Книга: Хроники Мидгарда. Нуб детектед



Альтс Геймер

ХРОНИКИ МИДГАРДА. НУБ ДЕТЕКТЕД

Нуб детектед (от англ. Newbie — новичок, букв, «новичок обнаружен») — стандартная жаргонная фраза оскорбительного характера, указывающая на то, что новичок не знает правил данного форума либо онлайн-игры и представляет собой или посмешище для опытных игроков, или легкую мишень.


ГЛАВА 1

Летопись Кезона. Возвращение


Горизонт стремительно наливался свинцом и темнел. Волны уже не просто перехлестывали через борт ненадежного суденышка, а норовили опрокинуть, перевернуть его. Язык горел от морской воды, горели раны, порезы, и даже кишки горели неистовым пламенем богини Весты. Кезон нерешительно подергал шерстяной пояс, служивший ему веревкой. Проверил узлы, развязал, затянул потуже. Центральные звенья плота держались крепко, остальные ходили ходуном. Он снял со своих плеч накидку, еще хранившую остатки пурпура. Помогая себе зубами, стал рвать ее на длинные полосы и обвязывать ими доски и бревна. Один раз его руку зажало под водой между звеньями. Кезон зарычал от боли. Сдирая кожу, вырвал из тисков кисть руки, мрачно посмотрел на раздавленную подушку пальца и выдранный с мясом ноготь. Попытался сглотнуть комок тягучей слюны. Пересохшее нутро ответило спазмом, сотрясшим в конвульсиях тело. Кезон упрямо, до крови, закусил губу и с пришедшей отрезвляющей болью опять принялся за работу. Из последней ленты он сделал петлю. Один конец накинул на самое толстое бревно, второй намотал вокруг неповрежденной руки. Обвязаться и прикрепить свое тело к плоту? Он решительно отмел эту мысль. В свирепой ярости надвигающегося шторма верх и низ плота будут меняться с каждой новой волной. Лишить себя подвижности — значит приговорить к мучительной гибели.

Он закончил крепить плот и в тоскливом безысходном ужасе обратил свой взор к небесам. Сколько уже несет его попутное течение? Сколько еще длинных, мучительных, наполненных отчаянием сотен стадий до спасительного Баркида? А впереди буря, неистовая буря. Кезон прижался щекой к холодному черному дереву, скользкому от морской воды, и с зубовным скрежетом замычал. Резкий порыв ветра унес его хриплый стон куда-то в безоглядную пустоту океана. И не верилось уже, что не более двух страж прошло со дня, когда он в белоснежной тоге с пурпурным омофором на могучих плечах стоял на носу флагманской либурны и со снисходительностью уверенного в мощи своего флота победителя взирал на приближающийся вражеский берег. Герой, объект почти мистического поклонения, пожираемый сотнями восторженных глаз. Теперь же он, полководец без армии, владыка без державы, почти полубог без фанатичных сторонников — всего лишь щепка на бескрайних морских просторах, одинокий скиталец, гонимый штормовым ветром судьбы. И, как горизонт, темно и непроглядно его будущее.

Кезон поднял тяжелую голову и сквозь мутную пелену надвигающегося безумия вновь поглядел ввысь. Оставалась надежда, что растворятся небеса, и на его грешную голову низвергнется дождь. Вода, спасительная пресная вода умягчит его раздираемое солью горло и даст новые силы бороться. И действительно, вскоре за первыми робкими каплями целые потоки холодного ливня хлынули на разбушевавшееся море. Прилипнув всем телом к плоту, обжав его ногами, не обращая внимания на свирепые барашки волн, Кезон запрокинул голову и пил, пил драгоценную влагу. Он оторвал клочок от своей тоги, подождал, пока тот намокнет, и выжал в рот тонкую струйку. Колики по-прежнему крутили внутренности тугими кольцами боли, но утоление жажды прояснило рассудок. А ветер все крепчал. Гребнистые предвестники бури еще круче нависали над ним и били Кезона своей упругой несокрушимой мощью. Несколько раз скорлупку плота переворачивало, но он, ломая ногти, отчаянно взбирался наверх, воюя за возможность дышать и не дожидаясь момента, когда следующая волна обрушит на него свою ярость. В темно-серых клубах сомкнувшихся над его головой туч ему грезились исполинские длани богов, грозившие и порицавшие.

— Владыка моря, Посейдон, за что ты караешь меня? — выкрикнул Кезон во тьму океана, но лишь новый резкий порыв ветра был ему ответом.

Штормовые валы бросали его лицом на бревна, но он больше не чувствовал вкуса крови на своих губах. Исчезли мужество и страх, безысходность и решимость, осталась лишь тупая звериная борьба со стихией. Исчез человек, осталось лишь захлебывающееся водой живое существо, жаждущее хотя бы еще на один глоток воздуха продлить свое земное существование.

Он встретил утро без сил и почти без сознания. Его измученное тело было распластано, на двух уцелевших от плота обломках мачт. Но солнце нагрело его посеревшую от холода кожу. Кезон разлепил глаза, поднял к солнцу запекшееся единым синяком лицо и улыбнулся разбитым ртом. Он увидел чайку, подругу всех мореходов, первой приносящую им пронзительным криком радостную новость о близости твердой земли. Собрав остатки воли, оседлал остатки плота и принялся разгребать руками бирюзовую воду, помогая течению, которое огибало остров с юга, совсем близко подходя к прибрежным рифам. Близость спасения вернула ему силы.

Через какое-то время ему уже стало казаться, что он различает облака над центральной, самой высокой вершиной Баркида, где приказал своим слугам воздвигнуть храм богини Ювенты. Кезон удвоил усилия, неистово заработал руками и ногами. Стайки разноцветных рыбок кружились вокруг его ладоней. Мимо проплыл спутанный грязно-зеленый клубок водорослей. Вдруг его лицо исказила гримаса боли, а из горла вырвался хриплый крик. Белоперая акула, коварная рифовая жительница, подстерегающая неосторожных рыбаков и ловцов жемчуга, ловко подкралась к нему сзади и как бритвой срезала кусок мяса со свисающей с бревна беззащитной стопы. Кезон выдернул из воды поврежденную ногу. Хищница сделала широкий круг, вновь готовясь к атаке. Ее поджарое тело распороло гладь моря в двух версусах [1]от плота, когда Кезон в попытке спастись вытянул вдоль бревен руки и скорчился на поверхности. В локте от его лица в дерево вонзились острые зубы. Человек с размаху хватил кулаком ненавистную тварь по тупому рылу, на миг встретившись взглядом с ее выражающими только голод глянцевыми глазами. Акула нехотя отвалила в сторону и исчезла в глубине. Из одежды на нем оставалась лишь тонкая шелковая тога, плотную накидку он пустил на веревки. Кезон оторвал от тоги кусок ткани и торопливо принялся перематывать зияющую рану. Он страшился соскользнуть с останков плота в такую гибельную теперь синеву. В голове опять помутилось, человек со страхом чувствовал приближение беспамятства. Как нелепо погибнуть, когда спасение уже так близко. Перевязав ногу, вновь стал рвать свою одежду, стараясь, чтобы полосы ткани были как можно длиннее, а короткие — срастил между собой. Обмотав несколько раз веревку вокруг своего тела и бревен, Кезон прильнул к шершавому от испарившейся соли дереву, безучастно наблюдая, как из-под неуклюжей повязки скатываются в океан рубиновые капли. Сама жизнь сейчас вытекала из него, не оставляя шансов уцелеть. Как будут нужны ему эти силы, когда придется бороться с течением и преодолевать полосу рифов вплавь! Кезон закрыл глаза.

Они входили в бухту Нефритового рога широким вогнутым полумесяцем. Багряные паруса рдели на попутном ветру, предрекая жителям Запретного города боль и страдание. Стремительные монеры, легкие либурны, груженные десантом квинкверемы и даже несколько осадных левиафанов-эннер. Могучий, доселе непобедимый флот грозного Баркида явил ужасающую силу цветущему побережью, еще не ведающему своей судьбы, которая, казалось, уже предрешена. Кезон стоял впереди, на корвусе [2]своей «Афины». Его взгляд настойчиво буравил берег, но не находил примет военных приготовлений, и черные совы на парусах взирали на Запретный город вместе с ним. Его окружали верные соратники. На палубе в боевом порядке замер первый манипул Парфянского легиона с золотой аквилой [3]по центру в руках огромного темнокожего аклифера. Седой легат Август Фортунат с лицом, на котором проложили глубокие борозды годы и вражеские клинки, справа от Кезона сжимал рукоять своего гладиуса. [4]Ничто не предвещало грядущей беды. Лишь префект лагеря Сервий Коракс, нервно качая головой, промолвил сквозь свист ветра:

— Слишком тихо, правитель. Слишком тихо.

— Нас просто не ждали, Сервий, — удовлетворенно обронил Кезон.

— Они не могут быть настолько беспечными, государь. Я отказываюсь в это верить. Тут что-то не так. Остерегайся, повелитель.

И, как будто отвечая карканью этого умудренного жизнью ворона, сзади послышался отчаянный вопль:

— Брандеры на восемь часов!

Россыпь мелких, похожих на рыбацкие лодки пузатых суденышек вынырнула из-за рогов бухты и начала стремительно надвигаться на эскадру, словно подгоняемая самим богом смерти Оркусом.

Кезон переглянулся с префектом и, потратив лишь секунду на размышление, скомандовал:

— Поднять сигналы: «С противником не сближаться! Следовать за мной!» Удвоить счет гребцам!

Сзади дробно загрохотали «тамбуры милитаре», задавая новый ритм работы рабам на веслах. «Афина» дрогнула, убыстряя ход. Остальной флот следовал за своим флагманом.

Впереди море словно исторгло самое себя. От берега поднялась невиданная волна, а за волной со скрипом воздвиглась из пучины деревянная стена, усаженная острыми выступами, преграждая путь кораблям.

— Весла в воду! Анкера — за борт! — выкрикнул Кезон.

Скользнули вниз паруса, гребцы, разрывая жилы, уперлись в весла, но было уже поздно. Страшен оказался первый удар, перемалывающий носы и резные фигуры — символы и эмблемы кораблей, с такой любовью выточенные плотниками Баркида. И еще страшнее оказались камни и ядра, с воем вылетевшие из-за еще недавно безмятежных стен Запретного города. Сзади подошедшие брандеры уже оплетали черными змеями канатов баркидские корабли. В последние секунды в сапфировую воду с них срывались одна-две фигурки, и мелкие суденышки вмиг превращались в огнедышащие жерла вулканов. Корабли пылали и сгорали, по палубам метались обезумевшие люди, объятые пламенем, а надо всем этим летели смертельные, окованные железом зерна, запущенные из гигантских катапульт. Часть эскадры с трудом сумела оторваться от исполинской деревянной заградительной гребенки и, лавируя между факелами подожженных судов, попыталась уйти. Не удалось. В двух милях от берега их беспорядочный отступающий строй настигли кракены. Огромные поднявшиеся из океанских глубин осьминоги ломали липкими щупальцами борта, острыми клювами, словно тонкий папирус, пробивали деревянные днища.

Воины Баркида, увлекаемые тяжестью доспехов, шли ко дну, а тех, кто успевал избавиться от снаряжения и оружия, добивали с лодок длинными копьями подоспевшие защитники Запретного города. В кровавой каше, казалось, никому не было спасения. Два кракена почти пополам разорвали тело «Афины». Хлынувший на палубу бурлящий поток воды увлек Кезона в морскую пучину. Он даже не сопротивлялся. Кезон искал смерти, звал ее, поскольку не в силах был безвольно наблюдать расправу над своим победоносным войском. Но по какой-то чудовищной иронии богини судьбы Децимы он выжил. Под перекрестьем рухнувших мачт, под прикрытием тела копьеносца-гастата Кезону была уготована участь до самого конца зреть избиение своей армии и уничтожение флота.

Его оглушила упавшая сверху рея, и свет на миг померк в глазах. Не осознавая своих действий, в лазоревой толще воды Кезон освободился от доспехов и выплыл к поверхности. Вокруг погибавших кораблей уже сновали узкие лодки — навии — с вооруженными воинами. С лодок метали дротики, длинные копья быстро находили свои цели — беззащитные тела баркидцев. Как быстро они появились! Как слаженно и безжалостно действовали! Он в очередной раз нырнул, и уже безжизненное тело копьеносца над ним снова пробило вражеское копье, как бы свидетельствуя о финале трагедии. Потом все стихло. Море лениво перекидывалось останками кораблей и трупами воинов. Волны на просвет отливали кармином. Кезон оседлал несколько деревянных осколков, связал их кусками парусины и веревками из ткани омофора, после чего начал свой безнадежный путь домой.


Рана на стопе под запекшейся бурой коркой повязки перестала кровоточить. Его слух различил вдали приближающий шум прибоя и вместе с ним — надежду. Кезон выпрямился на плоту и до боли стиснул зубы. Он вдруг понял, что его разум, охваченный отчаянием, все это время спал, находился в заторможенном состоянии, очевидно, таким образом не давая хозяину сойти с ума. Иначе как он пропустил очевидное? Как, будучи проницательным политиком, признанным гением стратегии, он не смог различить то, что лежало на поверхности его молниеносного поражения. ЭТО БЫЛО ПРЕДАТЕЛЬСТВО! Как иначе они, защитники, смогли бы так подготовиться к вторжению? Как рассчитали все: и время, и силы, и средства — для того, чтобы сокрушить блистательный Баркид? Сколько времени потратили для возведения этого губительного подводного мола?

У Кезона всегда было много врагов и завистников, но этот враг— особый, затаившийся в своем коварстве где-то очень близко к нему, — дал Кезону сейчас самое главное. Он дал волю и силы, чтобы выжить. Потому что отныне его жизнь вновь обретала утраченный смысл. Кезон вгляделся в приближающуюся полосу бурунов и приготовился к борьбе.



ГЛАВА 2

Андрей Винокуров. Сплошные неприятности


Я вел машину по стиральной доске пошехонской дороги и мудрствовал о Фрейде, Юнге и основном мотиваторе, примеривая по привычке высокоумные помыслы к своей жизни, как и полагается законченному эгоисту. Такой характеристикой окружающие награждали меня практически единогласно, и она периодически полностью или частично соответствовала действительности. Я думал в контексте этого самого долбаного мотиватора, почему мы хотим одного, целенаправленно этого добиваемся, а потом оказывается, что нужно совсем другое. И это еще в двадцати процентах случаев, когда человек вменяемо подходит к данному вопросу. Потому что еще в шестидесяти процентах он хочет одного, стремится к другому, получает третье, а себе представляет, что с ним произошло четвертое. В оставшихся двадцати процентах случаев люди вообще не задумываются над подобными вопросами, а просто плывут по течению. М-дя, если взглянуть на человека снизу — покажется, что мозг у него глубоко в заднице. Спросите любого полноценного взрослого мужчину о его отношении к семье и браку. Если вы достаточно втерлись к нему в доверие, то у вас появится шанс услышать искренний ответ. Каждый хочет считать себя в этом отношении альфой (имеется в виду градация самцов Дэвида Л. Меха), более того, в самопроекции он, может, так и выглядит, но каждый одновременно считает себя и жертвой определенных обязательств и обстоятельств. Каждый будет уверенно излагать свою позицию и время от времени тревожно стрелять в вас глазами, потому что точно знает, что лжет. А как же со мной? Как у меня получилось оказаться в этом потоке или стаде слабых умом и духом, будучи максимально подкованным в подоплеке данного вопроса? Когда я сам умудрился оказаться очередной жертвой домостроя? Работа — дом — дача. Треугольник с неизбежным ежегодным пунктиром в сторону какого-нибудь курорта. Остается уныло ощущать, что на остаток твоей жизни карты уже сданы, и хочешь не хочешь, а играть свою партию ты обязан. Бросить и потребовать пересдачи? Бывают и такие ослы. В природе, по счастью, встречаются редко, но в обществе человеков — сколько угодно. Хотя обычно проблема решается по-другому: «Завтра или послезавтра я что-нибудь придумаю». Вот-вот. Завтра-послезавтра — это два слова, которые лишают нас будущего, потому что дают мнимую, усыпляющую надежду на изменения. А потом приходит такое завтра, где по физиологическим причинам не остается места основному мотиватору. Звонок мобильного отвлек от досужего философствования. Меня, признаться, часто преследуют умные мысли, но я всегда оказываюсь быстрее.

— Да, слушаю.

— Привет, Андрей. — В трубке раздался голос моего заместителя. — Говорить можешь?

— Салют, угу. В смысле — да, могу.

Зам начал рассказывать о художествах нашего юриста. Лечебно-профилактический центр, принадлежавший нам, где лечили умеренно, а деньги драли всерьез, подписывал договор с кондитерской фабрикой о предоставлении медицинских услуг, в том числе медосмотров. Подписывал тяжело, потому что юристы имелись с обеих сторон, а это такая социальная прокладка, которая, честно отрабатывая свою зарплату, все время создает проблемы. Иногда мне казалось, что, если бы хозяева в таких случаях могли встретиться за рюмкой коньяка и договориться, что обоих юристов надо тихонько придушить шнурками от ботинок, подобные «головняки» с кучей согласований решались бы вмиг.

— Хм. — Я подвел итог всему, вылитому в потоке негодования моим партнером. — Он у нас, конечно, ослоид, но в одном ему отказать нельзя — ослоид беспристрастный и старательный. Суди сам, своими изменениями в протоколе разногласий он последовательно отымел обе стороны примерно в равных пропорциях.

Мы обменялись еще парой комментариев, я пообещал, что по приезде, завтра, решу вопрос, и отключился. Яркое зимнее солнце слепило немилосердно, и я опустил защитный козырек. Появился знак «Новая слободка». Я решил проскочить, слегка снизив скорость. Ямины ущербной дороги жизнеутверждающе стимулировали длинноходную пружинную подвеску моей машины. На выезде из деревни замерла «ауди» с мигающим поворотником. Еще притормозив, убедившись, что выезжающая машина стоит и не дергается, я вновь нажал на газ. И тут «ауди», словно очнувшись от забытья, тронулась с места и по-коровьему выехала на дорогу прямо передо мной. Утопив педаль тормоза в пол, я понял, что все равно не успеваю. Сейчас въеду в зад этому дебилу. Выкрутив руль в попытке обойти по встречной достойного представителя отряда приматов, который не почесался и не сделал ровным счетом ничего для того, чтобы как-то облегчить мою участь, не соскочил на обочину, например, не прибавил скорость, я выскочил в лоб летящей навстречу «мазде-тройке». Мелькнули гримаса и раскрытый рот водителя, я вновь крутанул руль, теперь уже вправо, чтобы избежать лобового столкновения, но вновь не успел и получил удар по касательной в заднее крыло. Меня крутануло по дороге на триста шестьдесят градусов, машина, вращаясь, почти погасила скорость, но погасила недостаточно и все-таки завалилась на бок в кювет. Разборки с подушкой безопасности, отстегивание и извлечение моего до смерти перепуганного тела из салона лежавшего на боку, как подбитый носорог, джипа заняли две-три минуты. Рядом с машиной уже стоял второй участник ДТП.

Первые его фразы стоит опустить по морально-этическим соображениям, потому что они полностью состояли из ненормативной лексики. Не ко мне обращенной, несмотря на наше столкновение, так как он в подробностях видел все его предпосылки.

— Регистратор есть? — наконец отдышавшись и разрядившись, выдохнул он. Я с сожалением отрицательно покачал головой.

— Номер этого упыря запомнил? — тоже с сожалением поинтересовался мой собрат по несчастью.

Вопрос был уместен. Мой пока незнакомый друг на «ауди», видя, что произошло за его спиной, вдруг проявил чудеса резвости и испарился за ближайшим поворотом.

— Нет. Но это ничего. Деревня небольшая — отыщем как миленького.

Мы дошли до «мазды», стоявшей на обочине. Удар, как я уже обмолвился, пришелся по касательной, и у машины оказался смят почти весь левый бок. Хорошо смят, основательно. Поговорив о страховке, судебных и иных перспективах разрешения проблемы, я предоставил своему спутнику вызывать полицию, а сам набрал на телефоне хорошо знакомый номер из того разряда, который набирается, если случилась беда. В нашей стране уже сформировалась неопределенная социальная группа людей, о которых принято говорить кратко, но многозначительно: «работник из органов в отставке». Люди там встречаются разные, но, как правило, если являются теми, за кого себя выдают, — уважаемые и способные решить любой вопрос. Просто они раньше делали это в интересах государства, а теперь — в своих. Евгений был как раз из этого разряда «решайл». Участие в двух чеченских кампаниях, вращение в двух сферах нашей жизни (и в «красной», и в «черной») снискало ему определенную известность в узких кругах. А жесткие методы достижения целей добавили веса к его имени. И знакомство с Женей Махониным, для некоторых — Махором, наверняка стоило бы мне кучи денег, не будь мы друзьями со школьной скамьи. А так — обходились взаимозачетом. Он мне — посильную помощь, я ему — лечение больной печенки, озонирование крови и периодические обследования в центре для него и его приятелей.

— Салют, Жень, удобно?

— Удобно — это когда холодильник находится в сортире. И функционально, и красиво. — «Забутафорил» Женька по своему обыкновению.

— Не нарушил звонком ничего романтического?

— Ага. Душа хочет романтики, пятая точка — авантюр. Побеждает то, что ближе к земле. Ладно, что стряслось?

— Попал в аварию. Лежу на боку сразу после «Новой слободки».

— Епрст. Сам-то цел? Жертвы есть вообще? Или психованные?

— Погремушку встряхнуло слегка, но в целом порядок. Жертв нет, все спокойны, как катафалки.

— Ты или тебя?

— Формально я, но есть один чудила, который мне помог. Он, кстати, свалил мгновенно по тихой грусти, не дожидаясь комплиментов. Хотя останься он на месте, возможно, жертвы появились бы.

— Пристегнут хоть был?

— Да, к счастью.

— Значит, так не узнал, почему переднее стекло называют лобовым? Счас приеду, не дрейфь. Ментов вызвал?

— Угу.

— Ладно, тяни время. Знаешь, что главное, если оказался в яме?

— Просвети.

— Немедленно перестать копать. Кури, не затягиваясь, короче, я буду через час.

После того как Женька повесил трубку, я сразу набрал номер Елены. Супруга не взяла мобильник. Что-то часто в последнее время она стала существовать отдельно от телефона. Несмотря на увлечение ландшафтным дизайном, жена большую часть времени проводила дома, распределяя свой досуг между шопингом, соцсетями и посиделками с подругами. Несколько однообразно, на мой взгляд, но не богатый внутренний мир или интеллектуальный багаж этой стройной брюнетки заставил меня обратить на нее внимание три года назад, на свадьбе одного из партнеров. Я позвонил Арине, четырнадцатилетней дочери жены от первого брака, которую она произвела на свет в восемнадцатилетнем возрасте. Тот же результат. Это какой-то заговор против главы семейства. Недаром говорят, что, если человек счастлив более одного дня, значит, от него что-то скрывают. Обидно как-то. Стоишь около помятой, как консервная банка, машины, можно сказать — чудом избежав смерти, а дома никто и ухом не ведет. Нет, конечно, я несправедлив к приемной дочери. Арину воспитывали в основном бабушка с дедушкой, и она выросла очень самостоятельным и решительным ребенком. Отношения у нас сложились достаточно приятельские, ровные, без скрытой взаимной неприязни, как это часто бывает. Девочка уже несколько лет наблюдала безуспешные попытки своей мамы наконец-то устроить свою личную жизнь, пока я не объявился на горизонте. Я показался кандидатом не хуже прочих, да и потом проявил себя достойным образом: не ограничивал личную свободу, признавал, так сказать, ее право на суверенитет и самоопределение. Этого оказалось достаточно, и меня приняли с симпатией и даже долей детского кокетства. Мы вместе отлично проводили время, в последний месяц даже оказались одержимы идеей фикс — купить металлодетектор и заняться кладоискательством и поиском исторических реликвий. Не из-за жажды наживы, а ради здорового активного отдыха, длинных пеших прогулок по полям и лесам с сумкой для пикников и всего такого. Признаться, я задумал это, как нечто, нас объединяющее, так сказать — некий элемент тимбилдинга, и семья с энтузиазмом меня поддержала. Чего еще желать? Я достал пачку сигарет и закурил. Подошел мой товарищ по несчастью, со словом «бросаю» стрельнул одну и также закурил, рассматривая покореженный бок моего джипа.

ГЛАВА 3

Летопись Кезона. Прибытие


Вот и все. Ушли последние силы, и прибрежные воды сомкнулись над его головой, словно накидывая прозрачный изумрудный саван на измученное тело. Кезон упрямо сжал зубы, погружаясь в пучину. Наконец после бесконечных нескольких секунд его правая, неповрежденная нога коснулась песчаного дна. Да или нет? Да!!! Родная целительная энергия Баркида хлынула внутрь своего повелителя, воодушевляя и наполняя его. Кезон неловко оттолкнулся, беспорядочно загребая руками, всплыл, хлебнул воздуха и вновь опустился на дно, но уже на несколько шагов ближе к берегу. С каждым разом его толчки были сильнее и уверенней. К нему возвращались сила и утраченные в нейтральных водах навыки. Из прибоя он вышел, хоть и превозмогая боль, но уже на двух ногах, и набегающая на узкую полоску литорали волна не смогла его свалить. Кезон добрел до ближайшей пальмы, опустился на колени и припал губами к земле. Потом мысленно связался с Суллой, своим глашатаем. Дав приблизительные координаты места, где он находился, Кезон приказал ему немедленно отыскать себя и принести целительные зелья и одежду, но строго наказал — пока о его появлении никому ничего не сообщать. Следовало привести себя в порядок, прежде чем возвращаться во дворец, несомненно, сейчас представлявший собою настоящую обитель скорби. Понимая, что весь Баркид охвачен трауром по павшим, он не хотел представать перед подданными сломленным, утратившим веру, истерзанным страданиями смертным. Он желал снова стать полубогом, но полубогом, без остатка охваченным гневом и жаждой мщения за свои неудачи. Он воздаст своим врагам за все. За погибших друзей, за уничтоженный флот, за поруганные штандарты, за развенчанный миф о непобедимости Баркида, создававшийся им годами. Кезон опустился на сухие пальмовые листья в тени дерева и наконец-то смог впервые за несколько дней спокойно заснуть.

Когда через несколько часов он вновь открыл глаза, уже начало смеркаться. Сулла сидел в пяти шагах и терзал огромным клювом какую-то несчастную мышь. Белоголовый орлан-исполин, четырехметровым размахом крыльев способный нагнать страх на кого угодно, явился на зов повелителя. Рядом с Кезоном на охапке прелой травы валялась пузатая бутыль с эликсиром, к которой тот немедля припал. Бутыль лежала одна, а одежды не было вовсе. Целебное зелье сразу стало работать, Кезон с удовлетворением наблюдал, как затягиваются на теле раны и порезы, как покрывается розовой кожей разорванная акулой стопа. Сулла аккуратно переставил могучие лапы и поближе переместился к хозяину. Его голова несколько раз комично склонилась, принимая своеобразную позу почтительности.

— Как дела в городе?

— Все спокойно. Волнения улеглись.

— Хорошо. Почему только одно зелье? И где моя одежда?

Сулла беспокойно повертел клювом.

— Я не умею воровать, повелитель. Я — глашатай. Мне и это было трудно достать.

— Воровать? Почему тебе пришлось воровать? Почему не взял из моих запасов во дворце?

— У тебя больше нет дворца, сир. И слуг нет.

Кезон рывком поднялся с земли.

— Вот, значит, как. Кто сейчас у власти? Куда смотрели Стратор и Ульпий? Как допустили переворот? Лишь шесть страж я плыл на бревнах от Запретного города и вернулся, чтобы застать свое государство в руинах!

— Четыре дня? — Сулла угрюмо выдержал его взгляд. — Нет, не через океан лежал путь твоего возращения. Три месяца тебя носило по Морю Безвременья, государь! И пока тебя не было, тут произошло многое.

— Юпитер всемогущий! — вскричал Кезон и обхватил голову руками.

Хоть и низвергнутый правитель, но по-прежнему великий человек, он сумел быстро взять себя в руки. Он выжил. Он вернулся. Он отомстит. Сулла не сводил с хозяина немигающего взгляда.

— Вот, оказывается, каков гнев ушедших Иерархов! Каким болваном я кажусь себе теперь! Я попал в зону хронопарадокса. Впрочем, мне следовало предвидеть. Говори.

— После того как ты, государь, увлек своих сторонников в экспедицию против Запретного города, жрецы принесли жертвы в храмах. И все стали ждать вашего возвращения или гонцов с вестями о победе. Готовился триумф Кезону и его гвардии. Но прошла неделя — и ничего. Наконец, переродившись в ворона, вернулся Коракс и рассказал о разгроме. В городе начались волнения. Альба Лонга и Дакия восстали. Ульпий взял власть, а Стратор с войсками отправился усмирять колонии. Народ ждал перерожденных. Но почти никто не возродился. Всех как будто поглотила пучина. Город пребывал в отчаянии. Во всем винили тебя, владыка. В храмах поносили твое имя, которое вскоре стало проклятием. Теперь его вообще вычеркнули из исторических анналов, а если хотят упомянуть о твоем правлении, тебя именуют просто — Диктатор. Ульпий и Стратор объявили об учреждении консульского правления, где Ульпию принадлежит светская власть, а Стратору — военная. Вскоре прибыло посольство Запретного города, и отныне между нашими державами — военный и торговый союз. Альба Лонга получила автономию, Дакия — статус протектората, где от руки Стратора правит его младший брат Феликс. Твоего префекта держат в теле ворона в храме Ювенты.

— Зачем глумятся над стариком? Им он не сделал ничего дурного!

— Кроме того, что не признал власть Консулов. Он — живое напоминание глубины твоего падения и символ силы новой власти.

— А что моя жена? И наложницы?

— Недолгим оказался твой брак. Корнелия отреклась от тебя, государь. Ходили слухи, что ее к этому принудили, но разве это меняет дело?

— Непостоянство… Имя тебе — женщина, — прошептал Кезон.

Сулла, не обращая внимания на муки господина, механически продолжал перечислять факты.

— Чтобы соблюсти закон, тебя официально, в храмах, объявили покойником. Корнелия приняла ухаживания Стратора. Через две недели состоится их бракосочетание в храме Ювенты. А наложниц Ульпий отдал в Публичный театр, и теперь их каждое воскресенье можно увидеть во время представления труппы театра на площади богини Русины. Твоя личная стража пыталась оказать сопротивление, но бунт жестоко подавили. Тела павших выставили за ворота города на всеобщее осмеяние.



Кезон рывком встал, в ярости потрясая кулаками. Ослепленный гневом, он подскочил к изогнутому стволу пальмы и принялся неистово колотить по нему, изрыгая проклятия. Разбив руки в кровь, без сил опустился на сухую листву. Его голова поникла. Но всего лишь на несколько секунд. Только на мгновения скорлупа, скрывающая личность сверхчеловека, треснула и показала его истинное лицо — лицо, искаженное горечью утраты, лицо мятущегося и безмерно страдающего от горя смертного, — а потом он вновь проявил свое необыкновенное самообладание и холодно вопросил:

— Это все?

— И да, и нет. Рассказать можно еще многое… Но смысл один — тебе нельзя, сир, появляться в городе. Тебя немедленно схватят и после «легис акцио» [5]придадут позорной казни. Скорее всего, в тайне, чтобы не волновать народ.

— У меня нет армии, нет слуг и сторонников, у меня нет жены, дома и даже одежды! Что посоветуешь, мой глашатай? Похоже, ты один хранил мне верность. Ты — единственный мой советчик.

— Я не советчик, а всего лишь слуга. К тому же — с клювом вместо рта.

— Твой клюв всегда изрекал мудрые вещи, а глаза с высоты видели многое, недоступное людям. К тому же мне не из кого выбирать. Я готов принять твои советы, Сулла, какими бы они ни были. Вещай, глашатай, я даю тебе на то мое дозволенье.

— Не знаю, владыка, я не могу желать тебе смерти, это противно моему естеству, но, может, стоит переписать заново страницы твоей жизни? Начать все с чистого листа?

— Ты советуешь погибнуть и переродиться? Это скверный совет, Сулла. Кто сразит меня? Равный? Ты же знаешь, что их нет. Я превосхожу любого из воинов Баркида. Значит, в случае смерти мне суждено быть отброшенным на два-три уровня назад и влачить не месяцы, а годы в теле низших существ. За это время огонь, который переполняет меня, спалит изнутри мою душу дотла, иссушит мои вены, выжжет мне глаза.

— Огонь? О каком огне ты говоришь, владыка?

— Об огне моей мести и пламени моей ненависти. Я вижу, Сулла, что в глубине души ты осуждаешь нашу экспедицию в Запретный город. Не спорь, за годы, которые мы провели вместе, я научился читать твои мысли. А знаешь ли ты, что ужасная цена, которую все заплатили за нее, — цена предательства? Нас ждали, чтобы уничтожить. И сегодняшний альянс Баркида с Запретным городом, оформившийся так быстро после войны, — наилучшее тому доказательство. Измена, как червь, подточила нашу плоть, проделала ходы внутри тела нашего государства. Вот страшная разгадка поражения, Сулла, и клянусь Юпитером, кто-то ответит мне за это.

— Ты думаешь, что Ульпий и Стратор…

— Либо порознь, либо сообща вступили в сношения с Запретным городом. Я знаю это так же, как и то, что меня зовут Кезон Юстиниан, что значит Справедливый, и я вернулся, чтобы отомстить. Веди меня к Камню Иммерсии, я понял, что мне следует делать.

Сулла, уже несколько секунд к чему-то настороженно прислушивавшийся, комично подергал головой вверх-вниз и издал отрывистое клекотанье.

— Сюда идут.

— Нас выследили?

— Не знаю. Возможно.

В десятке стадий от них заросли самшита раздвинулись, и на пляж из кустов выбрались три стражника с пилумами [6]и скутумами [7]в руках. Не люди — всего лишь юниты. Регулярная стража. Кезон быстро отвернулся, меняя внешность. Стражники переглянулись и решительно направились к ним. Локтях в пяти лидер патруля, ветеран-принцип в серебряной лорике [8]тонкой работы остановился, воткнул в песок щит и поднял левую руку.

— Незнакомец! Откуда ты и что здесь делаешь?

— Я всего лишь несчастный моряк, потерпевший кораблекрушение…

— Что произошло? Откуда шло твое судно? Какой груз был на борту?

— Наш актуарий [9]вышел из Дакии три стражи назад с грузом пальмового масла. На подходе к Баркиду западный ветер бросил нас на рифы. Мои товарищи спустили шлюпку, но я упал за борт, уцепился за рею и добрался до берега. Я измучен и не могу идти.

Принцип повернулся, обратив грозный взгляд на Суллу.

— Глашатай Диктатора! Ты должен предстать перед пр е тором. [10]Следуй за нами. Незнакомец — ты тоже!

Кезон поднялся на ноги.

— Я уже сказал, что слишком измучен, чтобы идти.

Принцип сдвинул брови.

— Сопротивление? Карается смертью!

— По какому праву вы задерживаете меня? Я не сделал ничего дурного! Или Баркид больше не свободный город?

— Мы не обязаны отчитываться перед тобой. Мы поведем тебя силой.

Стражники шагнули вперед. Принцип сделал движение копьем. Кезон перехватил пилум и дернул к себе, одновременно выбросив вперед правую руку. Его кулак вошел точно в кадык ветерану. Послышался хруст шейных позвонков. Правая ладонь Кезона описала полукруг и врезалась в шею другому стражнику. Голова того в шлеме-галлее мотнулась в сторону, а ноги подкосились. Третий стражник попытался проткнуть противника пикой, но Кезон мгновенно ушел с линии атаки и обеими руками ударил противника в грудь, точно ломал стену. Несмотря на панцирь, Кезон почти физически почувствовал, как у того разом разорвались все органы внутри, пузырьками альвеол лопнули легкие, в брюшину плеснули кровь и желудочный сок.

Сулла, остававшийся недвижимым все время схватки, щелкнул стальным клювом.

— Отлично исполнено, сир. Теперь мы оба, считайте, покойники.

Три тела на песке. Два — с неестественно вывернутыми шеями. Кезон вздохнул.

— Мне пришлось пролить кровь невинных. Они вынудили меня сделать это. Обратной дороги нет. К Камню Иммерсии, Сулла! Нам нельзя терять ни минуты!

ГЛАВА 4

Андрей Винокуров. Неприятности только начинаются


Женька уложился в сорок пять минут. Не иначе — гнал как сумасшедший. Он выбросил из черного «лексуса» свое сухое тренированное тело, пожал нам со вторым участником ДТП руки и принялся обозревать последствия аварии. Невысокого роста, ладный, но не массивный, с артистически сломанным носом, он производил удивительное впечатление на окружающих, чему я неоднократно являлся свидетелем. Например, он мог в кабаке тихим голосом порекомендовать какой-нибудь буйной подвыпившей компании вести себя потише, и его распоряжение выполнялось неукоснительно. Всегда. Причем люди совершенно не имели понятия, с кем имеют дело. Кстати, с их стороны это была единственно правильная линия поведения. Не обладая внушительными габаритами, не являясь качком, борцом, боксером или каратистом, Женя имел в арсенале ужасающий по силе удар с обеих рук, действовал всегда стремительно и жестко, невзирая на имена, лица, титулы или звания. Он мог запросто уложить пятерых человек ухом на холодный тротуар за неполные десять секунд, и на моей памяти никто ни разу не потребовал добавки. Как-то раз, при защите, между прочим, моих интересов, ему пришлось ворваться в домик к компании лесорубов из шести человек, заряженных до бровей некачественным алкоголем и совершенно не воспринимающих окружающее. Потребовалось наказать одного ловкача, который взял некислые деньги за рубку сруба для моей дачи и решил, что это все, что от него требовалось. Никаких действий после моего финансирования проекта не предпринималось, на телефонные звонки детина реагировал с философским спокойствием законченного проходимца, не утруждая себя даже отговорками и обещаниями. Клинический случай. Ум у человека был светлый… можно сказать, прозрачный. Экзекуция над провинившимся горе-бизнесменом была совершена мгновенно. Представьте себе: шесть здоровенных рыл с топорами в руках, пять из которых — друзья потерпевшего. Так вот, поразительно, но никто даже не попробовал вступиться. Наоборот, не боявшиеся ни Бога, ни черта здоровяки, почти все с отмотанными сроками, только усилием воли удерживали себя на месте, чтобы не броситься наутек. И так было каждый раз. Вот такой Женя. Вот такое он производил впечатление. При этом — я не помню случая, чтобы за годы знакомства и дружбы он в компании сказал кому-то грубое слово или как-то обидно задел собеседника. Первым. За полчаса до появления эвакуатора и доблестных сотрудников ГИБДД Женька успел смотаться в деревню и выяснить имя и телефон хорошего парня на «ауди», что чуть не отправил меня на тот свет. Между ними состоялся короткий, но весьма содержательный диалог по телефону.

— Привет, это Александр Егоров? Александр, ты хорошо меня слышишь? Вот и отлично. Александр, час назад на выезде из Новой слободки ты подрезал «крузака» на повороте. Чтоб не врезаться в тебя, «крузак» ушел на встречку, прямо в лоб «мазде-третьей». А ты уехал. Не могу понять, ты что думал, когда сваливал? Что потом тебя не найдут, что ли? Авария, люди пострадали, а ты все это устроил и даже не остановился помочь. Нехорошо, Александр. Какие претензии? А сам как думаешь? Ах, не нарушал? Значит, завтра в двенадцать подъезжай к «Алмазу», будем разговаривать. Кто нарушал и кто не нарушал… Занят? Постарайся смочь. Короче, захочешь — сможешь. На твоем месте я бы смог. Все, пока, падай.

Второй водитель, стоявший рядом и прислушивавшийся к Женькиному разговору, удовлетворенно хмыкнул. Мы обменялись контактами, заполнили формы с подъехавшими сотрудниками полиции. Мой джип загрузили на эвакуатор, «мазда» могла идти своим ходом. Женя дал адрес сервиса, куда надлежало доставить мою пострадавшую тачку, мы забрались к нему в «лексус» и двинули в направлении дома.

Когда мы припарковались около моего подъезда, хронометр на приборной панели отщелкивал уже восьмой час. Я пригласил друга зайти, выпить чаю, мне партнер из Пекина привез жасминовый — прозрачный пакет с целым гербарием внутри. Женька не отказался. Пока я возился с ключами и домофоном, он окинул взглядом окрестности и спросил:

— Жену хоть поставил в известность о своих успехах?

— Звонил раз. Трубу не берет. Да ладно, лучше сам расскажу, а то нервничать только будет, если по телефону.

Мы вошли в подъезд. Женя обернулся и кивком головы указал на улицу.

— Там на скамейке какой-то тухломордый тип сидел в золотых очках. Ты его знаешь? Или видел раньше?

— Даже не обратил внимания. А что?

— Да ничего. Просто уставился на тебя, будто ты ему деньги должен.

Заметив, что я обернулся к подъездной двери, Женя хлопнул меня по плечу и легонько подтолкнул вперед к лестничной площадке:

— Ладно, проехали. Топай давай, мне еще сегодня с собакой гулять.

Лифт доставил нас на пятый этаж. Привычно щелкнул замок, я открыл дверь, пропуская друга вперед. В прихожей и дальше в квартире, несмотря на вечер, не горела ни одна лампа. Не работал телевизор, не было слышно шагов. Тишина и темнота склепа. Странно. Раздевшись, мы зашли в зал и остановились на пороге как вкопанные. Есть такое выражение — «подогнулись колени». Вот и я испытал нечто подобное. Темная комната едва озарялась тусклыми отсветами светодиодов работающего под столом системного блока и бледной маской монитора. На стульях перед компьютерным столом замерли два неподвижных силуэта на фоне окна — фигуры жены и дочери. Ни звука, ни жеста. Два изваяния. Уже осознавая, что случилось нечто ужасное, я не смог заставить себя сделать шаг, чтобы обойти и посмотреть на их лица. Рядом Женя щелкнул выключателем и зажег люстру.

— Это еще что за хрень? — охрипшим вдруг голосом спросил он. — Давай, очнись, посмотри, живые — нет?

От этих простых слов друга я тут же вышел из ступора. Подбежал, проверил дыхание. Дыхание ровное у обеих. Уже хорошо. Сердце, само собой, бьется, пульс в норме. Удивительно для такого состояния. На прикосновения не реагируют. На обморок не похоже. Скорее на обычный глубокий сон. Перенес жену на диван, достал фонарик, приподнял веко, посветил в зрачок. Никакой реакции. Перевернул на бок, чтобы избежать западания языка. Женя стоял рядом, не мешал.

— Что с ними?

— Синкопальное [11]состояние. Думаю ввести кордиамин с глюкозой. У меня вроде есть. — Я положил дочь на пушистый ковер рядом с диваном и выпрямился, чтобы отдышаться и решить, что делать дальше.

— Не разбираюсь я в этой музыке. Это что, наркотики? Передоз?

— Возможно. — Я набрал телефон нашего центра. — Черт-те что творится сегодня…

Трубку взял дежурный врач.

— Вечер добрый. Это Винокуров. Немедленно подготовьте реанимационную палату к приему двух пациентов. Вызовите Дубинина. Препараты — кордиамин, атропин, мезатон, раствор глюкозы, бета-андреноблокаторы. Буду через двадцать минут. — Я отключился. — Женя, поедем на твоей машине. Девушек моих положим на заднее сиденье. Обложим подушками. Милицию бы не вызвали — два тела выносить будут.

— Конечно. Ну и дела, брат. С органами я как-нибудь порешаю. Найду, чем уши оттоптать, ежели что.

В прихожей раздался звонок.

— Кого там еще принесло? Соседи, не иначе. Жень, спровадь, кто бы ни пришел.

Я опустился на корточки рядом с женой и дочерью. Дорогие мои, что же с вами случилось? В прихожей раздались негромкие голоса. Буквально через минуту Женя вошел в гостиную, наклонился ко мне и сказал:

— Слушай, там этот очкарик приперся. Помнишь, тот, что у подъезда торчал на лавочке? Говорит, к тебе по поводу жены и дочери. Ты бы вышел. Похоже, он что-то знает.

Я поднялся и прошел в коридор. На пороге стоял субтильного вида мужик лет сорока. Одет прилично. Кожаная куртка из бутика, джинсы, очки в дорогой оправе. Держится спокойно, уверенно.

— Здравствуйте, вы Андрей?

— Да. А вы кто?

— Я — Герман. Я пришел, чтобы помочь.

— Помочь с чем?

— Ваша жена и дочь сейчас без сознания, верно? — Он говорил не торопясь, глядя мне прямо в глаза. Лучший психологический прием, чтобы успокоить собеседника и вызвать доверие к своим словам. Я в этом деле сам знал толк, поэтому ответил автоматически.

— Да, верно. Я сейчас отвезу их в свою клинику.

— Не надо этого делать. Этим им не поможешь. — Увидев мой панический взгляд, Герман поправился: — В смысле медициной не устранишь причину их нынешнего состояния. Сразу хочу предупредить — в настоящий момент опасности для их жизни нет. Их здоровью ничто не угрожает. Это не наркотики и не обморок, — добавил он, словно читая мои мысли.

— Вы знаете, что произошло?

— Вы их трогали? — деловито осведомился Герман, не отвечая на мой вопрос.

— Перенес от компьютера и уложил в горизонтальное положение.

— Что-нибудь вводили? Какие-нибудь препараты? Я знаю, вы врач…

— Не успел. Только собирался.

— Вот и отлично. Ничего не нужно вводить. Компьютер включен? Вы не пытались его отключить? Хотя это у вас и не получилось бы, но все же?

— Включен. Не трогал. Может быть, вы уже…

— Да-да, я за этим и пришел. Я знаю, что произошло и что с этим делать. Где мы можем побеседовать?

Женя, тут же превратившийся в Махора, решительно обошел Германа, преграждая тому путь к двери, щелкнул замком. Обняв его за плечи, мой друг ласково сказал:

— Пойдем на кухню, друган. Там и расскажешь нам все.

ГЛАВА 5

Летопись Кезона. Камень Иммерсии


Под ногами бегущего Кезона шуршала прелая листва джунглей. Теперь он был вооружен — от принципа ему достался видавший виды гладиус в кожаных потертых ножнах. Туника ветерана пришлась ему впору, а от кольчуги пришлось отказаться — не подошел размер, да к тому же он не хотел отягощать себя лишним сейчас грузом. Он двигался быстро, хотя и испытывал муки от того, что не удержался и с жадностью проглотил несколько кусков лепешки из сухого пайка поверженного патрульного. Желудок за несколько дней голодовки отвык от пищи, и теперь внутренности Кезона вновь сводили колики. Несколько раз над верхушками деревьев он видел широкие крылья Суллы. Орлан то взмывал в небеса, чтобы увеличить обзор, то возвращался к повелителю. Среди кустарника и переплетения лиан Кезон заметил нескольких окапи, их огромные ланьи глаза без испуга разглядывали опрометью несущегося по звериной тропе человека. Еще до того ему несколько раз заступали путь семьи тапиров, спешащие по своим делам. В кронах деревьев перекликались птицы, были слышны истошные обезьяньи крики. Лес наполняла обычная жизнь. Южная оконечность Баркида, протянувшаяся с севера на юг на добрых девяносто миль, всегда была местом диковатым и малозаселенным. Кезон знал, что природа здесь почти не тронута посевами или фруктовыми садами и сохранила первозданность, задуманную неведомым архитектором. Побродив вдоволь по джунглям, можно было наткнуться на селение блеммий — безголовых человекообразных существ, впервые описанных Плинием, или выйти на скопление хижин панотий — нелепых ушастых созданий, которым уши служили и одеялом, и одеждой. Пробежав уже более пяти десятков стадий, Кезон еще ни разу не встретил сатира, а они тут, насколько он помнил, редкостью не являлись. Он прикидывал на бегу, откуда могли тут взяться стражники, и пришел к выводу, что дозор пошел к берегу от ближайшей сторожевой заставы, заметив в небе гигантский профиль Суллы. А это значит, что их в скором времени хватятся, будет объявлена тревога, и по его следам немедленно пошлют следопытов из южного гарнизона, убийц, обученных выслеживать жертву в джунглях — будь то сбежавший раб или дезертир — безжалостных, неумолимых, быстрых, как ветер. Это ничего. Добыча ускользнет от них на этот раз, а если этого не случится, то горе охотникам, которым удастся нагнать свою дичь. После стычки на пляже Кезон чувствовал отвращение к убийству, но вновь убил бы, если бы у него не оказалось иного выхода. Он замедлил шаг у небольшой лесной речушки, извивающей свое узкое русло между стволов древесных исполинов. Отвязав от пояса бурдюк стражника, Кезон вылил в иссохшую жаждой глотку два секстария молодого терпкого ликийского вина разом и перевел дух. В тот же момент каудата — гигантский реликтовый крокодил, поджидавший свою жертву на дне ручья, — напал на него прямо из-под воды. Но огромная, не менее пятнадцати локтей туша оказалась небрежно отброшена мощной дланью как вязанка хвороста, а через мгновение хвост крокодила ухватила могучая рука. Рептилию раскрутили в воздухе, как метатель раскручивает боло, и с размаху треснули мордой о ближайший ствол. Уже через сто шагов Кезон пожалел о своем опрометчивом поступке, но возвращаться не стал. Первый же разведчик, который пойдет по его следу, увидев раздробленную голову крокодила весом в полтора десятка талантов, легко восстановит картину схватки и поймет нечеловеческую силу того, кто прошел тут перед ним. А это значит, что Кезон невольно дал повод себя обнаружить. И теперь его начнут травить всерьез. Уповая лишь на санитаров джунглей, неусыпно днем и ночью блюдущих свои обязанности, Кезон продолжил путь. Через небольшое время, сопровождаемый испуганными криками обезьян и попугаев, на тропу перед ним опустился Сулла. Его правая лапа и клюв были в крови. В крыле застряла тонкая стрела с белым оперением.

— Господин, до Камня Иммерсии осталось менее часа пути. Я успел долететь до него и увидеть — Камень охраняется.

Кезон аккуратно вытащил стрелу и промыл своей слюной рану преданному глашатаю.

— Небывалые вещи творятся в Баркиде! С какой поры Камни взяты под охрану? Тем более — в такой глуши, вдали от города и селений?

— Того не знаю. Сам был поражен. В меня начали стрелять сразу. Да еще пустили в погоню стаю ястребов. Пришлось отбиваться.

— Спасибо, Сулла. Там, у Камня, ты мне не понадобишься. Поэтому я тебя отпускаю. Мои враги будут тебя искать. Лети в Западные горы, Сулла. Спрячься, затаись. На склонах гор растет ярко-зеленая трава, которую любят горные бараны. Позже я призову тебя к себе. А пока прощай — ты всегда был мне верным слугой. — Кезон подошел и ласково потрепал глашатая по круглой кожистой голове.

В другое время гигантский орлан возмутился бы такой фамильярности хозяина, но теперь он лишь печально заклекотал и промолвил вслед уходящему в стену лиан Кезону классическую фразу:

— Приветствую павшее величие!

Бывший владыка Баркида махнул рукой образованному приверженцу и скрылся во влажной тесноте тропического леса. Он шел навстречу изменившей ему судьбе.

Лес внезапно закончился свежей вырубкой. Вдали на поле трудились пеоны, корчуя землю. Похоже, Ульпий решил взять под контроль все точки Иммерсии на острове и заложить здесь деревню. У массивного двухметрового Камня Перехода вокруг небольшого костерка расположился десяток стражников. Внимание Кезона привлекла фигура в расшитом золотом паллиуме. [12]Человек. Игрок. Вот так сюрприз. Кезон присмотрелся. Лицо незнакомое. Очевидно — неофит, сосланный на обязательную караульную вахту. Что же, значит, Ульпий не надеется на стариков и вербует себе новую гвардию? Занятно. Часовой заметил Кезона и издал предостерегающий выкрик. Все стражники повскакивали с мест и взяли оружие на изготовку. Двое из них, лучники, положили стрелы на тетиву. Человек в золотом плаще вышел вперед, положив правую руку на висевшую у пояса фалькату, [13]и принялся рассматривать приближающегося незнакомца. Рассматривать небрежно, с позиции силы и превосходства. Когда до Кезона оставалось не более десятка шагов, он предостерегающе поднял вверх левую руку.

— Остановись! Назови свое имя и причину нахождения тут!

Кезон пожал плечами.

— Мое имя — Верпий. Я приплыл из Альбы Лонги. Цель визита — хочу побывать в Баркиде. Но путь до столицы долгий — мне необходимо сделать небольшую передышку.

— Это не твоя птица недавно кружила над нами?

Кезон уже почувствовал волнение Камня. Фактически он имел возможность начать переход прямо тут, но не мог отказать себе в желании немного поболтать с этим легавым щенком Ульпия.

— Не понимаю, о чем ты. Мое животное — ремора, [14]именно на ней я доплыл до Баркида.

Неофит задумался. Заколебался. Но долг взял верх над вежливостью.

— Тебе необходимо засвидетельствовать свое почтение местному претору. Он находится на сторожевой заставе, в пяти милях к востоку.

— Что за чушь? — Кезон постарался искренне сымитировать возмущение. — Зачем мне возвращаться туда, откуда я пришел? Доберусь до Баркида и отмечусь в магистрате. Что это за новшества — не допускать Игроков до Камней Выхода в Реальность? Кто и когда придумал такую бредятину?

— Я не буду обсуждать с тобой указы Консулов. Просто сделай то, что от тебя требуется. И покончим с этим.

— А если я не желаю?

— Нам придется применить силу. Ты на прицеле у стрелков, не забывай.

Кезон расхохотался.

— Так пусть спускают тетиву. Посмотрим, что у вас получится. Об одном тебя прошу, юноша, не пожелавший себя назвать, не начинай того, чего не сможешь закончить!

Через секунду он уже уклонялся от стрел и отбивал бешеные удары тяжелой фалькаты. Как он и предполагал, новичок еще толком ничего не умел. Зато стражники надвигались с похвальной дисциплиной — строем и организованно. Кезон выбил меч у неофита, подсек его ударом ноги под колено и окончательно сбил с ног тяжелым кулаком, не забыв приставить острие гладиуса к пульсирующей вене на шее молодого недоумка.

— Всем отойти назад и сложить оружие у костра. Иначе ваш начальник умрет.

— Он нам не начальник, — проворчал один из стражников. — А всего лишь присланный из столицы инспектор.

— А-а-а, ясно теперь. Но вы подчиняетесь его приказам?

Стражники хмуро потупились, явно прикидывая, что им будет за сегодняшний инцидент. Кезон решил простимулировать их размышления дополнительными доводами.

— Это моя милость к вам. Я могу передушить всех вас голыми руками, просто ищу возможность сохранить ваши жизни. По-моему, вам стоит мне в этом помочь. Право, жаль убивать хороших солдат. Порка, кастигация все же лучше мучительной смерти, так ведь, воины? — Видя нерешительность на их лицах, Кезон пнул ногой лежащего новичка:

— Ну, давай, приказывай, инспектор. А потом побеседуем.

После часового допроса Кезон выяснил для себя все, что смог выжать из юнца. Расправив члены и прочитав небольшую напутственную проповедь о главенствующей роли головы в действиях человека, Кезон сделал несколько шагов и растворился в воздухе.

ГЛАВА 6

Андрей Винокуров. Ничего не понятно


Герман прошел в кухню и по-хозяйски расположился за столом. У меня сразу появилось противное ощущение, что он здесь уже не в первый раз. Я уселся пред ним на табурете, Женька, скрестив руки, замер в дверном проеме. Повисло молчание.

— Знаете, Герман, давайте без драматических пауз, пожалуйста, — поторопил я незваного гостя. — Времени на это просто нет.

Он кивнул, признавая справедливость моих слов. Несмотря на очевидное давление и явно недобрую фигуру Евгения, надо было отдать ему должное — он чувствовал себя вполне в своей тарелке. Чего я не мог сказать о себе.

— Я не тяну время, правда, — немного виновато ответил он. — Просто раздумываю — есть ли у меня шанс объяснить происходящее, полностью вас в него не посвящая.

— Ты уж посвяти, окажи нам такое одолжение, — подал сзади голос Женя. — Только по существу. Ботанику читать нам не надо.

Герман вздохнул и хлопнул ладонями по коленям.

— Похоже, придется. Компьютер в зале?

— Да.

— Женщины там же?

— Да.

— Их есть куда переложить? Ну, там, в спальню, например.

Я перенес неподвижные тела лучшей части своей семьи на нашу широкую супружескую кровать и вернулся в гостиную. Герман колдовал над системником, Женька стоял у него за плечом и следил за манипуляциями.

— Задерните, пожалуйста, шторы и погасите свет. Смотреть сначала надо будет на монитор, потом, когда я его поверну — на стену. Смотреть, не фокусируясь, как фантомашки в детстве, помните? Потом…

— Стоп, стоп, по тормозам, маэстро. Глуши свою музыку! — неожиданно властно вмешался Женя. — Андрюха, а у тебя есть гарантия, что этот деятель из двух тел не хочет сделать четыре? Может, это гипноз или типа того? Пришел этот черт из мутной воды, стравил нам какой-то гнилой заход насчет того, что все знает и все порешает. А если он, на лавочке посиживая, пас тебя, как сазана? И сейчас аккуратно уделает нас в компанию к твоим барышням? Нет, гражданин хороший, ты лучше начни с червей. Проясни ситуацию, что да как, а уже потом руки к штепселям тяни!

Женька — бывший работник органов, так сказать, слуга закона в отставке. Но при нештатных ситуациях он легко уходил на блатное арго, которое знал как свой второй язык после русского. Даже русским матерным он владел не так виртуозно. Скорее так — владел, но крайне редко использовал. В отличие от колоритной лексики уличного жаргона. Впрочем, если служителей правосудия из тех, кто не просиживает штаны в пыльных кабинетах, в неформальной обстановке густо перемешать с их подопечными, как я часто убеждался — абсолютно невозможно вычислить, кто с какой стороны баррикады находится. Если там вообще есть баррикада. Кто «в теме» — подтвердит, что я ничуть не преувеличиваю. Наверное, так — в начале его непростой деятельности, скромно им именуемой как «вопросы безопасности», этот жаргон придавал его речи определенную выразительность и усиливал ее в некоторых специфических случаях. Тем более что на нем общалась большая часть его нынешнего окружения. Потом эти сочные обороты накрепко проникли в его повседневный сленг, заякорились там. Но на людей, отягощенных высшим образованием, его витиеватые реплики всегда производили неизгладимое впечатление.

В отличие от Германа. Этот равнодушно пожал плечами и произнес:

— Я же буду рядом с вами…

— А может, ты антидота какого нажрался от этой фигни, почем я знаю? А потом, в гипнозе, предложишь нам, например, прогуляться за окно? Что ты на это скажешь?

Герман хмыкнул.

— Скажу, что вы мыслите в правильном направлении. Но в одном ошибаетесь: я не вор, не садист и не убийца. Андрей хочет узнать, что с его женой и дочерью, и я пришел ему помочь. То, что я делаю, — самый простой способ пролить свет на происходящее. Скажу больше — не простой, а, похоже, единственный. Ни одному моему слову вы не поверите, поэтому мне легче показать, чем объяснить. Есть такие вещи, для которых демонстрация необходима, тут ничего не поделаешь. Могу добавить только, что их коматоз устраивает меня не больше, чем вас. Итак, ваше решение?

— Давай попробуем сделать, как он предлагает, — попросил я. — По-моему, опасности для нас нет.

Женька пожевал губу. Здравомыслие вступило в нем в конфликт с сущностью бретера и приключения. Последняя, как всегда, победила. Мой друг задернул занавески, щелкнул выключателем и примостился рядом на табурете, принесенном с кухни. На экране монитора возник яркий пейзаж тропического рая. Что-то из разряда релакс-видео: пальмы, лианы, бабочки, пляж с накатывающимися на него ультрамариновыми волнами прибоя. Не хватало только лежаков для загара и девушек в бикини. Герман развернул экран, и монитор начал выполнять функцию кинопроектора, проецируя это изображение прямо на стену. Картинка словно постепенно утолщалась и набирала краски, забивая собой итальянские обои. Трава стала зеленее, небо голубее. Звук также добавил мощности. Птицы кричали, казалось, прямо в соседней комнате, прибой почти доставал до наших ног. А когда по лицу прошелестел влажный морской ветерок, у меня от страха пошли мурашки по телу. Через минуту появилось ощущение, что вместо паркета мои ноги стоят на сыром морском песке.

Сбоку раздался голос Германа:

— Теперь вставайте и идите.

Мы послушно, как манекены, поднялись с мест и сделали несколько шагов. Квартира позади словно уплывала, а тропики обступали нас со всех сторон. Внезапно все кончилось. Мы с Женькой топтались на берегу неведомого острова или архипелага, с трех сторон были волны, с одной — джунгли, за которыми на склоне пологой горы виднелся старинный город. Вместо Германа перед нами стоял высокий бронзовокожий атлет в белой тунике с каким-то затейливым орнаментом по контуру, подпоясанный коротким мечом, обутый в кожаные сандалии. Незнакомец приветливо улыбнулся:

— Поздравляю вас с первым погружением в Мидгард. Мы находимся на острове Альба Лонга локации Баркид. Я — Верховный Авгур города Альба Лонга. Мое имя — Спириус. Прошу любить и жаловать.

— А Герман где? — оторопело спросил я.

— Это тоже я, но в Реальности. А в Мидгарде я — Спириус.

Он залихватски свистнул, и через минуту к нам спустился с небес розовый пеликан величиной с хорошего птеродактиля.

— Лети в харчевню к Луке, принеси нам кувшин холодного вина и чего-нибудь закусить. Мигом!

Я в каком-то отупении опустился на песок. Рядом присел Женька со словами:

— Вот это вилы! Надо все же было попробовать объяснить словами…


Евгений Махонин. Фигасе


Птица смоталась в кабак по-молодецки. Минут за двадцать. И приволокла нам изрядную фаянсовую бутыль винища, зажатую в плоском клюве, а в зобу три глиняных чашки, ковригу хлеба, кусок ветчины и круг адыгейского сыра. Или такого же, как адыгейский. Я подумал — нам бы такую птаху с собой на шашлыки в деревню, чтоб в магазин по десять раз не ездить. С вином дело пошло живее, а то до этого момента мы с Андрюхой больше были склонны истерить и паниковать, чем слушать этого Августа или Авгура, как он там себя величал. Андрюха все повторял, как заклинание: «Стресса нет. Его придумали психологи, чтобы с людей деньги брать. Есть только стрессовое мышление». Только это ему ни фига не помогало. Бедняга стоял с остекленевшими глазами, как ломом подпоясанный. Потом мы «вмочили рога», приняв по стакану местного менингитника, нас вроде как слегка отпустило, и мы в состоянии стали воспринимать, что чирикает нам этот «инструктор по шейпингу в мини-юбке».

Через час ситуация окончательно прояснилась. Этот Мидгард придуман был или открыт, хрен его разберешь, еще в мохнатые достопамятные времена. А потом нормально проходы сюда наладили в семидесятые, то есть до компьютеров еще. Причем сделали это, как сказал нам Спириус (почему не Спиритус Вини, а?), не кто иной, как наши советские диссиденты. Ну ясно дело — раз уж из Союза смогли лыжи нарезать, то им и в Мидгард пути открыть — раз плюнуть. Этот мир — он не однородный, как столовский суп, а разделен на локации — типа таких островков безопасности на дороге. Над локациями стоят Иерархи, такие важные шишки, навроде губернаторов, только взятки не берут. Эти толстые и красивые высоко сидящие господа не хрусты сшибают, а следят, чтобы все было как положено — народ друг друга в пищу не потреблял, а наоборот — сотрудничал и все такое. В каждой локации свои законы. Например, здесь, в Баркиде — нет магии, и всяких орков и гоблинов нет, а южнее — в Нижегородской Олигархии или в Воронежском Элеадуне (язык поломаешь в трех местах) — там этим добром кишмя кишит. Зато в Баркиде больше ментальности (это мне по душе — значения не одобряю, но корень слова привычный), здесь можно мысленно управлять зверями всякими, отдавать им приказы. Полезное изобретение. Сразу множество перспектив открывается. И каждый гражданин, как тут людей называют, с десятого уровня может себе любого зверя выбрать, из любой книжки по географии. Или спроектировать, если способности к такому творчеству есть. В пределах разумного и своих возможностей. Обычно выбирают птиц — это для разведки — или всяких морских гадов: акул, дельфинов, китов, черепах — чтобы с ними в океане плавать и харч добывать. Есть даже рыбы мифические — эхинеи или ахинеи, такие огромные твари с присосками. На них местные любят в море авто-пати устраивать.

Да, про Игроков самое важное сказать забыл! Попадают в Мидгард все как в общественную баню — не в плане голые, а в смысле — беспомощные, все первого уровня. Потом, как в компьютерной игре, этот уровень повышают, набирая опыт. Короче, направо и налево «дают наркозу» всяческим смрадным тварям, которых здесь хватает. Собственно — именно для этих целей благородных их и культивируют. Опыт превращается в навыки, коих ровно шестнадцать: Владение Оружием, Стрельба, Мудрость, Увертливость, Дипломатия, Навигация, Скрытность, Разведка, Тактика, Биомоделирование, Управление Поместьями, Ведьмин Контроль, Сила, Броня, Обаяние и Восприятие. Уф, хорошо память у меня мамина, а не папина. Она всю жизнь цифры складывала в бухгалтерии, а папаша вечно алименты забывал присылать. Так вот, из шестнадцати взять можно только восемь специальностей, и крутись потом, как хочешь, и не говори, что по незнанке не канает. Но повышать уровни и способности можно до бесконечности. Этот Авгур, к примеру, уже сорок первый. А в Баркиде, в столице, по его словам, есть бобры-пятидесятники. Уж раз начал про Баркид, тогда переключаюсь на политэкономию. Локация, куда мы залезли, так и называется — Баркид. Состоит она из четырех крупных островов, архипелага мелких и кучи совсем крошечных. Крупные: Баркид (столица), Дакия (ее колония, никогда независимости не имела — слишком близко от Баркида находится, не подфартило), Альба Лонга (место, где мы оказались) и Запретный город. Последний — вообще особая тема. Там людей, в смысле граждан, нет, там всякие нелюди обретаются. Туда лет двадцать так назад удалился наш местный Иерарх, когда все, им созданное, заколебало его в шишки, и строго наказал — не беспокоить. Ибо тогда воздвигнется из нирваны и расшибет на фиг репу любому назойливому субъекту, его покой нарушившему. Короче, вот такой вот расклад вышел, такая ситуация получается!

Причем тут я чувствовал себя как в нормальной жизни. Звенели птички, вино лилось в стаканы, ощущения, что мои ботинки до сих пор стоят у Андрюхи в прихожей, не было никакого. Я чухнул насчет собаки: не погуляю вовремя — буду лужу потом с линолеума стирать. Но этот Спириус меня успокоил — сутки в Баркиде равняются, как и повсюду в Мидгарде, одному часу двадцати минутам в Реальности. И наоборот. День в реале — час тут. Удобную религию они тут себе придумали! Это что же — полноценная вторая жизнь получается? Меня было разохотило в море искупаться пойти, да вовремя одумался — не по тому поводу мы тут собрались. У Андрюхи жена с дочкой пропали, а я загорать надумал. Э-э-эх, говорил я ему — не связывайся с этой куклой, да все напрасно. Хотя это к делу не пришьешь, какая-никакая, а искать все одно придется. Да и Аринку жалко. Хорошая девчонка растет. Самостоятельная. Может, даже слишком. Андрюха меж тем фишку рубил до конца. Он это дело все спокойненько выслушал, а потом спросил Спириуса:

— Все, рассказанное вами, конечно, очень интересно, но не могли бы мы поближе подойти к вопросу исчезновения моей семьи?

Голова-мужик, что и говорить. Настоящий коммерс. Надо будет — собаку одним ходом сделает. Спириус помялся, состроил рожу, будто лимон без сахара целиком спорол, и ответил совершенно не в цвет:

— Вы правы, это, так сказать, была необходимая прелюдия. Теперь можно поговорить о Кезоне.

Какой Кезон? Его же русско-баркидским языком про семью спрашивают, а он о каком-то Кезоне лепит. Но я перебивать не стал, нацедил себе вина до краев чашки и приготовился слушать.

ГЛАВА 7

Летопись Кезона. Обоснованная ксенофобия


Очнувшись в своей трехкомнатной квартире на проспекте Фрунзе, он нашел свое тело в очень печальном состоянии. Критическая стадия обезвоживания, не говоря уж о менее страшных, но весьма отвратительных гигиенических моментах. Остаток дня Кезон приводил себя в порядок. Отпаивался, насыщался, спал. По расчетам, всего получилось около четырех суток отлучки из Реальности. Хорошо, что при нахождении в Мидгарде все физиологические процессы замедлялись. Иначе можно было бы и не дотянуть до возвращения. Через пару часов, пошатываясь, он смог дойти до мусоропровода и выкинуть испорченные продукты и одежду. У него как у опытного Игрока всегда существовал запас всякой быстрорастворимой еды на такой случай. Не торопясь, методично исследовал обе свои двери на предмет проникновения посторонних — ответ отрицательный. Проверил свои ловушки-маркеры внутри квартиры, которые он всегда оставлял, чтобы понять, заходил ли кто-нибудь к нему в жилище за время отсутствия, — тот же результат. Один комплект ключей он отдал Кораксу, второй находился у родителей. Родители жили в Иваново. Это, конечно, сотня километров, но все равно — на этой планете. Если нет доступа к одному комплекту, можно попытаться заполучить другой.

Сам факт, что его не хватились и никто не попытался о нем позаботиться, уже говорил о многом. Фактически обо всем. Он стал изгоем и там, и тут. Кезон размышлял о причинах и не мог их найти. Насколько должны были озвереть его друзья, чтобы приговорить его физическое тело в Реальности к гибели? Были победы, были поражения, но чтобы Игроков жестко и безапелляционно приговаривали к медленной смерти по естественным причинам — такого не случалось никогда. Что-то произошло. Кезон закрылся на все щеколды, зарядил помповый «ижак». Он пил, ел и напряженно думал. Свет в квартире не зажигал. Его по-прежнему здесь не было. Никто не должен знать, что он вернулся. По крайней мере до завтрашнего дня. Кезон вынул из ушей наушники, отложил плеер и вновь забылся в тревожном сне.

Утром он проснулся хоть еще и не до конца восстановившимся, но уже готовым действовать. Быстро привел себя в порядок, умылся. Вытащил из платяного шкафа походную сумку. Разобрал и сложил в нее помповик, бросил туда толстый брикет наличных денег и смену одежды, в боковой карман сунул «слегка модернизированный» травматик с полным баллоном. Достал и припрятал в карман свежей рубашки документы и кредитные карточки. Смотал в клубок зарядки, кинул сверху планшет. У подъезда стоял припаркованный, длинный, как сигара, его новенький «ситроен». Весь в снегу. Кезон на всякий случай взял ключи и документы от машины, но все равно вызвал такси. К соседнему дому. С запасного сотового. Вышел из подъезда, огляделся. На город наползал новый рабочий день, и никому не было дела до высокого худощавого парня со спортивной сумкой на плече. Кезон сел в такси и назвал одному ему известный адрес. Эту однокомнатную квартиру в двухэтажном старом доме на улице Карла Либкнехта он приобрел полгода назад, отремонтировал и держал на всякий случай. Вот как раз вроде такого. Войдя в прихожую новой явки и заперев за собой дверь, Кезон первый раз за сутки вздохнул спокойно. Теперь он в своем убежище, откуда можно производить вылазки и рекогносцировки. Включил висевшую на стене плазму, заказал по телефону горячий обед. По ящику не показывали ничего нового. Все по-прежнему воровали кто во что горазд и прикрывались умными фразами. Какая возмутительная степень тщеты во всем происходящем! Посмотрел на жирную тушу политика, что-то распаленно доказывающего своему очередному высокоумному оппоненту, и Кезона передернуло от омерзения. Воистину, честная абсолютная монархия лучше виляющей задом демократии! Он глянул на свой основной мобильный с погасшим экраном, решительно отложил его в сторону и набрал с запасного номер Олега Воронкова. После серии длинных гудков, в ходе которых абонент обычно тупо смотрит на незнакомый номер, прикидывая, кто же это может быть, трубку сняли.

— Алло, — послышался знакомый спокойный голос.

— Привет пернатым.

Пауза. Шок. Собеседник явно оглядывался по сторонам.

— Привет.

— Говорить можешь?

— Нет. Я перезвоню тебе. — Короткие гудки.

Он перезвонил через два часа. Стало быть, уже успел принять решение и выработать линию поведения. И это, похоже, ему было очень непросто сделать.

— Привет.

— Привет, Ворон. Как ты уже понял, я вернулся.

Тяжелый вздох.

— Тебе повезло. Куда больше, чем многим.

— В курсе. За что тебя держат в теле птицы?

— Не принял новую доктрину. Ты дома?

— Нет. В другом месте.

— Ты осторожен. Это хорошо. Тебе следует проявлять осторожность.

— Уже понял. Встретимся?

— Где и когда?

— Давай в «Спутнике», на Авиаторов. Через час. Успеешь?

— Да.

— Ты будешь один?

— Конечно.

— Тогда об остальном — при встрече. Пока.

— Пока.

— И спасибо.

— За что?

— Что не оказался сволочью.

Новый тяжелый вздох.

— Ладно, до встречи.

Через три часа он пешком возвращался к себе на квартиру, петляя по улицам и безостановочно выкуривая сигареты одну за другой. Услышанное от Олега потрясло его, придавило, как гробовая плита, отчаянием и чувством вины. Из девяноста восьми Игроков, отправившихся с ним на покорение Запретного города, вернулось чуть более половины. Все оказались отброшены на два-три уровня, в тела мелких млекопитающих и даже насекомых. Человек сорок просто вышвырнуло из Мидгарда. Мир отказывался вновь принять их, системники не срабатывали, и технического решения пока не было найдено. Четверо пропали без вести. Их тела поддерживались в реале усилиями медиков. В двух случаях родные были не в курсе, и Стратору пришлось приложить максимум усилий, чтобы избежать огласки. Пятеро сошли с ума от мучительной кончины в Мидгарде. Смерть от гипоксии — жуткая смерть. Среди них — Теренций Дентер, один из самых верных сподвижников Кезона, его старый приятель и всеобщий любимец. Его жена Юлия, в Мидгарде — Эмилия, выдержала два дня, наблюдая слюнявый овощ в кресле-каталке вместо любимого мужчины. А потом, обезумев от тоски, выбросилась с балкона и разбилась насмерть. У всех пострадавших и в Мидгарде, и в Реальности остались друзья, родные. Общее несчастье сплотило их. На похоронах Юлии многие поклялись отомстить Кезону при встрече за то, что он натворил, потому что ярость требовала выхода, а иного виновника не было. В каком угодно обличье. Безразлично, в реале или Мидгарде. Любым доступным способом. Покарать самовлюбленного мерзавца, чья непомерная жажда славы стоила Баркиду так дорого.

Корнелия, его жена в Баркиде, решительно открестилась от своего мужа, осудив его деяния наравне со всеми. Он помнил: она всегда была против этой военной экспедиции, пыталась его отговорить даже ценой разрыва отношений. Не явилась в гавань посмотреть на их отплытие. Сивилла, пророчица, которая своим предсказанием направила Кезона на осуществление этого чудовищного по результату замысла — овладеть Запретным городом и входом в Йотунхейм, — укрылась в своем убежище в Тарпейских горах, и с тех пор ее никто не видел. Старая ведьма поступила правильно. Останься она — не избежать ей мучительной пытки на площади Капитула. Ульпий заочно приговорил ее к закапыванию в землю живьем. Коракс, вернувшись и застав у власти Стратора с Ульпием, возмутился и попробовал поднять восстание. С тех пор сидел в клетке в теле ворона и питался червями. Но власти пошли на попятный, и через пять страж ему было обещано помилование. Он просил оставить их встречу в тайне. Кезон до сих пор оставался в Мидгарде вне закона. В Реальности народ немного поостыл, но Олег Воронков не мог поручиться за его жизнь — слишком велика была ненависть к его персоне и тому, что он сделал.

Кезон шел по заснеженной улице и не видел, куда несут его ноги. Ужас переполнял все его естество. Никогда он не был так близок к смерти, как в те минуты. Забежав на Октябрьский мост, смотрел на скованную льдом Волгу, борясь с желанием броситься вниз и все прекратить. Планы мести рухнули, уступив безотчетному желанию забыть произошедшее, словно ночной кошмар. Он истово тер кусками ледяного наста щеки и шею. До кровавых ссадин, стараясь болью вернуть себе рассудок. Потом в исступлении грыз куски снега, рыча по-звериному. Но не зря о нем говорили как о самом великом Игроке всех северных локаций, человеке, объединившем под знаменем Баркида все, до чего он смог дотянуться. Постепенно безумие отступило, вместе с возвратившимся сознанием в нем выкристаллизовались решение и воля, чтобы его исполнить. Раз все объявили ему войну, вмиг сметя с недавнего пьедестала, он примет вызов. У него просто не оставалось иного выхода. Он докажет всем свою правоту, разыщет и покарает виновных. Раз для этого нужно жить — ему придется жить. Раз для этого придется бороться — он будет бороться.

ГЛАВА 8

Андрей Винокуров. Герой-рогоносец


— Теперь, после того как я вам рассказал о том, где вы находитесь и какие тут правила жизни, давайте поговорим о последних событиях. — Спириус сделал ораторскую паузу, чтобы убедиться, что все ему почтительно внимают.

— Да ты говори, не стесняйся, а мы послушаем, — брякнул Женька.

Его уже основательно разлимонило от зноя и выпитого. Ветер с океана шевелил наши волосы, принося прохладу, но медное тропическое солнце жарило всерьез.

— Года этак три назад у Баркида был легендарный правитель — Кезон, которого еще называют Диктатором. Этот деятель сумел покорить и Дакию, и нашу Альба Лонга, а также кучу более мелких островков. Да вот беда, он поверил одной колдунье, указавшей ему на Запретный город как на следующий объект завоевания. Дескать, Иерарх, создавший нашу локацию, давно уже почил в бозе, и теперь Запретный город не охраняется, и именно там есть вход из Мидгарда в Йотунхейм, другой Мир под сенью Великого Древа Иггдрасиль. Кезон ей поверил и направил туда весь флот Баркида с собой во главе…

— Друган, прости, что перебиваю, а нельзя ли поближе к телу? У нас здесь что — урок вашей истории? — потерял терпение Женька.

Герман ухмыльнулся, как сытый ящер. Плеснул себе холодного вина и продолжил:

— Никак. Одно с другим непосредственно связано. Ладно, буду краток, чтоб не утомлять. Короче, армию Кезона размолотили в мелкий фарш, а сам он оказался в изгнании. Если бы поймали — казнили бы, так как народу в походе по его милости полегло немерено, но он оказался силен и верток. От преследования ушел и на два с половиной года как в воду канул. Но вот шесть месяцев назад Кезон вернулся в Баркид. Один. Его хотели схватить, но куда там. Он в одиночку сумел усмирить все баркидское воинство и взять власть.

— Ай, красавчик! — блаженно улыбаясь, встрял Женька. — Как говорится: сколько волка ни корми, а зайцам все равно кирдык!

Я отметил, что в угоду моему другу Спириус изъяснялся на максимально простом и понятном языке.

— Вы полагаете? Как это ему удалось, мы до сих пор не знаем. А там, между прочим, больше полутора сотен Игроков. Из них десяток — воинская элита. И никто ничего не смог ему противопоставить. Для справки скажу — будь ты хоть пятидесятым левелом, три Игрока двадцатого легко разделают тебя под орех. А тут один против сотни! Ходят слухи, что это и не он сам, а вселившийся в его тело демон из Йотунхейма. Короче, Кезон на троне и правит. Три месяца назад пала Дакия. Также без боя, хотя намерение было стоять до последнего. Теперь очередь за нами. И беда, что мы ничего не знаем ни о Кезоне, ни о его порядках, ни о его методах борьбы. Вся связь прервана, торговые пути нарушены. Две недели назад мы решили на Совете Авгуров отправить туда группу разведчиков. Вызвалась ваша супруга. Ваша дочь с мужем решила сопровождать и прикрывать ее…

— Стой! — рявкнул я. — С каким это, к свиньям собачьим, мужем? Девочке только четырнадцать!

— Это в Реальности, — спокойно парировал Спириус. — А тут ей уже двадцать два. И она год замужем.

— Вы тут что, охренели до полной бессознательности? И какая сволочь их поженила?

— Я, — скромно ответил Спириус.

Мой кулак вылетел вперед рефлекторно. Через секунду уже не кулак, а я сам летел кубарем в направлении кустов. Когда я поднял голову и выплюнул изо рта первую горсть песка, мимо меня прокатилась Женькина тушка и врезалась головой в заросли колючек. Вытаскивая из своей короткой шевелюры зеленые насаждения, мой друг глубокомысленно заметил:

— Это ничего, друган. В Реальности сочтемся.

А Спириус даже ухом не повел. Как сидел вполоборота к нам, так и продолжил восседать со своим непробиваемым «покерфэйсом». Он зашвырнул нас, как два брелока от машины, одним движением плеча, не поднимаясь с места. Тогда я впервые понял, что здесь значит сорок первый левел.

— Я понимаю ваши эмоции. Первый день в Мидгарде, и одно потрясение за другим. Дело в том, что ваша дочь тут уже почти год. В теле роскошной молодой красавицы и отнюдь не нимфетки. Они с Полонием начали встречаться где-то месяцев семь назад. Когда я узнал ее физиологический возраст в реале, они были вместе больше трех месяцев. Что мне оставалось делать? Девица вполне могла начать… э-э-э… слишком бурную жизнь, будучи неопытной и по-детски любопытной. Вот я их и поженил. Закрепив, так сказать, ее статус и связав с более опытным и мудрым Игроком. И ни разу об этом не пожалел. Уверен, что на моем месте вы предприняли бы в точности такие же шаги.

— Понятно. А физиологический возраст этого радиоактивного можно узнать? Пятьдесят? Шестьдесят?

— Сорок девять.

— Один хрен. Хорошо у вас тут старички устроились! И ноги в тепле, и остальное тоже…

— Зря вы так. Он погиб, защищая свою жену и вашу дочь.

Я оторопел. Встал, отряхнулся и уселся на свое место. Рядом плюхнулся весь взъерошенный, как дикобраз, от кратковременной экскурсии в джунгли Женька.

— В смысле, совсем погиб?

Спириус терпеливо качнул головой.

— Нет, не совсем. Я же объяснял, что, умирая в Мидгарде, люди перерождаются. Падешь от более сильного — наверняка возродишься человеком, примешь смерть от равного — проснешься могучим монстром, от более слабого — откинут назад до какой-нибудь мелочи. Полоний стал химерой. Накопит опыта и через пару месяцев вернет человеческий облик. От него мы и узнали, что произошло в Баркиде с нашими ребятами. Они напоролись на береговую стражу, была схватка, наши прикончили противников и прорвались вглубь острова. Но у одного из поверженных Игроков с собой был питомец. Птица, которая вернулась и доложила на заставе о стычке. Наших окружили в предместьях города. Полоний рубился до последнего, даже прикончил пару баркидцев, но сам не уцелел. Их, по его словам, упорно хотели взять живьем. И только когда от его ударов начали погибать патрульные, Полония тут же нашпиговали дротиками, как подушку для иголок. Женщин воины Кезона увели с собой. Вот, собственно, и все, что мы на настоящий момент знаем об их судьбе. Неделю назад друг Полония Донатус отправился за ними в Баркид. С тех пор о нем ни слуху ни духу. Мы ждем понедельника. Именно тогда у нас воскресают павшие. Может быть, это прольет свет на то, что с ним приключилось.

— Веселенькие у вас тут дела, — хмыкнул Женька. — А как все приятственно начиналось. Бабочки, цветочки. Птиц можно в ларек за пивом посылать. Чего ж вам не живется нормально в таком раю?

Спириус криво усмехнулся.

— И что вы предприняли с тех пор для их спасения? — вернул я разговор в нужное русло.

— Увы, ничего. — Спириус развел руками. — Я не могу без конца терять своих людей. В строю осталось всего тридцать два Игрока, а нам еще отражать вторжение Кезона, которое неизбежно последует.

— Вы же говорили, что он один справился с сотней? Тогда у вас нет ни полшанса!

Глаза Спириуса блеснули. Эта медуза оказалась способна на чувства, когда ее по-настоящему задело.

— Мы будем сражаться до конца. С сотней или тысячей, с демоном или человеком, безразлично. Еще никогда в своей истории Альба Лонга не сдавалась на милость победителя. Даже на милость Кезона.

— Это все очень трогательно. А как быть с моими женщинами?

— Боюсь, что вам придется самому разыскивать их. У Альба Лонга на это сейчас нет сил.

— Веселенькие дела, — повторил Женя.

— М-дя. — Я потер подбородок. — А вы весьма кровожадный правитель, Спириус! Отправить на верную гибель одного воина в компании с зеленой девчонкой и новичком-несмышленышем…

— Под новичком вы кого имеете в виду? — уточнил Авгур.

— Свою жену — Елену.

— Вы ошибаетесь. Елена в Мидгарде уже почти пять месяцев. Пришла позже вашей дочери. Она двадцать второго уровня — то есть вполне опытный Игрок.

— Обалдеть! Полгода?! И, может быть, тоже замужем? Или на выданье? — скрипнув зубами, почти выкрикнул я.

Спириус заметно смутился. Я уже и не удивился бы, ответь он, к примеру: «Да, она моя жена», — но он отрицательно качнул головой:

— Нет. Она не замужем. Браки у нас вообще редкость, — и осекся, почувствовав, что сболтнул лишнее.

Умолк, мазнув по нам с Женькой настороженным взглядом.

— Но она с кем-то тут встречалась?

Авгур помедлил, и эта пауза сказала мне все.

— Знаете, Андрей, здесь иные моральные нормы. Нельзя судить мерками Реальности. Я уверен, что при встрече вы сможете задать ей этот вопрос, но к этому моменту вы будете все видеть уже другими глазами. В любом случае — тут дело касается лишь вас и вашей жены. Думаю, вы разберетесь без посторонних.

— Посторонних? — мрачно фыркнул Женя.

Он, похоже, тоже сразу во все врубился. Ничего себе — новости! Я, как идиот, работаю на полную катушку, чтобы обеспечить моим драгоценным дамам отличную жизнь, а тут — вон оно что! Вы за кого меня, дурака, собственно, принимаете?! Есть много женщин, которые не изменяли мужу ни разу, но нет таких, которые изменили один раз! И к какому именно отряду парнорогих я теперь отношусь? Неблагородный олень?!

— Вот это да! — Я хлопнул ладонями по коленям. — Несовершеннолетняя дочь выскочила замуж, а жена на это смотрела сквозь пальцы, потому что сама времени не теряла. Прямо как в анекдоте — теоретически мы имеем тридцать тысяч долларов, а практически двух проституток в доме! — Я понимал, что меня несет и я говорю ужасные гадости, но сделать с собой ничего не мог.

Женька удивленно поднял брови. Видно, он не ожидал от меня таких резких эмоций.

— Это следует понимать как то, что вы без энтузиазма отнеслись к идее их спасения? — осведомился Спириус, видимо любивший ясность во всем. Ну как такой зануда сумел стать вождем? Задолбал всех, что ли? Штангенциркуль!

— Не буксуй, мы пишемся в это дело, — слегка презрительно обронил Женька.

— Это хорошо, хотя я, признаться, рассчитывал совсем не на такую реакцию…

Чтобы встряхнуть себя, я встал и прошелся по берегу, шагов десять туда-сюда. Город на горизонте дрожал и переливался, как мираж в пустыне, но вообще как-то трава уже не казалась такой зеленой, да и птицы в джунглях визжали, как сумасшедшие. Смертельно захотелось закурить. Я повернулся к Спириусу:

— Вы делаете опрометчивые выводы, уважаемый Авгур. Просто дайте мне прийти в себя после таких вестей. Больше неожиданностей не будет? Или у вас имеется еще парочка за пазухой? Нет? Отлично. У вас есть сигареты? Надеюсь, табак тут уже изобрели и он не под запретом?

Спириус понимающе ухмыльнулся и протянул мне расшитый жемчугом кисет.


Евгений Махонин. Noob detected


Пока Андрюха ходил взад-вперед и курил местное благовоние (запашок, кстати — ничего себе), я рассматривал эту надменную физиономию — Спириуса. Авгур, тоже мне! Ну и твердолобый же тип! Начальник списочный! Прет и прет по бездорожью! Или ему все глубоко по шарабану? Заодно раздумывал о местном житье-бытье и прикидывал, какие навыки буду хватать при своей прокачке. А прокачиваться придется как пить дать. Иначе нам в этом шалмане жизни не видать, не то что думать об освобождении Андрюхиных барышень. В игрушках компьютерных я не то чтобы был суперспец, но кое-чего кочумал — будешь крутить вола, враз отломят по полной программе. Здесь, как и в реальной жизни, принцип простой: «Мне многого не надо — мне нужно все!» Только еще обостренней. Придется соответствовать.

Мой друг наконец бросил на белый песок остаток своей самокрутки, упер руки в боки и выдал:

— Подведем итоги. Существует альтернативная реальность под названием Мидгард. Вход в нее осуществляется посредством компьютерного интерфейса, наверняка какого-нибудь особого, специального. Небольшая изолированная группа людей, иначе говоря, Избранных, в число коих посчастливилось войти моей жене и дочке, может сюда перемещаться и, обретая новое прекрасное тело, жить второй полноценной жизнью. Пока все правильно? — спросил он у нашего экскурсовода.

Тот утвердительно кивнул, хотя и не совсем охотно. Андрюха тоже кивнул, как бы подводя черту сказанному, и на одном дыхании продолжил гнуть свою линию:

— Жизнь здесь имеет свои законы, с Реальностью никак не коррелирующиеся. Люди здесь отдыхают, сражаются, любят. Но объявился злой, нехороший дядька по фамилии Кезон и похитил мою драгоценную женскую половину семьи. У сотоварищей моих женщин по Мидгарду в настоящий момент нет ни возможности, ни желания попытаться их освободить. Поэтому местный владыка Спириус любезно открыл дверь в Мидгард для меня и моего друга: валяйте, может, что у вас и получится. И два не совсем прекрасных принца пошли войной на плохого парня Кезона, чтобы выручить несчастных пленниц. Вот как-то так получается… Одного не пойму. Почему при всей благородной логике сюжета у меня стойкое ощущение, что я — конченый осел?

— Нуб детектед, — брякнул я.

— Это еще что за фигня? Кто обнаружен? — Андрюха повернулся ко мне, в недоумении сдвинув брови домиком.

Авгур же сидел мрачнее тучи. Рассуждалки моего приятеля явно были ему как серпом по позвоночнику. И выражение это он знал, сто пудов.

— Лох обнаружен. Это такая мулька есть в компьютерных играх. Когда кто-то конкретно ослит, то обязательно такой комплимент ему рано или поздно отвесят.

— В компьютерных играх? А ты-то тут при чем?

— Да так, балуюсь иногда…

— Ясно. Короче, может, я рассуждаю как полный эгоист, но участником сказки я себя не чувствую. Наоборот, я ощущаю себя полным кретином.

— Вам выбирать, кем себя называть и как действовать. Я сделал то, что посчитал нужным сделать. Теперь ваш ход, — перебил его Спириус.

Местное пойло хоть и било по башке крепко, но и выветривалось быстро. Я понял, что пора брать ситуацию в свои руки, раз так масть легла. Важно откашлявшись, потер ладони и сказал своим хорошо поставленным голосом:

— Так, мальчики и девочки! Завязываем катать вату и поговорим, как пристало джентльменам. Этот ваш Мидгард, он как, на благотворительной основе существует или на платной?

— В смысле? — Авгур включил тупильный аппарат.

— Деньги, говорю, берете за… ну не знаю… аренду его или… пес его знает, пользование им?

— А-а-а, вот вы про что. Нет, не берем, но за системник перехода, ключ по-нашему, придется заплатить. Это дорогая игрушка.

— Ну и почем нынче вторая жизнь?

— Пять тысяч. Евро.

— С каждого?

— Да. — Вот ведь жучило, вроде на святое дело подписал, а о бабках не забыл и еще раз убедительно доказал тезис о том, что хоть дело у нас и одно, но задницы у всех разные.

— Недорого за такой бонус. Но и не халява. Андрюха, я балдею от сумм, которые ты своим барышням на булавки выдаешь. Женщины тратят деньги с умом. Потом — ни ума, ни денег. Извини, конечно, брат.

Мой приятель поморщился, но потом крепко задумался, очевидно прикидывая, когда именно его смогли на такую котлету обуть.

— Ладно, забей — это уже история. Мы пишемся в эту тему, тут без вопросов. Но, как я уже въехал, нам сначала надо слегонца приподнять самосознание и уровни, чтобы нам сразу же не врезали тяжко. Так? Насколько я вкурил, нам сейчас кто угодно может тут втереть с одной левой и даже не вспотеет?

— Да. И я лично буду вас обучать. Сегодня вы проведете в Мидгарде день и на выходе из него станете четвертыми, а то и пятыми левелами. Дальше процесс пойдет менее стремительно. После возвращения в Реальность я оставлю вам книжки по флоре, фауне, географии и обычаях нашей страны. А завтра вы получите свои индивидуальные ключи для входа сюда. Готовы двигаться? Мы идем в город, в оружейную лавку к Африкану. Необходимо подобрать вам амуницию на первое время.

— Заметано, командир. Только, — я бросил тоскливый взгляд в сторону васильковых волн прибоя, — ты не возражаешь, если я окунусь по-рыхлому? А то парит тут у вас не по-детски.

— Хорошо. Но я иду с тобой.

— Валяй! — Я скинул с себя футболку. — Ну, барышни, купальника у меня нет, так что слабонервных и завистливых просим не смотреть! Тоже освежиться хотите, Сириус? Или боитесь, что я плавать не умею?

— Спириус, — спокойно поправил он. — Нет. Мне и на берегу было неплохо. Я опасаюсь другого — того, что тебя в воде сожрут на хрен!!! — неожиданно рявкнул он под конец, и я подумал, что это первые его слова на человеческом языке за целый день. А Андрюха грустно так мне подмигнул и добавил:

— Даже если вас сожрут, у вас все равно два выхода…

ГЛАВА 9

Летопись Кезона. Сивилла


В колтуне ее спутанных седых волос запеклась кровь. Старуха в изнеможении оперлась на гранитный валун, и процессия застопорилась. Шедшие в арьергарде дозора двое Игроков переглянулись, потом один достал из холщовой сумки на боку круглую, как глаз циклопа, фляжку, отхлебнул из нее и передал товарищу. Тот провел рукой, утирая вспотевший лоб, и тоже приложился к сосуду, гулко гукая кадыком при каждом глотке. Потом сплюнул себе под ноги и отрывисто выкрикнул:

— А ну-ка, взбодрите ее!

Ретиарий [15]во главе колонны поправил на плече сеть, как былинку крутанул в руке трезубец и тупым концом ткнул старуху в поясницу.

— Шевелись, ведьма.

Та одними губами прошептала проклятие, но, тяжело передвигая сбитые острыми камнями босые ноги, продолжила путь. Игрок, отдававший приказ, убедился, что шествие возобновилось, и повернулся к своему напарнику:

— Я слышал, что двери Гладиаторских Школ вновь откроются для Игроков Баркида.

— Угу, глашатай Консулов вопил об этом третьего дня на площади Русины. Ульпий хочет развлечь народ. Или отвлечь. Ха-ха.

— А почему раньше, я имею в виду времена…

— Ш-ш-ш! — Его друг предостерегающе поднял руку.

— Во времена Диктатора поединки на арене между людьми были под запретом, — не смущаясь, закончил свою мысль первый. — Почему?

— Ну-у-у, понимаешь, гражданин, тогда кровь людей в Баркиде считалась священной. И не след было запросто проливать ее во время досужих игрищ.

— А ты сам-то что по этому поводу думаешь, гражданин?

— Я? — Второй Игрок непринужденно рассмеялся. — Я думаю сейчас только об одном — починили ли мои бездельники Малый Акведук у Кастелло Понза. На небе с утра ни облачка. Чувствую себя куском мяса средней степени прожарки. А мы с приятелями хотели посетить термы после заката. Если хочешь, присоединяйся к нам. Будет весело. Да что там еще опять? — Его голос сорвался на гневный крик.

Только что двинувшаяся вперед процессия вновь встала. Лязганье оружия показало, что теперь повод для задержки оказался серьезным. До леса оставалось не более одной стадии. От ближнего глянцевого ствола гевеи отделилась невысокая фигурка, неспешно протрусила несколько десятков шагов и замерла неподвижно, преградив дорогу дозору. Невысокий толстенький человечек стоял на каменистой тропе, вальяжно уперши одну руку в свой плотный бок, а второй сжимал воткнутый в твердый дерн скимитар. [16]И не собирался уходить с пути стражников. Два тяжелых мирмиллона [17]с гребнями на закрытых шлемах немедленно вышли вперед, занимая боевую позицию. Грохнули о землю массивные щиты. Велиты [18]с дротиками также нацелили свое оружие на незнакомца. Тот и бровью не повел, а наоборот — растянул свои губы мясного цвета в приветственной улыбке. Игроки обошли дозор, грозно ощетинившийся оружием, и приблизились к новой неожиданной помехе.

— Какой-то булочник, — бросил вполголоса первый Игрок товарищу. — Ауры не чувствую. Похоже — обычный моб.

— Точно пекарь, — подтвердил второй. — До чего же забавный.

Незнакомец и впрямь своими габаритами и красным цветом лица напоминал пышку. Сливовый нос, щеки с прожилками вен, походящие на виноградный лист, явно свидетельствовали о неумеренном поклонении человека Бахусу. Толстяк важно и церемонно поздоровался с патрулем, отсалютовав левой рукой. Второй Игрок, с трудом сохраняя серьезность, вскинул ладонь в ответном официальном приветствии.

— Незнакомец! Ты имел наглость заступить путь слугам Стратора. Уйди в сторону и останешься цел. Перед тобой дозор Школы Калигулы.

Булочник весело рассмеялся:

— Вот уж не ожидал встретить здесь шелудивых собак этого мерзавца Стратора. Ладно, я не кровожаден. Не люблю попусту проливать кровь. Тем более кровь граждан. Отдайте мне Сивиллу, и я отпущу вас и ваших людей на все четыре стороны.

При упоминании своего имени ведьма резко вскинула голову и пристально посмотрела на говорившего. Ее глаза блеснули из-под насупленных бровей и вновь погасли.

— Ты! Осмелившийся при нас оскорбить Высшего Консула! Владеешь ли ты своим оружием или придется прирезать тебя как свинью? — вскинулся первый Игрок.

— До некоторой степени, — скромно ответил булочник.

— Тогда защищайся со всем умением! Ибо, клянусь богами, речь идет о твоей жизни! — рявкнул Игрок и скомандовал: — Третья форма атаки!

В ту же секунду ретиарий метнул свою сеть, а велиты — дротики. Толстячок с похвальной для его комплекции прытью переместился вбок с линии атаки. Он сделал всего шаг, но этого оказалось достаточно для того, чтобы дротики и сеть прошли мимо. Незнакомец фыркнул и жалобно произнес:

— Ну вот, в мире совсем не осталось чести. За нанесенное Консулу оскорбление Игроки посылают умирать рабов, а сами равнодушно взирают на это. Видимо, гиена Стратор другого и не стоит.

Второй Игрок остановил повелительным жестом мирмиллонов, уже начавших обходить толстяка с флангов.

— Кто ты, претендующий на поединок с нами? Мы не чувствуем твоей ауры.

— Это потому, что вы — неучи. Невежды, выбирающие кувшин вина для обучения науке, а Каменную Кожу — для восприятия мира. Я — такой же Игрок, как и вы. Но если путь к вашим потрохам лежит через животы ваших рабов, что же — так тому и быть.

— Стой. Ты получишь поединок, наглец. А потом — троекратную порку розгами за дерзость!

— За эти слова ты умрешь, но не сразу. — Незнакомец азартно повел в воздухе легким лезвием скимитара.

Мечи скрестились. Оба Игрока напали на толстяка с разных сторон. Они не были новичками, действовали решительно и согласованно. Их движения говорили об опыте и боевой выучке. Булочник отразил выпад первого противника и тут же затейливым вольтом выбил оружие из руки второго. Скимитар описал плавный полукруг и вспорол нападавшему бедро. Тот отшатнулся и, хромая, бросился за своим мечом. Когда, добежав до него, поднял клинок, его товарищ уже неподвижно лежал на земле, орошая сухую почву соком своих артерий. Толстяк вразвалочку направился к раненому Игроку. Тот, связал вдруг все воедино и опустил меч.

— Отдаю себя в твои руки. Прошу снисхождения.

Булочник вздохнул и отрицательно покачал головой:

— Я не могу принять этого. Солнце не успеет зайти, а Стратор уже пустит по моему следу других своих ищеек. Смирись. — Он поднял вверх скимитар. — Ты возродишься человеком.

В лучах солнца блеснуло синее лезвие, и голова Игрока покатилась по склону к деревьям. Толстяк повернулся к онемевшей страже.

— Мне не нужны ваши жизни. Мне нужна старуха. Поклянитесь Юпитером, что не переступите за ворота Баркида до вечерней стражи, и можете уходить. В отличие от этих недоносков, вы всегда умираете последней смертью. Поэтому умейте ценить то, чем владеете. Я повелеваю вам оставить нас.

Когда последний воин скрылся за темно-зеленой завесой леса, ведьма, бессильно сидевшая на земле, промолвила:

— Ты меня нашел, Кезон. Но что ты будешь делать теперь? Я даже под пыткой не скажу тебе больше, чем знаю. А все, что я знаю, я рассказала тебе еще при первой нашей встрече.

— Понимаю, Сивилла. Но, может быть, я что-то упустил? Попробуем вместе это отыскать. Или, клянусь Децимой, ты пожалеешь о том, что не пошла с ними. Ужасно принять такую смерть — быть закопанной в землю заживо. Но я могу припомнить несколько не менее увлекательных игр для закрытых помещений.

Вечер уже опустил прохладное покрывало над островом. Догорал костер, а вино из фляжек догорало в собеседниках. Подняв небольшую пыльную бурю, на лесную поляну опустилось огромное тело Суллы.

— Владыка, я проследил за ними. Вам не стоит волноваться. Они имели совет на окраине Баркида, после чего повернули в направлении севера. И совсем не стали заходить в город.

— Ха-ха. — Сивилла рассмеялась каркающим смехом. — Гладиаторы решили сделаться пиратами. В северных лесах стало столько дезертиров, что Стратору скоро придется послать туда манипул Помпилия. Преторианцев. Жестокосердие его солдат не знает границ. Ужас ползет впереди их строя… И даже лесные звери и порожденные злыми богами твари разбегаются от их тяжелой поступи…

— Хорошие новости, Сулла. — Кезон салютовал куском овсяной лепешки. — Ты можешь быть свободен до рассвета. Потом снова найди меня, ты мне понадобишься. Ох, Сивилла, не знаю, что и сказать. Сила моя со мной, но сам я стал как затравленный зверь, выгнанный из логова. Твое пророчество переписало мою жизнь дважды… Я бегу и боюсь остановиться. Стоит мне замереть хоть на миг, как голову начинают разрывать мучительные сомнения.

— Вновь и вновь я твержу тебе, Кезон. Счет за несчастья, постигшие тебя, ты можешь предъявлять лишь своей гордыне. Никогда я не призывала тебя атаковать Запретный город, брать его силой. Но нет, непобедимость ослепила тебя. Мы знаем, что туда удалился Иерарх, сморенный бременем лет. Годами мимо Баркида плыли по направлению к Запретному городу паломники. На плотах, лодках, ремерах. Откуда брались эти люди и куда уходили они? Чего алкали их души и отчего бежала их плоть? Я говорила с некоторыми из них. Кто-то был воистину безумен, кто-то искал убежища, кто-то безропотно шел по тропе своей судьбы навстречу неизвестности. Всех вел рок, и никто не вернулся. Обрели ли они искомое? Мы не знаем. Возможно, их омытые дождем кости до сих пор белеют вокруг Запретного города. А может статься, они нашли дорогу в Йотунхейм или ледяной Нифльхейм [19]и исчезли там? Разве не существовало способа проверить это, не двигая на Запретный город армию? Ты — великий стратег, тебе подвластно искусство интриги. Зачем же пытаться решить спор дубиной, если можно действовать вязальной спицей? Ответь мне, полководец!

— Ладно, Сивилла, я знаю, что мой разум тогда был замутнен, как скисшее вино. Вокруг меня вились стаи сладкоголосых льстецов, которые помрачили мой рассудок своими баснями. Я знаю, как глубока моя вина, и каждый день сам себе буду жесточайшим палачом за все мною содеянное. Но как быть дальше? Лучше скажи, без уверток и иносказаний, что мне делать сейчас? Я хочу увидеться с Корнелией. Узнать, остались ли у меня сторонники… Или мне уплыть на Альба Лонга и попытаться там сколотить армию? Я в смятении, Сивилла.

— Государь, каждый твой день в Баркиде — это шаг по краю пропасти. И рано или поздно тебе суждено допустить ошибку. Если вчера твои враги не были уверены в твоем возвращении, то завтра они будут знать об этом наверняка. Корнелия — первая ловушка. Баркид, Дакию, Альба Лонга наводнят стаями цепных псов: доносчиков, шпионов, убийц. Островные архипелаги обыщут, просеют каждую песчинку, выносимую морем. Пленение, позорная казнь — такого бесславного конца ты себе желаешь? Ты назвал себя затравленным зверем. Это верно. А не думал ли ты о своей миссии, о своей цели? Неужели у хищника затупились когти?

— О чем ты, Сивилла, не возьму в толк?

— Может, то, что не сумел сделать носорог, сумеет свершить змея? Гибкая и смертоносная, но незаметная в траве?

— Говори яснее, колдунья, ибо, клянусь, ты испытываешь мое терпение!

— Я говорю о Запретном городе и входе в мир, принадлежащий ушедшим богам.

— Опять? Это немыслимо. К тому же Йотунхейм — обитель иного рода существ.

— Кто знает, что ждет тебя за этой дверью? Тебе не удалось распахнуть ее пинком, попробуй подобрать ключи. Запретный город принимает паломников. В любом случае — оставаться далее в Баркиде тебе, государь, нельзя.

— Я чувствую в себе Силу, достаточную для того, чтобы все здесь поставить вверх тормашками. Будет много крови, но меня переполняет уверенность, что вернуть все на свои места — реально. Я знаю это. Но не хочу этого, — задумчиво произнес Кезон.

— А как же месть?

— Месть? Отмщение, воздаяние за совершенное, которого можно достигнуть любыми средствами? Это совсем другое дело.

— Ты не задумывался над природой своего дара? Или ты ответишь мне, что ты такой же, как все? Тогда — тебя уже сломали! Остается лишь добить…

— Хватит! Возможно, Сивилла, я не такой же, как все. Поначалу я думал о своем необыкновенном везении, потом о своей хитрости, а потом попросту гнал от себя подобные мысли. Поддаться им — вот первый надлом. Трещина в стволе на месте сучка под названием «Синдром Бога», или теомания. А это уже психиатрия. Хм… Ты не знаешь, что это такое.

— Не понимаю тебя, Кезон. Впрочем, тебя всегда было нелегко понять. Но я уверена в одном — твоя способность внушать, подчинять себе людей — необыкновенна. Для человеческого общества хорошо, когда появляется личность, способная вести за собой остальных. В противном случае цивилизация начинает деградировать. Только присутствие человека, распространяющего вокруг себя ауру силы, наполняющего пространство своей харизмой, заставляет остальных идти вперед.

— А разве вождя не делает свита?

— Свита своим присутствием лишь подчеркивает его отличие от прочих. Не знаю, что скрывают стены Запретного города, но твоя дорога лежит туда. Этого не изменишь.

— Хм. Кажется, я понял тебя, Сивилла. Я обдумаю твой совет. А пока мы расстанемся. Не вздумай уходить в горы — над ними денно и нощно будут дежурить питомцы Игроков. Доберись до города. Перед Южными воротами расположен Квартал Сов. Найди там корчму Лазаря. Ее хозяин — старый горбун с лицом обезьяны. Скажешь ему, что тебя прислал я. Он даст денег и поможет укрыться.

— Благодарю, повелитель.

— Отдыхай, Сивилла, ночь будет теплой. Я покидаю тебя. Мне до рассвета нужно преодолеть семь миль до Камня Иммерсии и не оставить свои глаза на ветках в этих проклятых джунглях. Прощай, колдунья.

— Прощай, государь. Пусть вера в твою звезду всегда сопровождает тебя. Я поручаю тебя своей покровительнице — богине Прозерпине. Она защитит тебя в пути. Спасибо тебе, Кезон. Я счастлива видеть, что скорбь не ожесточила твое сердце.

На это он лишь грустно хмыкнул и шагнул под полог вечернего леса. В ту же секунду безмолвная четырехметровая тень его верного глашатая отделилась от верхушки ближайшего зеленого исполина и последовала за своим господином. В путь, который оказался намного длиннее, чем мог предположить каждый из них, сделавших сейчас по нему лишь первые неуверенные шаги.

ГЛАВА 10

Евгений Махонин. Похоже, тут все при делах


Я минуты три от силы беззаботно бултыхался в теплой тропической водичке. Внизу белый песок, изумрудные водоросли и прочая икебана. Вокруг стаи экзотических разноцветных рыбок. Красота. Но потом я загреб чуть подальше и сначала почувствовал, а потом увидел. Глаза снизу. Голодные глаза. Неприятная ситуация, когда тебя — незаурядную личность — рассматривают как рядовую жратву. То, что Спириус плавает рядом с обнаженным полуметровым свиноколом, куражу никак не добавляло. Я еще минуту стоически держал масть — все-таки хороший понт слаще говядины, но потом развернулся и с морозцем, прошедшим по коже, полындал в направлении пляжа. Вышел на песок, отфыркиваясь и слегка подрагивая отнюдь не от холода. Спириус подошел к куче своих вещей, достал из сумки какую-то ветошь и принялся бережно протирать свой кишкоправ. Такое отношение к оружию с его стороны мне понравилось.

— Видел? — буднично поинтересовался он.

— Угу. Что это было?

— Русалки.

— Что-то они отличаются от картинок в детских книжках…

— Что есть, то есть. У нас это местечко так и называется — Бухта Женской Любви.

— Романтично…

— Философски, — угрюмо буркнул греющий уши Андрюха.

— Спасибо, что прикрыл. Если бы не твоя пика…

— Кинжал тут ни при чем. У меня седьмой левел Ведьминого Контроля. Это не дает мне над ними полной власти, но удерживать на расстоянии помогает.

— А нож тогда на кой брал? — не унимался я.

— Ну-у-у, понимаешь, — протянул Спириус и вдруг озорно мне подмигнул: — Аппетит-то мне удалось отбить, но от зрелища такого самца они чисто по-женски могли не выдержать!

Положительно, этот чувак, после того как перестал изображать из себя эпического героя, начал мне нравиться.

Мы быстро собрались. Слетевший с пальмы пеликан-переросток аккуратно прикопал остатки нашего пикничка (такое отношение к матери-природе мне также пришлось по душе), и мы двинули в направлении города. В ветвях деревьев бесновались попугаи, мартышки, гусеницы, аллигаторы (ой, что-то я загнул, у меня такое бывает) и другие иллюстрации из книжек по природоведению. Часика два мы маршировали, а Спириус по ходу экскурсии на примерах очередного высунувшегося из леса мурла пояснял местные обычаи. Кто кого тут может на гуляш покрошить и кто от кого бегает. Один раз он серьезно напрягся, когда по звериной тропе впереди протопала небольшая туша размером с микроавтобус и скрылась за поворотом. Через несколько секунд кто-то из глубины леса сказал громкое «ам», и когда мы дошли до ближайшей поляны, там уже вовсю шла делюга лучших филейных частей пробежавшего перед нами бедолаги. Пара нетопырей, больше похожих на оборудованных крыльями кабанов, какие-то козлоногие субъекты с хвостатыми задницами, еще несколько не менее странных созданий из сна живодера — все как по команде повернули свои рыла, стоило нам показаться из чащи. Спириус вытянул в их направлении растопыренную ладонь, как бы говоря: «Спокойно, товарищи. Все без палева продолжают прерванный прием пищи». Жуткая компания, словно это ей и было нужно, тут же снова занялась своими грязными делишками, а у меня мелькнула мысль: будь мы тут с Андрюхой одни — наверняка так просто не отделались бы. Спириус же тактично провел нас по краю поляны, и мы запросто потопали дальше. То еще, видать, нескучное местечко — эти джунгли.

Еще через полчасика, ровно к тому моменту, когда нас можно было выжимать от лесной влаги, напитавшей до отказа наши шмотки, заросли деревьев, которые тут принято называть лесом, кончились. Мы с Андрюхой, не сговариваясь, тут же с отвращением стянули со ступней промокшие и покрытые жирным слоем грязи носки. Я надел шлепанцы, которые предусмотрительно нес в руках, а мой приятель так и остался босиком, словно Лев Толстой. Спириус флегматично наблюдал за нашими манипуляциями. Впереди открылась живописная долина, покрытая обширными полями, посевами и виноградниками. У края возделываемой земли стоял вооруженный дозор человек из десяти воинов в легких туниках, с длинными копьями и прямоугольными щитами. Ну как стоял… скорее, полулежал и вальяжно попивал вино из бурдюков. Все ясно — защищали крестьян от трущобной нечисти, тут можно было и не объяснять. Увидев Спириуса, солдаты мгновенно перестали травить баланду, с похвальной живостью повскакали с мест, дружно салютуя ему вытянутыми правыми руками. Меня, признаться, слегка покоробило. У меня дед в войну кровь проливал, а тут… Андрей наклонился к Спириусу и вполголоса спросил:

— Рим?

Тот согласно качнул головой, и я осознал, что не врубился в ситуацию.

Главный дядя из дозора, по комплекции, росту и выражению физиономии напоминавший средних размеров носорога, почтительно подкатил к Спириусу для доклада. То, мол, и се, особых происшествий за время несения службы не было, столько-то диких свиней истребили, столько-то из них при виде наших бравых молодцов сами умерли в жутких корчах от испуга. Спириус с достоинством принял донесение, отдал несколько высокоумных, но ни на фиг не нужных распоряжений, да что там — форс перед нами держал! — и потащил нас дальше. Потом мы долго продвигались вдоль всяких культурных зеленых насаждений: фруктовых садов, огородов, полей с разными злаками. Там и сям суетились работники, таскали корзины, грузили телеги, запряженные здоровенными волами. Или буйволами — я не силен в сельском хозяйстве. Процессом руководило несколько надутых индюков верхом на маленьких вислоухих осликах, причем физиономии и тех и других выражали одинаковую степень пофигизма по отношению к происходящему. Зато длинные бичи-пятихвостки в здоровенных лапах этих перекормышей красноречиво свидетельствовали о статусе своих хозяев-надзирателей.

Девушки с полей одаривали нас застенчивыми взглядами, и я даже приметил там пару вполне симпатичных мордашек.

— Битва за урожай в самом разгаре? — спросил Спириуса.

— У нас так постоянно. Сезонные колебания погоды невелики. — Диалог со стражником опять превратил его из нормального парня в надменного истукана.

— Используете рабский труд? — уточнил Андрей.

— Не совсем. В нашей политической системе есть существенные отличия от рабовладельческого строя. Скорее здесь вы наблюдаете одну из форм крепостного права, — ответил Спириус, но как-то уклончиво.

Видимо, данная тема была ему не по нутру.

— А эти барышни… они кто? — Я невольно следил взглядом за грациозными движениями крестьянок.

— Юниты. Мобы.

— Это типа… — с сомнением начал я, но Спириус меня довольно бесцеремонно перебил:

— Это проявления Мидгарда. Так сказать, его порождения. Их количество в локации константно.

— А как они на предмет… ну-у-у… ты меня, думаю, понял…

— Запросто. Только у нас большинство на предмет развлечений предпочитает живых людей. С ними оно как-то интересней, — не подумав, брякнул он и прикусил язык, глянув на Андрюху.

Тот от этих слов стал темнее тучи.

— Вроде и эти не мертвые, — фыркнул я и тут же сам захлопнул пасть. Не ту мы сейчас избрали тему. Надо будет ее потом основательно обкашлять.

— Это на любителя. Кому что нравится. Некоторые и вправду завели себе гаремы из юниток. И, между прочим, считают их и впрямь более настоящими, чем… — не унимался Спириус.

— Я понял тебя, друган, — теперь уже я его оборвал, не желая вновь наступать другу на больную мозоль.

— Кстати, судя по бешеному аллюру ее лошади, я сейчас буду иметь честь представить вас одному из украшений местного женского пантеона. Юстина, глава морской Ветви Веймаров, грядет к нам собственной персоной. — Спириус вытянул руку в направлении пыльного облака на дороге, из которого и впрямь высовывалась очумевшая от скачки кобылья морда.

— Начал ты хорошо, но потом залез в какие-то дебри…

— Ты, главное, фиксируй информацию, а потом уже въедешь, что к чему, — хмыкнул Спириус, вновь становясь нормальным чуваком. Андрюха с живым интересом наблюдал за приближением пыльного объекта, который остановился в пяти шагах и действительно распался на девушку и лошадь. Коняга была удивительным созданием, но всадница ее затмевала.

Прими мою душу, Господи, я умираю. Вот это Юстина. Алмазная королевна, ни дать ни взять! У меня аж дар речи пропал. Высокая, стройная. Кожа цвета персика, а волосы цвета плавящейся меди. Хочешь не хочешь, а станешь поэтом, описывая это чудо природы. Одежда. Хм, тут и не скажешь — то ли она еще не одета, то ли уже наполовину кем-то раздета. На голове какая-то бронзовая женская приблуда, отбрасывающая волосы назад, чтобы они не падали на щеки, а струились водопадом по спине. На теле что-то типа легкого кожаного панциря, переходящего в мини-юбку. Не знаю, что там панцирь защищал, но то, что выгодно демонстрировал открытые места и намекал на закрытые — это факт. На ногах высокие сапоги для верховой езды из чьей-то чешуйчатой кожи. За широким поясом короткий тяжелый меч в дорогих ножнах с серебряной отделкой. Валькирия! Ожившая обложка журнала! Короче, она была красива, как секретарша, не умеющая печатать на компьютере. Нам бы такую с собой в деревню на шашлыки, тогда пеликана можно уже и не брать. Амазонка весело хлопнула своего экзотического конягу по крупу, отчего бедный присел, и невесомой походкой подошла к Спириусу.

— Авгур, на рассвете мои люди прижали к восточному берегу две каперские либурны. Мерзавцы заштилевали, но потом поймали бейвинд и попытались прорваться в открытое море. Их зацепили сначала гарпахами, а потом подтянули абордажными крючьями. Мы взяли живыми около шестидесяти юнитов. Среди противников находились три Игрока — все дакийцы. Они ожесточенно отбивались и были уничтожены. Пришлось издалека нашпиговать их арбалетными болтами. С нашей стороны потерь Игроков нет. Выбыло девятнадцать мобов. Как поступить с пленными?

— Главарей выявить и казнить. Остальных забрить в рекруты. На первое время пошлите их вглубь острова, подальше от воды. Ты думаешь, началось?

— Вряд ли. Обычное дело — контрабанда, набеги на береговые поселения. Жажда легкой наживы.

Я был так очарован всадницей, что забыл про лошадь, а ей тоже следовало отдать должное. Морда вполне себе лошадиная. По-человечески глумливая. Ног тоже четыре, но куриных. Или страусиных, что вернее. На мощных пальцах у зверя росли короткие толстые когти. Животное, похоже, умело очень быстро бегать и больно пинаться. Наверное, после куриных ног и не следует добавлять, что вместо шерсти бока скакуна покрывали мелкие, отливающие синевой металла перья. На ощупь гладкие и мягкие. Ссадив наездницу, иноходец принялся деловито рыться когтями на обочине дороги, выискивая для себя корешки. Комья земли шрапнелью разлетались в разные стороны.

Пока они трещали о своем, я, чтобы не стоять рядом дурнем, не без опаски подошел к кобыле и взялся за луку высокого седла, украшенного золотой вышивкой. Тут же был приторочен боевой лук и колчан со стрелами. Я не шибко знаком с подобными штуками, но сразу въехал, что это настоящее оружие, и не из дешевых. Округлые плечи лука были отполированы не инструментом мастера, а ладонями стрелка. Я не удержался и потрогал его, сразу же поймав на себе гневный взгляд прекрасной воительницы. Видимо, прикасаться к чужому оружию здесь было не принято.

— Девушка, как вы смотрите на то, чтобы дать мне несколько уроков стрельбы. Собираюсь посвятить этому делу свою тутошнюю карьеру. У меня, говорят, отличный глаз. А некоторые девушки утверждают, что даже оба. Глядишь, может, и я вас чему-нибудь обучу.

Она посмотрела на меня как на какую-нибудь мокрицу, не удостоив ответом. Кивком попрощалась с Авгуром, подошла к лошади, отстранила меня небрежным движением розового пальчика, от чего я тут же очутился на пыльной земле сидящим на пятой точке. Выглядел я комично, не скрою, но вид ее посадки в седло с моей точки обзора скомпенсировал все неудобства. В Реальности я смотрелся совсем даже ничего себе, но, конечно, куда мне, здоровому мужику средних лет, тягаться тут с бронзовокожим полубогом с кубиками на пузе. Особенный шарм и колорит моей личности наверняка придавали бледные босые ноги, вдетые в клетчатые домашние тапочки с плюшевыми зайчиками. Спириус — олень неловкий, мог же заставить нас обуться перед погружением! Но ничего, с десятого левела можно поменять внешность. Вот тогда и посчитаем, у кого кубиков окажется больше. И на подставки что-нибудь более респектабельное напялим. Сегодня же. Андрюха, еле удерживаясь от смеха, подал мне руку. На Спириуса тоже нахлынул приступ веселья.

— Глаза не сломал? — невинно поинтересовался Андрей, поднимая мою тушку с обочины. — Э-эх! Вижу, брат, что тебя швырнули на гвозди на самом что ни на есть деликатном сентиментально-документальном уровне.

— Ладно-ладно, прикалывайтесь, ехидны, — проворчал я, но не удержался и расхохотался сам.

Вот так ситуация! Спириус важно откашлялся, показывая, что сейчас произнесет что-то чрезвычайно мудрое:

— Значит, так, граждане. Привыкайте, кстати, это у нас официальное обращение Игроков друг другу. Мы направляемся к оружейной лавке Африкана, и до нее осталась пара миль ходу. Там мы вам выберем доспехи и оружие на первое время. Настоятельно советую использовать время пути, чтобы обдумать свою специализацию. Что вы сейчас возьмете в руки, то и будете развивать.

— То есть потом на ходу переобуться не получится, если вдруг сейчас лопухнемся с выбором? — насторожился я.

— Нет, почему же. Это можно. Но нежелательно. Лучше бы вам определиться сразу. Потом пойдем в местную корчму и отметим это дело. Насчет левелов я погорячился — будет с вас на сегодня впечатлений. А вот завтра уже начнутся полноценные тренировки в Кровавом Лабиринте.

Оп-па на! Значит, сейчас нам с Андрюхой предстояло рассосаться «по мастям и областям». Что же, данное дело нужно было срочно обмуслякать. Молодец, Андрюха, за все время слова не проронил, все впитывал, как губка, пока я дурака валял. Но он у нас со школы заучкой был. Зато человеком потом стал, не то что многие другие. А вообще мне здесь чем дальше, тем больше нравилось. Вокруг, куда ни глянь, сплошные пейзажи. И какой-то порядок во всем ощущался, на удивление. И красиво, и по уму, ей-богу. Короче, тут, похоже, все при делах. Ну ничего, мы с Андрюхой тоже себе местечко найдем, не хуже прочих. В Реальности еще не такие косточки разгрызали.

— Веди нас, Авгур, в свой оружейный супермаркет, как-нибудь прорвемся!


Андрей Винокуров. Время браться за оружие


Женька ляпнул насчет супермаркета и, как оказалось, не слишком погрешил против истины. Перед нами было приземистое длинное здание барачного типа из добротно обтесанного дикого камня. Никаких тебе красивостей типа резных наличников. Все строго и солидно, как полагается серьезному заведению. Одно из двух — или склад стеклотары, или похоронное бюро. Хозяин, Африкан — среднего роста приземистый мужик совсем не героической наружности. Кряжистый, ухватистый, с продувной физиономией завзятого торгаша. Представьте себе древнего ростовщика, ведущего разные темные дела, но умеющего за себя постоять, и не ошибетесь. Игрок. Позже я узнал, что он из той породы людей, именуемых крафтерами, для кого торговля и экономика важнее войны, любви и приключений. Зато он ежемесячно выводил в реал такие суммы, что о-го-го. Молодчик, одним словом. Он лично нас встретил, провел по залу, показал товар. Тут, похоже, оказалось собрано все, что могло как-то навредить великому творению божьему или защитить оное. Одних видов копий выставлено было столько, что хватило бы в Реальности на кованый забор для средней руки коммерческого банка.

Вот и наступило для нас с Женькой время «Ч». Время, когда предстояло сделать выбор и взять в руки оружие, с которым потом мы долго не расстанемся. Мой приятель сразу ухватил в руки лук. Чары этой рыжей фемины явно не прошли для него даром, хотя девица в его направлении даже бровью не повела. Как и в моем. Но мне, в отличие от Женьки, этот вопрос в данный отрезок времени был абсолютно фиолетовым. Африкан добродушно посмеялся, забрал лук и предложил выбрать образец из другой оружейной стойки. Взятый Женькой оказался для двадцатого левела. Новичок из него даже стрекозу не собьет. Тупо не хватит силенок, чтобы тетиву натянуть. Потом Женя уцепил длинный японский лук юми, но по совету Спириуса также отложил его в сторону и в конце концов остановился на небольшом тугом скифском луке с округлыми плечами, предназначенном для ближнего боя. Логично: нам предстоит, по сути, диверсионная операция, а не война в составе пехотного строя. Вторым оружием был выбран грозный шотландский палаш горцев — Highland broadsword с корзинчатой гардой, широким лезвием. То что надо. Если требуется кому-нибудь сделать больно. На тело ему сначала примерили стеганый поддоспешник, а сверху надели безрукавный колонтарь, состоящий из пластин, соединенных кольчужными звеньями. И то верно — раз выбрал лук, изволь держать руки свободными. Дальше он ушел присматривать шапку, пояс и сандалии, а Спириус с Африканом плотно занялись моей персоной. Со мной им было и легче, и тяжелее. Легче — потому что я уже четко решил, что возьму. Тяжелее — потому что меня с моего выбора, как оказалось, фиг сдвинешь. Я взял два оружия ближнего боя. В одну руку — валлонскую шпагу, в другую — чекан. [20]Легких противников я собрался колоть, а плотно упакованных доставать топором по тыкве. Я категорически отказался от кольчуги или лат и предпочел легкий кожаный панцирь. Ну на кой мне снижать маневренность и пытаться прикрыть свою шкуру, когда я держу в руках чекан и шпагу, которыми можно сблокировать удар. Зато настоял на плотных защитных наручах. Будет жарко, но я стерплю. Важнее оставить руки целыми. Африкан философски пожал плечами, а Спириус пожевал свою губу и сказал: «Наверное, в этом что-то есть. Что ж, поживем — увидим». К оружию по моей просьбе подобрали добротные легкие деревянные ножны, которые крепились на спине посредством опоясывающего ремня, причем я сразу же умудрился поцарапать чеканом плечо. Но ничего — привыкну, зато руки не заняты и по ногам ничего не волочится.

Мы закончили экипировку, Спириус расплатился. Счет составил двенадцать сестерциев. Я решил запомнить цифру, чтобы потом как-нибудь законвертировать ее в голове. Африкан кликнул слугу, шустрого коротышку-бородача, и предложил закрепить сделку кувшином холодного вина с его виноградников. Отличная идея, с учетом того, что нам за день основательно напекло голову жаркое баркидское солнце. Мы расположились в теньке за накрытым столом на заднем дворике магазина, хлебнули вина, хором признали его отменные вкусовые качества и повели неторопливую беседу.

Сначала Африкан начал задавать наводящие вопросы насчет нас — мол, кто такие, как попали в Мидгард, но Спириус довольно ловко съехал с темы, и я это оценил. Дошлый квадратный дядька Африкан кроме оружия вполне мог торговать еще и информацией, а нам лишняя огласка в нашем деле была совершенно ни к чему. Потом в угоду хозяину мы потрепались «за экономику и торговлю». Я узнал, что оружие и артефакты (это такие бирюльки, что дают усиление прокачанным навыкам) изготавливают местные реликтовые племена — блеммии и панотии. По понедельникам в Мидгарде самопроизвольно возникает куча разных ресурсов, которые служат меновым товаром, в том числе и болванки для артефактов и снаряжения, из которых аборигены производят изделия на потребу всего народонаселения. Африкан посетовал на свой баркидский филиал — уже два месяца от него не было ни слуху ни духу. Я взял это дело на заметку как возможную легенду для поездки в Баркид. Повод для визита вполне убедительный — за такое сразу голову срубить никак не должны. Бизнес — он в любом мире штука уважаемая. Потом мы откланялись. Чувствовалось, что Спириус не хочет тут задерживаться дольше, чем диктуют правила вежливости. Африкан заявил, что всегда будет рад нас видеть, и вскоре мы станем его постоянными гостями — с десятого левела нам придется обменивать шмотки на более мощные, да и артефакты уже можно будет начать присматривать. Раньше десятого уровня усилители просто не работают. Как говорится: деньги будут — заходите.

Через десять минут мы шли по окраине города, до зубов вооруженные и гордые собой, как дети, получившие от Деда Мороза в подарок железную дорогу. Махора так и подмывало попробовать лук в деле на какой-нибудь вороне, но он себя, хоть и с трудом, охолаживал. Спириус смотрел на нас с улыбкой, но внутри, наверное, ржал до коликов. Городок был ничего себе — смесь античных Афин с Урюпинском. Низенькие глинобитные хижины и дома из песчаника, побеленные известкой, соседствовали с респектабельными «палаццо». Во дворах — оливковые и персиковые деревья. Периодически попадалась живность в виде свиней или взъерошенных пятнистых коз. Одну такую, беззастенчиво плюющую свысока на труды Ньютона, мы даже заметили в двух метрах от земли, верхом на каштане, преспокойно жующей его темно-зеленую листву. Народу попадалось немного. В основном лоточники со всякой снедью да снующие туда-сюда ремесленники в промасленных фартуках. Один раз восемь юнитов протащили мимо нас крытый паланкин с каким-то вельможей. Окна портшеза были наглухо завешены цветными портьерами, но при виде нашей компании их сдвинули в сторону, и Спириусу из него сделала приветственный жест алебастровая женская ручка с драгоценными колечками на тоненьких пальчиках. За ручкой последовала изящная белокурая головка. Мы с Женькой приросли к земле. Не каждый день удается вживе лицезреть Мэрилин Монро собственной персоной! Дамочка, довольная нашей реакцией, кокетливо захихикала и скрылась в глубине носилок.

— Это кто такая? — взвился Женька.

— Да так, — уклончиво ответил Спириус. — Одна любительница острых ощущений.

— Познакомишь?

— Легко. Уже год тут, а все еще десятого уровня. Дошла до изменения внешности, и все. Дальнейшее продвижение в ранге ее совершенно не интересует. А вот любовь и романтика — очень интересуют. Она второй раз десятая. До этого также разменяла десятку, стала Мэрилин Монро и поставила себе цель — соблазнить всех мужчин острова. Добилась своего, да и потом не остановилась на достигнутом, а продолжила в том же духе. Пока на одной охоте с ней не случился прискорбный несчастный случай. Сразу у нескольких женщин в результате оплошности сработали спусковые вороты арбалетов. Четыре болта между лопаток. Очень кучно вошли. И вот теперь она снова десятая и снова — Мэрилин. Упорная девушка.

— Частолюбивая и экстравакантная, — поддакнул Женька. — Но меня это устраивает.

— Актерская внешность очень популярна? — спросил я.

Теперь, присмотревшись к Спириусу, я нашел в нем некоторые черты молодого Кирка Дугласа.

— Да как сказать, — задумчиво произнес он. — Пару лет назад была в моде. Потом стало считаться зазорным быть копией чьей-то личины. Хотя многие неосознанно копируют свои идеалы. На Альба Лонга еще очень лояльно к этому относятся. В Баркиде или Дакии можно за подобные штуки подвергнуться публичному осмеянию. Беатриса — а вы ее только что видели — в своем упорстве подражания скорее исключение, чем правило.

— Юстина не такая? — невинно поинтересовался Женя.

— Что ты, — отмахнулся Спириус. — Юстина совсем не такая. Она — гордость Альба Лонга. Ей очень сложно понравиться.

— Да ладно, — засомневался мой друг. — Девственница ничем не лучше развратницы. Обе думают, в сущности, об одном и том же. Все такие. Даже твоя амазонка.

— Ну, до этого не дошло, — хмыкнул Авгур. — Юстина строгая, но совсем не синий чулок.

Там же, на одной из улочек, я впервые увидел блеммий. Два невообразимо ушастых создания понуро толкали перед собой тачку с каким-то хламом.

— Чебурашки артефакты на продажу везут, — пояснил Авгур. — У них цены намного ниже, чем в оружейных лавках, но тут можно нарваться на всякую подставу.

— Это типа кидалова или что? — тут же заинтересовался Женька.

— Это типа купишь фигню, которая или работает через раз, или вообще — не але. А в бою, бывает, на это крепко рассчитываешь. Вот мы и пришли. Это термопола — заведение среднего класса. Есть еще попиньи и виннерои, тоже из этой серии. В центр города мы сегодня не идем — не хочу пока вас светить перед народом. Потом объясню почему.

Где-то вдалеке гулко ударил колокол. Мы насторожились, но Спириус растолковал, что это всего лишь сигнал к открытию публичных терм — это что-то типа наших саун со спа-массажем. Кабак оказался обыкновенным навесом, под которым рядами были поставлены дощатые столы с деревянными лавками. Тщательно отполированная древесина ярко-красного цвета смотрелась просто, но симпатично. Со свободными местами оказались проблемы, но Спириус просто указал пальцем на понравившийся стол, и оттуда мгновенно выпроводили каких-то оборванцев. Люди здесь были в почете, что и говорить. Видно, что к нам относились с изрядной долей не только уважения, но и испуга. Хозяин, пожилой плешивый дядя с головой как пистолетная пуля, умелся внутрь кабака распоряжаться, и его у нашего стола сменила симпатичная барышня, невысокая, но ладненькая, со стройной фигуркой, проглядывающей из-под мешковатого передника. Свеженькая, как клеверный листок после дождя, она, мило смущаясь, принимала наш заказ.

— Принеси-ка нам жареного ягненка с овощами, головку козьего сыра с пряностями, капустный салат с медом и пару кувшинов холодного вина. Если есть что-то особенное, можешь предложить. — Спириус говорил по-деловому, но в его речи сквозили оттенки надменности и легкого презрения к простолюдинам. Я подумал, что так тут, наверное, принято. Люди, Игроки — Высшая раса, Хозяева Мира.

— Если высокородные господа позволят, я хотела бы предложить глобули с устрицами. Их только что испекли на кухне, — скромно опустив глазки в пол, произнесла девушка.

— И сама почаще подходи, посиди с народом, нам с тобой будет веселее, — ввернул Женька.

Барышня вспыхнула до корней иссиня-черных волос и с торопливым поклоном отступила к барной стойке.

— Ну зачем ты так, — шутливо заметил Спириус. — Эта бедняга теперь неделю спать не будет. Сам гражданин на нее обратил внимание. Это большая честь. Теперь она от нас ни на шаг не отойдет.

— Жениться-то хоть не придется, ежели что? — ухмыльнулся мой приятель. — А то я почему-то при виде любой симпатичной девушки чувствую себя подлецом.

— Насчет женитьбы — это вряд ли. Хотя она, по-моему, дочка хозяина. Тут все как в жизни. Ну, в Реальности, я имею в виду. Советую — сначала присмотрись, а потом пускайся во все тяжкие. В центре есть, кстати, пара очень приличных лупанариев. [21]Рекомендую.

— Лупанарии? Это где на Луну смотрят?

— И туда тоже, я тебе потом объясню, — пообещал я Жене, потому что Спириус мучительно пытался сдержать пароксизмы смеха. Наконец он с усилием вытолкнул набранный в легкие воздух и призвал нас к вниманию:

— Ладно. Теперь к делу. Сейчас едим, пьем, гуляем. Можете себя ни в чем не ограничивать, в Реальности похмелья не будет, но помните — завтра у вас здесь первые испытания. Надо быть в форме. Потом на выход. Входят в Мидгард со своего компа, выходят через Камни Иммерсии, или Камни Выхода. Их на Альба Лонга пять — в центре города и по окраинам острова. Сразу после того как доберусь домой, пришлю на мыло все материалы по нашей локации. Карта острова, карта Баркида, флора, фауна, обычаи и законы, древо навыков и варианты их прокачки, оружие и артефакты, наставления по морскому делу, отдельная вводная лекция по Альба Лонга — экономика, ресурсы, принципы крафтинга, политическое устройство, вывод и ввод денег, Ветвь Веймаров и Лига Эквитов.

— Веймаров? Это откуда Юстина? — оживился Женька.

— Да. Все в методичках. Изучите внимательно. Не знаю, какие у вас планы на завтра в реале, но настоятельно рекомендую все отменить и плотно засесть за учебники. Иначе здесь можете нарваться на крупные неприятности. Потом, после получения ключей, мы вас подключим к временному парадоксу, тогда времени будет навалом. А пока используйте его рационально. Завтра пойдем в Кровавый Лабиринт. У нас его называют еще Лабиринтом Новичков. Там придется убивать.

— Людей? — нахмурился я.

— Нет. Всяких монстров и смрадных гадин. В основном — насекомых и паукообразных. Они там для этого и существуют. Лабиринт проходят все. Пройдете и вы, тем более что будете вдвоем. На выходе станете третьими или четвертыми левелами. Это значит, что придется брать навыки. Изучите, как это делается. Обдумайте свой выбор.

— Может, что присоветуешь? — предложил я.

— Нет, — категорически ответил Спириус. — Это против правил. Это должен быть ваш и только ваш выбор. А теперь — пора немного расслабиться…

ГЛАВА 11

Летопись Кезона. Резня


Кезону доставлял удовольствие резкий запах дегтя, и он вдыхал его полной грудью. Свежий бриз смешивал его смолистый терпкий дух в один коктейль с ароматом морской соли, до отказа напитавшей видавшее виды судно. И даже застарелые флюиды полусгнивших водорослей, жженой пеньки и рыбьей чешуи не могли вызвать отвращение у человека, всей душой любившего море. Обижаться на него? Как можно обижаться на небо, воздух, которым дышишь, или землю, по которой ходишь? Изменчивое, коварное, иногда убийственное, его нельзя было не любить, что бы оно с тобой ни сотворило, как нельзя не любить женщину. Монера, словно утка, переваливалась в прибойной волне, принайтованная к пирсу скрипящими от натяжения канатами. Скрипели и ее переборки, но это старческое покряхтывание не вселяло тревоги, а лишь создавало ощущение остойчивости, надежности, так усталому путнику мнится спасение от буйной степной бури в корнях одинокого раскидистого вяза. Высокий угрюмый триерарх [22]со свежим сабельным шрамом поперек лица нервно прохаживался вдоль борта, прислушиваясь к ритмичным шаркающим звукам. То рабы отчищали корпус и днище монеры от вросших в ее тело морских ракушек. Когда скрежетанье скребков замолкало, он перегибался через борт и яростно выкрикивал ругательства, торопя рабов:

— Шевелитесь, бездельники, дети волчицы! Мне еще надо закончить погрузку, иначе, клянусь Нептуном, мы прозеваем прилив!

Кезон следил за каждым его движением и понимал, что шкипер колеблется. Наконец моряк сплюнул за борт едкую слюну, коричневую от табака, и дал ответ:

— Тридцать сестерциев! Верпий, или как там тебя? За эти деньги можно купить рыбацкую лодку с парусом, две лодки, но этого мало, чтобы зафрахтовать мой корабль.

— Я удвою плату. Ты удовлетворен?

— Клянусь Нептуном, я — да! Но сторожевые корабли Стратора рыщут за стеной рифов, а моя команда — это свора голодных псов, которую тоже надо кормить, чтобы она не разорвала тебя на клочки!

— И двадцать сестерциев за риск и вознаграждение команде. Мы договорились?

— Ты щедр. Это внушает опасения. Почему ты не наймешь лодку? Зачем тебе нужно целое судно, если с тобой нет груза? — Он пытливо заглянул в глаза Кезона и отпрянул, обожженный мертвенной зыбью болота, таящейся в них. Он смущенно пробормотал: — Я потеряю свой фрахт, пока буду оборачиваться. Мне надо доставить на Альба Лонга полный трюм ворвани…

— Брось. Уже две стражи с севера дует Аквилон. Поймав попутный ветер, мы завтра же достигнем Запретного города. Там тебе останется лишь спустить на воду челнок, распрощаться со мной и нырнуть обратно в течение Майесты. Оно, огибая Баркид с юга, мигом доставит тебя и твою ворвань в бухту Альба Лонга.

— Ты Навигатор?

— Нет.

— Но ты рассуждаешь как Навигатор!

— Важно то, что мои рассуждения, подобно приливному колоколу, вопиют гласом истины.

— Хорошо. Будь по-твоему, Верпий. Отбываем, едва начнется прилив. И не вздумай опаздывать!

— И еще одно.

— Что еще одно?

— Через час рабы доставят на судно принадлежащий мне деревянный ящик. Я хочу, чтобы его поставили в темное прохладное место. И предупреди своих цепных собак — каждый, кто приблизится к ящику ближе, чем на пять шагов, умрет медленной мучительной смертью. Вот теперь мы окончательно договорились. — Кезон протянул шкиперу руку, и бывалый морской волк, неоднократно проливавший свою кровь и десятки раз — чужую, пожал ее с такой радостью, как если бы пожимал треугольную голову гадюки.

Монера болталась в неудобной рваной качке северного ветра, с палубы доносились крики надсмотрщика и скрип уключин. Кезон устало привалился к своему деревянному рундуку, наклонился к круглому отверстию и спросил:

— Как ты, верный друг?

В ответ послышался искаженный болью голос Суллы:

— Хорошо. Благодарю тебя, владыка. Воды пока достаточно. Мясо я смог проглотить.

— Сколько их было?

— Тьма или около того. Стыдно принимать смерть от стаи ворон. Я усыпал поляну их перьями, но если бы не помощь крестьян, боюсь, что моя служба тебе на этом закончилась бы.

— Много было питомцев?

— До кого я смог дотянуться — уже не вернутся к хозяевам. Ты быстро действовал. Еще бы несколько часов, и стражники Ульпия отыскали бы меня в этой деревне. Выдумка с телегами тоже оказалась хороша. Я рад, что мы смогли сбить погоню со следа.

Кезон с сомнением покачал головой, но не промолвил ни слова в ответ. Потом поднялся, легонько похлопал ладонью по шершавой деревянной поверхности ящика и тихо сказал:

— Все уже позади. Постарайся отдохнуть. Мы больше не будем расставаться. Обещаю.

— Нет, государь, все только начинается…

Дверь в кубрик распахнулась, пропуская мясистую рожу надсмотрщика, искаженную ужасом.

— Капитан зовет тебя на палубу. Сигнальщик заметил сторожевую либурну Стратора.

На палубе плотной завесой стояла вонь от китового жира, струившаяся из трюма. Монера по-прежнему уверенно раздвигала волну, но наперерез ей шел до боли знакомый Кезону багровый парус с черной совой по центру. Шкипер стоял у руля. Ни один мускул на его лице не дрогнул, когда он бросил Кезону:

— Если мы сдадимся, нам сохранят жизнь.

— У нас не будет этого шанса.

— Нам не уйти.

— Значит — придется драться.

— Их втрое больше. И они солдаты. А мои люди — простые моряки. Нам не справиться.

— Нет выхода. Ты взял слишком опасный груз.

— Ты! — с горечью выплюнули губы моряка.

— Смирись. Это судьба, потому что наша встреча с ними не случайна. Клянусь Юпитером, они с рассвета вышли на перехват. Пусть твои люди достанут оружие. Я уверен, что вам это не впервой, — добавил Кезон с кривой усмешкой.

Зловещая волчья ухмылка старого морского убийцы была ему утвердительным ответом.

— Когда мы сблизимся, я приму командование кораблем.

— Никто, кроме меня, не смеет командовать на моем судне.

— Ты назвал меня Навигатором и был прав. Я водил за собой десятки кораблей, повинующихся одному моему слову. Приготовь оружие и людей. Там ты принесешь больше пользы.

— Тогда я знаю, кто ты. Вверяю тебе судьбу своих товарищей и свою жизнь. Постарайся, чтобы с нами не случилось того, что произошло с теми, кто пошел за тобой в твой первый поход к Запретному городу.

Кезон кивнул.

— Готовься к бою, а остальное — моя забота.

Когда корабли сблизились, Кезон, зорко следивший за носом либурны, зычно скомандовал надсмотрщикам:

— Парус долой! Оба борта — табань! Живо!!!

Щелкнули бичи. И через секунду по ним выстрелил гарпах. [23]Гарпун прошел совсем рядом, в десятке локтей, ударился о воздух и с плеском упал в волны. Его тут же принялись сматывать обратно. Кезон видел, как на либурне неистово вращалось зубчатое колесо блока.

— Левый борт — навались! Правый — табань!

Монера быстро разворачивалась. Либурна стремилась зеркально повторить маневр противника. На корвусе сторожевика Кезон рассмотрел двух Игроков. Он знал обоих. Антоний Квинт и Гектор Сардоник. Два неразлучных друга, еще недавно возглавлявших один из его, Кезона, ударных манипулов.

— Оба борта — навались! Поднять парус!

Отстрелил второй гарпах, который воины Стратора успели подтащить к борту. Снова промах. Монера начала набирать ход. Рядом возникла фигура шкипера.

— Боги улыбаются нам — мы поймали фордевинд! — и, понизив голос, добавил: — Все готово.

— Хорошо. Поставь двух человек по бортам — рубить канаты, если нас зацепят гарпунами.

Не прошло и часа, несмотря ни на что, либурна вновь, как неумолимый рок, настигла их. Гребцы устали. Их груди судорожно сжимались хрипами, движения становились несогласованными. Непрерывно хлопали бичи. Кезон отбросил колебания.

— Весла в воду. Раздать оружие. Команда — слушайте меня! Мы принимаем бой! И будем стойко защищать свою жизнь, ибо от врагов нам не стоит ждать пощады. Отбросьте мысли о сдаче. Им не нужны пленные, потому что никто не должен будет узнать того, что здесь произойдет. Следуйте за мной, и те из вас, кому сегодня посчастливится, обнимут завтра своих женщин! Нарушите свой долг — умрете как трусы! Порукой моим словам — моя жизнь! Вы готовы драться?! Проклятые трусливые убийцы Стратора думают, что возьмут нас числом!!! Смерть им!!!

Кезон — полководец, вождь, повелитель, знал, сколько силытаится в его голосе. Ее энергия хлынула наружу, влилась в измученные тела моряков и соединила их в ответном безумном яростном вопле:

— Смерть им!!!

Либурна выходила на позицию атаки с неторопливостью ядовитой фаланги, нацелившейся на гусеницу. Гарпахи с треском пробили беззащитный борт монеры. На телах рабов за блоками буграми вздулись мышцы — монеру подтягивали на расстояние броска абордажных крюков.

— Луки и пращи к бою! Остальным — укрыться за бортами!

В распоряжении Кезона оказалось шесть лучников, три пращника, один длинноплечий дальнобойный лук он выбрал для себя. Враги тоже и не думали дремать. Вокруг Кезона засвистели стрелы. Вскрикнул один из моряков и, обливаясь алой кровью, рухнул на дощатый настил. На предплечьях противников Кезон заметил прямоугольную черную татуировку. Преторианцы! Личная гвардия Стратора! Небрежно уклоняясь от стрел и камней, Кезон за три минуты опустошил свой колчан, со злорадной методичностью посылая на палубу либурны одну вестницу смерти за другой. Преторианцы потеряли полтора десятка человек, а сам Кезон лишился пятерых, когда за дело взялся Квинт. Они прицелились одновременно. Кезон успел спустить тетиву и демонстративно, издевательски поймал стрелу противника ладонью за древко прямо перед своим лицом. Он видел, как Квинт схватился за пробитое плечо и завалился назад. Жаль — ведь он целил ему в глаз, но Антоний всегда делал ставку на Увертливость, и именно она спасла сейчас ему жизнь. Над бортами либурны тут же воздвиглась бронированная черепаха из скутумов. Воины Баркида сделали правильные выводы из артиллерийской дуэли и теперь стремились щитами загородить себя от грозного стрелка противника. Кезон как одинокий лев стоял на палубе монеры, открытый, безмолвный, смертоносный. Моряки, распластавшиеся за бортами, следили за его фигурой со смесью восхищения и восторга. Верапереполняла теперь их взгляды. Они уже готовы были пойти за своим вождем куда угодно, повинуясь одному его жесту, — на смерть, в ад, грудью на острия вражеских мечей. Именно так, в бою, семь лет назад он вербовал себе своих первых сторонников, и с их числом множилась его слава, обрастала новыми слухами легенда о его непобедимости. Из-за линии скутумов ввысь взметнулся десяток абордажных крючьев.

— Берегитесь крюков! Рубите канаты! — крикнул Кезон, но нескольких человек, раздирая мышцы, все же притянуло к бортам железными щупальцами. Один из моряков замер неподвижно на палубе, зажимая разверстую рану в животе.

Кезон подобрал на палубе несколько стрел и со злым удовлетворением вогнал их в стену щитов, выискивая малейшие промежутки. Два преторианца пали, пораженные его рукой, но на их место, не дрогнув, тут же встали другие гвардейцы. Кезон знал, что в личной гвардии Стратора малейшее проявление трусости считалось тягчайшим преступлением, но он надеялся хотя бы смутить дух своих врагов, посеять в них неуверенность.

Оба судна сблизились почти вплотную, когда Кезон отдал приказание приготовиться к рукопашной. Вот абордажный корвус либурны, повинуясь усилиям рабов, двинулся вперед и грохнул всей тяжестью на борт монеры. Взревели трубы — буцины, подавая преторианцам сигнал к атаке. Первыми, наглухо перекрытые скутумами, по мостику двинулись несколько копьеносцев-гастатов, за ними следовали триарии с мечами. Кезон встретил их на палубе во главе утративших рассудок от жажды крови моряков, и ряды сражающихся смешались. Кезон сразу же врубился во вражеский строй. Его скимитар молнией отсекал руки, дробил кости, разбивал шлемы. Через минуту вокруг него образовалось пустое пространство. Гвардейцы хотели битвы, но никто не желал сражаться с обезумевшим зверем. Кровь сочилась из нескольких ран на его предплечьях, но Кезон не ощущал боли. Он снес голову очередному триарию, схватившись за копье, перекинул за борт копьеносца, могучим ударом кулака смял бронзовый шлем третьего противника, когда голос за спиной заставил его обернуться.

— Я не хочу поражать тебя в спину, поэтому прошу — повернись ко мне лицом!

Грудь Гектора Сардоника защищал форменный посеребренный панцирь преторианца из железных пластин, скрепленных ремнями. Лишь несколько нашитых блях-фалеров на груди, наград за воинскую доблесть, отличали его от рядового солдата. И все они были вручены ему Кезоном, человеком, против которого Сардоник теперь стоял, сжимая в руке обнаженный меч. Но Кезон не спешил скрестить с ним клинки.

— Ты знаешь, кому ты сейчас бросил вызов?

— Я знал лишь одного человека, способного на такое, но он умер. Для меня — умер.

— Тогда Парками тебе будет засчитано самоубийство, ибо ты идешь на смерть, ведая грядущую участь. И клянусь Юпитером — ты достоин смерти, поскольку преступил клятву верности дважды. Один раз — нарушив присягу, данную тобой твоему повелителю, второй раз — воспользовавшись услугой человека, вероломно предавшего его. Его и весь Баркид!

Лязгнули мечи, в воздухе вспыхнули первые искры. Сардоник бился угрюмо, с мрачной решимостью не отступать ни на шаг. Лезвие скимитара обтекало его защиту, высекая на широких плечах пурпурные брызги. Кезону была дорога каждая секунда, поскольку сомкнувшийся строй преторианцев уже теснил его моряков вглубь палубы, оставляя на дощатом настиле трупы. Сардоник понимал это и даже не помышлял об атаке. И все же он не смог сдержать торжествующей ухмылки, встретившись на миг взглядами с Кезоном. Но Сила и Мощь, плеснувшие из глаз бывшего командира, заставили ветерана дрогнуть. Сардоник неловко отбил выпад и задержал свой меч в перекрестье клинков. Кезон тут же этим воспользовался. Он поймал меч противника на свою гарду, увел его в сторону движением кисти и пронзил грудь железным жалом скимитара. Сардоник пошатнулся, его колени подломились, и он ничком повалился вперед. Через миг Кезон обрушился на гвардейцев с тыла, разметал их сомкнутый строй, не считаясь с новыми кровоточащими отметинами на своем теле. Преторианцы шарахнулись в стороны от убийственного торнадо, отрубавшего руки и крушившего доспехи каждого, кто вставал на его пути. Воодушевленные подмогой моряки рванули вперед, сокрушая щиты солдат. Гвардейцев разделили на несколько групп, прижали к бортам. Кезон бросился к корвусу либурны. Шкипер с кровавой маской на лице последовал за ним, увлекая за собой еще несколько человек. На палубе либурны его ждал Квинт с остатками копьеносцев. Лицо Антония посерело от страха. Он узнал зверя. Гастаты сомкнули щиты вокруг предводителя, но Кезон, одним движением срубив несколько наконечников, отбросил в сторону копья. Хрустнул прямоугольный скутум, проломленный пополам чудовищным ударом скимитара, несколько абордажных сабель устремились в открывшуюся брешь, раздвигая монолит преторианского ряда. Пока его соратники разделывались с последними копейщиками, Кезон решил обменяться с Квинтом несколькими фразами.

— Зачем вы преследуете меня? Вы, и так лишившие меня всего?

— Бешеных собак следует истреблять, чтобы они не кусали других!

— Ну и как? Получается?

— Торжествуй, убийца! Но знай — мы будем преследовать тебя в двух пространствах! И в Мидгарде, и в Реальности! Если не достанем здесь — найдем там. Тебе не место ни в одном из миров, где живут люди! Твоя смерть — лишь вопрос времени!

— Хорошо. Не буду переубеждать тебя. Я не спорю с фанатиками. А пока — прими от меня этот дар прозрения. — Кезон провел скимитаром по шее Квинта, и брызнувшая артериальная кровь залила его шафрановую тогу.

Кезон обернулся. Гребцы либурны, невольники, прикованные к уключинам, следили за ним глазами, полными ужаса. Шкипер монеры подошел, сжимая в руке погнутый иззубренный палаш.

— Что нам делать с этими?

Кезон вздохнул. Если либурна вернется в Баркид, еще до утренней стражи в погоню за ним вышлют несколько боевых кораблей.

— Подарите им милосердную смерть. Ожесточите свое сердце и добейте раненых. Корабль отдаю вам на один час. Потом… Тебя же не нужно учить, как пускать суда на морское дно?

— Я где-то слышал, как это делается, — улыбнулся шкипер жутковатой улыбкой.

— Отлично. Потом мы изменим курс. Нас будут ждать на подходе к Запретному городу, а мы всех обманем и пойдем прямиком в Альба Лонга. Сдадим там твою ворвань, ты дождешься меня и только после этого отвезешь в Запретный город. Я понял, что мне нужно кое-что сделать. Добычу, которую вы возьмете, засчитаем как оплату за дополнительные издержки. Ты согласен?

Триерарх корабля подобострастно кивнул.

— Я и мои люди будут счастливы еще раз послужить тебе, повелитель. Куда ты — туда и мы.

— Хорошо. Я не ждал от вас ничего иного. За дело!

Они вернулись на свое судно, скользя в лужах крови. Десять оставшихся на ногах моряков перебрасывали тела преторианцев за борт. Пострадавших в бою перевязывали полосками шерсти. Кезон достал из своей сумки целительное зелье, опрокинул его в рот, потом, подставив свое лицо северному ветру, посмотрел в сторону Запретного города. Да, Сулла оказался прав. Все еще только начиналось.


— Остановите у торца дома, пожалуйста, — с этими словами худощавый парень в дорогом сером пальто достал пятисотрублевую купюру и протянул водителю.

Тот равнодушно взял деньги и плавно нажал на тормоз.

— Торопитесь? — вежливо осведомился пассажир.

— Да нет, — ответил шофер типичным отечественным оксюмороном.

Парень достал еще двести рублей и передал таксисту.

— Подождите меня десять минут. Если за это время не появлюсь, значит, я тут надолго и ждать больше не нужно.

Он говорил тихо, со спокойными интонациями, но его слова падали в салон машины подобно свинцовым гирям, и реакция на них могла быть единственной — беспрекословное подчинение. Водитель с готовностью кивнул:

— Хорошо.

Он не сознавал и не мог сознавать, что с такой же готовностью кивнул бы и повиновался, если бы его немногословный пассажир так же, не повышая голоса, распорядился бы направить машину на бетонную стену. Он, не колеблясь, подчинился бы, если бы услышал приказ выйти из машины, облить себя бензином и поджечь. Но ему лишь сказали подождать десять минут и ничего кроме этого. Он согласился, не ведая, что способен на большее.

Худощавый парень выбрался из такси, неторопливо осмотрелся и направился к стоящему во дворе дома длинному «ситроену», покрытому толстым слоем снега. Не то чтобы он очень сильно нуждался в своем автомобиле, просто «ситроен» оставался последней ниточкой, связывавшей его с прежним существованием. Ему страстно хотелось ощутить рядом что-то привычное, до боли знакомое. В свою квартиру он не смог бы зайти даже под дулом пистолета. Ему казалось, что стоит переступить порог, как недавно пережитый кошмар вновь настигнет его. Разум колыхнется и сорвется в колодец отчаяния, в пропасть раскаяния и провал сожаления о том, чего изменить и прожить сызнова уже нельзя.

Отзываясь на сигнал брелока, автомобиль ободряюще подмигнул габаритными огоньками в раскосых глазах фар под веками снежных шапок.

«Привет! Как ты, железный друг?»

«Нормально! Прокатимся?»

«Конечно».

Он сделал еще один неуверенный шаг к своему прошлому.

Когда чувства обострены до степени оголенных проводов и рецепторы восприятия работают на максимуме возможностей, любое, даже незначительное изменение в окружающей обстановке разрывает сознание яркой вспышкой. Уши различили скрип снега под осторожными шагами, обоняние — резкий запах страха, даже без теплолокации он почувствовал чье-то присутствие за спиной. Поэтому, уже поворачиваясь, Кезон был готов к следующему действию. Пээм и так не самое точное на свете оружие. Особенно если рукоять сжимает неопытная, неуверенная рука. И тем более если мишень способна молниеносным движением уйти с прицельной директрисы первого выстрела и новыми рывками, перемещаясь от второго и третьего, словно ввинчиваясь в пространство, начинает приближаться к стрелку. Звук пробивающих большое тело «ситроена» пуль доносился до Кезона сквозь снежный глушитель. Последний выстрел, как бы подводя итог тщетной попытке покушения, пришелся в затянутые облаками небеса, а еще через секунду пистолет уже полетел в снег, и горе-киллер вскрикнул от боли, пронзившей выкрученную руку. Кезон отпустил своего несостоявшегося убийцу, и тот свалился в сугроб. Этого мальчишку он видел впервые. Несчастный щенок! Для него было бы хуже, если бы все получилось.

— Вижу, что Стратор не предупредил тебя, что посылает на верную смерть, — констатировал Кезон, продолжая разглядывать наемника. Он видел искаженное страхом, еще не знавшее бритвы лицо, побелевшие скулы, выкаченные глаза, сведенные гримасой губы. Похоже, паренек от ужаса не мог раскрыть рот. Пересохший язык намертво прилип к нёбу.

— Если не можешь говорить — кивай! — приказал Кезон.

Тот сглотнул и торопливо качнул головой.

— Ты тут один?

Подтверждение.

— На меня объявлена охота?

Подтверждение.

— Награда хоть приличная?

Виноватый заискивающий взгляд. Робкий кивок.

— Но ты ведь меня даже не знаешь! Я плохого тебе ничего не делал, верно?

Подтверждение. Осознание. Испуг. Предчувствие наказания. Паника. Умоляющий взгляд.

— Э-э-эх. Уши бы тебе надрать.

Облегчение. Признательность. Подобострастная улыбка. Желание угодить.

— Сгинь с глаз долой! Живо!

Кезон печально посмотрел на зияющее триплексовой сеткой трещин заднее стекло своей машины. С пулевым отверстием посередине этой паутины. Последнюю ниточку оборвала безжалостная рука судьбы. Его только что лишили прошлого. Когда мы теряем все или почти все, друзей и близких нам начинают заменять хорошо знакомые вещи, на которые мы подчас неосознанно переносим свою привязанность. Теперь у него забрали последнего неодушевленного друга.

Кезон уселся обратно в такси. Водитель, видевший все, остекленевшими глазами уставился в лобовое стекло. Похоже, рассудок, подавший сигнал смываться немедленно, вступил в конфликт с телом, отказавшимся повиноваться, и слегка сбился с программы. Господа Гриндер и Бендлер, как вам такой вариант вашего эн-эл-пэ? И не снилось, наверное? Кезон вывел водителя из транса:

— Едем на проспект Толбухина, тридцать три. — Он назвал первый пришедший в голову адрес. — На меня не смотри, — добавил Кезон и тут же пожалел о сказанном.

Смысл? По пробитой пулями машине выйдут на ее владельца. Вскроют пустующую квартиру. Доберутся до второго жилья. Ничего серьезного со стороны закона ему не грозит, но следственные мероприятия поднимут зверя, затаившегося в норе. И выведут затравленного хищника под пули безжалостных стрелков. Нужно было срочно менять крышу над головой и глубже зарываться в ил. Хорошо, что успел позвонить матери с купленного на рынке сотового с неизвестно чьей, но работающей сим-картой. Он предупредил, что уезжает надолго, попросил не волноваться и не реагировать на любые расспросы о нем. Мама, конечно, встревожилась, но это лучше, чем внезапный звонок из милиции, который, несомненно, последует. Хотя они уже несколько лет как потеряли ту духовную близость, которая существовала раньше. С тех пор как она снова вышла замуж. Отец же пропал давным-давно в бескрайних ставропольских степях, встретив в служебной командировке любовь всей своей жизни — удалую красавицу-казачку — и забыв в связи с этим радостным событием все на свете, включая оставленную в Иваново семью.

Кезон покрутил головой. Нужно было срочно прекратить куксить и взять себя в руки. Сосредоточиться. Не допускать ошибок. Отныне каждый шаг его будет просчитан.

Из горла Кезона неожиданно вырвался судорожный всхлип. Такой же, как у испуганного парнишки во дворе его дома. Он отчетливо понял, что ему придется отныне и навсегда забыть свое первое имя. Имя, которое ему вместе с жизнью дали родители. Кезон, проталкивая внутрь подкативший к горлу комок, прошептал вслух строчку из душераздирающей песни «Пикника»: «А может быть, и не было меня…»

ГЛАВА 12

Андрей Винокуров. Дороги, которые мы выбираем


Наверное, с интернатуры я столько не зубрил. Денарии и сестерции, сатиры и фавны, реморы и русалки, велиты и секуторы — черт ногу сломит в этих дебрях информации. Хорошо, что ночью долго не мог заснуть после такого насыщенного денька — как раз нашлось чем заняться. Утром привычно встал за десять минут до будильника. Башка слегка потрескивала от недосыпания. Я вызвал такси. Все, что мне было необходимо для парентерального питания тел моих дорогих женщин, следовало купить в обычной аптеке. Не нужно использовать каналы нашего медицинского центра. Зачем привлекать излишнее внимание? Я и так вызвал озабоченность у партнеров своим неожиданным отпуском. За три предыдущих года моя деловая репутация стала являться настольным пособием того, как можно превратиться из нормального человека в трудоголика. Иначе говоря — моя любовь к работе плавно трансформировалась в фанатизм. Положительно, если бы не свершившееся — мне срочно стоило бы внести в свою жизнь какое-то разнообразие. Например, завести любовницу. К сожалению, на середине четвертого десятка лет подобные «прыжки в ширину» воспринимаются мозгом как лишняя проблема и затрата сил и средств. Но — «шит хэппенс», фигня случается. Теперь я с нежданно заслуженным рогатым шлемом обманутого мужа шел в крестовый поход против самого могущественного человека Мидгарда, одним движением своей воли подчинившего себе половину локации. К счастью, сознание услужливо отодвинуло в сторону тяжелые мысли. Делай что должен — и будь что будет. Нуб обнаружен и правильно задействован. Ату его, ату! Я вернул мышление в правильное русло. Назогастральный зонд, подкладные судна, камфарный спирт для профилактики пролежней, сернокислая магнезия, чтобы иметь возможность сделать гипертоническую клизму, резиновый катетер. И еще несколько мелких деталей. Солидный список, но через пару часов перемещения между аптеками в разных районах я обрел искомое. Пыхтя как боров, затащил все это вместе с запасом продуктов в квартиру, разложил добычу по полкам и вскоре услышал рингтон телефона.

— Я минут через десять подвалю. Спускайся потихоньку.

— Э-э-э, Жень, а что случилось?

— Память отшибло? Поехали, прокатимся, с твоим благодетелем на «аудюхе» знакомство сведем.

— Блин. Сори. Спускаюсь.

Женька за рулем олицетворял сосредоточенность, как будто и не было вчерашнего вечера.

— Ну, как сам? — Он хлопнул меня по плечу и вдруг улыбнулся своей яркой мальчишеской улыбкой.

— В норме. А ты?

— Тоже. Хотя непривычно просыпаться с ясной головой после такой вечерухи…

— Н-да… Спириус отдал пятнадцать сестерциев за твои подвиги. Почти в полтора раза больше, чем за наши доспехи.

— Блин… А телка была просто огонь, отвечаю! По честняге — оно того стоило! Хотя стоп, хорош на меня гнать, ничего же не было! Мы же даже пообниматься толком не успели, как вы нагрянули. Барышня сквозанула куда-то, а я остался стоять покерным дятлом.

— Жаль, что я, а не ты отбирал дубец у ее папаши, когда он вас застукал в подсобке.

— Ха. А мне показалось, что старый тетерев вовсе и не против такого расклада. По крайней мере, приглашал он нас вполне радушно… да и девочка выглядывала из-за занавески очень многообещающе!

— Ну да, конечно, как деньги от Спириуса получил, он и вправду повеселел. Но поначалу, когда увидел свою дочку с юбками выше головы, норов показал тот еще.

— Вот ведь Гарпагон прошаренный! Пили, ели — веселились, посчитали — прослезились! Друган, все как всегда. Утратив достоинство, я обычно делаю вид, что оно не мое. Спириусу, конечно, придется заслать в оркестр, раз такое дело приключилось…

Слово за слово подкатили к «Алмазу». Я пальцем показал Махору на своего вчерашнего обидчика, узнав его по тачке. Рядом с «ауди», внушительно поблескивая полированными глянцевыми боками, стоял красный «хомяк».

— Ух ты! — восхитился Женька при виде гламурного «хаммера». — И кто это у нас такой модный? Ладно, кури, не затягиваясь, я пошел. Тебя там не надо.

— Жень, он, похоже, с кавалерией прибыл… — протянул я неуверенно.

— Оно и лучше. Чего время-то терять? Запомни, друган: косячат все! И со всех рано или поздно спрашивают! — Женька выбросил свое легкое тело из машины и направился к «ауди» уверенной, неспешной походкой.

Подал руку моему обидчику, низенькому плотному бородачу в модной куртке цвета неспелой моркови, и к ним тут же из «хаммера» подошел еще один тип. Ну как подошел, это слово плохо подходит для описания движений субъекта, по габаритам сравнимого с линкором «Миссури». Скорее подплыл. Махор и фактурный дядя пожали друг другу руки как люди хорошо знакомые. Последний сразу кивнул своему клиенту — иди, пока погуляй, мол, без тебя разберемся. Они отошли шагов на тридцать в сторону дворца Спорта. Разговор шел в спокойном русле — два человека решали серьезный вопрос.

Через полчаса Махор вернулся с какой-то бумажкой в руке.

— Как прошло?

— Да чего там, вопрос несложный. Этот Александр не прав по всем статьям. Спровоцировал аварию и удрал, как последний сукин сын. Он, по ходу, бухой вчера был к тому же. Ему еще повезло, что твоя страховка все покроет, да и люди хорошие за него приехали разговаривать. Короче, они метнулись к банкомату, сейчас сотку привезут и разъедемся. Пиши расписку. У него, видишь, и копия паспорта с собой случайно оказалась. Я дал им такой расклад: сорок надо ментам заслать, чтобы дела не мутили, вам с «маздой» по тридцатке за моральный вред…

— Я думаю, нам и по двадцатке хватит, — предложил я.

Махор не стал строить из себя институтку, согласно кивнул и попросил у меня телефон водителя «мазды».

— Я ему сам завезу бабки.

Все было понятно и вполне нормально. Я догадывался, что таким образом Евгений и обзаводится своей клиентурой, число людей, постоянно нуждающихся в его услугах, множилось. С ментами он, конечно, договорится по-свойски, но разве это должно меня заботить? Мой друг решил проблему? Решил. Вот и ладушки.

— Да, и еще, ты мне только с «мазды» деньги откинь, а остальное отложи этому Спириусу. Как первый взнос за системник пойдет. Друган, я сейчас пустой, как барабан. Сам знаешь, с государством решил в карты на раздевание сыграть…

— Ты про ипотеку свою, что ли? Ладно, не переживай, тут уже мой черед разруливать. Герман подвалит к шести. Ты хоть почитал бы что-нибудь про Мидгард, нам сегодня предстоит биться. — Женька со школы патологически не любил книжки, и я сказал это с улыбкой, заранее зная его ответ.

— Читать?! Да я боюсь этих книжек!

— Чего-чего? — засмеялся я.

— Словом можно обидеть. Словарем — убить насмерть!

— Там вся их зоология, законы, обычаи…

— Мамочка моя! Да я от этого засыпаю, если там нет картинок с голыми тетками! Для данного вопроса у нас ты имеешься! Не зря же Бог создал тебя таким умным!

— Ладно, ладно, убедил. Не задерживайся. Авгур, как я полагаю, за деньгами приедет без опозданий.

Герман, как я и думал, оказался пунктуален до минуты. Он молча принял из моих рук увесистую пачку наличных, кивнул и поинтересовался, не напряжен ли в финансовом плане для меня платеж.

— Если что, я могу помочь со взносом.

— Все в порядке. Я только хотел узнать, а сколько Игрок продвинутого левела в среднем выкачивает из локации? Или вкачивает вообще, есть какая-то правдивая статистика денежных потоков?

— Смотря кто. Крафтеры типа Африкана выводят порядка трех-четырех тысяч евро в неделю. Вельможи, имеющие поместья с развитой инфраструктурой, чуть меньше или столько же. Бойцы двадцатых — тридцатых уровней имеют две-три тысячи, но в месяц. Тут зависит от того, насколько это тебе нужно. Неофитам иногда и вкладывать приходится солидно, если дела никак не идут. Но это редкость. А вообще практически все, кто приходит в Мидгард, через несколько месяцев становятся довольно обеспеченными людьми и перестают в этом отношении зависеть от Реальности. Варианты доходов описаны в методичке, но вы вполне можете подыскать себе что-то свое, индивидуальное…

Я медленно кивнул, начиная припоминать. Мужчины, и я в том числе, дома иногда проявляют некую житейскую тупость, граничащую с абсолютной слепотой. Арина и Елена никогда у нас не бедствовали и не стеснялись в расходах, но в последнее время совершенно независимо от меня и моих средств у барышень стали появляться в гардеробе новые дизайнерские вещи, в руках мелькали ультрамодные гаджеты. Я никогда не был жмотом, просто-напросто не обращал на это внимания, хотя должен был насторожиться. Вся эта музыка, если сложить, тянула на пятнадцать — двадцать тысяч евро, и такие дивиденды никак не могло принести малодоходное ландшафтное хобби. Все теперь стало понятно. Я — тупой незрячий тюлень.

— Слушай, Спириус, — протянул Женя.

— Герман. Здесь только Герман.

— Хорошо, Герман, — послушно поправился Махор. — Но если есть такая тумбочка, откуда все поголовно голду ломят, значит, должен быть и филин, который это туда кладет. Что сам по этому поводу думаешь?

— Вполне допускаю и такой вариант. — Наш гид вдруг хитро улыбнулся. — Но с такой же вероятностью его, человека, который привносит в Мидгард материальные ценности, может и не быть.

— Это как? — вмешался я. — Ты же говорил, что мир синтетический.

— Синтетический в смысле прохода в него, открытого в семидесятые, и прав Иерархов на изменение законов мироздания в нем. Но сам Мидгард вполне мог существовать независимо от нас и наших о нем представлений (скажу больше, данные об этом есть). Впрочем, мы углубились в сложный метафизический вопрос, к которому, если будет на то общее желание, предлагаю вернуться позже. А сейчас у нас имеются куда более насущные проблемы, не так ли?

Мы с Женькой признали его правоту и начали готовиться к погружению — задернули шторы, придвинули стулья, погасили свет. Мои женщины по-прежнему уютно почивали в нашей большой супружеской кровати.

— Так, я провешиваю вам проход в район лавки Африкана. Город под боком, и никаких особых опасностей на голову сразу не свалится. Выходить будете через городской Камень. В джунгли до десятого уровня ни ногой. Сожрут за милую душу и добавки попросят. Договорились?

— Лады, друган. Ну что, вперед, на Хельсинки?

Второй раз мы погрузились быстрее, чем в первый. Но теперь на нас красовалась наша экипировка, а не джинсы с носками, руки сжимали выбранное боевое оружие, и голова готова была применить его в деле. Неподалеку от нас начинались окраины города. По проселочной дороге, уходящей через поля в пологие, покрытые редкими деревьями холмы, ехал конный патруль. Судя по однотипной форменной одежде — юниты. На пекторалях доспехов — голова быка. Эквиты. Они уважительно поприветствовали нас римским жестом, вытянув руку, мы благосклонно и с немалым внутренним ликованием ответили им тем же. Спириус по-хозяйски оглядел нас, подтянул ремни, что-то поправил, проявил, так сказать, заботу и повел нас за собой прямо через сиреневое поле цветущего шафрана. За полчаса бодрым шагом мы дошли до диковинного строения — то ли высокий забор полукругом, то ли какой-то Колизей в масштабе один к трем.

— Это Лабиринт Новичков. Вход справа. Вам просто нужно толкнуть дверь и зайти. Что делать, думаю, уже знаете. Желаю удачи. Я буду неподалеку. — Спириус повернулся и показал нам на скопление хижин, крытых соломой, находившихся шагах в трехстах от Лабиринта. — В этой деревне варят знатное пиво. Там есть такая маленькая попинья — что-то типа корчмы, там меня и найдете. Заблудитесь — спросите дорогу у крестьян, те с радостью вас ко мне проводят.

— Спасибо, Спириус. Женек, готов или как?

— Ну, понеслась! Сказали соседки курицы-рекордсменки, — ухмыльнулся Женька.


Евгений Махонин. Этого нам только давай


Спириус умелся в «кружало» дегустировать колхозное пиво, только ручкой помахал на прощанье. Мне этот чувак начинал импонировать, похоже, он по жизни разучился напрягаться через этот Мидгард. Все делал на легком расслабоне. Мы с Андрюхой быстренько отыскали вход в Лабиринт (массивная такая дверь сейфового типа), курнули слегка и, мандражируя в душе, нырнули внутрь.

Узенькая тропинка начиналась прямо у двери и упиралась в утоптанную поляну с четырьмя огородными пугалами, которые то появлялись, то растворялись в воздухе как ночные феи. Три в ряд и одно на расстоянии от троицы шагов эдак в двадцать. Перед чучелами кто-то прорыл две канавы.

— Это что еще за бахча? — спросил я друга. — Пугала вижу. Урожай где? Собрали уже?

— Становись между бороздами и хорошенько топни ногой. Испытание начнется, — ворчливо пояснил тот. — Говорил тебе, почитай все же малость на досуге, не будешь чувствовать себя дуб дубом.

— Ладно, хорош задаваться. Дал раскладку, и на том спасибо.

Я встал на позицию и топнул. Чучело вновь появилось передо мной, из него выпросталась деревянная грабля и вместо «здрасьте» чувствительно заехала мне прямо по макитре. Я тут же машинально рубанул пугало палашом крест-накрест. С оттяжечкой. «Взял под красный галстук». Башка чучела ускакала куда-то мне за спину, а туловище провалилось в подпол. Будет знать, как на меня пивом дышать. На его месте возникло следующее, уже с парой суставчатых лап, и принялось резво обрабатывать мой драгоценный ливер. Я накернул и по этому колхозному сторожу — секунды не прошло. Тренажеры сменяли один другой, на десятом все закончилось, осталась только ломота в кисти руки да поднятая нами в воздух красная глинистая пыль. Во рту стоял конкретный сушняк, только вот кулеров в округе не наблюдалось. Что дальше? Ага — замельтешило то дальнее, видимо предназначенное для моего лука. Под ноги из воздуха тут же свалился колчан с тренировочными стрелами. Как приглашение к кадрили. Что же, потанцуем. Я натянул тетиву и произвел выстрел. Хм. Когда боль в отбитой руке дошла до мозга, я непроизвольно сначала помянул дамскую часть собачьего племени, рефлекторно осудил распущенность женской половины человеческого рода и только потом принялся ругаться как следует.

— Так-растак!!! Ох, тыж ё-пэ-рэ-сэ-тэ!!! — за этими двумя емкими, наполненными глубинным смыслом фразами последовали две минуты непереводимого национального фольклора в моем неповторимом исполнении и махания отшибленными напрочь хваталками. Досталось всем. И манекенам, и луку с тетивой, и корявым пальцам, и даже Спириус как-то случайно попал под раздачу.

— Дай сюда руку. — Андрюха полил мне на кисть какой-то хвойного цвета дряни из пузырька, который извлек из сумы на поясе (нас этими причиндалами снабдили в лавке доброго дядюшки Африкана), и кисть тут же перестала болеть.

— Целебное зелье, — пояснил он деловито.

— У-у-уф, вот это я слажал так слажал. Что-то, похоже, Робин Гуда из меня не получается.

— Ничего. Тренируйся. Только спорт может сделать человека хромым и горбатым.

— Спасибо на добром слове.

Мой приятель уже уработал оба манекена и теперь, смакуя зрелище, любовался моими нелепыми тырканьями с луком. Я подобрал свой злополучный снаряд с земли и снова принялся выцеливать пугало, не забыв правильно расположить ладонь на рукояти посередине лука. Очень доходчивое получилось объяснение верной хватки боевого оружия. Как говорится — подбитый глаз уменьшает обзор, но увеличивает опыт. Мамочка родная! Как они вообще это делают? Выпушено стрел — десять, попаданий — ни одного. Ладно, из нас двоих первым заколебется манекен, хоть он и деревянный. Минут через пять мне, наконец, удалось попасть сначала скользячкой, а потом полноценно влепить пугалу стрелу прямо в брюхо. Я от своего достижения чуть не… короче, чуть не испытал мистическое наслаждение, если литературно выражаться. Дальше дело пошло еще лучше. Минут через десять чучела иссякли, и из недр земли на поверхность вылезло продолжение тропинки, обдав нас с Андрюхой земляной крошкой. Что же, все понятно, прошу шкандыбать дальше по Лабиринту, гости дорогие.

На новой тренировочной площадке манекенов сменили неподвижные твари с очень отвратительным экстерьером. Кого там только не было: гигантские саблезубые стрекозы, волосатые пауки, зловещего вида разноцветные змеи, склизкие черви, бронированные жуки размером с легковой автомобиль. Ни дать ни взять — краткий предметный обзор местной хищной шараги. Мотайте на ус, ребята, перед вами те, кто в скором времени попытается составить из вас меню своего бизнес-ланча. Мы справились, хотя зелья пришлось лить не только на кисти рук, но и на бицепсы — они горели огнем и вовсю наливались едкой молочной кислотой. Зато — долгожданная награда. Сначала Андрюху, потом меня окутало зеленоватое свечение, и под ноги шлепнулось по фолианту в обложке из толстой свиной кожи.

— Уровень, — одними губами шепнул мой братан.

По ходу он забыл, что мы не на уроке в школе и учитель нас не слышит. Ничего не сделаешь, привык за десять лет мне подсказывать, и в критический момент рефлексы оказались сильнее рассудка. Он взял книгу в руки, закрыл глаза и торжественно произнес:

— Сила!

Ага, его прельстила перспектива мощнее прикастрюливать врагов по репе. Но у меня в памяти оказались слишком сильны мои мытарства с луком. Я последовал его примеру, но произнес другое слово:

— Стрельба!

По коже прошелся жар, потом меня как будто обдало морозным воздухом. Контрастный душ, ё-мое. Вот этого бы побольше при местной духоте. Вообще им не мешало бы озаботиться установкой тут кондиционеров, раз они такие всемогущие. Я поднял лук и со щенячьим восторгом ощутил, что умею его правильно держать, и вообще, все, связанное с ним, мне показалось понятным и очевидным. Вот так ситуация! Получается, однако! Погнали дальше.

Следующая поляна порадовала родничком — будет где наполнить поясные фляжки, потому что в глотке от пыли и зноя язык ворочался, как рашпиль. Авгур, гаденыш, слова об этом не сказал, видимо посчитав, что спасение утопающих — их личные половые трудности. Преподал наглядный урок, так сказать. По земле, хаотично разбросанные, валялись сучья и бревна — к чему бы это? Заскучать нам не дала волосатая гусеница размером с гараж для малолитражки, возникшая прямо посреди площадки. Она тут же деловито к нам направилась, шурша мохнатыми сегментами, усаженными длинными блестящими иглами. Наверняка ядовитыми, впрочем, проверять это на личной, персональной «мадам Сижу» мне не хотелось. Все-таки она своя, а не дядина. Я рванул со спины лук и принялся бодро запуливать в переднюю часть твари стрелу за стрелой. Гусеница впала в глубокую задумчивость и, сменив направление, двинула прямиком на Андрюху. Тот не растерялся и вогнал ей в подобие головы свою шпагу прямо по самую рукоятку. Тварь принялась бешено извиваться, оставив в моем приятеле с десяток колючек. Лицо Андрея исказилось от боли. Он схватился за плечо, из-за торчащих в нем игл похожее на дикобраза, и присел на одно колено. Достал флакон с эликсиром, вытянул зубами пробку и щедро залил раны. Гусеница между тем, забрызгав все вокруг желтым соком, сдохла. Ушла с миром. Только мы перевели дух и собрались испить родниковой водицы, как на месте войлочного шелкопряда появился скорпион. Маленький такой, чуть меньше слона. Глянцевый, с изогнутым жалом и двумя клешнями, способными перекусить пополам корову. С острия жала многозначительно свисала ярко-зеленая капля, клешни щелкали, как гигантские кастаньеты. Вел он себя неправомерно агрессивно.

— Целься в головогрудь! — крикнул Андрей.

— Куда?

— В грудак, блин! Пониже башки!

— А-а-а. Так бы сразу и сказал.

Четыре стрелы произвели на насекомое отрезвляющее действие, и скорпион попятился, неожиданно обнаружив в себе зачатки здравого смысла. Андрюха подобрался поближе, с размаху отмахнул своим топором сначала одну хваталку, увернулся от другой и ловко отчекрыжил вторую. Потом рубанул прямо в грудную фанеру по намеченным мною пунктирам в виде торчащих стрел и развалил скорпиона пополам.

— Ничего себе ты исполняешь! — восхитился я.

Я добрел до поверженного насекомого, осторожно перешагивая через сучки и бревна. Взял в руки массивную клешню. Принюхался. Андрюха подозрительно наблюдал за моими манипуляциями.

— Да вот, думаю, какова эта нечисть будет на вкус, — пояснил я. — Сильно он от лобстера отличается или нет?

— Ты никак с глузду съехал от свежего воздуха?

— Ну а ты хочешь изображать из себя героя античности? Запомни, это только принцессы не пукают, а ты даже не принц! А я вот, понимаешь, жрать хочу! Самым натуральным образом!

— Нашел время!

— А я что говорю? Как раз время что-нибудь на клюв бросить!

— Женек, испытание не закончилось, того и гляди опять какая-нибудь тварь появится, а ты на барбекю собрался, — упрямо продолжал буксовать Андрей.

— Вот-вот. И я о том же. Гусеница как сквозь землю провалилась, а этот паук…

— Скорпион.

— Один хрен. Гусеница, говорю, исчезла, а скорпион этот чего здесь полеживает? Бревна вокруг, хворост всякий, ручей течет. Думаешь, все так случайно? И продолжение тропинки, заметь, не появляется. К чему бы это?

— Шпагу на шампур не дам! — быстро сказал Андрей. — На стрелах зажарим.

— Схватываешь на лету, молодчик. Надо покопаться в сумке. По-моему, там соль была. У тебя топор, значит, тебе и дрова колоть.

Андрюха с похвальной расторопностью тут же полез в свой переносной «бардачок».

— На-ка, попрактикуйся, не помешает. — Друг протянул мне чекан. — Я надеру растопки и высеку огонь. У меня в ранце что-то вроде огнива нашлось.

Пока я тюкал топором, обрубая сучки, Андрей насобирал на земле связку сухой травы и пучок мелких веток. Вытащил из мешка кресало и кусок кремня, скорчился над ними как старый дед, пару раз шаркнул одно об другое, и спустя некоторое время вверх повалила струйка белого дыма. Ловко. Через несколько секунд вылезшее из дерна продолжение тропинки оповестило нас о том, что квест успешно пройден. А мясо скорпиона мы все одно отхомячили. Ничего, кстати, с голодухи прошло очень даже пищеварительно. И воды холодной напились вдоволь. Андрюха, между прочим, на этом бойскаутском конкурсе уровень поднял на халяву. Его фигура, как в прошлый раз, окуталась сиянием, он подобрал с земли фолиант и твердо сказал, загадочно, словно влюбленный дворник, глядя в пространство:

— Владение Оружием! — На книженции прорезались буквы каких-то нерусей, а Андрюха виновато пояснил: — Надо технику поднимать, а то непривычно одновременно обеими руками действовать.

— Угу, одной-то, конечно, попривычней было. Каждый день скорпионов в капусту крошишь, — буркнул я.

— Ладно, не купоросся, верну должок при случае, — улыбнулся мой друг, хлопая меня по плечу.

— Нормально меня по бороде пустили. Я типа тут фишку рублю по полной программе, но удача нашла более достойного. — Я ворчал больше для вида.

Мы все равно — команда, как ни крути. Мой левел нашел своего владельца уже на следующей поляне, когда нам довелось долбить рой вонючих и летучих мух размером с ворону, только очень жирную. Пока они раздумывали, можно ли нас кусать, или не стоит, я оперативно посшибал половину мразоты из лука. Андрей тоже не терялся и дополнительно проредил их шпагой. Остаток мы попилили между его «валлонкой» (я к тому времени уже мысленно именовал ее «болонкой», но не вслух — обидится) и моим смертоносным палашом. Взял Силу. На следующем испытании из земли полезли какие-то липкие черви, которые так и норовили сграбастать нас за сандалии. Отбивались мы долго, раз пять вспотели. Только вздохнешь — уф-ф, мама дорогая, пронесло — опять новая волна. Пришел черед Андрюхи поднимать самосознание. Он неожиданно выбрал Увертливость. Мой кореш что-то замыслил, не иначе. Решил, видно, стать мастером спорта по бегу, а не по боксу. Еще две пещеры оказались проходными. В первой пришлось прорубать себе дорогу через заросли лиан, которые росли как сумасшедшие, мы едва успевали их косить. Во второй нам довелось форсировать водную преграду — ручей — путем строительства подручного плавсредства — плота. Опять нашлась работа для Андрюхиного чекана. Я уже начал на него завистливо поглядывать. Следующая поляна оказалось последней. Но зато какой. Там на нас скопом навалилась почти вся живность, что мы здесь встретили до этого. Вот так ситуация! Как мы прорвались — до сих пор удивляюсь. Заделали мы всех вглухую, но и нас покоцали изрядно. Словом — налили, как богатым. Потом пришлось отпаиваться. Все зелья выхлестали за милую душу. Дали по два уровня каждому. И оно того стоило, отвечаю. Андрей взял Владение Оружием и снова Увертливость. Я ее оценил, кстати, на финалочке. Андрюха полез в самую мерзостную кашу, можно сказать, отвлек этих тварей от меня и продержался в гуще боя до самого конца, а я без промаха (за редким исключением, правда) лупил по гадам из верного боевого лука. И один раз прострелил навылет ляжку своему боевому товарищу. Случайно. Мы ему ногу потом вылечили в самую первую очередь. Из навыков я предпочел выбрать вторые Силу и Стрельбу. Ибо не фиг размениваться. Пусть я не так ловко машу саблей, как мой друг, но уж если врежу — терапевта приглашать бесполезно. Сразу коронера. Потом мы валялись на зеленой травке возле Лабиринта и откисали, жалея, что поблизости не предусмотрели распивочную навынос. Шмотки, насквозь пропитавшиеся потом, разложили вокруг сушиться, оружие протерли ветошью из подсумков.

— Слушай, брат, без обид только, — осторожно начал я. — Меня одна вещь как-то не то чтобы тупит, но подтупливает.

— Выкладывай.

— Смотри, после гибели Игроки возрождаются в телах низших существ. Так?

— Ну так.

— Твои барышни знают соотношение ходиков между реалом и Мидгардом, так?

— Вроде того. Должны знать. Обязаны, — сказал он нехорошим голосом.

Чего-чего, а чуйка у брата была не хуже, чем у бассет-хаунда. Напрягся тут же.

— Я, конечно, понимаю, боль, смерть и все такое… Особенно для женщин… Но по идее ты должен в реале на стенку полезть, найдя их в коматозном состоянии. Тут и спятить недолго. Неужели эти долбаные набранные уровни того стоят? Я, раз такое дело приключилось, не думая, со скалы бы шагнул. Или под трамвай лег.

— Ага, лучше под поезд в метро. Или прыгнуть с парашютом и за кольцо не дернуть.

— Понятно, что здесь свои способы подведения окончательного баланса. Но ты врубился, о чем я.

— Да понял я, не дурак. А если их держат в скованном состоянии? Если этот Кезон не дает им возможность совершить суицид, тогда как? Да и решиться на такое — не два пальца об асфальт. Ты так лихо об этом рассуждаешь — раз, два — кружева… Я, к примеру, не уверен, что смог бы…

— Ну да, ну да, — уважительно протянул я.

Андрюха нахмурился. В душе матеря себя последними словами за то, что задел за живое, я поднялся, расправил члены и потянул за руку загрустившего друга.

— Ладно, хорош шланговать, айда, Спириуса найдем. Пивком оскоромимся, глядишь, и телки в деревне какие приглянутся. Хватит уже ходить рыцарем печального образа. Никто ведь не оценит, брат, с гарантией утверждаю.

ГЛАВА 13

Летопись Кезона. Чужая земля


Костер потрескивал пунцовыми переливающимися углями. Кезон отрезал ножом прямо с вертела жирный кусок запеченного свиного окорока и, обжигая пальцы, бросил его на заранее приготовленный широкий пальмовый лист. Развязал стоящие рядом матерчатые мешочки, посолил и щедро поперчил. Принюхался к аромату, сглотнул слюну и решил подождать, пока остынет. Порывшись в холщовой торбе, достал обменянные в деревне на кусочки нефрита лепешки. Поправил темно-зеленое травяное покрывало, служившее и скатертью, и салфеткой. Разломил один хлебец — половину тут же сжевал, а вторую половину положил рядом с мясом. Сулла немного в стороне, чтобы не портить аппетит хозяину, жадно рвал клювом сырую кабанью ногу. Кезон не стал его ни о чем расспрашивать по возвращении, а предпочел сразу накормить. Орлан уже полностью поправился после ранений и теперь поглощал много пищи, особенно после длительных перелетов, как сегодня. Потерпев несколько минут, Кезон также приступил к трапезе, дул на мясо и все равно обжигался. После еды оба долго сидели, молча слушали ночные звуки леса: шелест листвы, шуршание насекомых в траве, перекличку птиц высоко в кронах деревьев.

— Сегодня заработал три нефритовых таэля, — сообщил Кезон.

Сулла дробно защелкал клювом, что означало у него ехидный смех, переходящий в саркастическое ликование.

— Ну и каково быть поденным рабочим, после того как правил половиной мира? — Они постоянно подтрунивали друг над другом и не обижались.

Считается, что замкнутое общество из двух разумных индивидуумов неустойчиво и склонно к распаду. Не на кого сбрасывать отрицательные эмоции. Некуда разряжаться. Кезон, осознавая это, сразу принял на себя роль «мокрого одеяла», стараясь остудить любые проявления возможного конфликта.

— Ты знаешь, вполне ничего. Меня даже пригласили на местную свадьбу, что сыграют в деревне на первый день Праздника Фонарей Юансяо.

— И ты пойдешь на сельский праздник?

— А что такое? Я и сам — мужчина хоть куда, — Кезон подмигнул глашатаю.

— А куда делся твой статус?

— Статус — он как богатая одежда: всего лишь непостоянная форма, облекающая содержание, которое неизменно.

— Так рассуждает не каждый, упавший с пьедестала…

— Если ты рухнул с пьедестала и разбился, значит, ты был не человек, а статуя.

— Итак, ты стал философом, и сие перерождение смягчило тебя. Что ж, это хорошо. Тем не менее забавно, что ты упомянул о статуях. Потому как я принес тебе новость, связанную именно со скульптурами, господин.

— Выкладывай.

— В долине Змей, что находится в пяти милях от северной стены Запретного города, есть большой котлован. Неглубокий, но очень широкий. Не менее десяти стадий.

— Так. И что же в котловане?

— Статуи. Целый лес статуй. Это каменные воины: пешие, на лошадях, с длинными копьями, луками. Все в боевых доспехах и шлемах. Они стоят ровными квадратами. Впереди каждого из построений — командир. Количество их неисчислимо…

— Нет, исчислимо, хотя и огромно — восемь тысяч солдат. Вот где отгадка! О, Юпитер! Великий громовержец! Это не что иное, как терракотовая армия императора Цинь Ши. Теперь понятно, как они нас остановили! Почти месяц мы находимся в Запретном городе, а я не видел ни одного военного. Ни дозоров, ни конных разъездов, ни часовых в порту. Я схожу с ума от непонимания. Теряюсь в догадках и нереальных гипотезах. Как абсолютно не готовый к войне остров без подобия регулярной армии смог в одночасье стереть с лица земли лучшее войско Баркида? Откуда взялись эти закаленные солдаты и куда потом исчезли? Вот и ответ. И он тянет за собой новые вопросы. Как это могло случиться в нашей локации? С ее законами? Кому по силам оживить камни?

— Ответ скрывается в недрах Храма Неба, спрятанного в сердце Запретного города.

— И я последую туда за ним.

— Это опасно, повелитель.

— У меня нет выбора, Сулла. За то время, что мы здесь, нам удалось найти больше загадок, чем отгадок. На острове нет ни одного Игрока. Я с неделю назад встретил парочку паломников из других локаций — бедняги оказались просто полностью больными на голову. Две отчаявшихся, потерянных души, бредущих навстречу неизвестности. Они явились сюда, чтобы обрести божественность, представляешь? Ни больше, ни меньше. Они уверовали, что Запретный город — вход в обитель богов и здесь им откроется то, что занимает умы всех смертных — смысл жизни, ответ на вопрос: зачем мы в этом мире — и другие вещи, недоступные пониманию человека ни в Мидгарде, ни в Реальности. Оба преступили порог Запретного города, и больше я их не видел.

— И все равно — ты слишком рискуешь. Страдания сделали тебя беззаботным.

— О, здесь никому до меня нет дела, уверяю тебя. Что бы ни скрывалось за этими дверьми — оно в достаточной степени защищено естественными законами Мидгарда. На острове ни одного Камня Иммерсии — это значит, что Игроки остаются тут запертыми и не могут уйти в реал. И у них в запасе — месяц от силы, иначе они просто погибнут.

— Ты беспокоишься о своей физической оболочке — той, что осталась в другой реальности?

— Я принял соответствующие меры, но ждать более все равно лишено смысла. День за днем я пробирался в порт и взирал на паруса баркидских кораблей, приходящих сюда с товаром. Жители Запретного города везут в Баркид рис, пряности, ткани, фарфор, множество всяческих изделий из металла — от ложек до подсвечников и мотыг, а знаешь, что они покупают в Баркиде на вырученные деньги?

— Догадываюсь. Это еще одна моя новость.

— Оружие! Горы разнообразного оружия! И артефакты!

— Это те побрякушки, которые Игроки цепляют на себя перед битвой?

— Именно. Все баркидские товары перегружаются на телеги и отправляются за город, на запад. Я пытался проследить за этими телегами, но пока ровным счетом ничего не добился. И как раз собирался заняться этим всерьез… Постой, ты только что сказал о какой-то новости?

— Что не может свершить человек, легко сделает птица. Караван телег идет без остановки до западного полуострова, того, что похож на ослиную ногу. Три дня пути. Там баркидское добро сгружается как ненужный хлам подле нескольких кузниц. И все до последней драхмы металла переплавляется как ненужный лом. В ложки, подсвечники, мотыги — и обратно едет в порт для погрузки на корабли.

Кезон умолк, сраженный нежданной вестью. Он рывком поднялся на ноги, прошелся вокруг костра, потом уселся на свое место, закинул в рот шмат жареного мяса и запил его водой из глиняного кувшина. Сулла, не мигая, следил за хозяином. Он знал, как легко Кезон принимает решения, много раз удивлялся их дерзости и последующим предугаданным мудрости и прозорливости. Слуга понимал: повелитель только что сложил в голове воедино мучившую его все время головоломку.

— Хорошо, Сулла, приведем все к общему знаменателю. Запретному городу не нужна армия, потому что они держат в законсервированном состоянии достаточную мощь, чтобы сломить любую угрожающую им силу. И более того, стоило бы им пожелать, вся локация покорилась бы им под мечами терракотового воинства. Но это их не интересует. Наоборот, они вывозят из Баркида оружие и переплавляют его в безобидную посуду, которую продают вновь. Видимо, таким образом осуществляется экономическое регулирование локации и восстанавливается баланс ресурсов. Здесь нет собственных Игроков и нет Камней Иммерсии. Так все изначально задумано. Это — командный центр, служба техподдержки, теперь данный факт ясен как день. Вот что есть Запретный город снаружи. Юпитер-громовержец, каким я был идиотом, когда пытался завоевать их. Это все равно что утюгу идти войной на электрическую розетку. Теперь остается узнать, сколько вольт у нее внутри, ибо все указывает на то, что тут есть что-то еще, сокрытое от взгляда. Решено, Сулла. Завтра я перешагну порог Храма Неба.

— Ты?! Владыка Кезон и повелитель Баркида? Как ты придешь туда? С повинной головой?

— Нет, Сулла. Я приду туда, как приходят прочие бедолаги. Я был веб-дизайнером, маркетолом, воином, политиком, правителем, сборщиком риса и полольщиком бобов. Почему бы мне не превратиться в паломника? Из меня получится неплохой пилигрим.

— Тебе придется смирить свой дух, обуздать свою гордыню, а это намного сложнее.

— После того, что случилось, мой дух и так висит над телом, раскачиваясь на тонкой ниточке боли. Если я не найду выхода, я погибну, Сулла. Отдыхай, мой верный глашатай. А мне нужно подумать.

— Сколько ты протянешь без Камня Иммерсии?

— Более чем достаточно. Я уже сказал — мне пришлось принять меры.

— Завербовал новых сторонников?

— Вроде того. Меня, признаюсь, самого немного страшит то, что сейчас просыпается внутри меня ото сна. Это было и раньше, но я им не пользовался. В Реальности такие проявления ментальной силы называют харизмой, гипнозом, нейролингвистическим программированием, но суть у этих определений одна и та же — человек может диктовать окружающим свою волю. И у меня такое чувство, что после испытаний, выпавших на мою долю, я стал намного сильнее.

— Ты знаешь границы своих способностей?

— Нет. Но внутри Храма Неба я отыщу ответы на свои вопросы. Уверен.

На рассвете Кезон простился с Суллой, увязал свои пожитки в заплечный баул, прикопал под слой дерна баркидское оружие и доспехи. По протоптанной им тропинке он вышел к полям. Лесной шалаш, служивший ему убежищем, остался позади. Утро только занималось. От лугов поднимался искрящийся пар. Вдалеке, на пологом холме, около дома фермера Гуй Канга уже толпились юниты, пришедшие наниматься на поденщину. Сегодня Кезон не стал растворяться в их толпе. Невысокий кули в застиранном полотняном халате с выбритой половиной головы и тщательно завязанной тощей косичкой не спеша шел по дороге в город. Через несколько миль он полностью слился с потоком телег, спешащих на рынок, вереницей лоточников с разнообразным товаром и толпой прочего люда, идущего в город по своим делам.

Предместье встретило его ароматами готовящейся на открытых жаровнях пищи. Торговцы в лавчонках под разноцветными холстинами навесов зазывали посетителей на разные голоса. Люди, расположившись за столиками харчевен, ловко орудуя палочками, поглощали печеные яйца с рисом, тоненькие ломтики свинины с гирляндами черных грибов, залитых пряным соусом. Кезон подкрепился в одной из непритязательных уличных забегаловок и двинулся дальше по радиусной улице в направлении центра. Запретный город, давший имя всему острову, выглядел скорее архитектурным памятником, музеем, чем местом, где вершится судьба локации Баркид. Тщательно отмытые служками барельефы драконов на его стенах блестели слюдой. Работники еще дометали прилегающие переулки, когда Кезон, пройдя меж двух массивных нефритовых Небесных львов Будды, постучался в высокую, в два человеческих роста, окованную железом дверь. Через минуту скрипнул засов. Дверь медленно распахнулась, подняв протуберанец пыли. На пороге стоял пожилой китаец в домотканых штанах, запашной хлопчатобумажной юбке и шелковой рубахе с длинными рукавами. Он прошелся по фигуре Кезона равнодушным взглядом своих антрацитовых глаз и спросил:

— Зачем ты ступил под эти своды?

— Я пришел сюда в поисках Истины.

Китаец шагнул в сторону, освобождая проход, и промолвил:

— Ты можешь войти. Тебя ожидали.

ГЛАВА 14

Евгений Махонин. Пошла массовка


После того как мы нашли Спириуса и засели с ним за стол с тремя жбанами нефильтрованного пива, остаток дня пришлось восстанавливать в обратном порядке — как нитку с катушки разматывать. Потом, открутив все до конца, я смог заново навертеть ее себе на больной мозг и сделал вывод — оторвались классно и вроде не опозорились, что, признаться, случалось. Бывает так, в субботу проснешься нормально, где-то к полудню пройдешь в ванную и со словами: «я тебя не знаю, но я тебя побрею» — придет какое-нибудь гадостное воспоминание о вчера, такое мерзкое, что схватишься за голову и только и сможешь сказать: «Ох же, е-мое! Вот это я дал! Ну почему я не могу, как нормальный человек — тихо, мирно. Обязательно нужны цыгане, медведь и небо в алмазах». М-да, не зря говорят, что мужчины не стареют, а просто набирают вес. Вот и получается — на улице ночь, зима и медведь.

Спириус благосклонно выслушал рассказ про наши успехи, впрочем, он в том состоянии уже все воспринимал благосклонно, поздравил. Оценил выбранные навыки — по его словам, для начала мы с Андрюхой сделали все тип-топ. Посочувствовал мне — Стрельбу качать сложнее, особенно с первых левелов, где каждая тварь норовит тебе в глотку вцепиться самым непосредственным образом, а не сидеть в сторонке и ждать, пока ее стрелами издаля нафаршируют. Вот бобер — не мог для меня пораньше разрыть эту помойку! Теперь держи ухо востро, как фокстерьер, и сплевывай наискось. Тяжело качать! Так и хотелось ему пару раз смазать по чердаку за такие выкрутасы, да понимал, что на сдачу получу полную пазуху. Поэтому — кочумал, кивал да харч в желудок завинчивал. Потом он пополнил наши запасы зелий, при этом Андрюха прикинул, что мы ему, аспиду, уже должны шестьдесят сестерциев. Спириус отмахнулся — завтра, мол, понедельник, в этот день тут зарождаются новые артефакты и юниты, можно основательно позаниматься собирательством и ликвидировать дефицит. Андрюха внимательно его слушал, что-то себе черкнул на карте Альба Лонга, видно, те злачные места, где можно было кучеряво подняться и куда завтра нам надлежало нарезать лыжню. Что и говорить — молодец мой корешок, криво не насадит. А я отдавал должное местному пиву. Его подносили здесь с круто поперченными морепродуктами. Воблы не было, зато были креветки, омары и устрицы. Поляну наметали знатную, стол ломился от жратвы, что-то даже на пол падало. Короче, пошла у нас массовка. Через полчаса Авгур поднялся на свои заплетающиеся ножки, бодро икнул и заявил, что ему срочно нужно в город — навестить одну свою воспитанницу. Понятно, потянуло кота на сметану. Он принял зелье трезвости, причем вид у него стал как у моржа, которому дали подзатыльник — такой же встопорщившийся. Его авгурство изволил толкнуть какой-то напутственный порожняк, поднялся и зацепил ножнами, вылезая из-за дастархана, кувшин с пивом. Кувшин бахнулся на пол, разлетелся по всему полу глиняной мозаикой.

— Уронили водку на пол. Оторвали Мишке руки, — тут же констатировал я.

Спириус пробуркал что-то невразумительно-извиняющееся. И покинул нашу теплую компашку уже на твердых ногах, ссыпав нам по-братски на прощание гость сестерциев, чтобы мы сегодня ни в чем не нуждались.

Андрюха сгрузил себе монету в поясной кошель-лапотник (у нас так завсегда — я демоню, а он бдит), и мы двинули дальше. Я было хотел задержаться, почирикать о личном с хозяйкой заведения — краснощекой теткой лет тридцати, но мой друг решительно выволок меня на улицу со словами, что нужно сделать перерыв. Вот это по мне — когда пьешь, нужно знать меру. Иначе можно выпить меньше.

На улицу уже опустились сумерки, все небо залили незнакомые звезды. Красота неописуемая. Любого астронома вмиг до дурки доведет. Ну а мне хотелось просто стоять и любоваться. Я даже от избытка чувств зашвырнул вверх пару булыжников с обочины улицы, но никуда не попал.

Потом мы взяли себе в проводники одного местного дикого фраера, и он вызвался показать нам дорогу до ближайшей термы. С ханыгой Сусаниным столковались за стакан винища. Все как на родине. За день мы основательно наломались, да и едким потом пропахли как еноты — помывка оказалась весьма кстати. Банька нам обрыбилась хоть и не суперпафосная, но вполне ничего себе. Пока нам стирали и сушили шмотки, парочка массажистов умело обработала наши усталые мослы. Разобрали и собрали, как детский конструктор. Весь хмель из нас выжали бы, если бы мы не догадались предусмотрительно настелить на это дело местное кисленькое винцо. Такое воодушевление нас взяло, что просто страсть.

Мы немедленно двинули по азимуту в следующее питейное заведение, благо далеко топать не пришлось. Пришли, глянули — называется «Верис Делицис» (Андрюха растолмачил мне, что это по-нашему — «Родник Наслаждений» или навроде этого), а внутри — просто то, что доктор прописал. Каменный домина, большой зал, и в углу открытый камин, на котором шкварят всяческую снедь. Народу полно, но место свободное нам сыскалось на раз-два. Как-никак Игроки пожаловали, а не какая-нибудь шушера. За сдвинутыми столами в углу чинно заседали человек пять солдат с дружественными интерфейсами. Доспехи и оружие свое они сложили рядом в пирамиду. Бравые ребята, что и говорить — вмятины и царапины на латах на это недвусмысленно намекали. Через час мы уже сидели за одним столом и чокались фаянсовыми чарками, больше напоминающими кувшины. Солдаты сначала держались скованно (врубались, с кем сидели), но потом незаметно разговорились. Все они оказались из Лиги Эквитов — это типа конного отряда, в отличие от Ветви Веймаров, которые объезжали в основном океанские суда. Я, помню, подумал тогда, как еще военно-морская Юстина на лошадь вперлась — не иначе впечатление хотела на меня произвести. Андрюха, как про лошадок услышал, аж глазенки заблестели, словно у метеоролога при виде песчаной бури. Он очень любил «гонять скамейки» — по выходным даже ездил в конную школу на выездку. Нет, я к коням был абсолютно равнодушен, а копытам всегда предпочитал высокие каблучки. Мы расспросили бойцов о том о сем, как служится, что нового. Служба у парней синекуру ничем не напоминала — скорее наоборот. Сплошная война. Частые дальние дозоры вглубь острова, постоянные жестокие стычки с нелюдями. Им приходилось и убивать без жалости, и терять товарищей.

Вообще остров Альба Лонга напоминает две неразрезанные сардельки на синей тефлоновой сковороде океана. Южная полусарделина — это и есть наш маленький цивилизованный мирок. Город Альба Лонга (здесь вообще в тренде давать островам и городам одинаковые названия) — пашни, владения помещиков, фазенды высших сословий, деревни пеонов. Дальше к северу начинаются леса, в которых живут блеммии и панотии. И чем севернее, тем эти места становятся более дикими и необжитыми. Северная сосиска — вообще сплошные джунгли, населенные невесть кем. Как пояснил Климент, старший из Эквитов, в понедельник в Мидгарде появляются не только разные ресурсы и артефакты, но и толпы всякой нечисти. Дичать им уже дальше некуда, но эта мерзота быстренько сбивается в стаи и начинает конкретно докучать фермерам. Набеги на селения — более легкий способ добыть жратву, чем охота в лесу, где кто кого может, тот того и гложет. Предполагалось, что регулярно прореживать их численность будет заботой Игроков, но, как выразился Климент, «у Великих сейчас другие дела». Вот и бьются Эквиты, не щадя живота своего, за северные границы. Иногда они теснят нелюдей, иногда — нелюди их. Так и проходят их солдатские будни: дозор, бой, отдых с пьянкой и борделем в городе, потом опять дозор.

Вскоре со службы их разговор опять съехал на лошадей, причем Андрюха умудрился в нем поучаствовать. Речь шла о технических характеристиках скакунов: дорожном просвете, объеме багажника и скорости разгона до ста. Причем тех генетических уродцев, на которых Эквиты разъезжали по местным холмам, лошадьми можно было назвать только условно или с большого перепою. Их проектировали в своих лабораториях несколько граждан, имевших к этому занятию талант. Или так про себя считавшие. И никем до сей поры не разубежденные. Звучали имена Калипсо, Тиберия. Но факт наличия в конюшнях Эквитов животин, от которых брала оторопь даже конюхов, не мешал всадникам почитать и любить своих боевых скакунов. Они превозносили достоинства тех или иных существ, горячо спорили, словом, вели себя как нормальные кавалеристы. Просто им иногда приходилось седлать таких красавцев, которые не прочь были закусить и своим наездником. Договорились до того, что немедля решили поехать прокатиться в ночи. Я тоже было упал «на хвоста». На заднем дворе у коновязи стояли несколько привязанных то ли собак, то ли гиен, бодро рубавших в жестяном тазу куски требухи и весело завилявших обрубками хвостов при нашем появлении. В трезвом виде я бы сквозанул от подобной лошадки как можно дальше и быстрее, но пьяному море по колено, и, поддерживаемый Эквитами, я даже дважды взгромоздился в седло, но поскольку тут же оба раза кулем валился на землю, меня оставили в таверне из соображений безопасности. Решил пока не теряться и присел за столик к компашке девушек в коротких туниках. Особенно хороша была одна кудрявая хохотушка с жемчужной улыбкой. Вся из себя ладненькая, из такой породы, про которую не говорят — писаная красавица, но у мужчин всегда при одном только ее виде возникает непреодолимое желание: взвалить барышню на плечо и отнести прямиком в спальню без лишних сложных вводных предложений. Пока я наводил мосты и получал в ответ кокетливые взмахи длинных ресниц, вернулись ребята. Андрей сиял, как улыбка советского стоматолога.

— Третью Увертливость взял, представляешь?

Я от досады хлопнул кулаком по столу и разбил тарелку. Мне это понравилось, и я разбил еще одну. Нет, ну где справедливость, спрашивается? Уже на два левела ускакал вперед от меня! Придется срочно наверстывать. Я принял твердое трезвое решение с завтрашнего дня бросить валять дурака и взяться за ум, а для закрепления события выпил до дна объемный кубок вина.

Дальше в памяти последовал глубокий черный провал. Разлепил зенки я поздно, и это было жестко. Голова пульсировала, как единый больной зуб. Я, раскинувшись морской звездой, возлежал на белой бязевой простыни. Надо мной в двух метрах нависал неровный потолок. Пошевелившись, попробовал постонать. Получилось нервное хрюканье. Рядом кто-то завозился. Блин, кто способен разбудить спящего, тот способен на любую гадость! Я скосил глаза, так и есть — женщина. Смуглая, кудрявая, голая. Сексуальная, даже очень. Вот так ситуация. Мне, должно быть, есть что вспомнить, жаль, я совершенно не в состоянии это сделать. Невольно пробежав взглядом по ложбинке на ее спине, упирающейся в две изящные округлости, я снова без сил откинулся на подушку. Девушка упруго перевернулась и склонилась надо мной, щекоча лицо своими кудряшками. Откуда-то из глубины похмелья на мой зрительный экран вплыли два миндалевидных карих глаза с искорками веселья в них и смеющийся рот.

— Как вы себя чувствуете, мой гражданин Женя? — озорно улыбнулась она.

Гражданин Женя! Вот умора! Нужно срочно менять табличку.

— Сейчас сдохну. — Ее глаза еще шире распахнулись от изумления.

— Позвать доктора? Я знаю одного…

— Нет. Слушай, как тебя там…

— Грация.

— Какое красивое имя. Истину глаголишь, детка, — сама Грация явилась передо мной. Слушай, Грация, поблизости где-то должна быть моя одежда. И моя сумка. Нашарь там узкий белый пузырек с мутной жидкостью, хорошо?

Через несколько секунд откуда-то сбоку раздался ее звонкий голосок:

— Нашарила!

Молодец — доложила. Ждет дальнейших указаний.

— Тащи сюда!

Зелье трезвости подняло меня из могилы абстинентного синдрома. Это выражение я запомнил, наряду с «алкогольной нарколепсией» — Андрюха мне как врач целую лекцию в назидание прочитал на данную тему. Грация стояла рядом и была так безумно хороша, что как только я более-менее почувствовал себя человеком, а не амебой, тут же поймал ее смуглую руку и потянул на постель. Она со смехом рухнула на меня и принялась шутливо отбиваться. Но потом быстро уступила натиску настоящего мужчины. Теплая кожа ее совершенного тела была гладкая, как атласная ткань. А стоны и ахи, исполненные ее хрустальным голоском, звучали в моих ушах словно музыка. И она не притворялась. Гарантирую.

Пусть теперь Спириус только попробует мне сказать, что юнитки менее живые, чем его хваленые дамы из Игроков!

Через полтора часа я спустился вниз. Довольный, здоровый и голодный, как дикий зверь. Андрюха сидел за столом, склонившись над картой Баркида, и хлебал какой-то местный кондер. Рядом стояло несколько пустых тарелок, видимо, мой приятель только что плотно позавтракал. Сзади в залу, улыбаясь, словно сытая кошка, скользнула Грация и начала хлопотать за стойкой. Ага, значит, она тут работает. Отлично, буду знать, где ее найти, и мне абсолютно по шарабану ее здешний статус.

Мой друг неприветливо воззрился на меня и буркнул:

— Поздравляю с первой ночью в Мидгарде.

— А что — очень неплохо! Ты где спал?

— В соседней с тобой комнате.

— Наверное, мы тебе всю ночь не давали заснуть? — Я озорно скосил глаз на Грацию, и та в смущении укрылась за прилавком.

— Угу, храп стоял такой, что смежная стена пузырем выгнулась.

— Блин. Жаль, я думал, что способен на большее. Зато потом…

— Это — да. Потом вас слышала, наверное, вся харчевня.

Грация, красная как маков цвет, выскочила из залы в коридор. Трактирщик принес мне завтрак, и я проглотил его с живостью студента, которому осталось три дня до стипендии.

— А сам-то что? Один спал?

— Один.

— Почему, стесняюсь спросить?

Андрюха вздохнул.

— Жень, ты же знаешь, что я не ханжа. Просто сейчас в башке столько всякого перепуталось, что новые факторы мне пока не осилить. Дай мне вздохнуть чуток, потом поглядим.

— Ладно, монашек, дело твое, — хмыкнул я. — Как там по деньгам? Приговорчик еще не оглашали? Нормально отдохнули?

— Счет пока не приносили, но думаю — погуляли как следует, — озабоченно ответил мой друг.

— Ну, ты же меня знаешь — на себя ни копейки. Только на вино и женщин!

— Ну что, расплачиваемся — и двинули? — вопросительно посмотрел на меня Андрюха. — А то все вкусное разберут. Займемся, как древние люди, собирательством?

«Авизо» нам выкатили на целых двадцать три сестерция. Стол, угощение всей таверне и нам, грешным, две комнаты и компания. Хм, компания. Компания?! Понятно. Что же, я не против такой компании и в будущем. Беда только, что у Андрея на тот момент оставалось всего восемнадцать грошей. Он уже начал смущенно оглядываться по сторонам, явно прикидывая, что именно мы можем предложить заведению в залог. Пришлось брать ситуацию в свои крепкие волосатые руки. Да для этого хомяка (местного чичигагана) двадцать сестерциев — целое состояние! Подождет, не переломится. Жаль, что только долги у нас что-то копятся, а доходов пока никаких.

— Значит, так, любезный хозяин. Слушай меня, уши у тебя вроде длинные, стало быть, хороший слух присутствует. Мы оставим тебе пятнадцать сестерциев. Остальное запиши на наш счет. Нам, признаться, тут все пришлось по нраву, и мы будем сюда регулярно захаживать. Поздравляю тебя с такими клиентами, как мы. Сегодня на ужин приготовь для нас жареную утку с картошкой. Запомнил?

— Не извольте беспокоиться, сиятельный господин. Вам как утку, со специями или просто зажарить с солью? — подобострастно изогнулся перед нами трактирщик.

— Специй и чеснока не жалей. Трав всяких вали валом. Охлади пару жбанов холодного пива. Тогда и сведем дебет с хребетом. Жди нас, как стемнеет.

— Будет сделано, сиятельный господин.

Я дернул Андрюху за рукав, и он послушно направился к выходу. А я успел еще сорвать теплый, медовый поцелуй Грации в узком коридорчике рядом со стойкой и побежал догонять друга. Отличный выдался денек!


Андрей Винокуров. Положительный баланс


До рощи Фелицитаты, что с латыни, если мне память не изменила, переводится как «Осчастливливающая», было около часу хода по пересеченной местности. Именно эта роща значилась в местных талмудах как место, где новички могли без помех разжиться всякими полезными находками и не получить по пятой точке от проходной стаи каких-нибудь кровожадных творений Мидгарда. Шлепали мы по разнотравным полям, приминая сандалиями дикий чеснок, сиреневые цветы шафрана, а также множество других зеленых друзей человека, названий которых я не знал.

Зато наверняка панотии были полностью в курсе этого дела — нам повстречалась семейка из трех особей с большими плетеными корзинами на спинах. Видимо, собирали в них всякие лекарственные травы в качестве ингредиентов для приготовления зелий: целительных, зелий бодрости, трезвости, восприятия, зелий обаяния и храбрости. Все на потребу Игроков, все для них, родимых. Немного жутковатые существа. Представьте человека, которому голову вбили в туловище ударом гигантского молота. И вот теперь эта вбитая в торс голова смотрела на вас из груди своими глазищами. И мигала. Брр. Но панотии не по своей воле страдали — когда-то Плиний описал их и блеммий (вот тоже посчастливилось) в своих натуралистических трудах, а неведомый, но дотошный архитектор Мидгарда эти труды прочел, и вот вам, пожалуйста. Заказывали Древний Рим с панотиями? Получите. А вам, бедняги, придется до скончания веков без головы маяться. Вас никто не спрашивает.

Рядом пыхтел вдохновленный бурной ночью герой-любовник, а так как дорога впереди была длинная, я решил от скуки немного его потроллить.

— Значит, ты решил не добиваться Юстины, а удовольствовался местной самобытной экзотикой? Я говорю о женских прелестях.

Женька фыркнул.

— Одно другому не мешает, друган.

— Но верность своему идеалу ты не хранишь…

— Спроси здесь любого — они и слова такого не знают — «верность»! — брякнул Женька и бросил на меня сочувствующий взгляд.

Туше, [24]брат. Но уже по отболевшему. У меня внутри эта мыслительная жвачка вполне переварилась и усвоилась организмом. Понятно мне все насчет благоверной. Отчетливо ясно, как наш юрист выражается. Похоже, даже Спириус, этот гусь, тут тоже отметился. Ладно, дело свершим, а потом будем как-то разговаривать. Душу корябал не сам факт духовной измены (вот еще словечко-то какое дурацкое), а скорее то, что моя семья, ради которой я в общем-то жил и пахал как последний баран, нашла себе сказку в другом мире и меня в этот мир с собою не пригласила. Не предусмотрела там для меня места. Так что, если я и нуб, то нуб в первую очередь там, в Реальности, а не здесь, в Мидгарде. И не надо меня обнаруживать — я сам себя прекрасно самоидентифицировал.

Женька между тем, ненапряжно так помыслив о чем-то на своей волне, вдруг выдал неожиданный манифест:

— Знаешь, друган, я не согласен с Авгуром.

— В чем конкретно ваши с ним идеологические расхождения?

— Я все о том же. В смысле, насчет баб.

— Ну конечно! О чем же еще могут быть помыслы сего доблестного мужа!

— Погоди с подколками, дай мне пожиже размазать кашу на этом блюдце. Спириус чешет нам, что, дескать, Игрочихи — это элита, а юнитки — типа чернь, кухаркины дети. Я вот что думаю, друган: мы здесь, как и все прочие, ходим в других обличьях, играем чужие роли. Вот и девушки эти игровые, тьфу, нет — гражданские, да, блин, как их там, из Реальности, короче, истинные — по-спириусски, по-любому должны вести себя как актрисы. И в постели тоже. Они просто не могут быть настоящими!

— Некоторые люди, как доспехи, носят на своем теле чужие личины… и те настолько врастают в их плоть и сознание, что снять их потом становится уже невозможным…

— Ого. Это откуда?

— Из одной умной книжки. О лицемерии речь.

— Вот и я говорю, девушка эта, Грация, натуральна до последней клеточки. Она не играет тут, а живет. А его, Спириуса, дамы — здесь развлекаются. Для них все не взаправду. Короче, такая вот у меня теперь линия партии.

Как говорится, не в бровь, а в лоб. В точку попал мой друг единственный. Развлекаются. Гейши недоделанные. Я с уважением посмотрел на Женька. Вечный балагур и бутафор, он с ходу выхватил здесь то искусственное и фальшивое, что, не различимое с первого взгляда, скрывалось за изяществом пропорций и благородством намерений. Однако для справедливости необходимо было заметить, что в его теории имелось одно маленькое, хотя и весьма значительное «но». Как там мой старинный приятель любит выражаться? «По незнанке не канает»? Эх, жаль, Женя, что ты не любишь читать методическую литературу! Рассказать все ему? Ну уж нет. Зачем разрушать так романтично начинающуюся сказку? А вдруг он окажется прав? Тогда тем более не стоит его просвещать. Пусть пребывает в счастливом неведении. И не знает, почему в заведение, где гуляют Игроки, как бабочки на свет, слетаются самые красивые девушки ближайшего квартала. Почему самый невзрачненький пархатый Игрочишка может запросто увести жену или любовницу уважаемого вельможи-юнита, причем муж совсем не будет против. Разве не преломятся Женькины едва сформировавшиеся хрупкие воззрения сквозь призму одного-единственного могучего фактора? Фактора ДНК! Совокупности генотипа. Юниты самопроизвольно появлялись в Мидгарде по мере их гибели. Случайной или смерти в бою. Оформленное сознание переносилось в новое тело, так что суперсадистами создателей Мидгарда назвать было нельзя. Например, жили-были на славном островке Альба Лонга сто юнитов. Приплыли пираты, злые дядьки-дакийцы, и угнали в рабство половину, а половину зарубили. Стало быть — в следующий понедельник в локации Баркид появятся новых пятьдесят душ пеонов. Только где — вопрос. В любом случае Альба Лонга на сотню человек стала беднее. Иное дело — дети. Дети были редкостью, настоящим даром богов. В прямом и переносном смысле. Потому что для рождения новой жизни в дело должен был вступить Игрок. Без его участия самая красивая женщина Баркида оставалась пустой, как елочная игрушка. Только ДНК Игрока могла пробудить к свету новую жизнь из темных недр программных кодов. Толково придумано. Как там сказал один великий писатель? Вот так вы и тренькаете на своих фашистских балалайках? Впрочем, мне было рано судить об этом. Не исключено, что все продумано и грамотно сбалансировано в этом лучшем из миров. Кто знает.

— И потом, — продолжал Женя развивать свою теорию, — допустим, закручу я тут амур с какой-нибудь знатной породистой чиксой. Шикарный экстерьер. Шасси, дорожный просвет, капот — все на своем месте. Хоть сейчас на выставку концепт-каров. Кувыркаемся мы с ней месяц, другой. Все у нас в елочку. А потом я узнаю, что в реале моей герлфренд лет под семьдесят и ее на том свете с фонарями давно ищут. Или она вообще — усатый мужик, начальник какого-нибудь ЖЭКа. Как тебе такой расклад? Я лично буду в шоке. Я, конечно, уважаю старость, но не до такой же степени, братцы!

Мы переглянулись и, не выдержав, расхохотались, представив «такой расклад» въяве. Та еще была бы история. Перекидываясь шутками, незаметно приблизились к цели нашей пешеходной прогулки.

Рощу по бокам прихотливо окаймляли редкие кусты мирта. От деревьев в стороны распространялся ароматный смолистый запах. Я нахватался от жены названий их средиземноморского ландшафтного стиля, поэтому без труда определил, что это в основном рожковые деревья с плодами, напоминающими плотную горсть орехов. Их древние даже считали священными. Другую часть растительности составляли терпентиновые деревья. Именно они и благоухали, это их «одор» мы почувствовали с Женькой еще на подходе. Вот из таких же стволов когда-то делал лак для своих скрипок знаменитый Антонио Страдивари. Женьке это было как-то по фигу. Он разгрыз терпентиновый плод, поморщился и выплюнул на землю. Невкусно.

Договорившись далеко не разбредаться, мы с прилежным вниманием законченных лодырей начали прочесывание местности. Еще бы, долгов наделали по причине антиобщественного образа жизни, а ведь нам уже стоило озаботиться добычей денег на новые доспехи и оружие. Через час встретились на другой оконечности леска, чтобы закусить сухпайком, очутившимся в наших сумках благодаря очаровательной любезности Грации, видимо не терявшей надежд на продолжение романа с гражданином.

Мне удалось добыть с десяток увесистых брикетов серебра и пяток золота, а еще несколько полудрагоценных камней и один сапфир, круглый, как глазной протез. В Реальности такой улов тянул бы на внушительную сумму в твердой валюте, но в баркидской локации подобные побрякушки котировались слабо и вместе стоили не больше тридцати пяти — сорока сестерциев. Женька поразил меня двумя болванками артефактов. Ему посчастливилось найти подошвы для Сапогов Морехода и наконечник Ищущей Стрелы. Мой приятель и в другом мире отличался изрядной пройдошливостью, что есть, то есть. Его игрушки могли оценить вдвое дороже, чем мои находки. Еще он вытащил из кармана переливающийся кристалл, темный, почти черный, с пробивающимися изнутри золотыми блестками.

— Вот, нашел. Не знаю, сгодится или нет.

— Еще как сгодится. Искрит.

— Где искрит? В глазах у тебя искрит?

— Название его — искрит. Это такая штукенция, которую применяют для перековки оружия в более мощное. Типа катализатора при магических процессах. Ценная находка.

— Класс! Сколько эта канитель стоит?

— Ну, насколько я помню справочные таблицы из методичек Спириуса, за такой камешек вполне могут дать около пятидесяти сестерциев.

— Вот так ситуация. Значит, мы в плюсах?

— Похоже на то. Давай думать, как эти тяжести обратно попрем.

— Да пес с ними, дотащим как-нибудь. Давай пожрем по-человечески, потом мозги напрягать будем. — С этими словами Женька принялся вытаскивать снедь из сумки и раскладывать ее на шелковистой траве.

Но не успели мы преломить хлеб, как из-за стволов метрах этак в шестидесяти возникла недружелюбная компания из трех козлоногих субъектов и, не мешкая, стала к нам приближаться на полусогнутых. Женек первым их заметил, как резиновый мячик, подскочил на ноги и успел свалить из лука одного нелюдя до момента непосредственного контакта. Дальше настал мой черед действовать. Схватка оказалась скоротечной. Зверики совсем не владели тактикой ближнего боя, а предпочли лобовую бесхитростную атаку навалом. Первого я насадил на шпагу, от второго увернулся и рубанул ему чеканом по загривку. Все прошло лихо, на одном дыхании. Чудища слабо шевелились в траве, но Женек палашом прекратил их мучения.

Мы подобрали каждый по книжке. Я взял Силу, Женька — третью Стрельбу. Неплохо для проходного денька, жаль только, что аппетит испортили. Нас, конечно, не затошнило по славной традиции всех героев боевиков при виде пролитой первой крови (а у Женьки, по-моему, таких случаев и в реале хватало), но без содрогания на трупы мы все одно смотреть не могли.

— Давай-ка сматывать удочки. Что-то мне это место перестало нравиться, — тревожно оглядываясь, предложил Женька. — Ничего себе, роща для новичков!

И впрямь, от средиземноморского рая теперь явственно исходили флюиды угрозы.

— Здесь, на Альба Лонга, в последнее время вообще черт-те что творится. Мне вчера об этом Климент рассказывал, пока ты про поездку на лошадках толковал. Сначала все было спокойно. Потом вся местная животина как дерьма объелась. Лезут на пики, словно заколдованные.

Все это Женька мне торопливо рассказывал, когда мы, похватав свое барахло, быстрым шагом, больше похожим на бег, уже удалялись от рощи Фелицитаты. Обернувшись, я заметил мелькающие между стволами деревьев темные тени и предложил прибавить шаг. Женька показал мне рукой на небо, и у меня слегка отлегло от сердца. Высоко над нами кружил пеликан Спириуса, видимо осуществляя поддержку с воздуха. Постоянно оборачиваясь, мы отошли от стены деревьев шагов на триста. Что бы мы ни оставили за спиной, преследовать нас это не собиралось. Заглатывая воздух кусками из-за быстрой ходьбы, я сделал Женьке знак — передохни, дружище, да и товарищу дай отдышаться.

— Нам желательно подняться до десятого уровня в ближайшие пару суток, — выдал я, зажимая рукой пульсирующую селезенку.

— Попробуем. Ты что-то затеял?

— Типа того. Мы идем с Климентом в дозор на север. В пятницу. И желательно тебе взять пару уроков верховой езды. А то голени сотрешь и промежность под стрингами.

Женька гукнул, как обиженный сыч.

— Ладно, паршивец, стринги я тебе прощаю, — добродушно заметил он. — Значит, пойдем в дозор. Нам ведь как — главное прокукарекать, а там хоть и не рассветай!

При этом Женька сделал мне салют кожаной фляжкой, опрокинул ее себе в рот, побулькал содержимым и передал мне остаток. Потом довольно вытер губы и спросил:

— Лихо мы ушуршали от этих профур! Сдается, та троица, которой мы кадыки повырывали, авангардом была, не иначе. Фартануло нам крепко сегодня, брат! Как они нас выпасли, интересно узнать? Может, сдал кто?

— Не знаю. Не думал пока.

— Птицу Авгурову видел?

— Ты это брось. Ему самому нас завалить — раз плюнуть.

— А может, положение не позволяет?

Я с сомнением покачал головой.

— Тут что-то другое.

— Ладно, мое дело предложить. Ты у нас голова. Но имей в виду: этот кудлач в любой момент способен на самый гнилой заход. Я поначалу с ним слегка вальтанулся. Думаю — малахольный дятел, только о своей ботанике и чирикает. Ничего подобного. Он сам себе на уме. С таким — держи стойку постоянно. — Женька погрозил пальцем небесам. — Как там с добычей? Ну, сколько мы имеем итого?

Я с удовольствием прикончил треть фляги кисленького слабого винца и, отфыркиваясь, ответил:

— Что-то около ста шестидесяти сестерциев или чуть больше.

— Ого. Выгорело у нас, значит? Ты мне вот что скажи, умник. Почему местный люд, вместо того чтобы Игроков обслуживать, сам по лесам не лазает и ресурсы не собирает? Так заработок вроде быстрее идет? Под двести лавэ за полтора часа работы! Чай, лучше, чем на полях горбатиться?

— Как говорил товарищ Энгельс — учите матчасть, олухи!

— Слышь, ты давай, понты не колоти, объясни по-человечески! — возмутился Женька.

— Ладно, слушай, неуч. Они их просто не видят.

— То есть как?

— Просто. Не видят. Чтобы ресурсы стали доступны для юнитов, они должны сначала пройти через загребущие лапы Игроков. Нормальная глобализация экономики?

— Вот так ситуация! На ощупь искать не додумались? Видать, этот Иерарх, который здесь все замутил, еще тем хитрованом был. Слушай, нам надо со всех подписку взять о неразглашении, а то узнает такую мульку наше правительство — в реале то же самое введет.

— Ума не хватит!

— На это?! На это хватит, тут уж ты будь спокоен. Это не малый бизнес поддерживать, тут они быстро скумекают!

— Ладно, скептик, давай дальше шевелить мослами. Нечего нам тут ошиваться без прикрытия. Мог бы, кстати, прихватить у меня пяток слиточков — моя поклажа раза в три больше весит, чем твои побрякушки. А то заделался туристом!

— У лучника руки не должны быть усталыми, — назидательно заявил Женька и тут же взмахнул руками. — Ладно, давай свои сокровища, а то ударишься в амбицию, как Дуся.

ГЛАВА 15

Летопись Кезона. Проповедь Андвари


Быстро миновав стены древнего замка, они вышли на залитый солнечным светом двор. Тут, так же как и в городе, полным ходом шла обычная утренняя уборка. Подметались мощенные отполированным камнем тротуары, вычищались железными скребками многочисленные скульптуры, украшавшие Запретный город изнутри. Кезон с уважением оглядел статуи. Могучие воины почти в десять локтей ростом грозно нависали над снующими мимо них работниками. Фигуры их, вооруженные огромными дубинами, застыли в движении, казалось, вот-вот — и взметнутся вверх страшные орудия, чтобы крушить и ломать все вокруг, а в первую очередь — слабую людскую плоть. Внезапно он понял, что это совсем не люди. Их злобные лики с крючковатыми носами, покрытые длинными космами волос, соединяли всех в одну чуждую человечеству расу. Великаны. Йотуны. Немного опасливо Кезон обходил древних исполинов, продвигаясь вслед за своим проводником в направлении Храма Неба. Главное святилище Запретного города представляло собой китайскую пагоду в лучших традициях изящной архитектуры Поднебесной. Кезон подумал, что для любого историка этот коктейль из древнегерманской мифологии в ориентальной, восточной посуде мог бы послужить достаточным поводом, чтобы надолго погрузиться в ступор. Зачем одно понадобилось прятать в другом? Кому была важна эта мимикрия? Когда под тенью резных дверей в Храме Неба его встретил меднолицый карлик, в котором Кезон узнал цверга, он уже перестал чему-либо удивляться.

— Мое имя Аустри, — сказал цверг, глядя Кезону прямо в глаза.

— А где остальные трое?

— Выполняют свою работу в других местах.

— Понятно.

— Я советую тебе быть осторожней с вопросами. Их число для тебя здесь не бесконечно.

Кезон склонил голову в знак повиновения и последовал за одним из четырех хранителей Миросхода. [25]Они вошли в широкую залу с узкими стрельчатыми окнами и нависающими над головой резными потолками. Светильники, спрятанные где-то в глубоких арках, направляли свой рассеянный свет прямо на центр комнаты, где стоял низкий каменный стол. Подойдя ближе, Кезон увидел, что это не просто камень, а полупрозрачный минерал, вбирающий в себя световые блики, которые бурлили и переливались в недрах его янтарной кристаллической структуры. Подле стола, за разложенным набором для каллиграфии, на таком же низком каменном стуле восседал еще один цверг в топазовой мантии. Его борода была тщательно расчесана и заплетена в несколько небольших тугих косичек. Цверг пошевелился, чтобы указать Кезону место рядом с собой, и сотни драгоценных камней на его палантине выплеснули в окружающий полумрак сноп разноцветных искр. Усаживаясь на холодный табурет, Кезон еще раз вгляделся в ауру цверга. Он предполагал, что может здесь встретить кого угодно — человека, Иерарха, бога. Но ожидавший его карлик, как и все прочие, оказался юнитом. Глубокий омут самой ткани Мидгарда окружал его зыбкую ментальную оболочку, меняя форму, словно пламя свечи. Он втягивал в себя пространство этой залы, и потоки частиц струились к нему и растворялись в его силуэте. Происходящее вокруг Кезона подернулось туманной дымкой нереальности. Цверг вновь пошевелился и негромко сказал:

— Я — Андвари. [26]

Кезон вздрогнул, но не от легендарного имени. Вдруг промелькнула паническая мысль, что, видно, ему не суждено покинуть эти стены — слишком легко цверги называли себя, к тому же познанного им хватило бы с лихвой на то, чтобы перевернуть все теперешние представления людей о Мидгарде.

— Я — Кезон. Но ты это, конечно, уже знаешь.

Андвари утвердительно кивнул.

— Итак, ты здесь. В месте, куда так рвался. Что же теперь?

— Место само по себе ничего не значит. Я пришел, взыскуя Истины, я хочу получить ответы на свои вопросы.

— Ты уверен?

Кезон вопросительно поглядел на цверга и промолчал.

— Я спрашиваю, уверен ли ты в том, что у тебя могут быть вопросы? — уточнил Андвари. — В том, что тебе недостаточно информации, чтобы понять то многое, о чем уже ведаешь?

Кезон помедлил.

— Не уверен. Ход мыслей тоже имеет направление. Иногда достаточно лишь указать верный путь.

— Какой путь тебе угоден?

— Я хочу понять Истину. Истину о положении дел.

— Истину? О какой Истине ты сейчас говоришь? О структуре материи, о движении энергетических потоков, неподвластных человеческому осязанию и приборам, являющихся лишь их продолжениями? Каким образом ты рассчитываешь понять все это? А может быть, достаточно лишь заглянуть в себя, чтобы понять главное? Чтобы осмыслить и принять тот непреложный факт, что вы — человеческая раса, возомнившая о себе как о венце творения всего, созданного во Вселенной, всего лишь жалкие рабы своей плоти, слуги своей телесной оболочки, всю свою жизнь вынужденные потакать обуревающим вас желаниям и инстинктам, по сути своей порожденным потребляемой вами пищей? Она, насыщая вас, служит строительным материалом для всех ваших терзаний и мечтаний, является побудительным мотивом для любовной лирики и научных открытий, коими так гордится человеческий род. Все, что делаете вы, о чем думаете, чего желаете — не что иное, как совокупность веществ, вас наполняющих. Роду человеческому уже достаточно лет, чтобы признать одну Истину — лучше вы не становитесь. И если ваша история развивается по спирали, то общность ее витков уже давно доказала, что она идет совсем не туда. Я понимаю, что подобные речи произносились многократно в назидание лучшим представителям рода людского с неизменным результатом. То есть с отсутствием оного. Чем люди, топтавшие землю тысячи лет назад, хуже ныне живущих? Или наоборот, чем сегодняшние поколения лучше ушедших?

— Но цивилизация, — слабо запротестовал Кезон.

— Ты говоришь о лицемерной одежде, ныне прикрывающей то зло, которое раньше было обнажено и доступно взглядам? О покрывале самолюбования своей цивилизованностью, мгновенно слетающем от легкого дуновения перемен, снова превращающих людей в то, чем они всегда и являлись, — в диких исступленных зверей, бесчисленной толпой, лишенной сознания, бредущих куда-то по тропе истории за изменчивыми миражами, которые показывают им сквозь искривленное стекло их пастыри — вожди, будь то религиозные максимы или иные формы всеобщего обмана? Какая еще Истина тебе требуется?

Кезон промолчал, ошеломленный яростной атакой. Помедлив, он сказал:

— Вы ненавидите человечество…

— Не человечество, а лишь человека, вернее, то, во что он себя превращает. И как следствие своего превращения — уродует окружающее его пространство. И в Реальности, и здесь, в Мидгарде.

Бывший правитель Баркида понял, что наступил тот момент, когда можно задать самый важный вопрос:

— Зачем же тогда боги создали Мидгард? Не для того же, чтобы потакать нашим низменным инстинктам, столь презираемым вами?

— Поосторожней с упоминаниями о Высших. Ты говоришь с цвергом, а цверги не поклоняются богам. Мы враждуем с ними.

— Отбросив в сторону упоминание, вы не отменили моего вопроса. А именно он привел меня в вашу обитель.

— Хм… Ты упрямец. Что же, поговорим о богах, если ты так настаиваешь. Что именно ты желаешь узнать?

— Я хочу понять богов. А поняв их, я пойму смысл их деяний и проникну в суть нынешнего положения вещей.

— Понять богов? Всего-то навсего? — Андвари посмотрел на Кезона с нескрываемой усмешкой. — А понимаешь ли ты, смертный, что для того, чтобы понять богов, тебе нужно познать суть божественности как предмета? Ибо только она, божественность, возвышает сверххомо над обычными людьми и делает их тем, чем они являются.

— Я понимаю это.

— Всю свою историю человечество пыталось стать ближе к Высшим. Методы были разные. Экстатические религиозные обряды, медитации, практики закаливания своего тела и духа.

— Но мы никак не преуспели.

— И да и нет. Идеи правильные, но результата нет. Не достаточно ли неудачных попыток, чтобы понять, что вы мысленно двигаетесь не туда? Бродите рядом, но никак не можете ухватить главного.

— Ты говоришь загадками, как и все пророки. Это что, такое ваше общее свойство, приобретаемое вкупе с дополнительной мудростью?

Андвари прошелестел тихим старческим смехом.

— Возможно, наши слова не всегда понятны собеседникам, потому что мы говорим о незнакомых для смертных предметах и структурах. Мы пытаемся пролить свет на их суть, направить в нужную сторону течение ваших мыслей. Ибо только познав их, прожив их, как вы проживаете ваши жизни, вы сможете по-настоящему проникнуть в глубину явлений и проникнуться ими. Но это усложняется тем, повторюсь, что вы все время шли не туда…

— Не туда? — Кезон внутренне подобрался, как собака, почуявшая дичь. — Что ты имеешь в виду?

— Душу. Твою бессмертную душу, Кезон. — Смысл слов Андвари не вязался с саркастическим тоном. — Сотнями лет человечество считает свои души величайшим даром богов. Исследует это явление, тянется через него к бессмертию, незаслуженно превознося свой дух как нечто, требующее поклонения… умерщвляя при этом плотскую оболочку, считая ее обузой, низким довеском к частице божественности в себе — душе… Слабости плоти… Плоть человеческая слаба… И так далее… Разве я не прав?

— Возможно. Ты говоришь уверенно и явно не все. Как будто не до конца приоткрываешь дверь. Если не душа, тогда что же? Неужели… — Кезон замер, пораженный догадкой.

— Именно. То самое. Вы — слепцы, считающие, что вам чего-то недодали до божественного набора. Истина в том, что как раз то, что владеет вами безраздельно, подчиняет себе до последней мысли и эмоционального порыва, и есть ваш главный инструмент, ваше преимущество, ваш способ достичь любых высот, будь то божественность или любая другая цель, нарисованная примитивным сознанием человека. Но вы отмахиваетесь от своего тела, всячески открещиваетесь, и оно в конце концов отвечает вам взаимностью в соревновании отрицания. И вы гибнете, не постигнув самого главного. «Когда-нибудь в следующей жизни», — знакомо это выражение? Истина в том, что и в следующей жизни человеку суждено получить точно такой же строительный набор для созидания… И суждено вновь им не воспользоваться…

Кезон полностью отдавал себе отчет в том, что Андвари обращается к нему в обеих его ипостасях — и в Мидгарде, и в Реальности, но сейчас он не стал загружать этим фактом свой ум, боясь упустить главное, которое вот-вот должно было прозвучать из уст карлика, то главное, ради которого он жил, боролся и даже потерял все, что сумел обрести на своем пути правителя и полководца. Андвари с легкой проницательной улыбкой на лице ощупывал Кезона своими блеклыми глазами, все подмечая и ничего не пропуская. Он ожидал знака понимания сказанного им. Кезон кивнул, подводя черту под диалогом, и заговорил:

— В Реальности множество людей исследуют возможности своего тела и достигли в своих трудах определенных высот.

Андвари вновь захихикал. Он взял лежащее на столе гусиное перо, обмакнул в глиняную чернильницу и провел по пергаменту ровную линию.

— Что я сейчас держу в руках? — спросил он.

— Перо, — быстро ответил Кезон. — Перо для письма.

Цверг согласно качнул головой.

— Что я смогу сделать с этим пером? Измерить, согнуть, испытать на прочность. Но как это поможет мне лучше писать буквы? Как я смогу научиться рисовать силуэты людей и животных, изучая свойства пера? Так и вы — упражняя и изучая свои тела, лишь рассматриваете стило как объект исследования, забывая о его предназначении — служить инструментом изображения. Забавно, правда? Эта ошибка произошла вследствие одного-единственного неверного допущения — вы разделили дух и тело на две составляющие, одну — возвышенную, стремящуюся к божественности, и другую — земную, тянущую назад, к плотским радостям и удовольствиям. Мидгард — мир с измененными физическими свойствами — всего лишь подсказка для людей, напоминание, что во Вселенной есть место не познанному ими и не подчиняющемуся их догматам, которые они самовлюбленно назвали законами. Но нет, люди предпочитают попирать знание своими стопами, вместо того чтобы просто поднять его с земли. Разве не бывало при тебе таких случаев, когда человек подходил к непосильной ноше и взваливал ее себе на плечи, находясь под действием уверенности в том, что данное свершение ему по силам? Как вы это объясняете? Дух взял верх над плотью! Извлек из нее дополнительные резервы! Разве не случалось тебе наблюдать, как воин в порыве яростной храбрости бросался на лезвия вражеских мечей, будучи абсолютно уверенным в том, что сегодня с ним не случится ничего страшного, и благополучно избегал смерти? Какое есть тому объяснение? Смелость города берет! Опять торжество духа! Разве ты сам не отдавал приказания в спорных ситуациях, и не всегда друзьям, поворачиваясь при этом спиной к недругам, будучи уверенным в том, что никто не посмеет тебя ослушаться, и так все и случалось? Что это было? Харизма вождя, искусство повелителя?

— А на самом деле?

— На самом деле вы видите проявления своей божественности каждый день, но, верные своим представлениям о теле и душе, упорно не замечаете их. И при этом — являетесь абсолютными рабами организмов, слугами могущественных процессов, ежесекундно в них происходящих. Запомни, Кезон, — сложно устройство Вселенной, но сложнее человеческого организма доселе ничего не создано в ней. Ответь мне, воин, зачем конструировать такой чудовищно сложный агрегат? Неужели лишь с одной целью — насыщать его пищей и выводить ненужное вместе с фекалиями? Ответ очевиден — вы и сотой доли знаний не имеете о возможностях, скрытых в ваших телах. В них заключены столь жуткие по своей силе энергия и способности, что даже ваши измерительные приборы не могут это уловить. Или все так задумано, потому что нельзя давать в руки детям небезопасные игрушки… Не знаю… Это сделано не нами… И не спрашивай кем — не дождешься ответа…

— Я спрошу о другом, Андвари. Зачем, зачем ты говорил мне об этом? Куда ты хочешь меня направить и какой в этом для тебя смысл?

— Ради ответа Кезону Юстиниану — вождю, стратегу, политику, величайшему из ныне живущих, еще раз упомяну ненавистное мне слово. Поднявшемуся из самых низов и вновь опрокинутому с пьедестала, но не павшему, побежденному, но не смирившемуся. Ты — отличный материал для бога, Кезон, и не след нам, зодчим Мидгарда, разбрасываться таким ресурсом. Почти без надежды, в смятении, ты начал свое паломничество сюда. Ты готов пройти путь до самого конца? Чтобы стать потом тем, кем не доводилось стать никому из смертных в Мидгарде? А дальше… дальше — посмотрим…

— Что ждет меня?

— Путешествие. Долгое и трудное, по неизведанным доселе землям. Тебе предстоит отправиться в Йотунхейм, чтобы обрести там новые возможности, стать тем, кем не доводилось становиться в Мидгарде никому из смертных, даже Иерархам, открывшим для вас пути сюда.

— В Йотунхейм? А почему не в Асгард?

Андвари отрицательно покачал головой.

— Чтобы подняться вверх, нужно сначала опуститься до самого низа. Разве так не произошло недавно с неким Кезоном, повелителем Баркида?

Кезон не колебался ни секунды.

— Я готов. Ты знаешь, я чувствую в себе эти способности. Так уж случилось… когда меня окружали свита и толпы поклонников, мои харизма и умение подчинять себе людей вроде как впали в спячку. Мне они просто не требовались. Существовал институт подчинения, основанный на государственном строе. Когда я остался один, в вакууме, без друзей, родных, близких, внутри меня словно всколыхнулась невидимая волна. Я знаю, что могу своим словом заставить любого человека умереть или последовать за мной. Я хочу понять природу моих способностей и развить их как можно сильнее.

— Вот-вот. Похоже, иначе с вами нельзя, смертные. Чтобы стать лучше, вам сначала нужно побывать на самом низшем уровне падения.

— Так все, что со мной произошло… — вырвалось у Кезона, и он замер, пораженный догадкой.

Цверг помедлил, потом распрямился и тяжело поднялся со своего места:

— Следуй за мной, претендент, мне предстоит открыть тебе очень многое, прежде чем ты сделаешь первый шаг по пути, что тебе уготован. Мы будем вести беседы о дороге сильных духом, о судьбе богов, оставивших нас, и предназначении… твоем, мира. О том, что нуждается в переменах, и о том, стоит ли к ним стремиться…

ГЛАВА 16

Андрей Винокуров. Чуть не влип


До окраины мы добрели взмокшие и уставшие, как галерные гребцы. Нас тут же окружила толпа разнообразных доброхотов, наперебой зазывая в лавки своих хозяев предложениями о продаже трофеев. Как я понял, собиратели вроде нас в Альба Лонга являлись редкостью — сильные мира сего давным-давно избрали себе другие прикольные способы получения доходов, новичков же можно было пересчитать по пальцам одной руки. Сбросив барахло, мы разжились ста семьюдесятью сестерциями и впервые почувствовали себя богачами. Женька предложил двинуть прямиком во вчерашний кабак, но я измыслил другое. Я поманил к себе какого-то ошивавшегося около очередной скупной лавки бездельника в ободранной тунике и, пообещав ему за труды твердую валюту, приказал дуть что есть духу к центральным казармам и сыскать мне из-под земли Климента. А мы пока продолжили осмотр местных ремесленных магазинов. Интересовали нас, разумеется, оружие, снаряжение и артефакты. Понятное дело, ничего особо качественного нарыть мы не смогли — следующий шаг для усиления начинался с десятого левела, но кое-что присмотрели на будущее. Я, к примеру, взял на заметку австрийский поллэкс, длинный топор с четырехгранной пикой на конце, способный рубить, разбивать и колоть. Женька долго вертел в руках греческий многозарядный полиоркет, но я ему отсоветовал — тут многострельность явно достигалась за счет точности и скорости перезарядки. Фактически — единственный выстрел, а дальше — арбалет в сторону и тяни из ножен палаш. Будущий великий лучник внимательно меня выслушал, хмыкнул:

— Толково излагаешь, — и с сожалением вернул арбалет хозяину.

— Ну что, готов вернуться в рощу и посчитаться с тварями, выгнавшими нас оттуда?

— Фью-ить, — протяжно присвистнул мой приятель. — Вот что удумал! Готов, а то как же! Маугли бояться — в лес не ходить!

Климент появился минут через двадцать, как я его и просил — в сопровождении десятка Эквитов, с оседланной лошадью на поводу. Скакунами служили те же трупного цвета гиены, которых мы видели накануне. Страшны, конечно, зверюги, как смертный грех. Женьку мы загрузили баулом за спину молодому всаднику, тот слегка скривился от новой дополнительной поклажи, и мы тут же двинули в направлении рощи. Сложно передать то чувство, что переполняло меня от дробных звуков копыт, гиканья свирепых воинов, скачущих со мной навстречу опасности в лихой кавалерийской атаке с оружием в руках и готовых к жестокой сече со злобными псевдогуманоидами. Это было доселе не изведанное мной ощущение воинского братства по оружию, единения помыслов и пробуждения боевого инстинкта, дремлющего в каждом мужчине. То, о чем мечтает каждый зрелый и не очень представитель сильного пола, получая эрзац-впечатления от приключенческих романов и слащавых боевиков на экранах телевизоров. И тут и в помине нет садизма, кровожадности или психической патологии — природа-мать задумала и произвела нас бойцами, но уютное человеческое общество старательно заглушает древний зов крови вкупе с нормами морали и установками закона.

Перед рощей мы разделились на две равные группы. Пятеро Эквитов во главе с Климентом поскакали в обход, чтобы отрезать банде мародеров путь к отступлению. Мы с Женькой спешились. Женек пару секунд приходил в себя от езды по кочкам и пригоркам, потом сдернул со спины лук и наложил стрелу на тетиву. Под сенью древних стволов не обнаруживалось ни малейшего движения, не шевелились кусты самшита и мирта, на нижних ветвях деревьев не трепетал ни один листок, отодвинутый осторожной рукой. Враг затаился или предусмотрительно дал деру, не добившись успеха в нашем захвате. Эквиты быстро стреножили лошадей, и мы по широкой дуге вступили в рощу, стараясь не терять друг друга из виду. Вдруг Женька выкрикнул:

— Они наверху! — и выпустил первую стрелу в раскидистую крону терпентинового дерева.

Я поднял голову и встретился взглядом с двумя сверкающими углями вместо зрачков, горевшими злобным огнем. Жаждой убийства густо плеснуло от них на меня и пробрало морозом до самых костей. Иерарх не пожалел мрачных красок, вызывая к жизни этих жутких созданий. На полотнах Рубенса, Йорданса или Валеджо сатиры выглядят хоть и коварными, но в целом достаточно безобидными похотливыми существами. Эти же козлоногие твари, посыпавшиеся сверху на наш отряд, как перезрелые желуди, ничем не напоминали себе подобных с полотен великих живописцев.

Уродливые карикатуры на людей не более полутора метров роста, они сжимали в руках длинные изогнутые тесаки, которые тут же пустили в ход. Один из Эквитов свалился замертво, получив удар по не защищенной доспехом шее. Кровь веером хлестнула из разрубленных сосудов. Я принял своего противника на клинок шпаги и нырком увернулся от выпада другого сатира. На автомате применил прием, уже опробованный мной ранее тут же, в роще. Выпустил на секунду из рук эфес и рубанул второго наотмашь чеканом по сплющенной мохнатой голове. Одним движением, повернувшись вполоборота, ударом топора снизу с хрустом смял грудь набегавшему третьему. Вытащил клинок из уже упавшего первого нелюдя, короткой репризой распорол живот следующему и, получив передышку в несколько секунд, огляделся.

Женька на отходе всаживал стрелу за стрелой в двух атакующих его тварей. Один из сатиров рухнул в подлесок, со вторым мой друг скрестил мечи. Тварь тут же оставила на его плече алую зарубку. Но дорого же обошлось нелюдю касание Игрока — шотландский палаш тут же начисто отделил от плеча волосатую узловатую длань сатира, а еще через секунду с плеч слетела его курчавая голова. Эквиты ожесточенно рубились каждый с двумя-тремя противниками, к которым из чащи накатило пополнение в десяток новых претендентов на наши шкуры, вынудив воинов медленно отходить к опушке. Опьяненный битвой и неведомо откуда взявшейся верой в свою неуязвимость, я бросился в самую гущу нападавших. Разнес пару особо рьяных голов и очутился лицом к лицу с двухметровым монстром, вооруженным окованной железом дубиной. Над плечом свистнула стрела, и чудище неловко завалилось назад с торчащим из глазницы белым оперением. Ну хорошо, дружище, хоть не в ногу, как в предыдущий раз. Тем не менее я «завис» на какие-то доли секунды и расплатился за это двумя ударами палашей с разных сторон, один из которых взрезал мне наручник и глубоко распахал предплечье. Левая рука тут же онемела, и шпага скользнула на землю из ослабевших пальцев. Ох и солоно пришлось бы мне, если б Женька не уложил вновь размахнувшегося для последней атаки противника. Эквиты, видя, в какую я попал переделку, рванулись на выручку, сокрушая нежданным натиском своих противников. Но пока они ко мне пробивались, меня прижали к глянцевой коре одного из древесных исполинов. Не имея возможности полноценно сражаться, я лишь отражал топором выпады, получая новые кровоточащие отметины. Ломая кусты и нижние сучья деревьев, на место стычки наконец-то прибыла пятерка Климента. Солдаты тяжелыми ударами лихо пластовали нелюдей, боевые кони рвали зубами и втаптывали в дерн недругов. Сатиры дрогнули и побежали, преследуемые кавалеристами. Мои колени подогнулись, и я, Аника-воин, как куль с песком, свалился в мягкую листву. Через несколько минут сознание вновь вернулось ко мне от того, что Женька плескал целебное зелье прямо на мое лицо, стараясь попасть в рот сквозь сомкнутые зубы. Я захлебнулся драгоценной влагой и сел, озираясь и отфыркиваясь.

— Рановато ты, брат, стал из себя Конана изображать, — заметил Женя, заливая мою руку эликсиром. — Сам посмотри, эти мохнорылые тебе все доспехи исчавкали. Придется новые покупать. Ну да ладно. Главное, что жив. А то едва не получил шейный пластырь, как один из наших.

Замечательно, когда есть друзья. Эти люди нас хорошо знают, но все равно почему-то любят. Меня обдало жаром, и рана тут же стала затягиваться грубеющей на глазах прозрачной розовой кожей.

— Что есть, то есть, — признал я. — Эти твари разительно отличаются от живности из Лабиринта. Сам-то как?

— А мне что? Мне хоть пусть поубивают всех, лишь бы не было войны! Стоял сзади, да маслины посылал этим уродам. А вообще, шустрые они товарищи. Как есть, на сквозняк посадили, ну, в смысле, напали со всех сторон.

Конники еще не вернулись из погони. Четверо наших боевых товарищей с суровыми и торжественными лицами стояли над своим павшим. Один из них читал заупокойную молитву. Мы подошли к Эквитам, встали около, склонив головы, и те, кинув на нас одобрительные взгляды, потеснили свой ряд. Когда глядел на поверженного воина, отчаяние и чувство вины охватили меня. Я знал, что в следующий понедельник, где-то ближе к полям и территории людей, пробудится от спячки новый юнит, новая крохотная частица этого неведомого мира, выйдет к обретенным собратьям и займет свое место в карусели жизни, так ловко устроенной создателями Мидгарда себе на потребу. Может, он станет пахарем, может, ремесленником, а может, и таким же безупречным, не ведающим страха солдатом, как те, что окружали сейчас нас с Женькой. Но это не заменит друзьям ушедшего соратника и не заменит его мне — в глубине раскаяния я буду знать и думать, что он погиб по моей вине, в задуманной мною глупой вылазке, и эта вина будет сопровождать меня тенью все время моего пребывания здесь.

Сзади хрустнули сучки — это подъехал Климент с остальными. Он соскочил с боевого коня, подошел к нам, сел на колени подле убитого и, положив ему сильную руку на недвижную грудь, произнес:

— Ты храбро бился. Мидгард оценит это, и я верю — он пошлет тебе новую жизнь воина. Мы верим, что судьба еще сведет нас на одной дороге. Пусть Мидгард сохранит тебе память!

Климент поднялся и оглянулся по сторонам:

— Срежьте мечами дерн и похороните его с честью. Оружие и доспехи положите в могилу.

Я наклонился к нему и спросил вполголоса:

— Это значит, что, когда он возродится, будет знать, что он — это он, и будет помнить предыдущую жизнь? Так же, как Игроки?

Климент посмотрел на меня как на умалишенного, но, видимо ничего не поняв из моего вопроса, осторожно ответил:

— Память оставляется очень редко, но он точно будет знать, что он — это он. Даже енот знает, что он — это он.

Я заслуженно почувствовал себя полным идиотом, но все равно вздохнул с немалым облегчением. Ситуация предстала в чуть менее трагичной форме. Все-таки человеколюбие иногда стучалось в черствые сердца создателей этого мира. Климент легонько тронул меня за плечо:

— Военные трофеи принадлежат гражданам.

— Не понял?

— Тупишь, брат. Чего непонятного? — отозвался Женька, осматривая труп здоровяка, застреленного им. — Игроки накладывают свои лапы на захваченное в бою добро, юниты курят бамбук, набитый рисом. Ты чего-нибудь другого ожидал? Да тут и добычи всего — фунт дыма! Книжки подбери, кстати.


Евгений Махонин. Пора браться за ум


За Андрюху в конце нашей разборки я конкретно перетрусил. Полез, называется, на елку за укропом! Вот чуть-чуть, и заделали бы вглухую, не подоспей Климент со своей ватагой. Ладно, отпоили зельями, пришло время разбирать трофеи. Я приметил у самого крупного парнокопытного (а он не иначе как состоял главным бандерлогом при этой кодле) холщовую сумку на поясе, и первым делом — шасть к нему в закрома. Так и есть, загашник оказался полным полон искрита. Видать, эти недочеловеки все полезное зрят, не то что одомашненные юниты. Сделано явно специально и неспроста. А к чему бы это? Хотя понятно, чтобы Игрокам жизнь раем не казалась и ценное добро зря не лежало, если вовремя не собрали. Выходит, мы, бакланы, вмешались в естественный ход вещей, что нам в минус. Накосорезили. Андрей подошел, приценился к добытому «сламу». Находка тянула сотни на две с половиной. Значит, мы сегодня в куражах, да еще каких! Но друг тут же осадил мои восторги — не за горами десятый левел, и замена барахла на более мощное влетит нам в копеечку. Кстати, ему за бой отвалили два уровня, а мне только один. Андрей мгновенно взял Броню и следующую Увертливость. Отрадно было видеть, что жизнь его чему-то учит. Я выбрал Владение Оружием. И вообще, ситуация начала меня крепко напрягать: теперь я отставал от соратника на три левела. Ему на следующем уже питомца выбирать и новый фасад штукатурить, мне же еще до десятого было, как до Пекина неудобною походкой. Приятель станет юным златокудрым атлетом выступать, а я рядом сверкать пивным брюшком и поблескивать зарождающейся лысиной. Непорядок. Выходило, что срочно пора заканчивать филонить и резко, без раскачек, браться за ум. Не то так отстану, что стану обузой вместо подмоги. Я для себя так решил: Андрюха как хочет, а я из Мидгарда ни ногой, пока не догоню его. Сутками тут буду сидеть, но свое выморожу обязательно. И никакого больше «неба в алмазах»! Ну разве что пару раз покувыркаться с Грацией, зачем обижать хорошую девушку. Уф, от одного воспоминания сразу мурашки по телу прошлись. Клевая телка, зубки — жемчуг, пропорции — аж дух захватывает. Не то что в Реальности. Наши модели как складные циркули. Пять костей и кружка крови, да в глазах валюта светится. Фу! Вспоминать даже не хочу!

Остальные трофеи мы, плюнув на дурацкие правила, отдали отряду Климента. Тот сдержанно поблагодарил. Видно было, что ситуация для него новая и не совсем обычная и он толком не знает, как к ней отнестись. Впрочем, правды ради могу присовокупить, что ничего ценного там не оказалось — одни железяки. Его конники, не мешкая, взрезали мягкий лесной дерн и прикопали трупы сатиров. К своему павшему они отнеслись, само собой, куда уважительней — приволокли с поля здоровенный булыжник и установили на могилу. Обратно поехали не спеша, потому что мне пришлось оседлать лошадь погибшего парня и всю дорогу с ней мучиться. А уж как она, бедная, настрадалась подо мной — не приведи господь. Я даже подумал, что не выдержит, плюнет на субординацию, повернет морду и сожрет меня за свои мытарства. Добравшись без приключений до околицы, мы тепло попрощались с Эквитами. Совместный дозор пришлось перенести — после потерь воинов не сразу отпускают на боевые, видимо, чтобы эмоции улеглись и они сгоряча дел в дозоре не натворили. Времени до ужина оставалось часика три. Более чем достаточно, чтобы неспешно прошвырнуться по окрестностям в порядке накапливания аппетита. Пора к тому же было разведать дорогу к Камню Иммерсии, или как там его, — сегодня на выход нам предстояло идти самим, без дружеских костылей Спириуса.

Мы лениво брели по тротуарам, наблюдая повседневную жизнь Альба Лонга: суету юнитов, мельтешение лавочных надоедал. Сиеста уже перевалила за свой экватор, и городские улицы постепенно приходили в свое обычное броуновское движение. Солнце палило не по-детски. Ветер волок по мостовым кучи пыли. Ну, это ничего. Лучше песок на зубах, чем иней на заднице. Мимо нас верхом на кауром красавце-жеребце важно проехал незнакомый нам Игрок. На настоящем боевом скакуне, а не на помеси бульдога с носорогом. В блестящем, инкрустированном серебром панцире-безрукавке со знаком Эквитов на груди — червленом изображении головы быка. Он легким кивком поприветствовал нас, не останавливаясь, но я на своей шкуре прочувствовал его пристальный ощупывающий взгляд. Хорошо, что парень торопился по своим делам — мне совсем не хотелось вдаваться с ним в объяснялки: кто мы, откуда и что тут проделываем.

Андрей показал рукой на кузню со скрещенными молотами вместо вывески, и мы зашли туда для того, чтобы скинуть добытый в бою искрит. Молодой подмастерье вызвал хозяина — дородного меднорожего кузнеца, лобастого и плешивого, как пожилой орангутанг. Дядя, «батон хлеба в кулачке», придирчиво рассмотрел наши находки и после ожесточенного торга согласился на справедливую цену. Андрей немного потолковал с ним об усилении оружия и доспехов, после чего мы продолжили свой путь в направлении гавани. Чем ближе к центру, тем шире становились улицы, ровнее брусчатка, и вместо ремесленных мастерских стало попадаться больше увеселительных заведений и богатых домов. Об архитектурных изысках фазенд влиятельных граждан мы могли судить лишь по сложному строению крыш — все остальное скрывали высокие каменные заборы, из-за которых порой доносились звуки, издаваемые незнакомыми музыкальными инструментами, или женский смех. Андрюха показал мне парочку лупанариев и объяснил, что к чему. Поразило, что над входом в веселые места в обоих случаях был вылеплен суровый барельеф волка. Своеобразное чувство юмора или так принято в историческом разрезе? И вообще, кому они тут нужны, когда местные красотки так и вешаются на шею первому встречному, даже если ему тридцатник с гаком, одышка и десяток лишних килограммов. Ну хорошо, полтора десятка. Хотя есть еще армия и флот. Возможно, у простых солдат и матросов с женской любовью дела обстояли не так радужно, как у Игроков, или просто не было свободного времени.

Постепенно мы дотопали до неправильного овала городской площади, в центре которой подле заросшего бурьяном мраморного фонтана высилась гранитная стела — Камень Иммерсии, точка выхода Игроков из локации. У Камня, несмотря на залитое солнцем открытое пространство, праздно толклось немало народу, две девушки в ярких платьях лихо выбивали кастаньетами ритмы какого-то знойного танца, им дружно аплодировала кучка подозрительных мазуриков в грязных полотняных робах, очевидно, гражданских морячков с какого-то торгового судна. Внезапно все притихли разом, словно расшалившаяся детвора под строгим взглядом учителя. Рядом с Камнем возникло движение воздуха, как марево в жаркий день, и из него материализовался Игрок в оливковой тунике и высоких, обтягивающих голень сандалиях. К поясу у него был приторочен короткий широкий меч в кожаных потертых ножнах, за спиной виднелась рукоять арбалета. Новоприбывший не носил ни панциря, ни кольчуги, наоборот, ворот его балахона был широко и нарочито небрежно распахнут и обнажал крепкую грудь, заросшую черным курчавым волосом. Незнакомец по возрасту не выглядел юношей, скорее только разменял четвертый десяток. Рядом с ним из такого же муара появилась стройная девица с пышной копной медового цвета волос. Этакая Барби — пышногрудая, длинноногая красотка с выразительными карими глазищами и пухлыми губами. Ее отфотошопленную фигуру облегал и выгодно демонстрировал тугой приталенный кожаный панцирь, составленный из переплетения ремней. На поясе у барышни болтался похожий на серп узкий шабер, высверкивая под жарким солнцем отблеском разноцветных минералов на рукояти.

Мужик в сине-зеленом шмоте властным жестом подозвал к себе кучку моряков. Те подлетели к нему на катушках и тревожно навострили локаторы. Важный филин хмуро спросил их о чем-то, покивал в ответ и четким голосом отдал распоряжения, донесшиеся до наших ушей:

— В порту найдете мой корабль «Импетус». Триерарха зовут Терапон. Он приставит вас к делу. Явиться на судно надлежит до звона вечернего портового колокола. Иначе пеняйте на себя, — после чего повернулся, задрал голову к небу и лихо, по-разбойничьи, свистнул.

Матросы, понуро ссутулив плечи, слиняли прочь с площади в сторону порта. Никто и не подумал ослушаться или что-то возразить. Стоящее рядом с незнакомцем воплощение тайных мужских эротических фантазий, заметив наше присутствие, тронуло своего спутника за локоть и показало на нас длинным хрупким пальчиком. Тот, смерив наши нескладные фигуры уверенным взглядом, вдруг широко улыбнулся и на ходу, шагая в нашу сторону, приветственно вскинул вверх правую руку:

— Салют свободным гражданам Альба Лонга.

— Салют, граждане, — ответили мы хором, как два бычка-трелевочника, и в нашем хоре первоклашек потонуло мое дополнение. — С кисточкой!

— Имею честь представиться. Я — второй Авгур Альба Лонга и представитель Веймаров в Капитуле, претор всех триерахов Северин, — по-простому, без излишних официозов представился дядя.

От обилия полузнакомых терминов у меня едва не сделался сдвиг по фазе, и тут же появилось неистребимое желание сказать в ответ какую-нибудь гнусность. Например: «Можно повторить, я записываю». Или: «Владыка Солнечных поясов Юпитера в паховой области и самодержец всея пустынь двадцатого рейха, повелитель австралийских сумчатых земляных слоников Евгений Махонин в своем астрофизическом теле». Так будет нормально тебе, Авгур номер два?

— Калипсо, — прошелестела сексораздирающим контральто его спутница, но и так было ясно, что она — Калипсо. Как минимум. Или бери выше.

Воздух разорвало хлопанье крыльев, и на тогу Северина приплечился иссиня-черный ворон величиной с овчарку. С красными глазами и длинным стальным изогнутым клювом. Прилетел на свист хозяина пернатый ангел смерти. Уселся всей тушей и вытаращил на нас свои аспидные буркалы. Веселенький натюрмортик, нечего сказать. Северин, кстати, даже ухом не повел от полуцентнера нагрузки на ключице. А вроде штангистом-домкратом и не выглядел. Я уже отхлопнул пасть для какой-нибудь по обыкновению остроумной и сметающей реплики, как вдруг Андрюха сделал мне исподтишка мистический знак кулаком, что на нашем сленге означало: «Ша, кореш, я сам сейчас все разрулю». Он хотел сразу снять намечающуюся легкую напряженность между сторонами. Игроки держались с нами, в общем, мило и приветливо, но я без линейки измерил, что их правые руки не отходили от ножен больше чем на десяток сантиметров.

— Мы — новички. Призваны в Мидгард Верховным Авгуром Спириусом. Принадлежности пока не имеем. Я — Фортис, мой друг — Нобилис. Рады знакомству.

Нобилис. Хм, забавно. Обсудим.

— Друзья иногда называют меня «Нобилис Как У Коня», — присовокупил я, глядя прямо в глаза этой Калипсо. Не смог удержаться. Прости, Андрюха.

— Очень обязывающее прозвище, — промурлыкала Калипсо.

Или я ничего не смыслю в девушках, или это единственное, что для нее имело значение. Андрюха воткнул в меня взгляд-молнию. Он не раз говорил мне, мол, я такой пройдоха в деле охмурения девиц, что вполне могу битый час беседовать с дамой на разные светские темы, при этом барышня будет не в курсе, что ее уже пятьдесят девять минут как раздевают. Или менее того. Зависит от сложности конструкции застежек бюстгальтера. Я, по его мнению, обладал редкой способностью говорить женщине прямо в глаза то, что она хотела услышать, и имел почти стопроцентный успех только благодаря собственной непревзойденной методе. Исключительной особенностью моего портативного набора Казановы являлось создание вокруг меня и девушки незримого купола общности, отделяющего нас от всего остального бытия. Один на один и поменьше дриблинга. Так ведут себя или безумные, или чересчур уверенные в себе субъекты, но я предпочитал второе определение из данного списка.

Ого, вот я загнул! А вы что думали? Юрфак уже стерся из памяти, как подошва старых тапочек, но это не значит, что его не было. В Мидгарде, я уже сам начал замечать, мой уличный фольклор потихоньку стал из меня вымываться, как из волос под душем — шампунь от перхоти.

— Я не жалею сил, чтобы поддерживать свою репутацию, — ответил, глядя в ее агатовые очи.

— Очень мило, — сказала мне Калипсо, скромнехонько опустив глазки долу.

Северин бодро хмыкнул, оглядел нас еще разок и заключил:

— Стало быть, вы бойцы. Вижу по навыкам. Отрадно. Многие живут тут как туристы.

— И сколько таких? — поинтересовался Андрей, а я еще раз убедился, что Спириус нас навьючил как слонов индийских. Та еще рыбина. Сразу видно, что не с одной сковородки сбегала.

— Достаточно, — промолвила Калипсо голосом, от которого сердце падало в желудок, если не ниже.

— Это они, господин, сегодня возглавили налет на рощу Фелицитаты, где истребили банду сатиров. В столкновении погиб один Эквит из состава пятого караула, — вдруг подал свой голос ворон.

Мне приходилось слышать лязганье старой пишущей машинки — вот на что это было похоже.

— Да уж, хреновые новости с фронтов поступили. Неожиданно столкнулись с упорным сопротивлением противника, — подтвердил я потерю солдата. — Мы делили апельсин. Много наших полегло.

— Надеюсь, мы не преступили закона? — быстро спросил Андрей.

— Не совсем. Скажем так, существовал определенный обычай, который сегодня нарушили дважды. Первый раз — нелюди, второй раз — вы. Вернее, вы адекватно ответили на нарушение. Такая трактовка будет вернее. Все нормально. А ваше поведение в битве уже послужило укреплением вашей будущей репутации. В городе только и говорят об этом. Многие Игроки хотят вас видеть. Сегодня мы планируем большую вечеринку в море на реморах, с карнавалом. Там будут все граждане Альба Лонга. Заодно и познакомитесь.

— Боюсь, мы вынуждены лишить себя этой, без сомнения, приятной перспективы, — с легким поклоном, но достаточно сухо ответил Андрей (или Фортис?). — У меня есть неотложные дела в реале, а у моего друга назначена вечером встреча.

Калипсо мазнула по мне побеждающим взглядом, и я почувствовал, что еще чуть-чуть, и все мои дела пойдут в сторону, но Северин ответным поклоном неожиданно придал мне решимости:

— Право, очень жаль. Калипсо только вчера получила двенадцатый уровень. Это настоящее событие для нас, поскольку она шла к нему целый год.

— Год? — изумился я. — Мамочка родная…

— Я пришла сюда не для того, чтобы вспарывать животы несчастным бедолагам, что нас тут окружают. — В голосе прекрасной гурии вдруг мелькнули стальные нотки.

Я так и думал. Конечно, не для того. Твое истинное предназначение во Вселенной мы, безусловно, обсудим позже в приватной беседе. Господи! Скажи мне, ну зачем ты их создал такими «кончеными»?! Андрюха же нахмурился и мягко возразил:

— У нас также нет к этому особой предрасположенности. Но имеется определенная миссия…

— О да, я знаю, — прервал его Северин. — Завтра в магистрате состоится собрание Капитула Авгуров по этому поводу. Спириус известит вас. Там все будет решено. Ну а если сегодня вы заняты, то разрешите откланяться — у нас с Калипсо есть еще пара спешных дел перед вечерним праздником…

Когда эти достопочтенные лодыри наконец отчалили, мы с Андрюхой быстро разделили свободную от обязательств часть нажитого капитала. Получилось по девяносто сестерциев на каждое мохнатое рыльце, да еще мне докинули двадцатку для отдачи этому сычу из «Верис Делицис».

— Смотри только не слей все, как Киса Воробьянинов, — предостерег меня друган. — Нам пробки ох как понадобятся. А следующий понедельник еще не скоро.

— Хорош причитать! Я что, похож на недоделанного? Погуляли — было. Но пора за дело браться, сам понимаю.

— Короче, я сейчас ухожу в реал. Надо обтяпать кой-какие вопросы по работе, да и вообще, хочу малость пораскинуть мозгами на тему всей этой дребедени. Столько всякой информации свалилось, нужно разложить по полочкам. А ты зависай тут на доброе здоровье.

Это означало следующее: «Братан, без обиды, но мне нужно чуток побыть одному, чтобы не торопясь обкашлять все расклады. Ты мне по-прежнему лучший друг, не обижайся».

— Без проблем, Андрюха. Я пошатаюсь тут мальца, а потом двину в «Верис» ужинать. Да и Грацию хочется повидать.

— Лады. Когда надумаешь уходить — подойди к Камню, приложи ладонь и представляй мою гостиную. Монитор, диван и все остальное. Возникнет покалывание сначала в кисти, потом по всему телу. Сделаешь шаг прямо в Камень — и ты дома. Усек?

— Ясен разговор. Ты обратно когда?

— Пока не знаю. Ключи от хаты будут валяться в прихожей на тумбочке, если дома меня не найдешь. Встретишь Спириуса, скажи — его деньги у меня. Отдам завтра.

Мы пожали друг другу руки, после чего Андрюха подошел к Камню и замер, словно к чему-то прислушивался. Через десяток секунд в воздухе прозвучало шипение, как от электрического разряда, и мой приятель растворился в воздухе то ли девочкой, то ли привидением. Пиплы, тусующиеся на площади, настороженно сдвинулись было в сторону от нас, но потом принялись за свои дела — всякие базар-вокзалы и танцы.

Дневная жара постепенно уступала место вечерней прохладе. Я решил пройтись в направлении движения дующего с моря бриза, прошвырнуться по порту и только потом идти ужинать. Мне вспомнились смеющиеся глаза Грации под мелкими кудряшками, и сердце обволокло весьма приятное, хоть и не очень знакомое чувство.

ГЛАВА 17

Летопись Кезона. Познание холодного мира


Молодая привлекательная женщина выбралась из такси и, пропустив несколько машин, перешла узкую улицу по пешеходному переходу. На улице Карла Либкнехта, несмотря на полдень, было малолюдно. Она вошла в ветхий подъезд старого трехэтажного дома, ее каблучки дробно процокали по растрескавшейся плитке пола на нижней площадке, скрип половиц деревянной лестницы жалобно известил о том, что посетительница поднялась на второй этаж, затем шаги замерли перед одной из квартир. Старый подъезд с недоумением рассматривал эту невесть откуда залетевшую в него из февральской метели яркую бабочку. Щелкнул дверной замок, стальная плита двери распахнулась, и квартира приняла женщину в свой серый полумрак. Все стихло.

Незнакомка привычно разулась в прихожей, прошлась по пустым комнатам и осторожными шагами вошла в зал. Ровное гудение системника сообщило ей о том, что все в порядке. Она тихонько опустилась на диван подле неподвижного тела высокого худощавого мужчины лет тридцати. Ее ладонь накрыла длинные тонкие пальцы спящего. Голова мужчины замерла на синей бархатной подушке, волосы разметались, обнажив высокий «мыслительный» лоб, веки были смежены, на губах застыла легкая печальная улыбка.

Молодая красотка взъерошила его волосы, прислушалась к ровному дыханию. Достав из косметички влажную салфетку, протерла лоб, лицо, шею. Человек на постели не пошевелился в ответ на ее движения. Женщина вздохнула.

Где он сейчас? В каких дебрях витает теперь его душа, какие вопросы неведомого мира занимают сейчас его мысли, тень которых пробегает по челу? Она снова вздохнула, вернулась в прихожую, разделась и приступила к привычной процедуре — заботам о сохранности его бесчувственного тела. Сделав все необходимое, прошла на кухню, заварила себе чай и закурила длинную тонкую сигарету. До поезда оставалось не более пары часов, после которых ей вновь предстояло вести постылую жизнь красивой куклы, наполненную чередой ежедневных улыбок, и вновь тешить себя мечтами о следующем визите сюда, в эту обитель тишины и покоя, наполняющую ее существование единственно дорогим смыслом — быть кому-то необходимой.


Кезон оторвал рукавицей намерзшую на воротник сосульку и выдохнул густеющее облако пара. Ледяная пустыня окружала его со всех сторон и поражала, как когда-то первооткрывателей Юкона. Вдали искрящиеся торосы сливались с багряным диском солнца, раскрашивая горизонт мириадом преломляющихся лучей. Он потопал обутыми в меховые унты ногами, пристегнул к ним широкие охотничьи лыжи и, опираясь на палки, продолжил свое путешествие. До цепочки скал оставалось более трех часов карабкаться по смерзшимся льдинам с постоянным риском свернуть себе шею или угодить в прикрытую снеговой шубой обжигающе холодную полярную майну. Он несколько раз замечал тюленей, резво нырявших при его приближении в прорубь с поднимающейся над ней струйкой пара, с его дороги нехотя уходили полярные волки. Он шел и шел, толкаемый вперед целью и волей, способной подчинить себе слабое человеческое тело, заставить его быть нечувствительным к морозу, ледяным иглам, раздирающим до крови кожу, и жестокому полярному солнцу, которое за сутки могло превратить человека в отчаявшегося слепца.

К вечеру он, наконец, добрался до твердой земли. Впору было подумать о ночлеге. За спиной сквозь завывание вьюги Кезон даже не услышал, а почувствовал звонкую волчью песню. Он откинул капюшон парки. Вой шел, казалось, со всех сторон. Кезон прижался спиной к ближайшей базальтовой глыбе и достал тяжелый охотничий нож. Другого оружия у него с собой не было. Да и это он случайно нашел неделю назад, наткнувшись в распадке на чьи-то замерзшие останки. В Нифльхейм человек входил, имея лишь то, что могло помочь ему сохранить свою жизнь, а не отнять чужую. Волки приближались. Теперь он слышал, как они, подвывая, переговаривались между собой, планировали действия во время будущего нападения на добычу. Сквозь мелькание колких снежинок он разглядел приближающиеся массивные силуэты. Впереди шел вожак стаи — матерый зверь с седоватым отливом шерсти на вздыбленном загривке. Кезон закашлялся снегом и громко сказал:

— Ну что же, подходите, коль решили, что я вам по зубам. Веселой охоты, братья!

Волк остановился и зарычал, изготавливаясь к прыжку. Кезон выставил перед собой нож, освободил вторую руку от рукавицы. Зверь еще раз рыкнул, уже не так свирепо. Два других волка обошли лидера стаи с боков и встали рядом, чуть позади своего вожака.

— Делайте что хотите, только не дайте помереть от скуки. — Голос Кезона слабо пробивался сквозь пургу, но звучал ровно, спокойно.

Прошло несколько секунд, но никто не двигался с места. Четыре силуэта замерли, как фигурки внутри стеклянного шара с бутафорскими снежинками. Кезон почувствовал знакомую ауру, исходящую от животных. Он чуть опустил нож.

— Вот оно что. И как вы здесь очутились? Чем занимаетесь, не спрашиваю — вижу.

Шерсть на загривке вожака улеглась, глаза погасли.

— Тебе предстоит узнать это самому, смертный.

— Смертный? Так люди приветствуют друг друга в Нифльхейме? — Кезон не стал скрывать иронию. — Занятные у вас тут обычаи. Ладно хоть не сожрали, и на этом спасибо. Или все же попытаетесь?

— Не суди о наших законах, толком не познав их. А пока радуйся, что ты — не наша добыча. — Волки, пятясь, пропали в снежной круговерти.

Кезон не испытывал ни малейшего желания доверять хищникам, что бы они там ни сказали. Он подобрал рукавицу и, не отлипая от скалы, вертя головой в стороны, начал смещаться вправо. Но каково? За две недели тут он впервые наткнулся на других Игроков. В телах волков. За какие провинности они сосланы сюда? Почему назвали его смертным? Скала за спиной подалась назад, уступая место узкой расщелине. Кезон так и пятился, спиной углубился в узкий проход, и только сделав с десяток крабьих шагов, обернулся. Впадина в скальную породу расширялась, образуя проход, из которого явственно пробивались лучи света. Ага, именно это он и искал. Еще через десяток шагов он стоял подле входа в пещеру, занавешенного звериной шкурой, подсвеченной отблесками горящего внутри костра. Кезон отодвинул задубевшую от холода занавесь и заглянул внутрь. Неровный свет приоткрывал низкий каменный свод пещеры, по которому сизой струйкой вился дымок. Локтях в двадцати от входа горел небольшой уютный костер, поверх которого булькал покрытый железной крышкой круглый походный котелок. Возле костра на ложе из кучи тряпья возлежал небольшой человечек и с интересом его, Кезона, рассматривал. Во взгляде человека не было и тени испуга, лишь любопытство, сдобренное изрядным налетом лукавства.

— Ну что же ты встал в дверях? Заходи, не выстуживай мой кров. — Незнакомец сделал приглашающее движение рукой.

Кезон потоптался на пороге, стряхнул иней с торбасов и парки, одновременно изучая пещеру и ее владельца. Черты лица отшельника словно бы уходили по дорогам морщин вглубь изрядной бороды, мохнатых бакенбардов и седых нависших бровей, из-под которых на Кезона смотрели пристально, словно взяли на прицел, два прищуренных глаза с иглами зрачков. Кезон скинул отяжелевшую одежду и, расположив ее для просушки возле очага, сам присел к костру.

— Кто ты и куда лежит твой путь? — спросил отшельник, и Кезон мог поклясться, что ничего нового он ему не скажет. Незнакомец скорее сверял свои сведения, чем расспрашивал о новых.

— Я следую путем познания себя через Нифльхейм в Йотунхейм для того, чтобы предстать перед ликом великана Имира. Тропы, проложенные в стволе Великого Древа Иггдрасиль, ведут меня к цели.

— Вряд ли ты будешь интересен Имиру в своем нынешнем виде…

— Ты не спрашиваешь о моем имени — стало быть, оно тебе известно.

— Слухи расходятся быстро… — туманно ответил отшельник, приподнимая крышку котелка и помешивая варево.

— Я уже сорок страж брожу по здешним местам, но не столкнулся ни со слухами, ни с устами, могущими послужить их источником. Мои заботы здесь — лишь добыча пропитания да обустройство ночлега. И тем не менее — я берусь угадать, кого вижу перед собой.

Отшельник хмыкнул.

— Что же, готов услышать твое предположение. Это меня развлечет.

— Ты — Альвис Мудрейший. Освободившись от каменного заклятия Тора, ты тем не менее до сих пор питаешь странное пристрастие к камням и скалам и являешься Хранителем этого края. Я прав?

— Ну а если и так? Как поможет тебе твоя догадка? Более двадцати дней странствий и наблюдений не продвинули тебя ближе к цели. Почему ты не подчинил себе волков?

— Мне стало жаль их.

— Тем не менее ты был готов пролить их кровь. Воистину, жалость людей — это непознаваемый для меня предмет! Жалея, вы готовы убить или дать умереть объекту своей жалости. Чтобы потом со слезами предаваться скорби, когда нужно всего лишь протянуть руку.

— Кто они?

— Несколько потерянных, мятущихся душ. Недостаточно виновных, чтобы быть преданным Хелю и скопищу ядовитых змей в нем, оставленных здесь в надежде на перерождение и новую жизнь. Таких много на просторах Нифльхейма. Видишь, гуманность мы облекаем в более действенные формы.

— Души погибших в Мидгарде людей? Или в Реальности? Ты смутил меня.

— Погибших телесно в твоем странном и глупом пространстве и посему оставшихся в Мидгарде навечно. Хотя — кто знает, есть пути отсюда и в ваш мир. Ветви Великого Древа тянутся во множество сторон…

— Значит, мне нужно было подчинить их своей воле, — пробормотал Кезон.

— Подчинить и возглавить! — перебил его Альвис. — Андвари открыл тебе путь, да все без толку! Имир разорвет тебя в клочки, явись ты к нему таким! И — в одиночестве!

— Страшно не тогда, когда ты один. Страшно, когда ты — ноль.

— Оставь дешевые афоризмы для своих будущих безмозглых почитателей. Твои сторонники — вот что может спасти тебя и нашу миссию. Ты упорно не хочешь пользоваться своими новыми способностями. Или ты стал адептом философии недеяния?

— Иногда оно полезней действия. Недеяние дает возможность изучить явление, а действие — только последствия совершенного тобой поступка.

— Так и сидел бы тогда дома с такими воззрениями! Тебя избрали как способного изменить мир! Философов здесь хватает и без тебя! Снег ежедневно заносит трупы десятков из них! Твое тело — источник Силы, а ты не желаешь применять ее!

С этими словами Альвис взмахнул рукой. Огонь в очаге вздрогнул и загорелся ярче, сквозь камень стен проступили древние барельефы. Уже не бродяга сидел на куче старых шкур перед Кезоном, а древний могущественный мудрец восседал на ложе, убранном красным бархатом и атласом. Его фигуру наполняло и обволакивало зеленоватое свечение, лучившееся из тела и создававшее вокруг купол с зыбкими колеблющимися очертаниями.

— Возьми свой нож и брось в меня, — отрывисто приказал Альвис.

Рука Кезона дернулась и медленно поползла к ножнам. Потом замедлилась и остановилась совсем.

— Ну же! — выкрикнул отшельник. — После всего ты стал пацифистом?

— Не совсем, — ответил Кезон. — Просто сохраняю за собой возможность иметь собственное мнение.

Альвис вздохнул.

— Я лишь хотел показать тебе суть проявления воли человека. Его энергетика, сконцентрированная на чем-то вне тела, может изменять законы мироздания, подчинять себе все и вся внутри круга своего влияния. И с развитием этого умения круг твоей Силы будет расширяться и поглощать в себя предметы, людей. Все, попавшие внутрь зоны эманации твоей воли, станут подвластны тебе. Безраздельно.

— Я не уверен, что желаю этого.

— Ха. Это говорит человек, еще месяц назад клявшийся себе, что утопит Баркид в огне своей мести?

— У меня с тех пор сформировалось иное мнение о первопричинах событий, связанных со мной.

— Ты поделишься им со мной или предлагаешь прочесть твои мысли?

— Попробуй.

Несколько секунд Альвис ощупывал лицо Кезона своим цепким взглядом. Потом усмехнулся.

— А если я скажу, что ты прав? Что мы действительно хотели подвергнуть тебя обучению, но сначала были вынуждены лишить тебя власти?

Охотничий нож Кезона взвился прямо из ножен. Пролетев молнией несколько шагов до фигуры Альвиса, нож замедлил свой полет. На лбу отшельника вздулись жилы. Внезапно нож свернул в сторону, отхватил нижнюю застежку от парки мудреца и так же стремительно вернулся к Кезону. Альвис облегченно выдохнул.

— Тебя удовлетворит эта маленькая демонстрация того, что ничто из сказанного мне не пропадает напрасно? — хладнокровно спросил Кезон.

Мудрец ничего не ответил. Покрутил головой и снова приподнял крышку котелка.

— Ты шел весь день и, наверное, испытываешь страшный голод. Приступим к трапезе. Отложим беседу на потом.

ГЛАВА 18

Евгений Махонин. В преддверии глухого форшмака


За час неспешной вальяжной прогулки с промежуточным визитом в «капельницу для смачивания горла» я наконец домаршировал до порта. Небольшую гавань окружал серьезный мол из грубо отесанных гранитных плит, за которыми виднелись барашки свежего бриза. В заливе теснилось более десятка разных судов, на два корабля бойко погрузили какие-то тюки, по набережной прогуливалась пестрая вереница всякого народа. Мой опытный взор сразу отделил купцов, доглядающих за своим товаром, и разнорабочих от нескольких местных жульманов, тусующихся неподалеку. Эти сушеные деляги были заняты тем, что «держали ливер» — передавали друг другу краденое — да периодически зыркали своими буркалами по сторонам — не отломится ли чего еще. Мимо меня прошествовал военный дозор с вытравленной морской звездой на серебряных панцирях — Веймары, стало быть. На моряков они не походили, скорее, наверняка являлись чем-то вроде морской пехоты. Старший дозора остановился и официально меня приветствовал:

— Салют, гражданин!

— Вольно! Тьфу, тоже салют! — Я поправился, заметив его недоумение, и, чтобы сгладить напряженность, спросил:

— Как обстановка, служивые?

Видимо, я ляпнул что-то не то, потому что старшина еще сильнее выпучил глаза и рявкнул:

— Происшествий за время дневной стражи не было! За исключением усмирения двух торговцев-лоточников, не поделивших клиента!

— Молодцы!

— Служим Капитулу! Разрешите продолжать обход?

— Да-да, конечно, валяйте. — Я махнул рукой и пошел себе дальше по набережной.

Любуясь справными морскими судами, чуть не столкнулся в бесцельно шатающейся толпе со Спириусом и Юстиной, которые о чем-то неторопливо беседовали.

— О! Привет! Рад видеть, что ваше образование продвигается, — улыбнулся мне Спириус, дал краба и даже фамильярно хлопнул ладонью по плечу. — Мой питомец уже доложил о ваших славных подвигах.

— Ага, мы тоже видели твоего баклана над рощей с побрякушками, — ответил я.

Положительно, после совместно употребленного молочка от бешеной коровки сухарь превратился в нормального человека. Юстина официально растянула губы для улыбки и слегка поклонилась.

— Завтра вернем должок. — Я решил сразу обозначить нашу обязательность в финансовых вопросах, но Авгур пренебрежительно махнул клешней:

— Ничего, это дело не срочное. А завтра вечером состоится Совет…

— Мы знаем. Насчет грядущего сходняка нас просветил кореш твой, как его… Северин.

— Отлично. Северин — член Капитула Авгуров, и я рад, что вы свели с ним знакомство, — кивнул Спириус.

В этот момент один рабочий на ближайшем к нам корабле уронил через трап в синюю воду залива бочонок, что тащил на плече. Поклажа с плеском плюхнулась в набегающую волну, а к грузчику подскочил какой-то изрядный детина в сафьяновом песочном халате и влепил бедолаге в качестве трудового поощрения здоровенного «леща».

— Северин! — фыркнула Юстина. — Смотри, какой шлак он притащил вольнонаемными на патрульное судно! Каковы, а? — Это она обращалась к Спириусу.

— Орлы просто! — хмыкнул тот в ответ.

— Да что там — львы! Как ты считаешь, какой процент из них попрыгает белками за борт при одном виде зеленых дакийских парусов?

— Приблизительно — сто процентов.

— Угу, — мрачно подтвердила Юстина и вдруг, повернув голову ко мне, чисто по-девичьи ойкнула. — Ай! Осторожней!

В этот момент мне в самое щепетильное место между лопаток, только значительно ниже, врезался здоровенными рогами невесть откуда взявшийся баран. Не человек, а вот именно баран с шерстью, каменным лбом и жесткими такими загнутыми рожками. Вот так ситуация! Видать, удрал с какого-нибудь парохода, куда был погружен в виде самоходного консерва. За ним, размахивая граблями, уже спешил какой-то низенький крепыш с веревкой в руках. Баран, как оказалось, не принадлежал к разряду тупых животин, что не интересуются происходящими вокруг себя событиями, и, не дожидаясь своего преследователя, резво отвернув в сторону голову, рванул дальше по набережной, производя в толпе гуляющих понятное оживление. Воспользовавшись моментом, я решил удалиться следом за копытным. Ясное дело, в этой частной беседе я оказался третьим лишним. Чтобы понять это, — не надо было быть бараном. Тот и то все вкурил мгновенно и удрал, не попрощавшись. Условившись на завтра о времени и месте встречи, я, копируя Юстину, чуть поклонился и, игнорировав выражение ее хорошенького личика, сморщившегося от сдерживаемого с великим трудом хохота, потопал в направлении «Верис Делицис».

На прилегающей портовой улице подался спиной к стене дома, пропуская медленно ползущий портшез какого-то богатея. Жалобно брякнули колокольчики, и носилки внезапно остановились аккурат напротив меня. Тьфу ты, еще какой-то Игрок пожелал засвидетельствовать мне свое на фиг не нужное почтение. Чем ближе был ужин, тем меньше хотелось портить себе аппетит, треща с этими индюками. Разве только внутри окажется козочка Калипсо? Но гранатовая бархатная занавеска отъехала в сторону, сдвинутая могучей мохнатой лапой, и из прохладной полутьмы паланкина на меня выехала красная улыбающаяся физиономия дяди Африкана:

— Салют, гражданин!

— И тебе — салют! — Я нетерпеливо переминался с ноги на ногу.

Последние минут десять я ощущал в себе неистовое желание посетить одно место личной гигиены, но нигде поблизости ничего подобного не узрел, а спрашивать у юнитов стеснялся, что вообще-то мне не свойственно.

— Где приятеля потерял?

— У Камня Иммерсии. Дела в реале. — В таком состоянии поневоле говоришь рублеными фразами.

— Понятно. Молодцы, что быстро растете. Скоро рад буду увидеть вас в своем магазине!

— Непременно. Товар отличный, а вино еще лучше. — Вот чего привязался к человеку? Не иначе, сейчас тоже будет мне уши топтать!

— Я вот по какому поводу решил тебя побеспокоить. — Африкан оценивающе оттопырил нижнюю губу и задумчиво на меня воззрился. — Завтра мои слуги отправляются в рейд. На охоту. Моя птица разведала селение химер в джунглях неподалеку. Можно взять богатую добычу.

— И?

— Я сам на такие дела не падок — ленив стал больно. Хотите возглавить отряд? Пара уровней, считайте, в кармане, а может быть, и больше. И десять процентов добычи.

Вот это ситуация. Приятный поворот, что и говорить.

— А десять процентов в твердой валюте — это сколько будет примерно?

— Обычно мы берем товару из таких рейдов на пару тысяч сестерциев. Не меньше. Обещаю сверх того скидку в магазине при обмене оружия. Интересно?

— А то! Но есть проблема — завтра собирается курултай по нашему поводу…

— Чего-чего?

— Заседание какое-то, куда нам с Андреем, то есть теперь — Фортисом, явиться наказано строго обязательно.

— А-а-а… Капитул… Но это ничего, они раньше заката никогда за стол не садились. Вы к тому времени как пить дать вернетесь. Успеете и в термы сходить — лесную грязь с себя смыть.

— Тогда порядок! Где встречаемся?

— У моего магазина в шесть утра. Если ночуешь в городе — могу прислать паланкин, только скажи куда.

— В «Верис Делицис». Знаешь такое заведение?

— А-а-а, «Родник»? Конечно. Это где камин в центре зала?

— Ага.

— Бывал. Ну что, сладились?

Мы пожали руки, и я, прибавив шага, поспешил в кабак. Отлично все устроилось. Заодно и уровни подтяну. А то отстал от Андрюхи — беда просто. И в одиночку никуда не сунешься — стремно. Значит, все получается тип-топ. Сам же хотел браться за ум. И Африкан как по заказу нарисовался! Хорошо смеется тот, кто стреляет последним! Получу пару левелов и попру дальше буром! Я обрадованно улыбнулся, вспомнив карие озорные глазки Грации. Сегодня проведу ночь с ней — решено. Главное, не проспать, вернее — поспать хоть немного, а то, чувствую, дашь ей волю — до утра глаза не сомкнем. А жизнь-то налаживается!

Если бы я знал тогда, чем дело закончится, — впору было бы не радоваться, а выть, заливаясь горючими слезами!


Андрей Винокуров. Попадос — по-другому не скажешь


Я стремительно прорешал все свои дела по работе. Друзья-коллеги, конечно, засыпали вопросами — уж слишком нехарактерным для меня было такое поведение: пропадать на несколько дней, не отвечать на звонки. Пришлось сослаться на спасительную аварию. Дескать, чудом остался цел, моральное потрясение, нужна передышка на какое-то время, чтобы прийти в себя, и все такое. Объяснение встретило вежливое понимание и деликатное сочувствие. Съездил на такси в сервис, куда определил свое пострадавшее авто, навестил страховщиков, заполнил формы, предъявив привезенную Махором всемогущую «форму два» из ГИБДД. Набрал Германа — телефон молчал. Ясно, парень в Мидгарде. Отправив ему эсэмэску: «Все в порядке. Звонил, чтобы скоординировать действия», — я вернулся домой, обозрел Женькино туловище, восседавшее истуканом на стуле, и пошел на кухню заправиться перед погружением. Плотно отобедал, заглянул в спальню, грустно постоял на пороге перед фигурками своих женщин и вернулся к компьютеру. Попытка уйти в Мидгард неожиданно успехом не увенчалась. Канал не открывался. Как будто я наткнулся на стену. Женька по-прежнему сидел сиднем, а я, сколько ни тыркался, — уйти так и не смог. Видимо, произошел какой-то сбой. Начал нервничать, в голову полезла всякая хрень. Манной небесной прозвучал звонок Германа. Я вкратце объяснил ему, в чем затык, он ответил: «Угу. Понял. Сейчас будем». Через двадцать минут в квартиру позвонили. Герман появился в компании молодой барышни, ухоженной невысокой брюнетки с короткой стрижкой и выразительным взглядом серых глаз. Довольно необычное и эффектное сочетание. Очередная пассия? Герман, заметив мое смущение, поспешил развеять неловкость:

— Это наша глава техподдержки, Вероника. Ника, разреши тебе представить Андрея и его друга Евгения. Слышал, вы уже обзавелись в Мидгарде новыми именами?

— Да что там, просто перевел на латынь наши здешние. Получилось — Фортис и Нобилис. Фортис ваш покорный слуга, — ответил я, разглядывая гостью.

Та сдержанно кивнула. Она явно не была склонна к излишним проявлениям эмоций, да и, похоже, вообще к сантиментам.

— У нас не принято знакомить в реале Игроков, тем более озвучивать баркидские имена. Захотят — найдутся тут по собственной инициативе. Но случай исключительный, поэтому я позволю себе нарушить традиции. Вы уже виделись на Альба Лонга. Перед тобой Юстина.

Я ожидал, что барышня нахмурится, уж очень выражение ее лица способствовало этому, но она вдруг мило улыбнулась и приветливо пожала мне руку. Кажется, я понял, что к чему. Разумеется, чрезвычайно эффектной в Мидгарде девушке очень приятно продемонстрировать мне то, что и в Реальности она также выглядит впечатляюще.

Технические неполадки у нее получилось исправить минут за двадцать со спокойной уверенностью профессионала.

— Второй канал открыт не был, — пояснила Вероника, вставая из-за системника. — Герман, вы, наверное, сначала не знали, откуда будет подсоединяться друг Андрея, а потом попросту забыли. У них так и остался сдвоенный проход для обоих одновременно.

— Нет, — отрицательно покачал головой Герман. — Я теперь вспомнил свои мотивы. Сначала я просто не хотел, чтобы они бродили там поодиночке — сама знаешь, что может случиться. А потом, правда, забыл.

Мы прошли на кухню, я налил гостям чай. Разговор вертелся вокруг всякой чепухи — артефактов, нашей вылазки в рощу Фелицитаты. Я чувствовал: ни Герман, ни Вероника сейчас не склонны поднимать серьезные темы. Ну и сам решил не навязываться. Со своим головняком придется разбираться в одиночку. Мелькнула, правда, интуитивная мысль, что Вероника не одобряет действия Германа во всей этой ситуации, а он, понимая ее отношение, просто избегает важного разговора. Ни к чему мне пока знать слишком много. Ну и ладно. Будем жить, будем поглядеть. Прощаясь, Герман напомнил мне, что завтра мы встречаемся на площади Капитула и вместе идем на Совет Авгуров. Пора переходить к главным решениям.

Проводив старожилов, я быстро установил контакт с Мидгардом и погрузился. Побродил немного по окраинам города, старательно избегая центральных улиц, где мог напороться на кого-то из Игроков. Я еще не забыл о предостережениях Спириуса — на Альба Лонга вполне могли оказаться соглядатаи всемогущего Кезона. Лишний раз не стоило привлекать к себе внимание, и так засветились более чем достаточно. Нобилиса нигде не было видно. Ясно. Зависает со своей куколкой. Я не мог осуждать друга, потому что в такой ситуации кто угодно не устоял бы. Тридцать пять лет — такой возраст, когда начинаешь чувствовать, что ты не становишься лучше с каждым новым днем. И как я подозревал, с годами это ощущение только усиливается, пока его не сменяет смирение. Отсюда и «прыжки в ширину» из разряда «седина в бороду, а бес в ребро» или «в сорок пять — баба ягодка опять». Человеческая плоть истончается с возрастом и начинает подавать отчаянные сигналы мозгу: мол, давай, приятель, бери от жизни все, пока не стало поздно. Люди осуждают это, а должны бы испытывать острую жалость, будь у них желание вглядеться попристальней в корни явления. А что там насчет меня? Еще неделю назад я пребывал в блаженной уверенности слепца, что кроме отличной работы у меня есть все для человеческого счастья — крепкая семья, красавица жена, умница дочь. А теперь? Кого я спасу, если спасу? Как она встретит мой взгляд? Как мы дальше будем жить? Забыть такое невозможно. Делать вид, что ничего не произошло? Даже от одной этой мысли мне стало противно. Устав от моральных самоистязаний, я нашел более или менее приличный постоялый двор с термополой на первом этаже, заплатил за комнату и уединился с самой лучшей и самой бесполезной советчицей нашего человека — здоровенной бутылкой вина.

Утром я проснулся и спустился вниз. Молодой флегматичного вида слуга в кремовой хламиде поставил передо мной чашу с вином и тарелку с туроном — смесью ячменной муки, тертого сыра и меда. Позавтракав, я прямой наводкой направился в «Верис Делицис». Пора брать Нобилиса под белы рученьки и приставлять к чему-то общественно полезному.

У порога меня встретила Грация. Честно, я даже не признал ее сначала в блестящей молодой девушке в ярком роскошном платье с пестрой мантильей на плечах, но она, увидев меня, приветственно замахала руками и затащила внутрь заведения. Девушка, конечно, и так была прехорошенькая, но тут… Передо мной, блистая очами и разливая вокруг свет ослепительной улыбки, стояла умопомрачительная барышня, настолько красивая, что казалась недоступной, словно вечерняя звезда. Ее очень выгодно подсвечивали лучи зависти, периодически падавшие из разных концов зала, отраженные от физиономий товарок. Поразительно, как меняет женщину ее маленькое женское счастье. Мне даже не нужно было спрашивать, ночевал ли здесь мой друг. Я лишь осведомился, здесь ли он сейчас.

— Гражданин Нобилис отбыл на охоту в джунгли с людьми Африкана, — не в силах погасить радостную улыбку, ответила Грация.

И победно сверкнула топазовыми глазками — вот я какая!

— Как на охоту? С какими еще людьми? Что за хрень тут творится?

— С рабами и дворовыми людьми гражданина Африкана, — немного растерянно подтвердила Грация. — За ним на рассвете прибыл паланкин. Господин обещал, что, если вернется с большой добычей, — присмотрит для меня какую-нибудь маленькую лавочку неподалеку, — выпалила девушка, не удержавшись.

— Ну дела, — пробормотал я. — В джунгли! Лавочку! Он что, ума лишился? А меня почему с собой не взял?

Грация испуганно развела руками.

Остыв, я сделал вывод, что недооценил самолюбие приятеля. Надо сказать, что все мои действия здесь были подчинены единой цели, тогда как Женька просто начал тут жить. И получать немалый кайф от этого. А я, отличник конченый, — набрал левелов и оставил своего компаньона далеко позади. Хочешь не хочешь — изворачивайся, чтобы догнать. Теперь ход его рассуждений стал для меня понятен. Что же, придется дать другу временную фору. Я бодрым шагом минут за сорок доскакал до Камня Иммерсии, поприветствовал собравшийся там народ римским салютом и ушел в реал. Буду ждать Евгения и штудировать книжки по Баркиду, особенно по его истории и периоде правления Кезона. Пора нарисовать для себя некий психологический портретик данного деятеля. Что-то мне подсказывало, скоро нам с ним придется столкнуться, и уже не в теории.

Я сидел на кухне с сигаретой (ввиду отсутствия супруги слегка расслабился по этому поводу), чашкой кофе и заново вчитывался в методички по локации. Время лениво текло, как вода из недозавернутого крана. Капли секунд уже образовали лужицу минут, как вдруг в зале что-то задвигалось. Тяжело грохнул опрокинутый на паркет стул, и в исполнении Женьки раздался такой мат, какого я не слышал от него практически с детства.

— …….!..…………………………….! — и так без передышки секунд двадцать.

Я влетел в гостиную и застал друга в крайнем волнении, с трясущимися руками. Женя кругами колесил по комнате и ругался на чем свет стоит. Надо сказать, несмотря на окружение и образ жизни, он крайне редко применял в речи матерную лексику. Помню, в детстве, услышав от него ругательство, его бабушка долго втолковывала нам, пацанам, что при каждом бранном слове ангел-хранитель отлетает от человека на лишние три метра. Откуда у старушки взялась такая точность вычислений — осталось загадкой, но Женька внял словам бабушки и браниться перестал. Как отрезало. Теперь он словно забыл обычные слова. Возбужденно ходил и разносил все подряд. Методично клял, старался никого не пропустить. В основном, конечно, клял себя и свою глупость. Наконец немного успокоился, поднял стул, уселся и, обратив ко мне бледное дергающееся лицо, сказал:

— Я сдох.

— Как сдох? — опешил я.

— Как Золушка. Или долбаная мертвая царевна в «Семи богатырях», — мрачно обронил Махор и снова выругался.

— Так-растак. — Я машинально последовал его примеру. — Что случилось?

— Что случилось? Я был счастлив, но потом отвлекся. Вот что случилось. Африкан — так его об косяк, деляга сушеный, навьючил меня этой идеей — качнуться по тихой грусти, да и у нелюдей лесных, животных необразованных, сидора срезать. Клепал языком, что можно на тысячу сестерциев подняться влегкую. Я и клюнул, как карась-губошлеп. Словом, пошли мы в джунгли охотиться, к поселениям химер. Команда была — человек пятнадцать. Ребятки подобрались смирные. Даже слишком. Все как один — пациенты доктора Ломброзо. Утырки конкретные. Но свое дело знают. Головорезы, типичные «дикие гуси».

Я хмыкнул. Если Женька удостоил рабов Африкана прозвищем африканских наемников, значит, и впрямь та еще была компания.

— Мы подобрались к их фактории. Сначала все вроде бы шло хорошо. Покрошили в мелкий винегрет кучу пернатого народу. Я поднял аж четыре левела. Уже начал подумывать о том, как сегодня поменяю внешность, возьму себе в питомцы какую-нибудь канарейку с хищным клювом метра в полтора, чтобы в полете перевешивал. Замечтался, короче. Я обретался с краю от основной банды — поддерживал их огнем из лука. И такой вышел расклад, что из джунглей к ним прибыло подкрепление. Не знаю, как там наши — выдержали, нет, — поскольку мне по чердаку смазали, считай, первому. Просто тупо оторвали башку. Сшибли с ног и перекусили шею, словно зубочистку.

— Больно было? — сочувственно брякнул я.

Женя невесело хмыкнул.

— Прилично. Мало не показалось. До сих пор мурашки по коже. Но недолго. Страшная боль где-то на секунду — я даже заорать не успел. Затем — полный рауш. Очнулся уже тут. Последнее, что видел, — длинные клыки в моей крови перед глазами. Потом — все.

— Задница, — подвел я итог. — Влипли.

Упрекать друга не хотелось, я никогда не принадлежал к разряду тех добряков, что с удовольствием вставляют ближнему спицу в свежую рану. На Женьке и так лица не было. От моих слов его голова опустилась. Переживал, что подвел меня. Крепко подвел.

— Ладно, брат. Всякое может случиться. Рассудком от потрясения не двинулся — и то хорошо. Впредь будем умнее, — вздохнул я.

— Угу. А теперь что же, я вне игры? Кранты? Сливай воду и проветривай?

— Почему? Покуришь до понедельника, возродишься кем-то. Может, в новом обличье будешь еще полезней, чем в человеческом.

Женя вздохнул.

— К Грации зайди. Объясни, как сможешь. Ждать будет, расстроится девчонка.

Мне захотелось скрипнуть зубами. Вот увалень — вся наша затея под угрозой, а он только о своей крале и думает! Но я сдержался.

— Ладно. Не перегрейся, как примус. Все как-нибудь образуется. По крайней мере на Земле имеется мало людей, которые точно знают, что жизнь после смерти продолжается. И ты — один из них. Как говорится, жизнь — это очередь за смертью, но некоторые лезут без очереди.

— Кто это сказал?

— Адольф Гитлер.

— Тоже мне — нашел, кого цитировать.

Женька запустил пятерню в короткий ежик волос, потом поднялся, прошел на кухню, и я услышал жалобное звяканье бокала и деревянный хлопок барной дверцы.

ГЛАВА 19

Андрей Винокуров. Совет и решение


Так и хочется сказать — мы заседали в Колонном Зале Капитула. На самом деле зал не был колонным. Скорее его можно было назвать «статуйным». Все пространство зала занимали скульптуры, большая часть которых изображала женщин разной степени распущенности (Женька выразился бы крепче и конкретней), а также воинов в полном боевом обмундировании с оружием в руках, застывших во всяческих эффектных героических позах. Смысл сего, как мне представлялось, доходчиво излагала фраза типа: «сражайтесь, храбрые мужи, и будете соответствующим образом вознаграждены». За высоким белоснежным мраморным столом кроме меня располагались пятеро Авгуров: Спириус собственной персоной, уже знакомый мне Северин, Юстина (сегодня в более скромном одеянии, чем обычно) и еще трое граждан, доселе мне неизвестных: Квирина — блондинка с коротким каре в длинной тоге, похожей на банную простыню, Тибериус — молодой парень, слабо гармонирующий со своим звучным именем и смахивающий на стриптизера из ночного клуба в отставке, такой же рельефный и слащавый, Ювеналий — в противоположность Тибериусу, могучий, суровый, мрачный мужик в кожаном панцире со свежим багровым шрамом через всю шею. Шрам меня позабавил, так как любое целительное зелье легко могло его убрать, но, видимо, Ювеналий оставил рубец из соображений украшательства своего и без того брутального обличья. Помня о подсознательном стремлении людей к идеалу и их стандарту мышления в формате книжной иллюстрации или киношной картинки, я украдкой придирчиво рассмотрел внешность лидеров Альба Лонга и без труда определил их кумиров. Квирина — омоложенная копия Мэг Райан, Тибериус — бесстыдный плагиат с Колина Фаррела, а Ювеналий походил на старшего брата Джэйсона Стетхэма, обожравшегося в молодости стероидов. Юстина отличалась индивидуальностью. Не успел я мысленно отправить ей по этому поводу комплименты, как сам себя тут же оборвал. Стоп! Она же… Не может быть! Это же точь-в-точь Ракель Уэлч, загораживающая своим сексапильным телом ход в стене в фильме «Побег из Шоушенка»! Молодцы! Все как один! Я на Совете Авгуров или на заседании Киноакадемии? Кому вручаем «Оскара»? А Спириус говорил, что артисты вышли из моды! Брехня! Любопытно, на кого похожи в Мидгарде Елена и Арина? Может быть, моя женушка избрала себе внешность Энди Макдауэлл? Или Камерон Диас? Мои размышления прервал Верховный Авгур, предоставив мне право вступительного слова.

Я поблагодарил Спириуса за честь и ничтоже сумняшеся доложил высокому собранию сильных мира сего о нашем «косяке», после чего умолк, ожидая их реакции. Первым нарушил молчание Северин:

— Удивительная беспечность с твоей стороны, гражданин Спириус. Оставить неофитов предоставленными самим себе на первой неделе их пребывания в Баркиде с учетом их миссии — это крайне легкомысленно.

Остальные по-разному выразили свое согласие с Северином. Спириусу ничего не оставалось, как признать свою неправоту:

— Действительно, я совершил опрометчивый поступок. Единственное мое оправдание заключается именно в специфичности их задания: излишняя опека со стороны моей персоны неизбежно привела бы к огласке. Тем более что им вскоре предстояло действовать самостоятельно. Оберегать их до конца от возможных опасностей означало бы заведомо приговорить обоих к верной гибели…

— Ты здесь ни при чем, Спириус, — вступился я. — Мы сами ошиблись, что теперь поделаешь — ядерная бомба почему-то всегда попадает в эпицентр. Нобилис хотел форсировать обучение. Не рассчитал силы.

— Это снижает наши шансы вдвое, — пробормотал Тибериус.

Я заметил презрительный взгляд, который бросила на него Юстина. Она не проронила ни слова с самого начала Капитула. Строгая дама. Не увидь я ее в реале — симпатичную молодую женщину, явного технаря к тому же, — я бы предположил, что передо мной типичная школьная училка. Сухая, как вобла, с вечно поджатыми губами и склонностью к нотациям, в Баркиде по ошибке влезшая в тело умопомрачительной красотки.

— С Нобилисом все ясно. Переродится монстром, будет помогать по мере возможностей. Полагаю, что высшим ему не стать, возродится кем-то вроде сатира. Хорошо бы хищником. Легче будет вернуться самостоятельно, — вновь подал голос Спириус. — Предлагаю обсудить идею миссии. Сам способ проникновения в Баркид. Самый первый этап — как им туда внедриться. Что-то планировать дальше малоперспективно, поскольку мы толком ничего не знаем из ныне происходящего. Словом, дальше им придется действовать по обстоятельствам.

— Помнится мне, что Африкан говорил о своем филиале, дескать, с ним утрачена связь. Может быть, мне сыграть роль торгового эмиссара? Коммерсанта? — предложил я. — Прибыл, чтобы восстановить хозяйство, и все такое. Купцов вешают редко. Свободное предпринимательство во все века заслуживало уважения.

Спириус отрицательно покачал головой.

— Ни один Игрок не станет служить другому в торговых делах мальчиком на побегушках. Это исключено. Африкан — известная фигура даже в самом Баркиде. Такой план будет раскрыт сразу.

— А если я типа купил его бизнес?

Юстина тряхнула челкой и первый раз вступила в беседу:

— Если обман раскусят, то пощады не ждите. Питомцы обычно не отлетают далеко от хозяев, но все одно — при желании можно быстро проверить информацию, послав кого-то наблюдать. Еще один минус — неизбежно придется довериться Африкану, а это крайне нежелательно. Проклятый космополит продаст нас за горсть сестерциев и еще будет считать себя правым. Очень ненадежная легенда.

— С Африканом лучше не связываться. Эта слепая свинья свой желудь все равно найдет. Или вас событие, произошедшее с вашим приятелем, ничему не научило? — хмуро вставила Квирина.

Она почему-то ко мне совсем не благоволила. Рассматривала, будто червяка, как бы оценивая — тот ли я мерзавец, которым она меня представляла, или еще хуже. Аналогичный взгляд я поймал у Тиберия. Первое, что мне пришло в голову, — они, видимо, были дружны с моей благоверной и теперь, предполагая мое осуждение ее (может быть, подробностями моей реакции с ними поделился Спириус), заочно начали меня презирать. Как показало время, я практически попал в точку.

— А почему бы нам не отправить в Баркид послов? — брякнул Ювеналий. — Прямо, честно, открыто. Для установления дипломатических отношений с Кезоном. Парламентеров вешают меньше, чем торговцев. В крайнем случае вернутся с предъявленным ультиматумом. Проведут переговоры об освобождении заложников. Ну не зверь же он, в конце концов? Должен понимать, что в реале жизнь обеих женщин под угрозой!

Здравое предложение воина неожиданно вызвало ехидные усмешки. Лично я ничего смешного в данном варианте не находил.

— Мы допустили несколько враждебных действий по отношению к Баркиду. Строго говоря, первыми нарушили нейтралитет. Официальные послы вслед за диверсионными и разведывательными группами — это выглядит несерьезно. Зная его биографию, легко можно предположить, что он вздернет нашу делегацию на первой попавшейся оливе. Тем более что в делегации парламентеров Альба Лонга будут представлять два неофита, а не фактические правители острова. Это просто насмешка! А ветеранами я рисковать не хочу. Категорически. — Решительно рубя воздух ладонью, Спириус поставил крест на предложении Ювеналия и вновь вопросительно поглядел на Совет.

— Есть вариант, — медленно, как бы прислушиваясь к своим словам, произнесла Юстина. — Потерпевшее кораблекрушение судно, выброшенное на берег Баркида. С официальным каперским патентом Альба Лонга. Наши скверные отношения с дакийцами на море ни для кого не секрет. На нейтральных островах между нами выросла целая колония из всяких мерзавцев. И дакийцы потворствуют, а может, и поощряют этот пиратский промысел. Поводов для морских рейдов у нас предостаточно. Потрепанный в бою корабль попал под трамонтану, [27]и его прибило к баркидскому берегу. Терпящая бедствие команда вызывает только сочувствие. Надо быть совсем конченым извергом, чтобы покарать моряков в такой ситуации. Народ Баркида и тот будет недоволен, если Кезон решится на репрессии.

Все задумались.

— Кгм… А что, неплохо? — спросил Северин.

— Разумно, — поддакнул Тиберий.

— Два неофита без Навигации пошли в рейд на каперской либурне? — скептически хмыкнул Спириус.

— Значит, с ними должен быть кто-то из ветеранов. Желательно не один. Случай бросает Кезону воинов непокоренной Альба Лонга. Великодушие правителя подскажет ему проявить милосердие к ним и добиться этим большего, чем прямой агрессией. Ветераны вступят в переговоры, а новички попробуют освободить пленников.

— Кого из граждан конкретно ты предлагаешь? Кто рискнет отправиться в Баркид? — мрачно спросил Верховный Авгур.

— Я, — спокойно ответила Юстина. — И еще один доброволец, которого я одобрю. А дальше ребята попробуют что-то сделать сами. Как ты сказал, «по обстоятельствам».

Вот так вобла! Молодец барышня. Я всегда говорил, что девчонки храбрее и решительнее мужчин. Не все, но такие — однозначно. Мы обсудили детали и наметили старт регаты через две недели после нашего сейшна. Когда все вопросы были утрясены, я робко поднял руку, привлекая к себе внимание:

— Еще один момент. У меня сейчас девятый левел. Десятый — определяющий… в плане питомца, облика…

— Я поняла, — перебила меня Юстина. — Завтра встречаемся в порту в семь утра. Займемся тобой. И вот еще что, приятеля своего ободри как-то, а то разные случаи бывали… Поддержи друга в реале. Многие от своей гибели испытывают такое сильное психологическое потрясение, что отходят не сразу. Имелись случаи психического помешательства. Хотя он мне показался слишком циничным типом, чтобы впадать в отчаяние из-за случайной кончины… А я пока перекрою ему канал связи, чтобы отключить от хронопарадокса. Тогда время в Мидгарде и реале потечет для него с одинаковой скоростью. Мы обычно оставляем все как есть — в качестве отрезвляющего фактора, но тут другая ситуация. Пока станет ждать перерождения — поседеет. Повторюсь, не будь вашей миссии, этого хама стоило бы немного проучить…

— Поймите, сударыня, — бесцеремонно и напыщенно оборвал я эту гурию, — он обыкновенный житель нашей прекрасной страны, которому присущи хамство и обычные недостатки расточителя и лгуна, как и первым лицам, ее представляющим. Вполне возможно, что мануфактурным снаряжением, наглостью и всей своей экспозицией он противен глазу, но нутро у него доброе. И после многолетней дружбы с ним мне было бы неприятно порицать его и слышать, как его порицают другие.

Юстина и Северин дружно расхохотались, а Спириус показал мне оттопыренный большой палец. Остальные же, не знакомые с творчеством Вильяма Сиднея Портера, вытаращили как блюдца свои изумленно-негодующие иллюминаторы и пораскрывали рты от моей вольной цитаты. Читайте классику, невежды! Но, по их мнению, я всего лишь не кисло прошелся по поводу лучшего друга у него за спиной и теперь уже абсолютно девальвировал в их глазах как личность. Впрочем, наши чувства носили взаимный характер. Наконец-то мое общее неприятие всего обрело какие-то очертания и перешло на конкретные личности. С другой стороны — они все мне были в разной степени противны. Даже невероятная Юстина и тугой, как лопата, Ювеналий.


Андрей Винокуров. Под парусами


Чуть рассвело, я уже стоял в порту у парапета, любуясь морем и просыпающимся городом. Солнце еще не осадило дымку утреннего тумана своими жаркими лучами, а лишь показало над бирюзовой гладью океана свой багряный похмельный глаз. Уборщики-юниты драили камни мостовой песком, заливали их ведрами воды, отчего все вокруг стало блестеть нарядной праздничной чистотой.

Ночевал я неподалеку, рядом с портом, в хоспитуме достаточно респектабельном и комфортном, где останавливались приезжие купцы, капитаны, шкиперы заплывающих в Альба Лонга кораблей. Его вывеску украшал мудрый девиз: «Navigare necesse est, vivereest non necesse», или в переводе: «Плавать в море нужно, но жить там не обязательно». Слова предназначались для гостей отеля и намекали на возможность комфортного отдохновения по сравнению с условиями затхлой каюты торгового актуария или казарменным бытом военного судна. И действительно, простыни были белыми, постель мягкой, а еда вкусной и свежей, никаких генномодифицированных продуктов. Прислужницы, молодые девушки в коротких туниках лимонного цвета, окружили меня радушием и заботой, я чувствовал, что, стоит мне намекнуть, и их гостеприимство может перейти всякие разумные рамки, но я уже начал в Баркиде к этому привыкать, поэтому никак не среагировал. Вроде бы и не давал обета воздержания, но тем не менее вел аскетический образ жизни. Наверное, меня привлекало эгоистическое чувство превосходства над своей женой, которое я боялся утратить, закрутив здесь какой-нибудь скороспелый роман. Да и как изменится после такого моя мотивация спасателя и избавителя? Достаточно зная свою персону — себялюбивого и тщеславного типа, — я решил воздерживаться от «заплывов в ширину», пока есть такая возможность. Уж очень мне понравилось себя уважать за бескорыстность и самоотречение.

Накануне я заглянул к Грации, передал от Женьки привет и даже с какой-то завистью понаблюдал, как вытянулось от огорчения ее свежее личико и в глазах блеснули слезинки, когда она узнала, что мой друг сегодня не появится на ее горизонте. Срочные дела вынудили отправиться в далекое путешествие. Поручение от Совета Авгуров. Неотложное — даже попрощаться не удалось.

— Он вернется? — с отчаянной надеждой спросила Грация и замерла в ожидании ответа, подобравшись в чутком трогательном порыве и вслушиваясь в каждое слово, чтобы уловить малейшие оттенки обмана или недоговоренности.

Милая моя, ты имеешь дело с российским бизнесменом. Чему-чему, а врать и изворачиваться нас жизнь научила в первую очередь!

— Конечно, вернется. Любой будет спешить со всех ног к такой красотке! А ты жди своего милого и старайся быть еще краше, чем сейчас. Хоть это почти невозможно. — С этими словами я преподнес ей золотое колечко с каким-то местным «кошачьим камнем», напоминающим дымчатый опал.

Бездельник ювелир содрал с меня за него пятнадцать сестерциев! Цена оружия! После торга, больше напоминавшего схватку голодных стервятников, чем торговую сделку. Впрочем, я грешу против истины: оба получили огромное удовольствие и даже распили на прощание бутылку розового вина с его, ювелира, личных виноградников. Шельма! Я это вино раз десять видел в лавках по всему городу, но даже бровью не моргнул.

Главное, что Грации презент очень понравился. Она зарделась, как маков цвет, что необычайно красило ее смуглую кожу, и унеслась куда-то наверх, видимо, делиться сокровенной радостью с подружками.

Отбросив воспоминания о вчерашнем вечере, я заставил себя отвлечься от созерцания античных архитектурных прелестей и яркой палитры тропической природы и стал внимательно рассматривать корабли в бухте. Как-никак на одном из них мне сегодня предстояло отправиться в рейд в компании главной амазонки Альба Лонга и любой ценой не осрамиться перед ней в период плавания.

В правой от меня стороне помещался рыболовецкий причал, к которому одна за другой начали подваливать миопароны и моноксилы рыбаков, возвращавшихся в порт с добычей. Первые представляли собой плетенные из древесных прутьев лодки с обшитыми шкурами бортами. С них сгружали омаров и бурые охапки съедобных водорослей. Видимо, свою добычу их хозяева искали неподалеку, возможно, в руслах впадающих в океан местных речушек. Моноксилы — длинные долбленые лодки — предназначались для дальней морской рыбалки. Из них доставали сверкавших в первых солнечных лучах разноцветной чешуей морских рыб: тунцов, похожих на полосы нержавеющей стали, голубых марлинов и парусников с острыми шпагами носов, коричневых скорпен в иглах растопыренных шипов, массивных баррамунд в серебряных панцирях, мерлангов в кружевном жабо плавников. Грохали о камни стальные гарпуны, шелестели разматываемые для просушки сети, цокали по булыжникам тяжелые грузила. Еще час — и зашумят торговцы на рынке, предлагая свежую рыбу ранним утренним покупателям, зашкворчит оливковое масло на огромных сковородах в уличных закусочных, зашипит брошенное в его пыл белое рыбье мясо. Поэтому так суетились посыльные, спешно грузили купленные у рыбаков трофеи на низеньких, прядающих длинными ушами осликов, и, нахлестывая их скрученными веревками, гнали по узким улочкам в просыпающийся город.

Слева от меня ритмично покачивались на легкой волне прибоя несколько пузатых торговых судов. Гиппагин с высокими досками бортов предназначался для перевозки скота. Как ни блестело тщательно отмытое дерево, как ни драила команда свой корабль, он все равно распространял вокруг стойкий запах навоза, пробивающийся сквозь морской соленый ветерок. Объемистые корбиты, давшие впоследствии свое имя военным корветам, как им и было положено, служили для транспортировки зерна. Из темного жерла трюма одного из них шустрые поденщики деревянными лопатами выкидывали рассыпчатое золото пшеницы и по узкому тканевому желобу спускали его в стоящую под самым бортом широкую транспортную лодку.

После настойчивых штудий предоставленной Спириусом литературы я спокойно различал все типы судов и, конечно, в первую очередь любовался пятеркой хищных, стремительных военных красавцев-кораблей, высившихся как раз напротив меня. Вернее, я специально остановился напротив них. Могучая пятипалубная квинкверема, крашенная в ярко-красный цвет, с изогнутым назад носом, с изумительно выточенной из дерева птицей спереди, словно предупреждающая всех на море: «Не тронь меня!» — особенно радовала глаз своей силой и античной грацией. Набегающая волна то открывала, то захлестывала внизу грозно выступающий трезубец тарана-рострума. По бокам от квинкверемы стояли две быстроходные двухпалубные либурны — самые популярные в Баркиде военные суда. Силой гребцов и попутным ветром они могли развивать по спокойному морю двенадцать узлов хода, а мощным таранным ударом потопить любой корабль, даже гигантскую эннеру. Догнать же либурну не мог никто. В ней сочетались стремительность ястреба с увертливостью стрижа. Отсюда и любовь всех военных моряков Баркида. Увидели на горизонте широкий прямоугольный парус либурны — готовьтесь к бою, потому что уйти не удастся. Если, конечно, вы сами не на либурне.

Сзади грохнули разом поставленные на брусчатку тяжелые щиты — то остановился, перегородив портовую улицу, манипул морской пехоты Веймаров во главе с Юстиной. Могучие воины в бронзовых доспехах с барельефом морской звезды выглядели собранно и устрашающе. Юстина взметнула руку в традиционном приветствии и обернулась — к ней подходила пара Игроков — очевидно, наши соратники в морском рейде. Первый — неизвестный мне мужик средних лет с ржавой шкиперской бородкой, одетый в полосатый линялый тельник. Эдакий «митек», неведомо откуда проросший чужеродным сорняком на тщательно удобренной классической римской грядке. Никакого сходства с известной мне актерской братией. Нос картошкой и прозрачные голубые глаза навыкате. Вторая — уже знакомая мне пацифистка Калипсо. Эта-то что здесь забыла? Вроде бы мы собрались идти на дело, а не на ярмарку косметики или ювелирных украшений.

— Салют, гражданин, — сказал, как отрубил, сопроводив жест резким движением кисти, неформальный мужичина.

Густой шаляпинский бас. Не хотел бы я с ним соревноваться в караоке. И побьет, и оглушит.

— Салют, — вытянув губы трубочкой, прошелестела Калипсо.

Видимо, взяли в качестве балласта.

— Позволь представить тебе нашего капитана. Единственного триерарха из Игроков. Дядя Кондратий — Фортис. Надеюсь, будете добрыми товарищами, — произнесла Юстина, немного растягивая слова.

Она сегодня снова была в своем воинственном боевом камуфляже женщины-хищницы. Голос с легкой сексуальной хрипотцой, как от только что погашенной сигареты, ленивая интонация светской львицы — такой она мне понравилась даже больше, потому что я знал, что за этим стоит. Мы идем в битву. И у меня отличное настроение. Я даже готов был простить ей Ракель Уэлч, если вообще было что прощать. Нимфа же Калипсо смотрелась на ее фоне нежным цветочком, сорванным с неведомых заповедных полей. Изящным, прекрасным и абсолютно социально не адаптированным. Впрочем, все мы носим личины, а в Мидгарде особенно. Ну а дядя Кондратий был колоритен и замечателен вне всяких пределов. Этому мужику все трын-трава. Вот такое, похоже, у него жизненное кредо. Я подобным типажам всегда завидовал.

Морская пехота динамично и организованно грузилась в либурну по перекинутому длинному дощатому мостику, соблюдая интервалы, чтобы он не провалился в воду под тяжестью закованных в броню солдат со шлемами-кассисами на головах. Полноразмерный манипул. Сто двадцать принципов. Ветеранов, спокойных и уверенных в себе. Не в куклы играть собралась Юстина. Ой не в куклы.

— Мы идем на острова Фонвиллы, — пояснила глава Лиги Веймаров, крутанувшись на сандалиях и повернувшись ко мне. — Это наша Тортуга вкупе с Мадагаскаром. Территориально находятся в нейтральных водах. Неофициально поддерживаются дакийской кликой. Иначе бы мы их вмиг раздавили, а так приходится ограничиваться рейдерством и при этом всегда держать глаза открытыми. По сути своей острова — гнездо авантюристов, флибустьеров и прочих беспредельщиков.

Эх, жаль, нет Махора. Он бы оценил такой оборот. Просто родное наречие!

— Будем патрулировать проливы между островами. Может, кого и выловим. И да, морально приготовься к бою. Среди врагов точно будут Игроки. Это значит, что тебе нужно держаться в стороне, если не хочешь последовать за приятелем и окончательно поставить крест на всей операции. Договорились?

— Угу, — подтвердил я. — Постараюсь не мешать. Видимо, от Калипсо толку в бою будет больше, чем от меня.

Калипсо взмахом длинных ресниц показала, что среагировала на мою реплику и что отныне у меня стало на одного недоброжелателя больше. Юстина задорно засмеялась:

— Время покажет.

— Надеюсь, мне не придется все время выглядывать из-за ваших прелестных спинок. Так уровень не поднимешь.

— У тебя будет возможность отличиться. Поверь мне на слово. Но помни, тебе через тридцать страж идти со мной в дальнюю. Мне хотелось бы иметь тебя на корабле в человеческом обличье.

Я кивнул и отошел на несколько шагов, чтобы выйти из фокуса внимания остальных Игроков. Не по нутру мне долго находиться в центре событий. Нескромно это как-то. Не по ранжиру.

Видимо, большую часть припасов в трюмы загрузили накануне, поскольку после погрузки манипула по дощатому настилу на либурну закатили всего с десяток бочек. К дяде Кондратию подскочил кто-то из команды, похоже, баталер, и доложил, что судно готово к двухнедельной автономке.

Две недели? Не слабо. Мое тело там, в реале, похоже, натерпится неудобств. Я бросил испуганный взгляд на Юстину, но триерарх одобрительным хмыком рассеял мои опасения:

— Хорошо. Всегда нужно иметь запас, чтобы не выдавать воду по чайной ложечке. Прошу всех граждан занять места на борту «Фульминаты».

Ага, это название корабля. Поскольку либурна стояла ко мне ровно носом, я не смог прочесть на ее борту это гордое имя — имя прославленного римского Каппадокийского легиона.

Мы поднялись на палубу. Я с удивлением отметил, как часть принципов заняла места за веслами, разместив по бортам либурны свои круглые щиты. Раньше я полагал, что это дело рабов. Здесь, видимо, жизнь пошла по иным правилам. Недурно.

На носу нашего корабля стоял массивный скорпион, из которого хищно торчал стальной наконечник гарпуна. Еще один такой же я приметил на корме. Впечатляющая машинка.

Вверху раздалось хлопанье крыльев. На рею около железного бугеля опустился белоснежный альбатрос и по-хозяйски на ней расположился. Никто и ухом не повел. Только Юстина, приложив козырьком руку ко лбу, второй рукой сделала какой-то свой, видимо, обоим понятный жест. Ясно — питомец. Любопытно будет взглянуть на живность остальных достойных граждан. Почему-то я был уверен, что у Калипсо в питомцах ходит кудрявая болонка. Или чихуахуа.

— Вира кормовой анкер! — неожиданно зычно рявкнул над ухом Кондратий.

На корме заработал барабан шпиля, выбирая из воды толстый мокрый канат.

— Якорь вышел из воды! Якорь чист! — через минуту послышалось в ответ.

Я как зачарованный смотрел на все приготовления к отплытию и просто наслаждался моментом.

— Принять носовой швартов! — скомандовал капитан. — Эй, как тебя там, Фортис, не стой истуканом! Или отойди от битенга, или помогай матросам наматывать на него трос!

У меня даже уши покраснели. Калипсо, устроившаяся на капитанском мостике в шезлонге, прыснула в кулачок. Две группы моряков, вооружившись длинными шестами, аккуратно отталкивались ими от стоящих рядом судов, чтобы прибой не припечатал нас борт к борту.

— Гребцам — навались! Подшкипер — к команде!

Через несколько минут мы уже разворачивались на проложенный штурманом курс. В утреннем воздухе прощальной трелью прозвучал сигнальный рожок, и с берега ему ответил звонкий голос рынды. «Фульмината» выходила в море. Я стоял на мостике (еще одно новшество — на классических биремах ничего подобного не было) и вглядывался в джунгли, окаймляющие берега портовой бухты. С одного из выступающих мысов нам мигнули чем-то вроде большого солнечного зайчика, вылетевшего из широкого стеклянного глаза, видимо предназначенного для того, чтобы передавать на сторожевые вышки в город тревогу и сообщения о приближении врагов.

— Вахтенные — на гитовы! Парус — поднять! — скомандовал юнит, принявший от Кондратия бразды правления.

Сам триерарх сидел на намертво закрепленном деревянном стуле подле штурвала и, как полагается морскому волку, смолил изогнутую трубку с изжеванным загубником. Вперил взгляд в горизонт, повернулся и зыркнул выпуклыми глазами на уплывающий берег.

— Полрумба круче к ветру, — бросил он рулевому и достал из плетеной корзины бутылку темно-красного вина. — Фортис, ты как? Ага, понял. Эй, вестовой, стаканы, живо! Дамы?

Юстина сделал знак своей птице, та быстро снялась с реи и, скользя в восходящих потоках воздуха, направилась в открытое море. Заметив, что буквально в нескольких метрах перед форштевнем появился острый плавник, я быстро переместился на нос и увидел в изумрудной воде пятнистое тело крупной белой акулы, поймавшей спутную волну от нашего судна. Обернулся, хотел позвать остальных, посмотреть на этого удивительного лоцмана, но осекся, поняв, что я единственный, для кого появление акулы-людоеда — неожиданность. Все ясно. Тоже питомец. Судя по насмешливому взгляду Кондратия — его питомец. Хороший выбор. Смесь акулы и золотой рыбки с удовольствием выполнит ваши последние три желания!

Ночь я провел, растянувшись на шелковом покрывале, прямо на палубе, на корме. Девушки удалились отдыхать под навес, а Кондратий храпел рядом. Приблизительно через час после отхода от причала началась приличная боковая качка, но, увидев мою скривившуюся физиономию, Юстина скормила мне какой-то эликсир, отчего морская болезнь мгновенно ушла. Калипсо, между прочим, от допинга воздержалась. Гребцы и солдаты легли вповалку на палубе, между рядами весел. Деканы [28]контуберний [29]устроились на тюках с запасным такелажем, остальные довольствовались меньшим — кто приспособил под голову захваченные из дому мешки, некоторые спали на расстеленных по доскам палубы холщовых полотнищах. Потом волнение на море стихло, и либурна тихо заскользила под парусом в ночном штилевом море. Над морем низко раскинулось жемчужное покрывало звезд.

ГЛАВА 20

Андрей Винокуров. Почти проваленная кампания


К островам Фонвиллы мы подошли следующим вечером под покровом сгущающихся сумерек. Оба питомца свалили на разведку. «Фульмината» бесшумно вытравила оба якоря и замерла до утра, покачиваясь на волне. На корабле установилось напряженное молчание. Огней не разжигали, поужинали загодя приготовленными продуктами. Вдоволь напились воды из кожаных фляг. Кондратий выдал команде сверх нормы по кварте легкого кислого вина и приказал всем отдыхать, строго предупредив насчет соблюдения тишины. Через час вернулся альбатрос Юстины. Он опустился на палубу прямо к ногам своей хозяйки и доложил:

— На ближних к нам островах в рыбацких деревнях тихо. Чуть восточнее оконечности Плисандра, — а я уже знал, что это второй, самый крупный остров архипелага, — в проливе в дрейфе стоят две монеры. Паруса не только спущены, а и убраны. Видимо, в починку. Я кружил над ними и слышал разговоры вахтенных — оба корабля недавно попали в шторм, и их изрядно потрепало. У одного даже сломало мачту. Часть команд отпустили на берег в деревню. — Альбатрос говорил неожиданно ясным мелодичным женским голосом.

Юстина переглянулась с Кондратием.

— Завтра перед рассветом выдвигаемся. Призови Витулума, — так звали акулу, — он промерит глубины на пути. Здесь могут быть коварные мели. Пойдем под веслами. А теперь лучше как следует выспаться перед боем.

Утром я разлепил глаза и понял, что еще не утро. Оно только собиралось почтить нас своим присутствием, а юниты уже деловито разбирали снаряжение, кто-то торопливо перекусывал, небольшая курия из нескольких человек, столпившись на носу «Фульминаты», возносила молитвы богу Марсу. Юстина с Кондратием тихо совещались на мостике, Калипсо с полузакрытыми глазами меланхолично жевала лепешку и запивала ее мелкими глотками из плоской фляжки. Не успел я подняться, как вестовой убрал за мной постель и на ее место поставил тазик с пресной водой для омовения. Пока я, щелкая зубами от холодной воды, прогонял дремоту, рядом с тазиком возникли кувшинчик вина, кусок соленого мяса и несколько овощей.

Через полчаса скрипнули уключины, хлопнул натягиваемый шкотами квадратный парус с морской звездой по центру, и мы, набирая ход, направились к островам. «Фульмината» прорезала волны на середине пролива, распугивая ранние рыбачьи лодки. Берега островов, окаймленные живописными лагунами со светло-бирюзовой водой, покрывали густые мангровые заросли. Позади литорали и сплетений стволов кустарника стеной вставали кокосовые пальмы. На обоих островах вдали от пляжей в небо уходило несколько дымков. Видимо, от очагов обитателей архипелага. Мы лихо обогнули узкий, выдававшийся далеко в море мысок, и я увидел приплюснутые силуэты двух однопалубных кораблей. Повинуясь командам, гребцы взяли самый быстрый темп. Мы надвигались на буканьерские суда из утреннего полумрака, стремительно, как атакующая гадюка. Наш таран хищно нацелился на беззащитный бок ближней монеры. На пиратских посудинах тревожно пропели сигнальные горны. Ага, они заметили неминуемую угрозу. Раздались истошные крики, по палубам заметались фигурки людей. Бойцы манипула Веймаров присели на деревянный настил в ожидании удара. Когда до борта монеры оставалось не больше двадцати метров, выстрелил носовой скорпион, и его гарпун пробил бок второго пиратского корабля чуть выше ватерлинии. Пять метров. Два. Удар! Несмотря на то что мы были готовы, многие все равно кубарем полетели с ног. Через секунду на палубу монеры перекинули абордажный мостик, и первая волна наших солдат бросилась на врага. Другая часть метнула короткие тяжелые дротики с борта «Фульминаты». Я видел, как палуба монеры окрасилась первой кровью. Пузырьки адреналина вскипятили мозг, я издал воинственный клич (нечто усредненное между футбольной речовкой и кудахтаньем) и рванул в гущу схватки. Юстина попробовала схватить меня за шиворот, но куда там! У моего доспеха нет шиворота!

Веймары шли сметающим защитников монеры потоком. Я всегда считал себе эгоистом, но все же эгоистом с гуманистическим уклоном. Профессия предполагала. Как же быстро слетел с врача-бизнесмена тонкий налет цивилизованности, стоило только мне попасть в настоящую мясорубку! И хотя пираты лично мне ничего плохого не сделали, первобытное желание раскроить кому-нибудь череп переполняло душу. Рубка в строю оказалась совсем не такой, как я ее себе представлял по книгам и фильмам. Воины в первых рядах качались плотной массой, притиснутые друг к другу напирающими задними рядами. В ход шли короткие мечи, которыми бойцы пытались достать друг друга из-за щитов. Вот и я, изловчившись, через широкую спину принципа залепил одному из противников топором прямо по голове. Лезвие скользнуло по шлему и вонзилось в шею. Пират закричал и начал заваливаться вбок. От его ли крика, или от сознания, что первый раз в жизни убил юнита, но боевой пыл из меня вмиг выветрился. Я сместился вбок, оказался прижат к дальнему от «Фульминаты» борту монеры и перевел дух. Чтобы унять бешеное сердцебиение и избавиться от сонма нахлынувших мыслей и чувств, я стал рассматривать пиратов, благо наши уверенно перли вперед, и опасность моей шкуре не угрожала.

Нам противостояли юниты в легких доспехах, покрытых голубой каплевидной чешуей, явно сделанных из кожи какой-то неизвестной мне реликтовой рыбы. На головах у них были надеты звериные шлемы из верхней части черепа леопарда или ягуара — торчащие уши, темные пуговицы глаз, нос и верхняя челюсть. Лицо они оставляли полностью открытым. То ли от морского загара, то ли от природы кожа пиратов казалась на несколько тонов темнее, чем кожа Веймаров. Если последние являлись европейцами, первые походили на карибов. Сейчас буканьерам приходилось несладко. Они были вынуждены пятиться под натиском нашей морской пехоты, которую зычными окриками гнала в бой Юстина, сражающаяся в самой гуще. Калипсо осталась на либурне. Стоя на борту с луком в руках, она выцеливала противников, выбирая жертвы из их задних рядов. Кондратия я вообще нигде не приметил.

Пираты отступили к самой корме и там сбились плотной кучей. Сражались они с яростью смертников, никто не обнаруживал робости или желания сигануть через борт. Больше того, Веймары даже слегка подались назад. Я пригляделся и сразу все понял. Корсарами руководил Игрок, доселе остававшийся в задних рядах. Высокий рыжий детина с конским хвостом, собранным на затылке. В меховой безрукавке, с открытой грудью, он рубился двумя короткими мечами в руках. И делал это мастерски. За каких-то десяток секунд смог уложить не меньше пяти пехотинцев, а потом место перед ним очистилось, и в образовавшийся круг вступила Юстина. Очнувшись, я принялся решительно проталкиваться к ним сквозь ряды наших солдат.

— Привет, Валент. Давненько не виделись, — услышал голос Юстины.

— Добрий ден, — пробасил пират с малоросским акцентом. — Ище бы стильки не бачиться, красуня.

Голос его звучал уверенно и даже насмешливо.

— Это еще почему? Или боишься меня? — поддела его Юстина.

— Та ни. Жалкую. Таку красу пид меч пускати душа не приймае… — неожиданно Валент сделал рывок в сторону, вспрыгнул на борт монеры и, обернувшись, сказал:

— И чого вам, виродкам, вдома не живется? Сами маетеся та и людям заважаете! До побачення, дурни!

И спрыгнул в воду «солдатиком», перед этим удивленно отбив мечом стрелу, пущенную Калипсо. С реи сорвался крупный зелено-красный попугай, сделал круг над нашими головами и, вторя хозяину, несколько раз прокричал:

— Дурни! Дурни! Дурни!

А из воды раздался громкий выкрик Валента:

— Складить сброю! Вони перемогли! Здавайтеся!

Пираты тут же прекратили сопротивление. Я перегнулся через борт и остолбенел. Валент, взявшись одной рукой за плавник нашей акулы, в буруне вздымаемой ею волны резво дрейфовал к берегу. Рядом остановилась подошедшая Юстина.

— Никогда, — отвечая на мой незаданный вопрос, произнесла она.

— Что?

— Никогда мы не натравливали своих животных на Игроков. Наоборот, долг любого питомца — помочь человеку в беде, независимо от обстоятельств. Этот Валент вообще славный парень. Эх, привлечь бы его на нашу сторону! Цены бы не было такому союзнику! Он убрался из Баркида, стоило там объявиться Кезону. Не приемлет никакую власть в любом ее обличье! Батька Махно во плоти. Реинкарнация.

— А до Кезона?

— До Кезона он тоже плевать на всех хотел. Но с Кезоном это стало несколько сложнее. — Юстина повернулась, достала из небольшой сумочки на поясе своего эротичного доспеха маленькую зеленую бутылочку целебного зелья и опрокинула в рот.

Только сейчас я заметил струйку крови, сбегавшую из глубокой резаной раны по ее стройному бедру. Исцелившись, амазонка подала мне книгу Знаний:

— Держи. Это последняя халявная. Дальше десятого придется за каждый левел конкретно впахивать. — Она повернулась к побежденным пиратам, взятым в кольцо Веймарами:

— Вашу посудину мы скоро затопим. Найдите себе плавсредство и убирайтесь с моих глаз долой! Живо!

Вторую монеру, к тому времени продырявленную для верности кормовым скорпионом, также пустили на дно, перед этим тщательно переломав на ней все, что можно. Ее матросы, не дожидаясь расправы, сами поскакали в воду, как зайцы. До ближнего острова было не более километра. Витулум рывками перемещался на этом пространстве, охраняя плывущих к берегу людей от диких местных собратьев. Позже Кондратий, остававшийся весь бой на «Фульминате», рассказал, что от берега в помощь пиратам отчалило несколько долбленых пирог, но, видя, как развиваются события, лодки, не проплыв и половины пути, повернули обратно. Юстина, ничтоже сумняшеся, тут же предложила совершить набег на деревню. Кровожадная дамочка. Но этим планам положил конец вернувшийся из разведки альбатрос. Помимо того что он обнаружил на следующем островке небольшую верфь с двумя заложенными триремами, он наткнулся в часе лета на эскадру из трех монер и двух либурн под дакийскими вымпелами, быстро идущую в нашу сторону. К тому времени все трофеи с монер перенесли на «Фульминату», и лишь водяная воронка зловещим пунктиром указывала на место, где только что были затоплены пиратские суда. Мы в тревожном волнении немедленно легли на обратный курс. Пытаться уйти от погони обманными маневрами не имело смысла — над нами кружило несколько птиц. Явно не из досужего любопытства. Оставалось рассчитывать на попутный ветер, силу мышц гребцов и богиню Фортуну. Юстина дала своему питомцу полчаса отдыха и погнала его домой в Альба Лонга вызывать подмогу. А мы раздавили на мостике несколько бутылок вина за удачную экспедицию и мой десятый левел. Я недолго думая взял Владение Оружием. Участие в массовой резне натолкнуло меня на эту идею.

За столом все оживились. И даже Калипсо показалась не капризной фифой, а вполне свойской девчонкой. Насчет Кондратия у меня и сомнений не было. Он был отличным дядькой — открытым, добродушным, компанейским. Юстина благосклонно улыбалась, слушая нашу болтовню, и думала о чем-то своем. Командир первой центурии делил трофеи. На мою долю достался какой-то хлам, тянувший на полсотни сестерциев. Если у пиратов и было что-то награбленное, они очень предусмотрительно переместили это на берег или попросту пошвыряли за борт.

На океан спустилась мягкая тропическая ночь. Высыпали звезды, вода засветилась мириадом искр фосфоресцирующего планктона. Веймары, сменяя друг друга на веслах, гнали либурну в порт. Мы вглядывались во тьму за кормой. Периодически нас догонял Витулум и сообщал Кондратию о том, что дакийцев не слышно. Решили не преследовать? Или тут что-то другое? Я расстелил покрывало на палубе, сморенный усталостью и вином, завалился на него и вскоре спал мертвым сном.


Андрей Винокуров. Лицо вождя, кот и кенгуру


Ближе к полудню мы бросили якоря в гавани Альба Лонга, вытравили швартовы, которые сразу же зацепили юниты на паре челноков и отвезли на берег. Используя портовые битенги как блоки, несколько мычащих волов, напутствуемых плетями погонщиков с добрыми лицами, подтянули «Фульминату» к пирсу. Я попрощался с гражданами, условившись встретиться через день в респектабельной виннарее, где Игроки обычно устраивали дружеские пирушки. Через день, потому что у всех накопились свои дела. В том числе и у меня. Целый список из двух важных вопросов. Первый — внешность. Второй — выбор питомца.

По поводу изменения облика я забрел по рекомендации Калипсо в небольшой салон неподалеку от порта принадлежащий франту из Совета Авгуров Тиберию. Там под руководством одного кудесника, больше похожего на типичного визажиста, коих охотно кажут во всяких программах о шоу-бизнесе, когда хотят подчеркнуть распущенность нравов, я сменил себе аватарку. И телосложение. Никакой допинг не сделал бы со мной того, что за полчаса сотворили жеманный молодой человек и двадцать пять сестерциев. Я превратился в молодого мужчину лет тридцати чуть выше среднего роста, жгучего брюнета (а не шатена, как в реале), слегка сухощавого, но невероятно жилистого. Не слишком объемные, но резко очерченные мышцы говорили за своего хозяина: «Бетонную плиту я, может, и не подниму, но дать смогу так, что все пломбы вылетят!» В чертах лица сквозило что-то индейское. Этакий Гайавата, приплывший на каноэ обратно из царства Бесконечной Жизни и устроившийся таксистом. Глаза мне зачем-то сделали темно-желтыми, как у персидского кота. Мастер настоял. Смотрелось, впрочем, занятно. Белки отливали голубизной (имеется в виду цвет). Многие граждане носили типичные римские стрижки, поэтому мне устроили классический пробор из смоляных «индейских» волос. В итоге почему-то получилось нечто зловещее. Чем-то недобрым веяло от моей узкой физиономии с кукурузными глазами и джентльменским проборчиком. Все тихо, мило, прилично. Типичный портрет маньяка-убийцы. Стилист был в восторге. Я обещал всем его рекомендовать. Не одному же мне ходить набриолиненным вороным павианом.

Но тем не менее восторг от ощущения нового ладного тела, помолодевшего лет на десять, сильного, подвижного, оказался так велик, что я тут же бросился к Камню Иммерсии и вывалился в реал. Хотелось поделиться впечатлениями от своих приключений с Женькой, если удастся его отыскать и поднять со дна бутылки.

Я очнулся у себя в квартире. Махор сидел в гостиной и смотрел «Титаник». Я оторопел от этого зрелища настолько, что сначала подумал, что не туда попал. Ну «Мертвец» Джармуша или «Страх и ненависть в Лас-Вегасе» Гильяма, «Голый пистолет» на худой конец. Но слезливый «Титаник»? Мир сошел с ума! Сразу стало понятно: мой друг горевал всерьез. Когда я сбивчиво изложил сагу о моих последних свершениях, он с усилием воли поздравил меня и ушел на кухню. Я вышел за ним.

— Ладно, брат. Наступит завтра, и ты получишь свой второй шанс.

— Ох, боюсь я, Андрюха. Быть мне какой-нибудь инфузорией за мои залеты. Или ежом. Получил я путевку в жизнь, словом.

— Чем еж-то тебе не хорош? Шучу-шучу, не вскипай. Просто перестань гонять. Что будет, то будет. Вытащим тебя и из ежа. Не пропадем.

— А Грация?

— А что Грация? Дождется — честь ей и хвала. Забудет — значит, не стоило и переживать. Женя, все преодолеем. Что будет впереди? Да пес знает! Может быть, через две недели мы поменяемся местами. Неужели теперь, заранее, слезы горькие лить, а? Выше нос, приятель. Это же не смерть. Хотя, как говорят, и в случае смерти имеются разные варианты.

— Ладно, уболтал, черт языкастый, — тяжело вздохнул Евгений. — Я поеду, сгоняю на часик, надо пару вопросов порешать. А ты пожрать, что ли, сготовь, раз уж ты такой сегодня именинник. Я продуктов всяких накупил — полная морозилка.

Мы попрощались, и Женька отбыл. Когда вернулся, то по своему обыкновению балагурил, шутил, но напряжение чувствовалось. Я уговорил его остаться ночевать и постелил ему на диване в гостиной. Завтра у нас начинался очень важный день, по значимости не уступающий зарплате гастарбайтера. Понедельник новой недели. Перерождение. Позвонив Герману, я договорился о встрече в Мидгарде на завтрашнее утро. Надлежало решать, как жить будем. Нам не помешал бы дельный совет по Женьке и выбору моего питомца.

Утром, умывшись, напившись кофе и выкурив по сигарете для храбрости, мы приготовились к первому за неделю совместному Погружению. Я вошел, огляделся. Все как обычно. Камень Иммерсии, заведение Африкана на склоне холма, поля и огороды. Вдруг прямо передо мной возник здоровенный австралийский рыжий кенгуру. Вытянутая собачья морда, внимательные воронки ушей, длинные лапы с коричневыми перчаточками, длинный толстый хвост, как у крысы, и мило торчащие впереди резцы. Замер неподвижно, сверля меня своими блестящими круглыми глазами грызуна. Я недоверчиво и осторожно спросил:

— Женя, это ты?

Кенгуру медленно, с расстановкой, кивнул. Я понимал, насколько это ответственный, напряженный и деликатный для друга момент. И все-таки не смог ничего с собой поделать. Тихонько лег на землю и начал помирать от хохота. Женька-кенгуру недолго это терпел. Подскочив ко мне, он хорошенько треснул меня по макушке своими передними лапами, отчего приступ веселья тут же нейтрализовался. Я уселся на пятую точку и отер слезы.

— Ты говорить можешь?

В ответ раздались малоприятные звуки, похожие на астматическое покашливание.

— Понятно. А что можешь?

Кенгуру выбил на стволе дерева что-то вроде похоронного марша.

— Барабанить можешь? Какой ты, оказывается, полезный! А «Мурку» исполнить можешь? Ладно, не обижайся, брат. Шучу. Сам должен понимать, тут от смеха заикой впору стать. Айда в резиденцию Спириуса!

Высший Авгур ждал нас в своем кастелло на берегу залива, наслаждаясь самодельной сигарой и напитком, похожим на кофе из цикория. Увидев Женьку, он озадаченно почесал затылок и констатировал:

— Если бы не зрение, подумал бы, что меня разыгрывают. Кенгуру. Крупный какой. А сумка есть?

Женька раздраженно защелкал челюстями.

— Спириус, ну что ты, — мягко протянул я. — Сумки бывают только у самок — для вынашивания детенышей. А Женя — самец. Он может барабанить.

Маслянистые глаза кенгуру возмущенно на меня уставились. Круглый, как батон краковской колбасы, хвост несколько раз нервно стукнул по дощатому полу. Махору предстояло испить до дна чашу насмешек. Это ничего. Потом больше будет ценить человеческий облик.

— Проходите, располагайтесь. Слуги сейчас принесут кофе и закуски. Нобилису можем насыпать зерна и травки в тазик покрошить. — Спириус повернулся ко мне. — Или, может, ему пару кочанов капусты выдать на ланч? Я реально не знаю, что употребляет в пищу твой мохнатый барабанщик.

Но мы недолго упражнялись в остроумии. Спириус быстро посерьезнел. А Женька демонстративно прыг-прыг-прыг в самый дальний угол патио и воззрился куда-то вдаль.

— В полдень проведем ритуал инициации питомца у Камня Выхода. Потом мы с Нобилисом отправимся в джунгли — добывать ему экспириенс для возврата человеческого обличья. Раз это была моя ошибка, стало быть, мне ее и исправлять. Мы никогда так не делали, но любые правила и законы рано или поздно нарушаются. Вернемся к концу недели, как раз к перерождению. Здесь ему нечего болтаться в таком виде. Засмеют, потом всю жизнь не отмоется.

Пара часов за сигарами и моим рассказом о походе пролетели быстро. Женька периодически принимался неистово скакать по веранде, на которой мы беседовали, и даже один раз перевернул столик с закусками. Спириус тревожно покачал головой в ответ на описанную мной сцену погони дакийских рейдеров за «Фульминатой» и пробурчал:

— Юстина заигрывается. Положительно, Баркид мутит рассудок даже у самых опытных.

Мы добрались до Камня Иммерсии, когда солнце начало свое падение с горизонта. Вокруг не было видно ни души.

— Итак, слушай меня внимательно, Фортис. Приближаешься вплотную, устанавливаешь контакт, но не переходишь. Просто стоишь и представляешь кого-то из животных, намеченных в питомцы. Ты уже сделал выбор?

Я решительно кивнул. Конечно, сделал. Думал об этом почти с самого начала своего пребывания в Баркиде. Маленький, юркий, быстрый, хищный. Незаменимый в разведке, если есть желание сделать эту разведку тайной. Сокол, вернее — серая пустельга. И даже имя выбрал — Фалх. Камень Выхода в жаркий солнечный день обдал мою ладонь приятной прохладой. Я закрыл глаза. Сосредоточился. Почувствовал начало контакта. Вызвал в памяти нужный образ. Пестрое оперение с равномерной россыпью черных точек. Темные круглые глаза, окаймленные лимонным ободком. Короткий загнутый клюв. Мой будущий неразлучный спутник и зоркий разведчик, стремительный, незаметный и верный.

Когда вы стоите с закрытыми глазами, слух поневоле обостряется. Поскольку вокруг была тишина, а мои товарищи замерли в любопытствующем ожидании, шорох и треск маисовых стеблей на ближайшем поле прозвучал просто какофонией. Я вновь открыл глаза. Из ближайшего культурного посева выбрался здоровый толстый кот. Откуда взялась эта дикая лесная тварь? Вот некстати. Серый, с широко расставленными ушами и длинными обвисшими усами. Благодушный, вальяжный и луноликий. В памяти всплыл очень знакомый образ. Многочисленные фото именно таких красавцев в последнее время пестрели в Интернете, вызывая всеобщее умиление. Как его? Точно — манул! Вот кто это! Надо по-быстрому его спровадить, чтобы не мешал инициации. Обрыв контакта с Камнем вернул меня из размышлений к реальности.

Спириус всплеснул руками.

— Ну и зачем тебе эта животина? Окружил себя каким-то зоопарком. Прости, Нобилис, вырвалось. Эх, и денек сегодня! Ералаш какой-то. В мире животных — выездная сессия!

— Не понял. При чем тут кот? Я сокола выбрал!

— Что ты не понял? Разреши тебе представить — твой питомец. Ты в момент контакта о коте думал или о соколе?

— О соколе. Стоп. И о коте тоже… Ой!

— Вот тебе и «ой»! Детский сад! Вместо птицы ты взял десять килограммов глупости! Станет теперь таскаться за тобой, как хвост. Вместе с кенгуру вы будете похожи на сбежавшую часть труппы бродячего шапито! Снова извини, Нобилис. Это эмоции. Ну и денек! — Видимо, произошло что-то настолько из рук вон выходящее, что пробило даже монументальную невозмутимость Спириуса.

Теперь до меня дошло. Прощай, юркий разведчик в облаках. Здравствуй, жирный котяра. Манул подошел к прядающему ушами кенгуру и миролюбиво потерся об него пушистым боком. Занавес.

ГЛАВА 21

Летопись Кезона. Воинство. Душа труса


Он бросил обглоданную оленью кость в яркие угли костра, потянулся, достал меховые рукавицы, надел их. Снаружи шалаша завывала вьюга. Лапник, плотным слоем наваленный на ивовые ветки, хорошо удерживал тепло. Сверху на костер упало несколько капель от растаявшего снега, тут же испарившейся влагой они снова взвились вверх. Задубевшая от холода бизонья шкура, загораживающая вход, немного сдвинулась. В проеме возникла узкая морда полярного волка.

— Мы поймали человека, господин, — прорычал хищник и опустил глаза.

— Человека? — удивленно переспросил Кезон. — Любопытно.

— Его заметили совы. Он попытался уйти, но мы отрезали ему дорогу. Сейчас он сидит среди медведей. Они охраняют его и не дают замерзнуть.

— Хорошо. Приведи его сюда.

Незнакомец оказался совсем юным пареньком, лет девятнадцати. Невысокого роста, субтильного телосложения, с белесыми волосами и светлыми, словно выцветшими от полярного солнца глазами.

— Садись. — Кезон указал ему на место напротив себя.

Парень робко опустился на кучу веток. Огляделся, расстегнул верхний крючок котиковой парки. От его одежды сразу потекли струйки пара.

— Кто ты и зачем шнырял вокруг моего лагеря?

Незнакомец облизал потрескавшиеся губы. Его худые пальцы нервно сжимались и разжимались.

— Я слышал о твоей армии. О ней болтают разное. Что она растет с каждым днем, что ты ведешь всех зверей с человеческими душами на битву с йотуном Имиром, чтобы освободить их. Что тебе и примкнувшим к тебе нелюдям дозволен цвергами переход из Нифльхейма в Йотунхейм. А потом можно будет вернуться и в Мидгард…

Кезон промолчал. Взял палку и пошевелил тлеющие угли. Потом сунул два пальца в рот и залихватски свистнул. Шкура отодвинулась, и в шалаше показалась голова огромного белого медведя. Парень в ужасе замер.

— Бирен, пусть принесут дрова. Костер почти погас.

— Повинуюсь, господин.

Паренек облегченно вздохнул.

— Ты не ответил на мой вопрос, — медленно произнес Кезон. — Я не привык к такому.

— Меня зовут Малун. Я отпущен из Хеля, как и большинство шныряющих здесь духов. Обреченных на вечную несбыточную надежду — искупить свои грехи и вернуться обратно. А в окрестностях твоего лагеря я бродил, чтобы меня заметили. Я искал с тобой встречи, Кезон.

— Меня здесь все почему-то именуют господином или повелителем. Я не возражаю. Возможно, им так привычней.

— Прости, господин.

— Ты хитрец, Малун. Ты не смеешь спросить, поэтому говоришь утверждениями, питая надежду, что их подтвердят или опровергнут.

Вновь сдвинулся полог, и медвежья лапа с черными когтями осторожно протолкнула за него несколько березовых поленьев. Кезон молчал. Малун тоже не произносил ни слова, выжидательно посматривая на великого вождя людских душ.

— Расскажи о себе, — наконец произнес Кезон. — Почему тебя отпустили из Хеля? Почему ты ходишь в человеческом облике? Это необычно.

— Не для тебя, повелитель.

— Не для меня, — согласился Кезон. — Я помещен сюда человеком не без причины. Очевидно — и насчет тебя у богов существует нечто подобное. Интересно.

— Со мной все намного проще, господин. Мое тело — мое наказание за один-единственный порок. Я трус. У меня душа труса. Так решили боги и сняли меня с цепи перерождений. Меня лишили даже этого шанса. Если все здешние обитатели живут верой в милосердие Высших, мечтают пройти свой путь до искупления через тела зверей, стать людьми и вернуться обратно в Мидгард, к нормальной жизни, то я обречен до конца времен скитаться здесь в одиночестве без общества себе подобных. И без всякой надежды на возвращение.

— Ты был в Мидгарде, когда погиб в Реальности?

— Да.

— В какой локации?

— Нижегородская Торговая Олигархия.

— Как это произошло?

— Глупо, — с горечью ответил Малун. — Поставил разогревать еду на плиту, решил заскочить в Мидгард — обтяпать по-быстрому пару дел и вернуться. Задержался. Вода залила огонь, и тело задохнулось от газа.

— Вот оно что. Значит, дочь Локи, богиня Хель, пожалела тебя. Почему ты трус?

— Не знаю. — Малун развел руками. — Я встречался здесь с цвергом Альвисом, спрашивал его об этом. Он ответил — ничего тут не придумаешь. Такое мне досталось тело. Так оно производит мои эмоции. Не хватает нужных гормонов. И его никак не перепрограммировать. Я всегда буду трусом. Я предал друга в Мидгарде и много раз нарушал обещания. Не из-за коварства. Я просто боялся до судорог и ничего не мог с этим поделать. Физиология. Проклятая физиология.

— А с другим телом? Ты станешь иным?

— Мне никак не заслужить его здесь, повелитель. Моя слабость — мой крест. Вот если бы мне вновь вырваться в Мидгард…

— Сколько ты уже в Нифльхейме?

— Шесть лет.

— Ого. Как ты живешь здесь?

— Обыкновенно, господин. Летом заготавливаю еду: ловлю и копчу рыбу, дичь, собираю ягоды, чтобы зимой не сдохнуть от цинги. У меня выкопана глубокая землянка с дымоходом, метров на пять в глубину. Рыл долго, почти все лето угрохал на земляные работы. Она мало промерзает. Зимой — выживаю. Тоже охочусь, ловлю рыбу, но реже.

— Как тебе удалось сохранить трезвый рассудок?

— Общаясь с местными. Иногда встречаюсь с Альвисом. Облегчаю душу. Я уже погибал тут. В первую зиму. Вновь возродился здесь же. Человеком. Мне из-за этого многие завидуют. Идиоты. Они не понимают, что, в отличие от них, я лишен самого главного — надежды. Потому что после реинкарнации мое состояние не поменялось. Я по-прежнему способен испугаться собственной тени.

— М-да. Ну и дела творятся. Ты хочешь примкнуть ко мне, чтобы я вывел тебя в Мидгард вопреки воле богов? Почему ты думаешь, что я пойду против них?

— Ты — Кезон. Поэтому ты и стал тем, кем являешься, что для тебя не существует ничьей воли, кроме твоей собственной.

— А ты льстивый сукин сын, Малун. — Кезон растопырил пятерню и приблизил ее к пламени костра.

Огонь приник к его ладони, словно ласкаясь, потом с утроенной яростью набросился на поленья и стал пожирать их.

— Магия, — прошептал изумленный Малун.

— Ха. Черта с два. Это крупицы огня, подаренного людям Прометеем, оживают в нас. Искры той могучей энергии, что подвластна лишь богам, тлеют в каждом человеке, не в силах пробудиться и запылать по-настоящему. Цверги думали, что на ледяных полях Нифльхейма я обрету Силу, но с Силой я обрел еще и Знания. А человечество стремительно утрачивает их. Я уверен, что, если взять представителя расы людей поколений эдак через тридцать и сравнить с нами, обнаружится, что наши потомки полностью утратили обоняние.

— Утратили обоняние?

— Да. Ведь мы им практически перестали пользоваться. Оценка аромата пищи или запаха женских духов — это не то применение для обоняния, которого желает от нас природа. Если ты не используешь — ты теряешь. Так и эта Сила. В теле каждого она присутствует. Мы перестали слушать свои тела, доверять им. Как сейчас перестаем слушать обоняние и доверять ему. Я могу пройти по снегам Нифльхейма, и они будут таять под моими ногами. Я могу сломать самое толстое дерево без усилий. Эти способности дало мне мое тело. Самое сложное создание на нашей планете. То самое, которое отказывается тебе служить и сделало тебя трусом. Решено. Ты идешь со мной.

— И еще, господин. В сражении на меня рассчитывать трудно — сам знаешь…

— Понятно, — усмехнулся Кезон и махнул рукой. — Ступай. Я все равно беру тебя с собой. Выйдешь из палатки и подойдешь к Бирену — он устроит тебя на ночь.


Евгений Махонин. «Я — очень крупный грызун»


Как там Андрюха выразился? Закон Мерфи? Не знаю, кто такой Мерфи, но, видно, та еще сволота, раз такие законы выдумывает. Здорово, конечно, уметь прыгать на три метра и мчаться со скоростью троллейбуса, но непривычно знать, что выражение «иди, пасись» теперь имеет к тебе самое прямое отношение. Итак, я — кенгуру. Здоровый, с человека ростом. И с хвостом. Грызун. Животное. Крыса-переросток! Вот так ситуация! Ладно, не хватало нам проблем со мной, так еще котяра этот толстенный, как на грех, привязался. Он вообще выглядел на редкость продуманной скотинкой. Подошел ко мне, замурлыкал, потерся как бы между делом. Словно говорил: «Наше вам с кисточкой, кореши, теперь будем вместе кантоваться». Спириус еще немного попричитал, а кот сел между нами и бессовестно заурчал. Потом мы двинули в город. Та еще процессия шествовала по пересеченной местности. С пеонов точно можно было деньги брать за просмотр. Все побросали работу и на нас таращились. Даже надсмотрщики, уж на что тертые жизнью человеки — и то остолбенели. К вечеру добрели до Авгуровой фазенды. В основном переулками. Ничего дядя устроился — маленький такой каменный коттеджик комнат на двадцать со штатом прислуги, фруктовый садик на три гектара, во дворе бассейн, шезлонги и прочая инфраструктура богатого бездельника. Остро чувствовалась нехватка бронзового фонтана. Вот построил бы себе фонтан — все точно было бы по фэн-шую.

Андрюха скоренько со всеми попрощался. Ему пора было на какую-то стрелку с Юстиной и Кондратием. Кто такой последний, я не знал, но понял, что это не тот деятель, который к алкашам с похмелья заявляется. А насчет Юстины, это Андрюхе попутный ветер в горбатую спину. Давно пора. Знатная девочка, тут без вопросов. Причем кот умелся за Андреем с таким видом, что так все и должно быть. Спириус проводил их с крайне недовольной рожей. Потом мы провернули небольшую операцию по скоростному «апгрейду» моего боевого потенциала. Вернулись на базу, весьма довольные проделкой, после чего мне дали три сочных кочана капусты, и все легли спать. Я устроился во дворе возле конюшни. И на том спасибо, что хоть в стойло не поставили. На самом деле, я решил ни на что не обращать внимания и не пускать пузыри. Сам виноват, теперь обтекай и не жалуйся.

Спозаранку я уже был на лапах, постриг зубами сочный газон во дворе. Когда Спириус за мной пришел, успел и подкормиться, и наскакаться досыта. К его дому прямо из гавани оказался прорыт небольшой канал. Узкий, но глубокий и вымощенный гладким речным камнем. Рядом с домом стоял небольшой добротный баркас в десять пар весел. В него-то мы и загрузились вместе с отрядом латников. Пеших, само собой, в тяжелых доспехах и вооруженных до зубов. Со зверскими амбразурами прошедших огонь и воду ветеранов. Спириус сказал, что двинем на северный полуостров Альба Лонга. Туда, куда человеческая нога и ступать-то боится. Будем в обход всех правил возвращать мне человеческий облик. Нестандартная ситуация требует нестандартных решений. Отправились в путь с задержкой. Авгур настоял на моем кратковременном выходе в реал — нужно было привести себя в порядок перед долгим отсутствием. Я проникся и не возбухал. Наглухо зашторенный паланкин доставил меня к Камню, подождал и уволок обратно на фазенду Спириуса.


Милое пасторальное местечко — северный полуостров Альба Лонга. Жизнь разумного существа гроша ломаного не стоит. Меня в первый же день едва не схарчили на сухпай. Чуть-чуть не присмолили мой красивый толстый хвост. События разворачивались следующим образом. Мы бодренько, в темпе вальса, десантировались на сушу со своей пузатой посудины и взяли курс на Камень Иммерсии. Спириус не доверял местности, особенно с учетом последних агентурных данных, и желал на всякий пожарный иметь поблизости от своего драгоценного седалища гарантированную возможность вовремя заточить копыта в Реальность. Если отчетливо запахнет жареным. Баркас частично заволокли на берег и завалили хворостом, чтобы никому не мозолил глаза. Меня отправили вперед — пошуршать по окрестностям и «понюхать воздух» на предмет наличия в нем аромата крупных неприятностей. Только я отдалился от отряда на расстояние десяти плевков половозрелого мужчины, как ко мне привязалась пара враждебно настроенных тараканов трупного цвета. Эти беспочвенно наглые создания попытались прощупать мою личность на предмет присутствия в ней легкоусвояемых калорий. Конечно, травоядное существо всякого норовит пристроить себе в меню. Но не тут-то было. С мягким знаком! Кенгуру скачет лучше Майкла Джордана, с уверенностью это говорю. Закончилось наше знакомство тем, что я просто вусмерть замордовал обеих тварей своими непредсказуемыми прыжками и увертками — настолько, что прусаки-акселераты встали на «ручник» прямо посреди поляны, на которую вышел мой отряд. Спириус скомандовал легионерам держать насекомых в кольце копий, а сам надел на мои хваталки припасенные заранее железные девайсы. Еще накануне, перед отъездом, он, ощупывая меня скептическим взглядом, с хрустом поскреб щетину и задумчиво изрек:

— Значит, говорят, ты можешь барабанить? Попробуем это использовать.

Стальные, устрашающего вида боевые перчатки мы заказали у одного спившегося юнита, по этой самой причине утратившего почти всю свою клиентуру. Его услугами пришлось воспользоваться во избежание огласки и срама. Бедолага, увидев кенгуру, сначала уверенно констатировал собственный диагноз — белая горячка — и полез было на крышу, чтобы окончательно свести свои счеты с этим ужасным миром, где от кенгуру нет никакого спасения простому рабочему люду. Потом отошел, облегченно выдул бутыль вина, взял деньги и «смастырил» мне парочку шипасто-бритвенных изделий. Они надевались на мою верхнюю пару лап, намертво крепились кожаными ремешками и тем самым превращали мои кувалды в грозное оружие. Вот их мне и пришлось использовать против кухонных вредителей. Через десяток минут я с лихвой рассчитался с ними за всех домохозяек первых этажей домов хрущевской планировки. Выписал «стасикам» путевку на Верхние Помойки (если есть Верхние Пастбища, почему бы не быть Верхнему всему остальному?) по полной программе. Спириус удовлетворенно крякнул:

— Начало положено. Теперь еще парочку таких же укатаешь, и можно спокойно сматывать удочки.

Не понял. Я возмущенно захлопал хвостом о дерн. Угробить двух тараканов — достаточно для того, чтобы переродиться человеком? Тогда моя мамаша уже должна была стать Властелином Вселенной, не менее того. Спириус, прочитав крайнюю озабоченность собственным прискорбным положением в моих печальных глазах, выдал:

— Сам подумай, какие шансы у такого безобидного растительноядного зверька завалить двух опасных монстров? И сколько опыта ему за это отломится? Я отвечаю — находим второй аналогичный тренажер, и на человека хватит с гарантией. Ты только не забудься и нос не почеши. Половину морды отхватишь ненароком.

Батюшки святы! Он начал общаться со мной на моем родном наречии. Или это заразный вирус? А насчет опыта… Будучи по природе своей законченным кенгуру, я не стал дискутировать. Ему однозначно виднее. Авгур все-таки.

На ночлег легионеры отаборились капитально. Из тюков, что волокли на своем горбу всю дорогу, ребята быстренько вытащили топоры и лопаты, сгоняли в лесок и нарубили деревьев. Выкопали ров, обнесли частоколом вершину небольшого холма, на углах периметра воткнули вышки. И это за два часа, да после марш-броска километров в тридцать! Тут я наглядно просек, почему Древний Рим половину мира ставил в любую позицию, какую сам придумает. Еще бы, с такими-то толковыми солдатами! Зато когда самим службу тащить стало лениво, понабрали в войска всяких гастарбайтеров, им соседи все и припомнили. Отсюда мораль.

Наутро бросили все постройки и метнулись к северному Камню Иммерсии. Снова с боями шпарили по джунглям, иногда по колено в болотной жиже, и опять нас неоднократно пытались разложить на питательные вещества недружелюбно настроенные жуки и пауки, но мы парни жилистые, обошлось. Мне периодически подсовывали полудохлых насекомых, а я их героически «прижмуривал» и не протестовал. Роль малопочтенная, что и говорить. Но выбирать не приходилось. Я человек по натуре не кровожадный, меня таким жизнь сделала. Поэтому пришлось сжать зубы, скрепить сердце и делать вещи. Оказалось, что кенгуру имеют серьезный врожденный талант к боксу. С новыми зубодробильными перчатками зверюга получилась вполне боеспособная. Так что к вечеру, когда мы без потерь добрались до точки X, я имел в активе не менее полудюжины личных побед. Камень стоял на одиноком холме посреди зеленого лесного моря. Юниты тут же начали строить походный бивуак. Меня Спириус немедленно выпихнул в реал — пора, с отключенным хронопарадоксом времени для тела прошло уже больше, чем нужно. Не буду описывать то состояние, в котором я застал мою тушку. Приятного мало. Привел себя в порядок, поглазел на Андрюху в законтаченном на Мидгард положении и вернулся обратно. Легионеры трудились на совесть, возводя военный лагерь по всем канонам фортификации. Оно и понятно, целых три дня стоять, если не четыре. Опять огородили симпатичный холмик с родником, что потом оказалось ох как не лишним. Камень Иммерсии оказался ровно посередине периметра. Поставили частокол, вырыли ров и насыпали вал. Во рву натыкали жердей поострее, за первым рядом бревен вкопали второй, пониже, а между ними все засыпали землей. Получилась натуральная крепостная стена, по которой можно вполне комфортно ходить и швырять по супостатам чем-нибудь увесистым. Благо валунов вокруг хватало. Повсюду в траве торчали булыжники самого разного калибра. Спириус отдал ценные указания своему пеликану и покивал мне на Камень.

— Ночевать будешь в Реальности. Не истощай тело понапрасну. Тем более, чувствую, его резервы тебе еще очень понадобятся. В гиблое, как я погляжу, место мы забрались. Живыми бы отсюда уйти.

Принято. Правда, его зловещее предсказание морозом проняло мою кожу даже под теплым мехом. Я еще немного побыл с легионерами, бешеным аллюром проскакал по окрестностям, травы поел. Питался под защитой лагерного вала. Вроде бы все вокруг было спокойно. Но что-то не по себе мне стало. Тоскливо как-то. Эквиты тоже чувствовали себя не в своей тарелке, хотя старались не подавать виду. Держались уверенно. Я прилип к Камню и перешел в реал. Мой приятель застрял в Мидгарде серьезно. Ни вечером, ни утром в квартире не объявлялся. А я, побритый и румяный, спозаранку устроился на стуле рядом с Андрюхой, спроецировал на стену картинку и шагнул обратно к Спириусу.

И сразу споткнулся о труп поверженного Эквита. Рядом лежала еще пара наших мертвых легионеров. Остальные торчали на стене и остервенело колошматили всяческих тварей, упорно карабкавшихся по их грешные души. Некоторым уже удалось перевалить через частокол, внутри их приняли на мечи человек десять легкораненых. Лязгало железо, мат стоял столбом. Спириус находился в самой гуще рубки на валу. Я рванул помогать добивать прорвавшихся нелюдей. Час, не меньше, нам пришлось попотеть. Я не видел, что творилось снаружи, и слава богу. Хватило сатиров, регулярно пролезавших за периметр. Как выяснилось позже, на штурм кто только ни поперся — и химеры, и грифоны, даже страхолюдная многоголовая гидра приволоклась, огромная, как паровоз. Обычной фауны с флорой тоже хватало. Крылатых лучники очень грамотно били издалека, не подпуская к лагерю, так что на стену могли вскарабкаться только сатиры — они человекообразные, им ловчее. Гидру замочил сам Верховный Авгур, собственноручно. Впрочем, никто другой и не потянул бы против нее. Одной мерзостной жижи вылилось из этой туши объемом с цистерну отходов химического производства. Грифоны, эдакая помесь Юстининой коняги и герба США, в конце начали беспрепятственно пикировать сверху — у наших кончились боеприпасы. Эх, я и поскакал! Но одного таки порезал в лапшу, и еще одному крылышки подровнял. После атаки в строю осталось одиннадцать активных штыков, все более-менее целые, раненых эти падлы успели прикончить. С такой толпой даже одну стену не закроем.

Наконец мы докоцали всех пришедших за нашими потрохами. Оставшиеся снаружи частокола недобитки уволоклись зализывать раны. Подошел Спириус в растерзанном доспехе, вылил мне в глотку целительное зелье. Второе употребил сам.

— Хорошенькая тут у нас была ночка. Третью волну отбили. Потери шестьдесят процентов. Похоже, следующая атака будет последней. Нам не справиться.

Я затряс головой и замахал лапами. Со стороны выглядело так комично, что, несмотря на палевную ситуацию, скупо улыбнулись даже легионеры. Бравые все-таки они ребята, ничего не скажешь. Спириус мою пантомиму понял правильно.

— Ладно, пойдем поговорим, — и, обращаясь к бойцам, скомандовал: — Трупы нелюдей сбросить за пределы периметра. Выкопать могилу для павших, похоронить и завалить камнями. Проверьте оружие. Подберите стрелы.

В квартире он по-хозяйски открыл бар и плеснул себе вискаря на два пальца. Хмуро опрокинул стакан, глянул исподлобья.

— Это не стихийная атака. У меня восемь левелов Контроля. Я не могу даже снизить их враждебность, не то что защитить нас. Словно стена передо мной. Интродуценты [30]баркидские. Ими управляет кто-то более сильный.

— Кезон атакует? — догадался я, пропустив мимо ушей незнакомое слово.

К моему удивлению, Спириус отрицательно покачал головой.

— Не похоже. Не его стиль. Кезон подогнал бы в гавань пяток восьмипалубников и смял бы десантом нашу оборону, как пластиковый стаканчик. На кой ему сдалась эта партизанщина? — устало спросил он. — Тут что-то другое.

— Что делать будем?

— Обратно к баркасу нам не пройти. Сложим удалые головы. Придется уходить через Камень в реал, а воинов благословлять на самостоятельный рейд по джунглям. Я отправил питомца в город, две турмы Эквитов попробуют пробиться навстречу, но шансов мало.

У меня на скулах обозначились желваки.

— Значит, мы, два гуся, дергаем в реал, а парней бросаем на растерзание этим смрадным тварям?

— Придется.

— Спириус, ты за кого меня держишь?! Народ пошел помогать мою кенгурячью задницу под амнистию подводить, а я что? Да за такое с меня, как с гада, спрашивать положено! Нет, друган, я не фраер демисезонный! Мне такой расклад не по нутру. Я остаюсь с Эквитами! Точка.

— Не выживем.

— Плевать.

— А миссия ваша как же? И потом, ты и так с нуля начнешь, тебе что так, что эдак — одна фигня. А вот мне, грешному, четырехлетний опыт терять придется.

— Ты сам решай. Я свое варнацкое слово тебе уже объявил.

Спириус захлопнул сопло и задумчиво помолчал, барабаня ногтями по стакану. Меня так и подмывало показать ему свой характер и выложить все, что я думаю по поводу его жизненных установок, но я сдержался. И правильно, как оказалось.

— Черт с тобой. Пошли обратно. Я как на духу тебе признаюсь, как только тебя повстречал, сразу понял — это рано или поздно выйдет мне боком. Ладно, вместе так вместе, будь оно все неладно!

— Ха. А ты молоток, Спириус. Я уж успел про тебя плохое подумать…

Наш рейд к баркасу заслуживает того, чтобы быть воспетым в балладах и народных преданиях Альба Лонга. Все тяжелое, кроме оружия, было без колебаний брошено, а посему средний темп передвижения солдат превышал скорость бега трусцой. Мы драпанули по болотам и по взгорьям, только пятки сверкали. Нас догнали через десяток километров, неподалеку от позавчерашнего бивуака. Рубка произошла жестокая, но скоротечная. Нелюди понесли немалые потери, отступили, решив дождаться основных сил и уж тогда разобраться с нами как следует. Спириус принял непростое решение назначить в заградительный арьергард трех солдат и, обняв по-отечески каждого на прощание, повел отряд дальше. Иного выхода просто не было. Я остался со смертниками. Мы дали своим один час. Целый час ценой в три человеческие души. Ребята дрались как былинные богатыри. Я старался соответствовать, но нелюди ко мне непонятно почему не слишком-то и лезли. Или сторонились незнакомой зверюги, или уже наметили меня стреножить и спеленать для допроса. Легионеры пали, но каждый дорого продал свою жизнь. Оставшись в одиночестве, ваш покорный слуга вспомнил о своих звериных спринтерских способностях, сиганул в сторону через голову ближайшего сатира и дал такого форсажа, что никто и среагировать толком не успел. На ходу перекусил зубами ремешки латных перчаток и перешел на пятую скорость. Утопил педаль в пол. Сзади, ломая сучья, ревя и завывая кто во что горазд, мчалась погоня, но с каждым прыжком мне удавалось увеличивать расстояние между нами. Всю малину чуть не испортил неизвестно откуда взявшийся грифон. Хорошо, что успел его заметить вовремя и проскочить под мохнатым сплетением лиан. Грифон пикирующим истребителем врезался в колючую изгородь и застрял там надежно. Другую такую же милую птичку отвлек бесстрашный пеликан Спириуса. Еще бы секунда, и второй грифон сидел бы на траве и чавкал бы моим внутренним миром, но в последний момент в него врезалась белая пернатая молния и выгодно подправила курс. Чудище шарахнуло клювом прямо в ствол дерева. Ствол выдержал, клюв и башка — нет. Я дал себе слово: вынесут ноги, буду пеликана восемь раз в неделю рыбой снабжать. И Эквитов, из тех, кто выживет, не оставлю без заботы. Оторвавшись от преследователей, я заложил крутой вираж по пересеченной местности и прибыл к берегу одновременно с отрядом. Взмыленный, как последний кенгуру. Машинка под ребрами колотилась так, что едва их не переломала в чахохбили. Шкуру толстым слоем покрывали шипы и репьи местного гербария. На ляжках болталось немереное количество пиявок. Солдаты скоренько спихнули баркас в зеленую прибойную волну, и мы на веслах полным ходом пошли в обратку. Через двадцать минут воду около шлюпки хищно взрезал десяток акульих плавников — на выручку подоспели питомцы наших соратников из города. Все вздохнули с облегчением. Прорвались-таки.

Спириус долго сокрушенно мотал башкой, как бы удивляясь тому, что мне удалось втравить его в такую авантюру, и наконец сказал:

— Все. Беру отгул на неделю. Нет. Не беру. Вот выясним, кто за этим стоит, и тогда уйду в глубокий и нетворческий отпуск. А ты, воин, готовься еще к одному рейду. Нам придется вернуться на север.

Я с готовностью отбил лапами торжествующую дробь по ребристому борту нашей лодки. Спириус похлопал ладонью по моей узкой голове. Я рефлекторно прижал уши.

— Разумеется, после перерождения. Не знаю, какой там у тебя левел по звериной шкале, но на человека с запасом хватит. Гарантирую. Мы так еще никому экспириенс не заколачивали. Даже Полонию.

ГЛАВА 22

Андрей Винокуров. Confirm the fears


— А ты вроде повыше был. До изменения, — обронила Калипсо, копаясь в жарком из кролика.

Я опрокинул в себя очередной бокал настоянного на изюме вина и утер губы шелковой салфеткой.

— Точно выше, — констатировал Кондратий и обернулся к подошедшему служке: — Ну что там? Скоро принесут кабана?

— Ну выше. И что? — равнодушно спросил я.

— Обычно Игроки не уменьшают рост, — блеснув жемчужной улыбкой, улыбнулась Юстина. — Скорее наоборот, увеличивают.

Вопреки обыкновению прекрасная глава Ветви Веймаров сегодня вечером явилась в коротком желтом «паллии», схваченном у талии широким поясом, инкрустированным драгоценностями. Калипсо в белой с пурпурными вертикальными полосами тунике также выглядела весьма пикантно. Мы сидели в элитном заведении на центральной площади, глубоко в подвале, погруженном в естественную прохладу. Прислуга метала за наш стол закуски и таскала бутылки с различными сортами вин, которые мы пробовали — все без исключения.

— Скоро в рейд? — спросил я Юстину, наклонившись ближе и ощутив аромат ее терпких духов.

— Скоро. В понедельник твой приятель снова станет человеком. Сходим с Эквитами в джунгли, поднимем его до десятого, и вперед. На верфи Северина строится трехмачтовая шебека нам в поддержку. Когда ее спустят на воду, тогда и будем выдвигаться. Неделя осталась на все про все. «Фульминате» чистят корпус от ракушек, заново смолят. Готовимся.

— Отлично. Из Баркида нет вестей?

— Пока тихо. Купцы рассказывали, что было сражение дакийцев со сторожевиками Кезона.

— Дакийцев?! Они же под его властью!

— Всего лишь данники. Сама не понимаю. Тьфу, напугал! — Это мой кот подполз ближе и коснулся ее ноги теплым шерстяным боком.

Фалх (так я его и назвал) под столом переминался с лапы на лапу с таким видом, будто выполнял ответственную работу.

— Это животное за собой потащишь? — Юстина брезгливо отодвинула тушку Фалха носком своей сандалии.

— Не думал пока. А это нормально, что дикий необразованный зверик, выскочивший прямиком из джунглей, так бегает за хозяином и ведет себя, словно домашний Барсик? — Я протянул руку и почесал манула за ухом. Тот немедленно заурчал на несколько тонов выше.

— Ненормально. Совсем ненормально, — покачала головой Юстина, не спуская с него глаз. — Ты присмотрись к нему. К коту своему.

Кондратий вновь наполнил бокалы каким-то новым зеленоватым вином, все протянули руки и чокнулись.

Расходились далеко за полночь. Старого морского волка сильно штормило, Калипсо решительно взяла его на свой буксир и потащила к ожидавшему ее паланкину с затейливым резным гербом на дверцах. Мы остались вдвоем с Юстиной.

— Прогуляемся? — предложила она.

— Отличная идея, — брякнул я сквозь легкий шум в голове.

Ночная прохлада уже предъявила свои права и накрыла город легким ветреным покрывалом.

— Ты где остановился? — поинтересовалась Юстина.

Я был вынужден признаться, что пока не снял постоянной квартиры и довольствуюсь ночлегами в портовых хоспитумах или тавернах с комнатами для сдачи посетителям.

— Понятно, — констатировала она и, продев тонкую, но сильную ручку в проем моего локтя, повлекла меня по направлению к набережной.

Улицы словно вымерли. Пару раз нам попадались какие-то оборванцы, выглядывавшие из подворотен, но при нашем виде мгновенно прятавшиеся обратно. Один раз мы разминулись с ночным патрулем Веймаров. Три воина в легких доспехах с мечами на изготовку поприветствовали свою начальницу, да и меня заодно, римским жестом — вскидыванием правой руки, так раздражавшим Женьку, и продолжили обход. Мы долго стояли, любовались звездной россыпью на небе под шум бьющегося о портовый мол прибоя. И как-то незаметно поцеловались. Вернее, я понимал, что последует дальше, вроде все к этому и шло, должен был по идее напрячься, чтобы не допустить нежелательных последствий, но сто тонн романтики вокруг плюс ослабленный алкоголем самоконтроль сделали свое дело — и вот я уже сжимал в объятьях прекрасную амазонку, шипела морская пена, перекликались ночные птицы. Словом, все как положено. Потом мы шли куда-то кривыми улочками, периодически останавливаясь, обнимаясь и делая, в общем, все те вещи, которыми занимаются на свиданиях мальчики и девочки, причем с нарастающими страстью и горячностью. Я, признаться, раньше, окидывая взглядом налитую силой фигуру Юстины, не раз думал — а какова она в постели? Стыдиться тут нечего, мужчины задаются этим вопросом часто, и за ним не обязательно следует приготовление к штурму женского сердца. Я предполагал, что, будучи решительной дамочкой, она и в любви проявляет силу и требовательность, словом — берет инициативу в свои руки. Ничего подобного. Юстина оказалась мягкой как шелк, податливой как воск, очень женственной и ни капли не доминировала. Что еще больше затягивало и увлекало.

Мы подошли к дому, скрытому высоким забором с коваными элементами декора. Все пространство перед домом заливал свет, струящийся из высоких фонарей, в которых что-то горело с тихим шипением. На воротах красовался герб Веймаров — цельная золотая пластина с гравировкой. Юстина взялась за небольшой стальной молоточек, висевший на цепочке перед дверью, и стукнула им по прямоугольной бронзовой планке. Через минуту дверь распахнулась. Привратник в желтой тунике с кинжалом на поясе, отворивший ее, мгновенно исчез в темноте. Мы прошли внутрь. Перед домом, в небольшом дворике, также залитом светом ламп, был накрыт фуршетный столик — бутылка вина в ведерке со льдом, фрукты. Я плеснул вино в бокалы, и мы с Юстиной устроились рядом на широкой софе под шелковым балдахином. Звякнули кубками, выпили и снова потянулись друг к другу. Пояс «паллия» снялся очень легко. Я сбросил невесомое покрывало с тела Юстины и замер на секунду, пораженный изяществом и совершенством ее тела. Тела молодой прелестной женщины, достигшей пика расцвета своей красоты, но так и не перешагнувшей через него, трепещущего под моими руками в предвкушении наслаждения. Не знаю, давно ли у нее не было мужчины, но каждое мое касание действовало на нее как удар тока. Я подумал, что, наверное, служки сейчас смотрят на происходящее во все глаза. Словно отвечая моим мыслям, Юстина попросила:

— Пойдем в дом, — и нерешительно потянула обратно ткань своей одежды.

Когда я любовался изгибами фигуры Юстины в полумраке алькова, мелькнула мысль, что (не исключено!) так все и было задумано. Пора уже меня «приручить», чтобы не смотрел свысока на все, что тут происходит между Игроками. Допускал ли я такой вариант ее мотивации? Да! Собирался ли как-то выяснить это? Нет. Я опустил ее смуглые плечи на белоснежную простыню кровати и почувствовал, как мою шею обвили нежные руки и потянули вниз. От ее терпких духов и выпитого вина слегка кружилась голова. Опустившись на кровать, коснулся грудью ее вздымающейся груди, и на этом все мысли кончились.

Проснулся, судя по яркому солнечному свету, уже ближе к полудню. Ветер развевал ткань занавески. На прикроватном столике стояли блюдо с фруктами и кувшин. Дотянувшись до сосуда, я не стал утруждать себя поисками бокала и опрокинул его прямо в рот. Виноградный сок. То, что нужно. Немного полежал, чтобы привести в порядок мысли и чувства. Приехали… Confirm the fears — вот что произошло со мной. Термин медицинский. Он означал подтверждение опасений. Это когда ты подозреваешь у больного определенный диагноз и последующие анализы подтверждают сделанный тобой прогноз. Как-то все к этому и шло. Само по себе. Так обычно оправдывают свои поступки слабовольные мужчины. Я оказался не исключением. Сел на по-королевски широкой кровати, взлохматил волосы, осмотрелся. Кстати, а где мой кот? Как я забыл про своего питомца? Напряг извилины и вспомнил, что Фалх ушастал куда-то сразу после нашего выхода из заведения, то есть когда мы с Юстиной остались вдвоем. Ничего себе, тактичная оказалась дикая тварь из дикого леса. Зато теперь ищи его по всей Альба Лонга.

С дуновением свежего воздуха в комнату впорхнула Юстина, обмотанная в банное полотенце. Может быть, в дымке впечатлений каждое ее движение казалось мне наполненным непривычной игривой заманивающей грацией. С бронзовых плеч стекали капли воды. Медного цвета волосы были заколоты в тугой узел на затылке.

— Ага. Проснулся? Как состояние? — весело спросила она, искоса бросив на меня взгляд и встав перед высоким, в ее рост, зеркалом, чтобы начать прихорашиваться. Ох уж мне эти женские тактики соблазнения! Она явно ждала от меня каких-то действий, и я не стал обманывать ее ожидания. Дотянулся до руки и потащил к себе в постель. Юстина опрокинулась назад, полотенце скользнуло с ее ног, обнажая бедра. Вот у них так все красиво случайно получается или вследствии долгих тренировок?! Я повернул девушку к себе, несколько секунд посмотрел на ее вдруг посерьезневшее лицо, наклонился и поцеловал. В этом поцелуе было все — и подтверждение того, что я не жалею о вчерашнем, и обещание, что в будущем у нас все будет хорошо. Как важен женщинам этот первый утренний поцелуй! Как неуверенно они чувствуют себя без него! Что же, раз уж я оказался тем, кем меня всегда считали — законченным циником и эгоистом, — придется идти по проторенной дорожке. Тем более что я действительно ни о чем ни на секунду не пожалел.


Евгений Махонин. Погнали по новой


Я в реале не светился уже часов восемь. Вынырнул и сразу прыжками помчался в туалет — тело еще не находилось на грани физиологического дефолта, но привести его в порядок стоило. Облегчив душу белому другу, сделал себе кофе и закурил прямо на кухне. Лепота. Следующее погружение снова превратит меня в человека. Граждане дорогие, вы и представить не можете, как здорово быть человеком и не быть кенгуру! Довольный, я положил ноги на кухонный стол и нажал кнопку телевизионного пульта. Что у нас нового? Понятно. Курс рубля падает, серьезные дядьки все правильно народу объясняют. Имея периодически дела со всякими фармазонщиками, я не мог не отметить, как недалеко ушли от них современные политтехнологи. Всегда задавался мыслью и как это наш народ все спокойно хавает и не видит, как бесстыже его разводят? Ясно ведь, как божий день, что национальная валюта задрана вне всяких пределов разумности в угоду импортному экономическому лобби. Понятно, что ее рано или поздно уронят. Но ведь нет, обязательно надо на этом все население основательно поиметь, никому до последнего ничего не сообщая.

На кухню беззвучно зашел Андрюха. Видно, телек у меня так орал, что я не услышал, как он вывалился из Мидгарда. Поздоровались. Друган плеснул себе чаю и стрельнул у меня папиросу. Мы дружим уже больше, чем природа отводит времени на молодость женщины, поэтому понимаем друг друга с полуслова и видим насквозь, что у каждого в душе светится. Я сразу смекнул — произошло нечто неординарное.

— Ну давай, колись, что без меня проделывал, куда вляпался, — поощрил я приятеля.

— Зришь в корень. Короче, мы с Юстиной теперь вместе, — понуро выдал Андрюха с грустной усмешкой.

Вот телепень. Ему бы радоваться, что разрубил гордиев узел, а он виновато хвостом виляет, как бобик, что с хозяйского стола курицу гриль стянул.

— Вот так ситуация! Ничего себе — отхватил кралю! И давно?

— Дней пять.

— Ну и как она вообще? Классно покувыркались?

Андрей снова смущенно улыбнулся.

— Огонь. Девушка просто супер.

— Все они супер поначалу. Погоди еще, может, в реале ей семьдесят лет и зубы съедены.

— Я видел ее в реале. Интересная особа. Очень привлекательная. И молодая. Не замужем.

— Тогда в чем проблема?

Мой друг взял меня за руку, отвел в спальню, где сном праведников почивали застрявшие в Мидгарде его жена и приемная дочь. Мы остановились на пороге этого храма тишины, и Андрюха тягостно вздохнул:

— Вот проблема.

— Ага. Значит, ты связал себя моральными обязательствами хранить в Мидгарде обет полового воздержания вне зависимости оттого, как вела там себя твоя женушка?

— Нет. Не было такого. Но все равно как-то паскудно на душе.

— Забей болт. Помяни мое слово, к тому времени, когда все прояснится, проблемы рассосутся сами собой. Вот увидишь. А пока завей горе веревочкой и наслаждайся букетно-конфетным периодом. Ты где сейчас живешь в городе? У нас, в «Верис Делицис»?

— Нет. У Юстины. У нее дом в километре от порта.

— Ну ты красава! Взял девушку, самый лакомый кусочек всего этого побитого тлями городишки, да еще с приданым! К Грации не забегал?

— Два раза. Ждет своего героя. Вроде оба раза одна была. Немножко осунулась. Видно, что переживает.

— Это ничего. Это полезно для отношений. Сегодня же утешу свою красотулю. Только сначала сызнова пройду этот долбаный Кровавый Лабиринт. В плане войны было что-то новое?

Андрюха подробно рассказал мне про рейд. Видно, раньше, когда я был кенгуру, не хотел бередить душу. У меня аж глазенки загорелись. Ладно. Скоро я тоже подтянусь. Теперь — шабаш, никаких экспериментов, пока до десятого не догребу. Хватит, напрыгался грызуном до реву и досыта. Блин, как мне хотелось поглядеть на его новую внешность, но сначала нужно было передохнуть после прошлого Погружения, покормить тело и дать ему нормально переработать все калории. О теле стоит заботиться, как говорит мудрый товарищ Спириус.

Но через три часа мы все одно уже стояли перед супермаркетом Африкана. Ничего себе вылепили Андрюхе экстерьерчик! Типичный вождь не то апачей, не то пауни. Круто, только по мне уж слишком экзотично для римских пейзажей. Никакой тебе разведки и шпионажа. Такую фотографию в любой толпе в секунду срисуют. Впрочем, он мне уже доложил о смене линии партии. Мы в Баркид попадем в ранге потерпевших кораблекрушение моряков. И шкериться по норам нам будет без надобности. Толково придумано.

— Как у нас с валютой? — осведомился я у друга.

— Я тут подкупил себе на десятый левел новых причиндалов, но еще осталось где-то около двухсот сестерциев.

— Отсыпьте мне полтинник из закромов на сегодня. Я решил твердо: беру все то же, что и в первый раз. Ибо не фиг.

Поздним вечером мы шли к «Верису», весьма довольные всем, произошедшим уже после Кровавого Лабиринта. Я — пятый левел. Справился единолично, правда, и тварей было в два раза поменьше. Стрельбу начал брать с пятого уровня, а до этого тренировал Владение Оружием и Силу поровну. Тем и взял. За нами, прижимаясь к стенам домов, трусил кот. Андрюхин питомец. Появился незаметно. Привязчивый, видать. Хозяина ни на секунду из поля зрения не выпускал.

— Так, друг любезный. Пора расслабиться от трудов ратных. Ты на сегодня заангажирован, а Юстине придется нервно курить без своего жеребца.

Андрюха фыркнул.

— Я ее предупредил, чтобы не ждала. Так что я в полном твоем распоряжении.

— Не ревнивая, значит?

— Нет. Мне кажется, она вообще держится слегка особняком от всех местных гульбищ.

— Не идеализируй заранее. Впрочем, это слабость всех влюбленных.

— Хорош уже прикалываться. Кстати, она сказала, что, если я закручу с какой-нибудь юниткой, вырвет ноги нам обоим. Просила тебе передать.

— Ого. Это серьезно. У девушки на тебя виды. В таком случае надо так и сделать, чтобы не попадать под дамский каблучок. А то без ног придется веселиться исключительно сидя. Вот это будет ситуация!

— Да ну тебя в баню. Посмотрю еще, как ты со своей Грацией разруливать будешь. Герой-любовник. Нам особенно не порезвиться сегодня. Завтра выступаем. Я выпросил для тебя колесницу с Калипсо вместо возничего юнита. Хотя понятия не имею, как вы поедете по джунглям.

— Эту кобылу? — изумился я. — Да ее лучше саму запрячь! Послал бог напарницу! Хотя… Ладно, клевая телка рядом еще никому не помешала.

— Она лучница посильнее тебя, так что не задавайся, братец.

— Это временно. Я тебе обещаю.

— А где, стесняюсь спросить, наш полууголовный жаргон? Почему это мы общаемся на нормальном языке?

— Был, да весь вышел.

— Понятно, — хмыкнул мой приятель.

Наконец показалась черепичная крыша «Верис Делицис». Меня, признаюсь, слегка пробил нервяк. А ну как сейчас открою дверь и увижу свою девочку на коленях какого-нибудь Эквита. Но уже через пять минут я обнимал всхлипывающую от радости Грацию и кричал бармену:

— Мечи все на стол, старик! Пока тут не случился полный андронный коллайдер!

Хозяин так испуганно засуетился, будто и вправду рубил в квантовой физике. Андрюху пришлось представлять заново. Его индейская внешность имела успех, вынужден признать. Даже Грация пару раз искоса стрельнула глазами, отчего меня прямо в сердце кольнула игла ревности. Решив больше не откладывать самое важное, я взвалил девушку на плечо и бросил Андрюхе:

— Закажи еще поросенка на вертеле, овощей и вина побольше. Мы составим тебе компанию чуть позже.

Неся на руках свою красотку, кокетливо болтающую ножками, я думал: все-таки этот Баркид очень славное место! Я, пожалуй, не прочь обосноваться здесь как следует. Устроюсь не хуже прочих бобров. В смысле, когда все наладится с Андрюхиными проблемами.

Утром мы попрощались с нашим гостеприимным приютом. Губы Грации спросонья были теплыми и мягкими. И такими тягучими, что враз расхотелось уходить. Но дело есть дело. Особенно если это дело — рейд. Причем в первую очередь предназначенный для меня.

Топот и испуганный гам юнитов на улице известили нас о том, что кавалерия прибыла. Улицу запрудил вооруженный люд. Все из Лиги Эквитов. Я уже привык к экзотическим гибридам, которых местные объезжали вместо лошадей. Юстина держала поводья пары знакомых нам хищных зверюг — тех самых, пятнистых, широкорылых, мордой смахивающих на гиен. Юниты восседали на горбатых длинноногих битюгах, все тело которых закрывали грубые заплатки кожистой брони. Напротив двери нашего трактира остановилась изящная резная колесница, из которой Калипсо приветливо помахала мне ручкой. На втором этаже с грохотом закрылось окно. Это Грация продемонстрировала свое отношение к происходящему. Женщина всегда женщина, даже если в ней ничего нет от человека. Тьфу, что-то я не то сморозил. А может быть, женщина-юнит — это такой идеал, мечта, недоступная для обычного смертного? И я везунчик?

Взгромоздившись на нашу бричку, пригладил ежик волос «на толщину расчески» и мужественно расправил плечи.

— Штирлиц сказал — трогай! Водитель потрогал и потерял сознание. Ну что, гражданочка, трогайте!

Вообще-то мой юмор всегда отдавал немытыми ногами, но Калипсо в ответ хихикнула и сексуально чмокнула губками:

— Но! Но, пошли!

Какая это была пара рысаков! Чистокровные ахалтекинцы! Четыре коротких пальца, торчащих, как у бегемота, из пухлой чешуйчатой лапы, костяное забрало на груди, рыбьи плавники по всему позвоночнику с иглами величиной с вязальную спицу, толстый хвост с наковальней на конце (прилетит — мало не покажется). А морды — не приведи господи! Длинная змеино-жирафья шея заканчивалась плоским вытянутым рылом, как у птеродактиля. Когда сей ротик приоткрывался, из него хищно поблескивали конические зубки, готовые рвать и кромсать все, до чего получится дотянуться. Наши коняшки явно не сидели на вегетарианской диете, скорее уж питались вегетарианцами. Глазки-пуговки многообещающе горели кровавыми угольками из-под массивных надбровных дуг, усаженных бородавками костных выступов. Оба существа стронулись с места, повинуясь голосу Калипсо и вдохновляющему щелчку бича, сделанного, похоже, из колючей проволоки, и бодренько начали набирать ход. Народ с улицы со свистом ретировался в двери и подворотни, торопливо освобождая нам дорогу. Я бы тоже не рискнул ходить сейчас перед нами по пешеходным дорожкам. Шеи у наших тварей довольно длинные, могут и слизнуть какого-нибудь бездельника даже с подоконника. Над ухом послышалось утробное урчание. Я от неожиданности присел «на пять-шесть», стреманулся так, что машинка чуть не остановилась, но, оглянувшись, увидел Андрюшиного котяру. Сзади в колеснице было оборудовано что-то типа бардачка под разные причиндалы — корзины со стрелами, скарб. Так вот, на этом всем с деловым видом вальяжно разлегся питомец моего кореша, будто багажный отсек соорудили специально для него. И мурлыкал. Вот когда он успел туда прошелестеть? До чего же ушлая стервяга, в который раз отметил я и вновь повернулся к нашим иноходцам.

— Как их зовут? — спросил свою спутницу.

— Наф-Наф и Ниф-Ниф! — гордо ответила она.

— Хм. В общем, можно было догадаться.

— Правда, симпатичные?

— О-о-о, просто прелесть! — в тон ей ответил я.

— Сама проектировала, — похвасталась Калипсо. — Я взяла восемь левелов Биомоделирования из моих двенадцати! Но я редко работаю с животными. Предпочитаю растения. Надо как-нибудь пригласить тебя в мою оранжерею.

Упаси господи! Уж лучше в одиночку пойти в северные джунгли, чем к ней в гости. Там-то еще бабушка надвое сказала, а у нее — сожрут с гарантией. Чего еще ожидать от ее флоры, если вся фауна получается настолько кровожадной? Но вслух предположил:

— Остальные — Обаяние?

Она кокетливо улыбнулась и ответила:

— Обаяния мне и так хватает. В обоих Мирах. Остальные — Стрельба и Сила.

Сзади трусили на своих доберманах-переростках Андрюха с Юстиной и мило ворковали. Следом за ними ехали две турмы Эквитов. Солнце блестело на их серебряных доспехах. Золотые бычьи рога слепили глаза. Пики грозно нацелились в небесную синь. Замыкала нашу колонну еще пара незнакомых мне Игроков. Также с символикой Лиги Всадников. Мы собрались начать войну по всем правилам.

Проселочная дорога пропетляла по полям и через час углубилась под вечнозеленую сень членовредительного бурелома, именуемого лесом. На удивление, при такой буйной растительной жизни сама дорога оставалась ровной, ее подъемы и спуски не загораживали упавшие замшелые стволы, утрамбованный дерн не взрывали щупальца узловатых корней. Они (альбалонговцы), похоже, регулярно следили за ее высоким качеством. Воистину, местные надсмотрщики за юнитами могли бы поучить наших уважаемых представителей дорожных служб. Нет! Их надо ссылать сюда на работу! На пару месяцев! И не простых работяг, а чиновников и начальство. А работяг ставить над ними надсмотрщиками. Вот это была бы настоящая гармония жизни, ни дать ни взять.

Мы с Калипсо уже долго колыхались в корзине колесницы, флиртуя и подшучивая друг над другом. Меня неудержимо потянуло в сон. Грация поспать толком не дала. Вернее, это было взаимно.

— Сколько нам еще ехать? — зевая, спросил я Калипсо.

— Не знаю, но, думаю, пора приготовить луки и стрелы. — Она оглянулась и посмотрела на Юстину.

Та кивнула и сделала знак кому-то из граждан, едущих в хвосте. Моя возничая слегка попридержала двух своих поросят. Несколько Эквитов на рогатых бронированных верблюдах объехали нас сбоку, безжалостно снося зеленые насаждения, и заняли место в голове колонны. Мы вступали в опасную зону. Я достал купленный у Африкана короткий тугой лук и изготовился к стрельбе. В кроне нависающего над дорогой древесного исполина мелькнуло что-то темное. Калипсо прищурила глаза и в ответ на немой вопрос утвердительно качнула головой. Выпущенная стрела вонзилась в листву. За ней еще и еще одна. С хрустом ломая ветви, на дорогу рухнула какая-то гадина. Она состояла из одних щупальцев, которые извивались, как сотня змей. Калипсо остановила колесницу. Я выскочил из нее, выхватывая на ходу палаш. Подбежал к монстру и, изловчившись, рубанул наотмашь. Существо развалилось надвое, истекая черным жизненным соком. Под ноги шлепнулась книга.

— С почином, — поздравил меня подъехавший Андрюха.

— Только больше не отрывайся от группы, — строго добавила Юстина.

Зря она так беспокоилась. Уже через пять сотен шагов дело нашлось для всех. Смрадные гады лезли из чащи на дорогу, как кипятком ошпаренные. Эквиты выстроили что-то вроде каре, и нам с Калипсо приходилось стараться не влепить стрелу в спину своему. Теперь стало ясно, почему лошади, избранные гражданами для сегодняшней увеселительной прогулки, все как одна принадлежали к плотоядным. Ниф-Ниф и Наф-Наф рвали в клочья похожих на гусениц животных (мне сразу вспомнились наши шустрые тренажеры из Кровавого Лабиринта), Игроки прикрывали всех с воздуха. Оттуда на нас начали планировать бабочки с саблезубыми клыками, с которых даже не капало, а струилось что-то едкое, цветом как кровельный вар. Я махнул на все рукой, перекинул свое тело через край колесницы и рванул поближе к всеобщему веселью. Тяжелый палаш тут же нашел себе добычу и раскромсал хитиновый панцирь здоровенного жука. В дальнейшем он тоже не скучал. Андрюха пробился ближе ко мне и стал кем-то вроде телохранителя. Он больше следил, чтобы меня не употребили в меню, и лишь изредка с чавкающим звуком пробивал своим новым боевым топором голову какого-нибудь необоснованно активного насекомого. Незнакомые мне Игроки (уже потом я узнал, что звали их Ювеналий и Квирина — девушка, между прочим, тоже ничего себе) с небольшой группой юнитов рванули куда-то вглубь леса и вышли из боя. Постепенно накал сражения спадал. Поток атакующих мельчал и потом иссяк совсем. Юстина на правах военачальника оглядела наши ряды и скомандовала:

— Всем принять целительные средства и противоядия. Гражданам спешиться и следовать за мной. Эквиты, примите наших коней.

Юстина легко скользила между лианами и стволами деревьев. Андрей со своей Увертливостью не отставал. Мы с Калипсо едва поспевали за ними. Внезапно деревья расступились в стороны, и в чаще открылась прогалина со стоявшей на ней хижиной из плетеного тростника. На поляне лежали мертвые — ушедшие на вылазку Эквиты. Их доспехи были разрублены, вся трава залита кровью. Впереди слышался шум схватки — звон мечей, хриплые крики. Мы прибавили ходу. В полусотне шагов от хижины среди стволов в яростном противоборстве сошлись четверо. Наши — Квирина с Ювеналием — и пара здоровенных Игроков в длинных кольчужных байданах и звериных шлемах-торпхельдах. Неизвестные оборонялись длинными изогнутыми мечами и действовали слаженно. Не подоспей мы — нашим пришлось бы солоно. Рукав туники Квирины уже потемнел от крови, шлем Ювеналия был помят, как жестяная пивная банка. У меня над ухом свистнула стрела. Это Калипсо не растерялась и выключила правую руку противника Квирины. Вовремя. Я выстрелил следом. Метил в левое плечо, но неприятель так быстро смещался, что сам напоролся на древко стрелы своей жилистой незащищенной шеей. Охнул, отпрыгнул назад, взявшись за оперение, с завыванием потянул снаряд из раны, но моя следующая стрела удачно пронизала ему руку. Незнакомец взревел. Квирина без сил опустилась на землю. Видимо, до сего момента держалась уже на морально-волевых. Мы переглянулись с Калипсо, и она опустила лук, а я начал всаживать стрелу за стрелой в противника Квирины: в лицо, разорвал рот, в бедро, в живот и снова в шею. Воин зашатался. Пользуясь моментом, я подлетел к нему с обнаженным палашом и ударом от плеча начисто снес башку — пока не опомнился. Обезглавленное тело покачнулось и рухнуло в подлесок. Уфф. Я резко обернулся и оценил расстановку игроков на поле. Ювеналий вышел из боя и сейчас, как и Квирина, отдыхал на одном колене с целительным зельем в руке. Оставшегося в живых Игрока атаковали Юстина и Фортис. Они прижали того спиной к толстенному дереву, а в десяти шагах стояла Калипсо с луком на изготовку. Несмотря на тяжелое положение, их противник не проявлял беспокойства. Он хладнокровно отбивался и ловко контратаковал. В основном Фортиса, безошибочно определив, что из двух его недругов именно этот слабейший и желательно побыстрее первым выключить его. Увертливость помогала моему другу, но недостаточно. Я видел капли крови, сочившиеся из его ран. Вдруг Юстина молниеносным двойным батманом вышибла саблю из руки врага и приставила свой короткий меч к его горлу.

— Сдавайся, иначе смерть тебе! — бросила она.

— Сдаюсь, — меланхолично согласился ее противник. — Ловко исполнено. Сороковой?

— Да, если тебе от этого будет легче, — подтвердила Юстина и потребовала: — Назови себя!

— Я — Ульпий из Баркида! — гордо сказал незнакомец.

По изменившимся лицам наших я понял, что имя произвело впечатление.

— Сам Ульпий? — недоверчиво прошептала Калипсо, с интересом рассматривая баркидца.

— Так вот кто насылает на нас всякую нечисть из джунглей, — мрачно констатировал подошедший Ювеналий. — Что ты делаешь здесь, отступник?

— Мы со Стратором бежали от Кезона. Нас не прельщала перспектива его суда. Никому не захочется, чтобы его разорвали лошади на центральной площади города перед толпой бывших подданных, — резонно ответил Ульпий.

— Но почему вы атакуете нас? — возмутилась Квирина. — Мы такие же враги Кезону, как и вы! Почему вы не объединились с нами?

Ульпий криво усмехнулся и посмотрел на Юстину. Та поняла, кивнула и с презрением отвернулась, опустив меч. С трудом овладев чувствами, наша предводительница произнесла:

— Ясно. Вас не устраивали союзники, вы хотели новых подчиненных и рабов.

— Не буду отрицать. Это может кого-то удивлять?

— Идиотизм не удивляет. Он огорчает. — Юстина вздохнула. — Если дашь обещание не делать новых глупостей, предлагаю присесть и спокойно поговорить.

— Обещаю не возобновлять враждебных действий. Я же сдался. Нарушить слово — потерять честь. — Ульпий тяжело опустился на землю и привалился к стволу дерева, подле которого держал оборону.

— А может, связать их вместе со Стратором и отправить посылкой Кезону? Наложенным платежом! — предложила Квирина. — Мы таким образом купим себе независимость. Он, верно, думает, что мы укрываем этих предателей.

Ульпий метнул на нее гневный взгляд, но смолчал. Юстина прикусила губку, поразмыслила, потом повернулась к Ульпию:

— Ну что скажешь? Как тебе такая идея?

— Торговаться с Кезоном? Да вы спятили! К тому же сначала возьмите Стратора. Северный полуостров Альба Лонга уже наш. Попробуйте лучше договориться с нами. Пока мы хотим договариваться.

— Боюсь тебя огорчить, но Стратору сейчас приходится не слаще твоего. Корабли Северина отрезали ему отступление. Ваши питомцы-акулы разорваны нашими касатками, а Спириус во главе основных военных сил Альба Лонга готовится к атаке. Она состоится в течение ближайших нескольких часов. Над островом рыщут наши птицы. Любой появившийся в воздухе разведчик будет немедленно уничтожен.

— Прикольно, — равнодушно обронил Ульпий.

— Любопытная реакция, — язвительно хмыкнула Квирина.

— Тебе не понять, девочка моя, каково это — ждать неотвратимой мести человека, несоизмеримо более сильного, чем ты сам. Просыпаться каждый день и думать, что, может быть, сегодня последует удар. Жестокий, расчетливый, неизбежный.

— Да что с ним толковать, — рявкнул Ювеналий. — Вяжем мерзавца и тащим в город. Там разберутся.

Мы с Фортисом подошли друг к другу, хлопнули по плечам. Оба показали себя молодцами в бою. Уж на что я не растерялся, а мой друг вообще на равных рубился с супер-Игроком, а сам при этом истекал кровью.

— Два левела, — одними губами сказал он. — Четырнадцатый.

Я огляделся и увидел свою кучу книг, вывалившуюся за убитого мной Игрока и предыдущие победы. Подсчитал. Ахнул.

— Одиннадцать уровней. Теперь — шестнадцатый. Это вам не в пузырьки…

— Поздравляю, — искренне обрадовался Фортис. — Молодчик! Теперь буду тебя нагонять. Кота моего не видел?

— Видел, конечно. Он с нами в колеснице был.

— Живой хоть?

— Ха. Когда началась заварушка, этот дятел опилочный тотчас же слился на дно багажной люльки, закрыл глаза и всем видом показывал, что будет держать жесткий нейтралитет.

— Хорошо. А я уж начал переживать, не попал ли он под раздачу в общей суматохе.

— Эта профура?! Ну, если только примут за дохлятину и выкинут из тарантаса. Хотя, думаю, стоит потянуть его за хвост, он сразу же перейдет из режима ожидания во включенное состояние.

Я взял четыре левела Стрельбы, три Силы, два Владения Оружием и два Разведки. И сразу почувствовал, как раздвинулись передо мной границы обзора, ощутил движение зверей в лесной чаще неподалеку, а глаза мгновенно приметили трех питомцев Игроков, кружащих под облаками. Вот это да! Я теперь мог навскидку послать стрелу за двести шагов в видимую лишь мне одному цель. Стрельба плюс Разведка оказались убийственным сочетанием. А впереди еще выбор питомца и новая внешность. Вот теперь я мог с уверенностью сказать, что жизнь-то налаживается!

ГЛАВА 23

Летопись Кезона. Укрощение Имира


Андвари промочил горло водой и продолжил чтение:

— И собрал Кезон немалую армию из душ, затерявшихся на ледяных просторах Нифльхейма. И возглавил ее, подняв над своими воинами штандарты с головой совы. В ужасе разбегались инеистые великаны йотуны, созданные из холодных брызг Элливара, пред величавой поступью воинов, когда предстали они во всем своем могуществе в их мире Йотунхейме — источнике природной Мудрости. Кезон пришел под стены крепости Менглед, поднявшись на гору Лювьяберг. Лязгнули ворота крепости из переплетенных кованых прутьев, и выступило из них воинство защитников Йотунхейма. Имир Возрожденный — великий из величайших, отдавший свои кровь и тело Земле, вывел свое войско против Кезона на кристаллические поля подле крепости Менглед. Встали плечом к плечу со своим предводителем: бог Холмовых Гигантов Гроллантор, царь Штормовой Твердыни Стронмаус, Верпак Разрушитель — вождь огров — и даже затворник Аннам — владыка Скрытого Царства — примкнул к воинству Имира. Ряды гигантов скрепляла ненависть к людям. Они сражались за Мудрость Природы, не желая отдавать ее смертным. Сошлись и смешались ряды двух полчищ. Людские души в звериных обличьях бились с великанами и ограми, рвали и терзали друг друга противники так, что дрожали каменные столбы на склонах Лювьяберга. Дважды оттесняли их йотуны от стен крепости, и дважды Кезон вдохновлял своих воинов на новый штурм. Кезон своей рукой зарубил Стронмауса и Верпака, а Аннама уничтожил одним лишь взглядом. Но пробился к Кезону сквозь ряды сражающихся сам Имир, и сошлись два предводителя в жестокой битве. Иступились их клинки, и сошлись тогда оба в рукопашной. Холмы Йотунхейма задрожали от их противоборства. Великан хотел раздавить противника, словно муху, но сам едва не лишился жизни в смертельных объятиях прославленного полководца. Заморозил Имир своим дыханием ноги Кезону, но тот раздробил пальцами правую руку Имира, распылив вокруг его плоть множеством сверкающих капель. Уже погас костер Великой битвы, оба войска отступили друг от друга, чтобы похоронить павших и привести в порядок свои ряды, а сражение исполинов продолжалось. Наконец пал Имир, и кровь, исторгнутая его телом, дала душам Нифльхейма возможность снова обрести человеческую плоть. А Кезон познал Мудрость Природы Йотунхейма и присоединил ее к Силе, обретенной в Ледяном Мире. И открылись ему тайны тайн, и по величию сравнился он с ушедшими богами, навсегда отбросившими тени на все миры Древа Иггдрасиль. Собрал Кезон своих сторонников, исцелил раненых и оживил мертвых. А потом повел их извилистыми тропами обратно в Срединный Мир Мидгард. И большинство людей сбросило свои проклятия и присоединилось к ныне живущим. Так Кезон исполнил свои обещания. Лишь один трусливый воин, бежавший с поля боя, остался обреченным отбывать срок в Мидгарде в низшем теле за свои грехи. А Кезон во главе спасенных им людей вернулся в Баркид, чтобы вновь воцариться на престоле, продолжать свое дело и проповедовать новое священное учение. Учение о человеческой сущности, позволяющее слабым смертным понять свое предназначение и управлять энергией, в них скрытой. Так заканчивается летопись о Кезоне — величайшем воителе и философе со времен возникновения миров Древа Иггдрасиль.


Андвари отложил летопись и хмуро взглянул на своего единственного слушателя. Тот выпустил к потолку клуб дыма из длинной тонкой сигареты, посмотрел на нее и с сожалением затушил о край каменного стола. Потом встал, расправил плечи и прошелся по кабинету, переступая через опрокинутые стулья. У него было выразительное тонкое лицо с волевым подбородком и высокими скулами. Сдвинутые брови придавали ему хищное и свирепое выражение. Мифриловая кольчуга, драгоценная редкость в баркидской локации, отбрасывала яркие блики, как бы высвечивая ими ужасный разгром, царивший в помещении храма. Вынесенная «с мясом» дверь валялась на мраморных плитах пола в двух шагах от проема, и проникавшие в зал сквозняки перелистывали пожелтевшие страницы разбросанных повсюду фолиантов. Андвари уныло прошелся взглядом по своему рабочему кабинету и вновь сосредоточился на необычном посетителе.

— Любопытный опус, ничего не скажешь, — подвел итог незнакомец.

Подвальная дверь в кабинет с грохотом распахнулась, и в зал вошел еще один Игрок. Двухметровый детина с пшеничными усами и красными зрачками, как спеленутого ребенка, бережно нес, прижимая к груди, несколько пыльных бутылей вина. Он аккуратно поставил их на стол, взял одну, привычным движением вышиб пробку, поднес к губам, и раздалось громкое бульканье, подкрепляемое движениями кадыка. Напившись, здоровяк утер губы рукавом своего некогда парадного, а теперь покрытого дорожной пылью камзола, сочно рыгнул и обратился к своему спутнику в мифриловой кольчуге:

— Ну что там, брат Ловкач, узнал что-нибудь интересное?

Андвари вытаращил глаза.

— Сам Ловкач? Легенда Мидгарда? Повержитель Иерархов? — прошептал он в изумлении.

Ловкач задумчиво пожал плечами:

— Эти хитромудрые карлики заварили тут преизрядную кашу, Браги.

— Браги?! — Глаза Андвари, казалось, готовы были вылезти из орбит.

Легенды об этой парочке, перевернувшей верх дном все южные локации от Нижегородской Торговой Олигархии до Пущи Воронежского Элеадуна, проникли до самых северных пределов Мидгарда.

Ловкач, не обращая ни малейшего внимания на ошарашенного цверга, продолжал:

— Взяли местного предводителя дворянства, а этот Кезон, признаю, явно не бесталанный. Лишили его всего, что он сумел нажить непосильным трудом, запудрили парню мозги и науськали его на жителей Утгарда. Да, подозрения подтвердились — вход в Утгард, вернее, в его ледяную область Нифльхейм, находится в баркидской локации. Из этого сурового мира здешние мудрецы устроили что-то вроде отстойника для Игроков, по разным причинам погибших в реале.

— Хм. У нас на юге тоже немало горячих голов, не умеющих рассчитывать время. Лезут в пекло, увлекаются, а тело в реале погибает. И что, все они сваливаются в этот злосчастный Нифльхейм? — спросил Браги, внимательно изучая на просвет содержимое следующей бутылки.

— Похоже на то. Но сейчас уже не это самое главное. Их учение внушает мне беспокойство. По прохождении всего курса лекций ты вроде бы приобретаешь такие свойства, что начинаешь взаимодействовать с самой тканью Мидгарда, меняя ее по своему разумению. Придется повозиться. Ладно, вернемся к нашему полководцу. Этот бедняга Кезон полностью оправдал надежды своих мучителей. Собрал души, прошел катком по всем нижним уровням, поднял восстание, дал прикурить местным божествам и вывел обратно всех погибших в Мидгард. Теперь в Баркиде наверняка творится черт-те что.

— Разврат и пьянки? — заинтересованно спросил Браги.

— Кезон после всех страданий стал истинным аскетом, — обидчиво поджав губы, встрял Андвари. — Его прежде всего интересуют сейчас философия и метафизика.

— Метафизика та еще получается, — подтвердил Ловкач. — Весь бордель, который здесь устроил квартет цвергов, — это еще полбеды. Они метят не в Мидгард, они метят непосредственно в реал. Не удивлюсь, что новые способности Кезона можно будет как козырную карту разыграть и там.

Злобно блеснувшие глаза Андвари подтвердили его догадку. Впрочем, цверг и не думал отпираться:

— Вы, люди, испакостили вокруг все, до чего смогли добраться. Везде. Вместо того чтобы изучить себя, свое тело как модель мироздания, его энергию и устройство, познать смысл своего существования и гармонично слиться с Мудростью Природы, вы лишь потребляете ресурсы. Имея возможность созидать вокруг себя собственные миры, вы ломаете то, что создавалось не вами. И преуспеваете в этом заблуждении.

— Не вами создано, не вам об этом и судить, недомерок, — рявкнул Браги, поднимая с пола стул и усаживаясь на него.

Здоровяк, закончив ревизию винных бутылок, открыл еще одну и мигом опорожнил ее в несколько глотков.

— А что будет, если создания, подобные Кезону, начнут в реале проделывать такие же штуки, как и в Мидгарде? От нашей цивилизации камня на камне не останется, — возразил Ловкач.

— От нее и так не останется ничего. Коллапс уже близок. Многие люди начинают осознавать, что конец привычного мира грядет, но с этим ничего нельзя поделать. Это зачаровывает. Человечество видит край пропасти, но как сомнамбула идет к нему и не может остановиться.

— Слышишь, Браги, заговоры и мятежи против людской расы множатся, как грибы после дождя, — подытожил Ловкач. — Ничего не поделаешь, придется навестить гражданина Кезона и поучить малого уму-разуму.

— Не переоцените свои силы, — ехидно вставил Андвари.

— Уж как-нибудь, твоими молитвами, — добродушно ответил Браги. — Что, Ловкач, неужто Кезон так страшен?

— Да, с ним придется попотеть, — подтвердил тот, поправляя амуницию.

— Будем лечить или пусть живет?

— Будем лечить. Однозначно. — Ловкач переступил через расколотый мраморный трон. — Так-так-так. Как ни крути, придется отправлять к вашему вундеркинду послов. Не можем же мы заявиться к нему со словами: «Не ждали?»

— Кого именно? — желчно поинтересовался Андвари. — Кто рискнет предстать перед Кезоном?

— Ну, я думаю, претенденты найдутся… — протянул Ловкач, взглянув на цверга, усмехнулся и решительно ткнул в него пальцем. — Вот ты, к примеру!

— Я?! — возопил Андвари, словно ему предложили на обед сырую жабу. — Да с чего бы мне помогать вам?

— Хотя бы для того, чтобы сохранить уютный мирок, вами созданный. — В голосе гостя с юга явственно прозвенел металл. — Нам по силам прикрыть всю здешнюю богадельню. И так запечатать проход в Нижние Миры, что потом и динамитная шашка не поможет. Или ты забыл, с кем разговариваешь?

Андвари притих. Лишь продолжал возмущенно сопеть.

— Соберешься в два дня и отправишься в Баркид. Передашь Кезону, что мы будем ждать его в реале, в его родном городе, ежедневно в шесть вечера в китайском ресторане по адресу: Комсомольская, три «А». Наше ожидание закончится через четыре дня по реальному времяисчислению. И с ним закончится последний шанс уладить все миром. А мы пока постараемся развлечь себя красотами Запретного города. Наше пребывание здесь не будет подобно циклону, но мы постараемся оставить после себя такие перемены, что настоятельно советую тебе поторопиться, если хочешь застать свою норку в привычном виде. Заодно сможешь дать Кезону парочку великомудрых советов.

Ловкач повернулся к Браги.

— Ну что, старый медведь, пойдем, прошвырнемся по Запретному городу? Исследуем злачные места и питейные заведения?

— О-о-о, с большим удовольствием и аппетитом. — Браги вскочил на ноги. — А девчонки симпатичные здесь где обитают, а, Андвари?

Цверг подавленно молчал.

— Только сегодня без разрушений. Не как всегда, — попросил Ловкач.

Браги довольно осклабился.

— Ну уж, и повеселиться теперь нельзя.

Уже в дверном проеме он обернулся к владетельному цвергу, застывшему в своем кресле, и, жестом обводя комнату, присовокупил:

— Ты хоть бы прибрался здесь, что ли. А то живешь как в хлеву! Ну, прощевай и не поминай лихом!

Андвари ответил ему взглядом, полным злобы и презрения, но из соображений безопасности вновь не проронил ни звука. Не стоило лишний раз провоцировать таких грозных гостей. Ему хватило наглядного урока, когда эта парочка за десять минут разнесла половину храма, разметав в труху активированную терракотовую стражу.


Андрей Винокуров. Разговоры по душам с двумя собеседниками


Трехмачтовая шебека «Аркадия», новая гордость ВМФ Альба Лонга, удачно поймав фордевинд «латинскими» треугольными парусами, резала носом трехметровые волны и держала курс к островам Фонвиллы. Мы шли с полным парусным оснащением. Гребцы отдыхали. Сзади в трех кабельтовых, проступая сквозь полумрак вечернего моря и переваливаясь через барашковые гребни, шла «Фульмината». Еще дальше маячили мачты квинкверемы и еще одной либурны. Мы плыли в рейд, чтобы раз и навсегда решить пиратскую проблему. После похода на север острова набеги на посевы прекратились. Стратор и Ульпий под неусыпной охраной валялись в застенке. Это позволило взять на корабли несколько когорт Эквитов для сражений на архипелаге. Все Веймары, включая морскую пехоту, тоже были с нами в экспедиции. И почти все Игроки. Стратегией мы избрали быстрый налет и такое же быстрое отступление, пока не проснулись дакийцы и не подтянули свой флот, который у них был не меньше нашего. Нобилис уже почти час мял лицом подушку, набитую душистой травой. Постоял со мной с непонимающим видом, ежась, бросил:

— Ветер такой, что сигарету из зубов выворачивает, — и ушел.

Я немного поерничал насчет того, что друг не хочет портить свою новую фотокарточку, но он не принял пикировки и отчалил греться в каюту.

Внешность Нобилис выбрал как минимум необычную. Внушительная фактура. Широкие покатые плечи. На грани непропорциональности. От этого казалось, что разлапистые мускулистые длани свисают у него до самых колен. Лицо Махор оставил прежним. Только подровнял слегка. И омолодил на десяток лет. Когда мы встретились утром в порту, мой старый друг даже разделся для пущего впечатления. И с аффектацией продефилировал передо мной туда-сюда. Повернулся, весьма довольный своей персоной, и вопросил:

— Ну, что скажешь?

Я побарабанил пальцами по губам и задумчиво закатил глаза. Выждал десяток секунд.

— Блин, ты что, в астрал ушел? — не выдержал Нобилис.

— Нет, просто здесь все похожи на голливудских звезд. Я напряженно пытаюсь вспомнить, но, как ни роюсь в памяти, не нахожу там ни одного актера с обликом молодого гиббона.

— Тьфу на тебя! Длинные жилистые руки, мощный плечевой пояс, развитые широчайшие мышцы — идеальное сложение лучника! Ты на спину мою погляди!

— Вот-вот. Такое ощущение, что ты по пьяни проглотил небольшую лимонку, она там в брюхе взорвалась, но заряд был маленький, и граната не вывернула наружу твои ребра, хотя и надула их изрядно. А широчайшие… Ну да… Треугольник начинается прямо от локтей. Руки к бокам плашмя ты никогда прижать не сможешь!

— Зато я могу почесать любую часть спины, не напрягаясь.

— О да. Это, конечно, плюс. Грация случайно не убежала в диком ужасе от человека-паука? Или она уважает комиксы?

— Ты что! — возмутился Нобилис. — Она обалдела от счастья! Теперь я в ее глазах не просто возлюбленный, а всамделишный идеал мужчины во плоти.

— Что тогда говорить? Две половинки нашли друг друга. Вы — идеальная пара.

— Ладно, приколист. Вошел во вкус. Я уже не кенгуру. Хватит меня прессовать. Я и обидеться могу, — беззлобно проворчал мой приятель.

— А питомец? Почему ты не взял себе питомца? Оригинальничаешь?

Махор смущенно почесал за ухом и ответил вопросом на вопрос:

— Тащить его за собой в битву, отдав в управление старшим гражданам? Я слышал, что три четверти питомцев обычно погибают после таких экспедиций. И потом, — Махор весело посмотрел в направлении трюма, где скрывался от непогоды мой котище, — одного бесполезного существа на наш тандем достаточно. Сначала я превратился в кенгуру. Потом ты выбрал хвостатого вместо сокола. По идее следующим должен стать дождевой червяк или мокрица. Ну-ка на фиг. Я обожду, если ты не возражаешь. Что-то не фартит нам с зоологией.

— М-дя. Что есть, то есть, — согласился я.

На этом презентация нового облика моего товарища завершилась. Вспомнив утренний эпизод, я невольно улыбнулся. Поежился от порывов резкого северо-восточного аквилона, но уходить пока не собирался. Мне просто не спалось. Я сидел на носу и смотрел на море. На белые барашки волн, забрасывавшие хлопья брызг через бушприт. Сзади подошла Юстина в предусмотрительно накинутом на плечи шерстяном пледе, надежно защищавшем ее от пронизывающего ветра. Взъерошила мои смоляные индейские волосы, села рядом, расправила плед и укрыла нас обоих.

— О чем задумался?

— О жизни, конечно. О чем еще? — ответил я со вздохом.

— А-а-а, — понимающе протянула она. — Только не говори, что ты запутался. Очень прошу. Потому что, если женщина говорит: «Ой, я запуталась!» — можешь быть твердо уверен: она спит с двумя мужчинами.

— А ты?

— Что я?

— Ты не спишь с двумя мужчинами?

— Нет, — усмехнулась она в ответ. — Не потому, что меня сдерживают какие-то предрассудки, уточню для ясности, а потому, что просто не хочу.

— Твое уточнение меня сильно приободрило.

— Неужели маленький мальчик хочет, чтобы его пожалели?

Я отрицательно покачал головой. Отодвинулся и взглянул ей прямо в омуты глаз. Их выражение я назвал бы строгим с ласковой искоркой.

— Уверен, ты в курсе событий.

Она молчала и выжидательно смотрела на меня. Женщина никогда не станет помогать в такой ситуации и говорить за вас какие-то слова. Пришлось идти до конца.

— С кем встречалась здесь моя жена?

— Эту информацию ты сможешь узнать из единственного источника — от нее самой, — мгновенно прозвучал ответ.

— Соврет.

— Не исключаю.

— Получается, правдивой информации мне не добыть.

— А зачем тебе?

— Чтобы знать, как теперь ко всему относиться.

— А ты исходи из того, что все было честно и правильно, пока не получишь признание в обратном, — посоветовала девушка, снова прижимаясь к моему плечу и плотнее запахивая на нас плед.

Я достал сигарету, палочку-выручалочку человека, если нужно взять паузу и что-то обдумать. Не торопясь закурил, стараясь, чтобы ветер сносил дым в сторону от моей подружки.

— Но тогда я, получается, очень крепко перед ней виноват. Пришел спасать и вместо этого закрутил роман с тобой.

— А тебе, выходит, нужно еще и моральное превосходство?

— Согласен на ничью. Так было бы честно.

Юстина помолчала, обдумывая мои слова. Я понимал, что играю крапленой колодой — если она во мне заинтересована, а это было видно, ей придется расколоться. Пресловутая женская солидарность (вот термин, которого не понимаю и в который абсолютно не верю) вступила в отчаянный конфликт с личными интересами. Колись, моя девочка, помогай мне из этого выпутаться! Тем более что сама приняла самое прямое участие в запутывании героического сюжета спасения пропавших женщин.

— Ладно. Ты хотел ничью? У вас ничья.

— Положим, это я и так знаю.

— Откуда?

— Просто уверен на сто процентов.

— Ого. Вот, значит, как ты относишься к своей жене. Чего ж тогда жил с ней, если знал, что она оторва? Не вяжется. Или все мужики готовы при первой же возможности обвинить женщину во всех грехах, чтобы остаться чистенькими?

— Давай не будем устраивать перетягивание каната. Не развлекает, честно, — попросил я Юстину. — Она встречалась со Спириусом? Уж больно двусмысленно он себя ведет.

Юстина хихикнула.

— Ну кто же из наших девушек не встречался со Спириусом? Он же Верховный Авгур! Всех проверил! — Она всплеснула руками и откинулась назад в беззвучном смехе.

— Вот старый филин!

— Еще какой! С Северином на пару.

— Так и думал. А Тиберий?

— О! — Юстина вновь отодвинулась и комично-уважительно на меня посмотрела. — Дедуктивный метод?

— Нет. Просто почувствовал немотивированную враждебность с его стороны. Видимо, редкий прощелыга, если жил с нею, но как только пропала — умыл руки.

Юстина пожала плечами.

— У них вроде было что-то. Но потом они разбежались. Строго говоря, когда она пропала, он уже не имел никакого к ней отношения. Или, не пойми меня превратно, не больше, чем остальные. В последние месяц-два она вообще стала настоящей отшельницей. Как будто ей все и вся здесь опротивели. Ну что? Этого тебе достаточно, чтобы свести баланс ваших счетов?

— Вполне. Как будет дальше у нас с тобой?

— Ничего себе вопросик. Предполагаю, если не отвечу, ваше наивное высочество поинтересуется, зачем же я тебя окрутила, раз была в курсе всех раскладов. Поэтому отвечаю на заданный и незаданный вопросы. Ответ на первый — тут тебе решать придется. Надеюсь, ты не из распространенной породы мужиков, которые в принципе принимать решения не способны и уповают лишь на обстоятельства. Ответ на второй — мне тебя стало жалко. Просто-напросто. Реально жалко. Ходишь тут, как потерянный плюшевый мишка, и не знаешь, что делать. И вроде во все тяжкие хочется пуститься, да вот «облико морале» и взятая на себя роль рыцаря не позволяют. Так что с тебя причитается за помощь и поддержку. Ладно, мой Ланселот. Сиди тут дальше, мудрствуй, а я в тепло пойду. Я в каюте, если что. — Юстина ловко вынырнула из-под пледа, поймав момент, когда судно перевалилось через гребень волны, и оставила шерстяную накидку на моих плечах. Я невольно залюбовался ее грациозными движениями при качке корабля.

— Там местечко для меня найдется?

Она повернулась и вновь задорно рассмеялась.

— Приходи. Не выгоню.

Минут через пять, выкурив еще сигарету, я собрался уходить. И так за час продрогло костей на пронизывающем ветру. Если бы не дрожал, совсем бы замерз.

Ко мне по мокрой палубе, осторожно балансируя, продвигался мой мохнатый, толстый и абсолютно бесполезный питомец, забавно отряхивая от воды попавшие в лужи лапы. Я всплеснул руками.

— Извини, приятель, но на сегодня у меня исчерпан лимит признаний и философских диспутов.

Кот на секунду замер, потом уверенно продолжил движение:

— М-м-мур, тогда, если не возражаешь, я просто посижу рядом, — немного хрипло сообщил он.

Я в изумлении плюхнулся на место, позабыв про холод. Фалх подлез мне под бок и благоразумно забрался лапами на плед. Подальше от брызг и зябкого аквилона. И как ни в чем не бывало принялся важно обозревать волнение на море.

— М-дя. Ну, дела, — только и смог я вымолвить.

Кот молчал. Ветер поднимал дыбом его шерсть, Фалх фыркал, крутил мордой, но не отворачивался.

— Рассказывай, раз пришел. — Я обреченно махнул рукой.

— Что ты хочешь узнать?

— Что посчитаешь нужным сообщить. Не зря же ты вылез сюда в непогоду. Или ты принадлежишь к военно-морским котам?

— Нет. Строго говоря, я вообще к котам не принадлежу.

— Отлично, — прокомментировал я. — Что еще новенького?

— Я был с Кезоном в Нифльхейме. И Йотунхейме. Весь его путь до конца.

— Значит, ты его соглядатай? На твоем месте я бы об этом помалкивал, если, конечно, ты не любишь плавать на дальние дистанции.

— Я не шпионю для него. Ему это совсем не требуется. Все, что нужно Кезону, придет к Кезону, стоит ему только пожелать. Надеюсь, после того как мы поговорим и я сообщу тебе немало такой нужной для тебя информации, ты оставишь в тайне мой маленький секрет. Шутки шутками, а ведь могут и вправду за борт выкинуть, особо не разбираясь.

— Излагай. Там посмотрим.

— Я проанализировал политическую обстановку и обдумал ваши с Нобилисом перспективы.

— Везет тебе!

— Не пытайся скрыть растерянность за сарказмом. Лучше послушай доброго совета. На твоем месте я бы закончил здешние игры с местной шушерой и двигал бы прямиком к Кезону. Он нормальный человек. С ним можно поговорить. Получишь своих барышень вместе с упаковкой. И без всяких фокусов, которые могут тебя привести прямиком в ледяной ад. Брр. — Фалх взмахнул хвостом и поежился. — Я скитался по нему годами, было дело. Никому не посоветую.

— Это Кезон-то нормальный человек после всего, что про него пишут и рассказывают?

— Он был жестоким правителем, что есть, то есть. Но после всех лишений и скитаний он изменился. Сильно изменился. Кому об этом знать, как не мне? Я был его спутником долгое время.

— Котом?

— Нет, в человеческом обличье. Кезон прошел сквозь такое, что не подвластно рассудку. Цверги — создатели мира — подвергли его разум и волю нечеловеческим испытаниям. Он должен был или спятить окончательно, или стать Богом. Он стал сверхчеловеком. Обрел Силу и Знание, давшее вкупе невиданную Мощь. Ничто в Баркиде не сможет пройти для него незамеченным. Никто, злоумышляя против него, не сможет поднять свое оружие. Ну и каковы ваши шансы?

— Если все, что ты говоришь, — правда, то нулевые. Грустно, девицы, это все.

— Подумай сам, кто из смертных смог бы собрать неисчислимую армию не где-нибудь, а в самом аду, кто смог бы свергнуть с пьедестала древних Богов? В одночасье вернуть себе все потерянное и презреть любое руководство над собой со стороны цвергов, направивших его на этот путь? — Кот коротко мявкнул, что, наверное, означало ехидный смешок. — Цверги думали, помогая Кезону, что он будет послушен. Вот и пойми, кто кого использовал.

— А что при его дворе делают мои жена и дочь? Где они? В застенке? Почему он не отпускает их в реал, если он такой мудрый и добрый? Они бы уже давно умерли без моей помощи! Зачем он расправился с разведкой Альба Лонга, если он такой пацифист?

— Я уже покинул двор, когда это произошло. Кезон мудр, но отнюдь не мягкотел. Уверен, шпионы Альба Лонга нарвались сами. Насчет твоих женщин. Ему незачем держать их в темнице. И он точно не будет желать их смерти в реале. Этого просто не может быть. Он даже позволил бежать с Баркида Стратору и Ульпию — предателям. Он отказался от мести. О чем ты говоришь? Ты ослеплен лживыми баснями о нем. Плывите в Баркид. Ты сможешь с ним все уладить. Все равно другого выхода у тебя нет. Если, конечно, — кот скосил на меня хитрющие глаза, — ты еще не передумал их спасать.

— Не передумал.

— Значит, и колебаться нечего.

— Как ты оказался у меня в питомцах? И зачем?

— Про вас обоих вовсю судачат животные Игроков. Многие птицы даже следили за вами ради развлечения и потом передавали друг другу сплетни. Шутка ли сказать — пара новичков решила дерзнуть выйти против самого Кезона. Легендарного воина и полководца. Мне стало интересно. Я старался быть в курсе ваших проделок и к моменту выбора тобой спутника оказался в нужное время в нужном месте. Все прошло как по маслу. Зачем? С человеком все равно безопаснее, чем в одиночку…

— А почему тогда ты покинул своего хозяина?

Манул сердито махнул хвостом.

— Он мне не хозяин. Кезон предлагал мне человеческий облик вопреки воле цвергов, сковавших меня заклятием. Он уже сделал к тому времени человеком своего глашатая — Суллу. Но я отказался. Вернее, взял паузу. Решил немного осмотреться, прежде чем решить, где обосноваться. А котом это сделать безопаснее. Нет риска слететь вниз по уровням.

— Безопаснее? — удивился я.

— Это вы, люди, видите мурлыкающий пушистый клубок, а остальные звери зрят противника с непрожевываемой шерстью, вооруженного десятью рыболовными крючками вкупе с острыми зубами.

— Все равно не понимаю.

— Видишь ли, я просто боялся. Я вообще трус по своей натуре. — Манул в последний раз грустно повертел хвостом и, выделывая акробатические кульбиты среди луж, запрыгал обратно к трюмному люку.

Насыщенный денек. Я поднялся и вслед за своим питомцем отправился спать. Без надежды заснуть в ближайшие несколько часов.

ГЛАВА 24

Евгений Махонин. Бой на островах


Когда я отдраил свои иллюминаторы, волнение на море уже улеглось.

На палубе толпился народ — центурия Эквитов приводила в порядок доспехи и вооружение. Беспонтовый Андрюхин комок шерсти высунул было свою морду из трюма, узрел бойцов, бряцающих оружием, и, встопорщив усы, мгновенно убрался восвояси. За бортом плыли несколько питомцев. Слитной стаей. Все — касатки. Штук шесть, не меньше. Красивые — жуть. Вдали мы иногда видели бьющий в небо фонтан — там тоже патрулировали океан наши зверики из китового племени. Вода вокруг была наша, в отличие от воздуха. Юстина еще накануне отозвала на корабли всех пернатых, чтобы не демаскировать нашу эскадру. Поэтому на рее у нас, как у флагмана, собрался целый серпентарий птиц. Или виварий. Не знаю правильного термина. Я сначала не въехал, почему эта живность загадила нашу палубу, но уже приблизительно через час оказался свидетелем впечатляющего воздушного боя, все объяснившего.

Ничего не предвещало суматохи. «Аркадия» шла хорошим ходом, наш капитан из юнитов сообщил, что скорость шестнадцать узлов и пора спустить часть парусов, чтобы не отрываться от остальных. Вдруг раздался протяжный свист сигнальщика, и сразу начался кипеш.

— Воздух! — скомандовала Юстина, и вверх с реи взмыли крылатые охотники.

Я поднял голову и благодаря навыку Разведки сразу нашел под облаками здорового белоголового хищника в сопровождении нескольких чаек. Питомцы противника мгновенно чухнули опасность и попытались уйти, но не тут-то было. Наша летающая кавалерия силами нескольких юрких соколов догнала шпионов и притормозила. А потом к разборке подтянулись тяжеловесы, и пошло-поехало. Перья сыпались водопадом. Никто из граждан «Аркадии» ничего толком не видел, поэтому мне пришлось комментировать для них происходящее. Чаек сразу пустили рыбам на комбикорм, а с орланом пришлось попотеть. Бился он классно. Я, конечно, был за наших, но в груди шевельнулось сочувствие при виде того, как эта храбрая птица сражалась без шансов на победу. А поражение означало смерть. Я даже попросил Юстину помиловать героя, но та была непреклонна.

— Твоя жалость может стоить жизни многим нашим людям, — отрезала она.

Белоголовый воин порвал несколько соколов, конкретно подранил еще парочку питомцев, но конец всей заварушке положил здоровенный, неизвестно откуда взявшийся иссиня-черный ворон. Точно, вспомнил, это же пташка Северина! Он спикировал на орлана сверху, один раз долбанул того клювом по тыкве (клюв, судя по блеску, был из стали), и все было кончено. Наш противник, кувыркаясь, безжизненным телом рухнул в волны, подняв фонтан брызг. Через несколько секунд над местом его падения воду разрезал акулий плавник.

К полудню из-под облаков на горизонте выплыло очертание первых двух островов. Мы входили в пролив между ними на веслах, полностью спустив паруса. Пехота на палубе замерла в ожидании боя. Я видел сведенные побелевшие скулы новичков и презрительно-суровые складки на лицах ветеранов. Наши птицы теперь по полной программе барражировали над судном. Скрываться более смысла не имело. Меня удивило, что кроме нас в горловину пролива зашла только могучая квинкверема, также до отказу груженная десантом. Куда подевались легкие однопалубные и двухпалубные суда, я и понятия не имел. Вдалеке мелькнули паруса нескольких кораблей пиратов. Мелькнули и стремительно исчезли. Связываться с нами — себе дороже. Юстина, опытный Навигатор, лихо командовала «Аркадией», а ее распоряжения по живому шкиву передавались гребцам посредством надсмотрщиков. Стоя на носу, я видел, как из деревушки на песчаный пляж высыпали жители. Они недолго любовались нашим ходом и тоже почли за лучшее спешно слинять. В кильватере играла стая дельфинов. Всамделишных. Я видел, как блестят их выныривающие из бирюзовой воды глянцевые спины. Наши касатки и акулы ушли куда-то вперед, вероятно, пасти отступивших пиратов. Оба корабля величаво прошли пролив между двумя островами и, заложив вираж, взяли курс на третий. Уютную бухту его хитро закрывали своими рогами две песчаные косы, поросшие кустарником. Внезапно буквально в пятидесяти шагах от входа в нее раздались отрывистые крики команд, и мы начали тормозить с такой силой, будто кто-то дернул стоп-кран. Юстина со шкипером выскочили на корвус корабля и перегнулись через борт. Я поглядел на Фортиса, стоявшего рядом:

— Туземцы при нашем приближении затопили пару однопалубных шлюпов. Если бы не питомцы — сейчас бы пропороли днище, — пояснил он наши маневры.

— Ушлые ребята. А зачем мы вообще сюда полезли?

— Там пиратская верфь. Наши хотят разбомбить здесь все, чтобы прекратить постройку их кораблей. Ну и вломить как следует тем, кто будет ее защищать.

— Понятно.

— Ты будь рядом. В первые ряды не лезь. У десанта четко отработан бой в слитном строю, останешься один — завалят как миленького. Держись с нами. А еще лучше — сзади, с лучниками и пращниками.

— Ладно-ладно, сам не хочу погибать. Одного раза хватило для разнообразия. Больше не надо.

Мы начали осторожно забирать вправо, промеряя глубину лотом, чтобы пристать к песчаному пляжу косы. Я напряг зрение, и оно выхватило среди веток и листвы кустарника рассредоточившихся бойцов с луками в руках.

— Шухер! На берегу лучники!

— Щиты к бортам! Всем укрыться! — мгновенно среагировала Юстина, но было поздно.

Ливень стрел грянул на палубу «Аркадии». Капитан, стоявший на носу, лег замертво. Мы потеряли еще несколько солдат. Юстина получила аж две стрелы — в плечо и в шею. Фортис, бережно обнимая за плечи, уложил ее на палубу и принялся вливать зелья. Сами мы не пострадали — я успел пригнуться, а Фортис сделал несколько па из «танца живота» — немного комично, но очень эффективно. Ни одна стрела в него не попала. Шестая Увертливость — это вам не хухры-мухры. Если так пойдет, его станет чрезвычайно сложно пришить на расстоянии. Грохнул корвус, опрокинутый с борта в зеленую воду. Получилось что-то вроде аквапарка. С него, как с горки, начали съезжать пехотинцы. Несколько человек с разбегу сиганули с носа прямо в прибой. С корабля начали отвечать наши лучники. Стрелы атакующих по-прежнему свистели над головами и находили свои цели. Я тоже принял участие в перестрелке и, по-моему, снял двоих до того, как защитники острова ретировались вглубь по косе. Разумно, с учетом того, что первые ряды уже бежали по направлению к зарослям. Еще бы пара минут — и пиратских лучников покрошили на оливье. Дорога десанту была открыта.

— Вперед! — скомандовала оклемавшаяся Юстина.

Барышня — просто порох, что и говорить. Такую не посадишь за вязание свитеров для мужа. Вот отхватил себе Андрюха геморрой! Или наоборот. Я, дождавшись своей очереди, съехал по водной горке в теплую прибрежную воду и побежал вслед за остальными на берег.

Впереди легкие пехотинцы с мачете прорубали нам путь в зарослях, но все равно, пока мы добрались до верфи, прошло около часа. Наша пятипалубная махина пристала к левой от гавани косе, и ее десант шел нам навстречу. Но, судя по доносившимся оттуда крикам, ребята тоже напоролись на засаду, и там завязался бой. Юстина с гримасой ярости на лице изо всех сил торопила солдат. Наконец мы вырвались из частокола пышной тропической ботаники и выскочили на широкий пляж. Я впервые увидел их верфь. Добротное строение из лесов и настилов с парой недоделанных кораблей внутри дощатых коконов.

— Общее построение! — скомандовала наша предводительница. — Первый манипул под командой Нобилиса уничтожает постройки. Остальные — за мной, на выручку десанта! Ударим по ним сзади! Сохранять строй!

Я и охнуть не успел, как остался один с сотней приданных мне солдат. Сориентировался быстро. Разбил их на две части, приказал собрать хворост, обложить постройки и поджечь. Пионерский костер сделает все за нас. Только мы бросили первые зажженные факелы, как сзади раздался тревожный рев буцин. Это такие медные дудки. Орут ничуть не хуже южноафриканских вувузел. Из леса бегом выбрались наши, почти в полном составе. Раненых уложили на песок. Несколько человек принялись спешно рубить для них носилки. Ко мне подошел Фортис в располосованном доспехе, с шальной улыбкой на лице.

— Ниче так прогулялись.

— Потери большие?

— Не очень. Защитники быстро отступили. Я, конечно, не стратег, но чувствую подвох. Что-то здесь не так.

Юстина с озабоченным видом стояла в десяти шагах. Перед ней спланировал на пляж белоснежный альбатрос — ее питомец.

— Буканьеров перехватили на выходе из южного пролива. «Фульмината» загарпунила одну либурну и взяла на абордаж. Остальным, маневрируя, удалось уйти, — докладывала ей птица звонким женским голосом.

— Что еще? Почему протрубили общий сбор?

— Появились паруса дакийцев.

— Сколько их?

— Пять вымпелов с севера и шесть с юга. И это еще не все. Сзади нас из горла пролива между первыми островами выползли брандеры. Четыре судна. Стоят, загораживая путь к отступлению. Штандарты — пиратские.

Мы с Фортисом переглянулись. Наши легкие рейдеры тоже напоролись на засаду. По ходу надо срочно сваливать от этих островов Баунти. Пока не поздно. Над пляжем раздался звонкий голос Юстины:

— Десанту занять свое место на кораблях. Общий сбор! Шевелитесь!

И хотя воины жутко заторопились, мне казалось, что все происходит очень медленно. На песок косы я выскочил одним из первых. Неподалеку от «Аркадии» качались на якорях наши рейдеры, и с них нам неистово махали руками, призывая поспешить. Как только Юстина появилась на косе в арьергардной группе, от легких судов эскадры отвалили шлюпки с капитанами. Срочно нужно было проводить военный совет. Остальные Игроки бестолково толклись на палубах около бортов, причем большинства из них я до этого и в глаза не видел. Правильно, нечего устраивать базар-вокзал. Решать, что делать, будут самые умные. Может, и мы с Фортисом свои пять копеек капнем. А что? Мы можем! Юстина, прижав ладони рупором к губам, закричала шлюпкам:

— К «Аркадии»! К «Аркадии»! Только сначала отойдем от берега!

Еще с берега я увидел вдали черные паруса брандеров в горле пролива. Дакийцы пока не показались, да и угол обзора отсюда был невелик. Видимо, неспешно подползали с двух сторон, беря нас в клещи. Брандеры зажгут флагманскую шебеку и квинкверему. Остальных прикончат дакийцы. Догонят на облегченных донельзя судах, зацепят гарпунами, стреножат. А потом — поминай как звали. Без вариантов. Как там говорят бывалые морские волки? «Суши весла»? Нет, не то. «Задница» — вот точное описание сложившегося положения. Я бы выразился даже определеннее. Глубокая, полная и окончательная задница!

Наконец погрузка была закончена, гребцы уперлись длинными шестами в песок, и мы отвалили. На палубе уже вовсю шел военный совет.

— Вариант ухода один, — заявил Северин. — Всех граждан — на «Фульминату», она самая скоростная, берем команду по числу гребцов и прорываемся под заслоном остальных кораблей мимо брандеров. Их блокируют гарпунами другие суда, не давая сблизиться с «Фульминатой». Потом — полный ход. Остальные суда эскадры задержат дакийцев в горле пролива.

— Толково, — с сарказмом в голосе прокомментировал меднорожий дядя в подобии морского кителя, старом и линялом. — Удрать, значит, надумали?

Фортис шепнул мне на ухо, что это Кондратий, и он лучший Навигатор Альба Лонга. Вперед шагнул здоровенный мужик в тяжелой броне, обезьяноподобный, типичная горилла.

— Ювеналий, — ответил Фортис на мой немой вопрос. — Боец.

— Юнитов бросаем на убой? А сами бежим? Стыд и позор!

— Неприемлемо, — отчеканила Юстина.

— Я не предлагаю отступать, — тут же открестился Северин. — Я лишь обозначаю единственный реальный вариант ухода. А каковы наши шансы в сражении?

— Если сожмем кулак и ударим в одну сторону? — Кондратий задумчиво почесал короткую густую бороду. — Получается, пять судов против одиннадцати, усиленных брандерами. И процента не дам! Но попробовать стоит.

— Альтернатива — полная сдача на условиях дакийцев, — заметил Северин. — Но при этом — сохранение политического статуса нашего острова. И жизней Игроков.

— Сдачу могут еще и не принять после сегодняшней вылазки, — сказала Юстина и решительно откашлялась. — Как глава Лиги Веймаров беру руководство баталией в свои руки. Диспозиция боя будет такова. Первое — всем держаться от брандеров на максимальном расстоянии. Наши корабли до отказа нагружены десантом, но и брандеры тоже не блещут скоростью. Маневры и борьбу за ветер сразу исключаем. Сближаемся с левой группой дакийцев и сразу идем на абордаж — каждым из наших кораблей, включая рейдеры. Корпус не тараним, действуем крюками. И сами по возможности уклоняемся от таранных ударов. Десант с больших судов частично переведем на либурны и монеру. Как только абордажная группа переходит на атакованный корабль, крюки рубятся, суда отваливают и цепляют следующего противника. Каждый десант возглавляют трое Игроков. Наше единственное преимущество — численность юнитов. Используем это. Брандеры не смогут нас зажечь. Они побоятся запалить и своих союзников. Пленных не брать. Всех за борт. Действуем максимально быстро, решительно и безжалостно. Захваченные суда тут же присоединяются к битве. Из пяти кораблей мы сделаем десять, и соотношение сил тут же изменится в нашу сторону. Старшие по командам — я, Кондратий, Северин, Ювеналий и Тиберий. Приступаем!

Ну как такой конфетке сопротивляться? Я слушал и не мог от нее глаз оторвать. Фортису повезло несказанно. Может, я всю жизнь ходил по другим орбитам, но о таких дамочках только боевики смотрел и ни разу не встречал в жизни. А сражаться с ней как? Или рубиться, или влюбляться — не сразу и решишь. Как раз ей хватит времени, чтобы тебе башку снести!

Через полчаса мы, как и все прочие, готовы были поднимать паруса. Вражеских питомцев над нами по-прежнему не наблюдалось — наши боевые птахи уверенно держали «воздух» над эскадрой. Дакийские мачты с каждой минутой приближались с обеих сторон. Брандеры тоже чуть придвинулись. Вдруг со стороны юга, с палубы одного из дакийских кораблей, поднялись трое пернатых крупных габаритов — то ли орлы, то ли грифы. С длинными белыми полотнищами в лапах, ходившими ходуном от морского ветра. Наши суда стояли вплотную, так что Игроки могли переговариваться прямо с бортов.

— Парламентеры? — спросил я у Фортиса, но ответила мне Юстина, сжимавшая бортик побелевшими пальцами.

— Угу. Противник прислал три эсэмэски. Хочет продиктовать условия сдачи в плен.

— Принять будет сильно зазорно? — уточнил нахмуренный Фортис.

Он не трусил, нет. Мой друг думал сейчас о своих дамах в реале. Неужели гибель, и придется начинать все сызнова?

— Пока не знаю. — Юстина недовольно пожала плечами, словно устыдившись самой мысли о том, что придется сдаться. — Хотя не исключаю, что это будет единственный выход.

Все птицы по очищенному для них воздушному коридору спланировали на палубу шебеки. Дакийцы, похоже, четко знали, где у нас штаб и сидит центральный покерный дятел. Юстина прочитала послания и, отшвырнув их на палубу, потребовала папирус и чернильный прибор.

— О сдаче ни слова. Предлагают выслать группу для переговоров. Мы соглашаемся. Собираю капитанов. Совет — дубль два.

Игроки вокруг одобрительными возгласами поддержали ее решение. И спустя некоторое время к нам на «Аркадию» пожаловали гости. Двое дакийцев — черноволосый улыбчивый парень с мужественным лицом, покрытым артистической щетиной, и молодая барышня в высоких кожаных ботфортах желтого цвета и золотых дизайнерских доспехах. Я таких еще не видел. Пектораль панциря была отделана червленым серебром, посередине — барельеф ухмыляющейся мурены (символ Дакии), снизу к панцирю через широкий ремень примыкала кольчужная юбка из мелких звеньев. Оба посла имели определенное сходство в чертах лица, и я сразу решил, что они — брат и сестра. От буканьеров прибыл крупнокалиберный гнедой детина с конским хвостом на затылке. Весь в веснушках и с короткой изогнутой трубкой в зубах. Могучий торс затянут в кожаную броню с металлическими пластинами. Не то морской волк, не то красный комиссар, не то махновец. Морда необоснованно дерзкая.

— Приветствую доблестного Скиллура и его прославленную сестру Орику, — сдержанно поздоровалась Юстина.

Ага! Насчет родственных связей я угадал!

— Будь здрав, Валент! — Это «рыжику», причем с ухмылкой. — С чем пожаловали?

— Це вы завитали, мы ж вдома сидэли, — хмыкнул в ответ пират.

Ба! Да он украинец. Откуда в наших северных пенатах взялся?

— Но это ничего. Гостям рады, — мелодичным голосом вставила Орика. — Иначе пришлось бы посылать к вам альбатросов, и то неизвестно, успели бы мы или нет.

— Навищо вирфь спалили, лиходии? — упрекнул «рыжик». — Заважала она вам, чи ни? Захисникив порубали!

— Твои защитники открыли огонь первыми. Между прочим, положили три десятка наших гвардейцев в рубке. Что-то они у тебя начали здорово воевать, а, Валент? Кто помогает, колись?

— Та тренируемося трохи, — улыбнулся Валент.

Удивительно, но потери, похоже, не заботили ни тех, ни этих. Никак не мог привыкнуть к их бесчувственности!

— Вы продолжаете беспокоить набегами наши берега. Угоняете в плен юнитов, грабите деревни и посевы. Чего вы ожидаете в ответ? — резонно возразила Юстина.

— Вит тебе? Тильки любови та ласки! — ухмыльнулся пират и в притворной печали покрутил головой. — Тильки у тебе допросишься. Швидче у нас на апельсинах банани взростуть!

— Оставим старые распри. Мы пришли с миром и предложением военного союза, — решительно произнес Скиллур.

— Сильно прижало? — проницательно спросил Северин.

Скиллур кивнул.

— Прилично. Дакия восстала против Кезона. Его ставленники низложены.

— Ого! — вырвалось у кого-то из наших.

Вот это дали ребята стране угля! А я слышал о них лишь то, что всю свою историю Дакия лижет зад правителям Баркида да втихомолку промышляет разбоем и поощряет пиратство. Фортис, поймав мой ошарашенный взгляд, показал мне оттопыренный большой палец. Чем больше неразберихи, тем для нас лучше. Будет легче поймать нашу рыбку в мутной луже.

— А что Кезон? — спросил Северин, не поддавшийся общему ликованию.

— Ничего. Но от Баркида отошел курсом на Дакию флот усмирения. Не менее двадцати вымпелов. Пара эннер, штук восемь многопалубников, остальные либурны. Мы не хотим давать им возможность причалить и выпустить на свои равнины тысячу преторианцев. Если Альба Лонга по-прежнему враг Кезону, мы просим вашей помощи и поддержки. Идите с нами в битву.

— За вашу независимость? — как бы рассеянно уточнил Северин. — Вообще-то мы не воюем с Баркидом.

Валент презрительно хмыкнул:

— Ясно вси з вами. Скиллур, та вони вороги тильки на словах. Моя хата з краю — ось ихня политика. День пройшов — та и ладно. Знайшов, у кого пидмоги просити…

Этот украинский разбойник начинал мне импонировать своим бескомпромиссным и дерзким характером. Куда лучше, чем хитрован Северин. Они со Спириусом, как двухголовая гидра с одними мыслями и повадками. Хорошо хоть банкомет за нашим столиком не он, а Юстина. Эта бой-девка заднего не врубит, тут к гадалке не ходи. Она из другого мяса сделана. Северин, словно услышав мои мысли, обратился со следующей фразой именно к ней:

— Для такого решения нужен Совет Авгуров. Только он вправе заключать союзы и объявлять войны от имени всей Альба Лонга.

— Валяйте. Радьтеся. А ми пидтримаемо дакийцев усими своими силами. Нехай Баркид сломае нам хребет. Мертвы сорому не мають. — Валент махнул рукой и с отвращением отвернулся.

— Понятное дело. Анархисты всегда выступят за свободу, — парировал Северин. — По-другому быть не может.

Скиллур и Орика молчали, упершись взглядами в непроницаемое лицо Юстины. Они ждали.

— Нет, Валент, ты торопишься, обвиняя нас в трусости. Эскадра Альба Лонга присоединяется к вашему объединенному флоту.

— Ты не имеешь права… — начал свою бодягу Северин, но был мгновенно бесцеремонно перебит нашей обольстительной командиршей:

— Мы идем в бой под дакийскими штандартами, и это будет добровольное решение каждого. Официально Альба Лонга сохранит нейтралитет. По праву главы Лиги Веймаров я веду эскадру на битву с Кезоном и готова потом отвечать на Совете Авгуров за свой проступок. Кто не пожелает следовать за мной — может перейти на монеру и вернуться домой. Но не ждите, что ваши имена будут воспеты потомками за храбрость!

Ай да Юстина! Всех сделала! Попробуй теперь откажись!

— Ты рискуешь будущим… — не унимался Северин.

— Повторяю, здесь проходит локальная военная операция, в рамках которой я командую безраздельно и не нуждаюсь ни в чьих указаниях и советах. Я приняла решение, полагаю, дальнейшие разговоры — пустая трата времени. — Так-то, старый хрыч, знай свое место.

Юстина повернулась к дакийцам:

— Ну что, старые соперники, достанет у вас для нас флагов по числу наших кораблей?

— Найдем, — улыбнулся Скиллур и благодарно протянул Юстине руку.

— Мы теж можемо пошукати, — хохотнул Валент. — Десяток лежав десь… памятаю…

— Ну-ну, не раскрывай секретов, — в шутку буркнула Орика.

— Тоже мне, секрет Полишинеля. А то мы не знаем про ваши штуки с флагами, — фыркнула Юстина, пожимая протянутые к ней руки. — Когда выступаем?

— Через три часа, — сразу посерьезнела Орика. — Утром встретимся с остальным дакийским флотом.

— Ночью можем потеряться, — засомневалась Юстина.

— Мы дадим вам лоцманов. И зажжем сигнальные огни на мачтах, как на новогодних елках. Баркидцы сегодня ложатся на течение Майесты. Ближе к полудню они сойдут с него для перегруппировки и потом двинут в боевом построении к нашим берегам. В момент перестроения мы их и перехватим.

— Хорошо. Отдавая должное вашей информированности, позволю все же вопрос — Кезон сам ведет свой флот? — невинно спросил Северин.

Я сразу почувствовал, как все тут же напряглись. Воодушевление как рукой сняло. Да что это за мужик такой? Сумел нагнать жути на весь народ только упоминанием имени. А ведь люди здесь бывалые, повидавшие немало.

— Нет. Кезон остался в Баркиде, — твердо сказал Скиллур ко всеобщему облегчению. — Как и все его приближенные. Воевать будем только с неофитами и молодыми карьеристами. Но таких, к сожалению, в Баркиде сейчас немало.

— Это точно? — засомневался Северин.

— Точно. Точнее не бывает.

— А почему? И по каким причинам вы можете это так решительно утверждать?

Скиллур ответил спокойно, глядя Северину прямо в глаза:

— Узнал из самого верного и надежного источника. От него самого.

Удивленный гул покрыл его последние слова. Потом последовала немая сцена, во время которой все тупо смотрели друг на друга, ничего не понимая.

ГЛАВА 25

Летопись Кезона. Встреча героев


Андвари сердито покрутил головой.

— Ты слишком самоуверен. Их нельзя недооценивать. Хельги-Ловкач — уникум, в кратчайший срок прошедший путь от неофита до члена королевской семьи локации Элеадун. Итогом его деятельности стало изменение законов Нижегородской Торговой Олигархии. Просто взяли и переписали все начисто, словно это регламент президентского срока, а не каноны локации Мидгарда. Ловкач в поединке убил ее Иерарха. Причем не просто рядового Властителя, что само по себе уже практически невозможно, а одного из самых могущественных Иерархов Мидгарда, стоявшего у истоков открытия дороги сюда для людей в конце семидесятых.

— А я слышал, что Иерархи могут погибнуть лишь по собственному выбору, — обронил Кезон, любуясь серебряной статуэткой, которую держал в руках.

Андвари хмуро посмотрел на него, видимо не разделяя недостаточно серьезного отношения своего протеже к возникшей на горизонте проблеме.

— Вот именно. Но тем не менее это свершившийся факт. Немыслимо! Парадоксально! Но — факт.

— Любопытно будет с ним повидаться.

— Полагаешь? А второй, этот Браги, его давний друг — тоже хорош. Он принял участие в деклассировании Диктатуры Механики — мощной локации, сделавшей ставку на технический прогресс. Он — избранник валькирий, и многие уже поговаривают, что он не кто иной, как живая реинкарнация бога Тора.

— Ого. — Кезон жизнерадостно улыбнулся. — Тем более я обязан с ними познакомиться.

Андвари надул губы.

— Нам не время заниматься самолюбованием. Я считаю, что нам лучше заманить их сюда, на землю Баркида, где каждая пядь питает тебя Силой. Там вы сможете бороться на равных. Твоя мощь очень велика. Но ее может оказаться недостаточно за пределами твоего острова. Не говоря уже о реале. Там ты только делаешь первые шаги к осознанию себя и своих новых способностей.

Кезон поставил статуэтку на резную темно-красную поверхность своего стола, заваленного бумагами, поднялся и подошел к окну. Отодвинул шелковую занавесь, несколько секунд смотрел на внутренний дворик дворца, приветливо помахал кому-то рукой, потом вернулся и снова сел в свое тронное кресло.

— А почему ты решил, что будет противоборство?

— Они явились, чтобы остановить тебя. Неужели это непонятно? — возмутился Андвари. — Просто так они не уйдут отсюда. Не такие это люди.

— У меня нет ни малейшего желания пытаться уничтожить их. Разумеется, при этом я не хочу погибнуть сам. Впрочем, а я абсолютно в этом уверен, мы сможем договориться. Три умных человека всегда смогут договориться, если им не туманят мозг религиозные догматы или чужие убеждения. Поверь, мой бывший наставник, опасность только кажущаяся. Все закончится отлично. Потому что я так хочу. И так будет.

— И все же… — начал Андвари, но его фразу прервали — неожиданно распахнулась дверь кабинета.

В рабочую залу правителя быстрым шагом вошел очень высокий блондин с резкими точеными чертами лица. Его внешность немного портили крючковатый нос и длинная жилистая шея. Он был одет в легкую бирюзовую мантию, в руках держал тонкий хлыст для верховой езды. Ничуть не смущаясь тем, что перебил говорившего гостя, пришедший, оживленно жестикулируя, обратился к Кезону:

— Государь, вы поедете на осмотр фундамента? Двор уже собрался, и дамы ждут. Припасов берем на три дня. Рабочие команды выдвинутся завтра к вечеру, когда жара спадет.

Андвари бросил на незнакомца неприязненный взгляд:

— Что за порядки? Слуги чуть ли не пинком открывают дверь и врываются в покои монарха!

Блондин комично вытянул свою шею в направлении цверга, с преувеличенным вниманием рассматривая гостя:

— Откуда ты взял этого карлика? Это новый придворный шут? Мы берем его с собой? Для опытов?

Цверг задохнулся от возмущения и вытаращил на белобрысого грубияна круглые остекленевшие глаза. Кезон расхохотался.

— Он всегда такой, — объяснил правитель поведение блондина. — И это его привилегия. Спасибо за напоминание, Сулла, я поеду. Подождите еще немного, мне нужно закончить разговор.

Сулла ответил легким поклоном, повернулся и вышел из кабинета, не закрыв за собой дверь.

— Понятно, — брякнул цверг. — Откуда взять вежливость и знание этикета бывшей птице, всю жизнь жравшей полевых мышей. Ты сделал его человеком. Это стало испытанием твоих новых возможностей. Ты сдержал данное ему слово. Это похвально для повелителя и политика. А что за фундамент ты едешь смотреть?

— Я заложил новый город поблизости от места своей высадки после поражения в бухте Золотого Рога. И назвал его Мемориа.

Андвари понимающе кивнул.

— Об этом стоит помнить. Хотя бы для того, чтобы дорожить тем, что имеешь сейчас.

— Я и не забывал. И буду помнить об этом на встрече.


Отхлебнув жасминового чаю из маленькой фарфоровой чашки с изображенной на ней китаянкой, Браги поморщился и брезгливо отставил напиток в сторону.

— И это деликатный вкус? А пива приличного здесь нет? Только такое вот пойло? Между прочим, по твоей милости я пью его третий день подряд в то время суток, когда приличный человек уже должен час танцевать голым на столе!

Кезон непринужденно рассмеялся и знаком подозвал официанта.

— Принесите три кружки светлого пива. По вашему усмотрению. И счет, пожалуйста.

— Хорошо, — любезно ответил официант и запнулся, встретившись с Кезоном глазами.

Через небольшую паузу он пробормотал:

— Ваш ужин — дар от заведения, — после чего слегка заторможенно повернулся и неуверенными шагами направился к барной стойке.

Хельги, не спускавший с Кезона внимательного изучающего взгляда, удовлетворенно покивал головой.

— Очень эффектно. Полагаю, эта маленькая и совсем не обязательная демонстрация твоей мощи должна нам сказать о многом. Это такой жест-предупреждение.

— Надеюсь, ты не будешь пробовать проделывать подобные штуки со мной и Ловкачом, — прорычал Браги, заинтересованно следя за манипуляциями официанта с наполняемыми им пивными кружками.

— Даже в мыслях не было, — решительно отмежевался Кезон. — Вообще, признаюсь, я сражен. И очарован. Не такими я представлял две живые легенды Мидгарда.

— Три легенды под одной крышей — не слишком ли много для этого ресторанчика? — улыбнулся Ловкач.

Кезон вежливо склонил голову, принимая похвалу.

— Пока в самый раз. Но когда я перейду с пива на водку, тогда может оказаться многовато и для меня одного, — глубокомысленно заявил Браги. — Когда я начинаю пить ерш, я становлюсь особенно очаровательным.

— Итак, — подвел черту под разговором Ловкач. — Что ты теперь намерен делать со свалившимся на тебя Знанием? Нести лучики добра в реале всем страждущим? Так ведь пупок развяжется, прости за грубость…

— Вы хоть представляете себе глубину темных вод на дне Колодца Отчаяния?

— В какой-то мере, — ответил Хельги.

От Кезона не укрылась расслабленность и непринужденность поведения этой парочки варягов из южных локаций. Они, казалось, ни секунды не сомневались в своей способности изменить любую ситуацию в свою пользу и отразить любую угрозу.

— Друг Хельги, валим отсюда, — решительно вмешался Браги. — Нам здесь больше делать нечего. Чувак стал философом. Вот только пиво допьем. — С этими словами он забрал кружки у официанта и, расставив их на столе, мгновенно присосался к своей посудине.

Кезон подавил улыбку и отхлебнул из бокала.

— Не в моих обычаях жаловаться на судьбу, но, чтобы понять ход моих мыслей, нужно пройти поэтапно всю Дорогу Страдания, пройденную мной.

— Ты осознаешь, что все время являлся подопытным кроликом для кучки цвергов в их эксперименте по селекции сверхчеловека?

— Да. Я не виню их. Возможно, это единственный путь к Знанию, Мощи и Мудрости.

— Хм, тогда я почти готов присоединиться к Браги в его утверждении о тебе как о философе. И все же расставим точки над «и». Если хотя бы половина сказок о твоем Куполе Силы, что ты распростер над Баркидом, правда, тогда эта песочница скоро тебе надоест. А что дальше? Соберешь в реале школу учеников под названием «Познай себя»? Создашь новые постулаты дзен-буддизма? И закончишь взрывами в метро и попыткой переворота?

— Купол Силы моей личной энергии существует. Фактически это некое поле, напоминающее пузырь, внутри которого все повинуется моей воле. Погрузись вы в него и замысли против меня недоброе — мы вместе оказались бы в патовой ситуации. Вы ничего не смогли бы мне противопоставить, я также не смог бы ничего предпринять против вас. Ваша Сила хоть и иного свойства, но тоже велика.

— В Баркид не допустили магию, но это не значит, что ее нет.

— Вот именно. Мы трое стали чем-то вроде живых артефактов, каждый из которых работает по-своему. Мы имеем возможность влиять на структуру Мидгарда вокруг себя, но не можем воздействовать друг на друга. Если принять этот тезис как нечто данное, дальнейшая беседа пойдет легче.

— Принимается, — легко согласился Ловкач.

— Не знаю, как вы, но я артефактом себя не чувствую, — пробурчал Браги, делая официанту знаки — погружая и вынимая свой палец в пустую пивную кружку. Пантомима была понята правильно.

— Я не стал альтруистом после Йотунхейма, как и не превратился в эгоиста. Думаю, я остался тем, кем был. Размышляя о будущем, пришел к выводу, что, к моему стыду, мне глубоко наплевать на большую часть человечества. Кроме моего близкого окружения. А остальные… Пусть делают что хотят в своей неразумности. Не знаю, как вы, но я, если смотрю отстраненно на то, что сейчас происходит с нашей цивилизацией, нахожу лишь одно слово — бред. — Кезон сделал паузу и вопросительно взглянул на собеседников.

Хельги сделал ладонью жест — дескать, продолжай, а в теле Браги двигалась лишь одна часть — острый кадык на могучей шее, закачивающий внутрь пищевода очередную порцию пенного напитка.

— Поэтому что-то пытаться изменить… — Кезон задумчиво скривил губы. — Нет ни малейшего желания. Нести, словно светоч, свое знание в массы — тоже не вариант, слишком дорогой ценой это дается… Не всем по силам этот путь… Да и потом, отвечать за действия каждого придурка, получившего в свое распоряжение всю мощь Мидгарда, желания у меня нет…

— Что же остается?

— Семья. Как ни удивительно это прозвучит. Дети, жена, очаг — маленький круг благополучия, который мне по силам защитить и сохранить.

— Бедные цверги. Все пошло прахом, — хохотнул Браги.

— Ну, не надо их жалеть, — усмехнулся Кезон. — Они получили что хотели, на моем примере они смогли убедиться, что их затея реальна. Просто с претендентом не повезло. Ничего, попробуют еще раз. Они терпеливые.

— Теперь все более или менее понятно, — удовлетворенно сказал Хельги и тоже отпил пива, чокнувшись кружкой с Кезоном. — За тебя! Пусть тебе дальше сопутствует только удача. Ты как никто другой ее заслуживаешь после всего…

— Эй! А я? — возмущенно гаркнул Браги. — Официант!

— Баркид, реал? — поинтересовался Ловкач.

— Ни то ни другое. Йотунхейм! Эх, видели бы вы эту поэзию в камне! Туда я и удалюсь с группой своих сторонников. Через небольшое время.

— Смерть тела в реале? — тихо спросил Ловкач.

— Другого выбора не остается. Поверь, я перебрал все варианты. И мне еще кружечку! — сказал Кезон официанту, и так постоянно метавшемуся между барной стойкой и их столиком.


Евгений Махонин. Рвем когти


Началось. Наша «Аркадия», как и положено шебеке, шла крутым бейдвиндом. Сила такого типа корабля (а мне это растолковал Фортис) во фланговой подвижности, способности быстро перемещаться перпендикулярно ветру. Мы стремительно сближались с флагманской квинкверемой противника, окрашенной в ярко-оранжевый цвет с продольными черными полосами вдоль корпуса. Я отметил, что на парусах баркидцев не было сов — эмблемы власти Кезона. К чему бы это? Пятипалубник тоже набирал ход, готовясь к таранному удару. Два корабля сходились, как два бойцовых пса перед смертельным поединком.

— Лучникам — стрелы на тетиву! — звонко крикнула Юстина от румпеля и добавила, обращаясь к капитану: — Как только отстреляемся, право руля.

Залп. «Аркадия» резко стала забирать в сторону, выходя из зоны поражения нацелившихся на нее носовых гарпахов. Матросы, как мартышки, повисли на рангоуте. Мы делали длинную восьмерку перед носом баркидцев, преследовавших нас.

— Лучники — на левый борт! Залп по готовности!

Еще раз туча наших стрел накрыла палубу вражеского флагмана. Висевшая на хвосте квинкверема вильнула в сторону. Затея Юстины полностью оправдалась. Но маневрируя, мы вынужденно вклинились во вражеский порядок. Баркидский флот на всех парусах шел на сближение с объединенными силами союзников, толком не успев перестроиться для битвы. Их все равно было в полтора раза больше наших. Они, разумеется, понимали свои сильные стороны и на это рассчитывали.

— Расчетам скорпионов приготовиться по правому борту!

Теперь мы лезли прямо на курс огромного десантного левиафана — восьмипалубной эннеры. Квинкверема не стала нас преследовать, развернулась и пошла вперед вместе с остальным кораблями Баркида.

— Обрезать тросы! Залп ниже ватерлинии! — Три выстрела грянули в упор. Палуба едва не выскочила из-под моих ног.

Это были не обычные гарпуны. Их утяжеленные разверстые наконечники предназначались не для захвата, а для нанесения максимального повреждения бортам. Попав рядом, они взломали добрых полтора метра обшивки, и в пробоину сразу хлынул бурлящий поток воды.

— Либурна по правому борту! — хором закричала с палубы пехота.

— Две либурны по левому борту! — завопили сигнальщики с другой стороны.

— Навались на весла!

Треск теперь уже нашего корпуса возвестил о том, что нас стреножили скорпионами легкие корабли баркидцев. Так взбесившегося быка берут в оборот накинутыми с разных сторон лассо. Типичная «коробочка». С боков «Аркадию» зажали две либурны, по курсу резко застопорила ход монера. Ее мы тут же с разгона с хрустом насадили на свой таран, и в ней же окончательно и завязли. От удара весь народ кубарем покатился по палубе. Пара солдат кувыркнулась за борт. Им с борта тут же бросили веревки, пока доспехи не утащили на дно. Тут со всех сторон на палубу полетели абордажные крючья.

— Гребцы, к оружию! Приготовиться отбивать абордажников! — скомандовала Юстина, стоя на одном колене. Из ссадины на ее бронзовом бедре проступила алая полоска крови. Но даже в таком виде она была очень привлекательна.

Солдаты на палубе лязгнули вынимаемыми из ножен мечами. Копьеносцы положили на щиты длинные копья. Мы с десятком стрелков на корме продолжали снимать с либурн одного атакующего за другим. Я посылал стрелы в самую гущу баркидцев, и каждая из них находила свою цель, кроме одной, которой я снес с нашей реи невесть откуда взявшегося гипертрофированного остроухого сыча. На секунду отвлекся, ища глазами Фортиса. Мой друг стоял с правого борта, ближе к носу шебеки, в компании с Ювеналием, с уже изготовленным для удара топором. Я слегка нервничал по поводу его драгоценного здоровья. Это вам не пауков в джунглях рубать! Два оружия в такой давке могут мало пригодиться, а вот полутораметровый щит совсем не помешал бы. Суда уже стояли вплотную, когда с обеих сторон на палубу «Аркадии» с воплями устремились солдаты неприятеля и стали прыгать через борт как мартышки. Это были легкие пехотинцы в проклепанных кожаных панцирях, вооруженные короткими мечами и маленькими круглыми щитами со змеиной головой по центру. Нескольких особенно шустрых тут же прикололи пиками к бортам, как мотыльков к гербарию. Вообще первым рядам абордажников пришлось тяжко: их рубили в полете, принимали на копья, да и мы, лучники, старались как могли. Я лично пробил навылет грудь одному и угодил в глазницу следующему, который только готовился сигануть к нам с борта правой либурны. Но все равно шквал наступления был таков, что наших сначала здорово потеснили, а потом и вовсе разрезали посередине палубы. Андрюха остался на той стороне. Я видел, как в толчее мелькал его топор, кроша баркидские шлемы. Да и Ювеналий оставлял вокруг себя настоящую просеку, работая не хуже циркулярной пилы.

— На выручку! Поднажмем! — азартно крикнула Юстина.

Она уже пробилась в первый ряд, кромсала нападавших мечом и, как кастетом, не менее опустошительно действовала латной перчаткой. И даже не подозревала о нависшей над ней опасности. Этого деятеля я заметил еще на борту либурны. Игрок. Одет неброско, без брюликов и страусиных перьев, в обычную форменную баркидскую снарягу. Только доспех сделан с мускулатурой, как у Бетмена, а так — с пяти шагов от моба не отличишь. В руках два коротких тяжелых меча. Чувак не спешил к нам в гости. Примерялся. Заодно, как бы между делом, уклонился от нескольких стрел с нашей стороны. Между прочим, одна из них была моя. Наконец он вскочил на борт и легко перелетел на «Аркадию», приземлившись сбоку и сзади от Юстины. Ударом локтя отправил за борт нашего мечника, толчком ноги отбросил второго чуть ли не к нам на мостик и очутился за спиной у нашей командирши. Мешкать было нельзя, и я всадил ему стрелу аккурат промеж лопаток. Он дернулся, типа — ой, что это? Но все же размахнулся мечом. Эх, жаль, не мог я рисковать и целить прямо в шею — за ним стояла Юстина. Пращник рядом со мной выручил — послал ему каменную маслину ровнехонько чуть ниже затылка. Нам частично сопутствовала удача — свой удар вражина сорвал. Иначе пропала бы наша краса и гордость! Юстина вскрикнула и сразу же обернулась, сделав выпад бронированной рукой. Все-таки достал девушку, поганец! Зато получил бронзовым кастетом прямо в гланды. Отскочил, выплевывая кровь, на свободное место, встал в стойку и сделал приглашающее движение рукой. Брюс Ли недоделанный! Но ухарю вместо рандеву с красивой барышней суждено было получить от меня новую открытку. На этот раз мне никто не мешал, и я с глубоким удовлетворением пробил стрелой его загорелую морду. Баркидец взвыл от боли и повернулся в мою сторону. Юшка сочилась изо рта сквозь разорванную щеку и капала на палубу. Ему пришлось уронить на палубу меч, чтобы схватиться за древко. В этот момент мы встретились глазами. Я слегка поклонился:

— Ну как, вкусная колбаса? Наше вам с кисточкой!

Мой противник ответил хрипом, потому что подоспевшая Юстина одним движением вскрыла ему легкие, распоров грудную клетку. Заметив гримасу боли на ее лице, я спрыгнул с мостика, подскочил к ней, попутно отправив ударом палаша на Верхние пастбища одного из юнитов-абордажников. Взял амазонку под ослабевшую руку и вытащил на корму, подальше от мясорубки. Она залпом выпила несколько зелий и перевела дух.

— Как там наши на носу?

Я приподнялся на носки.

— Вроде держатся. Вижу обоих — и Ювеналия, и Фортиса. Они рубятся с десантом однопалубки. Абордажников с либурн теснят к бортам. С монеры еще пока лезут, но их ссаживают обратно в воду. Похоже, наша взяла.

— Рано радуешься, — прервала меня Юстина, указывая рукой куда-то назад. Я повернулся и присвистнул. К нашей корме заруливала вражеская трирема. Вот так ситуация! А мы и так потеряли половину команды…

— Всем отойти с кормы! — К Юстине вновь вернулся звонкий командный голос. — Копейщиков — вперед! — И она обернулась ко мне. — Пойдем, пробьемся к своим.

Воодушевленные нашим появлением, Веймары окончательно смяли нападающих. Кто-то успел перепрыгнуть обратно на либурны, менее удачливых располосовали мечами на ремешки для сандалий. К нам прорубились Фортис с Ювеналием, оба невредимые, хотя и изрядно помятые. Ювеналий, хлеща целительную настойку, заметил Юстине:

— Новичок бился молодцом. Помог мне здорово. Мы свалили одного из Игроков. Ни разу до этого его не видел. Думаю, тридцатый левел был, никак не меньше.

Юстина бросила на Фортиса такой взгляд, что у меня защемило под ложечкой. Мне тоже отчаянно захотелось, чтобы на меня сейчас так же посмотрела красивая девушка, к которой я неровно дышу. К сожалению, Грация была за тридевять морей.

— Мы тоже уложили одного, — сдержанно обронила Юстина и показала рукой на трирему. — Сейчас начнется рок-н-ролл по полной программе.

Ювеналий присвистнул:

— Ого. Дело пахнет керосином. С либурн опять полезут на штурм. Что делать будем, господа хорошие?

— Погодите, — вмешался Фортис. — А как насчет твоей идеи, Юстина? Мы переходим на любой из кораблей по бортам, и как только трирема вцепляется нам в глотку — тут же отваливаем.

Юстина и Ювеналий быстро переглянулись.

— Надо попробовать, — согласилась она. — Ювеналий, иди на правую либурну, она стоит носом в нужную сторону. Вырежь всех. Пусть юниты займут место за веслами. Подготовь матросов с топорами, нужно будет оперативно перерубить все канаты. И еще возьми тройку с шестами, чтобы нас быстро оттолкнуть. Действуем не мешкая. Но по возможности как можно тише. Мы остаемся отбиваться от десанта, постепенно отступая в твою сторону.

— Двинули, — решительно сказал Фортис. — Нобилис, иди с Ювеналием. Мы с Юстиной будем рубиться на «Аркадии». Кота моего нигде не видал?

— Тьфу, я на пакость эту и смотреть не хочу. Греет где-то шкуру в трюме.

Не успел я это договорить, как манул появился на палубе. Легок на помине, бесячье отродье! Осмотрелся, прижал уши и стал воровато пробираться к борту. Причем, что характерно, в зубах он держал здоровенный кусок копченой грудинки, с трудом волоча его перед собой. Не выпуская мяса, исхитрился подняться на задние лапы и попытался запрыгнуть на борт, но под тяжестью куска тут же сверзился вниз. Мне стало жалко животину, и я, схватив его за шиворот, с размаху перебросил на палубу либурны. Ближе к корме, подальше от вооруженного народа. А то пропадет за фунт дыма. Вместе с ним полетело истошное перепуганное мяуканье. Котовья добыча в процессе аварийной транспортировки выпала из раскрытой пасти и плюхнулась в морские воды. Кот не стал выяснять судьбу утерянной жратвы, а, подняв хвост трубой, юркнул куда-то вдоль борта.

Пока я нянчился с питомцем Фортиса, юниты по команде Юстины достали несколько припасенных заранее легких трапов (штурмовой корвус был намертво закреплен на носу шебеки) и перекинули их на либурну. Прозвучал сигнал к атаке. Я выхватил палаш и рванул на вылазку вместе с отрядом Веймаров. Лихо перескочил на вражеский борт, в прыжке сбил с ног одного из баркидцев, получил встречный выпад мечом в живот и тут же чуть не скопытился. Пришел, увидел, отхватил. Спасло меня то, что волна наших гвардейцев с ходу смела и опрокинула разрозненный порядок обороняющихся, и линию боя утащило куда-то вглубь палубы. Иначе или добили бы, или дотоптали. Я издыхающим тараканом отполз под прикрытие палубной надстройки, вытащил целебное зелье, заправился от души, наблюдая, как кровь перестает сочиться у меня по ладони, зажимающей рану в брюхе, и, отдышавшись, снова бросился в сечу. Теперь уже намного осмотрительней. Мое владение режущим инструментом не было на должной высоте, поэтому приходилось действовать из-за могучей спины Ювеналия. Но все равно удалось пару-тройку раз достать противников, одного серьезно — хлестким рубящим ударом по скуле. Вообще вся эта бойня происходила не как в книжках или в батальных сценах исторического кино. Там все грамотно, организованно, даже по-своему красиво. На любителя, конечно. Тут какая-то катавасия, вакханалия, где толком ничего не успеваешь понять или сделать, все вокруг мелькает, все орут, подчас не можешь даже вкурить, куда бежать, с кем и против кого. Словом, когда все было кончено, я испытал огромное облегчение, поскольку остался жив. И некий тупизм, поскольку толком не соображал, что вокруг происходит. Ладно. Справились, и то хорошо. Могли и укокошить. Снова. Я поежился. Одного раза вполне хватило, чтобы усвоить: умирать — это больно и страшно. Веймары сноровисто скидывали с палубы в море трупы и всякие лишние тяжести. Вновь поступивший народ усаживался за весла. Несколько человек подготовили длинные шесты. Тут же стояли наготове бойцы с топорами. Я оглянулся на палубу «Аркадии». Там вовсю кипело сражение. Наши сдерживали свежих бойцов с триремы, постепенно сплачивая ряды и отступая в сторону захваченной либурны. Юстину и Фортиса я видел хорошо. Оба в середине строя, оба прикрыты воинами. Ювеналий сноровисто командовал юнитами. Трапы передвинули и поставили по центру, чтобы нашим удобней было быстро свалить с шебеки. Но я уже чувствовал, что свалить удастся не всем.

Баркидцы обтекали наших ребят, стараясь оттеснить от борта. Сзади ими командовал Игрок — здоровенный, темнокожий, как мазутная лужа, мужик со связкой дротиков в руках. Он, похоже, уже прошарил ситуацию и в стремлении помешать отступлению наших зычно командовал своим бойцам:

— Отрезайте их! Не дайте уйти!

По трапам на либурну начал прибывать народ, многие были ранены. Подходила очередь Юстины с Фортисом, но они что-то медлили. И дождались-таки беды. Игрок противника метнул дротик в моего кореша, но тот вовремя увернулся. Повезло ему, не подфартило парню, который стоял у него за спиной. Короткое копье насквозняк прободало ему грудину и вышло из спины на добрый десяток сантиметров. Жуть. Второй бросок этот борзый папуас, демонстрируя редкую степень прошаренности, залепил в Юстину. И попал. Наша красавица от удара повернулась винтом и рухнула на руки Фортиса. Вот незадача! Остатки Эквитов обступали граждан Альба Лонга, но их ряды таяли под смертельными ударами баркидских воинов. Я в один прыжок долетел до трапа и, протягивая руку, заорал Андрюхе:

— Сюда! Живо! Прыгай!

Он, держа на руках Юстину, обернулся и беспомощно посмотрел на меня. Обмен взглядами длился мгновение.

— Я не могу ее бросить! — крикнул он в ответ.

— Тогда оба сгорите! Вдвоем в расход пойдете! Резче!

Фортис пожал плечами и повернулся к баркидцам в черных доспехах, успевшим отрезать обоих Игроков от остальных. Я увидел, как над его головой занесли меч. Первый импульс был махнуть к нему на выручку, но меня не вовремя оттеснил от борта поток наших отступающих солдат. Пока я протискивался сквозь легионеров, мы уже оттолкнулись от корпуса «Аркадии». Гребцы тут же налегли на весла со всей дури. За меня кто-то уцепился, чтобы не упасть, в результате чего мы навернулись вместе. Когда мне удалось выбраться из куча-малы, нас и шебеку разделяло не меньше сотни метров. Моих друзей не было видно, вся палуба чернела панцирями преторианцев. Перегнувшись через борт, на носу маячила вороная горилла, та, что кидалась дротиками и потрясала кулачищем в нашем направлении. Я стиснул гудевший калган ладонями и опустился на палубу. Вот так ситуация… Остался один. Андрюха погиб. Даже не защищая свою любезную зазнобу, а просто решив разделить ее участь. Как настоящий джентльмен. Осел. Впрочем, возможно, я сделал бы ровно то же самое. Вокруг стояли воины и безмолвно пожирали взглядами покинутую шебеку. Все в изрубленных доспехах, многие покрыты потеками крови. Не более трех десятков человек, и еще около сорока работало веслами. Все, что уцелело от десанта. Ювеналий со сведенным судорогой лицом замер подле румпеля. С реи упало полотнище паруса. Юниты тянули такелаж. Мы набирали скорость, выходя из боя.

Опять двадцать пять. Что же у нас так все не «в елочку» выходит, а? То один ласты склеит, то второй дубаря врежет. Когда же мы Андрюхиных барышень освобождать будем? В реале прошло уже добрых три недели. Около двадцати суток спокойного сна для их тел. Андрюха, конечно, ухаживает за ними, все, что положено, делает, но тем не менее…

Рядом с правой ногой я ощутил присутствие чего-то теплого и влажного. Нагнулся и даже как-то не удивился, увидев взъерошенного от морского ветра, с промокшими, торчащими во все стороны клочьями шерсти, Фортисового кота-приключенца. Тот стоял совсем по-человечески, на задних лапах, комично пытаясь выглянуть из-за борта. Можно было подумать, что его также интересовало покинутое нами поле битвы. Ностальгия по потерянной грудинке?

— Привет, бродяга. Почему окорок уронил? Насчет преследователей можешь не гонять — трирема завязла, а остальным до нас, похоже, дела нет. Все пошли рубиться с дакийским флотом. Вот только хозяину твоему крепко не подфартило. Очень крепко.

— И тебе привет, — мгновенно ответил кот. — Жаль твоего приятеля. Слишком смелый, слишком благородный. А окорок я уронил от неожиданности. Тебя самого так приложили бы! Схватил неожиданно за шкирку маленькое беззащитное существо да швырякнул на четыре длины его тела! Чуть загривок мне не оторвал напрочь!

Я изобразил звук — что-то среднее между утиным кряканьем и блеянием испуганной овцы.

— Судя по услышанным мной фразеологическим оборотам, твои предки были откуда-то из Полинезии, — важно присовокупил кот, с удовольствием наблюдая за моей растерянностью.

— Не трогай дедушку, бестия мохнатая! Выходит, что ты еще и разговариваешь. Я, конечно, всегда подмечал, что для рядового прилипалы ты на редкость смышлен. Но не до такой же степени!

— Был бы смышленый, не ввязался бы в вашу авантюру, — самокритично признался кот и мяукающе вздохнул. — Бес попутал. Неожиданно. Теперь вот вроде уже чувствую какую-то ответственность за успех вашего предприятия. Вот не зря говорят, что присутствие неожиданностей прямо пропорционально появлению неприятностей. Ты вот что, Нобилис, иди, говори с Ювеналием — пусть везет нас к берегам Баркида и высаживает где-нибудь поблизости от удобной бухты. На корме есть лодка. Спустим ее и доберемся до берега. Придется тебе одному завершать то, что вы начали вместе. Раз уж взялись.

— Он не согласится. Рискованно.

— Ты реально в коматозе, что ли? — возмутился кот. — У берегов Баркида постоянная движуха, куча судов шныряет взад-вперед, а вы к тому же плывете на либурне баркидского флота. С вымпелами. Кто к вам подкопается? Максимум — просемафорят предложение помощи. Вы ответите, что в помощи не нуждаетесь, выполняете срочное задание. И все дела. Иди, общайся с Ювеналием, надо на новый курс ложиться. Или мне прикажешь за вас двоих вашу святую миссию выполнять? Тоже мне, дон кихоты вологодского разлива…

Пристыженный предприимчивым котом, я пошел на мостик. Сначала Ювеналий наотрез отказывался, потом я напомнил ему об уже принятом решении, привел котовьи аргументы и сослался на Спириуса. В общем, залечил не хуже доктора. Тогда тот, пожав плечами и скрепя сердце, приказал шкиперу повернуть к баркидским берегам. Что-то, наконец, у нас начало вытанцовываться.

ГЛАВА 26

Андрей Винокуров. Выкуп


Меня сбили с ног жестоким ударом латной перчатки. Перед глазами мелькнула синяя прямоугольная татуировка на внутренней стороне предплечья воина в черных доспехах. «Преторианцы. Вот и конец», — мелькнула в голове мысль. В грудь вонзилось острие меча, заставив рот распахнуться в отчаянном предсмертном крике. Против воли я зажмурил от страха глаза.

— Долой оружие! — прогремел зычный возглас. — Они нужны живыми. Пропустите меня.

В рот полилось целительное зелье. Надо мной стоял высокий чернокожий Игрок и деловито осматривал мои многочисленные раны и порезы. Судя по жару, охватившему все тело, зелье производило свою работу, и повреждения затягивались. Баркидец приподнял бесчувственное тело Юстины, пробормотал:

— Тут дело плохо, успею ли… — Он разжал лезвием кинжала ее зубы.

Брызнула кровь из разрезанной губы. Чернокожий гигант лил заживляющий состав прямо ей на лицо. Через минуту Юстина начала кашлять и отфыркиваться. Я выпрямился, стоявшие вокруг преторианцы посторонились, освобождая для меня пространство. Я подхватил свою подругу под голову. Юстина открыла глаза и тут же снова смежила веки от бьющих в упор солнечных лучей. Баркидец с удовлетворением наблюдал за нами. Удостоверившись, что зелья подействовали, он повернулся к лидеру своего отряда:

— Пленников обыскать. Тщательно. Отобрать все оружие и артефакты. Связать руки и ноги. Обращаться бережно. Разместить их в моей каюте. Три стражника внутри, два снаружи. Выполнять!

Пока нас обшаривали и тащили на трирему к каюте чернокожего, я успел осмотреться. Преторианцы в панцирях аспидного цвета, не мешкая, грузились на свое судно, готовясь к отплытию. На бортах уже стояли матросы с шестами, готовясь растолкать корабли на ширину гребка. На палубе безжизненной «Аркадии» оставалась лишь призовая команда. В миле от нас бесновалось пестрое смешение вымпелов и разноцветных парусов. Объединенный флот намертво сцепился в абордажных поединках с баркидской эскадрой. Морское сражение только набирало силу.

Нас заволокли в каюту капитана и толкнули на жесткий топчан, заменявший ему кровать. Юстина замерла неподвижно, сжав губы и, видимо, напряженно соображая, что делать дальше.

— Ты как? — с тревогой спросил я.

— Паршиво, — ответила она. — Потеряла корабль, попала в плен. Да еще тебя подвела до кучи. Хорошо хоть Ювеналий сумел спастись вместе с твоим приятелем. Славный мы проделали рейд, можно сказать, героический — четыре корабля из строя вывели, да закончилось все скверно. Бестолочь я. Зря ты со мной связался.

Да, точно, я и забыл в горячке — Нобилис сумел избежать гибели и плена. Уже хорошо. Я вопросительно посмотрел на стражников и показал рукой на мутный иллюминатор каюты. Один из охранников утвердительно кивнул, разрешая встать. В этот момент корпус триремы вздрогнул, и мы начали движение, спеша на помощь основным силам баркидцев. Опершись рукой на грубо сбитый, намертво привинченный к полу овальный стол, я посмотрел в окно. Увидел только волны, искристую пелену брызг и безбрежный океан. Ни битвы, ни уходящей либурны с нашими друзьями я с этой точки углядеть не смог. Вернулся на топчан. Оставалось только ждать.

Через полчаса на палубе раздались крики:

— Паклю зажечь! Лучники — огонь по парусам! Пращники, залп!

— Наводи! Целься ниже! Выбирай канаты! Крепи!

— Абордажникам приготовиться!

Мы вступали в битву. На иллюминатор надвинулся желто-голубой корпус корабля.

— Либурна Валента, — прошептала Юстина.

Сверху послышался топот, а затем шум бьющихся о борт триремы волн накрыл звуки схватки. Я машинально стал шарить по поясу, ища отсутствующие ножны. Правая рука сжималась и разжималась в поисках древка топора. Следивший за мной стражник понимающе скривил иссеченное шрамами лицо. Звуки рубки отдалились.

— Они уже на либурне, — пояснила Юстина. — У пиратов нет и полшанса. На триреме солдат вдвое больше.

— Гвардия Баркида справляется и с превосходящим количеством врага, — надменно буркнул охранник. — Вы недавно смогли в этом убедиться. Двух десятков преторианцев хватило, чтобы смести с палубы кентурию ваших солдат в красивых серебряных доспехах с коровьей головой, — насмешливо добавил он.

Таков и был план — отступать и спасаться, но мы не стали спорить с этим солдафоном. Бесполезно. Его не переубедишь. Приблизительно через полчаса томительной неизвестности дверь в каюту распахнулась и в нее ввалился чернокожий Игрок, забрызганный пролитой им кровью.

— Это что у вас за обычай такой? Удирать с поля битвы? Хорошенькое дельце: поняв, что все накрылось медным тазом, этот рыжий детина прыгнул в шлюпку и свалил прямо с кормы! Да еще обозвал меня по матери! Вот хамло! — возмущался он.

Валент, видимо, тоже оказался парнем не промах.

— Хватит с тебя на сегодня пленников, — подначила его Юстина. — Хорошего помаленьку.

— Ну да. — Чернокожий обнажил в довольной улыбке белоснежные зубы. — Тем более что конфузил вышла, граждане. Ваш флот рассеян и бежит. Мы поднимаем тех, кто оказался за бортом, собираем трофеи и в составе конвоя ложимся на обратный курс.

— Значит, высадки на дакийское побережье не будет? — хитро сузив глаза, спросила Юстина.

— Отменили, — немного смущенно подтвердил Игрок. — Из трех десантных эннер две еле держатся на плаву, а одна уже ушла на дно морское.

— Значит, мы победили!

— Не обольщайтесь, прекрасная леди, у нас более тридцати захваченных заложников Игроков. Этого более чем достаточно, чтобы навязать любые условия во время переговоров.

— Это правда. — Юстина опустила голову.

— Я вижу, что вы не дакийцы. Вы с курорта? В смысле, из Альба Лонга? Очень хорошо. Думаю, мы договоримся. Да, и вот что еще…

Баркидец нерешительно обвел наши фигуры взглядом.

— Я хочу предложить… — задумчиво протянул он. — Вы признаете себя моими пленниками, даете обещание не предпринимать враждебных действий и не пытаться лишить меня своего общества без моего на то разрешения, а я отпускаю охрану и с этой минуты вы — почетные гости на моем судне. Зачем нам эти заморочки с кандалами и цепями? Ну, что скажете?

Юстина кивнула, признавая разумность его слов.

— Как твое имя?

— Амадей Папила! Что значит «Любвеобильный, но Независимый», — гордо произнес чернокожий, вызвав на лице Юстины невольную улыбку.

— Я признаю себя пленницей Амадея Папилы, обещаю не злоумышлять ни против него, ни против его людей и даю слово не пытаться бежать от него, покуда он сам не позволит нам расстаться.

Папила перевел взгляд на меня.

— Я признаю себя пленником и также присоединяюсь к моей спутнице в ее обещаниях, — произнес я.

— Отлично. Пойду распоряжусь. Лучше пока подождите меня здесь — преторианцы еще не остыли от битвы. Не хочу несчастных случаев на своей «Диане». Потом мы поужинаем на палубе. Я снимаю охрану. Сейчас вам принесут пару бутылок вина с караваем хлеба, чтобы скоротать время. Караул, следуйте за мной.

Хлопнула покрытая блестящим лаком овальная дверь каюты.

— Как они так быстро сорганизовались? Такое чувство, что у них с собой сотовые, — пробурчал я.

— Питомцы-птицы. Связные. Классика, — вздохнула Юстина.

Она вдруг нежно обняла меня за шею и подарила мне долгий поцелуй. Не склонная к типично женским изъявлениям чувств и сантиментам, моя девушка меня крепко озадачила. Вот и пойми, что у них на уме?

Вечером мы сидели за плетеным столиком на носу триремы в компании Папилы и наслаждались сигарами с кофе и коньяком. Корму судна переоборудовали под лазарет. В трюме разместили захваченную добычу и пленных юнитов. Впереди, словно праздничная иллюминация, маячили огни на мачтах возвращающейся к родным берегам баркидской эскадры. Несколько судов было сильно повреждено в бою, мы шли под парусом, гребцы работали через два такта, вполсилы.

Юстина изумленно созерцала цивилизованное великолепие нашего стола.

— Значит, в Баркиде теперь решили плюнуть на древнеримские традиции? Перегонный куб, табачные и кофейные плантации… Откуда? И что еще вы там нагородили?

— От Кезона все идет, от кого же еще. Насчет традиций ты права — делай что душе угодно. В этом конкретном смысле, — туманно пояснил Папила. — Полная свобода.

— И как вы получили зерна?

— Говорю же тебе, стряпня Кезона. А если ты про техническую сторону, тогда я сам не в курсе. Но то, что правитель может менять законы Мидгарда, это не секрет. Иначе бы меня просто здесь не было.

— В смысле?

— Я с ним с Нифльхейма. Слышала, что он привел оттуда армию изгнанных душ и снова подарил им человеческий облик? Вот я как раз один из них.

— Слышала много всего и уже не знаю, чему верить. То ли Кезон — бог, то ли мошенник.

— Если не бог, то его заместитель. Он отличный мужик. Слово держит железно. Не припомню случая, когда он его нарушал. Но со своими клопами в голове, не без этого. Когда он начал созывать армию в Ледяном Мире, многие противились, не верили. Но сопротивляться Кезону невозможно. Он вождь, его взгляд и слова работают не хуже Уголовного кодекса. Вокруг него нечто вроде такого купола, в котором все происходит исключительно согласно его желаниям. И этот купол все увеличивался и увеличивался. Первые примкнули к нему, поддавшись силе убеждения, кому-то он приказывал, а остальные пошли, уже повинуясь безотчетному желанию. И это было его прямым воздействием на нас. Цверги… Знаете, кто такие цверги?

— Ну, типа гномов, только из другой мифологии, — ответил я.

— Угу. Похожи. Только умнее и могущественней. У нас в Нифльхейме они заправляли всеми делами. Гномов же я не видел нигде, кроме как в кино в реале…

— Погоди, — остановила его Юстина. — Ты был Игроком, потом попал в качестве изгнанной души в Нифльхейм. Как это произошло?

— Молча. Склеил ласты в Реальности в тот момент, когда находился в Мидгарде.

— Отчего?

— Думаешь, я знаю? За годы странствий в Ледяном Мире я чего только не передумал. И про чайник включенный, и про внезапную попытку ограбления квартиры, и про сердечный приступ. А может, банально сверзился со стула и нашел виском угол стола. Но суть не в этом. Важно, что я обретался в Нифльхейме в компании таких же неудачников, пока не появился Кезон. Он сказал: «Последуйте за мной, помогите мне в борьбе, и я верну вас в Срединный Мир Мидгард людьми. С замкнутым циклом перерождений». Мы пошли за ним. Вместе с войском прошли переход в Йотунхейм. Воевали там.

— Как он, кстати?

— Очень экзотично. Похоже на Шотландию. Ветры, горы, скалы. Всю дорогу мы продвигались с боями. Против нас были местные великаны — йотуны. Кезон не очень-то любит проливать кровь своих людей почем зря. Иногда брал переговорами, иногда личными поединками. И с каждым днем росли его силы и способности. Мы физически чувствовали исходящую от него Мощь. И еще больше и больше верили в него. Потом настал час большой битвы с Имиром.

— Постой-ка, — встрял я. — Имир ведь погиб, по преданиям.

— Он же Бог?

— Ну-у… Почти…

— Ты думаешь, что такие, как Имир, могут погибнуть навсегда? Я думаю, он еще не раз возродится.

Я покрутил головой:

— Мистика.

Папила ухмыльнулся, отпил из рюмки, смакуя аромат коньяка, и долил еще.

— Не то слово. Сказка ожившая. В общем, драка с Имиром была нешуточная. Мы стояли насмерть. Много полегло из нашего ополчения. Впрочем, Кезон потом всех возродил, как и обещал. Не знаю, чем бы кончилось дело, поскольку противник попался на редкость упертый, не свали Кезон Имира в драке один на один.

— Погоди, — снова не удержался я. — Кезон победил Имира? Которого сам Один смог поразить только с помощью своих братьев?

— Ну да, — спокойно подтвердил Папила. — Так все и было. В общем, он стал полноправным повелителем Йотунхейма. Об этом еще сложат отдельные легенды и напишут книги. Великаны принесли ему присягу. И не будь у него в Мидгарде дел и данных обещаний, нам, к примеру, мне кажется, там бы он и остался. Ему там нравилось. Но он вернулся в Мидгард, вывел сюда нас, и мы в первую же неделю переродились людьми.

— В Баркиде, наверное, перенаселение и толчея из-за новоприбывших, — улыбнулась Юстина.

— Ничего подобного. Многие из старожилов, как только объявился Кезон, тут же свалили. Некоторые до сих пор боятся сунуть нос в Мидгард, отсиживаются в Реальности. После того, что они с ним сотворили, им как-то боязно смотреть ему в глаза. А между прочим, совершенно напрасно, — вдруг неожиданно заключил Папила.

— Ты хочешь сказать, что он отказался от мести? — усомнилась Юстина. — После всего, что я о нем слышала, в это с трудом верится.

— Пойми, приобретя новые способности, он очень изменился. Не знаю, как тебе объяснить. Ну не станет слон преследовать муравьев! А в чисто моральном смысле, я уверен, он уже всем отомстил. Подумай, каково чувствовать себя предателем, причем самым презренным предателем — предателем-лузером и неудачником. И каждый час ждать неотвратимого карающего меча возмездия за свои грехи. Вот она — настоящая месть!

— Пожалуй, должна с тобой согласиться. Тем более что подобные слова я уже слышала. От Ульпия. У меня сложилось такое ощущение, что страх перед Кезоном подточил его психику, сделал его дегенератом. Мы ведь поймали Стратора и Ульпия. Значит, зря старались? Я надеялась, что мы сможем поменять их шкуры на свои жизни. Я ошибалась?

Папила рассмеялся.

— Можете утопить их в бочке с мальвазией, как Шекспир утопил герцога Кларенса. Они Кезону на фиг не нужны! Или оставить на племя, если в Альба Лонга дефицит в плане дураков.

— Да нет, спасибо, своих хватает, — отмахнулась Юстина.

Папила деликатно откашлялся.

— Если уж ты заговорила о выкупе, предлагаю обсудить эту тему подробнее.

— Предупреждаю сразу, политических решений принять не удастся. Авгуры не оценят так высоко наши головы. С ними такие номера не проходят. Уже проверено.

— Да мне этого и не надо. Все намного проще. Я хочу небольшое, но благоустроенное поместье на Альба Лонга. Для себя лично. И пару тысяч сестерциев наличманом.

— Немало, — констатировала Юстина.

— Разумно за двух сильных Игроков. Тем более, по-моему, ты — глава одного из военных орденов острова, если мне память не изменяет, — убедительно парировал Папила.

— А почему ты хочешь уехать с Баркида, если там такая благодать? У нас нет кофе. И перегонного куба тоже нет, — полюбопытствовал я.

Папила почесал свои черные курчавые волосы.

— Тут такое дело… Ходят упорные слухи, что Кезон вскоре собирается свалить обратно в Йотунхейм. Я его вполне понимаю — тут ему скучно, да и не исключаю, что отчасти противно. Если это произойдет, в Баркид опять полезет выметенная им мразота. Начнется что-то типа небольшой гражданской войны. Множество мелких междоусобных конфликтов. Часть поместий дезертиров уже конфискована. Те по возращении попробуют их вернуть. Нынешние владельцы в ответ покажут согнутую в локте руку. Заварушка пойдет полным ходом. Анархисты из Дакии тут же дадут всем прикурить. Короче, прогноз — абсолютный хаос. А Альба Лонга всегда оставалась на отшибе. Типа Швейцарии. Постоянно не при делах. И как только вы в наши разборки с дакийцами полезли, ума не приложу?

Юстина густо покраснела. Папила продолжал:

— В свете грядущих событий я хочу быть подальше от эпицентра. Альба Лонга — самое то. Вино, девочки и карнавал круглые сутки! Так вы, кажется, проводите там время?

— Практически, — подтвердил я. — У меня даже есть один хороший знакомец с ровно такими же взглядами на жизнь.

— Вот это по мне, — радостно потер ладони любвеобильный Папила.

— Послушай. — Я, наконец, решил задать вопрос, который держал в уме с самого начала нашей беседы. — Если ты говоришь, что Кезон такой добрый и совершенный…

— Нет-нет, он не увалень. Он мудр и справедлив. Тут двух мнений быть не может.

— Хорошо. Мудр и справедлив. Ладно. Тогда как этот великодушный человек, простивший всех своих врагов, может удерживать в заложниках двух женщин с Альба Лонга?

— Да ладно, — усомнился Папила. — Кезон? Удерживать?

— Точно тебе говорю. Их тела в реале держатся только на медикаментах. Опасности пока нет, но дело не в этом. Вопрос в Кезоне. Почему он так поступает?

— Не может такого быть, — категорически отмел мои доводы Папила. — Никогда Кезон не будет такой ерундой заниматься. Ты что-то путаешь.

— Как я могу путать, если речь идет о моей жене и дочери? — взорвался я.

— Их захватили на востоке, в Радужной бухте, во время разведывательного рейда, — подсказала Юстина.

Папила задумался. Потом его чело прояснилось.

— Их случайно не Вендис и Истра зовут?

— Да. Ты видел их? — живо спросила Юстина.

— Конечно. Шикарные штучки. Они обе находятся во дворце Кезона. Сопровождают его во всех поездках и приемах. И никто их не удерживает, это сто процентов. Камень Иммерсии находится в ста шагах от резиденции. Они могут перейти в реал в любой момент. Прямо с балкона, откуда кормят голубей. С гарантией. Да что вы мне такое рассказываете? Они ходят в брильянтах и сапфирах! У них у каждой целый штат фрейлин! Какие, на фиг, пленницы? — Потом он осекся, вспомнив, что говорит о моей жене, и сказал тихо: — Видать, дружище, тебе крепко не повезло. Но что поделать, женщины, они такие. — Потом бросил торопливый взгляд на Юстину, понял, что опять сморозил чушь, совсем смешался и умолк.

Напоследок что-то смущенно пробормотал и начал подниматься со своего места.

— Ладно, вы еще можете сидеть, сколько хотите, а я спать пошел. Упахался за сегодня так, что ног не чую. Вам постелили на полу в каюте, а я лягу на палубе с преторианцами. Спокойной ночи. До завтра. — Он сделал прощальный жест и направился в сторону кормы, удивленно качая головой.

— Эй, Папила, — окликнул я его. — Можно задам личный вопрос?

— Валяй.

— Почему ты чернокожий? Я здесь недавно, но уже в глазах рябит от античных профилей. И вдруг — ты!

— Я в Нифльхейме четыре года шатался медведем. Белым медведем. Мне теперь белый цвет — вот где! — Папила провел ладонью по горлу, махнул еще раз рукой, до завтра, дескать, и зашагал к ряду гамаков для командиров отряда.

Юстина легким сочувственным движением погладила меня по голове.

— Я тоже пойду прилягу. Не сиди долго, хорошо? Утро вечера мудренее.

Я кивнул, тупо уперев взгляд в фосфоресцирующие искры планктона за кормой. Море словно горело. Потом потер ладонями виски, налил еще коньяка в рюмку и залпом выпил. Поставил ее обратно в специальный паз на столе, снова налил. Что за хрень, по-другому не скажешь? С ума сойти! Ну как такое может быть? Ладно, разгадка уже близка. И она находится в двух сутках пути ровно по курсу нашего корабля.


Евгений Махонин. Кезон. Великий и ужасный


Я проснулся явно не по своей воле. Надо мной стоял Ювеналий и тряс за плечо.

— Поднимайся. У нас проблемы.

— Что такое?

Рядом заурчал и потянулся свернувшийся под боком кот.

— Вляпались по твоей милости. До Баркида еще сорок миль, а впереди две сторожевые либурны Кезона идут прямо на нас. Мы готовимся к бою.

— Нет!!! — истошно заверещал кот, так, что Ювеналий от неожиданности подскочил на целый метр. — Идиоты!!!

— Ты давай полегче, — пригрозил воин, досадуя сам на себя, что испугался хвостатого. — А то за борт спланируешь. Не хватало мне еще оскорблений от всяких четырехлапых.

— А как же тебя называть, если ты тупишь? Немедленно спускайте ялик и сажайте туда нас с Нобилисом.

— И что это даст? — иронично, со злинкой в голосе, спросил Ювеналий.

— Нас подберут на сторожевик, я скажу, что мы посланы к Кезону со срочным сообщением и потребую, чтобы нас немедленно к нему доставили. Это, кстати, решает вопрос спланированной миссии, которую вы одобрили на Совете Авгуров. А про тебя скажу — либурна передала нас с рук на руки и возвращается к флоту. Вот и все. А тебе, тупица, лишь бы мечом махать!

— Ты у меня дождешься, предупреждаю в последний раз! — гневно рявкнул Ювеналий.

— Попридержи язык, пока его не подрезали, — посоветовал я манулу.

Тот что-то недружелюбно уркнул, демонстрируя, насколько его мнение не совпадает с моим.

— А почему ты думаешь, что баркидцы прислушаются к словам какой-то животины? — немного успокаиваясь, провентилировал тему Ювеналий.

— Да потому что я вхожу в личную свиту правителя Баркида, Великого Кезона, и каждая собака на острове это знает, — надменно ответил кот, и Ювеналий в изумлении захлопнул рот. Я вполне понимал его реакцию.

Расчет котяры полностью оправдался. Все прошло как по нотам. Одного он только не предусмотрел — на море сегодня было свежо, и нас вполне могло раз десять перевернуть на шлюпке, поскольку моряк из меня оказался никудышный. Я изо всех сил старался ставить лодку носом к волне, но нас все равно болтало и заливало, как пустую жестянку из-под консервов в луже, по которой проехал грузовик. Кот вцепился когтями в банку и паниковал так, что воплями перекрывал свист ветра. Потом его от этой банки пришлось отдирать вместе со слоем древесины. А когда поднялись на палубу либурны — так же отцеплять от моей груди, по очереди отрывая лапы с растопыренными когтями, намертво заякорившиеся в моей легкой кожаной броне. На сторожевике плыли два Игрока, оба неофиты, девятого и двенадцатого уровней. Персона хвостатого, как тот и предвидел, не вызвала вопросов. Иное дело, моя фигура с символикой Альба Лонга на доспехах. Кот важно заявил, что я его пленник, и, урча и подвывая, яростно вгрызся в положенную перед ним свежую макрель. Натерпелся страху, бедолага, понятное дело. Баркидцы осторожно поинтересовались у него, можно ли им общаться с пленником. Кот, не выпуская из зубов рыбьей головы, сделал вальяжный жест лапой — пожалуйста, на здоровье. Я, кстати, и впрямь чувствовал себя пленником. Уже и не знал, каких сюрпризов дальше ждать от этого клубка шерсти.

На расстеленном покрывале Игроки мгновенно сметали роскошную поляну с выпивкой и закусками, и мы расположились в тени изумрудно-зеленого тента с изображением какой-то злобно сморщившейся гагары. Девятый левел был Навигатором, прилежно осваивал эту науку, а в остальном не рубил ни в зуб ногой. Ко мне оба относились с немалым уважением, я-то к тому моменту уже носил лычки двадцатой ступени. Поинтересовался у двенадцатого, стройного мускулистого шатена, насчет его питомца и получил скорбный кивок в сторону огромной морской черепахи, возлежавшей на корме либурны.

— Вот, удружил сам себе, — вздохнул он.

— По пьяни выбирал, — предположил я и получил утвердительный кивок.

— Ничего не помню, — вздохнул несчастный.

Хотел было рассказать про прикол Фортиса с манулом, но вовремя прикусил язык. И в красках поведал баркидцам о перипетиях своего восхождения по дороге славы: о смерти от зубов смрадной химеры, о новом старте, о битве с шайкой Ульпия в лесной чаще, где я снес Игрока, вдвое превышавшего меня по опыту, а также подробно описал морское сражение и наш авантюрный рейд во владения баркидского флота. Игроки уважительно крутили головами и радушно подливали вина. Было видно, как блестят их глаза в предвкушении собственных будущих героических подвигов. Я не стал разочаровывать молодежь. Зачем это мне, ветерану? Надежды юношей питают. А иногда и питаются ими. К нам подвалил котяра, нажравшийся к тому времени, как бобик на помойке. Слушать и следить, чтобы его напарник не сморозил лишнего под винными парами. Баркидцы, уже зная, какой я лихой парень, чуть ли не со священным трепетом взирали на манула, взявшего в плен такого невероятно крутого воина противника.

Когда глубокой ночью мы вошли в залитую огнями бухту Баркида, наша теплая троица вовсю распевала застольные песни. Либурна пришвартовалась к длинному мраморному пирсу. Игроки смущенно полюбопытствовали у кота, нужна ли ему помощь в конвоировании пленника, меня то есть. Котяра презрительно отрубил, что сам справится. Авторитет его был настолько велик, что никто даже не вякнул о том, чтобы отобрать у меня оружие. Ловок, бродяга! Вот так, в сильном подпитии и полной боевой амуниции, я последовал за хвостатым провожатым в ближайший стоялый двор прямо в порту и уже через полчаса, заплатив нечесаному хозяину-юниту, храпел, привольно раскинувшись на широкой деревянной кровати. Где дрых манул, я и понятия не имел. Помню лишь, как брякнула моя сбруя, скинутая на пол, потом мягкая подушка хлопнула меня по лицу, и я провалился в беспечный сон алкоголика.

Утром, проснувшись от назойливого мяуканья над ухом, не разлепляя глаз, размахнулся было подушкой в направлении проклятой кошки, но нарвался на возмущенный окрик:

— Охренел, что ли?! Нам к Кезону пора двигать, а он кидаться вздумал!

В потрескивающий с похмелья череп вернулось сознание. Черт. Это же говорящий кот Фортиса. Вернее, Кезона. Сел на постели, бросил:

— Прости. Спросонья не разобрал.

И направился умываться из тазика. Соскабливая щетину хозяйским бритвенным набором, поинтересовался у живоглота, терпеливо сидевшего у порога моей комнаты:

— Оружие брать? Все равно отнимут на входе во дворец.

— Конечно, бери. Несолидно воину без меча ходить.

Вскоре, после быстрого, горячего, но невкусного завтрака, мы уже шли по улицам Баркида по направлению к центру города. Разглядывая достопримечательности столицы нашей локации, я признался себе, что Альба Лонга по сравнению с Баркидом всего лишь провинциальный курортный городишко. Никакой тебе пыли и грязи, не говоря уже о домашней скотине типа свиней или овец. Несмотря, а может быть, и по причине раннего утра все было вылизано до зеркального блеска. В воздухе стоял щекочущий аромат вербены — похоже, ею окропляли улицы для устранения неприятных запахов. Широкие, удобные для пешеходов тротуары из красного мрамора (на Альбе их не было вовсе), выложенные бирюзой парапеты. Добротная мостовая из полированных до состояния паркета булыжников. Резные ворота домов, повсюду статуи, барельефы и прочая живопись. Богато одетая публика, а не только расфуфыренные граждане. Вместо горластых лоточников со снедью — солидные закусочные под разноцветными тентами, вместо солдатских патрулей — важно прогуливающиеся околоточные с бронзовыми бляхами на шее. Одно слово — культура. Не то что мы на Альбе — темнота необразованная. Окончательно меня добил газетчик на углу со стопкой папирусов, звонко информирующий окрестности о последних новостях:

— Триумф в океане! Наш флот обращает в позорное бегство объединенную эскадру мятежных островов. Встречайте победителей в полдень! Ланисты [31]Пяти Школ Гладиаторов подали прошение правителю о возобновлении игрищ. К петиции приложили руки более тысячи жителей Баркида. Прислушается ли Кезон к гласу народа?

Значит, нам все же намыли холку под Дакией. Плохо дело. Как там Фортис? Оклемался ли после гибели? И в реал не выскочишь, несмотря на Камни Иммерсии. Что мне делать в зимнем Ярославле в домашних тапочках и ситцевой рубашке? Ладно, будем надеяться, я справлюсь с делом и в одиночку, а ласки Юстины помогут моему другу пережить кончину в Мидгарде. У Кезона не получится запереть меня тут. Дудки. Посадит в темницу — перегрызу вены, закует в кандалы — разобью башку о стену. И если мы не столкуемся, я землю рыть буду, но выцеплю его в реале и потолкую по-свойски с этим талантом. Вот тогда и посмотрим, у кого шея толще.

Улица, по которой мы двигались, выплеснулась на круглую площадь. Туда же с разных сторон радиусами сходились еще десяток проспектов. Ясно. Центр города. По всем сторонам шикарные дворцы. Один из них с высоченными золотыми вратами — видимо, и есть резиденция самого Кезона. Ну да, литые совиные головы на воротах говорили об этом. Его символ. По центру площади одиноким зубом в старческой челюсти возвышался Камень Иммерсии. Вот неподалеку от него остановились носилки, из которых выпростал свое тучное тело какой-то гражданин в богатой тоге гранатового цвета. Кинул слегка высокомерный взгляд на мою простоватую амуницию, сощурил глаза, приметив изображение быка на панцире, но ничего не сказал, а просто растворился в воздухе. Народу на площади не было вовсе. И вот что меня поразило: пока мы топали к центру, я нигде не видел вооруженных солдат. Что-то странное для жесткой диктатуры, подмявшей под себя две трети локации.

У входа сидела парочка охранников, выражением лиц походившая на сомлевших от жары кашалотов. Именно сидела, а не стояла навытяжку. И лопни мои глаза, если они самым нахальным образом не играли в карты. Кот уверенно протрусил мимо них с поднятым антенной пушистым хвостом, мне же дорогу преградил увесистый кулак.

— Куда?

— К Кезону. На аудиенцию.

— Положено говорить «к правителю Кезону». Договоренность о встрече имеешь?

— Он со мной. Правитель нас примет, — промурлыкал котяра.

— А-а-а, тогда другое дело. Сам знаешь, — это было обращено к коту, а я, стоящий с палашом на поясе и в броне недружественной Баркиду Альба Лонга, вроде как для них и не существовал, — народ к нему ломится постоянно. Вот и пришлось ввести расписание визитов. — Страж для пущей убедительности вытащил из-под тучной задницы измятый свиток и продемонстрировал его коту.

— Ну что встал, идем, — терпеливо поощрил меня хвостатый.

Я прошел, слегка сбитый с толку. Внутренний двор ослепил обилием драгоценных камней в инкрустациях перил, оконных ставней, орнаментах многочисленных фонтанов, от которых тянуло холодом — видимо, в них била вода подземных ключей. Мраморные плиты двора были выполнены в виде гигантского панно, изображавшего какую-то батальную сцену. Мы поднялись по широкой лестнице во дворец. Суета слуг, одетых в легкие туники оливкового цвета. И снова отсутствие вооруженных людей. Кроме меня, конечно. Кот уверенно́ вел меня по многочисленным коридорам и лестницам. Вдруг какой-то длинный, худой, как складная стремянка, паренек с золотистыми патлами подскочил к коту и бесцеремонно схватил его за шкварник. Я по уже сформировавшейся привычке потянул было из ножен палаш, но увидел, что кот тут же оказался отпущен, поглажен и довольно мурлыкал у ног незнакомца.

— Ага, явился, не запылился, блудный сын! — торжествующе воскликнул блондин. — Он уже спрашивал про тебя. Как отощал-то!

— Здорово, Сулла. Это все нервы, да и питание нерегулярное, — вздохнуло лицемерное создание. — Он у себя?

— Угу, в кабинете. Заваливай. Ты вовремя вернулся. Скоро сборы. Будем готовиться к отбытию. Ты решился? — Сулла упер руки в тощие бока и, раскачиваясь на носках, вопросительно глядел на кота.

К отбытию? Что за черт?

— Да. Сам знаешь, самое безопасное место — рядом с ним. Ты тоже, Сулла? — тихо сказал хвостатый.

Мне почему-то подумалось, что сейчас решается что-то очень важное для них обоих.

— Конечно. Куда он, туда и я. Так у нас повелось. Народу набирается уйма. Но Кезон поставил условие — не больше тридцати человек. Для тебя, конечно, я местечко забил.

— Спасибо, дружище.

— Зайдешь ко мне позже? У нас тут гости объявились…

Я напряг уши. Не про наших ли девушек разговор?

— Пара типов с юга. Ловкач и Браги. Профессионалы. Последнему лучше не попадаться на дороге в котовьем обличье. Как пить дать пинка получишь. Он буен во хмелю — мрак. А в этом состоянии он находится практически все время, когда не спит. Ладно, забегай попозже. Поболтаем.

— Заметано, Сулла. До вечера.

Мы еще пару раз повернули и остановились у двери с отлитым на ней золотым барельефом совы. Кот придирчиво осмотрел меня с ног до головы и недовольно брякнул:

— Как есть деревенщина. Ну, что встал — открывай. У меня сил не хватит.

За дверью нас ждал небольшой, наполненный солнечным светом кабинет с книжными стеллажами по стенам. Единственный его обитатель сидел посередине за небольшим столом с шахматной доской на столешнице и что-то быстро писал на листе папируса, азартно макая перо в стоящую рядом небольшую чернильницу. В меру широкоплечий. Темноволосый. Гордая посадка головы. Открытое красивое лицо с неожиданно мягкими чертами. Есенинского типа. Сильные руки с длинными пальцами. Вот он — Диктатор. Великий и Ужасный.

Кезон услышал шум открываемой двери, но еще несколько секунд смотрел на лист перед собой, и губы его шевелились, читая только что написанное. Увидел кота и радостно подорвался с места. Подскочил и стиснул того в объятиях.

— Ага! Привет, блохастый! Вернулся в родные пенаты?

— Решил снова за тобой присматривать. — Похоже, эта парочка была в чрезвычайно приятельских отношениях.

Пока Кезон тетешкался с котом, он стоял ко мне спиной. В своей пурпурной тоге с ухмыляющимся филином промеж лопаток. Зная, что я вооружен, видя на мне доспехи непокорного острова. Я в секунду одним рубящим ударом палаша мог бы повернуть колесо истории Баркида на несколько оборотов вперед. Я знал это, и он знал, что я знаю. И тем не менее рискнул повернуться ко мне спиной. Может, именно так он покорял людей своим обаянием. Несмотря на общий скептический настрой, пришлось этому парню отдать должное за смелость. Духовитый. Я так и предполагал. Потом он отпустил кота и вопросительно посмотрел на меня. Его черные глаза из-за сливающейся со зрачками радужки казались бездонными.

— Это Нобилис. Прибыл с Альба Лонга. К тебе. По делу. — Кот прошмыгнул мимо нас и встал на пороге. На морде было ехидство.

— Ясно. Послушай, Малун, у меня к тебе разговор. Не убегай надолго.

— Мммр. Ты следующий в очереди после Суллы, — небрежно бросил кот с другой стороны двери.

— Каков нахал! Это от тебя он набрался таких манер? — неожиданно обратился ко мне Кезон.

— Со мной он, наоборот, был шелковым и воспитанным. — Я в деланом недоумении развел руками. — Видимо, в родном доме возвращается к старым привычкам.

— Ха. Этот плут? Не верю! — засмеялся Кезон, потом казал на место с другой стороны шахматного стола.

Несколько секунд сканировал меня взглядом, изучая, потом произнес:

— Итак, Нобилис, что привело тебя ко мне?

— Судьба двух женщин с Альба Лонга, которые были захвачены твоими людьми и удерживаются в Баркиде. А их тела в реале уже могли бы быть на грани истощения и физической гибели.

— Этим словам невозможно поверить. Или никто из членов альянса не догадался позаботиться о них? Нечего сказать, хорошая там у вас подобралась компания! По-моему, прошло еще не очень много времени! И ничего критического при соответствующем уходе пока не может случиться. Поверь, я знаю, о чем говорю. Сам отсутствовал в реале в двадцать раз дольше.

— О них заботятся.

— Ах, верно, ты же сказал — могли быть на грани. Слова «могли быть» все меняют. И кто взял на себя эту благородную миссию?

— Муж и отец.

— Которому потом также открыли дорогу в Мидгард? Иначе же нельзя? Будут проблемы с властями.

— Да.

— И наверняка тут же предложили в одиночку расхлебывать этот казус со мной, Кезоном?

— Да. Но не в одиночку.

— Ага. Точно. Ему позволили взять с собой друга, как будто это что-то изменит в соотношении сил между вами и мной. Я же говорю, хорошая там у вас подобралась компания! Не правда ли?

— Возможно.

— Отдаю должное мужу и отцу. Понимал, на что идет, и все равно позволил втравить себя в такое безнадежное дело. Но сей достойнейший, вне всякого сомнения, муж все же не смог лично прибыть ко мне, чтобы спросить о приключившемся произволе, а возложил это нелегкое бремя на своего верного товарища? Так?

— Он погиб в битве с твоим флотом под Дакией.

— Флотом Баркида, — рассеянно поправил меня Кезон и тут же задал следующий вопрос: — Вместе с главой Лиги Веймаров? Одним из военных лидеров Альба Лонга?

— Да.

— Некой Юстиной, девушкой, замечательной во всех отношениях?

— Да, — сквозь зубы ответил я, понимая, куда он клонит.

— Которая теперь является мужу и отцу чем-то большим, чем просто военным командиром?

— Да, — машинально сказал я и запротестовал: — Но какое это имеет значение? Да хоть гарем он теперь заведи, какая зависимость между двумя событиями? Что же теперь, его жене и дочке суждено умереть в реале, раз папа завел новую подружку? Ты взял на себя роль арбитра в вопросах морали? Для Мидгарда, каким я его успел узнать, что-то новенькое!

Проклятый блохастый! Теперь я понял, почему эта тварь не настояла на отрезвляющем зелье! Я бахнулся в люлю, а он смазал лыжи — и на доклад к хозяину!

Кезон отрицательно покачал головой и резко сменил тон разговора с жесткого на спокойно-усталый.

— Ну какой я арбитр? У самого рыльце в пуху по самые уши. Тем более что женщины находятся здесь дольше, чем длятся все амурные приключения твоего друга. Стало быть, включай логику, должна существовать более веская причина для их отсутствия в реале.

— Ты соблаговолишь сообщить мне об этой причине?

— Конечно, — подтвердил он, делая вид, что не замечает моего против воли проскользнувшего сарказма. — И еще кое о чем. Все новости будут хорошими. Вернее, неплохими. Хм… Опять приставка меняет дело. Первое — твой друг и его нынешняя подруга живы. Они в плену, впрочем, в плену не обременительном. И скоро вы воссоединитесь в Баркиде. Второе — никого против воли я здесь не удерживаю.

— Как это?! — вырвалось у меня.

— Ваши женщины тут, с этим все верно, но дальше правда кончается. Они здесь по собственной воле. Ты в этом убедишься после личной беседы с обеими. Она может состояться в любую минуту. Если я не ошибаюсь, они на заднем дворе, на поле для гольфа.

— То есть ты тут совсем ни при чем?

— При чем. К сожалению. Вынужден признать. Ты знаком с моей историей?

— Очень бегло, — быстро ответил я, но, помявшись под его пристальным взглядом, добавил: — В общих чертах. — Потом вздохнул и сознался: — Практически не знаком. Извини, конечно.

— Вот это да! — искренне восхитился Кезон. — Ты — уникум! Знаешь это?

— Знаю и горжусь. — Я важно поклонился.

— Ладно, тогда не буду тебя грузить. Не хочу лишать Баркид последнего человека, которому безразлична моя биография. Так получилось, что одно время я находился, прямо сказать, в отчаянном положении. Впереди меня ждал Запретный город, и я понятия не имел, сколько времени придется там провести. Дальнейший ход истории доказал, что я был прав на все сто. Тогда я привел свой корабль в одну из потаенных бухт Альба Лонга с пророческим названием — Бухта Женской Любви.

— Место нашего первого Погружения, — перебил я его.

— Вот как? Хм. Так и поверишь в судьбу… Мне были остро необходимы новые соратники. Или хотя бы соратник, поскольку желательно было вести свои дела втайне. Как в Баркиде, так и в реале. Не буду объяснять, для чего — сам, наверное, догадайся. То самое. Тело. Сподвижник, предпочтительно — женщина. Расшифровать, почему?

— Не надо. Понимаю.

— Хорошо. Так получилось, что первая, кого я встретил, была Вендис — жена твоего друга в реале. Я тогда еще не осознавал своей пробуждающейся Силы, степени ее воздействия на окружающих, да и ситуация была критической, не до экспериментов. В общем, я бухнул на бедную Вендис весь запас своих Обаяния и Мощи. Вот, собственно, и все.

— Не понял. — Я помотал головой.

Кезон замолчал, и снова внутри его темных глаз проступила нечеловеческая усталость. Великий человек спрятался в тени смертного.

— Она полюбила меня. Раз и на всю жизнь. До гробовой доски. До последнего вздоха. И этого уже не исправить.

Я вдруг почувствовал, что мне не хватает воздуха. Хотя такие мысли партизанами нет-нет да прокрадывались в мою грешную голову. Но как-то не хотелось верить.

— Но при чем здесь реал?

— Вендис считает, что ее судьба — всегда быть со мной. В Мидгарде. Реал ее теперь не интересует. Вернее, она его ненавидит. Или свою жизнь там.

— Вот и пойми этих баб! Жила с Андрюхой — как сыр в масле каталась! Квартира, машина, деньги…

— Материальные блага не имеют значения. Ее жизнь в реале, по ее словам, была пуста. И я наполнил ее единственно важным теперь для нее смыслом. Быть спутницей великого человека. — Кезон смущенно фыркнул, как бы в насмешку над собственными словами.

Я взял паузу и слегка поразмыслил.

— А твоя судьба? Быть навсегда с Вендис? И при чем тут Арина?

— Мм…

— Арина — это дочь.

— Я понял. Ее тут зовут Истра. Истра не хочет оставлять свою маму одну. Надеется переубедить, думает, что это пройдет. И вот еще что… Я не знаю его лично… но я уверен, твой друг — очень хороший человек.

— Черт возьми! Я и сам так думаю! Но какая связь?

— Похоже, им обеим не хочется смотреть ему в глаза. Одной — признаваться в измене, другой — нести весть о ней. Вот и тянут время, зная, что он не даст их телам погибнуть.

— Вот так история. Похоже, что у вас сложилась патовая ситуация. Но ты не ответил мне на вопрос насчет твоего отношения к ней.

— Это очень важно?

— Да. Ты ее любишь?

Кезон ответил. Он наклонился вперед и, глядя мне прямо в глаза, произнес:

— Всем своим сердцем. Как будто моя Сила рикошетом отлетела в меня.

— Одна стрела — два трупа, — брякнул я.

— Точно. Дуплет. Ради нее я проделал весь свой путь в Нижних Мирах, именно она дала мне силы жить и заставила иначе взглянуть на своих врагов.

Приехали. Дожили. Кто, скажите мне, выдумал любовь и не ограничил ее слезливыми киномелодрамами?

— Не говоря уже о том, что ей я обязан жизнью в полном физическом смысле этого слова. Она сохранила тлеющую жизненную искорку в моей бренной плоти, оставленной в реале, — добавил Кезон, но это уже ничего не меняло.

Я сделал паузу. Почесал нос, словно мог начесать себе хоть парочку умных мыслей.

— А ты сам согласен с ее выбором?

Кезон пожал плечами.

— Разумеется, нет. Но нам вскоре предстоит путешествие, в результате которого она неизбежно погибнет в Реальности без соответствующих условий ухода. Дилемма. Я не хочу, чтобы она меня оставляла, но и не могу желать ее смерти. И тем более просто не имею права просить продолжать поддерживать жизнь в ее теле. Как воспримет мои слова ее муж?

— Ты сам предположил, что он очень хороший человек. Это верно.

— Поговори с ними. Вряд ли ты убедишь Вендис, но по крайней мере увези отсюда Истру. Очень тебя прошу. Она страдает ни за что.


Внутренний двор с полем для гольфа. Неплохо звучит. Именно так он и выглядел. Наверное, солнце садилось в его дальнем углу, а звезды слуга развешивал на небе, стоя прямо на коньке крыши. Две молодые женщины сидели на оттоманке подле небольшого коктейльного столика и любовались горизонтом. Одна — с короткой белокурой шевелюрой, в обтягивающих стройную девичью фигурку гетрах и сапогах для верховой езды, вторая — в полупрозрачной мантии цвета индиго, сквозь которую просвечивали контуры безупречной женственной фигуры. Каштановые волосы томной красавицы свободно лились на невесомую ткань тяжелым блестящим водопадом. При моем появлении обе повернулись, как намагниченные, и тревожными взглядами впились в мою непроницаемую физиономию.

Я шел по ярко-зеленой траве, мягкой и упругой, как поролон. Доспехи Альба Лонга горели под яркими солнечными лучами. Обе замерли. Чувственная шатенка охнула и закрыла рот рукой. Вторую, вывернув наружу ладонь, протянула вперед, словно защищаясь и отстраняясь. Стройная амазонка со стрижкой под сорванца сделала неуверенный шаг навстречу.

— Андрей? — прошептала она.

У темноволосой мадонны надломлено подкосились колени, и она без сил опустилась на изумрудный газон. Из груди вырвалось судорожное рыдание. У меня исчезли сомнения, и я сказал блондинке:

— Привет, Арина. Я — дядя Женя. Помнишь такого?

У Аринки тоже брызнули слезы из глаз, и она бросилась мне на шею. Разнюнилась, обильно орошая броню хрустальными градинами слез. Я стоял молча, не сводя взгляда с Елены-Вендис. Передо мной в безбрежном океане горя и скорби полулежал на траве безупречный образчик женских очарования и красоты. Причем в зените своей соблазнительной прелести, которая достигается у женщин абсолютным счастьем. Счастливая женщина всегда выглядит красивой. Елена была прекрасна. И жутко страдала. От того, что вынуждена сделать очень несчастным своего мужа, заботившегося о ней, как о самом дорогом на свете человеке. Никогда не наблюдали за женщиной в тот момент, когда она сообщает своему возлюбленному, что встретила другого? Это святая. С горящими глазами. Словно в данный момент, подобно Создателю, готовится подставить свое белоснежное чело под терновый венец. Язык как-то даже не поворачивается сказать ей грубые слова, имеющие под собой совершенно определенные смысловые значения. Настолько одухотворен ее облик в тот момент. А как такую же информацию подает мужчина? Виновато виляя хвостом, как побитая собака, пригибая голову, словно нашкодивший кот. Почему так? Потому что одни — любятили возлюбливают(«амур и глазами вот так»), а другие — предают.Я одернул себя: «Во-первых — не суди, и судим не будешь. Во-вторых — не исключено, что любой другой расклад в Андрюхином положении еще туже затянул бы эмоциональный узел. В данном случае квадрат намного лучше любовного треугольника».

Аринка, уцепив меня за руку, потащила в сторону от безутешной Елены. Торопливо глотая слова, начала рассказывать о том, о чем мне уже кратко и четко поведал Владыка всего окружающего нас великолепия. Я слушал ее вполуха, думая, как буду разруливать ситуацию.

— Но ты-то чего тут застряла? С мамой твоей мне уже все понятно, — перебил я ее, стараясь, чтобы слова звучали как можно мягче.

— Неужели вы не понимаете? Она совсем спятила из-за этого Кезона. Он, конечно, человек отличный, я таких еще не встречала, — справедливости ради вставила она. — Но бросить все и умереть в реале! Представляете, что надумала?

— Тяжелый случай.

— Я поставила ультиматум: если она на тот свет, значит, и я с ней. Вот этим и держу. Иначе давно отчалила бы с Кезоном в свой Йотунхейм.

Неловко погладив девчушку по светлой короткой шевелюре, я произнес с видом изрядно пожившего мудреца (разве что щеки не надул):

— Конечно, я не знаток ваших женских вывертов, но, по-моему, тут ультиматумами мало чего добьешься. Вы, женщины, иногда очень упорные в своем безумии существа. Тут один-единственный доктор — жизнь. Которая все расставит по местам. И время. Просто нужно время. И пелена спадет с глаз.

Аринка всхлипнула. Похоже, ее немножко отпустило от чудовищного, ни с кем не разделенного напряжения последних недель. Видеть, как родная мама твердой поступью съезжает с орбиты и забывает обо всем на свете (о родной дочери в том числе), — это, наверное, далось ой как нелегко. И ни одного человека рядом. А рвануть на Альба Лонга за моральной подмогой — значит вернуться и никого уже не застать.

— Не горюй, прорвемся. Склеить ласты в реале ей никто не даст. Твой отчим не из такого мяса сделан, чтобы это допустить. Видела бы ты себя — лежишь в постельке словно куколка. Спящая красавица. А Андрей какие-то тренажеры домой привез, чтобы ваши мышцы тренировать. Так что проснешься — и сразу все рекорды в легкой атлетике обновишь! Я лично тебе тренажер на бицепсах по три часа крутил — ухажерам челюсти ломать!

Аринка и плакала и смеялась одновременно. Поняв, что наступил подходящий момент, я немного отстранил ее от себя и, глядя в глаза, твердо произнес:

— А теперь я пойду и поговорю с твоей мамой, хорошо? Жди здесь и больше не реви. Все плохое уже позади.

Елена ждала меня на резной оттоманке. Неловко сложенные на коленях руки — умирающий лебедь, да и только. Но глаза сквозь пелену слез били, как тысячеваттные прожекторы.

— Привет, Елена, — спокойно сказал я.

— Здравствуй, Женя. Ты уже все знаешь, конечно?

— Конечно.

— Это хорошо, что приехал ты, а не Андрей. Я не смогла бы с ним разговаривать. Мне кажется, нам вообще не стоит встречаться.

— А как же сказать спасибо за годы, проведенные вместе?

Елена-Вендис гордо тряхнула каштановой короной.

— Я продолжаю испытывать к нему огромную благодарность. Это все. Но встреча была бы мучением для обоих. Той Елены, которую он любил, если любил, уже нет.

— Ну конечно, когда женщина хочет уйти, она говорит, что ее недостаточно любили. Стандартный ход. Ладно. А о родителях своих ты подумала? Им каково будет похоронить дочь?

— Родители… Мама после развода вновь вышла замуж. У нее своя жизнь. Мне и раньше в ней места не было. У Кезона, кстати, такая же ситуация…

— Как много у вас общего! Жесткость к близким, желание добиваться своего любой ценой.

— Ты никогда не поймешь нас, Евгений. Но родители лучше пусть узнают, что их дочь жива и счастлива. Если обстоятельства разлучат меня с ним — я умру. Кезон сможет сделать так, что им откроют дорогу в Мидгард, и родители получат вторую молодость. Разве может существовать более чудесный подарок от дочери, чем этот?

— Допустим. А как же Арина? Зачем ты так с ней? На кого ты ее бросаешь?

— Женя, речь же не идет о физической, безвозвратной гибели. Я ухожу лишь из реала. В Мидгарде мы будем видеться регулярно, если она пожелает.

— А в реале? Кто будет ей опорой там?

— Есть бабушка и дедушка. Есть Андрей, в конце концов, они ведь не чужие друг другу люди. Пойми, Женя, я не могу остановиться. Меня словно влечет куда-то. И я пойду на зов судьбы, даже если это дорога к пропасти. Вновь повторяю: я принадлежу Кезону, и единственный смысл моей жизни — быть рядом с ним. Лишите меня этого, и я умру. Уже окончательно.

— Вижу, что у вас все просчитано. Все, да не все! А о правовой окраске своего решения ты подумала? Ты не смежишь веки с улыбкой и розой на груди! В твоем некрологе будет написано — истощение. Или обезвоживание, что скорее. Уморили. Воды не давали. Готовая статья. Такая твоя благодарность Андрею за заботу и достаток в семье?! Тюремный срок?

— Об этом я забыла, — прошептала она.

— Конечно, вам, небесным бабочкам, очень далеко до земли. И с высоты облаков — все зеленое и красивое.

— Прости.

— Бог простит. Значит, так, жить ты будешь. Это не обсуждается. Если не хочешь встречаться с Андреем — неволить не станем. Обещаю. Но под статью подводить его — даже думать не смей. И Аринке с седыми волосами еще рано ходить. Полежишь под капельницами в реанимационной капсуле. Надумаешь вернуться — вернешься. Надумаешь остаться — останешься. Но без драматизма и безвольного заламывания рук. Если и решишь уйти навсегда в Мидгард, то только тогда, когда успокоится и отболит все, что должно отболеть. Я ухожу. Надо найти Андрюху.

— Что с ним?

— Мы участвовали в битве при Дакии.

— Андрей погиб?

— Нет. Нашлись хорошие люди — подогрели и обобрали. Он в плену. Баркидская эскадра возвращается сегодня к полудню. Будем договариваться насчет выкупа. А ты пока Аринку успокой. Ты отправляешься в путешествие. Долгое путешествие. Но без всяких суицидальных заскоков. Договорились?

— Хорошо.

— Точно?

— Точно.

Я потер ладонью виски и жестом подозвал Арину. Похоже, решение, которое всех устроит, найдено. Не зря же я занимаюсь этим уже пять лет. И не с такими нежными созданиями приходилось общий язык находить. Хотя, если бы с такими, я, наверное, пять лет не протянул бы.

ГЛАВА 27

Андрей Винокуров. Отпущение грехов


Вот и все. Наше пребывание в Баркиде подходило к концу. Сегодня Юстина подписала меморандум Амадея Папилы. Некий эквивалент долговой расписки, смешанной с договором о намерениях. Нотариусом выступил местный сутяга, между прочим, бывший поверенный Африкана, с приходом новой власти вдруг возомнивший о своей независимости. Ничего, дядька Африкан не из тех лопухов, которые прощают долги. Впереди парня, несомненно, ждали крупные неприятности. А он, бедолага, воображал, что придумал для себя выход из положения. Забыл, что нашедшего выход затаптывают первым. Палила, получив бумаги, засиял, как черный самовар. На радостях предложил как следует отметить сделку, но мы с Юстиной вежливо отказались. Настроение неподходящее. Хватит ему того, что со следующей календы мавр будет нашим гостем на Альба Лонга, пока не обзаведется собственной фазендой. Наша задача — присмотреть варианты и готовить мошну для уплаты выкупа.

Мы сидели в шикарном заведении на площади богини Русины. В углу музыкант терзал струны лютни. Негромко шипели мерцающие светильники, распространявшие вокруг аромат сандала. Лампа на столе отбрасывала на наши лица змеистые тени. Я еще раз взглянул на Юстину и Истру. Их плечи соприкасались, и я вспомнил, какими радостными были их взаимные приветствия. Обе барышни питали друг к другу очень теплые чувства, возможно, даже привязанность. Это очень хорошо. Я так и не увидел Елену. Таково было ее условие, а Нобилис успел дать ей соответствующее обещание. Сейчас, после всего произошедшего, обида ушла, осталась только жалость. И воспоминания о прошлом. А мое будущее сидело напротив и оживленно рассказывало моей же приемной дочери о последних событиях. Глаза Истры сверкали, она смеялась, видно было, что Юстине удалось частично излечить девушку от стресса. Периодически Истра бросала на меня и Юстину загадочные взгляды. Несомненно, хоть мы ее еще ни во что не посвятили, девушка уже все поняла. И ничего против не имела. Нобилис, глядя на них, светился блаженной улыбкой, в которой ясно читалось: «Как хорошо, что все уже позади!» Я с благодарностью посмотрел на лучшего друга. Что бы я без тебя делал, старый ты проходимец?

Водяные часы в центре застольной залы звякнули драгоценным камнем, провалившимся в отверстие вслед за последними каплями жидкости, и пробил «хора деодецима» — двенадцатый час, час веселья. На середину выскочили танцовщицы в откровенных нарядах, громче заиграла музыка. Истра ойкнула и поднялась с места.

— Мне пора. Уже поздно, а вещи еще не собраны.

— Я провожу ее до ворот дворца, — вызвался Нобилис, понимая, что нам с Юстиной нужно побыть наедине.

— Не забудь, третий причал со стороны ратуши, — напомнила Юстина. — И не бери много барахла. Мы арендовали монеру, а не торговое судно.

Истра в ответ блеснула глазами и озорно высунула язычок.

— Заранее завидуешь? Ладно, так и быть, разрешаю выбрать пару нарядов из моего гардероба. Вам, провинциалам, такое и не снилось.

— Донеси главное, — фыркнула Юстина.

— Возьму паланкин, если что.

— Не переживай, я зайду за тобой и помогу с багажом, — великодушно предложил Нобилис.

Мы попрощались, и они, осторожно обходя танцовщиц вдоль стенки, направились к выходу.

— Когда прибудем на Альбу, я первым уйду в реал. Продержи ее еще сутки. Мне нужно перевезти Елену в клинику. Не хочу, чтобы она проснулась рядом с ней. Захочет — навестит в палате.

— Пошлем весточку Спириусу, и он отключит хронопарадокс, так что суток не потребуется, — отмахнулась Юстина.

— Здорово, что нам удалось ее уговорить.

— Она молодец. И боец по натуре. Все будет хорошо. Если кому и достанется, так это ее бабушке и дедушке. Правильно, что она решила пока пожить у них и поддержать стариков. Умничка.

— Надеюсь, она вернется в наш дом.

— Мы вернем ее. Не сомневайся. Нужно, чтобы прошло какое-то время.

— Спасибо тебе.

— Отработаешь, — хихикнула Юстина.

Я наклонился и поцеловал свою воительницу. В вечернем открытом наряде она выглядела сногсшибательно. Половина посетителей, включая Игроков, сломала глаза, глядя на ее декольте. Юстина ответила на поцелуй, потом отстранилась и загадочно произнесла:

— По-моему, нам тоже пора.

Я с готовностью поднялся, но потом вдруг задержал в своей руке ее ладонь, развернул девушку к себе и спросил, глядя прямо в зеленый огонь ее глаз:

— Хочу задать один вопрос. Сейчас. Иначе потом буду всю жизнь гадать. Когда наш… когда мы…

— Переспали? — невинно спросила Юстина.

— Да, то есть нет. Когда мы начали встречаться, ты уже откуда-то знала о судьбе Вендис?

— С чего это вдруг такое предположение?

— Иногда кажется, что та инициатива, которую ты со мной проявила…

— Хам!

— Ладно, не дуйся, просто ответь. Мне почему-то приходит в голову такая мысль — ты была в курсе насчет Вендис и сначала хотела меня как-то отвлечь, самортизировать, так сказать, шок от грядущих новостей. Это и была первопричина нашего романа.

— А ты не много о себе возомнил? — нахмурилась Юстина, и в ее глазах сверкнули молнии, но мое нарочито покорное выражение лица смягчило прекрасную воительницу. — Пусть это останется моим маленьким секретом. Ты не оставил мне вариантов. Скажу «да» — впадешь в манию величия от своей значимости, «нет» — тот же результат, только от своей персональной неотразимости.

Я поспешил успокоить ее новым поцелуем. Несомненно, все мужское население кабака, судя по взглядам, желало в эту секунду быть на моем месте. Но в голове все одно билась надоедливая мысль. Я чем был, тем в общем-то и остался. Нуб детектед. Вылитый.

Ну и что. А какая разница?


Летопись Кезона. Окончание


Безбрежный край, наполненный суровой поэзией, раскинулся перед ними. Кезон осторожно сошел с мшистого валуна и широко распростер руки, приветствуя землю, к которой вновь вернулся. На западе, сверкая на вершинах белизной вечных снегов, вздымался горный кряж. Самые высокие пики окутались одеялом густых свинцовых облаков, над горами пониже буйствовали молнии, яркими вспышками озаряющие крутые склоны. Долины обступали леса, состоящие из древесных исполинов, кора которых отливала серым блеском металла.

— Легендарный Железный Лес, — одними губами прошептал Кезон, поворачиваясь к Вендис.

Она улыбнулась ему ласковой, немного усталой улыбкой. За плечами остался долгий дневной переход.

— День здесь сменяется ночью молниеносно, но сегодня Йотунхейм сделает для нас исключение, — предупредил Кезон, открывая пробку поясной фляги.

Цепочка шагавших за ними по склону людей догоняла своих ушедших вперед путников. Высокий юноша с волосами пшеничного цвета и серьезным малоподвижным лицом, поделенным длинным тонким крючком носа, подошел к Кезону.

— Привал? — поинтересовался он, сбрасывая с плеч холщовый мешок, перетянутый для придания формы широкими кожаными ремнями.

— Надо собрать хворост для вечернего костра, Сулла, — попросил Кезон и, взяв Вендис за руку, добавил: — А мы пойдем, немного прогуляемся.

— Ты совсем измучил свою девушку, — усмехнулся верный Глашатай. — Того гляди, придется нести ее на руках. Неясно только, что случится сначала — упадет она от изнеможения или свалится от горного холода.

— Ничего, Сулла, — улыбнулась Вендис и доверчиво прильнула к своему возлюбленному. — Полезно пройтись, чтобы разогнать кровь.

— Хлебни-ка. — Кезон протянул ей флягу. — Эта настойка Суллы взбадривает не хуже утренней зарядки. Кто бы знал, что, став человеком, этот тип превратится в завзятого самогонщика?

— У меня всегда было много скрытых талантов, — хохотнул Сулла. — Только моего хозяина волновала в основном крепость моих килевых мускулов. — Последние слова он проговорил уже в спину уходящей по склону холма парочке.

Сулла повернулся к остальной группе.

— Ну что, туристы, как вас зовет наш предводитель, будем обустраивать лагерь. Вид отсюда открывается чудесный. Чего не скажешь о пронизывающем до костей ветре. Так что костер нам нужен жаркий. И камней соберите, чтобы огородить очаг. Эй, Малун, какой же ты увалень! Ну куда ты выворотил булыжник величиной с собаку? Правильно, возьмешь его себе в шатер в качестве подушки!

Они шли между гранитными глыбами, упиваясь прозрачной свежестью горного воздуха. Вендис наклонилась и погладила ветку невысокого кустарника, густо усаженного мелкими коралловыми цветками. Весь склон рдел ими, придавая острым граням пейзажа невинную хрупкость.

— Это и есть тот самый вереск?

— Да. Нравится?

— Очень красиво. Почему ты несешь открытую флягу?

Кезон побултыхал огненной жидкостью и вдруг озорно подмигнул своей девушке.

— Нам нужно сделать маленькое подношение.

В нескольких шагах из-под россыпи камней била тонкая струйка источника. Потом она преобразовывалась в небольшой ручеек, сохраняя свою хрустальную чистоту. Кезон присел на корточки рядом с его руслом. Почтительно и торжественно наклонил флягу, и тягучие янтарные капли упали в воду родника.

— Здесь берет начало Источник Мимира. Дальше по насыпи он уходит под землю, в пещеры, простирающиеся вниз на тысячи стадий. Мы не пойдем туда. Они напугают тебя. Но старый Мимир любит выпить, и мы с удовольствием доставим ему эту возможность.

В нескольких шагах от ручья гранитную гальку прорвала массивная коричневая рука разветвленного окаменевшего корня дерева. Вендис невольно обернулась. Поблизости она не увидела ни одного ствола, способного пустить такие гигантские щупальца, узловатыми корневищами взявшие в кулак целый холм грунта. Кезон удобно устроился на одном из них и указал Вендис место рядом с собой. Когда она опустилась подле, мужчина достал из своей сумки клетчатый плед и тщательно укутал им ее узкие плечи.

— Знаешь на чем, вернее, на ком мы сейчас отдыхаем?

Вендис пожала плечами.

— Еще на одной легенде?

— Бери выше. Это отросток корня Мирового Древа Иггдрасиль. Когда-нибудь мы с тобой пройдем по всем мирам, ожившим под его сенью. И насладимся их красотой и гармонией.

Вендис рукой откинула назад свою пышную шевелюру и заглянула Кезону в глаза:

— Ты всегда будешь со мной?

Он погладил ее руку.

— Тот тяжелый жестокий обет, что ты приняла, сковал нас воедино. Навсегда. — Он говорил негромко, но последнее слово эхом отдалось от древних гор.

— Я не хотела связывать тебя, — помолчав, сказала она.

— Прости. Я не так выразился. Хотел сказать, что мы теперь одно целое, — Кезон улыбнулся и скорчил потешную извиняющуюся гримасу.

Потом посерьезнел. Даже погрустнел.

— Меня огорчает лишь то, как мы поступили с твоей дочерью.

— Она знает, что я не погибла. Она понимает, что мое место рядом с тобой. Если бы мне пришлось тебя покинуть — вот тогда я умерла бы. Навечно. Окончательно. Там, в реале. Может быть, сейчас она этого не принимает, но придет время — и поймет обязательно. И мы встретимся совсем по-другому.

— Хотелось бы, — вздохнул Кезон.

Они помолчали, любуясь величием окрестной природы. Кезон простер свою руку в сторону солнечного заката и вновь заговорил:

— Там, в двух днях нашего пути, среди скал Лювьяберга взметнулись ввысь башни крепости Менглед, нашего нового дома. Мы ступим под ее своды, и вечером будет задан пир по случаю нашего прибытия. В главной зале зажгут наполненные пчелиным воском литые бронзовые шандалы, жарко запылает камин. Тебе понравится местный народ. Немного угрюмые, иногда грубоватые, они способны на самую искреннюю дружбу. Мы будем слушать песни этого края, пить хмельное пиво и брусничную наливку, а после, ночью, поднимемся по винтовой лестнице центральной башни и будем давать имена звездам, которых ты никогда еще не видела. Две из них станут носить два твоих имени. Они — твои будущие покровительницы в этом мире, они будут указывать тебе путь и защищать свою госпожу от дорожных невзгод. Через неделю мы предпримем небольшую поездку к берегу седого древнего океана. Я покажу тебе его воды вечности, еще не знавшие лодок, управляемых человеком. Мы построим челн, и ты первая поплывешь по его волнам. Потом мы устанем от безбрежности и вечного подавляющего спокойствия океана и вернемся домой, соскучившись по гранитным утесам и вересковым пустошам. Слуги будут жарить нам горных баранов на вертелах, поливать их кипящим маслом.

— Йотуны примут нас?

— Конечно. Они принесли мне обет верности и ждут моего возвращения. И верят, что оно состоится.

Вендис поправила прядь волос на лбу своего возлюбленного. Привычным жестом. Совсем так же, как когда-то делала это в его пустой квартире на улице Карла Либкнехта.

— А что будет с твоим учением и с твоими способностями? Ты создашь здесь, в Йотунхейме, школу своих последователей?

Кезон хитро сощурил глаза.

— Учить этих шалопаев? Ты шутишь? Они все в предвкушении веселой и беззаботной жизни, а ты говоришь — последователи! Только стоит мне об этом заикнуться, как они разбегутся в разные стороны, словно зайцы!

— Неужели все твое знание пропадет? Оно бесценно!

— Пропадет? Не думаю. Мир так устроен, что в нем ничто не пропадает и не образуется из ниоткуда. Я уверен — еще придет день, когда знание будет по-настоящему востребовано. Для людей. В качестве защиты. Но не будем об этом. Дадим возможность времени течь так, как ему заблагорассудится, и не будем его торопить. Хорошо?

— Хорошо, — согласно улыбнулась Вендис.

Сзади со склона посыпалась галька. Из-за ближайшего валуна показалась соломенная шевелюра Суллы.

— Эй, отшельники! Похлебка уже бурлит в котле, а у нас бурчит в животах. Заканчивайте со своим уединением, для этого в замке у вас будет целая спальня. Во имя человеколюбия и наших пустых желудков прошу вас вернуться.

— Клянусь, я сначала увидел из-за камня нос этого мошенника, а потом уже все остальное. — Кезон поднялся с корня и подал руку Вендис.

Они пошли к лагерю среди благоухающих медом вересковых кустов. Ветер, словно огромный свирепый пес, тут же унял свои прыжки и игры и стал ласкаться к полам их походной одежды. На Йотунхейм, испросив позволения у своего властелина, опускалось плотное покрывало ночного мрака.

ЭПИЛОГ

Мой джип, блестя только что отполированными на автомойке боками, остановился у знакомого подъезда. Несмотря на будний день, все свободное пространство оказалось забито припаркованными машинами. Мощно уркнула турбина дизеля, я, перевалив через бордюр, залез на крутой склон и заглушился. Из подъезда, подслеповато щурясь от яркого весеннего солнца, вышел Женька в настежь распахнутой на груди куртке. Мы пожали друг другу руки и обнялись. Все-таки не виделись уже целый месяц после моего переезда. Я с беспокойством осмотрел друга, задержал взгляд на заправленных в ботинки шнурках и бледном небритом лице.

— Слушай, тебе нужно больше гулять. Вообще, что ли, из дома не выходишь? Зеленый стал совсем. Того гляди — плесенью покроешься.

— Да ладно, — отмахнулся Женька. — У меня все бодренько. Ближе к лету дачку прикуплю. Туда и перееду. Только договорюсь с Германом, чтоб линию протянули. Сам-то как?

— Нормально. Обживаемся понемногу.

— Как Арина? Отошла?

Я вздохнул.

— Не совсем. Но уже лучше. Берет уроки рисования, занимается языками, три раза в неделю ходит на фитнес. Думает записаться в школу бальных танцев. Она настоящий боец. Старается занять себя по максимуму. Чтобы совсем не оставалось свободного времени. Я даже посоветовать ей ничего не могу. Она сама все правильно делает.

— Как они с Юстиной?

Я усмехнулся. Женька так и не узнал имя моей будущей жены в реале.

— Тьфу-тьфу, вроде ладят. Не то чтобы стали подругами не разлей вода, но общаются хорошо, грех жаловаться.

— Ну да, твоя зазноба не из таких, которые на лавочках с товарками калякают под пакет семечек. С ней особо не забалуешь. Не раскаялся еще?

— Наоборот. Я вдруг на четвертом десятке осознал, что с женщиной может быть интересно не только в постели. Хотя одно другого не отменяет.

Женька хлопнул меня по плечу, растянув похудевшее лицо в беззаботной улыбке.

— Вот так ситуация! Циник сменил окраску и превратился в романтика. Аринка по-прежнему? В Мидгард ни ногой? — посерьезнев, спросил он.

— Что ты, — отмахнулся я. — Она даже телевизор из комнаты выбросила. Только реал. Она до последнего надеялась, верила. Но мама выбрала не ее, а свою новую любовь. Теперь Мидгард для Арины связан с очень тягостными воспоминаниями. И обидой.

— Может, отойдет еще?

— Не знаю. Как вернулась от бабушки и дедушки — без изменений.

— Хорошо хоть вернулась.

Мы помолчали. От набухших на деревьях почек и первых робких распускающихся листочков ощутимо тянуло весной. Оживленно переговаривающиеся птицы подкрепляли это утверждение.

— Это точно. Жизнь устроена так, что рано или поздно приходится выбирать. Даже если их две. Жизни. А то, что можно прожить обе качественно и полноценно — это все чухня. Все равно одна победит. Или там, или тут. Все для себя решают, в конце концов, — заключил Женька.

— Угу. Ты вот, похоже, тоже уже решил. Так решил, что скоро просвечивать начнешь.

— Да ладно тебе причитать. Кудахчешь надо мной, как наседка над яйцом. Все путем.

— Что нового на Альбе? Как Грация? У нее уже скоро срок, если память мне не изменяет? Поди, сварливая стала на сносях? — Я шутливо толкнул друга в бок.

— Та-та-та. Зачастил как пулемет. На Альбе после вашего отъезда на острова все по-прежнему. Народу нового появилось много. Из Баркида наплыв произошел. Северин и Спириус зажигают не хуже тинейджеров. Новых нимфеток прибыло на их долю достаточно. Африкан решил открыть сеть ресторанов вместе с кабаре. Грация по-прежнему — сгусток позитивной энергии и оптимизма. Носится, словно ураган, по поместью. Помощники у меня подобрались соответствующие. Помнишь наш безнадежный прорыв с северных территорий? Со Спириусом? Когда я еще грызуном подвизался? Так вот, я разыскал всех Эквитов, что выжили в той драке. К тому моменту их осталось только пятеро из восьми. Договорился с Советом Авгуров. Выкупил всех до единого и демобилизовал из армии. Теперь они — мои ближайшие соратники. И лучше них команды на свете не сыщешь. Если понадобится, умрут за меня, как верные псы. Такие вот дела. После сбора винограда хочешь не хочешь, ждем вас с Юстиной в гости. Будем неделю гулять по случаю появления на свет нашего первенца. И думать не моги отвертеться. Я подыскиваю пару местечек под новые лавки. Наладил отношения с несколькими деревнями блеммий. Тащат как миленькие мне на продажу отличные артефакты. У нас сейчас в цене все, связанное с наукой и архитектурой. А это дефицит, поскольку местные ремесленники набили руку по большей части на военных погремушках. Мои приказчики все это толкают в массы. Сестерции лопатой гребу, ей-богу. Могу по три штуки евро в неделю выводить, веришь? Я поменял питомца на тридцатом левеле. Взял здоровенную барракуду. Посылаю ее в море со своими рыбками вместо радара. Рыбой торгую с окрестными деревнями и теми же блеммиями. Строим большую коптильню. Будем снабжать окрестности рыбьими балыками. Короче, все супер! А как там, на островах Фонвиллы? Промышляете контрабандой, поди? Юстина не из таких девушек, что успокоятся с пряжей в кресле около очага?

Я кивнул.

— Что есть, то есть. Бунтарка. За то и ценю. Ходили в рейд на торговые пути к Запретному городу. Взяли за лацкан одного купчину. Товар скинули в Дакии. Развлекаемся. Как поставили Камень Иммерсии, народу прибыло. Валент уехал домой. Там сейчас, сам знаешь, — неспокойно.

— А что там?

— Н-да… Понятно все с тобой. Революция там. Европейская. Ничему история людей не учит.

— А чего хотят?

— Не чего, а куда. В Европу хотят. Прикинь, целый народ как будто ослеп и потерял способность читать и анализировать исторический опыт. Хоть один пример есть, когда Европа кому-то помогла?

— Ну-у-у-у, ты спросил, — развел руками Женя.

— Нет, ты подумай! Всегда ее вмешательство было себе дороже для тех, к кому европейцы совали свой сочувствующий нос. Европейская цивилизация под прикрытием лживых католических лозунгов гуманизма утопила в крови Юго-Восточную Азию от Индии до Малайзии, от Афганистана до Суматры. Китай и Япония оказались отброшены в развитии на века, потому что из них десятилетиями высасывали все жизненные соки. Были начисто стерты с лица земли культуры Центральной и Латинской Америки. Там и сейчас кошмар. Целый континент превращен в сырьевой придаток. Кто там бывал — знает, как тщательно обрубаются все попытки сбросить экономическое иго. Все это поначалу делалось с участливой миной. Появлялись культурные и продвинутые европейцы и под вывеской помощи грабили, интриговали, убивали. Случай массового гипноза, не иначе. Так и подумаешь, может, у них свой Кезон завелся? А то ничем иным подобное помешательство не объяснить.

— Ты не в политику ли решил податься? Смотри, друг, у нас за это сажают.

— Не-не. Досужий треп интеллигента. Я решил податься в буканьеры. Вернее так, моя дама сердца оказалась чрезвычайно склонна к всевозможным авантюрам.

— Смотри, пошлем на вас эскадру, если будете под ногами путаться, — шутливо пригрозил Женька. — У нас по причине волнений в Баркиде военный контингент увеличили в два раза. Имей это в виду. Э-э-эх, жалко, что вы уехали.

— Сам понимаешь, иначе никак. Квартира, да и все вокруг у меня и Аринки вызывало слишком тягостные воспоминания. Хорошо, что этот коттедж быстро подвернулся. Аринка уже строит планы по поводу посадки аллеи и парникового хозяйства, запоем читает книжки по агрономии.

— Юстина все бредит экспедицией в Йотунхейм?

— Пока успокоилась. Но рецидивы случаются.

— Слушай, — Женька замялся. — Если все-таки надумаете… Про Кезона много всякого болтают… Всемогущество, то-се… Когда увидишь его, спроси насчет Грации — может ли он сделать так, чтобы я ее в реал с собой забирал? Очень хочу показать машины, поезда, в кино сводить. А то рассказами я ей только мозг взрываю.

Я изумленно воззрился на старого друга.

— Ты чего, брат? Ну ладно, юниты языками молотят про его божественность. Но ты? Сам же знаешь — обычный человек, такой же, как мы с тобой. Без нимба!

— Да я так, к слову, — потупился Женька. — Ты не думай, я все понимаю… Но если увидишь его — все равно спроси, ладно?

Мы еще поболтали с десяток минут, договорились, что не позже чем через неделю Женька приедет ко мне в гости. И я взял с него обещание завтра же пойти в мой центр, сдать все анализы, сделать, так сказать, полный техосмотр. Уж больно серо и нездорово выглядел мой приятель. Хотя, может быть, сказывался весенний авитаминоз. Потом Женька начал беспокойно поглядывать на часы, мы пожали руки и разошлись.

Я завел машину, включил музыку. Выехал на дорогу, лег на курс к выезду из города. Посмотрел сквозь отмытое до блеска лобовое стекло на хмурые небеса с пыльной проседью смога. «Северсталь» курила свою гигантскую трубку над небольшим индустриальным городом. Я надавил на педаль, машина рванула вперед по сухой асфальтовой трассе. Меня ждали дома. Меня ждала моя семья.

Примечания

1

Версус (лат.) — мера длины около 31 м. — Здесь и далее примеч. авт.

2

Корвус (лат.) — прочный переходной мостик на носу судна, который позволял пехотинцам быстро перебраться на вражеский корабль в случае сближения с ним на достаточное для абордажного боя расстояние.

3

Аквила (лат.aquila — орел) — знак легиона в древнеримской армии в виде орла, сделанный из серебра или золота и размешенный на шесте, часто украшался металлическими кольцами.

4

Гладиус — обоюдоострый короткий римский меч для ближнего боя, преимущественно колющего типа.

5

От лат.legis actio — действие, установленное законом. Здесь — официальный суд по Римскому праву.

6

Пилум (лат.pilum) — древковое холодное оружие римских легионеров, разновидность дротика, предназначенная для метания в противника с небольшого расстояния.

7

Скутум ( лат.scutum) — большой легионерский щит; как правило, имел прямоугольную или овальную форму в плане и скругленную при виде сверху.

8

Лорика сегментата (лат.Lorica segmentata), или сегментированные латы — тип сегментированного доспеха, использовавшегося исключительно в Римской империи.

9

Актуарии — быстроходные корабли, которые римляне использовали как для несения дозорной службы, так и для перевозки грузов.

10

Претор (лат.praetor от praeire — идти впереди, предводительствовать) — государственная должность в Древнем Риме, должностное лицо, которому принадлежит высшая судебная власть.

11

Синкопальное состояние (обморок, синкопе) — преходящая потеря сознания (ППС) вследствие общей гипоперфузии мозга.

12

Паллиум (лат.Pallium) — римское название для верхней греческой одежды, как то: гиматия, фарос, хлена, пеплос, ксистида, хламида, трибон и т. д.

13

Фальката — античный меч серповидной формы, имевший хождение на территории Средиземноморья.

14

Ремора (эхиней) — в греческой и римской мифологии гигантская рыба с присоской на голове, задерживающая в пути корабли. Название «ремора» (от лат.Remora) переводится как «препятствие», «помеха».

15

Ретиарий (лат.retiarius — боец с сетью) — один из видов гладиаторов. Снаряжение такого гладиатора должно было напоминать рыбака, его вооружение состояло из сети, которой он должен был опутать противника, трезубца и кинжала.

16

Скимитар — это легкое рубящее оружие, меч весом около 1–1,4 кг с изогнутым, расширяющимся к острию клинком и длиной 70–90 см.

17

Мирмиллон (мурмиллон) — вид тяжелого гладиатора в Древнем Риме. Относился к хорошо вооруженным гладиаторам: был вооружен гладиусом (40–50 см в длину) и большим прямоугольным щитом. Носил на шлеме изображение рыбы.

18

Велит — легкий гладиатор, обычно вооруженный метательным дротиком. Единственный гладиатор, имевший возможность атаки на расстоянии.

19

Йотунхейм — в германо-скандинавской мифологии один из девяти миров, земля, населенная великанами-етунами. Нифльхейм (иногда Нифльхайм, то есть «туманная земля») — в германо-скандинавской мифологии один из девяти миров, земля льдов и туманов.

20

Чекан — ударно-раздробляющее ручное холодное оружие с топорообразной боевой частью в виде клюва и плоского бойка на обухе, закрепленной с другой стороны рукояти.

21

Лупанарий — античный бордель, дом свиданий.

22

Триерарх (греч.) — командир военного или купеческого корабля.

23

Гарпах — вид тяжелого гарпуна для захвата корабля противника. Судно неприятеля зацеплялось гарпахом и дальше при сближении подтягивалось абордажными крюками для абордажного боя.

24

Туше (фр.toucher — прикосновение) — в фехтовании укол (удар) в поражаемое пространство фехтовальщика.

25

Аустри, Вестри, Нордри, Судри — четыре цверга, именованные по четырем сторонам света, поддерживающие небо с четырех сторон.

26

Андвари — мифологический создатель магического Кольца силы и сокровищ Нибелунгов.

27

Трамонтана — холодный и бурный порывистый северный ветер.

28

Декан — десятник в римском войске, обычно меченосец.

29

Контуберний (от лат.Contubemium, в буквальном переводе «сопалатки») — боевое и административное подразделение древнеримской армии. Комплектовалось из 8 — 10 солдат.

30

Интродуценты (от лат.Introductio — «введение») — преднамеренно или случайно переселенные за пределы естественного ареала в новые для них места обитания особи какого-либо вида животных и растений.

31

Ланист (Lanista) — антрепренер гладиаторов, владелец и одновременно управляющий труппы.


на главную | моя полка | | Хроники Мидгарда. Нуб детектед |     цвет текста   цвет фона   размер шрифта   сохранить книгу

Текст книги загружен, загружаются изображения
Всего проголосовало: 8
Средний рейтинг 3.5 из 5



Оцените эту книгу