Не плоть, а дух растлился в наши дни,

И человек отчаянно тоскует…

Он к свету рвется из ночной тени

И, свет обретши, ропщет и бунтует.

Безверием палим и иссушен,

Невыносимое он днесь выносит…

И сознает свою погибель он,

И жаждет веры… но о ней не просит.

Не скажет ввек, с молитвой и слезой,

Как ни скорбит перед замкнутой дверью:

«Впусти меня! – Я верю, Боже мой!

Приди на помощь моему неверью!..»

О вещая душа моя,

О сердце, полное тревоги, —

О, как ты бьешься на пороге

Как бы двойного бытия!..

Так ты – жилица двух миров,

Твой день – болезненный и страстный,

Твой сон – пророчески-неясный,

Как откровение духо́в…

Пускай страдальческую грудь

Волнуют страсти роковые —

Душа готова, как Мария,

К ногам Христа навек прильнуть.

Над этой темною толпой

Непробужденного народа

Взойдешь ли ты когда, Свобода,

Блеснет ли луч твой золотой?..

Блеснет твой луч и оживит

И сон разгонит и туманы…

Но старые, гнилые раны,

Рубцы насилий и обид,

Растленье душ и пустота,

Что гложет ум и в сердце ноет, —

Кто их излечит, кто прикроет?

Ты, риза чистая Христа…

Был день, когда Господней правды молот

Громил, дробил ветхозаветный храм

И, собственным мечом своим заколот,

В нем издыхал первосвященник сам.

Еще страшней, еще неумолимей

И в наши дни – дни Божьего суда —

Свершится казнь в отступническом Риме

Над лженаместником Христа.

Столетья шли, ему прощалось много,

Кривые толки, темные дела,

Но не простится правдой Бога

Его последняя хула…

Не от меча погибнет он земного,

Мечом земным владевший столько лет, —

Его погубит роковое слово:

«Свобода совести есть бред!»

Когда на то нет Божьего согласья,

Как ни страдай она, любя, —

Душа, увы, не выстрадает счастья,

Но может выстрадать себя…

Душа, душа, которая всецело

Одной заветной отдалась любви,

И ей одной дышала и болела,

Господь тебя благослови!

Он, Милосердный, Всемогущий,

Он, греющий Своим лучом

И пышный цвет, на воздухе цветущий,

И чистый перл на дне морском.

Из переполненной Господним гневом чаши

Кровь льется через край, и Запад тонет

в ней.

Кровь хлынет и на вас, друзья и братья

наши! —

Славянский мир, сомкнись тесней…

«Единство, – возвестил оракул наших

дней, —

Быть может спаяно железом лишь

и кровью…»

Но мы попробуем спаять его любовью, —

А там увидим, что прочней…

Чему бы жизнь нас ни учила,

Но сердце верит в чудеса:

Есть нескудеющая сила,

Есть и нетленная краса.

И увядание земное

Цветов не тронет неземных,

И от полуденного зноя

Роса не высохнет на них.

И эта вера не обманет

Того, кто ею лишь живет,

Не все, что здесь цвело, увянет,

Не все, что было здесь, пройдет!

Но этой веры для немногих

Лишь тем доступна благодать,

Кто в искушеньях жизни строгих,

Как вы, умел, любя, страдать,

Чужие врачевать недуги

Своим страданием умел,

Кто душу положил за други

И до конца все претерпел.

День православного Востока,

Святись, святись, великий день,

Разлей свой благовест широко

И всю Россию им одень!

Но и святой Руси пределом

Его призыва не стесняй:

Пусть слышен будет в мире целом,

Пускай он льется через край.

Своею дальнею волною

И ту долину захватя,

Где бьется с немощию злою

Мое родимое дитя, —

Тот светлый край, куда в изгнанье

Она судьбой увлечена,

Где неба южного дыханье

Как врачебство лишь пьет она…

О, дай болящей исцеленье,

Отрадой в душу ей повей,

Чтобы в Христово Воскресенье

Всецело жизнь воскресла в ней…

Велик Господь! Земля и неба своды —

Свершители судеб Его святых!

Благословен, когда казнит народы,

Благословен, когда спасает их.

Пославший нам годину искушенья

Не до конца рабов Своих карал;

Нам воссиял желанный день спасенья,

День Милости Господней воссиял.

Велик Господь! К Нему сердца и руки!

Ему хвалу гласи тимпана звон!

Ему хвалу играйте песен звуки!

Велик Господь! И свят Его закон!

В дни плена, полные печали,

На Вавилонских берегах,

Среди врагов мы восседали

В молчаньи горьком и слезах;

Там вопрошали нас тираны,

Почто мы плачем и грустим.

«Возьмите гусли и тимпаны

И пойте ваш Ерусалим».

Нет! Свято нам воспоминанье

О славной родине своей;

Мы не дадим на посмеянье

Высоких песен прошлых дней!

Твои, Сион, они прекрасны!

В них ум и звук любимых стран!

Порвитесь струны сладкогласны,

Разбейся звонкий мой тимпан!

Окаменей язык лукавый,

Когда забуду грусть мою

И песнь отечественной славы

Ее губителям спою.

А Ты, среди огней и грома

Нам даровавший Свой закон,

Напомяни сынам Эдома

День, опозоривший Сион,

Когда они в весельи диком

Убийства, шумные вином,

Нас оглушали грозным криком:

«Все истребим, всех поженем!»

Блажен, кто смелою десницей

Оковы плена сокрушит,

Кто плач Израиля сторицей

На притеснителях отмстит!

Кто в дом тирана меч и пламень

И смерть ужасную внесет!

И с ярким хохотом о камень

Его младенцев разобьет!

Блажен, кто мудрости высокой

Послушен сердцем и умом,

Кто при лампаде одинокой

И при сиянии дневном

Читает книгу ту святую,

Где явлен Божеский закон:

Он не пойдет в беседу злую,

На путь греха не ступит он.

Ему не нужен пир разврата,

Он лишний гость на том пиру,

Где брат обманывает брата,

Сестра клевещет на сестру;

Ему не нужен праздник шумный,

Куда не входят стыд и честь,

Где суесловят вольнодумно

Хула, злоречие и лесть.

Блажен!.. как древо у потока

Прозрачных, чистых, светлых вод

Стоит, – и тень его широка

Прохладу страннику дает,

И зеленеет величаво

Оно, красуяся плодом,

И своевременно и здраво

Растет и зреет плод на нем!

Таков он, муж боголюбивый;

Всегда, во всех его делах

Ему успех, а злочестивый…

Тот не таков; он словно прах!..

Но злочестивый прав не будет,

Он на суде не устоит,

Зане Господь не лестно судит

И беззаконного казнит.

Царь на троне сидит;

Перед ним и за ним

С раболепством немым

Ряд сатрапов стоит.

Драгоценный чертог

И блестит и горит,

И земной полубог

Пир устроить велит.

Золотая волна

Дорогого вина

Нежит чувства и кровь;

Звуки лир, юных дев

Сладострастный напев

Возжигают любовь.

Упоен, восхищен,

Царь на троне сидит —

И торжественный трон

И блестит и горит…

Вдруг неведомый страх

У царя на челе,

И унынье в очах,

Обращенных к стене.

Умолкает звук лир

И веселых речей,

И расстроенный пир

Видит (ужас очей!):

Огневая рука

Исполинским перстом

На стене пред царем

Начертала слова!…

И никто из мужей,

И царевых гостей,

И искусных волхвов

Силы огненных слов

Изъяснить не возмог.

И земной полубог

Омрачился тоской…

И еврей молодой

К Валтасару предстал

И слова прочитал:

«Мани, фекел, фарес!

– Вот слова на стене:

Волю Бога небес

Возвещают оне.

Мани значит: монарх,

Кончил царствовать ты!

Град у персов в руках —

Смысл средней черты;

Фарес – третье – гласит:

Ныне будешь убит!..»

Рек – исчез… Изумлен,

Царь не верит мечте,

Но чертог окружен,

И… он мертв на щите!..

И говорят Ему: «Она

Была в грехе уличена

На самом месте преступленья.

А по закону мы ее

Должны казнить без сожаленья;

Скажи нам мнение Свое!»

И на лукавое воззванье,

Храня глубокое молчанье,

Он нечто – грустен и уныл —

Перстом божественным чертил!

И наконец сказал народу:

«Даю вам полную свободу

Исполнить древний ваш закон,

Но где тот праведник, где он,

Который первый на блудницу

Поднимет тяжкую десницу?»

И вновь писал Он на земле!..

Тогда с печатью поношенья

На обесславленном челе

Сокрылись чада ухищренья —

И пред лицом Его одна

Стояла грешная жена!

И Он с улыбкой благотворной

Сказал: «Покинь твою боязнь!

Где обвинитель твой упорный,

Кто осудил тебя на казнь?»

Она в ответ: «Никто, Учитель!» —

«Итак, и Я твоей души

Не осужу, – сказал Спаситель, —

Иди в свой дом и не греши».

Лови минуту вдохновенья,

Восторгов чашу жадно пей

И сном ленивого забвенья

Не убивай души своей!

Лови минуту! пролетает,

Как молньи яркая струя,

Но годы многие вмещает

Она земного бытия.

Но если раз душой холодной

Отринешь ты небесный дар

И в суете земли бесплодной

Потушишь вдохновенья жар;

И если раз, в беспечной лени,

Ничтожность мира полюбив,

Ты свяжешь цепью наслаждений

Души бунтующий порыв, —

К тебе поэзии священной

Не снидет чистая роса,

И пред зеницей ослепленной

Не распахнутся небеса.

Но сердце бедное иссохнет,

И нива прежних дум твоих,

Как степь безводная, заглохнет

Под терном помыслов земных.

«Гордись! – тебе льстецы сказали. —

Земля с увенчанным челом,

Земля несокрушимой стали,

Полмира взявшая мечом!

Пределов нет твоим владеньям,

И, прихотей твоих раба,

Внимает гордым повеленьям

Тебе покорная судьба.

Красны степей твоих уборы,

И горы в небо уперлись,

И как моря твои озеры…»

Не верь, не слушай, не гордись!

Пусть рек твоих глубоки волны,

Как волны синие морей,

И недра гор алмазов полны,

И хлебом пышен тук степей;

Пусть пред твоим державным блеском

Народы робко клонят взор

И семь морей немолчным плеском

Тебе поют хвалебный хор;

Пусть далеко грозой кровавой

Твои перуны пронеслись —

Всей этой силой, этой славой,

Всем этим прахом не гордись!

Грозней тебя был Рим великой,

Царь семихолмного хребта,

Железных сил и воли дикой

Осуществленная мечта;

И нестерпим был огнь булата

В руках алтайских дикарей;

И вся зарылась в груды злата

Царица западных морей.

И что же Рим? и где монголы?

И, скрыв в груди предсмертный стон,

Кует бессильные крамолы,

Дрожа над бездной, Альбион!

Бесплоден всякой дух гордыни,

Неверно злато, сталь хрупка,

Но крепок ясный мир святыни,

Сильна молящихся рука!

И вот за то, что ты смиренна,

Что в чувстве детской простоты,

В молчаньи сердца сокровенна,

Глагол Творца прияла ты, —

Тебе Он дал Свое призванье,

Тебе Он светлый дал удел:

Хранить для мира достоянье

Высоких жертв и чистых дел;

Хранить племен святое братство,

Любви живительной сосуд,

И веры пламенной богатство,

И правду, и бескровный суд.

Твое все то, чем дух святится,

В чем сердцу слышен глас небес,

В чем жизнь грядущих дней таится,

Начало славы и чудес!..

О, вспомни свой удел высокой!

Былое в сердце воскреси

И в нем сокрытого глубоко

Ты Духа жизни допроси!

Внимай Ему – и, все народы

Обняв любовию своей,

Скажи им таинство свободы,

Сиянье веры им пролей!

И станешь в славе ты чудесной

Превыше всех земных сынов,

Как этот синий свод небесный

Певец-пастух на подвиг ратный

Не брал ни тяжкого меча,

Ни шлема, ни брони булатной,

Ни лат с Саулова плеча;

Но, Духом Божьим осененный,

Он в поле брал кремень простой —

И падал враг иноплеменный,

Сверкая и гремя броней.

И ты – когда на битву с ложью

Восстанет правда дум святых —

Не налагай на правду Божью

Гнилую тягость лат земных.

Доспех Саула ей окова,

Саулов тягостен шелом:

Ее оружье – Божье Слово,

А Божье Слово – Божий гром!

О Царь и Бог мой! Слово силы

Во время оно Ты сказал,

И сокрушен был плен могилы,

И Лазарь ожил и восстал.

Молю, да слово силы грянет,

Да скажешь «встань!» душе моей,

И мертвая из гроба встанет

И выйдет в свет Твоих лучей!

И оживет, и величавый

Ее хвалы раздастся глас

Тебе – сиянью Отчей славы,

Тебе – умершему за нас!

Солнце сокрылось; дымятся долины;

Медленно сходят к ночлегу стада;

Чуть шевелятся лесные вершины,

Чуть шевелится вода.

Ветер приносит прохладу ночную;

Тихою славой горят небеса…

Братья, оставим работу денную,

В песни сольем голоса…

Ночь на востоке с вечерней звездою;

Тихо сияет струей золотою

Западный край.

Господи, путь наш меж камней и терний,

Путь наш во мраке… Ты, Свет невечерний,

Нас осияй!

В мгле полунощной, в полуденном зное,

В скорби и радости, в сладком покое,

В тяжкой борьбе —

Всюду сияние солнца святого,

Божия мудрость и сила и слово,

Слава Тебе!

Подвиг есть и в сраженьи,

Подвиг есть и в борьбе;

Высший подвиг в терпеньи,

Любви и мольбе.

Если сердце заныло

Перед злобой людской,

Иль насилье схватило

Тебя цепью стальной;

Если скорби земные

Жалом в душу впились, —

С верой бодрой и смелой

Ты за подвиг берись.

Есть у подвига крылья,

И взлетишь ты на них

Без труда, без усилья

Выше мраков земных,

Выше крыши темницы,

Выше злобы слепой,

Выше воплей и криков

Гордой черни людской.

Солнце сокрылось, дымятся долины;

Медленно сходят к ночлегу стада;

Чуть шевелятся лесные вершины,

Чуть шевелится вода.

Ветер приносит прохладу ночную,

Тихою славой горят небеса:

Братья! Оставим работу дневную,

В песни сольем голоса:

«Ночь на восходе с вечерней звездою;

Тихо сияет струей золотою

Западный край.

Господи! Путь наш меж камней и терний,

Путь наш во мраке: Ты – свет невечерний —

Нас осияй!

В мгле полунощной, в полуденном зное,

В скорби и радости, в сладком покое,

В тяжкой борьбе —

Всюду сияние солнца святого,

Божия Мудрость и Сила, и Слово…

Слава Тебе!»

В час полночный, близ потока

Ты взгляни на небеса:

Совершаются далеко

В горнем мире чудеса.

Ночи вечные лампады,

Невидимы в блеске дня,

Стройно ходят там громады

Негасимого огня.

Но впивайся в них очами —

И увидишь, что вдали

За ближайшими звездами

Тьмами звезды в ночь ушли.

Вновь вглядись – и тьмы за тьмами

Утомят твой робкий взгляд:

Все звездами, все огнями

Бездны синие горят.

В час полночного молчанья,

Отогнав обманы снов,

Ты вглядись душой в Писанья

Галилейских рыбаков, —

И в объеме книги тесной

Развернется пред тобой

Бесконечный свод небесный

С лучезарною красой.

Узришь – звезды мысли водят

Тайный хор свой вкруг земли.

Вновь вглядись – другие всходят;

Вновь вглядись – и там вдали

Звезды мысли, тьмы за тьмами,

Всходят, всходят без числа, —

И зажжется их огнями

Сердца дремлющая мгла.

Спа́ла ночь с померкшей вышины.

В небе сумрак, над землею тени,

И под кровом темной тишины

Ходит сонм обманчивых видений.

Ты вставай во мраке, спящий брат!

Освяти молитвой час полночи!

Божьи духи землю сторожат;

Звезды светят, словно Божьи очи.

Ты вставай во мраке, спящий брат!

Разорви ночных обманов сети!

В городах к заутрене звонят:

В Божью церковь идут Божьи дети.

Помолися о себе, о всех,

Для кого тяжка земная битва,

О рабах бессмысленных утех!

Верь, для всех нужна твоя молитва.

Ты вставай во мраке, спящий брат!

Пусть зажжется дух твой пробужденный

Так, как звезды на небе горят,

Как горит лампада пред иконой.

К Тебе, о чистый Дух, источник вдохновенья,

На крылиях любви несется мысль моя:

Она затеряна в юдоли заточенья,

И все зовет ее в небесные края.

Но Ты облек Себя в завесу тайны вечной:

Напрасно силится мой дух к Тебе парить.

Тебя читаю я во глубине сердечной,

И мне осталося надеяться, любить.

Греми надеждою, греми любовью, лира!

В преддверьи вечности, греми Его хвалой!

И если б рухнул мир, затмился свет эфира

И хаос задавил природу пустотой, —

Греми! Пусть сетуют среди развалин мира

Любовь с надеждою и верою святой!

Души невидимый Хранитель!

Услышь моление мое:

Благослови мою обитель

И стражем стань у врат ее,

Да через мой порог смиренный

Не прешагнет, как тать ночной,

Ни обольститель ухищренный,

Ни лень с убитою душой,

Ни зависть с глазом ядовитым,

Ни ложный друг с коварством скрытым.

Всегда надежною броней

Пусть будет грудь моя одета,

Да не сразит меня стрелой

Измена мстительного света.

Не отдавай души моей

На жертву суетным желаньям,

Но воспитай спокойно в ней

Огонь возвышенных страстей.

Уста мои сомкни молчаньем,

Все чувства тайной осени;

Да взор холодный их не встретит,

Да луч тщеславья не просветит

На незамеченные дни.

Но в душу влей покоя сладость,

Посей надежды семена;

И отжени от сердца радость:

Она – неверная жена.

Не тот счастлив, кто кучи злата

Сбирает жадною рукой

И за корысть – родного брата

Тревожит радостный покой;

Не тот, кто с буйными страстями

В кругу прелестниц век живет,

В пирах с ничтожными глупцами

Беседы глупые ведет

И с ними ценит лишь словами

Святую истину, добро,

А нажитое серебро

Хранит, не дремля, под замками.

Не тот счастлив, не тот, кто давит

Народ мучительным ярмом

И кто свое величье ставит

На полразрушенном другом!

Он пренебрег земли законы,

Он, презирая вопль и стоны,

И бедной, горестной мольбе

Смеется вперекор судьбе!..

Он Бога гнев, он кары неба

Считает за ничтожный страх;

Суму, кусок последний хлеба

Отнял у ближнего – и прав!

Не он! – Но только тот блажен,

Но тот счастлив и тот почтен,

Кого природа одарила

Душой, и чувством, и умом,

Кого фортуна наградила

Любовью – истинным добром.

Всегда пред Богом он с слезою

Молитвы чистые творит,

Доволен жизнию земною,

Закон небес боготворит,

Открытой грудию стоит

Пред казнью, злобою людскою,

И за царя, за отчий кров

Собой пожертвовать готов.

Он, и немногое имея,

Всегда делиться рад душой;

На помощь бедных, не жалея,

Все щедрой раздает рукой!

На что мне, Боже сильный,

Дал смысл и бытие,

Когда в стране изгнанья

Любви и братства нет;

Когда в ней вихри, бури

И веют и шумят;

И черные туманы

Скрывают правды свет.

Я думал: в мире люди

Как ангелы живут,

Я думал, в тайных мыслях

Один у них закон:

К тебе, Царю Небесный,

Любовью пламенеть,

И ближним неимущим

Без ропота души

Последнюю копейку,

Как братьям, уделять.

А люди – те же звери:

И холодны и злы;

Мишурное величье —

Молебный их кумир,

А золото и низость —

Защитник их и бог.

И Ты, Отец Небесный,

Не престаешь вседневно

Щедроты лить на них.

О, просвети мне мысли,

Нерадостны они,

И мудрости светильник

Зажги в моей душе.

Осиротелый и унылый,

Ищу подруги в свете милой, —

Ищу – и всем «люблю» твержу, —

Любви ж ни в ком не нахожу.

На что ж природа нам дала

И прелести и розы мая?

На что ж рука Твоя святая

Им сердце гордым создала?

Ужель на то, чтоб в первый раз

Пленить любовию священной,

Потом упорностью надменной

Сушить и мучить вечно нас?

Ужель на то, чтоб радость рая

В их взоре видя на земли,

Мы наслаждаться не могли,

В любови муки познавая?..

Но ты, земная красота,

Не стоишь моего страданья!

Развейся ж, грешная мечта,

Проси от неба воздаянья!

Спаситель, Спаситель!

Чиста моя вера,

Как пламя молитвы!

Но, Боже, и вере

Могила темна!

Что слух мой заменит?

Потухшие очи?

Глубокое чувство

Остывшего сердца?

Что будет жизнь духа

Без этого сердца?

На крест, на могилу,

На небо, на землю,

На точку начала

И цели творений

Творец Всемогущий

Накинул завесу,

Наложил печать —

Печать та навеки,

Ее не расторгнут

Миры, разрушаясь,

Огонь не растопит,

Не смоет вода!..

Прости ж мне, Спаситель!

Слезу моей грешной

Вечерней молитвы:

Во тьме она светит

Любовью к Тебе…

Что ты значишь в этом мире,

Дух премудрый человека?

Как ты можешь кликнуть солнцу:

«Слушай, солнце! Стань, ни с места!

Чтоб ты в небе не ходило!

Чтоб на землю не светило!»

Выдь на берег, глянь на море —

Что ты можешь сделать морю,

Чтоб вода в нем охладела,

Чтобы камнем затвердела?

Чем, какою тайной силой

Шар вселенной остановишь,

Чтоб не шел он, не кружился?..

Перестрой же всю природу!

Мир прекрасен… Ты не хочешь…

Нет, премудрый, ты не можешь!

Да, не можешь, раб пространства,

Лет и времени невольник.

Будь ты бездна сил, идей,

Сам собой наполни небо,

Будь ты все, один и всюду,

Будь ты Бог – и слово дело!..

Но когда уж это все,

Бесконечно и одно,

Есть пред нами в ризе света, —

То другой уж власти нет…

Все, что есть, – все это Божье,

И премудрость наша – Божья.

Отец света – вечность;

Сын вечности – сила;

Дух силы есть жизнь;

Мир жизнью кипит.

Везде Триединый,

Воззвавший все к жизни!

Нет века Ему,

Нет места Ему!

С величества трона,

С престола чудес

Божий образ – солнце

К нам с неба глядит

И днем поверяет

Всемирную жизнь.

В другом месте неба

Оно отразилось —

И месяцем землю

Всю ночь сторожит.

Тьма, на лоне ночи

И живой прохлады,

Все стихии мира

Сном благословляет.

Свет дает им силу,

Возрождает душу.

В царстве Божьей воли,

В переливах жизни —

Нет бессильной смерти,

Нет бездушной жизни!

Пред Тобою, мой Бог,

Я свечу погасил,

Премудрую книгу

Пред Тобою закрыл.

Твой небесный огонь

Негасимо горит;

Бесконечный Твой мир

Пред очами раскрыт;

Я с любовью к Тебе

Погружаюся в нем;

Со слезами стою

Перед светлым лицом.

И напрасно весь мир

На Тебя восставал,

И напрасно на смерть

Он Тебя осуждал:

На кресте, под венцом,

И спокоен, и тих,

До конца Ты молил

За злодеев Своих.

Надо мною буря выла,

Гром по небу грохотал,

Слабый ум судьба страшила,

Холод в душу проникал.

Но не пал я от страданья,

Гордо выдержал удар,

Сохранил в душе желанья,

В теле – силу, в сердце – жар!

Что погибель! что спасенье!

Будь что будет – все равно!

На святое Провиденье

Положился я давно!

В этой вере нет сомненья,

Ею жизнь моя полна!

Бесконечно в ней стремленье!..

В ней покой и тишина…

Не грози ж ты мне бедою,

Не зови, судьба, на бой:

Готов биться я с тобою,

Но не сладишь ты со мной!

У меня в душе есть сила,

У меня есть в сердце кровь,

Под крестом – моя могила;

На кресте – моя любовь!

Учитель! Ты скорбел божественной душой,

Предвидя муки час, на Вечери святой…

Учитель! Ты страдал в истоме ожиданья,

И Элеонский холм внимал твои стенанья…

Но, покорясь Отцу, уста не отвратил

От чаши горькой Ты, – до дна ее испил,

И смертью совершил вселенной покаянье,

И Крест Твой не слыхал ни пеней,

ни роптанья, —

О! Выучи меня страдать!..

Учитель! Милостив и кроток до конца,

Ты за мучителей своих молил Отца…

Учитель! Ты простил врагам ожесточенным,

И лжесвидетелям, и палачам презренным…

«Не знают, что творят они, —

остави им!» —

Ты говорил Отцу с смиреньем неземным,

Ты грех их выкупил своей священной

кровью,

Проклятьям и хулам ответствовал

любовью…

О! Выучи меня прощать!..

Я был в твоих стенах, о древний храм!

В торжественные дни, когда святой

владыка

Чин совершал литургии великой;

И был ты весь – сияние… величье…

фимиам.

И видел я тебя, когда перед небесной

Земная власть склонялась в прах и пепел:

Тот праздник был так радостен,

так светел,

Что мира лучшего, казалось, он прообраз

был чудесный!

Но нынче… Я вхожу – и траур алтарей,

И запрестольный крест, в креп черный

облеченный,

И храм, торжественно в потемки

погруженный,

Без пенья, без кадил, без таинств,

без огней

– Молчанье, ужас, мрак… Все о борьбе

Христовой,

Все о Распятом здесь так сильно говорит,

Что дух трепещет мой, душа моя скорбит:

Во гроб заключено – Источник жизни

всей —

Божественное Слово.

Обитель древняя, убежище святыни,

Как стало мне легко в стенах твоих!

Как живо чувствую я ныне

Всю суетность надежд и радостей

земных!

Здесь, здесь меня отрада ожидала,

Здесь утешение спустилось свыше мне;

Моленье теплое на время оторвало

Печаль, таимую в сердечной глубине:

На лик святой небесной Девы

Я в умилении гляжу,

И с чистой верою твержу

Ей приносимые напевы.

Ее глубоко ясный взор

Мне льет кручины злой забвенье;

Покой чела ее – укор

Мне за безумное волненье.

Свеча горит перед Святой

И свет не яркий проливает.

Но свет сей сердце озаряет

И тушит в нем огонь земной.

Молитвы дар, – дар чудный, дар

бесценный,

Замена всех непрочных благ земных;

Блажен, кому дано душою умиленной

Изведать таинство святых отрад твоих!

Блажен, кто молится в минуту счастья,

Кто с Богом сердце так умел сдружить,

Что Божья мысль святит в нем радости

и страсти,

И может их порыв безумный укротить.

Блажен, кто молится в тоске и муке,

Под ношею тяжелого креста,

Кто горем посещен, возносит к небу руки,

Твердя: «Ты свят, Господь, и власть Твоя

свята!»

Блажен, кто, битвой жизни испытуем,

Смиренно верует, смиренно ждет,

И вышний Промысел хвалебным аллилуем,

Как отроки в пещи, все славит и поет.

Не обвиняй меня, Всесильный,

И не карай меня, молю,

За то, что мрак земли могильный

С ее страстями я люблю;

За то, что редко в душу входит

Живых речей Твоих струя;

За то, что в заблужденье бродит

Мой ум далеко от Тебя;

За то, что лава вдохновенья

Клокочет на груди моей;

За то, что дикие волненья

Мрачат стекло моих очей;

За то, что мир земной мне тесен,

К Тебе ж проникнуть я боюсь,

И часто звуком грешных песен

Я, Боже, не Тебе молюсь.

Но угаси сей чудный пламень,

Всесожигающий костер,

Преобрати мне сердце в камень,

Останови голодный взор.

От страшной жажды песнопенья

Пускай, Творец, освобожусь,

Тогда на тесный путь спасенья

К Тебе я снова обращусь.

Когда б в покорности незнанья

Нас жить Создатель осудил,

Неисполнимые желанья

Он в нашу душу б не вложил,

Он не позволил бы стремиться

К тому, что не должно свершиться,

Он не позволил бы искать

В себе и в мире совершенства,

Когда б нам полного блаженства

Не должно вечно было знать.

Но чувство есть у нас святое,

Надежда, бог грядущих дней, —

Она в душе, где все земное,

Живет наперекор страстей;

Она залог, что есть поныне

На небе иль в другой пустыне,

Такое место, где любовь

Предстанет нам, как ангел нежный,

И где тоски ее мятежной

Душа узнать не может вновь.

По небу полуночи ангел летел,

И тихую песню он пел;

И месяц, и звезды, и тучи толпой

Внимали той песне святой.

Он пел о блаженстве безгрешных духо5в

Под кущами райских садов;

О Боге Великом он пел, и хвала

Его непритворна была.

Он душу младую в объятиях нес

Для мира печали и слез.

И звук его песни в душе молодой

Остался – без слов, но живой.

И долго на свете томилась она,

Желанием чудным полна,

И звуков небес заменить не могли

Ей скучные песни земли.

В минуту жизни трудную

Теснится ль в сердце грусть,

Одну молитву чудную

Твержу я наизусть.

Есть сила благодатная

В созвучье слов живых,

И дышит непонятная,

Святая прелесть в них.

С души как бремя скатится,

Сомненье далеко —

И верится, и плачется,

И так легко, легко…

Я, Матерь Божия, ныне с молитвою

Пред Твоим образом, ярким сиянием,

Не о спасении, не перед битвою,

Не с благодарностью, иль с покаянием.

Не за свою молю душу пустынную,

За душу странника в свете безродного;

Но я вручить хочу деву невинную

Теплой Заступнице мира холодного.

Окружи счастием счастья достойную,

Дай ей сопутников, полных внимания,

Молодость светлую, старость покойную,

Сердцу незлобному – мир упования.

Срок ли приблизится часу прощальному,

В утро ли шумное, в ночь ли безгласную,

Ты восприять пошли к ложу печальному

Лучшего ангела – душу прекрасную.

В пространстве синего эфира

Один из ангелов святых

Летел на крыльях золотых,

И душу грешную от мира

Он нес в объятиях своих;

И сладкой речью упованья

Ее сомненья разгонял,

И след проступка и страданья

С нее слезами он смывал.

Издалека уж звуки рая

К ним доносилися, – как вдруг,

Свободный путь пересекая,

Взвился из бездны адский дух.

Он был могуч, как ветер шумный,

Блистал, как молнии струя,

И гордо, в дерзости безумной,

Он говорил: «Она моя!»…

Каким смотрел он злобным взглядом,

Как полон был смертельным ядом

Вражды, не знающей конца,

И веяло могильным хладом

От неподвижного лица.

«Исчезни, мрачный дух сомненья!»

Посланник неба отвечал:

«Довольно ты торжествовал;

Но час суда теперь настал, —

И благо Божие решенье!

Дни испытания прошли;

С одеждой бренною земли

Оковы зла с нее ниспали.

Узнай, давно ее мы ждали!

Ценой жестокой искупила

Она сомнения свои…

Она страдала и любила,

И рай открылся для любви!»…

И ангел строгими очами

На искусителя взглянул

И, радостно взмахнув крылами,

В сияньи неба потонул.

И проклял демон побежденный

Мечты безумные свои,

И вновь остался он надменный,

Один, как прежде, во вселенной

Без упованья и любви.

Господь, меня готовя к бою,

Любовь и гнев вложил мне в грудь,

И мне десницею святою

Он указал правдивый путь;

Одушевил могучим словом,

Вдохнул мне в сердце много сил,

Но непреклонным и суровым

Меня Господь не сотворил.

И гнев я свой истратил даром,

Любовь не выдержал свою,

Удар напрасно за ударом

Я отбивая устаю.

Навстречу их враждебной вьюги

Я вышел в поле без кольчуги

И гибну раненный в бою.

Склоняся к юному Христу,

Его Мария осенила;

Любовь небесная затмила

Его земную красоту.

А Он, в прозрении глубоком,

Уже вступая с миром в бой,

Глядит вперед – и ясным оком

Голгофу видит пред Собой.

Я задремал, главу понуря,

И прежних сил не узнаю;

Дохни, Господь, живящей бурей

На душу сонную мою.

Как глас упрека, надо мною

Свой гром призывный прокати,

И выжги ржавчину покоя,

И прах бездействия смети.

Да вспряну я, Тобой подъятый,

И, вняв карающим словам,

Как камень от удара млата,

Огонь таившийся издам!

Среди дубравы

Блестит крестами

Храм пятиглавый

С колоколами.

Их звон призывный

Через могилы

Гудит так дивно

И так уныло!

К себе он тянет

Неодолимо,

Зовет и манит

Он в край родимый, —

В край благодатный,

Забытый мною, —

И непонятной

Томим тоскою,

Молюсь и каюсь я,

И плачу снова,

И отрекаюсь я

От дела злого;

Далеко странствуя

Мечтой чудесною,

Через пространства я

Лечу небесные:

И сердце радостно

Дрожит и тает,

Пока звон благостный

Не замирает.

В Его смиренном выраженье

Восторга нет и вдохновенья,

Но мысль глубокая легла

На очерк дивного чела.

То не пророка взгляд орлиный,

Не прелесть ангельской красы —

Делятся на две половины

Его волнистые власы;

Поверх хитона упадая,

Одела риза шерстяная

Простою тканью стройный рост;

В движеньях скромен Он и прост;

Ложась вкруг уст Его прекрасных,

Слегка раздвоена брада;

Таких очей благих и ясных

Никто не видел никогда.

Любовью к ближним пламенея,

Народ смиренью Он учил.

Он все законы Моисея

Любви закону подчинил.

Не терпит гнева Он, ни мщенья,

Он проповедует прощенье,

Велит за зло платить добром,

Есть неземная сила в Нем;

Слепым он возвращает зренье,

Дарит и крепость, и движенье

Тому, кто был и слаб и хром.

Ему признания не надо,

Сердец мышленье отперто,

Его пытующего взгляда

Еще не выдержал никто.

Целя недуг, врачуя муку,

Везде Спасителем Он был,

И всем простер благую руку

И никого не осудил.

Грустно мне, но не приходят слезы,

Молча я поникнул головой;

Смутные в душе проходят грезы,

Силы нет владеть больной душой.

Смотрит месяц в окна, как виденье,

Долгие бегут от окон тени;

Грустно мне – в тоске немого мленья

Пал я на дрожащие колени.

Бог мой, Бог! Коснись перстом творящим

До груди разрозненной моей,

Каплю влаги дай глазам палящим,

Удели мне тишины Твоей.

И, Тобой, Творец, благословенный,

Бледное чело я подыму —

Всей душой, душой освобожденной,

Набожно и радостно вздохну.

Первый звук из уст моих дрожащих,

Первый зов души моей молящей

Будет песнь, какая б ни была, —

Песнь души, веселый гимн творенья,

Полный звук – как звуки соловья.

Когда томительное, злое

Берет раздумие меня…

Когда, как дерево гнилое,

Все распадается святое,

Чему так долго верил я…

Когда так дерзко, так нахально

Шумит действительная жизнь —

И содрогается печально

Душа – без сил, без укоризн…

Когда подумаю, что даром

Мой страстный голос прозвенит —

И даже глупым, грубым жаром

Ничья душа не загорит…

Когда ни в ком ни ожиданья,

Ни даже смутной нет тоски,

Когда боятся так страданья,

Когда так правы старики…

Тогда – тогда мои молитвы

Стремятся пламенно к Нему,

Стремятся жадно к Богу битвы,

К живому Богу моему.

Уже впервые дымной мглою

Подернут был Едемский сад,

Уже пожелкнувшей листвою

Усеян синий был Евфрат,

Уж райская не пела птица —

Над ней орел шумел крылом,

И тяжело рычала львица,

В пещеру загнанная львом.

И озирал злой дух с презреньем

Добычу смерти – пышный мир

И мыслил: смертным поколеньям

Отныне буду я кумир.

И вдруг он видит, в райской сени,

Уязвлена, омрачена,

Идет, подобно скорбной тени,

Им соблазненная жена.

Невольно прядью кос волнистых

Она слегка прикрыла грудь,

Уже для помыслов нечистых

Пролег ей в душу знойный путь.

И, ей десницу простирая,

Встает злой дух, – он вновь готов,

Ей сладкой лестью слух лаская,

Петь о блаженстве грешных снов.

Но что уста его сковало?

Зачем он пятится назад?

Чем эта жертва испугала

Того, кому не страшен ад?

Он ждал слезы, улыбки рая,

Молений, робкого стыда…

И что ж в очах у ней? – такая

Непримиримая вражда,

Такая мощь души без страха,

Такая ненависть, какой

Не ждал он от земного праха

С его минутной красотой.

Грозы божественной сверканье —

Тех молний, что его с небес

Низвергли, – не без содроганья

В ее очах увидел бес,

И в мглу сокрылся привиденьем,

Холодным облаком осел,

Змеей в траву прополз с шипеньем,

В деревьях бурей прошумел.

Но сила праведного гнева

Земного рая не спасла,

И канула слеза у древа

Познания добра и зла…

Любил я тихий свет лампады золотой,

Благоговейное вокруг нее молчанье,

И, тайного исполнен ожиданья,

Как часто я, откинув полог свой,

Не спал, на мягкий пух облокотясь

рукою,

И думал: в эту ночь хранитель-ангел мой

Прийдет ли в тишине беседовать

со мною?..

И мнилось мне: на ложе, близ меня,

В сияньи трепетном лампадного огня,

В бледно-серебряном сидел он одеянье…

И тихо шепотом я поверял ему

И мысли, детскому доступные уму,

И сердцу детскому доступные желанья.

Мне сладок был покой в его лучах;

Я весь проникнут был божественною

силой.

С улыбкою на пламенных устах,

Задумчиво внимал мне светлокрылый;

Но очи кроткие его глядели вдаль —

Они грядущее в душе моей читали,

И отражалась в них какая-то печаль…

И ангел говорил: «Дитя, тебя мне жаль!

Дитя, поймешь ли ты слова моей печали?»

Душой младенческой я их не понимал,

Края одежд его ловил и целовал,

И слезы радости в очах моих сверкали.

Весть, что люди стали мучить Бога,

К нам на север принесли грачи… —

Потемнели хвойные трущобы,

Тихие заплакали ключи…

На буграх каменья – обнажили

Лысины, прикрытые в мороз,

И на камни стали капать слезы

Злой зимой ощипанных берез.

И другие вести, горше первой,

Принесли скворцы в лесную глушь:

На кресте распятый, всех прощая,

Умер – Бог, Спаситель наших душ.

От таких вестей сгустились тучи,

Воздух бурным зашумел дождем…

Поднялись, – морями стали реки…

И в горах пронесся первый гром.

Третья весть была необычайна:

Бог воскрес, и смерть побеждена!

Эту весть победную примчала

Богом воскресенная весна… —

И кругом луга зазеленели,

И теплом дохнула грудь земли,

И, внимая трелям соловьиным,

Ландыши и розы расцвели.

Когда кичливый ум, измученный борьбою

С наукой вечною, забывшись, тихо спит,

И сердце бедное одно с самим собою,

Когда извне его ничто не тяготит,

Когда, безумное, но чувствами всесильно,

Оно проведает свой собственный позор,

Бестрепетностию проникнется могильной

И глухо изречет свой страшный приговор:

Страдать, весь век страдать бесцельно,

безвозмездно,

Стараться пустоту наполнить – и взирать,

Как с каждой новою попыткой глубже

бездна,

Опять безумствовать, стремиться

и страдать, —

О, как мне хочется склонить тогда колени,

Как сына блудного влечет опять к Отцу! —

Я верю вновь во все, – и с шепотом

моленья

Слеза горячая струится по лицу.

Ночь тиха. По тверди зыбкой

Звезды южные дрожат;

Очи Матери с улыбкой

В ясли тихие глядят.

Ни ушей, ни взоров лишних.

Вот пропели петухи,

И за ангелами в вышних

Славят Бога пастухи.

Ясли тихо светят взору,

Озарен Марии лик…

Звездный хор к иному хору

Слухом трепетным приник.

И над Ним горит высоко

Та звезда далеких стран!

С ней несут цари востока

Злато, смирну и ливан.

Победа! Безоружна злоба.

Весна! Христос встает из гроба, —

Чело огнем озарено.

Все, что манило, обмануло

И в сердце стихнувшем уснуло,

Лобзаньем вновь пробуждено.

Забыв зимы душевный холод,

Хотя на миг горяч и молод,

Навстречу сердцем к вам лечу.

Почуя неги дуновенье,

Ни в смерть, ни в грустное забвенье

Сегодня верить не хочу.

Целый мир от красоты,

От велика и до мала,

И напрасно ищешь ты

Отыскать ее начало.

Что такое день иль век

Перед тем, что бесконечно?

Хоть не вечен человек,

То, что вечно, – человечно.

Чем доле я живу, чем больше пережил,

Чем повелительней стесняю сердца пыл, —

Тем для меня ясней, что не было от века

Слов, озаряющих светлее человека:

Всеобщий наш Отец, Который в небесах,

Да свято имя мы Твое блюдем в сердцах,

Да прийдет Царствие Твое, да будет воля

Твоя как в небесах, так и в земной

юдоли.

Пошли и ныне хлеб обычный от трудов,

Прости нам долг, – и мы прощаем

должников,

И не введи Ты нас, бессильных,

в искушенье,

И от лукавого избави самомненья.

Когда Божественный бежал людских

речей

И празднословной их гордыни,

И голод забывал и жажду многих дней,

Внимая голосу пустыни,

Его, взалкавшего, на темя серых скал

Князь мира вынес величавый.

«Вот здесь, у ног Твоих, все царства, —

он сказал, —

С их обаянием и славой.

Признай лишь явное, пади к моим ногам,

Сдержи на миг порыв духовный —

И эту всю красу, всю власть Тебе отдам

И покорюсь в борьбе неровной».

Но Он ответствовал: «Писанию внемли:

Пред Богом Господом лишь преклоняй

колени!»

И сатана исчез – и ангелы пришли

В пустыне ждать Его велений.

Не тем, Господь, могуч, непостижим

Ты пред моим мятущимся сознаньем,

Что в звездный день Твой светлый

серафим

Громадный шар зажег над мирозданьем

И мертвецу с пылающим лицом

Он повелел блюсти Твои законы,

Все пробуждать живительным лучом,

Храня свой пыл столетий миллионы.

Нет, Ты могуч и мне непостижим

Тем, что я сам, бессильный и мгновенный,

Ношу в груди, как оный серафим,

Огонь сильней и ярче всей вселенной.

Меж тем как я – добыча суеты,

Игралище ее непостоянства, —

Во мне он вечен, вездесущ, как Ты,

Ни времени не знает, ни пространства.

Ave Maria – лампада тиха,

В сердце готовы четыре стиха:

Чистая дева, скорбящего мать,

Душу проникла твоя благодать.

Неба царица, не в блеске лучей,

В тихом предстань сновидении ей!

Ave Maria – лампада тиха,

Я прошептал все четыре стиха.

К костру подсел он, руки грея.

Лицо зажег багровый свет.

«И ты – сопутник Назорея?

И ты – из галилеян?» – «Нет».

Ночь холодна, и месяц светел.

Первосвященнический двор

Вдруг огласил рассветный петел.

Прислуга спит. Сгорел костер.

Где Иоанн и где Иаков?

Где все? Он вышел. Даль пуста.

И вспомнил, горестно заплакав,

О предсказании Христа.

В рассветный час пошли мы двое,

Росу стряхая с сонных трав,

Неся из смирны и алоя

Благоухающий состав.

Мы шли, не думая о чуде,

В холодном, розовом луче.

Ты миро в глиняном сосуде,

Склонясь, держала на плече.

И так нам страшно вспомнить было

Его позор и смерть и боль…

Как раны знойные омыла

Твоих волос ночная смоль.

Как из его ладоней гвозди

Ты, тихо плача, извлекла,

Смотря на кровь, что, как из гроздей,

Густыми каплями текла.

Мария Мать и ты – вы обе —

Его приняли от солдат

И положили в новом гробе,

Возлив на тело аромат.

Смотри: минула ночь субботы,

И новый день сменяет мрак.

Сестра, скажи мне, отчего ты

Нежданно ускоряешь шаг?

Уж близок сад. Вот лилий чаши

Сверкнули из рассветной мглы.

Сестра, зачем одежды наши

Так неестественно белы?

Как ветви здесь нависли густо.

Давай сосуд. Пришли. Пора.

Вот и пещера. Где Он? Пусто!

Кто взял Его? О, кто, сестра?

Кем вход в пещеру отгорожен?

Что совершилося в ночи?

Пустой покров белеет, сложен,

В пещере – белые лучи.

Где труп? Где стража? Где ограда?

Все – только белые цветы.

Бегу навстречу! Нет… не надо.

Ты возлюбила – встретишь ты!

Придет пора преображенья,

Конец житейского пути,

Предсмертной муки приближенье

Заслышу в ноющей груди,

И снидет ангел к изголовью,

Крестом трикраты осеня,

С неизъяснимою любовью

И грустью взглянет на меня;

Опустит очи и чуть внятно,

Тоскливо скажет: «Решено!

Под солнцем жизнь не беззакатна,

Чрез час ты – мира не звено.

Молись!» – и буду я молиться,

И горько плакать буду я,

И сам со мною прослезится

Он, состраданья не тая.

Меня учить он будет звукам

Доступных Господу молитв,

И сердце, преданное мукам,

В груди их глухо повторит.

Назначит смертную минуту

Он, грустно голову склоня,

И робко спрашивать я буду:

«Господь простит ли там меня?»

Вдруг хлад по жилам заструится,

Он скажет шепотом: сейчас!

Святое таинство свершится,

Воскликнут ближние: угас!

Вдруг… он с мольбой закроет очи,

Слезой зажжет пустую грудь

И в вечный свет иль к вечной ночи

Душе укажет тайный путь…

Когда взойдет денница золотая

На небосвод

И, красотой торжественно сияя,

Мрак разнесет,

Когда звонят, к молитве созывая,

И в храм идут,

И в нем стоят, моленье совершая,

И гимн поют;

Тогда и я, с душою умиленной,

Меж всех стою

И Богу гимн, коленопреклоненный,

Тогда пою.

Когда царь дня, в волнах купаясь чистых,

Течет к концу

И запоет хор птичек голосистых

Хвалу Творцу;

И я пою, и я Ему молюся,

И в час мольбы

Спокоен я душой и не боюся

Угроз судьбы.

Мольба всегда усладу мне приносит,

Мой дух свежа,

Но никогда молитвы так не просит

Моя душа,

Как в грозный час кипучей непогоды;

Слова мои

Тогда солью я с голосом природы

И, чужд земли,

Пошлю к Творцу усердную молитву,

И – внемля ей,

Он усмирит враждующую битву

Моих страстей…

Не говори: «Забыл он осторожность!

Он будет сам судьбы своей виной!..»

Не хуже нас он видит невозможность

Служить добру, не жертвуя собой.

Но любит он возвышенней и шире,

В его душе нет помыслов мирских.

«Жить для себя возможно только в мире,

Но умереть возможно для других!»

Так мыслит он – и смерть ему любезна.

Не скажет он, что жизнь его нужна,

Не скажет он, что гибель бесполезна:

Его судьба давно ему ясна…

Его еще покамест не распяли,

Но час придет – он будет на кресте;

Его послал Бог гнева и печали

Рабам земли напомнить о Христе.

Подъемлют спор за человека

Два духа мощные: один —

Эдемской двери властелин

И вечный страж ее от века;

Другой – во всем величьи зла,

Владыка сумрачного мира:

Над огненной его порфирой

Горят два огненных крыла.

Но торжество кому ж уступит

В пыли рожденный человек?

Венец ли вечных пальм он купит

Иль чашу временную нег?

Господень ангел тих и ясен:

Его живит смиренья луч;

Но гордый демон так прекрасен,

Так лучезарен и могуч!

Дух века ваш кумир; а век ваш —

краткий миг.

Кумиры валятся в забвенье,

в бесконечность…

Безумные! ужель ваш разум не постиг,

Что выше всех веков —

есть Вечность!..

Не говори, что нет спасенья,

Что ты в печалях изнемог:

Чем ночь темней, тем ярче звезды,

Чем глубже скорбь, тем ближе Бог…

Смотри, смотри на небеса,

Какая тайна в них святая

Проходит молча и сияя

И лишь настолько раскрывая

Свои ночные чудеса,

Чтобы наш дух рвался из плена,

Чтоб в сердце врезывалось нам,

Что здесь лишь зло, обман, измена,

Добыча смерти, праха, тлена,

Блаженство ж вечное – лишь там.

И ангел мне сказал: иди, оставь их грады,

В пустыню скройся ты, чтоб там огонь

лампады,

Тебе поверенный, до срока уберечь,

Дабы, когда тщету сует они познают,

Возжаждут Истины и света пожелают,

Им было б чем свои светильники возжечь.

Зачем предвечных тайн святыни

В наш бренный образ облекать,

И вымыслом небес пустыни,

Как бедный мир наш, населять?

Зачем давать цвета и звуки

Чертам духовной красоты?

Зачем картины вечной муки

И рая пышные цветы?

Затем, что смертный подымает

Тогда лишь взоры к небесам,

Когда там радуга сияет

Его восторженным очам…

Смерть есть тайна, жизнь – загадка:

Где ж решенье? цель? конец?

Впереди – исчезновенье —

Иль бессмертия венец?

В чем счастье?..

В жизненном пути,

Куда твой долг велит – идти,

Врагов не знать, преград не мерить.

Любить, надеяться и – верить.

Из бездны Вечности, из глубины творенья

На жгучие твои запросы и сомненья

Ты, смертный, требуешь ответа в тот же

миг,

И плачешь, и клянешь ты Небо

в озлобленье,

Что не ответствует на твой душевный

крик…

А Небо на тебя с улыбкою взирает.

Как на капризного ребенка смотрит мать,

С улыбкой – потому, что все, все тайны

знает,

И знает, что тебе еще их рано знать!

Катись, катися надо мной

Все просвещающее Время!

Завесу тьмы влеки с собой,

Что нам скрывает Свет Святой

И на душе лежит как бремя, —

Чтобы мой дух, в земных путях

Свершив свое предназначенье,

Мог воспринять в иных мирах

И высшей Тайны откровенье.

Повсюду благовест гудит,

Из всех церквей народ валит.

Заря глядит уже с небес…

Христос воскрес! Христос воскрес!

С полей уж снят покров снегов,

И реки рвутся из оков,

И зеленеет ближний лес…

Христос воскрес! Христос воскрес!

Вот просыпается земля,

И одеваются поля,

Весна идет, полна чудес!..

Христос воскрес! Христос воскрес!

У ног Спасителя вселенной

Его Святая Мать стоит,

И ангел, светом озаренный,

На Искупителя глядит.

Всех херувимов он прекрасней

И всех архангелов светлей;

Венец его блестит всех ярче

Сияньем солнечных лучей.

Но он безмолвен… Песнь святую

В небесном хоре он поет,

И Богу трепетной рукою

Златую чашу подает.

В той чаше слезы покаянья

Всех согрешивших на земле,

Но сохранивших упованье

В своей измученной душе.

«Прощенье» – имя серафима,

Он слезы грешников хранит

И с чашей той у ног Христовых

Безмолвно день и ночь стоит.

Шел сеятель с зернами в поле и сеял;

И ветер повсюду те зерна развеял.

Одни при дороге упали; порой

Их топчет прохожий небрежной ногой,

И птиц, из окрестных степей пролетая,

На них нападает голодная стая.

Другие на камень бесплодный легли

И вскоре без влаги и корня взошли, —

И в пламенный полдень дневное светило

Былинку палящим лучом иссушило.

Средь терния пало иное зерно,

И в тернии диком заглохло оно…

Напрасно шел дождь и с прохладной зарею

Поля освежались небесной росою;

Одни за другими проходят года —

От зерен тех нет и не будет плода.

Но в добрую землю упавшее семя,

Как жатвы настанет урочное время,

Готовя стократно умноженный плод,

Высоко, и быстро, и сильно растет,

И блещет красою, и жизнию дышит…

Имеющий уши, чтоб слышать, —

да слышит!

На улице шумной – вечерняя служба

во храме.

Вхожу в этот тихий, манящий

к раздумью приют,

Лампады и свечи мерцают в седом

фимиаме,

И певчие в сумраке грустным напевом

поют:

«Чертог Твой я вижу в лучах красоты

и сиянья,

Одежды же нет у меня, чтобы в оный

войти…

Убогое, темное грешной души одеянье,

О Ты, Светодатель, молюсь я Тебе:

просвети!»

Не верю, Господи, чтоб Ты меня забыл,

Не верю, Господи, чтоб Ты меня отринул:

Я Твой талант в душе лукаво не зарыл,

И хищный тать его из недр моих не вынул.

Нет! в лоне у Тебя, Художника-Творца,

Почиет Красота и ныне и от века,

И Ты простишь грехи раба и человека

За песни Красоте свободного певца.

Узрев народ, Учитель сел

На холм возвышенный средь поля,

По манию Его руки,

К Нему сошлись ученики,

И Он отверз уста, глаголя…

Не передать словам людей

Его божественных речей.

Нема пред ними речь людская…

Но весь народ, Ему внимая,

Познал и благ земных тщету,

Познал и мира суету,

Познал и духа совершенство:

Познал, что истое блаженство

Себе наследует лишь тот,

Кто духом нищ, кто слезы льет,

Кто правды алчет, правды жаждет,

Кто кроток был и незлобив,

Кто сердцем чист, миролюбив,

Кто от людей невинно страждет,

Кого поносят в клеветах

И злобным словом оскорбляют,

Кого за правду изгоняют:

Им будет мзда на небесах!..

Он научал – не избирать

Путей широких, врат пространных,

Вводящих в пагубу, – входить

В сень жизни узкими вратами

И трудно-тесными путями;

Не осуждать, благотворить,

Радеть о скорбных, неимущих,

Благословлять врагов клянущих

И ненавидящих любить.

Я меньше братьев был, о Боже,

И всех в дому отца моложе,

И пас отцовские стада;

Но руки отрока тогда

Псалтирь священную сложили,

Персты настроили ее

И имя присное Твое

На вещих струнах восхвалили.

И кто о мне Тебе вещал?

Ты Сам услышать соизволил

И Сам мне ангела послал,

И Сам от стад отцовских взял,

И на главу младую пролил

Елей помазанья святой…

Велики братья и красивы;

Но неугодны пред Тобой…

Когда ж Израиля на бой

Иноплеменник горделивый

Позвал, и я на злую речь

Пошел к врагу стопою верной,

Меня он проклял всею скверной;

Но я исторгнул вражий меч

И исполина обезглавил,

И имя Господа прославил.

Мира заступница, Матерь всепетая!

Я пред Тобою с мольбой:

Бедную грешницу, мраком одетую,

Ты благодатью прикрой!

Если постигнут меня испытания,

Скорби, утраты, враги,

В трудный час жизни, в минуту страдания,

Ты мне, молю, помоги!

Радость духовную, жажду спасения

В сердце мое положи:

В царство Небесное, в мир утешения

Путь мне прямой укажи!

В зеркало влаги холодной

Месяц спокойно глядит

И над землею безмолвной

Тихо плывет и горит.

Легкою дымкой тумана

Ясный одет небосклон;

Светлая грудь океана

Дышит как будто сквозь сон.

Медленно, ровно качаясь,

В гавани спят корабли;

Берег, в воде отражаясь,

Смутно мелькает вдали.

Смолкла дневная тревога…

Полный торжественных дум,

Видит присутствие Бога

В этом молчании ум.

О Боже! дай мне воли силу,

Ума сомненье умертви, —

И я сойду во мрак могилы

При свете веры и любви.

Мне сладко под Твоей грозою

Терпеть и плакать и страдать;

Молю: оставь одну со мною

Твою святую благодать.

Измученный жизнью суровой,

Не раз я себе находил

В глаголах предвечного Слова

Источник покоя и сил.

Как дышат святые их звуки

Божественным чувством любви,

И сердца тревожного муки

Как скоро смиряют они!..

Здесь всё в чудно сжатой картине

Представлено Духом Святым:

И мир, существующий ныне,

И Бог, управляющий им,

И сущего в мире значенье,

Причина, и цель, и конец,

И вечного Сына рожденье,

И крест, и терновый венец.

Как сладко читать эти строки,

Читая, молиться в тиши,

И плакать, и черпать уроки

Из них для ума и души!

О жизнь! Ты миг, но миг прекрасный,

Миг невозвратный, дорогой;

Равно счастливый и несчастный,

Расстаться не хотят с тобой.

Ты миг, но данный нам от Бога

Не для того, чтобы роптать

На свой удел, свою дорогу

И дар бесценный проклинать.

Но чтобы жизнью наслаждаться,

Но чтобы ею дорожить,

Перед судьбой не преклоняться,

Молиться, веровать, любить.

Распятый на кресте нечистыми руками,

Меж двух разбойников Сын Божий

умирал.

Кругом мучители нестройными толпами,

У ног рыдала Мать; девятый час настал:

Он предал дух Отцу. И тьма объяла

землю.

И гром гремел, и, гласу гнева внемля,

Евреи в страхе пали ниц…

И дрогнула земля, разверзлась тьма

гробниц,

И мертвые, восстав, явилися живыми…

А между тем в далеком Риме

Надменный временщик безумно пировал,

Стяжанием неправедным богатый,

И у ворот его палаты

Голодный нищий умирал.

А между тем софист, на до́гматы ученья

Все доводы ума напрасно истощив,

Под бременем неправд, под игом

заблужденья,

Являлся в сонмищах уныл и молчалив.

Народ блуждал во тьме порока,

Неслись стенания с земли.

Всё ждало истины…

И скоро от Востока

Пришельцы новое ученье принесли.

И, старцы разумом и юные душою,

С молитвой пламенной, с крестом

на раменах,

Они пришли – и пали в прах

Слепые мудрецы пред речию святою.

И нищий жизнь благословил,

И в запустении богатого обитель,

И в прахе идолы, а в храмах Бога Сил

Сияет на кресте Голгофский Искупитель!

Когда душа твоя в одном увидит свете

Ложь с правдой, с благом зло,

И обоймет весь мир в одном любви

привете,

Что есть и что прошло;

Когда узнаешь ты блаженство

примиренья;

Когда твой ум поймет,

Что только в призраке ребяческого

мненья

И ложь, и зло живет, —

Тогда наступит час – последний час

творенья…

Твой свет одним лучом

Рассеет целый мир туманного виденья

В тяжелом сне земном:

Преграды рушатся, расплавлены оковы

Божественным огнем,

И утро вечное восходит к жизни новой

Во всех, и все в Одном.

О, как в тебе лазури чистой много

И черных, черных туч!

Как ясно над тобой сияет отблеск Бога,

Как злой огонь в тебе томителен и жгуч.

И как в твоей душе с невидимой враждою

Две силы вечные таинственно сошлись,

И тени двух миров, нестройною толпою

Теснясь к тебе, причудливо сплелись.

Но верится: пройдет сверкающий громами

Средь этой мглы Божественный Глагол,

И туча черная могучими струями

Прорвется вся в опустошенный дол.

И светлою росой она его омоет,

Огонь стихий враждебных утолит,

И весь свой блеск небесный свод

откроет

И всю красу земли недвижно озарит.

От пламени страстей, нечистых

и жестоких,

От злобных помыслов и лживой суеты

Не исцелит нас жар порывов одиноких,

Не унесет побег тоскующей мечты.

Не средь житейской мертвенной

пустыни,

Не на распутье праздных дум и слов

Найти нам путь к утраченной святыне,

Напасть на след потерянных богов.

Не нужно их! В безмерной благостыне

Наш Бог земли Своей не покидал

И всем единый путь от низменной

гордыни

К смиренной высоте открыл и указал.

И не колеблются Сионские твердыни,

Саронских пышных роз не меркнет

красота,

И над живой водой, в таинственной

долине,

Святая лилия нетленна и чиста.

Во тьму веков та ночь уж отступила,

Когда, устав от злобы и тревог,

Земля в объятьях неба опочила

И в тишине родился С-нами-Бог.

И многое уж невозможно ныне:

Цари на небо больше не глядят,

И пастыри не слушают в пустыне,

Как ангелы про Бога говорят.

Но вечное, что в эту ночь открылось,

Несокрушимо временем оно,

И Слово вновь в душе твоей родилось,

Рожденное под яслями давно.

Да! С нами Бог, – не там, в шатре

лазурном,

Не за пределами бесчисленных миров,

Не в злом огне и не в дыханье бурном,

И не в уснувшей памяти веков.

Он здесь, теперь, – средь суеты

случайной,

В потоке мутном жизненных тревог

Владеешь ты всерадостною тайной:

Бессильно зло; мы вечны; с нами Бог!

Пусть всё поругано веками преступлений,

Пусть незапятнанным ничто не сбереглось,

Но совести укор сильнее всех сомнений,

И не погаснет то, что5 раз в душе зажглось.

Великое не тщетно совершилось;

Недаром средь людей явился Бог;

К земле недаром небо преклонилось,

И распахнулся вечности чертог.

В незримой глубине сознанья медового

Источник истины живет не заглушен,

И над руинами позора векового

Глагол ее звучит, как похоронный звон.

Родился в мире Свет, и Свет отвергнут

тьмою,

Но светит Он во тьме, где грань добра и зла.

Не властью внешнею, а правдою самою

Князь века осужден и все его дела.

В небе ли меркнет звезда,

Пытка ль земная всё длится;

Я не молюсь никогда,

Я не умею молиться.

Время погасит звезду,

Пытку ж и так одолеем…

Если я в церковь иду,

Там становлюсь с фарисеем.

С ним упадаю я нем,

С ним и воспряну ликуя…

Только во мне-то зачем

Мытарь мятется, тоскуя?..

Среди миров, в мерцании светил

Одной Звезды я повторяю имя…

Не потому, чтоб я Ее любил,

А потому, что я томлюсь с другими.

И если мне сомненье тяжело,

Я у Нее одной ищу ответа,

Не потому, что от Нее светло,

А потому, что с Ней не надо света.

Сини реки, светлы веси,

И с небес и из могил

Всем ответ: «Христос воскресе!»

Кто б о счастье ни молил.

Слабы травы, белы плиты,

И звонит победно медь:

«Голубые льды разбиты,

И они должны сгореть!»

Точно кружит солнце, зимний

Долгий плен свой позабыв;

Только мне в пасхальном гимне

Смерти слышится призыв.

Ведь под снегом сердце билось,

Там тянулась жизни нить:

Ту алмазную застылость

Надо было разбудить…

Для чего ж с конту5ров нежной,

Непорочной красоты

Грубо сорван саван снежный,

Жечь зачем ее цветы?

Для чего так сине пламя,

Раскаленность так бела,

И, гудя, с колоколами

Слили звон колокола?

Тот, грехи подъявший мира,

Осушавший реки слез,

Так ли дочерь Иаира

Поднял некогда Христос?

Не мигнул фитиль горящий,

Не зазыбил ветер ткань…

Подошел Спаситель к спящей

И сказал ей тихо: «Встань».

Пусть эта книга священная

Спутница вам неизменная

Будет везде и всегда.

Пусть эта книга спасения

Вам подает утешение

В годы борьбы и труда.

Эти глаголы чудесные,

Как отголоски небесные

В грустной юдоли земной,

Пусть в ваше сердце вливаются —

И небеса сочетаются

С чистою вашей душой.

Научи меня, Боже, любить

Всем умом Тебя, всем помышленьем,

Чтоб и душу Тебе посвятить,

И всю жизнь с каждым сердца биеньем.

Научи Ты меня соблюдать

Лишь Твою милосердную волю,

Научи никогда не роптать

На свою многотрудную долю.

Всех, которых пришел искупить

Ты Своею Пречистою Кровью,

Бескорыстной, глубокой любовью

Научи меня, Боже, любить!

Когда креста нести нет мочи,

Когда тоски не побороть,

Мы к небесам возводим очи,

Творя молитву дни и ночи,

Чтобы помиловал Господь.

Но если вслед за огорченьем

Нам улыбнется счастье вновь,

Благодарим ли с умиленьем

От всей души, всем помышленьем

Мы Божью милость и любовь?

Блаженны мы, когда идем

Отважно, твердою стопою

С неунывающей душою

Тернистым жизненным путем;

Когда лукавые сомненья

Не подрывают веры в нас,

Когда соблазна горький час

И неизбежные паденья

Нам не преграда на пути,

И мы, восстав, прах отряхая,

К вратам неведомого края

Готовы бодро вновь идти;

Когда не только дел и слова,

Но даже мыслей чистоту

Мы возведем на высоту,

Все отрешаясь от земного;

Когда к Создателю, как дым

Кадильный, возносясь душою,

Неутомимою борьбою

Себя самих мы победим.

С какою кротостью и скорбью нежной

Пречистая взирает с полотна!

Грядущий час печали неизбежной

Как бы предчувствует Она!

К груди Она Младенца прижимает

И Им любуется, о Нем грустя…

Как Бог, Он взором вечность проницает

И беззаботен, как дитя!

Жених в полуночи грядет!

Но где же раб Его блаженный,

Кого Он бдящего найдет,

И кто с лампадою возжженной

На брачный пир войдет за Ним?

В ком света тьма не поглотила?

О, да исправится, как дым

Благоуханного кадила,

Моя молитва пред Тобой!

Я с безутешною тоскою

В слезах взираю издалека

И своего не смею ока

Вознесть к чертогу Твоему.

Где одеяние возьму?

О, Боже, просвети одежду

Души истерзанной моей,

Дай на спасенье мне надежду

Во дни святых Твоих Страстей!

Услышь, Господь, мои моленья

И тайной вечери Твоей,

И всечестного омовенья

Прими причастника меня!

Врагам не выдам тайны я,

Воспомянуть не дам Иуду

Тебе в лобзании моем,

Но за разбойником я буду

Перед Святым Твоим крестом

Взывать коленопреклоненный:

О, помяни, Творец вселенной,

Меня во царствии Твоем!

Стучася, у двери твоей Я стою:

Впусти меня в келью свою!

Я немощен, наг, утомлен и убог,

И труден Мой путь, и далек.

Скитаюсь Я по миру беден и нищ,

Стучася у многих жилищ;

Кто глас Мой услышит, кто дверь отопрет,

К себе кто Меня призовет,

К тому Я войду и того возлюблю,

И вечерю с ним разделю.

Ты слаб, изнемог ты в труде и борьбе,

Я силы прибавлю тебе;

Ты плачешь – последние слезы с очей

Сотру Я рукою Моей.

И буду в печали тебя утешать,

И сяду с Тобой вечерять…

Стучася, у двери твоей Я стою:

Впусти Меня в келью свою!

Я новое небо и новую землю увидел…

Пространство далекое прежних небес

миновало,

И прежней земли преходящей и тленной

не стало,

И моря уж нет… Новый город священный

я видел,

От Бога сходящий в великом,

безбрежном просторе,

Подобный невесте младой в подвенечном

уборе,

Невесте прекрасной, готовой супруга

принять.

«Се скиния Бога с людьми. Обитать

Здесь с ними Он будет», – я слышал

слова громовые,

«Сам Бог будет Богом в народе Своем, —

И всякую с глаз их слезу Он отрет.

И земные

Печали исчезнут. В том граде святом

Не будет ни плача, ни вопля, ни горьких

стенаний,

Не будет болезни, ни скорби, ни тяжких

страданий,

И смерти не будет. Таков Мой обет;

Прошло все, что было, и прежнего нет!»…

О, если там, за тайной гроба,

Есть мир прекрасный и святой,

Где спит завистливая злоба,

Где вечно царствует покой,

Где ум не возмутят сомненья,

Где не изноет грудь в борьбе, —

Творец, услышь мои моленья

И призови меня к Себе!

Мне душен этот мир разврата

С его блестящей мишурой!

Здесь брат рыдающего брата

Готов убить своей рукой,

Здесь спят высокие порывы

Свободы, правды и любви,

Здесь ненасытный бог наживы

Свои воздвигнул алтари.

Душа полна иных стремлений,

Она любви и мира ждет…

Борьба и тайный яд сомнений

Ее терзает и гнетет.

Она напрасно молит света

С немой и жгучею тоской,

Глухая полночь без рассвета

Царит всесильно над землей.

Твое высокое ученье

Не понял мир… Он осмеял

Святую заповедь прощенья,

Забыв Твой светлый идеал,

Он стал служить кумирам века;

Отвергнув свет, стал жить во мгле, —

И с той поры для человека

Уж нет святыни на земле.

В крови и мраке утопая,

Ничтожный сын толпы людской

На дверь утраченного рая

Глядит с насмешкой и хулой;

И тех, кого зовут стремленья

К святой, духовной красоте, —

Клеймит печатью отверженья

И распинает на кресте.

Я не Тому молюсь, Кого едва дерзает

Назвать душа моя, смущаясь и дивясь,

И перед Кем мой ум бессильно замолкает,

В безумной гордости постичь Его стремясь;

Я не Тому молюсь, пред Чьими алтарями

Народ, простертый ниц, в смирении лежит,

И льется фимиам душистыми волнами,

И зыблются огни, и пение звучит;

Я не Тому молюсь, Кто окружен толпами

Священным трепетом исполненных духо5в

И Чей незримый трон за яркими звездами

Царит над безднами разбросанных

миров, —

Нет, перед Ним я нем!.. Глубокое сознанье

Моей ничтожности смыкает мне уста, —

Меня влечет к себе иное обаянье —

Не власти царственной, но пытки

и креста.

Мой Бог – Бог страждущих, Бог,

обагренный кровью,

Бог-человек и брат с небесною душой, —

И пред страданием и чистою любовью

Склоняюсь я с моей горячею мольбой!..

В одежде пыльной пилигрима,

Обет свершая, он идет,

Босой, больной, неутомимо,

То шаг назад, то два вперед.

И, чередуясь мерно, дали

Встают всё новые пред ним,

Неистощимы, как печали, —

И всё далек Ерусалим…

В путях томительной печали

Стремится вечно род людской

В недосягаемые дали

К какой-то цели роковой.

И создает неутомимо

Судьба преграды перед ним,

И всё далек от пилигрима

Его святой Ерусалим.

Зелень тусклая олив,

Успокоенность желания.

Безнадежно молчалив

Скорбный сон твой, Гефсимания.

В утомленьи и в бреду,

В час, как ночь безумно стынула,

Как молился Он в саду,

Чтобы эта чаша минула!

Было тёмно, как в гробу.

Мать великая ответила

На смиренную мольбу

Только резким криком петела.

Ну так что ж! как хочет Бог,

В жизни нашей так и сбудется,

А мечтательный чертог

Только изредка почудится.

Всякий буйственный порыв

Гасит холодом вселенная.

Я иду в тени олив,

И душа моя – смиренная.

Нет в душе надежд и сил,

Умирают все желания.

Я спокоен, – я вкусил

Прелесть скорбной Гефсимании.

Под сению Креста рыдающая Мать.

Как ночь пустынная, мрачна ее кручина.

Оставил Мать Свою, – осталось ей обнять

Лишь ноги бледные измученного Сына.

Хулит Христа злодей, распятый вместе

с ним:

– Когда ты Божий Сын, так как же ты

повешен?

Сойди, спаси и нас могуществом твоим,

Чтоб знали мы, что ты всесилен

и безгрешен. —

Любимый ученик сомнением объят,

И нет здесь никого, в печали или злобе,

Кто верил бы, что Бог бессильными распят

И встанет в третий день в своем

холодном гробе.

И даже сам Христос, смутившись наконец,

Под гнетом тяжких дум и мук изнемогая,

Бессильным естеством медлительно

страдая,

Воззвал: – Зачем меня оставил Ты,

Отец! —

В Христа уверовал и Бога исповедал

Лишь из разбойников повешенных один.

Насилья грубого и вечной мести сын,

Он сыну Божьему греховный дух свой

предал.

И много раз потом вставала злоба вновь,

И вновь обречено на казнь бывало Слово,

И неожиданно пред Ним горела снова

Одних отверженцев кровавая любовь.

Мудрость копили отцы,

В краткие притчи чеканя, —

И овладели глупцы

Притчею, мудрых тираня.

Пьяный, бредущий кой-как

С плетью в руке, не опасней,

Чем лицемерный дурак,

Вооружившийся басней.

В бедной хате в Назарете

Обитал ребенок-Бог.

Он однажды на рассвете,

Выйдя тихо на порог,

Забавлялся влажной глиной,

Он кускам ее давал

Жизнь и образ голубиный,

И на волю отпускал, —

И неслись они далеко,

И блаженство бытия

Возвещала от востока

Новозданная семья.

О, Божественная сила,

И ко мне сходила Ты,

И душе моей дарила

Окрыленные мечты, —

Утром дней благоуханных

Жизни трепетной моей, —

Вереницы новозданных

Назаретских голубей.

Ниспошли еще мне снова

В жизнь туманную мою

Из томления земного

Сотворенную семью.

Я посох мой доверил Богу

И не гадаю ни о чем.

Пусть выбирает Сам дорогу,

Какой меня ведет в Свой дом.

А где тот дом – от всех сокрыто;

Далече ль он – утаено.

Что в нем оставил я – забыто,

Но будет вновь обретено,

Когда, от чар земных излечен,

Я повернусь туда лицом,

Где – знает сердце – буду встречен

Меня дождавшимся Отцом.

Оракул муз который век

Осуществляет человек:

«Одно прекрасное и мило,

А непрекрасное постыло».

Но, непрекрасного, себя,

Живу – стыдясь, а всё ж любя.

Не потому ль и Божье Слово

Внушает нам: «Люби другого,

Как любишь самого себя»?

Шепчет: «Светом повеяло,

Христос родился».

Отпустил, что содеяла, —

И в Нем ты – вся.

Содроганье последнее —

И застыли уста.

Есть ли слово победнее

Этой вести Христа?

И снова ты пред взором видящим,

О Вифлеемская звезда,

Встаешь над станом ненавидящим

И мир пророчишь, как тогда.

А мы рукою окровавленной

Земле куем железный мир:

Стоит окуренный, восславленный

На месте скинии кумир.

Но твой маяк с высот не сдвинется,

Не досягнет их океан,

Когда на приступ неба вскинется

Из бездн морских Левиафан.

Равниной мертвых вод уляжется

Изнеможенный легион,

И человечеству покажется,

Что всё былое – смутный сон.

И бесноватый успокоится

От судорог небытия,

Когда навек очам откроется

Одна действительность – твоя.

Не презирай людей! Безжалостной

и гневной

Насмешкой не клейми их горестей

и нужд,

Сознав могущество заботы повседневной,

Их страха и надежд не оставайся чужд.

Как друг, не как судья неумолимо-строгий,

Войди в толпу людей и оглянись вокруг,

Пойми ты говор их, и смутный гул

тревоги,

И стон подавленный невыразимых мук.

Сочувствуй горячо их радостям и бедам,

Узнай и полюби простой и темный люд,

Внимай без гордости их будничным

беседам

И, как святыню, чти их незаметный труд.

Сквозь мутную волну житейского потока

Жемчужины на дне ты различишь тогда:

В постыдной оргии продажного порока —

Следы раскаянья и жгучего стыда,

Улыбку матери над тихой колыбелью,

Молитву грешника и поцелуй любви,

И вдохновенного возвышенною целью

Борца за истину во мраке и крови.

Поймешь ты красоту и смысл

существованья

Не в упоительной и радостной мечте,

Не в блеске и цветах, но в терниях

страданья,

В работе, в бедности, в суровой простоте.

И, жаждущую грудь роскошно утоляя,

Неисчерпаема, как не5ктар золотой,

Твой подвиг тягостный сторицей награждая,

Из жизни сумрачной поэзия святая

Польется светлою, могучею струей.

«Христос воскрес!» – поют во храме;

Но грустно мне… душа молчит:

Мир полон кровью и слезами,

И этот гимн пред алтарями

Так оскорбительно звучит.

Когда б Он был меж нас и видел,

Чего достиг наш славный век,

Как брата брат возненавидел,

Как опозорен человек,

И если б здесь, в блестящем храме,

«Христос воскрес!» Он услыхал,

Какими б горькими слезами

Перед толпой Он зарыдал!

Томимый грустью непонятной,

Всегда чужой в толпе людей,

Лишь там, в природе благодатной

Я сердцем чище и добрей.

Мне счастья, Господи, не надо!

Но я пришел, чтоб здесь дышать

Твоих лесов живой прохладой

И листьям шепчущим внимать.

Пусть росы падают на землю

Слезами чистыми зари…

Твоим глаголам, Боже, внемлю:

Открыто сердце, – говори!

Ниц простертые, унылые,

Безнадежные, бескрылые,

В покаянии, в слезах —

Мы лежим во прахе прах,

Мы не смеем, не желаем,

И не верим, и не знаем,

И не любим ничего.

Боже, дай нам избавленья,

Дай свободы и стремленья,

Дай веселья Твоего.

О, спаси нас от бессилья,

Дай нам крылья, дай нам крылья,

Крылья Духа Твоего!

Больной, усталый лед,

Больной и талый снег…

И всё течет, течет…

Как весел вешний бег

Могучих мутных вод!

И плачет дряхлый снег,

И умирает лед.

А воздух полон нег,

И колокол поет.

От стрел весны падет

Тюрьма свободных рек,

Угрюмых зим оплот, —

Больной и темный лед,

Усталый, талый снег…

И колокол поет,

Что жив мой Бог вовек,

Что смерть сама умрет!

О, если бы душа была полна любовью,

Как Бог мой на кресте – я умер бы любя.

Но ближних не люблю, как не люблю себя,

И все-таки порой исходит сердце кровью.

О, мой Отец, о, мой Господь,

Жалею всех живых в их слабости и силе,

В блаженстве и скорбях, в рожденьи

и в могиле,

Жалею всякую страдающую плоть.

И кажется порой – у всех одна душа,

Она зовет Тебя, зовет и умирает,

И бредит в шелесте ночного камыша,

В глазах больных детей, в огнях зарниц

сияет.

Душа моя и Ты – с Тобою мы одни.

И смертною тоской и ужасом объятый,

Как некогда с креста Твой Первенец

распятый,

Мир вопиет: Лама́! Лама́! Савахфани́.

Душа моя и Ты – с Тобой одни мы оба,

Всегда лицом к лицу, о, мой последний

Враг,

К Тебе мой каждый вздох, к Тебе мой

каждый шаг

В мгновенном блеске дня и в вечной

тайне гроба,

И в буйном ропоте Тебя за жизнь кляня,

Я всё же знаю: Ты и я – одно и то же,

И вопию к Тебе, как Сын Твой: Боже, Боже,

За что оставил Ты меня?

О, Боже мой, благодарю

За то, что дал моим очам

Ты видеть мир, Твой вечный храм,

И ночь, и волны, и зарю…

Пускай мученья мне грозят, —

Благодарю за этот миг,

За всё, что сердцем я постиг,

О чем мне звезды говорят…

Везде я чувствую, везде

Тебя, Господь, – в ночной тиши,

И в отдаленнейшей звезде,

И в глубине моей души.

Я Бога жаждал – и не знал;

Еще не верил, но, любя,

Пока рассудком отрицал, —

Я сердцем чувствовал Тебя.

И Ты открылся мне: Ты – мир.

Ты – всё. Ты – небо и вода,

Ты – голос бури, Ты – эфир,

Ты – мысль поэта, Ты – звезда.

Пока живу – Тебе молюсь,

Тебя люблю, дышу Тобой,

Когда умру – с Тобой сольюсь,

Как звезды с утренней зарей.

Хочу, чтоб жизнь моя была

Тебе немолчная хвала,

Тебя за полночь и зарю,

За жизнь и смерть – благодарю!..

1

О Господи, молю Тебя, приди!

Уж тридцать лет в пустыне я блуждаю,

Уж тридцать лет ношу огонь в груди,

Уж тридцать лет Тебя я ожидаю.

О Господи, молю Тебя, приди!

Мне разум говорит, что нет Тебя,

Но слепо я безумным сердцем верю,

И падаю, и мучаюсь, любя.

Ты видишь: я душой не лицемерю,

Хоть разум мне кричит, что нет Тебя!

О, смилуйся над гибнущим рабом!

Нет больше сил стонать среди пустыни.

Зажгись во мраке огненным столбом,

Приди, молю Тебя, я жду святыни.

О, смилуйся над гибнущим рабом!

2

Только что сердце молилось Тебе,

Только что вверилось темной судьбе, —

Больше не хочет молиться и ждать,

Больше не может страдать.

Точно задвинулись двери тюрьмы, —

Душно мне, страшно от шепчущей тьмы,

Хочется в пропасть взглянуть и упасть,

Хочется Бога проклясть.

3

О Даятель немых сновидений,

О Создатель всемирного света,

Я не знаю Твоих откровений,

Я не слышу ответа.

Или трудно Тебе отозваться?

Или жаль Тебе скудного слова?

Вот уж струны готовы порваться

От страданья земного.

Не хочу славословий заемных, —

Лучше крики пытаемых пленных,

Если Ты не блистаешь для темных

И терзаешь смиренных!

4

О, как Ты далек! Не найти мне Тебя,

не найти!

Устали глаза от простора пустыни

безлюдной,

Лишь кости верблюдов белеют

на тусклом пути

Да чахлые травы змеятся над почвою

скудной.

Я жду, я тоскую. Вдали вырастают сады.

О, радость! Я вижу, как пальмы растут,

зеленея.

Сверкают кувшины, звеня от блестящей

воды.

Всё ближе, всё ярче! – И сердце

забилось, робея.

Боится и шепчет: «Оазис!» – Как сладко

цвести

В садах, где, как праздник, пленительна

жизнь молодая.

Но что это? Кости верблюдов лежат

на пути!

Всё скрылось. Лишь носится ветер,

пески наметая.

5

Но замер и ветер средь мертвых песков,

И тише, чем шорох увядших листов,

Протяжней, чем шум океана,

Без слов, но слагаясь в созвучия слов,

Из сфер неземного тумана

Послышался голос, как будто бы зов,

Как будто дошедший сквозь бездну веков

Утихший полет урагана.

6

«Я откроюсь тебе в неожиданный миг —

И никто не узнает об этом,

Но в душе у тебя загорится родник,

Озаренный негаснущим светом.

Я откроюсь тебе в неожиданный миг.

Не печалься, не думай об этом.

Ты воскликнул, что Я бесконечно далек, —

Я в тебе, ты во Мне безраздельно.

Но пока сохрани только этот намек:

Всё – в Одном. Всё глубоко и цельно.

Я незримым лучом над тобою горю,

Я желанием правды в тебе говорю».

7

И там, где пустыня с лазурью слилась,

Звезда ослепительным ликом зажглась.

Испуганно смотрит с немой вышины, —

И вот над пустыней зареяли сны.

Донесся откуда-то гаснущий звон,

И стал вырастать в вышину небосклон.

И взорам открылось при свете зарниц,

Что в небе есть тайны, но нет в нем границ.

И образ пустыни от взоров исчез,

За небом раздвинулось Небо небес.

Что жизнью казалось, то сном пронеслось,

И вечное, вечное счастье зажглось.

Одна есть в мире красота.

Не красота богов Эллады,

И не влюбленная мечта,

Не гор тяжелые громады,

И не моря, не водопады,

Не взоров женских чистота,

Одна есть в мире красота —

Любви, печали, отреченья

И добровольного мученья

За нас распятого Христа.

Между Временем и Вечностью,

Как над брызнувшей водой,

К нам заброшен бесконечностью

Мост воздушно-золотой, —

Разноцветностью играющий,

Видный только для того,

Кто душою ожидающей

Любит Бога своего, —

Кто, забыв свое порочное,

Победил громаду зол

И, как радуга непрочная,

Воссиял – и отошел.

Я – в стране, что вечно в белое одета,

Предо мной – прямая долгая дорога.

Ни души – в просторах призрачного

света,

Не с кем говорить здесь, не с кем,

кроме Бога.

Всё, что было в жизни, снова улыбнется,

Только для другого, – нет, не для меня.

Солнце не вернется, счастье не проснется,

В сердце у меня ни ночи нет, ни дня.

Но еще влачу я этой жизни бремя,

Но еще куда-то тянется дорога.

Я один в просторах, где умолкло время,

Не с кем говорить мне, не с кем,

кроме Бога.

«Не лучше ли страдание,

Глухое, одинокое,

Как бездны мироздания,

Непонято-глубокое?

Не лучше ли мучение,

Чем ясный, звонкий смех?

Полюбим отречение,

Разлюбим сладкий грех».

«О, нет, мой брат единственный,

Душа моя смущается;

В ней вечен клич воинственный,

Ей много обещается.

Весь мир нам обещается,

Когда его хотим,

И всякий грех прощается,

Когда простим другим».

Год проходит и снова приходит,

Вновь к истокам стекаются реки,

Солнце всходит и Солнце заходит,

А Земля пребывает вовеки.

Веет ветер от Севера к Югу,

И от Юга на Север стремится,

И бежит он во мраке по кругу,

Чтобы снова под Солнцем кружиться.

Суета! Что премудрость и знанье!

Нам одно все века завещали:

Тот, кто хочет умножить познанья,

Умножает тем самым печали.

Полдень жжет ослепительным зноем,

Ночь смиряет немым усыпленьем:

Лучше горсть с невозбранным покоем,

Чем пригоршни с трудом и томленьем.

Смех напрасен, забота сурова,

И никто ничего не откроет,

И ничто здесь под Солнцем не ново,

Только Смерть – только Смерть успокоит!

Кто там вздыхает в недрах темной бездны?

Чьи слезы льются скорбно по лицу?

Кто шлет свой крик бессильный в мир

надзвездный

Взывая святотатственно к Творцу?

Богохуленья ропот бесполезный,

Слова упрека, от детей к отцу,

Поймет ли человек закон железный —

Без вечных мук пришел бы мир к концу.

Ужели маловерным непонятно,

Что правда – только в образе Христа?

Его слова звучат светло и внятно.

«Я – жизни смысл, печаль и красота…

К блаженству Я пришел стезей мученья…

Смерть победил Я светом отреченья…»

Ночь ночи открывает знанье,

Дню ото дня передается речь.

Чтоб славу Господа непопранной сберечь,

Восславить Господа должны Его созданья.

Все от Него – и жизнь, и смерть.

У ног Его легли, простерлись бездны,

О помыслах Его вещает громко твердь,

Во славу дел Его сияет светоч звездный.

Выходит Солнце-исполин,

Как будто бы жених из брачного

чертога,

Смеется светлый лик лугов, садов, долин,

От края в край небес идет его дорога.

Свят, свят Господь, Зиждитель мой!

Перед лицом Твоим рассеялась забота.

И сладостней, чем мед, и слаще капель сота

Единый жизни миг, дарованный Тобой!

Господь. Отец.

Мое начало. Мой конец.

Тебя, в Ком Сын, Тебя, Кто в Сыне,

Во имя Сына прошу я ныне

И зажигаю пред Тобой

Мою свечу.

Господь. Отец. Спаси, укрой —

Кого хочу.

Тобою дух мой воскресает.

Я не о всех прошу, о Боже,

Но лишь о том,

Кто предо мною погибает,

Чье мне спасение дороже,

О нем, – одном.

Прими, Господь, мое хотенье!

О, жги меня, как я – свечу,

Но ниспошли освобожденье,

Твою любовь, Твое спасенье —

Кому хочу.

Мы не жили – и умираем

Среди тьмы.

Ты вернешься… Но как узнаем

Тебя – мы?

Всё дрожим и себя стыдимся,

Тяжел мрак.

Мы молчаний Твоих боимся…

О, дай знак!

Если нет на земле надежды —

То всё прах.

Дай коснуться Твоей одежды,

Забыть страх.

Ты во дни, когда был меж нами,

Сказал Сам:

«Не оставлю вас сиротами,

Приду к вам».

Нет Тебя. Душа не готова,

Не бил час.

Но мы верим, – Ты будешь снова

Среди нас.

Иисус, в одежде белой,

Прости печаль мою!

Тебе я дух несмелый

И тяжесть отдаю.

Иисус, детей надежда!

Прости, что я скорблю!

Темна моя одежда,

Но я Тебя люблю.

Ты думаешь, Голгофа миновала,

При Понтии Пилате пробил час,

И жизнь уже с тех пор не повторяла

Того, что быть могло – единый раз?

Иль ты забыл? Недавно мы с тобою

По площади бежали второпях,

К судилищу, где двое пред толпою

Стояли на высоких ступенях.

И спрашивал один, и сомневался,

Другой молчал, – как и в былые дни.

Ты всё вперед, к ступеням порывался…

Кричали мы: распни Его, распни!

Шел в гору Он – ты помнишь? —

без сандалий…

И ждал Его народ из ближних мест.

С Молчавшего мы там одежды сняли

И на веревках подняли на крест.

Ты, помню, был на лестнице, направо…

К ладони узкой я приставил гвоздь.

Ты стукнул молотком по шляпке ржавой, —

И вникло острие, не тронув кость.

Мы о хитоне спорили с тобою,

В сторонке сидя, у костра, вдвоем…

Не на тебя ль попала кровь с водою,

Когда ударил я Его копьем?

И не с тобою ли у двери гроба

Мы тело сторожили по ночам?

. . . . . . . . . . . .

Вчера, и завтра, и до века, оба —

Мы повторяем казнь – Ему и нам.

Я чту Высокого,

Его завет.

Для одинокого —

Победы нет.

Но путь единственный

Душе открыт,

И зов таинственный,

Как клич воинственный,

Звучит, звучит…

Господь прозрение

Нам ныне дал;

Для достижения —

Дорогу тесную,

Пусть дерзновенную,

Но неизменную,

Одну – совместную —

Он указал.

Всегда чего-нибудь нет, —

Чего-нибудь слишком много…

На всё как бы есть ответ —

Но без последнего слога.

Свершится ли что – не так,

Некстати, непрочно, зыбко…

И каждый не верен знак,

В решеньи каждом – ошибка.

Змеится луна в воде, —

Но лжет, золотясь, дорога…

Ущерб, перехлест везде.

А мера – только у Бога.

Он испытует – отдалением,

Я принимаю испытание.

Я принимаю со смирением

Его любовь, – Его молчание.

И чем мольба моя безгласнее —

Тем неприступней, непрерывнее,

И ожидание – прекраснее,

Союз грядущий – неразрывнее.

Времен и сроков я не ведаю,

В Его руке Его создание…

Но победить – Его победою —

Хочу последнее страдание.

И отдаю я душу смелую

Мое страданье Сотворившему.

Сказал Господь: «Одежду белую

Я посылаю – победившему».

И мы простим, и Бог простит.

Мы жаждем мести от незнанья.

Но злое дело – воздаянье

Само в себе, таясь, таит.

И путь наш чист, и долг наш прост:

Не надо мстить. Не нам отмщенье.

Змея сама, свернувши звенья,

В свой собственный вопьется хвост.

Простим и мы, и Бог простит,

Но грех прощения не знает,

Он для себя – себя хранит,

Своею кровью кровь смывает,

Себя вовеки не прощает —

Хоть мы простим и Бог простит.

Не знаю я, где святость, где порок,

И никого я не сужу, не меряю.

Я лишь дрожу пред вечною потерею:

Кем не владеет Бог – владеет Рок.

Ты был на перекрестке трех дорог, —

И ты не стал лицом к Его преддверию…

Он удивился твоему неверию

И чуда над тобой свершить не мог.

Он отошел в соседние селения

Не поздно, близок Он, бежим, бежим!

И, если хочешь, – первый перед Ним

С безумной верою склоню колени я…

Не Он Один – все вместе совершим,

По вере, – чудо нашего спасения…

За всё Тебя, Господь, благодарю!

Ты, после дня тревоги и печали,

Даруешь мне вечернюю зарю,

Простор полей и кротость синей дали.

Я одинок и ныне – как всегда.

Но вот закат разлил свой пышный пламень,

И тает в нем Вечерняя Звезда,

Дрожа насквозь, как самоцветный камень.

И счастлив я печальною судьбой,

И есть отрада сладкая в сознанье,

Что я один в безмолвном созерцанье,

Что всем я чужд и говорю – с Тобой.

Гудящий благовест к молитве призывает,

На солнечных лучах над нивами звенит;

Даль заливных лугов в лазури утопает,

И речка на лугах сверкает и горит.

А на селе с утра идет обедня в храме:

Зеленою травой усыпан весь амвон,

Алтарь, сияющий и убранный цветами,

Янтарным блеском свеч и солнца озарен.

И звонко хор поет, веселый и нестройный,

И в окна ветерок приносит аромат…

Твой нынче день настал, усталый,

кроткий брат,

Весенний праздник твой, и светлый

и спокойный!

Ты нынче с трудовых засеянных полей

Принес сюда в дары простые приношенья:

Гирлянды молодых березовых ветвей,

Печали тихий вздох, молитву —

и смиренье.

В пустыне раскаленной мы блуждали,

Томительно нам знойный день светил,

Во мглистые сверкающие дали

Туманный столп пред нами уходил.

Но пала ночь – и скрылся столп

туманный,

Мираж исчез, свободней дышит грудь —

И пламенем к земле обетованной

Нам Ягве указует путь!

По алтарям, пустым и белым,

Весенний ветер дул на нас,

И кто-то сверху капал мелом

На золотой иконостас.

И звучный гул бродил в колоннах,

Среди лесов. И по лесам

Мы шли в широких балахонах,

С кистями, в купол, к небесам.

И часто, вместе с малярами,

Там пели песни. И Христа,

Что слушал нас в веселом храме,

Мы написали неспроста.

Нам всё казалось, что под эти

Простые песни вспомнит Он

Порог на солнце в Назарете,

Верстак и кубовый хитон.

Отрада смерти страждущим дана.

Вы побелели, странники, от пыли,

Среди врагов, в чужих краях вы были.

Но вот вам отдых, мир и тишина.

Гора полдневным солнцем сожжена,

Русло Кедрона ветры иссушили.

Но в прах отцов вы посохи сложили,

Вас обрела родимая страна.

В ней спят цари, пророки и левиты.

В блаженные обители ея

Всех, что в чужбине не были убиты,

Сбирает милосердый Судия.

По жестким склонам каменные плиты

Стоят раскрытой Книгой Бытия.

Мелькают дали, черные, слепые,

Мелькает океана мертвый лик:

Бог разверзает бездны голубые,

Но лишь на краткий миг.

«Да будет свет!» Но гаснет свет, и сонный,

Тяжелый гул растет вослед за ним:

Бог, в довременный хаос погруженный,

Мрак сотрясает ропотом Своим.

«И умерла, и схоронил Иаков

Ее в пути…» И на гробнице нет

Ни имени, ни надписей, ни знаков.

Ночной порой в ней светит слабый свет,

И купол гроба, выбеленный мелом,

Таинственною бледностью одет.

Я приближаюсь в сумраке несмело

И с трепетом целую мел и пыль

На этом камне, выпуклом и белом…

Сладчайшее из слов земных! Рахиль!

Царь! вот твой сон: блистал перед тобою

Среди долин огромный истукан,

Поправший землю глиняной стопою.

Червонный лик был истукану дан,

Из серебра имел он грудь и длани,

Из меди – бедра мощные и стан.

Но пробил час, назначенный заране, —

И сорвался в долину сам собой

Тяжелый камень с дальней горной грани.

Царь! пробил час, назначенный судьбой:

Тот камень пал, смешав металлы с глиной,

И поднял прах, как пыль над молотьбой.

Бог сокрушил металла блеск в единый

И краткий миг: развеял без следа,

А камень стал великою вершиной.

Он овладел вселенной. Навсегда.

Был ослеплен Самсон, был Господом

обижен,

Был чадами греха поруган и унижен

И приведен на пир. Там, опустив к земле

Незрячие глаза, он слушал смех и клики,

Но мгла текла пред ним – и в этой

жуткой мгле

Пылали грозные архангельские лики.

Они росли, как смерч, – и вдруг

разверзлась твердь,

Прорезал тьму глагол: «Восстань, Мой

раб любимый!»

И просиял слепец красой непостижимой,

Затрепетал, как кедр, и побледнел,

как смерть.

О, не пленит его теперь Ваала хохот,

Не обольстит очей ни пурпур, ни виссон! —

И целый мир потряс громовый гул и грохот:

Зане был слеп Самсон.

И цветы, и шмели, и трава, и колосья,

И лазурь, и полуденный зной…

Срок настанет – Господь сына блудного

спросит:

«Был ли счастлив ты в жизни земной?»

И забуду я всё – вспомню только вот эти

Полевые пути меж колосьев и трав —

И от сладостных слез не успею ответить,

К милосердным коленям припав.

С Иосифом Господь беседовал в ночи,

Когда Святая Мать с Младенцем

почивала:

«Иосиф! Близок день, когда мечи

Перекуют народы на орала.

Как нищая вдова, что плачет в час

ночной

О муже и ребенке, как Пророки

Мой древний Дом оплакали со Мной,

Так проливает мир кровавых слез потоки.

Иосиф! Я расторг с жестокими завет.

Исполни в радости Господнее веленье:

Встань, возвратись в Мой тихий Назарет —

И всей земле яви Мое благословенье».

Дул с моря бриз, и месяц чистым

рогом

Стоял за длинной улицей села.

От хаты тень лежала за порогом,

А хата бледно-белою была.

Дул южный бриз, и ночь была тепла.

На отмелях, на берегу отлогом,

Волна, шумя, вела беседу с Богом,

Не поднимая сонного чела.

И месяц наклонялся к балке темной,

Грустя, светил на скалы, на погост,

А Бог был ясен, радостен и прост.

Он в ветре был, в моей душе

бездомной

И содрогался синим блеском звезд

В лазури неба, чистой и огромной.

По лесам бежала Божья Мать,

Куньей шубкой запахнув младенца!

Стлалось в небе Божье полотенце,

Чтобы ей не сбиться, не плутать.

Холодна, морозна ночь была,

Дива дивьи в эту ночь творились:

Волчьи очи зеленью дымились,

По кустам сверкали без числа.

Две седых медведицы в лугу

На дыбах боролись в ярой злобе,

Грызлись, бились и мотались обе,

Тяжело топтались на снегу.

А в дремучих зарослях, впотьмах,

Жались, табунились и дрожали,

Белым паром из ветвей дышали

Звери с бородами и в рогах.

И огнем вставал за лесом меч

Ангела, летевшего к Сиону,

К золотому Иродову трону,

Чтоб главу на Ироде отсечь.

Я к людям шел назад с таинственных

высот,

Великие слова в мечтах моих звучали.

Я верил, что толпа надеется и ждет…

Они, забыв меня, вокруг тельца плясали.

Смотря на этот пир, я понял их, —

и вот

О камни я разбил ненужные скрижали

И проклял навсегда Твой избранный

народ.

Но не было в душе ни гнева, ни печали.

А Ты, о Господи, Ты повелел мне вновь

Скрижали истесать. Ты для толпы

преступной

Оставил Свой закон. Да будет так. Любовь

Не смею осуждать. Но мне, – мне

недоступна

Она. Как Ты сказал, так я исполню всё,

Но вечно, как любовь, – презрение мое.

Знаю я сладких четыре отрады.

Первая – радость в сознании жить.

Птицы, и тучи, и призраки – рады,

Рады на миг и для вечности быть.

Радость вторая – в огнях лучезарна!

Строфы поэзии – смысл бытия.

Тютчева песни и думы Верхарна,

Вас, поклоняясь, приветствую я.

Третий восторг – то восторг быть

любимым.

Ведать бессменно, что ты не один.

Связаны, скованы словом незримым,

Двое летим мы над страхом глубин.

Радость последняя – радость предчувствий,

Знать, что за смертью есть мир бытия.

Сны совершенства! в мечтах и в искусстве

Вас, поклоняясь, приветствую я!

Радостей в мире таинственно много,

Сладостна жизнь от конца до конца.

Эти восторги – предвестие Бога,

Это – молитва на лоне Отца.

Ангел благого молчания,

Властно уста загради

В час, когда силой страдания

Сердце трепещет в груди!

Ангел благого молчания,

Радостным быть помоги

В час, когда шум ликования

К небу возносят враги!

Ангел благого молчания,

Гордость в душе оживи

В час, когда пламя желания

Быстро струится в крови!

Ангел благого молчания!

Смолкнуть устам повели

В час, когда льнет обаяние

Вечно любимой земли!

Ангел благого молчания,

Душу себе покори

В час, когда брезжит сияние

Долго желанной зари!

В тихих глубинах сознания

Светят святые огни!

Ангел благого молчания,

Душу от слов охрани!

Настала ночь. Мы ждали чуда.

Чернел пред нами черный крест.

Каменьев сумрачная груда

Блистала под мерцаньем звезд.

Печальных женщин воздыханья,

Мужчин угрюмые слова, —

Нарушить не могли молчанье,

Стихали, прозвучав едва.

И вдруг Он вздрогнул. Мы метнулись,

И показалось нам на миг,

Что глуби неба распахнулись,

Что сонм архангелов возник.

Распятый в небо взгляд направил

И, словно вдруг лишенный сил,

«Отец! почто Меня оставил!»

Ужасным гласом возопил.

И римский воин уксус жгучий

На губке протянул шестом.

Отведав, взор Он кинул с кручи,

«Свершилось!» – произнес потом.

Всё было тихо. Небо черно.

В молчаньи холм. В молчаньи дол.

Он голову склонил покорно,

Поник челом и отошел.

Ужели, перешедши реки,

Завижу я мой отчий дом

И упаду, как отрок некий,

Повергнут скорбью и стыдом!

Я уходил, исполнен веры,

Как лучник опытный на лов,

Мне снились тирские гетеры

И сон сидонских мудрецов.

И вот, что́ грезилось, всё было:

Я видел всё, всего достиг.

И сердце жгучих ласк вкусило,

И ум речей, мудрее книг.

Но, расточив свои богатства

И кубки всех отрав испив,

Как вор, свершивший святотатство,

Бежал я в мир лесов и нив.

Я одиночество, как благо,

Приветствовал в ночной тиши,

И трав серебряная влага

Была бальзамом для души.

И вдруг таким недостижимым

Представился мне дом родной,

С его всходящим тихо дымом

Над высыхающей рекой!

Где в годы ласкового детства

Святыней чувств владел и я, —

Мной расточенное наследство

На ярком пире бытия!

О, если б было вновь возможно

На мир лицом к лицу взглянуть

И безраздумно, бестревожно

В мгновеньях жизни потонуть!

О, Книга книг! Кто не изведал,

В своей изменчивой судьбе,

Как ты целишь того, кто предал

Свой утомленный дух – тебе!

В чреде видений неизменных,

Как совершенна и чиста —

Твоих страниц проникновенных

Младенческая простота!

Не меркнут образы святые,

Однажды вызваны тобой:

Пред Евой – искушенье змия,

С голубкой возвращенной – Ной!

Все, в страшный час, в горах, застыли

Отец и сын, костер сложив;

Жив облик женственной Рахили,

Израиль-богоборец – жив!

И кто, житейское отбросив,

Не плакал, в детстве, прочитав,

Как братьев обнимал Иосиф

На высоте честей и слав!

Кто проникал, не пламенея,

Веков таинственную даль,

Познав сиянье Моисея,

С горы несущего скрижаль!

Резец, и карандаш, и кисти,

И струны, и певучий стих —

Еще светлей, еще лучистей

Творят ряд образов твоих!

Какой поэт, какой художник

К тебе не приходил, любя;

Еврей, христианин, безбожник,

Все, все учились у тебя!

И столько мыслей гениальных

С тобой невидимо слиты:

Сквозь блеск твоих страниц кристальных

Нам светят гениев мечты.

Ты вечно новой, век за веком,

За годом год, за мигом миг,

Встаешь – алтарь пред человеком,

О Библия! о Книга книг!

Ты – правда тайны сокровенной,

Ты – откровенье, ты – завет,

Всевышним данный всей вселенной

Для прошлых и грядущих лет!