1

Все лгут.

Копы лгут. Адвокаты лгут. Свидетели лгут. Жертвы лгут.

Суд — чемпионат по лжи. И все давно об этом знают. Даже присяжные. Они приходят на работу, зная, что им будут лгать. Садятся на свою скамью, готовясь услышать ложь.

Если ты на стороне защиты, главное — терпеть. Терпеть и ждать. Дело адвоката — вцепиться в ложь и ковать ее, как раскаленное железо, из которого делают клинок. Острое как бритва лезвие, чтобы распороть брюхо и перерезать глотку обвинению.

Моя работа — ковать сталь и точить клинок. И пускать его в ход, без жалости и снисхождения. Я — островок правды среди моря лжи.

2

Шел уже четвертый день процесса — он проходил в 109-м отделении уголовного суда, в деловом центре города, — когда ко мне в руки попала эта ложь, острая как дамасская сталь. Моего клиента, Барнетта Вудсона, обвиняли в двух убийствах, и он на всех парах мчался к маленькой железной камере в тюрьме «Сан-Квентин», где в вены осужденных всаживают самую крепкую на свете «дурь».

На Вудсоне, двадцатисемилетнем торговце наркотиками из Комптона, висели ограбление и смерть двух студентов из Уэстсайда. Парни собирались купить у него кокаин, но он предпочел забрать деньги и пальнуть в них из обреза. Так по крайней мере считал прокурор. Преступление было «черно-белого» цвета, и это не шло Вудсону на пользу, особенно после того как четыре месяца назад расовые волнения едва не разорвали город пополам. Но больше всего он испортил дело тем, что попытался избавиться от трупов, утопив их в Голливудском водохранилище. Они провалялись там четыре дня, пока не всплыли наверх, словно яблоки в бочке. Гнилые такие яблочки. Мысль, что все это время трупы разлагались в главном городском источнике питьевой воды, вызвала у жителей приступ тошноты. Когда Вудсона вычислили по телефонным звонкам и арестовали, общественная ярость обрушилась на него как ураган. Окружной прокурор заявил, что потребует высшей меры.

Однако дело против Вудсона не было таким уж бесспорным. Оно строилось в основном на косвенных уликах — записях телефонных разговоров и свидетельствах людей, которые сами являлись уголовниками. В центре всей этой компании стоял главный свидетель обвинения — Рональд Торренс. Он уверял, будто Вудсон сам признался ему в убийстве.

Торренс был соседом Вудсона по центральной городской тюрьме. Оба сидели в специальном блоке, состоявшем из шестнадцати одиночных камер, расположенных в два яруса и выходивших во внутренний дворик. Все шестнадцать заключенных в этом блоке были чернокожими согласно сомнительной, но повсеместно принятой тактике «безопасной сегрегации», по которой арестантов разделяли по бандам и по цвету кожи, чтобы избежать агрессии и стычек. Торренса обвиняли в ограблении и физическом насилии с отягчающими обстоятельствами: результат его участия в грабежах во время бунта. Заключенные спецблока с шести часов до половины седьмого вечера могли выходить во дворик, где ели, играли в карты и проводили время под присмотром охранников, сидевших в стеклянной кабинке наверху. По словам Торренса, как раз за одним из карточных столов мой клиент признался ему в убийстве двух парней из Уэстсайда.

Обвинение старалось в наилучшем виде подать Торренса присяжным, среди которых было всего трое чернокожих. Когда на четвертый день процесса Вудсона привезли в суд, он был чисто выбрит, коротко подстрижен (от косичек пришлось избавиться) и облачен в светло-голубой костюм без галстука. Во время допроса, который вел представитель обвинения Джерри Винсент, Торренс сообщил о разговоре, якобы состоявшемся между ним и Вудсоном во время игры в карты. Он заявил, что Вудсон не только признался ему в убийствах, но и описал преступление в подробностях. Присяжным намекали, что только истинный убийца мог знать все эти детали.

В суде Винсент держал Торренса на коротком поводке, задавая ему длинные вопросы и получая лаконичные ответы. Вопросы эти были настолько пространными и многословными, что могли сойти за наводящие. Я не стал протестовать, хотя судья Компаньони бросал на меня удивленные взгляды, ожидая, что я вот-вот вскочу с места. Но я молчал, считая, что мне это на руку. Пусть присяжные видят, что вытворяет обвинение. Я просто сидел и ждал, держа за пазухой свой нож и предоставив Торренсу болтать все, что хочет.

Винсент закончил только к одиннадцати часам, и судья спросил, не хочу ли я перекусить, прежде чем приступить к перекрестному допросу. Я отказался — перерыв мне ни к чему. При этом состроил такую гримасу, словно мне было тошно от одной мысли, что придется тянуть с этим парнем еще лишний час. Я встал и направился к кафедре, прихватив с собой толстую папку с документами и блокнот.

— Мистер Торренс, меня зовут Майкл Холлер. Я государственный защитник и представляю интересы Барнетта Вудсона. Мы встречались с вами раньше?

— Нет, сэр.

— Конечно, нет. Зато с моим подзащитным, мистером Вудсоном, вы знакомы очень хорошо, не так ли?

Торренс презрительно усмехнулся. Я хорошо поработал над его биографией и прекрасно знал, с кем имею дело. Ему было тридцать два года, из которых треть он провел в колониях и тюрьмах. Школу бросил в четвертом классе — просто перестал ходить на уроки, на что его родителям, видимо, было наплевать. По закону «о трех преступлениях»^[1] ему грозило пожизненное заключение за грабеж и избиение работницы в прачечной-автомате. Произошло это во время трехдневной волны бунтов и насилия, прокатившейся по городу, когда суд оправдал четырех белых полицейских, убивших чернокожего Родни Кинга за то, что он припарковался в неположенном месте. Короче говоря, у Торренса были очень веские причины, чтобы помочь суду «утопить» Барнетта Вудсона.

— Мы познакомились с ним несколько месяцев назад, — ответил Торренс. — В спецблоке.

— Вы сказали «в спецблоке»? — произнес я, прикинувшись дурачком. — Это какое-то особое подразделение или военный отряд?

— Нет, специальный блок.

— Речь идет о тюрьме?

— Ну да.

— Вы хотите сказать, что ранее не были знакомы с Барнеттом Вудсоном? — В моем тоне звучало удивление.

— Нет, сэр. Мы встретились в тюрьме.

Я сделал в блокноте пометку, словно услышал важное признание.

— Что ж, тогда давайте посчитаем, мистер Торренс. Когда Барнетта Вудсона перевели в спецблок, вы уже давно сидели там — точнее, с пятого сентября этого года. Верно?

— Да, я помню, как его привезли.

— А почему вы сами попали в спецблок?

Винсент заявил протест, сославшись на то, что данная тема уже обсуждалась на допросах. Я возразил, что хочу составить более полное представление о причинах ареста Торренса. Судья Компаньони отклонил протест и велел Торренсу ответить на вопрос.

— Я уже сказал — меня обвиняют в ограблении и физическом насилии.

— Речь идет о событиях, происходивших во время волнений в городе, не так ли?

Учитывая антиполицейские настроения, распространившиеся после беспорядков в городе, при отборе присяжных я старался набрать как можно больше коричневых и черных. Но сейчас у меня появился шанс повлиять на тех пятерых белых, которые все-таки затесались в их состав. Пусть они знают, что главный свидетель обвинения участвовал в тех бесчинствах, которые они видели по телевизору.

— Да, я находился там, как и все, — ответил Торренс. — Копы в этом городе совсем распоясались.

Я кивнул, делая вид, будто соглашаюсь.

— И свой протест против незаконного вердикта в деле Родни Кинга вы выразили тем, что ограбили шестидесятидвухлетнюю женщину и до полусмерти избили ее железной крышкой от мусорного бака? Я вас правильно понял, сэр?

Торренс покосился на столик Винсента и на своего адвоката, сидевшего в первом ряду на галерее. Не знаю, обсуждали ли они заранее, как отвечать на подобный вопрос, но сейчас никто не мог помочь Торренсу.

— Я такого не делал, — проговорил он наконец.

— Выходит, вы не совершали того, в чем вас обвиняют?

— Ну да.

— А как насчет грабежей? Вы не занимались мародерством во время беспорядков?

Снова пауза и взгляд на адвоката.

— Тут я по пятой поправке.^[2]

Чего и следовало ожидать. Потом я задал серию вопросов, специально составленных так, что Торренсу приходилось либо признавать себя виновным в преступлениях, либо отказываться отвечать со ссылкой на пятую поправку. Наконец после пятого или шестого раза судье надоело слушать одно и то же и он потребовал, чтобы я вернулся к делу. Я нехотя повиновался.

— Ладно, с вами пока все ясно, мистер Торренс. Вернемся к мистеру Вудсону. Вы знали подробности дела до того, как встретили мистера Вудсона в тюрьме?

— Нет, сэр.

— Уверены? В то время о нем много говорили.

— Нет, я же сидел в тюрьме.

— А что, там нет газет или телевизора?

— Газет я не читаю, а телевизор постоянно не работает. Мы возмущались, и нам обещали, что его починят, но ни хрена не починили.

Судья попросил свидетеля следить за своей речью, и тот извинился. Я продолжил:

— Согласно тюремным документам мистер Вудсон прибыл в специальный блок пятого сентября, а в материалах следствия сказано, что уже второго октября вы сообщили прокурору о сделанном вам признании. Правильно?

— Да.

— А вот мне так не кажется, мистер Торренс! Вы пытаетесь убедить суд, будто преступник, совершивший два убийства и находившийся под угрозой смертной казни, признался в этом человеку, которого знал менее четырех недель?

Торренс пожал плечами.

— И такое иногда случается.

— Неужели? Скажите, сколько скостит вам обвинение, если мистер Вудсон будет осужден?

— Не знаю. Мне никто ничего не обещал.

— С учетом вашего послужного списка и новых обвинений вам грозит лет пятнадцать тюрьмы.

— Мне ничего не известно.

— Неужели?

— Да, сэр. Этим занимается мой адвокат.

— А он вам не говорил, что если вы не предпримете кое-каких шагов, то можете надолго оказаться за решеткой?

— Нет, не говорил.

— Ну, еще бы. Что вы попросили у прокурора в обмен на свидетельские показания?

— Мне ничего не нужно.

— Выходит, вы стали свидетелем только из чувства гражданского долга?

Лишь глухой не расслышал бы сарказма в моем голосе.

— Именно так, — с оскорбленным видом произнес Торренс.

Я поднял толстую папку с материалами дела.

— Узнаете эту папку, мистер Торренс?

— Нет. По крайней мере я ее не помню.

— Вы уверены, что не видели ее в камере мистера Вудсона?

— Я никогда не был в его камере.

— Значит, вы не проскользнули к нему в тот момент, когда он находился на прогулке или в душе, и не заглянули в его дело?

— Нет.

— Мой клиент держал в камере много документов. В них содержались те самые подробности, о каких вы упоминали сегодня утром. Вам не кажется это подозрительным?

Торренс покачал головой.

— Нет. Знаю то, что он рассказал мне за столом. Ему было плохо, и он выложил все как на духу. Я не виноват, что внушаю людям доверие.

Я кивнул, как бы сочувствуя нелегкой судьбе Торренса, которому все признаются в чем попало — даже в двойных убийствах.

— Конечно, вы не виноваты, мистер Торренс. Вы можете сообщить присяжным, что именно он вам сказал? Только не используйте шпаргалку, по которой отвечали мистеру Винсенту. Я хочу услышать точные слова моего клиента.

Торренс помолчал, словно пытался собраться с мыслями.

— Ну, мы там сидели, каждый сам по себе, а потом он начал говорить, как ему плохо из-за того, что он сделал, и я спросил: «А что ты сделал?» — и он рассказал мне про ту ночь, как убил двух парней и что теперь его это гложет.

Правда лаконична. Ложь многословна. Я хотел, чтобы Торренс отвечал мне длиннее, не так, как Винсенту. У тюремных стукачей есть много общего с мошенниками и аферистами. Они врут вам в глаза, а сами посмеиваются втихомолку. Их задача — напустить побольше туману. Но во всей болтовне нередко можно найти зацепку, которая выведет их на чистую воду.

Винсент снова заявил протест — на том основании, что свидетель уже отвечал на все эти вопросы и я просто хочу вывести его из равновесия.

— Ваша честь, — возразил я, — свидетель буквально вкладывает признание в уста моего клиента. С точки зрения защиты, на этом строится обвинение. Если мы не сумеем всесторонне изучить смысл и содержание столь важных показаний, нам останется лишь распустить присяжных.

Судья Компаньони одобрительно кивнул еще прежде, чем я успел закончить фразу. Он отклонил протест Винсента и попросил меня продолжить. Я повернулся к свидетелю и нетерпеливо произнес:

— Мистер Торренс, вы уклоняетесь от ответа. Вы утверждаете, будто мистер Вудсон признался вам в убийствах. Сообщите присяжным, что именно он вам сказал. В каких конкретно словах выражалось его признание?

Торренс усмехнулся с таким видом, словно до него только сейчас дошел смысл моего вопроса.

— Ну, сначала он сказал мне: «Черт, я ужасно себя чувствую». А я спросил: «В чем дело, братишка?» Он ответил, что постоянно думает о тех двух парнях. Я не понял, о ком речь, — я же говорил, что ни слова не слышал об этом деле. Поэтому спросил: «Что за парни?», — а он ответил: «Два ниггера, которых я утопил в водохранилище». Я продолжал расспрашивать, и он рассказал, как убил обоих из обреза, потом завернул их в проволочную сетку, и так далее. Он заявил: «Я сделал большую ошибку», — и я поинтересовался какую. Он ответил: «Надо было взять нож и распороть им животы, чтобы они не могли всплыть на поверхность».

Краем глаза я заметил, что Винсент поморщился во время ответа Торренса. Ясно почему. Мой клинок был наготове.

— Мистер Вудсон использовал именно это слово? «Ниггеры»?

— Да.

Я выдержал паузу, стараясь точно сформулировать свой следующий вопрос. Понимал, что Винсент выступит с протестом, как только я дам ему повод. Я не мог попросить Торренса истолковать слова моего клиента. Спрашивать о мотивах признания Вудсона тоже было нельзя. Винсент сразу бы за это уцепился.

— Мистер Торренс, среди людей с черным цветом кожи слово «ниггер» может иметь разные значения, не так ли?

— Вроде того.

— Это значит «да»?

— Да.

— Мой подзащитный афроамериканец?

Торренс рассмеялся.

— Похоже на то.

— Как и вы сами?

Снова смех.

— С тех пор как родился.

Судья стукнул молоточком по столу и повернулся ко мне:

— Мистер Холлер, это необходимо?

— Простите, ваша честь.

— Продолжайте.

— Мистер Торренс, когда мистер Вудсон использовал это слово, вы были шокированы?

Торренс потер подбородок, как бы раздумывая над ответом, и покачал головой.

— Нет.

— Почему вас не шокировало, мистер Торренс?

— Наверное, потому, что я слышу это каждый день.

— От других черных?

— Ага. И от белых тоже.

— Хорошо. Когда черные используют данное слово — как, например, мистер Вудсон, — кого они имеют в виду?

Винсент возразил, заявив, что Торренс не может разъяснять слова другого человека. Компаньони поддержал протест, и я помолчал, размышляя, как иначе получить желаемый ответ.

— Ну хорошо, мистер Торренс. Давайте поговорим о вас. Вы когда-нибудь употребляли это слово?

— Бывало.

— И когда вы его употребляли, о ком шла речь?

Свидетель пожал плечами.

— О других парнях.

— О черных парнях?

— Ну да.

— А вы когда-нибудь называли ниггерами белых?

Торренс покачал головой.

— Нет.

— Прекрасно. Когда Барнетт Вудсон сообщил, что утопил в водохранилище двух ниггеров, что вы подумали об этих людях?

Винсент шевельнулся, словно собираясь заявить протест, но промолчал. Видимо, сообразил, что бесполезно. Я держал Торренса на крючке.

— Я подумал, что они черные и он их убил, — произнес Торренс.

Винсент опять пошевелился и обмяк в кресле, будто пришел к выводу, что приглашать заключенного-стукача в качестве свидетеля не самая лучшая идея.

Я взглянул на судью Компаньони. Тот уже знал, что произойдет дальше.

— Ваша честь, можно подойти к свидетелю?

— Подойдите, — разрешил судья.

Я приблизился к свидетельской трибуне и положил «дело» перед Торренсом. Это была большая потрепанная папка бледно-оранжевого цвета — в тюрьмах такие используют для хранения бумаг, которые заключенные имеют право держать у себя в камере.

— Итак, мистер Торренс, вот документы. Адвокаты передали их мистеру Вудсону в тюрьме. Я еще раз спрашиваю — вы узнаете их?

— В спецблоке было много всяких папок. Не помню, видел ли я именно эту.

— Вы хотите сказать, что никогда не встречали мистера Вудсона с этой папкой?

— Точно не помню.

— Мистер Торренс, вы в течение тридцати двух дней находились с мистером Вудсоном в одном блоке. По вашим словам, он признался вам в двух убийствах. И вы никогда не видели его с данной папкой?

Мои вопросы загнали его в угол. Я терпеливо ждал. Если он продолжит уверять, будто никогда не видел папку Вудсона, то скомпрометирует себя и свои показания в глазах присяжных. А если признается, что все-таки видел документы, я вцеплюсь в него мертвой хваткой.

— Я видел его с этой папкой, но никогда не заглядывал внутрь.

Все. Попался.

— Ну, тогда сделайте это сейчас.

Торренс повиновался и стал листать бумаги. Я вернулся к трибуне и взглянул на Винсента. Тот сидел бледный, с опущенной головой.

— Что вы видите в деле, мистер Торренс?

— Вижу на фотографиях два трупа на земле. Они прошиты скобами… я имею в виду — фото. Дальше — разные отчеты и документы.

— Вы можете прочитать самый первый документ? Хотя бы несколько строчек.

— Нет.

— Вы не умеете читать?

— Не умею. Я не ходил в школу.

— Попробуйте прочитать хотя бы несколько слов из тех, что написаны возле квадратиков с галочками.

Торренс опустил голову и нахмурил брови. Я знал, что в тюрьме проверяли его способность к чтению и пришли к выводу, что она находится на самом низком уровне — хуже, чем у первоклассника.

— Не могу. Не получается.

Я быстро подошел к столику защиты и вытащил из портфеля еще папку и большой фломастер. Вернувшись к трибуне, написал на обложке крупными черными буквами: «Белый». Потом поднял папку, показав ее свидетелю и присяжным.

— Мистер Торренс, вот одно из слов, написанных в первом документе. Вы можете его прочесть?

Винсент вскочил с места, но Торренс уже покачал головой, чувствуя себя униженным. Обвинитель заявил протест против необоснованной демонстрации, и Компаньони принял его. Я это предвидел. У меня уже была готова почва для следующего хода, и я не сомневался, что большинство присяжных заметили, как Торренс покачал головой.

— Хорошо, мистер Торренс, — сказал я. — Вернемся к снимкам. Вы можете описать, что на них изображено?

— Ну, там два трупа. Похоже, копы вытащили их из брезента или проволочной сетки. Вокруг стоят полицейские, делают снимки.

— Какого цвета кожа у лежащих на земле людей?

— Черная.

— Вы когда-нибудь видели снимки раньше, мистер Торренс?

Винсент опять вскочил и возразил, что вопрос задавался раньше. Но это было все равно что пытаться рукой остановить пулю. Судья сухо попросил его сесть на место. Он дал понять обвинителю, что ему остается лишь сидеть и смотреть на происходящее. Если пригласил в свидетели лжеца, то получай по заслугам.

— Отвечайте на мой вопрос, мистер Торренс, — продолжил я, когда Винсент сел. — Вы видели эти фотографии раньше?

— Нет, сэр, только сейчас.

— Вы согласны, что ваши показания совпадают с тем, что на них изображено?

— Да. Но я их раньше не видел, просто так он мне рассказал.

— Уверены?

— Такого не забудешь.

— Вы утверждаете, что мистер Вудсон признался вам в убийстве двух черных, хотя его судят за убийство белых. Может, никакого признания и не было?

— Нет, было. Он сказал, что убил тех двоих.

Я взглянул на судью.

— Ваша честь, защита просит приобщить к делу данную папку в качестве вещественного доказательства.

Винсент заявил протест по поводу необоснованности такого шага, но Компаньони отклонил его.

— Досье будет приобщено к делу, а присяжные решат, видел ли раньше мистер Торренс содержимое папки или нет.

Я решил не упускать момент.

— Спасибо, ваша честь, — поблагодарил я. — Мне кажется, для обвинения сейчас самое время напомнить своему свидетелю об ответственности за дачу ложных показаний.

Это был неожиданный ход, рассчитанный на симпатию присяжных. Все ждали, что я стану дожимать Торренса, пока не выпотрошу из него все кишки с помощью его собственного вранья. Винсент немедленно встал и попросил сделать перерыв, чтобы проконсультироваться с адвокатом противной стороны.

Я понял, что спас Вудсону жизнь.

— Защита не возражает, — сказал я Компаньони.

3

Когда присяжные ушли, я вернулся к столику защиты, где судебный исполнитель уже надел наручники на моего клиента, чтобы отвести его в камеру при здании суда.

— Тот парень врет как дышит, — шепнул мне Вудсон. — Не убивал я черных. Это были белые.

Я надеялся, что судебный исполнитель не расслышал его слов.

— Может, ты заткнешься? — прошептал я. — Кстати, когда в следующий раз встретишь этого парня в тюрьме, не забудь пожать ему руку. Благодаря его вранью обвинение откажется от высшей меры и пойдет на сделку. Как только что-нибудь узнаю, сразу тебе сообщу.

Вудсон покачал головой.

— А на черта мне теперь сделка? Они взяли в свидетели вруна. Все пошло коту под хвост. Мы сумеем выиграть это дельце, Холлер. Не надо сделки.

Я смерил взглядом Вудсона. Надо же, я только что спас ему жизнь, а он хочет большего. Возмущается, что государство ведет нечестную игру, словно совершенное им убийство не имело никакого значения.

— Не жадничай, Барнетт! — бросил я ему. — Вернусь, когда появятся новости.

Судебный исполнитель повел его к железной двери, за которой находились камеры. Я проследил за ним взглядом. У меня и раньше не возникало иллюзий насчет Барнетта Вудсона. Он ничего не говорил мне прямо, но я знал, что это он убил тех парней из Уэстсайда. Ну и что? Моя задача — сделать все, чтобы выстроенное против клиента обвинение дало трещину. Так работает система. Я достиг своей цели и получил в руки хорошее оружие. Теперь оставалось лишь пустить его в ход, чтобы выбить послабления для Вудсона. Но его мечта совсем отделаться от убитых им парней, почерневших за четыре дня в воде, даже не стояла на повестке дня. Сам он этого не сознавал, зато я, его плохо оплачиваемый и мало ценимый государственный защитник, понимал отлично.

Когда зал опустел, мы с Винсентом взглянули друг на друга.

— Итак, — начал я.

Винсент покачал головой.

— Прежде всего, — заявил он, — хочу сразу прояснить: я не знал, что Торренс лжет.

— Ну конечно.

— Зачем бы я стал портить себе все дело?

Я отмел его возражение взмахом руки.

— Ладно, Джерри, перестань. Я еще до суда говорил, что твой парень стянул папку у моего клиента. Это очевидно. Вудсон никогда бы не стал болтать о подобном с незнакомым человеком, и все это понимали, кроме тебя.

Винсент покачал головой.

— Я не знал, Холлер. Его проверял наш лучший следователь, все было в порядке. Я, конечно, понимаю, что его разговор с твоим клиентом выглядит немного странным, но…

Я издал сухой смешок.

— Не разговор, Джерри. Признание. Есть разница, верно? Лучше подумай, так ли уж хорош твой хваленый следователь, если его работа не стоит и цента.

— Он мне заявил, что парень не умеет читать, а значит, не мог узнать информацию из досье. Про фотографии он ничего не говорил.

— Вот именно. Поэтому тебе и нужен новый следователь. И вот что я тебе скажу, Джерри. В таких ситуациях я обычно веду себя очень деликатно. Всегда стараюсь ладить с людьми из прокуратуры. Но хочу честно тебя предупредить — после перерыва я намерен сделать из этого парня отбивную. А ты будешь сидеть и хлопать глазами. — Меня разбирала злость, даже не пришлось притворяться. — Когда я закончу с Торренсом, он будет выглядеть как ощипанная курица. Присяжные поймут: ты знал, что парень лжет, или настолько глуп, что не догадался. В любом случае вид у тебя будет дурацкий.

Винсент опустил голову и выровнял стопку лежавших перед ним бумаг. После паузы он негромко произнес:

— Я не желаю, чтобы ты продолжал допрос.

— Прекрасно. Тогда кончай нести чушь и сделай мне предложение, которое я смогу…

— Я не стану требовать высшей меры. От четвертака до пожизненного, без досрочного освобождения.

Я решительно покачал головой.

— Нет. Перед тем как его увели, Торренс сказал, что вообще не хочет сделки. Он заявил: «Мы можем выиграть это дельце». И я думаю, он прав.

— Что тебе нужно, Холлер?

— Не больше пятнадцати. Думаю, мне удастся уломать клиента.

Винсент замотал головой.

— Исключено. Если я спущу два хладнокровных убийства за такую мелочь, меня отправят разбирать жалобы на штрафы за парковку. Максимум, что я могу предложить, — двадцать пять с досрочным освобождением. И точка. При нынешнем раскладе он выйдет через шестнадцать-семнадцать лет. Не так уж плохо за убийство двух парней.

Я смотрел на него, пытаясь разгадать, что он думает. Наверное, это действительно лучший вариант. И не так уж много за то, что натворил Барнетт Вудсон.

— Даже не знаю, — пробормотал я. — Он не хочет сделки.

Винсент покачал головой и взглянул на меня.

— Тогда уломай его, Холлер. Потому что дальше отступать я не могу, а если ты продолжишь допрос, моей карьере придет конец.

— Ты о чем, Джерри? По-твоему, я должен убирать за тобой дерьмо? Я поймал тебя со спущенными штанами, а ты мечтаешь, чтобы мой клиент натянул их тебе на задницу?

— Я хочу сказать, что это хорошее предложение для человека, чья вина абсолютно очевидна. Не просто хорошее — отличное. Поговори с ним, подключи свое обаяние, Микки. Уломай его. Мы оба знаем, что ты недолго просидишь в государственных защитниках. Когда-нибудь тебе придется жить в этом суровом мире без оклада, и, вероятно, я тебе чем-нибудь помогу.

Я взвесил это предложение. Я помогу ему, потом он поможет мне, а Торренс получит на пару лет больше, только и всего.

— Ему повезет, если он протянет за решеткой лет пять, не говоря уже про двадцать, — продолжил Винсент. — Так какая разница? Но мы — другое дело. Нам есть что терять, Микки. И мы поможем друг другу.

Я кивнул. Винсент был всего на несколько лет старше меня, но изображал древнего мудреца.

— Проблема в том, Джерри, что если я приму твое предложение, то больше никогда не смогу смотреть в глаза своим клиентам. И, в конце концов, из меня самого сделают ощипанную курицу.

Я встал и собрал свои папки. Мой план был прост — дать Барнетту Вудсону рискнуть и выяснить, что из этого получится.

— Увидимся после перерыва! — бросил я и вышел из комнаты.

4

В этот раз Лорна Тейлор позвонила во вторник. Обычно она ждала до четверга, чтобы узнать, как мои дела. Я взял трубку, решив, что случилось нечто невероятное.

— Лорна?

— Микки, где ты был? Я звоню все утро.

— Бегал в парке. Только что из душа. Ты в порядке?

— Да. А ты?

— Нормально. Что случи…

— Тебя срочно хочет видеть судья Холдер. Ты должен быть у нее… примерно час назад.

Я замер.

— Зачем?

— Понятия не имею. Знаю только, что тебе звонила Микаэла, а потом сама судья, что случается редко. Она спрашивала, почему ты не отвечаешь.

Микаэла Джилл — судебный секретарь. А Мэри Таунс Холдер — председатель Верховного суда Лос-Анджелеса. Судя по тому, что она позвонила мне лично, речь шла отнюдь не о приглашении на благотворительный вечер для юристов. Мэри Таунс Холдер никогда не звонила адвокатам без веских причин.

— И что ты ей ответила?

— Сказала, что у тебя сегодня нерабочий день и ты прохлаждаешься на поле для гольфа.

— Я не играю в гольф, Лорна.

— Ну извини, больше ничего не придумала.

— Ладно, я ей перезвоню. Дай мне номер.

— Микки, не надо звонить. Надо ехать. Судья хочет тебя видеть. Она ясно дала это понять, хотя и не объяснила почему. Поезжай.

— Хорошо. Только переоденусь.

— Ты как вообще?

Это был «кодовый» вопрос. Я понимал, о чем она. Ей не хотелось, чтобы я предстал перед судьей в неподходящем виде.

— Не волнуйся, Лорна. Со мной все в порядке. Правда.

— Ладно. Позвони и расскажи обо всем, как только сможешь.

— Договорились. Позвоню.

Я повесил трубку с чувством, словно мной снова начала командовать жена — не бывшая, а настоящая.

5

Председатель Верховного суда Лос-Анджелеса Мэри Таунс Холдер чаще всего работала за закрытыми дверями. Иногда в ее зале проходили слушания по ходатайствам, но судебные заседания случались редко. Она трудилась вдали от публики, в кабинетах и палатах. В ее обязанности входил надзор над судебной системой округа Лос-Анджелес. А это больше сорока судов и около двухсот судебных коллегий. Все судебные повестки выходили за ее подписью, парковочные места в судебных гаражах распределялись с ее ведома. Она одобряла кандидатуры судей и решала, где и какими делами они будут заниматься: уголовными, гражданскими или семейными. После избрания нового судьи Холдер указывала, где он должен заседать, на Беверли-Хиллс или в Комптоне, и какие случаи рассматривать — громкие финансовые скандалы или нудные бракоразводные процессы.

Я быстро переоделся в свой «счастливый костюм». Он был импортный, итальянский, от Корнелиани. Обычно я надевал его в день вынесения приговора. Но поскольку я уже год не выступал в суде и лет сто не слышал никаких вердиктов, он висел зачехленным у меня в шкафу, и мне пришлось вытащить его из пластикового пакета. Затем я ринулся в суд, думая о том, что сегодня, похоже, приговор вынесут мне. По дороге мои мысли вертелись вокруг всех дел и клиентов, с которыми я расстался год назад. Насколько я знал, эти дела были закрыты, но, вероятно, поступила новая жалоба или до судьи дошли какие-нибудь слухи и она решила провести собственное расследование. В здание суда я вошел на дрожащих ногах. Вызов любого судьи не сулит ничего доброго, а вызов председателя суда — тем более.

В зале царил полумрак, место секретаря возле трибуны пустовало. Я прошел между рядами и уже направился к выходу в задний коридор, когда дверь вдруг отворилась и появилась судебный секретарь. Микаэла Джилл была симпатичной, похожей на учительницу начальных классов. Открывая дверь, она не ожидала, что за ней буду стоять я. Микаэла вздрогнула и едва удержалась от крика. Я поспешил назвать себя, пока Микаэла не успела броситься к кнопке тревоги. Она перевела дух и молча прошагала мимо.

Я добрался до конца коридора и нашел судью в кабинете, восседавшей за большим столом из темного дерева. Ее черная мантия висела в углу на вешалке для шляп. Судья была в строгом темно-бордовом костюме. Стройная и прямая, с короткой стрижкой, в пятьдесят с лишним лет она выглядела подтянутой и привлекательной.

Раньше я никогда не виделся с судьей Холдер, хотя много о ней слышал. Она двадцать лет проработала в прокураторе, пока один консервативно настроенный губернатор не сделал ее судьей. Холдер занималась уголовными делами и провела несколько крупных процессов, где преступники получили максимальные сроки наказания. Неудивительно, что ее выбрали на второй срок. Через четыре года она стала председателем суда и до сих пор удерживала этот пост.

— Мистер Холлер, спасибо, что пришли, — произнесла судья. — Рада, что секретарь вас наконец нашла.

В ее голосе слышались нетерпеливые, почти надменные нотки.

— Вообще-то она не совсем секретарь, ваша честь. Но она действительно меня нашла. Простите, что заставил ждать.

— Главное, что вы здесь. Кажется, прежде мы с вами не встречались?

— Нет.

— Наверное, это выдаст мой возраст, но все-таки скажу — однажды я была оппонентом вашего отца. По-моему, незадолго до его отставки.

Значит, я ошибся с возрастом. Если она встречалась в суде с моим отцом, ей лет шестьдесят, не менее.

— Тогда я была третьим обвинителем — совсем зеленый новичок, только что после диплома. Меня решили «обкатать» в суде. Дали вести одного свидетеля в деле об убийстве. Я неделю готовилась к допросу, а ваш отец уничтожил меня за десять минут. Процесс мы выиграли, но я на всю жизнь запомнила урок. Надо быть готовым ко всему.

Я кивнул. За эти годы я встречал немало пожилых юристов, которым было что рассказать о Микки Холлере-старшем. В отличие от меня. Я хотел спросить о процессе, но не успел.

— Но я позвала вас не за этим, — добавила судья.

— Разумеется, ваша честь. Вероятно, произошло что-то… безотлагательное?

— Да. Вы были знакомы с Джерри Винсентом?

Я вздрогнул, заметив, что она говорит в прошедшем времени.

— С Джерри? Да, я его знаю. А что?

— Он мертв.

— Как?

— Его убили.

— Когда?

— Прошлой ночью. Мне очень жаль.

Я опустил голову и уставился на именную табличку на ее столе. «Достопочтенная М. Т. Холдер» — крупная надпись прописными буквами красовалась на деревянной подставке, где размещались церемониальный молоток, чернильница и перьевая ручка.

— Вы были с ним дружны? — спросила она.

Хороший вопрос, тем более что я не знал, как на него ответить. Я продолжал смотреть на стол.

— Мы встречались несколько раз в суде, когда он работал в офисе окружного прокурора, а я являлся государственным защитником. Потом, примерно в одно время, мы занялись частным бизнесом. Пару раз мы даже работали над общими делами — это были судебные процессы по наркотикам — и вообще оказывали друг другу разные услуги. Иногда он подкидывал мне то или иное дело, если сам не хотел им заниматься.

С Джерри Винсентом у нас были чисто деловые отношения. Мы нередко пропускали по рюмочке в клубе «Зеленая лужайка» и виделись на бейсбольных матчах на стадионе «Доджер». Но называть это дружбой я бы не стал. За пределами бизнеса я о нем почти ничего не знал. Пару лет назад до меня дошли слухи, что Джерри разводится, но я его никогда не спрашивал. Это была личная информация, и она меня не касалась.

— Вы, видимо, забыли, мистер Холлер, что я тоже работала в офисе окружного прокурора в то время, когда мистер Винсент начинал свою карьеру. Но вскоре он проиграл одно крупное дело и его звезда закатилась. После этого он и занялся частной практикой.

Я взглянул на судью, но промолчал.

— Если не ошибаюсь, защитником в том деле были вы, — добавила она.

Я кивнул.

— Барнетт Вудсон. Он обвинялся в двух убийствах, но я добился оправдания. Выходя из суда, он насмешливо извинился перед прессой за то, что убийство сошло ему с рук. Окружной прокурор сел в лужу, и карьера Джерри завершилась.

— Тогда почему он работал с вами и даже подбрасывал вам свои дела?

— Потому, ваша честь, что благодаря мне он расстался с прокуратурой и начал карьеру адвоката.

Я замолчал, но судье этого было недостаточно.

— И что?

— Пару лет спустя он зарабатывал в пять раз больше, чем мог бы получать в прокуратуре. Однажды он позвонил мне и поблагодарил за то, что я наставил его на путь истинный.

Судья понимающе кивнула.

— Значит, все дело в деньгах. Он хотел денег.

Я лишь пожал плечами, не желая дурно говорить о покойнике.

— А что случилось с вашим клиентом? — спросила судья. — С человеком, которому сошло с рук убийство?

— Лучше бы он сел в тюрьму. Через два месяца после суда Вудсона убили в уличной перестрелке.

Судья снова кивнула, на сей раз удовлетворенно: справедливость восторжествовала.

— Не могу поверить, что Джерри убит, — произнес я. — Как это произошло?

— Пока точно не известно. Насколько я знаю, прошлой ночью его нашли в машине в служебном гараже. Он был застрелен. Есть информация, что полиция еще на месте преступления и никто пока не арестован. Сведения я получила от репортера «Таймс» — он позвонил мне узнать, что теперь будет с клиентами мистера Винсента, особенно с Уолтером Эллиотом.

Я кивнул. Последние двенадцать месяцев я находился в изоляции, но она была не настолько полной, чтобы пропустить историю об убийстве жены киномагната. Это было одно из самых крупных дел, которые Винсент вел в последние несколько лет. Несмотря на провал с Вудсоном, его прокурорское прошлое обеспечило ему быстрый старт в карьере уголовного адвоката. Он не искал клиентов, они его искали. Как правило, к нему обращались люди, обладавшие одним из трех необходимых качеств: они платили бешеные деньги за его услуги; их невиновность была очевидна всем и каждому; они были виновны, но за них горой стояли публика и общественное мнение. Подобных клиентов он мог смело поддерживать и защищать независимо от того, в чем их обвиняли. И руки у него всегда оставались чистыми.

Уолтер Эллиот удовлетворял по крайней мере одному из требований. Он являлся главой и владельцем «Арчуэй пикчерс», считался очень влиятельным человеком в Голливуде. Его обвиняли в том, что в приступе ярости он убил жену и ее любовника, застав их в домике на пляже Малибу. Процесс, замешанный на сексе и скандалах, широко освещался в прессе. Для Винсента это было хорошей рекламой, но теперь все дело должно перейти в другие руки.

Судья прервала мои размышления.

— Вы знаете, что такое РПС 2-3-100?

— Нет.

— Это подраздел в правилах поведения калифорнийской коллегии адвокатов, где речь идет о продаже или передаче адвокатской практики. Разумеется, сейчас мы говорим о передаче. Судя по всему, мистер Винсент указал вас как своего преемника в договоре о представительстве. Кроме того, я выяснила, что десять лет назад он направил в суд ходатайство, согласно которому вы должны унаследовать его бизнес в случае его неправоспособности или смерти. Этот документ не подвергался никаким доработкам или правкам, и его смысл абсолютно ясен.

Я молча смотрел на нее. Мне было известно об этом пункте в договоре. Я сделал то же самое в своем, вписав его фамилию. Но до меня только теперь дошло, о чем говорит судья: я унаследую все дела Джерри. Включая дело Уолтера Эллиота.

Разумеется, это еще не означало, что я действительно стану их вести. После смерти Джерри каждый клиент мог выбрать себе любого другого адвоката. Но я получил право «первого выстрела».

Все это заставило меня призадуматься. Уже год у меня не было ни одного клиента, и я планировал вернуться к бизнесу постепенно, а не с горой унаследованных дел.

— Однако, — продолжила судья, — не спешите радоваться. Должна вас предупредить: я буду считать себя плохим судьей, если не приложу все усилия к тому, чтобы клиенты мистера Винсента получили самого компетентного и добросовестного адвоката.

Ага, понятно. Холдер вызвала меня, чтобы объяснить, почему я не смогу принять клиентов Винсента. Она решила оспорить волю погибшего адвоката и передать дела кому-то иному, скорее всего одному из богатых спонсоров своей предвыборной кампании. Что касалось меня, я не пожертвовал ей ни цента.

Но судья меня удивила.

— Я говорила с судьями, — добавила она, — и узнала, что вы почти год не занимались юридической практикой. Никаких объяснений данному факту не нашла. Поэтому, прежде чем одобрить вашу кандидатуру в качестве адвоката-заместителя, я должна убедиться, что не отдам клиентов мистера Винсента в плохие руки.

Я одобрительно кивнул, пытаясь выиграть немного времени.

— Вы правы, ваша честь. Можно сказать, на какое-то время я вышел из игры. Но теперь собираюсь вернуться.

— А почему вы перестали практиковать?

Она говорила резким тоном, не спуская с меня глаз, словно пыталась уловить в моих словах малейшее отклонение от правды.

— Ваша честь, пару лет назад у меня было одно дело. Клиента звали Луис Рулет…

— Я помню это дело, мистер Холлер. В вас тогда стреляли. Но вы сами сказали, что это было два года назад. Потом вы еще какое-то время работали. Кажется, в прессе писали, что вы вернулись к адвокатской практике.

— Верно. Проблема в том, что я вернулся слишком быстро. Ранение было в живот, мне следовало хорошенько подлечиться. А я сразу взялся за работу. Вскоре начались боли, и врачи определили, что у меня грыжа. Пришлось сделать операцию, она прошла неудачно, возникли осложнения. Снова боли, вторая операция… в общем, на время это выбило меня из седла. Я решил, что не стану возвращаться до тех пор, пока не почувствую себя лучше.

Разумеется, я не стал упоминать о том, что пристрастился к обезболивающим и прошел курс лечения в центре реабилитации.

— Деньги у меня имелись, — продолжил я. — Кое-что накопил, к тому же мне выплатили страховку. Спешить было некуда. Но теперь я в порядке. Собирался дать объявление в газетах.

— Значит, унаследованные вами дела придутся как нельзя кстати, не так ли? — Ее вкрадчивый тон заставил меня насторожиться.

— Могу заверить вас, ваша честь, что буду добросовестно заботиться о клиентах Джерри Винсента.

Судья кивнула, не глядя в мою сторону. Ей что-то известно. И ее это беспокоит. Вероятно, она знает о реабилитации.

— Судя по записям адвокатской коллегии, на вас несколько раз накладывали дисциплинарное взыскание, — заметила Холдер.

Ну вот, приехали. Значит, она все-таки отдаст дела другому адвокату. Какому-нибудь спонсору из Сенчури-Сити,^[3] который не способен разобраться в уголовном судопроизводстве даже ради членства в «Ривьера-клаб».^[4]

— Это давняя история, ваша честь. Чисто технические неувязки. В коллегии я на хорошем счету. Если вы им позвоните, уверен, они подтвердят.

Судья опустила голову и посмотрела на лежавшие перед ней документы.

— Ну что ж, хорошо.

Она поставила подпись на последней странице. Я почувствовал, как внутри меня что-то задрожало.

— Вот ордер на передачу адвокатской практики, — произнесла Холдер. — Полагаю, он вам понадобится, когда вы придете в офис Винсента. А теперь послушайте, что я вам скажу. Я буду за вами следить. Уже в начале следующей недели на моем столе должен лежать полный перечень принятых вами дел. А заодно отчет о состоянии каждого дела и список всех клиентов. Я хочу знать, кто из них станет работать с вами, а кто предпочтет другого адвоката. Затем вы каждую неделю будете предоставлять мне сведения обо всех делах, которые останутся в вашем ведении. Вам понятно?

— Вполне, ваша честь. Как долго?

— Что?

— Как долго мне придется предъявлять еженедельные отчеты?

Она бросила на меня жесткий взгляд.

— Пока я сочту нужным.

Судья протянула мне ордер.

— Можете идти, мистер Холлер. На вашем месте я бы позаботилась о том, чтобы защитить своих клиентов от незаконных посягательств полиции на их досье. Если у вас возникнут какие-либо проблемы, звоните мне. Я написала на ордере номер своего домашнего телефона.

— Да, ваша честь. Спасибо.

— Удачи, мистер Холлер.

Я встал и направился к выходу. У двери я оглянулся. Судья сидела, опустив голову, и уже работала над документами.

В коридоре я просмотрел два листочка, которые дала мне Холдер: решил убедиться, что все это мне не приснилось.

Нет, я не ошибся. В документе было сказано, что я назначен преемником Джерри Винсента, по крайней мере на первое время. Это давало мне доступ к его офису, документам и банковским счетам с авансами, полученными от клиентов.

Достав мобильник, я позвонил Лорне Тейлор и попросил найти адрес офиса Джерри Винсента. Когда она это сделала, я предложил ей поскорее прибыть в офис, прихватив с собой два сандвича.

— Зачем? — спросила она.

— Не успел пообедать.

— Нет, зачем мы едем в офис Джерри Винсента?

— Потому что мы снова в деле.

6

Пока я ехал в своем «линкольне» к офису Джерри Винсента, в голову мне пришла еще одна идея, и я перезвонил Лорне Тейлор. Она не ответила, тогда я набрал номер ее мобильника.

— Мне нужен следователь. Ты не против, если я приглашу Циско?

Лорна ответила не сразу. Циско — Деннис Войцеховский, ее новый приятель, с которым она встречалась последний год. Я сам их познакомил, когда мы вместе работали над очередным делом. Слышал, что они живут вместе.

— Конечно, почему бы нет. Только сначала объясни, о чем идет речь.

Для Лорны Джерри Винсент всегда был только голосом по телефону. Она отвечала на его звонки, когда он спрашивал, могу ли я подменить его в суде или присмотреть за клиентом после приговора. Встречались ли они когда-нибудь лично, я не знал. Хотел рассказать ей обо всем, но события развивались слишком быстро.

— Джерри Винсент мертв.

— Что?

— Его убили прошлой ночью, и я получил права на все его дела. Включая дело Уолтера Эллиота.

Она помолчала.

— Боже мой… Но почему? Он был таким приятным человеком.

— А я думал, что вы никогда не виделись.

Лорна работала у себя дома, в Западном Голливуде. Мои телефонные звонки и счета проходили через нее. Конечно, если бы у меня имелся офис с вывеской «Майкл Холлер и компания», она могла бы сидеть там. Но я трудился на заднем сиденье собственного автомобиля, поэтому у Лорны было мало шансов встретиться с людьми, которых я нанимал или представлял в суде.

— Он был на нашей свадьбе, помнишь?

— Ах да. Забыл.

— Просто не верится. Что произошло?

— Холдер сказала, что его убили в служебном гараже. Может, удастся что-нибудь выяснить на месте.

— У него была семья?

— Кажется, он развелся, но насчет детей и прочего я не в курсе. Вроде нет.

Мы помолчали, погрузившись в свои мысли.

— Значит, я звоню Циско, — произнес я. — Ты не знаешь, чем он сейчас занят?

— Нет, он не говорил.

— Ладно, я выясню.

— Какой тебе купить сандвич?

— А ты куда поедешь?

— На бульвар Сансет.

— Тогда заскочи в «Дасти» и возьми с индейкой и клюквенным соусом. Я их уже год не ел.

— Договорились.

— И прихвати что-нибудь для Циско, на случай если он проголодается.

— Ладно.

Я убрал телефон и поискал адрес Денниса Войцеховского в записной книжке, которая лежала у меня в «бардачке». У меня был записан номер его сотового. Когда он ответил, я услышал в трубке шум ветра и рев мотора. Деннис ехал на мотоцикле, и мне пришлось орать изо всех сил, хотя я знал, что наушник и микрофон мобильника встроены прямо в его шлем.

— Это Микки Холлер! Убавь газ.

Я подождал, пока он сбросит обороты на своем «харлей-дэвидсоне».

— В чем дело, Микки? — спросил Деннис, приглушив мотор. — Давно о тебе не слышал.

— Поставь себе глушитель, парень. Иначе к сорока годам ты оглохнешь и вообще ничего не услышишь.

— Мне уже за сорок, и я отлично тебя слышу. Так что случилось?

Войцеховский был внештатным детективом со стороны защиты, и я прибегал к его помощи в нескольких делах. С Лорной он познакомился, когда пришел за гонораром. К этому времени я уже лет десять знал его по байкерскому клубу «Ангелы дорог», чьи интересы регулярно представлял в суде. Деннис никогда не носил цвета клуба, но неофициально считался его членом. Местные байкеры даже дали ему прозвище, в основном потому, что у них уже был один Деннис — известный как Деннис Ураган, — а фамилию Войцеховский они выговорить не могли. Из-за усов и смуглой кожи его прозвали Циско Кид.^[5] Не важно, что он был чистокровным поляком из южных районов Милуоки. Крупный и широкоплечий Циско выглядел весьма внушительно, но при разъездах с «Ангелами дорог» обычно держал себя в рамках. За ним не числилось ни одного ареста, и это сильно помогло ему в тот день, когда он решил получить лицензию частного детектива. Теперь, много лет спустя, длинные волосы сменились короткой стрижкой, а аккуратные усики покрылись сединой. Но прозвище Циско и привычка к мотоциклам «харлей-дэвидсон» остались на всю жизнь.

Циско был умным и дотошным детективом. Кроме того, у него имелось еще одно достоинство: при своих габаритах он мог нагнать страху на кого угодно. Очень полезное свойство, когда имеешь дело с криминальным миром.

— Для начала скажи, где ты, — предложил я.

— В Бербэнке.

— Чем-то занят?

— Нет, просто катаюсь. А у тебя для меня что-нибудь есть? Подцепил какое-то дело?

— Не одно, а кучу дел. Мне нужен детектив.

Я продиктовал ему адрес офиса Винсента и попросил приехать как можно скорее. Я понимал, что у Винсента наверняка был собственный детектив, а может, и не один, и Циско потеряет много времени, пока войдет в курс дела, но меня это не волновало. Гораздо важнее иметь детектива, с которым ты уже работал и доверяешь ему. Я собирался сразу загрузить его работой, отправив по адресам новых клиентов. По опыту знал, что люди, замешанные в уголовных преступлениях, часто предоставляют ложные данные, заполняя адвокатские анкеты.

Отключив телефон, я заметил, что только что проехал мимо здания, в котором находился офис Винсента. Он располагался на Бродвее рядом с Третьей улицей, и про обратный разворот при таком движении можно забыть. Я потратил десять минут, проталкиваясь назад и застревая на каждом светофоре. Добравшись до места, я вконец измучился и решил быстрее нанять водителя, чтобы целиком сосредоточиться на делах, а не ломать голову над дорожными проблемами.

Офис Винсента располагался в большом шестиэтажном здании, известном как Юридический центр. Поскольку по соседству находилось множество городских судов, как гражданских, так и уголовных, здание заполняли судебные адвокаты. Наверное, все, кто имел зуб на адвокатов — например, копы или доктора, — при каждом землетрясении мечтали, чтобы это сооружение рухнуло в первую очередь. Я увидел просвет для проезда к гаражу и поспешно повернул в ту сторону.

Пока я получал квитанцию из въездного аппарата, ко мне приблизился полицейский. В руках у него был планшет.

— Сэр? У вас здесь какие-то дела?

— А иначе зачем бы я приехал.

— Вы не могли бы сказать точнее, сэр?

— А какое вам до этого дело, офицер?

— Сэр, мы ведем расследование убийства, и прежде чем пустить вас в гараж, я должен знать цель вашего появления.

— Тут находится мой офис. Этого достаточно?

Я не солгал. В кармане у меня лежал ордер судьи Холдер. Теперь у меня офис в этом доме.

Мой ответ устроил копа. Он лишь попросил меня показать удостоверение. Я мог бы возмутиться, но не стал раздувать из пустяка дело федерального значения. Вытащив бумажник, я предъявил ему документы, он записал в свой журнал мою фамилию и номер водительской лицензии.

— Парковка на втором уровне пока запрещена! — бросил он вдогонку. — Там работают криминалисты.

Я махнул рукой и двинулся вверх по пандусу. Второй этаж действительно пустовал, если не считать двух патрульных машин и черного «БМВ», который как раз затаскивали на полицейский эвакуатор. Машина Винсента, подумал я. Еще два копа сворачивали желтую заградительную ленту, которой обнесли отсек второго этажа. Один знаком показал, чтобы я проезжал дальше. Детективов я не заметил, но полиция работала на месте преступления.

Я долго тащился наверх, пока на пятом этаже не нашел место для своего «линкольна». Еще одна причина, чтобы нанять водителя.

Офис находился на втором этаже со стороны фасада дома. Матовая дверь была прикрыта, но не заперта. Я вошел в приемную с пустыми креслами и стойкой, за которой сидела женщина с красными от слез глазами. Она говорила по телефону, а увидев меня, молча отложила трубку.

— Вы из полиции? — спросила она.

— Нет.

— В таком случае офис сегодня не работает.

Я шагнул к стойке и вытащил из кармана ордер судьи Холдер.

— Только не для меня, — сказал я, протянув ей бумагу.

Женщина развернула документ, но читать не стала. Я заметил, что она сжимает в руке носовой платок.

— Что это? — удивилась она.

— Судебное распоряжение. Меня зовут Майкл Холлер, судья Холдер назначила меня замещающим адвокатом по всем делам Джерри Винсента. Теперь мы будем работать вместе. Можете звать меня Микки.

Она тряхнула головой, словно пытаясь избавиться от наваждения. Вообще-то обычно я произвожу лучшее впечатление на женщин.

— Это невозможно. Мистер Винсент был бы против!

Я взял у нее распоряжение и развернул перед ее глазами. Потом убрал в карман.

— Очень даже возможно. Решение председателя Верховного суда Лос-Анджелеса. Если вы внимательнее взглянете на договоры, которые мистер Винсент подписывал с клиентами, то увидите на них мою фамилию в качестве второго адвоката. То, что вы думаете о пожеланиях мистера Винсента, не имеет значения, поскольку он сам назначил меня в качестве заместителя в случае своей неправоспособности или… смерти.

Взгляд женщины подернулся дымкой. Тушь для ресниц потекла под веками. Вид нее был неряшливый и почти комический. Мне вспомнилась Лайза Минелли.

— Если хотите, можете позвонить судье Холдер и обсудить это с ней, — продолжил я. — А мне пора приступать к работе. Знаю, у вас сегодня очень трудный день. И у меня тоже — ведь я знал Джерри, когда он еще работал в прокуратуре. Так что примите мои соболезнования.

Я кивнул, ожидая получить ответ, но не дождался. Значит, надо действовать жестче.

— Начнем с самого главного. Мне нужен ежедневник Винсента. Необходим полный список текущих дел, которые вел Джерри. Затем вы должны предоставить мне материалы по всем клиентам…

— Он пропал.

— Кто пропал?

— Его ноутбук. Полиция сказала, что преступник взял из машины его портфель. Все данные находились там.

— Данные по делам? А бумажные оригиналы?

— Они тоже пропали. Бумаги лежали в том же портфеле. Их забрали.

Секретарша смотрела перед собой. Я постучал по монитору на ее столе.

— Как насчет данного компьютера? — спросил я. — Разве он не копировал сюда свой ежедневник?

Женщина не ответила, и я повторил вопрос.

— Так у Джерри были копии ежедневника? Я могу их посмотреть?

Наконец она подняла голову и усмехнулась:

— Я не занималась ежедневником. Он сам его вел. Хранил все данные в своем ноутбуке, а оригинал — в старом портфеле, который носил с собой. Теперь пропало и то и другое. Полиция заставила меня все обыскать, но я ничего не обнаружила.

Пропажа ежедневника — проблема, но не такая уж серьезная.

— А как насчет досье? Джерри тоже носил их в портфеле?

— Не думаю. Они здесь, в компьютере.

— Отлично. Тогда мы соберем информацию по текущим делам и восстановим его рабочий график. Кроме того, мне понадобятся бухгалтерские книги и чековые книжки по активным и трастовым счетам.

Она резко взглянула на меня.

— Вы не возьмете его деньги!

— При чем тут…

Я прикусил язык, перевел дух и начал говорить спокойно и доходчиво:

— Видимо, мне нужно извиниться. Я поступил неправильно. Я не знаю вашего имени. Как вас зовут?

— Рен Уильямс.

— Хорошо, Рен, позвольте кое-что вам объяснить. Это не его деньги, а клиентов. А клиенты Джерри являются моими, пока они сами не решат иначе. Я сказал, что вполне понимаю ваш эмоциональный шок, и согласен с тем, что у вас был очень тяжелый день. Нечто подобное я испытал и сам. Но вы должны определить — причем прямо сейчас, — со мной вы или нет. Потому что если вы со мной, мне нужно немедленно получить все то, о чем я вам говорил. Кроме того, я рассчитываю на ваше сотрудничество с моим менеджером, который скоро появится здесь. А если вы против, вам лучше сразу отправиться домой.

Она покачала головой.

— Детективы сказали, что я должна оставаться здесь, пока они не закончат осмотр.

— Какие детективы? Я видел только двух полицейских.

— Детективы в кабинете мистера Винсента.

— Как, вы позволили…

Резко развернувшись, я направился к двустворчатой двери напротив стойки и открыл левую створку.

В огромном кабинете Джерри Винсента не было ни души. Сделав круг по комнате, я оказался перед пучеглазой рыбой, висевшей на стене над темным полированным шкафчиком рядом с дверью, через которую я вошел. Рыба была цвета изумрудной зелени, с белым брюхом. Она выгнулась, застыв в картинной позе, словно ее только что вытащили из воды. Рот она разинула так, что я легко мог бы вставить в него палец.

Чуть ниже рыбы на стене висела медная дощечка с надписью: «Держи я рот на замке, не висела бы здесь». Мудрые слова. Язык чаще доводит до тюрьмы, чем выпускает на свободу. Лучший совет, который я дал клиенту: держи рот на замке. Ни с кем не говори о своем деле, даже с женой. Советуйся только сам с собой. Сиди и помалкивай, пока все не закончится.

За спиной раздался звук резко выдвинутого металлического ящика. Я обернулся. В противоположной стене виднелись две двери. Обе были приоткрыты, и через одну я увидел темный туалет, а за второй дверью была светлая комната.

Я быстро подошел ко второй двери и распахнул ее. За ней располагался архив — большая ниша без окон, с железными картотеками вдоль стен. Сбоку стоял стол.

За столом сидели двое. Один пожилой, другой помоложе. Наверное, наставник и стажер. Пиджаки они сняли и перекинули через спинки стульев. Я увидел их наплечные кобуры с рукоятками пистолетов и полицейские жетоны, подвешенные на ремнях.

— Что вы здесь делаете? — резко спросил я.

Мужчины подняли головы от бумаг. На столе громоздились стопки с папками. В глазах старшего детектива промелькнуло удивление.

— Полиция Лос-Анджелеса, — произнес он. — А вы что здесь делаете?

— Это мои бумаги, и я прошу немедленно вернуть их на место.

Тот, что постарше, встал и шагнул ко мне. Я потянулся за судебным ордером.

— Меня зовут…

— Я знаю, кто вы такой. Но все равно не понимаю, что вы тут делаете.

Я протянул ордер.

— Вероятно, это вам все объяснит. Председатель Верховного суда назначил меня заместителем по делам Джерри Винсента. Теперь его клиенты — мои клиенты. И вы не имеете права читать их досье. Это подпадает под статью незаконного вторжения и обыска. Здесь может содержаться конфиденциальная информация, касающаяся только адвоката и клиента.

Детектив даже не стал читать ордер — лишь мельком взглянул на подпись и печать. Кажется, это не произвело на него никакого впечатления.

— Винсента убили, — заметил он. — И разгадка убийства может крыться в этих папках. Мотивы, личность преступника. Мы обязаны…

— Нет. Вы обязаны немедленно покинуть мой кабинет.

Мужчина не шевельнулся.

— Речь идет о месте преступления, — возразил он. — Это вы должны покинуть помещение.

— Прочтите ордер, детектив. Я останусь тут. Место преступления находится в гараже, и ни один судья в городе не позволит вам перенести его в данный кабинет. Вы должны уйти и дать мне возможность приступить к своей работе.

Он не взглянул на ордер и не двинулся с места.

— Если я уйду, то мне придется закрыть и опечатать кабинет.

Не люблю ссориться с копами, но иногда все-таки приходится.

— Хорошо, через час я получу разрешение снять печать. Что касается вас, вы предстанете перед председателем Верховного суда и дадите объяснение, как и почему нарушили права всех клиентов Винсента. Только представьте, о каких цифрах идет речь: это будет рекорд даже для лос-анджелесской полиции.

Детектив усмехнулся, словно мои угрозы его позабавили. Он взял судебный ордер.

— Значит, вам передают дела?

— Вот именно, по крайней мере на данный момент.

— Всю юридическую практику?

— Да, пока каждый клиент не решит, оставаться со мной или найти кого-нибудь другого.

— Что ж, тогда вы попадаете в наш список.

— Какой список?

— В список подозреваемых.

— Что? Смешно. С какой стати?

— Вы же сами только что сказали. Вам достались все дела жертвы. А это немалый куш, не так ли? Винсент мертв, и вы его наследник. По-моему, вполне достаточный мотив для убийства. Кстати, не хотите сообщить, где вы находились вчера с восьми часов вечера до двенадцати часов ночи?

Глаза у полицейского были карие и настолько темные, что я не видел границы между радужной оболочкой и зрачком. Как у акулы, они казались абсолютно черными, не излучая и не отражая света.

— Не стану даже возражать, это просто нелепо. Если желаете, можете справиться у судьи: я не знал, что меня могут назначить на место Винсента.

— Не волнуйтесь. Мы все тщательно проверим.

— Отлично. А теперь покиньте комнату или я позвоню судье.

Мужчина вернулся к столику, взял пиджак и перекинул через руку. Потом поднял одну папку и протянул мне.

— Вот вам ваше досье, адвокат. Смотрите не подавитесь.

Детектив направился к двери, его напарник последовал за ним. Я проводил их в кабинет, решив, что надо слегка разрядить атмосферу. Кто знает, может, мы еще увидимся.

— Мне очень жаль, что все так получилось. Я всегда стараюсь сотрудничать с полицией и надеюсь, что мы поладим. Но сейчас мне надо заботиться о своих клиентах. Я даже не знаю, что в этих папках. Дайте мне немного времени…

— Нет у нас времени! — бросил полицейский. — Потеряешь минуту — провалишь дело. Вы хоть понимаете, во что ввязались?

Я взглянул на него, пытаясь понять, что он имеет в виду.

— Думаю, да. Я занимаюсь адвокатурой всего восемнадцать лет, но…

— Я говорю не о вашем опыте, а о том, что случилось в гараже. Тот, кто убил Винсента, поджидал его там. Он знал, как к нему подобраться. Это была засада.

Я кивнул.

— На вашем месте, — продолжил детектив, — я бы вел себя осторожнее с вашими новыми клиентами. Джерри Винсент наверняка знал своего убийцу.

— Но ведь раньше он работал обвинителем! Посылал людей в тюрьму. Вероятно, кто-то из них…

— Мы проверим. Но это было давно. Полагаю, имя преступника содержится в этих папках.

Полицейские развернулись и двинулись к выходу.

— Подождите! — крикнул я. — У вас есть визитка?

Детективы остановились и посмотрели на меня. Старший достал из кармана визитную карточку и протянул мне.

— Тут все мои контакты.

— Дайте мне время немного осмотреться, и я вам сразу же позвоню. Уверен, мы что-нибудь придумаем. Наверняка есть способ наладить сотрудничество, не нарушая ничьих прав.

— Разумеется. Вы же адвокат.

Я кивнул и взглянул на карточку. Гарри Босх. Никогда с ним раньше не встречался. Но почему он сказал, что знает меня?

— Детектив Босх, — произнес я, — мы с Джерри работали вместе. Дружили.

— И что?

— Ничего. Удачи вам. Надеюсь, вы раскроете это дело.

Босх кивнул, и его жест показался мне знакомым. Может, мы все-таки встречались?

Он шагнул к двери вслед за напарником.

— Детектив?

Босх обернулся.

— Мы раньше никогда не сталкивались по работе? Мне кажется, я вас уже видел.

Детектив улыбнулся и ответил:

— Нет. Если бы мы столкнулись по работе, вы бы меня обязательно запомнили.

7

Через час я, Лорна Тейлор и Деннис Войцеховский сидели за столом Джерри Винсента. Мы ели сандвичи и просматривали материалы и бумаги, найденные в офисе. Сандвичи оказались хороши, но настроение они нам не улучшили.

Я отпустил Рен Уильямс домой. Она все время плакала и возмущалась тем, что я пытаюсь забрать дела ее шефа. Я решил, что от нее проще избавиться, чем вести с ней вечную войну. Когда я провожал Рен до двери, она спросила, не намерен ли я ее уволить. Я ответил, что решение присяжных еще не принято и завтра утром она должна, как всегда, явиться на работу.

Без Рен Уильямс и Джерри Винсента мы блуждали впотьмах, пока Лорна не сообразила, как отсортированы материалы, и не выделила из них текущие дела. По деловым заметкам, найденным в папках, она составила ежедневник, или рабочий календарь, — самую важную вещь в профессиональной жизни любого адвоката. После этого дышать стало легче, и мы решили прерваться на обед, взявшись за коробки с сандвичами, которые Лорна привезла из «Дасти».

Календарь оказался не особо перегружен. Предстояло несколько слушаний в суде, но, в общем, было ясно, что Винсент старался расчистить место для грядущего процесса по делу Уолтера Эллиота, который начинался через девять дней.

— Итак, приступим, — произнес я, дожевывая последний кусок. — Если верить составленному нами календарю, через сорок пять минут я должен находиться на объявлении приговора. Поэтому давайте быстро все обсудим, и я отправлюсь в суд. Затем, после моего возвращения, еще раз посмотрим дела, и мы с Циско поедем по клиентам.

Все дружно закивали. На усах Циско остался клюквенный соус.

Лорна выглядела так же красиво и эффектно, как всегда. Она обладала потрясающей внешностью и умела смотреть на людей так, что они начинали чувствовать себя центром Вселенной. Я платил ей жалованье весь год, пока сидел без дел. Благодаря страховому полису это было не особенно накладно, и я не хотел, чтобы к моменту моего возвращения в бизнес она оказалась у другого адвоката.

— Начнем, пожалуй, с денег, — предложил я.

Лорна кивнула. Разобравшись с текущими делами и передав мне папки с документами, она взялась за банковские документы — вещи не менее важные, чем рабочий календарь. С их помощью мы могли выяснить, какими средствами располагает фирма Винсента и насколько успешно он вел свои дела.

— По поводу денег две новости: плохая и хорошая, — сообщила Лорна. — У него тридцать восемь тысяч на операционном счету и сто двадцать девять тысяч — на трастовом.

Я присвистнул. Кругленькая сумма. На трастовый счет кладутся деньги от клиентов. Как только начинается судебное разбирательство, деньги соответствующего клиента переходят на операционный счет. Я всегда предпочитал иметь больше денег на операционном счету, чем на трастовом, поскольку все, что переводится на операционный счет, автоматически становится моим.

— Разница не случайна, — объяснила Лорна, заметив мое удивление. — Буквально накануне Винсент получил сто тысяч долларов от Уолтера Эллиота. Депозит сделали в пятницу.

Кивнув, я постучал пальцем по импровизированному календарю, разложенному на столе. Он был наспех набросан на блокноте с линованной бумагой. От Лорны требовалось перенести его в нормальный ежедневник. Кроме того, она должна была закачать на мой компьютер график судебных заседаний и электронную версию календаря, а затем сбросить копию на какой-нибудь внешний носитель информации, что в свое время следовало бы сделать Винсенту.

— Процесс Эллиота начнется в четверг на следующей неделе, — пробормотал я. — Вот почему он положил сотню.

Порой надо произносить очевидное вслух, чтобы осенила новая идея.

— Как только закончим, позвони в банк, — обратился я к Лорне. — Проверь, был ли сделан клиринг чека. Если нет, попробуй его протолкнуть. Вероятно, услышав о смерти Винсента, Эллиот захочет аннулировать перевод.

— Ясно.

— Что там еще с деньгами? Если Эллиот положил сотню, чьи остальные?

Лорна открыла бухгалтерскую книгу. Каждый доллар в трастовом фонде можно отследить на принадлежность тому или другому клиенту. Адвокат в любой момент должен знать, сколько денег из аванса переведено на операционный счет и может быть пущено в дело, а сколько осталось в запасе. Сто тысяч на трастовом счете было записано на Уолтера Эллиота. Значит, на все остальные дела приходилось двадцать девять тысяч. Не так уж много, если вспомнить, сколько папок мы нашли в его картотеке.

— Есть сведения по деньгам? — спросил я.

Лорна покачала головой.

— Пока нет. Когда ты уедешь, я позвоню в банк и начну с этим работать. Хочешь, чтобы мы оба имели право подписи?

— Да, как и по моим счетам.

Я не думал, что с переходом денег Винсента в мои руки возникнут какие-то проблемы. Для этого мне и нужна была Лорна. В финансовых вопросах она понимала больше меня. Она разбиралась в них так хорошо, что иногда я жалел о том, что мы поженились, и о том, что развелись.

— Надо выяснить, может ли Рен Уильямс подписывать чеки, — произнес я. — Если да, следует вычеркнуть ее из списка. Сейчас распоряжаться счетами должны лишь ты и я.

— Хорошо. Очевидно, тебе придется обратиться к судье Холдер за ордером для банка.

— Без проблем.

Мне нужно было уходить минут через десять. Я повернулся к Войцеховскому:

— Удалось что-нибудь раскопать?

Раньше я попросил его задействовать свои связи и как можно больше разузнать об убийстве Винсента. Меня интересовало, какие шаги намерена предпринять полиция в связи с тем, что, как говорил Босх, следствие связывало это преступление с унаследованными мной делами.

— Не много, — ответил Циско. — Детективы еще не вернулись в Паркер-центр. Я позвонил одному парню из судмедэкспертизы, пока они обрабатывают результаты. Он скупо говорил о том, что у них есть, зато много рассказал о том, чего нет. По мнению полиции, в Винсента стреляли не менее двух раз. Гильзы до сих пор не найдены. Преступник сработал чисто.

Значит, злоумышленник либо стрелял из револьвера, либо настолько хорошо владел собой, что мог хладнокровно собрать гильзы после убийства.

Циско продолжил:

— Я позвонил одной женщине из отдела коммуникаций, и она сообщила, что первый звонок в полицию поступил без четверти час. Это поможет точнее определить момент смерти.

— Они выяснили, что там произошло?

— Похоже, в понедельник Винсент задержался в офисе. По понедельникам он вообще работал допоздна, готовя материалы на всю неделю. Потом Винсент собрал портфель, запер дверь и вышел. Спустившись в гараж, он сел в машину и получил пулю в окно со стороны водителя. Когда его нашли, в салоне работал мотор. Стекло было опущено. Ночью в гараже прохладно. Он мог опустить стекло, чтобы подышать свежим воздухом или поговорить с подошедшим к автомобилю человеком.

— С человеком, которого он знал.

— Вероятно.

Я вспомнил слова Босха.

— В гараже никого не было?

— Нет, дежурный ушел в шесть вечера. После шести все просто бросают в аппарат монетку или прикладывают карточку с месячным абонементом. У Винсента была карточка.

— Как насчет камер?

— Камеры висят на въезде-выезде. Они нацелены на номера автомобилей, чтобы в случае чего можно было выяснить, заезжала машина или нет. Но парень из судмедэкспертизы говорит, что на пленке не осталось ничего интересного. Убийца появился в гараже не на автомобиле. Он пришел туда пешком из здания или через уличный вход.

— Кто обнаружил Джерри?

— Охранник. У них один человек охраняет и здание, и гараж. Ночью он пару раз заглянул вниз и заметил машину Винсента. Фары были включены, мотор работал. Сначала он решил, что Винсент заснул, а потом увидел кровь.

Я кивнул, стараясь представить, как это произошло. Либо убийца невероятно беспечен, либо знал, что камеры в гараже работают только при въезде-выезде. И в понедельник вечером он сможет застать Винсента в практически пустом помещении.

— Хорошо, копай дальше. Как там Гарри Поттер?

— Кто?

— Детектив. То есть не Гарри Поттер. Я хотел сказать…

— Босх. Гарри Босх. Я навел о нем справки. Кажется, он один из лучших. Несколько лет назад ушел в отставку, но вскоре шеф полиции лично попросил его вернуться. По крайней мере так мне говорили.

Циско заглянул в блокнот.

— Полное имя Иероним Босх. Рабочий стаж тридцать три года, а ты сам понимаешь, что это значит.

— И что это значит?

— В полиции Лос-Анджелеса полную пенсию получают после тридцати лет службы, а потом можешь трудиться сколько угодно — размер пенсии уже не увеличивается. Так что нет смысла работать дальше.

— Если ты не фанат своего дела.

Циско кивнул.

— Вот именно. Те, кто остается после тридцати лет стажа, делают это не ради денег и не ради службы. Для них это больше, чем служба…

— Подожди, ты сказал, его зовут Иероним Босх? Как художника?

Мой помощник сдвинул брови.

— Насчет художника не знаю. Но так его зовут. Мне объяснили, что рифмуется со словом «аноним». Странное имя, по-моему.

— Войцеховский — тоже странное.

Циско собирался возразить, но его перебила Лорна:

— Ты вроде говорил, что не знаком с ним, Микки.

Я покосился на нее и покачал головой.

— Никогда с ним раньше не встречался, но вот имя… Оно мне знакомо.

— По картинам?

Мне не хотелось углубляться в далекое прошлое.

— Не важно, — произнес я и встал. — Мне пора идти. Циско, продолжай следить за расследованием убийства и выясни все о Босхе. Я хочу знать, насколько ему можно доверять.

— Надеюсь, ты не позволишь ему заглянуть в досье? — поинтересовалась Лорна.

— Это было не случайное убийство. Преступник знал, как добраться до Джерри Винсента. И я буду чувствовать себя намного лучше, если наш доблестный детектив прижмет этого парня к ногтю. — Я вышел из-за стола и направился к двери. — Мне надо быть у судьи Чэмпейн. Возьму несколько папок, чтобы просмотреть по дороге.

— Пойдем вместе, — предложила Лорна.

Я заметил, что она знаком попросила Циско остаться. Мы вышли из приемной. Я догадывался, что у Лорны на уме, но решил послушать ее.

— Микки, ты уверен, что готов к этому?

— Абсолютно.

— План был другой. Ты собирался вернуться постепенно, помнишь? Взять пару дел и двигаться дальше. А теперь у тебя целая практика.

— Я не практикую.

— Ладно, не шути.

— Я серьезно. Я готов. Разве ты не видишь, что все выходит намного лучше? С делом Эллиота у нас появится не только куча денег. Это все равно что повесить на площади рекламный щит с огромной надписью: «Я ВЕРНУЛСЯ!»

— Да, замечательно. Не говоря о том, что тебя ждет такая нагрузка…

Она не договорила, но я понимал, что она имеет в виду.

— Лорна, все в прошлом. Я готов. Честно говоря, думал, ты обрадуешься. У нас впервые за год появились деньги.

— На это мне плевать. Я хочу знать, что у тебя все в порядке.

— Не просто в порядке, а гораздо лучше. Я взволнован. У меня такое чувство, словно ко мне вернулась молодость. Не надо меня останавливать, ладно?

Она смотрела на меня, а я на нее. Наконец ее хмурое лицо смягчилось.

— Ну ладно, — улыбнулась Лорна. — Тогда за дело.

— Не волнуйся. Я справлюсь.

8

Я успокоил Лорну, но мысли о новой работе вертелись у меня в голове, пока я шел по коридору к галерее, соединявшей офисное здание с гаражом. Я забыл, что оставил машину на пятом уровне, и долго слонялся по этажам, пока не обнаружил свой «линкольн». Открыв багажник, я вынул сумку и положил туда папки.

Эту сумку я подыскал себе в магазине «Город чемоданов», когда планировал возвращение в бизнес. В лучшие дни я мог носить ее на спине в виде рюкзачка с большими лямками. С помощью удобной ручки она легко превращалась в портфель. Кроме того, у нее имелись два колесика и выдвижная ручка, чтобы в худшие дни катить ее по земле.

В последнее время хороших дней случалось больше, чем плохих, и я вполне мог обзавестись обычным адвокатским кейсом. Но сумка мне нравилась, и я предпочитал ходить с ней. Сбоку красовался логотип — горная гряда с надписью «Город чемоданов», что-то вроде знака Голливуда. Выше над горизонтом простиралось голубое небо — символ желаний и надежд. Именно из-за логотипа я ее и купил. Решил, что «Город чемоданов» не фирма, а место. Сам Лос-Анджелес.

В Лос-Анджелес все приезжают, и никто не остается насовсем. Это как пересадочная станция. Одни гонятся за своей мечтой, другие убегают от кошмаров. Двенадцать миллионов человек — и все в любой момент готовы сорваться с места. В буквальном, переносном и каком угодно смысле каждый житель Лос-Анджелеса сидит на чемоданах. Так, на всякий случай.

Я закрыл багажник и вздрогнул, увидев, что между мной и ближней машиной стоит человек. До сих пор крышка багажника скрывала его из виду. Мужчина не был мне знаком, но испуг быстро подсказал ответ. Вспомнив, как Босх предупреждал меня насчет убийцы Винсента, я едва не бросился бежать.

— Мистер Холлер, можно с вами поговорить?

— Черт возьми! Кто вы такой и зачем ко мне подкрадываетесь?

— Я не подкрадывался. Просто увидел вас и решил срезать путь через стоянку. Я работаю на «Таймс» и хочу поговорить о Джерри Винсенте.

Я перевел дух и покачал головой.

— Вы напугали меня. Его убили в этом гараже, когда он сел в автомобиль, вам это известно?

— О, простите. Я всего лишь…

— Ладно, не важно. Я ничего не знаю, и мне надо ехать в суд.

— Но теперь вы ведете его дела, разве нет?

Я жестом попросил его отойти и взялся за ручку дверцы.

— Кто вам сказал?

— Наш судебный репортер. Он раздобыл копию ордера, который выписала судья Холдер. Почему мистер Винсент выбрал именно вас? Вы были друзьями?

Я открыл дверцу.

— Как вас зовут?

— Джек Макэвой. Я веду полицейские хроники.

— Прекрасно, Джек. Но сейчас я не могу с вами беседовать. Дайте мне свою карточку, и я вам перезвоню.

Макэвой не только не достал визитку, но вообще проигнорировал мои слова. Он просто задал следующий вопрос:

— Судья взяла с вас подписку о неразглашении информации?

— Нет. Я ничего не знаю. Понятно?

— Но вы можете ответить, почему взяли дела Винсента?

— Ответ вам известен. Меня назначила судья Холдер. Все, мне пора в суд.

Я сел в салон и вставил ключ, оставив дверцу открытой. Макэвой облокотился на крышу и нагнулся, все еще надеясь меня разговорить.

— Послушайте, — вздохнул я, — может, вы все-таки отойдете и позволите мне закрыть дверцу?

— Давайте заключим сделку, — предложил репортер.

— Сделку? О чем вы?

— Об информации. У меня есть связи в полиции, а у вас — в суде. Устроим взаимовыгодный обмен. Я буду сообщать свои новости, вы — свои. Похоже, дело обещает быть громким. Мне нужны все сведения, какие можно раздобыть.

Я поднял голову и спросил:

— Разве ваши новости не появятся на следующий день в газете? Я просто подожду и куплю «Таймс».

— Появятся, но не все. Есть материалы, которые нельзя публиковать, даже если уверен, что это правда.

Он сказал это с таким видом, словно изрек мудрость.

— Боюсь, вы будете узнавать новости раньше меня, — заметил я.

— Ничего, я рискну. Договорились?

— У вас есть карточка?

Он достал визитку и протянул мне. Зажав ее между пальцами, я взялся за руль и взглянул на карточку. Почему бы и нет? Знающий человек мне не помешает.

— Ладно, договорились.

Я попросил его отойти, захлопнул дверцу и завел машину. Макэвой стоял рядом. Я опустил стекло.

— Что? — произнес я.

— Хочу напомнить: вы не должны появляться на страницах других газет или в телепередачах с любой информацией, которая неизвестна мне.

— Не волнуйтесь. Я знаю, как это работает.

— Отлично.

Я переключился на заднюю скорость, но потом кое-что вспомнил и нажал на тормоз.

— Один вопрос. Насколько близко вы знакомы с Босхом, детективом, ведущим расследование?

— Я его знаю, но не близко. У него нет близких знакомых. Включая напарника.

— Что за история с ним случилась?

— Никогда не спрашивал.

— Ну а вообще он хорош?

— В расследовании преступлений? Очень. Один из лучших.

Я кивнул. Фанат своего дела.

— Берегите ноги.

Я дал задний ход и сделал разворот. Макэвой крикнул:

— Классные номера, Холлер!

Спускаясь вниз, я помахал ему рукой. Я пытался вспомнить, на каком «линкольне» еду и какой у него номерной знак. У меня был парк из трех лимузинов — я собрал его, когда вел крупные дела. Но в последнее время автомобили использовались очень редко, поэтому я ездил на них поочередно, чтобы не дать застояться двигателям и прочистить выхлопные трубы. Это входило в мою стратегию возвращения. Не считая номерных знаков, автомобили были точными копиями, и я не помнил, какой из них взял на сей раз.

Подъехав к будке дежурного и предъявив квитанцию, я увидел в окошке маленький монитор. Он передавал изображение с той самой камеры, о которой говорил Циско. Она висела где-то позади моей машины и была расположена так, чтобы показывать задний бампер и номера автомобилей.

Там я увидел свой номерной знак и поморщился.

В суде меня ждал один из клиентов Винсента. Я должен был с ним встретиться и «отвести» прямиком в тюрьму.

9

Когда я вошел в зал, судья Джудит Чэмпейн уже сидела в своем кресле и разбирала ходатайства. Внизу терпеливо ждали очереди восемь юристов. Прислонив свою чудо-сумку к перилам, я шепнул судебному приставу, что прибыл по делу Эдгара Риза вместо Джерри Винсента. Тот ответил, что судья буквально завалена ходатайствами, но приговор Риза будет объявлен первым. Я спросил, нельзя ли увидеть Риза; пристав встал и проводил меня к расположенной рядом с кафедрой стальной двери, за которой находилась камера. В ней сидело трое.

— Эдгар Риз! — позвал я.

К решетке подошел невысокий, крепко сбитый мужчина с белой кожей. Увидев на его шее тюремные татуировки, я облегченно вздохнул. Риз уже не раз бывал в тюрьме. Мне не придется держать за руку перепуганного новичка. А это облегчает дело.

— Меня зовут Майкл Холлер. Сегодня я замещаю вашего адвоката.

Объяснять парню, что случилось с Винсентом, не имело смысла. Риз забросал бы меня вопросами, на которые я все равно не мог бы ответить.

— Где Джерри? — спросил Риз.

— Не сумел прийти. Вы готовы выслушать приговор?

— А что, у меня есть выбор?

— Джерри сказал вам, чего можно ожидать?

— Да. Пять лет в тюрьме штата, за примерное поведение выпустят через три.

Скорее уж через четыре, подумал я, но спорить не стал.

— Хорошо, сейчас судья закончит с кое-какими делами, и вас проведут в зал. Обвинитель прочтет кучу всяких бумаг, затем спросит, все ли понятно, вы кивнете, и судья объявит приговор. На это уйдет не более пятнадцати минут.

— Мне плевать, сколько на это уйдет. Я не тороплюсь.

Я молча кивнул и оставил его в камере. На выходе я негромко постучал в металлическую дверь, чтобы меня услышал судебный пристав — в округе Лос-Анджелес они являются заместителями шерифа, — но не услышала судья. Пристав выпустил меня, и я сел в первом ряду на галерее. Открыв сумку, достал захваченные с собой бумаги и положил их рядом на скамью.

Сверху лежало досье на Эдгара Риза. Я успел бегло пролистать его, готовясь к встрече. Риз прибегал к услугам Винсента. Обычное дело — сбыт наркотиков. Риз продавал собственный товар, и его подставил один из покупателей, работавший тайным осведомителем. Согласно документам, полиция решила завербовать клиента, выяснив, что у него есть зуб на продавца. Однажды он купил у Риза кокаин и обнаружил, что в нем слишком много детского слабительного. Типичная ошибка торговцев, которые сами потребляют свой продукт: они сильно разбавляют порошок, чтобы оставить больше «дури» для себя, и резко снижают качество товара. Плохой способ вести бизнес, поскольку он быстро создает врагов. Наркоман, подрабатывающий стукачом в полиции, всегда первым сдаст того дилера, против которого что-нибудь имеет. Так Эдгар Риз получил урок, над ним ему предстояло размышлять за решеткой в ближайшие пять лет.

Я убрал досье в сумку и взял следующее. Патрик Хенсон, подсевший на анальгетики спортсмен. Я собирался отказаться от его дела и уже сообщил об этом Лорне. Нагнувшись к сумке, стал засовывать в нее досье, но затем снова откинулся на спинку стула и задумался, похлопывая папкой по коленям.

Хенсон был двадцатичетырехлетним серфером из Малибу, родом из Флориды. Раньше он профессионально занимался спортом, но без особого успеха, выигрывая какие-то мелкие соревнования и снимаясь в рекламе. Выступая на Гавайях в Мауи, он упал с доски, и волна протащила его по донной лаве. Травма плеча потребовала операции и курса оксикодона, прописанного доктором от боли. Через восемнадцать месяцев Хенсон уже крепко сидел на «колесах» и пачками глотал таблетки, чтобы успокоить боль. Он потерял спонсоров и больше не мог выступать на соревнованиях. Закончилось тем, что Хенсон украл бриллиантовое колье в одном доме в Малибу, куда его пригласила подружка. В отчете шерифа говорилось, что колье принадлежало матери подруги Хенсона и включало в себя восемь бриллиантов — по числу ее детей и внуков. Указанная в отчете стоимость составляла двадцать пять тысяч долларов, но Хенсон продал его за четыреста и уехал в Мексику, чтобы купить из-под прилавка двести таблеток оксикодона.

Доказать вину Хенсона было нетрудно. Он сдал колье в ломбард, где его сняла камера охраны. Колье стоило очень дорого, и серфингиста нагрузили по полной программе, обвинив в хищении имущества и краже в особо крупных размерах и добавив незаконное хранение наркотиков. В довершение всего дама, у которой Хенсон его украл, оказалось женой известного доктора со связями в верхах, участника и спонсора избирательных кампаний нескольких членов окружного совета.

Обратившись к Винсенту, Хенсон внес предварительный аванс пять тысяч долларов. В счет платы Винсент забрал все его двенадцать эксклюзивных досок и продал через своих представителей коллекционерам на интернет-аукционе. Кроме того, Хенсон обязался выплачивать тысячу долларов каждый месяц, но успел сделать только первый платеж. После того как его выпустили под залог, заплаченный матерью (она все еще жила в Мельбурне, штат Флорида), спортсмен отправился в центр реабилитации для наркоманов.

В отчете сообщалось, что Хенсон успешно прошел реабилитацию и теперь работал на неполной ставке в детском спортивном лагере в Санта-Монике. Зарплаты ему едва хватало на жизнь, про ежемесячную тысячу для Винсента не было и речи. Его мать тоже сидела на мели после выплаты залога и немалых средств, потраченных на реабилитационный центр.

Папка ломилась от бесконечных заявлений, ходатайств и прочих юридических штучек, с помощью которых Винсент тянул время, дожидаясь, когда Хенсон разживется наличными. Обычная тактика юристов. Деньги прежде всего, даже если само дело кажется сомнительным. Обвинение могло предъявить запись, на которой Хенсон продавал краденый товар. Значит, дело было не просто сомнительным. Оно было безнадежным.

Среди прочей информации я нашел номер телефона Хенсона. Для каждого адвоката, занимающегося клиентами «на воле», очень важно наладить с ними постоянный контакт. Людей, находящихся под следствием и ожидающих решения суда, после которого они могут оказаться за решеткой, часто трудно разыскать. Они много перемещаются, иногда у них вообще нет дома. Но адвокат должен иметь возможность связаться с ними в любой момент. В досье был указан номер мобильного телефона Хенсона, и при желании я мог позвонить ему прямо сейчас. Но хотел ли я ему звонить?

Я посмотрел в зал. Судья все еще была занята жаркой дискуссией по поводу прошения о поручительстве. Три адвоката ждали своей очереди, представитель обвинения по делу Риза, похоже, так и не объявился. Я встал и снова обратился к судебному приставу:

— Мне нужно выйти в коридор и позвонить. Я буду рядом.

Он кивнул.

— Если не придете вовремя, я вас позову, — предупредил он. — Но перед возвращением не забудьте выключить телефон. Судья терпеть не может мобильники.

Совет был лишним. Я и так хорошо знал, что судья не любит мобильные телефоны. Этот урок я усвоил в тот день, когда впервые появился в ее судебном зале и мой мобильник заиграл увертюру из «Вильгельма Телля» (рингтон поставила моя дочка). Судья вкатила мне стодолларовый штраф и впредь называла меня не иначе как Одиноким Рейнджером.^[6] Против этого я, кстати, ничего не имел. Иногда я действительно чувствовал себя Одиноким Рейнджером. Разве что ездил не на белой лошади, а в черном лимузине.

Оставив документы в галерее и прихватив папку с делом Хенсона, я вышел в коридор. Там я отыскал сравнительно тихое местечко и набрал номер. Мужской голос ответил после второго гудка:

— Трик слушает.

— Патрик Хенсон?

— Да, а это кто?

— Я ваш новый адвокат. Меня зовут Май…

— Эй, постойте. А где мой прежний адвокат? Я уже вбухал в Винсента кучу…

— Он умер, Патрик. Скончался прошлой ночью.

— О нет!

— Да, Патрик. Мне очень жаль.

Я подождал, не пожелает ли он еще что-нибудь сказать, но Патрик молчал, и я продолжил бесстрастным тоном бюрократа:

— Меня зовут Майкл Холлер, я веду дела Джерри Винсента. Просмотрев ваши бумаги, я заметил, что вы не сделали ни одного ежемесячного платежа, предусмотренного вашим соглашением с мистером Винсентом.

— Черт, да в том-то и дело! Я из кожи вон лезу, чтобы наладить нормальную жизнь, а в результате у меня нет ни цента. Понимаете? Я отдал этому парню, Винсенту, мои доски для серфинга. Он оценил их всего в пять штук, хотя они стоят гораздо дороже. За любую из тех длинных досок ему бы дали не менее тысячи. Он сказал, что для начала денег хватит, а сам ни черта не делал, лишь время тянул. А пока все это не закончилось, я по уши в дерьме.

— Вы по-прежнему в порядке? У вас все чисто, Патрик?

— Чище не бывает. Винсент говорил мне, что это мой единственный шанс остаться на свободе.

Я бросил взгляд на коридор. Он был заполнен адвокатами, подзащитными, свидетелями, семьями обвиняемых и пострадавших. Коридор был длиной с футбольное поле, и все, кто в нем находился, жаждали только одного — успеха. Чтобы тучи над их головой рассеялись и хоть что-то в этом мире произошло так, как им хотелось.

— Джерри был прав, Патрик. Надо оставаться чистым.

— Я так и делаю.

— У вас есть работа?

— Проклятие! Вы что, не понимаете? Кто возьмет на работу такого парня, как я? Все от меня шарахаются. Меня ждет суд, после которого я могу сесть за решетку. Мне платят жалкие гроши за то, что я по три часа в день учу детишек серфингу. Живу в своей чертовой машине, а ночую в будке охранника на пляже. Знаете, где я находился в это время два года назад? На Мауи, в роскошном номере во «Временах года».

— Да, жизнь дерьмо. А водительские права у вас есть?

— Это чуть ли не единственное, что у меня осталось.

Я принял решение.

— Ладно, вы знаете, где находится офис Джерри Винсента? Бывали там когда-нибудь?

— Да, привозил туда доски. И рыбу.

— Рыбу?

— Винсент забрал шестидесятифунтового тарпона, которого я поймал мальчишкой во Флориде. Сказал, что повесит его на стену и станет всем говорить, будто это его трофей.

— А, да, ваша рыба еще на месте. В общем, завтра в девять утра приезжайте в офис, и мы поговорим насчет работы. Если все будет в порядке, начнете в тот же день.

— Начну что?

— Возить меня на машине. Я буду платить пятнадцать долларов в час за вождение и еще по пятнадцать в счет вашего долга. Согласны?

Возникла пауза, потом Хенсон ответил:

— Хорошо. Я буду на месте.

— Отлично. Значит, увидимся. И вот еще что, Патрик. Запомни одну вещь — оставайся чистым. Если что не так, я сразу узнаю. Поверь.

— Не волнуйся, парень. Я никогда не вернусь в это дерьмо. У меня и так вся жизнь перевернулась вверх тормашками.

— Прекрасно, Патрик. Увидимся завтра.

— Послушай, дружище, а зачем ты это делаешь?

Я помолчал.

— Честно говоря, не знаю.

Удостоверившись, что телефон отключен, я вернулся в зал. По дороге я размышлял о том, чем на самом деле являлся мой поступок — добрым делом или ошибкой, за которую потом придется расплачиваться.

Я пришел вовремя. Судья только что закончила с последним ходатайством. За столиком обвинения сидел заместитель окружного прокурора Дон Пирс, прибывший на вынесение приговора. В молодости он служил во флоте и с тех пор носил стрижку «ежик», щеголяя ею на коктейлях в клубе «Зеленая лужайка». Я быстро убрал папки в сумку и подкатил ее к столику защиты.

— Так-так, — улыбнулась судья, — Одинокий Рейнджер снова на коне.

Я ответил ей улыбкой.

— Да, ваша честь. Рад вас видеть.

— Давненько вас не было, мистер Холлер.

Зал суда — не самое подходящее место для объяснений. Я ограничился тем, что развел руками. Прошу, мол, любить и жаловать.

— Что я могу сказать? Я вернулся, ваша честь.

— Вот и замечательно. Насколько я понимаю, вы замещаете мистера Винсента?

Ее голос звучал спокойно. Очевидно, судья не знала о смерти Винсента. Я понимал, что лучше всего держать язык за зубами и молча перейти к делам. Но рано или поздно она услышит о гибели Винсента и вспомнит про мое молчание. А это не лучший способ расположить к себе судью.

— К сожалению, — ответил я, — мистер Винсент скончался прошлой ночью, ваша честь.

Брови судьи поползли вверх. До судейской должности она долго работала в прокуратуре. У нее там оставалось много знакомых, в том числе и Винсент. Я увидел, что мое известие потрясло судью.

— Господи, он был так молод! — воскликнула она. — Что случилось?

Я покачал головой, прикинувшись, что ничего не знаю.

— Очевидно, это была насильственная смерть, ваша честь. Полиция начала расследование, и пока я мало что могу сообщить, кроме того, что Винсента убили прошлой ночью в гараже, в собственной машине. Сегодня утром мне позвонила судья Холдер и назначила замещающим адвокатом. Поэтому я приехал как представитель мистера Риза.

Судья опустила голову и выдержала паузу, пытаясь справиться с эмоциями. Мне никогда не нравилась роль злого вестника. Я нагнулся и вытащил из сумки папку Эдгара Риза.

— Мне очень жаль, — пробормотала судья.

Я понимающе кивнул и замер в ожидании.

— Ну хорошо, — произнесла она после долгого молчания. — Давайте пригласим подсудимого.

Это все, на что мог рассчитывать Джерри Винсент. Если у судьи и были какие-то сомнения насчет Джерри и его смерти, она не стала о них распространяться. Жизнь в суде шла своим чередом. Колесики системы продолжали крутиться без него.

10

Лорна Тейлор написала мне кратко и по делу. Ее сообщение поступило, как только я включил телефон и вышел из зала, где Эдгар Риз получил пять лет. Она побеседовала с секретаршей судьи Холдер насчет ордера, который требовался банку, чтобы перевести счета Винсента на меня и Лорну. Судья согласилась выписать ордер. Все, что мне оставалось, это пройти по коридору и заглянуть к ней в кабинет.

В зале опять было темно, но секретарша сидела на своем обычном месте рядом с креслом судьи. Я вспомнил свою учительницу в младших классах.

— Миссис Джилл? — произнес я. — Я должен забрать ордер у судьи Холдер.

— Думаю, она еще у себя. Сейчас проверю.

— Можно мне самому пройти к ней и поговорить несколько минут?

— Кажется, у нее кто-то есть, но я посмотрю.

Секретарша встала и вышла в коридорчик позади ее столика. Там в конце находилась дверь, и я увидел, как секретарша постучала, прежде чем войти. Когда дверь приоткрылась, я успел разглядеть мужчину, занимавшего тот же стул, на котором утром сидел я. Митч Лестер, муж судьи Холдер, адвокат по делам о телесных повреждениях. Я узнал его по фотографиям в рекламе. В свое время он выступал защитником в уголовных процессах, и мы оба оказались на задней обложке в «Желтых страницах»: его рекламу поместили чуть ниже моей. Но он уже много лет не занимался уголовными делами.

Через пару минут миссис Джилл вернулась с моим ордером. Я решил, что мне не удастся повидать судью, но секретарша сообщила, что я смогу зайти к ней, как только она закончит беседу с посетителем.

У меня было мало времени, чтобы продолжить знакомство с делами Винсента, и я стал прохаживаться по залу, поглядывая по сторонам и раздумывая над тем, что скажу судье. У стола судебного пристава я остановился и заглянул в расписание, составленное на прошлую неделю. Среди прочих адвокатов мелькнула фамилия Джерри, записанного на слушания по делу Уолтера Эллиота. Видимо, это было его последнее появление в суде.

Минуты через три на столике миссис Джилл прозвенел звонок, и мне сообщили, что я могу зайти к судье.

Я постучал, и дверь открыл Митч Лестер. Он с улыбкой посторонился, давая мне пройти. Мы обменялись рукопожатиями, и он сказал, что только теперь услышал о Джерри Винсенте.

— Жуткие дела творятся в этом мире, — покачал головой Лестер.

— Верно, — согласился я.

— Если понадобится моя помощь, дайте мне знать.

Он вышел из кабинета, и я занял его стул.

— Чем могу помочь, мистер Холлер? Вы получили ордер для банка?

— Да, ваша честь, спасибо. Я хотел сообщить вам кое-какие новости и кое о чем спросить.

Она сняла очки и положила перед собой на стол.

— Слушаю вас.

— Сначала новости. Дела идут медленно, потому что вначале у нас не было рабочего календаря. Он пропал после смерти Джерри Винсента, так же как его ноутбук. Нам пришлось составлять новый календарь по материалам текущих дел. Но в конце концов мы взяли ситуацию под контроль, и сейчас я как раз иду от судьи Чэмпейн после вынесения приговора по одному из дел. Так что, по сути дела, мы ничего не пропустили.

Похоже, наши подвиги не произвели на судью впечатления.

— Сколько у вас теперь текущих дел? — спросила она.

— Мм… насколько я понял, тридцать одно… точнее, тридцать, поскольку по одному приговор уже вынесен. Дело закрыто.

— Вы унаследовали очень солидную практику. Так в чем проблема?

— Я не говорил, что есть проблема, ваша честь. Пока я пообщался лишь с одним клиентом, и он не возражает, чтобы я оставался его адвокатом.

— Вы про Уолтера Эллиота?

— Нет, с ним я еще не беседовал. Думаю сделать это сегодня вечером. Человек, с которым я говорил, замешан в менее серьезном деле — в ограблении.

— Понятно.

В ее голосе прозвучало нетерпение, и я поспешил продолжить:

— Я хотел спросить насчет полиции. Сегодня утром вы совершенно справедливо посоветовали мне защищать клиентов от полицейского вмешательства. Буквально через час, приехав в офис Винсента, я обнаружил двух детективов, рывшихся в его бумагах. Секретарша была на месте, но не пыталась остановить их.

Лицо судьи стало жестким.

— Надеюсь, вы исправили ее ошибку. Полиция не имела права просматривать досье.

— Да, ваша честь, я заставил их уйти. Пригрозил, что позвоню вам. Только после этого они убрались.

Судья кивнула, видимо, польщенная тем, что ее имя имеет такую власть.

— Тогда почему вы здесь?

— Просто у меня возник вопрос, должен ли я пустить их обратно.

— Я вас не понимаю, мистер Холлер. Вы хотите пустить их обратно?

— Детектив, ведущий расследование, привел вполне разумные доводы. Все указывает на то, что Джерри Винсент знал своего убийцу и даже позволил ему подойти и выстрелить с близкого расстояния. Детектив считает, что преступником может быть один из его клиентов. Поэтому они хотели просмотреть все дела, чтобы найти вероятного убийцу.

Судья решительным жестом отвергла этот довод.

— Ясно, чего они хотели. Но тем самым они нарушили права клиентов.

— Детективы сидели в архиве и смотрели старые дела. Уже закрытые.

— Не важно, закрытые или открытые, — это нарушение конфиденциальных отношений адвоката и клиента.

— Согласен, ваша честь. Но когда они ушли, на столе осталось несколько папок, которые детективы, судя по всему, собирались взять собой и просмотреть более внимательно. Я заглянул в них и обнаружил там угрозы.

— Угрозы мистеру Винсенту?

— Да. Речь идет о тех случаях, когда клиенты были недовольны результатами защиты — например, вынесенным приговором или условиями заключения. Винсенту угрожали, и, очевидно, он относился к этому достаточно серьезно, если решил подробно записать, что и кем было сказано. Детективы собрали папки и отложили в сторону.

Судья откинулась назад и сцепила пальцы, поставив локти на подлокотники кожаного кресла. Она мысленно взвесила все, что я сказал, и посмотрела на меня.

— Вы боитесь, что запрет на просмотр досье помешает расследованию преступления?

Я кивнул.

— Возможно, есть какой-то способ удовлетворить обе стороны, — произнес я. — Свести к минимуму ущерб для клиентов и в то же время позволить полиции выполнять свою работу.

Судья обдумала мои слова и вздохнула.

— Жаль, что мой муж ушел, — пробормотала она. — Я очень доверяю его мнению.

— Вообще-то у меня есть идея.

— О, я в этом не сомневалась. Какая?

— Я решил, что могу сам просмотреть бумаги и составить список людей, угрожавших Джерри. А потом передать список детективу Босху и сообщить кое-какие детали насчет угроз. Так он сможет получить то, что ему нужно, не заглядывая в досье.

— Дело ведет Босх?

— Да, Гарри Босх. И с ним еще детектив из отдела по расследованию убийств. Не помню его фамилии.

— Мистер Холлер, даже передав полиции только список фамилий, вы уже нарушите юридическую тайну. Вас могут исключить из адвокатской коллегии.

— Я об этом думал, ваша честь, и, как мне кажется, нашел выход. Одним из условий нарушения юридической тайны является угроза безопасности. Если бы Джерри знал, что его собираются убить, он мог бы сообщить полиции фамилию своего клиента, и это не считалось бы нарушением конфиденциальности.

— Да, но тут иная ситуация.

— Детектив прямо заявил, что имя убийцы Джерри Винсента, вероятно, находится в его архиве. Теперь бумаги перешли ко мне. Значит, содержащаяся в них информация представляет угрозу и для меня. Когда я начну вести дела и встречаться с клиентами, то вполне могу оказаться с глазу на глаз с преступником. Как ни крути, а у меня такое чувство, что мне тоже угрожает опасность, и это достаточно веское основание для нарушения прав на конфиденциальность.

Судья кивнула и надела очки. Она потянулась за стаканом с водой, который стоял за компьютером. Сделав несколько глотков, она произнесла:

— Хорошо, мистер Холлер. Полагаю, вы поступите правильно, если просмотрите досье и сделаете все, что вы сказали. Подайте ходатайство с объяснением своих поступков и мотивов, связанных с грозящей вам опасностью. Я подпишу его и скреплю печатью, хотя надеюсь, что оно вам не понадобится.

— Спасибо, ваша честь.

— Что-нибудь еще?

— Кажется, все.

— В таком случае желаю приятного дня.

— Спасибо, ваша честь.

Я встал и направился к двери, но затем кое-что вспомнил и остановился.

— Забыл спросить одну вещь. В вашем расписании на прошлую неделю значился Джерри Винсент. Он приходил по делу Эллиота. Я пока плохо знаком с материалами процесса, но не могли бы вы сказать, с чем был связан визит?

Она задумалась, стараясь вспомнить.

— Это были внеочередные слушания. Мистер Винсент пришел из-за того, что судья Стэнтон отменил выплату залога и распорядился взять мистера Эллиота под стражу. Я оставила его на свободе.

— Почему отменили залог?

— Мистер Эллиот без разрешения отправился на кинофестиваль в Нью-Йорк. Мистер Голанц, представитель обвинения, увидел в журнале «Пипл» снимок Эллиота, приехавшего на фестиваль, и потребовал, чтобы судья Стэнтон отменил освобождение под поручительство. Он с самого начала возражал против выплаты залога. Судья Стэнтон аннулировал поручительство, и мистер Винсент пришел ко мне с ходатайством об освобождении своего клиента из-под ареста. Я решила дать мистеру Эллиоту второй шанс и выпустила его на свободу с условием, что он станет носить электронный браслет. Но третьего шанса мистер Эллиот не получит. Имейте это в виду, когда будете разговаривать с ним как со своим клиентом.

— Я понял, ваша честь. Спасибо.

Выйдя из кабинета судьи, я вернулся в зал и направился к выходу, поблагодарив миссис Джилл.

Карточка Гарри Босха лежала у меня в пиджаке. В лифте я достал ее из кармана. Машину оставил на платной стоянке возле «Киото Гранд отеля», и до нее было три квартала пешком мимо Паркер-центра. На улице я набрал номер Босха.

— Босх слушает.

— Это Микки Холлер.

Повисла пауза. Наверное, он не мог вспомнить, кто я такой.

— Чем могу помочь? — спросил наконец Босх.

— Как продвигается следствие?

— Следствие идет, но пока я не могу об этом говорить.

— Собственно, поэтому я и звоню. Вы сейчас в Паркер-центре?

— Да, а что?

— Я буду проходить мимо вас. Давайте встретимся возле мемориала.

— Послушайте, Холлер, я занят. Просто скажите мне, в чем дело.

— Это не телефонный разговор. Обещаю, дело того стоит. Если вас не окажется на месте, я решу, что вы отказались от моего предложения, и больше не стану вас беспокоить.

Я отключил связь прежде, чем Босх успел ответить. Через пять минут я был у Паркер-центра. Это место доживало свои последние деньки, неподалеку на Спринг-стрит уже возводили новые корпуса. Я увидел Босха: он стоял у фонтана возле мемориала, возведенного в честь погибших полицейских. К костюму от его ушей тянулись белые провода. Я воздержался от рукопожатия и прочих приветствий. Босх вытащил наушники и сунул в карман.

— Прячетесь от мира, детектив?

— Помогает сосредоточиться. В чем дело?

— Сегодня утром, когда вы ушли из офиса, я просмотрел оставленные вами папки. Там, в архиве.

— И?..

— Кажется, я понял, что вы искали. Я хочу вам помочь, но вы должны уяснить мою позицию.

— Я вас понимаю. Вы обязаны защищать свои бумаги, а заодно и скрытого в них убийцу, потому что таковы правила.

Я покачал головой. Он явно не пытался облегчить мне задачу.

— Детектив, приходите завтра в восемь утра в офис, и я дам все, что смогу.

Похоже, мое предложение удивило его. Он промолчал.

— Так придете?

— А в чем подвох? — поинтересовался Босх.

— Никаких подвохов. Главное, не опаздывайте. В девять у меня встреча, а потом я поеду к клиентам.

— Я буду в восемь.

— Хорошо.

Я уже хотел уйти, но детектив, кажется, собирался сказать что-то еще.

— У Винсента были дела федерального значения?

Я задумался, перебирая в уме просмотренные документы, и покачал головой.

— Мы продолжаем разбирать бумаги, но сомневаюсь. Как и я, он предпочитал суды штата. Они немного смахивают на лотерею. Больше свободы, неразберихи, лазеек. А федералы любят держать все под контролем. Им не нравится проигрывать.

Я боялся, что Босх примет мои слова на свой счет, но он пропустил их мимо ушей. Он размышлял о чем-то ином.

— Хорошо, — пробормотал детектив.

— Только это вы хотели спросить?

— Да.

Я ждал объяснений, но их не последовало.

— Ладно, детектив.

Я неловко протянул руку. Он пожал ее, тоже довольно неуклюже. У меня в голове вертелся вопрос.

— Я тоже собирался кое о чем вас спросить.

— О чем?

— В вашей визитке не написано, но я слышал, что вас зовут Иероним. Правда?

— А в чем дело?

— Интересно, откуда могло взяться подобное имя?

— Так меня назвала мать.

— А что думал об этом отец?

— Не знаю. Мне пора идти, мистер Холлер. Есть еще вопросы?

— Нет. Просто любопытство. Жду завтра в восемь.

— До встречи.

Я оставил его у мемориала и двинулся по улице. Шагая вдоль квартала, я прикидывал, зачем он спрашивал о федеральных делах Винсента. На углу я обернулся и увидел, что Босх стоит возле фонтана. Он смотрел мне вслед. Я отвел взгляд и пошел дальше.

11

Циско и Лорна еще работали в офисе Джерри Винсента. Я передал Лорне судебный ордер для банка и рассказал о двух назначенных на утро встречах.

— Ты вроде решил отказаться от Патрика Хенсона, — удивилась она.

— Верно. Но теперь передумал.

Лорна сдвинула брови — ее обычная реакция на непредсказуемость моих поступков, которые часто ставили ее в тупик. Но мне не хотелось ничего объяснять. Я спросил, не появились ли новости в мое отсутствие.

— Было кое-что. Деньги Эллиота переведены на счет. Даже если он узнал про Джерри, теперь поздно давать обратный ход.

— Ясно.

— Вторая новость еще лучше. Я нашла папку с контрактами и прочитала о сделке Джерри с Эллиотом. Те сто тысяч, которые он перевел в пятницу, лишь первый взнос.

— А сколько всего?

— Согласно договору, Винсент получил двести пятьдесят тысяч. Это произошло пять месяцев назад, и все деньги, видимо, были потрачены. Но он собирался получить еще двести пятьдесят на ведение процесса. Это безвозвратный платеж. Сто тысяч — первая часть. Остальные должны поступить после начала судебного разбирательства.

Я одобрительно кивнул. Винсент заключил отличную сделку. У меня никогда не было контрактов на подобную сумму. Меня смущало, как он ухитрился так быстро спустить двести пятьдесят тысяч. Лорне придется как следует поработать с финансовыми документами, чтобы выяснить данный вопрос.

— Что ж, замечательно, если мы удержим Эллиота. А если нет, радоваться нечему. Что-нибудь еще?

Лорна была разочарована. Ей хотелось, чтобы я пришел в восторг и осыпал ее благодарностями за открытие, но она упустила из виду, что мне еще только предстояло заполучить Эллиота. В техническом смысле он был свободен. Мне дали право «первого выстрела», но если я не сумею его удержать, то никогда не узнаю, каково это — потратить на процесс двести пятьдесят тысяч долларов.

— Пока ты ездил в суд, у нас было несколько посетителей, — хмуро произнесла Лорна.

— Каких?

— Приезжал один из детективов, работавших на Джерри. Увидев Циско, он чуть на него не накинулся. Но вскоре остыл и убрался восвояси.

— Кто он?

— Брюс Карлин. Джерри нанял его для дела Эллиота.

Я кивнул. Карлин был «быком» из бывших полицейских, после отставки переметнулся на противоположную сторону и теперь работал на защиту. Адвокаты часто пользовались его услугами, потому что он знал все секреты полицейской кухни. Однажды я тоже обратился к нему за помощью и пришел к выводу, что Карлин делает деньги надутой репутации. Больше мы с ним не пересекались.

— Позвони ему, — попросил я. — Пусть придет снова.

— Зачем, Микки? У тебя есть Циско.

— Я знаю, что у меня есть Циско, но Карлин работал по делу Эллиота, а я сомневаюсь, что в бумагах отражены все его детали. Ты же знаешь, как это происходит. То, что не записано, никто не сможет раскопать. Позови его. Пусть Циско с ним поговорит и выяснит, что к чему. Заплатите ему сколько попросит, а потом вышвырните к черту. Что еще? Кто сюда приходил?

— Тут был парад неудачников. Заглянула Кэрни Эндрюс, вообразившая, что может просто прийти, забрать дело Эллиота и преспокойно удалиться. Я сразу ее отшила. Затем я просмотрела статьи доходов и расходов в операционном счете и обнаружила, что пять месяцев назад ее наняли в качестве второго адвоката для работы с Эллиотом. Она продержалась всего месяц.

Я кивнул, сообразив, в чем дело. Винсент искал для Эллиота нужного судью. Кэрни Эндрюс считалась занудой и бездарным адвокатом, но была замужем за Брюсом Эндрюсом, членом Верховного суда. До назначения на должность он двадцать пять лет проработал в прокуратуре. По мнению многих адвокатов, он пребывал там и по сей день. Его считали одним из самых суровых судей в городе, действовавшим под опекой — или по прямой указке — офиса окружного прокурора. В результате у супругов образовалось нечто вроде семейного бизнеса: жену часто брали в качестве второго адвоката на те дела, которыми занимался ее муж. Таким образом, создавался конфликт интересов и рассмотрение иска передавали другому, более снисходительному судье.

Все работало как часы, и, главное, Кэрни Эндрюс не приходилось утруждать себя юридической практикой. Она лишь ставила свою подпись под бумагами, иногда появлялась в суде и дожидалась, когда дело исключат из рабочего графика мужа. После чего получала солидный гонорар и переходила к следующему адвокату.

Я понял, что случилось, даже не заглядывая в досье Эллиота. Дело вначале отдали на рассмотрение судье Эндрюсу, и Винсент решил, что у них плохие шансы. Прежде всего Эндрюс никогда бы выпустил под залог человека, подозреваемого в двух убийствах, и наверняка занял бы жесткую позицию по отношению к его адвокату. Чтобы решить эту проблему, Винсент взял в качестве помощника жену судьи. Далее рассмотрение иска передали судье Джеймсу Стэнтону, чья репутация была противоположна той, которую имел Эндрюс. В общем, сколько бы Винсент ни заплатил Кэрни, дело того стоило.

— Ты посмотрела сумму? — спросил я. — Сколько он ей дал?

— Десять процентов от первого аванса.

Я присвистнул. Двадцать пять тысяч долларов ни за что. Теперь понятно, куда делась четверть миллиона.

— Повезло ей с работой, — заметил я.

— Но ей приходится спать с Брюсом Эндрюсом, — возразила Лорна. — Думаю, она в проигрыше.

Циско засмеялся. Я промолчал, хотя понял шутку Лорны. Брюс Эндрюс был лет на двадцать старше и фунтов на двести тяжелее жены. Не самое привлекательное зрелище.

— С посетителями все?

— Нет, — усмехнулась Лорна. — Приходила парочка клиентов, они решили забрать свои дела, узнав о смерти Джерри.

— И?..

— Мы их отфутболили. Сказали, что только ты можешь распоряжаться документами, и попросили заглянуть завтра. Они вроде хотели что-то возразить, но посмотрели на Циско и передумали.

Лорна покосилась на детектива; тот встал, расправив широкие плечи, и отвесил насмешливый поклон.

Лорна протянула мне листок.

— Вот их фамилии. Плюс контактная информация.

Я взглянул на список. Первое дело было безнадежным, я не собирался браться за него. Второе — непристойное поведение на публике, — наоборот, выглядело многообещающим. Женщину арестовали, после того как помощник шерифа приказал ей выйти из воды на пляже в Малибу. Она плавала нагишом, но никто этого не видел, пока полицейский не заставил ее выбраться на берег. Разумеется, он сделал это для того, чтобы доказать ее виновность, однако тем самым создал преступление, за которое арестовал женщину. Суду это вряд ли понравится. Значит, есть шанс добиться оправдания.

— Хорошо, просмотрю их вечером, — произнес я. — А сейчас мне надо проехаться по клиентам. Начну, пожалуй, с «Арчуэй пикчерс». Циско будет со мной, а ты собирай вещи и отправляйся домой. Не хочу, чтобы ты сидела тут одна.

— Ты возьмешь с собой Циско?

Меня удивило, что Лорна задала такой вопрос при нем. Она имела в виду его внушительные габариты и зловещий вид: татуировки, серьги, тяжелые бутсы и кожаный жилет. Лорна боялась, что Циско напугает клиентов и принесет больше вреда, чем пользы.

— Да, мы поедем вместе. В крайнем случае попрошу его посидеть в машине. И потом, кто-то должен сидеть за рулем, пока я читаю документы.

Я взглянул на Циско. Тот молча кивнул. Конечно, в «линкольне» его байкерский наряд будет смотреться глупо, но жаловаться он не собирался.

— Кстати, о документах, — добавил я. — У нас есть какие-нибудь дела в федеральном суде?

Лорна покачала головой.

— Нет, насколько мне известно.

То же самое я ответил Босху, но меня все больше беспокоило, почему он об этом спрашивал. Я решил, что надо поговорить с ним завтра утром.

— Вот и прекрасно, — подытожил я. — Значит, теперь я снова «лимузинный адвокат». Поехали.

12

За десять лет «Арчуэй пикчерс» из небольшой конторы превратилась в гиганта киноиндустрии. Произошло это благодаря деньгам — единственному, без чего немыслим Голливуд. С годами стоимость картин росла, а когда в моду вошли дорогостоящие блокбастеры, крупные студии бросились искать партнеров, способных разделить их риски и затраты.

Тут-то и появились Уолтер Эллиот и его «Арчуэй пикчерс». Вначале это была лишь маленькая фирма. Она пристроилась на Мелроуз-авеню, в паре кварталов от исполинской «Парамаунт студиос». В первое время играла роль рыбы-прилипалы при прожорливой акуле. Вертелась у нее под носом и хватала мелкие кусочки, не попадавшие в ее гигантскую пасть. Сдавала в аренду дорогую съемочную аппаратуру и «звуковые сцены» небольшим компаниям. Она предлагала офисные площади для бывших и будущих продюсеров, не вписывавшихся в общие стандарты или не способных обзавестись собственными павильонами. Помогала создавать независимое кино, не столь дорогостоящее, но гораздо менее популярное и прибыльное, чем студийные мегахиты.

Десять лет Эллиот и его «Арчуэй пикчерс» тянули эту лямку, пока им вдруг не блеснула удача. За три года они дважды попали в «яблочко», спонсировав две независимые картины в обмен на долю в прибыли. Фильмы произвели фурор в Голливуде и стали финансовой и культурной бомбой. Один из них даже получил «Оскара» за лучшую картину. Уолтер и его скромная студия проснулись знаменитыми. На церемонии вручения награды сто миллионов людей услышали, как режиссер лично поблагодарил Эллиота за его участие в проекте. Но разумеется, еще важнее были сто миллионов долларов, которые «Арчуэй пикчерс» заработала на каждом фильме.

Уолтер с умом потратил полученные деньги. Он скормил их акулам киноиндустрии, финансируя картины крупных студий на правах равного партнера, разделявшего их риски. Конечно, случались и убытки: Голливуд есть Голливуд, — но прибыль с лихвой покрывала издержки. За десять лет Уолтер Эллиот удвоил и утроил капитал, став одной из самых влиятельных фигур в «золотой сотне» кинобизнеса. А его «Арчуэй пикчерс» из убогой конторы, болтавшейся на обочине Голливуда, превратилась в лакомое местечко, где арендаторы мечтали снять хотя бы крошечную комнату.

Личное благосостояние Эллиота выросло до огромных размеров. Правда, в Лос-Анджелес он приехал уже довольно богатым человеком, наследником флоридской империи фосфатных удобрений. Но по сравнению с голливудскими доходами это было ничто. Как и многие другие представители элиты, он развелся с женой и женился на красотке фотомодели, после чего приступил к скупке недвижимости. За домами в районе каньонов последовали апартаменты в Беверли-Хиллс, особняки в Малибу и Санта-Барбаре. Из материалов дела следовало, что Уолтер Эллиот и его новая жена владели семью домами и двумя ранчо недалеко от Лос-Анджелеса. Как часто они там появлялись, никого не интересовало. В Голливуде недвижимость — вопрос престижа.

Богатство и высокий социальный статус Эллиота пришлись как нельзя кстати, когда его обвинили в двойном убийстве. Нажав на все политические и финансовые рычаги, хозяин студии добился редкой в подобных случаях поблажки: его освободили под залог. Несмотря на протесты обвинения, он внес двадцать миллионов долларов и немедленно вышел на свободу. С тех пор спокойно занимался своим бизнесом, и его никто не трогал, если не считать недавней неприятности с отзывом залога.

В числе прочей недвижимости, внесенной в счет залога, Эллиот передал суду свой пляжный дом, где произошло убийство. Это был загородный коттедж, стоявший на берегу уединенной бухты. В судебных документах его стоимость обозначили в шесть миллионов долларов. Именно там, в огромной спальне площадью сто двадцать квадратных футов, со стеклянной стеной вместо окна и прекрасным видом на бескрайний океан, убили тридцатидевятилетнюю Мици Эллиот и ее любовника.

В материалах следствия я нашел отчеты судмедэкспертизы и цветные снимки с места преступления. В спальне все было абсолютно белым — стены, мебель, простыни, ковер. Два обнаженных тела лежали на полу и на кровати: Мици Эллиот и Йохан Рилц. Этюд в белых и красных тонах. Два пулевых отверстия в груди мужчины. Еще два в груди женщины, одно — в голове. Он у двери спальни. Она на постели. Красное на белом. В общем, зрелище не из приятных. Кровавые раны, развороченная плоть. Орудие убийства не нашли, но баллистическая экспертиза показала, что пули выпустили из «смит-вессона» двадцать девятой модели, также известной как револьвер «магнум» сорок четвертого калибра. Стреляли с близкого расстояния, а это верная смерть.

Уолтер подозревал жену в неверности. Она не скрывала, что собирается развестись с ним, и он считал, что тут замешан другой мужчина. Детективам он объяснил, что приехал в пляжный дом в Малибу, потому что жена сказала ему, будто должна встретиться там с художником по интерьерам. Эллиот заподозрил ее во лжи и явился в назначенное время, чтобы застать с любовником. Он любил жену и хотел вернуть. Решил за нее бороться. В дом Эллиот отправился не для того, чтобы убивать, а желая выяснить отношения. Никакого револьвера у него не было. Он вообще никогда не держал в руках оружие.

В показаниях Эллиота утверждалось, что, приехав в Малибу, он застал жену и ее любовника уже мертвыми. Мужчина действительно оказался художником по интерьерам, это был Йохан Рилц, немец по происхождению, которого Уолтер всегда считал геем.

Эллиот покинул дом и сел в машину. Завел мотор и тронулся с места, но затем передумал. Киномагнат решил, что все должно быть по закону. Он вернулся и вошел в дом. Позвонил в службу «девять один один» и стал ждать полицию.

Хронология и подробности дальнейших событий были очень важны для стратегии защиты. Согласно материалам дела, Эллиот рассказал детективам, как обнаружил трупы. Позднее его отвезли в участок в Малибу, чтобы не мешался под ногами при осмотре места преступления. Эллиот не считался арестованным, а просто сидел в открытой комнате для допросов, дожидаясь, пока детективы закончат работу и вернутся в участок. После этого они включили видеокамеру и приступили к снятию показаний, которое, судя по приложенной стенограмме, довольно быстро перешло в допрос. Только тут Эллиоту зачитали его права и спросили, хочет ли он говорить дальше. Уолтер благоразумно отказался и попросил адвоката. В общем, его положение было бы гораздо лучше, если бы он не произнес ни слова. Надо было просто сидеть и молчать.

Пока детективы исследовали место преступления, а Эллиот томился в полицейском участке, сотрудники из отдела по расследованию убийств, расположенного в штаб-квартире шерифа в Уиттайере, состряпали несколько ордеров на обыск и передали по факсу в Верховный суд на подпись. Это дало им возможность обыскать пляжный домик и машину Уолтера, а также проверить его руки и одежду на наличие остатков нитратных газов и микрочастиц сгоревшего пороха. После того как Уолтер отказался сотрудничать с полицией, его руки обернули пластиком, а самого отвезли в штаб-квартиру, где криминалисты провели лабораторную экспертизу. Заключалась она в том, что по рукам и одежде Эллиота водили пластинами, обработанными специальным химическим составом. После анализа веществ, оставшихся на пластинах, обнаружилось, что на его руках и рукавах много частиц пороха.

С этой минуты Эллиот был формально арестован по подозрению в убийстве. Он использовал свое право на телефонный звонок, чтобы связаться с личным адвокатом, а тот, в свою очередь, позвонил Джерри Винсенту, своему однокашнику по юрфаку. Эллиота перевезли в тюрьму округа, предъявив обвинение в двойном убийстве. Затем детективы обратились в отдел по связям с общественностью и предложили созвать пресс-конференцию. Как-никак в их сети попалась крупная рыба.

Я захлопнул папку, когда Циско остановил «линкольн» перед студией «Арчуэй пикчерс». По обочине дороги слонялись пикетчики — бастующие сценаристы, державшие в руках плакаты с надписями: «Требуем честной оплаты» и «Сценаристы, объединяйтесь!» На одном из транспарантов красовалась фраза: «Вам нравится это словечко? Его придумал сценарист!» Другой изображал кулак с зажатым в нем пером. У дороги болталась привязанная к перилам надувная свинья, курившая сигару с надписью «Продюсер». Эта свинья, как и большинство плакатов, удивила меня своей шаблонностью: от сценаристов я ожидал чего-нибудь пооригинальнее. Вероятно, творческая жилка пробуждалась в них, только если им платили.

Я ехал на заднем сиденье, потому что мне хотелось как можно эффектнее появиться перед Эллиотом. Я надеялся, что он заметит меня из окна и подумает, что я очень важный и умелый адвокат. Но сценаристы, увидев лимузин с сидевшим сзади пассажиром, приняли меня за продюсера. Когда мы свернули к студии, они обступили машину, размахивая транспарантами и скандируя: «Жадный ублюдок! Жадный ублюдок!» Циско прибавил газу и двинул напролом, заставив незадачливых писак броситься врассыпную.

— Эй, осторожнее! — крикнул я. — Не хватало еще задавить безработного писателя.

— Не волнуйся, — успокоил Циско. — Они всегда убегают.

— Лучше не рисковать.

Возле будки охраны Циско остановил автомобиль так, чтобы мое окно оказалось напротив двери. Убедившись, что никто из сценаристов не проник за нами на территорию студии, я опустил стекло и повернулся к вышедшему из будки охраннику. Он был в бежевой форме с темно-коричневым галстуком и такими же погонами на плечах. Выглядело это нелепо.

— Чем могу помочь?

— Я адвокат Уолтера Эллиота. Меня не ждут, но мне надо срочно с ним увидится.

— Можно взглянуть на ваше водительское удостоверение?

Я протянул ему права через окно.

— Я замещаю Джерри Винсента. Назовите это имя секретарше, она должна его знать.

Охранник вернулся в будку и закрыл дверь. Не ясно, зачем он это сделал: боялся загазованного воздуха или не хотел, чтобы я слышал разговор. Через минуту он вышел обратно и протянул мне трубку, зажав ладонью микрофон.

— Это миссис Альбрехт, помощник-референт мистера Эллиота. Она хочет с вами побеседовать.

Я взял трубку.

— Мистер Холлер? Что случилось? По данному делу мистер Эллиот общается только с мистером Винсентом, но на сегодня у них нет запланированной встречи.

По данному делу? Забавный способ говорить о двойном убийстве.

— Миссис Альбрехт, мне бы не хотелось обсуждать эту тему у въездных ворот. «Дело», как вы выразились, довольно деликатное. Можно мне войти в офис и увидеться с мистером Эллиотом?

Я обернулся и посмотрел в заднее стекло. За моим «линкольном» уже пристроились две машины. Вряд ли это были продюсеры. Сценаристы пропустили их без звука.

— Сомневаюсь, что это хорошая идея, мистер Холлер. Вы не возражаете, если я позвоню мистеру Винсенту, а потом свяжусь с вами?

— Он не возьмет трубку.

— Уверена, он ответит на звонок мистера Эллиота.

— А я уверен, что не ответит, миссис Альбрехт. Джерри Винсент мертв. Поэтому я здесь.

Я взглянул на отражение Циско в зеркальце заднего обзора и пожал плечами, словно говоря: «Мне очень жаль, но у меня не было выбора. Я бы предпочел потихоньку войти в кабинет Эллиота и сообщить новость с глазу на глаз».

— Простите, мистер Холлер. Вы сказали, что мистер Винсент… мертв?

— Вот именно. Суд назначил меня вместо него. Мне можно войти?

— Да, конечно.

Я вернул телефон охраннику, и тот отправился открывать ворота.

13

Нам отвели место на парковке для руководящего персонала. Я попросил Циско подождать в автомобиле и зашагал к зданию, прихватив две толстые папки с делом Эллиота. В первой содержались материалы следствия, переданные прокуратурой Винсенту (в том числе протоколы допросов и другие важные документы по расследованию дела), во второй — записи и бумаги, накопившиеся у Джерри за пять месяцев работы. По этим папкам можно было судить, какими уликами располагало обвинение и в какую сторону оно намеревалось направить процесс. Что касалось защиты, в ее стратегии зияли огромные дыры, которые следовало чем-то заполнить. Вероятно, недостающие детали хранились в голове Джерри Винсента или в его ноутбуке, но толку мне от этого было мало — разве что полиция сможет найти преступника и вернуть украденную собственность.

Я направился по дорожке к офису Уолтера Эллиота и обогнул аккуратно подстриженный газон. Перед встречей с Эллиотом я составил план из трех частей. Прежде всего мне надо было удержать его как клиента. Затем я хотел попросить его об отсрочке дела, чтобы выиграть время и как следует подготовиться. Наконец я собирался выяснить, нет ли у Эллиота тех самых недостающих деталей из папки Винсента. Разумеется, без первого пункта два последних не имели смысла.

Офис Эллиота находился в так называемом Первом бунгало, расположенном в глубине площадки. «Бунгало» звучит не очень солидно, но в Голливуде их делают с размахом. Вопрос престижа. Жить в бунгало — все равно что иметь собственный домик прямо в киностудии. А жизнь в частных домах всегда скрыта от чужих глаз.

Крытое черепицей крыльцо вело по ступенькам вниз, в гостиную с баром из красного дерева и газовым камином во всю стену. Я вышел на середину комнаты и огляделся. Над камином висела картина с изображением закованного в латы рыцаря на боевом коне. Он приподнялся на стременах и, приподняв забрало, пристально смотрел в зал. Пройдясь по гостиной, я заметил, что нарисованные на картине глаза всегда обращали взгляд на зрителя, где бы он ни находился. Сейчас они следили за мной.

— Мистер Холлер?

Я обернулся, узнав женский голос, говоривший со мной по телефону. Миссис Альбрехт, верный страж Эллиота, появилась в комнате через какой-то скрытый вход. Лучше всего ее можно было описать словом «элегантность». Она обладала той зрелой красотой, которая с годами становится только привлекательнее. В ее волосах уже появились седые пряди, но она не пыталась их закрасить и не скрывала тонких морщинок, собравшихся в уголках губ и глаз. Миссис Альбрехт вела себя так, словно была вполне довольна собой. А в Голливуде, насколько я знаю, это большая редкость.

— Мистер Эллиот вас примет.

Направившись за ней, я свернул за угол и прошел по маленькому коридору в приемную. Миновав пустой стол — судя по всему, ее рабочее место, — миссис Альбрехт приоткрыла дверь в кабинет мистера Уолтера Эллиота.

Киномагнат оказался загорелым мужчиной с копной седых волос, которые над воротником рубашки были гуще, чем на макушке. Он сидел за огромным стеклянным столом. Никаких ящиков или компьютеров, лишь листки бумаги, разбросанные по столу. Что с того, если тебя обвиняют в двух убийствах? Главное — работать. Эллиот руководил студией, будто ничего не произошло. Может, наслушался советов какого-нибудь доморощенного голливудского гуру или просто придерживался обычной тактики, принятой у обвиняемых. Веди себя так, словно ты невиновен, и все будут тебя считать невиновным. Такты и вправду станешь невиновным.

Часть комнаты занимали кресла и диван, но Эллиот остался за столом. В его пронизывающем взгляде чудилось что-то знакомое, и я вдруг вспомнил: такой же был у рыцаря на полотне в гостиной.

— Мистер Эллиот, это мистер Холлер, — представила нас миссис Альбрехт.

Секретарша кивнула на стул, стоявший по другую сторону стола. Когда я сел, Эллиот, не поворачивая головы, жестом попросил миссис Альбрехт удалиться, и та молча вышла. За свою карьеру я защищал и представлял в суде десятка два убийц. Первое правило — нет никаких правил. Они могут быть любого вида и характера, богатые и бедные, скромные и наглые, слезливые и черствые. Здравый смысл подсказывал, что Эллиот вполне может оказаться убийцей — человеком, который хладнокровно избавился от жены и ее любовника, не сомневаясь, что легко выйдет сухим из воды. Но в его внешности и манере поведения ничто не свидетельствовало ни за, ни против этой точки зрения. Впрочем, так обычно и бывает.

— Что случилось с моим адвокатом? — спросил Эллиот.

— Подробную информацию вы можете получить в полиции. Прошлой ночью его убили в собственной машине.

— Вот черт! И что мне теперь делать? Через неделю начнется суд, от которого зависит моя жизнь!

Он преувеличивал. Отбор присяжных должен был начаться через девять дней, и обвинение ничего не говорило про смертный приговор. Но я не против, если клиент воспринимает ситуацию слишком драматично.

— Поэтому я здесь, мистер Эллиот. Разумеется, если вы хотите со мной сотрудничать.

— А кто вы такой? Я никогда о вас не слышал.

— Вы обо мне не слышали, поскольку я стараюсь избегать огласки. Модные адвокаты привлекают много внимания к своим клиентам. Они добиваются известности за их счет. Я работаю по-иному.

Эллиот покусал губы и кивнул. Я заработал первое очко.

— И вы получили практику Винсента? — поинтересовался он.

— Давайте я вам все объясню, мистер Эллиот. Джерри Винсент обычно работал в одиночку. Так же как и я. В подобных случаях часто требуется помощь другого адвоката. Поэтому мы друг другу помогали. Если вы взглянете на контракт, заключенный вами с Винсентом, то увидите там мою подпись и особый пункт, где говорится, что Джерри может обсуждать ваши дела со мной и включать меня в список лиц, имеющих право на конфиденциальные сведения о клиенте. Иными словами, Джерри доверял мне полностью. Теперь, когда его не стало, я займу его место. Сегодня утром председатель Верховного суда выписал ордер, передающий мне все дела Джерри. Разумеется, вы можете сами выбирать своего представителя в суде. Просто я максимально готов для этой роли и могу незамедлительно приступить к работе. Хотя, как я уже сказал, выбор за вами. Я лишь объясняю, как обстоят дела.

Эллиот покачал головой.

— Просто не верится. Суд назначен на следующую неделю, и я не могу его откладывать. Я уже пять месяцев жду, когда мне вернут честное имя! Вы не представляете, каково это невиновному человеку — ждать, ждать и ждать, когда свершится правосудие. Читать всю грязь и клевету, которые выливают на меня в газетах. Чувствовать, как прокуратура дышит мне в спину, следит за каждым моим шагом, выискивая только повод, чтобы отменить залог. Взгляните!

Он показал мне браслет с «Джи-пи-эс», надетый на него судьей Холдер.

— Я хочу его снять!

Я одобрительно кивнул и сообразил, что, если заикнусь об отсрочке, меня немедленно выставят за дверь. Лучше затронуть данную проблему после заключения сделки.

— У меня было много клиентов, которых обвиняли ложно, — солгал я. — Я понимаю, что ждать суда порой невыносимо. Тем важнее роль защитника.

Эллиот промолчал, и я не стал продолжать тему.

— Я почти весь день просматривал ваши бумаги. Ясно, что вы не хотите затягивать процесс. В сущности, я прямо сейчас могу взяться за дело. У другого адвоката на это уйдет много времени, а я фактически готов.

Мой стиль обработки клиента — смесь преувеличений и вранья. Но я двинулся дальше.

— Я изучил стратегию, выбранную мистером Винсентом. Думаю, менять ее не имеет смысла, но я могу ее улучшить. К следующей неделе все будет готово. Конечно, отсрочка никогда не помешает, но сейчас в ней нет необходимости.

Эллиот потер пальцем переносицу.

— Мне надо поразмыслить, — произнес он. — Поговорить с людьми, навести о вас справки. Винсента я тоже проверил, прежде чем заключить с ним контракт.

Я решил, что стоит рискнуть и попробовать подтолкнуть его к быстрому решению. После своей проверки Эллиот, пожалуй, обнаружит, что я отсутствовал целый год. Возникнет много ненужных вопросов.

— Хорошая идея, — одобрил я. — Сделайте паузу, но не тяните. Чем дольше вы будете думать, тем больше шансов, что судья отсрочит дело. Я знаю, вы этого не хотите, но без мистера Винсента или другого действующего адвоката судья может занервничать и отложить процесс. Если вы выберете меня, я сразу отправлюсь к судье и постараюсь убедить его, что отсрочка не имеет смысла.

Я встал, достал из кармана визитную карточку и положил на стол.

— Здесь все мои контакты. Звоните в любое время.

Я надеялся, что Эллиот меня остановит и мы займемся обсуждением судебного процесса, но он просто протянул руку и взял карточку. Когда я уходил, Эллиот внимательно читал ее. Не успел я открыть дверь, как она распахнулась и на пороге появилась улыбающаяся миссис Альбрехт.

— Не сомневаюсь, что мы еще увидимся, — тепло заметила она.

Похоже, она слышала все, о чем говорилось в комнате.

— Спасибо, мисс Альбрехт, — улыбнулся я. — Я тоже надеюсь.

14

Циско стоял и курил, облокотившись на «линкольн».

— Быстро ты, — буркнул он.

На всякий случай я открыл заднюю дверцу: вдруг Эллиот следит за мной через камеру на парковочной площадке?

— Умеешь ты испортить настроение.

Я сел в машину, он последовал за мной.

— Я просто заметил, что ты быстро вернулся, — пожал плечами Циско. — Как дела?

— Сделал все, что мог. Скоро мы узнаем результаты.

— Думаешь, он их убил?

— Не исключено, хотя какая разница? У нас есть заботы поважнее.

Переключаться с гонорара в четверть миллиона долларов на заурядных клиентов Винсента было трудновато, но работа есть работа. Я открыл сумку и достал другие папки. Следовало решить, куда ехать дальше.

Циско тронулся с площадки и вырулил к въездной арке.

— Лорна ждет ответа, — произнес он.

Я уставился на него в зеркальце заднего обзора.

— Что?

— Она звонила, пока ты был там. Хочет узнать, как прошла встреча с Эллиотом.

— Не волнуйся, я ей позвоню. Сначала решим, куда ехать.

Адрес каждого клиента — тот, который они сочли нужным дать Винсенту, — был аккуратно распечатан на обложке каждой папки. Я быстро просмотрел бумаги, выискивая тех, кто жил в Голливуде. Ближе всех находилась женщина, арестованная за непристойное поведение. Та, что приходила в офис Винсента и пыталась забрать свое дело.

— Итак, — сказал я. — Поворачивай тут и поезжай дальше по Мелроуз до Ла-Бреа. Там живет клиентка. Из тех, что сегодня пытались забрать досье.

— Ясно.

— А потом я пересяду на переднее сиденье. Не хочу, чтобы ты чувствовал себя шофером.

— Да ладно, все нормально. К этому можно привыкнуть.

Я достал телефон.

— Слушай, Микки, мне надо тебе кое-что сообщить, — пробормотал Циско.

Мой палец повис над кнопкой.

— Да?

— Будет лучше, если ты услышишь это от меня, а не от кого-либо еще. Мы с Лорной решили пожениться.

Я знал, что все к тому идет. Мы с Лорной дружили пятнадцать лет, прежде чем пожениться. Для меня это был второй брак, еще более опрометчивый, чем первый. Мы разошлись, как только поняли свою ошибку, и ухитрились остаться близкими людьми. Я доверял ей больше, чем кому-либо в этом мире. Мы не были влюблены, но я все-таки по-своему любил ее и готов был защищать от любых неприятностей.

— Ты не против, Микки?

Я взглянул на него в зеркальце заднего обзора.

— Не мое дело, Циско.

— Знаю, но хочу спросить, устраивает ли это тебя. Понимаешь, о чем я?

Я взглянул в окно и подумал, прежде чем ответить.

— Да, меня устраивает. Скажу лишь одно, Циско. Лорна входит в четверку самых дорогих для меня людей. Ты тяжелее меня на семьдесят пять фунтов — будем считать, что все это чистые мускулы. Но если ты причинишь ей боль, я найду способ, как с тобой расправиться. Устраивает ли это тебя?

Он отвел взгляд и посмотрел на дорогу. Мы медленно ползли к выезду с площадки. Бастующие сценаристы заняли обочину и мешали людям выходить из студии.

— Да, Микки, устраивает.

Мы помолчали, продолжая тащиться дальше. Циско все поглядывал на меня в зеркальце.

— Ну что? — наконец спросил я.

— Первая — твоя дочь. Вторая Лорна. А кто еще двое?

Не успел я ответить, как в моей руке загремела электронная версия увертюры из «Вильгельма Телля». На экране появилась надпись: «Неизвестный абонент». Я откинул крышку.

— Холлер.

— Подождите, я соединю вас с Уолтером Эллиотом, — произнесла миссис Альбрехт.

Через минуту я услышал знакомый голос:

— Мистер Холлер?

— Я слушаю. Чем могу помочь?

По спине у меня бегали мурашки. Он сделал выбор.

— Вы не заметили ничего особенного в моем деле, мистер Холлер?

Вопрос застал меня врасплох.

— Вы о чем?

— Один адвокат! У меня лишь один адвокат, мистер Холлер. Я хочу выиграть не только в суде, но и в общественном мнении.

— Понимаю, — проговорил я, хотя ничего не понимал.

— В последние десять лет я часто ставил на победителей. Я имею в виду фильмы, в которые вкладывал деньги. Я вижу победителей, потому что хорошо разбираюсь во вкусах публики. Знаю, что нравится людям, о чем они думают.

— Разумеется, сэр.

— Так вот, публика считает, что чем виновнее человек, тем больше у него адвокатов.

Тут он не ошибался.

— Поэтому, обратившись к мистеру Винсенту, я сразу поставил одно условие — никакой команды, только вы и я. У нас был еще адвокат, но временно. Она выполнила свою задачу и ушла. Один адвокат, мистер Холлер. Вот чего я хочу. Самый лучший из всех, кого я могу найти.

— Но я…

— Я принял решение, мистер Холлер. Вы произвели на меня хорошее впечатление. Я хочу, чтобы вы представляли меня в суде. Вы будете моим единственным адвокатом.

Мне пришлось сделать паузу, чтобы справиться с голосом:

— Рад слышать. Зовите меня Микки.

— А вы меня — Уолтер. Но есть условие, без которого наша сделка не состоится.

— Какое?

— Никаких задержек. Мы начнем точно в срок. Я желаю, чтобы вы это сказали.

Я колебался. Мне нужна отсрочка. Но еще больше мне нужно это дело.

— Задержек не возникнет, — пообещал я. — К следующему четвергу все будет готово.

— Что ж, тогда добро пожаловать на борт. Какой следующий шаг?

— На самом деле я еще не выехал с парковки. Могу вернуться, и мы все обсудим.

— Нет, до семи я занят. А потом мне надо просмотреть фильм для отборочного конкурса.

Я подумал, что судебный процесс и собственная свобода — вещи поважнее, чем какие-то там фильмы и дела, но спорить не стал. Еще успею научить Уолтера уму-разуму.

— Хорошо, тогда дайте мне номер факса, и я вышлю вам копию контракта. Цена такая же, как у Джерри Винсента.

Наступило молчание, и я выдержал паузу. Если Эллиот намерен снизить гонорар, сейчас самое время. Но он повторил номер факса, который продиктовала миссис Альбрехт. Я записал его на обложке папки.

— Как насчет завтра, Уолтер?

— Завтра?

— Да, если не сегодня, значит, завтра. Незачем откладывать. Вы же сами не желаете задержки, верно? Я должен подготовиться как можно лучше. Надо поговорить, обсудить детали. В защите есть кое-какие дыры, и я надеюсь, что вы поможете мне их заполнить. Мы можем увидеться завтра в вашей студии или где угодно.

Я услышал, как Уолтер советуется с миссис Альбрехт.

— В четыре я свободен, — наконец произнес он. — Здесь, в бунгало.

— Хорошо, я буду. И отмените все, что у вас есть на пять. Нам понадобится не менее двух часов.

Эллиот дал согласие, и я уже хотел закончить разговор, но вдруг вспомнил кое о чем.

— Уолтер, я хочу взглянуть на место преступления. Вы не возражаете, если завтра перед встречей заеду к вам в Малибу?

Снова пауза.

— Когда?

— Когда вам удобно.

Он опять прикрыл трубку и стал совещаться с миссис Альбрехт.

— Как насчет одиннадцати? Я пришлю кого-нибудь, чтобы вас встретили.

— Очень хорошо. До завтра, Уолтер.

Я отключил связь и взглянул в зеркальце заднего обзора на Циско.

— Он наш.

Циско оглушительно просигналил в знак победы. Ехавший впереди водитель поднял руку и показал нам палец. Бастующие сценаристы на улице решили, что кто-то из студии гудит им в знак поддержки, и ответили довольным ревом.

15

Босх приехал рано утром. Без напарника. Вместо трубки мира он привез мне чашечку горячего кофе. Я давно не пил кофе — решил искоренить все вредные привычки, — но принял угощение, надеясь взбодриться хотя бы кофейным ароматом. Часы показывали семь сорок пять, и я уже два часа сидел в офисе Винсента.

Мы прошли в помещение архива. Босх выглядел таким же утомленным, костюм на нем был тот же самый, что вчера.

— Длинная ночь?

— Угу.

— Распутывали клубок или расхлебывали кашу?

Я слышал эту фразу в судебных кулуарах от одного детектива. Но, очевидно, она годилась лишь для парней с жетонами, потому что Босх отреагировал на нее без восторга. Он невнятно хмыкнул что-то и промолчал.

В архиве я пригласил Босха за столик. Папок на нем не было, только блокнот. Я пододвинул второй стул и поставил свой кофе.

— Итак, — произнес я, открыв блокнот.

— Итак, — отозвался он, увидев, что на столе пусто.

— Вчера вечером я встретился с судьей Холдер и разработал план, с помощью которого мы сможем дать вам то, что вы хотите, не показывая досье клиентов.

Босх покачал головой.

— В чем дело? — поинтересовался я.

— Жаль, вы не сказали мне это вчера в Паркер-центре. Я бы сэкономил время.

— Я думал, вам понравится.

— Это не сработает.

— Почему вы так уверены?

— Сколько убийств вы расследовали, мистер Холлер? И сколько из них раскрыли?

— Ясно. Вы профи в своем деле. Но я вполне могу просмотреть дела и найти в них то, что похоже на угрозу Джерри Винсенту. Кто знает, вероятно, с моим опытом работы в уголовном суде я даже больше гожусь для данной задачи, чем вы.

— Неужели?

— Да.

— Послушайте, я говорю совершенно очевидные вещи. Я детектив. Именно я должен просматривать досье, поскольку знаю, что ищу. Без обид, но в подобных делах вы просто любитель. И хотите, чтобы я довольствовался тем, что получу от любителя, полагая, будто в этих документах не содержится ничего, кроме того, что мне показали? Я доверяю лишь тем свидетельствам, которые нахожу сам.

— Я вполне понимаю вашу точку зрения, детектив, но мы имеем то, что имеем. Это единственный способ, который одобрила судья Холдер, и вам крупно повезло, что она согласилась хотя бы на него. Ведь она совсем не горит желанием вам помочь.

— А вы, значит, решили за меня заступиться?

Босх произнес это таким едким тоном, словно помощь адвоката детективу была делом абсолютно немыслимым.

— Вот именно, — ответил я с вызовом. — Я за вас заступился. Не забывайте, Джерри был моим другом. Я хочу, чтобы вы поймали убийцу.

— И заодно боитесь за собственную задницу?

— Конечно.

— На вашем месте я бы тоже боялся.

— Короче, вам нужен список или нет?

Я держал открытый блокнот точно игрушку, которой дразнят пса. Босх потянулся к нему, и я невольно отдернул руку, но тут же опомнился. Я быстро отдал ему блокнот. Все вышло так же неловко, как при вчерашнем рукопожатии.

— Тут одиннадцать фамилий с кратким изложением угроз по каждому клиенту. Нам повезло, что Джерри считал важным фиксировать все поступавшие ему угрозы. Я так не поступаю.

Босх уже читал первую страницу.

— Я распределил их в порядке важности, — заметил я.

Босх поднял голову, и я понял, что сейчас он опять станет распространяться насчет профессионализма. Я вскинул руку.

— Нет-нет, не в смысле важности для вашего расследования. Только с точки зрения адвоката. Я мысленно поставил себя на место Джерри Винсента и попытался представить, что беспокоило бы меня больше всего. Возьмем, например, первое имя в списке. Джеймс Демарко. Его посадили за контрабанду оружия, и он считает, что Джерри провалил дело. Ему ничего не стоит обзавестись стволом, как только он выйдет на свободу.

Босх кивнул и снова уставился в блокнот.

— Что еще у вас есть? — спросил он.

— Вы о чем?

Детектив взглянул на меня и помахал блокнотом, будто желая показать, что эта книжка и заключенная в ней информация весят не больше перышка.

— Я проверю весь список и узнаю, где сейчас эти люди. Вероятно, ваш контрабандист вышел из тюрьмы и жаждет мести. Но вы просмотрели уже закрытые дела. Если бы кто-нибудь хотел отомстить, скорее всего он бы давно это сделал. То же самое относится к угрозам, которые Винсент получал, работая в прокуратуре. Вы дали мне мусор, адвокат.

— Мусор? Эти парни угрожали ему расправой, когда их сажали за решетку. Может, кто-либо из них уже вышел, решил выполнить свою угрозу, нанял киллера прямо из тюрьмы. Есть сотни разных возможностей, а вы хотите отбросить их как обычный мусор? Честно говоря, я вас не понимаю, детектив.

Босх улыбнулся и покачал головой. Так же когда-то делал мой отец, когда пытался объяснить мне, несмышленому мальчишке, почему я сморозил глупость.

— Мне плевать, что вы обо мне думаете, — усмехнулся он. — Мы проверим вашу информацию. Но мне нужно что-то посвежее, из текущих дел Винсента.

— Здесь я ничем не могу помочь.

— Ошибаетесь. Все дела теперь в ваших руках. Полагаю, вы ознакомитесь с ними, перед тем как встретиться с клиентами. Вероятно, что-то покажется вам подозрительным, насторожит или даже напугает. Если это случится, позвоните мне.

Я молчал, глядя на него.

— Кто знает, — добавил Босх. — Может, это спасет вас от…

Детектив не закончил, но я сообразил, на что он намекал. Босх хотел запугать меня, надеясь, что я стану с ним сотрудничать, невзирая на запрет судьи и на собственные принципы.

— Закрытые дела — это одно, — произнес я, — а текущие — другое. К тому же вас вряд ли интересуют только угрозы. Вы полагаете, Джерри знал что-то такое, из-за чего его убили?

Босх медленно кивнул, буравя меня взглядом. Я первым отвел глаза.

— Как насчет ответной услуги, детектив? Вы ведь тоже кое о чем умалчиваете, верно? Что содержалось такого важного в том ноутбуке? Что было в портфеле?

— Я не могу раскрывать тайны следствия.

— Но вчера вы были более разговорчивы, когда спрашивали меня о ФБР.

Он прищурился.

— Я не спрашивал вас про ФБР.

— Да ладно, детектив. Вы спросили, нет ли у меня дел федерального уровня. С какой стати вас это интересует, если тут не замешаны федералы? Уверен, что речь идет о ФБР.

Босх замялся. Я понял, что угадал правильно и теперь он загнан в угол. Упомянув бюро, я заставил его поверить, будто мне о многом известно. Значит, ему придется делиться информацией, чтобы получить кое-что взамен.

— Теперь ваша очередь, — проговорил я.

— Ладно. Преступник забрал сотовый телефон Джерри Винсента — не знаю, с трупа или из портфеля.

— И что?

— Вчера перед нашей встречей я проверил его звонки. В тот день, когда его убили, ему трижды звонили из бюро. А за четыре дня до этого поступило еще два звонка. Он говорил с кем-то из федералов. Или они говорили с ним.

— С кем именно?

— Не знаю. Все звонки шли с центрального коммутатора. Звонили из ФБР, но это все, что мне известно.

— А продолжительность звонков?

Босх снова замялся, сомневаясь, стоит ли посвящать меня в подробности. Он посмотрел на блокнот, и я почувствовал, что он готов скрепя сердце рассказать мне больше. Злиться он начнет позже, поняв, что мне нечего предложить ему взамен.

— Это были короткие звонки.

— Насколько короткие?

— Не дольше минуты.

— Может, просто ошиблись номером?

Он покачал головой.

— Слишком много звонков. Они что-то хотели.

— Кто-нибудь из них интересовался вашим расследованием?

— Пока нет.

— Что ж, очевидно, скоро они с вами свяжутся и вы все узнаете.

— Не исключено. Вообще это не в их стиле, если уж на то пошло. Ладно, теперь ваш ход. Что у вас есть на федеральном уровне?

— Ничего. Я еще раз проверил — Винсент не вел подобных дел.

Босх побагровел, осознав, что я его провел.

— Совсем ничего? Даже визитной карточки федералов в вашем офисе?

— Ничего.

— Не так давно ходили слухи, будто большое жюри собирается расследовать случаи коррупции в судах штата. Вам об этом что-нибудь известно?

Я покачал головой.

— Меня год не было в бизнесе.

— Что ж, спасибо за помощь.

— Послушайте, детектив, я не понимаю, в чем проблема. Почему бы вам просто не позвонить туда и не спросить, кто разговаривал с Винсентом? Разве не так ведется расследование?

Босх улыбнулся так, словно говорил с ребенком.

— Если федералы пожелают, чтобы я что-то знал, то сообщат сами. А если я буду им звонить, меня просто отфутболят. Шансы, что они станут беседовать с местным копом о коррупции в суде или о чем-либо подобном, близки к нулю. А если они сами виноваты в его смерти…

— Что значит «виноваты в его смерти»?

— Я уже сказал — они ему звонили. Им было что-то нужно. На него давили. Вероятно, кто-нибудь узнал об этом и решил, что не стоит рисковать.

— Из-за пяти звонков, длившихся не более пяти минут? Пустые домыслы.

Детектив поднял мой блокнот.

— Так же, как ваш список.

— Как насчет ноутбука?

— А что с ним?

— Может, там совершалось нечто важное?

— Я думал, вы мне скажете.

— Как я могу это сказать, если понятия не имею, что там было?

Босх пожал плечами и встал.

— Удачного дня.

Он вышел, помахивая блокнотом. Я смотрел ему вслед, удивляясь, чего он, собственно, добивался разговором: пытался меня одурачить или хотел предупредить?

16

Вскоре после ухода Босха появились Циско и Лорна, и мы собрались в кабинете Винсента. Я сел за стол покойного адвоката, они устроились напротив. Надо было провести обычный разбор полетов, подвести итоги и наметить планы на будущее.

Пока мы с Циско разъезжали вечером по городу, я успел посетить одиннадцать клиентов, подписать восемь контрактов и отказаться от трех. Это были первоочередные дела, самые важные клиенты, они могли мне заплатить или так или иначе оправдать мою работу. Дела, за которые стоило браться и которые я мог выиграть.

В общем, вчерашний вечер удался. Я даже убедил остаться женщину, привлекавшуюся за непристойное поведение. И, разумеется, главной изюминкой был Уолтер Эллиот. Лорна доложила, что отправила ему контракт и он уже вернул его с подписью. Начало неплохое. Я мог располагать сотней тысяч на трастовом фонде.

Мы составили распорядок дня. Я хотел, чтобы Лорна и Рен Уильямс — если последняя все-таки появится, — прошлись по оставшимся клиентам, известили их о смерти Винсента и назначили время, когда мы сможем обсудить вопрос о продлении контрактов. Кроме того, Лорне следовало продолжить составление календаря и поближе познакомиться с делами и финансовыми документами Джерри.

Циско я велел сфокусировать внимание на деле Эллиота, особенно на свидетельских показаниях. Конкретно — надо взять предварительный список свидетелей со стороны защиты, составленный Джерри Винсентом, и подготовить повестки в суд для представителей органов правопорядка и других свидетелей, враждебно настроенных против клиента. Платным экспертам и тем, кто собирается свидетельствовать на суде в пользу защиты, следует сообщить, что все идет по графику и я буду вести дело вместо Винсента.

— Понял, — отозвался Циско. — А как насчет расследования по делу Винсента? Продолжать за ним следить?

— Да, делай заметки и сообщай, что нового.

— Новое то, что сегодня ночью они допрашивали какого-то бедолагу, но утром отправили домой.

— Кто это был?

— Не знаю.

— Подозреваемый?

— Если его освободили — значит, он чистый. По крайней мере пока.

Я кивнул. Вот почему у Босха был измученный вид.

— А у тебя какие планы на сегодня? — поинтересовалась Лорна.

— Займусь Эллиотом. Есть еще кое-какие мелочи по другим делам, но Эллиот на первом месте. Через восемь дней отбор присяжных. А сегодня надо осмотреть место преступления.

— Я поеду с тобой, — предложил Циско.

— Нет, я просто хочу взглянуть, как там и что. Позже ты съездишь туда с камерой и рулеткой.

— Микки, есть шансы уговорить Эллиота на отсрочку? — спросила Лорна. — Неужели он не понимает, что тебе нужно время, чтобы как следует вникнуть в дело?

— Я уже говорил, но он против. Эллиот поставил это условием заключения контракта. Если я не соглашусь продолжить суд на следующей неделе, он найдет другого адвоката. Заявляет, что невиновен и ждет не дождется, когда его оправдают.

— И ты ему веришь?

Я пожал плечами.

— Какая разница? Главное, он сам верит. Вообще Эллиот считает, что все должны плясать под его дудку и приносить награды и призы на блюдечке. Так что у меня есть выбор — подготовиться к выступлению на следующей неделе или потерять клиента.

Дверь в комнату открылась, и на пороге нерешительно застыла Рен Уильямс.

— Простите, — пробормотала она.

— Привет, Рен, — произнес я. — Рад, что вы пришли. Можете подождать пока в приемной? Лорна потом расскажет, что надо делать.

— Хорошо. Кстати, вас ждет клиент. Патрик Хенсон. Он уже сидел в приемной, когда я пришла.

Я взглянул на часы. Без пяти девять. Очко в пользу Патрика Хенсона.

— Пусть войдет.

Молодой человек оказался ниже ростом, чем я думал, хотя низкий центр тяжести для серфингистов, возможно, только плюс. Отменный загар, короткая стрижка. Никаких серег, бус из белых раковин или зубов акулы. Ни одной татуировки. Одет в мешковатые черные штаны и то, что называют «лучшая рубашка». По крайней мере она была с воротничком.

— Патрик, мы вчера беседовали по телефону. Я Микки Холлер, это моя помощница Лорна Тейлор. Вон тот верзила — Циско, мой детектив.

Спортсмен шагнул к столу и протянул нам руку. У него было крепкое рукопожатие.

— Рад вас видеть. Это ваша рыба висит на стене?

Не двигаясь с места, Хенсон легко развернулся и взглянул на стену.

— Да, ее зовут Бетти.

— Вы дали имя рыбьему чучелу? — удивилась Лорна. — Она что, ваш домашний питомец?

Хенсон улыбнулся, словно что-то припомнив.

— Нет, я поймал рыбу в море, давным-давно. Во Флориде. Мы повесили ее у входной двери, когда я жил в Малибу. При входе мои друзья всегда с ней здоровались: «Привет, Бетти». Так, дурачились.

Снова легкий разворот ко мне.

— Кстати об именах — нам называть вас Трик?

— Нет, это прозвище придумал мой спортивный агент. Теперь его нет. Зовите меня просто Патрик.

— Ладно. У вас есть водительские права?

— Конечно.

Он сунул руку в карман, достал толстый бумажник и протянул мне права. Я мельком взглянул на документ и передал Циско. Тот изучил его более внимательно и кивком дал «добро».

— Отлично, Патрик, мне нужен водитель, — сказал я. — Машина, бензин и страховка — все мое, вам надо только являться сюда ровно в девять и возить меня куда скажу. Насчет оплаты мы вроде договорились. Вас устраивает?

— Вполне.

— А вы хорошо водите? — поинтересовалась Лорна.

— У меня не было ни одной аварии.

Я искал в Хенсоне следы наркотической зависимости: тяжелые веки, замедленная речь, бегающий взгляд, — но ничего такого не наблюдалось.

— Когда начнем?

Он пожал плечами.

— В любое время.

— Может, прямо сейчас? Устроим пробную поездку. Посмотрим, как вы справитесь, и обсудим это в конце дня.

— Ладно.

— Тогда не будем терять времени. По дороге я расскажу вам, какие у меня требования к работе.

— Идет.

Патрик сунул руки в карманы, ожидая дальнейших указаний. Он выглядел лет на тридцать, но его старил сильный загар. Из досье я знал, что ему всего двадцать четыре. Почти школьный возраст.

Настало время преподать ему несколько уроков.

17

В центре мы свернули на автомагистраль и двинулись на запад, в сторону Малибу. Я сидел сзади, положив компьютер на откидной столик. Пока он загружался, я рассказал Хенсону о своей работе.

— Кабинета у меня нет уже лет двенадцать, с тех пор как ушел с госслужбы. Сейчас мой офис — автомобиль. У меня есть еще два «линкольна», точь-в-точь как этот. Пользуюсь ими по очереди. В каждом имеются факс, принтер и беспроводная связь. Все, что люди обычно делают в офисе, я могу делать по дороге. В округе Лос-Анджелес более сорока судебных зданий. Быть мобильным — лучший способ вести бизнес.

— Круто, — кивнул Патрик. — Я тоже не люблю офисы.

— И правильно делаешь. Мало воздуха.

Компьютер загрузился. Я открыл файл с шаблонами документов и стал составлять ходатайство о досудебном исследовании доказательств.

— Я как раз работаю над твоим делом, Патрик.

Он взглянул в зеркальце заднего обзора.

— То есть?

— Просмотрев твои материалы, я решил сделать одну вещь, которую упустил Винсент. Полагаю, она нам поможет.

— Что именно?

— Надо провести независимую экспертизу украденного ожерелья. Его оценили в двадцать пять тысяч, что попадает в категорию крупных краж. Но можно оспорить правильность оценки.

— Выходит, если бриллианты фальшивые, это уже мелкая кража?

— Да. Но я подумал о другом.

— О чем?

Я достал из сумки папку и полистал ее в поисках фамилии.

— Ответь мне на один вопрос, Патрик. Что ты делал в том доме, где произошла кража?

Он пожал плечами.

— Встречался с младшей дочерью хозяйки. Мы познакомились на пляже, я давал ей уроки серфинга. Потом у нас было несколько свиданий, мы гуляли вместе. Как-то у них в доме устроили вечеринку в честь дня рождения, меня тоже пригласили, и там мать подарила дочке ожерелье.

— Ты знал, что оно дорогое?

— Да, отец сообщил, что в нем бриллианты. Он очень гордился подарком.

— И придя в дом в следующий раз, ты украл ожерелье.

Хенсон промолчал.

— Это не вопрос, Патрик, а факт. Я твой адвокат, и мы должны обсудить детали. Но не вздумай мне врать, иначе я не стану защищать тебя.

— Ладно.

— Значит, придя в дом в следующий раз, ты украл ожерелье?

— Да.

— Расскажи мне об этом.

— Мы находились у бассейна, и я сказал, что мне надо в туалет, а сам хотел найти аптечку. Меня мучила боль. В туалете аптечки не оказалось, и я поднялся наверх. Там лежала коробочка для драгоценностей, я заглянул в нее и увидел ожерелье. Ну… и взял его.

Он сокрушенно покачал головой, и я догадался, о чем он думает. Ему было стыдно — стыдно за все, что натворил. Я сам побывал в его шкуре и знал, что на трезвую голову смотреть в свое прошлое порой так же жутко, как и в будущее.

— Все нормально, Патрик. Спасибо за честность. Что тебе сказали в ломбарде?

— Оценщик заявил, что даст мне только четыре сотни, поскольку цепь золотая, а бриллианты фальшивые. Я обозвал его идиотом, но что я мог поделать? Забрал деньги и поехал в «Тиджей». Мне нужны были таблетки, поэтому я взял то, что дали. История так выбила меня из колеи, что мне было все равно.

— Как зовут девушку? В досье нет сведений.

— Мандолина — как музыкальный инструмент. Родители называют ее Мэнди.

— Ты встречался с ней после ареста?

— Нет, какое там. Мы расстались.

Я заметил в его глазах уныние и боль.

— Дурак, — пробормотал Хенсон. — Я вел себя очень глупо.

Помолчав немного, я достал из кармана полароидный снимок. Протянув его через сиденье, я постучал им по плечу Патрика.

— Посмотри.

Он взял фото и положил его перед собой на руль, чтобы разглядеть получше.

— О Боже, что с вами случилось? — спросил он.

— Я споткнулся о порог дома и расквасил себе лицо. Сломал нос и зуб, чуть не раскроил череп. В «неотложке» мне сделали снимок на память.

— На память? О чем?

— За минуту до падения я вышел из машины, на которой вез свою одиннадцатилетнюю дочь. В то время я ежедневно принимал по триста двадцать миллиграмм оксиконтина. Собственно, с этого начиналось мое утро, вернее, день, потому что вставал я к обеду.

Я помолчал, чтобы он как следует усвоил информацию.

— Ты говоришь, что сделал глупость, Патрик? А как назвать то, что я вез свою дочку, по уши нагрузившись героином? — Я покачал головой. — С прошлым ничего нельзя поделать, Патрик. Его надо просто помнить.

Хенсон внимательно смотрел на меня в зеркало.

— Я собираюсь помочь тебе в суде, — продолжил я. — Но остальное зависит от тебя. Тебе будет очень нелегко. Впрочем, ты уже понял.

Он кивнул.

— Так или иначе, я вижу в твоем деле луч надежды. Нечто такое, чего не видел Джерри Винсент.

— И что же?

— Ожерелье жертвы было куплено ее мужем. Его зовут Роджер Воглер, он поддерживает избирательные кампании многих важных людей в нашем округе.

— Ну да, он крутой политикан. Мандолина мне рассказывала. Устраивает благотворительные акции и все такое.

— Если бриллианты в ожерелье — подделка, то Воглер не захочет доводить дело до суда. Особенно если его жена не в курсе.

— Но как он это сделает?

— Воглер — спонсор. На его деньги избраны по меньшей мере четыре члена окружного совета. Окружной совет контролирует бюджет окружной прокуратуры. А прокуратура занимается твоим делом. Как видишь, все взаимосвязано. Если Воглер решит вмешаться, то можно не сомневаться, что у него все получится.

Хенсон кивнул. Он тоже увидел луч надежды.

— Ходатайство, которое я сейчас составляю, позволит нам пригласить независимого эксперта и провести оценку вещественных доказательств — точнее, ожерелья. Слово «оценка» иногда способно творить чудеса. Все, что нам останется, это сидеть и ждать последствий.

— Мы поедем в суд и подадим ходатайство?

— Нет, я напишу его на компьютере и отправлю по электронной почте.

— Круто!

— Преимущества Интернета.

— Спасибо, мистер Холлер.

— Не за что, Патрик. А теперь верни мне фото.

Он протянул мне снимок через плечо, и я взглянул на фото. Нос у меня торчал куда-то набок, губа неестественно раздулась. На лбу чернела кровавая ссадина. Но хуже всего были глаза — пустые, мутные, тупо вытаращенные в камеру. Ниже этого я никогда не падал.

Я аккуратно убрал фотографию в карман.

Следующие пятнадцать минут мы провели в молчании; я написал ходатайство, подключился к Интернету и отправил его в суд. Это был сильный удар по обвинению, и я чувствовал заслуженное удовлетворение. «Лимузинный адвокат» вышел на тропу войны. Одинокий Рейнджер снова в седле.

Когда мы въехали в туннель, выходивший на Тихоокеанскую магистраль, я поднял голову от компьютера и опустил стекло. Мне всегда нравился тот момент, когда вылетаешь из туннеля на свет и полной грудью вдыхаешь свежесть моря.

Магистраль вела на север в Малибу. Ослепительная синева за окном «офиса» мешала мне сосредоточиться. В конце концов я сдался и выключил компьютер.

Проезжая мимо Топанга-каньон, я увидел на волнах серфингистов. Патрик тоже посматривал в их сторону.

— В досье сказано, что ты лечился в центре «Кроссроудс» на Антигуа, — заметил я.

— Да. Его основал Эрик Клэптон.

— Хорошее место?

— Пожалуй, хотя они все примерно одинаковы.

— Как там насчет волн?

— Ничего особенного. В любом случае доски у меня не было. А вы где лечились?

— Лорел-каньон.

— Местечко для звезд?

— И недалеко от дома.

— Ну, я поступил как раз наоборот. Уехал подальше от дома, от друзей. Сработало.

— Собираешься вернуться в серфинг?

Он снова бросил взгляд в окно. По берегу бродили десятки мокрых серфингистов и готовили свои доски к новому заплыву.

— Вряд ли. По крайней мере не в профессионалы. Плечо болит.

Я хотел спросить, при чем тут плечо, но Патрик объяснил сам:

— На доске надо грести, но самое важное — вставать. Из-за плеча я потерял ловкость. К тому же я следую правилу «маленьких шагов». Вас этому учили?

— Да. Но серфинг — это как раз маленький шаг, или, скорее, маленькая волна, разве нет?

Хенсон кивнул, и я заметил, что он смотрит на меня.

— Хочешь о чем-нибудь спросить, Патрик?

— Э-э… ну да, у меня есть вопрос. Вы видели мою рыбу, которую Винсент повесил на стене?

— Да.

— Я вот думаю, может, он и одну из моих досок куда-нибудь пристроил?

Я открыл папку и поискал отчет о распродаже. Там упоминались двенадцать досок и полученные за них суммы.

— Ты отдал двенадцать досок?

— Да, все, что были.

— Ими занимался ликвидатор.

— Кто это?

— Парень, который продает имущество клиента, чтобы оплатить адвокатские услуги: драгоценности, недвижимость, машины. В отчете сказано, что ликвидатор продал все двенадцать досок, взял себе двадцать процентов и вручил Винсенту четыре тысячи восемьсот долларов.

Патрик кивнул, но промолчал. Немного поразмыслив, я опять заглянул в досье. Во время нашего первого разговора по телефону Патрик говорил, что две длинные доски стоят больше остальных. Действительно, в списке значились две доски длиной десять футов. Обе изготовлены фирмой «Один мир» в Сарасоте, штат Флорида. Одну продали коллекционеру за тысячу двести долларов, вторую — на интернет-аукционе за четыреста. Разница бросалась в глаза, и я сообразил, что на аукционе ее купило подставное лицо. Скорее всего ликвидатор продал доску самому себе. Затем он перепродаст ее втридорога и получит навар. У каждого свои маленькие хитрости. У меня тоже. Я знал, что, если он еще не продал доску, у меня есть шанс вернуть ее.

— А если я достану тебе одну из длинных досок? — спросил я.

— Это было бы здорово! Вернуть хотя бы одну.

— Ничего не обещаю, но попробую.

Я решил заняться этим делом позже, подключив к нему своего детектива. Если Циско появится у ликвидатора и начнет задавать вопросы, тот наверняка станет сговорчивее.

Оставшуюся часть поездки мы почти не разговаривали. Минут через двадцать Хенсон свернул к дому Уолтера Эллиота. Это было большое здание в мавританском стиле, с белыми стенами и коричневыми ставнями на окнах. Над фасадом, четко вырисовываясь в синем небе, поднималась высокая надстройка в виде башни. На брусчатке перед входом стоял серебристый «мерседес». Мы поставили автомобиль рядом.

— Мне подождать вас здесь? — спросил Патрик.

— Да. Думаю, я ненадолго.

— А я знаю этот дом. Сзади он весь из стекла. Пару раз я катался в бухте позади него, но там сильное течение и здорово штормит.

— Открой багажник.

Выйдя из машины, я обошел ее сзади и взял свою цифровую камеру. Включив аппарат, проверил уровень зарядки и заодно щелкнул фасад дома. Камера работала исправно — значит, можно было идти в дом.

Я поднялся на крыльцо, но дверь открылась раньше, чем я успел нажать кнопку звонка. На пороге, сияя приветливой улыбкой, стояла миссис Альбрехт.

18

Уолтер Эллиот обещал кого-нибудь прислать, но я не предполагал, что это будет секретарша.

— Как поживаете, миссис Альбрехт?

— Спасибо, очень хорошо. Я только приехала и боялась, что мы разминулись.

— Все в порядке. Я сам только приехал.

— Входите, прошу вас.

Дом начинался с двухъярусного вестибюля, расположенного прямо под башней. Задрав голову, я увидел свисавшую с потолка люстру из кованого чугуна. На ней болталась паутина — то ли домом очень редко пользовались, то ли люстра висела слишком высоко и до нее трудно было дотянуться тряпкой.

— Сюда, — пригласила миссис Альбрехт.

Я проследовал за ней в главный зал. Он занимал больше места, чем вся моя квартира. Абсолютно непрактичное помещение со стеклянной стеной, выходившей на Тихий океан, который бушевал чуть ли не внутри дома.

— Красиво, — одобрил я.

— Да. Хотите посмотреть спальню?

Я поднял камеру и сфотографировал гостиную и вид из окна.

— Кто-нибудь бывал тут, после того как уехала полиция? — спросил я.

— Практически никто. Насколько я знаю, мистер Эллиот здесь не появлялся. Один раз заглянул мистер Винсент, затем его детектив. Дважды приезжали полицейские — уже после того как дом вернули мистеру Эллиоту. У них были ордера на обыск.

Копии ордеров хранились в деле. Оба раза они искали орудие преступления. Все улики против Уолтера носили косвенный характер, включая частицы пороха на его руках. Чтобы прижать Эллиота к стенке, им требовалось орудие преступления, а его не нашли. В досье было сказано, что после убийства ныряльщики двое суток обследовали дно, но ничего не обнаружили.

— Как насчет чистильщиков? — поинтересовался я. — Кто-нибудь приходил убираться в доме?

— Нет, никого не было. Мистер Винсент попросил нас оставить все как есть, на тот случай если дом пригодится ему во время суда.

В деле Эллиота об этом не упоминалось ни слова. Любопытно, как Винсент собирался использовать дом во время процесса? Я бы не хотел, чтобы присяжные появились даже рядом с этим местом. Непомерная роскошь особняка могла лишь подчеркнуть богатство Эллиота и настроить против него присяжных. Все бы сразу смекнули, что он им не ровня, а человек из другого мира.

— А где спальня?

— Там, на верхнем этаже.

— Тогда наверх.

Пока мы поднимались по винтовой лестнице с перилами цвета морской голубизны, я спросил миссис Альбрехт, как ее зовут. Объяснил, что мне неловко обращаться к ней так формально, тем более что с ее боссом мы почти на ты.

— Можете звать меня Ниной.

— Хорошо. А вы зовите меня Микки.

Лестница привела нас к двери, за которой располагалась спальня размером с судебный зал. При таких масштабах для отопления понадобилось целых два камина, с северной и южной сторон. Внутри помещения выделялись спальная зона, нечто вроде гостиной и два туалета, мужской и женский. Нина Альбрехт нажала кнопку возле двери, шторы на западной стене поползли в стороны и открыли стеклянную стену с видом на Тихий океан.

Кровать ручной работы раза в два превосходила по размерам обычную. На ней не было ни матрасов, ни подушек, ни постельного белья — наверное, все забрали для анализов в лабораторию. В гигантском ковре зияли два квадратных выреза в шесть футов, взятых, очевидно, с той же целью.

На стене возле двери виднелись пятна крови, обведенные чертой и помеченные кодовыми значками оперативников. Никаких других следов преступления в спальне я не обнаружил.

Подойдя к стеклянной стене, я оглядел комнату со стороны окна и сделал несколько снимков под разными углами. Нина раза два попала в кадр, но это не имело большого значения. Снимки не предназначались для суда. С их помощью я хотел освежить свою память, когда стану работать над стратегией защиты.

Место преступления — нечто вроде карты. Если вы знаете, как ее читать, всегда можно найти верный путь. Ландшафт местности, поза жертвы, углы обзора, как падает свет, где нашли кровь, какова конструкция дома, как распределено пространство — все это важные элементы карты. Полицейские снимки далеко не всегда дают надежную информацию. Гораздо лучше, когда все увидишь собственными глазами. Поэтому я и приехал в этот дом — за картой. За географией убийства. Если я ее пойму, можно будет выступать в суде.

Я посмотрел на квадратный вырез, сделанный в белом ковре возле двери. Там застрелили Йохана Рилца. Мой взгляд скользнул дальше, к кровати, где лежало распростертое тело Мици Эллиот.

В материалах дела сообщалось, что обнаженные любовники, вероятно, услышали, как кто-то проник в дом. Рилц встал и открыл дверь, за которой уже стоял убийца. Рилца застрелили прямо на пороге, и преступник, перешагнув через его труп, вошел в комнату.

Мици Эллиот вскочила с кровати и оцепенела, выставив перед собой подушку. Детективы считали, что она знала убийцу. Наверное, умоляла его сохранить ей жизнь, а может, понимала, что это бесполезно. В нее два раза выстрелили через подушку с расстояния примерно трех футов, и она рухнула на кровать. Подушка, которой Мици пыталась закрыться, упала на пол. Затем убийца приблизился к кровати, прижал к голове женщины оружие и сделал контрольный выстрел.

Так звучала официальная версия. Оказавшись в спальне, я сообразил, что есть много необоснованных допущений, потом их можно будет обыграть в суде.

Я взглянул на стеклянные двери, выходившие на веранду перед океаном. В отчетах не упоминалось о том, были ли они закрыты или открыты в момент совершения преступления. Возможно, эта деталь не имела особого значения, но выяснить ее все-таки следовало.

Подойдя к дверям, я подергал ручки — заперто. Минуту я возился с ними, пытаясь понять, как они открываются. Наконец Нина помогла мне, нажав пальцем на специальный рычажок и одновременно повернув защелку. Дверь распахнулась, и в спальню хлынул шум прибоя.

Если двери были открыты, то грохот волн заглушил все звуки, которые мог издать злоумышленник, проникнув в дом. Это противоречило версии следствия, что Рилца убили на пороге спальни, потому что он якобы приблизился к двери, услышав шаги. Правда, возникал вопрос: что Рилц делал голым возле двери? Но для защиты это не важно. Мое дело озвучить факты и указать на несоответствия, которые вызовут сомнение в умах присяжных. Сомнение — ключ к успеху. Если не можешь уничтожить улики, попытайся хотя бы их скомпрометировать.

Я вышел на веранду. Не знаю, был ли в тот момент прилив или отлив, но вода находилась очень близко. Волны накатывали одна за другой и разбивались о волноломы, обдавая брызгами фундамент дома.

Гребни волн достигали шести футов, но я не заметил ни одного серфингиста. Я вспомнил, что Патрик говорил про волнение в бухте.

Вернувшись в спальню, я услышал, что у меня звонит телефон — до сих пор его заглушал грохот прибоя. На экране появилась надпись: «Неизвестный абонент». Многие из тех, кто работает в органах правопорядка, блокируют свои номера.

— Нина, мне нужно ответить. Вы можете сходить к машине и позвать сюда моего шофера?

— Конечно.

— Спасибо.

Я включил связь.

— Алло?

— Это я. Хотела узнать, когда ты приедешь.

«Я» — это моя первая бывшая жена Мэгги Макферсон. По пересмотренному договору об опеке я мог проводить с дочерью только каждый второй уик-энд и вторую половину среды. Раньше все было намного лучше, но я провалил наше первое соглашение, как и шанс наладить нормальные отношения с Мэгги.

— В половине восьмого. Днем у меня встреча с клиентом, она может затянуться.

Наступило молчание, и я понял, что Мэгги ждала чего-то иного.

— А что, у тебя свидание? — спросил я. — Когда ты меня ждешь?

— В половине восьмого я уже хотела уйти.

— Ладно, значит, я приеду раньше. Кто этот счастливчик?

— Не твое дело. Кстати, о счастье — я слышала, тебе досталась практика Джерри Винсента.

В спальню вошли Нина Альбрехт и Патрик Хенсон. Он уставился на вырезанный ковер. Прикрыв трубку, я попросил их спуститься вниз и подождать меня. Потом снова вернулся к разговору. Моя бывшая жена работала районным прокурором в судебном округе Ван-Нуйс. Не удивительно, что она знала все новости.

— Да, — произнес я. — Меня назначили ему на замену, но я не уверен, что это счастливый случай.

— Дело Эллиота — лакомый кусок.

— Да, и я как раз стою на месте преступления. Очень милое местечко.

— Что ж, попробуй вытащить его из дерьма. Если не ты, то кто же, — усмехнулась Мэгги.

— Я на подобные выпады не отвечаю.

— Вот и хорошо, потому что я знаю все твои ответы. Надеюсь, сегодня вечером у тебя не будет компании?

— Ты о чем?

— О том, что случилось пару недель назад. Хейли говорила, что ты явился с женщиной. Кажется, ее звали Лейни? Девочка очень стеснялась.

— Не волнуйся, сегодня ее не будет. Это просто подруга, она ночевала в гостевой комнате. Но на будущее — я могу приводить с собой кого пожелаю. Потому что это мой дом, а в своем доме я могу делать все, что мне заблагорассудится, так же как и ты.

— Отлично, а я могу пойти к судье и заявить, что ты знакомишь дочь с наркоманками.

Я глубоко вздохнул, пытаясь сдержаться.

— С чего ты взяла, что она наркоманка?

— С того, что твоя дочь не так глупа и прекрасно слышит. Она рассказала мне, что там говорилось, и я поняла, что твоя… подруга — из центра реабилитации.

— А что, это преступление — дружить с тем, кто прошел реабилитацию?

— Конечно, нет, Майкл. Просто мне не хочется, чтобы, оставаясь с тобой, Хейли общалась с толпой наркоманов.

— Уже с толпой? Я думал, что тебя волнует только один наркоман — я. — Мой голос прозвучал почти спокойно. Я знал, что, если выйду из себя, это отразится на мне позже, когда мы станем пересматривать договор об опеке. — Мэгги, речь идет о нашей дочери. Когда ты бьешь по мне, то можешь ударить и по ней. Ей нужен отец, а мне дочь.

— Об этом я и говорю. Ей нужен хороший отец. А водить дружбу с наркоманами плохо.

Я стиснул трубку так, что она чуть не треснула. Лицо и шея горели как в огне.

— Мне пора идти. — Слова застревали у меня в горле.

— Мне тоже. Я скажу Хейли, что ты придешь в половине восьмого.

Мэгги всегда так поступала — заканчивала разговор намеком, что я разочарую дочку, опоздав на встречу или не подбросив ее вовремя до школы. Она повесила трубку, не дожидаясь ответа.

В гостиной никого не было, но я нашел Патрика и Нину на нижней веранде. Я приблизился к Хенсону, который молча стоял у перил, глядя на воду. В голове у меня все еще вертелись фразы бывшей жены.

— Патрик, ты вроде упоминал, что пытался здесь кататься, но в бухте штормило?

— Верно.

— Ты имел в виду приливное течение?

— Да, тут толчея из волн. Это из-за формы бухты. Волна набегает с севера, но затем вся ее сила уходит в глубину и рикошетом отражается на юг. Внутренняя тяга идет вдоль берега всего заливчика и снова выходит в океан. Пару раз я попал в эту свистопляску. Меня утащило вон за ту скалу.

Я всматривался в бухту, слушая, как Патрик описывает то, что происходит под водой. Если в день убийства было приливное течение, оружие могло находиться совсем не там, где его искали водолазы.

Но теперь уже поздно. Если преступник выбросил оружие в воду, подводная тяга унесла его далеко в море. Я мог не опасаться, что орудие убийства выплывет на суде в качестве улики.

Для моего клиента это хорошая новость.

Я смотрел на волны и размышлял о том, как часто под тихой водой скрываются быстрые и тайные течения.

19

Сценаристы то ли решили взять выходной, то ли ушли бастовать в другое место. Пост охраны в «Арчуэй пикчерс» мы миновали без проблем. Нина Альбрехт сидела впереди, так что все пропускали нас без звука.

Было уже поздно, студия почти опустела. Патрик остановился на площадке прямо перед бунгало Эллиота. Он впервые оказался в Голливуде и ошарашенно глазел по сторонам. Я сказал, что он может походить и посмотреть, только пусть держит телефон наготове, ведь я не знаю, как долго продлится встреча с клиентом, а мне еще надо успеть к дочери.

По пути в бунгало я спросил Нину, можно ли пообщаться с Эллиотом не в офисе, а где-нибудь в другом месте. Объяснил, что у меня много бумаг, а стол в его кабинете маловат. Она ответила, что проведет меня в зал заседаний и сходит за боссом, пока я раскладываю документы. Я согласился. На самом деле проблема заключалась не в документах. Лучше встретиться с Эллиотом на нейтральной почве. Пока я сидел в офисе у его стола, он чувствовал себя начальником. Во время нашей первой встречи это было совершенно ясно. Эллиот любил всегда быть главным. Но сейчас командовать должен я.

Мы вошли в просторный зал с двенадцатью кожаными креслами, стоявшими вокруг овального стола. Под потолком висел прожектор, одну стену занимал большой экран. Другие стены пестрели постерами фильмов, снятых студией. Наверное, тех, что принесли больше всего прибыли.

Я сел в кресло и начал вынимать папки из сумки. Полчаса спустя я все еще рассматривал бумаги, когда дверь наконец отворилась и появился Эллиот. Я остался сидеть, даже не протянув ему руку. Затем указал на кресло напротив.

Нина вошла следом и поинтересовалась, нужны ли какие-нибудь напитки.

— Нет, спасибо, — ответил я прежде, чем Уолтер успел открыть рот. — Мы должны поработать на трезвую голову и поменьше отвлекаться. Я скажу, если что-нибудь понадобится.

На мгновение Нина остолбенела, услышав ответ от меня, а не от своего босса. Она вопросительно взглянула на Эллиота, и тот молча кивнул. Секретарша вышла, закрыв дверь. Уолтер сел в кресло.

Я выдержал паузу, прежде чем заговорить.

— Я вас не понимаю, Уолтер.

— Не понимаете? Вы о чем?

— Например, о том, что вы с таким жаром говорите о своей невиновности, а сами не воспринимаете ситуацию всерьез.

— Ошибаетесь.

— Неужели? Вы хоть сознаете, что, проиграв дело, прямиком отправитесь в тюрьму? И никаких залогов больше не будет, поскольку речь идет о двойном убийстве? На вас просто наденут наручники и посадят за решетку.

Эллиот подался вперед.

— Я прекрасно понимаю свое положение.

— Что ж, в таком случае постарайтесь больше не опаздывать на встречи. У нас полно работы и очень мало времени. Знаю, вам надо управлять студией, но теперь это уже не является первоочередной задачей. В следующие две недели у вас будет лишь один приоритет — ваш процесс.

Эллиот молчал. Видимо, его в первый раз в жизни ругали за опоздание и объясняли, что надо делать. Наконец он пожал плечами.

— Ладно, — буркнул Эллиот.

Мы расставили все точки над «i». Да, мы сидели в его студии и за его столом, но лидером являлся я. Потому что будущее Эллиота зависело от меня.

— Отлично, — произнес я. — Прежде всего хочу узнать, можем ли мы говорить свободно.

— Разумеется.

— Но вчера это было не так. Ясно, что Нина прослушивает ваш кабинет. Вероятно, это годится для деловых совещаний, но сейчас мы обсуждаем ваше дело. Я ваш адвокат, и никто не должен слышать, о чем мы беседуем. Даже Нина. Ее могут вызвать в суд, чтобы свидетельствовать против вас. Не удивлюсь, если она окажется в списке свидетелей со стороны обвинения.

Эллиот откинулся в кресле и поднял голову.

— Нина, — попросил он, — выключи внутреннюю связь. Если возникнет необходимость, я сам тебе позвоню.

Он взглянул на меня и развел руками. Я одобрительно кивнул.

— Спасибо, Уолтер. Теперь мы можем приступить к работе.

— Для начала один вопрос.

— Давайте.

— Если я правильно понимаю, то могу сейчас сказать, что я не убивал, а вы ответите, что вам безразлично, убивал или нет?

— Это не имеет значения, Уолтер. Важно, что обвинение может доказать…

— Нет!

Эллиот хлопнул ладонью по столу. Звук был громким, как выстрел. Я чуть не подпрыгнул, но вовремя сдержался.

— Мне надоело это адвокатское дерьмо! «Не важно, что я сделал, важно, что можно доказать». Чушь! Вы что, не понимаете? Это важно для меня. Я хочу, чтобы мне верили, черт возьми! Чтобы вы мне верили. Плевать мне на улики. Я этого не делал! Слышите? Вы мне верите? Потому что если мне не верит мой собственный адвокат, у меня нет шансов.

Я знал, что Нина вот-вот примчится в зал и спросит, все ли в порядке. Откинувшись в кресле, я молча ждал, когда она появится и Уолтер закончит свою речь.

Через минуту дверь открылась и на пороге возникла Нина. Уолтер резким жестом приказал ей удалиться и потребовал не беспокоить. Дверь закрылась, и он уставился на меня. Я поднял руку, призывая его к молчанию. Настала моя очередь.

— Уолтер, всерьез меня интересуют только два момента, — холодно произнес я. — Знаю ли я, чего хочет обвинение, и что я могу этому противопоставить. — Я постучал пальцем по папке с материалами следствия. — Сейчас я знаю, чего они хотят. В суде нас ждет лобовая атака. Обвинение полагает, будто у них есть и возможность, и мотив. Начнем с мотива. Ваша жена крутила роман с любовником, и вас это возмущало. Кроме того, двенадцать лет назад вы заключили брачный контракт и не могли развестись, не потеряв половину состояния. Убийство было единственным способом решить проблему. Теперь насчет возможности. Полиция знает, в котором часу вы в тот день выехали со студии. Она сопоставила время и утверждает, что в момент преступления вы вполне могли оказаться в Малибу. Значит, у вас была возможность убить жену. Обвинение надеется, что наличия мотива и возможности хватит, чтобы убедить присяжных и выиграть дело, несмотря на то что прямых улик почти нет. Моя задача — внушить присяжным, что у обвинения много дыма, но нет огня. Если у меня это получится, вы выйдете на свободу.

— Все-таки я хочу знать, верите ли вы, что я невиновен.

Я улыбнулся и покачал головой.

— Уолтер, честное слово, это не имеет значения.

— Для меня имеет. Так или иначе, но я должен знать.

Я развел руками.

— Ну хорошо, Уолтер, я скажу вам, что об этом думаю. Я изучил ваше дело вдоль и поперек. Каждую страницу я прочитал по два, а то и по три раза. Буквально только что я вернулся из дома, где произошло несчастье, и тщательно осмотрел место преступления. Я все это проделал и пришел к выводу, что убийство вполне мог совершить кто-то другой. Значит ли это, что я верю в вашу невиновность? Нет, Уолтер, не значит. Мне очень жаль, но я уже давно занимаюсь адвокатской практикой и, если говорить честно, очень редко встречал невиновных клиентов. Поэтому самое большее, что я могу вам сказать, «не знаю». А если вас это не устраивает, то легко найдете адвокатов, которые скажут вам все, что захотите, и не важно, верят они в это или нет.

Я откинулся в кресле и стал ждать ответа. Эллиот посидел, обдумывая мои слова, побарабанил пальцами по столу и кивнул.

— Ладно, видимо, это и впрямь лучшее, на что я могу рассчитывать, — буркнул он.

Я украдкой перевел дух. Дело оставалось в моих руках. Пока.

— Но знаете, во что я верю, Уолтер?

— Во что?

— В то, что вы от меня что-то утаиваете.

— Я? Утаиваю?

— Да, есть нечто такое, чего я не знаю, но вы это скрываете.

— Не понимаю, о чем вы.

— Вы слишком самоуверенны, Уолтер. Можно подумать, вы не сомневаетесь, что вас оправдают.

— Конечно, оправдают. Я невиновен.

— Это еще ничего не значит. Невинных людей порой сажают за решетку; к сожалению, это факт. Даже невиновные боятся правосудия. Считают, что в системе произойдет какой-то сбой, она сработает как машина, которая находит вину во всех подряд, виновных или нет. А вы не боитесь, Уолтер. Вот что странно.

— Не понимаю, на что вы намекаете. Почему я должен бояться?

Я смотрел на него через стол, пытаясь по лицу прочесть, о чем он думает. Существовала какая-то деталь, пропущенная мной в документах или находившаяся только в голове Винсента. Но Эллиот предпочитал о ней молчать.

На данный момент меня это устраивало. Иногда лучше не знать то, что знает твой клиент, — ведь если выпустить джинна из бутылки, обратно его уже не затолкнешь.

— Ладно, Уолтер, — кивнул я. — Поговорим об этом позже. А теперь начнем работать.

Не дожидаясь ответа, я открыл папку с бумагами и пробежал взглядом по своим заметкам, набросанным на внутренней стороне обложки.

— Версия обвинения имеет четкую стратегию, построенную на уликах и свидетельствах. К сожалению, этого нельзя сказать о версии защиты.

— Что вы имеете в виду? Джерри говорил, что мы готовы.

— Боюсь, что нет, Уолтер. Вам не хочется это слышать, но документы свидетельствуют об ином.

Я перебросил ему через стол пару листочков. Он взглянул на них, но не стал читать.

— Что это?

— Ходатайство об отсрочке дела. Джерри написал его, но не успел отправить. Совершенно ясно, что он хотел отложить начало слушаний. На документе стоят время и дата — это произошло за несколько часов до его гибели.

Эллиот покачал головой и отодвинул от себя бумаги.

— Нет, мы все обсудили, и он сказал, что дело будет рассматриваться в срок.

— Это случилось в тот понедельник?

— Да, в понедельник. В последний раз, когда я с ним общался.

Итак, один из моих вопросов прояснился. Винсент фиксировал все свои разговоры с клиентами и отметил, что беседа с Эллиотом в день убийства длилась целый час.

— Вы беседовали в вашем офисе или у него?

— По телефону. В понедельник днем. С утра он оставил мне сообщение, и я ему перезвонил. Нина может назвать вам точное время, если желаете.

— Это было в три часа. Он беседовал с вами об отсрочке?

— Да, но я заявил — никаких отсрочек.

Разговор длился час. Интересно, как долго Винсент и Эллиот спорили на эту тему?

— Почему он собирался отложить слушания?

— Ему было нужно время, чтобы лучше подготовиться и, вероятно, оплатить свои счета. Но я сказал ему то же, что и вам. Мы готовы!

Я усмехнулся и покачал головой.

— Уолтер, не вы здесь адвокат, а я. Я просто пытаюсь объяснить, что не вижу в вашем деле надежной стратегии защиты. Мне кажется, именно поэтому Винсент намеревался отложить дело. У него не было своей версии.

— Это у обвинения нет своей версии.

Меня начал раздражать Эллиот и его попытки изображать юриста.

— Давайте я вам расскажу, как это работает, — вздохнул я. — И простите, если вам все известно. Судебные слушания состоят из двух частей. Сначала выходит обвинитель и представляет свою версию. Мы можем ее оспаривать и возражать. Затем эстафета переходит к нам, и тут мы должны выставить своих свидетелей и нарисовать альтернативную картину преступления.

— Ясно.

— Изучив материалы дела, я понял, что Джерри Винсент полагался больше на первую часть процесса, чем на вторую. Существуют…

— Постойте, это как?

— Джерри сосредоточился исключительно на версии прокуратуры. У него имелся подробный план насчет опровержения ее улик и ведения перекрестных допросов по всем пунктам обвинения. Но в адвокатской части дела ничего похожего я не обнаружил. У нас нет ни алиби, ни других подозреваемых, ни собственной картины убийства — ничего. По крайней мере на бумаге. Вот почему я сказал, что у Винсента не было своей версии. Он когда-нибудь говорил, как намерен строить линию защиты?

— Нет. Мы собирались это обсудить, но его убили. Джерри уверял, что он над ней работает. У него есть какая-то «волшебная пуля», и чем меньше я буду знать, тем лучше. Он хотел рассказать обо всем ближе к суду, но не успел.

Я знал это выражение. «Волшебная пуля» равносильна билету на свободу. Она означает, что у защиты есть важный свидетель или улика, которые выскочат в нужный момент на суде и гарантируют оправдательный приговор. Но если у Винсента имелась подобная «пуля», почему ее не было в досье? И почему в тот понедельник он собирался просить об отсрочке?

— А вы не догадываетесь, что это за «волшебная пуля»?

— Джерри лишь упомянул, что у него есть нечто такое, что сотрет прокуратуру в порошок.

— Тогда не ясно, зачем он хотел отложить дело.

— Я уже объяснял — ему нужно было время для подготовки. А может, он надеялся вытянуть из меня побольше денег. Но я ему заявил: когда мы делаем фильм, то назначаем дату и фильм выходит в срок при любых обстоятельствах. И суд тоже должен начаться без отсрочек.

Я сидел и кивал, слушая слова Эллиота насчет невозможности отсрочки. Но мои мысли крутились вокруг пропавшего ноутбука Винсента. Может, «пуля» там? Или Джерри записал свой план в компьютер, ничего не оставив на бумаге? И не из-за этой ли «волшебной пули» его убили? Не обнаружил ли он нечто такое, из-за чего его решили устранить?

Но сейчас было время работать с Эллиотом, раз уж он сидел передо мной.

— Что ж, Уолтер, у меня пока нет «волшебной пули». Но если ее нашел Джерри, то найду и я. Обещаю.

Я небрежно взглянул на часы, стараясь показать, что незнание ключевого момента в деле Эллиота меня не беспокоит.

— Хорошо. Давайте перейдем к альтернативной версии.

— В смысле?

— В том смысле, что у прокуратуры есть своя версия, а у нас должна существовать своя. По мнению обвинения, вы были расстроены неверностью жены и грядущими финансовыми убытками при разводе. Поэтому вы поехали в Малибу и убили жену и ее любовника. Затем вы избавились от орудия преступления — спрятали или выбросили в океан — и позвонили в Службу спасения о найденных трупах. Благодаря данной версии прокуратура получает все, что ей нужно, — мотивы и возможность преступления. Однако, если не считать СПЧ, подкрепить данную версию им нечем.

— СПЧ?

— Следы пороховых частиц. В плане улик это самый важный аргумент.

— Но тест дал ложный результат! — резко возразил Эллиот. — Я не стрелял ни из какого оружия. Джерри сказал, что привлечет к делу известного эксперта, который камня на камне не оставит от их доказательств. Какую-то женщину из Джона Джея^[7] в Нью-Йорке. Она даст показания, что анализы в лаборатории провели плохо и неточно, поэтому и результат был неверный.

Я кивнул. Мне нравился его уверенный тон. В суде пригодится.

— Да, доктора Арсланьян, — подтвердил я. — Она собирается приехать. Но это не «волшебная пуля», Уолтер. Обвинение выставит своих экспертов, и они заявят, что лаборатория сработала отлично и тесты абсолютно правильны. В лучшем случае мы добьемся ничьей. А мотивы и возможность останутся на месте.

— Какие мотивы? Я любил жену и ничего не знал про Рилца. Я считал, он педик.

Я предупреждающе вскинул руку.

— Сделайте одолжение, Уолтер, никогда не называйте его так. Ни в суде, ни где-либо еще. Если хотите сказать про его сексуальную ориентацию, говорите «гей». Хорошо?

— Да.

— Так вот, обвинение заявит, будто вы знали про Йохана Рилца, и предъявит множество доказательств и свидетельств, что развод с женой мог стоить вам ста миллиона долларов и даже потери контроля над студией. Оно вобьет это в головы присяжных, и они решат, что у вас имелись очень веские мотивы для убийства.

— Чушь.

— Да, и я надеюсь это доказать. Все черное можно сделать белым, и наоборот. Нас ждет жаркая схватка, Уолтер. Начнется перестрелка, удары посыплются на них и на нас. Мы постараемся отразить все выпады, но их наверняка окажется слишком много, и тогда нам придется прибегнуть к альтернативной версии. Надо дать присяжным четкое объяснение, почему убили этих двоих. Следует отвлечь подозрение от вас и перенести его на другого.

— Как тот однорукий парень в «Беглеце»?

Я покачал головой.

— Не совсем.

Я вспомнил фильм и телесериал, который показывали позже. Но там действительно присутствовал однорукий. А я говорил об отвлекающем маневре, о фальшивой версии, от начала до конца выдуманной защитой. Ведь все клятвенные уверения Эллиота в невиновности меня не убеждали, по крайней мере пока.

Раздался звонок. Эллиот достал из кармана телефон и взглянул на экран.

— Уолтер, мы работаем, — заметил я.

Он молча убрал телефон. Я продолжил:

— Итак, во время первой части судебных слушаний мы проведем серию перекрестных допросов, чтобы внушить присяжным одну важную мысль. Когда тест на СПЧ оказался положительным…

— Ошибочно!

— Пусть так. Как только в полиции решили, что тест оказался положительным, все остальные версии отбросили. Следствие сфокусировалось на одном-единственном подозреваемом — на вас. Полномасштабное расследование превратилось в узконаправленное. В результате многие аспекты остались без внимания. Например, Рилц жил в нашей стране всего четыре года. Ни один детектив не отправился в Германию и не выяснил, чем он там занимался и не было ли у него врагов, которые желали его смерти. Другой момент. Никто не проверил его прошлое здесь, в Лос-Анджелесе. Рилц был вхож в дома самых богатых женщин Голливуда. Простите за грубость, но разве он не мог трахать других замужних клиенток так же, как вашу жену? А значит, нажить себе врагов среди богатых и влиятельных людей в городе?

Эллиот промолчал. Я нарочно задал вопрос в грубой форме, чтобы посмотреть, как он на него отреагирует и будет ли это вязаться с его уверениями в том, будто он любил жену. Но Эллиот его просто проигнорировал.

— Понимаете, к чему я веду, Уолтер? Практически с самого начала подозревали только вас. А мы перенесем внимание на Рилца. И сомнения станут расти как грибы после дождя.

Эллиот задумчиво кивнул, глядя на свое отражение в полированном столе.

— Но это не та «волшебная пуля», о которой говорил Джерри, — произнес я. — К тому же напирать на Рилца довольно рискованно.

Уолтер вопросительно поднял брови.

— Прокуратура знает, чего им не хватает. Обвинитель уже пять месяцев назад понял, что мы можем повернуть в данную сторону, и, если у него есть мозги — а я уверен, что есть, — давно успел к этому подготовиться.

— Но ведь все можно найти в материалах следствия?

— Не всегда. Подача материалов — особое искусство. В бумагах редко можно отыскать то, что имеет важное значение и на что следует обратить внимание. Джеффри Голанц — профессионал. Он знает, что нужно показать публике, а что лучше оставить при себе.

— Вы знакомы с Голанцем? Работали с ним в суде?

— Не знаком и никогда не выступал против него. Но мне известна его репутация. Он не проиграл ни одного процесса. Счет примерно двадцать семь — ноль в его пользу.

Я взглянул на часы. Время шло быстро, и мне следовало поторопиться, если я хотел успеть к дочери.

— Надо обсудить еще пару вопросов, — сказал я. — Вы собираетесь давать показания?

— Разумеется. Как же иначе. Я должен очистить свое имя. Пусть присяжные услышат, что я невиновен.

— Понимаю и ценю ваш пыл. Однако выступление в суде — нечто большее. Вам придется объяснить, что произошло, и тут у нас серьезные проблемы.

— Плевать!

— Вы убили жену и ее любовника?

— Нет!

— Тогда зачем поехали в дом?

— Я ее подозревал. Хотел вывести на чистую воду, а парню дать пинка под зад.

— И вы думаете, присяжные поверят, будто владелец огромной киностудии вдруг решил все бросить и отправиться в Малибу, чтобы шпионить за женой?

— Я не шпионил. Просто у меня имелись подозрения, и я решил их проверить.

— С оружием в руках?

Эллиот хотел что-то ответить, но осекся и промолчал.

— Видите, Уолтер? Едва начав говорить, вы поставили себя в уязвимое положение, а это нам ни к чему.

Он покачал головой.

— Я все уже решил. Преступники не дают показаний. А я выступлю и брошу им в лицо — я невиновен!

Последнюю фразу Эллиот отчеканил, рубя ладонью воздух. Мне нравилась его решительность. Это выглядело убедительно. Вероятно, он произведет впечатление на суд.

— Ладно, — сказал я. — Мы подготовим вас к выступлению, но подождем до адвокатского этапа слушаний, а там посмотрим.

— Все уже решено. Я выступлю.

Его лицо начало наливаться кровью. Я сообразил, что надо сбавить тон. Мне не хотелось, чтобы Эллиот давал показания, но запрещать я не имел права. Решение должен принимать клиент, и если Эллиот потом заявит, что я не позволил ему выступить, то адвокатская коллегия набросится на меня как рой разъяренных пчел.

— Послушайте, Уолтер, вы влиятельный человек. У вас своя студия, вы делаете фильмы и ворочаете миллионами долларов. Я все это прекрасно понимаю. Вы привыкли, что все ваши приказы принимаются без разговоров. Но когда дело касается суда, босс — я, а не вы. Решения по-прежнему за вами, но я должен быть уверен, что вы меня слышите и относитесь к моим советам серьезно. Иначе говорить дальше не имеет смысла.

Эллиот с силой протер ладонями лицо. Ему было нелегко.

— Хорошо. Я понял. Мы обсудим это позже.

В его голосе звучало недовольство. Ему не хотелось идти на уступки. Никто не любит делиться властью.

— Прекрасно, Уолтер, — кивнул я. — Надеюсь, мы больше не будем возвращаться к этой теме.

Я снова взглянул на часы. Осталось прояснить еще несколько вопросов.

— Я хочу добавить пару людей в нашу команду. Это…

— Нет. Я уже сказал — чем больше адвокатов, тем хуже. Посмотрите на Бэрри Бондса. Есть кто-нибудь, кто сомневается в его виновности? А группа поддержки у него больше, чем у футбольной команды.

— Уолтер, вы не дали мне договорить. Адвокаты тут ни при чем. Обещаю, что в суде за столом будут сидеть только двое — вы и я.

— Тогда о ком вы?

— О консультанте по отбору присяжных и о человеке, который поработает над вашим имиджем во время выступления.

— Не нужен мне консультант. Похоже, вы просто хотите раздуть свой штат.

— Женщина, которую я найму, будет сидеть на галерее. Никто ее не заметит. Она профессионально играет в покер и умеет читать по лицам. Ее помощь нам пригодится.

— Нет, все это ни к чему.

— Вы уверены, Уолтер?

Я потратил минут пять, пытаясь его переубедить и растолковать, что отбор присяжных — важнейшая часть процесса. При наличии только косвенных улик надо брать людей непредвзятых и с широким кругозором. Для них то, что говорит прокуратура и полиция, не является чем-то заведомо правильным и неоспоримым. Я добавил, что и сам имею большой опыт в отборе присяжных, но все-таки лучше обратиться к помощи эксперта, умеющего оценивать людей по лицам и жестам. В ответ Эллиот лишь покачал головой.

— Ерунда. Я целиком полагаюсь на вас.

Я смотрел на него еще несколько секунд, а потом решил, что на сегодня хватит. Остальное можно обсудить позднее. Ясно, что Эллиот для виду признает меня боссом в юридических вопросах, а сам намерен жестко гнуть свою линию.

Проблема заключалась в том, что подобное отношение вело его прямиком в тюрьму.

20

Когда я подкинул Патрика до его машины и двинулся сквозь плотный трафик к выезду из города, уже было ясно, что я опоздаю и меня ждет новая стычка с бывшей женой. Позвонил ей, но она не взяла трубку, и я оставил сообщение. Возле ее дома в Шерман-Окс часы показывали семь сорок, а мать с дочерью стояли на обочине и ждали меня. Хейли, опустив голову, смотрела на тротуар. Я заметил, что она всегда принимала эту позу, если мы с Мэгги оказывались рядом. Вид у нее был такой, словно она стояла на движущемся эскалаторе и ждала, когда он увезет ее от нас.

Я открыл дверцу, и Мэгги помогла дочери забраться на заднее сиденье вместе с ее школьным рюкзачком и чемоданчиком с вещами.

— Спасибо, что вовремя! — бросила она.

— Без проблем, — произнес я, чтобы увидеть, как вспыхнет раздражение в ее глазах. — Наверное, тебе не терпится на свидание, если даже на улицу выскочила.

— Вообще-то я иду на школьное собрание.

Я почувствовал, как почва ушла у меня из-под ног.

— Надо было мне сообщить. Мы могли бы вызвать няню и пойти вместе.

— Я не маленькая, — подала голос Хейли.

— Мы уже пытались, — отозвалась Мэгги. — Помнишь? Ты тогда так грубо набросился на учительницу по математике из-за плохих оценок Хейли — хотя даже не разобрался, в чем дело, — что они попросили меня впредь приходить одной.

Я смутно помнил, о чем она говорит. Воспоминание было наглухо погребено в моем оксиконтиновом прошлом. Но я чувствовал, как у меня пылают щеки. Возразить было нечего.

— Мне пора, — быстро сказала Мэгги. — Хейли, я люблю тебя. Хорошо веди себя с отцом. До завтра.

— До завтра, мама.

Перед тем как отъехать, я взглянул на нее через открытое окно.

— Задай им жару, Мэгги Кулак.

Я вырулил на дорогу и опустил окно. Дочь спросила, почему ее мать прозвали Кулак.

— Потому что она всегда готова к битве.

— К какой битве?

— К любой.

Мы молча проехали по бульвару Вентура и остановились перекусить в «Дюпар». Дочка обожала здесь ужинать, потому что я всегда заказывал ей утреннее блюдо — блинчики. Ей казалось, что если она ест на ужин то, что предназначено для завтрака, то нарушает правила и становится независимой и храброй.

Себе я заказал сандвич с соусом «Тысяча островов»: учитывая содержание в нем холестерина, для меня это было так же смело, как блинчики для Хейли. Мы вместе сделали ее уроки — мне они давались тяжелее, чем ей, — и я спросил, чем займемся дальше. Я был не против отправиться в кино или торговый центр, куда она захочет, хотя сам предпочел бы поехать ко мне домой и полистать старые фотоальбомы.

Хейли замялась с ответом, и я догадался, что ее смущает.

— У меня дома никого не будет, Хей, если тебя это беспокоит. Лейни, та дама, которую ты видела, ко мне больше не приходит.

— Значит, она уже не твоя девушка?

— Она никогда не была моей девушкой. Просто подруга. Помнишь, в прошлом году я лежал в больнице? Там я с ней познакомился, и мы стали друзьями. Мы стараемся заботиться друг о друге, и иногда она приезжает ко мне, если ей не хочется ночевать дома.

Но это была лишь половина правды. С Лейни Росс я встретился в реабилитационном центре на занятиях групповой терапией. Наши отношения продолжались и после лечения, хотя их трудно назвать романом: вряд ли мы могли испытывать какие-либо чувства. Пристрастие к наркотикам подавляет нервную систему, и ей нужно долго восстанавливаться. В центре мы часто проводили время вместе и старались помогать друг другу: это было нечто вроде группы поддержки из двух человек. Но в реальном мире я сразу почувствовал слабость Лейни. Понял, что она не сможет довести дело до конца и мне с ней не по пути. У человека в подобной ситуации два пути: абсолютная трезвость или рецидив. Есть еще третий — самоубийство. Когда больной понимает, что, вернувшись к наркотикам, он медленно убивает себя и нет смысла тянуть время. Я не знал, какой из двух последних путей выберет Лейни, но не собирался следовать за ней. Буквально на следующий день после ее встречи с Хейли наши дороги разошлись.

— Не забывай, Хейли, если тебе что-нибудь не нравится, ты всегда можешь мне сказать.

— Да.

Минуту мы помолчали, и мне показалось, что дочь хочет что-то добавить. Я дал ей время собраться с мыслями.

— Папа?

— Да, малыш?

— Если та женщина не была твоей девушкой, может, вы с мамой снова станете жить вместе?

От вопроса у меня сжалось горло, и я не мог произнести ни слова. Во взгляде Хейли сквозила надежда. Мне хотелось, чтобы то же самое она увидела в моем.

— Не знаю, Хей. Когда мы пытались сделать это в последний раз, то ничего не получилось.

В ее глазах мелькнула боль — словно туча нашла на солнце.

— Но я над этим работаю, милая, — быстро проговорил я. — Просто такие вещи не делаются второпях. Я пытаюсь показать ей, что мы опять можем быть семьей.

Дочка молча смотрела в свою тарелку.

— Понимаешь, девочка моя?

— Понимаю.

— Ты решила, чем мы займемся?

— Наверное, лучше поехать домой и посмотреть телевизор.

— Хорошо. Как раз то, что я хотел.

Мы собрали ее тетради, и я положил деньги на принесенный счет. Когда мы двигались по склону холма, Хейли сообщила, что мама сказала ей про мою новую работу. Приятный сюрприз.

— Ну, работа не совсем новая. Я просто вернулся к тому, чем занимался раньше. Но у меня много новых дел и одно очень крупное. Мама тебе рассказывала?

— Да, у тебя важное дело, и все будут тебе завидовать, но ты отлично справишься.

Пока мы ехали дальше, я размышлял над ее словами и над тем, что они означают. Может, я не совсем упустил свой шанс с Мэгги? Если она сохранила ко мне какое-то уважение, это чего-нибудь да стоит. Я взглянул на дочку в зеркальце заднего обзора. На улице темнело, но я видел, что она смотрит в окно, а не на меня. Дети часто ведут себя бесхитростно. Жаль, того же нельзя сказать о взрослых.

— В чем дело, Хей?

— Э… я вот подумала, почему ты не можешь делать то же, что и мама?

— Ты о чем?

— Например, отправлять плохих людей в тюрьму. Она говорила, что в большом деле ты защищаешь какого-то преступника, он убил двух человек. Получается, ты всегда работаешь на плохих людей.

Я помолчал, стараясь подобрать нужные слова.

— Хейли, человека, которого я защищаю, действительно обвинили в убийстве двух людей. Но никто еще не доказал, что он это совершил. Пока он ни в чем не виноват.

Она не ответила, но я почувствовал, как меня буквально обдает скептицизмом. Вот тебе и детская доверчивость.

— Послушай, Хей, то, чем я занимаюсь, так же важно, как и то, что делает твоя мама. В нашей стране, если человека обвиняют, он имеет право защищаться. Представь, если в школе про тебя скажут, будто ты списываешь? Разве ты не стала бы оправдываться и говорить, что это не так?

— Наверное.

— Вот и я так думаю. То же самое происходит в суде. Если тебя обвинили в преступлении, ты можешь попросить адвоката встать на твою защиту. У нас очень сложные законы, и человеку часто бывает трудно сделать это самому, потому что он не знает правила, как вести дела и все такое. А я им помогаю. Это не значит, что я согласен с тем, что они сделали, если они вообще что-либо сделали. Но так работает правосудие. Без защиты его просто нет.

Мне казалось, что все это звучит не очень убедительно. Нет, я верил в то, что говорил, и мог бы подписаться под каждым словом. Но когда я объяснял дочери, у меня возникло такое чувство, точно меня допрашивают в суде. Как я мог заставить ее поверить в то, во что уже не верил сам?

— Ты когда-нибудь помогал тем, кто ничего не сделал? — спросила дочка.

Я отвел взгляд.

— Случалось.

Честнее не скажешь.

— Мама посадила в тюрьму много плохих людей.

Я кивнул.

— Да, я знаю. Между нами существует нечто вроде баланса. Мы уравновешиваем друг друга. В общем…

Продолжения не требовалось. Я включил радио и нажал кнопку, настроенную на музыкальный канал Диснея.

По дороге домой я думал о том, что порой взрослых «читать» так же легко, как их детей.

21

В четверг утром, подбросив дочь до школы, я отправился в офис Джерри Винсента. Из-за раннего часа машин на дороге было мало. В гараже возле Юридического центра оказалось много места — большинство адвокатов приезжали сюда ближе к девяти, когда открывался суд, и я опередил их почти на час. Я решил подняться на второй этаж, чтобы попасть на один уровень с офисом Винсента. С каждого этажа имелся свой проход в главное здание.

Миновав место, где убили Джерри, я проехал чуть дальше и остановил автомобиль. Уже шагая в сторону галереи, соединявшей гараж с центром, я заметил припаркованный фургон «субару» со снаряжением для серфинга на крыше. На заднем стекле красовалась наклейка, изображавшая силуэт серфингиста на гребне волны. Внизу надпись: «Один мир».

Сзади стекло было темным, и я зашел сбоку, чтобы заглянуть внутрь. Заднее сиденье разложено как диванчик. На нем врассыпную лежали картонные коробки с одеждой и другими вещами. Оставшаяся часть служила кроватью Патрику Хенсону. Понять это было нетрудно, потому что он сам лежал здесь — спал, забравшись в спальный мешок и отвернув лицо от света. Я вспомнил наш первый разговор, когда предложил ему поработать у меня водителем. Тогда он сказал, что живет в своей машине, а спит в будке охранника.

Я мог постучать в стекло, но решил дать Патрику поспать. Все равно я пока не собирался никуда ехать — значит, не имело смысла его будить. Я прошел в офисное здание, свернул в коридор и направился к двери офиса Джерри Винсента. Там уже стоял детектив Босх — слушал музыку и ждал меня. Руки в карманах, лицо задумчивое, даже расстроенное. Я не назначал ему встречу и не мог понять, чем он так озабочен. Музыкой? Когда я приблизился, он вынул из ушей наушники и спрятал в карман.

— А где же кофе? — спросил я вместо приветствия.

— Сегодня без него. Вчера тоже было ни к чему.

Босх шагнул в сторону, чтобы я мог вставить ключ в замок.

— Можно вас кое о чем спросить? — произнес я.

— Если я отвечу «нет», вы все равно спросите.

— Пожалуй.

Я открыл дверь.

— Ну так спрашивайте.

— Вы не похожи на парня, помешанного на айподах. Кого вы сейчас слушали?

— Вы его не знаете.

— А, понял. Это Тони Роббинс,^[8] гений аутотренинга.

Детектив покачал головой, не клюнув на мою шутку.

— Фрэнк Морган, — проговорил он.

Я кивнул.

— Саксофонист? Да, я знаю Фрэнка.

Босх поднял брови и вошел со мной в приемную.

— Вы его знаете? — удивился он.

— Ну да, иногда захожу к нему переброситься парой слов, если он играет в «Каталине» или «Джаз бейкери». Мой отец обожал джаз; в пятидесятых — шестидесятых годах он был адвокатом Моргана. Тогда у Фрэнка настала черная полоса. Он кончил тем, что стал играть в тюрьме «Сан-Квентин» с Артом Пеппером — слышали когда-нибудь о таком? Но когда я встретился с Фрэнком, он уже не нуждался в услугах адвоката. Теперь у него все хорошо.

Босх еще не отошел от шока, что я знаком с Фрэнком Морганом — малоизвестным последователем Чарли Паркера, который двадцать лет просидел на героине. Мы прошли через приемную в главный офис.

— Как идет расследование? — поинтересовался я.

— Нормально.

— Я слышал, вчера перед визитом ко мне вы всю ночь допрашивали подозреваемого в Паркер-центре. Он так и не был арестован?

Я обошел вокруг стола Винсента и, усевшись в кресло, стал разбирать папки с бумагами. Босх остался стоять.

— Кто вам это сказал? — спросил он.

По интонации это больше смахивало на допрос. Я пожал плечами.

— Не помню, — небрежно ответил я. — Где-то слышал. Может, от какого-то репортера. Кто подозреваемый?

— Не ваше дело.

— А что мое дело, детектив? Зачем вы сюда явились?

— Мне нужны от вас новые фамилии.

— А что случилось с теми, которые я предоставил вам вчера?

— Я их проверил.

— Как вы ухитрились пройти по всему списку за день?

Он подался вперед и оперся ладонями на стол.

— Я работаю не один. У меня есть помощники, и мы проверили все фамилии. Каждый из этих людей, сидит в тюрьме, или умер, или давно забыл про Джерри Винсента. Заодно мы пощупали тех, кого Винсент отправил за решетку, когда работал прокурором. Пустой номер.

Я вдруг почувствовал острое разочарование. Видимо, в глубине души я рассчитывал на то, что один из кандидатов окажется убийцей и после его ареста мне будет уже нечего бояться.

— А как насчет торговца оружием Демарко?

— Им я занимался лично и быстро вычеркнул из списка. Он мертв, Холлер. Умер два года назад в камере, в тюрьме «Коркоран». Внутреннее кровотечение. Когда его вскрыли, в прямой кишке нашли заточку из зубной щетки. Неизвестно, хранил ли он ее там в качестве оружия или кто-то ему туда ее засунул, но для всех заключенных это стало неплохим уроком. Можно даже сказать, наглядной агитацией. Никогда не суй себе в задницу острые предметы.

Я откинулся на спинку кресла, подавленный отвратительной историей и неудачей с поимкой преступника. Наконец, взяв себя в руки, я снова заговорил небрежным тоном:

— Что я могу поделать, детектив? Демарко был моей лучшей кандидатурой. Я назвал вам все фамилии, какие мог. Раньше я говорил, что не имею права разглашать сведения из текущих дел, но проблема в ином: мне просто нечего сказать.

Босх с недоверчивым видом покачал головой.

— Честное слово, детектив. Я просмотрел все нынешние дела. Там нет ничего похожего на угрозу или хотя бы на причины, по которым Винсенту могли угрожать. Связи с ФБР я тоже не заметил. Нет следов того, что Джерри обладал какой-то важной информацией, грозившей ему смертью. И вообще, когда адвокат узнает о своих клиентах что-нибудь компрометирующие, он не имеет права об этом говорить. Так что тут вам нечего ловить. В конце концов, он никогда не защищал гангстеров или наркодилеров. Здесь нет ни…

— Он защищал убийц.

— Да, но уже разоблаченных. К тому же перед смертью он вел только одно дело об убийстве, Уолтера Эллиота, и там ничего нет. Поверьте, я все смотрел.

Я и сам не очень-то верил своим словам, но надеялся, что Босх не заметит. Он присел на краешек стула, его лицо потемнело. Мне показалось, будто на нем отразилось что-то вроде отчаяния.

— Джерри был в разводе, — напомнил я. — Вы проверили его бывшую жену?

— Они развелись девять лет назад. С тех пор она вторично вышла замуж, у нее все хорошо, ждет второго ребенка. Сомневаюсь, что женщина на седьмом месяце беременности станет стрелять в бывшего мужа, с которым не общалась девять лет.

— У него есть родственники?

— Мать живет в Питсбурге. Ничего подозрительного.

— Подружка?

— Он спал со своей секретаршей, но серьезным романом тут не пахнет. Кроме того, у нее есть алиби. Она встречалась с его детективом. В тот вечер они были вместе.

Я почувствовал, что краснею. Скверный треугольник напоминал мою собственную ситуацию. По крайней мере я и Циско в разное время были с Лорной в близких отношениях. Я протер ладонями лицо, сделав вид, будто устал, и надеясь этим оправдать внезапный прилив крови.

— Очень удобно, — заметил я. — Он дает алиби ей, а она — ему.

— Подтверждено другими свидетелями. Они были с друзьями на просмотре в «Арчуэй пикчерс». Хозяин студии, ваш клиент, прислал им приглашение.

Я сопоставил факты и закинул крючок Босху.

— Парень, которого вы допрашивали прошлой ночью, — детектив Винсента, Брюс Карлин.

— Кто вам сказал?

— Вы сами. Это был классический любовный треугольник. С кого же начать, как не с него?

— Сообразительный. Но ничего не вышло. Мы бились с ним всю ночь, но к утру так и не сдвинулись с места. Расскажите мне про деньги.

Теперь он закинул мне крючок.

— Какие деньги?

— На счету Винсента. Или это тоже адвокатская тайна?

— Вообще-то в подобных случаях следует консультироваться с судьей, но я не станут зря тратить время. Моя помощница — один из лучших бухгалтеров, каких я когда-либо встречал. Она просмотрела финансовые документы и сообщила мне, что все в порядке. Каждый цент проверен и учтен. Позвольте мне вам кое-что объяснить, детектив. Если у адвоката возникают проблемы, дело почти всегда в деньгах. Точнее, в его отчетах. Здесь не должно оставаться белых пятен. Именно сюда любят совать нос инспекторы из адвокатской коллегии. Мои бухгалтерские книги в идеальном порядке, поскольку я не хочу давать повода для проверок. Если бы в этих книгах хоть что-то было не так, я бы знал, и Лорна тоже. Но там абсолютно чисто. Вероятно, Джерри очень торопился использовать деньги, но правил не нарушал.

Я заметил, что глаза Босха блеснули.

— В чем дело?

— Что значит — очень торопился использовать деньги?

— Это значит… ну, тут надо объяснять сначала. Схема работает так: ты берешь клиента и получаешь от него аванс. Деньги поступают на трастовый счет. Это деньги клиента, но ты держишь их при себе, желая быть уверенным, что сумеешь оплатить свою работу.

— Ясно. Вы не можете верить клиентам, поскольку они уголовники. Вы берете деньги вперед и кладете на трастовый счет. А потом платите сами себе.

— Примерно. Пока деньги лежат в банке, ты работаешь, ходишь в суд и готовишься к процессу, а гонорар списываешь с трастового счета. Для этого надо перевести их на оперативный счет. С него ты уже можешь снимать деньги для себя и своих сотрудников. Так ты компенсируешь арендную плату, затраты на машину, услуги секретарши и детектива. Включая личные расходы.

— И на что Винсент «поторопился» использовать деньги?

— Ну, вообще-то я говорил предположительно. Тут каждый поступает по-своему. Судя по книгам, Джерри предпочитал работать с небольшим балансом средств. Он брал какого-нибудь богатого клиента, который выдавал ему большой аванс, и быстро пропускал всю сумму через трастовый и оперативный счета. После покрытия издержек остаток шел в его карман.

Судя по виду Босха, я затронул какой-то важный момент, совпавший с уже известными ему фактами. Он подался вперед, вытянув шею.

— Уолтер Эллиот, — пробормотал детектив. — Богатый клиент — это он?

— Я не могу вам ничего сказать, но, думаю, вы сами догадаетесь.

Босх кивнул, словно что-то взвешивая. Я ждал, но он молчал.

— Вам это чем-то помогло, детектив? — поинтересовался я.

— Я не могу вам сказать, но, думаю, вы сами догадаетесь.

Один — один.

— У каждого свои правила, — заметил я. — Мы как две стороны одной монеты. Я просто выполняю свою работу. И если я больше ничем не могу вам помочь, позвольте мне к ней вернуться.

Босх взглянул на меня. Похоже, он принял какое-то решение.

— Кого Джерри Винсент подкупил для Эллиота? — спросил он.

Неожиданный поворот. Вопрос застал меня врасплох, но я сразу сообразил, что именно ради него пришел ко мне Босх. Все остальное было лишь отвлекающим маневром.

— Вам на это намекнули в ФБР?

— Я с ними не общался.

— Тогда о чем вы?

— О взятке.

— Кому?

— Это я вас хочу спросить.

Я покачал головой и улыбнулся.

— В книгах все чисто. Существуют…

— Если бы вы решили дать кому-то взятку в сто тысяч долларов, то стали бы писать об этом в книгу?

Я вспомнил дело Барнетта Вудсона и маленькую сделку, которую предложил мне Джерри Винсент. Тогда я отказался и добился оправдательного приговора. Мой поступок изменил жизнь Винсента, и с тех пор он не переставал меня благодарить за это. Но кто знает, не сохранил ли он свою прежнюю манеру вести дела?

— Видимо, вы правы, — произнес я. — Я бы так не сделал. Почему бы вам обо всем не рассказать?

— Вообще-то это конфиденциальная информация, адвокат. Но мне нужна ваша помощь, так что, пожалуй, я могу вам это рассказать.

— Отлично.

— Тогда прошу вас держать эти сведения в тайне.

— Разумеется.

— Никому ни слова, даже своим сотрудникам. Только вы и я.

— Да, только вы и я. Говорите.

— У вас есть рабочие счета Винсента. А у меня — его личные. Вы упомянули, что Винсент быстро брал деньги из аванса Эллиота. Он…

— Я не говорил про Эллиота. Это вы сказали.

— Не важно. Суть в том, что пять месяцев назад он положил сотню тысяч долларов на свой инвестиционный счет. А неделю спустя позвонил брокеру и сообщил, что желает забрать деньги.

— Винсент взял сто тысяч наличными?

— Вот именно.

— И на что он их потратил?

— Не знаю. Но нельзя просто так позвонить брокеру и сообщить, что желаешь получить сто тысяч штук. Большие суммы надо заказывать заранее. Пара дней уходит на сбор денег, только после этого их можно взять. Брокер задал ему несколько вопросов, чтобы убедиться, что тут все чисто. Знаете, иногда людей берут в заложники, а затем приходят за деньгами. Винсент сказал, что все в порядке, просто ему нужны деньги — он хочет купить лодку, и ему обещали большую скидку, если он заплатит наличными.

— И где эта лодка?

— Нет никакой лодки. Он все придумал.

— Вы уверены?

— Мы проверили все местные сделки купли-продажи и расспросили людей по побережью. Никто не слышал о лодке. Дважды обыскали его дом и просмотрели покупки по кредитной карте. Нет никаких платежей и переводов, связанных с лодкой. Нет фотографий, ключей и удочек. Нет регистрации в береговой охране — а она нужна при подобных сделках. Он не покупал лодку.

— Как насчет Мексики?

— Винсент уже девять месяцев не покидал Лос-Анджелес. Он не ездил в Мексику или куда-либо еще. Он не покупал лодку. Иначе мы бы нашли ее. Винсент купил кое-что другое, и ваш клиент Уолтер Эллиот наверняка об этом знает.

Я мысленно проследил логическую цепочку и сообразил, что она тянется к дому Эллиота. Но я не хотел туда входить, пока Босх маячит за моей спиной.

— Думаю, вы ошибаетесь, детектив.

— А мне так не кажется.

— В любом случае я ничем не могу вам помочь. Я понятия не имею, о чем вы говорите, а в доступных мне отчетах об этом нет ни слова. Если хотите, можете обвинить моего клиента в подкупе, арестовать и допросить. Если нет, прямо сейчас заявляю вам, что это дохлый номер. Он не станет с вами говорить ни о данном деле, ни о любом другом.

Босх покачал головой.

— Я не собираюсь тратить время на беседы с Эллиотом. Он действовал через своего адвоката и всегда может прикрыться юридической тайной. Но для вас это урок, адвокат.

— В каком смысле?

— Убили не его, а адвоката. Подумайте об этом. Иногда возникает такое чувство, когда затылок начинает холодеть и по спине бегают мурашки. Когда не просто ходишь, а ходишь и оглядываешься. Потому что знаешь, что тебя могут убить.

Я улыбнулся.

— Ах вот вы о чем. А я считал, вы говорите про чувство человека, которому вешают лапшу на уши.

— Я говорю вам правду.

— Бросьте, вы уже второй день играете со мной в кошки-мышки. Несете всякую чушь про взятки и ФБР. Пытаетесь мной манипулировать и тратите мое время. Думаю, вам и вправду пора идти, детектив, потому что меня ждет работа.

Я встал и жестом указал на дверь. Босх тоже встал, но остался у стола.

— Не дайте себя одурачить, Холлер. И не сделайте ошибки.

— Спасибо за совет.

Босх повернулся и двинулся к выходу. Неожиданно он остановился и шагнул назад, вынув что-то из внутреннего кармана.

Это была фотография. Он положил ее на стол.

— Узнаете этого человека?

Я взглянул на фото. Снимок, сделанный видеокамерой. На нем запечатлен мужчина, выходящий из дверей какого-то здания.

— Это главный вход в Юридический центр?

— Вы узнаете или нет?

Снимок был сделан издалека и сильно увеличен, поэтому картинка выглядела мутной и зернистой. Мужчина на фотографии походил на латиноамериканца. Смуглый, с темными волосами и усами в стиле Панчо Вильи, вроде тех, что носил Циско. В панаме, кожаной куртке и рубашке без галстука. Вглядевшись в снимок, я понял, что он вырезан из записи с камеры наблюдения. На выходе у мужчины распахнулась куртка. За поясом торчало что-то похожее на рукоятку пистолета.

— Это оружие? Он убийца?

— Черт возьми, вы что, не можете просто ответить на вопрос? Вы знаете парня?

— Нет, не знаю, детектив. Довольны?

— Вы опять задали вопрос.

— Простите.

— Уверены, что никогда не видели его раньше?

— Не на сто процентов. Фото могло быть и получше. Откуда оно?

— С уличной камеры на углу Бродвея и Второй. Она движется взад-вперед, так что парень промелькнул всего на пару секунд.

В последние годы на улицах появилось много камер. Главные магистрали вроде Голливудского бульвара уже просматривались целиком. На очереди был Бродвей. Днем там всегда не протолкнуться из-за пешеходов и машин. Там же чаще всего проходили всевозможные марши протеста.

— Что ж, это лучше, чем ничего. По-вашему, усы и волосы настоящие?

— Давайте я стану задавать вопросы. Он может быть одним из ваших новых клиентов?

— Я виделся еще не со всеми. Оставьте фото, я покажу его Рен Уильямс. Она лучше меня знает их в лицо.

Босх протянул руку и забрал снимок.

— Это единственный экземпляр. Когда она придет?

— Примерно через час.

— Тогда я подойду попозже. А пока — берегите себя, адвокат.

Он в шутку ткнул меня пальцем, изобразив ствол пистолета, вышел из комнаты и закрыл за собой дверь. Я остался сидеть в кресле, глядя в пол и размышляя над его словами. Мне чудилось, будто Босх вот-вот вернется и обрушит на меня новую порцию предупреждений и угроз.

Но когда дверь отворилась, на пороге появилась Лорна:

— Я встретила детектива.

— Да, он был здесь.

— Чего хотел?

— Напугать меня.

— Ему удалось?

22

Лорна собиралась снова устроить совещание и рассказать о том, что произошло вчера днем, пока я находился в Малибу и у Уолтера Эллиота. Она даже успела сообщить, что мне придется отправиться на слушания по одному загадочному делу, которого не было в нашем рабочем графике. Но я хотел сначала как следует поразмыслить обо всем, что узнал от Босха.

— Где Циско?

— Сейчас будет. Он встал спозаранку и решил перед работой съездить к одному осведомителю.

— Он позавтракал?

— Во всяком случае, не со мной.

— Хорошо, когда появится, мы отправимся в «Дайнинг-кар» и позавтракаем. Там все и обсудим.

— Но я уже поела.

— Отлично, тогда мы станем есть, а ты говорить.

Лорна состроила недовольную гримасу, но вышла из комнаты и оставила меня в покое. Я встал с кресла и начал расхаживать по кабинету, сунув руки в карманы и пытаясь осмыслить все, что сообщил мне Босх.

По словам детектива, Джерри Винсент дал огромную взятку какому-то неустановленному лицу или нескольким лицам. Поскольку деньги он взял из аванса Эллиота, значит, между подкупом и делом Уолтера существовала связь. Винсент вполне мог использовать деньги Эллиота, чтобы расплатиться по своим долгам или подмаслить нужных людей по каким-нибудь другим делам. Например, он просто проигрался в карты. В любом случае Винсент взял со счета сто тысяч долларов и потратил для неизвестных целей, да еще и попытался это скрыть.

Важно понять, когда он снял деньги и как это связано с его гибелью. Босх сказал, что деньги исчезли пять месяцев назад, а убийство произошло позавчера ночью, за неделю до начала судебного процесса над Эллиотом. Опять же ничего определенного. Слишком большой временной разрыв между утечкой денег и убийством. На мой взгляд, это ставило под сомнение какую бы то ни было связь между двумя событиями.

Однако я не мог отбросить данную гипотезу, хотя бы потому, что тут замешан Эллиот. Профильтровав факты сквозь информацию, полученную от Босха, я стал по-иному смотреть на своего клиента и в какой-то степени на самого себя. Склоняться к мысли, что громогласные заявления Эллиота о своей невиновности, вероятно, опираются на его уверенность в том, что все уже оплачено и куплено. Его нежелание затягивать процесс могло объясняться тем, что взятка уже дана и ее нужно скорее отработать. А странная легкость, с какой он согласился на мое участие в процессе, даже не попытавшись навести справки, вызвана той же спешкой. Это не имело отношения к моим талантам и способностям юриста. Я не произвел на него никакого впечатления. Просто первым попался под руку. Я был случайным адвокатом, которого следовало вставить в уже разработанную схему. В каком-то смысле я подходил для этого лучше других. Адвокат, выскочивший откуда ни возьмись. Долго просидевший без работы и изголодавшийся по делам. Такого можно взять, стряхнуть пыль и поставить в строй, не опасаясь вопросов.

Шок, который я испытал при этом открытии, напомнил мне мою первую ночь в реабилитационном центре. Я понимал, что болезненный опыт пойдет на пользу. Меня втянули в непонятную игру, но по крайней мере теперь я знал, что идет игра. А это уже плюс. Значит, можно начинать играть по-своему.

Причина, по которой Эллиот не хотел откладывать процесс, стала наконец ясна. Он заключил сделку. Заплатил за определенную услугу, связанную с графиком судебных слушаний. Отсюда возникал естественный вопрос: почему? Почему так важно, чтобы суд начался вовремя? Ответа я пока не знал, но собирался найти.

Я подошел к окну и раздвинул планки жалюзи. На улице стоял мини-фургон «Пятого канала», въехавший двумя колесами на тротуар. Рядом расположились съемочная группа и репортер, налаживавшие аппаратуру и готовившие прямой эфир с последними новостями об убийстве Джерри Винсента. Хотя новости были те же самые, что и вчера: ни арестов, ни подозреваемых, ни заметных сдвигов.

Отойдя от окна, я снова начал расхаживать по кабинету. Следующий момент, который мне следовало обдумать, — человек на снимке Босха. Тут намечалось некое противоречие. Обстоятельства преступления указывали на то, что Винсент знал своего убийцу и поэтому легко подпустил к себе. Но мужчина на фотографии явно был в гриме. Стал бы Джерри опускать стекло в машине для подобного типа? То, что Босх вообще обратил внимание на данного человека, как-то не вязалось с тем, что я до сих пор слышал об убийстве.

Еще одной частью уравнения являлись звонки из ФБР. Что известно бюро и почему ни один из агентов не обратился к Босху? Вероятно, федералы сами пытались замести следы. Но тогда ситуация ставила под удар все расследование. В таком случае мне надо вести себя очень осторожно. Если я окажусь хоть как-то замешанным в коррупционный скандал ФБР, моя карьера полетит к чертям.

Наконец оставалась последняя загадка — само убийство. Винсент дал взятку и готов был вовремя начать процесс. Тогда почему он стал помехой? Ведь преступление грозило сорвать график слушаний и вызвало ненужную шумиху. Зачем надо было его убивать?

Мало ответов и много неизвестных. Прежде чем делать какие-то выводы, необходимо собрать побольше информации. Но один вывод напрашивается сам собой: клиент пытается меня надуть. Эллиот вовсе не собирался посвящать меня в тайные махинации вокруг своего дела.

Я решил последовать совету Босха и держать язык за зубами. Ни слова не говорить своим сотрудникам и уж тем более ни о чем не расспрашивать Эллиота. Спокойно продолжать свою работу и глядеть в оба.

Очнувшись от мыслей, я заметил предмет, на который смотрел уже несколько минут. Это была огромная рыба Патрика Хенсона.

Открылась дверь, и Лорна, войдя в комнату, увидела, что я разглядываю разинутый рыбой рот.

— Чем занимаешься? — спросила она.

— Думаю.

— Циско уже здесь, и мы можем идти. Сегодня у тебя много дел в суде, так что не стоит тянуть время.

— Ладно, идем. Я умираю с голоду.

Мы направились к двери, но по пути я обернулся и посмотрел на большую красивую рыбу, пригвожденную к стене. Мне казалось, я отлично понимаю, как она себя чувствует.

23

Патрик довез нас до «Дайнинг-кар», где я и Циско заказали стейк с вареным яйцом, а Лорна ограничилась чаем с медом. «Дайнинг-кар» — местечко в деловой части города, там собираются биржевые брокеры перед жаркими финансовыми схватками в соседних башнях из стекла и бетона. Кормят тут дорого, но хорошо. Позавтракав в таком месте, сразу чувствуешь себя денежным воротилой.

Когда официантка приняла заказ, Лорна отодвинула в сторону посуду и развернула на столе блокнот с рабочим графиком.

— Ешь поскорей, — посоветовала она. — Сегодня у тебя трудный день.

— Выкладывай.

— Ладно, начну с самого легкого.

Она пролистала несколько страниц.

— В десять утра у тебя встреча с судьей Холдер. Она хочет уточнить список твоих клиентов.

— А говорила, что даст неделю, — возмутился я. — Сейчас только четверг.

— Да, но позвонила Микаэла и сказала, что судье нужны промежуточные данные. Полагаю, судья узнала, что ты стал адвокатом Эллиота, и боится, как бы ты слишком не увлекся данным делом и не забросил остальных клиентов.

— Чепуха. Вчера я отправил ходатайство для Патрика, а во вторник был на приговоре Риза. И вообще, я не со всеми успел пообщаться.

— Не волнуйся, я подготовила тебе полный список. Возьми его с собой на встречу. Там указано, с кем ты виделся, с кем заключил контракт и что будешь делать дальше. Покажи ей эту бумагу, и она успокоится.

Я улыбнулся. Лорна знает свое дело.

— Отлично. Что еще?

— В одиннадцать ты должен находиться в кабинете судьи Стэнтона по делу Эллиота.

— Насчет сроков?

— Да. Его интересует, будете ли вы готовы к следующему четвергу.

— Нет, но Эллиот не оставил мне выбора.

— Судья хочет услышать это от самого подзащитного. Он настаивает на его присутствии.

Необычное требование. Как правило, совещания по срокам проходят быстро и рутинно. То, что Стэнтон пригласил Эллиота, превращало встречу в нечто более значительное.

Я вынул мобильный телефон.

— А Эллиот в курсе? Наверное, он…

— Не звони. Он уже все знает и приедет. Утром я позвонила его секретарше, миссис Альбрехт, и объяснила, что ему надо показаться, иначе судья может отменить залог.

Я кивнул. Хороший ход. Эллиот наверняка предпочтет поехать в суд, а не отправиться за решетку.

— Хорошо, — одобрил я. — Это все?

Мне не терпелось расспросить Циско, что он успел узнать про убийство Винсента и не говорил ли кто-нибудь из информаторов про фото, которое показал мне Босх.

— Не так быстро, мой друг, — возразила Лорна. — Дальше самое интересное.

— Я слушаю.

— Вчера днем нам позвонил помощник судьи Фридмана — он хотел узнать, занимается ли сейчас кто-нибудь делами вместо Винсента. Когда мы объяснили, что дела ведешь ты, он поинтересовался, знаешь ли ты, что сегодня в два у тебя слушания в зале Фридмана. Я заглянула в составленный нами график и ничего подобного не обнаружила. А теперь самое забавное. Сегодня в два ты должен быть на слушаниях по делу, которого вообще нет в наших файлах!

— Как зовут клиента?

— Эли Уимс.

Имя и фамилия мне ни о чем не говорили.

— Рен о нем знает?

Лорна покачала головой.

— Ты проверила закрытые дела? Может, просто перепутали папки.

— Нет, мы все просмотрели. В офисе нет такого досье.

— А что за слушания? Ты спросила у помощника?

— Предварительное рассмотрение дела. Уимса обвиняют в покушении на убийство полицейского и еще нескольких преступлениях с применением оружия. Его арестовали второго мая в городском парке в Калабасасе. После ареста он на девяносто дней был отправлен в Камарилло. Признан психически нормальным, судя по тому, что сегодня будет решаться вопрос о начале суда и выплате залога.

По этому краткому эскизу легко дорисовать всю картину. Уимс что-то натворил в пригородном местечке Калабасас, за которое отвечало особое подразделение полиции. Затем его отправили в Центр психологической экспертизы в Камарилло, где врачи три месяца выясняли, нужно ли считать его психом или нормальным гражданином, который может предстать перед судом. Уимса признали вменяемым и, следовательно, сознававшим свои действия в тот момент, когда он пытался убить полицейского — скорее всего какого-нибудь помощника шерифа.

Конечно, это лишь общая схема тех проблем, в какие вляпался Эли Уимс. Подробности могли находиться в досье, но досье у меня не было.

— А на трастовом счету есть что-нибудь от Уимса? — спросил я.

Лорна покачала головой. Разумеется, она уже проверила документы и банковские счета.

— Похоже, Джерри взял его «про боно».

Порой адвокаты оказывают услуги бесплатно — «про боно» — для неимущих или других клиентов, чаще всего в порядке благотворительности или просто потому, что те не могут заплатить. Правда, это объясняло только отсутствие аванса от Уимса. Пропажа дела оставалась непонятной.

— Знаешь, что я думаю? — произнесла Лорна.

— Что?

— В тот понедельник досье лежало у Джерри в портфеле, когда он выходил из офиса…

— И убийца прихватил его вместе с ноутбуком и мобильным телефоном.

Да, это многое объясняло. В тот вечер Винсент готовил материалы к предстоящей неделе, а слушание Уимса было назначено на четверг. Вероятно, он почувствовал себя усталым и положил досье в портфель, собираясь просмотреть позже. Или держал дело при себе, считая очень важным. Может, убийцу интересовал как раз Уимс, а не ноутбук и мобильный телефон.

— Кто выступает обвинителем?

— Джоан Джорджетти, но ты опять опоздал. Я позвонила ей еще вчера, объяснила ситуацию и попросила сделать копии документов, представленных прокуратурой. Она сказала «без проблем». Можешь забрать бумаги после встречи со Стэнтоном, у тебя еще будет пара часов, чтобы все просмотреть.

Джоан Джорджетти являлась первоклассным обвинителем, специализировавшимся на случаях насилия против блюстителей порядка. Заодно она была лучшей подругой моей бывшей жены и баскетбольным тренером моей дочери. Со мной она всегда вела себя очень дружелюбно и сердечно, даже после того как я расстался с Мэгги. Я не удивился, что Джоан согласилась сделать для меня копии бумаг.

— Ты предусмотрела все на свете, Лорна, — улыбнулся я. — Почему бы тебе самой не заняться практикой Винсента? Ты легко обойдешься без меня.

Лорна тоже улыбнулась и бросила быстрый взгляд на Циско. Ей хотелось, чтобы он оценил ее незаменимость в фирме Майкла Холлера.

— Я люблю работать за кулисами, — произнесла она. — А огни рампы оставляю тебе.

Нам принесли заказ, и я взял свой стейк с яйцом, обильно полив соусом табаско. Иногда острая приправа — единственное, что заставляет меня чувствовать себя живым.

Теперь я мог перейти к отчету Циско, но тот энергично расправлялся со своим блюдом, и я знал, что в такие минуты ему лучше не мешать. Я решил подождать и спросил у Лорны, как у нее идут дела с Рен Уильямс. Она ответила мне шепотом, словно секретарша сидела за соседним столиком и могла подслушать.

— Толку от нее мало, Микки. Похоже, она вообще не знает, чем занимался Джерри и как вел дела. Не удивлюсь, если она забудет, где припарковалась сегодня утром. Мне кажется, она работала тут по какой-то другой причине.

Я мог бы назвать ей причину — по крайней мере по версии Босха, — но предпочел помалкивать. Не надо отвлекать ее на слухи.

Оглянувшись, я увидел, что Циско уже вытирает тарелку и остатки соуса кусочком хлеба. Самое время.

— Какие планы на сегодня, Циско?

— Поработаю над Рилцем и всем, что с ним связано.

— Есть успехи?

— Да, я разузнал пару полезных вещей. Хочешь послушать?

— Пока нет. Расспрошу тебя позднее, когда эти сведения мне пригодятся.

Я не желал ничего слышать о Рилце, поскольку полученную информацию мне пришлось бы потом предоставить в распоряжение прокуратуры. Чем меньше я сейчас об этом знаю, тем лучше. Циско понял и кивнул.

— Кроме того, сегодня днем я жду отчета от Брюса Карлина, — добавил он.

— Карлин запросил две сотни в час, — сообщила Лорна. — По-моему, чистый грабеж.

Я махнул рукой.

— Заплати. Это одноразовая трата, а Карлин может владеть полезной информацией и, кроме того, сэкономит время Циско.

— Не волнуйся, заплатим. Просто это не приводит меня в восторг. Он нас грабит, зная, что может себе это позволить.

— Вообще-то он грабит Эллиота, и я не думаю, что тот будет возражать.

Я повернулся к своему детективу:

— Есть что-нибудь по делу Винсента?

Циско рассказал мне обо всем, что успел узнать. В основном подробности из области судмедэкспертизы — видимо, источник Циско работал именно там. В Винсента стреляли дважды, оба раза в область левого виска. Общий диаметр входных отверстий не превышал одного дюйма, а пороховые ожоги на коже и волосах свидетельствовали о том, что в момент выстрела оружие находилось на расстоянии девяти — двенадцати дюймов от жертвы. Циско отметил, что преступник мгновенно выстрелил два раза подряд, из чего можно сделать вывод о его высокой квалификации. Обычный человек вряд ли сумел бы сделать два быстрых выстрела и при этом позаботиться о кучности стрельбы.

Циско сообщил, что пули остались в жертве и их вытащили лишь позавчера при вскрытии.

— Двадцать пятый калибр, — добавил он.

Я провел сотни перекрестных допросов, на которых обсуждались все тонкости баллистической экспертизы. Знал, что такими пулями стреляют из небольшого оружия, но они могут причинить огромный вред, особенно при выстреле в висок. Кусочки свинца начинают рикошетить внутри черепа. Это все равно что засунуть мозги жертвы в миксер.

— Они выяснили, из чего стреляли?

Изучив отметины на пулях — выемки и бороздки, — не сложно установить оружие, из которого велась стрельба. Так детективы в Малибу вычислили орудие преступления, хотя никогда не держали его в руках.

— Да. «Беретта-бобкэт» двадцать пятого калибра. Милая вещица; при желании ее можно спрятать, зажав в руке.

Мици Эллиот и Йохана Рилца убили из более мощного оружия.

— И о чем это говорит?

— О профессионализме. Такие вещи берут, когда готовятся стрелять в голову.

— Значит, убийство было запланировано. Преступник все рассчитал. Он подождал Джерри в гараже и подошел к машине. Как только окно открылось — а может, уже было открыто, — он дважды пальнул Джерри в голову, после чего забрал портфель с ноутбуком, мобильный телефон и, вероятно, папку с делом Эли Уимса.

— Да.

— А что насчет подозреваемого?

— Ты про парня, которого допрашивали прошлой ночью?

— Нет, это был Карлин. Его отпустили.

Циско удивленно поднял брови.

— Как ты узнал про Карлина?

— От Босха.

— Значит, у них есть другой подозреваемый?

Я кивнул.

— Босх показал мне фото парня, который выходил из здания в тот вечер. Он был загримирован и с оружием за поясом.

Циско нахмурился. Добыча подобных фактов считалась делом его профессиональной гордости. Он не любил, когда его кто-то опережал.

— Имя он не назвал, показал только снимок, — добавил я. — А потом спросил, не видел ли я раньше парня и не являлся ли он моим клиентом.

Циско помрачнел еще больше, сообразив, что его источник скрыл от него информацию. Расскажи я ему про звонки из ФБР, он, наверное, в сердцах схватил бы столик и вышвырнул в окно.

— Ладно, попробую что-нибудь узнать, — процедил он.

Я взглянул на Лорну.

— Босх обещал прийти позже и показать фото Рен.

— Я ей передам.

— Ты тоже посмотри. Я хочу, чтобы все знали про этого парня.

— Хорошо, Микки.

Совещание закончилось. Я положил на столик кредитную карточку и достал телефон, чтобы позвонить Патрику. Мысль о водителе заставила меня кое-что вспомнить.

— Циско, я хочу, чтобы ты сегодня сделал еще кое-что.

Детектив поднял голову, все еще сокрушенный информацией, что мои источники лучше, чем у него.

— Съезди к ликвидатору Винсента и выясни, не припрятал ли он у себя одну из досок Патрика. Если да, я должен вернуть ее Патрику.

— Обязательно.

24

Лифты в здании уголовного суда поднимались очень медленно, и к судье Холдер я попал с четырехминутным опозданием, в спешке пролетев к кабинету мимо стойки секретарши. Коридор был пуст, дверь закрыта. Я постучал и услышал:

— Войдите.

Холдер в черной мантии сидела за столом. Видимо, она собиралась на заседание суда, и мое опоздание было некстати.

— Мистер Холлер, встреча назначена на десять часов. Полагаю, вас уведомили об этом?

— Да, ваша честь, простите. Лифты в здании…

— В этих лифтах поднимаются все адвокаты, но они успевают вовремя.

— Да, ваша честь.

— У вас есть чековая книжка?

— Есть.

— Хорошо, тогда мы можем поступить двояким образом, — предложила судья. — Я могу наказать вас за неуважение к суду, наложить штраф и отправить объясняться с адвокатской коллегией штата. Или мы обойдемся без формальностей, вы достанете чековую книжку и сделаете пожертвование в фонд «Заветная мечта». Это мое любимое благотворительное общество. Оно помогает больным детям.

Невероятно! Меня собирались оштрафовать за четырехминутное опоздание! Иногда судейская наглость поражает.

— Всегда рад помочь больным детям, — пробормотал я. — Сколько надо заплатить?

— Сколько сочтете нужным. Я лично передам ваше пожертвование.

Холдер кивнула на пачку бумаг, лежавшую на краю стола. Я увидел сверху пару чеков, судя по всему, выписанных другими бедолагами, которым не повезло напороться на судью в этот день. Порывшись в рюкзачке, я нашел чековую книжку, выписал чек на двести пятьдесят долларов и положил на стол. Судья проверила, какую сумму я пожертвовал «Заветной мечте», и одобрительно кивнула. Дело было улажено.

— Спасибо, мистер Холлер. Квитанцию для налоговой инспекции вам пришлют по почте на адрес, указанный на чеке.

— Парни делают полезное дело.

— Без сомнения.

Судья присоединила мой чек к другим и пристально взглянула на меня.

— Пока мы не приступили к делу, позвольте задать вам один вопрос, — произнесла она. — Вы что-нибудь знаете о том, как продвигается дело об убийстве мистера Винсента?

Я пытался сообразить, о чем можно рассказать председателю Верховного суда.

— Вообще-то я не особенно слежу за этим, ваша честь. Но мне показывали фотографию человека, который, судя по всему, считается подозреваемым.

— Неужели? Что за фотография?

— Просто один кадр с уличной камеры слежения. Какой-то парень; кажется, с оружием. Похоже, он находился в здании, когда произошло убийство.

— Вы его узнали?

Я покачал головой.

— Нет, да и снимок плохой. Мне показалось, что парень загримирован.

— Когда это было?

— В ночь убийства.

— Нет, когда вам показывали фото?

— Сегодня утром. Детектив Босх заходил ко мне в офис.

Судья кивнула. Мы помолчали немного, и она перешла к делу:

— Что ж, мистер Холлер, давайте поговорим о ваших клиентах.

— Хорошо, ваша честь.

Я расстегнул сумку и вытащил сводную таблицу, подготовленную Лорной.

Судья продержала меня в кабинете целый час, выясняя подробности по каждому делу и расспрашивая о моих встречах и беседах с новыми клиентами. Когда она меня отпустила, я уже опаздывал на одиннадцатичасовые слушания у судьи Стэнтона.

Выскочив в коридор, я промчался мимо лифтов и бросился вниз по лестнице. Кабинет Стэнтона располагался двумя этажами ниже. На часах было восемь минут двенадцатого, и я уже прикидывал, какому еще благотворительному обществу мне придется жертвовать деньги.

Зал суда пустовал, но помощница судьи сидела в своем отсеке. Она карандашом указала мне на дверь в коридор, который вел к кабинету Стэнтона.

— Вас ждут.

Я быстро прошел по коридору. Дверь в кабинет была открыта, и я увидел сидевшего за столом судью. Слева от него разместилась стенографистка, напротив стояло три стула. Два крайних занимали Уолтер Эллиот и Джеффри Голанц, место посередине пустовало. С Голанцем я раньше не встречался, но хорошо знал его по телепередачам и фотографиям в газетах. В последние годы он провел несколько успешных дел и заработал сногсшибательную репутацию. В прокуратуре его считали восходящей звездой, непобедимым бойцом, выигрывавшим все дела.

Обожаю обвинителей, не знавших поражений. Самоуверенность часто подводит их.

— Прошу прощения, судья, — произнес я, занимая свободное место. — Мы беседовали с судьей Холдер и немного задержались.

Я надеялся, что имя председателя Верховного суда убережет мою чековую книжку от атаки. Надежды оправдались.

— Приступим к делу, — буркнул Стэнтон.

Стенографистка подалась вперед и опустила пальцы на клавиши своей машины.

— Начинается совещание по статусу дела «Штат Калифорния против Уолтера Эллиота». Присутствуют подзащитный, представитель обвинения мистер Голанц и мистер Холлер, замещающий мистера Винсента.

Судья сделал паузу, чтобы по буквам продиктовать стенографистке трудные фамилии. Он говорил громким командным тоном, который часто вырабатывается у судей после многолетней практики. Стэнтон был привлекательным мужчиной с густой копной седых волос и атлетической фигурой. Даже черная мантия не скрывала его мускулистого торса и мощных плеч.

— Итак, — прогромыхал он, — мы должны обсудить «вуар дир»,^[9] который состоится в следующий четверг, то есть ровно через неделю. Насколько я понял, мистер Холлер, от вас не поступило никаких ходатайств об отсрочке дела?

— Нам не нужна отсрочка, — вмешался Эллиот.

Я быстро положил руку ему на плечо.

— Мистер Эллиот, на этом заседании должен говорить ваш адвокат, — напомнил Стэнтон.

— Простите, ваша честь, — кивнул я. — Но смысл нашей позиции не изменится, кто бы ее ни выражал — я или мистер Эллиот. Мы не хотим отсрочки. Последнюю неделю я интенсивно изучал материалы дела и готов приступить к отбору присяжных в следующий четверг.

Стэнтон прищурился.

— Вы уверены, мистер Холлер?

— Абсолютно. Мистер Винсент был прекрасным адвокатом и оставил много подробных записей. Я ознакомился с разработанной им тактикой и готов начать процесс. Мы все, я и моя команда, уделяем данному делу особое внимание.

Судья откинулся на высокую спинку кресла и задумался. Потом взглянул на Эллиота.

— Мистер Эллиот, ваша очередь. Я желаю услышать, согласны ли вы с тем, что сказал ваш новый адвокат, и отдаете ли отчет в том, что смена адвоката перед началом процесса подвергает вас большому риску. На карту поставлена ваша свобода, сэр. Что вы считаете по этому поводу?

Эллиот подался вперед и заговорил, с вызовом глядя на судью:

— Прежде всего, ваша честь, подтверждаю, что я полностью согласен. Я хочу поскорее начать процесс и дать взбучку окружному прокурору. Меня, невиновного человека, обвиняют и преследуют за то, чего я не совершал. Мне не терпится оправдаться, сэр. Я любил свою жену, и мне будет не хватать ее всю жизнь. Я не убивал. Когда я слышу, как по телевизору обо мне говорят все эти мерзости, у меня разрывается сердце. Но больше всего мучает мысль, что настоящий убийца остался на свободе. Чем раньше мистер Холлер докажет мою невиновность, тем лучше.

Все это здорово смахивало на дело О. Джея,^[10] но судья смерил Эллиота задумчивым взглядом и, кивнув, обратился к обвинителю:

— Мистер Голанц, какова точка зрения прокуратуры?

Заместитель окружного прокурора прочистил горло. Его можно было описать одним словом — телегеничный. Смуглый и обаятельный, с властным взглядом, в котором ощущалась вся мощь закона.

— Ваша честь, обвинение полностью готово и не возражает против начала разбирательства согласно графику. Но если мистер Холлер так уверен в ненужности отсрочки, я предлагаю ему отказаться от права апелляции в том случае, если на суде что-нибудь пойдет не так.

Судья сдвинул кресло и повернулся в мою сторону:

— Что скажете, мистер Холлер?

— Ваша честь, я не думаю, что мой клиент должен отказываться от любых способов защиты…

— Я согласен! — перебил меня Эллиот. — Мне плевать на апелляции. Лишь бы поскорее начать.

Я бросил на него жесткий взгляд. Он посмотрел на меня и пожал плечами.

— Мы все равно выиграем, — объяснил он.

— Хотите на минутку выйти в коридор, мистер Холлер? — спросил судья.

— Спасибо, ваша честь.

Я встал и обратился к Эллиоту:

— Пойдемте со мной.

Мы вышли в коридор, тянувшийся к залу суда. Эллиот заговорил, не дав мне открыть рот:

— Я хочу, чтобы все поскорее закончилось, и поэтому…

— Заткнитесь!

— Что?

— Вы меня слышали. Заткнитесь. Вам понятно? Я знаю, вы привыкли говорить где угодно и что угодно и считаете, что все должны вас слушать разинув рот. Но здесь не Голливуд, Уолтер. И вы не обсуждаете один из ваших фильмов с восхищенной прессой. Это реальная жизнь. Вы не должны говорить, пока вас не спросят. А если решите что-нибудь сказать, сначала сообщите мне на ухо, и в случае надобности я — а не вы — передам ваши слова судье. Вам ясно?

Эллиот побагровел, и я понял, что сейчас могу расстаться со своим клиентом. Но в этот момент мне было безразлично. Я хотел высказаться напрямик. Давно уже следовало объяснить ему, что к чему.

— Ладно, — пробормотал наконец он. — Буду молчать.

— Хорошо, а теперь давайте вернемся и выясним, сумеем ли мы сохранить право апелляции в том случае, если я провалю защиту, потому что не успел подготовиться к суду.

— Этого не будет. Я в вас верю.

— Ценю ваше доверие, Уолтер. Но по большому счету у вас нет оснований. В любом случае это еще не повод, чтобы от чего-то отказываться. А сейчас мы вернемся, и я буду говорить вместо вас. Ведь за это мне платят, верно?

Я похлопал его по плечу, и мы вернулись на свои места. Уолтер больше не сказал ни слова. Я заявил, что мой клиент не должен отказываться от права апелляции лишь потому, что желает начать служебное разбирательство точно в срок. Но Стэнтон встал на сторону Голанца и постановил, что, поскольку Эллиот отказывается от отсрочки, он не может обжаловать решения суда на том основании, что его адвокат не успел подготовиться. Услышав данное решение, Эллиот снова отказался от отсрочки, что и следовало ожидать. Меня это не беспокоило. В нашем византийском законодательстве можно апеллировать против чего угодно. При желании Эллиот мог обжаловать все, даже только что вынесенное постановление.

Потом мы перешли к тому, что судья называл «домашними делами». Каждая из сторон должна подписать согласие на регулярные трансляции из зала суда в телевизионных новостях. Мы с Голанцем не возражали. Для меня это бесплатная реклама моего бизнеса, для Голанца — подспорье в его политической карьере. Эллиот удовлетворенно прошептал мне на ухо, что камеры зафиксируют его полное оправдание.

Напоследок Стэнтон огласил график подачи следственных материалов и списков свидетелей. Для сдачи материалов давалось время до понедельника, для списков — до вторника.

— И никаких исключений, господа, — предупредил судья. — Я терпеть не могу опозданий и сюрпризов.

Защита не возражала. Джеффри Винсент успел набрать две папки следственных материалов, и важных новостей с тех пор не появилось. Если они и были, Циско ловко скрывал их от меня. А если я чего-то не знал, то не мог поделиться этим с обвинением.

В плане вызова свидетелей я собирался прибегнуть к обычному маневру: добавить в список как можно больше лиц, включая всех полицейских и судмедэкспертов, упомянутых в отчетах полиции. Адвокаты часто поступают так. Голанцу придется поломать голову, кого я действительно намерен вызвать в суд, а кого взял лишь для отвода глаз.

— Ладно, в зале меня уже ждет толпа, — добавил Стэнтон. — Мы все выяснили?

Мы с Голанцем кивнули. Мне пришло в голову, что взятку вполне мог получить кто-то из них — судья или обвинитель. Вдруг я сижу рядом с человеком, который работает на моего клиента? Если так, он ловко маскировался. Но потом я решил, что Босх просто ошибся. Не было взятки. Имелась только дорогая лодка, стоявшая где-нибудь в гавани Кабо или Сан-Диего с именем Джерри Винсента на борту.

— Тогда все, — произнес судья. — Продолжим на следующей неделе. План дальнейших действий обсудим в четверг утром. Но я хочу еще раз подчеркнуть, что судебное разбирательство должно работать как хорошо смазанная машина. Никаких сюрпризов, фокусов и штучек. Поэтому я опять спрашиваю — мы все выяснили?

Голанц и я снова ответили кивками. Но тут Стэнтон повернулся в кресле, уставился прямо на меня и подозрительно прищурился.

— Учите, я за вами присмотрю, — пообещал он.

Судя по всему, последняя фраза относилась только ко мне.

Странно, подумал я, почему все шишки всегда достаются адвокатам?

25

Попасть в кабинет Джоан Джорджетти я успел перед самым перерывом. В половине минуты первого было бы уже поздно. В обед помещения прокуратуры буквально вымирают, все толпой бросаются на улицу, чтобы глотнуть свежего воздуха, погреться на солнышке и перекусить. Я сообщил секретарше, что у меня встреча, и она потянулась к телефону. Еще через минуту дверь с жужжанием открылась, и я вошел внутрь.

Джорджетти сидела в небольшой комнате без окон, заваленной огромными коробками с бумагами. Примерно так же выглядели кабинеты работников прокуратуры, где мне доводилось бывать. Самой Джоан было практически не видно из-за громоздившихся на столе папок и скоросшивателей. Я осторожно перегнулся через эту бумажную стену и пожал ей руку.

— Как дела, Джоан?

— Неплохо, Микки. А у тебя?

— Все в порядке.

— Я слышала, ты завален кучей дел.

— Да, есть кое-что.

Повисла пауза. Я знал, что Джоан близкая подруга Мэгги и та наверняка рассказывала ей о моих проблемах в прошлом.

— Значит, ты пришел из-за Уимса?

— Верно. До сегодняшнего дня я даже не знал, что занимаюсь этим делом.

Она протянула мне папку с толстой пачкой документов.

— А что случилось с досье Джерри? — поинтересовалась она.

— Наверное, его взял убийца.

Джоан нахмурилась.

— Странно. Зачем ему брать досье Уимса?

— Например, случайно. Папка лежала в портфеле Винсента вместе с ноутбуком, и преступник прихватил все вместе.

— Не исключено.

— А что, в деле есть нечто необычное, из-за чего Джерри могли убить?

— Вряд ли. Просто еще один псих с оружием.

Я кивнул.

— Ты что-нибудь слышала про вмешательство федерального большого жюри в дела штата?

Джорджетти сдвинула брови.

— С чего бы им вмешиваться в данное дело?

— Я не говорил, что вмешивались. Просто давно не слышал новостей. Подумал, может, тебе что-нибудь известно?

Она пожала плечами.

— Ничего, кроме обычных сплетен. Федералы вечно что-нибудь расследуют.

— Верно.

Я помолчал, надеясь, что Джоан подробнее расскажет мне о слухах, но она не стала продолжать. Значит, пора уходить.

— Сегодня будет совещание по началу процесса? — спросил я.

— Да, но я думаю, тебе понадобится дополнительное время, чтобы войти в курс дела.

— Ладно, за обедом посмотрю твои бумаги и решу, как поступить дальше.

— Ладно, Микки. Но учти — я не против отсрочки. Учитывая то, что случилось с Джерри.

— Спасибо, Койо.

Джоан улыбнулась, услышав прозвище, которым ее наделили юные спортсмены в баскетбольной школе.

— Давно виделся с Мэгги? — спросила она.

— Вчера вечером, когда забирал Хейли. Кажется, у нее все в порядке. А ты с ней видишься?

— Только на тренировках. Но там она обычно сидит, уткнувшись носом в папку. После занятий мы с девочками часто ходим в «Гамбургер Хэмлет», но Мэгги вечно занята.

Я кивнул. Раньше они с Мэгги были закадычными подругами, вместе поднимаясь по служебной лестнице. Странно, но это не пробуждало в них дух соперничества. Но время шло, и дистанция между ними понемногу увеличивалась.

— Хорошо, я все это заберу и просмотрю, — сказал я. — Заседание в два часа у Фридмана?

— Да, в два. Там увидимся.

— Спасибо за помощь, Джоан.

— Не за что.

Я вышел из прокуратуры и минут десять толкался у лифта в собравшейся на обед толпе. Наконец мне удалось втиснуться в кабинку, и мы медленно поползли вниз, сжатые в маленькой коробке. Лифты — то, что я больше всего ненавижу в здании суда.

— Эй, Холлер! — раздался сзади голос.

Он был мне знаком, но я не мог повернуть голову, притиснутую к двери.

— Что?

— Слышал, тебе достались все дела Винсента.

Я не собирался обсуждать свой бизнес в переполненном лифте и промолчал. Мы остановились, и дверь раздвинулась. Я шагнул вперед и оглянулся на собеседника.

Это был Дэн Дэйли, адвокат и мой товарищ по небольшой компании юристов, регулярно ходившей на матчи «Доджерс» и пившей мартини в клубе «Зеленая лужайка». К сожалению, последний сезон выпивки и бейсбола прошел без меня.

— Как дела, Дэн?

Мы давно не виделись и радостно пожали друг другу руки.

— Ну, говори, кого ты подмазал?

Дэйли произнес это с улыбкой, но я почувствовал, что за его словами что-то кроется. Ревность к тому, что мне досталось дело Эллиота? Все адвокаты знали, что это настоящая золотая жила. С нее можно кормиться не один год — сначала на самом суде, потом на апелляциях после приговора.

— Никого, — ответил я. — Просто Джерри указал меня в завещании.

Мы направились к выходу через вестибюль. Голова Дэна еще больше покрылась сединой, а его длинный «хвост» стал длиннее. Только теперь он был аккуратно заплетен.

— Вот везунчик, — вздохнул Дэйли. — Если тебе понадобится второй защитник, дай мне знать.

— Клиент хочет, чтобы за столом был один адвокат, Дэн. Никакой «команды мечты».

— Ладно, может, я сгожусь как стряпчий.

Он имел в виду роль составителя апелляций по приговорам, которые могли получить мои новые клиенты. Дэйли имел репутацию эксперта в данной области — его обжалования часто достигали цели.

— Хорошо, буду иметь в виду, — кивнул я. — Я пока вхожу в курс дела.

— Спасибо.

Мы вышли на улицу, где уже стоял ожидавший меня «линкольн». Я пообещал Дэйли, что свяжусь с ним.

— В коллегии тебя частенько вспоминают, Микки! — бросил он через плечо.

— Как-нибудь заскочу.

Но я знал, что это неправда и что мне лучше держаться подальше от подобных мест.

Самостоятельно забравшись на заднее сиденье — всех водителей я предупреждал, чтобы они не выходили из машины и не открывали мне дверцу, — я попросил Патрика отвезти меня на Бродвей в ресторан «Китайские друзья». Самому Хенсону я предложил пообедать там, где ему нравится. Я собирался посидеть и почитать бумаги, и собеседник мог мне помешать.

В ресторан я приехал между первой и второй волнами клиентов, поэтому ждать столика пришлось не более пяти минут. Мне не терпелось взяться за работу, и я быстро заказал порцию жареной свинины. Мясо здесь резали тоненькими ломтиками, можно было есть его руками, не отрываясь от дела Уимса.

Я открыл папку, полученную от Джорджетти. В ней находились копии тех документов, которые Джерри Винсент предоставил обвинению: отчеты полиции, сведения о преступлении, аресте и последующем расследовании. Все материалы дела со стороны защиты, стратегические планы и заметки Винсента исчезли вместе с его папкой.

Проще всего начать с отчета об аресте, где приводились основные факты о случившемся. Как обычно, сначала поступили звонки в местную службу «девять один один». Жильцы домов, недалеко от парка в Калабасасе, сообщили о слышанной ими стрельбе. Обработка звонков попадала под прямую юрисдикцию шерифа, поскольку Калабасас, расположенный к северу от Малибу, у западной границы округа, не имел своего юридического статуса.

Первым официальным лицом, значившимся в отчетах, был некий Тодд Сталлуорт. В тот день он работал в ночной смене и патрулировал район возле подстанции в Малибу. В 22:21 его направили к Лас-Виргенес-роуд, а оттуда к парку Малибу-Грик, где и произошла перестрелка. Услышав выстрелы, Сталлуорт запросил помощь и поехал в парк.

Свет в парке не горел, у входа висела надпись: «Посещение только в светлое время дня». Выехав на главную дорогу, Сталлуорт увидел отблеск своих фар в стоявшей невдалеке машине. Он включил прожектор и осветил автофургон с откинутым задним бортом. Внутри виднелась пирамида из пивных банок и что-то вроде оружейной сумки с торчавшими из нее винтовками.

Сталлуорт остановил автомобиль в восьмидесяти ярдах от фургона и решил подождать помощи. Он связался по рации с полицейским участком в Малибу и стал описывать машину, номера которой не мог разглядеть издалека, как вдруг раздался выстрел и прожектор над его левым зеркальцем разлетелся вдребезги. Сталлуорт мгновенно выключил все фары, выскочил из автомобиля и нырнул в соседние кусты. Достав ручную рацию, он запросил дополнительную помощь с группой захвата.

Последовала трехчасовая осада злоумышленника, который прятался в лесу у шоссе. Время от времени он стрелял, но, похоже, целился куда-то в небо. Полицейские не пострадали, машины тоже. Наконец один из спецназовцев подобрался поближе к фургону и рассмотрел его номера через мощный бинокль с оптикой ночного видения. После этого полиция быстро вышла на Эли Уимса, а затем выяснила номер его мобильного телефона. Стрелок ответил на первый же звонок, и специалист по переговорам начал с ним беседу.

Преступник действительно оказался Эли Уимсом, сорокачетырехлетним маляром из Инглвуда. В отчете об аресте его описали как «пьяного, агрессивного и склонного к суициду». Незадолго до происшествия жена объявила, что любит другого, и вышвырнула Уимса из дома. Тот отправился к океану, потом на север к Малибу и наконец через горы к Калабасасу. Увидев парк, он решил там переночевать, но сначала проехал дальше и купил ящик пива на автозаправке возле шоссе. Вскоре он развернулся и двинулся в парк.

Уимс объяснил переговорщику, что стал стрелять, потому что услышал в темноте какой-то шум и испугался. Ему показалось, будто его хотят сожрать бешеные койоты. Он даже видел в темноте их горящие глаза. А в прожектор выстрелил потому, что свет мог выдать его местонахождение зверям. Когда его спросили, как ему удалось поразить цель с восьмидесяти ярдов, он объяснил, что считался неплохим снайпером во время войны в Ираке.

В отчете говорилось, что Уимс выстрелил не меньше двадцати семи раз после приезда полицейских и еще раз семьдесят до этого. Эксперты нашли на месте девяносто четыре гильзы.

Уимс не сдавался полиции до тех пор, пока у него не закончилось пиво. Опустошив последнюю банку, он заявил переговорщику, что готов отдать одну винтовку за упаковку пива. Ему отказали. Тогда Уимс сообщил, что очень сожалеет, ему лучше убить себя и на прощание «громко хлопнуть дверью». Переговорщик начал его отговаривать, и отвлекал беседой до тех пор, пока двое спецназовцев не пробрались к Уимсу сквозь плотные заросли эвкалипта. И тут переговорщик услышал в телефоне громкий храп. Уимс заснул.

Спецназ сделал свое дело, захватив Уимса без единого выстрела. Порядок был восстановлен. Сталлуорт, первым среагировавший на происшествие и подвергшийся обстрелу, произвел арест. Нарушителя посадили в патрульную машину, отвезли в участок в Малибу и посадили за решетку.

Продолжение истории Эли Уимса содержалось в других документах. На следующее утро он объявил себя неимущим и потребовал государственного адвоката. Пока Уимс сидел в Центральной тюрьме, его дело вяло двигалось по инстанциям. Но тут появился Джерри Винсент и предложил свои услуги «про боно». Он начал с того, что потребовал провести психиатрическую экспертизу. Это еще больше затормозило процесс, поскольку Уимса на девяносто дней отравили в больницу в Камарилло.

С тех пор прошло уже три месяца, и в папке появились результаты экспертизы. Врачи, участвовавшие в обследовании Уимса, единогласно пришли к выводу, что он полностью вменяем и может предстать перед судом.

На слушаниях, назначенных на два часа, судье Марку Фридману предстояло определить дату начала судебного процесса и снова запустить колесики системы. Но для меня это была лишь формальность. Прочитав документы, я понял, что дело до суда не дойдет. Меня просто известят, сколько времени имеется в моем распоряжении, чтобы добиться сделки о признании вины.

Случай заурядный. Уимсу ничего не оставалось, как признать себя виновным и получить год или два лишения свободы под наблюдением психотерапевта. Гораздо больше меня интересовало, почему Винсент вообще взялся за данное дело. Оно не имело ничего общего с его обычной практикой, связанной с богатыми и влиятельными клиентами. Да и в самой истории я не усматривал ничего необычного. Подобное случается сплошь и рядом. Может, Джерри просто захотелось поработать бесплатно? Или у него возник какой-то интерес, который мог бы компенсировать отсутствие гонорара, — например, реклама? Дело Уимса вызвало шумиху в прессе из-за эффектной перестрелки в парке. Но к началу судебного процесса это внимание упало до нуля и полностью исчезло со страниц газет.

Я подумал, нет ли тут связи с делом Эллиота. Может, Винсент что-нибудь раскопал?

Но в документах следствия ничего похожего я не обнаружил. Да, случай с Уимсом произошел всего часов за двенадцать до убийств в пляжном домике, причем и то и другое — в районе Малибу. Но при ближайшем рассмотрении это сопоставление не выдерживало критики. С точки зрения топографии они стояли далеко друг от друга. Жену Эллиота и Рилца убили на берегу, а Уимс стрелял в парке по другую сторону гор, в глубине материка. Насколько я помнил, ни одна из фамилий, фигурировавших в деле Уимса, не встречалась в документах Эллиота. Инцидент с Уимсом пришелся на ночную смену, а убийства Эллиота — на дневную.

Так и не обнаружив ни одной зацепки, я разочарованно захлопнул папку. Взглянув на часы, я понял, что должен поторапливаться, если хочу встретиться со своим клиентом до начала заседания.

Я вызвал по телефону Патрика, заплатил за обед и вышел на улицу. Когда «линкольн» подкатил к обочине дороги, я уже говорил с Лорной по мобильнику.

— Карлин приходил? — поинтересовался я, садясь в машину.

— Нет, встреча в два.

— Скажи Циско, чтобы расспросил его об Уимсе.

— Хорошо. А зачем?

— Надо узнать, почему Винсент взялся за это дело.

— Полагаешь, они как-то связаны? Уимс и Эллиот?

— Да, хотя пока не знаю как.

— Ладно, передам.

— Есть еще новости?

— Пока нет. Тебе постоянно звонят журналисты. Кто такой Джек Макэвой?

Фамилия показалась мне знакомой.

— А кто он?

— Репортер из «Таймс». Звонил и возмущался, что ты с ним не связался. Якобы у вас какая-то договоренность.

Теперь я вспомнил. Взаимовыгодный обмен.

— Забудь об этом. Он мне тоже не звонил. Кто еще?

— «Судебный канал» хочет поговорить о деле Эллиота. Журналисты собираются вести прямые трансляции из зала суда и рассчитывают на твои комментарии после каждого заседания.

— Твое мнение, Лорна?

— По-моему, хорошая реклама. Соглашайся. Они говорят, что сделают для процесса Эллиота специальный логотип, который будет появляться на экране во время репортажей. «Убийства в Малибу» — так они это назвали.

— Ладно, согласен. Что еще?

— В продолжение темы — на прошлой неделе я заметила, что в конце месяца у нас заканчивается контракт на автобусные остановки. Поскольку денег все равно не было, я решила оставить все как есть, но теперь ты снова в деле и деньги есть. Нам продлить контракт?

Последние шесть лет я давал свою рекламу на автобусных остановках, расположенных в самых криминальных районах города. Хотя я уже год не практиковал, звонки по рекламе продолжали поступать и Лорне приходилось отклонять их или переадресовывать другим адвокатам.

— Он заключается на два года?

— Да.

Я не стал долго раздумывать.

— Ладно, продлим. Еще что-нибудь?

— Пожалуй, все. Нет, подожди. Приходила хозяйка дома по поводу аренды. Назвала себя лизинговым агентом, хотя это то же самое, что арендодатель. Она спрашивала, будем ли мы отказываться от помещения. Смерть Джерри означает расторжение договора, если мы решим не возобновлять аренду. Похоже, тут много желающих снять офис и можно поднять цену для следующих постояльцев.

Я взглянул в окно машины, мчавшейся по эстакаде к центру города. Сверху был виден только что отстроенный католический собор, а за ним серебристый корпус «Дисней Концерт-Холл». В его волнистых стенах отражалось теплое оранжевое солнце.

— Не знаю, Лорна, мне удобнее работать на заднем сиденье автомобиля. Никогда не надоедает. А ты что скажешь?

— Терпеть не могу краситься по утрам.

Она имела в виду, что предпочитает работать у себя дома, а не делать каждое утро макияж и не тащиться через весь город на работу. Мы всегда мыслили одинаково.

— Тут есть над чем подумать, — вздохнул я. — Никакого макияжа. Никаких расходов на аренду. Никаких проблем с парковкой возле офиса.

Лорна промолчала. Решение принимал я. Я поднял голову и увидел, что мы находимся уже в одном квартале от здания суда.

— Поговорим позже. Мне пора.

— Хорошо, Микки. Береги себя.

— Ты тоже, Лорна.

26

Эли Уимс еще не пришел в себя после трех месяцев в Камарилло. В больнице его накачали транквилизаторами, и я сомневался, что это поможет мне защищать его в суде или выяснить, как он связан с убийствами на пляже. Посидев пару минут в его судебной камере, я понял, что к чему, и решил обратиться к судье Фридману с ходатайством остановить лечение психотропными средствами. Вернувшись в судебный зал, я увидел, что Джоан Джорджетти уже сидит за столом защиты. До начала заседания оставалось пять минут.

Когда я приблизился к столу, Джоан что-то писала на обратной стороне папки. Каким-то образом она узнала меня, даже не поднимая головы.

— Хочешь отложить процесс?

— Да. И прекратить прием лекарств. Парня превратили в зомби.

Она подняла голову и посмотрела на меня.

— Если учесть, что он всю ночь почем зря палил по полицейским, для него это самое подходящее состояние.

— Но я не сумею его защищать, если он не сможет отвечать хотя бы на простейшие вопросы.

— Неужели?

Джоан произнесла это с улыбкой, но я уловил намек. Пожав плечами, я присел на корточки, чтобы оказаться вровень с ней.

— Ты права, не будем говорить о судебном разбирательстве, — согласился я. — Я рад выслушать любые предложения.

— Твой клиент стрелял в патрульную машину. Мы не должны спускать такие вещи. Его надо наказать.

Прокурорша решительно скрестила руки на груди, демонстрируя нежелание идти на компромиссы. Джоан была симпатичной женщиной с атлетической фигурой. Она стала нервно барабанить пальцами по своим бицепсам, а я невольно смотрел на ее красные полированные ногти. Сколько я ее помнил, они всегда были выкрашены в кровавый цвет. Выступая обвинителем, Джоан Джорджетти представляла не только государство. За ней стояли все те копы, которых избили, унизили, искалечили и ранили преступники. Она жаждала крови любого правонарушителя, которому «посчастливилось» попасться ей в суде.

— Мой клиент был перепуган койотами и стрелял на яркий свет, а не по самой машине. В ваших документах указано, что в армии он служил снайпером, не так ли? Если бы Уимс хотел попасть в полицейского, то обязательно попал бы. Но он не хотел.

— Микки, Уимс вышел в отставку пятнадцать лет назад.

— Да, но есть навыки, которые никогда не забываются. Например, катание на велосипеде.

— Присяжные придут в восторг от подобного аргумента.

У меня затекли ноги. Я подкатил к себе кресло от столика защиты и сел.

— Конечно, я могу попробовать убедить присяжных, но мне кажется, что как раз в интересах следствия побыстрее закрыть дело, упрятать мистера Уимса куда-нибудь подальше и накачать лекарствами, чтобы он сидел тихо. Что скажешь, Джоан? Обсудим данное дело где-нибудь в укромном уголке или вынесем на суд присяжных?

Джоан ответила не сразу. Перед ней встала классическая прокурорская дилемма: она могла легко выиграть процесс, и ей приходилось выбирать между личными амбициями и пользой дела.

— Надо только найти укромный уголок.

— Не проблема.

— Ладно, я не стану возражать против отсрочки, если ты подашь ходатайство.

— Прекрасно, Джоан. Как насчет психотропной терапии?

— Не хочу, чтобы этот парень выкинул что-нибудь еще, даже в тюрьме штата.

— Послушай, дай ему прийти в себя. Он и правда зомби. Ты же не желаешь, чтобы мы сейчас все решили, а он потом подал протест на том основании, будто лекарства ограничили его свободу воли. Пусть немного очухается. Затем мы заключим сделку, и можешь накачивать его чем угодно.

Она поразмыслила над моими аргументами и кивнула.

— Но если он что-нибудь натворит в тюрьме, я обвиню в этом тебя, а не его.

Я рассмеялся. Обвинять меня? Странная идея.

— Ладно.

Я встал и откатил кресло обратно к столику. Потом оглянулся на Джорджетти.

— Джоан, можно еще вопрос? Почему Джерри Винсент взялся за данное дело?

Она пожала плечами.

— Неизвестно.

— Тебя это удивило?

— Да. Ты, наверное, знаешь, что мы с ним давние приятели?

Она имела в виду его службу в прокуратуре.

— Да. А что случилось?

— Однажды, несколько месяцев назад, я увидела ходатайство по делу Уимса, и под ним стояла подпись Джерри. Я позвонила ему и спросила — какого черта? Ты не мог позвонить и сообщить, что берешься за его защиту? Джерри ответил, что ему просто захотелось поработать «про боно» и он попросил адвокатскую коллегию подыскать ему что-нибудь подходящее. Но я знаю Энджела Ромеро, адвоката, который вначале занимался Уимсом. Пару месяцев назад я наткнулась на него в коридоре, и он спросил, как дела с его подопечным. Из разговора я поняла, что Джерри не обращался в полицию и не просил найти ему бесплатного клиента. Он сам поехал в тюрьму к Уимсу, подписал с ним контракт, а затем запросил у Энджела бумаги.

— И зачем, по-твоему, он за это взялся?

Я по опыту знал, что, задавая несколько раз один и тот же вопрос, можно получить самые разные ответы.

— Не представляю. Я прямо спросила его об этом, но Джерри не объяснил. Он сменил тему, причем довольно неуклюже. Тогда я подумала, что за этим что-то стоит, — вероятно, он как-то связан с Уимсом. Но когда Винсент отправил его в Камарилло, я поняла, что Джерри не собирается оказывать ему услуги.

— Ты о чем?

— Видишь ли, дело, в сущности, простое, с ним можно разобраться за полчаса. Чистосердечное признание, тюремный срок и наблюдение. Все было ясно еще до Камарилло. Поэтому отправлять туда Уимса не было никакой необходимости. Джерри тянул время.

Я кивнул. Джоан права. Упечь клиента в психлечебницу не значит оказать ему услугу. Дело становилось все более странным. И мой клиент ничего не мог мне объяснить. Собственный адвокат накачал его «дурью» и упрятал на три месяца в больницу.

— Хорошо, Джоан. Спасибо.

Секретарь суда объявил о начале заседания, и я увидел, что судья Фридман уже занимает свое место.

27

Биография Энджела была похожа на одну из тех газетных историй, какими зачитывается публика. Бандит и насильник, который вырос в грязных кварталах восточного Лос-Анджелеса, но вопреки всему пробился в люди, получил адвокатский диплом и посвятил себя служению людям. Для Энджела служение заключалось в том, чтобы работать государственным защитником и представлять в суде отбросы общества. Он провел в Управлении государственной защиты большую часть своей жизни и наблюдал, как множество молодых адвокатов — в том числе и я — приходили и уходили, чтобы заняться частной практикой, сулившей им большие барыши.

Покончив с делом Уимса — судья Фридман в конце концов дал ход моему ходатайству, чтобы я и Джорджетти могли заключить сделку, — я спустился на десятый этаж, в Управление государственной защиты, и спросил Ромеро. Я знал, что он практикующий юрист, а не чиновник и почти наверняка находится в одном из судебных залов. Секретарша постучала по клавишам компьютера и взглянула на экран.

— Сто двадцать четвертый отдел, — сообщила она.

— Спасибо.

Сто двадцать четвертым был зал судьи Чэмпейн на тринадцатом этаже, том самом, с которого я только что пришел. Так уж устроена жизнь в здании суда. Она циклична и движется по кругу. Я снова сел в лифт, поднялся и направился к двери с номером 124, на ходу отключая телефон. Судебная сессия была в разгаре, и Ромеро держал речь перед судьей Чэмпейн, убеждая ее снизить размер залога. Я проскользнул в последний ряд галереи, надеясь, что заседание закончится быстро и мне не придется долго ждать.

Но я тут же встрепенулся, услышав, как Ромеро назвал своего клиента «мистер Скейлз». Придвинувшись к краю скамьи, я попытался получше рассмотреть подзащитного, сидевшего рядом с адвокатом. Это был высокий белый парень в оранжевой тюремной робе. Увидев его профиль, я узнал Сэма Скейлза, профессионального жулика и моего бывшего клиента. В последний раз я видел Скейлза, когда тот вышел из тюрьмы благодаря сделке, заключенной мной с прокуратурой. Это произошло три года назад. Судя по всему, он опять взялся за свое ремесло и влип в очередную историю, но не стал обращаться за помощью ко мне.

После Ромеро в прения вступил обвинитель и повел энергичную атаку против возможности залога. В своей речи он упомянул новые обвинения против подзащитного. Когда я защищал Скейлза, его обвиняли в мошенничестве с кредитными картами: он обобрал людей, собиравших деньги для жертв цунами. Сейчас дело обстояло намного хуже. Его арестовали за мошенничество, но речь шла уже о вдовах военнослужащих, погибших во время войны в Ираке. Я покачал головой и с трудом удержался от улыбки. Слава Богу, Скейлз не обратился ко мне. Пусть им занимается государственный защитник.

Судья Чэмпейн раздумывала недолго. Она назвала Скейлза бандитом и угрозой обществу и назначила залог в миллион долларов. Будь ее воля, добавила судья, она бы с удовольствием удвоила сумму. Только тут я вспомнил, что именно Чэмпейн выносила вердикт по первому делу Скейлза. Для преступника нет ничего хуже, чем попасть во второй раз к тому же судье. У последнего это вызывает чувство вины, словно он лично в ответе за все ошибки юридической системы.

Судебный пристав поднял Скейлза с места и, надев наручники, повел обратно в камеру. Я вжался в кресло и спрятался за спиной одного из посетителей, чтобы Сэм меня не заметил. Как только он ушел, я выпрямился и попытался поймать взгляд Ромеро. Вскоре мне это удалось, и я кивнул ему в сторону коридора, но он быстро показал пять пальцев. Пять минут. Очевидно, у него оставались какие-то дела.

Я решил подождать его и вышел в коридор. Сообщений на телефоне не было. Я стал набирать номер Лорны, но сзади раздался голос Ромеро. Он появился на четыре минуты раньше.

— Раз, два, три, четыре, пять, иду киллера искать. Если Холлер адвокат, убегай скорей назад. Здорово, приятель!

Он улыбался. Я закрыл телефон, и мы обменялись хлопками ладоней. В последний раз я слышал эту считалку, когда работал государственным защитником. Ромеро сочинил ее в девяносто втором, после того как я добился оправдания для Барнетта Вудсона.

— Есть проблемы? — спросил Ромеро.

— Конечно. Ты уводишь у меня клиентов, приятель. Сэм Скейлз работал со мной.

Я улыбнулся, и Ромеро тоже ответил мне улыбкой.

— Он тебе нужен? Бери. Тот еще мерзавец. Как только пресса пронюхает про дело, от него живого места не останется.

— Обирал вдов погибших солдат?

— Крал похоронные пособия. Знаешь, я всякого навидался, но этого типа можно поставить рядом с насильниками детей. Меня от него воротит.

— Зачем ты вообще связался с белым? Твой конек — черные банды.

Лицо Ромеро стало серьезным.

— Уже нет. Наверху решили, что я слишком близок со своими подопечными. Мол, старые друзья всегда поймут друг друга. И банды отобрали. Девятнадцать лет я этим занимался, а теперь — нет.

— Сочувствую, дружище.

Ромеро вырос в районе Бойл-Хайтс, где всем заправляла гангстерская группировка «Четвертая сотня». На руках у него остались соответствующие татуировки. Поэтому в любое время года, даже в жару, он ходил с длинными рукавами. Когда Ромеро представлял в суде какого-нибудь парня из банды, он старался не просто выручить его из беды. Ромеро пытался вырвать его из когтей бандитской жизни. Отобрать у Ромеро работу с гангстерами — такую глупость могли придумать лишь бюрократы.

— Так что тебе нужно, Микки? Ты ведь пришел не для того, чтобы вернуть себе Скейлза?

— Нет, Скейлза можешь оставить себе, Энджел. Я хотел спросить тебя про одного клиента, с которым ты работал несколько месяцев назад. Его зовут Эли Уимс.

Я хотел напомнить ему детали дела, но Ромеро сразу все вспомнил и кивнул.

— Верно, его забрал у меня Винсент. Ты получил дело после смерти Джерри?

— Да, теперь я веду все его дела. Про Уимса я узнал только сегодня.

— Что ж, удачи, приятель. Что ты хочешь услышать про Уимса? Я уже месяца три им не занимаюсь.

— Да, я в курсе. С самим делом все ясно. Меня интересует, почему Винсент вообще его взял. Джоан Джорджетти говорит, что он сам его искал. Это правда?

Ромеро задумался, стараясь вспомнить детали. Он стоял, рассеянно потирая подбородок. Я заметил на его пальцах шрамы, оставшиеся в тех местах, где раньше была татуировка.

— Он ездил в тюрьму и говорил там с Уимсом. Потом получил у него письменное согласие на передачу дела и привез мне. Вскоре Винсент стал адвокатом Уимса. Я отдал ему досье и забыл об этом.

Я шагнул ближе.

— А он не объяснял, зачем ему нужно забрать дело? Может, он лично знал Уимса?

— Сомневаюсь. Джерри просто хотел его заполучить. Кстати, он мне подмигнул.

— Подмигнул? Ты о чем?

— Я спросил, почему он желает заняться моим бандитом-южанином, который явился в страну белых и устроил стрельбу. Я подумал, что, вероятно, здесь имеется какая-то расовая подоплека. Но он мне просто подмигнул, словно хотел сказать, что дело не в этом.

— А ты не поинтересовался в чем?

Я прижался к нему почти вплотную, и он невольно отступил.

— Да, спросил. Но Винсент не ответил. Он сказал только, что Уимс выстрелил волшебной пулей. Не знаю, что он имел в виду, у меня не было времени разгадывать его шарады. Я просто отдал ему папку и открыл следующую.

Опять это выражение: «волшебная пуля…» Я понял, что нащупал нечто важное, и у меня зачастил пульс.

— Это все, Микки? Мне пора возвращаться.

— Да, спасибо, Энджел. Возвращайся и задай им жару.

— Ладно, приятель, так я и сделаю.

Ромеро вернулся в отдел, а я быстро зашагал к лифтам. Я уже знал, чем буду заниматься весь день, а может, и всю ночь: искать «волшебную пулю».

28

Войдя в офис, я наткнулся на Лорну и Циско, которые стояли в приемной и смотрели что-то на компьютере. Я пролетел мимо, бросив на ходу:

— Если у вас есть новости, говорите сейчас. Я ложусь на дно.

— И тебе тоже привет, — буркнула мне вдогонку Лорна.

Но она прекрасно знала, о чем я говорю. «Ложась на дно», я запирал двери и окна, опускал шторы, отключал все телефоны и уходил в дело с головой, полностью сосредоточившись на работе. Это было то же самое, что повесить на двери надпись: «Не беспокоить». Лорна понимала, что в такое время обращаться ко мне бесполезно, пока я не раскопаю то, что искал.

Я обошел вокруг стола Джерри Винсента, сел в кресло и достал из сумки папки с документами. Разложив их на столе, я обозрел поле предстоявшей битвы. Где-то в этих папках скрывался ключ к последней тайне Джерри Винсента — «волшебная пуля».

Вскоре в кабинет зашли Лорна и Циско.

— Не вижу Рен, — произнес я.

— И не увидишь, — отрезала Лорна. — Она уволилась.

— Неужели?

— Да, ушла на обед и не вернулась.

— Она позвонила?

— Потом — да. Заявила, что у нее есть предложение получше. Брюс Карлин берет ее секретаршей.

Я кивнул. Этого следовало ожидать.

— Пока ты не ушел на дно, нам надо кое-что обсудить, — добавила Лорна.

— Какие новости?

Лорна опустилась в кресло у стола. Циско предпочел остаться на ногах и прохаживаться у нее за спиной.

— Новости такие. Пока ты был в суде, возникло несколько ситуаций. Прежде всего твое ходатайство по делу Патрика вызвало переполох.

— То есть?

— Из прокуратуры уже трижды звонили насчет повторной экспертизы.

Я улыбнулся. Подавая ходатайство, я стрелял наугад, но, похоже, попал в точку. У меня появился хороший шанс помочь Патрику.

— В чем дело? — поинтересовалась Лорна. — Ты же не говорил, что собираешься подать ходатайство.

— Я отослал его вчера из машины. А дело в том, что доктор Воглер подарил жене на день рождения фальшивые бриллианты. Теперь он хочет замести следы и готов пойти на сделку, если я отзову запрос на переоценку ожерелья.

— Ясно. Патрик мне нравится, он хороший парень.

— Надеюсь, мы ему поможем. Что еще?

Лорна заглянула в блокнот. Я знал, что она терпеть не может, когда ее торопят, и все-таки торопил.

— Как всегда, много звонков от местной прессы. Насчет Джерри Винсента и Эллиота. Желаешь подробности?

— Нет. У меня нет времени на журналистов.

— Я так им и сказала, но они не обрадовались. Особенно тот парень из «Таймс». Настоящая заноза в заднице.

— Ну и что, что не обрадовались? Мне плевать.

— Эй, поосторожнее с прессой, Микки. Нет ничего страшнее разгневанной газеты.^[11]

Она права. Пресса может любить вас сегодня и уничтожить завтра. Мой отец двадцать лет ходил у нее в любимчиках, но в конце карьеры превратился в изгоя, потому что репортерам надоело смотреть, как он вытаскивает из тюрьмы преступников. Для них отец стал воплощением порочной юридической системы, оправдывающей богачей с влиятельными адвокатами.

— Ладно, постараюсь вести себя помягче, — пообещал я. — Только не сейчас.

— Отлично.

— Есть что-нибудь еще?

— Думаю, что… нет. Про Рен я тебе уже сказала, значит — все. Ты позвонишь обвинителю по делу Патрика?

— Да.

Я взглянул через плечо Лорны на Циско, который все еще ходил по комнате.

— Циско, твоя очередь. Что ты раскопал?

— Продолжаю работать над Эллиотом. Главным образом в плане Рилца и поиска свидетелей.

— Кстати, у меня вопрос насчет свидетелей, — произнесла Лорна. — Где вы хотите поселить доктора Арсланьян?

Шамирам Арсланьян была специалистом по пороховым частицам, Винсент выписал ее из Нью-Йорка, чтобы побить эксперта из прокуратуры. Она считалась лучшей в своем деле, а при финансовых ресурсах Эллиота Джерри мог позволить себе самое лучшее. Я собирался разместить ее поближе к зданию суда, но в центре могли возникнуть проблемы с номерами в отеле.

— Попробуй «Чекерс», — предложил я. — Только закажи большой номер. Если там нет, посмотри в «Стандарте» или «Киото Гранд отеле». Но обязательно возьми номер с несколькими комнатами, чтобы у нас было место для работы.

— Ясно. Как насчет Мьюница? Его тоже разместить поближе к центру?

Хулио Мьюниц был внештатным видеооператором из Топанга-каньон. Он жил недалеко от Малибу и оказался первым прибывшим на место преступления после полицейских. Мьюниц снял на камеру Уолтера Эллиота и помощника шерифа перед пляжным домиком. Благодаря этой съемке и собственным наблюдениям Мьюниц считался важным свидетелем, способным подтвердить или опровергнуть показания полиции.

— Не знаю, — ответил я. — От Топанга-каньон до центра от одного до трех часов пути. Не надо рисковать. Циско, он согласен поселиться в отеле?

— Да, если мы заплатим за номер и обслугу.

— Хорошо, тогда привези его в город. Кстати, где пленка? В деле ее нет. Будет глупо, если я увижу запись только на суде.

Циско удивленно поднял брови.

— Неизвестно. Но если ее нет в офисе, я попрошу Мьюница сделать копию.

— Я ее не видел. Достань мне копию. Что еще?

— Есть пара вопросов. Я поговорил со своим источником насчет Винсента, и он ничего не слышал ни о подозреваемом, ни о фото, которое показал тебе Босх.

— Ничего?

— Абсолютно.

— Босх знает про «утечку» и молчит?

— Понятия не имею. Но для моего парня фото явилось полной неожиданностью.

Я размышлял над тем, что это значит.

— Босх не приходил, чтобы показать снимок Рен?

— Нет, — ответила Лорна. — Я все утро находилась с ней. Босх не появлялся ни утром, ни после обеда.

Картина получалась довольно странная, но у меня не было времени об этом думать. Меня ждали папки с документами.

— А второй вопрос?

— Я звонил ликвидатору Винсента. Ты оказался прав. Одна из длинных досок Патрика у него.

— Сколько он за нее хочет?

— Нисколько.

Я вопросительно взглянул на Циско.

— Скажем так — он хочет оказать тебе услугу. Винсент был хорошим клиентом. Видимо, он надеется, что теперь ты станешь использовать его для ликвидаций. Я решил не разубеждать его и объяснять, что ты не любишь бартер с клиентами.

Я понял, что он имеет в виду. Ликвидатор не стал бы отдавать доску без надежды на будущие прибыли.

— Спасибо, Циско. Ты ее привез?

— Нет, он не держит ее в офисе. Но парень кому-то позвонил, и завтра днем ее доставят. Я могу за ней съездить.

— Не надо, просто дай мне адрес. Я пошлю Патрика. Как насчет Брюса Карлина? Ты с ним сегодня говорил? Вероятно, пленка Мьюница у него.

Брюс Карлин интересовал меня по нескольким причинам. Больше всего мне хотелось знать, не работал ли он с Винсентом над делом Эли Уимса. Если так, Карлин мог вывести меня на «волшебную пулю».

Но Циско лишь переглянулся с Лорной, словно не решаясь сообщить плохую новость.

— В чем дело? — спросил я.

Лорна повернулась ко мне.

— Карлин парит нам мозги! — возмущенно воскликнула она.

Ее губы сердито сжались. Я знал, что подобный лексикон Лорна использует только в особых случаях.

— То есть?

— Он обещал прийти в два, но так и не появился. Позвонил после двух — после того как Рен объявила об уходе — и сообщил новые условия.

Я недовольно покачал головой.

— Какие условия? Сколько он хочет?

— Очевидно, он сообразил, что на двух сотнях в час много не заработаешь, поскольку разговор продлится всего часа два-три. Больше из него все равно не вытянешь. Поэтому он просит конкретную сумму.

— Сколько?

— Десять тысяч долларов.

— Ты шутишь?

— Цитирую слово в слово.

Я взглянул на Циско.

— Это грабеж. У вас есть какие-то правила, контролирующие органы? Мы что, не можем прижать его к ногтю за такие штучки?

Циско покачал головой.

— Контролирующих органов полно, но тема довольно скользкая.

— Еще бы. Карлин вообще скользкий тип. Я давно это знал.

— Я имел в виду, что у него не было контракта с Винсентом. Никаких бумаг. Поэтому он не обязан ничего рассказывать. Мы можем его только нанять, а он — назвать цену. Цена — десять тысяч. Конечно, грабеж, но вряд ли тут есть что-нибудь противозаконное. И потом, ты у нас адвокат. Тебе лучше знать.

Я решил отложить данный вопрос. Во мне не остыл заряд адреналина, полученный в суде. Я не желал отвлекаться по мелочам.

— Ладно, спрошу согласия у Эллиота, а пока займусь просмотром документов. Если мне повезет и я найду то, что ищу, услуги Карлина нам не понадобятся. Мы пошлем его ко всем чертям.

— Ублюдок, — пробормотала Лорна.

Я предпочел думать, что она имела в виду Карлина, а не меня.

— Ну что, теперь все? — произнес я. — Или осталось что-нибудь еще?

Я окинул взглядом своих помощников. Они молчали.

— В таком случае спасибо за проделанную работу. Можете собирать вещи и идти домой.

Лорна бросила на меня удивленный взгляд.

— Ты нас отпускаешь?

Я взглянул на часы.

— Почему бы и нет? Уже почти половина пятого. Я намерен с головой закрыться бумаги и не хочу, чтобы меня отвлекали. А вам лучше отправиться домой и хорошенько выспаться. Завтра начнем со свежими силами.

— Ты собираешься сидеть здесь допоздна? — поинтересовался Циско.

— Да, но волноваться не о чем. Я запру двери и никому не открою, — улыбнулся я и показал на входную дверь. На ней имелась защелка, которую можно задвинуть изнутри. При необходимости я мог устроить себе полную изоляцию.

На самом деле я не столько «ложился на дно», сколько запирался в клетку.

— В общем, все будет в порядке. Мне пора работать.

Они неохотно двинулись к выходу.

— Лорна! — крикнул я вдогонку. — Там где-то должен быть Патрик. Передай ему, пусть остается на связи. Возможно, у меня появятся новости.

29

Я открыл папку с делом Хенсона и нашел телефон обвинителя. Необходимо разобраться с этой проблемой до того, как займусь Уолтером Эллиотом.

Обвинение представлял Дуайт Поузи, которого я хорошо знал и недолюбливал. Работники прокуратуры иногда обращаются с адвокатами так, словно те мало чем отличаются от своих клиентов. В них видят мошенников, а не образованных и квалифицированных профессионалов, неизбежное зло, а не важное звено юридической системы. Копы часто думают аналогично, но меня это не особенно коробит. Однако когда их взгляды разделяют мои собратья юристы, я начинаю беспокоиться. Дуайт Поузи был именно из таких, и если бы я мог больше никогда с ним не встречаться, то считал бы себя счастливейшим из смертных. Но к сожалению, пока мне это не грозило.

— А, Холлер, — произнес он, взяв трубку. — Откопал сундук мертвеца?

— Что?

— Тебе ведь передали дела Винсента, верно? Поэтому ты занялся Хенсоном.

— Насколько я понял, ты мне звонил, Дуайт. Даже три раза. В чем дело? Ты получил копию ходатайства, которое я отправил вчера?

Я помнил, что надо всегда быть начеку и не давать эмоциям брать верх над интересами клиента.

— Да, получил. Она лежит у меня на столе. Поэтому я и звонил.

Очевидно, Поузи хотел, чтобы я начал первым.

— И?..

— В общем-то мы не собираемся это делать, Микки.

— Делать что?

— Переоценку вещественных доказательств.

Да, я действительно задел их за живое.

— Разве не в этом состоит прелесть судопроизводства, Дуайт? Не ты принимаешь решение, а судья. Поэтому я обратился к нему, а не к тебе.

— В данном случае все зависит от нас, — пояснил он. — Мы снимем обвинение в краже и оставим только наркотики. Если ты не отзовешь свое ходатайство, мы объясним судье, что это уже не актуально.

Я улыбнулся и кивнул. Патрик спасен.

— Да, но есть маленькая проблема, Дуайт: обвинение в хранении наркотиков напрямую связано с расследованием кражи. Ордер на арест был выписан по делу о воровстве. Тогда-то они и нашли наркотики. Так что одно без другого не пойдет.

Я чувствовал, что Поузи заранее знает все, что я скажу, и просто следует своему сценарию. У него была цель, к которой он стремился. Я не возражал. На сей раз наши интересы совпадали.

— Тогда нам, пожалуй, стоит это обсудить, — заметил он таким тоном, будто эта мысль только сейчас пришла ему в голову.

Все правильно. Мы пришли к тому, к чему Поузи вел с самого начала.

— Я готов к любому диалогу, Дуайт. Тебе известно, что после ареста мой клиент прошел добровольный курс лечения. Сейчас он полностью реабилитировался, работает на полную ставку и уже четыре месяца не замечен ни в чем дурном. Хенсон хочет одного — нормальной жизни.

— Рад слышать, — с фальшивым энтузиазмом подхватил Поузи. — Прокуратура всегда приветствует добровольную реабилитацию.

«Кто бы сомневался», — чуть не бросил я в ответ.

— Паренек старается изо всех сил. Я за него ручаюсь. Какие у тебя планы на его счет?

Я уже знал, что пойдет дальше по сценарию. Поузи от лица прокуратуры сделает широкий жест. Все будет подано так, словно обвинение оказывает нам большую услугу, хотя на самом деле они просто желали спасти от скандала важную фигуру. Что ж, прекрасно. Мне плевать на политику, лишь бы мой клиент получил то, что я хочу.

— Вот что я тебе скажу, Микки. Давай закроем дело и дадим Патрику возможность стать полноправным членом общества.

— Звучит прекрасно, Дуайт. Я тебе очень признателен. И Патрик тоже.

— Ладно, тогда дай мне отчет по реабилитации, а я приложу его к делу и представлю в суд.

Поузи имел в виду досудебное решение вопроса. Патрика обяжут пройти двухнедельный тест на наркотики, и если все окажется в порядке, через полгода дело закроют. На Хенсоне останется привлечение к суду, но никакой судимости. А вот если…

— Ты не хочешь снять с него все обвинения? — спросил я.

— Эй, Микки, это уж чересчур. Ведь он вломился в дом и украл бриллианты.

— Никуда он не вламывался, Дуайт. Его пригласили. А насчет бриллиантов — мы как раз это и обсуждаем, верно? Были ли вообще какие-то бриллианты…

Поузи сообразил, что упоминать бриллианты не следовало, и быстро дал задний ход.

— Ладно, я приложу это к делу.

— Ты чудесный человек, Дуайт.

— Стараюсь. Так ты отзовешь свое ходатайство?

— Завтра. Когда встретимся в суде? В конце следующей недели у меня начинается новый процесс.

— Тогда в понедельник. Я тебе сообщу.

Я повесил трубку и связался по внутренней связи с приемной. К счастью, Лорна была еще на месте.

— Я сказал тебе идти домой, — напомнил я.

— Ты застал меня уже в дверях. Я решила оставить тут свою машину и поехать с Циско.

— Что? На его драндулете?

— Прости, папочка, но это не твоя забота.

Я застонал.

— Черт, но я не могу потерять сразу обоих! Если ты не поедешь, может, мне удастся сохранить хотя бы тебя.

— Микки, перестань!

— Передай Циско, что мне нужен адрес ликвидатора.

— Да. Увидимся завтра.

— Надеюсь. Не забудь шлем.

Едва я повесил трубку, как появился Циско — с блокнотом в одной руке и кобурой в другой. Обойдя вокруг стола, он молча положил на него блокнот, выдвинул ящик и убрал кобуру с пистолетом.

— Что ты делаешь? — удивился я. — Ты не имеешь права давать мне оружие.

— Оно абсолютно легально и зарегистрировано на меня.

— Прекрасно, но ты не можешь дать его мне.

— Я не даю его тебе. Просто оставляю на хранение, потому что ухожу с работы. А утром снова заберу, ясно?

— Как хочешь. Вы оба все преувеличиваете.

— Это лучше, чем недооценивать. До завтра.

— Спасибо. Пришлешь мне Патрика?

— Да. Кстати, я всегда заставляю ее надевать шлем.

Я кивнул.

— Вот и хорошо, Циско.

Он ушел, и скоро в кабинете появился Патрик.

— Патрик, Циско говорил с ликвидатором Винсента, одна из длинных досок у него. Завтра можешь съездить и забрать ее. Просто скажи, что это для меня, а если возникнут проблемы, позвони.

— О Господи, спасибо!

— Ладно, но у меня есть новости получше.

— Что случилось?

Я рассказал ему про телефонный разговор с Дуайтом Поузи. Когда объяснил, что скорее всего ему не придется сидеть в тюрьме, глаза Патрика вспыхнули. Мне показалось, что с его плеч свалилась огромная гора. У парня появилось будущее.

— Я должен позвонить маме! — выпалил он. — Она будет счастлива.

— Надеюсь, и ты тоже.

— Боже мой, конечно!

— А за проделанную работу ты должен мне пару тысяч. Это две с половиной недели водительской работы. Если хочешь, можешь продолжать возить меня, пока не выплатишь долг. А потом решим, что делать дальше.

— Отличная мысль. Мне нравится работа.

— Вот и замечательно. Значит, договорились.

Патрик широко улыбнулся и шагнул к дверям.

— Подожди!

Он обернулся.

— Сегодня ночью ты спал в своей машине в гараже, верно?

— Ох, простите. Я найду другое место. — Хенсон виновато опустил голову.

— Нет, ты меня прости. Я забыл, как ты рассказывал мне, что живешь в машине и спишь в будке у охранников. Ночевать в гараже, где накануне произошло убийство…

— Устроюсь где-нибудь еще.

— Я могу дать тебе аванс за предстоящую работу, и ты снимешь номер в мотеле.

Мне хотелось ему помочь, но я знал, что жить в дешевых мотелях почти так же уныло, как в автомобиле.

— Вот что я тебе скажу, — продолжил я. — Если есть желание, можешь пожить у меня пару недель. Пока не накопишь денег и не придумаешь что-нибудь получше.

— У вас дома?

— Ну да, временно.

— С вами?

— Ты не так меня понял, Патрик. У меня целый дом, и я выделю тебе комнату. Правда, в среду и по выходным ты будешь ночевать у друзей или в мотеле. В эти дни я приглашаю к себе дочь.

Он немного подумал и кивнул.

— Пойдет.

Я взял у него блокнот с адресом ликвидатора и написал внизу свой адрес.

— Когда заберешь доску, отправляйся ко мне по этому адресу. Свернешь сразу за Лорел-каньон, недалеко от Маунт-Олимпус. Там поднимешься на крыльцо и увидишь веранду со столиком и креслами, а на столике пепельницу. Под пепельницей лежат ключи. Спальня для гостей справа от кухни. Чувствуй себя как дома.

— Спасибо.

Он взял блокнот и взглянул на адрес.

— Видимо, сегодня я вернусь поздно, — добавил я. — На следующей неделе у меня начинается процесс, и работать придется допоздна.

— Хорошо.

— Имей в виду, мы говорим всего о нескольких неделях. Пока ты снова не встанешь на ноги. А до тех пор, надеюсь, мы станем помогать друг другу. В том смысле, что, если у одного начнутся проблемы, ему будет с кем это обсудить. Согласен?

— Да.

Я не объяснил Патрику, что, вероятно, его помощь нужна мне даже больше, чем моя ему. Последние сорок восемь часов груз новой работы все сильнее давил мне на плечи. Мне хотелось отступить, вернуться в тот уютный безопасный мир, который создавали для меня таблетки. Раньше лекарства воздвигали защитный слой между мной и безжалостной стеной реальности. И я все больше жаждал этой спасительной защиты.

Но в глубине души я сознавал, что не желаю возвращаться к прошлому, и надеялся, что Патрик поможет.

— Спасибо, мистер Холлер.

Я поднял голову, отвлекшись от своих мыслей.

— Зови меня, Микки, — предложил я. — Это я должен тебя благодарить.

— Почему вы это делаете, Микки?

Минуту я смотрел на огромную рыбу на стене, затем перевел взгляд на него.

— Не знаю, Патрик. Но у меня такое чувство, что, помогая тебе, я помогу и себе.

Хенсон кивнул, будто догадался, о чем я говорю. Странно, ведь сам я себя не понимал.

— Забери доску, Патрик. Увидимся дома. И не забудь позвонить маме.

30

Оставшись один, я принялся за дело. Мне была нужна чистая бумага и острые карандаши. Я достал из шкафчика два больших блокнота и четыре длинных карандаша с ластиком. Заточил их кончики и взялся за работу.

Винсент разбил дело Эллиота на две части, разместив их по разным папкам. В первой хранились документы со стороны обвинения, во второй, более тонкой, — материалы со стороны защиты. Небольшой объем второй папки меня не смущал. Защита собирает информацию по тем же правилам, что и обвинение. Данные из второй папки передаются в прокуратуру. Поэтому опытный адвокат старается не раздувать свое дело. Информацию он держит в голове или прячет в компьютере. У меня не было ни головы Винсента, ни его ноутбука, но я не сомневался, что Джерри приберег копию своих файлов где-то на бумаге. Именно там находилась «волшебная пуля». Осталось только ее найти.

Я начал с толстой папки обвинения. Читал очень внимательно, страницу за страницей, слово за словом. Иногда делал пометки в одном блокноте и рисовал графики в другом. Достав из ящика увеличительное стекло, я тщательно рассмотрел снимки с места преступления и составил полный список фамилий, встречавшихся в документах.

Затем открыл вторую папку и опять прочитал все от корки до корки. Два раза звонил телефон, но я даже не взглянул на дисплей, чтобы посмотреть номер. Мне было безразлично. Я рвался к одной цели: найти «волшебную пулю».

Покончив с бумагами Эллиота, я взялся за дело Уимса и долго изучал документы и отчеты. Поскольку Уимса арестовали после шумной истории и в ней участвовало множество полицейских и спецназовцев, папка буквально разбухла от всевозможных отчетов и докладов. Она была напичкана подробным изложением разговоров с Уимсом, описанием оружия и данными баллистической экспертизы, а также перечнем улик, показаниями свидетелей и сообщениями от дежурных патрулей.

В папке содержались десятки фамилий, и я сверил их со списком из дела Эллиота. Заодно проверил адреса.

Мне попалась одна бывшая клиентка. Я не знал, как ее зовут, потому что ее настоящее имя скорее всего было иным. К суду клиентку привлекли впервые, но для новичка она слишком хорошо представляла себе судебную практику. Вообще она много чего знала. Как бы ее ни звали, она ухитрилась обмануть судопроизводство, и весь процесс ее принимали за другого человека.

Ее обвинили в краже со взломом. Но за этой краткой формулировкой стояла долгая история. Моя клиентка охотилась за богатыми людьми, ночевавшими в номерах отелей. Она умела их вычислить и выследить, отпереть дверной замок и взломать сейф — пока все спали. В минуту откровенности — пожалуй, единственную за время наших отношений — она призналась, что каждый раз, когда в замке щелкала последняя цифра и в сейфе начинал гудеть отпиравший дверцу механизм, у нее в крови бурлил адреналин. Сам сейф и его содержимое волновали ее гораздо меньше, чем легкий звук цифрового замка и бурлящая в жилах кровь. Ничто не могло сравниться с этим моментом.

Когда она мне это рассказала, я понимающе кивнул. Конечно, сам я никогда не вламывался в номера с похрапывающими жильцами, но знал момент, когда в крови бурлит адреналин.

Просматривая документы по второму разу, я все-таки нашел то, что искал. Разгадка торчала у меня прямо под носом — сначала в отчете об аресте Эллиота, потом в графике хронологии событий, который я нарисовал. Я называю такие графики «рождественской елкой». Вначале она стоит неприбранная и ненарядная. Лишь голые факты вместо сучьев. Затем, постепенно углубляясь в дело, я начинаю развешивать на ней гирлянды и украшения: подробности, показания свидетелей, данные судмедэкспертизы. И скоро дерево уже сияет огнями и игрушками. Все, что я знаю о деле, приобретает наглядную форму, связанную временем и действием.

Рисуя рождественскую елку, я уделил особое внимание Уолтеру Эллиоту. Он был древесным стволом, от него расходились остальные ветки. Я выстроил все его передвижения, заявления и действия в хронологическом порядке.

Кое-где я поставил предположительное время, но в основном оно прямо следовало из отчетов об аресте и других документов. Органы правопорядка в нашей стране занимаются главным образом бумажной работой. При составлении хронологии всегда можно положиться на материалы прокуратуры.

На втором этапе я пользовался не только карандашом, но и ластиком, и на елке стали появляться украшения.

Рисуя рождественскую елку, я параллельно переносил на другой лист фамилии, упомянутые в полицейских отчетах. Они превращались в список свидетелей, который я должен представить обвинению на следующей неделе. Как правило, я выписывал повестки тем, кто, так или иначе, встречался в документах прокуратуры, — на всякий случай. Во время суда всегда можно вычеркнуть лишнюю фамилию. А вот добавить новую бывает нелегко.

Благодаря своей «елке» и списку свидетелей я мог судить о том, как прокуратура собирается вести дело. Кроме того, можно было выяснить, кого из свидетелей обвинение не включило в перечень и почему. И вдруг, пока я работал и размышлял, пытаясь усвоить полученную информацию, где-то внутри меня тронулись с места незримые колесики и по спине пробежал холодок внезапного открытия. Я нашел «волшебную пулю» Джерри Винсента.

Уолтера Эллиота увезли с пляжа в Малибу, чтобы он не путался под ногами и находился под присмотром, пока прибывшие детективы обследовали место преступления. В участке произошел первый допрос, вскоре прекращенный Эллиотом. Затем его перевезли в штаб-квартиру полиции в Уиттайере, где на руках обнаружили следы пороховых частиц. Затем Киндер и Эриксон попытались снова допросить подозреваемого, но тот благоразумно отказался. Наконец его официально объявили арестованным и отправили в тюрьму округа.

Обычная процедура, подробно описанная в отчете об аресте. С места преступления до участка в Малибу Эллиота сопровождали детективы. Но меня заинтересовало то, что происходило до их прибытия. Данный момент я пропустил при первом чтении. Не заметил простую деталь — условные номера полицейских, первыми приехавших на место. Согласно записям, Мюррей и Харбер были обозначены как «4-альфа-1» и «4-альфа-2». И по крайней мере один из этих номеров встречался в деле Уимса.

Переходя с одной папки на другую и сравнивая данные, я нашел отчет об аресте Уимса и быстро прочитал, пока не дошел до первого упоминания о «4-альфа-1».

Здесь этот номер стоял после фамилии Тодда Сталлуорта. Он был тем самым полицейским, который первым прибыл на место перестрелки в парке Малибу. Это в его машину стрелял Уимс, и это Сталлуорт арестовал правонарушителя и отвез в тюрьму.

Я догадался, что «4-альфа-1» относится не к конкретному человеку, а к району патрулирования или зоне ответственности. Округ Малибу включал множество ненаселенных территорий в западной части штата, от океанских пляжей до горных массивов и городков Саузенд-Окс и Калабасас. Я догадался, что «четверка» — обозначение района, а «альфа» — патрульного отряда и машины. Только так можно объяснить, почему полицейские, работавшие в разные смены и упомянутые в разных отчетах об аресте, имели одинаковые номера.

Когда все детали сошлись, в мою кровь бурным потоком хлынул адреналин. Я сообразил, что открыл Винсент и что хотел сделать. Мне больше не нужны были ни его записи, ни ноутбук. Я не нуждался в услугах его детектива. Теперь я точно знал, в чем заключалась стратегия защиты.

Достав мобильный телефон, я позвонил Циско:

— Это я. Ты знаешь кого-нибудь в полиции?

— Знаю. А что?

— Кто-нибудь из них работает в участке Малибу?

— Был один парень. Но теперь он в Линвуде. В Малибу очень скучно.

— Можешь позвонить ему прямо сейчас?

— Сейчас? Наверное. А зачем?

— Хочу выяснить, что значит патрульный номер «4-альфа-один». Позвонишь?

— Без проблем. Я перезвоню. Но не вешай пока трубку, я дам тебе Лорну. Она хочет что-то сказать.

Я подождал, пока она подойдет к телефону. Доносился звук работающего телевизора. Я нарушил семейную идиллию.

— Микки, ты еще в офисе?

— Да.

— Уже половина девятого. Пора домой.

— Пожалуй. Я подожду звонка от Циско — он должен для меня кое-что проверить, — а потом поеду в «Дэн Тана», закажу себе стейк и спагетти.

Лорна знала, что в «Дэн Тана» я обычно ездил, чтобы что-нибудь отпраздновать. Например, удачный приговор.

— Ты уже ел стейк на завтрак.

— Значит, завершу день так же хорошо, как начал.

— Доволен этим вечером?

— Пожалуй, да. Вполне.

— Поедешь один?

В ее голосе звучало сочувствие: теперь, когда она начала встречаться с Циско, у нее появилось нечто вроде жалости ко мне, бедняге-одиночке, затерянному в огромном и жестоком мире.

— Крэйг или Кристиан составят мне компанию.

Крэйг и Кристиан работали охранниками в заведении. Они всегда были не прочь выпить со мной, не важно, приходил я один или с кем-нибудь еще.

— До завтра, Лорна.

— Хорошо, Микки. Приятного вечера.

— Он уже приятный.

Я повесил трубку и стал ждать, расхаживая по комнате и обдумывая ситуацию. Костяшки домино легко ложились в правильный узор. Все было хорошо прилажено друг к другу. Винсент взялся за дело Уимса не из любви к закону и не из сочувствия к обездоленным и нищим. Он использовал Уимса как прикрытие. Вместо того чтобы быстро заключить само собой напрашивавшуюся сделку, Винсент упрятал своего клиента в Камарилло и затянул процесс на три месяца. Под видом защиты Уимса он собирал данные по делу Эллиота, умело скрывая свои планы и маневры от прокуратуры.

Чисто технически он оставался в рамках закона, но с этической точки зрения это выглядело очень сомнительно. Эли Уимс проторчал три месяца в психушке, чтобы Винсент мог выстроить защиту для Уолтера Эллиота. Пока Уимс превращали в зомби с помощью лекарств, Эллиот добывал свою «волшебную пулю».

Хорошая новость заключалась в том, что мне не придется отдуваться за грехи предшественника. Уимс уже вышел из Камарилло, да и грехи не мои. Я мог воспользоваться наработкой Винсента и спокойно отправляться в суд.

Циско не заставил себя долго ждать.

— Я поговорил с парнем из Линвуда. «Четыре-альфа» означает главный патруль. «Четыре» — участок в Малибу, а «альфа»… это «альфа». Первая буква алфавита. Тот, кто впереди. Самые важные звонки поступают именно в «альфу». «Четыре-альфа-один» обозначает водителя, а если он поедет с напарником, у того будет номер «четыре-альфа-два».

— Значит, «альфа» патрулирует весь четвертый район?

— Так он мне сказал. «Четыре-альфа» ездит по всему району и снимает сливки.

— То есть?

— Ну, важные звонки. Серьезные дела.

— Ясно.

Моя гипотеза подтвердилась. Двойное убийство и стрельба в общественном парке явно относились к компетенции «альфа»-патруля. Один номер, но разные полицейские. Последняя костяшка встала на свое место.

— Тебе это помогло, Микки?

— Да, Циско. Но тебе придется снова поработать.

— По делу Эллиота?

— Нет. Я хочу, чтобы ты занялся Эли Уимсом. Выясни все, что сумеешь, о той ночи, когда арестовали Уимса. Мне нужны подробности.

— Для этого ты меня и нанял.

31

После удачной работы у меня разыгралось воображение. Перед глазами завертелись яркие картинки — предстоящей суд, показания свидетелей, перекрестные допросы. Я уже прикидывал, какой костюм надену на заседания и какие позы стану принимать перед присяжными. Дело Эллиота вдруг ожило, и это был хороший знак. Главное — поймать нужный момент. Когда ты оседлал волну, на суд идешь с чувством, что тебя никто не победит. Да, я не знал, что случилось с Джерри Винсентом, понятия не имел, что общего между его работой и убийством, и не мог представить, была ли его смерть связана с делом Эллиота, но чувствовал, что попал в цель. Кровь бурлила у меня в жилах, и мне хотелось ринуться в атаку.

Я решил занять угловой столик в «Дэн Тана» и как следует продумать работу со свидетелями, составив список основных вопросов и возможные ответы. Мне не терпелось приступить к делу. Лорна могла за меня не волноваться — я шел не один. Со мной было мое дело. Уже не Джерри Винсента — мое.

Быстро собрав папки и прихватив свежую порцию карандашей и чистой бумаги, я выключил свет и покинул офис. Миновав коридор, я прошел сквозь галерею, перекинутую из основного корпуса в гараж, и оказался на парковочной площадке. Тут я увидел, что снизу по наклонному съезду поднимается человек. Он был всего в пятидесяти ярдах от меня. Еще через секунду я узнал в нем того самого парня, снимок которого показывал мне Босх.

Я оцепенел. Во мне мгновенно вспыхнул инстинкт самосохранения. Весь мир словно куда-то провалился. Существовал только этот миг. Взбудораженный мозг работал быстрее, чем любой суперкомпьютер. Уже через мгновение он выдал результат: передо мной преступник, и он вооружен.

Я повернулся и бросился бежать.

— Эй, стой! — раздался голос за спиной.

Я не останавливался. Пролетев обратно через «мостик», я подскочил к стеклянной двери главного корпуса. В голове у меня стучала одна мысль — скорее, скорее вернуться в кабинет и взять пистолет Циско. Надо стрелять: либо ты, либо тебя.

Но в корпусе уже не было ни души, а дверь автоматически закрылась, как только я вышел в гараж. Я судорожно сунул руку в карман и рванул ключи наружу, рассыпая по полу бумажки, чеки и мелкие монеты.

Воткнув ключ в замок, я услышал за спиной топот. Пистолет! Мне нужен пистолет!

Я дернул на себя дверную ручку и бросился бежать по коридору. Обернувшись, увидел, что незнакомец успел подскочить и придержать дверь раньше, чем она закрылась. Он преследовал меня.

С ключом в руке я ринулся к офису, протягивая ключ к замочной скважине. Я буквально кожей чувствовал, как приближается убийца. Замок щелкнул; я ввалился внутрь, хлопнул дверью и защелкнул ее на замок. Включил свет и кинулся через приемную в кабинет.

Циско оставил пистолет в ящике. Я рывком выдвинул его, схватил кобуру и метнулся назад в приемную. За матовым стеклом уже маячил силуэт убийцы. Он пытался открыть дверь. Я вскинул пистолет и прицелился в мутную фигуру.

Мгновение я колебался, затем поднял пистолет и выстрелил два раза в потолок. От грохота в маленькой комнатке заложило уши.

— Ну, давай! — заорал я. — Иди сюда!

Силуэт за дверью исчез. Я услышал в коридоре удалявшиеся шаги, потом щелчок открывшейся и закрывшей двери возле «мостика». Наконец все стихло, но я стоял и вслушивался в каждый звук. Ничего.

Не спуская глаз с прозрачной двери, я отступил к стойке приемной и нащупал телефон. Рука сама набрала «девять один один». Мне ответили сразу, но это был только автоответчик, сообщивший, что мой звонок очень важен и мне придется подождать, когда освободится один из диспетчеров.

Только теперь я заметил, что дрожу: не от страха, а от избытка адреналина. Положив пистолет на стол, я проверил карманы и обнаружил, что мобильник на месте. Продолжая держать в одной руке офисный телефон, другой я откинул крышку сотового и набрал номер Гарри Босха. Он ответил после третьего гудка.

— Босх! Тот парень, которого вы мне показали, здесь!

— Холлер? Вы о чем? Какой парень?

— Со снимка, который вы принесли сегодня утром! С пистолетом!

— Ладно, успокойтесь. Где он сейчас? И где вы сами?

От волнения я едва мог говорить — у меня сдавило горло. Это меня немного пристыдило, и я постарался взять в себя в руки.

— В офисе. У Винсента. Уходил с работы и тут увидел его в гараже. Побежал назад, а он за мной. Парень пытался прорваться в офис. Сейчас он вроде ушел, но я не уверен. Я выстрелил пару раз, а потом…

— У вас есть оружие?

— Ну да.

— Думаю, вам лучше убрать его, пока никто не пострадал.

— Если тот парень еще здесь, он точно пострадает. Кто он такой, черт побери?

— Пока не могу сказать. Я сейчас в центре города, возвращаюсь домой. Еду на машине. Сидите тихо, и через пять минут я буду у вас. Не выходите из офиса и не открывайте дверь.

— Хорошо, я не сдвинусь с места.

— И не стреляйте в меня, когда я появлюсь.

— Ладно.

Я повесил трубку городского телефона. Раз ко мне едет Босх, звонить в «девять один один» не имеет смысла. Схватил пистолет.

— Холлер?

— Да.

— Чего он хотел?

— А?

— Тот парень. Зачем он приходил?

— Потрясающий вопрос!

— Бросьте свои фокусы. Отвечайте.

— Я и отвечаю! Откуда мне знать? А теперь хватит болтать и быстрее сюда!

Выпалив последнюю фразу, я непроизвольно сжал кулак и случайно спустил курок. Грохнул выстрел, и пуля ушла в пол. От неожиданности я подскочил на месте, будто выстрелили в меня.

— Эй, Холлер! — крикнул Босх. — Что там происходит?

Я с трудом перевел дух, пытаясь совладать с собой.

— Холлер? Что случилось?

— Приезжайте и сами все увидите.

— Вы в него стреляли? Вы его уложили?

Не ответив, я повесил трубку.

32

Босх появился через шесть минут, но они показались мне вечностью. За стеклянной дверью возникло темное пятно и раздался стук.

— Холлер, это Босх.

Я опустил пистолет и открыл дверь. Детектив быстро шагнул внутрь; он тоже был вооружен.

— Что случилось после звонка?

— Ничего. Похоже, я его здорово напугал.

Босх спрятал пистолет в кобуру и смерил меня взглядом. Было ясно, что моя напускная храбрость его не обманывает.

— А последний выстрел? Что он означал?

— Чистая случайность.

Кивком я указал на дырку в полу.

— Послушайте, отдайте мне эту штуку, пока сами себя не пристрелили.

Я послушно протянул ему пистолет, и Босх засунул его за пояс.

— Кстати, у вас нет прав на ношение оружия. Я проверил.

— Это пистолет моего детектива. Он оставил его на ночь.

Босх внимательно осмотрел потолок и увидел два проделанных мной отверстия. Он покосился на меня и покачал головой.

Подойдя к окну, Босх выглянул сквозь жалюзи на улицу. В этот час Бродвей пустовал. Хотя многие из соседних зданий переделали в жилые дома, Бродвею было еще далеко до той бурной ночной жизни, которая царила здесь восемьдесят лет назад.

— Присядем, — предложил Босх. Он отвернулся от окна и взглянул на меня. — Лучше у вас в кабинете.

— Зачем?

— Надо обсудить ситуацию.

Я перешел в кабинет и сел за стол. Босх занял кресло напротив.

— Начнем с ваших вещей. Я нашел их в галерее.

Детектив достал из куртки мой бумажник и выпавшие на пол чеки. Он положил их на стол вместе с горстью мелочи.

— Прекрасно, что дальше? — спросил я, рассовав предметы по карманам.

— Дальше поговорим. Кстати, вы будете обращаться в полицию?

— Зачем? Вы и так все знаете. Ваше ведь дело. Вы уже выяснили, кто он?

— Мы над этим работаем.

— Плохо работаете, Босх! Он приходил за мной! Почему вы до сих пор его не опознали?

Детектив покачал головой.

— Потому что мы считаем, что это заезжий гастролер. Из другого города. Может, из другой страны.

— Превосходно! А зачем он вернулся?

— Наверное, за вами. Или за тем, что вам известно.

— Мне? Но я ничего не знаю.

— Вы работаете тут уже три дня. Вероятно, выяснили что-нибудь такое, что представляет для него опасность.

— Говорю вам, я ничего не знаю.

— Тогда зачем он вернулся? Он что-то забыл или оставил здесь в первый раз?

Я пожал плечами. На самом деле я искренне хотел ему помочь. Сколько можно чувствовать себя на мушке, в прямом и переносном смысле? Если бы у меня было, что ему сообщить, я бы поделился информацией.

Но я лишь тяжело вздохнул.

— Не представляю…

— Хватит, Холлер! — оборвал меня Босх. — Речь идет о вашей жизни! Неужели вы не понимаете? Говорите, что вы раскопали?

— Ничего!

— Кого подкупил Винсент?

— Не знаю, а если бы и знал, вам бы не сказал.

— Почему к нему прицепилось ФБР?

— Понятия не имею!

— Чертов лицемер, — усмехнулся Босх. — Вы прячетесь под защитой закона, но снаружи вас ждет убийца. И все ваши правила и этические нормы не остановят пулю. Холлер! Скажите, что вы знаете?

— У меня нет никаких тайн, и не надо тыкать в меня пальцем. Искать убийцу — ваша работа. И если бы вы делали ее получше, очевидно, некоторые люди чувствовали бы себя…

— Простите?

Из-за спины Босха донесся мужской голос. В следующий момент детектив вскочил с кресла, развернулся и вскинул пистолет.

В дверях, вытаращив глаза, стоял человеке мусорным ведром.

Босх сразу опустил оружие, а уборщик побледнел.

— Простите, — буркнул детектив.

— Я зайду позже, — пролепетал работник с сильным восточноевропейским акцентом. Он шагнул назад и исчез в коридоре.

— Вот черт! — выругался Босх, раздосадованный тем, что направил пистолет на безоружного.

— Боюсь, мы уже никогда не очистим наши мусорные корзины, — заметил я.

Босх приблизился к двери, чтобы закрыть ее на защелку. Возвращаясь к столу, он бросил на меня раздраженный взгляд.

Пододвинув кресло, он уселся в него, глубоко вздохнул и произнес спокойным тоном:

— Рад, что вы сохранили чувство юмора, адвокат. Но мне надоели ваши шутки.

— Хорошо, обойдемся без шуток.

Детектив выдержал долгую паузу, словно ему не хотелось говорить то, что он собирался произнести.

— Ладно, допустим, вы правы. Мое дело ловить убийцу. Но преступник был здесь. Прямо у вас под носом! А значит, он появился с какой-то целью. Он пришел либо убить вас — что довольно сомнительно, поскольку вы с ним не знакомы, — либо что-то забрать у вас. Вопрос в том что. Есть ли в вашем офисе или бумагах нечто такое, что поможет вычислить преступника?

— Могу сказать одно: моя помощница безвылазно сидит тут со вторника. Здесь часто бывает мой детектив, да и секретарша Винсента уволилась только вчера. Но никто из нас — слышите, детектив? — никто не видел и не находил ничего подозрительного. Вы считаете, будто Винсент дал кому-то взятку, но я не обнаружил ничего похожего ни в составе дел, ни в рассказах клиентов. В последние три часа я заново просмотрел документы по Эллиоту, но не встретил там ни намека, ни тени намека на то, что Винсент кому-то заплатил или кого-либо подкупил. Честно говоря, я думаю, что для этого у него просто не было необходимости. Винсент нашел «волшебную пулю» и мог легко выиграть процесс. Поэтому когда я говорю «ничего», это значит «ничего». Я с вами не играю. Ничего не утаиваю. Мне просто нечего вам сообщить.

— А как насчет ФБР?

— То же самое. Ничего.

Босх промолчал. Его лицо выражало сильное разочарование. Я продолжил:

— Если тот парень с усами — убийца, конечно, у него были какие-то причины, чтобы сюда прийти. Но мне они неизвестны. Озабочен ли я этим? Нет. Перепуган до смерти. Трясусь от страха, потому что убийца считает, будто у меня на него что-то есть. А на самом деле я даже понятия не имею, что это такое, и, по-моему, хуже данной ситуации трудно что-либо представить.

Босх резко встал, вытащил из-за пояса пистолет и положил на стол.

— Советую держать его заряженным. И еще — на вашем месте я бы не выходил из дому по ночам.

Он развернулся и направился к двери.

— Это все? — крикнул я вдогонку.

Детектив остановился и шагнул назад к столу.

— Что я еще могу для вас сделать?

— Вам от меня нужна лишь информация. Причем та, которую я не имею права разглашать. Но взамен вы не даете мне ничего, и, вероятно, именно поэтому я нахожусь сейчас в опасности.

Босх взглянул на меня так, словно хотел перепрыгнуть через стол и наброситься с кулаками. Но он взял себя в руки. Только жилка у его виска бешено пульсировала. Это была его характерная черта — и опять-таки мне почудилось в ней что-то знакомое.

— Вот черт, — пробормотал он наконец. — Что конкретно вы желаете от меня услышать, адвокат? Спрашивайте, я отвечу на любой вопрос.

— Я хочу узнать о взятке. На что пошли деньги?

Босх покачал головой и усмехнулся.

— Я обещал ответить на любой вопрос, но на этот у меня просто нет ответа. Как вы думаете, если бы я знал, кто взял деньги и на что они пошли, торчал бы я тут перед вами? Нет. Я бы допрашивал преступника.

— Значит, вы полагаете, что одно связано с другим? Подкуп — если был подкуп — и убийство?

— Не исключаю.

— Но подкуп — если он был — произошел пять месяцев назад. Зачем убивать Джерри сейчас? И почему именно теперь ему стали звонить из ФБР?

— Хорошие вопросы. Сообщите мне, когда найдете на них ответы. А пока — я могу вам еще чем-нибудь помочь, адвокат? Мне пора домой.

— Можете.

Он выжидающе смотрел на меня.

— Мне тоже пора домой.

— Вы хотите, чтобы я проводил вас до гаража? Ладно, пойдемте.

Я закрыл офис, и мы двинулись по коридору к галерее. По дороге Босх молчал, и это действовало мне на нервы. Наконец я не выдержал:

— Я собирался поужинать стейком. Не желаете составить мне компанию? Думаю, хороший кусок мяса поможет нам решить мировые проблемы.

— В «Массо»?

— Я подумывал о «Дэн Тана».

Босх кивнул.

— Если найдете свободный столик.

— Не волнуйтесь. Я знаю там одного парня.

33

Босх двинулся за мной, но когда на бульваре Санта-Моника я притормозил у платной стоянки перед рестораном, он не сбавил скорость. Его машина проехала мимо и свернула направо.

В ресторан я вошел один, и Крэйг пристроил меня за одним из дальних столиков. В зале было полно народу, но главная волна уже схлынула. Я увидел актера Джеймса Вудса, который заканчивал ужин с кинопродюсером Мэйсом Ньюфилдом. Я знал их как местных завсегдатаев и обменялся с Мэйсом кивком. Однажды он пытался экранизировать один из моих процессов, но ничего не получилось. За другим столиком расположился Корбин Бернсен — на мой взгляд, лучший исполнитель роли адвоката в телесериалах. А неподалеку сидел сам хозяин заведения, Дэн Тана, и ужинал со своей женой. Я отвел взгляд от посетителей. Хватит рассматривать публику. Надо собраться с мыслями перед разговором с Босхом. Пока мы ехали, я напряженно думал о том, что случилось в офисе, и собирался основательно насесть на детектива. А это примерно то же самое, что допрашивать враждебно настроенного свидетеля.

Минут через десять в дверях появился Босх, и Крэйг провел его ко мне.

— Заблудились? — произнес я, когда он сел за столик.

— Нет, искал, где припарковаться.

— Что, не хватает денег на платную стоянку?

— Нет, просто не имею права ставить там автомобиль.

Я кивнул. Наверное, он держал в багажнике служебное оружие.

Прежде чем начать игру с Босхом, я решил сделать заказ. Спросил, не хочет ли он посмотреть меню, но детектив ответил, что уже сделал выбор. Когда подошел официант, мы оба попросили принести стейк «Элен» со спагетти и красным соусом. Из напитков Босх выбрал пиво, а я предпочел минеральную воду.

— Чем сегодня занимался ваш напарник? — спросил я.

— Он расследует другие аспекты преступления.

— Приятно слышать, что есть еще какие-то аспекты.

Босх смерил меня жестким взглядом.

— Это ирония?

— Просто замечание. Мне почему-то кажется, что следствие топчется на месте.

— Видимо, потому, что ваш источник мало что знает.

— Мой источник? У меня нет источников.

— Больше нет. Я вычислил, кто сливает информацию. Надеюсь, вы ему щедро заплатили, потому что теперь у него будут крупные проблемы с отделом внутренних расследований.

— Вы мне не поверите, но я понятия не имею, о ком вы говорите. Всю информацию я получаю от своего детектива. Не мое дело, где он ее достает.

Босх кивнул.

— Так гораздо удобнее, верно? Сидишь себе в сторонке и ждешь. А то, что капитан полиции потерял работу и пенсию, не ваше дело.

Я не предполагал, что источник Циско занимал такой высокий пост.

Официант принес напитки и корзинку с хлебом. Я отхлебнул минералки и обдумал свою следующую фразу. Отставив бокал, взглянул на Босха. Тот настороженно поднял брови.

— Как вы узнали, во сколько я уйду с работы?

Босх сделал удивленное лицо.

— В каком смысле?

— Похоже, следили за светом в окне. Сидели на Бродвее и, как только я выключил свет, послали в гараж своего парня.

— Не понимаю, о чем вы.

— Прекрасно понимаете. Снимок того парня с пистолетом — фальшивка. Вы ее состряпали, чтобы вычислить «утечку» у себя в полиции. А потом стали вешать мне на уши лапшу.

Детектив покачал головой и огляделся по сторонам, словно интересуясь, не может ли кто-нибудь объяснить ему мои слова. Но играл он плохо.

— Вы смастерили подделку и показали ее мне, зная, что с ее помощью выйдете на мой источник. Тот, кто спросит вас о фото, и есть информатор.

— Я не намерен обсуждать с вами детали следствия.

— А затем решили меня напугать. Чтобы выяснить, не скрываю ли я какую-либо информацию, и выбить ее из меня.

— Говорю вам, я не собираюсь…

— Не надо ничего говорить. Я уверен, что это сделали вы. Где вы просчитались? Прежде всего вы не вернулись в офис с фотографией, как обещали. Будь этот снимок настоящим, вы бы обязательно показали его секретарше Винсента, поскольку она знала его клиентов гораздо лучше меня. Вторая ошибка — пистолет, торчавший за ремнем у вашего головореза. Винсента застрелили из оружия двадцать пятого калибра, но оно слишком маленькое, чтобы носить его за поясом. Я об этом не подумал, когда вы показывали мне фото, а вскоре вспомнил.

Босх смотрел в сторону барной стойки. По телевизору передавали спортивные новости. Я перегнулся через стол.

— Кто тот парень на снимке? Ваш напарник с наклеенными усами? Или какой-нибудь приятель-клоун? Вам что, нечем больше заняться, как играть со мной в кошки-мышки?

Детектив спокойно откинулся на стуле, продолжая оглядывать помещение и не обращая на меня внимания. Он что-то обдумывал, и я решил его не торопить. Через минуту он повернулся ко мне:

— Ладно, вы меня раскусили. Я вас надул. Вы довольно смышленый адвокат, Холлер. Такой же, как ваш старик. Не понимаю только, почему защищаете всякие отбросы. Могли бы набирать клиентов из приличных докторов или табачных магнатов.

Я усмехнулся.

— Забавный маневр. Я поймал вас за руку на жульничестве, а вы хотите обвинить в жульничестве меня?

Босх рассмеялся и отвернулся, немного покраснев. Знакомый жест и упоминание об отце помогло мне его вспомнить. Однажды вечером отец так же неловко рассмеялся и отвернулся в сторону, когда мы сидели за обеденным столом. Моя мать в чем-то обвиняла его, но я был маленький и не понимал, что происходит.

Босх положил руки на стол и наклонился ко мне.

— Вы, наверное, слышали про первые двое суток?

— Про что?

— Про сорок восемь часов. Шансы раскрыть убийство каждый день уменьшаются наполовину, если вы не нашли преступника в первые сорок восемь часов. — Он взглянул на часы. — Прошло уже семьдесят два часа, а у меня ничего нет — ни подозреваемых, ни серьезных зацепок. Я надеялся, что хоть сегодня вечером выбью из вас что-нибудь полезное. То, что сориентирует меня в нужном направлении.

Я сидел и смотрел на него, на мгновение потеряв дар речи.

— Вы хотите сказать, что я знаю, кто убил Джерри, и молчу?

— Я не должен исключать подобной возможности.

— Пошли вы к черту, Босх!

Официант принес стейки и спагетти. Пока он расставлял тарелки, детектив смотрел на меня с иронической улыбкой. Официант поинтересовался, нужно ли нам что-нибудь еще, но я махнул рукой.

— Как вам не стыдно! — воскликнул я. — Сидите тут и с улыбочкой обвиняете меня в том, что я покрываю убийцу. Преступника, который прикончил моего товарища.

Босх пододвинул свой стейк и начал управляться с ним вилкой и ножом. Я заметил, что он левша. Отправив кусочек мяса в рот, он уставился на меня, пережевывая пищу. Его кулаки сжимали вилку и нож, и он держал их по обе стороны от тарелки, словно защищая еду от нападения. Так же вели себя многие мои клиенты, сидевшие в тюрьме.

— Не кипятитесь, адвокат, — произнес он. — Поймите, я не привык играть в одной команде с адвокатами. В суде они обычно стараются сделать из меня тупицу, взяточника, садиста — все, что угодно. Сегодня я попытался обвести вас вокруг пальца, надеясь, что это поможет мне раскрыть убийство. Теперь приношу свои извинения. Если желаете, могу попросить завернуть мне стейк и удалиться.

Я покачал головой. Босх как-то ухитрялся пробуждать во мне вину за его собственные прегрешения.

— По-моему, вы кипятитесь, а не я. Я просто хотел сказать, что с самого начала вел с вами честную игру. Мне даже пришлось пренебречь кое-какими профессиональными нормами. Если я мог что-то сообщить, то говорил. Я не заслужил этой клоунады вечером. Скажите спасибо, что я не всадил пулю вашему парню, когда тот маячил перед дверью. Он был отличной мишенью.

— Я был уверен, что у вас нет оружия. Мы все проверили.

Босх взялся за еду, опустив голову и кромсая стейк. После нескольких кусков он перешел к блюду со спагетти, но не стал накручивать их на вилку, а подцепил на зубцы небольшую порцию и отправил в рот. Тщательно прожевав, он опять заговорил:

— Ладно, а теперь, когда мы все выяснили, вы согласитесь мне помочь?

Я с трудом удержался от смеха.

— Шутите? Вы что, не слышали моих слов?

— Слышал. Но я не шучу. Что бы мы ни делали, на руках у меня по-прежнему остается мертвый адвокат — кстати, ваш коллега, — а вы по-прежнему не желаете мне помочь.

Я промолчал и начал резать стейк. Я ждал, пока Босх наестся, теперь пусть ждет и он.

Многие считали, что здесь готовят лучшие стейки в городе. В том числе и я. Еда не разочаровала меня и на сей раз. Не спеша я взял первый кусок, с удовольствием просмаковал и отложил вилку.

— Помочь чем?

— Выманить убийцу.

— Прекрасно. Это опасно?

— Зависит от многих причин. Впрочем, не хочу вам лгать. Опасно. Я хочу, чтобы вы слегка взбаламутили воду, дали понять, будто у вас есть кое-какая информация и вы можете представлять угрозу. А там посмотрим, что получится.

— Но вы будете рядом? Прикроете меня?

— Естественно.

— А как взбаламутить воду?

— Например, через газету. Вас наверняка донимают репортеры. Мы выберем одного, дадим эксклюзивное интервью и вставим что-нибудь такое, что заставит убийцу призадуматься.

Я вспомнил замечание Лорны насчет того, как опасно ссориться с прессой.

— Есть один парень в «Таймс», — сказал я. — Чтобы отвязаться от него, я заключил с ним нечто вроде сделки. Пообещал, что если захочу общаться с прессой, то сделаю это через него.

— Как раз то, что нужно. Используем его.

Я молчал.

— Так вы согласны?

Взяв вилку и нож, я стал неторопливо резать стейк. На тарелку потекла кровь. Мне вдруг вспомнилось, как дочь задала мне вопрос, который часто задавала ее мать и на который я никогда не мог ответить: «Почему ты всегда работаешь на плохих парней?» Разумеется, можно было многое возразить, но я никак не мог забыть ее слова и ту боль, какую они мне причинили.

Я отложил нож и вилку в сторону. У меня вдруг пропал аппетит.

— Да, — ответил я. — Согласен.

34

Все лгут.

Копы лгут. Адвокаты лгут. Клиенты лгут. Даже присяжные лгут.

Некоторые считают, что судебные разбирательства выигрываются или проигрываются еще на стадии отбора присяжных. Я не захожу так далеко, но в делах, связанных с убийством, трудно найти более важный момент, чем выбор двенадцати граждан, которые будут решать судьбу вашего клиента. Это самая сложная и непредсказуемая часть процесса, где многое зависит от игры случая или удачи и от того, сможете ли вы вовремя задать правильный вопрос правильному человеку.

Но каждый суд начинается именно с этого.

Отбор присяжных в деле «Штат Калифорния против Эллиота» начался в четверг, в десять утра, в зале судьи Джеймса Стэнтона. Здесь собралась целая толпа, состоявшая наполовину из «кандидатов» (восьмидесяти потенциальных присяжных, случайно выбранных из общего списка), наполовину — из журналистов, работников суда, заинтересованных лиц или просто зевак, просочившихся на заседание.

За столиком защиты сидели я и Эллиот — клиент пожелал не создавать большую команду. Передо мной лежали пустая папка, блокнот и три цветных маркера: красный, синий и черный. Еще в офисе я расчертил папку с помощью карандаша и линейки, разбив на двенадцать клеток. Каждая клетка была размером со стикер и соответствовала одному из будущих присяжных. Я знал, что некоторые адвокаты пользуются специальными программами для отсеивания кандидатов. В процессе отбора компьютер анализирует для них поступающую информацию, пропускает через социально-политический фильтр и мгновенно выдает рекомендацию — брать или отвергнуть претендента. Но я предпочитал действовать по старинке, как меня учили на государственной защите. Данный способ всегда срабатывал, и я не собирался менять его. Чтобы выбрать нужного присяжного, мне ни к чему компьютеры. Я полагаюсь на собственное чутье. Компьютер не может слышать, как и каким тоном отвечает кандидат. Он не способен заглянуть ему в глаза.

А работает все это так: судья берет составленный компьютером список претендентов, вызывает первую дюжину и приглашает занять места на скамье присяжных. С этого момента каждый из них является присяжным заседателем. Но остаться таковым он может только после того, как пройдет «вуар дир» — серию вопросов, касающихся его занятий, биографии, общественных взглядов и понимания юридической системы. Процедура длится очень долго. Первые вопросы задает судья, а потом за дело берутся обвинение и защита.

Присяжные могут получить отвод по двум причинам. Прежде всего отклоняются кандидатуры тех, кто своими ответами, поведением или обстоятельствами жизни демонстрирует неспособность быть честным и достойным судьей и беспристрастно относиться к рассматриваемому делу. В этом случае на отсеивание претендентов нет никаких квот и ограничений. Часто судья сам отвергает ту или иную кандидатуру раньше, чем прокурор или адвокат успевают сделать возражение. Я всегда считал, что самый быстрый способ вылететь из состава присяжных — заявить, что все копы лгут или копы всегда правы. И то и другое будет считаться пристрастным отношением и достаточным поводом для отвода претендента.

Вторая причина — отвод без объяснения причин. Каждая из сторон ограничена в своих возможностях соответственно статусу и виду дела. Поскольку в данном случае речь шла об убийстве, обвинение и защита имели право на двадцать немотивированных отводов. Как именно пользоваться данным правом, зависело от умения и опыта участников процесса. Хороший юрист мог тактично изменять состав присяжных в пользу обвинения или защиты. Немотивированные отводы позволяли ему отвергать ту или иную кандидатуру, полагаясь исключительно на собственное чутье. Другое дело, если кто-то из юристов проявлял открытую предвзятость. Например, когда прокурор упорно отвергал всех чернокожих претендентов, а адвокат делал то же самое с белыми, это быстро создавало им проблемы не только с противной стороной, но и с судьей.

Правила «вуар дир» составлены так, чтобы исключить всякую пристрастность и недобросовестность со стороны присяжных. Самое название процедуры по-французски означает «говорить правду». Но, разумеется, правда у каждого своя. При любом судебном разбирательстве я желаю иметь пристрастное жюри, чтобы оно было настроено против полиции и прокуратуры. Хочу, чтобы оно было на моей стороне. Меньше всего мне хочется иметь непредубежденного присяжного. Гораздо лучше присяжный, который уже держит мою сторону или кого можно легко туда переманить. Мне нужны лемминги, послушные овечки. Люди, которые станут покорно следовать за мной и усердно работать на защиту.

Естественно, человек, сидевший в четырех футах от меня, придерживался противоположной точки зрения. Прокурору важно собственное стадо, и он намерен использовать отводы для формирования состава присяжных по собственному вкусу — в ущерб мне.

В четверть одиннадцатого энергичный судья Стэнтон получил распечатку со списком двенадцати присяжных, случайно выбранных компьютером, и попросил их занять свои места, огласив кодовые номера, присвоенные им комиссией по отбору кандидатов. Мы получили шесть мужчин и шесть женщин: трех почтовых работников, двух инженеров, домохозяйку из Помоны, безработного сценариста, двух школьных учителей и трех пенсионеров.

Мы знали, где они живут и чем занимаются. Но мы не знали их фамилий. Это были анонимные присяжные. На предварительных стадиях процесса судья решительно защищал кандидатов от внимания публики и прессы. Он распорядился поставить камеры «Судебного канала» за скамьей присяжных, чтобы зрители не могли видеть их лиц. Настоял на том, чтобы даже юристы не знали фамилии претендентов и во время «вуар дир» обращались к ним по номерам сидений.

В начале заседания судья расспросил каждого кандидата, чем он зарабатывает на жизнь и в каком районе Лос-Анджелеса проживает. Дальше следовали традиционные вопросы: не становился ли кто-нибудь из них жертвой преступления, нет ли у них родственников в суде, не связаны ли они с полицией и прокуратурой. Судья выяснял, что присяжные знают о законах и судебной практике, и спрашивал, не приходилось ли им прежде быть присяжными. Наконец Стэнтон отвел три кандидатуры: сотрудника почты, потому что его брат работал в полиции; пенсионера, у которого в уличной разборке убили сына; сценариста — пусть тот и не работал на «Арчуэй пикчерс», но вечная вражда между продюсерами и сценаристами внушала мысль, что он заведомо настроен против Эллиота.

Еще одного кандидата, инженера, судья исключил по его собственной просьбе. Это был частный консультант, две недели в суде полностью лишали его дохода, не считая пяти баксов в день, выдававшихся присяжным заседателям.

Всю четверку быстро заменили следующими претендентами из списка. Процедура шла своим чередом. К полудню я использовал два немотивированных отвода, убрал оставшихся почтовиков и уже собирался избавиться от второго инженера, но потом решил прерваться на обед и как следует обдумать свой следующий ход. Между тем Голанц сохранил весь свой боевой запас. Очевидно, хотел дать мне возможность отстреляться первым, а затем придать коллегии присяжных окончательную форму.

Эллиот чувствовал себя в роли босса. Всю работу в суде делал я, но он считал себя вправе оспаривать каждый мой шаг. Мне приходилось тратить уйму времени и объяснять, почему я хочу отклонить того или иного кандидата, а Эллиот каждый раз возражал и приводил свои доводы. Правда, в конце концов он начальственным кивком неизменно давал согласие, и присяжный исключался из коллегии. Процедура меня раздражала, но я с ней мирился, пока Эллиот позволял мне делать то, что я считал нужным.

Вскоре после полудня судья объявил перерыв. Это был день отбора присяжных и первый день моего первого процесса за прошедший год. Лорна Тейлор специально приехала в суд, чтобы поприсутствовать и выразить поддержку. Мы решили вместе пообедать, после чего она собиралась отправиться в офис и приняться за работу.

Когда мы вышли в коридор, я поинтересовался у Эллиота, не хочет ли он присоединиться, но тот ответил, что должен быстро слетать на студию и выяснить, как там дела. Я попросил его не задерживаться. Судья и так расщедрился, дав нам на обед целых полтора часа, поэтому опаздывать невежливо.

Мы с Лорной задержались, пропуская толпу кандидатов к лифтам. Мне не хотелось ехать вместе с ними. В подобной ситуации кто-нибудь обязательно откроет рот и ляпнет что-то нарушающее правила, и мне придется обо всем докладывать судье.

Дверь очередного лифта открылась, и из кабинки вышел репортер Джек Макэвой. Протолкавшись сквозь группу кандидатов, он окинул взглядом коридор и заметил меня.

— Чудесно, — произнес я. — У нас проблемы.

Макэвой зашагал прямо ко мне.

— Что вам нужно? — спросил я.

— Объяснить.

— Объяснить что? Почему вы солгали?

— Нет, подождите, я ведь сказал «до воскресенья». Только это я вам обещал.

— Да, но уже четверг и в журнале ничего, а когда я попытался позвонить и поговорить об этом, вы мне не ответили. Ко мне обращаются много репортеров, Макэвой. Я вполне могу обойтись без «Таймс».

— Понимаю. Дело в том, что они решили придержать публикацию до начала суда.

— Суд начался два часа назад.

— Ну, они имели в виду реальный суд. С показаниями свидетелей и все такое. Чтобы включить свежий материал в воскресный выпуск. На первую полосу.

— Первая полоса в воскресенье? Вы мне гарантируете?

— В крайнем случае в понедельник.

— Так, уже понедельник.

— Да поймите вы, это новости. Все может измениться. Например, мы планируем статью на воскресенье, а потом происходит нечто экстраординарное и материал переносят на следующий день. Нельзя все предусмотреть.

— Ладно. Я поверю этому не раньше, чем увижу собственными глазами.

Площадка перед лифтами расчистилась. Можно было спуститься вниз, не рискуя столкнуться с кем-нибудь из кандидатов. Я взял Лорну под руку и повел к лифту. По пути мы оба обогнули репортера.

— Так как, договорились? — спросил Макэвой. — Вы не будете…

— Не буду что?

— Говорить с другими? Давать эксклюзив?

— Посмотрим.

Спустившись вниз и выйдя на улицу, мы с Лорной прошли квартал до городской ратуши, где я оставил Патрика. Я не хотел, чтобы кто-нибудь из будущих кандидатов видел, как я сажусь на заднее сиденье «линкольна». Это могло им не понравиться. Инструктируя Эллиота перед судом, я настаивал, что он должен отказаться от служебного лимузина с шофером и сам водить машину. Мало ли кто может увидеть тебя у здания суда и какой это произведет эффект.

Я попросил Патрика отвезти нас к Французскому саду на Седьмой улице. С дороги я позвонил по сотовому Гарри Босху, и тот сразу мне ответил.

— Я только что говорил с репортером, — сообщил я.

— И?..

— Материал пойдет в воскресенье или в понедельник. На первой полосе. Так что будьте готовы.

— Наконец-то.

— Да. Вы готовы?

— Не волнуйтесь. Конечно.

— Еще бы мне не волноваться. Речь идет… Алло?

Он уже повесил трубку. Я дал «отбой».

— Что там? — спросила Лорна.

— Ничего.

Надо было сменить тему.

— Слушай, когда вернешься в офис, позвони Джули Фавро и попроси ее прийти завтра в суд.

— Кажется, Эллиот не хотел привлекать консультантов?

— Ему не обязательно знать об этом.

— Тогда как ты собираешься ей платить?

— Спишем на общие расходы. Какая разница? Если надо, заплачу из своего кармана. Она мне нужна, и плевать, что думает Эллиот. Я уже отклонил двух кандидатов, а завтра, видимо, потрачу все свои отводы. Мне пригодится ее помощь на финишной прямой. Просто скажи ей, что судебный пристав запишет фамилию и позаботится о том, чтобы устроить ее в зале. Пусть сядет на галерее и не подходит ко мне, пока я с клиентом. А если случится нечто важное, может присылать мне сообщения.

— Хорошо, я ей позвоню. С тобой все в порядке, Микки?

Наверное, я очень быстро говорил или обливался потом. Лорна заметила, как я взбудоражен. Меня слегка трясло — может, из-за истории с репортером, или потому, что Босх повесил трубку, или просто до меня стало доходить, что вот-вот произойдет событие, к которому я готовился целый год. Судебный процесс, свидетели, допросы…

— В порядке, — резко ответил я. — Просто проголодался. Ты же знаешь, что со мной бывает, когда я голоден.

— Да, конечно. Понимаю.

На самом деле я не был голоден. Мне вообще не хотелось есть. Я чувствовал, как на мои плечи наваливается гигантская тяжесть. Ответственность за будущее человека.

И этим человеком был не мой клиент.

35

На следующий день отбор присяжных продолжался больше десяти часов. Настоящее сражение. Я и Голанц в ярости набрасывались друг на друга, выискивая слабые места и безжалостно выбрасывая каждого, кто мог принести пользу противной стороне. Мы перебрали почти всех имевшихся в резерве кандидатов, клетки присяжных в моей таблице-папке были уже в несколько слоев обклеены стикерами. После обеда у меня осталось всего два немотивированных отвода. Голанц, поначалу действовавший осторожно, вскоре обогнал меня, сохранив лишь один заряд. Битва завершалась. Состав коллегии почти определился.

К трем часам дня список присяжных включал адвоката, компьютерного программиста, двух новых почтовиков и трех пенсионеров, а также профессиональную няню, специалиста по обрезке деревьев и художницу.

Из первоначальной дюжины осталось два кандидата: инженер на седьмом месте и пенсионер — на двенадцатом. Оба как-то ухитрились удержаться в списке. Оба были белыми и, как мне казалось, держали сторону обвинения. Нет, они не высказывали явную симпатию прокурору, но в своей табличке я пометил их синими чернилами как людей, холодно относившихся к защите. Впрочем, данная тенденция была едва заметной, поэтому я до сих пор не использовал против них два драгоценных вето.

Разумеется, в финальной стадии я мог бы избавиться от обоих, но существовал определенный риск. Ты выбиваешь «синего» кандидата, а на его место приходит «ультрамариновый», куда более опасный для твоего клиента. Вот почему результаты отбора часто трудно прогнозировать.

Последней в коллегию попала художница, занявшая одиннадцатое место, после того как Голанц своим девятнадцатым отводом устранил местного сантехника, которого я пометил ярко-красным. Отвечая на вопросы судьи Стэнтона, женщина рассказала, что живет в Малибу и работает в студии на Пасифик-Ошн. Она любила акриловые краски, изучала живопись в Институте искусств в Филадельфии и приехала в Калифорнию за «хорошим светом». По ее словам, у нее не было телевизора, а газеты она читала очень редко. Поэтому женщина ничего не знала о громком преступлении, случившемся полгода назад недалеко от того места, где она жила.

С самого начала я стал делать на фамилии художницы красные пометки и чем дальше, тем больше радовался тому, что она оказалась в списке присяжных. Голанц совершил тактическую ошибку: убрал сантехника предпоследним вето, а взамен получил присяжного, еще более непригодного для прокуратуры. Теперь ему придется или оставить его в списке, или израсходовать последний выстрел, рискуя снова получить скверную кандидатуру, которую он уже не сумеет отклонить.

Судья Стэнтон закончил, и очередь перешла к юристам. Голанц начал первым, забросав художницу вопросами и надеясь, что кандидатка продемонстрирует недобросовестность или пристрастность, которая позволит исключить ее по конкретным основаниям и сохранит ему возможность последнего отвода. Но женщина держалась очень хорошо, отвечая искренне и непредвзято.

Пока Голанц занимался своим делом, в кармане у меня завибрировал телефон. Не вынимая трубку из-под столика, я взглянул на экран. Джули Фавро прислала сообщение: «Ее надо сохранить».

Я немедленно ответил: «Знаю. Как насчет 7, 8 и 10? Кого убрать следующим?»

Фавро, мой тайный консультант, с утра сидела в четвертом ряду галереи. В обеденный перерыв, когда Уолтер Эллиот опять отправился «проведать» студию, мы с ней встретились, и я показал свою таблицу, чтобы она могла ее скопировать. Фавро все схватывала на лету и прекрасно понимала, каких присяжных я хочу и почему.

Почти сразу пришел ее ответ. Мне всегда нравилась ее реакция. Фавро не любила тянуть время, принимала быстрые интуитивные решения, основанные на личных наблюдениях.

«Мне не нравится 8-й. 10-й пока мало говорит. Можно убрать 7-й».

Восьмым был специалист по обрезке зелени. Я пометил его синим, услышав, как он отвечал на вопросы об отношении к полиции. К тому же он явно стремился стать присяжным. В деле об убийстве это плохой знак. Подобные люди обычно горой стоят за порядок и закон и готовы, не дрогнув, судить другого человека. Если честно, меня настораживает каждый, кто охотно соглашается на роль судьи. Такие сразу получают синюю пометку.

Судья Стэнтон вел себя демократично. Когда мы задавали вопросы кандидату, он разрешал нам обращаться и к другим членам коллегии. Он даже допускал «обратное вето», то есть мы могли вычеркнуть любого присяжного, уже после того как его допросили и приняли.

Когда настал мой черед говорить с художницей, я подошел к кафедре и сообщил судье, что беру ее в присяжные без дальнейших расспросов. Вместо этого я попросил разрешения еще раз побеседовать с присяжным номер восемь и получил согласие судьи.

— Присяжный номер восемь, мне бы хотелось уточнить вашу позицию по некоторым вопросам. Скажите, если по окончании процесса, после выступления всех свидетелей, у вас сложится впечатление, что подсудимый, вероятно, виновен, вы проголосуете за обвинительный приговор?

Специалист-озеленитель на минуту задумался.

— Нет, потому что доказательства должны не подлежать сомнению.

Я кивнул, словно получив правильный ответ.

— Значит, вы не считаете, что «мог совершить» и «несомненно совершил», — одно и то же?

— Нет. Конечно, нет.

— Отлично. Как вы считаете, людей арестовывают за то, что они громко поют в церкви?

На лице кандидата появилось недоуменное выражение, а в зале послышался смешок.

— Простите, я не понял.

— Есть такое выражение: людей не арестовывают за то, что они громко поют в церкви. Иначе говоря, нет дыма без огня. Людей не привлекают к суду просто так. Обычно аресты происходят на веских основаниях. Вы с этим согласны?

— Полагаю, все могут ошибаться, в том числе и полиция, поэтому каждый случай надо рассматривать отдельно.

— Но вы верите в то, что полиция обычно поступает правильно?

Я загнал его в угол. Как бы он ни ответил, это можно выдать за симпатию противной стороне.

— Наверное, да — ведь они профессионалы, — но я предпочитаю подходить к делу индивидуально и не считать, что если полиция обычно права, то она права и в данном случае.

Хороший ответ, тем более от озеленителя. Он говорил правильно, но в этой правильности было нечто искусственное. Чересчур подчеркнутое, даже угодливое. Он рвался быть присяжным, и мне это не нравилось.

— На какой машине вы ездите, сэр?

Неожиданные вопросы часто помогают верно оценить реакцию. Присяжный номер восемь откинулся на спинку и посмотрел на меня так, будто я пытался его надуть.

— На какой машине? — удивился он.

— Да, на чем вы ездите на работу?

— У меня пикап. Я вожу в нем снаряжение и инструменты. «Форд».

— На вашем бампере есть какие-нибудь наклейки?

— Да, не много.

— Что на них написано?

Он долго вспоминал, что написано у него на бампере.

— Ну, у меня есть стикер НСА, и потом, еще один, где написано: «Если ты можешь это прочитать, жми на тормоз». Может, не очень любезно, но что делать.

В толпе кандидатов раздались смешки, и номер восьмой гордо улыбнулся.

— Давно вы состоите в Национальной стрелковой ассоциации? — поинтересовался я. — В представленных вами данных об этом ничего не сказано.

— Вообще-то нет. То есть я не член ассоциации. Просто наклеил стикер.

Ложь. Кандидат солгал, если входил в ассоциацию, но не стал включать сведения в свою анкету, или если не входил, но использовал стикер, желая выдать себя за кого-то другого или просто сделать вид, что состоит в организации, которой он симпатизировал, но членом которой не являлся. В любом случае это был обман, и я еще больше укрепился в своем мнении. Фавро абсолютно права: его надо убрать. Я объявил, что вопросов больше нет, и сел на место.

Когда судья спросил, согласны ли обе стороны на текущий состав присяжных, Голанц попытался убрать художницу на конкретных основаниях. Я выступил с возражением, судья поддержал меня. Голанцу ничего не оставалось, как в последний раз воспользоваться правом вето. Затем я пустил в ход свой девятнадцатый отвод, убрав озеленителя. Тот с раздраженным видом прошествовал к выходу из зала.

Из оставшихся претендентов вызвали еще двоих — агента по недвижимости и нового пенсионера, занявших восьмое и одиннадцатое места. Судя по всему, они придерживались нейтральной позиции. Не услышав в их ответах ничего опасного, я пометил их черным. Во время расспросов судьи поступило новое сообщение от Фавро: «Думаю, оба — лемминги».

В целом лемминги в коллегии полезны. Не имея личных предпочтений и придерживаясь общепринятых взглядов, они легко поддаются внушению со стороны. Всегда ищут, к кому присоединиться. Чем больше у вас леммингов, тем важнее иметь на своей стороне яркую и сильную личность среди присяжных. Когда они начнут совещаться, он поведет за собой других.

Голанц, на мой взгляд, совершил серьезную ошибку. Использовал все отводы раньше защиты и, что гораздо хуже, оставил в коллегии адвоката. Кандидат номер три пролез в заключительный состав, и чутье подсказывало мне, что Голанц приберегал последнее вето именно против него. Но тут появилась художница и Голанцу пришлось примириться с адвокатом.

Присяжный номер три не занимался уголовным правом, но наверняка учил его в университете и, вероятно, подумывал о практике. Про гражданских адвокатов не снимают телешоу и кино. Зато криминальные дела притягивают к себе людей, и номер третий не являлся исключением. На мой взгляд, это делало его прекрасной кандидатурой для защиты. В моей таблице его клетка полыхала красным, и я считал его своим лучшим выбором. На суде и совещании присяжных он будет присутствовать как человек, знающий юриспруденцию и разбирающийся в тонкостях судопроизводства. Это не только привлечет его на мою сторону, но и сделает подходящим кандидатом на роль старшины — то есть присяжного, избираемого для общения с судьей и говорящего от имени всей коллегии. Когда присяжные заседатели отправятся на совещание, все взоры обратятся именно к юристу. Если он будет «красным», то увлечет за собой многих коллег и подтолкнет к оправдательному приговору. А в качестве профессионального адвоката он как минимум уверит себя в правильности своего мнения и станет отстаивать его. Тем самым он в одиночку сумеет удержать присяжных от единогласного решения и не позволит им признать виновным моего клиента.

Конечно, мои выводы можно счесть поспешными — ведь номер третий отвечал на вопросы в общей сложности менее тридцати минут, — но именно к этому и сводится отбор присяжных: быстрым и интуитивным решениям, основанным на опыте и наблюдениях.

В конце концов я пришел к выводу, что следует включить леммингов в коллегию. У меня остался еще один отвод, и я мог потратить его на номер седьмой или номер десятый. На инженера или пенсионера.

Я попросил у судьи разрешения поговорить со своим клиентом. Повернувшись к Эллиоту, я показал ему таблицу:

— Мы близки к финишу, Уолтер. Остался последний выстрел. Что скажете? Мне кажется, нам следует избавиться от седьмого и десятого, но у нас лишь один отвод.

Эллиот очень активно участвовал в отборе. С тех пор как на скамьях появились первые присяжные, он энергично выражал свое мнение по поводу каждого кандидата, которого я хотел убрать. Но у него не было опыта по выбору присяжных, а у меня имелся. Я внимательно слушал его комментарии, но решение принимал самостоятельно. Однако на сей раз ситуация выглядела неопределенной. Каждый из двух кандидатов мог представлять опасность для защиты. Или оказаться простым леммингом. Передо мной стоял трудный выбор. Хотелось переложить его на плечи своего клиента, положившись на его интуицию.

Эллиот постучал пальцем по клеточке с десятым номером. Это был пенсионер, бывший редактор технической документации на фабрике игрушек.

— Вот его, — сказал Уолтер. — От него надо избавиться.

— Вы уверены?

— Абсолютно.

Я взглянул на таблицу. На десятой клетке было много синевы, но не больше, чем на седьмой, с инженером.

Вообще редактор чем-то напоминал мне озеленителя. Он тоже очень хотел стать присяжным, но, вероятно, по иным причинам. Например, собирался использовать свой опыт в суде для написания книги или киносценария. На работе он занимался тем, что сочинял инструкции к игрушкам, а на пенсии, судя по его ответам, перешел на художественную литературу. Что может быть лучше для развития воображения и стимуляции творчества, чем участие в процессе над убийцей? Но если это было полезно для него, то для Эллиота — вряд ли. Я не желал видеть в коллегии никого, кому нравилась роль судьи, — не важно, по каким мотивам.

Номер седьмой «посинел» по другим причинам. Его представили как инженера в области аэрокосмической промышленности. Эта индустрия широко распространена в южной части Калифорнии, поэтому мне приходилось иметь дело с инженерами. Чаще всего они консервативны в политике и религии — два очень «синих» качества — и работают на производствах, тесно связанных с государственными контрактами и грантами. Голосуя в пользу защиты, ты всегда голосуешь против штата, а для них это трудный шаг.

Существовал еще момент — возможно, более важный: инженеры живут в мире логики и абсолютных величин. И то и иное часто не имеет ничего общего с преступлением, а порой и со всей юридической системой.

— Не знаю, — пробормотал я. — Мне кажется, лучше убрать инженера.

— Нет, он мне по душе. Понравился с самого начала. У нас возник хороший зрительный контакт. Пусть останется.

Я отвернулся от Эллиота и посмотрел на скамью присяжных. Мой взгляд переходил от седьмого номера к десятому и обратно. Мне был нужен какой-то знак, намек, чтобы сделать верный выбор.

— Мистер Холлер, — произнес судья Стэнтон, — вы хотите использовать ваш последний отвод или примете коллегию присяжных в настоящем виде? Вынужден напомнить, что уже поздно, а нам надо отобрать запасной состав.

В этот момент загудел мой телефон.

— Минутку, ваша честь.

Я опять обернулся к Эллиоту, словно собираясь сказать ему что-то, а сам тайком вытащил мобильник.

— Вы уверены, Уолтер? — прошептал я. — Парень — инженер. У нас могут появиться проблемы.

— Послушайте, я сделал карьеру только потому, что умею разбираться в людях, — еле слышно произнес Эллиот. — Я хочу, чтобы он был присяжным.

Я кивнул и взглянул на зажатый между ногами телефон. Поступило сообщение от Фавро: «Уберите 10-й. Лживый. 7-й по профилю подходит прокурору, но я вижу хороший зрительный контакт и открытое лицо. Он заинтересован делом. Ему нравится ваш клиент».

Зрительный контакт. Все стало ясно. Я сунул телефон в карман и встал. Эллиот вцепился в мой рукав. Я наклонился и услышал его громкий шепот:

— Что вы делаете?

Я молча стряхнул его руку — публике незачем видеть, как он пытается мной командовать. Выпрямившись, я взглянул на судью:

— Ваша честь, защита благодарит десятый номер и просит вывести его из состава коллегии.

Судья распорядился отпустить редактора и вызвал следующего кандидата, а я сел на место и обратился к Эллиоту:

— Уолтер, никогда не хватайте меня за руку перед присяжными. Вас все начнут считать придурком, а мне и так предстоит нелегкая задача — убедить их, что вы не убийца.

Я отвернулся от него и проследил за тем, как новый и, видимо, последний кандидат занимает место на скамье.

36

Присяжные входили в судебный зал по одному, как игроки «Лейкерс» на баскетбольную площадку. Правда, спортивной формы на них не было, но в воздухе витало такое же торжественное и приподнятое настроение, как перед началом матча. Они прошествовали к двум рядам скамей. Каждый держал в руках блокнот и авторучку. Добравшись до скамеек, присяжные опустились на свои места, приготовленные для них в прошлую пятницу, когда они были избраны и приведены к присяге.

Часы показывали ровно десять. Начало заседания задерживалось. Накануне судья Стэнтон собрал у себя представителей обвинения и защиты и почти сорок минут давал последние наставления, не преминув выразить недовольство по поводу статьи в «Таймс». По его мнению, она сильно склоняла весы в сторону защиты, выставляя меня этаким симпатичным трудягой. Судья уже в пятницу запретил присяжным читать или смотреть любые новости, связанные с рассматриваемым делом, однако опасался, что информация все-таки может просочиться наружу и достигнуть их ушей.

В свое оправдание я заметил, что дал интервью еще десять дней назад, и мне обещали напечатать его по меньшей мере за неделю до начала разбирательства. Голанц поморщился и заявил, будто своим интервью я пытался повлиять на отбор присяжных, а теперь оно будет воздействовать собственно на суд.

Я возразил, что в статье ясно сказано, что журналисты пытались связаться и со стороной обвинения, но получили отказ. Так что, если публикация получилась однобокой, виноват не я.

Стэнтон нехотя принял мои объяснения, но предупредил об осторожности в общении с прессой. Мне стало понятно, что о планах телевизионных комментариев к каждой сессии суда можно забыть. Видимо, журналистам это не понравится, но я не собирался портить отношения с судьей.

Мы рассмотрели еще несколько вопросов. Стэнтона очень волновала продолжительность процесса. Как и любой судья, он старался скорее разгрести незаконченные дела. Долгое разбирательство грозило еще больше увеличить образовавшиеся завалы. Он спросил, сколько времени понадобится каждой стороне для реализации своих планов. Голанц ответил, что ему нужна минимум неделя. Я сказал то же самое, но решил, что, пожалуй, мне хватит гораздо меньше. Защите часто бывает довольно того времени, которое уходит на фазу обвинения.

Стэнтон нахмурился и предложил как следует обдумать график заседаний. Он сказал, что хочет закончить дело раньше, пока внимание присяжных не притупилось.

Сидя за столом, я смотрел на рассаживавшихся по местам присяжных, стараясь понять, как они настроены и на чью сторону могут склониться их симпатии. Меня по-прежнему устраивал состав коллегии, особенно номер третий, адвокат. Из остальных кое-кто находился под вопросом, но во время выходных я пришел к мысли, что лучше строить защиту с расчетом на адвоката, надеясь, что при голосовании он переманит на свою сторону остальных.

Присяжные переглядывались или смотрели на судью, занимавшего центральное место в зале. Насколько я мог заметить, никто ни разу не взглянул в сторону столиков обвинения и защиты.

Я обернулся к галерее. Зал, как и прежде, был набит журналистами, заинтересованными лицами и разнообразной публикой.

Позади столика Голанца сидела мать Мици Эллиот, прилетевшая из Нью-Йорка. Рядом с ней находились отец и два брата Йохана Рилца, прибывшие из Берлина. Я обратил внимание, что Голанц посадил скорбящую мать у самого прохода, чтобы присяжные хорошо видели ее искаженное горем лицо и нескончаемые слезы.

Защита зарезервировала пять мест в первом ряду, за моей спиной. Там сидели Лорна, Циско, Патрик и Джули Фавро: я решил нанять ее на время судебного процесса для наблюдения за присяжными. Сам я не мог следить за ними постоянно, к тому же присяжные часто ведут себя более откровенно, когда на них не смотрят адвокат и прокурор.

Пятое место я приберег для своей дочери. Надеялся, что уговорю бывшую жену дать мне возможность забрать Хейли из школы и отвезти в суд. Хейли никогда не видела, как я работаю, и мне казалось, что вступительная речь для этого подойдет как нельзя лучше. В успехе дела я не сомневался. Чувствовал себя неуязвимым и мечтал, чтобы дочь запомнила меня таким. План заключался в том, чтобы посадить ее рядом с Лорной, которая ей всегда нравилась, и показать себя во всей красе. Я даже хотел сослаться на Маргарет Мид^[12] и объяснить, что небольшая экскурсия в суд только расширит кругозор дочери и пойдет ей на пользу. К сожалению, я мог выиграть любое дело, кроме этого. Бывшая жена мне отказала. В понедельник Хейли отправилась в школу, и место осталось пустым.

Уолтер Эллиот не пригласил никого. У него не было ни детей, ни близких родственников. Нина Альбрехт спросила, можно ли ей посидеть в зале и оказать поддержку шефу, но ее включили в список свидетелей со стороны обвинения и защиты, поэтому до своего выступления она не могла присутствовать в суде. В результате мой клиент остался в одиночестве. Разумеется, это было сделано намеренно. При желании у него нашлось бы немало сотрудников, доброжелателей или подхалимов, которые с удовольствием составили бы ему компанию. Многие известные актеры вызвались прийти в суд, чтобы поддержать Эллиота, но я объяснил, что, если вокруг него будут сидеть голливудские знаменитости и кинопродюсеры, это произведет плохое впечатление на присяжных. Все дело в присяжных, говорил я. Каждый наш шаг — от цвета галстука до выбора присяжных — рассчитан именно на них, на наших безымянных судей.

Как только члены коллегии заняли свои места, Стэнтон объявил начало заседания и осведомился у присяжных, не читали ли они статью в утренней «Таймс». Все промолчали, и судья напомнил, что никто не должен читать и смотреть новости, связанные с процессом. Затем он сообщил, что заседание откроют вступительные речи защитника и обвинителя.

— Прошу не забывать, дамы и господа, — произнес Стэнтон, — что это лишь мнения, а не доказательства. Позже обе стороны приведут факты, подтверждающие сделанные ими заявления. В заключение вы должны будете решить, насколько они справились с задачей.

Судья кивнул Голанцу и предложил начать. Согласно досудебной договоренности на речь каждой из сторон отводился один час. Не знаю, как Голанц, но я не нуждался в таком количестве времени.

Заместитель прокурора, эффектный и внушительный, в черном костюме, белой рубашке и бордовом галстуке, поднялся из-за стола. На суде он выступал вместе с молодой помощницей, симпатичной девушкой Дениз Дэбни. Она сидела с ним рядом и не спускала глаз с присяжных. Вдвоем они в четыре глаза утюжили лица заседавших со всей серьезностью и строгостью людей, сознающих важность своей задачи.

Представив себя и помощницу, Голанц обратился к присяжным:

— Уважаемые дамы и господа, причины, по которым мы собрались в этом зале, — необузданная жадность и гнев. Ситуация очень проста. Ответчик, Уолтер Эллиот, — человек, высоко стоящий в нашем обществе и обладающий огромной властью и деньгами. Однако всего этого ему оказалось недостаточно. Подсудимый не хотел делиться богатством. Он не желал прощать чужие ошибки. Вместо этого он предпочел жестокость и зло. Ответчик отнял не одну жизнь, а две. Униженный и взбешенный, он взялся за оружие и убил жену, Мици Эллиот, и Йохана Рилца. Он верил, что деньги и власть спасут его от заслуженного возмездия за гнусное преступление. Но он ошибся. Во время суда обвинение с несомненной ясностью докажет, что Уолтер Эллиот совершил все вышесказанное и виновен в смерти двух людей.

Я развернулся в кресле, чтобы заслонить клиента от взглядов присяжных и заодно лучше разглядеть заместителя прокурора и публику в первом ряду. Голанц еще не успел закончить вступление, как по лицу матери Мици Эллиот потекли слезы. Я решил, что об этом следует сказать судье, когда мы станем беседовать наедине. Театральные сцены могут нанести вред защите, и судья должен пересадить мать жертвы в такое место, где она не будет мозолить глаза присяжным.

С заплаканной женщины я перевел взгляд на гостей из Германии. Меня беспокоило, как они будут смотреться в глазах присяжных. Надо было проверить их реакцию на происходящее и способность контролировать свои эмоции. Чем мрачнее и агрессивнее они станут себя вести, тем эффективнее сработает стратегия защиты, когда я возьмусь за Йохана Рилца. Вглядевшись в их лица, я решил, что у меня неплохие шансы. Оба сидели мрачные и злые.

Голанц продолжал разъяснять, какие факты он намерен представить во время выступления свидетелей и что, по его мнению, они означают. Ничего неожиданного я не услышал. Скоро пришло сообщение от Фавро, которое я прочел под столом: «Они на это клюют. Вам надо постараться».

Понятное дело, подумал я. Скажи мне что-нибудь, чего я не знаю.

Вообще в любом процессе обвинение имеет преимущество. За ним стоит мощь и сила государства. Его считают компетентным, честным и справедливым. Каждый присяжный в глубине души уверен, что если подсудимый арестован, то за дымом обязательно появится огонь.

Защите приходится бороться с подобным предубеждением. Считается, что до объявления обвинительного приговора подсудимый невиновен. Но каждый, кто хоть раз участвовал в суде, знает: презумпция невиновности — лишь благое пожелание из тех, что обычно остаются на бумаге. Ни один человек, включая меня, не сомневался, что в начале процесса мой клиент считался заведомо виновным. Я должен был либо твердо доказать его невиновность, либо обвинить прокуратуру в злоупотреблении властью, недобросовестности или коррупции.

Голанц проговорил весь положенный час, и, похоже, не пытался ничего скрывать. Обычная самоуверенность прокуратуры — она выкладывает карты на стол и заявляет: попробуйте их побить. Как горилла, которая слишком велика и сильна, чтобы снисходить до хитростей. Рисуя свое полотно, прокуратура берет самые большие кисти, а потом вешает его на стену вместе с топором и скрещенными пиками.

Судья заранее предупредил, что обращаться к свидетелям можно только из-за столиков или с расположенной между ними кафедры. Но вступительные речи являлись исключением. В этот важный момент мы могли использоваться все пространство перед скамьей присяжных — место, которое ветераны судебных баталий прозвали «полигоном», потому что только здесь юристы могли обратиться к присяжным напрямую и попытаться убедить их в своей правоте.

Наконец Голанц вышел из-за стола на площадку — приближалась кульминация его речи. Он встал перед присяжными и развел руки в стороны, точно священник перед паствой.

— Мое время истекает, друзья, — сказал он. — В заключение хочу вас попросить — внимательно слушайте показания свидетелей. Полагайтесь на свой здравый смысл. Пусть вас не сбивают с толку ухищрения и уловки защиты. Сосредоточьтесь на главном. Помните — погибли два человека. У них отняли будущее. Именно поэтому мы здесь. Ради них. Спасибо.

Старый добрый спич в духе «думайте о главном». Его успели замусолить еще в те дни, когда я работал государственным защитником. Несмотря на это, вступительная речь в целом удалась. Может, Голанц и не выиграл приз как лучший оратор года, но своей цели достиг. Кроме того, я подсчитал, что он не менее четырех раз назвал присяжных «друзьями»: словечко, про которое мне в своем выступлении лучше забыть.

За последние полчаса Фавро прислала мне еще два сообщения, сигнализируя о падении интереса у присяжных. Вероятно, они и проглотили наживку, но теперь были сыты по горло. Порой речь чересчур затягивается. Голанц выстоял все пятнадцать раундов, как боксер-тяжеловес. Я предпочитал полусредний вес. Меня увлекали быстрые наскоки. Легкая атака, пара выпадов, несколько намеков и вопросов. Я хотел понравиться присяжным. Это главное. Если им понравлюсь я, то понравится и моя защита.

Как только судья кивнул, я сразу встал и вышел на площадку. Тут между мной и присяжными не было никаких препятствий. К тому же укрепленная на стене телекамера смотрела прямо на меня.

Я повернулся лицом к коллегии, избегая лишних жестов, кроме легкого наклона головы.

— Дамы и господа, судья уже сказал вам обо мне, но я хочу еще раз представить себя и своего клиента. Меня зовут Майкл Холлер, и я представляю интересы Уолтера Эллиота, сидящего за этим столиком.

Я указал на Эллиота, который, как мы и условились, ограничился серьезным кивком. Любая улыбка сейчас выглядела бы фальшиво и заискивающе, как слово «друзья» в обращении к присяжным.

— Я не буду отнимать у вас много времени, потому что хочу как можно скорее перейти к показаниям свидетелей и заняться делом. Хватит разговоров. Пора предъявить доказательства или прикусить язык. Мистер Голанц нарисовал вам очень сложную и красочную картину. Он потратил на нее целый час. Но дело обстоит гораздо проще. Обвинение пускает вам пыль в глаза. Когда облако рассеется, вы сами все поймете. Обнаружите, что за дымом нет огня и никакого дела против Уолтера Эллиота не существует. И речь идет не о разумном сомнении, а о том, что подзащитного вообще не имели права привлекать к суду.

Я снова обернулся и указал на своего клиента. Тот сидел, глядя прямо перед собой на блокнот, в котором делал какие-то пометки: еще одна наша заготовка, создававшая образ делового и практичного человека. Он занят своей защитой и не обращает внимания на ужасы, нагроможденные прокуратурой. Он знает, что прав, и в этом его сила.

Повернувшись к присяжным, я продолжил:

— Я подсчитал, что в своем выступлении мистер Голанц шесть раз употребил слово «оружие». Шесть раз он сказал, что Уолтер взял оружие и застрелил женщину, которую любил, и ее ни в чем не повинного спутника. Шесть раз! Однако он ни разу не упомянул одну простую деталь — никакого оружия нет. Нет у прокуратуры. Нет у полиции. И не только оружия, но и связи между орудием преступления и Уолтером, потому что подзащитный никогда не владел и не пользовался ничем подобным. Мистер Голанц обещал представить неопровержимые свидетельства, что Уолтер стрелял из пистолета. Что ж, давайте подождем. Я советую вам запомнить это обещание, а потом решить, были они неопровержимыми или нет. Вероятно, они лопнут как мыльный пузырь.

Пока я говорил, мой взгляд скользнул по скамье присяжных, словно прожектор в ночном небе над Голливудом. Я чувствовал, что поймал волну. Мои мысли двигались в четком ритме, я привлек внимание присяжных. Они внимательно смотрели на меня.

— Конечно, мы все хотим, чтобы органы правопорядка работали добросовестно и профессионально и вообще были самыми лучшими на свете. Мы видим разгул преступности в новостях и в жизни и понимаем, что эти люди — единственная преграда, которая отделяет порядок от хаоса. Поверьте, я желаю этого не меньше вас. Мне тоже приходилось сталкиваться с насилием. Я сам был жертвой и знаю, что это такое. Нам хочется, чтобы полиция стояла на страже и защищала нас. В конце концов именно для этого она и существует. — Я посмотрел на присяжных, стараясь приковать к себе их взгляды. — Но к сожалению, не в данном случае. Доказательства и улики — я имею в виду те, что представит само обвинение, — ясно покажут, что следствие с самого начала сфокусировалось на единственном подозреваемом: Уолтере Эллиоте. Вы увидите, что, как только в поле зрения прокуратуры попал Уолтер, все остальные версии были отброшены. Ни одна альтернативная гипотеза не удостоилась внимания или проверки. Полиция получила подозреваемого и то, что могло сойти за мотив. Больше ее ничто не интересовало. Она даже не попыталась взглянуть в другую сторону.

Шагнув ближе к ограде, отделявшей присяжных от зала, я положил руку на перила и медленно прошел вдоль ряда.

— Дамы и господа, мы имеем дело с предвзятым отношением. С узостью взгляда, который направлен только на одного подозреваемого и не замечает ничего вокруг. Обещаю, что, выбравшись из этой темной ямы, вы удивленно посмотрите вокруг и ваши глаза ослепит яркий свет. И в тот момент вы спросите себя — а где же, черт возьми, все это выдуманное дело? Спасибо за внимание.

Я убрал ладонь с перил и направился к своему столику. Не успел я сесть, как судья объявил перерыв.

37

Мой клиент снова отказался от обеда и умчался на студию, чтобы присутствовать на каком-то совещании. Я начал думать, что Эллиот воспринимает суд как досадную помеху в своем рабочем графике. Либо он абсолютно уверен в исходе дела, либо судебное разбирательство не входит в число его приоритетов.

В общем, я пошел обедать с моими гостями из первого ряда. Мы отправились в ресторан «Тракс», расположенный в Юнион-стейшн,^[13] — его удаленность от здания суда гарантировала, что мы не встретимся там с присяжными. Патрик довез нас до места, и я попросил его припарковать «линкольн» и присоединиться к нам, чтобы он тоже чувствовал себя частью команды.

Нам предложили столик в укромном уголке возле окна с видом на грандиозный и роскошный зал ожидания. Лорна распределила нас по местам, и я оказался рядом с Джули Фавро. Как только Лорна начала встречаться с Циско, она решила, что мне нужна пара, и теперь вела себя как настоящая сваха. Старания бывшей жены — с которой меня до сих пор очень многое связывало, часто действовали мне на нервы. Я оказался в неловком положении, когда она недвусмысленно указала мне на кресло рядом с моей помощницей. Шел первый день судебного процесса, и любовные интрижки не стояли на повестке дня. К тому же пока я был не способен ни к каким эмоциональным связям. После моего лечения еще оставались незатянувшиеся раны, и я чувствовал себя оторванным от людей. Моей главной задачей было восстановить отношения с дочерью. Только после этого я мог думать о том, чтобы найти себе спутницу жизни.

Но если оставить в стороне романтику, Джули Фавро меня вполне устраивала — симпатичная миниатюрная, с точеными чертами лица и кудряшками цвета воронова крыла. Брызги веснушек на молочной коже молодили ее. Я знал, что ей тридцать три года. Однажды она рассказала мне свою историю. Джули приехала в Лос-Анджелес из Лондона, чтобы сниматься в кино, и училась в актерской школе, где преподаватели считали, что характер персонажа следует передавать через мимику и жесты. Во время обучения студенты должны были наблюдать и распознавать мысли и чувства людей по внешним признакам. Выполняя домашние задания, Джули появлялась в самых неожиданных местах, от покерных клубов, где училась читать по лицам игроков, до залов уголовного суда, всегда набитых людьми, предпочитавшими скрывать эмоции.

Во время одного из разбирательств — тогда судили серийного насильника, — когда она три дня подряд сидела среди публики, я подошел к ней и спросил, кто она такая. Я решил, будто это какая-то неизвестная жертва моего подзащитного, и с удивлением услышал, что Джули просто проходит практику. Я пригласил ее на обед, взял номер домашнего телефона и в следующий раз попросил помочь с отбором присяжных. Ее наблюдения оказались на редкость точными, и я часто пользовался ее услугами.

— Итак, — произнес я, расстелив на коленях черную салфетку, — что вы думаете о моих присяжных?

Вопрос был адресован Джули, но первым отозвался Патрик.

— Вообще вид у них такой, словно они хотят чем-нибудь швырнуть в вашего парня, — заявил он. — Они считают, что он наглый богач, который намерен избежать правосудия.

Я кивнул. Недалеко от истины.

— Спасибо, что ободрил, — усмехнулся я. — Скажу Уолтеру, что он должен выглядеть не таким наглым и не таким богатым.

Патрик смутился и уставился в стол.

— Ну, я просто ответил.

— Нет, Патрик, правда, спасибо. Мне интересно любое мнение, все они очень важны. Однако есть ситуации, которые невозможно изменить. Мой клиент богат настолько, что мы даже не можем вообразить, и это придает ему определенные манеры и стиль. Разумеется, они вызывают негативные эмоции, но я не в силах на это повлиять. Джули, что вы думаете о присяжных?

Подошел официант, и мы заказали напитки. Я выбрал лимонад, остальные взяли чай со льдом, а Лорна попросила бокал шардоннэ. Поймав мой взгляд, она начала оправдываться:

— А что? Я не на работе. Просто смотрю. К тому же хочу отпраздновать первый день. Мы опять в деле.

— Кстати, о деле — тебе надо съездить в банк.

Я достал из кармана пакет и протянул ей. Лорна улыбнулась — она знала, что в нем. Чек на сто пятьдесят тысяч долларов от Эллиота в счет моего гонорара.

Лорна убрала пакет, и я обратился к Джули:

— Так что вы о них думаете?

— По-моему, удачный выбор. Прежде всего много открытых лиц. Они готовы вас слушать. По крайней мере пока. Ясно, что все настроены в пользу обвинения, но никто не станет затыкать уши.

— Есть какие-то перемены после того, как мы говорили в пятницу? Я по-прежнему должен ориентироваться на третий номер?

— Что за третий номер? — вмешалась Лорна.

— Просчет Голанца. Адвокат, которого обвинению не следовало допускать в коллегию.

— Да, он хороший ориентир, — согласилась Джули. — Но есть и другие. Мне нравятся одиннадцатый и двенадцатый. Оба пенсионеры и сидят рядом. Похоже, между ними есть симпатия — полагаю, во время совещания они будут держаться вместе. Завоевав одного из них, вы получите сразу двух.

Мне нравился ее английский акцент. Он звучал не холодно и не заносчиво. Скорее в нем слышались житейский опыт и уверенность. Джули не слишком преуспела как актриса — она признавалась, что ее часто приглашали на прослушивание на эпизодические роли, где требовалась английская аристократичность, а ей всегда это плохо удавалось. Она зарабатывала в покерных клубах, где начала играть сама, и на консультациях для меня и тех адвокатов, которым я ее рекомендовал.

— Как насчет номера семь? — поинтересовался я. — Во время отбора он пожирал меня взглядом, а теперь даже не смотрит в мою сторону.

Джули кивнула.

— Вы тоже заметили? Зрительный контакт иной. Словно после пятницы что-то изменилось. Думаю, он перешел в лагерь обвинения. Если вы станете держаться за третий номер, то мистер Непобедимый — за седьмой.

— Спасибо моему клиенту, — пробормотал я.

Мы заказали ленч и велели официанту торопиться, потому что нам надо успеть вернуться в суд. Пока не принесли еду, я обсудил с Циско, как обстоят дела с нашими свидетелями, и он заверил, что никаких проблем не возникнет. Я попросил его после суда поболтаться рядом с немцами и последить за ними до отеля. Меня интересовало, где они остановились. До окончания процесса я не ждал от них ничего, кроме враждебности. Всегда полезно знать, где находятся твои враги.

Расправляясь с салатом из курицы, я бросил взгляд через окно в зал ожидания. Это было мощное сооружение с причудливой смесью архитектурных стилей в духе арт-деко. Ряд за рядом тянулись массивные кожаные кресла для пассажиров, сверху нависали огромные канделябры. В зале было множество людей, кто-то спал в кресле, кто-то сидел в окружении громоздких чемоданов и других вещей.

И тут я увидел Босха. Он был один в третьем ряду от окна. В его ушах торчали наушники. На секунду наши взгляды встретились, и он отвел глаза. Я отложил вилку и потянулся за бумажником. Я понятия не имел, сколько стоит шардоннэ, но Лорна допивала уже второй бокал. Положив на стол пять двадцаток, я попросил продолжать без меня и сказал, что мне надо сделать телефонный звонок.

Выйдя из ресторана, я позвонил Босху на мобильник. Он вытащил из ушей свои «затычки» и ответил на звонок, когда я уже поравнялся с третьим рядом.

— Ну что? — спросил он вместо приветствия.

— Снова Фрэнк Морган?

— Вообще-то Рон Картер. Зачем вы звоните?

— Что вы думаете о статье?

Я сел в кресло напротив него, прижав трубку к уху и делая вид, будто говорю по телефону с кем-то другим.

— Это глупо, — произнес Босх.

— Ну я же не знал, хотите вы оставаться под прикрытием или…

— Уберите трубку.

Мы закрыли телефоны и посмотрели друг на друга.

— Ну как? — спросил я. — Мы в игре?

— Узнаем, когда узнаем.

— То есть?

— Статья напечатана. Думаю, она произвела нужный эффект. Теперь остается только ждать. Если что-нибудь произойдет — да, мы в игре. Но поймем мы это лишь после того, когда игра начнется.

Я кивнул, хотя его слова поставили меня в тупик.

— Кто эта женщина в черном? — поинтересовался детектив. — Вы не говорили, что у вас есть подружка. Может, нам надо прикрывать и ее?

— Мой консультант по коллегии присяжных.

— Помогает выбирать тех, кто ненавидит копов и власть имущих?

— Что-то в этом роде. А вы здесь один? Следите за мной сами?

— В прошлом у меня была девушка. Она тоже задавала по несколько вопросов сразу.

— А вы отвечали хотя бы на один вопрос? Или просто заговаривали ей зубы, как мне?

— Я не один, адвокат. Не волнуйтесь. Вокруг вас всегда много людей, которых вы не замечаете. Они приглядывают за вашим кабинетом, даже когда вас там нет.

Были еще видеокамеры. Их установили в офисе десять дней назад, когда мы ожидали выхода статьи.

— Но мы не пробудем там долго.

— Я знаю. Куда вы переезжаете?

— Никуда. Я работаю в своей машине.

— Мило.

Я взглянул ему в лицо. В голосе Босха звучал сарказм. Босх раздражал меня, но я почему-то чувствовал, что могу доверить ему свою безопасность.

— Ладно, мне пора возвращаться в суд. У вас есть ко мне какие-нибудь требования или пожелания? Я должен себя как-то особенно вести или бывать в определенных местах?

— Делайте то же самое, что и всегда. Хотя есть один момент. Пока вы передвигаетесь, за вами трудно следить. Поэтому, когда вернетесь вечером домой, позвоните мне, чтобы я мог отозвать лишних людей.

— Хорошо. Но кто-нибудь все равно останется?

— Не волнуйтесь. Вас прикрывают двадцать четыре часа в сутки. Да, и еще кое-что. Больше не подходите ко мне так, как сегодня.

Я кивнул. Разговор был закончен.

— Понял.

Я встал и оглянулся. Лорна за столиком отсчитывала оставленные мной двадцатки и раскладывала их на чеке. Кажется, она использовала всю сумму. Патрик уже вышел из-за стола и направился к машине.

— До встречи, детектив, — произнес я.

Босх не ответил. Я зашагал к двери и встретился со своей компанией у выхода.

— Ты говорил с детективом Босхом? — спросила Лорна.

— Да. Случайно заметил его в зале.

— Что он тут делает?

— Говорит, что ему нравится здесь обедать, потом сидеть в кресле и размышлять.

— Надо же, какое совпадение. Мы тоже пришли сюда.

Джули Фавро покачала головой.

— Совпадений не бывает, — заметила она.

38

После обеда Голанц приступил к изложению дела. Это был рассказ, что называется, с нуля. Он начал с первого звонка, поступившего в Службу спасения, и продолжал методично излагать дальнейшие события. Первым свидетелем стала оператор службы «девять один один»: она предоставила запись звонков Эллиота. До суда я пытался не допустить прослушивания записей, аргументируя это тем, что их распечатка будет удобнее и полезнее для присяжных, но судья Стэнтон встал на сторону обвинения. Он только обязал Голанца выдать присяжным распечатки, чтобы они могли следить за текстом параллельно с записью.

Прослушивание я хотел запретить из-за того, что оно было не в пользу моего клиента. Во время первого звонка Эллиот спокойно сообщал оператору, что в его доме убиты жена и еще один человек. Это хладнокровие могло сослужить ему плохую службу, вызвав домыслы о бесчувственности подзащитного. Вторая запись еще хуже. Эллиот говорил раздраженным тоном, не скрывая, что настроен против человека, убитого вместе с его женой.

Запись 1. 13:05. 05/02/07

Оператор. «Девять один один». Вам нужна помощь?

Уолтер Эллиот. Я… кажется, они мертвы. Вряд ли им можно помочь.

Оператор. Простите, сэр. С кем я говорю?

Уолтер Эллиот. Это Уолтер Эллиот. Я звоню из дома.

Оператор. Хорошо, сэр. Вы сказали, кто-то убит?

Уолтер Эллиот. Я нашел свою жену. Ее застрелили. Там еще человек. Тоже застрелен.

Оператор. Один момент, сэр. Я зарегистрирую звонок и вызову помощь.

(Обрыв связи.)

Оператор. Мистер Эллиот, к вам едут «скорая» и полиция.

Уолтер Эллиот. Боюсь, уже поздно. В смысле для «скорой».

Оператор. Таковы правила, сэр. Вы сказали, они застрелены? Вам угрожает какая-то опасность?

Уолтер Эллиот. Не знаю. Я только приехал. Я этого не делал. Вы записываете?

Оператор. Да, сэр. Разговор записывается. Вы сейчас в доме?

Уолтер Эллиот. В спальне. Я этого не делал.

Оператор. В доме есть еще кто-нибудь, кроме вас?

Уолтер Эллиот. Вряд ли.

Оператор. Хорошо, вам лучше выйти из дома, чтобы полиция вас увидела. Встаньте так, чтобы вас сразу заметили.

Уолтер Эллиот. Ладно, я выхожу.

На следующей пленке говорил другой оператор, но я не стал протестовать. Если уж суд решил прослушать звонки, не было смысла впустую тратить время и заставлять обвинение приглашать еще одного свидетеля, чтобы тот предоставил вторую запись.

Теперь Эллиот звонил с мобильника. Он стоял на улице, и на заднем плане слышался шум волн.

Запись 2. 13:24. 05/02/07

Оператор. «Девять один один», чем могу помочь?

Уолтер Эллиот. Я уже звонил. Где все?

Оператор. Вы звонили в «девять один один»?

Уолтер Эллиот. Да, убита моя жена. И немец тоже. Где все?

Оператор. Это звонок из Малибу, Кресент-Коув-роуд?

Уолтер Эллиот. Ну да, это я. Я звонил пятнадцать минут назад, но до сих пор никого нет.

Оператор. Сэр, есть информация, что патруль «альфа» прибудет к вам в течение минуты. Выключите телефон и стойте так, чтобы полиция могла вас видеть. Вы меня поняли, сэр?

Уолтер Эллиот. Я уже стою.

Оператор. Тогда оставайтесь на месте, сэр.

Уолтер Эллиот. Ладно. Пока.

На второй пленке Эллиот не только возмущался отсутствием полиции, но и презрительно упомянул о немце. Не важно, что эта интонация не имела отношения к вопросу о его виновности. Обе записи подкрепляли тезис обвинения о том, что Уолтер Эллиот — высокомерный тип и ставит себя выше закона. Хорошее начало для Голанца.

Я не стал допрашивать оператора, тот все равно ничем не помог бы защите. Следующим свидетелем обвинения был Брэндан Мюррей, водитель патрульной машины, прибывшей по звонку. Голанц полчаса во всех подробностях разбирал прибытие полиции и осмотр места преступления. Особое внимание он уделил рассказу Мюррея о том, что говорил и как себя вел Уолтер Эллиот. По словам Мюррея, подзащитный не проявил никаких эмоций, провожая их в спальню и подводя к кровати, где находилась мертвая жена. Он хладнокровно переступил через ноги лежавшего в дверях мужчины и указал на обнаженный труп.

— Он сказал: «Это моя жена. Я уверен, что она мертва», — сообщил Мюррей.

Свидетель показал, что Эллиот несколько раз заявлял о том, будто он никого не убивал.

— Тут есть что-либо необычное? — спросил Голанц.

— Ну, мы ведь не расследуем убийства, — ответил Мюррей. — Это не наше дело. Я не спрашивал мистера Эллиота, кто их убил. Он сам это повторял.

К Мюррею у меня тоже не возникло вопросов. Я включил в его в список свидетелей и при желании мог вызвать позже. Меня больше интересовал следующий свидетель обвинения — Кристофер Харбер, напарник Мюррея, недавно служащий в полиции. Я подумал, что, если кто-то из копов может допустить ошибку, которая сыграет на руку защите, в первую очередь следует рассчитывать на новичка.

Харбер выступал короче, чем Мюррей, — от него требовалось лишь подтвердить показания напарника. Он слышал то же, что и Мюррей. Он видел то же, что и Мюррей.

— Всего пару вопросов, ваша честь, — произнес я, когда Стэнтон спросил про перекрестный допрос.

Если Голанц допрашивал свидетеля, стоя у кафедры, то я даже не поднялся с места. Отвлекающий маневр. Я хотел, чтобы присяжные, прокурор и свидетель решили, будто я просто придираюсь к показаниям и пытаюсь за что-нибудь зацепиться. На самом деле речь шла о ключевом моменте в стратегии защиты.

— Вы недавно поступили на службу, офицер Харбер, не так ли?

— Да.

— Вам уже приходилось выступать в суде?

— В деле об убийстве — нет.

— Только не надо нервничать, хорошо? Что бы вам ни говорил мистер Голанц, я не кусаюсь.

В зале раздались смешки. Харбер покраснел. Это был высокий белобрысый парень с короткой стрижкой, принятой у полицейских.

— Значит, подъехав к дому с напарником, вы увидели, что мой клиент стоит перед крыльцом. Так?

— Да.

— И что он делал?

— Просто стоял. Ему сказали, чтобы он нас ждал.

— Прекрасно. Какими фактами вы располагали, когда прибыли на место?

— Мы знали лишь то, что сообщил диспетчер. Что человек, Уолтер Эллиот, позвонил из дому и заявил о двух убийствах. О двух трупах в доме.

— Вы когда-нибудь раньше выезжали по таким звонкам?

— Нет.

— Вы боялись, нервничали, были на взводе?

— Ну, адреналину прибавилось, конечно, хотя в общем мы вели себя спокойно.

— Выйдя из машины, вы достали оружие?

— Да.

— И наставили его на мистера Эллиота?

— Нет, я держал его опущенным.

— А ваш напарник тоже вынул пистолет?

— Да.

— И направил его на мистера Эллиота?

Харбер замялся. Я люблю, когда свидетели обвинения начинают колебаться.

— Не помню. Я не глядел в его сторону. Я смотрел на подзащитного.

Я кивнул, словно это что-то объясняло.

— Вы заботились о безопасности, верно? Вы даже не знали, кто этот человек. Только слышали, что в доме два трупа.

— Именно так.

— Когда вы убрали свое оружие?

— После того как осмотрели и обыскали дом.

— То есть когда вошли внутрь, подтвердили смерть двух человек и убедились, что в доме больше никого нет?

— Верно.

— Хорошо, а пока вы это делали, мистер Эллиот находился с вами?

— Да, нам пришлось взять его с собой, чтобы он показал трупы.

— В то время он уже был под арестом?

— Нет. Он сделал это добровольно.

— Но вы надели на него наручники, не так ли?

Харбер снова замялся. Он чувствовал себя на незнакомой территории и, видимо, пытался вспомнить, что ему рекомендовали Голанц и юная помощница.

— С его согласия. Мы объяснили, что не собираемся его арестовывать, но ситуация может оказаться сложной, поэтому для его же безопасности будет лучше, если мы наденем на него наручники, пока не убедимся, что все в порядке.

— Он согласился?

— Да, согласился.

Краем глаза я увидел, что Эллиот покачал головой. Присяжные тоже должны были это заметить.

— Наручники были надеты сзади или спереди?

— Сзади согласно правилам. Задержанный не должен быть в наручниках, надетых спереди.

— Задержанный? Что это значит?

— Задержанный — это любой человек, связанный со следствием.

— Арестованный?

— В том числе и арестованный. Но мистер Эллиот не был арестован.

— Я знаю, что вы на службе недавно, но сколько раз вам приходилось надевать наручники на людей, которые не были арестованы?

— Все зависит от ситуации. Я не помню точной цифры.

Я кивнул, хотя всем своим видом дал понять, что не верю его ответу.

— Вы и ваш напарник показали, что мистер Эллиот трижды заявлял о своей непричастности к убийствам. Так?

— Так.

— Вы сами слышали заявления?

— Да.

— Это происходило в доме или на улице?

— В доме, когда мы находились в спальне.

— Значит, во время этих якобы ничем не мотивированных заявлений подзащитный был закован в наручники, а вы и ваш напарник стояли с оружием наготове, так?

Снова колебания.

— Думаю, да.

— И вы говорите, что он не был арестован?

— Не был.

— Ладно, а что было потом, когда мистер Эллиот отвел вас наверх и вы убедились, что в доме больше никого нет?

— Мы вывели мистера Эллиота наружу, опечатали дом и позвонили в отдел по расследованию убийств.

— Все в соответствии с инструкцией, не так ли?

— Верно.

— Хорошо, но после вы сняли с мистера Эллиота наручники, если он не был арестован?

— Нет, сэр. Мы посадили мистера Эллиота на заднее сиденье автомобиля, а по инструкции задержанный должен находиться в патрульной машине в наручниках.

— Задержанный? Вы уверены, что мистер Эллиот не был арестован?

— Уверен. Мы его не арестовывали.

— Ладно. И как долго он сидел в салоне?

— Примерно полчаса, пока не приехала опергруппа из отдела по расследованию убийств.

— Что происходило потом?

— После приезда детективы осмотрели дом. Затем они вышли и мы освободили мистера Эллиота. Я хочу сказать — вывели из машины.

Это был промах, и я за него ухватился.

— Освободили? Значит, он все-таки был арестован?

— Нет, я неправильно выразился. Он добровольно согласился ждать в автомобиле, а потом приехали детективы и забрали его с собой.

— Он добровольно согласился сидеть в наручниках на заднем сиденье машины?

— Да.

— А он мог бы открыть дверцу и выйти, если бы захотел?

— Не думаю. На задних дверцах есть замки. Их нельзя открыть изнутри.

— Но он сидел там добровольно.

— Да.

Даже Харбер, казалось, был не слишком убежден в том, что говорил. Он покраснел еще больше.

— Офицер Харбер, когда с мистера Эллиота сняли наручники?

— Как только детективы вывели его из машины, они сняли наручники и вернули их нам.

— Отлично.

Я кивнул, словно допрос был окончен, и рассеянно полистал блокнот. Потом, не поднимая головы, произнес:

— Да, и вот еще что. Согласно журналу записей первый звонок в Службу спасения поступил пять минут второго. Девятнадцать минут спустя мистер Эллиот позвонил, желая убедиться, что о нем помнят, и вы прибыли через четыре минуты после этого. Всего после первого звонка прошло двадцать три минуты.

Я поднял глаза на Харбера.

— Звонок был важным, почему же так долго никто не приезжал?

— Район Малибу занимает большую площадь. Перед этим нас вызывали в другое место, пришлось возвращаться через горы.

— А что, поблизости не нашлось другого патруля?

— Мы были в машине «альфа», это внедорожник. Нам первым сообщают о срочных вызовах.

— Все понятно. Больше нет вопросов.

На повторном допросе Голанц проглотил мою наживку. Разговор вертелся вокруг того, был Эллиот арестован или нет. Обвинитель пытался доказать, что это не имеет никакого отношения к указанной мной предвзятости прокуратуры. Он решил, будто я просто хочу подтвердить свою теорию; именно этого я и добивался. Голанц потратил добрых четверть часа, выжимая из свидетеля все новые доказательства того, что человек, которого он и его напарник заковали в наручники после двух убийств, не был арестован. Это противоречило здравому смыслу, но прокурор упорно стоял на своем.

Когда допрос закончился, судья объявил второй перерыв. Присяжные стали выходить из зала, и тут я услышал, как меня кто-то тихо окликнул. Обернувшись, я увидел, что Лорна показывает пальцем в глубину зала. Я перевел взгляд дальше — там, в заднем ряду, на боковых сиденьях пристроились моя дочь Хейли и ее мать. Дочь украдкой помахала мне рукой, и я улыбнулся в ответ.

39

Я встретился с ними в коридоре — они стояли недалеко от репортеров, которые роились вокруг выходивших из зала служащих суда. Когда Хейли обняла меня, я очень обрадовался. Рядом оказалась пустая скамья, и мы сели.

— Давно вы здесь? — спросил я. — Я вас не видел.

— К сожалению, нет, — ответила Мэгги. — У Хейли последней была физкультура, я решила забрать ее пораньше и привезти сюда. Мы видели, как ты допрашивал полицейского.

Я переводил взгляд с Мэгги на дочку, пристроившуюся между нами. Она была похожа на мать: такие же темные глаза и волосы, смуглая кожа, долго державшая загар.

— Тебе понравилось, Хейли?

— Довольно интересно. Ты задавал ему столько вопросов. Я думала, он сейчас взорвется.

— Не волнуйся, он с этим справится.

Через голову дочки я подмигнул бывшей жене.

— Микки?

Я обернулся и увидел Макэвоя из «Таймс». Он был во всеоружии, с открытым блокнотом и карандашом.

— Не сейчас, — буркнул я.

— Я лишь хотел…

— Я сказал — не сейчас. Уходите.

Макэвой послушно развернулся и направился к людям, окружившим Голанца.

— Кто он? — спросила Хейли.

— Журналист. Я поговорю с ним позже.

— Мама сказала, вчера о тебе была большая статья.

— Не совсем обо мне. О деле, которое я веду. Поэтому я и хотел, чтобы ты сюда приехала.

Я кивнул Мэгги в знак благодарности. Она умела справляться с раздражением и в первую очередь думать о дочери.

— Ты туда вернешься? — спросила Хейли.

— Да, сейчас небольшой перерыв, чтобы люди могли перекусить или сходить в туалет. Дальше начнется еще заседание, а потом мы разойдемся по домам и продолжим завтра.

Дочь посмотрела в коридор. Проследив за ее взглядом, я увидел, что все люди возвращаются в зал.

— Папа, а тот человек кого-то убил?

Я покосился на Мэгги, и она пожала плечами, словно говоря: «Она сама, я ее не подговаривала».

— Видишь ли, солнышко, мы не знаем. Да, его обвиняют в этом. Многие думают, что он виноват. Но ничего не решено, и как раз поэтому собрался суд. Собственно, для этого он и существует. Помнишь, я тебе рассказывал?

— Да.

— Микки, это твоя семья?

Я оглянулся и остолбенел, увидев Уолтера Эллиота. Он дружелюбно улыбался, ожидая, когда я его представлю. Видимо, он никогда не слышал про Мэгги.

— А, привет, Уолтер. Это моя дочь Хейли, а это ее мать, Мэгги Макферсон.

— Здравствуйте, — застенчиво произнесла Хейли.

Мэгги кивнула и сдвинула брови.

Уолтер сделал ошибку, протянув руку Мэгги. Я никогда не видел, чтобы она вела себя так холодно. Едва сжав его пальцы, она тут же отдернула руку. Когда Эллиот потянулся к Хейли, Мэгги буквально подпрыгнула на месте, схватила дочь за плечи и стащила со скамьи.

— Хейли, давай сходим в туалет, пока не начался суд.

Она повела ее по коридору к туалету. Уолтер проследил за ними и оглянулся на меня. Я встал.

— Простите, Уолтер, моя бывшая жена — прокурор. Точнее, работает в офисе окружного прокурора.

Эллиот поднял брови.

— Теперь я понимаю, почему она стала бывшей.

Не желая с ним спорить, я кивнул и попросил его вернуться в зал, пообещав, что скоро к нему присоединюсь.

В коридоре я встретил Мэгги и Хейли.

— Пожалуй, мы поедем домой, — сказала Мэгги.

— В самом деле?

— У Хейли полно уроков, и я думаю, что на сегодня с нее хватит.

С последним замечанием я мог бы поспорить, но предпочел промолчать.

— Ладно, — произнес я. — Хейли, спасибо, что пришла. Для меня это много значит.

— Ага.

Я наклонился, поцеловал ее в макушку, потом крепко прижал к себе и обнял. Только в такие минуты я чувствовал, что зиявшая в моей жизни дыра понемногу затягивается. Словно я прикоснулся к чему-то настоящему, действительно важному.

— Спасибо, что привела ее, — сказал я Мэгги.

— Не знаю, имеет ли это для тебя значение, но, по-моему, ты хорошо работал.

— Имеет, и огромное. Спасибо.

Мэгги пожала плечами и улыбнулась.

Дочь и Мэгги направились к лифту, а я смотрел им вслед, зная, что сейчас они поедут домой, но это будет не мой дом. Как я мог так дико и нелепо исковеркать свою жизнь?

— Хейли! — крикнул я вдогонку.

Дочь обернулась.

— Увидимся в среду. Блинчики!

Она улыбнулась и остановилась вместе с Мэгги перед лифтом. Я заметил, что моя бывшая жена тоже улыбается. Уже шагая обратно к залу, я помахал ей рукой.

— Ты тоже приходи.

Мэгги кивнула:

— Посмотрим.

Дверь открылась, и они вошли в лифт. «Посмотрим». Одно это слово стоило тысячи других.

40

В любом деле об убийстве главным свидетелем является детектив. Поскольку сама жертва уже не может рассказать, что произошло, детективу приходится не только описывать ход расследования, но и отвечать за убитого. Он делает всю работу. Излагает события присяжным, вносит в них ясность и увязывает между собой. Задача его в том, чтобы «сбыть» дело присяжным, и здесь, как и в любой торговле, результат зависит не только от качества товара, но и от того, кто продает. Лучшие специалисты по убийствам — лучшие продавцы. Я видел, как суровые мужчины вроде Гарри Босха буквально роняли слезы, повествуя в суде о последних минутах жертвы.

Сразу после перерыва Голанц вызвал главного свидетеля. Время было рассчитано идеально. Джон Киндер будет давать показания до конца дня, а потом присяжные отправятся домой, чтобы весь вечер размышлять о том, что он сказал. И я ничего не смогу с этим поделать.

Киндер оказался высоким чернокожим мужчиной с приятным баритоном и располагающей улыбкой. Когда он заглядывал в папку с документами, очки с его переносицы сползали на кончик носа. Отвечая на вопросы, он дружелюбно посматривал поверх очков то на Голанца, то на присяжных. Взгляд добрый, умный, живой и проницательный. Пожалуй, только этому свидетелю я не мог противопоставить ничего серьезного.

Опираясь на точные вопросы Голанца и серию снимков с места преступления — мне не удалось наложить на них запрет под тем предлогом, будто они негативно настраивают присяжных, — Киндер во всех подробностях описал комнату, где произошло убийство, и найденные экспертами улики. Хотя это был профессиональный и сухой отчет, звучал он очень увлекательно. Киндер излагал его солидно и уверенно, словно являлся профессором криминалистики, а все сидевшие в зале — его учениками.

Время от времени я вставлял свои возражения, пытаясь сбить Киндера и Голанца с налаженного ритма, но толку было мало. Вскоре ко мне пришло сообщение от Фавро, которое еще больше усилило мою тревогу: «Им нравится этот парень! Вы можете что-нибудь сделать?»

Не оборачиваясь, я покачал головой.

В разгар допроса я покосился на своего клиента и заметил, что он вообще не следит за ходом показаний. Эллиот исчертил весь блокнот какими-то надписями, но они не имели отношения к суду. Я увидел столбцы цифр и два подчеркнутых слова: «Зарубежная дистрибуция». Наклонившись, я прошептал ему на ухо:

— Свидетель нас просто убивает. На тот случай, если вам интересно.

Эллиот сухо усмехнулся:

— По-моему, все идет прекрасно. Сегодня вы отлично поработали.

Я покачал головой. Мой клиент не отличался трезвой оценкой ситуации. Он знал о разработанной мной стратегии и «волшебной пуле» у меня в стволе. Но в суде ни в чем нельзя быть уверенным заранее. Вот почему девяносто процентов дел решается по договоренности еще на досудебной стадии. Ставки слишком велики. А дело об убийстве — самая крупная игра.

Уолтер Эллиот, очевидно, этого не понимал. С самого начала он интересовался лишь своим бизнесом и «зарубежной дистрибуцией», свято веря, что после процесса спокойно отправится домой. Я тоже считал наше дело выигрышным, но все-таки не ощущал такой уверенности.

Когда Киндер рассказал о том, что происходило на месте преступления, Голанц перевел разговор на Эллиота и его поведение во время следствия.

— Вы подтверждаете, что, пока вы оценивали ситуацию и осматривали местность, подсудимый находился в патрульной машине офицера Мюррея?

— Подтверждаю.

— Когда вы в первый раз говорили с Уолтером Эллиотом?

Киндер сверился с документами.

— Около половины третьего я вышел из дома после предварительного осмотра места преступления и попросил офицеров полиции вывести мистера Эллиота из автомобиля.

— Что было потом?

— Я предложил одному офицеру снять с него наручники, поскольку в этом больше не было необходимости. В доме и вокруг него уже находилось много полицейских и детективов, и ситуация выглядела безопасной.

— В тот момент мистер Эллиот считался арестованным?

— Нет, и я ему объяснил. Сказал, что полицейские всегда должны принимать максимальные меры предосторожности, пока не выяснят, что к чему. Мистер Эллиот ответил, что понимает. Я спросил, хочет ли он содействовать расследованию и пообщаться с нашей группой в доме, и тот согласился.

— И вы отвели его в дом?

— Да. Но сначала мы попросили его надеть бахилы, чтобы он не наследил внутри. Потом я предложил мистеру Эллиоту в точности повторить свой путь с момента его появления в доме до обнаружения трупов.

Я пометил в блокноте, что бахилы немного запоздали, — ведь Эллиот уже заходил в дом вместе с прибывшими полицейскими. На перекрестном допросе надо напомнить об этом Киндеру.

— Вы заметили что-нибудь необычное в том, как Эллиот повторял путь, или какую-то непоследовательность в его словах?

Я заявил протест, возразив, что это слишком туманная формулировка. Судья его принял. Какая-никакая, а победа. Голанц перефразировал и уточнил вопрос:

— Детектив Киндер, куда мистер Эллиот отвел вас в доме?

— Как только мы вошли, он сразу повел нас наверх в спальню. Он сказал, что точно так же сделал в первый раз. Подсудимый заявил, что обнаружил там два трупа и сразу позвонил в «девять один один». Затем оператор попросил его выйти из дома и ждать снаружи, что он и сделал. Я спросил его, заходил он еще куда-нибудь в доме, и он ответил «нет».

— Вам это не показалось необычным или непоследовательным?

— Я сразу подумал, что это как-то странно: войдя в дом, сразу идти наверх, даже не заглянув на первый этаж. Кроме того, это не соответствовало тому, что он говорил нам раньше, когда мы находились на улице. Он показал на машину своей жены, стоявшую возле дома, и сказал, что именно по ней догадался, что жена в доме не одна. Я спросил, что он имеет в виду, и подсудимый ответил, что она оставила автомобиль перед домом для того, чтобы Йохан Рилц, вторая жертва, смог поставить свою машину в гараж. Там все завалено мебелью и другими вещами, поэтому места хватает только для одного автомобиля. По его словам, немец спрятал свой «порше» в гараже, и жене пришлось припарковаться снаружи.

— Какой вы сделали вывод?

— Я понял, что подсудимый лжет. Он сказал, что не был в доме нигде, кроме спальни. Но совершенно очевидно, что сначала он заглянул в гараж и увидел там «порше».

Голанц удовлетворенно кивнул, продемонстрировав суду лживость Эллиота. Я мог оспорить данный тезис на перекрестном допросе, но лишь на следующий день, когда за сутки он уже осядет в головах присяжных.

— Что случилось дальше? — спросил Голанц.

— В доме еще оставалось много работы. Поэтому я попросил двух людей из моей команды отвезти мистера Эллиота в участок Малибу, чтобы он мог подождать нас там.

— В тот момент он был арестован?

— Нет, я просто объяснил ему, что мы собираемся с ним поговорить и, если он не возражает, встретимся и побеседуем с ним в участке, когда освободимся. Он не возражал.

— Кто его повез?

— Детективы Джошуа и Тоулс, на своей машине.

— Почему они не сняли с него показания сразу по приезде в Малибу?

— Потому что сначала я хотел больше узнать о нем и о месте преступления. Иногда у детектива есть только один шанс, даже когда свидетель согласен с ним сотрудничать.

— Вы сказали «свидетель». Значит, в то время мистер Эллиот не являлся подозреваемым?

Они играли с правдой в «кошки-мышки». Как бы Киндер ни ответил, все в зале прекрасно понимали, что детективы сразу заподозрили Эллиота.

— В определенном смысле любой человек является подозреваемым, — произнес Киндер. — А в подобной ситуации и подавно. Но в тот момент я практически ничего не знал ни о жертвах, ни о мистере Эллиоте, ни о самом преступлении. Поэтому я рассматривал его как важного свидетеля. Он обнаружил трупы и был знаком с убитыми — следовательно, мог нам помочь.

— Ясно, и вы решили оставить его в участке Малибу, пока не закончите осматривать место преступления. Что было дальше?

— Прежде всего мы изучили документацию по месту преступления и собрали необходимые сведения и улики. Кроме того, мы проверили телефоны и компьютеры и получили данные по лицам, так или иначе связанным с преступлением.

— И что вам удалось узнать?

— Мы обнаружили, что никто из Эллиотов не привлекался к суду и у них не было права на ношение оружия. Выяснили, что вторая жертва, Йохан Рилц, был немцем по национальности, не привлекался к суду и не владел оружием. Мы также узнали, что мистер Эллиот являлся главой киностудии и весьма успешным бизнесменом.

— Во время расследования вы использовали ордера на обыск?

— Да. Мы старались действовать очень аккуратно и получали от судьи письменное разрешение на обыск каждый раз, когда возникала необходимость.

— Это можно считать обычной практикой?

— Скорее нет. Как правило, суд предоставляет органам правопорядка широкие возможности для сбора улик. Но мы решили, что в данном деле будет разумнее принять дополнительные меры. Мы оформляли ордера даже в тех случаях, когда могли обойтись без них.

— На что конкретно вы получали ордера?

— На обыск дома Эллиотов и трех автомобилей: мистера Эллиота, его жены и «порше», стоявшего в гараже. Кроме того, нам дали разрешение на анализ микрочастиц на руках и одежде мистера Эллиота, чтобы определить, не стрелял ли он накануне из огнестрельного оружия.

Киндер описал, как закончился осмотр места преступления, и перешел к рассказу о беседе с Эллиотом в Малибу. В этот момент обвинение представило видеозапись первого «сидячего» допроса Эллиота. Готовясь к процессу, я просмотрел пленку несколько раз. Что говорил Эллиот Киндеру и его напарнику Роланду Эриксону, не имело особого значения. Важно было, как вел себя Эллиот. Он меньше всего походил на человека, только что обнаружившего мертвую жену с пулей в голове и двумя в груди. Нет, он казался безмятежным, как летний закат, и это придавало ему вид хладнокровного убийцы.

Перед присяжными поставили видеоэкран, и Голанц стал демонстрировать запись, прерываясь и задавая Киндеру новые вопросы. Пленка запечатлела последние десять минут допроса, проходившего в спокойной атмосфере. Детективы просто уточняли то, что уже слышали от Эллиота. Никто на него не давил. Его спрашивали о том, что он делал и когда. В завершение беседы Киндер показал Эллиоту судебный ордер и объяснил, что тот дает им право обследовать его руки, пальцы и одежду для поиска пороховых частиц.

На губах Эллиота появилась улыбка.

— Разумеется, джентльмены, — сказал он.

Голанц взглянул на часы, висевшие в дальнем конце зала, и остановил запись на кадре с улыбавшимся Эллиотом. Он хотел, чтобы присяжные запечатлели в памяти этот образ. Возвращаясь домой по вечерним улицам, они будут вспоминать улыбку подсудимого, которая словно говорила: «Поймайте меня, если сумеете».

— Ваша честь, — произнес прокурор. — Пожалуй, на сегодня можно закончить. Я собираюсь поговорить с мистером Киндером на другую тему, и, думаю, лучше это сделать завтра утром.

Судья согласился и перенес заседание на следующий день, напомнив присяжным, что они должны избегать любой информации о процессе.

Я встал из-за стола защиты, глядя, как присяжные удаляются в комнату для совещаний. Обвинение выиграло первый раунд, и ничего иного я не ожидал. Все наши козыри еще впереди. Я взглянул на своего клиента:

— Уолтер, какие у вас планы на вечер?

— Небольшая вечеринка с друзьями. Приглашен Доминик Данн. Потом мне надо посмотреть наш новый фильм с Джонни Деппом в роли детектива.

— Позвоните своим друзьям и Джонни и все отмените. Вы ужинаете со мной. Нам надо поработать.

— Не понял?

— Отлично поняли. С самого начала вы дурили мне голову. Раньше меня это устраивало, потому что я не хотел знать больше, чем нужно. Но теперь, когда мы представили документы суду и начался процесс, я хочу знать все. Абсолютно все, Уолтер. Либо мы сегодня поговорим начистоту, либо можете искать себе другого адвоката.

Лицо Эллиота исказилось от ярости. Мне стало ясно, что он действительно мог убить или отдать такой приказ.

— Вы не посмеете, — процедил он.

— Посмотрим.

Мгновение мы глядели друг на друга, и мышцы на его лице ослабли.

— Звоните, — произнес я. — Мы поедем на моей машине.

41

Я назначил встречу, а Эллиот выбрал место. Он позвонил в отель «Билтмор» и заказал отдельный кабинет в ресторане «Уотер гриль», потребовав, чтобы к его приезду на столике стоял бокал мартини. Когда мы прибыли, я попросил принести простую воду и ломтики лимона.

Сидя напротив своего клиента, я наблюдал, как он изучает меню блюд из свежей рыбы. Уолтер Эллиот не вызывал у меня никакого желания познакомиться поближе. Иногда чем меньше вы знаете о клиенте, тем легче его защищать. Но сейчас дело зашло слишком далеко.

— Мы приехали ужинать, — заметил Эллиот, не отрывая взгляда от меню. — Не хотите взглянуть?

— Я возьму то же, что и вы.

Он отложил меню в сторону и поднял голову.

— Филе камбалы.

— Неплохо.

Эллиот подозвал официанта, который стоял неподалеку, словно не решаясь приблизиться к столу. Он заказал две порции рыбы и бутылку шардоннэ, напомнив, чтобы мне принесли воду и лимон. Потом хлопнул ладонями о стол и выжидающе уставился на меня.

— Я мог бы ужинать с Домиником Данном, — сказал он. — Надеюсь, я не прогадал.

— Не прогадали. Уолтер, настал момент истины. Вы расскажете мне все. Чистую правду. Я не намерен торчать перед обвинением как мальчик для битья. Я должен знать ходы Голанца раньше, чем он их сделает.

Эллиот кивнул, как бы соглашаясь с тем, что ему пора раскрыть карты.

— Я не убивал жену и ее дружка-нациста, — заверил он. — И я говорил вам об этом с самого начала.

Я покачал головой.

— Но этого мало. Вы должны рассказать мне всю историю, Уолтер. Я хочу знать, что произошло на самом деле. Я должен знать, что происходит. Или выхожу из дела.

— Не смешите. Ни один судья не позволит вам уйти во время процесса.

— Вы готовы поставить на это свою свободу, Уолтер? Будьте уверены — если я решу уйти, то найду и способ.

Он помолчал, внимательно глядя на меня.

— Сначала хорошенько подумайте, о чем просите. Иногда знания бывают опасными.

— Я рискну.

— Не уверен, что могу себе это позволить.

Я перегнулся через стол.

— В чем дело, Уолтер? Что это значит? Я ваш адвокат. Вы должны рассказать мне, что случилось. Это останется между нами.

Он не успел ответить — появился официант с бутылкой минералки и нарезанным ломтиками лимоном. Этого лимона, наверное, хватило бы на весь ресторан. Эллиот подождал, пока официант наполнит мой бокал и удалится.

— Случилось то, что я нанял вас представлять мои интересы в суде. До сих пор вы прекрасно справлялись со своей задачей и замечательно подготовились к процессу. И всего за каких-то две недели! Поразительный результат.

— Чепуха! — громко воскликнул я.

Эллиот выглянул из кабинета и наткнулся на взгляд женщины, которая сидела неподалеку и слышала мой возглас.

— Говорите потише, — посоветовал он. — Адвокатская тайна действует лишь в пределах этого стола.

Я посмотрел на Эллиота. Он улыбался, но я сообразил, что он напоминает о моих словах и обещании сохранить все между нами. Значит ли это, что он готов говорить? Я выложил свой последний козырь.

— Расскажите мне о взятке, которую дал Джерри Винсент.

В его глазах мелькнула растерянность. Через секунду она сменилась пониманием, словно внутри сдвинулись какие-то колесики и он что-то осознал. Наконец я заметил на его лице нечто вроде сожаления. Плохо, что со мной не было Джули Фавро: она бы лучше поняла, что это означает.

— Опасная информация, — сказал Эллиот. — Откуда она у вас?

Разумеется, я не мог сообщить, что получил ее от детектива, с которым заключил сделку.

— Просто я внимательно читаю документы, Уолтер. У меня есть все бумаги Винсента, включая финансовые отчеты. Нетрудно догадаться, куда он спустил сотню тысяч долларов, которую вы выплатили ему в качестве аванса. Его убили из-за взятки?

Эллиот аккуратно взял бокал за тонкую ножку и допил остатки вина. Потом кивнул кому-то за моей спиной — попросил еще одну порцию. Наконец перевел взгляд на меня.

— Думаю, я не ошибусь, если скажу, что Джерри Винсента привел к смерти целый ряд факторов.

— Уолтер, говорю с вами откровенно. Я должен знать, чтобы защитить не только вас, но и самого себя.

Он поставил бокал на столик, и уже через секунду его опять наполнили. Эллиот кивнул, словно согласился с моими аргументами.

— Не так уж сложно определить причину его смерти, — произнес он. — Это было в деле. Вы мне сами говорили.

— О чем я говорил?

В голосе Эллиота прозвучало нетерпение.

— Джерри хотел отложить процесс. Вы же видели его ходатайство. Но его убили раньше, чем он успел это сделать.

Я попытался связать одно с другим, но у меня ничего не получилось.

— Все равно не понимаю, Уолтер. Он собирался отсрочить суд, и поэтому его убили? Зачем?

Эллиот перегнулся через стол и тихо произнес:

— Ладно, вы меня спросили, и я отвечу. Только потом не вините меня за то, что узнали слишком много. Да, мы использовали подкуп. Джерри дал взятку, и все было замечательно. Суд установил дату начала процесса, и нам оставалось лишь подготовиться. Все должно было произойти по графику. Никаких отсрочек и задержек. Но вскоре Винсент передумал и решил перенести процесс.

— Почему?

— Неизвестно. Видимо, считал, что сумеет выиграть его без взятки.

Похоже, Эллиот ничего не знал о звонках из ФБР и интересе федералов к Винсенту, иначе он упомянул бы о них. То, что ФБР взялось за Винсента, вполне могло подвигнуть его на отсрочку замешанного на подкупе процесса.

— Выходит, его убили из-за попытки отложить процесс?

— По-моему, да.

— Это вы его убили, Уолтер?

— Я не убиваю людей.

— Значит, наняли кого-то.

Эллиот устало покачал головой.

— Я не нанимаю киллеров.

Официант принес поднос с заказом. Отделив от костей рыбное филе, он положил его на тарелки и разместил на столе вместе с двумя маленькими кувшинчиками, наполненными соусом бер-блан. Поставив перед Эллиотом полный бокал мартини и два фужера, он откупорил бутылку и спросил, не желает ли тот попробовать вино. Эллиот покачал головой и жестом отпустил официанта.

— Ладно, — сказал я, когда мы остались одни. — Вернемся к взятке. Кого подкупили?

Эллиот залпом опрокинул полбокала мартини.

— Вы сами все поймете, если как следует подумаете.

— Наверное, я тупица. Помогите мне.

— Суд нельзя было откладывать. Почему?

Мой взгляд все еще был устремлен на Эллиота, но я его уже не видел. Мозг лихорадочно соображал. Я быстро перебирал все возможности: судья, прокурор, копы, свидетели, присяжные… Потом я сообразил, что подкуп и невозможность перенесения сроков судебного процесса пересекаются только в одном пункте. Там, где фактор времени имел значение. Судья, прокурор и свидетели оставались на своих местах независимо от графика работы. Зато пул присяжных менялся каждую неделю.

— Среди присяжных есть «подсадная утка»! — выпалил я. — Он работает на вас.

Эллиот промолчал, не желая мне подсказывать. Я стал размышлять дальше. Перед мысленным взором завертелись лица присяжных. Два ряда по шесть человек. Номер семь.

— Седьмой номер. Вы хотели включить его в коллегию. Вы о нем знали. Он ваш человек. Кто он?

Эллиот кивнул и едва заметно улыбнулся. Прежде чем ответить, он спокойно подцепил на вилку кусок рыбы, будто мы обсуждали не убийство, а шансы «Лейкерс» на выход в плей-офф.

— Я не знаю, кто он такой, да и знать не хочу. Но это наш парень. Нам сказали, что мы можем положиться на номер семь. Вообще он не просто «подсадная утка», а настоящий локомотив. Когда дело дойдет до совещания, он сумеет убедить присяжных и перетянуть на нашу сторону. После того как вы и Винсент поработали над делом, нужен только маленький толчок. Я уверен, что они вынесут оправдательный вердикт. Но как минимум наш агент будет стоять на своем, и присяжные не смогут прийти к единому мнению. Тогда мы начнем все сначала и сделаем то же самое. Они никогда не смогут меня засудить, Микки. Никогда.

Я отодвинул тарелку в сторону. У меня вдруг пропал аппетит.

— Уолтер, хватит загадок. Расскажите мне, как все произошло. С самого начала.

Эллиот усмехнулся и налил себе вина, не снимая с него пробу. Официант подскочил на помощь, но мой клиент отмахнулся.

— Долгая история, Микки. Не хотите смочить ее вином?

Он наклонил бутылку над моим бокалом. Это было соблазнительно, но я покачал головой.

— Нет, Уолтер, я не пью.

— Не уверен, что могу доверить свою тайну человеку, который не берет в рот спиртного.

— Я же ваш адвокат. Вы должны доверять мне.

— Прежнему адвокату я тоже доверял, и вот что с ним случилось.

— Не надо мне угрожать, Уолтер. Просто расскажите, что произошло.

Эллиот опрокинул бокал и со стуком поставил на столик. Оглянулся по сторонам, словно спохватившись, но я почувствовал, что он сделал это нарочно. Хотел проверить, нет ли за нами слежки. Я тоже окинул взглядом зал. В ресторане не было ни Босха, ни людей, похожих на копов.

Эллиот начал свой рассказ:

— Когда приезжаете в Голливуд, никого не волнует, кто вы и откуда, если у вас в кармане кое-что есть.

— Деньги?

— Верно. Я приехал сюда двадцать пять лет назад, и у меня были деньги. Сначала я вложил их в пару фильмов, потом в одну захудалую компанию. Но я превратил ее в конфетку. Еще лет через пять люди уже не будут говорить о Большой четверке, потому что она станет Большой пятеркой. И «Арчуэй пикчерс» займет в ней свое место рядом с «Парамаунт» и «Уорнер бразерс».

Я не ожидал, что мы перенесемся в прошлое на четверть века.

— Ладно, Уолтер, я уже понял, что вы преуспели в бизнесе. К чему вы это говорите?

— К тому, что это были не мои деньги. Когда я сюда приехал, деньги были не мои.

— Но я слышал, что ваша семья владела не то фосфатными рудниками, не то судоходной компанией во Флориде.

Он утвердительно кивнул.

— Да, смотря что понимать под семьей.

До меня начало доходить.

— Вы говорите о мафии?

— Я говорю об организации с огромным количеством наличности, которую надо «отмывать» через легальный бизнес и для которой нужны соответствующие легальные представители. Я являлся одним из таких людей. Их бухгалтером.

Все сходилось. Флорида двадцать пять лет назад. В то время она купалась в деньгах и кокаине.

— Меня отправили на Запад, — продолжил Эллиот. — У меня была легенда и чемодан с деньгами. К тому же я любил фильмы. Знал, как находить стоящие вещи и пускать в оборот. Я купил «Арчуэй пикчерс» и превратил ее в компанию стоимостью миллиард долларов. А потом моя жена… — Его лицо помрачнело.

— Что, Уолтер?

Он покачал головой.

— На следующее утро после нашей двенадцатой годовщины — со дня заключения брачного контракта — она заявила мне, что уходит. Хочет подать на развод.

Я кивнул. Все ясно. По брачному контракту Мици Эллиот полагалась половина стоимости «Арчуэй пикчерс». Но Эллиот не являлся ее владельцем. На самом деле его компания принадлежала «организации», которая вовсе не собиралась отдавать огромную часть своих вложений какой-то взбалмошной дамочке.

— Я пытался ее отговорить, — вздохнул Эллиот. — Она меня не слушала. Влюбилась в этого фашистского ублюдка и думала, что он защитит ее.

— И «организация» убила вашу жену.

Это прозвучало как-то странно. Я невольно обернулся и обвел взглядом ресторан.

— Я не должен был находиться там в тот день, — добавил Эллиот. — Мне велели держаться подальше, чтобы обеспечить надежное алиби.

— Тогда зачем вы поехали?

Секунду он молча смотрел на меня.

— Я продолжал любить ее. Не знаю почему, но я не мог с ней расстаться. Поехал туда, надеясь все остановить — может, поступить геройски, вырвать ее из рук смерти и вернуть себе. Не знаю. У меня не было никакого плана. Я просто не мог с этим примириться. В общем, я туда приехал… но поздно. Оба были уже мертвы. Ужасно…

Эллиот погрузился в свои мысли, очевидно, вспоминая об увиденном в спальне. Я опустил голову. Адвокат никогда не ждет, что клиент расскажет ему всю правду. Часть правды — может быть. Но не полную, жестокую и безжалостную правду. Эллиот наверняка от меня что-то утаил. Но и того, что рассказал, мне вполне хватило. Настало время поговорить о взятке.

— И тут на сцене появился Джерри Винсент, — произнес я.

Его взгляд снова стал цепким и внимательным.

— Да.

— Расскажите о подкупе.

— Поверенный нашей компании познакомил меня с Джерри, и тот мне понравился. Мы заключили сделку, затем он пришел ко мне — это было давно, месяцев пять назад, — и сказал, что у него есть парень, который может «подмазать» присяжных. Вернее, внедрить туда своего человека. Что бы ни случилось, тот будет настаивать на оправдании, более того — во время совещаний обрабатывать присяжных в нашу пользу. Отличный оратор, профессионал. Условие одно: суд должен начаться вовремя, чтобы наш парень мог попасть в коллегию.

— И вы с Джерри согласились.

— Да. Это происходило пять месяцев назад. Тогда я не особенно полагался на защиту. Я не убивал жену, но шансы были не в мою пользу. Мы еще не нашли «волшебную пулю», и… я боялся. Понимал, что меня могут осудить, хотя я невиновен. Поэтому мы приняли предложение.

— Сколько это стоило?

— Сто тысяч авансом. Как вы верно догадались, Джерри вычел эту сумму из своего гонорара. Он нарочно взвинтил цену за свои услуги, я заплатил ему, а он — за присяжного. За мной оставалась еще сотня при отсутствии единого мнения и двести пятьдесят — в случае оправдательного приговора. Джерри сказал, что эти люди уже делали подобное раньше.

— Подкупали присяжных?

— Да.

Я подумал, что ФБР, вероятно, что-то пронюхало про старые сделки, и занялось Винсентом.

— Взятки давали по делам, которые вел Джерри?

— Он мне не объяснял, а я не спрашивал.

— А он никогда не упоминал о том, что вашим делом интересуется ФБР?

Эллиот резко подался назад, точно его откинуло взрывной волной.

— Нет. Это правда?

Вид у него стал озабоченный.

— Не знаю, Уолтер. Вообще вопросы здесь задаю я. Джерри говорил, что собирается отложить процесс, не так ли?

Эллиот кивнул.

— Да. В тот понедельник он сказал, что ему не нужна подмазка. У него есть «волшебная пуля», и он намерен выиграть суд без подкупа.

— И это его убило?

— Думаю, да. Сомневаюсь, что такие люди позволили бы кому-то в последний момент менять решения и разрушать их планы.

— Какие люди? «Организация»?

— Не знаю. Просто такие люди. Те, кто это сделал.

— Вы кому-то сообщали, что Джерри собирается отсрочить дело?

— Нет.

— Уверены?

— Конечно.

— Значит, Джерри кому-то рассказал?

— Понятия не имею.

— А с кем он заключил сделку? Кому дал взятку?

— Тоже не знаю. Он сказал, что мне лучше не знать имен. Ну, примерно то же самое, что я говорил вам.

Предупреждать было уже поздно. Мне хотелось остаться одному и как следует все обдумать. Я взглянул на тарелку с нетронутой рыбой. Что с ней делать — взять для Патрика или оставить какому-нибудь работнику кухни?

— Не хочу на вас давить, — добавил Эллиот, — но если меня посадят, я труп.

— «Организация»?

Он кивнул.

— Когда парня сажают за решетку, он становится проблемой. Обычно таких сразу убирают. Мало ли что он может разболтать? Но у меня в руках их деньги. Если они убьют меня сейчас, то все потеряют — компанию, недвижимость… Поэтому они ждут и наблюдают. Если я выкручусь, все войдет в норму и никаких проблем, но если меня посадят, я стану опасен и не протяну в тюрьме двух дней. Они меня достанут.

Всегда полезно знать, что стоит на кону, но я мог бы обойтись и без напоминаний.

— Тут вещи посерьезнее, чем адвокатская тайна, — продолжил Эллиот. — Учтите, Микки. Все, что я здесь сказал, не должно пойти дальше — ни в суд, ни куда-либо еще. Одно неосторожное слово вас убьет. Как Джерри Винсента. Помните об этом.

Эллиот спокойно допил бокал вина. Да, угроза очевидная и недвусмысленная. При всем желании я ее не забуду.

Эллиот подозвал официанта и попросил счет.

42

То, что за ужином мой клиент выпил вина, пришлось весьма кстати. Без помощи алкоголя я не смог бы развязать ему язык. Однако мне не хотелось, чтобы во время судебного процесса он попал в автокатастрофу. Я сказал, что ему нельзя садиться за руль. Эллиот возразил, что не оставит свой «майбах» за четыреста тысяч долларов в каком-то сомнительном гараже. Тогда я попросил Патрика подбросить нас до машины и повез Эллиота домой, а Патрик двинулся следом.

— Ваш автомобиль стоит четыреста штук? — поинтересовался я. — Мне страшно сидеть за рулем.

— Немного меньше.

— У вас нет другой машины? Когда я просил вас не приезжать на лимузине, то не ожидал, что вы прикатите на такой штуковине. Подумайте, какое впечатление это производит, Уолтер. Скверное. Помните, что вы сказали мне в первый день нашей встречи? Что надо выиграть процесс не только внутри, но и вне стен суда? Вряд ли такой автомобиль вам поможет.

— У меня есть второй — «каррера».

— Отлично. Сколько она стоит?

— Дороже, чем эта.

— Боже мой. Хотите, одолжу вам один из моих «линкольнов»? У меня есть экземпляр с номерным знаком «невиновен». Поезжайте на нем.

— Ладно, ладно. Я найду какой-нибудь скромный «мерседес». Сойдет?

— Да. Уолтер, несмотря на все, что вы сегодня мне рассказали, я буду работать, и работать в полную силу. Думаю, у нас неплохие шансы.

— Вы верите, что я невиновен?

— Верю, что вы не стреляли в свою жену и Рилца. Не факт, что это делает вас невиновным, но вы не делали того, в чем вас обвиняют. Для меня этого достаточно.

Он кивнул.

— Я не стану просить о большем. Спасибо, Микки.

На этом наш разговор завершился. Оставшуюся часть пути я думал о том, как бы не разбить автомобиль, стоивший дороже иного дома.

Эллиот жил в Беверли-Хиллс, на огороженной территории, расположенной к югу от бульвара Сансет. Нажав кнопку на потолке салона машины, он открыл железные ворота, и мы скользнули внутрь вместе с последовавшим за нами Патриком. Когда мы вышли из автомобиля, я отдал Эллиоту ключи. Он спросил, не хочу ли я зайти к нему и выпить, но я напомнил, что не пью спиртного. Киномагнат протянул мне руку; я пожал ее с неловким чувством, словно этим жестом закрепил какой-то договор, связанный с его рассказом. Пожелал ему спокойной ночи и вернулся в свой «линкольн».

По дороге домой голова у меня кипела как котел. Патрик быстро научился улавливать мое настроение и знал, что сейчас не время для бесед. Он молчал, чтобы не мешать работать.

Я сидел, прислонившись к дверце, и рассеянно смотрел в окно, за которым проплывали неоновые огни. В голове у меня вертелись мысли о Джерри Винсенте и его сделке с неведомым партнером. Я легко представил, как все произошло. Вопрос в том, кто это сделал.

Я знал, что система суда присяжных предполагает случайный отбор в несколько этапов. Это позволяет избежать пристрастности и представить в коллегии разные социальные слои. Первоначальный пул из нескольких сотен человек набирается случайным образом по спискам избирателей и отчетам о жилищно-коммунальных платежах. Присяжные, взятые из данной большой группы для участия в конкретном процессе, снова проходят через случайный отбор, на сей раз с помощью компьютера, расположенного в здании суда. Затем список потенциальных присяжных передают председательствующему судье, тот называет первые двенадцать фамилий или номеров и предлагает им занять места в коллегии во время процедуры «вуар дир». Порядок имен или номеров в списке опять-таки случайным образом определяется компьютером.

Если верить Эллиоту, после установления даты судебного разбирательства с Джерри Винсентом связались какие-то люди и сообщили, что в коллегию присяжных можно поместить агента. Условие одно — никаких отсрочек. Если суд перенесут, агент не сможет участвовать в процессе. Отсюда следовало, что у группы есть полный доступ ко всем этапам формирования коллегии присяжных: рассылке судебных повесток участникам процесса, случайному отбору кандидатов и случайному отбору первых двенадцати присяжных.

Как только агент окажется в коллегии, ему не составит особого труда там остаться. Защита не станет требовать его отвода, а обвинение примет его за сочувствующего и не будет прибегать к праву вето. Все очень просто, если не переносить дату начала разбирательства.

Проанализировав все возможности, я начал понимать, как могло произойти мошенничество и кто его осуществлял. Кроме того, прояснился моральный аспект дела. За ужином Эллиот признался в нескольких преступлениях, но я был его защитником и не мог нарушить конфиденциальность адвокатской тайны. Исключение составляли лишь два случая: если доверенная мне информация представляет угрозу моей жизни и если речь идет о планируемом, но еще не совершенном преступлении. Я знал, что Винсент кого-то подкупил. Преступление уже произошло. Но суд с продажным присяжным не закончен. Это преступление произойдет только во время совещаний, и значит, я обязан о нем сообщить. Эллиот, вероятно, не знал об этих исключениях или полагал, что перспектива разделить судьбу Джерри Винсента будет держать меня в узде.

Хорошенько все обдумав, я нашел еще один выход из сложившейся ситуации. Мне не придется сообщать о преступлении, если я сумею его предотвратить.

Я выпрямился и огляделся по сторонам. Мы ехали по бульвару Сансет и направлялись в Западный Голливуд. Я посмотрел вперед и увидел знакомый знак.

— Патрик, притормози у «Бук соуп». Я зайду на минутку.

Патрик остановил «линкольн» возле книжного магазина. Я попросил его подождать и вышел из машины. Открыв входную дверь, я быстро прошагал мимо стеллажей. Мне нравился этот магазин, но я пришел сюда не за покупками. Я хотел позвонить, но так, чтобы меня не слышал Патрик.

В отделе детективов толпилась публика, и я направился дальше, пока не увидел пустую нишу, где на полках и столах громоздились тяжелые иллюстрированные книги большого формата. Я вытащил телефон и позвонил Циско:

— Это я. Ты где?

— Дома. Что случилось?

— Лорна рядом?

— Нет, она ушла с сестрой в кино. Вернется через…

— Все в порядке, я хочу поговорить с тобой. Мне нужно, чтобы ты сделал для меня одну вещь, которую, наверное, не захочешь сделать. Если откажешься, я пойму. В любом случае не надо никому об этом сообщать. Даже Лорне.

Наступила пауза.

— Кого надо убить?

Мы рассмеялись, и это слегка ослабило напряжение последних часов.

— Об этом поговорим позже, а пока задание попроще. Ты последишь за одним парнем и узнаешь о нем все, что сумеешь. Проблема в том, что, если нас поймают, мы оба можем остаться без работы.

— Кто он?

— Присяжный номер семь.

43

Я пожалел об этом раньше, чем вернулся в «линкольн». Это был первый шаг по скользкой дорожке, которая вела меня к большим проблемам. С одной стороны, для адвоката разумно расследовать нарушения и махинации в суде присяжных. С другой стороны, само расследование можно расценить как махинацию. Судья Стэнтон позаботился о том, чтобы фамилии присяжных хранились втайне. Я же попросил Циско нарушить правило. Если правда всплывет наружу, то судья уже не ограничится раздраженным взглядом в мою сторону. Речь пойдет не о мелком правонарушении. Стэнтон пожалуется в адвокатскую коллегию, председательствующему судье и так далее вплоть до Верховного суда, если там захотят его слушать. А потом он постарается, чтобы процесс над Эллиотом стал моим последним делом.

Патрик проехал по улице и поставил «линкольн» в подземный гараж под моим домом. Мы вышли из машины и поднялись по лестнице на открытую веранду. Было почти десять вечера, и четырнадцатичасовой рабочий день вымотал меня до предела. Но моя усталость мгновенно улетучилась, когда в одном из кресел я увидел силуэт человека, едва различимого на фоне уличных фонарей. Подняв руку, я задержал подходившего сзади Патрика, как отец удерживает выбежавшего на шоссе ребенка.

— Здравствуйте, адвокат.

Босх. Я узнал его по голосу и манере говорить. Переведя дух, я пропустил вперед Патрика. Мы поднялись по ступенькам. Патрик вошел в дом, я закрыл за ним дверь и повернулся к Босху.

— У вас отличный дом, — произнес он. — Похоже, защищая мерзавцев, можно неплохо заработать.

Я слишком устал, чтобы вступать с ним в пререкания.

— Что вы тут делаете, детектив?

— Я подумал, что после книжного магазина вы отправитесь домой, и решил подождать вас здесь.

— Мой рабочий день закончен. Можете отозвать свою команду, если она у вас есть.

— А почему вы решили, что нет?

— Не знаю. Я никого не видел. Надеюсь, вы меня не дурачите, Босх. Я сильно рискую.

— После суда вы отправились ужинать со своим клиентом в «Уотер гриль». Там заказали себе филе из камбалы и часто говорили на повышенных тонах. Ваш клиент много пил, поэтому вы отвезли его домой на машине. На обратном пути вы заглянули в «Бук соуп» и позвонили оттуда по мобильнику, потому что не хотели делать это при шофере.

Впечатляющий отчет.

— Хорошо, беру свои слова обратно. Они рядом. Отлично. Что вам надо, Босх? Что происходит?

Детектив встал и приблизился ко мне.

— Я хочу спросить вас о том же самом. О чем вы спорили с Эллиотом за ужином? И кому звонили из магазина?

— Эллиот мой клиент, и я не собираюсь рассказывать вам, о чем мы говорили. Не дождетесь. Что касается звонка, то я заказал на дом пиццу, потому что, как наверняка заметили ваши коллеги, ничего не ел за ужином. Если вы немного подождете, я вас угощу.

Босх холодно смотрел на меня и усмехался.

— Значит, в такую игру вы хотите играть, адвокат?

— Пока — в такую.

Возникла долгая пауза. Мы стояли и выжидали, кто сделает следующий ход. Но молчание затянулось, и я решил, что с меня хватит.

— Спокойной ночи, детектив.

Я вошел в дом и закрыл за собой дверь, оставив Босха на веранде.

44

Я приступил к допросу детектива Киндера только во вторник, после того как обвинение еще несколько часов вытягивало из свидетеля детали следствия. Мне это сыграло на руку.

Присяжным наскучили скрупулезные подробности — мое мнение подтвердила и Джули Фавро, — и они были не прочь переключиться на что-нибудь другое.

Большую часть допроса обвинение посвятило усилиям, которые полиция предпринимала после ареста Уолтера Эллиота. Киндер долго описывал, как копался в семейных отношениях Эллиотов, изучал их брачный контракт и отслеживал действия подзащитного. Тот незадолго до гибели жены пытался выяснить, какой финансовый ущерб причинит ему развод. Кроме того, проанализировав показания Эллиота и график его перемещений, он продемонстрировал, что у подзащитного нет надежного алиби на день убийства.

Голанц потратил много времени, расспрашивая Киндера обо всех версиях, в том числе о тех, которые потом зашли в тупик. Киндер поведал, сколько поступило ложных звонков и сообщений, требовавших тщательной проверки, как долго они собирали сведения о Йохане Рилце, чтобы выяснить, не являлся ли он главной целью преступника, и сколько усилий они потратили, сопоставляя это убийство с другими похожими случаями.

Из всего этого следовало, что Голанц и Киндер не просто так повесили убийство на моего клиента, а проделали тщательную работу, и в середине дня прокурор удовлетворенно объявил:

— У меня больше нет вопросов, ваша честь.

Наконец наступила моя очередь. Я решил усыпить бдительность Киндера, сосредоточившись на трех пунктах предыдущего допроса, а затем огорошить его неожиданным ударом. Я встал из-за стола и вышел к кафедре.

— Детектив Киндер, позже мы еще будем говорить о результатах медицинского обследования, но сейчас я хотел бы уточнить ваше утверждение о том, что смерть миссис Эллиот и мистера Рилца наступила приблизительно между одиннадцатью часами утра и двенадцатью часами дня. Это так?

— Да.

— Ближе к двенадцати или к одиннадцати?

— Трудно сказать точно. Мы можем указать лишь общий интервал.

— Хорошо, но раз вы установили интервал, то позаботились о том, чтобы убедиться в отсутствии алиби у арестованного?

— Я бы сформулировал иначе.

— Как?

— Я бы сказал так: моя обязанность заключалась в том, чтобы продолжать расследование дела и подготовить его к передаче в суд. Разумеется, я учитывал, что у задержанного может быть алиби. На основании проведенных допросов и просмотра видеозаписей, сделанных у ворот «Арчуэй пикчерс», я пришел к выводу, что мистер Эллиот выехал с работы в десять сорок утра. Это давало ему много времени, чтобы…

— Спасибо, детектив. Вы ответили на мой вопрос.

— Я еще не закончил.

Голанц встал и спросил судью, может ли свидетель закончить свой ответ. Стэнтон разрешил. Киндер продолжил профессорским тоном:

— Как я уже сказал, у мистера Эллиота было много времени, чтобы добраться до Малибу в установленный нами интервал.

— Вы сказали — много?

— Достаточно.

— Вы и сами проделывали данный путь, не так ли? Когда это было?

— В первый раз — ровно через неделю после преступления. Я выехал из «Арчуэй пикчерс» в десять сорок и направился в Малибу. На месте я оказался в одиннадцать сорок, что соответствует времени убийства.

— А как вы узнали, что ехали тем же маршрутом, что и мистер Эллиот?

— Я не узнавал. Просто выбрал самую быструю и удобную дорогу. Люди обычно не любят делать крюк. Предпочитают короткий путь, который занимает меньше времени. От «Арчуэй пикчерс» я поехал через Мелроуз-авеню на Ла-Бреа и дальше к шоссе. Потом свернул на Пасифик-Оушн.

— А состояние трафика на дорогах? Как вы определили, что оно было таким же, как в тот день?

— Я не определял.

— Трафик в Лос-Анджелесе — довольно непредсказуемый процесс, не так ли?

— Да.

— Поэтому вы ездили туда несколько раз?

— В том числе и поэтому.

— Вы говорили, что совершили поездку в общей сложности пять раз и всегда попадали в Малибу, как вы выразились, «до закрытия окна». Так?

— Да.

— В какой раз вы прибыли на место раньше всего?

Киндер сверился со своими записями.

— В первый раз, когда я приехал в одиннадцать сорок.

— А худшее время?

— Худшее?

— Ну да, когда дорога оказалась самой длинной?

Свидетель снова посмотрел в записи.

— Самое позднее — в одиннадцать пятьдесят одну.

— Итак, даже ваше лучшее время находится в последней четверти того «окна», которое судмедэкспертиза установила для совершения убийств, а худшее оставляет мистеру Эллиоту всего девять минут, чтобы проникнуть в дом и убить двух человек. Так?

— Да, но он все-таки мог это сделать.

— Все-таки? Звучит как-то неуверенно.

— Я абсолютно уверен, что подсудимый мог совершить убийства.

— Но только в том случае, если они произошли не раньше чем через сорок две минуты после открытия «окна», верно?

— Можно сказать и так.

— Но именно об этом свидетельствуют факты, детектив. Я ссылаюсь на результаты судмедэкспертизы. Короче, если суммировать все сказанное, вы утверждаете, что мистер Эллиот выехал из студии в десять сорок, добрался до Малибу, проник в свой дом, поднялся наверх, застал врасплох жену и ее любовника и убил обоих — и все это произошло до закрытия «окна» в двенадцать часов дня. Я прав?

— Да. Именно так.

Я покачал головой, словно в это было трудно поверить.

— Хорошо, детектив, пойдем дальше. Скажите присяжным, сколько раз вы начинали проверочную поездку в Малибу, но прекращали ее, поняв, что не успеете приехать туда до двенадцати часов?

— Я этого не делал.

Но в голосе Киндера послышалось колебание. Я надеялся, что присяжные тоже заметили.

— Допустим. Значит, если я представлю записи, на которых вы не пять, а семь раз отъезжаете в десять сорок утра от ворот студии, они будут фальшивками?

Киндер метнул взгляд на Голанца.

— Я знаю, на что вы намекаете, но этого не было.

— Отвечайте на вопрос, детектив. Если я покажу записи, на которых вы проводите свои проверочные заезды семь, а не пять раз, это будет фальшивкой?

— Нет, но я…

— Спасибо, детектив. Я просил ответить только «да» или «нет».

Голанц встал и попросил предоставить свидетелю возможность полностью ответить на вопрос. Стэнтон возразил, что он сможет это сделать во время повторного допроса. Но теперь сомнения возникли у меня. Раз уж Голанц вернется к данной теме на повторном допросе, наверное, лучше сделать это сейчас, когда у меня есть возможность обратить показания Киндера в свою пользу. Конечно, рискованно, ведь я мог потерять и то, чего уже достиг, зато если мне удастся продолжить в том же духе до конца дня, присяжные отравятся домой, усомнившись в действиях полиции. А это всегда хорошо.

Я решил рискнуть.

— Детектив, скажите, сколько проверочных поездок было прервано раньше, чем вы доехали до Малибу?

— Две.

— Какие именно?

— Вторая и последняя, седьмая.

Я кивнул.

— Вы прервали их, когда поняли, что не успеете добраться в Малибу до закрытия «окна», верно?

— Нет.

— Тогда почему вы их прервали?

— В первый раз меня отозвали для допроса кого-то из задержанных, а второй раз я услышал по радио, как полицейский просит помощи. Я вернулся, чтобы оказать ему поддержку.

— Почему же вы не отразили эти поездки в своем отчете?

— Я не стал их включать, потому что они не были завершены.

— Значит, прерванные поездки не отражены ни в одном из документов в вашей толстой папке?

— Нет.

— Выходит, нам остается просто поверить вам на слово, что поездки были прекращены именно по тем причинам, о которых вы сейчас сказали. Так?

— Да.

Я кивнул и решил, что выжал из него все, что сумел. Позже Голанц сможет реабилитировать Киндера на повторном допросе и, наверное, даже представит записи звонков, из-за которых детектив вернулся в отдел. Но я надеялся, что моя атака заронит сомнения в умы присяжных. Одержав эту маленькую победу, я двинулся дальше.

Следующим слабым местом, по которому я открыл огонь, являлся тот факт, что за полгода следствие так и не обнаружило орудие преступления и не смогло связать Уолтера Эллиота с каким бы то ни было оружием. Я бил в точку со всех сторон, и Киндеру приходилось повторять, что главная улика до сих пор не найдена, несмотря на то что у Эллиота, если он убийца, почти не было времени, чтобы спрятать оружие.

Наконец Киндер раздраженно буркнул:

— Океан, знаете ли, очень большой, мистер Холлер.

Я сразу ухватился за эту возможность.

— Океан большой, детектив Киндер? Вы хотите сказать, что у мистера Эллиота была лодка и он бросил оружие посреди Тихого океана?

— Нет, я не это имел в виду.

— Тогда что?

— Я хотел сказать, что оружие могло оказаться в воде и течение унесло его раньше, чем наши водолазы успели до него добраться.

— Могло оказаться в воде? Вы готовы поставить жизнь и свободу человека, опираясь на «могло»?

— Я этого не говорил.

— Зато вы говорите, что у вас нет орудия преступления, вы не можете связать подзащитного с каким-либо оружием, но ни секунды не сомневаетесь, что он убийца!

— У нас есть положительный результат теста на остатки пороха. Я считаю, что это связывает мистера Эллиота с оружием.

— С каким оружием?

— Мы его не нашли.

— Понятно. Однако вы со стопроцентной уверенностью заявляете, будто мистер Эллиот стрелял из пистолета в тот самый день, когда убили его жену и Йохана Рилца!

— Не со стопроцентной, но тесты…

— Спасибо, детектив Киндер. Вы уже ответили на мой вопрос. Пойдемте дальше.

Я полистал блокнот и пробежал взглядом следующую серию вопросов, которые приготовил вчера вечером.

— Детектив Киндер, следствие установило, когда Мици Эллиот познакомилась с Йоханом Рилцем?

— Мы выяснили, что она пригласила его в качестве дизайнера интерьеров осенью две тысячи пятого года. Если она была знакома с ним раньше, мне об этом неизвестно.

— А когда они стали любовниками?

— Этого мы сказать не можем. В ежедневнике мистера Рилца часто попадаются записи о его встречах с миссис Эллиот, у него дома или у нее. Они стали регулярными примерно полгода назад.

— Ему платили за каждую такую встречу?

— Мистер Рилц не оставил полной документации. Трудно определить, когда он получал деньги, а когда нет. Но в целом его гонорары постепенно возрастали, так же как частота встреч с миссис Эллиот.

Я кивнул, будто все услышанное подтвердило мои догадки.

— Хорошо. Вы также говорили, что убийство произошло всего через тридцать два дня после заключения добрачного соглашения между Уолтером и Мици Эллиот, после чего миссис Эллиот получила право на половину всего имущества супругов в случае развода.

— Верно.

— И это, по-вашему, стало мотивом для убийства?

— Отчасти да. Скажем так — усугубило ситуацию.

— Вы не видите никакой непоследовательности в вашей версии убийства, детектив Киндер?

— Не вижу.

— Разве из финансовых отчетов и регулярных встреч не было очевидно, что между мистером Рилцем и миссис Эллиот существовала романтическая или по крайней мере сексуальная связь?

— Я бы не назвал это очевидным.

— Почему?

В моем голосе звучало удивление. Я прижал его к стенке. Если бы Киндер признал связь очевидной, я получил бы нужный мне ответ. Если бы он стал это отрицать, то выглядел бы дураком, потому что она была ясна для всех присутствующих в зале.

— Вероятно, задним числом она кажется очевидной, но тогда я считал ее скорее скрытой.

— Тогда как мистер Эллиот о ней узнал?

— Неизвестно.

— Вы не смогли обнаружить орудие убийства, и это свидетельствует о том, что Уолтер Эллиот тщательно готовился к преступлению, не так ли?

— Не обязательно.

— Разве от полиции легко скрыть орудие преступления?

— Нет, но я уже сказал, что пистолет могли просто выбросить в море с задней веранды, и потом его унесло течением. Для этого не нужна тщательная подготовка.

Киндер знал, чего я от него хочу и к чему подталкиваю. Но я никак не мог загнать его в угол и попытался немного поднажать.

— Детектив, вам никогда не приходило в голову, что если бы Уолтер Эллиот знал о романе жены, то развелся бы с ней еще до заключения брачного договора?

— Нет никаких свидетельств, что он знал о романе. К тому же вы не учитываете фактор гнева и других эмоций. Видимо, деньги не являлись основным мотивом. Измена жены привела его в ярость, вот и все.

Мне так и не удалось добиться своей цели. Я был недоволен и считал, что потерял былую хватку. Да, я готовился к допросу, но это был первый умный и опытный свидетель, с которым мне пришлось иметь дело за последний год. Я решил отступить, а вскоре нанести Киндеру неожиданный удар.

45

Я попросил у судьи минуту и, вернувшись к столу защиты, наклонился над своим клиентом.

— Кивните, словно я сказал вам нечто важное, — прошептал я ему на ухо.

Эллиот исполнил мою просьбу, и я вернулся к кафедре. Раскрыв папку, я взглянул на свидетеля.

— Детектив Киндер, в какой момент вы решили, что Йохан Рилц являлся главной целью преступника?

Киндер хотел ответить сразу, но подумал и промолчал. Я надеялся, что присяжные это заметили.

— Ни в какой, — наконец произнес он.

— Ни в какой? Значит, Йохан Рилц не находился в центре вашего расследования?

— Он был жертвой убийства. Само собой, это ставило его в центр нашего расследования.

Киндер явно гордился своим ответом, но я не дал ему времени порадоваться.

— И поэтому вы отправились в Германию, чтобы узнать о его прошлом?

— Я не ездил в Германию.

— Как насчет Франции? Судя по его паспорту, он жил там до приезда в США.

— Туда я тоже не ездил.

— Может, там был кто-нибудь из вашей команды?

— Нет. Мы не видели в этом необходимости.

— Почему?

— Мы отправили запрос на Йохана Рилца в Интерпол и получили ответ, что он чист.

— Что такое Интерпол?

— Международная уголовная полиция. Она объединяет полицейские структуры и ресурсы разных стран и позволяет им сотрудничать друг с другом. У Интерпола есть представительства по всей Европе, и правительства стран-участниц оказывают ему всемерную поддержку.

— Замечательно, но это значит, что вы не обращались напрямую в полицию Берлина, где жил Рилц, верно?

— Да.

— И не запрашивали о нем полицию Парижа, где он поселился пять лет назад?

— Нет, мы полагались на данные Интерпола.

— Интерпол проверяет, не был ли человек арестован по уголовным делам, не так ли?

— В том числе и это.

— А что еще?

— Точно не знаю. Я не работаю в Интерполе.

— Если бы мистер Рилц работал на полицию в качестве тайного осведомителя по делам, связанным с наркотиками, Интерпол сообщил бы вам об этом?

В глазах Киндера мелькнуло удивление. Он не ожидал моего вопроса, но я не понимал, знает ли он, к чему я веду, или слышит об этом впервые.

— Не могу сказать, дал ли бы он нам подобную информацию.

— Силы правопорядка обычно неохотно делятся именами своих информаторов, не так ли?

— Да.

— Почему?

— Потому что это может представлять для них опасность.

— Значит, работа информатора может быть опасна?

— Иногда опасна.

— Детектив, вы когда-нибудь расследовали убийство тайного осведомителя?

Голанц встал раньше, чем Киндер успел открыть рот, и попросил судью о частной беседе. Стэнтон пригласил нас подойти к нему. Я взял папку с бумагами и последовал за Голанцем. Стенографистка отсела подальше от судьи. Стэнтон откатил свое кресло, и мы склонили над судьей головы.

— Мистер Голанц! — произнес он.

— Ваша честь, я хочу узнать, к чему ведет защита, поскольку возникает ощущение, будто меня дурачат. В документах, представленных суду мистером Холлером, нет никаких намеков на то, о чем он спрашивает свидетеля.

Судья обратился ко мне:

— Мистер Холлер!

— Ваша честь, если здесь кого-то и дурачат, то меня. Следствие велось из рук вон плохо и…

— Мистер Холлер, оставьте это для присяжных. Что у вас есть?

Я открыл папку и положил перед судьей компьютерную распечатку, так чтобы для Голанца она оказалась перевернутой вверх ногами.

— У меня статья, напечатанная в «Паризьен» четыре с половиной года назад. Йохан Рилц назван там свидетелем в одном крупном деле по наркотикам. Он использовал средства французской полиции, чтобы покупать товар и собирать сведения о деятельности наркоторговцев. Был тайным осведомителем, ваша честь, а наша полиция даже не взглянула в его сторону. С самого начала это было крайне пристрастное…

— Мистер Холлер, я уже сказал, оставьте это для присяжных. Текст написан на французском. У вас есть перевод?

— Простите, ваша честь.

Я вытащил из папки второй листок и положил поверх первого, снова развернув вверх ногами к Голанцу. Тот неловко изогнул шею, пытаясь его прочитать.

— Откуда вы знаете, что это тот же самый Йохан Рилц? — спросил Голанц. — Имя не такое уж редкое.

— В Германии — может быть, но не во Франции.

— Но как нам убедиться, что это он? — подал голос судья. — Вы даете перепечатку из иностранной газеты. Она не может считаться официальным документом.

Я достал еще листок.

— Это ксерокопия страницы из паспорта Рилца. Я взял ее из материалов дела, представленных прокуратурой. Здесь сказано, что Рилц переехал из Франции в Соединенные Штаты в марте две тысячи третьего года. То есть через месяц после публикации статьи. Обратите также внимание на возраст. В статье указано, сколько ему лет, и написано, что он покупал наркотики для копов, работая дизайнером интерьеров. Ясно, что это он, ваша честь. Рилц подставил там многих людей и посадил их за решетку, а потом переехал сюда и начал делать то же самое.

Голанц возмущенно затряс головой.

— Нет, так не пойдет, — заявил он. — Это нарушает правила представления документов и абсолютно неприемлемо. Вы не можете сидеть с камнем за пазухой, а потом бить нас исподтишка.

Судья развернулся ко мне и прищурился.

— Ваша честь, если тут кто-то и держал камень за пазухой, то обвинение. Как раз прокуратура должна была сообщить мне эти факты. Честно говоря, я подозреваю, что свидетель обо всем знал, но скрывал от защиты.

— Серьезное обвинение, мистер Холлер, — заметил судья. — У вас есть доказательства?

— Ваша честь, я сам узнал об этом совершенно случайно. В воскресенье я просматривал бумаги, оставленные моим предшественником, и обнаружил, что он пропустил все фамилии, связанные с данным делом, через «Лексис-Нексис».^[14] Он использовал компьютер и учетную запись, которые я унаследовал от Джерри Винсента вместе с его юридической практикой. Я проверил учетную запись и заметил, что она настроена только на англоязычный поиск. Поскольку я уже ознакомился с ксерокопией паспорта Рилца и знал, что он раньше жил в Европе, то решил повторить поиск, включив в него немецкий и французский языки. Через пару минут я нашел статью из французской газеты, и мне очень трудно поверить, что о ней не известно ни полиции, ни прокуратуре, ни Интерполу. Не знаю, ваша честь, можно ли это считать доказательством, но у защиты складывается впечатление, будто ее хотели обвести вокруг пальца.

Судья повернулся к Голанцу и бросил на его подозрительный взгляд. Такого еще не бывало. Я даже отодвинулся в сторону, чтобы присяжные могли это увидеть.

— Что скажете, мистер Голанц? — произнес судья.

— Это нелепо, ваша честь. Мы ничего не скрыли и передали суду все, что сумели найти. Я хочу спросить мистера Холдера, почему он не предупредил нас еще вчера, хотя, по его же собственным словам, сделал свою находку еще в воскресенье, да и на распечатке стоит та же дата.

Я невозмутимо посмотрел на Голанца.

— Если бы я знал, что вы владеете французским, Джефф, то сразу передал бы ее вам, и, вероятно, вы бы мне помогли. Но я не знаю французского и не мог прочитать, что там написано, поэтому мне понадобился перевод. Я получил его за десять минут до перекрестного допроса.

— Хорошо, — проговорил судья, прервав нашу словесную дуэль. — Все равно это всего лишь газетная статья. Что вы намерены сделать, чтобы проверить данную информацию, мистер Холлер?

— Как только будет объявлен перерыв, я свяжусь со своим детективом и выясню, сможем ли мы наладить контакт с людьми из французской полиции. Нам придется заниматься тем, что прокуратура должна была сделать еще полгода назад.

— Мы тоже все проверим, — вставил Голанц.

— В зале сидят отец Рилца и два брата. Может, начнете с них?

Судья успокаивающе махнул на нас рукой, словно отец, разнимающий поссорившихся братьев.

— Ладно, — заключил он. — На перекрестном допросе этот вопрос закрыт. Мистер Холлер, я предоставлю вам возможность вернуться к нему при изложении версии защиты. Вы повторно допросите свидетеля, и, если вам удастся доказать, что речь идет об одном и том же лице, я дам вам широкие права для раскрытия темы.

— Ваша честь, это ставит защиту в невыгодное положение, — возразил я.

— Каким образом?

— Теперь, когда прокуратура знает о статье, она может препятствовать нам в поиске доказательств.

— Чепуха! — бросил Голанц.

Но судья кивнул.

— Я понимаю ваше беспокойство и хочу предупредить мистера Голанца, что если услышу о нечто подобном, то… скажем так, меня это сильно расстроит. Думаю, мы закончили, джентльмены.

Стэнтон вернул кресло на прежнюю позицию, и мы разошлись по своим местам. Я взглянул на настенные часы. Без десяти пять. Я прикинул, что, если протяну еще немного времени, судья объявит перерыв до завтра и присяжные разойдутся по домам, размышляя о французском следе.

Я приблизился к кафедре и попросил у судьи еще минуту. Склонившись над своим блокнотом, я сделал вид, будто размышляю, не осталось ли у меня каких-либо вопросов к Киндеру.

— Итак, мистер Холлер? — обратился ко мне Стэнтон после паузы.

— Все в порядке, ваша честь. Я продолжу разговор о деятельности мистера Рилца во Франции во время выступления защиты. А пока у меня больше нет вопросов к детективу Киндеру.

Я вернулся к своему столу и сел. Судья объявил, что заседание закончено.

Я смотрел на присяжных, выходивших из зала, но ничего не мог прочитать по их лицам. Потом я взглянул через плечо Голанца на места для публики. Все трое представителей семейства Рилц наблюдали за мной с каменными лицами.

46

Циско позвонил в десять вечера. Сообщил, что находится недалеко от Голливуда и может заехать ко мне. Есть новости о номере семь, добавил он.

Я предупредил Патрика, что пойду на веранду для частной беседы с Циско. На улице было холодно, поэтому я надел свитер и, прихватив папку с бумагами, отправился ждать детектива.

В этот час бульвар Сансет полыхал среди холмов словно пламя в печной топке. Свой дом я купил как раз из-за большой веранды и потрясающего вида, открывавшегося сверху на Лoc-Анджелес. Город никогда мне не надоедал, ни днем, ни ночью. Он каждый день заряжал бодростью и всегда говорил мне правду. Правда же заключалась в том, что в этом городе возможно все — как хорошее, так и плохое.

— Привет, босс!

От неожиданности я подскочил на месте. Циско неслышно поднялся по лестнице и приблизился сзади. Видимо, поднялся на холм, потом заглушил мотор и бесшумно подкатил к дому. Не хотел, чтобы рев его двигателя перебудил соседей.

— Не надо меня так пугать, приятель!

— Не думал, что ты такой нервный.

— Просто не люблю, когда подкрадываются сзади. Садись.

Я кивнул на столик и пару стульев, стоявших под выступом крыши перед окном гостиной. Неудобная уличная мебель, которой я редко пользовался. Я предпочитал созерцать город сверху и подзаряжаться от его энергии. Но делать это можно было только стоя.

Папка с документами уже лежала на столе. Циско подтащил к себе стул и хотел сесть, но нагнулся и смахнул с сиденья накопившуюся пыль и грязь.

— Черт, ты здесь когда-нибудь убираешься?

— Циско, на тебе джинсы и футболка. Садись.

Я сел вместе с ним и заметил, как он заглядывает сквозь прозрачные шторы в дом. В гостиной работал телевизор — Патрик смотрел канал экстремального спорта. Люди на экране выделывали рискованные трюки на снегоходах.

— Это что, спорт? — спросил Циско.

— Для Патрика — да.

— Как у него дела?

— Неплохо. Он здесь вторую неделю. Что скажешь про номер семь?

Циско достал из заднего кармана записную книжку.

— Свет тут есть?

Встав из-за стола, я приоткрыл входную дверь, пошарил рукой по стене и включил лампу на веранде. Мельком взглянув на экран телевизора, я увидел, как команда врачей бежит к спортсмену, который неудачно выполнил свой флип и с размаху грохнулся о землю.

Я закрыл дверь и вернулся к Циско. Тот что-то просматривал в блокноте.

— Ну вот, — произнес он. — Номер семь. У меня было мало времени, но я нашел кое-какую информацию и думаю, что тебе надо это знать. Его зовут Дэвид Максуини, и почти все, что он написал в своей «П-анкете», полное вранье.

Циско имел в виду страничку формуляра, которую каждый кандидат заполнял перед «вуар дир». В анкете указывались фамилия, профессия, адрес и ответы на несколько простых вопросов, по которым стороны могли судить, подходит ли им человек в качестве присяжного. В данном случае фамилия была опущена, а все остальные данные я передал Циско.

— Например?

— Тут написано, что он живет в Палос-Вердес. Ничего подобного. Я проследил за ним от здания суда до его дома на Беверли, рядом с Си-би-эс.

Он махнул рукой на юг, в сторону бульвара Беверли и Фэрфакс-авеню, где находилась студия Си-би-эс.

— Мой приятель проверил номер пикапа, на котором тот ездит в суд. Он зарегистрирован на Дэвида Максуини, и адрес тот же самый, на Беверли-Хиллс. Затем мой друг заглянул в его водительские права и переслал фото мне на телефон. Я посмотрел. Максуини — наш парень.

Сведения интересные, но меня больше волновало, как Циско их раздобыл. Он уже спалил одного информатора в полиции.

— Циско, ты жутко наследил. Я говорил, что не хочу неприятностей.

— Остынь. Никаких следов. Мой друг никогда не признается, что шпионил для меня. Коп не имеет права проводить частные расследования. Если об этом узнают, его выгонят с работы. А если и начнут что-то проверять, можно не волноваться, поскольку он работал с другого компьютера и не под своим именем. Позаимствовал пароль у лейтенанта. В общем, никаких хвостов, понятно? Ни одной зацепки. Все в порядке.

Я пожал плечами. Копы воруют у копов. Почему меня это не удивляет?

— Ладно, — кивнул я. — Что еще?

— Его дважды арестовывали, хотя в анкете он написал, что чист.

— За что именно?

— В девяносто седьмом — за вооруженное нападение, в девяносто девятом — за сговор с целью совершения мошенничества. Судимостей нет — по крайней мере, я ничего не обнаружил. Если хочешь, завтра схожу в суд и соберу больше информации.

Конечно, я желал знать больше — особенно о том, как вооруженное нападение и преступный сговор могли остаться без судимостей, — но если Циско запросит материалы дела, ему придется предъявить удостоверение, а это выдаст нас обоих.

— Нет, тебя там заставят расписаться. Пока оставим все как есть. Что-нибудь еще?

— Как я уже сказал, в анкете сплошное вранье. Он пишет, что работает инженером в «Локхид». Сомневаюсь. Я звонил в «Локхид» — Дэвид Максуини в их телефонной книжке не значится. Либо у парня нет рабочего телефона, либо… — Циско развел руками, намекая, что объяснение только одно — обман. — У меня был всего один вечер, но то, что я проверил, оказалось ложью. Вероятно, это относится и к его фамилии.

— Ты о чем?

— Мы ведь не знаем, как его зовут на самом деле, правда? В анкете его имя вымарано черной краской.

— Верно.

— Я проследил за номером седьмым и выяснил, что это Дэвид Максуини, но кто поручится, что в анкете та же самая фамилия? Понимаешь, к чему я веду?

Я на минуту задумался и проговорил:

— Ты хочешь сказать, что Максуини подменил настоящего присяжного, возможно, даже украл его судебную повестку и теперь играет его роль в суде?

— Вот именно. Когда кандидаты получают повестку и предъявляют ее в специальное окошко, там просто сверяют фамилию из списка с водительским удостоверением. Этим занимаются низкооплачиваемые клерки, Микки. Ничего не стоит подсунуть кому-нибудь из них поддельное удостоверение. Мы с тобой знаем, как легко подделать документы.

Я кивнул. Большинство людей мечтают отделаться от обязанности быть присяжным. Самый лучший способ проникнуть в коллегию — просто выполнить свой гражданский долг.

— Если ты раздобудешь мне фамилию человека под номером семь, я ее проверю, — продолжил Циско. — Бьюсь об заклад — такой человек наверняка найдется в «Локхид».

Я покачал головой.

— Боюсь, я не смогу это сделать, не оставив «хвост».

Циско пожал плечами.

— А что вообще происходит, Микки? Только не говори, что чертов прокурор посадил в коллегию своих людей.

Я мог рассказать ему обо всем, но решил, что пока не следует.

— Лучше тебе не знать.

— Убрать перископ!

Он имел в виду, что мы переходим в режим «подводной лодки», где отсеки изолированы, и даже если один дал течь, судно останется на плаву.

— Да, так мы и поступим. Он с кем-нибудь общался? С кем-то заслуживающим внимания?

— Вечером я поехал за ним до Гроув и видел, как он встретился с одним человеком в «Мармеладе», в одном местном ресторанчике. С женщиной. Все выглядело так, словно они встретились случайно и решили поболтать за кофе. Больше никого не было. Но я занимался им только с пяти вечера, когда судья распустил присяжных.

За столь короткий срок Циско сделал очень многое. Больше, чем я ожидал.

— Ты далеко от них сидел?

— Довольно далеко. Ты велел быть поосторожнее.

— Значит, не сумеешь описать женщину?

— Микки, я просто сказал, что далеко. Конечно, сумею. Я даже снял ее на камеру.

Циско встал и сунул руку в передний карман джинсов. Выудив оттуда маленькую незаметную черную камеру, он сел на место. На задней панели аппарата вспыхнул монитор. Циско нажал какие-то кнопки и протянул мне фотокамеру.

— Начни отсюда и прокручивай дальше, пока не дойдешь до женщины.

Я взял камеру и стал просматривать цифровые фото седьмого присяжного, сделанные сегодняшним вечером. На последних трех он сидел с женщиной в «Мармеладе». У нее были густые черные волосы, затенявшие лицо. Изображение получилось нечетким, снимки делались без вспышки и издалека.

Женщина незнакомая. Я вернул камеру Циско.

— Ладно, ты отлично поработал. Пока оставь это.

— Просто оставить?

— Да, и займись вот чем.

Я перебросил ему папку с документами. Циско заглянул в них и усмехнулся.

— Так вот о чем вы шушукались с судьей?

Я забыл, что он тоже сидел в зале, чтобы следить за номером седьмым.

— Я сказал, что ты делал поиск только на английском и мне пришлось повторить запрос, включив в него немецкий и французский. Я даже заново распечатал статью, чтобы на ней была свежая дата.

— Очень мило. Жаль, что я выгляжу болваном.

— Должен же я был что-нибудь придумать. Если бы я заявил, что ты раскопал это неделю назад, а я все время сидел и помалкивал, меня бы отстранили отдела. За неуважение к суду. К тому же судья считает болваном Голанца, потому что он не нашел статью раньше нас.

Циско это, кажется, успокоило. Он взял папку.

— И что я должен делать?

— Где переводчица, которой ты давал статью?

— Наверное, у себя дома в Уэстсайде. Это студентка по обмену, я отыскал ее через Интернет.

— Тогда позвони ей и скажи, что хочешь поработать сегодня ночью.

— Лорне это не понравится. Я и двадцатилетняя француженка…

— Лорна не говорит по-французски, так что пусть потерпит. Какая у нас разница по времени с Парижем — девять часов?

— Девять или десять. Не помню.

— Ладно, в общем, бери переводчицу и после полуночи начинай звонить. Звони жандармам, всем, кто занимается наркотиками, и притащи кого-нибудь сюда. Кстати, в статье указаны три фамилии. Начни с них.

— Так просто? Думаешь, они с радостью все бросят и помчатся к нам?

— Да, и будут давить друг друга, чтобы успеть первыми. Скажи им, что они полетят первым классом и поселятся в отеле, где останавливается Микки Рурк.

— Что это за отель?

— Понятия не имею, но я слышал, что этот парень у них в чести. Они считают его гением. В общем, скажи им то, что они хотят услышать. И не жалей денег. Если согласятся двое, бери двоих, потом разберемся, кто лучше. Только раздобудь кого-нибудь. Циско, пойми, это Лос-Анджелес. Все копы в мире хотят сюда приехать, затем вернуться и рассказывать всем, что они увидели.

— Ладно, я кого-нибудь найду. Но что, если он будет занят?

— Тогда пусть прилетает как можно быстрее, а ты дай мне знать. Я постараюсь потянуть время в суде. Судья намерен провернуть все поскорее; если возникнет необходимость, я смогу сбавить темп. Последний срок — следующий вторник, в крайнем случае среда. К этому времени доставь мне француза.

— Позвонить тебе сегодня, когда обо всем договорюсь?

— Нет, меня ждет сладкий сон. Я отвык целый день торчать в суде и буквально валюсь с ног. Лучше пойду в кровать. Позвони мне утром.

— Хорошо, Микки.

Он поднялся с места, похлопал меня по плечу папкой и, сложив ее пополам, засунул за пояс джинсов. С края веранды я проследил, как Циско спустился по ступеням, поднял с тротуара своего железного коня и, поставив нейтральную передачу, бесшумно покатил вниз по Фэрхолм к Лорел-каньон.

Подняв голову, я окинул взглядом город и стал думать о том, что делал сегодня, о своей профессии и о вранье в суде. Но я не особенно углублялся в мысли и не чувствовал за собой вины. Я защищал человека, которого считал невиновным в приписанных ему убийствах, хотя и косвенно замешанным в произошедшем. В коллегии присяжных у меня сидела «подсадная утка», как-то связанная со смертью моего предшественника. Еще у меня был детектив, он следил за каждым моим шагом, но гораздо больше интересовался раскрытием своего дела, чем моей безопасностью.

Я знал обо всем этом, однако не испытывал ни страха, ни вины и чувствовал себя примерно как тот парень, который выделывал в воздухе сальто на трехсотфунтовом снегоходе. Может, спорт тут и ни при чем, но это было чертовски рискованно, и только таким способом я сделал то, что не удавалось целый год. Содрать с себя всю шелуху и зарядить энергией.

Так, чтобы вскипела кровь.

Я услышал, как внизу взревели выхлопные трубы. Циско тихо проехал весь путь до Лорел-каньон и лишь в самом конце завел мотор. Глухой рокот его двигателя вскоре затих в темноте.

47

В понедельник я надел свой «счастливый» костюм от Корнелиани. Мой клиент и я сидели в судебном зале, ожидая выступления защиты. Представитель обвинения Джеффри Голанц разместился за своим столом, готовясь ставить палки нам в колеса. Задние ряды вновь ломились от публики. Зато судейское кресло перед нами пустовало. Стэнтон не выходил из своего кабинета и опаздывал почти на час. Что-то произошло или должно было произойти, но нас никто не информировал. Мы увидели, как двое полицейских провели в кабинет неизвестного мне человека и вывели обратно, однако никаких объяснений не последовало.

— Джефф, что это значит? — спросил я через проход сидевшего рядом обвинителя.

Голанц повернул голову. На нем был красивый элегантный костюм, но он надевал его каждый день, и это уже не производило впечатления. Помощник прокурора пожал плечами.

— Понятия не имею, — отозвался он.

— Наверное, судья рассматривает мою просьбу о досрочном оправдании.

Я улыбнулся, а Голанц сдвинул брови.

— Ну да, конечно.

Выступление обвинения растянулось на всю прошедшую неделю. Я тоже принял в нем участие, устроив два длинных перекрестных допроса, но значительная часть времени ушла на дотошную работу Голанца. Патологоанатома, проводившего вскрытие Мици Эллиот и Йохана Рилца, он продержал целый день, выуживая из него бесконечные подробности о смерти жертв. Еще полдня допрашивал бухгалтера Уолтера Эллиота, рассказавшего о финансовой стороне его брака и о том, сколько он мог потерять из-за развода. Почти столько же времени занял судмедэксперт, долго толковавший о том, как проводился тест на следы пороховых частиц.

Кроме ключевых свидетелей промелькнуло несколько помельче, а пятница закончилась «слезовыжималкой». Голанц вызвал лучшую подругу Мици Эллиот. Она поведала, как Мици делилась с ней планами развода сразу после заключения брачного контракта. По ее словам, как только эти планы всплыли наружу, между мужем и женой постоянно происходили стычки и она чуть ли не каждый день видела Мици в синяках. Свидетельница целый час рыдала почти без остановки и под конец занялась откровенными сплетнями и слухами, пока мой протест не положил этому конец.

Затем я, как положено, направил судье ходатайство о досрочном оправдании моего клиента. Я заявил, что обвинению не удалось представить убедительных доказательств виновности подзащитного. Судья, естественно, отклонил ходатайство и назначил мое выступление на следующий понедельник, ровно в девять часов. Выходные я провел, готовясь к бою и натаскивая двух главных свидетелей защиты: доктора Шамирам Арсланьян, моего эксперта по СПЧ, и прилетевшего из Франции капитана полиции Малькольма Пепэна. Наступил понедельник, я был во всеоружии и рвался выступать, но судья отсутствовал.

— Что происходит? — шепнул мне Эллиот.

Я пожал плечами.

— Я знаю не больше вас. Обычно, если судья не появляется вовремя, это не имеет никакого отношения к делу. Как правило, решаются проблемы со следующим процессом.

Но Эллиот не успокоился. Поперек его лба легла глубокая морщина. Он чувствовал: что-то не так. Обернувшись, я взглянул на места для публики. Джули Фавро сидела в третьем ряду вместе с Лорной. Я им подмигнул, и Лорна подняла большой палец. Осмотрев другие ряды, я заметил, что за столиком обвинения образовалось пустое пространство. Немцев не было. Я хотел спросить Голанца, куда подевались родственники, как вдруг в зале за спиной обвинителя появился полицейский.

— Простите.

Голанц обернулся, и офицер наклонился к нему с каким-то документом.

— Вы из прокуратуры? — спросил он. — К кому мне с этим обратиться?

Голанц встал и вышел за перегородку. Он бегло просмотрел бумагу и вернул ее обратно.

— Это повестка в суд со стороны защиты. Вы офицер Сталлуорт?

— Да.

— Тогда вам сюда.

— Не думаю. Я не имею никакого отношения к этому делу.

Голанц снова взял документ и изучил его внимательнее. Похоже, он начал что-то соображать, но было уже поздно.

— Вы находились на месте преступления? Стояли в оцеплении или охраняли въезд?

— Нет, я был дома, отсыпался после смены. Работал в ночь.

— Подождите минуту.

Голанц вернулся к своему столу и открыл папку. Я понял, что он проверяет список свидетелей, который я представил две недели назад.

— В чем дело, Холлер?

— А что? Он есть в списке.

— Чепуха.

— Нет, не чепуха. Он там уже две недели.

Встав из-за стола, я подошел к перилам и протянул руку полицейскому.

— Офицер Сталлуорт, я Майкл Холлер.

Он не пожал руки. Чувствуя на себе взгляды публики, я продолжил:

— Это я вызывал вас сюда. Подождите пока в коридоре, и я постараюсь, чтобы вас пригласили сразу, как начнется заседание. Судьи еще нет. Но не волнуйтесь, я о вас помню.

— Тут какая-то ошибка. Я никак не связан с данным делом. В тот день я закончил свою смену и отправился домой.

— Офицер Сталлуорт, никакой ошибки нет, и, раз уж вас сюда вызвали, вы не можете уйти просто так. Нужно разрешение судьи и мое согласие. Если вы сейчас уйдете, судья придет в ярость. Вы же не хотите, чтобы он пришел в ярость?

Полицейский побагровел. Он бросал взгляды на Голанца, надеясь на его помощь, но тот тихо говорил по телефону. Видимо, звонок был срочный.

— Послушайте, — сказал я Сталлуорту, — вы просто выйдете пока в коридор, а я…

Кто-то из передней части зала позвал меня и Голанца. Обернувшись, я увидел, что у двери стоит судебный секретарь и кивком приглашает нас пройти в кабинет Стэнтона. Наконец-то что-то прояснится. Голанц прервал звонок и встал. Я повернулся к Сталлуорту спиной и проследовал за Голанцем к двери.

Судья сидел за столом в своей черной мантии. Судя по его виду, он был вполне готов к работе, но его что-то задержало.

— Садитесь, джентльмены, — предложил он.

— Мне пригласить подзащитного, ваша честь? — спросил я.

— Нет, нет необходимости. Просто присядьте, и я расскажу вам, что происходит.

Мы с Голанцом сели напротив судьи. Я чувствовал, что Голанц внутренне кипит, разозленный повесткой Сталлуорта и ее возможными последствиями. Стэнтон подался вперед и положил руки на лежавший перед ним листок бумаги.

— У нас возникла довольно необычная ситуация, связанная с неправомерными действиями со стороны присяжных. Ситуация все еще… развивается, и я хочу извиниться, что до сих пор не посвятил вас в суть дела.

Стэнтон встал, и я подумал, что он собирается пойти в зал или задать нам какие-то вопросы, но судья немного помолчал и произнес:

— В четверг в мой офис пришло письмо, адресованное лично мне. К сожалению, я смог прочитать его только в конце пятницы, после завершающей недельной сессии, где обычно решаются всякие мелкие дела. В письме сказано… впрочем, вот оно, письмо. Я его уже распечатал, но вы письмо лучше не трогайте.

Он развернул перед нами листок бумаги. Чтобы прочитать его, я встал с места и перегнулся через стол. Для Голанца при его высоком росте в этом не было необходимости.

Очевидно, письмо отпечатали на лазерном принтере. Не считая текста, его девственную белизну нарушали лишь две темные полоски на местах сгиба.

Я сел на стул.

— Вы сохранили конверт? — спросил я.

— Да, — ответил Стэнтон. — Обратного адреса нет, почтовый штемпель поставлен в Голливуде. Я хочу, чтобы кто-нибудь из криминалистов посмотрел эту записку и конверт.

— Надеюсь, вы не сообщили об этом самому присяжному, — вставил Голанц. — Заседание должно состояться в любом случае. Вероятно, это лишь уловка, с помощью которой человека желают убрать из коллегии.

Я не сомневался, что Голанц бросится на защиту седьмого номера. В его глазах это был «синий» кандидат.

Я тоже подал голос:

— Он хочет сказать, что это уловка защиты. Я возражаю против обвинения.

Судья успокаивающе поднял руки.

— Успокойтесь, друзья. Я еще не говорил с номером семь. Все выходные я раздумывал, как мне лучше поступить. Побеседовал с другими судьями и полностью подготовился к решению этого вопроса. Проблема в том, что номер семь не появился. Его нет в суде.

Мы с Голанцем замерли.

— Нет в суде? — протянул Голанц. — А вы посылали…

— Да, я отправил к нему судебных приставов, и его жена сообщила, что он на работе, а про суд, процесс и все такое она ничего не знает. Потом они поехали в «Локхид», нашли там этого человека и привезли его сюда. Но это не он. Не номер седьмой.

— Ваша честь, я совсем запутался, — вздохнул я. — Вы же сказали, что нашли его на работе?

— Да. Все это начинает напоминать Лорела и Харди с их «А кто на первой базе?»

— Эбботт и Кастелло, — вставил я.

— Что?

— Это были Эбботт и Кастелло. Они выступали с «Кто на первой базе?».

— Не важно. Суть в том, что номер семь не номер семь.

— Я не понимаю, ваша честь, — покачал я головой.

— В нашем компьютере номер седьмой записан как Родни Бэнгланд, инженер из «Локхид», проживающий в Палос-Вердес. Но человек, который две недели просидел здесь на седьмом месте, не Родни. Мы не знаем, кто он и куда делся.

— Он занял место Бэнгланда, но Бэнгланд об этом не знал, — произнес Голанц.

— Похоже на то, — согласился судья. — Бэнгланда — настоящего Бэнгланда — сейчас допрашивают, но он явно не в курсе того, что происходит. Он вообще не получал повестки.

— Значит, кто-то похитил ее и использовал вместо него? — уточнил я.

Стэнтон кивнул.

— Да. Вопрос только зачем, и я надеюсь, что полиция поможет нам это выяснить.

— А как же суд? — напомнил я. — Объявим несостоявшимся?

— Нет. Мы пригласим присяжных, объясним, что седьмой номер по некоторым причинам отстранен, заменим его новым кандидатом и пойдем дальше. А полиция тем временем проверит остальных присяжных и убедится, что они действительно те, за кого себя выдают. Мистер Голанц?

Голанц минуту раздумывал, прежде чем ответить.

— Ситуация довольно шокирующая. Но обвинение готово продолжать — как только мы убедимся, что с остальными присяжными все в порядке.

— Мистер Холлер?

Я одобрительно кивнул. Все шло так, как я планировал.

— У меня есть свидетель, он прилетел сюда из Франции, и я полностью готов к работе. Не хочу отменять процесс. И мой клиент тоже.

Судья подтвердил наше согласие.

— Хорошо, тогда возвращайтесь в зал, и через минуту заседание начнется.

На обратном пути Голанц шепнул мне с угрозой:

— Я тоже проведу свое расследование, Холлер.

— Правда?

— Мы найдем этого ублюдка и выясним, что он делал в коллегии присяжных. И если обнаружится какая-то связь с защитой…

Я не дослушал и быстро зашагал к двери. Все и так понятно.

Сталлуорта в зале уже не было — видимо, он все-таки последовал моему совету и вышел в коридор. Как только я сел за столик, Эллиот набросился на меня:

— Что случилось? В чем дело?

Я попросил его сбавить тон и прошептал:

— Седьмой номер не явился в суде. Судья проверил его и раскрыл подмену.

Эллиот остолбенел. Вид у него был такой, словно кто-то всадил ему в спину нож.

— Господи, что это значит?

— Для нас — ничего. Суд продолжится с другим присяжным. Но следствие попытается выяснить, кто такой номер седьмой, и я очень надеюсь, Уолтер, что оно не приведет к вашей двери.

— Вряд ли. Но мы не сможем продолжать. Вы должны остановить процесс. Потребуйте роспуска суда.

Я увидел его умоляющий взгляд и понял, что мой клиент мало полагался на мою защиту. Он рассчитывал только на свою «подсадку».

— Стэнтон отказался отменить процесс. Придется работать с тем, что у нас есть.

Эллиот дрожащей рукой провел по лбу.

— Не волнуйтесь, Уолтер. Вы в хороших руках. Мы выиграем это дело в честном бою.

В зале снова появился судебный секретарь, и судья Стэнтон поднялся по ступенькам на свое место.

— Мы возвращаемся к делу «Штат Калифорния против Эллиота», — объявил он. — Пригласите присяжных.

48

Первым свидетелем защиты был Хулио Мьюниц, внештатный видеооператор из Топанга-каньон, опередивший всех репортеров и первым прибывший к дому Эллиота в день убийства. Сначала я расспросил, чем он зарабатывает на жизнь. Мьюниц не сотрудничал с какой-либо конкретной компанией или каналом, а просто прослушивал полицейские радиочастоты и узнавал места, где произошло преступление или иное событие. Потом Мьюниц мчался туда со своей видеокамерой, делал съемку и продавал отснятый материал местной телекомпании или службе новостей, не оказавшейся вовремя на месте. В случае с Эллиотом он поймал на сканнере звонок в отдел по расследованию убийств и отправился по указанному адресу.

— Мистер Мьюниц, что вы делали, когда прибыли на место? — спросил я.

— Ну, я достал камеру и начал снимать. Затем я заметил, что кто-то сидит на заднем сиденье патрульной машины, и подумал, что это подозреваемый. Тогда я заснял его и полицейских, тянувших заградительную ленту вокруг дома.

Я попросил разрешения представить суду цифровую видеозапись, сделанную в тот день Мьюницем, и выкатил перед присяжными видеоплейер с монитором. Вставив кассету, я нажал кнопку «Пуск». Запись была заранее перемотана на то место, где Мьюниц стал снимать участок вокруг дома. Присяжные с любопытством уставились на экран. Сам я уже видел съемку, и не раз. Она запечатлела Уолтера Эллиота, сидевшего на заднем сиденье патрульного автомобиля. Поскольку Мьюниц снимал поверх крыши, камера четко зафиксировала нарисованный на ней номер «4А».

Изображение скакнуло от машины к полицейским, охранявшим дом, и вернулось. Детективы Киндер и Эриксон выводили Эллиота из автомобиля. Они сняли с него наручники и сопроводили в дом.

С помощью пульта я остановил запись и прокрутил назад до того места, где Мьюниц подошел к машине поближе и навел камеру на Эллиота. Я снова нажал «Пуск» и остановил кадр, на котором Эллиот сидел, подавшись вперед, потому что его руки были скованы за спиной наручниками.

— Мистер Мьюниц, обратите внимание на крышу патрульного автомобиля. Что вы там видите?

— Вижу номерной знак. «Четыре-А», или «четыре-альфа», как они говорили по радио.

— Вы узнаете этот знак? Вы уже видели его раньше?

— Я часто слушаю полицейские радиоволны и хорошо знаком с этим номером. Да, я видел его буквально в тот же день, только немного раньше.

— При каких обстоятельствах?

— Я прослушивал сканнер и услышал про стрельбу в парке Малибу-Грик. Ну и поехал туда снимать.

— Во сколько это было?

— Около двух часов ночи.

— Значит, вы проводили съемки в парке Малибу-Грик примерно за десять часов до прибытия к дому Эллиотов? Я правильно вас понял?

— Да.

— И машина «четыре-альфа» участвовала в более раннем инциденте?

— Да, когда парня наконец арестовали, его повезли как раз на той машине. На «четыре-альфа».

— В какое время это произошло?

— Примерно в пять утра. Ночь была длинной.

— Вы сняли это на видео?

— Да. Запись на той же пленке, только надо прокрутить назад, — кивнул он на экран.

— Что ж, давайте посмотрим, — предложил я.

Я нажал на пульте кнопку «Назад». Голанц резко вскочил, объявил протест и попросил частного разговора с судьей. Стэнтон махнул нам рукой, и я направился к нему, прихватив с собой список свидетелей, представленный суду полмесяца назад.

— Ваша честь, — раздраженно заявил Голанц, — защита опять пытается нас обмануть. До сих пор не было никаких намеков на то, что мистер Холлер намерен обсудить со своим свидетелем какое-то другое преступление. Я протестую против данного допроса.

Я спокойно положил перед судьей свой список. По правилам я был обязан подать в суд полный перечень свидетелей, которых собирался допросить, и вкратце написать о том, что они будут говорить. Хулио Мьюниц в списке присутствовал. Мое резюме там тоже имелось.

— Ваша честь, здесь ясно сказано, что показания свидетеля касаются видеосъемок, которые он проводил второго мая, в день убийства, — возразил я. — Видео в парке было снято в день убийства, второго мая. Список я представил два недели назад. Если тут есть какой-то обман, то мистер Голанц обманывает сам себя. За это время он мог поговорить со свидетелем и просмотреть его записи. Видимо, он этого не сделал.

Стэнтон пробежал взглядом по списку и кивнул.

— Протест отклонен, — объявил он. — Можете продолжать, мистер Холлер.

Я вернулся, перемотал пленку и включил запись. Присяжные следили за ней с возрастающим интересом. На экране шла ночная перестрелка, изображение было более смазанным и зернистым, чем на предыдущей съемке, и камера резко прыгала с места на место.

Наконец на экране появился человек с наручниками за спиной, его заталкивали в патрульную машину. Полицейский захлопнул за ним дверцу и постучал по крыше. Автомобиль тронулся с места и поехал мимо камеры. Я нажал «Стоп».

Изображение застыло. Видеокамера подсвечивала человека на заднем сиденье и крышу автомобиля.

— Мистер Мьюниц, какой знак вы видите на крыше этой машины?

— «Четыре-A», или «четыре-альфа».

— Где сидит человек, которого в ней перевозят?

— На заднем сиденье, с правой стороны.

— Он в наручниках?

— По крайней мере, был в наручниках, когда его посадили. Я это заснял.

— Руки скованы за спиной?

— Да.

— Он сидит на том же месте и в той же позе, что и мистер Эллиот, которого вы сняли восемью часами позже?

— Совершенно верно. В той же позе.

— Спасибо, мистер Мьюниц. У защиты больше нет вопросов.

Голанц отказался от перекрестного допроса. Ему не к чему было придраться, а запись не могла лгать. Мьюниц удалился. Я сказал судье, что хочу оставить видеоплейер для следующего свидетеля, и вызывал Тодда Сталлуорта.

Полицейский вышел еще более разъяренным, чем прежде. Меня это устраивало. Вид у него был какой-то помятый, форма висела мешком. На одном из рукавов чернела рваная дыра: похоже, ночью произошла какая-то стычка.

Я быстро установил личность Сталлуорта и зафиксировал факт, что в день убийства в доме Эллиота он работал в первую смену на машине «альфа» в районе Малибу. Не успел я задать первый вопрос, как Голанц опять заявил протест и попросил о частной беседе. Когда мы подошли к судье, он воздел руки к небу, словно говоря: «Доколе?»

— Ваша честь, я возражаю против вызова свидетеля. Защита нарочно спрятала его фамилию в длинном перечне сотрудников полиции, находившихся на месте преступления. И он не имеет никакого отношения к делу.

Я достал список. С усталым видом положил его перед судьей и провел пальцем по фамилиям, пока не дошел до Тодда Сталлуорта. Его имя значилось сразу за пятью полицейскими, выезжавшими к дому Эллиотов.

— Ваша честь, если я спрятал Сталлуорта, то сделал это очень неумело. Вот он, среди других офицеров полиции. Причины его вызова аналогичные. Он должен рассказать о том, что делал второго мая. Я не мог написать подробнее, потому что раньше никогда с ним не беседовал. Все, что он сейчас скажет, я услышу впервые.

Голанц покачал головой, пытаясь сохранить самообладание.

— Ваша честь, с самого начала разбирательства защита прибегает к уловкам и обману и…

— Мистер Голанц, — перебил его судья, — не говорите то, чего не в силах доказать и что может навлечь на вас беду. Этот свидетель, как и предыдущий, уже две недели находится в списке, представленном мистером Холлером. И у вас было достаточно времени, чтобы выяснить, о чем пойдет речь. Если вы ничего не сделали, пеняйте на себя. Но это нельзя назвать ни уловкой, ни обманом. Следите за тем, что говорите.

Голанц замолчал, опустив голову.

— Ваша честь, обвинение просит о небольшом перерыве, — тихо произнес он.

— На сколько?

— До часу дня.

— Два часа вряд ли можно назвать небольшим перерывом, мистер Голанц.

— Ваша честь, — вмешался я, — я протестую против любого перерыва. Обвинение хочет повлиять на показания свидетеля.

— Я возражаю! — воскликнул Голанц.

— Никаких перерывов, задержек и ссор! — отрезал Стэнтон. — Мы и так потеряли почти все утро. Протест отклонен.

Мы вернулись на свои места, и я продемонстрировал тридцатисекундный фрагмент записи, где человека в наручниках сажали на заднее сиденье «четыре-альфа» в парке Малибу-Грик. Потом остановил видео на том кадре, где машина проезжала мимо камеры, и продолжил допрос:

— Офицер Сталлуорт, вы сидели за рулем патрульного автомобиля?

— Да.

— Что это за человек на заднем сиденье?

— Эли Уимс.

— Перед тем как посадить его в машину, вы надели на него наручники. Он был арестован?

— Да.

— За что?

— Во-первых, за то, что пытался убить меня. Во-вторых, за то, что открыл стрельбу.

— Сколько раз он стрелял?

— Точно не помню.

— Девяносто четыре?

— Может быть. Много. Там все было усеяно пулями.

Сталлуорт выглядел усталым и подавленным, но отвечал твердо. Он понятия не имел, как это может повлиять на дело Эллиота, и не пытался прикрыть обвинение осторожными и уклончивыми ответами. Видимо, злился на Голанца за то, что тот не избавил его от дачи показаний.

— Значит, после ареста вы доставили его в участок Малибу?

— Нет, я отвез его сюда, в тюрьму штата, чтобы его поместили в тюремную психлечебницу.

— Сколько времени заняла поездка?

— Около часа.

— А потом вы сразу вернулись в Малибу?

— Нет, сначала я отвез машину в мастерскую. Уимс разбил мне один подфарник, поэтому я заехал в гараж и заменил его на новый. На это ушло все время до конца смены.

— И когда «четыре-альфа» оказалась в Малибу?

— Во время пересменки. Я сдал ее сотрудникам из дневного патруля.

Я заглянул в записи.

— Это были… офицеры Мюррей и Харбер?

— Ну да.

Сталлуорт зевнул, и по залу проносились смешки.

— Я знаю, что мы отнимаем у вас время отдыха. Потерпите, осталось совсем немного. Когда вы передаете автомобиль следующей смене, то моете его или очищаете каким-то другим способом?

— В теории — да. Но на практике никто этого не делает, если только пассажира не стошнило на ваше заднее сиденье. Машины меняют раз или два в неделю, вот тогда ребята в гараже их чистят.

— Эли Уимса стошнило в вашем автомобиле?

— Нет, а то я бы заметил.

Снова смех. Я взглянул на Голанца — тот сидел бледный.

— Хорошо, офицер Сталлуорт, давайте проверим, правильно ли я вас понял. Эли Уимса задержали за стрельбу в парке, причем он сделал не менее девяноста четырех выстрелов. Его арестовали, надели наручники и доставили в город. Я правильно понимаю?

— В общем, да.

— На записи мы видим, что мистер Уимс сидит на заднем сиденье автомобиля. Он оставался там на протяжении всей поездки?

— Да. Я его пристегнул.

— Когда арестованного сажают на заднее сиденье справа, это обычная практика?

— Да. Никто не хочет, чтобы он оказался за спиной водителя.

— Я заметил, что вы не стали прятать руки мистера Уимса в пластиковый пакет. Почему?

— Не было необходимости. Доказательств и так хватало. Все видели, как он палил из огнестрельного оружия. Какой смысл проводить тест на следы пороховых частиц?

— Спасибо, офицер Сталлуорт. Надеюсь, вам удастся хорошо выспаться.

Я сел, предоставив свидетеля Голанцу. Тот медленно встал и подошел к трибуне. Он давно понял, к чему я веду, но у него уже не было возможности что-либо изменить. Впрочем, он не стал опускать руки. Я оставил маленькую брешь в защите, и он извлек из этого все, что мог.

— Офицер Сталлуорт, как долго вы ждали ремонта в гараже?

— Примерно два часа. Там была только пара ночных дежурных, они зашивались с работой.

— Эти два часа вы постоянно находились рядом с машиной?

— Нет, я нашел в комнате свободный стол и написал рапорт об аресте Уимса.

— Ранее вы заявляли, что независимо от правил и инструкций в плане чистки автомобиля целиком полагаетесь на служащих из гаража. Это так?

— Да.

— Вы когда-нибудь обращались к ним с официальной просьбой или они делают это сами?

— Никогда не обращался. Все подразумевается само собой.

— Когда вы сидели и писали рапорт, служащие гаража мыли или дезинфицировали ваш автомобиль?

— Не знаю.

— Но они могли это сделать, не поставив вас в известность?

— Да.

— Спасибо, офицер.

Я немного помолчал, прежде чем перейти к повторному допросу.

— Офицер Сталлуорт, вы сказали, что на ремонт ушло два часа, потому что не хватало рук. Верно?

— Верно.

В его тоне слышалось: «Боже, когда вы оставите меня в покое?»

— Как по-вашему, в подобной ситуации они стали бы добровольно мыть вашу машину?

— Не знаю. Спросите их.

— Но вы не просили их помыть автомобиль?

— Не просил.

— Спасибо, офицер.

Я сел, и Голанц зашел на следующий круг.

Наступил полдень. Судья объявил перерыв на обед, но дал нам всего сорок пять минут, потому что мы задержались утром. Я не возражал. Мой главный свидетель сидел рядом, и я знал, что чем раньше он даст свои показания, тем быстрее освободят моего клиента.

49

Доктор Шамирам Арсланьян оказалась большим сюрпризом. Не тем, что появилась в суде, — ее имя стояло в списке раньше, чем я взялся за дело. Неожиданностью были она сама и ее внешность. Судя по имени и профессии, я представлял себе смуглолицую женщину-ученого. Безупречная белизна халата, строгий взгляд и черные как уголь волосы, собранные в крепкий узел. Но ничего подобного я не увидел. Арсланьян была веселой живой блондинкой с голубыми глазами и обаятельной улыбкой. Фотогеничной, но это еще мягко сказано. Она буквально просилась на экран телевизора. Энергичная и уверенная в себе, но без малейшего намека на заносчивость. К ней подходило слово, которое используют адвокаты, когда хотят описать идеального свидетеля: «располагающая». Это качество встречается редко, особенно если речь идет об эксперте по криминалистике.

С Шами — она просила называть ее так — я провел почти все выходные. Мы проработали результаты тестов по следам пороховых частиц в деле Эллиота и обсудили ее будущие показания в суде, в том числе вопросы, которые мог задать ей Голанц. Я нарочно затянул разговор до последнего момента, чтобы не давать лишней информации в материалы, представляемые суду защитой. Прокуратуре не следовало знать, что известно или неизвестно моему эксперту. «Волшебная пуля» должна выстрелить только в конце схватки.

Я не сомневался, что заполучил в свидетели настоящую звезду. Одно время у нее было даже собственное шоу на «Судебном канале». Когда мы пошли ужинать в «Пэлм», она дважды дала автограф и запросто беседовала с подошедшими к столику шишками с телевидения. Гонорар запросила тоже звездный — за четыре дня в Лос-Анджелесе ей полагалось десять тысяч долларов плюс расходы. Хорошие деньги за хорошего специалиста, но Арсланьян была хорошим. Говорили, что она тщательно выбирает дела, на которых намерена выступать свидетелем, и берет лишь те, где в судебном разбирательстве могут быть допущены серьезные ошибки. Разумеется, при этом Арсланьян не возражала и против процессов, широко освещавшихся в прессе.

Уже после десятиминутного разговора с ней я убедился, что она стоит каждого доллара, заплаченного Эллиотом. Для обвинения Шами представляла двойную опасность. Ее обаяние должно было завоевать сердца, а представленные доказательства — довершить победу. Очень часто решение суда зависит не от того, что говорит свидетель, а от того, кто это говорит. Главное — «сбыть» свою версию присяжным, а Шами подходила для этого как нельзя лучше. Эксперт от обвинения был типичным узким специалистом с внешностью ученого. Эксперт от защиты вела на телевидении шоу «Химическая зависимость».

Когда моя длинноволосая свидетельница появилась в зале и прошествовала через проход к трибуне, по залу прошел гул и все взгляды устремились на нее. На Шами был темно-синий костюм, плотно облегавший стройную фигуру и очень шедший к белокурым локонам, рассыпанным по плечам. Даже судья Стэнтон не остался равнодушным. Шами еще не успела заговорить, а он уже попросил секретаря принести ей стакан воды. Когда выступал эксперт от обвинения, Стэнтон не проявлял такой любезности.

Как только Шами назвала себя — повторив имя и фамилию по буквам, — я взял свой блокнот и приблизился к свидетельской трибуне.

— Добрый день, доктор Арсланьян. Как поживаете?

— Спасибо, неплохо. — В ее голосе слышался легкий южный акцент.

— Прежде чем мы займемся вашей биографией, хочу прояснить один момент. Вы приглашены защитой как платный консультант, не так ли?

— Совершенно верно. Но мне платят за выступление в суде, а не за то, чтобы я говорила вещи, не совпадающие с моим мнением, независимо от того, выгодно оно защите или нет. Это мое непременное условие.

— Хорошо, доктор, расскажите нам, откуда вы.

— Я живу в Оссининге, штат Нью-Йорк. Родилась и выросла во Флориде, много лет провела в Бостоне, училась в разных школах и университетах.

— Шамирам Арсланьян. Звучит как-то не по-флоридски, верно?

Она широко улыбнулась.

— Мой отец — армянин. Так что я наполовину армянка, наполовину — «флоридианка». В детстве отец называл меня Армагеддианкой.

В зале послышались смешки.

— Где вы учились криминалистике?

— Я получила две ученые степени: магистерскую в МТИ — Массачусетском технологическом институте — и еще одну по химической технологии. Потом колледж Джона Джея в Нью-Йорке наградил меня кандидатской степенью по криминалистике.

— Наградил? Это что, была почетная степень?

— Ага, как же! — резко бросила она. — Я два года надрывала задницу, чтобы получить это дерьмо.

В зале раздался громкий смех, и даже судья улыбнулся, прежде чем постучать молоточком по столу.

— Из вашего резюме следует, что у вас, кроме того, есть две степени бакалавра?

— Да, у меня вообще всего по два. Два ребенка. Две машины. Даже котов два — Уилбур и Орвилл.

Голанц и его помощники сидели прямо, без тени улыбки глядя перед собой. Присяжные не сводили взгляда с Шами. Она полностью захватила их внимание.

— Что это за степени?

— Одна получена в Гарварде по инженерии, другая — по музыке в университете Беркли. Я училась там одновременно.

— У вас есть степень по музыке? — изобразил я удивление.

— Люблю петь.

Снова смех. Успех нарастал с каждой минутой. Один сюрприз следовал за другим. Шами Арсланьян являлась идеальным свидетелем.

Наконец Голанц встал и обратился к судье:

— Ваша честь, обвинение просит свидетеля выступать по существу, а не рассуждать о пении, домашних животных и других вопросах, не имеющих отношения к данному серьезному делу.

Судья неохотно попросил меня ограничиться темой криминалистики. Голанц сел. Он добился своего, но потерял лицо. Теперь присутствующие смотрели на него как на человека, лишившего их небольшого развлечения, хоть немного оживлявшего этот мрачный процесс.

Я задал несколько вопросов, выяснив, что в настоящий момент доктор Арсланьян работает преподавателем и научным сотрудником в колледже Джона Джея. Посвятив еще немного времени ее прошлым достижениям и богатому опыту свидетеля-эксперта, я переключился на пороховые частицы, найденные на руках и одежде Уолтера Эллиота в день убийства. Шами сообщила, что внимательно изучила все тесты и провела собственное исследование. Параллельно с этим она просматривала видеоматериалы, представленные ей защитой.

— Доктор Арсланьян, эксперт по криминалистике, выступавший в суде со стороны обвинения, заявил, что анализ проб, взятых с рук и одежды подзащитного, свидетельствует о наличии в них следов пороховых частиц. Вы согласны с заключением?

— Согласна, — ответила Шами.

По залу прокатился ропот удивления.

— Значит, ваши собственные исследования привели вас к выводу, что на руках и одежде подзащитного присутствовали следы пороховых частиц?

— Совершенно верно. Об этом свидетельствует повышенное содержание бария, сурьмы и свинца. Их комбинация предполагает остатки пороха.

— Что значит «повышенное содержание»?

— Это значит, что небольшое количество данных веществ может быть найдено на теле любого человека — не важно, стрелял он или нет. Без всякой причины.

— Но повышенное содержание всех этих трех веществ свидетельствует о наличии следов пороховых частиц?

— Да, плюс распределение их концентраций.

— Вы можете объяснить, что такое «распределение концентраций»?

— Конечно. Когда стреляют из огнестрельного оружия — в данном случае мы говорим о пистолете, — в патроннике происходит взрыв, он придает энергию и скорость пуле. Выстрел выталкивает газы как вместе с пулей, так и через все мелкие отверстия и щели в стволе. После выстрела затвор в задней части ствола открывается и газы отбрасывают на стреляющего смесь тех микроэлементов, о которых мы упоминали выше.

— Именно так и произошло в нашем случае, не правда ли?

— Нет, не правда. Мои исследования свидетельствуют об ином.

Я удивленно поднял брови.

— Но, доктор, вы только что сказали, что согласны с выводами обвинения о наличии следов пороховых частиц на руках и одежде подзащитного!

— Я согласна с тем, что СПЧ присутствовали на теле подзащитного. Но вы спросили о другом.

Я немного помолчал, как бы пытаясь иначе сформулировать вопрос.

— Доктор Арсланьян, вы считаете, что следы пороховых частиц могли попасть на мистера Эллиота каким-то другим способом?

— Да, считаю.

Ну вот и все. Мы добрались до ключевого момента в деле. Настало время для «волшебной пули».

— Вы хотите сказать, что изучение материалов криминалистической экспертизы, предоставленных вам защитой в эти выходные, привело вас к какому-то альтернативному объяснению появления следов пороха на руках и одежде мистера Эллиота?

— Совершенно верно.

— И какое же это объяснение?

— На мой взгляд, вполне вероятно, что следы пороховых частиц были перенесены на руки и одежду мистера Эллиота.

— Перенесены? Вы полагаете, что кто-то намеренно поместил их на мистера Эллиота?

— Нет. Я считаю, что это произошло случайно или по ошибке. Следы выстрелов представляют собой микроскопическую пыль. Она может перемещаться. И переноситься при контакте.

— Что значит «переноситься при контакте»?

— То есть указанные вещества после выстрела попадают на поверхность предметов. Если такую поверхность привести в контакт с другой, частицы могут переместиться. Проще говоря, они стираются. Вот почему в органах правопорядка существуют специальные инструкции на этот счет. В них предписывается снимать одежду с жертв и подозреваемых, замешанных в преступлениях с применением оружия, и сохранять ее для дальнейшего анализа. Иногда во избежание переноса на руки надеваются пластиковые пакеты.

— Вещества могут переноситься более одного раза?

— Да, могут, с понижением концентрации. Это твердые частицы, а не газ. Они не растворяются в воздухе. Размер у них микроскопический, но они твердые и, в конце концов, должны на чем-то оставаться. Я провела несколько исследований и выяснила, что вещества могут переноситься многократно.

— Но разве в случае повторных переносов количество частиц не снизится практически до нуля?

— Верно. На каждой следующей поверхности частиц будет меньше, чем на предыдущей. Все зависит от исходной концентрации. Чем больше вещества мы имеем вначале, тем больше его будет перенесено.

Я кивнул и начал листать блокнот, притворившись, будто ищу какие-то записи. Мне хотелось сделать паузу между теоретической частью и обсуждением конкретного случая.

— Хорошо, доктор, — наконец произнес я. — С учетом вышесказанного, вы можете сообщить нам, что произошло в деле Эллиота?

— Не только рассказать, но и показать, — ответила доктор Арсланьян. — Когда на мистера Эллиота надели наручники и посадили на заднее сиденье машины, он попал буквально в облако пороховых частиц. Именно там произошел перенос.

— Каким образом?

— Его руки, ладони и одежда вошли в прямой контакт со следами выстрелов, сделанных другим человеком. Перенос был неизбежен.

Голанц быстро возразил, заявив, что у меня нет оснований для подобных выводов. Я ответил, что могу представить их прямо сейчас, и попросил у судьи разрешения снова воспользоваться видеоплейером.

Съемки, сделанные моим первым свидетелем, Хулио Мьюницем, превратились в пособие для доктора Арсланьян. Я представил их как вещественное доказательство, опровергающее необоснованный протест Голанца. С помощью записи я шаг за шагом провел свидетеля по всем пунктам нашей версии переноса. Демонстрация заняла почти час и была самым подробным изложением альтернативной версии, в котором я когда-либо участвовал.

Мы начали с ареста Эли Уимса и его транспортировки в патрульном автомобиле. Потом переключились на Эллиота, спустя десять часов тоже оказавшегося в «четыре-альфа». Та же машина, то же сиденье. Руки обоих мужчин скованы за спиной. Заключение Арсланьян прозвучало как приговор.

— На этом месте сидел человек, стрелявший девяносто четыре раза, — напомнила она. — Девяносто четыре! Он насквозь пропитался остатками пороховых частиц.

— Значит, вы, будучи экспертом, пришли к выводу, что следы пороха перешли с Эли Уимса на сиденье машины?

— Именно так.

— И вы, будучи экспертом, сделали вывод, что остатки пороховых частиц с данного сиденья перешли на следующего пассажира?

— Да.

— И вы, будучи экспертом, считаете, что таким образом следы пороховых частиц оказались на руках и одежде Уолтера Эллиота?

— Повторю — сидя с руками за спиной, он находился в прямом контакте с поверхностью-переносчиком. Да, это мое экспертное мнение — именно так следы пороховых частиц попали на его руки и одежду.

Я опять выдержал паузу, чтобы присяжные запомнили ее слова. Если я хоть что-то понимал в «разумном сомнении», сейчас оно крепко засело в головах присяжных. Но станут ли они следовать ему во время голосования — это уже другой вопрос.

50

Настало время подкрепить мнение доктора Арсланьян чем-то более основательным.

— Скажите, доктор, из вашего анализа теста на СПЧ следуют еще какие-то выводы, подтверждающие вашу версию переноса?

— Да.

— Что это за выводы?

— Можно мне воспользоваться манекеном?

Я попросил у судьи разрешения использовать демонстрационный манекен и получил его согласие без протестов со стороны Голанца. Я прошел мимо столика секретаря и шагнул в коридор, тянувшийся к кабинету Стэнтона. Манекен доктора Арсланьян был спрятан там. Вернувшись, я выкатил манекен на площадку, где его могли хорошо видеть присяжные и камера «Судебного канала». Жестом я попросил доктора Арсланьян спустится со свидетельского места и приступить к демонстрации.

Манекен представлял собой модель в натуральную величину, с движущимися ногами, руками и даже пальцами. Он был сделан из белого пластика, местами потерся и посерел от многолетних экспериментов и показов. Сегодня на него надели голубые джинсы, синюю рубашку и ветровку с эмблемой команды Флоридского университета, недавно победившей в Национальном чемпионате по футболу. Он стоял не на полу, а на роликовой платформе высотой в два дюйма.

Я достал из своей сумки деревянный пистолет и телескопическую указку, передал их доктору Арсланьян и вернулся к трибуне.

— Итак, что мы имеем, доктор?

— Это Мэнни, манекен для демонстраций. Мэнни, это присяжные.

В зале послышался смех, а один из присяжных, юрист, даже дружелюбно кивнул манекену.

— Мэнни — болельщик «Флорида гейторс»?

— Сегодня — да.

Иногда свидетели любят напускать туману. В каких-то случаях это даже лучше, потому что от их показаний нет особой пользы. Но с доктором Арсланьян было иначе. С ней я как бы ходил по острию ножа: с одной стороны — остроумная красавица, с другой — серьезный ученый. Чтобы произвести максимальное впечатление на присяжных, надо соблюдать правильный баланс. Я почувствовал, что пора вернуться к роли ученого.

— Зачем нам нужен Мэнни, доктор?

— Затем, что анализ СЭМ-проб, взятых криминалистами в полиции, может доказать тот факт, что следы пороховых частиц на мистере Эллиоте никак не связны со стрельбой из огнестрельного оружия.

— На прошлой неделе эксперт от обвинения уже рассказывал об этих процедурах, но будет лучше, если вы о них напомните. Что такое СЭМ-пробы?

— Тест на СПЧ проводится с помощью круглых пластин или дисков, имеющих клеящую сторону. Пластины прижимают к тем местам, с которых берутся пробы, и собирают с поверхности микроскопические вещества. Затем их помещают в сканирующий электронный микроскоп, сокращенно — СЭМ. В микроскопе мы видим — или не видим — те три элемента, о которых говорилось выше: барий, сурьму и свинец.

— Прекрасно. Вы можете это продемонстрировать?

— Да.

— Будьте добры, расскажите обо всем присяжным.

Доктор Арсланьян вытянула указку и повернулась лицом к коллегии присяжных. Ее демонстрация была тщательно спланирована и отрепетирована, вплоть до употреблявшихся в речи обращений: я всегда называл ее «доктором», а она добавляла к фамилии эксперта Голанца слово «мистер».

— Мистер Гайфойл, эксперт-криминалист из полицейского управления, взял восемь образцов с тела и одежды мистера Эллиота. Каждая пластина помечалась особым кодом по месту взятия пробы. — Продолжая рассказывать, она стала тыкать в манекен указкой. — Пластина А — верхняя часть правой руки. Пластина В — верхняя часть левой руки. Пластины С и D — соответственно правый и левый рукава куртки мистера Эллиота. Далее мы имеем пластины Е и F — правую и левую стороны ветровки, а также G и Н — область грудной клетки и торса на рубашке, которую мистер Эллиот носил под курткой.

— Эта одежда, в которой он был в тот день?

— Нет, ее точная копия, вплоть до размера и производителя.

— Хорошо, что показал анализ восьми проб?

— Я приготовила для присяжных диаграмму, на которой все показано.

Я представил диаграмму как вещественное доказательство от защиты. Копию передали Голанцу утром. Теперь он встал и заявил протест, сославшись на то, что получил диаграмму слишком поздно и это нарушает правила предоставления документов. Я объяснил, что ее составили накануне вечером после моих встреч с доктором Арсланьян в субботу и воскресенье. Судья согласился с прокурором, заметив, что направление исследований свидетеля было ясно с самого начала и я вполне мог представить диаграмму раньше. Протест приняли, и доктор Арсланьян осталась без наглядного пособия. Это был рискованный шаг, но я не пожалел, что сделал его. Лучше лишить свидетеля наработанного материала, чем посвятить Голанца в стратегию защиты раньше, чем я успею нанести удар.

— Хорошо, доктор, но вы по-прежнему можете ссылаться на свои заметки и на диаграмму. Просто постарайтесь, чтобы присяжным было понятно. Что вам удалось выяснить после анализа восьми образцов?

— Что концентрация следов пороховых частиц на разных пластинах сильно различается.

— То есть?

— Максимальный уровень СПЧ наблюдался на пластинах А и В, взятых с рук мистера Эллиота. Дальше происходит резкий спад: на пластинах С, D, Е и F видим незначительное количество частиц, а на G и Н они отсутствуют полностью.

Она снова проиллюстрировала свои слова с помощью указки.

— И что это означает?

— То, что СПЧ на руках и одежде мистера Эллиота появились не в результате выстрела.

— Вы можете пояснить?

— Прежде всего равномерное распределение частиц на правой и левой руках предполагает, что оружие держали двумя руками.

Она подошла к манекену и подняла его руки так, что они образовали букву V, а потом согнула пальцы вокруг деревянного макета пистолета.

— Но в подобной позиции должно наблюдаться повышенное содержание СПЧ на других частях одежды, особенно на рукавах куртки.

— Однако образцы, взятые полицией, ничего такого не показывают, верно?

— Совершенно верно. Они показывают обратное. Концентрация веществ на одежде в любом случае должна быть меньше, чем на руках, но не в такой степени.

— Что это значит с точки зрения эксперта?

— Это свидетельствует о множественных переносах. Первый произошел в машине «четыре-альфа», когда подсудимого посадили на заднее сиденье со скованными за спиной руками. Вещества оказались на его руках, и какая-то их часть вторично переместилась на переднюю часть куртки в результате обычных движений рук и тела. Это продолжалось до тех пор, пока у подсудимого не забрали одежду.

— А как насчет полного отсутствия частиц на рубашке?

— Думаю, все это время куртка была застегнута.

— Доктор, считаете ли вы как эксперт, что мистер Эллиот мог получить такое распределение СПЧ на своей одежде и руках в результате выстрела из огнестрельного оружия?

— Нет, это невозможно.

— Спасибо, доктор Арсланьян. Вопросов больше нет.

Я вернулся на свое место и, нагнувшись, прошептал Эллиоту:

— Если после этого у них не возникнет сомнение, тогда я не знаю…

Эллиот кивнул и тихо произнес:

— Никогда не тратил десять тысяч долларов с такой пользой.

Я мог бы возразить, что и сам неплохо поработал, но решил промолчать. Голанц попросил судью устроить перерыв перед перекрестным допросом свидетеля, и тот дал согласие. Я заметил, что в зале царит необычное оживление. Доктор Арсланьян явно придала процессу свежий импульс.

Через пятнадцать минут мне предстояло узнать, что приготовил Голанц, чтобы дискредитировать или сбить с толку моего свидетеля. Но вряд ли у него имелось что-нибудь серьезное, иначе он не стал бы просить о перерыве. Он бы сразу встал и набросился на Шами.

Во время перерыва я подошел к столику обвинения. Голанц помечал в своем блокноте вопросы. Он не поднял голову.

— Что? — спросил Голанц.

— Мой ответ — нет.

— На какой вопрос?

— Если ты предложишь моему клиенту сделку с признанием вины. Мы не заинтересованы.

Голанц ухмыльнулся.

— Не смеши, Холлер. У тебя неплохой свидетель, только и всего. Суд не закончился.

— А еще у меня есть капитан французской полиции, который завтра расскажет, как Рилц посадил за решетку семерых отъявленных головорезов. Причем двое из них в прошлом году сбежали из тюрьмы и никто не знает, где они. Они могут находиться где угодно. Например, в Малибу.

Голанц отложил авторучку и взглянул на меня.

— Да говорил я с твоим инспектором Клузо.^[15] У него на лице написано, что он скажет все, что тебе угодно, если ты оплатишь ему перелеты первым классом. В конце встречи он достал «звездную карту» и спросил, не знаю ли я, где живет Анджелина Джоли. Очень серьезный свидетель.

Я специально просил капитана Пепэна не слишком увлекаться «звездной картой». Видимо, не помогло. Я поспешил сменить тему.

— Кстати, где немцы?

Голанц оглянулся, словно проверяя, действительно ли их нет на месте.

— Я рассказал семье Рилц, что ты будешь строить защиту, очерняя память их сына и брата, и им надо быть к этому готовыми, — произнес он. — Сообщил, что ты хочешь вспомнить о проблемах Йохана, которые возникли у него во Франции пять лет назад, и использовать это для отмазки его убийцы. Объяснил, что ты собираешься выставить его этаким немецким жиголо, соблазнявшим богатых клиентов по всему Западному побережью, как мужчин, так и женщин. И знаешь, что ответил мне отец?

— Нет, не знаю.

— Он сыт по горло американским правосудием, и они уезжают.

Тут мне следовало отпустить какую-нибудь остроумную и циничную шутку, но я не нашелся что ответить.

— Не волнуйся, — успокоил Голанц. — В любом случае я им позвоню и сообщу вердикт.

— Отлично.

Я оставил его за столиком и вышел в коридор, чтобы посмотреть, как там мой клиент. Он стоял, окруженный журналистами. Успешное выступление Шами Арсланьян придало ему уверенности, и теперь он работал на большое жюри — общественное мнение.

— Они столько времени охотились за мной, а настоящий убийца все еще на свободе!

Хорошая, яркая реплика. Звучит убедительно. Я хотел пробиться к нему сквозь толпу репортеров, но меня остановил Деннис Войцеховский.

— Идем со мной! — бросил он.

Мы отошли в конец коридора.

— В чем дело, Циско? Ты куда-то пропал.

— Работал. У меня есть сведения из Флориды. Будешь слушать?

Накануне я пересказал ему историю Эллиота про «организацию». Сначала она показалась мне абсолютно искренней, но на трезвую голову я вспомнил, что «все врут», и попросил Циско проверить.

— Выкладывай, — кивнул я.

— Я обратился к одному частному детективу в Форт-Лодердейле, мы раньше с ним работали. Знаю, что Тампа на другом конце штата, но мне нужен был парень, на которого можно положиться.

— Понимаю. Что он раскопал?

— Семьдесят восемь лет назад дед Эллиота основал бизнес по производству фосфатных удобрений. Он расширил дело, потом его продолжил отец Эллиота, а за ним и сам Эллиот. Но, видимо, ему не хотелось марать руки в фосфатах, и он продал компанию через год после смерти отца. Подробности сделки неизвестны. Судя по газетным статьям того времени, фирма ушла за тридцать два миллиона.

— А как насчет организованной преступности?

— Мой парень не обнаружил никаких следов. Он считает, что это была чистая и законная сделка. Эллиот говорил, что он только «крыша» и его послали отмывать чужие деньги. Он ничего не говорил про продажу фирмы и полученную выручку. Он тебе врет.

Я кивнул.

— Хорошо. Спасибо, Циско.

— Я тебе нужен в суде? У меня еще остались кое-какие дела. Говорят, номер седьмой не пришел в суд?

— Да, пропал без вести. Нет, ты мне не нужен.

— Ладно, я с тобой свяжусь.

Он направился к лифтам, а я остался смотреть, как мой клиент разглагольствует среди журналистов. Внутри начало саднить, и пока я прокладывал к нему путь сквозь толпу, это ощущение становилось сильнее.

— Все, все, ребята, — сказал я. — Больше никаких комментариев. Никаких комментариев!

Я схватил Эллиота за руку и потащил за собой по коридору. Отмахнувшись по пути от репортеров, я нашел тихое местечко, где мы могли побеседовать наедине.

— Уолтер, что ты делаешь?

Мой клиент самодовольно улыбнулся. Он поднял кулак над головой и потряс им в воздухе.

— Надираю им задницы. Прокурору, шерифу — всем этим мерзавцам.

— Может, лучше не спешить? У нас еще полно работы. Мы выиграли битву, но не всю войну.

— Да ладно, Микки. Дело в шляпе. Она была великолепна. Черт, я готов на ней жениться!

— Хорошо, но сначала посмотрим, как она справится с перекрестным допросом, а потом будешь веселиться.

К нам подскочила еще одна журналистка; я попросил ее отойти и опять обратился к Эллиоту:

— Слушай, Уолтер, нам надо поговорить.

— Давай.

— Я поручил частному детективу проверить твою историю с Флоридой и выяснил, что все это чушь. Уолтер, ты мне солгал, а я просил тебя не лгать.

Эллиот покачал головой, словно недовольный тем, что я порчу ему праздник. То, что я поймал его на лжи, казалось ему легким неудобством, досадной мелочью, о которой не стоило беспокоиться.

— Почему ты солгал, Уолтер? Зачем придумал эту историю?

Он пожал плечами.

— Историю? Прочел ее в одном сценарии. Фильм по нему так и не сняли. Но сюжет я запомнил.

— Но почему? Я твой адвокат. Ты можешь рассказать мне все. Я просил тебя говорить правду, а ты солгал. Зачем?

Наконец он взглянул мне в лицо.

— Я знал, что должен зажечь в тебе огонь.

— Какой огонь? О чем ты?

— Пойдем, Микки. Давай не будем…

Он повернулся, чтобы идти в зал, но я схватил его за руку.

— Нет, я хочу услышать. Какой огонь ты собирался зажечь?

— Все уже возвращаются. Перерыв закончился, пора идти.

Я схватил его еще крепче.

— Какой огонь, Уолтер?

— Ты делаешь мне больно.

Я слегка разжал пальцы, но не отпустил. Мой взгляд не отрывался от его лица.

— Какой огонь?

Он болезненно поморщился. Я отпустил руку.

— Ладно, — буркнул Эллиот. — Просто мне надо было убедить тебя, что я этого не делал. Только так я мог заставить тебя выложиться по полной. Стараться вовсю.

На его лице появилась торжествующая улыбка.

— Я же говорил, что разбираюсь в людях, Микки. Я должен был тебе что-нибудь подкинуть, иначе ты бы не поверил. Нечто такое, чтобы я выглядел немного виноватым, но не отъявленным преступником. И это разожгло в тебе огонь.

Говорят, лучшие актеры в Голливуде стоят по другую сторону камеры. Теперь я осознал, что это правда. Понял и то, что Эллиот действительно убил жену и ее любовника и теперь гордится своим поступком. У меня сдавило горло.

— Где ты взял оружие?

— Ну, это давняя история. Купил из-под полы в семидесятые годы на рынке. Я всегда хотел сорок восьмой «магнум». Держал в пляжном домике. Знаешь, на пляже разные люди ходят.

— Что на самом деле случилось в доме, Уолтер?

Он кивнул с таким видом, будто сам выбрал эту минуту, чтобы обо всем мне рассказать.

— Случилось то, что я поехал разобраться с ней и тем типом, который трахал ее каждый понедельник. Но вскоре я обнаружил, что это Рилц. Она выдавала его за гомика, приглашала вместе с нами на премьеры, ужины и вечеринки, а потом, конечно, смеялась вместе с ним. Надо мной смеялась, Микки! И я взбесился. Сошел с ума. Достал из сейфа пистолет, взял на кухне резиновые перчатки и поднялся наверх. Видел бы ты их физиономии, когда я наставил на них пушку.

Я молча смотрел на него. Клиенты признавались мне и раньше. Обычно они плакали, заламывали руки, мучились угрызениями совести. Но только не Уолтер Эллиот. Он был холоден как лед.

— Как ты избавился от оружия?

— Я приехал не один, со мной были люди; они забрали пистолет, перчатки и одежду, спустились к пляжу, вышли на шоссе и поймали такси. А я вымылся, переоделся и набрал «девять один один».

— Кто тебе помогал?

— Тебе об этом лучше не знать.

Я кивнул. Не потому, что согласился. Просто уже знал ответ. Я вспомнил, как легко Нина Альбрехт открыла дверь на веранду, когда мне это не удалось. Меня поразило, как уверенно она чувствовала себя в спальне босса.

Я опустил голову и посмотрел на пол. Он был вытерт и истоптан миллионами людей, приходившими сюда за правосудием.

— Я ничего не знал о переносе, Микки. Когда они сказали, что хотят провести тест, сразу согласился. Думал, все будет чисто, меня отпустят и все закончится. Нет оружия, нет следов, нет дела. — Он сокрушенно покачал головой. — Слава Богу, что есть такие адвокаты, как ты.

— Это ты убил Джерри Винсента?

— Нет. Но его смерть сыграла мне на руку, потому что я получил защитника получше.

Я не знал, что ответить. Увидел, что у дверей в зал стоит помощник судьи. Он помахал мне рукой. Перерыв завершился, нас ждал судья. Я кивнул и поднял палец, попросив еще минуту. Я знал, что судья не начнет, пока ему не сообщат, что обе стороны на месте.

— Иди, — сказал я Эллиоту. — Мне нужно в туалет.

Эллиот спокойно направился к помощнику судьи. Я быстро вошел в туалет и шагнул к раковине. Холодная струя воды ударила в руки, и я начал пригоршнями плескать ее в лицо, не обращая внимания на летевшие брызги.

51

Вечером я отослал Патрика в кино — мне хотелось побыть дома одному. Никого не видеть, ни с кем не говорить. Позвонив Босху, сказал, что буду у себя. Дело было не в подготовке к следующему заседанию суда. Я и так прекрасно подготовился. Капитан французской полиции в любой момент мог вкатить присяжным новую дозу обоснованных сомнений.

Дело не в том, что мой клиент виновен. По-настоящему невиновных клиентов за свою карьеру я мог пересчитать по пальцам. Преступники — моя специальность. Но меня угнетало то, как грубо меня использовали. Я свалял дурака, забыв про основное правило: все лгут.

Самое скверное, что я тоже виновен. Я не мог забыть об отце и братьях Рилца и причинах их отъезда. Они не желали смотреть, как их любимого сына и брата пропускают через жернова американской правовой системы. Почти двадцать лет я защищал преступников, а порой и просто омерзительных типов. Я привык с этим мириться и принимать как должное. Но сейчас меня воротило от самого себя и от того, что я должен был делать завтра.

В подобные минуты меня охватывало острое желание вернуться к старому. Создать дистанцию. Принять таблетки от боли, физической и душевной. Обмануть и оглушить себя. Я сознавал, что у меня есть свой личный суд и скоро он вынесет вердикт «виновен». И на этом все мои дела закончатся.

Я вышел на веранду, надеясь, что город вытащит меня из той ямы, в которую я катился. Ночь была свежей, чистой и прохладной. Лос-Анджелес расстилался внизу ковром огней, и я чувствовал, что в каждом огоньке светилось право на мечту. Одни люди живут мечтой, другие — нет. Кто-то пускает свою мечту в оборот, как выгодный товар, а кто-то хранит во мраке, точно тайную святыню. Я не мог понять, есть ли у меня еще какая-то мечта. Казалось, что остались только грехи, в которых я должен исповедаться.

Потом на меня нахлынули воспоминания, я даже улыбнулся. Вспомнилось то, что случилось незадолго до смерти моего отца, лучшего адвоката своего времени. Под рождественской елкой нашли разбитый шар из антикварного стекла — старинной вещицы, доставшейся матери по наследству. Мать привела меня в гостиную, чтобы показать осколки и подтолкнуть к признанию вины. Отец уже болел, его состояние было безнадежно. Но он еще брал работу — или то, что от нее осталось, — на дом и занимался в соседней комнате. Я не видел его за приоткрытой дверью, но слышал, как он напевает себе под нос: «Монета в руке, а рот на замке».

Я понимал, что это значит. Я был плоть от плоти своего отца. Я не ответил матери. Не выдал себя.

Мне стало смешно. Поставив локти на перила, я подался вперед и окинул взглядом город мечты.

— Нет, я больше не могу это делать, — прошептал я.

Неожиданно за спиной грянула песня из «Одинокого рейнджера». Я шагнул в комнату и взглянул на телефон, лежавший на столе рядом с ключами. На экране появилась надпись: «Неизвестный номер». Я в нерешительности постоял, ожидая, когда музыка закончится и включится автоответчик.

Но в последний момент я поднял трубку.

— Майкл Холлер, адвокат?

— Да, а кто спрашивает?

— Рэнделл Моррис, полиция Лос-Анджелеса. Вам знакома Элейн Росс?

У меня сжалось сердце.

— Лейни? Да. Что случилось? С ней все в порядке?

— Мисс Росс находится на Малхолланд-драйв и не может вести машину, сэр. Боюсь, у нее обморок. Она дала мне вашу карточку и отключилась.

Я закрыл глаза. Мои страхи насчет Лейни Росс воплотились в явь. Она катилась по наклонной. Если Лейни арестуют, это сразу отбросит ее в прошлое и приведет к новому сроку и принудительной реабилитации.

— В какой участок вы ее везете? — спросил я.

— Не стану вам врать, мистер Холлер. Моя смена заканчивается через двадцать минут. Если я начну оформлять арест, это займет часа два, а мой лимит на сверхурочные за месяц уже исчерпан. Если вы ее заберете, то я ее отпущу. Понимаете, о чем я?

— Да, конечно. Спасибо, офицер Моррис. Я приеду, только назовите адрес.

— Знаете площадку над Фрайман-каньон?

— Да.

— Мы здесь. Только поторопитесь.

— Буду через пятнадцать минут.

Фрайман-каньон находился в паре кварталов от гостевого домика, где Лейни приютил один знакомый. Я мог бы отвезти ее домой, пешком вернуться на площадку и забрать машину. Мне хватило бы часа, чтобы избавить Лейни от тюрьмы, а ее автомобиль — от эвакуации.

От дома я двинулся вверх, по Лорел-каньон. На вершине холма свернул налево. На меня вдруг навалилась копившаяся весь день усталость, и я опустил стекло, чтобы освежить голову прохладным ветерком. Узкая дорога еще полмили вилась серпантином, в одном месте мне пришлось резко затормозить — фары выхватили из темноты стоявшего на обочине койота.

Как я и ожидал, скоро у меня зазвонил мобильник.

— Поздно вы спохватились, Босх, — буркнул я вместо приветствия.

— Я звонил раньше, но в каньоне нет связи, — произнес детектив. — Это что, какая-то проверка? Какого черта вы уехали? Вы же говорили, что остались ночевать.

— Был звонок. Одна моя… э-э… клиентка может попасть за решетку. Вождение в нетрезвом виде. Коп обещал отпустить ее, если я за ней заеду.

— Куда?

— На площадку перед Фрайман-каньон.

— Что за коп?

— Рэнделл Моррис. Он не сообщил, из какого он района.

Территориально Малхолланд-драйв входил сразу в два полицейских участка — Голливуд и Северный Голливуд. Моррис мог работать в любом из них.

— Хорошо, остановитесь на обочине, а я пока все проверю.

— Остановиться? Где?

Малхолланд-драйв — извилистое узкое шоссе, и притормозить тут можно только на площадке. Если остановиться в любом другом месте, на вас налетит следующая машина.

— Тогда сбросьте скорость.

— Я уже прибыл.

Площадка над Фрайман-каньон находилась со стороны долины. Я свернул вправо и подкатил к знаку, гласившему, что стоянка разрешена только до захода солнца.

Я не увидел ни автомобиля Лейни, ни патрульной машины. Парковка была пуста. Взглянул на часы. Я обещал Моррису явиться через пятнадцать минут, прошло всего двенадцать.

— Проклятие!

— Что? — спросил Босх.

— Ее здесь нет, — отозвался я. — И копа тоже. Он увез ее в участок.

Я попытался сообразить, куда могут доставить Лейни. Вероятно, мне придется провести там всю ночь, пока утром ее не выпустят под залог. В суде я буду как выжатый лимон.

Остановившись, я вышел из салона и огляделся по сторонам. Внизу под обрывом километрами огней раскинулась огромная долина.

— Босх, мне надо идти. Я попытаюсь найти…

Краем глаза я заметил слева какое-то движение. Развернувшись, увидел, как из высоких кустов вокруг площадки ко мне крадется темная фигура. Вначале я принял ее за койота, но потом понял, что это человек. Он был весь в черном, с лицом, закрытым лыжной маской. В следующее мгновение он выпрямился, и в его руках блеснуло оружие.

— Постойте, — сказал я. — Что это…

— Брось чертов телефон!

Я бросил телефон и поднял руки.

— Хорошо, в чем дело? Вы с Босхом?

Незнакомец быстро подскочил ко мне и толкнул меня в грудь. Я упал на землю, и он схватил меня за воротник.

— Вставай!

— Какого…

— Встать! Быстро!

Он рванул меня вверх.

— Ладно, ладно. Встаю.

Не успел я подняться, как он толкнул меня вперед и я подлетел к своей машине.

— Куда мы идем? Что это…

Снова толчок.

— Кто вы? Зачем вам…

— Ты слишком много болтаешь, адвокат.

Он схватил меня за ворот и толкнул к обрыву. Я знал, что дальше вниз тянется почти отвесная стена. Я приземлюсь в чей-то огород — нырнув с высоты триста футов.

Я попытался упереться ногами в землю и задержаться, но меня потащили сильнее. Пропасть была рядом — еще немного, и я полечу в черную бездну.

— Вы не можете…

Внезапно грянул выстрел. Он прозвучал откуда-то справа и издалека. Почти мгновенно за спиной послышался металлический щелчок, и человек в маске, охнув, рухнул в темные кусты.

Вскоре раздались голоса и крики:

— Брось оружие! Брось оружие!

— На землю! Лечь на землю!

Я упал лицом в грязь и закрыл голову руками. Снова крики и топот. Где-то взревели моторы, под колесами захрустел гравий. Открыв глаза, я увидел, как на кустах и грязи мигает синий свет. Синие лампы — значит, полиция. Я спасен.

— Адвокат, — прозвучал надо мной чей-то голос. — Можете подняться.

Я повернул голову и посмотрел наверх. Это был Босх. Его лицо казалось темным среди звезд.

— Веселенькую вы затеяли игру, — произнес он.

52

На человека в маске надели наручники, и он застонал от боли.

— Моя рука! Болваны, черт бы вас побрал, вы сломали мне руку!

Я встал и увидел, как несколько человек в черных куртках, словно муравьи, бегают по холму. Некоторые были с эмблемой городской полиции, но у большинства на спине красовались буквы ФБР. Вскоре над головой появился вертолет и площадку осветило мощным фонарем.

Босх шагнул к агентам ФБР, склонившимся над человеком в маске.

— Он ранен? — спросил детектив.

— Раны нет, — ответил один из агентов. — Похоже, пуля попала в пистолет, но все равно это чертовски больно.

— Где оружие?

— Пока ищем.

— Наверное, оно упало в пропасть, — предположил второй.

— Лучше искать днем, а не сейчас, — добавил третий.

Они подняли нападавшего с земли. Два агента держали его сбоку, ухватив за локти.

— Посмотрим, что это за птица, — сказал Босх.

Лыжную маску сорвали с головы, и в лицо мужчине ударил яркий свет. Босх обернулся и взглянул на меня.

— Присяжный номер семь, — пробормотал я.

— Вы о чем?

— Это присяжный номер семь, из коллегии суда. Сегодня он не пришел на заседание, и полиция объявила его в розыск.

Босх повернулся к человеку, которого я знал под именем Дэвида Максуини.

— Держите его покрепче.

Он зашагал в сторону, знаком предложив следовать за ним. Мы отошли в дальний конец стоянки и остановились у моей машины. Босх открыл рот, но я успел задать вопрос первым:

— Что случилось?

— Случилось то, что мы спасли вам жизнь. Он собирался сбросить вас с обрыва.

— Я знаю, но откуда вы взялись? Вы говорили, что на ночь отсылаете своих людей. Тогда откуда появилась полиция? И что тут делает ФБР?

— Кое-что изменилось. И кое-что произошло.

— Что именно?

— Мы поговорим об этом позже. Сначала обсудим данную ситуацию. Расскажите мне о присяжном номер семь. Почему он не пришел в суд?

— Об этом лучше спросить у него. Я знаю только, что утром судья пригласил нас в кабинет и сообщил, что ему пришло анонимное письмо, где говорится, что номер седьмой — самозванец с уголовным прошлым. Судья хотел расспросить его, но тот не появился. Тогда шериф послал людей к нему домой и на работу, и они вернулись с человеком, который не являлся номером седьмым.

Босх поднял руку словно уличный регулировщик.

— Эй, подождите. Получается какая-то ерунда. Я понимаю, что вы напуганы, но… — Он увидел, что к нам приближается полицейский.

— Шеф, может, вызвать врача? Он говорит, что ему сломали руку.

— Нет, пусть стоит на месте. Помощь он получит, когда мы оформим арест.

— Вы уверены?

— Да. Пошел он к черту.

Мужчина кивнул и отошел к людям, державшим Максуини.

— Так почему он хотел вас убить?

Я развел руками.

— Откуда мне знать? Может, все пошло по плану. Мы же собирались его выманить, верно?

— Вы что-то скрываете, Холлер.

— Послушайте, я уже объяснил вам все, что мог. Думаю, это вы что-то скрываете и играете в какие-то игры. Что здесь делает ФБР?

— Они участвовали в деле с самого начала.

— Здорово. И вы забыли мне сообщить?

— Я сказал вам то, что вы должны знать.

— Превосходно, тогда я должен знать все, или больше на меня не рассчитывайте. В том числе на мои свидетельские показания против вашего парня.

Я сделал паузу. Босх промолчал. Я развернулся к своей машине, и детектив положил мне руку на плечо. Он укоризненно покачал головой.

— Не горячитесь, приятель. Не следует бросаться пустыми угрозами.

— Пустыми? Вы поймете, какие они пустые, когда я начну строчить вам повестки в федеральный суд. Если понадобится, доведу дело до Верховного суда — на это уйдет года два, не меньше. Скоро ваши новые друзья из бюро будут проклинать вас за то, что вы не заткнули мне рот, когда у вас был шанс.

Босх задумался, потом потянул меня за руку.

— Ладно, пойдем, крутой парень.

Мы отошли подальше от площадки и от людей.

— Бюро связалось со мной через несколько дней после убийства Винсента и сообщило, что он их интересует, — произнес Босх. — Его имя всплыло, когда они расследовали деятельность государственных судов. Ничего конкретного, одни мнения и слухи: что-то обещал клиентам, упоминал о каких-то связях и тому подобное. ФБР составило список адвокатов, которых можно привлечь на свою сторону, и Винсент оказался среди них. Ему предложили сотрудничество, но он отказался. Они стали на него давить, и тут его убили.

— Значит, они вам все рассказали, и вы с радостью присоединились к их компании. Замечательно. Спасибо, что сразу посвятили в курс дела.

— Я уже сказал — вам не нужно было это знать.

По площадке за спиной Босха прошел мужчина в куртке ФБР, на его лицо на секунду упал свет. Оно показалось мне знакомым, но я не мог вспомнить, где его видел. Затем я мысленно пририсовал ему усы.

— Да это придурок, которого вы подослали мне тем вечером! — крикнул я так, чтобы агент меня услышал. — Его счастье, что я не продырявил ему башку.

Босх уперся мне рукой в грудь и отодвинул назад.

— Спокойнее, адвокат. Не будь бюро, я бы не смог вас надежно охранять. Сейчас вы не стояли бы тут, а лежали на дне пропасти.

Я оттолкнул его руку, но сразу остыл. Оказывается, с самого начала я был лишь пешкой в чужой игре — сначала для Эллиота, потом для Босха и ФБР. Детектив подозвал к себе агента, стоявшего неподалеку.

— Это агент Армстед. Он участвует в деле со стороны бюро и хочет вас кое о чем спросить.

— Почему бы и нет, — буркнул я. — На мои вопросы никто не отвечает. Хоть я отвечу на ваши.

Армстед был молодой, подтянутый, с короткой стрижкой.

— Мистер Холлер, мы вернемся к вашим вопросам позже, — пообещал он. — А сейчас у нас щекотливая ситуация, и мы были бы очень признательны за вашу помощь. Присяжный номер семь — тот, кому Винсент дал взятку?

Я оглянулся на Босха, как бы спрашивая: «Кто этот парень?»

— Откуда мне знать? Я в этом не участвовал. Спросите у него.

— Не волнуйтесь. Мы его подробно обо всем расспросим. Что вы здесь делаете, мистер Холлер?

— Я уже рассказывал. Говорил Босху. Мне позвонил человек, назвавшийся копом. Он сказал, что здесь находится одна моя знакомая, она под кайфом, и он ее арестует, если я немедленно не приеду и не заберу ее.

— Мы проверили его фамилию, — вставил Босх. — В полиции есть только один Рэнделл Моррис. Он работает в южном округе и занимается организованной преступностью.

Я кивнул.

— По-моему, совершенно очевидно, что звонок был ложным. Но он знал имя моей подруги и номер моего мобильника. Звучало убедительно, как по-вашему?

— Откуда он узнал имя женщины? — спросил Армстед.

— Хороший вопрос. Мы были с ней в близких отношениях — чисто платонических, — но я не общался с ней почти месяц.

— Тогда как он о ней узнал?

— Неизвестно. Пусть вам Максуини скажет.

Я тут же прикусил язык. Я сам знал это имя лишь потому, что вел слежку за присяжным номер семь.

Босх внимательно взглянул на меня. В курсе ли он, что в данном деле все присяжные выступали анонимно? Но он не успел ничего спросить, потому что раздался крик со стороны обрыва:

— Я нашел оружие!

Босх ткнул меня пальцем в грудь.

— Никуда не уходите.

Детектив и Армстед бросились к группе людей, толпившихся с фонариками вокруг пистолета. Босх не тронул оружие, а только опустил голову, чтобы лучше рассмотреть.

Сзади заиграла увертюра из «Вильгельма Телля». Обернувшись, я увидел, что мой телефон лежит на земле и его маленький экран светится как маячок. Я подошел и взял его в руки. Это был Циско.

— Циско, я тебе перезвоню.

— Только побыстрее. У меня хорошие новости. Тебе они понравятся.

Я дал «отбой» и взглянул на Босха, который уже закончил с осмотром пистолета и приблизился к Максуини. Он нагнулся к нему и прошептал что-то на ухо. Не дожидаясь ответа, детектив развернулся и направился ко мне. Даже при тусклом свете луны было видно, что он взволнован. Армстед следовал за ним.

— Это «беретта-бобкэт»; из такого же стреляли в Винсента, — произнес он. — Если баллистическая экспертиза подтвердит совпадение, он у нас в руках. Уверен, мэрия выразит вам благодарность.

— Спасибо. Я вставлю ее в рамочку.

— Помогите мне разобраться с делом, Холлер. Начнем с человека, убившего Винсента. Почему он хотел убить и вас?

— Не знаю.

— Подкуп, — напомнил Армстед. — Он получил взятку?

— Я уже ответил пять минут назад. Не знаю. Но это было бы логично, правда?

— Как он узнал имя вашей знакомой и телефон?

— Не представляю.

— Тогда какой от вас прок? — усмехнулся Босх.

— Послушайте, детектив, я…

— Ладно, хватит. Почему бы вам не сесть в машину и не убраться куда-нибудь подальше? Нам надо работать.

Он развернулся и зашагал прочь вместе с Армстедом. Поколебавшись, я позвал Босха. Помахал ему рукой. Детектив сказал что-то агенту и вернулся ко мне.

— Только быстрее! — нетерпеливо бросил он. — У меня нет времени.

— Дело вот в чем, — пробормотал я. — Думаю, он хотел изобразить, будто я сам прыгнул вниз.

Босх покачал головой.

— Самоубийство? Кто этому поверит? Вы ведете процесс десятилетия. Вы горячая новость. Вы на телевидении. У вас есть дочь. На это никто не купится.

Я кивнул.

— Купится.

Он помолчал, ожидая объяснений.

— Я лечусь от наркотической зависимости, Босх. Вы знаете, что это такое?

— Почему вы мне не сообщили?

— Все подумают, что я не выдержал стресса крупного процесса, шумихи и снова взялся за старое. Или понял, что не выдержу, и прыгнул с обрыва. Подобное случается часто, Босх. Как говорится, сорвался. И я думаю…

— Что?

Я указал на стоявшего невдалеке присяжного номер семь.

— Полагаю, что он или тот, кто его нанял, хорошо меня знает. Они копались в моем прошлом. Выяснили про зависимость, лечение и подругу Лейни. И составили надежный план, как избавиться от меня, не привлекая особого внимания. Если бы они просто застрелили еще одного адвоката, полиция спустила бы на них всех собак. А так это могло сойти за самоубийство.

— Да, но зачем им от вас избавляться?

— Наверное, считают, что я очень много знаю.

— А на самом деле?

Я не успел ответить, потому что с противоположного конца площадки заорал Максуини:

— Эй, вы там, с адвокатом! Я готов на сделку. Я сдам вам больших людей! Мы договоримся!

Босх подождал, не последует ли продолжение, но Максуини замолчал.

— Хотите совет? — произнес я. — Идите к нему и куйте железо, пока горячо. Пока он не вспомнил, что ему положен адвокат.

Детектив кивнул.

— Спасибо, наставник, — съязвил он. — Но я как-нибудь сам разберусь.

Он зашагал на другой конец площадки.

— Эй, Босх! — крикнул я. — За вами должок.

Босх остановился и махнул рукой Армстеду, чтобы тот отправлялся к Максуини.

— Какой должок?

— Ответ на один вопрос. Сегодня вечером я позвонил вам и сказал, что остаюсь дома. Вы должны были отозвать почти всех своих людей. Но я вижу тут целую армию. Почему вы передумали?

— Значит, вы ничего не слышали?

— О чем?

— Завтра можете поспать подольше, адвокат. Суд закончился.

— Почему?

— Ваш клиент мертв. Сегодня вечером кто-то — вероятно, наш дружок, мечтающий о сделке, — подстерег Эллиота и его подружку, когда они выходили из дома после ужина. Автоматические ворота не открылись, и когда Эллиот вылез из машины, к нему подскочил человек и выстрелил в затылок. Потом преступник убил женщину, сидевшую в автомобиле.

От неожиданности я даже отступил. Я помнил ворота, о которых говорил Босх. Еще позавчера я был в особняке Эллиота на Беверли-Хиллс. Что касается подружки, я догадывался, о ком идет речь. Как только Эллиот рассказал мне, что в момент убийства у него был помощник, я сразу догадался, что Нина Альбрехт — его любовница.

Мой ошеломленный вид не помешал Босху продолжить:

— Я узнал об этом от одного друга в судмедэкспертизе и подумал, что, очевидно, кто-то работает по списку. Поэтому решил собрать всю команду и последить за вашим домом. Считайте, вам повезло.

Я невидящим взглядом уставился сквозь Босха.

— Да, — пробормотал я. — Мне повезло.

53

Процесс завершился, но во вторник я поехал в суд, чтобы официально закрыть дело. Я сел за стол рядом с пустым местом, которое в последние две недели занимал Уолтер Эллиот. Толпившиеся в зале фотографы, похоже, облюбовали этот стул. Они постоянно щелкали вокруг него камерами.

Джеффри Голанц сидел по другую сторону прохода. Он был самым удачливым прокурором на свете. Вечером Голанц ушел из суда, не сомневаясь, что его карьера разрушена, а утром вернулся с безупречным послужным списком. Его звездному будущему в прокуратуре и политике больше ничто не угрожало. Пока мы ждали судью, он не проронил ни слова.

Зато публика шумела. Все обсуждали смерть Уолтера Эллиота и Нины Альбрехт. Про мою скромную особу и вчерашний инцидент не вспоминали. Это был секрет. Когда Максуини предложил Босху и Армстеду договориться, они попросили меня держать язык за зубами, чтобы аккуратно и без спешки поработать со своим новым информатором. Меня это вполне устраивало. По крайней мере пока.

Судья Стэнтон появился ровно в девять часов. Под глазами у него были темные круги, и выглядел он так, словно не спал всю ночь. Интересно, посвящен ли он, как и я, в подробности этой истории?

В зал пригласили присяжных, и я внимательно вгляделся в их лица. Если кто-нибудь из них и знал о произошедшем, то не подал виду. Многие косились на пустой стул рядом со мной.

— Доброе утро, дамы и господа, — произнес судья. — К сожалению, я вынужден освободить вас от ваших обязанностей. Как вы уже заметили, мистер Эллиот не присутствует за столом защиты. Сегодня ночью подсудимый сам стал жертвой преступления.

У половины присяжных отвисла челюсть. Остальные вытаращили глаза. По залу прокатился гул возбужденных голосов, а за столиком обвинения послышались негромкие хлопки. Я обернулся и увидел мать Мици Эллиот — она аплодировала смерти Эллиота.

Судья резко ударил молоточком по столу, а Голанц вскочил, подбежал к женщине и мягко взял ее за руки, удерживая от хлопков. Я увидел, как по ее щекам катились слезы.

— Никаких демонстраций среди публики, — жестко сказал судья. — Мне все равно, кто вы и как связаны с делом, но я не потерплю неуважения к суду. Соблюдайте порядок, или я выведу вас из зала.

Голанц вернулся на место, но слезы продолжали катиться по лицу матери.

— Понимаю, что для вас это шокирующая новость, — продолжил Стэнтон. — Могу заверить, что власти тщательно расследуют дело и найдут виновных. Надеюсь, скоро вы услышите о результатах в новостях или прочитаете в газетах. А пока хочу поблагодарить вас за хорошую работу. Я знаю, что вы внимательно слушали выступления сторон, и надеюсь, получили полезный опыт. Теперь можете вернуться в комнату для совещаний, собрать свои вещи и идти домой. Вы свободны.

Мы в последний раз встали, провожая удалявшихся присяжных. Как только они ушли, судья поблагодарил нас с Голанцем за профессионализм, выразил благодарность работникам суда и быстро покинул зал. Я не стал вынимать из сумки документы и после ухода судья еще какое-то время неподвижно стоял возле стола. Меня заставил очнуться Голанц. Он подошел и протянул мне руку. Я пожал ее без колебаний.

— Надеюсь, без обид, Микки. Ты чертовски хороший адвокат.

«Был», — подумал я.

— Да, — произнес я. — Без обид.

— Хочешь зайти к присяжным и узнать, к чему они склонялись?

Я покачал головой.

— Нет, меня это не интересует.

— Меня тоже. Береги себя.

Он хлопнул меня по плечу и зашагал к выходу. Я не сомневался, что в коридоре его ждет толпа журналистов и он объявит им, что, так или иначе, справедливость все-таки восторжествовала. Взявший меч, от меча и погибнет.

Мне не хотелось общаться с прессой. Выждав минуту, я последовал за Голанцем. Его уже окружила репортеры, и мне удалось проскочить незамеченным. Не считая Джека Макэвоя из «Таймс». Он увидел меня и бросился преследовать. Журналист догнал меня уже у лестницы.

— Эй, Микки!

Я оглянулся, но не остановился. Знал, что лучше этого не делать. Если вас поймал один репортер, то скоро прибежит и накинется вся свора. А я не хотел, чтобы меня сожрали.

— Без комментариев.

Но Макэвой не отставал.

— Я больше не пишу про суд. Меня интересуют новые убийства. Я подумал, может, мы снова заключим сделку? Обмен информацией и…

— Никаких сделок, Джек. И никаких комментариев. Еще увидимся.

Я вытянул руку и задержал его на лестничной площадке. Пока он стоял, я спустился этажом ниже и двинулся по коридору. У дверей в зал судьи Холдер я остановился и вошел внутрь.

Микаэла Джилл сидела за своим столом, и я поинтересовался, не уделит ли мне судья несколько минут.

— Но вам не назначено, — возразила секретарша.

— Знаю, Микаэла, но мне кажется, судья захочет со мной поговорить. Она у себя? Скажите ей, что я всего на десять минут. Речь идет о клиентах Винсента.

Микаэла взяла телефон, нажала кнопку и передала судье мою просьбу. Повесив трубку, она сообщила, что я могу пройти в кабинет.

— Спасибо.

Судья сидела за столом, в своих очках-половинках и с авторучкой в руке, словно я застал ее за выписыванием очередного ордера.

— А, мистер Холлер, — произнесла она. — Сколько событий за один день. Присаживайтесь.

Я сел на стул.

— Спасибо, что согласились меня принять, ваша честь.

— Чем могу помочь?

Судья задала вопрос, не глядя на меня. Она ставила подписи под документами.

— Я хотел только сообщить, что отказываюсь от всех дел Джерри Винсента.

Она отложила авторучку и посмотрела на меня поверх очков.

— Что?

— Я подаю в отставку. Наверное, я вернулся слишком рано, а может, мне вообще не следовало возвращаться. Но теперь с этим покончено.

— Что за ерунда? О вашей защите мистера Эллиота говорит весь суд. Я смотрела трансляции по телевизору. Вы вчистую выиграли у мистера Голанца, и вряд ли найдется обозреватель, который поставил бы на обвинительный вердикт.

Я отмахнулся от ее комплиментов.

— Все это уже не важно, ваша честь. На самом деле я здесь по другому поводу.

Судья сняла очки и положила их на стол. Помолчала, прежде чем задать следующий вопрос:

— Тогда зачем вы тут, мистер Холлер?

— Я просто хотел рассказать о том, что знаю, ваша честь. И что скоро узнают все.

— Не понимаю, о чем вы. Что вам известно, мистер Холлер?

— Что вы брали взятки и пытались меня убить.

У нее вырвался смешок, но взгляд был холоден как сталь.

— Вы шутите?

— Нет.

— В таком случае, мистер Холлер, советую вам успокоиться и взять себя в руки. Если вы будете и дальше распространять столь абсурдные обвинения, это может иметь для вас серьезные последствия. Вероятно, вы правы: вам не следовало так быстро возвращаться к работе после реабилитации.

Я улыбнулся и заметил по ее лицу, что она поняла свою ошибку.

— Небольшой прокол, а, ваша честь? Откуда вы знаете про реабилитацию? И откуда присяжный номер семь знал, как выманить меня из дому прошлой ночью? Ответ ясен — вы за мной следили. Вы меня подставили и послали Максуини убить меня.

— Не понимаю, о чем вы говорите, и впервые слышу об этом человеке.

— Зато он хорошо вас знает. И последний раз, когда я его видел, он предлагал правительству сыграть с ним в игру «Заключим сделку!».

Мои слова сразили ее как удар грома. Разумеется, Босха и Армстеда не обрадует моя беседа с судьей Холдер, но мне было плевать. Это меня, а не их, использовали как пешку и чуть не сбросили в пропасть. Я заслужил право разобраться со своим врагом.

— Но мне не нужна сделка, чтобы понять, что к чему, — продолжил я. — Мой детектив выследил Максуини. Когда девять лет назад его арестовали за вооруженное нападение, кто был его адвокатом? Митч Лестер, ваш муж. На следующий год Максуини попался на мошенничестве, и кто вел его дело? Снова Митч Лестер. Намечается некий треугольник, верно? У вас есть доступ к пулу присяжных и возможность контролировать отбор. Вы можете влезть в любой компьютер и подменить присяжного. Джерри Винсент вам заплатил, но когда им заинтересовалось ФБР, передумал. Вы испугались, что бюро прижмет Джерри и он сдаст вас федералам. Поэтому вы послали Максуини. А вчера, когда все полетело к черту, вы решили обрубить концы. Отправили Максуини — присяжного номер семь — к Эллиоту и Нине Альбрехт, а потом ко мне. Как вам моя версия, ваша честь? Я ничего не упустил?

Слова «ваша честь» я произнес с брезгливой гримасой, будто вляпался в какие-то отбросы. Судья встала.

— Чушь! Вы не можете доказать ничего, кроме того, что у меня есть муж. Пытаться связать со мной одного из его клиентов — полная нелепость.

— Вы правы, ваша честь. У меня нет доказательств, но мы не в суде. Сейчас здесь только вы и я. Мы оба знаем, что я сказал правду и вам придется за это заплатить.

— Я хочу, чтобы вы ушли.

— А как же федералы? Максуини у них в руках.

В ее глазах промелькнул страх.

— От него давно нет известий, верно? Разумеется, когда человека допрашивают, ему не до звонков. Будем надеяться, что у него нет против вас серьезных улик. Потому что если он включит вас в этот треугольник, то вам придется сменить судейскую мантию на арестантскую робу.

— Убирайтесь отсюда, или я вызову полицию и вас арестуют!

Она указала мне на дверь. Я спокойно встал.

— Конечно, я уйду. Только знаете что? Наверное, все мои дела в этом суде уже закончены. Но обещаю, что обязательно приду сюда, когда вас станут судить. Вас и вашего мужа. Можете на меня рассчитывать.

Судья смотрела на меня, все еще указывая на дверь, но гнев в ее глазах сменился страхом. Ее рука дрогнула и опустилась. Я вышел, аккуратно прикрыв дверь.

В холл я спустился пешком — не хотелось толкаться в переполненном лифте. Одиннадцать пролетов лестницы. Внизу я толкнул стеклянную дверь и шагнул на улицу. Достав телефон, позвонил Патрику и попросил подать машину. Затем набрал номер Босха.

— Я решил вас немного поторопить! — бросил я в трубку.

— О чем вы?

— Не хочу ждать полтора года, пока бюро соберется с силами и заведет дело. Иногда правосудие не может ждать, детектив.

— Что вы сделали, Холлер?

— Я только что говорил с судьей Холдер — да, догадался сам, без Максуини. Сказал ей, что он у федералов и собирается сотрудничать. На вашем месте я бы быстро завел дело и присмотрел за судьей. На беглянку она не похожа, но кто знает. Желаю удачи.

Я отключил связь, не слушая его протестов. Мне было безразлично. Он использовал меня. Пусть побудет в моей шкуре и попляшет на ниточке вместе со своим бюро.

54

В четверг рано утром ко мне постучал Босх. Я не успел причесаться, но уже был одет. Детектив выглядел так, словно не спал всю ночь.

— Я вас разбудил? — спросил он.

Я покачал головой.

— Мне надо отвезти ребенка в школу.

— Да, помню. В среду вечером и через выходные.

— В чем дело, детектив?

— У меня есть пара вопросов, и, может, вы интересуетесь, как идут дела.

— Конечно. Садитесь здесь. Не хочу, чтобы она нас слышала.

Я направился к столу, приглаживая волосы.

— Спасибо, я не буду садиться, — возразил Босх. — У меня мало времени.

Он повернулся к перилам и, облокотившись, стал смотреть вниз. Я подошел к нему и встал рядом.

— Вообще-то я тоже не люблю тут сидеть.

— У меня из дома такой же вид, — заметил Босх, — только с другой стороны.

— Получается, мы одного поля ягоды.

— Вероятно.

— Так что случилось? Я думал, вы на меня слишком злитесь, чтобы посвящать в курс дела.

— Если честно, я согласен, что бюро сильно тормозит. Они не в восторге от того, что вы сделали, но я не против. Все пошло куда быстрее. — Босх выпрямился и присел на перила, повернувшись спиной к городу.

— Так что происходит? — спросил я.

— Вчера вечером большое жюри решило завести уголовные дела на Холдер, Лестера, Карлина, Максуини и еще одну женщину, занимавшую в суде пост инспектора и дававшую им доступ к компьютерам. Сегодня утром мы всех арестуем. Но пока этого не случилось, держите рот на замке.

Я обрадовался, что он поведал мне эту новость раньше, чем произвел аресты. Еще веселее было бы поехать в суд и посмотреть, как Холдер выводят из кабинета в наручниках.

— Вы уверены? — произнес я. — Холдер все-таки судья. Нужны веские улики.

— Максуини всех сдал. У нас есть записи телефонных бесед, квитанции денежных переводов. Он даже записал на пленку один из разговоров с ее мужем.

Я кивнул. Обычный набор для федералов. Вот почему я никогда не любил участвовать в делах, заведенных ФБР. Если бюро собрало улики, шансов выиграть очень мало. Такие случаи можно пересчитать по пальцам. Чаще всего остается чувство, что по вам просто проехал каток.

— Не знал, что в этом замешан Карлин, — пробормотал я.

— Это центральная фигура. Они давно работали вместе с судьей. Кстати, именно он предложил Винсенту заключить сделку. Через него Винсент переводил деньги. Потом, когда он испугался ФБР, Карлин об этом пронюхал и доложил судье. Холдер решила избавиться от слабого звена. Вместе с мужем они подослали к Винсенту Максуини.

— Как он пронюхал? Через Рен Уильямс?

— Скорее всего да. Он сблизился с ней, чтобы следить за Винсентом. Вряд ли она сама была в курсе. Не хватило бы мозгов.

Я кивнул. Фрагменты мозаики стали складываться в целую картину.

— А как насчет Максуини? Он просто делал то, что ему велели? Сказали убить — и убил?

— Начнем с того, что Максуини всегда был уголовником. Сомневаюсь, что он говорит нам всю правду. Но он заявил, что судья могла быть очень убедительной. Она объяснила, что погибнет либо Винсент, либо они все. К тому же пообещала увеличить его долю и общий гонорар после завершения процесса.

— Какие обвинения?

— Коррупция и преступный заговор с целью совершения убийства. Но это только первая волна. За ними много чего есть. Максуини сказал, что за последние семь лет он уже четыре раза был присяжным. Два оправдания и два «подвешенных» вердикта. В трех разных судах.

Я присвистнул, вспомнив несколько крупных дел, закончившихся неожиданным оправданием и отсутствием единогласия среди присяжных.

— Роберт Блэйк?

Босх улыбнулся и покачал головой.

— Если бы. И О. Джей тоже ни при чем. В то время они еще не работали. Мы сами проиграли дела.

— Не важно. Скандал разразится громкий.

— Громче не бывает.

Босх скрестил руки на груди и оглянулся через плечо на город. Я услышал, как открылась дверь, и обернулся на высунувшую нос Хейли.

— Папа?

— В чем дело, Хей?

— Все в порядке?

— Да… Хейли, это детектив Босх. Он полицейский.

— Привет, Хейли, — улыбнулся Босх.

Кажется, я впервые увидел на его лице нормальную улыбку.

— Привет, — отозвалась дочка.

— Хейли, ты съела свой завтрак?

— Да.

— Ладно, посмотри пока телевизор.

Она исчезла за дверью. Я взглянул на часы. До отъезда оставалось десять минут.

— Милая девочка, — заметил Босх.

Я кивнул.

— Хочу задать вопрос, — сказал детектив. — Вы ведь сами пустили дело под откос, верно? Когда отправили анонимное письмо судье.

— Если я отвечу «да», мне придется быть свидетелем?

Меня даже не вызвали в большое жюри. Очевидно, теперь, когда Максуини всех сдал, я им был не нужен. И меня это устраивало.

— Нет, только между нами, — заверил Босх. — Просто хочу узнать, правильно ли вы поступили.

— Да, это был я. Собирался вывести Максуини из состава присяжных и честно выиграть процесс. Я не предполагал, что Стэнтон предаст письмо огласке и устроит совещание с другими судьями.

— Он обратился к судье Холдер и попросил совета.

— Видимо, так и произошло, — согласился я. — Он позвонил ей, не зная, что она в этом участвует. Она связалась с Максуини и предупредила, чтобы он не появлялся в суде, а затем поручила ему устроить чистку.

Босх кивнул, словно я подтвердил его мнение.

— Это касалось и вас. Она догадалась, что вы отправили письмо Стэнтону. Вы знали слишком много и должны были исчезнуть — так же как Винсент. Не потому, что мы использовали вас как приманку, а из-за того, что вы написали судье Стэнтону.

Я покачал головой. Все это едва не привело меня к затяжному прыжку в пропасть.

— Я вел себя как идиот.

— Почему? Вы остались в седле. Чего не скажешь о них.

— Верно. Что вы обещали Максуини?

— Оставить живым и скостить срок. Если все пройдет нормально, он получит пятнадцать лет. В федеральной системе это значит не больше тринадцати.

— Кто его адвокат?

— Их два. Дэн Дэйли и Роджер Миллз.

Я кивнул. Он в хороших руках. Мне вспомнились слова Эллиота: чем больше вы виновны, тем больше вам нужно адвокатов.

— Хорошая сделка для трех убийств.

— Одно убийство, — поправил Босх.

— Как одно? Винсент, Эллиот и Альбрехт.

— Он не убивал Эллиота и Альбрехт. Эти двое ни при чем.

— О чем вы? Он убил их, а потом хотел прикончить меня.

Босх покачал головой.

— Он пытался убить вас, но не Эллиота и Альбрехт. Там было другое оружие. Да и какой смысл? Зачем устранять их и делать вид, будто вы покончили с собой? Одно не вяжется с другим. Нет, Максуини не имеет к этому отношения.

Я озадаченно молчал. Все эти три дня я был уверен, что Эллиота и Альбрехт убил тот же человек, который пытался устранить меня, а затем попал в руки правосудия. Теперь Босх уверял, что есть какой-то другой преступник.

— А что думают на Беверли-Хиллс? — проговорил я.

— Они прекрасно знают, кто это сделал. Только ничего не могут доказать.

Удар, еще удар. Сюрпризы сыпались один за другим.

— И кто?

— Семья.

— Семья с большой буквы? В смысле мафия?

Босх улыбнулся и покачал головой.

— Семья Рилца. Они это сделали.

— Откуда вы знаете?

— По результатам экспертизы. Пули, которые извлекли из жертв, — девятимиллиметровые «парабеллумы». Гильзы и оболочка из латуни, изготовлены в Германии. Криминалисты определили, что они выпущены из «маузера», модель тоже немецкого производства. — Детектив помолчал, ожидая моих вопросов, а когда их не последовало, продолжил: — Полиция считает, что это нечто вроде предупреждения или сигнала.

— Сигнал из Германии.

— Верно.

Голанц сказал Рилцам, что я собираюсь вывалять Йохана в грязи. Они решили уехать, чтобы не смотреть на это. А потом убрали Эллиота.

— «Парабеллум», — пробормотал я. — Вы еще помните латынь, детектив?

— Я не учился на юриста. Что это значит?

— «Готовься к войне». Часть известной фразы: «Хочешь мира — готовься к войне». Что теперь будет со следствием?

Босх пожал плечами.

— На Беверли-Хиллс есть пара детективов, которые с удовольствием слетают в Германию. Особенно если их пошлют бизнес-классом, где кресла можно раскладывать как кровати. Они все тщательно изучат и проверят, но если Рилцы нигде не прокололись, толку от этого будет не много.

— Как они смогли достать оружие?

— Ну, разные есть способы. Можно через Канаду или немецкую «Федерал экспресс» — если хотите получить посылку вовремя.

Я думал об Уолтере Эллиоте и правосудии. Босх словно угадал мои мысли.

— Помните, что вы мне сказали после последнего разговора с судьей Холдер?

— Что?

— Порой правосудие не может ждать.

— И что дальше?

— Вы оказались правы. Иногда оно действительно не может ждать. На процессе вы были на коне, и все считали, что Эллиот выйдет сухим из воды. Поэтому кто-то решил действовать и вынес свой приговор. Знаете, как мы называли такие «карательные» убийства, когда я служил патрульным?

— Как?

— Окончательный вердикт.

Я кивнул. Мы надолго замолчали.

— В общем, это все, что мне известно, — наконец произнес Босх. — Мне пора идти сажать людей в тюрьму. Чувствую, день будет хороший. — Он оттолкнулся от перил и шагнул к выходу.

— Странно, что вы пришли именно сегодня, — произнес я. — Как раз прошлой ночью я подумал, что, когда мы снова увидимся, надо будет задать вам один вопрос.

— Какой?

Я на секунду.

— Одного поля ягоды… Ты знаешь, что очень похож на отца?

Босх посмотрел на меня, вздохнул и вернулся к перилам. Его взгляд устремился на город.

— Когда ты это понял? — спросил он.

— По-настоящему — вчера вечером, когда листал с дочкой старые фотоальбомы. Но догадывался уже давно. Мы разглядывали снимки моего отца. Они мне кого-то напоминали, а потом до меня дошло, что это ты. Ответ лежал на поверхности. Просто я не сразу его разглядел.

Я шагнул к перилам и встал рядом с Босхом.

— Вообще-то я помню о нем больше из книг, — продолжил я. — Много разных дел, много разных женщин. Но есть детали, которых нет в книгах. О них знаю только я. Помню, как приходил к нему в кабинет, когда он уже болел и работал дома. Там на стене в рамочке висела картина — репродукция, конечно, но тогда я считал ее настоящим полотном. Она называлась «Сад земных наслаждений». Странная, жутковатая вещь для ребенка… Отец сажал меня на колени, заставлял смотреть на картину и объяснял, что в ней нет ничего страшного. Она красивая. Он учил меня произносить имя художника. Иероним Босх. Отец говорил, что оно рифмуется со словом «аноним». Но «аноним» я тоже не мог произнести.

Я уже не видел расстилавшегося внизу города. Я погрузился в собственное прошлое. На какое-то время наступила тишина. Мой брат молчал. Затем он облокотился на перила и проговорил:

— Я помню ваш дом. Был там однажды. Пришел, представился. Отец лежал в кровати. Он умирал.

— Что ты ему сказал?

— Что я не в обиде. И больше ничего.

Так же и сейчас, подумал я. Что еще можно сказать? Я размышлял о своей разрушенной семье. Даже с самыми близкими людьми я не мог найти общий язык. С собственной дочерью виделся только восемь дней в месяц. Похоже, самое важное и ценное в жизни сломать легче всего.

— Все эти годы ты знал, — пробормотал я. — Почему не пытался наладить связь? У меня есть еще брат по отцу и три сестры. Они ведь и твои родные.

— Не знаю. Наверное, просто не хотел раскачивать чужую лодку. Люди обычно не любят сюрпризов. По крайней мере таких.

А какой была бы моя жизнь, если бы я знал о Босхе? Вероятно, я стал бы полицейским, а не адвокатом. Кто знает?

— Я хочу бросить, — буркнул я.

— Бросить что?

— Свою работу. Юриспруденцию. Окончательный вердикт стал моим последним приговором.

— Я тоже однажды уходил. Не получилось. Вскоре вернулся.

— Поживем — увидим.

Босх посмотрел на меня и отвел взгляд. Был чудесный свежий день с низко тянувшимися облаками и янтарной дымкой смога на самом горизонте. Всходившее солнце золотило склоны восточных гор и бросало отблеск на морскую гладь. Океан был виден далеко, до самой Каталины.

— Когда тебя ранили, я приходил в больницу, — сказал Босх. — Сам не знаю зачем. В новостях сообщили, что рана в живот, и я знал, что это может плохо кончиться. Решил, что, если понадобится кровь или что-либо другое, я… В общем, я считал, что мы вроде одной крови. Но там было полно журналистов, и я ушел.

Я улыбнулся, затем начал смеяться.

— Что смешного?

— Ты, коп, хотел добровольно отдать свою кровь адвокату? Если бы об этом узнали в полиции, тебя не пустили бы в участок.

Босх улыбнулся и кивнул.

— Да, об этом я не подумал.

Мы замолчали, ощутив неловкость. Босх взглянул на часы.

— Через двадцать минут должны выписать ордер на арест. Мне надо бежать.

— Ладно.

— Увидимся, адвокат.

— Увидимся, детектив.

Он быстро спустился по ступенькам, а я остался у перил. Вскоре звук мотора начал удаляться и затих где-то внизу.

55

Я немного постоял на веранде, глядя, как солнце заливает городские улицы. В голове проплывали разные мысли, легкие и воздушные как облака, и невесомо улетали куда-то вдаль. У меня было чувство, что никогда больше я не увижу Босха. У него своя сторона холма, а у меня — своя, и ничего с этим не поделать.

За спиной открылась дверь, и на веранде послышались шаги. Дочка оказалась рядом, и я обнял ее за плечо.

— Что ты делаешь, папа?

— Смотрю.

— У тебя все хорошо?

— Да, отлично.

— Зачем приходил этот полицейский?

— Просто поговорить. Он мой друг.

Мы оба минуту помолчали, затем дочь шевельнулась под моей рукой.

— Жаль, мама не осталась ночевать, — произнесла она.

Я посмотрел на нее и погладил по затылку.

— Не все сразу, Хей, — сказал я. — Зато вечером она поела с нами блинчиков, а это уже неплохо, верно?

Она кивнула. Знак согласия. Блинчики — только начало.

— Если мы еще будем стоять, то я опоздаю, — заметила Хейли. — Могу схлопотать замечание в дневник.

— Жаль. Солнце только взошло над океаном.

— Пойдем, папа. Это происходит каждый день.

— Да, здесь или в ином месте.

Я сходил за ключами, закрыл дверь, и мы спустились к гаражу. Когда я выкатил свой «линкольн» и двинулся вниз по склону, солнце уже вовсю пылало над заливом.