Маша!

Маша ты моя, Маша…

Раз ты держишь в руках эту книгу, значит, моя девочка стала уже совсем взрослой, и пришла твоя пора решать, как жить дальше.

Ну что же… Читай. Не спеши.

И думай. Много думай.

Ты уже знаешь, как это: слышать свое сердце? Послушай его! Оно не обманет.

Эту книгу для тебя придумал твой папа.

Как?

– Скажи! Скажи, что мне делать со всем этим? Я не хочу больше помнить все, что случилось с нами… Но я… Я не могу позволить себе забыть! Вырастет Маша, придет ко мне за советом… Спросит: «Мама! А что бы делала ты на моем месте? Я люблю его, он – меня. Но еще мой мужчина любит своего ребенка, которого ему родила другая женщина…»

Я сидела за столом на кухне в нашем Доме, размазывала слезы по щекам, теребила в руках мокрый насквозь носовой платок и уже почти кричала на твоего отца. Мне так хотелось, чтобы он придумал хоть что-то, что спасет меня от тупой боли, которая сковывала все мои внутренности. Я даже была согласна на то, чтобы у меня вообще ничего не болело… Ни-че-го… Не болело и не чувствовало…

Твой папа не волшебник. Он самый обычный сильный мужчина, переживший и преодолевший многое. Но то, что тогда случилось с нашей семьей, почти сломало его. Этого не видели чужие. И даже свои не все замечали. Но я-то, я-то каждый день смотрела в глубину его глаз и чувствовала, каким холодным и черным становилось то, что есть внутри каждого сильного человека. Увы… Я никак не могла согреть его. Не могла помочь. Впервые в нашей общей жизни мы упали вдвоем.

– А ты напиши… – задумчиво ответил мне твой отец.

– Что?!

– Напиши… Книгу… Обо всем, что случилось… Напиши и забудь. А когда Маша спросит у тебя совета, ты просто отдашь ей книгу. Она прочтет и примет свое решение.

– Но я никогда ничего не писала… А уж книги тем более.

– А ты попробуй, Катюш! Я же не предлагаю тебе писать роман. Просто расскажи Маше все, как было на самом деле, так, как рассказывала бы ей, сидя на нашей кухне… Вот здесь, в Доме…

И я начала наш с тобой разговор. Я говорила, говорила и сама поражалась, насколько точно я помню малейшие детали той нашей жизни. Из мелочей складывается целое. И поэтому я рассказывала тебе все: от самого начала до самого конца. И без утайки. Это важно. Ведь спустя много лет я могу не вспомнить. Просто не захотеть вспоминать… Все, о чем я рассказала здесь, – правда. Моя правда. Поэтому – Исповедь. В буквальном смысле этого слова.

Читай. Не спеши. И думай. Жизнь длинная… Но Боже мой, как она коротка!..

Мама

Мне было семнадцать лет, когда мои родители развелись. Когда папа ушел от мамы и оказалось, что он живет с другой женщиной. Мне было двадцать два года, когда я узнала, что у папы есть дочь, моя младшая сестра.

Я выросла в семье, где родители любили друг друга. Конечно, мама с папой ссорились, но я росла и знала, что любовь – это как у моих родителей, когда всегда вместе, и мама едет везде за папой, когда в отпуск можно без нас, но непременно вдвоем…

Всегда, при всех наших переездах, а их было много, мне на глаза попадался таинственный ящик, в котором лежали письма мамы и папы друг другу с самого начала истории их любви. Я росла и верила, что, когда стану взрослой, мне разрешат почитать эти письма, и именно в них я найду ответ на вопросы: как быть такой же любимой и как научиться любить?

Я выросла. Письма из ящика мама разорвала. Знаю, что оставила лишь те, где были описаны какие-то истории, связанные со мной и братом. Я их так и не прочитала. Великим даром любить родители наградили меня при рождении. Мне не понадобилось читать их письма…

Расставание родителей, окончательный уход от нас отца… Эта боль осталась со мной навсегда. Но боль детская и абсолютно эгоистичная. Теперь я знаю, что люди никогда не должны мучить друг друга, даже если когда-то сильно любили. Всякая история имеет свой конец. И он не всегда счастливый.

Когда мы остались одни, без папы, стало тяжело. Конечно, мы с братом были совсем взрослые, но это не избавило нас от переживаний. Рухнул мир. И понять причины этого я в семнадцать лет оказалась не в состоянии.

Отец был нужен мне всегда. В любом своем проявлении. До сих пор, будучи уже совершенно взрослой, мамой троих детей, встречаясь с папой, я стараюсь стоять только рядом с ним, сидеть только рядом с ним. Все время принюхиваюсь и пытаюсь уловить тот его запах из детства…

Не могу сказать, что, когда жили вместе, мы с папой много разговаривали. Но отец был огромной частью моего мира. Папа не просто ушел. Он перестал с нами общаться.

Я металась по городу, объезжая всех знакомых, сидела на лестнице в подъезде у сестры отца, потому что она никак не хотела открыть дверь на мой звонок, а когда все-таки ей пришлось со мной поговорить, то попросила: «Оставьте папу в покое, он и так с вами натерпелся…»

Я никак не могла узнать, где именно он живет. Бог свидетель, мне и тогда не надо было от отца ничего, кроме возможности слышать его голос и хотя бы изредка видеть его.

Хорошо помню, как мне удалось выяснить, в каком районе города и в каком доме отец снял квартиру. Я много часов провела во дворе, прежде чем вычислила подъезд, ну а квартиру нашла путем поквартирного обхода…

Помню выражение лица папы, когда он увидел меня за дверью, метнувшуюся тень в коридоре у него за спиной… Он сухо сказал мне: «Подожди» – и вынес неспелую грушу…

Помню, я спускалась по лестнице, сжимая в руках этот фрукт, и плакала… Но самым главным было то, что я его нашла!..

С тех пор мы никогда не теряли друг друга из виду. Хотя говорить о прежнем общении не приходилось.

Я не могла и не хотела лезть к отцу с разговорами и выяснением причин такого его поведения с нами – детьми. Из каких-то отдельных фраз сформулировала его принцип: «Уходя, уходи», но это никак не укладывалось в моей голове. Никак…

Потом стало ясно, что жена отца категорически против его общения с нами. Я понимала: она видит в нас не детей, а угрозу своему женскому счастью. Делить отца с нами не входило в ее планы. Догадываюсь, что довольно часто папа не ставил ее в известность о наших встречах. Хотя иногда передавал мне от своей супруги гостинцы. Правда, при этом говорил: «Ты сама это лучше не ешь, отдай собаке… Это из пайка. Просроченное…»

Совру, если скажу, что мне не было обидно. Было. Очень.

Но мой папа – это рыцарь, принц, самый лучший на свете!.. Он просто запутался, его околдовали… Я никак не могла поверить, что он не любит меня. Знала: любит. Просто настали такие времена…

Когда у папы родилась дочь, спустя время меня даже позвали в гости. Сестре уже исполнилось полтора года. Находиться в одном помещении с женой отца и ребенком, который по определению занял мое место, оказалось непросто. И потом это постоянное чувство предательства по отношению к маме…

Чтобы как-то остаться в круге общения отца, я рвала себе душу и писала письма бабушке, его маме… Рассказывала подробно о своей жизни – работе, учебе. Бабушка очень обстоятельно мне отвечала и в конце каждого письма просила: «Береги папу, не расстраивай его, не обременяй, ему тяжело…»

Я старалась все делать так, как просила бабушка…

А потом папа уехал из города, где мы жили. Хорошо помню тот вечер, когда он со своей новой семьей стоял у окна вагона и грустно смотрел на всех, кто пришел их проводить. А я плакала. Не стесняясь, навзрыд. Я так не хотела оставаться без него! Я так его любила! Я такая была маленькая, папина Катя… Мне было двадцать три года.

Прошло много лет, и теперь все иначе.

Неизменным осталось одно: моя любовь к папе. И его любовь ко мне. Мы много говорим по телефону, пишем друг другу маленькие письма в Интернете, видимся. Мои дети гордятся дедом и любят его. Папа почти поверил, что мой муж достоин меня. Мачеха спокойно отвечает мне по телефону и присылает всегда с вниманием выбранные подарки.

Но за всем этим стоит почти целая жизнь, которая научила слышать, понимать и не замечать мелочи в обмен на главное: быть дочерью лучшего папы на свете.

Когда мне совсем грустно и очень хочется посидеть у папы на коленках, прижавшись к его груди и чувствуя, как он крепко-крепко обнимает меня, я читаю его письмо, присланное из долгой командировки в Новосибирск. Мне было пять лет, я уже умела читать печатные буквы.

«Здравствуй, Катенька!

Очень рад, что ты хорошо занимаешься на музыке. И даже поешь песни Аллы Пугачевой!

Если бы ты знала, как я скучаю без тебя, как совсем надоело жить без вас всех, без нашего дома…

Осталось еще немного, и я приеду. И мы будем весело жить, ходить кататься на коньках и на лыжах.

Будь умной и помни, что у тебя есть я, твой папа!»

Я встретила мужчину, который стал моей судьбой, когда мне только-только исполнилось двадцать пять лет. Абсолютно деловое знакомство, которое вылилось в роман.

Роман с женатым мужчиной. Не просто с мужчиной, а с мэром города, в котором я жила. Уверена, что тогда в нашем окружении не было ни одного человека, который верил бы в искренность наших отношений.

«Отношений» – это громко сказано. Буквально через месяц после нашего официального знакомства молодой мэр попросил разрешения прийти ко мне в гости. Открыв дверь и удерживая одной рукой своего верного и очень большого черного терьера, я сначала увидела цветы…

Цветы, цветы, цветы… А уж где-то за ними стоял Он. В кепке, темных очках и какой-то совершенно невразумительной одежде. Шикарный букет был поставлен в ведро (больше такое количество цветов никуда не помещалось), а мэр – послан мыть руки перед ужином. Все наше общение, начиная с момента знакомства, носило с моей стороны абсолютно ироничный характер. Я и разговаривала-то со своим ухажером, все время отпуская каверзные шуточки, пытаясь задеть и уколоть.

На ужин, не мудрствуя лукаво, я нажарила мяса и отварила картошки. С деньгами тогда была, мягко говоря, напряженка, да и производить какое-то впечатление на своего гостя мне не хотелось. Когда мэр напросился ко мне в гости, он сказал, что ему надо поговорить со мной о работе.

«Ну о работе так о работе. Мало ли какие обстоятельства у человека?» – подумала я. Так что незатейливое меню вполне соответствовало означенному формату встречи. Спиртное также не входило в мои планы.

Когда я увидела, что в руках у визитера только цветы, я немного разочаровалась: «Значит, точно про работу разговаривать пришел…» Потом усадила гостя за стол на моей маленькой кухне, положила в тарелку мяса и картошки и, извинившись, вышла в коридор, чтобы объяснить собаке, что вот уж так сильно нервничать не стоит.

А вернувшись за стол, обнаружила, что тарелка гостя девственно чиста. Будучи внимательной хозяйкой, я из вежливости спросила: «Может быть, добавки?» И тут же получила утвердительный ответ. Ну что ж, поставила перед мэром тарелку со своей частью ужина и села напротив. И только тогда увидела, как он ест! Он просто-напросто был голодный…

– А что, нынче мэров государство не подкармливает? – кое-как сдержав свои настоящие чувства, отчего-то съязвила я.

– Ну разве может государство кормить так вкусно? – улыбнулся мой гость. – А если честно, то я просто уже очень давно не ел настоящей домашней еды. Знаете, Катя, моя мама… Вот моя мама очень вкусно готовит. Я так скучаю по той еде…

– А дома что? Вы же семейный человек. Или ужин только для тех, кто заслужил? – продолжала я ерничать.

– Я сейчас живу один. Дети и жена в отпуске, – сухо ответил мэр. Как-то сразу стало понятно, что мне надо остановиться и прекратить наконец свои издевки. Уж очень тоскливо была сказана последняя фраза.

– Теперь чай? – примирительно спросила я.

– А вы почему не ужинаете?

– А я очень не люблю, когда отвечают вопросом на вопрос.

– И все-таки?

– Молодым барышням вредно есть на ночь жареное мясо, – улыбнулась я.

– Ну тогда давайте пить чай. А хотите, я сам заварю его?

– Попробуйте…

Мы поменялись ролями. Теперь мэр стоял у плиты, а я сидела за столом и рассматривала его спину. Вру. Не спину. Я рассматривала его одежду: джинсы и футболку. И еще носки… Хорошо зная себя и свое отношение к тому, как одет мужчина, я была удивлена своим эмоциям: во мне не возникло желания отпустить колкость, связанную с неглаженой футболкой. Вдруг захотелось подойти и обнять этого мужчину… Мне так захотелось его пожалеть!.. Он был до звона в ушах неухоженным. Заброшенным. Но в мои планы совершенно не входил роман с женатым градоначальником, поэтому мысли про «обнять» я спрятала поглубже и выпалила:

– Интересно, в том районе города, где вы живете, с электричеством проблемы или у вас дома утюг сломался?

– Я так и знал, что мой внешний вид произведет на вас неизгладимое впечатление, – тут же ответил гость, уже подавая мне готовый чай. – Все в порядке и с электричеством, и с утюгом. Я дома только сплю. Вечером прихожу, включаю стиральную машину, утром развешиваю белье… Некогда мне гладить. Я изобрел новый способ глажки рубашек: только спереди. Между прочим, очень удобно и быстро. Главное, в течение рабочего дня не забыть про это, – смеялся мой гость, – а то снимешь пиджак, а под ним…

– Когда же вернется ваша семья?

– Перед началом учебного года…

– А кто вам сейчас есть готовит?

– Никто… Я дома и не ем совсем. В основном на работе, на встречах разных. Так что все нормально… Конечно, хочется домашней еды. Но у меня самого вечерами на это уже сил нет. Да и в магазин надо зайти, чтобы что-то купить. А мне как-то неудобно: люди смотрят, здороваются… Не хочу, чтобы все видели, что я один. Совсем.

– Не вопрос: напишите мне список продуктов, и я завтра же все куплю, – тут же предложила я.

– Спасибо, – растерянно ответил гость, – это уж слишком.

– Обещаю, что никому не выдам эту тайну. И даже список продуктов для мэра не стану продавать журналистам за бешеные деньги.

– А скажите, Катя, если я соглашусь на ваше предложение только частично?

– То есть?

– Я попрошу вас не только купить продукты, но и приготовить из них еще один ужин.

– Вы напрашиваетесь в гости?

– Да…

– Видимо, понравилось…

– Очень.

– Андрей… Ой… Я могу вас так называть? – рассмеялась я.

– Конечно, можете, – по-хорошему светло впервые за вечер улыбнулся гость, – вы меня таким шикарным ужином накормили, что вам теперь все можно.

– Ну уж прямо все… А скажите, Андрей, что сделать, чтобы вас больше никто не видел в мятых вещах? Простите… – Я испугалась, что перешла грань дозволенного.

– Ну, этот вопрос я постараюсь решить самостоятельно. Думаю, пока мне еще рано просить вас и об этом.

– Да… Не стоит.

Мы оба были смущены. Пару минут молчали. А потом как-то одновременно начали разговор о детстве. Каждый вспоминал свои веселые истории, мы, перебивая друг друга, спешили рассказать и то, и это. Мы от души смеялись и не заметили, как за окном стало совсем темно.

– Мне пора, – встал из-за стола Андрей. – Большое спасибо за ужин, за вечер. Мне давно не было так легко и спокойно.

– Вам спасибо, – улыбнулась я в ответ. Мне тоже было хорошо.

Уже в коридоре я спросила мэра:

– Вы хотели о чем-то поговорить со мной?

– Да… Так мы обо всем поговорили, – засмеялся Андрей.

– Хорошо, если так. А теперь честно…

– А если честно, то когда я вас впервые увидел, мне так захотелось к вам… Домой… На кухню… Чтобы вы меня ужином кормили и мы разговаривали, так, как сегодня вечером. У вас очень уютно. Спасибо. Я позвоню. Можно?

– Ну, разве я могу ответить мэру «нельзя»? – я снова зачем-то пустила в ход свои колючки.

– Катюш, в этот дом мэр больше не придет никогда. А вот Андрей, надеюсь, да.

Он вышел. Я закрыла дверь. Вернулась на кухню. Подошла к окну. Долго смотрела вслед растворяющемуся в темноте силуэту моего гостя. Странно: мне хотелось плакать. И еще – выгладить хоть одну его рубашку. Целиком.

Уже через несколько недель после нашего первого ужина Андрей рассказал мне о принятом им решении уйти от жены. До сих пор я помню тот разговор, его глаза и голос… И свой страх… Андрей говорил целый день. Да-да! Он пришел утром в воскресенье и сказал: «Я должен тебе многое рассказать. Прошу тебя, выслушай… Только не перебивай. Я буду говорить долго. Наберись терпения. Это очень важно для нас…»

Мне ничего не оставалось делать, кроме как поставить на плиту чайник и, усевшись напротив Андрея на уже ставшей к тому времени нашей маленькой кухне, начать слушать…

И спустя много лет я помню почти дословно все, что говорил тогда Андрей. Возможно, не сами детали – эмоции: то мне хотелось зажмуриться, потому что есть вещи, которые я не готова была узнать, то броситься к Андрею и обнять его: я чувствовала его боль и разочарование каждой своей клеточкой, то хотелось кричать: «Так не бывает!!!»

И спустя много лет, вспоминая тот монолог моего мужчины, я все еще пытаюсь понять: смогла ли я залечить все его раны?..

Целый день на улице шел дождь. Нам было бы очень уютно сидеть вдвоем в нашей маленькой квартирке то на кухне, то на диване в комнате и говорить, говорить, говорить… Но уютно нам быть не могло. Ни тогда, ни спустя даже годы… Вся история Андрея насквозь была пронизана тремя женщинами: его женой Мариной и его дочерьми – Алевтиной и Маргаритой.

Старшую дочь дома звали Алей. Ей было двенадцать.

Младшую, вопреки желанию Андрея, дома звали Масей. Ей было девять.

С первого дня знакомства я слышала о детях: об Альке и Маське, об Алевтине и Маргарите. Андрей любил их без памяти, и главным содержанием всей его жизни было благополучие и душевное равновесие дочерей.

Да, именно душевное равновесие… Любой рассказ Андрея о детях, о каких-то семейных ситуациях заканчивался фразой: «И тут у Марины началась истерика…»

Только спустя время я смогла понять, что имел в виду мой мужчина. А тогда, в тот памятный воскресный день, я слушала, удивлялась, сочувствовала, негодовала и пыталась понять: к чему это все? А «все» оказалось очень просто. Андрей объяснил:

– Когда я принял решение, сразу понял: ты должна узнать обо мне все. Ты должна ясно понимать, что я – не только мужчина, который по-настоящему любит…

– Любит? – эхом отозвалась я впервые за этот день.

– Да, любит… Я люблю тебя, моя Катенька… Я понимаю… Все понимаю… Мы знакомы-то всего два месяца…

– Два месяца и один день…

– Катюш, это все неважно… Дни не имеют значения. Я просто знаю, что ты – вся моя жизнь…

– Но я-то в этом не уверена…

– Понимаю… Я начал тебе говорить… Я – мужчина не просто старше тебя, не просто с историей, но главное: я мужчина, у которого есть две маленькие дочери…

– И ты их любишь… Ты их любишь…

– Нельзя сравнить то, что я чувствую к тебе, и то, что я чувствую как папа.

– Скажи: чего ты хочешь?

– Я хочу предложить тебе выйти за меня замуж… Я прошу тебя выйти за меня замуж. И хочу, чтобы ты дала мне ответ сейчас…

– Но ты женат…

– Я очень давно совершенно один.

– А дети?

– Я никогда не оставлю детей.

– Детям нужно, чтобы мама и папа были вместе.

– Детям нужно, чтобы мама любила папу, а папа любил маму… Мои дети живут среди постоянных скандалов и истерик. Больше всего я боюсь, что они поймут, что вот так и надо жить…

– Ты бежишь?

– Нет. Я принял свое мужское решение.

– Что ты хочешь от меня?

– Чтобы ты была рядом.

– Хорошо. Я буду рядом.

– Всегда?

– Да…

Он ушел, пообещав позвонить утром. Бессонная ночь.

Раннее утро. Звонок:

– Привет! Я пригласил жену на последнее свидание. Сегодня. В восемь вечера.

– Привет…

– Ты подождешь?

– Конечно…

Весь день шел дождь. Это август в Прионежске.

Мой старший брат как будто знал, что именно сегодня мне нельзя быть одной. Он позвонил буквально сразу после Андрея:

– Слушай, возникла острая необходимость купить мне хорошие джинсы. Поможешь?

– Не вопрос.

– Через час у университета, хорошо?

– Да.

Наступил вечер. Я не отрывала глаз от часов. Казалось, я проживаю вместе с Андреем каждую минуту. Умом понимала: ничего не произойдет: ну, поговорят, ну, поскандалят, в лучшем случае завтра позвонит и скажет: «Ты же все понимаешь…» А сердцем чувствовала… Я всем своим сердцем чувствовала Андрея. Такого со мной прежде не было никогда.

В 21.30 раздался телефонный звонок:

– Я еду к тебе.

Гудки…

Ничего не понимаю… Так быстро? Это что же, за полтора часа можно объясниться с женой? Нет… Едет, чтобы проститься со мной.

Звонок в дверь. Открываю. Цветы… Цветы… Цветы… Точно: сейчас скажет какие-то слова и уйдет…

– Привет! Ужином кормить будешь?

– Привет… Конечно… Проходи… Цветы очень… Как и всегда…

Андрей зашел на кухню, открыл холодильник, достал бутылку водки, налил, выпил залпом:

– Знаешь, что мне сказала жена, когда я рассказал ей о нас, о том, что принял решение уйти?.. Она попросила меня научить ее заполнять квитанции на оплату квартиры…

– У нее шок…

– Я слишком хорошо ее знаю… Это не шок. Это ее отношение ко мне… Ко всему, что было между нами…

– Подожди… Наступит завтра…

– Я все решил. Давай ужинать.

Уже на следующий день вечером, сразу после работы, не заезжая к нам домой, Андрей поехал к детям. Конечно, он позвонил мне, конечно, попытался что-то начать объяснять, но я, не дослушав, перебила и сказала: «Делай так, как считаешь нужным. Самое важное сейчас – это настроение девочек…» Я всем своим сердцем чувствовала боль этих детей. Но понимала, что не могу сказать Андрею: «Возвращайся к жене…» И дело было не в какой-то неистовой любви к мужчине. Просто я видела его глаза, когда он рассказывал о том, как плохо не только ему, как дети реагируют на их скандалы с женой…

– Понимаешь, я устал… Я прихожу с работы, начинаются какие-то упреки, какие-то выяснения отношений, я втягиваюсь во все это, начинаю отвечать, спорить, в конце концов кричать…

– Ты??? Кричать??? – изумлялась я.

– Да… Я не могу постоянно себя держать в руках… Ты понимаешь, я постоянно все делаю не так… Как в том анекдоте про Соловья-разбойника: «Не так сидишь, не так свистишь…»

– А дети где? Дети где, когда вы ругаетесь?

– Да в том-то и дело, что здесь же… Они плакать начинают, кричать… Все в точности, как мама …

– Андрей, прости, а у вас-то обоих ума не хватает детей куда-нибудь отправить? Ну, в другую комнату… Закройтесь на кухне и хоть поубивайте друг друга…

– Скандал в режиме «закрытой двери» не интересен Марине. Ей нужно, чтобы дети слышали и видели, какое папа ничтожество… Иначе все теряет смысл.

– Зачем папа позволяет выставлять себя ничтожеством?

– Идиот…

– Похоже…

– Я тринадцать лет пытался убедить себя в том, что это нормально… Что это – моя семья и я должен… Но я близок к той грани, за которой конец. Ты понимаешь меня? Я устал быть ненужным, устал быть один… Если посчитать, сколько лет из тринадцати мои жена и дети прожили рядом со мной, получится смешная цифра… Ее озвучить-то стыдно…

– Скажи, ты сделал все, что мог, в этой ситуации?

– В отношении Марины – да, а в отношении девочек… Вырастить, выучить и выдать замуж – программа-минимум.

– Ясно…

– Ты считаешь, что должно быть по-другому?

– Я считаю, что надо поступать так, чтобы не задавать себе по ночам, один на один со своей совестью, неудобных вопросов…

– Согласен.

Поездки по вечерам «к детям, чтобы сказать “спокойной ночи”», продолжались неделю, вторую… Я полностью поддерживала Андрея и терпеливо ждала дома. С каждым разом Андрей возвращался мрачней и мрачней. Младшая не разговаривала с ним, а старшая плакала… Мой мужчина приезжал ко мне в квартиру, отказывался от ужина, молча ложился спать, отворачивался к стенке и всю ночь вздыхал. Медленно, но верно терпение мое подходило к концу. Не понимать, что происходит и чем это закончится, становилось невозможно.

Хорошо помню тот момент, когда однажды вечером Андрей позвонил мне по дороге с работы и сказал:

– Пожалуйста, собери мои вещи, я возвращаюсь к детям.

Положив трубку, я дала волю чувствам. Поплакав от души, стала собирать вещи своего несостоявшегося мужа, в глубине души все равно находя повод для удовольствия: все было чистым, выстиранным и выглаженным… Пусть хоть ненадолго, но он почувствует прикосновение моих рук и мою заботу… Поставила чемодан Андрея у порога и ушла из дома: к чему лишние объяснения? Нет смысла бороться за сердце мужчины, которое всецело принадлежит его детям.

Вернувшись домой через пару часов, я обнаружила на кухонном столе письмо от Андрея.

…Взяла в руки этот лист бумаги, к которому совсем недавно прикасались руки моего любимого мужчины, и ясно представила себе, как он уходил отсюда: закрывал дверь, выходил из подъезда, садился в машину…

«Катя!

Я тебя люблю!

Таких, как ты, не бывает.

Во всем, что сейчас происходит, виноват я один.

Ты мне дала столько, сколько, кроме мамы, не дал никто. Больше всего на свете я боюсь, что никогда не смогу с тобой поговорить. Что сегодня я отказываюсь от собственного счастья. А еще боюсь обстоятельств и условностей.

Главное: я очень боюсь потерять детей. Прости.

Андрей».

Ночь без сна, уткнувшись в подушку, сжимая в руках письмо, оставленное на кухонном столе.

Утром, словно в бреду, сборы на работу…

Телефонный звонок:

– Привет! Нам надо встретиться и поговорить.

– По-моему, мы уже вчера все друг другу сказали… Точнее, ты написал. Давай оставим друг друга в покое.

– Я прошу тебя.

– Хорошо.

– Я приеду после работы к тебе.

– Ужинать будешь?

– Конечно…

Никакой радости я не чувствовала. В душе уже прочно осела тягучая и постоянная боль. Я понимала: это лишь начало, и делать так, как сделал когда-то мой папа, обрубив все сразу, Андрей не собирался и не хотел.

Когда вечером я открыла дверь своему теперь уже опять гостю, я обомлела. Передо мной стоял растерянный, запутавшийся и совершенно беспомощный юноша. Мое раздражение, непонимание и обида исчезли без следа. Я видела, как плохо Андрею. Мне хотелось только одного: чтобы он успокоился. А для этого он должен был остановиться.

– Проходи. Не говори ничего. Вымой руки и иди на кухню. Поешь, а потом, если захочешь, поговорим.

Я накрыла на стол и ушла в комнату, оставив гостя наедине с ужином и его мужскими мыслями.

– Спасибо. Как и всегда, все очень вкусно. – Андрей сел рядом со мной на диван. Взял в свои руки мои. – Ты же все понимаешь, правда? Я знаю, что тебе не надо ничего объяснять.

– Что произошло?

– Я больше никогда туда не вернусь. Это невозможно.

– Где ты ночевал?

– Там…

– Ну, раз пустили ночевать, наверное, выслушали?

– Выслушали. Но не услышали.

– Простили?

– Я не спрашивал.

– Высокие отношения…

– Я предложил начать все сначала. Ради детей. Она вроде бы согласилась.

– Отлично. Тогда почему ты здесь?

– Потому что все это бесполезно. Невозможно склеить то, что треснуло много лет назад. Нет у меня никакой семьи. Я много лет бился, старался, придумывал сам себе жизнь…

– Андрей, ты хочешь, чтобы я снова сказала тебе все, что думаю по этому поводу?

– Нет… Я просто хочу, чтобы ты не вычеркивала меня из своей жизни.

– Это невозможно, господин мэр, – рассмеялась я и, отстранившись от Андрея, встала. Отошла к окну. В комнате было уже совсем темно. Я смотрела на мужчину, которому поверила после всех своих печальных и полных боли женских историй… Ох, как же хочется просто, без затей, быть счастливой и любить… Дарить свою любовь. Не уговаривать: на, возьми мое сердце… А просто жить рядом.

Потому что рядом хорошо. Потому что волна одна, небо одно и солнце одно… Я смотрела на Андрея, и мне так хотелось спрятать его от боли, взять за руку и увести далеко-далеко, туда, где все будет хорошо. Я же видела, чувствовала: он сердцем понимает, что со мной рядом его счастье, его жизнь, но разум требует оставить все как есть. Андрей – мужчина. А мужчина – это прежде всего долг.

– Я без тебя умру, – вдруг, как будто услышав мои мысли, хриплым голосом сказал Андрей.

– Без меня тебя больше не будет. Никогда. Я подожду.

– Я не могу жить у тебя.

– Где можешь?

– Я снял квартиру.

– Когда?

– Сегодня.

– Далеко?

– Нет, рядом с тобой.

– Поняла.

– Мне надо пожить одному.

– Не вопрос…

– Не сердись.

– Что ты будешь там есть?

– Придумаю.

– Стирка? Глажка?

– Катюш…

– Давай так. Живешь один. Спишь, ешь, думаешь один. Но твоим бытом занимаюсь я.

– Я бы хотел побыть совсем один… Ну, ты понимаешь…

– Понимаю. Но мэр города не может ходить голодный и невыглаженный… Ты и так как сирота… Даже если ты в конце концов решишь вернуться в семью, до тех пор надо с людьми общаться в приличном виде. Поэтому все-таки разреши мне позаботиться о твоем быте. Обещаю: мы не станем видеться. Если позволишь, я буду общаться с твоим водителем.

– Я так не привык… Зачем тебе все это?

– Решила фонд учредить… Фонд помощи Андрею Сандакову…

– Не издевайся.

– Ну ладно. Тебе пора.

– Спасибо за ужин.

– На здоровье. Иди.

Андрей остановился и уже в дверях провел рукой по моей щеке:

– Я проснулся сегодня утром рядом с моей семьей… Я так думал… Проснулся и сказал себе: «Все хорошо, я дома. Главное, что сейчас я увижу детей, а они меня. У моих девочек будет хорошее семейное утро…» И пошел в душ. Прохожу мимо кухни, здороваюсь, пытаюсь улыбнуться и слышу голос Марины… Она наливает девочкам чай и говорит: «Аля, Мася, вы только посмотрите, какие у вашего папы красивые трусы! Это ему его Катя купила…» Я вернулся в комнату, оделся и молча ушел из квартиры. Все.

Я поцеловала Андрея в щеку и подтолкнула к выходу. Закрыла дверь. Подошла к окну. Посмотрела, как он садится в машину. Взяла собаку и отправилась гулять.

Мы с терьером бродили по вечернему городу, смотрели на людей, фонари, дождь, окна, в которых горел свет и за которыми жили своей жизнью семьи, а кто-то был отчаянно одинок. Возможно, именно сейчас, в этот момент один человек пришел к другому просить прощения… Бывает, бывает, что не склеить разбитое и нет сил продолжать поддерживать огонь… Но хуже нет, когда ты идешь с открытым сердцем просить прощения, а тебя и не выгоняют, и не прощают, но принимают, чтобы унижать и напоминать о том, как ты ошибся и сделал больно тому, кого считал своей семьей. Или, может быть, не ошибся, а разрешил себе вдохнуть глоток чистого воздуха? Может быть, сделал больно нехотя, пытаясь выжить?..

Все бы ничего… Если бы посреди этой круговерти не стояли две маленькие девочки. Откуда же детям понять все, что происходит между взрослыми? Как принять этот факт: папа больше не живет с нами? Как пережить факт, что у папы другая женщина?..

Я слишком хорошо помню, что переживала сама из-за ухода отца и от того, что происходило с мамой. Но я была немного старше, чем дети Андрея… И потом, мои родители всегда были вместе, каждый день рука об руку, по всем гарнизонам, по всем городам и весям, по всем радостям и бедам, всегда… Я пыталась понять папу, пыталась защитить маму… Моя мама никогда, никогда не говорила плохо об отце.

Правда, и папа никогда не пытался вернуться…

Сейчас, спустя много лет вспоминая события той осени, рассказывая о них в этой книге, я хорошо понимаю: на все – Божий промысел. Можно удивляться, пытаться анализировать, просчитывать… Бессмысленно. В тот момент, когда я зашла в кабинет к молодому мэру, чтобы познакомиться, исходя лишь из соображений возможного трудоустройства, свыше уже все решилось… Мы с Андреем должны были найти друг друга в этом мире, каждый прожить все то, что прожили до нашей встречи, нырнуть с головой в любовь, вынырнуть, чтобы набрать воздуха в легкие, и, поняв, что и внутри любви можно дышать, взявшись за руки, отдаться течению любви и начать жить уже там, внутри этого чувства…

Именно поэтому, когда в конце октября проявились совершенно ясные для каждой женщины симптомы и я сделала тест на беременность, у меня не было ни секунды раздумий. Я знала: этот ребенок родится, несмотря ни на что.

Живу одна, город кишмя кишит сплетнями: я то ли любовница мэра, то ли уже гражданская жена, то ли брошенная мэром содержанка… Отец ребенка с головой погружен в работу, в попытки понять себя и принять окончательное решение: как жить дальше.

Но все это было совершенно неважно! Внутри меня все пело и ликовало.

Пройдя все необходимые медицинские обследования, убедившись в том, что внутри меня Чудо есть на все сто процентов, я отправилась сообщать Новость Андрею.

Ни одной мысли про то, что ну вот теперь-то он никуда не денется, не было и в помине. Знаю, знаю, что и спустя годы после рождения нашего Егора многие шептали за моей спиной про то, как я «ловко мэра окрутила и на себе женила». Ну да Бог им судья…

Мне пришлось посидеть на лавочке перед подъездом и подождать возвращения с работы человека, который все еще не знал о том, что случилось Чудо… Я думала, как скажу о ребенке, но совершенно не думала о том, что услышу в ответ. Точнее, не то чтобы не думала, а меня это совершенно не волновало. Я шла, чтобы сообщить Новость. Мне даже не нужны были поддержка и радость… Вот такие у нас тогда были отношения, такие усталость, запутанность и опустошенность.

– Я пришла, чтобы сказать тебе: у меня будет ребенок. Твердо знаю, что буду рожать. Мне… Нам ничего от тебя не надо. Но ты должен знать, потому что иначе будет нечестно… Срок совсем еще маленький… Рожать в конце июня – начале июля…

– Ты сошла с ума!!! Этот ребенок не может родиться в этом городе! Ты должна уехать отсюда! Хочешь, я отправлю тебя к моим родителям?.. Нет! Это невозможно!!!

Молча оделась и ушла.

Я шла по вечернему городу, шла спокойно и уверенно. Все сделано правильно. До сих пор помню, какое было небо и как светили фонари…

На следующее утро Андрей был у меня дома. Он попросил его не торопить. Говорил, что любит…

И мы стали жить дальше так, как жили до этого: я в своей квартире, он – в своей.

Я в одиночестве пережила угрозу выкидыша, госпитализацию для сохранения беременности. Андрей иногда заезжал, улыбался, вручал сувениры из очередной командировки и, опустив глаза, говорил: «Ну… Я пошел… Мне еще к детям надо заехать…»

А потом что-то произошло… Я так до сих пор и не знаю. Но однажды Андрей приехал ко мне и сказал:

– Хватит. Когда ты переедешь ко мне?

– Зачем же переезжать в квартиру, которую ты снимаешь, когда у меня есть своя, совершенно замечательная квартира? – ответила я первое, что мне пришло в голову.

На самом деле я страшно боялась этого момента. Я ждала его, знала, что так будет, но боялась… Потому что страшилась снова пережить боль…

– Затем, что я никогда не смогу жить в твоей квартире. Не могу я, мужчина, жить в квартире женщины. Это неправильно. Так когда ты переедешь?

Я переехала на следующий день.

Нам пришлось расстаться с моим верным псом… Он так и не принял факт существования в моей жизни Андрея. А когда почувствовал, что я беременна, совсем отбился от рук. Рэй до сих пор мне снится. Я по сей день чувствую себя виноватой перед ним.

Потихоньку, день за днем, шаг за шагом мы с Андреем привыкали жить вместе: каждый вечер встречаться, разговаривать за ужином, спать рядом, просыпаться, не натыкаться друг на друга в ванной, завтракать, уходить на работу. Надо было приспосабливаться к привычкам и характерам, надо было научиться жить в крохотной комнате съемной квартиры (комнат было две, но одна оказалась заперта) и не нарушать личного пространства друг друга. Наверное, это прозвучит эгоистично, но, по-моему, в то время «приспосабливалась» только я. Андрею было не до этого. Сутки напролет он работал.

Однажды он простыл. Вечером после работы, кашляя и не выпуская из рук носового платка, мой мужчина сидел, скрючившись, на диване и смотрел свой любимый во все времена хоккей. Я сбегала к маме за малиновым вареньем, заварила чай, испекла какие-то плюшки… Поставила это все на стол перед Андреем. Он сказал: «Спасибо!» – и, не притронувшись, стал смотреть телевизор дальше. Тихонечко, чтобы не мешать, я взяла плед, который специально притащила из своей квартиры «для уюта» (мой папа очень любил этот синий с красными полосками плед…), и укрыла плечи и спину Андрея. В следующее мгновение он вздрогнул, как от разряда тока, взмахнул руками, сбрасывая с себя плед, задел чашку с чаем, она упала и…

– Андрей! Что с тобой? – закричала я.

– Я не привык… Прости… Я не привык, – ответил он и ушел на кухню.

Вернулся с тряпкой, стал вытирать со стола чай. Я взяла себя в руки, чтобы не расплакаться, и стала помогать наводить порядок. Потом терпеливо налила новый чай. Села рядом.

– Скажи, что случилось? – как можно спокойнее наконец спросила я.

– Прости… Просто я не привык. Так не было никогда… С тех пор, как я уехал от родителей поступать в училище.

– Ты никогда не болел? – уже поняв, в чем дело, я пыталась начать шутить.

– Болел. Но всегда один. И чай сам себе заваривал, и варенье… А ты знаешь, какое вкусное малиновое варенье я умею варить?

– Да ладно… Ты?! Варенье?!

– Да! Знаешь, мне надо было чем-то себя занимать в выходные… Друзья звали то за грибами, то за ягодами. Я, конечно, ехал, собирал… Одному ведь можно в выходные совсем с ума сойти от тоски… А потом, когда урожай домой привозишь, хочешь не хочешь, как-то обрабатывать надо… Вот я и варенье научился варить, и грибы варить, а потом замораживать…

– Прости меня, но я спрошу: а где была твоя семья?

– У мамы Марины, в Липецке. Они там жили всегда. Мои дети родились там… До тех пор пока я не смог получить квартиру в Прионежске, они всегда жили там. Когда Аля пошла в первый класс, стали жить весь учебный год со мной, а на лето уезжали в Липецк… Давай не будем больше об этом.

– Хорошо.

– Я обещаю тебе: я привыкну и к твоей заботе, и к тому, что нужен вот так, по-настоящему. Каждый день.

– Всегда…

По утрам в нашей маленькой съемной квартирке в одно и то же время раздавался звонок телефона. Мама дочерей Андрея то просила его о чем-то, то ругала из-за чего-то, то ставила задачи… Я знала, что он неловко себя чувствует во время этих разговоров, и уходила в ванную. Собственно, даже если бы я очень хотела, я бы ничего не услышала кроме:

– Марин… Марин… Марин…

Из трубки доносился громкий женский голос, временами переходивший в визг. Каждый раз разговор заканчивался тем, что Андрей просил отложить разговор на вечер, потому что опаздывает на работу. Потом молча пил чай и уходил. Я ничего не могла сделать, никак не могла помочь человеку, которого любила. Я понимала, что эта визжащая женщина – мать его детей, а Андрей без своих девочек не может жить.

Жена Андрея никогда не работала. На руках у Марины был красный диплом об окончании торгового института. Она озадачила Андрея своим устройством на работу буквально так: «Ты нас бросил, и жить нам теперь не на что», и тот устроил ее завхозом в спортивную школу.

Люди шептались: «Вы слышали, наш мэр бросил учительницу с двумя детьми…»

Когда в очередной раз утром раздался звонок, я не стала выходить из комнаты и услышала, что говорит женщина бросившему ее мужу:

– Ты устроил меня на работу в спортивную школу, мне нужен хороший спортивный костюм…

То ли потому, что я находилась рядом, то ли Андрей был уже вымотан этими звонками, но он ответил:

– Я всегда буду рядом с моими детьми, я готов полностью их обеспечивать материально, но проблему спортивного костюма тебе придется решать самой… Все, что касается тебя лично, тоже.

Приближался Новый год. Я получила от Андрея добро и принялась готовить подарки для его детей. По моему замыслу, они придут к Андрею в гости, здесь будет накрыт стол, а под елкой спрятаны подарки. Основным сувениром должен был стать видеомагнитофон. «В нагрузку» я накупила видеокассет. Тщательно выбирала скатерть на стол, тарелки… Очень хотелось, чтобы детям даже в съемной квартире папы было уютно и тепло. Я кожей чувствовала их переживания. Но с каждым днем жизни с Андреем, узнавая все больше и больше о его жизни в браке, понимала, что он сделал все правильно. Правильно прежде всего относительно детей.

Я накрыла праздничный стол и ушла. Им совершенно необходимо было побыть втроем: папе и двум его чудесным доченькам – Алевтине и Маргарите…

Вечером Андрей мне сказал: «Спасибо, все было замечательно, девочкам очень понравились подарки».

Наш первый Новый год мы встречали вдвоем, сидя за журнальным столиком у телевизора. Нам было так хорошо, уютно, тепло… А первого января Андрей впервые представил меня семье своих друзей. До этого мы общались только с моими приятелями. Помню, как волновалась. Но все прошло удачно, мы все понравились друг другу, сразу нашлись темы для общих разговоров. Я видела, как доволен Андрей, и была счастлива.

На следующий день мне предстояло еще одно серьезное испытание: мы ехали в город, где жили родители Андрея.

Отлично помню, как следом за Андреем зашла в квартиру и увидела будущую свекровь. То, что мне здесь не рады, я почувствовала сразу, как и то, что мое появление готовы снести только во имя приезда сына. Вроде бы все приличия были соблюдены, но в воздухе просто звенело напряжение. Как-то скомканно пообедали, толком и не говорили. Мама Андрея нарочито обращалась только к нему, минуя меня, и строила все фразы с акцентом на местоимение «ты»: «А как ты думаешь?.. А что ты собираешься делать?.. Ты читал?.. Ты слышал?..» Я видела, как Андрей пытается обратить внимание родителей и своей сестры на то, что нас двое в этом доме, но все было тщетно. Сама изменить я ничего не могла: это были абсолютно незнакомые, чужие люди, которые с самого начала отнеслись ко мне плохо, не давая ни малейшего шанса стать «своей». Создавалось впечатление, что они между собой договорились и все давно решили. Вот только зачем было подвергать такому испытанию Андрея? Я-то ладно…

Тут вдруг выяснилось, что Андрею срочно надо идти в гости к крестному, что изменить ничего нельзя и уже надо выходить. А Катя? Ничего с твоей Катей не случится… Не съедим мы ее. Андрея буквально вытолкали из квартиры. Дверь за ним закрылась, и я осталась одна. Как-то очень технично меня усадили за стол, налили чаю… Когда мама Андрея начала говорить, я увидела, как все правильно расселись: члены семьи сидели напротив меня. И лишь муж сестры Андрея сидел сбоку от стола, в кресле. Допрос в чистом виде, подумала я.

– Катя! Я вижу, ты совсем еще девочка, – мама Андрея буквально вкручивала в меня каждое свое слово, – я понимаю твое желание быть рядом с таким успешным мужчиной, с таким высокопоставленным чиновником. Хочу, чтобы ты знала: мы все категорически против ваших отношений. У Андрея есть жена, есть двое детей. И это значит, что у нас есть невестка и две внучки. Других нам не надо…

Я не дала своей будущей свекрови продолжать говорить и самым наглым образом перебила ее:

– Я с большим уважением отношусь ко всему тому, что ваша семья чувствует и переживает. Но должна вас попросить начать говорить со мной в другом тоне. Мы с Андреем любим друг друга. Все не так просто, как вам могло показаться… Я скажу вам больше: мы ждем ребенка. Поэтому давайте сейчас все успокоимся… Вы любите Андрея как сына и брата, я люблю его как мужчину. По-моему, в наших с вами интересах подружиться. Ну, хотя бы для того, чтобы не портить ему и без того непростую жизнь.

За столом наступило молчание. Я раскраснелась и разнервничалась, сама не ожидая от себя такого «выступления». Тишину нарушил звонок Андрея в дверь. Потом он рассказал мне, что едва добежал до соседнего дома, где жили родственники, поздоровался с ними, вручил новогодние подарки и сразу побежал обратно. А мне-то казалось, что его не было целую вечность…

– Ой, Андрей, это ты? Так быстро? – удивилась мама, помогая сыну снять куртку. – Ты, наверное, бегом бежал, боялся, что мы съедим Катю твою? Вот она… Иди-иди, посмотри сам: жива и здорова. Хорошую ты себе Катю нашел. Настоящую…

– Правда? Мам, правда?.. Катюш! Ну как ты здесь? – подошел ко мне Андрей. Он целовал меня, прижимаясь холодными с мороза щеками, и я видела, как мой мужчина счастлив. А еще видела, что семья Андрея все поняла и приняла меня.

На следующий день после завтрака я сидела на диване и смотрела альбом с фотографиями маленького Андрея. Ко мне подсел свекор. Я приготовилась к тому, что мне сейчас будут рассказывать: «А вот тут Андрюша в школу пошел… А вот это мы на море поехали…» Но отец Андрея взял в свои руки мою, поднес ее к губам и, поцеловав, тихо сказал: «Спасибо тебе, Катенька, за моего счастливого сына… Ты скоро сама поймешь, что жить можно только тогда, когда твой ребенок счастлив. Пусть все у вас будет хорошо. Я тебе верю. И благословляю… Никого не бойся и ни на кого не смотри. Только будь рядом и не оставляй его одного. Никогда».

В феврале мы сняли другую квартиру, уже двухкомнатную, но в спальном районе.

Предварительно переговорив с бывшей женой и получив согласие, Андрей подал заявление на развод. Собственно, речь шла не о согласии на развод, а о том, что в суде не будет речи об алиментах. То, что основные расходы на содержание детей будет нести Андрей, было ясно и очевидно безо всяких документов. Но во время судебного процесса Марина заявила иск о взыскании алиментов…

– Зачем ты сделала это? – спросил у нее позже Андрей.

– Я хочу быть уверена в завтрашнем дне, ты нас обманешь…

Ну, так, значит, так… К тому времени я уже училась не удивляться, а Андрей принимал как должное все, что сопровождало поступки его бывшей жены.

На следующий день после вступления в силу решения суда о разводе мы расписались. Поздним вечером в будний день ровно через полгода после того, как мы решили жить вместе. Это была самая романтичная свадьба, о которой я когда-нибудь слышала: мы вдвоем, директор загса и больше никого в старинном особняке, в котором располагался городской дворец бракосочетаний… А потом, поужинав с друзьями, мы вернулись домой и просто легли спать. Утром, как обычно, Андрей уехал на работу. Собственно, в нашей жизни ничего не изменилось.

Однажды в воскресенье я была чем-то занята дома, когда позвонил Андрей и сказал:

– Я сейчас заеду за тобой… Не один, я с Алей. Поедем есть пиццу.

Сердце бешено заколотилось, все валилось из рук, и я никак не могла сообразить, куда бежать, за что хвататься и что я вообще должна делать.

И вот звонок… Я открыла дверь. На пороге стояла смешная девчонка в чудной голубой шапке. Она улыбнулась мне и тихо-тихо сказала:

– Здравствуйте…

– Привет! – вожатское прошлое не подвело. – Меня зовут Катя…

Я плохо помню наш первый совместный ужин. Помню счастливые глаза Андрея и то, как он сказал мне перед сном:

– Спасибо, я давно с таким удовольствием и так спокойно не общался с Алей.

– А почему Маргарита не приехала к нам?

– Понимаешь, Маська – абсолютно мамин ребенок… Там время нужно. Давай не будем торопиться.

Хотя Андрей понимал, насколько девочки привязаны к маме, он не переставал серьезно думать над тем, чтобы дети жили с нами. Я была лишь только беременна, но, даже еще до конца не прочувствовав, что значит быть мамой, прекрасно осознавала: разлучить дитя и мать невозможно… Нет… Это невозможно.

– Я слишком хорошо знаю их мать, мы не сможем нормально общаться… Я буду обращаться в суд, – говорил мне муж.

Я приложила немало усилий к тому, чтобы уговорить Андрея не делать этого.

Дни шли, Егор в моем животе рос, встречи с Алей уже меня не волновали и стали обычным необходимым делом.

Как-то весной Андрей рассказал, что старшая дочь стала жаловаться на боль в животе. Естественно, я предложила показать ребенка врачу. Так мы начали с Алей общение на двоих. Мы ходили из кабинета в кабинет, о чем-то болтали, она потихоньку переставала стесняться меня, и нам даже удавалось над чем-то смеяться. Я хорошо помню, как мы стояли у дверей какого-то кабинета и меня осенила мысль о том, что все наши проблемы с животом могут быть связаны не с пищеварением, а с тем, что Алевтине двенадцать лет. Но я даже не знала, как подступиться к этому щекотливому вопросу.

– Аль, мама с тобой разговаривала о том, как взрослеют девочки?

– Нет. Мама мне книжку дала почитать, сказала: все, что мне надо знать, там написано.

– Так. Ты можешь со мной поговорить о том, что там прочитала?

– Могу.

– Просто мне кажется, твой живот болит именно по причине того, что совсем скоро ты станешь девушкой…

Я стала рассказывать Але о том, как все это происходило у меня, о переживаниях и том, что моя мама тоже никогда со мной на эти темы не разговаривала. Я думала, сойду с ума, когда у меня все это случилось в первый раз. Короче говоря, рассказывала девочке, что к чему и почему…

В конце мая Аля и Маргарита традиционно отправлялись с мамой в Липецк.

В июне родился Егор.

Все лето дети Андрея отсутствовали в городе, он с ними изредка разговаривал по телефону, а о моем общении с Алей речи быть не могло.

Когда Егору было около четырех месяцев, в нашей молодой семье царила неприятная атмосфера. Мы постоянно ссорились и во многом не понимали друг друга.

Как-то вечером Андрей сказал мне:

– В Москве будет матч века по футболу, Россия – Украина. Я хочу поехать. Мне обещали достать билеты.

– Поедем вместе?

– Нет. Я хочу ехать с Алевтиной и Маргаритой.

– Почему я не могу поехать с вами?

– Вам пока не надо общаться.

– А девочкам-то зачем этот футбол?

– Я знаю, что лучше для моих дочерей, тебе не надо вмешиваться.

– Андрей! Это бред!.. Для них эта поездка будет тяжелой, особенно для Маргариты! Она ведь совсем еще маленькая…

– Я так решил.

Дальше разговаривать стало бессмысленно.

Андрей уехал. Нам он почти не звонил. Я с трудом понимала, что происходит с его чувствами ко мне, какие мысли бродят в его голове…

Хорошо помню утро дня возвращения многодетного отца. На нем не было лица. Он вошел в квартиру с опущенными плечами, лицо серое, а глаза – как у побитой собаки:

– Больше никогда в жизни не поеду никуда без тебя, один с детьми.

Я подошла к Андрею, обняла его. Что я могла сказать?.. Даже спрашивать о том, что произошло, было бессмысленно. К этому времени я уже стала понимать, что мой муж и его дети от первого брака плохо знают друг друга… Да. Оказывается, в жизни бывает и так… Егор присутствовал в жизни своего папы уже с момента зачатия. Андрей видел, как развивается беременность, как меняюсь я, как выглядит малыш на мониторе аппарата УЗИ. Андрей видел Егора сразу после рождения… Первый крик, первое кормление, первый подгузник… Мы всегда были вместе.

Егору было около года, когда мы с Андреем решили, что можем себе позволить поехать в Петербург вместе с Алей и Маргаритой, оставив сына дома на попечении моих подруги и мамы.

Я детально продумала план поездки. Конечно, Андрей испрашивал разрешение на поездку у Марины с легендой про «одеть», но в планах еще были театр, экскурсии и, конечно, ни слова о моем присутствии. А для меня эта поездка была очень важна: я впервые оказывалась с детьми Андрея так надолго.

Спустя столько лет сложно вспомнить детали, скорее, остались в памяти эмоции.

Вот мы в магазине. Андрей работал, мы занимались покупками сами. Девчонки стояли каждая в своей примерочной, а я бегала по магазину и сносила к ним все, что, как мне казалось, им бы подошло. Дети покорно все мерили, крутились перед зеркалом. Но неизменно и та и другая морщили нос: «Нет, мне это не нравится…»

Сейчас я могу сказать определенно: у меня был шок. Да-да, именно от того, как эти два ребенка без конца морщили нос и говорили мне «нет». Уж не настолько большой была наша разница в возрасте (я старше Али на тринадцать лет), но любые покупки для меня моими родителями неизменно вызывали благодарность и восторг. Мне и в голову не могло прийти сказать им: «Нет, мне это не нравится».

Но тогда я не могла что-то высказать этим детям. Лишь молча забирала то, что им не понравилось, и приносила новые варианты обновок. Кое-как мы оделись.

Это был первый случай, когда неумение Алевтины и Маргариты говорить «спасибо» вызвало у меня раздражение. Но я все еще молчала.

Не один раз и до этой поездки, и после нее я была свидетелем ситуаций, когда девочки, выходя, например, из машины, не говорили водителю «спасибо». Про «здравствуйте», «до свидания» речь тоже не шла. Именно во время той поездки в Петербург я впервые сказала Андрею, как дети воспитаны:

– Ты пойми, я не могу делать им замечания. Им и так сложно со мной…

– Но и я не могу… Обидятся, не дай Бог, Маргарита заплачет… – отвечал Андрей.

Однако с тех пор, хотя бы в форме шутки, папа начал делать дочерям замечания.

Вот мы в гостинице. Аля и Андрей играют в бильярд. О чем-то разговаривают, смеются. Рядом стоит Маргарита. Смотрит на сестру и отца, вся сжатая, словно напуганная, похожая на маленького волчонка. Подойти, обнять, погладить по голове… Нет. Мне нельзя.

Я тихонечко шепчу Андрею на ухо:

– Возьмите к себе Маргариту, обними ее, ей неуютно…

– Катюш, у нас это не было принято…

– Иди.

Через минуту Мася училась играть в бильярд.

Поездка подходила к концу. Я уезжала из Питера на машине, а Андрей с детьми – на поезде.

– Давайте на прощание в «Макдоналдс» сходим? – предложила я. И растерялась от неожиданного доверия девочек, когда обе протянули мне руки. Потом крепко сжала их, и мы направились в сторону ресторанчика.

И вдруг Андрей:

– А кто со мной пиццу есть?

В тот же миг я лишилась ощущения теплых ладошек в своих руках…

Что ж, села в машину и уехала из Питера.

Я не понимала, чего хочет Андрей, не знала, как вести себя с его детьми, которые, по моему глубокому убеждению, были совершенно невоспитанны. Я ощущала себя среди них инопланетянкой… Вся модель поведения и общения папы с дочерьми не укладывалась в моей голове. Я пыталась найти объяснение нашему принципиальному различию в том, что мой папа – уникум, в нашей семье всегда была очень высокая планка отношений, что, кстати, усложняло жизнь, к тому же в «чужой монастырь со своим уставом не ходят». Я корила себя за эмоции: дети не виноваты в моем восприятии их поведения. И тут же радовалась, что смогла сдержаться, не сказала ничего лишнего. К тому же дальше будет легче…

Но чем было вызвано такое поведение Андрея?..

По дороге домой я не только думала, а еще и плакала.

Оля, моя подруга, которая оставалась с Егором на время нашего отсутствия, до сих пор вспоминает, какой я вернулась домой. Я была раздавлена.

Объяснение с Андреем произошло на следующее утро.

– Зачем ты так? Они дали мне свои руки, я только-только что-то начала строить!

– Прости… Просто прости меня. Больше всего я хочу, чтобы мои дочери были похожи на тебя, чтобы именно ты воспитывала их так, как ты воспитываешь Егора.

– Так в чем же дело?

– Я испугался, что они разочаруют тебя еще больше и ты не захочешь с ними общаться…

– Их мама осталась довольна обновками?

– Мне ничего не сказали.

– А «спасибо»?

– Не смеши. Я всегда им троим был должен. Слова «спасибо» я не слышал никогда.

Прошла пара недель, и Андрей пригласил девочек пойти с ним на парад, посвященный 9 Мая. Я, конечно, не возражала. Мы оставались с Егором дома и ждали, когда Андрей вернется с протокольных мероприятий и мы, уже своей семьей, втроем, отправимся на прогулку по весеннему городу.

Я наливала себе кофе, когда раздался звонок мужа:

– Сейчас к тебе заедут Аля и Маргарита, пожалуйста, очень прошу тебя, сделай с ними хоть что-то…

– Ничего не понимаю, ты можешь толком объяснить?

– Ты сама все поймешь, когда их увидишь. Прошу, помоги. Они должны быть готовы через пятнадцать минут.

Я была в растерянности. Аля-то ладно, но Маргарита… Она никогда не была у нас дома. Егора не видела…

Когда я открыла дверь, то онемела. Стало сразу понятно, о чем говорил Андрей.

Передо мной стояли не дети мэра, две недели назад одетые с ног до головы в лучших детских магазинах Петербурга, а бедные дочери нищей сотрудницы спортшколы, брошенной подлецом-мужем и оставленной без средств к существованию.

Я не понимала, что могу сделать: переодеть детей было не во что. Я велела девочкам разуться, посадила на кухне, а сама ушла в ванную отмывать обувь. Сделать из старых замызганных туфель новые с помощью воды и тряпки было невозможно.

– Аль, а где то, что мы с вами купили?

В ответ – молчание.

– Вы что, рассказали маме, что покупали это все со мной?

Мотают головами.

– Почему вы так одеты?!

– Нас мама так одела…

Уже провожая девочек, я увидела, что у Алевтины была порвана по шву юбка…

И снова меня накрыло ощущение космоса: как? Почему? Но, главное, зачем?!

Я прожила к тому времени вместе с Андреем гораздо меньше, чем он был женат на маме этих двух детей, но уже хорошо знала, что мой муж души не чает в своих детях, никогда не пожалеет ни копейки и вообще, чем ты теснее общаешься с Андреем, тем больше имеешь не только в духовном плане, но и в материальном.

Наверное, Марине неприятно видеть на детях вещи, купленные без нее? Но сколько бы Андрей ни отдавал этой женщине денег, дети продолжали носить старые вещи… Да и потом, не хочешь ты, чтобы бывший муж одевал детей, – иди, заработай, одень и утри этому подонку нос…

Я снова вспомнила до деталей то, какое на меня производила впечатление одежда Андрея в одну из наших первых встреч. Буквально через несколько дней после нашего знакомства он пришел поздравлять горожан с Днем города на праздник, который проводила моя организация. Белая, прозрачная от старости футболка, коричневые джинсы и… рваные кроссовки.

Одним словом, понять логику поступков мамы Али и Маргариты для меня оказалось делом сложным. Но я старалась, видит Бог.

Вообще, как правило, во всех житейских ситуациях я вставала на сторону бывшей жены Андрея. Сейчас понимаю, что во многом это было вызвано тем, что я видела, как тяжело переживала моя мама уход отца. Не раз я причиняла своей маме боль тем, что общалась с папой и не скрывала этого. Но отец ушел, и вместе с ним «ушла» его зарплата, его помощь… Именно поэтому я всегда твердила Андрею, что дети не должны почувствовать его отсутствие ни в материальном плане, ни в духовном. Я знаю, сколько времени Андрей проводил с детьми даже при всей его занятости. Служебная машина возила девочек на танцы строго по расписанию. Бывшая жена тоже не была обделена такого рода вниманием. Моя же мама, единожды попросив отца помочь нам вывезти купленную в совхозе картошку (там было дешевле) и услышав в ответ: «Другие как-то сами вывозят? Вот и ты – сама…» – больше к нему с просьбами подобного толка не обращалась.

Я довольно быстро поняла, что было ошибкой строить вот такие «отношения» с бывшей женой Андрея. Она не оставляла любой возможности найти ему занятие. Не один раз случались ситуации, когда утром в субботу заботливый отец звонил матери детей, чтобы узнать, не нужна ли какая-то помощь. В ответ раздавался один и тот же текст, который в кратком изложении звучал как: «Можешь быть свободен, дети в общении с тобой не нуждаются…» Но как только у нас появлялись планы на выходной, раздавался звонок: «Я поставила тесто на пироги, отвези Масю на танцы…»

Шли дни, месяцы, годы. Все страсти постепенно улеглись, а на какие-то вещи я просто не обращала внимания. Егор рос и радовал нас, мы с Андреем много работали и всегда вечерами наперегонки спешили домой, чтобы побыть втроем. Дома у нас всегда было тепло и уютно. И главное, нам было очень хорошо вместе.

Аля переживала подростковый возраст со всеми вытекающими последствиями. В какой-то момент ее мама в телефонном разговоре сообщила Андрею, что отныне он несет ответственность за все выходки Алевтины, что походы на дискотеку дочь должна согласовывать с папой и он же должен контролировать выполнение домашних заданий: «Я устала от нее, занимайся воспитанием Али сам…»

Мы были рады. У нас появилась возможность начать общаться с Алей столько, сколько мы хотели. Но Андрей работал. А Алевтина стала каждый день после уроков приезжать к нам, чтобы пообедать и выучить уроки. Вечером я на машине отправляла ее к маме.

Эти события совпали с началом беременности Машей. Как же я хотела спать!.. Не лечь спать в то время, когда днем спал Егор, было невозможно. Поэтому Алю всегда встречала из школы и кормила обедом Оля – моя подруга и по совместительству няня Егора. С Олей мы дружили много-много лет, поэтому могли спокойно обсуждать вещи, далеко выходящие за круг обязанностей няни. Прошла не одна неделя, прежде чем Оля решилась со мной на разговор.

– Прости меня, но я больше не стану кормить Алю обедом.

– Что случилось?

– Катюш, ты знаешь, как я отношусь к тебе, как люблю Егора и уважаю Андрея. Никогда в вашем доме я не чувствовала себя неуютно. Но когда приходит Аля…

– Объясни мне толком, что случилось?!

– Ее тон… Она разговаривает со мной как с прислугой. Я не потерплю подобное отношение к себе пятнадцатилетней девчонки…

– Прости. Я разберусь. Может быть, тебе показалось?.. Прости.

Есть у меня одна особенность, черта характера: я сама могу воспитывать членов своей семьи без конца, могу высказывать свое негативное мнение об их поступках, поведении. Но совершенно не терплю, когда то же самое делают посторонние люди. И в подобных случаях сержусь не на тех, кто внутри семьи, а на тех, кто извне… Оля тогда еще была извне. И я нашла аргументы, чтобы убедить себя в том, что Оля не права. Но спать днем я перестала.

Мы много разговаривали тогда с Алей. Конечно, не только о первой любви и оценках в школе. Алевтина без устали жаловалась на маму, на обстановку в их семье. Разговоры продолжались часами, потому что я, как всегда, разбирала ситуации, исходя из своего житейского опыта, и рассказывала дочери Андрея истории из своей жизни, вспоминала, как и что происходило в семье моих родителей.

Однажды за обедом, как-то совершенно между прочим, Аля сказала:

– Я решила переехать жить к вам. Можно?

– Можно, – не раздумывая, ответила я, – но подробно мы все должны обсудить с папой. А он должен будет объясниться с твоей мамой…

По выражению лица Алевтины я поняла, что она ожидала услышать от меня другой ответ…

Больше Аля у нас не обедала. И я до сих пор не знаю, что тогда произошло. Старшая дочь Андрея просто исчезла из нашей жизни, не объяснив причин.

А потом наступил 2002 год.

Тяжело болела наша маленькая Маша, тогда еще совсем крошка. Андрей уже несколько месяцев находился под следствием, в области шла откровенная травля мэра и всего его окружения. Безусловно, семью мэра не щадил никто. Скорее всего мне было просто не до того, поэтому я многое забыла… Совершенно не помню тогда в нашей жизни Алевтину и Маргариту.

Выборы был проиграны, Андрей каждый день как на работу ходил в суд, а мы каждый вечер встречали его с этой «работы»: Егор, которому не исполнилось еще трех лет, и полугодовалая Маша.

Мы ждали приговора и были готовы к самому плохому развитию событий.

Как только узнали дату оглашения приговора, решили именно на этот день назначить празднование моего дня рождения. Пусть мы не могли позволить себе богатый стол, но уж веселиться умели всегда. И, слава Богу, рядом с нами остались друзья. Решение суда оказалось объемным, в его чтении объявили перерыв. Андрей пришел домой.

– Я свободен. Пока. В четыре надо быть в суде. Чем мне заняться?

– Чисткой картошки, – улыбнулась я мужу.

– Что?

– Картошку чистить надо. Приступай! Гости же после работы придут, голодные…

– А ты считаешь, я к гостям вернусь?

– То есть?

– Если решение будет с лишением свободы… Ты же понимаешь, что это под стражу сразу… В зале суда…

– Андрей! Я никак не пойму: тебе картошки, что ли, для гостей жалко?

– Нет, не жалко… – улыбнулся муж.

– Ну вот садись и работай. Не надо думать о том, что еще не случилось. Ты ведь всегда мне сам твердишь: «Нет ничего хуже несбывшихся несчастий…»

Мой такой сильный, такой смелый, такой настоящий мужчина сидел на кухне и чистил картошку, глядя в одну точку. Во мне все разрывалось от боли за него… Я молила Бога, чтобы кто-нибудь мне помог растормошить, отвлечь мужа… И тут раздался телефонный звонок. Когда Андрей услышал голос в трубке, его лицо просветлело:

– Алька! Как здорово, что ты позвонила! Как твои дела? – мой муж улыбался!!!

Но буквально в следующую минуту лицо его стало мрачнее прежнего. Я испугалась и вдруг почувствовала: если сейчас человека качнет не в ту сторону, он упадет в пропасть…

– Нет, Аля, я сейчас не смогу тебе ничем помочь. Прости, – сказал Андрей глухим голосом и выключил телефон.

Я молча смотрела на мужа и с ужасом ждала, что сейчас услышу о неприятности, по масштабам перебивающей даже ожидаемый приговор. Муж поднял глаза на меня и криво улыбнулся:

– Аля звонила… Сказала, что ей нужны новые джинсы…

Я опустилась на колени перед Андреем, обняла его и принялась шептать:

– Да она маленькая еще, откуда ей знать, что творится с тобой, с нами со всеми… Не расстраивайся, она еще маленькая…

– Она даже не спросила у меня, как дела… Катя, ей шестнадцать лет…

Что я могла сказать?.. Чем помочь?.. Наши с Андреем дети были тогда еще совсем малы, и мой материнский опыт – ничтожен. Рассуждать о том, что я наверняка знаю все секреты воспитания детей в духе любви к отцу, было рано. Я знала, как люблю своего папу, как хочу, чтобы мои дети относились к своему… А еще просто любила мужчину, от которого родила детей.

Не один раз я слушала рассказы Андрея о том, как рождались, как росли Алевтина и Маргарита…

Все это происходило без его участия – до тех пор, пока не возникла квартира в Прионежске… До появления собственного комфортного благоустроенного жилья убедить, уговорить маму своих детей жить вместе с ним Андрей не мог…

Мне сложно судить обо всем этом, потому что я просто не понимала: если ты не хочешь быть рядом с мужем «в горе и в радости», то к чему создавать эту самую ячейку общества? Зачем рожать детей?..

Повторюсь: на все рассказы Андрея о том, «как это было», я в ту пору отвечала: «Этого не может быть…»

Не один раз мы ссорились из-за такой моей реакции на воспоминания мужа. Но я искренне верила в то, что жена и мать не может совершать такие поступки по отношению к своему мужу и отцу своих детей.

Это сейчас я знаю, что все люди разные. Что любовь у всех разная. Семьи… Отношения… Знаю…

Но до сих пор всей душой верю в то, что невозможно жить без любви, без понимания, без сострадания к тому, кто рядом каждый день, кого ты называешь мужем, про кого твои дети, открывая дверь, кричат: «Ура! Папа с работы пришел!..»

А если в тебе нет чувств, остались лишь раздражение и слезы, уйди и закрой дверь, думая не о себе, не о своих обидах и неосуществленных планах на жизнь, а прежде всего о своих детях… Когда плохо родителям, отчаянно больно детям. Не только здесь и сейчас. Детям больно потом всю оставшуюся жизнь. Мне – дочери – до сих пор больно…

Осенью 2002 года имущество нашей семьи арестовали во исполнение приговора суда. Мы переживали непростые времена: Андрей не мог устроиться на работу и оформлялся на биржу труда, выплаты, положенные ему как выборному лицу, закончились, меня, несмотря на декретный отпуск, сократили с работы… Жили мы на пособие, которое мне выплачивало государство в связи с сокращением.

Областные власти превратили арест нашего имущества в шоу, о котором судачил весь Прионежск. Составлять опись нажитого непосильным трудом судебные приставы пришли в сопровождении вооруженной охраны. Мне сложно и сейчас, спустя годы, понять ход мыслей тех, кто отправлял к нам этих молодчиков. Ну да Бог им судья. Дело сделали, имущество арестовали, а самого виновника «торжества» осудили на три года условно, без права занимать руководящие должности…

Буквально на следующий день после описи имущества на нашем пороге опять стоял судебный пристав. Это была весьма воинственно настроенная дамочка. Она протянула Андрею бумагу, согласно которой у нас собирались арестовать машину, стоявшую под окном. Впрочем, мы оба не сразу сообразили, в чем дело. Ведь буквально вчера все описали, составили нужные бумаги, а меня еще и ответственным хранителем всех наших «ценностей» назначили. Кое-как мы выяснили, что в отношении Андрея возбуждено еще одно исполнительное производство. Теперь на наше имущество претендовала бывшая супруга Андрея…

Мы были в шоке. Она даже не позвонила, не попыталась выяснить обстоятельства жизни того, кто щедро содержал ее и детей все это время. Собственно, звонить-то было не надо. Мы в то время жили как в шоу «За стеклом», весь город благодаря местным журналистам знал, что происходит с Андреем. У нас, как видно, были такие растерянные лица, что дама – судебный пристав – принялась рассказывать о том, что вот, мол, пришла к нам Марина Алексеевна и говорит, что ей прислали из администрации города исполнительный лист в связи с тем, что более она (администрация) с Андреем никаких финансовых дел не имеет. Хочу, говорит мама Алевтины и Маргариты, призвать злостного неплательщика алиментов Сандакова к ответу. Ей объяснили, что поезд ушел, буквально только вчера все у Сандаковых арестовали в пользу администрации Прионежска, а в таких делах «кто первым встал, того и тапочки». И чтобы успокоить бедную женщину, ей показали опись имущества. Предметно изучив сей документ, Марина Алексеевна сообщила судебным приставам, что здесь не все указано и Сандаков Андрей Юрьевич вводит органы власти в заблуждение. А затем буквально пальцем на карте показала, где стоит автомобиль «Жигули-2105»…

Честно говоря, даже сейчас, вспоминая эту историю, мне хочется вымыть руки.

А тогда… Андрей сообщил судебному приставу, что автомобиль принадлежит его отцу, ездит он по доверенности…

Когда не стало работы, а по городу мы ходили как через палочный строй, родители настояли на том, чтобы сын машину забрал. Хотя бы на время…

И опять, в тысячный раз, я недоумевала: как надо не знать Андрея, чтобы вот так пытаться решать с ним финансовые дела! Конечно, против моих доводов стоял тринадцатилетний брак Андрея с Мариной. Но прожив с этим же мужчиной всего-то четыре года, я уже знала, что более щедрого человека по отношению к своим детям найти невозможно…

Мы проглотили и эту историю. Андрей долго и нудно договаривался с Мариной, чтобы исполнительный лист на выплату алиментов лежал у нее дома, а он ежемесячно на ее расчетный счет в Сбербанке будет присылать деньги. Договорился. Правда, с условием: если мы пропустим день платежа, то уже назавтра Марина отнесет исполнительный лист в службу судебных приставов.

Жизнь шла дальше.

В январе 2003 года Андрей уехал работать в Москву.

Максимум, который нам смогли предложить, – должность стажера директора гипермаркета. Выбирать не приходилось.

Если я и наши маленькие Егор и Маша не требовали срочных и «вынь-да-положь» дотаций, то с Алевтиной и Маргаритой дело обстояло иначе… Андрей жил в Москве в съемной однокомнатной квартире в Бирюлеве.

Я до сих пор не понимаю и не знаю, на что он жил: все заработанные деньги уходили на оплату этой, с позволения сказать, квартиры и переводов первой семье в Прионежск.

С детьми от первого брака в то время он совсем не имел возможности общаться.

Мы с Машей и Егором писали Андрею письма, рисовали какие-то смешные картинки, с любой оказией отправляли для нашего папы в Москву «вкусненькое»: то пирожки, то жареную курочку. На вокзал, к поезду, чтобы передать нашему папе посылку, мы ходили вместе: я, Егор и Маша. И дети, которым тогда было четыре года и полтора, знали, что папа будет рад любому привету от них, что они папе нужны больше жизни…

А в 2004 году летом в Москву перебрались и мы.

Андрей к тому времени уже работал по своей специальности и смог снять двухкомнатную квартиру в Бутове. Тот август стал одним из самых счастливых периодов в истории нашей семьи. Мы наконец-то были вместе! Маша просто надышаться не могла на папу, а Егор при любом удобном случае держал Андрея за руку, как будто боясь, что снова мы останемся одни…

Когда Андрею позвонила Аля и попросила ее встретить в Москве, мы, не раздумывая, поехали встречать поезд из Липецка все вместе. Мы понимали, что если бы не сумасшедшие коробки с заготовками от бабушки, которые надо перевезти с вокзала на вокзал, Андрея навряд ли оповестили бы о приезде дочери. Ну, хоть так…

Я с самого утра приготовила обед, привела в порядок наше жилище, и в отличном расположении духа мы отправились на вокзал. Ездил Андрей тогда на служебной «девятке», и я не уставала восхищаться тем, как мой муж быстро научился ориентироваться в Москве.

Не знаю почему, но так уж повелось, что всегда, когда с нами в машине оказывалась Аля, я уступала ей свое место рядом с Андреем. Скорее всего руководствовалась тем, что «я его каждый день вижу, а Алька скучает…»

Мы ехали домой, в Бутово, кормить Алевтину обедом, хвастаться нашим новым домом и общаться, общаться… Я даже не сразу поняла, что именно резануло по глазам. А потом, приглядевшись к Але с заднего сиденья, увидела, что она в футболке… с до дыр выношенным воротом… Я потеряла дар речи. До сих пор помню даже цвет этой футболки…

– Андрей, давай-ка по дороге домой заедем в магазин… Я кое-что забыла купить к обеду. Нам нужен очень большой магазин…

Я судорожно считала деньги, думала, как и что надо объяснить Андрею.

К счастью, к тому времени мы с моим мужем уже настолько понимали друг друга, что он не стал задавать мне никаких вопросов, а молча поехал по направлению к торговому центру.

Пока дети выгружались из машины, я успела шепнуть Андрею:

– Ты на Алькину футболку посмотри…

– Я уже на джинсы посмотрел.

– Сколько у нас денег? Сколько мы можем потратить?

Андрей назвал сумму, и я, взяв Алю под локоток, отвела в сторону и сказала, что мы сейчас должны очень быстро купить ей кое-что из одежды и на это есть вот столько-то денег… Реакция, как всегда, была молчаливой. «Стесняется», – уговаривала себя я и сама же себе верила… Верила до тех пор, пока наша гостья не начала выбирать вещи… Я снова увидела этот сморщенный носик… Что попало девушка покупать не собиралась. И неважно, что, когда она сняла кроссовки, я увидела протертые на пятках голубые махровые носки… Аля была воспитана своей мамой как истинная дочь высокопоставленного чиновника, потому, по ее мнению, джинсы дешевле ста долларов не имело смысла даже мерить. Мы с Андреем молча смотрели друг на друга и согласовывали эту трату. Ничего, выкрутимся, а Алевтине надо хорошо одеваться, ведь она – барышня… Да и вообще, говоря по совести, страшно жалко было этого ребенка… Да, меня в душе бесконечно возмущало ее поведение, но я все относила к тому, что Аля просто не по-моему воспитана и слишком юна.

Обновки куплены. В тишине мы возвращались к машине. «Спасибо» и «Ой, ну что вы, не надо, и так столько денег потратили…» не прозвучало.

Дома ждал борщ, разговоры о предстоящей учебе, мой рассказ о том, как строим свою жизнь в Москве. Из окна квартиры мы показывали гостье ветку легкого метро…

Аля не выражала никаких эмоций. Диалог не получался. Даже Егор с Машей не могли разрядить обстановку. Перед тем как ехать на вокзал, Андрей вручил дочери причитающуюся ежемесячную сумму. У вагона Алевтина молча чмокнула Андрея в щеку и ушла… Постояв, переминаясь с ноги на ногу, на перроне, потом все-таки решили уйти, не дожидаясь отправления поезда.

Мы ехали по Москве. Мы были вместе, но какая-то тень набежала на наше только-только возвратившееся счастье. Я, с одной стороны, чувствовала облегчение от того, что мы остались одни, а с другой – на душе кошки скребли: на фоне того, какой мы увидели Алю, мы были до неприличия благополучны. И дело не в протертых махровых носках и выношенной до дыр футболке… По сравнению с нами Аля оказалась пронзительно одинокой.

Так уж повелось с самого начала в нашей с Андреем семье, но мы не делали секрета из того, что у отца семейства была семья до нас и есть дети от первого брака. И Егор, и Маша знали о том, что у них есть целых две старшие сестры, ровно с того момента, как стали осознавать себя в этом мире. Как только появлялась возможность и это было удобно, я отправляла Андрея на встречу со старшими детьми вместе с маленьким Егором. Знаю, что рождение Маши Андрей отмечал в кафе вместе с дочерьми… Егор и Маша всегда росли с тем, что в нашей семье детей четверо.

Впервые в своей жизни наш сын с пристрастием стал выспрашивать, почему Аля и Маргарита живут не с нами, именно в тот августовский день, когда мы ехали с вокзала, проводив Алевтину.

Говорить все как есть, но в доступной возрасту форме – это всегда принципиально важно для меня в общении с детьми. Поэтому Егору все вещи называли своими именами, но с добавкой про то, что папа всегда хотел, чтобы девочки жили с нами, а я была против, потому что считаю, что дети должны жить со своей мамой.

Во время разговора по радио заиграла песня про Комарово, и вдруг наш папа запел… Сначала он подпевал тихо, а потом все громче и громче. К припеву наш хор звучал, по-моему, на всю Москву… Так громко и так дружно мы тогда пели впервые в нашей жизни: «На недельку до второго я уеду в Комарово…»

Вечером, уже вдвоем с Андреем, мы впервые серьезно обсуждали варианты переезда Али к нам. Мы понимали, что чем дальше будет продолжаться такое «общение» с дочерью, тем больше станет пропасть между нами и Алевтиной.

А потом так случилось, что Андрею пришлось надолго уехать жить во Владивосток. Мы с Егором и Машей остались в Москве совершенно одни. Отступать было некуда, и я вгрызалась в московскую жизнь как могла, опираясь на совершенно не свойственную детскому возрасту поддержку моих чудесных детей, так похожих на своего папу смелостью и надежностью.

Потихоньку я обрастала знакомствами. Сколько же хороших и отзывчивых людей тогда повстречалось на моем пути! Именно в то время в моей жизни появились две подруги. А ведь мы просто вместе водили детей заниматься танцами…

Все складывалось хорошо, и я с легкостью преодолевала трудности. Москва приняла нас, а мы были благодарны ей за то, что нам стало легче дышать, стало ясно, что «завтра» будет.

Мне оказалось так комфортно внутри этой сумасшедшей и реактивной московской жизни, что я была убеждена: так же хорошо здесь всем, кого я люблю.

В 2006 году зимой мы смогли купить квартиру в Чертанове. Много денег взяли в долг, продали квартиру в Прионежске, что-то Андрею удалось заработать на Дальнем Востоке. Четырехкомнатная квартира общей площадью 62 квадратных метра дала нам возможность получить московскую прописку и хоть чуть-чуть расправить плечи. Мы «заземлились» в столице…

Летом впервые за годы Андрей смог взять отпуск в июле, и мы отправились в Прионежск. По дороге заехали в гости к родителям Андрея. Свекровь отмечала юбилей. Нам удалось договориться с Алей, и она тоже приехала к бабушке на праздник.

Та встреча с Алевтиной, уже совсем взрослым ребенком Андрея, положила начало совсем другим нашим отношениям, другому пониманию друг друга.

В ночь на 20 июля, в канун праздника, мы с Алей надували шарики, украшали дачу, чтобы утром начать праздновать юбилей, и болтали, болтали – тем для разговоров было не счесть.

Я нарадоваться не могла тому, что увидела перед собой девочку с открытой душой, готовую слышать меня – собеседника. Я, как всегда, рассказывала очередную историю из своей жизни, когда вдруг Аля посмотрела на меня и спросила:

– Почему вы с папой сразу не забрали меня к себе?

– Аль…

– Я так долго ждала, когда меня вызовут в суд и спросят: «Девочка, с кем ты хочешь жить?» – а я отвечу: «С папой!»

В горле застрял ком, из глаз предательски катились слезы.

Я подсела к Альке, обняла ее, пыталась что-то объяснять, гладила такую маленькую и растерянную девочку по голове, вытирала слезы с ее веснушчатых щек…

Господи! Как же мне было тогда стыдно! Как горько… Как я была виновата! Как я могла не увидеть, не почувствовать, не услышать, не понять… Да что же это? Откуда я взяла, что ребенок может жить только рядом с мамой? А папа?! Получается, что я была не права… Как же не права…

Внутри меня все разрывалось… Да… Услышать такие слова от двадцатилетней девушки – большое испытание. Сколько же лет этот ребенок ждал возможности задать вопрос: «Почему вы с папой сразу не забрали меня к себе?..»

Мы проговорили до самого рассвета.

Тогда впервые я услышала много откровенного от Али про ее маму, про их отношения, про их жизнь. Я не узнала ничего, что расходилось бы с рассказами Андрея, с тем, что наблюдала за эти годы я. Но тем не менее продолжала защищать Марину, находить объяснения ее поступкам и делала все, чтобы не дать Але сказать о своей маме что-то такое, о чем потом пришлось бы жалеть…

Дальше была тяжелейшая поездка в Прионежск.

Мы ехали поддерживать Маргариту во время поступления в университет, навещать мою маму, встречаться с друзьями. А попали на похороны нашего близкого друга…

Тем не менее Андрей делал все от него зависящее, чтобы Маргариту зачислили на выбранный ею факультет. Муж даже звонил ректору университета. Дочь Андрея окончила школу с серебряной медалью, имела высокие баллы, но мы считали, что лучше перестраховаться. И не напрасно: Маргарита и еще два абитуриента набрали одинаковое количество баллов, а мест оставалось только два. Тогда Андрей и позвонил ректору…

Так вышло, что момента вывешивания списка зачисленных мы ждали с Маргаритой вдвоем. Она была такой напуганной, так волновалась! Бродила по холлу главного корпуса с подругой и ждала… Видимо, так было угодно судьбе, чтобы в тот момент мы оказались вместе: Андрей занимался организацией траурных мероприятий, и поддержать Масю в университет пришла я.

Спустя время на фразу отца про то, что он был рядом с ней во время поступления в вуз, Маргарита уверенно скажет, что он к этому событию в ее жизни не имел никакого отношения, это ее мама подняла на ноги «всех своих знакомых и все свои связи»…

Осенью в нашу новую квартиру в Москве приехали в гости Аля и ее кавалер Петя. Этот союз активно поддерживала мама Алевтины, ну а мы всегда руководствовались принципом: дочь любит, и мы полюбим. В те дни и состоялся наш первый разговор о переезде Али в Москву. Андрей сказал, что готов устроить дочку сначала на преддипломную практику, а потом, по ее результатам, на работу. Сразу решили, что, когда Аля устроится на постоянную работу, она снимет комнату и будет жить самостоятельно. О финансовой поддержке молодого специалиста с нашей стороны тоже поговорили. Мы видели, что у Альки глаза горят, а Петя не в восторге от всей этой затеи. Но наше дело – предложить, а уж решение Алевтина примет самостоятельно.

На каникулы после зимней сессии Аля и Маргарита приехали к нам вдвоем. Традиционно в планы входили походы по театрам и магазинам. Тогда в Подмосковье жили родители Андрея, и, конечно, мы отправились все вместе к ним с визитом. В тот вечер я впервые услышала от свекра: «Спасибо за девочек. Особенно за Алю. Пожалуйста, не оставляй ее, у нее блестят глаза, когда она тебя слушает…» Я была счастлива.

В тот же приезд детей я впервые стала открыто делать им замечания. Удивительным образом эти совсем взрослые девушки, прожив последние годы в абсолютно женском коллективе – они, мама и бабушка, – не приучились убирать за собой со стола.

Как-то, зайдя на кухню и обнаружив на столе кучу конфетных оберток и грязные чашки, я позвала их обеих и сказала: «Что-то мне подсказывает, что здесь надо навести порядок». Аля покраснела и опустила глаза, а Маргарита посмотрела на меня, улыбаясь, и вызывающе ответила:

– Знаете, как говорится, да, вот такая я скотина…

Я в ответ лишь улыбнулась, надеясь, что все и так всё поняли. Со стола убирала Аля.

Тогда же я начала в шутку говорить девочкам: «А теперь дружно обняли папу и сказали „спасибо!“…»

Я радовалась от души, когда дети стали произносить слово «спасибо» без подсказки. Это была моя маленькая победа.

Буквально через несколько дней после отъезда совершенно неожиданно мне позвонила Аля. Был поздний вечер, поэтому я разговаривала с ней шепотом, сидя на кухне:

– Ты мне сразу скажи: с тобой все в порядке? – я даже не дала Алевтине поздороваться.

– Не волнуйся, все хорошо… Просто хотела тебе сказать… – через сотни километров я чувствовала, что на том конце провода человек светится и улыбается.

– Чудесно… Слушаю тебя. Привет!

– Скажи мне: ты смотрела фильм «Мачеха» с Джулией Робертс?

– Конечно…

– Давно?

– Ну да…

– А можешь пересмотреть заново?.. Только прямо сегодня?

– Хорошо. Сейчас дети окончательно заснут, и посмотрю.

– Обещаешь?

– Вне всяких сомнений.

– Тогда я завтра буду ждать от тебя впечатлений. Я с утра на учебе, так что лучше пиши. Извини, что поздно позвонила. Папе привет передавай. Целую.

– Очень рада слышать тебя, девочка моя! Целую.

Пожалуй, это был наш первый такой разговор. Сердце мое колотилось и выпрыгивало. И я очень боялась сглазить…

Конечно же, бросив все свои вечерние заботы, я уселась смотреть кино. Знала этот фильм наизусть. И, боже мой, сколько раз всматривалась в экран, чтобы понять, поймать самое важное и услышать ответ на свой вопрос, который был чуть ли не главным уже долгие годы: «Как стать той самой настоящей мачехой? В хорошем смысле этого слова…» После Алиного звонка я смотрела фильм по-новому. И все поняла… Почувствовала… Надо просто открыть этим детям свое сердце. Просто любить и не ждать, что тебе ответят взаимностью… Не пытаться стать для них мамой. Мама одна. И она самая лучшая…

Всю ночь я не могла уснуть. А утром, едва за Машей закрылась дверь в детском саду, я написала сообщение: «Аленька! Спасибо! Это так хорошо, что ты есть в моей жизни. Целую». Почти сразу пришел ответ: «Катенька! Ты очень похожа на Джулию Робертс и ее героиню. Но ты лучше. Целую».

А вскоре мы узнали, что осенью снова станем родителями. Да-да! Я забеременела нашим третьим малышом! Как же мы были счастливы! Получив радостное известие, мы с Андреем обвенчались. Сбывалась моя мечта: у меня будет семья, в которой много детей. Как и в предыдущие беременности, я совершенно не изменила свой образ жизни и, даже хорошо понимая, сколько дел предстоит впереди, пошла на курсы вождения…

Несчастье, как обычно, грянуло нежданно. Мы потеряли ребенка.

Врачи не смогли сохранить беременность.

Насколько это было возможно, мы с Андреем стойко переживали свое родительское горе, окунувшись с головой в заботы о Егоре и Маше. А когда весной в Москву на преддипломную практику приехала Аля, я почувствовала, что боль начинает отпускать: ребенок в моей жизни все-таки появился, пусть и совсем уже взрослый.

Мы стали жить вместе, одной семьей.

Зная свой непростой характер, я серьезно работала над собой, понимая, что Але гораздо сложнее и страшнее, чем мне.

Я отлично помнила свои ощущения от переезда в Москву. Этот город проглотил меня и придавил своим темпом, звуком и масштабом. Но высокое небо, ощущение, что «смотришь вперед и далеко видно», все искупало.

Моей задачей было сделать так, чтобы Аля не испугалась, не сдалась и захотела приехать жить в этот город навсегда.

Мы начали с того, что полностью сменили ее гардероб. Это было приятное занятие, мы получали удовольствие не только от того, что ходили по магазинам и выбирали, примеряли, покупали, но и от общения. На моих глазах девочка из провинции превращалась в московскую леди. Хотя я прекрасно отдавала себе отчет в том, что одежда – это не самое главное. Але предстояло многому учиться, прежде всего умению общаться с людьми.

Больших моральных усилий мне стоило заставить себя начать говорить Алевтине о том, что у нее отвратительная дикция, что ей надо заниматься не только с логопедом, но и своей внешностью, причем кардинально, пора идти к стоматологу. Оправдывала я себя тем, что Андрею говорить со взрослой дочерью о таких вещах неудобно. Алька старалась. Изо всех своих детских сил.

Первое время я почти каждый день забирала ее из офиса после работы. Мне казалось, будет правильным оградить Алевтину от давки в общественном транспорте. Вечерами мы непременно гуляли в парке с детьми. Бесконечно долго говорили. Я видела, как Але нелегко, как она старается завоевать признание на работе, но вместе с тем видела, что внутреннего стержня у этого человека нет, ее надо вести за собой. Я была готова это делать. А Алька с радостью начала шагать по московской жизни за мной, след в след…

Говоря по совести, самым сложным испытанием оказалось испытание совместным бытом.

Сейчас, спустя много лет, с трудом понимаю, как мы тогда со всем справились. Выгребая волосы из ванной, убирая с клавиатуры компьютера брошенные предметы женского белья, я невозможно раздражалась. Срываясь на Маше и Егоре, старалась максимально тактично все объяснять Але.

Непросто было научить нашего нового члена семьи быстро собираться на работу. В условиях маленькой квартиры с совмещенным санузлом сборы на работу – в школу превращались в шоу. Не всегда в юмористическое. Алевтина патологически никуда никогда не торопилась. Мне – дочери офицера и жене крайне требовательного мужа – было совершенно непонятно: как можно так долго собираться, находиться в ванной, красить лицо…

Но это, наверное, еще и особенность нервной системы: вечно мне было неудобно обременять людей собой. Я считала, что не обременять – правильно. Поэтому старалась донести эту мысль до Али.

Если Алевтина открылась мне и я могла лепить из нее, как из пластилина, то Андрей был затвердевшей глиной. Он всегда болезненно реагировал на отголоски своего первого семейного опыта. Но прежде это были, что называется, разовые ситуации. А тут в его мир ворвалось живое напоминание того, как ему было плохо. И он, любящий, заботливый папа, взрослый, состоявшийся мужчина, порой не мог с собой справиться.

Аля – внешне копия Андрея – своими поведенческими чертами, особенностями характера выросла точной копией мамы. Когда Алевтина впервые из-за чего-то поссорилась с Машей, она так резко перешла на крикливый визг, так стала размахивать руками, что я тотчас вспомнила рассказы Андрея о скандалах с бывшей женой.

«Ребенок не виноват, – рассуждала я. – Аля будет жить с нами и станет похожей на нас. Мы – одна семья».

…Сейчас я понимаю, что это было одним из самых моих больших заблуждений. Я даже не поинтересовалась тогда у Али: она-то хочет быть такой, как мы?..

Но в ту пору я этого не понимала и пыталась строить новый мир, новый быт внутри нашей семьи, сохраняя прежние уют и тепло.

Получалось с трудом.

Однажды на ночь глядя Аля что-то стряпала на кухне. Ночью ко мне в комнату влетел разъяренный муж и шепотом прокричал:

– Если сейчас же на кухне не выключат воду и не перестанут греметь сковородками, я кого-нибудь убью.

– Андрей, ты с ума сошел? Девчонка старается…

– Почему этим нельзя заниматься вечером?

– Наверное, потому что мы все дома… Тесно… Аля нам готовит сюрприз: торт… Ведь завтра наша с тобой годовщина…

Андрей сел рядом со мной, обхватил голову руками и заговорил:

– Ты ничего не понимаешь! Ты не понимаешь меня!.. Это невыносимо… Я совершенно не могу уснуть… Бред какой-то… Как будто все вернулось назад… Этот звук воды ночью… Этот грохот посуды… Марина никогда не ложилась спать вместе со мной. Укладывала детей и уходила на кухню. Она была бесконечно занята чем-то на кухне…

– Андрей! Успокойся… Каждая женщина, у которой двое детей, муж, должна проводить много времени на кухне… Я же тоже… – не договорив, я осеклась. Муж смотрел на меня в темноте и почти кричал:

– Каждый раз, каждый раз, как только я ложился спать, она начинала мыть, чистить, готовить, печь эти свои торты… Эти бесконечные пироги, печенье… Ты никогда не проводишь столько времени на кухне, а порядка у тебя больше. Ты не представляешь, что творилось на той кухне! Это такой образ жизни, понимаешь? Не надо мне ничего! Скажи ей… Сначала она всю ночь будет на кухне околачиваться, а потом спать до двух часов дня!..

– Иди сам и скажи…

– Я не могу… Не могу. Я же все понимаю… Аля не виновата в том, что выросла не в нашей семье.

– Ну, раз понимаешь, тогда иди и ложись спать…

Конечно, утром никто из нас ничего Алевтине не говорил. Вернее, днем, когда она просыпалась после ночной стряпни.

Только долгие-долгие разговоры и уговоры спасали нас от домашних конфликтов. Разрываясь между Андреем и Алей, я по кирпичику, аккуратно заново строила их отношения.

Несмотря на все сложности и перипетии, я привязывалась к Альке все сильней и сильней. Я окружила ее такой же заботой и вниманием, как Машу и Егора. Это было принципиально: не делать разницы между родными детьми и Алей. Чужих детей не бывает… Так что и любви, и строгости они получали поровну.

Единственное, чем отличалось мое отношение к Алевтине от отношения к Егору и Маше, это постоянным желанием что-то ей дарить. Мне казалось, Але совершенно необходимо то это, то то, и уж очень хотелось, чтобы она ничем не отличалась от девушек в офисе, и в этом смысле тоже была уверена в себе.

Кроме того, я все время боялась, что мне когда-нибудь будет стыдно за мою Алю и что она «обабится». Почему-то очень живо представляла себе, как наша девочка выйдет замуж, а ее свекровь мне скажет: «Ну что же вы Алевтину не научили вести себя прилично… убирать за собой… разговаривать со старшими…» Я видела не только Алькины достоинства, но и недостатки. Но была абсолютно уверена: вместе мы со всем справимся. И мы справлялись. Это правда.

В июне я с детьми, как обычно, была в Ялте. В тот год мы впервые сняли дом в Массандровском парке. Я была в восторге, дети счастливы, Андрей умиротворен. Но разве я могла тихо и спокойно наслаждаться отдыхом? Обязательно должна была поделиться своим счастьем с миром.

Меня всегда удивляло, что мама Алевтины и Маргариты не вывозит их летом на море: возможность такая была, и желание Андрея оплачивать отдых детей у моря – тоже. Но девочки и их мама упорно ездили каждое лето в Липецк.

Одним словом, я предложила мужу снять для девчонок на август комнату у тех же хозяев. Условия мы видели, то, что за детьми приглядели бы, – не сомневались, а уж то, что Але и Маргарите необходимо море, не вызывало вопросов.

Андрей и я обсудили идею и позвонили девочкам. И та и другая ответили радостным согласием. Мы тотчас забронировали и оплатили номер.

Мой отдых продолжался и был наполнен еще большим счастьем. Андрей то отдыхал с нами, то уезжал-улетал в командировки. А я каждый день подолгу общалась с Алей то по телефону, то в сообщениях.

Молодой человек по имени Николай появился в жизни Али одновременно с нашим отъездом в отпуск. К счастью, мы с Алевтиной стали хорошими подругами, и она доверяла мне свои сердечные дела. Я прекрасно помнила себя в этом возрасте, и новый роман старшей дочери вызвал во мне бурю эмоций! Я так за нее радовалась! Была счастлива, словно сама влюбилась… Помню, после очередного разговора с Алей даже написала свекрови сообщение: «Наша Алька влюбилась!!!»

Уезжая из Ялты домой, я оставила у хозяев наших апартаментов целый мешок с вещами для следующей партии отдыхающих семьи Сандаковых. Зачем, думала я, девчонкам тащить все эти полотенца-крема-подстилки…

Когда дело дошло до покупки билетов на поезд до Симферополя для Алевтины и Маргариты, выяснилось, что у мамы девочек свое, отдельное от нас мнение по этому поводу. Она против поездки. Прежде всего потому, что «Мася слишком маленькая…» Описывать вынос мозга Андрею, который ему устроила бывшая жена по телефону, не стану. Паспорт Маргариты был спрятан. Ребенок на море поехать не мог.

Но Аля, будучи в Москве, решила, что поедет в Крым все равно, и стала думать, кто мог бы составить ей компанию. Медленно, но верно события стали разворачиваться так, что стало ясно: Аля поедет с Николаем. Мои моральные устои и знания о жизни Алевтины до переезда в Москву позволяли спокойно отнестись к такому повороту событий. Молодой человек принял предложение Али, но взял часть расходов на себя.

Говоря по совести, я толком не помню, как решался этот вопрос. Но осадка в душе нет, значит, по-людски.

Конечно, все время отдыха Али и ее друга на море мы были на связи. Разговаривать по телефону дорого, поэтому обменивались сообщениями. Молодежь оставалась всем довольна, благодарила и каждый день докладывала о новых экскурсиях и событиях. Мы радовались! Что еще нужно родителям?..

Совершенно неожиданно для нас на отдыхе Николай сделал Але предложение. Ялта, море, южные вечера… Сама обстановка располагает к абсолютному счастью… Алька, хохоча, потом долго рассказывала мне подробности того романтичного вечера.

Видимо, на волне счастья и в предвкушении «настоящей взрослой семейной жизни» влюбленные завели себе кошку. Прямо здесь же, в Ялте. Гуляя по городу, Аля и Николай увидели, что раздают котят, и не устояли…

Когда я узнала об этой затее, потеряла дар речи. Как? Зачем? Куда? А в поезде как? А через границу?

Но молодые путешественники рьяно взялись за решение всех проблем, возникших с появлением маленького питомца.

В Москве мы встречали детей вместе с Андреем. Сразу у вагона утеплили и Николая, кое-как уговорив его надеть джемпер Андрея, и Альку, специально захватив из дома теплую кофту.

Сначала отвезли домой Николая. Провожая сердечного друга до подъезда, Алевтина вручила ему котенка…

– И что теперь будет? – спросила я у дочери, когда она села в машину и мы направились в сторону теперь уже нашего дома.

– С кем? – улыбаясь, уточнила Аля.

– С котенком…

– А… Ну, что будет? Будет жить с Николаем.

– И с его мамой…

– Он сказал, что решит все вопросы, – уже почти надула губы Аля.

– Я даже не знаю, кого мне больше жалко: маму Николая или котенка, – глядя в окно, произнесла я. – Скажи мне честно: чья это была идея?

– Ну, моя…

– Значит, и вопросы решать должна ты, Аль. Николай целыми днями не бывает дома… А вдруг у его мамы аллергия на кошек? Ведь почему-то до сих пор у них не было кота? У тебя практика закончится, ты в Прионежск доучиваться уедешь…

– Нам было жалко котенка…

– Аль! А сейчас? Уже все? Не жалко? Я тебя очень прошу: не оставляй Николая один на один с этой проблемой. Тебе же потом лучше будет.

– Хорошо.

Больше до дома мы не произнесли ни слова.

Спустя несколько дней, за ужином, Алевтина сказала нам о том, что Николай хотел бы прийти к нам в гости.

– Он хочет с вами поговорить… Ну, сообщить кое-что… – счастливо улыбаясь, щебетала Аля.

Конечно, мы с Андреем прекрасно понимали, что придет нам «сообщать» Николай. Дело предстояло серьезное, и готовиться надо было основательно.

Я тщательно продумывала меню, жарила-варила-пекла, накрывала на стол. Андрей хмурился и переживал.

Это был наш первый опыт встречи с Алиным уже «женихом». Боже мой, как же мы все нервничали…

На Николае, когда он зашел в наш дом, не было лица. А Алька вся светилась!

Честно говоря, мы с ней все продумали. Я же понимала, что очень важно, как молодой человек зайдет в квартиру и какое в этот момент произведет впечатление на отца своей девушки. Поэтому прямо в коридоре мне вручили букет цветов, Андрею – бутылку коньяка, а Маше и Егору – по шоколадке.

Мы уже сидели за столом, когда Николай взял слово. Это был очень трогательный, волнительный и важный момент в нашей жизни. Пока он говорил, он все время держал Алю за руку. Сначала жених рассказал о себе (он не только был курсантом военного училища, но и умудрялся работать), потом о своих планах на жизнь, а потом: «Мы с Алей любим друг друга! Андрей Юрьевич, Екатерина, прошу у вас руки вашей дочери!..»

Дальше я помню плохо. Было столько радости, счастья и нашего с Алькой визга, что ход событий восстановить сейчас невозможно.

Мы решили, что о свадьбе подумаем, когда молодежь получит дипломы. То есть впереди у нас был год. Мы остались довольны выбором Алевтины. Как-то с самого начала увидели, что рядом с ней оказался настоящий мужчина, пусть и совсем молодой. Нам нравилось, как очень четко и ясно он излагает свои мысли, говорит, глядя в глаза, и то, что Аля рядом с ним притихла, стала воздушной и трепетной.

А потом был день рождения Алевтины. К нашей общей радости, на него смогла приехать Маргарита. Заручившись согласием и материальной поддержкой Андрея, я развернулась от души. Это был первый день рождения нашей девочки, который мы отмечали все вместе. Мы сняли дорожку в боулинге, заказали в ресторане стол с условием, что «все-все должно быть в шариках».

Мы уже все собрались, играли, смеялись, но Аля была хмурой и раздраженной: Николай опаздывал.

– Ты успокойся, Аль, – говорила я дочери, – ты же теперь сама хорошо понимаешь, что такое Москва. Он едет с другого конца города. И потом он же курсант – мало ли что в училище.

Алевтина слушала меня, но было видно, что она разобижена до слез и никакие здравые доводы воспринимать не может. Наконец звонок от Николая, он просил Алю встретить его и показать, куда идти. Она ответила: «Сейчас», – взяла шар и пошла к дорожке.

– Аля! Где он? – Я ничего не понимала.

– Стоит где-то у лифта, не знает, как идти к боулингу.

– Так иди, найди его!

– Пусть ждет. Он опоздал, а я… Сейчас моя очередь играть…

Я смотрела на нее и не узнавала: передо мной стояла не моя Алька, а та, которую я одевала в детстве, и она морщила свой нос…

– Ладно, играй, я его найду сама.

Я пулей спустилась на первый этаж. У лифта стоял красивый смущенный молодой человек, в руках у него были белые лилии.

– Николай, здравствуйте! Пойдемте. Алька там немного расстроилась… Ну, знаете, у девочек это бывает, когда чего-то очень ждешь…

– Здравствуйте, Катя! Спасибо.

Мы направились в зал, к нашей дорожке. Николай сразу подошел к Андрею, они пожали друг другу руки, поздоровались, тут же на них налетели Маша с Егором. Аля продолжала играть… Вернее, она повернула голову, посмотрела на Николая, окатила его презрительным и холодным взглядом и… продолжила играть. Лишь когда ее гейм закончился, она подошла к жениху и подставила щеку для поцелуя.

Я не знала, как сгладить эту неловкость. Мы с Андреем бросились что-то предлагать Николаю из еды, вносить его имя в компьютер, чтобы он мог начать игру…

Выбрав момент, я подошла к Але:

– Ты что творишь?! Посмотри на него: на нем же нет лица. Он еле-еле смог вырваться из училища: сегодня же будний день. Если ты будешь так обращаться с ним, ты его потеряешь.

Алевтина молчала. Но я видела, что она услышала меня и взяла себя в руки. Дальше все складывалось отлично. Молодые все время были вместе, Алька о чем-то щебетала, Николай в ответ улыбался. Одним словом, все закончилось хорошо.

А к Новому году пара Николай – Алевтина распалась…

Еще на дне рождения Андрея, в октябре, когда я опять сама встречала Николая, чтобы проводить его к гостям, мы успели перекинуться парой фраз. Молодой человек горько сказал мне:

– Знаете, Катя, с тех пор как я сделал Але предложение, рядом со мной совсем другая девушка…

Я пыталась что-то ответить, но все это было бесполезно. Алевтина получила желаемое и тут же расслабилась. Мы много говорили тогда, анализировали, делали выводы. Я знала, что Аля серьезно переживала разрыв с Николаем и понимала свои просчеты. Но жизнь шла дальше, и впереди все должно было быть исключительно хорошо.

Зимой мы договорились с Маргаритой и Алевтиной, что они пойдут учиться в автошколу. К тому моменту у меня в голове уже отложился «набор необходимых навыков», которые должны быть у детей к окончанию вуза. Водительское удостоверение – неотъемлемое приложение к диплому. Мы заручились согласием Андрея, оговорили финансовые вопросы, и процесс пошел. К моменту переезда в Москву у Али были права. Мы в свою очередь вписывали ее в мою страховку, чтобы «у ребенка шел водительский стаж».

Ну а пока Аля сдавала в Прионежске госэкзамены, мы подыскивали для нее комнату. Я впервые столкнулась с такой задачей. Рассмотрела много вариантов и, наконец, остановилась на уютной комнатке недалеко от офиса, где предстояло работать дочери. Комнату сдавала пожилая женщина, и мне казалось, что все должно быть чудесно.

Наступил день, когда Алевтина окончательно переехала жить в Москву. Сказать, что мы готовились, – не сказать ничего…

С вокзала мы приехали к нам. Заранее договорились, что Аля сначала сама посмотрит комнату, которую я выбрала, одобрит этот вариант, и только потом я оплачу хозяйке аренду. Все так и происходило. Для того чтобы картина была полной, мы посмотрели не одну комнату. Но все-таки остановились на варианте, который выбрала я. Аля понравилась хозяйке, хозяйка – нам. Я везде и всегда ездила с Алевтиной сама, объясняла нашу ситуацию и видела, как люди удивленно реагируют на наш с Алей дуэт: мачехи и падчерицы. Нам с ней нравилось производить «такое» впечатление на людей, и мы становились еще ближе.

Вечером накануне переезда я на ходу спросила:

– Аль, тебе что для хозяйства надо дать?

Алевтина молчала.

– Ты почему молчишь? Не тормози, завтра с утра переезд, надо все собрать. Тарелки-ложки-чашки?

– Всё.

– ?

– Мама сказала: «Зачем тебе что-то давать, если все равно у тебя ничего не получится и ты вернешься…»

– Так. Сейчас все решим. А мама так сказала, потому что ей было очень жалко тебя отпускать.

Я зашла на кухню и начала собирать «приданое». Потом постельное белье, одеяло, подушку, утюг… Cобирала и вспоминала, какие слова об Але сказала Марина Андрею, когда вопрос о переезде дочери в Москву стал делом решенным: «Ты еще горько пожалеешь о том, что забрал ее к себе. Аля твоя – махровая эгоистка. Ты будешь умирать, а она через тебя перешагнет и пойдет…»

На следующий день Аля переехала от нас и стала жить самостоятельно.

С того дня каждое мое утро на протяжении нескольких лет начиналось с неизменного сообщения Альке или звонка.

– На улице дождик, не забудь зонт…

– Как твое самочувствие? А настроение?

– Что ты будешь обедать?

– В выходные давай вместе куда-нибудь выберемся…

Все было замечательно!

Каждый день приносил новые радости, новые открытия. Аля потихоньку становилась москвичкой.

Но для полноты картины не хватало одного: прописки. На эту тему мы много говорили с Андреем. Я была убеждена, что Алевтину необходимо прописать в нашей квартире. И с точки зрения всяких социальных дел, и с точки зрения «московского стажа». Я говорила мужу:

– Послушай, ну ведь когда-нибудь девочка наша выйдет замуж, задумается о покупке жилья. А во всех программах московского правительства, которые поддерживают молодые семьи, есть неизменный пунктик про количество лет, прожитых в столице…

Андрей колебался. Я решила подключить свекровь. Но и она была категорически против. Моя мама просто не находила приличных слов, чтобы объяснить мне то, чем я занимаюсь.

Да… Говоря по совести, не было ни одного человека, который бы меня поддержал в этой затее.

Но я была бы не я, если бы не убедила Андрея решить этот вопрос в пользу Али. Вскоре Алевтина Сандакова стала полноправной москвичкой.

Дни шли за днями, весна была в самом разгаре. Как-то мы возвращались домой все вместе, и Андрей решил позвонить Маргарите. Она что-то совсем пропала в последнее время: ни звонков, ни сообщений. Аля не могла нам внятно объяснить, что происходит.

Я не слышала, что говорила Маргарита отцу, не прислушивалась к репликам Андрея. Но до сих пор помню лицо мужа после того разговора и глаза… У меня было ощущение, что Андрей постарел на десять лет за несколько минут. Мы даже остановились.

– Что с ней? – спросила я.

– С ней все в порядке. Но общаться со мной она больше не хочет.

– То есть? Почему?

Андрей молчал. Я судорожно перебирала в голове все, что могло случиться:

– Мы деньги в этом месяце отправили. Я не знаю, получила ли она их, но я отправляла…

– Мало…

– Чего мало? Денег? Да вроде как обычно…

– Я ей должен… Я ей должен еще три тысячи…

– Что значит «должен»?! – Здесь уже дар речи потеряла я.

– Ну, вот так мне было сказано: «Ты должен мне еще три тысячи, потому что обещал купить мне фотоаппарат, а дал только пять…»

Я плохо помню детали той истории. Но, к счастью, сохранилась наша переписка с Маргаритой в те дни. Я иногда перечитываю ее письма, чтобы понять и попытаться принять как факт такой вариант любви дочери к отцу.

6 апреля 2008 в 22:56

Екатерина – Маргарите

Привет! Ну и денек сегодня… С утра понеслось…

Я вот что хочу тебе сказать – написать. Не как та, из-за которой папа ушел от мамы. (Поверь, уходят не к кому, а от кого. И ты обязательно должна задать папе ВСЕ вопросы и услышать ответы. У тебя впереди целая жизнь, ЖЕНСКАЯ жизнь, и в ней очень важно уметь любить. А это большой труд.) А как та, которая с тобой хоть и редко, но всегда говорила искренне и откровенно.

Так вот. Вчера я целый день провела рядом с моим папой. Мы ездили во Владимир, и я впервые за восемь (!) лет была с папой целый день. Когда мы ехали обратно, я плакала. Плакала оттого, что люблю его и хочу, чтобы по выходным за столом собиралась ВСЯ семья: и папа, и мама, и мои детки… Но у меня этого не будет НИКОГДА. В этом НИКТО не виноват. Предъявить претензии некому. Обвинить некого. Надо попытаться разумом, а не сердцем понять: это такая жизнь. Поэтому папа отдельно. Мама отдельно.

Мне в июне тридцать пять. И кое-что из жизненного опыта уже поднакопилось. Банальная истина, что надо учиться на чужих ошибках, вроде бы освоена мной полностью. Я знаю, что не так было в браке моих родителей. Поэтому многое у меня по-другому. Ты попробуй понять, почему все сложилось так, как сложилось. Никогда не забывай, что в каждой истории есть две правды. И они абсолютно честные и настоящие. Потому что в каждой такой истории есть два человека. Я знаю правду моего папы. И я знаю, что до сих пор не оправилась от ухода отца моя мама. Но я знаю, для них важно, что их дети (мы с братом) их любят, и этим они соединены до конца своих дней.

Мы много говорим с Алей. И я всегда ей повторяю одну вещь: скажи сейчас тому, кого ты любишь, о своей любви. Может быть поздно. Мы все ходим под Богом. И откуда мы можем знать, что произойдет с теми, кого мы любим, в следующую минуту, после того как выключен телефон и сказано то, что сказано…

Папе дополнительных лет жизни сегодняшний ваш разговор не принес. Тебе, думаю, тоже.

А чего вы оба добились в итоге? Я знаю, что папа любит одинаково и тебя, и Алю, и Марусю, и Егора.

Ты станешь мамой и вспомнишь мои слова: нельзя любить своих детей по-разному. Это невозможно. Просто по природе.

Папа любит тебя. Тоскует по тебе, потому что ты дальше от него, чем остальные трое. Потому что в ваших отношениях все складывается так, как складывается.

Бог свидетель, каждый раз, когда дети в выходные где-то колбасятся, мы смотрим на них, и папа говорит: «Как мне не хватает Маськи-колабаськи» (по-моему, имя именно такое…).

Наверное, пришло время многое тебе рассказать.

Например, о том, как я говорила папе, что если он заберет вас у вашей мамы, то она сойдет с ума от горя. И он не стал этого делать.

А теперь он меня винит.

Но я всегда считала, что связь отца с детьми разорвать ничто и никто не сможет, а жить дети должны с мамой.

Если бы у меня забрали детей? Я бы умерла!

Твой отец не смог причинить такую боль твоей маме. Как-то у меня все это сумбурно получается…

Но ты уж меня прости. Это мои мысли-эмоции. Приезжай к нам – поболтаем. Точно! Приезжай на 9 Мая в Москву. Поедем салют смотреть!)))))))))

Надо обязательно вам с папой поговорить по-взрослому. Или просто поболтать ни о чем. Это тоже очень важно.

Я со своей стороны, обязуюсь нейтрализовать кучу из остальных детей, вкусно кормить и не заставлять мыть посуду.)))))))))

Ждем тебя!

P. S. Эти эмоции не требуют ответа. Не заморачивайся. А захочешь написать – буду рада. Пока.))))))))))))

8 апреля 2008 в 5.37

Маргарита – Екатерине

Все бы хорошо, просто у меня папы не было эти десять лет вообще никак, ни разу не было такого, чтобы я, поговорив с папой, потом не плакала. Никогда не чувствовала его внимания. Он никогда не интересовался, что мне интересно, а если я рассказывала, то вообще не проявлял эмоций.

И претензия в этот раз (как и много раз раньше) была в том, что он никогда не скажет ничего заранее, а потом, на мой взгляд, подло говорит, что денег не вернет. Я давно перестала что-либо просить у папы …

Он говорит, что присылает пять тысяч мне на жизнь. Но с этих денег трудно накопить то, что мне нужно.

У меня разваливается диван – на новый нужны деньги.

Я учусь на математическом факультете, у меня комп, на котором идут не все программы, а на новый тоже нужны деньги… Много чего можно перечислять, просто знаю, что папа никогда не купит. А когда я копила с трудом деньги на фотоаппарат и папа, заранее не говоря, что не вернет деньги, отнимает большую часть, это обидно до слез… Все-таки, я думаю, три тысячи для меня и для папы – разные деньги…

Хотя зачем я все это пишу… Если папа раньше ничего не понял, то и это его не проймет. Вот и сейчас я встала в пять утра, чтобы доделать работу по учебе, так хочется, чтобы папа хоть раз сказал, что гордится мной… Хотя все равно и этого не будет… А те, кто любит, гордятся просто так, просто потому что ты есть.

8 апреля 2008 в 9:48

Екатерина – Маргарите

Маська! Девочка! Ты такая хорошая! Маленькая и глупая!!! Вот давай откровенно? Это же НАШ с тобой разговор? Про деньги. Деньги – это очень всегда сложно. Во – первых, тем, КАК они зарабатываются. Во-вторых, тем, КАК за них потом говорить «спасибо» тому, кто их заработал и дал «на жизнь».

Вот смотри. Папа (лучший в мире муж и папа!) имеет то, что имеет, потому что очень много работает, почти никогда не бывает дома. Он живет в каких – то жутких съемных квартирах то в Волгограде, то в Воронеже, то у черта на куличиках и в свои сорок три года сам себе гладит рубашки и покупает какие-то дурацкие сковородки… Короче, сама понимаешь.

При этом до сих пор отдает долг за купленную нами два года назад квартиру, кредит за машины, полностью содержит своих родителей, помогает тебе и Але, ну и я не говорю уже о Егоре с Машей, которые пока не могут пойти сами зарабатывать какие-то деньги.

И ты знаешь, что так было всегда. Никогда папа (хотя, может быть, в 2002 году так и было) не оставлял вас без денег.

Маргарита! Диван, который разваливается, кто купил? Правильно, твой папа. А ты помнишь когда?..

Ведь вопрос не в том, чтобы купить диван. Вопрос в отношении к папе.

Почему он всегда плохой? Ты знаешь, кем начинал работать папа в Москве? Называлось для всех «менеджер торговой сети». А на самом-то деле ГРУЗЧИКОМ!!!

Это, конечно, мои эмоции… Попробуй взглянуть на все с другой стороны. Если выразить мою мысль примитивно, чем ты к папе лучше, тем у тебя всего будет больше. И вопрос не в материальном, а в моральном! НИКОГДА твоя мама не сказала папе, что он что-то сделал так в отношении вас. НИКОГДА не подсказала вам, что папу надо поддержать и в трудную, и в хорошую минуту.

Ты пойми: твое отношение к папе воспитано мамой. А она почему-то всегда считает, что папа ей должен.

Скажи, а как мама зарабатывает на твой диван? Или ты? Я могу согласиться с тем, что твоя главная работа – это учеба. А мама? Как насчет карьеры? Зарабатывания денег на пяти работах, только чтобы доказать козлу, который ее с двумя детьми бросил, что он ничтожество?

Не ждать очередной подачки от бывшего мужа, который уже давным-давно женат на другой женщине, а пойти и заработать? Как? Да есть миллион способов заработать. Надо только не бояться работы… И никогда ни от кого ничего не ждать…

Я пишу тебе так резко, потому что могу все это сказать твоей маме в лицо. Только слушать она никого не будет, как и меняться. Так ты-то смотри и делай выводы.

Ты же умная девчонка! Анализируй, задавай себе вопросы, ищи ответы… Вспомни хоть один раз из своего детства, когда ты слышала, чтобы мама сказала тебе и Альке: «Вот, девочки, какой у нас папа замечательный…» Как вспомнишь – напиши сразу, пожалуйста.

Ты понимаешь, что папа всегда в вашей семье был плохой?

И это отношение к отцу вбито в твою голову. Как и записка про то, что папа тебе по жизни должен, намертво приколочена к твоему мозгу… Папа должен. Почему? Потому, что мама «рассчитывает на его деньги». Это ее слова!

Мы сейчас можем все переругаться, обидеться, но у тебя ВПЕРЕДИ ВСЯ ЖИЗНЬ! И ты должна прожить ее СЧАСТЛИВО!

А так никогда не будет, если все человеческие отношения заключаются только в подсчетах, кто кому сколько когда дал или до сих пор должен.

Масенька! Девочка моя! Если бы папа тебя не любил, разве бы он с тобой так общался? Разве бы он тебя не воспитывал? Воспитывают только тех, кого любят…

Я снова пробегаю глазами по твоему письму…

Скажи, ну почему ВСЁ, абсолютно ВСЁ упирается в деньги?

На самом деле, конечно, вы оба хороши… В конце концов, ему лет больше, чем тебе, и опыта жизненного побольше.

Давай я попробую без эмоций. Хотя сложно…

Честно говоря, я, оправдывая поступки Марины Алексеевны все эти годы, сломалась прошлым летом, когда шли разборки из-за твоих поездок на юг и в Москву…

Ну почему, почему все время скандалы, крики и обвинения? Неужели папа никогда и ничего не сделал хорошо? Так просто не бывает!!!

8 апреля 2008 в 12:30

Маргарита – Екатерине

Я ж писала, что папа никогда не интересовался моей жизнью и многого обо мне не знает, точнее, не захотел узнать, хотя я ему рассказывала. А этот разговор и все высказанное – мнение только мое. И все деньги мама тратит только на меня – это так, краткий ответ на письмо. Желания разговаривать с папой у меня сейчас нет, а у него его, по-моему, никогда нет, как я в этом еще раз убедилась. Он никогда не знал о моих интересах, он, наверное, до сих пор думает, что мое любимое занятие – домашняя работа над учебой…

8 апреля 2008 в 21:38

Екатерина – Маргарите

К сожалению, все произошло так, как произошло. Папа пересказал мне ваш сегодняшний разговор. Деньги отправим завтра же.

Может, когда-нибудь ты поймешь, что папа тебе не должен по жизни, а просто нужен. Главное, чтобы к тому времени, когда ты все-таки (я очень на это надеюсь) это поймешь, было у кого попросить прощения. Будь счастлива.

С тех пор я с Маргаритой не общалась. Если, конечно, не считать ежемесячных походов на почту или в сберкассу, чтобы отправить ей алименты. Ни разу мы не получили от этой молодой барышни сообщения о том, дошли ли деньги. Так и отправляли их в пустоту до момента окончания учебы Маргариты в университете. Правда, пустота начинала звучать, как только случались с нашей стороны задержки с выплатами…

…В конце мая было решено отметить завершение учебного года Машей и Егором поездкой в аквапарк. Я согласовала планы нашей всегда занятой и активной семьи, и мы назначили дату маленького семейного торжества.

В намеченный день с утра мы собирались встретить родственников Андрея, которые были проездом в Москве, а потом ехать развлекаться. С Алей договорились встретиться в центре города. Я думала: «Чем девчонке вставать ни свет ни заря в выходной день, чтобы доехать с нами в машине до вокзала, пусть она лучше поспит подольше в выходной и приедет к месту встречи на метро».

Мы как-то долго ехали в тот раз: то ли пробки, то ли выехали позже положенного.

Дни тогда были у меня непростые. Мы совсем недавно узнали, что ждем Ивана, и я боялась всего и вся: в памяти еще жили воспоминания о совсем недавней утрате – потере беременности, и я боялась даже дышать. Мы уже сообщили чудесную новость о скором прибавлении в нашей семье Егору и Маше, и я ждала подходящего случая, чтобы поговорить об этом с Алей.

Тогда же тяжело заболела моя бабушка. Речь шла об очень серьезной ситуации, и я потратила много душевных сил на то, чтобы поддержать моего папу и его сестру – пусть совсем взрослых, но детей, у которых умирала мама.

Одним словом, я была не в своем обычном боевом и жизнерадостном расположении духа.

Аля звонила отцу несколько раз. Сначала по поводу того, где и во сколько, потом «я на месте», потом «ну где вы?», а потом «зачем надо было говорить, что я должна быть во столько-то, если сами опаздываете?!».

Отец спокойно отвечал на все ее звонки и вопросы, но в конце концов отрезал: «Я тебе сказал, где ты должна быть и во сколько? Стой и жди, пока мы не приедем. И не дергай меня: я за рулем».

Я даже не стала пенять мужу на его тон. У меня не было сил. Да и потом, сколько можно стоять между ними? Она не понимает элементарных вещей, что ли? Попробовала бы я своему папе так названивать…

То, что происходило дальше, я помню как вчера. Когда мы пришли к назначенному месту, Алевтина рыдала. Рыдала в буквальном смысле этого слова. Стояла посреди улицы и навзрыд плакала, не обращая внимания ни на прохожих, которые оглядывались на нее, ни на нас, подошедших. Маша и Егор сразу схватили Алю за руки, начали гладить по плечам, как-то пытаться обнимать ее. Старшая сестра отталкивала их и огрызалась.

Я подошла к Алевтине:

– Что случилось? Кто тебя обидел?

– Ты слышала, как папа со мной разговаривал? Я что ему – рабыня?! – вдруг на всю улицу закричала она в ответ.

Я даже отшатнулась. Набрала воздуха, помолчала и, взяв себя в руки, как можно спокойнее ответила:

– Аль, папа все правильно тебе сказал: пришла – стой и жди. Чего названивать, тем более он за рулем?..

От этих моих слов рыдания усилились. Я к Андрею:

– Иди к ней, объяснись, сейчас родня соберется. Стыд-то какой…

– Кать, я не пойду, это бесполезно.

– ?!

– Это истерика. Обычная истерика ее мамы… Успокаивать бесполезно. Смотри, что будет дальше.

– Неудобно же, на нас все смотрят!

– А ей этого и надо…

Я ничего не понимала.

Подошли родственники. Конечно, все сразу – к Але. А Алевтина содрогается от рыданий, объяснить ничего не может и в руки себя взять – тоже. Идем в кафе, чтобы пообщаться. Аля трясется. Сидим в кафе. Продолжает плакать. Провожаем родственников. Дрожит и всхлипывает. Проводили. Сели в машину.

Совершенно непонятно, куда ехать: веселиться в аквапарке нам расхотелось.

Маша и Егор, которые видели все, что происходило с самого начала, слышали ответы папы на звонки старшей сестры, сидели тихо, как воробушки. Они смотрели то на старшую сестру, то на папу, то на меня, и я видела, что они не знают, как себя вести.

Егор пытался взять Алю за руку – сестра выдергивала свою руку и шипела: «Не трогай меня…»

А Маша теребила меня и просила дать Але «какую-то таблетку для настроения».

Я уже поняла, что происходит, хотя подобную женскую истерику видела впервые в своей жизни.

Мне было нестерпимо стыдно перед Машей, которой уже исполнилось шесть лет, и перед маленьким мужчиной Егором, которому через месяц должно было исполниться девять. Они уже все запоминали…

Аля уселась на переднее сиденье рядом с отцом, продолжая всхлипывать.

А я боялась даже взглянуть на мужа. За все годы нашей жизни с ним я плакала в лучшем случае два-три раза…

Андрей медленно, делая паузы между словами, обратился к старшей дочери:

– Даже если предположить, что я был не прав в форме подачи материала, ты не можешь себе позволять подобные истерики. Ты понимаешь, что таким своим поведением унижаешь не только нас, но прежде всего себя?..

– Ну пап… – тут же ответила Алевтина. Было такое ощущение, что она ждала, когда отец начнет с ней объясняться.

– Ты о детях подумала? Они же испугались! Ты рыдала так, как будто кто-то умер…

– А что ты…

– Аля! Если ты немедленно не возьмешь себя в руки и не успокоишься, я высажу тебя из машины. Я не намерен любоваться твоей истерикой. Ты на пустом месте устроила сцену…

– Я?! Это ты наорал на меня при всех, выставил идиоткой…

– Аль… Это сейчас плохо закончится. Я не орал «при всех», а отвечал лично тебе на звонки по телефону. Ты хоть бы младших брата и сестру постеснялась… Они ведь все видели и слышали… И потом, Аль, нам всем надо поберечь Катю. Ей сейчас совсем нельзя нервничать. Мы ждем ребенка…

И вдруг – никаких слез, абсолютно ясные глаза, улыбка и:

– Ой, а почему вы мне раньше не сказали?..

Я обалдела: мгновение – и все… Человек вменяем, и ничто не напоминает о рыданиях. Ну, только если красные глаза и распухший нос.

Какое-то время мы ехали в тишине. Потом Андрей включил радио.

Воздуха внутри меня стало как-то побольше. Мне было так стыдно… Во мне все горело. Перед глазами еще стояли встревоженные лица наших родственников, которые застали эту сцену со слезами Али. Я сомневалась, правильно ли сделала, никому не объяснив, что происходит, ведь очевидно, что все, кто не был внутри нашей ситуации, сочувствовали Але, жалели Андрея, который «разрывается между детьми от второго брака и дочерью», и корили меня… Разве допустила бы родная мать публичную истерику дочери?!.

И у Егора, и у Маши случались детские истерики на почве «Хочу! Купи!» Трехлетний Егор однажды лежал в луже зимней грязи посреди магазина… Я, помню, наклонилась к нему, орущему, и так, чтобы никто не слышал, сказала: «Успокоишься, встанешь и выйдешь. Я жду тебя на улице». Повернулась и ушла. О, под каким градом взглядов я – жена мэра – выходила из магазина… Чего мне стоило оставить сына в таком состоянии, знаю только я. Но я была глубоко убеждена: это единственный способ прекратить подобные выходки один раз и навсегда. И оказалась права.

А четырехлетняя Маша устраивала мне каждый вечер концерты по поводу и без. Ее главной задачей было дождаться возвращения с работы папы. Как только отец переступал порог квартиры, Маша превращалась в нечто. Но все имеет предел. И мое терпение тоже. Тем более что в тот вечер дочь впервые в жизни закатила настоящую истерику. Со слезами, с криками, переходящими в визг. Маша должна была выпить обязательную ежевечернюю чашку кефира. Когда полились слезы и я увидела, что дочь «в ударе», я закрыла дверь на кухню, запретив Егору и Андрею даже подходить к нам, и жестко, но без крика, не обращая внимания на Марусины «страдания», сказала ей:

– Если ты сейчас же не успокоишься, я вылью этот кефир тебе за шиворот!

Я сразу почувствовала, что Маша испугалась, но через мгновение с новыми силами заголосила:

– Не буду! Ненавижу кефир! Он гадкий! Папа-а-а-а! Скажи ей…

Я взяла в руки чашку и… вылила кефир дочери на голову…

Давно где-то читала, что любую озвученную угрозу о наказании ребенку надо доводить до конца. Вот я и довела…

Маша сразу замолчала. Вытаращила на меня глаза и, еще всхлипывая, прошептала:

– Мам! Теперь же меня мыть придется, а вещи стирать…

– Ничего страшного, Марусь, справимся… Иди в ванную… А я пока здесь все уберу.

Моя маленькая девочка уходила из кухни, вытирая с лица потеки кефира, абсолютно молча и стараясь, чтобы папа и Егор не увидели то, что произошло между нами.

А перед сном я сказала дочери:

– Я очень прошу тебя простить меня. Но пойми: истерика – это так стыдно… Ты должна быть леди, а вела себя как баба… Чувствуешь разницу?

– Да, мамочка, и ты меня прости.

С тех пор и по сей день я никогда не сталкивалась с истериками у младшей дочери. Правда, тогда в вечернюю жизнь нашей семьи мы внесли коррективы: папа, приходя с работы, не спускал Машу с рук, разговаривая с ней, обнимая и приласкивая.

Я ехала в машине, сидя за Алей, смотрела на ее затылок, на котором болтался вечный рыжий хвостик, и думала… Думала о том, что даже не представляю, где, в чем корни такой вседозволенности, такого нежелания и неумения контролировать себя, быть выдержанной и достойной… Я не знала, как росла эта рыжеволосая девочка. Не понимала, как ей помочь…

Вспоминала все случаи своих публичных слез…

Вот, помню, когда у меня на глазах моего щенка задавила машина, – плакала. Нет, рыдала.

Помню свои слезы при людях еще в родильном зале сразу после рождения и Егора, и Маши…

На похоронах дедушки… Уже когда гроб в могилу опустили, расплакалась…

Вот еще: однажды зимой шла по улице Прионежска, катила перед собой коляску, в которой спала годовалая Маша, вела за руку трехлетнего Егора и плакала, не стесняясь.

Я вышла тогда после очередного общения с чиновниками соцслужбы, где оформляла положенные мне на детей выплаты и где надо мной откровенно издевались, подхихикивая: «А теперь принесите нам справку про то, сколько заработал ваш муж за прошлый год… Он стоял на учете на бирже труда? Ну, принесите нам справку оттуда… Ну и что, что у вас двое маленьких детей? Есть распоряжение губернатора, и мы не можем отступить от буквы закона… Нет, мы не можем вам навстречу пойти. Если бы ваш муж, будучи мэром, шел навстречу всему городу, вы бы сейчас здесь не стояли…» Да… А я стояла, унижалась и пыталась добиться хоть каких-то выплат, потому что нам элементарно не на что было жить. Я не могла бесконечно скрывать от Андрея, который как семижильный вкалывал в Москве, что нам не хватает денег на лекарства для Маши… Я помню, как, выслушав эту отповедь от чиновницы соцслужбы, произнесла:

– Неужели в вас совсем не осталось ничего человеческого? – и расплакалась.

Ох, как они все забегали… Жена Сандакова плакала… Они совали мне в руки стакан с водой, причитая что-то про «ну что вы, зачем вы, сейчас мы все оформим, ну мы же понимаем – двое маленьких детей, муж судимый, не зарабатывает…»

Услышав последние слова, я моментально взяла себя в руки.

Успокоилась. И, конечно, еще дрожащим голосом, но сказала:

– Спасибо. За воду. И простите за минутную слабость. Завтра же все справки будут на вашем столе.

Я вышла из кабинета в абсолютной тишине, спустилась вниз, уложила Машу в коляску, застегнула куртку Егора и просто выпала из этого смрада на свежий воздух. Вот там-то и дала волю эмоциям. Но еще не дойдя до дома, привела себя в чувство. На морозе это было сделать несложно…

…Когда мы вышли из машины у аквапарка, я подошла к Але и тихо, но очень внятно произнесла:

– Еще раз закатишь такую истерику – я буду лечить тебя у психиатра. В принудительном порядке. Ты меня знаешь: я не шучу. И лечить тебя буду прежде всего ради твоих детей – внуков моего мужа.

Долгое время потом не было даже намека на слезы Алевтины. По крайней мере, в нашем присутствии.

Летом, как обычно в июне, мы поехали в Ялту. Конечно, Аля приехала к нам.

Какое это было замечательное время!

Я носила под сердцем долгожданного Ивана, рядом были мои чудесные и такие любимые детки. Полное ощущение счастья! Сколько же мы смеялись…

Именно со времен той поездки у нас есть любимая шутка: «Катя! Это не люди, это мы…»

А дело было так. Вечером мы возвращались из ресторанчика, расположенного на территории ближайшего к нашему дому санатория. Черная крымская ночь, звезды и огромная луна. Шли, все вместе держась за руки. Перед нами бежала наша такса. Мы старались не бояться. Когда вышли с территории санатория, стало совсем темно и жутко. Мы с Алей разговаривали с Машей и Егором, уговаривая их и, конечно, себя, что бояться нечего, а идти совсем недалеко:

– Посмотрите, перед нами люди идут, давайте их догоним… – предложила я.

Действительно, прямо перед нами виднелись силуэты людей. Меня несколько нервировало то, что наш боевой пес не лает на этих прохожих. Но ведь ему тоже страшно… И вот так же, как шли, держась за руки, мы побежали, догоняя этих людей. И вдруг Алька сдавленным голосом говорит мне:

– Катя, это не люди… Это мы…

Сюжет похлеще любого фильма ужасов. Оказывается, мы приняли за людей наши собственные тени!

Машка с Алькой визжали, Егор кричал, а я… хохотала! Даже сейчас вспоминаю эту историю и еле-еле сдерживаю смех.

Теперь каждый раз, когда мы проходим в Ялте это место, мы вспоминаем: «Катя… Это не люди… Это мы…»

И вообще в тот наш отпуск было много-много хорошего.

На экскурсии мои дети ездили втроем: Аля, Маша и Егор. Я спокойно отпускала их в любые путешествия.

Алевтина была внимательной и заботливой сестрой, а Егор с Марусей – послушными и души не чаявшими в старшей сестре детьми.

А еще мы устроили «креветочную вечеринку». Купили неимоверное количество креветок и сразу все сварили. Идея была одна: наесться так, чтобы больше не хотелось. В те дни как раз шел чемпионат Европы по футболу. В нашей семье уже давно заметили, что как только Аля начинала болеть за наших, они непременно проигрывали. Поэтому креветки старшая девочка ела, сидя спиной к телевизору.

Мы подолгу гуляли по набережной Ялты, любовались цветущей магнолией, я без устали фотографировала Алю и хвалила то, как она потрясающе выглядит.

Мы не переставали шокировать окружающих, когда с хохотом «раскрывали карты», отвечая на вопрос: «Скажите, кто из вас кому кем приходится?» Помню, одна знакомая, услышав ответ Алевтины и узнав, что Аля – моя падчерица, сказала:

– Потрясающе! Такой вариант я и предположить не могла! Вы, Аля, так похожи на Катю… Я допускала, что вы – мама и дочь, но Катя так молода… И я решила, что вы сестры… Хотя, с другой стороны, никак не могла понять: почему тогда похожи на Алю Егор и Маша? И склонялась к тому, что вы – все же мама и дочь.

– А мы и есть дочь и мама, – широко улыбалась Аля и обнимала меня.

Как всегда, мы много болтали с Алевтиной. Конечно, большую часть разговоров занимало обсуждение моей беременности. Почти каждый день, стоя у большого зеркала и рассматривая в нем себя, я спрашивала:

– Аля! Ну-ка скажи мне предельно честно: мой живот уже заметен?

– Конечно! Все точь-в-точь, как про это говорит наш папа: «Катя! Твой живот все видят на второй день беременности…» – хохотала в ответ Алька. А потом она звонила Андрею: – Папа! Когда ты приедешь, ты обалдеешь: сначала идет живот, а за ним наша Катя…

Нам было хорошо вместе.

И когда в Ялту прилетел Андрей, чтобы отметить день рождения Егора, он тоже был безмерно счастлив.

Да, нам по-прежнему не хватало Маргариты. Но она так решила. А мы приняли ее решение.

Прошло лето.

Первого сентября Маша шла в первый класс. Это стало большим событием в жизни нашей семьи, и, конечно, в такой день Аля находилась с нами.

К этому времени она уже самостоятельно сняла комнату в другом районе Москвы, довольно далеко от нас. Но мы не мешали взрослой дочери самой решать, как и где ей жить. Конечно, когда Алевтина переезжала, ее перевозил Андрей. Он познакомился с хозяйкой квартиры и, как обычно, оставил ей свои и мои координаты. Первого сентября линейка в школе Маши начиналась очень рано. Поэтому Аля ночевала у нас. Тогда же к нам приехали родители Андрея. Народу собралось много, предстояло организовать комфортное пребывание всех членов нашей большой семьи в маленькой квартире. И когда Аля перед сном всем сказала: «Давайте договоримся, кто когда встает и занимает ванную. Самое удобное время отдаем Маше и Кате», – я поняла, что состоялась как мачеха… Аля стала не только членом семьи, но и внимательным, заботливым человеком…

А буквально через несколько дней мы отмечали день рождения Алевтины.

Она приехала к нам с работы просто сказочно красивая, с охапкой цветов от коллег.

Когда она зашла в квартиру… Я даже не знаю, как словами описать мои эмоции в тот момент. Перед нами стояла изящная, утонченная московская леди. Я была горда и счастлива! У меня все получилось!!! До сих пор очень люблю фотографию Али, которую сделала в тот вечер. Пока мы с Андреем ахали и охали над Алевтиной, в коридор вылетела Маруся:

– Аленька моя! С днем рождения!

Но Алевтина молчала. Она за секунду превратилась в совершенно другого человека. Поджатые губы, сморщенный носик:

– Маша! У кого сегодня день рождения?

– У тебя! – Маша искренне радовалась и звонко ответила на вопрос старшей сестры.

– Ну, вот раз это МОЙ день рождения, то и в красивом платье должна быть только я, – заявила Аля.

Мы онемели. Маша растерянно смотрела то на меня, то на Андрея и изо всех своих детских сил старалась не расплакаться от обиды, ведь она так старалась, так наряжалась… Это же грандиозный праздник – день рождения старшей сестры! И Маша, не советуясь ни с кем, надела свое самое красивое платье…

– Аль, тебе сегодня сколько лет исполнилось, а? – я традиционно пыталась перевести все в шутку.

– Катя, так нечестно! Это мой праздник, – зло отрезала Аля.

– Машуль, пожалуйста, иди переоденься, – я обняла младшую дочь, – это ведь и правда Алин праздник…

Маша ушла. Мы стояли в коридоре, и я не знала, куда деться от стыда.

В те же дни в нашей жизни появился Дом.

Семья становилась все больше и больше. Детям и, мы были уверены, внукам, время которых вот-вот должно начаться, нужен свежий воздух и простор.

Мне всегда хотелось создать такое замечательное гнездо. Именно не дачу, а Дом, куда можно приезжать и летом, и зимой. Место, где за большим столом, например в новогоднюю ночь или на день рождения кого-то из нас, могла собраться вся наша большая семья.

Помню, когда мы окончательно приняли решение о столь грандиозной покупке, дети наперебой начали распределять, кто где станет жить. Сначала вели речь о том, что у Алевтины и Маши появится своя комната, а у Егора и «когда родится и подрастет» Ивана – своя.

Но потом, подумав, мы, родители, решили: у Али будет отдельная от остальных детей комната. Ни Маша, ни Егор ни тем более внимательно следивший за происходящим еще изнутри меня Иван не возражали.

Принимая такое решение, мы с Андреем рассуждали о том, что ребенок, какой бы он ни был взрослый, всегда должен знать, что в родительском Доме есть его личный угол, в котором можно посидеть в тишине, прижав к себе любимого плюшевого медведя или зайца (у Альки была любимая плюшевая лягушка), и просто помолчать, чтобы набраться сил для следующих шагов по своему взрослому Пути. Должна быть подушка, укладываясь спать на которую наши взрослые дети могли бы увидеть свои детские беззаботные сны.

Я хорошо помню, в каком состоянии вернулась Аля из первой поездки в Прионежск, окончательно переехав в Москву. Мать с сестрой сразу после ее отъезда выкинули диван, на котором спала Аля, и освободили комнату, сделав ее полностью комнатой Маргариты.

– Я ехала домой, к маме, – говорила мне потом Алька, – а приехала в гости. Меня положили спать на диване в гостиной, а в комнату, где выросла, я и зайти не могла толком, потому что это территория Маси…

Однажды за ужином в Доме мы говорили о будущем, о жизни. Непременно во время таких разговоров заходила речь о том, что мы поздно родили Ивана, и если что, то вся надежда на Алю. Всегда дочь сердилась на нас, в глазах у нее стояли слезы… А в тот вечер она мечтательно, с необыкновенной нежностью сказала нам:

– Зачем вы думаете о плохом? Знаете, я просто вижу, как вы уже совсем переехали жить из города в Дом, папа на пенсии, дети выросли… И тут подъезжает к дому огромный автобус… А там знаете кто? Ваши дети и внуки! Больше мы ни в какую машину не поместимся!..

Как же мы тогда смеялись и какой я была счастливой! Такое будущее меня вполне устраивало. Тем более что тему мы развили и стали обсуждать, как со второго этажа по лестнице будут спускаться наши внуки… Как щенки в фильме «Бетховен». Я не сомневалась, что будет именно так.

Приближалось рождение Ивана. Мне приходилось все больше времени проводить в походах по врачам, сдаче анализов и проведении различных обследований. Доктор тщетно уговаривала меня лечь в стационар, но ежедневные капельницы стали в тот период неотъемлемой частью моей жизни. Все сложности течения беременности в моем уже далеко не молодом возрасте я вкусила сполна.

Отвезя ранним утром Егора и Машу в школу, я приезжала в роддом и полдня, до момента окончания уроков, лежала в дневном стационаре. Все члены семьи знали о таком режиме и старались меня не тревожить. Но однажды раздался звонок от мужа. Свободной от капельницы рукой я нажала на кнопку телефона:

– Катюш, прости, как вы там?

– Привет, все отлично, не волнуйся. Что случилось?

– Понимаешь, тут звонит хозяйка квартиры, где Аля снимает комнату, хочет поговорить, а я ну никак не могу…

– Конечно, я позвоню ей. Скинь номер телефона.

Позвонила, представилась, спросила, что случилось… Дальше в течение сорока минут мне буквально выносили мозг рассказами о том, какая Аля плохая. И то не так, и это не эдак… Я была вынуждена сесть на стул в коридоре роддома и тихо, чтобы не привлекать к себе внимание, пытаться возражать хозяйке… Ответить резко я не могла: Алевтине надо было жить в этой квартире.

Когда разговор закончился и, как мне тогда казалось, мы сгладили все углы, я оказалась морально совершенно раздавлена и опустошена. Как же я не хотела сейчас, когда осталось всего ничего до рождения моего долгожданного малыша, увязать в склоках с квартирной хозяйкой Али… Поэтому позвонила дочери и попросила что-то изменить в своем поведении, в отношениях с этим человеком. Аля меня не слышала.

Пришлось напомнить причину ее переезда из комнаты, которую в самом начале ее жизни в Москве мы искали вместе: и та хозяйка была недовольна тем, как Аля себя ведет, разговаривает, реагирует на замечания, хлопает дверьми и так далее. Не дослушав меня, Алевтина сразу начала фыркать, огрызаться и рассказывать, «какая идиотка эта хозяйка». От ее слов мне стало совсем не по себе. Казалось, Аля должна хорошо понимать мое состояние: мне вот-вот предстояло рожать. Она проводила рядом со мной много времени и видела, что мне уже элементарно тяжело передвигаться без посторонней помощи, она слышала от отца о сложном течении беременности… А оказалось, не видит и не слышит ничего, кроме своих надуманных проблем.

Но потом, когда я уже села в машину, мне стало стыдно… Как же так? Я называю Алю своей дочерью, а сама не хочу за нее заступаться… Кто же еще, как не я, должен вести такие разговоры?

С того момента звонки хозяйки квартиры, где Аля снимала комнату, стали регулярными…

В конце декабря родился Иван, я всецело погрузилась в заботы о нем, о Маше с Егором. С Алей в первый месяц жизни Ивана мы почти не виделись. Конечно, почти сразу после того, как мы пришли из роддома домой, дочь примчалась «смотреть на братика». Но в основном, и много, мы общались по телефону и в интернете.

Все было хорошо.

Конечно, что-то все время происходило: то хозяйка запирала дверь изнутри, Аля не могла попасть в квартиру и ночью ехала на такси через всю Москву к нам, то Аля болела, то еще что-то…

Но в общем и целом все шло хорошо. Аля меня радовала: она ходила на концерты, выставки, встречалась с молодыми людьми, хорошо и много работала.

Однажды поздно вечером раздался звонок Алевтины Андрею:

– Папа, хозяйка говорит, что я у нее украла деньги. Вызвала милицию.

Андрей немедленно поехал к Але. Была гнусная и омерзительная разборка.

Дома я встретила мужа со словами:

– Давай снимать Але квартиру. Это невозможно…

Не могу сказать, что Андрей согласился сразу. Из семейного бюджета предстояло выкроить очень приличную сумму денег. Одновременно требовалось оплатить услуги риелтора, первый и последний месяцы проживания. Конечно, у Али такой суммы не оказалось. Очевидно, что осуществить этот замысел мы могли только на свои деньги. Педагогически было правильным дать деньги Алевтине и сказать, что даем только в долг, хотя рассрочка долговременная и беспроцентная. Но мы так и не смогли себя заставить произнести такие условия.

Напротив, сообщили Але о том, что жилье снимем для нее на свои деньги, и пообещали каждый месяц оплачивать половину суммы за аренду.

Мы начали искать квартиру. Моим непременным условием было то, чтобы квартира находилась недалеко от нас. Ну и, конечно, я очень обращала внимание на цену…

Какие-то квартиры Алевтина смотрела сама, какие-то я. Были моменты, когда я оставляла Ивана с детьми, а сама бежала на просмотр.

Не один раз в жизни я снимала жилье и отлично знала, что в квартире всегда важен уют: из любого сарая можно сделать теплое гнездышко.

Аля подходила к вопросу выбора квартиры иначе: где-то был не такой шкаф, где-то отвратительная плита, в каком-то подъезде ее не устраивал лифт, важной была удаленность от метро и наличие парка для прогулок…

Я не на шутку раздражалась. Но сказать Але о том, что мы снимаем – ты живешь, и твоя задача – не забывать говорить «спасибо», я так и не смогла. Тем более не могла допустить, чтобы подобные слова дочери говорил Андрей. Он видел, как я разрываюсь между маленьким Иваном и поисками квартиры для Али, помогал как мог, но постепенно начал меня ругать. Муж велел дочери искать квартиру самой, а нас просто держать в курсе событий и согласовывать денежные вопросы.

Как только я укладывала Ивана спать, я усаживалась за компьютер и читала письма с фотографиями и ссылками на варианты сдаваемого жилья, которые мне присылала Аля.

Хорошо помню, как мы пошли смотреть квартиру, на которой дочь остановила свой выбор. Девушка, которая показывала нам жилье, с интересом рассматривала нас и в конце концов, не выдержав, сказала:

– Аля предупредила, что придет с мачехой… Я даже не могла себе представить, что могут быть такие отношения…

Алька светилась, она была счастлива…

Переезд Алевтины из комнаты в квартиру оказался непростым. Вернее, сборы вещей. Хозяйка комнаты нервничала, находилась во власти каких-то своих домыслов, и Аля собирала свои вещи в ее присутствии. Помню, в тот день мы с Андреем и детьми были в Доме. Я тысячу раз пожалела, что не настояла на том, чтобы муж поехал к старшей дочери помогать в сборах. Пожалела, потому что беспрестанно звонил телефон. Это Аля, ругаясь с хозяйкой, то и дело ставила нас в известность о развитии скандала. Это было какое-то сумасшествие: я кормила, переодевала, укачивала четырехмесячного сына, постоянно разговаривая по телефону с Алевтиной…

С горем пополам вещи были собраны, и на следующий день Андрей перевез дочь на новое место жительства.

С тех пор Аля жила в однокомнатной квартире неподалеку от нас.

И снова наступило лето…

В Ялту решили не ехать: слишком мал Иван, да и предстояло обустраивать Дом. Всей семьей, включая мою маму, мы перебрались жить за город на все летние каникулы.

В течение рабочей недели Алевтина и Андрей жили в Москве, а на выходные приезжали к нам.

Довольно часто старшая дочь привозила погостить своих подруг. Для меня все это было в радость: я очень люблю гостей, но особенно люблю, когда у нас в Доме бывают друзья детей.

Мы всегда накрываем на веранде большой стол и все вместе долго-долго сидим, разговоры разговариваем, жарим рядом на лужайке шашлыки, пьем чай, играем в какие-то настольные игры…

Помню, как-то мы сели обедать. Алина подружка, гостившая у нас в те дни, взялась всем разливать суп. И когда очередь дошла до Алевтины, спросила:

– Аль, а тебе сколько?

– А мне чтобы мяса побольше…

За столом возникла пауза, и вдруг подружка Алевтины возмутилась:

– Ну, ты, Сандакова, совсем обнаглела: живешь в огромной семье, здесь такой скромной надо быть…

– Мне надо хорошо питаться, у меня организм растущий, – начала в ответ шутить Аля.

– Да у вас тут вон сколько растущих организмов… А тебе Катя только и делает, что лучшие куски выбирает, – горько и с вызовом продолжала наша гостья.

Мы притихли. Я не ожидала, что мое отношение к Але может производить такое впечатление на постороннего человека.

– А у нас сказка «Золушка» наоборот, – хохотала Аля, – ты еще не поняла?

Не помню что, но я тут же что-то начала говорить, чтобы сгладить неловкость. Мне было стыдно… Мне опять было стыдно. Только я не могла понять за кого: за себя или за старшую дочь.

Поведение Алевтины порой действительно выглядело нескромным. Но на все реплики в адрес Али со стороны наших друзей и знакомых я твердила одно:

– Аля – такой же член семьи, как и все остальные, она такой же наш ребенок, как Егор, Маша и Иван, она ведет себя так, как ведет. Мы ей делаем замечания, если нас что-то не устраивает…

В одни из летних выходных Аля отправилась в Санкт-Петербург. Я всегда была большой сторонницей всяческих путешествий своих детей. И едва услышав от Алевтины о ее желании поехать в Питер, сразу поддержала эту идею и договорилась с женой моего родного брата, что девочку нашу встретят-приветят и город ей покажут.

Незадолго до этого Аля была в Прионежске на свадьбе у подружки и вернулась оттуда с влюбленностью в некоего юношу, с которым познакомилась на торжестве. Ко всем ее любовным приключениям я относилась спокойно: дело молодое.

Но только не тогда, когда речь шла о Прионежске. Я очень боялась, что Алевтина может быть интересна новым знакомым не как обычная девушка, а как дочь своего отца. Слишком много было у меня на слуху историй, когда ничего собой не представляющие мальчики рассказывали везде, что они встречались с чьей-то дочерью. Это издержки жизни в маленьких городах…

Аля приехала в Петербург, добралась до дома моего брата. А ближе к вечеру ушла гулять «с друзьями».

На следующий день с утра я пару раз набирала Алин номер – тщетно. Звонить невестке показалось неудобно: мало ли, спят…

К обеду я начала нервничать: Аля молчала. Мы были вынуждены позвонить родне. А они в свою очередь были вынуждены огорчить нас: Алевтина домой в назначенное время не вернулась и не отзвонилась. Тем более стыдно стало от того, что семья брата строила планы, собирались вести Алю гулять по городу, обедать…

Но в тот момент самым главным было то, чтобы Аля оказалась жива, цела и невредима. Я не могла найти себе места, не понимала, не знала, где она, с кем она… Конечно, корила себя… Надо же было так расслабиться, настолько доверить ситуацию молоденькой глупенькой девчонке…

Андрей очень жестко разговаривал со мной. Выражений не выбирал. Я просила успокоиться. А сама не выпускала из рук телефон и ждала, ждала звонка от дочери…

Сейчас уже не помню, кто позвонил первый: наши родственники или сама Аля. Это было уже вечером.

Алевтина пришла в дом, где она остановилась, забрала вещи и уехала. Я кожей чувствовала, что грядет большой скандал. Андрея остановить было невозможно.

Все его обвинения оказались абсолютно справедливы: я плохо воспитываю дочь, не смогла объяснить ей элементарного: что такое женское достоинство и честь. Она провела ночь с незнакомым нам мужчиной в чужом городе, не поставила нас в известность о своем местонахождении и планах…

Основу основ: «Мертвая, больная – позвони, что бы ни происходило» – Аля не усвоила. Ну и, конечно, привкус пошлости…

Я перебирала в уме все наши разговоры с Алевтиной. Разве этому я ее учила? Да, я никогда не была против романов, радовалась вместе с ней ее влюбленностям… Но всегда и все должно быть достойно.

Я понимала, что росла в другое время, современные девушки не так скованны… Вот и у Али все иначе. Поездка на свадьбу непременно оборачивалась романом и весьма близкими отношениями. Мне это очень не нравилось, я пыталась что-то объяснять, и мне казалось, что Алевтина меня слышит…

Я пыталась задать какие-то вопросы о произошедшем Але по телефону, но она искренне не понимала, в чем проблема…

Одним словом, когда Алевтина вернулась в Москву, отец вызвал ее на разговор. Они встретились в сквере недалеко от офиса, и, как я понимаю, не стесняясь в выражениях, отец выразил свое отношение к ситуации. А затем категорически запретил Але ехать на свадьбу в Липецк, куда она собиралась буквально через несколько дней.

Аля замолчала. Прошло, наверное, два дня, прежде чем я позвонила ей сама. До сих пор помню тот наш разговор. Алевтина была настроена категорично, она как раз собиралась идти к отцу, чтобы вернуть ему ключи от нашей квартиры и сообщить, что выписывается с нашей жилплощади…

Мы говорили минут сорок. Когда я смогла Але доходчиво объяснить, что же произошло, что она сделала не так, мне показалось – она все поняла. Я долго втолковывала ей элементарные понятия о том, как мужчина, отец переживает подобные истории с дочерью. Женщина может какие-то вещи понять, что-то себе объяснить, что-то внушить. Мужчина (по крайней мере, мой муж) – никогда.

Я почти не рассказывала Андрею, что происходит в личной жизни Алевтины. Ставила его в известность без конкретики: встречается, влюблена, пошла на свидание…

Я очень дорожила нашими доверительными, дружескими отношениями с Алей. Была хранительницей многих Алькиных секретов. Но эта история с поездкой в Питер благодаря совершеннейшей глупости стала известна отцу.

Теперь, спустя годы, я понимаю, что дело было не в глупости…

В тот раз я сумела убедить Алевтину пойти к отцу с покаянием, не устраивать сцен с возвращением ключей и просила принять все условия, которые выдвинул отец. Мы долго объяснялись насчет ее предстоящей поездки на свадьбу в Липецк. Я понимала, что она пообещала людям приехать, что менять свидетельницу за десять дней до свадьбы сложно… Но точно знала, что Андрея уговорить сейчас невозможно. Однако решила попробовать…

Велев Алевтине не идти к отцу раньше, чем через полчаса, я набрала Андрея.

– К тебе сейчас Аля зайдет. Выслушай ее, пожалуйста.

Я пересказала Андрею наш разговор, выложив все о намерениях дочери разорвать с нами отношения. Муж, как и я, отнесся к этому как к проявлению юношеского максимализма. На самом деле, когда я разговаривала с Алей, я спросила ее:

– Ну хорошо, придешь сейчас к отцу, бросишь ему ключи, а дальше-то что? Ты же совершенно одна, друзей не нажила в Москве, с маминой родней не общаешься. А за квартиру без отцовской помощи как платить будешь?.. Если твой роман с этим молодым человеком настолько серьезен, значит, он должен был в Москву приехать, ты познакомила бы нас… Если хочешь, чтобы он тебя уважал, объясни ему, что для тебя важно мнение отца, семьи… Должно же быть все по-человечески! Если мужчина встречается с тобой, то он берет на себя ответственность за тебя. Мы должны понимать, с кем ты проводишь время! Пожалуйста, пойми, если ты готова совершать такие взрослые поступки, будь любезна отдавать себе в них отчет и понимать возможные последствия. Ты отца знаешь.

И Алин запал поугас…

Она действительно пришла к отцу в кабинет, они поговорили, Андрей попросил прощения за то, что наговорил ей грубостей, Аля извинилась за поведение в Питере, расплакалась. Они обнялись.

Мы стали жить дальше.

Я совершенно не могу жить в состоянии скандала. И всеми возможными способами пытаюсь разрешить ситуацию. Даже в ущерб себе. Лишь бы в семье был мир… Пусть иногда и худой.

Надо сказать, что Аля сделала выводы из того, что произошло. Она как-то встряхнулась, преобразилась. Кстати, своему ухажеру она предложила приехать и поговорить с отцом… Ухажер сразу же исчез.

Мы много обсуждали с ней предстоящую поездку на свадьбу. И она сумела заставить меня поверить в то, что больше таких необдуманных поступков совершать не станет.

Не могу сказать, что отправляла Алю в Липецк с легким сердцем. Но я привыкла верить в хорошее и не могла не доверять дочери. Тем более что ехала она не просто в город, где провела все детство, но и жить должна была у своих бабушки и гостившей там мамы.

После свадьбы в известной социальной сети появились фотографии. Вот свадьба, вот второй день… А вот и свидетель. Вот и Аля моя…

Я сразу все поняла: у дочери опять роман, и сразу с поцелуями в камышах… Рассказывать что-то Андрею, конечно, не стала. Да и с Алевтиной особо не стала ничего обсуждать. Мне нужна была пауза. Я решила придумать, как донести до этой молодой девушки свои мысли в целом о поведении женщины. Мало того что «донести», но понять, как ей это внушить…

Однажды Аля позвонила мне с работы:

– Кать, а ты где фарш покупаешь? Хочу котлет наделать… А еще скажи, когда ты борщ варишь…

– Так. Стоп. Ты кого это так кормить собралась?

– Ну, это свидетель со свадьбы в Липецке хочет в гости заехать. Он в Климовске живет.

– Аля?!

– Да нормально все, серьезно! Не волнуйся! Я все помню и теперь умная…

– Ну смотри… Я тебе доверяю. Если что – сразу звони…

Не за горами был день рождения Алевтины. Месяца не прошло с момента семейного скандала, и я совсем не понимала, как завести разговор с Андреем о празднике старшей дочери в нашем Доме.

Аля хотела пригласить коллег по работе, подружек из Прионежска и Липецка. Тем более что, конечно, дочери хотелось, чтобы мы побыли и уехали.

Андрей был категорически против. Мне стоило немалых усилий его уговорить. Но еще сложнее оказалось создать у мужа такое настроение, чтобы праздник стал праздником. Я, говоря по совести, была с Андреем согласна. После такой выходки Аля совершенно не заслуживала торжества с размахом. Но это я понимала умом.

А душой… Душой мне хотелось, чтобы у моего ребенка был праздник, гости, подарки, цветы и шарики. И потом, я прекрасно осознавала желание Али продемонстрировать своим друзьям и то, какая у нее большая семья, и то, какой у нас Дом, и то, что ей доверяют отмечать день рождения с компанией в доме родителей в их отсутствие. Сказать, что я волновалась, – не сказать ничего. Но это еще и особенность моего характера. Я честно работала над собой и убеждала себя в том, что все останутся живы, Дом цел и соседи по улице не станут нервничать.

Когда разрешение отца на праздник было получено, Аля принялась составлять меню. Она советовалась со мной по всем вопросам. И сразу сказала, что все оплачивает сама, а нас ждет в гости. Как же я была рада! Аля все делала правильно.

Но в воздухе витал образ призрачного свидетеля со свадьбы из Липецка. Проанализировав обрывки фраз, настроение и то, что не надо помогать завозить в дом продукты – «мне помогут», стало ясно: нам предстоит знакомство с новым кавалером Али. На все мои вопросы Алевтина отвечала уклончиво, сказала, что да, будет некий Коля, она хочет, чтобы мы на него посмотрели, и, мол, только после того… Слушать это все было смешно, но я играла в Алину игру, потому что очень хотела, чтобы у нее было хорошее настроение.

Накануне дня рождения Али мне пришлось выдержать разговор с Андреем и сообщить ему, что на празднике будет молодой человек, к которому дочь «присматривается». Что было, когда мой муж услышал, что кавалер и есть тот самый свидетель на свадьбе в Липецке, описывать не стану. Спустя какое-то время Андрей все же поинтересовался:

– Он кто и откуда – ты знаешь? Кем работает? Что вообще собой представляет?

Я знала. Но мужу сказала:

– Успокойся, она же не замуж выходит…

Перед тем как ехать в гости к Але, мы купили в ближайшем магазине совершенно роскошный букет цветов. Цветы я заказала заранее, с гордостью рассказала продавцу, что у старшей дочери день рождения, ей исполняется двадцать три года, и мы все хотим, чтобы она вышла замуж за достойного юношу и побыстрее нарожала нам внуков. Продавец понял все буквально: букет составили такой, что с ним впору идти на свадьбу… Но мы поехали на день рождения к Але.

Гости были уже все в сборе. Алька вылетела нам навстречу такая счастливая, такая родная! Отец вручил дочери конверт с деньгами, я – букет, увидев который, Аля рассмеялась: свадебный! Маша с Егором тоже дарили какие-то свои сувениры, а Иван сидел у папы на руках и созерцал происходящее.

В тот вечер я в очередной раз убедилась, что лучшего отца для своих детей пожелать трудно. Андрей сначала пригласил всех мужчин компании к нашему бару, предложил попробовать на выбор коньяк или виски. Он завел какой-то разговор и вовлек в него всех. А потом, уже когда все сидели за столом, Андрей жарил шашлыки и угощал гостей.

Алька выглядела настоящей принцессой. Она просто купалась в нашей любви и светилась от счастья. Я видела, как на нее смотрели подружки, с каким нескрываемым удивлением все оценивали наши с Алей отношения, какое впечатление на друзей дочери произвела наша семья.

Хорошо помню, как Алевтина нам представила своего нового друга:

– Это Коля…

Перед нами стоял молодой человек невысокого роста, довольно симпатичный, тотчас залившийся краской смущения. Юноша показался стеснительным и неразговорчивым.

Алины подружки – коллеги по работе – тоже видели Колю впервые и, естественно, обсуждали его появление рядом с нашей дочерью. Одна из девушек, обратившись ко мне, спросила:

– А что этот молодой человек может дать Але? Студент-заочник, работает наладчиком оборудования на чайной фабрике, живет с мамой в Климовске…

– Ну разве это самое важное? – спросила я в ответ. – Важно, чтобы люди любили друг друга, а все остальное приложится, главное – быть вместе.

Моя мама всегда говорила так:

– Для меня самое главное, чтобы любила ты! Если ты будешь счастлива, мне тоже будет хорошо.

Следуя этому принципу, мама принимала и переживала все мои увлечения и влюбленности. Точно так же рассуждала и я, думая об Алином выборе. Конечно, с высоты своих лет и житейского опыта я видела как хорошие стороны этого юноши, так и плохие, но разве все мы идеальны?..

Я знала по себе, что когда любишь человека, когда это чувство взаимно, можно горы свернуть, можно любую звезду с неба достать.

Да, меня очень не устроило окружение Алиного приятеля, манера разговаривать и скабрезные шуточки… Но опять я себе сказала: «Катя, это не твой выбор, это выбор Али…»

Уезжая, я подошла к новому знакомому:

– Коля, я вижу, вы основательный молодой человек, пожалуйста, помогите Але навести порядок в Доме и все здесь закрыть-запереть как следует.

Молодой человек молча кивнул и смущенно улыбнулся.

Всю дорогу назад мы с Андреем и радовались тому, какой славный у Али получился праздник, и уговаривали себя, что нас все устраивает в ее избраннике. Избраннике??? Ну ведь не замуж за него она выходит…

На следующий день, когда гости разъехались, Аля со своим другом наводили порядок. Дочь писала мне сообщения, спрашивала, что и как расставлять, как включать стиральную машину и куда засыпать стиральный порошок.

Мне было очень радостно: Аля действительно понимала, что в Доме все должно остаться в таком порядке, в каком было до праздника.

Когда мы приехали в Дом уже одни, без Али, я поразилась тому порядку, который она навела вместе с Колей. Все было просто идеально. Я торжествующе смотрела на Андрея: вот что значит доверять дочери. А муж придирчиво обходил комнату за комнатой, пытаясь найти изъян. И он его нашел… Дети сломали ручку, которой закрывался третий этаж… Но, к счастью, Алин приятель довольно быстро ее починил. Все было хорошо.

Я понимала, что Алевтина стала жить не одна. Потихоньку раскрутила ее на разговор, в котором она мне призналась:

– Да, Коля живет у меня.

– И как долго вы собираетесь жить вместе? – попробовала я пошутить.

– Это надолго и серьезно.

Стало понятно, что шутки закончились.

– Ты понимаешь, что надо разговаривать с отцом?

– Да.

– Если все так, как ты говоришь, то разговаривать должен твой друг.

– Да, я поговорю с ним, и мы условимся, когда придем к вам и все скажем.

– А что «все»?

– Что мы живем вместе.

– Аль, а что значит «мы живем вместе»?

– ?

– Ну, ты же понимаешь, что живем вместе – это не только спим и просыпаемся вместе. Это едим вместе, стираем вместе, одеваемся вместе, квартиру снимаем вместе. Не воспринимай мои слова буквально. Я образно говорю. Может, тебе не стоит торопить события? Ты уверена, что этот человек готов взять на себя ответственность за твою жизнь во всех отношениях?

– Я не думала об этом…

– А ты подумай. Ты готова стирать его носки? Хочешь этого? Ты помнишь, как ты вернулась из поездки на море с тем Колей?

– Он был Николай, – как-то очень грустно сказала Аля.

– Ну хорошо, – все больше заводилась я, чувствуя, что у дочери нет настоящих чувств к новому кавалеру, – ты все помнишь?

– Что ты имеешь в виду? – голос Али совсем потух.

– Я спросила тебя: «А как все было устроено в бытовом плане? Кто стирал Николаю носки?» И ты мне тогда ответила: «Так сам и стирал, я не вникала…»

– Ну что ты сравниваешь, сейчас совсем другое дело!

– Аленька, я прошу тебя только об одном: не торопись, подумай. К папе надо идти разговаривать с вашим общим решением, основанным на вашем общем желании именно жить вместе, а не ночевать. Ты меня понимаешь?

– Да…

– Ты сама-то понимаешь, чего ты хочешь? Ты видишь Николая таким, какой он есть? Ты хорошо понимаешь, что он совсем из другой жизни?

– Он – Коля…

– Да что же ты так упираешься с этим «Коля», «не Коля»? Ответь мне на вопрос!

– Да, я все понимаю. Он действительно из другой жизни… Но я вижу, какой он хороший, и чувствую, что могу помочь ему начать жить иначе…

– Ты настолько любишь его?

– Наверное… Я даже не знаю…

– Что значит «не знаю»? Аль! Это не ответ…

– Кать, да все я понимаю… Просто я так давно хочу замуж, я детей рожать хочу, семью хочу, как у вас с папой… Мне кажется, что Коля – как раз тот вариант.

– Подумай хорошо, все взвесь… Хотя, конечно, пока не попробуешь – не поймешь. Только умоляю тебя: предохраняйся как следует!..

– Ну о чем ты говоришь?! Конечно…

Где-то в начале октября Аля и Коля приехали к нам в Дом, чтобы сообщить отцу о своем решении.

Мы с Алевтиной подробно обговорили, что и как должен сказать ее избранник, чтобы папа смог правильно отреагировать на услышанное.

Конечно, дома я провела с Андреем «работу» и знала, что он настроен довольно лояльно. Было решено, что просто попьем чаю.

За столом мы были все вместе. То есть и Маша, и Егор, и Иван тоже. Это всегда принципиально для меня: все важные события обсуждать вместе. Дети порой гораздо умнее родителей и видят ситуацию глубже, чем мы со своими взрослыми запылившимися мозгами и измотанными душами.

– Папа, мы бы хотели с тобой кое-что обсудить, – робко начала говорить старшая дочь.

– Я слушаю…

– Понимаешь, мы с Николаем… Мы с Колей, – Аля выжидающе смотрела на своего кавалера и держала паузу, а ее спутник молча шевелил пухлыми губами и не отрывал глаз от чашки.

– Так, дети, хорош тут всех бояться, – вступила я в разговор. – Коля, Андрей Юрьевич только с виду такой строгий, а на самом деле он нежный и любящий отец. Андрей, – обратилась я к мужу, – молодежь приехала сказать, что они встретили, полюбили друг друга и хотят жить вместе, о чем ставят тебя в известность, чтобы все было по-людски.

Аля кивала и улыбалась, а Коля молчал и краснел.

– Конечно, я очень рад, что рядом с нашей дочерью появился мужчина, и, судя по всему, неплохой. Время покажет, – сурово начал Андрей, – но, Николай, как вы себе представляете жизнь вместе с Алевтиной? Насколько я знаю, вы еще студент… И живете далеко за пределами Москвы…

– Пап! Теперь он живет в Москве, – попыталась шутить Аля.

– Я это уже усвоил… Но это не отменяет моего вопроса…

Было совершенно очевидно, что Коля не готов к такому разговору и вообще не привык, чтобы с ним так разговаривали. Он пытался что-то начать говорить, но тут вмешалась Аля:

– Пап, да все будет нормально!

– Что значит в вашем общем понимании «нормально»? Я правильно понимаю, Николай, что, решив жить вместе с Алей, вы целиком и полностью берете на себя заботу о нашей дочери? Я говорю не только о материальной стороне вопроса, но и о моральной. Алевтина сейчас находится под полной опекой и окружена нашей заботой. Конечно, мы по-прежнему будем любить Алю, тревожиться и заботиться о ней, но уже не сможем выяснять у нее, во сколько она пришла домой, не сможем приезжать к ней сразу, как только она заболеет… Вы собираетесь жить в гражданском браке, я правильно понял?

– Да, – выдохнул юноша.

– Так вы готовы нести ответственность за семью?

– Да…

Я видела, что Андрей крайне недоволен тем, как ведет разговор избранник дочери. Но все мои мысли были устремлены в сторону Али. Я видела, как она волнуется, как переживает, что отец сейчас может сказать «нет», и я очень боялась спугнуть в Алевтине желание все делать правильно, ну хотя бы относительно.

В нашей с Андреем очень непростой жизненной ситуации, когда мы решили жить вместе, он первым делом отправился к моей маме: знакомиться и объявлять о нашем решении. Я, вечно говорящая и забивающая своей энергией и активностью все на свете, в тот момент сидела притихшая, как воробушек, и с огромным уважением и восхищением смотрела на то, как мой мужчина вел беседу с моей мамой. И я видела, что мама, прекрасно понимая, что все очень непросто, все-таки с радостью восприняла нашу новость…

Для меня было важно, чтобы и у Али сохранились только хорошие ощущения и воспоминания об этом разговоре.

– Коля, я вот что хочу вам сказать, – вступила я в разговор и увидела, как дочь облегченно выдохнула, – вы видите, что у нас большая семья, много детей. Мы всех их любим одинаково. Вы же знаете, что у Али есть младшая сестра, которая живет в Прионежске? Так вот, и она – наш ребенок, просто в силу возраста и обстоятельств пока не желает с нами общаться. Если ваши намерения относительно Али серьезные и все по-настоящему, то вам надо решить: вы с Алей в семье или отдельно. Если наша дочь вас любит, значит, по определению и мы к вам станем хорошо относиться, но если мы узнаем, что вы чем-то обидели Алю, – не обессудьте, мы за своих порвем. Понимаете, о чем я?

– Да…

– Так вот я о том, что если вы с Алей хотите жить совсем отдельно от нас – пожалуйста, мы примем эту ситуацию. Но вы должны знать, что Аля очень привязана к нам, к детям, они ее любят, скучают по ней. Конечно, нам бы хотелось, чтобы мы общались по-прежнему. Мы совершенно не против того, чтобы вы вошли в нашу семью, не против, потому что вас выбрала наша дочь… Одним словом, я хотела бы знать: мы вместе или каждый сам за себя?

За столом царила тишина. Наш гость молчал.

– Мы ни в коем случае не собираемся вмешиваться в вашу жизнь, – продолжила я. – Аля прекрасно знает, что если она приняла решение строить свои отношения, я скорее буду на вашей стороне в любом случае…

– Ну да, – улыбнулась дочь, – валенки согреет и отправит обратно…

Коля совсем перестал понимать, о чем речь. Есть у нас в семье такая особенность: любим разговаривать фразами из известных фильмов. Чтобы помочь Коле понять нас, Аля быстро пересказала ему сюжет старого кино, потом добавила:

– А еще Катя и по шее мне надает за то, что я тебя обидела и не послушала…

– Я все понял, – улыбнулся молодой человек, – конечно, мы будем все вместе…

Я облегченно вздохнула.

И тут же осознала: у меня появился еще один ребенок. Я была рада!

Вновь слово взял Андрей.

– Николай, чтобы ни в коем случае не унизить ваше достоинство и сразу все расставить по местам, я должен обсудить с вами деликатный финансовый вопрос.

– Да…

– Вы знаете, что квартира, в которой живет Алевтина, – не ее, мы снимаем это жилье?

– Да, конечно.

– Вы знаете, что мы помогаем Але оплачивать каждый месяц проживания в этой квартире?

– Да…

– Но если вы станете жить вместе, будет неправильно, если все останется по-прежнему. Вы не должны зависеть от наших денег. Вы справитесь с оплатой жилья сами?

– Да…

– Я очень рад, – улыбнулся Андрей, – давайте пить чай.

Мы с Алькой сразу засуетились, закружились, и дальше вечер прошел очень по-семейному уютно.

Молодежь стала строить свою жизнь, Аля была на седьмом небе от счастья, а я с присущим мне рвением взялась «подкармливать» новую ячейку общества. Для меня это было само собой разумеющимся: покупаю творог нам – покупаю творог им, покупаю курицу нам – покупаю и им. А еще я очень быстро узнала, что Коля любит шоколадные конфеты. Здесь меня было не остановить…

Андрей продолжал материально поддерживать дочь. Вернее, теперь дочь и ее друга.

Жили мы дружно. Почти все выходные проводили вместе в нашем Доме. На юбилее мужа, который мы праздновали в октябре, Аля и Коля были вместе, и мы их представили нашим родственникам как официальную пару.

Не стану кривить душой: я видела все недостатки Коли. Но даже с Андреем мы не обсуждали это, не говоря уже об Але. Я считала, что она во всем должна разобраться сама. Однако меня волновало то, что дочь сама решала все финансовые вопросы и довольно часто обращалась к нам за помощью.

Родители зачастую судят о жизни взрослых детей по себе, произнося фразу: «Я в его (ее) возрасте», и дальше следует упоминание какого-либо «подвига»… Не были исключением и мы. Андрей вспоминал о том, что он в возрасте Коли был офицером и содержал семью, в которой росли двое детей и не работала жена.

Я оценивала карьерные успехи Алевтины с точки зрения того, что происходило в моей жизни в двадцать три года, и переживала.

Мне очень не хотелось, чтобы старшая дочь увязла в кухонно-бытовой суете так рано. Всего этого в судьбе любой семейной женщины предостаточно. И наоборот, хотелось, чтобы Аля развивалась в профессиональном плане, делала карьеру, получала второе высшее образование, учила языки, путешествовала, ходила в театры, на выставки…

Каждый раз, когда старшая дочь предлагала мне помощь в уборке Дома, мытье посуды, я отвечала: «Иди лучше почитай что-то стоящее, посуды ты еще в своей жизни намоешься…»

Меня от души порадовало то, какой день рождения устроила Аля для своего друга.

С моей точки зрения, она все сделала как любящая и заботливая женщина. Даже умудрилась устроить под окном дома фейерверк, не говоря уже о шариках и подарке.

Мы тоже поздравили Колю – уже как полноценного члена нашей семьи: пригласили всех в кафе, говорили тосты за именинника, много смеялись и разговаривали. Конечно, после консультаций с Алей купили дорогой, но нужный подарок. Помню, какие были у Коли глаза, когда мы вручили ему сувенир. В сущности, он был еще совсем ребенком и радовался нашему вниманию как дитя. Я была счастлива. Правда, счастье омрачилось тем, в каком виде Алевтина приехала с работы на нашу встречу в кафе… Безобразно старые сапоги, сумка, которая была куплена мной, еще когда Аля только-только переехала жить в Москву. На следующий день я поинтересовалась у дочери:

– Скажи, у вас с деньгами совсем туго?

– Да вот, пришлось выискивать средства на оплату учебы Коли…

– Я расстроилась, Аль, когда вчера тебя увидела. Ты работаешь в серьезном офисе в самом центре Москвы, у тебя очень хорошая зарплата, и ходить в таком виде на работу просто неприлично. Пожалуйста, вечером зайди к нам. Мы с папой решили купить тебе сапоги и сумку. Но только купи ты уж сама, а мы оплатим. Хорошо?

– Да, большое спасибо…

Конечно, случались у молодежи и размолвки, и ссоры. Но поначалу Алиной мудрости и терпения хватало на то, чтобы сглаживать углы и находить выход из любых ситуаций. Вообще в тот период жизни Аля была моей гордостью. Это так здорово: видеть плод своих трудов.

Однажды вечером раздался звонок. Звонила старшая дочь:

– Катенька, ты дома? Можно мы на минуточку зайдем?

– Конечно!

Буквально через пять минут на пороге стояли страшно довольные Аля и Коля. Они протянули мне какую-то коробку:

– Это тебе…

Я открыла и ахнула: внутри лежали настенные часы с маками… Маки – мои самые любимые цветы, и я просто мечтала о таком подарке. Аля знала об этом…

А вскоре после своего дня рождения Коля сделал Але предложение.

Я хорошо помню, как дочь позвонила нам, чтобы сообщить эту новость. Я даже помню, где мы в тот момент ехали на машине. Это было днем в субботу, мы как раз собирались в Дом.

– Привет! – уже по тому, как Аля сказала приветствие, я поняла: произошло нечто грандиозное. – Скажи, пожалуйста, где вы будете сегодня вечером? Мы бы хотели с вами встретиться и кое-что рассказать.

– Привет, моя хорошая! Алька, я все правильно понимаю?

– Ты у нас, Катенька, всегда все правильно понимаешь.

– Отлично! Я очень за тебя рада. Папу подготовлю. Ты только скажи, во сколько вас ждать.

– Ну, мы сейчас едем к Колиной маме, а оттуда уже к вам.

– А твоей маме вы уже сказали?

– Да, еще вчера вечером!

– Ну, хорошо, тогда мы вас ждем, позвоните, как поедете в нашу сторону.

Меня уколола фраза о том, что своей маме Аля сообщила радостную новость первой. Мне не хотелось быть первой, но хотелось быть в числе тех, кого обзванивали вчера. Однако поскольку мой мозг устроен весьма странным образом, через пару секунд я сказала себе: «Какая ты, Катя, противная. Аля не могла позвонить нам поздно вечером, потому что понимает: у нас маленькие дети. А с ревностью своей надо что-то делать…»

Мы приехали в Дом и стали ждать старших детей.

Мне очень хотелось, чтобы Аля навсегда запомнила этот момент своей жизни, да и Маша с Егором тоже. Заранее о сути визита молодых я предупредила только Андрея.

В Дом Алевтина и Николай вошли, держась за руки. Мы произнесли первые фразы о погоде-природе, и почти сразу старшая дочь произнесла: «А мне вчера Коля сделал предложение…» Избранник Али молчал и счастливо улыбался. Дети начали визжать и скакать, я охала и ахала, а Андрей нарочито громко сказал:

– Ну что же, мать, неси икону!

Я поднялась на второй этаж за иконой, которую подарил мой отец и, снимая ее со стены, шепотом попросила: «Господи! Пусть все у них будет хорошо!»

Андрей благословил детей, мы – поздравили и уселись ужинать.

Конечно, все разговоры были о предстоящей свадьбе, и, конечно, всю ночь накануне Аля с Колей обсуждали именно это.

Поэтому нам дочь сообщила уже продуманный ими ход предстоящих радостных событий:

– Дорогие мои родители! Мне бы очень хотелось выходить замуж из нашего Дома. Чтобы Коля забирал меня отсюда, чтобы ночь перед свадьбой я ночевала здесь, с вами. Так можно?

– Конечно, Аленька, о чем ты говоришь…

– Мы хотим подать заявление в загс как раз в Климовском районе… Знаете, там есть очень красивый дворец бракосочетаний, и отсюда ехать будет удобно. А после росписи мы бы хотели…

– Улететь отдыхать, – закончила я за Алю.

Мы столько раз обсуждали с ней вопрос «широкой свадьбы», что я прекрасно знала, по какому сценарию все должно происходить.

– А платье у тебя, Алька, будет? – спросила Маша.

– Да, я бы очень хотела…

– А когда мы будем провожать тебя в загс из Дома, мы ведь тоже должны быть все красивые? – не успокаивалась Машенька.

– Конечно! – рассмеялась Аля. – Ты в платье, Егор в костюме, а как же иначе вы хотите меня жениху вручить? На росписи мы хотим быть одни, – продолжала Алевтина, – то есть только мы, свидетели и фотограф. А потом во дворце, в банкетном зале, нас смогут встретить все, кто хочет поздравить…

– Слушайте, вы так все здорово придумали, вот что значит молодые головы, – стала я хвалить детей.

– А что думает мама Коли по поводу вашего решения пожениться? – спросил Андрей.

– Она очень рада и, знаешь, сказала, что когда она меня увидела, то сразу поняла, что мы поженимся, – выпалила Аля.

– Николай, ну мы теперь просто обязаны познакомиться с вашей мамой. Когда это можно будет сделать? Пожалуйста, обсудите все и сообщите нам.

– Ну а твоя мама? – с горечью спросил Андрей дочь.

– А моя мама сказала, что… Пап, давай это обсудим позже. Ничего хорошего она мне не сказала. Вернее, вчера вечером она поздравила, а сегодня с утра уже позвонила и сказала, что сначала Коля должен приехать к ней познакомиться… А потом уж речь о свадьбе вести.

– А ты-то как думаешь?

– Пап, я сама разберусь, ладно? В любом случае мы будем делать так, как решили, а уж захочет мама принять наш план или нет – это ее дело.

Я хорошо понимала настроение Али. Понимала… А Андрей чувствовал. Поэтому сказал:

– Я хочу, чтобы ты сейчас услышала меня: для того чтобы задуманное вами получилось, твоя позиция должна быть объявлена маме жестко и безапелляционно. Ты понимаешь, о чем я говорю?

– Пап, я все понимаю.

– Аль, мы много раз с тобой обсуждали и мечтали о том, какая у тебя будет свадьба, правда? – вступила я в разговор. – Коля! Вы уж нас простите, но вы же видите, что Аля не из совсем обычной семьи. Так вот… Я, Алька, тебе довольно долго говорила, что никогда не пойду на твою свадьбу, чтобы не нервировать твою маму. Когда я так рассуждала, понимала: твоя свадьба – это в первую очередь праздник твоей мамы. Но ты знаешь, что многое изменилось за последние годы, мы вместе немало пережили. Я бы тоже хотела иметь возможность быть рядом с тобой в такой день…

– Катенька, о чем ты говоришь?! Конечно! Вы – мои родители: и ты, и папа – должны быть рядом со мной… Я хочу этого, и так будет. Это же моя свадьба! – поставила точку в этой части разговора Аля.

Дальше мы стали обсуждать такие немаловажные детали, как покупка платья Алевтине и костюма Коле. И решили, что все это будем делать вместе. Я тут же шепнула дочке, что белье и чулки станут подарком лично от меня.

Аля, не переставая, говорила «спасибо». Потом мы обсуждали свадебное путешествие и решили, что оно станет нашим свадебным подарком Але и Коле.

Я не могла оторвать глаз от нашей старшей дочери: она была абсолютно счастлива.

А когда страсти улеглись и я после ужина мыла посуду, ко мне подошла наша новоявленная невеста:

– Кать, мне надо поговорить с тобой…

– Давай поговорим. Мне перестать мыть посуду или можно продолжать?

– Продолжай.

– Я слушаю тебя, Аленька. – Я улыбалась, стараясь подбодрить дочь. Ну вот чувствовала, что что-то не так …

– Мама… Мама так недовольна всей этой затеей. Она уже сегодня со мной разговаривала сквозь зубы. Хочет, чтобы все детали свадьбы я обсуждала только с ней, что свадьба должна быть настоящей: с гостями, тамадой и дебильными криками «горько!» – Аля плакала.

– Аленька, маму можно понять, – начала было я…

– А меня, меня она когда-нибудь понимала? Где она была все эти годы? Проездом из Липецка в Прионежск и обратно?! – Я понимала, что Аля в шаге от начала истерики. – Почему? Почему ее не было, когда она была нужна? А теперь? Теперь, конечно, она хочет праздника… Ты же все знаешь, Кать! Она приезжала в Москву, встречалась с родней и только потом звонила мне…

Да, действительно, я знала многое. И, как правило, не могла найти внятного объяснения поступкам мамы Алевтины.

Взять хотя бы последний раз, когда она и Маргарита, проездом из Липецка домой, остановились в Москве. Тогда впервые мать и сестра решили переночевать у Али. Это было как раз после наших семейных августовских неприятностей, связанных с поездкой Алевтины в Питер.

Едва мы тогда все объяснились, как Аля обратилась ко мне с просьбой дать ей в пользование надувной матрас, на котором могли бы спать ее гости. Матрас мы взяли у моей мамы…

Я знала, что дочь готовится к приезду своих родных, продумывает меню… Но в день приезда матери и сестры, точнее, вечером того дня, Алька взялась писать мне сообщения. По содержанию стало ясно, что нашей девочке нечем заняться. Я позвонила и сразу же спросила:

– Ты где?

– Дома.

– А мне зачем пишешь? Занимайся гостями.

– А их дома нет… Они как уехали с утра по магазинам, так еще и не вернулись. Я после работы с подружкой в кафе зашла, посидела, домой доехала, ужин вкусняцкий приготовила, а их все нет… Я уже и спать хочу: завтра же на работу…

Что я могла сказать Але в ответ? Она была уже слишком взрослой, чтобы выслушивать мои объяснения – оправдания поступкам ее мамы. Алевтина все понимала и чувствовала сама.

На следующее утро мы, как всегда, списались с дочерью.

– Дома все в порядке?

– Да, спасибо.

– Твой ужин понравился?

– Они не стали есть. Сказали, что очень устали, и сразу спать легли. Они где-то поужинали.

– Ну ты что, расстроилась? Ты же знаешь, как можно устать от походов по магазинам… Много всего купили?

– Еле донесли.

– Ну, вот видишь!

– Кать, а мне они даже засохшего пирожка не принесли… Понимаешь, совсем ничего.

Сказать, что у меня сердце разрывалось от боли за своего ребенка, – не сказать ничего. Но в этой ситуации я не могла вмешаться, никак не могла заступиться за Алю. Поэтому, как всегда, стала переводить стрелки на себя:

– Вот видишь, Алька, какая ты избалованная. Это я виновата!

– Ага, точно… Ладно, спасибо.

Всегда, вне зависимости от цели походов по магазинам, мы непременно что-то покупали Але. Пусть хотя бы чеснокодавилку, но такого, чтобы что-то покупали младшим детям и не купили ничего старшей дочери, не бывало.

Тот разговор на кухне я потом вспоминала не раз…

На следующий же день Андрей позвонил маме Николая и пригласил ее к нам в гости, в Дом.

Сейчас я с трудом понимаю, как я тогда все успевала. В гости к нам приезжала не только мама Алиного жениха, но и его сестра с семьей. Застолье получалось солидное: на двенадцать человек…

Как я, имея на руках троих маленьких детей, одному из которых должен был исполниться только год, а двое были младшими школьниками, успевала и купить продукты, и все приготовить, и стол накрыть… К тому же и детей, и продукты надо было довезти до загородного Дома…

Но силы находились. Я их черпала в своей безграничной любви к нашим четверым детям.

Хорошо помню тот вечер. Помню волнение Али, дрожь в голосе Коли и слезы радости на глазах его мамы.

Когда прошли первые минуты после знакомства, Татьяна Васильевна попросила нас всех встать. Николай опустился на одно колено, взял Алю за руку и при всех нас сделал ей предложение выйти замуж, надев на палец красивое кольцо.

За столом мы говорили обо всем. А о чем еще могут говорить только что познакомившиеся люди, которые в одночасье должны стать родственниками?

Разговор о свадьбе не зашел. Мы знали о решении детей, но дату и все остальное было бессмысленно обсуждать во время шумного застолья, к тому же мы с Татьяной Васильевной впервые видели друг друга… Слишком много эмоций.

Дети лишь опять сообщили о том, как пройдет свадьба: забирают из Дома невесту, приезжают в загс, принимают поздравления и улетают в свадебное путешествие.

Это сейчас я понимаю, что надо было сказать:

– Ребята, все отлично, свадьбу играем через год.

Но, к сожалению, все мы сильны задним умом.

Коля был «завидным» женихом: студент-заочник с платой за образование, юноша призывного возраста, который живет с мамой и бабушкой в однокомнатной квартире.

В тот вечер за столом Татьяна Васильевна подняла все эти темы и пообещала, что все будет решено силами их семьи: она доучит сына, решит проблему с армией и освободит для молодых квартиру, которая сейчас сдается (собственно, из этих денег учеба и оплачивалась).

Я не понимала, почему тогда молодежь самостоятельно справлялась с оплатой текущего семестра, но считать чужие деньги – вредное для здоровья занятие, и я не стала вникать.

Мы с Андреем, да и Аля видели, какое впечатление на наших гостей произвели наша семья, наш Дом и стол, который мы накрыли. Уходя, будущая сватья все время повторяла:

– Катюша, спасибо вам большое, вы такая умница, представляю, как вам было тяжело… Ну, уж в следующий раз мы все соберемся у нас. Да-да. Решено! И не смейте спорить. Я старше вас и знаю, о чем говорю… Я как раз сейчас заканчиваю ремонт. Но это даже не обсуждается: только у нас…

Одним словом, расстались мы в лучших чувствах и с хорошим впечатлением друг о друге.

Аля осталась очень довольна. Она не один раз сказала нам с отцом «спасибо», а нам больше ничего и не надо было.

Тем вечером, уже когда все было убрано со стола и я расставляла чистую посуду, Алевтина опять завела разговор о своей маме.

Я по-прежнему не хотела вникать в суть их общения.

Во-первых, я с большим трудом держала себя в руках, чтобы не начать называть вещи своими именами, а во-вторых, была уверена, что, как бы родная мама ни выносила Але мозг со своим видением предстоящей свадьбы, Аля сделает так, как решила и всегда хотела сама.

– Понимаешь, мама говорит, что в загс меня должна провожать только она, что я не могу лишать ее возможности поправить складки на моем свадебном платье. – Алевтина опять плакала.

– Аль, мама приедет знакомиться с Татьяной Васильевной?

– Она говорит, что это к ней все должны ехать…

– В смысле?

– Ну, что Коля и его мама должны приехать в Прионежск, чтобы познакомиться и попросить моей руки… Иначе мама на свадьбу не приедет. Понимаешь, я ей никак не могу объяснить, что ей одной дешевле приехать к нам, чем нам всем ехать в Прионежск. У нас каждая копейка на счету…

И тут я не выдержала:

– А ничего, что твоя мама не имеет к тебе никакого отношения все последние годы?

– Ага, последние годы, – горько улыбнулась Аля. – А когда она вообще имела ко мне отношение? Как только родилась Маська, я знала, что маме не нужна. А в десять лет мне вообще сказали, что я уже взрослая и вполне способна принимать самостоятельные решения… Да если бы папа не женился на тебе, я вообще не знаю, как бы я выросла…

Я моментально взяла себя в руки. Это было невозможно – допустить, чтобы Алевтина так говорила о своей маме.

– Аленька, – я обняла дочь за плечи, – ты должна постараться понять маму. Представляешь, как ей там одиноко, как ей хочется быть сейчас рядом с тобой, разделить твою радость…

– Кать, зачем ты мне сейчас это говоришь? – Аля освободилась из моих рук. – Мама уже сказала, что недовольна моим выбором, что я выхожу замуж за нищего, и если свадьба и будет, то только такая, как скажет она…

Сколько лет я знала, вернее, слышала о бывшей жене Андрея, но так и не научилась правильно реагировать на проявления ее характера. Для меня такие отношения со своим ребенком были запредельными. Да, мы тоже отдавали себе отчет в том, что дочь собирается выходить замуж, мягко говоря, не за олигарха. Но ведь важнее всего остального любовь… По крайней мере, я старательно заставляла и себя, и Андрея поверить в то, что это именно любовь…

– Аль, ты Колю любишь?

– Да…

– Ты сейчас счастлива?

– Очень.

– Тогда бери себя в руки, прекращай плакать и иди спать. Мы все равно что-нибудь придумаем, чтобы и волки были сыты, и овцы целы. Ну? Нам же с тобой не впервой… Мама тебя любит. Ну как можно не любить такую девочку?! Просто она своеобразно переживает за тебя…

– За себя она переживает и за то, что ее родственники про свадьбу скажут, – огрызнулась Аля.

– Прекрати злиться! Мне-то ты чего грубишь? Вы с Колей все решили правильно. Это ваша свадьба, пойми. Мамина свадьба уже прошла, она сделала все так, как сама хотела тогда. Теперь ты должна делать так, как хочешь ты. Сейчас твое время!.. – И я выпроводила дочь из кухни.

Перед сном я пересказала наш разговор Андрею.

– Что будем делать? Надо как-то Альку защитить от этих разборок.

– Спать… Надо ложиться спать.

А на следующий день с утра, пока все дети еще спали, Андрей рассказал мне, как проходила подготовка к их с мамой Али свадьбе.

– Когда Марина увидела список гостей с моей стороны, она немедленно вычеркнула родителей моего самого близкого друга по училищу.

Причем это были люди, в доме которых мы познакомились… Когда я спросил: «Почему?» – Марина ответила: «Мне неприятно их видеть…»

– И что ты? – спросила я Андрея.

– Ничего… Не пригласил. Вот живу уже столько лет с чувством стыда перед родителями Стаса… Но с Мариной страшно спорить: только что-то не так, как она хочет, – сразу слезы, истерика… Грандиозная истерика была и в день свадьбы. Я даже за цветами для нее не мог съездить, друга отправил, потому что невеста замертво лежала на кровати и рыдала. В тот момент я понимал, что надо встать и уйти, что жениться нельзя, не хочу… Но родители?.. Гости?.. Как?.. Женился.

– Такое ощущение, что ты мне рассказываешь про другого человека, а не про себя… Я даже не представляю, чтобы… Ладно, с Алей что нам делать?

– Я против любого контакта с ее мамой. Ничего хорошего не будет, если начать выполнять хоть малую долю ее капризов. Как дети решили, так и делаем. Кому не нравится – свободны…

– Но Альке надо об этом сказать.

– Я скажу. За завтраком.

За завтраком действительно состоялся разговор. Андрей был очень корректен, он старательно формулировал и объяснял. Аля кивала, соглашаясь. А потом начала плакать… Опять.

– Аленька, девочка моя, ты папу слушай, но, конечно, будет так, как вы скажете. Папа хочет, чтобы у тебя было хорошее настроение… Ну, посмотри, ты как сказала маме про свадьбу, так все время плачешь… – как могла старалась я утешить дочь.

– Папа говорит все правильно. Я знаю. Просто обидно, что мама даже из моей свадьбы хочет сделать свой праздник. – Аля вытерла слезы.

– Хочешь, я поговорю с мамой?.. – спросил Андрей.

– Ты что?! – Аля подпрыгнула на стуле. – Ни в коем случае! Если позвонишь ты, она станет все делать в точности наоборот, лишь бы тебе назло. Нет, спасибо. Я сама ей все скажу.

Так и решили.

Покупая в оптовом магазине всякие праздничные затеи ко дню рождения Ивана, по согласованию с Алевтиной я набрала шариков-бантиков-хлопушек уже к свадьбе. Даже нашла «костюмы» жениха и невесты на бутылки шампанского. Аля была увлечена выбором фасона платья, мы оживленно обсуждали с ней: шить или покупать. Я нашла хорошую портниху. Думали над датой росписи. Я занималась выбором места, куда молодые отправятся в свадебное путешествие. Молодые сказали однозначно: к морю. И я стала оформлять путевки…

С хорошим настроением и с общей кипучей энергией мы успевали за один день переделать кучу дел и затеять что-то новое. Мужчины оставили нас в покое, потому что так было безопаснее.

Как-то утром, во время обычного созвона с мамой, я взахлеб рассказывала ей про свадьбу-платье-жениха, как вдруг она сухим и очень жестким голосом сказала мне:

– Знаешь что, доченька, ты давай-ка оторвись от этих своих развлечений с Алей и займись моими проблемами.

– Что случилось?

– Вот приезжай и посмотри на меня.

– Да я ведь только вчера заходила.

– Зайди надолго, найди время.

– Хорошо. Я сегодня же заеду.

Вечером, пока Маша с Егором были на занятиях в музыкальной школе, я с Иваном приехала к маме. То, что я увидела… Честно говоря, совсем не готова здесь рассказывать об этом. Дело было плохо. Проблемы касались ног. Срочно был нужен врач. Хороший, серьезный врач. Вечер я посвятила поискам. И врача нашла. Но выбита из колеи была здорово.

А позже, когда Андрей уже укачивал Ивана, позвонила Аля. Говорила она «в нос»:

– Привет!

– Привет! Ты простудилась?

– Нет, спасибо, все в порядке. Вы спите?

– Нет, давай поговорим.

– Я с мамой сейчас поговорила. – И Алька расплакалась.

– Да что же такое? Почему ты опять плачешь? Мама здорова?

– Не то слово…

– Ну, так не плачь так, будто кто-то умер. Успокойся. И Колю своего побереги. Он скоро или сбежит от твоих слез, или убьет кого-нибудь.

– Он на работе… Я и не стала бы при нем с мамой разговаривать.

– Ну и умница. Успокаивайся и ложись спать, утро вечера мудренее. Завтра на работу, а ты будешь вся опухшая.

– Кать, мама и слышать ничего не хочет о нашем варианте свадьбы. Она сказала, что вообще не приедет… – Снова в трубке раздались всхлипывания.

– Если ты сейчас не возьмешь себя в руки, я не буду с тобой говорить. Успокойся, пожалуйста. У твоей мамы какие предложения?

– Она говорит, что свадьба должна быть свадьбой: с гостями, столами и всеми традициями, с караваями и так далее…

– Ясно. Мы сейчас, почти ночью, все равно ничего не решим, правда? У тебя дома валерьянка есть?

– Есть… Я как маме сказала, что Коля мне предложение сделал, так и пью ее не переставая…

– Понятно. Значит, завтра купишь себе что-то посерьезней… А ты как думала замуж выходить? Это все непросто. Надо помучиться, попереживать. – И тут я поняла, что Аля начала улыбаться. – Давай-ка ложись спать. Поговорим завтра.

– Спасибо тебе, Катенька! Целую, до завтра.

На следующий день с утра я была занята визитом врача к маме. Доктор, к счастью, был настоящий профессионал своего дела, но его манера общаться совершенно не устраивала маму… Это был какой-то кошмар… Врач сделал уйму назначений, которые надо было выполнять, а значит, все организовать на дому. К этому моменту нашей жизни передвижение мамы из-за тяжелой болезни ног стало весьма затруднительным процессом. Конечно, мы со всем справились. Даже УЗИ на дому сделали. Но надо было каждый день приезжать к маме, чтобы обрабатывать страшные раны на ногах. Во время визита врач пообещал помочь с госпитализацией мамы в стационар. Но для этого надо было с фотографиями ран ехать в больницу. Андрей, видя, что я просто падаю от усталости, взялся все устроить сам. Святой человек…

Я встречала у метро маленьких Машу и Егора, отвозила их на занятия в музыкальную школу, а сама ехала к маме. Иван все это время был в машине.

Случалось, что мне приходилось ездить кругами мимо маминого дома, чтобы мой малыш уснул. Со спящим сыном на руках, буквально на цыпочках, я поднималась к маме, в течение двадцати минут совершала все необходимые манипуляции и бежала вниз, прижимая к себе Ваньку. Я была сосредоточена на выполнении двух задач: помочь маме так быстро, чтобы спящий Иван не успел вспотеть (раздеть означало его разбудить), и сделать все так тихо, чтобы он не проснулся… Я аккуратно усаживала его в кресло, захлопывала двери машины тихо, чтобы не потревожить сон сына, садилась за руль, с помощью лекарства и усилий воли подавляла разыгрывающийся от беготни астматический приступ и на мгновение закрывала глаза… Мне очень нужна была эта, пусть совсем недолгая, передышка.

В один из таких моментов и раздался звонок от Али.

– Привет! – голос дочери был чужим, я сразу это почувствовала.

– Привет! – как можно спокойнее ответила я. – Как дела?

– У нас все в порядке, спасибо. Я звоню сказать тебе, что двенадцатого числа приезжает мама, чтобы покупать со мной платье, туфли и чтобы познакомиться с Татьяной Васильевной. – голос Али был необыкновенно холоден и бесцветен.

– Ну, хорошо, я все поняла.

– Тогда пока…

– Пока.

Это был тот случай, когда земля уходит из-под ног.

Я сидела в машине. Надо было ехать за детьми, а я даже не понимала, как ее завести…

Я ничего не понимала, а перезванивать и мусолить то, о чем мне так конкретно сказали, не хотела.

«Значит, надо принять решение ребенка и промолчать? Что произошло? Что я пропустила? И почему меня так задел Алькин тон?» – такие вопросы самой себе вихрем пронеслись в голове. Как-то сразу стало очень жарко. Ответы я могла найти только в диалоге с Андреем. Но это был явно не телефонный разговор. И мы с Иваном поехали за детками в музыкальную школу.

Когда я увидела в холле школы уже одетых и ждущих меня Машу с Егором, во мне все сжалось: «Какие-то брошенные они у меня… Я все время занята всеми, кроме моих собственных детей… Вот и хорошо, что мама Али займется вопросами, связанными со свадьбой. А у меня и мама в тяжелом состоянии, и трое детей на руках… И муж… Мой бедный муж… Господи! Что же не живется нам как нормальным людям?!.»

Когда вечером я рассказала Андрею о звонке Алевтины, он пришел в ярость:

– Отлично! Это так в духе Марины – не иметь к ситуации никакого отношения, взять и начать все портить.

– Но она мама…

– А где была эта мама все последние годы? Это она, что ли, не спала по ночам, когда Аля где-то околачивалась? Это она носилась с лекарствами к больной дочери? Это она ее одевала, кормила, разговаривала сутки напролет?..

– Андрюш, да пусть они купят это платье… Пусть познакомятся. Им же надо, мамам этим, познакомиться…

– Но Алевтина обсуждала покупку платья с тобой, ты так мечтала об этом!

– Я уверена, что и родная мама Али об этом мечтала… Нет, Андрей, это не мой праздник… Это не моя история.

– Ты себя слышишь? Столько, сколько ты делала все эти годы для Али, ты для наших троих детей, вместе взятых, не сделала…

– Ты прав… Как всегда, во всем прав. Но изменить я не могу ничего. И ты тоже.

– Давай я позвоню Альке и скажу ей, что думаю по этому поводу.

– Ты думаешь, тогда Марина не приедет? – усмехнулась я.

– Ты понимаешь, этот приезд значит, что не будет ничего из того, что решили дети… Ты помнишь, она говорила, что не приедет, пока Николай первый к ней не приедет? Теперь она приезжает сама. Аля до свадьбы просто не доживет. Она сойдет с ума…

– По-моему, она вполне адекватна и уверена в том, что все правильно. Андрей, не я – мама Алевтины. Зачем обманывать себя?..

С тем мы и легли спать. А на следующий день позволили себе уехать в Дом. Камин, треск дров, мы все вместе, вкусный ужин, приготовленный Андреем, – вот истинный отдых для меня.

Я успокаивала себя как могла, пыталась задавить в душе обиду и ревность, но сильней всего было желание уничтожить в себе знание того, что будет дальше. Я знала, чем все это закончится. Просто знала, и всё. Только, к сожалению, не могла остановиться и подождать. Я должна была идти вперед, спасать, жалеть…

Я не спала всю ночь, перебирая в уме всякие истории из нашей с Алей жизни. Много историй. Разных: грустных, смешных, поучительных. Я очень многому училась у Али, у ее возраста.

Это был мой первый опыт мамы такого взрослого ребенка. И не просто ребенка, а девочки, детство которой прошло мимо меня. Зачастую я становилась заложницей своих собственных затей.

Например, начинала рассказывать детям какие-то забавные истории, связанные с их рождением, или как маленький Егор общался с маленькой Машей, и среди всеобщего хохота сталкивалась взглядом с Алей: она так хотела, чтобы и про нее была история… Хорошо, если рядом оказывался Андрей и тут же бросался рассказывать что-то из раннего детства дочери… Но он был лишен по большей части возможности общаться с маленькой Алей: бывшая жена предпочитала жить не с мужем-офицером в гарнизонах, а у мамы в Липецке…

Наступило утро. Я набрала Алин номер.

– Привет! Как дела?

– Замечательно. – Голос у Али был совершенно чужой, с доселе мне незнакомыми нотками хамства.

– Что делаете? – Я просто летела в пропасть отчаяния.

– Вот уже выходим из дома, чтобы маму встречать. Потом приедем, позавтракаем, и мы с ней поедем в свадебный салон…

– Ясно. Мне ты ничего не хочешь сказать?

– Нет, а что случилось?

– Аль, а тебе не страшно? Не страшно так поступать со мной, с папой?

– Я тебя не понимаю.

– Ну ты хоть как-нибудь попыталась нам объяснить, что произошло и почему ты так резко изменила свои планы? Мы ведь с папой живые люди…

– Моя мама тоже живой человек! Она приезжает специально, чтобы купить мне платье, это ее подарок мне на свадьбу! – прокричала мне в трубку Алевтина.

– А дальше-то что?

– Дальше мы познакомим наших мам и вместе станем обсуждать свадьбу.

– А мы с папой? – Аля молчала. – Ты о нас-то подумала? О наших чувствах?

– Ты сама мне говорила, что это моя свадьба и я должна делать так, как я хочу…

– Ты вырываешь фразу из контекста. Я же не говорила, что надо идти по головам, плевать на чувства других людей. Аль, представляешь, мы живые!..

– Моя мама тоже живая. И она совершенно одна.

– Скажи, а что, кто-то не давал ей все эти годы, что ты живешь в Москве, заботиться о тебе? Знаешь, это очень здорово – быть женщиной-праздником. Приехать, купить платье, поулыбаться и, заметь, уехать… А дальше что ты будешь делать?

– Кать, ты чего сейчас хочешь?

– Хочу быть женщиной-праздником, а твоя мама пусть возьмет на себя почетную обязанность тебе попу подтирать и горшки с какашками выносить.

– Катя, эта женщина – моя мама, и я не могу ее обидеть. Я не могу ей сказать «нет»…

– Не могу или не смогла?

– Да какая разница? Все равно будет так, как мама хочет, потому что она – мама…

– Удачи, – сказала я и выключила телефон.

Во время разговора я стояла у окна, спиной к кухне. Когда все было кончено и я повернулась, то увидела Андрея.

– Что я не так сказала?

– Все так, Катюш… Прости меня. – Муж подошел ко мне и крепко-крепко обнял. – Прости…

В те минуты во мне болело все. Каждая клеточка. Обидно? Да! Непонятно? Да! Ревную?.. К кому?! Ведь эта женщина приехала поиграть в свадьбу. А Аля?.. Алька… Это ведь нельзя объяснить словами: что такое связь ребенка с матерью. Что бы ни происходило, как бы ни происходило, всегда ребенок будет идти за своей мамой. Зов крови…

Но как жестко Аля поставила меня в известность о том, что мама в этой истории важней…

Значит, это я не научила ее быть корректной, тактичной, не объяснила какие-то основные законы человеческого общения…

Я всегда думала, что если человека поместить в определенную среду, он неизбежно начнет дышать ее воздухом, впитывать ее влагу, пускать корни в землю…

Одним словом, стало ясно, что личным примером в такой истории ничего добиться нельзя.

Ну, ладно я… А Андрей? Неужели так же легко можно оттолкнуть человека, который не только всю жизнь стоял за спиной, был опорой и поддержкой, но и элементарно – был отцом? Здесь зов крови не работал?..

Еще до всей этой истории Алевтина и Николай попросили подарить им на Новый год микроволновку. Аля прислала мне ссылку на сайт, где можно было заказать подарок, и указала точную модель. Я оформила и приняла заказ, Андрей оплатил. Теперь, в свете последних событий, стоял вопрос: как же нам этот подарок вручить? Надо сказать, что коробка с микроволновкой занимала немало места в нашей квартире. Андрей напомнил, что надо бы за подарком заехать… Оказалось, у молодой семьи такой возможности не было. А может, и желания. Коробка стояла и напоминала нам о том, кто мы такие есть в жизни Али…

Платье было куплено, Аля даже прислала мне фотографии себя, красивой, из салона, но я, как только поняла, о чем речь, малодушно их удалила. Не могла смотреть на ее счастливое, хохочущее лицо… Разве у Али может быть хорошее настроение, когда нам с отцом так плохо? Из-за нее плохо…

Разум кричал: «Может! И всегда могло! А ты видеть никогда ничего не хотела…»

Спустя несколько дней Аля с Колей подали заявление в загс, о чем меня уведомили сообщением по телефону.

Я продолжала делать свои каждодневные дела, метаться между детьми и мамой, но в голове была одна мысль: Алька… У меня скопилось много вопросов к ней.

Да и потом, когда бежишь, бывает сложно сразу остановиться. Вот я по инерции и размышляла о том, что если заявление подали во дворец бракосочетаний недалеко от нашего Дома, то что? Ничего не меняется?.. Но ответов не было.

Однако я недолго мучилась неведением. Позвонил Андрей. К нему в кабинет (как это удобно – работать в одном офисе с папой!..) заходила Аля, чтобы высказать свой взгляд на ситуацию. Мой муж, который всегда старался беречь меня, не стал пересказывать все дословно, но я и так поняла, что дочь решила пожаловаться на то, как ей со мной тяжело, что «все в жизни семьи должно быть только так, как считает Катя, и что все дети без исключения страдают», но только она, Аля, решила поставить меня на место… А заодно и папу «пожалела»: как же он влип – абсолютный подкаблучник, который во всем идет на поводу у своей самодурки-жены…

Андрей не стал слушать бред неразумного дитяти, не стал спорить и проговорил финансовые вопросы, касающиеся свадьбы. Коль скоро теперь главная – мама и она определила свое участие в свадьбе покупкой платья, то вот тебе, Алевтина, точно такая же сумма, как стоимость платья (зачем мы станем обижать маму и ставить ее в неловкое положение?), трать, доченька, эти деньги по своему усмотрению и больше ни на что не рассчитывай. Свадебное путешествие, конечно, мы оплатим и организуем, ну и раз Катя обещала подарить белье – вот тебе деньги на его покупку. На этом этапе подготовка к свадьбе для нас была закончена.

Помню, как я сидела на кухне, пила коньяк, переваривая произошедшее, а потом позвонила родителям Андрея. Рассказала все как есть. И попросила совета: что нам делать?

– А ничего не делать, Катюш, – сказал мне свекор, – ты ничего не изменишь, это люди такие. Отойди и смотри на все со стороны. Дальше разговоров дело не пойдет, все равно решать все проблемы будете вы…

Я хорошо отдавала себе отчет в том, что меня больше всего задело в визите Алевтины в кабинет моего мужа. То, что она без меня, за моей спиной говорила плохо обо мне… И кому?! Моему мужу, моему мужчине! Здесь заканчивались отношения мама – дочь, мачеха – падчерица и начинались отношения женщина – женщина. Ведь когда Аля шла к своему отцу, чтобы сказать плохое обо мне, она должна была понимать, зачем она это делает?..

Я в тот момент рассуждала именно так. Я оценивала ситуацию со своей точки зрения, применяя к Але свои принципы, свое воспитание. Мне никогда и в голову прийти не могло сказать что-то своему отцу о моих взаимоотношениях с его женой. Причина у этого была одна: я никогда не могла бы сделать больно своему папе, заставить его переживать из-за того, что меня что-то не устраивает, например, в тоне, которым со мной всегда разговаривала моя мачеха…

Я пыталась увидеть себя глазами Алевтины… Но тщетно… Честно говоря, я завидовала Але. У меня в ее возрасте никогда не было «столько отца»… У меня никогда не было даже намека на такой тесный контакт с семьей папы…

Попытка оценить поведение Али со своей точки зрения была ошибкой. Но понять я это смогла только спустя несколько лет.

А пока в моей голове крутилась одна история, которая произошла однажды весной в нашем Доме.

Было воскресное утро. Мы завтракали. Андрей, я и дети сидели за столом в комнате, а моя мама была на кухне. Меня всегда здорово напрягала мамина затея «не мешать нам завтракать». Но сделать с этим я ничего не могла, а каждый раз заставлять маму идти к большому столу, учитывая ее сложности с передвижением, мне просто не хотелось.

Итак, мы завтракали. Андрей пошел на кухню, чтобы взять себе чашку и налить чаю. Возвращается:

– Катя, у нас нет ни одной чистой чашки!..

– Этого не может быть, – спокойно сказала я, – у нас столько чашек, что можно группу детского сада напоить.

– Иди и посмотри! Теща сидит у раковины, а чашки все грязные.

Как же я в такие моменты не люблю своего мужа! Я его просто ненавижу… Нарочито громко, чтобы услышала моя мама, высказать свое недовольство! Я смотрела на Андрея, прекрасно понимая, что происходит: он раздражен присутствием тещи в Доме, а перед Алей демонстрирует свой статус «я – в этом доме хозяин». Случалось такое нередко, я знала, как потом Андрею будет неловко, и заранее его жалела. Именно поэтому как можно спокойнее сказала:

– Вернись на кухню и посмотри на стену вокруг раковины: там на крючках висят чистые чашки…

Андрей резко повернулся и пошел назад. Тишина. Я понимала, что муж увидел много чистых чашек, чувствовала, что мама слышала сказанное в комнате, и быстро соображала, как все перевести в шутку. И вдруг неожиданно громко прозвучало:

– Но там действительно нет ни одной чистой чашки! Я тоже не смогла себе чаю налить… Посуды грязной – гора. – Это подала свой голос Алевтина.

Я, Егор и Маша посмотрели на нее. Андрей быстро вернулся назад:

– Прости, я не увидел… Я не знал, что у нас там чашки висят. Я еще не привык. Видишь, как в новом доме бывает. – Муж пытался говорить хоть что-то, чтобы все быстро забыли то, что сказала его старшая дочь.

– Что ты сейчас сказала? – переспросила я у Али.

– То, что посуда не вымыта, – глядя мне в глаза, ответила она.

Я молча встала, вышла из-за стола, забрав свою грязную посуду, сказала: «Спасибо за завтрак», – и ушла на кухню. Там я обняла маму, поцеловала ее и извинилась. Я видела, что мама была на грани слез, но в силу воспитания держала себя в руках. Тут же из комнаты вернулся Андрей:

– Теща, дорогая моя, простите.

– Андрей, все в порядке, давайте не станем устраивать историю из-за ерунды. Давайте лучше обсудим все-таки покупку малины. Помните, вы говорили, что нашли где-то хозяйство, где можно купить саженцы? – И дальше начался обычный разговор, обычный день.

Но Алю я просто перестала замечать. Я была вне себя. Устраивать публичные разборки я никогда не умела и считала это ниже своего достоинства, поэтому просто замолчала.

Надо отдать должное Але: она сразу поняла, что сделала что-то не так, и начала метаться по Дому, выпрашивая у Андрея себе какое-нибудь общеполезное дело. Отец попросил ее вычистить от пепла камин.

Я отправилась гулять с детьми на улицу, чтобы не находиться в одном помещении с человеком, который был мне сейчас неприятен. Мы ушли довольно далеко от Дома, когда нас догнал Андрей. Мы долго молчали. Потом муж произнес:

– Зачем ты так с Алькой? Она же ребенок…

– Этот ребенок будет первым, кто меня сдаст при любом удобном случае… У меня иногда появляется ощущение, что она просто ждет какого-нибудь моего прокола, чтобы заострить на этом твое внимание. Хотя понять, конечно, ее можно…

Больше мы этой темы не касались.

Уже перед тем, как уезжать в город, Аля, выждав, когда я останусь одна на кухне, подошла ко мне:

– Катя, ты прости меня, я зря это все сказала, – произнесла она и расплакалась.

– Аль, ты же знаешь: я совсем не могу жить в состоянии ссоры. Конечно, все нормально. Но запомни: ни при каких обстоятельствах ты не должна вставать на сторону отца в наших разборках. Мы помиримся всегда, а ты рискуешь остаться без моей поддержки… И вообще никогда не вставай между женщиной и ее мужчиной: опасно для здоровья.

Конфликт был исчерпан. И я жила в полной уверенности, что Алевтине одного раза было достаточно, чтобы понять и принять эту простую истину.

Но спустя время оказалось, что нет: Аля урок не усвоила. Тем более обидно это было осознавать, зная, что «историю с чашками» мы обсуждали и разбирали.

Спустя время после какой-либо сложной ситуации я всегда с Алей много разговаривала, анализировала, объясняла, почему так, а не по-другому, почему этот человек повел себя так, а этот иначе. Я была глубоко убеждена, что такие разговоры станут залогом ее, Али, счастливой семейной жизни.

День рождения Ивана прошел как в тумане. Нашему младшему сыну исполнялся год, а мы не то что праздновать, мы толком жить не могли – настолько были выбиты из колеи всей этой предсвадебной историей. Подарок, который я приготовила для Ивана от Али, так и остался неврученным, старшая сестра день рождения брата проигнорировала: не было ни звонка, ни даже простенького сообщения в интернете.

Но я была бы не я, если бы не решила докопаться до истины. Я не могла поверить, принять, что так в одночасье человек может отказаться от общения с нашей семьей и изменить свое отношение не только ко мне, но и к отцу, к сестре и двум братьям. Я позвонила Але:

– Привет! Мне кажется, нам есть о чем поговорить. Ты как?

– Привет! Давай поговорим.

– Говорить будем у нас, приходи в воскресенье к десяти утра.

– Я приду с Колей.

– Ты уверена, что этот разговор надо проводить при нем?

– Да.

– Хорошо. В воскресенье мы вас ждем.

Ровно в десять утра своим ключом Аля открыла дверь нашей квартиры и зашла в коридор. За ней плелся Коля.

Когда я вышла их встречать, сразу обратила внимание на то, что у дочери новые сумка и сапоги. А я и не знала, что деньги, которые мы давали на эти обновки, потрачены по назначению.

Я так боялась, что Алька, обидевшись на меня (я никак, ну никак не могла понять: за что?), вернет эту мою «материальную помощь».

Во мне все сжималось от мысли, что Аля пришла к нам, чтобы «расставить все точки над i», что сейчас она выложит на стол ключи, документы (мы помогали ей экономить, например отдавая в пользование проездной одного из наших школьников-детей) и деньги… Ведь она разрывала с нами все отношения. А значит, рассуждала я, будет совершать резкие и непродуманные поступки. Предполагая такое развитие событий, я не понимала, как нужно вести себя…

Но опять и опять совершала ошибку, рассуждая и оценивая Алю со своей точки зрения. Я была совершенно необъективна.

У Алевтины все оказалось по-другому. И даже «спасибо» она разучилась говорить сразу, как только перестала общаться с нами.

Разговор происходил в большой комнате. Мы с Андреем сидели на диване, а гости – перед нами на стульях. Аля сразу села, положив ногу на ногу. Она почему-то чувствовала себя хозяйкой положения.

– Ну, Аля, – начала я, – рассказывай. Давайте проясним все, что произошло за время, что мы не виделись. Мы тебя слушаем.

– Что значит: «мы тебя слушаем»?! Ты нас позвала – ты и рассказывай. Это мы тебя пришли послушать… – Аля смотрела мне в глаза, продолжая сидеть, развалившись на стуле, закинув ногу на ногу и положив на коленки руки.

Я обалдела… У меня даже во рту пересохло. Со мной в нашей большой семье, тем более в моем доме, так по-хамски не разговаривал никто и никогда. Эта сцена походила на то, как если бы в театр пришла доярка в грязных сапогах и, сев в первый ряд партера, сказала прима-балерине: «Ну, давай посмотрим, что ты можешь сплясать?..»

Я смотрела на Алю, пыталась увидеть в ее лице объяснение такому тону и поведению и подумала, что, быть может, она так себя ведет от страха и нервозности?..

Нет. Аля вела себя ровно так, как была воспитана с самого рождения своей родной мамой…

Я чувствовала, как весь напрягся сидевший рядом со мной Андрей, и, испугавшись, что он скажет что-то такое, после чего не будет вообще никаких шансов все поправить, начала говорить сама.

Мне сложно сейчас воспроизвести весь свой монолог. Собственно, я озвучивала мысли, которые крутила в своей голове все предыдущие дни.

Алевтина периодически огрызалась, но невнятно, скорее уже поскуливая, а не нападая. Алин жених, сидя рядом с ней, молчал. Я в какой-то момент даже забыла о его присутствии.

Разговор на самом деле был недолгим. О чем тут мы могли долго говорить? У Али все было хорошо, и она наслаждалась своей независимостью от нас. На любой мой вопрос или реплику Андрея ответ звучал один: «Я так хочу… Я так решила». В какой-то момент не выдержали нервы у папы невесты:

– Ты себя слышишь? Ты же все время только и твердишь: «Я хочу, я хочу». А что хочет, например, твой жених? Ответь! Ты ни разу не сказала о человеке, за которого собираешься выйти замуж. Скажи мне: чье «хочу» ты услышала, кроме своего?

– Я твердо знаю, чего хочет моя мама, – с гордостью ответила Аля.

– Отлично! Значит, эта свадьба для тебя и для твоей мамы. Мне больше нечего сказать, – горько резюмировал Андрей.

Я пожелала молодым удачно подготовиться и провести свадьбу при помощи Алиной мамы, вручила им пакет с купленными мной веселыми затеями к свадьбе и ушла на кухню, попросив Андрея еще раз уточнить, когда же заберут наш подарок к Новому году, эту пресловутую микроволновку. Жених с невестой молча ушли. Подарок остался стоять у нас дома. Андрей зашел ко мне на кухню:

– Ты как?

– Нормально… Они Ивану хоть что-нибудь ко дню рождения оставили?

– Катюш!..

– Неужели нет?

– Нет…

– Господи, да что с ней? – даже поговорив лично с Алевтиной, я терялась в догадках: как можно так измениться… Ладно я – плохая, но Андрей, дети… – Они подарок-то свой забрали?

– Нет…

– Радует, что хоть принципиальные…

– Что ты имеешь в виду? – удивленно посмотрел на меня муж.

– Что надо будет возвращать микроволновку в магазин.

– Они сказали, что заберут… Сейчас нести тяжело, они без машины…

Спустя пару дней я позвонила Коле, узнала, что он дома, и отвезла микроволновку сама.

Моя свекровь, бабушка Али, сказала мне, узнав об этом:

– Какая же ты у нас, Катя, дурочка… Сама не понимаешь, так хоть на меня посмотри: я и мой муж все время, пока Андрей был женат на Марине, все возили, возили, возили… А знаешь, что она отвечала на мои вопросы, почему никогда не поможет, спасибо не скажет? «Это же вам надо, вот вы и везете. Да и лишнее у вас, наверное…»

Скорее всего свекровь была права. Но мой поступок мог послужить поводом к тому, чтобы мне позвонила Аля и хотя бы попыталась отыграть ситуацию назад. Алевтина прислала «спасибо» в телефонном сообщении. Больше поводов общаться с ней у меня не было.

Декабрь подходил к концу, вовсю шла подготовка к Новому году. На праздничные дни мы ждали в гости родителей Андрея.

Темп моей жизни стал еще выше. Я, как всегда, все успевала, со всем справлялась. Но у меня постоянно было плохое настроение.

Мыслями я возвращалась к Але. Конечно, имели место переживания по поводу свадьбы, по поводу ее замужества вообще, но я понимала, что сейчас изменить что-то, повлиять на что-то не могу.

Самым тяжелым оказалось для меня то, что я очень скучала по ней. Я скучала по нашим разговорам, по моим заботам, связанным с этим взрослым ребенком, по нашему общению в интернете. Только в те предновогодние дни я осознала, какую огромную часть в моей жизни заняла за эти годы Алька. Просто так заполнить эту пустоту не получалось… Да и дома все разговоры сводились к тому, что произошло.

У младших детей в школах шли всякие новогодние мероприятия. Особенно важным мое присутствие на «елке» в классе было для Маши. Ведь год назад, в декабре, только-только родился Иван, и я была «невыездная». Я старалась ничем не омрачать детям их веселье, но то и дело они спрашивали меня: «Мамочка, ну почему ты все время такая грустная?..» Мне было очень стыдно, я так хотела нажать внутри себя какую-нибудь кнопку и выключить эту мою любовь к Але.

Нам всем детям, Андрею и мне – было тяжело и больно.

Новый год мы, как всегда, встречали в Доме. К нам приехали родители Андрея. Но в этот раз с нами не было Егора: он решил, что должен быть рядом со своей любимой бабулей – моей мамой, которая в Дом приехать никак не могла.

Это был замечательный, уютный семейный праздник. Мы по-хорошему общались друг с другом, много гуляли, смеялись, разговаривали, ездили на детские «елки».

Поскольку в новогоднюю ночь Андрей получил от Алевтины сообщение с поздравлением, которое совершенно очевидно было отправлено в рассылке, без личного обращения, мы поняли, что ситуация осталась без изменений.

Но накануне Рождества нам позвонила будущая Алина свекровь. Она настойчиво просила нас о совместном праздничном ужине:

– Это такой большой семейный праздник, мы должны быть вместе.

Я сначала как-то спокойно отнеслась к этой затее, будучи абсолютно уверенной в том, что это нас позвали в гости и я смогу не поехать. Но оказалось, гости едут к нам.

Я искренне ждала звонка от Алевтины с предложением помощи по организации застолья, а моя умудренная годами свекровь смеялась надо мной…

7 января вечером гости зашли в наш Дом. Я вела себя сдержанно и сухо. Никакого желания бросаться на Алю с объятиями не возникло. Андрей был подчеркнуто вежлив с мамой Алиного жениха и холоден с дочерью. Алевтина все время находилась «в образе», поджав губы и сморщив нос. Сели за стол. Обменялись подарками. После первых обязательных тостов Татьяна Васильевна объявила:

– Давайте послушаем наших детей, они хотят что-то нам сказать…

Встала Аля:

– Я хочу попросить прощения у своих родителей за то, что обидела их, и пообещать, что подобное впредь не повторится, – выпалила она и села.

Будущая свекровь, жених и наша бабушка принялись поддерживать Алю, говорить ей какие-то слова. Я смотрела на Андрея и видела, как ему передо мной стыдно. Я смотрела на происходящее и ловила себя на том, что в голове крутится фраза: «Кто в армии служил, тот в цирке не смеется», и даже пообещала себе перефразировать ее на злобу дня.

Довольно быстро гости стали собираться восвояси. Я с радостью поддержала идею расходиться. Но тут ко мне подсела мама Коли:

– Катюша, мне надо с вами пошептаться.

Я хорошо воспитана своими родителями и, конечно, согласилась. Попросила Андрея проводить гостей, погулять со старшими детьми на улице.

За столом остались я, Татьяна Васильевна и моя свекровь, у которой на руках был Иван.

– Катюша, – начала будущая сватья, – я старше вас и много опытней, я все вижу, все понимаю… У вас чудесная семья, совершенно потрясающие дети, вы умеете собрать вокруг себя разные поколения семьи, и всем хорошо в вашем доме… Я так рада, что Коленька войдет в вашу семью…

– Спасибо, Татьяна Васильевна, мне это очень лестно… – пыталась я остановить гостью, но она продолжала:

– Катенька, солнышко, я вижу, как вам тяжело, как вы изо всех сил пытаетесь повлиять на Алю… Вы же знаете, мы познакомились с Мариной, Алиной мамой… Я сразу все поняла про эту женщину. Она только приедет на свадьбу, и все, мы больше ее не увидим, а с вами нам жить, внуков нянчить…

– Татьяна Васильевна, я не понимаю, это вы к чему? – я была в полном недоумении.

– Катенька, я прошу вас, надо пожалеть Алину маму… У нее не сложилась жизнь, она совершенно одна… Ну как ее можно лишать свадьбы дочери?..

Я была настолько обескуражена, что даже задохнулась:

– Татьяна Васильевна, а как насчет того, что жизнь этой женщины не сложилась с тем же мужчиной, с которым сложилось все у меня? Вот это все, что на вас произвело такое впечатление: семья, дети, наш Дом… Все построено и создано вместе с Андреем! И почему она одна? Я долгие годы наблюдала, как Марина делала все, только бы ее дочери не имели к своему отцу никакого отношения. Я скажу вам больше: в этой истории она – победитель. У нее все получилось! Ее дочери не любят своего отца и вспоминают о нем, только когда им нужна финансовая поддержка. Пожалуйста, отмечайте свадьбу, празднуйте, свои финансовые обязательства мы выполнили, подарок свадебный практически готов, какие к нам вопросы?

– Ну, вы же знаете, что дети хотели уезжать в загс из вашего дома… Марина не против того, чтобы приехать сюда…

– Что?!

– Катенька, я все понимаю, но неужели вы на несколько часов не в состоянии отойти от своих принципов? Алина мама готова вам и на кухне помогать, и вообще…

– На какой кухне?!

– Катюша, ну что вы так сразу сердитесь… Ну, вы поймите… Ну ведь здесь есть и ваша вина, ведь Андрей Юрьевич ушел к вам… Он оставил жену и двоих детей… Совершенно одних. Марина рассказывала мне, как им было тогда тяжело. Ведь она работала в школе…

– Что? Кто работал в школе?

– Марина…

– Кем? Она говорила, кем она работала в школе?!

– Я не спрашивала… Я только слушала и понимала, как страдала эта женщина…

И тут произошло то, чего я никак не могла ожидать. Мама моего мужа, моя свекровь, встала с дивана, посадила на пол Ивана, подошла к столу и произнесла:

– Вы извините, конечно, что я вас перебиваю, Татьяна Васильевна… Я осталась только затем, чтобы Иван не нервничал и не мешал вам разговаривать. Но и молчать не стану… Уж я-то знаю точно, как все было на самом деле. Андрея никто из семьи не уводил. Его уводить было неоткуда. Марине никогда не была нужна ни та семья, ни Андрей… И вы нашу Катю не обижайте, благодаря ей мой сын счастлив, у нас замечательные внуки, а с Алевтиной мы общаемся, потому что Катя прикладывает к этому очень много усилий…

Я была потрясена. И по сей день это – единственный случай, когда моя свекровь так за меня заступилась.

Запал Татьяны Васильевны немного поугас. Но она все равно продолжала:

– Но как же нам быть?

– А почему вы со мной разговариваете на эту тему? Почему Алевтина сама не поговорит с отцом, со мной? – спросила я.

– Ну что вы хотите от ребенка? Мать давит на нее, и она не может ей ни в чем отказать…

– А почему она может отказать нам? Папе своему… Татьяна Васильевна, этот разговор ни к чему нас не приведет. И потом, здесь ведь важно учитывать мнение Андрея. А он никогда не разрешит, чтобы Алина мама зашла в наш Дом. Слишком много страданий она принесла нашей семье… Бог свидетель, мы столько лет терпели все ее выходки… Теперь Андрей имеет право так поступать. А я элементарно не хочу, чтобы она видела моих детей… Да и вообще к чему эта женщина на моей кухне?..

– Катенька, ну вы подумайте, не торопитесь… Я без вас ни с чем не справлюсь. Она ведь приехала, все испортила и уехала. Аля все время плачет, Коленька на взводе… Я в полной растерянности… Что вообще у Алевтины с нервами? Марина даже не позвонила мне ни разу после отъезда!.. Я не знаю, за что хвататься. До свадьбы месяц остался, а у нас ничего не готово…

Сказав какие-то общие фразы и сославшись на то, что мне пора укладывать Ивана, я закончила разговор и проводила Татьяну Васильевну к выходу из нашего Дома.

Помню, как сидела на диване после отъезда гостей, намотав на себя горящую гирлянду, и пила вино. У меня очевидно «ехала крыша». Это была не моя жизнь. Это было какое-то кино…

Через два дня уехали родители Андрея. Началась третья четверть учебы Егора и Маши и череда командировок Андрея.

Я много думала над тем, что произошло со мной за первые дни нового года, вспоминала детали разговора с Татьяной Васильевной и знала, что сама Аля не позвонит никогда, просто потому что она так воспитана… Воспитана своей мамой. И не перевоспитана мной.

Позвонила я сама. Пригласила Алю к нам домой, специально выбрав день, когда Андрей будет в отъезде. В тот же вечер, после работы, Алевтина сидела передо мной на табуретке, поджав ноги, как цыпленок, и преданно глядя мне в глаза.

– Аль, я не стану ни в чем тебя упрекать. Ты неглупый человек и прекрасно понимаешь, что и как сделала не так. Еще больше ты поймешь, когда у тебя будут свои дети. Времени до свадьбы осталось совсем ничего. И я хочу, чтобы, во-первых, ты мне рассказала, что сделано, а во-вторых, мы должны подумать, как сделать так, чтобы и ты замуж по-людски вышла, и твои мама с папой живы остались.

Я приготовилась слушать Алю. Но сообщив, что мама купила ей платье, а Коле его мама – костюм, и заказаны обручальные кольца, она замолчала.

Молчала и я. Молчала и думала: «Зачем надо было устраивать этот цирк?..» А вслух сказала:

– Я хочу, чтобы ты мне сказала обо всем, что конкретно сделала твоя мама для твоей свадьбы…

– Мама купила мне платье…

– Платье – это я слышала. Но вы с ней решили все делать сами, и ты даже перестала с нами общаться…

– Мама ничего не сделала… Она только все испортила…

– Скажи, что ты хочешь от меня?

– Чтобы ты мне помогла…

– Хорошо. Я все сделаю. Но ты должна знать одно: я очень люблю своего мужа, и все, что я сейчас сделаю, это будет для него.

Для меня разговор закончился. Я молчала и давала понять Алевтине, что ей пора. А дочь сидела, схватившись руками за табуретку, и было видно, что она хочет мне сообщить что-то важное.

– Говори, Аль… Я же вижу, что ты хочешь мне что-то сказать…

– Да… Знаешь, а мы с Колей котенка завели, – медленно произнесла Аля, – точнее, он мне его на Новый год подарил… Ну, я попросила…

– Поздравляю, значит, теперь у вас семья из трех членов, – улыбнулась я.

– Да… Как-то сразу уютнее дома стало. Есть о ком заботиться…

Уже в коридоре, провожая Алю, я сказала ей о том, что нам надо встретиться всем вместе: Алевтине, ее жениху с мамой и нам с Андреем. Конечно, дочь не возражала. Единственное, что она сказала на это:

– Ну, мы к вам придем, тащиться в Климовск к маме Коли у меня нет никакого желания.

Проводив Алю после нашего, скажем так, примирительного разговора, я все время думала над тем, как мне разрулить эту ситуацию. Я поняла, что мама невесты от намеченного ею плана «расправить складки на свадебном платье дочери и проводить последней Алю в загс» не отступит.

Надо было как-то сделать так, чтобы всем стало хорошо. Очевидно, что это «хорошо» было возможно только при «совсем гадко на душе у меня и Андрея». Но ведь это был праздник Али! И я понимала, что мне свои амбиции надо запрятать куда-нибудь подальше, а заодно убедить Андрея сделать все так, чтобы не было никакого надрыва у дочери. Алевтина сказала мне однажды: «Чтобы общаться с моей мамой, надо помнить одно правило: проще дать, чем объяснить, почему нет…» Я решила действовать в соответствии с этим принципом.

Но, говоря по совести, была в тупике.

А когда я в тупике, я могу позвонить только одному человеку – моему отцу.

Вкратце изложив ситуацию, объяснив, что Андрей категорически против того, чтобы бывшая жена заходила в наш Дом, а я не хочу показываться ей сама и показывать моих детей, я спросила:

– Пап, что мне делать? – я знала наверняка, что сделаю все в точности, как скажет папа. Папа никогда не ошибается…

– Ну, в Дом однозначно нельзя… Андрей прав. Там ваше гнездо, там камин, там вся жизнь… И мне понятно, почему эта девочка хотела выходить замуж из вашего дома: это совсем иная ситуация… Детей тоже показывать нельзя. Категорически. Ничего, кроме зависти, ваши дети у этой женщины не вызовут. Из квартиры, которую вы снимаете для дочери Андрея, тоже нельзя. Это плохо. А ваша квартира? Почему бы не осуществить все это из вашей квартиры?..

Я изумилась. Выход из ситуации лежал на поверхности, но мне это даже в голову не приходило.

– Папа! Спасибо! Как же я сама не сообразила!.. Точно!

– Да-да, так и делайте. А я буду молиться за вас…

– Спасибо, пап! Я так люблю тебя!

– И я тебя люблю… Ты сейчас должна очень и очень беречь Андрея. Забудь про все и думай, заботься только о нем.

– Конечно…

– Внуков целуй…

– Непременно, пап…

– Знаешь, я очень скучаю и все время после наших с тобой разговоров переживаю, что не сказал тебе чего-то самого главного…

– Главное – это то, что мы есть друг у друга, пап.

– Да… Это правда. Целую тебя…

– И я тебя люблю.

Я тут же рассказала Андрею про папину идею, и он с радостью согласился. Мы придумали четкий план, при котором все интересы соблюдались и настроение невесты должно быть хорошим.

Дату семейного совета определили…

Конечно, я готовила ужин, конечно, наводила чистоту… Как иначе можно было встречать гостей?! Мне очень хотелось задать этим людям вопросы о том, «что это было»? Но я понимала: все тщетно. И потом…

Андрей. Я видела, как ему стыдно передо мной за то, что происходит. А я от этого испытывала колоссальное чувство неловкости: мой мужчина, мое плечо, моя стена стыдился ситуации, в которой я оказалась, потому что я его жена…

Аля на предсвадебную встречу у нас дома пришла абсолютно счастливая. Она хохотала, щебетала с Колей, обменивалась какими-то очень свойскими взглядами с будущей свекровью. Все у нее складывалось хорошо. Наверное, сейчас это было главным. Андрей молча ходил из угла в угол. Я сообщила наше решение:

– Татьяна Васильевна, Аля, Николай! Мы хотим ознакомить вас с нашим решением. Оно окончательное, и пересматривать его мы не станем ни в коем случае. Мы хотим попросить прощения у вас, Татьяна Васильевна, у тебя, Коля, за то, что вы оказались втянуты в очень некрасивую историю с нашей семейной размолвкой… Но Бог свидетель, не мы затеяли эту канитель. Речи о том, чтобы мама Алевтины приехала в наш Дом, быть не может. Это больше не обсуждается. Ни меня, ни моих детей рядом с Алиной мамой быть не может, и это тоже не обсуждается. Никому не нужны лишние эксцессы.

Конечно, я совсем иначе представляла себе свадьбу моей старшей дочери. Но в этой ситуации каждый получит то, что заслужил…

Итак, мы предлагаем Але уезжать в загс от нас, из этой квартиры. Мы накануне отметим здесь девичник, Алевтина переночует у нас, а за час до приезда жениха я с детьми уйду из квартиры, и сюда сможет прийти мама Али. Дома останется Андрей. Чтобы здесь не было жертв, ему в поддержку приедет кум. Я думаю, все здесь понимают, что ничего хорошего из встречи родителей Али не получится. А торжество мы портить просто не имеем права.

И Аля, и ее будущие родственники согласно кивали и возбужденно перешептывались. Я до звона в ушах ждала от Алевтины:

– Нет, Катя, я не согласна. Ты должна быть рядом со мной в этот день…

Но звон в ушах стоял, а голоса дочери было не слышно. Я продолжала:

– Мы с Андреем решили ускорить процесс покупки микроавтобуса для нашей семьи, и теперь нам есть на чем везти жениха и невесту в загс и обратно. Это заметно сэкономит наши расходы на свадьбу. Тем более что, несмотря на все наши решения, мы не станем отступать от финансовых условий «проекта». Мы все участвуем в организации торжества на равных условиях. Сторон у нас три: мама Алевтины, мама Николая и мы… Мы правильно понимаем, что больше никаких финансовых вливаний со стороны мамы Алевтины не будет?

– Правильно, – глухо произнесла Аля.

– Ну вот. Мы свою долю отдали. Путевки и билеты на самолет оплачены, это станет нашим подарком на свадьбу молодой семье. Татьяна Васильевна, а вы уж с сыном сами решайте ваши финансовые дела…

– Да-да, конечно. Тем более что мы с вами потратили уже гораздо больше, чем Алина мама. Алечка, не обижайся… Но ты сама все видишь и понимаешь, – отозвалась сватья.

– Теперь дальше… – Я на секунду замолчала, чтобы продолжить пересказывать придуманный нами план, и встретилась взглядами с Алей. Мне показалось, она с такой ненавистью смотрит на меня… Нет, показалось. И я продолжила: – Мама пришла, жених приехал, платье поправили, молодых проводили, все… Финита ля комедия: всем спасибо, все свободны. После регистрации молодежь приезжает домой к Але…

– Домой ко мне… И к Коле, – перебила меня Аля.

– Конечно, извини. Домой к молодой семье Хвостовых. Так… Дальше… Там вы садитесь, как и хотела Алина мама, за стол. Ну и вообще, дальше это не наша история…

– Катя, а как моя мама доберется отсюда до нашей квартиры? – с полуистеричными нотками в голосе вдруг спросила Аля.

– То есть? Это тоже мы с папой должны решать?

– Ну, может, такси заказать?

– Заказывайте! Это не наша проблема…

– Хорошо… – растерянно ответила Аля. – Я поняла. Просто мама… Она не хочет…

– Аля! Я прошу тебя больше не ставить в известность никого о том, что хочет и чего не хочет твоя мама, – жестко сказал Андрей, – разберитесь сами.

– А вот еще, – как ни в чем не бывало продолжала Алевтина, – можно со мной перед свадьбой будет Маська ночевать? Она – моя свидетельница, и так принято, чтобы невеста и свидетельница ночевали вместе…

– Конечно, мы будем очень рады.

И тут слово взяла Татьяна Васильевна:

– Я хочу сказать большое спасибо тебе, Катюша, вам, Андрей Юрьевич, за то, что вы, несмотря ни на что, все так правильно решили. Я бы хотела обсудить, что будет происходить, когда наши дети приедут после загса уже в их квартиру.

– В смысле? – Мы с Андреем задали этот вопрос одновременно.

– Ну, надо же обсудить, что будет на столе, кто что готовит… – искренне продолжала наша гостья. Я онемела. А Аля и Татьяна Васильевна, не обращая внимания на нас с мужем, принялись бурно обсуждать жареную курицу, вареную картошку, салаты, свадебный торт и программу своего семейного застолья.

Я молча поднялась и вышла из комнаты. За мной ушел Андрей. Мы накрывали стол на кухне, разогревали ужин. Молчали. Горько молчали. Мы завязали себя узлом и решили делать так, как было единственно возможно и правильно в этой ситуации.

Мы оба наивно ждали, что Алевтина вспомнит хотя бы о своих братьях и маленькой сестре. Ведь они даже не увидят Алю в свадебном платье, хотя давно придумали свой подарок на свадьбу…

Уходя домой уже после ужина, Татьяна Васильевна не переставая благодарила меня и Андрея и несколько раз принималась шептать мне на ухо, как вот она «просто была в отчаянии, Алина мама не звонит, когда я сама ей звоню, обсуждать она ничего не хочет, я уже не знала, за что хвататься… А может, ну ее – эту дамочку из Прионежска? Давайте вы тоже всей семьей приедете к детям домой, посидим, выпьем, поболтаем, мы же теперь одна семья…»

А дальше закружилось-завертелось. Мы совсем позабыли о нашей родительской боли. Условились: как решили, так и станем делать. Единственное, от чего я не удержалась, это от вопроса Алевтине: когда и как ее смогут поздравить Маша и Егор. Старшая сестра моих детей ничего не могла ответить. Не могла просто потому, что не думала об этом. За ненадобностью.

И тогда я предложила Алевтине из-за стола приехать к нам в развлекательный центр, где много всяких игровых затей и аттракционов:

– Ты ведь так мечтала, чтобы тебя много народу увидело невестой, лучшего места в субботу вечером не найти, – уговаривала я Алю. – И дети смогут на тебя посмотреть, а то они и не поймут, что ты замуж выходила.

– Да, точно! И у нас будет повод сбежать из-за стола… Если бы ты знала, как я не хочу всего этого застолья, да еще и в таком обществе.

И родители Андрея – бабушка и дедушка Алевтины, и его сестра – тетя невесты завалили меня звонками с расспросами о том, что подарить молодым. Я решила узнать обо всем наверняка и позвонила невесте.

– Знаешь, нам лучше все подарки деньгами…

– Понятно. Но ты, пожалуйста, позвони папиной родне и скажи, что замуж выходишь. А то как-то не по-человечески получается: надо хотя бы объявить о дате свадьбы, но сказать, что вы расписываетесь по-современному, без гостей.

Надо отдать должное, Аля была крайне послушной в эти дни перед свадьбой. И все сделала так, как я ее просила.

Я с радостью занималась подготовкой к девичнику. Алина подружка даже взялась написать сценарий вечера. Мы с Егором, Машей и Андреем несколько вечеров подряд делали праздничную газету для Альки. Я продумывала меню для праздничного стола, закупала продукты. Андрей готовился к проведению беспроигрышной лотереи.

Мы своими руками создавали себе праздничное настроение и внушали себе, что вот он – праздник…

Отдельным событием для меня стал заказ торта к девичнику. Тут уж я развернулась от души. К определенному часу во время нашего застолья должны были доставить торт с надписью: «Аленька, будь счастлива!»

Мальчишник жениха решили проводить в Алиной квартире. Она сформулировала это коротко: «Мне так спокойнее». А на время мужского праздника невеста пришла ко мне.

До свадьбы оставалось меньше недели. Я считала необходимым поговорить с Алей откровенно о том шаге, который она собиралась сделать. Я видела, слышала и чувствовала все, что с ней происходит. Кроме прочего, еще и понимала, что такой разговор нужен ей самой. Младшие дети спали, а мы сидели на кухне.

– Аль, кроме меня тебе никто этого не скажет. Но если я промолчу о том, что меня тревожит, я этого себе не прощу. Я старше тебя, вижу твою ситуацию со стороны… Ты сама-то готова выйти замуж? Не печать поставить, а на самом деле и в горе, и в радости, и дальше по тексту, включая финансовые отношения?

– Что ты имеешь в виду? – заинтересованно посмотрела на меня невеста.

– Как что?! Что все, что станет покупаться тобой или твоим мужем начиная с дня свадьбы, будет «совместно нажитым имуществом»…

– Я думала об этом… Это, конечно, жесть… Значит, возьму кредит на машину, выплачу, а станем разводиться – доказывай, что сама платила…

– Да. Именно так.

– Кать, да я все понимаю.

– Зачем делаешь?

В ответ Аля пожала плечами.

– Ну, ты понимаешь, – продолжала я, – что это ужасно – выходить замуж и думать о разделе имущества при разводе? Может, не надо замуж?

– Или не надо разводиться, – рассмеялась Алька.

– Ладно. Тогда давай про плечо. Коля – плечо? Стена? Поддержка во всем? – я видела, что дочь задумалась. – Мы с тобой на его глазах пережили ссору, я тебя отчитывала при нем как девочку. Он за тебя не заступился…

– Он меня потом жалел…

– Скажи, а как бы поступил папа, разговаривай со мной так моя мама?

– Ну ты сравнила! Да папа бы слова плохого про тебя не дал сказать!

– Ты понимаешь, что все движение в ваших отношениях происходит только благодаря тебе?

– Это я так замуж хочу… – хохотала Аля.

– А Коля? Коля-то жениться хочет? – продолжала я задавать вопросы в лоб.

– А почему бы ему не хотеть жениться на девушке из такой семьи?.. Ну, я про нашу семью… Про тебя, папу и детей… И потом, я с образованием, с отличной работой. Даже машину водить умею… К тому же еще и хозяйка отменная, правда? – Алевтина настойчиво все переводила в шутку.

– Послушай, а ты его любишь?

– А что такое любовь?

– На вашем этапе развития отношений – это когда он ушел, а внутри что-то отрывается-обрывается…

– Ну, я скучаю, конечно, по нему… Но не умираю. Мне комфортно, когда он рядом. Знаешь, Коля как пришел ко мне первый раз… Ну, как-то не мешает он мне…

– Ого! Это, конечно, серьезная заявка на победу… – теперь мы смеялись вдвоем. – А если серьезно? Давай серьезно.

– Да не хочу я серьезно! – возмутилась Аля. – Поздно уже что-то менять, столько дел наворотили с этой свадьбой, да и денег потратили…

– Мне кажется, ты Колю на себе женишь, – сказала я и посмотрела Але в глаза. Она отвела взгляд.

– Ну… Я бы так не говорила… Конечно, я подтолкнула его к тому, чтобы он сделал мне предложение, – уже серьезно ответила Алевтина.

– Ты хорошо знаешь историю про свадьбу твоих родителей?

– Это когда у мамы была истерика, а папа ее успокаивал?

– Да-да… И думал, что уже не хочет жениться…

– Они же потом тринадцать лет вместе прожили… Правда, я так жить, как они жили, совсем не хочу…

– Знаешь, во всех американских фильмах, когда показывают свадебные церемонии, там обязательно священник говорит гостям: «Если кто-то знает причину, по которой этот союз не может быть заключен…»

– Знаю…

– Если у тебя есть хоть какое-то сомнение, ты не должна совершать этот шаг. Нельзя, зажмурившись, выходить замуж и надеяться на авось…

– Понимаю… И думаю об этом… Как-то не уверена я в Коле… Он такой… Знаешь, все я решаю. А он только берет и радуется. Но как отменить?

– Я все сделаю.

– А путешествие?

– Полетишь одна, приведешь в порядок мысли. Поверь, никакие денежные затраты не могут сравниться с тем, что ты собираешься сделать. Лучше потерять деньги. Деньги можно заработать. А вот душа…

– Нет, Кать, это невозможно… Я, честно, думала над этим… Но как представлю лицо мамы, Маськи… Прикинь, как они будут со мной разговаривать, как все их родственники зашипят?..

– Аль, ты нормальная?! Мама твоя тут при чем? Это ты замуж выходишь! Ты не о маме и ее мнении должна думать, а о том, с чего начинаешь строить семью… Да ты лучше о Коленьке своем подумай! Он тоже живой…

– Да думаю я о Коленьке… Ну зачем его мама так называет? Имя какое-то… Как у ребенка, который в ясельки ходит. Все у Коли хорошо. Он от мамы своей из однушки облезлой наконец-то уехал, его кормят, ему стирают… Не жизнь – сказка. Еще и рядом с вами…

– У тебя есть время все отменить. – меня уже начинало трясти от слов дочери об ее женихе.

– Нет. Я все понимаю, согласна с тобой, но – нет.

– Ты хорошо запомнила то, о чем мы говорили? Поверь, мне было тяжело это говорить тебе. Прости, если задела…

– О чем ты? Все так и есть. Спасибо.

– Тогда мы закрываем тему. И с этого момента ты должна знать, что, конечно, у тебя есть мы, есть дом, где тебя всегда ждут и тебе рады, но, во-первых, только вместе с мужем, а во-вторых, поссоришься, придешь, я тебе валенки согрею и к мужу отправлю… Поняла?

– Да… И еще по голове настучишь…

Вот такой был предсвадебный разговор.

До торжества оставались считаные дни. Голова шла кругом, но вроде бы проблемы разрешались, и постепенно все выстраивалось в четкую план-схему.

Алевтина звонила постоянно. И, к сожалению, все звонки касались приезда ее мамы… То мама не разрешала Маргарите ночевать с Алей у нас накануне свадьбы, то требовала, чтобы ее отвезли «по памятным местам Климовска, куда поедут жених с невестой из загса». То вдруг передо мной опять ставили проблему доставки мамы невесты из нашей квартиры в квартиру Али после отъезда жениха и невесты.

– Аль, в чем дело? Закажи такси к определенному времени к нашему подъезду.

– Я узнавала… Это очень дорого: заказывать такси через агентство и на маленькое расстояние. У меня нет таких денег.

– А мама-то что?!

– Мама не станет платить… Да и обидится…

– Ну так пусть Коля даст денег своей маме, она заплатит.

– Ты что?! Этого моя мама точно не переживет…

Я знала, что у меня есть сосед, который занимается частным извозом. Мы не были близко знакомы, просто здоровались – и все. Как бы мне ни было неловко, я подошла во дворе к Володе, объяснила ситуацию и спросила, сможет ли он отвезти двух праздничных мам.

– Катюш, какие вопросы, конечно. Только время назови.

– Спасибо вам огромное. Вы так меня выручите… Сколько мы будем должны? Можно отдать вам деньги сейчас?

– Катюш, ну мы же соседи, о каких деньгах может идти речь? И потом, я же все вижу, все понимаю… Весь дом знает, что Аля – дочь Андрея… Какой год на вас смотрим и поражаемся: тебе своих троих мало, так ты еще и с чужими нянчишься.

– Ну какая же она чужая, Володя? Чужих детей не бывает…

– Ты тогда, как надо будет везти, набери меня, и я спущусь. Я дома в субботу.

– Дело в том, что я не смогу отследить этот момент… Меня здесь не будет. Давайте сразу о времени договоримся. Это же свадьба, в загс жених с невестой опоздать не могут, правильно? Значит, время мы можем назвать точное.

– Не понял… А ты-то где будешь?

– Володя, мы с детьми уйдем. Зачем мешать Алиным родителям провожать дочку в новую жизнь? Это их праздник.

– Ясно… Не надо мне никаких денег, Катерина. Отвезу бесплатно. Точка.

– Спасибо…

– Не грусти, тебе еще своих троих женить…

– Двоих женить и только одну замуж выдавать, – улыбнулась я соседу.

Когда я рассказала Алевтине, что о машине для ее мамы договорилась, и попросила все-таки отдать Володе бутылку коньяка и коробку хороших конфет, Аля сказала мне:

– Я куплю все сама и отдам Татьяне Васильевне, попрошу ее отблагодарить водителя. Мама не станет этим заниматься…

День накануне свадьбы был расписан по минутам.

К счастью, Аля выкроила время на поход со мной в храм. Для меня это было очень важно… Думаю, для нее тоже. Мы ставили свечи, переходили от одной иконы к другой. В храме стояла тишина, только мы и матушка, которая наводила порядок. Я подошла к дочери, обняла ее за плечи и тихонько прошептала:

– Я хочу, чтобы ты была счастлива, доченька. Я хочу, чтобы ты знала, что я желаю этого всем сердцем, всей своей душой. Говорят, молитва матери со дна моря достанет… Я очень хочу, чтобы моя молитва о тебе была молитвой матери…

Аля расплакалась. Мы долго стояли, обнявшись, посреди храма.

Потом я подарила Але от себя лично икону… Говорят, она до сих пор живет в ее доме.

Вечером у нас состоялся девичник. Правда, на девичнике присутствовали Андрей и Иван, но это никого не смущало. Стол уже был накрыт, совершенно потрясающая газета для Али, над которой мы трудились все вместе, прикреплена к стене, шарики, цветочки на своих местах, гости в сборе.

Ждали Алю и Маргариту. Сестры встречались где-то в метро, после того как Аля заберет свой букет невесты (про букет была непонятная для меня история, но я уже не лезла… Всегда считала, что это – задача жениха. Но, возможно, что-то поменялось в традициях).

Время шло. Мы, привыкшие к опозданиям Алевтины, особо не волновались. Вдруг звонок по телефону. Плачущая Алька пытается взять себя в руки и что-то сказать, но вместо слов – слезы и всхлипы. В конце концов выясняется, что она стоит где-то на улице, ждет сестру, цветы мерзнут, она сама тоже, а Маси нет, потому что она с мамой по магазинам ходит и не может маму оставить… И вот Аля едет сама, одна…

Я смотрела на мужа и понимала, что еще одна новость с пометкой «Алина мама», и случится что-то страшное.

Пришла Алевтина. Прямо у порога мы дали ей выпить водки: еще не хватало, чтобы ребенок заболел. Выглядела наша невеста не лучшим образом: настроение было написано на лице. Но у нас впереди оставался весь вечер, и я была уверена, что мы нашу девочку развеселим.

Еще накануне девичника я договорилась с Алей, что как только она приедет к нам, я заберу у нее телефон и отдам его только утром. Слишком много знала историй, когда молодые ругались накануне свадьбы из-за пустяков, из-за неправильно услышанных интонаций по телефону. Да и вообще, жениху и невесте надо соскучиться друг по другу. Спустя час после начала девичника я похвалила себя за это решение: Алю закидывала звонками и сообщениями ее мама.

Уже после свадьбы дочь пересказала мне содержание сообщений… Я все сделала правильно.

Девичник удался: конкурсы, лотерея, торт и даже танцы на столе. Аля хохотала и веселилась. Я видела, как она всему радовалась, какое впечатление на нее произвела наша газета. А подарку Маши старшая сестра радовалась как ребенок: это был плюшевый медвежонок в платье невесты, с фатой и подвязкой на лапке.

Даже Маргарита, на пару часов опоздавшая и явно оказавшаяся не в своей тарелке, под конец вечера расслабилась. Все было хорошо!

Ложились спать с отличным настроением и верой в то, что нашу Альку ждет огромное счастье…

Я отдельно продумывала то, как дочь будет спать накануне свадьбы. Постелила ей самое-самое красивое постельное белье…

Самое лучшее одеяло и воздушные подушки должны были придать невесте сил перед ответственным днем.

А когда настало время просыпаться, в комнату к Але зашел Андрей. Он присел к ней на диван, поставил к подушке корзину восхитительно красивых, нежно-розовых тюльпанов и что-то тихонечко говорил своей маленькой, такой родной, абсолютно похожей на него, любимой по-особенному, потому что самая первая, доченьке. Я накрывала на кухне стол к завтраку, занималась Иваном. Андрей зашел, вытирая слезы:

– Спасибо тебе! Если бы не ты, я никогда бы не стал таким отцом, никогда не был таким счастливым. Спасибо.

Алевтина вышла к завтраку с совершенно квадратными глазами:

– Катя… Я забыла купить ленточки на автобус…

– И что ты так расстраиваешься? Я сейчас все решу. Не думай ни о чем, жди парикмахера и занимайся собой.

– Спасибо…

Этот день я продумала до мелочей не только в части организации свадьбы, но и относительно своего настроения. Моя задача была не сосредоточиваться на том, как обошлась со мной Аля. Конечно, я нашла оправдание ее поступкам, сама себе все объяснила, но, увы, слишком хорошо себя знаю: поддержать себя абсолютной занятостью было отнюдь не лишним. Я не могла расслабиться и раскиснуть: совершенно очевидно, что Андрею было гораздо сложнее…

Именно поэтому я решила ничего не менять в своих повседневных планах. По субботам Егор и Маша всегда занимались в музыкальной школе, и день свадьбы старшей сестры не стал исключением. Накормив невесту завтраком, я одела Ивана и ушла из квартиры, оставив Алю и Андрея вдвоем. По моим расчетам, я должна была успеть не только доставить детей на уроки, но и вернуться с Иваном домой, чтобы накормить его, одеть как следует, закончить последние приготовления к визиту Алиной мамы и уехать из квартиры до того, как она появится в моем доме.

Собственно, все так и складывалось. Даже заблудившийся парикмахер невесты, которого пришлось искать в трех соснах, не сломал моего графика. Дети были уже на уроках музыки, мы с Иваном в машине ждали, когда откроется магазин, где можно купить свадебное украшение на автобус. Андрей съездил за Маргаритой, которой мама так и не позволила остаться ночевать с нами, доставил ее к нервничавшей невесте и отправился мыть свадебный автомобиль.

Я то и дело разговаривала с мужем по телефону. Пыталась отвлечь его, но получалось у меня плохо. Меня бы кто отвлек…

И тут звонок от Али:

– Катенька, ты только не волнуйся… Скажи мне, пожалуйста, где сейчас папа?

– Он моет автобус…

– Понимаешь, тут такое дело…

Мысли в моей голове неслись со скоростью света. Мне пришло в голову: Алька сейчас скажет, что ее не так причесали.

– Катя, дело в том, что мама… – Алевтина явно набирала воздуха, чтобы закончить фразу, – мама уже вышла из метро и идет к нашему подъезду.

– Ой! У меня что-то с часами!..

– Это не у тебя с часами, это у мамы… с головой… Пожалуйста, позвони папе. Я не знаю, как быть.

– Так… – я судорожно собирала в кулак свою волю и нервы, слезы, негодование и растерянность, – ты успокойся, сейчас соображу. У тебя все в порядке? Ты уже красавица?

– Голову заканчиваем, потом начнем лицо рисовать…

– Ну и отлично. С папой я сейчас переговорю. Попроси Маргариту закрыть двери во все комнаты, кроме твоей.

– Да-да, я все помню, не волнуйся…

– Я не вымыла посуду от завтрака… Но это ладно, сейчас папу озадачим. На кухню тоже дверь закройте, не надо демонстрировать посторонним мой развал.

– Катенька, прости меня… Я совсем не ожидала, что мама так поступит…

– Аль, все в порядке. Мы уже изменить ничего не можем. Сейчас самое главное, чтобы папа вернулся домой раньше, чем придет твоя мама…

Я должна была позвонить Андрею и сообщить об очередном финте его бывшей супруги так, чтобы не разразился скандал. Обычный способ превратить все в шутку и сделать вид, что мне это безразлично, в сложившейся ситуации был невозможен. Я набрала номер мужа и спросила бодрым голосом:

– Привет! Как успехи?

– Привет, Катюша, все отлично! Автобус через пару минут будет готов, и я поеду домой. Ивану кашу делать? Вы скоро?

– Андрюш, тут такое дело… Мне сейчас позвонила Аля… Ее мама вот-вот придет…

– Куда придет?

– Домой к нам.

– Через два часа…

– Андрей, соберись. Она уже из метро вышла!

В ответ раздались короткие гудки.

Я понимала, что от меня уже ничего не зависит: на исход этой ситуации я повлиять не могу.

Ну, в конце концов, эти люди двенадцать лет не собирались вместе, вчетвером, пусть встретятся… Когда-нибудь это должно было случиться. Но я все-таки очень надеялась, что друг нашей семьи, Саша, которого мы попросили побыть у нас дома, когда в квартире будет находиться бывшая жена Андрея, приедет раньше незваной гостьи.

Мой муж, прожив с Алиной мамой почти тринадцать лет, настолько хорошо знал, на что способна эта женщина, что как только мы приняли решение отдавать Алевтину жениху из нашей квартиры, сразу сказал:

– Я один на один с Мариной не останусь.

И мы попросили друга семьи побыть у нас тот час времени, который мама Али так хотела провести с невестой до приезда жениха.

Но даже Андрей не мог предположить, насколько будут нарушены условия договора.

Ивана пришлось отвозить к моей маме, у которой к тому времени уже находились Егор и Маша. Я с трудом представляла, как справится с годовалым ребенком пожилой человек, ограниченный в движениях, но вариантов не видела.

К счастью, и Андрей, и наш друг оказались дома за несколько минут до того, как раздался звонок в дверь.

Гостью встречал Саша. Андрей домывал посуду на кухне и изо всех сил «считал до десяти».

Уже потом муж рассказал мне, что когда он влетел, совершенно разъяренный, домой, думая, что опоздал и мама невесты хозяйничает в нашей квартире, его встретили дочери. Обе чуть не плакали. Аля твердила: «Папочка, только не нервничай, только успокойся», а Маргарита: «Папа, я тебя очень прошу: только не скандал, я умру, только не скандал. Пожалуйста, не обращай на нее внимания…»

А я в этот момент вынуждена была на улице украшать автобус. Потом ко мне спустился Андрей, и мы с ним еще раз начисто вымыли пол в машине, чтобы невеста, не дай Бог, не испачкала платье. Я только помню, как мне было холодно. Так холодно, что меня трясло…

Сделав все, что была должна, забрав у Андрея на улице памперсы и смесь для Ивана, вручив мужу диск с музыкой для жениха и невесты (я записывала его несколько ночей подряд, тщательно продумывая даже то, когда какая песня должна звучать и по дороге в загс, и из него), я, так и не заходя домой, уехала к маме, к детям. Мама отпаивала меня горячим чаем, я следила за часами, зная, во сколько из нашей квартиры должны уйти последние гости, и хотела только одного: поскорее вернуться домой. Мое ожидание и раздумья прервал звонок Андрея:

– Катюша, ну все… Все в порядке. Мы едем в загс. Дома никого нет.

– Слава Богу! Сейчас допью чай и поедем с детками. Ивану спать уже пора. Уложу его дома.

– Я тебя очень люблю! Алька тебе привет передает.

– Спасибо! И ты ее целуй.

Буквально через несколько минут опять звонок:

– Катюша, Аля паспорт забыла…

– Где?!

– У нас дома.

– Вы далеко уже уехали?

– Мы на выезде из Москвы.

– Ждите. Я успею.

Сейчас я просто не представляю, как успела доехать до нашей квартиры, схватить паспорт, пробиться через субботнюю пробку на выезде из Москвы, но успела же. Паспорт был у Али. Правда, я опять не увидела ее в свадебном платье: документ мы с Андреем передавали из окна в окно машины чуть ли не на ходу.

К началу торжественной церемонии молодые не опоздали. Алевтина вышла замуж.

Вечером мы встретились с молодоженами в развлекательном центре. Честно говоря, я была настолько вымотана событиями последнего месяца и конкретно утром этой субботы, что к вечеру не ощущала ничего, кроме адской головной боли. Я была в таком состоянии, что даже не сразу обратила внимание на то, в каком настроении Маша и Егор.

Встретившись с Алей и Колей, конечно, первым делом мы стали вручать свадебные подарки: коробку с документами и билетами в свадебное путешествие, красивый конверт с внушительной суммой от родни Андрея и даже большущую «Книгу о вкусной и здоровой пище» от моей мамы. Дальше (по плану) дети и молодежь должны были резвиться на аттракционах. Собственно, так все и происходило. Только Егор не уходил из-за стола.

– Сыночек, иди поиграй с ребятами.

– Я не хочу.

– Что случилось?

– Мам, ты только не расстраивайся, но у меня очень болит живот. И вообще мне жарко и плохо, – стал жаловаться Егор.

– А когда, когда это началось?

– Еще когда мы домой от бабули вернулись.

– Что же ты мне сразу не сказал?

– Я не хотел, чтобы ты нервничала. Мама! У нас дома сейчас так плохо, там надо зажечь много-много свечек из церкви.

– Егор! Прекрати! Иди-ка сюда, я пощупаю твой лоб… – я целовала моего славного сыночка и понимала: нам надо срочно возвращаться домой.

Потом извинилась перед Алей и Колей, и мы уехали. Температура у Егора оказалась нормальной, но он был весь какой-то согнутый и бледный. Я уложила детей спать и решила на всякий случай протереть полы…

И тут до меня дошло: «А где наш кот?» Я не видела его с самого утра. Всегда, когда мы откуда-нибудь возвращаемся, он ждет нас у порога, а сейчас нет. Нашелся пропавший под кроватью Егора, в самом дальнем углу… Там он просидел сутки. Потом сутки лежал в коридоре. Не ел, не пил…

А новоиспеченные муж и жена ночью улетели отдыхать.

Взять паузу надо было и нам. Помолчать, проанализировать, сделать выводы, перевернуть эту страницу и идти по жизни дальше.

Каждый день Аля писала мне в интернете маленькие письма и рассказывала об отдыхе. А я пересказывала их содержание по телефону маме Коли.

Еще во время подготовки к свадьбе я дала себе честное слово, что когда молодежь улетит на отдых, посвящу время их отсутствия работе над своей душой.

Мне предстояло заставить себя перестать заботиться об Але и опекать ее теперь уже настоящую семью. Совершенно честно я призналась себе в том, что должна это сделать исключительно исходя из инстинкта самосохранения. Мне было просто необходимо отойти в сторону от этого ребенка. Чтобы не было так больно, как накануне свадьбы.

Умом я хорошо понимала, что если не стану другой, не изменю своего отношения к Алевтине, то когда она перешагнет через меня в следующий раз, так и останусь лежать. Умом понимала. Но душой не приняла. И потихоньку, в секрете от самой себя размышляла о том, как надо помочь молодой семье, что надо что-то решать с жильем, пока есть возможность, надо Алю поучить, подтянуть в карьере. Я мечтала о том, как Алька родит малыша, и радовалась: у меня будет возможность еще понянчиться с ребенком. А ум предлагал мне яркую картинку августа какого-нибудь года, когда вся большая семья обсуждает, как Алешка (так Алевтина всегда хотела назвать своего сына) пойдет в первый класс, и Аля мне говорит:

– Кать, ну ты ведь понимаешь, что я не могу отказать маме. Она хочет быть и на торжественной линейке, и потом пойти с нами в ресторан на обед…

Я прекрасно знала, что так будет. Но…

Именно благодаря этому «но» в день возвращения молодоженов из свадебного путешествия в банку был налит любимый Алин гороховый суп, приготовлено какое-то второе, все заботливо сложено в пакет с мыслью: «Ну как же, дети приедут голодные, а дома у них холодильник пустой…»

Через несколько дней после возвращения из отпуска Алевтина забрала у фотографа свадебные снимки, и я наконец-то смогла увидеть все, что происходило в день свадьбы. Фотографии были скинуты нам на компьютер, и я их рассмотрела не спеша. Но главное – мне очень хотелось сделать альбом с фотографиями и выложить его в сеть, чтобы родственники и друзья могли разделить нашу радость. Я с удовольствием выбирала понравившиеся мне кадры, добавляла туда любительские фотографии с девичника. Альбом получился, с моей точки зрения, просто шикарный. Выложив его в сеть, отписалась Але и попросила посмотреть, как я все придумала.

Я искренне добивалась, подводила Алевтину к тому, чтобы она сказала мне: «Как замечательно! Только ты можешь так все сделать…» Ну, хотя бы про фотографии со свадьбы…

Мою «предсвадебную» деятельность, увы, не оценили никак. Но ведь ребенок просто закрутился в вихре суеты, потом отъезд. А теперь вот он – подходящий момент, сейчас я сорву аплодисменты зала…

«Катя! Ты зачем это все натворила?!. В сеть фотографии буду выкладывать только я и только те, которые мне понравятся, а таких мало», – написала мне Алевтина в сообщении.

Я настолько опешила, что тут же набрала ее номер:

– Аль! Ты что?! Да там все фотографии чудесные! Я просто хотела похвастаться…

– Ты нарочно выбрала фотографии, где у меня зубы эти проклятые торчат?

– Да ничего у тебя не торчит…

– Пока я не отберу фотографии, которые мне нравятся, никто не может делиться ими… И вообще, альбом про свадьбу будет только у меня на странице в сети. Это моя свадьба!

– Ну хорошо… Тогда оставлю только фотографии с девичника…

– Ты что?! Да там же нет ни одного приличного кадра… И потом, это совершенно любительская съемка, там видны вообще все мои недостатки… Нет-нет!

– А фотографию торта и цветов, которые мы тебе подарили, можно выложить?

– Конечно! – тут же перестав визжать, рассмеялась Аля.

Я выключила телефон. Посидела еще перед компьютером и удалила весь альбом. Это был не мой праздник. И жизнь – не моя…

Вечером рассказала всю эту историю Андрею. Он не удивился, но сказал:

– Мне, Катюша, стыдно за это… Прости. Но ты же понимаешь, что у Алевтины сейчас все стало хорошо. Она добилась того, чего хотела. И не без твоего участия. Так что потерпи. Надо просто подождать, когда у нее начнется обычная женская жизнь. Вот тогда ты снова будешь нужна…

– Но я хочу быть нужна ей всегда! Я люблю ее… Ты же все знаешь.

– Я всегда тебе твержу: не очаровывайся людьми, не надо будет разочаровываться.

– Это не просто люди, это же дочь!..

– Катюша! У Алевтины есть мама. И похожа она на нее, а не на тебя. Как бы ты ни старалась. Отпусти…

Да не хотела я ее отпускать! Не хотела видеть очевидные вещи…

Как можно видеть недостатки своего ребенка? Вернее, видеть-то можно, но всегда найдешь оправдание всем изъянам твоего чада. Порой в объяснении самой себе проколов в поведении, учебе детеныша доходишь до начала беременности… Ребенок не виноват. Виноват тот, кто его родил, воспитал…

В случае с Алей все оправдания умножались на три: я не была родной мамой, не стояла у истоков, просто не знала, не могла знать…

И потом, мне всегда, каждый день с того момента, как я впервые услышала об Але от Андрея, было ее жалко. По-хорошему, по-женски.

Я всегда выделяла Альку среди своих детей. Заигрывала? Может быть, и это… Но именно ей хотелось налить особенно вкусного молока, когда она болела и кашляла по ночам, ее дольше хотелось гладить по голове, сидя на кровати рядом и дожидаясь, когда девочка уснет, с ней хотелось гулять не просто держа за руку, а крепко держа за руку…

Наверное, проще было просто написать плакат: «Ничего не бойся, я рядом, и мы со всем справимся» – и ходить с ним…

Одним словом, все продолжалось, как прежде. И мне было хорошо. И детям рядом со мной было хорошо. Знаю это наверняка. С Алевтиной – теперь уже замужней женщиной – мы каждое утро списывались-созванивались, я продолжала по-прежнему следить за тем, тепло ли она одета, не голодная ли… Шла обычная счастливая жизнь. Только теперь в ней прочно укрепился Коля.

Нельзя сказать, что Аля не жаловалась на мужа. Жаловалась. Но всегда в ответ получала историю про то, как было у меня, и на этом все ее охи и вздохи заканчивались.

Я смотрела со стороны на отношения дочери с мужем, на его отношения с женой… Все было не так, как у нас, совсем другие акценты и по-другому распределенные роли в быту. Но я всегда твердила себе: «Главное, что Але хорошо…» Так и жили.

Прошла весна. Прошло лето. Как-то все успокоилось и стало принимать формы обычной жизни большой семьи.

Свой день рождения Алевтина по-прежнему хотела отмечать в нашем Доме. И нас это бесконечно радовало. Гостей в том году было совсем мало – одна семейная пара. А на следующий день после праздника мы с Андреем получили такое сообщение от нашей старшей дочери:

«Дорогие мои родители! Мы наконец-то смогли заставить себя уехать из Дома, выключив обогреватели и бойлер.;) Никогда не перестану удивляться, как же здесь хорошо! Гостей наших так вообще еле выгнали.))) Спасибо вам большое за то, что вы построили такой замечательный Дом, откуда не хочется уезжать! И спасибо за замечательный день рождения! Я вас люблю!!!»

Мы были счастливы.

Каждую осень, возвращаясь к жизни в Москве после лета в Доме, наша семья переживала стресс. Маленькая-маленькая квартирка никак не вмещала всего шума и гама, который мы привозили с собой из лета. Нам было тесно, мы все время сталкивались то в коридоре, то на кухне. И каждую осень мы с Андреем затевали покупку новой квартиры. Этот сентябрь не стал исключением.

Муж обзванивал банки и выяснял, как многодетной семье получить ипотеку, а я подыскивала варианты, подходившие нам и по цене, и по площади. Мы были ограничены в выборе, потому что не могли уехать жить далеко от моей мамы.

Когда я увидела объявление о продаже квартиры в мамином доме, я просто не поверила глазам. Это был подарок судьбы! Цену, конечно, продавец завысил, но мы с Андреем отправились смотреть наше возможное жилье. К тому времени вопрос с банком решился, нам давали кредит, который мог покрыть расходы на покупку новой квартиры, и нам не требовалось продавать старую. Ведь в новой квартире предстояло делать ремонт, а нам все это время – где-то жить.

Когда вечером мы с мужем стали считать деньги и размышлять на тему «да или нет», я спросила:

– Андрей, скажи, мы можем купить новую квартиру, не продавая старую?

– Можем… Но нам будет тяжело.

– Насколько тяжело?

– Ну, совсем плохо. Ни шагу в сторону, ничего лишнего.

– Как долго надо будет продержаться?

– Пока не продадим эту квартиру.

– Ты не понял меня, Андрей, я спрашиваю про вариант, при котором мы вообще не продаем нашу…

– То есть? А зачем нам ее оставлять?

– Алевтине… Ну ты сам подумай: сколько можно им снимать жилье? А так будет где жить. И Алька наконец подумает о рождении детей…

– Катюш, спасибо… Но мы не справимся.

– Ты не торопись, давай подумаем, давай все взвесим, посчитаем. Если мы не создадим для Алиного мужа благоприятные условия, у них никогда не появится своя квартира, ты это понимаешь?

– Да. К сожалению… Ты прекрасно знаешь, что я оставил Алевтине и Маргарите квартиру в Прионежске.

– Но ты ведь понимаешь, что Аля не может требовать от матери свою долю…

– Почему? Почему не может? А как ей строить свою жизнь? Ее мать знает все про ту квартиру. Мне ей звонить и напоминать, что давно пора отдать Але ее долю?

– Ну, ты же знаешь, что у нее нет таких денег.

– Я знаю, что у той семьи есть возможность решить эту проблему. И еще я знаю, как в такой ситуации себя вела бы ты…

– Вот я тебе и говорю: давай попробуем выкрутиться и помочь Альке.

Я видела, что муж разнервничался, и взяла его за руку. Мы посмотрели друг другу в глаза. Улыбнулись. И уже более спокойным тоном Андрей спросил меня:

– А что с квартирой, про которую говорила мама Николая перед свадьбой? Уже скоро год, как они женаты…

– Ту квартиру сдают. Колина мама сдает.

– Отлично! Если та квартира принадлежит Николаю, то деньги за сдачу его, этого вполне будет хватать на выплату взноса по ипотеке…

– Ну хорошо, а первый взнос?

– На это вполне может хватить денег за одну вторую доли в квартире, которую я девочкам оставил.

– Андрей, ты же все понимаешь!..

– Да! Но я не понимаю, почему об этом думаешь ты, а не Аля. Про что думает ее муж?

– Они еще молодые…

– Я всего в жизни добился сам, я все свои квартиры покупал сам, и мне никогда никто не помогал. А в возрасте Николая у меня уже двое детей было, и, поверь, я их обеспечивал. Все время пахал. Как живет этот юноша, думаю, ты и сама видишь.

– Я вижу. Даже больше, чем ты думаешь. Но речь сейчас не о Коле. Пусть его мама о нем переживает и его воспитывает. Речь об Але. Как нам дочери помочь?

– Катюш, я что-то никак понять не могу: ты хочешь, чтобы у нас квартира была больше или чтобы Алевтина – замужняя женщина – улучшала свои и мужа жилищные условия?

– Честно говоря, мне бы хотелось и того и другого…

– Скажи, а Аля сама хотя бы в банк позвонила? Про ипотеку узнала? Сколько ты носилась с ее пропиской, чтобы она могла получить этот статус «молодой семьи»… И что? К чему это все?

– Хорошо, я завтра ей скажу, чтобы она все разузнала…

– Вот! Опять ты ей скажешь! А сама она о чем думает?..

– Все, Андрюш, все. Успокойся. Ты прав, абсолютно во всем прав. Но мне так хотелось бы, чтобы все было иначе…

– Мне тоже хотелось бы. Но для этого надо было отсудить у Марины детей, переписать на них двоих квартиру сразу после развода… И дети были бы здоровее, и Алевтина сейчас с углом была бы. Как впрочем, и Маргарита.

– Я не говорю о покупке квартиры для Али! Ты вообще меня слышишь? Я говорю о том, чтобы она жила в этой квартире, пока у них не появится свое жилье. А квартиру сразу оформим на Машу и Ивана.

– Лыко-мочало, начинай сначала… Катюш, во-первых, мы финансово не справимся с такой задачей, а во-вторых… Все. Я все сказал. Если Аля будет брать ипотеку, мы сможем помочь. Но только сразу предупреди ее, что я очень серьезно отнесусь к оформлению документов. Делать такие подарки Алиному мужу я не намерен… Надеюсь, ты отдаешь себе отчет в том, кто будет выплачивать кредит?

– Да… Но в таком случае Алька не соберется рожать никогда…

– И чтобы закончить этот разговор, я задам тебе вопрос: ты отдаешь себе отчет в том, сколько сейчас лет Ивану, а сколько Але? Ты уверена, что мы физически успеем сделать для него хотя бы половину того, что сделали для Алевтины? Давай-ка думать о младших детях. А моей старшей дочери пора уже самой вить свое гнездо.

– Я никогда не думала об этом…

– А я думаю. Много. Постоянно. Не забывай, сколько мне лет… Все. Я пошел спать.

Квартиру той осенью мы покупать не стали. А разговор с Алей про ипотеку, как я и ожидала, закончился ничем.

В ноябре Алевтина затеяла отпуск на Кипре. Она все так быстро организовала, как-то разрулила с деньгами… Я просто диву давалась: умница дочка. В душе я не сомневалась – молодые едут в отпуск, чтобы вплотную заняться продолжением рода.

Мы с нетерпением ждали, когда Аля порадует этот мир известием о беременности. Для нас было очевидным: выходят замуж, чтобы рожать. Но все мои вопросы и разговоры на этот счет упирались в ответ: «Кать, на что глядя? Квартиры нет, с армией Коли ничего не ясно, да и доучиться ему надо…» А я складывала в отдельный шкаф в Доме вещи Ивана, из которых он вырос, и мечтала о том, что совсем скоро они понадобятся нашему внуку или внучке. Не раз говорила:

– Аль, рожай поскорее. Вон как хорошо, что у Егора с Машей маленькая разница в возрасте. И Иван с Алешкой росли бы вместе.

Еще до замужества Алевтина, видя, как ее коллеги по работе уходят в декрет, потом очень быстро возвращаются на работу, оставляя своих малышей с нянями, не раз задумывалась над тем, как это будет происходить у нее. Дочь смотрела мне в глаза и спрашивала:

– Ты ведь мне поможешь? Ты меня не бросишь?

– О чем ты?! Конечно!..

– Я своего ребенка смогу доверить только тебе. Я тоже хочу, чтобы у меня были такие дети, как у тебя…

– Алька! Глупая ты! Да я жду не дождусь, когда ты родишь! Мне-то уже никак с этой задачей не справиться, сил-то ого-го сколько надо… Но помочь тебе – святое дело. Да и потом, я больше ничего и не умею, как только деток растить и воспитывать.

Потом мы долго обсуждали, как все замечательно устроим, как будут в одной песочнице играть Ивашка и Алешка, как Алевтина будет идти с работы и ее сынок будет бежать к ней по дорожке…

А еще много разговаривали о беременности, о родах. Ивана я выносила на глазах у Али, она наблюдала весь процесс развития беременности воочию.

Я часто рассказывала Але и Коле, как рождались наши дети, как на родах всегда рядом был мой муж и как это волнительно, когда твой любимый мужчина берет на руки своего ребенка. Алевтина смотрела на Колю и, смеясь, спрашивала:

– Ну что, пойдешь со мной рожать?

– Нет уж, я лучше на лавочке у роддома посижу, – смущался будущий папа.

– Да я и сама тебя не возьму. Я вот Катю попрошу. Катенька, ты ведь меня не бросишь? Ты будешь со мной?

– Конечно, – счастливо улыбалась я, – а Николая поручим нашему папе, пусть волнуются вместе. Вместе всегда легче.

Умом я прекрасно понимала, что Аля права и торопиться с рождением ребенка, пока в жизни ее мужа есть серьезные проблемы, не стоит. Поэтому не уставала твердить: «Пока нет ребенка, надо заниматься своей карьерой, образованием. Это очень важно…»

Алевтина вроде бы слышала меня и даже пыталась искать то курсы какие-то, то репетиторов. Я соглашалась оказывать любую помощь, только бы она училась, только бы росла профессионально. Но задумки ограничивались пирожками по выходным и борщами по вечерам после работы. Расшевелить ее было невозможно.

Андрей как-то затеял разговор об Алиной карьере: для того чтобы шагнуть вперед, надо на годик уехать из Москвы и поработать в регионе. Отец был готов договориться с руководством дочери, организовать ее жизнь в другом городе. Но Алевтина брала время на размышление и потом неизменно отвечала: «Мы с Колей решили остаться в Москве…»

С Кипра молодая семья вернулась довольная и отдохнувшая. Как потом мне сказала дочь, о ребенке даже мысли не возникало…

Алевтина продолжала трудиться в офисе, Коля работал продавцом то в одном, то в другом магазине, увольняясь и устраиваясь снова и снова, и доучивался в институте. Медленно, но верно у него приближалась преддипломная практика. Дочь попросила отца помочь ее мужу устроить практику.

– Конечно, помогу. Пусть Николай позвонит мне и расскажет, что ему нужно конкретно, какие условия.

– Папочка, а можно мы вместе с тобой встретимся и все обсудим?

– Ну хорошо, давайте. Вечером в воскресенье созвонимся, и вы к нам приедете.

– Спасибо.

Помню, мы возвращались после целого дня походов по магазинам, завтра предстояло рано вставать, впереди рабочая неделя, и мы надеялись, что разговор будет конкретным и по существу. Созвонились, договорились, что дети едут к нам.

Мы заехали в магазин за продуктами. Звонок Али застал меня на выходе. Отвечать было крайне неудобно: на руках Иван, какие-то пакеты, Андрей с тележкой с продуктами, скользко. Так что я отвечала своему ребенку раздраженно:

– Да!

– Катенька, ты, пожалуйста, извинись перед папой… Не ждите нас. Мы не сможем к вам прийти.

– То есть? Я ничего не понимаю. Ты где?

– На улице. – И тут я услышала, что Аля всхлипывает. – Я из дома ушла. Мы с Колей поссорились. И он меня выгнал.

– О Господи! Стой, где стоишь. Я сейчас дам трубку отцу, объяснишь, где он может тебя забрать…

Мы влетели домой, побросали сумки, я осталась заниматься детьми, а Андрей уехал за Алей. Он уходил из квартиры с таким лицом, что я понимала: Коленьке лучше ему под руку сейчас не попадаться.

Егор и Маша немедленно отправились без ужина спать, Иван уселся смотреть мультфильмы.

Алька зашла домой и расплакалась. Я обнимала свою такую маленькую девочку, гладила ее по голове, говорила какие-то слова и плакала вместе с ней. Андрей смущенно топтался на пороге и не знал, как себя вести. Я кивнула ему головой и глазами показала, чтобы он шел к Ивану. Отвела дочь на кухню.

– Что у тебя с руками?

– Я выбежала из квартиры без варежек и шла куда глаза глядят. Руки замерзли.

– Иди быстро в ванную, руки – под горячую воду. Где Коля?

– Вещи собирает. Уезжает к своей маме …

– Так… Грейся. Я сейчас.

Войдя в свою комнату, закрыла дверь и набрала телефон Николая:

– Здравствуй!

– Здравствуйте.

– Я не стану ни о чем тебя спрашивать. Послушай меня молча. Во-первых, не волнуйся: Аля у нас. Во-вторых, прошу тебя как взрослый человек и как мама: пожалуйста, не надо сейчас садиться за руль. На улице очень сильная метель, трасса плохая. Ты ведь и завтра с утра сможешь к маме уехать, правда? Ты меня услышал?

– Да.

– Надеюсь на твое благоразумие. Пока.

Я вернулась к Алевтине. Она сидела на табуретке, той самой, на которой сидела несколько месяцев назад и рассказывала мне, как они вдвоем с мамой готовились к свадьбе. Алька была обижена на весь белый свет и размазывала слезы по щекам.

– Так. Давай успокоимся. – Я подсела поближе к дочери и взяла ее за руку. – Работу завтра никто не отменял, а ты сейчас наплачешься до опухших глаз. Расскажешь, что произошло?

– Да…

– Сразу? Или накормить тебя?

– Нет, спасибо. Мне чаю…

Я принялась накрывать стол. Аля потихоньку рассказывала, что же произошло. Ничего страшного. Молодую семью наконец-то заел быт, они оба устали, а проявление раздражения Коли вылилось в формы, в то время неприемлемые для Али:

– Ты не представляешь, как он на меня кричал, как ругался матом и оскорблял меня…

– Алька, но ведь ты знаешь, что и наш папа может на меня кричать.

– Но не так! Катя, он никогда не унижает тебя, не оскорбляет…

– Аль! Ты чего хочешь?

– Хочу, чтобы его больше не было в моей жизни.

– Устала?

– Да.

– Сдалась? – Алевтина мочала. – Я спрошу грубее: наигралась?

– Кать, но это совершенно невыносимо! Я устала. Ты понимаешь, что все на мне: деньги, быт, решения. Он ничего не делает. Только ноет и жалуется…

– Стоп! То, что ты мне рассказала, только после свадьбы началось?

– Нет…

– Ты хорошо помнишь наш разговор накануне свадьбы?

– Очень.

– Ты знаешь, что я только «грею валенки»? И что я тебя отправлю сейчас к мужу.

– Муж уже, наверное, до мамы доехал.

– Не доехал.

– ?

– Я звонила ему, попросила отложить отъезд на завтра. Сейчас очень плохая дорога, да и он в таком состоянии…

– Ни в каком он не в состоянии, наорал на меня, пар выпустил и успокоился. А я больше не могу. Он ведь часто на меня кричит. Ты понимаешь – ну хоть что-то представлял бы из себя, а то ведь ни-ка-кой… И туда же: корчит из себя главу семьи.

– Аль, он мужчина.

– Да ладно… Вот папа наш – мужчина. А этот сначала на маминой шее сидел, а теперь на мою пересел.

– Ты завтра будешь жалеть о том, что все это говорила.

– Надоело.

– Давай так. Ты сейчас молча пьешь чай, стараешься взять себя в руки. Не надо мне рассказывать плохое о муже. Вы помиритесь, а я-то уже забыть это все не смогу. Ты понимаешь меня? Мне и так придется разруливать эту историю с папой. Ты представляешь, в каком состоянии отец, узнавший, что его дочь выгнали на мороз…

– Ага… Из квартиры, которую этот отец снял и за которую сейчас платит выгнанная жена… Между прочим, до сих пор пользуясь помощью папы…

– Мы договорились, что ты будешь молчать. Вот послушай, что я тебе скажу. Никто не говорил, что будет легко. Семья – это тяжелый каждодневный труд. Труд двоих. И здесь важно не подсчитывать, что ты сделала или что не сделал он, а помогать друг другу. Ты подумай, каково сейчас Коле, проанализируй причины его срыва. Конечно, ужасно, что он кричит и тем более матерится… Но, Аль, это твой муж. Значит, будешь жить с таким.

– Не буду! Я не буду с таким жить!

– То есть все-таки сдалась? Ты же так рьяно взялась перевоспитывать Коленьку, вытаскивать его из болота… И что?

– Не получается. Надоело.

– Знаешь, что для нас с папой будет страшным? Это если не ты его из болота, а он тебя в свое…

– Не будет так.

– Ты хочешь со мной сейчас об этом поговорить? Ты хочешь подвести итоги своей жизни за последние полгода? Тогда ответь мне, в какой области жизни ты сделала шаг вперед. Ну хоть полшага…

– Ни в какой.

– А чем ты так занята?

– Коленькой…

– Может, стоит отвлечься и пойти получать второе образование?

– Мне его не на что получать, мне мужа надо доучить…

– Он – мужчина, сам доучится…

– Кать, не смеши меня. Мама его, как только мы поженились, на оплату учебы забила… У нее ремонт.

– Аль, пусть Коля со своей мамой сам разбирается. Ты иди учиться. Ведь есть куда расти. Ты же прекрасно знаешь, что на твое образование мы всегда денег дадим.

– Да. Спасибо…

– Давай перестанем дуться, видеть только кончик собственного носа и посмотрим чуть дальше… Прошу тебя, подумай сейчас о муже. Он там один, вещи разбросаны, тебя нет… И потом, он же прекрасно понимает, что обидел тебя.

– Кать, он попросит прощения, а потом очень быстро все начнется сначала.

– Хорошо. Выход?

– Я была бы рада, если бы он ушел…

– Да не будет так просто. Ну ты же умный человек. Кстати, ты так хотела замуж, так стремилась к этому, и что?.. Нет-нет. Домой! К мужу. Поговорите, и все наладится. Только прошу тебя: сначала услышь мужа и только потом – свою обиду.

Когда я закрыла дверь за Алей и Андреем, который повез дочь домой, было полное ощущение, что по мне проехал танк. Танк абсолютного непонимания того, как такое может быть…

А утром Алевтина позвонила и сказала, что у них все хорошо…

Ну и хорошо. Живем дальше.

И все-таки проблему преддипломной практики мужа Али решал Андрей. Мы с ним договорились, что из одной ссоры молодых не стоит устраивать историю: милые бранятся – только тешатся. Через несколько дней был день рождения Ивана, на котором Андрей нашел возможность переговорить с зятем с глазу на глаз и высказать ему свою точку зрения на произошедшее.

«Уходя, уходи. Не может шантаж своим уходом из дома стать способом строительства отношений с женщиной. Не по-мужски это…»

Коленька традиционно краснел, соглашаясь, кивал и молчал. Мы верили в лучшее.

Вопрос с практикой был решен.

Новый год встречали все вместе в нашем Доме. Народу за столом собралось как никогда много.

К приезду Алевтины и Николая я готовилась особенно. Мы чувствовали, что отношения их трещат по швам, и старались как-то разрядить обстановку, хоть чем-то помочь молодежи сохранить брак. Я даже поставила на прикроватную тумбочку в комнате молодоженов вазочку с любимыми шоколадными конфетами зятя.

Но как бы Аля ни старалась делать хорошую мину при плохой игре, обстановка оставалась напряженной. В какой-то момент мне даже пришлось тихонько сделать ей замечание. Она все время фыркала! Коля сидел за столом совсем подавленный, а жена не хотела даже поухаживать за ним, подложить в тарелку ложку-другую новогоднего оливье.

– Аль! Ты за мужем-то ухаживай…

– Вот еще! Это он должен за мной ухаживать…

А совсем перед наступлением Нового года у нас с мужем произошла ссора. Обычная, ничего не значащая перепалка, возникшая как следствие усталости Андрея, его желания отдохнуть, а не соответствовать… Одним словом, муж на меня при всех рявкнул. Заодно досталось Альке, а все остальные стали свидетелями объяснения на повышенных тонах. Я как могла сгладила ситуацию, решив обсудить ее с Андреем позже (да и что тут было обсуждать, я понимала состояние своего любимого человека), и куранты пробили вовремя… По традиции мы с девчонками писали записочки с желаниями, жгли их и бросали в шампанское, с тем чтобы успеть это сделать, пока часы отсчитывают начало нового года. Как только шампанское с кусками несгоревшей бумаги было выпито, все сидевшие за столом принялись поздравлять друг друга.

Потом, конечно, начались звонки. Андрей дозванивался до родителей, моя мама разговаривала с семьей брата в Санкт-Петербурге, наши друзья звонили своим детям, а я сидела во главе стола и наблюдала за этой радостной суетой.

– Здравствуйте! – Я слегка вздрогнула, услышав голос Николая, который сидел рядом со мной, и стала в уме гадать, кому же звонит зять. – Мы с Алей поздравляем вас и Маргариту с Новым годом, желаем всего хорошего… Да-да, спасибо вам, я сейчас дам Але трубку.

– Мамочка! – громко сказала Алевтина. – С Новым годом! Я тоже желаю, чтобы у тебя все-все было хорошо!.. Да! У нас все замечательно! Скоро приедем к вам.

Я сперва пришла в изумление от столь громкого и публичного проявления Колей чувств к родной матери жены, потом улыбнулась. Выпив залпом бокал шампанского, я сказала себе: «Он уже не знает, что еще сделать для Али, чтобы угодить, а она демонстрирует мужу, насколько ей все можно. Пусть будет так. Лишь бы не ссорились…»

Новогодние дни проходили мирно, размеренно и дружно. Мы встречали и провожали гостей, играли в хоккей на пруду, в настольные игры дома, готовили всякую вкуснятину и без устали общались. Коля все время находился с нами и не ездил на работу, хотя его магазин работал в усиленном режиме.

– Аль, а почему Николай не работает? У него отпуск?

– Не хочет он, Катя, работать… Не нравится ему теперь и эта его работа.

– Ну-ну, не заводись. Ему же хочется побыть с тобой в выходные…

– Ага… Вот он так и сказал: «Ты не будешь работать, и я хочу отдохнуть…» Прикинь, он взял отпуск за свой счет!..

– …???

– Вот-вот, у меня-то весь офис на каникулах, а у него магазин работает в полный рост. Но Коленька устал…

– Он, наверное, хотел бы не все дни здесь быть, но и к своей маме съездить. Вы поедете в Климовск?

– А что, нам нельзя быть с вами до пятого числа?

– Почему нельзя, можно… Просто сейчас вы здесь, потом в Прионежске, а когда станете с семьей Коли встречаться? Надо же поздравить всех…

– Это он сам пусть решает. Скажет – поеду. Если время будет и настроение…

Все, что говорила в тот раз Алевтина, было мне не по душе, в нашей семье относились друг к другу совсем иначе…

Но кто сказал, что правильно так, как у нас? Это Алин муж, это другая семья. Нечего в чужой монастырь со своим уставом лезть… И я ушла от разговора. Однако поговорить с Колей считала необходимым. Поговорить не о работе, а об Але. Выбрала подходящий момент и, оставшись с зятем вдвоем за столом, сказала:

– Мы можем поговорить?

– Конечно!

– Я хочу тебя спросить… Про мой конфликт с Андреем Юрьевичем накануне Нового года. Скажи, за кого тебе больше всего было стыдно, ну, или неловко в тот момент? Не торопись, подумай… И, пожалуйста, не стесняйся, все без обид.

После паузы Коля ответил:

– За Андрея Юрьевича…

– А почему? Как ты думаешь? Ведь я тоже была неправа…

– Он кричал на вас…

– Кричал, хотел показать свою власть в семье, а получается, выглядел не очень хорошо, правильно?

– Ну да…

– А знаешь почему? Потому что он себя унизил криком на меня… Я ведь об этом не просто так спросила. Я хочу попросить тебя по возможности больше не кричать на Алевтину. Таким поведением ты только себя унижаешь, показываешь свои слабости, а ты – мужчина, ты должен быть сильным и рассудительным.

– Я понял… Спасибо…

– Согласись, Алька ведь чудесная жена?

– Лучшая! Только с моей мамой никак не хочет общаться по-человечески…

– Ну, Коль, на это нужно время. Это очень сложно: отношения жены и мамы. Это просто общемировая проблема… Ты мою свекровь видел? Какие у нас отношения?

– Замечательные…

– Так мы уже двенадцать лет друг к другу притираемся, хотя считаем, что каждая из нас по-своему лучшая для Андрея… Не торопи Алю. Она девочка добрая, тебя любит, она со всем справится. Обещаю, что подскажу ей, когда, что и как надо будет делать, чтобы сблизиться с твоей мамой. Но и ты, пожалуйста, жену поддерживай и маму береги…

– Хорошо, спасибо.

После этого разговора мне показалось, что наши отношения с Николаем перешли на новую ступень. Мне так всего лишь показалось.

В один из выходных дней Маша собралась на тренировку. Это чудесным образом совпало с необходимостью Али навестить кошку, которая осталась дома, в Москве. В город двух сестричек повез Коля.

Я очень любила, когда младшие дети что-то делали вместе со старшими. Я имею в виду дела, связанные с учебой, с досугом, без нас, родителей, без контроля с нашей стороны и с ответственностью старших за младших.

Мне казалось, именно в такие моменты мои дети становятся еще ближе друг к другу, крепнет их духовная связь. Подталкивая младших к Алевтине, я хотела, чтобы когда-нибудь, спустя много лет, когда нас с папой уже не будет рядом с ними, они оставались так же близки и нуждались друг в друге. И я понимала, что общение старших с младшими помогает им хоть как-то увидеть себя в роли родителей.

Однажды, в самом начале своего романа, Алевтина и Николай водили Машу с Егором в зоопарк. Они провели вместе полдня и потом были несказанно счастливы: младшим оказалось очень любопытно наблюдать за Алей в обществе молодого человека. Алевтина же демонстрировала своему возлюбленному не только то, какая у нее большая семья, но и какая она замечательно заботливая старшая сестра. Видя это, Коля проникался еще большим восхищением своей девушкой.

А однажды нам пришлось оставить Машу и Егора на попечение молодой семьи в нашем загородном Доме на целые сутки! Случилось так, что заболел Иван и мы срочно повезли его в город, к врачам. А вернувшись на следующий день, застали абсолютную идиллию. И были счастливы такому единению и дружбе наших детей.

Старшая дочь всегда с удовольствием откликалась на мои просьбы о помощи детям в учебе. И задачки сложные с Егором решала, и тексты их докладов редактировала и распечатывала, даже сопровождала Егора на защите его проектной работы. Ну и, конечно, Аля всегда подстраховывала нас, когда надо было идти на родительские собрания в школу.

А уж сколько гордости и восторга испытывала старшая сестра, когда ее младшие брат и сестра играли в «Самый умный» или принимали участие в передаче на «Детском радио», – вообще не передать…

Вот и в тот зимний новогодний день, отправляя Машу с Алей и Колей в Москву, я преследовала свои «корыстные» цели.

То, что не все в порядке, я поняла сразу, как только в Дом вошла Маша. Любая мама может по глазам своего ребенка понять, что с его настроением творится что-то неладное. Но выяснять в чем дело, набрасываться на Машу с расспросами сразу, при всех, не в моих правилах. Да и, честно говоря, я была уверена, что причиной грусти в Машиных глазах стала неудачная тренировка: скорее всего нашей юной всаднице дали для занятий не того коня.

Я видела, что Аля и Коля в отличном расположении духа. На вопрос: «Как дела?» – старшая дочь, не моргнув глазом, ответила: «Отлично!» И я благополучно забыла про набежавшую тень, закружилась в череде домашних дел. В тот вечер дети долго и увлеченно играли в «Монополию». Мы, взрослые, уже давно легли спать, а молодые муж с женой и Маша с Егором все пытались стать монополистами на игровом поле.

На следующий день Алевтина и Николай уезжали в Прионежск. Я видела, что у Али блестят глаза в предвкушении встречи с мамой, сестрой и подружками, видела, что поездка не вызывает восторга у Коли, но всячески старалась его подбодрить рассказами о красивом зимнем северном городе, коньках и приключениях в путешествии.

– Аль, а в чем Коля поедет в Прионежск? Я имею в виду обувь? – Я все-таки решила задать этот вопрос, потому что всю зиму обращала внимание на то, как одет-обут Алин муж.

– Так в чем ходит, в том и поедет…

– Он в кроссовках ходит!

– Катя! Иди и сама ему скажи. Он говорит, что ему ничего не надо, он все равно всю зиму в машине…

– Аль! Ты нормальная? Ты везешь мужа на Север в январе месяце в кроссовках…

Зимние ботинки Коленьке купили прямо перед поездом.

Это было сложно, но мне пришлось признаться себе в том, что я вздохнула с облегчением, проводив молодежь. Я стала тяготиться их присутствием.

Все во мне протестовало против такой модели «семьи», которая сложилась у нашей старшей дочери и ее мужа. Мне решительно не нравилось то, как себя ведет Алевтина с мужем, оставалась непонятной роль Коли в этой «ячейке общества». Но ведь это была чужая семья, я не имела права вмешиваться и расставлять все по своим полочкам. В этой истории полочки были Алькины, а прибивать их должен был Коля. Как, впрочем, и стены дома возводить… В глубине души я надеялась, что Алина мама что-то подскажет ей во время новогодней встречи: ведь за плечами этой женщины был большой жизненный опыт… Хотя умом понимала: никто ничего не подскажет. Да и Алевтина не станет слушать.

Оставалось только верить в лучшее.

И я верила. Все мы верили. Продолжали жить, расти и радоваться каждому новому дню.

В один из январских выходных, которые мы, как всегда, вместе проводили в Доме, я все-таки усадила молодежь перед собой на кухне и как бы между прочим сказала:

– Совсем скоро первая годовщина вашей свадьбы. Как думаете отмечать?

– А мы пока и не думали, – конечно, отвечала Аля.

– Думать надо, это хорошее событие, и отметить его надо так, чтобы запомнилось на всю оставшуюся жизнь. Да и потом: теперь начинается суровая семейная жизнь… – я засмеялась.

– Это почему? – удивилась Алевтина.

– Ну как же? Весь год после свадьбы вы были молодоженами, спрос с вас был невелик, а теперь становитесь состоявшейся семьей…

– А-а… Ты в хорошем смысле. – Теперь мы смеялись вместе.

– Надо подвести итоги первого года, поставить цели, построить планы и двигаться вперед.

– Так ты определи, что сначала: итоги или цели. – Алька смеялась от души.

– Ты зря смеешься… Сейчас буду вас пытать… Обсуждать, кто и чего добился за этот год, мы не станем. Это вы обсудите наедине. Предлагаю поделиться планами будущих свершений. Хорошо? – Аля и Коля согласно кивали. – Отлично, – продолжала я. – Когда я училась в школе, у нас был предмет – «Этика и психология семейной жизни». У меня этот предмет вела моя мама… Вот как в жизни бывает… Так вот на одном из первых уроков нам предложили выбрать, что в первую очередь, должна купить молодая семья: холодильник, пылесос или утюг. Давайте мы с вами тоже ответим на этот вопрос…

– Так а что тут отвечать, – засмеялась Аля, – пылесос у нас есть, я его купила, как только в Москве сама стала жить, а утюг у нас твой…

– Холодильник?

– Так у нас же есть. Хозяйский, – улыбаясь, сказал Коленька.

– Супер, – не без иронии ответила я, – а не пора ли подумать о своем собственном холодильнике?..

– Зачем о нем думать, пока нет своей квартиры, – горько сказала Аля.

– Кто мешает думать и двигаться в направлении собственной квартиры? Я ни разу не поднимала эту тему «на двоих» перед вами и не знаю, поднимали ли вы ее в разговорах друг с другом. Но… Вам надо брать ситуацию в свои руки, надо строить свое жилье. Хоть в буквальном, хоть в переносном смысле этого слова. Аля! Я повторяю тебе еще раз про необходимость разговора с мамой…

– Да, я понимаю… Я уже думала, что все равно бабушка живет с мамой… Они могли бы продать бабушкину квартиру и отдать мне деньги… Но я не представляю, как заговорить на эту тему с мамой. Это нереально. Я просто слышу и вижу, какой будет скандал… Мама считает, что это проблема моего мужа – обеспечить семью жильем.

– Аль, – начала я заводиться, – ты знаешь, насколько я всегда стараюсь обходить стороной тему твоей мамы, но… В нашей современной жизни, тем более в Москве, нереально требовать от молодого мужчины быстрого решения жилищного вопроса… – Боже мой, как же я старалась обходить все углы… – И здесь всецело должны помогать родители. Ты все рассказывала Коле о квартире в Прионежске?

– Да…

– Тогда добавлю, что если ты получишь деньгами свою долю за квартиру в Прионежске, то папа сможет помочь вам с недостающей суммой…

– Спасибо, – тихо сказала Алевтина и выжидательно посмотрела на мужа. Николай молчал.

– Я не имею права ничего говорить о действиях Коли в этом вопросе и думаю, что вы это сможете обсудить «без никто»… – это все, что я могла сказать в ситуации полного молчания со стороны Алиного мужа. – Продолжаем дальше? Давайте обсудим, кто из вас как вырос за этот год в карьере. Какие сделаны шаги вперед?

– Мы Колю учим! – бодро ответила Аля.

– Отлично! А чему за этот год научилась Алевтина, наша любимая старшая дочь? Что у нас со вторым образованием? Английский когда начнем осваивать?.. – Я видела, как напряглась дочь, и решила закончить этот разговор. Глухой номер… – Но если посмотреть на ваши достижения с другой стороны, то вы за год два раза выезжали на отдых за границу… И живете самостоятельно… Так что вам подарить на годовщину? Может, это могут быть билеты на хороший спектакль в театр?

– Да мы все в цирк собираемся… Представляешь, Кать, Коля никогда в цирке не был, – ответила Аля.

– Кто в армии служил, тот в цирке не смеется? – решила разрядить обстановку я.

– Не смешно, – помрачнела Алевтина, – совершенно непонятно, что нас ждет в этом вопросе. – Дочь пристально посмотрела на мужа. Коля молчал. Он лишь слегка пожал плечами.

На годовщину свадьбы мы подарили молодой семье билеты на мюзикл, который тогда с успехом шел в Москве. Это были лучшие билеты. Это был подарок от души. И праздник у детей удался. Аля находилась в очень хорошем расположении духа. Она присылала мне фотографии весь день, я их показывала Андрею, и мы радовались вместе.

Через несколько дней годовщину своей свадьбы отмечали уже мы. Отмечали… Нам, как всегда, было некогда. Но среди обычной повседневной суеты, вечером после работы к нам зашла Алевтина. Просто так, без приглашения. Дочь держала в руках маленький подарочный пакетик. Глаза у нее блестели, она вся светилась:

– Дорогие мои родители! Я тут прочитала, что свадьба у вас сегодня стальная. Это правда: вы вдвоем как стальной сплав. На эту годовщину принято дарить что-то из стали, но я решила, что сталь – это непросто, поэтому вот вам маленький сувенир. Станете пить по утрам кофе и сразу вспомните обо мне. Пусть в вашей жизни будет много такой же изящной красоты… – и Алька, сияя, вручила нам пакет. Внутри лежали две чайные ложки. Настоящие, глубокие и с очень красивыми ручками.

Это была середина февраля. А на мартовские выходные Аля приехала в Дом одна. Коля работал.

Те выходные мы проводили без Егора: как истинный мужчина, он посвятил праздничные дни своей любимой бабуле. И очень кстати. Хорошо, что старший сын не слышал того, что на нас вывалила Алевтина.

Разговор начался неожиданно. Сначала мы даже не отнеслись серьезно к тому, что стала говорить дочь. Но когда она заплакала…

– Все. Все… Больше не могу. Я устала быть мужиком… Понимаете, в нашей семье мужчина – я. У меня даже язык не поворачивается назвать Коленьку мужем. Он только ноет и ставит меня перед фактом того, какие его проблемы надо решать. То денег нет на учебу, то не нравится работа… Понимаете? Он совершенно не любит работать. Такой ленивый… Все время ноет и ноет, занудствует и занудствует… И эта его мама… Она же просто свалила на меня своего сыночка и забыла, забыла о нем. У нее тут же нарисовалась личная жизнь, и стало совершенно некогда думать о том, как доучить сына, что делать с призывом в армию. У нас никогда, никогда не появится своей квартиры, только если я не повезу и этот воз на себе… А я устала, устала! Я замуж выходила не для этого, я детей рожать хочу, хочу, чтобы как у нас дома… Ну, в смысле у вас… Вы меня поняли… Я думала, я так надеялась, что Коля постарается быть похожим на моего папу… Ведь ничего особенного и не надо делать. Правда, пап?.. Я с этой практикой долбила его, долбила, он сам бы не стал ею заниматься… Понимаете, он ничего не хочет сам делать. Только пользуется… Так и не стал носки свои убирать – валяются, как и валялись. Он все время спрашивает у меня, как и что надо делать… А мне у кого спрашивать? Я и так все время с вами. А я очень хотела свою семью и быть ЗА мужем! – Аля в голос разрыдалась. – Пап, папочка, – сказала она сквозь слезы и шмыгая носом, – можно к тебе на ручки?..

Лицо у Андрея стало серого цвета. Он улыбнулся как смог, протянул к дочери свои руки, Алька уселась на коленках отца, и Андрей стал ее качать, словно убаюкивая, шептать ей на ушко всякие папины нежности, жалеть доченьку и просить перестать плакать…

Я сидела рядом и понимала, что не могу сдержать слез. Машка носилась вокруг и что-то причитала, пыталась напоить сестру водой…

Нас придавило. На плечи легла бетонная плита. И вздохнуть глубоко я больше не могла. Ох, как же мне знакомо это чувство. До боли, до дрожи где-то там, под коленками… Но в этот раз все было острее. Потому что плохо было моему ребенку.

А еще стало очень страшно. Я слишком хорошо знала своего мужа – отца моих детей. Аля впервые рассказала о своей боли папе… До этого дня Андрей слышал о трудностях в семье Алевтины только от меня. А сейчас все иначе. Теперь отец должен заступиться за дочь. А дочь все плакала, и плакала, и перекладывала на плечи отца свою боль.

– Пап! Все не так, все не так… Я ведь была уверена, что он станет смотреть на тебя, на Катю и начнет исправляться. Ну ладно то, что он пишет с ошибками, не умеет разговаривать с людьми. Но он все время ругается матом… Выпивать очень любит. Я постоянно должна держать его в руках, контролировать… И при этом на меня кричит, обзывается!..

– Пап, а помнишь, как Аля со своим мужем на новогодних каникулах отвозили меня на тренировку? – в разговор вступила Маша, и у меня в душе блеснул лучик надежды, что младшая дочь сейчас разрядит обстановку. – Так ты бы слышал, как Коля в машине матом ругался… Я не знала, в какой угол забиться. Мне было так стыдно и так страшно…

– Да его подрезали на трассе, вот он и ругался, – ответила Аля, вытирая слезы. – Маш, ну мы же договаривались не рассказывать этого родителям…

– Прости, – смущенно пролепетала Маша.

– Но это была ужасная история, действительно, – продолжала Алевтина, – я не знала, куда со стыда деться… И мат такой, восьмиэтажный…

Я понимала, что если откроется еще один подобный факт, Андрей поедет в город и убьет это недоразумение. Надо было срочно что-то предпринимать.

– Давайте-ка мы с вами выпьем, – сказала я и направилась в кухню. – Аленька, вставай, папа уже и так в диван вдавился… Девочка ты наша маленькая… Иди, умойся, а то завтра 8 Марта, а ты будешь вся опухшая. Маша! Помоги мне, пожалуйста…

У ванной я сумела затормозить старшую дочь:

– Алька, девочка, соберись… Отец… Прошу тебя, не рассказывай больше ничего. И так… Беда… Он ему не простит. Ты знаешь папу… – Алевтина кивнула мне и закрылась в ванной.

Я зашла в комнату к Андрею. Он сидел на диване, опустив голову. Села рядом. Помолчала. Послушала, как дышит муж, попыталась понять, все ли с ним в порядке. И ушла. Стала накрывать стол к ужину. Ничего не соображала. Делала все автоматически. Пыталась собрать в кулак волю и включить здравый смысл. Нельзя, нельзя было сейчас давать волю своим эмоциям. Я прекрасно знала, что в эти минуты надо быть особенно аккуратной в выражениях и оценках.

В моей жизни случалось немало историй, когда вмешательство в отношения двоих оборачивалось разрывом отношений с третьей стороной…

Боже мой!.. Ведь обо всем, что ее ждало, я предупреждала Алю еще до свадьбы… Почему она меня не услышала? А разве я слышу тех, кто старше меня?.. Нет, не так. Разве я слышала старших, когда мне было двадцать пять?.. Тогда весь мир лежал у моих ног. И этот мир оказался берегом моря… А море мне было, конечно, по колено… Почему мы не запретили Але выходить замуж? Ведь мы вполне могли сказать: «Отлично! Мы за вас очень рады! Свадьба через год…»? Вопросы, вопросы, вопросы… Господи! Помоги мне найти ответ. Хотя бы один…

Я совершенно не понимала, что должна делать. Защищать своего ребенка? От кого? От человека, которого она любит? А она любит?

Когда я только вышла замуж, мне очень хотелось, чтобы во время ссор с мужем за меня кто-нибудь заступился, чтобы ему сказали: «Если еще хоть раз…» Но мои родители не считали возможным вмешиваться. Они с мужем-то моим до сих пор на «вы» разговаривают… Однажды Андрей очень меня обидел при свекрови. Это был один-единственный раз, когда я плакала при ней и просила защитить, помочь… Ответом было: «Ты уж сама со своим мужем разбирайся… Он теперь больше твой муж, чем мой сын…»

Я не знала, как себя вести. Вариант с «согреть валенки и отправить к мужу» явно не подходил…

И потом Андрей… Мой любимый, мой родной человек… Я видела, что от слез дочери он страдает даже физически. Я должна помочь ему.

Наверное, прежде всего ему… А потом Але… Она еще сто пятьдесят раз помирится с мужем. А вот Алин отец Коле не простит слез дочери…

Я снова вернулась в комнату. Поставила на стол какую-то посуду. Подошла к Андрею:

– Давай сегодня просто помолчим. Давай не дадим возможности Але больше жаловаться. Она еще очень пожалеет о том, что столько лишнего сказала. Надо попробовать забыть все, что мы здесь услышали. Хотя бы до завтрашнего утра. Согласен?

– Согласен, – глухо ответил муж.

Алевтина вышла к столу в совсем разобранном состоянии. Я видела, что она еле-еле держит себя в руках. Но, умничка, держит. Ужин получился скомканным, корявым. Разговор – натянутым и на уровне «а погода-то нынче скверная стоит…» Но, к счастью, мы вовремя сообразили включить диск с фильмом «Выкрутасы». Все здорово отвлеклись. И даже Аля, улыбаясь, подпевала главной песне в фильме:

«Любовь – вот главная тема. Не важно, кто мы, не важно, где мы. Она не выбирает варианты, схемы. Любовь – вот главная тема, это аксиома, а не теорема. Просто нужно, чтобы сердце пело…»

Андрей очень быстро забрал Ивана и ушел спать. Позже к ним присоединилась Маша. Мы с Алей остались внизу. Я по-прежнему не хотела ни о чем говорить. По глазам дочери видела, что ей надо выговориться, но как страус прятала голову в песок. Все глубже и глубже.

Наконец и старшая дочь пошла спать. Я поднялась к себе. Дом спал. Среди тишины иногда раздавались звуки капель тающих сосулек. Наступала весна. Начиналась новая жизнь. А мы были где-то на пороге глубокой осени. В голове проносились одна за другой ситуации, связанные с появлением Коли в жизни Али. Я понимала, что тоже виновата в таком состоянии дочери. Но искренне не знала, как ей помочь. Я знала, как вела бы себя я. Но это была не моя жизнь… Не моя.

Поэтому я скачала из Интернета на телефон песню, которая так понравилась Але, и постаралась уснуть.

Утром нас троих – меня, Алевтину и Машу – Андрей и Иван поздравили с праздником, подарили по букетику весенних цветов, мы празднично позавтракали и отправились в Москву. К разговору о Коле не возвращались. Утром Алька успела мне шепнуть, что муж до сих пор ее не поздравил, потому что еще спит, но не стала заострять на этом внимание: «Тоже мне – праздник, Восьмое марта…»

Старшую дочь мы завезли к ней домой, а сами отправились по своим обычным воскресным делам. В какой-то момент Андрей сказал: «А давайте-ка, девчонки, я приглашу вас в ресторан. Все-таки надо отметить начало весны…»

Звонок Коли не стал неожиданным, но моя реакция на него меня расстроила. Я совсем не хотела говорить с этим юношей, тем более слушать его поздравления. Коленька разговаривал по телефону всегда очень не спеша, вальяжно, делая большие паузы между словами. Вот и этот звонок не стал исключением. Медленно зять сообщил, что хотел бы поздравить меня с 8 Марта лично, и поинтересовался, где мы могли бы встретиться. Сумасшедшая, я тут же ответила, что мы направляемся в ресторан и будем рады видеть их там вместе с Алевтиной. Приглашение было принято. И даже вскинутые вверх брови Андрея я смогла моментально «погасить»:

– Ты же мудрый человек, намного старше Алиного мужа, ты понимаешь, что мы должны быть НАД ситуацией…

Мы уже давно находились в ресторане, дети потихоньку начинали ныть, а семья нашей старшей дочери все не появлялась. Звонить и торопить их мы боялись: мало ли что там происходит. Официанты подали ужин, и нам ничего не оставалось делать, как начать праздновать, не дожидаясь молодежи. Честно говоря, праздновать особенно и не хотелось, и не получалось, но мы с Андреем изо всех сил пытались сохранить хорошую мину при плохой игре: младшие дети были ни при чем в этой истории, они от души поздравляли сегодня меня с праздником и заслуживали благополучного семейного вечера.

Когда позвонила Алевтина, я взяла трубку, будучи уверенной, что сейчас услышу: «Мы вот-вот подъедем», – подобные задержки-опоздания и прежде были нормой для старшей дочери, они уже не вызывали в нас раздражения. Удивление вызывал тот факт, что и замуж она вышла за человека, который никогда никуда не торопился. Но, как говорится, подобное притягивается к подобному.

– Я слушаю тебя, Аленька, – постаралась я добродушно ответить дочери.

– Кать, ты там извинись, пожалуйста, перед папой и детьми. Вы нас не ждите. Мы не сможем приехать. У нас тут Коленька в очередной раз в аварию попал…

– С вами все в порядке?

– Да-да, не волнуйтесь, мы просто паровозиком три машины собрали…

– Ой… Коля-то как?

– Лучше бы ты спросила, как я.

– Я и так все слышу… Ты, пожалуйста, держи себя в руках, не ругай его…

– Да он достал!.. – закричала мне прямо в ухо Аля. – Понимаешь, он достал меня с этим своим ведром! Все время попадает в какие-то аварии, чинит эту машину, а я плачу за это… – я услышала до боли знакомые истеричные нотки в голосе дочери, и мне стало не по себе: понятно, что Алевтина перестает себя контролировать и начинает стремительное движение вниз, к уровню визжащей и вечно сварливой бабенки.

Это была очень тонкая грань между моей Алей и той, которой она могла быть и была когда-то… Алевтина продолжала кричать в трубку что-то про своего мужа, а я видела выражение ее лица, сморщенный носик, то, как она сейчас машет руками… Со вчерашнего вечера меня не покидало ощущение, что моя душа повисла над бездной. Что там, внизу, очень холодно и черным-черно…

Что-то где-то сломалось, пошло не так, сбой системы… И я не хочу, о, как же я не хочу во всем этом копаться, вычищать нечистоты… Это все так не по-моему, все такое не мое…

Я смотрела на сидевших за столом напротив Егора, Машу, Ивана, вглядывалась в глаза мужа: почему из этого счастья все время выпадает Аля? Почему она упрямо тянется к тому, что никак не входит в понятие «моего круга, моего уровня», почему ей надо все попроще, чтобы не напрягаться?.. Где ее внутренние силы? Вернее, почему эти силы направлены опять не на то, чтобы вперед и вверх, а на то, чтобы так визжать и препираться?..

– Аль, – устало сказала я, – ты давай там успокаивайся, я понимаю, что праздник испорчен, но Николая сейчас надо поддержать. Вы ГАИ вызвали?

– Конечно, вызвали, нам же теперь еще с двумя водителями разбираться… Я, наверное, сейчас отсюда к вам приеду, мы чуть-чуть до вас не доехали.

– Ни в коем случае! Ты слышишь меня? Ни в коем случае не оставляй мужа одного, ты должна быть рядом.

– У меня сегодня праздник, а я, вместо того чтобы со своей семьей ужинать в ресторане, должна сидеть и, как дура, ждать, пока он будет разбираться?

– Не как дура, а как жена… И твоя семья с некоторых пор – Коля, не забывай об этом. Все. Мужу приветы и скажи, что если нужна какая-то помощь, пусть смело нам звонит: или мне, или отцу. Когда мы поедем домой, к вам подъедем, посмотрим, что у вас там к чему.

– Хорошо… Спасибо. Хоть подарки заберете, а то вон так и лежат на заднем сиденье…

– Целую тебя, пока.

– Пока…

На обратной дороге домой мы остановились недалеко от места аварии. Ничего серьезного. Ерунда. Но неприятная и досадная, оттого что подобное случалось с Колей довольно часто. Я не стала выходить из машины. К молодежи, на другую сторону шоссе, ходил Андрей. Он принес цветы для нас с Машей и сувениры.

Дома перед сном Андрей сказал мне:

– Мне больно это признавать, но Алевтина – вылитая мать. Она так же никого не любит. Только себя.

Я не стала ничего отвечать мужу. Просто не могла. Больше всего на свете мне хотелось уснуть вечером, проснуться утром и понять, что все происходящее – сон. Позвонить моей замечательной, доброй, веселой, милой Альке, рассказать про весь этот бред и посмеяться…

Ночью я не спала. В моей голове стучал молоточек. Сначала один, потом два, потом три, потом просто оркестр из молоточков… Из стука, который пронзал всю меня насквозь, складывались слова. Эти слова оформились в мысли о том, что все от начала до конца я себе придумала, все – иллюзия, Алевтина всегда была такой, какая есть сейчас, она стойко пыталась понравиться мне, пыталась стать похожей на меня, потому что очень любила отца, и у нее, бедного ребенка, не нашлось другого выхода… Но попытка не получилась. Девочка сломалась, выбрала другой путь развития: там тепло, сухо и пусть тускло, зато спокойно.

Я не хотела, не могла смириться с такой Алей. Я заглушала мысли-молоточки как могла, выискивала в памяти самые добрые, светлые дни, когда дочь проявляла себя как великодушный, любящий человек…

Сначала у меня получалось, но кое-как, еле-еле, а потом и вовсе воспоминания стали серыми и безрадостными. Молоточки превратились в отбойные молотки. Это была примитивная мысль, но она вдавливала меня в землю: «Эгоистка… Моя дочь – обычная эгоистка…» Это становилось невыносимым. Я не могла себе в этом признаться. Ведь мы живем у нее на глазах совсем по-другому… Она должна была впитать подобное отношение к людям… с молоком матери… с молоком матери?! Да-да, с молоком матери… МА-ТЕ-РИ… А я? Кто я такая для этого человека? Что я могла ей предложить, кроме теплого молока в чашке?.. Нет у меня с ней этой связи – молочной, кровной… Нет…

В голове шумело так неистово, что я понимала: еще чуть-чуть, и кувалды разобьют наковальню…

На пределе сил я заставила себя встать, измерить давление… Все ясно. Бред человека, измученного гипертонией… Таблетки, чай, лицо в холодную воду… Хорошо, когда знаешь, чем можно привести себя в чувство, как заставить замолчать мысли-молоточки. Я приходила в норму. Наковальня была укутана в плотную ткань и для надежности снизу обвязана веревкой.

Да, не хватало воздуха для полного вздоха. Но кто, как не я, знает, что и это пройдет. Просто нужно время. Все хорошо. Это сложный период. Але просто надо разобраться в себе, в своих отношениях с мужем. Попросит помочь – помогу. Обязательно помогу. Только пусть все-все будет у нее хорошо…

Я смотрела в окно на ночную Москву, на тающий серый снег и заставляла себя верить в лучшее, доброе, светлое… Как тот Мюнхгаузен, тянула себя за волосы из болота.

И получилось! Сразу же меня пронзила мысль о том, что нельзя держать на улице разбитую машину Коленьки: ее на запчасти растащат.

Уже в половине седьмого утра я договорилась с Андреем, что зять сможет загнать машину в наш гараж и держать там до тех пор, пока не договорится о ремонте. Позвонила Але.

– Привет! Как вы? Как Коля?

– Привет! Спасибо, все нормально. Я на работу собираюсь, он спит.

– Аль, мы тут с папой подумали, что вам надо машину загнать от греха подальше в наш гараж, растащат ведь на детали. Жалко.

– Ой, правда… А я и не подумала. Спасибо.

– Я буду до половины одиннадцатого дома с Иваном, пусть Коля заедет, возьмет у меня ключи от гаража.

– Он с утра работает…

– Но сейчас-то он спит! Пусть проснется и приедет.

– Но он не успеет позавтракать…

– Аль!

– Ну ладно-ладно, заедет…

К приезду зятя я приготовила ему завтрак «с собой»: не ходить же человеку голодным…

– Здравствуйте! – когда Коля зашел в нашу квартиру, все мои неприятные эмоции относительно него бесследно исчезли.

– Привет! – я поцеловала зятя. – Спасибо тебе большущее за подарки и цветы, я так тронута… И Маша очень довольна. Спасибо.

– Да не за что…

– Вот ключи, а вот завтрак. Аля сказала, ты не успеешь позавтракать дома… Я положила тебе бутерброды и йогурт. Алька говорила, что ты любишь на завтрак йогурт…

– Да вроде успел…

– Но все равно возьми, пожалуйста… Коль! Ты не расстраивайся из-за машины, дело-то житейское…

– Ага… – и, уже спускаясь по лестнице: – Спасибо.

Я закрыла дверь. Пришла на кухню. Села. Взяла в руки чашку с кофе. Не стала пить. Поставила на стол.

Мне до слез было жалко Колю. По-хорошему, без издевок… И хотелось ему помочь. Передо мной только что стоял пусть чужой, но ребенок. Именно ребенок. Да, он бреется и стал мужем. Но глаза у него, растерянность сейчас были абсолютно детские.

Аля приехала к нам, в свой Дом, чтобы отдать нам – своим родителям – часть боли, разочарования, чтобы сделать глоток воздуха, набраться сил и строить свою жизнь дальше.

Очевидно же, что Николай не может не чувствовать: дома у них не все ладно. И он по-своему переживает происходящее. Но я была уверена, что он не ездит к своей маме, чтобы пожаловаться. Просто потому, что мужчина. У мужчин как-то все по-другому в голове и душе устроено… Коле бы сейчас отца рядом. А отца у него нет… Бедный ребенок!

Я решительно набрала телефон Алевтины:

– Привет! Все нормально, Коля заезжал, ключи забрал.

– Да, он мне звонил. Спасибо.

– Аль, я на Николая посмотрела, на нем прямо лица нет.

– Странно, когда я уходила на работу, лицо было на месте. И даже голос нашелся, чтобы наорать на меня за то, что я его рано разбудила…

– Он тебе сказал, что я завтрак ему с собой дала?

– Какой завтрак?

– Ну, собрала бутерброды, йогурт.

– Нет, ничего не сказал… Давай ты еще его завтраками начни кормить! Ему худеть надо…

– Аль, ты бы пожалела его.

– А меня кто будет жалеть?!.

– Я…

– Отлично наш Коленька устроился…

– Аль, ты меня слышишь?

– Слышу…

– Ответь мне, пожалуйста, однозначно: да или нет. Ты его любишь?

– Не знаю… Кать, не знаю я ничего. Не представляешь, как он меня раздражает…

– Ну, меня наш папа тоже иногда раздражает… Хотя нет… Уже давно не раздражал. Но что сравнивать: мы столько лет вместе, да и трое детей у нас…

– А у нас детей нет и не предвидится.

– Так, может, надо начать «предвидеть».

– Я тебе сейчас скажу, а ты просто меня услышь и забудь, хорошо?

– Хорошо.

– Для того чтобы детей рожать, как минимум нужно желание… У Коленьки нет ничего… И желания тоже.

– Так, может быть, вся проблема в этом?

– Может быть, и в этом…

– Аленька, это ваше дело… Дело двоих. Если вы любите друг друга, то со всем справитесь. В конце концов, есть замечательные врачи, которые решают такие проблемы. Хотя, уверена, что у вас проблемы чисто психологические.

– Во-первых, это не наши проблемы, а его. И мамы его, кстати, тоже… Во-вторых, чтобы идти к врачу, нужны деньги. Я теперь должна еще и за это платить?!. Подожди, сначала разберусь с машиной.

– А что, кстати, решили с машиной?

– Он хочет ее ремонтировать, а я настаиваю на том, чтобы продать. Половина денег уходит на ремонт этого ведра, надоело. – Алевтина была совершенно закрыта для положительных эмоций, все воспринимала только в черном цвете. Разговаривать не имело смысла.

– Ладно, Аль, я буду дальше колотиться.

– Хорошо, мне тоже работать надо.

– Пожалуйста, побереги себя и свою семью, ты же знаешь, как много в доме зависит от женщины.

– Знаю…

– И помни, что раздражение изнутри разрушает человека. Я тебя целую.

– И я тебя. Пока.

Машину Николай продал.

Потихоньку страсти улеглись. Молодая семья увлеченно размышляла о покупке нового автомобиля, ездила на тест-драйв и узнавала условия кредитов. Все это Алевтина подробно обсуждала со мной.

А я… Во-первых, никак не могла отойти от событий 8 Марта, а во-вторых, была очень занята Егором. Он готовился к поступлению в серьезный лицей, ему предстояли экзамены, до которых оставались считаные дни. Да и жизнь всей семьи в целом никто не отменял. А я, начав общаться с Алей утром, заканчивала делать это поздним вечером.

Если я не говорила с ней по телефону или не переписывалась в Интернете, значит, думала над тем, что услышала от нее в разговоре… В какой-то момент я поймала себя на том, что у меня впервые в жизни не хватает душевных сил на общение с Алей… Я устала. Прежде всего устала не понимать.

Если ты спрашиваешь совета, то хотя бы прислушайся к тому, что тебе говорят; если ты не собираешься слышать, что тебе говорят, не спрашивай совета…

Аля была очень увлечена идей покупки машины. Меня это радовало: наконец-то у человека появилась цель.

Однажды, рассказывая мне о вариантах предстоящей сделки, Алевтина сообщила, чья это будет машина. Из слов дочери следовало, что речь идет о покупке машины не семье, а именно ей, Але.

– А как же Коля? – спросила я. – Ты-то на работу и на метро прекрасно ездишь, а ему в Климовск мотаться…

– Это не мои проблемы… Но покупать машину в кредит, который буду выплачивать я, чтобы он ее бил, я не стану.

– Деньги же ваши общие…

– Его деньги за проданную машину погоды не делают. А у меня и свои есть.

– Как это «свои»?

– У меня есть свадебные деньги… Ну, те, которые на свадьбу нам подарили.

– Аль, их же ВАМ подарили…

– Их подарили мои родственники. От его родни мы ни копейки не получили…

– Так. Все ясно… – У меня опять начинала невыносимо болеть голова.

– А еще я в этом году потихоньку копила, и премию мне дали…

– Если речь идет о покупке машины тобой для себя, то давай я поговорю с папой… Мы сможем как-то тебе помочь. И потом, впереди у тебя юбилей. Все равно надо делать серьезный подарок.

– Правда? Спасибо! Это здорово…

– Но будет лучше, если ты все основательно и до мелочей обсудишь с мужем.

– Кать! Ну что мне с ним обсуждать? Это абсолютно моя покупка. И потом, ты же понимаешь, что летом он защитит диплом и уйдет в армию…

– Почему ты так уверена? Ведь его мама говорила, что она решит эту проблему.

– Как она ее решит? Ты сама подумай!

– А Коля что говорит?

– Что в армию он не пойдет, будет бегать…

– Ты с ним обсуждала эту ситуацию? Серьезно обсуждала?

– Нет…

– Так вот, вместо того чтобы ездить по автомобильным салонам, ты с мужем поговори… Или с его мамой. Ведь это ваша общая проблема… Хотя, конечно, и наша с папой тоже… Ты-то что станешь делать этот год, пока он в армии будет?

– Да не пойдет он в армию, даже не думай.

– Для того чтобы Николай не пошел в армию, проблемой призыва надо было заниматься вчера. Я надеюсь, ты понимаешь, что отец этот вопрос решать не станет?

– Понимаю…

– Сегодня же поговори с мужем, позвони свекрови, если надо – съезди к ней. Повторю тебе еще раз: меня больше заботит то, как этот год переживешь ты… Может быть, стоит его использовать как возможность для подъема в карьере? Помнишь, отец говорил, что было бы неплохо уехать на год-два из Москвы?.. Подумай.

– Хорошо, спасибо.

– Я точно могу тебе сказать, что мы с папой касательно армии сможем помочь только в одном: договориться о приличном месте службы для Коли.

– Я поняла, спасибо. Только почему эту проблему моего мужа тоже должна решать я?..

– Аль, ты что сейчас хочешь услышать? Нет, не должна. Но будешь.

Бесконечная, бесконечная череда разговоров… писем… сообщений… Я все больше и больше погружалась в историю Аля – Коля. Вернее, меня в нее погружали. А я и не сопротивлялась.

Я дышала Алькой, жила ею. Как и всеми моими детьми. Правда, той весной младшим детям я кислород моей любви перекрыла. Все было отдано старшей дочери. Все. Без остатка.

Да… Я перестала быть для Егора, Маши и Ивана настоящей мамой. Они общались со мной, я заботилась о них, выполняла свою работу мамы, но от меня шел в их сторону холод. Честно говоря, особенно по этому поводу я не переживала. «Потом, – уговаривала я себя, – успею. Сейчас самое важное – помочь Але. Ей тяжело, она запуталась, я хочу, чтобы она была счастлива…»

Потихоньку стало возникать напряжение в отношениях с мужем. Он чувствовал, что меня для него стало мало…

– Я прошу тебя, – сказал он мне как-то, уходя на работу, – повернись лицом к детям. Им плохо без тебя.

– Если я повернусь к ним лицом, то Аля увидит мою спину.

– Ничего страшного. Она замужняя самостоятельная женщина. Ты и так для нее сделала очень много.

– Андрей, если сейчас ей не помочь, то мы ее потеряем.

– Не пойму, чего ты боишься: что Алевтине будет плохо или то, что мы ее потеряем?

– Что ей станет совсем плохо, если мы ее потеряем.

– Уверяю тебя: плохо будет только нам. И то, если ты сейчас не остановишься.

– Что ты предлагаешь?

– Занимайся Егором, его поступлением, Машей, Иваном… Прекрати эти бесконечные душеспасительные беседы с Алей. Для каждого человека рано или поздно наступает время, когда надо сделать выбор. Вот пусть Алевтина сама сделает свой выбор. Это ведь ее жизнь, не твоя…

– Она – мой ребенок!

Андрей ничего мне не стал отвечать, обнял, поцеловал и ушел.

Разум вздохнул с облегчением: «Наконец-то у меня появился союзник». Душа мне твердо сказала: «Делать так, как я подсказываю»…

Днем раздался звонок Алевтины:

– Привет! Мне нужна твоя помощь…

– Привет! Что случилось?

– По-моему, в нашем подъезде пожар. – голос Али дрожал.

– Так… Спокойно. Давай по существу.

– Коля сейчас позвонил…

– И что?

– Дома сильно пахнет дымом. Он спрашивал, что делать…

– И что делать?

– Я сказала ему, чтобы посадил в корзину кошку, забрал документы, деньги и вышел на улицу…

– Вышел?

– Не знаю, он на телефон не отвечает.

– На мобильный? Позвони на домашний.

– Звоню. Тишина…

– Давай сначала.

– Позвонил Коля, говорит, дома очень пахнет дымом, и он не знает, что делать.

– Он на лестничную клетку выглядывал?

– Да, говорит, что очень сильный запах гари.

– И ты ему сказала про кошку и про деньги…

– Да.

– Связи больше не было?

– Нет…

– Аль, прости, а Коля с утра как себя чувствовал?

– Нормально. А что?

– А ты-то где?

– Что значит где? На работе, естественно…

– Ну, я просто не совсем понимаю ход мыслей мужчины, который звонит жене на работу и задает такие вопросы…

– Про это я тоже подумала. Но мне кошку очень жалко. Скажи, как можно выяснить, что случилось?..

– Позвонить в 01, назвать адрес и объяснить ситуацию…

– Ты понимаешь, я бы не дергалась, но он на звонки не отвечает… Наверное, у него опять зарядки на телефоне нет…

– А домашний почему молчит?

– Вот это меня и беспокоит…

– Ладно. Давай так… – я поняла, что ситуацию надо брать в свои руки. – я сейчас все узнаю и тебе перезвоню.

– Спасибо!

– Я правильно понимаю, что у тебя дни отчета?

– Да…

– Так вот ни за что не переживай, спокойно считай свои цифры и вообще работай…

– Спасибо.

Звонок Алевтины чудесным образом совпал с дневным сном Ивана. Я спокойно позвонила в службу спасения и узнала, не зарегистрирован ли по такому-то адресу вызов на пожар. Нет. Все в порядке. Примерно представляю, какое впечатление произвел мой вопрос на девушку-диспетчера службы 01, но это сейчас не имело значения. Позвонила дочери, попыталась успокоить, но Аля была крайне взвинчена и собиралась в рабочее время ехать разыскивать до сих пор молчавшего Коленьку.

– Аль, ты с ума сошла? Какой Коля? С ним все в порядке! Ты не можешь сейчас уехать с работы! У тебя самая горячая пора…

– Я все понимаю, но в голову все равно ничего не идет… Я не работаю, а без конца номер телефона набираю…

– Боже мой, да что же это такое?! Ну хорошо. Давай так. Я разбужу Ивана, и мы с ним съездим к тебе домой. Но я тебя предупреждаю сразу: если я с двухлетним ребенком поднимусь на десятый этаж, а мне откроет дверь твой муж с заспанной физиономией, я буду вести себя в не свойственной мне манере. Договорились?

– Да-да, спасибо большое! Извини, пожалуйста.

Сказать, что меня колотило, – значит ничего не сказать. Я была в ярости. Не от ситуации. От поведения Коленьки. И в то же время пыталась себя успокоить, придумывая оправдания здоровому мужчине. Но невольно вспоминала всех мужчин моей семьи и не находила ни одного, кто в критической (критической!!!) ситуации позвонил бы жене и спросил, что делать… Мой разум и душа отказывались понимать поведение мужа Алевтины…

Я разбудила сына, наспех запихнула в него какое-то пюре, и мы помчались в сторону дома семьи Хвостовых. К счастью, мы жили совсем недалеко друг от друга. Всю дорогу я уповала на то, что зятя не окажется дома. Уж очень мне не хотелось выглядеть сумасшедшей тещей…

Когда с Иваном на руках я зашла в подъезд, сразу стало все понятно: сгорел электрощиток. Подъезд оказался обесточен. Естественно, что не работал домашний телефон и не было возможности зарядить мобильный. Но самое мое большое счастье, что не работал лифт! А это значило, что я не встречусь с Колей, окажись он дома…

Уже из машины позвонила Але. Все объяснила. Извинилась за то, что не стала с Иваном на руках подниматься на десятый этаж. Алевтину я застала в дороге домой…

Как потом оказалось, Коленька все это время действительно был дома…

Ну а спустя несколько дней Аля решила обсудить со мной проблему Колиной армии.

– Понимаешь, – объясняла мне дочь, – если он не уйдет в армию, то все просто развалится, мы расстанемся. Мне кажется, что в армии он сможет повзрослеть…

– Я-то чем могу помочь? – спросила я, рассмеявшись.

– Я вообще не знаю, с какой стороны к этому вопросу подойти…

– То есть? Что твой муж говорит?

– Что в армию не пойдет ни при каких условиях и будет бегать…

– Надеюсь, он понимает, что вместе с ним «бегать» должны все его ближайшие родственники? Про статью Уголовного кодекса я не говорю… Ты-то сама как? Готова?

– К чему?

– Да ко всему! В отпуск ты уже с ним не поедешь, на работу придут, в дверь позвонят… Ну, а самое главное, что ты станешь своему Алешке рассказывать? Вот, мол, сыночек, дедушка у тебя – офицер, прадедушки – дети войны, у Кати в семье тоже есть военные… Алешка спросит: «А папа наш тоже Родину защищал?» А ты ему скажешь: «Наш папа, Алешка, – дезертир…»

– Катя! Но ты же сама все знаешь! Знаешь же, какая у нас сейчас армия… Коля все время твердит, что из него там инвалида сделают…

– Знаешь, мне очень сложно что-то говорить по этому поводу…

– Ну, а если бы речь шла о Егоре или о Иване?

– Мы обсуждали это с папой. Про Колю и армию. Я задала папе тот же вопрос: «А если бы речь шла о Егоре?» Знаешь что он ответил? «Я думаю об этом с момента рождения моего сына. И если того образования, которое я ему даю, будет недостаточно, чтобы он избежал службы, значит, он пойдет в армию. В любом случае это станет известно как минимум за год до призыва. И, значит, этот год он проведет в спортзале…»

– Но у Колиной мамы нет возможности…

– Аль, мы сейчас о чем говорим? Ты спросила – я ответила. У Коленьки есть мама, которая двадцать пять лет знает, что ее сыну в армию идти… Я с этим юношей знакома меньше двух лет, и ты хочешь, чтобы «я тучи развела руками»… Я уже говорила: меня в этой ситуации волнует то, как год службы мужа будешь жить ты, в том числе где будешь жить, чем станешь заниматься, к каким целям двигаться… Когда ты выходила замуж, знала про армию?

– Знала…

– Телефон свекрови тебе известен? Звони, встречайтесь, обсуждайте, решайте. Две самые близкие женщины у твоего мужа – это его мама и его жена…

– Но…

– И даже не задавай мне вопрос про «откупиться». Мы не будем этим заниматься. И связей у нас таких нет, и принцип относительно нас всегда срабатывает про «или акула глухая, или свисток сломанный…»

– Понятно… Ладно, пока.

В те дни Андрей надолго уехал в командировку. Я осталась в Москве с детьми одна. Аля бывала у нас почти каждый вечер. Домой идти она не хотела. Это было видно. Она с удовольствием помогала Егору решать сложные задачки по математике, что-то рисовала с Машей, играла с Иваном. Пару раз Алевтина задавала мне вопрос про «можно ли остаться ночевать?». Каждый раз я отказывала и отправляла жену домой к мужу… Но именно тогда я впервые сказала дочери:

– Знаешь, иногда двум людям, которые даже очень любят друг друга, надо расставаться, чтобы соскучиться, чтобы чувства обострить… А уж когда двое все время ссорятся, то им надо расстаться дней на десять и договориться об обоюдном молчании. А потом назначить свидание в каком-нибудь ресторане и рассказать друг другу обо всем, про что думалось за эти дни. Поверь, многое понимаешь лучше… Вы же с Колей совсем не расстаетесь?

– Я все время думаю об этом. Мне просто физически необходимо побыть одной. Понимаешь, мы все время ругаемся. Он все время кричит…

– Аль, ну, я думаю, что в смысле крика ты тоже не отстаешь…

– Я стараюсь держать себя в руках… Мне все это так надоело!..

– Ну вот и подумай…

Потом Алевтина решила все-таки позвонить свекрови и договориться о встрече на тему Колиной армии. Мама призывника Алину инициативу «приветствовала» словами: «А что, Коленька у нас бессловесный? Почему ты мне звонишь? Пусть он звонит, приезжает… Я же его мать…»

В общем, не срослось. Может быть, в этот же день, а может быть, позже Аля предложила Николаю пожить отдельно:

– Ты же видишь, как нам плохо вдвоем, давай помолчим…

Разразился скандал. Плачущая дочь звонила мне, рассказывала, как Коля после таких слов жены бросился собирать вещи с криком: «Ты еще пожалеешь, ты еще приползешь, умолять будешь…» А потом с вещами в руках сел на диван и сказал: «Никуда я не пойду. Некуда мне идти. К маме я ехать не могу. Там спать негде. Я как к тебе переехал, она мой диван выкинула…»

И стали они жить дальше…

А я решила позвонить Алиной свекрови. Говоря по совести, по просьбе дочери. И позвонила… Я говорила, что меня очень волнует то, как живут наши дети, меня беспокоит их настроение, то, что они часто ссорятся…

– Почему же, Катюша, вы только сейчас мне звоните? Надо было поставить меня в известность!..

– Но я думала, вы общаетесь с сыном и видите его настроение…

– Мы давно уже подробно не разговаривали. Как-то все некогда. Вы же знаете, какая у молодежи сейчас энергичная и быстрая жизнь. А я, Катюша, наконец-то решила перестать обращать внимание на предрассудки и устроить свою личную жизнь…

– Какая вы молодец! Я очень рада за вас… Но все-таки надо нам с вами как-то помочь детям.

– Так вы расскажите мне подробно, в чем проблема. Я попробую поговорить с сыном.

Это было потрясающе! В чем проблема?.. Я даже не знала, как можно рассказать о копившемся больше года. Подбирала слова, как можно корректнее доносила до матери Коли мысль о том, что неожиданно Аля с мужем поменялись ролями…

– Знаете, Катя, если бы у моего сына была такая работа, как у вашего мужа, он бы тоже деньги зарабатывал… А так – чем может и как может…

О! Как я «люблю» такие разговоры… Конечно, на нас все с неба валится, а они, бедные, не жалея живота своего… Причитания эти слушать было невозможно.

Ну а когда я задала вопрос об армии… Есть такие женщины, которые в разговоре легко переходят от слез к словам и наоборот. Вот такой талант был у Алиной свекрови. Она так искренне расплакалась, когда рассказывала про то, что «человек в военкомате, который мог бы помочь… умер… да и помог бы он за деньги… А откуда же у нас такие деньги… Видимо, придется моему Коленьке в армию идти. У нас же нет таких возможностей, как у вас… Егор-то, наверное, в армию не пойдет…».

На этом месте я сломалась. Я довольно жестко процитировала ей слова мужа про учебу и работу на результат еще с начальной школы, попросила все-таки обратить внимание на сына и понять, что еще чуть-чуть, и сказка закончится, а дети наши разведутся.

Разговор я закончила сама. Тут же позвонила Алевтине и попросила приехать к нам. Терпение мое заканчивалось… И вместе с этим в голову пришла до боли простая мысль: «Я живу, стараюсь поступать по совести, воспитываю своих детей, люблю мужа, почитаю родителей. И вдруг в моей жизни появляется человек, которого я не звала… Человека позвала моя дочь… А я-то, наивная, полагала, что дожила до такого возраста, когда сама определяю круг своего общения…»

Я разговаривала со свекровью Али по дороге от школы старших детей до дома. Естественно, и Егор, и Маша разговор весь слышали. Но меня это не тревожило. Они и так много слышат дома, видят, что Алевтина стала у нас «дневать и ночевать». Главное, утешала я себя, что дети видят правду, и то, о чем мы говорим дома, совпадает с тем, что выходит за пределы семьи.

Я совершенно не выношу все эти перемигивания, подталкивания друг друга в обществе, когда что-то, оказывается, можно сказать, а что-то нельзя… А уж когда люди начинают свои детям втолковывать: «Вот мы с папой говорили, так ты, смотри, там не проболтайся, тому не передай…»

Тьфу!

Одним словом, домой я вернулась на взводе. Приехала Аля. Я ей рассказала все как есть. Углы не обходила и слова не подбирала. В итоге дочка услышала вот что:

– Ты знаешь, как мы с папой тебя любим, как хотим, чтобы ты была счастлива, и как много для этого сделали. Но сейчас ты должна решать все сама. Не могу я приставить тебе свою голову, не вложу свои мысли… Ты же знаешь мой принцип: «Хочешь быть счастливой – будь!» Это твоя жизнь, твоя любовь… Твори, дерзай. Или отпусти. Только прости сначала… Понимаешь?

Аля молчала. Вернее, она начинала говорить что-то вроде: «А вот он…» – но я резко ее оборвала:

– Все. Хватит. Я и так столько про твоего мужа за этот месяц услышала, что полжизни очухиваться буду. Ты сама-то подумай! Вот ты сейчас с ним помиришься, станешь жить душа в душу, а нам с папой как быть? Представляешь, сколько времени надо, чтобы эту рану залечить?…

– Представляю.

– Нет. Ты это сможешь представить только тогда, когда переживешь первую обиду своего ребенка…

– Катя!..

– Послушай, Аль, ты видела, как мы с папой заступаемся за своих детей?

– О да… – улыбнулась дочь.

– А ты понимаешь, что сейчас совсем другая история? Ты понимаешь, что мы можем навредить тебе своим заступничеством? – Алевтина с удивлением смотрела на меня. – Ну вот что ты думаешь, что я позвонила твоей свекрови, она тут же бросилась звонить Коленьке, ругать его?.. Или ты думаешь, что если папа пойдет и даст Коле в глаз, он сильней любить тебя будет? Нет! Это совсем другая история… Это твоя история. И больше ничья. Ну, ты же знаешь, видишь, как мы с папой живем… Как жили… И ссорились, и даже пытались разводиться… Ты же знаешь все наши истории, я их тебе рассказывала… Вспомни… Очень прошу тебя: учитывай мой опыт. Тебе сейчас может помочь только твое сердце. Знаешь мой любимый вопрос в критических ситуациях: «Я проживу без этого человека?..» Ответ должен быть предельно честен. Понимаешь?

– Понимаю…

Алевтина слушала меня, и я видела, как она сбрасывает один за другим звонки мужа.

– Зачем ты это делаешь? – спросила я.

– Не хочу с ним говорить…

– Может быть, ему уже мама позвонила, может быть, вам надо встретиться…

– Катя! Почему ты у нас такая хорошая? И от хорошести своей такая наивная… Неужели ты до сих пор не поняла, что мальчика удачно женили и забыли… Ты меня извини, но моя мама сразу это проинтуичила…

– Зашибись! Ты начала меня сравнивать со своей мамой… Я расту!..

– Ну извини…

– Пожалуйста, ответь мужу, вдруг что-то срочное?

– Кать…

– Ну прошу тебя…

– Алле!.. Да, уже уехала с работы… Какая тебе разница?.. Не надо меня встречать… Ты вымыл пол? Обалдеть… Когда мне будет нужно, тогда и приду… Пожалуйста, это твое право…

Я слушала, смотрела на Алю, а… слышала то, как разговаривала с Андреем его бывшая жена, мама этой молодой женщины, сидевшей напротив меня…

Она не виновата… Она просто его никогда не любила… Никогда. Не любила. Все просто. Это так легко – любить себя, находиться в состоянии любви к себе, а думать, что любишь мужчину… И ничего здесь не поделаешь. Не дано. Любить другого во имя него самого – Дар Божий. Бедная, бедная ты моя девочка Аленька… Как же мне тебе помочь? Ведь невозможно научить любить другого человека, не себя… Как мне тебе помочь?..

Алевтина ушла домой. А через несколько дней Коля переехал к маме.

Это была середина апреля.

Аля написала мне: «Коля ушел».

Все время с того момента Алевтина плакала.

А еще мы сутками разговаривали по телефону. Дочь говорила из квартиры, по дороге на работу, на работе, закрываясь в туалете… Говорила и рыдала.

– Ты так плачешь, потому что тебе без него плохо? – спрашивала я.

– Да хорошо мне без него, понимаешь, хорошо! Но мне так страшно…

– Чего ты боишься?

– А вдруг это – конец? Вдруг меня никто никогда еще раз не позовет замуж? Тут-то хоть какой-никакой, но уже есть… Ты же знаешь, что женщин больше, чем мужчин…

– Аль! Это не ко мне… Я бы ни одного дня не смогла жить с человеком, который мне неприятен…

– Неприятен… Да… Но помнишь, ты говорила: просыпаешься и понимаешь: больше ни одного дня рядом не будешь…

– Помню. Хорошо знаю это чувство.

– У меня нет этого чувства. Мне его очень жалко.

– Знаешь, в старину говорили не «я тебя люблю», а «я тебя жалею»…

– Нет… Это другое… Например, ты сначала кормишь котенка, растишь его, а потом – бац! – и на улицу выкидываешь…

– За что выкидываешь-то?

– Да гадит он, понимаешь?.. И не хочет жить по моим правилам… А хозяйка-то я…

– Нет, Аленька… Нет! Коля – мужчина. И хозяином должен быть только он. Или не будет семьи.

– Значит, не будет семьи. Он не может быть хозяином. Он ушел от матери и нашел себе другую – меня. Понимаешь, я не замужем, я – мамка… Причем явно не на содержании у сыночка. Он до сих пор грудной…

Бесконечные, бесконечные разговоры… Пот, который льется по спине. Мокрые подмышки. Домашние футболки, которые надо стирать после каждого разговора с Алей. И сердце… Бешено колотится сердце. Очень горячо в голове. Не понимаю. Не принимаю. Я – другая. Все не по-моему. Но мне страшно спугнуть доверие… И потерять.

Я очень боюсь потерять старшую дочь. Я так люблю ее, мою Альку… Я проросла в нее всем своим материнским естеством. Она – моя старшая доченька, мой первый опыт, моя опора, надежда на то, что младшие дети никогда не останутся без маминого плеча… И я готова идти на компромисс со своей совестью, со своим опытом… Я начинаю подыгрывать своему ребенку и не говорю всей правды до конца. Ведь мне кажется, что я знаю ее, правду…

Алевтина жила одна, но по-прежнему постоянно общалась с мужем. Это общение их не сближало, а отдаляло.

– Катя! Он вынес мне мозг… Все время ноет, звонит и ноет…

– Отключи телефон…

– Катя! Он пригласил меня в кино. Знаешь, как называется фильм? «Притворись моей женой»… Пойду, посмотрю на мужа…

И уже утром:

– Ни тебе цветов, ни тебе слов… Вообще не поняла, чего он хотел. Шел и ныл всю дорогу. Катя, он такой зануда, все время жалеет себя…

Алевтина фыркала, морщила носик, то плакала, то издевалась над мужем… На моих глазах Золушка превращалась в одну из своих названых сестер… Ох, как же хорошо я знала эту сказку. И сколько раз мы с Алей вместе смеялись над злой мачехой… Но я не верила в ее превращение.

Не верила и надеялась, что у молодых не все потеряно…

За довольно долгую жизнь в Москве я ни разу не была в театрах или на концертах, рассчитанных на взрослого зрителя. В те дни в Москве с гастролями находился Лондонский симфонический оркестр. Егор, увидев афишу, замер от восторга и уговорил меня купить билеты. И не просто билеты им с Машей, а с условием, чтобы на концерт вместе с ними пошла я. Это оказалась очень дорогая затея, но отказать в такой просьбе сыну мы не могли. Андрей, конечно, с удовольствием остался с Иваном. Мне предстоял выход в свет…

Я ждала этого дня как манны небесной. Мне казалось, что под звуки музыки я смогу привести в порядок свои мысли, вдохнуть, набраться сил и выдохнуть, чтобы сделать шаг вперед.

Накануне концерта я, как всегда, разговаривала с Алей. Она пребывала в совершенно разобранном состоянии, металась в своих мыслях и все время плакала.

– Аль, я никак не пойму: почему ты не готова принять решение? Если тебе так плохо без него – зови, живи и наслаждайся, будь счастлива… Если нет, то переверни страницу и шагай вперед.

– Я не вижу своего будущего с ним…

– Значит, переворачивай страницу.

– Мне страшно… Я никак не могу собрать в кучу мысли… Не могу отважиться принять решение.

– Я знаю, что тебе может помочь: хорошая музыка. Поэтому завтра ты идешь с детьми слушать Лондонский симфонический оркестр…

– Ого! Спасибо…У вас лишний билет?

– Нет. Я тебе отдам свой… Тебе сейчас хорошая музыка нужнее…

Я очень хорошо помню, как мы все вместе ехали в концертный зал. Алька выглядела сногсшибательно. Я смотрела на нее и думала: «Она должна быть счастлива и будет счастлива. Это счастье будет настоящим, глубоким, без фальши и обмана, без разочарований…» Почему-то в тот вечер я совсем не могла спокойно разговаривать с Алевтиной. В глазах у меня все время стояли слезы, мне не хотелось отпускать ее от себя… Сейчас, когда я вспоминаю эту историю, перед глазами стоит именно та наша Аленька…

Нам с Андреем показалось, что после концерта Алевтина вышла какая-то обновленная, уверенная в себе… Поэтому когда на следующий день дочь позвонила и сообщила, что решила купить себе новую мебель и просит нас съездить с ней в магазин, чтобы выбрать и оформить заказ, мы не удивились. Мы всецело поддержали этот шаг дочери и частично взяли на себя расходы.

Андрей уже стал прикидывать варианты новой работы для Али с возможностью карьерного роста. Нам показалось, что дышать стало полегче.

А через пару дней вечером дочь прислала сообщение: «Коля вернулся. Принес мяса и приготовил ужин. Обещает кормить и любить всю жизнь…»

На следующее утро уже я спросила про цветы…

– Я же написала тебе: принес мяса, – ответила Аля.

Тогда я спросила, насовсем ли вернулся муж…

– Поживем – увидим. Мне так надоело его нытье за эту неделю, что проще было его пустить и съесть его мясо…

Последним в переписке стал вопрос о новой мебели: рассказала ли?

– Не рассказала. Если все-таки решу его выгнать, то и не надо ему знать, а если оставлю, то пусть это будет подарком к началу новой счастливой жизни…

Чуть позже Алевтина рассказала мне, что за время жизни у мамы Коленька оформил кредит, потом уволился с работы и купил себе машину…

Мы стали жить дальше. Каждый со своими мыслями, переживаниями и взглядами на жизнь.

Накануне Пасхи Андрей опять уехал в командировку. Мы остались одни. На душе было совсем тоскливо. Я решила в Великую субботу поехать с Машей и Иваном в Дом. Просто так. Без дела. Чтобы не сидеть в городе одним.

Аля, узнав о наших планах, стала очень просить взять ее с собой. Поехали вчетвером.

Мы забирали Алевтину у остановки метро. Я знала, что накануне она побывала в салоне красоты, чтобы поэкспериментировать с цветом волос и стрижкой.

Обычно когда дочь меняла прическу, она прямо в парикмахерской просила сфотографировать ее и присылала мне фотографию.

На этот раз я увидела Алю сразу воочию. Мы стояли на обочине дороги у тротуара, и я высматривала дочь в зеркало заднего вида.

Я не сразу поняла, в чем дело. По улице к нашей машине шла бывшая жена Андрея… Я не сразу сообразила, что это и есть Аля. Сходство с матерью было колоссальным! И дело не в прическе, а в выражении лица…

Когда Алевтина села в машину, я почувствовала, какой холод идет от нее. Это была не моя дочь…

Как-то сразу Аля стала разговаривать с Машей пренебрежительно, перебивала ее, не обращала внимания на вопросы младшей сестры. А со мной разговаривала как человек, который получил в этой жизни все, что хотел, и вправе диктовать всем свою волю…

Я решила, что у ребенка просто эйфория от того, каким униженным и послушным был в последние дни муж, и не стала обращать внимания на столь очевидные перемены.

Я собиралась, не откладывая, поговорить с ней на важную, с моей точки зрения, тему.

– Аль, история знает много примеров, когда после ссоры любящие друг друга люди мирятся, сильно-сильно мирятся, а через некоторое время узнают, что их будет трое… Ты, конечно, сама решай, но я не думаю, что с этим стоит торопиться до решения вопроса с армией Коли… Мириться, конечно, надо, но только с умом, – пыталась шутить я.

– Это не наш случай. Я с ним не сплю…

– То есть?

– И вообще я с ним не мирилась… Мы просто живем вместе. Ему жить негде, понимаешь? Он у своей мамы всю эту неделю ел только макароны… Спасибо, что вареные…

– Аля! Он же твой муж!

– И что теперь? Денег у него не хватит, чтобы я с ним спала…

– Что ты говоришь?! Ты сама себя слышишь?

– Слышу и отдаю себе отчет в том, что делаю. Я решила на все майские уехать в Прионежск. Мне надо отвлечься и побыть без него. Хотя… Он своими звонками и там достанет. – Алевтина просто в восторге была от своей головокружительной власти. А я потеряла дар речи…

Приехав в наш замечательный, уютный, светлый Дом, мы решили сразу пить чай. Вместе быстро накрыли стол. Маша с Иваном вскоре переместились к игрушкам, а мы с Алей сидели за нашим большим столом и делились планами на завтра. В нашей семье на Пасху всегда принято собираться у моей мамы. Этот год не стал исключением.

– А вы с Колей как отмечать будете?

– Да никак… Проснемся, поедим то, что я приготовила, и, наверное, пойдем гулять…

– Вообще-то было бы правильно поехать к маме Николая.

– Он тоже так говорит… Катя! Что я там буду делать? Они же на кладбище пойдут, к отцу Колиному. Я этого не люблю.

– Не ходи на кладбище. Тем более что в такой светлый день не надо туда ходить. Останься дома, накрой стол к возвращению семьи…

– Не буду я ничего накрывать… Вот еще…

– Ты чего хочешь? Я смотрю на тебя и не пойму: ты хочешь, чтобы у тебя была нормальная семья?

– Ну, хочу, – буркнула Аля.

– Так и живи как жена… Ты при муже должна быть. Муж сказал: к маме, значит, к маме… И ты должна ей помогать, понимаешь ты это?

– Не понимаю…

– Все. Проехали. – Я сдалась.

В Доме у нас особенных дел не оказалось, и мы просто вышли на улицу, чтобы подышать весной.

Алевтина просила ее пофотографировать с новой прической, я пыталась что-то заснять, но настроение было таким, что ничего не получалось. Да и Маша так скакала вокруг старшей сестры, так корчила всякие рожицы, что сделать портрет в новом образе не представлялось никакой возможности.

Я видела, что Алевтину раздражает поведение Маши, делала младшей дочери замечания, но весна, солнышко и то, как младшая сестра соскучилась по старшей, оставляли Марусю глухой к моим увещеваниям. Не браниться же на счастливого ребенка?

Мне оставалось лишь смеяться над выходками младшей дочки. Однако Алевтине было не до смеха. В какой-то момент она резко развернулась к Маше, подошла близко-близко и страшно завизжала:

– Ты что?! Ты не слышишь, что тебе говорят?! Здесь меня фотографируют, а ты все портишь!..

Маша втянула голову в плечи, опустила глаза и убежала в Дом. Я пристально всмотрелась в Алю и ничего не увидела в ее глазах. Ни-че-го, кроме пустоты…

– Как-то удивительно быстро ты вернулась в свой привычный образ… Столько лет держалась, а тут несколько дней – и словно ничему не училась, – сказала я.

Мы возвращались в город молча. Желание было одно: побыстрее довезти Алевтину до ее дома и не видеть это недовольное лицо.

Наступило время для, как думалось раньше, невозможного: мне пришлось не просто рассказать о делах Алевтины ее папе, но и пожаловаться на нее. Я жаловалась на свое бессилие и усталость, на непонимание, почти отчаяние. И Андрей пригласил Алю на обед.

Потом, когда муж вспоминал, что он говорил Алевтине и как та слушала его, соглашаясь, мы пришли к выводу, что наши ощущения о состоянии дочери совпадают.

– Может быть, просто нужно время… Давай подождем. Ведь самое главное, что она здорова, жива, – говорил мне Андрей.

– Важно ведь быть и духовно здоровым человеком, – ответила я.

– Ну, здесь мы точно бессильны…

Я продолжала очень много общаться с Алей, но как-то проще стала относиться к тому, что она рассказывает о Коле.

Я изо всех сил старалась закрыть свое сердце и не воспринимать жалобы Алевтины на мужа.

Впервые в жизни мне пришлось по-настоящему работать над собой, внушая себе мысль, что когда ребенок жалуется, вовсе не обязательно бросать все, бежать спасать, наказывать обидчика…

Я была раздражена своим поведением: когда младшие дети жалуются друг на друга, на одноклассников, первый вопрос, который я сразу задаю: «Разберись сначала, что ты сделал не так…» А в ситуации с Алей и ее мужем я совершенно не хотела разбираться, в чем не права дочь… Я слепо обвиняла во всем Колю…

Когда я пыталась мыслить здраво, то упиралась лбом в вопросы, на которые не находила ответа: «Почему Аля так изменилась? Почему перестала стремиться вперед и вверх? Почему улеглась в этой пусть теплой, но луже?..»

А потом случилась просто-таки детективная история.

Мы с Иваном садились во дворе в машину, когда по нам стали стрелять из пневматики. Я не сразу поняла, что происходит. Просто удары по машине. Вышла посмотреть, «что за камешки сыплются…». Но когда услышала, как соседи кричат: «Не выходи из машины, стреляют…» – до меня дошел весь ужас происходящего.

Было много милиции, полный двор народа, испуганный Иван на заднем сиденье машины… Первый человек, которому я позвонила после вызова милиции, была Аля:

– Привет! У меня неприятности, и мне нужна твоя помощь. Я не могу выехать из двора, а мне надо забрать Машу с тренировки. Пожалуйста, сделай это за меня. И привези ее домой.

– А что случилось?

– Ты не поверишь: в нас с Иваном стреляли…

– Ой… С вами все в порядке?

– Да, слава Богу. На машине вмятины от пуль… Здесь сейчас столько народу, милиции… Ты уж постарайся сделать так, чтобы Маша не испугалась.

– Да-да, конечно.

– Спасибо!

Вдогонку Аля прислала сообщение: «Прости, но я приеду с Колей».

Потом я позвонила мужу и репетитору, у которого занимался Егор. Договорились, что сын будет у нее столько, сколько нужно. Происходили всякие необходимые следственные мероприятия, работали криминалисты…

Зеваки плотным кольцом окружили место событий.

Ко мне подходили соседки, предлагали воду, помощь с Иваном.

Но были среди любопытствующих и те, кто просто высунулся по пояс из своих окон, с явным интересом разглядывая, что же с нами случилось…

Я очень ждала Андрея. Конечно, как могла, держала себя в руках, но было страшно, обидно и очень хотелось почувствовать рядом мужскую защиту и заботу. Муж мчался к нам, звонил с каждой станции метро… Время тянулось невозможно медленно.

Первыми из родных во дворе появились Аля и Маша. Обе с вытаращенными глазами, напуганные, они сразу подошли к нам с Иваном.

– Привет, забирайте Ивана и идите домой, скоро приедет папа, – сказала я Алевтине, обняла и поцеловала Машу. – Не надо так пугаться, с нами все в порядке.

– Ты как? – спросила Аля.

– В норме…

– Народу-то как много… А милиции почему столько?

– Стреляли, – рассмеялась я, вспомнив знаменитый фильм.

Аля схватила на руки Ивана, начала что-то ему приговаривать, уговаривать пойти домой, он плакал. Кроме младшего брата Алька тащила еще и Машину спортивную форму…

Ко мне подошел следователь, начал задавать вопросы, я отвечала и смотрела вслед детям. Я должна была написать заявление… Села в машину… Задумалась… Надо постараться собраться с мыслями.

Я бездумно рассматривала толпу народа, стоявшую поодаль от машины, и вдруг увидела среди зевак Колю.

Тотчас окликнула его: «Коль! Коля!..» Он посмотрел на меня, кивнул и… остался стоять на месте.

Я пыталась что-то писать, подбирала выражения, точно называвшие то, что случилось, но подспудно все время ждала, что сейчас, через минутку, подойдет зять и скажет: «Катя! Как вы? Может быть, воды принести?..»

Иногда я выискивала его глазами среди толпы. Коля стоял, опустив голову, и делал вид, что разговаривает по телефону.

Вскоре из подъезда вышли Аля с Иваном – сын никак не хотел оставаться дома и плакал. Я сказала Але:

– Не волнуйся, сажай его в машину, папа вот-вот подойдет. Уже звонил, что вышел из метро.

– Еще чем-то помочь?

– Нет, спасибо большое, ты и так много сделала, – улыбнулась я.

– Ну, мы пойдем тогда…

– Может, папу подождешь?

– Нет. Не надо им с Колей встречаться.

– Идите. Спасибо.

На следующий день Аля уезжала в Прионежск. Я отвезла Машу и Егора в школу и подъехала к зданию офиса, где работала старшая дочь, чтобы попрощаться.

Мы редко встречались вот так, на бегу… Разве только для того, чтобы порадовать друг друга какими-то мелочами. Недавно, например, Алевтина просила меня подъехать, чтобы вручить мне шоколадку, которую в Москве днем с огнем не сыщешь… Но Алька, зная, что этот шоколад мой самый любимый, нашла его…

Аля выбежала на улицу, подошла к машине. Выглядела она… Ну, скажем так, я не была рада видеть ее ни с такой прической, ни с таким макияжем, ни тем более в такой одежде…

– Привет! Ты почему так одета? – спросила я, здороваясь. И тут же пожалела. Хватит гнобить ребенка!

– Привет! – не обращая внимания на мои «нравоучения», ответила дочь. – Я же сегодня уезжаю. После работы сразу на поезд.

– Тебе весь день в офисе работать…

– Ой, да ладно, ерунда… Меня муж и так любит, – рассмеялась Аля.

– Ну, если только… Ладно. Хотела тебе сказать накануне поездки в Прионежск: у тебя будет возможность побыть одной и подумать. Подумай. Тебе надо принять решение. Если живешь с мужем, то должна быть женой в прямом смысле этого слова.

– Да, конечно, я понимаю… Я уверена в своем решении… Но надо закрепить результат.

– Любое твое решение мы с папой примем и не станем любить тебя меньше, ты это знаешь?

– Конечно, – улыбалась Аля.

– Ну, тогда с Богом!

– А какое впечатление на тебя вчера произвел Коля?

– Зачем ты об этом спрашиваешь?

– Мне надо…

– Тебе сказать как есть?

– Да, обязательно…

– Вчерашний вечер сломал в моих глазах стереотип о том, что девочки ищут мужа по образу и подобию отца… Ты знаешь, что Николай ко мне не подошел? И поздоровался-то он лишь потому, что я его окликнула.

– Я знаю… Мне очень за него стыдно. Понимаешь, мне все время за него стыдно… Но ведь его просто не научили быть вежливым и внимательным мужчиной…

– Ты его любишь…

– Сложно сказать. Скорее отношусь к нему как к несмышленому ребенку, как к Коленьке, который плохо себя ведет, когда ему не хватает внимания.

– Ладно… Поезжай, побудь одна, подумай. Пока…

– Пока.

Алевтина уехала. Она писала мне огромные телефонные сообщения, рассказывала о своих планах в Прионежске, о том, что вычитала, что фотосессия отлично поднимает самооценку, и она занята поисками хорошего фотографа…

Я читала это, но реагировала спокойно. Я очень устала, и мне требовалась передышка. Просто необходимо было где-то срочно набраться сил.

Буквально накануне майских праздников Егор сдавал последний вступительный экзамен в лицей. От результата именно этого испытания зависело: поступил или нет. Конечно, мы все очень волновались. Накануне договорились с мужем, что на экзамен Егора провожаю я, а встречаем вместе и ждем объявления результата.

Уже с утра у меня все было рассчитано по минутам: отвезти Егора, пока он пишет работу, отвезти Машу на тренировку, вернуться в лицей, дождаться результатов, забрать Машу с тренировки… Все время со мной должен был быть Иван.

С самого утра в этот день, расписанный по минутам, раздался звонок. Это был Коля:

– Здравствуйте!

– Здравствуй…

– Вы, наверное, сегодня в Дом собирались ехать?

– Да… Вернее, не сегодня, но собирались, – отвечала я.

– Ну… Это плохо… – Коля, как всегда, говорил очень медленно, растягивая слова.

– А что случилось? – внутри меня все оборвалось. – Что-то с Алей?

– Да я встретиться с вами хотел, мне поговорить надо.

– Когда?

– Сегодня…

Я назвала время, в которое привезу Машу на тренировку, и попросила зятя приехать туда, сказала, что у меня будет не больше получаса времени. Интуитивно назначила «свидание» на улице. Мне совсем не хотелось пить с Алиным мужем кофе, сидя друг напротив друга. А территория конно-спортивного комплекса, где тренировалась Маша, предполагала возможность прогулки на свежем воздухе, да еще и в очень красивом месте.

Когда мы подъехали к Битце, Колю я увидела сразу. Он отлично выглядел, был просто отменно одет. И как-то необычно уверенно смотрел на меня. Прежде зять держался как-то скромнее. Во всем чувствовалось, что меня собираются чем-то поразить.

– Привет!

– Здравствуйте!

– Давай сразу к делу, опуская вежливые разговоры о погоде… Честное слово, я в такой запарке… – я совсем не хотела вести с Коленькой разговоры ни о чем.

– Хорошо.

– Я тебя слушаю, пойдем покажу тебе, какие здесь чудесные олени…

– Да я хотел с вами посоветоваться…

– Пожалуйста, я вся внимание.

– Как вы посоветуете себя вести в ситуации, когда… – Коля, очевидно, с трудом подбирал слова. – Ну, одним словом, я предполагаю, что у Али кто-то есть…

– То есть?

– Ну, она встречается с мужчиной… Я знаю, что они вместе работают.

– Ты хорошо понимаешь, что ты сейчас делаешь?

– Да…

– Ты можешь мне сказать, откуда у тебя такие подозрения?

– Я нашел дома фотографии… Диск с фотографиями…

– Ты рылся в вещах Али?

– Я не рылся, я искал… И нашел… Это вещи моей жены… Мне пришлось…

– Коль, ты пришел, чтобы рассказать мне, какая Алевтина плохая? Ты отдаешь себе отчет в том, к кому ты пришел? Я ведь не мама Алина, я – мачеха… Ты точно готов говорить?

– Да… Я уже давно понял, что вы такая мачеха, которая лучше мамы…

– Я не скажу тебе сейчас «спасибо»… Я скажу тебе, что на твое «плохо про Алю» я расскажу тебе все о тебе. Готов?

– Да…

Мне пришлось ненадолго замолчать, чтобы набрать воздуха в легкие. Внутри меня все клокотало: как это «по-мужски» – прийти ко мне, чтобы рассказать о своих подозрениях…

Я была в гневе. Но понимала, что должна вести себя достойно, чтобы корона с головы опять не упала… Да и, говоря по совести, мне опять, опять стало жалко этого парня… Какой-то совсем одинокий он шел рядом со мной… И ведь не к маме своей поехал с такой бедой, не к сестре, а ко мне пришел… Ну как я могу его оттолкнуть? Тем более что подозрения его не были беспочвенными.

Я знала о том, что за Алей ухаживает мужчина с работы. Он ухаживал за ней еще до знакомства с Колей. Делал ей умопомрачительные подарки, весь офис обсуждал то торт в форме сердца из клубники и тюльпанов, то роскошные букеты. А однажды на день рождения Али этот поклонник так украсил Алино рабочее место, что стало ясно: он трудился всю ночь.

Правда, этот мужчина никогда ничего не делал для Али публично. И никто в офисе не знал имени Алиного ухажера, хотя при желании догадаться было можно. Вот именно о таких романтичных отношениях и мечтала наша дочь. Она рассказывала мне про всех своих кавалеров, но рассказы лишь об этом человеке были наполнены особой теплотой. Аля чувствовала, что этот мужчина ее по-настоящему любит, предан ей всем сердцем, но, к сожалению, сама не испытывала к нему никаких чувств. Мы много раз обсуждали с ней, как себя вести в такой ситуации, и я всегда неизменно говорила о том, что нельзя давать человеку надежду, нельзя делать больно…

– Я пока не уверена в себе, может, он мне еще и понравится, – говорила Алевтина, капризно надув губки.

А потом появился Коля, и все закрутилось-понеслось. Офисный кавалер остался не у дел. Но надежду завоевать Алю этот мужчина не оставил.

На день рождения, когда Алевтина только начала встречаться с Николаем, в офисе ее ждал подарок в виде сертификата на день в спа-салоне. Дочь была в восторге. Они уже жили вместе с Колей, когда Аля отправилась наводить красоту, воспользовавшись подарком.

– Представляешь, – с придыханием говорила мне молодая влюбленная женщина, – я иду делать депиляцию шоколадом!

– Ого! Круто, – радовалась я, – это ты куда собралась?

– Помнишь, мне мой офисный кавалер подарил день в спа-салоне? Вот иду…

– Подожди… – оторопела я, – как это? Ты же с Колей живешь! Это же подарок чужого мужчины…

– Кать, не передергивай…

– Стоп. Ты будешь приводить в порядок свое тело, чтобы доставить наслаждение одному мужчине за счет другого?

– Да хватит тебе! Что же теперь, пропадать, что ли, сертификату?

– Ты должна была его вернуть еще тогда! Нельзя принимать подарки от мужчины, который к тебе так относится, когда живешь с другим… Ты в своем уме?

– Я в этом ничего особенного не вижу. Не порти мне настроение…

Подарки были и потом. Аля принимала их. К моему стыду.

Со всеми праздниками первым ее поздравлял сообщением по телефону тот самый мужчина. Она подлетала ко мне и с горящими глазами хвасталась: «Ну, вот видишь? Опять первый! И как это он успевает всех опередить?»

Я видела, как Алевтине льстит то, что она может вскружить голову взрослому человеку…

Возможно, ей просто не хватало, совсем не хватало внимания со стороны мужа. Часто Аля жаловалась на то, что Коля совсем не умеет ухаживать, делать подарки.

Я знала, что уже будучи замужем, Алевтина могла в выходные, когда муж работал, принять предложение офисного ухажера и отправиться с ним куда-нибудь гулять. Надо сказать, что эти прогулки были «правильные»: Алю водили в музеи, на выставки, приглашали обедать… Ну, а стоило мужу отправиться жить к маме, мужчине из офиса разрешили провожать возлюбленную до дома.

Честно говоря, когда отношения Али с мужем разладились, я даже радовалась, что рядом с ней есть такой уверенный в своих чувствах человек. С надеждой выспрашивала у дочери, что да как, надеясь услышать: вот оно, мое… Увы…

Алевтина пользовалась этим человеком для утешения собственных амбиций, но сам мужчина был ей неинтересен.

В какой-то момент я возмутилась:

– Аль, он живой, пожалей, ведь он не виноват, он просто любит тебя… Ты же видишь: любит просто так!

– Ты что из меня монстра делаешь? Я же не могу запретить ему меня любить!

– Зачем встречаешься? Зачем надежду даешь?

– Он знает, что я замужем, о какой надежде может идти речь? Я с ним дружу…

И опять я изводила себя вопросами: когда я упустила этот момент в воспитании девочки? Когда должна была объяснить, что такое поведение унижает не только мужа и мужчину из офиса, но прежде всего ее…

Я пыталась вспомнить, откуда сама это знаю. Моя мама никогда не вела со мной откровенных разговоров на такие темы. Но я видела, как себя ведут мои родители, их друзья, я читала книги… Так и Аля вроде не в пустыне росла…

Я все знала. И ничего не сделала. Не запретила. Даже мужу толком ничего не могла рассказать. А как? Стыдно… Да и потом, пережив однажды «поездку» дочери в Питер, предположить реакцию Андрея было несложно… Тем более что мужчину, который ухаживал за Алей, муж знал лично. Все когда-то работали вместе. В общем, срам…

Но разве я могла рассказать это сейчас Николаю? Разве имела право подтвердить: «Да, есть другой…» Поэтому я развернула разговор с зятем в другую сторону:

– На работе у Али действительно есть мужчина, который за ней ухаживал до того, как в ее жизни появился ты. Как сейчас этот человек к ней относится – сказать сложно… Но они работают до сих пор вместе…

– Я знаю, я столько знаю, – перебил меня Коля, – он ее в рестораны водит, они встречаются по выходным, когда я на работе…

– А это ты откуда знаешь?

– Да какая теперь разница? Аля даже подарки его не прячет, цветы…

– Ясно… Знаешь, один мой приятель когда-то любил повторять фразу: «Когда задаешь вопрос, сначала реши: готова ли ты услышать ответ…» Тебе было нужно во всем этом рыться?

– Но я хотел понять, в чем причина того, что Аля так изменилась…

– И что? Понял? – горько усмехнулась я. Коля в ответ отрицательно помотал головой. – И не понял, и боль себе причинил… Глупо. Ты, Коленька, когда что-то делаешь, всегда старайся считать конечный результат. Ведь ты же мужчина, у тебя мозг должен правильнее женского работать. Ты готов меня выслушать?

– Да, конечно…

– Почему не возникла мысль, противная той, что ты думаешь про Алю и ее нынешнее отношение к тебе?

– Не совсем понимаю вас, Катя…

– А ты задавал себе вопрос о том, что ты делаешь не так? Не секрет, что Алька всегда откровенна со мной. Ты наверняка догадываешься: я знаю немало из того, что происходит между вами.

– Да…

– Тебя это раздражает?

– Нет, вы для нее как мама… С кем же ей еще делиться, как не с вами.

– Спасибо. Тогда давай обо все по порядку. Вот женятся двое людей: мужчина и женщина. Как ты думаешь, зачем женщина выходит замуж? Неужели только для того, чем весь этот год занималась Алевтина? Конечно, огонь в очаге поддерживать – это задача женщины. Конечно, она должна делать так, чтобы уставший после охоты муж-добытчик приходил домой и ему было тепло, сытно и уютно. При этом совершенно естественно, если у женщины на руках есть ребенок от этого самого мужа-добытчика. А у вас что происходит?

– Все наоборот… – понуро сказал Коля.

– Отлично… Значит, ты все это понимаешь… Хочешь, мы по датам разберем все то, что сделала Аля за время вашей совместной жизни и что сделал ты?

– Да я и так знаю…

– Так что делал этот год ты?

– Наслаждался жизнью.

– Нет, ты не только наслаждался… Ты еще сделал все возможное, чтобы твоей женщине напрочь стали не нужны ни очаг, ни тепло, ни даже ребенок. Она разочарована. Ты ведь чувствуешь это?

– Да… Но она еще как-то уж очень изменилась… Даже внешне.

– Ты про новую прическу? – улыбнулась я. – Ну так и я когда-то в брюнетку красилась, чтобы жизнь свою обновить.

– Нет, тут не в прическе дело. Она, понимаете, уж очень на свою маму стала похожа, – было видно, как Коля покраснел.

– А на кого она должна быть похожа? – рассмеялась я. – Естественно, она будет похожа на свою маму и внешне, и внутренне.

– Это ужасно…

– Ну-ну, ты же с тещей-то общался три с половиной раза. Откуда такой пессимизм?..

– Просто я видел, как все у вас дома и как у нее, видел, как она к Але относится.

– Честно говоря, я очень не люблю эти разговоры. Понимаю, что ты находишься в очень непростой ситуации, две тещи – это же нарочно не придумаешь. Но Алина мама всегда будет стоять на шаг впереди меня. Ты же помнишь свадьбу…

– Да. Я все помню.

– А ты помнишь, как я при тебе ругала Алю?

– Помню.

– Ну а почему не заступился за нее, почему не взял за руку и не увел? Ведь ей так нужна защита, плечо, опора…

– Вы же родители…

– И что? Знаешь, бывают ситуации, когда любимую женщину надо и от родителей защищать. Я тогда права была. Ты же сам все слышал и знаешь, чем все закончилось, но ведь речь не обо мне и даже не об Але… Речь о тебе! Ты сейчас вернулся домой после недели отсутствия. С чем ты пришел?

– Я ужин приготовил… Ну… Прощения попросил, пообещал, что все будет хорошо.

– Коль! Ты прости меня, но женщине не ужин нужен в такой ситуации, не слова… Пришел, бросил к ее ногам охапку цветов, повалил жену, показал ей, на что ты способен как мужчина, и сказал: «Я знаю, что во многом не прав, но прошу тебя дать мне возможность все исправить. Только с одним условием: в нашей семье мужчина – я и решать все буду я». Ты понимаешь меня?

– Да… Теперь понимаю.

– Ты хорошо помнишь, как твоя мама приезжала к нам знакомиться в Дом?

– Да, конечно.

– То есть разговор о квартире, об армии и учебе ты тоже хорошо помнишь?

– Да…

– Ну а теперь расскажи мне, что из этого не легло на Алины плечи? Деньги на твою учебу зарабатывала-искала-занимала у нас Аля. С армией вопрос не решен по сей день, когда Алевтина его подняла, ни ты, ни твоя мама ее не поддержали, не захотели действовать. Ну а про квартиру…

– Да, – горько сказал Коля, – кинула нас моя мама с квартирой.

– Так ты-то о чем думал?! Почему с мамой не говорил? Почему не решал проблемы? Почему всем только Аля занималась?

– Мне было так хорошо… Она мне такую жизнь устроила… Я и не жил так никогда. И потом ваша семья…

– Супер! Наша семья – что?

– Ну, как-то так все стабильно, спокойно, все вместе. Как-то не хотелось о плохом думать…

– О плохом – это о чем? О своем гнезде? О том, что пахать надо днем и ночью, чтобы твоя семья на ноги вставала? Это ведь твоя задача – кормить, понимаешь?

– Да…

– Я просто не знаю, как ты все это будешь разруливать. Алька уехала в Прионежск, к маме…

– Это очень плохо. Очень.

– Ну почему? Я все-таки надеюсь, что она сможет поговорить со своей мамой… Может быть, родная мама скажет Алевтине какие-то мудрые слова. У Марины Алексеевны за плечами большой жизненный опыт, она сделает все возможное, чтобы дочь была счастлива…

– Ага. Счастлива, но не со мной… Не любит меня Алина мама.

– Коль! А за что ей тебя любить? За слезы дочкины, за разочарования, за усталость?

– Нет, конечно, но она меня сразу невзлюбила…

– Так, ладно. Ты со мной про это лучше не разговаривай. Я тебе могу сказать, что у нас тоже к тебе отношение изменилось за последние месяцы. Я вообще не представляю, как мы будем налаживать ваши отношения с Андреем Юрьевичем после всего того, что нам рассказала Аля.

– Да уж…

– Коленька, я миллион раз говорила и тебе, и Але: семья – это очень большой труд, каждодневный, изнурительный… Почему ты меня не слышал?

– Дурак был…

– Теперь умный?

– Вы скажите мне, как Альку вернуть? – в отчаянии спросил Коля.

– Не знаю… Мужчиной будь. И все. Время ей дай. Не торопи.

– А что делать вот с тем, что она какая-то другая стала?

– Честно? Не знаю… Могу только согласиться, что да, другая… Вернее, ты просто ее такой никогда не знал. Когда-то она была такой… Но мы ее отогрели… А теперь опять холод и пустота.

– Да… Вы так все понимаете, Катя…

– Спасибо. Я просто очень Алю люблю, понимаешь. Она дочь моя не на словах, а на деле.

– Да, понимаю… Спасибо. Я пойду. Мне надо подумать.

– Иди с Богом! Звони, если что-то будет надо.

– Да-да…

Коля ушел в одну сторону, а я уехала в другую.

А через несколько дней Аля вернулась из Прионежска. Она позвонила мне с работы:

– Привет! Я приняла решение: буду строить свою семью с Колей, – выпалила дочь.

– Отлично, поздравляю тебя! Здравствуй! Как он тебя встретил?

– Никак, – сказала Аля и… разрыдалась.

Алька плакала так, что я даже по телефону слышала: ее трясет… Во мне все разрывалось от боли за нее, от отчаяния. Но, как всегда, я жестким голосом сказала:

– Немедленно возьми себя в руки! Ты с ума сошла?! Ты же на работе! Ты где сейчас находишься?

– В туалете…

– То есть?

– Закрылась в туалете и сижу…

– Отличный выбор. Ты можешь мне объяснить сейчас, из-за чего ты плачешь? Ты же приняла решение, значит, должно стать легче…

– Ничего я не приняла. Ничего я не хочу. Ничего не понимаю.

– Чем я могу тебе помочь?

– Ничем.

– Хочешь, я приеду, заберу тебя с работы?

– Нет… – И опять в трубке слышны рыдания. Это была истерика. Классическая Алина истерика. Я так надеялась, что поездка к матери поможет…

– Давай сходим к врачу… Хочешь, я найду хорошего доктора: ты сможешь поговорить, он тебе поможет успокоиться…

– Нет…

– Хочешь, к тебе папа приедет?

– Нет…

– Так… Ты можешь сформулировать, чего ты хочешь?

– Чтобы все было хорошо.

– Чтобы все было хорошо, надо много трудиться, – сказала я, радуясь тому, что Алин ответ уже не состоит из однозначного «нет».

– А я что? Не тружусь? – визгливо выкрикнула Аля. – Я только и делаю, что все ему прощаю, ни на что не обращаю внимания, а он… Катя! Он даже меня не встретил…

– Ох, Аленька моя… Опять ты не хочешь подумать не о себе… Ведь были же причины, по которым он этого не сделал.

– Надоели мне его причины, не хочу я ничего…

– Если бы ты знала, как мне это все вообще надоело… Мы, конечно, с тобой разные люди… Но, Аля, если ты хочешь быть счастливой, если хочешь, чтобы все было хорошо, соберись, успокойся и начни видеть что-то дальше своего собственного носа, дальше своей собственной обиды. Ты послушай себя со стороны! Ведь в твоей речи совсем отсутствует местоимение «мы» … Я не изменила своего отношения к Коле, и все, что я тебе говорила до свадьбы, осталось в силе… Но люди же меняются… Он любит тебя. И я уверена, постарается сделать все возможное, чтобы в вашей семье все было хорошо.

– Вот мой папа делает все возможное и невозможное, чтобы всем нам было хорошо, а Коленька этот только ноет.

– Ну почему он «этот»? И почему все время «ноет»? Неужели совсем ничего хорошего нет в жизни с ним? И потом: чем сейчас занимаешься ты? Тоже ноешь…

– Я не ною! – опять визжала Аля. – Я сижу в офисном туалете и плачу из-за этого недоделанного Коленьки. Ну почему, почему у всех нормальные мужчины, а у меня опять…

– Так… Алевтина! Я прошу тебя: умойся холодной водой, встряхнись и иди к рабочему месту. Ведь ты позвонила сказать мне, что приняла решение… Аля! Ты – молодая женщина, все в твоих руках. Строй свою жизнь, люби, наслаждайся, ошибайся, исправляй…

– Ты представляешь, что мне скажет моя мама, если я разведусь?..

– Ты приняла решение жить с мужем, чтобы избежать критики мамы?!

– Они же все, все будут потирать руки и за моей спиной шипеть: «Так ей и надо…»

– Аль, ты с ума, что ли, сошла? Что случилось в Прионежске?

– Ничего… Там ничего не случилось. Я отлично пообщалась со своими девчонками… Дома почти не была…

Продолжать этот диалог сил у меня больше не было. Я настолько не понимала логику и чувства всех участников этой истории, что опять в голове начали стучать ненавистные мне молоточки. Я нашла какой-то предлог и закончила разговор.

Уже днем Андрей рассказал, что Аля ему позвонила еще с вокзала, чтобы объявить свое решение «строить семью с Колей». Муж порадовался за дочь, поддержал ее, но попросил понять, что какое-то время прежних отношений у нас с Колей не будет: семья должна прийти в себя. Алевтина на это ответила отцу: «Конечно-конечно, я понимаю…»

Все это было невыносимо. Весь день и всю ночь я занималась двумя вещами: глушила оркестр ударных в своей голове и пыталась хоть как-то понять происходившее с Алей. Я опять не принадлежала своей семье. Я совсем ее забросила.

Утром я решила не звонить, а написать Але: «Как дела?» В ответ прилетело огромное сообщение про то, что все отлично, настроение замечательное, планов громадье и вот-вот привезут новую мебель. Правда, Коля недоволен покупкой, потому что «какой смысл покупать что-то в съемную квартиру»…

День… Потом еще день… Общение только в режиме коротких телефонных сообщений. Накануне 9 Мая я написала Але, что мы уезжаем в Дом, и напомнила о том, что надо поздравить бабушку и дедушку с праздником.

Все выходные дни Алевтина никак не связывалась с нами. И мы молчали, чтобы не мешать.

Я была уверена: первое, что сделает Аля, придя на работу после праздников, – позвонит нам. Тишина. Тишина, которая меня очень беспокоила и заводила. Я чувствовала: что-то нехорошо. Даже плохо. Не с Алевтиной. А с нами со всеми.

Попросила мужа позвонить, узнать, в чем дело. Оказалось, накануне Аля была с мужем на шашлыках и отравилась, лежит дома.

Конечно, я сразу отбросила все предубеждения и позвонила:

– Привет! Что с тобой случилось?

– Привет! – уже по тону, каким дочь ответила мне на приветствие, я поняла, что дело не только в плохом самочувствии Али. – Папа ведь уже тебе рассказал…

– Ну хорошо. Ты скажи: что болит?

– Что болит, когда отравишься?

– Ладно… У тебя лекарства есть? Надо что-то?

– Спасибо, Коля все купил.

– Отлично. Если что-то будет нужно, звони. Целую тебя.

– Пока.

Я выключила телефон. Села. Встала. Подошла к окну. Положила на подоконник телефон.

– Она просто плохо себя чувствует. Я позвоню ей после обеда. Все будет хорошо. Это просто она так плохо себя чувствует.

Кое-как прошло полдня. Все мысли мои крутились только вокруг Али и нашего последнего разговора. Вернее, мысль была одна: «Чем я могла так обидеть своего ребенка?..» Другой причины тону Алиного разговора со мной я найти не могла.

Позвонила ближе к вечеру.

– Привет! Как ты?

– Сплю.

– Тебе лучше?

– Да, все в порядке.

– Ты начала что-то есть?

– Да.

– Пожалуйста, пей побольше.

– Я знаю.

– Ну, хорошо. Если что, ты знаешь: мы рядом.

– Пока. – и гудки.

Я отбросила от себя трубку телефона, как будто у меня в руках была змея.

– Господи! Что с ней?

Прошло время, и я позвонила мужу. Меня волновал только один вопрос:

– Как с тобой сегодня разговаривала Алевтина?

– Сдержанно. Видно, ей было с утра совсем плохо.

– Видно, после обеда лучше не стало.

– Что случилось?

– Да разговаривает она как-то странно… Не могу сказать, что по-хамски, но уж очень сухо… Был бы чужой человек, я ни за что после такого разговора не стала бы лезть к нему со своей заботой.

– Не накручивай. Ребенок просто болеет…

У меня очень мудрый муж. Он редко ошибается. И мне стало стыдно за свои эмоции и ощущения. Я принялась уговаривать себя не волноваться за Алю, потому что у нее есть муж и он о ней позаботится.

Как можно не волноваться о собственном ребенке? Наверное, надо рассуждать по-другому. Волноваться я буду всегда, но надо знать чувство меры в своей заботе… Забота не должна быть навязчивой.

Я делала свои обязательные домашние дела, гуляла с Иваном, ездила за старшими детьми и гоняла, гоняла в голове все, что произошло за последние месяцы, за всю мою с Алей жизнь. Анализировала, как обычно вела себя Алевтина, заболевая, когда жила одна и когда стала жить вместе с Колей. Вместо телефона «скорой помощи» или участкового врача она всегда набирала мой номер…

Я бросала все и летела спасать мою девочку, опустошая по дороге все аптеки района. Правда, были случаи, когда я не могла оставить одних младших детей, и тогда за лекарствами к нам домой приезжал Николай…

Я вспоминала, как ездила делать уколы Альке, как учила ее мужа этой нехитрой премудрости… Вспоминала, разбирала и не понимала…

А еще корила себя за мнительность и постоянное желание быть нужной…

«Надо уметь вовремя отойти в сторону. Не лезь к ней… Сейчас не твое время…» – твердила я себе.

Вечером я позвонила свекрови. Это был обычный звонок, чтобы узнать, как прошли выходные. Но подспудно я, конечно, хотела узнать, о чем разговаривала Аля с бабушкой и дедушкой, когда поздравляла их с Днем Победы. Я знала, что внучка не стала бы откровенничать по телефону с родственниками отца, но моя свекровь прожила большую женскую жизнь и, уверена, даже по интонациям может определить настроение своей внучки.

Общие фразы и главный вопрос:

– Как вы поговорили с Алей девятого числа? Знаете, меня очень волнует ее настроение…

– Катюша, ты не расстраивайся, не переживай так… Аленька молоденькая, у нее все сейчас быстро, не всегда по уму…

– А есть из-за чего расстраиваться?

– Она нам не звонила, не поздравляла…

– Ой… Да что же с ней такое?.. Простите нас.

Я еле-еле дожила до утра. Позвонила:

– Привет! Как ты?

– Привет! Сплю…

– Ты дома?! – я была удивлена и рассержена одновременно: два дня подряд после долгих выходных, после отпуска с поездкой в Прионежск не выходить на работу – это было слишком, причина должна быть очень серьезная. – Тебе все еще плохо?

– Давай я тебе потом позвоню. Мы спим. – И гудки…

Я терпеливо ждала. Тишина. Потом увидела, что Алевтина в сети. Написала:

«Привет! Мы можем поговорить?»

«Привет, да».

«Как ты себя чувствуешь?»

«Все хорошо».

«Завтра на работу?»

«Пока не решила».

«Не работать – это у вас теперь семейное?»

«Что ты сейчас от меня хочешь?»

«Хочу понять, что происходит».

«У нас все хорошо».

«Почему ты не поздравила бабушку и дедушку с Днем Победы?»

И тут повисла пауза. На компьютере было видно, что Аля пишет сообщение и стирает. Так несколько раз.

В конце концов на экране монитора появилась строчка:

«Ни один из вариантов моего ответа тебе не понравится».

Я была в растерянности. Попросила Алевтину все-таки собраться с духом и объяснить «почему?». И была уверена, что она сейчас напишет: «Забыла…» Я даже знала, как оправдаю себе и ей самой эту забывчивость… То, что я увидела, я перечитывала несколько раз:

«Не понимаю, почему я должна их поздравлять с этим праздником, какое они имеют к нему отношение?»

Я сидела в оцепенении. Вся моя история с Алей ценой огромных душевных сил, моих и ее, была сложена в огромную картину – пазл. Иногда какие-то кусочки выпадали, но я усердно складывала все обратно. Крайне редко выпадали большие куски. Но и их удавалось восстановить. Только что картина рассыпалась. Я так отчетливо это поняла, что у меня даже зазвенело в ушах. Но душа рвалась в бой: этого не может быть, это какая-то чудовищная ошибка! И я позвонила своему ребенку, девочке, которая запуталась, заигралась и не может остановиться.

– Ты прости, что я заставляю тебя разговаривать… Как ты себя чувствуешь?

– Я же сказала: все хорошо. Можешь не волноваться: на работу я завтра выйду.

– Это меня радует… Это не может не радовать. – я замолчала, не зная, как сдержать себя, чтобы не начать ругать Алю. – Скажи, я правильно поняла то, что прочитала? Ты действительно не понимаешь, почему надо поздравлять бабушку и дедушку? Или это первое, что тебе пришло на ум написать, чтобы я отстала?

– Нет. Все правильно. Я не понимаю.

– Скажи, а Коля свою бабушку поздравил?

– При чем здесь Коля? – раздраженно спросила Аля.

– Мне просто интересно: поздравил или нет.

– Это его родственники и его дела, меня это не касается.

– Так… Еще интереснее… – я вообще ничего не понимала. – Аль, а ты у нас замужем еще?

– Да! – вызывающе крикнула она. – И у нас с Колей все замечательно. Что ты еще хочешь?

– Ну, во-первых, не разговаривай со мной в таком тоне, а во-вторых, я про бабушку и дедушку хотела с тобой объясниться… Ты что, забыла, когда у твоей бабушки день рождения?

– Это здесь при чем?

– Бабушка родилась двадцатого июля сорок первого года в Донецке…

– Я не подумала об этом… Но она же не ветеран!

– Аля, твоя бабушка родилась и росла в оккупации!.. Твой прадедушка по линии отца погиб на войне. Ты считаешь, дедушка не заслужил твоего звонка?

– Ты мне никогда об этом не рассказывала, впервые слышу…

– Аль, ты как себя чувствуешь? Что с тобой?

– Со мной все нормально. Можешь не волноваться. Пока.

В совершенно обескураженном состоянии я перезвонила свекрови. В общих чертах, обходя углы, пересказала разговор с Алевтиной.

– Я не понимаю, что с ней происходит! Я столько лет внушала ей мысль о том, что говорить о своей любви надо здесь и сейчас, что можно не успеть… Мне казалось, она понимает меня, слышит… Ведь никто не знает, будет ли возможность позвонить вам на следующее Девятое мая. Простите… А ей ведь потом с этим жить…

– Ой, Катюша, какая же ты у нас… – вдруг рассмеялась свекровь. – Ну с чего ты взяла, что она будет с этим жить? Приедет, похоронит, плакать станет громче всех, а потом уедет и забудет… И даже не подумает анализировать это все, как ты. И стыдно ей не будет. Такой человек вырос. Что уж тут поделаешь? Она наша внучка, мы ее все равно любим… И не обиделись, и не расстроились. И ты не переживай.

Не переживать не получалось. Как я себя ни успокаивала, как себя ни уговаривала – все было тщетно. Прошло дня три – Аля молчала. И снова позвонила я:

– Привет! Тебе удобно говорить?

– Привет! Да, удобно, – ответила Алевтина совершенно бесцветным голосом.

– Как ваши дела? Как настроение?

– Все отлично! Спасибо. Как вы? – очевидно было, что Аля взяла себя в руки и поборола нежелание разговаривать со мной.

– У нас все в порядке, Егора зачислили в лицей…

– Поздравляю… Поздравляем. – Алевтина сделала акцент на множественном числе. – Мы очень рады.

– Спасибо большое. Мы тоже радуемся. Вот собираемся Машу в «Артек» отправить на июньскую смену…

– Как здорово! Не боишься отпускать ее?

– Боюсь… – а дальше пауза, разговор не клеился. И я решила задать вопрос, что называется, в лоб: – Аль! А ты почему нам совсем перестала звонить? Даже не пишешь. Мы волнуемся, скучаем.

– Папа сказал, что вы берете паузу в отношениях. Что же я буду лезть? Вы решили не общаться с нами, вот я и молчу.

– Как это мы решили не общаться?

– Катя! Мне папа отчетливо сказал, что он не готов с нами общаться, ты тоже его слова косвенно подтвердила. Помнишь, вы про Колю плохо говорили, когда он каждый день мне звонил… Ну, когда к маме переехал? Вы говорили, что он не дает мне сосредоточиться и побыть одной. Ну, а вот я… Я же послушная девочка… Поэтому даю вам возможность помолчать и побыть одним.

– Логика потрясающая… Но ни папа, ни я не можем не общаться с тобой! Аля! Как можно не общаться со своим собственным ребенком?

– Я именно так поняла вас.

– Очень жаль. Такое ощущение, что ты не столько поняла, сколько хотела именно так понять…

– Значит, так объясняли, – начала огрызаться Алевтина.

– Ты, пожалуйста, не переходи все-таки рамки дозволенного. Не начинай мне хамить. Послушай внимательно. Когда папа говорил тебе, что мы какое-то время не сможем общаться в прежнем режиме с тобой и твоим мужем, речь шла только о нашем обычном общении до марта.

– Что ты имеешь в виду?

– И я, и папа имеем в виду ваши приезды в Дом, все выходные вместе… Согласись, что после твоих слез, пролитых на коленях у отца, было бы смешно сейчас ждать от него раскрытых объятий для твоего мужа… Я надеюсь, ты отдаешь себе отчет в том, что эта ситуация от начала до конца спровоцирована тобой?

– Да… – голос Али задрожал.

– Ты помнишь, что я просила тебя не вываливать на отца весь твой негатив по поводу Коли? Что ты сейчас хочешь от папы? Ты о нем хоть немножко думаешь? Ну, про себя и детей я вопросы не задаю.

– Что ты хочешь, чтобы я сделала? – прокричала мне в трубку Аля и расплакалась.

– Я хочу, чтобы ты оставалась человеком, чтобы не забывала об отце, о братьях, о сестре. Я хочу, чтобы не терялась наша связь. Ведь если мы с тобой не постараемся, то отношения папы и твоего мужа никто больше не наладит. Понимаешь?

– Понимаю, – всхлипывала Аля.

– Говоря по совести, я сомневаюсь, что ты понимаешь: поймешь ты по-настоящему все только тогда, когда сама станешь мамой. – В ответ из трубки доносилось шмыганье носом. – Ладно. Ты прости, если я что-то резко сказала. У меня есть оправдание: на твоего отца больно смотреть, он совершенно подавлен из-за всего того, что ты творишь. Подумай. Прошу тебя, включи мозг. Пока.

Прошло несколько дней. Аля молчала. Мы все, включая Егора и Машу, старались обходить стороной тему отсутствия Алевтины в нашей жизни. Но скучали. Все. Без исключения.

Очередные выходные мы должны были провести в Доме. В пятницу ночью из командировки вернулся Андрей, а в субботу мы планировали выехать за город. Но утром, когда я увидела мужа, стало понятно, что мы никуда не едем. С Андреем творилось что-то непонятное: он не мог дышать, левая сторона лица опухла, муж жаловался на страшные боли в области глаза… Мы вызвали «скорую».

По иронии судьбы именно в момент визита врачей мне на телефон пришло сообщение от Алевтины: «Привет! У нас все замечательно. Едем на мастер-класс по приготовлению суши. Мебель новую привезли. Очень красиво. Как вы?»

Я тут же набрала ответ: «Если не считать твоего безобразного к нам отношения, то мы тоже в норме. Но болен отец». Отправила. И даже не стала выпускать трубку из рук, зная: сейчас Аля перезвонит.

Тишина. Но я все еще жду. Перепроверяю, доставлено ли сообщение. Да, доставлено. Телефон молчит. Молчит. Молчит…

О своей «переписке» с Алей я рассказала мужу спустя несколько дней, когда ему стало легче.

– По-моему, Алька сошла с ума… Другого объяснения ее молчанию на такое мое сообщение нет, – сказала я мужу, – нам надо что-то делать, с ней происходит страшное…

Андрей молчал.

А потом он позвонил дочери.

– Привет!

– Здравствуй, папочка, – бойко ответила Аля.

– Как ты живешь?

– Замечательно!

– Скажи, ты получала от Кати сообщение про то, что я заболел?

– Да.

– А почему не перезвонила, почему не спросила, в чем дело?

– Ну, ты же не звонишь, не спрашиваешь, как я себя чувствую…

Когда Андрей пересказал мне этот разговор, он был наполовину мертвый. Страшно даже представить, что творилось в душе отца взрослой дочери после такого разговора. Я до сих пор не могу забыть выражение глаз мужа.

Появилось ощущение, что в нашем доме кто-то умер. Лишний раз мы даже старались не начинать разговаривать, потому что неизменно все разговоры сводились к одному: «Как такое могло случиться? Что произошло с нашей Алей?..» Детям мы ничего не стали рассказывать. Но они все видели и чувствовали. Только спрашивать боялись, видя, в каком состоянии находится Андрей.

Наступало лето, каникулы, и мы традиционно собирались ехать в Ялту. В тот год все было не совсем обычно запланировано: Маша на неделю раньше нашего отъезда улетала по путевке в «Артек», а мы ехали следом за ней. Уж очень страшно мне было отпускать от себя десятилетнюю девочку в такую даль. А так вроде и Маша в «Артеке», и мы рядом. Отвозить Машу в Домодедово было удобнее из нашего Дома. Мы решили собрать все вещи маленькой путешественницы в городе, а ночевать ехать в нашу «загородную резиденцию». Машка летала по квартире, складывала необходимые, по ее мнению, пожитки на диван, а я сидела рядом, как-то невнятно отвечала на ее вопросы и совсем не участвовала в процессе.

Голова была занята только случившимся с Алевтиной, с нами всеми.

Я решила, что лучше Андрея вещи Маше никто не соберет, и отложила это действо на утро.

Легче всего мне становилось, когда я лежала в темноте и ничего не слышала, кроме проезжающих по нашей улице трамваев. Даже Иван, маленький мальчик, чувствовал мое состояние и не требовал привычного для него укладывания. Он просто ложился рядом со мной в темноте, брал в свою ручку мою и спокойно засыпал. А я лежала, и мне казалось, что не спала. На самом деле я проваливалась в какую-то бездну, все время падала среди обломков чего-то большого и, по моим ощущениям, глобального для всего мира в целом. Я ни на минуту не переставала думать, анализировать, сопоставлять… А еще все время ждала. Ждала, что вот сейчас позвонит моя Алька и скажет: «Катя, мне плохо, спаси меня, меня заколдовали…» Я не переставала верить в сказки и волшебников…

Утром надо было взять себя в руки и начать собирать вещи Маши. Но я, встав намного раньше всей семьи, уселась за компьютер. Я решила написать Але письмо. Решила это еще там, в ночном забытьи. Я знала, что напишу. Понимая всю несуразность происходящего со мной, я заставила себя выйти на прогулку с собакой. Разум надеялся, что свежий утренний воздух меня отрезвит… Но душа кричала… Она хотела подлететь к Але, схватить ее за плечи, тряхнуть со всей силы и закричать: «Да что же с тобой такое?!»

«Привет!

Встала рано, чтобы Маше вещи собирать в лагерь. Но решила все отложить. И написать тебе письмо. Лучше, конечно, было бы позвонить, но я сейчас совсем не бываю одна.

Мне папа рассказал о том, что он тебе звонил. И что ты ему сказала: “Но ты же не звонишь и не спрашиваешь, как чувствую себя я…”

Знаешь, оказывается, я совсем тебя не знаю. И то, что я считала всегда, что ты МОЯ, – иллюзия, придуманная мной. Ощущение, что ты заключила с кем-то какую-то сделку, не покидает меня …

Сделка с условием: “Пусть у меня будет все хорошо с Колей в обмен на все остальное”.

Хочется потрясти тебя за плечи (как я трясу Машу, когда она становится неуправляемой), чтобы в твоей голове все встало на место…

Ну не верю я, что ты на самом деле такая… Не верю. Не хочу я признавать абсолютную правоту твоей мамы…

“Андрей, ты еще горько пожалеешь о том, что забираешь Алю в Москву. Она законченная эгоистка, которая переступит через тебя, даже если ты будешь умирать”, – именно так твоя мама сказала твоему папе.

Мы сегодня во второй половине дня будем в Доме. Сядь на электричку, позвони отцу, приезжай, извинись и попытайся сделать хоть что – то. Прошу тебя, расколдуйся!

Ты ведь так и не позвонила бабушке и дедушке. Знаю, что бабушка звонила тебе сама… Она мне только на днях призналась…

Ты никак не отреагировала на то, что болеет папа… Неужели я стала бы писать тебе, если бы не было ничего серьезного?

Что с тобой, Алька?!

Я когда-то после твоего отжига в Питере все налаживала. Потом перед свадьбой… Бог Троицу любит… Но сил у меня, а главное, понимания твоих поступков уже нет. Хотя и самих поступков у тебя нет… Так, игра какая-то бесконечная в “Мое! Хочу! Дайте!”

Я тебе подсказала. А ты уж решай. Приедешь сегодня – я тебя поддержу. Не приедешь – Бог с тобой».

Я отправила Але письмо и тут же написала ей сообщение, чтобы она проверила почту.

Тишина. Тишина. Тишина.

Проснулся Андрей, проснулись дети. Мужу про письмо я ничего не стала рассказывать. Достаточно того, что я жду реакции и буду ждать звонка со словами: «Я выехала, ты сможешь встретить?» Конечно, мне мечталось, чтобы Аля позвонила с этими словами Андрею. Будь как будет. Ну не может она не приехать после такого письма, после всего того, что случилось, после всего того, что было в нашей жизни… Приедет. Я уверена. Не из-за меня приедет, из-за папы. Его-то она точно любит…

Машины вещи собирались в бреду. Я не выпускала из рук телефон. Вдруг Аля не позвонит, а в интернете напишет?.. Был включен компьютер. Маша задавала какие-то вопросы мне, а ответом неизменно было: «Спроси у папы».

В какой-то момент я поняла, что муж заметил мою рассеянную задумчивость. Но никак, никак не получалось у меня взять себя в руки и включиться в жизнь семьи. Моей семьи… Я всем сердцем верила, что все будет хорошо и уже сегодня вечером мы поймем: то, что случилось с нами, – наваждение, мы опять все вместе.

Надо было ехать в Дом. Я с трудом выключила компьютер. Еще раз проверила зарядку батареи у телефона.

По дороге заезжали за продуктами в магазин.

Андрей меня все тормошил, спрашивал: «Чего тебе хочется вкусненького? Давай я мясо приготовлю в честь Дня пограничника…»

Да… Это же был любимый праздник моего мужа! А я и не вспомнила…

И вдруг звук телефона. Сердце бешено заколотилось. Пока открыла сообщение – прошла вечность.

«Здравствуй! Я физически не смогу приехать сегодня».

Пружина внутри меня разжалась. Ну, значит, так. Ответила сразу: «Я тебе все написала. Решай сама».

Разум твердил: «Успокойся. Ты сделала все, что могла. Остановись. Смотри на все со стороны. Это ее выбор. Просто прими…»

А душа моя рвалась наружу, кричала: «Она приедет. Она не может не приехать! Вдруг она беременна? Может быть, “физически не смогу” означает тяжелейший токсикоз и неприятие любых видов транспорта… Может, с беременностью связаны и все остальные поступки… Она приедет! Не сегодня, так завтра… Точно! Ее вызвали на работу. А завтра воскресенье. И она приедет… Приедет. Приедет».

– Катюша, Катя, – тормошил меня муж, – хлеба сколько брать? Да что с тобой? С кем ты все утро переписываешься? Чего ждешь?

– Ревнуешь? – коряво улыбнувшись, ответила я. – Вот пыталась свидание назначить, так ведь нет, сорвалось…

– Я и не сомневался, – обнял меня Андрей, – расскажешь, когда захочешь, а сейчас давай продукты покупать.

– Хорошо, прости…

День в Доме тянулся еле-еле. Мое бурное воображение решило, что Алю может привезти Коля, и я прислушивалась к звукам на улице, надо и не надо выходила во двор, чтобы посмотреть: вдруг да не услышала звука двигателя?..

Не было. Никого. И ничего.

Вечер выдался просто сказочным: природа как будто нарочно заставляла меня обратить внимание на то, как буйствует весна, как все живет, набирается сил, рвется ввысь…

А мое небо… Мое небо опять было вот именно как в той поговорке: «с овчинку».

Вечером мы пошли гулять. Как любит говорить Иван, далеко-далеко. Маша с Иваном дурачились, срывали превратившиеся в ватные шарики одуванчики и сдували с них шапки. Мы с Андреем в основном молчали. Смотрели на наших детей и даже смеялись вместе с ними…

– Может быть, ты все-таки расскажешь мне, с кем ты весь день переписывалась… – заговорил первым Андрей.

– Ох, какой ты у меня ревнивый, – опять попыталась отшутиться я.

– Да я ведь примерно представляю с кем… Но лучше ты мне сама расскажи.

– Ты прости меня. Вот сразу и за все прости, договорились?

– Договорились. Но я уже напрягся.

– Не напрягайся. Я Але письмо написала…

– О чем?

– Вот, почитай сам. – я протянула мужу телефон, где был открыт файл с письмом.

Сначала Андрей читал на ходу и катил перед собой коляску Ивана. Потом остановился. Дочитал. Поднял на меня глаза.

– Не приехала, – горько сказал муж. – Даже после такого письма не приехала…

– Прости. – у меня в горле стоял ком. – Я не думала, что все так плохо. Но, может быть, она еще приедет. Может быть, она в положении? Или на работе что-то. Давай подождем. – Не знаю, кого я уговаривала в тот момент больше: себя или Андрея.

– Ждать не надо. Не приедет. Ты ей больше не нужна, отработанный материал, – жестко отрезал муж.

– Зачем ты так?!.

– Это правда.

– А ты?

– А я – подкаблучник, со мной не о чем разговаривать.

– Фу, дурак ты какой… – Я толкнула мужа в плечо. – Зачем ты так?

– Знаешь, если предположить, что я бы получил такое письмо, я приехал бы уже для того, чтобы защитить свою мать… Чтобы сказать: «Не сметь плохо говорить о моей маме…»

– Да я вроде плохо про ее маму ничего не писала… Только цитировала…

– Прости меня, Катюш…

– Это ты меня за все прости.

На следующее утро мы провожали Машу.

Мы с Андреем бодрились как могли. Суета в аэропорту, знакомство с ребятами из делегации «Детского радио», в составе которой отправлялась Маша, проверка документов, очередь на паспортный контроль и… все, наша девочка исчезла в толпе.

Оставалось только молиться и ждать Машиных звонков. Ждать взлета самолета смысла не имело. Мы отправились назад в Дом. Звонок Маши застал нас на выезде из Домодедово:

– Мамочка, ты только не волнуйся, хорошо?

– О Господи!.. – Внутри меня все оборвалось. – Что?

– Я проходила таможенный контроль… Ну, или контроль безопасности… Я не совсем поняла… Короче говоря, у меня забрали все-все, что мы сложили для душа…

– Подожди, подожди, солнышко, я сейчас папе трубку дам, а то я не понимаю ничего… – И протянула телефон мужу.

Сидя на заднем сиденье машины с Иваном, я слушала разговор Андрея с Машей и понимала: мы оба очень здорово провинились перед маленькой девочкой, перед нашей Машулечкой…

Мы положили все-все принадлежности для душа в рюкзак, который Маша не сдавала в багаж. И ладно, я не подумала о том, что все это изымут в соответствии с правилами безопасности. Но Андрей, который проводит в самолетах половину своего рабочего времени…

Это в каком же состоянии мы оба находимся, как отключен наш мозг?!

От наших переживаний напрямую начали страдать младшие дети…

Буквально через месяц нам предстояло отправлять Егора в поездку в Англию… Нет, я просто обязана взять в руки себя, мужа… Мы не можем жить в таком состоянии!

Снова звонок от Маши:

– Мамочка, мы скоро взлетаем, я все уже решила, с девчонками договорилась: они шампунь мне дадут и гель для душа… Так что грязью я не зарасту, не переживай, – смеялась в трубку наша боевая умничка-дочка.

– Какая же ты у нас молодец, спасибо тебе большое… Папа трубку просит. – я снова передала телефон мужу.

– Машенька, девочка наша, как хорошо, что ты у нас такая выросла… Прости нас с мамой за то, что мы так вещи твои собрали… Прости. Мы виноваты, – твердил Маше Андрей.

– Папа! Прикинь, какие все таможенники теперь чистые будут: мама же мне купила все самое лучшее и большое, чтобы с ребятами делиться. А поделиться пришлось со взрослыми людьми, – не унывала Маша.

– Целуем тебя, доченька. Спасибо тебе. Ждем твоего звонка уже из Симферополя.

– И я вас очень люблю! Не волнуйтесь за меня!

Андрей выключил телефон.

– Натворили мы с тобой дел… – выдавил из себя муж.

– Вперед нам наука… – только и смогла ответить я. Дальше мы ехали молча.

Уже через неделю мы были в Ялте.

Обычно мы приезжали в канун моего дня рождения.

Проснувшись рано утром на следующий день, Андрей умчался за Машей: такая у нас была договоренность – в мой день рождения она будет с нами все время. Как же я соскучилась по нашей девочке, как хотела ее обнять! Мы впервые расстались так надолго.

Накрывая стол к праздничному завтраку, я отвечала на обычный шквал звонков от родственников и друзей. Время шло, Андрей давно привез Машу… Но звонка от Али все не было. Я уже прикинула все возможные варианты распорядка ее дня, по моим подсчетам, она должна была позвонить уже давным-давно. Тишина… С каждым последующим звонком «не от Али» я становилась все мрачней и мрачней.

Я чувствовала, что мне даже дышать становится труднее. Как же это невыносимо тяжело – ждать! Я никогда и предположить не могла, что буду настолько зависеть от звонка этой девочки… Алька-Алька, что же ты со мной делаешь… За что?.. Я никак не могу понять: за что?..

День шел. Я выполняла намеченную программу, но все было как в тумане. Этот ненужный мне праздник, солнце, море… Все не в радость. В какой-то момент я поняла, что и семья моя сейчас мне в тягость. Я так хочу лечь, укрыться с головой одеялом и ждать… Она не может меня не поздравить. Не может не позвонить. Хотя бы потому, что это шанс попытаться что-то исправить.

Приближался вечер. Маше пришло время возвращаться в лагерь. А к нам должны были прийти в гости наши ялтинские друзья.

Вот этой паузы, когда Маша уже уедет, а гости еще не придут, я ждала с особым нетерпением. Мне просто физически требовалось побыть одной. И когда долгожданная пауза настала, я поручила Ивана Егору, а сама отправилась гулять с нашим тогда еще щенком Танго.

Боже мой, что я только себе не говорила, как я себя не успокаивала… Все тщетно. Я понимала, что нахожусь на грани больших слез. Ну а почему бы и нет? Я так редко плачу…

Огромным усилием воли снова завязала себя узлом. Нет, я могу напугать своих мальчишек…

Хорошо, как хорошо, что Маша уехала. Я же видела ее глаза. Маша чувствует меня как никто на этой земле…

Вернулся Андрей. Привез мой любимый «Киевский» торт. Мой муж… Он все видел, все чувствовал, все понимал… И так старался сделать этот день праздничным. Именно тогда, когда я увидела во дворе Андрея с тортом, я и расплакалась.

– Катенька, Катюша, да ты что?! – муж встал передо мной на колени, гладил меня, сидящую за праздничным столом, по голове. – Нельзя тебе плакать! У тебя же день рождения… Сейчас гости придут… Прошу тебя: успокойся. Ты напугаешь детей! Слышишь?! Они же не видели тебя такой никогда…

– Ты только объясни мне: почему? Почему Аля не звонит?

– Катюша, давай подумаем об этом завтра… Я ей завтра позвоню, все выясню.

– Почему завтра? Ты не допускаешь мысли, что с ней что-то могло произойти? – я мгновенно перестала плакать. – Ты только представь себе, что должно было случиться, чтобы Алька меня не поздравила с днем рождения?

Я раздумывала недолго:

– Нет… Больше не могу так мучиться: позвоню ей сама и спрошу, что случилось, – сказала я решительно и взяла в руки телефон.

– Катюша, подумай, – попытался остановить меня муж.

– Ты чего-то не договариваешь?

– Нет…

Набрала номер. Первый мой звонок Алевтина отклонила… Я нажала на повтор…

– Да…

– Привет! – очень аккуратно сказала я.

– Здравствуй! – подчеркнуто холодно ответила мне Аля.

– Прости, я только хотела узнать, все ли у тебя в порядке? Ты жива?

– Жива, и у меня все отлично.

– Это очень хорошо, я рада. Тогда пока. – Больше нам говорить было не о чем.

– Ну почему «пока», – вдруг сказала мне Алевтина, – раз уж ты позвонила сама, давай я поздравлю тебя с днем рождения… Дорогая Катя… – совершенно издевательским тоном начала Аля.

– Нет, спасибо, я не нуждаюсь в таких поздравлениях, – ответила я и отключила телефон.

Мы с мужем молча смотрели друг на друга. Два взрослых человека, любящих друг друга всей душой, в этот момент больше всего на свете хотели не видеть никого и ничего рядом, чтобы иметь возможность в одиночку пережить свой стыд и свою боль…

Решение о том, что нужно делать дальше, я приняла с ходу: набрала номер телефона Алиной свекрови:

– Добрый вечер, Татьяна Васильевна! Это Катя, я звоню вам из Ялты.

– Ой, Катюша, дорогая моя, как хорошо, что вы позвонили… Я так вам рада, – запричитала мама Коленьки.

– Вы простите мне мой поздний звонок… Я просто хотела узнать, как живут наши дети?

– А что случилось?

– Да ничего особенного… Они с нами уже довольно давно не общаются, мы волнуемся.

– Так все хорошо у них. Вместе живут вроде… Я Алю-то не вижу, а Коля мне ничего и не говорит толком. Коленька вот-вот будет диплом защищать.

– Понятно. Спасибо… А у меня, знаете ли, сегодня день рождения…

– Ой… Ой… Катюша, поздравляю вас, вы такой светлый человек, пусть у вас все будет хорошо…

– Спасибо! Извините, что я вот так напросилась… Просто как-то вы никогда меня не поздравляли. Наверное, не знали…

– Да… Я-то вчера Алину маму поздравляла… Знаю, когда у нее день рождения. Да и Коленька напомнил… Ой, с ума сойдешь с ними. То видеть тещу не мог, то звонит, напоминает… А вот что у вас… Мне они и не сказали… Надо же, как в жизни бывает… Это что же? Получается, вы с Мариной почти в один день родились…

– Ага. Ирония судьбы… Аля меня тоже не поздравила. Не знаете, что с ней происходит?

– Аля… – Татьяна Васильевна замолчала, словно размышляла, стоит ли мне говорить то, что хотела. – Знаете, Катя, Алевтина в последнее время изменилась до неузнаваемости… И внутренне, и внешне… Я даже и не знаю, чего бояться… Она как на майские к матери в Прионежск съездила, так вообще другим человеком вернулась. Я, правда, видела-то ее мельком один раз… Они заезжали ко мне, так Коленька отчего-то даже подниматься не стал в квартиру, с бабушкой не поздоровался. А Аля – из машины не вышла, в окошко кивнула и всё…

– Ну, хорошо хоть, еще здоровается … – задумчиво произнесла я.

– Да… Я уж и не знаю, как себя вести с ней. Так боюсь, что они опять ссориться начнут с Коленькой…

– А ваш сын как? Не изменился?

– Ой, да все в порядке с ним, довольный такой ходит…

– Он тоже меня с днем рождения не поздравил…

– Ну так а ему откуда знать? Аля-то, наверное, не сказала…

– Мы с ним в социальных сетях общаемся, там пишут, когда у кого день рождения…

– Некогда ему в Интернете сидеть, – защищала своего сына Алина свекровь, – он ведь то работает, то учится, света белого не видит…

– Странно мне все это… Тем более после нашей с ним встречи в мае. Мне казалось, что я смогла ему чем-то помочь…

– Ой, я ничего не знаю… Ничего не знаю…

– Ну ладно. Простите меня. Наверное, слишком много эмоций…

– Вы не расстраивайтесь, Катюша, с днем рождения вас! А Аля – она ну вот совсем другая стала, вы даже и не представляете… Знаете, как другой человек… Заколдованная какая-то. Может, сглазил ее кто?

– Или расколдовал…

– Что? Я плохо услышала…

– Спасибо, я с вашего позволения позвоню как-нибудь, чтобы узнать, как дела у детей.

– Конечно, конечно. Целую вас…

Я выключила телефон, посмотрела на мужа. К счастью, в этот момент к дому подъехали наши друзья. Мы уселись за стол. Звонки продолжались, но я уже спокойно реагировала на звук телефона, не бросалась к трубке, как раненая волчица…

Я еще не поняла до конца, что произошло. Но ощущение случившейся трагедии из предчувствия стало осознанным чувством. Уже около часа ночи следующего дня по Москве пришло сообщение от Алевтины с Николаем с поздравлениями и пожеланиями. Я даже не стала вчитываться. Я просто стерла эту нелепость, присланную вдогонку к празднику, и все.

А утром следующего дня раздался звонок от моей свекрови:

– Катюша, ну как у вас прошел вчерашний день?

– Все хорошо, спасибо. Мы и с Машей пообщались, и с друзьями.

– Я очень рада, очень. Ты только ни из-за чего не расстраивайся. Вот смотри на своих детей и радуйся. У нас такие внуки хорошие…

– У вас как дела? Все в порядке? – я же чувствовала, что звонят мне неспроста.

– А вы сейчас где? Андрей рядом?

– Мы на море все вместе идем, вот к канатной дороге спускаемся.

– Ты знаешь, я сейчас с Аленькой разговаривала… Так вот она какая-то расстроенная, даже расплакалась в конце.

– Ну, в последнее время это для нее обычное состояние. Хотя вчера вечером она мне расстроенной не показалась.

– Так она тебе все-таки звонила, поздравляла? Андрей-то вчера переживал, что Аля тебя не поздравила…

– Нет, не звонила. Ей звонила я. Сама. Чтобы узнать, жива ли она.

– А она плачет и говорит, что они с Колей хотели тебя поздравить, а ты сказала: «Не нужны мне такие поздравления», – и трубку бросила.

– Очень интересная подача материала. По сути так и было… Молодец какая Аля… Простите меня, давайте закончим этот разговор. – я была просто раздавлена…

– Катенька, ты только с Алей не ссорься, я прошу тебя, – почти причитала свекровь, – она, видишь, переживает, она так вас любит… Она же пропадет без вас… Она же еще маленькая совсем…

Обычно в таких ситуациях моя первая мысль всегда: «Я в своем уме?» Я начинаю сразу сомневаться в том, что все правильно помню… Хорошо, что накануне рядом со мной был Андрей и слышал все мои разговоры.

Чего хочет Аля? Зачем ей это все? Новое развлечение? Уже не один раз она пыталась поссорить меня с мужем. А теперь? Теперь плачет и жалуется на меня своей бабушке – моей свекрови? Фантастика…

Я ничего не понимала…

Я прикидывала и так, и эдак… Пыталась понять ход мыслей, а может быть, даже движения души Али… Тщетно.

Я анализировала ее поступки со своей, Катиной точки зрения. Это было ошибкой.

Это я, за что-то обидевшись на человека, сказала бы ему лично о причине своей обиды… Но так? Это интриги, что ли? Интриги падчерицы против мачехи? Смешно… Вот уж что-что, а интриговать Аля никогда и не умела, и не научится. Для этого тоже нужен талант. Аля, к сожалению, была ребенком без талантов. Даже скверных…

Мы отдыхали на море. Андрей, как обычно, побыл с нами несколько дней и улетел обратно в Москву, на работу.

Созваниваясь каждый день с мужем, я неизменно задавала один вопрос: «Тебе Аля не звонила?» И ответ был тоже неизменным: «Нет».

Но, к счастью, в тот момент жизни Маргарита – младшая дочь Андрея от первого брака – по собственной инициативе стала чаще общаться с отцом. Андрей с радостью рассказывал про то, какие сообщения по телефону и интернету ему присылает дочь, и мы вместе радовались: дай Бог, дай Бог…

День рождения Егора ровно через двадцать дней после моего. Мы серьезно готовились к празднику: весь предстоящий день был расписан по минутам, составлена целая программа.

Так уж сложилось в нашей семье, что много лет каждый год мы отмечаем день рождения Егора в Ялте. И накануне каждого праздника с радостью и смехом вспоминаем предыдущие.

Семейные торжества нам всегда удавались и хорошо запоминались. Запомнилось и это. Все было отлично, дружно, весело, интересно, с большим количеством подарков и поздравлений. Даже Маргарита передала поздравления, позвонив отцу.

Не было только звонка от Алевтины. Но поскольку ни в моей голове, ни в голове Андрея подобный поступок со стороны старшей дочери просто не укладывался, мы весь день рождения на вопросы Егора: «А Алька не звонила?» – дружно отвечали: «Егор, еще не вечер, позвонит…»

Однако наступил вечер, а звонка не было. Не было и сообщения. Мы видели, что Егор переживает, но чем могли помочь? Позвонить опять самим? А если она не захочет разговаривать с Егором? Будет еще больней…

В какой-то момент шумного вечера Егор подошел ко мне и сказал:

«Мам! Давай проверим мою страницу Вконтакте, может, Аля оставила поздравление там?..» Проверили. Нет.

И даже после прогремевшего, как обычно, фейерверка Егор спросил у нас: «Вы проверяли телефоны? Может, за грохотом не услышали, а Аля звонила?»

Нет. Не звонила.

Перед сном, подводя итоги дня рождения, вспоминая все самое запомнившееся и самое лучшее, Егор спросил меня:

– Мам! А что с Алей происходит? Почему ее не стало в нашей жизни? Знаешь, я так скучаю по ней, по нашим вечерам, когда все вместе…

– Сынок! Мы с папой не знаем… Поэтому я ничего не могу тебе сказать.

– Может, она больна? Вы узнавали? Знаешь, бывает такое, что человек болеет и не хочет обременять своим нездоровьем окружающих…

– Может быть… Не дай Бог, конечно… Ты, сынок, засыпай и думай о хорошем. Все будет хорошо, поверь мне.

– Мамочка, как же я вас люблю! – обнял меня Егор. – Спасибо большое за праздник… Ты не переживай из-за Альки, она скоро опять будет с нами, вот увидишь, она тебя очень любит…

– Думаешь?

– Уверен! Ты у нас лучшая в мире…

– Спасибо, мой хороший! Спи…

На следующее утро за завтраком, при детях (чего не бывало раньше), Андрей задал мне вопрос:

– Как, ты считаешь, я должен поступить с Алевтиной?

– Андрей! А что тут думать? Она могла не позвонить только по каким-то архиважным причинам. Скорее всего Егор прав: она больна. Ты должен ей позвонить и все выяснить. В конце концов, ты же ее отец! Это не я – лучшая подруга, – горько усмехнулась я.

– А вы как думаете, что мне делать? – обратился папа к Егору и Маше.

– Звонить! Прямо сейчас и звонить, – хором ответили дети.

Андрей нажал клавишу вызова. Мы все замерли. Тишина. Аля на звонок не ответила.

– Она же на работе, – первым нашелся Егор, – сейчас перезвонит, надо подождать.

Прошло полчаса. Андрей смотрел на меня, тревога нарастала с каждой минутой.

– Что мы нервничаем? Звони Коле, уж муж-то точно знает, что с ней, – сказала я.

Андрей набрал телефон зятя.

– Я слушаю вас, – ответил Коленька, не назвав Андрея по имени… Может, не определился номер?..

– Здравствуй, Николай, – заговорил муж, – это Андрей Юрьевич.

– Я понял, понял. Здравствуйте! – я видела, как изменилось лицо Андрея.

– Звоню, чтобы узнать, как ваши дела?

– У нас все хорошо.

– Как твой диплом?

– Я защитил его.

– Поздравляем тебя! – дальше в разговоре возникла пауза: Андрей ждал «спасибо», а Алин муж не понимал, чего от него хотят. Первым нашелся Андрей: – Николай, скажи, а Аля где? Она не ответила на мой звонок, мы волнуемся. С ней все в порядке?

– Да, я разговаривал с ней буквально пятнадцать минут назад.

– Ну, хорошо, спасибо тебе. Удачи!

– До свидания.

Андрей выключил телефон, посмотрел на меня и сказал:

– По-моему, я только что разговаривал с хозяином жизни…

– Так вот и радуйся, – рассмеялась я, – видишь, какие у тебя родственники…

Мы продолжали завтракать, усваивая каждый для себя разговор с Коленькой.

И тут раздался звонок от Али:

– Папочка, здравствуй. Не слышала твоего звонка, прости. Как ты? – защебетала дочка папе.

– Здравствуй, Аля, – как-то уж очень медленно сказал Андрей. – Как ты живешь?

– Хорошо живу. Все у нас в порядке. Коля диплом защитил.

– Поздравляю. С армией что?

– Повестки пока не было, ждем.

– Ясно. Еще какие новости?

– Да хорошо все, новостей нет особенных…

– Подожди секунду. – Андрей встал из-за стола и вышел на улицу.

Через минуту он вернулся и протянул трубку Егору, мне показалось, что муж за эту минуту постарел лет на десять:

– Сынок, твоя старшая сестра хочет с тобой поговорить…

Андрей сидел за столом напротив меня и молчал. А Егор только повторял в трубку телефона:

«Ничего, я не расстроился, не волнуйся, спасибо, я тоже люблю тебя, сестричка…»

Мы видели как ползли в стороны губы Егора, как он держал себя в руках, чтобы не расплакаться, и как старался не подать виду, что расстроен.

– Андрей, что случилось? – шептала я, чтобы не помешать разговору Егора, но муж молчал и смотрел в одну точку. И тут сын выключил телефон, положил его на стол перед отцом и ушел на улицу.

– Мне кто-нибудь объяснит, что происходит?! – уже просто крикнула я.

– Катюш, она забыла про день рождения Егора…

– Что?!

– Она просто забыла…

Я выбежала на улицу к Егору. Он стоял, отворачиваясь от меня, было видно: только что вытер слезы.

– Сынок, не расстраивайся. Чего только в жизни не бывает. И я как-то забыла поздравить сестру папы с днем рождения… Ну, закрутилась Аля, мало ли что там у нее… Ты же не станешь любить ее из-за этого меньше?

– Мам, спасибо тебе, конечно… Только нельзя сравнивать сестру мужа и родного брата… Ты могла бы забыть поздравить своего родного брата?

– Егор, люди все разные, обстоятельства у всех разные… Бывает… Прости.

– Хорошо. Это, наверное, случилось, потому что я Але не совсем родной брат, да?

– Это случилось потому, почему случилось… Пошли на море. Выбрось все из головы. Как я всегда тебе говорю?

– Смотри, делай выводы и не поступай так сам с людьми никогда, – уже с улыбкой ответил Егор.

– Молодец! – мы обнялись и вернулись к нашему семейству.

Надо было как-то жить дальше с учетом того, что произошло. Или не произошло… Одним словом, надо было жить дальше.

Мы вернулись в Москву. Буквально на следующий день после приезда я позвонила Алиной свекрови. Просто чтобы узнать, все ли в порядке у детей, и дать знать Алевтине хотя бы вот так, косвенно, что мы дома.

В этот раз родственница Али была совсем немногословной. Я бы даже сказала, она выдавливала из себя каждое слово… Я только успела сказать, что в конце июля мы уедем на юбилей мамы Андрея…

Помню, муж рассердился на меня за тот звонок:

– Зачем ты звонишь? Зачем унижаешься? Почему ты никак не хочешь понять, что тебя использовали и выбросили? Как еще Аля должна плюнуть в душу всем нам, чтобы ты перестала о ней волноваться?

– Андрей, мы все вместе, и нам хорошо, что бы ни происходило вокруг. Но в нашем «вместе» всегда была Аля… У меня еще месяц назад было четверо детей. Как я могу не думать о том, что с ней произошло? А может быть, она уже двадцать раз пожалела о том, что случилось, но не знает, как с нами встретиться…

– Ты или ненормальная, или святая, – говорил на это мой муж.

С юбилеем Аля бабушку поздравила. И в разговоре даже передала нам всем приветы…

Моя свекровь рассуждала так: «Если бы она не хотела с вами общаться, если бы не переживала, разве стала бы она звонить мне, а вам приветы передавать? Нет-нет, там что-то происходит. Скоро она вам позвонит…»

Шло время. Никаких движений в нашу сторону от Алевтины не было.

И тогда Андрей стал писать ей сообщения с предложением встретиться. Раз написал – не может, занята, второй раз – то же самое… Ну, занята так занята… Насильно мил не будешь.

Как-то утром, совсем рано, когда Андрей только-только ушел на работу, дети еще спали, а я пила кофе, по интернету мне прилетело сообщение от приятелей Али о том, что вот, мол, здравствуйте, нам нужна ваша помощь, пожалуйста, подскажите, что лучше подарить Алевтине на день рождения?

Я даже и не знала, что сразу ответить. Задумалась. Молчу, не отвечаю. Следом второе сообщение: «А вот Аля машину купила, может, хороший навигатор?..»

Я онемела… Надо же, до чего мы дожили: узнаем о таких покупках от друзей Алевтины, а не от нее самой…

Я взяла себя в руки, задала пару вопросов, выяснила, что за машина, когда примерно состоялась покупка, и под благовидным предлогом отказалась отвечать на вопрос про подарок.

Не раздумывая, я подошла к полке, куда всегда складывала почту, приходившую на Алино имя. За последнее время писем для Хвостовой Алевтины накопилось как никогда много. Я разрывала конверты один за другим… Пробегала глазами тексты писем из банков, из страховых компаний, из ГАИ… С каждым новым открытым письмом я узнавала все больше и больше подробностей из жизни нашей старшей дочери за последние месяцы.

Мне сразу стало понятно, почему она не приехала в Дом после моего письма.

«Здравствуй! Я физически не смогу приехать сегодня», – ответила мне тогда Аля, отправляясь, судя по прочитанному мной, в страховую компанию, чтобы оформить страховку на автомобиль, который покупала в кредит…

А вот и ответ на вопрос о «забытом» дне рождения Егора. В этот день была оформлена сделка…

Слава Богу… Слава Богу, что я узнала о покупке машины, а не, например, какой-нибудь неприятности или болезни… Хорошая новость: Аля жива, здорова и теперь даже собственница автомобиля…

Я долго сидела на кухне и смотрела в окно… Думала, перебирала в голове разные ситуации из своей жизни, прикидывала то и это… Не складывалось. В голове не умещалось. Позвонила Андрею:

– Сильно занят?

– Могу говорить…

– Присядь, если стоишь.

– Что случилось?

– Алька купила себе машину…

Пауза…

– Только не говори, что это происходило в канун дня рождения Егора…

– Судя по всему, так и есть…

– Ну, по крайней мере, мы знаем, почему она не поздравила брата.

– И не говори…

– Подробности есть?

– Что тебя интересует? Модель знаю, машина в кредит… Я вскрыла всю почту на Алино имя. Взяла грех на душу… Это не реклама, как мы думали, а слова благодарности из банка и страховой…

– А где машина зарегистрирована?

– Что значит «где»? Машину регистрируют там, где человек прописан. А прописана Аля у нас. Соответственно, по нашему адресу и зарегистрирована… Кредит-то только на Алю могли оформить, значит, и машина на нее…

– Ладно… Я позже перезвоню.

Егор и Маша были в разъездах, мы считали дни до их возвращения. Однажды Андрей сказал мне:

– Я бы хотел встретиться с Алевтиной. Один. Ты не против?

– Конечно, встречайся, а цель какая?

– Я думаю, что до возвращения Егора и Маши надо расставить все точки над i. Дети приедут, снова возникнет эта тема, надо понимать, что происходит. Ну, и потом, я должен выяснить, какие еще кредиты собирается брать моя дочь, пользуясь пропиской в нашей квартире.

– Да… Было бы неплохо понимать и знать…

– Тогда буду настаивать на встрече.

Хорошо помню дату: пятое августа.

Андрей назначил дочери встречу заранее. И он, и я очень волновались. Мы очень-очень надеялись, что выяснится какая-то нелепость и все станет, как прежде, хорошо.

Я постоянно думала об Але. Конечно, переживала за Егора в Англии, за Машу в ее конном лагере, за Ивана, который посреди лета заболел стоматитом. Но больше всего думала о моей Альке.

Я все время вела с ней внутренний диалог. Иногда мой разум пробивался к душе и намекал, что это начало некоего психического заболевания, но душа отмахивалась и продолжала болтовню с Алей дальше.

Наступило пятое августа. Мы с Иваном находились в Доме. Андрей поехал на работу. Встреча с Алевтиной была назначена до начала рабочего дня.

Я вся сжалась в комок. Андрей писал мне сообщения из одного слова:

«Приехал», «Паркуюсь», «Пошел»… Просто фронтовая сводка…

И потекли томительные минуты ожидания. Я сидела на кровати рядом со спящим Иваном и раскачивалась из стороны в сторону. Не знаю, на кого я была больше похожа в тот момент со стороны: на сошедшую с ума женщину или готовящуюся к нападению королевскую кобру…

И вот звонок мужа. Я знала, что пойму все по первому его вздоху, который услышу в трубку.

– Да говори, не молчи, что?! – выдохнула я.

– Тебе все говорить как есть? – выдавил из себя Андрей, и стало ясно, что воздуха ему не хватает, говорить элементарно тяжело.

– Да… Конечно… Говори! Не молчи!

– Хорошо, – медленно произнес Андрей.

– Ты только скажи: она беременна? – почему-то выпалила я.

– Нет, не волнуйся, нет…

– Говори дальше… – я уже знала, что все плохо.

– Только не перебивай, – все еще тяжело дыша, сказал муж.

– Я постараюсь.

– Так… Сейчас расскажу коротко, а вечером подробно…

– Я слушаю, говори…

– Только обещай мне не расстраиваться, – продолжал тянуть Андрей.

– Обещаю…

– Она не хочет с нами общаться больше никогда… Потому что ты все время врешь, передергиваешь то, что она о себе тебе рассказывает… Делаешь это для того, чтобы я к ней плохо относился. Она все эти годы боролась с тобой, а теперь устала и не хочет поддерживать отношения с нами. Я спросил про себя… Говорю, ну хорошо, Катю ты назначила плохой, а я? А она, не моргнув, ответила, что со мной разговаривать бесполезно, потому что я все равно ничего не решаю, я – подкаблучник… Положила на стол ключи от нашей квартиры… Встала и пошла к выходу. Я рассчитался, догнал ее уже на улице, спросил:

«Почему не хвастаешься обновкой?»

«Какой?»

«Почему не рассказываешь, что машину купила?»

«Купила и купила, тебе зачем это знать? – она сказала это совершенно хамским тоном рыночной торговки, правда, потом сразу спросила: – Вам что, какая-то бумага из ГАИ пришла?»

«Неважно, откуда я это знаю, важно то, что машина куплена тобой в кредит как москвичкой и зарегистрирована по нашему адресу…»

«Я там прописана, и я имею на все это право», – отчеканила Аля, развернулась и, не прощаясь, ушла.

Андрей замолчал. Молчала и я. Молчала от страха. Мне было страшно от того, какая картинка сразу всплыла в моем скорее всего тогда уже больном воображении: змея… Змея, которая заползла в дом… Она отогрелась. Сбросила шкуру, похорошела и, уползая назад в свой гадюшник, заплевала все вокруг своим ядом…

Нет… Есть одна маленькая деталь: я сама открыла дверь и приветливо пригласила это существо заползти в мой дом. Более того, расставила везде мисочки с молоком… Создала, что называется, условия…

Мы оба выключили телефоны. Говорить ни я, ни мой муж были не в состоянии.

На следующий день рано-рано утром мы с Андреем и Иваном отправились навещать Машу в лагерь. По счастливой случайности наша младшая дочь отдыхала недалеко от города, где жил мой отец. Договорились встретиться на трассе и ехать потом уже двумя машинами.

Все долгие годы после того, как отец от нас ушел, я использовала любую возможность, чтобы с ним увидеться. И не было ни одного раза, чтобы я отказалась даже от пятиминутной встречи.

Наверное, у меня такая «папозависимость»: папа имеет огромную силу и власть надо мной. Господь дал ему разум использовать это только во благо. Встречаясь со мной, отец мог говорить на общие темы, просто слушать мои новости, но в итоге я всегда получала мощнейший заряд энергии… Я становилась еще сильнее. И, что очень важно, спокойнее и рассудительнее. А еще очень давно заметила, что после каждой встречи с отцом довольно долгое время отлично выгляжу. Свечусь изнутри папиной любовью…

Было просто чудом, что посреди трагедии, которая разыгрывалась в нашей семье, появилась возможность встретиться с папой, да еще так надолго.

Я увидела отца, стоявшего на обочине дороги, издали. Не увидеть его было нельзя: мой папа – самый красивый мужчина в мире…

Выскочив чуть ли не на ходу из машины, я бросилась папе на шею. Он обнял меня большими и сильными руками, прижал к себе, и мы так стояли долго-долго…

Андрей даже и не пытался вторгнуться в наш с папой мир на двоих. Мой муж терпеливо стоял поодаль, держа за руку Ивана, и ждал…

Каждый раз, когда встречаются мои отец и муж, счастливее меня человека не найти: в одной точке мира в одно и то же время встречаются двое самых лучших мужчин. И они оба одинаково сильно любят меня…

Вот и теперь я с восторгом наблюдала, как папа и Андрей здороваются, как Иван трогательно целует деда в щеку, и была на седьмом небе от счастья.

Потом мы вместе с папой ходили в деревенский магазин за гостинцами для Маши, потом ехали вместе в его машине, о чем-то говорили, над чем-то смеялись. Все это время я чувствовала себя не многодетной мамой и женой, а маленькой девочкой… Папа смотрел на меня, как будто изучая все, что творилось в душе его дочки.

Папа никогда не задавал мне вопросов. А если спрашивал о чем-то, то это была самая больная в этот момент тема. Вот и тогда отец задал только один вопрос:

– Что случилось у Андрея?

– Пап… У нас с Алей беда…

– Больна?

– Не дай Бог! Жива, здорова и, по-моему, очень счастлива. Только без нас.

– Ну, без тебя она должна быть абсолютно счастлива, без твоих детей тем более, – улыбнулся отец, – а вот без Андрея… Вы лучше меня знаете, что без Андрея она проживет, но не выживет духовно… А уж ты лучше всех знаешь, что такое жить без папы…

– Пап, ладно тебе… Я так тебя люблю! Ты у меня самый лучший…

– Думаю, у Али папа лучше твоего. Плохо, что она этого не понимает. Для нее плохо. Для ребенка, которого родит… Но она и не поймет. Как это ни печально…

– Пап…

– И давай больше не будем об этом.

– Да… Я все услышала. Спасибо.

А потом была просто чудесная встреча с Машей. Она увидела нас всех сразу, но бежала к нам с криком: «Дед приехал!»

Маша долго показывала нам все сокровища лагеря, все самые потайные уголки, и мы видели, как она гордится тем, что к ней приехало сразу столько родни.

Расставаться с папой я не умела никогда. С одной стороны, я всегда оттягивала момент прощания, а с другой – торопила события, чтобы побыстрее пережить эту боль. Ведь каждый раз все опять разрывалось по-живому… И потом, каждый раз, когда я, натянуто улыбаясь, говорила отцу: «Ну, пока…» – он сразу начинал сутулиться, как-то старел, мрачнел, и даже его традиционное прощание: «Ну, привет», – не звучало оптимистично.

Все именно так было и в этот раз. Только особенно долго папа прощался с Андреем. Он держал зятя за руку, подбадривающе хлопал по плечу и что-то говорил…

Каждый раз невыносимо больно расставаться с папой. И страшно: ведь я никогда не знаю, как надолго мы прощаемся.

На обратной дороге в Москву мы долго молчали. Иван уснул, мы слушали музыку, и каждый думал о своем.

– Ты про что думаешь? – нарушила я тишину.

– Про Альку, – ответил муж. – А ты?

– Про папу…

Слово за слово мы вернулись к встрече Андрея с Алевтиной накануне в кафе. Нас обоих уже не удивляло то, что она опять сказала гадость обо мне. Удивил, а точнее, вызвал напряжение тон фразы про «я имею право».

Однажды мой отец попросил о встрече «на троих»: я, брат и он. Я голову сломала, гадая, о чем он хочет с нами поговорить. Предполагала какие-то совсем нехорошие вещи. Но когда мы сели пить чай, папа как бы между прочим, за разговором сказал: «У меня есть к вам обоим просьба. Я прошу вас, когда меня не станет, ничего не делить с моей дочерью, вашей младшей сестрой».

Отлично помню выражение лица моего старшего брата. Он смотрел на отца одновременно и с удивлением, и с непониманием: как вообще папе в голову могла прийти мысль, что мы станем что-то делить… А я просто сидела, опустив глаза. Мне было очень стыдно… Не смогу объяснить словами то мое состояние и почему именно «стыдно», и за кого, и перед кем…

Как-то я пыталась передать свои ощущения от той встречи Але. И в том числе поделилась с ней своими мыслями относительно времени, когда на земле наши дети останутся жить одни.

– Уверена, ты никогда не станешь делить с Егором, Машей и Иваном то, что останется после нас, – говорила я Алевтине, – это не предмет для обсуждения…

– Можешь не сомневаться… Даже странно слушать твои рассуждения по этому поводу. Но насчет Маргариты я бы не была так уверена…

– Почему?

– Она не станет что-то требовать от Егора, а вот мама наша…

– Мама-то здесь при чем?

– Она Маську научит и объяснит, почему надо забрать свою долю.

– Разве у Маргариты есть «своя доля» в нашем имуществе? – усмехнулась я.

– А как же?! – твердо ответила мне Алевтина. – Она такой же ребенок нашего папы, как и я, и Егор, и Маша с Иваном.

Тогда еще мне по душе резанула Алина твердость. Создалось впечатление, что она говорит о давно продуманном и осмысленном. Но я отогнала от себя дурные мысли. И больше к ним не возвращалась. Вспомнила про это все, лишь когда услышала: «Я имею право…» Именно в тот момент я очень пожалела, что уговорила мужа прописать дочь в нашу квартиру в Москве.

Не в моих правилах жалеть о сделанном. Но это был из ряда вон выходящий случай. В голове всплывали все обстоятельства прописки Али и то, что мне по этому поводу говорили родители Андрея, мои мама и отец. Я вспоминала, как против этого был муж…

Почему я так поступила тогда? Что двигало мной? И почему была уверена на все сто процентов, что Аля никогда не поступит со мной и моими детьми плохо? Почему растворилась в этой девочке настолько, что доверяла ей, как самой себе? Когда жизнь заставит меня стать циничной и не доверять людям? Но это же не просто человек! Это дочь! Разве я могла бы не прописать Машу? Все во мне разрывалось от вопросов, я готова была выть. Казалось, мою душу кто-то засунул в черный пакет для мусора; еще чуть-чуть, и этот кто-то затянет узел. Мне уже совсем нечем дышать…

– Ты как хочешь, но я буду выписывать Алевтину из нашей квартиры, – сказал мне через несколько дней муж, – я не могу рисковать тем немногим, что могу оставить нашим с тобой общим детям.

Я молчала. Что я могла сказать? Андрей был прав. Почему-то все время он оказывался прав. И иллюзий у него никаких нет. И не было… Неужели это сказываются наши девять лет разницы в возрасте? Почему я допускаю такие ошибки?.. Это моя ошибка, а исправлять придется ему…

И потом, этот шаг с нашей стороны означал полный разрыв отношений с Алей. Я не верила, что все, конец. Не верила. Скорее всего это происходило потому, что мне лично Аля так ничего и не сказала. Точнее, не высказала.

Помню, как очередной бессонной ночью я вдруг предположила, что Андрей по каким-то неведомым мне причинам специально преподнес мне в таком невыгодном для Алевтины свете их разговор.

Ну не могла, не могла моя девочка, моя Алька, так поступить со мной…

Как же я тосковала по ней… Как я скучала… Сколько раз брала в руки телефон, чтобы позвонить…

Слава Богу, кроме души у меня был разум. Он-то меня и останавливал… Я точно знала, что если позвоню, Аля ответит мне такой жесткостью, что я упаду и не смогу подняться. А права такого у меня нет, потому что я нужна моим детям, родителям… И мой муж… Господи, как я виновата перед ним!

Зачем я решила перевернуть этот мир?.. Все мои поступки относительно детей от первого брака Андрея я совершала, движимая только любовью к мужу. Мне казалось, что иначе нельзя поступать. Да и потом, мой опыт… Мой опыт падчерицы… Я всегда обращалась с Алей так, как хотела, чтобы со мной обращалась жена отца…

Хорошо помню, как позвонила свекрови и рассказала о последней встрече и разговоре Али и Андрея. Меня поразило, как сразу после моего монолога Алина бабушка ответила мне:

– Как жалко, что Алевтина это сказала не мне… Ей надо было ответить на всю эту гадость: конечно, Катя у нас самая плохая и подлая. Именно поэтому у тебя, Аленька, и прописка в Москве имеется, и такая хорошая работа, и своя комната в загородном доме в Подмосковье, и ключ от квартиры, куда ты можешь прийти в любое время дня и ночи, открыть холодильник и есть все, что захочешь… Да где она видела еще таких мачех? Ой, Катюша, плохо это все, очень плохо. Столько боли вам причинить, такой неблагодарной быть… Как же она жить-то будет?.. И ведь не остановит ее сейчас уже никто. Ну чистая мать… Чистая мать.

Все эти годы жизни с Алевтиной окружающие люди смотрели на меня то как на ненормальную, то как на святую… Мне нравился и тот и другой вариант. Я верила, искренне верила, что Аля – моя дочь… Ведь не важно, кто родил, важно, кто воспитал… Когда я должна была принять какое-то решение касательно Алевтины, я неизменно задавала себе вопрос: «А если бы речь шла о Маше?» Правда, справедливости ради надо сказать, что к своей родной дочери я всегда относилась и отношусь строже…

Я захлебывалась в своих мыслях. И никто, кроме Андрея, по-настоящему не понимал моих чувств, моих переживаний.

К счастью, из своих летних поездок вернулись Маша и Егор. Мы жили в Доме. Прошло несколько дней, радость от встречи улеглась, и как-то перед сном Егор спросил меня:

– Мама, а как дела у Али? Какие есть новости?

– Давай, сынок, отложим этот разговор до момента, когда будем все вместе, с папой, хорошо?

– Значит, новостей нет, – резюмировал Егор.

– Новости есть. Но сообщать мы их вам будем вместе с папой. И хватит об этом.

Буквально на следующий день Маша:

– Мамочка, ну когда Алька приедет? Я соскучилась! Все лето не виделись, мне столько ей рассказать надо!

– Машуль… Давай поговорим вместе с папой…

– А давай я ей сама позвоню и спрошу, когда она приедет?

– Нет, Машенька, не стоит. Подождем папу.

Мне пришлось пересказать эти разговоры Андрею.

– Нам надо как-то поговорить с детьми, надо что-то им рассказать… И лучше, если это будет правда. Прикрывать Алевтину уже не стоит, – предложила я мужу.

– Согласен. Но только говорить буду я и так, как считаю нужным.

– Хорошо…

В субботу утром, как обычно, все дети улеглись вокруг меня на кровати, Андрей, который уже успел покосить траву на газонах вокруг Дома, сидел рядом.

– Пап, – Егор смотрел на отца своим, как всегда, открытым и улыбающимся взглядом, – мама сказала, что ты нам расскажешь про Алю. Когда она к нам приедет?

– Сынок… Дети… – Было видно, что Андрей не знает, с чего начать.

– Ой… Она заболела? – испуганно спросила Маша. – Папа, что у тебя с лицом?

– Нет, Машуль, не заболела… Слава Богу…

– Слава Богу, – отозвались дети.

– Давайте с самого начала, – приготовился Андрей, а маленькие, глупенькие Машка и Егорка уселись поудобнее и укутались одеялами для уюта: по детям было видно, что они приготовились слушать хорошую сказку, сказку со счастливым концом. – Так вот. Вы знаете, что мы всегда все вместе обсуждаем самые важные дела нашей семьи, никогда не обсуждаем друг друга, что называется, за спиной. Вот и сейчас я хочу поговорить с вами открыто и предельно честно. – Дети заметно притихли. – Вы знаете и помните все, что происходило с Алей весной и летом. Мы с мамой знаем, как вы любите сестру, как переживаете за нее, как скучаете по ней. Пока вас не было, ничего не изменилось: Алевтина так и не стала с нами общаться. Я несколько раз просил ее о встрече, но тщетно. Согласилась встретиться она только пятого августа…

– Вот это да, – перебила папу Маша, – это ты ее с мая не видел…

– С апреля, – ответил Андрей, – давайте вы не станете меня перебивать, мне непросто все это рассказывать.

– Прости, – прошептала съежившаяся Маша, которая уже почувствовала, что ничего хорошего они с Егором не услышат.

– Так вот, пятого августа я перед работой встретился с Алей, чтобы спросить, как мы дальше будем жить, и попросил объяснить, что происходит. – и Андрей без утайки рассказал детям все подробности разговора с их старшей сестрой.

Когда он замолчал, Маша плакала, а у Егора впервые, как у взрослого мужчины, заходили желваки…

– Папа, за что она так с нами? – всхлипывая, спросила Маша.

– Ну, не с вами, а только со мной и папой, – встряла я в разговор, – не надо обобщать.

– Я еще не закончил, – остановил начавшееся обсуждение Андрей. – Дети! И прежде всего Егор, – отец пристально смотрел на сына, – после всего того, что произошло, к сожалению, я вынужден констатировать, что вас только трое… Мы с мамой, и прежде всего я, не смогли сделать так, чтобы у вас были старшие сестры… Ну, или хотя бы одна старшая сестра. – Андрей горько опустил голову. – Мне очень жаль…

– Папа, – решительно сказал Егор, – вы с мамой сделали все, что могли, мы же все видели, все на наших глазах происходило, вот только Иван совсем Алю знать не будет… Но… Подождите, этого не может быть, – возбужденно продолжал Егор, – она должна же была что-то объяснить… Мама! Ты-то с Алькой говорила? Ну не могла же она, не объяснившись с тобой, прийти к папе и сказать, что ты такая… такая гадина… И потом, все вокруг знают, что это неправда. Ей никто не поверит! Папа! Папа! Ты-то как разрешил Альке все это про маму говорить?

– Егор! Сыночек, – глухо сказала я, – она это говорила не о маме, о мачехе…

– Мамочка, – бросилась меня обнимать Маша, – ты только не верь, только не слушай никого. Ты самая-самая лучшая мама на свете!

– Мама – возможно, но не мачеха, – ответила я дочери и расплакалась. В то утро я плакала перед своими детьми впервые так… открыто. Они никогда, никогда не видели меня такой…

Я не старалась держать себя в руках, не думала о том, что могу напугать детей, не слышала своих подвываний, меня не заботило то, что льется уже не только из глаз, но и из носа… Андрей даже не пытался меня успокоить. Он понимал: мне надо выплакать свою боль…

«Это даже хорошо, что ты поплакала, должно стать легче. Жаль, что я так не могу», – сказал муж мне потом.

– Папа, – заговорил Егор, когда я чуть-чуть успокоилась, – а почему Аля не приехала к нам, в наш Дом? Ведь мы всегда решали все наши семейные дела вместе. Вот когда замуж собиралась выходить, она же приезжала…

– Или когда квартиру меняла. Тоже мы здесь решали, – вставила свои пять копеек Маша…

– Если она решила перестать с нами общаться, она должна была это сказать нам всем, а не тебе в каком-то кафе. – Егор смотрел в глаза отцу.

– Егор, мне сложно сказать, почему Алевтина так поступила. Оказывается, я совсем не знаю свою дочь…

– Она не только твоя дочь, но и наша сестра, причем старшая… Она же понимает, что после вас за нас она отвечает, – никак не успокаивался Егор.

– Сынок, – вытирая слезы, сказала я, – это все мои мечты и мои фантазии… Я так виновата перед вами. Это я все придумала, что Аля – моя дочь и ваша старшая сестра…

– Мы вместе это… придумали, – эхом отозвался Андрей.

Наступила тишина. Какая-то очень звонкая и рвущая на куски мозг тишина.

Зачем моим детям такое знание, Господи?! Они ведь совсем маленькие…

– Я сейчас скажу вам очень серьезную вещь, Егор, – прервал молчание Андрей. – Я хочу, чтобы вы знали, что вас трое… Что все, что есть у нас с мамой сейчас, это ваше. И я завещаю вам никогда, слышите вы, никогда не расставаться, не обижать друг друга и помнить, что Ивану по определению доставалось нашей любви и внимания меньше, чем вам… Когда он родился, нам казалось, Алевтина больше малыша нуждается в родительской любви…

Машка с Егором бросились отцу на шею, Иван тут же залез к Андрею на руки… Муж обнимал наших детей, как будто пытался спрятать их от боли и разочарований всей жизни, а они вжимались в него крепко-крепко. Я смотрела на мою семью и думала… Думала об Але. И о том, как же она теперь станет жить без нас всех…

Вскоре мы оказались в Москве. Это был тот настоящий августовский вечер, когда на улице уже почти по-осеннему темно, из окна дует довольно прохладный ветерок и после жаркого дня испытываешь настоящее блаженство. Я готовила ужин на кухне, Иван смотрел свои любимые мультфильмы про паровозики, а Маша с Егором, соскучившиеся по компьютеру, наслаждались общением с ним в своей комнате. С работы пришел Андрей, дети, как обычно, гурьбой вывалились его встречать, расцеловали папу и разошлись каждый по своим делам. В тот вечер Андрей как-то необычно долго не заходил ко мне на кухню, чтобы перекинуться дневными новостями: он – про работу, я – про семью… Я решила, что муж застрял у телевизора с каким-то очередным спортивным событием. Но вскоре Андрей появился на кухне:

– Знаешь, чем заняты наши старшие дети?

– Они наконец-то нашли в интернете то, что им не следует смотреть? – рассмеялась я.

– Катюш, они Але письмо написали… Я пришел, а они в коридоре мне шепчут: «Проверь, пожалуйста, ошибки…»

– И что? – растерянно спросила я.

– Что – что?

– Проверил?

– Егор писал, ошибок почти нет… Да и я как в тумане все читал…

– Отправили?

– Пока вроде нет…

– Может, остановить? – нерешительно спросила я.

– Нет. У них же были свои отношения с Алевтиной, пусть они зададут ей свои вопросы.

Больше всего меня поразило то, что дети сумели решить и сделать это так, что я даже ни о чем не догадывалась.

Я зашла к Маше и Егору в комнату, села на кровать около стола, где стоял компьютер:

– Мне папа сказал…

– Да, мама, теперь и мы можем рассказать, – уверенным голосом начал Егор. – Мы написали Але письмо.

– Я могу его прочитать?

– Конечно…

«Аля! Ты с нами не общаешься все лето. Мы разговаривали с папой. И он рассказал о вашей последней встрече.

Аля, если это правда, то, что ты сказала о нашей маме, что она все время врет, гадит всем подряд и использует твое доверие, чтобы мы относились к тебе только плохо, то это надо было сказать ей в глаза, а не у нее за спиной. Картина вырисовывается скверная: подлая и гнусная. Если ты смогла такие вещи сказать о нашей маме, то ты так можешь говорить о всей семье.

Аля! Своим поступком ты оскорбила всю семью. Мы с Машей ждем объяснений. Разговаривать с тобой будем только вместе с мамой и папой: у нас не принято обсуждать друг друга за спиной.

Маша и Егор».

Я довольно долго сидела молча у монитора компьютера. Видела, чувствовала, как волнуются мои маленькие защитники.

– Спасибо… – кое-как выдавила я из себя. – Только скажите, вы помните, чему я вас всегда учу? Делаешь шаг – продумывай второй… А вы? Мне, конечно, очень приятно, что вы так за меня заступились… Но скажите, пожалуйста, какого результата вы ждете? Что дальше?

– Аля прочитает наше письмо и обязательно что-то ответит. Мы же не вы с папой, нам-то она должна ответить, – уверенно сказал Егор.

– Сынок, а в чем разница между вами и нами с папой относительно Алевтины?

– Ой, мам, ну как ты не понимаешь, – затараторила Маняша, – мы же друзья! Мы не просто братья-сестры…

– Мам, – вступил Егор, – нам кажется, что Але сейчас нужна наша поддержка. У нее теперь есть возможность начать диалог с нами, а потом мы уж как-нибудь и вас помирим.

– Егор… Машуль… Это просто чудесно, что вы выросли такими надежными и настоящими… Что не бросаете друга в беде… – мне сложно было говорить, горло предательски сжал ком. – Но вы, пожалуйста, особо не надейтесь, уж если с папой Аля не стала общаться, то у вас совсем мало шансов…

Я ушла на кухню. Надо было ужинать. Дети метались из комнаты ко мне на кухню, потом к Андрею в комнату… Они не выключали компьютер и ждали…

– Мама, – влетела на кухню Маша, – Алька зашла в сеть, мы видим, что она в онлайне, сейчас она прочитает наше письмо!

– Это замечательно, идите ужинать, – только и могла сказать я.

Ужин получился скомканным. Дети были возбуждены и толком не воспринимали окружающую действительность. Они по очереди то и дело бегали к компьютеру и возвращались к столу раз от раза все грустней и грустней.

– Мама! Аля в сети, а письмо наше не читает, как это? – спрашивал и смотрел на меня Егор своими глазищами.

– А это ты откуда знаешь: читает или не читает?

– Когда письмо прочитано, его фон меняет цвет, – отвечал продвинутый пользователь Егор.

– Вы бы лучше ели как следует и не накручивали себя. Прочитает Аля ваше письмо, прочитает, – успокаивала я детей, будучи сама на сто процентов уверена в том, что старшая сестра обязательно объяснится с детьми, пусть и в интернете. Может быть, им она расскажет о том, что с ней случилось?

Прошла ночь, наступило утро. Письмо оставалось непрочитанным. Я видела недоумение детей, их растерянность, но перестала утешать и подбадривать. Наверное, необходимо было, чтобы они прошли это испытание до конца.

Алевтина прочла детское послание почти через сутки после отправки. Егор не отходил от компьютера и с точностью до получаса мог сказать, когда это произошло. Хорошо помню, как он подошел ко мне и сказал:

– Если человек читает такое письмо и его рука сразу не тянется печатать ответ, значит, ответа не будет…

– Если только человек не занят на работе. А может быть, она так растревожена этим письмом, что должна сначала собраться с мыслями, чтобы вам ответить, – защищала я сестру Егора.

– Аля должна была уже давно мне позвонить и договориться о встрече…

– Уверяю тебя, Алевтина рассуждает точно так же. Она думает: «Могли бы и сами мне позвонить…»

– Да, мама, это точно… – задумчиво сказал Егор, – я вот только не знаю, что с Машей будет, если Аля не ответит или не позвонит.

– А что Маша?

– Ты не волнуйся, я с ней все время разговариваю. Она очень переживает. И скучает по Альке. Она еще в Ялте мне про это говорила…

Дети перестали метаться к компьютеру в ожидании ответа сестры. Прошло два дня. Утром третьего дня они подошли ко мне и сказали:

– Аля так нам и не ответила. Мы ждали-ждали… В общем, мам, мы решили, что больше не хотим ждать. И знать о ней мы тоже ничего не хотим… Мы заблокируем ее… – медленно говорил Егор.

– Мамочка, ты прости нас, – расплакалась Маша, – мы никак не думали, что так все получится. Мы хотели сделать как лучше. А выходит, что сделали тебе еще и больней…

– Гаврилки, спасибо вам большое… Но прежде, чтобы пойти на такой шаг, вы должны поставить в известность папу… И знайте, что для нас Алин разрыв с вами – еще больший удар, чем ее разрыв с нами.

Дети позвонили отцу. И внесли Алевтину в «черный список»…

А еще через пару дней Андрей, приехав домой с работы, попросил детей нас не беспокоить, и мы остались наедине.

– Я должен с тобой поговорить, – начал муж, – просто считаю, что ты должна знать… Я ездил сегодня на работу к Алевтине… Понимаешь, я должен был увидеть ее глаза, чтобы понять…

– Понять что? – спросила я.

– Понять, почему она не ответила детям.

– И что? Понял?

– Понял… Она не любит их. Совсем.

– Этого не может быть. Столько лет… Они всегда были вместе…

– Ей просто было в то время больше нечем заняться. Вот и все…

Андрей пересказал мне свой диалог с дочерью.

– Ты письмо детей читала?

– Ну читала…

– А почему не ответила?

– Сначала мне было некогда, а потом Егор меня заблокировал…

– Аля! Дети заблокировали тебя через четыре дня после отправки письма! Они ждали твоего ответа, понимаешь? Они же такие маленькие, они верили тебе…

– Ну пап…

– Ты понимаешь, что Маша с Егором младше тебя, но они дали тебе шанс все исправить, они тебе руки свои протянули?..

– Взяли бы и позвонили…

Андрей рассказывал мне это, и я видела, как на моих глазах он стареет. Как в кино, когда быстро показывают событие, которое должно происходить долго, а при помощи кинопленки его ускоряют… Я смотрела на Андрея и думала: «Это какой-то фильм ужасов… Все, что с нами происходит…»

Наступил учебный год. Егор осваивал новый лицей. Мы с Машей летали между ее школой и тренировками, Иван всегда был рядом.

В конце лета я уже с нетерпением ждала начала нашей такой загруженной жизни. Я надеялась, что моя голова будет занята организацией учебного процесса детей, и у меня не останется времени и сил на мысли об Але. Но нет.

Если вдруг мне удавалось ночью поспать, то утром первая моя мысль была об Альке…

Я даже шутила сама с собой: просыпалась, понимала, что первое слово, произнесенное в уме, было «Алька», и мысленно произносила: «Ну, здравствуй, моя Аля, куда уж без тебя…»

Но если бы только я вела эти «беседы» сама с собой. Я постоянно разговаривала по телефону о случившемся то со своей мамой, то со свекровью. Другой темы для разговора у меня не существовало.

Говорят, если боль выговорить, то она отступит. У меня не отступала. Наоборот, во мне все было черное, липкое и вязкое. У меня не хватало сил избавиться от этого. Как бы я ни старалась. Каким бы сильным человеком ни была.

Что я могла сделать со своей памятью? Как могла запретить себе думать о своем ребенке, по которому так тосковала? Осознать эту потерю я не могла. Но и принять не могла.

Вся моя жизнь – это дети. И вдруг, по совершенно непонятным мне причинам, одного ребенка не стало…

Мое естество жило этим ребенком, во мне вырабатывались гормоны любви, предназначенные для этого ребенка, а выхода им не стало…

Молоко приходило, а кормить им было некого…

И вот тогда моя измученная душа предложила подумать об усыновлении… Я даже и не помню, как эта мысль впервые пришла мне в голову. Но обдумывание возможности появления в нашей семье еще одного ребенка захватило меня полностью. Я даже умудрилась поговорить об этом с мужем:

– Если в нас есть любовь, которую мы можем дать маленькому человеку, совсем одинокому на свете, почему мы не можем сделать это? Ведь в наших силах отогреть еще одно сердечко…

– Катюша, я всегда поддержу тебя, ты знаешь. Занимайся, узнавай, – ответил мне муж, – но подумай о том, что одного ребенка ты уже усыновила… Видишь, чем это закончилось? Еще одну такую потерю ты переживешь?

– В одну воронку два раза бомба не падает…

И я стала изучать возможность усыновления. Старалась делать это все как можно спокойнее, не торопясь, руководствуясь только здравым смыслом. Даже дошла до органов опеки… Но и люди, и интернет как сговорились: мне выдавали только негативную информацию.

И про то, что нам с Андреем уже много лет, и про то, что у нас на иждивении трое несовершеннолетних детей, да и квартира маленькая…

Среди огромного числа историй усыновления, найденных мной в Интернете, нередко попадались те, которые заканчивались весьма и весьма печально: приемные дети безобразнейшим образом уходили из принявших их семей. Хорошо, если просто уходили, а не полностью отравляли жизнь тем, кто когда-то этих детей решил отогреть.

Помню свой разговор с нашим участковым врачом-педиатром… Вернее, она когда-то была нашей участковой. Вышла на пенсию и стала хорошим другом семьи. Я рассказала ей о своих мыслях, порывах… В ответ услышала: «Вот дом напротив ваших окон, видите? Там живет усыновленный мальчик… А вот по такому-то адресу – девочка… А вон еще и еще…» Все истории были с печальным, но закономерным концом. Какая бы ни была мать, она всегда оставалась матерью. Гены никуда не денешь… Усыновленные дети перешагивали через приемных родителей и шли к той канаве, в которой лежала их родная мать…

Но я была убеждена, что в моем случае все будет иначе…

Чтобы доказать себе, что я права, я стала читать в интернете статьи психологов, работающих с людьми, которые решились на такой шаг: усыновить ребенка. И узнала, что никогда нельзя совершать такой поступок для того, чтобы даже подспудно ждать благодарности. Как только ты подумаешь, что ребенок вырастет и скажет тебе: «Спасибо», – все, дорога в усыновители тебе закрыта.

А я? Ведь я тоже ждала от Алевтины благодарности…

Когда я много лет назад открыла двери своего дома для этого ребенка, я ведь прежде всего ждала «спасибо»: от мужа, от его родителей, конечно, от самой Али.

А кроме благодарности, я ждала восхищения… Ведь никто даже и представить себе не может такие сказочные отношения между падчерицей и мачехой…

Похоже, все, что я делала для Али, я делала сначала для себя… Потом для мужа…

Голова моя раскалывалась от нахлынувшего осознания своих поступков, от того, что я стала понимать, как многое я делала неправильно.

Но ведь я слушала свое сердце… Я искренне верила, что Аля – часть моей жизни, такая же, как Егор, как Маша, как Иван… Я искренне хотела, чтобы она была счастлива… Правда, счастлива моим понятием счастья…

В те же дни как-то очень четко пришло осознание того, что Алевтина никогда меня не просила устраивать ее жизнь. Все и всегда придумывала, решала и устраивала я с помощью любящего меня всем сердцем мужа.

Я говорила: «Алю надо одеть… Алевтине надо идти учиться на права… Але надо переезжать в Москву… Алевтину надо прописать…»

Аля только безропотно принимала то, что я предлагала.

Что же я за чудовище такое? Выходит, ребенок живет не свою жизнь, а ту, что я ей придумала?..

Я загнала себя еще дальше в угол.

Радовало то, что я понимала: ничто в жизни не происходит просто так… Видимо, надо было глубоко погрузиться в тему усыновления, чтобы признаться себе в таких серьезных вещах.

Но осознание понятого мне не принесло облегчения. Стало еще хуже. Я погружалась в вязкую трясину… И мне совсем, совсем было нечем дышать… Молоточки в голове тонули вместе со мной, и стук их сделался не только глухим, но и постоянным… Боже мой, как я виновата… Как я перед всеми виновата…

Мне очень хотелось вырваться из этого липкого болота. Мне так хотелось прежней чистоты, свободы, полета, любви… И чтобы все мои дети вместе. Мои дети…

Кто дал мне право считать Алю моим ребенком?

Зачем я столько лет была с ней самой собой, искренней и открытой? Чтобы, использовав, она меня все равно выкинула?

Но со мной так поступить невозможно… Я знаю, что поднимусь и пойду дальше. И детей, и мужа своего вытащу из этой боли…

Только Але уже не будет места рядом с нами… У нее другой путь. И выбрала она его сама.

«Каждый выбирает по себе…»

Но кто-то, кому я могла бы отдать кусочек своего сердца, кому нужна такая семья, как у нас, останется не согретым, останется сиротой…

Лишь потому, что я не смогу преодолеть страх перед разочарованием, перед неизбежной потерей того, кого полюблю всей душой. Никогда не могла представить, что именно Алевтина станет моим учителем в области «вновь приобретенных страхов»…

Шел сентябрь. День рождения Али я отмечала на съемочной площадке программы «Самый умный», в которой принимал участие Егор. Сын играл не первый раз, но я в студии оказалась впервые. Конечно, нервничала, но как же я была горда, как же была счастлива… Вечером, когда мы с Егором приехали домой, муж рассказал мне, как он «поздравил» Алевтину:

– Я позвонил ей и сказал, что желаю никогда не пережить той боли, которую она причинила моей семье…

Что я могла сказать? И я искренне желаю никогда никому не переживать такого разочарования и такой боли.

Мы жили. Я продолжала свой диалог с Алей.

То злилась на себя и свою «собеседницу» от невозможности расстаться, то, наоборот, радовалась, что пусть будет хоть такая связь, ведь не может Аля не чувствовать, как мы все тоскуем…

А потом вдруг останавливалась и задавала себе вопрос: «Что я за многие годы нашла в этом человеке такого, что не могу с ним расстаться, что так страдаю без него?»

У меня не находилось ответа. Я просто была привязана к Альке всей душой, просто любила ее без объяснений причин. Любила, потому что она была моим ребенком.

Хотя… Разве я вела бы себя так же, если бы со мной так поступила Маша? А разве Маша вообще может так поступать с людьми? Чтобы без объяснения причин… Решила, перешагнула, пошла дальше… Нет. Маша так не сможет. Я знаю. А Аля могла. Всегда могла, с самого детства, с того момента, когда я впервые увидела ее в смешной голубой шапке… И я тоже это знала. Но почему-то всегда думала, что меня ее эта «способность» не коснется никогда.

Она обращалась так с собственной матерью, с родной сестрой, с юношами, теперь и до нас с отцом очередь дошла.

Случались дни, когда я начинала радоваться тому, что Алевтина поступила со мной вразрез с моим представлением о принципиальности.

Вот если представить, что я оказалась на месте Али и приняла решение не общаться с очень близкими для меня людьми…

Во-первых, я бы конкретно обозначила причину.

А во-вторых, я ни на секунду не оставила бы в своем пользовании ничего из вещей, которые напоминали мне о тех, с кем я решила разорвать отношения…

Думая так, я отчаянно боялась, что однажды Аля позвонит отцу, попросит о встрече и выгрузит из машины все, что мы ей когда-то подарили или купили.

Ну ведь так? Отношения она с нами разорвала полностью, даже детей не пощадила. Так уходя – уходи.

Аля спала на наших подушках, укрывалась нашим одеялом, ела с наших тарелок, смотрела наш телевизор… Я бы лучше голая осталась, чем каждый день прикасаться к тому, что напоминает о ненавистных мне людях…

А Алевтина нас всех ненавидела. Хотя нет. Ненависть – сильное чувство. А этот человек на сильные чувства, пусть и негативные, оказался не способен.

Но когда я думала о такой стороне Алиной «непринципиальности», меня радовало то, что она прикасается к вещам, подаренными нами. Возможно, ложась ночью щекой на подушку, которую я дарила ей с пожеланиями сладких снов, она становится самой собой… И скучает по нам? И хочет вернуться? А какая Аля настоящая?.. Я, оказывается, этого не знала.

Когда я рассказала об этих мыслях мужу, он ответил: «Уверяю тебя, она даже об этом не думает! Ты отдавала? Ты покупала? Это тебе было так надо… Это у тебя было лишнее… И когда она смотрит на вещи, подаренные нами, она не думает о нас… Это твои изыски. У Али все проще…»

Как-то после уроков Маша пожаловалась на головную боль. Я привычным для себя способом – прикосновением губами ко лбу дочери – проверила температуру. Вроде бы все нормально.

– Давай не поедем на тренировку, – предложила я Машуне.

– Нет-нет, ты что?! – воскликнула она. – Поедем. Только мне надо с тобой поговорить.

– Так, – сокрушенно предположила я, – ты схватила первую в году двойку?

– Не-а, – рассмеялась Маша, – из-за этого у меня голова не болела бы… И потом, это даже замечательно: получить первую двойку.

– Ого! Это почему еще?

– А ты нас за первую двойку никогда ведь не ругаешь, а устраиваешь праздник первой двойки, забыла?

– Ну, Машка, ну ты у меня и хитрющая, – смеясь, сказала я.

– Так поговорить можем?

– Конечно, можем! Слушаю тебя.

– Понимаешь, мама, я думаю и думаю. Я понимаю, что мы не должны с тобой лишний раз разговаривать о… Ну, ты понимаешь, о ком я?

– Маш, давай без этого эзопова языка. Раз решили разговаривать, давай разговаривать прямо.

– Мам, я про Алю.

– Да я уж поняла. Только почему о ней лишний раз нельзя со мной разговаривать?

– Ну, мам, это же все равно что коня жечь раскаленным железом по ране.

– Теперь понятно. Спасибо… Это так замечательно, что вы все у меня такие чуткие. – я уже была готова расплакаться, но усилием воли держала себя в руках: мои дети и так измучены нынешним состоянием мамы.

– Так вот, я тут думала… Может быть, мне все-таки встретиться с Алей? Я даже придумала, как все устроить, – мечтательно начала Маша, глядя в окно машины. – Я позвоню ей, приглашу в кафе. Я уже придумала, в какое кафе. В то, что недалеко от нашей школы и Алиного офиса. Я приду к ней и скажу: «Как же так, Алька?..» Понимаешь, мама, мне надо только увидеть ее глаза. Я уверена, что когда Аля на меня посмотрит, она забудет все плохое. Мам, – вдруг оставив свои мечты, повернулась ко мне Маша, – а что же такого плохого мы все вместе сделали ей, что она нас бросила?

– Ох, Машка ты моя, Машка, – тяжело вздохнула я, – если бы мы знали…

– Я даже представить не могу, чтобы папа перестал общаться с бабушкой и дедушкой, а ты – с бабулей… Про деда-то уж я вообще молчу.

– Почему это ты «молчишь про деда»?

– Ну, ты только не обижайся, но ведь это правда, что девочки любят пап сильнее… Ну, по-особенному, что ли… Я папу знаешь как люблю? Ну, как-то не так, как тебя… – И Маша стала пытаться заглянуть мне в глаза, чтобы убедиться, что я не обиделась.

– Машка, не мешай мне вести машину и не переживай, я прекрасно понимаю, про что ты говоришь, – улыбнулась я дочери.

– Так вот, ведь Аля тоже должна любить папу по-особенному… – продолжала Маша.

– Должна… Но вот как-то не любит…

– А почему, мам, почему?

– Это очень сложный разговор, Машунь, не на бегу… Понимаешь, если в двух словах, то Алевтина с рождения никогда ничего хорошего о своем папе не слышала от мамы, от ее родной мамы. Она свое такое отношение к папе впитала, что называется, с молоком матери.

– Но ведь потом она жила с нами… К тому же она уже взрослая и видит, какой у нас папа. Он не только сюсюкает с нами, но еще и помогает во всем, и защищает…

– Маш, у меня нет ответа на твой вопрос. Давай дальше.

– Ну, так как ты думаешь: если я с Алей встречусь, она станет снова жить с нами?

– Машуль, а как ты думаешь, Але надо снова жить с нами? Если человек ушел вот так… Представляешь, как ей плохо было рядом с нами все эти годы. Может, надо отпустить?

– Но мы же все так любим ее, так нам всем плохо… Особенно тебе.

– Насильно мил не будешь. И потом, когда по-настоящему любишь человека, надо уметь его отпускать от себя. Любовь же не делает человека твоей собственностью.

– А я бы без вас всех даже дышать не смогла…

– Все люди разные, Маш…

– Но мы же с ней сестры! Значит, мы похожи, – воскликнула Маша.

– Очень похожи. Но внутренне нет. Да и внешне уже нет…

– Как это «внешне уже нет»?

– А я даже и не знаю, как это произошло… Аля, когда с нами жила, была очень похожа на меня. А уже весной стала вылитая ее мама… Почему-то так произошло. Помнишь, нам и в Ялте все говорили, что мы похожи…

– Помню… Так хорошо было, – мечтательно произнесла Маша.

– Так что давай-ка ты посоветуешься с папой насчет кафе. Хорошо? Мое мнение такое, что одной бы тебе не стоило ходить на такую встречу с Алевтиной. Она взрослый человек. А ты совсем еще ребенок…

– Мам, мне очень-очень жалко нашу Альку…

– Мне тоже.

Дальше мы ехали молча.

С тренировки я забирала Машу уже совсем вечером.

– Как голова? – первым делом спросила я.

– Нормально, мам, но настроения никакого. Можно, я дома не буду делать уроки, а сразу лягу спать?

– Без ужина?

– Без ужина…

– Можно. Тем более что сегодня пятница.

Так мы и сделали. Приехали домой, и Маша сразу легла спать. Всем домочадцам я шепнула, чтобы не шумели. А Андрею в двух словах пересказала разговор с дочкой в машине.

– Мам, а что с Машей? – спросил меня перед сном Егор.

– Переживает за Алю, – коротко ответила я, не желая продолжать этот разговор.

– Да… Знаешь, она к офису Алиному ходит. Хочет встретиться как бы случайно…

– Да я уж поняла, что Маша наша большая затейница…

– Я тоже поговорить с тобой хотел… Про Алю, – пытливо посмотрел на меня сын.

– Давай поговорим, – еле-еле улыбнулась я, понимая, что в живых сегодня не останусь.

– Да особо нечего говорить. Я просто смотрю на все это: как вы с папой постарели за последние полгода, как Маша по ночам ей письма пишет…

– Прям так и постарели? – попыталась я все перевести в шутку, хотя новость про письма Маши Але сразила меня наповал.

– Ну, ты ходишь вся согнутая какая-то, постоянно грустная, – продолжал «хвалить» меня сын, – я же вижу, что ты не с нами, ты вся в своих мыслях об Але. Папа вон седой весь стал…

– Да, сынок, безрадостная картина… – все пыталась отшутиться я.

– А ты сама не чувствуешь? Так плохо у нас дома не было никогда… Ты даже готовить еду стала по-другому… И гости в наш Дом больше не ездят…

– Мне нужно время. Прости меня, – обняла я Егора, – сама от себя не ожидала… Прости.

– Это как раз то, о чем я хотел тебе сказать. О прощении. Просто я хотел, чтобы ты знала. Я совсем скоро вырасту. И стану в нашей семье главным. Я стану вам помогать и Маше с Иваном стану опорой. Но я никогда не смогу простить Алевтину. И никогда не разрешу ей войти в нашу семью снова.

– Это очень серьезные слова, Егор, – ответила я сыну, – очень серьезные и жесткие.

– Я думаю обо всем этом. Постоянно думаю. Семья должна быть крепостью. Достаточно, что извне все время происходят какие-то катаклизмы. Но если внутри крепости начинается чума, больных приходится сжигать…

– Егор, надо уметь прощать… Ты же веришь в Бога…

– Слезы матери и сестры? А глаза нашего папы? Она хоть представляет, какую боль причинила своему родному папе? Я понимаю, что ты, мы с Иваном и Машей – искусственные родственники для этого человека. И она вообще вправе нас всех ненавидеть. Но папа…

– Так, Егор… Все. Прекращай. Не заводись. Давай-ка успокаиваться и пить кефир, – постаралась я закончить разговор и выпроводила сына на кухню.

Я сидела у засыпающего Ивана и понимала: вот и все, воздух внутри меня закончился. Всем вокруг меня плохо. Как сделать хорошо – я не знала. А еще видела, как вдруг повзрослели Маша и Егор… И как-то было от этого не по себе. Рано, очень рано. Им бы детства еще. А они уже столкнулись с таким… Я долго не могла подобрать слово для того, что произошло. Предательство… Да, так просто: предательство.

Я перебирала в памяти все, что могла вспомнить, дни и вечера, проведенные моими детьми вместе с Алей…

Вот они втроем едут в к бабушке с дедушкой. Алевтине поручено отвезти брата и сестру. Она делает это в свои выходные. Возвращается в понедельник и сразу с вокзала на работу.

Вот Аля едет с детьми на экскурсию в Крыму… Потом долго наперебой все трое рассказывают о своих приключениях.

Вот Аля с Егором танцуют в ресторане…

Вот Алевтина учит Машу пользоваться косметикой…

Как же они без нее? Почему? За что? Им-то, таким маленьким, за что досталась оплеуха?..

Нет у меня ответов. Нет.

Живем дальше…

Я уже засыпала, когда ко мне в комнату пришел Егор:

– Мам, там с Машей что-то не то… Она стонет и плачет во сне.

Конечно, я как фурия примчалась к кровати Маши. Маленькая моя девочка вся горит. Ставлю градусник… 40,1…

Начинаю делать все необходимые процедуры…

Раздела… Обтираю… Лекарства…

Маша мечется по постели, что-то пытается мне сказать, неестественно ужасно размахивает руками… Речь бессвязная… Какой-то непонятный набор слов…

– Машуля, Машенька, – тормошу я дочь, – ты только скажи, что болит? Голова? Ножкам холодно?

И вдруг:

– Аля… Аля…

На какое-то мгновение я просто выпала из жизни. Да что же это такое?! Какая же я идиотка! Сама, своими поступками, словами взрастила любовь своей дочери к старшей сестре…

Я, мы все знали, что у Маши особенно острое восприятие мира, она очень ранимая и эмоциональная девочка…

Но чтобы настолько переживать?!

Я не могла себе представить, как аукнется мне желание изменить этот мир.

Чего я добилась? Нам всем без исключения плохо…

А я просто хотела счастья для чужого ребенка. Почему я решила, что жизнь в нашей семье будет счастьем для нее? Зачем поселила эту чужую дочь в коконе своей любви? Стать бабочкой она могла, только будучи окутанной любовью собственной матери. Кто дал мне право решать, что будет хорошо для этой девочки?..

Голова плыла.

А Маша горела…

– Машуля, Машенька, – звала я дочь, – я полотенце холодное тебе на голову положу, не пугайся… – Маша продолжала метаться на постели и звать сестру. В какой-то момент мне показалось, что Маша может сойти с ума. И я вызвала «скорую». Потом разбудила Андрея. Не стала рассказывать мужу посреди ночи у постели больного ребенка все, что произошло за последние дни. Зачем? Сейчас главное – привести в чувство Машу.

Была уже глубокая ночь. У постели Маши сидели врачи и я.

– Скажите, что с ней? – я смотрела в глаза пожилого мужчины-фельдшера.

– Вам сказать с точки зрения медицинской или человеческой? – ответил доктор, пристально на меня посмотрев.

– Давайте сначала с медицинской…

– Горло спокойное, живот спокойный… Уколы сделали. Будем ждать, пока спадет температура и ребенок уснет.

– Спасибо.

– Знаете, я не имею права как врач говорить вам это… Я вам как человек скажу. Я много детей вижу. И во многих домах бываю. У вас книг много. Сразу понятно, что они не для мебели стоят… Читают детки книжки-то?

– Читают, – кивнула я.

– Ну вот оттого и жить им тяжело. Вы поговорите с вашей Машей. Поговорите предельно откровенно. У нее внутри нарыв какой-то…

– Что?! – я почти вскрикнула.

– Я про душевное состояние вашей дочери говорю. Я не экстрасенс, но вижу, что-то она очень сильно переживает…

– Да… И, похоже, я не до конца отдавала себе отчет в том, насколько сильно, – горько согласилась я.

– Простите, – аккуратно начал доктор, – у вас дома все в порядке?

– Ну, это смотря что иметь в виду…

– Я спрошу прямо: у вас все живы-здоровы?

– Ой, слава Богу, да… В этом у нас все хорошо, – с облегчением отозвалась я.

– Ну и замечательно, – улыбнулся врач. – Давайте Маше температуру снова измерим.

Температура упала. Маша уснула. Я проводила врачей. Погасила в квартире свет и села рядом с дочкой. Моя семья спала.

А я все вспоминала вопрос: «У вас все живы-здоровы?»

На самом деле я не знала ответа…

Утром Маша проснулась с нормальной температурой, папа укутал ее в одеяло и принес к нам в комнату.

– Машуль, давай поговорим? – предложила я.

– Давайте, – как-то безучастно ответила дочь.

– Расскажи нам с папой, пожалуйста, что тебя так тревожит? Тебя кто-то обидел? Ты только скажи… Где болит? Что происходит? – Я гладила Машу по головушке и не знала, как правильно вывести ее на откровенный разговор.

– Машенька, может быть, что-то в школе не так? – поддержал меня муж.

– Мам! Пап! Все у меня хорошо… – как-то сразу возбужденно заговорила Маша. – И в школе тоже. И обидеть меня никто не может… Но вот у меня есть вопрос к вам. Можно я его задам?

– Конечно, конечно, – наперебой закивали мы.

– Только вы не обижайтесь на меня, пожалуйста…

– Ну что ты, доченька…

– Я очень боюсь вам сделать больно… Но скажите, разве вы сделали для Али все, что были должны? Разве мы могли бросить ее одну? Мы даже не знаем, как она живет! Может, ей там есть нечего и сапоги совсем прохудились… – И тут Маша горько расплакалась.

Такого растерянного лица у своего мужа я не видела никогда. Он бросился Машу целовать, обнимать, вытирать ей слезы, схватил на руки… А я сидела напротив них на стуле, закрыв лицо руками…

– Маша, – решительно сказала я, – давай прямо сейчас позвоним Але и попросим приехать сюда, чтобы вы поговорили.

– Не вы, а мы… Мы все вместе, – продолжая плакать, почти кричала дочка.

– Машенька, ты готова разговаривать как взрослый человек? – спросил взявший себя в руки Андрей.

– Я? – уже совсем перешла на истеричный крик Маша. – Я-то готова… А вы? Вы себя ведете как взрослые люди? Разве взрослые люди могли не дать шанса, последнего шанса своему ребенку? Мы все даже не дали Альке шанса объяснить, что произошло! Мы не дали ей шанса, – рыдала Маша.

Андрей ушел на кухню. Вернулся с чашкой воды.

– Возьми себя в руки, – жестко сказал он, – прекрати истерику, – и протянул Маше воду, – пей немедленно и успокойся. Я должен с тобой поговорить. Я принял решение и расскажу тебе все как есть, без утайки. Ты готова?

– Да… Да… – всхлипывала Маша.

– Разговор будет долгим и тяжелым. Сначала я расскажу тебе все как есть, а потом ты решишь, станем ли мы звонить Але, чтобы пригласить ее к нам в дом. Хорошо?

– Хорошо, – вытирая слезы, ответила Маша.

И папа стал рассказывать дочери все с самого начала. С момента рождения Али. Это была исповедь отца…

Наверное, так должно было быть. Для того чтобы Андрей мог выплеснуть свою боль в мир, дать себе возможность освободиться от тяжкого груза, от этого чувства тупой безысходности.

Маша внимательно слушала папу, не отвлекаясь ни на что и не шевелясь. Рядом так же сидел Егор. И даже маленький Иван притих.

Я слушала мужа и почти ничего не слышала. Я только видела, как ему тяжело.

– Когда я в последний раз виделся с Алей, – говорил, заканчивая, Андрей, – она четко сказала мне: «Я не считаю нужным поддерживать отношения с вами…» Понимаете? Алевтина – взрослый человек, и она говорила эти слова осознанно. А я, осознанно желая Алю хоть как-то поддержать и не дать ей совсем упасть в ваших глазах, не рассказал вам, дети, с самого начала все как есть… Я не смог тогда повторить вам эту фразу моей дочери. И прошу у вас за это прощения. Я должен был рассказать вам сразу всю правду. Конечно, вам было бы тяжелей от этого, но зато сейчас не было бы так плохо… Простите.

– И ты меня, папа, прости, – прошептала Маша, – и ты, мама, тоже… Я ведь не знала, что она так сказала… Что не хочет общаться… Мама! Что с ней? – растерянно смотрела на меня моя маленькая девочка. Мне так хотелось закрыть Машу от этой боли, от этой взрослой жестокой жизни, но разум взял верх, понимая, что этот урок «нелюбви» моя дочь усвоит на всю оставшуюся жизнь.

– Машуль, я хочу дать прочитать тебе одно письмо… Наверное, мне надо было тоже, как и папе, рассказать вам все как есть с самого начала… Но мы надеялись, что у Али просто временное помутнение рассудка, что все скоро встанет на свои места и мы забудем про эту историю, как про страшный сон… – И я протянула Маше компьютер с текстом моего письма Але, которое я писала ей в мае, когда собирала младшую дочь в «Артек».

Маша читала долго. Я видела, что она вчитывается в каждое слово. Когда прочла все, подняла глаза на меня, потом на отца. И стала читать снова.

– Папа!.. Мама!.. Простите меня. Я не знала, что вы… Что она… – и снова заплакала наша девочка. – Если бы я такое письмо получила, я бы побежала к тебе, папочка, босиком по битому стеклу…

Вечером этого же дня я позвонила Машиной учительнице. Господь всегда окружает нашу семью хорошими людьми, и Татьяна Викторовна не была исключением. С ней я могла говорить на любые темы о Маше. Я рассказала вкратце все, что произошло с дочкой за последние два дня, и мы вместе решили, что если температура больше не поднимется и никакие другие симптомы болезни не проявятся, то Маша придет в школу. Татьяна Викторовна пообещала «пошептаться» с Машей, а я в течение дня должна была подъехать к школьному психологу. Этому человеку я тоже всегда доверяла и не раз с ним советовалась.

Так и сделали. Но когда я встретилась с Ольгой Владимировной, стало ясно, что помощь нужна прежде всего мне… Я совершенно не могла говорить… Сразу расплакалась.

– Понимаете, Ольга Владимировна, – говорила я, вытирая слезы, – с нами наш ребенок не общается, мы бьемся, но не можем понять, что произошло. Дети скучают… Машка тоскует аж до температуры какой-то непонятной… В общем, плохо дома у нас, и я никак не могу собрать все в кучу… Муж подавлен… У нас все из рук валится… Я никак, никак не могу понять, где моя ошибка, что я сделала не так… Что я делала все эти годы не так?

– Подождите, присядьте, выпейте воды, – пыталась успокоить меня учительница. – Какой ребенок не общается? Я что-то никак не пойму… Машу вижу каждый день, Егор, уверена, тоже с вами, Ивану еще рано не общаться, – пыталась растормошить меня она.

– Я об Але говорю… О дочери мужа…

– А-а, эта та девочка, которая на родительские собрания иногда приходит?

– Да-да, о ней…

– Ну какой же она ребенок, ей сколько?

– Вот двадцать пять исполнилось…

– Так она уже взрослый и самостоятельный человек… А вы о ней говорите как о Машиной сверстнице.

– Разве для родителей возраст детей имеет значение? Она всегда для меня останется ребенком…

– Знаете что, давайте-ка я дам вам телефон очень грамотного специалиста, вы сходите к нему и пообщаетесь?

– А Маша?

– За Машу не волнуйтесь, мы с Татьяной Викторовной все решим.

– Спасибо большое. – я пыталась взять себя в руки и перестать плакать, но у меня совершенно ничего не получалось, и было очень неловко перед чужим для меня человеком, тем более учителем дочери. – Спасибо.

– Пожалуйста, успокойтесь, это наша работа. Так вы пойдете?

– Это психоаналитик?

– Нет… Вам нужна помощь врача. Я много лет вижу вас, наблюдаю за вами… Вы сильная и очень мудрая женщина, вы мега мама, но сейчас вам нужна помощь…

– Вы хотите сказать, что мне пора к психиатру? – усмехнулась я.

– Нет… Не к психиатру, к психотерапевту… Вам нужно и медикаментозное лечение, и с вами поговорить надо…

– Мне нужен ответ на один вопрос: где моя ошибка?

– Дорогая моя, – приобнимая меня за плечи, сказала Ольга Владимировна, – для начала ваша ошибка в том, что вы ищете свою ошибку… Давайте сходите все-таки ко врачу.

– Давайте…

– Только обещайте, что вы сделаете это. Чтобы не получилось так, что вы возьмете у меня телефон и не пойдете. У вас трое маленьких детей, им нужна мама в хорошем настроении, здоровая, бодрая. Мы договорились?

– Да… Я обещаю.

– А за Машу не волнуйтесь, – протягивая мне телефон психотерапевта, сказала Машина учительница.

– Спасибо…

Я вышла из школы на улицу. Шел осенний холодный дождь. И небо серое, и листьев уже почти не осталось, и вообще…

Мне было очень плохо. Очень. И я не знала, что должно произойти, чтобы мне стало хорошо…

Мой мир рухнул. Моя семья… Все не так.

Я хочу, чтобы все было как прежде. Что же я сделала не так? Где моя ошибка? Где та отправная точка, когда все стало рушиться? Что мне делать теперь? Как я могу перестать думать об Але? Как можно жить, не зная, как живет твой ребенок? Хотя, наверное, главное – знать, что она жива… Да, слава Богу, она жива… Надо же… Мой ребенок жив, а в моем «молоке» не нуждается… Что же делать с этим «молоком»? Как сделать так, чтобы не стало его? И почему меньше его не становится? Представляю, какое оно сейчас горькое на вкус…

А дождь все шел и шел…

Рядом с нашей школой стоит храм. Я смотрела на него, на крест на куполе, который устремляется в небо, и вдруг начала шептать:

«Господи! Помоги… Прошу Тебя, помоги мне, грешной, понять… Отпустить, если надо… Только прошу Тебя, дай знать, что для Али моей так лучше будет… Господи, помоги… Дай сил мне, если надо, накажи, только пусть у детей моих будет все хорошо. Прости меня, Господи…»

С того дня, оставаясь одна, я тотчас мысленно обращалась к Богу. На какое-то время мне становилось легче. Но потом я снова проваливалась в бездну непонимания и тоски.

По-настоящему я испугалась, когда перестала слышать детей. Проблема возникла не со слухом. Беда была с душой.

Я настолько погрузилась в свои переживания из-за Али, что совершенно перестала разговаривать с Егором и Машей, почти не обращала внимания на Ивана. Я выполняла то, что положено по обслуживанию семьи, но не была с ними. Я все время прокручивала в голове все связанное в моей жизни с Алей и искала, искала свою ошибку и ту точку, когда стало плохо…

Я бесконечно разговаривала об этом с мужем, с мамой, со свекровью. Мне все твердили одно: «Перестань думать о ней, ты ей не нужна, у нее другая жизнь, она – дочь своей матери, признай, что она тобой пользовалась, и отпусти…»

НЕТ! Это невозможно! Я не согласна! Этого не может быть! А как же все, что было?! Как же вся моя жизнь в ней? Ну не может быть такого… Не может… Аля… Аленька моя! Да что же случилось с тобой?..

Как-то утром, когда Андрей и Маша с Егором уже ушли, а Иван еще спал, я бродила по нашей квартире из угла в угол и делала вид, что вытираю пыль. На улице светило солнце, и дома хорошо стали видны изъяны моей работы домохозяйки. Дело дошло до пианино. Без сил совершенно я села на стул перед ним и машинально принялась протирать крышку клавиатуры. Подняла глаза наверх, готовясь к тому, что надо встать и вытереть пыль сверху инструмента… И увидела икону… Мою любимую икону Боголюбской Божьей Матери. Ее подарил мне отец… Я встала. Солнечный свет как-то по-особенному освещал всю комнату…

«Пресвятая Богородица! Прошу тебя: защити… Умоли сына твоего о нас… О детях моих… Дай разума, Пресвятая Богородица, старшей дочери нашей… И прости, прости ей все, что творит она… Ибо не ведает, дитя неразумное… Спаси и помилуй, Господи! Спаси и помилуй…» – шептала я.

Через некоторое время я нашла телефон врача, которого мне порекомендовала учительница Маши, и записалась на прием. Встречу назначили на ближайшую субботу.

Когда я рассказала Андрею, что записалась на прием к психотерапевту, он промолчал. Мне было все равно. Я знала, что мне нужна помощь специалиста. К счастью, я еще была в состоянии осознавать это.

Мне хотелось рассказать все, что произошло со мной, и услышать, где моя ошибка, от постороннего человека, который не станет восхищаться мной как «мамой, женой, мудрой женщиной», от человека, который бы видел меня впервые и потому объективно оценивал ситуацию. Все, кому я рассказывала о том, что случилось в моей жизни и жизни Али, давали только негативные оценки ей, а мне сочувствовали. Но так не должно быть. Я хотела знать правду. Я была уверена, что все говорят так лишь потому, что жалеют меня. Кто-то должен был заступиться за Алевтину и объяснить мне, что же я натворила такого, что не может мне простить дочь…

Я много думала над тем, чтобы пойти со своей болью в храм. Мне бы очень хотелось рассказать свою историю священнику. Но кто станет слушать меня так долго? Да и не подойдешь ведь так просто к батюшке, не скажешь: «Оставьте все свои дела и послушайте меня…»

Я боялась, что меня не услышат внутри храма, и вела свой личный диалог с Господом, избегая любых посредников…

Наступил день моего визита к доктору. Давно я так ничего не ждала. Я была уверена, что уже к вечеру картинка моей жизни станет цветной.

Андрей оставался дома с детьми и даже собирался приготовить обед, пока я у врача. Я была уже одета, стояла в коридоре и попросила мужа дать мне необходимую сумму денег, чтобы оплатить консультацию психотерапевта.

– Зачем ты туда идешь? – спросил меня Андрей, протягивая деньги.

– Мы с тобой уже обсуждали это, – как можно спокойнее ответила я.

– Ты занимаешься ерундой и сейчас просто выбросишь на ветер эту сумму, – раздраженно сказал муж.

– Мне нужна помощь врача… Разве ты не видишь? Мне уже нужна помощь врача. Я сама не справляюсь… У нас плохо с деньгами?

– С деньгами все нормально… Ты знаешь, мне не жалко денег. Но какой помощи ты ждешь? Что ты все выдумываешь? Что ты носишься с этой Алей как с писаной торбой?

– Андрей…

– Что Андрей? Сколько можно? Ты посмотри, во что ты превратила жизнь всей семьи! Мы только все и слышим: «Аля, Аля, Аля!..» – кричал муж. – У тебя три своих родных маленьких ребенка, занимайся ими…

– Что с тобой?

– Со мной? Со мной все нормально! Это ты никак не можешь успокоиться и выбросить из головы все, что себе напридумывала!

– Что я себе напридумывала?

– Да то, что она – твоя дочь! Кто тебе это сказал? Откуда ты это взяла?

– Я… Ты знаешь, что с самого начала я делала это для тебя… Ты так страдал по ним – по Але, по Маргарите… Я хотела, чтобы они были рядом с тобой…

– Это я страдал! Понимаешь, я! Эти дети никакого отношения к тебе не имели… Куда ты полезла? Я сам должен был выбирать, как мне с ними общаться, а не тащить их в нашу с тобой семью. Я тоже хотел, чтобы мои дети были со мной… Хотел, потому что стыдно было, что мне хорошо, а им плохо… Потому что любил их. Но сколько раз, сколько раз рассказывал тебе про то, как их воспитывала Марина… Про то, что никогда не чувствовал любви в том доме. Только крик, только истерики, только деньги, деньги, деньги… А ты все время твердила мне: «Этого не может быть, не может быть…» Теперь видишь, что может?! Теперь-то ты мне веришь? Неужели тринадцать лет надо было прожить, чтобы поверить в то, что я говорил правду?! Чтобы ты поверила, что меня там никто никогда не любил? Невозможно заставить любить себя, ты понимаешь? Не-воз-мож-но!

– Подожди, но ведь я хотела, чтобы и им было хорошо…

– Кто тебя просил? Кто сказал, что им нужно это наше «хорошо»? Им хорошо со своей мамой, в своей семье! Они другие! Они дети своей матери… Зачем ты все это сделала? Чего тебе не хватало?

– Ты же сам все знаешь… О чем ты?

– Я о том, что если бы не это твое идиотское желание перевернуть все с ног на голову в этом мире, мы жили бы сейчас спокойно. У нас своя семья. У них своя семья. Твои дети – это твои дети. И не надо было приводить к ним чужого человека и объявлять его старшей сестрой. Ты посмотри, что ты натворила?! Посмотри, в каком состоянии Маша, что происходит с Егором! Это еще большое счастье, что Иван совсем Алевтину не знает…

– Я делала это для тебя, – расплакалась я.

– А я тебя просил? Кто тебя просил?

– Мне казалось, что так будет лучше для всех… Для тебя, твоих детей, твоих родителей… Ведь столько лет мы все были вместе, мы общались…

– А если бы ты всего этого не устроила, все было бы как у всех, понимаешь? И все было бы спокойно сейчас. Как у всех… Нельзя заставить любить себя! – кричал на меня муж.

– Себя нельзя… Я и не заставляла себя любить. Я думала, что смогу разбудить в них любовь к тебе… Я хотела, чтобы твои дети рядом с тобой были, чтобы вы не потеряли друг друга… Ты же знаешь, как это все было у меня. Как мне было плохо без отца. Как до сих пор все не так у меня из-за того, что он тогда меня оттолкнул… Разве не нужны были твоим детям бабушка с дедушкой – твои родители?

– Катя! Очнись! Кого ты сравниваешь? Ты – другая… Алю и Маргариту родила другая женщина… Не ты мама Али!

– Я знаю… Но ведь не тот, кто родил, а тот, кто воспитал…

– Значит, не так ты воспитывала! Посмотри, как просто Аля отказалась от тебя, от наших детей…

– А ты?

– А я все всегда делал так, как говорила ты… Я верил тебе! Благодаря тебе я поверил в то, что можно жизнь переделать, что можно сделать так, чтобы меня полюбили те, кто никогда не любил…

– Это же дети, они должны любить тебя от рождения… Ты же папа…

– Это ничего не значит, понимаешь ты или нет? Для этих детей это ничего не значит! Если ребенку с рождения твердить: «Папа плохой, папа негодяй», он с этим и вырастет…

– Зачем же ты столько лет жил с этой женщиной?

– Дурак был и трус. Боялся. Детей боялся потерять, родителей своих боялся, которые осудят, людей…

– Ты тринадцать лет женат на мне и до сих пор выливаешь на меня всю боль, которую накопил за годы того, другого брака…

– Сейчас речь не об этом! Если тебе надо идти, то иди. Но знай, что я считаю это бегством от проблем. У тебя все хорошо: все живы и здоровы, твои дети при тебе. А об Але пусть переживает ее мама…

– А ты? Ты как жить-то дальше будешь?

– Как-то буду. Мне троих детей поднимать надо. Алевтину я и вырастил, и выучил, и на работу устроил, и даже замуж выдал… Я больше для нее ничего сделать не могу, понимаешь?

– Можно многое сделать, если просто быть рядом. – сил продолжать этот скандал с мужем у меня просто больше не осталось.

– Можно… Но только если это было бы нужно Але. Как же ты не можешь принять и понять простую вещь: больше мы ей не нужны…

– Не могу! Не хочу! Так не должно быть, – закричала я. – Я не в состоянии за полгода отменить свои чувства к этому человеку! Как ты не понимаешь, что я вся проросла в ней?! Я столько лет жила с тем, что это мой ребенок, и вы все упивались этим фактом… А что теперь? Почему вы все так запросто разводите руками: «Ну что же тут сделаешь, она другая?..»

Я хлопнула дверью.

Вышла под дождь на улицу.

Слезы текут, плачу так, что не хватает воздуха.

Села в машину. Завела двигатель.

По стеклу катятся капли дождя. Они катились и до меня, катятся со мной и будут катиться после меня… Не будет меня, и ничего не изменится. Не стало в Алиной жизни меня, и ничего не изменилось. Она так же просыпается утром, завтракает, собирается на работу… Ей совершенно не нужны эти мои звонки про то, что на улице дождь и нужно не забыть зонт, или про то, что на улице подморозило и лучше надеть теплые колготки… Она так же приходит на работу, общается с людьми, читает книжки, ходит с мужем в кино… Ей я не нужна. И никогда была не нужна. Я все, все себе придумала… И поверила.

Но как же все Алины слова? Как же глаза ее, когда она утром в Доме говорила: «Как же хорошо у нас, как хорошо, что у меня такие родители: ты и папа…» Как все ее сообщения, сохраненные у меня в телефоне? Как же запись на странице в социальной сети о том, что я – ее мама?! Как же наши с ней многочасовые прогулки в парке? А разговоры? Наши разговоры на кухне до утра?.. Неужели все вранье? Не может человек врать столько лет! Это же невозможно… Получается, что и Маше с Егором, и маленькому Ивану я когда-нибудь вот так же стану не нужна. Вот так просто… Тогда зачем это все? Зачем я живу? Господи! Зачем же я живу? Ведь ничего мне в жизни не надо, кроме моих детей… Ничего не надо! Неужели я так навязываю свою любовь? Я заставляю детей любить себя? Но как это возможно?

Я сидела, уткнувшись головой в руль машины, и плакала… Рядом от звонков мужа разрывался телефон. Вот с ним-то я точно сейчас не хотела разговаривать. Мелькнула мысль: «А вдруг что-то случилось дома? Что-то с детьми?» Но тут же я сама себе ответила: «Ничего… Справятся. Без меня. Они смогут… Ведь Аля может. И они смогут. Их жизнь без меня не остановится».

Я хорошо понимала, что в таком состоянии, да еще и в такой дождь, я далеко за рулем не уеду. Посмотрела на часы. До начала встречи с врачом оставалось пятнадцать минут. Успеть нереально. Да и зачем? Я хотела найти ошибку, а только что узнала, что ошибкой было все, что я делала… Так думает мой муж. Человек, которого я люблю. Хотела сделать его счастливым, а получилось, что причинила такую боль… Что может быть страшней, чем потерять ребенка? Ничего… Как же я виновата… Как я перед всеми виновата… Господи, прости меня, грешную… Прости меня…

Я переключила ручку передач, нажала на газ и начала движение… Медленно выехала из двора, вытирая слезы сначала платком, потом уже рукавом куртки… Дождь шел и шел. Телефон звонил и звонил. Все вокруг меня совершало какие-то действия. А я смотрела на это со стороны. Видела себя, заплаканную, машину свою, выезжающую из двора, людей, идущих куда-то в этот серый промозглый день, смотрела в окна квартиры, где осталась моя семья… Моя семья. Моя семья… Как же я их люблю! Мой такой уже повзрослевший Егор, Машенька – красавица, маленький Ванька… И Андрей. Мой муж. Мужчина, рядом с которым стало возможным быть счастливой. Несмотря ни на что. Я попробую, я еще успею к врачу… Я должна понять, где моя ошибка. Чтобы понять Алю. И отпустить. Навсегда.

Когда я зашла в клинику, где предстояла встреча с врачом, от слез, душивших меня, я не могла говорить. Молча кивнула гардеробщику, отдала куртку, подошла к администратору. Девушка посмотрела на меня и сразу назвала номер кабинета психотерапевта. Я постучала в дверь, открыла. Мне навстречу вышла женщина возраста моей мамы, с короткой стрижкой, в очках. Очень серьезное лицо. Пронзительный взгляд.

– Пожалуйста, сядьте, – сразу сказала доктор. – Вот вода, салфетки…

– Спасибо, – кое-как смогла сказать я, всхлипывая и вытирая нос, – здравствуйте.

– Здравствуйте, – улыбнулась мне психотерапевт. – Вы можете просто говорить все то, о чем сейчас думаете… Вот есть мысли в голове – их и озвучивайте.

– Да, я сейчас возьму себя в руки, спасибо… Я в порядке… У меня вообще все хорошо… Понимаете, у меня все хорошо… Я замужем за человеком, которого люблю и который любит меня, у нас просто потрясающие дети… У нас трое детей. Егор, Маша и Иван… Но недавно у нас было четверо детей. Еще весной… – И снова накатили рыдания. Я, взрослая женщина, которая не то чтобы прилюдно, а даже одна крайне редко плачет, сидела перед совершенно незнакомым мне человеком и рыдала. Но мне не было стыдно. Мне было все равно. Я понимала, что если сейчас здесь мне не помогут, если вся эта клиника окажется шарашкиной конторой, то мне конец. И цеплялась как могла, за возможность быть услышанной и понятой.

Доктор молчала и смотрела куда-то в глубину меня, иногда делая пометки ручкой на листе бумаги. Я решила, что надо продолжать говорить, и стала рассказывать всю нашу историю с Алей с первого дня. С момента, когда я ее увидела впервые на пороге нашей квартиры в той ужасной и потешной голубой флисовой шапке, которую Аля хранила все эти годы как память. Я не могла рассказать все подробно, до деталей, с эмоциями, потому что хорошо понимала: прием у врача длится час, а я и так опоздала. Но было видно, что доктор хорошо слышит меня и понимает.

– Вот такая история, – сказала я, заканчивая, – история, в которой я никак не могу понять, что сделала не так, где моя ошибка, где та точка, когда все начало портиться.

– Катюша, – впервые за весь мой монолог произнесла доктор, – я могу так называть вас?

– Конечно, – улыбнулась я.

– Катюша, скажите, а вы хотите, чтобы Аля вернулась в вашу семью?

– Мне сложно сейчас сказать… Скорее всего, уже нет… Я просто не представляю, как смогу общаться с ней после того, что пережили Маша с Егором… После Машиной болезни во мне что-то надорвалось. Хотя, конечно, если речь будет идти о жизни и смерти… Конечно, да. Безусловно.

– Ясно… – врач закивала и на мгновение задумалась.

– Со мной все так плохо? – попыталась пошутить я.

– Отчего же? С вами все замечательно, – в ответ улыбнулась мне доктор. – Вы вот уже и плакать перестали. И больше, прошу вас, не плачьте. Обещаете?

– Я буду стараться. Я, знаете, по-моему, еще никогда в жизни столько не плакала… Накопила запасы слез.

– Конечно, вы сейчас находитесь в состоянии глубокой депрессии, – уже серьезно начала говорить психотерапевт, и я поняла, что вот сейчас мне все и скажут. – С этим можно бороться, и я уверена, что мы с вами вместе справимся. Я назначу вам лечение, и скоро вы будете в форме. Не ждите от меня ответа на вопрос: где ваша ошибка. Ошибки нет. По крайней мере, во всем, что вы мне рассказали, я не увидела ни одного поступка, который с вашей стороны мог бы спровоцировать поведение этого человека… Человека… Катюша, вы потрясающе сильная женщина, вы мудрая мама с огромным сердцем. Господь наградил вас талантом любить и дарить свою любовь людям вокруг. Но это совершенно не значит, что люди вокруг готовы к таким чувствам, понимаете? Я уверена, что ваши родные дети рождены такими же. Вы, наверное, слышали выражение «химия чувств». Так вот, когда происходит момент зачатия ребенка, важно не только, как и какие клетки сливаются, но и какие чувства в этот момент испытывают мужчина и женщина. Я говорю не о физиологических чувствах, получаемые от удовольствия занятия сексом, а именно о любви. Вы зачали всех своих троих детей, по-настоящему любя вашего мужа. И уже с момента зачатия ваши Егор, Маша и Иван находились в атмосфере любви, гармонии, покоя. Это очень и очень важно, потому что только такие дети потом в состоянии по-настоящему любить людей вокруг себя, нести свет и радость в этот мир. Я уверена, что в вашей семье все будет хорошо. Да и сейчас все хорошо. Вы заслуживаете счастья.

– Спасибо… – растерянно пролепетала я.

– Теперь давайте поговорим об Але. Я – врач, поэтому вынуждена говорить и жесткие вещи тоже – во имя того, чтобы вам стало легче.

– Я понимаю. Я слушаю. – Во мне все сжалось.

– Знаете, бывают такие случаи, когда необходимо разговаривать не только с пациентом, который пришел ко мне за помощью, но и с тем, о ком рассказывает этот пациент. В вашем случае мне не надо даже видеть Алю. Во-первых, вы не переживайте, у нее сейчас все замечательно. Потому что, как только станет плохо, она тут же окажется рядом с вами. Есть только маленький нюанс: ваше «хорошо» и ее «хорошо» – это две огромные разницы. Это надо принять как факт и даже не размышлять почему. Во-вторых, эта девушка никогда ни вас, ни, что самое печальное, вашего мужа не любила. И опять «не любила» в нашем с вами понятии. Она просто жила, брала, пользовалась, никогда не отдавала назад… Правда?

– Да…

– Вот… И ей было так комфортно, удобно. И никогда у Али не возникало ни одной мысли, ни одного вопроса: «За что же ко мне так хорошо относятся? Почему меня так любят?» Не возникало, потому что она убеждена: так должно быть априори. Папа любит, потому что она – его дочь, а Катя любит, потому что я, Аля, просто неземная красавица и ну очень хороший человек. Все предельно просто. Я бы даже сказала, примитивно. А весной наступил момент, когда эта девочка почувствовала, что она обойдется и без вас, и, перешагнув, пошла дальше. С ее точки зрения, пользы от вас больше никакой она получить не может. Конечно, в ее голове выстроена целая схема, оправдывающая такое действие, даже сформулирована какая-то обида, но это, уверяю вас, ничего не значит. Заметьте, я относительно Алевтины употребила слово «действие», а не «поступок».

– Да, я обратила внимание…

– Очень приятно говорить с умным и вдумчивым человеком, – улыбнулась мне доктор.

– Спасибо…

– Так вот, чтобы совершать «поступки», нужно быть личностью, потому что любой поступок влечет за собой ответственность. Аля – человек, которому чувство ответственности незнакомо. Она живет как живет. Более того, относится к тому разряду людей, которые убеждены в том, что одним свои присутствием на этой планете делают мир краше…

– Но ведь это я ее такой воспитала… Мы с мужем. Значит, это мы виноваты…

– Катюша, давайте сейчас говорить о вас. О том, что и как происходило в вашей жизни. Хорошо?

– Хорошо. Давайте…

– Вы когда-нибудь слышали о стадиях процесса социализации личности?

– Да… Что-то такое было в университете.

– Редко в процессе жизни мы можем соотнести то, что в ней происходит, с какими-то там стадиями процесса, – улыбаясь, сказала доктор. – Я вам напомню. Был такой талантливый психотерапевт Эриксон, который разработал теорию о делении нашего жизненного цикла на восемь стадий. Так вот, первая стадия – это стадия младенчества. Мы переживаем ее от рождения до полутора лет. На этом этапе главную роль в жизни ребенка играет мама и то, как она о нем заботится. Считается, что при отсутствии должного эмоционального контакта между матерью и младенцем происходит резкое замедление психологического развития ребенка. Дальше наступает стадия раннего детства. Это относится к возрасту от полутора до четырех лет. Здесь все связано с формированием независимости. Ребенок начинает ходить, контролировать себя и свои потребности. Общество и родители приучают ребенка к аккуратности. Затем, от четырех до шести лет, идет стадия детства, когда малыш начинает ощущать себя личностью. Ну, а потом наступает стадия, связанная с младшим школьным возрастом. Это происходит в возрасте от шести до одиннадцати лет. На этой стадии ребенок уже исчерпал возможности в рамках семьи, и теперь школа приобщает ребенка к жизни… Далее идет стадия отрочества до двадцати лет, затем юность до двадцати пяти, зрелость до шестидесяти лет, и все заканчивается старостью. Не устали?

– Нет-нет, спасибо, очень интересно… Слушаю и считаю, какую стадию переживаю сейчас, – улыбаясь, ответила я доктору.

– Это просто чудесно, что вы улыбаетесь, Катя. У вас очаровательная улыбка.

– Спасибо.

– Так вот, дочь вашего мужа пришла к вам, когда ей было двенадцать, правильно?

– Ну, если быть совсем точной, то двенадцать с половиной. У нее день рождения в сентябре.

– Катюша, я все это так долго рассказывала вам к тому, чтобы вы поняли одну простую вещь. Та девочка, которая пришла к вам в голубой шапке, была уже отнюдь не ребенком, а сформировавшейся личностью. Психологически ребенок сильно взрослеет уже к десяти годам, а уж в двенадцать… Вы должны понять, Катенька, что даже если бы вы на ушах колесом вокруг Али ходили, ничего в ней как в человеке вы бы изменить не смогли. Не потому, что вы ее мало любили, не укрывали по ночам одеялом и не поили горячим молоком… Она пришла к вам абсолютно готовым продуктом своей матери. Все нравственные и духовные ценности и, что вас прежде всего волнует, чувство любви к отцу были сформированы и заложены ее родной мамой. Вам надо это понять. И перестать винить себя. Вы ничего, ничего не могли уже сделать.

– Что же я делала все эти годы?

– Вы дарили счастье, любовь совершенно чужому для вас человеку. Делали это, совершенно не задумываясь, от чистого сердца. И это все очень и очень хорошо. Потому что ваши собственные дети все эти годы росли в потрясающей семье, они видели и чувствовали, как надо жить и любить, понимаете? Вы всей своей жизнью заработали для своих собственных детей такое будущее… Поверьте, любовь, которой вы окружаете свою семью, имеет огромную силу.

– Спасибо, доктор, спасибо… Но как же Аля?

– Катя, представьте себе, что вы идете по улице, а навстречу вам идет молодая женщина. У вас о ней душа болит? Просто о мимо проходящем человеке…

– Нет…

– Вот и об Але больше ничего болеть не должно. Вы не имеете права отнимать себя у своей семьи… Вы же не Господь Бог, правда? Вы не можете объяснить ей, что настоящая жизнь – это там, где вы, где ее отец. Она это в состоянии понять только сама. Или не понять никогда. Пусть она живет своей жизнью. И потом, Катюша, Але все эти годы было рядом с вами очень и очень сложно… Крайне высокая планка. Она прыгала, прыгала, а потом плюнула и уселась под этой планкой. Я бы даже сказала: там, где берется разбег…

– Печально это…

– Почему? Вы-то хуже не стали, вы, напротив, пережив такую боль, стали чище. А посмотрите, какими вы узнали ваших Машу и Егора! У вас потрясающе чуткие дети. У них все будет хорошо, – улыбаясь, сказала врач.

– Спасибо… Спасибо вам.

– Давайте мы обсудим план лечения. К сожалению, без медикаментозной поддержки вам сейчас не обойтись.

– Да-да, конечно…

Из клиники я вышла с неистовой, просто нечеловеческой головной болью. Желание было одно: забиться в какой-нибудь угол и переждать эту атаку ударных инструментов в голове. И еще мне просто жизненно необходимо было одиночество. Я хотела как следует обдумать все то, что услышала в кабинете врача.

Но я понимала, что меня ждут дома, что Андрей весь извелся, набирая мой номер. Я села в машину. Выпила лекарство от давления. Завела двигатель. Откинулась в кресле и закрыла глаза. Я должна была пережить и эту боль…

Не знаю, сколько прошло времени, но, когда я смогла посмотреть в окно, молоточки в голове уже не стучали, а на улице светило солнце. Дождь закончился. Надо было возвращаться домой. Предстояло начинать жить…

Мое лечение не было быстрым и легким. Понадобился не один визит к врачу, не один месяц приема лекарств. Но постепенно, день за днем, неделя за неделей, я возвращалась к жизни.

Я не раз прокручивала в голове все то, что услышала от врача в памятный осенний день, все то, что мне сказал Андрей перед тем, как я ушла из дома. По сути, эти два не знакомых друг с другом человека говорили одно и то же. Мой разум принимал их слова, а душа… Душе помогали таблетки, время и, самое главное, люди, которые в то время оказались рядом. Кто-то просто разговаривал со мной, кто-то давал читать незнакомую доселе мне литературу в стиле фэнтези, кто-то отвлекал своими проблемами, которые решить могла только я. Дома все стало как прежде. И дети перестали задавать вопрос: «Мама, почему ты такая грустная?..» Все возвращалось на круги своя.

Но думать об Але, разговаривать с ней, видеть ее во сне я не перестала. Просто не было того надрыва, и меня перестал мучить вопрос «в чем моя ошибка?». Я терпеливо ждала, когда время сотрет из памяти боль и оставит только светлые воспоминания. Я не хотела забыть Алю. Но хотела, чтобы после каждого всплывшего в памяти нашего с ней мгновения жизни сознание не проводило тупым ножом непонимания по моей душе.

Зимой нам всей семьей удалось поехать на один день к моему отцу. Мне необходимо было увидеть папу, обнять его и просто, может быть, даже молча, постоять рядом.

Но еще очень хотелось оказаться рядом с настоящей иконой Боголюбской Божьей Матери, в храме Боголюбского монастыря. Благодаря этой иконе случилось чудо, и у нас родился Иван. Я должна была сказать «спасибо» за это, а еще мне нужно было рассказать иконе об Але и попросить за нее, попытаться хотя бы таким образом защитить этого ребенка, пусть не моего, но все же не чужого, от печалей и невзгод.

Накануне поездки, за ужином, я рассказала о своем намерении детям и Андрею и попросила сделать то же самое. Семья поддержала меня.

Это был один из тех дней в моей жизни, которые при воспоминании наполняют сердце теплом и светом. Хорошо помню, как я сидела за столом в папином деревенском доме, жена отца угощала меня пирожками, а папа разговаривал с Андреем. Отец стоял посреди комнаты, засунув руки в карманы брюк, и что-то объяснял моему мужу. Мне всегда очень нравилось слушать, как папа разговаривал с Андреем.

Удивительным образом отец сочетал в разговоре уважение к собеседнику и необходимость признать всеми участниками разговора свою бесспорную точку зрения.

Я смотрела на папу и никак не могла справиться с желанием подойти и взять его за руку.

Я была совсем маленькой, это одно из первых воспоминаний жизни: мы идем по улице зимой, папа ведет меня за руку в ясли, а полы его шинели развеваются так, что задевают меня по лицу. Мы с папой приходим в ясли, я остаюсь там одна, крепко прижимая к себе своего тогда лучшего друга – пластмассового слона Клюку, а папа уходит… Уходит в этот снег, холод и одиночество. Это одиночество уже тогда не давало мне покоя: папе плохо в его одиночестве, мне невыносимо больно в нем же, но мы никак не можем быть вместе, чтобы преодолеть эту стену и пронзительное осознание, что ты один на один с целым миром.

Но в тот зимний день мы были рядом. И я, не обращая внимания на условности, подошла к отцу посреди его разговора с моим мужем, взяла папу за руку и так и стояла с ним рядом, не стесняясь, черпая силу жизни – силу отцовской любви.

В тот день я выполнила все задуманное. На душе было тепло и спокойно.

Наступила весна. Мое лечение закончилось. Но точку в истории с Алей я поставить никак не могла.

До меня доходили слухи о ее жизни, о том, что она переехала жить в квартирку своей свекрови в Подмосковье, муж сумел не пойти в армию. Я с нетерпением ждала, когда мне кто-нибудь расскажет о ее беременности, но, к сожалению, узнавала только об умопомрачительных подарках мужчины из офиса, которые Аля продолжала принимать.

Собственно, мне все уже было ясно. И легко. Я даже смогла объяснить себе сама, без чьей-либо помощи, почему никак не могу закончить эту историю. Проблема была в том, что так и не произошло нашего с Алей «последнего разговора», она так и не нашла в себе сил (или потребности?) встретиться со мной и сказать в лицо то, что когда-то сказала обо мне своему отцу – моему мужу. Поэтому во мне жила надежда. И никакой здравый смысл не мог погасить ее огонек. Хотя нет – тлеющий уголек. Иногда приступы тоски по Але снова охватывали меня, и я до зубной боли понимала, как же соскучилась по моей девочке…

Но разум был совершенно здоров и не давал расползтись подлатанной душе.

Однажды утром я смотрела на себя в зеркало. Долго, внимательно изучала появившиеся морщинки вокруг глаз, гордилась ими и гадала, какая с чем связана. Размышляла над тем, что по лицу человека можно прочитать всю его жизнь… И не без удовольствия отметила, что выгляжу я замечательно, а мои глаза снова потрясающе голубого цвета. Я снова жива! Но точку поставить надо. И я без колебаний набрала номер Алевтины, чтобы назначить ей встречу.

Она ответила мне дрожащим голосом и сразу, без пререканий согласилась на встречу в удобное для меня время.

Впервые в жизни я ничего никому не рассказала, даже мужу, от которого в таких делах у меня просто не могло быть секретов.

Мы встретились с Алей в кафе недалеко от ее офиса и школы Маши. Как раз там, где моя младшая дочь собиралась организовать свою встречу с сестрой, чтобы дать ей шанс. Я была на месте первой и, чтобы не нервничать, заказала себе чай и занялась делами на компьютере.

Аля пришла вовремя.

Да, у меня колотилось сердце, и я не один раз произносила себе первые слова, которые скажу ей при встрече, но когда я увидела эту девушку, потеряла дар речи. Ненадолго. Но все же.

В кафе пришла совершенно незнакомая мне, чужая женщина. Весьма странная одежда для рабочего дня: джинсы, заправленные в сапоги, невзрачная кофточка. Распущенные волосы, длинная челка.

И абсолютно пустые глаза. Да-да. Глаза… Вот что заставило меня онеметь. Я смотрела в них, а там было пусто. Не отражались даже лампочки, горящие в кафе.

– Привет! – первой сказала я.

– Привет, – эхом отозвалась Аля.

– Ты будешь что-нибудь? Я вот чай пью, – предложила я.

– Нет, я только что пообедала.

– Ну тогда давай сразу к делу, чтобы я тебя не задерживала.

– Давай.

– Я хотела попросить тебя, чтобы ты повторила то, что сказала в августе отцу…

– Что именно?

– Про наши с тобой отношения, то есть про твои отношения с семьей, про меня…

– Я сказала, что не считаю нужным поддерживать отношения с вашей семьей, – ясным, твердым голосом, глядя мне в глаза, сказала Аля.

– Понятно… Спасибо. Ну а характеристики, которые ты давала мне, ты можешь озвучить?

– Я не давала тебе никаких характеристик.

– То есть ты не говорила, что я все время вру, чтобы испортить твои отношения с папой, чтобы выставить тебя в негативном свете?

– Нет, я этого не говорила, и тебя мы в разговоре не касались.

– Значит, меня обманывает мой муж?

– Это вы сами разбирайтесь.

– Может быть, позвоним папе и спросим его?.. – Аля в ответ пожала плечами.

А мне вдруг стало до пронзительного звона в ушах легко. Все, во что я не хотела поверить долгие месяцы, ярким светом било мне в глаза. Пазл сложился. Чужая… И мне больше не о чем с ней говорить. Совсем не о чем. Но, наверное, память души сильней всего на свете, и я решила сделать последнее, что могла в такой ситуации сделать для этого человека.

– Знаешь, уж коль скоро я выдернула тебя с работы, то хочу, чтобы ты со мной встретилась хоть с какой-то пользой для тебя. Во-первых, теперь, когда мне стало ясно, что нас совершенно ничто не связывает, я возвращаю тебе вот это.

Я протянула Але ее детские фотографии, которые давно хранились у нас дома по ее просьбе и которые она попросила отца вернуть, когда тот объяснялся с дочерью относительно прописки. «Передай Кате, чтобы она вернула мои детские фотографии», – сказала тогда Аля своему папе. Андрей мне сразу передал просьбу, а я все никак не могла расстаться с маленьким Алиным архивом, понимая, что это повод, чтобы с ней встретиться.

– Во-вторых, я хочу рассказать тебе про то, как жила моя семья и я с того момента, как ты ушла от нас. Знаешь, Аль, мы все под Богом ходим, и совершенно неизвестно, что и как может случиться с нами в следующую минуту. Известно только то, что жить надо по совести. Так вот, если что-то в твоей жизни пойдет не так и ты станешь задавать себе вопросы: почему? за что? зачем? – вспомни этот наш разговор. Возможно, ты найдешь ответы… Давай начнем с моего сообщения тебе про то, что болеет папа.

– Какого сообщения?

– Ты помнишь, я писала тебе, что болен отец?

– Не-ет… – удивленно вскинула брови Аля.

– Ну хорошо, а то, как папа тебе звонил и спрашивал, получала ли ты это сообщение, а ты ему ответила, что не стала звонить, узнавать, что с ним случилось, потому что он не узнаёт о твоем здоровье?

– Не-ет…

– Удивительное дело… Папа так переживал из-за этого… Надо же, а ты даже не помнишь… Скажи, Аль, вот ты не хочешь с нами общаться, или, как это сама здорово формулируешь, у тебя «нет желания поддерживать отношения», так?

– Да, так, – по тому, какое впечатление произвели на мою собеседницу процитированные слова, мне показалось, что Алю просто завораживает звучание этой фразы.

– Ну хорошо. Я – понятное дело: отняла у тебя отца, лишила тебя детства и долгие годы всем вокруг врала, чтобы только выставить тебя в черном свете. – Аля слушала меня и кивала, соглашаясь. – Маша, Егор и Иван заняли твое место и вообще выродки, потому что они мои дети… Ты вправе нас всех не любить. Даже ненавидеть. Но скажи мне, а как же отец? Неужели ты встретила за свою жизнь хоть один пример папы лучше, чем у тебя?!

– Нет. Лучше нет.

– Так почему же ты с ним не общаешься? – Я готова была закричать.

– Не знаю… – безучастно ответила Аля.

– Так… Ладно. – я старалась взять себя в руки. – И здесь мне все понятно. Давай я расскажу тебе о том, как пережили твой уход Егор и Маша. – и я стала спокойно воспроизводить все события, связанные с переживаниями моих детей. Аля слушала молча, никаких эмоций на лице, никаких движений руками, которые выдавали бы ее хоть какие-то переживания. Когда мое повествование дошло до болезни Маши, Алевтина вдруг выкрикнула, сморщив свой носик:

– А ты знаешь, что Маша присылала мне сообщения угрожающего характера?!

– Что? – чуть не подавилась я чаем.

– Да-да, – торжествующе продолжала Аля, – я даже сохранила этот текст у себя в телефоне.

– Вот это номер, – рассмеялась я. – И как же тебе угрожала десятилетняя девочка?

– Она написала: «Ты еще за все ответишь. Маша». Да-да, она специально подписалась, потому что номер-то новый… Я все, все сохранила.

– И что? – продолжала смеяться я.

– Это же прямая угроза! – очень зло ответила Аля.

– Аль… – Я взяла себя в руки и перестала улыбаться. – Ты ведь когда-нибудь все-таки станешь мамой… Я очень надеюсь, что это произойдет в ближайшем обозримом будущем. Так вот, как у потенциальной мамы, как у старшей сестры десятилетней девочки, у тебя не возникла мысль, что надо перезвонить Маше и попросить о встрече, поговорить с ней, узнать, что происходит?.. – Аля молчала. – Судя по твоей реакции на сообщение младшей сестры, ты и со своим ребенком будешь общаться по принципу: «Ты мне должен, потому что я тебя родила…» Скажи, а почему ты не ответила детям, когда они написали тебе письмо летом? Они так ждали твоего ответа или звонка…

– Не знаю…

– Ну ладно. Собственно, мне все ясно. Ну, чтобы картинка была полной, я расскажу тебе о себе. – И я поведала всю свою историю расставания с Алей. – Знаешь, это так страшно, когда и ребенок твой жив-здоров, а кормить тебе его не дают, и видеть его нельзя… Молоко-то прибывает… А кормить некого… Вот такая история. – Аля молчала. – Чтобы закончить этот разговор, я расскажу тебе, чему ты меня научила и что я поняла благодаря тебе. Во-первых, я поняла, что добро делать надо, обязательно и безоговорочно, но только тогда, когда человек высказывает хоть какую-то просьбу о помощи… Ты ведь никогда ни о чем меня не просила. Я сама решала, что Але надо выучиться и получить права, переехать в Москву, прописаться, снять квартиру… Ты брала и пользовалась. Но никогда не просила. И я хочу попросить у тебя прощения за это…

– Да-да, – выразительно посмотрела на меня Аля.

– Во-вторых, – продолжала я, не обращая внимания на это «да-да», – благодаря тебе и только тебе Маша, придя когда-нибудь ко мне с разговором про то, что она полюбила мужчину, у которого есть дети от другой женщины, на вопрос, как мне себя вести с его детьми, услышит: «Никак. Мужчина твой пусть с ними общается. Но к тебе эти дети не имеют никакого отношения. Их мать – другая женщина».

Впервые за наш разговор на лице Алевтины я увидела растерянность.

– Вот так, Аля… Вот такие дела…

Все время, пока я говорила, у меня звонил то один, то другой телефон. За двадцать минут встречи с Алевтиной мне умудрились позвонить и Маша, и Егор, и Андрей, и даже мои мама с папой! Как чувствовали, что мне нужна их поддержка и любовь… Мы были вместе. Одна семья…

– Я хочу извиниться перед тобой за детей. Я не думала, что они станут так переживать. Но только за детей, – скороговоркой выпалила Аля.

– Аль, я вижу, что ты не слышишь меня… Не понимаешь… Но, может быть, когда-нибудь в твоем сознании всплывет этот наш разговор. Мне бы очень хотелось, чтобы это случилось до того, как ты станешь сама мамой… Прошу тебя: не играй с людьми, которые тебя любят. Это всегда очень плохо заканчивается. Ты пришла в нашу семью, поиграла с нами со всеми, попользовалась, а наигравшись, ушла… Страшно, что в игрушку превратились два детских сердечка…

– Ну я же извинилась, – возмущенно фыркнула Аля.

– Да не в извинениях дело… У тебя вся жизнь впереди. Все, что ты уже прожила, заново не перепишешь, понимаешь. День прожила – все, его уже не вернуть. И людей не вернуть. Никогда. Сердца, которые ты разбила, не склеить… И даже после всей боли, которую ты причинила моим детям, я прощаю тебя. И прошу: никогда больше так не делай. Своих детей, мужа, себя я сумела вылечить от тебя, а вот твой будущий ребенок… Попробуй успеть до его рождения научиться жить рядом с людьми, а не пользоваться ими. – Аля молчала. Да и мне больше не о чем с ней было разговаривать. Но я все-таки не удержалась и спросила: – Скажи, а почему ты так одета? Ты в отпуске?

– Нет…

– Странно, не думала, что настолько за год изменился дресс-код в известном мне офисе.

– Мне так удобно, – вызывающе буркнула Аля.

– Понятно… Ну ладно. Мне пора.

Я вышла из-за стола и направилась к выходу. Я чувствовала, что Алевтина идет за мной. Я знала это. Но поворачиваться и говорить ей что-то я не стала. До свидания? Не тот случай. Прощай? Все равно не поймет.

Спустя несколько дней я сидела в машине, дожидаясь Машу с тренировки. На стекла налипал мокрый весенний снег, я не включала дворники и рассматривала причудливые формы снежинок. Отвлек меня от этого созерцания звонок отца.

– Здравствуй, мой любимый папа! – бодро ответила я.

– Здравствуй, мой хороший, – ласковый голос папы окутывал меня с головы до ног, – как ты живешь?

– Все хорошо, спасибо. Вот Машу с тренировки жду. А ты как?

– Знаешь, как отвечал на этот вопрос мой чешский друг Гакл?

– Знаю-знаю, – рассмеялась я.

– Вот и я «исчо поживаю…»

Мы обсуждали с папой текущую жизнь, он рассказывал мне про то, как у него дела на работе, дома, как учится его дочь, что вот-вот она будет сдавать экзамен на права.

– А машину уже решили, какую станете покупать? – спросила я папу.

– Вот думаем. Как раз хотел с тобой посоветоваться.

– Это ты удачно выбрал советчика, я на этом собаку съела, – довольно сказала я, – ты мне только скажи, для каких целей машина? В университет ездить? По городу, да?

– Ну и меня еще в деревню возить, – грустно заметил папа, – я уж скоро не смогу сам машину водить.

– Это будет еще не скоро, не говори так, – сказала я отцу и принялась перечислять варианты подходящих, на мой взгляд, машин для молодой девушки. Договорились, что на электронный адрес скину папе ссылки на сайты, где можно рассмотреть модели, названные мной. На том и распрощались.

Я продолжала сидеть в машине и ждать Машу.

Снег так и лип к стеклам.

Я смотрела на снежинки и все еще слышала голос отца.

Совершенно необыкновенный, добрый и самый ласковый в мире голос.

И вдруг я так пронзительно ясно осознала, что никогда… никогда уже не буду жить рядом со своим папой… вот так запросто, как в детстве, идти с ним по улице, взявшись за руки, я никогда… никогда не смогу отвезти его в деревню… Мой папа… Мой отец… Самый сильный и мудрый мужчина на земле…

И все-таки… Все-таки у меня есть возможность слышать его и хотя бы изредка видеть…

Слава Богу, что у меня есть папа…

Эпилог

Здравствуй!

Вот опять я пишу тебе. Спустя столько лет…

Прожив и пережив из-за твоего ухода из нашей жизни столько боли и слез. Но все же – пишу.

Потому что, как бы я ни старалась забыть и отпустить тебя, ты так и осталась для меня той смешной девчонкой в чудной голубой шапке.

И я по – прежнему люблю тебя, моя Алька.

Знаешь, любить человека, осознавая, что его никогда не будет рядом, – испытание. А любить ребенка и знать, что ты уже больше никогда не сможешь просто быть рядом с ним и поить горячим молоком, – это тяжелое испытание.

Но ведь в том-то и заключается настоящая любовь человека к человеку: любить просто так, не требуя ничего взамен.

Боже мой, как я старалась забыть тебя, перестать думать о тебе, как я заставляла себя не переживать о тебе.

Моя «работа» над своей душой длилась не один год! А закончилась в один день.

Это случилось ровно тогда, когда мне стало понятно: надо жить с этим, ничего не ждать и не звать.

Ну разве тебе хуже от того, что я по-прежнему воспринимаю первый снег не только с точки зрения «зима пришла» но и «есть ли у Али теплая куртка?» А когда я варю гороховый суп, я по – прежнему про себя называю его «Алькин суп» и всегда вспоминаю, как на вопрос: «Что вкусненькое приготовить тебе?» – ты неизменно отвечала: «Конечно, гороховый суп!»

И все равно, уже спустя столько лет, мы смеемся, проходя в Ялте то самое место, где ты испуганно сказала: «Катя! Это не люди… Это – мы…»

Я научилась не противиться мыслям о тебе …

Я заставила свое сердце не болеть, а улыбаться.

А еще благодаря твоему уходу я научилась воспринимать людей такими, какие они есть. Это тоже был очень тяжелый урок. Но я вызубрила его, и теперь мне легко!

Самым сложным было принять то, что ты не захотела сообщить своему отцу о беременности, а потом и о рождении внука. Видеть глаза мужчины, который только что от коллег услышал: «Разве вы не знаете? Аля ждет ребенка… Да у нас весь офис в курсе…» – а спустя несколько месяцев от них же принимать поздравления по случаю приобретения статуса дедушки, так и не получив этого радостного известия из первых уст, от дочери…

Ох, Алька, это непросто …

Знаешь, а он ведь тогда, когда только узнал о беременности, сразу позвонил твоей свекрови… Он ведь помнил это твое: «Я не считаю нужным поддерживать отношения с вашей семьей» и не тревожил тебя. А меня спрашивал и спрашивал: «Скажи, что же за боль я причинил своей дочери, что она лишает меня знания о внуке?» Что я могла ему ответить? Я и сама не знала. Да и до сих пор не догадываюсь.

Просто ты так решила. Это твоя жизнь, твой ребенок.

И все. Не надо усложнять.

Да… А свекровь твоя вежливо объяснила тогда папе, что ты ни в чем не нуждаешься. И, надо отдать ей должное, радостно продемонстрировала глубокое знание твоего состояния здоровья.

Мы тогда пытались и в этом найти хорошее: рядом с Алей взрослая женщина, которой дочь абсолютно доверяет.

Поэтому когда все-таки ты нашла в себе силы и не отказала папе во встрече с внуком, он был ошарашен, услышав от тебя: «Про беременность ты не знал, потому что… Потому что вообще мы никому ничего не говорили, а в офисе просто заметили мой живот».

Отец пересказывал мне тот ваш двадцатиминутный разговор подробно. Я слушала и понимала: надо учиться принимать человека, его решения такими, какие они есть, не додумывая, не применяя к себе, к своим взглядам на жизнь.

Да и потом, ведь это слова и решения не просто человека, а МАМЫ!..

Когда ты ушла от нас, многие наши родственники и знакомые говорили: «Не переживайте вы так сильно! Ну строит девчонка свою жизнь. Вот так она любит мужа, что не хочет никого и близко подпускать к своему гнезду. Подождите: как только она забеременеет, сразу прилетит счастливая, чтобы папе рассказать. А уж когда родит, вообще все наладится. Кто ж станет от такого дедушки отказываться? А от семьи вашей? Аля станет мамой, и все ее инстинкты проснутся: ей просто необходимо будет, чтобы ее ребенок рос в большой дружной семье».

Мы слушали, верили и ждали…

Ты решила иначе. И это значит, что так тебе и твоему ребенку лучше. А нам хорошо тогда, когда хорошо тем, кого мы любим.

Я хочу попросить у тебя прощения. За все, чем обидела тебя вольно или невольно.

Прости.

Особенно мне стыдно за тот свой звонок спустя год после твоего ухода. Конечно, нельзя так разговаривать с человеком ни при каких обстоятельствах. Я виновата.

Виновата в том, что не смогла справиться тогда с обрушившейся на меня информацией о том, что ты, исчезнув из нашей жизни с формулировкой: «Я не считаю нужным поддерживать отношения с вашей семьей», продолжаешь поддерживать их с теми, кто был нашим дальним окружением. А уж когда я узнала, как ты взахлеб рассказываешь нашим знакомым о том, как растут твои «любимые братики и сестричка», мои тормоза отказали …

Но тогда еще я не понимала, что не надо ничему удивляться. Я не умела не применять к твоим поступкам своих принципов.

Это я, разрывая отношения с человеком, считаю невозможным продолжать быть в «его круге общения». Ну, или, по крайней мере, я ставлю в известность этот «круг».

А ты, улыбаясь, принимала «приветы» для передачи папе от его коллег и считала, что все делаешь правильно.

Действительно, ты же не могла с улыбкой сказать своему шефу: «Простите, я уже давно не общаюсь с папой. Я так решила. Я даже не представляю, где и как он живет. Поэтому привет передать не смогу».

Для этого надо иметь мужество отвечать за свои слова и поступки. Но ты, видимо, пока не набралась таких жизненных сил.

Уверена, что твое материнство изменило тебя. И ты теперь можешь понять, почему я так встрепенулась на твои «рассказы» о моих детях.

Да, Аля, именно мои дети… Их боль, их колоссальное разочарование – это то, что я очень долго не могла простить тебе. А ведь я сама, своими руками, надула перед ними этот мыльный пузырь под названием «старшая сестра Аля».

Ты-то никогда не любила их. Ты просто жила рядом. Просто так. Когда я поняла это, я простила. Простила тебе все.

И в душе искренне поблагодарила за то, что именно ты взяла на себя смелость преподнести Егору и Маше первый урок предательства. А еще порадовалась, что Иван совсем не помнит тебя…

Все, все к лучшему.

Иди своей дорогой. И веди за руку своего сына, трепетно любя его, защищая и оберегая от жизненных невзгод. Пусть никогда не коснутся вас боль и разочарование, пусть люди, которых вы будете встречать на своем пути, будут открыты и искренни с самого начала. Будьте вместе всегда, потому что нет никого ближе и роднее на свете, чем дети и родители. И никогда, никогда не давай ни малейшего повода своему ребенку усомниться в том, что его папа – лучший.

Катя

Ноябрь, 2013

P. S. Помнишь тогда, в кафе, ты шла за мной, а я не повернулась, не сказала тебе ничего при расставании? Теперь могу сказать.

Алька! Я знала о твоей беременности с самого начала… В конце прошлого октября я увидела сон. Проснулась утром и сказала папе: «Аля беременна. Просто знай это. Будет сын. Алеша».

Невозможно лишить сердце мамы способности чувствовать своего ребенка, даже если оно бьется внутри того, кого называют «мачехой».

Теперь все. Прощай.