Завтра только женщины

title: <b>Купить книгу "Завтра только женщины":</b> feed_id: 5296 pattern_id: 2266 book_author: Вербер Бернар book_name: Завтра только женщины

Однажды на Земле останутся только женщины, а мужчины превратятся в легенду.

Эта странная фраза звучала, повторяясь, в голове Мадлен Валлемберг.

Пламенеющее солнце только что показалось над горизонтом, и луч светила упал на идеально гладкий лоб девушки, погруженной в глубокий сон.

Солнце мало-помалу осветило каждый изгиб ее тела, каждую подробность планеты, покрытой кожей, мира, который тихо дышал.

Угол падения солнечного луча изменился. Тонкие золотистые волоски отбрасывали на тело еле заметные тени. Продолжив движение, солнце скользнуло в долину между грудей, коснулось равнины живота, заглянуло в колодец пупка.

Поверхность розовой планеты неожиданно содрогнулась как от землетрясения.

Мадлен видела сон.

Однажды мать сказала ей: «Сны – это послания, приходящие к нам ночью. Если, проснувшись, мы забудем их, они будут навсегда утрачены». Вот почему девушка старалась запоминать подробности своих путешествий в страну грез. На этот раз удержать сновидение в памяти было совсем нетрудно, потому что оно повторялось уже несколько недель подряд.

Однажды на Земле останутся только женщины, а мужчины превратятся в легенду.

И всякий раз эту загадочную фразу сопровождали чудесные картины.

Мадлен оказывалась в городе, похожем на Париж, каким он мог бы стать в будущем – без машин и мотоциклов, без метро и автобусов. Жители как будто отказались от всего, что порождало шум и дым, от серости и холодных цветов. Город был во власти вьющихся растений. Эйфелева башня зеленела, листья вьюнков и лиан плотным ковром покрывали ее фермы. Цепкие побеги плюща опутывали фасады зданий на Елисейских Полях, балконы прогибались от обилия ярких цветов всевозможных оттенков.

Асфальт тут и там лопался под натиском корней. Дикие растения дерзко захватывали территорию, превращая все вокруг в лужайки и газоны.

По улицам столицы, утопающей в пышной растительности, сновали женщины в одеяниях из тонких тканей. Одни передвигались пешком, неся в руках пакеты с овощами и фруктами, другие ехали верхом на страусах или в легких колясках, которые везли эти птицы. Теплый воздух был напоен ароматом цветов.

Все женщины были молоды, с длинными волосами, заплетенными в косы. На ногах у них были сандалии с лентами, обвивавшими лодыжки.

«Миролюбивые амазонки в Париже, превратившемся в сад».

Этой ночью Мадлен снилась группа женщин, купавшихся в прозрачных водах Сены напротив моста Александра III. Вокруг кружили форели, угри, красные карпы и сазаны. Узкие летучие рыбы выпрыгивали из родной стихии и на мгновение повисали над гладью реки. Неожиданно из воды показалось лицо одной из купающихся девушек, обрамленное темными косами. Не торопясь, как в замедленной съемке, она вышла на берег. Вода стекала с нее струйками, длинное сиреневое платье липло к телу. Девушка повернулась к спящей и отчетливо повторила уже знакомую фразу: «Однажды на Земле останутся только женщины, а мужчины превратятся в легенду».

Темноволосая купальщица протянула руку. Не колеблясь ни секунды, Мадлен попыталась схватить ее. Она спала на боку, и ее рука упала рядом – на то место, где обычно спал ее друг. Но сейчас там было пусто.

Во сне Мадлен случайно коснулась конверта, оставленного на подушке. Включились рефлексы. Веки затрепетали, изумрудно-зеленые глаза распахнулись.

Девушка взяла конверт и открыла его: «Пришлось уехать на работу раньше, чем собирался. Ты была так хороша во сне, что я не стал тебя будить. До вечера, милая Мадо. Я люблю тебя и буду любить всегда. Миллион поцелуев. Кевин».

Мадлен улыбнулась и прижала записку к груди, а потом бросилась к «Дневнику сновидений» и записала то, что еще помнила: «Женщины были в платьях теплых цветов – оранжевых, красных, желтых, цвета охры – из таких тонких шелковых и хлопчатобумажных тканей, что они казались полупрозрачными. Еще на них были резные украшения. Амазонки будущего очень грациозны и гибки. Они выглядели счастливыми, у них не было часов, и они, казалось, вообще не интересовались временем. В одном из окон я видела совсем юную девушку, игравшую на арфе среди цветов. Женщина в сиреневом платье вышла из воды, чтобы поговорить со мной». Чтобы поговорить именно со мной.

И Мадлен захлопнула дневник.

Когда ей было семь лет, она мечтала стать космонавтом. Чтобы покинуть Землю и наблюдать за ней издалека, с большой высоты. Она всегда говорила, что ей на все хочется смотреть со стороны.

Впрочем, Мадлен пришлось отказаться от первоначальных планов. У нее была астма, и она носила очки. Она выбрала другую профессию, связанную с наукой: стала биологом и занималась мутациями живых организмов.

Когда Мадлен блестяще сдала выпускной экзамен, мать не без иронии сказала ей: «Все мечтают превзойти своих родителей, но до смерти рады, когда удается добиться того же, чего добились они».

Мать Мадлен, Карина Валлемберг, была известным биологом. Бабушка, Люсьен Валлемберг, также имела отношение к биологии. Правда, она всего лишь производила контрольные анализы мочи, проверяя велосипедистов на допинг.

Мадлен убрала «Дневник сновидений» в ящик стола, заперла его на ключ, потом приняла душ, почистила зубы и занялась макияжем.

По привычке она включила радио, которое тут же обрушило на нее бурный поток утренней информации: «...нат мира по футболу: сборная Новой Зеландии победила сборную Таиланда со счетом 2:0. Биржа: индекс Доу-Джонса незначительно сократился, снижение составило 0,01 процента. Франция: премьер-министр провел встречу с представителями профсоюзов авиапилотов, угрожающих всеобщей забастовкой в случае, если их требования не будут услышаны. Научные открытия: рыбы по всему миру мутировали, чтобы выжить в условиях интенсивного промысла».

Мадлен прислушалась и увеличила громкость.

«...Рыбы стали быстрее воспроизводить себе подобных, чтобы повысить свои шансы на выживание. Кроме того, если верить ученым, рыбы на всей планете уменьшаются в размерах, чтобы проходить сквозь ячейки промышленных рыболовных сетей. За рубежом: премьер-министр Пакистана Али Пешнавар стал жертвой покушения, его машина была уничтожена взрывом. После известия о гибели премьер-министра руководитель пакистанских спецслужб генерал Ахмед Хасан провозгласил себя главой временного правительства и объявил о введении в стране чрезвычайного положения. В целях лучшего обеспечения собственной безопасности генерал занял бункер на севере республики. Он в категоричной форме возложил на Индию вину за подготовку покушения и объявил о возможных репрессивных мерах в отношении этой страны. Погода: температура воздуха повышается, синоптики обещают жару на выходные...»

Мадлен выключила приемник. Свою дозу хороших новостей на этот день она уже получила. Она заторопилась, отключила мобильник от зарядного устройства, сунула его в сумочку, но тут зазвонил городской телефон. Мадлен бросилась в гостиную.

– Да, мама. Нет, мама. Нет, не забыла. Да, мама. Уже выхожу. Обещаю. Ладно. Да. Скоро увидимся!

Она раздраженно бросила трубку.

По улице Мадлен передвигалась рысью. Юбка, хоть и с разрезом, мешала ей пуститься во весь опор. Она нырнула в метро и, спустившись на платформу, растворилась в пестрой толпе. Неподвижно стоя среди сотен безучастных лиц, она стала сравнивать свой сон с реальностью.

Миллионы живых созданий, копошащихся на поверхности планеты... Какая великая тайна! Почему именно они, а не пустота?.. Полагаю, природе нравится ставить эксперименты.

1. Минерал.

2. Растение.

3. Животное.

4. Человек.

Человек – это самый сложный опыт, произведенный природой.

Появился поезд метро, и показатель давки тут же подскочил на одно деление. Неожиданная мысль рассмешила Мадлен:

«Станет ли человек уменьшаться в размерах, чтобы приспособиться к столпотворению в метро?»

Мадлен почувствовала, как чья-то рука бесцеремонно касается ее, но лишь стиснула зубы. Выскочив из метро, она стала свидетельницей горячей стычки между двумя автомобилистами.

– Эй, ты что, не видел светофора? Кретин!

– Сам смотри, куда прешь, балда!

Машины столкнулись, образовав интересную скульптурную группу в современном стиле. Инсталляция была окрашена в два цвета, из нее валил дым и вытекали масло и бензин.

– Ничего себе! Да за кого ты себя принимаешь?! Я тебе покажу, кусок дерьма!

– Сейчас же отпусти!

Мадлен пронеслась мимо спорщиков в самый разгар перебранки, под шум борьбы и восклицания зевак. Удаляясь от места событий, она продолжала размышлять:

«Человек – результат самого сложного опыта. Самый хрупкий результат».

Девушка подняла лицо к небу: облака стремительно летели прочь, гонимые сильным ветром. Казалось, будто мечта Мадлен сбылась, и теперь она видит всю планету – с большой высоты и издалека – благодаря одной лишь силе своего воображения.

Иногда этот мир кажется призрачным. Уникальным подарком неведомых сил. А что, если мы одни во Вселенной? Что, если больше нигде нет жизни? Какую невероятную ответственность это возлагает на нас! Ведь если мы потерпим неудачу, Вселенная опустеет... Больше не будет разума, не будет сознания. Быть может, в космосе нет никого, кроме нас...

Мадлен глубоко вздохнула и попыталась навести порядок в мыслях.

...Фантастический подарок. Нужно сохранить его любой ценой. Чего бы это ни стоило. ЧЕГО БЫ ЭТО НИ СТОИЛО!

Толпа, на которую она в мыслях смотрела с большой высоты, постепенно распадалась на отдельные пятна.

Час спустя Мадлен стояла склонившись над стеклянной пластинкой, вставленной в микроскоп, и изучала совсем другие пятна. Она смешала синий химикат с оранжевым раствором. Получилось маслянистое сиреневое вещество, по краям отливавшее различными оттенками серого. С помощью пипетки Мадлен перелила несколько капель в пробирку, чтобы сделать химический анализ.

Целью ее работы был поиск средства, способного сделать человека менее восприимчивым к воздействию радиации. И поэтому мою деятельность финансирует крупный производитель атомной энергии.

После Чернобыля Министерство здравоохранения открыло два новых направления научных исследований. Первое – поиск способа предотвращения подобных катастроф в будущем. Второе – разработка средств, позволяющих адекватно реагировать в том случае, если, несмотря на все меры предосторожности, катастрофа все-таки произойдет.

Мадлен подняла пресс-папье в виде человеческого черепа и вытащила из-под него листок бумаги, исписанный колонками цифр.

На самом деле следовало бы сказать иначе: «Как добиться, чтобы в случае масштабной катастрофы хоть кто-нибудь остался в живых?»

Мадлен надела резиновые перчатки и отправилась за подопытной мышью в комнату, где рядами стояли клетки. Поместив мышь в террариум, она герметично закрыла его, настроила приборы и надела очки с затемненными стеклами. Она нажала какую-то кнопку, и лучи яркого зеленого света залили террариум, заработал мотор. Его урчание становилось все громче. Мадлен посмотрела на боковой экран, на котором появились цифры: 1, 2, 3...

Мышь явно была крайне встревожена, а вскоре по-настоящему запаниковала. Цифры на мониторе мелькали все быстрее: 4, 5, 6, 7, 8, 9. В террариуме вспыхнул и замигал красный свет.

Вдруг мышь упала на бок и замерла. Мадлен сняла темные очки и тяжело вздохнула:

«Воздействие радиации изучали на клетках кукурузы и на мухах. Теперь дело дошло до мышей. Я собственноручно убила их больше, чем любой кот в этом квартале».

Она пинцетом вытащила тельце подопытной мыши из террариума и попыталась услышать биение ее сердца с помощью стетоскопа. Потом отнесла грызуна в искусственный садик, который на самом деле был кладбищем жертв эксперимента, и похоронила. Над свежим холмиком Мадлен установила стелу с надписью «Галилей».

В этот момент к Мадлен подошел мужчина с прилизанными седыми волосами в безупречно белой рубашке. Он недовольно поднял бровь:

– Та-а-ак... Вы, кажется, сегодня опять опоздали? Все надо делать вовремя.

– Извнинте. Будильник сломался.

– Если вы хотите являться на работу, когда вам удобно, то работайте сами по себе.

– Мне очень жаль...

– Вы даже не носите наручных часов!

– Я сожалею...

Мужчина раздраженно вздохнул:

– Итак, каковы ваши последние результаты?

– Пока ни одному из моих мутантов не удалось перенести уровень излучения, превышающий девять баллов по двадцатибалльной шкале.

– Госпожа Валлемберг, вам прекрасно известно: сообщить об успешном ходе исследований мы можем, только если получим восемнадцать баллов из двадцати.

Разумеется, господин профессор Мишель Рейнуар из Академии наук! Вы чистый продукт административной системы. Вы не изобрели ничего стоящего, однако пользуетесь безраздельной властью. По крайней мере, в лаборатории. Знаю, вы очень спешите прославиться. Однако придется подождать.

Мишель Рейнуар с презрением указал на мышиное кладбище. Рядом с маленькой стелой Галилея выстроились памятники Копернику, Архимеду, Фалесу, Тесле, Тьюрингу.

– Кроме того, госпожа Валлемберг, вы страдаете сентиментальностью, не совместимой с профессией биолога. Скажите на милость, зачем называть мышей именами знаменитых ученых?

– Они тоже послужили делу науки.

– Та-а-ак... Я всерьез опасаюсь, что вам никогда не удастся добиться нужного результата. Очень жаль. Вам известно, что я возлагал на вас большие надежды? Я даже считал вас именно тем человеком, который нужен для продвижения наших передовых исследований. Однако вы с каждым днем все больше разочаровываете меня. – Он просмотрел листки со статистикой испытаний. – Слышали в утренних новостях о мутации рыб, которые уменьшились в размерах, чтобы пролезать в ячейки рыболовных сетей? Рыбы нашли выход, рыбы! А вы почему не можете?

– Вероятно, потому, что приспособиться к размеру ячеек в сетях легче, чем к угрозе радиоактивного излучения.

– Та-а-ак... Вы знаете, что через девять месяцев состоится вручение Фельдмановской премии, которой отмечают самые перспективные исследования в области биологии? А в этом году в нашей лаборатории нет ни одного проекта, который можно было бы представить на конкурс. И скоро мы в очередной раз с треском провалим это профессиональное состязание.

Мадлен промолчала, вернулась к столу для химических опытов и принялась что-то смешивать в пробирках. Ей хотелось только одного: чтобы профессор наконец ушел и оставил ее в одиночестве.

Она крепко сжала кулаки.

Наступил вечер. Карина Валлемберг протянула дочери бокал текилы с грейпфрутовым соком, который она украсила долькой лайма.

– Ты будешь довольна: я решила наконец как следует заняться своей жизнью, – объявила Карина.

– Снова выходишь замуж?

– Типун тебе на язык! Нет, я действительно займусь своей жизнью. Первое, что я сделала в этом направлении, – купила сегодня утром лотерейный билет! – С этими словами Карина громко расхохоталась.

Мадлен даже не улыбнулась. Лишь окинула взглядом берлогу, в которой жила ее мать: обстановка в стиле хиппи образца 1970-х годов, мебель из гладкого пластика с закругленными углами, белое кресло в виде яйца, обитого изнутри красным бархатом. В этом яйце она как раз и сидела.

Стены были сверху донизу покрыты плакатами, увековечивавшими память о Вудстоке^[26], битловском альбоме «Yellow Submarine»^[27], фильме Стэнли Кубрика «Заводной апельсин»^[28], альбоме «Nursery Cryme»^[29] группы «Дженезиз», фильме «Роза»^[30] о жизни Дженис Джоплин, c Бетт Мидлер в главной роли, и мюзикле «Волосы»^[31].

Гипсовая статуэтка над желтым камином – Мэрилин Монро, придерживающая белое платье, взметнувшееся над вентиляционным отверстием, – была похожа на охотничий трофей. Рядом с ней стояла клетка из кованых перевитых прутьев, в которой сидел желто-голубой попугай.

Сама Карина была в тунике от Курреджа^[32] из искусственной кожи и мини-юбке, открывавшей ее длинные ноги в лакированных туфлях без каблука. Ее прямые волосы, черные, как вороново крыло, были подстрижены, как у Луизы Брукс, – заостренные пряди почти касались уголков рта. Она курила небольшую сигару в длинном перламутровом мундштуке. На шее у нее висела цепочка с символом женского начала – кружком и крестиком.

– А потом я напишу книгу, – продолжала Карина. – Пока нет ни названия, ни сюжета, но я уже придумала рекламу: «Если бы эту книгу написала не я, я бы обязательно ее купила!» – И снова расхохоталась.

Мадлен еще глубже отодвинулась вглубь пластикового яйца, висевшего на кронштейне.

– Мадо, почему ты такая кислая? В чем дело?

– Да нет же, мама, нет. Все в порядке.

– Давай! Мне ты можешь сказать... Кому же еще довериться, как не собственной матери? М-м-м... Подожди, я сама угадаю. Должно быть, Кевин опять тебя достал... Он совсем не тот человек, который тебе нужен! Вот уж действительно... Никак не подберу слова... А, вот, нашла: «у-бо-гий».

– Мама, прекрати! Ты просто ненавидишь мужчин. Всех до одного.

– Естественно, я же в другом лагере. Я лесбиянка и горжусь этим. Впрочем, раньше у меня были мужчины. Я даже помню сколько... Трое, и твой отец в том числе. У меня была возможность самой убедиться, как они могут разочаровать. Поверь мне, только женщина в состоянии нежно и деликатно ласкать женскую кожу. Попробуй хотя бы из любопытства. Сама убедишься.

– Прекрати, мама, ты мне...

– Что? Противна?

– Нет, но всему есть предел...

Карина замолчала, потушила сигару и погладила дочь по голове:

– Ну, мужчинам все равно крышка! Такова логика эволюции. Поэтому они и злятся. Знают, что их конец близок. Во всем мире они запирают женщин в гаремы, снижают им зарплату, перекрывают доступ к образованию, к медицинской помощи, лишают избирательных прав, прячут женскую красоту под покрывалами. – Мать ласково коснулась подбородка Мадлен. – Это давняя война полов. И в ней, разумеется, будет победитель и проигравший.

– Мама, ты говоришь ерунду.

Попугай встрепенулся и начал выкрикивать, четко произнося слова: «Война полов! Война полов!»

Карина прошлась по комнате.

– Нет, дорогая, я совершенно серьезна. Вскоре мужчины исчезнут. Они это знают и боятся. Тебе ведь известно, что в Китае, Индии, на Ближнем Востоке, в странах Северной Африки они с помощью ультразвука определяют пол будущего ребенка и заставляют делать аборт тех женщин, которые должны родить девочек. Они надеются, что так одержат верх – не давая женщинам рождаться.

– Мама!

– Удаляя их хирургическим путем! Прибегая к инфибуляции!^[33]

– Ты прекрасно знаешь, что матери сами поступают так со своими дочерьми! – возразила Мадлен.

– Да, но по чьему приказу? По приказу мужей!

– Мама!

– Знаешь, почему мужчины скоро исчезнут? Из-за спермы. Мужские гаметы слабее клеток, передающих женские наследственные признаки. И они продолжают хиреть! Из-за слишком тесных джинсов, излучения от мобильных телефонов, переедания, заболеваний половых органов, лекарств, наркотиков, алкоголя, курения... Слава табаку!

Карина снова закурила.

– Мама!

– Хочешь, я расскажу, как ты у меня получилась? Благодаря простому трюку. Чем дальше от пикового периода овуляции, тем больше шансов зачать девочку. В день овуляции шансы составляют пятьдесят на пятьдесят. Но и до, и после мужские гаметы становятся все более редкими, поскольку они менее долговечны и подвижны. Это научно доказано. Ты – живое тому подтверждение. Поверь, мужчинам крышка.

«Мужчинам крышка! Крышка!» – подхватил попугай.

– Твой попугай меня бесит.

– Да? Уинстон?

– Да. И мне очень обидно, что назвала его, как папу.

– Подумаешь! Какая разница – мужчина или попугай? Хотя Уинстон умеет поддерживать беседу лучше, чем твой отец, предоставляет мне полную свободу и ни в чем не упрекает.

Мать подошла к клетке и сунула крикливой птице арахис.

«Крышка! Мужчинам крышка!»

– Мама, почему ты так настроена против мужчин?

Карина собралась было привести решающий довод, но сдержалась и неопределенно махнула рукой:

– Ладно, поговорим о другом. Кевин – твой жених? Ты не хочешь его бросать? О’кей. Оставайся с этим самовлюбленным болваном. А как продвигаются исследования невосприимчивости к радиации?

– Пока что результаты выглядят неутешительно. Я вызвала мутацию у мышей, чтобы увеличить толщину их шкуры и сделать более выносливыми к рентгеновским, гамма– и бета-лучам. Для этого нужно, чтобы у них с рождения был некий природный щит, и тогда, я полагаю, они смогут переносить высокий уровень радиации.

– Ты говоришь – щит?

– Да, и с самого рождения.

Мать налила дочери еще текилы с грейпфрутовым соком:

– Хочешь, я помогу тебе, Мадо? В свое время я занималась решением проблем, связанных с генетическими мутациями у различных видов...

Мадлен выпрямилась:

– Нет, мам, спасибо. Я достаточно взрослая и справлюсь сама. Кстати, уже поздно, мне пора.

Она вскочила с кресла, схватила куртку и сумку.

– Боишься, как бы Кевин не остался без своих тапочек, пива и горячего супа?

Мадлен резко обернулась и посмотрела матери в глаза:

– Я люблю его, мама. У тебя, похоже, каменное сердце, и ты не можешь этого понять, но я действительно люблю этого человека. И уверена, что буду с ним счастлива.

– Фу, подумаешь!.. Я тоже прошла через это. Любовь между мужчиной и женщиной! Это просто кино, наши собственные фантазии. Мы верим, что мужчины, как и мы, способны испытывать настоящие чувства. А затем приходят разочарования – одно за другим. Я вышла замуж за твоего отца и могу сказать тебе, что ложь окружала нас уже на свадьбе. Все притворялись, будто это лучший день в их жизни. «В счастье и в горе, пока смерть не разлучит вас», – говорил священник. Ха! Мы очень быстро расстались. И уж поверь, когда мы разводились, то знали друг друга как облупленных. Брак – это ложь, а развод – истина. Брак – это победа надежды над опытом.

– Мама! Хватит! Мне не нравится, что ты все время говоришь гадости о папе. Это мой отец! Что касается Кевина, то я его люблю. А что поделаешь с любовью?

Карина на мгновение задумалась и с удовлетворением изрекла:

– Любовь – это победа воображения над разумом!

Попугай счел эту фразу вполне достойной повторения: «Воображения над разумом! Воображения над разумом!»

– Ох! Уинстон, заткнись!

Мадлен стукнула кулаком по клетке и, не дожидаясь того, что мать на это скажет, выскочила на улицу, хлопнув дверью.

Она сняла крышку, погрузила ложку в кастрюлю, поднесла к губам и осторожно, чтобы не обжечься, попробовала суп. Удовлетворившись результатом, Мадлен вернулась к кухонному столу, который был удивительно похож на ее рабочее место в лаборатории. Кастрюли вместо реторт, бокалы вместо пробирок, столовые приборы вместо пинцетов. И священнодействовала она здесь, действуя так же четко, как в лаборатории. Мадлен взяла пульт дистанционного управления, и кухню заполнили нежные звуки музыки. Она открыла духовку, из которой вырвались клубы пара, и вытащила форму с каким-то разноцветным блюдом.

«Думаю, что тайна жизни и смерти скрывается в самом сердце клетки».

Мадлен повернулась к салатнице с листьями латука, добавила приправ и перемешала. Острый запах уксуса соединился с ароматом оливкового масла, и это было похоже на то, чем пахли препараты, которые она разглядывала в микроскоп.

«Сначала мне захотелось понять прошлое. Понять, как все стало таким, как оно есть».

Она принялась резать морковку тонкими кружочками, потом нарезала огурец и помидор.

«Затем мне захотелось понять будущее.

1. Минерал.

2. Растение.

3. Животное.

4. Человек.

А что потом?

5. Человек, не восприимчивый к радиации? »

Мадлен убрала салатницу в холодильник, зажгла в подсвечнике красные свечи и уселась в кресло. Она окинула взглядом накрытый стол, улыбнулась и включила телевизор. Заработал круглосуточный новостной канал.

«...Новый теракт в Пондишери, в Индии. Автобус был почти полностью уничтожен вскочившим в него смертником. В автобусе находилась группа детей, которые направлялись в школу. 23 человека погибли, 47 получили ранения. Ответственность за теракт взяло на себя движение, борющееся за независимость Кашмира. Власти Индии немедленно обвинили спецслужбы Пакистана в поддержке террористов...»

Раздался звонок: первые такты вдохновенной «Оды к радости» Бетховена. Мадлен Валлемберг выключила телевизор и побежала открывать дверь жениху.

Однако, увидев, что находится за порогом, она попятилась:

– Ты пьян! Кевин попытался обнять девушку, но та сделала еще шаг назад.

– Отмечали увольнение одного парня, с которым я работаю.

– Ты должен перестать пить, Кевин!

– О, Мадо... Хватит читать дешевые проповеди! Лучше поцелуй меня.

Кевин вошел в квартиру и с грохотом захлопнул дверь. Сбросил куртку и вновь попытался заключить Мадлен в объятия.

– Посмотри на себя! На кого ты похож! Да ты еле стоишь на ногах!

Кевин отказался от попыток поймать невесту и направился в ванную, чтобы освежиться. Вскоре в зеркале показалось отражение Мадлен.

– Отстань, Мадо. Не действуй мне на нервы. Вечно ты лезешь со своими упреками... Знаешь, почему я пью?

Мадлен с отвращением пожала плечами:

– Чтобы забыть, кто ты такой на самом деле?

– Я пью, потому что мне это нравится. Вот и все. А если тебя это не устраивает, мне, в общем-то, чихать. Мне по барабану, что ты об этом думаешь.

Мадлен смотрела на него так, словно видела в первый раз.

Кевин Нильсен был, как это принято называть, представителем золотой молодежи. Закончив один из крупных американских университетов, он поступил на работу в банк, формировал инвестиционные портфели и управлял торговлей акциями на бирже. Высокий, темноволосый, всегда элегантно одетый, он носил только костюмы, сшитые на заказ, – Кевин был очень привлекателен.

Как-то одна знакомая сказала Мадлен: «Он красив, умен, богат и любит тебя. Тебе так повезло!» И Мадлен тоже так думала. Она верила, что любит идеального мужчину. Просто клад, если не считать одной маленькой детали – легкой склонности Кевина уделять чрезмерное внимание алкоголю.

– Посмотри на себя! – настаивала Мадлен, указывая на зеркало.

Кевин грубо толкнул Мадлен, и та упала прямо на свое отражение. Зеркало взорвалось и медленно осыпалось грудой острых треугольных осколков.

– Теперь семь лет везти не будет! Вот дура! Ты такая же неуклюжая, как твоя чокнутая мамаша-лесбиянка!

Мадлен не дала ему закончить фразу. Ее рука как бы сама собой двинулась к щеке Кевина. Раздался звук пощечины.

В уголке его рта появилась тонкая струйка крови. Он вытер ее и удивленно уставился на испачканную ладонь. Затем спокойно размахнулся и отвесил ответную пощечину так, словно отбил подачу на корте. Мадлен упала навзничь.

– По пятнадцати, – объявил Кевин ровным голосом.

Мадлен вскочила, схватила статуэтку херувима – крылатого ангелочка с луком и стрелами – и размахнулась, чтобы ударить снова, но Кевин успел схватить ее за запястья, обезоружил и швырнул на диван.

Оказавшись сверху, Кевин сурово взглянул в изумрудные глаза Мадлен, но тут выражение его лица вдруг смягчилось.

– Бедная Мадо! Неудачница, как твоя мать. Думаешь, что двигаешь вперед научную мысль? А чего ты добилась? Просто уничтожила прорву мышей!

– Как ты смеешь!

– За кого ты себя принимаешь, Мадо?! За кого? Ты не сделала в жизни ровным счетом ничего интересного. Просто идешь по стопам своей ненормальной мамаши. Ох уж эта твоя матушка! Толстая чокнутая хиппушка!

– Замолчи!

– Обе вы хороши!

– Убирайся! Я больше не хочу тебя видеть! Пошел вон, или я тебя...

– Что? Поколотишь Купидоном? Или своими кулачками? Вырвешь волосы, расцарапаешь лицо? Меня достала твоя бледная физиономия! Реви тут одна сколько влезет. Я ухожу. Ciao bella!^[34]

И молодой человек нетвердой походкой удалился. Мадлен взглянула на свое отражение в разбитом зеркале.

И закрыла глаза.

Триумфальная арка была сплошь увита плющом, а на ее вершине колыхалась бамбуковая роща.

По поверхности Сены скользили джонки, нагруженные ящиками с овощами. Перед большой пирамидой Лувра, также покрытой зеленью, сновали повозки, в которые были запряжены казуары и страусы. На площади Трокадеро начался праздник, множество молодых женщин в платьях из невесомого шелка играли на арфах, флейтах и тамтамах. В центре образованного ими круга легко кружились амазонки в пестрых одеждах.

Мадлен сразу узнала темноволосую женщину в сиреневом платье, хотя сперва увидела ее со спины. Незнакомка обернулась к ней и улыбнулась.

«Меня зовут Ребекка, – шепнула она и повторила знакомые слова: – Однажды на Земле останутся только женщины, а мужчины превратятся в легенду».

Она протянула Мадлен орхидею. Та попыталась ее взять...

И проснулась.

Было совсем темно. Взмокшая от пота ночная рубашка прилипла к телу. Мадлен встала и отправилась на кухню, чтобы выпить стакан холодной воды. Там ее поджидало напоминание о катастрофе: нетронутый ужин на столе, огарки свечей... Шлепая босыми ногами по полу, она подошла к окну, чтобы посмотреть на волшебное мерцание звезд.

«Ее зовут Ребекка».

Потом Мадлен опять легла в постель, и сон продолжился.

Раздался звонок в дверь.

Мадлен открыла глаза, медленно вспоминая, где она и в какой эпохе живет.

Из-за закрытой двери донесся голос:

– Открой, Мадо! Я хочу извиниться за вчерашний вечер.

Она посмотрела в глазок. Это был Кевин. Он размахивал букетом.

– Умоляю, Мадо! Просто не понимаю, что на меня нашло! Клянусь, это никогда больше не повторится. Я немедленно запишусь в анонимные алкоголики...

Молодая женщина замерла.

Кевин вновь начал трезвонить. Мадлен скорчилась на полу у двери, ручка которой отчаянно дергалась из стороны в сторону. Девушка закрыла глаза.

«Наверняка есть способ направить эволюцию человечества по такому пути, чтобы оно смогло подняться на новый уровень. Тогда люди перестанут вести себя как животные. Способ есть. У меня такое чувство, что я вплотную приблизилась к разгадке. Я подошла очень близко».

Чтобы больше не слышать Кевина, она бросилась к радиоприемнику и включила его на полную громкость.

«...Ответственность за новый взрыв, унесший жизни пятидесяти человек, взяли на себя сразу две террористические организации, оспаривающие друг у друга сомнительную славу за совершение этого злодеяния. Одна группировка угрожает применить силу против другой, если та не прекратит приписывать себе ее действия. Биржа: внезапный рост акций предприятий, связанных с производством вооружений. Спорт: футбольный матч между сборными Англии и Италии привел к массовому побоищу между болельщиками. Фанаты команд открыто использовали такие необычные виды оружия, как мечи, топоры и копья. Возникает вопрос: каким образом участникам беспорядков удалось пронести холодное оружие на трибуны мимо представителей служб безопасности? Погода...»

Трели звонка смолкли. Неужели Кевин наконец прекратил осаждать дверь?

Мадлен выключила радио. Зазвонил телефон. После некоторых колебаний она все-таки сняла трубку.

– Умоляю, хотя бы поговори со мной! – раздался вопль молодого человека.

– Все кончено, Кевин. У тебя был шанс, но ты его упустил. Отныне в моей жизни тебя нет.

– Почему ты так поступаешь со мной? Кем ты себя возомнила?!

Мадлен повесила трубку.

Ухватив мышь пинцетом за шкурку на спине, Мадлен поместила подопытное животное в террариум, отрегулировала потенциометры и включила зеленую лампу. Надев светозащитные очки, она следила за реакцией грызуна. Тот сначала выглядел удивленным, затем обеспокоенным. Вот он бросился на стекло террариума и принялся изо всех сил царапать его коготками. Приближался момент, который Мадлен ненавидела. Она закрыла глаза.

«Прости, маленькое создание. У меня нет выбора. Надеюсь только, что все это не напрасно».

На мониторе медленно сменялись цифры: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9. Мелькание остановилось. Девять из двадцати.

Мышь сдохла. Ее глаза вылезли из орбит, лапки окоченели. В террариуме замигал красный свет, раздался сигнал тревоги. Мадлен вздохнула. Она вытащила очередного мертвого грызуна и похоронила на маленьком кладбище, рядом с собратьями. На памятнике было написано «Пифагор».

За спиной девушки раздался голос профессора Мишеля Рейнуара:

– Опять опоздали?

– Будильник сломался.

– И опять без наручных часов? Та-а-ак... Послушайте, госпожа Валлемберг, дела с вашими экспериментами по-прежнему обстоят хуже некуда.

Мадлен промолчала.

– У меня складывается впечатление, что вы движетесь по кругу. Если у вас нет никаких идей, бросьте эти опыты. Никто вас не заставляет их проводить. Иногда лучше отступиться, чем упорствовать, совершая новые ошибки.

Мадлен повернулась к профессору спиной и принялась делать пометки на листке с цифрами.

– Та-а-ак... Пифагор. Кто следующий? Кого еще из благородных ученых вы прикончите? Лавуазье, который сказал: «Ничто не возникает ниоткуда, ничто не исчезает в никуда, все переходит из одного в другое»?

Мадлен вновь ничего не ответила.

– Я говорю серьезно, госпожа Валлемберг. Если будете продолжать в том же духе, нам, скорее всего, придется отказаться от ваших услуг. Вы систематически опаздываете, не делитесь с коллегами информацией о ходе вашей работы... Так больше не может продолжаться. Если не возражаете, я выпущу этих бедных животных на свободу. Чем гибнуть понапрасну, пусть лучше радуются жизни, пока их не слопает кошка.

Мадлен молча вышла из лаборатории.

«Мерзавец! Мер-р-рзавец!» – твердил попугай.

Карина Валлемберг закурила небольшую сигару, вставленную в длинный мундштук, и задумалась. Мадлен налила себе текилы с грейпфрутовым соком и с ногами забралась в подвешенное к кронштейну кресло-яйцо.

Карина выпустила колечко дыма:

– Переключись на самок.

– Что, прости?!

– Я говорю о твоих экспериментах. Возьми самок мышей. Я уверена, что они могут выдержать более высокий уровень радиации, чем самцы. Ты говоришь, что тебе не удалось преодолеть проклятую отметку – девять баллов. Используя самок, ты наверняка сумеешь получить двенадцать, а то и все тринадцать или четырнадцать. Я почти уверена.

– Почему ты так думаешь?

– В животном мире самки, как правило, живут дольше самцов, хотя это объясняется только тем, что их кровь очищается во время менструаций...

Мадлен оттолкнулась от пола, и кресло-яйцо стало вращаться вокруг своей оси. Теперь девушка то исчезала, то вновь появлялась перед матерью.

– Мама, чтобы результаты опытов выглядели убедительно, мне нужно получить восемнадцать баллов из двадцати. Не меньше, иначе все бесполезно.

Карина медленно затянулась, словно ища подкрепления своим мыслям:

– Я убеждена, что у природы есть решение этой проблемы. И оно связано с самками.

– Мама, прошу тебя, хватит смотреть на мир через призму взаимоотношения полов.

– Но именно это и заставляет его вертеться.

– Этим ты мне не поможешь!

– Вспомни о сообществах живых организмов, которые существуют на планете дольше других. Об осах, пчелах, муравьях. Все это сообщества самок. Самцы – трутни в улье и «цари» в муравейнике – востребованы только для воспроизводства, а потом погибают.

– Это же насекомые, мама! А не млекопитающие!

– Это общественные животные, то есть стадные, как и мы. Их города похожи на наши мегаполисы. У них есть улицы, проспекты, разделение труда, армии, сельское хозяйство.

– Мам, это просто мелкие насекомые!

– Нет. Это создания, обитающие в городах. Никогда не суди о животном по его размерам. Эти насекомые – вполне разумные существа, решающие проблемы, во многом похожие на наши. Естественно, на своем уровне. Ульи. Муравейники. Гнезда с миллионами особей, ведущих общественную жизнь, устроенную по определенным законам. В ходе эволюции они избрали стратегию выживания, которая выражена формулой: «только самки».

– Я... Я считаю, что это ничего не доказывает.

– О, напротив. Муравьи живут на Земле сто миллионов лет. А человечество – не более трех. Ты что-нибудь об этом слышала? Сначала у муравьев существовало равенство между полами, но со временем матриархат победил.

– Откуда это известно?

– До наших дней сохранились примитивные виды муравьев, которые живут группами по два десятка особей. Это своего рода семьи, в которых примерно поровну самцов и самок. Но это очень отсталые виды. Они не умеют выращивать растения или разводить живых существ на корм, как обитатели больших муравейников. Это охотники-собиратели. Можно сказать, что это доисторические муравьи!

– Мама!

– Это означает, что стратегия «только самки» – разумный выбор, самое современное решение, найденное природой, чтобы обеспечить успешную эволюцию вида.

– Нельзя сравнивать людей с насекомыми!

– Это почему? Хочу тебе напомнить, что сообщества самок приспособились к самым разным климатическим условиям, ко всем болезням и ко всем хищникам. В Хиросиме только муравьи оказались невосприимчивы к радиации. Это должно быть интересно тебе – специалисту в области сопротивления облучению, не так ли?

Мадлен перестала крутиться в кресле-яйце:

– Ты уверена?

– Абсолютно. Странно, что ты не читала об этом в статьях энтомологов.

В этот момент попугай решил привлечь к себе внимание: «Только самки! Только самки!»

Мадлен залпом допила текилу. Карина отложила мундштук и направилась к книжному шкафу в гостиной, на полках которого выстроились в ряд толстые пронумерованные папки. Потратив некоторое время на поиски, она вытащила наконец одну из самых объемистых папок и жестом пригласила дочь сесть рядом за огромный стол:

– Это моя докторская диссертация.

Мадлен открыла первую страницу и прочитала заглавие:

«Диссертация госпожи Карины Валлемберг. LEPIDODACTYLUS LUGUBRIS^[35]: решение, обусловленное эволюцией».

– Ты сейчас скажешь, что уже читала это, но я уверена – ты лишь бегло просмотрела этот текст. Поэтому специально для тебя я кратко изложу основные тезисы. Когда мне было двадцать три года, я отправилась на Филиппины, чтобы рассказать миру о чуде, связанном с этой симпатичной маленькой ящерицей.

– С Lepidodactylus lugubris?

– Да, именно с ней.

Карина перевернула страницу и показала дочери фотографию ящерицы с вытянутой головкой и круглыми глазами навыкате.

– Ее еще называют гекконом, – заметила Мадлен.

– Браво. Lepidodactylus lugubris – это небольшая ящерица семейства гекконов, которая встречается на Филиппинах, в Австралии и на островах Тихого океана.

– Она отвратительна.

– А я считаю, что она очень красива.

– Рептилии меня никогда не интересовали.

– Но эта – нечто действительно особенное. Необыкновенное. Время от времени особей этого вида уносит ураганом и забрасывает на пустынные острова, которых в Тихом океане тысячи. Если в таком положении оказывается самец, на этом все и заканчивалось. Он просто подыхает. Но если речь идет о самке...

– И что тогда?

– Слушай внимательно. – Карина старалась говорить как можно отчетливее. – Репродуктивная функция самки вида Lepidodactylus lugubris, занесенной на пустынный остров, претерпевает стремительные изменения. Весь ее организм перестраивается так, чтобы она, несмотря ни на что, могла откладывать яйца.

– Неоплодотворенные яйца? Что тут необычного? Куры тоже несут неоплодотворенные яйца.

– Да. Но из неоплодотворенных яиц Lepidodactylus lugubris – ты сидишь? – вылупляются жизнеспособные особи.

– Это же...

– Это поистине удивительно. Магия природы. Она находит выход из любой ситуации.

Карина перевернула еще несколько страниц и остановилась на снимках, сделанных крупным планом:

– Взгляни на эти фотографии. Здесь изображена матка до и после адаптации организма к природной среде, характерной для пустынного острова, где нет самцов.

Мадлен лихорадочно перелистала главу.

– Это настоящая машина для воспроизводства жизни, претерпевшая изменения, чтобы приспособиться к враждебной среде, – провозгласила мать.

– Я не понимаю, как это возможно.

– Погоди, мы еще не добрались до самого удивительного. В нормальном состоянии самка этой ящерицы живородящая. Но если оплодотворения не происходит, она становится... яйцекладущей! – Карина указала на снимки. На них были изображены новорожденные ящерицы рядом с яйцами, из которых они вылупились. – Логика природы предельно проста: вид должен выжить. Но и это еще не все. Все ящерицы, произведенные на свет такой матерью, жизнеспособны, и все они... самки.

Попугай завопил: «Самки, самки!»

Карина снова перевернула страницы и показала несколько фотографий ящериц, сделанных под разным углом.

Мадлен жадно углубилась в чтение.

– Эти особи женского пола, – продолжала Карина, – в полной мере обладают способностью к воспроизводству себе подобных по той же самой схеме. Совершенно самостоятельно и без всякого участия самцов.

– Но они должны во всем походить на мать! Это же партеногенез... У них будут точно такие же генетические признаки. Это клоны!

– Мать-Природа и тут все сделала как надо. Во время откладывания яиц в организме ящериц происходит феноменальный процесс – мейоз, – приводящий к смешению генетического материала. В результате каждая новая особь получает свои индивидуальные наследственные признаки. Все настолько продуманно, что через несколько лет пустынный остров в Тихом океане оказывается населенным целой популяцией Lepidodactylus, состоящей исключительно из самок, но при этом абсолютно здоровых, отличающихся друг от друга и способных воспроизводить следующие поколения без участия самцов. Во время экспедиции я видела это собственными глазами на многих островах Филиппинского архипелага. Все доказательства здесь, перед тобой.

«Доказательства! Доказательства!» – выкрикнул попугай.

Мадлен вскочила и, совершенно выведенная из равновесия, принялась расхаживать по гостиной. Карина остановилась перед ней. В руках у нее был футляр, в котором лежало маленькое яйцо.

– Если тебе нужны еще более осязаемые доказательства, вот яйцо этой прелестной ящерицы. Как видишь, Мать-Природа выбрала, на чьей она стороне. У большинства видов живых существ на Земле, если считать и насекомых, доминируют женские особи – исключительно женские!

Карина вытащила яйцо из футляра, обитого изнутри бархатом, и стала осторожно поворачивать из стороны в сторону.

– Мы сильнее. Наш оргазм в десять раз мощнее мужского. В квадратном сантиметре нашей кожи находится больше чувствительных рецепторов. Вот почему вся поверхность нашего тела представляет собой эрогенную зону, в то время как у мужчин эта зона располагается... в одном известном месте.

– Мама...

– Мадо, я серьезно. Мы воспринимаем мир полнее, быстрее и интенсивнее. Мы лучше приспособлены, более развиты, более адекватно реагируем на изменения окружающей среды.

Мадлен, потрясенная до глубины души, молча разглядывала яйцо.

– И только мы в состоянии по-настоящему любить.

Мадлен закрыла глаза, и перед ее мысленным взором появилось прекрасное лицо Ребекки, шепчущей:

«Однажды на Земле останутся только женщины, а мужчины превратятся в легенду».

Она открыла глаза и вернулась в реальность.

В ее руке лежало яйцо – белое, круглое, полное света...

181Прошло девять месяцев.

Луна освещала круглую крышу Опера-Гарнье в центре Парижа. Музыка, еле слышная сначала, звучала все громче. Защелкали вспышки фотоаппаратов. В большом зале дворца гремел усиленный громкоговорителями голос ведущего:

– ...поприветствуем его аплодисментами!

На сцену поднялся профессор Мишель Рейнуар – в черном смокинге и сером галстуке-бабочке. Новый шквал фотовспышек. Ведущий вручил профессору приз – статуэтку, изображавшую крылатый мозг.

Ученый приосанился и голосом, в котором было чересчур много сахара, начал ответную речь:

– Я должен отметить, что всегда был уверен: нашей лаборатории удастся добиться того, к чему мы так стремились, – получить престижную Фельдмановскую премию! Ибо это достижение – важная веха на пути любого ученого, занимающегося фундаментальными исследованиями, посвященными будущему человечества...

Снова волна фотовспышек.

– Однако этот успех – результат слаженной работы целой команды ученых. И я бы хотел особо поблагодарить... Мадлен Валлемберг. Она первой предложила идею яйца. Прошу поприветствовать ее!

Мадлен – пышные русые волосы и сияющие изумрудно-зеленые глаза – вышла из-за кулис. На ней было вечернее платье из темно-красного атласа, которое очень шло ей, особенно подчеркивая красоту обнаженных плеч. Она выглядела очень смущенной.

– Дамы и господа, позвольте представить вам ученого нашего будущего: Мадлен Валлемберг! Иногда она опаздывала на работу, но я понял: это потому, что ее мысли всегда опережали ход времени.

Покраснев, Мадлен поклонилась публике, которая встала, чтобы устроить ей овацию. Возбуждение зрителей все нарастало. Мадлен заметила в зале не только мать, но и Кевина, который, стоя в первом ряду, вопил: «Браво! Браво! Мадо! Браво! Мадо! Ты – лучшая!»

Профессор Мишель Рейнуар передал ей приз. Она приняла почетный трофей, который оказался довольно увесистым, и прижала его к груди.

Когда аплодисменты наконец стихли, Мадлен подошла к пюпитру с двумя микрофонами. Она попыталась заговорить, но волнение ее было так велико, что она не смогла произнести ни слова. Люди в зале постепенно успокаивались, вновь усаживаясь на свои места. Рейнуар пришел ей на выручку:

– Мадлен, я помню, как несколько месяцев назад ты впервые предложила произвести направленную мутацию живородящей особи, чтобы сделать ее яйцеродной. Тогда я... Мне это показалось шуткой, розыгрышем. Тем более что Мадлен, – прошу извинить меня за то, что приходится об этом говорить, – но она уже убила немало подопытных... – он смущенно хихикнул, – не людей, нет, честное слово! Только мышей! Она даже устроила в лаборатории маленькое кладбище и хоронила их, называя мучениками науки! Всем мышам она давала имена знаменитых ученых... Так, Мадо?

Публика засмеялась. Мадлен вновь подошла к микрофонам:

– Прежде всего мне бы хотелось поблагодарить мою мать, Карину Валлемберг: великую первооткрывательницу, которая не только привила мне страсть к биологии, но и доказала своими исследованиями – в частности теми, которые посвящены Lepidodactylus, – что природа иногда находит сложные решения для простых проблем.

Карина подмигнула ей из зала, но, увидев, что дочь настаивает, она встала и поклонилась публике.

– Не нужно бояться изобретать что-то новое. Сама природа бесстрашно испытывает такие формы и решения, которые на первый взгляд кажутся совершенно... безумными! – продолжала Мадлен.

Публика затаила дыхание.

– Восемь месяцев тому назад я полагала, что мне не удастся преодолеть изначально заданный естественный предел сопротивляемости радиации: девять баллов из двадцати. Но моя мать подсказала мне идею. Яйцо. Если перефразировать слова Христофора Колумба: «Все просто, нужно только додуматься до этого». Как сделать появляющуюся на свет особь невосприимчивой к радиации? Решение было найдено: мы должны были дать ей некий природный щит. Этим щитом стала скорлупа. И... – Мадлен сделала паузу. Зал ждал. – И тогда у нас на свет появилась первая яйцеродная мышь – маленькое млекопитающее, рождающееся из яйца и способное выдерживать радиацию с показателем девятнадцать баллов из двадцати!

Аплодисменты.

Профессор Мишель Рейнуар явно очень гордился коллегой. Ведущий подошел к микрофонам:

– Напоминаю, что невосприимчивость к радиации имеет колоссальное значение. От этого зависит, в частности, насколько длительными могут быть космические полеты. Ведь при отсутствии защитного слоя – атмосферы – человек получает смертельную дозу облучения, верно, Мадлен? Теперь, если у кого-то есть вопросы, настало время задать их. Пожалуйста, справа?

Темноволосый журналист в очках схватил переносной микрофон:

– Вопрос профессору Рейнуару. С какой целью были начаты исследования в области сопротивляемости млекопитающих радиации?

– Гм... передаю право ответить Мадлен Валлемберг, поскольку это напрямую связано с ее работой.

Мадлен провела руками по своему платью:

– Впервые за всю историю человечества в нашем распоряжении оказалось оружие, способное за несколько секунд уничтожить миллионы жизней. Это возлагает на нас – членов великого братства ученых, тех, кто разработал оружие массового поражения, – обязанность найти способы спасения от него.

Еще один журналист поднял руку:

– Госпожа Валлемберг, почему яйцо?

– Яйцо защищает эмбрион от давления, холода и жары. Большинство живых существ – яйцеродные. Хочу напомнить о ядерных взрывах в Хиросиме и Нагасаки: после них выжили лишь яйцекладущие биологические виды. Причем именно благодаря защитной оболочке – скорлупе. Хотя нужно признать, что большинство уцелевших видов – рептилии и насекомые.

– Но мы-то не насекомые и не рептилии. Мы млекопитающие! – возразил тот же журналист.

Шум в зале. Однако молодая исследовательница не позволила сбить себя с толку:

– Верно. Тем не менее есть вид млекопитающих, откладывающих яйца. Я говорю об утконосе. Это животное, отдаленно напоминающее сурка, обитает в Океании. Утконос откладывает яйца, а вылупившихся из них детенышей выкармливает молоком. И это исключение, которое только подтверждает правило. Именно благодаря подобным фокусам природы я смогла отыскать недостающее звено, позволяющее перейти от живородящего млекопитающего к яйцеродному.

Мадлен дала аудитории время переварить первую порцию информации и продолжила:

– Изучив ящериц Lepidodactylus, я сосредоточила все внимание на утконосе как идеальном переходном звене. И это было правильно. Его яйца изначально выдерживали радиацию в шестнадцать баллов из двадцати. Решение было найдено. Я продолжила работу в этом направлении и получила «мышиные яйца».

В зале нарастал шум. Люди повторяли слова «мышиные яйца», словно пытаясь убедить самих себя, что это вообще возможно.

Еще один журналист попросил микрофон:

– Но все-таки... Как же получить яйцо, из которого вылупится мышь? Ведь генетический код так просто не изменишь.

– Раньше все живые создания появлялись на свет из яиц. Все мы – потомки рыб, ведь до появления континентов вся поверхность планеты была покрыта водой. Поэтому у всех млекопитающих в глубине клеток записана крохотная генетическая программа, позволяющая перейти к подобному способу воспроизводства. Достаточно было найти ее точное местонахождение в цепочке материнских генов и осуществить принудительный запуск.

Второй журналист вновь завладел микрофоном:

– Но, уважаемая госпожа Валлемберг, осознаете ли вы, что заставлять мать, рождающую живое потомство, откладывать вместо этого яйца... просто чудовищно?

– Вы слышали последние выпуски новостей? Вполне возможно, что у нас уже нет выбора. Уважаемый господин журналист, я тоже хочу задать вам вопрос. Кто большее чудовище: военный, угрожающий уничтожить миллионы людей при помощи атомной бомбы, или ученый, заставляющий мутировать мышей, чтобы те начали откладывать яйца?

В зале раздались крики. Одни возмущенно свистели, другие аплодировали. Заметив смущение Мадлен, ведущий вмешался:

– Полагаю, мы должны отпустить Мадлен Валлемберг. Она нуждается в отдыхе. В последние месяцы у нее было много работы.

Мадлен сделала шаг назад.

Профессор Рейнуар схватил приз и поднял его высоко над головой:

– Спасибо всем, и особенно жюри. – И передал крылатый мозг Мадлен, которая не могла скрыть своего волнения.

Девушка спустилась со сцены и, крепко сжимая в руках статуэтку из позолоченного металла, устремилась в боковой коридор. Ее мать и Кевин направились было за ней, однако она попросила их уйти, объяснив, что хочет побыть одна.

Навстречу Мадлен выскочили фотографы. Она сбросила туфли на высоких каблуках и побежала прочь по длинным коридорам Опера-Гарнье. Очутившись у центрального входа перед величественной каменной лестницей, Мадлен обнаружила, что все двери на улицу заперты. Тогда она бросилась к боковым дверям в поисках запасного выхода. Заворачивая за угол в коридоре, предназначенном для пожарных, она вдруг налетела на мужчину в смокинге, который, казалось, ждал именно ее.

– Добрый вечер, госпожа Валлемберг.

– Дайте мне пройти, – произнесла Мадлен, поднимая статуэтку, словно готовилась ударить ею незнакомца.

Мужчина не сдвинулся с места:

– Я ждал вас. Мне нужно сказать вам нечто очень важное. Именно вам, госпожа Валлемберг.

Незнакомец произнес это твердым, решительным голосом. Он не был похож ни на журналиста, ни на фотографа, ни на поклонника. Ему было около сорока лет. Мадлен успела заметить подтянутую фигуру и атлетическое сложение. Незнакомец был довольно привлекателен и выглядел почти щеголевато: тщательно подстриженная, ухоженная бородка отливала серебром.

Мадлен шагнула вперед, но широкоплечий незнакомец закрыл собой узкий коридор:

– Госпожа Валлемберг, вы в опасности. Я полагаю, что в ближайшие дни вам потребуется помощь. Тогда позвоните мне.

Он протянул ей визитку, но Мадлен не взяла ее:

– Дайте мне пройти!

Мужчина настойчиво протягивал ей визитную карточку. Мадлен уступила и взяла ее.

– Там указан номер моего мобильного телефона, – сказал незнакомец.

Мадлен Валлемберг посмотрела на визитку:

– Вы – военный?

– Полковник Пантель, к вашим услугам.

– Хотите, чтобы я работала на армию? – насмешливо спросила Мадлен и разорвала визитку. – Даже не мечтайте...

– Госпожа Валлемберг, вы не правы. Не стоит плевать в колодец, даже если вы уверены, что никогда не будете из него пить.

– Пропустите меня!

– Главное, помните – в ближайшие дни вы должны быть особенно осторожны.

– Это угроза?

– Нет, просто совет. Не спешите делать ложные выводы. Мы с вами по одну сторону баррикад.

С этими словами мужчина наконец посторонился и позволил Мадлен пройти.

187В одиннадцать часов вечера Мадлен Валлемберг сидела в парижском метро – в вечернем платье, босая, с туфлями в руках. На коленях у нее лежала статуэтка Фельдмановской премии – все тот же крылатый мозг.

Девушка жалела, что забыла взять сумочку, в которой остался кошелек. Ловить такси без денег не имело смысла. Да и вообще, в такое время и в таком виде вообще останавливать машину не стоило. И Мадлен решила ехать на метро, перепрыгнув через турникет.

Никто вокруг не обращал внимания на ее нелепый вид.

«Я победила. Но они ничего не поняли. Они не понимают, что именно я делаю. Они видят лишь цифры и имена. А ведь я, черт побери, говорю им о будущем нашего вида!»

От гнева она стиснула зубы.

«Они принимают меня за жалкого биолога, который развлекается, ставя опыты, а я говорю им о выживании всех нас!»

От новых туфель у нее болели ноги, и она стала растирать большие пальцы ног. Потом закрыла глаза и постаралась вызвать перед мысленным взором образы, которые возвращали мир ее душе.

«Ребекка...»

Ребекка сидела на страусе и, крепко держа поводья, управляла огромной птицей. Она мчалась во весь опор по кольцевой дороге, поросшей травой... Встречные полосы движения разделяла небольшая река. Прекрасная темноволосая амазонка словно на мотоцикле обгоняла двухколесные повозки, в которые были запряжены казуары.

Цапли, стоя на мелководье, смотрели ей вслед.

«Ребекка... Возможно ли, что когда-нибудь эта женщина действительно будет жить на свете?»

Машины срывались с места. Скутеры тарахтели, фары рассекали ночную мглу. Рекламные щиты, заполонившие все вокруг, внезапно показались ей непристойными. Все вокруг словно кричало: «Покупайте! Потребляйте! Это сделает вас счастливыми!»

Девушка бежала по городу, наслаждаясь прикосновением босых ступней к асфальту...

Мадлен вставила ключ в замочную скважину и открыла дверь своей квартиры. Не успела она войти, как вдруг какой-то мужчина захлопнул дверь у нее за спиной и навел на нее пистолет, казавшийся очень длинным из-за привинченного к стволу глушителя.

Обладательница Фельдмановской премии успела заметить, что в квартире все перевернуто вверх дном.

Непрошеный гость потушил свет, и в слабом свете уличного фонаря теперь можно было различить лишь очертания его фигуры.

– Где оно? – спросил мужчина. Он говорил с сильным акцентом.

– Что вам нужно? – спросила Мадлен, часто дыша, чтобы остановить нарастающую панику.

– Вы сами знаете.

– Уходите, или я вызову полицию! – пролепетала она, доставая мобильный телефон.

Мужчина выхватил трубку и раздавил ее одним ударом каблука:

– Мы готовы хорошо заплатить, госпожа Валлемберг. Очень хорошо.

– Я не понимаю, о чем вы говорите! Как вы сюда попали? Немедленно уходите! – Мадлен старалась, чтобы ее голос звучал как можно тверже.

– Я бы очень хотел, чтобы мы договорились по-хорошему.

– Да кто вы такой, в конце концов?

Не опуская пистолета, человек обошел вокруг нее:

– Предположим, я агент страны, народ которой хотел бы стать невосприимчивым к радиации. Речь идет... о людях.

– Я провожу эксперименты только на мышах и...

Мужчина подошел к ней сзади, заломил руку за спину и приставил пистолет к затылку. Девушка вздрогнула. От прикосновения смерти по спине пробежали ледяные мурашки.

– Не надо так с нами, госпожа Валлемберг. Мы знаем все о каждой минуте ваших экспериментов. И нам известно, как далеко вы продвинулись в своих исследованиях.

Мадлен попыталась вырваться:

– Пустите меня!

Вдруг она наступила на что-то мягкое. Мягкое и теплое.

– Вы убили Мари-Кюри! – воскликнула Мадлен.

– Я решил, что это бешеная собака, которая собирается меня укусить.

Мадлен упала на колени и прижала мертвое животное к груди. Мари-Кюри была самкой утконоса и первым донором, предоставившим клетки для экспериментов. Мадлен приручила ее и так привязалась к ней, что взяла к себе домой. В ванной комнате она поставила специальное корытце, в котором ее питомица могла плавать.

В слабом свете, просачивавшемся с улицы, она разглядела густые черные усы на лице незнакомца.

– За что вы ее убили? Ведь это безобидный утконос!

Незнакомец вырвал мертвое животное из рук Мадлен и отшвырнул:

– Я не шучу, госпожа Валлемберг. Мы хотим знать, где оно.

Мадлен побледнела:

– О чем вы говорите?

– Вам это прекрасно известно.

В этот момент в дверь позвонили и раздался голос Кевина:

– Мадо! Умоляю, позволь мне объясниться. Выслушай меня! Я изменился. Я больше не пью. Дай мне еще один шанс. Один-единственный шанс!

Воспользовавшись тем, что нападавший отвлекся, Мадлен схватила Фельдмановский приз и ударила черноусого в лицо. Тот зашатался и выронил пистолет.

– Что ты там делаешь? Что это за шум? – спросил Кевин.

Мужчина кинулся за оружием, но Мадлен изо всех сил пнула пистолет, и он улетел под диван со скоростью хоккейной шайбы. Выхватив нож из ножен, привязанных к ноге под коленом, непрошеный гость бросился на Мадлен. Его лицо было залито кровью. Девушка увернулась и ударила его коленом в пах. Мужчина сдавленно вскрикнул и, пошатнувшись, задел книжный шкаф, который тут же на него обрушился.

– Мадо! Мадо! Ты не ушиблась? – метался за дверью Кевин.

Мадлен не стала ждать, пока незнакомец поднимется на ноги. Подобрав подол платья, чтобы легче было бежать, она схватила в прихожей бумажник и открыла дверь, за которой Кевин терзал в руках букет.

– Мадо! Клянусь, я больше не прикоснусь к алкоголю. Мне так жаль! Если бы ты знала, как мне жаль! Но это в прошлом, понимаешь? Это больше не повторится!

Увидев, что Мадлен вся в крови, он очень удивился, но девушка не дала ему времени разразиться новой тирадой. Она выхватила у Кевина букет, швырнула цветы в усатого и бросилась вниз. В этот момент на лестнице показались двое мужчин, которые бежали ей навстречу. Мадлен на мгновение замерла, а затем ринулась назад, перепрыгивая через несколько ступенек. Увидев, что она возвращается, Кевин решил, что не все потеряно:

– Мадо! Нам пора объясниться и...

– Увы, Кевин. Сейчас не до того.

Взбежав наверх, Мадлен выскочила на плоскую крышу. Вооруженные преследователи гнались за ней по пятам. Запыхавшись, Мадлен остановилась у самого края и обернулась. Увидев настигавших ее врагов, она решила, что все кончено. Оставалось только совершить невозможное.

Мадлен разбежалась и взмыла над переулком, надеясь перепрыгнуть на крышу соседнего дома. Она раскинула руки и пожалела, что это не крылья. На долю секунды ей показалось, что она парит. Прямо перед ней расстилалась гладкая крыша с ярко сиявшим водосточным желобом.

«Только бы долететь».

Ее босые ноги ударились о черепицу. Мадлен ухватилась за водосточный желоб и, соскользнув с крыши, свалилась на расположенный ниже балкон. Окно было открыто, и она ворвалась в чужую квартиру.

Не обращая внимания на остолбеневших от изумления людей, Мадлен ринулась к двери, сбежала по лестнице и выскочила на улицу – окровавленная, в разорванном платье, босая, но с бумажником, засунутым за корсаж. Она выбежала на дорогу, подняла руку, и машина, взвизгнув покрышками, резко затормозила прямо перед ней.

– Очень жаль, дорогая, но моя смена закончилась. Я вас подвезу, только если нам по пути.

В эту минуту из подъезда выскочили трое преследователей. Они увидели Мадлен и бросились за ней. Девушка прыгнула в машину:

– Едем! Неважно куда, только скорее!

Водитель покосился на багровые пятна на платье пассажирки:

– Вы что, ранены? Ладно, я сегодня добрый. Куда едем?

Он поправил зеркало заднего вида.

– Поехали! Куда угодно, только скорее! Ради бога!

– Ладно! Жене скажу, что это был особый случай. Когда я опаздываю, она закатывает скандал.

– Погодите, я знаю, куда ехать.

Машина скрылась в ночи, оставив выбившихся из сил преследователей далеко позади.

«Мы в стр-р-рашной опасности! В стр-р-рашной опасности!»

Попугай наслаждался, раскатисто произнося каждую «р».

– Заткнись, Уинстон! Или я зажарю тебя на Рождество вместе индейки! Хм, Мадо, я правильно тебя поняла? Им все известно. Кому это им?

– Некогда объяснять, мама. Нужно его забрать и спрятать в надежном месте. Скорее! Едем! Нужно спасти его!

«Скорее! Едем! Нужно спасти его! Скорее! Едем! Нужно спасти его!» – повторил попугай, встопорщив от возбуждения перья.

– Мадо, успокойся! Откуда эта кровь? Ты что, ранена? А тебе, Уинстон, в последний раз говорю: замолкни или останешься без обеда.

Мадлен схватила мать за руку:

– Мама, послушай, нужно торопиться. Меня преследуют! Эти люди вели себя так, будто им все известно.

– Этого не может быть.

– Это агенты какой-то чужой страны. Вероятно, они уже давно за мной следят. Надо поскорее его спрятать. Я думаю, что они вот-вот явятся сюда.

– Да что ты такое говоришь?

– Мама, я не шучу!

Карина приоткрыла входную дверь и увидела, как по лестнице крадутся мужчины с оружием в руках – молчаливые и грозные.

Женщины бросились на кухню. Карина вытащила из морозилки контейнер кубической формы, оснащенный циферблатами и термометрами.

Поднявшись по черному ходу на верхний этаж, они стали ждать. Незнакомцы позвонили в дверь, а затем выбили ее. Мать и дочь бросились бежать со всех ног. Последнее, что они слышали, был голос Уинстона, повторявшего: «Это серьезно! Серьезно!»

Женщины поставили контейнер в багажник, который невозмутимый водитель открыл, не выходя из машины.

– Жена меня убьет. Я действительно слишком задержался.

Машина рванула с места.

– Ну что, опять куда угодно, лишь бы подальше, а по дороге вы решите, куда ехать? Так? – Таксист мрачно посмотрел в зеркало заднего вида и прибавил скорости. – Полагаю, это ваша мать? Приятно познакомиться. Сразу видно, что вы родственники. А вот моя жена совсем не похожа на свою мамашу. Попробуй пойми, отчего так получается... Вероятно, это какие-то генетические штучки. Да-а-а... С тех пор как проковыряли эту озоновую дыру, все как с ума посходили. А коровье бешенство? Я считаю, что, если вы ели корову, которую кормили мясом, внутри у вас наверняка что-нибудь испортится. Это как у свиней, которым скармливают то, что осталось от других свиней. Каннибализм вряд ли идет здоровью на пользу.

Мадлен с беспокойством посмотрела назад, но произнесла только:

– Еще быстрее, пожалуйста!

– Сейчас вы скажете, что это вопрос жизни и смерти?

В эту минуту пуля пробила стекло. Из темноты позади них возник другой автомобиль.

– Моя машина! – завопил водитель.

Однако он понял, что рискует гораздо большим, и втопил педаль газа в пол. Они мчались по набережным Сены, черный автомобиль висел у них на хвосте. Бросая машину из стороны в сторону, таксист ворчал:

– Слава богу, страховка еще действует! И зачем только я взял пассажиров, смена-то уже кончилась! Жена меня точно убьет!

Свернув с набережной, они помчались по прилегающей улице, но она закончилась тупиком. Они услышали, как позади резко затормозила другая машина и захлопали дверцы.

Мадлен, ее мать и таксист вылезли с поднятыми руками. Усатый навел на них пистолет. Его лоб пересекала большая кровоточащая ссадина.

– Поверьте, госпожа Валлемберг, я бы предпочел избежать этого маленького недоразумения, и снова спрашиваю: вы готовы сотрудничать?

Он велел помощнику открыть багажник такси. Тот выполнил приказание и вскоре вернулся, осторожно и даже с некоторым испугом держа в руках изотермический контейнер с циферблатами и термометрами.

Третий из нападавших начал открывать замки контейнера. Он поднял крышку, и рассеянный свет, хлынувший наружу, осветил его лицо.

Таксист наклонился к Мадлен и шепотом спросил:

– Что там такое, а?

Незнакомцы по очереди подходили к ящику, чтобы взглянуть на его драгоценное содержимое.

– Неужели это действительно?.. – потрясенно прошептал Второй.

– Если это и правда оно, то в это слишком... – подхватил Третий.

Второй нервно сплюнул:

– Никак не могу поверить, что это существует на самом деле.

Третий указал на женщин и водителя:

– Они больше не нужны. Пристрелить?

Однако усатый, который, судя по всему, был у них главным, остался невозмутим. Он провел рукой по рыжим волосам Мадлен, коснулся темной шевелюры ее матери:

– Объект у нас. Но мы не знаем, как с ним обращаться. Что, если мы не получим ожидаемых результатов? Все придется начинать сначала. Так что лучше оставить их в живых. Уберите только таксиста, лишние свидетели ни к чему.

– Месье, теперь, когда вы обратили на меня внимание, хочу заметить, что я оказался здесь лишь в силу печального стечения обстоятельств. Обычно я в это время уже не работаю. На этот счет имеется строжайшее распоряжение профсоюза. Сверхурочная работа больше не учитывается. Меня ждет жена, и если я еще опоздаю, то рискую получить серьезную взбучку. Вы знаете, каковы эти женщины и...

Второй приставил пистолет к виску таксиста, но нажать на курок не успел. Кто-то приставил ствол к его собственному затылку.

– Бросай оружие!

Услышав знакомый голос, женщины обернулись и увидели своего спасителя, который был вооружен тяжелым револьвером.

– Кевин! – воскликнула Мадлен.

– Бегите! Я их задержу.

Трое мужчин переглянулись и стали незаметно отодвигаться друг от друга, чтобы Кевин не мог держать под прицелом всех сразу.

– Стоять! Не двигаться!

Незнакомцы замерли, прикидывая, насколько опасен новый участник событий и стоит ли доверять его грозному виду.

Мадлен схватила контейнер и, таща за собой мать, бросилась в такси. Водитель, на этот раз без лишних слов, долго сдавал назад. Такси едва протиснулось между черной машиной и стеной, развернулось и, взвизгнув тормозами, помчалось прочь.

Мадлен опустила боковое стекло и крикнула:

– Спасибо, Кевин! Я этого не забуду!

Не проехали они и сотни метров, как до них донеслись выстрелы и предсмертный крик молодого человека.

– Что ж, может, я и ошибалась насчет этого парня, – пробормотала Карина вместо надгробного слова. – Некоторые мужчины не так уж плохи.

Дальше они ехали молча. Через некоторое время таксист, в очередной раз поправив зеркало, сказал:

– Думаю, жена уже спит. Ну что, дамы, куда вас отвезти?

– Эти парни чертовски хорошо организованы. Наверняка они устроили засаду и у тебя, и у меня, и в лаборатории. Там появляться нельзя, – сказала Карина.

– Может, в гостиницу? – предложил водитель. – Я знаю одну неплохую – «Поющая вошь». Ее держит один мой друг.

– Рано или поздно они отыщут нас и там. Нет, нам нужно надежное укрытие. Действительно надежное.

Над холмом Монмартр вставало солнце, освещая храм Сакре-Кер.

– О, знаю! Только она может вытащить нас из всего этого, – воскликнула Карина. И назвала таксисту адрес.

Калитка распахнулась. За ней стояла женщина лет шестидесяти в розовом пеньюаре. Ее волосы были накручены на бигуди и уложены под сетку, лицо намазано кремом. Из уголка рта свисала маисовая сигаретка.

– Ты! Вот это да! Сколько лет прошло!

– Мари-Жо!

– Карина! Вот это да! Могла ли я подумать, что увижу тебя здесь в шесть утра!

Женщины крепко обнялись и долго не выпускали друг друга из объятий.

– У нас творятся довольно странные дела, поэтому...

– Вот и прекрасно! У меня бессонница, и я кисну перед телевизором. Я теперь знаю все об охоте и рыбалке!

– Мари-Жо! Мари-Жо!

Снова объятия.

– Как приятно снова тебя видеть! Сколько лет прошло? Двадцать?

– Думаю, все тридцать.

Мари-Жо сделала шаг назад.

– А это твои дочь и сын? – спросила она, указывая на Мадлен и таксиста.

– Моя дочь. Я потом объясню, а сейчас нам лучше войти в дом. У нас есть срочное дело. Мне очень нужна твоя помощь, Мари-Жо.

– Ничего серьезного, я надеюсь?

– Да нет, что ты. Просто банда, которая собирается нас прикончить. Сущие пустяки.

Таксист покачал головой:

– Что ж, все это, конечно, замечательно, но уже поздно, мне пора. Жена наверняка проснулась. Не помню, говорил я или нет, но характер у нее не дай бог.

Карина посмотрела на счетчик и заплатила обозначенную на нем чудовищную сумму.

Водитель пересчитал деньги.

– Черт возьми! Ну и вечер! Нет, больше ни за что не стану работать сверхурочно! – бросил он на прощание.

Тем временем Мария-Жозефина вернулась с бейсбольной битой и встала как часовой у входа на свою виллу в Медоне^[36].

– Что за ублюдки довели вас до такого состояния? Хулиганы? Бандиты? Насильники?

– Скорее грабители. Но, видишь ли, они очень решительно настроены. Без тебя мы пропали.

– Грабители? В шесть утра, на улице?

Карина Валлемберг прижала к груди контейнер:

– Они хотят украсть вот это. Это настоящее сокровище... Я думаю, что это вообще самая ценная вещь на свете.

Ложка с первого удара разбила скорлупу. Мария-Жозефина с хлюпаньем выпила яйцо. Так же она поступила со вторым и третьим яйцами, посыпав их крупной герандской солью^[37].

– Вот так история! И все из-за него... – сказала она, указывая на контейнер.

– Можно, я поставлю его в морозилку? – спросила Мадлен. – Если контейнер находится в обычных для окружающей среды условиях, температура внутри становится, как при высиживании. Это может стать сигналом к началу развитию зародыша.

– Будь как дома.

Мария-Жозефина приготовила обильный завтрак. Все трое были слишком взвинчены, чтобы заснуть. Карина налила себе чашку крепкого кофе.

Мадлен открыла морозильную камеру, стоявшую на кухне, и, вытащив несколько упаковок замороженных продуктов, поставила на их место контейнер, проверив показания контрольных циферблатов.

Помедлив секунду, она подняла крышку. Изнутри полился свет. Она поцеловала то, что находилось в ящике.

Карина и Мария-Жозефина разговаривали так, будто вовсе не расставались.

– Погоди, Мари-Жо, дай-ка вспомнить. Когда я видела тебя в последний раз, ты была летчиком-истребителем в военно-воздушных силах. Одной из первых женщин-пилотов.

– Не преувеличивай. Я была вовсе не первой. Твоя мать всегда была слегка склонна фантазировать, да? Ох уж эта Карина!.. Если я правильно помню, ты училась на биолога. И долго работала в университете. Кажется, ты изучала ящериц. Исследовала, как они занимаются любовью. Ты как-то рассказывала, что обнаружила ящерицу-лесбиянку.

И Мария-Жозефина дружески хлопнула Карину по спине. Та ответила:

– Это не совсем так, но в целом ты права: да, я занималась биологией.

Мадлен раздвинула занавески и выглянула в окно.

– На сколько мы можем тут остаться? – спросила она.

– На сколько вам нужно, разумеется!

Мария-Жозефина выпила еще одно яйцо и посмотрела на Мадлен с легким разочарованием:

– Значит, у тебя дочь... Я знала, что однажды ты променяешь меня на мужчину. Ты никогда не была одной из нас. Ты всегда оставалась би.

– Это упрек?

– Нет, сожаление.

Карина намазала кусок хлеба маслом и джемом:

– Когда закончились студенческие волнения^[38], я встретила мужчину, который стал ее отцом. Знаешь, почему я назвала нашу дочь Мадлен? Однажды я сказала ему: «Я родила этого ребенка, чтобы не забыть тебя». А он сказал: «Как печенье „мадлен“ у Пруста?»^[39]

– Она великолепна. Ты можешь гордиться, что у тебя такая дочь.

– Мадлен тоже биолог. Но она пошла гораздо дальше меня. Представляешь, она получила Фельдмановскую премию! Моя маленькая Мадлен! Я вот никогда даже не была номинирована. А ты... Неужели ты так никогда и не пробовала по-другому?..

– Конечно, пробовала. Я тоже встретила мужчину. Но не после, а во время волнений. Это был полицейский из CRS^[40]. Он сцапал меня... и мы поженились. И у меня родился сын. Он еще спит, но, наверное, скоро проснется.

– Он живет с тобой?

– Что может быть лучше, чем любящий сын, который живет вместе с матерью? Это почти примиряет меня с существованием мужчин.

– Его отец умер?

– Нет, но это же мужчина. Сама знаешь, каковы они. Не смог вынести, что я старше званием. Комплекс неполноценности. Ни с того ни с сего ушел к женщине, которую считал себе ровней, – к какой-то контрактнице!

Мария-Жозефина и Карина расхохотались.

Мадлен по-прежнему стояла у окна, не сводя глаз со входа на виллу.

– А где отец твоей дочери?

– Я тоже не отличалась оригинальностью: ты нашла мужа в военной форме, а я – в белом халате. Он гинеколог.

– Ну значит, он хотя бы разбирается в устройстве женского организма.

– Как бы не так! Сапожник без сапог! Женщины были его профессией и объектом научных исследований, но ты не представляешь, что он делал вечером, когда мы...

Мария-Жозефина глазами указала Карине на Мадлен, напоминая, что та слышит их разговор.

– Хм... Твой отец был очень обаятельным мужчиной, но, скажем прямо, у него тоже был комплекс неполноценности. Он бросил меня ради какой-то медсестры.

– Тоже остался верен профессии, – вздохнула Мари-Жо.

– Быть может, именно это и заставило меня вернуться к женщинам: отсутствие воображения у мужиков. А что было потом? Ну рассказывай!

– Последний раз я видела его на фотографии!.. На сайте знакомств! Там было написано «Специалист по точке G». Вот хвастун! У меня он ее найти так и не сумел.

Обе женщины опять громко рассмеялись. Мадлен, чувствуя себя все более неловко, вернулась за стол.

В этот момент за ее спиной кто-то произнес басом:

– Надеюсь, что вы, госпожа Валлемберг, не из тех, кто поступает как все.

Мадлен обернулась и подскочила от изумления.

– Знакомьтесь, это мой сын Жерар! – представила Мария-Жозефина мужчину с тщательно ухоженной бородой, в военной форме со множеством нашивок и фуражке.

Мадлен узнала его: полковник из Опера-Гарнье!

– Я же говорил, госпожа Валлемберг, что рано или поздно мы снова встретимся.

Он протянул Мадлен руку, но та не пожала ее.

– Ах да! – воскликнула Мари-Жо. – Забыла сказать! Отец Жерара служил в полиции, а он выбрал армию, хотя я сделала все, что было в моих силах, чтобы помешать ему.

Час спустя Мари-Жо и Карина разглядывали фотографии времен своей юности, а Мадлен и полковник пили кофе, сидя на значительном расстоянии друг от друга.

Наконец полковник нарушил молчание:

– Мне поступила информация из министерства. Нападение на вас организовали иностранные агенты.

Мадлен не поднимала глаз от чашки.

– Спасибо за ценные сведения.

– Проблема в том, что за вами охотятся не только они. Еще несколько стран отправили своих агентов, чтобы завладеть... вашим сокровищем.

– Я надеялась, что мне удастся сохранить все в тайне. Думала, что, если буду каждый вечер отвозить его к матери, никто ничего не заподозрит.

– Вы можете остаться здесь. Не думаю, что они доберутся сюда, но у нас есть другой повод для беспокойства. Когда я встретился с вами официально, то хотел предложить помощь от имени французского правительства. Вы могли бы в полной безопасности продолжать ваши исследования в секретной лаборатории.

Мадлен ехидно поинтересовалась:

– Чтобы спасать жизнь военным?

– Теперь дело уже не в этом. Ситуация гораздо более сложная.

Он встал, взял кофейник и предложил Мадлен еще кофе, но та отказалась.

– Я расскажу вам, что происходит. Истинное положение дел сильно отличается от того, что вам рассказывают по телевизору. – Он налил себе кофе. – В прошлом уже был совершен ряд ошибок. Соединенные Штаты чрезмерно вооружили Пакистан, намереваясь сделать его своим союзником против России, талибов и Китая. В те времена с пакистанскими президентами, скажем так, можно было иметь дело. Их ученые, занимавшиеся военными разработками, постоянно улучшали имеющееся у страны вооружение. Они создали чудовищную по силе бомбу под названием «Big Crunch»^[41]. Профессор Кан, возглавлявший проект, сбежал из центра ядерных исследований и рассказал о том, насколько мощен этот новый вид оружия массового поражения. Большой взрыв породил Вселенную. Большое сжатие разрушит наш мир.

– Какая польза одной стране, если весь мир погибнет?

Полковник пожал плечами:

– Хуже всего то, что практически все страны, располагающие ядерными технологиями, помогли им создать эту мерзость.

– И только ради денег?

– Конечно. Каждое государство руководствовалось логикой: «Если мы откажемся им помочь – то есть откажемся от выгодной сделки, – это все равно сделает другая держава».

– Они сами сплели веревку, на которой их повесят.

– Обычная недальновидность. Они видели лишь ближайшую выгоду и не задумывались о последствиях. Все было в порядке, пока у власти находился относительно здравомыслящий президент, но затем произошло успешное покушение на премьер-министра Али Пешнавара.

– Взрыв в машине?

– Совершенно верно. Премьера сменил руководитель секретных служб, генерал Ахмед Хасан, талиб, перешедший на сторону правительства. Впрочем, меньшим фанатиком он от этого не стал. Ведь и талибов он предал потому, что считал их... слишком умеренными. Он сразу получил важный пост в пакистанских секретных службах, благо знает он это дело в совершенстве. Далее последовала череда новых предательств, и в результате хорошо спланированной серии заговоров Хасан поднялся на вершину пакистанской политической системы.

– Он стал новым главой переходного правительства?

– Да. После того как убил своего предшественника. Чужими руками, разумеется.

Мадлен постепенно начинала понимать.

– А вот о чем широкая общественность не знает: Ахмед Хасан обречен, у него рак в последней стадии, и свои последние силы он тратит на то, чтобы достичь единственной ужасной цели. Бывший талиб остался непримиримым сторонником исламского фундаментализма, впрочем, он никогда и не отрекался от своих воззрений. Он убежден, что человечество должно очиститься от скверны и вознестись в рай. Вместе с ним. Он собирается устроить самоубийство, в которое будет вовлечена вся планета. Такова печальная реальность.

Мадлен судорожно сглотнула:

– Почему же вы не остановили его раньше?

– Хасан – политический гений. Мы думали, что им можно манипулировать. А оказалось, что это он манипулировал нами.

– Устройте на него покушение, так же как он поступал со своими жертвами. В лучших традициях этой страны.

– Невозможно. Он заперся в бункере. У него крайняя степень мании преследования.

– Пусть его убьет кто-нибудь из его генералов.

– Он полностью контролирует все свое окружение, так что никто не сможет его свергнуть.

– И он действительно хочет, чтобы все погибли?

– Число терактов в Индии растет с каждым часом. И никто о них не говорит, потому что на этот раз все слишком серьезно.

– Я не понимаю...

– Сталин говорил: «Когда убивают одного – это трагедия, когда убивают миллион – это статистика». Теперь уже речь не о трагедиях. По каким-то неведомым причинам генерал Ахмед Хасан любит смерть. Свою и всего человечества.

Мадлен встала и снова подошла к окну.

– Я не знала, что все зашло так далеко, – глухо произнесла она.

– Даже если нам удастся удержать индийские власти от эскалации конфликта, пакистанские военные, действующие по указке Хасана, будут выдвигать все новые непомерные требования. А самому Хасану нечего терять. Он знает, что обречен.

– И что теперь? Миллионы должны разделить судьбу одного сумасшедшего самоубийцы?!

Жерар печально улыбнулся:

– История доказывает обратное.

На диване у них за спиной Карина и Мари-Жо сидели держась за руки.

– Мне так тебя не хватало! Но я не решалась разыскивать тебя...

Полковник отвернулся.

– Меня зовут Жерар, – сказал он, протягивая Мадлен руку.

На этот раз девушка с жаром пожала ее:

– Мадлен. Прошу прощения за мать. Она всегда была... Как бы это сказать... Слишком молода душой.

– Кажется, им хорошо вместе. Адаптация к необычным обстоятельствам. Полагаю, это одна из тем ваших исследований?

Они вышли на кухню, и Мадлен вновь запустила кофеварку.

– Поверьте, я говорю серьезно. Ставки слишком высоки. Вам нужно перебраться в хорошо охраняемую лабораторию. Вы будете в полной безопасности и получите все необходимое для работы.

Мадлен медленно подняла голову и посмотрела прямо в глаза полковнику:

– Вы знаете, что находится в контейнере?

– Я догадываюсь.

– Нет. Думаю, вы этого даже близко не представляете.

Мадлен подвела полковника к морозильной камере:

– У генерала Ахмеда Хасана есть «Big Crunch». А у меня – вот это.

Она вытащила ящик, осторожно открыла замки и подняла крышку. Над контейнером поднялся пар, освещенный призрачным светом.

Полковник Жерар Пантель наклонился и увидел внутри яйцо размером со страусиное, на котором был наклеен ярлычок: «Ева-001».

Полковник вздрогнул. Он прикрыл глаза и перевел дыхание:

– Вы хотите сказать, что это...

Мадлен кивнула:

– Прототип нового человека.

Смолистые ветки ярко пылали. Костер бросал золотистые отблески на мостовую перед Версальским замком.

Стены исторического памятника были полностью скрыты лианами и цветами. Вокруг огромного костра собрались женщины в длинных шелковых накидках. У некоторых из них были украшения из ракушек или полупрозрачных камней, оправленных в серебро.

Ребекка встала. Обращаясь к окружавшим ее женщинам, она сказала: «Вы должны поверить мне: они действительно существовали. Это не миф. Когда-то давно на Земле жили самцы человека».

На ноги вскочила крупная блондинка: «И как же, по-твоему, они выглядели?» Темноволосая женщина показала всем пластиковую папку, из которой осторожно вытащила обложку иллюстрированного журнала. «Вот документ, найденный при раскопках. Здесь запечатлены сцены из жизни той эпохи. Хорошо видно, что женщина, изображенная справа, не похожа на свою соседку. У нее на подбородке пучки шерсти, нет груди, шире плечи, и вообще она выглядит совершенно иначе». – «Ну и что? – возразила блондинка. – Да, эта женщина выглядит иначе, но это ничего не доказывает. Просто у нее такой стиль». Амазонки засмеялись. Ребекка повторила: «Я уверена, что это не миф. Раньше существовал второй пол. На нашей планете жили самки и самцы человека». – «Допустим, но как, по-твоему, самцы размножались?» – спросила блондинка. «Как животные, как двуполые виды живых существ», – ответила Ребекка. «Ты хочешь сказать, что они делали это как примитивные биологические виды?» – фыркнула блондинка.

Толпа у костра угрожающе загудела.

Мадлен медленно открыла глаза.

Окончательно проснувшись, она как можно подробнее записала в «Дневник сновидений» все, что только что видела во сне. Слегка отступив от правил, она добавила в конце собственные размышления:

«Чтобы то или иное будущее смогло стать реальностью, кто-то должен сначала увидеть его во сне или в мечтах. Все хорошее, что есть у нас сейчас, сначала так или иначе представили себе наши предки. И наверное, кто-то представляет себе сейчас то хорошее, что случится с нашими детьми».

Об этом обязательно нужно помнить.

Под душем, пока вода стекала по ее рыжим волосам, она продолжила размышлять:

«А что, если существует некое древо возможных вариантов будущего, ветви которого растут и с течением времени становятся все длиннее? Это могло бы объяснить, каким образом гипотеза о „будущем, в котором живут только женщины“, развилась до такой степени, что теперь эти женщины обсуждают прямо противоположную ситуацию: „гипотезу о прошлом, в котором существовали... мужчины“».

Мадлен улыбнулась и подошла к окну. Раздвинув занавески, она в который раз уперлась взглядом в стекло, на котором был нарисован Париж с высоты птичьего полета – с Эйфелевой башней и башней Монпарнас. Картина была сделана так мастерски, что казалось, будто это настоящее окно.

Она включила радио.

«Новый теракт в Индии, на вокзале Джайпура, унес жизни более двухсот человек, в три раза большее число людей получили ранения. Индийское правительство, в частности премьер-министр Васундхара Раджа, вновь возложило ответственность на террористические движения, тайно получающие поддержку новых властей Пакистана, и...»

Мадлен резко выключила звук и подняла глаза вверх. На потолке, так же объемно, были изображены созвездия, которые должны стоять над Парижем ночью 15 августа.

Она перешла на кухню, окна которой выходили на другую картину-иллюзию – панораму Монмартра с храмом Сакре-Кер. Позавтракав кукурузными хлопьями с соевым молоком, она сорвала лист с календаря.

Я здесь уже три года... Три года.

Помыв посуду и поставив чашку с тарелкой сушиться, Мадлен открыла дверь, похожую на дверь ее прежней квартиры. Однако вместо лестницы на улицу за порогом сразу начиналась просторная лаборатория.

Мадлен прошла мимо выстроившихся в ряд компьютеров и направилась к кладбищу, занимавшему примерно пять квадратных метров. Над землей возвышались многочисленные стелы. Девушка наклонилась над одним из памятников. На табличке было изображено яйцо, а под ним краткая подпись: «Ева-001».

В первые же месяцы после получения Фельдмановской премии и бегства Ева-001 получила все необходимые для развития условия, в том числе полную безопасность. Развитие зародыша началось. Но вопреки ожиданиям, ребенок, скрывавшийся под скорлупой первого яйца, оказался мертворожденным.

Я убила множество мышей. Я убила множество человеческих зародышей. Я плакала над каждым из яиц. Я злилась из-за каждой неудачи. Но у меня больше не было выбора. Все это – «жертвы, принесенные на алтарь науки».

Мадлен прошла дальше и оказалась в другой части лаборатории, где целая груда яиц лежала под табличкой «Неоплодотворенные яйца».

Войдя в морозильную комнату, она вытащила из стенного шкафа пробирки, снабженные этикетками, и, взяв пипеткой каплю жидкости, поместила ее на предметное стекло микроскопа.

В конце концов, армия ничем не хуже всего остального. Правда, я сижу в бункере, зарывшись на двадцать метров под землю, зато меня оставили в покое и дали все необходимое для работы. Как я того и хотела. Конечно, главное неудобство – это одиночество. Я тут совсем одна и постоянно думаю, мечтаю и говорю сама с собой. Я дошла до того, что даже жалею, что тут нет профессора Рейнуара. Сейчас он уже выглянул бы у меня из-за плеча, чтобы посмотреть, чем я занимаюсь, и сказал бы...

– Добрый день, Мадлен. Как ваши дела?

Обернувшись, она узнала полковника. Военная форма с нашивками сидела на нем безупречно. В руке Жерар Пантель держал фуражку.

– Могли бы позвонить, прежде чем войти, – с упреком сказала Мадлен.

Полковник протянул ей цветы:

– Простите, я не знал, проснулись вы уже или нет. Просто хотел оставить здесь цветы для вас. Извините меня.

Он в самом деле казался смущенным.

Полковник Жерар Пантель необычайно заботлив. Я сказала, что мне потребуется много яйцеклеток и сперматозоидов, необходимых для создания человеческих яиц. Он тут же выполнил мою просьбу. Более того, ничего не сказав мне, он привез запас яйцеклеток, принадлежавших... мисс Франции. Яйцеклетки были собраны, но их так и не использовали по этическим соображениям. Вероятно, сотрудники донорского банка испугались, что женщины, выращенные из такого материала, будут пользоваться чересчур шумным успехом. Я узнала, с чем работаю, лишь некоторое время спустя. Идея населить мир красавицами меня весьма позабавила. Особенно учитывая, что я оплодотворяла эти яйцеклетки сперматозоидами лауреата Нобелевской премии. Их не использовали по тем же самым причинам.

Легко могу представить, как, узнав о моих опытах, защитники нравственности объединятся в мощные союзы и начнут вопить о евгенике. Вполне возможно, что Жерар Пантель сделал все это умышленно. Он как-то сказал, что в его представлении идеальный мир – это «мир красивых и умных людей». Типично для военного... Я объяснила ему, что эти характеристики не относятся к числу доминантных наследственных признаков. А он ответил: «Ну и пусть, зато мы увеличим шансы». Лично я считаю: достаточно того, что мне удалось вывести форму жизни, способную переносить высокую радиацию... Какая разница, красива девушка или нет?.. Я бы использовала даже яйцеклетки уродливых женщин или сперму жестоких и тупых заключенных.

Мадлен взяла цветы и, наливая воду в банку, поблагодарила полковника.

– Слышали последний выпуск новостей? – спросил полковник.

– О теракте в Индии? Думаете, это серьезно?

– Пока нет. Очередная провокация. Индия напоминает большого слона, которого кусает маленькая мышь. Чтобы по-настоящему расшевелить миллиард индийцев, потребуется очень много терактов. Философии этого народа более тысячи лет, и все это время она учит их отказу от насилия. Они ничего не станут делать.

– Полагаю, военные, тем не менее, готовы ко всяким случайностям?

– Военные зависят от политиков. С официальной же точки зрения ничего не происходит. А как у вас дела? Далеко ли продвинулись ваши исследования?

Мадлен провела полковника в помещение, где на гигантских подставках стояли яйца, освещенные оранжевыми лампами.

Полковник Пантель повернулся к девушке:

– Вы не очень хорошо выглядите, Мадлен. Ваш цвет лица... Вам нужно наверх, подышать свежим воздухом.

– Ничего, это пройдет.

– Вы не можете все время жить в четырех стенах. Так вы подорвете здоровье и не сможете эффективно работать. Вы же этого не хотите, правда?

– Знакома ли вам всепоглощающая страсть, полковник?

– Конечно. Безопасность моей страны – вот моя страсть.

– А моя страсть – выживание нашего биологического вида. Так что личные удобства не имеют для меня никакого значения.

– Вы не правы. Чтобы хорошо работать, нужно время от времени проветриваться.

– Выйти на поверхность – значит подвергнуть себя риску погибнуть, не завершив работу. Моя жизнь уже не принадлежит мне.

– Пока я рядом, вы будете в полной безопасности. Со мной вам нечего бояться.

– А если те, кто напал тогда на меня, вновь отыщут мой след?

– Я сумею вас защитить. Доверьтесь мне. Моя первоочередная задача – обеспечить вашу безопасность. А также следить за вашим здоровьем.

– Я думаю, что мне лучше держаться подальше от поверхности и людей. С некоторых пор я считаю человечество слепым стадом, бредущим к обрыву. Они напоминают леммингов. Стоит одному прыгнуть в воду, как все остальные следуют его примеру. Чтобы помочь им, я должна держаться подальше от них.

Полковник подошел к выставленным в ряд яйцам. В оранжевом свете видны были этикетки с надписью «Ева» и трехзначными номерами.

– А ведь сегодня особенный день, Мадлен.

– Да?

– Ваш день рождения.

– Правда? Я совсем забыла...

– Моя мать вместе... с вашей решила устроить маленький праздник.

– Вот так-так!

– Знаю, вашего мнения на этот счет не спросили. Но я считаю, это хорошо. Они уже заказали шикарный ресторан на этот вечер.

Мадлен энергично покачала головой:

– Исключено! У меня тут вот-вот начнет вылупляться первый человек. Я ни за что на свете не пропущу этого.

Мадлен подвела полковника к застекленной комнате, также залитой ярким оранжевым светом. Там находилось всего одно яйцо, окутанное поднимавшимися вверх клубами пара.

Термометр показывал 37,2 °С.

– Высиживание яйца с Евой-103 продолжается почти восемнадцать месяцев. На рентгеновских снимках видно, что зародыш практически доношен. Он готов вылупиться. Это первое человеческое яйцо, в процессе созревания которого не произошло никаких отклонений.

Мадлен включила монитор, и Жерар различил темный силуэт зародыша, медленно плававшего в вязкой жидкости.

– Восемнадцать? Но ведь человеческий зародыш развивается за девять месяцев...

– А вот и нет. Нормальный период созревания человека составляет восемнадцать месяцев. Организм живородящей матери выталкивает нас через девять месяцев после зачатия, так как таз у женщин слишком узок, чтобы обеспечить проход зародыша, достигшего полной зрелости.

– Вы хотите сказать, что мы все рождаемся недоношенными? – с недоумением спросил полковник Пантель.

– Конечно. Потому что, если перейти на понятные военным термины, ствол орудия слишком узок и снаряд может застрять. Вспомните, сколько женщин умирало раньше во время родов от кровотечения. Все потому, что слишком крупные дети, выходя наружу, разрывали шейку матки.

Однако офицера, похоже, это не убедило.

– Если вы сомневаетесь, сравните людей с лошадьми. У них беременность продолжается восемнадцать месяцев, и всего через несколько минут после появления на свет жеребята способны прыгать и самостоятельно искать пищу. А человеческий ребенок, рожденный через девять месяцев после зачатия, не умеет ни ходить, ни питаться без посторонней помощи.

– Это действительно весомый аргумент. Значит, ваша Ева-103 провела в яйце восемнадцать месяцев и с минуты на минуту готова вылупиться?

Мадлен кивнула.

– Ева-103... Она неуязвима, как царь Митридат.

Девушка повернула выключатель, и в динамиках стало слышно, как бьется сердце зародыша.

– Царь Митридат каждый день принимал небольшую дозу яда, чтобы привыкнуть к нему.

– Так и вы приучили Еву-103 к радиации, чтобы этот яд не смог причинить ей вреда.

– Совершенно верно. Яйцо непрерывно подвергается радиоактивному излучению, уровень которого я постепенно увеличиваю.

Мадлен нажала на кнопку, и белую скорлупу осветил мигающий зеленый свет.

– Благодаря этому после рождения Ева-103 будет абсолютно невосприимчива к радиации.

– Мадлен, вы – гений! Но очень бледный! И у вас сегодня день рождения. Послушайте, я не думаю, что вашим исследованиям повредит, если вы всего на час покинете лабораторию. Даже куры не сидят на яйцах неотлучно.

Колонна бронированных автомобилей остановилась перед Эйфелевой башней.

Из них стремительно выскочила группа телохранителей с наушниками внутренней связи. Следом, держа за руку Мадлен Валлемберг, появился полковник Пантель.

Мадлен с наслаждением вдыхала свежий воздух. Замерев на несколько секунд, она посмотрела на звездное небо. Настоящее. Она и забыла, как приятна жизнь вне четырех стен; ее восхищали запахи и ветерок, освежающий кожу.

Полицейское оцепление и группа фотографов тоже были тут, что означало: информация о семейном празднике уже просочилась к посторонним людям. Ее ждали. У Мадлен возникло ощущение, что она попала в западню, однако присутствие полковника, не выпускавшего ее руки, успокаивало ее. Репортеры непрерывно фотографировали кортеж, пока он не добрался до лифта, поднимающего посетителей в ресторан «Жюль Верн» на втором этаже Эйфелевой башни.

Карина и Мария-Жозефина уже наполняли бокалы шампанским.

– С днем рождения, Мадлен! – воскликнули они хором.

Девушка заняла свое место, радуясь тому, что снова общается с людьми. Жерар Пантель сел рядом с ней, по-прежнему не теряя бдительности.

Метрдотель принес поднос с маленькими вазочками, наполненными черными крупинками.

Мадлен спросила:

– Что это?

– Черная икра.

– Увы, с тех пор, как я стала работать с яйцами, я больше не могу их есть. Ни икру рыб, ни куриные или перепелиные яйца, ни тараму^[42]. Я думаю, что всякое живое существо имеет право достичь зрелого возраста.

– Черт, – сказал Жерар Пантель. – Я должен был об этом подумать. Значит, вы не едите детенышей... Ни телятины, ни молодого барашка?..

– Ни поросят, ни кабанят.

Он налил Мадлен выпить и заказал блюда из овощей.

Карина подняла бокал:

– За яйца!

– За детей, которые растут! – поддержала ее Мария-Жозефина.

– За жизнь, которая продолжается, несмотря ни на что! – продолжила Мадлен.

– За дам! – провозгласил полковник. – Я согласен с поэтом и считаю, что «женщина – это будущее мужчины».

– За женщин! – подхватили обе матери.

Мадлен застыла, словно ей внезапно сообщили о катастрофе.

– Я что-то сказал не так? – спросил Жерар.

Помедлив, девушка объяснила:

– Все яйца с мужскими зародышами погибли в первые недели высиживания. Только женские зародыши выдерживают более десяти месяцев.

Полковник налил ей еще шампанского, и Мадлен продолжила:

– Это означает, что если начнется война... Если этот пакистанский псих применит свой «Big Crunch», а мои яйца сумеют выдержать этот удар и из них на свет появятся невосприимчивые к отраве люди, Землю будут населять только женщины.

– Но... тогда человечество погибнет.

– Нет, и в этом суть великого открытия, сделанного моей матерью. Вполне вероятно, что женщины смогут размножаться путем партеногенеза.

– Как ящерица Lepidodactylus? – Полковник поставил бокал на стол. – И тогда планету заселят клоны?

– Тут начинается самое удивительное, – сказала Карина. – Новые женщины задействуют разные генетические программы, и все их потомки будут отличаться друг от друга и внешним видом, и характером.

Повисла пауза.

– Мадлен, сегодня мы отмечаем день твоего рождения, – наконец произнесла Мария-Жозефина, – но мы также празднуем еще одно событие. Мы с твоей матерью... Мы собираемся заключить гражданское соглашение об общности интересов^[43].

– Это, кстати, очень выгодно с точки зрения уплаты налогов, – добавила Карина, которая явно была несколько смущена.

Мария-Жозефина и Карина взялись за руки. Мадлен тут же снова улыбнулась:

– Пусть ваши интересы как можно дольше будут общими!

– За Еву-103! – провозгласил Жерар, вставая.

– За Еву-103, – подхватили остальные, отодвигая стулья, чтобы выпить стоя.

Когда все снова сели, метрдотель принес новые блюда.

Мадлен наклонилась и шепнула на ухо соседу:

– Многие из моих яиц погибли. Почему же именно Ева-103 первой пережила все стадии созревания? Может, все дело в том, что... – она пристально посмотрела на Жерара, – создавая Еву-103, я взяла сперму из последних партий, которые вы доставили мне в этом году... Но даже несмотря на заморозку жидким азотом, эта сперма показалась мне более молодой и свежей. Я в состоянии распознать свежесобранную сперму. И учитывая, насколько внимательно вы относились к качеству материалов, которые доставляете мне, я стала задавать себе кое-какие вопросы.

Полковник внезапно очень заинтересовался содержимым своей тарелки.

– Это моя, – пробормотал он.

– Вы хотите сказать: ваша сперма?

Мадлен расхохоталась. Полковник растерянно спросил:

– Почему вы смеетесь?

– Потому что меня посетила та же самая мысль, – пробормотала Мадлен, давясь от смеха. – Я использовала свою яйцеклетку. Выходит, что Ева-103... – наш ребенок. Вернее, наше яйцо. Его родителями не стали ни топ-модель, ни нобелевский лауреат. Это зародыш, произошедший от нас.

– Тогда выходит, что мы... стали его родителями, не занимаясь сексом?

– Ну да.

Жерар Пантель поправил галстук, пытаясь скрыть замешательство. Мадлен же оставалась невозмутимой.

– Если она выживет, то сможет производить на свет только девочек. И те в свою очередь тоже смогут дать жизнь только девочкам.

– Мир женщин? – вмешалась в разговор Мария-Жозефина. – Ну что ж, зато у них будет меньше соблазна затеять войну. Женщины дарят жизнь и поэтому больше ее ценят.

– Я чувствую себя едва ли не как доктор Франкенштейн, создающий монстра, – призналась Мадлен.

– Но вы сами привлекли всеобщее внимание к тому, что мир насекомых уже функционирует подобным образом. А насекомые живут на Земле гораздо дольше, чем мы. Вполне вероятно, что феминизация – это нормальный этап эволюции общественных животных.

– Возможно, вы правы. Нам это кажется диким, потому что мы сравниваем это с тем миром, в котором живем сейчас, но если у наших дочерей не будет выбора... В конце концов они просто забудут, что мужчины вообще существовали.

– Как ящерицы, которые перестают искать самцов.

Полковник задумчиво улыбнулся:

– Однажды на Земле останутся только женщины, а мужчины превратятся в легенду.

– Что вы сказали? – спросила Мадлен, подскочив на стуле.

– Однажды Земля будет принадлежать только женщинам, а мужчины – и это совершенно логично – канут в небытие. Тех, кто станет утверждать, будто они когда-то существовали, поднимут на смех. То есть мужчины превратятся в легенду.

– Именно эту фразу я слышала во сне, – сказала Мадлен.

Она закрыла глаза, и увидела прекрасное лицо Ребекки.

«1. Минерал.

2. Растение.

3. Животное.

4. Человек. А дальше?

5. Женщина?»

В этот момент у входа в ресторан раздался громкий возмущенный голос.

Высокий седой мужчина возмущался тем, что его остановила охрана. Карина тут же вмешалась и распорядилась пропустить гостя.

– Мадлен, это твой коллега. Он так хорошо говорил о тебе на церемонии вручения Фельдмановской премии, что я решила порадовать тебя и пригласить его сегодня. Он уже давно просит у меня позволения повидаться с тобой.

Профессор Мишель Рейнуар выглядел смущенным.

– Мадлен... Я знаю, что вы продолжаете исследования, которые мы раньше вели вместе. Я хотел бы узнать, не возьмете ли вы меня в ассистенты?

Мгновение девушка молча смотрела на своего бывшего руководителя.

– Благодарю вас, Мишель, но я теперь прекрасно справляюсь сама.

– После вашего ухода наш центр лишился большей части финансирования. Меня уволили.

Мадлен стало немного жаль профессора. И этого человека еще недавно она так боялась! Мишель Рейнуар протянул ей маленький сверток, перевязанный ленточкой:

– В любом случае, с днем рождения!

Мадлен развернула пакет. Внутри оказался сиреневый кожаный футляр, а в нем большие наручные часы в оправе из драгоценных камней.

– Это потрясающе. Правда. Спасибо, Мишель.

– Примерьте их, пожалуйста. Мне хочется посмотреть, подойдут ли они вам.

Мадлен надела часы на запястье.

– Я знаю, что вы не носите наручных часов, но начать никогда не поздно!

Бывший руководитель отдела по перспективному прогнозированию в сфере биологии выглядел сильно постаревшим.

– Кроме того, я считаю, что каждая секунда имеет собственную ценность... – Профессор Рейнуар пятился к выходу. – Ну что ж, не буду вас больше беспокоить. Госпожа Валлемберг, с вашей стороны было очень любезно разрешить мне повидаться с вашей дочерью.

Воспользовавшись паузой после ухода Мишеля Рейнуара, к столу подошел метрдотель:

– Могу я предложить вам десерт?

Мобильный полковника зазвонил с таким звуком, с каким раньше звонили старые телефоны с диском. Взглянув на определившийся номер, Жерар Пантель поднес трубку к уху и побледнел как покойник.

– В чем дело, Жерар? – спросила Мари-Жо.

Полковник вскочил, схватил Мадлен за руку и потащил из-за стола.

– Чрезвычайные обстоятельства! Извините нас! – И они помчались к лифту.

Выскочив на улицу, полковник втолкнул Мадлен в военную машину, приказал водителю уступить ему свое место и рванул вперед.

– Вы скажете мне наконец, что происходит? – спросила Мадлен.

Вместо ответа полковник включил радиоприемник.

«...чудовищной силы, произошедший в считаные минуты. Этот неожиданный обмен ударами уже привел к гибели нескольких миллионов человек в Нью-Дели и Исламабаде. Но как мне сообщают сейчас... обе стороны произвели запуск новых ракет и...»

Полковник выключил радио, чтобы не отвлекаться от дороги. Не снижая скорости, они проскакивали между автобусами и то и дело вылетали на тротуар, сея панику среди пешеходов.

– Я не должна была уходить из лаборатории! – кипела от ярости Мадлен.

Неожиданно им в бок врезался внедорожник «лендровер», возникший словно из воздуха. Мадлен узнала сидевших в нем: это была та же троица, что когда-то преследовала ее. За рулем сидел усатый.

Полковник выхватил пистолет и начал стрелять через окно, не переставая давить на газ. Через некоторое время они сумели оторваться от преследователей и получили небольшую передышку.

– Как они нас нашли? – воскликнула Мадлен.

– Часы! Сейчас же снимите их! Похоже, ваш прекрасный коллега нашел новую работу! В часах радиомаяк.

Мадлен швырнула часы в окно.

Внедорожник догнал их и начал таранить задний бампер. Полковник Пантель отчаянно рисковал, вылетая на встречную полосу и проскакивая перекрестки на красный свет. На каждом повороте колеса отчаянно визжали.

Они выехали за город и мчались в сторону военной лаборатории, «лендровер» преследовал их по пятам. Внезапно сбоку прямо перед ними вывернул грузовик. Жерар крутанул руль, чтобы избежать столкновения, но машина вылетела в кювет, несколько раз перевернулась и замерла, врезавшись в дерево. Мадлен уже несколько секунд была без сознания.

Ребекка медленно нырнула. Сначала в прозрачных водах Сены скрылась ее голова, а затем и все тело превратилось в сиренево-красное пятно, в несколько отдельных темных капель, и совсем пропало. Ее спутницы также одна за другой исчезали в реке.

Время пошло быстрее.

Вода потеряла прозрачность, помутнела, потемнела, а затем стала грязной жижей. По небу стремительно проносились клочья облаков. Солнце вставало, катилось по небосклону, исчезало и появлялось опять – все быстрее и быстрее. Триумфальная арка так же стремительно лишалась роскошного растительного покрова. Старые белые камни обнажались как кости скелета.

Время уже не шло, а бежало.

Плиты мостовой душили траву на Елисейских Полях. На Марсовом поле Эйфелева башня сбросила зеленые растительные меха, явив миру проржавевшие куски железного лома. Кареты и коляски с впряженными в них страусами и казуарами испарились с кольцевой автодороги вместе со своими погонщицами. На улицах Парижа, как уродливые бородавки, выросли искромсанные остовы автомобилей и распавшиеся на части человеческие скелеты. Песок и обломки камней повсюду захватывали территорию: это была решающая победа мира минералов над миром растений и животных.

Вскоре возникла плотная дымовая завеса, которая становилась все гуще. Облако дыма стало багровым, затем оранжевым. Интенсивность цвета нарастала, появились желтые прожилки, и облако столбом опустилось вниз.

Гриб атомного взрыва рос в обратную сторону. Он уменьшился, превратился в огненный шар. Еще шаг назад – и вот это всего лишь небольшая вспышка, словно разорвалась обычная петарда.

Мадлен Валлемберг вздрогнула. До ее сознания донесся звук еще одного взрыва. И еще одного.

– Мадлен! Мадлен!

Она с трудом открыла глаза. Безносое, лишенное рта лицо. Протянутая рука. В следующую секунду она поняла, что над ней нависает перевернутое лицо Жерара Пантеля.

– Двигаться можешь? – спросил он с беспокойством.

Мадлен попыталась перевернуть изображение. Острая боль пронзила виски. Ремень безопасности удержал ее в кресле, и она висела вниз головой в опрокинувшейся машине. Жерар освободил ее и осторожно вытащил наружу.

Мир встал с головы на ноги.

– Ты в порядке?

– Не знаю.

– Быстрее, нужно убираться отсюда.

Мадлен стояла, опираясь на руку полковника. Она почувствовала, как что-то теплое течет по ее голове. Она коснулась своего лба и увидела, что рука в крови. Должно быть, она ударилась обо что-то головой.

И тут она увидела трупы троих преследователей и еще одного незнакомца – вероятно, водителя грузовика.

Жерар все еще держал пистолет в руке. Она поняла, что за взрывы слышала сквозь забытье.

– Нужно как можно скорее вернуться в лабораторию!

Полковник уже сидел за рулем «лендровера», принадлежавшего их преследователям. Он включил зажигание. Мадлен с трудом забралась на кресло рядом с водителем, пристегнула ремень и включила радио.

«Ответные запуски ракет были произведены автоматически и... Что?! Радары НАТО только что зафиксировали старт неизвестной ракеты в окрестностях Исламабада. Судя по всему, противоракетные системы не смогли ее остановить...»

Полковник выключил радио.

– В нашем положении лучше сначала действовать, а уже потом интересоваться новостями.

Спидометр «лендровера» показывал более двухсот километров в час. Машина мчалась в тревожно клубящейся ночной тьме.

Мадлен закрыла глаза и вновь перенеслась в будущее.

Она видела, как исчезают остовы машин и скелеты, как возвращаются растения, цветы. Стебли плюща опять показались из земли, постепенно опутывая Эйфелеву башню, Сакре-Кер, Лувр, Триумфальную арку. Воды Сены прояснились.

Ребекка вышла на берег, вытерлась и направилась к страусу. Подойдя с седлом в руках к своему пернатому скакуну, она замерла.

«Значит, будущее еще не определено. Его судьба решится в ближайшие секунды. Все еще возможно».

Полковник лавировал между машинами, не убирая ноги с педали газа.

Они появились перед военной лабораторией как из-под земли и, не замедляя хода перед будкой часового, снесли шлагбаум. Взвизгнули тормоза, распахнулась дверца, и Жерар выскочил из машины, держа Мадлен за руку.

Используя свои магнитные карты, они миновали все уровни системы безопасности и оказались в лифте, который начал опускаться вниз сквозь слои бетона и стали.

Мадлен знала: чтобы попасть на самый глубокий этаж, где находилась ее секретная лаборатория, нужно несколько минут.

«Будущее Земли зависит от того... что я сделаю в ближайшие секунды».

Мадлен повторяла эту фразу про себя, чтобы набраться смелости. Но пока она была еще не готова действовать. И закрыла глаза, чтобы узнать, как обстоят дела в ее сне о будущем.

Верхом на страусе, Ребекка мчалась вперед. Она остановилась у входа в метро напротив башни Монпарнас, покрытой зелеными листьями, привязала верховую птицу к столбу. Вход зарос растениями. Ребекка зажгла факел, раздвинула стебли лиан, протиснулась вглубь коридора и спустилась по неподвижному эскалатору. Она прошла по перрону и, освещая путь чадящим факелом, приблизилась к газетному киоску, который каким-то чудом уцелел. В витрине стоял один-единственный журнал с парой знаменитостей на обложке.

Мадлен узнала фотографию. Ребекка из будущего разглядывала глянцевую обложку, на которой были изображены... Мадлен Валлемберг и полковник Жерар Пантель, которые, держась за руки, выходили из бронированного лимузина у подножия Эйфелевой башни.

Огромный заголовок, напечатанный белыми буквами, гласил: «Редкое появление на публике великого ученого Мадлен Валлемберг, лауреата Фельдмановской премии года. Свой день рождения она встретила в обществе полковника Пантеля».

«Значит, это будущее возможно. Оно снова появляется...»

Мадлен даже почувствовала удивление Ребекки, пытавшейся понять, что изображено на фотографии. Она даже услышала мысли Ребекки, которая говорила сама себе:

«Значит, это прошлое возможно...»

Обе девушки одновременно подумали:

«Как рассказать об этом остальным?»

Лифт внезапно остановился. От резкого толчка Мадлен и Жерар не удержались на ногах и ударились о стенки. Замигали красные лампы, завыла сирена. – Что случилось? – спросила девушка.

В ответ шахту лифта сотрясла целая серия мощных толчков, как при сильном землетрясении. Почти полчаса кабина болталась из стороны в сторону на конце троса. Мадлен и полковника по очереди вырвало. Когда тряска наконец прекратилась, в динамиках раздался голос, читавший записанное на пленку сообщение:

«Протокол мер, соответствующих тревоге четвертой степени, активирован. Уровень радиации на поверхности: смертельный. Выходы блокированы. Фильтрация воздуха включена. Немедленная эвакуация людей с верхних уровней. Повторяю: протокол мер, соответствующих тревоге четвертой степени, активирован...»

Жерар Пантель рукоятью пистолета сбил замок на потолочном люке и вытащил Мадлен из металлической клетки. Стоя на крыше лифта, они перевели дух и начали спускаться по тросам на нижние этажи бункера.

Мадлен почти сразу до крови ободрала руки, но, стиснув зубы, продвигалась вперед.

«Будущее Земли зависит от того, что я сделаю в ближайшие секунды».

Первым добравшись до нижнего этажа, Жерар вновь воспользовался пистолетом, чтобы взломать маленькую дверцу, за которой оказались электрические провода. Он что-то сделал с ними, и двери лифта открылась. Когда они выбрались в коридор, полковник повторил манипуляции с проводами, и двери лифта захлопнулись.

Они добрались до лаборатории и теперь находились в безопасности.

Посмотрев друг на друга, они тяжело вздохнули. Да, им удалось спастись, но что стало с другими людьми, с их близкими?

По всей лаборатории мигали сигнальные лампы, сирена не умолкала:

«Тревога четвертой степени, тревога четвертой степени!»

Полковник бросился к пульту внутренней связи, установленному в лаборатории. На большинстве телеэкранов появились лишь помехи. На мониторах, передающих изображение с поверхности, были четко видны вспышки огня и клубы дыма.

Жерар Пантель схватил телефонную трубку и набрал несколько номеров, но нигде не получил ответа.

Сквозь вой сирены доносились обрывки объявлений, которые механический голос передавал по громкой связи: «Автоматическое включение ворот выполнено. Все входы блокированы. Произведен запуск автономной системы вентиляции. Система фильтрации воды приведена в действие. Тревога четвертой степени».

Полковник попытался воспользоваться резервными линиями связи. Безуспешно. Наконец он сдался и рухнул в кресло:

– Мы в безопасности, однако полностью отрезаны от внешнего мира.

Мадлен помедлила. Потом тихо сказала:

– Поцелуй меня.

Сначала Жерару показалось, что он ослышался. Но Мадлен снова заговорила:

– Может быть, мы последние мужчина и женщина, которые будут заниматься любовью. Я хочу, чтобы мы в последний раз совершили то, что будет казаться нелепостью нашим потомкам: половой акт между мужчиной и живородящей женщиной.

Жерар прижал ее к себе и поцеловал со всем пылом отчаявшегося человека.

«Будущее Земли зависит от того, что я сделаю в ближайшие секунды».

Только теперь Мадлен по-настоящему поняла смысл этой фразы.

Справа, в застекленной комнате, раздался еле слышный шум, исходивший от яйца с этикеткой «Ева-103». Верхушка яйца, освещенного красными лучами, завибрировала. Скорлупа, пробитая изнутри, раскололась. Один кусок упал на пол. За ним другой. Обнажилась прозрачная, эластичная оболочка.

Крошечные пальчики уперлись в упругую преграду, и та растянулась. Через некоторое время показалась маленькая ладонь, надорвавшая оболочку, сквозь которую стала сочиться маслянистая жидкость. Крепко сжатый кулачок ударил снаружи по скорлупе, расширяя отверстие. Вот уже рука до плеча высунулась за пределы яйца, второй кулачок принялся очищать проход, и вторая рука показалась целиком...

«Однажды на Земле останутся только женщины, а мужчины станут легендой».