Книга: Гром среди ясного неба. Сборник
Сборник
Гром среди ясного неба
Повесть издана в антологии "Dangerous Women" в декабре 2013 г. издательством Tor Books, New York, ISBN 978-0-7653-3206-6
Я скучаю по своему боссу.
Прошёл почти год с тех пор, так как я помогла ему умереть, и всё это время я была единственным профессиональным чародеем в Чикаго.
Ну, хорошо. Я не совсем профессиональный чародей. Я до сих пор вроде ученика. Мне никто не платит, если не считать кошельки и ценные вещи, которые я забираю иногда у мертвецов, поэтому я думаю, что я скорее любитель, чем профессионал. И у меня нет ни лицензии частного детектива, как у моего наставника, ни объявления в телефонной книге.
Но, кроме меня, его некому заменить. Я не такая сильная, как он, и не такая искусная, как он. Я просто пытаюсь справляться.
Как, например, сейчас, пытаясь отмыть с себя кровь под душем в доме Уолдо Баттерса.
В эти дни я, в основном, живу на улице, что не кажется настолько ужасным летом или ранней осенью, как это было во время арктических холодов прошлой супер-зимы. В сравнении с ними, это как сон на тропическом пляже. Тем не менее, мне не хватает таких вещей, как регулярный доступ к водопроводу, и Уолдо позволяет мне помыться у него всякий раз, когда мне это нужно. У меня был душ с отвёрнутым до упора горячим краном, и это был рай. Отчасти потрёпанный, нуждающийся в чистке, но, тем не менее, рай.
Пол в душе на несколько секунд стал красным, потом начал всё больше выцветать до розового, пока я смывала кровь. Это была не моя кровь. Банда фоморских слуг тащила пятнадцатилетнего мальчика по переулку в сторону озера Мичиган. Дотащи они его туда, его бы ждала судьба хуже смерти. Я вмешалась, но этот ублюдок Слухач предпочёл не отдать мальчишку, а перерезать ему горло. Я пыталась спасти его, когда Слухач и его приятели убежали. Мне не удалось. И я была рядом с мальчиком, чувствуя всё, что он делал, чувствуя его смятение, боль и ужас, пока он умирал.
Гарри бы этого не чувствовал. Гарри был бы героем дня. Он раскидал бы фоморских головорезов вокруг, как кегли, взял бы малыша на руки, как какой-нибудь герой из сериала, и унёс бы его в безопасное место.
Мне не хватает моего босса.
Я использовала много мыла. Я, вероятно, плакала. Я начала игнорировать слёзы месяцы назад, и время от времени я честно не знаю, текут они или нет. Очистившись — физически, по крайней мере — я просто стояла там, впитывая тепло, позволяя воде обтекать меня. Шрам на ноге, где меня подстрелили, ещё морщинистый, но цвет с фиолетового и красного сменился на агрессивно-розовый. Баттерс сказал, что через пару лет шрам исчезнет. Я снова могла ходить нормально, если не сильно перенапрягаюсь. Но, блин, моим ногам и прочим частям тела необходимо снова познакомиться с бритвой, несмотря даже на то, что светло-блондинистые волосы не так заметны.
Я бы проигнорировала их, но… Уход за собой имеет большое значение для поддержания своего духа на надлежащем уровне. «В здоровом теле здоровый дух», и всё такое. Я не была дурой. Я знала, что давно не дотягивала до этого уровня. Моему моральному духу необходима вся поддержка, которую он может получить. Я высунулась из душа и стибрила розовую пластиковую бритву Энди. Отплачу оборотнической подруге Уолдо за это позже.
Я закончила мыться примерно в то же время, как кончились горячая вода, вылезла из душа и вытерлась полотенцем. Мои вещи были свалены в кучу у двери — сандалии с гаражной распродажи, старый нейлоновый рюкзак и моя окровавленная одежда. Остальное было утеряно. А сандалии оставили частичные кровавые следы на месте преступления, так что мне нужно поскорее от них избавиться. Придётся наведаться на другую распродажу поношенной обуви. Когда-то это подняло бы мне настроение, но теперь ходить за покупками — совсем не то, что было раньше.
Я тщательно собирала со дна ванны и с пола выпавшие волосы и тому подобное, когда кто-то постучал. Я не перестала внимательно осматривать пол. Человек с таким же, как у меня, родом занятий может, и будет делать с вами ужасные вещи, используя оставленные частички вашего тела. Не убрать после себя — это всё равно, что самому попросить кого-нибудь вскипятить вам кровь, будучи на расстоянии двадцати кварталов. Нет уж, спасибо.
— Да? — окликнула я.
— Эй, Молли, — ответил Уолдо. — Тут, э-э… кое-кто хочет поговорить с тобой.
Мы позаботились о многих вещах. Если бы он использовал в своей фразе слово «чувство» в любом месте, я бы знала, что по ту сторону двери неприятности. То, что он не использовал это слово, означало, что опасности не было — или что он не мог этого видеть. Я надела браслеты и кольцо и положила оба моих жезла туда, где могла мгновенно их схватить. Только тогда я начала одеваться.
— Кто? — спросила я.
Он изо всех сил старался, чтобы его голос не был нервным. Я оценила его усилия. Это было мило.
— Сказала, что её зовут Жюстина. Говорит, ты её знаешь.
Я не была знакома с Жюстиной. Она была в рабстве у вампиров Белой Коллегии. Или, по крайней мере, личным помощником одного из них и девушкой другого. Гарри всегда хорошо к ней относился, правда, он становился большим, тупым идиотом, когда речь шла о женщине, которая напоминала сказочную принцессу и могла попасть в беду.
«Но если бы он был здесь, — пробормотала я про себя, — он бы ей помог».
Я не стала протирать запотевшее зеркало перед тем, как вышла из ванной. Я не хотела смотреть на своё отражение.
Жюстина была всего на несколько лет старше меня, но её волосы были совершенно белые. Она выглядела сногсшибательно — одна из тех девушек, которых парни считают слишком красивыми, чтобы с ними можно было познакомиться. На ней были джинсы и рубашка с пуговицами на воротнике, на несколько размеров больше, чем надо. Рубашка была Томаса, я уверена. Её язык тела был очень сдержанный, нейтральный. Жюстина умела скрывать свои эмоции лучше всех, кого я когда-либо видела, но под спокойной поверхностью я чувствовала сдерживаемую напряжённость и подавляемый страх.
Я чародей, или нечто чертовски близкое к этому, и я чувствую эмоции. Людям действительно трудно что-либо скрыть от меня.
Если Жюстина боялась, значит, она боялась за Томаса. Если она пришла ко мне за помощью, значит, она не могла получить помощь от Белой Коллегии. Мы могли бы выяснить всё это в ходе вежливого разговора, но у меня в последнее время было всё меньше и меньше терпения для учтивости, поэтому я решилась:
— Здравствуй, Жюстина. Почему я должна помогать тебе с Томасом, если его собственная семья не может этого сделать?
У Жюстины глаза на лоб полезли. Как и у Уолдо.
Я уже привыкла к такой реакции.
— Как ты узнала? — тихо спросила Жюстина.
Если владеешь магией, люди всегда предполагают, что всё, что ты делаешь, что угодно, должно быть с ней связано. Гарри всегда думал, что это смешно. Для него магия была просто ещё одним набором инструментов, которые его мозг мог использовать для решения проблемы. Разум был куда более важной частью этого процесса.
— А это имеет значение?
Она нахмурилась и отвела взгляд. Затем покачала головой:
— Он пропал. Я знаю, что он уехал по какому-то поручению Лары, но она говорит, что ничего не знает об этом. Она лжёт.
— Она вампир. И ты не ответила на мой первый вопрос, — слова прозвучали несколько жёстче и грубее, чем они звучали в моей голове. Я попыталась немного расслабиться. Сложила руки на груди и прислонилась к стене. — Почему я должна помогать тебе?
Не то, чтобы я не собиралась помогать ей. Но я знала тайну насчёт Гарри и Томаса, известную лишь немногим. Я должна была выяснить, известна ли эта тайна также и Жюстине, или мне следует скрывать это от неё.
Жюстина на секунду посмотрела мне прямо в глаза. Взгляд был пронизывающим.
— К кому ещё, кроме семьи, — произнесла она, — можно обратиться за помощью?
Я отвела глаза, прежде чем это могло превратиться в настоящий Взгляд, но её слова и совокупное впечатление от её позы, её присутствия, её самой, ответили на мой вопрос.
Она знала.
Гарри был сводным братом Томаса. Она бы обратилась за помощью к нему, будь он жив. Я была единственной в этих краях, кого можно было, пусть с натяжкой, назвать его преемницей, и, как она надеялась, я была способна влезть в его ботинки. В его огромные, растоптанные, страшные ботинки…
— К друзьям, — спокойно ответила я. — Мне понадобится что-нибудь от Томаса. Волосы, или, может быть, обрезки ногтей…
Она достала из нагрудного кармана рубашки закрытый на застёжку пластиковый пакет и без слов протянула его мне. Я подошла и взяла его. Там было несколько тёмных волосков.
— Ты уверена, что они его?
Жюстина жестом указала на собственную белоснежную гриву:
— Это не то, что можно легко спутать.
Поискав взглядом Баттерса, я обнаружила, что он молча следит за мной с противоположной стороны комнаты. Это был мелкий, жилистый, подвижный парень с большим клювом. Причёска, точно током ударило, а потом заморозило. В глазах читались непоколебимость и забота. Он, по долгу службы, вскрывал трупы для правительства, но являлся одним из самых знающих людей в городе, когда дело касалось сверхъестественного.
— Что? — спросила я.
Он старательно подбирал слова для ответа, но больше из-за волнения за мои чувства, чем потому, что боялся меня. В нынешнее время для большинства мотивация была бы обратная.
— Молли, стоит ли тебе ввязываться в это?
На самом деле, он хотел спросить, в своём ли я уме, если собираюсь помочь, и не будет ли от этого только хуже.
— Не знаю, — честно призналась я. Обернулась к Жюстине и попросила:
— Подожди здесь.
Я собрала своё барахло, взяла волоски и удалилась.
* * *
Первое, чему обучил меня Гарри Дрезден в магии, было заклинание слежения.
— Тут очень простой принцип, детка, — сказал он мне. — С помощью энергии мы создаём связь между двумя родственными предметами. В результате энергия даёт нам что-то вроде указателя, по которому можно увидеть, в какую сторону она течёт.
— К тому, что мы хотим найти? — спросила я.
Он, держа довольно жёсткий серый волос, кивнул в сторону своего пса, Мыша. Его нужно было назвать Лосем. Гигантская, косматая храмовая собака была размером с пони.
— Мыш, — сказал Гарри, — пойди, потеряйся, и мы посмотрим, сможем ли мы тебя найти.
Здоровенный пёс зевнул и охотно направился к двери. Гарри выпустил его, а потом подошёл и сел возле меня. Мы находились в его гостиной. Несколькими ночами ранее я набросилась на него. В голом виде. А он плеснул мне на голову из кувшина холодной водой. Я до сих пор расстраивалась, но он, скорее всего, был прав. Для него это было правильным поступком. Он всегда поступал правильно, даже если это означало проигрыш. Я всё ещё очень сильно желала быть с ним, но, возможно, время пока не пришло.
Всё было не так плохо. Я умею быть терпеливой. К тому же мы были с ним вместе почти каждый день, пусть и по-другому.
— Хорошо, — сказала я, когда он подсел. — Что мне делать?
* * *
За последующие с того дня годы это заклинание стало рутинным занятием. Я пользовалась им для поиска пропавших людей, потайных мест, парных носков и повсеместно, чтобы совать свой нос куда ни попадя. Гарри сказал бы, что для чародея это вполне ожидаемо, и был бы прав.
Я остановилась в переулке поблизости от дома Баттерса и кусочком розового мела начертила на бетоне круг. Я замкнула круг лёгким усилием воли, вынула из пластикового пакета один из волосков и подняла его вверх. Я сконцентрировала энергию заклинания, соединяя различные его элементы в моей голове. Когда мы начинали, Гарри позволял мне использовать четыре различных предмета, обучая меня, как присоединять к ним мысли, чтобы представить различные фрагменты заклинания, но это было совсем не нужно. Вся магия происходит внутри головы чародея. Можно использовать разный реквизит, чтобы облегчить задачу, и в по-настоящему сложных заклинаниях это создаёт разницу между невозможным и почти невозможным. Хотя для этого заклинания я не нуждалась ни в каких подпорках.
Я собрала различные фрагменты заклинания в голове, связала их вместе, добавила небольшое усилие воли, а затем, пробормотав слово, направила эту энергию в волосок в моих пальцах. Затем я сунула волосок в рот, разорвала меловой круг, стерев его часть ногой, и выпрямилась.
Гарри всегда использовал в качестве индикатора для отслеживающего заклинания материальные объекты — свой амулет, компас, или какой-нибудь маятник. Я не хотела ранить его чувства, но ни в чём подобном на самом деле не было необходимости. Я могла чувствовать магию, пронизывающую волосок, как лёгкое покалывание в губах. Я достала дешёвый маленький пластиковый компас и малярный шнур в десять футов длиной. Я установила компас и пришпилила один конец малярного шнура, отметив направление на магнитный север.
Затем взяла свободный конец шнура и стала медленно поворачиваться, пока не нашла направление, в котором покалывание на моих губах было максимальным. Губы — обычно чрезвычайно чувствительная часть тела, и я обнаружила, что они обеспечивают лучшую тактильную обратную связь для такого рода вещей. Как только я поняла, в каком направлении Томас, я сориентировала шнур, убедилась, что он туго натянут, и пришпилила ещё раз, так, что в результате получилась очень вытянутая буква V, как кончик гигантской иглы. Я измерила угол между концами V.
Затем я повернулась на девяносто градусов, отсчитала пятьсот шагов и повторила процесс.
Обещайте никогда не рассказывать об этом моему школьному учителю математики, но затем я села и применила законы тригонометрии к реальной жизни.
Вычисления не были сложными. У меня были два измеренных угла между направлением на магнитный Север и направлением, указанным заклинанием. Мне было известно расстояние между вершинами двух углов в шагах Молли. Шаги Молли — не особо научная единица, но для данного применения они были достаточно практичны, чтобы вычислить расстояние до Томаса.
С помощью таких простых инструментов я не могла получить достаточно точные измерения, чтобы знать, какие двери вышибать, но теперь я выяснила, что он был сравнительно недалеко — на расстоянии четырёх или пяти миль, вместо того, чтобы быть на Северном Полюсе или где-то вроде этого. Я много передвигалась по городу, потому, что в движущуюся мишень намного труднее попасть. Я, наверное, в среднем за день пересекала его по три или четыре раза.
Для более точного определения местонахождения мне нужно было ближе подобраться к нему, поэтому я сконцентрировалась на покалывании в губах и пошла вперёд.
Томас находился в небольшом офисном здании, расположенном на большом земельном участке.
Оно имело всего три этажа, огромным не назовёшь, хотя находилось в окружении нескольких гораздо более крупных сооружений. Участок был достаточно велик, чтобы застроить его чем-то более величественным, но, вместо этого, территорию занимал ухоженный газон, садик, в комплекте с элементами водного дизайна, и всё это было обнесено очень низкой, очень скромной кованой оградой. В самой конструкции дома, судя по его виду, использовалось большое количество камня и мрамора, а в одних только карнизах было больше стиля, чем во всей архитектуре башен поблизости. Выглядел он великолепно и подчёркнуто скромно одновременно, как один небольшой, совершенный бриллиант, выделяющийся среди россыпи стразов.
Снаружи не было никаких вывесок. У входа не было ничего примечательного, кроме ворот, которые охраняли опытные на вид мужчины в тёмных костюмах. Дорогие тёмные костюмы. Если охранники могли позволить себе носить такое как рабочую униформу, это означало, что, кто бы ни владел этим зданием, у него были деньги. Большие деньги.
Я обошла здание, из осторожности стараясь оставаться на дальней стороне улицы, чтобы убедиться, что чувство покалывания от энергии поискового заклинания подтверждает местонахождение Томаса, но внутри всё равно кто-то обратил на меня внимание. Чувствовалось, как глаза охранника, даже сквозь очки, следят за мной. Возможно, стоило сделать первый заход под завесой, но Гарри всегда был против применения магии, за исключением случаев, когда это действительно было необходимо, иначе слишком легко потом начать использовать её на всякие мелочи.
В каком-то смысле я лучше понимаю «как» использовать магию, чем Гарри. Но у меня хватило сообразительности понять, что мне никогда не стать столь же умной, как он, когда дело дойдёт до «зачем».
Я зашла в «Старбакс»[1] по-соседству, заказала чашку жидкой бодрости и задумалась о том, как попасть внутрь. Мой язык свидетельствовал на проводимом мной Великом Суде, когда я почувствовала присутствие быстро приближающейся сверхъестественной силы.
Я не запаниковала, паника приводит к гибели, вместо этого я, сверкая пятками, рванула в коридорчик, ведущий в тесную уборную. Заперлась внутри, достала жезлы из заднего кармана, проверила уровень энергии в браслетах — оба были готовы к действию. Кольца также были полностью заряжены и почти идеально подходили к тому, что могло произойти.
Итак, я успокоила мысли, сделала небольшое усилие воли, прошептала заклинание и исчезла.
Завесы — достаточно сложные заклинания в магии, но у меня был талант к ним. Становясь по-настоящему и целиком невидимой, получаешь настоящую головную боль: свет, проходящий сквозь тело, в буквальном смысле замораживает, как последняя стерва, к тому же при этом становишься слеп, как крот. Стать невидимым можно было и по-другому. Качественная завеса оставляла видимыми только небольшое мерцание в воздухе да несколько слабых теней там, где их не должно быть, и делала кое-что ещё. Она создавала ощущение обыденности в воздухе вокруг, ауру скучной заурядности, которая, как правило, чувствуется разве что на нелюбимой работе, примерно в три тридцать пополудни. Как только этот эффект объединяется со значительным снижением видимости очертаний, оставаться незамеченным становится почти так же легко, как дышать.
Исчезнув за завесой, я также создала изображение, ещё одну комбинацию иллюзии и внушения. Это было просто: появилась моя копия, как моё отражение в зеркале, честная и весёлая на вид, прямо-таки преисполненная добродетелью. Ощущения, сопровождающие этот образ, были просто разновидностью большой дозы меня: звуки моих шагов и движения, запах шампуня из ванной Баттерса, аромат моей чашки кофе. Я привязала изображение к одному из колец, что носила на пальцах, и сделала самостоятельным, поддерживая энергией, запасённой в лунном камне. Затем я повернулась, с собственным изображением, облегающим моё невидимое тело, как костюм из света, и вышла из кофейни.
Оказавшись на улице, я сделала крутой поворот, простой манёвр уклонения. Моё изображение повернуло налево, а я направо.
Для любого постороннего это выглядело так: молодая женщина только что вышла из кофейни и решила прогуляться по улице с чашкой кофе. Она явно наслаждалась жизнью. Я заставила свою копию немного подпрыгивать и раскачиваться при движении, чтобы сделать её намного более заметной (и, следовательно, лучше отвлекать). Она может идти по улице милю или больше, прежде чем просто исчезнет.
Между тем, настоящая я неслышно скользнула в проулок и стала наблюдать.
Моё изображение не прошло и ста метров, прежде чем мужчина в чёрном свитере вышел из переулка и последовал за ним — слуга фоморов. Эти ублюдки теперь были повсюду, как тараканы, только более отвратительные, и их труднее убить.
Вот только… это было слишком просто. Один слуга не заставил бы мой инстинкт тревоги зазвенеть. Они были сильными, быстрыми и жестокими, конечно, но не в большей степени, чем многие другие существа. Они не обладают кучей магической силы; иначе фоморы вообще никогда не давали бы им отпуск.
Тут был кто-то ещё. Тот, кто хотел меня отвлечь, пока я слежу, как якобы слуга идёт следом за якобы Молли. И если этот кто-то знал меня достаточно хорошо, чтобы придумать такого рода уловку, чтобы привлечь моё внимание, то он знал меня достаточно хорошо, чтобы обнаружить меня, даже под завесой. Существует очень ограниченное число людей, которые могли это сделать.
Я сунула руку в нейлоновый рюкзак и схватилась за штык-нож М9, привезённый братом домой из Афганистана. Когда тяжёлое лезвие оказалось снаружи, закрыла глаза и быстро крутанулась на месте с ножом в одной руке и кофе в другой. Отщёлкнула большим пальцем крышку с кофе и плеснула жидкостью по широкой дуге примерно на уровне груди.
Раздался вздох. Ориентируясь на него, открыв глаза, я шагнула в сторону источника звука, разрезая ножом воздух перед собой, чуть выше уровня своего сердца.
Неожиданно стальное лезвие полыхнуло ярким светом — это нож пронзил завесу, висевшую в воздухе всего в нескольких дюймах от меня. Толкая остриё перед собой, я быстро шагнула вперёд сквозь неё, и внезапно за завесой обнаружилась какая-то фигура. Это была женщина, выше меня ростом, в рванье (кофейного цвета), а её не заплетённые огненно-рыжие волосы развевал ветер. Она наклонилась в сторону и, потеряв равновесие, оперлась плечом о кирпичную стену переулка.
Я не смилостивилась и продолжала тянуться лезвием к её горлу, пока, в последний момент, бледная тонкая рука не схватила меня за запястье, резко, как змея, только она была сильнее и холоднее. Мы оказались лицом к лицу в нескольких дюймах друг от друга, я упёрлась пяткой, толкая нож, преодолевая сопротивление, но не переусердствуя, чтобы неожиданное её движение не вывело меня из равновесия. Она была стройна и прекрасна, даже в лохмотьях: широкие раскосые глаза, совершенные пропорции фигуры, такие можно найти разве что у полудюжины супермоделей — и у любого сидхе.
— Здравствуй, тётушка, — произнесла я ровным голосом. — Очень некрасиво подкрадываться ко мне сзади. Особенно сейчас.
Она сдерживала мой вес одной рукой, хотя и через силу. В тембре её мелодичного голоса чувствовалась натянутость. Она выдохнула:
— Дитя, ты ожидала моего прихода. И если бы не остановила я тебя, ввела бы в мою плоть холодное железо, причинив невыразимое мученье мне. Ты жаждала пролить мою живую кровь на землю, — её глаза расширились. — И хочешь умертвить меня.
— Хочу, — с удовольствием согласилась я.
Она широко улыбнулась, показав изящно заострённые зубы.
— Мне удалось неплохо обучить тебя.
Потом она вывернулась с гибкой текучей грацией подальше от ножа и отступила на широкий шаг от меня. Я следила за ней, опустив нож, но не убирая его.
— У меня сейчас нет времени для занятий, тётушка Леа.
— Я здесь не для того, чтобы учить тебя, дитя.
— На игры у меня тоже нет времени.
— Я здесь тоже не для игр, — сказала Леанансидхе, — но, чтобы дать предупреждение: тебе грозит опасность.
Я приподняла бровь.
— Вау. Надо же.
Она укоризненно покачала головой, её губы сжались в линию. Её глаза смотрели мимо меня, вдоль переулка, затем она бросила быстрый взгляд в другую сторону. Выражение её лица изменилось. Не то чтобы она совсем потеряла самодовольное превосходство, которое всегда сквозило в чертах её лица, но оно изрядно уменьшилось, и она понизила голос:
— Ты всё шутишь, дитя, но ты в серьёзной опасности — как и я. Мы не должны задерживаться здесь, — она перевела взгляд на меня. — Если ты имеешь намерение поймать этого врага, если ты хочешь освободить брата моего крестника, вначале я должна кое-что тебе поведать.
Я сузила глаза. Фея-крёстная Гарри взяла на себя обязанности моего наставника, когда Гарри умер, но она вовсе не была доброй феей. Фактически, она была заместителем Мэб, Королевы Воздуха и Тьмы, и она была кровожадным, опасным существом, которое разделяло врагов на две категории: те, кто уже умер, и те, которыми она еще не насытилась. Я не знала, что ей известно о Гарри и Томасе — но это не шокировало меня.
Леа была безжалостным, жестоким существом — но, насколько я знала, она никогда не лгала мне. Технически.
— Пойдём, — сказала Леанансидхе. Она повернулась и быстрым шагом направилась к дальнему концу переулка, на ходу снова став невидимой и набросив завесу вокруг себя, чтобы спрятаться от посторонних глаз.
Я оглянулась в сторону здания, где держали Томаса, стиснула зубы и последовала за ней, соединив свою завесу с её.
Мы шли по улицам Чикаго, невидимые для тысяч глаз. Люди, мимо которых мы проходили, делали несколько дополнительных шагов, чтобы разминуться с нами, даже не задумываясь об этом. Будучи невидимым, необходимо распространять внушение избегать вас, когда вы находитесь в толпе. Иначе какой в этом смысл, если десятки людей будут натыкаться на вас.
— Скажи мне, дитя, — сказала Леа, внезапно отказавшись от архаичного диалекта. Она так делала иногда, когда мы оставались одни. — Что тебе известно о свартальвах?[2]
— Немного, — ответила я. — Они выходцы из Северной Европы. Они маленькие, живут под землёй. Ещё они лучшие магические кузнецы на земле; Гарри покупал сделанные ими вещи всякий раз, когда он мог себе это позволить, но они были не из дешёвых.
— Как сухо, — сказала фея. — Ты говоришь так, словно цитируешь книгу, дитя. Книги часто имеют мало общего с жизнью. — Её внимательные зелёные глаза сверкнули, когда она повернулась, чтобы посмотреть на молодую женщину с младенцем, проходящую мимо нас. — Что ты знаешь о них?
— Они опасны, — ответила я тихо. — Очень опасны. Древнескандинавские боги ходили к ним за оружием и доспехами, и они не пытались бороться с ними. Гарри говорил, что рад, что ему никогда не приходилось сражаться с чёрными альвами. Они также придерживаются понятий о чести. Они участники Неписаного Соглашения, и они соблюдают его. Они имеют репутацию свирепых защитников своих соплеменников. Они не люди, они не добрые, и только глупец станет с ними связываться.
— Уже лучше, — похвалила Леанансидхе. Затем добавила пренебрежительным тоном:
— Только глупец.
Я снова оглянулась в сторону того здания:
— Это их собственность?
— Их крепость, — ответила Леа. — Центр смертных дел, здесь, на великом перепутье. Что ещё можешь о них вспомнить?
— Хм, — покачала я головой. — У одной из скандинавских богинь спёрли ювелирную побрякушку…[3]
— Её звали Фрейя, — уточнила Леа.
— А вор…
— Локи.
— Ага, он. Он заложил ожерелье свартальвам, или что-то вроде того, и нужно было до фига сделать, чтобы получить побрякушку обратно.
— Можно только гадать, как это можно быть настолько рассеянной и одновременно настолько точной, — сказала Леа.
Я ухмыльнулась.
Леа нахмурилась:
— Ты прекрасно знаешь эту историю. Ты… водила меня за нос. Полагаю, именно так говорится.
— У меня был хороший учитель в классе по охоте на Снарка,[4] — парировала я. — Фрейя пошла, чтобы получить своё ожерелье назад, и свартальвы были готовы сделать это, но только если она согласится поцеловать каждого из них.
Леа откинула голову назад и рассмеялась.
— Дитя, — сказала она, и её в голосе я слышала злобный лязг клинков, — вспомни, что многие старые сказки были переведены и расшифрованы довольно чопорными учёными.
— Что ты имеешь в виду? — спросила я.
— То, что свартальвы наверняка не согласились бы отказаться от одной из самых величайших драгоценностей во Вселенной ради общественной поездки на «первую базу».
Я моргнула пару раз и почувствовала, что мои щеки начинают краснеть:
— Ты имеешь в виду, что она должна была…
— Точно.
— Со всеми ними?
— Именно так.
— Ну и ну, — сказала я. — Мне, как и любой девушке, нравятся побрякушки, но это за пределом допустимого. Далеко за пределом. В смысле, отсюда нельзя даже увидеть линию предела.
— Возможно, — сказала Леа. — Я полагаю, это зависит от того, как сильно кому-то нужно вернуть что-то от свартальвов.
— Э-э… Ты говоришь, что мне нужно устроить групповушку, чтобы вытащить оттуда Томаса? Потому что… этого просто не будет.
Леа показала зубы в улыбке:
— Нравственность меня забавляет.
— Ты бы это сделала?
Леа с оскорблённым видом посмотрела на меня:
— Ради кого-то другого? Конечно, нет. Ты хоть понимаешь, какие обязательства это повлечет за собой?
— Ну… не то что бы…
— Не мне делать этот выбор. Ты должна спросить себя: является ли твое душевное спокойствие более ценным для тебя, чем жизнь вампира?
— Нет. Но должен быть другой путь.
С минуту Леа, казалось, рассматривала варианты:
— Чёрные альвы любят красоту. Они жаждут её так, как дракон жаждет золота. Ты молода, мила, и… Я полагаю, тут подходит определение «горяча». Честная сделка обмена твоих милостей на вампира почти наверняка будет успешной, если предположить, что он до сих пор жив.
— Мы назовём это «планом Б», — сказала я. — Или, может быть, «планом X». Или «планом XXX». Почему бы просто не вломиться и не похитить его?
— Дитя, — упрекнула меня Леанансидхе. — Свартальвы довольно хороши в Искусстве, и это одна из их крепостей. Я не смогла бы предпринять такую попытку и остаться в живых. — Леа склонила голову набок и окинула меня одним из тех чужеродных взглядов, от которых по моей коже начинали бегать мурашки. — Ты хочешь вернуть Томаса или нет?
— Я хочу рассмотреть варианты, — сказала я.
Фэйре-колдунья пожала плечами:
— Тогда я советую тебе сделать это как можно быстрее. Если он всё ещё жив, у Томаса Рейта в запасе считанные часы.
Я открыла дверь в квартиру Уолдо, закрыла и заперла ее за собой, затем сказала:
— Я нашла его.
Как только я повернулась к комнате, кто-то ударил меня по лицу.
Это не было лёгким шлепком типа: «Эй, проснись». Это было мощная оплеуха, от который было бы действительно больно, если бы удар был нанесён кулаком. Я ошеломлённо отшатнулась.
Подруга Уолдо, Энди, сложила руки на груди и на секунду уставилась на меня, прищурившись. Она была девушкой среднего роста, но она была оборотнем, и была сложена как модель-кинозвезда, собирающаяся заняться профессиональным рестлингом.
— Привет, Молли, — сказала она.
— Привет, — ответила я. — И… ой.
Она подняла розовую пластиковую бритву:
— Давай поговорим о рамках?
Что-то уродливое где-то глубоко внутри меня обнажило свои когти и напряглось. Это было частью меня, той частью, которая хотела догнать Слухача и сделать с ним кое-что, связанное с железнодорожными костылями и канализационным сливом. У каждого человека есть что-то подобное где-то внутри. Чтобы пробудить это, нужны действительно ужасные вещи, но эта дикость живёт в каждом из нас. Это часть нас, которая вызывает бессмысленные злодеяния, та, что ответственна за ад войны.
Никто не хочет говорить об этом, или даже думать об этом, но я не могла позволить себе подобное добровольное неведение. Я не всегда была такой, но после года борьбы с фоморами и тёмным закулисьем сверхъестественной сцены Чикаго, я стала кем-то другим. Эта часть меня была бодрствующей и активной и постоянно устраивала конфликты между моими эмоциями и моей же рациональностью.
Я приказала этой своей части сесть на задницу и заткнуться.
— Хорошо, — сказала я. — Но позже. Я немного занята.
Я начала протискиваться мимо неё в комнату, но она быстро меня остановила, упершись рукой мне в грудь и толкнув назад к двери. Не похоже, что она старалась причинить боль, но я нехило ударилась о дерево.
— Сейчас самое время, — сказала она.
В моём воображении я сжала кулаки и, яростно крича, сосчитала до пяти. Уверена, Гарри никогда не приходилось иметь дело с такого рода глупостями. У меня не было лишнего времени, но я также не хотела делать ничего жестокого с Энди. Я пройду все круги ада, если сорвусь. Я не отказала себе в удовольствии стиснуть зубы, глубоко вздохнула и кивнула:
— Хорошо. Чего ты хочешь, Энди?
Я не добавила слово «сука», но подумала о нём очень громко. Мне, наверное, надо стать более приятным человеком.
— Это не твоя квартира, — сказала Энди. — Ты не должна сюда заваливаться и сваливать всякий раз, как тебе, блин, захочется, в независимости от времени или того, что происходит. Ты хоть раз удосужилась остановиться и подумать о том, что ты творишь с Баттерсом?
— Я ничего не «творю» с Баттерсом, — ответила я. — Просто пользуюсь душем.
Голос Энди стал жёстче:
— Ты пришла сюда сегодня вся в крови. Я не знаю, что произошло — но знаешь, что? Меня это не волнует. Всё, что меня волнует, так это то, какие проблемы ты можешь вывалить на других людей.
— Никаких проблем, — сказала я. — Слушай, я куплю тебе новую бритву.
— Господи Ииусе, дело не в собственности или деньгах, — сказала Энди. — Дело в уважении. Баттерс здесь для тебя всякий раз, когда тебе нужна помощь, а ты даже поблагодарить его не можешь. Что, если за тобой проследили до этого места? Ты хоть представляешь, в какие проблемы он может вляпаться, помогая тебе?
— За мной не следили, — ответила я.
— Сегодня нет, — ответила Энди. — Но как насчёт следующего раза? У тебя есть сила. Ты можешь сражаться. У меня нет того, что есть у тебя, но даже я могу сражаться. Баттерс не может. Чей душ ты собираешься использовать, если будешь вся покрыта его кровью?
Я скрестила руки на груди и внимательно посмотрела мимо Энди. Некоторой частью своего мозга я знала, что она в чём-то права, но это рассуждение приходило где-то через секунду после моего внезапного желания врезать ей.
— Слушай, Молли, — сказала она более мягким голосом. — Я знаю, что в последнее время тебе было нелегко. С тех пор, как Гарри умер. Когда появился его призрак. Я знаю, это было не забавно.
Я просто молча на неё смотрела. Нелегко и не забавно. Это был один из способов описать это.
— Есть кое-что, что, думаю, тебе надо услышать.
— И что же это?
Энди немного наклонилась вперёд и твёрдо сказала:
— Смирись с этим.
На секунду в квартире стало очень тихо, в отличие от того, что творилось внутри меня. Моя уродливая часть становилась всё громче и громче. Я закрыла глаза.
— Люди умирают, Молли, — продолжила Энди. — Они уходят. И жизнь продолжается. Гарри, возможно, был первым другом, которого ты потеряла, но он не будет последним. Я понимаю, что тебе больно. Я понимаю, что ты пытаешься влезть в действительно большие ботинки. Но это не даёт тебе права злоупотреблять добрым отношением других. Многие люди страдают в последнее время, если ты не заметила.
Если бы я не замечала… Боже, я бы убила за возможность не замечать боль людей. Не жить рядом с ней. Не ощущать её отголоски часы или дни спустя. Уродливая часть меня, чёрная часть моего сердца, хотела открыть психический канал для Энди, показать ей пример того, через что я регулярно прохожу. Дать ей увидеть и оценить мою жизнь. И посмотрим, будет ли она потом такой праведной. Это было бы неправильно, но…
Я медленно вздохнула. Нет. Гарри сказал мне однажды, что вы всегда можете узнать, когда собираетесь оправдать свой путь к плохому решению. Это когда вы начинаете использовать такие фразы, как: «Это было бы неправильно, но…» Его советом было выкинуть «но» из предложения: «Это было бы неправильно». И всё тут.
Я удержалась от опрометчивых действий и не дала свободы нарастающему внутри меня буйству чувств.
— Что именно ты от меня хочешь? — спокойно спросила я.
Энди неглубоко вздохнула и вяло махнула рукой:
— Просто… вынь голову из задницы, подруга. Я же не веду себя здесь неразумно, даже учитывая, что мой парень дал тебе ключ от своей долбанной квартиры.
Я аж заморгала от таких слов. Вот это да. С этой точки зрения поступок Баттерса я не рассматривала. Романтика и романтические ссоры в последнее время занимали последние строчки в списке моих приоритетов. Энди нечего было опасаться на этом фронте… но, кажется, она не слишком разбиралась в человеческих чувствах, чтобы можно было убедить её в противном. Теперь я знала, что беспокоило её. Конечно, она не ревновала, но отчётливо понимала, что я молодая девушка, которую многие мужчины находили привлекательной, а Уолдо тоже был мужчиной.
Мужчиной, которого она любит. Это я тоже чувствовала.
— Подумай о нём, — тихо сказала Энди. — Пожалуйста. Просто… попытайся позаботиться о нём, как он заботится о тебе. Например, звони перед приходом. Если ты заявишься сюда вся в крови в следующий субботний вечер, ему будет очень неловко объяснять это своим родителям.
Скорее всего, я почувствую присутствие незнакомцев в квартире, ещё до того, как подойду достаточно близко, чтобы коснуться двери. Но не было никакого смысла говорить об этом Энди. Не её вина, что она действительно не понимает мир, в котором я живу. И конечно, она не заслуживает смерти за это, несмотря на противоположное мнение моего внутреннего ситха.
Я должна выбирать, советуясь с разумом. Моему разбитому сердцу больше нельзя доверять.
— Я постараюсь.
— Вот и ладно, — сказала Энди.
На секунду, пальцы моей правой руки задрожали, и я обнаружила, что моя уродливая часть жаждет метнуть в другую женщину сгусток силы, хочет ослепить её, оглушить, устроить ей такое головокружение, что она ещё долго не сможет определить, где верх, а где низ. Леа показала мне, как это сделать. Но я загнала желание атаковать обратно под свой контроль.
— Энди, — вместо этого сказала я.
— Чего?
— Не бей меня больше, если не собираешься убить.
Я не собиралась ей угрожать. Просто я, как правило, инстинктивно реагирую, когда события принимают крутой оборот. Психическая турбулентность такого рода конфликта больше не заставляет меня упасть, крича от боли, но становится очень трудно ясно мыслить под бешеный рёв уродливой части меня. Если Энди снова меня так ударит… ну. Я не совсем уверена, как тогда отреагирую.
Я не безумна, как Шляпник. Я вполне в этом уверена. Но курсы выживания имени Тетушки Леа заставляют тебя быть готовой защищаться всерьёз, а не играть с другими в хорошую девочку-пацифистку.
Угроза или нет, Энди чувствовала свою роль в конфликте, и не отступила:
— Если я не буду считать, что ты нуждаешься в хорошей оплеухе, то и не буду тебе её отвешивать.
Уолдо и Жюстина выходили, чтобы прикупить что-нибудь на ужин, и вернулись минут через десять. Мы все сели есть, и в процессе я сообщила о ситуации.
— Свартальфхейм, — прошептала Жюстина. — Это… это нехорошо.
— Это норвежские ребята, не так ли? — спросил Баттерс.
Я просвещала их в промежутках между прожёвыванием кусков оранжевого цыпленка, передавая то, что узнала от Леанансидхе. Как только я закончила, ненадолго воцарилось молчание.
— Так… — сказала Энди после короткой паузы. — План состоит в том, чтобы… вытрахать его свободу?
Я внимательно на неё посмотрела.
— Просто спрашиваю, — мягко ответила Энди.
— Они ни за что его не продадут, — сказала Жюстина, низким напряжённым голосом. — Не сегодня ночью.
Я посмотрела на неё:
— Почему нет?
— Они сегодня заключили союз, — сказала она. — Ночью там будет празднование. Лара была приглашена.
— Что за союз? — спросила я.
— Пакт о ненападении, — ответила Жюстина. — С фоморами.
Я чувствовала, как мои глаза расширяются.
Ситуация с фоморами становилась всё хуже и хуже. Чикаго было далеко до самых опасных городов-сафари мира, но для обладателей даже самого скромного магического таланта фоморы превратили улицы в ночной кошмар. У меня не было такого доступа к подобной информации, какой у меня был в период работы с Гарри и Белым Советом, но я слышала новости из Паранета и из других источников. Фоморы были звёздной командой плохих парней, уцелевшими изгоями и злодеями из десятка различных пантеонов, павших давным-давно. Они объединились под знаменем группы существ, известных как фоморы, и тихо залегли на дно на весьма длительное время — на тысячи лет, если точнее.
Теперь они перешли в наступление, и даже такие мощные игроки, как Свартальфхейм, нация чёрных альвов, уходили с их дороги.
Блин, я не настолько волшебница, чтобы справиться с этим.
— Лара, должно быть, отправила туда Томаса с какой-то целью, — продолжила Жюстина. — Украсть информацию, как-то разрушить союз. Что-то вроде этого. Проникновение без приглашения — это уже плохо. Если же его поймали при попытке шпионажа за ними…
— Они устроят показательную казнь, — сказала я спокойно. — Сделают из него пример.
— Сможет ли Белая Коллегия его вытащить? — спросил Уолдо.
— Если Белая Коллегия попытается вернуть одного из своих, это будет равноценно признанию, что они заслали агента шпионить в Свартальфхейм, — ответила я. — Лара не сможет этого сделать без серьёзных последствий. Она будет отрицать, что незаконное проникновение Томаса имеет что-либо общее с ней.
Жюстина встала и напряжённо заметалась по комнате:
— Мы должны идти. Мы должны что-то сделать. Я заплачу цену; я заплачу её десятикратно. Мы должны что-то сделать!
Я отщипнула ещё несколько кусков от оранжевого цыпленка, хмурясь и раздумывая.
— Молли! — крикнула Жюстина.
Я смотрела на цыплёнка. Мне понравилось, как апельсиновый соус контрастирует с тёмно-зелёным брокколи и мягкими белыми контурами риса. Три цвета составили приятную комбинацию. Это было… красиво, правда.
— Они жаждут красоты, как дракон жаждет золота, — пробормотала я.
До Баттерса, казалось, дошло, что у меня крутится в голове мысль. Он откинулся на спинку стула и чёткими движениями продолжал есть палочками лапшу из коробки. Ему не нужно было даже смотреть, чтобы их использовать.
Секунду спустя, Энди взяла свои палочки и склонила голову набок.
— Молли? — спросила она.
— Они устраивают сегодня вечером вечеринку, — сказала я. — Верно, Жюстина?
— Да.
Энди нетерпеливо кивнула:
— И что же мы будем делать?
— Мы, — ответила я, — идём по магазинам.
Я та ещё пацанка. Не потому, что я не люблю быть девочкой или что-то в этом роде, в основном я думаю, что быть ею очень даже мило. Но мне нравится бывать на свежем воздухе, испытывать физические нагрузки, изучать разные вещи, читать и строить. В принципе, я никогда сильно не погружалась в «девичьи аспекты» женского бытия. Энди была немного более продвинута в этом вопросе. В этом можно обвинить тот факт, что её мать не воспитывала её, как моя мамуля меня. В моём доме имелся макияж для походов в церковь и для женщин лёгкого поведения.
Знаю, знаю: уму непостижимые противоречия. У меня были проблемы задолго до того, как я связалась с магией, уж поверьте мне.
Я не была уверена, как сделать то, что нам нужно, чтобы ещё и успеть на вечеринку, но, как только я объяснила, что нам нужно, то узнала, что, когда дело доходит до убойной женственности, Жюстина становится круче варёных яиц.
Через несколько минут за нами прибыл лимузин и доставил нас в частный салон красоты в Чикаго-Луп,[5] где Жюстина достала совершенно белую, без опознавательных знаков, кредитную карту. Около двадцати сотрудников — консультантов по гардеробу, парикмахеров, визажистов, портных и специалистов по подбору аксессуаров — развили бурную деятельность и полностью экипировали нас для нашей миссии чуть больше чем за час.
На этот раз я никак не могла оторваться от зеркала. Я пыталась смотреть на отражающуюся в нём молодую женщину объективно, как если бы она была кем-то другим, а не той, которая помогла убить человека, которого любила, а затем снова подвела его, будучи не в силах предотвратить уничтожение даже его призрака из-за его решимости защищать других. Эта сука заслуживала попасть под поезд или что похуже.
Девушка в зеркале была высокой, с натуральными белокурыми волосами, которые были зачёсаны наверх, открывая шею, и удерживались блестящими чёрными заколками. Она выглядела худощавой, наверное, слишком худой, но благодаря хорошему мышечному тонусу не смахивала на анорексичку или наркоманку. Маленькое чёрное платье, которое на ней было надето, наверняка заставило бы прохожих оборачиваться. Она казалась немного усталой, даже с умело нанесённым макияжем. Она была красива — если вы не знали её, и если вы не слишком усердно вглядывались в то, что творилось в её голубых глазах.
Белый лимузин подъехал, чтобы забрать нас, и мне удалось доковылять до него на высоченных каблуках, не свалившись.
— О, мой Бог, — сказала Энди, когда мы сели. Рыжая красотка вытянула ноги и покачала ими в воздухе. — Я обожаю эти туфли! Если мне придётся их скинуть, чтобы обернуться волком и вцепиться кому-нибудь в глотку, я буду скулить от обиды.
Жюстина улыбнулась ей, но потом посмотрела в окно, и её прекрасное лицо вновь стало отстранённым и печальным:
— Это же просто туфли.
— Туфли, которые заставляют мои ноги и задницу выглядеть классно! — возразила Энди.
— Туфли, которые причиняют боль, — парировала я. Раненая нога, возможно, уже зажила, но передвижение в этих пыточных устройствах на шпильках было для меня в новинку, вследствие чего от лодыжки до бедра расползалась постоянная боль. Последнее, что мне нужно, это мышечная судорога, из-за которой я могу упасть, как было, когда я впервые снова начала ходить. Любая обувь с таким высоким каблуком должна идти в комплекте со страховочной сеткой. Или с парашютом.
Мы были в одинаковых нарядах: стильные маленькие чёрные платья, чёрные колье и чёрные туфли, провозглашающие наши надежды на то, что мы не будем проводить много времени стоя. У каждой из нас был также маленький кожаный итальянский клатч.[6] В свой я запихнула большую часть своего магического снаряжения. У всех нас волосы были зачёсаны в незначительно отличающиеся по стилю прически. Некоторые подделки картин эпохи Ренессанса не удостоились такого количества художественного внимания, как наши лица.
— Нужно просто почаще в них ходить, — сказала Жюстина. — Ты уверена, что это сработает?
— Конечно, сработает, — спокойно ответила я. — Ты же бываешь в клубах, Жюстина. Нас втроём пропустят вне очереди в любом заведении города. Мы же классические горячие цыпочки.
— Прямо как девушки Роберта Палмера,[7] — сухо сказала Энди.
— Я предпочитаю Ангелов Чарли, — ответила я. — Да, кстати говоря, — я открыла клатч и вытащила кристалл кварца размером с мой палец. — Босли,[8] ты меня слышишь?
Секунду спустя, кристалл завибрировал в моих пальцах, и мы услышали исходящий от него слабый голос Баттерса:
— Громко и чётко, Ангелы. Думаешь, они будут работать, когда вы окажетесь внутри?
— Зависит от их паранойи, — ответила я. — Если они просто параноики, то у них там будет защита, глушащая любые магические средства связи. Если же они убийственные параноики, то у них будет защита, позволяющая нам переговариваться так, чтобы они могли всё услышать и потом убить нас.
— Забавно, — сказал Баттерс. — Ладно, я запустил чат Паранета. Не знаю, поможет ли, но Коллективный Разум теперь онлайн.
— И что ты узнал? — поинтересовалась Энди.
— Они похожи на людей, — ответил Уолдо. — Их реальный облик… ну, тут небольшая дискуссия, но в основном все согласны, что они смахивают на инопланетян.
— На Чужих или на серых человечков из Розуэлла? — спросила я.
— На тех, что из Розуэлла. Более-менее. Они могут носить маски из плоти, похожие на те, что носили вампиры Красной Коллегии. Так что знай — они будут замаскированы.
— Поняла, — сказала я. — Что-нибудь ещё?
— Не очень много, — ответил он. — Слишком много разной инфы, и непонятно, что тут правда. У них может быть аллергия на соль. Возможно, у них сверхъестественный невроз и они бесятся, если ты носишь одежду наизнанку. Возможно, они каменеют от солнечного света.
Я зарычала:
— Ладно, стоило попробовать. Хорошо. Продолжай дискуссию, и я вернусь к тебе, если смогу.
— Понял, — сказал он. — Только что Марси пришла. Возьму с собой ноутбук, и когда соберётесь уходить оттуда, мы будем ждать вас рядом с восточным крылом здания. Как ты выглядишь, Энди-конфетка?
— Сногсшибательно, — уверенно ответила Энди. — Подолы этих платьев примерно на дюйм короче, чем у распутных нимфоманок.
— Кто-нибудь, сфотографируйте это, — сказал он весело, но я слышала в его голосе нотки беспокойства. — Скоро увидимся.
— Ишь, губу раскатал, — усмехнулась я. — Скоро увидимся.
Я убрала кристалл и постаралась проигнорировать копошение бабочек в моём животе.
— Это не сработает, — пробормотала Жюстина.
— Сработает, — ответила я ей, сохраняя уверенный тон. — Мы войдём на всех парах. И да пребудет с нами Сила Сисек.
Жюстина взглянула на меня, выгнув бровь.
— Сила Сисек?
— Сила Сисек — это больше, чем просто сиськи, Жюстина, — трезво заявила я ей. — Это энергетическое поле, создающееся всеми живыми сиськами. Оно окружает нас, проникает в нас, и связывает галактику вместе.
Энди начала хихикать:
— Дура ненормальная.
— Зато это прагматично, — сказала я и настроилась в следующий раз выкрутиться получше. — Просто отпусти сознание и действуй инстинктивно.
Пару секунд Жюстина непонимающе смотрела на меня. Потом её лицо просветлело, и она усмехнулась:
— Сила Сисек с нами?
Я не могла удержаться от слабой улыбки:
— Всегда.
Лимузин влился в линию аналогичных машин, выгружающих людей у входа в крепость свартальвов. Швейцар открыл нашу дверь, и я высунула ноги наружу, пытаясь выйти из машины, не «засветившись» всем вокруг. Энди и Жюстина вышли вслед за мной, и я уверенно направилась к входу, они же пристроились по флангам. Наши каблуки щёлкали почти в унисон, и я вдруг почувствовала, что все смотрят на нас. Облако мыслей и эмоций было ответом на наше присутствие: в основном удовольствие, смешанное с желанием, явной похотью, ревностью, тревогой и удивлением. Было больно чувствовать всё это копошение внутри своей головы, но это необходимо. Я не чувствовала никакой открытой враждебности или тяги к насилию, а момент предупреждения между ощущением намерения злоумышленника и самой атакой может спасти наши жизни.
Охранник у двери пристально смотрел, как мы подходим, и я чувствовала бурлящие внутри него примитивные плотские желания. Всё же ему удалось убрать следы этих желаний с лица, из голоса и из языка тела.
— Добрый вечер, дамы, — сказал он. — Могу ли я увидеть ваши приглашения?
Я вздёрнула бровь, одарила его тем, что, надеюсь, было соблазнительной улыбкой, и попыталась ещё больше выгнуть спину. Сила Сисек «в полном развороте» раньше всегда срабатывала:
— Тебе не нужно смотреть наши приглашения.
— Э-ээ… — сказал он. — Мисс… вообще-то нужно.
Энди встала рядом со мной и выдала ему такую «улыбку сексуального котёнка», что я на секунду её немного возненавидела:
— Нет, не нужно.
— Э-э, — сказал он, — да. Тем не менее…
Жюстина встала с другой стороны. Она выглядела скорее слащавой, чем сексуальной, но лишь чуть-чуть:
— Уверена, это просто недоразумение, сэр. Вы не могли бы спросить своего руководителя, можем ли мы пройти на приём?
Он долго на нас смотрел, явно колеблясь. Потом его рука медленно потянулась к рации, висящей у него на боку, и поднесла девайс ко рту. Через минуту изящный, маленький человек в шёлковом костюме вышел из здания и окинул нас до-о-олгим взглядом.
Интерес, который я чувствовала от охранника, был довольно обычным. Это была всего лишь искра, инстинктивная реакция любого мужчины на желаемую женщину.
То, что шло от нового парня, было… это было похоже на поток пламени. Он горел в тысячу раз жарче и ярче, и не утихал со временем. Я чувствовала раньше чужие жажду и желание. Это же было настолько глубже и шире, чем обычная похоть, что не думаю, что для этого есть подходящее слово. Это было… обширное и нечеловеческое стремление, смешанное с жёсткой и ревнивой любовью и приправленное сексуальной тягой и желанием. Это было как стоять рядом с крошечным солнцем, и я вдруг поняла, что именно Тетушка Леа пыталась сказать мне.
Огонь жаркий. Вода мокрая. А свартальвы при виде симпатичных девушек превращаются в сосунков. И они не в силах изменить свою природу, как не могут влиять на движение звёзд.
— Дамы, — сказал новый парень, улыбаясь нам. Это была очаровательная улыбка, но в то же время что-то далёкое и беспокойное было в его лице. — Пожалуйста, дайте мне минуту, чтобы предупредить других моих сотрудников. Мы почтём за честь, если вы присоединитесь к нам.
Он повернулся и вошёл в здание.
Жюстина искоса на меня посмотрела.
— Сила Сисек оказывает большое влияние на слабые умы, — сказала я.
— Я буду чувствовать себя лучше, если он не начнёт вести себя как Дарт Вейдер, — прошептала Энди. — От него странно пахнет. Он не?..
— Да, — прошептала я в ответ. — Один из них.
Человек в шёлковом костюме вновь появился, всё еще улыбаясь, и открыл нам дверь.
— Дамы, — сказал он, — я мистер Этри. Пожалуйста, заходите.
Я никогда не в жизни не видела места роскошней внутренних покоев свартальвской цитадели. Ни в журналах, ни в кино. Даже в сериале «Дома звезд» и то всё было победнее.
Везде тонны гранита и мрамора. Были участки стены, инкрустированные драгоценными и полудрагоценными камнями. Светильники были изготовлены из чего-то, выглядевшего, как чистое золото, а выключатели, похоже, были вырезаны из слоновой кости. Охранники были размещены через каждые двадцать-тридцать футов, наблюдая за всем, не меняя позы, как эти парни перед Букингемским дворцом, только без больших медвежьих шапок. Свет как будто излучался отовсюду и из ниоткуда, истончая и уничтожая все тени, не будучи при этом слишком ярким для глаз. Витающая в воздухе музыка была какой-то старой классическая вещью, исполняемой на одних струнных без всякого следа ударных.
Этри провел нас вниз через пару прихожих в огромный бальный зал. Он был в точности как в старинных дворцах (кстати, я точно уверена, что подобная громадина в принципе не могла уместиться в здании, в которое мы только что вошли) и был заполнен множеством богато выглядевших людей в богато выглядевших одеждах.
Мы задержались у двери, и пока Этри остановился поговорить с очередным охранником, я воспользовалась моментом, чтобы окинуть взглядом зал. Несмотря на большое количество гостей, ему было далеко до того, чтобы считаться заполненным. Я узнала пару знаменитостей, людей, чьи имена вы бы узнали, назови я их. Было несколько сидхе, снизивших уровень своего гламура с потрясающего физического совершенства до обычной экзотической красоты. Также я заметила Джентльмена Джонни Марконе, главу чикагской мафии, вместе с его гориллой Хендриксом и личной боевой ведьмой Гард, кружившими вокруг него. Было некоторое количество людей, кто, я уверена, были вовсе не людьми: я чувствовала, как вокруг них моё восприятие размывается, как если бы они были отрезаны от меня тонкой завесой падающей воды.
Но я не видела Томаса.
— Молли, — еле слышно прошептала Жюстина. — Он?..
Поисковое заклинание, сфокусированное на моих губах, всё ещё функционировало, и слабое покалывание говорило мне, что Томас рядом, где-то ниже в здании.
— Он жив, — сказала я. — Он здесь.
Жюстина вздрогнула и глубоко вздохнула. Потом медленно моргнула, один раз, при этом её лицо ничего не выражало. Я почувствовала одновременно исходящие от неё волны облегчения и страха, сменившиеся внезапным взрывом эмоций, которые призывали её кричать, бороться или разрыдаться. Она ничего этого не сделала, и я отвела взгляд, чтобы дать ей иллюзию, будто я не заметила, что она была на грани нервного срыва.
В центре зала находился небольшой каменный помост, с ведущей наверх лестницей. На помосте стоял длинный стол из того же материала. На нём лежал большой плотный лист бумаги и аккуратный ряд авторучек. В этом было что-то торжественное и церемониальное.
Жюстина тоже посмотрела туда:
— Должно быть, это он.
— Договор?
Она кивнула.
— Свартальвы очень методичны во всех делах. Они подпишут договор ровно в полночь. Они всегда так делают.
Энди с задумчивым видом побарабанила пальцем по бедру:
— А если с их договором что-то случится? Я имею в виду, что, если кто-нибудь прольёт на него вино, или что-то ещё? Это отвлекло бы их внимание, я уверена — и может быть, дало двоим из нас возможность проскользнуть в дальние помещения.
Я покачала головой:
— Нет. Мы здесь гости. Ты поняла?
— Э-э. Не очень.
— Свартальвы — старая школа, — сказала я. — Действительно старая школа. Если мы нарушим порядок, когда они пригласили нас на свою территорию, то мы нарушим обязанности гостей и проявим неуважение к хозяевам — прямо в открытую, на глазах у всего сверхъестественного сообщества. Их реакция будет… плохой.
Энди нахмурилась и спросила:
— Тогда что мы будем делать дальше?
Почему люди продолжают спрашивать меня об этом? Это что, участь всех чародеев? Я, должно быть, задавала этот вопрос Гарри сотни раз, но никогда не понимала, как тяжело на него отвечать. Гарри всегда знал, что делать дальше. Всё, что могла сделать я, это отчаянно импровизировать и надеяться на лучшее.
— Жюстина, — спросила я, — ты знаешь кого-нибудь из собравшихся здесь?
Будучи личной помощницей Лары Рейт, Жюстина общалась с большим количеством людей — и не совсем людей. Лара запустила так много пальцев в такое количество пирогов, что эта шутка почти теряла смысл, а Жюстина видела, слышала и понимала гораздо больше, чем кто-либо мог предположить. Седовласая девушка оглядела комнату, взгляд её тёмных глаз перебегал с лица на лицо:
— Некоторых.
— Отлично. Давай, походи тут, посмотри, вдруг что-то выяснишь, — сказала я. — Будь повнимательнее. Если заметишь, что за нами отправили отряд отморозков, хватай кристалл и предупреди нас.
— Ладно, — прошептала Жюстина. — Будьте поосторожней.
Вернулся Этри, снова улыбнулся, но без всякого выражения в глазах, что выглядело странно и пугающе. Он щёлкнул пальцами, и к нам подплыл человек в смокинге с напитками на подносе. Мы разобрали по бокалу, Этри тоже. Подняв бокал, он произнёс:
— Вы желанные гости, леди. За красоту.
Повторив этот тост, мы дружно выпили. Я лишь чуть-чуть прикоснулась губами к жидкости. Это было шампанское, очень хорошего сорта. Оно пенилось, и до алкоголя я едва дотянулась. По поводу яда я не тревожилась. Этри вряд ли позволил нам выбирать бокалы, прежде чем взять свой.
Меня больше заботило, что я вообще задумалась над возможностью отравления и тем, что отслеживала все движения Этри, пока тот обхаживал нас. Не паранойя ли наступает? Тогда мне казалось это разумным.
Кажется, я запуталась сильней, чем сама думала.
— Прошу. Наслаждайтесь вечеринкой, — сказал Этри. — Боюсь, но я вынужден настаивать на танце с каждой из вас, прекрасные барышни, по мере появления свободного от обязанностей времени. Кто будет первой?
Жюстина подарила ему заряженную Силой Сисек улыбку и протянула ладонь. Если бы мне выкручивали руки, я бы призналась, что Жюстина самая красивая девушка в нашем трио, а Этри явно был в этом убеждён. Его глаза на мгновение оживились перед тем, как он взял Жюстину за руку и вывел на танцевальную площадку. Их пара растворилась в движущейся толпе.
— В любом случае, я не могу заниматься этими бальными штучками, — сказала Энди. — Кардан не так широко раскачивается. Двигаемся дальше?
— Двигаемся дальше, — кивнула я. — Вперёд.
Я, следя за покалыванием на губах, развернулась, и мы вместе направились к противоположной стороне бального зала, где находились двери, ведущие вглубь здания. Охранников возле них не было, но по мере приближения Энди начала замедлять шаг. Она посмотрела в сторону стола с закусками и на моих глазах повернула к ним.
Я схватила её за руку и зашипела:
— Постой. Ты куда собралась?
— Хмм, — она нахмурилась. — Нам туда?
Я включила свои сенсорные способности и почуяла тончайшее плетение магии в воздухе возле дверного проёма, лёгкую паутину. Это была своего рода завеса, созданная для отвлечения внимания любого, кто приблизится, от входа к чему-то другому в комнате. Она заставила стол с закусками выглядеть вкуснее. Если бы Энди на глаза попался парень, то он казался бы привлекательней, чем на самом деле.
Со мной почти год возилась могучая ведьма-фэйре, набрасывая на меня завесы и чары, наращивая мою ментальную защиту, а несколько месяцев назад я выдержала двенадцать раундов на психическом боксёрском ринге с чемпионом-некромантом. Нежные магические кружева совершенно незаметно для меня столкнулись с ментальными щитами.
— Это магия, — объяснила я Энди. — Не давай ей управлять тобой.
— Что? — удивилась она. — Ничего такого не чувствую. Просто проголодалась.
— И не почувствуешь, — сказала я. — Она так и работает. Возьми меня за руку и закрой глаза. Доверься мне.
— Если бы мне давали пять центов каждый раз, когда плохой вечер хорошо начинался, — пробормотала она. Но всё-таки положила руку на мою и закрыла глаза.
Я направилась вместе с ней к двери и почувствовала, как по мере приближения растет её напряжение — но затем мы прошли через дверной проём, и она вздохнула, бурно, моргая широко открытыми глазами:
— Ух ты. Это было… нечто.
— Ты только что распознала наложенные чары, — пояснила я. — Если о них не знаешь, то не можешь им сопротивляться.
Коридор, где мы стояли, выглядел так же, как любой другой в обычном офисном здании. Я подёргала ручку ближайшей двери и убедилась, что та заперта. Как, впрочем, и все следующие, но за последней дверью оказался пустой конференц-зал, и я проскользнула внутрь.
Я нащупала кристалл внутри маленького клатча и окликнула:
— Босли, ты меня слышишь?
— Громко и ясно, Ангелы, — донёсся голос Уолдо. Ни один из нас не использовал настоящие имена. Кристаллы, вероятно, должны защищать от подслушивания, но год, проведённый с Леа и с её подлыми шутками, как и каждодневный жизненный опыт, научили меня не делать множества предположений.
— Ты смог найти планы этажей?
— Получил около девяноста секунд назад. Владельцы здания передали всё городской администрации в трёх экземплярах, в том числе электронные копии, которые я сейчас просматриваю, благодаря работе коллективного разума.
— Это сильная сторона компьютерных фанатов, — сказала я. — Передай им, что они хорошо поработали, босс.
— Передам, — ответил Уолдо. — Люди, которых вы решили навестить, очень внимательные, Ангелы. Будьте осторожны.
— Когда это я не была осторожна? — сказала я.
Энди стояла на стрёме у стены рядом с дверью, где могла сразу схватить любого, открывшего дверь.
— Ой ли?
Я не смогла удержаться от лёгкой улыбки:
— Думаю, что наш заблудившийся ягнёнок в крыле здания к западу от приёмного зала. Что там?
— Гм… кабинеты, похоже. Второй этаж, тоже кабинеты. Третий этаж, опять каби… Опаньки.
— Что ты нашёл?
— Хранилище, — ответил Уолдо. — Из армированной стали. Огромное.
— Ха, — сказала я. — Хранилище из армированной стали? Двадцать баксов на то, что это темница. С него и начнём.
— Что бы это ни было, оно в подвале. Там должна быть лестница, ведущая вниз, в конце коридора, идущего от приёмного зала.
— Бинго, — сказала я. — Будь на связи, Босли.
— Договорились. Ваша карета ждёт.
Я убрала кристалл и начала надевать кольца. Надев их все, достала свои жезлы и вдруг поняла, что не смогу нести их в каждой руке, одновременно держа клатч.
— Надо было взять мою сумку с ремешком через плечо, — пробормотала я.
— С этим платьем? — усмехнулась Энди. — Шутишь?
— И то верно.
Я достала кристалл и засунула его в декольте, зажала по одному маленькому жезлу в каждом кулаке и кивнула Энди:
— Без разницы, хранилище это или темница, там будут охранники. Я собираюсь сделать так, чтобы им трудно было увидеть нас, но нам, возможно, придётся двигаться быстро.
Энди посмотрела на свои туфли и горестно вздохнула. Затем сняла их и стянула маленькое чёрное платье. Под ним на ней ничего не было. Она закрыла глаза на секунду, и её фигура, казалось, размылась и растаяла. Вервольфы не проходят через драматические, болезненные трансформации, за исключением самой первой, я уже говорила. Это выглядело так естественно, словно живое существо просто повернулось по кругу и присело. Только что рядом со мной стояла Энди, а через секунду на её месте сидел крупный волк рыжеватой масти.
Это была очень крутая магия. Я собираюсь однажды выяснить, как всё это делается.
— Никакого кровопролития, за исключением случаев крайней необходимости, — сказал я, снимая свои пыточные приспособления на шпильках. — Я постараюсь сделать всё быстро и безболезненно. Если потребуется, будем применять насилие, но нельзя убивать никого, имеющего ценность для свартальвов.
Энди зевнула в ответ.
— Готова? — спросила я.
Энди резко, решительно кивнула своей волчьей головой. Я использовала маскирующую магию, создав вокруг нас самую лучшую завесу, какую могла, и свет вокруг потускнел, цвета поблёкли. Нас стало почти невозможно увидеть. Кроме того, каждый, кто будет проходить в пятидесяти или шестидесяти футах от нас, испытает внезапное желание заняться самоанализом и так глубоко задумается о правильности своего жизненного пути, что практически не будет иметь шанса нас заметить, пока мы не производим шума.
Мы прокрались в холл, Энди держалась рядом. Мы нашли лестничную клетку, о которой говорил Баттерс, и я открыла ведущую туда дверь. Я не вошла первой. Лучшего гида, чем оборотень, вам не найти, а с Энди я работала за последний год довольно-таки часто, так что наши манёвры были отработанными.
Энди вошла первой, двигаясь абсолютно беззвучно. Её уши стояли торчком, в напряжении, а нос подёргивался. Волки имеют невероятно острый нюх, равно как и слух. Если кто-то был поблизости, Энди учуяла бы их. Прошло напряжённых полминуты, и она подала мне сигнал, присев, сообщая о том, что вокруг никого не было. Я расслабилась и подошла к ней, после чего уже своим магическим чутьём начала искать различные магические штучки вроде оберегов. На первом пролёте оказались несколько, однако простых, что-то наподобие магической проволоки, натянутой меж стенами.
К счастью, тётушка Леа научила меня, как обходить такие обереги. Я совершила усилие воли и внесла некоторые изменения в нашу завесу, после чего кивнула Энди, и мы медленно начали спускаться по лестнице. Мы проскользнули через невидимые поля магии, не задевая их, и направились в подвал.
Я проверила дверь в конце лестничного пролёта, и она оказалась открытой.
— Слишком уж просто, — буркнула я. — Должно быть заперто. Это тюрьма или где?
Энди испустила низкий, грудной рык, и я почувствовала её согласие и подозрение.
Мой рот всё ещё переживал эти странные щекотливые ощущения, однако они усилились по мере того, как я подошла к подвалу. Томас был рядом.
— Что ж, полагаю, выбора у нас не много.
Я открыла дверь, как можно медленнее и тише.
Открыв дверь, я ожидала увидеть что-то вроде подземелья и тюремных камер, однако ничего такого не открылось моему взору. Даже наоборот. Энди и я обнаружили длинный коридор, который выглядел не менее богато, чем этаж выше, щедро украшенный множеством больших дверей с резным орнаментом. На каждой двери имелось число, отлитое, как казалось, из чистого серебра. Приглушённое освещение было очень даже стратегически размещено по периметру всего коридора, оставляя его уютно затенённым, одновременно не создавая впечатления темноты.
Низкий, гортанный рык Энди внезапно стал похож на писклявый, смущенный голос. Она склонила голову на бок.
— Угу, — сказала я в полном замешательстве. — Выглядит как… гостиница. Вон, даже указатель пожарного выхода на стене есть.
Энди тряхнула своей волчьей головой, и я почувствовала достаточно эмоций, чтобы понять значение этого жеста: «Что за чертовщина?»
— Знаю, знаю… — ответила я. — Это что, апартаменты свартальвов? Гостевые номера?
Энди пристально посмотрела на меня и пошевелила кончиками ушей. По её виду ясно читалось: «Чего ты меня спрашиваешь, я даже говорить не могу».
— Да знаю я. Просто мысли вслух.
Энди моргнула, повела ушами и одарила меня косым, пристальным взглядом: «Ты что, слышишь меня?»
— Не столько слышу, сколько… понимаю.
Она на небольшое, едва заметное расстояние отступила от меня, именно тогда, когда я подумала, что всё это не может стать ещё более странным.
Я блеснула зубами в широкой, злобной ухмылке, и применила «безумный взгляд», которым раньше пугала своих младших братьев и сестёр.
Энди фыркнула и начала принюхиваться. Я внимательно следила за ней. Шерсть на её загривке встала дыбом, и она присела. Слишком много запахов и прочего было здесь. Было также и что-то знакомое, однако, не очень приятное.
— Пошли уж. Томас рядом.
Мы начали продвигаться вперёд, и я повернула своё лицо аккурат в сторону этого щекотливого ощущения от моего выслеживающего заклятия. Немного скорректировав курс, мы оказались по правой стороне. Когда я оказалась напротив комнаты номер шесть, ощущения махом перенеслись на уголок моего рта, и я повернулась в сторону этой комнаты:
— Здесь. Шестая.
Энди безостановочно оглядывалась вперёд и назад по коридору. Уши её тоже подёргивались, пытаясь уловить любые звуки. Мне это не нравилось.
— Слишком просто, — прошептала я. — Слишком уж просто.
Я дотянулась до дверной ручки, но внезапно остановилась. Всё это было неправильно, и об этом кричал как мой разум, так и моё чутьё. Если Томас был пленником Свартальфхейма, то где клетки, цепи, замки, засовы, стража, в конце-то концов? И если его не удерживали против воли, что он тут вообще делал?
Когда вы оказываетесь в ситуации, когда абсолютно ничего не вяжется, это обычно происходит по одной причине — неверная информация. Её можно получить некоторыми способами. Иногда вы просто в корне неправы. Однако чаще, и что важнее, опаснее, ваша информация неверна потому, что вы делаете неправильные выводы.
Но хуже всего, когда кто-то намеренно скармливает вам эту неверную информацию, а вы, как сосунок-первогодка, принимаете её без всяких на то сомнений.
— Тётушка, — я выдохнула. — Она обманула меня.
Леа послала меня именно в это здание не для того, чтобы спасти Томаса, или, по крайней мере, не только ради этого. К тому же то, что она обучила меня тому, как обходить магические обереги, которыми пользовались свартальвы… чёрта с два это было простым совпадением. У неё были свои причины на то, чтобы я оказалась в этом здании, именно этой ночью.
Я проиграла наш разговор в уме и чертыхнулась. Ничего из того, что она мне сказала, не было ложью, однако она выставила всё в таком свете, чтобы я пришла к неверным выводам, а именно — Томаса надо было спасти, и только я могла сделать это. Я не знала причин Леанансидхе, однако она чертовски постаралась для того, чтобы я оказалась здесь.
— Эта скрытная, двусмысленная, коварная сука. Когда я увижу её, я собира…
Энди испустила внезапный низкий гортанный рык, и я тут же заткнулась.
Дверь наверху отворилась, и этот ублюдок Слухач, со своей свитой, начал спускаться вниз, по направлению к нам.
Слухач был стройным, подтянутым мужчиной среднего роста. Его волосы были острижены по-армейски коротко. Кожа его была бледной, а тёмные глаза имели жёсткий и умный взгляд. Я, вместе с оборотнями, пыталась убрать его несколько раз, однако он всегда сбегал или поворачивал ход битвы в свою пользу, и тогда уже бежать приходилось нам.
Злые, плохие дядьки плохи сами по себе. Злые, находчивые, безжалостные, профессиональные и умные ребята — намного опаснее. К сожалению, Слухач принадлежал к последним, и я не любила его склизкий характер.
Он и его шестёрки были одеты в стандартную униформу фоморских сошек: чёрные широкие брюки, чёрные ботинки и чёрные свитера с высоким воротом. Высокий ворот свитера скрывал их жабры на шее, так что они вполне могли сойти за простых смертных. Однако они не были простыми смертными, или, по крайней мере, больше не были. Фоморы сделали их более сильными, более быстрыми и всё в таком духе, только вот боль они чувствовали. Мне никогда не удавалось совершить удачную попытку атаки на них, и вот теперь они попали прямиком ко мне. Злоба подкатила мне к горлу, и я очень хотела отомстить им за пролитую сегодня кровь.
Однако рыбоголовые имели очень странный рассудок, который становился всё страннее. Очень трудно было забраться к ним в голову так, как мне это надо, и если моя первая атака на таком расстоянии провалится, они просто порвут нас на части.
Я стиснула зубы и положила руку на загривок Энди, немного сжав его, и присела рядом с ней, фокусируясь на завесе. Мне оставалось только одно — прибегнуть к внушению. Слухач едва не убил меня несколько месяцев назад, когда заметил определённые чары, влияющие на его мысли. Это было чертовски страшно, но всё же это сработало в тот раз. Я закрыла глаза и сплела лучший клубок внушения, который только позволял мне мой талант, одновременно укрепляя завесу вокруг нас. Свет в коридоре практически погас, а воздух, ощущаемый кожей, стал значительно холоднее.
Они подошли ближе, Слухач, очевидно, был главным. Они двигались тихо и уверенно, с одной целью. Сукин сын прошёл в метре от меня. Я запросто могла вытянуть руку и коснуться его.
Никто из них не остановился.
Они прошли дальше по коридору, остановившись у комнаты номер восемь. Слухач вставил ключ в дверь и открыл её, после чего вся компания ввалилась в комнату.
Это была возможность, которую я не могла упустить. За всё то зло, что фоморы причинили миру с тех пор, как вымерла Красная Коллегия. Мы даже не знали, зачем они делали то, что делали. Мы не знали, чего они хотят, или как их действия могли помочь им в этом.
Так что я как можно тише, не издавая ни звука, чему меня научил не самый приятный жизненный опыт, пристроилась в очередь шестёрок, которые входили в комнату. Спустя секунду неуверенности, Энди присоединилась ко мне, перемещаясь так же тихо. Мы едва смогли проскользнуть внутрь перед тем, как закрылась дверь.
Никто не обратил на нас внимания, когда мы прокрались в комнату, напоминающую комнату дворца. Она была так же богато украшена, как и остальное здание. В дополнение к полудюжине свиты Слухача, ещё пять водолазок находились в комнате, стоя в позе охранника-профессионала: прямая спина, руки сзади сомкнуты в замок.
— Где он? — обратился Слухач к охраннику, который стоял у двери. Этот был самым большим из всех, а шея его напоминала фонарный столб.
— Внутри, — ответил тот.
— Время почти наступило, — сказал Слухач. — Проинформируй его.
— Он сказал, чтобы его не беспокоили.
Слухач, казалось, обдумывал это секунду-другую. Потом ответил:
— Недостаточная пунктуальность скомпрометирует договор и сделает нашу миссию невозможной. Иди и скажи ему.
Охранник нахмурился:
— Господин оставил чёткие приказы, что…
Верхняя часть тела Слухача дёрнулась в резком, размытом движении, таком, что только я могла видеть. Охранник-крепыш испустил непонятный шипящий звук и кашель. Кровь хлестала фонтаном из его горла. Он сделал то, что я могла назвать шагом, повернулся к Слухачу и поднял руку.
После этого он ещё несколько раз дёрнулся и свалился на пол, очевидно мёртвым, но кровь всё ещё обильно шла из его рваной, неровной раны на шее.
Слухач бросил кусок мяса, размером с теннисный мяч, на пол. Его пальцы почти по основание были в крови. Он подошёл к трупу охранника-крепыша и вытер их о его свитер. На чёрном свитере кровь было очень плохо видно. Он выпрямился и постучал в дверь:
— Господин, уже почти полночь.
Прошла ровно одна минута, и он совершил то же действие.
И он повторил это ещё три раза, пока ему не ответил какой-то смазанный, нечёткий голос:
— Я же приказал не беспокоить меня.
— Простите, господин, но время играет против нас. Если мы ничего не сделаем, все наши усилия пойдут прахом.
— Не тебе решать, какие приказы нарушать или соблюдать, — ответил голос, — казни идиота, который позволил нарушить мой сон.
— Уже сделано, господин.
На другом конце комнаты, за дверью, послышалось что-то, что я приняла за глубокий, дикий грудной звук. Мгновение спустя дверь открылась, и я впервые увидела одного из лордов Фомора.
Он был высоким, на вид очень худощавым, однако худым его не назовёшь. Его руки и ноги были слишком велики для такого тела, живот выпячен, будто он съел баскетбольный мяч. Щёки его тоже были надутыми, да и челюсть создавала впечатление того, что у него свинка. Губы были слишком широкими, толстыми, похожими на резину. Волосы выглядели слишком прилизанными, но одновременно мягкими и напоминали водоросли, которые только что вынесло на берег. Всё это придавало ему вид какой-то очень уж нескладной, ядовитой лягушки. Всю его одежду составляло одеяло, натянутое вокруг плеч. Фу.
Я увидела трёх женщин в комнате позади него. Они были голыми, растрёпанными и… мёртвыми. На шее у каждой были свежие фиолетовые синяки, глаза остекленели.
Все шестёрки упали ниц перед фомором, когда он вошёл, однако Слухач всего лишь преклонил перед ним колено.
— Он здесь? — спросил фомор.
— Да, господин, — ответил Слухач. — Вместе со своими телохранителями.
Фомор издал что-то, напоминающее смешок, и свёл свои лягушиные руки вместе, играя с пальцами:
— Смертный выскочка. Называет себя Бароном. Он заплатит за то, что сделал с моим братом.
— Да, господин.
— Никому не позволено убивать мою семью, кроме меня.
— Само собой, мой господин.
— Принесите мне ракушку.
Слухач вежливо откланялся и обратился к трём своим шестёркам. Они в спешке скрылись за другой дверью и вынесли оттуда огромную раковину устрицы, которая, должно быть, весила с полтонны. Эта хрень выглядела ужасающе и была покрыта лёгким налётом кораллов, морских желудей, или чем там обычно покрываются корпуса кораблей. В ширину, наверное, она была метра два. Они положили её посреди комнаты, прямо на пол.
Фомор подошёл к ракушке, коснулся её одной рукой и пробубнел слово. Тут же поверхность ракушки начала светиться, и на ней появлялись различные узоры или буквы, которые я в любом случае не видела раньше. Фомор стоял над ней некоторое время, с вытянутой рукой, выпуклыми глазами, бормоча что-то шипящим языком.
Я не знаю, что он там делал, но он наверняка управлял огромными энергиями, независимо от того, что это были за энергии. Я чувствовала, как она наполняет комнату, делая её более тесной и лишая кислорода.
— Господин, — спросил Слухач неожиданно, — что вы делаете?
— Подарок для наших новых союзников, — ответил фомор, как что-то само собой разумеющееся. — Я пока не могу уничтожить свартальвов вместе с остальными… пока нет.
— Но это не соответствует планам Императрицы.
— Императрица, — фомор выплюнул это слово, — сказала мне, что я не должен вредить нашим новым союзникам. Но она ничего не говорила о чистке рядов от мусора, который появляется на их празднествах.
— Свартальвы очень ценят свою честь, — упорствовал Слухач. — Вы опозорите их, если их же гости с дурными намерениями навредят кому-то. Это нарушит правила гостеприимства, мой господин. И это же может нарушить весь договор.
Фомор плюнул, в этот раз буквально. Шар чего-то жёлтого, похожего на слизь, забрызгал пол около ног Слухача. Мраморный пол начал шипеть и трещать.
— Когда договор подпишут, это не будет иметь значения. Я сразу же вручу им свой подарок, и это будет знаком милосердия. А когда этот мусор настроится против свартальвов, у них будет только один выбор… примкнуть к нам ради силы, — он ухмыльнулся. — Не бойся, Слухач. Я не настолько глуп, чтобы уничтожать одного из любимых питомцев Императрицы, даже по случайности. Ты и твоя свита выживут.
Я внезапно узнала знакомые нотки энергии, которая накапливалась в ракушке, и моё сердце едва не выпрыгнуло из груди.
Срань Господня…
Лорд Лягушачьи Лапки делал из неё бомбу.
Вот прямо из этой ракушки. Огромную такую бомбу.
— Моя жизнь в ваших руках, господин, и вы распоряжаетесь ею, — ответил Слухач. — Ещё приказания?
— Обыщите мёртвых на предмет ценностей до того, как мы уйдём.
Слухач склонил голову в знак согласия:
— Во сколько вы оцениваете эффективность вашего подарка?
— Ну, та, которую я сделал для Красной Коллегии в Конго, была довольно-таки смертельной, — ответил Лягушачьи Лапки, с ноткой самодовольства в голосе.
Моё сердце начало биться ещё быстрее. Во время войны с Белым Советом, Красная Коллегия использовала какой-то нервнопаралитический газ в больнице, которая оказывала помощь раненым чародеям. Это убило десятки тысяч людей в городе, намного меньшем и людном, чем Чикаго.
Внезапно я ощутила себя очень маленькой, а мои голые ступни похолодели.
Лорд Лягушачьи Лапки крякнул от натуги и щёлкнул пальцами, после чего бомба-ракушка исчезла под завесой, такой же хорошей, как одна из моих лучших. Фомор рывком опустил руку, улыбаясь:
— Принесите мою мантию.
Один из шестёрок в спешке одел Лягушачьи Лапки в мантию, которая тянула на звание самой броской мантии в истории. Несколько цветов, в узоре, который напоминал рябь на воде, сталкивались друг с другом в случайном порядке. Также она была украшена жемчужинами, некоторые размером с хорошую круглую жвачку. В довершение всего, на его голову водрузили какой-то венец, напоминающий корону, после чего Лорд Лягушачьи Лапки вместе со всей своей свитой направился к двери.
Я скрутилась в самый тугой калачик, какой моё тело могло позволить, и отодвинулась в дальний угол комнаты, оказавшись почти под минибаром. Энди прижалась ко мне. Лягушачий Лорд проскочил мимо меня, а шестёрки шли за ним в два ряда, двигаясь точными и одинаковыми движениями, пока один из последней пары не остановился. Его рука замерла на дверной ручке.
Это был Слухач.
Он медленно окинул комнату взглядом и нахмурился.
— Что случилось? — спросил кто-то из его людей.
— Ты чувствуешь что-нибудь? — спросил Слухач.
— Например?
— Духи.
Вот чёрт…
Я закрыла глаза и сразу же сосредоточилась на моём внушении, добавляя прядь страха и беспокойства, и попыталась сделать её слишком слабой для Слухача, чтобы он не смог почувствовать её.
— Никогда не любил духи. Мы не должны отставать от господина, — тут же ответил другой боец.
Слухач начал колебаться, но спустя секунду кивнул и покинул комнату.
— Молли! — голос Жюстины достаточно отчётливо звучал из кристалла, спрятанного в моей одежде. — Мисс Гард пару минут назад не выдержала и эвакуировала Марконе. Охрана в данный момент мобилизуется.
Иногда я думаю, что вся моя жизнь — одна большая ошибка.
Слухач резко крутанулся на месте и повернулся в нашу сторону, но Энди была быстрее. Одним пятиметровым прыжком она преодолела всё расстояние и всем своим весом врезалась в дверь, захлопывая её. В мгновение ока она вновь приняла человеческий облик, оказавшись голой, прижалась к двери и щёлкнула замком, закрывая дверь.
Я выудила кристалл из своего платья и сказала:
— Тут бомба в здании, в гостевом крыле. Повторяю, бомба в гостевом крыле, в помещении посла Фомора. Найди Этри или любого другого свартальва и скажи им, что фомор собирается убить их гостей!
— О Боже… — только и сказала Жюстина.
— Срань Господня! — вклинился Баттерс.
Что-то очень тяжелое и быстрое врезалось в дверь с силой кувалды, и она дёрнулась, однако выдержала. Энди откинуло на несколько сантиметров назад, и она вновь прижалась плечом к двери, удерживая её.
— Молли!
Это была очередная ситуация, в которой паника может оказаться смертельной. Так что вместо того, чтобы бегать и кричать, что мне очень хотелось сделать, я закрыла глаза и сбросила завесу, сделала глубокий вдох и попыталась собраться с мыслями.
Первое: если Лягушачьи Лапки со своей свитой сможет попасть в комнату, мы покойники. В комнате, кстати, и без того было уже четыре трупа. Ещё два не изменят общей картины, так ведь? И они, скорее всего, могут сделать это. Так что в приоритете было не пускать их сюда, по крайней мере, до того момента, когда свартальвы поймут, что случилось.
Второе: бомба. Если эта штука взорвётся, и она всё же похожа на тот газ, что использовала Красная Коллегия в Африке, потери составят сотни тысяч, включая Энди, Томаса, Жюстину, да и Баттерса с Марси, которые ждали нас, тоже. Бомбу надо было обезвредить или переместить в другое место. Ну и неплохо было бы, если она не будет невидимой. Здорово поможет в любом случае.
И третье: спасти Томаса. Не стоило забывать о том, зачем я здесь, независимо от того, сколько дерьма случилось.
Дверь вновь грохнула.
— Молли! — крикнула Энди. Страх сделал её голос дрожащим и резким.
— Проклятье! — прорычала я. — Что бы сделал Гарри?
Если бы Гарри был здесь, он бы просто смог удержать чёртову дверь. Его магические способности были чем-то наподобие суперсилы, когда речь шла об использовании грубой, массивной энергии. Я практически уверена в том, что он бы смог остановить даже поезд. Ну, или, по крайней мере, небольшой грузовичок. Но мои способности не сводились к таким грубым манипуляциям энергией.
Гарри однажды сказал мне, что если у тебя есть одна проблема — у тебя проблема, но если у тебя несколько проблем, то может быть и несколько решений.
Я поднялась на ноги и взяла в руки оба своих жезла, крепко сжимая их. Деревянная шероховатая поверхность успокаивала меня. Я встала напротив двери и сказала:
— Готовься.
Энди бегло глянула на меня:
— К чему?
— Открыть дверь, — ответила я. — А потом закрыть, когда я выйду.
— Чего?!
— Закрой глаза. На счёт три, — сказала я и слегка подогнула колени. — Раз…
Дверь бухнула в очередной раз. Ребята явно не желали отступать.
— Два…
— Ты сбрендила?! — вопросила Энди.
— Три! — я с криком понеслась по направлению к двери, выставляя перед собой оба жезла.
Энди зажмурилась и резко открыла дверь. Оказавшись за пределами комнаты, я использовала этот чудовищный рейв, который был одним из моих любимых приёмов.
Я сделала усилие воли, и в коридоре тут же воцарился хаос из света и звука, исходивших от моих жезлов. Свет от моего заклинания был похож не на свет от фонарика, а скорее на вспышку маленького ядерного взрыва. Да и звук не был таким громким, как крик, или же, допустим, как небольшой взрыв, или проезжающий мимо поезд. Он больше напоминал звук выстрела этих огромных корабельных пушек времён Второй Мировой, звук которых запросто мог оглушить взрослого мужчину и опрокинуть того филейной частью на пол.
Я рывком продолжила двигаться вперёд, вместе со своим чудовищным рейвом, врываясь в коридор, где было полно водолазок, сконфуженных и оглушённых.
И тут я поняла, что надо играть грязно.
Спустя несколько секунд, все водолазки были на ногах, хоть и выглядели немного потерянными и моргали чаще, чем требовалось. Один из них помогал Лягушачьим Лапкам подняться на ноги. Его волосы теперь были растрёпанными, а мантия вся измялась. Уродливое лицо Лорда исказилось в гневе.
— Что случилось, Слухач?! — требовательно вопросил он. Он кричал что было силы, не щадя лёгких. Вероятно, его слух ещё не восстановился.
— Господин, — ответил Слухач, — я полагаю, это работа Леди-Оборванки.
— Чего?! Говори громче, идиот!
Щека Слухача дёрнулась разок. Он повторил сказанное, но на этот раз криком.
Лягушачьи Лапки издал шипящий звук.
— Надоедливая сучка! — прорычал он. — Выломай к чертям эту дверь и принеси мне её сердце.
— Да, господин, — ответил Слухач, и водолазки собрались вокруг комнаты номер восемь.
Они не использовали никаких специальных инструментов. Да они в них, в принципе, и не нуждались. Они просто начали колотить дверь ногами, причём втроём и одновременно. Подошвы их ботинок глухо ударялись о дерево. За три пинка в двери появились трещины, и она заскрипела. Пятый пинок едва ли не сорвал её с петель, и она махом открылась.
— Убейте её! — продолжал рычать Лягушачьи Лапки, подходя к поломанной двери. — Убейте!
Все, кроме двух, что остались с Лордом, вломились в комнату.
Я, скрываясь под завесой, сориентировалась и выбрала удачное время для того, чтобы отменить иллюзию: дверь как раз отшатнулась, когда толпа водолазок вломилась внутрь. Серебряная восьмёрка, обозначающая номер комнаты, расплылась и спустя секунду вновь стала цифрой шесть.
Жабьи глаза Лорда внезапно стали ещё шире по мере того, как он начал осознавать произошедшее.
Один из лакеев вылетел из комнаты и с треском врезался в стену на противоположной стороне коридора. Он, словно тряпичная кукла, столкнулся с ней, а потом безвольно сполз вниз. На треснувшем мраморе виднелись очертания человека и подтёки свежей крови, оставшиеся после столкновения.
С другой стороны двери послышался голос Томаса Рейта, вампира:
— Слухач, верно? Вот так вот. Вы, клоуны, всегда выбираете неправильную комнату.
— Мы ошиблись, — ответил Слухач.
— О да. Ошиблись.
Из комнаты начали доноситься звуки ломающихся костей и ударов.
Лорд Лягушачьи Лапки зашипел и начал резво поворачивать свою голову из стороны в сторону.
— Сука-Оборванка, — шипел он. — Я знаю, что ты здесь!
Сейчас я наверняка знала, что бы сделал Гарри. Я подняла свой жезл и послала голос в дальний конец коридора:
— Приветик, Лягушачьи Лапки. Тяжело, наверное, придерживаться образа злодея? Или это у тебя в крови?
— Ты ещё смеешь издеваться?! — прорычал фомор. Он послал спираль тёмно-зелёной энергии вниз по коридору. Всё, к чему она прикасалось, шипело и плавилось. Достигнув конца коридора, энергия врезалась в дверь. На двери появился яркий узор рыболовной сети, и послышался шипящий, потрескивающий звук.
— Да уж, тяжело, наверное, жить с такой рожей, — сказала я, и на этот раз звук раздался прямо возле него. — Ты убил тех девушек, или они сами захотели смерти, когда увидели тебя без одежды?
Фомор прорычал и махнул рукой по направлению звука. Он сощурил глаза и начал бормотать что-то, вместе с этим вырисовывая в воздухе какие-то хитросплетения с помощью толстых пальцев. Я сразу же почувствовала энергию, исходящую от него, и я точно знала, что он собирается сделать. А именно — обнаружить мою завесу. Однако я играла в эту игру с тётушкой Леа не один месяц.
А Лягушачьи Лапки — нет.
Когда он выпустил своё заклятие в форме тонких нитей, я ответила лёгким дуновением своей собственной энергии, чтобы немного изменить траекторию полёта нитей так, что они легонько огибали меня и мою завесу. Я не могла позволить обнаружить себя, по крайней мере, не так. Он не думал вовсе, и если он не сообразит, что случилось, скорее всего, он просто слишком туп для того, чтобы его обманули.
Но и заставить его отступить и уйти я тоже не могла, так что, убедившись, что моя уловка сработала и я обошла его поисковое заклятие, я вновь использовала свой жезл для того, чтобы исказить звук, на этот раз создав его сверху, прямо над головой фомора:
— Это тебе не шутки, знаешь ли. Ты точно уверен, что не хочешь отсидеться где-то в безопасном месте и оставить это профессионалу вроде Слухача?
Лягушачьи Лапки рывком поднял голову вверх и зыркнул куда-то в потолок. Затем он поднял руку, противным шёпотом произнёс слово заклинания, и струя огня сорвалась с его руки, поглощая потолок.
Потребовалось примерно две секунды для того, чтобы сработала пожарная сигнализация, и ещё две для того, чтобы включились спринклеры. К этому времени я уже была у двери в комнату номер восемь. Вода начала размывать мою завесу. Магия — это один из типов энергии, и она подчиняется своим законам. Согласно одному из них, вода является чем-то вроде плохого проводника, так что магические энергии, контактируя с водой, в буквальном смысле вымываются. Моя завеса быстро таяла, словно была сделана из сахарной ваты.
— Ха! — плюнул фомор, завидев меня. Я краем глаза увидела, как он посылает в меня изумрудно-зелёный разряд. Я ничком упала на пол, и вспышка пролетела мимо меня, поразив дверь. Я быстро перевернулась на спину, как раз вовремя для того, чтобы поднять щит, который спас меня от второй и третьей атаки. Мой щит не очень хорошо справляется с физическими объектами, но, к счастью для меня, атака фомора состояла из чистой энергии, и мой щит кое-как справился с этим. Мне удалось отразить разряды света влево и вправо. Они попали в стены коридора, и куски мрамора размером с добрый кирпич вывалились на пол.
Глаза Лорда Лягушачьи Лапки стали ещё больше и налились яростью не меньше, чем в случае промаха:
— Корова смертная!
А вот это было уже обидно. Конечно, мелочно, поверхностно и слишком слабохарактерно с моей стороны, раз его низкие оскорбления про мою внешность задели меня, но, всё же, обидно. Его не совсем лестные отзывы оказали на меня больше эффекта, чем его же попытка убийства.
— Корова? — проворчала я, в то время как импровизированный дождь начал здорово квасить меня. — Да я в этом платье выгляжу сногсшибательно!
Я бросила один из жезлов и резким движением руки направила поток невидимой, чистой энергии, которая была моей памятью, сфокусированной с помощью магии. Это было похоже на то, как свет проходит через увеличительное стекло. Иногда вы плохо помните события травматического характера, и мои собственные воспоминания о том, как меня подстрелили, были расплывчатыми. В тот момент, когда мне выстрелили в ногу, не было так уж больно, да тогда были вещи и поважнее. Главным образом, я почувствовала удивление, затем онемение, но… по-настоящему больно было потом, в вертолёте, когда мою рану обрабатывали. Они вытащили пулю щипцами, здорово расковыряв ранение, затем обрабатывали рану чем-то, что щипало, как чёрт знает что, а когда начали бинтовать рану, да ещё и как можно туже затягивая повязку, я вообще думала, что сдохну прямо на месте.
Вот что я послала ему, усилив всей своей волей, которую только могла собрать.
Он мгновенно создал щит, чтобы оградить себя от атаки, но я думаю, что он не привык работать с чем-то таким неосязаемым, как память. Даже несмотря на то, что вода ослабляла магию, я чувствовала, как атака прошла сквозь его щит и поразила цель. Лягушачьи Лапки испустил внезапный, пронзительный, полный боли крик. Он пошатнулся и упал, схватившись за ногу.
— Убейте ее, наконец! — завопил он. Голос его повысился на две октавы. — Убейте, убейте же!
Оставшиеся два лакея направились в мою сторону. Внезапно на меня накатила волна дикой усталости, я просто хотела завалиться на пол и поспать немного. Вместо этого я собрала волю в кулак и всё же доползла до двери комнаты номер восемь, постучав кулаком, что было силы:
— Энди! Энди, это я, Молли! Откр…
Дверь резко отворилась, и я ввалилась внутрь, едва переставляя ноги. Энди так же резко закрыла дверь и щёлкнула замками.
— Что за хрень, Молли? — требовательно вопросила Энди. Она тоже промокла насквозь, да и весь реквизит в комнате тоже, включая многострадальную бомбу фомора.
Я проковыляла к ней.
— Я не могла снять завесу с бомбы, — выдохнула я. — И у нас не было времени разводить костёр, а я не могу создать достаточно пламени для того, чтобы сработала пожарка. Так что мне пришлось порезвиться с мистером Лягушачьи Лапки, чтобы он сделал это вместо меня.
Дверь содрогнулась от попыток водолазок сорвать её с петель.
— Задержи их, — крикнула я, — а я пока обезврежу бомбу.
— А ты сможешь? — спросила меня Энди.
— Проще пареной репы, — соврала я.
— Лады, — ответила она и скривилась. — Я буду пахнуть, как промокшая псина.
Энди повернулась лицом к двери в полной боевой готовности, а я в это время протянула руки к бомбе. Я прогнала врагов, что ломились в дверь, прочь из своих мыслей и полностью сосредоточилась на ракушке передо мной. Затем я начала прощупывать энергии, которые двигались в ней, с помощью своих чувств.
В эту штуку было накачано много энергии, которая скопилась внутри и готова была рвануть в любой момент. Тонкое напыление чар находилось на поверхности ракушки, это было чем-то вроде магического аналога панели управления. Вода постепенно размывала эти чары, но недостаточно быстро, чтобы добраться до энергии внутри и рассеять её. Если я не перенесу её куда-то в другое место, вода уничтожит контрольную панель а-ля магия и бомбу уже невозможно будет обезвредить.
Я прикрыла глаза и положила руку на ракушку так, как это делал Лягушачьи Лапки. Я чувствовала энергию ракушки, которая касалась моих пальцев и готова была ответить на мои сигналы. Я начала медленно вливать энергию в неё, пытаясь прочувствовать, как и что. Весьма простое, прямолинейное заклинание, но я не знала, к чему оно приведёт. Это как иметь пульт от телевизора с кнопками без обозначений. Я ведь не могла просто начать нажимать их в случайном порядке, надеясь на лучшее.
Но, в любом случае, не сделать этого я тоже не могла.
Оставалось надеяться только на свою интуицию и успешную догадку.
На пульте кнопка выключения обычно находилась в стороне от всех остальных или же, наоборот, в центре. Так что я просто искала эту кнопку, чтобы выключить бомбу. Я сразу же начала отметать различные части чар, которые казались слишком сложными или же маленькими, постепенно уменьшая количество вариантов. В итоге, их осталось только два. И если я ошибусь…
Я не смогла сдержать нервный смешок:
— Эй, Энди. Синий или красный?
Внезапно в двери показался ботинок водолазки, который проделал в ней дыру. Энди повернула голову в мою сторону и одарила меня скептическим взглядом.
— Ты что, чёрт подери, шутишь?! — крикнула она. — Это всегда синий!
Половина двери отломилась и полетела на пол. Энди сразу же приняла облик волка и подалась вперёд, вцепившись в первого встречного вражину, когда тот попытался войти внутрь.
Я вновь вернулась к своим баранам, то есть бомбе, и выбрала второй вариант. Я сосредоточила на нём свою волю. Вышло у меня только после нескольких попыток, так как я была чертовски напугана. А как известно, страх, особенно тот, от которого вам хочется намочить штаны, не способствует ясности мышления.
— Боже, — прошептала я. — Знаю, что не была образцом целомудрия в последнее время, но если ты поможешь мне здесь, это поможет огромному количеству людей. Пожалуйста, сделай так, чтобы я не ошиблась.
Я перерезала синий провод.
Ничего не произошло.
Я почувствовала огромную волну облегчения, словно с плеч свалилось две тонны камней, а затем Лорд Лягушачьи Лапки перепрыгнул двух водолазок, отбивающихся от Энди, и врезался в меня.
Я плюхнулась на мраморный пол, и он оседлал меня, пригвоздив к полу своим слишком уж тощим телом. Фомор обхватил мою шею пальцами одной руки и сжал её. Он был до ужаса сильным. Я мгновенно потеряла способность дышать, голова стала свинцовой, а в глазах потемнело.
— Мелкая сука, — прошипел он. Он начал бить меня другой рукой. Первый удар пришёлся мне в скулу. Удар должен был быть болезненным, но, я думаю, с моим мозгом что-то было не так. Я поняла, что он ударил меня, но всё остальное утонуло в дымке черноты, которая становилась всё темнее. Я даже чувствовала, что сопротивляюсь, но это не принесло никаких результатов. Лягушачьи Лапки был намного сильнее, чем выглядел. Моё зрение не было очень чётким, но я увидела одну из мёртвых девушек на полу в другой комнате и тёмно-синие синяки у неё на шее.
Пол в двух метрах от меня пошёл рябью, и серое, странное на вид существо выпрыгнуло из него.
Свартальв, ростом примерно в полтора метра, был совершенно голым. Его кожа была серого цвета с пятнами, а глаза большими и полностью чёрными. Голова у него была чуточку больше, чем у большинства людей. Он был лысым, хоть и имел серебряно-белые брови. Он был похож на пришельца из Розуэлла, но вместо того, чтобы быть слишком уж тощим, его телосложение напоминало оное профессионального боксёра — подтянутое и мощное. В руке он держал простой короткий меч.
— Фомор, — сказал свартальв спокойно. Я узнала голос мистера Этри. — Ты знаешь, что бить женщин — плохо?
Он начал было говорить что-то, однако меч Этри со свистом рассёк воздух и аккуратным хирургическим разрезом отделил руку, что душила меня, чуть выше запястья, от остальной её части. Лягушачьи Лапки вскрикнул и сразу же отпрыгнул от меня, выплёвывая слова силы и пытаясь призвать что-то, одновременно удаляясь от него на трёх конечностях.
— Ты нарушил правила гостеприимства, — продолжил Этри спокойно. Он совершил движение рукой, и пол под фомором внезапно стал вязким. Он увяз в нём сантиметров на десять, после чего пол вновь стал твёрдым. Фомор закричал.
— Ты атаковал гостя, который находится под защитой Свартальфхейма, — сказал он тем же спокойным тоном. Меч вновь просвистел в воздухе, на этот раз отделяя нос от лица Лягушачьих Лапок. Пол разом оказался заляпанным какой-то слизью, и крики стали громче. Этри стоял над поверженным фомором и смотрел на него сверху вниз. Его лицо не выражало абсолютно никаких эмоций:
— Есть ли что-то, что ты можешь сказать в своё оправдание?
— Нет! — заорал тот. — Ты не можешь этого сделать! Я не навредил твоим людям!
Волны исходящей от Этри ярости были такими жаркими, что я думала, что падающая на него вода обратится в пар.
— Не навредил нам? — произнёс он негромко. Он взглянул на раковину, а затем снова на Лягушачьи Лапки с выражением полнейшего презрения. — Вы бы использовали наш альянс в качестве предлога для убийства тысяч невинных, сделав нас вашими сообщниками. — Он присел на корточки, так что его лицо оказалось в нескольких дюймах от фомора, и продолжил спокойным, тихим, неумолимым голосом:
— Ты запятнал честь Свартальфхейма.
— Я заплачу! — пробулькал Лягушачьи Лапки. — Вы получите компенсацию за моральный вред!
— Есть лишь одна цена за твои действия, фомор. И никаких переговоров.
— Нет, — запротестовал Лягушачьи лапки. — Нет. НЕТ!
Этри отвернулся от него и осмотрел комнату. Энди была по-прежнему в виде волка. Один из водолазок истекал кровью на мраморном полу, струйки воды из спринклеров смешались с кровью, образовав огромную красную лужу. Другой скорчился в углу, обхватив руками голову, покрытую кровоточащими ранами. Энди смотрела на него, тяжело дыша, с её клыков капала кровь, в груди клокотало рычание.
Этри повернулся ко мне и протянул мне руку. Я поблагодарила его и позволила ему помочь мне принять сидячее положение. Моё горло болело. Моя голова болела. Моё лицо болело. Боль убивает меня, пульсирует, тук, тук, тук. Иди сюда, ты.
Видимо, мне здорово надавали по голове, раз мой внутренний голос стал похож на суфлёра в театре.
— Прошу прощения, — сказал Этри, — за вмешательство в вашу борьбу. Пожалуйста, не думайте, что я это сделал потому, что полагал, будто вы не в состоянии защитить себя.
Мой голос больше напоминал карканье:
— Это ваш дом, и ваша честь была поставлена на карту. Так что вы имели полное право.
Ответ, похоже, доставил ему удовольствие, и он чуть наклонил голову:
— Кроме того, я приношу извинения, что не разобрался с этим вопросом самостоятельно. Вы не были обязаны заниматься поисками или принимать меры против этой подлой выходки.
— Это была наглость с моей стороны, — сказала я. — Но действовать нужно было быстро.
— Ваш союзник предупредил нас об опасности. Вы не сделали ничего неправильного. Свартальфхейм благодарен вам за помощь. Вы оказали нам услугу.
Я собиралась ответить, что это было вовсе не обязательно, но внезапно одёрнула себя. Этри не был из тех, кто будет обмениваться всякими любезностями. И это не был простой дружеский обмен словами. Это больше было похоже на долгосрочное вложение. В ответ я лишь низко склонила голову:
— Спасибо, мистер Этри.
— Само собой, мисс Карпентер.
Свартальвы в униформе охранников, вместе со смертными охранниками, вошли в комнату. Этри подошёл к ним и тихо раздал указания. Фомора и его слуг связали, после чего вынесли из комнаты.
— Что будет с ними? — спросила я у Этри.
— Мы сделаем хороший пример из этого фомора, — ответил он.
— А что с вашим договором? — вопросила я.
— Он так и не был подписан, — сказал Этри. — По большей части из-за вас, мисс Карпентер. Хоть мы и не возвращаем долги за просто так, мы ценим ваше участие в этом вопросе. И это не будет забыто.
— Фомор не заслуживает честного союзника.
— Похоже на то, — ответил он.
— Что с водолазками? — спросила я.
— А что с ними?
— Вы… разберётесь с ними?
— А мы должны? — глянул на меня Этри.
— Ну-у, они, типа того, участвовали в этом, — ответила я.
— Они всего лишь имущество, — сказал свартальв. — Когда кто-то бьёт тебя молотом, то в этом виноват только этот кто-то. Нет смысла уничтожать молот. Нам до них нет никакого дела.
— А с ними что? — вопросила я, указывая кивком в сторону мёртвых девушек в комнате фомора. — До них-то вам есть дело?
Этри глянул в ту сторону и тяжело вздохнул.
— Плохо, когда красивые вещи уничтожают, — сказал он. — Однако они не были нашими гостями. Мы ничего не должны за их погибель и не будем отвечать за неё.
— У вас есть вампир-заключенный, — спросила я. — Не так ли?
Этри оценивал меня взглядом секунду-другую, после чего ответил:
— Да.
— Вы должны мне услугу. Я хочу, чтобы вы его отпустили.
Он выгнул брови, затем слабо поклонился и сказал:
— Идёмте за мной.
Я последовала за Этри. Мы вышли из комнаты и пересекли коридор, направляясь в комнату номер шесть. Дверь была разломана-переломана. Эйтри остановился у её остатка и вежливо постучал. Спустя мгновение, послышался женский голос:
— Входите.
Мы вошли. Комната, в принципе, была похожа на ту, в которой находился фомор, за исключением того, что тут было больше подушек и вообще мягкой мебели. Однако выглядело это всё ужасно. Весь пол был усеян поломанной мебелью, не менее поломанными элементами декора и поломанными же водолазками. Свартальвы-стражники уже связывали их и выносили из комнаты по одному.
Слухач вышел на своих двоих, руки его были связаны за спиной, а под глазом сиял огромный фингал на пол-лица. Он одарил меня долгим, спокойным взглядом, проходя мимо. И ничего не сказал.
Вот же ублюдок.
Этри повернулся в сторону полузакрытой двери, которая вела в спальню и заговорил.
— У нас есть должок к смертной чародейке, что предупредила нас. Она просит освободить вампира.
— Невозможно, — ответил женский голос. — Всё уже решено.
Этри повернулся ко мне и немного виновато пожал плечами.
— Мне жаль.
— Погодите, — возразила я. — Могу я поговорить с ним?
— Секундочку.
Мы подождали немного. Томас показался в двери, одетый в чёрный махровый банный халат. Он только что вылез из душа. Томас, возможно, чуть-чуть не дотягивал до метра восьмидесяти, однако каждый сантиметр его тела излучал сексуальные флюиды. Его глаза были кристально-голубого цвета, а тёмные волосы касались широких плеч. Моё тело повело себя так же, как и всегда, когда рядом находился он, и начало кричать: «О боже, какой мужчина!» Я проигнорировала его крики. Ну, более-менее.
— Молли, — спросил он. — Ты в порядке?
— Ничего такого, с чем бы не справилась пара упаковок аспирина, — ответила я. — А ты?
— А что могло случиться? — удивлённо моргнул он.
— Я думала… ну… знаешь… тебя ведь схватили как шпиона.
— Ну, есть такое, — ответил он.
— И я думала, что они, того, э-э, сделают из тебя пример.
— А зачем им делать это? — вновь удивился он.
Дверь спальни вновь отворилась, и из неё вышла женщина-свартальв. Она была очень похожа на Этри, — такая же маленькая и красивая, вот только вместо отполированной лысины на голове у неё была грива серебряных волос. Она, похоже, была одета в Томасову футболку, которая свисала ей почти до самых пяток. Видок у неё был какой-то… самодовольный, что ли? За ней, в темноте комнаты, виднелись ещё несколько пар больших чёрных глаз.
— Оу, — только и сказала я. — Ты, э-э, того? Заключил сделку…
— Да, работёнка не из простых, — усмехнулся Томас.
— Работёнка не из выполненных… — промурлыкала женщина-свартальв — Ты наш вплоть до рассвета.
Томас взглянул на меня, потом оглянулся назад и вновь смотрел на меня, после чего развёл руками:
— Тебе ли не знать, как это бывает. Долг зовёт.
— Эм… — вопросила я. — Что мне сказать Жюстине?
Томас одарил меня взглядом, полным непонимания и недоумения:
— Правду, что же ещё-то?
— О, слава Богу… — облегчённо вздохнула Жюстина, когда мы выходили из здания. — Я боялась, что они будут морить его голодом.
— Твой парень сейчас трахается с толпой тёмных эльфиек, и ты этому рада? — удивлённо спросила я.
Жюстина запрокинула голову и громко рассмеялась:
— Видимо, любовь к инкубу немного меняет мировоззрение. Не так уж это и плохо. Я знаю о его чувствах ко мне, да и ему надо нормально питаться. Так что в чём проблема? — усмехнулась она. — Да и ко всему прочему, он всегда готов на подвиги.
— Ты очень странный человек, Жюстина.
Энди фыркнула и по-дружески толкнула меня в плечо. Она вновь была в платье и туфлях, которые облюбовала.
— Чья бы корова мычала…
* * *
Когда мы вернулись в безопасное место, я вышла из квартиры Баттерса и направилась к ближайшей парковке, нашла угол потемнее, села и стала ждать. Леа появилась из ниоткуда часами двумя позже и села рядом со мной.
— Ты обманула меня, — выдала я напрямую. — Ты послала меня туда совершенно вслепую.
— Воистину. Так же, как и Лара своего брата. Но в отличие от её агента, мой не провалил задание.
— Но зачем? Смысл посылать нас туда?
— Нельзя было допустить Фомор к подписанию договора, — ответила она. — Если одна раса согласится на нейтралитет, другие тоже последуют за ней. Фомор просто разделил бы их по разные стороны и уничтожал одну за другой. Ситуация была очень деликатной. Предполагалось наличие агентов, которые пошатнули бы равновесие, вследствие чего Фомор проявил бы свой истинный облик.
— А почему ты сразу мне это не сказала?
— Очевидно, что ты бы не поверила и не доверилась мне, — ответила она.
— Всё равно надо было сказать, — хмуро сказала я.
— Не глупи, дитя, — фыркнула Леа. — Времени было в обрез и потакать твоим сомнениям, подозрениям и бесконечным вопросам я не могла. Намного проще было дать тебе цель, на которой стоило сфокусироваться… Томаса, например.
— Откуда ты знала, что я найду бомбу?
Она выгнула бровь:
— Бомбу? — Она покачала головой. — Я не знала, что произойдёт что-либо конкретное. Но фоморы по своей природе являются предателями. Если есть возможность устроить подлость, они так и сделают. Вопрос только в том, какую форму примет их предательство. Свартальвы должны были это увидеть.
— Откуда ты знала, что я раскрою их замысел?
— Я этого не знала, — ответила она. — Но я знаю твоего наставника. В том, что касается вмешательства в чужие дела и обнаружения неприглядной правды, он очень хорошо тебя обучил. — Она улыбнулась. — Ты также переняла его способность влезать в тщательно спланированные события и доводить их до полнейшего хаоса.
— Что это значит? — требовательно спросила я.
Ее улыбка была невыносимо самодовольной:
— Это означает, что я была уверена, что, как бы ни развивались события, они не будут идти по плану, и подписание договора не состоится.
— Но ты могла сделать всё вместо меня.
— Нет, дитя, — возразила Леа. — Свартальвы никогда бы не попросили меня стать их гостьей на приёме. Они любят чистоту и порядок. Они знали бы, что мои замыслы не чисты.
— Но они не знали того же обо мне?
— Они не могут судить других, кроме как по их поступкам, — пояснила Леа. — И были готовы заключить договор с фоморами, поскольку ещё не сталкивались с ними. Мои поступки уже показали меня той, с кем нужно обращаться осторожно. У тебя в отношении них была… незапятнанная репутация. И ты застала предателя с поличным. Всё хорошо, твой город спасён, кроме того, теперь группа богатых, искусных и влиятельных существ должна тебе услугу.
Она замолчала на минуту, потом слегка наклонилась ко мне:
— Возможно, некоторые выражения признательности были вполне уместны.
— От меня тебе? — удивилась я. — За что?
— Я полагаю, что вечер для тебя закончился достаточно хорошо, — сказала Леа, вскинув брови. — Ах, Господи, ну ты и трудный ребёнок. Не знаю, как ему удаётся терпеть твою наглость. Ты, наверное, думаешь, что заслужила от меня награды, — она встала и повернулась, чтобы уйти.
— Подожди! — сказала я вдруг.
Она остановилась.
Думаю, у меня перестало биться сердце. Я начала дрожать, всем телом:
— Ты сказала, что знаешь Гарри. Не «знала его». «Знаю». Настоящее время.
— Неужели?
— Ты сказала, что не знаешь, как ему удаётся мириться со мной. «Удаётся». Настоящее время.
— Разве?
— Тётушка, — спросила я её, и я могла только шептать, — тётушка… Гарри… он жив?
Леа очень медленно повернулась ко мне, и её глаза сверкнули зелёным, злым знанием:
— Я не говорила, что он жив, дитя. И ты не должна этого говорить. Пока.
Я наклонила голову и заплакала. Или засмеялась. Или то и другое. Не могу сказать. Леа не стала задерживаться. Эмоциональные проявления причиняют ей дискомфорт.
Гарри. Жив.
Я не убила его.
Это была самая лучшая награда.
— Спасибо, тётушка, — прошептала я. — Спасибо.
Присяжный
Рассказ «Jury Duty» написан в 2015 г., опубликован издательством «Rok» в ноябре 2016 г. в антологии «Shadowed Souls» / Затененные души (ISBN 978-0451474995) и переведен на русский в мае 2017 г. на сайте «Notabenoid».
Переводчики: EvilFairy, alice_all_right, vantrop
Действие рассказа происходит в период между действиями романов 15 и 16 цикла «Досье Дрездена»
- Поверить не могу. Они меня нашли, — мрачно пробурчал я. Глянул налево, потом направо, проверяя всё вокруг в поисках затаившейся угрозы. — Не знаю как, но они это сделали. Я вернулся в мир меньше месяца назад, а они уже меня нашли.
Уилл Борден, инженер и вервольф, поставил тяжёлую коробку с книгами на кухонный стол и посмотрел на меня с беспокойством. Потом подошёл поближе и глянул на письмо у меня в руках, после чего фыркнул:
— Да ты скандалист.
— Я серьёзно! — возопил я и потряс письмом. — Меня преследуют! Моё собственное правительство!
— Это вызов в суд присяжных, Гарри, — сказал Уилл. Он открыл холодильник и раздобыл себе бутылку эля от Мака. Ему пришлось обогнуть несколько коробок, чтобы добиться этого. Не думал, что у меня на острове было много вещей, но удивительно, сколько коробок понадобилось, чтобы все их вместить. Перевозка с острова в квартиру Молли заняла большую часть дня. Сейчас она редко её использовала и дала мне тут пожить, пока я не найду собственное место, где смогу окопаться.
— Мне это не нравится, — буркнул я.
— Паршиво, — сказал Уилл. — Но ты его получил. Слушай, в любом случае, вряд ли тебя выберут.
— Вызов, — я воззрился исподлобья. — Долбаная команда. Если они хотят увидеть настоящий призыв, я могу им это устроить.
Уилл ухмыльнулся. Он был моложе меня, ниже среднего роста, и сложён, как полузащитник.
— Как смеют они вторгаться в одиночество могучего чародея Дрездена!
Фыркнув, я бросил бумагу на верх коробки с нераспечатанными конвертами — моей почтой, накопившейся более чем за год. Мусор, по большей части. Кое-что до сих пор пребывало в почтовом отделении. Многое было возвращено новым владельцем моего старого адреса, где ранее располагался пансионат миссис Спанкелькриф, а теперь — Общество Лучшего Будущего. Я слишком плохо переваривал его владельца, но Баттерс забрал почту для меня.
— Может, я не появлюсь, — сказал я и сделал паузу. — Что будет, если я не появлюсь?
— Тебя могут задержать за неуважение к суду, или оштрафовать, или посадить в тюрьму, или что-то типа, — сказал Уилл, задумчиво почесав подбородок. — Теперь, когда я думаю об этом, они, вроде как, не уточняют, что именно будет.
— Старые добрые угрозы типа «сам-придумай-что-с-тобой-сделают».
— Они не мафия, Гарри.
— Да ну? — поинтересовался я. — Плати деньги за защиту каждый год, и да поможет тебе Бог, если ты этого не сделаешь.
Уилл закатил глаза, вытащил из холодильника ещё одну бутылку, открыл её и передал мне.
— Мак прибил бы тебя за то, что ты пьёшь это холодным, и так далее, и тому подобное.
— Сейчас жарко, — сказал я и сделал большой глоток. — Особенно для такого начала года. И он бы просто разочарованно хмыкнул. Проклятое правительство. Как будто у меня других дел нет.
— Стоит ли того правосудие? — спросил Уилл.
Я глянул на него.
— Так как?
— По большей части, — ответил я. С опаской.
— Вот потому правовая система и существует.
— Какое отношение имеет правосудие к правовой системе?
— Ты правда хочешь грохнуть всё и начать заново с тысяча семьсот семьдесят шестого*? — поинтересовался Уилл.
— Не особо. Я читал книги.
Он развёл руками.
— Суды несовершенны, — сказал Уилл, — но по большей части они работают.
Он дотянулся до коробки и достал повестку.
— А если ты взаправду думаешь, что они не работают, то, возможно, стоит что-то с этим сделать. Если бы ты только мог каким-то способом напрямую поучаствовать…
Я с угрюмым видом выхватил у него письмо обратно.
— Самый умный, да?
— Ты, типа, одинокий волк по натуре, Гарри, — сказал Уилл. — А я больше существо стайное. Наши умы в разных областях, только и всего.
Я прочёл чуть далее.
— Там ещё и дресс-код? — возмутился я.
Уилл прикрыл рот ладонью и закашлялся, но я видел, что он смеётся надо мной.
— Так, — утвердил я. — Никаких галстуков.
Уилл опустил руку, тщательно удерживая серьёзное выражение на лице.
— Да здравствует революция.
* * *
Итак, я направился в суд.
Это означало поход в центр города к зданию суда Центра Ричарда Дж. Дэйли*, чьё имя не слишком-то внушало мне веру в свершение справедливости. Ах да. Я был здесь не для того, чтобы создать беспорядок. Я был здесь, чтобы сохранить беспорядок.
Поднявшись на семнадцатый этаж, я отдал свою карточку вместе с примерно хреналлионом других людей, ни один из которых не выглядел восторженным от пребывания здесь. Я получил чашку отвратного кофе и кривился на неё по мере ожидания. Потом заявился парень в чёрном гавайском балахоне и пересказал сюжет «Моего кузена Винни»*.
Ну ладно, это была мантия, а парень был судьёй, и он передал нам краткое описание системы судебного разбирательства, но в таком виде это звучит куда менее интересно.
Затем они начали называть имена. Сказали, что понадобится только половина из нас, и когда они ушли на какое-то время. я уже подумал, что мне повезло и можно топать домой, но тут какой-то клерк назвал моё имя и мне пришлось тащиться вперёд, чтобы присоединиться к шеренге других присяжных.
Потом были очереди и вопросы и куча ожидания. Короче говоря, я оказался сидящим в ложе зала суда округа Кук, когда колёса правосудия взялись за перемалывание парня по имени Гамильтон Лютер.
* * *
Дело вел один из новых помощников окружного прокурора. Раньше я внимательно следил за людьми из этой сферы, но когда ты некоторое время мертв, а потом обитаешь в изгнании, то приоритеты несколько смещаются. В любом случае, когда ты живешь в городе с репутацией «политическая коррупция в каждом деле» типа Чикаго, и твой бизнес подчас близок к нарушению закона (а иногда уходит за рамки законности миль этак на двадцать), то разумнее всего не спускать глаз с госслужащих. Большинство из них были, на мой взгляд, вполне порядочными. Ну, для обычных политиков. Обычно это означало «достаточно слов и обещаний для выступлений, привлекающих политических спонсоров, и достаточно честности, чтобы к концу дня выполнить хоть часть обещанного».
Все же, время от времени, вы получаете госслужащего, который полностью кормится из чьего-то кармана. Часть из них на содержании у парней в богатых костюмах. Другие подкармливаются у профсоюзов. Остальных прибрали к рукам корпорации.
Прокурору было чуть меньше тридцати. Чистенький, тщательно выбрит, выглядит немного отвлекшимся, собирая лежащие вокруг него записки и папки, с помощью весьма привлекательной ассистентки. Серый костюм сшит на заказ, явно слишком дорогой для недавнего выпускника юридической школы, на шее темно-бордовый галстук из дорогого шелка, в нагрудном кармане платочек в тон. Картину завершали большие уши, гигантский кадык, и выражение мучительной серьёзности на лице.
С другой стороны прохода, за столом ответчика, можно было увидеть резко контрастирующий образ. Мужику было больше пятидесяти и если он когда-либо был в колледже, то разве что по спортивной стипендии за немалые успехи в реслинге. Его плечи были как у матерого лося, руки бугрились мускулами и заканчивались кулаками размером с кувалду. Темная кожа на костяшках была покрыта белыми рубцами от старых ран, полученных явно не на ринге, а где-то в драках в подворотнях. Голова налысо выбрита. По краям уже виднеется щетина, но макушка блестит. Тяжелый, как у неандертальца, лоб, нос с давних пор ломали минимум дважды в год, костюм дешевый и плохо сидит. Рядом на столе лежат несколько папок и пара толстых книг. Мужчина выглядел мрачно, неловко и то и дело бросал нервные взгляды через проход.
Если этот парень был адвокатом, то я был эвоком. Но сидел он один.
Так где же его публичный защитник?
— Всем встать! — сказал большой мужчина в форме голосом, призывающим к уважению. — Суд начинает свое заседание под председательством Её Чести Мэвис Джефферсон.
Все встали. Спустя секунду встал и я.
Полагаю, вы можете сказать, что я не коллективист.
Вошедшая судья устроилась на своём месте, ну и мы тоже присели следом. Это оказалась массивная женщина шестидесяти с небольшим лет, с кожей цвета кофейной гущи и мешками под глазами, которые заставили меня вспомнить бульдога Спайка из тех старых мультфильмов. Если не присматриваться, можно было подумать, что ей тут все страшно надоело. Она сидела, не шевелясь, с полуприкрытыми глазами просматривая лежащий перед ней на столе документ через очки для чтения. Было что-то змеиное в ее глазах, свидетельствующее о грозной, безжалостной рациональности. Это была женщина, повидавшая многое из того, в чём было мало приятного, и которую не так-то легко одурачить. Она закончила изучать документ и посмотрела на ответчика.
— Мистер Лютер? — произнесла она.
Верзила в плохом костюме поднялся.
— Да, мэм.
— Я вижу, что вы решили сами себя представлять в суде, — сказала она. Тон ее был скучен и абсолютно нейтрален. — Несмотря на то, что это ваше право по закону, я рекомендую вам пересмотреть свое мнение. Учитывая серьезность выдвинутых против вас обвинений, я полагаю, что профессиональный адвокат сможет обеспечить вам более полную правовую защиту.
— Да, мэм, — ответит Лютер. — Я тоже так думал. Но единственное, что общественный защитник хотел сделать — это заключить сделку о признании вины. А я хочу высказаться.
— Это также ваше право, — произнесла судья. На секунду мне показалось, что я увидел проблеск чего-то вроде сожаления на ее лице, но он мгновенно растворился в нейтральности. Ее тон был похож на тот, с которым копы зачитывают задержанным их права. — Если вы пойдете на это, вы потом не сможете списать все на судебную ошибку на том основании, что у вас не было адекватного представителя. Этот процесс продолжится и его результаты будут окончательными. Вы понимаете это предупреждение, как я и сказала?
— Да, мэм, — сказал Лютер. — Никаких попыток все переиграть. Я хочу сам себя представлять, мэм.
Судья кивнула.
— В таком случае, садитесь, — Лютер сел. Судья повернулась к прокурору и кивнула ему. — Советник.
За этим проследовала пауза в секунду или полторы длиной, затем она повторила, немного раздраженно:
— Советник? — еще одна нетерпеливая пауза. — Советник Тремонт, я вас отвлекаю?
Юный прокурор в прекрасном костюме моргнул, оторвался от своих заметок, и поспешно встал.
— Нет, ваша честь, пожалуйста, простите меня. Я готов начать.
- Слава Богу, — сухо сказала судья. — Через три недели моя внучка заканчивает среднюю школу. Постарайтесь успеть до этого события.
Тремон покраснел.
— Э-э, да. Спасибо, ваша честь. — Молодой человек откашлялся, поправил пиджак и подошел к стойке присяжных. Он поднял и показал нам профессиональный глянцевый снимок красивого тридцатилетнего мужчины.
— Познакомьтесь с Кертисом Блэком, — сказал Тремон. — Он был биржевым брокером. Он любил заниматься скалолазанием по выходным. Трижды в месяц он проводил свои выходные добровольцем на суповой кухне. Когда-то он выиграл оплачиваемый отпуск во Флориду, забросив мяч в кольцо с середины поля после первой половины матча «Чикаго Буллз». Он очень нравился своим коллегам по работе. У него была большая семья. У него был абиссинский кот по имени Пурпур.
— Вы, несомненно, отметили, что я использую прошедшее время. Был. Нравился. Проводил. Но я должен использовать прошедшее время, потому что год назад Кертис Блэк был зверски убит в Ригливилле, в переулке за углом Южного Порта и Грейс. Мистер Блэк был забит до смерти кеглей для боулинга. Его ударили по затылку, и вскрытие показало, что он был раздроблен на десяток кусков, подобно стеклу.
Тремон взял паузу, чтобы мы прочувствовали образ. В комнате было очень тихо.
— Государство намерено доказать, — сказал он, — что ответчик, Гамильтон Лютер, хладнокровно убил мистера Блэка. Что он последовал за ним в переулок, схватил из мусорки кеглю и ударил его сзади, отчего мистер Блэк упал на землю. Что ответчик затем продолжал бить мистера Блэка по черепу, нанеся от двенадцати до пятнадцати тяжёлых ударов, пока мистер Блэк лежал перед ним оглушенный и беспомощный.
— Это серьёзное преступление, — продолжил Тремон. — Но у мистера Лютера длинная история жестоких нападений. Судебные улики докажут, что мистер Лютер был на месте преступления, что он оставил отпечатки пальцев на орудии убийства и что судебно-медицинский профиль атаки близко совпадает с его ростом и сложением. Очевидцы и камеры безопасности стали свидетелями его бегства из переулка вскоре после того, как туда зашёл мистер Блэк, и кровь жертвы буквально стекала с его рук. Вне всякого сомнения, улики докажут вину мистера Лютера, и в конечном итоге вы должны будете признать его виновным в этом ужасном преступлении. Спасибо.
— Благодарю вас, советник, — сказала судья, как только Тремон вернулся на своё место. — Мистер Лютер, вы можете представить свою вступительную речь.
Лютер медленно поднялся. Он оглядел присяжных, нервно облизнул губы и подошёл к ним.
— Дамы и… и господа, — произнёс он, слегка заикаясь. — Я знаю, что у меня есть прошлое. Я отсидел свои десять лет в Стейтвилле, за то что отправил человека на больничную койку. Но это все было в прошлом. Я уже не такой. — Он сглотнул и продолжил, приправив речь неопределенным жестом через плечо в сторону Тремонта. — Этот парень собирается рассказать вам обо всех этих криминалистических штуках, которые говорят, что я это сделал. Но эти отчёты и фотографии не расскажут всего. Многое останется за кадром. Я не юрист. Но я хочу рассказать вам всю историю. А потом… потом, думаю, я увижу, что вы об этом думаете.
На несколько секунд повисла неловкая тишина, потом он кивнул и сказал:
— Окей. Я закончил.
— Спасибо, мистер Лютер, — сказала судья. — Можете вернуться на своё место.
— Да, мэм, — ответил Лютер, после чего так и сделал.
— Мистер Лютер, вы обвиняетесь в убийстве первой степени, — произнесла судья всё тем же механическим голосом. — Что вы скажете в свою защиту?
— Я… — Лютер посмотрел на записи, лежащие перед ним и снова поднял голову. — Не виновен, мэм.
Блин-тарарам.
Вся юридическая мощь штата Иллинойс была брошена против Лютера. Мужик казался достаточно искренним. Но, видимо, единственная защита, которую он мог предложить — это история. История от бывшего заключённого, не меньше.
Я хотел бы его выслушать. Я знал всё о том, как оценивают по вещам, находящимся вне моего контроля. Но я был уверен, что Лютера вернут обратно в тюрьму.
— Мистер Тремон, — сказала судья. — Обвинение готово начать?
— Да, ваша честь, — ответил Тремон.
— Очень хорошо, — сказала она. — Можете вызвать своего первого свидетеля.
* * *
Тремонт провел день, загоняя гвозди в гроб Лютера, методично и по одному за раз.
Он делал именно то, что обещал сделать. Он представил каждое вещественное доказательство, улику за уликой, что связывали Лютера с местом преступления. Лютер был запечатлен зернистой черно-белой камерой безопасности, показывающей дальнюю часть переулка, весь забрызганный кровью. Его отпечатки были на орудии убийства, в крови жертвы. Арестовавший его офицер взял образцы крови с его кожи и одежды, и они совпали. Дополнительно он дал показания о прошлой судимости Лютера, которая и привела его в тюрьму еще юношей.
Когда появилась возможность проведения перекрестного допроса, Лютер покачал головой и дождался показаний арестовавшего его офицера, чернокожего мужчины за сорок по имени Дуэйн. Он встал и спросил:
— Когда ты задерживал меня, я был ранен?
Офицер Дуэйн кивнул.
— Вы были довольно прилично избиты. Особенно ваша голова.
— Где именно? — спросил Лютер.
Дуэйн хмыкнул.
— Затылок.
— Были ли другие повреждения на мне?
— Вы были одним большим синяком, — сказал Дуэйн.
— Насколько крупной была жертва? — спросил Лютер.
— Примерно пять футов четыре дюйма, может, сто пятьдесят фунтов.
— Тяжелоатлет или типа того?
Не настолько, чтобы было заметно, — сказал Дуэйн.
Лютер кивнул.
— Вы меня довольно давно знаете. Откуда?
— Я был тем, кто арестовал вас в первый чертов раз.
— Офицер, — произнесла Судья.
— Прошу прощения, ваша Честь, — торопливо произнес Дуэйн.
— Я тоже это помню, — сказал Лютер. — По вашему опыту, мог бизнесмен, как он, отделать такого парня как я?
— Если он не вооружен или натренирован, то нет.
— Еще один вопрос, — произнес Лютер. Он покосился на офицера и продолжил: — Мы живем в одном районе с тех пор, как я вышел. Вы когда-нибудь предполагали, что от меня опять будут проблемы?
— Протестую! — заявил Тремонт. — Он спрашивает чисто гипотетически.
Лютер нахмурился и произнес:
— Местные копы профессионально взаимодействуют с бывшими заключенными на регулярной основе, мэм. Это обстоятельство квалифицирует его экспертное мнение о потенциальном, эм… — он сверился со своими записями и продолжил осторожным, четким голосом, — рецидиве.
Судья посмотрела на Лютера и сказала, обращаясь к Тремонту:
— Отклонено. Вы можете ответить, офицер.
— Нет, — сказал Дуэйн. — Я видел тебя с твоими детьми. Я бы не обвинил тебя в этом.
— В рапорте об аресте, — произнес Лютер, — записано, о чем именно я все время спрашивал офицеров?
Дуэйн откашлялся и поглядел в лежащий перед ним блокнот.
— Да. Подозреваемый всё время спрашивал «Где она?» и «Она в порядке?»
— О ком я говорил?
Офицер Дуэйн перевернул страницу и прокашлялся.
— Подозреваемый утверждал, что вступил в конфронтацию с умершим лишь после того, как увидел, что тот затаскивал ребенка женского пола, латиноса, лет десяти, в переулок, — прочитал он. — Последовавшее расследование не смогло подтвердить наличие там еще одной персоны.
— Как тщательно они смотрели? — спросил Лютер.
— Прошу прощения?
— Вы меня слышали, — сказал Лютер. — По вашему мнению, как тщательно следователи искали маленькую девочку, которая могла бы очистить от подозрений в убийстве крупного бизнесмена бывшего заключенного?
— Протестую.
— Отклонено.
— Я не детектив, — сказал офицер Дуэйн. — Так что не могу судить. Но я уверен, что они следовали ведомственным рекомендациям.
Мой отточенный дерьмометр, полученный за годы работы в качестве управомоченного, лицензированного детектива, заработал. Копы были тщательны настолько, насколько они могли бы быть, но они не были таковы всегда — вот почему частные детективы оставались в деле, в первую очередь. Это и понятно — в городе размером с Чикаго просто огромное количество дел, детективы просто утопают в работе, и расследования с ранениями ведутся довольно жестко. Преобладание доказательств, отсутствие свидетелей, а также статус Лютера как бывшего заключенного, сделали этим делом слэм-данк, низший приоритет — и в большинстве случаев, копы были бы правы. После того, как все доказательства были добыты и изучены и должным образом приобщены, копы были более чем уверены, что взяли нужного человека. А там уже гора свеженького правосудия поджидает от имени новых жертв. Даже самые преданные и искренние детективы могли по понятным причинам опустить мяч.
— Разумеется, — сказал Лютер. Он сел обратно и добавил: — я закончил.
Судья посмотрела на часы и спросила:
— Мистер Тремонт, у вас есть еще какие-либо дополнительные свидетели?
Тремонт выслушал, что ему прошептала ассистентка и встал.
— Ваша Честь, обвинение закончило.
— Стало быть, и мы, — сказала она. — Мистер Лютер, защита может начать это дело с утра. Хотела бы напомнить присяжным, что детали этого дела конфиденциальны и не подлежат обсуждению или разглашению. Мы продолжим здесь в девять утра.
— Всем встать! — произнес пристав, мы встали, судья покинула комнату.
Я нахмурился, когда Лютера вывели из зала.
Что-то здесь не складывалось.
Если Лютер был профессиональным громилой, то у мелкого парня вроде Кертиса Блэка не было против него и шанса. Я знавал достаточно крутых парней, чтобы правильно оценить Лютера. Честно скажу — не хотелось бы мне тягаться с ним мускулами, если этого можно избежать, и это даже сейчас со всеми физическими бонусами, которая дает мне мантия Зимнего Рыцаря. Неважно сколько ты выжимаешь лежа, некоторые люди чертовски опасны в бою, и ты реально сглупишь, если полезешь с ними в ненужную драку. Я понял, что Лютер, как раз из таких людей.
Кроме того, Тремонт был слишком молод, чтобы вести такое первоклассное дело об убийстве. Прокуратура обожает подобные «показательные случаи» на которых могут вволю покрасоваться. Убийцы привлечены к ответственности, система работает, ну и все в таком роде. Такую «конфетку» не отдают молодняку на чьем дипломе юриста еще не высохли чернила. Значит, мысли «ветеранов-законников» Чикаго схожи с моими: что-то в этом деле смердит до небес.
Я не дока в юриспруденции, зато могу с успехом защитить диссертацию о тех областях Чикаго, которые никогда не освящаются в вечерних новостях. Если Лютер говорил правду, то Кертис Блэк не мог быть человеком.
Проблема в том, что большинство людей этого не знает. Даже если Лютер говорил правду о Блэке, ему явно не светит извинительное рукопожатие от чикагской правовой системы. Блин-тарарам, даже знающий его коп, ему особо не верит. Никто не собирается высказываться в защиту подсудимого.
Если только я это не сделаю.
Он отец. Ради его детей, мне нужны ответы.
Выходя с остальными членами жюри из здания суда, я взглянул на часы. Следующее заседание завтра в девять утра. Значит у меня меньше шестнадцати часов, чтобы сделать то, что маги делают лучше всего.
Я ушел, и начал вмешиваться в чужие дела.
* * *
— Ну как? — спросил я большого серого волка, уже некоторое время рыскающего по переулку.
Окинув меня раздраженным взглядом, он сел и, через несколько секунд, мерцая, перекинулся обратно в форму Уилла Бордена, лежащего голым на грязной бетоне.
— Гарри, ты этим не помогаешь.
— Так ты нашел что-нибудь или нет? — спросил я.
— Это не так просто, как кажется, — сказал он. — Понимаешь, чувак, когда я волк, то у меня в арсенале волчье обоняние, но никак не гребаный волчий мозг. Я учился рассортировывать сигналы из общей «картины запахов», но это чертовски сложно. Практикуясь в этом еще с тех пор, как был первокурсником, сейчас я вполне могу пройти по горячему следу, но ты же просишь проанализировать отдаленный фон. Не уверен, что даже настоящий волк сможет это сделать.
Я осмотрел переулок, где Лютер избил до смерти Блэка. Со дня убийства прошел почти год. Не осталось никаких следов драмы, ничего что могло бы навести на мысль о том, что здесь кто-то умер. да и пятна крови уже давно затерялись в общем слое накопившейся грязи… Мы достаточно углубились в переулок, чтобы быть вне поля зрения улицы, за вычетом небольшого участка пространства, который машины пересекали за секунду.
— Ладно, в любом случае шансы на успех были мизерны.
— Собираешься добыть информация своим чародейством?
— За год здесь ничего не осталось. — сказал я. — Слишком много дождей, слишком много восходов солнца. Даже Молли не смогла бы здесь добиться нужного результата.
— Что же нам тогда делать?
— Снова обрасти шерстью. Мы здесь зависнем на некоторое время.
Он нахмурился.
— Зачем?
— Думаю, девочка пройдет здесь в ближайшие несколько часов.
— С чего это?
Я пожал плечами.
— Давай предположим, что Лютер говорил правду.
— Ладно.
Мелкий парень хватает маленькую девочку и тащит ее в переулок. Лютер прыгает на него сзади, но мелкий впечатывает громилу в стену. Лютер дерется с ним, причем с трудом и в результате забивает Блэка до смерти. Какой мы можем сделать вывод?
— Что Блэк был сильнее и выносливее обычного человека. — сказал Уилл — Наверно из сверхъестественной братии.
Я кивнул.
— Хищник. Может вурдалак или что-то в этом роде.
— Ладно. И что?
— Хищник, охотящийся в центре города? Они не склонны открыто хватать маленьких девочек с улицы, ведь кто-то может увидеть происходящее.
— Вроде Лютера.
— Вроде Лютера. Но этот хищник не действует по шаблону. Он не охотился на бродягу, спящего в заброшенном здании или на тех, кто шатался по переулкам в поисках наркоты или на проститутку — ни на одну из обычных целей. Он нацелился на нечто рисковое. И собравшись это сделать, он должен был просчитать каждый сопутствующий фактор.
— Думаешь, он следил за ней.
Я кивнул.
— Выследил, выучил ее привычки и поджидал.
Уилл покосился по сторонам переулка.
— Почему ты так думаешь?
— Потому что так поступил бы кто-то из Зимних, — сказал я. — Как сделал бы я, если б мне пришлось украсть кого-то из оживленной части города.
— Мда. Это совсем не стремно или типа того, Гарри.
Я ощерился.
— Не так много разницы между волками и овчарками, Уилл. Ты это знаешь.
Он кивнул.
— Так мы ждем тут, чтоб проверить, ходит ли она еще этим маршрутом?
— Если она все еще тут ходит, она будет торопиться и волноваться. Это ее выделит.
— Знаешь, кто еще стоит на оживленной улице Чикаго? Лесной волк.
— Подумал об этом, — сказал я и извлек рулон ткани из огромных карманов моего пыльника.
— Да ты шутишь, — сказал Уилл.
Я улыбнулся.
— А что в гитарном чехле?
Я улыбнулся шире.
* * *
Через несколько минут я сидел на тротуаре, подпирая спиной здание, с потрепанной гитарой на коленях, раскрытый чехол лежал передо мной с горсткой мелочи и старой вытертой долларовой купюрой в нем. Уилл расположился рядом со мной, одетый в жилет служебной собаки, положив морду на передние лапы. Он издавал легкое ворчание.
— Все будет хорошо, мальчик.
Уилл нахмурился.
— Просто держи нос наготове, — сказал я и начал играть.
Я начал с «Hurt» версии Джонни Кэша, потому что она очень простая. Я спел под нее. Я не очень хорош, но я попадаю в ноты и держу ритм, так что более или менее это работало. Я продолжил песней «Behind Blue Eyes», и затем — «Only Happy When It Rains». Потом я сыграл «House of the Rising Sun», и полностью искаженную» Stairway to Heaven».
Не было особо сильного пешеходного движения в этот будний вечер на улице, не особенно оживленной в конце марта, но никто не смотрел на меня дважды. Я заработал два с половиной бакса мелочью в первый час. Жизнь музыканта не так уж и проста. Патрульная машина проехала мимо, и коп адресовал мне пристальный взгляд, но не остановился и не выгнал меня. Вероятно, у него были дела.
Начало темнеть, а я повторил свой скудный набор пять или шесть раз, когда я начал подумывать о том, чтобы сдаться. Девочка, если она все еще придерживается того же маршрута, определенно не стала бы бегать по городу после наступления темноты.
Я как раз пел про запоздалое получение сообщений, когда Уилл внезапно поднял голову, сфокусировав взгляд.
Я проследил направление его взгляда и заметил девочку как раз нужного возраста, выходящую из автобуса. Она сразу же пошла прочь, вниз по улице, оставаясь на другой стороне улицы, по направлению к станции Эль в квартале отсюда.
— Что мы имеем, — сказал я. — Ребенок, использующий постоянный маршрут, подвергается нападению в Чикаго, ребенок, вероятно, пользуется общественным транспортом, работающим по расписанию. Это делает ее действительно предсказуемой. Идеальная метка для хищника.
Уилл громко заворчал.
— Да, думаю, я довольно умен, — сказал я ему. — Запомнил ее запах?
Уилл боднул меня плечом и снова зарычал.
Я нахмурился и внимательно приглядывался, пока не заметил довольно крупного и грубого мужика, выскочившего из автобуса в последний момент перед отправкой. Он направился вниз по улице, явно преследуя девочку. Он не был маниакально сосредоточен на ней или типа того, но он не двигался, как кто-то, устало возвращающийся домой после тяжелого дня. Я распознал его темп, его позицию и его напряжение точно так же, как это сделал Уилл. Он был хищником, тайно преследующим свою добычу.
Что еще хуже — у него был смартфон. Его пальцы постукивали по нему, пока он шел за девочкой.
— Проклятье, — сказал я. — Кем бы Блэк ни был, они были связаны. Я за психом. Ты ступай к девочке.
Уилл адресовал мне короткий, недоверчивый взгляд.
— Я здоровенный и пугающий, а ты пушистый и симпатичный. Ей одиннадцать, ты ей понравишься.
Уилл ответил пустым взглядом, а в его золотых глазах совсем не было веселья. От волка это выглядело тревожно.
— Я не знаю, — сказал я. — Повиляй хвостом и потрись носом, или типа того. Вперед!
Должен отдать Уиллу должное, он знает, когда действия важнее вопросов. Он рванул с места, растворившись в наступающих вечерних сумерках.
Тем временем я убрал гитару в чехол, поставил обратно в переулок, встал и сфокусировался на головорезе. Чародеи и современные технологии не ладят между собой, и ничего не подыхает так быстро, как мобильник, когда чародей хочет его сломать. Я собрал достаточно энергии, чтоб выполнить задачу, не вырубая при этом свет во всем квартале, направил палец в сторону преследующего девочку мужика и прошептал:
— Hexus!
Волна разрушительной энергии пронеслась по улице и прямо над мужиком со смартфоном. Была вспышка света и целый поток искр из телефона, мужик вздрогнул и бросил свой девайс. Большинство людей либо пялились на него, либо дико озирались вокруг. Этот парень этого не делал. Он присел в защитной стойке и принялся сканировать окружение широко раскрытыми глазами.
Он понял, что это была угроза, а, значит, имел представление, что это мог сделать чародей. То есть, он был не просто головорезом. Он достаточно хорошо осведомлен о сверхъестественном ообществе, чтобы узнать игроков и их стиль работы. Что делало его элитным наемником, что значительно сужало круг лиц, на которых он мог бы работать.
Я проверил улицу, поспешил через возникшее окно в трафике и направился прямо к нему. Он заметил меня спустя секунду и без колебаний побежал, что впечатлило меня его суждением — но он побежал за девочкой, что означало, что он еще не сдался. Я развернулся, чтобы преследовать его, прыгнул, подтянув мои колени в воздухе к подбородку, упершись руками о капот голубого бьюика, перелетел через него и продолжил бежать.
Мы забежали за угол, и я понял, что происходит.
Головорез, которого я преследовал, не был захватчиком. Он был загонщиком, призванным убедиться, что девочка не вернется обратно, откуда пришла. Я заметил девочку впереди, поторапливаемую еще тремя мужиками, и мой парень устремился к ним, когда их увидел.
Я немного замедлился, подводя итоги. Громилы впереди заметили меня за спиной своего приятеля, и руки их потянулись под пальто. Я устремился к двери магазинчика канцтоваров, уже закрытого, и все громилы пропихнулись в свою дверь, не доставая оружие на улице.
Меня это устраивало. Я все равно надеялся убрать их куда-нибудь с улицы.
Я подождал, пока они скроются внутри, дал им досчитать до пяти, а затем двинулся дальше. Дверь, за которой они спрятались, принадлежала маленькому ночному клубу. Знак, красовавшийся на двери, гласил «Закрыто на ремонт».
Дверь была заперта.
А еще она была сделана из стекла.
Я улыбнулся.
* * *
Я вдохнул, выдохнул и вынес эту дверь банальной телекинетической волной. Я поддернул рукав, оголяя браслет из щитов, соединенным между собой полосами крафтовой меди, тщательно покрытый защитными рунами и печатями. Я направил часть своей воли в браслет, и руны на нем ожили, залитые зелено-золотой энергией и редкими вспышками искр.
— Так, люди! — провозгласил я, вступая через дверной проем в клуб. — Вам известно, кто я. Я пришел за девочкой. Отпустите ее, или помоги мне Господь, но я обрушу все здание вам на головы.
Не обрушу, конечно, пока девочка внутри, но они-то этого не знают.
Довольно долго было тихо. А потом откуда-то из недр клуба заиграла музыка. «Bad Romance» от Леди Гага.
— Окей, — прошептал я. — Сделаем это по-вашему.
Я устремился в темноту клуба, мой защитный браслет отбрасывал легкую пелену света от рун, достаточную, чтоб я не натыкался на стены. Я прошел через прихожую, мимо целой череды окошек, где мне бы стоило оплатить вход, к двойным дверям, ведущими к бару и танцполу.
Я поднял свою левую руку, словно держа настоящий щит, браслет засветился, и я вступил в помещение клуба.
Маленькая девочка сидела в кабинке у дальней стены. Четверо громил расположились по обе стороны от нее, направив оружие в руках в сторону пола. Также с девочкой в кабинке сидела симпатичная помощница прокурора. Когда я вошел в двери, она подняла руку, нажав на пульт дистанционного управления, и голос Леди Гаги выключился прямо посреди пожелания моего порочного романа.
— Достаточно, — сказала женщина. — Будет очень стыдно, если кто-нибудь запаникует и ситуация выйдет из-под контроля. Могут пострадать невинные.
Я остановился.
— Кто ты? — спросил я.
— Таня Рейт, — ответила она и адресовала мне довольно головокружительную улыбку.
Дом Рейт был главным домом всей Белой Коллегии Вампиров. Они были обманщиками, поглотителями энергии, а иногда еще и здоровенной занозой в заднице. Возглавляла Белую Коллегию Лара Рейт, некоронованная королева вампиров и одна из самых опасных персон, что я встречал. Она обладала бешеным влиянием в Чикаго, может быть, даже не уступающим главе Чикаго, Джентльмену Джонни Марконе, гангстерскому владыке злых улиц.
Я чертовски внимательно следил за головорезами и тем, что они делают со своими руками, пока говорил.
— Ты знаешь, кто я. Ты знаешь, на что я способен. Отпусти ее.
Она закатила глаза, накручивая на палец тонкие прямые черные волосы.
— С чего бы мне это делать?
— Потому что ты знаешь, что случилось с прошлыми вампирами, похитившими маленькую девочку, когда я решил ее вернуть.
Ее улыбка слегка дрогнула. Так и должно быть. Когда кровососущая Красная Коллегия похитила мою дочь, я вернул ее — и убил каждого из них в процессе. Весь вид.
Я не бросаю дела на половине.
— Ты нравишься Ларе, — сказала Таня. — Так что я дам тебе возможность выйти отсюда мирно. Это дело Белой Коллегии.
Я хмыкнул.
— Блэк был одним из ваших?
— Грэгор Мальвора, — подтвердила она. — Он был мальворовской мразью, но он был нашей мразью. Лара не может позволить смертному скоту, сделавшему это, уйти безнаказанным. Имидж. Ты понимаешь.
— Я понимаю, что Грэгор похитил ребенка. Он сделал все, что мог, чтобы напугать ее, а затем питался бы на ее страхе. Если бы Лютер не убил его, что бы он сделал с маленькой девочкой?
— Ох, страшно представить, — ответила Таня. — Но это, все таки, именно то, что они делают.
— Не в моем городе, — сказал я.
Она вздернула брови.
— Я полагала, что Барон Марконе имеет основные притязания на этот город. Или я ошибаюсь?
— У меня достаточно притязаний, чтоб повязать тебя и твой брутальный отряд и засунуть в самую глубокую часть Озера Мичиган, если ты не вернешь мне девочку.
— Я думаю, что придержу ее день или два. Только пока не закончится суд. Так будет лучше для всех участников.
— Ты отдашь ее мне. Сейчас.
— Чтобы она могла дать показания и реабилитировать мистера Лютера? — спросила Таня. — Думаю, нет. У меня нет желания причинять вред этому ребенку, Дрезден. Но если ты попытаешься забрать ее у меня, неохотно, но мне придется ее убить.
Нижняя губа девочки задрожала, и слезы покатились по ее лицу. Она не рыдала. Она делала все это тихо, отчаянно стараясь не привлекать к себе внимания.
Так, ладно.
Я не собираюсь стоять столбом и оставлять ребенка на съедение вампирам.
— Чикаго город смертных, — сказал я. — И здесь должно руководствоваться смертным правосудием.
— Господи, — произнесла Таня, закатывая глаза. — Ты действительно только что громко это сказал? Звучишь, как в комиксе.
— Комиксы, — сказал я. — Посмотрим. Мне надо устроить «Халк крушить» или «Время взбучки»…
Таня напряглась, хоть и попыталась это скрыть, голос ее звучал торопливо.
— Какое совпадение, тебе не кажется, что единственный профессиональный чародей Чикаго попал в жюри?
Я наклонил голову и нахмурился. Она была права. На деле, чем больше я думал об этом, тем больше это отдавало запашком войны.
— О! Понял. Лютер был одним из солдат Марконе.
— Лояльным настолько, что предпочел пойти в тюрьму на десять лет, чем настучать на Марконе, — подтвердила Таня. — Или, может, достаточно разумным, чтобы понимать, что будет с ним случится, если он это сделает. Он покинул ряды сразу после того, как освободился, но…
— Когда он попал в беду, Марконе заступился за него, как за одного из своих, — сказал я. — Он потянул за ниточки, чтобы посадить меня в жюри.
— Лютер оказался меж двух огней, — сказала Таня. — Марконе контролирует преступность, но у Лары огромные связи в законе, на данный момент. Я полагаю, что он решил, что кто-то типа тебя может быть единственным шансом Лютера. Отважно с его стороны, пытаться манипулировать Гарри Дрезденом. Я слышала, ты это не любишь.
Проклятье. Марконе поставил меня туда, где парень мог получить быстрый несправедливый приговор и он чертовски хорошо знал, как я отреагирую. Он мог бы напрямую попросить меня о помощи, но мне бы пришлось послать его… далеко. И он знал это. Так что он провернул это без моего ведома.
Или еще хуже. Он и Мэб состояли в сговоре последнее время. Он мог попросить ее все устроить. На всем этом ее отпечатки.
— Таня, — сказал я. — Тяжело говорить это вампирам, но мне кажется, что ты больно юна для этой работы.
Она подмигнула мне.
— Давай скажем, что я достаточно стара, чтобы знать лучше, и достаточно молода, чтоб не заботиться об этом, — она взяла напиток со стола. — Это конец, Дрезден. Ты ничего не можешь тут поделать. Ты не можешь представить доказательства в суде — не как присяжный заседатель. Не можешь пойти и сказать Лютеру, что нашел девочку, а даже если и можешь, то не сможешь забрать ее у нас. Не до тех пор, пока не станет слишком поздно. Девочка это единственное доказательство того, что Блэк не был невинной жертвой, и она у меня. Сделано. Марконе проиграл раунд. Я выиграла, — она опять мне подмигнула. — Что Марконе для тебя значит? Ты ему ничего не должен. Почему бы тебе не присесть, выпить и не помочь мне отпраздновать?
Я смотрел на Таню с минуту.
— Нет, — тихо сказал я. — Ты просто не понимаешь. Это больше не между Ларой и Марконе. Это больше даже про Лютера, — тогда я посмотрел на маленькую девочку. — Дорогая, — спросил я, стараясь чтобы мой голос звучал мягко. — Ты хочешь пойти домой?
Она посмотрела на меня. Она была довольно симпатичная для своего возраста, с карамельной кожей и большими зелеными глазами. Она кивнула, очень нерешительно, вздрагивая, словно думала, что Таня может ее ударить.
— Окей, — сказал я.
Таня уставилась на меня, словно не совсем понимала, что происходит. Но голос ее прозвучал жестче, когда она сказала:
— Джентльмены? Чародею не понравился пряник. Пришла пора кнута.
Справа от меня, из-за стойки бара, появились еще четверо мужчин. В руках у них были обрезанные дробовики. Слева же, из уборных, вылезли еще четверо, вооруженные разнообразными длинноствольными пушками.
— Считаю до трех, — сказала Таня. — Мальчики, когда я дойду до трех, убейте его.
Дерьмо. Они угрожали мне еще и с флангов. Мой щит был превосходен, но он не мог прикрыть меня со всех сторон. Не важно, куда я повернусь, одна или несколько групп громил пальнут в мою незащищенную спину.
— Один, — сказала Таня, улыбаясь. — Два.
— Комиксы, говоришь? — сказал я. — Ну, как знаешь.
— Три, — прощебетала она.
Ружья нацелились на меня. Дюжина человек прицелилась.
— Hexus, — прорычал я, высвобождая волну разрушительной энергии.
И каждая лампочка в помещении погасла, рассыпая ворох искр, погружая клуб в темноту.
Ружья загрохотали, но только в руках самых опытных или тупых стрелков, так что я не был разорван на куски. Я уже перемещался. Подстрелить движущуюся цель не легко, даже когда она достаточно близко. А подстрелить ее в темноте в разы сложнее. А уж попасть в движущуюся цель посреди вспышек света еще труднее.
Мне повезло, или никому из них не повезло, как вам будет угодно думать, но я подобрался к головорезам, бывшим на стороне Тани, в целости и сохранности.
Один из них выстрелил на звук, но я поймал пулю на щит и получившийся от удара дождь искр показал парням с флангов, что я нахожусь среди их товарищей, отчего никто больше не стал стрелять мне в спину. Я знал, что Лара рекрутирует в основном бывших военных, по большей части морпехов. Люди вроде них не любят стрелять в своих.
Я опустил щит и ударил парня перед собой. Когда я начал работать на Королеву Воздуха и Тьмы, то стал посильнее обычного чародея. Или среднего чемпиона-штангиста, если на то пошло — и раздавать удары я умел. Кулак жёстко угодил парню в челюсть и я крикнул «БАМ!», когда сделал это.
Бандит качнулся и тряпичной куклой на подгибающихся ногах осел на пол. Следующему я засадил пяткой с воплем «ПЫЩ!». Я бил в темноте, наугад, куда-то примерно в брюхо. Его пистолет улетел неизвестно куда, в то время как самого парня приподняло и с задушенным воплем унесло на десять футов в стену. Я поморщился, так как не собирался бить туда, но осечки случаются у всех.
Я снова поднял щит и упал, в то время как плохие парни с дробовиками поняли, что рядом со мной больше нет ни одного из их приятелей и начали пальбу. Я доверился щиту и отвернул свое лицо от ослепительного душа зелено-золотых искр, появляющихся всякий раз, как картечь попадала в щит. Медный браслет на моем запястье нагрелся, и в этот момент я резко направил правую руку в сторону стоящей рядом с уборными группы громил и крикнул «Forzare[9]!»
Чистая телекинетическая сила ударила по трем головорезам. Одним из них был парень с улицы, который снова произвел на меня впечатление своей смекалкой, нырнув в сторону и избежав столкновения с энергетической волной. В то время как дробовики «простукивали» мой щит, он проскользнул к стойке вытащил автоматический пистолет, сжал его обеими руками, задержал дыхание и тщательно прицелился. Его палец лег на спусковой крючок лишь после того я оказался точно на мушке..
Отстой. Перефразируя Браста, неважно насколько турбо-заряжен чародей, кто-то с мозгами, отвагой и 45 калибром может серьезно осложнить чародею жизнь.
К счастью, я не сражался в одиночку.
Я рассчитывал что Уилл присоединится в нужный момент, и он не подвел меня. Две сотни фунтов серо-коричневого лесного волка (одетого в жилетку служебного пса) на спринтерской скорости ударили умника-громилу сбивая с ног, как шар кеглю. Вспышка белых клыков отправила пистолет в свободный полет.
Общее время, прошедшее с тех пор я вырубил свет? Может быть, три с половиной секунды.
Уилл бросился на парней, которых я врубил рядом с уборными, а я, повернувшись, обнаружил, что был прав насчет Тани. В этих играх она явный новичок. Ошеломленная неожиданным всплеском насилия, она сидела с застывшим выражением на лице.
Я кинулся в кабинку, где она сидела. Приблизившись максимально близко, я обхватил левой рукой ее шею достаточно сильно, чтобы прижать ее голову к моему телу, при этом держа браслет готовым к отражению стрельбы. В тот же момент умник-громила крикнул: «Прекратить огонь, прекратить огонь!»
Стрельба прекратилась. В клубе повисло резкое молчание дополненное острым запахом пороха.
На секунду я почувствовал нахлынувшее прохладное, сладкое ощущение. Я понял, что Таня засунула руку под мою рубашку и пробежала пальцами по моему животу.
Если кто-то говорил вам, что нет ничего особенного том, когда на тебе кормится вампир Белой Коллегии, то они лгут. Это экстази, и героин, и секс, и шоколад — все сразу и в одном. И это только прелюдия.
Поэтому я остановил ее, усилив свою хватку на ее шее до уровня «еще немного и сломаю». Таня негромко взвизгнула и отдернула свою руку подальше от моей кожи.
Я посмотрел в широкие глаза маленькой девочки и сказал — Держись, дорогая. Через секунду я заберу тебя домой.
— Ты не можешь! — сказала Таня.
Я нахмурился и раздраженно щелкнул ее по лбу указательным пальцем свободной руки.
— Да, ты действительно новичок, — сказал я, тяжело дыша. Пять секунд боя даже по окончанию заставляют сердце биться в учащенном темпе некоторое время. — Сколько тебе лет, ребенок?
— Мне двадцать, — сказала она, напряженно стиснув зубы, — и я НЕ ребенок.
— Двадцать. — сказал я. — Неудивительно, что Лара отправила с тобой няньку.
В этот момент комнату озарил зеленый химический свет. Я посмотрел на Умника Громилу, который только что зажег вытащенную из кармана светящуюся палочку Я кивнул ему головой, подождал мгновение, и сказал:
— Я Дрезден.
Он приподнялся с пола левой рукой, прижимая свою правую руку к телу. У него были длинные порезы, кровь казалась черной в зеленом свете. Он кивнул мне и сказал, с опаской:
— Райли.
Я повернулся ровно настолько чтобы немного прижать Таню. Она тихо взвизгнула.
— Ты видишь текущий расклад, Райли?
Он, морщась, изучил комнату.
— Да. Как хочешь сыграть?
— Убрать оружие, — сказал я. — Я, волк, девочка, и мисс Рэйт сейчас выйдем наружу. Никто за нами не идет. Как только мы окажемся на улице, я ее отпущу.
Он смотрел на меня, и я видел как в его голове крутились шестеренки. Мне это было не нужно. Парень был и без того слишком смышленым, чтобы дать ему время на придумывание чего-нибкдь.
— Вы, парни, только что устроили в мою честь двадцатиоднократный пушечный салют. К тому же, Райли, входная дверь в клуб снесена напрочь. — сказал я. — Время отклика полиции в этих краях составляет около четырех минут. Думаешь, сколько времени пройдет, пока кто-то не позвонит копам?
Райли поморщился.
— Дай мне свое слово.
— Обещаю. — сказал я.
— Хорошо, — сказал он. Он оглядел комнату и сказал — Отбой. Мы позволим им уйти.
— Чтоб тебя, Райли! — прорычала Таня.
Я прижал все еще неприятно горячий медный браслет к ее уху, и она ойкнула.
— Идемте, мисс Рейт, — сказал я.
Я встал, держа ее голову зажатой в моей руке. Она могла бы начать отбиваться. На короткое время вампиры Белой Коллегии могут стать невероятно сильными. Она не казалась приспособленной для физической борьбы, но я не стал рисковать. Я двигался осторожно, сохраняя баланс, готовый немедленно отреагировать, если она что-нибудь предпримет.
— Давай, милая, — сказал я маленькой девочке и протянул свободную руку к ней. — Я собираюсь забрать тебя домой.
Она встала и неохотно взяла меня за руку.
Уилл вылез из тени, и встал по другую сторону девочки, оскалив зубы. На волчьей морде это выражение было абсолютно ужасающим.
Дойдя до Райли, я спросил — Лара решила преподать здесь Тане урок?
— Что-то типа того. — сказал он. — Если ранишь ее, дела примут нежелательный для всех оборот.
— Понял. — сказал я. — Ты бы достал меня, не начни я жульничать.
— Ты не жульничал, ты просто не слишком напрягался. — последовал ответ. — В другой раз может быть.
— Надеюсь нет. — искренне сказал я.
И я вышел с зажатой в клинч вампиршей и маленькой девочкой, скрытой в защитных тенях волшебника и оборотня, в то время как солдаты Лара Рейт смотрели на нас.
* * *
— Ваша честь, — обратилась представительница присяжных к судье. Прервавшись, чтобы повернуться ко мне и попытаться испепелить меня взглядом, она продолжила. — После двух дней обсуждения, члены жюри не смогли прийти к единогласному вердикту по делу.
Одиноко сидящий за своим столом Лютер моргнул и выпрямился, широко раскрыв глаза.
У помощника окружного прокурора было примерно такое же выражение лица. Рядом с ним, напряженно смотря вперед, сидела Таня, чьи волосы были высоко зачесаны, чтобы не потревожить обожженное ухо.
Судья с усталым смирением смотрела на присяжных. Ее взгляд остановился на мне.
— Что? — Сказал я, сложив руки на груди. — Я ему поверил.
Она потерла глаза одной рукой и что-то пробормотала под нос. Я напряг слух, который, кстати, на порядок лучше чем у большинства людей, и думаю, услышал, как она шепчет что-то вроде «проклятые сверхъестественные придурки».
Она снова подняла глаза и заговорила привычно-официальным тоном.
— В таком случае, у меня нет выбора, кроме как аннулировать этот судебный процесс. Мистер Тремонт, офису прокурора необходимо уведомить меня собирается ли прокуратура продолжать ведение этого дела против ответчика.
Улыбаясь, я смотрел на Таню.
Если Белая Коллегия снова попытается начать дело, я смогу представить девочку (Марию) как свидетеля. На данный момент Мария была под охраной группы оборотней, что не даст ей снова «загадочно исчезнуть». И если вампиры продолжат напирать на Лютера, то мне ничего не стоит вытащить все их мерзкие делишки на свет. И если есть что-то, что Белая Коллегия ненавидит — так это выглядеть мерзко.
Таня на меня надулась и пробурчала что-то, удивленно моргающему Тремонту. После их короткой, но бурной дискуссий (разумеется шепотом), Тремонт повернулся к судье.
— Ваша честь. Штат хотел бы снять все обвинения.
— Серьезно? — спросила судья. Потом она закатила глаза и сказала — Ну, разумеется. Хорошо, люди, справедливость восторжествовала, суд удаляется.
Она вполсилы стукнула молоточком поднялась. В то время как она покидала зал заседаний, мы все встали и тоже отправились на выход.
Лютер сидел ошеломленный пока судебный пристав снимал с него наручники. Затем он был погребен под кучей-малой из негромко верещащих визжащих детей, к которым вскоре присоединилась присоединилась женщина со слезами на глазах. Я слышал, как он начинал смеяться, как он обнял их.
В мои глаза что-то попало, так что я поспешил уйти.
Снаружи, на парковке, кто-то подошел ко мне и дернул за рукав. Мне понадобилась секунда, чтобы узнать судью в ее гражданской одежде — простой паре брюк и белой рубашке.
— Дай угадаю, — сказала она. — Кто-то нашел девочку.
— Девочку о которой как-его-там говорил при даче показаний? — спросил я бесхитростно.
— И если бы девочка встала перед всеми и ответила на вопросы, это принесло бы немало неудобств тем, кто стоял за Блэком. Я права?
Почесав одни пальцем нос, я ответил: — Может быть.
Она фыркнула и повернулась, чтобы уйти.
— Юрист из тебя — хуже не придумаешь.
— Спасибо — ответил я.
Она остановилась и посмотрела на меня через плечо с легкой улыбкой.
— Пожалуйста.
Я еще немного пошатался вокруг, чтобы увидеть Лютера покидающим здание вместе со своей семьей. Свободным человеком.
Может быть, Уилл был прав.
Правосудие восторжествовало.
Ворот Аэронавта
(9 глав из 15-ти)
«Ворот аэронавта» — первая книга нового стимпанкового сериала Джима Батчера под названием «Пепельные шпили». Она битком набита воздушными кораблями, сумасшедшими чародеями, каперами, воинами-монахами и разумными кошками. Древнее зло было разбужено и весь мир погрузился в зловещий туман, наполненный ужасными созданиями.
С незапамятных времён Шпили укрывали человечество, возвышаясь на много миль над окутанной туманом поверхностью мира. В их залах аристократические дома поколениями правили, разрабатывая чудеса науки, содействуя торговым альянсам и создавая флоты воздушных кораблей, дабы хранить мир.
Капитан Гримм командует торговым судном «Хищник». Преданный Шпилю Альбион, он принял его сторону в холодной войне со Шпилем Аврора, нарушая линии снабжения противника атаками на их грузовые суда. Но когда «Хищник» оказался сильно повреждён в бою, надолго приземлив капитана и экипаж, Гримм получил предложение от Шпилеарха Альбиона — присоединиться к команде агентов с жизненно важной миссией в обмен на полное восстановление «Хищника» в его боевой славе.
И стоило Гримму взяться за эту опасную работёнку, как он узнаёт, что конфликт между Шпилями — всего лишь прелюдия к грядущему. Древний враг человечества, молчавший более десяти тысяч лет, зашевелился снова. И смерть следует за ним по пятам…
Шпиль Альбион, Хаббл Монинг, Дом Ланкастеров
— Гвендолин Маргарет Элизабет Ланкастер, — произнесла Мать твёрдым и настойчивым тоном, — немедленно прекрати нести эту чушь.
— Как хочешь, Мама, — рассеянно ответила Гвендолин. — Мы уже обсуждали этот вопрос множество раз.
Нахмурившись, она посмотрела на рукавицу на своей левой руке и чуть повернула запястье.
— Третий ремешок слишком тугой, Сара. Кристалл врезается мне в ладонь.
— Минуточку, мисс, — Сара наклонилась ближе к креплениям рукавицы, всматриваясь поверх оправы своих очков, затем сделала несколько быстрых, ловких поправок. — Так лучше?
Гвендолин повторила движение снова и улыбнулась.
— Отлично. Спасибо, Сара.
— Конечно, мисс, — ответила Сара. Она начала было улыбаться, но, глянув в сторону Матери, вернула своему лицу надлежащую кротость.
— Не было никого обсуждения, — заявила Мать, скрестив руки на груди. — Обсуждение предполагает обмен мнениями. Ты же, стоило мне только затронуть эту тему, просто делала вид, что меня нет в комнате.
Гвендолин повернулась с любезной улыбкой.
— Мама, мы можем повторить этот разговор ещё раз, но я не изменю своих намерений ни в малейшей степени. Я не собираюсь посещать Женскую Академию леди Хэдшо.
— Я буду более чем довольна, если ты поступишь в Академию Эфирной Инженерии вместе с…
— О! — высказалась Гвендолин, закатив глаза. — Я работаю с этими системами в испытательном цехе с тех пор, как научилась ходить, и я совершенно уверена, что рехнусь, если мне придётся терпеть два года вводных курсов.
Мать покачала головой.
— Гвендолин, ты же не собираешься…
— Довольно, — отрезала Гвендолин. — Я собираюсь вступить в Гвардию Шпилеарха. Я собираюсь принять присягу. Я собираюсь провести год на службе. — Она снова придирчиво посмотрела на своё отражение в длинном зеркале, слегка одёрнула юбки и поправила лацканы короткого жакета-болеро. — Согласись, ведь другие дочери благородных домов принимают присягу. Я не могу понять, почему ты так волнуешься.
— Другие дома — это не Ланкастеры, — возразила мать неожиданно холодным тоном. — Другие дома не управляют главным хабблом Совета. Другие дома не являются исполнителями самых ответственных обязанностей во всём Шпиле Альбион.
— Мама, — вздохнула Гвендолин. — Ты рассуждаешь так, будто люди, живущие на нижних уровнях шпиля, менее достойны. И кроме того, те огромные чаны и кристаллы не могут сами за собой присматривать.
— Ты ещё молода, — сказала Мать. — Ты плохо представляешь не только то, как много требуется этих кристаллов — и не только для Хаббл Монинг или для всего флота — но и то планирование и предвидение, какое должно уходить на производство одного кристалла на…
— На протяжении поколений, — перебила её Гвендолин. — Да, видимо я ещё недостаточно компетентна, чтобы тебя удовлетворить — и всё-таки уверяю тебя, что новое повторение этой конкретной толики педантизма вряд ли сможет исправить ситуацию, и, следовательно, лучшим решением для всех будет прервать попытку.
— Гвендолин, — строго сказала Мать, сощурив глаза. — Ты вернёшься в свои апартаменты в ближайшие десять секунд или, клянусь Богом на небесах, я тебя выпорю как следует.
Так. Теперь начались угрозы. Гвендолин с трудом подавила вспышку чисто детского страха, а затем приступ гораздо более разумного гнева, и заставила себя рассмотреть ситуацию и оглядеть комнату в спокойной и рациональной манере.
Резкая отповедь Матери так потрясла Сару, что та буквально застыла на месте. Горничная прекрасно знала, что такая вспышка эмоций со стороны одной из влиятельнейших леди Хаббла Монинг вовсе не предназначалась для глаз прислуги. Мать, в пылу гнева, тоже вела себя довольно безрассудно, учитывая, что Сара так и не осмелилась просто выйти из комнаты. Что же было делать бедной девушке?
— Сара, сказала Гвендолин, — по-моему, я слышала, как Повар жаловался, что спина всё ещё доставляет ему беспокойство. Я была бы признательна, если бы ты помогла ему сегодняшним утром. Надеюсь, тебя не слишком затруднит отнести Отцу завтрак, чтобы Повару не пришлось ходить по лестнице?
— Конечно, нет, Леди Гвендолин, — ответила Сара, приседая в быстром реверансе. Она послала Гвендолин молниеносную улыбку, в которой смешались благодарность и извинение, и со сдержанной поспешностью покинула комнату.
Гвендолин улыбалась, пока Сара не вышла из комнаты, затем повернулась к Матери и слегка нахмурилась:
— Это было не очень разумно с твоей стороны.
— Не делай попыток сменить тему, — сказала Мать. — Сейчас же сними эту нелепую рукавицу или будешь пенять на себя.
Гвендолин вскинула одну бровь:
— Ты ведь понимаешь, что я вооружена?
Тёмные глаза Матери сверкнули.
— Ты не посмеешь.
— Думаю, мне всё же не придётся этого делать, — ответила Гвендолин. — Но перспектива быть избитой привлекает меня даже меньше, чем перспектива прожить всю жизнь в этом тоскливом мавзолее или другом точно таком же. Полагаю, что хотя бы на службе я смогу найти для себя хоть что-то интересное.
Она вздёрнула подбородок, прищурилась и произнесла:
— Не испытывай меня, Мама.
— Невозможное дитя, — сказала Мать. — Взять её.
В тот же момент Гвендолин поняла, что гнев и угрозы Матери были притворными, поводом отвлечь её внимание, пока пара оруженосцев Дома тихо подойдут к ней сзади. Она быстро шагнула в сторону и ощутила сильную хватку на своей левой руке. Не отойди она — и второй человек в тот же момент ухватил бы её за правую руку, а тогда её возможности стали бы куда более ограничены.
Вместо этого она ухватила запястье нападавшего и крутанулась, вложив в это движение весь свой вес и заставив мужчину пошатнуться и ослабить захват. Она плавно продолжила движение, превратив его в бросок и перекинув оруженосца через бедро прямо под ноги напарнику. Первый сбил второго, но тот тут же попытался подняться. Гвендолин слегка приподняла юбки и пнула его по руке, на которую тот опирался. Тот упал на первого с удивлённым вскриком и одарил её сердитым взглядом.
— Я ужасно сожалею, — сказала Гвендолин. — Ничего личного.
После чего нанесла ему спокойный, резкий пинок по голове. Человек издал короткий стон и обмяк в ошеломлении.
— Истербрук! — резко позвала Мать.
Гвендолин отвернулась от двух поверженных мужчин как раз вовремя, чтобы заметить входящего в комнату Истербрука, капитана оруженосцев Дома Ланкастер. Это был худой, угрожающего вида человек, с морщинистой жёсткой кожей, какая бывает у аэронавтов и морпехов после многолетней работы под безжалостным солнцем. На нём были чёрные костюм и пальто, пошитые в стиле униформы флота, где он когда-то служил. На бедре у него висел короткий и тяжёлый флотский клинок, покрытый медью. И хотя мягкая кожа рукавицы на его левой руке была сильно потёрта, медный каркас вокруг предплечья и запястья сверкал не хуже, чем на более новой модели Гвендолин.
Мгновенно собравшись, Гвендолин немного оступила от оглушённых мужчин и подняла левую руку, выставляя в сторону Истербрука кристалл, закреплённый напротив ладони. Она прицелилась в седеющую голову капитана, поймав её между указательным и средним пальцем. Кристалл в её перчатке тут же ожил, повинуясь её мысленной команде. Он засиял холодным белым светом, исказившим все тени в комнате и заставившим её мать моргнуть и сощуриться от этого внезапного сияния.
— Доброе утро, капитан Истербрук, — спокойно произнесла Гвендолин. — Мне прекрасно известно, что ваш костюм обшит шёлком. Считаю своим долгом предупредить вас, что целюсь вам в голову. Прошу вас, не делайте ничего, что потребует от меня использовать свою подготовку таким трагическим и расточительным образом.
Истербрук поглядел на неё из-за стёкол своих затемнённых очков. Затем, очень медленно, поднял вверх правую руку, снимая их, и несколько раз моргнул от эфирного свечения наведённого на него оружия Гвендолин. Глаза его были жуткого золотисто-зеленоватого цвета, а их кошачьи зрачки сжались на свету до узких вертикальных щелей.
— Быстро, — отметил он.
Губы Гвендолин дрогнули в лёгкой улыбке:
— У меня был прекрасный учитель, сэр.
Истербрук ответил ей едва заметной ироничной улыбкой и слегка склонил голову, соглашаясь.
— И кто же в этом Шпиле согласился обучить вас Пути?
— Кузен Бенедикт, естественно, — ответила она.
— Ха, — сказал в ответ Истербрук. — То-то от него всё время пахло духами. Я-то думал, что у него роман.
Мать издала приглушенный звук отвращения, едва слышный за её плотно сжатыми губами.
— Я же ясно тебе запретила близко общаться с ним, Гвендолин.
— Да, Мама, вполне ясно, — согласилась Гвендолин. — Капитан, прошу вас, не были бы вы столь любезны сложить оружие.
Истербрук глядел на неё ещё мгновение, затем морщины в уголках его глаз проступили глубже. Он согласно кивнул и потянулся расстегнуть портупею, одной только правой рукой.
— Что ты делаешь? — грозно спросила Мать.
— Миледи, — вежливо ответил Истербрук. — В руках у мисс Гвен смертельное оружие, которое она вполне способна применить по назначению.
— Не станет она его применять, — возразила Мать. — Ни к тебе, ни к членам своей семьи.
Гвендолин охватила досада. Конечно, Мать была очень даже права. Это было бы немыслимо… но она вовсе не намеревалась прожить всю жизнь запертой в поместье Ланкастеров, покидая его пределы только для бесконечной череды бессмысленных и убийственно скучных балов, ужинов, концертов и походов в школу. Нельзя было позволять Матери обвинять её в блефе.
Поэтому она слегка повела рукой и высвободила сверкающую эфирную энергию кристалла.
Воздух внезапно прорезал воющий визг, мелькнула ослепляюще-яркая вспышка. Мгновением позже за ней последовал оглушающий рёв, похожий на гром, и мраморная статуя, стоявшая на столике прямо за спиной у Истербрука, взорвалась облаком пыли и разлетающихся осколков. Взрыв стих, но осколки падали и рикошетили по всей комнате ещё несколько секунд. Потом наступила тишина.
Побледневшая Мать стояла, разинув рот, наполовину покрытая толстым слоем мраморной пыли. Истербрук тоже был весь в пыли, но даже не двинулся с места, лицо его затыло.
— Капитан, — произнесла Гвендолин. — Не соблаговолите ли продолжить.
— Мисс, — ответил он, снова склоняя голову. Двигаясь очень медленно и держа левую руку совершенно неподвижно, он растегнул ремешки рукавицы и дал ей упасть на пол.
— Спасибо, капитан, — сказала Гвендолин. — Отойдите в сторону, пожалуйста.
Истербрук взглянул на Мать, развёл руки в тихом, беспомощном жесте и сделал несколько шагов в сторону от своего оружия.
— Нет, — резко сказала Мать. — Нет.
Она сделала три быстрых шага к невероятно дорогой двери апартаментов, сделанной из дерева, добытого в смертельно опасных, окутанных туманом лесах на поверхности, и обитой медью. Она повернула ключ, запирая дверь, и вытащила его. Затем вернулась на своё первоначальное место, гневно вздёрнув подбородок:
— Ты подчинишься моей воле, дитя.
— Честное слово, Мама, — сказала Гвендолин, — если так пойдёт и дальше, мы разоримся на ремонте.
Рукавица Гвендолин снова взвыла, и часть двери превратилась в груду щепок и погнутой меди. Оставшаяся часть сорвалась с медных петель и вылетела в коридор, перевернулась в воздухе и грохнулась на пол.
Гвендолин подняла руку так, чтобы кристалл оказался на уровне глаз, и размеренным шагом направилась к двери. Оруженосецы у неё за спиной застонали и начали шевелиться. Гвендолин облегчённо вздохнула. Она вовсе не хотела причинять им серьёзного вреда. Бенедикт говорил ей, что когда бьёшь в голову, никогда нельзя с уверенностью предсказать степень ущерба.
— Нет, — выдохнула Мать, когда она проходила мимо. — Гвендолин, нет. Ты не можешь. Ты не понимаешь всех ужасов, с которыми можешь столкнуться. — Дыхание её стало прерывистым, и…
Милостивые Создатели.
Мать плакала.
Гвендолин неуверенно остановилась.
— Гвендолин, — прошептала Мать. — Прошу тебя. Ты мой единственный ребёнок.
— Тогда кто же, как не я, сможет с честью представить Ланкастеров на Службе?
Гвендолин вгляделась в лицо матери. Катящиеся слёзы оставляли чистые дорожки на толстом слое пыли.
— Пожалуйста, не уходи, — прошептала Мать.
Гвендолин заколебалась. Да, у неё, конечно, были свои амбиции, как и свойственная всем Ланкстерам осторожность, но, как и у Матери, у неё было ещё и сердце. Слёзы… слёз она никак не ожидала. Она никогда не видела, чтобы её мать плакала, разве что один раз, от смеха.
Может, ей и нужно было… чуть более обдуманно поговорить с матерью о своём решении поступить на военную службу. Но времени на обсуждения больше не было. Запись в Гвардию началась уже этим утром.
Она заглянула матери в глаза и заговорила так мягко, как только могла. И плакать она не будет. Просто не будет. Как бы сильно ей этого не хотелось.
— Я очень тебя люблю, — тихо сказала она.
А затем Гвендолин Маргарет Элизабет Ланкастер вышла из комнаты, перешагнула через выбитую дверь и ушла из родного дома.
* * *
Леди Ланкастер со слезами на глазах смотрела, как уходит её дочь. Дождавшись, когда хлопнет большая входная дверь поместья, она повернулась к Истербруку.
— Ты в порядке, капитан?
— Пожалуй, немного ошеломлён, но в оставном — вполне, — отозвался он. — Парни?
Один из оруженосцев потянулся к своей щеке, вздрогнул и сказал:
— Леди Гвен — крепкий орешек.
— Вы не проявили должного уважения к сопернику, — с усмешкой сказал Истербрук. — Идите позавтракайте. Этим утром поработаем над бросками.
Весьма смущенные, они неуклюже двинулись к выходу, Истербрук проводил их взглядом, явно довольный собой. Затем взглянул на Леди Ланистер и моргнул:
— Миледи… вы плачете?
— Конечно, плачу, — надменно ответила она. — Ты это видел? Она выстояла против вас троих.
— Против нас четверых, — мягко поправил Истербрук.
— Со мной Гвендолин в этом смысле никогда не испытывала проблем, — сухо ответила леди Ланкастер.
Истербрук усмехнулся:
— И всё равно не понимаю, зачем вам было устраивать такую сцену.
— Потому что я знаю свою дочь, — сказала она. — И очень хорошо знаю, что единственный способ заставить её следовать выбранному пути — это запретить ей ему следовать.
— Она напоминает мне ещё кое о ком, кто очень стремился на Службу, миледи, — сказал Истербрук. — Ну-ка, поглядим…
— Я тогда была молода и своенравна, как тебе прекрасно известно. Но я уходила совсем не так.
— Действительно, — ответил Истербрук. — Насколько я помню, миледи, вы разнесли в щепки три двери, оказавшиеся на вашем пути, а не одну.
Леди Ланкастер смерила капитана взглядом и усмехнулась:
— Честное слово, Истербрук. Я уверена, что ты преувеличиваешь.
— И полдюжины статуй.
— Это были всего лишь безвкусные копии.
— И десятифутовый кусок каменной стены.
— Мама загородила собой дверь. Как ещё я могла выйти?
— Да, миледи, — серьёзно произнёс Истербрук. — Спасибо, что поправили. Теперь я вижу, что этот случай не идёт ни в какое сравнение.
— Так и думала, что ты всё правильно поймешь, — сказала она. — Ведь ты человек благоразумный.
— Да, миледи. Но… — Истербрук нахмурился. — Я понимаю, что вы хотели подтолкнуть её к Службе. Но не могу до конца понять, зачем.
Леди Ланкастер задумчиво оглядела его. Истербрук был преданным солдатом, бесценным помощником, другом и соратником на всю жизнь… но кошачьи глаза прирождённого воина лучше всего отмечали детали, находящиеся в непосредственной близости. Она не сомневалась, что Истербрук, если она попросит, может закрыть глаза и назвать точное положение любого предмета в комнате, который она назовёт. Но у него не будет ни малейшего представления о том, где они находились до недавнего обновления интерьера или куда их надо переставить теперь, когда центральная статуя разрушена. Прирождённый воин лучше всего умел обращаться с настоящим, тогда как она, как и все предыдущие поколения Ланкастеров, должны была беспокоиться о далёком прошлом… и ближайшем будущем.
— Обстановка между Шпилями неспокойная, скоро что-то произойдёт, — негромко произнесла она. — Появляются знаки и предзнаменования. Как минимум четыре флотских аэронавта сообщили о случаях появления Архангела, и готова поклясться — они не были пьяны и им это не приснилось. Шпиль Аврора отозвал своих послов со Шпиля Альбион, и между нашими флотами уже начались стычки. На нижних хабблах нарастает недовольство, и…
Истербрук наклонил голову в сторону:
— Миледи?
— Кристаллы… ведут себя странно.
Истербук в ответ скептически выгнул бровь.
Леди Ланкастер покачала головой:
— Я не знаю, как это объяснить. Но я работаю с ними с самого детства, и… с ними что-то не так.
Она вздохнула и повернулась к выбитой двери:
— Грядут тёмные времена, друг мой. Смута, которой мы не знали со времен разрушения мира. Моей дочери нужно увидеть это самой, узнать тех, кто будет этому противостоять, понять, что стоит на кону. У него на службе она сможет сделать это лучше, чем где бы то ни было ещё.
— Смута, — повторил Истербрук. — Кажется, леди Гвендолин уже умеет извлекать пользу из смуты.
Леди Ланкастер посмотрела на выбитую дверь и облако пыли, всё ещё кружащееся в воздухе после ухода её дочери.
— Да, — тихо сказала она. — Бог на Небесах, Архангелы, милостивые Строители, молю вас. Молю вас, храните моё дитя.
Торговый Корабль Альбиона «Хищник»
Капитан Гримм поднял увеличительное стекло с правой линзы своих тяжёлых защитных очков. Воздушный корабль Авроры виднелся размытым пятном среди густых облаков снизу, «Хищник» же парил высоко в аэросфере, укрытый ярким солнцем. В меццосфере, слое тяжёлых облаков и тумана прямо под ними, разыгрался шторм, но они бы ещё успели добраться до вражеского судна, прежде чем шторм начнёт повреждать его системы.
Приняв решение, Гримм кивнул:
— Поймаем поток. Боевая готовность. Выкатить орудия. Растянуть сети, переднюю, заднюю и боковые. Защитный экран на полную мощность. Взять курс на посудину Авроры.
— Боевая готовность! — рявкнул коммандер Криди, и корабельный колокол издал три быстрых удара, прозвеневших среди растущего гвалта. — Орудийным расчётам приготовиться! — Команда эхом отозвалась по всей длине «Хищника», в то время как орудийные расчёты мчались к своим турелям. Держать сети растянутыми со всех сторон!
Мужчины с обветренной кожей, в защитных очках и оставшихся со времён службы в воздушном флоте кожанках ухватились за мачты и такелаж дирижабля, крикнув затем: «так точно». Криди схватил конец переговорной трубы и позвал:
— Инженеры!
— Есть инженеры, — донёсся с жестяным звучанием ответ.
— Защитный экран на полную мощность, будьте так добры, мистер Джорнеман.
— Есть защитный экран на полную мощность. И скажите капитану, чтобы взорвал их к чертям, прежде чем они смогут задеть наш защитный экран. Шторм слишком близко. Застанет нас врасплох — обдерёт, как липку.
— Соблюдайте порядок, Господин ремесленник, — строго сказал Криди.
— Поддерживание всего в порядке — это именно то, чем я занимаюсь, идиот, — огрызнулся инженер. — Не учи меня, что делать, выскочка.
— Не обращай на него внимания, старпом, — едва слышно сказал Гримм. Выпад Джорнемана лишь заставил капитана улыбнуться, пусть и слегка. Эфирного инженера было бы сложно кем-то заменить, и тот прекрасно это знал.
Высокий парень в ответ нахмурился из-под своих защитных очков и скрестил руки на груди:
— Но он ведь должен подавать пример другим людям в отсеке, капитан.
Гримм пожал плечами:
— Не будет он подавать пример, коммандер. Из камня крови не выжмешь. — Он спокойно сложил руки за спиной. — Кроме того, возможно, он прав.
Криди резко взглянул на капитана:
— Сэр?
— Времени у нас будет впритык, — ответил капитан.
Криди впился взглядом в корабль Авроры и сглотнул. Это был один из кораблей класса «Кортез» — большое торговое судно, намного массивнее «Хищника», с тяжёлыми орудиями и более мощными щитами. Хотя корабли класса «Кортез» официально и были торговыми, а не военными судами, вооружены они были на славу и могли вместить целую роту морпехов. Гримм не сомневался, что именно этот корабль ответственен за недавние потери торгового флота Альбиона.
— Готовить абордажный отряд, сэр? — спросил Криди.
Гримм выгнул бровь:
— Мы смелые и отважные, коммандер, но не маньяки. Я оставлю это коммондору Руку и его друзьям из флота. «Хищник» — частное судно.
— Так точно, сэр, — ответил Криди. — Нам, наверно, лучше тут не задерживаться.
— Мы крепко ухватим их за сети, заставим опуститься, выбросим сигнальный буй, и пусть Рук с ними разбирается, — подтвердил Гримм. — Если ввяжемся в длительный бой, шторм может подобраться к нам и прорвать наши щиты.
— И их щиты тоже, — заметил Криди. Хорошие старпомы делали так во флоте — играли роль адвоката дьявола и критиковали планы капитана. Гримма же такая практика немного раздражала. Если бы он только не был в долгу у сестры Криди…
— Они сильно превосходят нас по вооружению, — ответил Гримм. — И корабль у них куда больше. Если мы беззащитными подставимся под удар «Кортезу», даже самый худший капитан в их флоте со свистом отправит нас поверхность.
Криди содрогнулся:
— Так точно, сэр.
Гримм похлопал парня по плечу и ободряюще улыбнулся:
— Успокойся. Когда флотское руководство так жёстко наказывает молодых офицеров, это делается с целью произвести впечатление… чтобы когда они вернутся к своим обязанностям во флоте, у них отпало всякое желание повторять собственные ошибки. Они собираются снова взять тебя на службу, иначе просто уволили бы. Они не станут запирать тебя на хаббле надолго. Подожди немного, и ты сможешь позабыть о «Хищнике», как о страшном сне, и снова надёжно укрыться за бронированным корпусом.
— Я ничего не имею против «Хищника», капитан, — с жаром возразил Криди. — Он просто… немного хрупче, чем я привык.
«Хотя он значительно менее хрупкий, чем ты думаешь» — мысленно заметил Гримм.
— Выше нос, старпом. Даже если мы не захватим этот корабль, а только повредим и оставим Руку, нам всё равно причитается отличный бонус, по сто крон на брата, как минимум.
Криди скривился:
— А Рук заграбастает премию в сотни тысяч крон. И купит для своего Дома ещё больше членов Совета.
Гримм прикрыл глаза и слегка вздёрнул подбородок, когда экипаж принялся разматывать почти прозрачную паутину эфирного шёлка. Он и не глядя знал, как изменится эфирная сеть, стоит ей наполниться энергией электричества, как зашевелится и расправится, становясь будто бы невесомой. Сеть уловила невидимые потоки эфирной энергии, проходящие через аэросферу, и полупрозрачные шёлковые нити, растянувшись на пару сотен футов вокруг корабля, словно огромная паутина, начали тянуть «Хищника» вперёд, используя мощь невидимых эфирных потоков, пронизывающих небо. Небольшое судёнышко быстро разгонялось. Поднялся ветер, холодный и сухой. Угрюмый шторм напомнил о себе отдалённым раскатом грома, прогремевшим в разреженном воздухе.
Мысль о том, что коммондор Гамильтон Рук получит ещё больше влияния в Шпиле, не слишком беспокоила Гримма. Его вообще по большей части не беспокоили все эти дрязги в Шпиле Альбион. Да пусть эти троглодиты в Шпилях спорят сколько угодно, если им это нравится. Пока у него есть «Хищник», ему больше ничего не нужно.
Кетл, матрос дежуривший у рычагов управления корабля в нескольких футах позади и выше Гримма и Криди, коротко свистнул. Гримм повернулся в его сторону и поднял бровь:
— Мистер Кетл?
Матрос взволнованно дёрнул подбородком в сторону надвигающегося шторма:
— Шкипер, возможно, нам стоит снижаться резче обычного. Гравитация поможет развить большую скорость, и если стычка пройдёт не очень хорошо, мы сможем пройти мимо них и укрыться в облаках.
— Не забывайся, аэронавт, — недовольно прикрикнул Криди. — Если у тебя есть предложение, можешь передать его капитану через меня. На флотском корабле существует определённый порядок.
— Старпом. Это не флотский корабль, — негромко сказал Гримм. — Это мой корабль. Дай подумать.
В предложении Кетла был свой резон. Дополнительная скорость от пикирования затруднит точную стрельбу, но корабль у них целый, и им не понадобится удивительно точно стрелять, чтобы неожиданной атакой вывести из строя вражеское судно… и они смогут приступить к делу чуть быстрее, отыграв немного времени у шторма. С целыми щитами шансы «Хищника» нравились ему гораздо больше.
Криди мог перенести шторм, даже не побледнев, но от взглядов капитана на флотские порядки начал слегка зеленеть. Но затем искоса взглянул на Кетла и отважно попытался продолжить выполнять свои обязанности, как он их видел.
— Резкое снижение кажется излишним, сэр. Вероятнее всего, они даже не поймут, что мы над ними, пока мы не откроем огонь.
— Мы забрались далеко от дома, старпом. Я бы предпочёл не полагаться на вероятности. — Гримм кивнул старому матросу: — Сделаем по-вашему, мистер Кетл. Передайте орудийному расчёту, чтобы скорректировали углы обстрела.
— Есть, сэр.
Гримм склонил голову набок, глядя на гуляющий по палубе сильный бриз.
— Мистер Криди, — сказал он. — будьте так добры, проследите, чтобы матросы поставили парус.
Криди застыл и удивлённо моргнул:
— Капитан?
Гримм не винил парня за такую реакцию. Нынче лишь немногие воздушные корабли всё ещё используют паруса. Воздушные винты на паровой тяге и новые винтовые турбины — вот излюбленные средства передвижения, если корабль оказывается вне аэросферы или застревает в каком-нибудь участке неба, где нет достаточно сильных эфирных потоков. Но и у парусов есть свои преимущества: для работы им не нужны массивные, тяжёлые паровые двигатели, и они — как минимум, по сравнению с паровыми двигателями — практически бесшумны.
Забавно, размышлял Гримм, как часто в жизни может пригодиться немного продуманной тишины.
— Пока что держите их зарифленными, — сказал Гримм. — Но пусть будут наготове.
— Есть, сэр, — отозвался Криди, с ещё меньшим энтузиазмом, чем прежде… но твёрдо передал все приказы.
После этого оставалось лишь ждать, когда «Хищник» займёт позицию для пикирования. Стандартное боевое снаряжение включало в себя страховочный пояс с несколькими крепёжными узлами. И при объявлении боевой тревоги все должны были прикрепить к себе по три страховочных троса, представлявших собой тяжёлые плетёные верёвки или кожаные ремни шести-девяти футов длиной, с зажимами на обоих концах. Гримм и Криди зацепили по паре тросов за поручни и кольца, установленные по всему кораблю именно для этой цели, и туго затянули.
Укрепив ремни, Гримм приостановился, чтобы расправить форму. Как капитан торгового судна Альбиона, он не был обязан её носить, но её заказал ему экипаж после первого особенно успешного рейса в качестве каперов. Она была идентична флотскому мундиру, только кожа выкрашена не в тёмно-синий с золотым, а в иссиня-чёрный с кроваво-красным. Концы обоих рукавов шинели украшали две широкие полосы капитана воздушного судна. Серебряные пуговицы в форме черепа на его вкус были немного слишком, но надо было признать, они придавали наряду этакий эффектный пиратский вид.
Последним, как и всегда, он застегнул ремешок своей форменной фуражки, надежно укрепив её на голове. Среди аэронавтов считалось очень плохой приметой, если капитан в пылу битвы потеряет свою фуражку, а Гримм повидал в своё время слишком много странных вещей, чтобы совсем не обращать внимания на приметы.
«Хищнику» потребовалось несколько мгновений, чтобы покрыть дистанцию между ним и судном «Авроры», и напряжение продолжало нарастать, словно густело в холодном воздухе, зримо проявляясь в напрягшихся спинах артиллеристов и аэронавтов. Поединок двух кораблей был самым разрушительным насилием, известных человеку, и все на «Хищнике» это знали.
Гримм играл свою роль, как и всегда. Мужчинам разрешалось быть нервными и пугливыми — это был единственный адекватный ответ на подобную ситуацию, в конце концов. Но страх был болезнью, которая может усилиться и распространиться, выводя из строя экипаж и провоцируя именно те несчастья, которых первоначально и боялись. Капитану не позволено такой роскоши, как страх. Его подчинённые должны были быть уверены — не просто предполагать, но быть абсолютно убеждёнными — что их капитан точно знает, что делать. Они должны были знать, что их капитан был непобедимым, непогрешимым, не знающим поражения. Эта уверенность, как и определённые знания, имеет решающее значение для членов экипажа — она позволяет им игнорировать собственный страх и сосредоточить все мысли на своих обязанностях, как во время обучения.
Люди, даже в пылу яростного воздушного боя работающие так же слаженно, как и на тренировке, абсолютно необходимы для победы. Такой экипаж обычно получает намного меньше урона, несёт меньше численных потерь… и Гримм скорее готов был сам выброситься за борт «Хищника», чем напрасно пролить хоть каплю крови своего экипажа. Поэтому он делал всё, что мог, чтобы они сражались так эффективно и яростно, как только могли.
То есть не делал ничего.
Гримм спокойно стоял на палубе, страховочные ремни расправлены и натянуты, руки сложены за спиной. И смотрел прямо вперёд, сохраняя абсолютно невозмутимый вид. Время от времени он чувствовал на себе взгляды и продолжал излучать надёжность, спокойствие и уверенность.
Криди попытался последовать примеру своего капитана, но выходило у него с переменным успехом. Он вцепился в один из поручней так крепко, что побелели костяшки, и дышал так тяжело, что раздувались ноздри.
— Старпом, — негромко произнёс Гримм, изгибая губы в улыбке. — Может, стоит надеть перчатки?
Криди скосил глаза на свои руки и тут же оторвал их от поручня, затем неловко выудил перчатки из карманов и натянул.
Гримм не мог его винить. Для молодого парня это будет первое сраженим на борту «Хищника», гражданского судна. Корабль был почти весь из дерева, не обшит листами латуни и без обитой медью стальной брони, которой могли похвастаться военные суда. Если вражеский огонь пробьёт его щит, каждое попадание будет причинять чудовищный ущерб как кораблю, так и экипажу… а удачный выстрел может даже уничтожить центральный кристалл, высвободив такую волну энергии, что она уничтожит все корабли и экипажи на много миль вокруг.
Страхи Криди были основаны на годах службы на военных судах Шпиля Альбион. Весь его опыт говорил ему, что он собирается ввязаться в битву, которая легко может закончиться взаимным уничтожением, и что Гримм шёл на ужасный риск.
Не вина старпома, что ему никогда раньше не доводилось идти в бой на «Хищнике».
Пришло время действовать. Корабль Гримма занял позицию где-то в миле над посудиной Авроры.
— Сигнальте начало манёвров! — крикнул Гримм.
Раздались резкие короткие удары судового колокола — последнее предупреждение экипажу закрепить страховочные ремни, прежде чем «Хищник» вступит в бой.
Губы Гримма растянулись в волчьей усмешке. Он натянул ремешок фуражки, готовясь к резкому снижению, и слегка кивнул через плечо.
— Мистер Кетл, — сказал он. — можете начинать своё пикирование.
ТКА «Хищник»
Гримм был готов и твёрдо стоял на ногах, когда Джорнеман обесточил подвес подъёмного кристалла и «Хищник» камнем рухнул вниз.
Атака в пикировании — манёвр для небольшого судна. Само по себе пикирование не может причинить серьёзного вреда, каков бы ни был размер судна, но резкое торможение в самом конце может оказать серьёзную нагрузку на шпангоуты. Корабли покрупнее, с их куда более тяжёлой бронёй, больше страдали от таких перегрузок, и чтобы замедлиться достаточно плавно и снизить степень деформации, большой корабль вынужден был терять столько высоты, что часто уже не мог быстро вернуться на уровень боя. По-настоящему эффективное боевое пикирование потребовало краткого и резкого торможения, и Гримм читал отчёты боевых кораблей и дредноутов, чьи попытки спикировать заканчивались тем, что их подъёмные кристаллы полностью вырывались из недр корабля при попытке слишком резко замедлить падение. Разумные капитаны редко пытались выполнить боевое пикирование на чём-то тяжелее легкого крейсера… но для «Хищника», относительно небольшого корабля размером с эсминец, этот опасный трюк был едва ли не основным принципом ведения боя.
Кетл крепко вцепился в рычаги управления, направляя корабль вниз и выравнивая траекторию с помощью маневровых крыльев, установленных на корпусе и в хвосте. Эфирная сеть всё ещё тянула корабль вперёд, но теперь он одновременно падал вниз, надвигаясь на корабль Авроры почти прямо против полуденного солнца.
Скорость росла, и палуба начала дёргаться и трястись. Шпангоуты протестующе стонали и гнулись, крен увеличивался. Только благодаря страховочным ремням Гримм оставался на месте, и он снова порадовался, что был мужчиной среднего роста — более рослый Криди пытался имитировать мужественную позу капитана, но его голова из-за качки пикирующего корабля моталась как попало.
Корабль Авроры приближался, становясь всё больше, а звук гнущихся шпангоутов «Хищника» становился всё громче и выше. Все корабли во время пикирования издавали свои собственные индивидуальные звуки, хотя никто не был уверен точно, почему. Гримм, будучи мичманом, служил на борту истребителя с названием «Спек». Он завывал, как проклятая душа, когда устремлялся на жертву. Другие корабли ревели, как огромные паровые сирены. Третьи издавали равномерный вибрирующий ритм, похожий на звук огромного барабана. Однажды Гримм был на борту лёгкого крейсера «Яростный», который, бросаясь в битву, буквально издавал ужасающее рычание.
Но его корабль превзошёл их всех.
Когда «Хищник» нёсся в бой, он пел.
Вой ветра и всё нарастающий скрип вдруг слились в единое гармоничное звучание. Такелаж, реи и мачты тоже ритмично задрожали и начали добавлять к музыке свои собственные нотки, гармонирующие друг с другом. По мере увеличения скорости, звучание всё усиливалось и крепло, пока не достигло крещендо чистой, жуткой, нечеловеской ярости.
Гримм чувствовал нарастающую вокруг него музыку, чувствовал, как корабль напрягается, яростно выполняя поставленную перед ним задачу, и его собственное сердце с бешеным ликованием мчалось вскачь в одном ритме с кораблём. Каждый канат, каждое пятно на палубах, каждая царапинка на кожаных сапогах аэронавтов предстали перед его глазами с необычной чёткостью. Он чувствовал, как корабль мчится вперед и вниз, чувствовал огибающий его воздушный поток, чувствовал нарастающий ужас экипажа. Кто-то из мужчин закричал — кто-то всегда начинает кричать — а потом весь экипаж присоединился к «Хищнику», сливаясь с кораблём в едином боевом крике. Корабль не подведёт их, Гримм знал это; он чувствовал это так же отчётливо, как ощущал солнечный свет на своём лице и порывы ветра в волосах.
И также он почувствовал мгновение, когда их скорость, курс и позиция были абсолютно идеальны.
— Сейчас! — прогремел он, резко вскидывая руку вверх.
Кетл вернул высотный дроссель с нуля обратно в нейтральное положение и что есть силы потянул за рулевые рычаги. Даже не видя, Гримм знал, что происходит: вот в машинном отсеке увидели индикатор дросселя, вот Джорнеман и его помощники снова подают питание с центрального кристалла в подъемный, и корабль внезапно застонал и начал замедляться.
И тут же крутанулся вокруг центральной оси, накренившись на левый бок и давая залп по аврорскому кораблю орудиями левого борта. Даже несмотря на затемнённые линзы защитных очков, вспышка от выстрела семи эфирных пушек заставила Гримма сощуриться и отвести взгляд, пока их заряды с рёвом неслись в сторону аврорцев.
Каждая пушка представляла собой лафет из латуни и меди вокруг плакированного медью стального ствола. Точно в центре ствола располагался ряд оружейных кристаллов, подвешенных на медных тросах, и при активации орудие вело себя почти так же, как обычная рукавица… только куда в большем масштабе. Затем к выбросу энергии добавлялась мощь орудийного кристалла, и результат был абсолютно разрушительным.
Заряды пушек при ударе производили огромный выброс энергии. Каждый выстрел одной из пушек «Хищника», если попадал точно в нужном месте, мог испепелить большую часть небронированного судна. Сейчас же семь таких орудий обратили свою ярость на аврорское судно, целясь в верхушки мачт, где вокруг были раскинуты эфирные сети. Гримм внимательно наблюдал за результатами первого залпа.
В теории лёгкие пушки «Хищника» могли эффективно стрелять на дистанции до двух миль. Но на практике требовались неподвижный корабль, неподвижная цель, опытные артиллеристы и приличная доля везения, чтобы поразить что-то на дистанции более полумили, возможно больше, в случае более тяжёлой носовой пушки — единственного среднекалиберного орудия «Хищника». К тому же лёгкие корабли спасались за счёт своей скорости и манёвренности, и в бою редко двигались неспешно. Такие хладнокровные перестрелки были для тяжёлых кораблей, чья броня могла выдержать несколько попаданий, а оружие в десять раз превосходило вооружение «Хищника».
Все артиллеристы Гримма были ветеранами воздушного флота, и он бы поставил на них против любого действующего отряда военного корабля. Хотя «Хищник» двигался быстро, его курс проходил всего в двухстах ярдах от цели, и орудийные расчёты точно знали угол, на котором Кетл будет держать корабль.
На такой дистанции кораблю не уклониться от бортового залпа. В полёте пушечный заряд едва ли можно разглядеть — он просто движется слишком быстро. Вспышка у орудия, проблеск светящейся кометы с хвостом искр, а затем сразу столкновение с целью, задержка едва уловима.
Ни один расчёт не промазал по цели.
Но ни один выстрел цели не достиг.
Вместо этого где-то в двадцати ярдах от вражеского судна мелькнули изумрудный вспышки — там, где пушечные заряды ударили в щит вражеского корабля.
Щит представлял собой энергетическое поле, генерируемое центральным кристаллом корабля. Когда пушечный заряд ударял в щит, тот вспыхивал неясным шарообразным облаком, будто подсвеченным молнией, и поглощал вражеский огонь, безопасно рассеивая его энергию, прежде чем он достигнет корабля. Щиты тянули энергию из корабельного ядра, сильно истощая её запас. И обычно суда просто так с поднятыми щитами не ходят.
Глаза Гримма расширились. Время, казалось, остановилось.
Выстрелы «Хищника» прорвались глубоко в щит противника, энергия зарядов прогрызла себе путь сквозь защитный экран почти до самого корпуса. Но они не нанесли никакого ущерба.
Щит аврорского корабля был поднят и надёжно защищал судно.
Следовательно, они видели приближение «Хищника».
Следовательно, они наблюдали за небом.
Следовательно, аврорцы хотели, чтобы их заметили, лениво сидя на неспешном потоке прямо над меццосферой и изображая идеальную мишень… и они будут наготове для ответного огня.
Прямо сейчас, пока эти мысли проносились в голове у Гримма, он видел, как с борта аврорского корабля взлетают сигнальные ракеты… как будто визжащего грохота выстреливающих пушек было недостаточно, чтобы привлечь внимание их союзников.
Криди издал яростный вопль. Очевидно, он пришел к тем же выводам, что и Гримм, и, видимо, считал, что это будет его предсмертный крик. В конце концов, ни один корабль размера «Хищника» и без брони не сможет выстоять под грузом ответного огня аврорцев.
И через мгновение аврорцы открыли ответный огонь.
Палуба почти побелела под вспышкой света, долетевшей до «Хищника» после залпа аврорских пушек. На каждом борту вражеского судна было по двенадцать лёгких пушек, против семи у «Хищника», и если по отдельности каждая была чуть менее мощной, в совокупности эта разница едва ли имела значение. Вражеский огонь высветил щит «Хищника» как облако тумана и стёр из виду так быстро, что его едва ли успели разглядеть.
Но щит выстоял, остановив большую часть вражеского огня не более чем в дюжине футов от корпуса и обдав корабль резким запахом озона.
Крик Криди оборвался шокированным задушенным звуком.
Гримм посмеётся над этим позже, если ему удастся пережить следующие несколько минут. Сейчас ему надо было закончить манёвр… а затем вырваться из ловушки.
— Кетл! — проорал он, одновременно размахивая руками. — Закончите пикирование и спрячьте нас в тумане!
— Есть, сэр! — ответил старый пилот, затем покрепче упёрся ногами и потянул за рулевые рычаги, сжимая зубы и напрягая шею от усилия.
«Хищник» снизился до аврорского судна и обогнул его с правой стороны. Поднырнув под него, Кетл снова сильно накренил корабль на левый борт, подставляя орудиям правого борта днище и нижний такелаж аврорского корабля.
И снова орудия «Хищника» яростно взревели, но на этот раз всё было несколько иначе. Лейтенант Хаммонд, командующий оружейных расчётов правого борта, заметил вражеский щит, и за несколько секунд между этим ошеломляющим открытием и предоставившимся его расчётам шансом отрыть огонь он внёс коррективы в стрельбу. Теперь орудия «Хищника» стреляли одно за другим, с короткими интервалами, и каждый выстрел приходился ровно по центру аврорского корабля.
Стрельба с короткими интервалами была проверенной временем тактикой пробиться сквозь корабельный щит, хотя для её исполнения требовалась уйма тренировок и недюжинное мастерство. Первый выстрел прорвал часть щита, создав в нём выемку. Второй попал точно в неё и проник ещё глубже, прорывая ещё часть щита. Потом то же самое сделал третий, и четвёртый, и так далее…
Шестой выстрел оставил на вражеском корпусе чёрные подпалины.
Седьмой взорвался почти точно посередине вражеского брюха.
Раздался рёв высвобождаемой энергии, полыхнула вспышка чертовски яркого света… И кусок корпуса шириной в добрые тридцать футов просто исчез, превратившись в облако сажи и смертоносных осколков, словно копья подкинутых вверх силой взрыва и врезавшихся ещё глубже в корабельное брюхо. Вокруг дыры вовсю полыхал огонь, пожирая уязвимые внутренности аврорского судна. Раздробленные нижние сетевые мачты отломились от корабля, только чтобы запутаться в собственном такелаже и в более мелких, почти незаметно мерцающих подфюзеляжных сетях. Внезапное торможение и резкое исчезновение нижних сетей нарушили движущий баланс корабля и изменили его центр тяжести, и он начал крениться на левый борт. Взрыв также разнёс в щепки одно из двух подфюзеляжных крыльев, заставив корабль качнулся и начать вилять.
Криди, Кетл, да и весь экипаж на палубе разразились яростными триумфальными криками. Хотя их удар по аврорском кораблю отнюдь не был смертельным, на какое-то время вражеское судно было серьёзно повреждено. Со своим превосходящим вооружением оно всё ещё представляло смертельную опасность, окровавленное, но невредимое за своими большей частью выстоявшими щитами. Но сейчас в поединке двух кораблей превосходство было на стороне «Хищника».
Гримм не следил за последовавшими побочными взрывами на другом корабле, когда мерцающие выбросы эфирной энергии нашли взрывоопасные кристаллы на борту аврорского судна — вероятно, в рукавицах из оружейного шкафа. Он уже снова опустил увеличительное стекло и напряжённо вглядывался в окружающее небо, ища тех, кому подавал сигнал аврорский корабль.
Второе судно поднялось из мглы меццосферы, плотные облака скатывались с его такелажа и рангоута, клубились и отступали с обшитых металлом бортов, оставляя бронированные бока блестеть на ярком солнце. Знамёна военного флота Шпиля Аврора дерзко развивались и на верхних, и на нижних мачтах: две синие полосы на белом фоне, а между синими полосами — пять алых звёзд. На носу корабля сверкала золотая надпись «АКА Айтаска».
Гримм смотрел на него и чувствовал, как в жилах стынет кровь. «Айтаска» была кораблём-легендой, чья боевая история насчитывала более пятисот лет, у аврорцев назначение на неё считалось прекрасной наградой для капитанов-ветеранов, гарантирующей быстрый путь к адмиральству. Гримм не помнил имя нынешнего командующего, но он должен быть у аврорцев одним из лучших.
Хуже того, «Айтаска» была линейным крейсером — судном, специально разработанным для того, чтобы настигать такие корабли, как «Хищник», и превращать их в облака пылающих щепок. Залпы всех пушек «Хищника» не заставят её даже вздрогнуть, а её собственное вооружение — численно превосходящие артиллерию Гримма раза в четыре и почти такое же мощное, как на линкоре — пробьёт щиты «Хищника» и уничтожит корабль и экипаж за один единственный запл. Хуже того, даже не сомневаясь в своей броне и щитах, «Айтаска» может держаться на расстоянии и стрелять с такой дистанции, на которой самому «Хищнику» ни за что её не достать. И что ещё хуже, военный корабль был оснащён несколькими бронированными энергетическими ядрами, и мог перевозить, развёртывать и использовать куда более длинные сети, чем у «Хищника», так что даже несмотря на огромную массу «Айтаски», Гримм мог и не оторваться от неё, прежде чем её пушки закончат эту гонку досрочно.
На их стороне была лишь слепая удача: боевой корабль аврорцев вышел из тумана почти в двух тысячах ярдов от них… хотя Гримм отметил для себя, что если бы «Хищник» спускался, используя стандартный угол атаки вместо более лихого пикирования, предложенного Кетлом, «Айтаска» оказалась бы всего в тысяче ярдов от их левого борта. Капитан «Айтаски», кто бы он ни был, расположил свой корабль удачно — в конце концов, каперский корабль Альбиона мог спикировать на торговый крейсер под любым углом, и капитан «Айтаски» не мог знать, откуда именно они атакуют. Но он переиграл Гримма и успешно предсказал его атаку. Это была та удача, которую хороший капитан создаёт для себя сам.
— Кетл! — рявкнул он. — Ныряем, быстро!
Рулевой удивлённо моргнул, услышав команду, но его рука незамедлительно метнулась к дросселю, и только потом он глянул мимо капитана, чтобы самому увидеть «Айтаску», разворачивающую на них свои губительные орудия.
Корабль снова начал стремительно снижаться, на этот раз без всякого предупреждения о манёврах, что застало многих врасплох. Раздались крики. Гримм видел, как лейтенант Хаммонд подлетел над палубой, удерживаемый единственным страховочным ремнём — чтобы успешно выполнить стрельбу с короткими интервалами, командиру артиллеристов пришлось носиться от одного орудийного расчёта к другому, быстро раздавая инструкции своим парням. Гримм возблагодарил Бога, что лейтенант, несмотря на спешку, не забывал зацепляться хотя бы одним ремнём.
На мгновение Гримму показалось, что ему удалось и вовсе избежать перестрелки с «Айтаской»… но затем, как раз когда «Хищник» достиг верхнего слоя тумана, «Айтаска» открыла огонь.
Судно Гримма было довольно маленькой мишенью, по корабельным меркам: «Хищник» по массе был едва ли больше эсминца. К тому же двигался он быстро и под косым углом. Учитывая, на какой дистанции находилась «Айтаска», потребуется чрезвычайно умелый или удачливый наводчик, чтобы попасть в цель, особенно с командой, чьи глаза привыкли к тусклому освещению туманов, теперь вынужденной действовать на ярком свету аэросферы.
Кто-то на «Айтаске» был очень умел. Или удачлив.
Выстрел тяжёлой пушки военного корабля прорвал дыру в щитах «Хищника» так же легко, как камень рвёт паутину. Снаряд взорвался на конце верхней кормовой мачты, и «Хищник» спасся лишь благодаря возобновлённому снижению под крутым углом. Взрыв с корнем вырвал все верхние мачты, кружево огня с жадностью пожирало верхние сети. Вниз полетели обломки дерева, и когда облако смертоносных осколков достигло орудийных расчётов правого борта, Гримм услышал крики экипажа. Один из обломков угодил в главный кристалл орудия номер три, и оно взорвалось бело-зелёной вспышкой, убив свой расчёт и оставив в боку корабля зияющую рану в добрые двадцать футов шириной. Аэронафт Эриксон из соседнего расчёта закричал, когда кусок палубы, к которому крепились его страховочные ремни, оторвался от «Хищника» и полетел вниз, утаскивая мужчину за собой. Крик ужаса был слышен лишь мгновение, а затем и человек, и крик исчезли во мгле — «Хищник» как раз опустился ещё ниже, и бурлящее море тумана полностью поглотило его.
— Манёвр уклонения! — скомандовал Гримм. Вдали продолжали визгливо реветь пушки «Айтаски», и он слышал голодное шипение снарядов, прошивающих мглу вокруг них и подсвечивающих её своим жутким сиянием. Удача помогла им пережить одно непрямое попадание. Сейчас мглу простреливали тридцать пушек, и Гримм знал, что вражеский корабль будет крениться на правый борт, помогая артиллеристам проследить примерную траекторию снижения «Хищника». Если тому наводчику, или одному из его товарищей, снова повезёт, «Хищник» уже не вернётся домой на Шпиль Альбион.
Стоило им скрыться в тумане, и Кетл принялся изо всех сил тянуть за управляющие рычаги, ведя корабль всё ниже в меццосферу по виляющей траектории. А Гримм всё ждал снаряда, который погубит его корабль и команду, с трудом заставляя себя дышать. Всё это время во мгле разносилась непокорная песнь «Хищника», звучание её менялось при каждой смене курса, и в результате корабль будто бы оставлял за собой волны глумливого смеха.
Гримм крепко сжал кулаки и стиснул зубы. Обычно ему нравилась эта особенность корабля, но иногда хотелось, чтобы «Хищник» мог думать, а не просто дразнить врага. Но с этим ничего нельзя было поделать. Гримму оставалось лишь надеяться, что туманы меццосферы приглушат и рассеят звуки, не дав артиллеристам «Айтаски» отследить их источник и с лёгкостью навестись на цель.
Он выждал так долго, как только посмел, почти минуту, а потом прокричал:
— Прекратить снижение!
Кетл подал сигнал инженерному отсеку, и их дикое снижение начало замедляться. Несколько размеренных вдохов спустя «Хищник» остановился, и все на палубе замерли в ожидании, пока Кетл пытался выровнять повреждённый корабль.
Через некоторое время Гримм медленно выдохнул и опустил голову. Затем потянулся и устало снял защитные очки. Влажный воздух, коснувшийся кожи вокруг глаз, казался холодным и вязким.
— Они не преследуют нас, — выдохнул Криди, опуская собственные защитные очки.
— Конечно, не преследуют. «Айтаска» для этого слишком огромная, — отозвался Гримм. Собственный голос показался ему хриплым и слабым. А шея и плечи были словно отлиты из латуни. — Такая громадина не сможет спикировать вслед за «Хищником». Кроме того, ни один аврорский капитан не стал бы пытаться преследовать нас в этом мраке, побоявшись выставить себя на посмешище. Когда один слепой человек гонится за другим, из этого вряд ли выйдет благородная погоня.
Криди фыркнул.
— Оцени ущерб, — спокойно сказал Гримм, отстёгивая ремни. — Убедись, что у доктора Бейджена есть всё, что нужно, чтобы позаботиться о раненых. И проведи перекличку. Я буду у себя в каюте.
Криди кивнул, медленно обводя взглядом корабль:
— Сэр?
Гримм помедлил на пути к каюте.
— Щиты этого корабля… на редкость мощные для судна такого размера.
Молодой офицер не стал спрашивать напрямую, но его невысказанный вопрос повис в воздухе. Гримм не любил увиливать от ответов, это только усложняло жизнь. Но хотя молодой офицер нравился ему как человек, выказать ему такое доверие он был не готов. Пока не готов. Поэтому хмуро взглянул на старпома и произнёс:
— Будьте добры, мистер Криди, присмотрите за кораблём.
Криди тут же подобрался и отдал честь чётко отработанным жестом:
— Да, сэр, капитан.
Гримм развернулся и поспешил скрыться в уединении своей каюты. Закрыв за собой дверь, он присел на койку. Битва была закончена.
К него затряслись ладони, потом руки, потом живот. Он прижался грудью к коленям и некоторое время тихо сидел, содрогаясь от ужаса и волнений, которые не позволял себе испытывать во время сражения.
В голове эхом отдавался крик Эриксона. А стоило прикрыть веки, и перед глазами повисло багровое пятно от умирающего орудия номер три, выжженное на сетчатке.
Дурак. Какой же дурак. Он вырывал огромные прибыли прямо из-под носа у торгового флота Авроры. Они неизбежно должны были заставить его ответить за это. Какой-то идиот, вероятно, счёл бы тот факт, что они послали за ним «Айтаску», большим комплиментом. Но этому идиоту не нужно было потом навещать семьи погибших, чтобы принести им свои соболезнования и выплатить компенсацию. Он знал, что принял правильные решения, исходя из известной ему в то время информации, но это не отменяло того, что из-за этих решений некоторые из его людей теперь мертвы.
Мертвы потому, что он отдал им приказ, а они подчинились. Они знали, на что идут, ведь все до единого прошли через службу во флоте. И всё могло выйти куда хуже, чем вышло… но это послужит слабым утешением для только что овдовевших женщин на Шпиле.
Он сидел и дрожал, и горевал, и обещал теням погибших мужчин не повторять своих ошибок дважды.
Ведь он был капитаном.
К тому времени, когда Криди пришёл доложить об ущербе, Гримм уже взял себя в руки.
— Капитан, — почтительно обратился к нему Криди, — мне кажется, что дома вас незаслуженно недооценивают.
— Неужели?
— Да, сэр, — ответил Криди, в его тоне слышалось едва сдерживаемое восхищение. — Я имею в виду, что аврорцы отрядили целую «Айтаску», чтобы загнать в ловушку одинокого капера… если задуматься, это даже своего рода комплимент, сэр.
Гримм вздохнул.
— Капитан Кастильо у них один из лучших, — продолжал Криди. — Его атака была почти идеальной, но вы буквально проскользнули у него сквозь пальцы. Будь вы капитаном во Флоте, вас бы представили к награде за…
Криди залился краской и смолк.
— Увольнение из Флота — не самое худшее, что может случиться с человеком, старпом, — спокойно сказал Гримм. — Потери, затем оценка ущерба. Насколько всё плохо?
— Достаточно, — ответил Криди. — Пятеро убитых, шестеро раненых — в основном, осколкам, да ещё контузия у аэронафта в инженерном отсеке, который слишком рано отцепил второй ремень.
Гримм кивнул:
— Корабль?
— Надфюзеляжные мачты вырваны с корнем. Для их замены придётся вернуться на верфь. Такелаж пришлось срезать и сбросить, мы потеряли большую часть верхних сетей. Ещё пробоина на батарейной палубе, на месте орудия номер три — починить также можно лишь на верфи. И мы лишились двух тросов подвеса.
Гримм медленно втянул в себя воздух. Подвес был центральным элементом корабля. Располагаясь вокруг главного подъёмного кристалла, он держал на себе вес всего судна, распределяя его по тросам. Всего их было восемь, и каждые два могли выдержать весь корабль… но чем больше тросов выведено из строя, тем больше вероятность, что оставшиеся тоже лопнут — особенно при выполнении высокоскоростных манёвров. Случайная потеря троса была предусмотрена конструкцией, но всегда воспринималась серьёзно.
— Но, думаю, самое лучшее-то ты приберёг на десерт, — сказал Гримм.
Криди поморщился:
— Главный инженер Джорнеман говорит, что в главном подъемном кристалле есть трещины.
Гримм удержал на языке грязное ругательство и прикрыл глаза:
— Это тот второй нырок, слишком быстро после первого.
— Он тоже так считает, сэр. Он снял часть нагрузки с подъемного кристалла и перераспределил её на балансировочные, чтобы покрыть недостаток подъемной силы и удержать нас на плаву.
Гримм дёрнул уголком рта и открыл глаза. Не видать ему денег за захваченное судно, да и премии за эту вылазку тоже не видать. Балансировочные кристаллы, помогавшие регулировать положение корабля, стоили недёшево. Использование для подъема корабля непременно повредит их, но их замена ещё вписывалась в рамки обычных операционных расходов. А вот большие кристаллы, достаточно мощные, чтобы выдержать корабль — это совсем другая история… Их было намного сложнее достать, да и цены на них кусались куда сильнее. Дороже обошёлся бы только центральный ударный кристалл, если конечно вообще удалось бы его найти.
Где же он достанет деньги?
— Понятно, — сказал Гримм. — Полагаю, нам просто придётся его заменить. Возможно, флот замолвит за нас словечко перед Ланкастерами.
Криди улыбнулся ему, но улыбке этой недоставало искренности.
— Да, сэр.
— Ну что ж, — произнёс Гримм. — Кажется, нам пора возвращаться домой. Немного раньше, чем мы планировали, но это не страшно.
— Взять курс на Шпиль Альбион, сэр?
— Мы в тумане, старпом, — ответил Гримм. — Нам не определить своих кооординат, пока не поднимемся назад в открытое небо. Где нас, без сомнения, выслеживает «Айтаска».
Двери каюты достиг низкий, стонущий звук. Он становился всё выше и выше, за несколько секунд исказившись до противного свиста, а затем стих.
Криди глянул за дверь и облизнул губы:
— Сэр, это?..
— Туманник, — тихо ответил Гримм. — Да.
— Кхм. Разве он не опасен для корабля, сэр?
— Проглотит нас целиком — согласился Гримм. — Но в это время года они обычно не агрессивны.
— Обычно?
Гримм пожал плечами:
— Если уж он решит нас сожрать, нам его не остановить, старпом. Наши пушечки лишь разозлят его.
— Эти твари такие большие?
Гримм невольно улыбнулся:
— Да, такие. — Он медленно вдохнул и выдохнул: — И их приманивают работающие сети.
Криди снова выглянул за дверь:
— Возможно, нам стоит снять питание с сетей и свернуть их, сэр?
— Очень мудрая мысль, старпом, — ответил Гримм. — Хотя полагаю, что Джорнеман отключил питание с сетей через секунду после того, как закончил нырок. Расправьте паруса. Эту ночь мы будем идти по ветру, а завтра попробуем подняться наверх, отчаянно надеясь, что «Айтаска» не будет нас там поджидать.
Криди кивнул. По каюте снова разнёсся странный, протяжный рёв туманника.
— Сэр? А с этим мы что будет делать?
— Единственное, что нам остаётся, старпом. Мы будет вести себя очень, очень тихо. — Он кивком разрешил Криди удалиться и приказал: — Поднять паруса. Чем скорее мы начнём двигаться, тем скорее вернёмся на Шпиль Альбион.
Шпиль Альбион, Хаббл Монинг, Дом Ланкастеров, Чанная Тэгвиннов
Бриджет сидела в полумраке хранилища чанной, в дальнем тёмном углу, где раньше стоял старый треснутый чан. Она забилась спиной в самый угол, прижав колени к груди и обхватив их руками. Конечно, ей было холодно. В этом зале всегда холодно. Но заметила она это лишь когда об этом задумалась: она провела в этой комнате слишком большую часть своей жизни, чтобы по-прежнему испытывать дискомфорт.
— Бриджет? — позвал глубокий голос её отца от входа в зал. — Бриджет, ты снова здесь? Уже пора.
Бриджет покрепче обхватила колени и вжалась ещё глубже в угол. Многочисленные ряды чанов рассеивали его голос, разбивая на множество скачущих по комнате отголосков. Она прислонила голову к холодной, успокаивающей поверхности стены из пепельного камня и прикрыла глаза.
Это был её дом.
Она не хотела покидать свой дом.
Голос отца, мягкий и глубокий, снова обратился к ней:
— Побудь здесь ещё пару минут, дочка. А потом, пожалуйста, выходи.
Она не ответила. До неё донёсся мягкий вздох. Затем дверь закрылась, оставив её в компании тихо булькающих чанов и слабого свечения нескольких подержанных осветительных кристаллов.
Это было нечестно. Она была абсолютно счастлива, занимаясь тем, чем занималась с самого раннего детства. Это была хорошая и нужная работа. В конце концов, чаны её отца снабжали отменным мясом весь Хаббл Монинг. И если за ними никто не будет смотреть, люди будут голодать. Ну или им придётся есть мясо похуже, предположила она. Лично она гордилась своим мастерством. И предпочла бы голодать — даже умереть от голода, если потребуется — чем есть эту нелепую резиновую требуху из Чанной Кэмденов.
Это было просто смешно. Её семья не принадлежала к Высшим Домам, если только чисто технически. Ради всего всятого, да они с отцом были последними в роду Тэгвиннов, и не то, чтобы они перевелись, каждую неделю покупая новый наряд из эфирного шёлка. Или покупая вообще. Они жили не лучше других в Хаббле Монинг. Она не просила рождаться в роду какого-то кровожадного выскочки-адмирала, и не важно, какую почетную роль он сыграл в истории Шпиля Альбион. Это не дало им с отцом каких-либо привелегий, которыми бы они особенно наслаждались.
Чего ради она должна следовать этой замшелой традиции обязательства?
В ней вспыхнул огонёк возмущения, и она попыталась раздуть его до чего-то большего, более решительного, но он съёжился и угас, оставив после себя чувство… беспомощности.
Она могда использовать разные отговорки. Но сама прекрасно знала настоящую причину своего нежелания проводить год на службе у Шпилеарха.
Она боялась.
Послышался шелест, потом глухой звук удара, и, подняв глаза, она увидела, как один из самых любимых её людей мягко соскочил с верхушки соседнего чана, тихо приземлился всего в нескольких футах от неё и сел, уставившись на неё большими зелёными глазами.
— Доброе утро, Роул, — сказала она. Собственый голос показался её каким-то слабым и писклявым, особенно по сравнению с басовитым рокотом её отца.
Тёмно-рыжий кот приветственно заурчал и неспешно направился к ней. Без всякой преамбулы он влез ей на колени, лениво и надменно развернулся вокруг своей оси и улёгся, всё ещё гортанно урча.
Бриджет улыбнулась и принялась нежно почёсывать Роула за ушами. Его урчание усилилось, а глаза сузились до зелёных щелочек.
— Я не хочу уезжать, — сказала она. — Это нечестно. И я даже не смогу никому ничем реально помочь. Кроме чанной я ничего не умею.
Роул продолжил урчать.
— У нас даже нет ни рукавицы, ни меча, если конечно не считать старых ножей для нарезки мяса. И денег, чтобы купить их, у нас тоже нет. Но даже если бы купили, у меня нет ни малейшего понятия, как ими пользоваться. Так что же я буду делать в Гвардии Шпилеарха?
Роул, всё ещё балдеющий от почесывания за ушами, потянулся и перевернулся на спину. Когда она немедленно не принялась за работу, он мягко шлёпнул её лапой по руке, и она начала почёсывать ему грудку и живот. А он бессовестно развалился на её коленях, наслаждаясь вниманием.
— Но… ты же знаешь отца. Он весь такой… такой правильный, когда дело касается обязательств. Если уж даёт слово, то всегда его держит. Если уж берётся за дело, ему недостаточно просто сделать его. Ему надо сделать его лучше всех. Или хотя бы стремиться к этому. Он свой год отслужил. И говорит, что мне тоже важно отслужить. — Она вздохнула. — Но это же целый год. Я не увижу его целый год. И… и соседей, и людей из нашего коридора. И… и чаны, и магазин, и… — Бриджет опустила голову, чувствуя, как лицо искажается в гримасе чистого горя. Она подхватила Роула на руки и прижала к груди, слегка раскачиваясь вперёд-назад.
Через несколько мгновений кот промурчал:
— Мышонок, ты мнёшь мой мех.
Бриджет виновато дёрнулась и выпрямилась, ослабляя объятья.
— Ой, прости пожалуйста.
Кот развернулся так, чтобы заглянуть ей в глаза, и несколько секунд, казалось, обдумывал это. Затем кивнул и произнёс:
— Прощаю.
— Спасибо, — сказала Бриджет.
— Пожалуйста. — Кот несколько раз помахал туда-сюда своим толстым хвостом и поинтересовался: — Хозяин Слова хочет, чтобы ты покинула его территорию?
— Не то чтобы он хочет, чтобы я уехала, — ответила Бриджет. — Скорее он думает, что для меня важно это сделать.
Роул наклонил голову вбок:
— Тогда это долг.
— Именно так он и считает, — согласилась Бриджет.
— Тогда что тут думать, — ответил кот. — У тебя есть долг перед родителем. У него есть долг перед его правителем. Если он согласился одолжить одного из своих воинов своему правителю, воин должен отправить на службу.
— Но я не его воин, — возразила Бриджет.
Кот несколько мгновений глядел на неё, потом наклонил голову и потёрся своей усатой мордочкой об её лицо:
— Войны бывают разные, Мышонок.
— И что это должно значить? — спросила она.
— То, что ты молода, — сказал кот. — И не так мудра, как те, кто старше. Я мудрее тебя, и я говорю, что ты должна отправиться на службу. Это же очевидно. Тебе стоит довериться тому, у кого благоразумия побольше, чем у тебя.
— Ты не старше меня, — возразила она.
— Я — кот, — самодовольно сказал Роул, — а это значит, что я лучше использую своё время.
— Ох, ты невозможен! — ответила Бриджет.
— Да. Кот. — Роул встал и плавно спустился на пол, затем повернулся у ней, обернув хвост вокруг лап: — Почему ты хочешь обесчестить и унизить Хозяина Слова? Собираешься сменить ему имя?
— Нет, конечно же, нет, — сказала Бриджет. — Но я просто… Я не такая, как он.
— Верно, — ответил Роул. — Для этого нужно повзрослеть.
— Я не ребёнок! — возмутилась она.
Кот вдумчиво огляделся вокруг, затем снова повернулся к ней:
— Вместо того, чтобы исполнять свой долг, ты прячешься в самом тёмном углу самой тёмной комнаты твоего дома. Очень мудро. Очень по-взрослому.
Бриджет метнула в него сердитый взгляд и скрестила руки на груди… но промолчала. Она ведёт себя как ребенок. Роул прав. Впрочем, как и обычно, но обязательно ему быть таким раздражающе правым?
— Ты боишься, — сказал Роул. — Ты боишься покинуть знакомую территорию.
Бриджет почувствовала, как на глаза снова наворачиваются слёзы. Она кивнула.
— Почему? — спросил Роул. — Чего тут бояться?
— Я не знаю, — прошептала она.
Роул просто сидел, его зелёные глаза будто видели её насквозь.
Бриджет прикусила губу. Затем очень тихо произнесла:
— Я не хочу быть одна.
— Вот как, — ответил Роул.
Кот повернулся и растворился в густых тенях комнаты, а она почувствовала себя ещё более маленькой, замёрзшей и одинокой, чем раньше.
Бриджет вытерла глаза рукавом и попыталась проглотить застрявший в горле комок. Потом встала и на пару минут приложила ладонь к холодному камню, пытаясь сосредоточиться на знакомом ощущении, пронизывающем её, наполняющем её силой. Роул был прав — в своей самодовольной манере, но прав. У её семьи был долг. И хотя от Дома Тэгвинн осталось не так уж много, это всё ещё был достойный Дом. После всего, что сделал для неё отец, после всей той любви, которой от окружил её после смерти матери, она не могла теперь опозорить его… даже если никто кроме него не посчитает это позором.
Это всего лишь год. Всего лишь… долгий… полный неизвестности… и одиночества… пугающий год.
Она медленно подошла к двери.
Когда отец открыл её, она взглянула на него. Франклин Тэгвинн был просто огромный мужчина, его плечи занимали почти весь дверной проём. А руки были толще, чем ноги многих мужчин, каменые мускулы отлого поднимались к шее, больше похожей на колонну. На нём был белый передник, с ремня свисали его разделочные ножи чанщика.
Она попыталась выдавить из себя улыбку. Он это заслужил.
Его ответная улыбка была усталой, Бриджет знала, ей не удалось его одурачить. Он ничего не сказал. А просто притянул к себе и мягко обнял. Она обхватила его руками, такого твердого и тёплого, и прижалась к нему.
— Вот это моя храбрая девочка, — тихо сказал он. — Моя Бриджет. Твоя мать гордилась бы тобой.
— Я не храбрая, — возразила она. — Мне так страшно.
— Знаю.
— Я же там совсем никого не знаю, — пожаловалась она.
— Уверяю тебя, ты очень быстро заведёшь друзей. Я вот завёл.
Она устало вздохнула:
— Ну да, ведь у меня уже куча друзей из Домов.
— Бриджет, — мягко упрекнул он. — Ты же сама знаешь, что никогда по-настоящему не старалась их завести.
— Конечно нет. Ведь они все напыщенные, испорченные и эгоистичные засранцы.
Его смешок отдавался низким рокотом напротив её щеки.
— Да. Я знаю, что они кажутся тебе такими. Но в детстве на тебе лежало гораздо больше ответственности, чем у большинства других детей… особенно детей из Домов. Тебе пришлось быстро повзрослеть… — Он прижался щекой к её волосам. — Даже не верится. Семнадцать лет пролетели так быстро.
— Папочка, — прошептала она.
— Я знаю, что тебе не очень нравились другие дети из Домов, но они не все так уж плохи. И большиство повзрослеет. Со временем. Вот увидишь. — Он отодвинул её на расстояние вытянутой руки. — Мне нужно с тобой кое о чём поговорить. Ещё одно дело, о котором я должен тебя попросить.
Она кивнула:
— Конечно, Отец.
Он улыбнулся, и на мгновенье с любовью положил огромную руку ей на макушку. Затем произнёс:
— Мне нужно, чтобы ты для меня кое за кем приглядела.
Она наклонила голову вбок и моргнула:
— Что, прости?
Позади отца в комнату неторопливо вошли два кота. Первый — очень крупный серый самец, его мускулистую грудь покрывало множество шрамов, контрастируя с гладкостью остального меха, уши были подраны. Второй же был Роул. Рыжий кот сел позади и немного сбоку от серого, усы его дрожали от веселья.
Отец заговорил со всей серьёзностью:
— Вожак клана Мол решил, что Шпилеарху пора официально признать его род жителями Хаббла Монинг, что, по его мнению, несомненно означает, что его род ничем не отличается от других Высших Домов. В этой связи он признаёт своё обязательство отправить члена своей семьи на службу Шпилеарху. Я предложил тебя на роль проводника для Роула, чтобы помочь ему познать стезю воина Шпилеарха.
Бриджет в замешательстве моргнула, а затем почувствовала, как её лицо расплывается в широченной улыбке:
— Погоди… это значит… это значит, что Роул едет со мной?
— Нет, — самодовольно ответил Роул. — Это ты едешь со мной. Ведь так это гораздо важнее.
Вожак Мол кинул на Роула несколько неодобрительный взгляд. Но более молодой кот лишь медленно моргнул, и на взгляд Бриджет он выглядел до невозможности самодовольным.
— Это важный долг, — продолжал отец, в глазах его плясали искорки смеха. — И я знаю, что для тебя это будет жертвой. Но ты готова пойти на это, ради добрых отношений Дома Тэгвинн с правителем и его кланом?
Бриджет повернулась к Роулу и вытянула руки. Рыжий кот вальяжно подошёл ближе и запрыгнул на них, снова потёрся щекой об её лицо и устроился поудобней. Его мягкость была её любимым одеялом, его урчание было таким же родным, как одна из колыбельных матери, которые она едва помнила.
— Ну что ж, — сказала Бриджет, зарывшись щекой в мех Роула. — Если это ради Дома Тэгвинн, тогда это мой священный долг. Я справлюсь.
Шпиль Альбион, Хаббл Монинг
Следующие две недели стали для Гвен настоящим кошмаром.
— Я правда не понимаю, для чего всё это нужно, — пропыхтела она.
Её ноги болели. Ступни болели. Грудь была словно в огне. Она видела мало смысла от всей этой беготни взад-вперёд по поместью Шпилеарха, но каждый день обучения они занимались этим всё дольше и дольше.
— Это полезно, — отозвался кузен Бенедикт. Это был высокий, стройный молодой человек, меньше чем на два года старше самой Гвен, с мягкими и густыми короткими рыжеватыми волосами. На нём была такая же тренировочная форма, что и на Гвен, но он бежал рядом с ней легко, без всякого видимого усилия.
В голосе его тоже не чувствовалось напряжения. Вообще никакого. Испорченный, совершенно отвратительный увалень с кошачьими глазами.
— Тебе-то хорошо, — выдохнула Гвен. — Ведь тебе всё это не впервой.
— Да, наловчился за последние два года, — согласился Бенедикт.
— И ты не носить этой дурацкой одежды.
— На мне точно такая же одежда, — возразил Бенедикт.
— Да, но ты к ней уже привык. Эти ужасные штаны, и как ты можешь в них бегать?
— Куда лучше, чем если бы был в юбке, уверяю тебя, — ответил он. — Я думал, ты любишь бегать, Гвен. Лично я уже привык, меня это даже бодрит.
— Бодрит? — выплюнула Гвен. — Бенедикт Майкл Сореллин-Ланкастер, ты можешь самолично поцеловать меня в….
— Как пожелаешь, сестричка, — улыбаясь сказал Бенедикт. — Должен сказать, у тебя получается довольно неплохо.
Гвен, всё продолжавшая заставлять себя двигаться вперёд, поняла, что у неё не хватит сил оценить этот комплимент с должной степенью подозрительности:
— Что?
Высокий молодой человек усмехнулся:
— Первые несколько дней у тебя вообще почти не было сил жаловаться. И только послушай себя теперь. Да у тебя же рот не закрывается с самого начала пробежки.
Гвен глянула волком на своего старшего кузена и издала бессвязное рычание. На большее её не хватило, а группа тренирующихся гвардейцев уже заворачивала за угол, им оставалось преодолеть лишь последний отрезок вдоль стены внутреннего двора. Пока они бежали, люди на рынке провожали их взглядом… Гвен и сама много раз видела такую тренировку Гвардии. Она знала, что вступив в Гвардию, ей и самой придётся пройти через это, но никто не предупреждал ей, что это будет так… изматывающе.
— Рота! — проревел седовласый капитан Кавалло, когда они достигли конечной точки. — Стой! Разойдись.
Гвардейцы, облачённые в серую форму, недружно остановились. Хотя изначально новобранцы и были выстроены в плотный строй по четыре в ряд, долго это не продлилось, и отряд, что упал на пол из перельного камня, сделал это беспорядочной пыхтящей толпой. Одинаковые мешковатые солдатские куртки и брюки, в которых они бежали, были также одинаково пропитаны потом.
Опытные солдаты плавно остановились, даже не запыхавшись, и стояли, с усмешкой глядя на новобранцев или тихо переговариваясь между собой. Гвен не нравилось, когда все на неё пялятся, но крепкий блондин Реджинальд Астор раздражал её больше всех остальных. Он возомнил невесть что о своей внешности и был жутко самонадеян, и теперь заимел привычку пялиться на неё, когда она была вся взъерошеная и пропотевшая, а форма липла к её телу самым неподобающим образом. Она хмуро подняла взгляд и обнаружила Реджинальда, разглядывающего её с нахальной улыбочкой на лице.
Она злобно зыркнула на него и сказала Бенедикту:
— Я так понимаю, ты не упоминал Реджи, насколько мне неприятны его взгляды.
Бенедикт лишь улыбнулся:
— Это ничего бы не изменило, он только будет знать об этом наверняка.
— Да уж, напрасные хлопоты, — пробормотала Гвен. — Как будто нам и без этого не хватает напрасных хлопот.
— Тогда не хочет ли моя маленькая кузина, чтобы постоял за неё? — предложил Бенедикт.
Гвен на мгновение нахмурилась. Предложение Бенедикта было заманчивым, хотя и не должно было быть таковым. Обычно она сама без всяких проблем могла подловить ухмыляющегося наглеца и надрать ему уши. Но по какой-то причине, позволить кузену сделать это за неё казалось… проще.
Возможно, это всё усталость от бега и занятий в классе. Кавалло каждый день по несколько часов читал новобранцам лекции про разные хабблы, их законы и взаимоотношения… и хотя её собственные наставники уже давно не давали ей таких основ, создавалось впечатление, будто они в своих лекциях не касались массы важных вещей. Или, по крайней мере, никогда не прикладывали усилий, чтобы обратить внимание Гвен на всевозможные следствия из всех этих сухих фактов. И теперь она обнаружила, что мямлит, как дурочка, сталкиваясь с ними во время лекций капитана.
Гвен привыкла быть лучшей во всём, за что бралась. Но бегун из неё был неважный. Политика Шпилей тоже давалась ей нелегко, да и на утренних уроках дознания она не блистала, с этим предметом она вообще столкнулась впервые. Да, в тренировочном зале у неё всё складывалось вполне неплохо, по крайней мере в том, что касалось упражнений с руковицей. Но с мечом она обращалась всё так же неумело, и хмуро ждала, что через несколько недель, когда все перейдут к поединкам на настоящих мечах, её оставят тренироваться с деревянным.
Такая несостоятельность удивительно больно била по самолюбию. И раздражала.
Может, именно поэтому она не хотела сама разбираться с Реджинальдом? Боялась, что попытавшись образумить его, потерпит ещё одну неудачу? За последнее время у неё скопился немалый опыт неудач. Что, если это войдёт в привычку?
«Что за вздор!», — твёрдо сказала она себе. По всей видимости, если она останется в Гвардии, ей придётся столкнуться ещё с кучей таких непростых ситуаций… а она должна была остаться в Гвардии. Другой исход был просто неприемлем, ведь это означало, что ей придётся вернуться домой и признать, что мать была права.
Вот этого Гвен точно не перенесёт.
— Я с этим разберусь, — твёрдо сказала она. — Но спасибо тебе, братец, за предложение.
Бенедикт лишь кивнул, как если бы и не ждал от неё ничего другого:
— Могу ли я порекомендовать тебе дождаться удобного случая не на публике? Моложая девушка, при всех дающая отпор сверстнику — это одно, но новобранец, предъявляющий подобные претензии опытному гвардейцу — совсем другое.
— Я подумаю об этом, — ответила Гвен.
Бенедикту явно не очень понравился такой ответ, но в спор он ввязываться не стал:
— Очень хорошо.
Она ненадолго присела, пытаясь отдышаться, ноги жутко болели. Но это скоро пройдёт. Уже сейчас она чувствовала себя лучше, чем наутро после первого забега, две недели назад. Гвен не могла не признать, что такие тренировки были весьма полезны. Каждый уровень Шпиля был просто огромен, и если ты можешь поддерживать темп не один час, будет несложно оторваться от преследования противника или поймать какого-нибудь преступника. Она не сомневалась, что воры не утруждают себя ежедневными тренировками — у них же нет кого-то вроде Кавалло, чтобы выгонял их на пробежки. А если бы они могли самостоятельно мотивировать себя на такое, вряд ли бы они стали ворами, так ведь?
Когда Гвен снова подняла глаза, большая часть новобранцев и ветеранов уже скрылась за стенами, отделяющими внутренний двор дворца Шпилеарха. Снаружи остались только Реджинальд и несколько его дружков, а также Гвен и одна из самых крупных девушек, что только доводилось встречать Гвен. Это была молчаливая блондинка с длинными густыми волосами. Плечи — не уже плечей некоторых мужчин, тонкие запястья и сильные на вид руки и предплечья. Её звали… тьфу ты. Гвен не помнила, чтобы она кому-нибудь представлялась. Если задуматься, Гвен вообще не помнила, чтобы она с кем-нибудь разговаривала, если не считать ответов на вопросы преподавателей. Другие новобранцы называли её «девушка с котом».
Этот самый кот выскочил из внутреннего двора и подбежал к крупной девушке. Рыжий зверь мог бы быть весьма симпатичным, если бы не характерная для этих существ нечистоплотность. Ведь известно, что коты обычно обитают во всяких укромных местах, куда трудно пролезть — вентиляции и других неприятных, сырых, кишащих паразитами уголках Шпиля.
Котов легко можно заметить снующими тут и там по всему хабблу, но с людьми они общаются редко. Какое-нибудь семейство изредка может наладить контакт с котом или небошой группой котов, некоторые предприниматели считаю выгодным прелагать им еду в обмен на услуги крысоловов. Ведь это гораздо проще, чем отказаться платить коту, а потом обнаружить, что под покровом ночи кто-то бесследно опустошил твои склады. Были случаи, когда котов нанимали для присмотра за маленькими детьми… но такие отношения почти всегда были чисто деловыми. Гвен никогда не слышала, чтобы коты к кому-то привязывались.
Грациозный зверь плавно заскочил к девушке на колени и несколько раз повернулся вокруг своей оси, одновременно толкаясь ей в бок. Затем потёрся носом о её щеку и с любопытством обнюхал потную униформу. Девушка принялась рассеянно гладить его, и зверь улёгся, наслаждаясь вниманием.
— Хотелось бы знать, — произнёс парень из компании Реджинальда, — кто позволил этому паразиту свободно разгуливать по поместью.
— Да уж, это довольно странно, — согласился Реджинальд. Он скрестил руки на груди и окинул девушку с котом изучающим взглядом: — Любопытно, что могло заставить благоразумного человека приютить такую тварь.
При этих словах девушка с котом подняла взгляд на Реджинальда. Рослый парень одарил её самой широкой из своих улыбок:
— Ну так что скажете, Бриджет, голубушка? Какой прок вам держать рядом с собой эту тварь?
Девушка с котом — точно, её звали Бриджет… какая-то-там — несколько секунд молча глядела на Реджинальда с непроницаемым выражением лица, затем произнесла:
— Вам не понять.
Юные аристократы сдавленно загоготали в ответ.
— Неужели? — спросил Реджинальд. — И почему же?
Бриджет задумчиво нахмурилась, тщательно подбирая слова, затем слегка кивнула сама себе и спокойно произнесла:
— Потому что вы — осёл, сэр.
Даже отвесив ему смачную пощёчину, девушка с котом не смогла бы добиться от юного аристократа более ошарашенной реакции. Реджинальд несколько секунд стоял, разинув рот, затем переспросил:
— Прошу прощенья?
— О, извините, — ответила Бриджет, затем встала, всё ещё не выпуская из рук кота, и слегка повысила голос, тщательно выделяя слова повторила: — Потому. Что. Вы. Осёл. — Она слегка улыбнулась. — Сэр.
Брови Гвен стремительно поползли вверх.
— Вы… вы не можете так со мной разговаривать! — возмутился Реджинальд.
Бриджет с котом немигая разглядывали его.
— Очевидно, могу, сэр.
В глазах Реджинальда вспыхнула ярость.
— Тебя тут вообще не должно было быть, — прорычал он. — Твой Дом умер много лет назад. Ты и твой отец — всего лишь последние клочки мяса, свисающие со сгнившей кости.
Что-то неуловимо изменилось.
Гвен не могла точно сказать, что произошло, но воздух внезапно загустел. Лицо Бриджет оставалось неподвижным. Глаза её не сузились, зубы не оскалились, не дёрнулся ни один мускул. Она молчала. И лишь пристально смотрела на Реджинальда.
Это всё кот, поняла Гвен. Глаза зверя будто бы стали больше, а самый кончик длинного хвоста начал медленно покачиваться из стороны в сторону. Кот смотрел на Реджинальда так, будто готовился броситься на него в убийственном прыжке.
Когда Бриджет заговорила, её голос был едва громче шёпота:
— Что вы сказали о моём отце?
Гвен спешно поднялась на ноги. Реджинальд был опытным дуэлянтом, и хотя большинство таких стычек заканчивалось после первой крови, когда ярость застилает разум, в запале кто-нибудь вполне может погибнуть… а она уже не сомневалась, что тяжёлая тишина, сгустившаяся вокруг девушки с котом, вот-вот взорвётся ураганом чистой ярости.
Оскорбление, нанесённое Реджинальдом, было вполне достаточным основанием для вызова на дуэль, хотя Гвен была уверена, что девушка обозвала его ослом вовсе не для того, чтобы спровоцировать на такую реакцию. Однако, если Бриджет была так расстроена, как подозревала Гвен, кончиться может именно этим… А Реджи, со всей его недалёкостью, более чем умело обращался и с клинком, и с рукавицей. У Бриджет же с мечами всё было почти так же плохо, как у Гвен, а с рукавицей — и вовсе чудовищно. Дуэль не могла кончиться для неё ни чем хорошим.
— Прошу прощения, — произнесла Гвен, как ни в чем не бывало подходя Бриджет.
Бриджет и её кот одновременно перевели глаза на Гвен.
Боже правый, ну и высокая девушка. Она возвышалась над Гвен по крайней мере на фут.
— Мы не были представлены, — учтиво продолжила Гвен. — Я — Гвендолин Ланкастер.
Бриджет слегка нахмурилась:
— Бриджет Тэгвинн.
Гвен вскинула бровь:
— Дом адмирала Тэгвинна?
Уголок рта Бриджет дёрнулся — возможно, от раздражения:
— Он самый.
— Как чудесно, — ответила Гвен, немного излишне восторженно. — Он же был лучшим командующим флота в истории Шпиля Альбион. Собственно, если бы не его мужество и умение, Шпиля уже могло и не быть. Вы принадлежите к одной из величайших семей в нашей истории.
Бриджет снова нахмурилась. Затем склонила голову в небольшом, неловком кивке:
— Благодарю.
— Она принадлежит к сноскам альбионской истории, — угрюмо вставил Реджинальд. — Что её семья сделала для Шпиля за последнее время? Ничего! Боже правый, да их дом выращивает мясо, словно обычные простолюдины.
Бриджет снова перевела взгляд на Реджинальда:
— Вы говорите об этом так, будто это оскорбление, сэр.
— И что это должно было значить? — раздражённо спросил Реджинальд.
— Что я бы скорее предпочла быть простолюдинкой, чем ослом из Дома Астор, сэр.
Лицо Реджинальда стало пунцовым:
— Ты смеешь оскоблять честь моего Дома?
— Не честь Дома, — выгнув брось возразила Бриджет, — а его осла.
— Ах ты маленькая мерзкая простолюдинка, — взвился Реджинальд. — Если тебя пустили в поместье Шпиларха и взяли в Гвардию, ты возомнила, что заслуживаешь такой чести? Думаешь, теперь тебе позволено тявкать и оскорблять более достойных людей?
— Я пока не уверена, — заявила Бриджет. — Но дам вам знать, как только встречу кого-то достойней меня.
В глазах Реджинальда вспыхнул огонь, и он с рычанием выдернул из-за пояса перчатку и швырнул её в лицо Бриджет.
Бриджет не двинулась с места… это сделала Гвен. Она перехватила перчатку в воздухе и повернулась к Реджинальду:
— Реджи, нет.
— Ты же слышала эту дылду? — огрызнулся Реджинальд. — Слышала, что она сказала о моём Доме?
— Как и то, что ты сказал о её Доме, — ответила Гвен. — Ты это начал, Реджинальд Астор.
— Не лезь в это, Гвендолин. Я требую сатисфакции! — Он снова обратил свой яростный взор на Бриджет: — Если только знаменитая храбрость Дома Тэгвинн не иссохла вместе с его родовым деревом.
Бриджет нахмурилась сильнее, слегка приоткрыв рот, затем взглянула на Гвен и произнесла:
— Мисс Ланкастер… это мужчина только что вызвал меня на дуэль?
— Едва ли мужчина, — ответила Гвен, затем подняла взгляд и встретилась глазами с Бриджет: — И да. Вызвал.
— Безумие! — выдохнула Бриджет. — И я должна принять вызов?
— Если вы этого не сделаете, он может подать жалобу, — ответила Гвен. — Совет может оштрафовать Дом Тэгвинн.
— Может? — удивился Реджинальд. — Непременно отшрафует. Я гарантирую, что Высшие Дома резко отреагируют на такое неуважение в одному из ведущих Домов Альбиона.
Бриджет снова взглянула на Гвен:
— Это правда?
— С Советом никогда нельзя сказать наверняка, — начала Гвен. — Но… скорее всего, да.
— Но я не оскобляла Асторов. Только его.
— К сожалению, он — наследник этого Дома, — ответила Гвен. — Совет может не увидеть здесь никакой разницы.
Бриджет на секунду прикрыла глаза и едва слышно пробормотала себе под нос:
— И когда я научусь держать язык за зубами?
— Вы не должны этого делать, — сказала Гвен.
— Этого теперь вряд ли можно избежать, — ответила Бриджет. — Если… если нас оштрафуют, отцу придётся продать чанную.
Реджинальд издал ядовитый смешок:
— Вот почему мелкие, ничего не предсталяющие из себя Дома должны проявлять уважение к тем, кто выше их по положению. Надо было подумать об этом, прежде чем открывать рот.
Кот заскрёб когтями по куртке Бриджет, и она положила на него руку, как бы успокаивая.
— Извинись, — прорычал Реджинальд. — Немедленно. И я забуду о том, что произошло.
Бриджет снова взяла пару секунда на раздумья. Затем расправила плечи, повернулась лицом к Реджинальду и произнесла:
— Не стану.
Потом глянула на Гвен:
— Как это работает? Мы должны драться прямо сейчас?
Гвен удивлённо моргнула:
— Вы… и правда собираетесь принять вызов?
Бриджет кивнула. Кот издал низкое нетерпеливое рычание.
Гвен вздохнула:
— Это будет не здесь и сейчас. Вам потребуется секундант — кто-то, кто будет сопровождать вас, поможет подготовиться и расскажет о правилах дуэли. И ещё судья.
Бриджет моргнула:
— Похоже, что… для такого ребяческого занятия придумали много ненужных сложностей.
— На то есть веские причины, — ответила Гвен.
— Понятно, — сказала Бриджет. — И как я должна принять вызов?
Гвен молча протянула ей перчатку.
— А, — сказала Бриджет и взяла её.
Реджинальд отрывисто кивнул и указал на одного из юных аристократов рядом с собой:
— Это Барнабас. Он будет моим секундантом. Пусть ваш секундант свяжется с ним. Всего доброго.
Он развернулся на каблуках и зашагал в сторону дворца вместе со своей свитой.
Бриджет и Гвен проводили его взглядом. Через несколько секунд Бриджет произнесла:
— Мне не нужна была ваша помощь.
— Прошу прощенья? — переспросила Гвен.
— Ваша помощь. Вам не за чем было подходить и делать всё ещё хуже.
— Хуже? — ошарашенно выпалила Гвен. — И как же я сделала всё ещё хуже?
— Я не просила вас о помощи. Ваше вмешательство поставило под удар его идиотскую гордость. Он вынужден был защищать честь Дома Астор, боясь проявить слабость перед одной из Ланкастеров. — Бриджет покачала головой: — Если бы не вы, мне было бы достаточно просто замолчать. На этом бы всё и кончилось.
— Но я пыталась помочь, — возразила Гвен.
Бриджет закатила глаза:
— И почему вы, люди из Высших Домов, вечно суёте свой нос в вопросы, которые вас совершенно не касаются, считая, что разбираетесь во всём лучше других? Вам не приходило в голову, что я могу не желать вашего вмешательства?
Гвен скрестила руки на груди и нахмурилась. Приходило ли в голову…
Вообще не приходило, так ведь? Ни на секунду. Безусловно, из-за её появления слова Бриджет задели Реджи сильнее. Ведь он положил глаз на Гвен, и ему не понравилось, что его оскорбляют у неё на глазах. Но Гвен об этом не подумала. Она просто вклинилась в разговор, пытаясь разрядить обстановку… но в результате лишь накалила её.
И теперь, похоже, кому-то придётся за это поплатиться. Она сама заварила эту кашу и теперь не могла этого так оставить. Она не перенесёт, если кого-то ранят из-за её дурости. Ну, разве что это будет Реджи, и его рана будет не слишком серьёзной… но если что-то случиться с Бриджет, Гвен будет чувствовать себя ужасно.
— Может вы и правы, — тихо сказала Гвен. — Но теперь это уже неважно.
— Это почему же? — спросила Бриджет.
— У вас есть хоть малейшее представление о том, что включает в себя официальная дуэль?
— Двух дураков.
Гвен невольно улыбнулась:
— А кроме этого?
Бриджет явно призадумалась. Она немного ссутулилась, словно пыталась спрятать свой рост, и, нахмурившись, поглаживала кота:
— А кроме это… нет, не знаю.
— А Реджинальд знает, — тихо ответила Гвен. — Может вы и не хотели моей помощи, мисс Тэгвинн… но теперь она вам несомненно понадобится.
Шпиль Альбион, Хаббл Монинг
Бриджет с сомнением глядела на стоящего перед ней аристократа:
— Я не совсем уверена насчёт всего этого, сэр.
Бенедикт Сореллин-Ланкастер стоял на рыночной площади Хаббла Монинг, примыкающей к тренировочному лагерю Гвардии Шпилеарха, в сумерках, которые с натяжкой можно было назвать ранним утром. Он был высок, как и её отец, но при этом строен, в виду своей молодости и природной склонности к худобе. Бенедикт одарил её улыбкой, которая, вероятно, была бы одобряющей, если бы не так выставляла на показ его слегка увеличенные клыки.
— В этом и проблема, так ведь? — сказал он. — Вам недостаёт уверенности. Ну давайте же. Мне нужно оценить, насколько вы сильны. Уверяю вас, мисс Тэгвинн, вы не сделаете мне больно.
— Как-то это всё… неправильно, — нахмурившись сказала она.
Конечно, она не сделает ему больно. Даже если бы хотела, золотые глаза с вертикальными зрачками выдавали в нём прирождённого воина — львиная кровь, текущая в их жилах, наделяла их львиной силой. — Вы уверены, что это разрешено Гвардией?
— Обычно бою с открытой ладонью обучают уже после курса начальной подготовки, но учиться этому раньше нигде не запрещено. Если делать это в своё личное время.
— Понятно, — сказала Бриджет. — Звучит справедливо. Мне нужно атаковать вас?
Лицо Бенедикта оставалось серьёзным, но глаза вдруг заискрились от смеха. У Бриджет при виде этого всё как-то странно сжалось внутри, и она тут же опустила глаза.
— Просто нападайте на меня, — сказал он. — Попытайтесь сделать бросок.
Бриджет нахмурилась, но кивнула.
— Ясно, — сказала она и сделала несколько шагов к молодому человеку: — Заранее прошу прощенья.
— Да хватит уже извиняться, — отругал её Бенедикт. — Вы же не станете извиняться перед Реджи прямо во время дуэли…
Слегка раздражённая его тоном, Бриджет пригнулась, резко упёрлась плечом ему в живот и оторвала Бенедикта от земли. Он весил не больше, чем шмат красного мяса, созревший в одном из больших чанов у неё дома. И она подняла его, на секунду задержала на спине, а затем продолжила движение, перебросив его на каменный пол позади себя.
Когда она обернулась, он сидел на полу и глядел на неё, разинув рот.
— Извините, — сказала она. — Так было нормально?
— Вы… э… — Золотые глаза Бенедикта сверкнули в полумраке. — Вы… вполне справились, мисс Тэгвинн.
— Я привыкла работать руками, — сказала Бриджет и почти тут же пожалела о своих словах. Она вовсе не хотела оскорбить его и намекнуть, что он этого не делает, но обидчивый отпрыск одного из самых влиятельных домов Альбиона вполне мог воспринять её слова именно так.
Но в его глазах не было злости. Напротив, лицо его растянулось в медленной, искренней улыбке.
— О, Создатель Путей, — выдохнул он и залился гулким смехом.
Бриджет понравился этот смех. Уголок её рта сам собой приподнялся в улыбке:
— Прошу прощенья, сэр?
— Да нам нужно продавать билеты на эту дуэль, — сказал он. — Реджи вполне может запомнить её на всю жизнь.
— Прошу прощенья? — повторила Бриджет. — Что вы имеете в виду?
— Дуэль, — ответил молодой человек. — Он вызвал вас, а значит, за вами право на выбор места и оружия.
— Как это любезно, — сказала она. — Но я всё равно не улавливаю вашей мысли.
Бенедикт начал подниматься, всё ещё улыбаясь:
— Вы вообще не станете выбирать оружие. Дуэль будет без него.
Бриджет склонила голову набок:
— Это снижает вероятность того, что кого-то покалечат или убьют из-за сущей ерунды. Но я не знаю, как сражаться без оружия.
— Зато я знаю, — ответил Бенедикт. — А основы изучить достаточно просто. И сил у вас хватит.
Бриджет нахмурилась:
— Но… у Реджи наверняка в этом гораздо больше опыта. И, хотя я достаточно сильна для женщины, я точно не намного сильнее его. Разве из этого не следует, что ему будет несложно меня одолеть?
— Это зависит от избранного вами пути, — ответил Бенедикт.
Бриджет нахмурилась сильнее:
— Пути?.. Вы же не собираетесь обратить меня в свою веру? Надеюсь, что нет, сэр. Это было бы неловко.
И снова этот непринуждённый смех.
— Тех, кто следует Пути нет нужны обращать. Ты не встаёшь на Путь. Ты просто однажды понимаешь, что уже ему следуешь.
— Боже Милостивый, даже не начинай, — раздался вдруг новый голос. Из полумрака вышла Гвендолин Ланкастер, одетая такую же в простую серую тренировочную форму Гвардии, что и они. Абсолютная уверенность в её позе и голосе никак не вязалась у Бриджет с её же миниатюрными размерами. Бриджет не сомневалась, что даже без тренировок сможет переломить мисс Ланкастер пополам, словно фарфоровую куклу.
— Дражайшая кузина, — заметил Бенедикт ещё более радостным голосом. — Сегодня вы выглядите… особенно женственно.
Гвендолин в ответ лишь круто изогнула свою тёмную бровь, затем поинтересовалась:
— Что ты делаешь на полу?
— Она зашвырнула меня сюда, — довольно ответил Бенедикт.
Гвендолин нахмурилась, глядя на него, затем вскинула брови:
— Серьёзно? — Она перевела взгляд на Бриджет: — Она не похожа на прирождённого воина.
— Она и не воин, — сказал Бенедикт. — Зато работает в чанной. Полагаю, я вешу ненамного больше куска красного мяса, так ведь, мисс Бриджет?
— Совсем ненамного, сэр.
Гвен прищурилась:
— О, так ты думаешь…
— В случае с Реджи? Определённо, думаю, — сказал Бенедикт. — Это просто идеально.
— Прекратите, — раздражённо вклинилась Бриджет. — Вы оба. Прекратите немедленно. Это как будто вы оба читали книгу, которую не читала я, и не прекращаете говорить о ней. Это довольно грубо.
— Простите, — сказала Гвен. — Полагаю, вы не росли в такой же атмосфере коварства и изворотливости, как мы с Бенни.
Бриджет моргнула. Боже правый, такое заявление, сделанное вот так, напрямую, казалось очень и очень смелым. Но в то же время… обнадёживало. У Гвендолин Ланкастер могло быть много недостатков, но, по крайней мере, она, похоже, не была такой же зазнайкой, неспособной видеть дальше собственного задранного носа, как многие другие дети Высших Домов.
— Я бы не стала говорить так о ваших семьях, — осторожно начала Бриджет. — Но… нет. По-видимому, не росла.
Из темноты мягко выплыл Роул — бесшумно, как и всегда, и как и всегда не предлагая никаких объяснений по поводу того, где был. Бриджет слегка согнула одно колено, почти неосознанно, и он использовал его в качестве трамплина, чтобы легко заскочить ей на руки, а затем перебраться вверх, на плечо. Кот провёл носом по её щеке, и она слегка наклонила голову в его сторону.
— Слушай меня внимательно, Мышонок, — почти неслышно произнёс Роул. — Я разузнал про этих двоих. Они опасны.
Бриджет глянула на кота и едва заметно кивнула, давая понять, что услышала его. Если кот называет кого-то «опасным», это может означать массу разных вещей, но обычно подаётся как что-то вроде комплимента. Сама она считала этих двух аристократов довольно зацикленными на себе и переполненными высокомерия, о котором сами они вряд ли даже подозревали, но мнение кота Бриджет уже давно отучилась недооценивать.
Поэтому она сказала, обращаясь к Гвендолин:
— Простите, пожалуйста, мисс Ланкастер. Что вы только что говорили?
Гвендолин наклонила голову вбок, её светлые глаза пристально изучали кота:
— Я говорила, что если вы можете сравниться с Реджи в физической силе, вам по силам провести дуэль так, чтобы он не смог победить.
— Меня не очень волнует, кто из нас победит, — сказала Бриджет. — Я лишь хочу, чтобы все остались живы и весь этот абсурд наконец закончился.
Гвендолин моргнула и внезапно одарила Бриджет улыбкой — тёплой и настоящей, как рассвет для аэронафта.
— У вас абсолютно никудышный подход к участию в бессмысленной дуэли во имя защиты собственного достоинства. Вы ведь в курсе?
— И слава богу, — высказалась Бриджет.
— Мы хотим сказать, — сказал Бенедикт, легко поднимаясь на ноги, — что если вам по силам сойтись с ним в каком-то подобии настоящей схватки, у него не будет шансов выйти из неё победителем. Если он одолеет вас голыми руками, перевес скорее всего будет небольшой, и он будет выглядеть полной скотиной. А если вы одолеете его, он навсегда останется Астором, которого уделала… — Бенедикт оборвал себя и слегка улыбнулся Бриджет.
— Простолюдинка из чанной, — закончила Бриджет и тоже улыбнулась. — Поступить с ним так… будет довольно подло.
— Ну неужели, — ответила Гвендолин, вся сияя.
— Но… я не стану так поступать, — возразила Бриджет.
— Святые небеса, и почему же? — изумилась Гвендолин. — Он это более чем заслужил.
— Возможно, — допустила Бриджет. — Но такое унижение только заставит его мстить другими путями… если не мне, то моему отцу. Мой отец — хороший человек. Я не хочу навлечь на него такие неприятности. — Она перевела взгляд на Бенедикта: — Есть ли какое-нибудь оружие, которое позволит ему победить, не убив при этом меня, но и не выглядя полным дураком?
— Во всём мире нет такого оружия, инструмента или механизма, который бы заставил Реджи не выглядеть дураком, — ядовито заметила Гвен.
— Мне всё равно, выиграю ли я, — сказала Бриджет. — Мне всё равно, выставлю ли я его в дурном свете. Я просто хочу спокойно жить дальше — так, словно этой перепалки никогда и не было.
— Ты была права, сестричка, — кивая сказал Бенедикт. — У неё никудышный подход дуэлям во имя чести.
Эта парочка обменялась ещё одним долгим взглядом, и у Бриджет снова возникло чувство, будто она плохо подготовилась к уроку и теперь ничего не понимает.
— Может, поедим? — внезапно предложила Гвендолин. — Вы двое ушли так рано, что пропустили завтрак. До урока дознания осталось всего полчаса, и вы не захотите сразу после него отправляться на пробежку на голодными. — Она поглядела на Роула и добавила: — И вы тоже, Мастер Кот. Я угощаю.
— Эта правильно расставляет приоритеты. Расскажи ей, что я люблю, — самодовольно сказал Роул.
— Роул, — сказала Бриджет. — Об этом не принято говорить вот так.
Подняв глаза, она обнаружила, что оба Ланкастера уставились на неё.
— Ты говоришь по-кошачьи, — заявил Бенедикт. — Я, конечно, слышал, что некоторые люди хвалятся, что умеют это делать, но… Подумать только, ты сейчас звучала прямо как кот.
— Он даже не подозревает, какой у тебя ужасный акцент, — заметил Роул.
Бриджет в ответ лишь закатила глаза и обратилась к Бенедикту:
— Да, конечно… А у вас в резиденции Ланкастеров что, совсем нет котов?
— Конечно, нет, — ответила Гвендолин. — Мама бы о таком даже слушать не захотела.
— Вообще-то у нас есть коты, — ловко вставил Бенедикт. — Несколько котов ловят мышей по договорённости со слугами. Но, насколько я знаю, это довольно старое соглашение, и никто из нынешних слуг ни разу не общался с котами напрямую.
Гвендолин удивлённо заморгала:
— Почему ты знаешь об этом, а я — нет?
— Потому что тебе никто ничего не рассказывает, сестричка, — ответил Бенедикт. — Возможно, это потому, что ты проводишь так много времени с леди Ланкастер и часто сначала говоришь, а потом уже думаешь.
Гвендолин склонила голову набок, как бы признавая его правоту. Затем снова моргнула и произнесла:
— Тогда боюсь, я позволила себе некоторую бестактность. Я не представилась вашему спутнику и не попросила вас представить меня. Будьте так добры, мисс Тэгвинн, передайте ему мои извинения.
Бриджет несколько секунд пристально глядела на Гвендолин, пытаясь уловить промелькнувшую в глазах насмешку, как это было с Реджи. Но насмешки не было. Похоже, она говорила искренне. Надменно и досконально соблюдая протокол… но искренне.
— Чего она просит, Мышонок? — поинтересовался Роул, подаваясь вперёд, чтобы пристальней вглядеться в Гвендолин.
— Она хочет обменяться именами, — ответила Бриджет на кошачьем. — Человеческими именами, не кошачьими. Ей кажется, что она была не права, не сделав этого раньше.
Роул весь напрягся, уже готовый возмущаться:
— А она была?
— Возможно, но не умышленно, — допустила Бриджет. — Она не совсем представляла, что нужно делать, когда у группе людей присоединяется кот. Кажется, она искренне не хочет никого обидеть.
Роул задумчиво покачал хвостом:
— Что бы сказал о ней Хозяин Слова?
Бриджет слегка улыбнулась — она прекрасно представляла, как бы её отец отнёсся к мисс Ланкастер:
— Он пригласил бы её на чай и был бы сама любезность.
Роул решительно кивнул, вышло очень по-человечески, и произнёс:
— Тогда я тоже буду любезен. Скажи ей моё имя и передай, что сама она ещё не заслужила для себя кошачье имя, но завтрак — это хорошее начало.
Бриджет повернулась к Гвендолин:
— Мисс Ланкастер, это Роул из рода Тихих Лап, детёныш Мола, вожака Тихих Лап.
— Принц своего дома, прямо как ты, сестричка, — заметил Бенедикт.
Гвендолин хватило изящества ничем не выказать своего скептического отношения к подобному заявлению. Она одарила Бенедикта абсолютно нечитаемым взглядом, а он лишь улыбнулся в ответ.
«А у него очень приятная улыбка», — подумалось Бриджет.
Гвендолин снова повернулась у Роулу и серьёзно произнесла:
— Сэр Роул, добро пожаловать в… человеческую часть Хаббла Монинг. Я буду очень рада угостить вас завтраком, если вы конечно позволите.
Роул тут же спрыгнул Бриджет на руки, его гортанное урчание не нуждалось в переводе.
— Очень хорошее начало, — мурлыкнул он.
— Да, мисс Ланкастер, — сказала Бриджет. — Это было бы неплохо.
Шпиль Альбион, Хаббл Монинг
Роул наблюдал за тем, как Мышонок и её собратья-люди ведут себя по-дурацки, и раздумывал, как скоро ей потребуется, чтобы он вмешался и навёл здесь порядок.
Они снова спали меньше, чем все остальные люди в Гвардии Шпилеарха, и снова эта девушка, Гвендолин, и её кузен-полукровка думали, что готовят Мышонка к какому-то сражению, но это было просто смешно. Лучший способ подготовиться у бою — это биться. Это знает любой котёнок.
В данный момент Бенедикт учил Мышонка падать, что было не менее смешно. Ты не учишься падать. Ты просто берёшь и падаешь на лапы. Но снова и снова Мышонок падала на спину, иногда — сама, иногда — с помощью Гвендолин или Бенедикта. Сперва Роул довольно настороженно отнёсся к этому занятию, заподозрив, что таким способом Гвендолин пытается избавиться от самки-соперницы, или Бенедикт пытается предъявить права на спаривание с Мышонком. Но по прошествии нескольких дней всё это казалось скорее глупым, чем гнусным. К тому же Мышонок не получила никаких серьёзных повреждений, так что Роул позволил этому продолжаться.
Безобразие тратить столько времени — и пропускать столько сна — ради такого абсолютно бестолкового занятия. И Роул с радостью объяснил бы им это, если бы они его только спросили.
Бенедикт начал показывать Мышонку, как заставить его упасть на пол. Какой смысл учиться делать это медленно и при таком очевидном содействии со стороны Бенедикта? Неужели Мышонок думает, что враг будет вести себя так же?
Роул уловил мехом на боку и усами лёгкое движение воздуха и лениво развернул ухо в эту сторону. Легчайший шорох, который во всей этой суматохе, устроенной людьми, способен был уловить лишь кот, и из тени выскользнула Мирл.
— Роул, — поприветствовала его она.
Мирл была небольшой, но проворной и умной чёрной кошкой. Она принадлежала к числу Усов Мола — его шпионов и охотников. Огромные тёмные зрачки опоясывали лишь тонкие полоски зелени, и в сумраке её можно было заметить только по лёгкому свечению глаз.
— Мирл, — лениво ответил Роул.
Мирл крадучись подошла к нему и села, изучающе глядя на людей:
— Что они делают?
— Они хотят научить Мышонка драться, — сказал Роул.
Мирл мрачно поглядела на них:
— Понятно. И они уже начали?
— Они думают, что да, — ответил Роул. — Какие новости от моего отца?
— Он передаёт привет и говорит, что тебе бы лучше выполнить свой долг, или он надерёт тебе уши.
Роул взмахнул хвостом и зевнул:
— Я знаю, что должен сделать. Это всё?
Мирл дёрнула ушами, явно забавляясь, но затем тон её стал серьёзней:
— Он говорит, что Долгодумающий подтверждает отчёты разведчиков Тихих Лап.
Роул глянул на кошку:
— О чём-то новом в вентиляционных шахтах?
Мирл согласно моргнула:
— Поэтому передай всё Сумрачным Хвостам, Быстрым Когтям и полудюжине остальных кланов. Коты пропадают и в других хабблах… но пока никто не видел, что именно их забирает.
Роул издал раздражённое урчание:
— Как трусливо.
— Как по мне, то скорее искусно, — ответила Мирл.
— И это тоже. Значит мы в состоянии войны?
— Пока нет, — сказала Мирл. — Мол говорит, что сперва мы должны выяснить, кому объявлять войну.
— А что сообщил по этому поводу Доглодумающий?
— Долгодумающий… не уверен.
Роул резко взглянул на Мирл. Но промолчал. Его хвост беспокойно заходил из стороны в сторону. Хотя Долгодумающий и не был котом, он был умным, сведущим и уважаемым человеком. Если он не знал, что за напасть сейчас преследует Тихие Лапы и другие кланы в их же собственных шахтах, это должно было быть что-то по-настоящему странное… или новое.
— Передай, пожалуйста, моему отцу, — сказал Роул, — что я советую объявить войну немедленно… и без всяких ограничений. Лучше ответить немедленной агрессией, чем переосторожничать. Это позволит нам выследить и уничтожить их, прежде чем они смогут тут угнездиться.
— Я передам ему твои слова, — ответила Мирл, затем небрежно дёрнула усами: — Он к ним не прислушается.
Роул проигнорировал последнее замечание со всем презрением, которого то заслуживало.
Мирл задержалась рядом с ним, наблюдая за падающими людьми:
— Я уже видела такое раньше.
— Это «обучение бою»? — с сомнением переспросил Роул.
— В Храме Пути, в хаббле Лэндинг.
— Что это ты делала так далеко внизу? — поинтересовался Роул.
— Выполняла свои обязанности Уса, — высокомерно ответила Мирл. — Они делали что-то подобное, только их было больше и на них была разная одежда.
— И они смотрелись так же глупо?
Мирл задумчиво склонила голову набок:
— Многие. Но некоторые выглядели менее глупо.
— Почему?
— Они двигались не так плохо. Но до котов, само собой, им было далеко.
— Само собой.
— Но они были не так неуклюжи, как большинство людей. — Она расчесала лапой мех на одном из ушей. — Может, из этого что-то и выйдет. — Они проследили за ещё одним, особенно жёстким, падением Мышонка. — В конечном счёте.
— И всё же они довольно неповоротливы, эти люди, — задумчиво произнёс Роул. — Ты правда думаешь, что из этого может что-то выйти?
— Ей едва ли понадобится существенный прогресс, чтобы другой человек на её фоне смотрелся неуклюже, — заметила Мирл. — С кем она будет драться?
— С молодым самцом. Он направил слова боли в адрес Хозяина Слова. Мышонок в ответ потрепала ему уши своими словами. Теперь они планируют драться.
— Они планируют драться? — озадаченно переспросила Мирл. — А что ей мешает просто подкрасться к нему во время сна и начать драку?
Роул зевнул:
— Понятия не имею. Но он уж точно не подкрадётся к ней во время сна. Если попытается, я оторву ему уши.
— Разумно, — ответила Мирл. — Хотя люди — не лёгкая добыча. Даже для могучего Роула.
— Хороший Ус должен вести себя потише, — недовольно проворчал Роул.
Мирл встала и склонила перед ним голову, копируя человеческий жест:
— Да, о могучий Роул.
Роул проворно взметнул лапу, чтобы ударить её по носу (хотя и не выпуская когтей), но она с ленивым изяществом увернулась из-под удара, глаза её искрились от смеха. И неспешно отправилась прочь, насмешливо подёргивая хвостом:
— Знаешь, а ты почти так же хорош, как сам о себе думаешь.
— А ты слишком быстра и умна для своего же блага, — спокойно ответил Роул. — Не растеряй свой ум, когда будешь в туннелях. Мне бы не хотелось, чтобы ты пропала.
— Не подставляйся по-глупому и не дай себя убить, пока будешь защищать своего человека, — парировала она.
— Я скоро тебя увижу?
— Возможно, — сказала Мирл. — Это зависит от моего настроения.
И она плавной походкой скрылась в темноте.
Роул наблюдал, как она уходит — эта невозможная самка. Она скрылась из виду, а он ещё несколько секунд смотрел ей вслед, задумчиво покачивая хвостом. Непокорная… но быстрая. И красивая. И с ней никогда не соскучишься.
Возможно, он сочинит для неё песню.
* * *
Наконец, это «обучение бою» было завершено, и можно было переходить к действительно важным вещам. Роул занял своё привычное место на руках у Мышонка, чтобы сопроводить её к завтраку на рынке.
Рынок представлял собой целое море ларьков и небольших строений, расположенных в центре хаббла, вокруг поместья правителя Шпиля. Около четверти ларьков были сделаны из пепельного камня, когда-то поставленного сюда людьми, которых называли Строителями. Остальные же были выстроены преимущественно из кирпича, их двери и торговые окошки сейчас закрывали натянутые на рамы шкуры. Некоторые наиболее зажиточные торговцы использовали дерево, доставленное с покрытой джунглями поверхности и шаг за шагом поднятое на несколько миль вверх по Шпилю.
Мышонок понесла его к ларьку, из которого доносился самый притягательный аромат, одному из немногих, открытых в столь ранний час. Человек Бенедикт похоже лично знал владельцев, поскольку они здоровались с ним по имени каждое утро. Наверно, это всё из-за его голода… тело полукровки горело жарче, чем у других людей, почти как кошачье, и ему приходилось есть чаще, чем другие люди. Роул подождал, пока Бенедикт закажет еду на всех и расплатится за неё маленькими кусочками металла, которыми так дорожили люди.
Как только с этим было покончено и еда была готова, люди направились с ней к ближайшему столику. Роул занял место рядом с Мышонком, и она положила перед ним рулет из хлеба с мясом. Роул раскрыл его когтями и подождал, пока маленькие облачка пара сойдут на нет. Какой бы вкусной не была еда… однажды он уже обжёг язык и больше не хотел повторять этот унизительный опыт.
— Как вам наша тренировка, Роул? — вежливо поинтересовался Бенедикт, с жадностью заглотив целиком один из рулетов.
Роул глянул на Мышонка. У него сложилось впечатление, что она ещё не решила для себя, стоит ли почтить этих двоих людей своей благосклонностью, но она явно рассматривала Бенедикта в качестве потенциального партнёра. С его стороны было бы невежливо портить её шансы на продолжение рода.
— Выглядит болезненно, — сказал он Мышонку. Она перевела это на человеческий язык, криво усмехаясь.
— Не без этого, — сказал Бенедикт. — Но в настоящем бою может потребоваться продолжать сражаться, несмотря на раны. Немного боли сейчас потом вполне может спасти ей жизнь.
— Если перерезать Реджи горло во сне, результат будет тот же, — сказал Роул, глядя на Мышонка. Она закатила глаза, переводя это, а человек Гвендолин тут же поперхнулась едой и закашлялась.
Роул невозмутимо откусил несколько кусочков с подостывших краёв рулета.
— А он весьма прямолинеен, как я погляжу? — смогла выдавить из себя Гвендолин через несколько секунд.
— Вы даже не представляете, насколько, — ответила Мышонок.
— У нас есть весомые причины воздержаться от столь… решительных действий, — заметил Бенедикт, обращаясь напрямую к Роулу. — Семья Реджи очень велика и могущественна. Его секундант тоже один из Асторов, из младшей линии Дома. Если с Реджи случится что-то непоправимое, секундант доложит от этом, и они могут захотеть отомстить.
— Мне думается, они будут рады избавить себя от такого дурака, — ответил Роул.
Человек Гвендолин издала хрюкающий звук, когда Мышонок перевела это и вернулась к своему завтраку.
— Отчасти, — допустил Бенедикт. — Но если они никак не отреагируют на вред, причинённый члену их Дома, другие могут счесть это проявлением слабости.
— А, — ответил Роул. — В этом есть хоть немного смысла. — Он со всей серьёзностью поразмыслил над ситуацией и добавил: — Но у Мышонка ведь нет крупного Дома, чтобы отомстить за неё, если вдруг Реджи решит сделать что-то непоправимое с ней.
Бенедикту явно стало неловко, когда Мышонок перевела это:
— В этом… есть некоторая доля правды. Но никому в хаббле не выгодно, чтобы дуэли заканчивались чьей-нибудь смертью. Если Дом Астор предпримет нечто подобное, это может вызвать напряжение в отношениях с другими домами.
— Если он убьёт Мышонка, объявит ли Дом Ланкастер войну Дому Астер? — поинтересовался Роул.
Бенедикт и Гвендолин многозначительно переглянулись.
— Я… так не думаю.
— Тогда напряжение, о котором вы говорите, это лапа без когтей, — сказал Роул. — Если он решится, оно его никак не остановит.
Гвендолин резко наклонилась над столом и твёрдо произнесла:
— Если с мисс Тэгвинн произойдёт что-то подобное, мастер Роул, я лично вызову Реджи на дуэль на рукавицах и проделаю в нём такую дыру, что сквозь неё сможет пролезть кот. Даю вам своё слово.
— Я не просто уже проиграла дуэль, — пробормотала Мышонок, — меня к тому же ещё и убили. И зачем напрасно переводить завтрак на мёртвую женщину?
Роул встретился взглядом с Мышонком и беззлобно произнёс:
— Ты и так уже сваляла дурака, позволив втянуть себя во всё это. Позволь теперь тем, кто помудрее, со всем разобраться. Обещаю, как только я удостоверюсь, что ты не бредёшь вслепую прямо в лапы собственной смерти, я позволю тебе проиграть бой так, как тебе будет угодно.
Мышонок одарила Роула сердитым взглядом.
— Что он сказал? — спросил Бенедикт, переводя взгляд с Роула на Мышонка и обратно.
— Что хочет искупаться, — ответила Мышонок явно угрожающим тоном.
— Право же, Мышонок, — сказал Роул, откусывая ещё кусочек. — Тебе уже давно пора повзрослеть и научиться сдерживать эти ребяческие порывы.
— О, — краснея сказала Мышонок, — Иногда ты так меня бесишь.
— Ты злишься только потому, что знаешь, что я прав, — ответил Роул тем тоном, которым обычно хотят сказать «очевидно же, что я прав, а ты в корне неправа».
Из сумрака донёсся звук приближающихся шагов. Приглядевшись, Роул увидел подходящего к столу приятеля человека Реджи. Кот наблюдал за ним, не двигаясь, но поставив лапы так, чтобы было удобно броситься на врага и выцарапать ему глаза, если вдруг он попытается сделать что-нибудь нехорошее.
Через несколько секунд люди Роула тоже заметили приближающегося человека. Он остановился у их стола и вздёрнул подбородок:
— Бенедикт. Гвен. Мисс Тэгвинн.
Роул прищурился.
— Доброе утро, Барнабас, — прохладно ответила человек Гвендолин. — Значит, ты собираешься его поддерживать?
Человек Барнабас невозмутимо пожал плечами:
— Вызов был сделан по всем правилам и принят, Гвен. Он собирается пойти до конца.
— Это ещё не значит, что именно ты должен быть его секундантом, — ответила она.
— Он мне родня, — просто ответил Барнабас. — Кроме того, если бы я отказался, согласился бы какой-нибудь другой забияка.
Бенедикт покачал головой:
— Он дело говорит, Гвен. Мне жаль, что тебя в это втянули, Барни.
Барнабас пожал плечами:
— Мисс Тэгвинн, могу я поинтересоваться, кто будет вашим секундантом?
— Я, — одновременно сказали Бенедикт с Гвендолин.
И одновременно с этим Роул издал свой самый яростный и пронзительный боевой клич и молниеносно кинулся вперёд, целясь в глаза Барнабаса.
Человек никак этого не ожидал. Он вскинул руки вверх и повалился назад. Роул всем весом приземлился ему на грудь и проехал на нём весь путь до каменного пола. Человек упал даже ещё более неуклюже, чем Мышонок, удар выбил из него дух и на какое-то время ошеломил.
Вообще-то, вся компания выглядела ошеломлённо.
Роул невозмутимо уселся на его груди, навис над самым лицом человека Барнабаса и прорычал:
— Я — Роул, детёныш Мола, царя и бога Мягких Лап… и это я её секундант.
Мышонок перевела это напуганным, дрожащим голосом. Человек Барнабас поглядел на Роула широко раскрытыми глазами, затем перевёл взгляд с него на Мышонка и обратно, пытаясь это переварить.
— Вы, верно, шутите! — прошипел Барнабас в ответ.
Роул резко стукнул его по носу, высунув коготь как раз достаточно, чтобы пустить несколько капель просветительской крови, и снова зарычал:
— Слушай внимательно, человек. Мышонок сойдётся с Реджи в бою без оружия, на рынке, при полуденном свете, семь дней спустя.
Барнабас продолжал пялиться на них — сначала на кота, потом на переводящую его речь Мышонка.
— Бенедикт, — произнёс он после небольшой заминки. — Реджи выбрал идиотский момент, чтобы поддаться своей слабости к дуэлям, но это уже переходит всякие границы. Кот в качестве секунданта? Что подумают люди?
Бенедикт задумчиво поджал губы:
— Например, я? Я бы, наверно, подумал, что Реджи — один из этих подонков из Великих Домов, которые свысока смотрять на кого-то вроде мисс Тэгвинн. Но я думаю, ты упускаешь из виду самое главное, Барни.
— И что же? — требовательно спросил он.
— Его — ответил Бенедикт и указал на Роула.
Роул дёрнул хвостом, не отрываясь глядя в глаза человеку Барнабасу. Задержав взгляд ещё на мгновение, он поднялся и спокойно вернулся к своему завтраку.
— Этого хочет Мол? — спросила Мышонок на кошачьем.
— Разумеется, — ответил Роул. Возможно, его голос прозвучал несколько самодовольно… но не то, чтобы у него не было для этого оснований. Человек Барнабас был полностью в его власти.
— Могу уверенно заявить, что я вас не понял, — произнёс Барнабас, глядя на кота.
— Я тоже могу уверенно заявить, что вы не поняли, сэр, — сказала Мышонок. — Но вы поймёте. Через неделю.
Шпиль Альбион, Хаббл Монинг, вентиляционные туннели
Гримм шагал к поместью Шпилеарха, его обутые в ботинки ноги резко и звонко ударяли по каменному полу, и напоминал себе, что убить этого идиота рядом с собой во внезапном порыве радостного неистовства было бы крайне неуместно.
— Вполне возможно, его время пришло, — сказал коммондор Гамильтон Рук. Это был высокий, царственно выглядящий мужчина — по крайней мере, для тех, кто мечтал о монархе с носом, больше напоминающим клюв солнечного ястреба. В его чёрных волосах не было ни следа серебра, и Гримм был уверен, что это не заслуга природы. Лицо и руки были обветренны после длительной службы на борту корабля — линейного крейсера «Блистательный», который хотя и принадлежал к тому же классу, что и «Айтаска», по заслугам даже близко не мог с ней сравниться. Коммондор был утончённым, хорошо образованным, изысканно вежливым… и полным ослом. Его флотский мундир надлежащего тёмно-синего оттенка украшало немыслимое количество золотых нашивок и тесьмы, а на рукавах красовались по три золотые полоски. — А ты что скажешь, мой дорогой Фрэнсис?
Гримм глянул на Рука снизу вверх:
— И в который раз я попрошу вас не называть меня «Фрэнсис».
— А… Тогда, наверно, среднее имя? Мэдисон?
Пальцы Гримма на секунду сжались на рукояти меча:
— Коммондор, вам прекрасно известно, что я предпочитаю, чтобы меня звали «Гримм».
— Это будет немного лицемерно, — неодобрительно заметил Рук. — С таким же успехом я мог бы весь день называть тебя «капитан», как будто у тебя всё ещё есть настоящее звание.
«Крайне неуместно», — снова напомнил себе Гримм. Чрезвычайно неуместно. Беспрецедентно неуместно. И не важно, сколько удовольствия это ему доставит.
— Я надеялся, что твои недавние успехи несколько развеят твои комплексы, — продолжил Рук. — И ты так и не ответил на мой вопрос. Моё предложение более чем щедрое.
Гримм свернул в боковой коридор, подальше от основного людского потока Хаббла Монинг.
— Ваше предложение заплатить мне четверть стоимости моего корабля за то, чтобы разломать его в щепки? Я посчитал, что это была какая-то крайне неудачная шутка.
— Ладно тебе, не стоит всё так романтизировать, — сказал Рук. — Это была славная посудина, но «Хищник» слишком устарел для боевого корабля и слишком мал для торговли. Денег, что я тебе предлагаю, хватит на торговый корабль, с которым ты сможешь заработать целое состояние. Подумай о будущем потомстве.
Гримм слабо улыбнулся:
— И полагаю, тот факт, что вы заберёте его центральный кристалл в распоряжение своего Дома, не обсуждается.
Кристаллы такого размера и плотности, чтобы их можно было использовалить в качестве энергетического ядра корабля, нужно было выращивать десятки, если не сотни лет. Центральные кристаллы стоили не просто дорого — они были бесценны. В настоящее время все производимые в Шпиле Альбион кристаллы отправлялись на нужды флота, лишь очень ограниченное количество было доступно для частных лиц… большиство из которых не согласилось бы расстаться с ними ни за какие деньги. Последние два столетия оставшиеся центральные кристаллы постоянно доставались Великим Домам. Конечно их можно было достать в других Шпилях, но, насколько было известно Гримму, ни один в мире кристалл не сравнится по мощи и качеству с кристаллами, производимыми Ланкастерами.
— Конечно это серьёзно упрочит позиции нашего Дома, — ответил Рук. — Но это всё равно достойное предложение.
— Нет, — произнёс Гримм.
— Очень хорошо, — чуть более напряжённо ответил Рук. — Я удваиваю цену.
— Нет. Дважды.
Рук преградил Гримму путь и остановился, пристально глядя на него сверху вниз:
— Послушай меня, Фрэнсис. Я хочу заполучить этот кристалл. Я видел отчет об ущербе, подготовленный твоим инженером. Тебе повезло, что ты вообще сумел добрался до Шпиля.
— Неужели?
— Тебе нужно полностью заменить проводку, новый подъёмный кристалл и, по крайней мере, три новых балансировочных кристалла! Я видел твои счета. Ты даже близко не можешь себе этого позволить.
— Корабль пострадал, — твёрдо сказал Гримм. — Но мы его не бросим.
— Пострадал! — повторил Рук, закатывая глаза. — Да он едва способен двигаться на тросах вверх и вниз по Шпилю. «Хищник» больше не воздушный корабль. Он едва тянет даже на лебёдку.
Гримм вдруг понял, что стоит напротив Рука, стиснув руки в кулаки.
Рук же очевидно этого не замечал:
— Я предлагаю тебе открытую и честную сделку, Фрэнсис. Не заставляй меня задействовать другие пути.
Гримм несколько мгновений молча взирал снизу вверх на усмешку Гамильтона Рука.
— И какие же пути это будут, сэр? — тихо спросил он.
— Если потребуется, я могу обратиться в суд, — ответил он. — Доложить им о твоём опасно небрежном обращении с кораблём. Доложить о том, сколько человек в результате пострадало. Доложить о жалобах и обвинениях в преступных деяниях, направленных в адрес Флота другими Шпилями.
Гримм стиснул зубы:
— Я навлёк на себя эти обвинения, действуя в интересах Флота, и вы это прекрасно знаете.
— И это будет приказано отрицать, — сказал Рук, улыбаясь ещё шире. — Честное слово, Фрэнсис. Ты правда думаешь, что Флот скорее заступится за тебя, опального изгоя, чем подвергнет такому публичному унижению? — Его улыбка исчезла: — Я заполучу этот центральный кристалл, Гримм.
Гримм задумчиво кивнул. А затем, довольно проворно и от всей души, залепил коммондору Гамильтону Руки смачную пощёчину.
Звук шлепка эхом разнёсся по коридору. Рук отшатнулся, ошеломлённый скорее самим фактом удара, чем его силой, и уставился на Гримма широко раскрытыми глазами.
— «Хищник» — не вещь, — произнёс Гримм спокойным, ровным голосом. — Он не моя собственность. Это мой дом. Его команда — не мои работники. Они моя семья. И если вы ещё раз повторите свою угрозу отобрать у меня дом и лишить мою семью средства к существованию, коммондор, мне придётся убить вас на этом самом месте.
Рук сверкнул глазами и вытянулся во весь свой внушительный рост:
— Ах ты наглая букашка, — прорычал он. — Думаешь, что можешь вот так запросто бить меня по лицу, и тебе за это ничего не будет?
В ответ Гримм шагнул ближе и сделал это снова. Рук попытался увернуться из-под удара, но Гримм был слишком быстр. Звук шлепка снова эхом разнёсся по коридору.
— Я буду делать это в любое время, когда захочу, сэр, — тем же ровным тоном сказал Гримм. — Подайте на меня в суд. Позвольте мне поведать судьям и общественности, что именно разозлило меня до такой степени, чтобы врезать вам. Вы будете публично унижены. И если захотите сохранить последние осколки вашей репутации, у вас не будет другого выбора, кроме как вызвать меня на дуэль. И, как вызванная сторона, я буду настаивать на Протоколе Мортис.
Рук слегка отдёрнул голову назад, подальше от Гримма, как будто только что заглянул в свою кладовку за сыром и обнаружил, что вместо сыра его там поджидает мерзкое чудище.
— Ты не посмеешь. Даже если ты победишь, моя семья спустит с тебя шкуру.
— Я перейду под знамёна Шпиля Олимпия, — сказал Гримм. — Они будут рады заполучить меня. И пусть Руки попробуют сделать что-нибудь капитану олимпийского судна. Думаешь, твой труп того стоит, Гамильтон?
Рук стиснул руки в кулами:
— Это измена.
— Для офицера Флота — да, — сказал Гримм, показывая зубы. — Но не для такого опального изгоя, как я.
— Ах ты гнусное маленькое ничтожество! Я должен….
Гримм сделал шаг вперёд, не отрываясь глядя в глаза Руку и заставив того попятиться:
— Что вы должны, коммондор? Наговорить гадостей у меня за спиной? Вызвать меня на дуэль? У вас не хватит духу убить человека, глядя ему в глаза. Мы ведь оба это знаем.
Рук стиснул зубы, весь кипя от гнева:
— Я этого не забуду, Гримм.
Гримм кивнул:
— Да. Одна из твоих прекраснейших слабостей, Гамильтон, состоит как раз в склонности забывать оказанную тебе помощь, но помнить обиды.
— Безусловно. Мой Дом отличается долгой памятью… и широким видением.
Гримм почувствовал, что подступающая волна гнева грозит смести остатки его выдержки, но сумел обуздать её, ярость проявила себя лишь в голосе:
— Широким видением? Так ты это называешь? Знай вот что: если что-нибудь случиться с кем-нибудь из моих людей или их семьями — что угодно, не важно, насколько незначительное — я буду считать, что ответственность за это лежит лично на тебе. Не пройдёт и часа, как я выдвину против тебя обвинения в Адмиралтейский суд и Совет. И на дуэли, которая за этим последует, я убью тебя и сброшу твоё тело с вершины Шпиля… и не обязательно с этом порядке. Я понятно говорю, коммондор?
Рук сглотнул и отступил ещё на шаг назад.
Гримм указал на него пальцем и произнёс:
— Держитесь подальше от моего дома. Держитесь подальше от моей семьи. Хорошего дня, сэр.
И капитан «Хищника» развернулся на каблуках и продолжил вышагивать в сторону дворца.
Гримм шагал всего пару мигут, когда из сумрака неосвещённого бокового коридора раздался спокойный, ироничный голос:
— Что с тобой случилось, Мэд? Неушто ты приобрёл хоть немного благоразумия. В былые времена ты сцепился бы с этим напыщенным кретина в разгар дня прямо посреди рыночной площади.
Гримм фыркнул, но шага не замедлил:
— У меня нет времени на эту болтовню, Баярд.
Из сумрака возник невысокий худой мужчина и зашагал рядом с ним. Александр Баярд был облачён в коммондорскую форму, почти такую же как у Рука, хотя и не столь богато украшенную. И гораздо больше потрёпанную непогодой. Если Рук предпочитал всеми способами избегать буйства стихий, то Баярд напротив любил проводить дни на борту, стоя на палубе своего судна, тяжёлого крейсера «Храбрец».
— Да, — беззаботно ответил Баярд, ему приходилось удлинять свои шаги, чтобы не отставать от Гримма. — Я слышал. Твой корабль едва может держаться наплаву, и средств на восстановление у тебя нет, так что не сомневаюсь, что ты очень спешишь снова выйти из порта.
— Не заставляй меня вызывать тебя на дуэль, — сказал Гримм.
— Это почему же? — поинтерессовался Баярд, придавая своей походке ещё больше самодовольства. У него были тёмные, блестящие глаза и волосы, изрядно поседевшие задолго до отведённого срока. — Ты проиграешь, и мы оба это знаем.
Гримм фыркнул.
— Мой высокомерный друг, в том, что касается применения силы, ты настоящий мастер, — продолжил Баярд. — Но в твоей душе недостаёт льда, а в крови нет ни капли подлости. Чтобы победить на дуэли подлеца, нужен трезвый расчёт, ты же никогда не отличался терпением.
Губы Гримма невольно растянулись в улыбке:
— Ты только что назвал себя подлецом, коммондор.
— Так и есть, — согласился Баярд. — Я — коварный змей, не гнушающийся ни чем ради победы. — Его улыбка слегка померкла: — Боюсь, именно поэтому всё ещё я ношу эту форму, а ты уже нет.
— Не было никакого умысла уходить в отставку нам обоим, — ответил Гримм. — Ты знаешь, что я не в обиде на тебя за это, Алекс.
— Тебе этого и не требуется. Я сделаю это для тебя. А что касается Рука… — Баярд пожал плечами. — Если дело дойдёт до дуэли, я надеюсь, ты позовёшь меня в секунданты.
— Не думаю, что дойду до такого отчаяния, — сказал Гримм. — Но полагаю, если все остальные откажутся, я могу вспомнить и о тебе.
— Превосходно. Только сообщи мне хотя бы за день, уж будь любезен. Моя любовница не поймёт, если я оставлю её столь внезапно.
У Гримма вырвался смешок:
— Ни один из вас не женат, но вы встречаетесь только с друг другом уже… одиннадцать лет?
— Тринадцать, — самодовольно поправил Баярд.
— Боже Праведный. И ты даже сейчас настаиваешь на том, что она всего лишь твоя любовница. Почему?
На лице Баярда растянулась мальчишеская усмешка:
— Потому что грехи, мой старый друг, намного приятней праведности. Такие вещи и придают жизни вкус.
— Ну ты и урод, — отметил Гримм, но на лице его теперь сияла широкая улыбка, вытеснившая гнев и досаду, которые он чувствовал после встречи с Руком. — Как Абигейл?
— Румяна, мечтательна и довольна жизнью, друг мой. Она передаёт тебе привет.
— Пожалуйста, передай ей моё глубочайшее почтение, — попросил Гримм, затем склонил голову набок и глянул на Баярда: — Спасибо, Алекс.
— Рук выведет из себя и архангела, — лишь кивнул в ответ Баярд. — У тебя есть друзья, Гримм. Выкинь ты из головы этого дурака, не трать время.
— Я бы не счёл напрасно потраченным время на хорошую взбучку для него.
Баярд звучно и от души рассмеялся:
— И мало бы кто счёл, должен сказать.
Они вышли в полутёмный участок редко используемого туннеля, осветительные кристаллы встречались здесь через довольно большие промежутки. Гримм опёрся рукой о стену туннеля, продвигаясь почти вслетую.
— Ты не просто случайно наткнулся на меня, когда мне нужно было поднять боевой дух. Ты шёл за мной.
— Ясное дело.
— Зачем?
— Я думаю, тебе нужно поговорить со Шпилеархом.
— К нему я сейчас и иду, — сказал Гримм.
— О, да, — ответил Баярд. — Но, видишь ли, он сейчас не в поместье. Он послал меня привести тебя к нему…
Баярд вдруг резко остановился. Гримм почти тут же последовал его примеру. Туннель был полон едва слышных звуков: отзвуков из шагов, голосов, отдалённого шума воздуха из вентиляции Шпиля и их собственного дыхания.
Впоследствии Гримм не мог точно сказать, какое именно странный отзвук или какой проблеск движения в сумраке предупредил его о засаде… его инстинкты просто завопили об опасности, и он вытащил меч с жидким шелестом омеднённой стали. И не только услышал, но и почувствовал, как рядом с ним Баярд сделал тоже самое, а затем что-то, какая-то тварь, завизжала в темноте, и прямо ему в грудь понеслось пушечное ядро ревущей и жгучей агонии.
Шпиль Альбион, Хаббл Монинг, вентиляционные туннели
Времени как-то отреагировать не было, не было и места, чтобы взмахнуть даже таким коротким и прямым клинком, как у него. Гримм повалился на пол перед этим пугающим грузом и врезал по нему рукой, отпихнув что-то рычащее и плюющееся, и царапающее своими зубами и когтями. Тварь была размером с крупного ребёнка. Она отлетела куда-то вверх и вбок.
— Гримм!
— Я в порядке! — крикнул Гримм, поспешно вскакивая на ноги. Он сорвал с себя китель и быстро замотал в него левую руку. — Коты?
— Не думаю. В жизни не слышал, чтобы коты издавали такие звуки.
Вопль повторился уже из обоих сторон туннеля.
— Их тут больше одного, — сказал Гримм.
— Спина к спине, — ответил Баярд, и его крепкие плечи незамедлительно прислонились к спине Гримма.
— Мне стоило бы дружить с людьми повыше, — выдохнул Гримм.
— Прикуси-ка язык, старина, или я тебе ноги перерублю.
В темноте снова что-то мелькнуло, и существо опять кинулось на Гримма. На этот раз он выставил вперёд уже обмотанную кожей руку и почувствовал, как в неё впиваются когти и зубы. Гримм вскрикнул и крутанулся влево, впечатывая существо в каменную стену Шпиля. Затем продолжил движение уже правой рукой, всаживая свой короткий клинок в эту тварь и чувствуя, что попал хорошо и глубоко. Коридор заполнил переливчатый визг, какого он никогда раньше не слышал, и в тоже самое время Баярд вскрикнул:
— Ха!
И где-то позади Гримма кто-то громко зарычал.
У Гримма не было времени поворачиваться к Баярду. Существо с остервенением отбивалось, его когти впивались в руку Гримма даже сквозь несколько слоёв толстой кожи. Он бил мечом так быстро и яростно, как только мог, молясь про себя, чтобы не проколоть и свою собственную руку, неверно оценив в темноте длину клинка. Он не видел ничего, кроме размытой фигуры, что билась напротив него, но чувствовал, как из нанесённых им ран льётся горячая кровь.
Тварь снова вскрикнула и резко замерла. Крики эхом разносились в оба конца туннеля, постепенно стихая. Гримм бессознательно снова нашёл Баярда, и через несколько мгновений снова прижался спиной к его спине. Оба они задыхались. Раненая рука Гримма пульсировала и горела в самой неприятной манере.
— Трусы, — тяжело выдохнул Баярд через мгновение, когда стало ясно, что атака закончена. — Мерзкие трусливые твари.
— Точно, — согласился Гримм. — А теперь нам лучше сматываться отсюда?
— Безусловно, — сказал Баярд. — Но через секунду. У меня где-то был кристалл.
Гримм нетерпеливо ждал, пока Баярд шуршал одеждой.
— Ага! — воскликнул, наконец, тот. — В жилете. Почти и забыл про него.
И через мгновение туннель осветился тусклым голубым светом, когда Баярд вытащил из кармана осветительный кристалл величиной с ноготь и поднял над головой.
Туннель представлял собой неприглядное зрелище. Кровь, в бледном свете кажущаяся чёрной, забрызгала всё вокруг — и больше рядом с Гриммом, чем с Баярдом. А сам Бард умудрился сохранить свой костюм почти в идеальном порядке. Хотя его меч был испачкан чем-то тёмным до середины клинка.
— Боже праведный, ну у тебя и видок, — выгнув бровь заявил Баярд. — Ты с головы до ног в крови.
Он глянул на тяжёлые брызги на стене позади Гримма:
— Ну ничего себе, старина. Тебе надо было идти в мясники.
— Я пытался, — ответил Гримм. — Но меня не взяли. Пришлось довольствоваться флотом.
— Не стоит горевать, друг мой. — сказал Баярд, оглядывая коридор. — Как рука?
— Болит, — ответил Гримм. — Я предпочёл бы не разматывать китель, пока мы не окажемся где-нибудь, где можно найти бинты.
— Тогда нам лучше идти помедленнее, — заметил Баярд. — Конечно, было бы довольно забавно смотреть, как ты бежишь, пока сердце не выкачает наружу всю твою кровь, но боюсь, Абигейл будет мной недовольна. И тогда она может отвергать мои знаки внимания несколько часов. Или даже дней.
— Этого нельзя допустить, — согласился Гримм.
Он стряхнул с клинка столько крови, сколько смог, потом скривился и обтёр его о штанину, которая уже не сочилась кровью. И вставил обратно в ножны, как раз когда Баярд закончил протирать свой меч носовым платком и предложил ткань Гримму.
— Мог бы и сказать что-нибудь, — проворчал Гримм.
— Этот наряд всё равно уже безнадёжно испорчен.
Гримм сердито глянул на него и уже открыл рот, чтобы сказать ещё что-то, но тут Баярд внезапно завалился вбок и начал падать.
«Хотя нет, что-то тут не так», — подумал Гримм. Баярд твёрдо стоял на ногах. Его друг не падал — упал сам Гримм. Он смутно чувствовал холод пепельного камня под своей щекой. Рот Баярда двигался, но слова как будто доносились до него с нескольких сотен ярдов вниз по туннелю, и разобрать их не получалось. Гримм попытался упереться рукой и приподняться, но тело не слушалось.
— Вот блин, — пробормотал Баярд. — Как же это некстати.
Баярд наклонился ближе и вгляделся в лицо Гримма. Последнее, что запомнил Гримм, это как Баярд забрасывает его на свои худые, жилистые плечи.
* * *
Открыв глаза, Гримм обнаружил себя в тёплой, слабо освещённой комнате. Потолок был сделан из глины — среди небогатых жителей Шпиля Альбион это был один из наиболее популярных материалов. Его не побелили, но взамен покрыли цветастой, довольно замысловатой росписью, которая смотрелась так, будто её выполнил через чур деятельный ребёнок. Смысла в ней было мало: как будто бы случайные изображения воздушных кораблей, солнца, каких-то странных растений, лишь отдалённо напоминающих деревья, и луны, слишком огромной по сравнению с солнцем напротив неё. Тут были и странные существа, ни одно из которых не было Гримму знакомо, хотя, возможно, он и встречал кое-кого в каких-то из своих самых сказочных детских книг.
Комната освещалась сотнями крошечных, почти разрядившихся осветительных кристаллов, собранных в сосудах из чистого стекла. Свет их был каким-то призрачным, показывающим всё вокруг ясно и возникающим будто бы из неоткуда. Это была маленькая запасная комната с ученическим столом и маленькой же, сверх меры загруженной книжной полкой. Он лежал на кровати из переплетённых веревок, накрытых тоненьким матрасом. И на него была навалена такая куча одеял, что она угрожала скорее задушить его, чем согреть.
Попытавшись спихнуть их, он обнаружил, что левая рука примотана к груди. Обе руки были обмотаны нерациональным количеством тканевых бинтов. И вовсе не белых. Скорее это было сборище всевозможных, каких только можно вообразить, оттенков и текстур. На одно из полосок красовался узор из маленьких розовых сердечек пополам с ярко-жёлтыми солнышками.
Гримм сел, вздрагивая от боли в руке. Очевидно, на туловище было и множество других порезов, также покрытых бинтами и какой-то пахучей дезинфицирующей мазью. Он не помнил, как заполучил мелкие порезы, но в пылу боя это было обычным делом. Во рту был неприятный привкус, в горле пересохло. На прикроватном столике уже стояли наготове кувшин с кружкой, и он налил и залпом выпил три кружки подряд, прежде чем жажда отступила.
Кто-то постучал в дверь, затем она распахнулась. Гримм поднял глаза на молодую девушку, вошедшую в комнату. Она была одета… не так уж неряшливо, решил он, скорее вразнобой. Серая юбка из эфирного шёлка была залатана в нескольких местах и смотрелась так, будто шилась на мужчину фунтов на двести тяжелее этой девушки. Хотя юбка была достаточно длинной, чтобы носить её отдельно, под ней было зелёное нижнее платье, чей шуршащий подол доставал до пола. Пока она подходила к нему, он заметил, что вместо туфель на ней чулки — зелёный в белый горошек на одной ноге и оранжевый в фиолетовую полоску на другой. Ещё на ней был передник… но на вид он как будто был сделан из кожи и прожжён в нескольких местах, и место ему скорее было в кузне, а не на кухне. Волосы её были выкрашены алыми и белыми полосками, в заплетённом виде напоминая мятную конфету. Одна линза её очков была розовой, другая — зелёной, а лента на слишком большом цилиндре буквально лопалась от сложенных кусочков бумаги. На шее был кулон со стеклянным пузырьком, полным почти выгоревших осветительных кристаллов, а в руках она несла накрытый крышкой поднос.
— О, — сказала она, замирая. — Он очнулся. Боже. Как неожиданно.
Она наклонила голову и изучающе посмотрела на него сначала через одну линзу, потом через другую.
— Ну вот, видишь. Он в порядке. И не злой. Если конечно не злой. Нужно это прояснить.
Она отнесла поднос к маленькому столику у стены и прошептала:
— Стоит ли нам указать ему, как негоже джентльмену находиться без рубашки в присутствии дамы? Не то чтобы нам не нравился вид, ведь сложение у него довольно мужественное, но это вроде бы должно сказать.
Гримм удивлённо моргнул, оглядывая себя, и одной рукой неловко подтянул одеяло повыше.
— Э… покорнейше прошу прощенья, юная леди. Я, кажется, не знаю, где моя рубашка.
— Он думает, что я леди, — пробормотала она, наградив его сияющим взглядом. — По моему опыту, это довольно необычно.
Гримм порылся в голове в поисках подходящего ответа на подобное замечание, но без особого успеха.
— Когда вас называют «леди»?
— Думать так, — сказала девушка. — Ну что ж, здесь немного свежего супа, на вкус он не очень, но ему нужно съесть всё, ведь для яда он окажется ещё хуже.
Гримм моргнул:
— Для яда?
Девушка повернулась к нему и подошла достаточно близко, чтобы положить руку ему на лоб.
— О боже. У него снова жар? Нет, нет. О, хорошо. Может, он просто обычный. Бедняжка.
Прежде чем она успела снова отвернуться, Гримм поймал её за запястье.
У девушки… нет, решил он, у девочки по-видимому перехватило дыхание. Она вся оцепенела и выдохнула:
— О боже. Надеюсь, он не сделает мне больно. Он в этом довольно хорош. Вечность ушла, чтобы отчистить всю кровь.
— Малышка, — негромко позвал Гримм. — Посмотри на меня.
Она буквально застыла. Но, секунду помолчав, произнесла:
— О, мне не следует.
— Посмотри на меня, девочка, — сказал Гримм, стараясь говорить мягко и спокойно. — Тебе никто не сделает больно.
Девочка мельком глянула на него. Он успел заметить только проблеск её глаз над очками. Один — однотонно серый. Другой — оттенка светло-зелёного яблока. Она задрожала и вся как-то ссутулилась, её запястье безвольно повисло в его руке.
— О, — выдохнула она. — Это так печально.
— С кем ты говоришь, малышка?
— Он не знает, что я говорю с тобой, — сказала девочка. Пальцы её свободной руки потянулись к кристаллам в висящей на шее бутылочке. — Как он может слышать меня и не понимать чего-то настолько простого?
— А… — выдохнул Гримм и медленно и аккуратно выпустил девочкино запястье, словно хрупкую птичку. — Ты — эфириалистка, малышка. Я сразу не понял.
— Он думает, что я мастер, — сказала девочка, опуская голову и краснея. — Как он одновременно может быть столь умён и столь глуп? Это, должно быть, жутко больно. Но, наверно, будет вежливее, если мы ничего не скажем об этом. Он, кажется, не хочет ничего плохого, бедняжка. И он в сознании, может двигаться и в ясном уме. Мы должны передать мастеру, что он, похоже, выживет.
С этими словами девочка поспешно вышла из комнаты, кивая сама себе и всё ещё что-то бормоча по дороге.
Гримм покачал головой. Кем бы ни была эта девочка, её ученичество длилось уже довольно долго, несмотря на её очевидную молодость. Все эфириалисты немного странные и с возрастом становятся только страннее. Но некоторые намного страннее других. И эта малышка по уровню странности по крайней мере не уступала всем другим эфириалистам, которых ему доводилось встречать.
Он подошёл к подносу и поднял крышку. Под ней оказалась миска с супом, несколько галет и ложка, которую можно было бы счесть скромной, если бы она не была сделана из тёмного, блестящего дерева. Он попробовал суп, уже готовый ощутить горький привкус лекарств, но вкус оказался неожиданно слабым, но приятным.
Он выдвинул стул, уселся за стол и принялся жадно поглощать суп и галеты, запивая всё это ещё двумя стаканами воды. К тому времени, когда он закончил, он уже почти чувствовал себя человеком. Заметив простой халат, очевидно, оставленный для него, он умудрился натянуть его на себя одной рукой и даже завязать пояс.
Едва он с этим справился, как в дверь его комнаты сотряс тяжёлый удар.
— Ай, — послышался мужской голос. — Будь ты проклят.
Несколько раз стукнула задвижка, и мужчина нетерпеливо вздохнул:
— Фолли!
— Он не хотел задеть ваши чувства, — сказала девочка извиняющимся тоном. — Он просто слишком умён для вас.
Дверь открылась, и девочка поспешно отступила назад, не глядя Гримму в глаза.
Мужчина вошёл в комнату, прижимая мятый платок к очевидно кровоточащему носу. Худощавый, если не считать небольшого брюшка, на фоне которого конечности смотрелись непропорционально тонкими, почти паучьими. Голову венчала копна грязных седых волос, на лице — редкая белая щетина. Он был одет в костюм, вышедший из моды лет этак двадцать назад, спокойных серо-коричневых оттенков, и огромные, мягкие тапочки из меха какого-то существа в чёрно-зелёную полоску. Слишком старый для средних лет, но слишком молодой, чтобы назвать его пожилым. И с глазами такого ярко-голубого оттенка, какой Гримм видел только у возвышающегося над туманами осеннего неба. Мужчина шёл, опираясь на деревянную трость, наконечник которой очень напоминал оружейный кристалл лёгкой корабельной пушки. Размером он был с его сжатый кулак.
— А! — сказал он. — Ага! Капитан Гримм, добро пожаловать, добро пожаловать, как славно иметь возможность побеседовать с вами, когда вы не в бреду. — Он глянул на девочку и пробормотал уголком рта: — Он ведь не в бреду, да?
Девочка покачала головой, широко распахнув глаза, но так и не отрывая их от пола:
— Нет, мастер.
Гримм не был уверен, как ему вежливо ответить на такое приветствие, но в конце концов решил слегка поклониться:
— Мы с вами не встречались, сэр. Боюсь, у вас передо мной преимущество.
— Встречались, только вчера, — сказал мужчина. — Но вы — нет, а последнее мы, возможно, ещё сможем обсудить. А ты что думаешь, Фолли?
Фолли закусила губу и коснулась пузырька с кристаллами:
— Он не понимает, что капитану Гримму некомфортно от того, что он не знает ничьего имени.
— Неправда! — тут же запротестовал эфириалист. — Полагаю, он знает своё имя, и по крайней мере одно из твоих. В его распоряжении была уйма секунд, чтобы занести это знание в свою память. Если он, конечно, не всё ещё в бреду. — Мужчина покосился на Гримма: — Вы вполне уверены, вы в ясном уме, сэр?
— Порой я в этом сомневаюсь, — ответил Гримм.
В глазах эфириалиста промелькнула какая-то молодая и проказливая искорка, и на лице у него расплылась широкая улыбка:
— Ага! Сама скромность. Либо вы так хорошо строите из себя скромника, что уже таковым стали, либо настолько скромны, что в это даже не верится. Теперь я понимаю, почему Баярд о вас столь лестно отзывается, сэр. — Старик отставил кончик трости далеко в сторону и непринуждённо и грациозно поклонился: — Я — Эфферус Эффренус Ферус, к вашим услугам, сэр. А это Фолли.
— Фолли, — представилась девочка и сделала небольшой книксен в сторону дальнего угла комнаты.
— Кофты, — серьёзно произнёс Ферус. — Кофты, голубушка. И две пары носков, одни — шерстяные. О, и принеси мне шляпу не больше шестого размера, только замочи её в уксусе.
Девочка снова сделала книксен и поспешно вышла из комнаты.
Ферус просиял:
— Такое милое дитя. И никогда ничего не забывает. Ну что же, капитан, — он снова повернулся к Гримму, — у вас есть вопросы, у меня — ответы. Не проверить ли нам, насколько они друг другу подойдут?
— С радостью, — сказал Гримм. — Очевидно, я ваш гость. Это вас я должен благодарить за заботу обо мне?
Плечи Феруса разочаровано поникли.
— Очевидно, они друг другу не подойдут. Я вот собирался рассказать про клубнику. — Он поджал губы и покачал головой: — Вы не очень-то хороши в этой игре, капитан.
— Буду считать, что это значит, что это вы помогли мне, сэр.
Ферус лишь отмахнулся:
— Стоит отметить, что Баярд сделал для вас больше, чем я. Но в целом… да, мне пришлось применить свои навыки вам во благо.
— Навыки, сэр?
Эфириалист кивнул:
— На сегодняшний день я лекарь, специализирующийся на повреждениях, с которыми мало кто вообще сталкивается. Если бы вы спросили меня лет двадцать назад, я бы сказал, что это кажется мне очень скверными долгосрочными инвестициями с очень плохой рентабельностью. Но вот мы здесь.
Гримм невольно улыбнулся:
— Точно. Вот мы здесь. Спасибо вам за помощь.
Старик просиял и постучал концом трости по полу:
— Именно так, именно так. Какая бы зверушка не пыталась вас съесть, она оставила в вашей крови массу опасных вещей… довольно грубо, сэр, довольно грубо и как бесчестно.
— Яд? — спросил Гримм.
Ферус неопределённо махнул рукой:
— Да. Нет, вообще-то, даже близко нет, но если говорить проще, то да.
Гримм нахмурился:
— А… Хм. Мне грозит какая-то опасность?
— Да вы мертвее мёртвого, молодой человек!
— Я?
— Да. Нет, вообще-то, даже близко нет, но если говорить проще, то да. — Ферус кивнул на свою руку: — Вы тут замутили воду. Мне нужно проверить вашу рану, чтобы убедиться, что моя помощь больше не требуется. Не возражаете?
— Нет, — ответил Гримм. — Думаю, нет.
— Превосходно, — сказал Ферус. Затем развернулся и вышел из комнаты, захлопнув за собой дверь.
Гримм секунду хмурился, глядя ему вслед. Затем покачал головой и начал снова усаживаться.
— Эй! — крикнул Ферус из коридора. — Нет, прекратите двигаться, молодой человек! Как я могу что-то разглядеть, когда вы так скачите по комнате?
Гримм застыл:
— Э… Так… так лучше?
— Вы смотритесь довольно нелепо, застыв так над стулом. Вы там случайно не опорожняете кишечник?
Гримм вздохнул:
— Нет.
— Что ж, постарайтесь не делать этого, пока я не закончу.
— Э… мастер Ферус. Если позволите спросить, как именно вы меня осматриваете? Вы ведь не можете видеть рану прямо оттуда?
— Неверно! — возразил Ферус. — Отсюда я могу рассмотреть и ещё кое-что! Всё, готово. Лично я считаю, что проделал хорошую работу.
За дверью послышались приближающиеся шаги, опасливо прервавшиеся где-то в футе перед ней.
Дверная ручка снова судорожно задёргалась, затем замерла.
— Зараза, — сказал Ферус. — Вот же дурацкая штуковина. Зачем ты надо мной издеваешься?
Гримм подошёл к дверь и распахнул её.
Ферус вздохнул:
— Спасибо, молодой человек, спасибо. В вашем возрасте я бы с ходу раскусил, в чём тут трюк, но мой разум уже несколько зачерствел, понимаете ли.
— Это меньшее, что я мог сделать, — ответил Гримм.
— Неверно! — заявил Ферус. — Меньшее, что вы могли бы сделать — это ничего! Боже, надеюсь, вы умнее, чем кажетесь. У нас совсем нет времени заниматься вашим образованием, капитан.
— Нет? — удивился Гримм. — И почему нет?
И в это мгновение старик как-то сразу переменился.
Его прежде оживлённый голос стал тихим и твёрдым. Неуловимое движение плеч и спины, и он уже излучал уверенность в себе и силу, дико контрастировавшие с его безобидным внешним видом. Но больше всего изменились его глаза: искорка в них превратилась в приглушённый огонь, встретивший взгляд Гримма без следа ожидания или слабости.
Гримм резко ощутил, что стоит перед очень опасным человеком.
— А потому, Фрэнсис Мэдисон Гримм, что мы достигли конца, — сказал мастер Ферус.
— Конца? Чего?
— Начала, конечно, — ответил эфириалист. — Конца начала.
Шпиль Альбион, Хаббл Монинг
— Поверить не могу, что ты вообще решил этому сопутствовать, — сказала Гвендолин Бенедикту, пытаясь сохранить голос нейтральным и не показать своего недовольства.
Кузен глянул на неё и на полшага увеличил дистанцию, разделявшую их на пути к месту дуэли.
— О, да ладно тебе, — сказала Гвендолин, уже не скрывая раздражения. — Теперь ты просто меня дразнишь.
Бенедикт едва заметно улыбнулся:
— Роул выглядел решительно.
— Роул — кот, Бенедикт, — заметила Гвендолин.
— А ты когда-нибудь пыталась не дать коту сделать то, что он задумал? — спросил её Бенедикт.
— Нет, конечно, нет. Ведь в Доме Ланкастер нет котов.
Бенедикт издал резкий смешок:
— Как же, помню.
Гвендолин почувствовала, что краснеет:
— Я там никогда их не видела, — продолжила она, как если бы он её не перебивал. — И суть в том, Бенни, что если уж я всю жизнь считала их не больше, чем просто смышлёными тварями, можешь не сомневаться, что много кто думает так же.
— И?
— И молва уже разошлась. Все в хаббле захотят посмотреть на сегодняшнюю дуэль. Впервые в этом поколении Дом Тэгвинн привлечёт к себе внимание Великих Домов. Ты хоть представляешь себе, что они скажут о Бриджет и её отце, если она появится с чёртовым котом в качестве секунданта?
— Представляю, — раздражающе спокойно ответил Бенедикт. — Ещё как представляю.
— И что это должно было значить? — сердито поинтересовалась Гвен.
— Честное слово, сестрёнка. Я знаю, ты только поступила на службу, но не могу же я всё для тебя разжёвывать. Ты видела всё, что видел я. Ты получила точно такое же образование. У тебя незаурядный ум — конечно, когда его не затмевает твой темперамент. Так используй его.
Гвен хмуро поглядела на него:
— Использую. Он говорит мне, что имя Тэгвиннов сегодня в опасности. И всё это завертелось из-за моей собственной глупости, и мы не можем позволить им пострадать из-за моей ошибки.
— Да, — сказал Бенедикт. — Всё верно. Но загляни на шаг вперёд. К чему приведут сегодняшние события?
Гвен на мгновение поджала губы, прежде чем ответить:
— Если она проиграет, Тэгвинны станут всеобщим посмешищем и привлекут совсем ненужное внимание к своему бизнесу. Как минимум, их доходы могут снизиться. И весьма вероятно, что один из самых хватких Домов с интересами в этой сфере найдёт способ выкупить их чанную или отстранить их от дел.
— Верно. А если она победит?
— То положение будет ещё куда хуже, — ответила Гвен. — Побив Реджи, она навлечёт на себя гнев одного из наиболее влиятельных Домов. «Могут» и «вероятно» превратятся в «несомненно» и «наверняка».
Бенедикт кивнул:
— Дом Тэгвинн, Дом Астор, да, ты всё прекрасно просчитала. — Он на секунду задумался: — Ну, по крайней мере, на две трети.
— Что значит «на две трети»?
Он поднял вверх указательный палец:
— Ты просчитала для Тэгвиннов. — Затем выпрямил второй палец: — Ты просчитала для Асторов. — И, наконец, выставил в сторону большой: — А что насчёт котов?
Гвен пренебрежительно фыркнула… но потом призадумалась.
— А в Доме Ланкастер и правда есть коты? — спросила она. — И я их просто никогда не видела?
Бенедикт развёл руками, как бы констатируя очевидное.
— Но… полагаю, из этого не обязательно следует, что они не видели меня.
— А-а, — довольно протянул Бенедикт. — Осознание.
Гвен несколько шагов обдумывала это:
— А они и правда такие разумные? Я знаю, что это умные зверьки, но…
— Часто бывает очень полезно, когда другие недооценивают твой ум, — заметил Бенедикт, явно забавляясь. — Особенно хорошо это работает с теми, кто изначально не дотягивает до тебя по уровню интеллекта.
Гвен моргнула:
— Боже.
— Должен признать, я не слишком размышлял об этом до встречи с Роулом, — заметил Бенедикт. — Это лишь предположение, сестрёнка… но оно кажется разумным.
— И в самом деле… правда ведь? — сказала Гвен и проницательно глянула на него. — Ты никогда не славился тонким политическим умом, Бенни. Большая часть Дома считает тебя слабым и безучастным наблюдателем — не представляющим никакой ценности в вопросах политики.
Кузен страдальчески глянул на неё:
— И пусть в их глазах я таковым и останусь, уж будь добра. Политика — сфера деятельности подлецов, тиранов и дураков. Я предпочитаю лишь наблюдать, потому что не хочу оказаться их жертвой.
Гвен фыркнула.
— Ты в безопасности от всех, кроме меня, — заверила она его.
— О боже.
У него заурчало в животе, и Гвен ухмыльнулась, глядя на него:
— Проголодался?
— Я ел, — ответил он.
— Ты прирождённый воин, Бенни, — твёрдо сказала Гвен. — Твоему телу нужно больше топлива. В этом нет ничего плохого.
Он поджал губы, и его кошачьи глаза стали отрешёнными.
Гвен мысленно вздохнула. Она знала, как Бенни не любил, что родился не таким, как все, и какие усилия прикладывал, чтобы скрыть отличия. Она знала, что на пробежках и тренировках он никогда не двигался так быстро и мощно, как мог бы. Он таскал с собой осветительные кристаллы и использовал их в наиболее тёмных уголках хаббла, невзирая на то, что его кошачьи глаза в них не нуждались. В столовой он питался строго по графику, следя, чтобы порции были такими же, какие положены остальным рекрутам — несмотря на то, что мог буквально умереть с голоду при рационе, более чем достаточном для всех остальных.
«Бенни, какой же ты удивительный, милый, дорогой мой идиот», — подумала Гвен.
— Мы перекусим перед дуэлью, — твёрдо сказала она. — Иди за мной.
— Гвен… — запротестовал он.
— Я есть хочу, — ловко соврала она. — И ты не будешь столь груб, что заставишь леди есть в одиночестве, так ведь? Пойдём.
Бенедикт нахмурился:
— У меня с собой вообще нет денег.
— Зато у меня полно, — с готовностью заявила Гвен. — Пойдём.
— Честное слово, Гвендолин, — пробурчал он. — Ты просто не понимаешь намёков.
— О, ещё как понимаю, братишка, — беззаботно парировала она. — Просто в данный момент решила не понимать. Может возьмём те чебуреки, которые ты так любишь?
В животе у Бенедикта снова заурчало. Даже ещё громче.
Он воззрился на неё:
— Это уже нечестный приёмчик.
— Понятия не имею, о чём ты, — ответила Гвен, одарив его тем, что про себя называла своей самой непоколебимой улыбкой — той, где не надо разжимать челюстей. И продолжила сквозь зубы: — Иди. За. Мной.
Бенедикт сердито глядел на неё ещё мгновение, затем вздохнул:
— Ты ведь будешь настаивать, да?
— Я — леди из Дома Ланкастер, Бенни. Ты — джентельмен из Дома Сореллин-Ланкастер. У меня не должно быть в этом необходимости. — Она улыбнулась. Твёрдо.
Бенедикт закатил глаза, вытащил из кармана белый носовой платок и торжественно помахал им:
— Сдаюсь.
Гвендолин просияла:
— Это похвально.
* * *
Небольшой ларёк, где дородные седовласые супруги Бич подавали горячую еду, располагался в стороне от главной части рынка, на некотором отдалении от основного круговорота торговли и людских потоков. Ларьки, выставленные здесь полукругом, отгораживали уютную площадку с простыми столами и стульями, создавая иллюзию уединённости.
Гвен бодро подошла к ларьку, но никого там не увидела.
— Добрый день? — позвала она. — Мы пришли пообедать!
— Мы ещё не совсем готовы, — откликнулся голос из глубины ларька.
— Ну так подготовьтесь, — жизнерадостно велела в ответ Гвен. — Я буду рада с лихвой оплатить ваши старания.
Изнутри послышался вздох, и из кладовки в задней части ларька показался пожилой мужчина, толщина бровей которого мало чем уступала запястьям. Мистер Бич моргнул, увидев Гвен, затем произнёс:
— Мисс Ланкастер? Не ожидал вас в этот час. Что вы здесь делаете?
— Обеспечиваю вам дневную выручку, — ответила Гвен, улыбаясь и кладя кошелёк на прилавок. Он соблазнительно звякнул. Ни звон монет, ни её улыбка не вызвали недовольства торговца. — Мне нужен один из ваших чебуреков, и до полудня.
— Это несложно, мисс, будет сделано. А для вас, юный сэр?
— Ещё две порции того же, — твёрдо вставила Гвен.
— Сестрёнка… — запротестовал Бенедикт. Но это был явно слабый протест, к тому же подорванный ещё одним урчанием в желудке.
— Сейчас сделаем, мисс, — сказал мистер Бич, затем повернулся к плите, где его уже ждала кастрюля с маслом, и достал несколько сосисок из холодильного шкафа. Из задней части лавки появилась миссис Бич, энергично замешивающая партию теста, её седые волосы были прикрыты косынкой. Она посыпала стол мукой, шлёпнула на него тесто и начала месить его проворными, уверенными движениями.
— И чтобы я не слышала никаких возражений, Бенедикт, — сказала Гвен с ехидной улыбочкой. — Или скорее я не должна слышать твой желудок по крайней мере ещё час или два. Честное слово, такие урчания и ворчания совсем неподобающи для Ланкастера.
Бенедикт снова закатил глаза, но уголки его губ поползли вверх:
— К счастью, я не так ограничен, как вы, бедные чистокровные Ланкастеры, текущая во мне кровь Сореллинов позволяет расширять мои духовные, эмоциональные и творческие горизонты.
— Что-что? — спросила Гвен, прикладывая ладонь к уху и слегка повышая голос. — Кажется, я неправильно расслышала тебя сквозь урчание твоего живота. Мне даже показалось, что ты подвергаешь сомнению абсолютное и несомненное превосходство Дома Ланкастер.
Бенедикт улыбнулся шире:
— Идите играйте со своими кристаллами и позвольте остальным заняться настоящим делом, угу?
— Как вам не стыдно, сэр, — сказал мистер Бич поглядывая на Бенедикта из-под своих кустистых бровей, но глаза его лучились весельем, — говорить так о семье юной леди.
Гвен торжествующе улыбнулась Бенедикту:
— Вот, видишь? Ланкастеры пользуются поддержкой населения.
Бенедикт рассмеялся:
— Вы на её стороне только потому, что она вам платит.
— Молодой сэр весьма мудр, — заметила миссис Бич.
— Это верно, весьма, весьма мудр, — согласился пожилой мужчина… как раз когда Гвен вкладывала ему в ладонь щедрую порцию монет.
Она весело показала Бенедикту язык и сказала:
— Спасибо большое вам обоим.
На площадку вошёл какой-то витающий в облаках мужчина средних лет, бормоча себе под нос:
— …надо просто понять, как это должно работать.
Одежда его, хотя и добротная, была помята и перекошена, а фиолетовый жилет был настоящим оскорблением для чувств целого поколения на фоне пальто и брюк из простого коричневого твида. Русые волосы, испещрённые седыми прядями, нуждались в стрижке, а руки венчали длинные, тонкие пальцы. Он что-то писал в блокнот ручкой, оснащённой светящимся кристаллом, что-то бормоча себе под нос.
— Добрый день, мистер и миссис Бич, — сказал он, не поднимая головы, затем зевнул, прикрыв рот ладонью, и продолжил писать. — Двойную порцию ваших фирменных и кофе, будьте так добры. Хорошего и тёмного.
Ручка порхала над страницей, быстро и небрежно выводя ряд каких-то знаков, которые Гвен не узнавала.
— Добрый день, Эдди, — с теплотой в голосе поприветствовала его миссис Бич. — Опять не спал всю ночь?
— Боюсь, это проклятье пытливого ума, — ответил мужчина. — Мили и мили различных путей для обдумывания одних и тех же бесполезных вещей. — Говоря это он не переставал писать, и случайно задел Гвен углом своего блокнота: — Э… прошу прощенья, сэр.
— Сэр? — насмешливо переспросила Гвен.
— Да? — проронил Эдди, размашисто заканчивая очередную строчку и начиная новую.
Гвен прочистила горло, явно давая понять, что ждёт, чтобы он посмотрел на неё.
— Ну в чём дело, приятель, — сказал Эдди. — Если хочешь что-то сказать, так говори! У меня нет времени скакать вокруг да около!
Гвен прищурилась и выпрямила спину. Как смел этот человек так невоспитанно обращаться с леди? В особенности — с леди из Дома Ланкастер?
— Сестричка… — поспешно сказал Бенедикт, кладя руку её на плечо.
Она стряхнула её:
— Секунду, братец, — сказала Гвен. — Я должна решить для себя одну неприятную дилемму.
— Но…
— Бенедикт, — произнесла Гвен своим наимилейшим, наимягчайшим тоном.
Бенедикт поморщился и слегка отступил назад.
Эдди, если так его звали, всё ещё писал, едва ли обращая на неё внимание. Нестерпимо!
— Хм…? — отвлечённо промычал он. — Дилемму?
Гвен отчётливо и холодно произнесла:
— Стоит ли мне просто устроить разнос такому грубияну или оскорбиться проявленному неуважению и потребовать сатисфакции, положенной мне по праву!
Эдди заморгал и, наконец, поднял взгляд на Гвен:
— Ну и ну. Серьёзно? Потребовать сатисфакции? — в его словах явно слышалось веселье, словно он едва сдерживался, чтобы не не рассмеяться. — Вы раздумываете, не вызвать ли меня на дуэль?
— Сперва мне нужно узнать ваше имя, сэр, — сердито ответила Гвен.
— А это имеет значение? — спросил Эдди.
— Конечно, имеет. Я буду знать, какой Дом позволили себе такую небрежность, как дать одному из своих отпрысков разгуливать по Хабблу Монинг без малейшего понятия о манерах, которые Бог даровал бы и козлу.
— Вообще-то, козлы — довольно кроткие и благоразумные существа, — мягко ответил Эдди, — и они редко ввязываются в дуэли. Определённо не после бессонной ночи. — Он вздознул. — Мисс, должно ли иметь значение моё имя?
— Что? — переспросила Гвен.
— Моё имя, — повторил Эдди. Разве мои поступки не только мои? Должно ли иметь значение, принадлежу я к низкому Дому или высокому? Буду ли я более оскорбителен для вас, будучи обычным гражданином, чем будучи аристократом?
Гвен заморгала. Его вопросы были такие странные, будто звучали на каком-то другом языке. Наконец, она произнесла:
— Конечно, это должно иметь значение. Судя по вашей одежде, я сочла, что вы не простолюдин, сэр, но если это всё же так, я едва ли могу осуждать вас за отсутствие такта, если вы не получили никакого образования в этих вопросах.
Эдди резко склонил голову набок, его тёмные глаза заблестели:
— Значит, если я принадлежу к аристократии, требований ко мне вы предъявите больше?
— Конечно, — сказала Гвен таким тоном, будто считала, что её собеседник — идиот. — Протокол, действующий между членами Домов, задаёт нормы уважительного отношения к другим пэрам… и это уважение удерживает эти Дома от распрей и гражданской войны. Вести себя подобающим образом — это ваш долг, сэр. С тех, кому многое дано, многого и требуют. Конечно, я буду ждать от вас большего.
По лицу Эдди медленно расплылась улыбка.
— Как интересно. — Он посмотрел мимо неё на чету торговцев: — Долго ещё?
Мистер Бич как раз вытаскивал медную проволочную корзину из раскалённого масла и начал выкладывать чебуреки на квадратные кусочки ткани:
— Почти готово.
Эдди кивнул ему и повернулся к Бенедикту:
— Ну ладно. Не соблаговолите ли вы представить меня вашей кузине, сэр? Думаю, она мне нравится.
Гвен заморгала:
— Прошу прощенья?
Бенедикт глубоко вздохнул и оглядел Гвен со смесью нежности и раздражения.
— Сестрёнка, — сказал он. — тебе и правда нужно научиться время от времени держать язык за зубами. Тогда у тебя будет меньше шансов куда-то вляпаться. — Он расправил пальто, поклонился и произнёс: — Гвендолин Маргарет Элизабет Ланкастер, дочь Лорда Министра и Леди Ланкастер, для меня… необычайное удовольствие… представить тебя Его Величеству Эддисону Орсону Магнусу Иеремие Альбиону, Первому Гражданину и Шпилеарху Альбиона.
Гвен в шоке уставилась на Бенедикта.
Её желудок полностью отделился от остальных внутренних органов и сиганул в какую-то невообразимую пропасть.
Она медленно перевела взгляд на любезно улыбающегося Шпилеарха. И начала неудержимо краснеть.
— Мисс Ланкастер, — сказал Шпилеарх с лёгким учтивым поклоном. — Необычайно рад познакомиться в вами.
Гвен в ужасе глядела на него:
— Вы не… вы не похожи на… свой портрет.
— Когда его писали, я был моложе и намного злее. — ответил он. — Я нисколько вас не вину, мисс Ланкастер. Думается мне, я не выполнял публичных обязанностей с тех пор, как вы были маленьким ребёнком. Совсем не удивительно, что вы не смогли меня узнать.
— Я… я просто… с-сэр… — только и смогла вымолвить Гвен. Её руки сами собой дернулись вперёд — видимо, после всех этих бесчисленных часов обучения светскому этикету это отложилось уже на уровне инстинктов. Он ловко поймал её руку и склонился к ней.
— Юная леди, вы в точности также красивы, как была в вашем возрасте ваша мать. О, завтрак! Или обед. Может быть, обедвтрак, — сказал Шпилеарх, когда супруги Бич, наконец, выставили поднос со свежеприготовленными горячими чебуреками и стаканами охлаждённого сока. — Вы двое присоединитесь ко мне?
— Я… мы… — Гвен кинула на Бенедикта довольно отчаянный взгляд.
Бенедикт же выбрал этот момент, чтобы улыбнуться ей и, как она поняла, насладиться выражением её лица. Он явно получал от происходящего удовольствие садистского масштаба.
— Мы будем счастливы, сир, — ответил он.
— Превосходно! — воскликнул Шпилеарх. — Думаю, здесь есть чудные столики. — Он взял поднос, непринуждённо оставив на прилавке деньги за свою порцию, одарил Гвен вежливой улыбкой и кивнул в нужном направлении: — Дамы вперед?
Гвен сделала глубокий вдох, затем сказала Бенедикту:
— Я полная идиотка, — и направилась к столикам.
Шпилеарх выгнул бровь и взглянул на Бенедикта.
— На языке Гвен это означает «приношу свои извинения», — со всей серьёзностью заявил тот за спиной у Гвен. — После вас, сир.
Они принялись за еду в неловком молчании, которое вскоре стало признательным.
— Честное слово, до чего же хороши! — выдохнул Бенедикт. Он явно пытался сдерживаться, но было очевидно, что ему стоит огромных трудов не запихнуть в рот весь чебурек одним махом. Его порция исчезала прямо на глазах.
Гвен же, только что выказав ужасающую грубость ни кому-нибудь, а монарху Шпиля Альбион, чувствовала, что чтобы она ни съела этим утром на завтрак, это может тут же попроситься обратно, и едва притронулась к своему чебуреку.
— Здешняя еда лучше всего, что мне могут предложить в поместье, и не надо ждать по несколько часов, — признался Шпилеарх. — Бичи переехали в Хаббл Монинг из Хаббла Лэндинг десять лет назад. Я звал их работать у меня, но они предпочли собственное дело. Уважаю их выбор.
Бенедикт кивнул, не переставая жевать.
— Да уж, мастер Сореллин, — сказал Шпилеарх. — Не ожидал увидеть вас снова в этом году, после того, что случилось прошлой весной.
Бенедикт дернул плечом:
— Даже шрама почти не осталось.
— Какая жалость, — сказал Шпилеарх, весело сверкая глазами. — Я слышал, юные леди от них без ума.
Гвен удивлённо вскинула брови:
— Бенни? О чём это он?
Бенедикт вдруг смутился и неотрывно сосредоточился на еде.
— В том году Бенедикт служил в Гвардии, — сказал Шпилерх. — Я послал его в составе небольшого отряда вниз, в Хаббл Райзен, чтобы выследить пропавший груз оружейных кристаллов. Похитители отказались возвращать свою добычу.
Гвен распахнула глаза:
— Ты участвовал в бою?
— Это был не бой, — поспешно возразил Бенедикт. — Так, небольшая потасовка у входа в их убежище. Даже вспоминать не стоит.
— Потасовка, в которой был тяжело ранен один из гвардейцев, — сказал Шпилеарх. — И в которой ваш кузен убил двух вооруженных людей, лупивших дубинками его товарища. А после этого он оттеснил назад ещё шестерых, удерживавших входную дверь, а они делали всё, что могли, чтобы его не пускать. За это один из них ранил его в руку.
— Не рана даже, а одно название, — сказал Бенедикт, залившись краской.
— Он спас множество жизней, — продолжал Шпилеарх, — включая жизни своих товарищей и большей части воров… не говоря уже о хаосе, который начался бы, если бы эти кристаллы утекли на чёрный рынок. — Он на мгновение прикрыл глаза и взглянул на Гвен: — За это он был удостоен Ордена Шпиля. Я полагал, что вы в курсе.
— Насколько мне известно, он никогда об этом не рассказывал, — ответила Гвен, сердито глядя на Бенедикта. — Первый раз об этом слышу. Мне ты сказал, что повредил руку в учебном бою, Бенни.
Бенедикт втянул голову в плечи и взял второй чебурек. Первый исчез неподобающе быстро, несмотря на все его усилия попридержать коней.
Шпилеарх улыбнулся:
— Мисс Ланкастер… могу я называть вас Гвен?
— Конечно, сир.
— Превосходно. Но вы не должны звать меня «сир». «Эддисон» вполне подойдёт.
Гвен заколебалась:
— Сир…
Шпилеарх махнул рукой:
— Я знаю протокол. Но он был создан два века назад, когда Грегор Сильный объединил хабблы и учредил Совет — в те времена он ещё обладал реальной властью и армией для её поддержки.
— Сир… Эддисон, сэр, — выговорила Гвен. — Вы всё же Шпилеарх.
Он рассмеялся:
— Когда-то монархия была необходимым злом, мисс Ланкастер. А теперь я уже устарел, практически ни на что не влияю и ничего не имею против такого положения дел. Ваш отец и Совет совместно управляют всеми делами Шпиля, и все хабблы представлены во временами даже почти справедливой пропорции. Единственные вооруженные силы, которые нужны в Шпиле — это Гвардия, а они, в основном, исполняют гуманитарные функции. Я не правлю, мисс Ланкастер, как и мои отец с дедом. Я лишь пытаюсь помощь своему народу, когда он в этом нуждается.
— Вы всё же Шпилеарх, сир, — настаивала Гвен. — Вся знать почитает вас. Служить вам — для всех большая честь.
— Милостивые Строители, как же вы молоды, — причудливо ухмыльнулся он. — Подождите, вот выпущу какой-нибудь декрет, который заденет их банковские счета, и думаю, почести они мне воздадут с помощью толпы с дубинками. — Он покачал головой: — Действительно, всё ещё сильна традиция добровольной службы в Гвардии для молодых аристократов, как показатель статуса. Но это всё на их усмотрение. Стоит мне попытаться выйти за границы дозволенного, и думаю, службу в Гвардии может быстро заменить какой-нибудь другой престижный долг перед обществом.
— Не все так считают, сир, — тихо сказал Бенедикт. — Не все считают вас лишь пережитком прошлого.
— Не Ланкастеры, — добавила Гвен.
— Может и нет, — задумчиво произнёс Шпилеарх. — Но как бы то ни было, мне интересно, Гвен, почему вы решили присоединиться у Гвардии?
— Я — единственный ребенок в роду своего отца, — ответила она.
— И поэтому можете быть освобождены от этого долга без потерь как для вашей чести, так и для чести вашей семьи. Никто не подумает о вас дурного, если вы решите уклониться от службы.
Гвен слегка вздёрнула подбородок:
— Я подумаю, сир.
Шпилеарх откинулся на спинку стула и несколько секунд изучающе рассматривал её, затем произнёс:
— Не ждите особого отношения, мисс Ланкастер, несмотря на всю вашу значимость для дома вашего отца. Вы будете получать задания, как и все остальные рекруты. Некоторые из этих заданий могут сулить вам опасность. Я не могу упомнить всех молодых мужчин и женщин, которые были ранены или убиты, исполняя свой долг и следуя моим приказам. Вы это понимаете?
— Да. Я понимаю, сир.
Задумчиво нахмурившись, он доел последние несколько кусков своего чебурека, затем повернулся к Бенедикту:
— Это относится и к вам, мастер Сореллин. Я подбираю людей, наиболее подходящих для поставленных задач, по их способностям. Вы уже попали под удар на моей службе, и это может повториться.
— Да, сир, — сказал Бенедикт так, будто Шпилеарх только что сообщил ему, что вода мокрая.
Эддисон кивнул и сказал:
— В этом году у нас будет около сорока новобранцев и столько же вернувшихся на службу ветеранов. Я встречусь с вами двумя во дворце, в конце учебного периода, чтобы принять присягу и подписать контракты.
— Конечно, сир, — сказала Гвен. — Сир…
— Мисс Ланкастер, — укоряюще сказал Шпилеарх.
— Эддисон, — сказала она, а затем добавила: — сэр.
Он улыбнулся, в основном одними глазами:
— Да?
— Если бы я знала, кто вы такой, раньше…
— У вас было бы полное право отреагировать точно так же, мисс Ланкастер, — твёрдо сказал он. — Прошу, извините меня за мою грубость. Мне очень редко выпадает шанс позабавиться, изображая из себя невежу… и боюсь, у меня угнетающе плохое чувство юмора. Надеюсь, вы меня простите.
Она почувствовала, что снова краснеет:
— Конечно, сир.
Внезапно раздался глубокий, гулкий звон. Кто-то звонил в колокола в центре общественной зоны хаббла рядом с рынком.
Бенедикт напрягся. Затем запихнул в рот одним куском оставшуюся половину своего второго чебурека. Гвен машинально подтолкнула к нему свой чебурек, и он подхватил его явно необдуманным, чисто инстинктивным движением.
— А, — сказал Шпилеарх. — Кажется, мне попадалось на глаза объявление о том, что сегодня состоится дуэль. И я вроде бы даже слышал, что ситуация может оказаться весьма запутанной и неприятной для всех её участников. Вы ничего об этом не знаете, мисс Ланкастер?
Голос его был спокойным, даже немного эксцентричным, но что-то в его словах несло в себе нотки стали.
— Полагаю, вам отлично известно, что знаю, сир.
Его зубы блеснули в мимолётной улыбке:
— Тогда, я полагаю, вы собираетесь довести дело до конца.
— Собираемся, — тихо сказал Бенедикт.
Шпилеарх кивнул:
— Очень много глаз следят за тем, что вы сегодня делаете, мисс Ланкастер — и мои среди них.
Гвен сглотнула. Колокола пробили ещё несколько раз, а затем смолкли.
Шпилеарх глянул в сторону источника звука и кивнул, без сомнения отпуская их:
— Тэгвины — хорошие люди. Дом Ланкастер всегда пользовался моим уважением, мисс. Я жду, что сегодняшние события лишь утвердят меня в этом уважении.
Гвен могла распознать приказ, когда слышала его, и сердце её внезапно забилось чуть быстрее. Теперь вся эта ситуация уже не была простым недоразумением, случившимся из-за её безрассудства. Внимание Шпилеарха означало, что последствия затронут и её Дом.
— Да, сир, — сказала она с пересохшим горлом. — Утвердят.
Шпиль Альбион, Хаббл Монинг
Бриджет была уверена, что у неё непременно скрутит живот и в итоге её вырвет на глазах у половины хаббла.
— Мышонок, — тихо, но твёрдо проговорил Роул, сидящий у неё на руках. — Расправь плечи. Подними подбородок. Не показывай страха. Держи своего врага в неведении.
— Это очень дельный совет, мисс, — сказал оружейный смотритель схожим тоном, хотя и на человеческом языке. Это был высокий худощавый мужчина, серебристые пряди в его волосах резко контрастировали с совершенно чёрной одеждой. Они ждали на общественной площади рынка Хаббла Монинг, возле платформы для дуэлей, и седеющий прирождённый воин только что закончил звонить в колокола.
— Вы говорите на кошачьем, мистер?.. — Бриджет покраснела: — Простите, я не знаю вашего имени.
— Истербрук, мисс, — представился он, вежливо склонив голову. — Говорю я на нём не очень хорошо, но понимаю достаточно. Как и все здравомыслящие люди.
— Он мне нравится, — вставил Роул.
Она слабо улыбнулась и попыталась последовать совету Роула.
— Прошу прощенья, если что-то сделаю не так, мистер Истербрук, — сказала она, — но боюсь, у меня мало опыта в подобных делах.
— Как и у всех здравомыслящих людей, — спокойно заметил Истербрук, одарив её ещё одной улыбкой. — Всё довольно просто, мисс Тэгвинн.
— Мне не совсем понятно, какую роль оружейный смотритель играет в дуэли, когда она проходит…. без оружия.
— О, моя роль от этого не меняется, — сказал Истербрук. — Я делю свой пост с ещё несколькими такими же старыми солдатами, по одному дню недели на каждого. Моя задача — сделать всё возможное, чтобы все остались живы. Я стараюсь уладить конфликт, приведший к дуэли, ещё до того, как прольется чья-то кровь, а если не вышло — слежу за соблюдением протокола и за тем, чтобы никто не вмешивался в происходящее.
Она нахмурилась:
— А кто станет вмешиваться?
— Скажем, его секундант, — сказал Истербрук, затем взглянул на Роула: — Или ваш.
Роул презрительно дёрнул ушами и отвёл взгляд.
— А… если кто-нибудь нарушит правила?
— Я его остановлю, — ответил Истербрук. — У меня есть право предпринять для этого любые необходимые меры, вплоть до убийства.
Бриджет моргнула:
— Боже.
— Дуэли — дело серьёзное, мисс, — тихо сказал Истербрук. — Хотя эти нынешние самодовольные недоросли, кажется, так не считают. Лучше бы в них было не так легко ввязаться.
— Лучше бы этих дуэлей вообще не было, — сказала Бриджет.
Истербрук, казалось, на секунду призадумался над этим, затем покачал головой:
— Они… служат определённой цели, если ограничить их жесткими рамками и не допускать слишком многих смертей. Всё же есть что-то полезное в возможности напрямую сразиться с тем, кто тебя оскорбил — хоть что-то, чтобы заставить этих петушащихся оболтусов продемонстрировать хоть немного вежливости и следить за своими словами.
— А, — сказала Бриджет, чувствуя, как к лицу приливает краска. Ведь она и была тем самым петушащимся недорослем, самолично столкнувшимся с этим аспектом законов хаббла. — Не уверена, все ли с вами согласятся. В конце концов, мы ведь цивилизованное общество?
Истербрук моргнул:
— С каких это пор, мисс? У нас демократия.
— Об этом я и говорю. Разве мы не отвергли насильственные методы управления?
— Демократия основана на насилии, мисс Тэгвинн, — сказал Истербрук. — Когда нужно принять какое-то решение, мы подсчитываем, кто за и кто против, а затем делаем так, как хочет большинство. Мы устраиваем символическую битву, исход которой решается простым численным превосходством. Это экономит время и избавляет от мороки с подсчетом трупов — но не стоит обманываться, это ни что иное, как насилие, возведённое в ритуал. И каждые несколько лет, если избранный нами человек не оправдывает ожиданий, мы голосуем за его отставку — мы символически отрубаем ему голову и заменяем кем-то другим. Снова без настоящей боли и кровопролития, но все равно осуществляя ритуальное насилие. И вообще-то такой порядок довольно практичен.
Бриджет заморгала.
— Никогда не смотрела на это под таким углом, — признала она.
— Это одна из немногих вещей, которые мы уважаем в людях, — вставил Роул. — Хотя, конечно, коты делают это лучше.
— Вполне возможно, — согласился Истербрук. — А, вот и лекарь. И, похоже, ваш уважаемый противник.
Бриджет огляделась по сторонам. Люди, заслышавшие звон колоколов, подтягивались со всего рынка… десятки людей. А всего через мгновение она уже была уверена, что десятки превратились в сотни. И к её бушующему желудку и бегущему вскачь сердцу добавился огромный ком в горле.
Страх изматывал. Поскорее бы это всё закончилось.
Невысокий седовласый мужчина с медицинским чемоданчиком, одетый в очень практичный деловой костюм, подошёл к Истербруку, и они пожали друг другу руки. Истербрук представил мужчину Бриджет, но уже через пару секунд его имя совершенно вылетело у неё из головы. Толпа всё продолжала разрастаться. В обед, да посреди недели? Неужели этим людям нечем больше заняться? Бриджет хмуро глядела на толпу и боролась с желанием почесать Роулу уши — на публике кот счел бы это унижением собственно достоинства.
Реджинальд Астор появился из толпы в сопровождении не только секунданта, но и ещё полудюжины мужчин примерно одного с ним возраста и положения. Одет он был так же, как и она, в обычную серую тренировочную форму. Они подошли всей группой, Реджи с важным видом возглавлял процессию.
* * *
Внимание! Этот перевод ещё не готов.
Его статус: идёт перевод
Переведено на Нотабеноиде
Переводчики: vorbarra, Swee7 (только пролог и главы 1–2)
Писательское ремесло
Вопрос в том, чему именно у них учиться можно, а какие рекомендации следует воспринять критически…
Элеонора Раткевич
Элеонора Раткевич — Мысли вслух
Руководства по части написания книг — от Буало до Стивена Кинга — у нас все как-то больше зарубежного происхождения. Отечественная «Золотая роза» так прочно забыта, что это даже странно. Или не странно? Раз зарубежные авторы пишут бестселлеры, значит, у них и надо учиться, не так ли?
Вопрос в том, чему именно у них учиться можно, а какие рекомендации следует воспринять критически.
Не поймите меня неправильно — это хорошие, толковые, почтенные руководства, которые действительно могут научить многому, и я сама их рекомендовала не раз. Я не ударилась в славянство и не собираюсь сообщать, что хорошилище грядет по гульбищу из ристалища, да и другим не советую. Но все же есть область, в которой к рекомендациям зарубежных авторов следует подходить с осторожностью.
Область эта — стиль.
Пока речь идет о способах создания и выявления характеров, построения сюжета, развития действия — все в порядке. Мы действительно многому можем научиться. Даже если речь идет о совершенно новых для нас художественных принципах. Например, композиция в духе «расходящихся волн» ничем не похожа на привычное нам «экспозиция-завязка-кульминация-развязка» — но она очень интересна, и отчего бы не освоить и ее, отчего бы не расширить свой арсенал выразительных средств? Но когда речь идет о стиле, о языке текста, давайте не будем все-таки забывать, что создавались все эти рекомендации ДЛЯ ДРУГИХ ЯЗЫКОВ С ДРУГОЙ СТРУКТУРОЙ.
Все советы Флобера — я думаю, они достаточно общеизвестны, чтобы здесь их не напоминать — относились к французским писателям. И учитывали особенности французского языка. Именно для него они и ценны — а русский язык над собой таких насильств не очень-то и допускает. В худшем случае текст получается ритмически вывихнутым и очень принужденным по исполнению, в лучшем принужденности нет, но художественных средств все же недостает. Да и для французского языка рекомендации Флобера не так чтобы и безусловны — дело вкуса, конечно, но мне отчего-то не кажется, что Бальзак как писатель вообще и как стилист в частности хуже Флобера. Или, если обратиться к отечественным примерам — что Гоголь как писатель и стилист хоть чем-то хуже Дивова (который рекомендациями Флобера очень даже пользуется). Между тем довольно открыть хотя бы «Страшную месть» — вот явился колдун к святому схимнику, и что же? Посчитайте, СКОЛЬКО раз на неполных две страницы повторяется «страшный», «страшно», «страшен» — да Флобера бы удар хватил!
Впрочем, Флобер нынче большинству авторов не указ. Сейчас времена пошли не те, всякие там Буало, Флоберы и прочие французы уже не могут снискать прежнего трепетного внимания. Настало время триумфального шествия литературы англоязычной — и рекомендации по части успешного и качественного книгописания начинающие авторы пользуют по большей части англоязычные по происхождению.
Тут-то и расцветают новые, как сказал бы Дзеами, «цветы стиля».
Я с удовольствием рекомендовала в свое время Стивена Кинга — «Как писать книги». И по большей части его рекомендациям можно (а иной раз и нужно) следовать. Но ровно до тех пор, пока они не привязаны жестко к специфике английского языка.
Формулирует он свои рекомендации четко и хлестко.
Как хороша фраза «Глаголы вам не враги, прилагательные вам не друзья»!
И как же опасно русскоязычному автору следовать этому совету!
Грамматическая выразительность глаголов в английском языке огромна. Посудите сами. Времен в английском языке, строго говоря, четыре — Present, Past, Future и Future-in-the-Past — настоящее, прошлое, будущее и будущее-в-прошедшем (в русском языке такого нет). Каждое из них может быть использовано в четырех конфигурациях — Indefinite, Continuous, Perfect и Pefect Continuous — неопределенное, продолженное, завершенное и продолженно-завершенное. То есть ШЕСТНАДЦАТЬ временных форм только в активном (действительном) залоге! Плюс столько же в пассивном (страдательном) залоге, который в английском языке стилистически равноправен с активным. Итого — уже тридцать два. Плюс дополнительные глагольные конструкции, даже не выделяемые в отдельное грамматическое явление. Плюс изумительное разнообразие модальностей, способных выражать тончайшие оттенки смысла. Плюс использование немодальных глаголов в модальном значении. Я когда-то приводила пример: в русском переводе байроновское «Хочу я быть ребенком вольным» как-то не очень трогает душу — ну, хочешь, так и хоти себе, хотеть не вредно! — а вот в оригинале «I would I were a careless child» неизменно заставляет мое горло сжиматься, и не только из-за великолепной фонетики. Прежде всего это великолепная грамматика. Выбрав именно эти два глагола, чтобы высказать свое желание, Байрон ГРАММАТИЧЕСКИ выразил одновременно и силу этого желания, и его вполне осознанную безнадежность. Словно могучая волна желания разбивается об утес невозможности. И все это достигнуто без привлечения каких бы то ни было дополнительных художественных средств — только за счет грамматики!
Да, и не будем забывать такую великолепную штуку, как герундий — имеющий форму глагола и соединяющий в себе свойства глагола и существительного! Герундий, во всей своей прелести совершенно непереводимый на русский язык! Помню, как я мечтала когда-то перевести рассказ Бредбери «Utterly Perfect Murder»… и на первой же странице нарвалась на целый абзац, исполненный герундием. Конструкции, соединяющие в себе мобильность глагола и фундаментальность существительного. В русском переводе чем-то пришлось бы пожертвовать, а мне тогда по молодости лет не хотелось жертвовать ничем. Но красоту и выразительность этой грамматической формы я запомнила навсегда.
В русском языке глагол не несет и десятой доли той грамматической выразительности. О да, и в русском языке глагол — одна из ведущих частей речи. Недаром «глаголить» раньше значило «говорить» (справедливости ради замечу, что в те времена грамматическая выражительность русских глаголов была все-таки побольше). Да и слуха вещего должен коснуться всенепременно божественный глагол, а вовсе не божественное деепричастие. И сердца людские полагается жечь глаголом, а отнюдь не прилагательным и даже не существительным. И все же русские глаголы выразительны лексически более, чем грамматически. Три времени против шестнадцати — слабовато будет, ничего не поделаешь. Шесть против тридцати двух, если считать страдательный залог — пропорция и вовсе неравная. К тому же в русском страдательный залог стилистически НЕ равноправен с действительным. По большей части он относится к речи канцелярской, официальной, официозной. «Это здание было построено в 1800 году» «Платье сделано из шелка»… это не живая, это исключительно письменная речь с оттенком казенности. Совершенный и несовершенный вид глагола не полностью покрывает спектр английских значений — он выражает только завершенность действия. Продолженность его грамматически не выражена, в общем, никак, а уж словосочетание «продолженно-завершенный» вызывает разве что вопрос: «Холмс, но КАК?!» Модальности беднее английских. А уж объяснить не-англофону, что такое герундий, с ходу и вообще невозможно. Грамматическая выразительность русских глаголов достигается все же больше за счет приставок-суффиксов, нежели чего-то иного, но это не что-то специфически глагольное.
Это не значит, что русский язык беднее английского — никоим образом! Но это значит, что глаголы нашим авторам хоть и не враги, но скорее союзники, чем друзья, и безудержно кидаться в их объятия, пренеберегая прочими союзниками, рискованно.
А вот с прилагательными ситуация выглядит диаметрально противоположной. Грамматическая выразительность английских прилагаетльных если и не стремится к нулю, то находится на очень близкой к нему отметке. Что они нам могут предложить, кроме трех степеней сравнения? Из-за относительной нехватки приставок и суффиксов — да, в общем-то, ничего. Другая структура языка, что ж поделать. «Little — less — the least», вот и весь сказ. Русский язык может предложить побольше — «малый», «малой», «маленький», «малюсенький» и прочие — разные и по значению, и по стилистической группе прилагательные, и это только те, которые вспоминаются с ходу, на самом деле их побольше. Неудивительно, что мастера английской словесности издеваются над теми, чей текст преизобилует прилагательными, что для них это синоним неумения. Но вот русскому автору прилагательные ни в коем случае не враги. Разумеется, если ими все-таки не злоупотреблять до неприличия.
Вот и получается, что совет, пригодный для одного языка, становится по меньшей мере сомнительным, если им пользуются носители другого языка.
Так что следовать подобным советам, когда речь идет о работе над СТИЛЕМ, надо все-таки с осторожностью и очень, очень обдуманно.
Анастасия Парфенова — Предисловие переводчика
Последние дни, раздумывая над статьей Элеоноры Раткевич, я поймала себя на том, что просматриваю руководства по написанию книг. Поначалу из любопытства к рекомендованному в дискуссиях материалу. Затем захотелось освежить кое-что коллекции, собирающей пыль на моих собственных полках. Ну а потом руки дошли и до подборки сетевых ссылок.
Маститых авторов часто просят дать советы начинающим коллегам. Многие из них с удовольствием это делают. Кто-то — грамотно, кто-то — блестяще, кто-то — снисходительно.
И вновь моё внимание привлек стиль, в котором излагает свои «Thoughts on Writing» Джим Батчер. Он не создает впечатления, будто просветленный гуру вещает с вершин своей мудрости неграмотным ордам. Он непробиваемо практичен, и ничуть этого не стыдится. Он, кажется, просто физически не способен воспринимать себя серьезно.
И — да, все его статьи написаны на английском, для авторов, работающих на чужом для нас языке, в рамках чужой культуры. Они нацелены на западный издательский бизнес (семилетней давности). И всё равно интересны.
Я давно собиралась затеять переводческий проект, просто чтобы не растерять окончательно навыки. И подумала — а почему бы и нет? Язык легкий и яркий, идеи стоят того, чтобы над ними поразмышлять не торопясь. Можно попробовать.
Сразу предупреждаю, что это — упражнение. Перевод не профессиональный, в некоторых местах вольный. Если вы хотите знать, что на самом деле сказал Джим Батчер, оригинал находится здесь: jimbutcher точка livejournal точка com. Также я уверена, что кто-нибудь где-нибудь это уже переводил, и не раз, так что можно попробовать поискать в сети и другие варианты.
Настя-тор (ЖЖ)
Джим Батчер — Размышляя о написании книг
В основном я собираюсь использовать этот журнал, чтобы поделиться со всеми интересующимися тем, что знаю о писательском ремесле. Мой подход к созданию художественных текстов основан на идее, что методичное, структурированное использование выученных навыков даёт отличную базу, от которой можно отталкиваться при написании художественной литературы.
Это то, что я всё ещё использую сам, и я получил около 23,64 кадзиллиона е-мэйлов, задающих вопросы об умении писать и писательских приемах.
Следовательно, этот журнал.
Комментарии и дискуссии приветствуются, хотя моё участие будет эпизодичным.
Я надеюсь, эти статьи доставят вам удовольствие. И что они помогут вам в ваших собственных писательских подвигах. Или дадут повод от души посмеяться.
Джим
Полагаю, вначале следует рассказать о том, что в этих статьях есть, чего нет, и почему я их пишу.
Здесь я пытаюсь изложить то, что знаю о создании популярного или «жанрового» романа. Откровенно говоря, эти принципы могут быть использованы для написания любой хорошей истории, но формулировались они специально, чтобы помочь начинающему автору создать достойное произведение — которое редактор признает стоящим риска и опубликует.
Некоторые из этих методов и приемов могут показаться жесткими, деревянными, негибкими, скучными и удушающими. Кто-то может с первого взгляда от них отказаться, высказавшись при этом о «волшебных формулах», «изучении таинств искусства» и так далее. Когда я учился, то видел (и сам написал) множество подобных комментариев. Всегда, всегда, всегда кто-то начинает жаловаться, что эти техники негибки и скучны и несовместимы с творчеством.
Этому умнику я говорю: пора перестать быть обидчивым ребенком. Создание хорошей истории — это в равной степени ремесло и искусство, и в то время как одни могут быть с рождения одарены невероятным талантом к искусству, писательское ремесло можно изучить лишь одним способом: через практику. Также известную как «труд».
Профессиональные музыканты не заходят в студию и не записывают CD, в первый раз взяв в руки инструмент. Они репетируют. Они начинают с гамм и аккордов, переходят исполнению песен «Дом восходящего солнца», «Шлюп «Джон Би» и рождественских гимнов и только после множества усилий, наконец, достигают нужного уровня и начинают играть музыку, за которую люди готовы платить.
Начинающие писатели, в целом, чаще всего хотят от исполнения гамм сразу перейти к той части, где им платят.
Большинство из них (включая и меня) ни разу не задумывались о том, что перемещение из точки А в точку Я требует значительного времени и ещё более значительных усилий.
Эти статьи создавались, чтобы показать вам приемы ремесла, которые помогут писать неизменно интересные, связные истории, с хорошим темпом повествования, а также создать цельных персонажей, о которых людям будет интересно читать. Научитесь использовать эти техники, и вы освоите пункты от Б до Ю с наименьшими потерями. Это во-первых.
Вторая причина использовать эти техники — они дадут вам твердый фундамент для создания историй, даже когда вы находитесь под давлением, связаны жёсткими сроками или совершенно не чувствуете вдохновения. Быть автором популярной литературы означает наличие в душе некой практичной, корыстной струнки, и писательское ремесло — это её сердцевина. Оно дает тебе инструменты, которые позволят делать дело.
Я могу на собственном опыте подтвердить, что ОНИ РАБОТАЮТ. Я даже представить не могу, как бы я в последнее время справлялся со сроками сдачи текстов, если б у меня не было инструментов, необходимых для написания хорошей истории так быстро, как это возможно.
Учитывайте, что, изучив эти приемы, вы всего лишь получите точку отсчета, с которой можно начать. Когда вы их усвоите, то начнете гораздо лучше понимать, ПОЧЕМУ они работают. А увидев это, уже будете знать, как можно изменять прием или просто его игнорировать, и все равно создать великолепную историю. У каждого правила есть исключения.
О, я также должен отметить, чем эти статьи НЕ ЯВЛЯЮТСЯ.
Они НЕ ЯВЛЯЮТСЯ моим изобретением. Почти все, что я знаю о писательском ремесле, я узнал от Дебби Честер, автора бестселлеров, опубликовавшую более 40 романов. Она преподает в Школе журналистики при Университете Оклахомы, на факультете профессионального сочинительства, где она в свою очередь училась у Джека Бикмана. Бикмен написал несколько достойных пособий по писательскому мастерству, он до сих пор время от времени публикует свои романы. Эти люди знают, о чем они говорят.
Я не разбираюсь в вопросе так, как они. С другой стороны, по времени я гораздо ближе к тому своему альтер-эго, что было «молодым талантливым автором». С этой точки зрения можно сказать, что мне проще передать информацию другим новичкам. Я постараюсь научить вас всему, чему они научили меня, только в более простой форме и с разъяснениями для начинающих авторов.
О, ещё одно, чем эти статьи НЕ ЯВЛЯЮТСЯ. Они НЕ ЯВЛЯЮТСЯ Единственной Верной Дорогой к Писательскому Мастерству. Это, по сути, МОЯ дорога. Довольно-таки ХОРОШАЯ дорога, даже если она оказалась несколько длиннее, чем я ожидал. Может быть, вы так возненавидите этот путь, что сбежите и найдете короткую тропинку, которая приведет вас к цели в десять раз быстрее. С другой стороны, может быть вы соскользнете с осыпающегося края, и вас сожрут страдающие несварением крокодилы. Кто знает?
Всё, в чем уверен: если вы готовы ради этого работать, ЭТОТ путь приведет вас туда.
Рано или поздно[10].
Джим
Что это за ремесло, о котором вы говорите?
Чтобы говорить о написании истории, для начала нужно спросить: «А что, собственно, означает слово «написать?». По сути, написание текста — это искусственное средство передачи мыслей и образов, которые берут начало в ТВОЕМ разуме, тому парню, что держит в руках твою книгу. Передавать их следует наиболее эффективным и точным способом из всех возможных, так чтобы читатель в СВОЕМ разуме смог успешно декодировать чужие мысли. Письменное слово использует символы, чтобы передать картинки, звуки, ситуации, с целью позволить читателю по мере прочтения воссоздать историю в своём воображении.
Письменный текст — это изначальная виртуальная реальность. Если все идет как надо, вымышленный мир, который вы помогаете читателю создавать в его голове, становится столь же достоверным, увлекательным и интересным, что и мир реальный.
Но это означает, что вы должны все сделать хорошо. И для ЭТОГО, вы используете писательское ремесло.
История? Что ещё за «история»?
Чтобы говорить о писательском ремесле, сначала вы должны ответить на вопрос: «Что такое история?»
Упрощая, история — это вербальное описание героя (или протагониста), пытающегося достигнуть важной цели. Обычно, протагонисту противостоит отрицательный герой (антагонист, злодей).
Протагонист начинает бороться за достижение своей цели и встречает проблемы и противодействие своим намерениям.
Риск, которому он подвергается, возрастает по мере рассказа, и заставляет зародиться сомнения в том, удастся ли протагонисту добиться желаемого. Затем, после финальной конфронтации какого-либо рода (кульминации), протагонист одерживает победу либо терпит поражение, в зависимости от своего собственного выбора и своих действий. Мы более подробно остановимся на протагонистах и антагонистах, кульминациях и конфликтах в дальнейших статьях.
Писательское ремесло, писательские приемы, структура рассказа. Все это — разные имена, которые означают одно и то же (по крайней мере, в рамках этих статей). Они описывают практику к любой истории подходить с четко определенной целью и планом сделать повествование столь затягивающим и увлекательным, насколько это вообще возможно.
— Переходи уже к писательскому ремеслу!
Писательское ремесло описывают практику использования любого из доступных вам элементов, чтобы написать хорошую историю. Это означает, что у вас есть план книги — вы знаете, куда она должна прийти и почему. Это означает, что вы немного понимаете, как работает человеческая психика, и используете это к своей выгоде. Это означает, что каждый кусочек истории имеет определенную цель, и он продвигает рассказ наиболее завлекательным способом из всех доступных.
Проще говоря, писательское ремесло — это ни больше и не меньше, чем манипуляция эмоциями твоего читателя.
Звучит цинично и корыстно, не так ли?
Да. И нет.
Остановитесь и задумайтесь на минутку. Вы все читали книги. Вы все платили за них, ожидая, что вас развлекут. Книги, написанные достаточно хорошо, чтобы заставить вас рассмеяться, расплакаться, дрожать от страха, рычать от гнева или таять от желания — это, вероятно, те, которые понравились вам больше всего. За них вы с легким сердцем заплатите и о них больше всего любите поговорить. Как читатель, вы хотите, чтобы вас развлекли.
Вы ХОТИТЕ, чтобы автор вами манипулировал.
Авторы находятся на другой стороне уравнения. С художественной точки зрения, у вас есть обязательство манипулировать своим читателем как можно лучше — это и означает хорошую историю. С меркантильной точки зрения, успешная манипуляция привлекает большее количество читателей и приносит больше всего денег за счет повышения продаж.
Суммируя: писательское ремесло, о котором я буду здесь говорить — это ящик с инструментами. Внутри него проверенные временем техники использования человеческой психики к собственной выгоде.
Научитесь работать с этими инструментами. Только не забывайте носить ваши защитные очки и постарайтесь не отрезать себе случайно пальцы.
3. Конфликт, логичные реакции, точки зрения
3.1 Конфликт
Данная статья посвящена трем базовым концепциям структурного подхода к написанию книг. Хотя этот материал пока что слишком абстрактен, чтобы его можно было применять на практике, важно понимать основные идеи, на которых основан структурный подход, прежде чем мы начнем играть с деталями.
Конфликт — это не лучший способ. Это единственный способ.
Начнем сначала. Это является абсолютной основополагающей истиной при рассказе истории, и столь же важно для сочинительства, как законы физики — для реального мира:
Истории основаны на конфликте.
Ещё раз, поскольку мысль столь важную можно и повторить:
ИСТОРИИ ОСНОВАНЫ НА КОНФЛИКТЕ!
Если б я не придерживался американского стандартного кода обмена информацией, то повторил бы это в третий раз, использовав 3-D анимацию и огромные буквы, горящие синим пламенем. Увы, мне придется сдержать свой порыв.
Конфликт — это самый важный аспект в написании художественной литературы. Конфликт в том или ином виде должен присутствовать в каждой сцене. В предыдущей статье я постулировал, что история — это рассказ о герое, который преследует некую цель и которому противостоит враг, с противоположной или же несовместимой целью. Это — общий скелет истории.
Но подобный формат «цель-конфликт» является также общей моделью любой сцены. ВСЕ ваши персонажи должны иметь цель. Если у них нет цели, то какого черта они делают, бессмысленно болтаясь по эпизоду? Не только это, но у вас также должен быть кто-то, кто постарается испортить вашим героям жизнь — тем или иным способом. Никому не интересно читать, как Одиссей покидает Трою, плывет домой, наслаждаясь приятной погодой, и остепеняется, чтобы заняться так долго откладываемой перестройкой города.
Конфликты бывают бесконечно разнообразны и не должны (точнее, не обязаны) подразумевать взрывы и реки крови.
Гангстер, пинком вышибающий дверь и веером рассылающий пули — одна из форм конфликта, это точно. Но родственник, с самыми лучшими намерениями решивший отговорить вашего персонажа от достижения его цели — тоже конфликт. Так же как и начальник, который отказывается отпустить героя забрать больного ребенка из школы.
Мы в деталях рассмотрим конфликты, когда будем обсуждать построение сцены. Пока, просто помните, что истории основаны на конфликте, и что лучший способ добиться конфликта — это дать вашим персонажам цели и сильную мотивацию к их достижению.
— О, и пара слов о вредном уроке, который вам, возможно, придется переучивать. Профессора литературного искусства любят описывать «формы конфликта». Не пытайтесь отрицать. Некоторые из вас о них осведомлены, и вы это знаете.
Человек против человека, человек против природы, человек против самого себя. Позвольте дать вам совет. Единственный из них, представляющий какую-то ценностью для того, кто пытается научиться писать популярную литературу — это первый. Истории, описывающие человека против природы и человека против самого себя, могут сработать, но чтобы добиться этого автору придется приложить гораздо больше усилий. Вы будете слишком заняты, чтобы столь глобально усложнять себе жизнь.
3.2 Логичные реакции
— Черт побери, Джим, я писатель, а не логик.
— Ещё один камень в фундаменте четкого текста — это тщательное отслеживание логичности реакций. Помните, что одна из целей написания истории — это заставить её ожить в разуме ваших читателей. Чтобы добиться этого, важно излагать вещи четко и понятно. Вы должны создать для читателя ясный мысленный образ персонажей, объектов, географических точек.
(Мы углубимся в это чуть позже, когда будем говорить о персонажах).
Хотя создать яркие образы персонажей не слишком тяжело, ГОРАЗДО сложнее создать те же мысленные картинки, отображающие их действия. Ничто не выбивает вашего читателя из воображаемого мира быстрее, что когда он читает описание действия, затем моргает и думает: «Чего?». Как только ваш читатель останавливается, чтобы вернуться назад и разобраться в неясностях в тексте, вы проиграли.
Лучший способ сохранить непрерывность потока повествования — понимание логики реакций, или того, что мой учитель называла «взаимодействием стимула и реакции». (Это звучит внушительно, но они там работают в университете, где, если вы не используете множества тяжеловесных слов, вас просто не будут У-В-А-Ж-А-Т-Ь на кафедре).
На самом деле, суть довольно проста. Что-то случилось с вашим героем (стимул). Ваш герой реагирует на это (реакция).
Ваш герой совершает некое действие (стимул). Что-то случается (реакция).
И не валяйте дурака с последовательностью. Это только путает. Не ставьте реакцию перед стимулом. Например: «Его кулак ударил меня (стимул). Мой подбородок взорвался вспышкой боли (стимул-реакция) и я упал на землю (реакция)».
Видите? Вот логический порядок, в котором все происходит: стимул-реакция, стимул-реакция. «Взаимодействие стимула и реакции» означает именно это. Сначала идет стимул, и каждый стимул вызывает одну реакцию.
Если вы перепутаете порядок, то же самое описание действия понять становится гораздо сложнее:
«Я упал на землю, когда вспышка боли пронзила мой подбородок после того, как его кулак ударил меня».
Формально, никаких преступлений против грамматики в этом предложении не совершено, но оно неуклюжее, и читателю приходится прибегнуть к мысленной акробатике, чтобы понять, в каком порядке что происходит. На самом деле это не ТРУДНО — перевернуть последовательность с ног на голову, но для наведения логичного порядка требуется небольшое усилие.
Это усилие может показаться незначительным, но помните, что читатель должен за относительно небольшое время продраться сквозь сотни и тысячи ваших предложений. В результате, подобная маленькая ошибка может привести к следующим результатам. Во-первых, она может стать мысленной подножкой в вашей истории, которая заставит читателя споткнуться и выпасть из пространства текста. Во-вторых, множество мелких огрехов будут накапливаться. Это не то, на что большинство читателей осознанно обратит внимание в вашей работе — они просто будут знать, что текст не столь интересно читать, как хотелось бы.
«Но, но, но», — обязательно подумает кто-нибудь, — «Спилберг все время использует противоположный эффект! Он покажет крупных планом восемьдесят шесть героев (каждого отдельно), глазеющих на динозавра, прежде чем зритель увидит самого динозавра, что заставил их так глазеть!»
Ну, у Стивена есть преимущество. ОН НЕ ИСПОЛЬЗУЕТ ПИСЬМЕННУЮ РЕЧЬ. А вы — используете. Перестановка местами стимула и реакции в кино никого не путает, потому что мы не должны читать слова и превращать их в фильм в нашей голове. Фильм уже ЕСТЬ. Эти кадры в «Парке Юрского периода» работают, создают чувство напряженного ожидания, а не путаницы именно ПОТОМУ, что зрители знают: реакция, которую они видят, должна быть вызвана стимулом — и гадают, что бы это могло быть.
Кроме того. Вы — не Спилберг. Вы начинающий автор, который изучает свое ремесло[11]. Так что если вы хотите, чтобы текст воспринимался гладко и давал вам все возможные преимущества, возведите правильное взаимодействие стимула и реакции в религию.
3.3 Точки зрения
Все зависит от точки зрения.
В буквальном смысле. Без всяких преувеличений, успех или же крах вашего произведения зависит от того, с чьей точки зрения оно представлено. Сильные, увлекательные, убедительные персонажи создают или же разрушают историю, и основной компонент для создания подобного персонажа — это эффективное использование точки зрения, с которой ведется повествование.
Вы можете спросить: что делает её столь важной? (Кто-нибудь, давайте же, спросите, или я буду выглядеть довольно глупо). Хорошо, я рад что вы спросили. Чтобы ответить на этот вопрос, давайте вернемся к нашей цели как рассказчика: создать историю столь увлекательную, что она оживет в мыслях читателя. Мы хотим создать пространство текста.
Чтобы читатель получил возможность попасть в это пространство, ему нужно средство передвижения — или, другими словами, мы используем персонажа, от лица которого ведется повествование, чтобы ввести читателя в историю. Мы пишем с его точки зрения, чтобы передать читателю эмоции, опыт, мысли и действия этого героя. Некоторые жанры опираются на данный аспект повествования сильнее, нежели другие. Но можно уверенно заявить, что мы ведем рассказ от лица персонажа, чтобы позволить читателю прожить историю, увидеть её чужими глазами (а также услышать чужими ушами, обдумать не своим разумом, а возможно и какими-то другими органами).
Понимаете теперь? Читатель будет воспринимать ваш вымышленный мир через мысли, ощущения, эмоции и действия персонажа или персонажей, от лица которых ведется рассказ. Вы понимаете как, черт возьми, важно выбрать для этого самого лучшего героя? Перспектива персонажа, чьими глазами мы смотрим на произведение, оказывает колоссальный эффект на то, как оно будет воспринято читателями.
Попытайтесь представить себе «Звездный Путь» с точки зрения медсестры Чапел. Я не хочу сказать, что это был бы плохой сериал, но он совершенно точно не был бы тем «Звездным Путем», который мы знаем. Чапел — вполне достойный персонаж, но она, мягко говоря, не в центре событий на «Энтерпрайсе». «Властелин Колец» был бы совсем другой историей, если бы рассказывался от лица Билла Ферни. Я даже представлять не хочу, как выглядели бы «Звездные войны» глазами Джаббы Хата… Ну. Может быть за исключением того моменты, когда на Лею примеряли костюм рабыни…
В любом случае, речь о том, как абсолютно критично выбрать самых лучших героев, с точки зрения которых вы будете вести рассказ (ох, во имя всего святого, я совершу преступление, то есть сокращение, и буду называть их просто репортерами). И как это сделать, спросите вы?
(Быстро, кто-нибудь, спросите, преж…) Да, я рад, что вы спросили.
Прежде всего, вы должны решить, от какого лица ведется рассказ.
И вновь на вас может давить груз литературного образования, которое вполне способно встать преградой на писательском пути. Я уверен, любой из литературоведов здесь может навскидку назвать полдюжины различных подходов к этому вопросу.
Я упрощу их до наиболее знакомых:
От первого лица — написанные с точки зрения одного персонажа, изнутри. «Я пошел в магазин и купил печеньки. Я их съел». «Досье Дрездена» написано от первого лица.
От второго лица — написанные, как будто вы описываете для читателя его собственные действия. «Ты пошел в магазин и купил печеньки. Ты их съел».
От третьего лица — написанные с точки зрения одного или более персонажей, взгляд на которых идет со стороны. «Он пошел в магазин и купил печеньки. Он подавился ими и умер».
От лица автора — рассказ ведется с точки зрения внешнего, всезнающего наблюдателя. «Он пошел в магазин, не подозревая, что печеньки были инструментом самой Смерти. Если бы только он купил вместе с ними молоко, то мог бы выкарабкаться. Но он пожадничал, и сладкая и порочная шоколадная вкуснятина определила его судьбу».
* * *
Позвольте дать вам совет, который дала мне мой учитель: пишите либо от первого, либо от третьего лица. Авторская точка зрения вышла из моды где-то около ста лет назад. Повествование от второго лица лучше ограничить книгами-играми в стиле «Выбери свое собственное приключение». Первое и третье лицо — наиболее распространенные и легко воспринимаемые, и ни один редактор не примет вас всерьез, предложи вы что-то ещё при попытке взять штурмом издательский рынок.
Итак, переходим к следующему шагу. Как решить? Первое или третье? Давайте взглянем на «за» и «против».
* * *
Сильные стороны повествования от первого лица: немедленное погружение в мир книги через речь, с которой легче всего себя идентифицировать. В «Досье Дрездена» в тексте может быть сказано «Я пошел туда» или «Я сделал то», описывая действия Гарри — но на каком-то уровне читатель испытывает все это, как будто он находится на месте персонажа. Язык повествования, будто засланный резидент, завладевает читателем изнутри, и, возможно, лучше подходит для создания воображаемого пространства, нежели любая другая точка зрения. Бикхам именно по этой причине называл рассказ от первого лица «идеальной точкой зрения». Также именно от первого лица легче всего научиться писать, потому что — вы только посмотрите! — именно так мы воспринимаем реальный мир.
Недостатки повествования от первого лица: основная проблема заключается в том, что подобный рассказ создает кучу трудностей при структурировании произведения. Поскольку вы ограничены одной точкой зрения, ваша история должна вся разворачиваться перед глазами одного персонажа. Вы не можете показать читателю что-то, что не водит герой, а это может раздражать и стать проблемой, особенно когда различные персонажи все одновременно пытаются достичь взаимоисключающих целей.
Единственный способ избежать подобных проблем — тщательно следить за тем, что делает каждый из персонажей, когда они «не на сцене». Но это все равно оставляет вам задачу как-то найти способ и рассказать читателю о важных для сюжета событиях. Обычно, именно здесь появляются злодеи, которые занудно и пространно просвещают героя обо всем, что тот пропустил, или же персонажи, которые вдруг ни с того ни с сего принимаются обсуждать свои путешествия.
Чтобы обойти ограниченность рассказа от первого лица, необходимы заранее подготовленный план и творческий подход, но побочный эффект всего этого вынудит вашего героя быть крайне активным и любопытным, сующим свой нос во все проблемы — и возможно именно поэтому наиболее известные детективы написаны от первого лица.
* * *
Сильные стороны повествования от третьего лица: по своим слабым и сильным сторонам третье лицо идеально дополняет первое. Рассказ от третьего лица позволяет вам ввести несколько репортеров, что высвобождает для писателя целое море новых возможностей. Поскольку точка зрения может прыгать от одного персонажа к другому, как вам захочется (хотя обычно число репортеров ограничено) вы также можете издеваться над читателем и играть с ним, давая информацию, которой не владеет персонаж. Именно в этих местах читатель начинает кричать героям книги:
«НЕТ, БОЛВАН, РАЗВЕ ТЫ НЕ ЗНАЕШЬ, ЧТО ЭТО ВАМПИР?»
— и тому подобное, так как ему дали гораздо больше элементов головоломки, нежели репортеру.
Слабые стороны повествования от третьего лица: насколько у вас появляется больше возможностей с третьим лицом, прямо пропорционально возрастает и количество способов все испортить. Наиболее проблематичен в рассказе от третьего лица вопрос, как отразить эмоциональную глубину персонажа (по крайней мере, по сравнению с первым лицом), а также риск, что с возрастанием количества персонажей читателю будет все труднее следить за ними. (*кхе-кхе*Джордан*кхе-кхе*).
Когда вы принимаетесь за написание истории от третьего лица, вам нужно обращать особое внимание на то, чтобы создать для читателя четкий образ персонажей и их целей, чтобы всех репортеров можно было мысленно рассортировать по полочкам и удерживать в памяти. Часто у писателей также возникает проблема, как не перепутать повествование репортеров между собой — а некоторые авторы даже прыгают от одной точки зрения к другой в рамках одной сцены, главы или страницы, что гарантированно поставит мысленную подножку читателю, пытающемуся разобраться, в чьей голове он сейчас находится.
Ещё больше усложняет вопрос то, что лицо, от которого ведется рассказ, похоже, очень сильно зависит от темперамента и навыков автора. Кто-то не сможет писать от третьего лица, даже если от этого будет зависеть их жизнь. Я написал СЕМЬ КНИГ от третьего лица, и все они были неизменно ужасны. Когда я, наконец, внял совету Дебби и написал свой первый роман от первого лица, им оказался «Storm Front»[12]. Ясно, что мне гораздо больше подходит именно такое повествование. С тех пор я продолжил сквозь сжатые зубы упражняться в третьем лице, и думаю, что-то стало, наконец, получаться, но мне приходиться над этим биться. Другие авторы ныряют в третье лицо, как утята ныряют в пруд. Вот ведь извращенцы!
Ладно, формулируя предельно просто:
Рассказ от первого лица дает начинающему автору интуитивное преимущество при создании сильного, эмоционального главного персонажа. Оно создает несколько проблем для сюжета, но ничего непреодолимого. Лучше всего оно подходит для историй, сосредоточенных на одном центральном персонаже, и потому чаще всего его можно встретить в детективах и триллерах, а иногда и в фэнтези и научной фантастике.
Рассказ от третьего лица более гибок и открывает более широкий выбор, драматически, но им также гораздо сложнее овладеть на должном уровне. Однако, если вы его все-таки освоите, то сможете позволить своему вдохновению действительно развернуться. Третье лицо можно встретить в любом жанре, но особенно оно распространено в любовных романах, так как большинство их них склонно представлять историю как минимум с точки зрения двух главных персонажей.
Так что выберите, какое лицо вы хотите использовать в зависимости от того, какую историю желаете рассказать и опираясь на ваши личные таланты и предпочтения.
Теперь. Всё что вам осталось, это выбрать, КТО из персонажей станет репортером. И как мне это сделать, спросите вы?
Первое лицо проблем не доставит. Вы выбираете парня, который постоянно говорит читателю: «Я, мне, я, моё». Но когда вы пишите от третьего лица, возникает куда большее кандидатов на роль репортера в каждой конкретной сцене, и уже одно это может сделать выбор трудным.
Есть простой практической метод, который поможет решить. Репортером должен стать персонаж, который наиболее глубоко, эмоционально вовлечен в то, что стоит на кону в этой сцене. Когда вы гадаете, с точки зрения кого из персонажей показать конкретную сцену, все что нужно сделать — выбрать героя, которому терять больше всех. Это — тот человек, у которого самая сильная цель, и достижение этой цели станет плодородной почвой для самого сильного конфликта.
Уже поздно, и я, возможно, где-то что-то забыл. Но я вернусь и продолжу вещать, пока моё эго не убедится, что высказалось до конца. В следующей статье поговорим о планировании сюжета — которым стоит заняться до того, как начинаешь стучать по клавишам.
Заметки переводчика: «Грозовой фронт» — это «Storm Front», первый роман из серии о Гарри Дрездене. На русском книгу издали под названием «Гроза из Преисподней». Или как-то так.
Долго ломала голову, как перевести «The freaks». Плохо я знаю родной язык! Самое близкое, до чего додумалась — «ошибки природы», но оно там не очень хорошо вписывается. Гады? Ироды? Пока поставила относительно нейтральное «мерзавцы».
А вообще, к этим статьям нужно было сделать вступление переводчика: «делай не как я, делай правильно». Батчер говорит умные вещи, я, в целом, с ним согласна. (Кроме тех деталей, по которым не согласна совсем.)
Первое и третье лицо, например. Похоже, что автор «Досье Дрездена» считает повествование от третьего лица (и с сточки зрения нескольких сменяющих друг друга репортеров), чуть ли не вершиной литературного мастерства. Меня же оно, порой, изрядно раздражает. Только ты увлечешься рассказом, только начнешь сопереживать герою… Бух! Конец отрывка. Другой репортер, другие события, другая сюжетная линия. Это уже не просто подножка в повествовании, из пресловутого «пространства текста» тебя вышибают пинком. И предлагают заходить в одну и ту же реку заново, да ещё, быть может, в месте, которое тебе не нравится, с персонажем, который совершенно не интересен. У меня в таких случаях возникает стойкое желание перелистать несколько страниц и найти следующую главу с понравившимся репортером. А может, просто закрыть книгу, и больше не мучиться. (*кхекхе* Мартин *кхекхе*).
В своих книгах, если нужно показать другую точку зрения, я обычно ввожу дополнительного репортера в прологах или эпилогах (при этом не особо волнуясь, что основное повествование идет от первого лица). Если и обращаюсь к третьему лицу, то не для введения дополнительных точек зрения, а чтобы эмоционально дистанцироваться от главного героя.
А ещё я ловлю себя на том, что порой смешиваю лица повествования даже не в одной сцене — в одном абзаце. Идет рассказ с точки зрения героя: «он увидел, он решил». Вдруг на пару предложений просыпается всезнающий автор, информирует читателя о каких-то неизвестных фактах. Потом поток сознания героя, его не обремененная кавычками мысленная речь. Потом снова третье лицо.
Я подобные скачки даже не отслеживаю, они кажутся естественными — и в собственном тексте, и в произведениях других авторов. Пока не придет кто-нибудь умный и опытный, и не отвесит подзатыльник: «Так ты получаешь недостатки и первого, и третьего лиц, но не приобретаешь ни одного из их преимуществ!», — могу проблемы просто не замечать. А повествование меж тем утяжеляется. Теряет скорость, ритм и прозрачность.
Да, ещё: по-моему, очень хорошо сказано, относительно выбора репортером наиболее эмоционально вовлеченного героя. Добавлю ещё — лучше брать персонажа активного. Того, кто будет что-то делать, а не просто рвать на себе в отчаянии волосы.
Скелет истории.
Написать хорошо структурированную, качественную историю просто. Но нелегко.
«Хах?», — спросите вы. — «Что ты имеешь ввиду, просто, но нелегко?»
*Многие* вещи относительно просты. Извлечение мотора из вашей машины — процесс примитивный. Но совершенно точно не легкий. Нужно проделать серьёзную работу, и вы должны все сделать правильно, иначе простая задача может очень быстро превратиться в настоящий кошмар. Что-то похожее происходит, когда молодые авторы берутся за построение связной и цельной истории. То, о чем я вам сейчас расскажу, может не выглядеть таким уж запутанным, но для начинающего писателя справиться с этим будет сложно. По крайней мере, для меня — было.
Скелет истории — это описание основополагающего сюжета вашей книги, разбитое на простейшие элементы. Оно вмещается всего в два предложения. Ни одно из которых не должно быть излишне длинным. Ваш сюжет необходимо впихнуть именно в такие рамки, иначе он будет слишком запутанным для среднестатистического начинающего автора.
«Невозможно», — сказал я самому себе, когда Дебби дала нам это задание. — «Нельзя описать эпос столь грандиозный, как то, что я хочу наваять, всего двумя предложениями. Просто неосуществимо». Как выяснилось, очень даже осуществимо.
Если бы у меня не получилось, эта история была бы слишком сложна для моих способностей как писателя.
Скелет (также известный под названием «вопрос истории») состоит из простой формулы:
*КОГДА ЧТО-ТО СЛУЧАЕТСЯ*, *ВАШ ПРОТАГОНИСТ*, *ПРЕСЛЕДУЕТ ЦЕЛЬ*.
Но сможет ли он её достичь, когда АНТАГОНИСТ СОЗДАЕТ ПРЕПЯТСТВИЯ?
Например, возьмем «Storm Front».
— Да, я использую в качестве образца мои собственные книги — просто потому что они мои!
А ещё я знаком с ними лучше, чем с книгами любого другого писателя.
Итак, вопрос истории, рассказанной в «Грозе из преисподней».
Когда по Чикаго прокатывается серия зловещих сверхъестественных убийств, волшебник Гарри Дрезден ставит себе цель остановить преступника. Но сможет ли чародей её достичь, когда ему противостоят черный маг, страж Белого совета, преступные банды и полиция Чикаго?
Видите? Совсем-совсем просто! Настолько, что почти кажется смешным. И я не сомневаюсь: некоторые из читающих эту статью решат, что это действительно смешно. Они неправы. Перед вами базовое описание центрального конфликта всей истории — а истории основаны на конфликтах.
Помимо того, разбивая вашу историю на базовые элементы, вы поможете себе сконцентрироваться на самом важном в романе. А также избежите множества лишних слов, которые могли бы захламить ваше произведение. Всегда делайте свою историю столь «тощей», насколько сможете (но только до того предела, пока она все ещё вам нравится). Каждая сцена и каждое продолжение должны быть спланированы заранее и продвигать вашу историю вперед — и вы должны четко представлять себе назначение сцены, которую пишите.
Вы хотите создать историю, похожую не на слона, а на беговую лошадь. Расширить слишком «тощую» историю НАМНОГО проще, чем резать излишне объемный текст.
Это не означает, что вы не можете планировать книгу, в которой будут дополнительные сюжетные линии. Даже начинающий автор, каким был я, обычно может справиться с парой-тройкой, а при должном планировании — и с большим количеством. Но основной сюжет — это скелет, на котором строится все остальное. Прежде чем начать свой следующий роман, сделайте для себя небольшую табличку и заполните её. Знаю, знаю, звучит чертовски банально.
Но поверьте мне. В конечном счете, это вам пригодится.
Заметки переводчика: Поначалу перевела ANTAGONIST PROVIDES OPPOSITION как «ему противостоит антагонист». Потом заменила на более дословное «антагонист создает препятствия». Как-то это показалось более динамично и многообещающе, нежели просто зловещее стояние на пути главного героя. Забавно, что парой абзацев ниже, в приведенном примере, все снова вернулось к тому же аморфному «противостоянию».
Какое-то время думала, как лучше поступить с lean story, и все же решила перевести дословно. «Тощая» история. Но flash out записала как «расширить», а не «нарастить жир». Просто потому что.
Итак, ваша история — это прежде всего конфликт, не так ли?
Но нельзя получить конфликт без людей. Быть может, эти люди выглядят как разумные мыши эпохи Возрождения, или, возможно, они похожи на говорящих котов, но по вашей истории будет шнырять толпа существ с самыми противоречивыми желаниями. Это ваши персонажи.
Говоря исключительно с точки зрения ремесла, начнем с базового вопроса: что такое хороший персонаж?
ПРЕЖДЕ ВСЕГО, О АВТОРЫ ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ, ВАШИ ПЕРСОНАЖИ ДОЛЖНЫ БЫТЬ ИНТЕРЕСНЫМИ.
Ну в самом деле. Кто будет читать о скучных людях? Их можно найти в газетах, или на уроках истории. Наше общество все дальше движется в век МТВ-информации-мультиплексирования-мгновенного вознаграждения, и терпимость читателя к скучному и обычному будет продолжать снижаться.
Подводя черту: без интересных героев ваша книга умрет, так и не родившись. Если хотите, можете написать что-то, бросающее вызов этому утверждению, рассказать о населении вымышленного города Плейнсвилля, состоящем сплошь из Джонов Смитов. И кто знает? Возможно, вы создадите бессмертный литературный шедевр. Но для бедных растяп вроде меня, у которых сыновья вдруг стали носить обувь на размер больше отцовской, и которые с легкой паникой смотрят на расценки обучения в колледже, есть пара базовых принципов, достойных того, чтобы их обдумать. Это может вам здорово помочь, с самых разных точек зрения.
Здесь мы подходим к следующему логичному вопросу: что такое интересный персонаж? Что делает его интересным? Хотя однозначного ответа на этот вопрос дать нельзя, есть несколько составляющих, которые, в совокупности, раз за разом помогают достичь цели:
* Преувеличение
* Экзотичность положения
* Первое знакомство
* Достоверность
* Эмпатия
Мы рассмотрим их по порядку.
1. ПРЕУВЕЛИЧЕНИЕ
Это может быть почти любая преувеличенная черты: физическая, психическая, эмоциональная. В буквальном смысле любой герой в популярной литературе — того или иного рода преувеличенный образ. Мистер Монк не просто суетлив и нестабилен, он суетлив и нестабилен до безумия.
Джек О’Нейл не просто остр на язык и рыцарственен, эти черты доводят его до ситуаций просто самоубийственных.
Синди Бристов не просто шпион, в ЦРУ она деффочка-супер-шпион, которая может выглядеть как угодно и стреляет лучше, дерется лучше и вообще все делает лучше, чем любой другой шпион в округе.
Пол Баньян не просто высокий, он высотой в шестьдесят три рукояти топора.
Памела Андерсон… довольно сказано.
Цель, с которой персонажей преувеличивают, двойственная:
ВО-ПЕРВЫХ: это само по себе интересно. Читать предложение о Джо Обыкновенном, идущем по улице, и вполовину не столь интересно, как предложение о Джо Двухметровом, идущем по улице и разбивающем лоб обо все встречные вывески.
ВО-ВТОРЫХ: это метод, который позволяет дать читателю яркий мысленный образ персонажа. Помните, что цель нашего «ремесленного» подхода к сочинительству — создать виртуальный мир в голове читателя. Он, читатель, рад вам в этом помочь. Я хочу сказать, что читатели, если дать им такую возможность, добавят множество фоновых и дополнительных деталей, но один из способов облегчить им погружение в рассказ — создать отчетливое представление о персонаже. Так, чтобы у читателя в голове всегда был ясный образ того, что герой собой представляет.
Преувеличение очень в этом помогает, оно дает что-то необычное и запоминающееся, ассоциируемое с каждым из персонажей.
(Дополнительные методы и подсказки, как ещё можно использовать этот прием, будут в разделе «Правдоподобность»).
2. ЭКЗОТИЧНОСТЬ ПОЛОЖЕНИЯ
Хотя, строго говоря, экзотичность положения — ещё один аспект преувеличения, между ними все же есть достаточно различий, чтобы выделить отдельный пункт. Поместить вашего персонажа в необычном месте или в необычную ситуацию — ещё один способ, помогающий пробудить к нему немедленный интерес.
Предложение, описывающее тридцатипятилетнего мужчину, сидящего в офисе, можно назвать довольно простым и скучным.
Но оно становится совсем другим, если офис — это Овальный кабинет в Белом Доме, и самому молодому президенту в истории США только что сообщили, что по Вашингтону бегает террорист с атомной бомбой наперевес.
Предложение о молодой женщине, сидящей на стуле, куда скорее вызовет реакцию «Пфе!», нежели рассказ о первой женщине — капитане шаттла, которая сидя в защитном скафандре проводит орбитальный маневр.
Разумеется, есть и обратный прием, когда вы берете очень необычного героя и помещаете его в совершенно обыкновенную ситуацию: Мистер Невероятный, работающий офисе страховой компании.
Не важно, идет ли речь о положении в обществе, о географической точке, об интеллектуальной или моральной позиции.
Выбор чего-то столь необычного, что оно будет запоминающимся и завораживающим, даст вам существенное преимущество для поимки и удержания читательского интереса.
3. ПЕРВОЕ ЗНАКОМСТВО
Не бывает второго шанса произвести первое впечатление. Когда читатель впервые встречает любого из ваших героев, крайне важно сразу же показать ему самое основное в этом персонаже. Вы можете значительно убыстрить и упростить весь процесс создания-виртуального-мира-вашей-истории, если прочно утвердите образы действующих лиц. Существует множество техник, позволяющих хорошо представить персонаж, но я остановлюсь только на самой сильной:
ХАРАКТЕРНОЕ ВВОДНОЕ ДЕЙСТВИЕ.
Написать хорошее ХАРАКТЕРНОЕ ВВОДНОЕ ДЕЙСТВИЕ означает представить персонажа читателю тот момент, когда он делает что-то очень для себя типичное. Это действие, ясно и четко показывающее, кто он такой, что он такое.
Вступительные кадры «Смертельного оружия — 2» переносят нас на переднее сиденье полицейского автомобиля в момент погони. Мел Гибсон радостно улюлюкает и в возбуждении колотит по потолку, в то время как Дэнни Гловер судорожно нащупывает сирену, пытается говорить по радио, пытается убедить Мела, что на самом деле им совсем не обязательно это делать. Введение твердо устанавливает, что наши герои — полицейские. Оно показывает любовь Мела к необузданным действиям, показывает осторожность, с которой Дэнни подходит к своей работе, показывает динамику в их отношениях.
— Мне так понравилось это представление, что я бесстыдно его заимствовал для первых сцен «Могилы в подарок».
Ваш персонаж — отчаявшийся старшеклассник-заучка? Тогда пусть он появится на сцене, опаздывая на школьный автобус — который тут же уедет прочь, хотя водитель совершенно точно нашего героя видел. (Знакомьтесь, Человек-паук).
Ваш персонаж — титан-лесоруб? Так пусть он начнет с того, что будет возвышаться над северными лесами и косить по пятьдесят деревьев с каждым взмахом топора.
Сделайте первое знакомство значимым. Вы просто не можете себе позволить упустить этот шанс.
4. ДОСТОВЕРНОСТЬ
Это университетское слово, означающие «они ведут себя правдоподобно». Мне просто легче печатать «фактор «Д».
Фактор «Д» — второй по важности элемент при создании интересных персонажей. Самый экзотичный герой в мире становится не более чем мультяшной фигурой, если его поведение нестабильно и неправдоподобно. (*кхекхе*Джа-Джа*кхекхе*).
Когда вы создаете героев, крайне важно передать читателю ощущение, что ваш персонаж — цельная, самодостаточная личность со своей собственной жизнью, выходящей за границы этой конкретной истории. Подобная задача требует какого-то времени, в течение которого читатель следует за персонажем и видит его мир его глазами.
Основной способ, при помощи которого этого можно добиться — это показать 1. ЭМОЦИИ, 2. РЕАКЦИИ, 3. РЕШЕНИЯ персонажа.
Когда что-то случается на страницах вашей истории, герой с приличным Д-фактором на это реагирует.
Читатель увидит, как разворачивается его эмоциональная реакция, получит представление о логике вопроса или проблемы, поймет, что персонаж выбрал правдоподобный и соответствующий ситуации курс действий.
Львиная доля этой работы делается, когда вы пишете ПРОДОЛЖЕНИЯ. Не те, что носят названия вроде «Роки-2». Это термин, относящийся к писательскому ремеслу.
ПРОДОЛЖЕНИЯ — обязательная часть вашей истории, и им будет посвящена отдельная статья.
Но подготовка и продумывание деталей заранее также играют важную роль. Вот ещё один замечательнейший инструмент, которым вы, ребята, можете воспользоваться: ЯРЛЫКИ и ЧЕРТЫ.
ЯРЛЫКИ — это слова, которые вы навешиваете на своего персонажа, описывая его. Когда вы собираете идеи в единое целое, для каждого действующего лица выберите слово или два или три, которые будете использовать для его описания.
Потом, время от времени, используйте каждое из этих слов при упоминании персонажа, и по возможности избегайте использовать их где-то ещё. Делая это, вы создадите психологическую связь между выбранными словами и тем сильным вводным образом вашего героя.
Например: Ярлыки Томаса Райта — бледный, красивый, тёмные волосы, серые глаза. Я использую их, когда представляю его в каждой новой книге. Когда же он вновь показывается на сцене, я напоминают читателю, кто это такой, используя одно или несколько вышеупомянутых слов.
Это довольно тонкий психологический механизм, и оказываемый им эффект гораздо сильнее, чем кажется на первый взгляд. Он неоценим как для вас, писателя, так и для читателя, создающего для себя виртуальную историю.
ЧЕРТЫ похоже на ярлыки, но вместо того, чтобы выбрать конкретные слова, вы выбираете несколько уникальных особенностей персонажа, начиная от характерного реквизита, заканчивая определенным мысленным настроем. Черты Гарри включают в себя его черный плащ, его посох, жезл, амулет в форме пентаграммы. Это — украшения, которые вы навешиваете на персонаж для удобства читателя, чтобы ему было легче представлять себе Гарри, когда история по-настоящему наберет темп.
Точно также, черты Боба — череп, его горящие глаза, его интеллект, его роль как лабораторного ассистента, помешанность на сексе и острые на язык реплики. По какой-то причине, все это работает.
Серьезно. Прежде чем представить нового героя, запишите несколько его ярлыков и черт. Вы удивитесь, насколько это облегчит вам работу.
5. ЭМПАТИЯ
Если у вас получится создать в разуме читателя яркого героя, затем показать его достоверность, у вас есть настоящий шанс добыть Священный Грааль сотворения персонажей. Если вы все сделали правильно, история породит у читателей чувство сопереживания вашим героям. Именно это заставляет людей смеяться во время чтения. Это же заставляет их плакать, аплодировать, или бежать в ледяной душ.
Как и с фактором «Д», чтобы добиться эмпатии требуется время. Также она во многом опирается на умелое использование продолжений. Но если вам удастся довести читателя до этой черты, как автор вы ВЫИГРАЛИ. Сорвали банк. Это — ОСНОВНАЯ ЦЕЛЬ разработки персонажей, потому что эмоциональная вовлеченность читателя и есть самый важный фактор, определяющий успех вашей истории.
Или, говоря другими словами, если вам удастся заставить свою аудиторию любить тех, кого вы хотите чтобы они любили, и ненавидеть тех, кого вы хотели бы чтобы они ненавидели, читатели будут возвращаться к вам снова и снова.
Заметки переводчика: Поначалу хотела перевести город Плейнсвиль как Обыкновенск, с населением из Ивановых Иванов. Потом вспомнила, как меня в свое время раздражали всевозможные Долгопупсы, и решила: кто захочет разгадать игру смыслов, сделает это сам. Я буду переводить фонетически.
Немного царапает все возрастающее количество культурных отсылок. Читатель явно без пояснений должен знать, что такое OVAL Office, к какой именно nation относится самый молодой президент в истории, и что такое Insurance Cubicle Purgatory. Отрезвляюще понимать, что в моих собственных текстах подобных специфических ссылок ничуть не меньше.
В очередной раз отметила для себя столь замечательный прием, как использование «ярлыков» при описании персонажей (а также важных для сюжета мест, объектов, концепций или событий). Забавно, что я почти никогда не принимаю заранее решения навесить на того или иного героя определенное слово и припечатывать его каждый раз, стоит бедняге выйти на сцену. Тем не менее, раз за разом ловлю себя на том, что именно так и делаю. Пока бета-тестеры не взвоют: «Да хватит уже твердить, что Кимико — вежливая! Мы это уяснили после первой дюжины повторений!»
Навскидку, могу припомнить только один раз, когда я осознанно, целенаправленно и продуманно составила для персонажа список ярлыков. В «Городе и ветре», лэри адмирал Таш д’Алория появлялась в тексте в сопровождении таких странных эпитетов как «тяжелозмейная», «среброснежная», «безначальная» и прочих причудливых словоформ, навеянных циклом «Снежная маска» Александра Блока. Рядом с ней возникали вдруг из неоткуда такие звуковые сочетания как «зв», «сж», «вз». А ещё — разлетались узорами усложненные грамматические конструкции.
Я знала, что перегибаю палку. Знала, когда писала текст, когда редактировала его, когда отстаивала все эти «змейные» и «безбрежные» перед бета-тестерами, а позже — перед корректором. Но, полностью осознавая, что слишком увлеклась, не могла, да и не хотела останавливаться. Таш была в моем воображении столь звездной, сложной, звонкой, и мне так отчаянно хотелось донести до читателя, насколько она не похожа на прочих героев. Любые средства были хороши.
В него попадает каждый автор, обычно в каждой своей книге. Середина. Она подстерегает между началом вашей книги и захватывающим завершением. Цель её существования — поймать вас, как героя «Бесконечной истории», в мерзкую, липкую трясину и не дать вам закончить работу.
Великое Срединное Болото (или ВСБ) не знает ни милосердия, ни страха, ни сожалений. Оно не придет за вами, нет. Оно, чтоб ему пусто было, отлично знает, что вы сами к нему придете. Оно знает, что вы ворветесь, рассылая искры, очерчивая в тексте ярких персонажей, добавляя в историю потрясающие заделы на будущее и в целом ощущая себя на вершине жизни. И именно тогда, пока вы веселитесь, заканчивая введение в историю, оно и набрасывается. Вы вдруг обнаруживаете, что смотрите на экран, где открыт девственно чистый вордовский лист, пытаясь придумать, как протолкнуть свою историю через следующий абзац.
А оно над вами смеется. Смеется и танцует на пепле вашего энтузиазма. Оно отлично знает, что с этого момента и до конца книги, вы либо перейдете в его полное распоряжение, либо в отчаянии сдадитесь и перережете себе вены острым краем одной из тех бумажек, на которых пытались прочертить дальнейший сюжет. Оно торжествует и пляшет вокруг древнего костра, посылая крик радости равнодушным звездам.
Самодовольная скотина.
Ладно. Может быть, я его немного очеловечиваю. Но не слишком.
Написать середину книги ТЯЖЕЛО, особенно начинающим авторам. Почему? Потому что когда речь идет о рассказе истории, середина книги дает вам больше всего выбора, что и как делать. Требования, предъявляемые к введению и финалу, если смотреть с точки зрения писательского ремесла, во многом похожи, но в СЕРЕДИНЕ есть место развернуться вашему личному стилю. То есть, в середине истории у вас есть берзиллион-и-один шанс сделать что-то по-другому, и поскольку вы — начинающий автор, примерно берзиллион из них будет шансом сделать все неправильно.
Это как болото. Вокруг вас очевидные пути — но иногда поверхность, которая выглядит надежной, на самом деле готова утянуть вас на дно, парализовать и удушить. Иногда вода кажется глубокой и неуютной, но на самом деле это — безопасное мелководье. Иногда очевидные дороги вовсе не являются дорогами, и заканчиваются тупиками. Иногда в кажущиеся безопасными водах полно аллигаторов и ядовитых змей.
Черт побери. Середина книги, оказывается, опасна.
Именно когда автор заблудился, середина книги становится Великим Срединным Болотом. После того, как вы сделали в ВСБ неверный поворот, направление дальнейшего движения нужно выбирать с умом. Если вы (а под «вами» я подразумеваю «вашу историю») продолжите блуждать, то будете ходить кругами и из этого болота не выберетесь уже никогда.
Тот из вас, кто при написании подходил книги к этой границе, совершенно точно знает, о чем я говорю. Вы упираетесь в преграду, за которой не уверены, что делать дальше — и где мелкие детали и логические доводы начинают мешать движению. Ваша история вдруг отходит от намеченного плана с твердым убеждением никогда, НИ ЗА ЧТО не возвращаться назад. Вы не уверены, где именно все пошло не так. Персонажи и ситуации появляются из-под ваших пальцев, будто сами собой. Часто они веселят, даже интригуют, но на самом деле это — одна из форм отрицания, бедный вы, обманутый, потерявшийся во тьме олух. Вы заблудились. И просто не хотите признаваться в этом кому бы то ни было, и меньше всего — самому себе.
Позвольте вас обрадовать: читатель все поймет сам, и это испортит ему все удовольствие. Читатели не глупы. Они удивительно проницательны, даже когда на осознанном уровне не могут объяснить, что же именно с историей не так.
Многие читатели, да благословит Господь каждого из них, продолжат продираться сквозь болото, веря, что рано или поздно вы возьмете себя в руки.
Но большинство не обладает подобным терпением. Вы их потеряете. (Это плохо).
Но говорю вам я: не бойтесь. Пусть вокруг вас, насколько хватает глаз, простирается ВСБ, существуют способы избежать его ужасающей хватки. Я поделюсь с вами своими любимыми методами и упомяну ещё несколько приемов и подсказок, а в конце мы поговорим об ОСУ (Оружии Срединного Уничтожения), которое способно со стопроцентной вероятностью расколошматить чудище ВСБ на мелкие трясинные ошметки.
Итак, начинаем:
Проблема с ВСБ заключается в том, что у многих авторов нет твердой идеи, куда именно они желают пойти. Я имею ввиду, конечно, они хотят «оказаться на другой стороне болота», но это все равно, что сказать «я хочу оказаться на другой стороне континента». Хороший план, как общее указание, но в нем не хватает ясности, специфики, определенности. Вместо того, чтобы постановить «на другую сторону континента», возможно, более полезным будет сказать что-то вроде: «я проеду по дороге I-70 по среднему западу до Денвера, затем переберусь на Такую-то магистраль, пересеку Скалистые горы прежде чем использовать Маршрут Сякой-то через Калифорнию и до Тихого Океана».
То же самое применимо и к истории. У вас должна быть твердая идея следующей вехи, ориентира, достопримечательности, указательного знака, или как там их ещё назвать, и вам будет гораздо проще не сбиться с пути и не быть затянутым в топь. ПОЭТОМУ. Один из способов облегчить себе жизнь, это использовать что-то, что поможет вам оставаться на маршруте — конструкт, специально созданный, чтобы удержать хороший темп вашей книги на протяжении всей середины. Моя любимая из таких структур называется БОЛЬШАЯ СЕРЕДИНА.
БОЛЬШАЯ СЕРЕДИНА:
Вот суть этой идеи: запланируйте большое чудовищное преогромное событие к концу середины. Лучше, чтобы это была масштабная и драматичная конфронтация любого типа, соответствующего вашему жанру. Результат этого большого и страшного события Большой Середины должен послужить именно тем толчком, который направит книгу к последнему рывку перед достижением кульминации. По-настоящему запаситесь фейерверками. Запустите в читателя всем, чем только сможете. ЗАПЛАНИРУЙТЕ СОБЫТИЕ БОЛЬШОЙ СЕРЕДИНЫ.
Затем, по мере того, как вы работаете над серединой, НАРАЩИВАЙТЕ НАПРЯЖЕНИЕ, СТРЕМЯСЬ ПОДВЕСТИ К НЕМУ.
Разбрасывайте маленькие намеки, размещайте необходимый реквизит, устанавливайте мотивацию и так далее. Убедитесь, что все, что вы делаете в середине книге, помогает вам подвести сюжет к БОЛЬШОЙ СЕРЕДИНЕ.
Я использовал структуру Большой Середины в КАЖДОМ своем опубликованном романе. Она работает. Она не сломалась. Она, также, не является единственным путем через середину. Но это один из возможных путей.
Пример: «Досье Дрездена», «Барабаны Зомби». Событие Большой Середины — атака зомби на дом Гарри. Похищающая Трупы и Гривэйн заявляются в одно и то же место, в одно и то же время и устраивают настоящую Некробаталию. Там есть зомби, там есть призраки, тонны магии, охранные заклинаний Гарри испепеляют все вокруг, Баттерс попадает в плен, Гарри и Томас должны его спасти, взрывается вдоволь спецэффектов, а завершается все спасением в последний момент.
Это — та часть события, которая «драматичная».
Именно во время Большой Середины, Гарри получает информацию, необходимую для продолжения преследования, плохие парни вырубают в городе электричество, Баттерс обзаводится новой мантрой о смелости, и мы плавно переходим к следующему утру, к Дню Всех Святых и Темному Приношению, надвигающимся из-за горизонта. (а это — подготовка к кульминации).
Большая Середина — хорошее противоядие против ВСБ. Она поможет вам сохранить фокус и гораздо более плавно проведёт вас через главы.
МИНИ-ИСТОРИЯ
Некоторые авторы пробираются через ВСБ, создав целую новую линию повествования, и шмякая её аккурат в центре книги. Обычно, она каким-либо образом связана с основным рассказом, но внимание персонажей перемещается на новую колею, полностью ограниченную серединой романа. Это, по сути, маленькая история, которая пересекается с основной в достаточной степени, чтобы показать интересный и необходимый для сюжета рост персонажей, и прочее в том же духе.
Пример: Две Твердыни. Для героев, имя которым не Фродо и не Сэм, основная цель (уничтожить кольцо и победить Саурона) меняется (поймать орков, спасти Мерри и Пиппина, оградить Рохан от подлого и тотального расколошмачивания). Они не отказались от уничтожения Кольца (или Саурона) — но они отвлеклись на истории менее важные, но все равно эмоционально значимые. Знаете, к анти-Мордоровской революции они ещё вернутся, и скоро.
Но тем временем, мы больше узнаем о персонажах, и лучше, чем где бы то ни было ещё в книгах, видим, как они взаимодействуют между собой.
НОВАЯ СЮЖЕТНАЯ ЛИНИЯ:
Новую сюжетную линию можно назвать чуть разбавленной версией мини-истории. Это дополнительный сюжет, который неожиданно развивается и который должен быть разрешен, не став при этом излишне большой, самостоятельной частью истории, затмившей все прочее. Новая дополнительная линия начинается и заканчивается в середине, и обычно вводит новых интересных героев или же новые сюжетные нити, принадлежащие именно этой линии.
Например: Сжиматели Мусора и Тяговые Лучи. Главная цель Люка (Спасти принцессу и победить Империю!) изменяется (Не быть расплющенным! Сбежать! Ну давай же, Трипио! Где он может быть?). Это не меняет общей цели — но ДА, уводит историю в новом направлении, и появляется потрясающий монстр-с-щупальцами-и-перископом, новые декорации, и сцена, где очень здорово нагнетается чувство грозящей героям гибели. Даже Кеноби получает на свою голову чуть более сдержанную версию того же приема, потому что его присутствие сделало бы спасение принцессы слишком легкой задачей. Его отправляют на миссию по саботажу тяговых лучей. И снова: небольшая дополнительная линия, переплетенная с основной целью сюжета, но оной НЕ ЯВЛЯЮЩАЯСЯ, и она создает напряжение, отделяя Кеноби от других, позволяя ему ощутить постепенное приближение Вейдера, и показывая интересные джедайские трюки, которые, похоже, работают исключительно на имперских штурмовиках.
НОВЫЙ ПЕРСОНАЖ:
Явление на сцене нового действующего лица, обставленное более ярко и запоминающее, чем ввод среднестатистического поддерживающего персонажа. Такие герои недолго задерживаются в центре внимания, но они выполняют важную роль в продвижении истории, и в процессе они невероятно развлекают аудиторию.
Пример: Эдна Мод, из «Суперсемейки». Эдна появляется, чтобы сделать Бобу новый костюм, сделать всей семье новые костюмы, подсказать Хелен, что мистер Невероятный находится на Фантастическом острове, вместе со страдающей болемией младшей сестрой Сторм. Эдна — это настоящий цирк из одного человека, но общее время её пребывания на сцене незначительно по сравнению с основными героями, и она находится там, чтобы быстро развить сюжет.
Вот. ЭТОЙ охапки техник должно быть достаточно, чтобы помочь вам не увязнуть в зыбучих песках. Учитывайте, что использовать подобные приемы просто — но НЕ ЛЕГКО. Нужно практиковаться. Поиграйте с открывшимися возможностями, посмотрите, что лучше всего работает для вас, но самое главное — ПРАКТИКУЙТЕСЬ.
Что плавно подводит меня к абсолютному Стрижающему мечу для уничтожения ВСБ:
Продолжайте писать.
Вот, давайте я повторю:
ПРОДОЛЖАЙТЕ ПИСАТЬ.
Ещё раз, только громче:
ПРРРРОООДОЛЖААААЙТЕЕЕЕЕЕ!
ПИСААААААТТТЬ!
Беспроигрышный способ выйти из ВСБ — это продолжать ломиться вперед. Рано или поздно вы вывалитесь на другой стороне или же наткнетесь на узнаваемую тропинку.
Заметьте, я сказал, что этот способ беспроигрышный. Он не быстрый. Он не умный. Но, во имя всего святого, если вы сядете, сожмете зубы, и будете ПИСАТЬ, ПИСАТЬ, ПИСАТЬ, ДАЛЬШЕ, ДАЛЬШЕ, ДАЛЬШЕ, рано или поздно вы выберетесь на твердую землю. Сделаете в десять раз больше, чем нужно, и, вполне возможно, вынуждены будете рубить и резать свою историю воистину гигантским ножом прежде чем преступить к следующему черновику, но рано или поздно вы отлипните и выберитесь.
Ладно, я, похоже, исчерпал свой запас метафор. Так что, ещё одна, и я замолчу.
Поиск тропы через середину романа схож с любым другим поиском пути. Лучше всего, если вы с самого начала НЕ СОЙДЕТЕ С ДОРОГИ. Оптимальный способ не потеряться — составить твердые планы, но и он также не является простым. Что к лучшему. Наработанные навыки будут важны и полезны. Они понадобятся для поиска пути, когда случится что-нибудь непредвиденное, и вы таки потеряетесь.
Техники, описанные выше, это инструменты, то, что вы используете, чтобы удержать внимание на правильной дороге (то есть, на вашем СЮЖЕТЕ), чтобы не свернуть по ошибке, не замедлить темп истории и не убить тем интерес читателей.
Если вы все же потерялись, используйте один из этих инструментов (или один из миллиона других, о которых просто я забыл, никогда не слышал, или просто не могу припомнить в настоящий момент) чтобы вернуть свою историю обратно, зарядив её энергией для запланированного вами большого финала. Лучше всего их использовать на стадии планирования книги, как превентивное средство, но можно столь же успешно пустить в дело и постфактум.
Великое Срединное Болото вас не любит. Оно хочет, чтобы вы никогда, никогда не закончили книгу. ВСБ хочет, чтобы вы сдались и отправились домой ни с чем.
Так что внемлите моему совету и возьмите с собой пару инструментов — моих или чьих-либо ещё, вы меня не обидите.
Если ВСБ только покосится на вас, используйте их, чтобы огреть самодовольную скотину по голове.
Будет знать, где раки зимуют.
Заметки переводчика: Ну и как, прикажете, переводить всевозможные Snickersnack и slivy toves?
Или вот глагол «tromps». В словаре такого обнаружено не было. Ближайшие фонетические соседи переводятся как: трубить, козырять, формировать, передислоцироваться, давать сигнал к началу выступления, проходить строем, проходить толпой, кучковаться, бродяжничать, топтать, окапывать, окучивать и прочее. И как же, в итоге, был переведен этот замечательный глагол? А был он переведен с помощью существительного «явление». Где ты, логика?
Попутно обнаружила, что есть, оказывается, столько общепринятых способов переводить Vorpal Sword. Привычный с детства «стрижающий меч» — это ещё и «вострый меч», «чудо-юдоострый меч», а заодно и «хвостый меч». На всякий случай поясняю: речь идет о мече из стихотворения Льюиса Кэрролла «Бармаглот». Ужас что за оружие.
Из своего личного опыта путешествий по ВСБ могу сказать следующее: «Оно существует! (с)». Я в эту трясину влипаю регулярно, а вот выбираюсь из неё только с переменным успехом.
Для меня, правда, беда не в том, куда должен пойти сюжет. Как правило, я совершенно точно знаю, какова будет следующая сцена, следующая глава, следующая веха. Проблемы начинаются, когда нужно ПИСАТЬ, ПИСАТЬ, ПИСАТЬ, ДАЛЬШЕ, ДАЛЬШЕ, ДАЛЬШЕ. Направление понятно. Сил продираться вперед не хватает.
Полностью могу согласиться с Батчером в том, что садясь за книгу нужно точно, как можно более образно представлять не только её начало, но и конец. Я не смогла довести до конца ни одной книги, где была неопределенность с финалом. Как будто без постоянно тлеющего желания дойти до самого интересного, самого яркого, ради чего всё и затевалось, просто-напросто не хватает энергии пробраться через все остальное.
Более детальное планирование пути тоже значительно облегчает жизнь. Может быть и не с самого начала, но где-то к 3–5 главе у меня на столе обычно валяются бумажки, исчирканные стрелочками, линиями и значками, которые обозначают «вехи» основных эпизодов. Замечу, что эти наброски имеют мало общего с приведенными Батчером цельными конструктами.
В «Танцующей с Ауте», самой первой своей книге, я с самого начала знала, что роман будет разбит на три части. Примерно равные по объему и значимости. Первая: Антея и Аррек возвращаются в обитаемые земли. Фокус сосредоточен на них, и как индивидуумах, и как представителях своих рас. Это введение, раскрытие общих понятий, и вообще представление мира. Вторая часть: описание Эйхаррона, фокус на аррах, их обществе и культуре. Третья: описание Эль-онн, фокус на народе Антеи и её семейке. Каждая из этих частей имеет свой собственный мини-сюжет, с постановкой отдельной задачи, постепенно возрастающим темпом, и небольшой кульминацией. И в то же время все три отрезка поддерживают арку общего сюжета и финале сходятся в одном большом «Бум!».
Теперь, оглядываясь назад, могу сказать, что наличие таких близких, достижимых целей, как «выбраться обратно в Ойкумену» или «убедить людей подписать мирный договор» здорово мне помогло. Позволило сосредоточится на них, а не на более интересных, далеких и, как иногда казалось, недоступных финальных сценах.
В последней книге, романе «Ярко-алое», сюжет строился скорее по принципу «домино». Глядя на получившийся результат можно, наверное, назвать бал в честь дня-ноль «большой серединой» (в этой битве совершенно точно достаточно фейерверков и она пинком запускает все последующие события). Однако, в процессе работы я думала об отдельных эпизодах как о тех столбах, которые должны рухнуть, чтобы своим весом повалить следующую опору, и следующую, и так далее. Если бы Тимур не начал расследовать новую информацию и не вышел на Нордалла, заговорщики бы не запаниковали и не попытались его устранить, Тимур бы не оказался потерянным на сетевых рубежах, Кими не оказалась бы открыта для удара… И так далее. Каждый шаг необходим, чтобы дойти до следующего. Пропусти один — и вся логическая цепочка распадается. Её, конечно, можно собрать по-другому, но из неё нельзя безнаказанно выкидывать сцены, звенья, куски информации. Я просто не видела возможности прошмыгнуть к финалу дорожкой короткой и более крутой.
К счастью. Потому что иначе я точно попыталась бы ей воспользоваться — и, наверное, свернула б истории шею. Прецеденты уже были.
Сцены — это важно. Сцены — это та часть книги, где происходит, собственно, сюжет. В любой момент, когда ваш герой преследует цель (в отличии от героя, взявшего паузу для размышления или эмоциональной реакции на события истории), он вовлечен в СЦЕНУ.
Базовая структура сцены проста. РЕПОРТЕР начинает преследование определенной ЦЕЛИ. Кто-то ещё (обычно антагонист, но могут быть и иные варианты) активно, осознанно пытается его остановить. Это КОНФЛИКТ. Читателю остается гадать, удастся ли ведущему рассказ персонажу добиться своего (что также можно счесть ВОПРОСОМ СЦЕНЫ). Результатом конфликта *всегда* становится какого-либо рода РЕГРЕСС (который также можно счесть ОТВЕТОМ СЦЕНЫ) — по крайней мере, пока вы не доберетесь до финала книги.
Позвольте мне изложить это в простой схеме. Её я использую каждый раз, когда пишу сцену. Заполняю таблицу, точно какое-то распроклятое домашнее задание (которым она когда-то и являлось):
РЕПОРТЕР
ЦЕЛЬ
КОНФЛИКТ (ВОПРОС СЦЕНЫ)
РЕГРЕСС (ОТВЕТ СЦЕНЫ)
Рассмотрим эти пункты, каждый по порядку.
РЕПОРТЕР
Иногда, с ним проблем не возникает — например, когда вы пишете роман от первого лица, как «Досье Дрездена».
Персонаж, с чьей точки зрения ведется рассказ, всегда один и тот же.
В других случаях у вас больше свободы маневра (то есть, больше возможностей все испортить). Когда книга пишется от лица нескольких персонажей, чаще всего в сцене участвует больше, чем один рассказчик. (Особенно часто с этой проблемой сталкиваются писатели любовных романов). Если выбрать не ту точку зрения, вы лишите себя возможности сделать сцену столь интересной и привлекательной, как она могла бы быть. Выбор оптимального репортера ЖИЗНЕННО ВАЖЕН.
К счастью, есть простое практичное правило для тех, кто только начинает писать. ВСЕГДА выбирайте героя, который, эмоционально, в этой сцене ПОСТАВИЛ НА КОН БОЛЬШЕ ВСЕХ. Если вы так сделаете, то ещё больше нагнетаете напряжение, покажите эмоции (читай: создадите для читателей чувство эмпатии, сопереживания), и поможете сделать свой конфликт настоящим, значимым.
Вы можете нарушить это правило — точно так же, как можете нарушить любое из моих правил — после того, как будете точно знать, что делаете. Пока же вы не УВЕРЕНЫ, что понимаете как оно работает, почему работает, и чего вы можете достичь НЕ следуя правилу… не нарушайте его. Пожалуйста, пока вы не получили достаточно опыта, чтобы прочувствовать все самому, просто поверьте мне на слово: этот проклятый прием критичен, и следуя ему, вы себя не подведете.
ЦЕЛЬ
После того, как вы определились с репортером, следующие, что вам нужно — ЦЕЛЬ, которую он будет преследовать. Это должна быть АКТИВНАЯ, КОНКРЕТНАЯ цель, а не просто нечто туманное. Вместо того, чтобы отправлять героя «сделать что-то, чтобы всех спасти», он должен иметь цель в стиле «иду выбивать из Джона Блоу информацию, которая, возможно, поможет мне всех спасти». Вместо «понравиться этой девушке», его цель должна звучать скорее как «пригласить девушку на свидание и подарить ей замечательный вечер, уделяя огромное внимание деталям и сюрпризам, выбранным специально для неё».
Вот почему писать сцены экшена так здорово. У вас есть действительно четкие, ясные цели, вроде «выбраться из комнаты живым».
Цель не обязана быть вопросом жизни и смерти. Это может быть что-то столь простое как «хочу позавтракать». Главное, чтобы она была ясной, очевидно достижимой, и значимой для вашего репортера.
КОНФЛИКТ
Ах, конфликт. Сердце любой истории. Вы можете испортить все остальное в сцене, но если вы ПРАВИЛЬНО УЛОВИТЕ КОНФЛИКТ, то будете к публикации куда ближе, чем удается подобраться к ней большинству новичков.
Конфликт — это то, что случается, когда кто-то, по какой-то причине, берет и решает, что ваш персонаж не должен достичь своей цели, или же преследует встречную цель которая, буде она осуществится, не даст вашему репортеру добиться своего.
КОНФЛИКТ ПОЛНОСТЬЮ ЗАВИСИТ ОТ ПЕРСОНАЖЕЙ. КОНФЛИКТ ПРОИСХОДИТ МЕЖДУ ПЕРСОНАЖАМИ.
«Лес горит!» или «На улице холодно!» — это НЕ конфликт. Не поймите меня неверно, такие вещи могут быть использованы как драматические элементы, но они не являются КОНФЛИКТОМ. Их называют неблагоприятной атмосферой, но когда дела касается написания интересных сцен, это — граждане второго сорта.
Чаще всего, они выполняют вспомогательную роль. Одно дело, драться на ножах с самым своим ненавистным врагом. И совсем другое — драться на ножах с самым своим ненавистным врагом и посреди лесного пожара.
КОНФЛИКТ, в идеале — это два персонажа, сошедшиеся в схватке лицом к лицу (на любом уровне, который соответствует книге: фехтование словами может быть столь же захватывающим, что и фехтование шпагами), в то время как оба они пытаются достичь взаимоисключающих целей.
Все это означает, что вам нужен антагонист, с целью столь же конкретной и достижимой, и эмоционально поставивший не кон не меньше, чем протагонист. После того, как вы смогли вот так расставить фигуры, сцена практически пишет сама себя.
Заметьте, что я сказал «антагонист», а не «злодей». Злодеем ему быть совсем не обязательно. Это может оказаться обеспокоенный друг, пытающийся отговорить вашего персонажа от какого-то поступка. Это может быть один из разнообразных «заблуждающихся героев», который совершенно случайно действует вопреки протагонисту, как Мерфи в первой паре романов «Досье Дрездена». Это может быть достойный восхищения и даже вызывающий симпатию противник, как маршал Сэм Герард в «Беглеце». Выбор огромен. Важно то, чтобы антагонист работал против вашего репортера.
И, если написать его правильно, конфликт ставит подразумеваемый между строк ВОПРОС СЦЕНЫ. Удастся ли вашему герою добиться своего? Или, еще лучше, КАКОЙ из ваших героев добьется своего?
РЕГРЕСС
РЕГРЕСС — это результат КОНФЛИКТА. Ваш герой пытается добиться определенной цели — И НЕ ДОСТИГАЕТ ЕЁ.
«Э-э?», — скажите вы. — «Что-что?»
Он её не достигает. Ну подумайте, если бы это было так просто — Раз, добился цели! Два, добился цели! — это же будет совсем неинтересная история. Представьте себе… хотя бы ранние комиксы про Супермена. Дюжина проблем начнет наваливаться со всех сторон: плохие парны, природные катастрофы, полный список. Потом появляется Супер, и, одну за другой, разносит/палит/замораживает/отбрасывает/бьет все препятствия, чаще всего приложив минимум усилий.
ЭТО БЫСТРО НАДОЕДАЕТ.
Фактически, я частенько предпочитаю даже не использовать слово «регресс», описывая результаты сцены. Мне нравится говорить о них как о КАТАСТРОФАХ. Но я такой, склонный к мелодраме.
В любом случае, персонаж не добивается полностью своей цели, не разрешает вопрос окончательно ДО КОНЦА ИСТОРИИ. Если он все получает раньше времени, то зачем тогда читать дальше? Лучшие истории удерживают читателя на грани (то есть, не удовлетворенным до конца) до самой кульминации, где даются ответы на все вопросы, достигаются все цели, и мы все можем успокоить нервы сигаретой, или что-то в этом роде.
Есть несколько способов, при помощи которых вы можете завершить сцену — или, говоря другим словами, есть несколько возможных ОТВЕТОВ на ВОПРОС СЦЕНЫ. Давайте рассмотрим их, начиная с варианта, наименее желанного для пытающихся удержать аудиторию авторов.
ОТВЕТ 1: ДА. Как уже было сазана: ни в коем случае. Это вариант самый простой, он дает вам меньше всего драмы и самый узкий выбор дальнейших возможностей. Он предсказуем, в нем изначально заложено меньше всего конфликта, и он означает самые низкие шансы на удержание внимания ваших читателей.
«Запертый в яме с изголодавшимися, заразными росомахами, наш герой отчаянно пытается спастись! Он прыгает, без единой царапины оказывается в безопасности и продолжает своё путешествие!» Видите, что я хочу сказать? (Ску-уучно).
ОТВЕТ 2: ДА… НО. Уже лучше. В этом сценарии ваш герой достигает намеченной цели, вопросов нет, но … есть некое осложнение, причем такое, что будет иметь долговременные последствия. В целом, чем эти последствия серьезней/катастрофичней, тем лучше.
(Запертый в яме с изголодавшимися, заразными росомахами, наш герой отчаянно пытается спастись! Он прыгает, чтобы вскарабкаться на свободу, росомахи с пеной у рта бесятся внизу — но как только герой достигает края ямы, его свирепо кусают за ногу! Он свободен! Но лишь вопрос времени, как скоро Синдром Сумасшедшей Росомахи превратит его в рычащего монстра с бешеной пеной у рта!» Видите? Куда интересней, чем позволить ему удрать без единого шрама, подтверждающего сей подвиг).
ОТВЕТ 3: НЕТ! Ешё одна, с точки зрения автора, хорошая развязка сцены. Герой пытается добиться своей цели, и получает безаппеляционный отказ. Может быть, его блокирует антагонист. Может, он сам совершает ошибку и все портит. В любом случае, он делает всё, что может, и в итоге оказывается повержен и сокрушен. Теперь он должен отступить, переоценить ситуацию и попробовать что-то ещё. Используйте этот ответ с осторожностью, потому что его побочным эффектом может стать полная остановка сюжета. Излишнее количество таких «нет!» может вызвать у читателя неприятие и раздражение, может выставить вашего героя глупым и/или бессильным, тем самым уменьшая читательскую эмпатию, а с ней и общее напряжение истории.
(«Запертый в яме с изголодавшимися, заразными росомахами, наш герой отчаянно пытается спастись! Он прыгает, чтобы вскарабкаться на свободу, но край ямы обваливается под его руками, и он падает обратно к бешеным монстрам! Герой хватает коммуникатор и кричит: «Ред! Похоже, у меня тут проблема!»
Видите? Это может быть хорошим способом вовлечь других действующих лиц, заставить персонажей взаимодействовать друг с другом, или ещё что-то в том же духе — но вы всё ещё сидите в яме с росомахами. Если только вы не пишете трактат под названием «Гнезда росомах в округе Мэдисон» или нечто подобное, то лучше не оставаться в этой яме навечно. Так что используйте ответ НЕТ с осторожностью.)
ОТВЕТ 4: НЕТ! И БОЛЕЕ ТОГО! Мой личный фаворит из всех прочих ответов. Наш герой не только НЕ достигает цели, он попутно умудряется сделать все куда ХУЖЕ.
Предпочтительней, когда ухудшение ситуации — вина вашего протагониста, потому что так просто ВЕСЕЛЕЕ, но это уже не обязательно.
ТАКОЙ ответ порождает самые интересные сцены, дает материал для самых интересных и трогательных продолжений, и в целом это — Большое Ружье, которое вы достаете, заметив, что сюжет замедляется. Предупреждение: такой ответ требует от вас большей креативности, как от автора, потому что он умножает стоящие перед героем проблемы.
Однако: Эй! Если б вы не были личностью хоть немного креативной, вас бы здесь не было.
«Запертый в яме с изголодавшимися, заразными росомахами, наш герой отчаянно пытается спастись! Он прыгает, чтобы вскарабкаться на свободу, хватается за свисающую лиану! Лиана поддается под его руками, и герой падает обратно к истекающим слюной монстрам! В ужасе бедняга смотрит на них, и лишь ТЕПЕРЬ понимает, что лоза, которую он схватил, это никакая на самом деле не лиана! Он держит за хвост десятиметровую Ядовитую Перуанскую Кобру — и невероятно смертельная змея НЕ РАДА, что её так грубо ухватили прямо посреди сиесты. Она открывает свои ужасные челюсти и резко бросается к горлу героя».
М-ммм. Вот это уже — добротный результат сцены.
Признаю, эти примеры довольно сомнительны с литературной точки зрения, но они в целом иллюстрируют сказанное.
Так или иначе, любая сцена в любой истории, где герой преследует цель, будет решена одним из четырех способов. И вы это сделали! Вы написали хорошую сцену! Просто, да? Но не ЛЕГКО. Попробуйте писать сцены, ПОПРАКТИКУЙТЕСЬ в их создании. Как это ни странно, но с практикой у вас будет получаться все лучше и лучше. Сегодня я уже сознательно не думаю в таких терминах как цель/конфликт/регресс. Все они — уже часть моего мыслительного процесса, и стали для меня прозрачными — сейчас.
Просто, размышляя о сцене, я с самого начала строю её на основе прочного скелета, и это позволяет сосредоточиться на других аспектах: темпе, персонажах, атмосфере, антураже, описаниях. Иногда у меня даже остается время, чтобы уделить внимание красоте языка. Но если бы я не мог опереться на этот твердый скелет, все остальное было бы, по сути, не важно. Вы ДОЛЖНЫ овладеть элементами ремесла прежде, чем руки дойдут до искусства.
Подводя итог:
РЕПОРТЕР
ЦЕЛЬ
КОНФЛИКТ
РЕГРЕСС
Это все, что нужно для написания действительно хорошей сцены.
Конечно, книги не состоят из сцен на 100 %. Герои должны остановиться, чтобы перевязать свои раны, получить диагноз Синдрома Сумасшедшей Росомахи, поволноваться о надвигающейся на них погибели и урвать поцелуй от сочувствующей героини-медсестры. Где же в этом конфликт? Как оно вписывается в твою теорию, Джим?
Никак, конечно. Это продолжение. О них мы поговорим в следующий раз.
Заметки переводчика: Интересная фраза: get the conflict right. Я перевела её как «правильно уловить конфликт», но на самом деле тут скорее «заполучить конфликт». Овладеть. Сделать своим. Интериоризировать. А потом — написать. На английском оно звучит как-то более активно и… основательно, что ли.
И ещё. Когда автор рассуждает об ответах сцены, он использует словосочетание scene resolution (грубо говоря: «литературная развязка каждой конкретной сцены»). При этом, для её описания используется такое замечательное слово как fallout — «негативные, неблагоприятные последствия чего-либо». То есть, по Батчеру, результат сцены не может быть положительным просто по определению…
Когда автор вновь вернулся к вопросу, от чьего лица должна быть написана сцена, мне вспомнился ещё один аспект. Выбор точки зрения определяет не только, какие именно события будут показаны читателю. Репортер диктует как они будут показаны.
Дело даже не в том, что один герой проницателен и наблюдателен, в то время как другой просто не замечает большую часть подтекста. Тут начинается игра этических, эстетических, культурных установок. Нужно показать — между строк, непрямо, в деталях — целое мировоззрение. Не просто упомянуть и даже не описать. Именно показать.
И… вообще-то, это довольно сложно. По крайней мере, для меня.
Даже простая физиология (один из героев видит в ультрафиолетовом спектре, другой — близорук) может стать для автора настоящей головной болью. Когда же на неё накладывается воспитание, социальное положение, прочие культурные аспекты…
Возьмем для начала что-нибудь более распространенное: пол и гендерные различия. Репортер, скорее всего, будет либо мужчиной, либо женщиной, и это, безусловно, повлияет на то, как он или она будет видеть историю.
(По крайней мере, должно повлиять. Если я, как автор, не забуду о разнице в восприятии.)
Возьмем пример из того же Батчера. «Досье Дрездена», повествование идет от первого лица. Описание двух персонажей, но глазами разных репортеров:
Репортер 1, Гарри Дрезден:
«Первым был плоскоголовый, лишенный шеи громила по имени Хендрикс, личный телохранитель и боевик Марконе. Его мамой была кадьякская медведица, его папой был танк «Абрамс»…»
«Мисс Гард стояла чуть в стороне от Хендрикса, прикрывая те направления, за которыми не мог следить гигант. Она была столь же светловолоса и воинственна, как и раньше, костюм и галстук скрадывали её фигуру, ничуть не умаляя привлекательности».
Репортер 2, Каррин Мерфи:
«Первой оказалась женщина, светловолосая амазонка шести футов ростом в сером бизнес-костюме. У неё были длинные ноги, которыми мать-природа от рождения обделила меня — что само по себе являлось достаточным поводом для неприязни. Её звали Гард, и Дрезден верил, что она — настоящая, неподдельная Валькирия».
«Вторым был Хендрикс. Его не назовешь уродливым, но он все равно напоминал мне горгулию: существо неуловимо неправильной формы, с бугристыми мышцами и глазами-буснами, готовое в любой момент сорваться в атаку ради человека, которого он охранял».
Казалось бы, идет обычное, рутинное описание персонажей. Но в то же время, эти короткие предложения описывают и репортера. Как минимум, можно с уверенностью сказать, где повествование идет от лица мужчины, а где — женщины. Можно понять, как герой оценивает угрозу, как строит образы, какими сравнениями оперирует. И все это автор должен постоянно удерживать в голове. Есть о чем задуматься, когда приходит время выбирать точку зрения.
Так что, помимо вопросов: «Чьими глазами я лучше увижу эту сцену?»; «Кто эмоционально вовлечен в неё больше других?», — я обычно задаю себе ещё и такие: — А знаю ли я, во что ввязываюсь? Справлюсь ли, ведя рассказ от лица мужчины? Смогу ли описать менталитет героя, выросшего на сломе двух культур и не принадлежащего, толком, ни одной из них? Стоит ли связываться с репортером, у которого иначе строится восприятие, мышление дискретно, а коллективное бессознательное обладает независимостью и волей?
Не испорчу ли я текст? Не будет ли мне слишком скучно, если отступить и не поставить перед собой достаточно сложной задачи?
Ах, решения, решения…
Нет, мы говорим не о книге № 2. Мы говорим об изначальном значении слова «продолжение» — та часть, которая идет после, следующая в ряду. В сценах книги разворачивается весь сюжет, в них осуществляются все активные действия, и воплощаются принятые решения.
И теперь вы подошли к самой сложной задаче.
Сделать так, чтобы все вышеописанное не было вашим читателям до лампочки.
Чтобы добиться этого, вы должны заставить их видеть происходящее глазами персонажей. Вам нужно установить какую-то базовую эмоциональную связь, эмпатию с вашим героем. Не обязательно это должно быть концептуальное согласие со всем, что говорит или делает персонаж, но читатели ДОЛЖНЫ быть способны ПОНИМАТЬ, о чем он думает и что делает. И более того, понимать, ПОЧЕМУ он вытворяет те (вполне возможно вопиющие) глупости, что вы заставляете его совершать.
Это делается в продолжениях.
Соберитесь. Перед вами ещё одна из тех простых, нелегких вещей.
Продолжение — это то, что случается после сцены.
Они выполняют несколько определенных задач:
1) Позволяют персонажу эмоционально отреагировать на последствия сцены.
2) Позволяют персонажу ещё раз рассмотреть факты и разобраться с теми вариантами решений, которые предлагает ему логика ситуации.
3) Они позволяют персонажу подумать о возможных последствиях разных вариантов.
4) Они позволяют персонажу сделать ВЫБОР — то есть, поставить себе новую ЦЕЛЬ для следующей сцены.
Видите, как четко получается? Как просто все работает?
1) Сцена — Не вышло!
2) Продолжение — Черт возьми! Думай же, думай! Это столь безумно, что действительно может сработать! — Новая Цель!
3) Новая Сцена!
И так до конца книги.
Видите, о чем я говорю? Просто. Вы можете написать книгу ИМЕННО так.
Сцена-продолжение-сцена-продолжение-сцена-продолжение от завязки и до самой кульминации.
На самом деле, если вы новичок, я РЕКОМЕНДУЮ вам писать книгу этим способом. У вас будет прочная структура, на основе которой можно сделать книгу, и вы всегда можете позже вырезать и убрать лишние сцены (или продолжения). Мы обсудим, как найти баланс между ними, чуть ниже.
Но для начала, давайте набросаем схему продолжения — и рассмотрим ПОЧЕМУ схема, которую я сейчас покажу, работает.
Вот базовая структура продолжения. Это ещё одна маленькая таблица, которую можно заполнить, пока вы заранее все продумываете:
1) ЭМОЦИОНАЛЬНАЯ РЕАКЦИЯ
2) ОБЗОР ИНФОРМАЦИИ, ЛОГИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ и РАЗМЫШЛЕНИЯ
3) ПРЕДВИДЕНИЕ
4) ВЫБОР
И все это ДОЛЖНО быть именно в ТАКОМ ПОРЯДКЕ. Почему, спросите вы? Потому что все мы — люди, и ИМЕННО В ЭТОМ порядке наша психика реагирует то, что происходит вокруг. Особенно на большие и страшные события, которые вызывают сильные эмоции.
Большинству из вас, наверное, доводилось бывать в автомобильных авариях разного толка, и именно эту модель я собираюсь использовать. Даже если речь идет всего лишь о несчастном случае и никто не пострадал, все реагируют более-менее одинаково. Представляйте со мной, пожалуйста. Вы едете в машине и вдруг, совершенно неожиданно,
СКРРРРИИИИИППББУУУУМ!
Авария. Что происходит дальше?
Вы реагируете эмоционально, на одних инстинктах. Может быть, вы сидите там несколько секунд в шоке и удивлении. Может быть, вы переживаете вспышку ужаса (если это ваша вина) или же кипящего возмущения (если не ваша). Может, вы орете и ругаетесь, или расстаетесь с завтраком, или начинаете истерически смеяться. Существует огромное число разнообразных человеческих реакций на подобный стимул, но самое первое, что вы переживаете — это ВСЕГДА самый базовый, инстинктивный эмоциональный ответ.
Следующим шагом включаются мозги. (Время, которое для этого требуется, варьируется от человека к человеку). Ваш разум начинает вам что-то говорить, и вы его слышите. Может быть, он кричит: «Эта авария твоя вина, и если тебя поймают, то посадят в тюрьму. Беги!». Может быть, требует: «Проверь, не пострадал ли кто-нибудь! Позвони в полицию! Обменяйся информацией о страховках!». А может, советует: «Позвони такому-то за помощью», или «О, Боже, у меня кровь», или «Господи, пожалуйста, пусть моя страховка будет лежать у меня в бардачке». Вы думаете о таких вещах как обстоятельства аварии, что можно было сделать для её избежания, что вам нужно сделать прямо сейчас — и вы думаете о том, куда теперь, совершенно неожиданно, точно не попадете.
(В процессе обзора информации, логического анализа и размышлений, человек склонен осознавать или открывать заново факты, которые вызывают эхо первого эмоционального ответа, или же открывают совершенно новую линию эмоциональных реакций. Если вы понимаете, что парень, только что врезавшийся в вашу машину, для этого должен был проскочить на красный свет, это может вызвать совсем другие эмоции, нежели те, что вы испытывали минуту назад, пока думали, будто ни у одного из вас не было однозначного права на проезд.)
Вы можете переживать как угодно и столько, сколько считаете нужным, но рано или поздно, вы рассмотрите все факты и события, произошедшие пару минут назад, и начнете думать, а что же будет ДАЛЬШЕ. Вы предвидите недалекое будущее, основываясь на том, что знаете и на том, кокой у вас в данный момент есть выбор. Может быть, есть приятель, который сможет вас подобрать и подбросить до работы, с опозданием всего в несколько минут. Или такого варианта нет, и вас уволят. Может быть, вам придется найти телефон и вызвать скорую, потому что кто-то пострадал. Есть множество переменных, которые могут, основываясь на текущих событиях, стать частью вашего недалекого будущего.
И после того, как все эти мысли пронеслись у вас в голове, нужно принять решение, что же вам делать дальше.
Возможно, вы просто обмениваетесь информацией о страховках и продолжаете свой пусть. А возможно, вы прячете тело.
Суть в том, что нужно делать выбор, который определит ваши дальнейшие поступки.
Вуаля.
Вы только что пережили продолжение: общую, типичную человеческую реакцию на ситуацию, которая вдруг внезапно и радикально вышла из-под контроля.
ТО ЖЕ САМОЕ ПЕРЕЖИВАЮТ И ВАШИ ПЕРСОНАЖИ.
Только что в конце сцены у них что-то вышло из-под контроля. Откуда я это знаю? Потому что на вопрос сцены вы не дали ответа ДА. Что-то пошло не так, потому что вы — умный автор, и именно так написали сцену. Теперь ваши герои проходят через тот же набор реакций:
1) Немедленная эмоциональная реакция
2) Рассмотрение того, что случилось.
Использование логики и разума для анализа событий, а также причин, по которым они сложились именно так. Разбор имеющихся у героев вариантов действий.
3) Предвидение того, что последует за осуществлением этих вариантов.
(А вот это очень важно. Ни в коем случае не стоит недооценивать эффект, который предвидение оказывает на читателя).
4) Ваш герой принимает решение и определяется с курсом действий. То есть, он делает ВЫБОР.
Заметьте, что можно ПРОПУСТИТЬ один из этих шагов, или же сократить какие-то из них настолько, что они кажутся пропущенными. Но вы НЕ МОЖЕТЕ МЕНЯТЬ ИХ ПОРЯДОК.
Эмоции, Разум, Предвидение, Выбор. Вот реакция, типичная для человека, вне зависимости от пола, возраста, или происхождения. Она заложена в нас на психологическом уровне — так воспользуйтесь же этим. Заставляя своего героя реагировать столь типично и по-человечески, вы немедленно устанавливаете чувство эмпатии с читателем. Если сделать это правильно, читатель будет кивать в такт персонажу, думая: «Черт возьми, я поступил бы точно так же». Или, ещё лучше, в ужасе распахнет глаза, видя, куда направляется мысленный процесс героя, ненавидя каждый шаг — пусть он и остается бесспорно понятным и полностью соответствует тому, как ведут себя человеческие существа.
Откровенно говоря, продолжения — это то, что на самом деле делает книгу или же уничтожает её. То, как вы решите показать читателю эмоциональные реакции персонажей, определит ответ читателей на события книги.
Хуже того, продолжения текучи и гибки в использовании. С ними можно проделывать самые разнообразные трюки. Некоторые продолжения полностью строятся на внутреннем монологе. Некоторые представляют собой разговор с лучшим другом героя (или же его одетым во все черное внутренним альтер-эго). Иногда продолжение ВЫГЛЯДИТ как сцена, или, по крайней мере на неё навешены все внешние признаки сцены, но на самом деле важным является именно внутренняя реакция персонажа.
(Загляни внутри себя, Люк. Ты знаешь, что это правда. *Я* твой отец.*НЕЕЕЕТ!*. Да, битва на джедайских мечах выглядит как сцена, но в этот момент она ей не является. Это продолжение.)
Честно говоря, я думаю, что именно здесь у авторов самый широкий простор для маневра, больше всего возможности использовать свои творческие таланты — что означает, конечно, что здесь же у них больше всего шансов все испортить. К продолжениям можно подойти с почти бесконечного количества направлений. То, как вы напишите продолжение, ограничено лишь вашим собственным воображением. Только помните:
1) ЭМОЦИИ
2) РАЗУМ
3) ПРЕДВИДЕНИЕ
4) ВЫБОР
Они должны там быть, в правильном порядке, и всё у вас будет хорошо.
Давайте пока поговорим о том, как вы хотите расставить акценты на различных частях продолжения в зависимости от вашего жанра, от цели, которой вы хотите добиться, и так далее. В продолжении вы можете почти любую историю повернуть так, чтобы она подходила почти для любого жанра. Каждый жанр имеет свою предрасположенность к определенной части продолжения.
Любовные романы, например, ОЧЕНЬ сильно опираются на Эмоции, и лишь немногим меньше — на Предвидение.
Детективы и научная фантастика очень тяжелый акцент ставят той части продолжения, что использует Разум. Боевики лишь слегка затрагивают все, кроме Выбора, и дают вам ровно столько продолжения, сколько нужно, чтобы добраться до следующей сцены. Триллеры любят задержаться на Предвидении. Подумайте об этом немного, вы начнете видеть, о чем я говорю.
Так что, если вы пишите любовный роман, то захотите ещё раз подчеркнуть Эмоциональную реакцию вашего персонажа, и его Предвидение того, что случится дальше.
Авторам детективов лучше бы в той части реакций персонажа, которая основывается на Разуме, суметь прописать четкие линии логических рассуждений. Если вы хотите, чтобы читателю было уютно с героем, обратите особое внимание на принадлежащие этому персонажу продолжения. Если для другого действующего лица такая близость не обязательна, не задерживайтесь на продолжениях, или же пропустите их совсем.
Как будто всего вышеописанного нам мало, соотношение Сцен-и-Продолжений — самый важный фактор при контроле темпа. У всех продолжений есть тенденция замедлять темп истории, в то время как сцены оказывают эффект прямо противоположный. Если вы хоть раз читали книгу и испытывали ощущение, что она промелькнула слишком быстро и, как будто ни на чем не задержалась в достаточной мере, найдите её сейчас и пролистайте. Вы ОБЯЗАТЕЛЬНО увидите, что в тексте сцены занимают значительно больше места, нежели продолжения. Если вы читали книгу, которая показалась вам слишком медленной, слишком заумной или же которая распространялась то об одном, то о другом, нудно и бесконечно, вернитесь к ней и приглядитесь поближе. Вы ОБЯЗАТЕЛЬНО найдете, что продолжения занимают куда как больше страниц, нежели сцены.
Здесь требуется соблюдать баланс, и то, как вы распределите сцены-и-продолжения, будет зависть от нескольких факторов, в том числе и от вашего жанра, и от целевой аудитории. Любовные романы, например, состоят из одних только продолжений, и редкие сцены нужны лишь для того, чтобы связать текст в единое целое. В таких книгах наслаждаются продолжениями, потому что они ИМЕННО ОБ ЭТОМ — об эмоциях, чувствах.
Если вы пишете боевик, не увлекайтесь в такой степени всевозможными эмоциональными рассуждениями. Вы захотите гораздо больше времени и усилий посветить сценам, и убедиться, что продолжения тут не перевешивают. Если вы пишите для более вдумчивой, зрелой аудитории, они хотят/вытерпят гораздо больше продолжений, чем если бы вы писали, например, для молодежи. Взрослая аудитория вполне может быть более заинтересована в мыслях и эмоциях, стоящих за сюжетом, в то время как читатели помоложе могут пожелать, чтобы вы перестали стенать и сомневаться и перешли к делу. Вы контролируете этот темп, балансируя между продолжениями и сценами.
Продолжения также определяют то, что я всегда называл «теплотой» вашей книги. Когда люди говорят о «теплом взгляде» они на самом деле подразумевают, что вы разбрасываете в тексте множество эмоциональных реакций. Часто, романы с «теплой» точкой зрения (например «Досье Дрездена») используют микро-продолжения как составные части сцен. Каждый раз, когда вы видите, как в разговоре с кем-то на Гарри накатывает желание рвать на себе волосы, но он берет себя в руки и возвращается к очередной задаче, вы вместе с ним переживаете микро-продолжение.
Романы с «холодным» репортером, как, например, некоторые классические жесткие детективы о частных сыщиках, преуменьшают эмоциональные реакции своих протагонистов — зачастую полностью пропуская их в сценах и даже в продолжениях показывая непрямо.
Здесь обычно подчеркивается Разум.
Боже мой, вы тут столько всего можете сотворить! Продолжение персонажа мозговитого, с развитым интеллектом пишите опираясь на Разум — а потом сделайте финт ушами, очень поверхностно затрагивая Предвидение, и наполовину скрывая от читателя Выбор героя, так что в следующей сцене он выглядит гораздо умнее и куда находчивей, чем если бы вы следовали за логической цепочкой шаг за шагом. («Конечно! Он поднял Тиранозавра-зомби! Блестяще!») Детально распишите продолжение персонажа, который до какого-то критического момента умудрялся балансировать меж двух предательств, сделайте подчеркнутый акцент на Предвидении — а потом не давайте читателю информации о Выборе, пока не начнется собственно действие.
Понимаете?
ИМЕННО В ПРОДОЛЖЕНИЯХ ВЫ ДАЕТЕ ВАШЕЙ ИСТОРИИ ЦВЕТ И ГЛУБИНУ.
Вам не найти лучшей точки для манипуляции эмоциями читателя. Я работал с такой структурой десять лет и чувствую, что лишь теперь начинаю овладевать этим ремеслом. Без шуток. Вам нужно дать себе возможность подумать обо всем вышесказанном.
Знание того, как продолжение влияет на эффект, оказываемый книгой на читателя, также чертовски полезно и при редактировании. Если персонаж получается слишком легкомысленным, вам нужно всего лишь добавить немного Разума в его продолжение. Герой сух и скучен? К его продолжениям добавьте Эмоции. Кто-то заметил, что мотивация ваших персонажей не достаточно ясна? Поработайте над их продолжениями и убедитесь, что последовательность Эмоция-Разум-Предвидение-Выбор используется последовательно и в правильном порядке.
Если вы сделаете это как надо, читатель точно знает, что происходит в голове у персонажа, и почему. Читатели становится теми, кто предвидит вместе с вашим героем, и когда это случается — они у вас в кармане. Появляется инерция, которая несет сюжет к следующей сцене, и читатель хочет её прочитать.
Базовая структура продолжений — в целом и есть ВЕСЬ секрет моего успеха. Я именно так все и делаю в каждой чертовой книге. Я знаю, что это работает, потому что — посмотрите! Людям нравятся мои книги. Нравятся спецэффектами, да, и самими историями — но в основном потому, что читатели начинают переживать из-за происходящего с персонажами, а это случается именно в продолжениях.
Люди не любят Гарри за то, что он вышибает двери в логово чудовищ. Его любят потому, что он перепуган до потери разума, он знает, что поступая так подвергает себя опасности, он, возможно, обрекает себя на море боли, даже если одержит победу. Но все равно он делает выбор поступить именно так.
Эмоции. Разум. Предвидение. Выбор.
Путь к сердцу вашего персонажа — и вашего читателя — лежит через продолжение.
Заметки переводчика: О самих продолжениях подумалось: если смотреть с такой точки зрения, то понятно, почему мои книги упрямо называют любовными романами. Даже если герои всю книгу решают политические вопросы, врут друг другу в глаза и только на последней странице один раз подержались за ручки — вопрос не в их отношениях, а в построении текста. В нем много продолжений, а в них, в свою очередь, заметный акцент ставится именно на Эмоциях и Предвидении. Следовательно — женская фантастика. И даже возразить нечего.
Перед этой статьей стоит поставить же предупреждение, что и перед всеми прочими: сие не есть полная совокупность мудрости о писательском ремесле, ныне и присно, и вовеки веков, аминь. Это всего лишь место, с которого начинающие авторы могут стартовать, небольшой фундамент, на котором можно начать разрабатывать свой собственный стиль. Если вы будете работать над тем, что тут изложено, оно здорово поможет вам в развитии своих навыков до профессионального уровня. Я знаю, что так оно и есть, потому что именно эти приемы я усвоил, и они для меня работают. Это хорошее начало.
Итак!
Я уже говорил немного о началах и серединах. Что ещё осталось? О, конечно, конечно. Приступим к…
КУЛЬМИНАЦИИ!
Истории похожи на секс: нарастание напряжения и само действие могут быть фантастическими, но если перед окончанием не было кульминации, то весь опыт может оставить ощущение легкого раздражения.
Так что, давайте поговорим о кульминациях истории. Что такое кульминации? Почему они столь важны? Как построить действительно хорошую? Будет ли читатель по-прежнему уважать вас следующим утром?
ЧТО ТАКОЕ КУЛЬМИНАЦИЯ?
В терминах структуры истории, кульминация — это ОТВЕТ на ВОПРОС ИСТОРИИ, о которым мы говорили ранее.
Вот, видите, как аккуратно все выходит? Просто! Опять же, не ЛЕГКО, но просто!
Например, общий Вопрос Истории «Властелина колец»:
Когда Фродо Бэггинс получает в наследство от своего дяди Бильбо Кольцо Всевластия, он СТАВИТ СЕБЕ ЦЕЛЬЮ УНИЧТОЖИТЬ кольцо прежде, чем оно обрушит хаос на Средиземье. НО ПОЛУЧИТСЯ ЛИ У НЕГО ДОСТИЧЬ ЦЕЛИ, когда Темный Лорд Саурон, а также каждое злобное страшное чудище на планете полны решимости отобрать кольцо и использовать его, чтобы превратить весь мир в плохие районы Нью Джерси?
И кульминация истории «Властелина колец»:
Ага.
Видите? КТО УГОДНО мог бы написать «Властелина колец»!
Ну. Ладно. Может быть, это не НАСТОЛЬКО легко. Но написать хорошую кульминацию ПРОСТО, когда вы помните, что, на самом базовом уровне, она — это и есть ответ истории. Смогут ли Повстанцы свергнуть Империю? Сможет ли герой завоевать сердце девушки, которую он любит? ВОТ с чего вы начинаете. И, следовательно, в некотором роде важно, чтобы, перед тем как начать писать кульминацию упомянутой истории, вы заранее знали ответ на этот вопрос.
ПОЧЕМУ КУЛЬМИНАЦИЯ ИСТОРИИ ТАК ВАЖНА?
Катарсис.
Насколько я понимаю, катарсис — это некий токсин, который человечество так и не смогло убрать из чернил, используемых для печати развлекательной литературы. Яд накапливается на кончиках пальцах человека, переворачивающего страницы, и если читатель доберется до конца истории и НЕ получит в должной мере удовлетворительную кульминацию, токсин может довести его до психоза, и случится страшное.
Главный хирург постановил, что катарсис …
О, подождите. Я только что набрал это слово в Google.
Оказывается, катарсис — лишь региональная угроза. Наверное, он встречается в чернилах только в Греции и вокруг Эгейского моря…. Ох. Ох, это совсем не токсин, и… Я думал, моя жена говорила серьезно. Я хочу сказать, она ни разу не улыбнулась, совсем.
Боже, как я покраснел. (Спасибо, ребята, я буду тут всю неделю).
Помните, мы выше говорили о том, как поймать внимание аудитории и вовлечь в историю её эмоции? Если это сделано правильно, то, когда вы доберетесь до конца истории, читатели ВЛОЖАТ в развязку свои мысли и чувства. Они захотят УВИДЕТЬ, что же случится, и желательно, чтобы образ был как можно более ярким. К тому моменту, как они дошли до конца истории, хороший писатель заставит читателей сидеть на краешке стула, в 3: 30 утра, и страницы будут рваться каждый раз, когда их переворачивают — столь велико возбуждение аудитории.
Вовлекая читателя в историю, вы даете негласное обещание. Вы должны его выполнить, иначе вас проклянут и возненавидят за такое обращение. Читатели закроют книгу взбудораженные и раздраженные и злые как черти. Вот что такое катарсис: высвобождение всего того напряжения, того созвучия эмоций, которые нарастали в читателе благодаря авторскому мастерству в создании историй. Если сделать все правильно, читатель будет хлопать и плакать и смеяться и танцевать на полу своей гостиной.
ВСЕ, ЧТО ВЫ СДЕЛАЛИ В СВОЕЙ КНИГЕ, ВЕДЕТ ИМЕННО К ЭТОМУ. Сумейте создать кульминацию или откажитесь от работы писателем. Куда уж проще.
КАК ПОСТРОИТЬ КУЛЬМИНАЦИЮ?
Точно так же, как и все остальное. Начините с самого начала. Кульминация официально начинается там, где заканчивается Великое Срединное Болото. Пользуясь упрощенной метафорой, Введение вашей истории вываливает костяшки домино из коробки на стол. Великое Срединное Болото расставляет эти фигуры в красивый узор.
А Кульминация их все опрокидывает.
Угадайте, чем заниматься веселее! И для писателя, и для читателя. Позвольте вам сказать, нет ничего сравнимого с ощущением, что испытываешь, щелчком пальца опрокидывая самую первую костяшку метафизического домино после того, как месяцами расставлял узор на доске.
Великое Срединное Болото заканчивается тем событием в истории, что порождает каскад падающих домино. В «Барабанах Зомби», например, когда Гарри и Баттерс находят в теле Костяного Тони брелок-дисковод с GPS-координатами, они запускают цепную реакцию, что приведет Дрездена к финальной битве. Маленький диск — это последнее домино, которое я установил. И первое, которое опрокинул, чтобы начать каскад.
Тем не менее, сама по себе настоящая кульминация — это абсолютный пик, и её я обычно называю Раскрытием карт или Решающим поединком или Финальным низвержением, в зависимости от настроения и уровня тестостерона в крови в каждый конкретный момент. Самая драматичная точка — собственно конфронтация между вашим протагонистом и антагонистом, когда они напрямую противостоят друг другу, и когда оба знают, что на вопрос истории вот-вот будет дан ответ.
Для ЭТОЙ конфронтации есть несколько структурных компонентов, которые вы можете использовать для её организации.
Они чем-то похожи на компоненты Продолжения, что упоминались ранее, и могут быть по-настоящему полезны.
ИЗОЛЯЦИЯ
КОНФРОНТАЦИЯ
ТЕМНАЯ МИНУТА
ВЫБОР
ДРАМАТИЧЕСКИЙ ПОВОРОТ
РАЗВЯЗКА
ИЗОЛЯЦИЯ: на последнем рубеже, ваш протагонист стоит в одиночестве. Потому он и протагонист, а не просто персонаж. Нет, конечно, вокруг полно других людей, но единственный, кто-то настоящему ЗНАЧИМ — это ваш протагонист. Чем глубже его одиночество, тем выше будет уровень напряжения, и тем больше удовлетворения принесет читателю кульминация. Элен Рипли приземляется на LV-426 с целым отрядом десантников и ещё кучей народа. После первой схватки с Чужими, их остается лишь восемь. Во время следующей конфронтации И ЭТИ сотоварищи исчезают, один за другим, пока Рипли не становится той, кто войдет в логово королевы чужих — а ядерный реактор вот-вот готов взорваться, ни больше, ни меньше — в ПОЛНОМ одиночестве. Вот ЭТО и есть напряжение и изоляция.
КОНФРОНТАЦИЯ: Ваш одинокий протагонист, полный решимости довести все до конца, сталкивается в противостоянии с антагонистом. Привет. Моё имя — Иниго Монтойя. Ты убил моего отца. Приготовься умереть.
ТЁМНАЯ МИНУТА: Конфронтация складывается Не в Пользу Вашего Протагониста. Колода подтасована, все шансы на стороне его противника, ситуация выходит из-под контроля или же он просто-напросто пытается сражаться вне своей весовой категории. Всё выглядит так, будто в любой момент готово провалиться в тартарары. Кажется, уже нет сомнений, что ответ на вопрос этой истории читателям НЕ понравится. В недавнем кино про Нарнию таким моментом была смерть Аслана. Великий Лев погиб, Белая Ведьма превратила его шкуру в модный аксессуар, плохие парни превосходят хороших количественно и качественно, и нет никакого способа выиграть завтрашнюю битву — но обитателям Нарнии нужно, чтобы Питер повел их в бой.
Что подводит нас прямо к:
ВЫБОРУ: Всегда все сводится к выбору. Кульминация истории — это тест на кислотность, суровое испытание, в котором колеса проходят проверку бездорожьем и где в пропасть летит всё, что только можно. Ваш протагонист должен ВЫБРАТЬ, сохранит ли он верность своей цели, или же поддастся страху, искушениям, усталости или чему бы то ни было ещё. В Темный Момент ему придется принять решение, которое в конечном итоге откроет, что же такое протагонист, глубоко внутри. Этот выбор ДОЛЖЕН быть ПЛОХИМ. Если выбор прост, если в нем нет драмы, не будет и напряжения, не будет освобождения для читателя.
«Используй Силу, Люк», — подсказывает призрачный голос Кеноби. — «Отпусти, Люк!». Люк перед нашими глазами принимает решение, отключая компьютер и доверяя Силе сделать выстрел, от которого в буквальном смысле зависит судьба всей галактики — как и положено джедаю. Он один, самый страшный парень этого фильма висит у него на хвосте, и даже его собственные друзья говорят ему, что он спятил. «Его компьютер не работает. Люк, ты выключил свою систему наведения! Что случилось?». «Ничего!», — говорит Люк. — «Я в порядке». Его не ТОЛЬКО с минуты на минуту собьет Вейдер, но он может ещё и промахнуться. Люк собирается сделать что-то БЕЗУМНОЕ. Он собирается пожертвовать своей жизнью, чтобы в буквальном смысле выстрелить вслепую.
И события плавно перетекают к …
ДРАМАТИЧЕСКОМУ ПОВОРОТУ: Сама внутренняя природа истории, или же влияние, оказываемое персонажем-протагонистом, заставляют события конфронтации вдруг неожиданно измениться, порождая результат, идеально гармонирующий с принципами высшей справедливости. Люк — идеалистичный молодой парнишка, смелый до безрассудства, и поэтому он делает выбор, который Все Испортит. Но именно его идеалистичность и смелость тронули сердце циничного контрабандиста, который, вместо того, чтобы спасая свою жизнь бежать, вернулся и присоединился к повстанцам, и который в этот момент истины вступает в битву.
Пара слов о Выборе и Повороте. Не все герои СОВЕРШАЮТ выбор-самопожертвование. Иногда герой спотыкается и делает выбор абсолютно ужасный, решает спасти свою жизнь или поддаться темной стороне своей натуры. В этой ситуации, поворот остается в силе и он делает то же самое — только на этот раз, раздаваемое всем вокруг правосудие для протагониста заканчивается ПЛОХО. Для таких историй есть специальное название: трагедии. Смотри: «Король Лир».
Также смотри: «Гамлет», «Отелло» и так далее и тому подобное.
Эта схема работает для концовок как трагичных, так и счастливых/героичных. Она ни в коей мере не является единственным способом закончить историю. Но это — популярный и довольно простой метод, а моя статья предназначена для новичков и тех, кто только хочет стать писателем. Можете мне поверить. Если вы только начинаете овладевать мастерством, используйте либо счастливый конец, либо трагичный. Над горько-сладким, открытым, побуждающим к мысли, калейдоскопичным финалом вы можете поработать после того, как попрактикуетесь в более простых вариантах.
И, откровенно говоря, если вы хотите стать профессиональным автором, работайте над своими навыками в написании счастливых концов. Все прочие в достатке встречаются в реальной жизни. И, возможно, такие писатели и есть, но я не могу сходу назвать ни одного автора, создающего только трагедии.
Наконец, мы добирались и до…
РАЗВЯЗКИ: Это время раздать медали, поцеловать девушку, прийти на свадьбу, прицепить звезду к новогодней елке, поднять занавес перед рок-концертом, посетить похороны, и в целом продемонстрировать, что с завершением истории был достигнут какого-либо рода баланс. Катарсис случился, напряжение спало, читатель может перевести дух.
Мой совет относительно развязок такой: Пусть они будут короткими. После того, как вы пережили Решающий Поединок, пишите так скупо, как только сможете, чтобы добраться до самого конца, и не растягивайте, если в этом нет настоящей необходимости. Вы уже заставили своего читателя сидеть до 3:30, бессердечное вы чудовище. Позвольте им хоть пару часов поспать, прежде чем нужно будет вскочить и бежать на утреннюю смену!
А затем вам остается напечатать слово, что из всей книги приносит больше всего удовлетворения:
КОНЕЦ
И вот, у вас получилось! Кульминация истории!
Вам понравилось[13]?
«Как начать писать вашу историю» или «Организуя этот чертов хаос» по Джиму Батчеру
Итак, у вас есть замечательная задумка для истории. Есть несколько интересных персонажей, есть наметки хорошего сюжета, и, может быть, в мыслях ваших витают одна или две отличные сцены. Вы готовы нырнуть в работу! Если только сможете сообразить, где именно в неё лучше всего нырять.
Будьте мудры и прислушайтесь ко мне, о юные падаваны-писатели: для начала организуйте пару моментов. В долгосрочной перспективе это сэкономит вам безмерное количество головной боли. Я расскажу вам, что делаю перед тем, как начинать роман. Надеюсь, что дам вам хотя бы одну идею, как заложить для работы прочный фундамент.
Господь свидетель, это не единственный способ. Мои статьи и не задумывались пособием в стиле «Заповедей сих да не преступи». Это то, как выполняю задачу *я*, и, похоже, такой метод для меня чаще всего работает.
Страница первая — Основы
ВОПРОС ИСТОРИИ
Самое первое, что вам нужно — это ваш ВОПРОС ИСТОРИИ. Смотрите более раннюю статью в этом журнале.
Сформулируйте вопрос вашей истории и запишите его.
ПРОТАГОНИСТ
Я пока что не написал полной статьи, посвященной протагонистам, но *есть* статья о персонажах. Запишите, кто ваш протагонист, его черты и ярлыки, как именно вы собираетесь его представить.
АНТАГОНИСТ
То же самое, но для главного оппозиционера. Он тоже персонаж, и к нему применимы те же самые правила.
Страница вторая — сюжетная арка или СЮЖЕТ
Никогда не был уверен, какое понятие тут лучше подходит.
Возьмите БОЛЬШОЙ лист бумаги. Нарисуйте на нем изгибающуюся арку. На ЛЕВОЙ стороне дуги, напишите короткую фразу, относящуюся к самой первой сцене. На ПРАВОЙ стороне — короткую фразу, описывающую кульминацию книги.
Это ваш горшочек с золотом, ожидающий на конце радуги.
На ВЕРШИНЕ арки, обозначьте БОЛЬШУЮ СЕРЕДИНУ, или то из событий, которое вызовет каскад падающих домино. Затем сделайте несколько жирных отметок но пути и вставьте туда любые сцены, которые вы уже задумали и которые хотите включить в книгу. После того, как это сделано, добавьте между ними ещё отметок, и добавьте сцены, которые логично приведут вашего персонажа от одной признанной жирной вехи к другой.
Страница третья или какая получится — ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ СЮЖЕТНЫЕ ЛИНИИ
Нарисуйте такую арку для всех своих добавочных сюжетных линий. Убедитесь, что вы знаете, где они начинаются, заканчиваются, и какие события станут их развязкой.
Ещё страницы — ДОСЬЕ ПЕРСОНАЖЕЙ
Вам нужно сделать досье для КАЖДОГО значимого персонажа на его собственном листе, точно так же как для протагониста и антагониста. Мне нравится создавать досье на действующих лиц одновременно с арками истории, так что каждый герой появляется по мере того, как он становится нужен для истории. А ещё прикреплять уже существующих персонажей к основной арке или же к дополнительным сюжетным дугам.
СХЕМЫ СЦЕН и ПРОДОЛЖЕНИЙ
Хорошо. Теперь у вас есть крепкий скелет. Фактически, вы уже создали некоторые сцены и продолжения, сами того не заметив.
Каждая из ваших отметок и фраз должна быть описана или как событие истории (СЦЕНА) или логическая линия, которая ведет вас к следующей сцене (ПРОДОЛЖЕНИЕ). Начните с самого начала, и создайте схему своей первой СЦЕНЫ на отдельной странице, так, как это описано в статье о сценах. Затем запишите схему ПРОДОЛЖЕНИЯ, которое за ней следует.
Многие авторы помещают их на небольшие карточки и раскладывают их перед собой в линию, чтобы решить, куда поместить то или иное событие. Такой метод работает, но для него нужно МНОГО свободного пространства на полу, и если у вас есть собаки или дети, они имеют привычку рушить ваш сюжет на корню.
Продолжайте очерчивать схемы, пока не дойдете до КУЛЬМИНАЦИИ.
КУЛЬМИНАЦИЯ
Начертите КУЛЬМИНАЦИЮ, как это было описано в соответствующей статье.
Вуаля.
У вас на руках стопка страниц, которые дают вам твердый фундамент и точку отсчета, а также удобный справочный материал, с которым можно будет сверяться, когда вы в 20-ой главе забудете цвет глаз у персонажа. В дополнение, вы создали те должные знаки, что помогут провести вас по намеченному пути.
Да, все на самом деле так просто. Но при этом чертовски нелегко. Однако, у вас есть хорошая точка, с которой можно начать, и проложена дорога, ведущая в нужном направлении.
По мере того, как вы продолжите писать книге, этот процесс изменится, чтобы лучше соответствовать вам лично — для того он и придуман. В конечном счете, вы научитесь понимать свои сильные и слабые стороны, научитесь планировать заранее, учитывая проблемы, с которыми уже сталкивались. Но пока, это на самый плохой способ начать вашу дорогу.
Так давайте уже, пишите!
Заметки переводчика: Оглядываясь на переведенные статьи, я, чем дальше, тем больше понимаю, насколько индивидуален подход каждого автора к его работе. Нет, советы Батчера, безусловно, интересны, для меня в своё время это было неожиданным и свежим взглядом, к тому же довольно забавным.
Представленная им система может стать неоценимым инструментом. Если заранее прочертить направление сюжета, продумать мотивацию персонажей, прикинуть эпизоды — это действительно может избавить в будущем от огромной головной боли.
Но.
Когда я писала за «Обрекающих на жизнь», то и правда сначала набросала что-то вроде схемы (куда менее детальной и с акцентом на все те нити и вопросы, которые нужно было не забыть, завершая трилогию). Нарисовала вектор сюжета, разбросала по нему ключевые эпизоды, выделила несколько линий, которые в конце должны были сойтись в одной точке.
А вот когда я взялась за «Город и ветер», готовый план у меня уже был. Он подробно и красиво изложен в стихотворении «Если» Р. Киплинга.
«Если…
…невозмутимым сможешь оставаться,
Когда кругом все головы теряют
И обвиняют в том лишь одного тебя…»
В полном соответствии с планом, в первой же главе один из персонажей теряет голову — с шумом, с гамом и с множеством спецэффектов. Главного героя даже обвинять ни в чем не приходится, потому что все кругом прекрасно видели, что голову ди Шеноэ оттяпал именно он. И да, сумел остаться при этом совершенно невозмутимым.
Примерно так строился весь роман. Каждая глава обыгрывала две-три строчки стихотворения. Предлагала различные интерпретации, размышляла о значениях, вела диалог, или — чаще всего — спор с Киплингом. Примерно так я выбирала, куда именно поместить бередящую мою воображение сцену, или в какой точке сделать требуемый сюжетом резкий поворот.
«Если» Киплинга можно назвать хребтом истории. Наверное. Но обзаведясь мускулатурой и шкурой, сей дивный зверь приобрел форму, которая мало общего имеет со строением его скелета. Он просто движется по-другому. Роман перекликается со стихотворением, и я надеялась создать между ними эффект эха, разбросать отзвуки и оттенки. Но определяющим было не это. В первую очередь, я хотела описать дорогу внутреннего изменения. Финал романа — герой понимает, что может самостоятельно стоять на ногах, и в прямом и в переносном смысле. Перед ним лежит «весь мир, и все, что есть в том мире». Он, наконец, повзрослел.
Я даже не уверена, где в этой книге кульминация. Точнее, какая из них является основной. Там есть кульминация политическая, кульминация военная, и ещё магическая, личная кульминация Тэйона, отдельно — семьи Алория, и уж совсем отдельно — Аррека… При мысли втиснуть этот роман в жесткие структурные рамки, я ощущаю лишь легкое недоумение. Результат можно препарировать как угодно, но писался текст совсем по-другому. И роман, над котором я работаю сейчас, … э-ээ… строится немного иначе.
Если б дельные советы попались мне на глаза лет в 17, они могли бы здорово помочь. Может быть. Сейчас личный стиль уже выработан. Но мой опыт… как бы это сформулировать? Не очень подходит для того, чтобы кого-то учить.
«Когда нужно писать сцену, я просто знаю, как эта сцена должна разворачиваться. И куда должен идти сюжет, чувствую левой пяткой. Но… Моя левая пятка порой ошибается?»
Не слишком внятный получается ответ. Так что, когда меня в очередной раз спросят, что посоветовать молодым авторам, буду с чистой совестью отправлять всех к Батчеру. У него не только университетский диплом, его последние книги раз за разом занимают первую строку в списке бестселлеров New York Times.
Этот человек знает, о чем говорит.
Один из наиболее критичных навыков, необходимых начинающему писателю — это способность создать хорошего злодея. Даже величайший протагонист в мире не может по-настоящему сиять, если автору не удалось столь же качественно воплотить противостоящие ему силы. Кстати говоря, обратное совсем не обязательно — если ваш протагонист немного невнятен, но вот злодей абсолютно блестящ, вы все равно можете рассказать успешную историю.
По этой причине я верю, что с точки зрения рассказчика, отличный злодей на самом деле более важен, нежели ваш протагонист.
К этой статье я использую термины «злодей» и «антагонист» как синонимы, потому что пишу её для новичков.
Фактически, персонаж может являться антагонистом и при этом не быть злодеем: в качестве явного примера можно посмотреть на героя Томми Ли Джонса в «Беглеце». Каррин Мерфи в «Досье Дрездена» в терминах структуры истории была антагонистом. Но это означает усложнение персонажа на нескольких уровнях, а вам, прежде чем браться за что-то более сложное, важно освоить сравнительно простую задачу по созданию хорошего злодея. Сначала научитесь ходить, потом осваивайте полёты. Правило самой природы, Новичок-сан, не моё.
Единственный ли это подход к созданию злодея? Нет, конечно же, нет. Но хотя задача и кажется простой, это совсем не то же самое, что «легкая».
Так каковы же компоненты хорошего злодея?
1) Мотивация. Ваш злодей должен быть даже в большей степени, нежели протагонист, мотивирован двигаться в направлении, что прямо противоположно поставленной протагонистом цели. Драма и напряжение всей истории базируется на противостоянии этих двух сил. Баффи против вампиров. Ситы против Джедаев. Шпион против шпиона.
2) Сила. В распоряжении вашего злодея должно быть достаточно силы, какой бы то ни было природы, чтобы представлять собой правдоподобную угрозу для героя. Лично я верю, что чем больше злодей превосходит героя, тем лучше. Давид не оказался бы и в половину столь знаменит, если б Голиаф был ростом в 170 сантиметров и страдал астмой.
3) Качества, достойные восхищения. Каждый серьезный «большой плохой злодей», которого вы напишете, должен иметь несколько личностных граней, которые желательны, даже достойны восхищения. Возможно, злодей безупречно вежлив и обходителен, невероятно проницателен, удивительно умен или обладает неровным кодом личной чести, который, тем не менее, делает его чем-то большим, нежели безликим «плохим парнем». По сути, злодей может быть под завязку набит вызывающими восхищения качествами, и все они будут лишь делать его более опасным для вашего протагониста.
Примером может быть мэр Саннидэйла в «Баффи — истребительнице вампиров». Помимо той части, где он пытается превратить себя гигантского демона и сожрать выпускной класс, это отличный парень!
4) Индивидуальность. Хороший злодей должен быть запоминающимся, так, чтобы ваш читатель немедленно узнавал этого персонажа, даже если он не появлялся уже сотню страниц. Этого с достаточно большой долей эффективности можно добиться, используя черты и ярлыки — идентификаторы, которые зарезервируют определенные предметы, личностные черты или же слова, что будут ассоциироваться с данным персонажем. Вы можете найти статью, которая более подробно касается этих моментов в моем ЖЖ на jimbutcher точка livejournal точка com.
У меня есть стандартная процедура, которой я следую при создании персонажей. На каждого из них я веду досье. Когда персонаж впервые появляется, я открываю новый файл и заношу в него имя, цель, описание героя, его ярлыки и черты. Я коротко суммирую способности, и более полно описываю цели и мотивацию. Если персонажи появляются в тексте вновь и вновь, я веду постоянно обновляющийся журнал их развития: какое влияние оказали на них события истории? Как они в результате изменились? В будущем — чего они, скорее всего, будут хотеть?
Если вы что-то вынесете из вышесказанного, то путь это окажется следующая мысль: правильно построить образы злодеев даже БОЛЕЕ важно, нежели героев.
Уделите столько же времени и усилий работе над вашими злодеями, сколько вы тратите на героев. Убедитесь, что для злодея вы столь же четко и убедительно прописали мотивацию, как и для протагониста, в противном случае вашей истории не будет хватать глубины и контрастности. Другими словами, она вызовет то единственное, чего не может позволить себе писатель художественной литературы: скуку[14].
1
«Старбакс» (англ. Starbucks) — американская компания по продаже кофе и одноимённая сеть кофеен.
2
Свартальвы, они же чёрные (или нижние) альвы, цверги, тёмные эльфы — карлики из германо-скандинавской мифологии, являются основным прототипом гномов.
3
Упомянутая «побрякушка» — это золотое ожерелье (в другой версии пояс) Брисингамен, сделанное четырьмя братьями-гномами Брисингами для богини Фрейи, любовницы Одина. Версия мифа, рассказанная Молли, сильно сокращена и несколько отличается от имеющейся в «Википедии».
4
Снарк (англ. Snark) — вымышленное существо, герой поэмы Льюиса Кэрролла «Охота на Снарка», существо, на которое в течение всего произведения охотится команда из девяти человек и бобра. Название является характерным для Кэрролла «словом-бумажником» и образовано склейкой слов «snake» — змея и «shark» — акула.
5
Чикаго-Луп (англ. Chicago Loop) — название исторического делового центра Чикаго. Термин «Loop» (дословный перевод на русский — петля) происходит от канатной дороги, построенной в 1882 году, которая делала поворот в этой части города.
6
Клатч (от англ. clutch — схватить) — это маленькая элегантная дамская сумочка, изначально элемент вечернего гардероба. Обычно у клатча нет ручек, его носят, обхватив ладонью или под мышкой.
7
Роберт Аллен Палмер (англ. Robert Allen Palmer) — английский певец, гитарист, автор песен.
8
Джон Босли — персонаж фильма «Ангелы Чарли».
9
форсировать, ускорение (ит.)
10
Что-то в таком подходе есть. Мне бы первой хотелось высказываться по поводу формул, вдохновения и искусства. Однако за то время, пока писала 1 (один) роман, у Батчера вышло — с десяток?.. дюжина?.. — много новых книг. Не просто высокого уровня — он свою планку умудрятся с каждым новым романом ещё и поднимать. Есть о чем задуматься. (Анастасия Парфенова — в дальнейшем: прим. перевод.)
11
Вот и ещё одна причина, по которой мне глянулись статьи Батчера. Стимул! Реакция! Дух академика Павлова, незримо парящий над текстом! Так отрадно видеть ссылки не на тонкости лингвистики и филологии, а на логику в работе человеческой психики. Здесь говорят на понятном мне языке! (прим. перевод.)
12
Гроза из преисподней / Storm Front (2000) первый роман в цикле «Досье Дрездена»
13
В общем, во всем тезисе явно читается ироничный подтекст, но не вполне ясно, сколь густо он там намазан. Я вообще плохо разбираю, когда автор этих статей хоть вполовину серьезен, а когда откровенно над собой насмехается. Здесь каждый должен судить для себя. (прим. перевод.)
14
Последняя статья взята не из журнала автора, а с сайта «Magical Worlds», где Батчер выступал в качестве почетного гостя.