Книга: Записки советского офицера

ЗАПИСКИ СОВЕТСКОГО ЗАМПОЛИТА.

Повесть о судьбе советского офицера и о его Родине.

Автор: Елькин Константин Львович.

ПРЕДИСЛОВИЕ ВЫПУСКНИКОВ НОВОСИБИРСКОГО ВВПОУ

Выпускники 13 роты факультета ВДВ Новосибирского высшего военно-политического общевойскового училища 1987 года выпуска (не в обиду иным замполитам) не были политработниками в прямом понимании этого слова. Это были офицеры Воздушно-Десантных Войск, жизненная драма которых определялась воинской службой в контексте исторической ситуации названной впоследствии "развалом СССР". Может быть, наши слова покажутся многим, не признающим силу сказанного слова, высокопарными, но наше мироощущение было прямое и твердое как железная рельса: мы знали, верили и чувствовали глубоко внутри себя, что мы служим своей Родине, своему Народу и своему Государству. Именно в такой последовательности - Родина, Народ, Государство - это были три наших символа веры, а не пресловутые Маркс, Энгельс, Ленин или "Очередные задачи политики партии в войсках". У нас были Устав и наши командиры - это были наши наставники, учителя, друзья, начальники, контролеры и воспитатели. Где-то еще были начальник политотдела, политзанятия, конспекты по марксизму-ленинизму, походная ленинская комната и прочая мура, которые воспринимались нами как обуза процессу выполнения боевой, служебной или учебной задачи, процессу обучения и воспитания бойцов. В центре нашей работы всегда был боец как сплав боевых и морально-психологических динамических стереотипов мышления и поведения способный без колебаний выполнить приказ командира в соответствии с боевым предназначением установленным боевым уставом воздушно-десантных войск (часть 3: отделение, взвод).

Скажем честно, КПСС мы уважали. Уважали как легендарный орден большевиков свергнувший царизм и создавший могучее советское государство победившее фашизм, которое уважали и боялись в мире. Ту КПСС, которая была при нас, мы не понимали, не уважали и презирали за большой живот НачПо, за его визгливый голос и за его неспособность понять творчество Владимира Семеновича Высоцкого. С этим отношением к КПСС мы были произведены в офицеры и направлены в войска. История нашей службы во многом совпадает с историей службы главного героя "Записок советского офицера". В тот период она мало отличалась от истории службы других выпускников факультета ВДВ Новосибирского ВВПОУ. В этом смысле история героя "Записок" это типичная история многих сотен советских замполитов эпохи развала СССР.

Выпускники 13 роты НВВПОУ 1987 г.в.

ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА

Однажды вы достанете старую черно-белую потускневшую от времени фотографию, вглядитесь в обветрившиеся под панамами лица офицеров и солдат и волны воспоминаний одна за другой накатят на вас. Ваше прошлое придет в ваш дом голосами ребят, запахом соляры, стуком лопастей МИ-24 и тогда вы нальете 150 грамм. Накатив, вы закурите "Приму" и откинетесь на спинку глубокого кожаного кресла стоящего у камина. В камине потрескивают дубовые дрова и верный пес, стянувший с кресла ваш плед, сделанный из шерсти настоящих шотландских овец, лижет ваши тапочки. Вы закроете глаза и волны воспоминаний, одна за другой, унесут вас в прошлое.

Вы стоите на краю военного аэродрома. Стрелки на ваших часах, показывают пятнадцать минут седьмого. Солнце уже поднялось из-за горизонта и обещает жаркий июльский день, но утренний ветерок еще холодит спину. Вы направляетесь в сторону взлетно-посадочной полосы, на которой стоят несколько белоснежных ИЛ-76ТД. Их рампы открыты и трапы опущены. Перед "бортами" стоит ваш десантно-штурмовой батальон, и вы становитесь в строй. Заместитель командира батальона по воздушно-десантной подготовке проводит заключительный инструктаж, делая акцент на правильной группировке десантников при отделении от самолета. После него слово берет замполит батальона.

Замполит говорит о сложной военно-политической обстановке, в которой, по причине агрессивной внешней политике блока НАТО, оказался Советский Союз, и о том, что сегодняшние прыжки являются вкладом солдат, сержантов, прапорщиков и офицеров батальона в повышение его боеготовности. Сначала вы слушаете его вполуха и думаете о том, правильно ли рядовой Урумбеков уложил парашют и походную ленинскую комнату, и о том, что завтра вам заступать дежурным по столовой, и вы опять не выспитесь, но постепенно слова замполита начинают звучать в вашей голове громче и четче, постепенно заглушая, а потом и сводя на нет ваши прочие мысли. Вы начинаете вслушиваться в их глубокий смысл, и непримиримая вера в правоту политики Советского государства находит отзвук в вашей душе. Через какое-то время вы замечаете, какая вокруг стоит тишина (не стало слышно даже пения птиц и гула прогреваемых авиационных моторов), в которой слышится лишь железная логика стальных слов замполита.

Вы замечаете, как замполит личным примером демонстрирует порядок отделения парашютистов-десантников от самолета и, вдруг, понимаете, что вся ваша жизнь есть лишь подготовка к выполнению Задания, которое, непременно, поступит. Ваша душа наполняется восторгом от ожидания выпавших на вашу долю героических событий, и вам кажется, что вы можете все, и ваши солдаты могут все (даже рядовой Урумбеков), если на это будет приказ командования.

Поднявшись на борт воздушного судна, вы продолжаете думать, что было бы лучше, если бы вы совершали сейчас не учебно-тренировочный, а боевой прыжок (мысли о том, что прыгаете без боеприпасов, вы гоните прочь). Тогда вместо наряда по столовой вы бы пошли в боевой дозор, действиям в котором, по справедливой оценке старшего преподавателя кафедры тактической подготовки, вы были обучены лучше других курсантов группы. Вы начинаете вспоминать курсантские годы, когда, еще безусым мальчишкой, вы набирались теоретических знаний и практического опыта под руководством опытного командно-преподавательского состава училища. Сейчас совсем другое дело. Вы опытный и энергичный офицер, "рекс ВДВ", готовый по приказу командования порвать любого противника очередных мирных инициатив Коммунистической партии и Советского правительства (а без приказа - рядового Урумбекова), чтобы внести свой вклад в дело борьбы за мир во всем мире (а также, за чистоту и порядок в Ленинской комнате).

За раздумьями вы не замечаете, как самолет набирает высоту и ложиться на боевой курс.

Резкий звук сирены обрывает течение ваших мыслей. Повинуясь команде вы встаете, убираете сиденье и поворачиваетесь в сторону боковой двери. За вами - сто ваших бойцов, которые, вы знаете, смотрят сейчас на вас и оценивают каждое ваше движение.

Через минуту двери открываются. Ваша правая рука на кольце, а левая прикрывает кольцо запасного парашюта. Вы твердо стоите на ногах и смотрите вниз. Земля медленно плывет под вами, и вы видите, как тень самолета прошла над небольшим озерцом, за которым площадка десантирования. Вы оборачиваетесь назад и видите лицо рядового Урумбекова. Его глаза округлились (не скажешь теперь, что узбек), зубы оскалились, видно, что у солдата бойцовский характер, жаль, что по-русски плохо понимает.

Вторая сирена вбрасывает в вашу кровь адреналин. Кровь стучит в висках и вы даже не видите, а скорее улавливаете, как выпускающий открывает створку прерывателя. Вы успеваете ему что-то сказать, когда, на высоте 700 метров, вы делаете из самолета шаг вперед.

Провал, рывок и мощный поток воздуха уносит вас от борта.

- 501, 502, 503, кольцо...купол!

Осмотревшись, вы видите, что к вам приближается рядовой Урумбеков издавая нечленораздельные крики. Его купол открылся, но видимо солдат перепутал "право" с "лево" ("парашютист-десантник, первым обнаруживший вероятность схождения, обязан определить наиболее выгодное направление скольжения, предупредить об этом другого парашютиста-десантника голосом и указать ему направление скольжения. Надо применять скольжение так, чтобы отходить в правую сторону от оси встречного движения").

Вы подаете рядовому Урумбекову команду:

- Тяни правые! - и сами тянете правые лямки подвесной системы, расходясь с ним, через пару секунд, в метре друг от друга (опять глаза у него стали узкие, думаете вы).

Осмотревшись, вы оцениваете обстановку и готовитесь к приземлению, разворачиваясь лицом к земле. Удар ног о землю и вы тянете к себе две стропы, гася купол.

Собрав после приземления личный состав роты в пункте сбора, вы разворачиваете походную Ленинскую комнату и приступаете к политической информации, внося свой вклад в дело укрепления обороноспособности страны.

***

Так и эта книга является бесспорным вкладом в жанр армейской мемуарной литературы, претендующей (по праву!) на место в книжном шкафу среди других произведений подобного толка.

С одной стороны, она является плодом воспоминаний офицера десантно-штурмовых войск, которому есть что сказать нынешнему поколению читателей.

С другой стороны, она является документальным свидетельством субъективного понимания автором причин величия и внезапного краха СССР, потрясшего самые основы Советской Армии и его личной жизни^[1]. Непредвзятость и даже дерзость, с которыми автор вспоминает исторические события, порой поражает и даже шокирует неподготовленного читателя. Но неумолимая логика повествования, которой автор был обучен преподавателями кафедры партийно-политической работы в годы учебы в военно-политическом училище, неумолимо возвращает читателя к тексту книги.

И, наконец, эту книгу ждут несколько, а может быть, даже и множество офицеров - выпускников Новосибирского высшего военно-политического общевойскового училища имени 60-летия Великого Октября (НВВПОУ), прошедших через горнило офицерского выпуска и выдержавших испытание государственной экзаменационной комиссией.

Сразу хочется ответить тем моим гипотетическим критикам, которые не упустят возможности подвергнуть автора и его художественное произведение неадекватной критике. Заранее хочется ответить им ясно, кратко и, по возможности, односложно. Однако, воспитание, полученное автором в стенах НВВПОУ, и навыки ведения литературной дискуссии, заставляют его обратить взоры потенциальных критиков на окружающую жизнь. Если эта жизнь устраивает гипотетических критиков, то это произведение не для них, не про них и вести дискуссию о чем-либо с такими критиками просто бессмысленно.

Под конец хочется выразить конкретную благодарность всем, без кого эта книга стала бы невозможной: начальнику кафедры воздушно-десантной подготовки гвардии полковнику Андрееву, научившему меня и моих товарищей дергать кольцо в самые напряженные секунды нашей жизни; старшему преподавателю кафедры тактики ВДВ гвардии подполковнику Антонову, внятно и доходчиво вдолбившему в наши головы, в чем заключается смысл офицерской службы; начальнику кафедры огневой подготовки полковнику Усову - за приобретенный на его занятиях рефлекс первого выстрела; командиру взвода капитану Парчагину - за то, что, будучи моим командиром взвода, он был справедлив ко мне и к моим товарищам; всему остальному командно-преподавательскому составу НВВПОУ - за все, что они сделали для меня и моих товарищей для того, чтобы сформировать из нас закаленных бойцов военно-политического фронта.

Особую благодарность хочется выразить родной Коммунистической партии и такому же Советскому правительству за миролюбивую^[2] военную политику, благодаря которой в Рабоче-Крестьянской, а затем, в Советской Армии, появился институт военных комиссаров (они же - политруки, они же - замполиты). Чтобы неподготовленному читателю было ясно, о чем идет речь, объясню, что на институт военных комиссаров-политруков-замполитов Коммунистической партией и Советским правительством была возложена обязанность разъяснять и пропагандировать в войсках миролюбивую военную политику партии и правительства.

Понимая, что даже самый терпеливый читатель после такого предисловия исподволь тянется перевернуть страницу, автор не берется дальше испытывать его терпение и заканчивает скромное вступительное слово цитатой из популярной в узких кругах песни:

   "Мы вместе с тобою в атаку ходили

   По пашням, лугам и лесам,

   И мы о тебе эту песню сложили,

   Любимый, родной комиссар..."

   -------------------------------------------------------------------------------------

1 - Автор небезосновательно доносит до читателей кристально выверенную идею о том, что Советский Союз был тоталитарной идеократической державой с империалистической внутренней и внешней политикой. Как и всякая идеологическая держава СССР держался исключительно на вере своих граждан в незыблемую и всепобеждающую правоту коммунистических идеалов. Используя механизм, названный противниками социализма "рукой Москвы", СССР распространял эти идеалы по всему земному шару с целью освободить угнетенные народы от рабской колониальной и империалистической зависимости капиталистических государств, а народы капиталистических государств - от рабского и унижающего подневольного труда на буржуев-капиталистов. Эти идеалы объединяли людей разных национальностей и вероисповеданий, населяющих Советский Союз, в единое советское общество, освящали братским народам путь борьбы за мир во всем мире, сплачивая их вокруг первого в мире социалистического государства.

Автор твердо стоит на той точке зрения, что в годы, предшествующие духовно-идеологическому испарению Советского Союза и его последующему территориальному и государственному распаду, в руководстве СССР возобладал ревизионистский подход в отношении оценки целей и способов социалистического строительства. Автор считает, что это был удар в самую душу советского общества. Автор хорошо помнит, как планомерно и методично архитекторы перестройки и ведомая ими интеллигенция наносили удар за ударом по самым уязвимым местам советского общества - по его социалистическим ценностям и по их империалистической направленности.

Здесь автор считает необходимым сделать оговорку относительно формулировки империалистической сущности внутренней и внешней политики СССР. Для ортодоксальных последователей социализма такая трактовка Советского интернационализма звучит кощунственно. Но хватит уже жить в плену идеологических штампов предназначенных для отсталых и угнетенных народов. Давно пора говорить правду открытым текстом. СССР был империей и мог существовать только как империя! Завуалированные демагогические рассуждения деятелей перестройки о свободе и демократии, об общечеловеческих ценностях, о праве наций на самоопределение, имели одну только цель - подорвать основы советского общества с тем, чтобы разбить морально-политическое единство многонационального советского народа, развалить советскую государственность и на ее обломках устроить шакалий пир.

2 – Пример двуличия, существовавшего в Советском Союзе. В действительности КПСС проводила агрессивную военную политику, целью которой, на начальном этапе коммунистической революции, было распространение революции по всей Европе, затем, захват новых земель на западных границах СССР (аннексия Советским Союзом у Польши территорий Западной Украины и Западной Белоруссии в 1939 г., аннексия Карельского перешейка, Литвы, Латвии, Эстонии, Бессарабии и Южной Буковины в 1940 г., война с Финляндией 1939-1940 гг.), после Второй мировой войны – поддержка революционных движений во всем мире и вторжение в Афганистан и т.д.).

Часть 1.

НОВОСИБИРСКОЕ ВЫСШЕЕ ВОЕННО-ПОЛИТИЧЕСКОЕ ОБЩЕВОЙСКОВОЕ УЧИЛИЩЕ ИМЕНИ 60-ЛЕТИЯ ВЕЛИКОГО ОКТЯБРЯ

"Мы в курсантском строю идем торжественным маршем под великий марш Агапкина "Прощание славянки", когда строевая выучка, наша армейская дружба и слаженность роты позволяют ощутить себя не отдельной личностью, а частью мощного единого и непобедимого существа, которое будет жить вечно. Это ощущение наполняет восторгом душу, и ты чувствуешь себя центром мироздания. Ты веришь, что у всех стоящих в строю, будет одна жизнь, одно счастье, одна смерть и одна Родина, ради которой каждый готов умереть..."

Вадим Южный, "Прощание славянки”.

1983 год. Новосибирск (Сибирский ВО).

ДЕНЬ САПОГА

Sursum corda! - Ввысь да стремятся сердца!

Каждый год курсанты военных училищ и их выпускники отмечают "день сапога". В этот знаменательный день Министр обороны своим приказом зачисляет вчерашних абитуриентов на действительную военную службу, а начальники военных училищ заносят их в списки военных учебных заведений.

Летом 1983 года я приехал в Новосибирск с группой вчерашних уфимских школьников для сдачи вступительных экзаменов в Новосибирское высшее военно-политическое общевойсковое училище (НВВПОУ). Поезд пришел в шесть утра. Было солнечное июльское утро. Вымытый поливальными машинами город просыпался и оживал на глазах. Было чувство, что весь мир открывается нам навстречу и принимает радостно в свои объятия, обещая долгую и счастливую жизнь. На миг появилось чувство, что это со мной уже происходило, что я ходил по этим чисто вымытым улицам, видел эти освещенные восходом дома, вдыхал этот свежий утренний воздух, чувствовал своей кожей этот теплый и ласковый ветерок, видел в сквере эту девочку с мороженным, беззаботно играющую в классики, когда ее мама торопилась на работу.

Немного погуляв по городу, мы сели в автобус, который довез нас до КПП училища. Предъявив дежурному документы, мы оказались в новом для нас мире.

Два ярких впечатления первого дня в училище остались со мною на всю жизнь. При выходе с КПП мы увидели четырех курсантов с оружием идущими в колонну по одному. Это была караульная смена, но тогда мы этого не знали. Меня поразила сила и простота их движений. Их лица были просты, но не так просты, как это бывает у простоватых людей - это было выражение скрытой энергии уверенных в себе людей. Они прошли мимо нас как люди из другого мира, понять который мы, непосвященные, тогда не могли. Второе впечатление было не менее сильным. Я увидел, что курсанты без тени смущения ссут под любым деревом. Истинно: "Не испытывает стыда тот, кто верит в себя".

После представления дежурному по штабу нас распределили по абитуриентским ротам. Командирами рот были курсанты старшего курса. Жили мы в палатках на территории училища. С первых дней жизнь в палаточном лагере строилась по воинским уставам. Для нас, вчерашних школьников, это было непривычно. Многие еще до сдачи экзаменов, покинули лагерь, не выдержав начала суровой и неприхотливой воинской жизни. К экзаменам готовились здесь же, разместившись с учебниками возле палаток.

Отбой в лагере "абитуры" объявляли в двадцать два часа. После этого времени запрещалось передвигаться по лагерю и все должны были находиться в своих палатках. Территорию вокруг лагеря патрулировали курсантские патрули, которые отлавливали абитуриентов, повадившихся по вечерам бегать в Академгородок. Пойманных на следующий день отправляли домой или к прежнему месту службы. То же происходило с теми, кто опоздал на вечернюю поверку. Я был невысокого роста и стоял в конце строя. Абитуриентов было много, и расстояние от меня до фронта строя составляло человек двадцать. Поверка проходила на открытом воздухе, рядом шла поверка в других ротах, и расслышать свою фамилию иногда было невозможно. Поэтому, когда после фамилии не следовало ответа, кто-либо из абитуриентов громко отвечал:

-Я!

Так, стихийно, складывались отношения взаимовыручки между теми, кто конкурировал друг с другом за право надеть курсантские погоны.

На приемной комиссии, когда все экзамены были сданы, а конкурс составлял четыре человека на место, решался вопрос: кто достоин больше других быть офицером, кто способен выдержать все тяготы и лишения воинской службы, чтобы с гордостью носить погоны защитника Отечества.

На вопрос председателя приемной комиссии:

- Почему Вы решили избрать профессию военного? - я ответил:

- Мой дед был офицером, воевал в Великую Отечественную войну, был ранен. Я хочу пойти по его пути, потому что люблю свою Родину и готов защищать ее с оружием в руках.

Наверное, я был убедителен в своем ответе, потому что 5 августа 1983 года меня вместе с другими абитуриентами, успешно сдавшими экзамены, зачислили в списки училища и присвоили воинское звание "курсант".

На четыре года училище стало мне родным домом. На четыре таких долгих и так мгновенно пролетевших года.

1983 год. Новосибирск (Сибирский ВО).

ПРИСЯГА

In hoc signo vinces.

- Под этим знаменем ты победишь.

- Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды Вооруженных Сил, принимаю присягу и торжественно клянусь быть честным, храбрым, дисциплинированным, бдительным воином, строго хранить военную и государственную тайну, беспрекословно выполнять все воинские уставы и приказы командиров и начальников.

Я стою на плацу перед лицом своих товарищей и зачитываю текст военной присяги. Текст я знаю наизусть и даже не смотрю в раскрытую передо мной книгу.

Закончился курс молодого бойца, от столкновения с солдатскими буднями которого исчезла последняя юношеская романтика. По утрам, просыпаясь от крика дневального, я задавал себе один и тот же вопрос:

- Для чего я сменил легкие спортивные кроссовки на тяжелые солдатские сапоги?

И каждый раз отвечал самому себе:

- Для того, что кто-то должен профессионально защищать Родину.

Армейская среда, в которой я оказался, радикально отличалась от мира "за забором", в котором я прожил первые 17 лет жизни. Самым трудным оказалось беспрекословно повиноваться командирам и быть честным с самим собой, когда на вопрос командира:

- Почему Вы не успели (не сделали) ...? - я должен был отвечать самому себе:

- Потому, что проявил слабость.

- Я клянусь добросовестно изучать военное дело, всемерно беречь военное и народное имущество и до последнего дыхания быть преданным своему народу, своей Советской Родине и Советскому правительству.

Во время проведения первых стрельб я не попал ни в одну мишень. У других "салаг" результат был не лучше. Чтобы смыть позор, мы получили у старшины второй комплект боеприпасов и поразили большинство мишеней. Честно говоря, на теоретических занятиях по огневой подготовке мы спали. Наш мозг самопроизвольно отключался, не выдерживая запредельного напряжения, вызванного ломкой динамических стереотипов и тотальным контролем со стороны командиров. Уже через полгода этот контроль войдет в привычку и станет самоконтролем. А сейчас мы были вынуждены мобилизовать все свои внутренние силы, чтобы элементарно не уснуть на занятиях и запомнить то, о чем нам рассказывает преподаватель.

Перед отъездом для поступления в училище один мой одноклассник долго убеждал меня в том, что Советскому государству не нужна большая армия, что на нас никто не собирается нападать, и что профессия военного ограничивает личную свободу человека, которая, по его мнению, является самоценной.

- Свобода личности и независимость от кого бы то ни было - вот к чему нужно стремиться, - убеждал он меня.

Я ответил ему тогда, что свободу я понимаю, как свободу выбора, а не как независимость от других людей и от государства.

- Настоящая свобода возможна тогда, когда люди верны своему слову и верят словам других людей. А если люди постоянно обманывают друг друга, стремясь только к личной выгоде, то это будет не свобода, а анархия. Я поэтому и иду в армию, что там белое это белое, а черное - черное. Поэтому страна всегда может быть уверена в армии, - сказал я ему.

В жизни я не раз встречал людей подобных моему однокласснику, и никогда не мог найти с ними общий язык.

- Я всегда готов по приказу Советского правительства выступить на защиту моей Родины - Союза Советских Социалистических Республик и, как воин Вооруженных Сил, я клянусь защищать ее мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами.

Сегодня мне выдали личное оружие - автомат АКС-74, от спускового крючка которого, уже через месяц, у меня появится мозоль на указательном пальце правой руки.

Погиба попытался подшутить надо мной:

- Елькин! - сказал он, когда я получил оружие - спорим, что ты не сможешь выстрелить в человека?

- В человека - нет, а во врага - даже задумываться не буду, - ответил я.

- А у тебя есть враги? - спросил он.

- У нашей Родины есть враги, - сказал я.

- И что, - подначивал Погиба, - ты сейчас пойдешь и запросто их убьешь?

- Если командир прикажет - да, - был мой ответ.

Пройдут годы и страна, в верности которой мы клялись, исчезнет с политической карты мира. Не внешние, а внутренние враги стравят между собой советские народы и расчленят Родину на части. Нас предадут те, кому мы верили и в верности которым мы клялись.

- Если же я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение трудящихся.

Я свой выбор сделал сознательно. Я испытываю чувство гордости оттого, что командиры доверили мне оружие и приняли меня в армейское братство. Я знаю, для чего я надел погоны военного. Как и мои товарищи, я искренен в своих помыслах и верен тому народу и государству, которые я клянусь защищать. Родина может быть уверена во мне.

1983 год. Новосибирск (Сибирский ВО).

ДЕДУШКА ВДВ

Abiit, non obiit.

- Ушел, но не забыт.

- Рота, подъем! Построение на физическую зарядку через одну минуту! - крик дневального вырывает меня из сна. Кажется, что спал только пять минут.

Я отбрасываю одеяло и стараюсь одеться также быстро, как одевается большинство курсантов моего отделения. В проходе стоит ротный с секундомером в руках и отслеживает время. Ровно через минуту он командует:

- Стоп! Кто не успел встать в строй, остаются на месте! Товарищ курсант! - обращается он ко мне, - Вы почему не успели встать в строй?

Почему он обратил внимание на меня? Еще человек двадцать не успели одеться и встать в строй. До моего места в строю мне осталось сделать три шага, но мне нечего ответить ротному в свое оправдание и я говорю:

- Долго выходил из состояния сна, товарищ капитан.

Первый курс ломал динамические стереотипы всей моей прошлой жизни. Подъем в шесть утра, часовой бег и занятия на спортивном городке, утренний туалет и заправка постели, построение и завтрак, развод на занятия, учеба в классах и в поле, обед, чистка оружия, самостоятельная подготовка в классах (индивидуальные занятия в библиотеке запрещались командиром взвода), час спортивных занятий, просмотр программы "Время", вечерняя прогулка строем и с песней, вечерняя поверка и наконец отбой. Новый жесткий, а иногда жестокий, ритм жизни требовал полного себе подчинения, причем немедленно и без оговорок.

Первые мозоли от неразношенных сапог (потом они превратятся в наросты, которые позволяли мне комфортно носить любую обувь), первые шаги по плацу, первые замечания командиров (за неаккуратно подшитый подворотничок, за складки на обмундировании), первые бессонные ночи в нарядах - все теперь кажется далеким. Но это были мои и моих товарищей первые шаги в армейской жизни, без которых не было бы всего, что за ними последовало.

До принятия присяги первый курс жил в палатках по отделениям. В нашем отделении было шестнадцать курсантов (до офицерских погон дойдут только восемь, остальные уволятся или будут отчислены из училища). Половина курсантов в отделении были вчерашними школьниками, другая половина - бывшими солдатами и сержантами срочной службы. Командовал отделением сержант Кулик, отслуживший до поступления в училище полтора года.

Он не умел быть злым, и мы его не боялись, но выполняли его приказы из уважения к "дедушке ВДВ". Когда кто-то из отделения стоял дневальным по роте, он просил разбудить его за полчаса до подъема. Мы будили его, он просыпался, благодарил дневального, переворачивался на другой бок и снова засыпал. Радостей в армейских буднях мало, и он получал их таким способом, как бы "урывая" себе от службы еще полчаса сладкого утреннего сна.

Кулик был самым старшим в отделении, с большим жизненным опытом. Он хорошо представлял, чем является офицерская служба, и не строил иллюзий относительно нашей и своей воинской карьеры. Среди наших родственников не было генералов, а значит, в соответствии с советской номенклатурной традицией, наши фамилии в табеле о рангах не поднимутся выше майорского или полковничьего звания. Мы, конечно, об этом не думали и как щенки на псарне радовались каждой конфетке: будь то увольнительная или просмотр кинофильма.

В начале первого курса курсанты, поступившие в училище из армии, держались особняком от других. Также поступали и кадеты - выпускники Суворовских училищ. Они уже прошли армейскую школу и быстро адаптировались к жизни в училище. К нам, "пиджакам", как они называли тех, кто до поступления в училище в армии не служил, они относились с некоторым превосходством и в свои кружки нас не приглашали.

Однажды, по случаю дня рождения кого-то из "старослужащих", собрался такой кружок. Ночью, после отбоя, они в столовой нажарили картошки и ее поеданием отмечали событие. Кулик, некоторое время побыв в компании друзей, еще нажарил картошки, полную кастрюлю которой в три часа ночи принес нам в палатку. Разбудив всех, он накормил от души вечно голодное отделение.

В каждом из нас он видел человека и соответственно к нам относился. Бессознательно он требовал таких отношений от всех. Однажды, получив от командира взвода распоряжение об уборке территории, он дал команду курсанту Погиба:

- Погиба! Спустись в подвал за инвентарем для отделения. Можешь взять с собой любого курсанта.

Погиба понял это по-своему и скомандовал:

- Елькин! Спустись в подвал за инструментом.

Меня возмутило его отношение. Погиба был таким же курсантом, как и я, только что мастером спорта и поздоровее меня в плечах. Дело едва не дошло до драки, когда Кулик застал нас за выяснением отношений. Выяснив в чем дело, он построил отделение и велел каждому курсанту индивидуально спуститься за инвентарем. Не знаю, как Погибе, но мне было стыдно.

После второго курса Кулик подал рапорт об отчислении из училища. Видимо, "дедушке ВДВ" хватило армейских будней и он решил изменить образ жизни. Знаю, что после увольнения из армии он поступил на работу в милицию г.Ленинграда, где еще и учился в высшей школе милиции. У меня был записан его телефон в служебном общежитии. Летом 1986 года я был в Питере и позвонил ему. Дежурная ответила, что он на службе. Я оставил свой адрес в гостинице, а через день уехал в Петрозаводск. Вернувшись через пять дней, я узнал от администратора, что после моего отъезда приезжал взвод милиции с автоматами, искали меня. Наверное, этим взводом командовал дедушка ВДВ Юра Кулик.

1983-1984 год. Новосибирск (Сибирский ВО).

ХОЛОД

Aut Ceasar, aut nihil.

- Или Цезарь, или ничто.

От первого курса у меня осталось ощущение постоянного холода. Видимо, оно было вызвано перестройкой организма, который находился в постоянном напряжении и тем стрессом, который я испытывал первые полгода учебы. От природы я наделен тонкой душевной организацией. Сильные переживания могут надолго изменить течение моей жизни, а первые полгода я получал их изрядную порцию ежедневно.

Особенно донимал меня командир взвода старший лейтенант Д. Высокий и сутулый, с одутловатым бледным лицом и отвисшей нижней губой, он обожал демонстрировать курсантам первого курса свое превосходство во всем: в знании уставов, в умении наглаживать парафином голенища хромовых сапог, в отдании чести старшему начальнику. Особыми талантами он блистал в красноречии, исторгая из себя потоки оскорбительных выражений в адрес неоперившегося курсанта. Таким курсантом всегда становился кто-нибудь из "пиджаков". По отношению к "старослужащим" курсантам или к бывшим кадетам он, сам бывший кадет, держал себя корректно.

Мои родители были простыми рабочими и у меня не было денег, чтобы купить себе хорошую электрическую бритву, а пользоваться лезвиями для бритья я не мог, по причине юношеских угрей, которые кровоточили после такого бритья. Д. выводил меня из строя и в оскорбительных выражениях проводил со мной воспитательную работу:

- Товарищ курсант! Ваше лицо не только жопа... - за чем следовало длительное нравоучение о необходимости тщательного бритья.

Никто не мог ему возразить, потому что он был офицером, командиром взвода, а мы "ублюдками недоделанными".

Надо ли говорить, что после общения с ним настроение у меня портилось. Со временем это стало сказываться на учебе, я получил несколько неудов по зачетам и встал вопрос о моем отчислении из училища по неуспеваемости.

Товарищ мой, Валера Назаренко, поступивший в училище, как и я, после школьной скамьи, подбадривал меня как умел. Ему самому приходилось быть объектом внимания Д., но Валера умел не придавать значения его насмешкам и ругательствам и пропускал их мимо ушей.

Д. любил когда курсанты красиво выполняют строевые приемы и не жалел своего и нашего времени на "оттачивание" и "шлифование" тех или иных движений. Когда ему казалось, что можно улучшить тот или иной прием он смело применял новаторство и отрабатывал на нас придуманные им новшества. Так на одном из занятий по огневой подготовке Д. провел с нами тренировку по передаче оружия из рук в руки сразу после стрельбы. Д. объяснил нам, что во время стрельбы ствол автомата сильно нагревается, так что если сразу взять его в руки можно получить ожег. Для избегания ожога Д. рекомендовал передавать автомат другому курсанту броском. Второй курсант ловил автомат за цевье, которое было деревянным. Такую тренировку Д. провел с нами перед окончанием занятий. На вопрос одного из курсантов:

- Для чего мне передавать свой автомат другому курсанту, если у него есть свой?

Д. не смог найти ответ и приказал задавшему вопрос курсанту отжаться двести раз.

Занятия проходили в течение всего дня на учебном центре. Была поздняя осень, и было холодно. Пока доехали от учебного центра до училища в кузовах автомобилей, замерзли еще больше. После спешивания Д. дал команду нашей группе построиться с оружием в помещении казармы. Наверное, ему хотелось блеснуть приемами обращения с оружием, и он скомандовал:

- Курсант Елькин! Дайте мне Ваше оружие.

Мои мозги оставались в замороженном состоянии или сработал не забытый еще новаторский прием передачи оружия после стрельбы, но я, сняв автомат с плеча, бросил его Д. Он не ожидал, что я так передам ему оружие, и среагировать не успел. Автомат ударил его по носу, из его глаз брызнули слезы. Он обхватил автомат руками и, ошарашено надувая щеки и шлепая губами, пытался мне что-то сказать.

Через несколько дней наша группа заступила в караул по училищу. Начальником караула был Д. Меня он назначил ответственным за уборку столовой в караульном помещении и за выпуск боевого листка в смене. Когда нашей смене наступила очередь отдыхать, он вызвал меня к себе и сказал:

- Товарищ курсант! Выпущенный Вами боевой листок оформлен не надлежащим образом. Я приказываю Вам его переделать.

Пришлось выполнять его приказание, пока моя смена отдыхала перед заступлением на посты.

После смены с постов Д. приказал мне тщательно убрать помещение столовой. И опять, когда наступила очередь отдыхать, он вызвал меня к себе и спросил:

- Товарищ курсант! Почему Вы не выпустили боевой листок?

Я ответил:

- Товарищ старший лейтенант! У меня не было для этого времени, потому что я выполнял Ваше приказание.

- Сейчас у Вас есть для этого время, - сказал он, - идите и выпускайте боевой листок.

- Есть! - ответил я и принялся выполнять его приказание.

Пытка боевым листком продолжалась до четырех часов утра, пока я, не наплевав на его очередной приказ, пошел спать. Прилег и провалился в глубокий сон, из которого меня сразу стал вытаскивать Д. Что-то бубня и тормоша меня за ногу, он требовал от меня предоставить ему боевой листок.

В этот момент в моей голове что-то щелкнуло и я решил, что с меня хватит.

- Пошел на…! - я вытащил из ножен штык-нож и был готов заколоть этого ублюдка, чем унижаться перед ним.

Реакция Д. была мгновенной и неожиданной. Он выбежал из комнаты отдыха, не забыв закрыть за собой дверь.

В свой первый отпуск я летел как на крыльях. Был январь, и морозы стояли до минус тридцати. Первые пять дней я отогревался и почти не выходил из родительского дома. На шестой день я встал с ощущением тепла и энергии во всем теле. Я как будто заново родился. Я вышел на улицу и не почувствовал мороза. Я перестал мерзнуть. Мои руки без перчаток больше не леденели. Я вспомнил Д. и он стал мне противен, как муха, случайно попавшая в тарелку с супом.

1983-1987 год. Новосибирск (Сибирский ВО).

ОФИЦЕРЫ

Caeli filius. - Сыны неба.

Не все офицеры были такими как Д., скорее он составлял исключение, выбиваясь как своим внешним видом, так и поведением из стройной когорты командного и преподавательского состава училища.

Образцами для подражания, на протяжении всех четырех лет учебы, были для нас гвардии подполковник Антонов - старший преподаватель кафедры тактики ВДВ и гвардии полковник Андреев - начальник кафедры воздушно-десантной подготовки.

Внешне Антонов производил впечатление итальянского мафиози (мы дали ему прозвище Антонио Черутти - по имени известного итальянского гангстера), на которого натянули сапоги и шинель с портупеей. Не производил он впечатления бравого десантного подполковника. Но была в нем особенная твердость и, наверное, жестокость, с которой он добивался выполнения своих приказаний. Он, прошедший Афганистан, осуществивший не одну успешную операцию, как никто другой знал, чем могут обернуться в бою слабая командирская подготовка, моральная слабость или трусость. К нам он подходил со своими мерками. По шесть часов мы выстаивали с ним на морозе в шинелях и в сапогах, рисуя окоченевшими пальцами карты и тактические схемы. От холода замерзали мозги, а он требовал точного ориентирования на местности и нестандартных решений на бой. После таких занятий, в казарме, я отдирал портянки от сапог с кусками льда, потому что ноги от холода потели, а пот превращался в лед.

Антонов отлично знал историю ВДВ и опыт локальных конфликтов. Он понимал истинные причины войн и не воспринимал пропагандистскую трескотню о миролюбивой политике советского государства.

- Армия - это инструмент силового решения политических конфликтов. Опыт последних лет свидетельствует, что количество и интенсивность военных конфликтов в мире возрастают. Воздушно-десантные войска - это высокомобильный род войск и опыт локальных конфликтов говорит о том, что ВДВ используются в них в первую очередь. Поэтому готовьтесь к тому, что каждый из вас будет воевать, и когда станете офицерами, учите своих солдат действиям в бою, а не управлению швабрами и метелками, - говорил он.

Антонов понимал смысл воинской службы и относился к ней как к работе.

- Не стремитесь быть героями. Героями становятся по своей глупости или по чьей-то вине, когда не учитывают всей обстановки и не принимают заранее всех мер для выполнения задачи. Обычно героями затыкают чьи-то ошибки или хуже того - чью-то трусость. Стремитесь к тому, чтобы выполнить свою задачу и не понести при этом потерь. Герой тот, кто тянет лямку и каждый день выполняет свою работу так, что другие могут быть уверены в нем.

Антонов требовал от нас отличных знаний, инициативности, самостоятельности и ответственности в принятии решений.

- Количество личного состава в роте само по себе не влияет на исход боя. Имеет значение выучка солдат и сержантов, слаженность подразделений и хорошая командирская подготовка офицеров. Учитесь побеждать не своими и солдатскими жизнями, а своим умом.

Антонов верил в звериную сущность человека и никогда не скрывал ее:

- Человек это зверь склонный к насилию. Он придумал право, но право всегда на стороне силы, а сила должна служить правде. Офицерская правда заключается в служении нашему народу и в верности военной присяге.

Говорили, что в училище Антонов попал из Афганистана, где в должности начальника штаба парашютно-десантного полка провел операцию по уничтожению "каравана духов". Штурман авиаэскадрильи ошибся в определении площадки десантирования и группу Антонова десантировали на территорию Ирана. Как назло, в предполагаемое время прохождения каравана на место его засады вышел иранский моторизованный патруль, который и был уничтожен. Командование, как принято, всем надавало по головам, и Антонова отправили на преподавательскую работу.

Когда Антонов стоял дежурным по училищу, обеды в курсантской столовой были самыми сытными, а компоты - самыми сладкими. Согласно уставу, дежурный по части не должен присутствовать при закладке продуктов и лично проверять их количество установленным нормам довольствия. Это обязан делать дежурный по столовой, которого назначали из командиров курсантских взводов. Как правило, после закладки продуктов в котлы, дежурный покидал варочный цех, доверяя поварам завершить начатое. Поварами работали женщины, которые жили недалеко от училища. При закладке мяса в котлы они не включали их подогрев, и после ухода дежурного доставали мясо и отрезали лучшие куски, которые уносили домой. Антонов это знал.

- Бляди строиться! - командовал он, заходя в цех поваров. Он сам взвешивал мясо и лишь после того, как вода в котлах закипала, отпускал поварих.

Полковник Андреев, внешне, был полной противоположностью Антонова. Высокий, с мужественным лицом и хрипловатым голосом, с уверенными и резкими движениями он всем внешним видом демонстрировал мощь и напористость воздушно-десантных войск. Словом, настоящий полковник.

- Мужчины! Если вы не знаете за что дергать, дергайте за яйца, они вам больше не пригодятся, - начинал он занятия по воздушно-десантной подготовке.

Он учил нас не бояться своего страха.

- Страх - это показатель наличия опасности, которую надо контролировать. Не боятся только дураки. Вы должны обуздать свой страх и поставить его себе на службу, - говорил он.

В прошлом, заслуженный испытатель парашютно-десантных систем, он передавал нам свои знания и опыт:

- В воздухе рядом с вами не будет инструктора, поэтому учитесь всему на земле. Доводите свои навыки до автоматизма. Если ночью вас разбудят и скажут: "кольцо" - вы должны дернуть за кольцо.

Андреев приучил нас коротко стричь ногти и относиться к женщине с трепетом:

- Мужчины! Вы приземлились, а у Вас что-то с ногой. Вы: "Сестра, сестра!" - прибегает блондинка, Вы снимаете перед ней сапог, а там ногти... Некрасиво.

Мне досталось от него один раз, когда я не привязанный крутился на лопинге, а группа очищала от старой краски списанный АН-2, по случаю добытый Андреевым в местном аэроклубе:

- Мужчина! Хватит болтать яйцами, когда товарищи выполняют задачу.

Другого замечания мне было не нужно.

Антонов и Андреев принадлежали к категории профессионалов, на которых держится любая армия. Пример их отношения к службе как к ежедневной работе, лишенной в своей повседневности какого-либо щегольства и героизма, показывал нам наглядно, в чем смысл офицерской службы. Такие офицеры и составляли золотой фонд Советской Армии.

1983-1987 год. Новосибирск (Сибирский ВО).

БРАТЬЯ

Adversa contraliis referunt.

- Противоположности сходятся.

Нас было три друга. Мы не виделись с 1987 года, когда повинуясь предписаниям мы разъехались по округам, управлениям и группам войск. Погиба Юра и Назаренко Валера - два моих лучших друга, с которыми я плечом к плечу постигал азы военного дела.

Погиба был бабником и бузотером. Небольшого роста, с фигурой Геркулеса и прибалтийскими чертами лица, он своей волосатой грудью производил неизгладимое впечатление на женщин, чем успешно пользовался (если верить его рассказам). Для начала действия ему не нужна была причина. Он сам был причиной всего.

На первом курсе его отправили в подсобное хозяйство помочь прапорщику резать свиней. Погиба, как городской житель, знал лишь теоретически, как это делается. Поразмыслив, он пришел к выводу, что обычным армейским штык-ножом заколоть свинью будет проблематично (к тому же, он не знал, куда нужно колоть). Клинок штык-ножа короткий и ему пришлось бы нанести свинье множество колото-резанных ран, прежде чем она бы сдохла. Впрочем, количество работы его не пугало. Он хотел, чтобы работа была сделана красиво, ведь он читал Шопенгауэра и не был лишен эстетических чувств.

Тогда он решил перерезать ей горло. Выбрав для эксперимента не самую большую свинью, он, как ковбой, запрыгнул свинье на спину и обхватив ее руками стал резать ей шею. Кожа у свиньи оказалась толстая, а нож недостаточно заточен, и свинья с визгом стала бегать по скотному двору, пытаясь сбросить с себя седока. Видя, что его усилия тщетны, Погиба стал пилить свинье шею пилой (на верхней стороне штык-ножа расположена пила). Свинья, чувствуя, что ей приходит конец, с визгом и ревом носилась кругами, но Погиба, как джигит, крепко обхватил ее тело ногами и продолжал свое дело. Вдруг ему в голову пришла мысль, что будет лучше, если он воткнет нож в шею. Так уж точно он достанет сонную артерию.

Агония свиньи была недолгой. Подоспевший прапорщик завершил дело, а Погиба, весь в крови и грязи, отправился стирать обмундирование.

На втором курсе мы начали изучать философию. Преподавателями были офицеры - выпускники политической академии имени Ленина. Дисциплина, которую они преподавали, наложила огромный отпечаток на их мировоззрение и мировосприятие. В большей степени их можно было отнести к философам на службе, чем к действующим офицерам. Часто их назначали начальниками патрулей - ловить курсантов, бегавших в самоволку. У Погибы в Новосибирске жила девушка, и он в часы самоподготовки бегал за забор звонить ей с телефона-автомата. В один из таких забегов его застукал патруль. Начальником патруля был офицер с кафедры философии.

- Что Вы здесь делаете, товарищ курсант? - спросил он Погибу, преградив ему выход из телефонной будки.

- Размышляю над бренностью бытия, товарищ полковник, - ответил Погиба, приняв позу Мыслителя.

- А! Ну продолжайте, - ответил начальник патруля и удалился, видимо удовлетворенный таким ответом.

После этого случая Погиба стоял в наряде по штабу училища. Дежурным был полковник с кафедры философии. В час ночи Погиба позвонил в роты первого курса и передал распоряжение:

- В час часа дневальным по роте прибыть к дежурному по училищу с чистыми ведрами и лопатами для получения гносеологических корней.

В час часа ночи шесть дневальных с первого курса с шестью парами до блеска отдраенных ведер и большими саперными лопатами стояли перед штабом училища в ожидании раздачи гносеологических корней.

Полковник оценил шутку Погибы и до конца наряда отправил его вскапывать клумбу перед зданием штаба.

После третьего курса Погиба женился. Ирина работала стюардессой, а мы летели на стажировку в Болград (Одесская область). В Устинове (ныне Ижевск), где самолет сделал посадку на дозаправку, они уже держались за руки, а в Одесском аэропорту, он купил ей роскошный букет роз. Расписались они после стажировки во время Юриного отпуска.

В первое свое прибытие в Новосибирск после свадьбы Ирина приехала в училище к Юре. Наша группа была на самоподготовке, и командир взвода не разрешил курсанту Погиба нарушить распорядок дня. Он сказал, что запрещает Погибе выходить из корпуса.

- Выходить, но не спрыгивать, - решил Погиба и полез на крышу.

Здание было четырехэтажным с плоской крышей. В некоторых местах деревья почти вплотную подступали к кровле. Погиба с разбега прыгнул на одно из таких деревьев, по стволу которого спустился на землю.

Надо было видеть выражение лица у взводного, когда через час довольный Погиба вышел из-за угла учебного корпуса (а взводный все это время сторожил единственный выход из здания).

Зимой Погиба едва не попал на гарнизонную гауптвахту, последствия пребывания на которой могли быть для него катастрофическими: из курсантов в солдаты и через два года на дембель (при отчислении курсанта из училища срок обучения в училище не засчитывался в срок срочной службы, и бедолага был вынужден служить срочную, прежде чем попадал домой).

Было воскресенье после обеда. Все разбрелись по своим делам: кто в город, кто в библиотеку. Погиба, без увольнительной, пошел звонить Ирине, которая прилетела в Новосибирск и ждала его звонка в аэропорту "Толмачево". Телефонная будка находилась в ста метрах от училищного КПП, рядом с автобусной остановкой.

Когда Погиба разговаривал по телефону, к остановке подъехал ГАЗ-66 гарнизонной комендатуры. В патрулирование по Новосибирскому гарнизону чаще всего назначали курсантов из Новосибирского высшего командного училища МВД (НВКУ МВД), в котором готовили будущих начальников караулов для тюрем и исправительно-трудовых лагерей.

Мы враждовали с ними на уровне культуры и не считали "рексов" достойными уважения. Методы, которыми они пользовались, заслуживали презрения. Лишь в иезуитской голове мента могла родиться идея, ловить самовольщиков у КПП родного училища, когда они уже возвращались к себе "домой" (хотя логический расчет был верным).

Увидев курсанта НВВПОУ в повседневной форме одежды, "рексы" поняли, что он в самоходе. Выпрыгнув из кузова, а их там было человек восемь, они окружили телефонную будку и постучали в ее дверь.

Погиба понял сразу, в каком дерьме он оказался, но сдаваться было не в его правилах. Препятствия лишь удваивали его силы. Продолжая, как ни в чем ни бывало, разговаривать по телефону, он дождался, когда начальник патруля подойдет вплотную к двери будки. Ударив дверью начпатра и сбив с ног его и еще двух патрульных, Погиба побежал стометровку. Но был февраль и дорога оледенела. Водитель комендатуры успел среагировать на движение Погибы, пока тот, удерживая равновесие, где бежал, а где катился по льду, и поставил ГАЗ-66 между Погибой и КПП. Сила инерции Погибы была большой, и он с разбега ударился грудью о борт "шестьдесят шестого". Его ноги влетели под автомобиль и потащили за собой туловище. Проскользнув на спине под днищем машины, Погиба вынырнул с ее другой стороны и продолжил бег. На ступенях КПП его подхватили курсанты училища, захлопнув двери под носом у "рексов".

В отместку за причиненные неудобства Погиба устроил "рексам" тонкую месть. Будучи в гарнизонном патруле, он останавливал курсантов НВКУ и прекращал им увольнение (делал отметку в увольнительной записке, с указанием причины прекращения увольнения) по причине нарушения формы одежды: Погиба сравнивал длину шнурков правого и левого ботинок или проверял носки на наличие в них дырок. Наверное, это его стараниями, все НВКУ измеряло линейкой длину шнурков и сидело с иголками и нитками за штопкой носок.

На четвертом курсе Погиба стал дипломатом: не лез на рожон, чистил оба сапога, первым становился в строй и даже стал делать мне замечания, если я одевал в увольнение носки неуставного цвета (если рядом были ротный или взводный). Впереди нас ожидало распределение.

Если Погиба был чертом и ангелом в одном лице, готовый для усмирения бушевавших в нем противоречий на любой исход, если это был исход в его пользу, то Валера жил спокойной уставной жизнью, всецело посвятив себя учебе, дисциплине и воинской службе.

Февраль 1984 года. Новосибирск (Сибирский ВО).

САПОГИ

Durum patientia frango.

- Трудности преодолеваю терпением.

В первый день на первом курсе нам выдали новые яловые сапоги. Я быстро научился мотать портянки и проблем с мозолями у меня не было. Сапоги мне пришлись как раз по размеру, и я относился к ним бережно, понимая, что от их состояния зависит состояние моих ног, а значит и моя способность выполнять учебно-боевые задачи.

В феврале 1984 года в роте прошли первые тактические учения.

- Рота, подъем! Сбор! Первый взвод получить оружие! - в три часа ночи подал команду дневальный.

Яркий свет слепит глаза и я, откинув одеяло, вскакиваю с кровати и слышу, как тихо ругается Валера Назаренко. Пока он спал, кто-то завязал узлами штанины у его брюк и рукава у кителя. Наверное, этим "кто-то" был Погиба, потому что из-под одеяла он встал уже одетым и, быстро надев сапоги, стал демонстративно возмущаться тем, как медленно курсант Назаренко выполняет команду "Подъем".

Офицеры роты и подполковник Антонов, уже в полевой форме одежды, стоят в проходе и по секундомерам отслеживают время выполнения норматива по выходу роты из расположения казармы.

Через пять минут рота с оружием, в полевом снаряжении и с лыжами стоит на плацу.

- Старшина! Ведите роту в район ожидания! - командует ротный.

- Рота! За мной, бегом, марш! - отдает команду старшина.

Ротные учения начались.

Из района ожидания мы совершаем на лыжах 12-ти километровый марш-бросок в район расположения учебного центра, где в течение дня выполняем учебные тактические задачи. В 17 часов рота получила команду подготовить в лесу базу. В ожидании отдыха мы готовим базу, когда получаем команду на совершение по азимуту марш-броска в район расположения училища. За день температура воздуха поднялась до восьми градусов выше нуля и снег налипает на лыжи так, что идти на них становиться невозможным. Мы снимаем лыжи и пытаемся идти пешком. Ноги проваливаются в снег по колено и через пять минут в сапогах начинает хлюпать вода. Мы опять надеваем лыжи и продираемся на них через молодой лес. Марш-бросок превращается в медленное и мучительное движение по мокрому и местами глубокому снегу, в котором рота увязает как в болоте. Оружие и снаряжение начинают давить на плечи. Мы промокли насквозь как от снега, так и от собственного пота, и о выполнении норматива речь уже не идет.

Через три часа мы выходим на дорогу, снимаем лыжи, ждем отставших товарищей, и когда рота собирается в полном составе, начинаем движение. В это время выясняется, что один из курсантов, во время последнего привала, оставил в лесу пулемет. Старшина разворачивает роту, и мы снова заходим в лес. Наконец пулемет найден.

В двадцать два часа мы, насквозь промокшие, стоим на плацу в ожидании следующей команды. Ротный о чем-то тихо разговаривает с Антоновым, потом поворачивается к роте и командует:

- Зайти в расположение роты, сдать оружие и приготовиться к отбою. Отбой через тридцать минут.

Мы заходим в казарму, сдаем оружие и снимаем с себя мокрую одежду. Я пытаюсь снять сапоги, но мне удается это сделать только с помощью товарища. Сапоги впитали в себя столько воды, что когда я начинаю тянуть их вниз, она льется ручьем из-под моих рук. Сняв сапоги, я выжимаю портянки и отношу одежду в сушильную комнату. Там уже нет свободного места, и я размещаю свою одежду поверх чьей-то.

Звучит команда дневального:

- Рота! Строиться на вечернюю поверку! Форма одежды номер "один"!

Поверка проходит быстро, и роте командуют "отбой".

Я ложусь в кровать, дневальный выключает свет, я закрываю глаза и пытаюсь уснуть. Мой организм перевозбужден и я заставляю себя закрыть глаза. В проходе, почему-то, остались стоять офицеры роты и подполковник Антонов.

Вдруг загорается свет, и дневальный командует:

- Рота, подъем! Сбор! Первый взвод получить оружие!

Сначала я решил, что дневальный сошел с ума. Наверное, это же подумали остальные курсанты роты, потому что рота не шелохнулась. Но дневальный повторяет команду, и по дребезжанью звонка открывающейся двери комнаты для хранения оружия я понимаю, что это не шутка.

Внезапно, повинуясь рефлексам, сто человек вскакивают со своих кроватей и устремляются в сушильную комнату. Кто-то из сержантов начинает регулировать вход в нее, и мы забираем свою одежду достаточно быстро.

Я надеваю на себя мокрую и слегка теплую одежду, и понимаю, что не могу надеть сапоги. За прошедший день ноги распухли и теперь не лезут в мокрых портянках в мокрые и холодные сапоги. Вся рота, с матом, решает проблему надевания сапог.

Через двадцать минут, приняв боевой первоначальный вид, рота стоит на плацу в ожидании команды.

- Рота! Слушай приказ! - обращается к нам подполковник Антонов - В районе учебного центра противник высадил воздушный десант силами до одной аэромобильной роты. Приказываю роте совершить марш-бросок в район учебного центра, провести разведку сил противника и местности и принять решение на бой.

- Старшина! Ведите роту! - командует ротный.

- Рота! Повзводно! За мной, бегом, марш! - отдает команду старшина.

Бежать мешают мокрые сапоги, которые натирают ноги. Каждый шаг причиняет острую боль и метров через сто рота переходит на шаг. Минут через пять болевой порог повышается, и идти становиться легче. Ярко светит луна, и наши фигуры отбрасывают на дорогу причудливые тени. Очень хочется спать. Чтобы не уснуть, мы разговариваем, и когда кто-то перестает участвовать в разговоре, бьем его ладошкой по лбу, мгновенно приводя в сознание. Рядом со мной идет Володя Ефремов, и я вижу, как он начинает отставать. Я забираю у него рюкзак, мы укладываем лыжи на плечи друг другу и продолжаем идти в тандеме, выдерживая темп и направление движения роты. Вот кто-то уснул и свалился с обочины в канаву. Ему протянули лыжи и быстро вытащили на дорогу.

Километров через пять на БТР прибыл подполковник Антонов.

- Рота! Противник слева! К бою! - командует он с "брони".

- Взвод! Противник слева! К бою! - отдает команду командир взвода.

Мы разворачиваемся в цепь и занимаем позиции в канаве, стараясь использовать неожиданную передышку в движении для отдыха. Канава полна талой воды, но мне уже все равно. Непроизвольно мои веки слипаются, и я проваливаюсь в сон. Просыпаюсь оттого, что Назаренко тормошит меня за плечо.

- Встаем. Строиться на дороге - говорит он.

Половина роты уже стоит, остальных будят, определяя по темным бугоркам места оборонительных позиций курсантов. Через пять минут рота стоит перед Антоновым.

- Роте ставлю двойку, - подводит он итог, - вы уничтожены. По команде: "К бою", рота должна была занять круговую оборону и окопаться. Для защиты, вы должны использовать свое снаряжение в качестве бруствера, а вы даже не сняли его с себя. Ваш главный враг сейчас это усталость и сон. Если вы им поддались, считайте, что вы погибли. Приказываю роте продолжить марш в район учебного центра.

Через полчаса мы "отбили" еще две атаки противника, каждый раз усилием воли поднимая себя с мокрой земли. Еще через полчаса я почувствовал, что силы оставляют меня. Каждый шаг давался с все большим трудом, и я понял, что засыпаю. Бороться со сном почему-то уже не хотелось, и я отключился. Я спал, продолжая идти, и видел сны, в которых мне было тепло и легко. Пришел в себя, когда отстал от роты метров на сто. Передо мной шло еще несколько таких же "лунатиков". Несколько минут сна вернули мне силы, и я, ускорив темп движения, стал догонять роту, по пути приводя в чувство уснувших товарищей.

В половине третьего ночи рота прибыла в район учебного центра, где провела атаку позиций условного противника. В половине четвертого мы рассредоточились и, выставив боевое охранение, устроили привал. Костры жечь было запрещено, но втихоря кто-то разжег костер, вокруг которого собралось наше отделение. Протянув ноги к костру, я мгновенно уснул, а когда утром проснулся, то обнаружил, что костер проделал в снегу лунку глубиной в один метр. Мои и Валерины ноги свисали в эту лунку и носки наших сапог обуглились.

Когда сапоги высохли, они стали на один размер меньше. Старшина не выдал мне новой пары сапог, объяснив это тем, что у сапог существует нормативный срок носки. Я еще полгода носил эти сапоги.

Декабрь 1984 года. Новосибирск (Сибирский ВО).

НОСКИ

Amor ordinem nescit.

- Любовь не знает порядка.

Я относился к девушкам как к бестелесным существам из другого мира, которых я боялся, и признания которых страстно желал.

На втором курсе я познакомился с Ириной. Мы познакомились на танцах, которые устраивались каждое воскресенье в гарнизонном офицерском клубе (ГОК). Клуб находился на территории училища и вход на танцы для курсантов был свободным. Ирина жила в Академгородке и училась в школе в выпускном классе. Мы сблизились, как могли сблизиться два юных создания, но встречаться могли только во время танцев. Я всю неделю с волнением ждал воскресенья, чтобы вновь увидеть Ирину. Так прошла осень и наступила зима.

На зачете по огневой подготовке я показал лучший результат по стрельбе. К этому времени я подтянулся по всем предметам, и мою фотографию повесили в Ленинской комнате в пантеоне лучших курсантов роты. Ротный, видя мое усердие, поощрил меня увольнением в город, которого я давно от него добивался.

О том, что я внесен в список увольняемых, я узнал за час до построения. Быстро отгладив парадно-выходную форму одежды, я обнаружил, что в моем гардеробе отсутствуют синие уставные носки. Времени разбираться не было, и я спросил новую пару у старшины. Вася ответил:

- Запасных нет. Ищи свои или спроси у тех, кто не идет в увольнение. Если, через десять минут не встанешь в строй, об увольнении можешь забыть.

Я уже представлял себе, как мы с Ириной сначала пойдем в кино, а потом в кафе есть мороженное, но выпрашивать вещи у своих товарищей было не в моих правилах, и я, в расстроенных чувствах, вышел из каптерки. В дверях я столкнулся с Толстюком, ротным писарем. В руках у него была гуашь и кисточки.

- Толстый, - сказал я ему, - покрась мне ноги в синий цвет.

Через десять минут я стоял на осмотре перед штабом училища. Дежурный по училищу, проверив хлястики, дал команду:

- Показать носки!

По этой команде, курсанты задрали брюки, демонстрируя полное соответствие формы одежды уставу. Дежурный офицер прошелся перед строем, внимательно осматривая часть курсантского гардероба. Передо мной он на какое то мгновение задержался. Офицер, наверное, подумал, что ему показалось, потому что, выдав увольнительные записки он ушел греться в дежурное помещение. На улице был мороз -32 градуса, а моим ногам было тепло.

1984-1985 год. Новосибирск (Сибирский ВО).

АРМИЯ

Animus laetitia viget. - Дух силен радостью.

Второй курс прошел в подготовке к смотру военных училищ Сибирского военного округа (военных училищ в округе было восемь). Наше училище представляла моя родная 13-я рота.

При комплектовании курсантских рот, на первом курсе, нам объявили:

- Товарищи курсанты! В училище действует факультет ВДВ. Желающие служить в воздушно-десантных войсках могут подать рапорт на зачисление в 13-ю курсантскую роту.

Я подал рапорт, не раздумывая.

На следующий день меня пригласил на собеседование командир 13-ой роты капитан Пегушин. Оказалось, что он подбирает в роту спортсменов. Я рассказал о своих спортивных достижениях:

- Товарищ капитан! В школе я занимался боксом и легкой атлетикой. По легкой атлетике выполнил норматив первого разряда по бегу на сто метров. Кроме того, занимаюсь гиревым спортом.

Он выслушал меня внимательно и спросил о моем отношении к воинской дисциплине, и не страшно ли мне будет совершать прыжки с парашютом. Я сказал ему, что с этим у меня все в порядке.

На следующий день мне объявили о моем переводе на факультет ВДВ.

Все свободное от основных занятий время было заполнено тренировками по строевой, огневой и физической подготовке и по защите от оружия массового поражения (ЗОМП). Ежедневный бег на 5000, 3000, 1000 или на 100 метров, подтягивания на перекладине и подъемы переворотом, тренировки по разборке и сборке оружия и по снаряжению магазина, стрельба из АК-74 из положений лежа, стоя и с колена, строевые тренажи на плацу, тренировки по надеванию противогаза и общевойскового защитного комплекта (ОЗК) задавали интенсивный ритм жизни. Рота была освобождена от нарядов по училищу ради одной цели - победить и быть первыми.

Валера имел тяжелые ноги и подъемы переворотом на перекладине давались ему с трудом. Перед зимним отпуском ротный объявил:

- Курсанты, не сдавшие зачет по подъему переворотом, в отпуск не поедут.

Это был стимул! Отпуск для нас был всем. Дни до него начинали считать сразу после окончания предыдущего отпуска. В отпуске мы отходили, сбрасывали то колоссальное напряжение, которое накапливалось в обычные дни. В отпуске мы очеловечивались, начинали смотреть на мир глазами Кости, Юры, Валеры, а не взведенного механизма, постоянно готового к выполнению приказа старшего начальника. Не было и не могло быть для нас наказания страшнее и мучительнее, чем не поехать в отпуск (или даже задержаться с отъездом на несколько дней).

Чтобы до конца быть правдивым, нужно сказать, что в отпуск мы всегда уезжали с чувством грусти от расставания с училищем, пусть даже временного. Этот парадокс невозможно объяснить с точки зрения разума, но это так. И возвращались из отпуска с ощущением радости от предстоящей встречи с товарищами и одновременно с чувством сожаления от того, что отпуск быстро закончился.

Чтобы не лишить себя радости отпуска вся рота, как только появлялось для этого время, висела на перекладине качая пресс. Даже после отбоя, лежа в постели, ухватившись руками за дужку кровати многие держали ноги под углом в тридцать градусов. Валера писал ногами в воздухе имя девушки, которая ждала его в Барнауле. Зачет он сдал на "отлично".

Перед смотром командование училища приняло у роты контрольные зачеты. На зачете по бегу на десять километров (с автоматом и с противогазом) Погиба показал, каким он может быть клоуном. Имея звание "Мастера спорта СССР" по легкой атлетике (бег на сто метров с барьерами), он демонстрировал всем свой профессиональный подход в подготовке к соревнованиям. Перед забегом он выпил несколько ампул глюкозы (чтобы повысить энергетический потенциал организма). Его примеру последовали другие курсанты. Самолюбие Погибы было удовлетворено: его превосходство и опыт признали. Теперь нужно было показать свое отношение к нормативам. На старт Погиба вышел с зажженной папиросой в зубах. На третьем километре он “сдох” и пришел к финишу пешком в паре с новым командиром взвода старшим лейтенантом Парчагиным, тоже мастером спорта и заядлым курильщиком.

В мае 1985 года в училище прибыла комиссия штаба округа.

Рота стояла на плацу перед развернутым знаменем. Мы чувствовали плечо друг друга и наши души были полны восторгом, когда рота, как единый организм, выполняла приемы обращения с оружием. Нормативы по одеванию комплекта ОЗК мы перекрыли в полтора раза. На стрельбище мы выбили наибольшее количество очков в округе. На спортивном городке, после отличных показателей в беге, Игорь Шагин поставил абсолютный рекорд округа по подъемам переворотом: 476 раз. Он выполнял их в течение часа и спрыгнул с перекладины лишь тогда, когда содрал кожу ладоней до крови.

Начальник училища объявил нам благодарность. А мы осознали себя частицей единого и могучего организма, которому стоило посвятить свою жизнь, в который мы верили и который назывался - Армия.

1983-1987 год. Новосибирск (Сибирский ВО).

ЛЕНЬЧИКИ

Deus / nobis haec otia fecit.

- Бог даровал нам эти радости.

Была среди курсантов роты особая категория - украинцы. Они были собраны в третью группу, а командовал ими сержант Леня Руженский. Леня обладал гипнотическим влиянием на своих подчиненных. Как кролики перед удавом они вытягивались перед ним, когда он их отчитывал. Коллектив у них был спаянный. Доходило до того, что по собственной инициативе, они проводили после отбоя комсомольские собрания, на которых принимали решения, обязательные для всех членов группы.

Коллективно они делили между собой и содержимое посылок, которые им периодически присылали из дома. Здесь и родилась у Лени идея - организовать канал регулярных поставок с исторической родины украинского сала. Быстро был разработан график: когда, кто и сколько сала должен получить. Если посылка с салом задерживалась, виновника строго наказывали: ставили в наряд вне очереди или в следующий раз удваивали объем поставки.

Было организовано и салохранилище. О его местонахождении знала вся группа, но каждый берег секрет от чужих, как государственную тайну.

Леньчики, как мы называли их между собой, по большому счету, были добродушными людьми. Особой добротой выделялся Андрей Кузнецов. Когда меня ставили в наряд вне очереди, он подходил ко мне после отбоя и пересказывал содержание прочитанных романов. Не блистая спортивными достижениями, он просил показать, как правильно выполнять физические упражнения.

После выпуска Андрей погиб первым из роты.

1985-1986 год. Новосибирск (Сибирский ВО).

ХЛЯСТИК

Conscientia mille testes.

- Совесть - тысяча свидетелей.

Мне стыдно об этом писать, но в роте было воровство. За четыре года у меня из каптерки украли часы, подаренные мне родителями ко дню окончания школы, фотоаппарат ФЭД, купленный отцом по моей просьбе, носки, десантный берет и тельняшку. Я сейчас догадываюсь, кто занимался крысятничеством, но из-за отсутствия доказательств, не буду называть его имени.

Шинель входила в повседневный комплект нашей зимней одежды. В осенние холода и в зимнюю стужу она согревала нас своим грубым сукном. Шинель не боялась ни холода, ни дождя, ни грязи, но было у нее одно уязвимое место - хлястик.

На третьем курсе, в начале зимы, у одного из курсантов роты пропал с шинели хлястик. Кому он был нужен - сейчас не разберешь. Не разобрались и тогда. Но шинель без хлястика уже не шинель, а нарушение формы одежды. Без хлястика на шинели в увольнение не отпустят, а могут еще и наряд вне очереди влепить. В общем, этот курсант, пока рядом с раздевалкой никого не было, снял хлястик с чужой шинели и прицепил его на свою.

Через день хлястиков не было уже на половине шинелей роты. Через два дня мы, снимая шинель, отцепляли от нее хлястик и клали его себе в сумку, а надевая шинель, прицепляли его обратно. История с хлястиками продолжалась до перехода на летнюю форму одежды.

Когда наступила весна и ротный стал проверять содержимое тумбочек, у каждого в тумбочке обнаружилось по два-три запасных хлястика.

1986 год. Новосибирск (Сибирский ВО).

МАРКСИЗМ И РАБОТА НАД КОНСПЕКТОМ

Quod dubitas, ne feceris.

- В чем сомневаешься, [того] не делай.

Стержнем советского государства была КПСС во главе с Генеральным секретарем. Ее руководящая и направляющая сила в жизни советского общества была закреплена в Конституции СССР. Нам говорили, что в своей деятельности партия руководствуется положениями марксистко-ленинской науки. Наука гласила, что знание - сила, сила знания - в обладании истиной, а истина одна. Априорно полагалось, что этой истиной владеет марксизм-ленинизм. Все другие науки об обществе признавались буржуазными лженауками или оппортунистическими и ревизионистскими отклонениями марксизма и считались реакционными антинародными теориями. Полагалось, что истинность марксистко-ленинского учения доказана практикой: победой социалистической революции в царской России, победой колхозного строя, строительством Днепрогэса, победой СССР в Великой отечественной войне и полетом Гагарина в Космос. Считалось само собой разумеющимся, что в отсутствие в России коммунистической партии вооруженной марксистко-ленинским учением ничего этого не было бы - Россия оставалась бы отсталой аграрной страной на уровне развития 1913 года. Тех, кто думал иначе, ждала глубокая ненависть и презрение всего советского народа. До войны за это расстреливали. Поэтому вера в марксистко-ленинское учение была в крови. Любой советский школьник знал, что учение Маркса-Энгельса-Ленина верно - потому что оно всесильно, а всесильно - потому что оно непобедимо!

В теории все было гладко, однако в повседневной жизни ощущалась разница между тем, к чему советские люди стремились, и тем, как они жили. В материально-географическом плане эта разница ощущалась тем больше, чем человек жил дальше от Москвы; в умственно-духовном плане - чем он более пытался самостоятельно разобраться в причинах этой разницы. С годами, когда поутих пыл гражданской войны и классовых чисток, и страна залечила нанесенные войной раны, вопрос о причинах этой разницы встал острее (1). Для советских людей высшим авторитетом являлась КПСС, и партия вынуждена была дать ответ на этот вопрос.

Партия ответила, что она непогрешима, потому что в своей деятельности руководствуется положениями марксистко-ленинской науки, а современная наука может ответить на любые вопросы, потому что на то она и наука. Наука отвечала - если и случались какие-либо ошибки, то они происходили по вине конкретных лиц, пробравшихся к руководству в партии, и игнорировавших объективные закономерности социалистического строительства. При Сталине считали, что эти лица являются врагами народа и их ставили к стенке или отправляли в лагеря сроком на "десять лет без права переписки". После смерти Сталина стали полагать, что эти лица недостаточно полно и точно уяснили себе принципиальные положения марксизма-ленинизма и по этой причине допускали волюнтаризм и отход от генерального курса партии. Из этого делался вывод, что для успешного продвижения к коммунизму партийным и советским органам, и всем советским людям необходимо строго и точно руководствоваться разработанными марксистко-ленинской наукой положениями о путях и способах строительства коммунизма. Для этого нужно изучать марксистко-ленинскую науку и, прежде всего, труды основоположников марксизма-ленинизма: Карла Маркса, Фридриха Энгельса и Владимира Ильича Ленина. Считалось, что основоположники были гениями и в своих произведениях гениально предвидели все перипетии будущей борьбы. Потомки должны были изучать произведения классиков и строго следовать их указаниям.

В училище, как и в других учебных заведениях СССР, основным методом изучения марксизма-ленинизма был метод конспектирования первоисточников - научных трудов классиков. Считалось, что в процессе конспектирования происходит наиболее полное усвоение мыслей и идей классиков, только полный набор которых формирует истинное марксистко-ленинское мышление и мировоззрение. Считалось, что истина скрыта в цитатах классиков и задача курсанта состоит в том чтобы, вникнуть в цитату, и для лучшего усвоения записать цитату в конспект. Считалось что конспект, его толщина, оформление, само собой - содержание, отражает содержание его содержимого в голове курсанта, то есть в его сознании, тем самым причинно обуславливая содержащимися в конспекте цитатами сознательную деятельность человека.

Жизнь, однако, продолжала идти своим чередом, в очередной раз опровергая положения всесильной марксистко-ленинской теории практикой социалистического строительства. Но и в ЦК КПСС не дураки сидели - они знали, что разрыв между теорией и практикой социалистического строительства обусловлен недостаточным приложением теории к практике. И они давно уже знали: раз между теорией и практикой стоит человек - надо работать над человеком. Сейчас они дополнили это знание: раз между теорией и практикой лежит конспект - надо работать над конспектом!

Ведущий военно-политический ВВУЗ страны не остался в стороне от решения исторической задачи. Преподаватели кафедры истории КПСС взяли повышенные обязательства и придумали передовой метод работы над конспектом - метод шестицветного конспектирования. Этот передовой метод предусматривал работу над конспектом с применением шести цветов: синего, черного, красного, зеленого, оранжевого, фиолетового и голубого. Каждый цвет соответствовал той или иной грани истины - ее основоположности, краеугольности, актуальности, практической целесообразности и т.п. Предполагалась очевидная связь между зрительным восприятием выделенного цветом текста и его содержанием из чего делались далеко идущие выводы о том, что курсанты будут сознательно подходить к выбору цвета авторучки в процессе переписывания или подчеркивания. С внедрением передового метода проверка знаний курсантов по-прежнему строилась на базе проверки конспектов, но помимо толщины конспекта теперь оценка курсантского труда над первоисточниками стала оцениваться по его разноцветности. Считалось - чем толще и разноцветнее, тем лучше! В основу принципа оценки была положена оценка собственно труда по переписыванию цитат, содержащих истины, в конспект. Почему так? Потому что, следуя логике марксистко-ленинской философии, если толщина конспекта с извлеченными из первоисточников истинами прямо пропорциональна труду, затраченному на их извлечение, то конспект истин является овеществленным трудом по их извлечению, следовательно, истины, овеществленные в конспекте, тождественны конспекту, из чего следует, что проверять надо конспекты! Поэтому конспект истин это и есть истина!!!

Я не писал конспекты. Я считал, что главное в учебе - постижение истины, которая, если она один раз постигнута, не может исчезнуть из головы человека. При этом способ переписывания чужих мыслей в общую тетрадь я считал зубрежкой уводящей в сторону от поиска истины. Я думал, что истина может быть найдена только в процессе решения проблемы, как ответ человеческого разума на практическую проблему. Однако командир роты капитан П. и ведущий нашу роту преподаватель кафедры истории КПСС думали иначе. Капитан П. думал, что в армии все должно быть единообразно и все должно делаться по команде.

- Все пойдут с левой ноги, а вы, товарищ курсант, с правой. Отказываясь писать конспекты, вы, товарищ курсант, подрываете принцип единоначалия, вы подрываете авторитет преподавателя среди других курсантов. В военное время вас за это осудил бы военный трибунал. Дисциплина начинается в голове, а какая у вас может быть дисциплина, если вы отказываетесь писать конспекты? - говорил он, объявляя мне три наряда вне очереди за нарушение учебного процесса.

Умный был офицер.

У преподавателя тоже были аргументы.

- Товарищ курсант, вы, конечно, можете не писать конспекты, но что будет, если комиссия проверит мою работу и выяснится, что один из курсантов роты не ведет конспекты? - однажды спросил он меня.

- Товарищ полковник, всю ответственность я беру на себя. Кроме этого, я не вижу смысла тратить время на переписывание истин, так как это время мне необходимо для углубленного изучения истории и теории партийного строительства методом чтения дополнительной литературы. Если вы думаете, что, не ведя конспекты, я плохо усваиваю учебный материал, прошу вас опросить меня по любым пройденным вопросам - ответил я ему.

На том и порешили.

Через месяц намечался шестичасовой семинар по работам Ильича "Детская болезнь левизны в коммунизме", "Шаг вперед, два шага назад" и другим. По замыслу вышестоящего командования он должен был стать судным днем для меня и для моего метода постижения истины. Работы эти я как-то читал, так что особенно не готовился. Для пущего воздействия на меня на время подготовки к семинару командир роты применил ко мне стратагему N3 "Убить чужим ножом" почтенного господина Пана - прекратил увольнения курсантам группы и через три недели инициировал проведение в группе комсомольского собрания с повесткой дня: "О нарушении комсомольцем Елькиным учебного процесса". Курсанты группы все понимали, но их не пускали в увольнение, и причиной тому был я. По замыслу ротного на комсомольском собрании меня должны были порвать.

На означенном собрании замкомвзвода группы сержант Ринат Исмагилов поставил вопрос о моем исключении из комсомола с формулировкой: "по причине недостойного поведения и нарушения учебного процесса". Ребята тихо осадили лихого Рината и дали слово мне. Я выступил кратко:

- Товарищи комсомольцы! Через полтора года мы окончим училище, придем в войска и встанем перед необходимостью решать реальные проблемы обучения и воспитания подчиненных. Если кто-то думает, что в этом ему помогут конспекты, он глубоко заблуждается. В истории были моменты, когда ошибались даже вожди, почему же вы думаете что методический отдел, придумавший способ познания истины методом работы над конспектом, непогрешим? Да вы сами все понимаете - сидите по три часа в день и бездумно переписываете буквы в тетрадь.

На этом месте Ринат вспетушился:

- Почему бездумно? Работа над конспектом предусматривает вдумчивое конспектирование, а не простое переписывание...

Тут его перебили комсомольцы:

- Да, ладно, брось ты это, Ринат! Какое вдумчивое? Ты сам понял, что ты сказал? - раздалось с разных мест.

Я продолжил:

- Я предлагаю вам подумать над тем, что мы здесь учимся каждый для себя, для своей будущей роли в должности офицера. Дисциплинарное давление на выбор способа учебы позволяет привести всех к единообразию, но не способствует формированию из нас самостоятельно мыслящих и инициативных офицеров. Голосуя за исключение меня из комсомола, вы голосуете за отрицание права офицеров на самостоятельный поиск истины, голосуя против исключения - вы голосуете за самостоятельное и инициативное мышление офицерского корпуса.

Собрание проходило после отбоя, комсомольцы устали и хотели спать, поэтому решили пока ничего не решать, а подождать итогов семинара. Тем более что мое 3-е отделение горой стояло за меня и обещало исключить из комсомола самого замкомвзвода, если тот не будет делиться приходящими из дома посылками с 3-им отделом, воспитавшим его в своих недрах. Спор мог обернуться говорильней до утра. Собрание закончилось через 15 минут без оргвыводов. Все пошли спать, а курсант Погибо, который вел конспекты - но кое-как, засел за стол в Ленинской комнате, обложился учебниками, тетрадями и цветными авторучками и просидел так до подъема.

Ночью мне приснился сон, будто курсанты 1-го отделения во главе с комодом мл.сержантом Селезневым расстреляли меня по постановлению комсомольского собрания группы принятого простым большинством голосов от числа голосов присутствующих. Но, правда, дали выкурить последнюю сигарету.

Но вот, наконец, вот наступил день Икс. В классе сидят ротный, все командиры взводов – оба, и курсанты группы. На доске написаны 10 вопросов по теме семинара - по замыслу ротного командования это десять пунктов обвинения.

При оценке моего ответа преподаватель отметил "глубокое знание курсантом предмета" и высказал пожелание все-таки вести конспекты, хотя бы для того, чтобы "в последующем использовать их в качестве готового материала при подготовке к политзанятиям с подчиненными".

***

Много позже я понял, что методический отдел ЦК КПСС был прав в самом главном вопросе марксизма - в марксизме не было истины в том понимании, как понимает ее позитивная наука, поэтому поиск ее не требовался и был бессмыслен. Сила марксистского учения была не в его истинности, а в его неподкупной пролетарской правоте неистово стремящейся к переустройству мира по классовому пролетарскому шаблону. Марксизму не нужна была позитивистская истина в принципе, потому что истина требует познания ее, а марксизм требовал только действия - решительного и бескомпромиссного. Истина боится подвалов ВЧК и рева уличной толпы, а марксизм это и есть подвалы ВЧК и энергия улицы облеченная в форму безграничной веры в правоту возможности переустройства мира. Отсюда незабываемый ленинский лозунг: "Идеи тогда становятся силой, когда они овладевают массами". Так вот, методический отдел ЦК КПСС делал нас этой массой. Массой, которая должна была дойти до Ла-Манша, намотав на гусеницы своих танков кишки европейских бюргеров. И мы бы сделали это, потому что в этом и была настоящая Истина.

***

После семинара командир роты долго объяснял мне, что в армии и в НВВПОУ все должно быть единообразно и делаться по команде, потому что "это армия, а не институт благородных девиц".

Я не мог с ним не согласиться - Новосибирское высшее военно-политическое общевойсковое училище имени 60-летия Великого Октября не было институтом благородных девиц.

   ----------------------------------------------------------------------------------------------------------

1. В любое время в советском обществе находились люди, которые, так или иначе, объясняли причину этой разницы. До войны их называли врагами народа. В наши годы они называли себя диссидентами, партия называла их отщепенцами, а КГБ считал их агентами влияния запада. В основном это были евреи из среды интеллигенции и украинские националисты. Как правило, они эмигрировали из СССР на запад и там, отрабатывая сладкую жизнь, работали на ЦРУ, разглашали государственную тайну, клеветали на советский строй и вели против нас идеологическую борьбу. Каналами передачи идеологически вредных сообщений служили радиостанции "Голос Америки" и "Радио свобода". Мы не верили им по трем причинам: во-первых, они были предателями, во-вторых, они клеветали за деньги по заданию ЦРУ с целью разложения советского строя, в-третьих, то, что они говорили, было не научно. Они смешивали ложь с правдой, и неподготовленному человеку было нелегко разобраться - где в их речах ложь, а где - истина. Например, в одной из передач они разбирали вопрос о влиянии природных катаклизмов на строительство коммунизма. Они воспользовались тем, что в СССР возможность негативного влияния природных катаклизмов на ход коммунистического строительства широко не освещалась и, используя эту промашку в нашей пропаганде, предложили радиослушателям самостоятельно выбрать правильные ответы из предложенных вариантов. Идеологический вирус был сформулирован так:

- "Природные катаклизмы не могут влиять на строительство коммунизма в СССР, потому что, во-первых, в трудах классиков марксизма-ленинизма и в решениях партии об этом ничего не сказано, во-вторых, доказано, что человек - Царь природы, в-третьих, СССР занимает одну шестую часть суши, в-четвертых, во главе советского общества стоит КПСС вооруженная самым передовым марксистко-ленинским учением, в-пятых, в теории классовой борьбы катаклизмам природного характера места нет".

Неподготовленному человеку в этой идеологической диверсии было трудно разобраться.

1986 год. Болград (Одесский ВО).

ДВЕ ЗВЕЗДЫ

Non est ad astra mollis e terries via.

- Нелегок путь от земли к звездам.

Мы сидим с Погибой в парашютах на укладочных столах, прислонившись спиной друг к другу и во все горло орем песню:

- В небе полночном, в небе безлунном, падали две звезды!..

Нам страшно. В голову лезут мысли, что парашют не раскроется, и мы прокручиваем в голове еще и еще раз варианты раскрытия запасного парашюта. Наш товарищ, Валера Назаренко, изображает из себя спящего, но крепко сжатые скулы выдают его напряжение. Сегодня у нас второй в жизни прыжок.

Два дня назад, когда мы прыгали первый раз, все было легко и просто. Зашли в АН-2, пристегнули карабины, поднялись на высоту 800 метров, встали по желтой сирене и по зеленой, по сигналу выпускающего, совершили свой первый прыжок.

Была половина седьмого утра. Первые лучи южного солнца нагревали свежевспаханную землю и создавали восходящие потоки воздуха. В такой поток мы и попали с курсантом Шишкиным. Шишкин имел уже несколько прыжков и сразу стал тянуть стропы в сторону площадки десантирования. А я, от радости свободного парения, пел песни, смотрел на белые купола удаляющихся от меня товарищей и пытался понять, что мне снизу в мегафон кричит полковник Андреев.

Через несколько минут нас с Шишкиным вынесло на зеленый луг, который, с одной стороны, вспахивал трактор. Расстояние до земли оставалось мало, а Шишкина несло прямо на трактор. Он еще в воздухе стал кричать трактористу, чтобы тот заглушил мотор, но тракторист ничего не видел и не слышал, когда Шишкин, ударив ногами по кабине, свалился на него прямо с неба. Тракторист от испуга выскочил из кабины и бросился бежать. Купол парашюта накрыл трактор и в месте его выхлопной трубы, торчащей вверх, ритмично вздрагивал, пропуская через себя раскаленные выхлопные газы. Шишкин был в ярости. Ему было нужно, чтобы тракторист заглушил двигатель, а тракторист стоял в стороне, с опаской наблюдая за происходящим.

- Сука! Заглуши трактор! - кричал ему Шишкин, пытаясь освободиться от подвесной системы.

Тракторист не повиновался.

Тогда Шишкин, наконец, сняв с себя лямки, бросился к трактористу. Тракторист кинулся от него бежать. Догнав тракториста, Шишкин стал бить его по голове, пока тот не понял, что нужно заглушить трактор.

Через час, наступив песне на горло, мы совершили свой второй переломный прыжок.

1986 год. Болград (Одесский ВО).

КОТЕНОК

Fatum immutabile. - Судьбы не изменишь.

- Чтобы в тылу противника не сдохнуть с голода, ты должен уметь употреблять в пищу все, что шевелиться и пить все, что не горит. Голодный десантник - мертвый десантник. А если сдохнешь ты, твою задачу придется выполнять твоим товарищам. Как ты будешь смотреть им в глаза?

Командир роты воспитывал молодого солдата, отказавшегося съесть лягушку.

Мне самому было противно это занятие, но как исполняющий обязанности командира взвода, я должен был подать бойцам пример. Спас меня замкомвзвода. Хлопнув бойца широкой ладонью между лопаток он убедил его в необходимости попробовать лягушатину.

Рота жила в поле вторую неделю и потихоньку зверела. В отсутствии старшины, который при ночном десантировании наткнулся глазом на единственное дерево, росшее на площадке приземления, обязанности по обеспечению роты питанием ротный возложил на меня. Я справлялся с ними как мог. Оказалось, что термоса оставили в полку и мне приходилось занимать их в других ротах, из-за чего пищу мы получали всегда холодной. Пока ждали свои термоса, ротный проводил занятия на выживание.

Ротный был боевым офицером, кавалером "Красной Звезды", недавно вернувшимся из командировки в Афганистан. Мир он воспринимал в черно-белом свете. Роту он готовил так, как будто завтра нам идти в бой. Набегавшись за две недели по пампасам мы, марш-броском, возвращались в полк. По пути пересекали деревню, после которой дорога уходила влево. Когда из-за поворота выехала полковая колонна, на дорогу выбежал котенок. Водитель впереди ехавшего "Урала" не мог его видеть. Через две секунды от котенка остались бы воспоминания, когда ротный, сделав бросок, поднял котенка из пыли.

На показательных выступлениях "рексы" из разведроты отгрызли котенку голову.

1987 год. Литовская ССР (Прибалтийский ВО).

ВОЙСКОВАЯ СТАЖИРОВКА

Tentanda omnia. - Нужно все испытать.

На четвертом курсе зимой мы стажировались в войсках в должности замполитов рот.

Наша группа проходила стажировку в Каунасской дивизии ВДВ. Из Новосибирска в Прибалтику прямых рейсов не было (чтобы не будоражить общественное мнение жителей Прибалтийских республик, помнящих ужасы депортации в Сибирь) и пунктом посадки нашего авиалайнера был Минск. Из Минска железной дорогой мы должны были прибыть в Вильнюс и далее в Каунас, где находился штаб дивизии.

В Минске у нас оказался запас времени, и мы с Погибой и Валерой решили пообедать в ресторане Минского железнодорожного вокзала. К нам присоединился курсант из пехотной группы, проявивший желание пройти стажировку в воздушно-десантных войсках.

Время было обеденное, в полете мы проголодались и поэтому заказали себе первые и вторые блюда с двойными порциями. Съев все, что нам принесла официантка, мы решили, что белорусская кухня стоит того, чтобы попробовать еще несколько ее блюд. Мы сделали заказ и стали ждать его исполнения. Через некоторое время из кухни вышел повар и попросил подтвердить наш заказ. Я ответил:

- Пожалуйста, готовьте и побыстрее. Мы голодны.

Официантка принесла нам блюда, которые не все разместились на нашем столе.

Подкрепившись, мы решили попробовать фирменное блюдо минского железнодорожного ресторана и сделали его заказ в двойных порциях (пехотинец отказался). Официантка, с явным удивлением на лице, ушла на кухню. Мы решили, что она сомневается в нашей платежеспособности и рассчитались с ней. Через некоторое время наши блюда были готовы и официантка поставила их на наш стол. В это время ресторан закрыли на обеденный перерыв и свободные от работы повара вышли в зал, где расположились кружком у входа на кухню.

Свой обед мы закончили под дружные аплодисменты работников ресторана.

По прибытию в Каунас Погиба подтвердил свои способности искать на задницу приключений. После того, как группа построилась на перроне, оказалось, что Погиба оставил в вагоне перчатки. Забежав обратно в вагон, он стал бегать по нему в поисках казенного имущества, когда состав тронулся. Мы стояли на перроне, поезд медленно набирал ход, а наш товарищ бегал взад-вперед по вагону, на миг закрывая своей фигурой оконные проемы. У нас не было ничего, чем мы могли бы остановить поезд. Наконец Погиба нашел перчатки. Дернув за стоп-кран, он соскочил с поезда в конце перрона.

Прибалтика меня поразила. До этого я видел неоновую рекламу в окнах лишь в фильмах о загнивающем западе. Здесь все было настоящее и красивое: аккуратные домики с остроконечными крышами, покрытыми красной черепицей, большие и залитые светом окна, чистенькие тротуары из брусчатки и люди, не похожие на обычных советских людей. Я подумал тогда, почему вся страна не может так жить. Я, будущий политработник, не мог ответить себе на этот вопрос.

По прибытии в полк нас распределили по ротам в соответствии с нашими пожеланиями: меня назначили исполняющим обязанности замполита роты в парашютно-десантную роту, Погибу - в разведроту, а нашего товарища Евгения Сафончика - к саперам. Женя любил работать с взрывчаткой. Она была его тихой страстью, которую он благоразумно скрывал. Лишь однажды, во время отпуска, он за что-то отомстил местным ментам, прикрепив к выхлопной трубе патрульной машины ШИРАЗ-80 (шумовой имитатор разрыва артиллерийского заряда, тротиловый эквивалент - 80 грамм). Трубу оторвало, а в его родном Б...е еще долго ловили террориста.

В первые две недели мы проходили прыжковые сборы в учебном центре дивизии в районе населенного пункта "КАЗЛУ РУДЫ". Свободного времени было много, и мы знакомились с Прибалтикой.

Местные жители относились к военным либо враждебно, либо никак. Купить пачку сигарет в местном магазине было невозможно, если продавщицей работала литовка. Она просто отворачивалась от меня и "забывала о моем присутствии". Пришлось овладевать языком аборигенов: "лабас динас" (добрый день) и "лабас вакарас" (добрый вечер) может быть звучали в моем произношении не в соответствии с местным диалектом, но холодные литовки теплели, услышав их из моих уст.

На местных парней мое "лабас" не производило должного впечатления.

Однажды, возвращаясь вечером в полк с прогулки по литовскому городу Алитусу, мне навстречу попались трое молодых литовцев. Двое были здоровяками, а один - худой и высокий, на тоненьких в обтягивающих джинсах ножках, решил подразнить меня имитацией отдания воинской чести. Задирая выше пояса свои ноги и приложив к голове руку, он шагал прямо на меня, крича что-то на ломанном русском. Я продолжал идти, как шел, рассчитывая на внезапность. Когда мы сблизились, я провел против него "мельницу" и бросил его в левого здоровяка. Пока худой литовец летел, я нанес правому удар ногой по голени и, когда он согнулся, ударил его по второй ноге. Я не хотел драться с мирными гражданами и не хотел убегать, несмотря на то, что три секунды у меня было. Я встал спиной к витрине магазина и приготовился. К счастью для горячих литовских парней, в конце улицы появился полковой патруль. Территория осталась за нами.

Когда я бился за честь воздушно-десантных войск и всей Советской Армии, Погиба приобщался к прекрасному. Вспомнив родной латышский, он легко переходил с него на литовский, чем завоевал среди литовских женщин большую популярность.

Самые красивые девушки, по его мнению, работали в каунасском универмаге "Меркурис", куда он и отправился после теплого обеда в ресторане. Побродив по этажам, он выбрал одну, на его взгляд, самую симпатичную. Подойдя к ней поближе Погиба, как культурный человек, представился и спросил (по литовски):

- У Вас красивые ноги! А, впрочем, не подскажете, что Вы делаете сегодня вечером?

Девушка не отвечала. Тогда он, мобилизовав все свои способности к красноречию, стал сыпать ей комплименты, приглашая, между прочим, поужинать с ним в ресторане.

Девушка продолжала молчать.

Решив, что девушка и так на все согласна, он взял ее за руку и стал тянуть к выходу...

Случайно оказавшиеся рядом курсанты нашей группы с трудом отбили у Погибы манекен, который он уже почти дотащил до выхода и, извинившись перед администрацией универмага, помогли в стельку пьяному товарищу добраться до полка.

В эту зиму во время прыжков случилось чрезвычайное происшествие.

Боец из молодого призыва совершал свой первый в жизни прыжок с парашютом. Боец умел хорошо рисовать, и пока его товарищи овладевали навыками укладки парашюта и совершения прыжка, он под руководством замполита, оформлял в Ленинской комнате наглядную агитацию.

Перед выходом из самолета выпускающий дал команду убрать назад карабины. Боец вместо того, чтобы отодвинуть карабин назад, пропустил стренгу вытяжного парашюта у себя под левой рукой. Как говорится: "с глаз долой, из сердца вон". Выпускающий этого не увидел.

В воздухе боец дернул кольцо, посмотрел вверх (как учили) и увидев над головой оранжевый купол, приготовился к приземлению.

Пробив со скоростью 40 метров в секунду торфяной покров, он прекратил свое падение на глубине три метра.

Когда его тащили наверх, он просил:

- Кольцо не потеряйте! - вытяжное кольцо тогда стоило пять рублей, в два раза больше денежного довольствия солдата срочной службы.

Окончание прыжковых сборов мы с Погибой решили отметить в пивном ресторане, тем более, что нас пригласил местный прапорщик-литовец. Погиба всегда был рад поесть. Я помнил пословицу о том, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке, но я тогда еще верил советским прапорщикам.

Помню, что к отварному гороху с мясом подавали пиво. Официант спросил у прапорщика:

- Вам как всегда?

- Да - ответил прапорщик.

Помню, что официант принес прапорщику пиво в бокале, а нам в кувшине, хотя мы сидели за одним столом, и за все расплачивался прапорщик. Потом, мы с Погибой, держась друг за друга, шли вдоль полкового забора. Пройдя через КПП мы столкнулись с начальником штаба полка, который беседовал с двумя молодыми женщинами. Обойти их было нельзя.

Мы остановились от них в пяти шагах и стали обсуждать красоту женских ног. Начальник штаба, пытаясь придать нашей наглости разумное объяснение, спросил:

- Товарищи курсанты! Почему вы не отдаете мне честь?

На что Погиба отдал ему честь левой рукой.

- Почему левой? - спросил начальник штаба.

- А правая у меня болит, товарищ майор. - Погиба сунул ему правую руку под нос (от постоянных тренировок по разбиванию твердых предметов у Погибы на руке стал появляться нарост, который болел).

- А, Вы, товарищ курсант? - обратился ко мне начальник штаба.

- А у него рука болит, - ответил я с чувством солидарности к Погибе.

- Я вас посажу на гауптвахту, - сказал начальник штаба, - будете сидеть до конца стажировки.

- А там кормят? - спросил у начальника штаба Погиба.

- Кормят, - ответил я за начштаба, начиная понимать, чем это может для нас закончиться.

- Почифаним, - предвкушая удовольствие от еды, ответил Погиба, поглаживая свой живот и обращаясь к начальнику штаба.

Смех женщин, видевших нашу клоунаду, отвлек начальника штаба от разбирательств с нами.

- Завтра в десять у меня оба! Я решу, что с вами делать, - сказал он, - а сейчас идите спать в спортзал. И чтобы ни один боец вас не видел!

Утром нас спасла честность и прямота ответов. Начальник штаба все знал о прапорщике. В пиве была водка.

1987 год. Новосибирск (Сибирский ВО).

ГИГИЕНА

Feras, non culpes, guod mutari non potest.

- Переноси не ропща то, что нельзя изменить.

На четвертом курсе командование училища озаботилось воспитанием в "без пяти минут" офицерах "белой кости" и приняло на работу официанток - молодых незамужних девушек из ближайших к Академгородку деревень, чтобы те избавили "белеющую кость" от неподобающего труда ротных посудомоек и официантов. В каждую роту четвертого курса дали по две официантки, и они усердно трудились в поте лица своего, накрывая курсантам на столы, убирая и моя за ними грязную посуду и выполняя другие важные для курсантов четвертого курса обязанности.

Дали официанток и в нашу роту, но через две недели они сбежали. Командование училища предлагало ротному новых официанток, но ротный всячески отказывался и ежедневно по два курсанта из роты заступали в наряд по столовой: накрывать на столы и мыть ротную посуду после ужина, обеда и завтрака.

В один из таких нарядов я стоял дежурным официантом, а ротный с командиром батальона и со старшиной роты пришел проверять несение службы.

Время было одиннадцать часов, и я со своим напарником, Володей Хохловым, успел помыть всю посуду и расставлял ее на столы. Кто служил в армии знает, что пищу курсантам и солдатам подают в небольших металлических бачках, которые ставят на столы на специальных металлических подставках. Бачки эти имеют конусообразную форму, чтобы их было удобно переносить, ставя друг в друга. В таком виде мы и носили их из моечного цеха в расположение обеденного зала, где ставили для хранения в ожидании раздачи пищи. Ротный зашел в зал как раз в тот момент, когда я принес бачки из моечного цеха и поставил их на пол перед шкафом для посуды.

Увидев на полу пирамиду из бачков, ротный, изменившись в лице, остановился:

- Ёпти... - задохнулся он, - товарищ курсант, это что такое? - обратился он ко мне.

- Это бачки, товарищ майор - ответил я.

- Ёпти...Товарищ курсант, вы что, меня дураком считаете? Я сам вижу, что бачки. Я вас спрашиваю, почему они здесь стоят? - спросил меня командир роты.

- Товарищ майор - ответил я - мы только что закончили мыть посуду и сейчас собираемся расставить ее по местам.

- Вы, что, товарищ курсант, не понимаете, что бачки ставить на пол не гигиенично? Вы посмотрите, - ротный нагнулся к бачкам - бачки стоят на полу, а на полу живут бактерии. Они умеют ползать. Как, по-вашему, они передвигаются? Вы поставили бачок на пол, а бактерия за пятнадцать... нет, за двадцать минут заползет на него и со стенок свалится в бачок. Вы нальете в него суп, а там бактерия и она курсанту в живот попадет...

- Товарищ майор! Я поставил бачки не прямо на пол, а на металлическую подставку -перебил я ротного.

- Товарищ курсант! Ну, вы посмотрите какая она плоская! Бактерия по ней за две минуты доползет! - сказал ротный, и для наглядности показал двумя сплюснутыми пальцами какая она тонкая.

- Товарищ майор! - обратился к ротному Хохлов - Так бактерии за час на стол заползут.

- Почему? - спросил его ротный.

- По ножкам - Хохлов показал на ножки обеденного стола.

- Старшина! А наряд ножки у столов моет? - спросил ротный старшину.

- Так точно, товарищ майор! Я лично каждый день проверяю - ответил старшина.

- Мыть мало. - После недолгого раздумья сказал ротный. - Их надо ножом скоблить. Курсант Хохлов, объявляю вам благодарность. А вам, товарищ курсант, - ротный обратился ко мне, - за нарушение правил общественной гигиены объявляю три наряда вне очереди. Приказываю: во время нарядов отскоблить ножки обеденных столов.

Командир батальона, хранивший молчание все это время, поднял раскрытую всеми его пятью пальцами руку вверх.

- Есть, пять нарядов вне очереди, товарищ подполковник! - ответил я.

Когда ротный с комбатом ушли, старшина объявил курсанту Хохлову два наряда вне очереди за грязные ножки стульев.

1987 год. Новосибирск (Сибирский ВО).

ШАРОВ

Edimus ut vivamus, non vivimus ut edamus.

- Мы едим, чтобы жить, а не живем, чтобы есть.

Каждый год в училище проходили соревнования по классической борьбе. В абсолютном весе от нашей роты выступал Андрей Шаров.

За две недели до соревнований вся рота начинала откармливать Андрюшу. По две пайки вечернего масла с каждого стола были добавкой к его спортивному рациону.

Перед взвешиванием Шаров выпивал трехлитровую банку воды и еще один стакан, после чего шел становиться на весы. Взвесившись, он вставал на руки, освобождая желудок от жидкости.

На четвертом курсе Шаров женился. Сняв квартиру рядом с училищем она пыталась начать семейную жизнь, на которую уходило все денежное довольствие Андрея. Но денег не хватало, а устроиться на работу она не могла. Шаров стал носить ей свои обеды и завтраки, похудев за две недели на два размера.

Шаров был гордым человеком и денег взаймы не брал. От голода он стал есть дождевых червей, в которых содержится много протеина. Мы решили помочь товарищу и устроили аттракцион: за каждого съеденного червя платили Андрею три рубля (за маленького - рубль).

Через год после выпуска Андрей уволился из армии и поступил на службу в СОБР. На службе Андрей проявил себя с лучшей стороны и его аттестовали для учебы в Академии МВД. В Академии, отмечая день ВДВ, Шаров избил два этажа общежития, обзывая слушателей Академии "ментовскими рожами".

Сейчас Андрей уважаемый человек. Каждый год, на день ВДВ, он надевает голубой берет и поет десантные песни.

1987 год. Новосибирск (Сибирский ВО).

РУСТ

Hospes hostis. - Гость [незваный] - враг.

Вечером 28 мая 1987 года я заступил в наряд дежурным по роте. Проснувшись утром в 5.00 часов, я занялся обычными делами дежурного, когда услышал, как что-то упало в расположении 131 группы. Оказалось, это упал висевший на стене фотопортрет министра обороны СССР Маршала Советского Союза Соколова.

Утром стало известно, что вечером прошлого дня на Красную площадь Москвы приземлился небольшой одномоторный самолет, который пилотировал какой-то мальчишка из ФРГ по фамилии Руст. Советская ПВО, по неизвестной причине, не сбила самолет и не принудила нарушителя к посадке, и Горбачев снял Соколова с должности министра обороны.

На душе стало погано, как будто не было правды.

1987 год. Новосибирск (Сибирский ВО).

РАСПРЕДЕЛЕНИЕ

Fata vi(am) invenient. - Судьба отыщет путь.

Мы все ждали распределения, но оно случилось неожиданно.

В конце четвертого курса в училище стали приезжать "покупатели" из округов, групп войск и управлений. Каждый стремился заполучить будущего офицера, соответствующего по своим характеристикам требованиям его ведомства.

Ротный собрал с нас рапорты, в которых мы указали, где хотим продолжить службу. Я просил направить меня в воздушно-десантные войска.

В один из дней в роту прибыл представитель штаба ВДВ. Он побеседовал с каждым, изъявившем желание продолжить службу в воздушно-десантных войсках. Дошла очередь и до меня.

- Константин Львович! - обратился ко мне подполковник, - я хочу услышать Ваше мнение о возможности продолжить Вашу службу в одной из десантно-штурмовых бригад.

- Я согласен! - ответил я.

За день до выпуска взводный вызывал нас по одному в канцелярию роты, где вручал запечатанные в конверт предписания. Вскрыв свой конверт я прочитал:

- Убыть в распоряжение командующего Прикарпатским военным округом для дальнейшего прохождения службы.

- Львов красивый город, - сказал командир взвода, - желаю удачи! - и пожал мне руку.

Валера Назаренко получил предписание в бригаду СпН, Юра Погиба - в Туркестанский военный округ.

1987 год. Новосибирск (Сибирский ВО).

ВЫПУСК

Cum Deo. - С Богом.

Наступил тот день, когда надев офицерские погоны, мы идем последний раз в курсантском строю торжественным маршем. Золото на погонах подчеркивает линию строя, и мы верим, что вся наша жизнь будет такая же прямая и светлая. Оркестр играет "Прощание славянки", а мы прощаемся с Боевым Знаменем, с училищем, с подругами, с курсантской жизнью, друг с другом. Фотографируемся на память с командирами и преподавателями, с друзьями и знакомыми. Мы знаем, что уже никогда в жизни не соберемся в полном составе и пытаемся снова прожить эти четыре года, когда мы все были вместе.

К нам подходят курсанты младших курсов, поздравляют. Мы отдаем им свои конспекты, покровительственно хлопаем по плечу, наказывая хорошо учиться и блюсти дисциплину. Освобождаем от личных вещей, вдруг переставшими быть нужными, тумбочки. Раздается вопль Погибы:

- Йо!?

На нижней полке, за учебниками, он нашел позеленевший кусок сыра, который припрятал в голодные дни первого курса.

Я смотрю в лица своих друзей и вижу в них радость и слезы. Мы обещаем друг другу, что будем переписываться и присылать фотографии с мест службы. Последний раз обменявшись адресами, мы прощаемся и покидаем территорию родного училища.

Впереди нас ждет служба.

Часть 2.

ЗАПАДНАЯ УКРАИНА.

Мы острие красных стрелок на карте,

Что нарисовали в далеких штабах.

1987 год. Окружной учебный центр "Рава Руский" (Прикарпатский ВО).

"ОСЕНЬ - 87"

Veni, vidi, vici.

- Пришел, увидел, победил.

Второй день моя 2-я десантно-штурмовая рота роет окопы. В округе проходят учения на которые приглашены наблюдатели из НАТО и наши союзники из Варшавского договора.

Перед ротой поставлена учебно-боевая задача: в составе батальона и приданной артиллерийской батареи десантироваться на пути прорыва бронетанковой группы "синих", отразить наступление танкового батальона и решительной контратакой выйти на рубеж развертывания второго эшелона условного противника. По замыслу окружного командования бой "красного" десантно-штурмового подразделения с "синим" танковым батальоном должен стать заключительной частью учений и апофеозом мощи "несокрушимой и легендарной".

- Штурмовики! - выступает перед нами толстый полковник из штаба округа, - вы должны показать себя во всей красе. Вы, как на параде должны пройти перед трибуной, где будут иностранные наблюдатели и командующий округом. Я и сам десантник. Когда мне было шесть лет, я спрыгнул с кровати и напоролся задницей на гвоздь.

Никто не смеется. Всем обрыдло повышенное внимание к батальону толстых полковников. Вчера во время генеральной репетиции "решительной контратаки" оказалось, что нас не видно с трибуны. Офицеры и бойцы батальона были одеты в серо-зеленые прыжковые комбинезоны без знаков различия и действовали в поле, применяясь к условиям местности. Немедленно последовала команда штабного генерала:

- Офицерам надеть повседневные фуражки и хромовые сапоги, солдатам выдать береты. Всем до утра нашить погоны, петлицы и шевроны. Солдатам и сержантам повесить на грудь знаки отличия. И всем иметь молодцеватый внешний вид! Вы же десантники!

Большего идиотизма придумать было нельзя.

- Оркестра не хватает. И чтобы начал играть еще в воздухе, на парашютах, - язвил командир минометного взвода.

Вэдээсник бригады, узнав о "форменном" приказе генерала, немедленно запретил батальону совершение учебно-тренировочного прыжка (по замыслу учений, батальон должен был парашютным способом десантироваться на площадку перед трибуной). Два часа он объяснял штабному генералу, что прыжки с парашютом совершаются в специальной форме одежды, как мера безопасности, и никак не в хромовых сапогах и с петлицами на воротнике.

- Стропа может захлестнуться за петлицу и произойдет неполное раскрытие купола, - объяснял он тупому генералу, - приземление в хромовых сапогах приведет к травме голеностопного сустава или перелому ног.

Генерал не поверил седому полковнику и стал звонить в Москву в штаб ВДВ. Там его послали в мягкой форме, посоветовав прислушиваться к словам специалистов. И тогда генерал пошел на "военную хитрость". Он приказал командиру батальона вывести личный состав и технику в район обороны до выхода наблюдателей на трибуну, замаскировать батальон и ждать его команды на начало действий.

В пять часов утра, до блеска начистив сапоги, батальон в парадно-полевой форме одежды начал выдвижение на позиции. Ночью шел дождь, и техника месила грязь, занимая свои места в заранее подготовленных капонирах. Бойцы залезали в отрытые ими окопы, котелками вычерпывая их них воду. К шести часам все было готово.

- Замполит! - позвал меня ротный, - садись наводчиком во вторую машину. Там наводчиком молодой. И еще, возьми с каждой машины по гранате. Наблюдай за целями соседей. Если увидишь непораженные, стреляй. Заодно и себя проявишь.

В восемь часов, только над полигоном стали расходиться тучи, над головами прошла эскадрилья "грачей". Через несколько минут послышались далекие раскаты разрывов. В десять часов началась артиллерийская канонада. В двенадцать часов на нас вышла четверка "крокодилов", имитируя нанесение огневого удара, за которыми послышался нарастающий шелест турбин Т-80.

Мы сидели в окопах и ждали, когда танки пройдут через наши позиции. Вдруг сзади раздался хлопок выстрела и через секунду, с воем пикирующего бомбардировщика, на танковую колонну сверху полетела консервная банка. Это командир минометчиков решил "отбить" атаку "синих". Взяв пустую банку из-под сухпая и пробив штык-ножом в ней отверстия, он наполовину засыпал банку песком и опустил ее в ствол миномета, предварительно бросив в него зажженный взрывпакет. Под действием пороховых газов банка взлетела метров на семьдесят и с воем атаковала колонну “синих”.

Как только танки "синих" прошли через позиции батальона, поступила команда на наш выход. Ровными колоннами подразделения батальона выходили на рубеж развертывания. Развернувшись перед трибуной в боевой порядок и спешившись, батальон начал "контратаку". Солдаты шли в полный рост, офицеры выделялись фуражками, а техника медленно ползла за цепью, соблюдая равнение. Наверное, мы выглядели полными идиотами, но на то была воля окружного штаба.

При выходе на огневой рубеж у личного состава сработал динамический стереотип. Когда поднялись мишени, все стали действовать в соответствии с тактической обстановкой. Началась нормальная учебно-боевая работа.

По результатам боевой стрельбы командир бригады объявил мне благодарность. Все цели, по направлению движения моей машины, а также справа и слева от нее были поражены. Меня поставили в пример молодым офицерам бригады, а я испытывал двойственные чувства. Я был горд за свои действия в качестве наводчика-оператора, но разочарование, полученное от руководства учениями штабом округа, не давало мне насладиться радостью первого успеха. Снова и снова я задавал себе один и тот же вопрос: почему советские генералы боевую подготовку войск приносят в жертву показной красоте их действий? И не мог найти на него ответа.

1988 год. г.Хыров (Прикарпатский ВО).

ВОЕННАЯ ПЕДАГОГИКА

Ad virtutem via ardua est.

- К добродетели ведет крутая дорога.

Я стою перед ротой молодых солдат, два дня назад прибывших в бригаду по весеннему призыву. В должности замполита учебной роты я с офицерами и сержантами роты, должен за один месяц превратить разношерстную толпу в десантно-штурмовое подразделение.

- Мужчины! Вам сильно повезло! - обращаюсь я к новобранцам, - Вы прибыли служить в отдельную десантно-штурмовую бригаду Прикарпатского военного округа. Бригада находится в состоянии постоянной боевой готовности, а это значит, что каждый день и каждую третью ночь мы будем заниматься боевой и физической подготовкой. С сегодняшнего дня вы забудете о своей гражданской жизни и будете помнить только одно: вы бойцы десантно-штурмового подразделения. Через двадцать дней вы должны совершить один прыжок с парашютом, научиться стрелять из автомата, маскироваться и передвигаться на поле боя, вести рукопашный бой против одного противника и оказывать первую медицинскую помощь себе и раненому товарищу.

Лица молодых бойцов ничего не выражают. Они, как чистый лист бумаги, на котором можно написать все, что захочет автор. Они еще не знают, что уже через два часа у них появятся первые кровавые мозоли, а через пару дней большинство из них достигнет пределов своих физических и морально-психологических возможностей.

- А сейчас запомните три правила вашей жизни. Правило первое: в армии все делается по команде. Нет команды - выполняешь предыдущую команду. Поступила команда - встал и пошел выполнять приказание. Правило второе: каждый отвечает за себя сам, а все отвечают за каждого. Правило третье: вы здесь для того, чтобы защищать Родину - Мать вашу. Каждый день, перед приемом пищи, вы будете рассказывать мне эти правила. Понятно?

- Та-ак то-очно! - послышался нестройный ответ роты.

- Не понял!

- Так точно! - уже дружно ответила рота.

- Не слышу!!!

- Так точно!!! - единым выдохом ответило сто человек, и эхо ответа разнеслось над бригадой.

Вечером, на совещании офицеров, командир учебного батальона поставил перед офицерами батальона задачи:

- Приказываю во время курса молодого бойца решить четыре задачи: обучить молодых солдат навыкам боевого применения солдата-десантника, воспитать у молодых солдат чувство принадлежности к воздушно-десантным войскам, воспитать у молодых солдат сознательное отношение к воинской дисциплине и полное повиновение воле командиров, провести профессиональный отбор молодых солдат для службы в подразделениях бригады. Все занятия по боевой и физической подготовке проводить на фоне психоэмоциональных нагрузок, постепенно увеличивая их степень. За двадцать дней мы должны превратить вчерашних школьников в бойцов-десантников. Главное, чему мы должны их научить, это вере в себя, в своих командиров и в своих товарищей. Всему личному составу объявить о соревновании на лучшую учебную роту, учебный взвод и учебное отделение в батальоне. По окончании курса молодого бойца приму зачеты. Двоек и троек быть не должно.

На следующий день, на занятиях по физической подготовке, я бежал с ротой пять километров. Изначально взяв высокий темп, я постепенно наращивал его, чтобы определить пределы физической выносливости молодых солдат. Через десять минут рота растянулась на триста метров. Бойцы обливались потом, у многих был бледный вид и красные от напряжения глаза.

- Рота! На месте! - бойцы продолжили бег на месте, ожидая отставших товарищей.

- Вы ползете как беременные черепахи! Солдаты НАТО умрут от смеха, когда увидят, с кем им придется иметь дело. С сегодняшнего дня всем запрещаю курить. Чтобы быть десантником, надо уметь преодолевать собственные слабости и слабости своих товарищей. Слава ВДВ!

- Слава ВДВ, - полушепотом ответила рота.

- Слава ВДВ! - повторил я призыв.

- Слава ВДВ! - дружно ответила рота.

- Слава ВДВ!!!

- Слава ВДВ!!! - разнесся призыв над лесом.

- Бежать в составе отделений! Правило номер два: все отвечают за каждого. Отстающих - за ремень! Рота! За мной, бегом, ма-арш!

По моей команде сержанты и физически сильные бойцы, ухватив за брючные ремни слабых солдат, потянули их за собой, помогая им выдерживать темп бега.

После бега рота продолжила занятия на спортивном городке. Мне нужно было определить степень эмоциональной устойчивости бойцов, их способность держать удар и терпеть боль. Я брал по пять человек, надевал им боксерские перчатки и ставил в спарринг с сержантами роты.

Большинство бойцов стойко переносили удары и не теряли самообладания. Были и такие, кто с первых секунд проявлял бойцовский характер и, не теряя рассудка, отчаянно дрался до конца поединка. Я их брал на заметку, чтобы передать их фамилии командиру разведроты. Были и те, кто пасовал, начинал злиться или плакать - они пойдут служить в подразделения обеспечения бригады. Я не обращал внимания на техническую сторону поединка, через один год учебы большинство бойцов овладеет навыками и умениями рукопашного боя. Для меня было важным определить способности бойцов идти в бою до конца, независимо от степени своей подготовленности в сравнении с соперником.

Вечером я проводил занятия по политико-воспитательной работе:

- Запомните смысл третьего правила: мы готовим из вас не убийц, а защитников нашей Родины. Что есть наша Родина?

- Советский Союз! - раздался дружный ответ роты.

- Кто враги Советского Союза?

- США и страны НАТО, - ответила рота.

- Что мы делаем со своими врагами?

- ВДВ их уничтожает, - ответила рота.

Было видно, что сержанты хорошо поработали с личным составом, и можно было продолжить развитие темы.

- В соответствии с третьим правилом следует, что ваша доблесть не только и не столько в крепких кулаках, твердой руке и метком глазе, а в верности нашей Родине и в беспрекословном подчинении вашим командирам. Высокая боеготовность бригады основывается на вашем воинском мастерстве и твердой воинской дисциплине. Тот, кто сачкует на занятиях по боевой подготовке и нарушает воинскую дисциплину, является пособником врагов нашей Родины. А что мы делаем со своими врагами?

- ВДВ их уничтожает - ответила рота.

Изо дня в день мы с офицерами роты увеличиваем интенсивность занятий. Рассказы и показы сменяем тренировками до полного закрепления у бойцов навыков воздушно-десантных, тактических и других упражнений. В конце занятий проводим зачеты. С теми, кто не сдает нормативы на "хорошо" и "отлично", проводим дополнительные занятия в личное время. Бойцы валятся с ног от усталости, порой засыпая за обеденными столами. Но затраченное время не проходит даром. Видно, как рота становится единым слаженным организмом, подчиненным воле командиров и готовым выполнить любой их приказ. На контрольных зачетах комбат поставил роте "отлично".

Двадцать дней пролетели как один день. Я стою перед ротой молодых бойцов и вижу совсем другие лица. В них появились сила и решительность, основанные на знании своих сил, на вере в себя, в своих командиров и в новых друзей.

1988 год. г.Хыров (Прикарпатский ВО).

СОЦИАЛИЗМ

Saeculum insipiens et infacetum.

- Неразумный и грубый век.

В Союзе что то происходило. Что, я своим замполитским умом понять не мог.

Вчера начальник политотдела бригады провел совещание со всеми политработниками. После многословной тирады о необходимости всемерного повышения и укрепления воинской дисциплины он перешел к главному:

- Товарищи коммунисты! Вы знаете, какую большую и важную работу проводит наша коммунистическая партия по разъяснению коммунистам, комсомольцам и беспартийным свой политики. В этой работе важная роль отводится средствам наглядной агитации и пропаганды. Я считаю, что в нашей части еще есть резервы для работы в этом направлении. Здесь, безусловно, главная задача всех коммунистов и политработников заключается в том, чтобы активизировать работу с массами военнослужащих в Ленинских комнатах. Плакаты, планшеты, лозунги вывешанные в Ленинских комнатах, должны разъяснять воинам сущность политики нашей партии, цели и задачи перестройки и ускорения социально-экономического развития страны...

С сеанса двухчасового зомбирования я вышел с одной ясной мыслью: слово "коммунизм" на плакатах до десяти часов завтрашнего дня надо заменить на слово "социализм". Там где было написано: "Мы строим коммунизм!" к утру должно появиться: "Мы строим социализм!". Оказывается, партия ошиблась в сроках построения коммунизма и теперь предлагала нам, на время, забыть о светлом будущем с бесплатной колбасой.

Рассказав ротному о своем горе, я взял ротного писаря и запер его до утра в Ленинской комнате.

Придя до подъема в роту, я обнаружил, что эта сволочь проспала всю ночь на сдвинутых вместе столах и успела только загрунтовать место под "социализм".

- Рядовой К-н, подъем! - крикнул я ему в ухо.

Солдат открыл глаза и медленно поднялся.

- Товарищ солдат! Почему Вы не выполнили мой приказ? - спросил я его.

- Рядовые срочной службы, товарищ лейтенант, в соответствии с уставом ночью должны спать, - ответил он, - Вы не имеете права лишать меня сна, иначе Вы нарушите устав.

Писарь был москвичом, и я не удивился его отношению к службе. Двинув ему в ухо, я поставил его по стойке "смирно" и объяснил, что с ним будет, если к десяти часам на плакатах не появится слово "социализм".

- Запомни, сынок! - объяснял я ему политику партии и правительства, - в нашей стране варварство искореняется варварством. Мы с тобой шестеренки в механизме могучего Советского государства. Государство осознало свои ошибки и сказало нам: "Не то строили", а ты пытаешься тянуть его назад, в прошлое, не даешь массе коммунистов и комсомольцев осознать поворот от коммунизма к социализму с человеческим лицом. Кто ты такой против государства? Государство написало устав для того, чтобы регламентировать общие правила воинской службы и указало в этом уставе, что приказ командира - закон для подчиненного. А здесь я твой командир и здесь я представляю государство. Если ты не выполняешь мои приказы, ты думаешь, что не выполняешь приказы лейтенанта? Ты заблуждаешься! Ты не выполняешь приказы государства, которое разговаривает с тобой в моем лице. И поэтому, я тебе говорю, что если к десяти часам мой приказ не будет выполнен, я набью тебе морду.

К десяти часам на всех плакатах красовался свежими алыми буквами СОЦИАЛИЗМ.

1988 год. г.Львов (Прикарпатский ВО).

ДЬЯВОЛ-ШОУ

Nee mortale sonat.

- Не смертного [голос] звучит.

Примерно раз в месяц рота несла гарнизонную и караульную службу по Львовскому военному гарнизону. Меня назначали дежурным помощником военного коменданта или начальником патруля в исторический центр города.

В патруле я ознакомился со всеми архитектурными достопримечательностями Львова. Мне нравился этот город. Тихие зеленые аллеи соседствовали с шедеврами нерусской архитектуры. Здесь было и где посидеть на свежем воздухе, наедине со своими мыслями, и где посмотреть видеофильм с участием Брюса Ли или Силвестра Сталлоне.

В один из таких дней ко мне подошел старичок незапоминающейся внешности. Одет он был просто. Одежда была чистая, хотя и не новая, но и не поношенная. Волосы у него были черные, а лицо слегка коричневое, но не от загара, а от природы. Он спросил меня:

- Здравствуйте, молодой человек! Не тяжело ли Вам нести службу?

- Почему ты спрашиваешь меня об этом, отец? - спросил я его.

- Вы служите в армии и, наверное, гордитесь этим. У Вас хорошая военная выправка. Видно, что Вы любите свою службу, - сказал он.

- Да, мне нравится моя служба, - ответил я.

- Но зачем стране такая большая армия? Вы никогда не задумывались над этим? Ведь армия ничего не производит, а только потребляет продукты, которые производит экономика.

- Армия защищает экономику, - ответил я, - для того, чтобы она могла производить. И защищает мирный труд советских людей. Я могу убедить Вас в том, что Вы не правы.

- Молодой человек! Вы не созданы для армии. Уходите со службы, пока у Вас есть время. А вот и мой трамвай, - с этими словами старичок легко побежал в сторону остановки. Глядя на него со спины, я подумал, что бежит двадцатилетний человек.

Через пять минут я забыл про встречу. У меня был план по задержанным, и я направился с патрульными к окружному стадиону, где воины из спортроты округа ловились пачками.

В соответствии с уставом, каждому военнослужащему срочной службы, для выхода за пределы части, должна выписываться увольнительная записка. В спортивной роте временами придерживались этого правила, но как правило, спортсмены имели свободный выход в город. Они всегда могли сказать, что направляются на тренировку. Об этом знали все начальники патрулей, но не каждый патруль мог задержать воина-спортсмена.

Для меня ловля спортсменов-самовольщиков была больше спортивной забавой, чем несением службы. Я понимал характер службы в спортроте, который был целиком основан на спортивном режиме, потому что сам занимался спортом. Для меня было важным не просто задержать самовольщика, а принудить его к безусловной сдаче патрулю, чтобы у него не возникало даже мысли о возможности оказать сопротивление.

Я расставлял своих патрульных, высоких и физически сильных солдат, на пути возможного движения самовольщиков так, чтобы они, как загонщики, гнали дичь в сторону охотника. Сам я становился в одном из переулков, ведущих от стадиона в город. Когда воин-спортсмен шел в самоволку, он на основных маршрутах натыкался на патрульных, и был вынужден сворачивать в мой переулок, где разворачивалась основная драма. На меня гонимый, выскакивал внезапно. Реакция у всех была одинаковой: воин цепенел перед начальником патруля или бросался бежать в обратную сторону, где попадал в руки патрульным.

Выйдя на место, я расставил патрульных по местам и принялся ждать. Минут через двадцать в переулок вышел рослый солдат. Увидев меня, он остановился. Я дал ему команду подойти ко мне и предъявить документы. Осмотревшись по сторонам, он строевым шагом подошел ко мне, но вместо предъявления документов, нанес мне удар рукой в подбородок. Я успел уклониться, так что его кулак не задел меня. Солдат бросился бежать. Рефлексивно, еще не осознавая своих действий, я вытащил ПМ из кобуры, снял пистолет с предохранителя, передернул затворную раму и изготовившись для стрельбы стоя, прицелился. На все у меня ушла секунда. Солдат успел убежать не дальше семи метров, и мне оставалось нажать на спусковой крючок, чтобы 9-мм тупая пуля пробила ему легкое. Он бы упал, захлебываясь в собственной крови, а я бы снял с него документы и потребовал объяснений.

- Товарищ лейтенант! - чей то жесткий окрик возвращает меня в реальность. Я вижу двух офицеров штаба, идущих на службу, и понимаю, что я в гарнизонном патруле.

В двадцать четыре часа для патруля наступало время отдыха. Отправив солдат в казарму Железной дивизии, я отправился прогуляться по ночному Львову.

У фонтана на Галицкой площади я встретил молодого человека странной наружности. На вид он был моего возраста. Для ночной прохлады одет он был очень легко, на нем была свободная серая рубашка и такие же брюки, почему-то старые и не европейского покроя. Его тело были физически развито, а лицо и руки были бледными. Нельзя сказать, что он производил впечатление больного человека, но было видно, что были времена, когда он был в лучшей форме. Он сидел один на краю фонтана, и я подумал, что ему должно быть там очень холодно.

Он окликнул меня:

- Брат! Закурить не найдется?

Я достал пачку сигарет и подошел к нему.

- Я передумал, - сказал он, - кури сам.

Я закурил и вдруг почувствовал холод, который шел от него.

- Ты кого-то ждешь? - спросил я его, чтобы прояснить его намерения.

Он, отвернув взгляд в сторону и улыбнувшись одними губами, ответил:

- Я гуляю здесь иногда. Мне, как и тебе, нравится ночной город.

- Я на службе, решил прогуляться после наряда, - сказал я, - А ты занимаешься спортом?

- Занимался, - ответил он, - когда служил.

- Ты давно уволился из армии? - спросил я, решив, что передо мной контуженый афганец.

- Я не увольнялся. - Сказал он. - Я был как ты.

- Ты офицер? - спросил я, сбитый с толку его ответами.

- Сейчас нет. - Ответил он, и на его лице отразилось страдание. - У меня был пистолет, как у тебя. Я не знаю сейчас, где он.

- Мне надо идти, - сказал я, - завтра на службу.

Он ничего не ответил.

Через несколько шагов я обернулся, чтобы посмотреть, что он делает, но не увидел его. Холод, шедший теперь изнутри меня самого, колотил меня до озноба и исчез лишь тогда, когда я пересек КПП дивизии.

1988 год. г.Хыров (Прикарпатский ВО).

ТЕЛЕВИЗОР

O tempora! O mores! - О времена! О нравы!

- Товарищ лейтенант! Разрешите войти, - на пороге ротной канцелярии стоял молодой солдат, две недели назад прибывший в роту с курса молодого бойца.

- Входите, - ответил я.

- Товарищ лейтенант! Разрешите обратиться, - спросил он.

- Обращайся, - разрешил я.

- Товарищ лейтенант! Моя мама работает начальником отдела на заводе "Электрон", во Львове. Она просила у Вас узнать, не нужен ли Вам телевизор.

В роту нужен был новый телевизор. Старый плохо показывал и у него пропадал звук. С новым телевизором можно будет организовать более качественный просмотр программы "Время", и я ответил солдату:

- В роту нужен новый телевизор.

- Насчет телевизора в роту я уже договорился с товарищем старшиной роты, а лично Вам, домой, нужен телевизор?

Я жил в офицерском общежитии. Рабочий день начинал в шесть часов с подъема роты и проведения утреннего часа физических занятий. Приходил в общежитие в двадцать два часа, чтобы переночевать. Шесть месяцев в году рота проводила в учебном центре, где жили в палатках. Так что для личных целей, телевизор мне был не нужен, и я сказал бойцу:

- Лично мне - нет.

В ближайшее воскресенье, собрав с личного состава деньги, старшина роты привез из Львова новый телевизор. Вместе с телевизором приехала мама молодого солдата. По хозяйски пройдя по расположению роты она, с удовлетворенным видом, зашла в канцелярию.

- Здравствуйте, Константин Львович! - поздоровалась она.

- Здравствуйте, Марина Сергеевна! - ответил я. - Благодарю Вас за помощь, которую Вы оказали нашей роте.

- Это небольшая помощь и мне она ничего не стоила, - ответила она. - У вас просторная казарма, видно, что Вы заботитесь о своих солдатах, но почему-то совсем не хотите позаботиться о себе. Неужели Вашей жене не скучно сидеть дома без телевизора, когда Вы на службе?

- Я холост, - ответил я, и добавил - служба - моя жена, а казарма - дом родной.

- Но ведь Вы женитесь когда-нибудь? - настаивала она.

- Буду выбирать жену с телевизором, - отшутился я.

- Константин Львович! Я хочу сказать Вам вот что. Я долго выбирала воинскую часть, где будет служить мой сын, и Ваша часть мне понравилась. Везде порядок и дисциплина, молодых солдат не обижают и от Львова недалеко. Я могу и дальше оказывать Вам помощь. Я знаю прокурора вашего гарнизона. У нас большой завод, я начальник отдела и многое могу для Вас сделать. Вы подумайте, что нужно лично Вам? Львов от вашей части, всего в пятидесяти километрах, и я могла бы на выходные забирать сына домой. Еще у него больной позвоночник, и ему трудно прыгать с парашютом. Вы не могли бы помочь ему, чтобы его не заставляли прыгать? Я привезла с собой перечень выпускаемой заводом продукции. Если Вам не нужен телевизор, посмотрите, какие у нас есть радиоприемники, - она положила передо мной листок бумаги с перечнем продукции.

- Марина Сергеевна! - ответил я ей, - Ваш сын попал служить в одну из самых боеготовых частей округа. Большую часть времени мы проводим в поле, в том числе в так называемые выходные дни. Прыжки с парашютом являются обязательными для всего личного состава воздушно-десантных войск, и Ваш сын не может быть исключением. Вы должны гордиться тем, что из него воспитывают настоящего солдата-десантника, а Вы приходите ко мне и просите, чтобы я нарушил устав и отпускал его на выходные домой. Я не сделаю этого. Если Ваш сын действительно болен, пусть напишет рапорт на медицинское освидетельствование. Если окажется, что у него больной позвоночник, его переведут в хозяйственную роту. Если он боится прыгать с парашютом, пусть укажет это в рапорте. Трусы нам не нужны. В этом случае его переведут в пехоту в связи с низкими морально-психологическими качествами.

Я старался, чтобы мой отказ прозвучал как можно мягче.

Марина Сергеевна, видевшая во мне прежде всего советского человека, не могла понять, почему я отказываюсь от дармового телевизора в обмен на "небольшую услугу": позволить одному бойцу из роты косить от службы.

Она сидела напротив меня и взгляд ее выдавал недоумение и презрение ко мне. Наверное, она думала, какой я дурак, что отказываюсь от халявного телевизора и что я "не умею жить". Потом она подумала, что ее сыну будет нелегко в ближайшие два года с такими офицерами, и на ее лице появился страх. Чувство страха сменилось досадой, и я понял, что она подсчитывала убытки, которые она понесла, чтобы затолкать свое чадо в нашу бригаду, и количество телевизоров, которые ей теперь придется кому-то подарить, чтобы вытащить его отсюда.

Через два месяца ее сына перевели писарем в комендатуру.

1988 год. г.Хыров (Прикарпатский ВО).

"АКТИВНАЯ ОБОРОНА"

Dum vitant stulti / viti(a), in contraria currunt.

- Глупцы, избегая [одних] пороков, впадают в другие.

Вот перестройка долбанула и по армии.

Еще в училище, на партийном собрании роты с повесткой дня: "Коммунист: начни перестройку с себя", начальник училища генерал-майор Ширинский требовал от курсантов роты перестроиться. Тогда поднялся один из курсантов и сказал:

- Товарищ генерал-майор! Я являюсь отличником учебы и у меня нет нарушений воинской дисциплины. Я не понимаю, что я делаю неправильно, чтобы мне перестраиваться. Я не понимаю, что я должен перестраивать: свое отношение к учебе или свои знания и умения? Я вообще не понимаю, что означает термин "перестройка". Если все, чему меня учат, неправильно, то тогда надо перестраивать систему обучения в училище, и начинать надо не с курсантов, а с командно-преподавательского состава. А если система обучения правильная, а я являюсь отличником учебы, то зачем мне перестраиваться?

Ширинский был умным генералом и простил курсанту вольнодумство, сказав лишь, что возможности для совершенствования мастерства безграничны, после чего покинул собрание. Собрание не имело для нас последствий, кроме пустоты в головах.

Теперь дела обстояли значительно хуже.

Советская военная наука считала, что наступление является основным видом боя, в ходе которого решаются задачи по уничтожению противника, захвату важных объектов и участков местности. В соответствии с требованиями военной науки осуществлялось строительство Советских Вооруженных Сил. Они были ориентированы на проведение стратегических наступательных операций и комплектовались соответствующей боевой техникой и вооружением. В соответствии с требованиями военной науки организовывалась и боевая подготовка войск. В боевых уставах было записано: "Наступление - основной вид боя", и командиры частей и подразделений руководствовались данным принципом, как при обучении войск, так и при ведении боевых действий. Офицеры Советской Армии, как говориться, были до мозга костей пропитаны этим принципом. Мировой и отечественный опыт подтверждал правильность выводов советской военной науки.

Но тут к власти пришел Горбачев со своей политикой перестройки. Оказалось, что в мире Советский Союз воспринимают как "империю зла", а виноваты оказались в этом, как всегда, военные. Для изменения образа Советского Союза была принята новая военная доктрина, которая поставила под сомнение положение военной науки о наступлении, как о главном виде боя. Чтобы до конца умиротворить мировое общественное мнение, было принято решение о снижении степени боеготовности Советских Вооруженных Сил.

После очередных переговоров о разоружении в бригаду пришел приказ о выгрузке из боевых машин возимого боекомплекта и сдаче его на хранение на склад. Фактически это означало снижение степени боеготовности бригады до минимального уровня, потому что в условиях 12-ти минутного подлетного времени "Першингов" бригада просто не успела бы получить боеприпасы со склада. Мы не произносили слово "предательство", но оно в течение двух недель читалось в глазах прапорщиков и офицеров, пока не поступил обратный приказ.

В это же время командир бригады собрал совещание офицеров, на котором довел до нас принципы новой оборонительной доктрины, разработанной в недрах военного отдела ЦК КПСС. На совещании присутствовал генерал из Главного политуправления СА и ВМФ. Комбриг был сдержан и не многословен:

- Товарищи офицеры! Десантники! Воздушно-десантные войска не отменяются! Теперь мы будем закрывать бреши в обороне, после нанесения вероятным противником ядерных ударов, и ликвидировать прорывы вероятного противника в глубине наших войск. В соответствии с новой оборонительной доктриной основным видом боевых действий Советских Вооруженных Сил является оборона. Приказываю командирам подразделений изменить расписание занятий в соответствии с новой программой боевой подготовки десантно-штурмовых войск.

За комбригом выступил генерал из ГлавПУпра. Он призвал коммунистов и офицеров бригады перестроиться и внести личный вклад в реализацию новой военной доктрины:

- Товарищи коммунисты бригады! На вас лежит персональная ответственность за перестройку программы боевой подготовки, в соответствии с новыми мирными инициативами Председателя Совета обороны, Генерального секретаря нашей партии Михаила Сергеевича Горбачева. От того, как вы проведете работу с массами военнослужащих, зависит успех дела перестройки в Вооруженных Силах, а в конечном итоге и дело ускорения социально-экономического развития нашей страны. Советский Союз ни на кого не собирается нападать, подтверждением чему является принятие новой военной оборонительной доктрины. В ней сказано, что основным видом боевых действий Советской Армии и Военно-Морского Флота является оборона. Но это не значит, что мы будем сидеть сложа руки и ждать, когда враг на нас нападет. Пусть враг знает, что Советские Вооруженные Силы всегда готовы встретить его и разгромить в оборонительных боях. Теперь Советская Армия будет учиться вести активную оборону, в которой наступление будет играть вспомогательную роль. В соответствии с новой оборонительной доктриной воздушно-десантные войска и десантно-штурмовые части будут забрасываться не в тыл вероятного противника, а в тыл наших войск, для ликвидации прорывов в обороне и для борьбы с десантами противника. Коммунистическая партия Советского Союза и Советское правительство надеются, что страны НАТО оценят новые Советские мирные инициативы и сделают встречный шаг на пути к разрядке международной напряженности.

- Какой вид боевых действий будет вести бригада после десантирования? - задал вопрос генералу командир гранатометного взвода из моего батальона. По выслуге лет ему давно должны были присвоить звание майора, а он все ходил в погонах старшего лейтенанта с дыркой под капитанскую звездочку, которую сняли с него после очередного залета.

- Видимо, после десантирования, части воздушно-десантных войск будут вести оборону. Этот вопрос до конца не ясен, но ведется его проработка, - ответил политкорректный генерал.

На следующий день начальник политотдела на совещании политработников бригады поставил перед политработниками задачу:

- Проводите работу со своими командирами рот. Разъясняйте им особенности момента. И пересмотрите всю наглядную агитацию, особенно в Ленинских комнатах. Замените везде наступление на оборону. У нас теперь оборона главный вид боя.

- Товарищ подполковник! Разрешите задать вопрос! - обратился к начпо молодой лейтенант, недавно прибывший в бригаду из училища - У нас в Ленинской комнате висит плакат: "Лучший вид обороны - наступление!". Мне теперь что написать: "Лучший вид наступления - оборона!"?

Реакция начпо была соответствующей вопросу лейтенанта.

- Лейтенант! Ты дурак! Ты какую хрень несешь? Тебя где учили? Ты замполит или кто? Да ты вообще ничего не понимаешь! Тебе ванькой-взводным надо быть, а не политработником. Тебе, что, в армии надоело?

- Никак нет, не надоело! - ответил молодой лейтенант.

- Тогда сиди и не вякай, коли не понимаешь о чем речь идет.

Я тоже не понимал, о чем идет речь, и как выяснилось позже, командиры взводов и командиры рот тоже не понимали. Окончательно мы запутались, когда в подразделения бригады поступило новое руководство по проведению учебных стрельб, в соответствии с которым упражнением N1 стало: "Ведение огня в обороне". Только оборона была какой-то странной. Бойцы и боевые машины должны были передвигаться на поле боя, как при наступлении, но в отличие от условий предыдущего руководства, они должны были занимать позиции не на открытой местности, а в заранее отрытых окопах. Было непонятно, почему оборона начиналась с обороны тыловых позиций с последующим выходом на передний край. Или это было наступление с последовательным занятием заранее отрытых окопов?

Стратеги из военного отдела ЦК КПСС назвали это "активной обороной".

Ночь с 31 декабря 1988 года на 1 января 1989 года. г.Хыров (Прикарпатский ВО).

ЧЕРНЫЙ АНГЕЛ

Abyssus abussym invocat.

- Бездна бездну призывает.

У каждого человека есть ангел-хранитель. Был он и у меня. В моей жизни были случаи, за благоприятный исход которых только ему я мог сказать спасибо, и в том, что я все еще копчу белый свет, есть его заслуга. Он хранил меня от плохих людей и от непредвиденных обстоятельств, но однажды он отвернулся от меня.

Я был убежденным коммунистом и не верил ни в бога, ни в черта. Я считал человека куском живой материи, у которой способность к отражению достигла уровня самосознания, определяемого условиями его жизни. "Солдат-десантник есть сплав динамических стереотипов. Когда на месте существующего стереотипа нужно создать новый, надо сначала сломать старый" - этому четыре года меня учили в училище, и я на себе испытал результаты применения этого принципа.

Для формирования у бойцов боевых навыков и умений мы проводили тренировки до их полного закрепления. Этот же принцип мы переносили и на организацию повседневной жизнедеятельности подразделений. По призыву в армию попадали разные люди, а в десантно-штурмовые части брали физически крепких парней, у которых с детства были свои представления о жизни, часто не совпадающие с требованиями воинских уставов. Мы не могли себе позволить быть с ними обходительными, когда доверяли им оружие, и силой изменяли их мировоззрение и установки. Сами обстоятельства армейской службы требовали от нас добиваться от подчиненных полного повиновения своим командирам. Армейская служба, на первый взгляд, проста, но эта простота дорогого стоит. Для того чтобы сформировать из вчерашних оболтусов и хулиганов боевое подразделение, нам приходилось применять все доступные методы, в том числе болевые.

Вечером 31 декабря 1988 года я сделал бойцу больно. Делать больно было частью моей профессии. Если кто-то из солдат или сержантов грубо нарушал воинскую дисциплину или иным способом снижал боеспособность роты, я применял к нему меры психологического и, в крайних случаях, физического воздействия. При этом было важно сохранить воинские отношения с подчиненным, не допускать в них личное. Но в тот вечер я сделал больно не по долгу службы, а для себя.

31 декабря 1988 года рота прибыла из учебного центра, где в течение месяца занималась боевой подготовкой. За месяц я огрубел, и мир воспринимал в черно-белом свете. По прибытию в казарму командир роты отдал все необходимые распоряжения и, поздравив личный состав с наступающим новым годом, убыл с командирами взводов домой, назначив меня ответственным офицером по роте.

После праздничного ужина и организации встречи наступающего нового года, я в 23 часа отдал роте команду "отбой". Через пятнадцать минут после отбоя, когда я собирался покинуть расположение роты, я увидел, как один боец вышел из санитарной комнаты. Я спросил его, почему он еще не спит, на что он ответил, что не хочет спать. Солдат прослужил уже больше половины года и знал правила внутреннего распорядка, поэтому его ответ подействовал на меня как красная тряпка на быка.

Я приказал солдату зайти в сушилку. В этот день солдат приехал из отпуска, в который уезжал по причине смерти своей бабушки, и вернулся из него с опозданием, о чем я знал. Солдат отличался криминальными наклонностями, сачковал на занятиях по боевой подготовке, плохо чистил оружие и вел себя вызывающе с офицерами роты. Командир роты готовил на него документы для перевода в подразделения обслуживания. Я вспомнил об этом в тот вечер, и решил провести с солдатом воспитательную беседу.

- Почему Вы опоздали из отпуска? - спросил я его.

- Я уже объяснил командиру роты, - ответил солдат.

- Теперь объясни мне, - сказал я.

- Спросите у ротного, он Вам расскажет, а мне разрешите идти спать, - ответил солдат.

- Ты не пойдешь спать, пока не предоставишь объяснений, - сказал я.

- Вы, товарищ лейтенант, не правы. Я пожалуюсь на Вас начальнику политотдела.

Никто и никогда до этого случая не разговаривал со мной в таком тоне. Кровь ударила мне в голову и я, взяв правой рукой его за горло, стал объяснять ему, какое он дерьмо, если бегает стучать на меня в политотдел бригады. Когда солдат потерял сознание, я противошоковым массажем привел его в чувство.

Через десять минут я вышел из казармы и, вдохнув свежего зимнего воздуха, направился в общежитие. Офицерское общежитие занимало крайний, обращенный к лесу, подъезд пятиэтажного ДОСа (дом офицерского состава). Моя комната, в которой проживало еще два офицера, находилась на четвертом этаже. Когда я подходил к общежитию, меня удивило отсутствие в его окнах освещения и других признаков встречи нового года. Когда я вошел в холл на первом этаже, где располагалась дежурная, меня, также, удивило отсутствие в нем людей, так как в другие дни в холле всегда кто-то был, а также то, что в нем отсутствовал свет (дежурная сидела в отдельной небольшой комнатке за стеклом). Дежурная разговаривала по телефону и не обратила на меня никакого внимания, даже не высказала ни одним своим жестом, движением тела, что заметила мое присутствие. Я не говорю уже о том, чтобы поздравить меня с наступающим новым годом или самой получить поздравление, чему я был, также, сильно удивлен. Взяв у дежурной ключ от комнаты, который, не глядя на меня, она, как-то очень механически, сняла со щита и, так же механически, через окошко подала мне, я на ощупь, так как на лестнице не было света, поднялся на четвертый этаж. На этаже было темно и выключатели не работали. Открыв дверь в комнату, я вошел и включил свет, потом, закрыв за собой дверь, подошел к кровати. Сняв шапку, но, не снимая сапог и портупеи, я прилег на кровать, решив, что через пять минут пойду к командиру взвода старшему лейтенанту З-ву, который жил в соседнем подъезде, отмечать наступление нового года. Было 24 часа 31 декабря 1988 года.

Внезапно свет погас, но не полностью, а как будто в сети упало напряжение, и я почувствовал, что не могу сдвинуться с места. Боковым зрением я увидел, что дверь в комнату открылась, но не сама дверь, а только ее полупрозрачная тень, а сама дверь осталась закрытой, и в комнату беззвучно вошла фигура в черном саване, как у монахов. Голова ее была покрыта капюшоном, лица у фигуры не было видно. Фигура подошла к моим ногам и обхватила их рукой. В том месте, где она прикоснулось к ним, я почувствовал ледяной холод, который пронзил насквозь мои мышцы и кости, так что я перестал их чувствовать. Такой холод я никогда раньше не чувствовал, и я подумал, что таким должен быть абсолютный ноль. Я попытался подняться, но не смог даже пошевелиться, так как мое тело парализовала какая-то неведомая мне сила. Тогда я попытался позвать на помощь, но не смог произнести ни звука. В это время фигура стала наклоняться ко мне, скользя своей рукой по моему телу, и холод распространялся по моим ногам, животу и груди по мере ее движения. Я четко различал в себе границу между теплом и холодом, она была там, где в это время скользила рука этой фигуры, и была острой, как лезвие бритвы, по одну сторону которой была - жизнь, а по другую - смерть. Мои конечности немели. Я перестал чувствовать сначала ноги, потом руки, потом онемели живот и грудь. Мне показалось, что прошло секунд десять, прежде чем рука фигуры, а вместе с нею холод, подступил к моему горлу. Внезапно я, даже не понял, а скорее - почувствовал, что жить мне остался один миг, меньше секунды, когда фигура прекратила движение и заглянула мне в глаза. Ужас обуял меня, и я почувствовал, что мои волосы на голове встали дыбом. К чувству ужаса прибавилось чувство омерзения к этой твари, так глупо и недостойно отбирающей у меня жизнь. Собрав последние силы, я закричал, но вместо крика из горла послышался хрип. В это время моя голова дернулась на подушке, но своего тела я не почувствовал, как будто его у меня не было.

Вдруг, фигура стала отклоняться от меня, и по мере ее движения, назад скользила ее рука. По мере скольжения ее руки тепло возвращалось в мое бесчувственное тело. Я лежал, по-прежнему парализованный, когда она отпустила мои ноги, повернулась и двинулась к двери. Пройдя сквозь дверь, она скрылась, а прозрачная полутень двери беззвучно закрылась за ней. В этот же миг свет в комнате загорелся в полную силу и я почувствовал, что могу встать. Я вскочил с кровати и бросился к выходу. Открыв дверь, я увидел, что коридор по-прежнему темен и пуст. Я бегом спустился по темным лестницам вниз, пытаясь догнать приходившую ко мне тень, одновременно желая и ужасаясь возможной встречи с ней. В холле по-прежнему никого не было, свет не горел, а дежурная, не замечая меня, продолжала говорить что-то в телефон. Я выбежал на улицу.

Мне было нужно обсудить с кем-то произошедшее, и я пошел к З-ву. Дверь открыл он и его жена. В квартире были гости: офицеры роты со своими семьями. Наверное, мой вид выдавал происшедшее со мной.

- Что случилось? - спросил он меня.

- Саша, ко мне приходила смерть, - ответил я.

З-ов пригласил меня на кухню, открыл бутылку водки, налил мне полный стакан. Его жена вышла из кухни, закрыв за собой дверь.

- Рассказывай - сказал З-ов, и сел напротив меня.

Я поднял стакан и начал рассказ. Рассказывал не больше минуты, а когда окончил, оказалось, что часы на кухне показывают 6.00 утра.

С 00 часов 05 минут до 6 часов 00 минут 1 января 1989 года мы с командиром 2-го десантно-штурмового взвода 2-ой десантно-штурмовой роты 39-ой отдельной десантно-штурмовой бригады Прикарпатского военного округа старшим лейтенантом З-ым просидели на его кухне, но ничего об этом времени не помнили. В это же время офицеры роты праздновали наступление нового года в соседней комнате. С 00.05 часов до 06.00 часов никто, из находившихся в квартире офицеров роты или членов семьи З-ва, на кухню не заходил. Про нас забыли. Или мы не видели, что кто-то заходил. Или не помнили, в смысле, забыли.

В 6 часов я поставил по-прежнему полный стакан на стол, встал и сказал:

- Саша, я пошел к себе.

Мы вышли из кухни. Гости спали вповалку кто на полу, кто на кровати.

- Раскуси удила, замполит. - Сказал старший лейтенант З-ов. - Это был твой ангел. Только он у тебя черный.

1989 год. Войсковой учебный центр "БЕЛИЧИ" (Прикарпатский ВО).

ПОЛИТРАБОТА

Non est loquendum, sed gubernandum.

- Нужно не разговаривать, а действовать.

Третью неделю дули ветра. Снега почти не было, и на промерзлой земле серыми пятнами выделялись съежившиеся фигурки людей. Рота, второй месяц жившая в учебном центре, заканчивала отработку тактико-специальных упражнений. Лица солдат и офицеров огрубели от холода и постоянных ветров, губы потрескались, а голоса охрипли настолько, что понять, что кричат, можно было только по интонациям.

В отсутствие ротного, который проводил занятия с механиками-водителями на танкодроме, ротой командовал я.

Дав команду на окончание занятий, я направился к полевой кухне, чтобы проверить готовность обеда. У палатки офицерской столовой я увидел "уазик" начальника политотдела бригады. Зайдя в палатку, я доложил ему:

- Товарищ подполковник! 2-ая десантно-штурмовая рота отрабатывает нормативы по постановке и преодолению минно-взрывных заграждений на тактическом поле...

- А нормативы по выпуску боевых листков, лейтенант, когда ты собираешься отрабатывать? - прервал мой доклад начальник политотдела.

- Товарищ подполковник! Боевые листки будут выпущены после чистки оружия, - ответил я.

- Лейтенант! - заорал на меня начальник политотдела, - ты забыл, какую должность ты занимаешь? Я приехал сейчас из части. В твоей казарме висят боевые листки с декабря прошлого года!

- Товарищ подполковник! Рота второй месяц находится в учебном центре. Новый год мы праздновали в спортзале, а первого января опять прибыли в учебный центр. В расположении роты остались наряд и больные. Я нахожусь вместе с ротой...

- Лейтенант, ты что несешь!? - слюна начальника политотдела попала мне на лицо, - Ты забыл, за что ты отвечаешь!? - я достал из кармана носовой платок. - Стоять смирно, когда с тобой разговаривает начальник политотдела! - я вытер лицо и высморкался в платок.

- Товарищ подполковник! - ответил я, - нас слушают солдаты. У них может сложиться неправильное мнение об отношениях между офицерами бригады. Они могут перенять эти отношения, что приведет к неуставным взаимоотношениям. А мы, политработники, в первую очередь отвечаем за состояние воинской дисциплины и укрепление морально-психологической атмосферы в воинском коллективе.

Я взял паузу. Было видно, что начальник политотдела переварил сказанное мною, но еще не принял решение о том, как ему реагировать.

- Пойдемте, я покажу Вам как устроен наш быт, - я перехватил инициативу и, сделав шаг в сторону, пропустил начальника политотдела к выходу из палатки.

На холодном ветру начальник политотдела почувствовал себя неуютно.

- Когда рота последний раз мылась в бане? - спросил он.

За баню отвечал заместитель командира бригады по тылу. Он знал свои обязанности, и проблем с банно-прачечным обслуживанием не было. Но, видимо такова была судьба всех политработников. Подчиняясь требованиям Главного политуправления Советской Армии и Военно-Морского Флота, они бросались в крайности: мурыжили всех Ленинскими комнатами, плакатами, конспектами, боевыми листками, бумажной борьбой за дисциплину или демонстрировали показное внимание к бытовым условиям жизни войск и организации их досуга. Чем выше была должность политработника, тем сильнее он отрывался от реальной работы с личным составом, живя в выдуманном коммунистической партией мире "строителей коммунизма". Впрочем, лишний раз сходить в баню не мешало и я ответил:

- На прошлой неделе, товарищ подполковник!

- Я распоряжусь, чтобы завтра вашей роте организовали баню. Мой заместитель Вам позвонит и уточнит время. Автотранспорт за вами придет. И завтра, лейтенант, я проверю всю наглядную агитацию в твоей роте.

- Есть, товарищ подполковник! - ответил я.

На следующий день, сдвинув график помывки личного состава подразделений бригады, рота парилась в бане. А я повесил в помещении роты свежие боевые листки, поручил ротному писарю изготовить новую стенгазету и принес из общежития подшивки "Правды" и "Красной Звезды", потому что ротные использовали по назначению во время выхода в поле.

Доложив начальнику политотдела о готовности наглядной агитации к проверке, я подал ему рапорт о переводе меня на командную должность.

Начальник политотдела обозвал меня дураком, но рапорт не порвал. Он знал, что начальник штаба бригады готовит документы о моем переводе.

- Елькин! - сказал он, - ты пойдешь командиром взвода в тьмутараканьск, если не передумаешь. Я напишу тебе такую характеристику, что выше ротного ты никогда не прыгнешь.

Я достал второй рапорт, на случай, если не пройдет первый. В нем я просил направить меня для дальнейшего прохождения службы в 40-ю армию Туркестанского военного округа. Ротный не знал о моем втором рапорте, да и никогда не подписал бы его.

- Товарищ подполковник! - сказал я, - тогда отправьте меня замполитом в Афганистан.

- Войска из Афганистана выводят, - ответил он, - порви эту бумагу и никому не показывай. У нас все герои, не ты один. Профессия политработника нужная для армии. Подумай над этим. А сейчас иди.

Я вышел из кабинета. На душе было противно. Быть замполитом я не хотел, а командиром не мог. Надо было поступать в командное училище, думал я. Мои размышления прервал дневальный:

- Товарищ лейтенант! Вас вызывает командир роты.

Оказалось, что прибывший в роту полгода назад мой земляк рядовой А., снял с боевой машины прибор ночного видения и обменял его у местных жителей на бутыль самогона. Прибор стоил пять тысяч рублей. Таких денег у офицеров роты не было. Надо было точно выяснить, кому из местных жителей А. продал прибор.

Заперев А. в сушильной комнате, я устроил ему форсированный допрос.

На следующий день во взаимодействии с местными работниками милиции прибор был найден и возвращен на место. А ко мне прицепилась жесткая кличка - "замполит".

1989 год. г.Хыров (Прикарпатский ВО).

ДРУЖБА НАРОДОВ С БОЛЬШОЙ БУКВЫ

Crimine ab uno disce omnes.

- По одному преступлению узнай их всех.

В один из дней 1989 года я проводил с сержантами роты политическое занятие по теме: “Интернационализм и дружба народов СССР и стран социалистического лагеря”. В соответствии с утвержденным в Главном политическом управлении Советской Армии и Военно-Морского Флота планом политической подготовки, а говоря яснее, планом политической пропаганды, я должен был рассказать младшему командному составу роты о том, что в советском языке словосочетание “Дружба народов” пишется с большой буквы. Далее я должен был на конкретных примерах обосновать это требование, например, рассказать, как узбек поделился с голодным русским лепешкой, когда русского эвакуировали из осажденного Ленинграда в Ташкент, а потом русский построил узбеку оросительный канал. Из этого я должен был сделать выводы, что:

- Дружба народов СССР это всестороннее братское сотрудничество и взаимопомощь народов и наций, ставших на социалистический путь развития;

- во внутренней политике дружба советских социалистических наций является одной из движущих сил развития социалистического общества, так как СССР является многонациональным государством;

- во внешней политике дружба в межнациональных отношениях социалистических стран, является залогом единства в борьбе за мир, за сохранение и умножение социалистических завоеваний, за торжество идей коммунизма.

Далее я должен был сказать, что: “отношения между народами определяются характером их социально-экономического и политического строя. В условиях капитализма насаждается господствующая буржуазная идеология с её идеями национальной исключительности и национальной розни; однако при капитализме в классовой борьбе рождается также международная солидарность рабочего класса разных наций. Великая Октябрьская социалистическая революция в России впервые в истории покончила с национальным гнётом, провозгласила принципы Дружбы народов, предпосылки для полного осуществления которых сложились в ходе социалистического строительства”.

Здесь я должен был процитировать нетленного классика марксизма-ленинизма Ленина: “Социализм, - писал В. И. Ленин, - организуя производство без классового гнета, обеспечивая благосостояние всем членам государства, тем самым дает полный простор “симпатиям” населения и именно в силу этого облегчает и гигантски ускоряет сближение и слияние наций” (Полное собрание соч., 5 изд., т. 30, с. 21).

После этого я должен был отметить, что: “замечательным олицетворением Дружбы народов явилось добровольное объединение народов в Союз Советских Социалистических Республик. В процессе строительства социализма были ликвидированы эксплуататорские классы - главные носители и организаторы национальной розни, ликвидированы коренные различия в уровнях экономического, политического и культурного развития народов и таким образом уничтожены корни национальной вражды. Политической основой Дружбы народов стал советский государственный строй, социалистическая демократия. Экономическая основа Дружбы народов - общественная собственность на средства производства и социалистическая система хозяйства. С победой социализма была создана однотипная классовая структура всех народов СССР, преодолены вековые национально-этнические предрассудки, отчуждённость и враждебность между нациями, утвердилась единая для всех народов марксистско-ленинская интернационалистическая идеология, ставшая идейно-теоретической основой Дружбы народов. Народы СССР сплачивает великая сила социалистического патриотизма и интернационализма. Дружба народов выступает как подлинное решение национального вопроса, как интернационализм в действии. Дружба народов стала одним из решающих источников успехов в социалистическом и коммунистическом строительстве, движущей силой развития нового общества. Она позволяет наиболее целесообразно использовать материальные и людские ресурсы в интересах всех народов, быстрее решать задачи повышения материального благосостояния и культурного уровня трудящихся, укрепить оборонную мощь социалистического Отечества, обеспечить безопасность и суверенитет каждого народа. Дружба народов СССР упрочилась в борьбе против внутренней и внешней контрреволюции, с шовинизмом и национализмом, с реакционными традициями и предрассудками, успешно прошла историческую проверку на всех этапах строительства социализма, блестяще выдержала испытания Великой Отечественной войны 1941-1945 годов. Все советские нации и народности сплочённо выступили против фашистской Германии и отстояли Советскую Родину, общие социалистические завоевания. Идеология Дружбы народов оказалась сильнее человеконенавистнической идеологии расизма и шовинизма. Могучая сила Дружбы народов сказалась в восстановлении и дальнейшем развитии народного хозяйства после окончания войны. Результатом Дружбы народов в СССР было преодоление в кратчайший исторический срок экономической и культурной отсталости многих народов страны”.

На этих фактах я должен был сделать акцент: “В то время как за 1913-70 продукция промышленности СССР в целом возросла в 91 раз, за тот же период производство промышленной продукции увеличилось в Казахской ССР в 145 раз, в Армянской ССР в 184 раза, в Киргизской ССР в 187 раз. В этом особую роль играла помощь русского народа ранее отстававшим народам. В восстановлении народного хозяйства РСФСР, УССР, БССР, Молдавской ССР, республик Советской Прибалтики участвовали народы Средней Азии и Закавказья. Одно из ярких проявлений Дружбы народов - быстрое восстановление усилиями всех республик СССР пострадавших от землетрясений Ашхабада (1948), Ташкента (1966), районов Дагестанской АССР (1970). В современном облике всех советских наций и народностей, в динамическом росте их экономики и культуры воплощена могучая сила Дружбы народов. Исторические достижения народов СССР - результат их объединённого труда, последовательного претворения в жизнь национальной политики КПСС. В процессе социалистического строительства сложилась новая историческая общность людей - советский народ. Строительство коммунизма совместным трудом советских наций и народностей, усиление их экономических, политических и культурных связей ведут к ещё более тесному их объединению. С образованием мировой системы социализма исторический процесс сближения народов расширился и углубился. Дружба народов отвечает жизненным интересам всех стран социализма и органически сочетает социалистический патриотизм и интернационализм. Империалисты в идеологической борьбе против социализма делают ставку на подрыв Дружбы народов, на разжигание национализма. Дружба народов, как господствующая тенденция укрепления сплочённости социалистических народов, является барьером на пути сил, пытающихся ослабить социалистическое содружество, она создаёт основу для преодоления националистических предрассудков. Коренные интересы стран социализма требуют всемерного укрепления их союза. Процесс становления и развития Дружбы народов не происходит стихийно. Пережитки национализма могут возрождаться, если последовательно не бороться против местничества, национального эгоизма, несвоевременно разрешать возникающие неантагонистические противоречия между национальными и интернациональными интересами народов. Марксистско-ленинские партии уделяют огромное внимание воспитанию трудящихся в духе Дружбы народов, превращению её принципов во всеобщую норму социалистического общежития. Укрепление Дружбы народов - необходимое условие интернационального воспитания трудящихся, формирования у них высоких идейно-политических качеств, норм коммунистической морали. В СССР и других социалистических странах принципы дружбы и братства народов, непримиримость к любым проявлениям местничества, национализма и шовинизма являются одной из основных черт коммунистического мировоззрения и нравственности”.

И вот стою я, политический офицер, перед двенадцатью своими подчиненными и думаю, с чего начать, потому что в голове крутятся мысли далекие от содержания официальной политической пропаганды. В это время нам уже были известны события происшедшие в Алма-Ате, когда казахи применили насилие в отношении русских. Офицеры нашей бригады, чьи родители жили в Казахстане, специально летали в Казахстан для эвакуации семей. Тогда впервые я осознал новый для меня термин – “межнациональный конфликт”. В это же время Югославия разваливалась по национально-конфессиональному признаку, когда на границах между союзными республиками менялись составы поездных бригад, а расчеты между республиками были переведены на американские доллары. Официальная пропаганда замазывала национальные и конфессиональные корни конфликта, рассказывала нам о Дружбе народов и о социалистических нациях, но мы, офицеры бригады, как-то сами, анализируя национальный и конфессиональный состав населения республик Югославии, пришли к пониманию того, что Югославия представляет конгломерат наций, враждебно настроенных по отношению друг к другу, каждая из которых стремится к обретению национального политического суверенитета.

Чтобы не тратить время сержантов на пустые разговоры, я следуя обычному приему человека, пытающегося разобраться в проблеме - ставлю вопрос:

- Сохранится ли Социалистическая Федеративная республика Югославия как единое государство или развалится на части?

Если скажу, что вопрос ставит сержантов в тупик, значит, ничего не скажу. Вопрос повергает их в ступор. Они, вероятно, никогда не задумывались об этом вопросе, он просто не мог возникнуть в их сознании, насквозь пропитанном советской пропагандой. Однако вопрос поставлен и на него надо отвечать. Соответственно, не зная, что сказать, сержанты отвечают вопросом на вопрос:

- А почему Югославия должна развалиться на части?

Беру находящиеся в Ленинской комнате материалы по теме - подшивки журнала “Новое время”. В последних номерах множество публикаций, освещающих дезинтеграционные процессы в Югославии. Начинаю читать вслух, по ходу ставлю вопросы: “К чему может привести создание центральных банков в каждой республике?”, “К чему приведет прекращение подачи электроэнергии из одной республики в другую?”, “Чем может закончиться создание в республиках национальных партий и национальных вооруженных формирований?” и т.д. В итоге обсуждения приходим к выводу, что Югославия разваливается на части по национальному признаку. Далее я замечаю, что СССР, подобно Югославии, состоит из национальных республик и вдруг, неожиданно для самого себя, скорее ощущаю, чем понимаю истинность моих мыслей, говорю:

- СССР развалится так же, как развалилась Югославия.

Кто-то из сержантов замечает, что Югославия еще не развалилась. Я отвечаю ему, что уже развалилась, от Югославии осталась только форма, внутри нее не осталось никаких сил, способных удержать ее народы в рамках одного государства. Заканчиваю занятие тем, чтобы готовили свои подразделения к гашению - это было тогда новое слово - национальных конфликтов на собственной территории.

О дружбе народов с большой буквы на занятии не было сказано ни слова.

1989 год. Львовская область Самборский район (Прикарпатский ВО).

ОЖИДАНИЕ

Circumagetur hic orbis. - Этот мир [еще] повернется.

- Товарищ лейтенант! Боевая тревога! Объявлена команда "Сбор"! - посыльный, уже в боевом снаряжении, тряс меня, выводя из состояния сна.

Вчера вечером рота поздно вернулась с учебного центра, где в течение двух суток проводила учебные стрельбы и училась подавлять массовые беспорядки. Пока почистили оружие и сдали снаряжение, наступило два часа ночи. Спать лег в половине третьего.

Никогда не думал, что буду воевать против собственного народа. С экранов телевизоров Горбачев твердил о какой-то перестройке, о гласности и демократизации в стране. По команде Главного политуправления начальник политотдела требовал того же в бригаде. Какая, нахрен, может быть в армии демократизация? Если солдат ходит в самоволку и продает военное имущество, я что, его в задницу целовать должен?

После случая с рядовым А. начпо резко изменил ко мне отношение. В войсках шла компания по искоренению неуставных отношений, и на предстоящем политсовете округа заслушивали командира и начальника политотдела нашей бригады. Начальнику политотдела срочно нужны были результаты и примеры.

На партийной комиссии рассмотрели мое дело и объявили мне выговор за "превышение должностных полномочий, выразившихся в нанесении солдату срочной службы легких телесных повреждений". А если бы, он, сука, автомат продал, мне бы тоже объявили партийный выговор? За стенами кабинета офицеры поддержали меня, но в присутствии начальника политотдела проголосовали за вынесение партийного взыскания. Комбат с замполитом батальона присутствовали на комиссии, но от голосования воздержались. Я их понимаю, им есть, что терять и выступать против мнения начальника политотдела не в их интересах. А вот Олег Блинов, замполит роты со 2-го батальона, стал меня защищать. Начпо его явно не понял. Теперь, если Олег не покается, он будет следующим.

Я встал и, еще качаясь от сна, стал одеваться.

- Где ротный? - спросил я.

- Командир роты ночевал в канцелярии, - ответил посыльный. - Сейчас в парке с механиками. Приказал Вам передать, чтобы выводили роту в район посадки на боевые машины.

Погрузившись через десять минут на БМД, рота начала выдвижение в район ожидания.

Пока двое суток ждали в районе команду на погрузку, я с командиром первого взвода Леонидом Опаричевым успел сходить на рыбалку.

У Леонида всегда с собой были удочки. Выйдя на берег озера и сломав ветки для удилищ мы сели с ним на берегу и закинув удочки в воду стали ждать поклевки.

- Замполит! Объясни мне, что у нас за страна такая, что бить солдата нельзя, а давить собственный народ танками можно? - спросил меня Леонид.

- Это, Леонид, у нас не страна такая, а люди, которые нами командуют, - ответил я. - Если бы у нас были законы, которые работали в интересах всего народа, то и танками давить никого не надо было. Но тем, кто сидит наверху, невыгодны такие законы. А работать надо. Работать надо, потому что кушать очень хочется, а законы не позволяют. Найти прибор надо, а закона нет такого, чтобы я его искал. А у нас экипаж без этого прибора в ночном бою - трупы. И придут к нам мамки этих солдат и спросят: "Что вы сделали, офицеры, чтобы защитить своих ребят?". Поэтому ищем мы этот прибор через одно место. И страна вся так живет, через одно место.

Наловив за два часа полведра карасей, мы вернулись в расположение роты. Ротный был не в духе. Поступила команда скомплектовать на базе нашего батальона сводный батальон. Это значит, что из других подразделений бригады нам пришлют бойцов, ни характера, ни боевой выучки которых мы не знаем. Времени на боевое слаживание подразделений, наверняка, не будет. Будем давить национальных сепаратистов массой. Вообще, складывалось впечатление, что кто-то на самом политическом верху, специально снижает боеспособность частей и подразделений, отправляемых в т.н. "горячие точки", ибо ни один генерал не имел права принять решения о снижении боеспособности частей и подразделений, отправляемых в зону боевых действий путем их, сначала, разукомплектации, а потом укомплектования личным составом из других подразделений. В чистом виде это была военная диверсия.

Еще через сутки поступила команда об отмене режима ожидания и о возвращении подразделений в пункт постоянной дислокации.

Наше время еще не пришло.

1989 год. г.Хыров (Прикарпатский ВО).

ПЕРЕВОД

Dominus et deus noster sic fieri iubet.

- Так повелевает наш господин и бог.

Летом пришел приказ о моем переводе в Забайкальский военный округ. Начальник политотдела сдержал свое слово. Объявив мне два партийных выговора с занесением в учетную карточку, он исправил служебную характеристику, написанную командиром батальона майором Мирошниченко, зачеркнув "достоин назначения на должность командира десантно-штурмовой (парашютно-десантной) роты" и дописав "...на должность командира мотострелкового взвода". Орден краснобилетников не отпускал своих рыцарей без оплаты и предлагал мне заплатить за отступничество карьерой.

В последний день моего пребывания в бригаде сержанты и старослужащие бойцы роты пожелали мне удачной службы на новом месте. Я пожал каждому из них руку, вспоминая какими они пришли в бригаду из гражданской жизни. Мы были одной армейской семьей, и я не знал, будут ли у меня такие же солдаты в новой части.

Перед отъездом мы напились с офицерами батальона водки. Они подарили мне часы "Восток-амфибия" (антимагнитные, противоударные, глубина погружения 200 метров), а комбат вручил мне нож для метания. Батальон готовился к убытию в очередную "горячую точку", и в четыре часа утра все разошлись.

Когда я пришел в себя в пять часов, я обнаружил, что до вылета самолета осталось полтора часа. До Львова было пятьдесят шесть километров, часть из которых нужно было преодолеть пешком ( от здания общежития до железнодорожного вокзала г.Хырова), по железной дороге (на дизеле от г.Хырова до г.Самбора и на электричке от г.Самбора до Львова) и на автобусе (от Львовского железнодорожного вокзала до аэропорта). В обычном состоянии я этот путь мог проделать за два часа. Я встал и побежал.

Пришел в себя уже в самолете. Когда на взлете он провалился в воздушную яму, я инстинктивно схватился за кольцо. Кольца не было и парашюта тоже. Вокруг меня сидели гражданские люди, и пили принесенную стюардессой газировку. Вспомнив, куда я лечу, я отключился.

Львов отпустил меня.

Часть 3.

ЗАБАЙКАЛЬСКИЙ ВОЕННЫЙ ОКРУГ.

Золотое дно Советской Армии

1989 - 1990 год. г.Могоча, Читинская область (Забайкальский ВО).

МОГОЧА

Etiam magna exercitus delebantur.

- Даже великие армии разрушались.

"Бог создал Сочи, а черт - Могочи", "Могоча - золотое дно Советской Армии" - два эпитета, не совсем полно передающие характер насыщенной жизни в этом уникальном крае. Насыщенной водкой и ежедневной борьбой за существование. Рассказывали байки, что офицеры Могочинского гарнизона играют в "ку-ку", закрываясь в клубе части, а выходные дни проводят в вагоне-ресторане поезда "Владивосток-Москва" и "Москва-Владивосток", делая пересадку в Чите. Я в это не верил.

Майор-кадровик из отдела кадров округа, прочитав мою характеристику, предложил мне на выбор: должность командира мотострелковой роты или замполита десантно-штурмовой. Я выбрал десант.

Прибыв в часть и представившись командованию бригады, я оказался предоставленным сам себе. Свободных должностей не было, а от должности начальника клуба я отказался. Сразу возникла интрига, кого из политработников бригады назначат командовать полуразвалившемся сараем. Интрига длилась два месяца, за которые, я успел съездить домой, жениться и привезти молодую жену в свою офицерскую халупу. Стены халупы изнутри я оклеил газетами, по случаю приобрел платяной шкаф и многое повидавший на своем веку диван.

Наконец определились с начальником клуба, и я занял освободившуюся должность.

Первое знакомство с ротой было удручающим. Солдаты курили в строю, а с офицерами разговаривали держа руки в карманах. Кроме меня на роту назначили нового ротного и двух выпускников Рязанского десантного училища. Был еще лейтенант, командир первого взвода, но за предшествующий год он настолько устал от службы, что предпочел не вмешиваться в появляющийся конфликт.

В первый же день я дал по "фанере" не отдавшему мне честь дневальному. Солдатик оказался стукачом комбата. Реакция командира батальона была предательской и глупой по своей сути. Он вывел меня, как солдата-первогодку, перед строем батальона и, следуя какой-то своей внутренней логике, потребовал, чтобы я извинился перед солдатом. Я стоял перед строем и видел глаза солдат и офицеров. Мне все стало понятно.

- Я не буду извиняться перед солдатом, который не отдает воинской чести офицеру! - сказал я.

- Лейтенант! Вы отказываетесь выполнять мой приказ? - спросил меня комбат.

- Я считаю его неуместным, товарищ майор, - ответил я.

Вечером того же дня, командир роты старший лейтенант Лыбин, отслуживший в бригаде четыре года, объяснил мне политический расклад:

- Наш комбат мечтает об академии, в которую без положительной характеристики начпо его не возьмут. Начпо хочет уйти в политуправление округа, и чрезвычайные происшествия в бригаде, вроде сломанных ребер и побегов, ему не нужны. Комбриг у нас качек и живет по спортивному расписанию. Начальник штаба отвечает за караулы и наряды и в остальных вопросах полагается на комбатов. Все остальные честно тянут лямку. Последние полгода рота была хозяйственной. В нее сливали негодяев со всей бригады. Поэтому думай, прежде чем что-то делать. Комбат на тебя уже косится. Душу перед ним не открывай, не тот человек.

Оказалось, что моя беда в том, что я не умею думать. Если я видел, что солдат не выполняет мой приказ, я применял все средства для того, чтобы заставить его это сделать. Я считал, что это и есть - поддержание твердой воинской дисциплины. Если солдаты и сержанты не выкладывались в полную силу на занятиях по боевой подготовке - я проводил с ними занятия ночью и объяснял им все сложности выполнения заданий в командировках (впрочем, перед командировками бойцам не нужен был стимул, страх перед угрозой жизни был лучшим стимулом). Здесь все оказалось иначе. Здесь "воинская дисциплина" поддерживалась негласным договором между солдатами и офицерами: солдаты не являются источниками чрезвычайных происшествий и стараются не совершать грубых нарушений воинской дисциплины, а офицеры закрывают глаза на некоторые их вольности и не требуют отдания воинской чести, соблюдения уставных отношений между военнослужащими разных призывов, выполнения строевых приемов и прочего, что составляет по форме воинскую дисциплину.

Мои рефлексы, приобретенные в годы учебы в училище и отшлифованные за два предыдущих года службы, здесь оказались ложными и не востребованными.

На следующий день я пришел в роту за полчаса до подъема. Дежурный по роте спал, а дневальный сидел в Ленинской комнате и курил в окно.

- Солдат! Почему Вы не на тумбочке? - спросил я дневального.

- Сейчас докурю и встану, товарищ лейтенант, - ответил дневальный не вставая со стула.

Я подошел к нему и выбил из под него стул. Солдат упал на задницу, потом вскочил и бросился на меня. Я сделал шаг навстречу и правой рукой провел крюк в голову. Кулак попал в челюсть, солдат сразу обмяк и упал мне под ноги. Я снял с него брючный ремень, перевернул на живот и пока он приходил в сознание, связал ему руки.

На шум в Ленинскую комнату пришел дежурный. Он был в тапочках и без кителя. Увидев меня и связанного дневального, он остановился, пытаясь уяснить ситуацию.

- Слушай сюда, сержант! Если через минуту на тумбочке не будет дневального, а ты не придешь ко мне одетый по форме одежды, я отрежу тебе яйца, - сказал я ему и для большей наглядности вытащил у дневального штык-нож из ножен.

Через минуту внутренний порядок в роте был восстановлен.

По меньшей мере солдаты стали меня бояться. Построения проходили значительно быстрее, курение в строю прекратилось, и рота становилась похожей на воинское подразделение. Комбат, видя как подтянулась в роте воинская дисциплина, молчал.

Через две недели роту отправили в командировку под Читу - заниматься строительством казармы для строительного батальона, который в это время занимался строительством неизвестно чего. Старшим команды назначили парторга батальона. Перед отъездом комбат приказал мне получить деньги на закупку хозинвентаря, наглядной агитации и канцтоваров и передать их в распоряжение старшего команды. Я получил 70 рублей и передал их парторгу.

После возвращения в часть начфин батальона потребовал от меня отчета о произведенных расходах. Я обратился за документами к парторгу. Парторг пообещал мне, что сам передаст их начфину. Через месяц начальник штаба ознакомил меня с приказом комбата об удержании у меня из денежного довольствия денег в связи с растратой.

На следующий день, после развода, я подошел к комбату:

- Товарищ майор! - обратился я. - Разрешите узнать, на каком основании Вы удерживаете у меня из денежного довольствия сумму, которую я, по Вашему приказанию, передал парторгу батальона?

- Старший лейтенант Елькин! Вы почему не с ротой на занятиях? Вы видели на моем кабинете табличку: "Прием по личным вопросам"? - ответил он.

- Это не личный вопрос, - сказал я, - я выполнял Ваш приказ.

- Старший лейтенант Лыбин! - позвал комбат командира роты. - Почему Ваш подчиненный обращается ко мне не по команде? Научите этого замполита субординации. Елькин! Вы знаете, что такое субординация? Капитан Тютюник! В каком состоянии партийно-политическая работа в первой роте?

- Старший лейтенант Елькин проводит партийно-политическую работу по утвержденным мною планам, - ответил замполит батальона. - Есть недостатки в оформлении Ленинской комнаты...

- Товарищ капитан! - обратился комбат к Тютюнику, - приказываю Вам до 13 часов сегодняшнего дня проверить в первой роте состояние конспектов по политзанятиям у всего личного состава роты, стенгазету, боевые листки и тетрадь бесед с военнослужащими роты.

- Есть! - ответил замполит батальона.

Свидетелями разговора были все офицеры батальона. Когда разошлись, никто не подошел ко мне и не попросил прояснить ситуацию. Мне вдруг стало наплевать на комбата и на его приказ. Я зашел в роту и сказал Лыбину:

- Андрей, я поеду с ротой готовить учебный центр к стрельбам.

- Извини, но не могу тебя взять, - ответил ротный, - ты сам слышал приказ комбата. Не переживай, замполит. Все рассосется.

- Не рассосется, - ответил я.

Через две недели рота совершила свой первый полевой выход со дня моего прибытия в часть. Предыдущие полгода рота занималась хозяйственными работами, и мы с офицерами роты составили интенсивное расписание занятий.

В первый же день комбат изменил наши планы. На разводе на занятия он дал команду:

- Командир бригады низко оценил строевую выучку батальона. Приказываю первые два часа занятий посвятить строевой подготовке. По окончании занятий я приму зачет. Та рота, которая не сдаст зачет, будет маршировать до обеда. Приказываю всем пропердеться, а то засиделись, засранцы.

Был конец февраля. Морозы стояли до -30. Личный состав был одет в ватное обмундирование и в валенки. Плаца в учебном центре не было, а была натоптанная снежная площадка. На этой площадке батальон и совершенствовал свою строевую выучку.

Через два часа, приняв у роты зачет по прохождению строем с песней, комбат дал команду на выдвижение на стрельбище. На сдачу зачета по стрельбе у роты ушло три часа. Конечно, большинство солдат и сержантов отстрелялись на "неудовлетворительно". Результат был предсказуемым: при мне рота выезжала на стрельбы только один раз (в Хыровской бригаде мы стреляли не менее одного раза в неделю). Офицеры стреляли последними. Я поразил все мишени, израсходовав семь или восемь патронов. Когда возвращался к вышке, комбат по громкой связи вызвал меня к себе:

- Лейтенант! - сказал он. - Расскажите условия выполнения упражнения.

Я рассказал все условия, в соответствии с руководством по проведению стрельб.

- Какое количество боеприпасов выделяется на выполнение упражнения? - спросил он.

- 35 патронов, - ответил я.

- А ты перед кем красуешься? Какого хрена занимаешься экономией? - спросил командир батальона.

- Экономное расходование боеприпасов - условие успеха в бою, - ответил я.

- Сдай автомат и иди проводи политзанятия, - приказал командир батальона.

- Товарищ майор! - сказал я, - рота первый раз за полгода вышла в учебный центр. Солдаты не знают с какой стороны к автомату подойти. Разрешите перенести политзанятия на время возвращения роты в часть.

- Ты, лейтенант совсем оборзел! - сказал командир батальона. - Ты чем должен заниматься? Покажи мне свои конспекты по политподготовке.

Я не писал конспекты на политзанятия. Еще когда я учился в училище, начальник кафедры истории КПСС, проверив мои знания, разрешил мне до конца учебы не писать конспекты. Это был, наверное, единственный случай на все Вооруженные Силы. И я сказал командиру батальона:

- Я не провожу занятия по конспектам.

Комбат вызвал ротного, замполита батальона и после долгого и нудного объяснения, что в армии все должно делаться единообразно, отправил меня в часть "вечным" дежурным по батальону.

Так, в "мышиной" возне, прошли следующие полгода. У меня появилось чувство отчуждения к службе и к батальону. На службу я стал ходить ровно к 9, а уходить сразу после 18 часов. Рота опять занималась хозяйственными работами, несла внутреннюю службу, и я исполнял то обязанности начальника патруля, то старшего машины, то дежурного по столовой.

Однажды, будучи дежурным по столовой, видя как начальник столовой - прапорщик Коля, бессовестно выносит из столовой солдатскую сгущенку, только что полученную мною со склада, я не выдержал и положил его мордой в грязь и зачем-то порвал ему куртку. Коля пожаловался комбату, и стоимость куртки вычли из моей зарплаты. После этого случая все прапорщики бригады стали отдавать мне честь.

Солдаты и сержанты роты перестали меня боятся и стали уважать за прямоту и принципиальность отношений. Мои отношения с ними стали больше товарищескими, чем командирскими. Я не прощал им нарушений воинской дисциплины, но перестал заниматься тем, что называется воспитанием воинской доблести.

В конце зимы Лыбина перевели в Ленинградский военный округ. Исполняющим обязанности командира роты назначили лейтенанта Панина. Лейтенант Панин был умным и подготовленным офицером. Он предпринимал робкие попытки вдохнуть жизнь в мое офицерское тело, но отсутствие смысла в службе и постоянные конфликты с комбатом перечеркивали его усилия.

Я не понимал комбата. Боевой подготовкой батальон почти не занимался, зато засветился на всех хозяйственных работах. Комбат говорил прямо, что его работу оценивают не по результатам стрельб, а по состоянию хозяйства батальона. Ему не нужны были высокие показатели в боевой выучке батальона, потому что в условиях мирного времени критерием оценки советского командира были другие показатели: чистота закрепленной территории, состояние казарменного фонда, наличие бирок на снаряжении, отсутствие грубых нарушений воинской дисциплины и умение понравиться начальству. Мне вся эта показушно-хозяйственная деятельность сильно надоела.

И еще один вопрос мешал нормальной служебно-боевой деятельности роты. Командир моего батальона был армянин, начальник штаба батальона тоже был армянин, а в моей роте было пять солдат-армян. И вот эти солдаты-армяне имели какие-то особые отношения с командованием батальона, так что с утра их забирал комбат, а в подразделении они появлялись после отбоя. Конечно, так было не каждый день, но на мои вопросы - куда и на каком основании солдаты отлучаются из роты - они отвечали мне, чтобы я все вопросы задавал комбату. К комбату я, конечно, с этим вопросом не пошел, а обратился к начальнику штаба. Начштаба, нисколько не смутившись, просто посоветовал мне не совать нос не в свои дела. Пришлось провести собственное расследование. Оказалось что солдаты-армяне с утра уходили в город и проводили время в армянском кафе, выполняя различные поручения его хозяина-армянина. Такие отношения между ними и командованием батальона были установлены сразу после прибытия их в наш батальон, т.е. с момента их призыва. Командир батальона сразу поставил их в привилегированное положение не только по отношению к рядовому составу батальона, но и к офицерам батальона. Недели через две после их прибытия в роту они уже предлагали мне свои услуги по ремонту моего служебного жилья, за что были наказаны, однако комбат своим решением отменил наложенное мною дисциплинарное взыскание.

В начале июля в бригаду прибыла комиссия штаба ВДВ для приема бригады под командование Управления ВДВ ГШ (до этого бригада подчинялась округу). На проверке батальону с трудом натянули тройку: личный состав показал низкие боевые навыки и умения. На разборе председатель комиссии попросил офицеров высказаться о причинах низкой боевой готовности батальона. Я встал и сказал, что батальон вместо боевой подготовки весь год занимался хозяйственными работами.

На следующий день командир батальона вызвал меня к себе.

- Елькин! Я посажу тебя на гауптвахту! У меня друг в Чите - начальник гауптвахты. Он тебя в пыль сотрет. Ты там сгниешь, - сказал комбат.

- Пусть сначала гноилку отрастит, - ответил я ему и вышел из кабинета.

В течение недели члены комиссии проводили собеседование с офицерами бригады. Минуя командира батальона, я подал рапорт председателю комиссии на перевод меня в другую часть. Заместитель комбрига ходатайствовал за меня, но председатель комиссии ответил отказом:

- В соответствии с решением партии и правительства проводится сокращение Вооруженных Сил СССР, в том числе сокращаются воздушно-десантные войска. Ваша бригада подлежит частичному сокращению. Вы еще молоды и сможете найти себе место на гражданке. Я предлагаю Вам подать рапорт на увольнение в запас.

Для меня его слова были шокирующими.

- Я подумаю, - ответил я.

На следующий день я пришел к комбату:

- Товарищ подполковник! - сказал я ему, - Я выполняю свой офицерский долг и обязанности в соответствии с Уставом. Ко мне нет замечаний от командования бригады. Вы это знаете. Я служу не Вам, а государству. Вы своим отношением ко мне дискредитируете меня в глазах офицеров батальона, и я понимаю, что на моей карьере Вы поставили крест. Я не верю в Вас как в офицера и как в командира, и служить с Вами не буду. Я подаю рапорт об увольнении в запас. Честь имею!

Вжавшись в стол, мой начальник молча подписал рапорт.

Через месяц в бригаду пришел приказ Министра обороны об увольнении шести младших офицеров бригады из Вооруженных Сил в связи с сокращением штатов. В этом приказе была и моя фамилия.

В день получения приказа я напился так, что не узнал собственную жену.

Перед отъездом из части меня пригласил к себе заместитель командира бригады. Боевой подполковник, дважды побывавший в Афгане, вручил мне новую офицерскую дубленку:

- Носи, - сказал он, - и не забывай воздушно-десантные войска. На гражданке не расслабляйся, оставайся офицером.

- Есть, оставаться офицером! - ответил я.

Часть 4.

РОССИЯ.

Господа офицеры,

Уходящей страны,

Вы спасли свои нервы,

А страну не спасли.

1990 год. г.Уфа, Республика Башкортостан.

БОЛЬНО

Ingrata patria.

- Неблагодарная отчизна.

- Куда выписывать проездные документы? - спросил меня начальник строевой части.

Моим любимым городом был Ленинград. Но в Ленинграде у меня не было ни жилья, ни работы. Зато была жена, родом из Уфы, моего родного города. Я знал, что в Уфе формируется отряд специального назначения МВД, с замполитом которого я познакомился во время своего последнего отпуска. В шутку или всерьез он сказал мне тогда:

- Если будешь увольняться из армии, приходи к нам в отряд. У нас много армейских офицеров. Для тебя место обязательно найдем.

Я тогда пропустил его слова мимо ушей, а сейчас вспомнил.

- В Уфу, - ответил я начальнику строевой части.

Через неделю я уже ходил в гражданской форме одежды, все еще рефлексивно реагируя на не отдание чести молодыми людьми в возрасте от 18 до 20 лет, а при подъеме телефонной трубки представлялся:

- Старший лейтенант Елькин!

Как-то при мне группа молодых людей пристала к молодой женщине, не давая ей выйти из троллейбуса. Они громко кричали и вели себя непристойно. Их было человек восемь, а я был один. Внутри меня тогда еще сидел зверь. Я построил их и по одному вышвырнул из троллейбуса.

Через две недели, после моего возвращения в Уфу, в военкомат пришли мои документы и мне, наконец, выдали военный билет, без которого устроиться на работу в органы МВД было невозможно. Обменяв удостоверение личности офицера на военный билет офицера запаса, я пришел к командиру отряда.

- Что ты умеешь? - спросил он меня.

- Умею стрелять и командовать воинским подразделением. Знаю связь, топографию, подрывное дело, имею 36 прыжков с парашютом, - ответил я.

- Вот тебе направление на медицинскую комиссию, - сказал он. - Как пройдешь, сразу ко мне.

На следующий день в 9 часов я был на медкомиссии в специальной поликлинике МВД. Доктор посмотрел мою офицерскую медицинскую книжку.

- У Вас была контузия, - сказал он. - Обследуйтесь у невропатолога и у ЛОР-врача.

ЛОР-врач, заглянув мне в уши, категорически заявил:

- Вы не годны к строевой службе. У Вас неврит слуховых нервов и без постоянного медицинского лечения Вы, через несколько лет станете глухой как пень. К невропатологу можете не идти. Я пишу Вам отказ.

С отказом я пошел к командиру отряда.

- Ничего не могу сделать, - сказал он, - министр не подпишет на тебя приказ без заключения медицинской комиссии.

Так, второй раз, судьба нанесла мне удар, оправиться от которого я смог только через полгода.

Нужно было искать работу. Нужно было учиться жить заново, потому что, все, что я знал и умел, не годилось для новой жизни.

Я думал, что устроившись на службу в МВД, мне предоставят какое-нибудь жилье. Сейчас у меня таких перспектив не было, зато была на руках бумажка, которая называлась: "Удостоверение на право внеочередного получения жилья офицером увольняемым в запас". С этой бумажкой я пошел в местный райисполком. Отыскав нужную мне дверь, я вошел в кабинет начальника. За столом сидела нерусская женщина лет 30. Не поднимая головы от газеты, она спросила меня:

- Чего надо?

- Квартиру, - ответил я.

- Ишь, чего захотел, - сказала она.

- Я офицер запаса Советской Армии, - сказал я, - уволен из Вооруженных Сил в связи с сокращением штатов. В соответствии с совместным постановлением ЦК КПСС и Совета министров СССР мне полагается жилплощадь, которую вы должны предоставить мне в течение трех месяцев со дня моего увольнения. Вот мои документы.

Женщина перестала читать и подняла на меня голову.

- В какой ты армии служил? - спросила она.

- В Советской, - ответил я.

- Вот если бы ты служил в башкирской армии, мы бы предоставили тебе квартиру, - сказала она, - а сейчас иди отсюда.

От ее слов в моих глазах почернело. Я хотел ей сказать, какая она сука, но не мог произнести ни слова. Я стоял, как вкопанный, и постепенно осознавал последствия сказанных ею слов.

В это время в кабинет вошла другая женщина, она была постарше первой. Увидев в моих руках документы и то, что первая женщина не обращает на меня внимания, она сказала мне:

- Давайте Ваши документы, молодой человек.

Я отдал ей свои бумажки.

Внимательно изучив их она сказала:

- Президент России Борис Николаевич Ельцин своим указом отменил на территории Российской Федерации действие всех постановлений ЦК КПСС, в том числе, принятых совместно с Советом Министров СССР. Поэтому Ваше удостоверение является недействительным. К тому же, у Вас нет прописки, а без прописки мы не можем поставить Вас в очередь на получение жилья. Вы где сейчас живете?

- Я живу в квартире моих родителей, - ответил я.

- Вот и пропишитесь туда, - сказала она, - а когда пропишитесь, можете принести нам свои документы.

Через две недели, поставив в паспорт штамп о прописке, я снова пришел в этот кабинет. В кабинете были обе женщины.

- Уважаемый Константин Львович! - обратилась ко мне старшая женщина, изучив штамп о моей прописке, - Вы обладаете удивительной наглостью, требуя от района предоставления Вашей семье жилья, в то время как по санитарным нормам квартира Ваших родителей позволяет Вашей семье там проживать.

- В двухкомнатной квартире нас проживает четыре человека, - ответил я ей, - и мне, как офицеру уволенному в запас, государство обязано предоставить отдельное жилье.

- Какое государство? - спросила молодая женщина.

- Советское - ответил я.

- Вы, что с Луны свалились? Вы живете в башкирском государстве, которое называется суверенный Башкортостан, - сказала она мне, - запомните это навсегда.

Так мордой об стол меня еще никогда не били.

Искать правду я пошел к своим друзьям-афганцам. Оказалось, что у них были проблемы аналогичные моей. Они посоветовали мне написать жалобу районному прокурору. Ровно через 30 дней со дня подачи жалобы мне из прокуратуры ответили, что моя жалоба не подтвердилась, и что занимаемая моей семьей жилплощадь позволяет проживать на ней четырем человекам.

Только теперь я до конца осознал, в какую страну я вернулся.

- Здравствуй Родина - сказал я.

1991 год. Уфа, Республика Башкортостан.

МЕТАМОРФОЗА

Ut tandem sensus convaluere mei.

- Когда, наконец, я пришел в себя.

Нужно было зарабатывать деньги и кормить семью.

Вспомнив, что по диплому я "учитель истории и обществоведения", я отправился в ближайшую школу. Оказалось, что в школе свободных вакансий нет. То же мне ответили во всех остальных ста восьми школах города, куда я приезжал или звонил в поисках работы.

Через знакомых мне удалось узнать, что появилась свободная вакансия руководителя НВП в одном из ПТУ города. На собеседовании с директором ПТУ никаких проблем не возникло, и на следующий день я уже проводил занятия с молодым поколением.

Ученики и ученицы с большим вниманием относились к моим рассказам об армейской жизни, занимались стрельбой в тире, борьбой в спортзале, но мне это не приносило морального удовлетворения. К тому же получаемая мною зарплата позволяла с трудом сводить скудный семейный бюджет. Нужно было искать другую работу и, главное, получить гражданское образование.

В это время я узнал о том, что в Уфе открываются курсы переподготовки офицеров запаса, организуемые по программе помощи правительства ФРГ, в связи с сокращением численности Вооруженных Сил. Я записался на эти курсы.

Первое занятие было организовано в ресторане. Нам подавали кофе с икрой и требовали, чтобы мы прекратили вставать, когда отвечали на вопросы руководителя курсов.

Вещи, о которых нам рассказывали, еще совсем недавно были чуждыми для меня. Я презирал нарождающийся класс предпринимателей и глубоко в душе верил, что рано или поздно государство их раскулачит и заставит работать на себя. Полгода назад я и представить себе не мог, что буду вынужден сам заниматься предпринимательской деятельностью. Сначала я оправдывал свое перевоплощение из офицера в бизнесмена тем, что мне нужно заработать на квартиру. Потом меня увлекла экономика, как способ организации жизни общества. Я покупал книги по экономике и читал их до двух часов ночи, пытаясь отыскать формулу получения миллиона. Свою выпускную работу я защитил на "отлично" и, получив заветный диплом, ринулся в свободное плавание.

Первоначального капитала у меня не было, но случай помог мне. Мои друзья пригласили меня в состав учредителей торгового предприятия и избрали на должность его директора.

Это было лихое время. В стране был дефицит потребительских товаров и деньги, как говориться, лежали под ногами. Свою первую зарплату я заработал на спекулятивной операции: купил на одном конце города пляжные расчески и продал их в два раза дороже на другом. На эти деньги я купил жене плащ, а себе новые ботинки, потому что армейские совсем износились. Потом мы открыли небольшой магазин, как тогда говорили - "комок", который стал приносить нам небольшой, но стабильный доход.

Мне было стыдно оттого, что я, бывший офицер, зарабатываю деньги таким способом. Но на эти деньги я содержал семью и мог позволить себе покупать книги.

Однажды ко мне в офис пришли бандиты. Внешне я был тогда похож на авторитетного братка, и они, наверное, приняли меня за своего.

- Здравствуйте! - поздоровались они, - по бродяжной линии с кем сотрудничаете?

- У меня один партнер - государство, - ответил я им. - Оно задолжало мне небольшую сумму и пока не рассчитается, другие партнеры мне не нужны. Есть возражения?

Возражений не последовало, и я почувствовал себя дипломатом.

Постепенно я привык к новой роли, но ощущение того, что я офицер не покидало меня. По ночам мне стала сниться армия. Видел я один и тот же сон. Моя бригада стоит на плацу, а я пытаюсь выйти к ней из-за ближайшего ДОСа, но никак не могу вскарабкаться на пригорок, который отделяет ДОС от плаца. Наконец, поднявшись наверх, я слышу голос командира бригады:

- Елькин! Когда Вы встанете в строй!? Вся бригада Вас ждет.

Я просыпаюсь с ощущением стыда от того, что я опоздал на построение и вдруг осознаю, что я давно уже гражданский человек. Засыпаю с чувством сожаления от того, что уже никогда наяву не буду стоять в строю, и раскаяния, что не нашел в себе мужества противостоять дураку-командиру.

1991 год. СССР.

ПЕРЕПЕРЕВОРОТ

Inde irae et lacrimae.

- Отсюда гнев и слезы.

В августе 1991 года рвущийся к власти Ельцин украл у меня Родину. Перешагнув через упавшее знамя власти, он поднял собственный флаг, вокруг которого собрал людей, раздербанивших, впоследствии, всю страну.

19 августа я проснулся от гробового голоса диктора, зачитывающего по радио постановления ГКЧП. Быстро позавтракав, я вышел на улицу. Вокруг ничего не происходило. Чтобы прояснить ситуацию, я условился со своими друзьями о встрече, на которую пригласили знакомого сотрудника КГБ.

- Что происходит? - был наш первый вопрос ему.

- На фоне борьбы за сохранение Союза, внутри советской номенклатуры происходит клановая война за власть. Горбачев готовит реформацию союзных отношений внутри СССР, в результате которых союзное правительство потеряет значительную часть полномочий, а роль КПСС будет сведена до минимума. Это может привести к суверенизации союзных республик и, в конечном счете, к распаду СССР. Это понимают все, но каждый играет за себя. Если наши деятели не договорятся - Союз развалится. Самое интересное в том, что выгоду от путча могут получить Кравчук, Шушкевич, Назарбаев и Ельцин. Они усилят свою власть, но как поведут себя при этом, неизвестно - ответил он.

На следующий день из выпуска новостей я узнал, что в Москве борьба за сохранение Советского Союза приобрела характер противостояния между Государственным комитетом по чрезвычайному положению, с одной стороны, и Ельциным и его сторонниками.

21 августа 1991 года противостояние завершилось падением ГКЧП и коммунистического режима, объявлением суверенитета России, а вместе с ним, распадом СССР. Народ ликовал, а я задавал себе вопрос: "В какой стране я теперь живу?".

Советский Союз рухнул за три дня. Оболганный советской интеллигенцией, преданный советской милицией, пропитый и разворованный советскими политиками и не защищенный собственной армией он исчез из нашей жизни как мираж.

ГКЧП был за сохранение Советского Союза, но по своей глупости или по чьей-то злой воле выступил против собственного народа. Народ был за сохранение Советского Союза, но против ГКЧП. Кто-то ловко поставил между ними армию, и пока они выясняли, кто за кого, власть перешла в руки республиканской номенклатуры. Ловкие политики воспользовались случаем и, как шакалы, растащили Советский Союз на суверенные вотчины, поделив его по административным границам. Правоохранительные органы перешли на сторону региональных вождей, вместо того, чтобы восстановить действие Советских законов на всей территории СССР.

Армия могла не допустить развала СССР, но, по приказу ГКЧП, противопоставленная собственному народу в уличных столкновениях в Москве, она потеряла доверие народа и была возвращена в казармы, как только решился вопрос о власти. Но даже в казармах она могла быть политической силой, если бы ее генералы остались верны Советской Конституции и военной присяге и заявили о сохранении СССР. Но развращенные за годы брежневского "застоя" и горбачевской перестроечной вакханалии, они повели себя как проститутки, переприсягнув на верность новой власти, и разменяв офицерскую честь на генеральские звезды, дачи, оклады и прочие привилегии. Жажда власти союзных и республиканских политиков, и жадность и трусость советских генералов стали бинарным зарядом, разорвавшим Советский Союз на куски.

Что стало потом, всем известно. По воле нескольких безответственных политиков страна оказалась отброшенной в своем развитии на десятилетия назад, а миллионы советских граждан оказались в феодальной и в рабской зависимости среднеазиатских "баев" и северокавказских "эмиров", в нищете и в беспросветном существовании, без всякой надежды на свободную и счастливую жизнь для себя и для своих детей. Что ждет их на просторах некогда необъятной Родины?

1995 год. Аэропорт города Минеральные воды, Северный Кавказ.

МЫШИННЫЕ МУНДИРЫ

Valum necessarium - necessarium.

- Неизбежное зло неминуемо.

Летом 1995 года я поехал на Северный Кавказ, чтобы получить деньги, которые нашей компании задолжало несколько оптовых покупателей. За неделю проехав по городам Краснодарского и Ставропольского краев, я остановился в аэропорту Минеральных Вод, чтобы из него вылететь в Уфу. При въезде автобуса на территорию аэропорта его остановили на блокпосту. У меня был просроченный паспорт и оперативник велел мне выйти из автобуса. Когда автобус уехал, меня пригласили к начальнику блок-поста - майору милиции. С ним в палатке был армейский капитан. Проверив мои документы майор сказал мне:

- Семьсот тысяч на стол и бегом на самолет.

- Майор, - спросил я, - а оптом дешевле будет?

- Что ты сказал? - мент вскочил мне навстречу.

- Я офицер! - сказал я, и когда он остановился, добавил, - запаса. Объясните, товарищи офицеры, ваши расценки.

- Где служил? - спросил меня капитан.

Я достал свой военный билет офицера запаса и протянул капитану.

- Окончил Новосибирское политическое, служил в ВДВ, - сказал я.

- Пусть заплатит штраф! - сказал майор милиции.

- Плати шестьдесят четыре тысячи (это было до деноминации), - сказал капитан, вернув мне документы, - и вклей фотографию в паспорт, иначе проблемы с этими кентами будут.

Это было через две недели после захвата Буденновска бандой Басаева.

От блок-поста до здания аэровокзала идти было метров триста. Когда я подходил к перрону мне навстречу двинулись двое кавказцев. Первый, когда поравнялся со мной, ловким движением руки "случайно" выронил из кармана брюк скрученную пачку долларов. Шедший за ним второй кавказец, сделав удивленное лицо, с сильным горным акцентом обратился ко мне:

- Брат! Ты видел? Давай поможем другу вернуть деньги!

- Не брат ты мне, - сказал я ему.

По техническим причинам мой рейс отменили, и я коротал время на перроне аэровокзала. Вдоль перрона стояло пять или шесть "лохотронов", за каждым из которых стояла девушка, а два-три "конкретных" пацана создавали толпу, оживляясь и толкая друг друга каждый раз, как только на перроне появлялся новый пассажир. Здесь же, в поисках очередной жертвы, крутились кавказцы с долларами. За порядком следили пьяные милиционеры. Они разрешали конфликты между пассажирами и лохотронщиками путем проверки у пассажиров документов. Ближе к ночи на территорию аэропорта въехала воинская колонна. Из машин повыпрыгивал армейский спецназ, и милиционеров с кавказцами с перрона как ветром сдуло. Я подошел к одному офицеру и спросил:

- Брат! Куда летишь?

- Домой, в Бердск! - ответил старший лейтенант.

Мы выпили с ним водки. К нам присоединились другие офицеры, и братание закончилось тем, что они накидали мне полную сумку патронов и гранат. Дизель-поезд, на котором их выводили из Чечни, по дороге обстреляли из пулеметов, и спецназовцы пили водку стаканами, снимая накопившийся стресс. Они улетели ночью, а я, проснувшись утром, вышел на перрон и вытряс все боеприпасы в урну. С ними меня не пустили бы в самолет. В это время мимо проходил наряд милиции. Я был в гражданской одежде, и мое поведение вызвало у них подозрение. Но когда я достал из сумки зеленую Ф-1, они, отвернулись и прошли мимо.

- Слабые боятся, а сильные повинуются, - подумал я.

1995 год. Москва.

СТРАНА

Magni nominis umbra.

- Тень великого имени.

Я так и не научился жить на гражданке. Все, что я делал, я делал не по велению сердца, а по принуждению обстоятельств. Бизнес мне был неинтересен и я занимался им вынужденно, потому что он был единственным источником моего дохода. Я не искал личной выгоды, и многие выгодные для бизнеса решения я принимал под давлением обстоятельств. В вопросе - платить или не платить налоги, я сознательно занял сторону государства. Я гордился тем, что и на мои деньги государство строит жилье военным и закупает для армии новое вооружение. Гордость обломали тридцать шесть заявлений об увольнении моих работников, когда выяснилось, что я не в состоянии платить им конкурентную заработную плату. Оказалось, что налоги плачу я один, а все платят зарплату "черным налом".

В начале 1995 года я разошелся со своими компаньонами по вопросу этики бизнеса. Они предлагали заключить договор на комиссионную продажу бумаг под названием "жилищные сертификаты", которые распространяла по всей России какая-то московская контора. За один сертификат контора предлагала один квадратный метр жилой площади в любом городе России, где она, якобы, вела строительство. Народ клюнул на обещания и понес деньги. От жажды наживы у моих партнеров отключились тормоза, и они, за 5 процентов комиссионных, принялись за реализацию "сертификатов". Будучи умными людьми, они понимали, что афера рано или поздно закончится и наступит день, когда придется ответить по обязательствам. От этого они страховались заключая с покупателями договоры комиссии, по которым все обязательства и риски их невыполнения принимала на себя московская фирма, и не продавали сертификаты серьезным людям, ограничив свой контингент пенсионерами и мелкими предпринимателями. Афера лопнула через полгода. Мои бывшие партнеры остались юридически чистыми и даже с ненабитыми рожами, а народ остался с бумажными "квадратными метрами".

Я видел в Москве офис этой конторы: небольшое помещение за бронированной дверью в обшарпанном четырехэтажном здании с "золотой табличкой". Доверчивые люди - бедные люди.

Осенью 1995 года я приехал работать в Москву. Моя компания открыла здесь свое представительство, чтобы организовать транзитный склад для хранения и обработки поступающих по импорту грузов. Я должен был организовать таможенную логистику. Выписав из рекламных объявлений адреса компаний, предлагающих услуги по растаможиванию грузов, я отправился по первому адресу.

Оказалось, что фирма предлагает услуги по уклонению от уплаты таможенных платежей.

- Таможенные платежи надо платить, но платить надо с умом, - начала консультацию милая девушка - Допустим, ваша компания получает фуру с товаром. Вы пишете письмо в таможенный комитет, что груз поступил в ваш адрес ошибочно, и прилагаете к нему письмо от вашего зарубежного поставщика о том, что груз, на самом деле, адресован какому-нибудь спортивному клубу. Список спортивных клубов, освобожденных от уплаты таможенных платежей, мы вам дадим. Если Ваш поставщик не напишет такое письмо, вы напишите его сами. Для этого вам нужно будет заказать его печать и бланки. Печать вам обойдется в 350 рублей. Если закажете несколько печатей, для вас будет скидка 10 процентов. Документы на груз, вместе с отказными письмами, вы отдаете мне, и на следующий день получаете их с отметкой о прохождении таможни. Вам даже фуру не надо гнать на таможню. За все вы платите мне одну тысячу долларов наличными.

Чистая экономия составит девять тысяч долларов с каждой фуры, - посчитал я в уме.

- То, что Вы предлагаете, законно? - спросил я милую девушку.

- Вся Москва так работает, - сказала она. - А если Вы решите ввезти товары по белому, то останетесь с убытком. Во-первых, таможенные пошлины вам насчитают по максимуму, во-вторых, товары вам придется разгрузить на таможенном терминале, а за каждый день хранения - надо платить. Груз вам выдадут через месяц, и себестоимость ваших товаров, после белой таможни, будет выше продажных цен ваших конкурентов.

В течение недели я посетил еще двадцать компаний предлагающих услуги по прохождению таможни. Прейскурант везде был одним и тем же. Это была коррупция в чистом виде. Практически весь российский импорт был полулегальным. Но меня поразили не столько масштабы коррупции, сколько отношение к ней простых людей. Она вошла в их привычки, стала определять их образ мышления и образ жизни.

- В нашей стране ты не сможешь вести свой бизнес, если будешь соблюдать все законы и платить все налоги, потому что ты не выдержишь конкуренции и разоришься, - убеждали меня мои компаньоны. - Не мы устанавливаем правила игры в этой стране. Все устаканится, когда закончится эпоха "первоначального накопления", а сейчас работай и давай работу другим.

Самым тяжелым для меня, оказалось, забыть свою память. Она не давала мне измениться, чтобы приспособиться к новой для меня жизни. В самое неподходящее время, она из своих темных закоулков вытаскивала мое прошлое, выставляя его на всеобщее обозрение, как бы говоря окружающим: "Он совсем не тот, за кого себя выдает. Он вырос в другом мире, в котором пели другие песни, и ваши песни не ласкают его слуха. Он ел другие хлеба, и вкус ваших хлебов ему не сладостен. Ароматы ваших благовоний ему не приятны, его нос не различает других запахов, кроме запахов пота и пороха. Он вообще не тот, за кого вы его принимаете. Его здесь нет - здесь лишь тень его, а сам он остался там, в своих горах и полях, и вряд ли когда-нибудь вернется".

Воспитанный в строгой военной культуре, основанной на служении и долге, мне было трудно привыкнуть к новым для меня отношениям, основанным на личной выгоде и индивидуализме. Чтобы быть успешным бизнесменом, мне нужно было ежесекундно оценивать все предложения с точки зрения личной выгоды, а я рассматривал их с позиции общественной пользы и справедливости.

Однажды на выходе из станции метро "Ленинский проспект" меня остановил милицейский патруль. Я не знаю, чем я привлек их внимание. Мой паспорт был без московской прописки, а в кармане моего костюма лежало двадцать тысяч долларов, которые я приготовил для расчетов с поставщиками. Милиционеры забрали у меня документы и потребовали за них выкуп в размере десяти процентов от имеющейся у меня суммы.

- Я Советский офицер, уволен из армии по сокращению штатов. Сейчас занимаюсь бизнесом. Деньги принадлежат мне, у меня есть справка из банка об их приобретении, - сказал я им.

- Это ты в армии был офицером, а здесь ты бомж последний, потому что нигде не зарегистрирован. Если ты пропадешь, тебя даже искать никто не будет, - ответил мне сержант милиции.

Я с ним не согласился.

***

Чем больше я жил в Москве, тем больше меня поражал этот город. То, что я видел, больно ранило мой разум и мою душу. В Чечне шла война, на которой гибли тысячи русских солдат и офицеров, проливая свою кровь за целостность и независимость России. В провинциях люди годами не получали зарплату и влачили существование недостойное человека. А здесь шел ничем не прикрытый торг, на котором покупалось и продавалось все. Отсюда по всей стране распространялась политика двойной морали и двойных стандартов. В этом городе сформировались новые отношения, основанные на деньгах и взаимных услугах. Кто-то из московских градоначальников предлагал даже узаконить взятки чиновникам, чтобы те лучше выполняли свои обязанности. И эти отношения были перенесены на уровень федеральной политики, и предлагались нам в качестве альтернативы чести и патриотизму.

Мой бизнес постепенно развивался. Я отбивался то от бандитов, то от проверяющих органов. Свои материальные проблемы я давно решил, но почему тогда мне было так грустно?

Я знал, в каком состоянии находится Российская армия, как командуют ею из московских кабинетов, продавая солдатские и офицерские жизни на чеченской войне. Я знал, как живут российские офицеры, влача полунищенское существование, и никого, кроме них самих, это не волновало. А они не жаловались и из армии не бежали. Все понимали, что без армии Россия развалится, как развалился пять лет назад Советский Союз. Никто из них не говорил громких слов и не внимал речам проституирующих политических лидеров. Просто каждый знал, что от него лично зависит судьба его Родины, и честно исполнял свой долг.

ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ ВСЕМ - КТО ИСПОЛНИЛ СВОЙ ДОЛГ ДО КОНЦА.

1996 год. Москва.

ЭПИЛОГ

Tempus fugit, aeternitas manet.

Время бежит, вечность остается.

Давно уже нет страны под названием СССР, и на осколках некогда единой Родины образовались полуфеодальные и полукриминальные княжества и государства. Каждое из них обзавелось своей армией со своими солдатами и офицерами, которые приняли новую присягу и служат теперь новым идеалам, если такие есть. Волею случая я не испытал позора переприсягания, но ничего не сделал для того, чтобы остаться верным единожды данной присяге, когда советские партократы кромсали страну на удельные княжества.

Страна, в которой я теперь живу, называется Россия, но по существу ничего не изменилось. Те же ложь и предательство, что и в конце восьмидесятых, только свободы дали побольше, чтобы народ сам зарабатывал себе на хлеб. Такой же генеральный секретарь у власти, окруженный сворой лакеев, готовых за место у кормушки продать остатки чести и достоинства. Только размеры страны стали поменьше, да страсти - помельче. Если раньше бились за идеи, то теперь - за деньги.

Я уже не верю, что в этой стране, в которой сила перестала служить правде, служение Родине обретет былой смысл. Империя рухнула, но остался её народ. И я хочу лишь одного, чтобы в эту страну, народ которой не знает Согласия и Порядка, когда-нибудь придут Свобода и Справедливость.

Р.S. Я сижу на тридцатом этаже московской гостиницы и пью водку. Перед глазами плывут воспоминания.

Мы с Погибой в Новосибирске в курсантском патруле. Заходим в музыкальный магазин и просим поставить пластинку с маршем Агапкина "Прощание славянки". Молча стоим и слушаем нестареющий гимн русской армии и офицерам. Мы молоды и задорны, мы верим в себя и в свою Родину, и нам кажется, что наша Родина и мы - вечны. Музыка заканчивается, и мы просим поставить еще, и еще...

1998 год.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Для моего поколения выпускников Новосибирского высшего военно-политического общевойскового училища Советский Союз был всем: Родиной, страной, государством, символом веры. Мы верили в незыблемость Советского Союза как мировой державы и в мощь СССР как страны-Победительницы. Будучи выпускниками военно-политического училища мы свято верили во всепобеждающую силу советского строя и советских ценностей, в необходимость и правомерность их вооруженной защиты.

В 1987 году мы получили лейтенантские погоны из рук советских офицеров, вручивших нам вместе с дипломами об окончании высшего военного учебного заведения и ответственность за судьбу нашей Родины. В том чтобы силой оружия и пламенем убеждения защищать и утверждать могущество Советского Союза заключалось наше боевое и политическое предназначение. Если судить с высоты цивилизационной позиции - мы его не выполнили. Случилось так, что мы стали в одном лице свидетелями, соучастниками и потерпевшими исторической драмы под названием "развал СССР". Это событие во многом предопределило наши судьбы, изменило наши роль и статус в структуре общества. Не каждый из нас смог принять новую реальность, встроить свои убеждения, знания и умения в структуру новых общественных отношений. Для многих из нас развал СССР и сопутствующие ему процессы деградации обернулись личной трагедией. Разбросанные по разным концам бывшего СССР большинство из нас в одиночку противостояло и приспосабливалось к реалиям новой жизни. Это было трудное время, но мое поколение вынесло это испытание и, я в это верю, мы сохранили себя такими, какими мы были 20 лет назад.

Вспомним это время.

Шла война в Афганистане, вокруг СССР и его союзников по Варшавскому договору образовалось кольцо политической блокады из стран блока НАТО, в стране не хватало элементарных товаров народного потребления. Но нас нельзя было назвать несчастными и неспособными к изменению существовавшего порядка вещей. Наоборот, все советское общество пыталось анализировать причины трудностей в социально-экономическом развитии и найти пути решения проблем. Армия не была в этом исключением. В среде офицеров шли разговоры о путях и о способах реформирования Вооруженных Сил: о необходимости профессионализации сержантского состава и боевых специалистов, о мерах по улучшению качества боевой подготовки, о правилах и порядке аттестации офицеров на должности в соответствии с моральными, боевыми и командирскими качествами. Но случилось так, что руководство страны во главе с Горбачевым вместо того, чтобы включить весь советский народ в процессы реформирования Советского Союза, профанировало идею реформ, и с целью сохранения режима личной власти взяло курс на развал СССР.

События в Прибалтике, в Оше, в Сумгаите и в Баку стали ответом маргинальной и наиболее активной части советского общества на неспособность советского политического руководства к решительному и последовательному реформированию СССР в интересах населяющих его народов.

Могли ли мы, последние комиссары империи, остановить распад СССР? Однозначно ответить на этот вопрос сложно и невозможно: могли и не могли.

Мощные процессы, питавшиеся энергией распада, можно было остановить силой. Но они оказались производными от набиравших силу национальных течений окраинных народов ориентированных на национальное самоопределение в рамках этнонациональных культур и государств. Эти течения подпитывались энергией протеста советских людей не желавших жить в условиях вечного материального и духовного дефицита, в условиях попрания элементарных прав и свобод граждан, в условиях семидесятипятилетней лжи власти.

В какой-то момент политический маятник можно было качнуть в любую сторону, но глупая и бестолково проведенная попытка государственного переворота под названием ГКЧП качнула его в сторону распада. В 1991 году Советский Союз рухнул. Крушение СССР произошло помимо нашей воли, но и не против нее. Армия осталась безучастной к смене политической и цивилизационной парадигмы, в том числе и потому, что мало кто понимал смысл происходивших событий и уж точно никто не предвидел политического предательства высших должностных лиц государства. Общее настроение в народе и в армии было таково, что все верили как в необходимость, так и в возможность сохранения Союза.

Сейчас для нас очевидны недостатки и достоинства СССР. Это была неоднозначная страна с неоднозначной историей и ее последствиями для людей, живших в ней в ту эпоху. Были в ней и сталинский геноцид и Победа 1945 года, было разорение деревни и был первый в истории человечества полет в Космос. Было в нем и стремление его народов жить вместе закрепленное многовековой историей Российского государства. К сожалению, нам, советским людям, не хватило ума, смелости и умения это стремление реализовать. Крысиную победу одержали партийные и государственные функционеры, прибравшие к рукам ослабевшую власть и разделившие народы Советского Союза по линии внутренних административных границ. Что за этим последовало всем известно: резкое падение экономического производства и жизненного уровня людей, разгул преступности и рост вооруженных конфликтов, а в целом - падение цивилизационной культуры на пространстве бывшего СССР.

Оставшиеся после развала СССР народы стали антропологическим материалом для строительства на его постпространстве новых государств и возникающих на их основе цивилизаций. Мы, офицеры-политработники, не стали исключением. Из субъектов политической жизни советской цивилизации мы превратились в объект политических технологий. Мы не выполнили предопределенной нам задачи: не защитили советский государственный строй и не сохранили целостность и независимость Советского народа и государства, а если смотреть глубже - не сохранили целостность и независимость Российской империи. У каждого из нас нашлись для этого собственные причины: это и непонимание смысла происходивших процессов, это и вера в их позитивный исход, это и желание побыстрее скинуть ненавистную диктатуру выродившегося партийно-бюрократического аппарата, это и элементарное подчинение воинской дисциплине, требующей выполнения, в том числе, приказов, в моральную и правовую силу которых не было веры. Как бы то ни было, но каждый из нас заплатил за общий проигрыш: кто своей карьерой, кто своим мироощущением, а кто и своей жизнью.

К сожалению, постсоветские общества и культуры так и не сумели создать для советского поколения людей ценности более привлекательные и надежные чем те, что ассоциируются у нас с Советским Союзом. И сегодня мы все чаще возвращаемся в свое прошлое, пытаясь найти в нем опору дню сегодняшнему; разыскиваем старых друзей, чтобы выпив водки вместе найти душевный покой в беседах о дне настоящем - но не находим его. Что-то еще, кроме воспоминаний о боевой молодости, тревожит нашу душу... Это пепел несбывшихся надежд стучит в наши сердца.

2006 год.