправиться, Калла. Чтобы отдохнуть и прийти в себя.

– Но ты сказал, что я в опасности, – напоминаю ему я, – разве мне не нужно знать, что представляет для меня угрозу?

По его выражению лица я улавливаю, что ему сейчас очень некомфортно, его темные глаза излучают странный блеск.

– Эта семья пережила слишком много. Тебе необязательно узнавать все это прямо сейчас. У тебя есть только один выход – попробовать довериться мне.

Мне бы хотелось это сделать.

– Это какое-то безумие, – шепчу я.

– Полагаю, все мы здесь не в своем уме, – цитирует он Льюиса Кэрролла, из чего я могу сделать вывод, что ему просто нечего ответить.

Мои ногти сильно впиваются в ладони, а внутри поднимается буря разочарования.

– Я люблю тебя, и ты это знаешь, – пытается объяснить он, – я уже так устал от этого всего!

Он уходит прочь, словно ему больно находиться рядом со мной.

А мне остается только одно. Я отправляюсь обратно в свою комнату, где могу побыть в одиночестве и где никто не следит за мной. В комнате так тихо и безлюдно, что я быстро сдаюсь, не выдержав уединения.

– Финн, ты бы возненавидел это место.

Естественно, я не получаю никакого ответа, но разговоры с ним всегда помогали мне почувствовать себя лучше, поэтому сейчас мне остается только воображать, будто он все еще жив, что я все еще нечто целое, а не жалкая половина.

Я рисую его лицо у себя в голове, вижу, как он смеется.

– Какая же ты тупица, Калла, – говорит он, а его светло-голубые глаза искрятся. – Ты всегда была лучшей частью нас двоих. Я не нужен тебе.

– Это бред, – незамедлительно парирую я. – Ты будешь нужен мне всегда. Возможно, я никогда не прекращу разговаривать с тобой, даже когда тебя больше нет. Ты понял?

Он поднимает глаза к небу в лунном свете.

– Понял. Но однажды настанет момент, когда я перестану отвечать. Потому что, хочешь ты того или нет, тебе придется отпустить меня, Калла. Ради твоего собственного блага. Так будет лучше для тебя.

– Не говори мне, что будет лучше для меня, – огрызаюсь я, но в ответ он смеется, потому что это обычная реакция Финна на все.

Он всегда смеется, тем самым делая все вокруг лучше.

– Останься со мной, – умоляю я, – мне так одиноко.

Он кивает и садится на постель рядом со мной, наблюдая, как я устраиваюсь поудобнее, прежде чем уснуть. Брат бормочет под нос какую-то мелодию без слов, я знаю эту песню, но название никак не приходит мне в голову.

– Засыпай, – говорит он мне, – я здесь, с тобой.

Так я и поступаю. Погружаюсь в сон от спроецированного моим мозгом воспоминания о погибшем брате, потому что только так я чувствую себя в безопасности.

Но даже в этом случае злое сознание не дает мне покоя.

«Один в один».

Кажется, что шепот исходит ото всех щелей, из коридоров, словно тени, падающие от предметов в комнате, насвистывают мне это: «Один в один, Калла. Один в один, один в один».

Голос клокочет и завывает, а я сворачиваю за угол, пытаясь скрыться от него в темноте.

Когда этот звук наконец остается позади, я останавливаюсь, чтобы немного отдохнуть.

Я бросила Финна, оставила его там без помощи.

Теперь они его поймали.

Нет.

Я должна вернуться. Я поворачиваюсь на месте вокруг своей оси, но понимаю, что не могу пошевелиться. Мои ноги будто слились с полом.

До меня доносится его крик, и я прикладываю все усилия, чтобы сдвинуться с места, но внезапно меня останавливает Дэр.

Он вцепляется в мои плечи, удерживая меня, как будто его руки – стальные плети, не позволяющие мне бежать дальше.

– Ты не сможешь ему ничем помочь, – мрачно заявляет он, а в его глазах беснуются демонические огоньки, – прости, но ничего не поделаешь.

Я просыпаюсь от собственного крика. Финн все еще сидит на краю моей кровати.

– Ты в порядке? – слышу я взволнованный голос моего брата, а лунный свет разливается по его лицу. – Тебе приснился сон. Но теперь ты проснулась, все хорошо.

Я киваю и беру его руку в свою, а он широко улыбается мне.

– Опять Бугимен?^[1]

Я пытаюсь выдавить из себя улыбку, но ощущение ужаса и потери все еще очень велики.

Вместо этого я снова киваю:

– Да, Бугимен.

Это была наша общая с ним шутка: Финн и я всегда говорили, что ни одному Бугимену в мире не под силу нас напугать, ведь нам приходится спать в одном доме с мертвецами.

Но этот сон… Он задел меня за живое, отыскал во мне самый потаенный страх, то, что всегда пугало меня больше всего.

Потеря брата.

Но это уже случилось, а я до сих пор жива, я все еще здесь.

Но меня до сих пор обуревает страх, потому что я все еще не отпустила его.

– Я в порядке, – уверенным голосом говорю я.

Мне почти удается поверить в свои слова, ведь это был всего лишь сон.

Всего лишь сон. Все самое страшное уже случилось.

Он кивает и уже хочет встать с постели, но я буквально повисаю на его руке.

– Останься.

Потому что, хоть это и был сон, он был слишком реален.

В глазах моего брата читается понимание, и он, не сказав ни слова, сворачивается клубочком рядом со мной. Нам вообще никогда не были нужны слова, мне достаточно было, чтобы он просто был рядом, и я сразу успокаивалась. Реален он или нет, но даже сейчас он заставляет меня почувствовать умиротворение, и я не готова отпустить его.

Проходит не так много времени, прежде чем дыхание Финна становится ровным и глубоким, это дает мне понять, что в моих фантазиях он погрузился в крепкий сон.

Я смотрю на него, наблюдаю, как поднимается его грудь с каждым вздохом, как приоткрывается его рот. Сейчас я лучше, чем когда-либо, понимаю, что он вторая половина меня, и я понятия не имею, как жить без него, хоть мне и придется попробовать.

Мой сон оставил после себя боль в груди, которая до сих пор не прошла, а мое сердце все еще не может восстановить свой привычный ритм. Мне никогда раньше не снились такие живые кошмары. Он буквально проделал зияющую дыру в моей душе.

Наверное, я больше никогда не захочу спать из страха увидеть этот сон снова.

Поэтому я поднимаюсь с кровати и отправляюсь бродить по коридорам Уитли.

Что-то в этом доме выводит меня из себя. Если бы пришлось описать это словами, я бы сказала, что у него темное нутро, будто бы у него есть душа, которая только и жаждет высосать мою. Я понимаю, насколько безумны могут быть мои фантазии, и всеми силами пытаюсь подавить их.

Мягко ступая вперед, я тихо шагаю по мраморному полу, пока наконец не оказываюсь перед массивной стеклянной дверью библиотеки.

На одно короткое мгновение я останавливаюсь перед ней в сомнениях, не решаясь войти, и вдруг разворачиваюсь и иду в обратном направлении.

Не знаю почему.

Я только знаю, что сейчас мне нужно подышать свежим воздухом. Мне жизненно необходимо оказаться за пределами давящих стен этого дома. Что-то здесь будто душит меня.

Я прохожу больше половины пути по дороге к конюшням, когда обнаруживаю, что все это время шла босиком. Вышла из дома, даже не обувшись.

Что я за лунатик?

Я разворачиваюсь, собираясь идти обратно к замку, когда вдруг замечаю две горящие фары впереди. Они светят мне прямо в лицо, освещая всю мою одежду, в которой я обычно сплю, подчеркивая каждый изгиб, каждую линию моего тела. Я обнимаю себя обеими руками вокруг пояса, тщетно стараясь скрыть свой странный внешний вид. Но автомобиль, темный «Порше», не останавливается. Он сворачивает мимо меня и едет в сторону гаража. Когда он проезжает, я вижу темные глаза Дэра, наблюдающие за мной с водительского места.

Сейчас, должно быть, три часа ночи, а он только сейчас возвращается домой?

Где, черт возьми, он был?

Мое сердце обрушивается куда-то вниз: я знаю, что все это – не мое дело, к тому же я сама сказала ему, чтобы он не нарушал мои личные границы. Он взрослый человек, и он может ходить, куда ему захочется, и делать все, что нравится, и это то, чего я сама так отчаянно желала.

Начинается дождь, и я прибавляю шаг, но кажется, это бесполезно. Когда я оказываюсь около сада, с неба льет как из ведра, и мне приходится спрятаться в беседке, чтобы переждать, пока дождь утихнет. Влажный ветер пробегает вдоль мхов, завывая и издавая леденящие душу стоны, от чего мурашки бегут вниз по моей спине.

И я еще думала, что жить в одном доме с похоронным бюро страшно. Только попав в это поместье, я поняла, что все то было лишь детской игрой.

Дрожа всем телом, я спешу поскорее попасть под крышу, ветер забирается под мою намокшую ночную рубашку.

О чем я только думала, выходя на улицу в таком виде?

– Ты знала о том, что большинство людей носят обувь? И одежду.

Дэр нашел себе пристанище под навесом, он тоже весь промок с головы до ног. В отличие от меня он полностью одет, но это его ничуть не спасло.

– Кажется, это не сыграло большой роли, – заключаю я, – ты же промок до нитки.

Он пожимает плечами, облокачиваясь на колонну, с трудом прячась от ливня и стряхивая капли со своих волос. Он высок и строен, и что-то в его внешности напоминает мне ядовитую кобру, готовую напасть в любой момент.

– Все в порядке. Я не растаю – не сахарная. Можешь мне в этом поверить.

Он внимательно изучает мое лицо, его глаза черны, как полуночное небо.

– Но все же что ты делаешь вне дома так поздно ночью?

На секунду мне кажется, что в его взгляде я вижу заинтересованность, смешанную с беспокойством, но я отворачиваюсь раньше, чем успеваю в этом убедиться наверняка. Эта ситуация заставляет чувствовать себя настолько неуютно, что я буквально на грани… мне кажется, что каждое нервное окончание в моем теле напрягается до предела.

– Я не могла уснуть.

Я не вижу никакой необходимости рассказывать ему о том, что мне все-таки удалось уснуть, но меня разбудил тот зловещий сон, где он был в главной роли. Об этом не должен узнать никто.

– Тебе нужно наведаться к Сабине завтра, – говорит он мне, и по его словам кажется, что он хочет мне помочь, но в тоне читается скука, – она мастерица по разным травам. Она приготовит чай, который поможет тебе прийти в себя.

Почему-то это даже не удивляет меня. Сабина с ее маленьким, будто сжатым до предела телом и черными загадочными глазами кажется… должна быть знахаркой трав.

– Хорошо, может быть, я схожу к ней.

Дэр изучает меня, его взгляд будто сканирует меня от макушки до пяток, он наблюдает, как я дрожу, стуча зубами, где-то пару минут.

– Если бы на мне была куртка или пиджак, я бы предложил их тебе.

В ночи его голос звучит совсем тихо, а предложение пиджака – это такой джентльменский жест.

– Почему тебя это так удивляет? – усмехается он. – Может, я и не такой милый, как ты, но я знаю все о хороших манерах. – Он выпрямляет спину и широко расставляет передо мной свои руки. – Иди ко мне, Калла.

Его тепло.

Его сила.

Я так хочу этого.

Мне так это нужно.

Но я встряхиваю головой, полная решимости.

Глаза Дэра прикрыты, а руки падают плетьми по бокам.

Он отталкивается от колонны и подходит ко мне вплотную, его высокая фигура словно выточена из камня. Я тяжело сглатываю, когда он с каждым шагом становится все ближе ко мне.

На один короткий момент мне кажется, словно я жертва, а он охотник, пока реальность не накрывает меня и ко мне не приходит осознание того, что ему нет никакой нужды охотиться за мной. Я ночь, а он – день. Он целый, а я распадаюсь на куски.

– В такую погоду твои шансы простудиться и умереть очень высоки, – говорит он мне, и его голос звучит очень нежно, и вся эта моя затея с «личным пространством» убивает меня окончательно.

Интересно, он чувствует то же?

– Пойдем со мной, – произносит он, слегка подталкивая меня вперед.

Как ни странно, я делаю именно так, как он просит, позволяя ему провести меня сквозь сады, вверх по тропинке, затем в дом и, наконец, в огромную прачечную. Он открывает шкафчик и достает оттуда большое мягкое полотенце. Снова поворачиваясь ко мне, он укрывает им мои плечи.

– Ты не привыкла к местным дождям, – говорит он, энергично обтирая мои руки, – больше не выходи на улицу по ночам. Ты не знаешь, что там может случиться с тобой.

Я предпочитаю не напоминать ему, что на самом деле дожди в Орегоне ничуть не мягче здешних, оба эти места сырые, серые и навевают тоску и что я уже давно ко всему этому привыкла. Также я не спрашиваю его о том, что может случиться со мной на улице, потому что мне совсем не хочется это знать. По крайней мере, сейчас.

– Я… эмм, – я на пару секунд замолкаю, – почему ты так мил со мной сегодня? – выдаю я. – Ведь я совсем не была милой с тобой последнее время.

– Ты просто ведешь себя так, как должна вести, – говорит он мне, а в его глазах мелькает странное выражение. – Здесь все – совсем не то, чем кажется, Калла. Просто постарайся всегда помнить об этом, и тогда у тебя все будет хорошо.

С этими словами он уходит прочь, оставляя меня в комнате совсем одну с мокрым полотенцем в руках.

По тихим коридорам я возвращаюсь обратно в свою комнату, и когда прохожу мимо окон, мне снова кажется, будто что-то воет и рычит.

Это нечто выжидает удобный момент.

Оно спит где-то во тьме.

Я не знаю, что это.

Но оно знает, кто я.

В этом я уверена наверняка.

Глава 8

Мне так одиноко!

Я понимаю, что я здесь ради собственного выздоровления, для того чтобы починить все, что сломалось, и вспомнить все, что забылось.

Но когда я остаюсь совсем одна, это невыносимо.

Я пишу еще одно письмо своему отцу и отдаю его Сабине.

Выведенные мной буквы расскажут ему о том, что я в порядке. Это ложь, но вероятно, он не догадается об этом.

Если Уитли и прячет какие-то ответы на мои вопросы, то мне все еще не удалось их найти.

Сжав в руке медальон, я обнаруживаю, что начала шептать себе что-то под нос, сама того не замечая.

«Святой Михаил, защити меня. Огради меня от того, о чем я не ведаю. Освети мне путь туда, где я должна оказаться».

Я прячу подвеску обратно под футболку, чувствую холодное прикосновение металла к коже. Эта прохлада напоминает мне о Финне, о том, что он мертв, и мое горе снова наваливается на меня всем своим весом.

Каждый раз, когда я вспоминаю об этом, с моей души срывается пластырь, и рана снова оказывается открытой, она кровоточит.

Жизнь без него – настоящая пытка, и боль пронзает мое сердце с двойной силой, когда я меньше всего этого ожидаю.

До ужина остается еще несколько часов, поэтому я праздно шатаюсь по коридорам, пытаясь хоть как-то отвлечься. Как угодно.

Я обнаруживаю старую детскую с двумя колыбельками и пугающей качающейся лошадкой. Она словно наблюдает за мной своим безжизненным деревянным глазом, пока я лениво озираюсь по сторонам.

Стены покрыты слоем старой бледно-желтой краски, пол отделан лакированными паркетными досками, а с потолка свисает помпезная люстра, что странно для места, где должны играть и резвиться дети.

Здесь слишком мало игрушек и слишком много формальности.

Тишина натягивает нервы до предела, словно струны.

Детская комната, в которой нет малышей, выглядит жутковато.

– Это была детская твоей мамы, – доносится из-за моей спины голос Сабины, – а также твоего дяди.

– Они были примерно одного возраста? – спрашиваю я, потому что не знаю ровным счетом ничего о своей собственной семье.

Она кивает.

– Но они были не очень близки. Дики был проблемным ребенком, а твоя мама – нет. Должно быть, ты тоскуешь по дому, дитя?

Конечно же, я тоскую.

Но в то же время она ошибается.

Дома было по-своему страшно.

Но все же мне не хватает его.

Няня улыбается потемневшими зубами.

– Так пойдем со мной, – настаивает она, и я вынуждена подчиниться.

Мы выходим и садимся в старый пикап. Кажется, проходит несколько часов.

Но наконец машина останавливается у самого побережья, солнечные лучи играют бликами на водной глади.

Я подбегаю к самой кромке, совсем не ожидая того прилива облегчения, который охватывает меня при виде песка и воды.

– Это место немного похоже на то, которое я видела на фотографии, которую присылала мне твоя мама, – тихо рассказывает Сабина, – там, рядом с вашим домом в Америке. Эти утесы называются Семь сестер. Я подумала, что тебе может понравиться здесь.

Она протягивает мне корзину, в которой я нахожу плед, свою книгу и бутылку воды.

– Мне нужно заехать за продуктами на несколько местных ферм. Я вернусь за тобой через пару часов, и мы вместе поедем домой.

Я киваю, до глубины души тронутая ее догадливостью и в то же время чувствуя свою вину за то, что совсем от нее этого не ожидала. Ее фургончик уезжает, и я внезапно чувствую себя такой крошечной перед лицом безбрежного океана.

Я прохожу в обе стороны по пляжу, чувствуя, как мои ступни тонут в зыбком песке.

Пена накатывает на берег и убегает обратно в океан, я огибаю границу воды, направляясь в сторону зазубренных белых вершин утесов.

В этом заброшенном месте я наконец-то чувствую себя дома.

Здесь я дома, на краю, где в любую секунду могу упасть вниз.

Я поднимаюсь все выше и выше, и, когда оказываюсь на самой вершине, весь мир лежит у меня на ладони.

Теперь я огромная, а все, что внизу, – маленькое: вид океана рождает гармонию внутри меня.

Я расстилаю свой плед, открываю книгу и утопаю в строках.

В конце, когда Джейн наконец приходит на помощь мистеру Рочестеру, у меня перехватывает дыхание.

Она спасла его от одиночества и отчаяния.

Это ли то самое, от чего я должна спасти Дэра?

Я возвращаю книгу обратно в корзину и подставляю лицо теплым солнечным лучам.

Они согревают и успокаивают меня.

Я могу разглядеть их, когда закрываю глаза.

Ко мне приходят видения.

Воспоминания.

Крик Финна.

Бьющееся стекло.

Шины визжат, когда машину резко заносит вбок.

Вода приближается к берегу.

Металл со скрипом сжимается.

– Ты в порядке? – спрашивает Дэр, и его голос полон ужаса.

Его не должно было быть там в тот момент.

Этот факт никак не выходит у меня из головы.

Но готова поклясться всей своей жизнью, мне никак не удается восстановить все полностью.

Я не могу докопаться до правды.

Словно стена выросла в моей голове, не давая мне самой получить доступ к чему-то важному.

Она защищает меня от чего-то.

Но я не могу быть вечно защищенной.

Мне нужно кое-что рассказать вам.

Поделиться чем-то новым.

Новым воспоминанием.

Это случилось еще до аварии.

Я пытаюсь сосредоточиться, сфокусировать свое внимание на этом.

Калла, мне нужно рассказать тебе кое-что. Ты не поймешь меня. Прошу, выслушай меня, прежде чем решишь, что я монстр.

Мое дыхание… оно никак не желает восстанавливаться, я усиленно пытаюсь сделать хотя бы один вдох, собрать это воспоминание, словно пазл.

Но это все.

Лицо Дэра снова исчезает.

Он боится, что будет монстром в моих глазах, и возможно, так оно и есть на самом деле.

Я не знаю.

Но когда я здесь, где кроме меня есть только порывы ветра и свежий морской воздух, а может, даже когда я нахожусь в Уитли, мое сознание освобождается. Все были правы, все ответы здесь.

Я чувствую это.

Но мне это совсем не нравится.

Бурные воды обрушиваются за моей спиной, и это напоминает мне какую-то колыбельную или песню, затем становятся каким-то неразборчивым ворчанием… а затем превращаются в звук моего имени.

Калла.

Его нашептывает мне ветер.

Когда я открываю глаза, то замечаю, что кто-то пристально наблюдает за мной.

Мальчик в капюшоне.

Он стоит у самой кромки воды, его ноги омывает пена, но я не могу разглядеть его глаза.

После недолгого колебания, я поднимаю одну руку в воздух.

Он – плод моего воображения.

Но кто он?

Это какое-то воспоминание?

Он поднимает голову к небу, а затем уходит в солнечный свет.

Мне больше не страшно.

Глава 9

– Калла.

До меня доносится крик Дэра, и когда я оборачиваюсь, то вижу, что он стоит позади меня на берегу.

Штанины его брюк высоко закатаны, солнце играет в его волосах.

Улыбка появляется на моем лице раньше, чем я успеваю проконтролировать себя.

Даже несмотря на то, что я не должна этого делать.

Я хочу его.

Я хочу его прямо сейчас.

Я хотела его всегда.

Он пробирается все ближе ко мне, садится на плед, и когда наши взгляды встречаются, я вижу его глаза, черные, как сама ночь.

– Меня прислала Сабина, – объясняет он, – она задерживается и не хочет, чтобы ты надолго оставалась здесь одна.

Я киваю, я искренне благодарна ему за то, что он здесь, потому что слишком устала от своего одиночества.

Мое сознание похоже на глубокий океан, и кажется, я сама в нем тону.

– Ты боялся, что я буду считать тебя монстром, – мягко говорю я, внимательно наблюдая за тем, как меняется выражение его лица.

Его губы плотно сжимаются, но это единственная реакция, которую я могу уловить.

– Да. Ты помнишь причину?

Я набираю в кулачок песок и пропускаю его сквозь пальцы, глядя, как каждая маленькая крупица просачивается и утекает на землю.

– Нет. Пока у меня не получается вспомнить.

Он шумно вздыхает, и его вздох отражается от скал над морем.

– Где мне искать ответы? – спрашиваю я и отчетливо слышу отчаяние в своем голосе: я слишком устала от гнетущего неведения.

Я устала от секретов.

Я устала от того, что в моей жизни нет никакой ясности.

Он моргает.

– Ты найдешь все в Уитли, – наконец произносит он, – но тебе нужно быть осторожной. Тебе не понравится то, что ты обнаружишь.

Я киваю, потому что я уже знаю, что это будет далеко не приятное открытие.

Потому что оно может заставить меня считать Дэра чудовищем.

Он берет меня за руку на пути к его машине, и я не сопротивляюсь.

Потому что я хочу, чтобы его свет жил внутри его.

Потому что монстр живет внутри каждого из нас.

Это то, чем я поделюсь с Финном позже, когда я останусь одна в своей комнате.

Он внимательно смотрит на меня своими воображаемыми бледно-голубыми глазами.

– Может быть, – задумчиво заключает он, – но это не исключает того факта, что Дэр был в ту ночь на нашей горе, Калла.

– В ту ночь, когда ты погиб, – киваю я.

Он смотрит в сторону, и я понимаю, что ему совсем не нравится быть мертвым.

– Он был там? – спрашивает Финн, и по его тону я могу сделать вывод, что он уже знает ответ. – Или ты не знаешь?

Я вздыхаю, глубоко и громко, потому что я так устала быть единственной без всякого доступа к правде.

– Просто скажи мне, – настаиваю я.

– Я не могу, – просто и коротко звучит его ответ.

– Но ты ведь хочешь.

– Да.

Он поднимается с места и измеряет шагами комнату, словно худощавый молодой лев в своей клетке.

– Подумай, Калла. Ты прекрасно знаешь все сама.

Это так.

Я правда это знаю.

Это воспоминание находится где-то на кончике моего сознания, но никак не может проникнуть внутрь.

Я закрываю глаза.

Той ночью я была с Дэром. Я могу буквально услышать его слова.

Обеспокоенные, испуганные.

Собравшись с мыслями, я вижу скалы, похоронное бюро, луну.

Я вижу своего брата.

И он все еще жив.

А потом нет.

Моя мать.

Отец.

Мигающие огни машин полиции и «Скорой помощи».

Побережье.

А потом…

Что-то произошло.

Вспышка.

Я вытягиваю шею вперед, словно пытаясь получше разглядеть что-то.

Перед моими глазами проносятся чьи-то черные волосы.

Затем имя.

Я открываю глаза.

– Кто такая Оливия? – бессильно спрашиваю я.

Финн улыбается.

– Вот тебе и удалось что-то раскопать.

Глава 10

Если я буду внутри слишком долго, стены сожмутся вокруг меня, задавят меня всем своим весом.

Я ненавижу тишину, ненавижу эти высокие потолки, ненавижу то, что я совсем одна.

Я ненавижу, что я медлю позвать Дэра, чтобы рассказать ему, что я нашла в этом богом забытом месте, чтобы попросить забрать меня отсюда… потому что, если честно, мне совершенно некуда идти.

Я не могу вернуться домой.

Я просто не смогу находиться там снова, зная, что Финна больше нет.

Но видит бог, оставаться в этом доме я тоже больше не могу.

Прохладный колючий ветер сопровождает меня на пути к полям. Я прихожу к выводу, что здесь никогда не бывает достаточно тепло. Но лужайки предстают во всем цвету после дождя. Зеленые, яркие и пышные. Как сказал бы Финн в своем бесконечном квесте по изучению латыни… viridem – это означает зеленый. А зеленый символизирует жизнь.

Брусчатка, которой вымощена дорожка, постепенно сменяется мелкой галькой, когда я отхожу все дальше и дальше от дома, и буквально через минуту я оказываюсь на распутье. Дорога разветвляется здесь на две тропы. Одна ведет к лесу, а вторая – к красивому каменному зданию где-то на линии горизонта, утопающему в тумане и листве плакучих ив.

Этот домик маленький и загадочный, прекрасный и древний. И конечно же, мне не терпится рассмотреть его поближе. Без какой-либо задней мысли я направляюсь к нему по тропинке.

По мере того как я приближаюсь, мое любопытство только растет.

Когда я подхожу к нему вплотную, я чувствую отчетливый запах мха, витающий в воздухе, дух затхлости и сырости, который появляется в запертых долгое время пространствах или влажных помещениях. Это дыхание тьмы приносит вслед за собой ощущение, которое давит на меня со всех сторон. Я чувствую его вес на своих плечах, когда с трудом открываю массивную дверь, когда я читаю надпись «САВАЖ», высеченную на дереве, когда я делаю первый несмелый шаг в комнату, которая не видела живого человека, можно подумать, не один десяток лет.

Но совершенно определенно, она видела смерть.

Я стою посреди мавзолея.

Проведя все свое детство и юность в одном доме с похоронным бюро, я точно могу сказать, что знаю о смерти все. Мне известно, как она выглядит, как она пахнет и даже какая она на вкус, когда в воздухе стоит ее отчетливый дух.

И здесь я снова окружена ею.

Пол выложен камнем, но с тех пор, как он был лишен прикосновений солнечных лучей, его почти полностью покрыл мох, поэтому я чувствую мягкую поверхность под своими ногами. Стены сделаны из толстых каменных блоков, и в них есть несколько углублений с останками членов семьи Саваж. Здесь я могу увидеть несколько поколений семейства, и меня поражает то, как же долго поместье Уитли принадлежало этой фамилии.

Ближайшие ко мне – Ричард Саваж I, мой дед, и Ричард Саваж II, мой дядя, а рядом с ним захоронена Оливия.

Оливия.

То имя из моих воспоминаний.

Мать Дэра.

Я провожу пальцами по ее высеченному на камне имени, словно пытаясь впитать его холод и твердость.

Что мне о ней известно?

Почему она играет такую важную роль в моих воспоминаниях?

Может быть, Дэр унаследовал ее глаза или волосы? Может быть, она была единственным ярким пятном в его жизни? Может быть, он смертельно страдал без нее, когда ее не стало?

Я не знаю.

Все, что мне известно, это то, что ее имя появилось в моей голове вчера… до того, как я набрела на это место.

И это моя первая серьезная зацепка.

Проводя по стенам кончиками пальцев, я обхожу комнату кругом, приветствуя своих предков, почивших здесь в абсолютном безмолвии.

Оно настолько громкое, что от него почти звенит в ушах.

Из-за щели в открытой двери на пол ложится длинная полоса света, и пока я погружаюсь в разглядывание этого яркого лоскута на земле, до меня доносится шепот:

– Калла.

Я резко оборачиваюсь назад, но не нахожу там ровным счетом никого.

Мурашки пробегают по моей спине, а руки покрываются мурашками, когда я оглядываю каждый уголок пустынной комнаты. Все люди, что лежат здесь, давно мертвы.

Но… этот шепот был слышен очень ясно в оглушительной тишине.

Я слышу голоса.

Этот факт не на шутку меня пугает, но это далеко не самое страшное: ужаснее то, что он кажется мне до боли знакомым.

Он напоминает мне голос моего брата.

Но этого не может быть. Он мертв, и я это отлично знаю. Да, я часто рисую наше с ним общение у себя в голове, но в такие моменты даже я знаю, что все происходящее нереально.

– Кто здесь? – зову я, отчаянно желая, чтобы мне кто-нибудь ответил, чтобы со мной заговорил хоть кто-то живой и настоящий.

Но никакого ответа я не получаю.

Конечно же, нет.

Я здесь одна.

Касаясь ладонью стены, я пробую сделать глубокий вдох. Не могу же я быть настолько сумасшедшей. Это один из моих самых жутких кошмаров, если не считать потери брата.

Мой взгляд цепляется за какое-то движение.

Лепестки гвоздики и траурные цветки лилий, белые и красные, разметались по полу. Похоронные цветы.

Я встревоженно вглядываюсь в них, а затем наклоняюсь, чтобы прикоснуться. Один лепесток я пропускаю между пальцев, ощущая его бархатисто-мягкую текстуру. Этих цветов здесь не было еще мгновение назад. Их не было, а теперь они здесь, разбросанные по полу во всей комнате.

Они образуют линию, которая ведет меня к эпитафии, выгравированной на стене.

Адэр Филипп Дюбрэй.

Мое сердце отдается оглушительными ударами в висках, сквозь меня словно проходит мощный электрический разряд, когда я провожу пальцами по свежевыгравированным буквам.

Этого здесь тоже не было.

Что за чертовщина?

Я жадно втягиваю воздух в легкие, разглядывая свежие цветы в вазах на могиле под этим именем.

Здесь не растет мох, потому что это захоронение совсем свежее. Но Дэра не может здесь быть, потому что я видела его последний раз всего лишь прошлой ночью, с ним все в порядке, он в порядке, он в порядке.

Прикасаясь ладонями к его имени на стене, я пытаюсь разуверить себя в том, что я вижу, мое сознание наводняется картинками, образами, запахами.

Море, скалы, машина.

Кровь, скрежет металла, вода.

Дэр.

Он весь в крови.

Весь в крови.

Все охвачено огнем.

Пламя пожирает каменные стены.

Оно пытается вырваться наружу любым доступным путем.

Я задыхаюсь от угарного газа, кашель душит меня.

Жадно пытаюсь ухватить ртом хотя бы несколько частиц свежего воздуха.

А затем я моргаю, и все это исчезает.

Обе мои ладони прижаты к абсолютно чистому куску каменной стены, на нем больше нет имени Дэра.

Цветов больше нет.

Я снова одна.

Под моими ногами просто пол.

Мне трудно дышать.

Я не могу дышать.

Мне не хватает воздуха.

Я схожу с ума.

Это единственное разумное объяснение.

Я отчаянно хватаюсь за дверную ручку и вырываюсь на улицу, под яркие солнечные лучи, только подальше от мавзолея, подальше от смерти. Словно пуля, я вылетаю из дома и спотыкаюсь о камень.

– Калла.

Кто-то зовет меня по имени, и я боюсь даже поднять глаза, боюсь, что там снова никого не окажется, боюсь, что все это тоже плод моего больного воображения. Это ли то самое, через что был вынужден проходить Финн каждый день? Я тоже качусь вниз по этой скользкой дорожке? Это словно кроличья нора, я сама кролик, и я падаю в это безумие.

Но затем я вижу Дэра: он стоит посреди тропинки, высокий и сильный; я падаю в его объятия, совсем не думая о том, что мне нужно держаться от него подальше.

Его руки крепко прижимают меня к груди, от него так приятно пахнет, этот запах такой знакомый и родной, мне остается только закрыть глаза.

– Ты в порядке, – говорю я ему, но скорее убеждаю в этом саму себя, – с тобой все хорошо.

– Да, я в порядке, – отвечает он в замешательстве, а его ладонь мягко поглаживает меня по спине, – ты что-то увидела?

Да, я увидела его имя, выгравированное на камне в мавзолее, и от этого меня пробирает дрожь, я пытаюсь стряхнуть с себя эти воспоминания, выкинуть его прочь из моего сознания.

– Нет. Я… ничего не видела.

Он держит меня в своих объятиях еще несколько минут, а затем смотрит на меня сверху вниз, заправляя выбившиеся пряди моих волос за уши.

– Ты в порядке? Тебя не было несколько часов.

Часов? Как такое вообще могло случиться? Небо надо мной начинает вращаться, и единственное, что помогает мне удержаться на ногах, – это его крепкая грудь, к которой я прижимаюсь всем своим телом.

Я слышу биение его сердца, и оно колотится слишком быстро, потому что он напуган.

Его тревожит мое поведение, потому что он боится за меня, потому что он узнает все эти симптомы: ему уже доводилось видеть их раньше.

– Все хорошо, Калла, – бормочет он, но в его голосе я отчетливо слышу беспокойство, – все хорошо.

Но по его голосу я прекрасно слышу, что это не так.

Сумасшествие часто имеет генетическое происхождение.

Я кролик.

И я безумна.

Дэр обнимает меня за плечи, когда мы возвращаемся обратно к дому, но я кожей чувствую, как он бросает на меня короткие взгляды время от времени.

– Хватит, – наконец говорю ему я, когда мы проходим через сады, – со мной все нормально.

– Хорошо, – соглашается он, – я знаю, что ты в порядке.

Но он понимает все даже лучше, чем я, и ему прекрасно известно, что это неправда.

Сабина стоит на коленях перед дверью библиотеки, копая тяжелую английскую почву; она поднимает на нас взгляд из-за плеча. Когда она видит мое лицо, ее глаза сужаются, и она поднимается на ноги.

– Вы в порядке, мисс Прайс? – спрашивает она своим грудным голосом.

Мне хочется солгать ей, сказать, что все хорошо, но я точно знаю, что она видит изменения, которые во мне произошли. Если честно, когда она вглядывается в меня своими темными глазами, я уверена, она может читать мою душу, словно открытую книгу.

Я в замешательстве, и мое тело на минуту застывает на месте, а глаза бессмысленно вглядываются в ее лицо.

Она ловит мой пристальный взгляд и пожимает плечами.

– Я румынка, – произносит она, словно пытаясь мне что-то объяснить, а видя непонимающее выражение моего лица, она продолжает: – Я приехала из Румынии. Я цыганка. И я не стыжусь этого.

Она гордо приподнимает голову, ее подбородок выдвинут вперед, и я прекрасно вижу, что она далека от того, чтобы стесняться чего-либо. Она искренне ценит то, о чем мне рассказывает.

– Вам и не нужно стыдиться, – слабо убеждаю я ее, – это ваше наследие, и оно потрясает.

Кажется, мой ответ удовлетворяет ее, по крайней мере, теперь она не думает, что я смотрю на нее свысока из-за ее происхождения.

Ее темные глаза рассказывают мне целую историю, по ним я вижу, что знает она гораздо больше, чем я. Возможно, она даже знает больше обо мне, чем могу сообщить я сама.

Это безумие, я понимаю.

Но ведь совершенно очевидно, что теперь я окончательно сошла с ума.

Сабина подводит меня к бархатному креслу и мягко подталкивает меня к нему. Она бросает короткий взгляд на Дэра.

– Оставь нас, – осторожно говорит она ему, – я о ней позабочусь. С ней все будет в порядке.

Пару секунд он колеблется, взволнованно глядя на меня, я киваю ему в ответ.

Со мной все будет в порядке.

Я надеюсь.

Он уходит.

Сабина перебирает свои вещи, и когда она наконец заканчивает, я оглядываюсь по сторонам. На столике рядом со мной разложены карты таро, они образуют странную фигуру, словно я вошла в самый разгар гадания.

Я делаю резкий вдох, потому что в воздухе здесь что-то нависло.

Нечто мистическое.

Спустя минуту Сабина протягивает мне чашку:

– Выпей. Это лимонный бальзам с ромашкой. Он нормализует пищеварение и успокаивает.

Я не удосуживаюсь спросить, как она поняла, что меня что-то беспокоит. Должно быть, все было написано на моем лице.

Я делаю глоток отвара, и через минуту она смотрит на меня:

– Лучше?

Я киваю:

– Спасибо.

Она улыбается, обнажая свои пугающие темные зубы. Пока я смотрю в сторону, она пытается что-то найти в шкафчике. Наконец она достает то, что искала, и протягивает мне коробочку.

– Пусть это будет рядом с тобой ночью. Это поможет тебе уснуть. – Я вопросительно смотрю на нее, на что она отвечает: – Дэр рассказал мне.

Я беру в руки коробку, на ней нет никаких надписей, а она смотрит на меня внимательно и продолжает:

– У твоей мамы были проблемы со сном. Иногда у нее тоже случались нервные срывы.

Сабина и понятия не имеет о том, что мои «нервные срывы» также включают в себя галлюцинации, голоса в голове, поэтому я просто благодарно киваю ей и улыбаюсь.

Я бросаю еще один взгляд на ее стол.

– Сабина, вы гадалка?

Немного странно спрашивать об этом так серьезно, но она ни на секунду не смущается.

– Я умею читать по картам, – отвечает она, – однажды я могу прочитать и твои.

Я не уверена, что мне хочется знать, что они скажут.

– А вы когда-нибудь гадали Дэру? – поддавшись секундному импульсу, спрашиваю я, даже не знаю почему.

Сабина бросает на меня короткий взгляд, по которому я вижу, что она поняла меня без слов.

– Этому мальчишке не нужно предсказывать судьбу. Он пишет ее сам.

Я не представляю себе, что она имеет в виду, но киваю так, словно прекрасно ее поняла.

– Теперь тебе должно стать получше, – говорит она мне, на ее лице выражение мудрости, и я чувствую, что не могу ей не поверить.

У нее есть какие-то успокаивающие чары, нечто, что создает особую атмосферу вокруг нее. Раньше я не обращала на это внимания.

– Мама никогда не рассказывала о вас, – бормочу я, поднимаясь на ноги, – мне это кажется странным, хотя, как я могу понять, она очень вас любила.

Сабина отводит взгляд.

– У твоей мамы не осталось светлых воспоминаний об этом месте, – тихо произносит она, – но я хорошо знала ее сердце.

– Понятно, – неопределенно отвечаю я, замешкавшись на пороге.

Сабина кладет руку мне на плечо.

– Если я снова понадоблюсь тебе, ты знаешь, где меня найти.

Я киваю и ухожу. Я чувствую спиной пристальный взгляд Сабины, но мне удается побороть отчаянное желание обернуться.

Вместо этого я фокусируюсь на том, что мне стало лучше после визита к ней. Я чувствую себя значительно спокойнее.

Может быть, в этом чае что-то было?

Когда я захожу в свою комнату, то почти уверена в том, что все пережитое мной сегодня мне просто привиделось. Все это время, с того момента как я приехала сюда, я ни одной ночи не спала нормально. Мой мозг просто сыграл со мной злую шутку, как это бывает всегда, когда человек на несколько дней лишается сна.

Все слишком очевидно.

Это вполне разумное объяснение.

Я поднимаю руку, чтобы заправить непослушную прядь волос за ухо, и в этот момент замираю на месте.

Мои пальцы пахнут гвоздикой и лилиями.

Глава 11

Мое тело обмотано веревками, они удерживают меня, сковывают малейшее мое движение, врезаются в мою кожу.

Я ворочаюсь из стороны в сторону, пытаясь освободиться, но очевидно, мои попытки тщетны.

Мое сознание закручивается по спирали, образует тугие узлы, раскалывается на части и разлетается на миллион осколков, каждый из которых в полном замешательстве.

Свет проникает в комнату, проясняя очертания предметов, но в нем нет ни капли правды. Вокруг только загадки и головоломки.

Я не могу понять.

И.

Я.

Не.

Уверена.

Что я.

Этого.

Действительно.

Хочу.

– Помогите! – зову на помощь я.

Но мне отвечает лишь эхо, разносящееся гулом по холлам, комнатам и коридорам. Здесь нет никого, кроме меня, я в абсолютном одиночестве, и кажется, это самый страшный из моих кошмаров.

– Кто-нибудь! – Мой голос ломается, а пальцы впиваются в туго затянутую веревку.

Все еще никого, но внезапно веревка рвется, а меня отбрасывает к стене силой моего собственного движения.

Я подскакиваю, чтобы убежать отсюда, но вдруг я понимаю…

Мне совсем некуда бежать.

Я сижу перед массивным письменным столом в кабинете Элеаноры, с волнением ожидая того, что она мне скажет. Прошло целых двадцать четыре часа с того момента, как мне привиделась та сцена в усыпальнице. У меня было достаточно времени, чтобы переосмыслить свои галлюцинации и принять то, что они представляют собой на самом деле: всего лишь плод моего недосыпа. Я стараюсь не брать в расчет вполне красноречивого факта, что мои пальцы до сих пор хранят на себе аромат цветов, что, конечно же, я никак не могла выдумать.

Теперь же я просто жду, когда Элеанора расскажет, чего она ожидает от меня. Мне совсем не важно, что они подразумевают под моим «хрупким здоровьем», очевидно, их гораздо больше беспокоит тот факт, что я претендую на некую часть наследства.

Несколько долгих секунд она смотрит на меня в упор, а затем начинает свою речь, и ее голос звучит жестко и безжалостно.

– Надеюсь, ты хорошо у нас устроилась.

Это звучит даже не как вежливая формальность, а как безапелляционное постановление.

В ответ я лишь киваю, чего и следовало ожидать.

– Хорошо. Сейчас нам нужно обсудить несколько важных деталей, и я требую твоего безоговорочного внимания.

Я чувствую, как моя спина распрямляется, словно у солдата с многолетней выдержкой, и я представляю, как все мои позвонки выстраиваются в четкую линию, не позволяя ударить в грязь лицом перед Элеанорой. Мне кажется, даже солнце не решается сиять в ее присутствии. У нее есть характерная способность наводить страх на все живое.

– Я прекрасно понимаю, что ты не очень хорошо себя чувствуешь, чего и следовало ожидать. – У Элеаноры очень ярко выражен британский акцент, и я обнаруживаю, что это оттягивает на себя все мое внимание, а также меня удивляет тот факт, что моя мать полностью избавилась от него всего за несколько лет. – Однако ты имеешь все шансы получить колоссальное наследство от своего деда, – продолжает она, глядя на меня так пристально, будто вот-вот просверлит во мне дыру своим взглядом, – но для этого ты должна соответствовать определенным условиям, если хочешь получить его. А так как тебе уже восемнадцать, время не играет нам на руку.

– Я бы хотела знать, что это за условия, – максимально вежливо отвечаю я, хотя все внутри меня зудит, только бы поскорее выйти из этой комнаты.

Элеанора опускает взгляд.

– Для начала ты должна подать документы в Кембриджский университет. Каждый представитель фамилии Саваж проходит обучение в этом учебном заведении, у этого правила не может быть исключений. Но ты будешь жить здесь, в Уитли, пока остаешься студенткой.

Молчание.

– Я должна иметь доступ к твоему банковскому аккаунту.

Молчание.

– Ты будешь коммуницировать с моим PR-ассистентом, чтобы мы могли точно знать, что ты не запятнаешь имя и репутацию нашей семьи.

Молчание.

Она смотрит мне прямо в глаза.

– Впредь ты будешь носить двойную фамилию. С текущего момента ты будешь известна как Прайс-Саваж.

Последнее условие остается без моего ответа, потому что я точно знаю, что отцу бы это не понравилось.

– А Дэру тоже придется сменить свою фамилию на двойную? – спрашиваю я, не подумав.

Элеанора меняется в лице, словно она только что прожевала кислый лимон, а ее губы сжимаются.

– Конечно же, нет. Адэр не принадлежит к фамилии Саваж, он никогда не был ее представителем. По сравнению с твоим его наследство совсем скудное.

Это кажется мне несправедливым.

Я тяжело сглатываю.

– И последнее, но не по значению. Пока тебе не исполнится девятнадцать, ты должна следовать этому неукоснительно. Ты должна сохранять здравый рассудок, Калла.

Ты должна собраться. Вот что на самом деле она имеет в виду. Ты не должна быть сумасшедшей.

Я отвечаю ей пустым взглядом.

– Приемлемы ли эти правила для тебя?

Элеанора ждет, полная уверенности, что у меня нет другого выхода, кроме как согласиться, что я сразу же начну извиняться за свою хрупкую психику. Но я не собираюсь делать ни того ни другого. Вместо этого я уклончиво ей отвечаю:

– Я постараюсь.

Однако Элеанора сохраняет невозмутимость.

– Очень хорошо. Можешь идти.

Ее взгляд опускается на письменный стол.

Я же наконец свободна, и когда вырываюсь из душной атмосферы ее кабинета в коридор, то могу расслабиться и побеседовать с Финном.

– Она ведь это несерьезно? – закатывает глаза он.

Я сползаю вниз по стене.

– Боюсь, серьезнее некуда. Не уверена, что она вообще знает слово «шутка».

– Я не собираюсь менять свою фамилию, – почти кричит в ответ Финн, – я Прайс и всегда им буду.

– Но ведь она не просит тебя ее менять, – стараюсь отвечать как можно более дипломатично, – ты умер. Ее условие касается меня. Но я ведь не буду менять ее, просто буду носить двойную фамилию.

– Папа разорвет нас на кусочки, – заключает Финн, и он абсолютно прав.

– Возможно.

Он прикусывает губу.

– Но возможно, нам стоит подумать над этим.

Как обычно, он говорит о нас как о едином целом. Потому что именно им мы и являемся даже сейчас, когда его больше нет в живых.

– Мне нужно кое-что, – говорю ему я, – гигиенические принадлежности, – и до того, как он успеет меня перебить, я добавляю: – Девчачьи штучки. Я думаю, мне нужно съездить в город за ними. Хочешь пойти со мной?

Он встряхивает головой:

– За женскими штучками? Ну уж нет. Я думаю, лучше мне остаться здесь и совершить воображаемую прогулку по саду.

– Хорошая идея. Я думаю, мне надо учиться больше бывать в одиночестве.

– Ты права, – кивает он, и я снова осознаю всю смехотворность ситуации: неужели я настолько драматична, что мне приходится додумывать реальность…

Очевидно, так и есть.

Я нахожу Джонса внизу и, немного поколебавшись, подхожу к нему.

– Не могли бы вы подвезти меня до города? Мне нужно попасть в магазин.

– Конечно, мисс Прайс, – кивает он, немедленно оставляя свои дела, – я пригоню машину ко входу.

Я стою снаружи и жду автомобиль, когда из парадных дверей выходит Дэр, от его внешнего вида у меня перехватывает дыхание, он одет во все черное: деловые черные брюки и темную рубашку. Он вырывается из дома подобно ветру и останавливается рядом со мной.

– Тебя подбросить? – спрашивает он, оглядывая меня с головы до ног в поисках малейшего проявления слабости.

– Конечно, но разве ты умеешь водить? – задаю я ответный вопрос, но сразу же осознаю всю его глупость, потому что я своими глазами видела, как он куда-то приезжает и возвращается по ночам.

Он задирает голову вверх.

– Иногда. Но чаще лень одолевает меня.

– Понимаю, – киваю я, – но в любом случае мы можем прокатиться вместе.

Он опирается на стену дома.

– Тебе нравится твоя комната? – заботливо интересуется он просто потому, что хочет услышать положительный ответ.

Напряженная вежливость между нами доставляет дискомфорт, она режет меня изнутри, словно невидимый нож, и мне хочется отбросить ее прочь.

Но я не могу.

Чем больше дистанция между нами, тем безопаснее я чувствую себя.

Я не знаю, откуда мне это известно, но тем не менее для меня это неопровержимая аксиома.

Я киваю, и он улыбается, глядя, как гладко скользит по дороге машина по направлению к нам. Дэр открывает передо мной дверь, потому что хоть он и не такой милый, как я, он прекрасно владеет хорошими манерами.

– Вот и славно.

Он проскакивает на заднее сиденье следом за мной, а его пальцы обвиваются вокруг моих. Я отталкиваю его руку.

– Дэр… я, – пристально вглядываясь в его лицо, стараюсь собрать всю свою волю в кулак, – мне бы хотелось, чтобы ты не пытался быть милым со мной.

Его глаза сначала расширяются, а затем сужаются до узеньких щелочек.

– Почему?

– Так будет проще для нас обоих.

Он встряхивает головой, а в его взгляде читается раздражение.

– Проще для кого? Если ты просто хочешь оттолкнуть меня, мне бы не хотелось, чтобы это было просто для тебя, Калла.

– Ты действительно считаешь, что это просто для меня?

Под этим я подразумеваю свою жизнь, и он отлично это знает. Моя мать умерла. Мой брат умер. Я нахожусь в тысячах километров от моего отца здесь, в Уитли, и я сердцем чувствую, что я не могу больше доверять Дэру. Он что-то скрывает от меня.

– Нет. Но у тебя нет ни одного повода, чтобы пытаться все усложнить, Калла. Просто не отталкивай меня. Просто… не делай этого. Ты не единственная, кому это стоит огромных усилий.

В его глазах столько боли, столько страдания и страхов, столько печали.

Мои же глаза горят, и я быстро моргаю, чтобы высушить навернувшиеся слезы, а на сердце у меня повис тяжелый груз.

– Скажи мне, что это за тайна, которую ты от меня скрываешь.

Дэр замирает на месте, его ладонь лежит на его колене.

– Нет.

– Тогда как я могу доверять тебе? Ты что-то скрываешь от меня. А я ненавижу секреты, Дэр. Я думаю, несложно догадаться почему.

Он плотно сжимает зубы и отворачивается к окну, я же намеренно смотрю в противоположную сторону.

Я не обращаю на него никакого внимания, рассматривая английские деревенские пейзажи, пока мы едем в город.

– Мы далеко от Лондона? – обращаюсь я к Джонсу.

– В часе езды, мисс, – отвечает он мне, а Дэр тем временем не отрывает глаз от телефона.

– Слишком далеко, – вмешивается он в разговор, все еще не глядя на меня.

– Разве я спросила это у тебя? – спрашиваю я.

Он не удостаивает меня ответом, еще более внимательно вглядываясь в экран своего мобильного.

– Это грубо, – бормочу я, чувствуя, как перехватывает у меня дыхание.

Мне кажется, что уголки губ подрагивают, но я не могу сказать это с уверенностью.

Ты же хотела, чтобы он не был с тобой милым.

Он просто выполнил мою просьбу.

Не так много времени проходит, когда мы добираемся до ближайшего городка. Еще меньше времени необходимо Дэру, чтобы выскочить из машины и направиться прочь по тротуару в неизвестном направлении.

– Мы будем здесь через час, – выкрикивает он Джонсу, оборачиваясь через плечо.

Как самонадеянно!

– Часа будет достаточно? – спрашивает меня Джонс сдержанно. – Я могу подождать дольше, если вам необходимо.

– Я уверена, часа будет вполне достаточно, – уверяю я его.

Он кивает, и я направляюсь к магазинам. Но внезапно я замечаю, как Дэр сворачивает с тротуара на аллею, и мое любопытство берет надо мной верх. Я меняю свой маршрут и следую за ним.

На самом деле это против моих правил, но я ничего не могу с собой поделать.

Он идет быстро, но мне удается не отставать.

Мы проносимся между зданиями по узкой аллее, пару раз я почти теряю его из виду, но все же он остается в поле моего зрения. Я наблюдаю за тем, как его широкие плечи покачиваются на ходу прямо передо мной. Он переходит на другую сторону улицы.

Я иду следом.

Затем улочка сужается и становится темной, я ступаю ногами по шершавым неровным кускам булыжника. Среди длинных теней я теряю Дэра из виду, но продолжаю идти вперед, сама не зная, куда именно. Затем я останавливаюсь в нерешительности, и буквально спустя несколько секунд я обнаруживаю себя прижатой к стене.

Прежде чем я успеваю сделать вздох или закричать, передо мной появляется лицо Дэра, настолько же угрожающее и темное, насколько и прекрасное.

– Что ты здесь забыла? – резко спрашивает он, его низкий голос режет меня по живому.

Он вцепился руками в мои плечи, я плотно прижата к стене прямо перед ним. Он не причиняет мне никакой боли, но не дает сдвинуться с места.

Я чувствую его бедра, жар его тела.

Я чувствую ту его часть, которая делает его мужчиной.

От этой мысли мои щеки покрываются румянцем.

– Ничего, – начинаю я, но, когда одна его бровь удивленно ползет вверх, я вздыхаю. – Я хотела узнать, куда ты идешь.

– Зачем? – Он все еще не отпускает меня.

– Потому что я хочу знать правду, – честно признаюсь я.

– Ты никогда не слышала фразу «меньше знаешь – крепче спишь»? – спрашивает Дэр, а его глаза прожигают меня дотла.

Я киваю.

– Что ж, тебе и так приходится несладко последнее время от того, что ты уже знаешь. Только не надо шпионить за мной. Тебе может не понравиться то, что ты обнаружишь. Эта информация должна прийти к тебе сама.

– Я не… я не шпионила, – пытаюсь оправдаться я, – я не знаю, зачем я это делала.

Дэр отступает назад, высвобождая меня из своих тисков.

Он так высок, статен и силен, что у меня от одного его вида перехватывает дыхание.

– Возможно, это и есть причина, – говорит он, – если ты не знаешь, что и зачем ты делаешь, ты никогда ничего не добьешься. Уходи отсюда подальше, Калла. Эта улица небезопасна.

Он направляется ко входу, и пока он идет, я кое-что замечаю.

Цветы, которые падают на землю, там, куда он ступает.

Розы, траурные лилии и гвоздики.

Мое сердце бешено колотится, но я делаю все так, как он велел мне. Когда я отхожу на тротуар и выхожу из тени к свету яркого дневного солнца, я оборачиваюсь назад, но его уже нет. Впрочем, как и цветов.

Я нахожу ближайший магазин, покупаю необходимые мне гигиенические принадлежности и возвращаюсь в машину спустя ровно час после того, как покинула ее. Внутри я жду Дэра, проходит минута за минутой, а у себя в голове я вынашиваю план, что скажу ему, когда он вернется.

Но мне так и не удается найти никакого решения.

Потому что меня прерывает Джонс, поворачиваясь лицом ко мне:

– Очевидно, мистер Дюбрэй задерживается. Я заеду за ним позже.

Я просто киваю, не сказав ни слова, и позволяю Джонсу отвезти меня обратно в Уитли.

Сама того не замечая, я постоянно выглядываю в ожидании лимузина, на котором Дэр вернется домой, но все тщетно. Не представляю себе, как он оказывается в поместье.

Но я точно знаю, что он вернулся. Потому что посреди ночи я просыпаюсь от неизвестного шума. Около минуты я просто лежу, пытаясь отойти ото сна и в достаточной мере очистить сознание, и в конце концов понимаю, что это звуки игры на пианино, разносящиеся по коридорам Уитли.

Я беру в охапку свой халат и следую на звук пугающей мелодии. В конечном итоге я обнаруживаю себя посреди салона.

Тихо притаившись в массивном дверном проеме, я смотрю, как Дэр с виртуозностью профессионала играет на пианино. Его длинные пальцы грациозно скользят по клавиатуре, а взгляд устремлен в окно. Аккорды звучат пугающе, низкие ноты нагнетают атмосферу, а затем вдруг тональность становится выше, мелодия льется нежно и плавно. Его игра наполнена этими крайностями и полутонами.

Он пока не знает, что я здесь, и мне хочется, чтобы так оставалось как можно дольше, потому что прямо сейчас, когда он думает, что его никто не видит, Дэр Дюбрэй кажется настолько трогательным и чувствительным, что у меня разрывается сердце.

Он выглядит открытым и непринужденным, задумчивым и настоящим.

Это единственный случай, когда я видела на его лице настолько живые эмоции.

Это завораживает меня, в частности, потому, что сейчас в нем нет его фирменной напускной надменности.

На какую-то долю секунды я совсем забываю то, каким грубым он был еще сегодня. Все, что занимает меня, это то, насколько другим он выглядит прямо сейчас.

Это тот самый человек, в которого я влюбилась давным-давно, без которого я не представляю своей жизни.

Я настолько утопаю в потоке своих мыслей, что даже не замечаю, что Дэр уже перестал играть. Когда я обнаруживаю это, он пристально смотрит на меня, и к нему возвращается прежнее твердое выражение лица.

– Тебе что-то нужно или ты просто решила прогуляться в три часа ночи? – спрашивает он, его голос низкий и спокойный.

Я встряхиваю головой:

– Ничего. Я просто шла на кухню.

– Тогда тебе следует вернуться. Кухня в другой стороне, – говорит он мне, а его интонация абсолютно спокойная.

Это была пощечина.

– Дэр, что за секрет ты скрываешь от меня?

Потому что мне нужно знать.

Он смотрит вниз на клавиши, на свои пальцы, которые только что так мастерски на них играли.

– Я не могу рассказать это тебе.

Я киваю, потому что на большее было глупо рассчитывать.

Я разворачиваюсь, чтобы уйти, но внезапно останавливаюсь.

– Ты очень красиво играешь.

Он ничего не отвечает, и я ухожу.

Глава 12

Лунный свет разливается вдоль коридора, освещая тяжеловесную мебель и дорогие ковры. Это позволяет мне успокоиться после того, как я оставляю Дэра за пианино одного и продолжаю свою ночную прогулку.

Я должна узнать, что именно так тщательно скрывают от меня.

Я чувствую, что эта тайна известна всем, кроме меня.

Дэру.

Сабине.

Моему отцу.

И даже Элеаноре.

Если бы я захотела спрятать что-то здесь, куда бы я это положила?

Ответ приходит ко мне немедленно.

Кабинет Элеаноры.

Как ни странно, он не заперт, и я с легкостью проскальзываю внутрь, мягко ступая по толстым коврам, пока наконец не оказываюсь в ее огромном кресле. Отсюда мне кажется, что я за штурвалом корабля, и я аккуратно открываю ящик рядом с моей левой ногой. Папки с документами выстроены в ряд, словно замерли в ожидании, пока я обнаружу их. Я пробегаю пальцами по их корешкам, затевая охоту.

Моя рука останавливается на Д.

Дэр Дюбрэй.

Я немного сомневаюсь, прежде чем достать и открыть эту папку, но, когда я все же совершаю это, никакие угрызения совести не настигают меня. Он знает обо мне все. Я имею полное право знать о нем ровно столько же.

Адэр Филипп Дюбрэй.

Рост: 188 см. Волосы: темно-русые. Глаза: темно-карие.

Мать: Оливия (умерла).

Отец: Филипп (умер).

Отчим: Ричард II (умер).

Он совсем одинок. Это очевидное открытие ударяет меня под дых, потому что я прекрасно знаю, каково это. Откровенно говоря, документ о нем совсем короткий, а несколько абзацев просто вычеркнуты: целых два крупных абзаца перекрыты жирной черной линией, протянутой через них. Я не могу прочитать ни единого слова.

Что в его биографии может быть такого страшного, что это вычеркнуто из всех документов?

Я в замешательстве и нетерпении, но спустя несколько секунд мои глаза сужаются, когда я дохожу до части, где обговаривается его доля в наследстве семьи Саваж.

Когда умер Ричард I, он завещал небольшую часть поместья Калле Прайс (мне!) и Финну Прайсу, но документ также не обходит стороной и права Дэра. Он унаследует больше только в том случае, если Финн или я будем признаны недееспособными, либо в случае смерти одного из нас.

Очевидно, Элеанора никаких прав на наследство не имеет.

Это потрясает меня до глубины души, в то время как я сижу в ее кресле и представляю себе ее воинственный и властный образ. Значит, она ничего не получила?

А я получила… все. Я и Финн.

И после смерти Финна его часть ушла мне, а не Дэру.

Но почему?

Я не знаю, как велика эта часть, которую должен был унаследовать Финн, но, судя по поместью Уитли, лимузину и фамильному бизнесу Саваж Инкорпорейтед, я полагаю, это должна была быть весьма значительная доля.

И теперь я должна унаследовать это состояние.

Но только если я буду в здравом уме.

Изумленная, я возвращаю документ на место и уже собираюсь встать и уйти отсюда, когда вдруг вижу свое имя.

Я достаю файлы со своими инициалами, не тратя ни минуты на то, чтобы осмотреть их.

Калла Элизабет Прайс.

Сестра-близнец Финна. Волосы: рыжие. Глаза: голубые. Рост: 170 см. Размер одежды: 6. Размер обуви: 8. Учащаяся муниципальной старшей школы Астория Хай. Средний балл: 3,9. Аллергия: орехи.

Мои глаза продолжают исследовать собственные данные, переходя к информации, которая возвращает меня к суровой действительности. Ментальное здоровье.

У ее брата Финна было обнаружено шизоаффективное расстройство, когда им обоим было по пять лет. Диагноз был поставлен американскими психиатрами. У заболевания следующие симптомы: галлюцинации, видения, эмоциональные качели, мании/депрессии.

С другой стороны, Калла…

– Что ты здесь делаешь?

Я сразу же узнаю голос Сабины и понимаю, что она стоит в дверном проеме. Я моментально захлопываю папку, возвращаю ее на место и закрываю ящик.

– Эмм, – мое сердце тяжело ударяет о ребра, – я хотела кое-что найти.

Сабина не двигается, но ее темные глаза искрятся в ночном свете.

– Что ты ищешь, дитя?

Я вглядываюсь в ее лицо, ожидая, что в любой момент в комнате может включиться свет, Сабина достанет телефон и начнет звонить Элеаноре, чтобы та немедленно предприняла меры. Но она ничего этого не делает. Она просто замерла в дверном проеме в ожидании моего ответа.

– Объяснения, – отвечаю я без тени сожаления, не шелохнувшись и не двинувшись с места.

Сабина безмолвно входит в комнату, ее крошечное тело мягко проскальзывает через весь кабинет.

– Вопросы, на которые нельзя получить ответы сразу, – не вопросы вовсе, – говорит она мне, но каждое ее слово рождает во мне еще больше непонимания.

Я делаю шаг, затем второй и останавливаюсь.

– Вы знаете ответы, Сабина?

Сабина высоко поднимает голову, ее седые волосы сияют в лунном свете.

– Я знаю больше, чем многие, но мои ответы могут тебе не понравиться, – наконец отвечает она.

– Этого я и боялась, – вздыхаю я. – Вы не знаете, во сколько Дэр вернулся домой сегодня?

Сабина смеряет меня любопытствующим взглядом.

– Я не слишком пристально наблюдала за ним. Он ездил в город за цветами для своей матери. Уверена, он ходил в усыпальницу сегодня. Он часто ходит туда, дитя. Понимаешь, ты не единственная, кто перенес утрату здесь.

Я понимаю.

– Есть ли что-то, чего я не знаю о его матери, но должна знать? – шепчу я, глядя в лицо пожилой женщине, я буквально умоляю ее. – Я чувствую, что я должна что-то о ней узнать.

Сабина останавливается, ее морщинистая рука замирает на дверной ручке.

– Используй то чувство, что дал тебе Бог. Тебе дарованы инстинкты, которыми обладаем мы все в той или иной мере. Прислушайся к ним. И больше не попадайся никому в кабинете Элеаноры.

С этими словами пожилая женщина уходит, и я снова остаюсь одна в этой жуткой комнате. Весь воздух здесь пропитан Элеанорой, тяжелый, мощный, пропахший орхидеями. Чересчур приторный и оттого неприятный, как и сама Элеанора.

Я поспешно выхожу. Уже спустившись в холл, я чувствую непреодолимое желание обернуться. Когда я делаю это, я почти уверена, что позади меня стоит и наблюдает за мной Элеанора.

Но, естественно, там никого нет.

Однажды Уитли окончательно сведет меня с ума.

Я спешу поскорее добраться до своей комнаты, но, как только я дохожу до двери, я слышу голоса, раздающиеся оттуда.

Голос Финна.

Мое воображение само нашло способ избавиться от напряжения. Когда я заскакиваю туда, я вижу, что мой брат мечется из угла в угол, бормоча какие-то слова на непонятном мне языке.

Он смотрит на меня, его голубые глаза приобрели какое-то звериное выражение, и я опускаюсь на пол рядом с ним.

– Финн. Сделай вдох. Ты можешь дышать, все в порядке. Я в порядке. И ты тоже в порядке. Все будет хорошо.

– Нет, – бормочет он в ответ, – нет, нет, нет.

– Иди сюда, – пытаюсь я хоть как-то на него повлиять, – все хорошо. Финн, с тобой все в порядке.

Финн садится рядом, его глаза остекленели, в них выражение полного безумия. Сейчас он определенно не здесь, это ясно как день.

– Один в один, один в один, – продолжает он свое нечленораздельное бормотание, поворачиваясь ко мне спиной и глядя пристально куда-то вдаль, в окно, – ты слышишь меня, Калла? Это все они. Один в один. Я – один, ты – одна, и он тоже один.

– Кто это – он? – спрашиваю я, пытаясь развеселить его.

– Он, – нетерпеливо выпаливает Финн, – этот черноглазый, Калла. Ты знаешь, о ком я. Один в один. Жребий был брошен. Это жребий, это жребий.

– Все в порядке, Финн, – мягко пытаюсь успокоить его я, – все хорошо. Я здесь, с тобой.

Ты мертв, и ты просто плод моего воображения.

Я могу контролировать свои мысли.

Но я не могу так поступить.

Потому что тогда я окончательно прогоню Финна.

А тем временем он все еще здесь, мечется в моей комнате.

Он бормочет что-то себе под нос еще некоторое время, а затем сворачивается клубочком, я укладываю его голову на свои колени. Помогаю ему выпрямить спину и плечи, стараюсь привести его в чувство. Это поразительно, как хорошо я помню то, какие на ощупь его руки, как легко я могу представить его даже сейчас.

– У него черные глаза, Калла. У него черные глаза.

Голова Финна бессильно падает набок, а руки сжаты в кулаки, настолько крепкие, что костяшки пальцев совсем побелели.

– Он опасен, Калла. У него черные глаза. Черные, черные, черные.

Он уставился куда-то в одну точку, и я поворачиваю лицо в ту сторону, куда падает его взгляд. Я почти подскакиваю на месте, когда вижу Дэра, стоящего в дверном проеме, наблюдающего за нами.

Наблюдающего за мной, потому что на самом деле Финна здесь нет.

Он опасен, Калла.

Глаза Дэра настолько темные, что при правильном свете они выглядят почти черными.

– Извини, – произносит он, отступая назад, – все в порядке? Тебе ничего не нужно?

Я встряхиваю головой, и он уходит. Я же остаюсь сидеть, покачиваясь на месте.

У него черные глаза, Калла. Он опасен.

Полагаю, это действительно так.

Поэтому мне постоянно так трудно с ним, и я чувствую, что он что-то от меня скрывает.

Он опасен.

Но почему?

Все, что мне известно, так это то, что, когда он стоял там, облокотившись на дверную раму, одна мысль четко отпечаталась в моей голове:

Он оружие, созданное, чтобы разрушать.

И если я не буду достаточно осторожна с ним, он уничтожит меня.

Глава 13

Я наблюдаю, как Финн мирно прогуливается вокруг пруда, граничащего с садом. Искренне поражаюсь тому, как всего за одну ночь с ним могло произойти такое разительное изменение: сегодня он совсем другой.

Прошлой ночью он был в отчаянии, можно сказать, потерял голову.

Сегодня же он расслабленный и спокойный.

Это какая-то магия.

Вам может показаться, что, раз Финн является плодом моего воображения, я могу контролировать и предугадывать его действия, но это не так: как и всегда, он делает только то, что сам хочет.

– Это нормально – представлять, что твой брат все еще жив.

Я оборачиваюсь и вижу Сабину, которая подходит ко мне со спины. Каким-то чудесным образом ей удается перемещаться почти бесшумно по комнатам и коридорам Уитли и появляться именно тогда, когда я меньше всего ожидаю ее увидеть.

– Как вы угадали? – спрашиваю я, чувствуя, как мое лицо заливается румянцем от смущения.

Только сумасшедший вел бы себя так, как я, однако Сабина говорит со мной не как с безумной. Она спокойна, немногословна и всегда уважительна в беседе.

– Пока ты замечаешь разницу между реальностью и своим воображением, все нормально, – говорит она мне без раздумий, словно она гостья на чаепитии у белого кролика.

Я тяжело сглатываю, потому что я и есть этот кролик.

– Теперь он там, где ему спокойно, – говорит Сабина, усаживаясь рядом со мной. – Этим мальчиком владели демоны. Теперь же ему удалось убежать от них.

У меня перехватывает дыхание, и я в изумлении смотрю на пожилую женщину.

– Откуда вы это знаете?

Она лишь пожимает плечами:

– Некоторые вещи я просто знаю.

Я с трудом сглатываю ком в горле. Я чувствую, что она знает некоторые вещи. Все это таится в ее глазах, в них так много разных истин. Меня это немного пугает.

– Впервые он начал видеть странное, когда мы оба были в детском саду, – тихо начинаю я свой рассказ, чувствуя горький привкус воспоминаний во рту, – он называл их демонами. Они преследовали его много лет. Поэтому он принимает препараты. Я имею в виду, принимал до того, как умер. Но иногда забывал это делать.

Сабина кивает, и я чувствую, что она понимает, о чем я. Каким-то загадочным образом.

– Это к лучшему, что ты теперь здесь, – серьезно говорит мне она, – подальше от смерти. Твоя мама согласилась бы со мной.

Я бросаю на нее беглый взгляд:

– Вы правда так считаете?

– Да, – отвечает Сабина, – я хорошо ее знала. Ей бы хотелось, чтобы ты могла сконцентрироваться на себе здесь, не вдыхая каждый день запах смерти. Это пошло бы на пользу любому. Понимаешь, мы, как губка, впитываем ту энергию, которая витает вокруг нас. Энергия никогда не исчезает бесследно. Она просто переходит из одного воплощения в другое, и так до бесконечности.

Пожалуй, в этом есть определенный смысл. Фактически это даже доказано наукой. Закон сохранения энергии гласит, что любая энергия не может быть создана из ничего или уничтожена, но она может менять формы. Здесь, вдали от замка Уитли, энергия мирная и уединенная.

Определенно, мне полезно впитать ее частицы в себя.

– Как вы думаете, где сейчас мой брат? – спрашиваю я нетерпеливо. – Я имею в виду, если энергия не может быть уничтожена.

Сабина скрещивает руки на груди.

– Ты носишь его в себе, – уверенно отвечает она.

Я нервно перебираю пальцами.

– Я знаю… я… да. Но как вы думаете, где он теперь?

Сабина смотрит в сторону, куда-то вдаль, и, когда она наконец отвечает мне, ее голос звучит плавно и уверенно:

– Я много во что верю, Калла. И не уверена, что ты хотела бы знать обо всех моих убеждениях. Ты просто должна запомнить, что ты не одна. Ты никогда не бываешь одна.

И все же я не уверена, что эти слова успокаивают меня.

Но она уже сменила тему:

– Я знахарка трав, мисс Прайс. Я обучалась этому у своей матери, которая училась у своей матери, которая училась у своей, и так до бесконечности. Могу дать тебе чай, и он поможет тебе уснуть. Я бы хотела познакомиться с твоим братом раньше. Мне кажется, я могла бы помочь и ему.

Я немедленно встряхиваю головой:

– Не думаю. Ваши травы могли бы не сочетаться с его лекарствами. Он принимал достаточно сильные препараты. А иногда впадал в абсолютное безумие.

Однако я говорю это просто потому, что мне нужно хоть что-то сказать.

– Ты не можешь знать наверняка, – говорит мне Сабина, – но ты должна помнить одну вещь. Тебе не нужно клеймить своего брата «сумасшедшим». Такие люди, как он, страдающие подобным недугом… их разум более открыт, они видят все не таким, каким оно должно быть, а таким, какое оно на самом деле.

Теперь я немного в замешательстве, ее слова поразили меня.

– Значит, вы думаете, что демоны, которых видел мой брат, реальны?

Даже я сама чувствую, что в моем голосе слышны ирония и снисходительность, и решаю не судить обо всем так строго. По крайней мере, Сабина старше меня, и я должна это уважать. Она пожимает плечами:

– Возможно. Кто мы такие, чтобы знать наверняка. – Затем она замолкает, а после небольшой паузы продолжает: – Такие люди, как Финн, больше склонны доверять своим чувствам. Они живут интуицией. Тебе нужно взять это на заметку.

Я опускаю голову, и она смеется.

– Я не хотела обидеть тебя, конечно же.

– Конечно.

По какой-то непонятной причине, ощущая на себе дыхание ветра, проносящегося сквозь поля, мое внимание снова возвращается к одинокому мавзолею в отдалении, забытому теми, кто остался жить в Уитли.

– Как умер мой дед? – спрашиваю я ее прямо, резко меняя тему, погрузившись в размышления об усыпальнице.

Сабина отвечает без раздумий:

– Он разбился в дождь в автомобильной аварии.

– А мой дядя?

Она смотрит на меня в упор, ее темный взгляд непоколебим.

– Он тоже попал в аварию.

– В дождь?

– А разве здесь не все время льет дождь? – отвечает мне вопросом на вопрос Сабина.

Я вздыхаю:

– Это очень странное совпадение. Отец и сын оба погибли в автомобильной аварии.

Сабина безразлично пожимает плечами:

– Иногда вселенная имеет странное чувство юмора, мисс Прайс.

– Что вы имеете в виду?

Она смотрит куда-то за линию горизонта и, кажется, видит там что-то, чего не вижу я.

– Вселенная не может оставить несправедливость безнаказанной, она всегда заботится о тех, кого при жизни оклеветали или обидели, а в человеческом мире никто не встал на их защиту. Вот то, что я хотела сказать.

Я выдыхаю, чувствуя, как дрожит все внутри меня.

– И это все? Это звучит как суеверие. Вы правда думаете, что вселенная может покарать кого-то за плохие поступки?

– Именно это я и имею в виду, – заключает она, – это правда. Прости, если напугала тебя.

– Нет, я не напугана, – спорю я, – просто не уверена, что это мнение сочетается с моей системой верований.

На этот раз Сабина улыбается, и я понимаю, что единственное, что пугает меня сейчас, – это ее жуткая улыбка. От нее у меня по спине ползут мурашки.

– Уверена, ты была свидетельницей многих несправедливостей, – объясняет она, – в тех условиях, в которых выросла. И конечно же, ты видела смерти, которые трудно назвать справедливыми. Мертворожденные младенцы, дети, молодые матери и отцы… Ты никогда не задавалась вопросом, чем они это заслужили?

Я смотрю на нее ошеломленно.

– Жизнь несправедлива, Сабина, – твердо произношу я, – это все, что я могу сказать. Люди не всегда заслуживают того, что с ними происходит. Все совсем не так. – Теперь мои мысли заняты братом и демонами, которые держали его в своих тисках. – Все совсем не так.

Но Сабина настаивает на своем.

– Бывает, что нам приходится платить за грехи, которых мы не совершали, – спорит она, – так устроена вселенная, и так было всегда.

Я раздумываю над этим около минуты, размышляю о всегда нежном с нами отце и доброй матери. Не может такого быть, чтобы кто-то из них совершил нечто настолько плохое, что могло бы повлечь за собой страдания Финна. Я отчаянно встряхиваю головой, чтобы продемонстрировать свое несогласие. Сабина лишь мягко улыбается.

– Взять, например, Адэра, – объясняет она, – этот мальчик никогда не совершал ничего плохого, но все его родные погибли. Его отец умер от рака, а мать вышла замуж во второй раз, за Дики Саважа, которого никогда нельзя было назвать хорошим человеком, поэтому детство Дэра было соответствующим. А потом Дики умер, а Оливия осталась совсем одна вместе с Дэром. Как ты думаешь, он заслужил все это?

Я медленно мотаю головой:

– Я не знаю. Я не знаю, что он заслужил.

– Доверься своим чувствам, Калла, – говорит Сабина.

В моей голове всплывает его лицо, такое чувственное, когда я обнаружила его играющим на пианино. Я ничего не могу поделать с тем, что в моей голове так хорошо отпечатался этот образ человека, которого я люблю.

– Нет, – соглашаюсь с ней я, – я не думаю, что он заслужил все это.

Как вообще кто-то может все это заслужить?

– Порой сыновьям приходится расплачиваться за грехи отцов. Или матерей, – добавляет Сабина.

Эта идея заставляет меня остановиться и задуматься. Все это кажется мне очень несправедливым.

– Но это нечестно, – отвечаю я ей, бессознательно подбирая цветок, лежащий позади меня.

– Жизнь часто бывает несправедлива, – говорит она, – это первый тяжелый урок, который нам приходится усвоить. – Она теребит жилистыми руками цветок, обрывает его лепестки и спутанные тычинки, роняя их на землю под нашими ногами. – Не забывай об этом.

Когда она уходит, Финн снова возвращается ко мне, в его воображаемых глазах блестят искорки заинтересованности.

– Что она тебе сказала? – спрашивает он, занимая только что освободившееся место.

Я качаю головой.

– Ничего особенного, – лгу я, – она странная, Финн. Я не знаю, что думать о ней.

– Я тоже, – отвечает он, – она меня немного пугает.

И это говорит парень, который видит демонов.

– Мама доверяла ей, – рассуждает он, – может, тебе стоит поступить так же?

Я молча киваю. Возможно.

– Она сказала, ты живешь своей интуицией, – говорю ему я. – Что твое нутро говорит о ней?

Он ухмыляется.

– Значит, она усмотрела мудрость в моих действиях. – Он закрывает глаза и делает вид, что глубоко задумался, его брови нахмурены. – Я думаю… что она чудаковатая. И я бы хотел сохранить за собой право рассказать о своей точке зрения позже.

– Ты увиливаешь от ответа, – пытаюсь я пристыдить его.

Его улыбка становится еще шире.

– Это мое право. Она же тебе сказала, что за мной мудрость.

Я закатываю глаза:

– Боже, дай мне сил!

Мы возвращаемся в дом, чтобы уединенно пообедать. Сегодня ни Элеанора, ни Дэр не оказывают нам честь своим присутствием. В столовой стоит абсолютная тишина, кроме звука наших работающих челюстей и звона китайского фарфора и серебра, когда мы орудуем приборами.

– Тебе не кажется странным, что Элеаноры нет сегодня? – спрашиваю я Финна, когда мы заканчиваем трапезу.

В ответ он пожимает плечами:

– Так или иначе, мне без разницы. Честно говоря, я даже рад, что мне не приходится быть здесь вместе с тобой и видеть это все воочию. Мне не хочется контактировать с Элеанорой.

– Слава тебе Господи!

Я прекрасно его понимаю.

И ни в чем не виню.

На этот раз мне даже не кажется, что это какая-то наша общая близнецовая фишка. Должно быть, все придерживаются похожего мнения об Элеаноре.

Прежде чем уснуть, я пытаюсь позвонить отцу, но звонок так и не проходит. Я не получаю даже сигнала.

– Может, стоит завтра съездить в город и попробовать дозвониться оттуда? – предлагаю я, хватая в охапку мою пижаму, чтобы переодеться после душа.

Финн иронично смотрит на меня.

– А еще ты можешь позвонить ему со стационарного телефона в доме.

Я морщу лицо в гримасе.

– Я не знаю почему, но у меня странное ощущение. Будто кто-то может подслушать меня. В любой момент.

– Все ошибаются, – внезапно заявляет он, – ты сумасшедшая, Калла. Не я. Зачем кому-то подслушивать твои телефонные разговоры?

– Я не знаю, – мне приходится согласиться с ним, – просто чувствую, что они делают это. Не могу изменить свои ощущения.

– Нет, ты не можешь. Но ты можешь изменить свое отношение к этим чувствам, – беспомощно отвечает он, – подумай сама, ты же не хочешь прослыть безумной, Калла.

Так и не обнаружив подходящего ответа, я ухожу, чтобы надеть пижаму. Когда я возвращаюсь, он уже устроился калачиком на одной из сторон нашей огромной постели. Теперь нам не приходится обговаривать заранее, будет ли он ночевать вместе со мной или нет. Он понимает, что мне не нравится быть здесь совсем одной. Это пространство слишком большое для одной маленькой меня.

Несмотря на то что пока отец не ответил ни на одно из моих писем, я пишу ему новое. Я пишу до тех пор, пока мои глаза окончательно не слипаются, но, даже учитывая тот факт, что я сильно утомилась за этот день, мой сон трудно назвать безмятежным.

Меня преследуют сны о Финне. Его лицо, его тощие руки и ноги в момент, когда он от чего-то убегает. С ужасом я понимаю, что он бежит прочь от меня.

– Ты не понимаешь, – выкрикивает он, обернувшись на меня через плечо, и устремляется вдоль утесов.

Я же не могу понять, происходит ли все на нашем родном побережье.

– Чего я не понимаю? – кричу я ему в ответ, в то время как капли дождя омывают мое лицо, а одежда промокает насквозь.

– Каково это – быть мной. – Его голос совсем охрип и ломается еще сильнее от громкого крика.

Он устремляется вниз по горе, и внезапно рядом с ним оказывается Дэр, они вместе убегают от меня, словно сплоченная команда, словно они в сговоре против меня.

– Отойди назад, – кричит мне Дэр, – ты только усугубляешь все.

– Что я усугубляю?

– Все. – Выражение его лица говорит о том, что он не шутит. – Просто держись от нас подальше. Это лучшее, что ты можешь сделать. Из-за тебя мы все погибнем.

– Конец – это всегда начало, Калла, – добавляет Финн. – Прошу, УХОДИ! Вернись назад, вернись назад.

– Куда я должна вернуться? – еще громче кричу я. – Домой? Я бы хотела этого, но я не могу. Я не вернусь туда без тебя, Финн.

Что это? Сон?

Все цвета слишком реальны, голос Финна звучит громко, а лицо Дэра, как всегда, прекрасно.

– К началу. – Финн почти переходит на визг. – Всякий конец – новое начало. Как ты не понимаешь?!

Я просыпаюсь, сидя прямо на своей кровати, тяжело дыша, а мои пальцы крепко сжимают смятую простынь.

Финн мертв. Его больше нет там, на утесах, впрочем, как и меня.

Мы в безопасности.

Разве не так?

Я больше не могу быть так уверена в этом. Непреодолимое чувство беспокойства окутывает меня, остаток ночи я провожу без сна.

* * *

Снова направляясь на утреннюю прогулку, я сталкиваюсь с Сабиной. Такое чувство, что она постоянно где-то поблизости.

– Ты уже знаешь о нашем секретном саде? – спрашивает она.

Это приковывает мое внимание.

– Что за секретный сад?

Она улыбается.

– Он в конце дорожки, которая ведет к конюшням, в нескольких акрах от дома. Возьми велосипед, так будет удобнее добраться туда. Он огражден каменным забором, и там ты можешь побыть наедине с собой, это я тебе обещаю. Он не просматривается ни с одного угла.

Это звучит как что-то сошедшее с книжных страниц, и я делаю все в точности, как она говорит мне. Беру велосипед в конюшне и направляюсь прямо по тропинке.

Как она и рассказывала, дорога приводит меня прямо к каменному ограждению, слишком высокому, чтобы можно было заглянуть внутрь снаружи. В нем есть деревянная калитка, которую я без всякого труда открываю, петли скрипят, когда я вхожу.

Внезапно меня охватывает благоговение, я замираю на месте, озираясь по сторонам.

Этот садик выглядит очень естественно и облагороженно одновременно, с одной стороны, все растения здесь тщательно пострижены, но в то же время создается ощущение, что все здесь именно такое, каким создала это природа. Это место наполнено живыми оттенками и ароматами, словно этот садик – драгоценный камень, спрятанный за строгой огранкой, и оттого еще более прекрасный.

– Что за… – выдыхаю я.

Понятия не имею, кто за всем этим ухаживает. Кому из живых людей вообще под силу сохранить это место в его естественном великолепии и сделать его таким идеальным одновременно.

Посреди сада стоит крытая беседка с каменными перилами, окруженная несколькими фигурами ангелов, которые тоже сделаны из камня. Кажется, что они призваны охранять территорию, наблюдая за всем своими неживыми глазами. На самом деле они немного вводят меня в ступор, хотя, возможно, это потому, что они около трех метров в высоту.

Там и здесь по всему периметру стоят скамейки, а также есть несколько маленьких прудиков. Птицы поют, в траве стрекочут сверчки, а шум воды почти убаюкивает меня. Это чистое совершенство.

– Я вижу, ты нашла мою святыню.

Откуда-то раздается низкий голос, до того, как я успеваю повернуться, я уже знаю, кто это.

Дэр.

– Это твое место? – вежливо интересуюсь я, прекрасно понимая, что, по всей видимости, оно было создано задолго до его рождения.

Вероятно, этот сад был сделан специально для моей матери.

– Сейчас мое, – пожимает плечами он, – я единственный, кто приходит сюда достаточно часто. Так было до сегодняшнего дня.

– Ты не выглядишь как парень, который проводит все свое свободное время в саду. – Я оглядываю его посаженные точно по фигуре черные брюки и рубашку с v-образным вырезом.

Уголки его губ слегка подрагивают, а ветер теребит темные волосы.

– Может, и нет. Но вообще-то я домашний парень. А здесь я чувствую себя дома. Плюс это единственное место на всей территории поместья, которое не нагоняет на меня ужас.

С этим я не берусь спорить. Этот сад действительно выглядит лучом света в стране мрака. А так как я пришла сюда за уединением, мне придется быть честной с самой собой и признать, что я вовсе не против разделить его с Дэром. Даже несмотря на то, что мне нужно держаться от него подальше.

– У тебя есть работа? – любопытствую я, потому что меня только что осенила странность ситуации: взрослый мужчина в десять часов утра прогуливается по саду и никуда не торопится.

Он улыбается в ответ, обнажая зубы. Его улыбка яркая, словно солнце, и от нее становится тепло на душе.

– Зависит от того, что ты подразумеваешь под работой. Тебе известно, что семья Саваж выше какой-либо работы?

– Но ты не Саваж, – настойчиво парирую я.

Интересно, может ли это его обидеть?

Он снова улыбается мне, искренне и слегка сконфуженно.

– Нет. Но ты Саваж. И со временем привыкнешь к тому, как легко порой достаются деньги, а также ты научишься притворяться, что делаешь что-то стоящее.

– Но я хочу делать что-то стоящее, а не просто притворяться, – решительно говорю ему я.

Он смотрит на меня свысока, а затем аккуратно присаживается на скамейку.

– Я верю тебе, – признается он.

Я чувствую себя неловко, стоя вот так перед ним, в то время как он удобно устроился. Должно быть, мое присутствие не влияет на него так, как его – на меня.

– Чем же ты занимаешься здесь целыми днями? – интересуюсь я, чувствуя, как меня начинает угнетать тишина.

Он смотрит снизу вверх.

– То одним, то другим. Прошло достаточно много времени с тех пор, как мы с тобой не виделись. Сказать тебе правду, с тех пор, как я оставил свои старые привычки, мне часто бывает одиноко.

– Старые привычки?

Его губы подрагивают.

– Раньше меня бы никто не спросил, чем я занят целыми днями, меня бы скорее спросили, кем я занят. Тогда я был далеко не милым. Но потом случилась ты.

– А теперь?

– Я все еще не очень милый, но теперь я с тобой.

– Я скучаю по тебе, – шепчу я, не сдерживая свои эмоции, потому что, видит бог, так оно и есть.

Я скучаю по всему, что напоминает мне о нем. По его запаху, по его рукам, по надписи «ЖИВИ СВОБОДНО» на его спине. Мне не хватает его всего.

Одним ловким движением он приближается ко мне, и прежде чем я успеваю что-либо понять, его губы встречаются с моими. Поцелуй сильный и в то же время мягкий, а на вкус его губы как мята. Я выдыхаю, и он прижимает меня к себе еще крепче.

А затем он внезапно отпускает меня.

– Я тоже скучаю по тебе.

Я делаю вдох, чувствуя, как все дрожит внутри, пытаясь справиться с желанием прикоснуться пальцами к своим губам, к тому месту, к которому он прильнул еще секунду назад.

– Зачем ты сделал это? – шепчу я, не обвиняя его ни в чем, просто слишком сильно смущенная.

И в его глазах тоже читается смущение.

– Потому что, несмотря ни на что, я ни за что не соглашусь отпустить тебя.

А после он уходит, оставив меня стоять посреди сада совсем одну.

Глава 14

Не знаю, сколько времени прошло, пока я просто стояла посреди сада в полном одиночестве.

Наверное, уже перевалило далеко за полдень, потому что в воздухе начало чувствоваться приближение вечера, а небо стало красным, оранжевым и янтарным. Только тогда я направилась обратно к дому, в моей голове все прояснилось, а на сердце стало легко и спокойно.

Пальцами я нащупываю свои губы, воспоминания о поцелуе Дэра все еще свежи.

Прогулка по саду сняла с моей души ту тяжкую ношу, состоящую из дурных предчувствий и страха, которую я так привыкла носить с собой. Сейчас, в данный момент, стоит мне только подумать о Дэре, ко мне снова возвращается желание.

Я хочу его.

Несмотря на обстоятельства.

Что бы ни случилось.

Но это ощущение сохраняется во мне не так уж долго.

Странный мужчина выходит на дорожку прямо передо мной, на нем все те же серые брюки и толстовка, а капюшон не дает мне рассмотреть его лицо.

У меня перехватывает дыхание, и я замираю на месте, чувствуя под ногами брусчатку. Часть меня готова в любую секунду сорваться и убежать, но другая часть жаждет поймать его, чтобы узнать, кто он такой.

Должно быть, я сошла с ума, потому что я совсем его не боюсь, потому что я девушка, гуляющая в одиночестве там, где нет ни души, а он, совершенно очевидно, не должен здесь быть.

В нем есть нечто, что говорит о его грусти и одиночестве.

И мне это до боли знакомо.

Может быть, это сын садовника?

Он словно медлит, замерев посреди дорожки: он как будто специально остановился, чтобы я последовала за ним.

– Кто вы? – спрашиваю я, делая шаг по направлению к нему.

Медленно… медленно… медленно он поворачивается ко мне… и в тот самый момент, когда мне кажется, что я вот-вот увижу его лицо, он останавливается. Мне так и не удается разглядеть, кто он, чего он, скорее всего, и добивался.

Он намерен поиграть со мной в какую-то игру.

Он снова отворачивается от меня, направляясь прочь по тропинке.

Но когда он понимает, что я не двигаюсь с места, он снова останавливается.

Он явно хочет, чтобы я шла за ним.

Он делает шаг, и я тоже. Затем еще и еще.

Мною движет поразительное любопытство, большее, чем я когда-либо в своей жизни чувствовала, что-то подталкивает меня следовать за ним, несмотря на все разумные доводы. Мне просто хочется принять участие в этой игре, посмотреть, куда она меня заведет.

Туман стелется по дороге, скрывая его ноги, а затем он заходит в дом и исчезает где-то в лабиринтах коридоров. Я прошу его остановиться, но он больше не собирается меня ждать.

Он сворачивает в сторону.

Я продолжаю следовать за ним.

Затем поворачивает снова и снова.

Наконец он останавливается перед дверью в спальню Сабины. Он буквально уставился на нее, а его лоб почти упирается в деревянные доски.

И в тот самый момент, когда я практически догоняю его, он просто исчезает.

Озадаченная, я стою в полном одиночестве перед дверью в комнату Сабины.

Этот человек был так же реален, как я сама, а теперь он просто испарился в воздухе.

Я безумнабезумнабезумнабезумна.

Делаю глубокий вдох, потому что только одна вещь прорисовывается абсолютно ясно в моем воспаленном сознании: реален он был или нет, он хотел, чтобы я оказалась перед дверью Сабины.

Только вот почему?

Я нетерпеливо стучу в дверь, желая поскорее понять это.

– Войдите, – слышу я голос пожилой женщины.

Я настроена решительно, но в то же время мне страшно. Однако желание узнать правду побеждает.

Я захожу в ее покои и нахожу Сабину, сидящей за столом. Она сконцентрирована, полностью поглощена чем-то, в ее руках что-то есть.

Когда я подхожу ближе, она распрямляется, и теперь я могу разглядеть, что она держит перед собой.

Карты таро.

– Он не причинит тебе вреда, – говорит она, не обращая никакого внимания на мое возбуждение, – по крайней мере, не сейчас. В этом ты можешь мне верить.

Значит, она тоже видела его?

– Я не могу вам верить, – отвечаю я, – ведь я вас совсем не знаю.

Моя мама доверяла ей. Но в этом и кроется разница между нами. Она много чего может наговорить, но не дает никаких конкретных ответов.

– Кто этот человек? – настаиваю я, проходя еще дальше в ее комнату.

Сабина мотает головой, и все ее внимание снова возвращается к картам на столе.

– Молодость создана для того, чтобы молодые ее тратили, – произносит она, прежде чем начать бормотать какую-то мелодию без определенного мотива. Она выкладывает на стол другие карты, одну за другой. – Доверься своим инстинктам, девочка. Иначе зачем Бог тебя наградил ими?

В эту секунду мои инстинкты молчат, но почему-то мне совсем не страшно.

Все это не имеет абсолютно никакого смысла, поэтому мне остается только пристально смотреть на стол.

Карты таро отливают золотистым сиянием, мерцая в умирающем свете дня, который просачивается в комнату сквозь окно. Образы на картах нарисованы насыщенными красками: красными, синими, зелеными. Они выглядят так загадочно, так мощно и запретно. Несмотря ни на что, я не на шутку заинтригована.

На карте, которую она держит сейчас в руках, изображен рыцарь, готовый в любую секунду проглотить несколько мечей сразу. Сабина замечает мой взгляд.

– Четверка мечей, – говорит она, не поднимая на меня глаз, – эта карта символизирует трудные времена, полные тревоги и боли.

Она выкладывает на стол следующую карту, наполовину закрывая четверку мечей.

– А это шестерка мечей, – объясняет она, все еще не глядя на меня, – она означает переход из бушующего моря в спокойные воды. Для тех, кто переживает трудные времена, эта карта означает, что очень скоро все их дела наладятся и в жизнь вернется гармония.

– На кого вы сейчас делаете расклад? – любопытствую я, стараясь, чтобы мой голос не прозвучал излишне заинтересованно. – На саму себя?

Она коротко встряхивает головой:

– На твоего брата.

У меня перехватывает дыхание.

– На Финна?

Она просто кивает, не издавая ни звука, внимательно изучая карточный ряд, разложенный перед ней.

– Но какой в этом смысл? Он же мертв.

Она не обращает на меня внимания, продолжая исследовать карты, словно я ничего не говорила.

Я терпеливо жду, считая собственные вдохи и выдохи, пока наконец она не поднимает на меня глаза.

– Паж кубков. Вода – это стихия твоего брата. Он наполнен чувствительностью ребенка, а также доверчив, словно дитя. Кроткий, задумчивый, добрый. Также в нем есть творческая жила, душа поэта. Он живет своими чувствами, но критика со стороны может быть разрушительна для него. У него не очень много друзей, потому что чаще всего он чувствует себя непонятым окружающими. Это все похоже на него?

Чуть больше, чем полностью.

Я киваю:

– Да, немного.

Сабина понимающе кивает в ответ и выкладывает на стол последнюю карту. Она пристально смотрит на нее, а затем на ее лице появляется улыбка.

– Это хорошая карта, – произносит она удовлетворенно, – мне нравится этот расклад для твоего брата.

– Но… он мертв, – повторяю я, чувствуя дикий прилив замешательства, – его больше нет.

– Боже, дитя! – восклицает Сабина, потряхивая своей старой головой. – Разве мы не уяснили это? Энергия никогда не исчезает бесследно.

– Энергия здесь, в Уитли, пугает меня, – раздраженно говорю я, – она здесь темная, и здесь есть что-то, что я…

Сабина поднимает глаза, ее взгляд задумчив:

– Что ты?..

Я смотрю в сторону.

– Я не знаю. Мои нервы на пределе. Я чувствую, что меня выбили из колеи.

– Ты поступила правильно, что приехала сюда, – наконец отвечает она, – это был единственный верный путь.

– И к чему ведет этот путь?

Мне кажется, я не готова услышать правду.

– Ключ ты должна найти сама, – мудро произносит Сабина, – ты единственная, кто может справиться с этой задачей.

Я снова чувствую себя так, словно провалилась в кроличью нору, и не знаю точно, кто здесь более безумен: я или Сабина.

Но прямо сейчас я ощущаю, что все зависит от нее.

– Садись, – просит она, – сейчас я сделаю расклад на тебя.

– Не нужно, – пытаюсь воспротивиться я, делая шаг назад, – правда.

Она безмолвно смотрит на меня, пока у меня не остается другого выхода, кроме как со вздохом опуститься в кресло напротив. Возможно, результат не будет стоить и выеденного яйца, но что я теряю?

Наверное.

Она перемешивает карты, а затем протягивает их мне:

– Вытяни одну.

Так я и делаю, и она делит колоду надвое по карте, которой я коснулась.

Одну за другой она методично выкладывает карты на стол в форме креста.

– Тройка мечей, – бормочет она, – это значит, что ты в разлуке с кем-то, кого любишь.

– Все верно. С мамой и Финном, – киваю я.

Но в ответ она издает звук, похожий на кудахтанье.

– Да. Но также ты в разлуке с кем-то еще, кого ты любишь, и этот путь ты выбрала сама. Ты не обязана была этого делать, но ты выбрала быть подальше от этого человека. Любопытно.

Дэр. Потерять его было почти так же больно, как признать гибель мамы и Финна.

Она снова погружается с головой в карты.

– Шестерка жезлов, – она поднимает глаза, – все твои труды будут вознаграждены. Все усилия, которые ты прикладываешь, не напрасны.

– Какие усилия?

Она ничего не отвечает. Перед ней уже лежит следующая карта.

– Хмм… Интересно, – она вертит ее в руках, а затем внимательно смотрит на меня, – девятка кубков. Ее принято толковать как карту желаний. Что-то, чего ты больше всего жаждешь, принесет тебе удовлетворение.

– И чего же я жажду? – нетерпеливо спрашиваю я.

Есть только одна вещь, о которой я мечтаю больше всего: чтобы Финн был снова жив. И ее чертовы карты ни за что не смогут мне в этом помочь.

Легкая улыбка появляется на ее губах.

– Этого карты мне не говорят. Ты сама должна это знать.

Она открывает следующую.

– А, этого следовало ожидать. Верховная Жрица. Она символизирует двоякость сил в этом мире, луну и звезды. Верховная Жрица отвечает за нашу душу и подсознательное. Она – та, кто может бросить вызов законам природы. Но она также может отвечать за тайны и секреты.

– Только я все равно ничего не поняла, – едва слышно произношу я.

– Это значит, что ты и Финн – две половины целого. Также это значит, что ты до сих пор не познала саму себя, свою многогранность. И эта задача полностью ложится на твои плечи, здесь я тебе уже не помощница.

Я вздыхаю.

Буквально могу почувствовать кожей ее пристальный взгляд.

– А вот это тоже интересно. Влюбленные.

Я вскидываю голову вверх:

– И что же значит эта карта?

Сабина переводит взгляд вниз на стол.

– Ее значение для каждого свое.

Жар приливает к моему лицу, и я неистово ударяю несколько раз ладонью по ноге.

– Это, должно быть, какая-то ошибка.

– Я никогда не ошибаюсь, – отвечает она, – но будь осторожна с ним, дитя. Он хороший мальчишка, но может стать твоим концом.

Всполох всепоглощающего белого пламени проносится сквозь меня. Я продолжаю сидеть на месте, но в меня словно только что ударила молния. Он может стать моим концом? Это звучит излишне драматично.

– Не знаю, о ком вы говорите, – пытаюсь отрицать я, хотя прекрасно понимаю, кого она имеет в виду.

Она поднимает на меня взгляд, но лишь на секунду.

– Конечно же, ты знаешь, – бормочет она, но больше ничего не говорит, потому что ее внимание переключается на следующую, самую последнюю карту.

Мой взгляд успевает ухватить лишь черный череп, прежде чем она немедленно переворачивает ее обратно.

– Что там было? – спрашиваю я с любопытством, но, когда я вижу ее выражение лица, мой желудок резко ухает вниз.

Она кажется ошеломленной, словно только что получила страшный удар.

– Ничего.

Но совершенно очевидно, что там было что-то. Всегда спокойная прежде старушка буквально сотрясается от мелкой дрожи, спешно перемешивая карты, складывая их аккуратной стопкой и возвращая в ящик на их обычное место.

– Приходи на следующей неделе, дитя, – советует она, ее голос совсем тоненький. – Мы попробуем прочитать их снова. Предзнаменования таро часто меняются.

В ее голосе сквозит легкая надежда на то, что так и будет.

Забавно.

Сабина остается в своей комнате, а я возвращаюсь к себе. Открывая свой ноутбук, я ничего не могу поделать с собой и нахожу список и толкования карт таро. Так я могу найти, что значила та последняя загадочная карта.

Это дело всего лишь нескольких минут, потому что очень скоро я нахожу похожую карту – в приглушенных тонах, с черным черепом в капюшоне.

Мое сердце ускоряет ритм, когда я прочитываю значение.

Это Смерть.

Глава 15

Повсюду, должно быть, примерно миллион часов.

Ими покрыты все стены, и они тикаюттикаюттикаюттикают. Я закрываю уши руками и резко поворачиваюсь вокруг своей оси, пытаясь убежать подальше от этого назойливого звука, от этих часовых, минутных и секундных стрелок, которые смотрят на меня со всех сторон. Но отсюда нет выхода. Я понятия не имею, где я, но точно знаю, что время – мой главный враг, а все эти часы злобно насмехаются надо мной.

А затем все эти часы превращаются в тысячи лиц Дэра. Его ухмылка словно подтрунивает надо мной, помноженная на миллион, а потом в тишине и тиканье звучит его голос:

– Спроси меня, цветок каллы.

– Я не могу, – говорю я ему, – мне страшно.

– Не стоит меня бояться, – отвечает он, – я тебе не враг. Твой враг – время.

– Как мне выбраться отсюда? – почти в истерике спрашиваю его я, бросаясь из одного угла в другой.

– Ты одна знаешь ответ, – смеется он, – что за дурацкий вопрос?

Его хохот отдается эхом в моей голове, и в ужасе я просыпаюсь.

Около минуты занимает у меня попытка понять этот сон, прийти к банальному выводу, что, так или иначе, все последние месяцы я лишь теряла время.

Как это странно.

Я больше не могу уснуть, поэтому одеваюсь раньше положенного и направляюсь в столовую на завтрак. Я не ожидаю, что там будет кто-то, кроме меня, но оказываюсь неприятно удивлена, обнаруживая, что Элеанора уже там.

Она сидит во главе стола и безмолвно кивает мне, когда я вхожу.

– Доброе утро, – вежливо приветствую я ее, усаживаясь на свое место.

– А оно доброе? – Она намазывает масло на круассан.

Ее вопрос ничуть меня не удивляет. Честно говоря, я ожидала, что она скажет, каким будет день еще до того, как тот успеет начаться.

Прежде чем я придумываю хороший ответ, в комнату проникает голос Дэра.

– Доброе утро, – произносит он своим фирменным баритоном.

И я моментально утопаю в нем раньше, чем успеваю что-либо сказать.

– А оно доброе?

Стараюсь, чтобы мой голос прозвучал максимально иронично, и Дэр вскидывает одну бровь, усаживаясь за стол напротив меня, на место, назначенное ему Элеанорой.

– Оно имеет все шансы таким быть, – отвечает он мне, – кто знает?

Теперь, когда я смотрю на него, я вижу не рельефные скулы и не красивые черты лица – передо мной запретный плод. Кто-то, кого я очень сильно люблю, но точно знаю, что не должна… по неизвестным мне самой причинам.

Этот мальчишка может стать концом для тебя.

Надеюсь, Бог будет милостив ко мне. Я надкусываю фрукт, стараясь не зацикливаться на том, какую роль сыграет Дэр в моем сегодняшнем сне. Об этом никто не должен знать, кроме меня.

Он делает глоток кофе, и внезапно Элеанора удивляет нас всех тем, что задает ему прямой вопрос:

– Ты катался на лошадях в последнее время, Адэр?

Дэр медленно переводит на нее взгляд, совершенно очевидно, без особого желания.

– Нет, мне это никогда не нравилось. А что?

Она смеряет его неодобрительным взглядом.

– Твоя мать хотела, чтобы ты занимался верховой ездой.

Дэр делает еще один глоток кофе и переводит хмурый взгляд на главу семейства.

– Нет, это Ричард хотел, чтобы я занимался верховой ездой. А моя мать просто хотела, чтобы мы во всем ему угождали.

Очевидно, она испытывает отвращение, выслушивая такое нелестное мнение от него по этому вопросу и столь же дурное мнение о моем дяде. Это заставляет мои мысли циркулировать в голове бурным потоком: что такого плохого сделал ему Ричард?

– Что ж, все равно. Насколько я знаю, Калла не умеет ездить верхом, и я бы хотела, чтобы ты обучил ее. Интеллигентные молодые леди должны обладать этим навыком.

Еще одно слово от нее, и я бы подавилась виноградом.

– В этом нет необходимости, – с трудом восстанавливая дыхание, говорю я, – я не хочу этому учиться.

– Необходимость, несомненно, есть, – выносит свое постановление Элеанора, и я понимаю, что любой спор здесь бесполезен.

Она встает из-за стола и задвигает стул: таким образом, наша беседа окончена. Мне становится предельно ясно, что мне нужно будет научиться верховой езде, а вот Финн так никогда и не получит этот навык просто потому, что так захотела Элеанора.

Он добивается всего, чего она только пожелает.

Это то, что мне приходится узнать о порядках в этом доме довольно быстро.

Дэр смотрит на меня, усмешка играет на его губах, и я не могу понять, что именно так развеселило его. То, что теперь я буду вынуждена проводить больше времени в его компании, или то, что мне приходится подчиняться Элеаноре, как и всем остальным в Уитли?

– Можем начать прямо сегодня, – предлагает он, надкусывая свой тост. На его губе виднеется маленькое пятнышко джема, которое он, видимо, еще не успел слизать, и какая-то часть меня очень хочет стереть эту каплю с его лица, но я не позволяю себе это сделать, потому что он сам сейчас вызывает у меня отвращение.

– Хорошо, – вместо этого говорю я, и мой голос звучит достаточно скучающе и раздраженно, как мне того и хотелось.

И на самом деле так и есть.

У него не получится повлиять на меня. Я этого ему не позволю.

Эту мысль я не устаю повторять в своей голове даже спустя полчаса, когда он помогает мне забраться в английское седло. Мои ягодицы отнюдь не изящно оказываются прямо перед его лицом, и в этом нет абсолютно ничего, что соответствовало бы интеллигентной молодой леди. Даже когда я трогаюсь с места, и седло подо мной издает какое-то постукивание. Здесь нет никакой седловины, за которую я могла бы ухватиться, поэтому я выгляжу глупо и неловко.

– Самое главное – удержать баланс. – Дэр смотрит на меня с сомнением, в то время как я чувствую себя буквально размазанной по спине огромного животного. – Постарайся слегка сжать коня своими бедрами. Представь, что это я, Калла.

Волна огня проносится сквозь меня, и я отворачиваюсь в сторону, стараясь выбросить из головы, каково это было, когда мы были вместе, каково это – быть в его объятиях всю ночь напролет.

Внутри моего живота все сжимается, а уголки губ немного ползут вверх, словно он знает наверняка, о чем я думаю прямо сейчас.

– Держи поводья ровно, не позволяй им провисать, – продолжает он, – выпрями спину. Не нервничай, лошадь может это почувствовать. Твоего коня зовут Спутник Юпитера. Но мы называем его просто Юпитер. Он хорошо обхожен, поэтому он не сбросит тебя. Есть еще вопросы?

Не дождавшись моего ответа, он ударяет по бокам своей лошади каблуками и срывается с места быстрой трусцой. Ну, или просто мне это кажется трусцой.

Я же остаюсь на своем личном круге ада.

– Не могу сказать, что мне нравится верховая езда, – кричу я ему, но Дэр ничего не отвечает.

Передо мной мелькает только его спина, и, несмотря на сильное раздражение, я не могу не поразиться тому, как хорошо он смотрится в седле. Нет, он не выглядит как ковбой: скорее как благородный джентльмен, словно ему просто можно дать в руки клюшку для игры в поло и в этом зрелище не будет абсолютно ничего необычного.

Он останавливает свою лошадь командой «Стой» и поворачивается ко мне:

– Чтобы остановиться, просто потяни поводья на себя и скажи «Стой».

– Поняла.

Я крепко берусь за поводья.

– Ты когда-нибудь носишь простые футболки или ты всегда так нарядно одет? – спрашиваю я, потому что сейчас на нем рубашка поло с аккуратным воротником.

И хотя он всегда выглядит потрясающе в своей одежде, мне интересно, чувствует ли он себя здесь по-настоящему дома, потому что в Астории его внешний вид явно был более домашним.

Он усмехается.

– Элеанора сказала бы, что это ниже нашего достоинства.

– Но ведь тебе нет дела до того, что скажет о тебе Элеанора, – с сомнением произношу я, – я думала, что это для тебя что-то вроде прописной истины.

– Но ведь сейчас я здесь, разве не так? – Его темная бровь поднимается вверх, и хоть я и не могу с ним поспорить, я бы с удовольствием сделала это.

Какая-то часть меня, спрятанная глубоко внутри, хотела бы, чтобы он был здесь потому, что он хочет этого, а не потому, что так нужно.

– Может, тебе и не нравится верховая езда, но у тебя хорошо получается.

Сама того не осознавая, я становлюсь мишенью для его колкостей. Его лицо расплывается в усмешке.

– Ну, знаешь, я много в чем хорош.

Он произносит «много в чем» так провокационно, как мне никогда не доводилось слышать, и очевидно, он это сказал, только чтобы посмотреть на мою реакцию. Я тяжело сглатываю.

– Уверена, тебе не о чем жалеть, – только и говорю я, и он бросает на меня взгляд.

– Ну, например, о прошлой ночи, – начинает он, и я закатываю глаза.

– Уверена, ты можешь начать любой диалог рассказом о своей прошлой ночи, – перебиваю его я.

Он снова ухмыляется.

– Возможно. Но есть кое-что, о чем я действительно жалею. То, что произошло вчера, не было хорошей идеей. Ты не была готова к этому поцелую, и мне не следовало настаивать на нем.

Опять он со своими британскими штучками. Что-то в этих его словах, а еще в его акценте, заставляет мое сердце совершить опаснейшее сальто-мортале.

– Я была вовсе не против, – тихо признаюсь я, эти слова просто вылетают из меня раньше, чем я могу забрать их назад или удержать в себе.

Совершенно ясно, что мой ответ его вполне устроил, поэтому я продолжаю:

– Но это ничего не меняет. Мне все еще нужно личное пространство.

Даже несмотря на то, что я хочу тебя, как никогда прежде.

Его лицо вновь мрачнеет, и между нами воцаряется молчание. Наконец мне становится трудно это выносить, и я задаю ему первый вопрос, который приходит мне в голову.

– Тебе здесь нравится? – спрашиваю я, пока мы проходим на своих лошадях по тихому лугу в стороне от шоссе.

– Нет. – Его ответ следует незамедлительно быстро. – А тебе?

– Нет, – вздыхаю я.

– Тебе стоит привыкнуть к этому. Здесь твои корни. – Это все, что он предлагает мне в качестве утешения.

Я опять вздыхаю.

– Тебе не так уж нравится ездить верхом, верно? – спрашивает он, скорее вежливо, чем заинтересованно.

Я встряхиваю головой:

– Верно. Мне немного стыдно перед этим конем. Почему он должен возить меня по полю на себе?

Дэр издает короткий смешок, а затем наклоняется вперед, прижимая бока своей лошади шпорами.

– Вряд ли ты весишь больше пятидесяти килограммов. Уверен, он даже не чувствует твой вес на себе. Следуй за мной.

Его лошадь бросается вперед галопом, а затем замедляется до мелкой трусцы. Мой конь бросается следом, и мне кажется, что вся моя жизнь проносится перед глазами от страха. Дэр мчится впереди, и мы возвращаемся в конюшню.

– В нашу прогулку нужно добавить немного драйва.

Я непонимающе смотрю на него, пока мы спускаемся на землю, и протягиваю поводья конюху.

Мои глаза расширяются, когда мы вместе идем в гараж и останавливаемся прямо перед черным блестящим мотоциклом. Я должна была догадаться, что у него есть байк здесь.

Но в этом английском захолустье влажно, а дороги порой слишком извилисты, поэтому я какое-то время не решаюсь садиться на пассажирское кресло.

– Знал бы ты, сколько людей оказались в похоронном бюро моего отца после аварий на мотоциклах.

А еще мне придется обвиться всем своим телом вокруг тебя.

Я не могу.

Я поворачиваюсь к выходу и уже собираюсь уходить, но Дэр хватает меня за рукав.

– Да ладно тебе, Калла. Разве тебе не хочется вкусить всех прелестей этой жизни?

– Именно этого я и хочу, – говорю я ему, оборачиваясь, – а на заднем сиденье этой штуки у меня не так уж много шансов воплотить это в реальность.

Его лицо расплывается в его чертовой ухмылке «брось мне вызов», и я понимаю, что пропала. Эта его улыбка настолько искренняя и настоящая, что в моем животе разгорается пожар. Словно сквозь нее я могу разглядеть то, каким он был раньше, и я не в силах этому сопротивляться. Все мои мысли написаны на моем лице, поэтому его ухмылка становится еще шире.

– Тебе понадобится шлем. Возьми запасной, он лежит в шкафу.

Он указывает на стену, я достаю шлем и дрожащими пальцами надеваю его на голову.

Мотор рычит, и мы стремительно выезжаем на дорогу спустя всего несколько минут, мои руки обнимают сильное тело Дэра.

Мне кажется, что я в раю.

Я уже забыла, насколько прекрасно это ощущение.

Моя щека касается его плеча, и мы проезжаем сквозь ворота Уитли.

Ветер с силой ударяет в лицо, а сиденье вибрирует подо мной, спина Дэра изгибается, когда он пытается удержать баланс. Никогда в жизни мне не было так радостно.

Пейзаж вокруг нас потрясает своей красотой, цветы похожи на пестрые точки посреди бесконечной зелени, но они расплываются по мере того, как мы движемся вперед все быстрее и быстрее, неистово набирая скорость. Мне совсем не страшно, и я понимаю, что за это чувство безграничной свободы мне стоит поблагодарить Дэра. Можно сказать, что байком он владеет профессионально, позади него я в полной безопасности, даже несмотря на то что дорога мокрая, а в лицо бьет сильный ветер.

Мы отъезжаем не так уж далеко, когда он замедляется и сворачивает на дорожку из гравия, ведущую к пруду. Он совсем небольшой, тихий, и я не имею ни малейшего представления о том, зачем мы это делаем.

Поэтому я решаю спросить об этом Дэра.

Он протягивает мне руку и помогает спуститься с мотоцикла.

– Я помогаю тебе начать дышать полной жизнью.

Я настойчиво поднимаю вверх одну бровь:

– Но мне казалось, что я и сама с этим прекрасно справляюсь.

Он мотает головой:

– Не очень, если честно. Пойдем.

По какой-то неизвестной мне самой причине я охотно следую за ним, несмотря на все свои колебания и ту тревожную часть, которая все это время неистово сигналит мне об опасности.

Дэр останавливается на берегу пруда и расстегивает свои брюки.

Я замираю на месте, когда его штаны падают на землю и он делает шаг вперед, переступая через них. Сейчас мои мысли сосредоточились на одной точке, которая спрятана под одеждой, и я отлично знаю, что там. Я отвожу взгляд, чувствуя, как вспыхивает лицо.

Он быстро снимает свою рубашку, бросает ее на землю и остается передо мной в одних черных боксерах.

Мое сердце рикошетом ударяется о ребра, и я ничего не могу поделать с собой, уставившись на него в упор.

На прессе виднеются кубики, говорящие о его силе. Бицепс образует выпуклый изгиб, а его жилистые руки… и мне не терпится провести пальцами по его телу, ощутить это, как я делала это сотню раз раньше, поэтому мне остается лишь яростно сжать кулаки.

– Что ты делаешь? – слова даются мне непросто, но я справляюсь.

– Хочу искупаться.

Он поворачивается в другую сторону и направляется к воде, даже не поморщившись от того, какая она холодная. У меня перехватывает дыхание, потому что я снова вижу его чертову татуировку ЖИВИ СВОБОДНО на спине. Большие черные буквы на коже.

Теперь я точно пропала. Пропала бесследно.

– Но ведь в Уитли есть бассейн, – кричу ему я, – думаю, там даже есть подогрев.

Дэр только смеется и ныряет под воду, а затем снова появляется на поверхности, стряхивая с волос холодные капли.

– Это не так весело.

– А что такого веселого в купании на пруду? – вынужденно спрашиваю я.

И правда, вода там холодная, а еще она полна насекомых и грязи.

Дэр отвечает мне саркастическим взглядом:

– Потому что мы нарушители. Ведь это не наша территория.

Это настолько шокирует меня, что я на несколько секунд замолкаю.

– Владельцы не знают, что ты здесь?

– Не-а, – беззаботно отвечает Дэр и плывет на спине прочь, не сводя с меня глаз, – а это пугает тебя, моя маленькая правильная девочка?

Его маленькая правильная девочка?

– Хорошо, задам тебе еще один вопрос, – мой голос слегка дрожит, – почему ты вдруг стал таким милым?

Он пожимает голыми, искрящимися от воды и солнца плечами:

– Потому что ты моя, Калла. Не забывай об этом. Иди поплавай со мной.

– У меня нет купальника.

– Он тебе не нужен.

Я сомневаюсь, а он словно играет со мной.

И правда, всю свою жизнь я была правильной девочкой. Делала то, чего от меня ожидали, заботилась о своем брате. Может быть… может, все-таки…

Прежде чем я успею передумать, я снимаю через голову футболку и стягиваю с себя джинсы. Не глядя в глаза Дэру и чувствуя, что мое лицо превратилось в подобие огненно-красного томата, я погружаюсь в пруд следом за ним в одном нижнем белье.

Вода достаточно холодная, у меня перехватывает дыхание, хотя, может быть, это всего лишь возбуждение от того, что я нарушаю правила. В истинных причинах я не могу быть уверена.

– Ты уже бывал здесь раньше? – Кажется, мне нечем дышать, и мои зубы стучат друг о друга, но я отчаянно пытаюсь идти к Дэру.

Он кивает:

– И не один раз.

Мне не хочется спрашивать, кого еще он приводил сюда, кроме меня.

– И владельцам ни разу не удалось тебя поймать?

Он усмехается.

– О, они видели меня здесь пару раз. Но меня не так-то просто обуздать.

Я смеюсь над этим, точнее, над тем, как он рассказывает об этом, словно это в порядке вещей.

Я начинаю привыкать к температуре воды и перестаю стучать зубами.

Дэр проплывает туда-сюда мимо несколько раз, а затем снова направляется ко мне, внимательно изучая меня по мере приближения. Странно, наверное, из-за того что мое тело наполовину скрыто, я не могу чувствовать себя достаточно уверенно.

– Я думаю, ты скрытая бунтарка, – заявляет Дэр.

Мне становится смешно от этой фразы.

– Не сказала бы, – отвечаю я, – например, сейчас мне страшно, что владельцы этих земель увидят нас и вызовут полицию.

– Начнем с того, что мы называем их копперами, – рассказывает Дэр, едва сдерживая смех, – а во-вторых, кажется, ты до сих пор не осознала силу своего имени. Можно сказать, семья Саваж управляет здесь всем.

– Но ведь ты не считаешь себя Саважем, – напоминаю я ему, делая несколько шагов по дну.

Какое-то теплое выражение разливается по его лицу, и его губы складываются в угловатую улыбку, которую я уже начинаю любить всем сердцем. Когда он не улыбается, я жду, что это вот-вот случится.

– И все же я живу с ними под одной крышей, – говорит он мне, – по крайней мере, для неудачников по соседству.

– Ты знал, что говоришь загадками? – раздраженно спрашиваю я.

Оставив мой вопрос без ответа, он ныряет под воду, и спустя пару секунд его рука хватает меня за лодыжку и тянет за собой вниз.

Я сопротивляюсь и пытаюсь выдернуть ногу из его тисков, но он оказывается сильнее и утягивает меня все глубже, глубже, глубже, пока я не оказываюсь плотно прижата к его мокрому, гладкому, сильному телу, и мне больше не хочется противиться ему. Я не хочу больше отталкивать его от себя.

Не только в воде.

Его тело одновременно сильное и гибкое, теплое и холодное. Оно твердое и не позволяет мне вырваться, чему я почему-то очень рада; оно манит меня. Весь Дэр соткан из угловатости и крепких мышц, силы и изящества.

Он скользит рядом со мной, его руки, его бедра.

Его пальцы гладят мою кожу, создавая между нами напряжение даже здесь, под водой.

Я почти горю.

Тепло разливается от моих рук к ногам, а затем к низу живота.

Все поглощает это адское пламя, и вдруг ко мне приходит осознание, что он единственный, кто может вытянуть меня на поверхность.

Вместе мы выплываем наружу, наши тела все еще сплетены воедино. Мы вырываемся сквозь толщу воды, и я с жадностью хватаю воздух ртом, а Дэр внимательно вглядывается в мои глаза.

Между нами все еще есть напряжение, но я не чувствую негатива. Это то, что прожигает тебя изнутри, то, что отравляет, и в то же время, попробовав это однажды, ты будешь жаждать этого всю оставшуюся жизнь.

Я совсем забыла о намерении быть осторожной.

Все, что я могу вспомнить, все, на чем могу сконцентрироваться, – так это на том, насколько живой я чувствую себя рядом с Дэром Дюбрэйем в данный момент. Я всегда это чувствовала рядом с ним.

Для девочки, которая всю свою жизнь была окружена смертью со всех сторон, это значит очень много.

– Я немного боюсь тебя, – честно отвечаю я, ощущая руки Дэра на своем теле.

Наши ноги, плавно движущиеся под водой, слегка касаются друг друга, сладкий спазм сковывает низ моего живота.

Жарко.

Совсем жарко.

Дэр улыбается мне, но в этой улыбке нет ни капли иронии.

– Это хорошо.

– Почему?

Из-за своей честности я кажусь почти невинной, но я никогда не умела играть в эти игры. У меня нет никакого опыта общения с противоположным полом.

– Потому что это помогает тебе чувствовать что-то.

Теперь мне снова кажется, что он давит на меня. Дэр отводит взгляд в сторону. Мне кажется, он хочет сказать что-то, эти слова уселись в нетерпении на кончике его языка, но он сглатывает их.

– Что ты хотел мне сказать? – мягко спрашиваю я. – Поделись со мной.

Готова поклясться, он хочет мне все рассказать. Тайна пожирает его изнутри. Он хочет быть нормальным, просто играет какую-то странную роль.

Я не знаю, что заставляет меня чувствовать такую уверенность. Просто эта информация лежит где-то там, в глубине меня, в области моего сердца.

– Ты не обязан быть тем, кем ты по сути не являешься, – тихо бормочу я.

Его темные глаза фокусируются на моем лице, и он отстраняется, убирая руки. Что-то меняется в его взгляде, словно Дэр пытается закрыться от меня, нечто неуловимое, что может в любую секунду положить конец нашему перемирию.

– Почему ты думаешь, что я пытаюсь быть тем, кем я не являюсь на самом деле? – бросает он.

Что-то в моих словах задело его, и я замолкаю, потому что не знаю, что ответить.

– Я никогда не пытался быть кем-то другим, кроме самого себя, Калла, – холодно говорит он, выходя из воды, – я стараюсь быть тем, кто был бы нужен тебе. Мы оба пережили тяжелую утрату. Только ты со своей не можешь справиться.

Я в замешательстве, потому что обычно он такой спокойный, а теперь что-то изменилось. Я пытаюсь стряхнуть с себя воду.

– У нас нет полотенец, – единственное, что он говорит мне, когда я иду за ним следом.

Вся моя одежда промокла, поэтому дорога домой оказывается очень холодной.

Дэр больше не произносит ни слова, даже когда я ухожу из гаража, оставляя его там одного.

Он не появляется на ужине, и весь остаток ночи мне так и не удается его больше увидеть.

Но собираясь ложиться спать где-то около полуночи, я вижу, как его машина выезжает из гаража.

Мне так и не удается дождаться его возвращения, хотя я провожу полночи, сидя у окна и надеясь, что его автомобиль снова появится.

Я не имею никакого представления о том, куда он уезжает.

Но что-то заставляет меня думать, что он хочет, чтобы так все и было.

Впереди я вижу развилку на дороге, и мне никак не избежать ее.

Одна тропа уходит налево, а другая – направо, и ни одна из них не заканчивается хорошо.

Это чувство пронизывает меня до мозга костей.

Мои кости.

Я напеваю непонятную песенку и слышу ее отголосок. Эхо повторяет ее в ответ, разнося ноты по воздуху, и я проглатываю их целиком.

– Покажитесь! – выкрикиваю я им, я точно знаю: они здесь.

Я не могу их увидеть, но они неустанно следят.

Передо мной появляются глаза, кроваво-красные, и они моргают, глядя на меня, один раз, второй, третий.

– Я вас вижу! – произношу я и слышу в ответ рык.

А потом я обрушиваюсь во тьму, несмотря на вес, несмотря на силу притяжения.

– Вам не напугать меня, – пытаюсь обмануть их я.

Здесь все пропитано дикой красотой.

Но как бы то ни было, во главе всего здесь забвение, и что бы я ни делала, оно поглотит и меня.

Я знаю это.

Я это чувствую.

Я сумасшедшая.

И это тоже не имеет никакого значения.

Я кроликкроликкролик, и мне никогда не стать свободной.

Глава 16

По какой-то неизвестной причине с замиранием сердца я жду, что Дэр придет на ужин.

И он приходит.

Одетый в черные брюки, лакированные черные туфли и пшеничного цвета рубашку, он безмолвно движется по столовой, занимает свое место и кладет салфетку себе на колени.

Я смотрю в свою тарелку, вспоминая, как его руки ласкали меня еще вчера, именно так, как мне того хотелось; я не могу забыть то, что он заставил меня почувствовать.

Мое лицо вспыхивает, и продолжаю трапезу. Все пристально смотрят на меня, или это просто мне так кажется.

– Рыба приготовлена великолепно, – наконец произношу я, все еще не поднимая своего взгляда от тарелки.

Мне кажется, я могу слышать улыбку Дэра. Должно быть, мой дискомфорт кажется ему забавным.

– Адэр.

Элеанора произносит это таким тоном, словно она только что проглотила вязкую хурму.

– Да?

Я поднимаю глаза на Дэра и по его лицу вижу, что он с трудом скрывает презрение.

– Сыграй для нас, – приказывает она ему, словно обезьянке, так, словно он должен подскочить с места по одному ее кивку.

Впрочем, так и есть. Мы все для нее обезьянки.

Подобно молчаливому льву он подходит к пианино в углу столовой. Опускаясь на стул с присущим ему изяществом, он делает все ровно так, как ему было приказано.

Музыка, которую он исполняет, печальная, почти траурная, что идеально сочетается с моим настроением прямо сейчас. Кажется, что ноты, которые он с легкостью извлекает нажатием клавиш, касаются моего лица, играют в моих волосах, а затем я просто падаю без чувств и так и остаюсь лежать на полу, когда он перестает играть.

Я наблюдаю за его руками и не могу ничего поделать с тем, как всплывают в моей голове воспоминания о вчерашнем дне, о том, как эти же самые пальцы исследовали мое мокрое тело, не отказав во внимании ни одному изгибу. Я прокручиваю воспоминания о том, как я позволяла ему ласкать себя, как тонула в его объятиях.

Я знаю, что не стала бы сопротивляться, если бы он захотел большего.

Но он не захотел.

Я чувствую себя маленькой беззащитной овечкой, в то время как Дэр – волк. Однако мне кажется, что он такой отнюдь не по своей воле. Он оказался заперт в клетке, в то время как по своей природе он дикий зверь, и я не уверена, что он знает, как это исправить.

Пока он играет, в комнате царит абсолютная тишина, и в эту минуту я чувствую себя настолько уязвимой. Все объединяется во мне: мое прошлое, настоящее и будущее. Ни один из этих эпизодов моей жизни не кажется мне привлекательным, а затем музыка перестает звучать, и мои эмоции стихают.

Дэр задвигает стул и направляется прямо ко мне. Сердце неистово трепещет, когда он наклоняется, а его губы оказываются достаточно близко, чтобы впиться в мою шею.

Я хорошо помню эти губы, то, каким мягким и в то же время твердым кажется их прикосновение. Они точно пропитаны мятой.

– Ты пахнешь яблоками, – шепчет он мне на ухо своим низким голосом.

На долю секунды я закрываю глаза, потому что именно из-за одного яблока пал Эдем.

– Прости, я повел себя грубо. Просто мне последнее время так чертовски тяжело.

Я открываю глаза.

Я знаю.

Господи, как хорошо мне это известно.

– Давай встретимся в саду сегодня ночью, и я постараюсь загладить свою вину. В полночь.

Я поднимаю на него взгляд. Я чувствую себя достаточно смелой для этого, но моя смелость может стоить мне жизни. Хочет он того или нет, но он – волк, и это совершенно очевидно.

А я его овечка.

Дэр уходит, потому что для него не имеет значения, кто может о нем что подумать.

Дэр всегда делает то, что он хочет.

Он свободный.

* * *

Полночь наступает быстро.

Я открываю калитку и проскальзываю внутрь сквозь заросли лилий, примул и луноцветов. Этот сад наполнен растениями, которые выглядят яркими в свете дня и настолько же пышными в ночи. Это похоже на кусочек рая посреди зловещего места, уверена, моя мама любила это место. Как и я теперь.

– Эй.

Он уже здесь, замер в тени, и ночь так ему к лицу.

Это напоминает мне одну из записей в дневнике моего брата.

Nocte liber sum. «В ночи я свободен».

Свободна ли я здесь с Дэром?

– Привет, – отвечаю я, мысленно похвалив себя за свое красноречие, – ты рано.

– Я хотел подготовиться как следует.

Его голос подобен бархату, и он обволакивает меня, словно огромное пушистое покрывало.

– Чего ты хотел, Дэр? – прямолинейно спрашиваю я, потому что сейчас я не знаю, что у него на уме.

Он может быть теплым и нежным, а через секунду обдавать холодом, он словно хитроумный пазл, который мне никак не удается сложить.

– Я больше так не могу, Калла. Мне слишком тяжело видеть тебя все время, но в то же время быть так далеко от тебя… – Его голос обрывается. – Нам пришлось через столькое пройти. Пожалуйста, не делай этого с нами.

– Я еще раз спрошу тебя, чего ты хотел? – Мои слова просты, и я совершенно не представляю, что я делаю.

Как и всегда.

– Это сложный вопрос, – отвечает он, внимательно вглядываясь в каждое мое движение, по мере того как я приближаюсь к нему.

Я сглатываю, потому что его выражение лица тяжелое и мрачное, и оно такое из-за меня.

Он смотрит так, словно хочет сожрать меня, но я быстро вспоминаю, что на самом деле это совсем не страшно: ведь он волк.

– Так дай мне сложный ответ, – предлагаю я, и мой ответ удивляет и меня саму, и Дэра.

Что я делаю?

Его зрачки расширяются, а затем моментально сужаются.

Мне кажется, что Дэр издает протяжный рык, притягивая меня к себе; его тело кажется таким твердым. Наши губы соприкасаются.

Все чувства становятся размытыми, а логика притупляется.

Будь проклята последовательность.

Господь всемогущий!

Язык Дэра соприкасается с моим, и я чувствую, что никогда за всю свою жизнь не чувствовала такого напряжения. Боже, как я скучала по этому! Как я соскучилась по нему!

Так сильно.

У меня возникает ощущение, что каждый нерв, который есть в моем теле, взрывается один за другим, словно я стою в огне, словно я сама – огонь. Я раскаленное золото, я лава, я магма. Моя душа тает и плавится. Я – само солнце.

Это он поджег меня.

Его руки прижимают меня к себе, большие, сильные, они касаются моей спины, я чувствую, что рядом с ним я обретаю гармонию, как будто он делает меня целой.

Возможно, это так.

Наверное, это всегда было так.

Я запрокидываю голову назад, и его губы скользят по моей шее, покусывая кожу, вдыхая мой запах.

– Ты пахнешь яблоками, – снова говорит он мне, его хриплый голос раздается прямо рядом с моим ухом.

Я сгораю от отчаянного желания, в то время как ему удается сохранять такой ровный и спокойный тон. Не знаю, как ему это удается.

Я отстраняюсь, чтобы задать вопрос, мои руки упираются в его твердую, как камень, грудь, и внезапно мир вокруг меня начинает вращаться с бешеной скоростью.

Фрагменты, запахи, звуки… так много вещей кружится в хаотичном порядке в моей голове, меня больше нет в настоящем.

Я в прошлом.

Это прошлое – тюрьма.

Мои глаза резко смыкаются, потому что я не могу выносить накал страстей, и несмотря на то что до меня доносится голос Дэра, спрашивающий меня, все ли со мной в порядке, я не могу ответить.

Потому что я вижу его.

Не прямо перед собой, в лунном свете, а в своей голове.

Там он выглядит таким живым, таким знакомым, и он мой.

Его лицо искажено болью, и он пытается что-то до меня донести, но я не хочу его слушать. Он весь в крови, он мрачен, надломлен.

Он не мог там быть.

Должно быть, мои воспоминания лгут мне.

Но я не могу найти правду в этом водовороте сумасшествия.

– Калла, ты в порядке? – спрашивает он, а все, что я вижу, это движение его окровавленных губ; каждый раз, когда он обнажает свои зубы, они пугают меня, они тоже красные.

Я не могу шелохнуться.

В моей голове не осталось мыслей.

Он прижимает меня к себе и издает душераздирающий крик.

Этот крик переходит в ужасающее рычание.

Это рычание сливается с плеском океана.

– На помощь! – вопит Дэр, но я не уверена, что это его голос: вполне возможно, это была я сама.

Все будет проще, если я просто закрою свое сердце для него; он открывает рот, чтобы что-то сказать, и когда слова вылетают наружу, я отчаянно трясу головой.

Потому что Финн сейчас там, на пляже, и он мертв.

Дэр сделал что-то ужасное, ужасное, ужасное.

Страх нарастает, он парит над моей головой и заглатывает меня целиком, накрывая меня своей тенью.

– Этот мальчишка может стать твоим концом, – шепчет Сабина.

Онсломаеттебясломаеттебясломаеттебя.

В этих воспоминаниях кровь разлилась повсюду, я слышу чей-то отчаянный крик и отталкиваю Дэра, чтобы сделать вдох.

Я снова в реальности.

Он здесь.

И с ним все хорошо.

Он в полном порядке.

Он смотрит на меня взволнованно, протягивает руку, чтобы прикоснуться ко мне.

– Что с тобой, Калла? – Его слова с британским акцентом звучат отрывисто, в глазах сосредоточенность.

Он протягивает руку вперед, словно пытается успокоить встревоженного маленького зверька. Я и есть испуганный маленький зверек. Это описание подходит мне сейчас как нельзя лучше.

Наверное, ничего из этого вовсе не происходило.

Ничего из этого не происходило в реальности.

За исключением того, что моего брата больше нет в живых.

Внезапно к моему горлу ужасающей волной подкатывает тошнота.

Я разворачиваюсь на месте так резко, что он едва успевает это заметить, и прорываюсь сквозь деревья.

Я чувствую себя униженной, но это ничто по сравнению с отвратительной тошнотой.

Снова и снова мой желудок отторгает содержимое; я чувствую, что Дэр позади меня, он пытается успокоить меня.

– Уходи, – говорю я ему из-за плеча, страшно смущенная.

– Нет, – твердо отвечает он, – может быть, ты чем-то отравилась? Пойдем, я отведу тебя к Сабине.

Это его универсальный ответ на все.

Но что-то подсказывает мне, что это все произошло по ее вине. Я никогда не чувствовала себя так плохо, пока не встретила ее. Раньше со мной такого никогда не случалось.

– Нет, только не к Сабине, – скрипучим голосом отвечаю я, вытирая губы и делая шаг назад, – я в порядке. Честно.

Это, конечно же, ложь.

Но он ведь не знает об этом.

Я резко разворачиваюсь и срываюсь с места. Только бы скорее попасть домой, только бы оказаться подальше от Дэра. Он удивлен, но не предпринимает никаких попыток остановить меня. Я оглядываюсь через плечо, проскальзывая через садовую калитку, а он просто стоит на месте, руки бессильно опущены, а глаза наблюдают за мной с каким-то странным выражением.

Я не останавливаюсь и не замедляю свой бег, пока не достигаю дома.

Ворвавшись в свою комнату, я стараюсь представить Финна, как он сидит в кресле, ожидая меня, в кромешной темноте.

Как если бы он действительно был здесь.

Он включает лампу.

Уверена, он сделал бы то же самое, если бы был настоящим.

– Где ты была? – тихо спрашивает он, в его бледно-голубых глазах я вижу нотку осуждения.

– Гуляла, – говорю я, – не очень хорошо чувствую себя сегодня.

– Что-то случилось? – Он высоко поднимает голову. – Он тебя обидел?

Меня переполняет раздражение.

– С чего ты взял, что он обидел меня? – нетерпеливо спрашиваю я, бесцеремонно доставая ночную рубашку из ящичка с одеждой. – Зачем ты выдумываешь какой-то бред? Мне просто не очень хорошо.

Он смотрит на меня с сомнением.

– Это я выдумываю что-то, Калла? Мы в опасности. Я вижу, что ты что-то замышляешь, и чувствую, что ни к чему хорошему это не приведет.

Я резко выдыхаю, ощущая, как содрогаются легкие. Меня переполняет ненависть к тошноте, поселившейся внутри.

– Я не хочу видеть тебя сейчас, – отвечаю я.

В то же мгновение он исчезает, кресло снова пустое, вокруг полная темнота, я в абсолютном одиночестве.

Я отправляюсь в ванную, чтобы переодеться перед сном.

Не знаю, что со мной не так.

Но я уверена, что со мной происходит нечто странное, нечто, чего я не могу понять. И мне не хочется, чтобы это происходило со мной.

Я включаю воду и оставляю кран открытым, брызгая себе в лицо, пытаясь охладиться и привести себя в чувства.

Но это не помогает. Сны тоже не привносят ясности в мое состояние.

Я ворочаюсь с одного бока на другой, не в силах проснуться, хотя отчаянно этого желаю. Мое дыхание учащается, и я чувствую, что я… в преддверии чего-то.

Дэр шепчет мне:

– Продолжай в том же духе. Ты почти на месте. Ты можешь.

Я не уверена, что могу.

Я пропадаю в океане безумия. Прямо по курсу что-то есть, так близко, что могу почти коснуться этого. Но даже несмотря на то что оно блестит и сияет, я вижу блики его клыков и знаю, что оно может поглотить меня в любую секунду.

– Я боюсь, – шепчу я, хватая Дэра за руку.

– Тебе нечего бояться, – отвечает он, и его слова пронзают меня насквозь, – все в порядке. Я здесь, с тобой. Ты не одна, Калла.

Но я чувствую, что он ошибается.

Я одна.

Дрейфую в открытом океане, и со всех сторон меня окружает ложь.

– На помощь! – кричу я в отчаянии, но никого нет поблизости, даже Дэра.

– Финн! – снова зову я. – Спаси меня!

Никто не отвечает.

Никто не приходит мне на помощь.

Я пропала без вести, никто не сможет меня найти.

Глава 17

– Мы должны провести мероприятие для Саваж Инкорпорейтед в конце недели. Я хочу, чтобы ты там присутствовала. Думаю, тебе пойдет на пользу общение с людьми подобающего круга, – высоко задрав нос, сообщает мне Элеанора, и я съеживаюсь под ее взглядом, – это все, что я хотела сказать.

Я киваю и немедленно подскакиваю на ноги, устремляясь к двери.

– Ах да, еще одна вещь.

Мы замираем в ожидании.

– Оденься подобающе. Это будет официальное мероприятие.

О, потрясающе.

Я спешу поскорее покинуть комнату, и, когда наконец оказываюсь внизу, Финн уже ждет меня.

– Прости меня за прошлую ночь. Твоя личная жизнь – не мое дело.

Однако в его глазах все еще читается боль, и это заставляет меня чувствовать себя отвратительно.

– Нет, это ты меня прости, – говорю я ему, – ты просто пытался позаботиться обо мне, а я оказалась мерзкой стервой. Мне было нехорошо, но это не может быть оправданием. Надеюсь, ты простишь меня, Финн.

Он кивает, и меня охватывает волна облегчения: он всегда прощал меня слишком быстро.

– Теперь тебе лучше?

Я киваю. Потому что это действительно так, и я не представляю, что со мной случилось прошлой ночью.

– Ну, я чувствовала себя лучше, когда проснулась, но потом мне сообщили, что я должна посетить вечеринку, на которой будет наша злая ведьма.

В ответ он откашливается.

Мы оба резко поворачиваемся и обнаруживаем позади нас Элеанору. Ее лицо не выдает ровным счетом никаких эмоций, несмотря на то что она, скорее всего, слышала, как я назвала ее ведьмой.

– Я хотела тебе сообщить, что Джонс сегодня отвезет тебя в Лондон, чтобы ты могла подобрать себе что-нибудь для званого вечера. С кем ты разговариваешь, Калла?

Она смотрит мне прямо в душу, и на какую-то долю секунды мне начинает казаться, что на ее лице проскальзывает нечто очень человечное. Нечто… вроде испуга или даже обиды. Но затем она моргает, и это выражение пропадает. Должно быть, мне это привиделось.

– Ни с кем, – слегка заикаясь, говорю я, – сама с собой.

Могу поклясться, мой ответ ее не удовлетворил. Но она колеблется, прежде чем оставить нас с Финном одних.

– Ты очень похожа на свою мать, Калла.

Она уходит, и я смотрю ей вслед, на ее безукоризненную осанку и абсолютно неуклюжие движения.

– Как ты думаешь, Джонсу приходится подкручивать механизм каждое утро, чтобы она двигалась, или Элеанора сама справляется? – колко бросает Финн, и я смеюсь над ним; весь мой странный настрой словно рукой снимает.

Я предпочитаю не говорить ему, что скоро мне придется перестать думать о нем.

Эти мысли совсем мне не помогают, они лишь утягивают меня за собой в прошлое. Я понимаю это слишком хорошо, несмотря на то что мне это совсем не нравится. Я приехала сюда, в Уитли, чтобы найти баланс, но уж точно не для того, чтобы мне стало еще хуже.

Но об этом как-нибудь в другой раз.

Нет никакого смысла портить этот день.

После завтрака Джонс везет меня в Лондон.

Пока мы проезжаем по многолюдным городским улицам, я наклоняюсь вперед:

– У вас есть какие-нибудь предположения, где я могла бы купить официальную одежду, Джонс?

Я с тревогой думаю о моем банковском счете. Последний раз, когда я проверяла его, на нем было всего около 237 долларов.

Джонс смотрит на меня через зеркало заднего вида.

– Я уже получил распоряжения от миссис Саваж о том, куда доставить вас, мисс Прайс. Она обо всем позаботилась, и у нее есть личный счет в магазине.

Что ж, это немного облегчает мое положение.

Я откидываюсь назад на сиденье.

– У меня никогда не было смокинга, – изумленно говорит мне Финн.

Меня пронзает острая боль утраты, потому что я понимаю, что у него и правда его не было. А теперь у него еще и не будет шанса надеть его.

– Он тебе очень подойдет, – уверяю его я, – смокинг всем к лицу.

Лимузин подъезжает к парковке, и мы останавливаемся; Джонс открывает дверь передо мной и протягивает руку, чтобы помочь мне выйти.

– Вот мы и на месте, – вежливо произносит он, указывая на дверь фешенебельного магазина, – я буду ждать вас здесь.

Я киваю. В дверях меня встречают женщины в черных платьях и с идеально накрашенными алыми губами.

– Добро пожаловать, мисс Прайс, – приветствуют они меня, – мы вас ждали.

Это все слегка потрясает меня, потому что они сопровождают нас повсюду и подают нам горячие напитки. Одна из них проводит меня к мягкому бархатному диванчику и усаживает меня на него.

– Меня зовут Джинджер, – представляется она, – сейчас я принесу платье, которое миссис Саваж заказала для вас.

Она поворачивается на своих высоких каблуках и исчезает в комнатке, я же остаюсь в зале, абсолютно пораженная. Элеанора заказала платье, которое сшили специально для меня? Когда же она успела это сделать? Когда мы только прилетели?

Джинджер возвращается всего через минуту с шелковым платьем сдержанно-розового оттенка, аккуратно сложенным в ее руках.

Она разворачивает его, и теперь я могу разглядеть наряд как следует.

Платье без бретелек, со скругленным вырезом; швы на нем почти не видны, а цвет – нежнейший, всех оттенков розового.

Я пожимаю плечами:

– Могу я его примерить?

Должно быть, я не выгляжу достаточно впечатленной, что очень удивляет Джинджер.

– Конечно, мисс, – говорит она и проводит меня в примерочную.

Она начинает помогать мне раздеться, что заводит меня в тупик.

– Я могу сделать это сама, – прерываю я ее.

– Вы уверены?

– Я отлично справлялась с этим всю свою жизнь, – уверяю я ее.

Неужели богачи действительно позволяют одевать и раздевать себя? Я на такое не подписывалась!

Я облачаюсь в нежную, словно шепот, ткань, и она рассыпается складками вдоль моего тела. Оно выглядит очень невинно и красиво, но, на мой взгляд, оно абсолютно не подходит к моему цвету кожи, делает меня бледной.

– Я… эмм…

– Могу я чем-то помочь? – мгновенно отвечает мне Джинджер из-за двери.

Я поворачиваю ручку и выхожу наружу.

– Оно прекрасно сидит на вас.

С этим я не могу поспорить. Но лично мне это не приносит никакой пользы. Это платье для двенадцатилетки, и оно совершенно не подходит мне по цвету.

Я кручусь перед зеркалом, рассматривая себя с разных сторон: я искренне стараюсь, чтобы это платье мне понравилось. Но внезапно мой взгляд цепляется за темно-красную вспышку, которая примагничивает меня, как Солнце притягивает Землю.

Я моментально оказываюсь около него, в то время как Джинджер едва поспевает следом, красный шелк скользит меж моих пальцев.

– Вот это, – неуверенно произношу я, – оно прекрасно. Я могу его примерить?

Джинджер сомневается.

– Это платье… оно было изготовлено для другой дамы, – медленно сообщает мне она, но, как только на моем лице отображается выражение явного разочарования, она быстро добавляет: – Но, естественно, вы можете его примерить. Мы можем изготовить другое для мисс Эймз. Мне не хотелось бы расстраивать миссис Саваж.

Я не пытаюсь разубедить ее… я не говорю, что я ни за что не пожаловалась бы на нее Элеаноре, потому что она так стремится угодить мне, а мне, в свою очередь, совсем не хочется досаждать ей. Очевидно, ее немного пугает репутация моей бабушки.

Она помогает мне снять светло-розовое платье и возвращает его на вешалку, в то время как я надеваю темно-красное.

Когда я поворачиваюсь, у нее перехватывает дыхание:

– Мисс Прайс, вы выглядите фантастически!

И это действительно так. Я изумленно изучаю свое отражение в зеркале, мне кажется, что оттуда на меня смотрит какая-то незнакомка. Молодая женщина с совершенной фигурой и живым цветом лица, сияющими глазами в изумительном платье. На нем нет бретелек, и, несмотря на то что лиф мне немного велик, во всех остальных местах оно идеально на мне сидит.

В этом платье я выгляжу как женщина.

Если бы Дэр мог увидеть меня в нем…

Он должен меня в нем увидеть.

– Не думала, что этот цвет так подойдет к вашим волосам, – говорит мне Джинджер, – но он смотрится на вас великолепно.

– Я могу его купить? – спрашиваю я с надеждой в голосе, на что она согласно кивает:

– Конечно! Мы создадим что-то новое для мисс Эймз. Это платье как будто было сшито специально для вас. Мы ушьем его на полдюйма в груди, и оно будет сидеть на вас как влитое.

Она помогает мне подобрать туфли и украшения, а Финн тем временем ждет меня в машине.

– Мне по вкусу быть таким пафосным, – заявляет он с британским акцентом.

Я усмехаюсь и уже собираюсь ему ответить, но вдруг я вижу кое-что, что заставляет меня сразу замолчать: маленькое кафе на углу улицы.

За окном сидит темноволосый мужчина.

Дэр.

Его лицо сосредоточенно, он сфокусирован на человеке, сидящем напротив него за столиком. И он не выглядит веселым: честно говоря, он совсем не весел.

Я не могу достаточно хорошо разглядеть второго мужчину, как бы я ни вытягивала голову вперед. Лишь частично вижу его лицо, все остальное скрыто от моего взгляда.

Я могу лишь с уверенностью сказать, что он среднего возраста, возможно, лет пятидесяти с небольшим. У него темные волосы и на одной щеке какое-то пятно, словно алая вспышка на коже.

Чем они так расстроены?

Должно быть, Дэр чувствует на себе мой пристальный взгляд, и буквально через секунду его глаза находят меня. Сначала я улавливаю его удивленное выражение, но оно тут же сменяется тревогой. Я вижу, я это чувствую. А затем он отводит взгляд.

Он словно притворяется, что мы не видели друг друга, и мне любопытно, должна ли я сделать то же самое.

Но больше такого шанса мне не предоставляется.

После ужина, пока Элеанора и Сабина заняты обсуждением каких-то вопросов в библиотеке, Дэр подходит ко мне, одетый в черные брюки и кашемировый свитер.

Он потрясающе красив, и я отчаянно пытаюсь сделать вид, что не замечаю этого.

– Забудь о том, что видела меня сегодня, – говорит он мне, и по тону его голоса я понимаю, что ему не так уж просто произнести эти слова.

– Что? – спрашиваю я в замешательстве, пристально глядя в его лицо и стараясь не замечать его рельефный подбородок и скулы.

Дэр бросает на меня взгляд свысока, сам не понимая, как легко я пьянею от одного его вида.

– Ты не видела меня сегодня в городе, – отчеканивает он прямо и жестко, не пытаясь быть мягким в выражениях.

Я киваю, не зная, что еще я могу сказать в такой ситуации. И почему это так важно для него?

– Хорошо, – соглашаюсь я, – я не видела тебя. А что ты делал там, если это, конечно, не секрет?

Он смотрит на меня в упор, из-за чего я почти жалею о том, что спросила об этом, но тут же отбрасываю чувство вины. Мне действительно интересно, что он там делал.

– Я не могу рассказать тебе это прямо сейчас, – отрезает он, его губы при этом так привлекательны, но тон, которым он это произносит, буквально убивает меня, – поверь мне, пока тебе это не нужно знать.

– Почему?

Он замолкает, а потом снова смотрит на меня, и его глаза полны искренности, открытости, и я точно вижу, что он мой.

– Это может убить тебя.

И он уходит, пряча в своих глазах миллионы загадок, а я остаюсь, теряясь в предположениях. Может быть, я уже мертва?

* * *

Я погружена в чтение книги в библиотеке, когда туда входит Сабина. В ее руках чашка горячего шоколада, от которой поднимается пар. Она ставит ее рядом со мной, а сама садится в ближайшее кресло.

– Дэр беспокоится за тебя, – сообщает она.

– Он сам вам это сказал? – спрашиваю я с сомнением, потому что он выглядел таким раздраженным во время нашего последнего разговора.

Она мотает головой:

– Нет. Но это сложно не заметить.

Я едва справляюсь с желанием закатить глаза.

– Вам не стоит переживать по этому поводу. Если бы он действительно тревожился за меня, то сообщил бы мне об этом.

Возможно.

Но, вероятно, я больше не могу заявлять об этом так уверенно.

– Не думаю, что он правда сказал бы тебе, – отвечает Сабина, – ты оттолкнула его. Он и понятия не имеет, как достучаться до тебя.

От этих слов боль внутри моей груди нарастает.

– Я не хочу говорить об этом, – сдержанно намекаю я.

Она кивает и меняет тему:

– Твоя бабушка уже знает, что ты решила поменять платье.

– А разве я скрывала это? – удивляюсь я. – Мне не понравилось то, которое выбрала она: смотрелось ужасно. Другой цвет подошел мне больше.

Сабина внимательно наблюдает за мной, ироничные искорки пляшут в ее глазах.

– Она это не одобрила, – сообщает Сабина, но почему-то мне кажется, что ей самой этот мой поступок показался правильным.

– Ты напоминаешь мне твою мать, – добавляет она.

– Все говорят мне об этом. Разве это плохо? – настойчиво спрашиваю я.

В ответ она улыбается.

– Нет, наоборот, это хорошо. Такая добрая, с огоньком любопытства. Надеюсь, Уитли не изменит тебя.

– Нет, этого не случится, – почти выкрикиваю я.

Сабина высоко поднимает голову, но ничего не говорит. Она просто смотрит в одно из окон, которыми обрамлен весь зал, и не двигается с места. Я гляжу на нее из-за верхушки своей книги.

– Вы хотели сказать мне что-то еще?

Я не хочу быть с ней грубой, но мне действительно нужна эта минутка одиночества, а что-то в этой женщине продолжает меня настораживать. Она разбирается во всем лучше, чем я… она знает Дэра лучше, чем я; боюсь, она даже меня саму знает лучше. Это выбивает из колеи.

Она поворачивается ко мне лицом, в ее взгляде мудрость всех пережитых ею лет, и я с трудом сдерживаю желание моргнуть.

– Нам нужно еще раз сделать расклад на тебя, – предлагает она.

На этот раз я все же моргаю, от чего она издает смешок.

– Не бойся, это не страшно, – убеждает меня она, – моя семья занимается этим сотни лет. Моя мать, мать моей матери, и ее мать тоже. И так до бесконечности.

– Только женщины? – интересуюсь я, мне становится любопытно.

Она кивает:

– Только женщины.

– Но почему?

Зачем я вообще спрашиваю? Ведь очевидно, что это все какая-то ерунда.

Но она не утруждает себя ответом.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – ловко меняет тему она.

Меня грызут сомнения. Неужели Дэр рассказал ей, что мне стало плохо той ночью?

– Да, – наконец нахожу в себе силы солгать я, – все в полном порядке.

– Нет проблем со сном? – продолжает она. – Ты хорошо спишь в последние дни?

Нет.

– Да, – опять вру я, – хорошо. Мне больше не нужен ваш чай.

Она снова улыбается, а ее зубы выглядят еще страшнее, чем обычно.

– Я не за этим тебя спросила. Если тебя мучает что-то… дай мне знать.

Мучает?

Она окидывает меня понимающим взглядом, прежде чем выходит из комнаты, и мне становится любопытно, что еще она обо мне знает, а также откуда ей это известно.

Я наблюдаю за тем, как она исчезает за дверью. Не так много времени проходит с момента, как она оставляет меня одну, когда я замечаю, что мурашки бегают по моей спине, руки полностью покрылись гусиной кожей, а волоски на шее встали дыбом.

Я потираю свои плечи, чтобы избавиться от этого ощущения, и спешу поскорее вернуться в свою безопасную комнату.

Больше никто не увидит меня.

Я невидимка.

Здесь только моя простыня, кровь и вода.

И камни, и мхи, и песок.

ПосмотритеНаМеняПосмотритеНаМеняПосмотритеНаМеня.

Но никто не смотрит.

Все снуют вокруг, туда и обратно, их лица расплываются, превращаясь в смазанную белую линию.

– Спасите! – срываюсь на крик я.

Но меня никто не слышит.

Никому нет до меня дела, потому что я невидимка.

Меня больше не существует.

Мне хочется кричать и выть в небеса, но это не принесет мне никакой пользы.

Ночь – моя персональная тюрьма, тюрьма, тюрьма.

Но утро прикончит меня.

Я знаю это.

Я это чувствую.

Я.

Я пропадаю.

И никто не придет мне на помощь.

Глава 18

Я снова не могу уснуть.

Сон ускользает от меня.

Поэтому я одеваюсь как можно более скромно, в духе семьи Саваж, так, чтобы даже Элеанора не смогла ко мне придраться. На мне классические брюки и розовый свитер с коротким рукавом. Спустившись вниз, я сталкиваюсь с Джонсом.

– Вы могли бы подвезти меня до города? – спрашиваю я.

Его ответ незамедлителен:

– Конечно, мисс.

Около парадного входа я жду машину, и, когда мы трогаемся с места и выезжаем на шоссе, меня не покидает странное чувство… будто кто-то наблюдает за мной.

Крошечные волоски на моей шее снова встают дыбом, и я оборачиваюсь, чтобы посмотреть в заднее стекло.

В одном из окон на верхнем этаже Уитли падает штора, словно за секунду до этого за ним кто-то стоял.

Как будто этот кто-то следил за мной все это время.

Я тяжело сглатываю и поворачиваюсь обратно.

Я в салоне машины. Здесь мне никто не причинит вреда.

Это то, в чем я пытаюсь убедить себя по пути к городу.

– Куда вам нужно попасть, мисс Прайс? – спрашивает меня Джонс, когда мы достигаем окраин.

Я не знаю.

– Не могли бы вы отвезти меня куда-нибудь, куда любила ходить моя мама? – настойчиво прошу я.

Я так скучаю по ней! Мне хочется снова почувствовать ее рядом с собой, пусть это даже будет просто иллюзия.

Джонс смотрит мне в глаза через зеркало заднего вида, и в его взгляде я вижу нотку сочувствия.

– Конечно, – говорит он мне, и его обычно неприветливый голос смягчается, – я знаю такое место.

Машина лавирует меж улиц и наконец останавливается перед церковью.

Она выполнена в неоготическом стиле, снаружи отделана кирпичом, а ее шпиль упирается прямо в небо, что делает ее строгой и впечатляющей.

Мне не терпится рассмотреть ее поближе, даже когда мы еще не припарковались, поэтому остается просто любоваться ею сквозь стекло.

– Это церковь Святого Томаса Кентерберийского, – рассказывает Джонс, – ваша мать часто бывала здесь.

Мне немного сложно в это поверить, потому что, сколько я ее помню, она никогда не была строгой католичкой. Я вежливо говорю ему об этом.

– Она была католичкой, мисс, – настаивает он, – поэтому часто приходила сюда. Я сам привозил ее.

Мне приходится поверить ему на слово; я открываю дверь и выхожу наружу.

– Я подожду здесь, мисс, – говорит он мне, устраиваясь поудобнее в кресле.

Я киваю и, выпрямив спину, прохожу через главный вход.

Когда оказываюсь внутри, я вижу, что убранство церкви меняется. Это уже не строгая готика, а богато убранный собор, это соответствует католической традиции.

Чувствуется благодать, спокойствие и сакральность. И хотя я никогда не считала себя религиозной, я искренне наслаждаюсь этим.

Стены украшены позолоченными, проработанными во всех деталях скульптурами святых и ангелов, главной из которых является распятие Христа по центру.

Его лицо искажено болью, а его руки и ноги кровоточат.

Я отвожу взгляд, потому что до сих пор в голове не укладывается эта жертвенность.

– Ты здесь чтобы исповедаться, дитя?

Низкий голос раздается позади меня, и, оборачиваясь, я вижу, что за мной наблюдает священник. Его добрые глаза смотрят на меня поверх белого воротника, я впервые вижу в Англии такую неподдельную доброту.

Дэр тоже добр, но наши отношения слишком сложные.

Элеанора чересчур строга, Сабина загадочна, а Джонс формален. Им всем от меня что-то нужно.

А этот человек, этот священник, добр просто потому, что такова суть его души.

Я сглатываю.

– Я не католичка, – говорю я ему, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно мягче в этом величественном месте.

Он улыбается.

– Я постараюсь не использовать это против тебя, – произносит он, протягивая мне руку.

Я принимаю этот жест. Его рука теплая и приятная.

– Я отец Томас, – представляется он, – а это – мой приход. Добро пожаловать.

Даже в его руках чувствуется доброта, когда он сжимает в них мою, и впервые за несколько недель я чувствую необыкновенную легкость внутри.

– Спасибо, – бормочу я.

– Хочешь, я проведу тебе экскурсию? – предлагает он, и я послушно киваю:

– Я бы не отказалась.

Он не спрашивает меня, почему я здесь, чего я хочу, а просто проводит меня вокруг, показывая тот или иной артефакт, рассказывая об особенностях архитектурных деталей или предлагая взглянуть на витражи. Он беседует со мной довольно долго, чем заставляет почувствовать, будто я единственный человек, который остался на целой планете, и что я – лучшая компания, в которой он мог оказаться.

Наконец, когда отец Томас заканчивает, он снова поворачивается ко мне лицом:

– Ты хочешь присесть?

Я решаю воспользоваться его предложением.

Он присаживается рядом со мной, и некоторое время мы просто проводим в тишине.

– Говорят, сюда часто приходила моя мама, – решаю поделиться с ним я, – и мне просто хотелось ощутить, что она снова рядом со мной.

Священник внимательно смотрит на меня:

– И как? Получается?

Я пожимаю плечами:

– Не очень.

– Я служу здесь уже довольно давно, – его голос звучит очень кротко, – и мне кажется, я знал твою маму. Ее звали Лора Саваж, если я не ошибаюсь?

Я удивлена, а он в ответ лишь смеется.

– Дитя, ты могла бы сойти за ее зеркальное отражение, – хохочет он, – было не так уж сложно догадаться.

– Вы знали ее? – выдыхаю я, и почему-то в этот момент я начинаю чувствовать ее присутствие: просто потому, что он был с ней знаком.

Он кивает и смотрит на изваяние Девы Марии.

– У Лоры прекрасная душа, – говорит он кротко, – я вижу то же самое и в твоих глазах. Почему ты пришла сегодня одна, без нее?

– Ее больше нет, – просто отвечаю я, – она погибла недавно.

Я предпочитаю не говорить о том, что это я убила ее своим телефонным звонком, что это полностью моя вина.

Он моргает.

– Мне так жаль! Хотя теперь можно сказать, что она со Всевышним. Пусть земля будет ей пухом. Она успела причаститься перед смертью, дитя?

Кажется, дыхание покидает меня.

– Я не знаю. Не думаю, что это было возможно. Она погибла в автомобильной катастрофе. Это очень плохо?

Отец Томас спешит меня успокоить:

– Нет. В таком случае это можно понять. Тебе нечего бояться, дитя. Бог любит нас всех, он сочувствует нам, поэтому иногда соблюдение ритуалов не так важно. Он благословляет своих детей и прощает им их грехи, а еще дарует вечную жизнь тем, кто искренне верит в него. Твоя мама была светлым человеком, поэтому сейчас она на небесах.

Мне не хочется рассказывать ему, что она не стремилась соответствовать всем католическим правилам, и я ни разу не замечала, чтобы она посещала церковные службы. Хотя теперь тот факт, что она подарила Финну медальон с образом святого Михаила, кажется мне вполне логичным. И прямо сейчас я чувствую его холодное прикосновение к своей груди.

– Должно быть, тебе очень грустно, – замечает он, и внезапно вид его лица в преломленных лучах света и новом ракурсе пугает меня, потому что я уже видела его раньше, но поняла это только сейчас.

– Я видела вас в кафе с Дэром на днях, – осеняет меня, – вы выглядели очень взволнованно.

Глаза отца Томаса на секунду расширяются, но затем он снова прячется за маской безразличия.

– Вряд ли я был чем-то обеспокоен или взволнован, – спешит разуверить меня он, – мы просто разговаривали за чашкой кофе. Ничего, что могло бы настораживать.

Но его глаза говорят мне совершенно о другом.

Священник явно лжет, только почему?

Я отдергиваю свою руку, и он спрашивает:

– Что не так, дитя?

Его манера разговора все такая же мягкая, такая же заботливая и открытая, но я так долго была окружена секретами, что мне сложно принять их теперь от служителя Бога. Я говорю ему об этом.

Он смотрит на меня меланхолично.

– Я понимаю, Калла. Но ты тоже должна меня понять. Некоторые вещи, которые мне сообщают, нельзя разглашать. Я дал слово Господу и своей пастве, что не нарушу этой договоренности.

Я вижу, что он так добр, а в его глазах столько тепла.

– Я заметил, что ты веришь в святого Михаила.

Я даже не обратила внимания на то, что достала медальон из-под кофты и последние несколько минут теребила его в руках.

– Моя мать подарила его моему брату. Он тоже погиб. Этот медальон должен был его защищать…

Отец Томас кивает:

– Святой Михаил защитит тебя, Калла. Тебе просто нужно в это верить.

Верить.

В моей нынешней ситуации это слово звучит смешно.

– Давай помолимся ему вместе, ты не против? – предлагает он, и я не спорю с ним, потому что вреда это точно не принесет.

Наши голоса звучат мягко, в унисон, они словно сливаются воедино в солнечном свете.

Прямо перед распятым Христом.

На глазах двух статуй Девы Марии.

– Вы верите в злые силы? – шепчу я, когда с молитвой покончено, и по какой-то неведомой причине я снова вся покрываюсь гусиной кожей.

Я чувствую, что кто-то наблюдает за мной, но когда поднимаю глаза, то вижу, что сам Иисус взирает на меня сверху. Когда смотришь на него вот так снизу, его взгляд кажется очень мягким и всепрощающим, несмотря на то что кровь стекает по его ногам.

– Конечно, – кивает священник, – в мире есть добро и зло. И они находятся в балансе между собой, Калла.

Интересно, есть ли вообще этот баланс?

– Это как-то связано с тем, что энергия не может быть уничтожена? – шепчу я. – И с тем, что она переходит из одного воплощения в другое, а потом в следующее, и так до бесконечности?

Священник встряхивает головой:

– Я ничего не знаю об энергии. Я только знаю, что существует добро и зло. И мы должны найти баланс между ними. Например, ты найдешь свой.

Но получится ли это у меня?

Я благодарю его, встаю со своего места, и он благословляет меня.

– Приходи снова, – говорит он мне, – мне понравилась наша беседа. Если ты не католичка, то я не смогу исповедать тебя, но у меня хорошо получается слушать людей.

И должна согласиться, это действительно так.

Я выхожу из церкви, из этого девственно-священного места, и как только я оказываюсь под лучами палящего солнца, то понимаю, что за мной следят.

Каждый волосок на моей голове это чувствует и становится дыбом.

Я поворачиваюсь и вижу странного человека на углу здания с внешней стороны калитки. Он наблюдает за мной, его руки в карманах, но я все еще не могу разглядеть его лицо. Капюшон, как и прежде, натянут на его голову до предела.

Дыхание застревает у меня в горле, я спешу вдоль по тротуару к машине, буквально ныряя туда и с силой захлопывая за собой дверь.

– Этот парень давно здесь стоит? – спрашиваю я Джонса, едва выдавливая из себя слова, потому что мое дыхание сбилось.

– Какой парень, мисс? – В замешательстве он поспешно выглядывает в окно.

Я тоже смотрю туда, но его уже и след простыл.

Глава 19

Рука Дэра неожиданно сжимает мою, когда я уже собираюсь открыть дверь в столовую.

– Не хочешь прогуляться? – его голос низкий и бархатистый.

Я киваю.

Потому что, видит бог, я очень хочу.

Ладонь Дэра лежит на моей пояснице, когда мы вместе проходим к веранде. Останавливаемся около густо растущих глициний и плюмерий, я вдыхаю их аромат, а над нами раскинулось широкое звездное небо.

– Ты помнишь Андромеду? – спрашивает он, и да, я прекрасно помню ту ночь на пляже около моего родного дома.

Я помню, как мы сидели тогда на побережье и он читал мне лекцию о бессмертной любви; только теперь я понимаю, насколько уместной была тогда эта история.

– Помню, – отвечаю я, положив голову ему на плечо, чувствуя его тепло и силу, – теперь я верю тебе. Любовь действительно бессмертна.

Финн.

Наша мама.

Бессмертие.

Он смотрит на меня внимательно сверху вниз, а затем проводит кончиками пальцев по моей щеке.

– Калла, я так тебя люблю! Только пока ты этого не понимаешь. Пожалуйста, не отталкивай меня.

Я закрываю глаза, потому что причина, по которой я пыталась дистанцироваться от него, больше не кажется мне важной. Но тем не менее.

Тем не менее любые тайны для меня сродни лжи.

Я не могу выведать его секреты.

– Я знаю, ты считаешь, что мое ментальное здоровье – хрупкая штука, – говорю я ему, – возможно, ты прав.

Он пытается отрицать, но я встряхиваю головой:

– Не стоит это оспаривать. Я знаю, что ты так думаешь. И это абсолютно нормально. Потому что я до сих пор разговариваю с Финном, я все еще представляю, что он жив. Здоровый человек до такого не додумался бы.

Дэр сглатывает ком в горле, крепко держа меня за руку, и не берется спорить.

– Здоровые люди сделали бы точно так же, если бы это позволило им пережить потерю, – твердо отвечает он мне, – ты перенесла серьезную утрату, Калла. Это выше сил многих среднестатистических людей. Если, представляя Финна, ты чувствуешь себя лучше, просто продолжай это делать. Но важно помнить, что это лишь твоя фантазия.

Я киваю, потому что я умею отличать воображаемое от реальности, по крайней мере те моменты, в которых замешан Финн.

Но есть и кое-что другое… и эту часть своих фантазий я упоминать не хочу.

Тот странный человек в толстовке.

Мне совсем не хочется узнавать, существует ли он в реальности или нет.

– Это не очень честно с моей стороны – ожидать, что ты останешься со мной, учитывая мое шаткое состояние, – бормочу я, и все внутри меня отчаянно жаждет, чтобы он это опроверг, переубедил меня, прижал меня к себе покрепче.

Но к моему удивлению, он этого не делает.

Он только кивает.

– Я не хочу торопить тебя, – говорит он тихо, – когда ты будешь готова, ты сама это поймешь.

Его слова вгрызаются в мое сердце, но я вырываю их с корнем и отбрасываю прочь.

Это именно то, о чем я его просила.

– Ты все еще рисуешь здесь? – спрашиваю я, пытаясь сменить тему.

Он кивает:

– Конечно.

Мы продолжаем нашу прогулку, покидая сад и направляясь вниз по тропинке. Луна сияет над нашими головами, освещая нам дорогу.

– А я могу увидеть твои работы?

Дэр улыбается.

– Естественно. Могу показать тебе одну из последних.

Я вспоминаю, как позировала ему.

Как он делал набросок с моей фигуры, а потом прорабатывал его в деталях.

Теперь те ощущения кажутся такими сокровенными и до боли знакомыми.

Я не могу сказать ему «нет».

Я лишь киваю: «Да».

– Я схожу за своим планшетом и вернусь, – говорит он, – жди меня в библиотеке.

Он оставляет меня около дверей; я захожу в комнату и сворачиваюсь комочком в кресле, дожидаясь его.

Я устроилась прямо около окна, и лунный свет обливает меня с ног до головы.

Прижавшись лбом к стеклу, я смотрю на улицу: на конюшни, на тропинки, протянутые здесь и там, на окутавшие все поверхности мхи.

Мои глаза улавливают в темноте какое-то движение, и я фокусирую свой взгляд. Загадочный незнакомец стоит посреди ночи, как всегда используя свой капюшон в качестве укрытия.

Он сходит с одной из дорожек и останавливается на газоне, глядя на меня в упор.

Но я все еще не могу разглядеть его лицо.

Я стараюсь дышать ровно и считать про себя.

Один.

Два.

Три.

Четыре.

Когда я снова опускаю взгляд вниз, его уже нет.

Он нереален.

Это ясно как день.

– Ты готова? – Дэр стоит позади меня, планшет зажат у него под мышкой, а в руке он держит стул.

Я пытаюсь успокоиться и остановить тремор во всем теле; киваю:

– Да.

Потому что это и есть моя реальность.

Дэр настоящий.

Мои чувства к нему тоже настоящие.

– Подожми ноги под себя, – шепчет он, делая шаг ко мне, чтобы помочь мне выстроить позу.

Его пальцы такие тонкие и в то же время сильные, я ощущаю их прохладу на своей коже.

– Держи руку вот так, – показывает он мне, перемещая мои пальцы таким образом, чтобы они обрамляли лицо, – сиди так. Ты великолепна.

Я улыбаюсь, и он говорит мне смотреть вдаль, например на звезды в ночном небе за окном. Я выполняю его просьбу, и делаю феноменальное усилие над собой, только бы не смотреть вниз.

Потому что я не хочу видеть никого, кого там быть не должно.

Энергия между мной и Дэром сгущается. Она пронизывает нас насквозь, словно электрическое напряжение. Она во всем, даже в несказанных словах между нами. Я закрываю глаза, чтобы еще сильнее почувствовать его, то, как оно скользит по моей коже, словно карандаш художника по бумаге.

Я слышу, как уголь царапает лист.

Я слышу, как сбивается дыхание Дэра: так усиленно он пытается сконцентрироваться.

Глядя на него, я наблюдаю, как он убирает с глаз непослушные волосы нетерпеливым движением.

Спеша поскорее вернуться к наброску, на котором буду изображена я.

Он рисует мои ноги.

Он рисует мои глаза.

Он рисует мои губы.

И в тот самый момент, когда он набрасывает мои губы, я встаю со своего места, подхожу к нему и сажусь перед ним на колени.

Дрожащими пальцами я прикасаюсь к его губам.

Он прикрывает глаза, но спустя секунду перехватывает мою руку своей.

– Лучше не делай этого, пока не будешь готова, Калла, – произносит он, и его слова звучат четко и уверенно, – я не могу… я хочу, чтобы ты была готова.

Мне приходится принять это, потому что это вполне справедливо.

Я не могу метаться из стороны в сторону, я не умею играть в игры, даже если это игры с самой собой.

– Хорошо, – шепчу я, – прости.

– Здесь нет твоей вины, Калла, – говорит он мне, – просто разберись с собой поскорее. Пожалуйста!

Его слова заставляют меня улыбнуться, и я рассматриваю его рисунок.

На нем я выгляжу печальной, напуганной, словно привидение, задумчиво смотрящее в окно на ночное небо.

– Я действительно так выгляжу? – спрашиваю я с сомнением, немного разочарованно.

– Ты прекрасна, – говорит он, и по его интонации слышно, что он действительно в это верит.

Я прижимаюсь щекой к его колену.

– Ты сильно разочарован тем, что тебе пришлось вернуться? Должно быть, это угнетает тебя. Но он здесь ради меня. Это говорит о многом.

Фактически для меня это значит все.

– Терпимо, – отвечает он, – ведь ты здесь.

И это правда.

Я здесь.

– Что здесь с тобой произошло? – спрашиваю я, понимая, что затрагиваю чувствительную точку.

Он моргает и смотрит в сторону.

– Ничего, о чем тебе следовало бы беспокоиться.

– Но я ничего не могу поделать с собой, – настаиваю я, – я правда переживаю за тебя.

Он берет меня за руку и не отпускает.

– Сейчас не важно, что произошло со мной, – говорит он серьезно, – сейчас главное, чтобы ты могла разобраться сама с собой.

Меня не устраивает этот ответ, но он провожает меня в мою комнату и целует в лоб на прощание.

К моему удивлению, мне легко удается уснуть. Когда же я просыпаюсь, рисунок Дэра лежит на моем ночном столике, но я совсем не помню, как положила его туда.

Он приходил сюда, пока я спала.

Я совсем не слышала его.

Он не появляется за завтраком, поэтому я брожу по территории поместья в поисках его. Я прохожу по дорожкам мимо гаража, мимо сада. Его нигде нет, но, естественно, я натыкаюсь на Сабину.

– Здравствуй, дитя, – приветствует она меня, сжимая в руках горсть сорняков.

Я наблюдаю за тем, как она пропалывает землю, а затем сеет, вырывает и подрезает растения.

Почему все обращаются ко мне «дитя»? Разве я похожа на ребенка?

– Доброе утро, – отвечаю я ей, – вы не видели Дэра?

Она встряхивает головой.

– Он гулял здесь рано утром, – вспоминает она, – но мне кажется, я видела, как он уезжал.

Мне любопытно, куда он отправляется каждый день.

Я присаживаюсь на колени рядом с Сабиной.

– Каким было его детство? – спрашиваю я, надеясь, что она сообщит мне что-то, чем не поделился он. – Наверное, вы можете рассказать мне много интересного, ведь вы были его няней.

– Да, ты права, – кивает она, – но Оливия проводила с ним гораздо больше времени, она была очень заботливой матерью. Элеаноре так и не удалось стать достаточно близким человеком для твоей мамы. Элеанора была равнодушной. Оливия же очень любила Дэра. Он вырос в любви, дитя, это то, что я могу точно сказать о его детстве.

Но я слышу в ее голосе нечто, кричащее о том, что материнская любовь была единственным светлым моментом в его жизни тогда.

– А Ричард? – не унимаюсь я.

Лицо Сабины становится мрачным, когда я упоминаю о нем.

– Ричард никогда не любил Дэра, – честно отвечает она, – он считал мальчика своим конкурентом за внимание Оливии, что, как ты понимаешь, было просто смешно. Дики был очень жесток с Дэром. Но я делала все от меня зависящее, чтобы защитить его.

Мое сердце замирает, потому что в ее интонации есть какая-то нотка, которая дает мне понять, что ее усилий оказалось недостаточно.

– Как он обращался с ним? – задаю вопрос я и тут же жалею, потому что на самом деле боюсь услышать ответ.

Она отводит взгляд.

– Это уже не так важно. Это в прошлом. Былого не вернуть, а Дэр сполна расплатился с ним за его грехи.

Это пугает меня. Я слегка откидываю голову назад от удивления:

– Что вы имеете в виду? Что сделал Дэр?

Она мотает головой:

– Теперь это дело прошлого и уже не имеет значения.

Но я знаю, что это все еще важно.

Это написано у Дэра на лице.

Я до сих пор читаю этот ужас в его глазах.

Тайны – это то же самое, что и ложь, поэтому я должна вывести его на чистую воду.

Я ухожу, оставляя Сабину заниматься садом, но, отдаляясь от нее, я чувствую, как пристально она смотрит мне вслед.

Глава 20

Когда я снова оказываюсь дома, утренний свет заливает столовую. Через окно я наблюдаю, как Сабина неторопливо следует сквозь сад, ее спина сгорблена, а голова клонится к земле.

Она разглядывает какое-то растение, как сказал бы Финн, цвета viridem, а точнее, зеленое, прежде чем наклониться к самой земле, чтобы исследовать его поближе. Затем она отрывает от него листочек и задумчиво пережевывает его. Внезапно ее взгляд падает на меня.

Она пристально смотрит сквозь толщу стекла несколько долгих секунд, а затем уходит прочь.

Она знает, что я открыла охоту, в этом у меня нет сомнений. И ей ни за что не помешать мне.

Хотя, возможно, она сама хочет, чтобы я нашла все ответы.

Я обнаруживаю себя блуждающей по коридорам. Я настолько погрузилась в себя, что перестала обращать внимание на гнетущую тишину. Служанки делают вид, что не замечают меня, и я стараюсь уйти подальше из крыла, где находится кабинет Элеаноры. В восточном крыле я нахожу коридор, в котором еще ни разу не была.

Чеканя шаги по идеально чистому гладкому полу, я сразу обращаю внимание на безмолвие этой части дома, поразительную тишину. На секунду мне кажется, что я в каком-то другом месте, давно покинутом людьми, где уже много лет не было никакой жизни. Двигаясь вперед по глянцевому мраморному полу, я не встречаю на своем пути ни одного слуги.

Здесь мне страшно даже сделать вдох, не знаю почему.

Я останавливаюсь перед массивной резной дверью с двумя створками и прежде, чем успеваю найти решение получше, открываю ее.

Кажется, что это чьи-то комнаты. Я стою посреди приемного помещения, все вокруг меня оформлено в кремовых, бежевых и голубых тонах. Комната выглядит так, словно кто-то специально намешал в ней все самые нейтральные цвета, и у меня от них начинает кружиться голова.

Сначала я делаю вывод, что это гостевая комната и в ней нет ничего интересного, пока мой взгляд не падает на край картины, висящей в соседней комнате. Это портрет в толстой золоченой раме.

Я пересекаю порог и оказываюсь под пристальными взглядами изображенной на картине семьи.

Дэр, его мать и мой дядя взирают на меня сверху вниз.

Дэр, конечно же, еще совсем ребенок.

Наверное, на портрете ему лет десять или около того, он маленький и худой, однако его черные глаза, так же как сейчас, взывают к зрителю с картины, пугающие и полные боли. Любому, кто увидел бы это лицо, стало бы ясно, что ребенок несчастлив. Кажется, он старается держаться от моего дяди как можно дальше, в то же время мать нежно обнимает его за плечи. У нее спокойное выражение лица и добрые глаза. Я не могу сдержать удивления, почему она вообще оказалась рядом с Ричардом.

Потому что взгляд моего дяди тяжелый и холодный, как сталь. Он унаследовал глаза и чопорность своей матери. Даже на картине видно, насколько он высокомерный и жесткий. Я ни за что не назвала бы его приятным человеком.

Я невольно делаю шаг назад, что, конечно же, совершенно бессмысленно.

Когда я поворачиваюсь в другую сторону, чтобы оглядеть получше комнату, мне все еще кажется, что он следит за мной, что тоже глупо.

Здесь тихо, как в усыпальнице, и возможно, часть этих покоев действительно является чем-то подобным, потому что, как я понимаю, двое из трех ее обитателей уже мертвы. Я видела их захоронения в мавзолее своими глазами, я прикасалась к их именам, выгравированным в камне, собственными пальцами.

Также абсолютно ясно, что Дэр тоже давно переехал из этой комнаты. Наверное, это случилось, когда умерли его родители: так он мог избежать неприятных воспоминаний.

Не могу сказать, что виню его в этом.

Воспоминания буквально витают в воздухе, и они далеко не приятные.

Энергия не может исчезнуть бесследно.

Эта комната наполнена гнетущими ощущениями, хотя тому нет никакой очевидной причины.

Здесь больше нет никаких других фотографий. В шкафах нет ни одной личной вещи, а стены покрывает лишь сдержанный орнамент. Я заглядываю в кладовку и нахожу там горы старой одежды: целые ряды костюмов, платьев и туфель. Все в том виде, в котором было оставлено здесь много лет назад. Это навевает мрачные мысли, словно в этой комнате время остановилось, и я спешу поскорее выйти отсюда.

Но кое-что меня останавливает.

Коричневый ремень висит на крюке рядом с дверью.

В любой другой ситуации обычный ремень не привлек бы моего внимания, но этому явно уже много лет, кожа сильно потрескалась и покрылась разводами.

Странно видеть такую старую потрепанную вещь в доме, полном роскоши и самых лучших вещей.

Тот факт, что он настолько изношен, кажется мне очень подозрительным. Зачем кому-то вроде Ричарда могла понадобиться такая ветошь в доме, где вокруг все только самое шикарное и дорогое.

Я наклоняюсь, чтобы рассмотреть ремень поближе, провожу по нему кончиками пальцев.

И вдруг меня озаряет понимание, что за разводы покрывают его. В этот момент я резко отдергиваю руку.

Это кровь.

И я готова поставить на кон любую сумму денег, поспорив, что это кровь Дэра.

Мне становится нечем дышать, я отчаянно прижимаю руки к груди, представляя маленького Дэра, стоящего на коленях с опущенной вперед головой, плотно стиснувшего зубы, чтобы не издать ни единого крика от боли.

Он слишком настырный, чтобы заплакать, и я не в силах остановить это видение в своей голове.

Мне совсем не хочется представлять все это, но картинки продолжают наводнять мои мысли. Я слышу отчаянный женский крик. Мать Дэра умоляет Ричарда остановиться, он же просто отбрасывает ее в сторону. Женщина ударяется о стену рядом со шкафом, врезаясь в нее достаточно сильно, чтобы висящая картина обрушилась вниз.

Комната вращается вокруг меня, к горлу снова подкатывает тошнота, и я падаю на колени, жадно втягивая в себя воздух.

Что со мной происходит?

Я действительно это вижу?

Я крепко смыкаю глаза, пытаясь найти хоть каплю света среди тьмы, пытаясь скрыться от ужаса этой комнаты.

Но я не могу.

Потому что теперь знаю, что сделал с Дэром Ричард. Это не было плодом моего воображения. Он избивал Дэра раз за разом на протяжении долгих лет, и никто не остановил это: просто не смог.

Я делала все от меня зависящее, чтобы уберечь его.

Но Сабина потерпела поражение.

Вокруг меня нарастает оглушительный шепот, он исходит отовсюду: из углов, с потолка, с неба. ОнСделалЭтоОнСделалЭтоОнСделалЭтоОнСделалЭто.

Шепот постепенно переходит в зловещее рычание, оглушая меня, я намертво сжимаю веки, чтобы хоть как-то заглушить этот кошмар.

Когда я снова открываю глаза, в комнате темно.

Кто-то сидит в кресле в другой части, наполовину скрытый в тени.

– Что ты здесь делаешь? – спрашивает меня Дэр, не двигаясь.

Его руки сложены на коленях, он словно замер в ожидании.

В ожидании моего пробуждения.

Я стряхиваю с себя сон, пытаясь понять, сколько времени провела здесь.

Я с трудом поднимаюсь на ноги и тут же бессильно падаю в объятия Дэра.

– Прости, – шепчу я ему снова и снова, а он смотрит на меня сверху вниз как на сумасшедшую, что, по сути, не такая уж неправда.

Мне плохо, моя голова идет кругом, но это не имеет абсолютно никакого значения сейчас.

Все, что теперь для меня важно, так это то, что Дэр больше не тот маленький мальчик, он со мной, и я больше никогда и никому не позволю причинить ему такую боль и страдания.

– Мне жаль, что он делал это с тобой, – говорю я ему, и его глаза расширяются, прежде чем он отводит взгляд в сторону.

– Не понимаю, о чем ты.

Его слова выходят наружу с трудом, словно он тщательно подбирает их, боясь сказать лишнее.

– Мой дядя причинил тебе столько боли, – твердо произношу я, – я знаю, что он делал с тобой. И господи, Дэр, мне так жаль!

Он похож на льва, даже здесь, в абсолютной темноте, сильный и грациозный. Я беспомощно смотрю на него, а он тем временем упорно делает вид, что я не сказала ничего особенного, что его постоянно избивали, когда он был совсем ребенком.

– Ты не должна была заходить сюда, – тихо говорит он, – здесь не на что смотреть.

Но он ошибается, одно мне все же стоило увидеть.

Ремень в кровавых пятнах.

И ради шепота «Он сделал это».

Я замолкаю, внимательно рассматривая лицо Дэра, наполовину скрытое тенью. Он выглядит спокойным, его мысли где-то глубоко внутри его, но мне приходится задать один вопрос:

– Мой дядя был отвратительным человеком, – я почти срываюсь на крик от отчаяния, пытаясь разорвать эту маску на его лице, на лице, которое так хорошо умеет скрывать эмоции, – и Элеанора ужасна. Ты никогда не был знаком с моей матерью, поэтому ты, возможно, думаешь, что все в семье Саваж такие… ты знаешь, что они ужасные, поэтому меня ты теперь тоже воспринимаешь как врага.

Этим я застаю его врасплох, но, по крайней мере, он уже не пытается оттолкнуть меня.

– Я не считаю тебя врагом, – отрицает он, а его руки обессиленно опускаются, – и никогда так не думал.

– Ты уверен? – резко спрашиваю я. – Потому что теперь, когда мы в Уитли, ты сильно изменился.

– Это неправда, – отрицает он с жаром, но уже через секунду старается смягчить свой голос, – ты сказала, что хочешь, чтобы я соблюдал твои личные границы, и я просто стараюсь следовать твоим правилам. Будь осторожнее со своими желаниями, Калла.

– Тебе причинили столько боли здесь, – произношу я, и это даже не вопрос, а утверждение, и мне приходится делать гигантское усилие над собой, чтобы не воспринять его слова на свой счет, – прямо в этой комнате. И все это было сделано руками людей, которые являются моими родственниками. Я так сожалею об этом. Господи, как мне жаль!

Дэр прячет от меня свои эмоции под маской на своем прекрасном лице, на нем больше не осталось и следа мягкости.

– Тебе не нужно меня жалеть, – отвечает он ледяным тоном, – чаще всего люди заслуживают того, что с ними происходит.

– Что, черт возьми, это значит? – спрашиваю я в замешательстве. – Ты шутишь?

Он лишь качает головой:

– Это правда. Но если что, мои слова не имели отношения к тебе. Ты не заслужила ничего из того, что произошло в твоей жизни за последнее время. – Он замолкает. – Ты идешь?

Очевидно, он не хочет оставлять меня здесь одну, поэтому я выхожу следом за ним, закрывая за собой дверь.

Я сворачиваю в противоположном направлении, собираясь уже вернуться в свою комнату, но Дэр останавливает меня, ухватившись рукой за мой локоть:

– Подожди. Я хотел показать тебе кое-что.

– Правда?

– Да. Ты должна это увидеть.

Смущенная, сгорающая от любопытства и немного напуганная, я прохожу вместе с ним через залы восточного крыла, затем по коридору и вверх по лестнице. Пока мы идем, готова поклясться, я слышу какой-то шепот… он исходит отовсюду, снизу от пола, из каждого потаенного уголка и крошечной трещинки… Наконец мы оказываемся в мансарде.

Голос продолжает нашептывать.

Секреты.

Сссссссссссекреты.

Но, естественно, никаких голосов на самом деле нет.

Они существуют лишь в моей голове.

Но проблема в том, что с каждым днем я все меньше и меньше понимаю, что происходит на самом деле, а что является плодом моего воображения.

Мы стоим посреди темной комнаты. Я делаю глубокий вдох и оглядываюсь по сторонам.

Старая мебель, коробки, ящики, картинные рамы – все это разбросано вокруг, повсюду, где я могу видеть. Очевидно, раньше это место было чем-то вроде склада, теперь же сюда не поднимаются даже слуги и горничные. Все поверхности покрыты толстым слоем пыли.

Дэр зажигает свет и проводит меня сквозь весь этот хаос.

Мы оказываемся в самом дальнем углу, где массивный письменный стол стоит посреди этого импровизированного заброшенного кабинета.

– Это твое? – спрашиваю я, поднимая бровь. – Мне сложно тебя здесь представить.

Он закатывает глаза и мотает головой:

– Нет, это не мое.

Пол скрипит под моими ногами, и, когда я смотрю вниз, я вижу несколько разбросанных фотографий в рамках… на них Дэр, Элеанора, мой дед, мать Дэра. Стекло на каждой из них разбито.

Кто это сделал?

– Почему ты привел меня сюда? – шепчу я, когда внезапно меня осеняет.

Здесь что-то есть, нечто огромное, что я обязательно должна узнать.

Дэр смотрит в сторону, на его лице отпечаток тревоги.

– Посмотри на эту горстку конвертов, Калла. – Он подводит меня к кипе бумаг, лежащих на столе, довольно большой и солидной, стянутой воедино резинкой.

Нетерпение отдается дрожью в кончиках моих пальцев, когда я пролистываю документы.

Я в ужасе обнаруживаю письма, адресованные мной моему отцу, которые я отправляла в течение последних нескольких недель; ни один из них не вскрыт, не промаркирован и ни разу не был отправлен по месту назначения. Мой ошеломленный взгляд падает на Дэра.

– Если ни одно из моих писем не было отправлено, как же мой отец узнает, что со мной все в порядке? – медленно спрашиваю я, пытаясь вообразить себе любую разумную причину, по которой Сабина не смогла отдать их на почту.

– Он и не узнал, – кивает Дэр, – в том-то и дело.

– Я… я не понимаю, что происходит. – Мой шепот предательски выдает мою внутреннюю дрожь, я смотрю по сторонам, окидываю взглядом комнату, пока мой взгляд наконец не падает на стул, приставленный к письменному столу.

На его спинке висит серая толстовка, тесемки на воротнике безжизненно лежат на полу.

Я уже видела эту толстовку, на том мужчине, которого не замечал никто, кроме меня.

Мое сердце камнем обрушивается куда-то в район пяток.

В моей голове все начинает вращаться с бешеной скоростью.

– Я больше не хочу здесь находиться, – признаюсь я вслух.

Мне хотелось бы оказаться дома, в безопасности, только бы подальше от этого всего.

– Так уходи. – Слова Дэра звучат мягко, в его глазах нет ни капли злости, они черные и влажные, словно искрящееся звездами ночное небо.

В этот момент я отчетливо понимаю, что не могу оставить его здесь одного.

– Я ни за что не брошу тебя, – произношу я, каждое слово прочувствовано мной и сказано в своем истинном смысле.

Дэр запрокидывает голову назад и поднимается на ноги, обходя вокруг письменного стола и становясь передо мной лицом к лицу. Я вдыхаю его запах и его неуверенность, ловлю его взгляд.

– Это история не обо мне, Калла, – отвечает он, его ладонь ложится в мою руку, – если тебе нужно убежать отсюда, то беги скорее, пока не поздно.

– Я не могу оставить тебя одного.

В моей голове всплывает лицо того маленького мальчика, которым он был когда-то, я четко представляю себе боль, которая поселилась в его взгляде уже тогда. Он был еще совсем ребенком, таким трогательным и одиноким. Теперь он научился все это тщательно скрывать под маской безразличия, но от этого мне становится еще печальнее.

Он улыбается мне совсем не веселой улыбкой.

– Я всю свою жизнь был один, Калла. Я привык к этому.

И почему-то я охотно в это верю. Несмотря на то кем он сам себя окружает, он очень одинок, потому что он никого не пускает в свою душу.

– Но если есть выбор, зачем быть одному всю свою жизнь? – пытаюсь переубедить его я. – Я могу помочь тебе.

Спаси меня, и будешь спасен.

Он улыбается, но его глаза остаются печальными. Дэр наклоняется ко мне, его губы касаются моей шеи, ухом я улавливаю его шепот:

– Беги, маленькая мышка. Ястреб уже близко, и очень скоро он поймает и съест тебя.

Мое дыхание становится обрывочным, и он оставляет меня одну среди хаоса старого склада. До меня доносятся его шаги по ступенькам, и только когда они затихают, я чувствую себя спокойно и безопасно. Я кладу письма, которые я собиралась отправить отцу, в карман и быстро спускаюсь по лестнице, успев спрятать их в своей комнате до начала ужина.

Глава 21

Я прошу Джонса снова отвезти меня в церковь до начала ужина, и, к моему облегчению, отец Томас там. Мужчина стоит, преклонив колени перед распятием Христа.

Когда я вхожу, он тут же поднимается на ноги, а его ряса тяжело падает на ноги.

– Калла, – тепло приветствует он меня, и я ясно вижу, что он искренне рад мне.

– Вы знаете, что случилось в Уитли? – спрашиваю я его без лишних предисловий.

Сначала он колеблется и отводит взгляд в сторону, но затем все-таки отвечает.

– Да, – соглашается он, – то, что там происходило, ужасно.

Он и я – мы вместе проходим вдоль первого ряда и садимся на скамью. В мою спину словно вставили железную спицу, все мое тело неприятно напряжено, прямо как у Элеаноры.

– Вы не могли бы мне рассказать об этом? – задаю вопрос я, и он устремляет взгляд вверх, в поисках ответа у Бога.

– Я думаю, – медленно произносит он, – что некоторые вещи должны оставаться недосказанными, и возможно, то, что ты видишь вокруг себя теперь, и есть правильный ответ.

Я не понимаю, что он хотел этим сказать, о чем я немедленно ему сообщаю, и мужчина кивает:

– Тебе интересно, что произошло с Адэром. Но если честно, единственное, что имеет значение теперь, это то, кто он сегодня. Ты знаешь, какой он сейчас, и это самое главное.

Но все это я и так понимаю.

Мне важно услышать то, что до сих пор было от меня скрыто.

– Да, Элеанора Саваж тщательно скрывала происходящее долгие годы, – кивает он, – потому что она явно не хотела, чтобы об этом кто-то узнал или перешептывался за ее спиной. Возможно, именно поэтому ты натыкаешься на такое большое количество преград в Уитли.

– Отец, – осторожно проговариваю я, наблюдая за тем, как изменяется его выражение лица, – вы поверите мне, если я расскажу, что иногда у меня бывают странные сны и видения… в них я вижу то, что происходило раньше.

– О чем ты, дитя?

И вот только потому, что он священник и несет обет сохранения чужих тайн перед Богом и своей паствой, я решаюсь рассказать ему.

Я рассказываю ему обо всем так, как будто раскаиваюсь в каком-то страшном грехе.

– Не хочу видеть этого, – в отчаянии признаюсь я, – иногда вообще сомневаюсь в трезвости своего ума. Может быть, мои видения, лишь плод больного воображения?

Так же как и мой погибший брат, с которым я иногда общаюсь.

Священник вздыхает и берет меня за руку, его прикосновение такое теплое и искреннее.

– Не знаю, как объяснить это, – наконец находит слова он, – но в этом случае твои видения – правда. В поместье происходило нечто ужасное… в семье Ричарда, Оливии и Дэра. Ричард был очень жесток, и он нанес Дэру не только физические травмы, но и сломал его изнутри. Однажды Дэр понял, что больше не может этого вынести. И он отплатил за себя, моя дорогая. Он отплатил сполна.

– Каким образом? – спрашиваю я, страх отчетливо слышен в моем голосе, он сковывает мою речь.

– Если бы Дэр хотел, чтобы ты знала об этом, он рассказал бы тебе сам, – осторожно отвечает отец Томас, – а пока этого не случилось, ты лишь должна знать, что он хороший парень.

Я знаю, что он хороший. Я вижу это по его словам, я чувствую это в его сердце.

Он слишком хорош для меня, несмотря на то что он думает наоборот.

Даже невзирая на то, что он считает себя монстром.

– Мало кто знает, что происходило в Уитли на самом деле, – продолжает священник, – но те, кто имеет об этом представление, говорят, что Адэр может быть опасен. Тебе не стоит им верить.

«Я сделал нечто ужасное», – сказал мне Дэр однажды.

«Ты в опасности».

Я стараюсь пропустить через себя все это. Но информации слишком много, чтобы сконцентрироваться.

– Есть кое-что еще, отец, – продолжаю я, стараясь говорить как можно мягче, потому что со стены на меня взирает Иисус.

Священник ждет.

– Я кое-кого вижу, – говорю я нерешительно, потому что я представляю, насколько безумно это звучит, – обычно это происходит, когда я гуляю по территории Уитли, но последний раз это случилось здесь, около церкви. Это мужчина, одетый в серую толстовку. Он наблюдает за мной, и ему что-то от меня нужно.

На этот раз отец Томас кажется заинтересованным.

– Он пытается разговаривать с тобой? – спрашивает он, моя рука до сих пор покоится в его ладонях.

– Нет. Но мне кажется, что он хочет, чтобы я нашла что-то, но я не имею ни малейшего представления о том, что это.

Священник внимательно изучает меня, выражение его лица все такое же спокойное.

– Тебе пришлось многое пережить, Калла, – говорит он, его слова звучат понимающе, – возможно, ты до сих пор пытаешься собрать все произошедшее воедино в своей голове.

Мне хочется провалиться сквозь землю, потому что он завуалированно говорит мне о том, что я безумна.

– Я ведь не сошла с ума, правда? – спрашиваю я, и он встряхивает головой.

– Конечно, нет, – уверенно говорит он.

– Это как-то связано с секретом Дэра? – спрашиваю я задумчиво, но он только пожимает плечами:

– Я не знаю.

Он не ведет себя со мной как с сумасшедшей и не обесценивает мои слова: он просто слушает, мягко улыбается и держит меня за руку.

С ним я чувствую себя хорошо, о чем и спешу ему сообщить.

Сегодня, когда я выхожу из здания церкви, парня в толстовке не видно нигде поблизости.

Слава богу.

За ужином Элеанора поворачивается ко мне:

– Не забудь, что званый вечер состоится завтра. Твое платье уже доставили, так же как твои туфли и украшения. Как я полагаю, ты придешь туда?

Как обычно, ее вопрос по сути своей вопросом не является.

Мне остается только кивнуть в ответ:

– Конечно.

Она тоже кивает мне, и мы продолжаем трапезу; Дэр же снова опаздывает.

На этот раз Элеанора поднимает на него глаза.

– Не утруждай себя присутствием в нашей компании, – отрывисто произносит она, – я уже предупреждала тебя. Если ты опаздываешь, то можешь не приходить вовсе.

Оставив без ответа ее грубость, он просто разворачивается и уходит.

– Извините, – бормочу я и следую за ним.

Я слышу, что Элеанора зовет меня, но не оборачиваюсь.

Дэр направляется вперед по коридору большими шагами, но мне удается его нагнать.

– Подожди, – задыхаясь прошу его я, тут же вцепившись в его руку.

Он терпеливо смотрит на меня сверху вниз.

– Давай съездим в город и перекусим чем-нибудь, – предлагаю я, – вместе.

Он улыбается и бросает взгляд в сторону столовой.

– Ты ведь понимаешь, что она расстроится, если мы сделаем это?

– Мне плевать, – честно отвечаю я.

Мы едем в город на машине Дэра.

– Какие у тебя ожидания от завтрашнего вечера? – любопытствует он. – Ты ведь никого там не знаешь.

– Я знаю тебя, – говорю я, – ты же там будешь, правда?

– Если ты хочешь, чтобы я пришел, то я там буду.

– Я хочу.

– Тогда договорились, – тихо произносит он и идет по направлению к официанту. – Десерт для девушки, пожалуйста, – заказывает он у худощавого молодого человека.

«Я совершил нечто ужасное», – как-то раз сказал он мне.

– Что ты сделал? – необдуманно спрашиваю я, положив в рот кусочек пирожного. – Какие у тебя есть тайны?

Дэр вздрагивает от неожиданности, но тут же смеется над моим вопросом.

– Это больше не имеет значения, – отвечает он, – потому что теперь ты здесь, со мной, а прошлое уже ушло.

Мне почти удается поверить в то, что все действительно так просто.

Закончив с ужином, мы направляемся обратно к машине, чтобы вернуться в Уитли. Садясь за руль, Дэр начинает напевать какую-то мелодию.

Я закрываю глаза и вслушиваюсь в его бормотание, утопаю в нем. Кажется, это та композиция, которую он исполнял на пианино, поэтому, когда мы приезжаем домой, я прошу его сыграть мне ее.

Он соглашается выполнить мой каприз.

В гостинной темно и тихо, и ноты исполняемой им музыки кружатся в воздухе, будто снежинки.

Я сижу рядом с ним, получая удовольствие от того, как звуки обволакивают меня, я наслаждаюсь его присутствием, его запахом.

Если бы Дэр был воздухом, я бы хотела вдыхать его всегда.

Волны мелодии уносят меня куда-то далеко, и когда он заканчивает, тишина кажется оглушительной.

Дэр провожает меня в мою комнату.

– Некоторым вещам лучше оставаться такими, как есть, – напоминает он мне, когда мы стоим около моей двери.

– Но что это…

Он мотает головой, не давая мне договорить:

– Доверься мне.

Я бы хотела, чтобы все было так просто.

Но он совершил нечто ужасное.

И мне нужно узнать, что именно.

Глава 22

Я стою у зеркала, и оттуда на меня смотрит какая-то женщина. Красный шелк струится по ее телу, у нее густые ресницы и пухлые губы.

– Ты такая красивая! – говорит мне Финн, поправляя цепочку на моей шее.

– Спасибо, но любая выглядела бы великолепно в этом платье.

Он не может поспорить со мной, потому что на самом деле его не существует.

– Как думаешь пройдет сегодняшний вечер? Бал? Ритуальное жертвоприношение? Тебя заставят выпить кровь козла или принять ванну из крови тысячи девственниц?

Я закатываю глаза:

– Сомневаюсь. Но если бы ты тоже туда пошел, тебе пришлось бы танцевать макарену.

Он обхватывает себя обеими руками и падает на кровать.

– Я бы отказался.

– Тогда это хорошо, что тебя там не будет.

– Ты прекрасно меня понимаешь, – соглашается он, – мне даже не приходится объяснять тебе что-то.

Но я в этом не уверена.

Я нахожу парадную залу и обнаруживаю, что она превратилась в комнату для танцев.

Она украшена белой тюлевой тканью и мерцающими огоньками, свечами и цветами остролистника.

Я вижу Элеанору в строгом черном платье и жемчужных украшениях. Она беседует с группой мужчин во фраках. Ее губы настолько же туго натянуты, как и ее позвоночник, и я начинаю думать, что она ни на секунду не расслабляется. Я оглядываю залу на предмет самого главного лица на этом вечере, и это занимает у меня совсем немного времени.

Дэр сидит за столиком в самом укромном углу, прикрытый тенью.

Он пришел, как и обещал.

Он смотрит на меня, и его мрачный взгляд кажется мне каменной стеной, за которой он прячет свою душу. Юноша выглядит невероятно красивым в своем черном фраке, и я понимаю, что не могу отвести взгляда.

В его руке стеклянный бокал, и он потягивает из него жидкость янтарного цвета. Кажется, это что-то крепкое, вроде скотча.

Мое дыхание становится прерывистым, и я никак не могу его восстановить. Делаю шаг, затем второй, а после останавливаюсь. Потому что мне никак не удается прочитать его мысли.

Не отрывая от меня взгляда, он ставит бокал на ближайший столик и поворачивается ко мне спиной, исчезая за открытой дверью веранды. Он просто уходит в ночь, и мне отчаянно хочется последовать за ним.

И не только потому, что мне дико хочется быть в этот вечер рядом с ним, а потому, что у меня нет никакого желания находиться здесь, рядом с Элеанорой среди всех этих людей и оценивающих взглядов. Все они задаются безмолвным вопросом: кто я такая?

Но меня задерживает компания благовидных людей, которые выглядят как снобы, и все они хотят со мной поговорить.

Откуда вы приехали?

Вы собираетесь поступать в Кембридж?

Вы приедете на матч по поло в эту субботу?

Вы заедете к нам на чай?

Как мне удается заметить, Элеаноре удается сбежать от толпы и уединиться в углу с чашкой чего-то похожего на чай. Мне интересно, есть ли в нем алкоголь. Иначе какой может быть смысл во всей этой вечеринке… Разве что втянуть меня в ненужную мне коммуникацию с людьми.

Зачем она устроила все это? Она же видит, что я еще не готова.

Слова Дэра всплывают у меня в голове, не на шутку пугая меня:

«Ястреб уже близко, и он вот-вот сожрет тебя».

Кто этот ястреб? Он сам?

Я оборачиваюсь, чтобы найти его, но он до сих пор на веранде, с ним какая-то блондинка. Они знакомы, это совершенно очевидно. Девушка берет его за руку, все мое тело напрягается, а внутри закипает желчь. Она очень эффектна, и он не отталкивает ее.

Я отворачиваюсь.

Элеанора тоже наблюдает за Дэром, на ее лице выражение легкого пренебрежения, но это ее обычный взгляд, направленный на юношу. По какой-то причине она ненавидит его, это ясно как день. Но за что?

За мной кто-то наблюдает, я оглядываю множество лиц и замечаю на себе взгляд Сабины, блуждающей в дальней части зала, вдали от людей. Она одета в черное.

Ее глаза наткнулись на меня в минуту безумия, но ведь все мы немного сумасшедшие, разве нет?

Я тяжело сглатываю и отворачиваюсь. Здесь нет никого, кому я могла бы доверять.

Никого.

Я опрометью бросаюсь в уборную.

Мне нужно спрятаться.

Когда я наконец остаюсь в тишине, я буквально стекаю всем телом на сиденье небольшого бархатного диванчика, дышу неровно.

Мне здесь не место.

– Тебе ведь здесь не место, правда?

Этот спокойный голос словно прочитал мои мысли.

Голос принадлежит чувственной блондинке, которая так мило общалась с Дэром на веранде.

Чуть не подпрыгнув от неожиданности, я поднимаю на нее глаза.

Она отвечает мне прохладным взглядом, но в нем нет неприязни.

– Ты в моем платье.

Мое сердце ударяется о ребра, словно молот. «Это платье было сшито для мисс Эймз, но мы можем придумать для нее что-нибудь другое».

– Эмм, – бормочу я, – извините. Я не подумала об этом.

Она пожимает плечами и поправляет макияж, приблизившись к зеркалу. На ней черное платье, которое идеально подчеркивает ее формы. Ей совсем не нужно то красное, что сейчас на мне. На ней будет прекрасно смотреться все, что бы она ни надела. В этом я уверена.

– Я Эшли, – представляется она, улыбаясь мне в зеркале, – и я тоже ненавижу все это. Знаешь, а я могу тебе помочь.

– Правда?

Она кивает:

– Давай сбежим отсюда? Я покажу тебе, где я прячусь во время этих жутких мероприятий.

Она так дружелюбно мне улыбается, и я думаю о том, что в ненастье любое укрытие не повредит.

Я следую за ней, и мы вместе выходим из бальной залы. Я чувствую взгляд Дэра, провожающий нас.

Когда мы оказываемся на шоссе, она поворачивается лицом ко мне:

– Может, тебе стоило захватить с собой какую-нибудь кофту? Мы можешь замерзнуть и простудиться.

Однако она все равно опускает крышу своего кабриолета, ветер становится совсем холодным, когда мы набираем скорость и мчимся все дальше и дальше от Уитли.

– Куда мы едем? – спрашиваю я ее, постепенно расслабляясь и чувствуя себя лучше.

Она бросает на меня взгляд:

– В одно место, которое ты должна увидеть. Если ты считаешь, что должна быть рядом с Дэром, ты должна знать о нем все.

Я слышу что-то в ее голосе, нечто неприятное, и мне становится страшно: может быть, не стоило выбирать это укрытие?

Она сворачивает на темную дорогу, затем в тихий переулок, и наконец мы останавливаемся на парковке перед зданием, которое уже давно нуждается в реставрации.

– Пошли, – выкрикивает она мне из-за плеча, живо взбегая по лестнице на своих высоких черных каблуках.

Я чувствую себя неуклюжей, следуя за ней, но она даже не думает о том, чтобы замедлить шаг. Надпись на двери гласит: «Психиатрическая лечебница Оакдейла». Увидев ее, я замираю на месте.

– Что это за место? – шепчу я, в то время как она открывает передо мной дверь.

– Тебе нужно увидеть это самой, чтобы поверить, – бормочет она.

Перед нами открыл свой зев длинный коридор, простирающийся дальше, чем видят мои глаза, стены потрескались за много лет, а свет остается очень тусклым, даже когда она нажимает на кнопку выключателя.

Вокруг никого нет, но до меня доносятся стоны, крики, вой.

– Я ничего не понимаю. – Мне кажется, я сама перехожу на вой.

Эшли закатывает глаза:

– Ты серьезно думаешь, что кто-то вроде Дэра не имеет багажа за спиной? Пора бы уже повзрослеть, крошка!

Она толкает все двери, пока мы проходим все дальше и дальше. Но все комнаты пусты. Все до единой.

Но я чувствую, что здесь что-то есть.

Нечто до боли уродливое.

Когда мы останавливаемся в самом конце коридора, Эшли поворачивается ко мне, и на этот раз ее взгляд не на шутку пугает меня. Как я сразу этого не заметила?

– Его мать провела здесь несколько лет, – говорит она мне, словно раскрывая страшную тайну, – впрочем, после того что сделал Дэр, в этом нет ничего удивительного.

По ее взгляду я понимаю, что она знает нечто, от чего мне хочется спрятаться, только бы не видеть это.

Потому что от этих криков меня начинает тошнить.

В своей голове я вижу Дэра, и он еще совсем ребенок.

Он стоит рядом с кроватью, склонившись над двумя спящими людьми.

Что-то сверкает в его руке, словно вспышка в ночи.

И я пытаюсь сказать ему «нет», остановить его, только бы он не двигался.

Но, конечно же, он меня никогда не услышит.

А затем дикий крик и море крови.

Мой дядя лежит в крови, раскинувшись в своей собственной кровати, а кричит темноволосая женщина.

Я вижу прах в усыпальнице, и на камне выгравировано его имя.

Ричард Уильям Саваж II.

Глаза Дэра, огромные и темные.

В них ужас.

Я делаю резкий вдох и распахиваю глаза, но моя реальность ничуть не лучше видения.

Я больше не в заброшенной клинике: возможно, я никогда там не была.

Я в маленькой, но хорошо обставленной комнатке.

Эта комната застыла во времени.

Все стены здесь увешаны фотографиями Дэра.

Они разные, на некоторых он только учится ползать, а на других он в младших классах, затем в средней школе и, наконец, в университете. Отовсюду он улыбается мне. Пока он был маленьким, он очень много смеялся и вообще был очень улыбчивым, но шло время.

Все больше и больше ужаса и боли.

Они буквально поселились в его глазах.

А затем.

Внезапно.

Темноволосая женщина появляется прямо передо мной. У нее глаза Дэра, и я точно знаю, кто она такая.

Оливия Саваж.

Я не решаюсь подойти к ней, а она смотрит на меня и улыбается.

– Вы здесь, чтобы привести ко мне моего сыночка? – вежливо спрашивает она. – Этого мальчика, который на картинках? Он совершил что-то ужасное, но ему очень жаль.

Я не могу вздохнуть.

Я уставилась на ее лицо, на ее улыбку, на открытую дверь.

Она протягивает мне руку.

И я подхожу, чтобы взяться за нее.

А затем открываю глаза.

Я даже не поняла, что все это время они были закрыты.

Я снова в просторной уборной.

И Эшли Эймз стоит прямо передо мной.

На ее милом лице застыла гримаса раздражения.

Мы никуда не уходили отсюда.

Мы. Никуда. Не. Уходили.

– Господи, да что с тобой такое? О боже, тебе нужна помощь!

Она выскакивает наружу, а я с трудом пытаюсь сделать хотя бы один вдох, из кожи вон лезу, только бы ухватиться за реальность.

Что со мной происходит?

Мне действительно нужна помощь.

Мне нужен Дэр.

Потому что он пережил столько боли, а теперь я делаю ему еще больнее, с каждым днем все больше и больше, по мере того как отталкиваю его от себя.

Он не заслужил этого.

Он не заслужил этого!

Все вокруг вращается.

Все вокруг вращается в бешеном водовороте.

Комната давит на меня со всех сторон, вращаясь с сумасшедшей скоростью, наклоняясь надо мной. Я вот-вот задохнусь. Падаю на пол и ползу к двери, затем тяжелой походкой бреду через весь зал, мимо людей, прямо на веранду, где весь вечер оставался Дэр.

Эшли стоит рядом с ним, рассказывает ему о моем обмороке, и он поворачивается ко мне, на его прекрасном лице застыло выражение страха.

– Дэр… Я…

Слезы брызгами вылетают из моих глаз и стекают по щекам; он берет меня в охапку и поворачивает спиной к Эшли.

– Ты не монстр, – шепчу я, – это не так!

Не оглядываясь назад, он уводит меня прочь.

Прочь из шумной бальной залы.

Подальше от любопытных глаз.

– Я видела все, что случилось с тобой, – шепчу я и утыкаюсь в лацкан его смокинга, прячу там свое заплаканное лицо. – Скажи мне, я сумасшедшая? Я видела, что ты сделал. Я знаю, что твоя мама была еще жива какое-то время после этого. И мне известно, где она находилась.

– Ты не сумасшедшая, – нежно говорит он мне: я не слышала, чтобы он говорил со мной таким мягким тоном, уже долгое время.

Все стены внутри меня рушатся, и я рыдаю.

В следующие несколько минут все происходит, словно в тумане.

Я тянусь поближе к нему.

Он крепко прижимает меня к себе.

Его сладкое дыхание.

Его рубашка накрахмалена и пахнет дождем.

Мускусом.

И мужчиной.

Его руки повсюду вокруг меня.

Твердые.

Сильные.

Идеальные.

Его пухлые губы.

Такие же мягкие, как и прежде.

Его язык касается моего.

Влажный.

С ароматом мяты.

Его сердце тяжело бьется внутри.

Звук кажется громким в темноте.

И я прижимаюсь к его груди еще плотнее.

Я шепчу его имя:

– Дэр, я…

– Пойдем отсюда? – предлагает он. – Давай забудем об этом обо всем.

Так мы и поступаем.

Глава 23

Он берет меня за руку, и я следую за ним.

Потому что я готова идти с ним хоть на край света.

Теперь я точно это знаю и немедленно говорю ему об этом.

Он пристально смотрит на меня, и мне кажется, что я вижу черные воронки смерчей в его глазах.

Дэр подхватывает меня на руки, и красный шелк платья нежно стекает вдоль моего тела. Он несет меня через темные коридоры Уитли.

Его комната мрачная, и от каждого предмета в ней веет мужественностью, большая кровать выделяется на фоне стены. Мы падаем на нее вдвоем, и он тут же запускает руку под мою голову, едва я касаюсь подушки.

Мы скидываем с себя одежду, ощущая прикосновения наших тел, кожа горячая, пылающая, а мы – живые.

Я жива.

Дэр живет свободой.

И он, и я – мы вместе вдыхаем дух этой свободы, его пальцы ласкают меня, впиваются в меня, проникают глубоко внутрь, и я делаю резкий глоток воздуха, содрогаясь всем телом.

– Я… да, – бормочу я прямо в его ухо.

Будь проклята последовательность.

Мне плевать на то, кто он такой.

Он здесь, со мной.

В его присутствии все мои чувства обостряются.

Я хочу его.

Он хочет меня.

Так пусть же он возьмет меня.

Я не чувствую никакой боли.

Он внутри меня, он заполняет меня целиком, и его руки…

Он может творить ими магию.

Его губы.

Они вдыхают в меня жизнь.

Наполняют меня.

Создают новую меня.

В темноте я называю его имя.

А он произносит мое.

Меня опьяняют звуки, что слетают с наших губ, ритм и синхронность движений.

Его сердце бьется в такт.

Мы настолько живы, насколько вообще можно быть живыми.

Мы вместе.

Наши руки и ноги плотно сплелись.

Наши взгляды пересекаются, и мы сливаемся воедино.

Он смотрит прямо мне в душу, проникая внутрь.

А затем обратно.

Я крепко сжимаю его плечи.

Чтобы он был как можно ближе ко мне.

Дэр вздрагивает.

Лунный свет проливается на наши тела сквозь оконное стекло.

На мою кожу.

И на его тоже.

Его глаза, обрамленные густыми черными ресницами, закрываются.

Он засыпает.

Но посреди ночи он просыпается, и мы опять вместе, наши души и тела снова сливаются воедино, а потом снова и снова.

Каждый раз все играет новыми красками.

Каждый раз полон благоговейного трепета, наши обнаженные души открываются навстречу друг другу, каждый раз по-своему потрясающий.

Утром, когда я просыпаюсь, ослепительный солнечный свет обволакивает тело Дэра своими сияющими лучами. Но теперь его взгляд устремлен куда-то в сторону. В нем поселился стыд, а на сердце – вина.

– Теперь она мертва, – говорит мне Дэр, когда я спрашиваю о его маме, – но она не погибла вместе с Ричардом.

Но я спрашиваю у него совсем не о Ричарде.

Я не прошу Дэра еще раз озвучить то, что я и так знаю.

Он убил своего отчима.

И это свело его мать с ума.

– Теперь ты понимаешь, почему я не заслуживаю тебя? – спрашивает он, и в его голосе столько пронзительной хрупкости.

«Ты лучше, чем я того заслуживаю».

Он уже говорил мне это раньше, раз за разом, а я никогда не понимала, что именно он имеет в виду.

Теперь же я все знаю, но он все так же неправ. Я совсем не лучше, чем он того заслуживает, ни в коей мере, он очень сильно ошибается.

Дэр садится в постели, выпрямляясь в ровную струну.

– Поехали со мной, – внезапно говорит он, – давай покинем это место навсегда. Тебе не обязательно быть здесь, чтобы оправиться. Вместе мы найдем мир и спокойствие где угодно. Давай уедем вдвоем, Калла.

Но я ничего не отвечаю, и он расценивает мое молчание как вполне очевидный ответ, от чего его лицо в момент мрачнеет.

– Ты еще не готова уезжать, – понимает он.

– Дело не в этом, – медленно отвечаю я, – я бы уехала с тобой… если бы здесь больше не осталось ничего, что я должна знать. Разве это был твой единственный секрет, Дэр? – Мои ладони скользят по его груди, останавливаясь там, где бьется его сердце, бьется для меня одной. – Разве это было то самое, что ты скрывал от меня?

Он отрицательно качает головой:

– Нет.

– Есть что-то еще?

Он кивает.

Комната снова начинает вращаться вокруг меня, набирая обороты, и я убираю руки.

Я падаю.

Падаю.

И я не знаю, где мне предстоит приземлиться.

Вся жизнь – театр, а люди в ней – лживые актеры.

Жребий уже брошен.

Уже брошен.

Истина.

Она где-то совсем близко.

Тьма сгущается.

Эта истина мне совсем не понравится.

Я чувствую это.

Мы все исполняем разные роли, и я сыграю свою блестяще.

Но в чем она, эта истина?

Я пытаюсь сконцентрироваться.

Я размышляю.

Я обязательно разгадаю его тайну.

Мы все немного безумны, разве не так?

Да.

Глава 24

Между мной и Дэром все изменилось.

Он все еще мой Дэр.

Мы, как и прежде, принадлежим друг другу, и он, как и прежде, очень дорог мне.

Но теперь он закрывается от меня, словно ждет, что в любой момент может произойти нечто ужасное.

Словно явится следующий всадник апокалипсиса.

Это сильно усложняет мое существование, и, несмотря на то что мы проводим вместе одну ночь за другой, я чувствую, как он отдаляется от меня. Этого вполне достаточно, чтобы поселить в моем сердце панику.

За ужином он пристально наблюдает за мной.

Каждый день мы вместе гуляем по саду.

Он постоянно рисует меня.

Он меня любит.

Но я не могу избавиться от ощущения, что вижу в его глазах нечто, что он хочет спрятать глубоко внутри, чем он не желает со мной делиться.

– Еще не время, – отвечает он мне каждый раз, когда я спрашиваю его об этом, – но скоро ты сама все узнаешь.

Мне кажется, что постепенно я должна идти на поправку.

Я должна почувствовать себя лучше.

Но ничего не происходит.

И чем больше я думаю об этом, тем яснее вырисовывается в моей голове причина.

Поэтому, когда я возвращаюсь в свою комнату, выпив чашку послеобеденного чая, я точно знаю, чем я займусь. Нечто, что я уже долгое время откладывала на потом, нечто, что тянет мое сердце к земле, повиснув на нем тяжелым грузом.

– Финн, – громко зову я своего брата, и в ту же секунду он возникает рядом со мной.

Он улыбается мне своей кривой усмешкой, и мне кажется, что мое сердце вот-вот треснет от того, что мне прямо сейчас придется сделать.

– Я больше не хочу тебя видеть, – грустно сообщаю я ему, и он отводит взгляд в сторону.

– Я знаю.

– Как я буду жить без тебя? – задаю я вопрос вполголоса, беря его за руку.

Его кожа совсем бледная, и я узнаю эту веснушку на одной из костяшек его пальцев. Она появилась у него, когда нам обоим было по пять.

Он лишь пожимает плечами, пытаясь вести себя так, будто ничего не случилось, но, к сожалению, мы оба понимаем ужасающую важность этого момента.

– Я не знаю, Калла. А что делают все остальные люди без меня? – Он снова улыбается мне, а я разражаюсь рыданиями, потому что не могу поступить иначе.

Потому что он – вторая половина моей души, но мне нужно сохранять здравомыслие.

– Не плачь, – мягко произносит он, поглаживая меня по спине, – все будет хорошо. Все будет в полном порядке.

– Не будет, – всхлипываю я сквозь слезы, – вокруг так много вещей, которые я не понимаю, и мне ни за что не разобраться со всем этим без тебя.

На этот раз он смеется над моими словами и поднимается на ноги, золотистая прядь волос упала ему на глаза.

– Это абсурд, – весело отрицает он, и от смеха его голос становится совсем тоненьким, – ты можешь все, что сама захочешь, Калла.

– Я не могу долго прощаться с тобой, – говорю я, и он прекрасно понимает, что я полностью права, – каждое сказанное слово как будто отдирает новый пластырь с моего сердца.

– Так просто прекрати разговаривать со мной, – произносит он, не глядя мне в глаза, а пристально исследуя мою душу, – ты моя сестра, и навсегда ею останешься. Мне не нужно постоянно находиться с тобой рядом, чтобы доказать это тебе.

Я закрываю глаза.

– Я не могу.

Его рука накрывает сверху мою.

– Нет, ты можешь.

Между нами воцаряется молчание. Его ладонь такая холодная!

Она такая холодная, потому что он мертв.

– Спи спокойно, милый Финн, – шепчу я, – сладких снов.

Перед моим внутренним взором проносится его надгробный камень, стрекоза, могила.

Его рука исчезает.

Я открываю глаза.

Я осталась одна.

Я беру в руки ручку и лист бумаги и берусь за новое письмо для моего отца. Не знаю, зачем я снова делаю это, потому что все равно не получу от него ответа.

Но я пишу его, не останавливаясь, и когда оно наконец закончено, я отдаю его в руки Сабине.

– На этот раз вы ведь отправите его, правда? – спрашиваю я.

Она кивает:

– Оно отправится к своему адресату утром. А пока я сделаю тебе чай, дитя. И принесу его тебе в гостиную.

Я остаюсь наедине с собой, но вдруг ко мне приходит посетитель.

Это отец Томас.

Джонс сопровождает его в комнату, и я улыбаюсь.

– Рада видеть вас, отец. – Мои слова абсолютно искренни.

Он садится рядом со мной в лучах послеобеденного солнца. Его присутствие успокаивает меня, и я стараюсь впитать это ощущение, насколько это вообще возможно.

Он любуется видом за окном, садом, статуями, цветами и дорожками.

– Тебе здесь нравится? – бегло спрашивает он, и я качаю головой.

– Нет. Думала, что привыкну со временем, но так и не смогла.

Отец Томас улыбается.

– Да, это место немного пугает, – соглашается он, – находиться здесь все время – наслаждение не для всех. Возможно, настало время уехать отсюда, дитя.

Я отвожу взгляд.

– Я знаю. Но я понятия не имею, куда мне ехать.

Священник высоко поднимает голову, солнечные блики сияют в его глазах.

– Отправляйся домой, дитя.

Дом.

Это то место, где воспоминания пожирают меня изнутри. Где до сих пор хранятся обувь Финна, его дневники, где по-прежнему не заправлена его постель в ожидании возвращения своего хозяина, все его вещи, которыми он больше никогда не воспользуется.

Дом – это место, которому навсегда суждено оставаться в плену смерти.

– Возможно, – вполголоса произношу я.

Он снова улыбается.

– Позволь мне помолиться вместе с тобой, прежде чем я уйду.

Я киваю, и он опускает ладонь мне на голову.

– Через это святое помазание благослови Бог тебя всей своей любовью и сочувствием во имя Святого Духа. Да освободит тебя Всевышний от грехов твоих, да спасет он твою душу, и вознесет тебя в царствие небесное, когда придет время.

Он убирает руку.

– Аминь.

– Аминь, – бормочу я в ответ.

Я выхожу проводить отца Томаса, и он машет мне рукой из отъезжающей машины.

А затем я отправляюсь на прогулку по территории поместья, потому что Дэра сейчас здесь нет, а мне нечем заняться.

Усыпальницы безмолвствуют, листва садов словно застыла, безветренно. И вдруг…

Я вижу того парня в толстовке.

Он стоит рядом с ограждением, оставаясь при этом на территории поместья.

И его голова наклонена ровно настолько, чтобы я не могла разглядеть его лицо.

Я делаю шаг к нему. Он делает ответный шаг в мою сторону.

Его лицо все еще находится в тени, на сколько бы шагов я к нему ни приблизилась.

Еще один шаг.

Затем еще.

Он останавливается.

– Кто ты такой? – выкрикиваю я, и мои слова разносит по округе ветер.

Он приподнимает голову, но ничего не говорит, хотя издает какой-то низкий рык.

– Чего ты хочешь?

Он спокоен, его голова низко опущена. Одна его рука взмывает в воздух.

Его указательный палец замер, указывая на меня.

Ему нужна я.

Я мчусь в сторону дома без оглядки.

Глава 25

Я чувствую, что пришла пора возвращаться домой.

Это ощущение стало тянуть меня к земле тяжелым грузом.

Я не чувствую себя в безопасности, находясь здесь.

Но несмотря на это, я не могу оставить Дэра.

Я не могу бросить его одного, потому что он мой.

Дэр, которого показывает мне мир, сильно отличается от моего Дэра, от того, в объятиях которого я становлюсь собой. И все равно я продолжаю чувствовать, что у него остались от меня тайны: это ощущение проникает сквозь мою кожу, пронизывает насквозь все кости, и ему ни за что не удастся скрыть это.

Мне до боли хочется, чтобы он открыл мне свое сердце, чтобы полностью доверился мне, но этого до сих пор не произошло. Между нами осталось нечто, что до сих пор мне неизвестно… вопрос, который все еще остается без ответа.

И мне нужно его найти.

Мне удается зайти не так уж далеко, когда Сабина догоняет меня.

Это выглядит так, словно она давно ждала встречи со мной.

– Пришло время еще раз сделать расклад на тебя, – говорит она мне так, будто сейчас совсем не час ночи а это нечто совершенно обыденное.

Я начинаю мотать головой, но она не хочет ничего слышать.

– Это очень важно! – настаивает она.

Ее крючковатые пальцы впиваются в мою кожу, а длинные ногти, кажется, вот-вот прорвут мышцы. Я позволяю ей отвести меня в ее покои, где царит полная тьма и только луч лунного света падает на стол.

Карты, как и прежде, уже разложены на столе, формируя тот же самый странный крест. Золотая краска, которой они покрыты, ярко сияет в ночи.

– Вы решили начать без меня? – мягко заключаю я.

Она бросает на меня взгляд и садится за стол.

– Я читаю их каждый день, – подтверждает она, – но недавно, в ту ночь, когда состоялась вечеринка, они изменились.

Той ночью, когда я была вместе с Дэром.

Той ночью, когда я открыла его прошлое.

Естественно.

Все изменилось той ночью.

Я и сама это почувствовала.

– Вытяни карту, – говорит она мне, – вот эту, сверху.

Я так и делаю. Поверхность под моими пальцами прохладная.

Передо мной появляется священник на фоне витражного окна.

– Иерофант, – шепчет Сабина, – учитель. Это значит, что теперь ты должна меня слушать. Пришло время получать новые знания.

– Чему вы хотите меня научить? – спрашиваю я едва слышно.

Меня сильно пугают ее интонация, эти карты и все место в целом. Я совершила ошибку, приняв решение остаться здесь. Теперь я это отчетливо понимаю.

На дороге была развилка, и я выбрала неверное направление.

– Я должна научить тебя тому, что тебе нужно знать. Твоя мама не позволила бы мне сделать этого, но ее больше нет. Ты осталась среди живых, поэтому должна научиться у меня, дитя.

Господи. Все становится все более и более странным. Я начинаю подниматься со своего места.

– Мне уже нужно ложиться спать, – говорю я ей, – все, что происходит здесь, слишком странно для меня.

– Сядь! – громко приказывает Сабина, в ее голосе чувствуется сила, и с ней невозможно поспорить.

Я опускаюсь обратно.

Я ничего не могу с этим поделать.

Сабина склоняется над картами, быстро переводя взгляд с одной на другую, я буквально вижу, как бегают ее глаза туда-сюда, все быстрее и быстрее, словно она спит и видит сон.

Наконец она смотрит на меня.

– Твое подсознание – это дар, но ты должна извлекать пользу из него, познавать разные вещи с его помощью, иначе сойдешь с ума.

Ее слова лишены какого-либо здравого смысла.

Я пристально смотрю на нее, мое лицо выражает полное непонимание происходящего.

В ее глазах тысяча жизней.

Я вглядываюсь в них, смотрю в ее душу цыганки, и вижу, что она уверена в своих словах.

– Это такая же большая часть нашей жизни, как ветер или солнце, – говорит она своим хриплым от старости голосом, – и в этом нет ничего странного или ненормального. Мы просто знаем правду, в то время как от остальных она скрыта.

Она замолкает и смотрит в окно на чернеющие в темноте стебли трав, покачивающиеся, словно волны, под порывами ветра, на раскинувшиеся повсюду мхи.

– Ты можешь видеть некоторые вещи, – наконец заявляет она, – разные мелочи, которые порой могут показаться сном. Возможно, после таких видений тебя тошнит или начинает болеть голова. Или тебе кажется, что ты сходишь с ума. Но последнее неправда.

Усыпальницы.

Комната родителей Дэра.

Психиатрическая лечебница и мать Дэра.

Я пытаюсь скрыть свое выражение лица, но Сабина успевает его уловить и улыбается во весь рот своими жуткими зубами.

– Вот видишь. Ты отлично понимаешь, что я имею в виду.

– Я не… это не… этого не может быть.

Она высоко поднимает голову.

– Твои видения очень важны. Даже когда ты не спишь.

Мне хочется закричать от безумия всего происходящего, потому что кажется, будто это все – какой-то кошмарный сон.

– Зачем я здесь? – Я спрашиваю ее, потому что постоянно чувствую, что для этого есть какая-то более грандиозная причина.

– Чтобы выздороветь, – отвечает она, но я знаю, что за этим стоит нечто большее.

Она протягивает мне подвеску. Она сияет золотом в ночном свете, медальон с выгравированным на передней части цветком. Цветком каллы.

Я пытаюсь его открыть, но замок не поддается.

– Пусть это будет твоим секретом, – говорит Сабина, ее глаза странно переливаются, и в них есть какое-то тайное знание.

– Но почему у меня должны быть секреты?

– Потому что у нас нет выбора, – потусторонним голосом произносит она, – потому что нам приходится платить за грехи тех, кто пришел на эту землю раньше нас.

Со вздохом я покидаю ее комнату и возвращаюсь к себе. Несмотря на то что это не в моих правилах, я надеваю подаренный ею кулон, прежде чем лечь спать, он ложится мне на грудь, и я стремительно проваливаюсь в сон.

И это первый раз, когда она является ко мне во сне.

Оливия.

Мать Дэра.

На ней белая ночная рубашка, которая напоминает прозрачную дымку. Она стоит у окна.

Ее волосы ниспадают на спину, они влажные, она выглядит худой и хрупкой.

Женщина поворачивается и смотрит на меня глазами Дэра, такими же пронзительно печальными.

– Я не знаю, где я, – шепчет она, умоляя о помощи, – я не понимаю.

Она отворачивается к окну и смотрит вдаль, на море.

Позади нас плещутся волны.

Фотографии Дэра закрывают почти все стены. На них запечатлены периоды всей его жизни, от младенчества до юности.

Она окидывает их долгим взглядом.

– Ты можешь привести его сюда, ко мне?

Я бы хотела ответить ей, но не могу.

Мои губы как будто онемели.

Мои слова превратились в лед.

И мне никак не удается растопить их.

Так же, как не удастся привести к ней Дэра.

Спаси меня, и я спасу тебя.

Я просыпаюсь в полном одиночестве.

– Финн, – зову я, отчаянно мечтая о том, чтобы он успокоил меня, но не получаю никакого ответа.

«Однажды наступит день, когда я больше не отвечу тебе», – сказал он как-то раз. Неужели этот день наступил?

Луч лунного света падает на мой прикроватный столик, он ставит акцент на коробке чая, которую подарила мне Сабина. Я беру немного этого чая, собираясь приготовить себе чашечку.

Мне нужно успокоиться.

Должен же быть выход.

Чай вводит меня в забытье, и я засыпаю на несколько долгих часов. Когда я наконец просыпаюсь, уже за полдень. Я сразу же отправляюсь в библиотеку, где меня и находит Сабина.

– Ты не забыла надеть медальон перед сном? – спрашивает она.

Я отвечаю ей раздраженным взглядом.

– Мне снилась Оливия Саваж. Это все, что вам нужно было услышать?

Лицо Сабины приобретает какое-то странное выражение, но я не могу понять, что оно означает.

– Что тебе снилось?

– Не так уж много, – признаюсь я, – просто ее лицо. По всем стенам у нее были развешаны фотографии Дэра. И из окна было видно море. Это выглядело так, словно она не знает, где Дэр. Она все время просит, чтобы я привела его к ней.

Она кивает, очевидно, удовлетворенная моим ответом:

– Этого достаточно для первого раза.

– В каком смысле достаточно?

Но почему-то я сама пугаюсь заданного вопроса.

– Сегодня тебе пришло письмо, – говорит она мне и протягивает помятый конверт.

Я обрываю край, чтобы вскрыть его, и обнаруживаю лист бумаги, это почерк моего отца.

«Настало время возвращаться домой», – вот и все, что он мне написал.

Я думаю, он прав.

Уже скоро.

Скоро я вернусь домой.

Я оставляю Сабину в ее комнате и отправляюсь искать Дэра.

Я нахожу его в тайном саду. Он совершенно один.

Мое сердце подпрыгивает от одного его вида, от того, как дерзко он опирается на статую ангела, как на секунду увеличиваются его глаза, когда он видит меня. Едва сдерживаю желание броситься в его объятия, но я не делаю этого, потому что я вижу, как меняется выражение его глаз, теплоту сменяет холод.

– Что ты здесь делаешь? – спрашивает он, будто закрываясь от меня.

Волнение поднимается волной внутри меня.

– Искала тебя.

– Я – плохой вариант для тебя, – произносит он, – может быть, тебе стоит перестать искать встреч со мной.

Мне кажется, от этих слов у меня вот-вот случится сердечный приступ.

– Никогда.

На его лице появляется выражение нерешительности.

– Тебе было бы неплохо позволить мне самой решать, что будет лучше для меня, – добавляю я.

Он грустно смотрит на меня.

– Я не могу. Тебе неизвестна вся правда.

– Так открой мне ее.

– Этого я тоже не могу сделать.

Мы в тупике, на той самой развилке дороги.

От нее отходят две тропинки, и я каждый раз выбираю неправильную.

– Ты сломаешь меня, – вспоминаю я предостережение Сабины.

Дэр закрывает глаза и кивает.

– Что это значит? – отрывисто спрашиваю я.

В глазах Дэра я вижу боль, очень много боли.

Это та боль, которую невозможно спрятать в закоулках своей души, которая просто не уместится ни в одном сердце.

– Я хочу, чтобы ты знала, – говорит он, и каждое отдельное слово будто режет меня честностью.

– Но рассказать мне сам ты не можешь? – догадываюсь я, и он кивает:

– Пока нет. Но ты обязательно дойдешь до всего сама. Все должно идти в правильном порядке.

Правильный порядок.

Пресловутый порядок.

Я ненавижу порядок.

«Все должно идти своим чередом, Калла. Как ты этого не поймешь? Почему ты не понимаешь этого?»

Я помню, как в слезах выкрикивал мне эти слова Финн когда-то. Но когда это было – я вспомнить не могу.

Время становится расплывчатым для меня, растекается, расфокусируется, и я больше ничего не понимаю.

Я стою посреди утесов, я смотрю в океан, но в то же время я ничего из этого не делаю.

Мне казалось, что это был Финн.

Но на самом деле это была я.

Помятые автомобили.

Кровь.

Сирены.

Тьма.

Спи спокойно, милый Финн. Сладких снов. Сладких снов.

Защити меня, святой Михаил.

Помоги мне.

Мое сознание не может вынести этого потрясения.

Оно не выдерживает всех изгибов линии моей судьбы.

Мое сознание – это эластичный пластырь.

И он вот-вот порвется.

Он станет твоим концом, дитя.

Это первое, что имеет хоть какой-то смысл.

Глава 26

Я сижу в комнате Оливии, ее медальон покоится на моей ладони.

Он мерцает нежным золотым сиянием и выглядит совсем как в реальности.

Я концентрируюсь на нем, на этом изящно выгравированном цветке каллы.

Что он означает? Символизирует ли он что-то в моей судьбе? Или это какие-то силы иронизируют надо мной? А может, это все просто совпадение.

Но мне пора привыкнуть к тому, что в этом доме ничто не случайно. Мне нужно с этим смириться.

Солнечный свет просачивается в комнату сквозь полупрозрачные занавески, становясь приглушенным, рассеиваясь по всему помещению. Я вращаю в руке подвеску, любуясь ее сиянием, наблюдая за тем, как появляется и исчезает цветок каллы.

Туда и обратно.

И снова.

Я вижу ее перед собой.

Оливию.

Ее светлое лицо.

Она стоит прямо передо мной.

– Ты можешь привести его ко мне? – спрашивает она, звуки ее голоса мягко расходятся волнами по воздуху. – Это все, что я хочу знать.

Я в замешательстве. Оно зарождается внутри меня, нарастает, выплескивается наружу, опутывает меня со всех сторон.

Могу ли я?

– Не знаю, – честно отвечаю ей я, – а где мы находимся?

Я заинтригована всем происходящим, но я так и не получаю ответа, потому что видение заканчивается, и к горлу снова подступает тошнота, как всегда в таких ситуациях.

Когда возвращаюсь в сознание, я обнаруживаю себя стоящей на четвереньках, комната вращается вокруг меня, словно сумасшедшая карусель, но постепенно она останавливается, возвращая меня в реальность.

Как только снова обретаю способность двигаться, я, пошатываясь, возвращаюсь в свою комнату и готовлю себе чашку чая, подаренного Сабиной, потому что он успокаивает меня. Это единственное, что оказывает на меня такой эффект.

За ужином Дэр опять играет для нас на пианино, звук его мелодии нежной струей разносится по воздуху.

– Время здесь так быстро несется, – пытаюсь я завести светскую беседу с Элеанорой.

Делаю глоток чая из уже новой кружки: кажется, последнее время чаепития занимают все мое время. Мне сложно сфокусироваться на реальности, а это помогает мне сохранить ясность ума.

Элеанора поднимает одну бровь, но предпочитает не спорить со мной.

– Время – твой враг, Калла. – Это все, что она отвечает мне.

Я ставлю чашку на стол и внимательно вглядываюсь в ее содержимое: кажется, что чайные листы образуют на дне форму вопросительного знака. Я зачарованно смотрю на это в упор, пока не приходит Джонс и не забирает чашку.

Ночью мне снова снится сон.

Но на этот раз в моих мрачных грезах мне является не Оливия. Мне снятся моя мама, Финн и отец, а еще Дэр.

Темная ночь, холодная земля.

Это то, о чем я думаю, когда мы втроем заваливаемся в машину: Финн, наш папа и я.

Кто-то хочет поймать нас.

Но это невозможно.

Потому что мы живем на самой вершине холма.

Там больше никого нет, кроме нас.

Мой телефон лежит у меня на коленях.

Раздается крик моей мамы.

Дэр поднимается вверх по горе и идет к нам. Он весь в крови.

Все вокруг становится черным.

Я ничего не знаю.

Я просыпаюсь, бормоча что-то себе под нос, и проходит около минуты, прежде чем мои слова становятся различимыми и обретают некую взаимосвязь.

«Темная ночь, холодная земля».

Не знаю, что могла бы значить эта фраза.

Все, что мне известно, так это то, что я кролик, а Уитли – моя нора, и я падаю, падаю, падаю вниз.

Я начинаю бояться темноты, потому что мне кажется, что за окном кто-то рычит.

Мое одиночество навевает еще больший ужас, поэтому я подскакиваю с кровати, словно пуля.

Я прокладываю свой путь через пустынные коридоры, направляясь в комнату Дэра.

Я ожидаю, что он прогонит меня, но этого не происходит.

Он лежит на смятых простынях, завернувшись в несколько одеял, но он совсем не удивлен, увидев меня на пороге своей спальни.

Вместо этого он раскрывает мне свои объятия.

– Иди ко мне, – говорит он.

Так я и делаю.

* * *

Голос Сабины убаюкивает меня, приносит покой и умиротворение.

– Это должно было случиться, – говорит она мне, но я не могу понять, что она имеет в виду.

– О чем вы? – спрашиваю я, и мой голос звучит очень хрупко, как у ребенка.

Наверное, это пробивается сквозь все пережитое горе моя невинность, это вызывает улыбку у Сабины.

– Обо всем.

– Я здесь по какой-то причине? – снова задаю вопрос я, хотя, если честно, ответ мне уже известен.

– Да, – кивает она, – так и есть. Но ты придешь к этому сама.

– А вы мне поможете в этом?

Она опять кивает мне:

– Я уже помогаю, дитя. Уже помогаю.

Она протягивает мне чашку чая, и я охотно беру ее обеими руками.

– Вы, случайно, не добавляли туда валиум? – спрашиваю я полушутя, и она улыбается в ответ.

– Нет.

– А можно добавить?

Она снова улыбается.

– Он тебе не нужен.

Я бы хотела позволить себе не согласиться, но не могу.

– Разгадка уже близко, дитя. Будь готова к ней.

Я бы и рада подготовиться, но это очень тяжело, потому что я не имею никакого представления, чего ждать.

Так и проходят все мои дни: я сижу с Элеанорой, если она просит меня об этом, провожу ночи с Дэром.

Днем он безразличен, холоден и надменен, но ночью кардинально изменяется.

Он становится нежным, теплым. По ночам он полностью мой.

В ночи я свободен.

Nocte liber sum.

Сегодня ночью он дожидается моего появления.

Сегодня ночью он лежит рядом со мной, приподнявшись на локте, любуясь мной.

– Ты всегда была моей, – говорит он, его голос низкий, бархатный, – еще до того, как мы друг друга узнали.

Он целует меня раньше, чем я успеваю что-то ответить, прежде чем говорю, что он тоже мой и был моим всегда. Я вздыхаю, и он жадно впивается в мои губы. Они такие мягкие, а руки, наоборот, крепкие и сильные, и я хочу остаться с ним в этой постели навечно.

Впервые за все время, проведенное в этом поместье, я просто засыпаю в его объятиях. Звук его дыхания и биение сердца – лучшая колыбельная для меня.

Но объятия Дэра не могут защитить меня от видений.

Как всегда, вокруг море крови, но это не моя кровь.

Это не кровь Финна.

И не кровь Дэра.

Передо мной снова вырастает силуэт Оливии, она смотрит на меня с укоризной.

Я изумленно наблюдаю за ней.

– Что вы здесь делаете?

Она отвечает мне долгим взглядом.

– Что ты делаешь здесь? Тебе не место рядом с ним.

– Почему же, – спорю я с ней, – мы должны быть вместе.

– Ты не заслуживаешь его, – шепчет она, ее лицо становится кипельно-белым, – ты станешь его концом.

– Почему вы считаете, что я стану его концом? – Я перехожу на крик. – Я и мухи не обижу! Я никому ни разу в жизни не причинила вреда!

– Это не так, – легко отмахивается.

Тут же перед моими глазами встают скалы, которые находятся рядом с моим домом. В ущелье лежит помятая, словно кусок бумаги, машина моей мамы. Вокруг кровь, вокруг крики, оба мертвы.

– Я позвонила моей маме, – вспоминаю я, – из-за меня они вместе с моим братом разбились.

Оливия пристально смотрит на меня.

– Ты в плену своего прошлого, и тебе никогда из него не выбраться.

– Проснись, Калла, проснись!

На этот раз передо мной Дэр, он бормочет мне в самое ухо, крепко вцепившись пальцами в мою руку, слишком крепко. Я корчу недовольную гримасу и отворачиваюсь.

– Почему ты сказала это? – требовательно спрашивает он, а в его глазах словно зарождаются темные вихри.

Вокруг его пояса обмотана простыня, а торс обнажен.

– Сказала что? – непонимающе произношу я, экстренное пробуждение разбудило мое тело, но мозг еще наполняют сонные тучи.

– Что ты в плену своего прошлого, – резко отвечает он, – моя мама часто использовала эту фразу.

Я мотаю головой из стороны в сторону, очень медленно.

– Не знаю, почему я это сказала.

Я не решаюсь рассказать ему о том, что видела его мать во сне.

Он подумает, что я сумасшедшая.

И он будет прав.

Дэр отстраняется от меня, и моментально я чувствую, как по коже расползается холодок.

– Что происходит, Калла? – спрашивает он, перед моими глазами только его спина, он сидит на другой половине кровати, не глядя на меня. – Что тебе известно?

Я не умею врать, поэтому решаю даже не пытаться.

Пусть будет проклята последовательность.

– Я знаю, что все хотят получить от меня какой-то ответ. Но все, что мне известно, – так это то, что я нахожусь здесь по какой-то причине.

Дэр смотрит на меня из-за плеча, его лицо выражает неизвестные мне чувства.

– Я так устала чувствовать себя безумной, – признаюсь я ему, – это и есть ответ? Это то самое, чего все вокруг так ждут? Чтобы я призналась вам всем, что я сумасшедшая?

Он качает головой и вздыхает.

– Ты лжешь мне? – не отступаю я, и он пальцами убирает волосы с моего лица.

– Нет.

– Тайны – это то же, что и ложь, – говорю ему я.

Он отводит взгляд, потому что он и сам это прекрасно знает.

Глава 27

С каждым днем я все больше и больше убеждаюсь в том, что мое здравомыслие ускользает от меня.

Каждый день Сабина пытается убедить меня в том, что на самом деле это не так.

– Закрой глаза, – приказывает она мне, и я послушно выполняю ее просьбу.

Она берет меня за руку, и я чувствую прикосновение ее сухой ладони, маленькой, сморщенной, я пытаюсь впитать ее тепло своей кожей.

– Представь себе место, где ты видела Оливию, – продолжает она.

Я делаю так, как она велит.

Я слышу шум океанских волн, вижу фотографии Дэра, развешанные по стенам, ее тонкую ночную рубашку, ее мягкое выражение лица, округлого, но с заостренным подбородком. В ее голосе звучит упрек.

– Приведи его ко мне, – приказывает она мне.

– Где вы? – спрашиваю я.

– Я рядом, – загадочно отвечает она.

– Почему вы не можете просто сказать мне?

Она встряхивает головой, и на ее лице появляется выражение глубочайшей печали.

– Нет, ты должна дойти до всего сама.

Я чувствую себя такой беспомощной и напуганной, и это чувство возрастает все выше и выше, словно какая-то страшная башня.

– Я не могу дойти до этого сама, – почти кричу я ей в отчаянии, – в этом-то вся проблема. Вы мертвы. Я не знаю, где вы находитесь.

– Ты можешь, – убеждает меня она, – ты должна. Энергия не может быть уничтожена. Я повсюду.

Я крепко смыкаю веки, и как только я делаю это, образ разлетается на тысячу сияющих частиц и исчезает.

Я снова оказываюсь в машине.

Финн рядом со мной, как и мой отец.

– Если я собираюсь сделать это, то за рулем должна быть я.

Так мы съезжаем вниз по холму.

И моя мама…

Моя мама.

Темная ночь, холодная земля.

Слова превращаются в шепот и сливаются воедино, становясь одним неразличимым целым, а я не могу ничего понять.

Я смотрю на Оливию.

– Но в ту ночь все было совсем не так.

В ответ она кивает, в ее глазах вселенская печаль, а затем они превращаются в две светящиеся фары.

Я резко дергаюсь в ужасе и широко распахиваю глаза.

Сабина уже сидит рядом со мной, застыв в ожидании: в ожидании ответов.

Но все, что у меня есть, – это вопросы.

И полное непонимание происходящего.

И окружающая меня со всех сторон ложь.

– В ту ночь все было совсем не так.

Сабина все еще ждет, исследуя меня своими темными глазами.

– Ты видела Оливию?

Я киваю, потому что я ее действительно видела.

– Что ее окружало? Море? Там было что-нибудь еще?

Я мотаю головой:

– Нет. Она просто стояла передо мной.

Сабина что-то кудахчет себе под нос, она терпелива.

– Тебе нужно открыть свое сознание, Калла. Позволь энергии проникнуть в тебя.

Как сказать ей о том, что я пыталась? Но когда я делала это, каждый раз происходила какая-то чертовщина.

Ложь.

Но я киваю, ведь что еще я могу сделать?

Им нужно, чтобы я сама выстроила всю картину у себя в голове.

Оливия пропала без вести.

И я тоже.

Это не может быть правдой.

Потому что сны не являются правдой.

– Твои сны – правда, – говорит Сабина, словно отвечая на мысли, которые крутятся у меня в голове, – через сны твое сознание ведет тебя к свету. Следуй за ним, Калла.

Но единственный, за кем я готова следовать до конца своих дней, – это Дэр. Он находит меня, и мы вместе проходим через залы, выходим на свежий воздух и отправляемся на прогулку по саду, постепенно приближаясь к нашему особому месту.

К тайному саду.

Ангелы уставились на нас сверху своими пустыми глазницами. Я падаю в объятия Дэра.

Он такой теплый.

Такой сильный. Такой сильный!

Он рядом со мной, он настоящий.

– То, что происходит сейчас, реально? – спрашиваю я его, потому что иногда не могу уловить разницу между сном и явью.

Он приподнимает мой подбородок, подталкивая его вверх одним пальцем, заставляя меня посмотреть в небо. В его глазах я вижу укор, они режут мою душу вдоль и поперек, прожигают меня насквозь.

Я касаюсь щекой его ладони.

А он поглаживает меня по голове.

– Я реален, – шепчет он мне на ухо сквозь толщу моих волос, – и ты тоже.

Мы стоим под стекающими вниз солнечными лучами.

У нас нет ни единого повода бояться.

Ведь так?

Дэр целует меня, и его губы похожи на солнечный свет. А когда он дотрагивается до меня, его пальцы напоминают лунное сияние. Прямо сейчас где-то в мире наступает ночь, а в ночи каждый обретает свободу.

Мы мчимся вместе сквозь вселенную, словно неразлучные звезды.

Стоя под покровом беседки.

Вдали от чужих взглядов.

Вдали от всего.

Только мы.

Наша кожа нагрелась.

Наши губы жаждут друг друга.

Мы здесь совсем одни.

И только чертовы ангелы бесстыдно смотрят на нас сверху.

– Эти ангелы пугают меня, – шепчу я Дэру, прижимая его к себе изо всех сил.

Он крепко держит меня в объятиях.

– Понимаю, – отвечает он, – интересно, почему это происходит?

– Не знаю, – говорю я, и это чистая правда, – может быть, дело в их глазах? Иногда кажется, что они все видят.

– Самое главное, что я вижу тебя, – произносит он, и тьма его глаз прожигает меня насквозь.

Черные. Черные.

Они черные, как ночная тьма.

– Ты всегда будешь… – бормочу я, ощущая своими губами его соленую шею, а мои пальцы находят ЖИВИ СВОБОДНО на его спине, как бы продолжая мое утверждение.

– Да, – обещает мне он.

– Repromissionem? – спрашиваю я. – Это на латыни.

– Я знаю.

Глава 28

На кухне удивительно светло. Я беру рогалик и сажусь на стул, пока Сабина занята приготовлением пищи.

– Разве здесь нет поваров? – спрашиваю я из чистого любопытства, потому что ни разу не бывала здесь раньше.

– Конечно, есть, дитя, – отвечает она, не переводя на меня взгляд, – но сейчас я варю свой собственный чай.

Чайник, в котором она кипятит воду, кажется мне слишком большим, и я с сомнением смотрю на него.

– Вам не кажется, что этот чайник слишком велик? – спрашиваю я Сабину.

Она смеется, а затем внимательно изучает мое лицо.

– Я хочу снова прочитать твои карты, – заявляет она, но когда видит мою негативную реакцию, то добавляет: – Последний разочек.

Последний разочек?

Ну ладно.

Я следую за ней в комнату. Она садится за стол и раскладывает мои карты по кругу.

– А! – выдыхает она, вытягивая карту. – Король Пентаклей. – Она поднимает на меня взгляд. – Это значит, что ты наконец-то получишь урожай от своих трудов. Время почти пришло, дитя.

– Время для чего?

Она вытягивает другую карту, оставляя мой вопрос без внимания.

Она переворачивает ее и опускает на стол.

На карте изображена женщина, в ее руках весы.

– Справедливость, – объясняет Сабина, – она представляет собой баланс и гармонию. Чувственный ум, разумное сердце. Скоро все встанет для тебя на свои места. Ты увидишь вещи такими, какие они есть на самом деле.

Господи, я надеюсь на это!

Она склоняет свою голову, и ее руки быстро копошатся на столе. Наконец она достает самую последнюю карту.

Передо мной на столе чернеет тот самый череп, что и в первый раз.

Карта смерти.

Она быстро встряхивает головой:

– Это не всегда означает смерть, дитя. Иногда это символизирует изменение порядка вещей или даже перерождение.

– Но иногда это… просто означает смерть, верно?

Мой голос кажется совсем тоненьким, и Сабина просто кивает.

– И что тогда?

Она пожимает плечами:

– Не знаю. Поживем – увидим.

Это совсем не тот ответ, который я ожидала услышать.

Я медлю, прежде чем озвучить свои мысли, но слова вылетают до того, как я успеваю их хорошенько обдумать.

– Вы знаете, что случилось с моим дядей?

Сабина уставилась на стол, не поднимая на меня глаз.

– Вы знаете? – снова повторяю я, на этот раз стараясь, чтобы мой голос звучал мягче.

– Если даже тебе кажется, что очень нужно узнать ответ на какой-то интересующий тебя вопрос, это вовсе не значит, что ты действительно должна его знать, – отвечает она, ее голос слегка дрожит, и в нем слышится обида.

Я смотрю на нее сверху вниз.

Не мигая, она смотрит на меня в ответ.

– Дэр – хороший мальчик, – настаивает она, хотя я никогда этого не отрицала, – и то, что он сделал… ну, однажды это должно было случиться. Он тогда был совсем ребенком, но все равно заплатил свою цену. Он получил то, чего совсем не заслуживал.

Но больше она ничего не говорит, а я совсем не уверена, что хотела бы знать это.

Я буквально выныриваю из ее комнаты.

Оказавшись на улице, я направляюсь к конюшням.

У меня больше нет сил находиться в душном помещении.

Больше не могу оставаться взаперти.

Мои мысли – мой личный враг, потому что они заставляют меня прокручивать в голове те вещи, о которых мне совсем не хочется вспоминать.

Я прошу конюха оседлать Юпитера.

– Мисс, вы уверены? – Он смотрит на меня, видимо, ожидая, что выражение моего лица изменится. – Вы хотите прокатиться одна?

Я киваю. Естественно, я уверена.

Ветер развевает мои волосы, отбрасывает их назад по мере того, как я отдаляюсь от дома.

А затем я направляюсь в сторону пруда.

Того самого, куда Дэр привез меня купаться.

Я привязываю Юпитера к ветке дерева и оставляю его жевать клевер.

Сама же я снимаю с себя футболку и шорты и погружаюсь в воду.

Сейчас здесь не так холодно, как было в первый раз.

Во всяком случае, у меня не перехватывает дыхание и не кажется, что я превращусь в глыбу льда.

Я ныряю вниз.

Позволяю воде полностью омыть мое лицо, накрыть голову, заставить волосы вздыматься вверх в направлении к поверхности. Я стараюсь задержаться на глубине настолько долго, насколько это возможно, пока я не почувствую жжение в легких, пока они не станут невыносимо тяжелыми, и только после этого я выталкиваю себя на поверхность. А затем переворачиваюсь на спину и позволяю воде покачивать мое тело, пока мой взгляд устремлен в небо.

Я чувствую себя совсем легкой.

Я словно лодка, которая так непринужденно держится на волнах.

Но вдруг она снова возникает прямо передо мной.

Оливия.

Ее волосы горят, а в глазах нечто зверское, дикое.

– Помоги ему! – визжит она.

Я смотрю в ту сторону, куда она показывает, но там я вижу только машину, скомканную серебристую массу.

– Это ты сделала! – Она переходит на вой, раскачиваясь взад и вперед, стекая всем телом в воду, и ее ночная рубашка тонет вслед за хозяйкой.

Совершенно внезапно автомобиль загорается, несмотря на то что он наполовину находится под водой. Он вспыхивает, словно капля воды, брошенная на раскаленную сковородку, и затем он полностью уходит под воду и затухает.

Поблизости мелькает какая-то тень.

Тот самый парень в капюшоне.

Что ему нужно?

Это заставляет меня вынырнуть из воды.

Я возвращаюсь в Уитли.

Я решаю принять ванну. Погружаюсь в нее, заставляя воду выплеснуться на пол.

В руках у Дэра мочалка, и он проводит ею по моим обнаженным рукам. Но я останавливаю его и кричу на него, словно дикая:

– Что произошло? Господи, просто скажи мне! Я больше этого не вынесу, Дэр!

Он смотрит на меня печально. Вся передняя часть его футболки намокла.

Выражение лица напоминает мне того маленького мальчика, каким он изображен на семейном портрете, испуганное и скорбное. Которое он приобрел, потому что мой дядя жестоко избивал его и потому что его собственная мать этому не препятствовала.

– Ты почти на месте, цветок каллы. Ты почти пришла.

Его слова звучат осторожно и медленно, и мне становится страшно, что это самое «место», куда я «почти пришла», может стать конечным пунктом моего пути.

Глава 29

Дни проходят один за другим, они перетекают в ночь, каждую из которых я провожу в объятиях Дэра. Он обнимает меня, поет мне колыбельные, любит меня.

А.

Затем.

Наступает.

Один день.

Когда впервые за долгое время не идет дождь, а над головой прекрасное голубое небо.

Мы отправляемся в город.

За рулем Дэр. Мы опускаем стекла окон, и ветер развевает наши волосы, пока мы мчимся вдаль по трассе.

Я покупаю ему футболку, потому что вся его одежда слишком формальная.

Черную, с большими оранжевыми буквами.

Irony is lost on you – «ирония потеряна для тебя».

– Но ведь это неправда, – хохочет он, когда я протягиваю ему подарок, – вся моя жизнь – ирония. Она вовсе не потеряна для меня.

Но он все равно натягивает ее на себя, прямо на застегнутую на все пуговицы рубашку, отчего он выглядит смешно и немного глупо. Однако по нему не скажешь, что он стыдится этого, и мы выходим на залитую солнцем улицу, держась за руки.

– А поехали к океану?

– Давай, – соглашаюсь я, потому что и правда соскучилась по большим водным просторам.

Потому что, даже несмотря на то что в Орегоне тоже почти всегда серо и дождливо, мне нравилась близость к воде.

Мы направляемся к машине, когда мое внимание привлекает уличный торговец, маленький пожилой человечек невысокого роста с голубыми глазами и дружелюбной улыбкой. Перед ним на листе картона разложены украшения, и кое-что цепляет мой взгляд.

Серебряное кольцо, сияющее в солнечных лучах.

– Весь мой товар – настоящий антиквариат, – гордо заявляет он.

Я беру в руки кольцо.

– Двадцатый размер. Это было обручальное кольцо одного аристократа, – рассказывает он, – мне пришлось его немного отполировать, но это украшение – один из лучших моих товаров. Его жена поделилась со мной, что оно защищало ее мужа, и не один раз.

– От чего оно его защищало? – с любопытством спрашиваю я.

Старичок улыбается.

– Да от всего!

Я покупаю его прямо на месте и преподношу Дэру.

– Иногда нужно использовать особые способы защиты, – говорю я ему полушутя, полусерьезно.

Он закатывает глаза, но все же надевает его на средний палец.

– Думаю, теперь я в полной безопасности, – произносит он, – будем считать, что это твой подарок мне на День святого Валентина.

– До Дня святого Валентина еще несколько месяцев, – замечаю я.

Он только улыбается в ответ.

Меня накрывает дежавю, как будто я заранее знаю, что будет происходить дальше… как будто все это уже происходило когда-то. Но когда?

Я не знаю.

Я совсем ничего не знаю.

Это, пожалуй, самое странное чувство на свете, после которого меня каждый раз накрывает безысходность. Я пытаюсь не обращать на него внимания.

Мы запрыгиваем в машину, и Дэр опускает руку на мое колено. Он такой теплый, и я всеми силами пытаюсь впитать в себя это ощущение. Я откидываю голову назад, на сиденье, согреваясь в лучах яркого солнца.

Меня будит плеск волн.

– Ты уснула, – рассказывает Дэр: все это время он наблюдал за мной, – мне показалось, что не стоит мешать тебе, тебе очень нужен отдых.

Солнце уже немного закатилось за линию горизонта, ветер принес с собой колючую морскую прохладу. Мы же отправляемся бродить по берегу. Рука Дэра обвивает мои плечи, притягивая меня ближе к себе.

– Здесь я чувствую себя дома, – признаюсь я, глядя на стальные волны, разбивающиеся о песчаный берег.

– Тогда мы должны были приехать сюда раньше, – говорит он, а его пальцы легонько поглаживают мою кожу.

Свет уходящего дня мерцает в воде: на минуту или около того он становится похож на огненное пламя.

И эта минута, эта одна минута…

Столько времени это занимает.

Все обрушивается на меня, одно за другим.

Все в огне.

Сквозь языки пламени я вижу Дэра.

Он кричит.

Он очень сильно напуган.

– Я, – в голове раздается мой собственный ошеломленный голос, а затем единым потоком проносятся картины и образы.

Теперь я вижу все.

Я вижу все, что случилось, но я не могу описать это словами, это просто не укладывается у меня в голове.

Всего этого слишком много для меня одной.

Эмоции.

Воспоминания.

Страх.

Одна вспышка показывает мне, что произошло за целые годы.

Целые годы воспоминаний.

Дэр, Финн и я вместе играем. Мы все еще дети.

Мы лепим пироги из грязи и песка, купаемся в пруду, ведь каждое лето я и Финн приезжаем в Англию.

Я вижу Оливию. Я знала ее.

Длинные черные волосы, большие темные глаза.

Прямо как у Дэра.

И всегда такой нежный шепот.

– Вы не можете быть вместе, – говорила она нам, – это неправильно. Это неправильно. Ты же знаешь, что он не может уехать отсюда.

Дэр не мог уехать из Уитли.

Он не мог уехать.

Но он уехал.

Я четко вижу это.

Он приехал за мной, потому что я потеряла все.

И когда мы вернулись в Уитли, он тоже все потерял.

Я вижу его, держащего свою мать на руках.

Я вижу его сквозь пламя огня.

– На помощь! – кричит он, тело Оливии покоится на его руках, мертвое. – Помогите!

Но никто был не в силах помочь.

Потому что такова суть всех несчастных случаев.

– Это был несчастный случай? – спрашиваю я, когда мы стоим в усыпальнице, глядя на ее имя, высеченное в камне.

– Ты же знаешь, что нет, – отвечает мне Дэр, его голос жесткий, непоколебимый, – это мы привезли ее сюда. Это были мы. Это все мы!

Я вижу Оливию, она смотрит на меня и пронзительно кричит:

– Ты забрала его у меня! Он не был твоим! Какое право ты имела забирать его у меня?! Он не был твоим! Он мой!

Ее глаза полны безумия.

Я отлично ее понимаю.

Это она – кролик. И я тоже кролик. И мы обе безумны.

Я вижу, как задние фары ее машины удаляются от дома.

Я вижу огонь.

Я вижу Дэра.

Я открываю глаза, и мне больно.

– Это из-за нас твоя мама сорвалась с утеса Семь Сестер.

В глазах Дэра миллион переживаний, которых я никогда раньше там не видела, он переживает невообразимое страдание. Он кивает:

– Да.

– Ты считаешь, что это моя вина? – спрашиваю я, чувствуя, как каждое слово буквально царапает мне горло, внутри меня закипает отчаяние.

– Нет.

– Ты потерял свою маму, а я потеряла свою. И это случилось в две разные ночи. Это были разные моменты.

Я слышу ужас в своем голосе, потому что все это просто не укладывается в моей голове. Все мои воспоминания перемешались, теперь все кажется бессмысленным, я ничего не понимаю.

Дэр кивает:

– Да, это были два разных момента. И произошло это в две разные ночи.

– Вся наша семья проклята, и мы должны платить за грехи наших отцов, – говорю я, приходя в полное замешательство, вспоминая слова Сабины, – но в конце концов все умрут, только тогда проклятие потеряет силу.

Мой мозг просто не в силах переварить всю эту информацию. Я не понимаю ровным счетом ничего. Потому что мой отец никогда не делал ничего плохого. Насчет него Сабина ошиблась.

Однако мать Дэра все еще мертва.

– Отведи меня на утес, – прошу я Дэра, – мне нужно увидеть все своими глазами. Я хочу все понять.

Он совсем не хочет этого делать, но соглашается. Пока он везет меня, я оказываюсь в цепких лапах паники. Машина едет по извилистой дороге вверх. Я не могу дышать.

А затем он появляется посреди дороги.

Тот мальчишка в капюшоне.

Он стоит прямо перед нашей машиной, высоко задрав голову.

– Он ждал меня здесь все это время, – вскрикиваю я, – он был здесь все это время из-за меня!

Дэр смотрит на меня и ничего не понимает, я же кричу, чтобы он остановил машину, поэтому у него не остается другого выхода, кроме как резко затормозить.

Я выскакиваю из автомобиля и хватаю парня, мы на самой вершине, пока я не оказываюсь на самом краю света, и все, что я могу слышать, – это шум океанских волн.

Он рычит мне в лицо.

Из его горла раздается страшный хрип.

А затем просто растворяется в ночи, словно воспоминание, за которое я не могу ухватиться. Мой разум искрится, ускользает от меня, испаряется.

– Вернись! – кричу я ему, и ветер подхватывает мои слова и уносит их прочь. – Мне нужно узнать то, что знаешь только ты.

Мне кажется, я уже была здесь раньше.

Я уже была здесь.

Ветер.

Вода.

Приступ паники.

Я слышу голос Дэра, зовущий меня, но я не оглядываюсь и не останавливаюсь.

Я не могу.

Мне удалось зацепиться за кусок его толстовки, но ему удалось захватить все мое внимание.

Он знает секрет.

Он знает.

Он бежит впереди, озираясь на меня, но я все еще не вижу его лица, поэтому ускоряюсь, чтобы поскорее схватить его, пересиливаю саму себя, мчусь быстрее ветра, вытягивая вперед руку.

А потом я падаю.

Падаю.

Ледяная вода.

Зыбкий песок.

А я разваливаюсь на части.

Я сломана.

Я разбита.

Дэр рядом со мной, и вся его рубашка в крови.

– Ты в порядке? – быстро спрашивает он, накрывая мои руки своими. – Господи, Калла, с тобой все в порядке? Открой глаза! Пожалуйста, открой глаза!

Финн, а рядом с ним мои мама и папа. Их тела распластались на песке. Но это все было совсем другой ночью.

Но это моя ночь.

Не их.

Они все уже мертвы.

Время крутится вокруг меня, и я на песке вместе с Дэром, я лежу на его коленях, и океанская пена накатывает на берег, раскидывая брызги на нас обоих. Когда волна уходит обратно, она вбирает в себя немного крови, становясь кроваво-красной. Эта кровь – моя.

– Теперь ты все видишь? – тихо спрашивает он, а его новое кольцо сияет в луче света: благодаря ему он защищен; а я – нет.

– Да, – бормочу я в ответ.

Защити меня, святой Михаил!

Молись за меня.

Мои воспоминания.

– Все мои воспоминания были нереальны, – говорю я себе и понимаю, что на этот раз я права.

Я давно это чувствовала. Но я не знала, что на самом деле правда.

Это был просто набор перемешанного мусора.

Среди них не было ни единого правдивого куска.

Но теперь части пазла начинают становиться на свое место.

Болезненно.

Словно в ночном кошмаре.

Но это происходит на самом деле.

Я снова проигрываю в своей голове кадры, один за другим.

Снова.

И снова.

– Моему товарищу пришлось отказаться. – Финн хмурит брови. – Можно сказать, меня кинули. Ты точно не пойдешь?

Уфф! Мой внутренний голос издает протяжный стон, потому что я никак не могу назвать себя фанаткой «Quid Pro Quo», но Финн ждал этого концерта несколько месяцев. У меня нет ни единой причины отказать ему, и я уже собираюсь сказать «да», когда в комнату входит наш папа.

– Я пойду с тобой. Я не хочу, чтобы ты ехал в город один так поздно, – вызывается он, а Финн вскрикивает.

– Ага! – Он бросает на меня взгляд сверху вниз. – Ты прозевала свой шанс, Калла. Вот это мы сегодня зажжем!

Удивительно, как любая мелочь может сделать его настолько счастливым, да и большинство парней нашего возраста скорее умрут, чем позволят отцу пойти на концерт вместе с ними. Но Финн не большинство, и мы все отлично это знаем.

Отец кладет руку мне на плечо.

– Эй, а знаешь, у меня есть идея, – обращается он ко мне, – я хочу, чтобы ты пошла с нами. Не хочу, чтобы ты оставалась здесь одна. Только не сегодня. Ты поедешь с нами, Калла. Я куплю тебе билет.

– Да, черт возьми! – восклицает Финн, а мне хочется прокричать долгое «НЕЕЕЕЕЕЕТ, ТОЛЬКО НЕ ЭТО!!!».

Потому что теперь это просто воспоминание, оно настоящее, и я не могу его изменить, даже если сильно захочу.

Мы втроем запрыгиваем в машину и едем по холму вниз.

У меня не получается затормозить.

Не получается остановиться.

Я же могу убить их.

Но тормоза отказывают, а может, дорога слишком сырая.

Наша машина катится вниз с горы.

А мама забыла дома очки.

Теперь этого уже не изменить.

Ночь оглашается душераздирающим криком.

Потому что я только что сбила собственную мать, и теперь все мертвы.

– Вся моя семья мертва. Мой отец, мой брат, мой Финн. И твоя мама тоже мертва. И это все наша вина.

Наконец-то в моих словах звучит правда. Все происходящее начинает проясняться.

Все проясняется.

Дэр кивает, и в этом движении столько невыразимой печали, что я захлебываюсь слезами. Я не могу дышать, весь мой рот переполнен кровью.

– Ты знал об этом все время? – изумленно спрашиваю я, потому что я ничего не знала до этого дня.

Я в шоке оттого, что вот уже несколько месяцев мой мозг упорно создавал истории из историй, которые тоже, в свою очередь, состояли из выдуманных мною же историй.

Он кивает:

– Да. Ты одна ни о чем не подозревала.

На секунду он отводит глаза, и мне кажется, что это все.

Это все, что мне нужно знать.

Что это последний наш секрет.

Но его лицо все еще искажено болью.

И страданием.

И я сердцем чувствую… что это не все.

Есть что-то еще.

Есть.

Еще.

Одна.

Вещь.

В моих легких разгорается огонь, окружающий мир покрывает кроваво-красная пелена, горло становится сухим и стянутым, и я даже не могу сглотнуть ком отчаяния. Я не могу пошевелиться. Боль.

Боль.

Я не могу дышать.

– Расскажи мне, – бормочу я, – я готова. Открой мне последний секрет.

Дэр берет меня за руку, и у него за спиной я замечаю фигуру.

Парень в капюшоне.

Конечно же.

Все это время он ждал меня.

Преследовал меня.

Он был здесь только ради меня.

Стоя за плечом у Дэра, он поворачивается лицом ко мне.

И наконец я могу его увидеть.

Оно черное как ночь.

У него нет глаз.

Я вздыхаю так громко, что почти кричу, потому что я узнаю его.

Он – Смерть.

Я видела его на картах таро, на которых постоянно гадает Сабина.

Слова Дэра становятся все тише и тише, доносясь до меня откуда-то издалека, из длинного тоннеля, сквозь свет, ветер и мое собственное сердцебиение. Мне приходится напрягаться, чтобы понять его.

– Ты умираешь, – едва слышно произносит он, – если ты не проснешься, то уже не сможешь вернуться.

Глава 30

Мир вокруг меня замирает, и все движется к концу.

Сердце бешено бьется в моей груди.

Вокруг темно.

Нет никакого океана.

Волны не ударяются о берег.

Нет ни солнца, ни луны, ни дождя.

Я слышу только свое дыхание, равномерные тонкие гудки, чувствую чьи-то пальцы, обвившие мое запястье, я лежу в кровати. Меня нет ни на океанском побережье, ни на утесах.

– Калла, пожалуйста, вернись ко мне, – слышу я шепот Дэра, отчаяние чувствуется в его в голосе, а его слова, в свою очередь, режут меня по самому сердцу. – Господи, пожалуйста, верни мне ее! Время уходит. Не делай этого, пожалуйста, Господи, не делай этого! Они собираются отключить аппараты, и если ты не начнешь дышать сама, ты умрешь. Пожалуйста, Господи! Пожалуйста!

Он умоляет кого-то, и я точно не могу понять: Бога или меня.

– Мы и так уже потеряли все, что можно было потерять, – шепчет он. – Господи, верни ее мне, пожалуйста! Верни ее домой. Калла, поедем домой.

Я пытаюсь открыть глаза, но это оказывается слишком тяжело.

Веки стали буквально неподъемными.

Тьма вокруг слишком густая, непроглядная.

Дэр продолжает говорить, медленно повторяя каждое слово, и это успокаивает меня. Я уплываю вдаль на волнах его речи. Это кажется таким простым.

Смерть ждет меня.

Я вижу ее лицо, она ждет меня в лучах света за спиной Дэра.

Она кивает.

Время пришло.

Но этого не может быть. Потому что Дэр здесь, со мной, и он держит меня за руку. Он говорит со мной, рассказывает обо всем, что случилось, а когда он устает от разговоров, он просто тихо напевает, убаюкивая меня.

Ту же песенку без слов и выразительного мотива, которую я постоянно слышу у себя в голове.

Смерть приближается ко мне, шаг за шагом.

Я пытаюсь зарыдать, но ничего не выходит.

Я снова хочу открыть глаза, но не могу. У меня не получается даже пошевелить пальцами.

Это все кажется мне невыполнимым.

Невыполнимым.

Я прихожу в неистовство, размышляя об этом.

Я почти выхожу из себя.

Но чтобы успокоиться, я прокручиваю все факты в своей голове.

Меня зовут Калла Прайс.

Мне восемнадцать лет, и я – лишь половина от целого.

Другая моя половина, мой брат-близнец Финн, – сумасшедший.

Теперь Финн мертв.

Моя мать мертва.

Мой отец мертв.

Мать Дэра мертва.

Каждое лето я приезжаю в Уитли всю мою жизнь.

Я была влюблена в Дэра с тех пор, как была совсем крошкой.

Последние несколько месяцев я дрейфую в море безумия, и сейчас я не могу очнуться.

Не могу очнуться.

Дэр был и есть в каждом мгновении моей жизни.

И сейчас он тоже здесь.

Я пытаюсь сосредоточить в себе каждую частичку силы, которая есть во мне, хотя бы сжать его руку в своей, руку, которую я так люблю, которая всегда поддерживала меня в трудную минуту.

Но я абсолютно беспомощна.

Я слаба.

Смерть делает еще один шаг, но я не могу даже закричать.

Когда она оказывается на одном уровне с Дэром, я пытаюсь собрать в кулак все свои силы.

Она опускает руку на плечо Дэра.

Я не могу этого вынести.

«Не трогай Дэра! – хочется закричать мне. – Ты уже забрала его мать, а теперь ты хочешь забрать его! ОнНевиновенОнНевиновенОнНевиновен!»

Ее когтистые пальцы касаются кожи Дэра.

Все внутри меня закипает.

Я взрываюсь криком.

И каким-то неведомым мне самой образом мне удается высвободить спрятанную внутри энергию.

Мои пальцы дрожат.

Пение Дэра прекращается.

– Калла? – спрашивает он, и в его голосе из маленького тлеющего уголька разгорается надежда.

Я снова слегка шевелю пальцами, но это все, на что я оказалась способна.

Я не могу двигаться снова, но кажется, этого было вполне достаточно.

Дэр исчезает.

Его больше нет рядом со мной.

Но я слышу, что он кричит, зовет кого-то.

Кого-нибудь.

Мою комнату наполняют несколько других голосов.

Они окружают мою кровать.

Голос Дэра тонет среди них.

Он исчезает.

Но его заменяют другие.

Я чувствую укол, в мою кожу вонзается игла.

Мое веко поднимается, и луч света ударяет прямо в глаз.

«Это чудо!» – объявляет кто-то.

Но я не могу оставаться в сознании.

Силы покидают меня.

Я снова погружаюсь в сон, мечтая о том, чтобы Дэр вернулся ко мне.

Не знаю, как долго я проспала.

Я только знаю, что мне снился сон.

И этот сон оказался ясным.

Я больше не сумасшедшая.

Как мне удалось освободиться от безумия – я не знаю.

Оливия сидит передо мной, на ее лице кроткая, нежная улыбка.

– Мой мальчик не должен был достаться тебе, но ты все равно забрала его.

Я сглатываю ком, подступивший к горлу, потому что это правда: я забрала его.

– Но вы же должны понимать, что таков порядок вещей, – объясняю я, – мальчики не могут навсегда оставаться со своими матерями. В том, что вы умерли, не было моей вины.

– Я убила себя, – говорит она просто, – я не собиралась это делать, но я не могла больше выносить боль.

Я понимаю ее боль.

Я киваю.

– Мой брат…

Я не договариваю, потому что мой голос срывается. От мыслей о Финне я чувствую боль в груди.

– Я не могу жить без Финна, – бросаю я безвольную фразу.

Но Оливия встряхивает головой:

– Тебе придется. Он ушел, а ты осталась.

– Почему я снова вижу вас во сне? – решаюсь я спросить ее, чувствуя, что это то самое, что мне так и не удалось понять.

Она поднимается со своего места. Ее тело такое прозрачное и маленькое. У нее темные, как у Дэра, волосы и такие же черные глаза, которые блестят и искрятся, как ночь.

Черные, черные глаза, пронзающие мою душу.

Она приподнимает голову в абсолютно точной манере, что и Дэр.

– Потому что ты не могла вспомнить меня. Ты не могла восстановить в памяти, что произошло с тобой. И что произошло со мной. А еще почему Дэр стал тем, кем он является сейчас. Он твой защитник, Калла. Он будет защищать тебя ценой своей жизни.

– Почему вы хотели, чтобы я привела его к вам? – задаю я еще один вопрос. – Ведь вы умерли.

– Потому что я оставила его, когда не должна была этого делать, – говорит она, закрывая свои темные глаза, – он этого не заслужил. А теперь он обречен на страдание. Но он будет стоять за тебя горой, пока вообще сможет стоять на ногах.

Она абсолютно права.

Несмотря на собственную боль, он сидел рядом с моей кроватью.

Он был около меня все это время.

Он пел мне.

Она встряхивает головой.

– Мой сын должен был сделать то, что он сделал, – говорит она мне, и я понимаю, что она имеет в виду историю с Ричардом, – я оказалась недостаточно сильна, чтобы остановить все это, но он был не таким, как я. Ему хватило сил.

Ее голос становится совсем тихим.

– Ваша история такая печальная, – признаюсь я, потому что так и есть.

Это самое грустное, что я когда-либо слышала. Кажется, что она знает, о чем я говорю, но почему-то она качает головой:

– Это не так. Самое печальное – это быть уверенной, что ничто из случившегося не было реально. Твои сны – это тоже часть твоей реальности, Калла. Даже если ты сама этого не осознаешь. Тебе просто нужно открыть глаза. Открой глаза.

Открой глаза.

Я резко вскакиваю, приходя в сознание: шокирующая настойчивость ее голоса приводит меня в чувства.

Мои глаза открываются.

Свет такой яркий, что мне кажется, я вот-вот ослепну.

Я уже не слышала пения, которое витало в воздухе до этого.

– Калла, – доносится до меня до боли знакомый голос.

Этот голос я люблю больше жизни, больше всего на свете.

Финн.

Он слегка сжимает мою руку.

Совсем чуть-чуть.

Мои глаза привыкают к свету, и теперь я могу хорошенько его разглядеть.

Я фокусируюсь на его лице, на беспорядочных кудряшках, которые обрамляют его, как нимб, на бледно-голубых глазах, на веснушке на его руке.

– Калла, ты очнулась! – изумленно восклицает он, в его голосе звучит столько удивления. – Я уж было думал… Да какая вообще разница, что я там подумал…

Он подумал, что я умру.

Потому что это и правда могло случиться.

А он уже мертв.

И мне нужно немедленно прекратить воображать его. Я усиленно моргаю и на несколько секунд крепко зажмуриваюсь.

Я пытаюсь заговорить, но оказываюсь не способна издать ни единого звука: мое горло слишком пересохло. Через мое горло протянута трубка, – понимаю я, мое сознание все еще шатко. Я пытаюсь вытащить ее собственными руками, но кто-то останавливает меня.

Открываю глаза и обнаруживаю рядом с собой светловолосую медсестру.

Мои глаза расширяются, когда я вижу ее бейджик с именем.

Эшли.

Это та самая Эшли из моего сна, только теперь она одета не в вечернее платье, на этот раз она медсестра в халате с щеночками. Она улыбается, когда видит, что я открыла глаза, и начинает мельтешить вокруг кровати.

– Не беспокойтесь, – говорит она, – я уже позвала врача, и она скоро будет. А пока закройте глаза, и я вытащу трубку. Сейчас я сосчитаю до трех, а затем вы выдохнете.

Так я и делаю, и на счет «три» она вынимает трубку у меня из горла.

Она словно змея, ползающая в траве, выскальзывает наружу, и я никогда еще не чувствовала такого счастья.

Мои руки тянутся к горлу, обхватывая его, а она подносит соломинку к моим губам.

– Выпейте, – просит она меня, и я слушаюсь.

Мне кажется, что я не пила уже сотню лет, поэтому я пью, и пью, и пью, несмотря на то что мне больно глотать.

Закончив, я прочищаю горло.

Мои слова звучат сухо, но, по крайней мере, я способна их произнести.

– Прости меня, Финн.

На его лице появляется выражение боли, настоящей боли, и на минуту он закрывает глаза.

– Это был несчастный случай, – наконец говорит он, – ты ни в чем не виновата.

Но он неправ, я все-таки виновата.

Я знаю это, и он тоже.

– Что со мной случилось?

Я помню только то, как стояла на краю утеса.

А затем падение.

Финн отводит взгляд, в его бледно-голубых глазах поселилась боль.

– Ты была не в своем уме. Ты пыталась поймать что-то, когда бросилась вниз.

Я поражена:

– Я спрыгнула с утеса?

Тот парень в капюшоне.

Теперь я все вспоминаю, и мои глаза расширяются.

– У тебя психическое расстройство, Калла. Все думали, что в Уитли ты сможешь отдохнуть и прийти в себя. Что ты сможешь оправиться от своей потери, от того, что мы больше не с тобой. Но много чего случилось, и твой разум не выдержал нагрузки.

В моей груди все дрожит и клокочет, когда я дышу, и я осматриваю свою палату. Два стула, стол, часы. На пластиковой доске маркером написано: «Вашей медсестрой сегодня будет Эшли». Стопка книг, подушка, одеяло.

Дэра нет рядом.

Я скучаю по нему.

Я нуждаюсь в нем.

Он вытянул меня на свет из тьмы моего безумия. Теперь я точно знаю, что реально, а что – нет.

Мой разум играл со мной, но Дэр помог мне добраться до самого конца, до самой сути.

Я выпиваю еще один стакан воды и смотрю на часы.

5:35.

Финн говорит со мной: о папе, о маме, о похоронах, о жизни.

– А этот священник, – Финн замолкает, – это здорово, что он взял тебя под свое крыло. Он приходил навестить тебя уже несколько раз.

Я моргаю.

– Его звали отец Томас?

Финн медленно кивает.

– Как ты умудрилась… Забудь. Он много раз приходил к тебе. Когда он был здесь недавно… он оставил для тебя последнее причастие, Калла. – Его голос обрывается, и он смотрит в сторону.

Через это святое помазание благослови Бог тебя всей своей любовью и сочувствием во имя Святого Духа. Да освободит тебя Всевышний от грехов твоих, да спасет он твою душу и вознесет тебя в царствие небесное, когда придет время.

Я помню это.

Они все думали, что я умру.

Интересно, Дэр тоже так думал?

6:02.

Эшли приходит сказать, что доктор задерживается, но она будет совсем скоро.

Финн болтает какую-то бессмысленную чепуху, и я делаю вид, что слушаю, но на самом деле не слишком внимательно.

6:25.

Дверь открывается, и мое сердце подпрыгивает, потому что я думаю, что наконец-то увижу Дэра.

Но это не он.

В комнату входит Сабина.

Только не это.

– Я доктор Андрос, – представляется она грудным голосом, ужасно знакомым: я слышала его на протяжении нескольких месяцев; я думала, что мне это все приснилось, но на самом деле это было реально. – Вам удалось порядком напугать нас.

Затем она делает мне укол своими крошечными ручками, и я поражаюсь тому, как сильно она похожа на Сабину, тому, как интересно устроен наш мозг, когда мы получаем душевную травму, которую нам нужно пережить.

– Скоро вы полностью поправитесь, – сообщает она мне, хотя выглядит несколько обескураженной.

– Спасибо, – благодарю я.

Должно быть, те чаи, которые она готовила для меня в моих снах, на самом деле были препаратами: седативными. Она кивает мне и уходит.

В 6:42 я остаюсь наедине с Финном.

Я не хочу, чтобы он чувствовал себя ненужным, но мне дико не терпится увидеть Дэра.

Каждой молекулой своего тела, всеми фибрами моей души я желаю увидеть его.

6:43.

Итак, я решаю спросить.

– Финн, когда придет Дэр?

Финн стоит около окна, и, услышав мой вопрос, он поворачивается ко мне, его глаза наполняются чем-то темным, неясным. Он смотрит на меня в упор, словно не зная, что сказать, чтобы не нарушить мой хрупкий баланс.

«Нам нужно быть поосторожнее с ней».

Вспоминаю я слова, которые услышала раньше, но не могла открыть глаза, поэтому не поняла, кто их произнес.

Тяжесть.

Страшная.

Тяжесть.

Она возникает где-то в области моего желудка, потому что Финн слишком осторожен с ответом, потому что он не знает, что мне сказать.

Страх проносится жаркой волной сквозь мое тело, и я пытаюсь пошевелить языком.

– Финн, – повторяю я, ужас разрастается в моем сердце, – когда придет Дэр?

Мой страх можно было бы сравнить со стаей птиц, резко взмывающих от земли в небо. Финн встряхивает головой.

Он садится рядом и берет меня за руку.

Его пальцы холодные.

Его тело неподвижно.

Мое сердце тяжелеет.

И оно пытается прорваться сквозь мою грудную клетку.

Выломать мои кости.

– Калла, – осторожно произносит Финн, его голубые глаза прочно прикованы к моему лицу, – Дэр…

Его и без того хрупкий голос срывается.

Как осколки разбившегося стекла.

Я сжимаю его руку.

Настолько крепко, насколько хватает моих сил.

Потому что, мне кажется, я уже знаю ответ.

Примечания

1

Бугимен – персонаж, которым пугали непослушных детей.

на главную | моя полка | Коул Кортни | Верум | цвет текста

Текст книги загружен, загружаются изображения…

Книга: Верум

Кортни Коул Верум

* * *

Предисловие

Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

* * *

Глава 6

* * *

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

* * *

Глава 14

Глава 15

Глава 16

* * *

Глава 17

* * *

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

* * *

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Примечания

1

Кортни Коул

Верум