Александр сидел на пороге своего домика и вырезал ложку из куска полена. Получалось на удивление симпатично. На конце черенка он пытался изобразить медвежонка, обхватившего лапами ствол дерева.

За этим занятием его и застала Рая.

— Уф! — сказала она, усевшись рядом и слегка сдвинув его. — Слава Богу, все разъехались, в доме прибрала, можно и передохнуть. А ты чего делаешь?

Александр показал ей работу.

— Ого! — удивилась Рая. — Долго учился?

— Да вообще не учился, — пожал плечами Александр. — Когда к празднику кораблики делали, почувствовал, что нравится мне это занятие, вот и решил сделать что-нибудь посерьезнее.

— Так у тебя талант! — восхитилась Рая.

— А как же! — согласился Александр. — Конечно, талант. Я же нашел цветок папоротника.

Рая несколько секунд молчала, переваривая услышанное и размышляя, то ли это шутка, то ли метафора.

— В каком смысле «нашел»? — спросила она наконец.

— В прямом, — кивнул Александр. — Настоящий цветок, с лепестками и тычинками, и горит голубым огнем.

— Ну ты сказочник! — засмеялась Рая, толкнув его локтем.

Александр пожал плечами:

— Да я и не рассчитывал, что ты поверишь. Я и сам до сих пор сомневаюсь.

— Что, правда, вот прямо настоящий цветок, и горел, как в сказке?

— Правда.

— Так может, подстроил кто?

Александр вздохнул, опустил нож и будущую ложку.

— Это единственное рациональное объяснение, — согласился он. — Вот только осталось понять, кто и как это сделал.

— Так давай поразмышляем! — оживилась Рая. — Где ты его видел?

— Поразмышляем… — усмехнулся Александр. — Поразмышлять не сложно. Но зачем? Ведь, если я пойму, кто и как, то чудо исчезнет.

Понимаешь? — и он снова принялся скоблить ножом кусок дерева.

— Понимаю. Еще как понимаю, — Рая вздохнула.

— А ты-то чего вздыхаешь? — усмехнулся Александр.

— Да… — махнула она рукой. — Вспомнила это состояние, когда трезвый рассудок борется с неистовым желанием поверить в чудо.

— И что за чудо?

— У нас в области, в одном маленьком городе, в старой церкви, замироточил образ Богородицы на старинной иконе.

— Замироточил? — переспросил Александр.

— Ну, да. Это когда икона как бы плакать начинает. Из нарисованных глаз льются настоящие слезы! Представляешь?

— Настоящие?

— Ну, не совсем настоящие, — уточнила Рая. — Миро льется. Это такое масло ароматное, которым в церквях людям лбы мажут. Еще выражение есть такое: «одним миром мазаны».

— И что?

— Так вот. Я как услышала об этом (по телевизору сказали), сразу собралась и поехала в этот городок. Приехала, а там очередь чуть не от самой электрички стоит, чтобы чудесным миром помазаться.

Александр беззвучно рассмеялся:

— И сколько времени ты там стояла?

— Да ты что! — всплеснула руками Рая. — Там народ палатки на газонах разбил, своей очереди дожидаясь. Я села на ближайшую электричку и домой уехала.

— А сразу-то предположить не могла, что там столпотворение будет?

— Думала, что я одна такая любопытная, — усмехнулась Рая. — Очень уж хотелось на чудо посмотреть.

— Ты что, вправду веришь, что там на самом деле без всякого человеческого вмешательства на иконе масло появлялось?

— Да ты что! — возмутилась Рая. — Там, прежде чем объявить о чуде, целый консилиум епископов собирался, чтобы все проверить.

— Это тебе тоже по телевизору сказали?

Рая махнула рукой и улыбнулась:

— Фома неверующий!

— Ну и Фома. Ну и неверующий, — согласился Александр. — А эти епископы, которые там собирались, чтобы убедиться, что миро само течет… чем их действия отличались от действий Фомы?

— Действительно, — согласилась Рая. — Я как-то об этом не задумывалась.

— А вот теперь возьми и задумайся: почему им положено проверять, а нам просто верить?

Рая вздохнула:

— А сам-то! Давай уже рассказывай, где цветок-то видел!

— В лесу. Где же еще? В самой чаще, в темную купальскую ночь, как и положено.

— А как ты там оказался?

— Оксанка завела, — Александр закусил губу, сдерживая смущенную улыбку.

— Оксанка? — В голосе Раи зазвучали нотки ревности. — Эта полуобморочная девица, что ли?

— Судя по твоей интонации, она тебе не понравилась.

— Ну… что значит, не понравилась? — пожала плечами Рая. — Девушка как девушка. Но чтобы вот так вот хватать парня и тащить его в лес… хм. Так, ясно, что она и подстроила все.

— Ясно, да не ясно, — пробормотал Александр. — Ты сама посуди: ночь, луны нет. В лесу тьма, хоть глаз выколи. Мы идем наугад, лишь бы идти. Даже если она все это подстроила, то, во-первых, как она смогла найти место, где все подготовила? Во-вторых, как она цветок подожгла, если все время находилась рядом со мной, а он вспыхнул в нескольких метрах от нас? И в-третьих, цветы не горят — я пробовал. Так что я сделал вывод, что мне легче поверить в чудо, чем понять, как это можно было подстроить.

— Наивный! — усмехнулась Рая. — Хочешь, я тебе все очень просто объясню?

— Если честно, то не хочу. Но все равно объясни.

— Но зачем же, если не хочешь? — пожала плечами Рая.

— Затем… Раз у тебя есть объяснение, то это все равно уже не чудо.

— Ну, вот! Еще один ребенок по моей вине перестал верить в Деда Мороза.

— В цветок папоротника.

— Ну, это почти одно и то же.

— Ты от темы не уходи!

— Ладно… — Рая виновато посмотрела на Александра. — Тебе мама в детстве банки ставила от кашля?

— Бывало, — кивнул Александр.

— Помнишь, она на вилку наматывала вату, мочила ее спиртом и поджигала.

— Не помню таких тонкостей.

— А я помню, потому как сама неоднократно это делала. Так вот: пока весь спирт не сгорит, вата остается белехонькой и может гореть несколько минут. Если намочить в спирту тряпичный цветок, каких у Галины в мастерской пруд пруди…

— М-м-м! — застонал Александр и, закрыв глаза, уперся затылком в стену дома.

— …думаю, он как раз несколько секунд будет гореть, пока не начнет обугливаться, — закончила свою разоблачительную речь Рая. — Если хочешь, можем провести эксперимент.

— Ну, а как она нашла в темноте поляну, где…

— Еще проще, — перебила Рая. — Берешь веревочку, привязываешь к дереву и протягиваешь ее к выходу из леса. Потом одной рукой берешь тебя, другой за веревочку держишься и идешь.

— А как подожгла?

— Вот тут… не знаю. Без помощника не обойтись. Скорее всего, Галина в засаде сидела.

— Не сходится. Галина вместе со всем своим семейством хороводы водила, когда мы с Оксаной с поляны уходили.

— Да мало ли кто мог там сидеть… — уже с сомнением сказала Рая. — Но ты не расстраивайся! Само по себе то, что они такое организовали, уже чудо. Я бы ни за что не придумала такой розыгрыш.

— Вот именно. Было чудо, оказалось розыгрыш, — вздохнул Александр. — Спасибо, Раечка, развеяла мои детские иллюзии. Пора уже взрослеть.

— Кстати, по поводу «взрослеть», — Рая замялась. — Разговор у меня к тебе есть серьезный.

Александр с опаской покосился на соседку:

— Что за разговор?

— Я, конечно, понимаю, двадцать первый век и все такое, но пришла я к тебе по старинной русской традиции дочку свою сватать, — и она замерла, ожидая реакции.

Несколько длинных секунд Александр удивленно хлопал своими черными загнутыми ресницами. Потом спросил:

— Рай, ты не перепутала? По традиции, вроде, женихи сватов к невестам посылали.

— Так я ж и говорю! — развела руками Рая. — На дворе двадцать первый век! Пора менять традиции. Ну, а если серьезно: Сань! Ну, неужели ты не замечаешь, что девчонка уже извелась вся? Она тебе и так намекнет, и этак… Что ты за истукан такой? Чем она тебе не хороша?

— Да ты что, Раечка! Красавица у тебя Анютка! — опешил Александр. — Но я ж ее лет на пятнадцать старше!

— Ну, скажем, не на пятнадцать, а всего-то на каких-то двенадцать. Подумаешь! — Рая встала. — Раз уж ты намеков не понимаешь, то скажу открытым текстом: нравишься ты ей очень, и я ничего не имею против того, чтобы ты за ней поухаживал. Понятно?

Александр почесал затылок и тоже встал:

— Рай, ты извини, но… я с Оксанкой уже… как бы это сказать…

— Что, переспал?!

— Да нет! Ну, ты скажешь! — возмутился Александр.

— А что тогда?

— Ну, обручился, что ли? — Александр пожал плечами. — Как это называется, когда люди договариваются, что будут вместе?

— Надо же! — Рая возмущенно всплеснула руками. — Надо же, какая быстрая! Вот ведь хитрая, а! Хлоп в обморок и на тебе, пожалуйста. А потом хватает парня и в лес! Ну, почему так, а? — Она села обратно на ступеньку, продолжая возмущаться. — Скромная девушка потихоньку действует, намеками, аккуратненько. А тут приезжает красотка из города и уводит парня из под носа!

Александр присел перед расстроенной Раей на корточки:

— Ну что ты! Какая она красотка?

— Так и я говорю, что Нюрка моя красивее. Что ты нашел в этой бледной выскочке?

Александр пожал плечами. Как ей объяснить, что он нашел в Оксане?

— Рай, не обижайся! — улыбнулся он. — Ну не пара я твоей Анечке.

— Не пара, так не пара, — вздохнула Рая. — Насильно мил не будешь. Только и Оксанка твоя тоже тебе не пара.

— Так я знаю…

— Что знаешь? — удивилась Рая. — Что она тебе не пара?

Александр кивнул.

— Что-то я не поняла. А если знаешь, то как же вы обручились?

— Как-то так.

— Может быть, все еще можно отменить?

— Да, можно, конечно! — усмехнулся Александр и встал. — Только не хочется. По крайней мере мне.

— Ой, Саня! — Рая тоже встала и пошла к калитке. — Вляпался ты опять в историю. Ну да ладно. Посмотрим, чем все это кончится. Но, — она развернулась и погрозила Александру пальцем, — наш разговор должен остаться между нами. Анюта о моей затее ничего не знает, поэтому продолжай вести себя как раньше. Хорошо?

— Конечно, Раечка. Но ты уж постарайся ее как-то отвлечь от меня. Извини, что так получилось. Я не хотел.

— Ничего! — улыбнулась Рая. — В этом возрасте без несчастной любви не бывает. Переживет.

Проводив соседку, Александр замер возле калитки, глядя то ли куда-то вдаль, то ли вглубь себя.

Деревня мирно дремала, лежа между огромным полем и неторопливой рекой. Пчелы собирали нектар, дачницы — ягоды. Это рай для уставшей души. Здесь ничего не хочется менять.

Александр представил образ Оксаны, и сердце его сжалось. Она не вписывалась в пейзаж, она была здесь инородным телом. Ее следы, оставленные в дорожной пыли, вызывали у пространства аллергию. Деревня просыпалась и начинала чесаться, пытаясь избавиться от раздражающей гостьи.

Александр встряхнул головой. Привидится же такое!

Он вздохнул и достал из кармана связку ключей. Сегодня они с Оксаной собирались вместе сходить и посмотреть дом, который, как оказалось, тоже достался Александру в наследство от деда^[1]. Но все планы поломал Алексей, внезапно заявившись утром в деревню.

Он разбудил Оксану, рассказал ей о каких-то проблемах, после чего она быстро собралась и, даже не позавтракав, попрощалась с гостеприимными хозяевами.

— Я вернусь в пятницу вечером, — пообещала она, забираясь в салон «мерседеса».

Александр кивнул и улыбнулся.

Все это напоминало конец фильма: уходящая вдаль дорога, отъезжающий автомобиль и клубы пыли из-под колес. Сейчас должны пойти титры: автор сценария, режиссер, роли исполняли…

Александр попытался отогнать печальные предчувствия и направился к заброшенному дому.

* * *

Вцепившись в подлокотник, Оксана нервно следила за дорогой. Она не любила скорость, но приходилось терпеть — спешили на важную встречу.

Несмотря на то что по документам Алексей был теперь руководителем фирмы, не все деловые партнеры приняли его. В бизнесе многое держится на доверии и личных связях. Кое-кто принял в штыки бывшего шофера, отчего некоторые дела застопорились.

То ли от усталости, то ли от мелькающих за окном деревьев у Оксаны закружилась голова, стало трудно дышать. Она нажала кнопку, и стекло опустилось, впустив в салон шумный поток воздуха.

— Что, жарко? — прокричал Алексей. — Сказала бы, я бы кондиционер включил.

Оксана помотала головой и, откинувшись на подголовник, устремила взгляд в неподвижное небо. В своем естественном обличии оно было светло-голубым, а не ярко-синим. Все цвета побледнели: зеленое перестало быть изумрудным, красное — рубиновым.

«Странно», — подумала Оксана и закрыла окно. Мир снова обрел необычную красочность. Казалось бы, должно быть наоборот.

Задумавшись, она нашла логичное объяснение: тонированное стекло отражает большую часть света. Поэтому и получается, что цвета более контрастные, а от этого кажутся более яркими. Все просто.

Вот и в эмоциональной жизни так же. С детства всех обучают, «что такое хорошо и что такое плохо», а полутонам не придают никакого значения. Но стоит внимательно приглядеться к любому состоянию, сняв свои светозащитные очки, начинаешь понимать, что в каждом «плохо» есть множество оттенков «хорошо» и наоборот.

Сейчас Оксана испытывала богатейшую палитру чувств, вызванных внезапным отъездом. Сожаление от необходимости покинуть деревню смешалось с радостью от скорого возвращения в привычный городской комфорт. Приятное ощущение собственной незаменимости подернуто пеленой скуки и усталости от надоевших дел.

Но все эти эмоции выцветают, когда мысли возвращаются к Александру. Воспоминания о ласковых взглядах и робких прикосновениях растекаются теплыми волнами между ребер и переходят в саднящую боль от предчувствия, что это может закончиться так же внезапно, как началось.

Оксана встряхнула головой, отгоняя назойливую пессимистическую мыслишку: «Ну, в самом деле! Почему это вдруг должно закончиться?»

«А почему это заканчивалось во всех предыдущих случаях?» — Оксана покосилась на Алексея. Все-таки она так и не простила его за то, что он увлекся Танькой из параллельного класса.

А в случае с Александром все еще сложнее. Они живут в очень разных мирах. Александр не желает возвращаться в город. И правильно! Чем он будет там заниматься? Станет «экстрасенсом» и растворится в толпе шарлатанов, рекламирующих себя в бесплатных газетах? Или наймется охранником в какой-нибудь ювелирный магазин, чтобы целыми днями тупо сидеть и сторожить безделушки? Или займется «бизнесом»? Оксана поморщилась. Городской Александр представился ей срезанным цветком, медленно увядающим в хрустальной вазе.

Нет. Как бы он ей ни нравился, она даже не подумает предложить ему вернуться в город.

Но и сама жить в деревне она не хочет, даже если построить очень комфортабельный дом. Пожалуй, она с удовольствием бы туда приезжала, как на дачу, но жить…

Оксана представила себя в резиновых сапогах, фуфайке и с лопатой в руках. Ее аж передернуло. А в туфлях-лодочках ходить по деревенским дорогам, аккуратно, чтобы не наступить в коровью лепешку… да и куда ходить? По соседкам, обсудить свежую сплетню?

И что может быть между ними при таком раскладе? Жена на выходные? Или подруга по переписке?

Оксана грустно усмехнулась, вспомнив, какими глазами смотрели на Александра молодые дачницы. Особенно Анюта, дочь Раи. Вот эта девушка просто создана для деревни. А то, что в Александра она по уши влюблена, видно даже невооруженным глазом.

Оксана вздохнула.

— Что ты там вздыхаешь? — возмутился Алексей. — Рассказывай уже!

— Что рассказывать? — повернулась к нему Оксана.

— Ну… — Алексей пожал плечами. — Как отдохнула?

Оксана задумалась. Каждое событие прошедшей недели было настолько значимым для нее, что она, жадно, как ребенок новые игрушки, оберегает их от посягательств любопытных глаз. И вроде бы хочется похвастаться, и даже дать поиграть, но страшно. А вдруг сломают, отберут или, что еще страшнее, раскритикуют и опошлят.

Совсем не хотелось ничего рассказывать, не видя глаз собеседника.

— Давай сегодня вечером, — предложила Оксана, — сходим куда-нибудь поужинать и поговорим.

Алексей кивнул.

Оксана закрыла глаза и притворилась, что спит.

* * *

Участок был обнесен высоким кирпичным забором. Прочные железные ворота хмуро встретили Александра огромным навесным замком. Он улыбнулся, удивляясь их наивности: любой деревенский пацан, при желании, легко перемахнет через эту крепостную стену.

Немного повозившись с заржавевшим железом, Александр вошел во двор. Несмотря на солнечное летнее утро, во дворе царил какой-то сумрак. Александр осмотрелся, пытаясь понять, что же создает этот удручающий эффект.

Площадка перед домом была выложена мрамором, но многие плитки были взорваны кустами чертополоха. Сквозь стыки и трещины лезла крапива. Огород густо зарос огромными зонтами борщевика и прочей колючей растительностью.

Высокое крыльцо не выглядело слишком приветливым: между колоннами растянулась огромная паутина, в сетях которой безжизненно висели останки мотыльков и мух. Один пестрый слепень еще трепыхался, пытаясь вырваться, но к нему уже неторопливо приближался жирный коричневый паук.

С детства Александр испытывал мистический ужас перед этими тварями. Конечно, он не визжал как девчонка от одного их вида, понимая, что для человека они безвредны, но все равно при виде паука тело напрягалось, как при встрече с врагом, зубы сжимались, и по коже бежали неприятные мурашки.

Он быстро отвел глаза от крыльца в поисках какой-нибудь палки. Подобрав с земли сухую ветку, Александр уже занес было ее над препятствием, но неожиданно сердце бешено заколотилось, а рука безвольно опустилась вниз.

Казалось бы, что может быть проще, чем разрушить паутину? Но что-то же сработало в глубине подсознания, приказав мышцам отменить необдуманное действие! Что это? Александр подошел и, превозмогая брезгливость, заставил себя посмотреть в мелкие паучьи глаза. Паук замер, как будто ожидая приговора.

Сконцентрировав внимание на своих ощущениях, Александр пришел к выводу, что его остановил обычный страх. Ему показалось, что, разрушив паучью сеть, он обязательно навлечет на себя ненависть и месть ее владельца.

«Что за ерунда? — засмеялся про себя Александр. — Как паучок может отомстить человеку?»

И вдруг ему вспомнился голос Оксаны:

— …Я просто не подвергала критике те образы, которые сами собой всплывали из памяти. Я их не сортировала на то, что помню, и то, что придумываю. Я как бы приняла за аксиому: все, что придет в голову в момент пребывания в состоянии погружения в проблему, так или иначе имеет к ней отношение.

Поблагодарив за напоминание, Александр еще раз взглянул на свой страх. И вдруг яркое воспоминание из детства всплыло в памяти.

Однажды, когда они с ребятами ходили за грибами, он не заметил растянутую между деревьями паутину и вляпался в липкую трескучую западню. Это было ужасно! До самого вечера он отклеивал от лица щекочущие нити. И еще несколько дней потом казалось, что по голове ползает оставшийся бездомным паук. До сих пор это воспоминание вызывает у него брезгливую дрожь.

Кто-то из пацанов тогда поделился с ним опытом, как ходить по лесу с палкой и проверять безопасность пути. Сбив две-три паутины, Саня почувствовал угрызения совести. Сначала с ними можно было мириться, но с каждой «победой над природой» они усиливались и вскоре превзошли даже тот ужас, который он испытал, попавшись в белесую сеть. Остановившись перед очередной «растяжкой», он долго рассматривал хитросплетение блестящих нитей, восхищаясь ювелирной работой уродливого членистоногого крестоносца. Но кажется, дело было даже не в красоте произведения. Ему было стыдно. Стыдно, что ради своего секундного удобства он уничтожает многодневный труд, который для паука является и смыслом жизни, и средством к существованию.

Было стыдно… но перед кем? Все мальчишки, не задумываясь, сметали на своем пути эти невидимые препятствия. И только ему было нестерпимо жаль ткачей-тружеников, несмотря на то что они вызывали у него брезгливый страх.

Тогда он так и не успел разобраться с этим противоречивым чувством. Сзади подошел кто-то из ребят и вывел его из задумчивости, с треском собрав на палку лучистую спираль паутины.

— Ты чего тут уснул? — возмутился он. — Мы тебя потеряли! Кричим, кричим, а ты тут паука гипнотизируешь! Или он тебя? — насмешливо предположил «спаситель».

Саня не рискнул поделиться с товарищем своими душевными метаниями, более того, испугался, что его заподозрят в сочувствии к восьминогим тварям. И, маскируя свою «душевную слабость», больше от самого себя, чем от товарищей, он взял палку и с удвоенным рвением начал разорять крестоносцев, стараясь игнорировать боль, которой отзывался в душе беспомощный треск рвущихся лесных нервов.

Эта боль оживила еще одно воспоминание, от которого сдавило горло и выступили слезы. Александр закрыл глаза, и колени его подкосились. Он вспомнил, как подорвался на мине его боевой товарищ. И некогда было даже оправиться от того кошмара, что внезапно предстал перед взором. Он взвалил на плечо оторванную ногу, чтобы хоть что-то отправить на родину. Остальное пришлось оставить на съедение стервятникам.

«Как ты мог ее не заметить? Ну, как ты мог?» — повторял он, обращаясь к погибшему другу.

Боль в груди усилилась. Александр знал, что усыпить эти страшные воспоминания можно только водкой. Но неужели нет другого способа? Утерев слезы, он поднял глаза вверх, где посреди сверкающей паутины шевелился ее хозяин.

— Теперь ты понял, как я могу отомстить? — спросил паук.

И внезапное осознание пронзило душу. Александр не успел ничего ответить, снова оказавшись в детстве, рядом с дрожащей паутиной. Подошедший сзади мальчишка уже занес над ней свою палку, но Санька успел ловким движением остановить этот «карающий меч».

— Ты чего? — удивился Юрка (кажется, так его звали).

— Не рви, — спокойно и уверенно сказал Саня.

— Не понял! — возмутился Юрка.

— Я тоже раньше не понимал.

— Что? — Юрка уже готов был начать издеваться и хихикать над философскими размышлениями, но увидев, что это не внесет в душу товарища ни малейшего смятения, сменил тон. — И что ты понял? — спросил он уже серьезно.

— Все в жизни взаимосвязано. И эта связь в тебе. Никакое действие не проходит бесследно, все имеет свои последствия.

— Ты чего? — криво улыбнулся Юрка и повертел пальцем у виска.

— Ну, как тебе объяснить? — занервничал Саня. — Вот, например, паутина.

— Ну, паутина! — кивнул Юрик. — Здесь таких миллион. И что?

— Смотри: в какую бы ее часть ни попала муха, паук чувствует ее дрожь, где бы он ни находился. Паутина — это огромная нервная система вот этого маленького паука. Понимаешь?

— Нет.

— Вселенная — это огромная паутина, и ты в ней паучок. Каждая бессмысленно разорванная нить — это разрушение своей паутины, своей нервной системы. Понимаешь?

— Нет! — Юрка начал злиться.

— Хорошо, я скажу проще. Если ты сейчас не научишься замечать паутины и обходить их, то в будущем ты не сможешь заметить более серьезную опасность, например минную растяжку, или сеть какой-нибудь финансовой пирамиды, или… да мало ли может быть всяких «паутин» в жизни?!

— А-а-а! — Юрка осмысленно захлопал глазами. — Что ж ты сразу-то не сказал? Вселенную какую-то выдумал…

— Я не выдумал, я понял.

— А мне с растяжкой понятнее, — улыбнулся Юрка. — Не буду больше паутины рушить, — и он бросил палку. — Пойдем, другим пацанам расскажем…

Вспышка.

Ослепительная вспышка перенесла Александра из детства в военные годы. Но на этот раз это был не взрыв, это было палящее солнце. Они возвращались с задания вдвоем с товарищем. Глаза автоматически находили растяжки, а руки спокойно, умелыми движениями обезвреживали их. На плече у Александра уже не было той чудовищной ноши, которую он, как оказалось, до сих пор нес на себе.

— Но как? Ведь это же было! — Александр вскинул удивленный взор на блестящую седину мудрой паутины.

— Было? — улыбнулся паук. — А что такое «было»?

* * *

Аккуратно, чтобы не мешать пауку, Александр поднялся на крыльцо и повернул ключ в замке. Со скрипом открылась тяжелая дверь, и из дома пахнуло могильным холодом.

Александр вошел внутрь и осмотрелся. Пыльные стекла пропускали достаточно света, чтобы увидеть, насколько безнадежно это строение. По стенам разбегались мелкие трещины, а одна крупная просвечивала насквозь. Плинтуса были покрыты белой плесенью, а паркетный пол стонал под ногами, как больное привидение.

Комнаты поразили Александра своим нелепым дизайном. Вспомнились слова Галины: «Манифестация бестолковой роскоши». Ощущалось, что дом строился наспех, без размышлений о гармонии, уюте, вечности. Здесь применялись самые новые и самые дорогие технологии для создания комфорта, но от этого вопиющая безвкусица интерьера только усиливалась.

Александр нашел множество оставленных здесь дорогих вещей: одежда в шкафу, музыкальный центр, телевизор, стиральная машина.

Возникшая было мысль забрать что-нибудь полезное, например электрический чайник, была заглушена протестом души. Показалось, что это будет подобием расхищения гробницы и непременно навлечет проклятье на расхитителя.

Остановившись посреди темной ванной комнаты, которая была размером больше, чем весь его домик, Александр огляделся и вздрогнул от неожиданности, увидев свое отражение в зеркальной стене.

Дед говорил, что у каждого зеркала есть свое зазеркалье, где живут все, кто когда-либо в нем отражался. Поэтому нельзя смотреться в чужие зеркала, если не уверен, что их хозяин точно не желает тебе зла. А иначе останешься вместе с ним в его зазеркалье.

— А если я уже смотрелся в сотню зеркал, когда был в гостях у друзей? — спросил Саня. — А потом я с ними поссорился, что же мне теперь делать? Как забрать свое отражение из их зазеркалий?

— А никак! — ответил дед. — Теперь один выход — помириться с ними.

Тогда Санька отнесся к этим словам, как к одной из дедовых сказок про домовых да леших, но сейчас он отчетливо ощутил рядом с собой тень бывшего хозяина дома. Жутковатый холодок потек по жилам, захотелось выскочить и бежать отсюда.

Но Александр приказал мышцам расслабиться. Бегство не входило в его планы, тем более что в зазеркалье он все равно уже оставил часть себя, и, если верить деду, то с этим уже ничего нельзя сделать. Придется как-то существовать вместе, значит, надо хотя бы познакомиться.

Он вышел из ванной и сел на пол посреди холла на горячий солнечный квадрат, подставив застывшую спину свету, который врывался в окно этого мрачного дома.

Под яркими лучами Александр почувствовал себя в безопасности. Ледяные иглы мурашек подтаяли и стали менее острыми. Сердце постепенно перестало колотиться и дыхание выровнялось. Кристалл (или трехмерный крест, как его назвала Оксана) выстроился автоматически. Осталось только проконтролировать ровность лучей и зажечь. Через пару минут он успокоился и восстановил в душе образ того, кого увидел в зазеркалье.

— Привет, — улыбнулся он неприветливому хозяину.

В ответ почувствовался взгляд попавшего в капкан волка. Он отчаянно молит о помощи и в то же время излучает гордость и ненависть.

Как освободить того, кто пытается тебя укусить?

Александр просканировал пространство вокруг себя, пытаясь определить, где находится источник «взгляда». Ему показалось, что он идет откуда-то сверху из темного угла холла. Он устремил туда взгляд. Там блестел «глаз» видеокамеры.

Александр встал и подошел поближе к зрачку охранного устройства. Конечно, система видеонаблюдения давно не работала, но оптика камер, расставленных по всему дому, продолжала фиксировать своими зеркальными линзами все происходящее в доме.

— Ну что ты так злобно смотришь на меня? — спросил Александр, глядя в пристальное око. — Разве я в чем-то виноват перед тобой? Ты сам завещал этот дом моему деду, значит, теперь я здесь хозяин. Вот я пришел, чтобы принять твой подарок. Но если я тебя потревожил, то я, конечно, уйду и больше никогда не вернусь.

В пустынном холле голос Александра прозвучал торжественно, отражаясь от стен гулким эхом.

Задав вопрос, Александр замолчал, прислушиваясь. Подождав немного, он усмехнулся и покачал головой, удивляясь тому, что всерьез ожидал ответа от пустого дома. Но ощущение злобного взгляда пропало. Взамен появилась смесь надежды, недоверия и презрения.

— За что ты меня презираешь? — усмехнулся Александр. — За то, что я твой нищий сосед? За то, что у меня нет пиджака от Кардена? Ну и ладно. Я ухожу. Оставайся со своим пиджаком, только помни, что тебе больше не на что его надеть.

И Александр пошел в сторону двери. Вдруг он остановился, ощутив на спине еще один робкий, отчаянный взгляд. Александр знал, что оглянувшись, никого не увидит, поэтому вышел из дома, закрыл за собой дверь и, спрыгнув с крыльца через перила, чтобы не тревожить паутину, отправился к себе.

Уже сидя под своей яблоней, он начал расшифровывать «след», оставленный в душе тем взглядом. Ему представилась невысокая полноватая женщина, которая боязливо выглядывает из комнаты. Ее бесцветные волосы неряшливо заплетены в косу, уложенную вокруг головы.

— Ты кто? — осторожно спросил Александр.

Но она, увидев, что замечена, испуганно скрылась за дверью.

* * *

Чтобы закончить все дела и ответить на все вопросы Алексея, Оксане снова пришлось погрузиться с головой в суетную реальность бизнеса. После медленного ритма деревни, ей казалось, что она мчится на гоночной машине со сломанными тормозами, и ее жизнь зависит от скорости реакции и исправности рулевого механизма. Здесь некогда размышлять, куда и зачем ты едешь, осознавать цель своего пути и выбирать направление движения. Здесь надо только вовремя вписываться в повороты уже накатанной дороги.

Оксана физически ощущала, как дрожат, перестраиваясь в городскую тональность, струны ее нервов, и с сожалением созерцала, как растворяется в памяти ее деревенский роман. Скоро она начнет воспринимать его как сон, как что-то нереальное, как интересную книгу, которая, к сожалению закончилась.

В голос вернулись командирские тона, движения стали по-прежнему четкими, а взгляд холодным. Она даже вновь начала чувствовать забытый запах предполагаемой прибыли и вкус делового азарта.

И только в минуты недолгих перерывов, стоя возле окна, она ощущала щемящее чувство разлуки. Она чувствовала, что Александр ждет ее. Ждет, зная, что она уже не вернется.

Она тоже знала, что не сможет вырваться из цепких лап бизнеса. Она знала о своем предательстве, но оправдывала себя тем, что обстоятельства сильнее нее. И чтобы отогнать навязчивую совесть, она резко встряхнула головой и… проснулась.

— Приехали, — весело сказал Алексей.

— Ты чего так резко тормозишь? — возмутилась Оксана, протирая глаза.

— Почему резко? Я всегда так торможу, — пожал плечами Алексей. — Просто ты никогда не спишь в машине. Ксюха, я тебя не узнаю!

Оксана сама удивилась тому, что уснула. Видимо, сказались ночные гуляния. Обычно она очень боялась ездить на машине, постоянно контролировала действия шофера, поэтому не могла расслабиться ни на секунду.

Вечером, закончив дела, они поехали ужинать и разговаривать в маленький уютный ресторанчик, где все официанты и повара знали Оксану и умели вкусно готовить еду, на которую у нее не было аллергии. Там Оксана рассказала Алексею о своем удивительном открытии, которое она сделала в деревне.

— Представляешь! Оказывается, вернувшись в прошлое и перевспоминав его, можно изменить настоящее! Я пока не поняла до конца, как это объяснить, но уже точно знаю, что оно реально работает.

Алексей сначала слушал с недоверчивой улыбкой, но когда Оксана дошла до того места, где она почти вплотную рассматривала проявление отцовских чувств кота к своему котенку, он удивленно воскликнул:

— Ты хочешь сказать, что никакого удушья и никаких ингаляторов при контакте с кошками?!

— Вот именно! — подтвердила Оксана. — И при контакте с собаками, и при контакте с козами, и коровами, и даже лошадью.

— Не верю! — покачал головой Алексей.

— Я сама не верю! — шепотом воскликнула Оксана и засмеялась. — Завтра с утра еду сдавать анализы. Заодно и Алену с мамой проведаю.

Вдруг Оксана задумалась о чем-то, а потом спросила:

— Лех, а ты помнишь нашу Сову?

Алексей нахмурил лоб, не понимая, о чем речь.

— Какую Сову?

— Ну, нашу математичку.

— Раису Сергеевну?

— Да.

— Помню. А при чем здесь сова?

— Так у нее кличка была — «Сова».

— Да? — удивился Алексей. — Кличку не помню.

— А что ты про нее помнишь?

Алексей пожал плечами:

— Обычная учительница. Добрая была, мягкая такая, объясняла доходчиво. А что?

— А за что мы ее всем классом травили?

— А разве мы ее травили? Что-то я такого тоже не помню.

— Ну, как же! — Оксана взмахнула руками. — Помнишь, замок ей сломали в классе?

Алексей помотал головой:

— Я, может, прогуливал в этот день?

— Да ты же сам помогал мне его ломать!

— Серьезно? — Алексей засмеялся. — Правда, не помню. Столько лет уже прошло. А за что?

Оксана откинулась на высокую спинку стула и восхищенно покачала головой.

— Значит, память изменилась не только у меня!

— Что ты хочешь сказать? — Алексей с недоумением улыбнулся.

Оксана рассказала ему о своей второй «трансформации», когда она изменила ситуацию с учителями.

Алексей выслушал эту историю с еще большим недоверием, чем первую, но все-таки попытался сделать вид, что поверил.

— Я только не понял, — сказал он. — Почему же ты-то помнишь, что мы ее травили? Ведь если ситуация изменилась, то ты должна была забыть старый вариант?

— А я и забыла! — закивала Оксана. — Я помню только, что раньше я помнила иначе. Точнее, сейчас в памяти у меня как бы два варианта прошлого, и энергия постепенно из старого перетекает в новый.

— Извини! — покачал головой Алексей. — При всем уважении к твоим словам, я все-таки помню, что на самом деле мы математичку очень даже любили. И я не знаю, с чего ты взяла, что мы ее травили. Может ты того? — и он крутанул пальцем у виска.

— Очень смешно, — Оксана обиженно замолчала.

— Ксюх, хорош дуться! — Алексей под столом тихонько пнул ее ногой. — Ты же знаешь, что мне вся эта твоя мистика недоступна и непонятна. Ну, нравится мне жить в обычной нормальной реальности! Ты пойми, что если я сейчас тебе хоть чуточку поверю и хоть чуточку обо всем этом всерьез задумаюсь, то вся моя система жизненных установок рухнет. И кто будет вытаскивать меня из-под этих завалов?

Оксана улыбнулась:

— А знаешь, это так здорово, что ты именно такой.

— Правда? — по-детски обрадовался Алексей. — Почему?

— Благодаря тебе и таким, как ты, существующая реальность стабильна. И поэтому мне и таким, как я, можно безбоязненно путешествовать в лабиринте времени и «ремонтировать» прошлое.

— Только ты не застрянь там где-нибудь.

— Ну, ты же меня вытащишь, если что! — засмеялась Оксана.

Алексей смущенно улыбнулся:

— Вообще-то мне тоже нравится, что ты такая фантазерка и сказочница. Даже скучно стало, когда ты уехала.

— А мне казалось, что тебе Соня скучать не дает, — усмехнулась Оксана. — Разве нет?

Алексей настороженно посмотрел на Оксану.

— Я вообще-то старался изо всех сил, чтобы ты этого не замечала, — сказал он тихо.

— А я изо всех сил старалась этого не замечать. Так что, это правда? Ты с Соней?

Алексей виновато опустил глаза.

— Леха! — засмеялась Оксана. — Ты чего? Думал, что я буду ревновать?

— А ты, типа, не стала бы? — спросил он, глядя исподлобья.

— Мы что, в детском саду, что ли?!

— Нет, ты скажи: не стала бы? — настойчиво повторил Алексей.

— Леш! Ты свободный мужчина, ты можешь любить, кого хочешь, жить с кем хочешь. При чем здесь я?

— Вот и я начал задумываться, при чем здесь ты? — задумчиво сказал Алексей. — Раньше я боялся, что если ты узнаешь о наших с Соней отношениях, то ты либо ее уволишь, либо меня, хотя, разумеется, понимал, что между тобой и мной точно ничего быть не может.

— Ерунда какая! — возмутилась Оксана, хотя уже осознавала, что Алексей прав. И она, разумеется, уволила бы его, придравшись к какой-нибудь мелочи.

— Может и ерунда, но когда ты познакомилась с Александром, у меня появилась надежда, что наконец-то мы с Соней перестанем скрывать, что давно уже живем вместе.

Оксана почувствовала, как от лица отхлынула кровь.

В полумраке ресторана Алексей не заметил, что Оксана побледнела, и продолжал говорить:

— Но когда ты уехала к нему в деревню и фактически бросила нас с Сонькой, я вдруг понял, что мне тебя очень не хватает.

Оксана злорадно улыбнулась. Настроение испортилось.

— Поехали домой, — сказала она и встала.

* * *

В пустой квартире Оксана ощутила весь ужас одиночества. Чтобы разогнать мрак в душе, она попыталась вспомнить что-нибудь веселое из событий последней недели. «Рыжий котенок, козлята, жеребенок… они такие забавные». Нет, веселее не стало.

Оксана встала, подошла к окну и задернула шторы. Сев обратно в кресло и поджав ноги, она еще раз попыталась мысленно вернуться в деревню. Вспомнился момент, когда они с Александром только приехали. Навесной мостик скрипел и качался. Они шли в метре друг от друга, даже не помышляя взяться за руки, не говоря уже о чем-то большем. Было тоскливо, солнце садилось…

Оксана открыла глаза.

«Надо же! — удивилась она. — Я бессознательно задернула шторы, как только в воздухе появились первые закатные тона. Почему же я так его боюсь?»

Она снова встала, подошла к окну и отодвинула плотную занавеску в сторону. Красное солнце отражалось в стеклах соседнего дома. Сжав зубы, Оксана посмотрела в глаза заката. Мурашки побежали по спине, дыхание остановилось.

«Вспоминай, Оксана, вспоминай! Почему? Кто из твоих предков? Что произошло?»

Она уткнулась лбом в стекло и закрыла глаза, погружаясь в память. Вспомнился сон, который часто снится. Она стоит и смотрит на закат. Красное солнце и облака, похожие на дым.

Дым! Это не облака, это самый настоящий дым! Что-то горит. Но что? В этот момент Оксана всегда разворачивалась и начинала убегать. И сон заканчивался.

На этот раз Оксана решила остаться. Она мысленно вернулась в происходящее во сне и ощутила, что стоит в толпе народа.

Судя по тому, что взгляд скользил над головами людей, она смотрела глазами высокого человека. Рядом стояла худощавая пожилая женщина. Ее тонкие губы были сжаты и растянуты в злую улыбку. В прищуренных глазах сверкала месть.

— Смотри, смотри! Чего же ты отворачиваешься? Смотри и запоминай, как карает божья десница поганых язычников!

Оксана почувствовала, как дрожат губы, и закрыла ладонью рот. Рука нащупала жесткие волосы на подбородке. Борода! Значит, это мужчина. Его всего трясло, в горле стоял ком. Усилием воли Оксана заставила себя, вернее его, поднять глаза и взглянуть туда, куда указывала женщина.

Горел дом. Огонь гудел, взвиваясь над крышей. Деревья, растущие рядом, превратились в обугленные коряги, а те, что росли поодаль, тлели, источая живыми ветками сизый дым.

«Почему никто не пытается тушить?» — удивилась Оксана, но почувствовала, что тот, чьими глазами она сейчас смотрит, не ощущает по этому поводу ни малейшего удивления. В его душе сейчас кипит горчайшая смесь других эмоций.

Самая яркая из них — это ужас от потери любимой, ужас от внезапного вселенского одиночества. Но самым страшным было то, что это из-за его трусости, из-за его сомнений и метаний она сгорела заживо. Он ненавидел себя за эту слабость, за то, что не смог пойти наперекор этой дикой безумной толпе. Для них это зрелище — демонстрация гнева Божьего, хотя в руках у зачинщиков еще дымятся смоляные факелы.

Оксана открыла глаза. Что это за видение? Кто этот мужчина? Что произошло? А главное — как изменить эту ситуацию? Ответов не было. Она хотела еще раз взглянуть на закат, чтобы вновь погрузиться в глубину памяти, но солнце село, и окна соседнего дома почернели. В душе остались только пустота, как на пепелище, и вопросы.

«Вопросы были заданы, поэтому ответы на них обязательно придут», — успокоила себя Оксана и легла спать.

На следующий день она пришла в офис после обеда. Сухо поздоровавшись с Соней, вошла в кабинет директора без стука и приглашения.

Алексей сидел за столом и читал какой-то журнал явно не делового содержания.

— Чем это ты в рабочее время занимаешься? — как бы в шутку спросила Оксана, но по интонации было заметно, что такое поведение своего преемника ей не по вкусу.

Алексей пожал плечами и закрыл журнал.

— Когда ты в рабочее время составляла гороскопы, тебя никто не упрекал, — тоже, как бы в шутку, сказал он.

В комнате возникли вибрации раздражения и взаимного недовольства друг другом.

— Да ладно, все нормально! — разрядил обстановку Алексей. — У меня обеденный перерыв, решил немного отвлечься. Ну, рассказывай, как там Елена Сергеевна? Как Аленка? Что врачи говорят? Анализы сдала?

Оксана села, грустно подперев голову рукой.

— Анализы сдала, маме лучше, у Аленки никаких видимых изменений. Лежит, смотрит в потолок, молчит. Врачи, правда, говорят, что состояние стабилизировалось…

— А что ты тогда такая?

— Какая?

— Сама знаешь какая. Что случилось? Ты чего психуешь?

— Я? Психую? Хм…

— Ксюха! Видно же, что ты не в духе. Я, конечно, не психолог, но тут не надо специального образования, чтобы понять, что тебя что-то гложет.

— А мама в больнице, этого не достаточно для отсутствия душевного равновесия?

Алексей захлопал глазами, понимая, что крыть ему нечем.

— Как хочешь! — пожал он плечами. — Но сама ты знаешь, что причина не в маме и не в Аленке.

Оксана сжала губы и покачала головой.

— Я с удовольствием поделилась бы с тобой причиной, но…

— Конечно! Где уж мне понять?

— Да, ты тут ни при чем, просто у любого состояния всегда множество причин, понимаешь?

— Увы, нет…

— Каждая причина сама по себе не достаточна для того, чтобы повергнуть человека в депрессию. А вот множество мелких… — Оксана вздохнула. — Логически болезнь мамы — это самая серьезная причина, — продолжила она свои размышления, — но на самом деле, ты прав: состояние тоски создает вовсе не она. А то, что реально гложет, если это озвучить, покажется абсолютным бредом, и даже более того — жутким эгоизмом. Любой нормальный человек, услышав правду, скажет, что у меня нет никакой совести. Переживать о такой ерунде, когда у меня мама в больнице…

— И что же это за ерунда, если не секрет? — Алексей был неузнаваемо серьезен.

— Да… вчерашний закат душу растравил.

— Закат? — Алексей сморщился, удивившись абсурдности сказанного, но постепенно его лицо приняло задумчивое выражение, и он замер в каком-то размышлении. Потом он очнулся и, взяв лежащий перед ним журнал, открыл на той странице, которую рассматривал, когда Оксана вошла.

Это была реклама духов. Красивая девушка держала на ладони флакон. А на заднем плане пылало красное закатное небо.

Алексей подал журнал Оксане и сказал:

— Вот сижу я, смотрю на картинку с этой красавицей и никак не могу понять, каким образом она напоминает мне войну. И тоже что-то такая тоска навалилась. Расскажи кому — засмеют.

Оксана взяла журнал и взглянула на фотографию.

— А какой конкретно момент тебе это напомнило? — спросила она. И ей показалось, что она заранее знает, что Алексей сейчас ответит.

— Да в том-то и дело, что никакой связи, ничего общего? — пожал плечами Алексей.

— И все-таки, — настаивала Оксана.

— Ну, дом горит в одном ауле. Была информация, что там боевики засели, мы его и жахнули из базуки, а потом стояли, смотрели, как он догорает.

— А боевики там и вправду были?

— А кто ж их знает? Дело было ночью, из окон никто не выскакивал.

— Тогда при чем здесь девушка с духами? — спросила Оксана.

— Понятия не имею. Только дело, кажется, не в девушке, как я сначала подумал, а в закате.

— Ты ж сказал, ночь была, а не вечер.

— Так я и говорю, что нет никакой связи! А почему-то вспомнилось.

— И что? Совесть мучает?

Алексей задумался.

— А при чем здесь совесть? Был приказ. Да и не мирных жителей палили…

— А отчего тогда тоска?

— Спроси что-нибудь полегче! — возмутился Алексей. — Чего ты привязалась? Я скорую психологическую помощь не вызывал.

— Вообще-то это ты первый начал выяснять причины моей депрессии, — напомнила Оксана.

— А ты, значит, на меня стрелки перевела, да?

— Просто я вчера подобную картину видела…

— Где?

— Ну не в журнале же! У меня вчера опять было путешествие во времени, как тогда в бабушкино детство. Только на этот раз я, кажется, вселилась в какого-то своего пра-пра-прадеда. Не знаю, сколько раз «пра»… В общем, там тоже горел дом. И люди вокруг стояли и смотрели. И я… то есть он стоял и смотрел.

Алексей почесал в затылке, потом потер ладонями глаза и встал.

— Ладно, хорош фантазировать. Поехали по делам.

— Неужели тебе не интересно? — возмутилась Оксана. — Неужели ты думаешь, что это просто совпадение?!

— Хорошо! Допустим, это не совпадение! И что?! Как это поможет нам решить наши сегодняшние проблемы? У нас встреча назначена с человеком на три часа… Пора ехать.

В автомобиле Оксана продолжала размышлять вслух:

— Слушай, а может, у нас с тобой есть какой-то общий предок? И тогда мы с тобой какие-нибудь десятиюродные брат с сестрой. А ведь это легко можно проверить с помощью генетического анализа. Надо будет как-нибудь сделать. Слушай, а как ты вообще относишься к закатам?

Алексей пожал плечами.

— Не знаю. Как-то не обращал на это внимания никогда. Но, честно говоря, под вечер обычно тоскливо становится, особенно летом.

— А сны тебе не снятся про пожары или что-нибудь в этом роде?

— Я вообще снов не вижу. А если и вижу, то очень редко, и не запоминаю их.

— Ах да. Я и забыла…

* * *

Александр сидел и стругал стамеской кусок полена. Рядом со скамейкой валялась приличная гора стружки. Ничего толкового у него не получалось, да он и не старался. Мысли витали где-то, да и мыслями назвать это было сложно. Так, обрывки воспоминаний. Периодически он пытался сосредоточиться и придумать смысл дальнейшего существования, но каждая попытка ввергала его в водоворот сплошных «не хочу». Не хочу на рыбалку, не хочу за ягодами-грибами, не хочу к Кузнецовым, хотя надо… обещал Владимиру помочь по хозяйству. Может, в город? Прислушался. Вроде бы хочу, но… Тут же налетело множество разных «но», и мысль уехать в город была с позором изгнана из головы.

Может быть, сходить к камню? Зачем?

Александр тяжело вздохнул, бросил недоструганное полено и пошел помогать Владимиру.

Кузнецовых он нашел в гостиной с озабоченными, если не сказать напуганными лицами. Здесь же были Рая и дед Матвей. Галина, Владимир и их гости сидели за столом и о чем-то разговаривали.

— Что за сходка? — удивился Александр и пошутил: — А меня почему не позвали?

Владимир кивнул и указал Александру на пустой стул.

— Кажется, у нас проблемы, но ты в них не участвуешь.

— Даже обидно, — ухмыльнулся Александр, но по выражению лиц понял, что всем не до шуток. — Что значит, не участвую? — уже серьезно удивился он.

— У тебя нет паев на колхозную землю, — объяснила Галина, — дед Ефим в колхозе не состоял, поэтому ему не выделили.

— И что? Ваши паи кушать просят? — опять улыбнулся Александр.

— Да нет. Нас просят их продать.

— И в чем проблема? — не понял Александр. — Не хотите продавать, не продавайте!

— Так ведь не одних нас просят, — пояснил Владимир и показал Александру письмо, которое пришло на городской адрес Раи. — Всем пайщикам такие письма пришли.

Александр взял листок и пробежал по нему глазами.

— И что? — не понял он. — Не плохие деньги предлагают. В чем проблема-то?

— Саш! — удивилась Рая. — Ты что, вправду не понимаешь? Ведь если все свои паи продадут, то вот это поле, — Рая повела рукой в одну сторону, — вон то, и то дальнее, все это будет принадлежать кому-то одному, понимаешь? А мы ведь не знаем кому! Ладно, если он пожелает здесь земледелие возродить, а если… — Она махнула рукой и замолчала.

Александр перевел взгляд на Владимира.

— Что «если»? Для чего еще эти поля могут сгодиться? Для игры в гольф, что ли?

— Ходят слухи, что здесь планируют какое-то строительство.

— Строительство? В нашей-то глуши? Вы чего, ребята?

— А ты слышал, что китайцам уже жить негде?

— А при чем здесь китайцы? — не понял Александр.

— А при том, что они сейчас активно скупают недвижимость в России. А ведь это наша земля! Помнишь, что стало с нашими заводами, когда люди свои ваучеры продали? Каждый, наверное, думал: «А зачем мне этот маленький кусочек, толку от него никакого, дивиденды — мизер, а волокиты — море», а потом глянули и прослезились: наши заводы, которые весь народ строил, в руках у частных лиц. На моих глазах величайший завод, на котором мои родители работали, разорялся каким-то иноземцем…

— А сейчас народу предлагается еще и землю продать, — грустно добавила Галина.

До Александра постепенно начала доходить суть происходящего.

— Так надо же что-то делать! — возмутился он.

— Вот мы и собрались, — пояснила Рая, — чтобы подумать, что делать.

Тут в разговор вмешался дед Матвей:

— В письме написано, что будет общее собрание владельцев земли. Вот, я думаю, надо там выступить и народу объяснить, чтобы не продавали землю.

— Вы думаете, на это собрание кто-то приедет? — воскликнул Владимир. — Будет-то оно в рабочий день и в рабочее время.

— А может, всем письма послать? — робко предложила Рая.

— А адреса ты знаешь?

— Нет. Но эти ж узнали как-то…

— Точно! — Владимир встал. — Надо узнать адреса пайщиков в земельном комитете.

Он взглянул на часы и быстро вышел из комнаты.

Галина принесла бумагу, и они с Раей сели сочинять текст письма.

Александр пошел к себе.

Остаток дня он провел под яблоней, стараясь с помощью дедовых упражнений привести в норму свои растрепанные нервы. Достичь желаемого спокойствия удавалось лишь усиленной концентрацией на внутреннем свете, но стоило открыть глаза и отвлечься, как душу заполняли тревога и злость.

Александр ничего не имел против дружественного китайского народа, но китайские пагоды вокруг дедовой деревни в его представлении сильно портили русский пейзаж.

Вечером Александр собрался было идти к Кузнецовым, чтобы узнать новости, но увидел Владимира, торопливо шагающего к нему. Лицо его было каким-то перепуганным, каким Александр видел его только в детстве, когда Вовка был еще мелким застенчивым заикой и в каждом мальчишке видел потенциального обидчика.

— Что случилось? — спросил Александр, когда Владимир вошел в калитку и сел на скамейку.

— Знаешь, кого я там встретил? — Владимир не заикался, но голос его дрожал.

— Ну?

— Рихарда этого, ну, помнишь, который кредит мне предлагал под залог имущества.

— Ого! И что он там делал?

— Это он наши земли скупает.

— Зачем?

— Вот и я спросил зачем. Он ответил, что земля зря пропадает, хозяина, мол, ждет. Что надо с умом использовать земельные ресурсы, ну и все в этом роде. Ничего конкретного.

— Так! Ну, а на самом деле зачем?

— А сам-то ты как думаешь?

Александр вспомнил лисью физиономию Рихарда, корыстный прищур глаз и вкрадчивый льстивый голос.

— Ой, не верю я что-то в его добрые намерения.

— Да, козе понятно, что скупает для перепродажи! — Владимир сжал кулаки.

— А адреса пайщиков ты узнал?

— А мне их не дали.

— Почему?

— А, сказали, что не имеют права всем раздавать.

— А ему, значит, имеют право?!

— Ты что, не знаешь, кто у нас права имеет? У кого деньги, у того и права!

— И что теперь делать?

— Не знаю, — почти шепотом ответил Владимир. — Вот пришел к тебе сначала.

Александр чувствовал полное бессилие.

— Но наши-то дома ему все равно не продадут, — попытался он успокоить друга.

— Дома не продадут, а поля, лес, река — все будет частная собственность.

— И что? На рыбалку нельзя будет сходить?

— Ну почему? Покупай лицензию и рыбачь, покупай лицензию и иди за грибами, плати за выпас коз и паси свое стадо.

— Да нет! — встрепенулся Александр. — Быть такого не может! Ну не может такого быть!

— Индейцы в Америке, наверное, так же думали.

— Так! Хватит киснуть! Надо что-то делать! У тебя есть идеи?

— Нет, — Владимир помотал головой. — А у тебя?

— Разве что морду набить этому рыжему.

— Сомневаюсь, что это поможет.

— Тогда остается один способ — убедить людей не продавать свои паи.

— Как?! — в отчаянии воскликнул Владимир. — Где мы возьмем их адреса? Меня как пацана из кабинета выставили! Чиновникам, что ли, морду бить?

— А что? — усмехнулся Александр. — У меня уже есть опыт. Но ты прав, это не метод. А что, если обойти все дворы и узнать у дачников, у кого они дома купили? Наверняка ж адреса сохранились. Хотя бы половину найдем — и то хорошо.

— Ты представляешь, сколько времени потребуется? А большинство здесь только по выходным. К тому же какое дело тем, кто продал свой дом да земли вокруг этой деревни? Они с удовольствием еще и бумажки бесполезные продадут.

После недолгого молчания Александр сказал:

— Ладно. Утро вечера мудренее. Ты мне лучше вот что скажи: что за женщина жила у нашего диабетика?

— Какого диабетика?

— Которого дед Ефим лечил. Ну, чей дом…

— А, этого… Не помню никакой женщины. Один он жил. Были охранники, прислуга была какая-то. Да и кто к нему туда за забор заглядывал? Может, и жила какая-нибудь пассия.

Александр описал внешность женщины, след которой он увидел в брошенном доме. На пассию богача, даже больного, она никак не тянула.

Владимир пожал плечами.

— Может, это твои фантазии?

— Может быть, — согласился Александр. — Но тогда почему они именно такие? Откуда взялся этот образ?

— Зачем тебе это? Как это поможет нам решить нашу проблему?

— Да никак. Просто интересно.

* * *

Александр долго не мог уснуть. И с чего ему вдруг вспомнился образ этой растрепанной толстушки, которая пригрезилась ему в заброшенном доме? Казалось бы, есть более важная тема для размышлений, чем личная жизнь давно погибшего человека. Но как только Александр разворачивал свои мысли в сторону земельных проблем, так сразу перед ним вставала высокая непробиваемая стена, биться в которую было бессмысленно. Александр пригляделся: красный ровный кирпич, зацепиться не за что, не обойти, не перелезть.

А сзади его сверлил робкий, но настойчивый взгляд. Александр оглянулся. Нескладная, похожая на подбитого из рогатки воробья, она печально смотрела на него. Ее глаза ни о чем не просили, но в них было что-то… Наверное, так же бездомная собака смотрит на каждого проходящего человека.

Александр медленно, чтобы не напугать, подошел к ней.

— Ты кто? — спросил он. — Как тебя зовут?

— Надя, — почти шепотом ответила женщина.

— Чего ты хочешь? Я могу чем-то помочь?

Надя пожала плечами, и в глазах ее блеснула надежда.

— Я не знаю.

Александр оглянулся. Сзади по-прежнему стояла стена.

— Пойдем, — сказал он Надежде. — Здесь мне все равно пока делать нечего. Показывай, что у тебя за проблемы.

Женщина развернулась и пошла, оглядываясь, чтобы убедиться, что Александр следует за ней. Сначала они шли через незнакомое поле. Под ногами шуршало: то ли сухая трава, то ли песок. Дул холодный ветер. Горизонта не было видно во тьме. Потом стали появляться деревья, земля начала пружинить, как на болоте. Шагать стало труднее.

— Куда мы идем? — спросил он свою спутницу.

Она что-то ответила, но резкий порыв ветра заглушил слова, и Александр услышал только интонацию ее голоса. В нем звучала уверенность, что идти надо именно туда. Александр хотел переспросить и ускорил шаг, чтобы догнать ее, но расстояние между ними не сокращалось, видимо, она тоже набирала скорость. Вдруг девушка остановилась и Александр, не успев затормозить, врезался ей в спину. Она обернулась и поднесла указательный палец к губам, давая понять, что сейчас ничего говорить не надо. Александр с удивлением отметил, что Надежда значительно подросла за время их прогулки и постройнела. Блестящие темные волосы обрамляли молодое красивое лицо; немного необычный разрез глаз, четко очерченные полные губы… да она просто красавица! Девушка показала рукой во тьму леса и растворилась в тени высокого дерева.

Александр посмотрел туда, куда она указала, но ничего не увидел, кроме странного толстого дерева, растущего на небольшом холме. Он направился прямо к нему. Подойдя вплотную, он услышал приглушенный голос, который, казалось, шел из-под земли. Приглядевшись, он понял, что дерево — это не что иное, как человеческое жилище.

Александр обошел неестественно толстый ствол и нашел еле приметный вход. Пригнувшись, отодвинул шкуру, заменяющую дверь, и вошел внутрь. Слабый свет пасмурного осеннего утра проникал сюда через небольшие отверстия в сводчатом потолке. Эти же отверстия служили вытяжкой для дыма, который тонкой струйкой тянулся вверх от небольшого каменного очага. На подстилке из шкур сидел человек богатырского роста. На первый взгляд ему было около пятидесяти лет, но волосы белые как снег и сеть глубоких морщин вокруг глаз выдавали в нем более пожилого человека. Он ворошил палкой угли и что-то напевал себе под нос. Гостя, казалось, он не замечал.

Пользуясь своей невидимостью, Александр сел рядом с хозяином и начал изучать обстановку. Стены и крышу образовывали несколько живых деревьев. Когда-то очень давно, когда они были еще молодыми гибкими деревцами, их пригнули к центру и, видимо, связали. Все деревья переплелись ветвями, продолжая расти вверх. А стволы, из которых получились стены шалаша, со временем утолщались, срастались между собой и, в конце концов, создали почти цельные стены. Очаг был сделан из больших плоских камней, два из которых стояли вертикально и были вкопаны в землю под углом друг к другу, а третий лежал на них как крыша.

Оглядевшись, Александр уже собрался было отвлечь хозяина от размышлений и спросить, зачем его привели сюда, но тот сам вдруг внезапно прервал свою песню и прислушался. Александр тоже напряг слух, но ничего не услышал. Мужчина тем временем взял небольшое полено и острым каменным топориком разбил его на несколько частей, одну из которых затем расщепил на лучины. Одну из лучин он поджег от углей в очаге и, подняв ее, осветил вход. В ту же секунду шкура-занавес отдернулась и в комнату один за другим вошли гости.

В дрожащем свете пламени Александр увидел троих мужчин. Все они были невысокого роста, по сравнению с хозяином дома.

— Здравствуй, Отец трех великих родов, — обратился к старцу один из мужчин. — Извини, что потревожили тебя, но Надэ сказала, что ты позволил нам прийти.

Старец кивнул и жестом предложил гостям сесть возле очага.

— Надэ сказала, — продолжил тот же мужчина, — что последнее время ты мерзнешь, когда выходишь из дома, поэтому в дар от клана охотников мы принесли тебе вот эту теплую одежду из меха козлов. — С этими словами он снял с плеч сверток и, развернув его, подал старцу. Тот принял подарок и сразу же накинул на плечи.

— Благодарю вас, дети великих родов. Это и впрямь очень вовремя.

— А еще мы принесли тебе вот это, — сказал другой мужчина, судя по голосу еще совсем молодой. — Мы нашли их, когда добывали камни для очагов. Надэ сказала, что этот подарок может порадовать тебя.

Юноша высыпал горсть зеленых полупрозрачных кристаллов в ладонь старца. Тот улыбнулся, залюбовавшись изумрудным блеском.

— Благодарю вас, дети мои, эти самоцветы помогут мне пережить долгую осень, когда хвоя потемнела, а снежной белизны еще нет. Ведь большую часть жизненной силы я получаю через глаза.

Насмотревшись на камни, старец сказал:

— Кажется мне, что ты слишком молод для старейшины клана.

— Мой отец послал меня вместо себя, потому что сам уже не может преодолеть такую длинную дорогу, — ответил юноша.

Старец кивнул и обратил свой взор на третьего гостя.

— Надэ сказала, что больше тебе ничего не нужно, — сказал тот, по виду самый старший, — но наш клан не мог отправить к тебе посланника без даров, поэтому я принес вот это, — и он протянул скульптуру, сделанную из корня дерева. В витиеватых переплетениях, отполированных до блеска корней, угадывались фигуры обнявшихся влюбленных.

Хозяин дома взял ее и, внимательно осмотрев, спросил:

— Кто же создал такую красоту?

— Мой внук, — с гордостью ответил посланник. — Он удивительным образом видит в природе подобные картины. Вот только жаль, времени у него немного, чтобы заниматься этой «ерундой»… как считают некоторые, — и он с обидой глянул на одного из своих спутников.

— Я хочу увидеть твоего внука, — сказал старец. — Передай, что я приглашаю его. И пусть принесет еще что-нибудь из своих творений.

После этого гости сели на пол вокруг очага.

— Что привело вас ко мне? — спросил старец. — Надэ рассказала мне коротко суть, но я хочу услышать от вас, что за проблема возникла, если даже старейшины кланов не могут придти к согласию.

Мужчины переглянулись, как бы решая, кто будет говорить первым.

— Несколько лет назад, — начал охотник, — на нашу землю пришли новые люди и стали селиться по берегам рек. Сначала их было немного, но с каждым годом становится все больше и больше. Для строительства и обогрева своих жилищ они вырубают самые лучшие деревья. Они охотятся на зверей и птиц, невзирая на время года. Они могут убить не только козла, но и козу, и даже козленка.

Старец молча слушал, слегка покачивая головой. Его лицо не выражало ни удивления, ни гнева. Услышав, что рассказчик замолчал, он спросил:

— Как твое имя, старейшина клана охотников?

— Я взял себе имя Волк, и люди зовут меня так же.

— И что, Волк, ты предлагаешь?

— Я предлагаю гнать их с нашей земли, пока они не уничтожили весь лес, всех зверей и нас.

— Ты думаешь, что они настолько опасны?

— Я в этом уверен! — твердо ответил Волк. — Мало им того, что они вырубают лес, так они еще начали его выжигать.

— Наверное, это произошло случайно, — предположил Отец.

— Нет! Они делают это, чтобы освобождать место для своих нежных посевов, которым, видите ли, трудно расти среди травы в тени деревьев!

Вдруг в доме потемнело. Старец зажег новую лучину и перевел взгляд на юношу.

— Как зовут тебя, сын старейшины клана?

— Я взял себе имя Лис, и другого прозвища мне пока не дали.

— Красивый и умный зверь, — одобрил старик. — И что, Лис, ты думаешь об этих пришельцах?

— Мое мнение не совпадает с мнением большинства, Отец. Мне многое в них нравится.

— Особенно женщины, — ехидно сказал Волк.

Лис покраснел и опустил глаза.

Старец покачал головой и перевел взгляд на третьего гостя.

— А что ты скажешь по этому поводу, Белый Медведь?

Тот, кого назвали Белым Медведем, встрепенулся и с удивлением посмотрел на хозяина дома.

— Отец! Ты помнишь имя, которое я себе взял? Но ведь я говорил его тебе, когда был еще таким же молодым, как сейчас Лис! Я и сам уже забыл его. Люди зовут меня Камень.

— И за что тебе дали это имя? — улыбнулся старец.

— За твердость, наверное, — пожал плечами Камень.

Волк, услышав этот ответ, снова ехидно ухмыльнулся.

Заметив это, Камень продолжил:

— Только эта твердость не всем по вкусу. Кое-кто считает, что заветы, оставленные нашему народу древними предками, устарели или вообще никогда не имели смысла, что они не более чем сказки и легенды.

Старец снова улыбнулся и покачал головой. Потом он напомнил свой вопрос:

— Так что ты думаешь, Белый Медведь, о пришельцах?

Камень расправил плечи, вытянулся, как прилежный ученик на уроке, и ответил:

— Великие предки предупреждали нас об их появлении. В сказаниях говорится о белом дереве, которое однажды появится на нашей земле. И сказано, что, увидев его, мы должны собираться и уходить на север. Иначе мы исчезнем, растворимся в пришедших белых людях и забудем себя. В сказаниях не говорится, что мы должны воевать с пришельцами…

Старец кивнул, дав понять, что он услышал ответ на свой вопрос.

— Значит, мнения народа разделились. Одни считают, что надо воевать, другие, что надо уходить на север, я правильно понял?

Волк и Белый медведь переглянулись, едва скрывая недовольство друг другом.

— Есть еще третье мнение, — робко вставил свое слово молодой Лис.

При этих словах оба его спутника сжали зубы. Проявлять свои эмоции в присутствии Отца родов было не принято, но не заметить их негативную реакцию было сложно. Волк излучал вибрацию ярости, а Медведь — досады.

— Каково же это третье мнение, расскажи, — попросил старец.

— Я считаю, что можно мирно жить рядом. Земли на всех хватит. Мы не мешаем друг другу, а могли бы быть еще и взаимно полезны. К тому же никаких белых деревьев, о которых говорится в легенде, мы не видели, так зачем же уходить?

— В легендах не все говорится открыто, — возразил Камень. — Понятно же, что белых деревьев в природе не бывает. Здесь предки имели в виду людей со светлой кожей и волосами.

— Ты в угоду себе трактуешь легенду, Камень, — в свою очередь возразил ему Волк. — В легенде сказано:

Разве это не означает, что земля эта дана нам навечно и мы здесь полные хозяева? А раз так, то мы должны защищать то, что подарили нам предки.

— Да, но на этом легенда не заканчивается. Если ты помнишь, далее говорится:

— Да, но это означает, что после смерти каждый из нас уйдет к богам. И на границе миров мы увидим белое древо, так же как и мифических белых медведей.

— А что тогда, по-твоему, означают слова:

Волк замолчал. Ответить было нечего, но его глаза выражали непримиримую решимость бороться с пришельцами и не отдавать им своей земли.

Наступила тишина. Ее нарушил голос старца:

— Так какой вопрос привел вас ко мне?

— Отец, мы хотели узнать твое мнение насчет этой легенды. Что хотели сказать нам предки?

— А что вам не понятно? Каждое слово легенды вы без искажений передаете от отца к сыну.

— Но как мы должны поступить? Воевать с пришельцами, защищая свою землю, или уйти?

— В легенде можно найти ответ, но каждый из вас трактует ее по-своему. А это значит, что будут и те, кто пожелает остаться и раствориться в белом народе, будут и те, кто пожелает вести войну, считая себя хозяином этой земли. Разве от того, что я скажу «уходите», ты, Волк, послушно пойдешь вместе с Белым Медведем на север? Или, если скажу «защищайтесь», то ты, Белый Медведь, разве пойдешь воевать с белым народом?

— Если скажешь, пойду, — ответили Волк и Медведь в один голос.

— Что же ты промолчал? — спросил старец у юного Лиса.

— Я не пойду, — тихо ответил Лис. — Я останусь. Забвенье богов — не проклятье.

Утром Александр долго сидел на постели, боясь шевельнуться и расплескать образы сна. Он знал: чтобы сон не забылся, надо как можно точнее вспомнить его, пока до конца не проснулся, потом еще раз вспомнить, уже проснувшись, и тогда он закрепится в сознании. Александр не сомневался, что это сон-подсказка, и что касается она ситуации с землей, о которой он думал вчера весь день.

Есть три варианта решения, которые символизировали три вождя. Первый — бороться, второй — смириться и третий — уйти. Эх, жаль, что старец так ничего и не ответил. Хотя… он ответил, но как-то неопределенно, вроде как каждый прав по-своему и должен делать то, что считает нужным. Так как же ему поступить? Александр прислушался к своему сердцу и понял, что оно зовет его на повторную экскурсию в разрушенный дом. Наскоро умывшись еще не успевшей высохнуть росой, он пошел на соседнюю улицу.

Дом встретил его так же безрадостно, как и в первый раз, но уже не агрессивно. Паутина на крыльце оборвалась, то ли от ветра, то ли еще как-то, но путь на лестницу оказался свободен. Как измученный зубной болью человек смиряется перед бормашиной, так призрак хозяина дома смирился с присутствием гостя.

Первым делом Александр открыл дверь, за которой, как ему показалось, в прошлый раз скрылась Надя. Комната казалась необитаемой. Здесь не было никакой одежды, никаких других предметов, говорящих что-либо о жильце. Пустые вешалки в шкафу, голый матрац на кровати, зеркало. Вдруг рядом с зеркалом Александр заметил черную железную шпильку. Точно такими же шпильками его мама прикалывала шиньон к волосам. Их вполне могла использовать и Надя. Получив вещественное доказательство того, что в комнате жила женщина, Александр отправился обратно к себе на участок, так и не поняв, какое это все имеет отношение к их сегодняшним проблемам.

* * *

Идти после работы домой Оксане не хотелось, и ноги сами понесли ее в эзотерический клуб. Там было безлюдно, только продавщица книг и сувениров скучающе раскладывала карты Таро. Увидев Оксану, она обрадовалась:

— Здравствуйте! Давно вас не видела!

Оксана улыбнулась и начала рассматривать книжные прилавки.

— Ищете что-нибудь конкретное, — поинтересовалась продавщица, — или просто смотрите?

— Скорее второе, — ответила Оксана. — Есть что-нибудь новенькое по астрологии?

— По астрологии? — девушка задумалась. — Нет, по астрологии вы уже все перечитали.

— Я все купила, — уточнила Оксана, улыбнувшись, — но прочитала еще далеко не все.

— Что же вы тогда ищите?

— Не знаю, — пожала плечами Оксана. — Душа требует какого-то ответа, а вопрос сформулировать не могу.

— Для таких случаев существуют карты Таро. Хотите, погадаю? — предложила девушка.

— Что-то я не очень верю в эти картинки.

— В астрологию, значит, верите, а в Таро нет? — удивилась девушка.

— Ну… — Оксана задумалась в поисках аргументов. — В астрологии все-таки звезды, планеты, энергии… А что в гадании? Чистая случайность.

— Я могла бы с вами поспорить насчет понятия «случайность», — улыбнулась девушка и вытащила из колоды карту.

— Давайте поспорим, — Оксана пожала плечами, — случайность, она и есть случа… С луча?

Гадалка улыбнулась и взглядом указала Оксане на стул, предлагая сесть.

— Ну, что? Перевернем случайную карту? — спросила она.

— Подождите! — остановила ее Оксана. — Скажите, а можно ли изменить будущее, если узнаешь его по картам?

— Изменить?! — девушка округлила глаза. — Вряд ли. Рано или поздно нагаданное сбывается.

— Тогда зачем гадать?

— Не знаю. Наверное, чтобы быть готовым к предстоящим событиям, — предположила девушка.

— Нет, — твердо сказала Оксана, — меня это не устраивает. Однажды я уже думала, что готова. Не надо переворачивать! — Она встала, собираясь уходить. Напоследок взгляд скользнул по одинокой карте. Оксана остановилась и присмотрелась. На рубашке было изображено солнце, наполовину закатившееся за горизонт. Красный солнечный диск и лучи, запутавшиеся в синих кучевых облаках. Изображение было зеркальным, как обычно на картах, поэтому казалось, что солнце садится за море. Оксана снова опустилась на стул, вздохнула и сама перевернула карту.

— Девятка мечей! — шепотом произнесла девушка и посмотрела на Оксану виновато и испуганно.

— Что это означает? — спокойно спросила Оксана.

— Это самая плохая карта в колоде. Она предрекает несчастье, болезнь, потерю денег или имущества, тюрьму и даже… иногда смерть.

— Ну, спасибо! — усмехнулась Оксана. — А смерть, случайно, не от пожара?

Девушка начала, было, вытягивать следующую карту, но Оксана остановила ее:

— Достаточно! Да и какая разница, отчего…

«Какая ерунда! — думала она, сидя дома и пытаясь сосредоточиться на сериале. — Ничто не предвещает проблем. На работе все хорошо, маме тоже уже лучше. На выходные поеду в деревню. При чем тут эта карта? И зачем понесло меня в этот клуб?»

Оксана выключила телевизор и подошла к окну. Небо было затянуто огромными серыми тучами, ни единого луча не пробивалось сквозь свинцовую броню.

«Ну, надо же! — возмутилась Оксана. — То этот закат во все щели пытается проникнуть, чтобы достать меня, и даже с картинок из журналов пялится своими багровыми глазами. А когда он нужен… А зачем нужен? Ведь я же могу себе его представить!»

Она села обратно в кресло, закрыла глаза и представила себе закат. Вспомнилась, как стояла босиком на теплой траве, спиной к уходящему солнцу и глядела на деревню, которую скоро должна покинуть навсегда.

— Ксенька! Иди в избу, пора собираться! — услышала она строгий старушечий голос.

— Да чего собираться-то, бабуль? Все ценное при себе, не забудем, — ответила она, поглаживая себя по плоскому животу.

— Уйди с глаз, не дразни людей, бесстыжая!

Оксана вздохнула и вошла в избу, мельком глянув на золотой диск, сверкающий сквозь желтеющую крону старой корявой яблони.

Старуха сидела за столом и дрожащими пальцами перебирала какие-то резные дощечки. Оксана села напротив, придумывая какой бы вопрос задать, чтобы понять, кто она и зачем она здесь.

— Что говорят твои руны? — неожиданно для самой себя услышала она свой вопрос.

Старуха сгребла дощечки в полотняный мешок, встряхнула его и снова высыпала содержимое на стол.

— Говорят, что закрыта нам дорога по солнцу, что идти надо через закат, через огонь и через землю.

Вдруг Оксана услышала телефонный звонок. «Как некстати», — поморщилась она, открыла глаза и взяла трубку. Звонил Алексей.

— Ксюха, у нас кажется проблемы, — начал он без предисловий встревоженным голосом.

— Что такое? — как можно спокойнее спросила Оксана, но почувствовала, как заколотилось сердце.

— Не по телефону. Я сейчас буду, уже подъезжаю.

Войдя в квартиру, Алексей сразу сел за стол. Он был бледен. Оксана села напротив.

— Помнишь, год назад, когда ты была в своем санатории и мы с Сонькой одни работали…

— Ну?

— В общем… Бес попутал…

— Давай подробно. Как зовут беса и чем попутал, — попыталась пошутить Оксана.

— В общем, тип один попросил подписать кое-какие накладные и печати поставить, якобы мы им товар отпустили.

— И?

— И денег предложил столько, что я не смог отказаться.

— И Соня подписала? — у Оксаны округлились глаза.

Алексей обреченно кивнул.

— Я ее уговорил. Тем более что тип этот утверждал, что это абсолютно безопасно. Через нас таких накладных проходит сотни. Двумя больше, двумя меньше… А сейчас мне позвонили из прокуратуры…. В общем, тип этот под следствием, хищение в особо крупных…. И все его приходные накладные сейчас проверяются. Завтра с утра у нас будет встречная проверка из налоговой полиции.

— Придурки! — Оксана встала и начала ходить по комнате. — Ты хоть представляешь, что вы натворили?

Алексей сидел белый как полотно и ритмично качал головой.

Оксана сосредоточилась, чтобы оценить сложность ситуации. Графологическая экспертиза без труда определит, что подпись директора поддельная, а так же вычислит того, кто ее сделал. Без сомнений, самой Оксане ничего не грозит, как и фирме. Но вот Соня…

— Ты хоть понимаешь, что ты Соньку подставил?

— Я все возьму на себя.

— Ага! И вместе сядете. Ты не сможешь доказать, что сам подделал мою подпись.

— Оксана, сделай что-нибудь…

— Что?!!! Что я сейчас могу сделать?! Ну почему вы мне раньше-то этого не сказали?!

— Думали…

— Думали?! Да если бы вы думали…

Оксана села в кресло и попыталась успокоиться:

— Значит, времени у нас до утра. Я вижу только один выход: устроить в офисе пожар, чтобы все архивы сгорели. Нет бумаг, нет доказательств. Только все это — «белыми нитками», понимаешь?

Алексей молча кивнул и тихо произнес:

— Так ведь в налоговой суммы оборота зафиксированы в отчетах.

— А что, сумма была больше квартального оборота?

— Примерно два наших годовых, — сознался Алексей.

— Сколько?! Е-мое!!! — Оксана в ужасе вскочила. — Ну, тогда пожар бесполезен. Сушите сухари. Думаю, что много вам не дадут, а если повезет, отделаетесь условным.

— Но мне позвонили еще подельщики этого типа… — Алексей давился словами. — Сказали, что надо…

— Что надо?

— Надо деньги полученные отработать.

— А разве вы их еще не отработали?

— Они сказали, что мы должны прикинуться, что ничего не знаем про эти накладные, что первый раз их видим. Сказали, что Соньке нужно все отрицать, а графолога они купят.

— То есть, — Оксана не верила своим ушам, — тебе велели подставить меня? Значит, получается, что это я украла у государства кучу денег? Значит, это мне светит «в особо крупных размерах», да еще с конфискацией? Леш, неужели ты это сделаешь?

— Я все… возьму… на себя…

Алексей закрыл лицо руками, и плечи его задрожали. Оксана отвернулась к окну, чтобы не видеть этого. Она понимала, что перед Алексеем сейчас стоит выбор: или она, или Соня.

— Леш, надо сказать правду, какой бы она ни была.

— Нельзя. Они угрожают…

— Леш, «они» под следствием, «их» посадят!

— Это не они под следствием, а тот тип. А он такой же лох, как и я… а они… ты хоть знаешь, кто эти «они»? Там такие деньги отмывались… Им не нужны виновники, им нужны козлы отпущения! Понимаешь?

— Хватит реветь! Что ты, как первоклашка? — Оксану начала бить нервная дрожь. — Сколько хоть получил-то? Каков нынче курс серебряника?

Алексей замер, услышав эти слова, потом резко встал и выбежал из квартиры.

— Все хорошо, прекрасная маркиза, — задумчиво сказала Оксана, глядя ему в след, — все хорошо, все хорошо…

Несколько минут после ухода Алексея Оксана сидела в состоянии полного безмолвия разума, если не сказать «отупения». Потом постепенно начали возвращаться эмоции. Сначала появились досада и боль от разочарования в людях, которым она доверяла. Потом, как снежный ком, начали наворачиваться обида, злость, страх, бессилие, непонимание, одиночество, снова страх, Страх, СТРАХ… зашкалило. В глазах потемнело, показалось, что стены в комнате сдвинулись и сейчас раздавят ее. Стало трудно дышать.

«Что делать?! — закричала она внутрь себя, туда, откуда иногда приходили мудрые советы. — Что делать? — стонала она, даже не надеясь, что кто-то может подсказать что-нибудь умное. — Что делать? — задавала она чисто риторический вопрос, даже не пытаясь слушать ответ. — Что делать?»

«ЧТО ДЕЛАТЬ, ЕСЛИ ВАС ВЗЯЛИ В ЗАЛОЖНИКИ» — вдруг увидела она заголовок статьи в газете, которая лежала перед ней на столе. Оксана пододвинула газету к себе и начала читать.

«Первое: Возьмите себя в руки, успокойтесь, не паникуйте. Разговаривайте спокойным голосом. Помните, что правоохранительные органы делают все возможное для Вашего освобождения».

«Легко сказать «успокойтесь», — ответила Оксана, но при этом почувствовала, что в груди слегка отпустило. — А на самом деле, — подумала она, — разве паника может помочь? — Дышать стало еще легче. — Все уже случилось, — продолжила размышления Оксана, — сейчас надо решать проблему, а не обижаться на ее создателей». — Стены раздвинулись, люстра на потолке начала светить в полную силу. Оксана улыбнулась и начала читать статью дальше.

«Второе: подготовьтесь физически и морально к возможному суровому испытанию».

«Полезный совет, — одобрила Оксана. — Итак, что самое страшное со мной может произойти?»

Она взяла калькулятор и приблизительно прикинула, какую сумму она «утаила» от уплаты налогов. Получилось внушительно, а если еще вместе со штрафами, то… ого! Потом она приблизительно посчитала стоимость своего движимого и недвижимого имущества, и получилось, что если она все продаст, то вполне сможет заплатить свой долг государству. И у нее даже еще останется немного, чтобы купить себе маленькую однокомнатную квартирку.

Оксана вспомнила, как в детстве они жили с мамой и папой в однокомнатной квартире. И ничего, были вполне счастливы. Конечно, сейчас в одной комнате с больной мамой будет тесновато. А если… А если вместо квартирки в городе купить участок в деревне и построить на нем хороший просторный дом? Эта идея обрадовала Оксану и предстоящее разорение перестало казаться кошмаром, только бы от тюрьмы откреститься.

«Так, что там дальше по инструкции?» — Оксана снова взяла газету.

«Не привлекайте внимания террористов своим поведением, не оказывайте активного сопротивления. Это может усугубить ваше положение. Заявите о своем плохом самочувствии».

«О! А ведь это идея! — подумала Оксана. — Инвалидам обычно дают условно. Думаю, что оформить инвалидность не будет для меня проблемой. Да еще и мама-инвалидка на иждивении. Прорвемся. Осталось только решить, в каком русле действовать, чтобы всем троим врать одинаково. Сонька, конечно, виновата… и Леха виноват. Но… — Оксана представила, как их обоих уводят в наручниках по узкому серому коридору. Сердце защемило. — Нет! — подумала она. — Мне будет легче расстаться со своими машинами, квартирами и деньгами.

Что там дальше? Ага: «Не высказывайте ненависть и пренебрежение к похитителям. С самого начала, особенно первый час, выполняйте все указания бандитов».

«Отлично! — почти даже обрадовалась Оксана. — Первым указанием бандитов было как раз валить всю вину на меня. Будем считать, что действуем по инструкции. — И с этой радостной мыслью она схватила телефон и начала набирать номер Алексея. Приятный женский голос сообщил: «Абонент временно недоступен. Попробуйте позвонить позднее».

«Нашел время, обиженного из себя строить! — возмутилась Оксана. — Хотя, может быть, он решил машину в гараж поставить? Гараж-то подземный».

Едва выдержав пять минут ожидания, она снова набрала номер. И снова — «абонент временно недоступен…» Тогда она позвонила Соне.

— Да, Оксана Васильевна, — обычным спокойным голосом ответила Соня.

— Привет, что делаешь?

— Да так… сериал смотрю. Но сейчас реклама, так что я пока свободна. — В ее голосе не было ни единой нотки беспокойства.

— А где Алексей?

— Алексей? — Соня совсем не умела врать, поэтому замялась. — Дома, наверное, откуда ж мне знать.

— Соня, не ври, я знаю, что он живет у тебя, он мне все уже рассказал.

После нескольких секунд молчания Соня облегченно вздохнула и сказала:

— Ну, тогда бомбит.

— Сонь, ты что? — удивилась Оксана. — У него что, зарплата маленькая? Зачем ему по ночам подрабатывать?

— Просто так, по привычке. Он говорит, что в душе он шофер, а не директор. Ездит, с народом общается. Он так отдыхает.

— И что, он на «мерсе» пассажиров возит?

— Нет, конечно! Бомбит он на «Копейке». Так вы позвоните ему на сотовый.

— Да что-то он недоступен. Ну, попробую еще раз. Пока.

После третьей попытки Оксане снова предложили «позвонить позднее».

«Что-то здесь не так, — задумалась Оксана. — Соня явно еще ничего не знает. Бомбить в таком состоянии Алексей вряд ли поехал бы. Хотя… Черт знает, что ему могло взбрести в голову. Надо пойти в гараж и посмотреть, все ли машины на месте».

Приняв это решение, Оксана достала из шкафчика свой комплект ключей от гаража, которым она еще ни разу в жизни не пользовалась.

Гараж был в соседнем дворе. Он находился полностью под землей, а сверху над ним была построена прекрасная детская площадка с каруселями, горками, песочницами, скамейками и клумбами. Возле въезда стоял домик охраны, стилизованный под избушку на курьих ножках. Оксана заглянула в окно и увидела дремлющего вахтера. Пришлось разбудить старичка.

— Здравствуйте. Вы не видели, Алексей Лисицын заезжал?

Старик заглянул в журнал и кивнул:

— Заезжал.

— А обратно выезжал или выходил?

Старик пожал плечами.

— Задремал, не заметил. Но, скорее, выходил. Ведь чтобы выехать, пришлось бы меня будить. Кто ж ему ворота откроет? Хотя…

— Что?

— Да, умельцы тут некоторые научились самостоятельно ворота открывать, — заворчал старик. — До вахтера дойти лень, а в щитке провода вытащить и напрямую соединить, это, пожалуйста. Надо техников вызвать, чтобы прекратить это безобразие.

— Тогда пустите меня внутрь, посмотрю сама, — попросила Оксана, показывая пропуск.

— Сим-сим, откройся, — сказал дед, нажимая кнопку, и замок калитки щелкнул.

Оксана шла по длинному серому коридору, освещенному тусклыми лампами, и всматривалась в номера боксов. Найдя свой, вставила ключ в замочную скважину. Раздался скрежет, и железная дверь впустила хозяйку внутрь. «Где тут свет включается? — думала Оксана, шаря руками по шершавой стене. — Ой, как тут душно! Надо будет сказать Лехе, чтобы проветрил. Сдохнуть же можно! А что это за шум?» И тут ее пальцы нащупали выключатель. Люминесцентная лампа сначала короткими вспышками, а потом нервным дрожащим светом озарила гараж. То ли от газа, то ли от осознания увиденного у Оксаны подкосились ноги. За рулем «мерседеса» сидел Алексей, двигатель был включен.

* * *

Послеобеденный зной утомил Александра, и он спустился к реке, чтобы искупаться. Вынырнув из прохладной воды, он встал на берегу, чтобы обсохнуть на горячем ветру.

За рекой до самого горизонта расстилалось поле, на котором когда-то выращивали кормовой клевер. Александр увидел вдали двух человек с какими-то странными инструментами. Один из них был похож на фотографа, а другой как бы позировал первому, держа в руках высокий посох.

«Это еще что за кадры?» — удивился Александр, хотя уже догадывался, что это за кадры и что за «фотографии» они здесь делают. Одевшись, он направился к землемерам.

— Привет, ребята! — поздоровался он. — Бог в помощь!

— Привет! — буркнул тот, который с нивелиром.

— Что это вы тут фотографируете?

— А тебе-то какое дело?

— Да интересно ж! Сколько живу, а такого здесь не видел. Жалко объяснить, что ли?

— Дорогу здесь будут строить, — ответил второй. — Вот, составляем карту для проектировщиков.

— Ого! — изобразил удивление Александр. — А куда эта дорога будет вести? Там же на сто километров больше ни единой деревни нет.

— Нет, значит, будет, — рассмеялся разговорчивый. — Наше дело мерить, где велено, а остальное не наша забота.

— Ишь ты, не ваша! — возмутился Александр. — Зато наша! Мне не все равно, что тут возле нашей деревни строить собираются.

— Да ты не переживай! — вступил в разговор «фотограф». — Вашей деревни здесь не будет.

— Это как же, «не будет»? — опешил Александр. — Это куда же она подевается?

— А это не к нам вопросы. Иди, не мешай работать.

Когда Александр пришел к Кузнецовым с этой пугающей новостью, Владимир уже вернулся из города. Он сидел в гостиной со скучающим видом и тупо переключал каналы телевизора.

— Володь, ну что? Узнал что-нибудь новое о скупке земли возле Трешки? — спросил Александр.

Владимир молчал, не отрывая взора от телевизора.

— Але! Ты меня слышишь?

Владимир перевел взгляд на Александра и молча покачал головой.

— Я спрашиваю, узнал что-нибудь новое?! — Александр повысил голос, как будто разговаривает с глухим.

Владимир молча кивнул. Взгляд его был мрачным и обреченным.

— Значит, это правда?

— Что?

— Что нашу деревню сносить собираются?

Владимир побледнел, и глаза его расширились.

— Сносить?! Откуда такая информация?

— От верблюда! Что ты сидишь, как мумия? Рассказывай, что узнал!

— Узнал, что сорок процентов паев нашего колхоза уже скуплено.

— Ну сорок, это не сто! — почти обрадовался Александр. — У нас еще есть возможность что-то предпринять.

— Что? Скупить остальные шестьдесят? Ты знаешь цену, которую просят за пай? У меня столько нет. А у тебя?

— И что? Будем просто сидеть и ждать, когда нас приедут выселять?

— У тебя есть идея?

— Ну… можно в газету написать, журналистов пригласить. Что-то надо делать! В суд подать, наконец!

— А факты? У тебя есть доказательства, что нас выселять собираются? Что ты им предъявишь? А сейчас пока они ничего противоправного не делают.

— А что, если позвонить Алексею? — задумался вслух Александр. — У него такая сумма вполне может быть.

— А оно ему надо? У тебя есть бизнес-план, как эти земли сделать рентабельными? Нет? Ни один нормальный инвестор, каким бы другом он ни был, не будет вкладывать деньги в убыточные проекты.

— Так давай придумаем что-нибудь! Ты же бизнесмен! Давай напишем этот бизнес-план!

— Без меня…

— Не понял… — Александр опешил. — Ты что, сдался? Опустил руки? Володь…

— Сань, мне сегодня открытым текстом дали понять, что в интересах моей семьи не мешать им.

— То есть как? Тебе что, угрожали?

— А как бы ты понял фразу: «Подумай о своих детях, об их будущем»?

Острый ком злости образовался в области крепко сжавшихся челюстей и начал опускаться вниз, сначала захватив горло, а потом сердце. Непроизвольно сжались кулаки и напряглись мышцы на ногах. Александр поднялся и, махнув рукой, пошел к себе.

Раю редко можно было застать в состояния безделья, но сейчас она в одиночестве сидела на скамейке возле дома и щелкала семечки. Пройти мимо, не заметив ее, а также не присев и не поболтав, было невозможно. Злость и чувство бессилия отражались на лице Александра и скрыть их от Раи не было никаких шансов. Да он и не пытался. Отлично понимая, что Рая ничем не сможет помочь, он все-таки рассказал ей о своей встрече с землемерами и о своем разговоре с Владимиром. Разумеется, свой рассказ он щедро приправил эмоциями и собственными домыслами.

— О, господи! — запричитала Рая. — Да как же так? Ведь это ж родина наша! Как же нас отсюда выселять-то? Куда мы пойдем-то? — в голосе Раи послышались близкие слезы. — Что ж делать-то? — И Рая посмотрела на Александра, как на свою последнюю надежду.

От этого взгляда чувство бессилия только возросло. Ведь рассказывал все это он с единственной целью, услышать хоть что-нибудь подбадривающее, вселяющее надежду, что-то, что бы помогло найти выход из этой ситуации. А вышло так, что свои эмоции он просто перекинул на впечатлительную Раю, которая мгновенно воспламенилась, и если пожар внутри нее срочно не погасить, то скоро заполыхает вся деревня.

— Сань, что будем делать-то?! — настойчиво повторила Рая.

— Есть у меня одна мысль, — медленно начал Александр, на ходу эту самую мысль придумывая. — Есть у меня друг в городе, Оксанкин начальник. Он директор крупной фирмы. Надо на этой земле создать дело, которое будет приносить прибыль. И тогда он точно даст денег, чтобы выкупить хотя бы часть земли. А если хотя бы двадцать процентов будут наши, то никто уже нас отсюда не выселит. Понимаешь?

— Понимаю, — оживилась Рая. — Ну, давай уже, придумывай, что это будет за дело!

— Рай, давай уже как-то вместе придумывать будем!

— Я, например, могу ягоды выращивать.

Рая славилась своей «викторией». В огороде под нее было отведено аж двадцать соток земли. Когда поспевал урожай, то со всей деревни Рая приглашала помощников. Каждое утро на рассвете у нее собирались женщины и дети, чтобы успеть собрать ягоды и увезти в ближайший город к открытию рынка. Для продажи собирали только самые крупные и красивые, а потом, когда Рая уезжала с полным багажником, все кому, не лень, добирали все остальное. В результате, все в деревне успевали и наесться и наварить себе варенья, а Рая за лето зарабатывала денег больше, чем потом за весь год на основной работе в городе.

Александр представил себе сто гектар «виктории». Рая тоже представила, и оба поняли, что это нереально. Во-первых, просто не успеют собрать, значит, нужен будет наемный труд. А где взять столько наемников на временную работу? Во-вторых, птицы склюют весь урожай. В огороде в сезон созревания ягод постоянно дежурили дети и несколько кошек. Им приходилось бегать и отгонять прожорливых дроздов от грядок. Никакими пугалами эту проблему решить было невозможно. Где ж набегаешься по ста гектарам?

В общем, стало ясно, что идея с «викторией» не стоит даже обсуждения. Нужно что-то другое.

— Может, картошку или морковку посадить? — робко предложил Александр.

— Ты будешь заниматься фермерством? — спросила Рая. — Это надо будет технику закупать, посевной материал. А потом это все сбыть надо. Нам же из теплых краев это все везут, и цены у них смешные, по сравнению с нашими затратами. Опять же рабочих надо нанимать…

Александр застонал. Очевидно, что любой бизнес, какой бы перспективный он ни был, потребует от организатора полной отдачи. Александр понимал, что он не хочет быть фермером, не желает заниматься сельским хозяйством в промышленных объемах даже ради спасения своей деревни.

— А может быть, пасеку? — предложила Рая.

Александр ничего не ответил, махнул рукой, встал и пошел к себе.

Он сидел на крыльце своего маленького домика и чувствовал себя предателем. Логически это чувство он себе объяснить не мог, но голос совести навязчиво твердил ему, что именно из-за него, из-за его лени гибнет деревня. Он должен принести себя в жертву и стать фермером! Он должен… но он не хочет! Что делать?

Эх! Был бы жив дед! Он обязательно что-нибудь придумал бы. Но даже если бы и не придумал, то все равно… От него всегда исходило какое-то спокойствие и уверенность в том, что «Бог нас без подмоги не оставит». Он часто повторял эту фразу. Хотя иногда он говорил и прямо противоположное.

Александр вспомнил тот солнечный летний день, когда они с мамой впервые приехали к деду Ефиму. Мама всю дорогу в поезде плакала, а на вопросы маленького Саши отвечала, что это она вспотела, потому что жарко. Саша был еще в том возрасте, когда взрослым, а особенно маме, верят безоговорочно. Он смотрел вокруг и не мог понять, почему никому не жарко, и только из маминых глаз текут ручьи. Ему казалось, что мама все-таки плачет…

Пока Саня с дороги угощался козьим молоком с хлебом и медом, мама, всхлипывая, рассказывала что-то деду Ефиму в соседней комнате. Дед слушал, иногда спокойно задавая какие-то вопросы, иногда так же спокойно отвечая. Вдруг мама громко воскликнула:

— Да как же вы можете быть таким спокойным?! Ведь это же внук ваш!

— Так неужто ему легче станет, если я тут вместе с тобой реветь начну? — спокойно, но громко ответил дед. — Что случилось, того не исправить. Теперь только на Бога надежда. И ежели это в Его планах, то тут реви не реви, а смириться придется.

«Интересно, а что же тогда произошло? — подумал Александр. — Наверное, мама приехала к деду рассказать о болезни отца. Странно, почему дед не смог исцелить собственного внука?»

Александр отца почти не помнил. Он знал только, что папа тяжело заболел и умер в больнице. На все вопросы об отце мама отвечала всегда одинаково: «Да я его почти и не знала. Сначала он все время работал, даже поговорить со мной некогда было, а потом заболел и умер». Чем заболел, почему вдруг заболел, а главное, где его могила, Александр так и не смог выяснить.

В голове как заевшая пластинка звучал голос деда: «Ежели это в Его планах… ежели это в Его планах… ежели это в Его планах…» Александр встряхнул головой. «Как в планах Бога может быть страдание и боль?» — гневно спросил он деда. И ничего не услышал в ответ.

Все эти размышления, воспоминания и чувство собственного бессилия разозлили Александра. Он пошел в свой «спортзал» и избил «до полусмерти» автомобильное сиденье, исполняющее роль боксерской груши.

* * *

Когда совсем стемнело, Александр вышел за калитку и пошел по дороге в сторону кладбища. Ему непременно надо было встретиться с дедом, у него было к нему множество вопросов. Он шел по тропинке, настолько узкой, что иногда приходилось балансировать с помощью рук, как на канате. Александр знал, что если упадет или сойдет с этой светящейся ниточки-дорожки, то тут же провалится в зыбучий песок. Это не входило в его планы, поэтому каждый шаг он делал осторожно, взвешивая и проверяя любое движение. Стоило только подумать о чем-то негативно, как равновесие тут же терялось. Например, его возмущение по поводу столь неудобной дороги чуть не заставило его оступиться.

Переждав, пока успокоится сердце, он продолжил свой трудный путь. И вот терпение и осторожность наконец-то принесли свои плоды: он увидел знакомую оградку дедовой могилы. До нее оставалось каких-то десять метров. Александр обрадовался и ускорил шаг. Но вдруг светящаяся тропа закончилась. Александр едва успел затормозить, чтобы не свалиться по инерции в пропасть. Ближе нельзя, — понял он и начал звать деда. Голос не слушался, вместо крика из груди вырывался только сип, и дед, разумеется, никак не мог услышать его. Тогда Александр вспомнил про кристалл. Он выстроил лучи, зажег в груди солнце и молча позвал: «Дед! Мне нужна твоя помощь!» Эти слова прозвучали так, как будто их произнесли шепотом в микрофон в огромном зале. Вокруг все преобразилось. Во-первых, под ногами теперь была твердая почва, во-вторых, стало светло, а в-третьих, на скамейке перед ним сидел дед и, улыбаясь, приглашал присесть рядом. Александр сел, но все вопросы, которые он собирался задать, напрочь вылетели из головы. Так они и просидели, пока Александр не понял, что время свидания закончено и ему пора возвращаться.

— Ну, скажи! — взмолился Александр, когда образ деда уже начал растворяться. — Ты же знаешь!

— Ты тоже знаешь… — услышал он в ответ. — Ксанка знает. Найди ее! Вместе вы знаете во стократ больше.

Александр проснулся и сел. На безлунном небе сверкала огромная красная звезда. «Марс», — вспомнил Александр.

В купальскую ночь, когда они с Оксаной вышли, наконец, из леса, он встретил их своим алым взором.

— Вот это звездочка! — сказал тогда Александр.

— Это не звезда, а планета, — возразила Оксана. — Это Марс. Он сейчас находится в своем знаке, в Овне, и поэтому сила его огромна. Да к тому же он сейчас в квадратуре к Солнцу… — грустно добавила она и вздохнула.

— А что это означает? — спросил Александр.

— Толковать астрологические ситуации можно по-разному, — улыбнулась Оксана. — Можно оптимистично, а можно как в книгах. Тебе как?

— Давай оптимистично.

— Это значит, пришло время разрушить все старое, отжившее, нежизнеспособное. Это время, когда на землю идут новые энергии и им надо освободить место. Вон там, — Оксана показала на скопление звезд почти в зените, — сейчас находится Уран. Это планета новой эпохи, новых технологий, открытий. Сейчас она в трине с Солнцем…

Александр мягко прервал лекцию Оксаны, потому что ему было не очень интересно слушать непонятные термины.

— А что это означает, если по книгам?

— Если по книгам, то все просто: ВОЙНА.

— Ой, не надо! — засмеялся Александр. — Я уже навоевался в этой жизни. Пусть уж лучше будет оптимистично. Разрушение старого — это нормально. Тем более, если будет что-то новое.

— Ты думаешь, это легко? — хитро посмотрела на него Оксана. — Никто не желает без боя отдавать СВОЕ старое. А иначе — это внутренняя война с самим собой.

Вспомнив этот разговор, Александр снова лег, устремив задумчивый взор в звездное небо. (Последнее время он спал прямо во дворе, рядом с яблоней, на свежем сене.) Он поискал глазами Уран — таинственную планету новой эпохи, но не нашел ее. «Завтра приедет Оксана, она покажет…» — подумал он перед тем, как снова уснуть.

* * *

На следующий день Александр твердо решил, что не выйдет со двора, пока не придумает выход из сложившейся ситуации. Необходимо до вечера, до приезда Оксаны, набросать примерный план действий, чтобы потом вместе с ней уже обдумывать детали. Он уселся в свою излюбленную позу под яблоней и для начала построил кубик. Осмотревшись, он заметил, что штукатурка местами осыпалась, но ремонтировать стены ему было лень. И вообще, ему уже наскучил кирпичный ящик. Конечно, он создавал чувство неуязвимости, но как показала реальность, неуязвимость тела физического не дает власти над событиями.

Тогда Александр зажег в груди солнце, и под давлением внутреннего света кирпичные стены кубика начали растворяться. Сначала они превратились в монолитные прозрачные стены кристалла-октаэдра, а потом и вовсе исчезли, оставив свою крепость лишь в виде чувства. Свет, нарастая, заполнил собой все поля вокруг деревни, а излишки его уходили по лучам в необъятную даль. Нижний луч, пробив толщу земной коры, достиг ядра, перепугав всех чертей в преисподней. Александру показалось, что сейчас он оторвется от земли и взлетит в невесомости, таким блаженством наполнилось его тело. От вчерашней депрессии и беспомощности не осталось и следа. Александр чувствовал, что «Бог нас без помощи не оставит, ежели мы будем выполнять то, что в Его планах».

— А что в Его планах сейчас? — спросил Александр у деда.

— Ну, тебе ж Ксанка объясняла про Марс, про Уран… Пришло время нового перехода. Расскажу подробнее, только ты не перебивай.

— Вот видишь, поле. — Александр увидел яркий образ расстилающихся вокруг деревни полей. — Красота! Зеленое такое, цветастое, козочки вдали пасутся, речка шумит, бабочки летают, мышки полевые норки роют, пчелы да шмели нектар собирают, и полная идиллия. Гармония? Абсолютная гармония! Но попробуй, сотвори что-нибудь на этом поле! Ну, хотя бы рожь посей. Да ее мгновенно крапива задавит, да чертополох, да дикий клевер, потому что здесь их власть. И если вздумаешь сеять, то придется все здесь разрушить, перепахать.

А ведь такая же идиллия была и на месте той деревни, которую ты сейчас своей считаешь. А ведь для того чтобы она твоей-то стала, ох как пришлось идиллию-то эту природную поуничтожать, ох, как повоевать пришлось с этими мышками да кротами предкам твоим. Да и сейчас нет-нет да забредет грызун какой на твой огород за дармовой морковкой. Только зазеваешься, так тут же пытается Хаос захватить обратно отвоеванную у него территорию, то пырей, то одуванчик на твой огород засылает.

— Хаос? — переспросил Александр. — Ты ж говорил, что поле — это Гармония?

— Э-э-э, — погрозил пальцем дед, — не услышал ты меня. На этом поле Гармония, если его не касаться, если оставить его таким, как его Бог создал. А вот стоит только что-то на нем запланировать, так оно сразу из Гармонии превращается в Хаос, только перемен-то в нем никаких с первого взгляда не видно. Но чтобы установить новый порядок, надо старый разрушить. Поэтому мышки да цветочки, которые до этого экологическую гармонию поддерживали, становятся воинами Хаоса и стремятся изо всех сил вернуть свое жилище в привычное для них состояние. И пока не установится на этом месте порядок новых хозяев, будет битва старой гармонии с новой, что само по себе и есть Развитие. Давай я тебе по-другому объяснить попробую. Видишь, стакан воды?

Александр представил и кивнул.

— Вода, — продолжил лекцию дед, — это гениальнейшее изобретение Бога. Она идеальна, она сама Гармония. Видишь какое-нибудь движение?

Солнечный блик отражался в неподвижной воде. Александр отрицательно помотал головой.

— Значит, вода спокойна? — уточнил дед. — А если вот так? — и он бросил в воду маленький кристаллик марганца.

Такие опыты им в школе показывал учитель физики, когда они проходили броуновское движение молекул. Кристаллик начинает растворяться, изображая дымок, замысловатыми завитками растекается по стакану, пока вся вода не станет однородно-розового цвета. После этого движение опять прекратится, точнее, станет незаметным.

— Значит, вода одновременно и спокойна, и в постоянном движении. Она растворяет в себе все, что не сопротивляется растворению. Она одновременно и Хаос и Гармония, — подвел итог дед. — Хаос и Гармония — это одно и то же состояние, но только… в разных направлениях. Э-э-э, ну как бы понятнее показать? Смотри: мы решили приехать из пункта «А» в пункт «Я». «А» находится у основания горы, а «Я» на ее вершине. Если мы движемся вверх, то каждая станция, к которой подъезжаем, для нас — новый уровень гармонии, а если вдруг закончилось топливо, и мы начинаем сползать вниз, то та же самая станция, которую мы только что проехали, из Гармонии превращается в Хаос. Но как только мы достигнем вершины и встанем на ровную площадку, так перестанем сползать вниз и достигнем устойчивой Гармонии. (Или, как говорят по телевизору, «несгораемой суммы».)

— Значит, достигнув определенной ступени, мы наконец-то сможем навечно успокоиться? — спросил Александр.

— Ха-ха-ха, — развеселился дед, — так я и знал, что ты ничего не понял! Я ж говорю: Хаос и Гармония нераздельны, они — Одно. И как только ты прекратишь движение к Гармонии, так сразу же начнешь поглощаться Хаосом.

— Но подожди, дед, — возразил Александр, — ведь если паровоз заехал на вершину горы и встал на ровной площадке, то какая же сила сможет увлечь его вниз к пункту «А»?

— Ржавчина! Ведь если паровозу больше некуда ехать, то его и не смазывают, и он постепенно ржавеет, распадается на молекулы и с водой уходит в землю. Все, что не движется вверх, рано или поздно вернется к своему исходному состоянию и будет вечно пребывать в Божественном Хаосе, из которого когда-то Бог сотворил Все.

— Хорошо! Но куда должен ехать наш паровоз, если он уже достиг вершины? Получается, что только вниз.

— Правильно! Ведь ни один паровоз не сможет увезти сразу всех желающих. Он поедет за следующей партией пассажиров, которые пока еще ждут его внизу.

— Да, дед, ты меня запутал. Ну да Бог с ним, с паровозом. Давай про людей. Вот они прибыли к пункту «Я». По-твоему, получается, что они достигли Гармонии и, значит, снова оказались в Хаосе. Паровоз уехал, а они стоят там, на станции, и не знают, что им дальше-то делать. Получается, что они начали растворяться?

— Получается, — согласился дед. — Если они не начнут строить космический корабль, чтобы полететь дальше вверх. Или, может быть, не обязательно корабль, а начнут учиться летать без кораблей. Или одни будут строить корабль, другие учиться летать. У человечества всегда огромный выбор путей наверх. Бывает, что на этих путях оступаются и падают вниз, и приходится начинать путь сначала. Но это всего лишь опыт.

— Хорошо, — согласился Александр, — а как этот закон Хаоса-Гармонии применить к сегодняшней ситуации с нашей деревней?

— Давай прикинем, — дед почесал затылок. — Вот ты, например, как вверх лезешь? Да никак не лезешь! Туалет отремонтировал, лопухи скосил и думаешь, что навел гармонию. А то, что Ксанка твоя в этих условиях жить не будет, тебя не волнует. Она по уровню комфорта давно на таких высотах живет, что для нее твоя деревня, как глубокая ямища. Можно, конечно, тебе к ней в город переехать, да только ты ведь этот путь вверх сам не прошел, а значит, не адаптирован к тем скоростям хаоса, которые в ее мире властвуют. Чтобы в городском кипяточке не раствориться, надо быть потверже кристалла марганца. Здесь поспокойней, есть возможность потренироваться. Да только спокойствие это временное. Дано тебе было время для передышки, чтоб подлечиться, сил набраться, а ты расслабился и уснул. Как Бог должен был напомнить тебе о твоем пути, если не пнуть побольнее?

— Ну, ладно я, — согласился Александр. — А в чем виновата Рая, Владимир с Галиной, дед Матвей и другие дачники?

— Так, в том же самом! — пожал плечами дед Ефим. — Вовку уже от работы развозчиком тошнит. А он все ездит, ездит… Галка от скуки с ума сходит. Ты, наверное, удивишься, если узнаешь, что для них эта ситуация с захватом земли, даже радостна.

— Ты что, дед? Как она может быть радостна?

— Ну, я ж говорил, что удивишься! — ухмыльнулся дед. — А вот так. Сами-то они не могут взять на себя ответственность за изменения в собственной жизни. Пробовали несколько раз, да к тому же и возвращались. Вовка вон нашел себе помощника. Ему бы отдать развоз, ан нет. Придумал причину, почему нельзя отдавать.

— Как придумал? Ты хочешь сказать, что тот его друг молоко не разбавлял? А почему тогда у детей аллергия появилась?

— Э-эх! — вздохнул дед. — Ну, может, и разбавлял. Так ведь на то и голова, чтобы решать такие ситуации. Надо было искать причины такого поведения товарища, попытаться ему объяснить, наконец, придумать способ, чтобы разбавлять было невозможно. А он что? Опять взвалил все на себя. Да только, если год назад это для него была дорога вперед, то сейчас уже — назад. Растворяет Вовку с Галкой хаос. Вот души их и просят о катаклизме, чтобы встряхнуть свои уснувшие тела, погрязшие в обыденности и скуке.

— А Рая?

— А что Рая? Зимой ходит на ненавистную работу, лета дождаться не может, а летом денечки считает, боится приближения осени. И ничего менять не пытается. А вот отними у нее дачу, да ягоды, она ж детей с той работой не прокормит. И придется ей мозгами-то пошевелить, чтобы жизнь свою заново настроить. Глядишь, удачнее получится.

— Значит, если я придумаю, как мне быт устроить комфортный, Рая — как найти работу по душе, а Галка с Вовкой — как им усовершенствовать свою деятельность, то нашу деревню не разрушат?

Дед хихикнул.

— Давайте, придумывайте, а там поглядим.

— Да пока мы придумаем, Рихард всю остальную землю скупит! Сейчас-то что делать?!

Дед развел руками и исчез.

«Надо же, — подумал Александр, — стоило только выйти из равновесия и подвергнуть сомнению слова деда, как все погасло». Он привел эмоции в порядок, еще раз напомнил себе, что нет в этом мире ничего невозможного, и начал придумывать.

Идею фермерства он даже рассматривать не стал, потому что при каждой мысли об этом его душа сразу восставала и боролась за свою свободу. Он пытался понять, чем же он хочет заниматься, но у него ничего не получалось, потому что любую мысль «трезвый рассудок» тут же подвергал рациональной критике. Не получится… нереально… фантастика… как бы бил он сам себя по рукам. И ведь отлично помнил, что нельзя говорить себе «невозможно», но ничего поделать не мог: различные синонимы этого слова бесцеремонно врывались к нему в голову, разрушая зыбкие образы возникающих идей.

Александр засмеялся, вспомнив, как Оксана «не могла» лечь в ледяную реку, как тело «само» выбрасывало ее на берег. Аналогия была полная, только здесь из «бурной реки идей» на «берег реальности» выбрасывал его собственный разум. «Да неужели я не хозяин своим мыслям?! — возмутился Александр. — Вот сейчас соберусь и придумаю! Только пойду, перекушу сначала, отдохну и снова за дело».

* * *

После обеда Александр снова улегся под яблоню думать. Покусывая травинку и разглядывая плывущие по небу облака, он пытался вернуться к теме, но в голову лезли какие-то бессмысленные сказочные сюжеты. Словно увлекательное кино они привлекали к себе внимание, мешая сосредоточиться на насущном вопросе. Александр устал сопротивляться, закрыл глаза и отдался во власть фантазиям.

Он стоял и смотрел на поле, то самое, на котором в реальности сейчас работали землемеры. В мечтах по нему пролегала дорога, которая разветвляясь на несколько путей, вела к участкам. На некоторых уже шло строительство.

Рядом с рекой работал экскаватор, копая огромный котлован. Здесь будет озеро. Неподалеку несколько женщин в купальниках ногами месили глину, вытащенную из ямы. Они смеялись и дурачились, пачкая друг друга. Размешанную жижу, вычерпывали ведрами мужчины, и в какой-то специальной машинке, типа бетономешалки перемешивали с соломой, а потом, получившуюся тестообразную массу закладывали в формы и оставляли сохнуть на солнце. Под навесом ровной кладкой уже была сложена приличная гора кирпичей, и подобных навесов вокруг котлована уже было несколько. «Понятно, — подумал Александр, — всенародная стройка».

«А что у нас там?» — перевел он взгляд в более тихий край села. «Рая?! Что это она там делает?» Александр мгновенно переместился туда и услышал, как соседка рассказывала все тонкости и трудности выращивания «виктории».

— А как со сбытом? — спросила одна из женщин. — Ну ладно, ты одна снабжала город. А если мы все привезем ягоды? Цену ж собьем.

— Ну и пускай, — обрадовалась Рая. — В кои веки что-то подешевеет, вот народ обрадуется. Да ты не бойся, рынок-то не один. И можно будет, во-первых, договориться еще и с супермаркетами, а во-вторых, наварить варенья и продавать его зимой на тех же точках. А в-третьих, как показывает практика, увеличение предложения всегда порождает увеличение спроса.

— Это почему? — удивилась женщина. — Наоборот же должно быть.

— А потому, — объяснила Рая, — что если людям что-то понравилось, и они видят, что этого много, то они начинают советовать своим друзьям и знакомым. А вот если видят, что этого мало, то никому не говорят, чтобы самим хватило. А если много, то почему бы не поделиться? И начинается сарафанная реклама, а она, скажу я тебе, лучше телевизионной работает.

Женщины обрадованно зашумели.

— А сертификаты? — засомневалась одна из них. — Магазины без сертификатов не возьмут.

— Да? — удивилась Рая.

— Да! — уверенно сказала женщина. — Я в торговле работала, знаю!

— Так может, ты знаешь, как их делают?

— Ну я не знаю, но знаю людей, которые знают.

— Вот, значит, тебе мы и поручим эту задачу, когда у нас будет, что сертифицировать, — засмеялась Рая. — Согласна? Так! Еще вопросы есть? — Рая оглядела женщин. — Нет? Ну, тогда приступим непосредственно к практике. — И она начала раздавать женщинам усы клубники, которые раньше безжалостно выбрасывала целыми мешками в компостную яму.

Александр почувствовал, как кто-то тронул его за локоть. Он обернулся. Сзади стоял худенький белобрысый подросток с брекетами на зубах.

— Александр, сегодня во сколько тренировка?

— Как обычно, — ответил Александр, пока еще не понимая, о какой тренировке идет речь.

— Ты ж вчера сказал, что придется перенести на вечер, потому что к тебе приедут Интернет подключать.

— Точно! Чуть не забыл. Тогда, давай, собирай всех рядом с паутиной часам к семи. Если я опоздаю, то начинайте разминку без меня.

Когда мальчишка убежал, Александр начал вспоминать, что за «паутина» и что за тренировки он проводит с местной молодежью. Вспомнилось, что на берегу реки, в лесу они организовали спортивный комплекс. Основу его составляли растянутые между деревьями веревки разной толщины, от канатов до еле заметных ниток. Здесь были и качели-тарзанки, и канатные дороги, и сделанные из прочной резины «подтяжки» для прыжков с высоких деревьев. Здесь был батут, растянутый между толстыми соснами, несколько боксерских груш и древняя русская забава — карусель «Гигантские шаги». Был канат, по которому учились ходить, как в цирке (или как горцы над пропастью).

Но любимым развлечением местных детей была непосредственно сама «паутина». Именно с нее все и началось. Сделали ее из блестящих капроновых нитей и множества чувствительных колокольчиков. Посередине сидел игрушечный паук. Задача заключалась в том, чтобы пройти сквозь ловушку и не зацепить ни одной нитки, чтобы ни один колокольчик не звякнул. Сооружали это чудо постепенно. Сначала паутина была не более трех кубических метров в объеме. Когда все без труда уже проскакивали через нее, найдя каждый свой путь, ее было решено усложнить. И так, в течение лета, она выросла до огромных размеров. Не только детвора, но и взрослые иногда приходили сюда поиграть. Конечно, с непривычки они устраивали такой «колокольный звон», что будь паук настоящим, то непременно слопал бы запутавшихся пап и мам. Игра затягивала. По выходным здесь устраивались соревнования между семьями. Потом был объявлен конкурс на новые «веревочные» идеи, и дети вместе с родителями начали возводить новые сооружения. Старые оставили многочисленным туристам, которые специально стали приезжать из города.

От этих фантазий у Александра захватило дух и заколотилось сердце. «А что за тренировки?» — спросил он сам у себя. И «вспомнил», как однажды увидел в новом поселении драку между пацанами. Уже все забыли, из-за чего она произошла, но Александр тогда, разняв драчунов, сказал: «Ну и бестолково же вы кулаками машете, просто смотреть смешно». Слово за слово и договорились, что Александр научит махать кулаками «толково». Так и начались тренировки. Александр не просто учил ребят бить, он обучал бить без злобы. Как только он видел, что боец начинает яриться, так тут же усаживал его на специальный «холм радости» и заставлял представлять разные спокойные картины, например плавающих лебедей или парящего в небе орла.

— Противник, — объяснял Александр своим подопечным, — ничего плохого вам не делает и делать не собирается. Даже если вам кажется, что он желает вам зла, значит, на этом этапе жизни вы просто не способны пока увидеть того добра, которое Бог желает вам принести через этого человека. Поэтому ваша главная задача — отражать его удары спокойно, с юмором, с радостью, но без гнева. Понятно? Продолжаем…

И Александр продолжал в мечтах придумывать, как и каким приемам он обучал бы этих мальчишек (ну и девочек, если бы они пожелали). Потом он решил, что можно не ограничивать секцию только детьми из нового поселения, а пригласить и ребят из окрестных деревень. Зимой он мог бы работать учителем физкультуры в деревенской школе, а летом организовать спортивный лагерь. Конечно, для этого придется задуматься о том, где дети будут жить. Но эта проблема очень легко решалась. Александр придумал, что приезжие дети будут жить у своих сверстников, благо места на сеновалах хватит всем. А желающие жить самостоятельно смогут разбить палаточный лагерь, но, разумеется, под наблюдением местных жителей. Питание и быт поможет организовать та же Рая — у нее уже есть богатый опыт приема большого количества гостей, и ей это очень нравится.

А приезжие дети смогут не только отдохнуть и поучиться чему-нибудь, но и подзаработать, собирая ту же клубнику, или дикоросы в лесу, или помогая местному фермеру.

«Фермеру? А что у нас здесь будет ферма? — удивился Александр. — Ведь если я не желаю заниматься сельским хозяйством, это вовсе не означает, что этим никто не желает заниматься. Просто нужен человек, который почувствует тягу именно к этой работе. И дети, работая у него по три-четыре часа в день, смогут оплатить свое проживание и обучение в этом летнем лагере, а если захотят, то смогут еще и домой увезти всякие варенья да соленья».

Александр так обрадовался этой идее, что начал искать мысленным взором фермера. Вдали сверкали стеклами несколько длинных теплиц. Оказавшись ближе, Александр увидел странную картину. Правда, сначала он не понял, что в ней удивительного, но что-то подсказывало ему, что это невозможно. «Да отстань ты!» — отогнал Александр вредную мыслишку.

В теплицах росли обыкновенные овощи и фрукты: помидоры, огурцы, перцы, мандарины… мандарины? Они же вечнозеленые. Как они зимой-то? Ведь на обогрев таких тепличек электричества надо ого-го сколько! Мандаринки золотыми окажутся. Но вокруг теплиц Александр не увидел ни одного столба и никаких проводов. Вот именно это и придавало картине фантастический вид.

В одной из теплиц Александр увидел женщину. Он вошел и поздоровался.

— О, Сань, привет! — обрадовалась ему хозяйка. — Принес?

«А что я должен был принести?» — задумался Александр, но ответил уверенно: «Конечно» — и, достав из кармана сверток, подал его женщине.

— Ой, Сань, спасибо! А то я уже замучилась с этими помидорами.

— Да, чего уж там, спасибо. Сначала убедись, что это поможет.

— А чего ж не поможет? Людям помогает же.

— Ну, то людям, — пожал плечами Александр. — Может это просто самовнушение? Эффект плацебо, слышала о таком?

— Да, слышала, — махнула рукой женщина, разворачивая сверток. — Я тебе верю, значит, толк будет. В какой пропорции разводить?

— А без разницы. Раздели на всех поровну.

— Как без разницы? — она достала пластиковую бутылку с водой. — Хоть каплю на ведро?

— Ну, да. Информация по воде распространяется, как огонь по соломе. Ведь без разницы спичкой стог поджигать или факелом, все равно весь загорится.

Выйдя из теплицы, Александр окинул взором фермерские угодья. Чего тут только не росло. И во всем чувствовалось творчество и любовь к своему делу. А главное, все было грамотно продумано и обустроено. Весь тяжелый труд выполняли многочисленные механизмы и приспособления, поэтому людям оставалось только получать удовольствие от общения с растениями и животными. «Откуда же все-таки все эти роботы берут электричество?» — опять удивился Александр, оглядываясь вокруг. Но вокруг не было ничего напоминающего шумную дизельную электростанцию или трансформаторную будку.

* * *

Так Александр промечтал до самого заката. Розовый свет, проникнув сквозь веки, позвал его на традиционное вечернее шоу. Александр открыл глаза и залюбовался красными облаками. Сейчас должен прийти автобус, вспомнил он, вскочил и побежал к остановке встречать Оксану.

Он сразу понял, что ее в автобусе нет, но до последнего надеясь, что она уснула где-нибудь на заднем сиденье, ждал, пока последний дачник выберется из тесного ПАЗика. Когда пустой автобус скрылся за поворотом, оставив за собой клубы серой пыли, Александра захлестнули невообразимые тоска и одиночество.

«Может быть, она завтра утром приедет?» — успокаивал он себя, бредя по ожившим деревенским улочкам.

Подходя к дому, Александр увидел Анюту. После того разговора с Раей, он старался как можно реже попадаться девушке на глаза, но сейчас от столкновения лоб в лоб уже было не уйти.

— Саша! — позвала Анюта. — Я борщ сварила, как ты любишь. Пойдем к нам ужинать.

Отказываться было нельзя, он обещал Рае, что будет вести себя как раньше, а раньше он всегда с удовольствием ужинал в дружной семье соседки, если его настойчиво приглашали. Отказаться, значит, обидеть и Анюту, и Раю. Александр вымученно улыбнулся и пошел в гости, надеясь, что веселая компания отвлечет его от тоскливых мыслей.

Но притвориться веселым у него не получилось.

— Сань, ну чего ты смурной такой? — спросила Рая. — Все думаешь об этих землемерах?

Александр кивнул.

— Да не расстраивайся, у нас уже кое-какие идеи появились. Да, Анюта?

Александр перевел взгляд на Анюту, стараясь делать все «как раньше», но его смущение, казалось, невозможно было не заметить.

— В городе есть много людей, — начала говорить Аня, — которые желают жить на природе, уехать подальше от суеты, построить село нового типа. Среди наших друзей тоже есть такие, а у них есть свои знакомые и так далее…

— И что?

— Они ищут землю, где можно построить такое поселение. Надо предложить им выкупить поле рядом с нашей деревней. Если собрать сотню таких желающих, то…

Александр улыбнулся. Эта идея удивительно совпадала с его сегодняшними грезами.

— Это было бы здорово, — сказал он.

— Конечно! — обрадовалась Анюта. — Я в понедельник поеду в город к друзьям и расскажу им о нашей затее. Но чтобы набрать сто семей, понадобится время. Поэтому ты звони своему другу, чтобы он дал денег на землю сейчас. А рентабельность вложений мы ему обещаем через год-два, — и Анюта с Раей хитро переглянулись.

Рая достала из сумки сотовый телефон и подала Александру:

— Иди, звони. Здесь телефон не ловит, а вон на той горке связь есть.

Александр обрадовался, что есть повод позвонить Алексею и как бы невзначай узнать, почему не приехала Оксана. Он встал и пошел на горку.

«Абонент временно не доступен». — услышал Александр. Он немного посидел, любуясь догорающим закатом, и позвонил еще раз. Опять не доступен. Тогда он повертел трубку в руках, собрался с духом и набрал номер Оксаны. После гудка включился автоответчик. Знакомый и уже такой родной голос без эмоций предложил оставить сообщение после сигнала.

Александр отключил телефон и, проводив последние солнечные лучи, пошел обратно.

— Ну, что он сказал? — с нетерпением спросила Рая.

— Не дозвонился, — ответил Александр, отдавая телефон. — Завтра еще попробую.

Он собрался уходить, но вдруг по телевизору упомянули знакомое имя. Александр взглянул на экран и побледнел. Все тут же замолчали.

В областных новостях показывали криминальные хроники. Диктор сообщал, что разыскивается опасная преступница и за информацию о месте ее нахождения обещана награда. Далее шел сюжет об экономических преступлениях бывшей главы крупного холдинга, известной предпринимательницы Оксаны Власовой:

«Совсем недавно мир бизнеса потрясла удивительная новость, — рассказывал диктор. — Внезапно решила отойти от дел владелица нескольких продуктовых магазинов и оптовых баз Оксана Власова. На место директора она назначила своего бывшего водителя Алексея Лисицына. Коллеги и партнеры известной предпринимательницы были чрезвычайно удивлены столь экстравагантным решением бизнес-леди. Но когда на свет всплыли некоторые факты из недавнего прошлого госпожи Власовой, стало ясно, что школьного товарища акула бизнеса принесла в жертву обстоятельствам.

Налоговой полиции стали известны факты крупных хищений из бюджета страны. Одним из звеньев этой криминальной цепи была фирма Власовой. Но после того как отлаженная система отмывания денег была замечена правоохранительными органами, преступники засуетились и начали убирать свидетелей.

Нам стало известно, что не более чем за неделю до таинственного назначения шофера директором в одну из больниц города в тяжелейшем состоянии была доставлена Алла Березина, которая вот уже год, как работала главным бухгалтером в предприятии Власовой. Медики не понимают причин странной болезни: Березина не может двигаться и говорить, несмотря на то что физические последствия якобы перенесенного инсульта сведены к минимуму. Лечащий врач предполагает, что на его пациентку было оказано сильное психологическое воздействие, наподобие глубокого гипноза или зомбирования.

А не далее, чем вчера в эту же больницу доставлен и Алексей Лисицын, отравленный угарным газом. Рядом с уже почти задохнувшимся горе-президентом в автомобиле лежало его якобы чистосердечное признание в том, что он сам подписывал документы, и его начальница здесь абсолютно ни при чем. Вся история, как говорится, шита белыми нитками. Предварительная графологическая экспертиза уверенно заявляет, что подделать сложную подпись Оксаны Власовой Лисицын не мог. То, что предсмертная записка действительно написана его рукой, подтвердила София Березина, секретарь госпожи Власовой и гражданская жена Алексея. Она сейчас единственный человек, который может пролить свет на эту историю. Но в данный момент она находится в тяжелейшем шоке и врачи не допускают к ней следователей.

Предварительная версия следствия такова, что Алексей писал свое “чистосердечное признание” под тем же гипнотическим воздействием, которое привело Аллу Березину к ее нынешнему состоянию.

По словам некоторых работников предприятия, пожелавших остаться неизвестными, Оксана Власова была связана с какой-то сектой, адепты которой, возможно, обладают способностями к черной магии и могли бы зомбировать Аллу и Алексея. К тому же это объясняет, куда уходили столь немалые деньги, исчезающие со счетов фирмы.

Мы будем следить за развитием событий и держать вас в курсе. Еще раз напоминаем, что за любую информацию о месте нахождения Власовой Оксаны Васильевны объявлено денежное вознаграждение…»

И во весь экран показали фотографию Оксаны.

* * *

Время, казалось, остановилось. Каждая секунда была заряжена мучительным ожиданием, причем ожиданием неизвестного.

Через каждые пять минут Александр выходил к калитке и смотрел на дорогу, задавая себе вопрос: желает он увидеть Оксану или боится этого.

Пытаясь отвлечься, он избивал грушу до боли в кулаках или подтягивался на турнике до изнеможения. Но боль физическая не могла вытеснить боль душевную.

Когда он, скорчившись, лежал под яблоней, хотелось выбежать на улицу и посмотреть — нет ли Оксаны? А когда стоял и смотрел, — от слабости подкашивались колени, хотелось опять лечь и забыться. У него даже не было сил, чтобы обдумать все услышанное, сопоставить факты и принять решение, верит он во всю эту историю или нет.

Так, в бесполезных метаниях, медленно текла суббота. Приходили Рая и Галина, чтобы его накормить. Александр заставлял себя есть, чтобы создать у них иллюзию, что он в порядке. Он даже бодро отвечал на какие-то вопросы, но тут же забывал, о чем шла речь.

И вот, в очередной раз стоя возле калитки и бессмысленно глядя на дорогу, он вдруг увидел вдали незнакомый силуэт. Это была женщина. Она шла в его сторону. Слабая надежда, что гостья принесет хоть какую-то информацию, как магнитом вытянула Александра ей навстречу. Он стоял посреди улицы и почти не дыша, следил, не свернет ли она в сторону. Но женщина уверенно, не сбавляя шага, приближалась к его участку. Подойдя к калитке, она озадаченно посмотрела на маленький домик.

— Простите! — обратилась она к Александру. — Здесь живет Ефим Ведьмин?

— Жил, — ответил Александр. — Но он умер. А что вы хотели?

— Как умер?! — удивилась женщина. — А мне сказали…

— Информация устарела, — грустно усмехнулся Александр.

— Да как?! — развела руками женщина. — Вот неделю назад от него вернулась моя пациентка.

— От него? А вы ничего не путаете?

Женщина задумалась, видимо вспоминая какой-то диалог, из которого она сделала этот вывод.

— Да, вы правы. Напрямую мне не было сказано, что именно от него. Что ж теперь делать?

— Ну, проходите, раз уж приехали, вместе и подумаем, что делать.

— А вы…

— А я его правнук. И ровно неделю назад от меня уехала… — Александр несколько секунд подбирал подходящее слово, потом истерично рассмеялся, — …пациентка.

Войдя во двор, Анна Даниловна растерянно остановилась.

— В дом не приглашаю, — извинился Александр, — там темно и бардак, я там не живу летом. Присаживайтесь вот на скамеечку.

Анна Даниловна осторожно, чтобы не сделать зацепок на колготках, присела на неструганную доску, прибитую к двум пенькам. Ей явно было неудобно, и она снова встала.

— Вы сказали, что неделю назад от вас уехала… э-э-э… Это была, случайно, не Оксана Власова?

— Теперь уже и не знаю, случайно или не случайно, — Александр сел прямо на землю, — но если вы думаете, что она скрывается где-то здесь, то зря теряете время. Я не знаю, где она сейчас.

— Вы думаете, что я приехала искать ее в надежде получить вознаграждение? — усмехнулась Анна Даниловна.

— А разве нет?

— Ну, вообще-то да, — кивнула гостья. — Но совсем не то, о котором вы подумали. Дело в том… — она повертела головой в поисках удобного для себя сиденья.

— А пойдемте в особняк, — предложил Александр. — Там тоже не очень уютно, но зато есть, где присесть цивилизованному человеку.

— Дело в том, — продолжила свою мысль Анна Даниловна, удобно расположившись на шикарном, хоть и запылившемся диване, — что в начале недели Оксана приехала ко мне и попросила дать ей внеплановое направление на анализы. Я удивилась подобной просьбе. Конечно, мне не жалко, но анализы не дешевые. Зачем тратить лишние деньги? Но Оксана настояла, объяснив это тем, что у нее якобы внезапно пропала аллергия на животных. — Анна Даниловна нервно развела руками. — Так не бывает! Чтобы избавиться от антител в крови, необходима полная изоляция от аллергена на несколько лет! Ну, или полное переливание крови…

— И что? — заполнил Александр наступившую паузу.

— Вчера я получила результаты. Аллергии на животных нет! Понимаете? Неделю назад была, а сейчас нет! Как это объяснить?

— И как это объяснить?

— Вот я и приехала к вам, чтобы понять, как вы ее лечили.

— А почему вы решили, что это я ее лечил?

— Почему я так решила? Вообще-то я подумала, что это был Ефим Андреевич. Я ведь уже была здесь у вашего прадеда. Приезжала с целью понять чудесное исцеление Ребана Германа Карловича.

— И что? Поняли?

Анна Даниловна помотала головой.

— Ваш дед ничего не смог мне объяснить или не захотел объяснять. Я однажды заикнулась об этом чудесном случае Оксане Васильевне, и она пыталась узнать у меня адрес целителя. Но я ей не дала. Тогда она сказала, что найдет сама. Зная Оксану Васильевну, я в этом не сомневалась. Поэтому, увидев результаты анализов, у меня даже не возникло сомнений, что она была в Трешке.

— Да, была, — кивнул Александр. — Только нашла она меня совсем не по следам деда, и не по вашей подсказке.

— То есть, — удивилась Анна Даниловна, — вы хотите сказать, что она случайно здесь оказалась?

— Ну, вообще-то да… благодаря Алексею, своему директору… эээээ… то есть водителю.

— Да, — нахмурилась Анна Даниловна, — с Алексеем этим тоже какая-то непонятная история. А с Аленой… ну просто чудо на чуде, тайна на тайне… Александр, ну помогите мне! Иначе я просто умру от любопытства.

— Хорошо, — согласился Александр. — Но при условии, что и вы мне расскажете, что там произошло. А то телевизор — это не очень авторитетный для меня источник информации.

— Ой. Ну вообще-то я дала подписку, что в интересах следствия…

— А в интересах науки? — перебил ее Александр. — К тому же следствие ничего от меня не узнает, можете не волноваться.

Анна Даниловна задумалась.

— Хорошо, расскажу. Только, боюсь, я не сильно проясню картину. «Скорую помощь» вызвали ночью. Алексея обнаружил охранник гаража. Когда машина приехала, он уже вытащил его на газончик и сделал искусственное дыхание, чем и спас ему жизнь. Сейчас Алексей лежит под капельницей. Жить будет.

— А Оксана?

— Оксану я не видела. Ко мне приходили, спрашивали, но… — Анна Даниловна развела руками. — Я ничем не смогла им помочь.

— Ерунда, — сказал Александр.

— Почему ерунда?

— У вас ведь платная «скорая», не так ли? Откуда охраннику гаража знать ваш телефон? Он набрал бы ноль-три. Значит, Оксана была рядом. Это она вызвала «скорую». Правильно?

Анна Даниловна замерла, открыв рот.

— А-а-а… От вас, мистер Холмс, ничего не скроешь. Странно, что господа следователи не заметили этой маленькой детальки.

— Значит, вы знаете, где она? — с надеждой спросил Александр.

— Нет, увы, не знаю. Но она мне звонила. Сказала, что ни в чем не виновата, но чтобы я никому об этом не говорила. Еще была странная просьба, запереть Соню в пси… в неврологическое отделение и никого к ней не пускать, а Алексею симулировать беспамятство как можно дольше.

* Эта история рассказана в книге «Цветок папоротника».

Александр со вздохом облегчения откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Значит, она никого не убивала. Все остальное не имело значения.

— Александр! — прервала его эйфорию Анна Даниловна. — Вы что-нибудь понимаете?

— Пока нет, — очнулся Александр, — но давайте попробуем разобраться. Куда она могла уехать?

— Понятия не имею! Честно говоря, я надеялась найти ее здесь. Вряд ли кому-то пришло бы в голову искать ее в такой глуши.

— Да нет. Здесь есть телевизоры и множество сознательных дачников, готовых прийти на помощь нашей милиции. Особенно за вознаграждение.

— Тогда у меня больше нет вариантов. А у вас?

— На чем она уехала? Вряд ли на поезде или самолете. Там надо предъявить паспорт.

— Из гаража пропал ее белый «мерседес», наверняка на нем.

Они несколько минут помолчали. Потом Анна Даниловна сказала:

— Теперь ваша очередь, Александр. Рассказывайте, чем вы ее лечили?

— Я? — Александр усмехнулся. — Я ее не лечил. Просто заставил купаться в росе и в холодной речке. Я знаю один прием, которому меня обучил в детстве дед. С помощью него мне удалось снять приступ и заставить ее дышать, а все остальное она сделала сама. Она изобрела интересный способ изменения памяти, возможно, именно в нем причина чудесного исцеления.

— Вот, вот, вот! Именно это мне и интересно! — оживилась Анна Даниловна. — С этого места подробнее, пожалуйста! — Она вскочила, пересела за стол и достала тетрадку и ручку.

Александр со всеми подробностями, какие смог вспомнить, начал пересказывать историю с крысой*.

Анна Даниловна внимательно слушала, кивала головой и записывала его слова.

Вдруг Александр замолчал. Анна Даниловна оторвала взгляд от конспекта и в недоумении посмотрела на него.

— А дальше? Я слушаю вас.

— Вы не слушаете, вы пишете, — слегка раздраженно сказал Александр.

— Ну, да… и что?

— А не могли бы вы не писать?

— Почему?

— Не знаю! Меня это раздражает… почему-то.

— Хорошо, — и Анна Даниловна отодвинула тетрадь в сторону. — Продолжайте.

Александр начал рассказывать дальше, но заметил, что Анна Даниловна начала нервно теребить скатерть, чтобы как-то занять руки, которые постоянно тянулись к ручке и тетради.

— А почему вы не можете не писать? — спросил он.

Анна Даниловна пожала плечами.

— Вы правы, не могу. Привычка. Кажется, что если не запишу хоть единое слово, то…

— Что? Сразу же все забудете? — улыбнулся Александр. — Так не переживайте, я еще раз расскажу.

— Дело, кажется, не в этом, — смутилась Анна Даниловна.

— А в чем?

— Понимаете, в институте со мной произошла одна история… У меня вообще отличная память, поэтому я на лекциях внимательно слушала и не писала, а материал учила по учебникам. И вот однажды я пришла на экзамен, рассказала все… А преподаватель придрался к какой-то мелочи и поставил мне «неуд». Я была в шоке… Я раз десять ходила сдавать ему экзамен, чуть из института не вылетела. И вдруг он мне заявляет, что поставит тройку, если я покажу ему свои конспекты.

— Он что, дурак?

— Скорее, самодур. Но искать правду было бесполезно. И пришлось мне переписывать несколько тетрадей конспектов. И тогда он поставил мне «отлично» и сказал: «Надеюсь, впредь вы научитесь уважать преподавателя».

— То есть он воспринял то, что вы не записывали его лекции, как личное оскорбление?

— Да. И с тех пор я стараюсь проявлять уважение к рассказчику, тщательно записывая его слова, хотя, на самом деле, мне это абсолютно не нужно.

— Вот так и возникают ненужные программы генетической памяти, — улыбнулся Александр.

— Да, интересно. Никогда бы об этом не вспомнила, если бы вас не стало это раздражать. Кстати, а почему? Что такого раздражающего в моем конспектировании?

Александр задумался:

— Не знаю. Не могу вспомнить ничего, что могло бы создать это… э-э-э… раздражение.

— Да, вы правы, — засмеялась Анна Даниловна. — Это «э-э-э» необходимо будет заменить какой-то научной терминологией. В диссертации не напишешь просто «раздражение». Но, прошу вас, продолжайте.

— А вы продолжайте записывать.

— Зачем?

— Может, я тоже что-нибудь вспомню. Оксана сумела погрузиться в ситуацию с бабушкиной кошкой, только благодаря этому «раздражению». Иначе не получается. Вот вы, например, вспомнили давнюю историю только тогда, когда начали прилагать усилие, чтобы не писать. Если вы начнете писать, то я, возможно, снова уловлю этот раздражающий сигнал.

— Интересно, — усмехнулась Анна Даниловна и взяла ручку. — Давайте попробуем!

Александр несколько секунд смотрел на Анну Даниловну.

— Знаете, чего вам не хватает?

— Чего?

— Белого халата и настольной лампы.

— Извините, халат не захватила с собой, — интонация Анны Даниловны странным образом изменилась, стала какой-то насмешливой.

— И еще, — продолжил Александр задумчиво, — надо, чтобы лампа била светом мне в глаза.

— Это уже похоже на допрос в НКВД.

— Нет, это больница… но допрос… допрос в больнице… Бред какой-то!

Анна Даниловна отложила ручку и другим уже более мягким тоном спросила:

— Скажите, Александр, а у вас никто из родственников не попадал на принудительное лечение в психиатрическую больницу по политическим мотивам?

Александр буквально онемел от этого вопроса. Ему вдруг все стало понятно.

— Отец! Мой отец умер в больнице. И больше я ничего о нем не знаю.

— Очень похоже, — кивнула Анна Даниловна.

— Итак, что было дальше? — спросила она после минуты молчания.

Александр закончил историю Оксаны с крысой.

— Удивительно! — прошептала Анна Даниловна. — Не надо никакого гипноза и прочих сложностей. Просто, посмотри в глаза своему страху и вспоминай!

— Или раздражению, — уточнил Александр. — И главное, не критикуй, не подвергай сомнению возникающие образы, потому что это вполне могут быть воспоминания твоих предков.

— А главное, мы даже на практике уже этот метод опробовали, — улыбнулась Анна Даниловна.

— Я вот только не пойму, — сказал Александр, — как отличить воспоминания от фантазий? Я могу много насочинять…

Анна Даниловна усмехнулась:

— Не можете.

— То есть? — удивился Александр.

— Ну, вот сочините прямо сейчас какой-нибудь образ, какую-нибудь ситуацию.

Александр замер, генерируя в голове «какой-нибудь» образ. Представился джип-«воронок». Воронок? Вообще-то он хотел представить черный «мерседес» Алексея. Но джип представился лишь на мгновенье и потом трансформировался в черный «воронок». Такие автомобили Александр видел только в кино. Дальше по цепочке ассоциаций в мыслях возникла старая улица и обшарпанная стена дома напротив. Александр смотрел на автомобиль как бы сверху, примерно с четвертого этажа. Переведя взгляд внутрь квартиры, он увидел горшок с геранью, стоящий на подоконнике. «Надо полить», — подумал он. И тут раздался резкий гнусавый звонок.

Образ погас. Александр открыл глаза и встретился взглядом с Анной Даниловной.

— Ну что увидели? — поинтересовалась она.

— Э-э-э….

— Понятно, — улыбнулась Анна Даниловна. — Но это было то, что вы собирались нафантазировать?

— Не совсем… но похоже.

— Ну, говорите же, Александр! — возмутилась исследовательница. — Почему из вас все приходится клещами вытягивать.

При этих словах Александр вздрогнул. Он увидел больничную палату с окрашенными в синий цвет стенами и полноватую медсестру, которая аккуратно раскладывает на белой салфетке какие-то инструменты: щипцы, шприцы, скальпель.

Александр резко встряхнул головой, чтобы отогнать это ужасное видение. Сердце заколотилось. «Понятно, почему я до смерти боюсь врачей, особенно стоматологов», — подумал он.

— Александр! Вы будете говорить? — настойчиво напомнила о себе Анна Даниловна.

Александр поймал новую волну образов, связанных с «допросом». Он жестом попросил подождать и снова занырнул в леденящие душу воспоминания.

— Так вы будете говорить? — вежливо вопрошала женщина в белом халате.

— Что я должен сказать? — съежившись в стоматологическом кресле, пролепетал Александр. — Я не знаю, что вы от меня требуете.

— Повторяю вопрос, — усмехнулась медсестра. — Нам известно, что он (вы знаете, о ком я говорю) передал вам нечто. Мы хотим, чтобы вы отдали нам это.

— Я не понимаю, о чем вы! — Александр почувствовал дрожь в голосе. — Я не понимаю!

— Может быть, это оживит вашу память? — спросила медсестра и поднесла к носу Александра стоматологические клещи.

— Но вы не можете!

— Почему? У пациента разболелся зуб, и я обязана его вылечить. Или выдернуть. Что вы выбираете?

Александр зажмурился и весь сжался от этого воспоминания. Он даже попытался съежиться, закрыв голову руками и прижав колени к животу. Кресло, в котором он сидел, позволяло принять эту позу, но там, в кабинете у палача-стоматолога, на него набросились два огромных санитара и ремнями привязали руки к подлокотникам, а ноги к ножкам кресла. Полная беззащитность и безысходность навалились на Александра, заныли зубы во рту. Александр застонал и открыл глаза.

Анна Даниловна смотрела на него широко открытыми, перепуганными глазами.

— С вами все в порядке?

— Кажется, нет, — прошептал Александр и снова погрузился в память.

Он почувствовал себя лежащим на голой панцирной сетке. Изо рта, кажется, текла кровь. «За что? За что?» — билась в мозгу одна и та же мысль. В голове стоял шум, не позволяющий сосредоточиться и хоть как-то осмыслить ситуацию. Он попытался подняться, но почувствовал крепкие оковы смирительной рубашки.

— Я могу вам чем-то помочь? — услышал он крик Анны Даниловны сквозь время.

— Не знаю! — ответил он ей и собрал все силы, чтобы вспомнить, что же надо делать дальше.

— Надо позвать помощника! — услышал он голос издалека. — Вы помните? Оксана говорила, что надо позвать помощника!

Александр вспомнил, что когда Оксана рассказывала ему свои истории трансформаций, то не раз упоминала о том, что она всегда чувствовала поддержку. Помощниками были либо Оксана из ее сна, у которой нет (уже нет) тех проблем, которые пока еще есть у реальной Оксаны, либо Василий Сергеевич.

«Кого позвать в помощники? — задумался Александр, перестав биться на кровати. — Может быть, деда?»

— Нет, дружок, — тяжело вздохнул в ответ ему дед. — Я тогда не смог помочь и сейчас вряд ли чем помогу. Ищи другого.

— Но кого?

— Того, кто способен оставаться спокойным даже во время пыток.

— Овод! — вспомнил Александр одного из своих любимых детских телевизионных героев. — Овод! — позвал он.

— Я здесь! — услышал он мягкий голос и увидел знакомый силуэт на фоне зарешеченного окна. — Я с тобой, не бойся!

— Что делать, Овод?! — истерично воскликнул Александр.

— Для начала успокойся, — все так же тихо ответил Овод. — Я научу тебя переживать боль.

— Разве этому можно научиться? — удивился Александр.

— А почему нет? Научиться можно всему. Вот смотри.

И Овод взял из воздуха длинную раскаленную спицу и аккуратно проткнул руку.

— Легко показывать такие фокусы, когда ты всего лишь вымысел.

Овод пожал плечами:

— А вспомни Камо, вспомни Рихарда Зорге. Они-то реальные люди. Ты помнишь, как Камо инсценировал безумие? Его жгли каленым железом, запихивали иглы под ногти, а у него ни один мускул не дрогнул. Это исторический факт.

— А Зорге? — спросил Александр.

— Зорге морщился немного, но в общем-то достаточно легко перенес пытки. Он был к ним готов.

— Но как?! Как можно быть готовым к боли?

— Можно. Просто не надо бояться.

— Легко сказать!

— Понимаю. Попробую объяснить, — Овод сел напротив Александра на непонятно откуда взявшийся стул. — Что такое боль? Это сигнал тела о том, что ему нанесено какое-то повреждение. Верно?

— Согласен, — кивнул Александр.

— Что должен делать человек, когда почувствует, что тело повреждено?

— Ну-у-у… Как-то отреагировать. Забинтовать, смазать, убрать повреждающий фактор, иголку, например.

— Правильно! — сказал Овод и достал, наконец, из руки иглу. — А что происходит, если человек этого не делает?

— Боль усиливается.

— Точно! Что делает тело, если ему больно?

— Оно дергается, вырывается, кричит…

— Значит, ты согласен, что тело действует как бы самостоятельно?

— Да.

— Теперь переходим к следующему: тебе всего лишь вырвали зуб. Да, он был здоровый. Да, он бы еще пригодился твоему телу, и поэтому оно в панике пыталось его сохранить. Но! Такие операции в вашей стране проводились тысячами и абсолютно без анестезии. Почему ты воспринял это как катастрофу?

— Всего один зуб? — удивился Александр и попытался нащупать языком убытки во рту. — И вправду, всего один. А мне показалось…

— Именно! Тебе показалось! Конечно, она рвала его медленно, по-садистки, и при этом делала такое лицо, как будто отпиливает тебе ногу. Она тебя пугала. Это было не столько больно, сколько страшно. Именно страх вымотал твои нервы и лишил тебя разума. От потери зубов еще никто не умирал.

— Но ведь больно!

— Нет! Если боль контролировать, то не больно.

— Как контролировать?

— Надо направить внимание в очаг боли и одновременно с этим распределить его по всему телу. Понимаешь?

— Кажется, да.

— Так кажется или да?

— Лучше поясни.

— Слушай. Когда человеку больно, он старается вырваться из рук палача. Если это ему не удается, тогда он пытается покинуть свое тело, как бы вырваться из него, чтобы не чувствовать. И тогда оно, чтобы привлечь к себе и к своим проблемам внимание души, начинает генерировать еще более сильную боль, как ты уже заметил. И чем сильнее человек сопротивляется, тем сильнее боль. И так до болевого шока, до потери сознания.

— А если…

— А если сконцентрировать внимание на боли, не удирать, а всей душой войти в свое тело, то оно поймет, что проблема под контролем и боль утихнет сама.

— Прямо вот так вот возьмет и утихнет?

— А ты возьми да попробуй как-нибудь, — улыбнулся Овод. — Сделай что-нибудь безобидное, например проткни палец иголкой, только предварительно иголку спиртом протри.

— И что? Боли не будет?

— Если не будет страха, то не будет и боли. Ну, что? Попробуем еще раз? — спросил Овод и, не дожидаясь ответа, хлопнул в ладоши.

Александр снова увидел себя в том же кабинете с синими стенами.

— Так вы будете говорить? — подала свою реплику палачиха.

— Что я должен вам сказать? — спокойно спросил Александр, приготовившись к обычной стоматологической операции. — Я не понимаю, что вы от меня требуете.

— Нам известно, — повторила медсестра, — что он (вы знаете, о ком я говорю) что-то вам передал. Отдайте нам это.

— Я не понимаю, о чем вы! — так же спокойно ответил Александр.

— Может быть, это оживит вашу память? — Медсестра поднесла к его носу стоматологические клещи.

Александр внимательно рассмотрел блестящий инструмент и ему пришел странный в этой ситуации вопрос: «Хорошо ли он продезинфицирован?»

— Я с удовольствием отдам все, что хотите, если вы хотя бы объясните мне, как оно должно выглядеть, — сказал он. — Да, он был у меня, но ничего не передавал.

В глазах медсестры появилось недоумение. Она оглянулась. Александр проследил за ее взглядом и увидел висящее на стене зеркало. Оно явно было лишним в камере пыток.

— Сейчас я вернусь, — сказала медсестра и вышла.

Александр перевел дух и снова взглянул на зеркало. «Смотровое окно», — понял он.

— Куда?! — попытался остановить его охранник-санитар.

— Замри! — спокойно ответил ему Александр и беспрепятственно подошел к зеркалу. Старое, все в черных точках стекло отразило человека, похожего на самого Александра, но у него были более широкие скулы, как у деда. «Я невидим», — сказал он, и отражение исчезло. Александр шагнул в зазеркалье.

В соседней комнате шло совещание.

— Кажется, он и вправду не знает! — робко сказала медсестра. — Уж больно спокоен.

— Слушай! — прикрикнул на нее один из «врачей». — Была поставлена задача — узнать! И если мы ее не выполним, то сами окажемся на его месте! Ты понимаешь?

— Но задача какая-то нечеткая, — возразил другой. — Пойди туда, незнамо куда, принеси то, незнамо что. Его требования логичны, что ищем-то?

— А вот это не нашего ума дело! Пусть рассказывает все, что знает. Зачем он приходил, что говорил, о чем просил…

— Хорошо, — кивнула медсестра и направилась к двери.

Когда она вошла в кабинет, Александр уже сидел в кресле, а оживший санитар спокойно топтался рядом. Медсестра села на табурет рядом с креслом и сказала:

— Я вижу, вы человек разумный. Давайте без всех вот этих вот ужасов, — она звякнула инструментами. — Вы просто расскажете мне все. Зачем он приходил, что вы делали, что он говорил, о чем просил и что оставил вам на хранение.

— Но почему вы решили, что он что-то мне оставил?

Медсестра тяжело вздохнула.

— Да потому, что за ним следили от самого аэропорта до вашего дома. Он больше никуда не заходил. От вас он сразу направился в аэропорт. Ну не чай же он попить приезжал, в конце-то концов!

Александр сконцентрировался и попытался вспомнить. Чай! Да, конечно, чай!

Они сидели на кухне и пили чай. Его давний друг, может быть школьный, а может быть студенческий, внезапно, после стольких лет, явился к нему в гости. Они просто болтали, смеялись, вспоминали молодость.

— Женат? — спросил гость.

— Да, окольцевала одна красавица, — ухмыльнулся отец.

— Я ее знаю?

— Нет. Мы уже после твоего отъезда познакомились.

— Дети?

— Конечно! — засмеялся отец. — А иначе, как бы ей удалось?

Друг грустно вздохнул и покачал головой.

— А ты что вздыхаешь? Тоже попал?

— Я нет. Холост как патрон. Хотя пора бы уже…

— А что? Там за бугром нет баб?

— А ты знаешь — нет! То есть они, конечно, есть, но… языковой барьер.

— Так ты ж вроде по-ихнему шпрехаешь?

— Вот именно, шпрехаю! — засмеялся гость. — А для совместимости надо еще и думать на одном языке. А иначе… — он махнул рукой. — Понимаешь, юмор разный, философия жизненная разная. Они кажутся тупыми мне, а я, соответственно им. В общем… — и он снова тяжело вздохнул.

— Ладно, хватит о грустном! — улыбнулся отец. — Может, все-таки по рюмашке?

— Да нет, не пью я, — настойчиво повторил друг, озираясь вокруг и явно слегка нервничая.

— Ну, брат, я тебя прямо не узнаю! — возмутился отец. — Давно завязал?

— Да как уехал, так и завязал. Не принято там это. А у вас здесь нормальных напитков нет.

— Это ты зря-а-а! — возразил отец. — У меня такая бутылочка есть, на антресольках запрятана.

— На антресольках? — оживился приятель. — А почему на антресольках, а не в баре?

— А мы не баре, чтобы коньяк держать в баре, — скаламбурил отец. — От жинки спрятал на особый случай.

— А ну-ка, — заинтересовался гость, — где у нас эти таинственные антресольки? Хочу взглянуть, что тут у вас за коньяк.

— Сейчас! — Отец встал и вышел из кухни. Через минуту он вернулся, держа в руках бутылку коньяка, и с гордостью показал ее другу.

— А-а-а этот! — разочарованно протянул гость. — Ну, извини, пусть лежит до другого случая! А мне уже пора. Давай, я тебе настоящий французский коньяк пришлю.

— Ну, давай, — слегка обиженно пожал плечами отец.

Друг пожал ему руку и ушел.

Александр мысленно вернулся в стоматологическое кресло и посмотрел на медсестру.

— Ну, хотя бы приблизительно, что это должно быть?

— Вы хотите сказать, что не знали о том, что этот человек ведет антисоветскую пропаганду?

— Какую пропаганду? — возмутился Александр. — Он ни слова об этом не сказал. Даже наоборот! Сплошная ностальгия.

— Тоска по родине не мешает человеку работать на ее врагов. Так что? Какие-нибудь книги, листовки, журналы он вам оставлял на хранение?

— А вы что, до сих пор не сделали обыск у меня в квартире?

— Сделали, но ничего не нашли. И если не найдем, то… я буду каждый день лечить вам зубы, пока не вспомните.

— Ну, хорошо. Дайте подумать, — и Александр снова закрыл глаза.

Он вспомнил кухню. Газовая плита, раковина, стол. Куда тут спрячешь? Отец выходил буквально на минуту. Взгляд остановился на герани. Листья бедного растения уже обвисли и слегка пожелтели. Эх, опять забыл полить! Жена приедет, ворчать будет.

Александр открыл глаза.

— Герань! — сказал он медсестре. — Герань! Когда я поливал ее, обратил внимание, что земля как бы взрыхлена. Но я этого не делал! Он что-то закопал в цветочный горшок!

— Я рада, что мне не пришлось «лечить» вам зубы, — облегченно улыбнулась медсестра, встала и вышла.

Александр открыл глаза на этот раз уже в реальности. Все тело вибрировало, как будто бы через него пропустили электрический заряд. Анна Даниловна сидела на диване в смиренном ожидании и смотрела на Александра.

— Ну? — спросила она. — Как успехи?

Александр встал, ощущая легкое головокружение, и подошел к окну. Небо полыхало закатом.

— Вы опоздали на последний автобус, — сказал он и почувствовал, что ужасно этому рад. — Придется заночевать в деревне.

— А я на автомобиле приехала, — улыбнулась Анна Даниловна. — Но с удовольствием переночую. Надеюсь, в этом доме есть свободная кровать?

— Конечно! Если, только вы не боитесь привидений, — засмеялся Александр.

— А что? Здесь живет привидение? — абсолютно серьезно спросила Анна Даниловна и глаза ее загорелись любопытством. Александр даже удивился, что она не восприняла это как шутку.

— Да, живет, — так же серьезно ответил он. — Этот дом много раз пытались сдать на лето дачникам, но все удирали отсюда, предпочитая развалившиеся хибары. И даже местные алкаши-мародеры ничего из ценных вещей не уперли. Как это еще можно объяснить?

— А кто-нибудь их видел? — спросила Анна Даниловна.

— Кого? Мародеров?

— Привидений!

— Я видел. Их здесь двое. Сам хозяин и еще одна женщина.

— Женщина? — Глаза Анны Даниловны округлились.

— Только никто не знает, кто она такая. А почему вы так удивились?

— Да нет… все нормально, — ожила Анна Даниловна.

И вдруг Александр почувствовал, что смертельно устал.

— Я, пожалуй, пойду. Об остальном договорим завтра. Если станет страшно, то идите ночевать в мою хибарку, или к Рае.

После этого он до неприличия быстро вышел из комнаты и, едва дойдя до своей яблони, упал и уснул.

* * *

Следующим утром Александра разбудила зубная боль. Медленно пульсируя, она била в висок. Александр сел и положил ладонь на опухшую щеку. «А вот тебе и экзамен на выносливость, — подумал он. — Надо ехать рвать зуб». Солнце показывало, что на первый автобус он уже опоздал, а второй будет только к обеду. И тут он вспомнил про Анну Даниловну.

Он застал ее сидящей за столом. Она что-то писала. Обернувшись и увидев Александра, она охнула и встала.

— Что с вами?! Флюс?

Александр покачал головой и простонал:

— Вы не могли бы свозить меня в город зуб выдернуть?

— Выдернуть?! — возмутилась Анна Даниловна. — Да вы что?! Если каждый раз дергать, можно совсем без зубов остаться!

— А как? Флюс же стоматологи не лечат, сразу дергают.

— Поэтому мы не поедем ни к каким стоматологам! Зря я, что ли, у разных знахарей обучалась?

Анна Даниловна достала из сумки белый приборчик, включила его и приложила к щеке Александра.

— Держите вот так, — сказала она, — а я сейчас…

Пока она куда-то ходила, приборчик трещал, щипался и покалывал щеку. Нельзя сказать, что боль исчезла мгновенно, но само потрескивание и покалывание современной чудо техники создавало ощущение «все под контролем» и успокаивало если не боль, то душу. Постепенно и боль начала притупляться и уходить. «И зачем ей все эти знахарские знания, — думал Александр, — если у нее есть такой аппаратик?»

Вскоре Анна Даниловна вернулась, внимательно осмотрела щеку Александра и сказала:

— Ну вот, совсем другое дело. А теперь откройте рот.

Александр послушно распахнул челюсти. Анна Даниловна нашла больной зуб и положила на десну рядом с ним тонкий ломтик свеклы.

— Боль чувствуете? — спросила она.

Александр кивнул. Боль была уже не такая острая, но была. И вдруг Анна Даниловна начала делать рукой круговые движения возле щеки, как будто бы наматывая нитку на кулак и вытягивая ее из десны. При этом она что-то быстро и невнятно зашептала. Александр почувствовал, как боль перешла в эту нитку и начала уходить. Минут за десять она исчезла совсем. Анна Даниловна попросила сплюнуть свекольный ломтик. Александр выплюнул его вместе с гноем, потом прополоскал рот соленой водой и понял, что от боли не осталось ни следа.

— Ну, вот, — довольно произнесла Анна Даниловна, — можем продолжить вчерашний разговор.

— Это просто чудо какое-то! — произнес Александр, ощупывая щеку. — Сколько я уже этих чудес видел и даже сам совершал, но все еще не перестаю удивляться!

— И не говорите! — махнула рукой Анна Даниловна. — А уж сколько я их видела и даже научно объяснила, и все равно удивляюсь каждый раз.

— И как это можно объяснить научно?

— А вот диссертацию напишу, почитаете, — засмеялась Анна Даниловна.

— Нет, сейчас! — возмутился Александр. — Я могу понять, что вот этот вот приборчик мне помог и свекла. Но что вы там рукой выделывали? Зачем? Для эффекта самовнушения?

— Не без этого, конечно! — улыбнулась Анна Даниловна. — А вот приборчик-то как раз разработан на основе знаний народной медицины.

Не каждый человек обладает достаточной электропроводностью, чтобы лечить руками, поэтому этот эффект изучили и наиболее распространенные частоты воздействия запрограммировали. И теперь у каждого может быть такой вот карманный экстрасенс.

— Интересно. А руками вы тогда зачем вертели?

— Я не понимаю?! — возмутилась шутливым тоном Анна Даниловна. — Кто к кому учиться приехал?! Вы ко мне, или я к вам?

— Вы приехали учить меня, — отшутился Александр, — а то уже по всей округе молва идет, что внук знахаря тоже лечить взялся, а я еще ничего не умею.

— Но вы ведь сказали, что сняли у Оксаны приступ астмы!

— Да, снял. Но я не понял, как я это сделал! Это как-то само произошло. Может быть, моими руками и моими э-э-э… образами. Но я этого делать не умею! Я не уверен, что это не прошло само, и не уверен, что получится снова. Понимаете?

— Вот поэтому я и приехала изучать то, что произошло, чтобы понять, и, если захотите, объяснить вам.

— Вот и объясняйте, зачем вертели руками?

— Ох! Ну, хорошо, попытаюсь. Почему возникает боль?

— Потому что возникает повреждение в теле, — улыбнулся Александр, вспомнив свой вчерашний разговор с Оводом.

— Да, если речь идет о внешнем воздействии. Но каким образом вы умудрились за ночь повредить зуб? Ведь вчера он был абсолютно здоров, не так ли?

— Да, если не считать воспоминания о…

— Так я и думала, что это как-то связано с вашим вчерашним погружением!

Анна Даниловна схватилась за ручку и подвинула к себе тетрадь. Потом бросила ручку и умоляюще посмотрела на Александра:

— Ну, рассказывайте же!

— Сначала вы.

— А на чем я остановилась? Ах да! Так вот: боль возникает, если в каком-то нервном окончании возникает возбуждение. Это возбуждение может возникнуть от повреждения (удара или пореза), а может быть, вызвано психосоматическим состоянием, то есть представлением или воспоминанием об ударе или порезе. Но если в первом случае реакция проявляется мгновенно, то во втором она возникает через день или два, когда человек уже забыл о причине.

— А почему? — перебил Александр. — Почему не сразу?

— Александр! — удивилась Анна Даниловна. — Но это же очевидно! Любое явление стремится к проявлению. Но существует… как бы это назвать?…Иерархия причин. Сначала проявляются самые грубые — физические. Потом психосоматические. Если отвлечь внимание от психосоматической причины какими-то физическими явлениями, то она прекратит свое проявление на неопределенный срок, но не исчезнет, а лишь затаится.

— А теперь расскажите мне то же самое, — попросил Александр, — только по-нашему, по-деревенски.

— Ох, извините. Не понятно говорю, да? — смутилась Анна Даниловна.

— Да нет. Понятно, но приходится напрягаться. Вы ж должны уметь говорить просто, а иначе как вы понимаете всех этих знахарей.

— Да в том-то и дело, что я их не понимаю! — развела руками Анна Даниловна. — И они сами не понимают, почему у них получается лечить. Но больше всего меня удивляет, что они абсолютно не относятся к своим способностям, как к чему-то необычному. «Бабушка, — говорит, — лечила и меня научила».

— Вы отвлеклись…

— Ах, да… так вот… — Анна Даниловна замолчала, вспоминая или пытаясь перевести на простой язык свои познания.

— Вы говорили о том, — напомнил Александр, — что если отвлечь внимание тела от физической боли, то она на время утихнет. То есть если у меня заболел зуб от вчерашнего «воспоминания», то понятно, почему боль утихла от вашего приборчика — он покалывает. Но почему она исчезла, когда вы начали что-то шептать и крутить рукой? Вот что мне не понятно!

— Мне тоже пока не понятен этот феномен. Этому заговору меня научила одна женщина: «Шла по белу полю цыганка с зубной болью. Ей цыган навстречу — сейчас тебя полечу. На конце кнута черная звезда, откуда пришла, уходи туда». Казалось бы, примитивнейший стишок, но всегда срабатывает. Я проводила клинические испытания в зубной поликлинике. Причем интересный момент: если чуть-чуть изменить слова, то эффекта нет. Если не делать круговые движения точь-в-точь, как меня научила знахарка, то эффекта тоже нет. Если все делается правильно, но не мной, а другим человеком, то тоже эффекта нет.

— Почему? — удивился Александр.

— Не был посвящен.

— А вы, значит, были?

— Да, знахарка провела ритуал передачи заговора.

— А вы разве не можете «посвятить» другого?

— Нет. Ритуал передачи она мне не передала.

— Почему? Что ей, жалко, что ли?

— Объяснила, что, отдав ритуал передачи, сама потеряет все способности. Поэтому передаст его перед смертью только тому, кто будет продолжать заниматься знахарством вместо нее. Скорее всего, одной из своих внучек.

— Надо будет спросить у Владимира, передавал ли ему дед какие-нибудь ритуалы.

— Кто это Владимир? — живо заинтересовалась Анна Даниловна.

— Ученик моего деда. А сам я, как в институт поступил, так деда больше и не видел. А Вовка у него учился.

— Значит, вам Ефим Андреевич не передавал свои знания? — удивленно и даже слегка разочарованно спросила Анна Даниловна.

— Нет, — пожал плечами Александр. — Ни одного заговора не знаю…

Анна Даниловна на некоторое время задумчиво замолчала, а потом спросила:

— Но Оксану-то вы лечили или Владимир?

— Я ж говорю: ей я только приступ снял, а все остальное она сама.

— Ну, а приступ-то как снимали? Без заговора, что ли?

— Без… — развел руками Александр.

— Но вы же мне вчера сказали, что дед научил вас одному приему.

— Сказал. Но это не заговор. И этот прием можно применять к разным случаям, а не к одному какому-то. Я даже на собаке его испытывал.

Анна Даниловна снова схватилась за тетрадку и ручку, но, нервно черкнув что-то, бросила:

— Я слушаю! Рассказывайте!

— Что рассказывать?

— Все! И про прием, и про привидения, и про вчерашнее погружение. Все-все-все!

Рассказывать «все-все-все» Александр закончил, когда солнце уже клонилось к закату. Точнее, не закончил, а был прерван. Анна Даниловна расстроено посмотрела на часы.

— Ох, Александр, у меня еще столько вопросов! — жалобно сказала она. — Но пора ехать.

— А возьмите меня с собой в город, — выпалил Александр, и сам испугался своей просьбы.

— Отличная идея! — воскликнула Анна Даниловна и радостно вскочила.

— Но… мне негде там жить…

— Это не проблема! У меня в лаборатории есть отличная кушетка. Собирайтесь!

— Завтра с утра вы на примере покажете мне, как действует этот ваш «кристалл», — сказала Анна Даниловна, когда они ехали в город.

— А разве можно проводить эксперименты на людях? — засмеялся Александр.

— Можно, если они согласны. У нас есть отделение, где людей лечат бесплатно, но за это проверяют на них действие новых лекарств и обучают студентов.

— Ужас!

— Вовсе нет! — возразила Анна Даниловна. — В это отделение всегда очередь. Малоимущие очень рады, что у них есть возможность быть полезными науке.

Александр задумался.

— А если у меня ничего не получится?

— Что не получится?

— Ну, боль снять или приступ…

— Ничего страшного, — улыбнулась Анна Даниловна. — Для науки отрицательный результат — тоже результат.

* * *

Она лежала на жесткой деревянной кровати в маленькой скромно обставленной комнатке. Если бы не малюсенькое окно, задернутое белой ситцевой занавеской, то эта келья напоминала бы ту, в которой год назад она вела беседы с Василием Сергеевичем — своим духовным отцом. Насколько надежно это укрытие, Оксана не знала, оставалось лишь уповать на Бога и милость людей, приютивших ее.

В голове обрывками мелькали события прошедших дней.

Проводив «скорую», на которой увезли Алексея, она вернулась в гараж. Распахнутые ворота уже выпустили угарный газ из тесного бокса.

Оксана села за руль белого «мерседеса» и выкатила машину на улицу. Потом выгнала старенькую «копейку» отца. Оставив ворота открытыми, Оксана вернулась к охраннику и, протянув ему несколько крупных купюр, рассказала, что и как надо врать милиции. Перепуганный старик наотрез отказался брать деньги. Тогда Оксана села на капот «мерседеса» и задумалась…

— А ведь вы правы! — наконец сказала она. — Ничего не надо врать. Расскажите все так, как есть. Все-все… вплоть до того, что я села и уехала куда-то на белой машине. — После этого она положила деньги в окошечко и сказала: — А это за то, что вы его вытащили. Без вас я бы не справилась.

Потом она села за руль и уехала.

Забежав домой, Оксана взяла деньги, документы, ноутбук и ингалятор. Потом, подумав, она положила ингалятор на место. Затем включила компьютер, вошла в банковскую систему через Интернет и перевела почти все деньги со своего личного счета на счет частной клиники.

Перед тем как выйти из квартиры, ее взгляд снова упал на статью: «ЧТО ДЕЛАТЬ, ЕСЛИ ВАС ВЗЯЛИ В ЗАЛОЖНИКИ». Оксана решила дочитать инструкцию.

Последний пункт гласил: «Не пытайтесь бежать, если не уверены в успехе на сто процентов!» Она задумалась: «А что считать успехом? Хотя… что бы ни случилось, вся моя жизнь — это книга, которую пишет Он. А я лишь персонаж в этой истории. Но мне выбирать, что делать. Можно завтра с утра начать доказывать, что я не верблюд, сваливая вину на Алексея, и превратить свою жизнь в скучный судебный протокол. Но ведь и здесь я не могу быть уверена в успехе на сто процентов. А можно устроить себе приключение — это интереснее. А с другой стороны: если с самого начала уверен в успехе, то какое ж это приключение?» Оксана вздохнула полной грудью, взяла сумку и решительно вышла из квартиры.

Загнав «мерседес» на одну из платных стоянок, Оксана вернулась к гаражу, села в старушку «копейку» и поехала. Права у нее были давно, но ездить сама она так и не начала — все боялась. Сейчас страх тоже был, но это был азартный страх, от которого захватывало дух и щекотало нервы. Так, в восторженной эйфории, словно мчась на американских горках, она двинулась на север, в сторону маленького города, известного ей лишь по адресу на открытках, которые она регулярно посылала своей тетушке Вере.

Утром Оксана благополучно добралась до цели. Немного поплутав по сонным улочкам, она остановилась возле кирпичного дома, на котором значился тетин адрес. Поднявшись на второй этаж, она позвонила в дверь.

Долго не открывали, но она терпеливо ждала, понимая, что еще слишком рано. Выдержав паузу, Оксана позвонила еще раз. За дверью послышалось какое-то движение и недовольное ворчание. Слов было не разобрать, но судя по интонациям это было что-то типа: «Кого это принесло ни свет ни заря». Через полминуты гнусавый женский голос капризно спросил из-за закрытой двери: «Кто там?» Голос был явно не тетин.

— Мне нужна Вера Сергеевна Власова, — сказала Оксана.

— Она здесь не живет, — зевая, ответила женщина.

— Как не живет? А где?

— А больно я знаю… — послышалось лязганье цепочки, и дверь слегка приоткрылась. — А зачем она вам?

— В гости приехала, — растерянно ответила Оксана. — Я ее племянница.

Женщина оценивающе посмотрела на Оксану, потом зыркнула глазами по сторонам и сказала:

— Мы у твоей тетки квартиру снимаем. Раз в месяц она приходит, забирает деньги и почту. А где живет, не знаю…

— А когда она приходит?

— Всегда в начале месяца, — ответила квартирантка. — А сейчас ровно середина. Значит, придет через пару недель. Может, передать чего?

— Нет, спасибо.

— А что, издалека? — участливо поинтересовалась женщина.

— Всю ночь ехала, — вздохнула Оксана.

— Ну, извини, ничем помочь не могу, — пожала плечами женщина и снова зевнула, закрывая дверь.

«Где же она может жить? — размышляла Оксана, сидя в автомобиле. — Может, замуж вышла и переехала к мужу? И где мне тогда ее искать? Город, хоть и маленький, но все-таки не деревня».

И вдруг утреннюю тишину нарушил звон колоколов, приглашая горожан на утреннюю службу.

«Точно! — обрадовалась Оксана. — Она же всегда ходит в церковь! Там я ее и встречу». — С этой мыслью Оксана вышла из машины и пошла туда, откуда доносился звон.

Войдя в храм с солнечной улицы, она остановилась посреди зала, ожидая, когда глаза привыкнут к полумраку. Людей было немного. Оксана вертела головой, вглядываясь в лица женщин, но все они казались одинаковыми и серыми. Когда мгла расступилась, она поняла, что сама тоже является объектом пристального и не очень дружелюбного внимания. Конечно, кому ж понравится, когда какая-то незнакомка, к тому же без положенного в храме головного убора, в упор тебя разглядывает. Оксане стало неловко. Она отошла в сторону, сцепила руки на груди и сделала вид, что молится.

Началась служба. Монотонным голосом священник забубнил что-то непонятное, и у Оксаны, всю ночь не спавшей, начали предательски закрываться глаза. Она облокотилась на колонну и провалилась в полусонное состояние. Через минуту она проснулась от резкого толчка. Оглянувшись и никого рядом с собой не увидев, она поняла, что сама дернулась, когда во сне у нее начали подкашиваться колени. Махнув рукой на все приличия, она опустилась на пол. «Пусть думают, что я такая богомольная», — и уснула.

Проснулась она от того, что ее трясли за плечо. Первое, что она увидела, открыв глаза, — это суровый взгляд какого-то сутулого старика. Он возвышался над ней и светился. Оксана смотрела ему в лицо и не понимала, где она и что от нее нужно этому человеку. Но постепенно разум проснулся, и она поняла, что светящийся старик — это икона, на которую падает солнечный свет, а за плечо ее трясет женщина, которая убирает зал после службы.

— Вставай, родимая… простудишься на каменном-то полу…

Оксана поднялась, с трудом разминая затекшие ноги. Ей на самом деле было холодно и больше всего на свете хотелось снова лечь куда-нибудь и уснуть…

— А что? Служба закончилась? — спросила она, протирая глаза и оглядываясь.

— Проснулась… — улыбнулась женщина, — давно уже… Тебе что, больше спать негде?

— Ага, — кивнула Оксана. — Приехала в гости к тете, всю ночь за рулем, а ее дома не оказалось… вот пришла… надеялась ее здесь встретить, да… уснула.

— Ну, иди теперь. Вернулась, поди, домой твоя тетя…

— Нет, — помотала головой Оксана, и в трех словах обрисовала ситуацию.

Женщина выслушала и участливо спросила:

— И куда ты теперь?

— Не знаю, — пожала плечами Оксана и снова посмотрела на «светящегося старика». Показалось, что выражение его лица изменилось, как будто бы он внимательно выслушал ее рассказ и сейчас размышлял, чем же можно помочь.

Женщина тоже взглянула на икону, перекрестилась, кивнула головой и сказала:

— Ну, поехали тогда ко мне. Выспишься, а на вечернюю службу снова придешь. Глядишь, и встретишься с тетей.

— Ой, неудобно…

— Спать на полу неудобно, — рассмеялась женщина. — Да и мне на машине сподручнее домой добираться, чем на автобусе.

Эти аргументы убедили Оксану. Так она и оказалась в маленьком частном домике на окраине города.

Перед тем как выдать Оксане комплект чистого постельного белья, женщина налила ей кружку молока и отрезала кусок хлеба.

— Извини, больше ничего нет, — виновато улыбнулась она.

— Да что вы? Спасибо большое, — сказала Оксана и с грустью посмотрела на молоко. Оно с детства вызывало у нее аллергию. Но есть хотелось нестерпимо… да и ломаться в такой ситуации было совсем неудобно. Махнув рукой на все диеты, Оксана начала есть.

— Молоко, правда, козье, — сказала женщина. — С коровой-то слишком хлопотно.

— Очень вкусно, — кивнула Оксана.

И вот теперь она лежит на кровати, поджав ноги, смотрит в окно и размышляет. В голове крутится навязчивая мысль: «А что ты будешь делать дальше? Ну, допустим, ты найдешь тетю Веру, и что? Станешь жить у нее? Чем она может тебе помочь? И вообще, о чем ты думала, когда ехала сюда? И почему именно сюда? Почему бы не поехать в Трешку? Да и какая разница, куда ехать… разве сбежав, можно решить проблему, которая требует личного присутствия? Ведь раз сбежала, значит, виновата…» Оксана вспомнила, как она приняла решение ехать к тете. В тот момент не было ни малейшего сомнения, что это единственный выход. Она даже не потрудилась поразмышлять. Примерно так же в раннем детстве ребенок не размышляет над указаниями взрослых, нравятся они ему или нет. Раз сказано, значит, так надо. И вот, оказалось, что приехала она сюда абсолютно зря. Так кто же тот внутренний «взрослый», отдавший этот странный интуитивный приказ? И почему этот «умный советчик» молчит насчет того, что же ей делать дальше? Почему больше нет никаких указаний?

* * *

Проснулась Оксана от стука в дверь и резко села на кровати. В комнату заглянула новая знакомая.

— Что? — спросила Оксана, протирая глаза. — Пора ехать на вечернюю службу?

— Да нет, я уже вернулась, — улыбаясь, ответила женщина. — Просто решила разбудить тебя. Нельзя спать на закате.

Оксана посмотрела в окно и заметила, что занавеска предательски порозовела. «Предательски? Интересное сравнение», — мелькнула мысль.

— Спасибо, — кивнула она хозяйке дома.

Та улыбнулась и закрыла дверь.

Оксана посидела еще немного, приходя в себя, потом встала и вышла из комнаты.

— Борщ есть будешь? — спросила хозяйка.

— Буду, — кивнула Оксана, садясь за стол. — Что ж вы меня не разбудили, когда на службу поехали? — спросила она.

Женщина пожала плечами, наливая суп:

— Не велено было будить.

— Кем не велено?! — испугалась Оксана.

— Ну… — женщина замялась, — я так говорю, когда чувствую, что этого делать не надо. Считай, Богом не велено. Ты так сладко спала. Да и не было, скорее всего, на службе твоей тети.

— Почему вы так решили? — удивилась Оксана.

— Потому что я в этом приходе всех знаю. Ни одна из женщин на твою тетю не тянет. — Она поставила перед Оксаной тарелку и села напротив. — А как ее зовут?

— Власова Вера Сергеевна, — ответила Оксана, наблюдая за реакцией своей новой знакомой. — Вы ее знаете? — обрадовалась она.

— Кто ж не знает матушку Веру?

— И вы знаете, где она сейчас живет?

Женщина радостно кивнула:

— Вот только увидеть ее ты пока не сможешь.

— Почему? — удивилась Оксана. — Где она?

— Она в тюрьме… ой! Нет-нет… то есть… — и женщина расхохоталась. — Не она в тюрьме, а она там работает… послушание у нее такое.

— Послушание?

— Ну да. А ты разве не знаешь, что твоя тетя в монастырь ушла? Сейчас она работает при храме в женской тюрьме.

— Значит, надо ехать обратно, — вздохнула Оксана.

— Да куда ты, на ночь-то глядя? — возмутилась женщина. — Переночуй, а завтра поедешь, раз не терпится.

— Что значит «не терпится»? — улыбнулась Оксана. — Я бы с удовольствием потерпела, да…

— Что?

— Не хочется злоупотреблять вашим гостеприимством.

— А если я попрошу остаться?

— Зачем? — удивилась Оксана.

— Ну… Я не знаю, зачем ты сюда приехала, но батюшка Серафим попросил приютить тебя.

— Батюшка Серафим? Это кто?

Женщина посмотрела на Оксану с удивлением, словно не понимая, как можно не знать батюшку Серафима.

— Так я ж не здешняя, — напомнила ей Оксана.

— Да я помню, — кивнула женщина.

— И откуда ваш батюшка Серафим меня знает?

Женщина рассмеялась:

— Серафим Саровский! Слышала о таком святом? Ты сегодня на службе прямо напротив его иконы спала.

— А-а-а… Это тот дедуля сгорбленный?

Женщина хихикнула…

— Ну вообще-то да — горб у него был. Только надо говорить не сгорбленный, а согбенный. Слушай! А что ты мне все выкаешь? Давай хоть познакомимся. Меня Ксенией зовут.

— А меня — Оксана, но вся родня тоже зовет Ксюшей.

— Тоже, значит, странница, — улыбнулась Ксения.

— Почему странница?

— Потому что Ксения в переводе с греческого — странница, или путешественница.

— Да уж, — улыбнулась Оксана. — Я странница от слова «странная». Иногда такие поступки совершаю, что не только другие, но и сама удивляюсь.

— А так оно и есть, — кивнула Ксения. — Слово «странный» произошло от «странник», то есть, человек пришлый, с другими непонятными обычаями. И чего странного ты сделала?

— Да вот, хотя бы… прикатила за пятьсот километров в гости к тете, даже не предупредив ее, не узнав, дома ли она, есть ли у нее на меня время. И ведь ехала с полной уверенностью, что меня здесь ждут. Ну, просто как во сне была. У тебя бывают сны, когда делаешь что-нибудь бессмысленное с чувством очень важного дела? А потом просыпаешься и самой смешно.

— Бывают, — улыбнулась Ксения. — Вот давеча видела сон, что жарю яичницу, только вместо сковороды яйца бью в реку, и они по течению уплывают. А я радуюсь, какой сытный ужин получается.

Оксана рассмеялась.

— Вот скажи, где логика? Почему во сне не приходит в голову, что так быть не должно? Или мне часто снится, что лезу я в какой-то подземный ход и застреваю там. Зачем лезу? Вот и сейчас… зачем приехала? Чего ожидала? Чем тетя мне может помочь?

— Тетя твоя женщина мудрая очень. А чем помочь надо? Может, я смогу?

— Да, ну, — махнула рукой Оксана, — не сможешь. То есть… ты и так мне уже сильно помогла. Слушай, а как Серафим Саровский попросил меня приютить?

— Молча, как обычно, — улыбнулась Ксения. — Понимаешь, у него всегда разное выражение лица. То, бывает, строго смотрит, то ласково, то задумчиво. А сегодня у него просьба на лице отразилась. Я и спросила его: «Батюшка Серафим, чем я могу помочь?» Но это еще утром было до начала службы. А когда после службы тебя спящую увидела, так и поняла, за кого он просил. Глянула на него, а он улыбается так хитро…

— Надо же, — Оксана тоже вспомнила, как старец на иконе менял выражение лица. — Талантливый, видимо, иконописец ее создавал.

— А старец какой был! — задумчиво произнесла Ксения. — Чудотворец. Ты его попроси о помощи — непременно поможет.

Оксана усмехнулась, представляя, как старец является во сне к тем мошенникам, которые втянули Алексея в эту историю, и строго грозит им пальцем. Их тут же начинают мучить угрызения совести, и они бегут в милицию писать чистосердечное признание.

— А что ты смеешься? — возмутилась Ксения. — Не веришь?

Оксана улыбнулась, удивляясь ее наивности.

— Ты даже представить себе не можешь, какие он чудеса может творить!

— Ну, какие, например? Вот ты сама лично, не по рассказам, какое чудо видела?

Ксения минуту помолчала, как бы вспоминая, и сказала:

— А ведь даже если я тебе скажу, какое чудо видела, то для тебя это все равно будет «по рассказам».

— Почему?

— Да потому, что какая тебе разница, я об этом рассказала или кто-то другой. Ведь ты все равно, пока сама не увидишь, не поверишь.

— Ну, вообще-то ты права.

— Только ведь зримое чудо радости душе не приносит. Чудо показать это ж дело не хитрое, его и лукавый сотворить может, да и просто фокусник какой-нибудь.

— Это точно, — усмехнулась Оксана.

— А настоящее чудо, оно постороннему глазу невидимо, да и выглядит всегда, как случайное стечение обстоятельств.

— Расскажи мне о каком-нибудь чуде, — попросила Оксана.

— Да, у меня вся жизнь — сплошное Чудо, — улыбнулась Ксения. — И началось оно с самого моего рождения. Я ж родилась в блокадном Ленинграде.

— Как?! — Оксана подпрыгнула от удивления, как будто Ксения у нее на глазах взлетела под потолок.

— А вот так! Люди с голоду умирали, а мать моя меня вынашивала.

— Ты хочешь сказать, что тебе уже больше шестидесяти лет?!

— Ну, да. А что? Могу паспорт показать.

— Да ты же выглядишь максимум на сорок.

Ксения пожала плечами.

— Да разве ж это чудо? Это просто нормально, так и должно быть. Вот когда я вижу больных пятидесятилетних старух, вот это мне не понятно. Здоровой быть просто! А старость — это болезнь.

— Ну не скажи. Моя мама моложе тебя, а лежит сейчас в больнице с инсультом. А тоже всегда пост соблюдает, в церковь ходит.

— Да при чем здесь пост? — Ксения тяжело вздохнула.

— Ты продолжай! Что там за чудо случилось в Ленинграде? — напомнила Оксана.

Ксения усмехнулась.

— Люди, пережившие блокаду, чудом считают, что выжили. А я тогда родилась! Когда начался голод, мама была на третьем месяце. Ты можешь себе представить, что такое для беременной женщины двести грамм хлеба в сутки и больше ничего?

— Удивительно, — кивнула Оксана. — Но может, ее все-таки кто-то подкармливал? Должны же были беременным доппайки какие-то давать?

— Какие доппайки?! Ее даже от тяжелой работы не освобождали! В октябре сорок первого их привезли на Смоленское кладбище рыть братскую могилу. Там и встретилась она со святой Ксенией Петербуржской.

— В смысле? Галлюцинации начались?

— А пойди сейчас, разбери, — пожала плечами Ксения. — Рассказывает, что вдруг в глазах потемнело, руки-ноги чувствовать перестала, оперлась на лопату, чтобы не упасть. Когда зрение вернулось, видит перед собой женщину пожилую в красной юбке. Та ей и говорит: «Ты, дочка, больше на солнце смотри, да только в отраженном свете, не прямо». «Как это?» — удивилась мать. А старушка ей показывает на лужу грязную, а там солнце отражается, потом показала на облако светящееся, потом на желтые деревья, где в каждом листике отраженный свет солнца. Мать посмотрела на эти блики и почувствовала, как по спине и по всему телу мурашки побежали. А когда старушка ушла, почувствовала, что голод отступил и сил прибавилось. И после этого начала она все рассматривать, ведь отражение солнца практически во всем найти можно. Так и пережила самые страшные блокадные дни. А когда я родилась, нас сюда, на Урал, эвакуировали.

— А тебя, значит, в честь этой святой и назвали?

— Выходит, что так, только абсолютно случайно. Мама-то моя комсомолка была, атеистка, поэтому ни в какие чудеса не верила и никаких святых знать не знала. Она думает, что это была просто какая-то женщина мудрая, давшая добрый совет.

— Так, может, так оно и было?

— Может. Теперь уж не проверить. Да только слишком много совпадений.

— Каких?

— Во-первых, дело было на Смоленском кладбище, а именно там похоронена блаженная Ксения. Во-вторых, красная юбка — Ксения при жизни всегда ходила в зеленой кофте и красной юбке. В-третьих, где ты видела, чтобы люди просто на солнечные зайчики глядючи, от голода спасались? А ведь мама моя, как ни пыталась другим объяснить, как надо «питаться светом», никто так и не понял. Ну и, в-четвертых, родилась я 6 февраля — 24 января по старому стилю, в день памяти Ксении Петербуржской. И назвала меня мама Ксенией. Просто это имя ей показалось очень красивым. Вот тебе и стечение случайностей, и вроде бы никакого чуда.

— Вот видишь, — сказала Оксана, — для того, чтобы Бог и святые помогали, вовсе не обязательно их об этом просить. Если они могут помочь чем-то, то и сами помогут… без просьб… даже атеистам.

— Тут ты, пожалуй, права. Только ведь просьба, не важно к кому она обращена, тебе самой помогает мысль оформить. Ведь чтобы просить о помощи, надо знать, о чем просить. А в большинстве случаев люди не знают, как решить возникшую проблему просто потому, что даже не пытаются ее решить, уверив себя, что выхода нет. А когда идут просить заступничества у святых, то вера в их чудотворство помогает вытащить из подсознания самые нестандартные решения. Ты понимаешь, о чем я?

— Понимаю, — кивнула Оксана. — Но ведь тогда человек еще больше убеждается в том, что он — ничто, а святые — все. Я считаю, что это не правильно.

— А ты знаешь, почти все святые, если почитать жития, были уверены в том, что они — ничто, и только Бог — Все. Может быть, это и не правильно… не знаю. Да только святые, они потому и святые, что обрели силу и мудрость простым людям недоступную.

— Ты думаешь, нет простых людей, не святых, которые способны творить чудесные исцеления и давать мудрые советы?

— Думаю, что есть, но они тоже святые, только никому об этом не говорят, — и Ксения хитро подмигнула Оксане. — Вот, взять хотя бы батюшку Серафима. Его канонизировали только через семьдесят лет после смерти. А при жизни был он обычным монахом-отшельником. Знаешь, почему он инвалидом-то стал?

— Почему?

— Дело было, когда жил он в отшельничестве в лесу. Целыми днями он пребывал в молитве и размышлениях. Покоя не давали ему слова Иисуса: «Любите врагов ваших, благотворите ненавидящим вас, благословляйте проклинающих вас и молитесь за обижающих вас. Ударившему тебя по щеке подставь и другую, и отнимающему у тебя верхнюю одежду не препятствуй взять и рубашку»*.

— Да, я тоже не могу понять этих христианских истин, — кивнула Оксана.

— Вот и батюшка Серафим не понимал. Простить врагов можно, но как их возлюбить? Ведь самый главный враг человечества — Сатана. Это что же, и его тоже возлюбить надобно? Не мог он понять этого противоречия, поэтому днями и ночами молил Бога о разъяснении. И вот однажды работал он на своем огородике, и вдруг напали на него грабители. Взять-то у него нечего было, но грабители агрессивно требовали денег. Сначала преподобный Серафим хотел было защищаться, схватил топор. Силы он тогда был недюжинной, легко мог одолеть нападавших, но вдруг понял, что это Бог пытается на его вопрос ответить, и отбросил топор в сторону. Разозленные грабители сильно избили его, сломали ребра, пробили голову и, решив, что он умер, ушли, так ничего и не найдя в его келье. Полгода после этого Серафим лежал, не мог подняться. Но как только окреп, снова удалился от людей и начал постигать науку, как возлюбить обидчиков своих.

— И что? Научился?

— Наверное, — пожала плечами Ксения, — мне то неведомо. Но после вернулся он из затвора своего и стал наставлять людей о том, что… сейчас. — Ксения встала, достала с полки книжку, открыла ее на одной из закладок и прочитала: «Пост, бдение, молитва, девство и все другие добродетели, ради Христа делаемые, сколько ни хороши они сами по себе, однако же не в них состоит цель жизни нашей, и не затем мы родились, чтобы лишь только их творить. Но цель жизни нашей — это есть та самая благодать Духа Божия, которую они приносят нам. И вот в стяжании или в наживании ея-то одной (через них приобретаемой) и состоит цель жизни христианской».

— Ну, в общем, пришел он к пониманию, что живем мы не ради молитвы, поста и прочих духовных подвигов, а наоборот: делаем все это ради того, чтобы получить то состояние души, которое называл он благодатью Духа Божия.

— А что? — спросила Оксана в своей пытливой манере, которой доводила маму до истерик. — Никакими другими путями нельзя достигнуть этой благодати?

В отличие от Елены Сергеевны вопросы Оксаны совсем не раздражали Ксению, даже наоборот.

— Ну, почему? — оживилась она. — Наверняка можно. Найди свой путь стяжания Духа Святого и стяжай на здоровье, только другим его не навязывай. Ежели твой путь окажется малоэффективным, ты же и пострадаешь от этого, а если он окажется удачным, то и отлично.

— Интересно, и как я смогу узнать, стяжается Дух Святой или не стяжается?

— А очень просто, — улыбнулась Ксения. — Чувствуешь в душе радость, независимо от жизненных обстоятельств, значит, стяжается, а если не чувствуешь, значит, не стяжается.

— Все так просто? — недоверчиво ухмыльнулась Оксана. — Это тоже Серафим сказал?

— А если бы даже и не он? Если это я сказала?

Оксана засмеялась:

— Вот, когда тебя канонизируют, тогда твои слова все будут на веру принимать, без размышлений. А пока, извини…

Ксения улыбнулась:

— Между прочим, когда эта книга писалась, батюшка Серафим еще не был канонизирован, — она показала обложку. Это было дореволюционное издание — «Беседа преподобного Серафима Саровского с Н.А. Мотовиловым».

— Благодать Божья всегда в нас присутствует, — продолжила Ксения. — Другой вопрос, в каких количествах. И вот увеличение ее, подобно тому, как купец все время наращивает свой капитал, — это и есть задача человека. Кстати… — она снова открыла книжку, — никак не могу понять этого высказывания: — «Цель жизни мирских обыкновенных людей есть стяжание или приобретение денег, у дворян, сверх того, получение почестей, отличий и других наград за государственные заслуги. Стяжание Духа Божия есть тоже капитал, но только благодатный и вечный, и он, как и денежный, чиновный и временный, приобретается почти одними и теми же путями, очень сходными друг с другом».

— Выходит, батюшка Серафим утверждал, что и деньги, и власть, и Дух Божий приобретаются одними и теми же путями? Как так?

— Да, интересно, — задумалась Оксана.

— Ну, ладно, мне пора, — спохватилась Ксения. — У меня же там семья.

— Где? — удивилась Оксана.

— Живем-то мы в соседнем коттедже. А это старый дом, летняя дача, так сказать. Здесь мое гнездышко для уединений. А там муж, родители, внуки на лето приехали. Если хочешь, пойдем, познакомишься.

— Ой, нет! Спасибо. Я лучше здесь…

— Ну, как знаешь.

* * *

За день Оксана выспалась. Теперь она сидела на кровати, поджав ноги, и смотрела в окно. Солнце село. От небесного пожара остались только мерцающие угли. Вспомнилась картина, от которой ее отвлек звонок Алексея: старуха разглядывает руны, и молодая девушка, подперев голову, слушает ее, улыбаясь, словно не очень доверяя гаданию. Картина эта напоминала стоп-кадр из фильма, а люди на ней — экспонаты из музея восковых фигур. Оксана мысленно подсела к ним за стол и попыталась рассмотреть, что же там видит старуха в этих деревяшках. Она придвинулась поближе к ней, потом еще ближе и вдруг вошла в ее тело. Вся картина ожила.

— Что говорят твои руны? — насмешливо спросила внучка.

Оксана глянула на несколько значков, вырезанных на дощечках из разных пород дерева, и в ее голове сложился отчетливый образ предстоящей опасности. Она поняла, что намеченный на завтра уход из деревни уже не возможен. Уходить надо срочно. Еще чуть-чуть, и будет слишком поздно. Но как объяснить это видение вот этой вот молодой глупой девчонке? Как заставить ее бежать прямо сейчас, ведь на ночь у нее наверняка назначено прощальное свидание? Просто приказать? Тратить время на бессмысленную ругань со своенравной красавицей она не могла. Применить колдовскую силу? Но это может повредить совсем недавно зачатому ребенку. Так рисковать нельзя.

— Надо уходить! — услышала Оксана свой, но слегка надтреснутый по-старчески голос. — Но завтра нам пути нет. Пойдем, пока не село солнце.

— Да ты что?! — возмутилась девушка. — Куда на ночь-то глядя? Да и с чего ты это взяла?

— Вижу. Просто поверь на слово, объяснять некогда!

Быстро собрав руны в мешочек, старуха встала, взяла приготовленный узелок и властным кивком головы показала внучке на дверь. Как она и предчувствовала, та не слишком торопилась беспрекословно выполнять ее указания. Надув губы, девушка глубже залезла на лавку и потребовала: «Ну, объясни!»

В сердцах хлопнув дверью, старуха вышла на крыльцо и огляделась. Вечерняя тишина не предвещала никакой беды. Она посмотрела на запад. Солнце стремительно приближалось к горизонту. Сердце сжалось от бессилия. Все-таки как тяжело воспитывать ведьму! Малейшее ограничение ее воли, как это делают все праведные христиане, воспитывая своих чад, лишает ее силы, без которой невозможно постижение ведовских наук. А молодая, необузданная ответственностью воля без должных знаний может обернуться трагедией. «Ну что ж, — решила старуха, — пойдем через огонь и землю. Сама виновата, но другого выхода нет». И с этой мыслью она вошла в дом.

— Ты хочешь объяснения? Будь по-твоему, — сказала она, садясь на скамейку. — Не успеет солнце утонуть за горизонтом, как ты все увидишь сама.

Сначала внучка сидела спокойно, глядя, как розовеет занавеска на окне, но спустя несколько минут на ее лице отразились замешательство и испуг.

— Бабуль, чего ты? Правда, идти надо? Так пойдем тогда! Что же ты уселась-то? — Она вскочила.

— Поздно, — ответила старуха. — Нас уже окружили. Выйди, покажись им на прощание.

Девушка выглянула в окно и в ужасе отпрянула. Старухе не надо было выглядывать, она и так знала, что к калитке приближается толпа обезумевших людей с зажженными факелами.

— Бабуля!!! — Девчонка упала на колени перед оцепеневшей старухой и начала трясти ее за плечи. — Бабуля! Что ты молчишь? Что делать?!

Оксана почувствовала, как ужас сковывает мышцы, и поняла, что она уже в теле девушки.

«Спокойно! — приказала она себе. — Что сказала бабушка? Выйди и покажись им!»

На дрожащих ногах Ксенька встала и пошла к двери. Было страшно, но Оксана заставила и себя, и ту, в чьем теле сейчас находилась, выйти за порог.

— Что вам нужно? — изобразив удивление, спросила она у мужчин, которые обкладывали соломой дом.

— Что вы делаете?

Оксана почувствовала, как губы Ксеньки растянулись в обворожительнейшей улыбке. При этом по всему ее телу пошла горячая волна какой-то энергии. Один из мужчин начал быстро-быстро осенять себя крестным знамением, другой вдруг схватился за сердце и медленно осел на землю. Но тут в калитку вбежала женщина в черном платье с большим кованым крестом в руках и навела его на Ксеньку, как пистолет. Оксана усмехнулась: «Неужели она на самом деле думает, что этой железячкой можно меня напугать?» Но к ее удивлению, все мужчины оправились от замешательства и продолжили свое дело.

— За что? — ангельским голосом спросила Ксенька у женщины.

— А ты не знаешь за что?! — со злым прищуром ответила та. — Все ты знаешь! А ну иди в дом! — и она начала наступать на Ксеньку, держа перед собой крест.

Оксана нисколько не боялась креста, понимая, что он безопасен, если, конечно, женщина не решит применить его в качестве оружия. Но тело само отступало назад, и, в конце концов, женщина загнала ее обратно в дом. Оксана услышала, как дверь подперли чем-то тяжелым, а через несколько секунд почувствовала едкий запах. Занавеска на окне заиграла алыми всполохами, и сквозь щели в дом поползли серые струйки дыма. Треск огня, который она так любила слушать зимними вечерами, на этот раз доносился не из глубины печи, а со всех сторон. Стены мгновенно нагрелись, стало нечем дышать, дым щипал глаза. Ксенька упала на пол, в ужасе теребя ногу, казалось бесчувственной бабки.

И старая ведьма внезапно ожила. Спокойным голосом она приказала: «Лезь в печь!» Ксенька не сразу поняла, но, увидев, куда указывает рука старухи, беспрекословно, не требуя никаких дополнительных объяснений, нырнула в жерло русской печи. «Через трубу», — подумала Оксана, но влезшая за ней следом бабуля, наоборот, разгребла золу и открыла люк в подземный ход. С проворством кошки ведьма вниз головой нырнула в узкий лаз и исчезла во тьме.

Оксана открыла глаза и медленно, успокаивая бешено колотящееся сердце, разжала побелевшие пальцы, вцепившиеся в подушку. «Туда?! Да легче уж сгореть заживо, чем там застрять». Переведя дух и собравшись, Оксана вернулась в тело перепуганной Ксеньки. Размышлять было некогда, дым плотными клубами обнимал свою жертву, не пропуская чистого воздуха, и только из черной дыры тянуло запахом сырости и жизни. Оксана еще раз попыталась залезть туда, но тело сопротивлялось. Она могла только выйти из Ксеньки и, сидя на кровати, «смотреть кино», как та ползет через подземный ход и спасается вместе с бабкой. Но что-то подсказывало, что таким образом проблему не решить.

Снова и снова Оксана пыталась залезть в спасительный тоннель, но снова и снова неуправляемая сила выталкивала ее обратно. «Что ж такого ужасного могло произойти, что поселило в душе страх настолько сильный, что даже перед лицом смерти он не отступает?» — подумала Оксана.

Она поставила сидящую в печи Ксеньку на стоп-кадр и отправилась искать старуху.

Подземный ход вывел ведьму в лес. Она вылезла из узкой щели между двумя камнями. Ее пальцы были ободраны в кровь, ногти поломаны, видимо, пришлось копать там, где подземный ход местами обвалился, а местами зарос корнями деревьев. Ведьма доползла до мелкого ручейка и умылась, потом села на траву рядом с камнями и несколько секунд с надеждой смотрела на выход. Внучка не появлялась. Тогда старуха в отчаянии упала на землю, схватив себя за волосы, и глухо застонала. Потом она резко встала, вытерла слезы с морщинистых щек и крепко обняла первое попавшееся дерево, прижавшись лбом к стволу. Какое-то время она так стояла, а потом отцепилась и, снова подойдя к лазу, помогла выбраться исцарапанной чумазой внучке.

Ксеньку всю трясло, глаза ее блуждали, как будто она впервые в жизни видела деревья и небо. Оксана поняла, что, спасая ей жизнь, старуха была вынуждена сломить ее волю и обречь тем самым на полусонное существование обычного человека.

— Идем! — сказала ведьма, и Ксенька безропотно, как пугливая собачонка, пошла следом за бабушкой.

Оксана встала, чтобы размять уставшее от напряжения тело, потянулась и выглянула в окно. Половинка луны грустно смотрела с неба.

«Надо менять ситуацию, — решила Оксана. — Но сама я не справлюсь. Нужно звать помощника». И не успела она задуматься над тем, кто в этой ситуации мог бы ей помочь, как вспомнился «светящийся старик» Серафим Саровский. Оксана мысленно снова оказалась в той маленькой провинциальной церкви, сидя на полу напротив освещенной солнцем иконы, с которой ласково глядел на нее святой.

«Здравствуйте, дедушка, — сказала Оксана. — Извините, не знаю, как к вам обращаться. Преподобный, кажется?»

Старец вздохнул, опираясь на клюку, вышагнул из тяжелой оправы и сделал Оксане знак следовать за ним. «Странно, — подумала Оксана, — неужели православный святой будет помогать ведьмам?»

Она пошла за старцем, мимо неоштукатуренных колонн, перешагивая через какой-то мусор.

Стены церкви были в строительных лесах. Выйдя на улицу, Оксана увидела бригаду плотников, которые эти самые леса, по-видимому, и строили. Спускаясь по ступенькам, она почувствовала похотливый взгляд одного из строителей. В реальной жизни, ощутив подобный интерес, она не позволила бы себе обернуться, но здесь было совсем другое дело. В путешествиях по генетической памяти любая мелочь может оказаться важной деталью, подсказкой или ключом.

Она увидела высокого бородатого красавца, который ловко махал топором, при этом поглядывая на нее. Он хитро подмигнул ей, приглашая подойти. Оксана немного помешкала, но направилась в его сторону. Увидев, что барышня откликнулась на приглашение, парень воткнул топор в бревно, и сел, улыбаясь пьянящей улыбкой ловеласа.

— Сколько просишь за свои услуги, красавица? — спросил он, когда Оксана подошла.

— Я?! — в ужасе отшатнулась она. — Да ты за кого меня принимаешь?

— А за кого я должен тебя принимать? За монашку? — расхохотался парень и, встав, сделал шаг в ее сторону с явным намерением бесцеремонно схватить.

Оксана развернулась и бросилась бежать под защиту преподобного старца. Тот, улыбаясь в бороду ее приключению, протянул узелок, в котором лежали платок и длинное черное платье.

Оксана вернулась в церковь, переоделась и в образе монахини снова вышла из церкви, не привлекая к себе ни малейшего внимания рабочих. Но свое внимание она тут же обратила в сторону этого озабоченного красавца. Он очень ловко орудовал топором, при этом его обнаженные мускулистые плечи так и сверкали на солнце. Оксана даже залюбовалась, забыв, зачем она здесь. Но тут строители решили сделать перерыв и перекусить. Красавец воткнул топор в бревно и сел, достав из мешка краюху хлеба.

«Что ж он, так и будет есть всухомятку?» — подумала Оксана и увидела, что держит в руках кувшин с квасом.

— Кваску не желаете? — весело спросила она, подойдя к рабочим, и услышала в ответ радостный одобрительный гул. Ребята достали кружки и потянулись за квасом. Объект ее интереса тоже протянул свою кружку. Разливая квас, Оксана быстро глянула на него и снова опустила глаза, как и полагается приличной девушке. Но быстрого опытного взгляда было достаточно, чтобы увидеть обворожительную белозубую улыбку, способную свести с ума любую девушку. Опорожнив кувшин, Оксана ушла обратно в недостроенную церковь, а там быстро взобралась по лесам к окну, прямо под которым и расположились на обед рабочие. Таким образом, оставаясь невидимой, она все прекрасно слышала.

— Слышь, Семен, — услышала она.

— Чего тебе, — отозвался знакомым бархатным голосом тот, ради кого она здесь оказалась.

— Говорят, к вашей ведьме очередная внучка гостить приехала.

— Ну… а я при чем?

— Да говорят, больно уж красива…

— Не знаю, не видел.

— Ой, не бреши! Ты, да чтоб красивую девку не заметил… не поверю.

— Так ведьма ж на другом конце деревни живет, чего ради я туда попрусь. Погодь, сама прибежит, вот я и погляжу.

— Слышь, Семен, — спросил уже какой-то другой парень, — это правда, что в вашей деревне ведьма живет?

— Не знаю, — усмехнулся Семен. — Я лично не видел, как она в трубу по ночам вылетает. А бабам верить, так у нас полдеревни ведьмы. Хотя странная она какая-то. То, бывает, на полгода исчезнет, к родственникам каким-то уезжает. То к ней какие-то родственницы приезжают да гостят по году. Но разве ж это повод думать, что она ведьма?

— А вот я слыхал, что девки к ней бегают гадать да парней привораживать.

— А я… — и все наперебой начали рассказывать, что они слышали о ведьме из деревни Семена.

— Да успокойтесь вы! — со смехом в голосе сказал Семен. — Вот сейчас церковь достроим, тогда и поглядим, будет она на службы ходить, да на исповеди или нет. Вот и понятно будет, ведьма или не ведьма.

— Да это разве ж показатель? — усмехнулся один их парней. — Вот ты-то сам что, сразу на исповедь побежишь?

— Я? Не-е-ет! — протянул Семен. — Мне нельзя. Разве ж можно святому отцу все мои грехи рассказывать?

Раздался дружный мужской хохот.

— Он потом спокойно и благочинно с попадьей спать не сможет. Разве ж можно вводить батюшку в такой срам?

Мужчины продолжали хохотать, а Оксана не стала дальше слушать пошлые остроты Семена и, спустившись с лесов, отправилась искать своего святого помощника. Преподобного старца нигде не было, тогда Оксана решила еще раз навестить ведьму с внучкой.

Оказавшись на окраине уже знакомой деревни, Оксана увидела, как Ксенька, перекинув через плечо коромысло, идет к колодцу, плавно покачивая бедрами. Во всех ее движениях было что-то завораживающее, но при этом самый придирчивый и ханжеский взгляд не смог бы углядеть в них каких-то неприличных намеков. Набрав полные ведра, Ксенька отправилась к своей калитке.

Дома старуха встретила ее не очень приветливо.

— Я же тебя просила не излучать свои чары попусту! Вот кого ты сейчас пыталась прельстить? Ерему из дома напротив? Или Прохора-соседа? Так они нам не подходят — ни тот, ни другой! Один глуповатый, другой больной.

— Да не пыталась я никого прельщать! — капризно ответила Ксенька. — Просто походка у меня такая.

— Это ты Марфе, матери Еремы, будешь рассказывать, когда она тебя сватать прибежит, или жене Прохора, когда она начнет на всю улицу орать, что ты ее курицу сглазила. А мне ты сказки не рассказывай. Я твою живу во всей радуге вижу. И кто придумал тебя, такую молодую да глупую, ко мне прислать?

Ксенька села на лавочку и улыбнулась.

— Да ладно, бабуль, я просто тренируюсь. Вот уж месяц у тебя живу, а толку никакого.

— Ишь, быстрая какая! — снова заворчала старуха. — Другие по году жили.

— Так, а чего ждать-то? — развела руками Ксенька. — Дело-то нехитрое. А тебе все не угодишь, тот глупый, тот больной, тот слишком набожный… Или ты думаешь, я эту его набожность не проломлю?

— Да, проломить-то большого ума не надо, — вздохнула ведьма. — Да только ребенок половину-то себя от отца возьмет. Зачем тебе полуумок нужен? И что ты с ним делать будешь, когда у него война с самим собой начнется? К тому же рок отцовский ты на себе ощущать начнешь с самого зачатия.

— Это почему? — удивилась девушка.

— Ну а как же? Дите ваши жизненные нити в одну сплетет, и ты начнешь чувствовать мужа своего, где бы тот ни находился. Если он заболеет, то и ты занеможешь, ты себя вылечишь, и он поправится. А ежели у отца ребенка какой-то страх есть, то и ты того же самого бояться будешь, и все потомки твои до седьмого колена, пока не распутаешься.

— До седьмого колена? — задумалась девушка. — Я вот все спросить хочу, да забываю: люди говорят «до седьмого колена, до седьмого колена», это как? Коленей-то у всех два.

Старуха рассмеялась.

— Молодец, что спрашиваешь. Такие вещи понимать надобно. Колено в данном случае означает поколение, только сокращенно. Корень слова «кол» что означает?

— Палка острая, — ответила внучка.

— А вот и нет. Кол — это центр. Цент вращения. А палку острую потому колом и прозвали, что ее обычно в землю втыкают, если надо центр обозначить для чего-либо. Так за ней название и закрепилось. Итак: кол — центр. В данном случае центр — это ты, а все твои дети, внуки, правнуки — это те, кого ты вокруг себя породишь. Вокруг, или по коло, по кругу. Значит, седьмое колено, это твои пра-пра-пра-пра-правнуки.

— Хорошо. И вот до седьмого колена мои правнуки будут нести мой рок, а потом что? Освободятся?

— Не все так просто, — вздохнула старуха, — семь поколений дается человеку, чтобы ошибки свои исправить. Ведь рождается человек снова у правнука своего правнука. Восьмого уже может и не быть, если все его потомство до седьмого колена грехи эти не истребит. Поэтому к выбору мужчины надо очень ответственно подходить, ведь твои потомки будут на себе нести груз ошибок и его рода. Конечно, идеального ты все равно не найдешь, но такого надо искать, чтобы его жива твою усиливала, а не ослабляла. Тогда ты и свой рок осилишь, и ему поможешь.

Ксенька задумалась:

— И как определить, ослабляет его жива мою или усиливает?

— Тут есть несколько способов. Если запах его пота кажется тебе неприятным, значит, ослабляет. Если его внешность кажется тебе некрасивой, голос слишком тонким или, наоборот, слишком грубым, тоже, значит, ослабляет. Ну, а если все нравится — значит, усиливает. Поэтому, красавица моя, прежде чем чары-то свои включать в полную силищу, ты погляди, а стоит ли этого мужика привораживать. Сначала издалека заприметь, потом подойди поближе, принюхайся, а уж потом немного засветись, чтобы он разговор начал. Ясно?

— Ясно, — кивнула Ксенька. — Теперь ясно. И где же мне его искать?

— На праздниках да на гуляньях, — ответила ведьма. — Скоро Купала. Непременно по этому случаю молодежь соберется. Вот там и приглядишь себе…

— Что ж ты замолчала на полуслове, бабуль? — подметила девушка. — Сдается мне, что уже кого-то подходящего присмотрела?

Старуха заулыбалась и отвела глаза:

— Да есть тут один, не приведи боже. По всем параметрам подходит, осталось только, чтобы тебе понравился.

— А почему ж тогда «не приведи боже»? — удивленно вскинула брови Ксенька.

Старуха стала серьезной и направила взгляд куда-то вдаль, сквозь стену дома, как будто какая-то мысль внезапно ее осенила.

— Да потому, что простой селянке такого жеребца в узде не удержать, и сама намучается, и его измучает. А для ведьмы, самое то… вот только…

— Что, бабуль?

Старуха тяжело вздохнула и махнула рукой.

— Может, и обойдется.

— Нет, ты скажи, скажи! — заканючила Ксенька.

— Запомни! — повысила голос ведьма. — Будущее — это бесконечное множество вероятностей. И все они как… — старуха на секунду замолчала, подбирая подходящее сравнение, — …как шерсть овечья. То будущее, которое видимо, еще не факт, что истинно, просто на сей момент, оно наиболее вероятно. Но если ты словом увиденный вариант обозначишь, то все равно, что спряжешь из этой шерсти нитку. И тогда уж точно вся цепь событий по этой нитке пойдет. Одно только могу тебе сказать… или предупредить… или попросить…

— Что?

— А… ничего. Предупреждать бесполезно. А может уйдешь обратно, пока не поздно? Рановато тебе еще. И науку ты не познала, и сила твоя мала еще. Ну, зачем тебе дите? Годков через десять придешь.

— Через десять?! — возмутилась Ксенька. — Да ты что, бабушка! А сила у меня есть, тут ты лукавишь. А знания мне кто даст лучше чем ты?

— Да ладно, что ты?! — успокоила ее старуха. — Я ж тебя не гоню. Делай, как душа просит. Это всегда самое, что ни на есть, правильное решение. Ну, а ежели дров наломаешь… так на то и дрова, чтобы огонь был.

Оксана открыла глаза и задумалась: «Если с самого начала она видела результат, то неужели никак не могла повлиять на развитие событий? Почему? И что могу сделать я там, где бессильна была опытная ведьма?»

Оксана снова вернулась в избу на окраине деревни, но на этот раз «вселилась» в старуху как раз в тот момент, когда та глядела в будущее. Перед мысленным взором замелькали картинки: праздник, веселье, танцы. Налилась похотливым багрянцем жива Семена, когда заметил он Ксеньку. Засияла радугой внучка, услыхав его голос. Начали сливаться в единое пламя их души. Оранжевые всполохи растворили красные сгустки, и золотые молнии засверкали в области сердца, вводя обоих в неведомый до этого транс.

Не только Семена зацепила в тот вечер шалунья. Видела старуха, как ритмичными движениями возбуждает танцовщица незнакомые чувства в телах парней, как пытаются они подавить их, но не умеют. Видела, как ревность превращает девичьи лица в брезгливые и завистливые гримасы. Не научена молодежь владеть эмоциями, разбиваются их души, и уходит из них свет.

«Что ж ты делаешь, окаянная? Остановись!» — хотела крикнуть Оксана, но поняла, что Ксенька не может пока контролировать эту энергию, и как ее не предупреждай, забудет она в тот миг все наставления. Знала старуха, что потеряет покой молодой жеребец и начнет выслеживать девушку. Но та, вместо того чтобы заманить его в лес и позволить себя «изнасиловать», начнет высветлять его живу. И не сможет ведьма повлиять на решение внучки, потому что с момента той встречи ни на минуту не будет угасать золотой нимб вокруг девушки. Понимала старуха, что никогда в их роду не было ведьмы, способной проводить такую энергию, но пока еще эта сила хаотична и неуправляема.

Не ведала старуха, как вразумить завистливых девиц, которые объединятся против Ксеньки, как успокоить мать Семена, которая в ужасе от увлечения сына «ведьминским отродьем». И как образумить приехавшего из столицы нового священника, она тоже не ведала. Обозленный на весь мир за то, что послали его в эту Тмутаракань, с удовольствием поддержит он селян в их благочестивом порыве и благословит охоту на ведьм.

* * *

Что же делать? — обратилась Оксана к святому старцу.

Преподобный Серафим сидел на ступеньках строящегося храма и играл с маленьким рыжим котенком. Вдруг Рыжик увидел какую-то птичку и, погнавшись за ней, быстро взобрался на самый верх недоделанных еще строительных лесов. Но птичка улетела, а котенок опомнился и жалобно замяукал, боясь слазить обратно. Его испуганная мордочка не могла оставить равнодушными строителей, они остановили работу и собрались, размышляя, как же ему помочь. И вдруг из толпы вышел Семен, ловко подпрыгнул, зацепился за нижнюю доску, подтянулся и начал взбираться. Через минуту он уже дотянулся до горемычного верхолаза и схватил его за шкирку. Лезть вниз было сложнее, так как одна рука была занята, но, тем не менее, вскоре он целый и невредимый предстал перед Оксаной и протянул ей Рыжика.

— Ну, что ж вы, барышня, не следите за своим подопечным? — улыбнулся он и, жестом приказал мужикам возвращаться к работе.

— Ну ты, Сема, даешь! — услышала Оксана восхищенный голос одного из парней. — А я жуть как высоты боюсь. Прямо все мышцы сводит, чуть только окажусь выше, чем на табуретке.

— Да ну, — отозвался Семен. — А мне что табуретка, что колокольня — все одно. Высота — не глубина.

Никто, кроме Оксаны, не обратил внимания на эту, мельком брошенную фразу «высота — не глубина», но для нее картина начала проясняться. Так значит, это страх Семена не позволил Ксеньке залезть в подземный ход?

Вечером, когда рабочие начали располагаться на отдых, Оксана подошла к Семену и присела рядом с ним.

— Хочу еще раз поблагодарить тебя за спасение Рыжика, — сказала она.

— Да, пожалуйста, барышня, — улыбнулся Семен, — можете даже поцеловать меня, если хотите.

— Ну, поцеловать это, пожалуй, лишку будет, а вот пригласить тебя на ночлег, это можно.

«Ой! Что я говорю?! — перепугалась Оксана. — Что он обо мне подумает?» Но, к ее удивлению, ничего такого Семен не подумал, а, почесав в затылке, спросил:

— А баню истопишь? А то я уже с месяц не мытый.

— И баню истоплю, и ужином горячим накормлю, — пообещала Оксана.

— Ой! Не могу отказаться, — улыбнулся Семен.

Они вышли из барака, сколоченного для приехавших из далеких деревень работников, и увидели телегу, запряженную рыжей кобылой. Поводья держал святой Серафим.

— Здорово, дед, — сказал Семен. — Меня твоя внучка в гости позвала, не возражаешь?

Старец одобрительно кивнул.

— Ты немой, что ли?

— Да, — ответила за старца Оксана. — Дедушка взял обет молчания.

— Ясно! — сказал Семен и запрыгнул в повозку.

Они ехали по узким улочкам совсем еще молодого города. Многие дома только строились. Но дом, к которому подвел повозку старец, был уже жилым. Оксана ускоренно прокрутила, как натопила баню и, пока гость парился, приготовила ужин. Когда сели есть, она начала расспросы:

— Ты сегодня произнес фразу «высота — не глубина». Что это значит? Никогда не слышала такой поговорки.

— А это и не поговорка, — ответил Семен.

— А что? Неужели ты боишься глубины?

Он кивнул.

— Жуть как боюсь, даже не знаю почему. Да и не совсем глубины. Колодец в деревне копали, так ничего, метров двадцать вырыли. Небо видно и ладно. А вот в детстве, помню, в узкий мешок меня пацаны по баловству запихали, так я чуть не помер от ужаса. Так орал… И в погреб лазить боюсь, хотя лажу, конечно, хоть и мурашки по коже.

— А мог бы по узкому подземному ходу пролезть под землей? — спросила Оксана.

— Зачем? — Семен побледнел.

— Не знаю, например, чтобы… сбежать от врагов.

— Не… я лучше поверху, с топориком в руках, — засмеялся Семен.

— А если нельзя поверху? — настаивала Оксана.

Семен задумался, представляя себе такую картину.

— Нет, — сказал он уверенно, — не смог бы. Лучше уж полечь в честной битве, но под небом, чем попытаться спастись и застрять, как червь под землей.

— А ты что, застревал? Когда?

— Да что ты меня пытаешь? — возмутился Семен. — Дай поесть!

Оксана замолчала. Семен доел и решил все-таки ответить на вопрос Оксаны:

— Сны мне, бывает, снятся кошмарные, как будто лезу я по подземному ходу, а он все уже и уже становится, и, в конце концов, я в нем застреваю, так, что ни вперед, ни назад… и просыпаюсь в холодном поту.

— Да, знакомая картинка, — кивнула Оксана. — А давай-ка мы с тобой, прадедулечка, все-таки пролезем через этот подземный ход!

— Как ты меня назвала? — удивился Семен.

— Прадедулечка, — повторила Оксана. — В общем, слушай: я — твоя далекая пра-пра-пра-правнучка. И вляпалась я в большую проблему, и надо мне как-то ее решать. Я не знаю, каким образом излечение твоей фобии может мне помочь, но почему бы не попробовать. Хуже все равно не будет.

— Ну, давай, — согласился Семен. — А что надо делать?

— Для начала давай вернемся туда, в подземелье.

Улыбка сползла с лица Семена.

— Да не бойся, — приободрила его Оксана, — мы ж вместе пойдем. Да и дедушка, если что, поможет, вытащит. Правда, дед Серафим, вытащишь? — спросила она у старца.

Тот отрицательно помотал головой.

— Не вытащит, — вздохнула Оксана. — Так что самим придется. Для начала надо понять, на кой мы вообще туда, в эту дыру подземную лезем.

— Я не знаю, — пожал плечами Семен.

— Ну, а я тем более. Но тебе-то легче вспомнить.

Семен обхватил голову руками и ушел в себя. Следом за ним в память нырнула Оксана.

Первое, что она увидела, — белокаменный храм. У Семена аж дух захватило от величия здания.

— Да ну, — пожала плечами Оксана. — В вашем селе церковь и то выше. — Но тут она поняла, что это уже не совсем Семен, а еще и другой, более далекий их предок. Он с восторгом озирался, разглядывая высокие терема какого-то древнего города.

Они шли вдоль крепостной стены по отшлифованной ногами и колесами мостовой. Судя по малолюдности улиц и свежести воздуха, было раннее утро.

— Зачем мы здесь? — спросила Оксана.

— Я несу князю послание, — шепотом ответил ее спутник.

— От кого? — тоже перешла на шепот Оксана.

— Не знаю. Какой-то старик передал.

Возле ворот кремля он показал грамоту сонному стражнику. Взглянув на печать, тот быстро открыл калитку. Их провели в терем, прямо в покои князя, и велели ждать.

Князь вышел из спальни, наспех накинув на ночную рубашку парчовый халат и даже не обувшись. Взяв грамоту, он торопливо сломал восковую печать и развернул бересту. Прочитав послание, он побледнел и, уходя, приказал слугам накормить гонца и уложить спать с дальней дороги, пока он обдумает и напишет ответ.

Оказавшись в гостевой спальне, посланнику стало не до сна. Ему казалось, что он попал в сказку. Затаив дыхание, он рассматривал узоры на коврах, резные украшения на потолке и прочие диковинные вещи. Его захлестывала смесь восхищения, удивления и мистического преклонения перед всем этим великолепием.

Оксана наоборот, чувствовала себя как в провинциальном музее с костюмированными экскурсоводами. По сказкам, былинам и художественным фильмам она несколько иначе представляла себе княжеский дворец. А здесь она видела довольно примитивную роспись, грубую мебель и незатейливые безделушки в качестве украшений.

— Это что, лед? — спросил Семен, боясь прикоснуться к сверкающим песочным часам, стоящим на камине.

— Это стекло, — ответила Оксана. — И горный хрусталь.

— Ты что, видела такое раньше? — удивился он.

— Видела, — улыбнулась Оксана. — Только не раньше, а намного-намного позже, в далеком будущем. Но ты не отвлекайся. Зачем мы здесь? Как это связано с подземным ходом? Может, посланника собираются бросить в темницу? В подвал?

Но Семену уже было не до подземного хода, он всецело был захвачен эмоциями своего далекого предка, который случайно оказался в княжеском дворце.

— А что? В этом далеком будущем ты — княгиня? — спросил он.

— С чего ты взял? — засмеялась Оксана.

— Ну, ты ж сама сказала, что видела такое в своем времени.

— А-а-а… ну да, что-то типа. Так… провинциальная миллионерша. Но если мы с тобой сейчас не решим задачу, то могу расстаться со всеми своими миллионами.

— Но как? — недоумевал он. — Как потомки простого мужика могут стать князьями?

— Ты мне вот что лучше скажи, — задумалась Оксана. — Как простой мужик вдруг оказался княжеским посыльным? И ведь не от простого старичка ты грамотку-то доставил, судя по приему. Давай, рассказывай все с подробностями, если хочешь когда-нибудь родиться в роскоши.

— Шел я домой, — начал рассказ прадед Семена. — Возвращался из дальнего села, куда ходил на работу наниматься. Шел пешком, чтобы сэкономить, в кармане заработок нес. Иду, мечтаю, как накоплю денег и отправлю старшего сына в город учиться, а потом он младших обучит. Глядишь, и я заодно грамоту освою. И вдруг родилась у меня в голове мысль, что на дороге-то мне с недобрыми людьми легче встретиться, чем в лесу. Дай, думаю, сверну с дороги, да пойду через лес, через самую чащу. И свернул. Шел-шел и понял, что заблудился. И как, думаю, мне такая дурная мысль в голову пришла? Отродясь в нашей глуши разбойников не было. И вдруг, вырастает, как из-под земли передо мной старик. Высоченный, седой, в сером рубище. И спрашивает, далеко ли я путь держу. Я оторопел, но он даже слушать не стал мой ответ, и снова говорит: «Давай сюда свои гроши, сохраню их в целости, а тебе дам работу, доставить грамоту князю». Я опять, было, рот открыл, чтобы сказать, что не знаю, где князь живет, а он мне уже грамоту в руку вложил, а монеты, что я в кулаке сжимал, вынул. «Вернешься, — говорит, — получишь обратно с лихвой». И я пошел. И шел я, как будто всю жизнь этой дорогой хаживал, сначала через лес, реки вброд переходил, потом на дорогу вышел, и вот я здесь. Чудеса!

— Понятно, значит, шел под каким-то гипнозом, — задумалась Оксана. — Ладно, давай передохнем, а то завтра нам в обратный путь. — И Оксана подошла к огромной кровати, на которой лежала гора подушек и одеял. Но ее спутник почесал в затылке и лег рядом с кроватью на мягкий ковер. А поскольку были они с ним в одном теле, то Оксане пришлось самой взять самую маленькую подушку и положить ее под голову. Так, достигнув компромисса, они и уснули на коврике в княжеской гостиной.

* * *

Первым делом, оказавшись в больнице, Александр, с разрешения Анны Даниловны, надел форму медбрата и отправился в палату, где лежал Алексей. Сев на стул возле постели, на которой лежал белый как простыня неудачник-самоубийца, Александр тихонько кашлянул. Тот не шелохнулся. Тогда Александр потряс его за плечо. Никакой реакции. Александр, вспомнил, что Алексею велено симулировать беспамятство.

— Эй, Леха! — позвал он. — Хорош притворяться, это я, Саня.

Услышав знакомый голос, Алексей приоткрыл глаза, но тут же вздрогнул и снова их зажмурил. Из уголка глаза потекла капля воды. После недолгого молчания Алексей снова открыл глаза и хрипло спросил:

— Значит, ты уже все знаешь?

— Ну, еще далеко не все, — уточнил Александр. — Только то, что мне по телевизору рассказали. Хотелось бы узнать еще и твою версию. Давай, рассказывай. Что произошло?

— Сейчас вспоминаю и понять не могу, как я мог пойти на такое. — Глаза Алексея снова стали влажными. — Прошлым летом пришел ко мне мужик и попросил подписать пару накладных. И сумма-то там была совсем мелкая, а он предложил десять процентов от нее. Я его послал, веришь?

— Верю, продолжай.

— На следующий день он снова пришел, начал что-то рассказывать, что у них там с Оксаной какое-то недоразумение было… что накладных не хватает и что срочно надо, а то придет проверка… в общем, я не вникал, но понял, что это неплохая прибавка к зарплате, и главное безопасная — суммы-то мелкие. Ну, я Соньке эти накладные вместе с другими подсунул, да зубы ей заговорил, она и подписала, не заметив. Через неделю этот мужик снова приперся, еще накладных притащил. Ну, я и их подписал: где раз, там и два. А потом он еще пришел, а у меня уже рефлекс: деньги на халяву и никакой опасности. А потом, когда посчитал общую-то сумму, мне страшно стало.

— Так Соня-то что, даже и не знала, что подписывала?

— В том-то и дело. Она мне доверяла… — У Алексея снова подступил ком к горлу.

— Почему ты Оксане сразу не сказал?

— Да потом началась эта дурацкая история с забастовкой и все мысли на нее переключились, ну а потом я решил, что пронесет… и забыл. И зачем меня вытащили? Лучше б я помер.

— Кому лучше? Тебе? — усмехнулся Александр. — А про Оксану, про Соню, про мать свою ты подумал?

— Да зачем им такая сволочь, как я?

— Ты не сволочь… ты безвольная личность. Тебя просто загипнотизировали. Наверняка приходил владеющий НЛП^[2] человек по заказу Оксаниных конкурентов. И не нужны им были эти накладные, им ее надо было подставить. И думается мне, что забастовка тоже была ими же организована, да так, что забастовщики и не догадывались, что они ее по заказу делают.

— Как это? — удивился Алексей.

— Да так. Мы в армии проходили основы этой науки. Любого обычного человека можно заставить сделать все, что тебе надо… при должном мастерстве, разумеется.

— И ты умеешь?

— Я? — Александр почесал в затылке. — Нас в основном учили не поддаваться на этот гипноз, на случай, если в плен попадем. Преподаватель был забавный. Однажды пришел и объявил: «Сегодня, к концу занятия, вы все перессоритесь». Мы ему, конечно, не поверили. А в конце занятия, дело чуть до драки не дошло. Потом вспоминали, разбирали, где и как он нас к этому привел. Смеху было…

— Да уж… но мне не до смеха, — сказал Алексей, — НЛП это или еще что, но что теперь делать-то? У меня нет выхода! Понимаешь?

— Выход есть всегда, даже два, — улыбнулся Александр. — Через один из них тебе удрать не дали, придется выходить через другой.

— А где Оксана? Ее арестовали?

— Нет. Объявлена в розыск. Видимо, тоже поехала выход искать.

* * *

Проснувшись, Оксана вспомнила по привычке, чем закончился день вчерашний, чтобы спланировать сегодняшний. Никакие планы в голове не рождались, кроме того, что надо вернуться в княжеский замок, разбудить путешественников и отправиться дальше на поиски таинственного подземного хода, завалившего ее далекого предка. Но перед этим она решила умыться и перекусить.

Выйдя во двор в поисках туалета и умывальника, Оксана увидела хлопотавшую по хозяйству Ксению. Она снова с удивлением вспомнила, что этой подвижной стройной женщине уже более шестидесяти лет. На ее лице почти не было морщин, и даже шея, которая обычно предательски выдает возраст отреставрированных пластической хирургией кинозвезд, была как у зрелой, но все еще молодой женщины. Разве что седина волос напоминала о почтенном возрасте.

Ксения, заметив Оксану, улыбнулась и, оставив свои дела, направилась в ее сторону.

— Выспалась?

— Выспалась, — улыбнулась в ответ Оксана.

— Тогда, с добрым утром!

— Да уж, у тебя, гляжу, уже добрый день вовсю. Ты сегодня на службу не поехала?

— Суббота. У меня выходной. Туалет вон там, — показала она, — душ, умывальник там же.

Когда Оксана вернулась в дом, гостеприимная хозяйка уже подала завтрак. На столе лежали ягоды, зелень, мед, молоко, хлеб, яйца…

— Чем богаты, — сказала Ксения и села напротив, как обычно улыбаясь.

— Слушай, Ксения, — сказала Оксана, наливая молока, — поделись секретом своей молодости! Я тоже хочу в шестьдесят выглядеть, как ты.

— А я себя законсервировала, — засмеялась Ксения.

— Это как?

— А что ты не знаешь, как продукты консервируют?

— Продукты? Что-то я не вижу у тебя на столе консервов…

— Да ты что?! Какие консервы?! Мы все только свежее едим.

— А зимой как?

— Морозим, квасим, сушим…

— И все-таки без шуток… как тебе удается так выглядеть?

— А я серьезно. Вот какие ты знаешь природные консерванты?

— Ну, соль…

— Соль, правильно. И все, что ли? Подсказка: их три всего.

— Сахар.

— Сахар, — вздохнула Ксения. — Ладно, пусть пока будет сахар. А третий?

— Уксус? — неуверенно спросила Оксана.

Ксения расхохоталась.

— Уксус тоже… только он сам по себе не консервант… он скорее приправа. Нет, ты вспомни, чем в Египте мумий бальзамировали?

— Я их бальзамировала, что ли? — удивилась Оксана. — Откуда мне знать?

— Смола! — ответила Ксения. — Обычная древесная смола. Ну и еще есть четвертый консервант — холод. Так вот: во-первых, я с молодости всегда умываюсь только ледяной водой, прямо из колодца, так, чтобы аж кожа немела от холода. Во-вторых, в бане вместо мыла я использую обычную морскую соль, которая продается в магазине. Добавляю в нее отваров трав разных, иногда глиной моюсь. А вот пищу я солю мало. Йод и другие полезные вещества из соли сколько нужно кожа берет. К тому же соль через кожу всякие вредные вещества вытягивает.

— А смола? — спросила Оксана.

— А смолой я лечусь. Она у меня вместо всех лекарств. Хожу в лес раз в год, запасаюсь. Особенно целебны лиственничная и кедровая, сосновую с еловой я не собираю. Но если поблизости нет ни лиственницы, ни кедра, то и еловая сойдет или пихтовая.

— И как ты ею лечишься, смолой?

— Растворяю в масле, и все. Для разных лекарств, разные масла: для суставов и ушибов — льняное, для закапывания в глаза — кедровое, для желудочных проблем — простое рафинированное, для простудных заболеваний любое подойдет. Сейчас… — Ксения встала и вышла из комнаты. Через минуту вернулась, держа в руке пластиковую бутылочку с маслянистой жидкостью. — Вот…. Возьми на память.

— А от астмы помогает? — спросила Оксана.

— От всего помогает, надо только понять как. То ли мазать, то ли нюхать, то ли пить.

— Спасибо, поэкспериментирую, — улыбнулась Оксана. — Ну, а сахар? Это ж белая смерть, говорят.

— Белый сахар — да. Да только я не его имела в виду, а мед. Замени в своем рационе сахар на мед. Во-первых, мед слаще сахара, во-вторых, менее калорийный, а в-третьих, и это самое главное, там столько всего полезного!

— У меня пока с этим проблема, — вздохнула Оксана. — Аллергия на пчелопродукты. Но, надеюсь, я эту проблему решу. И все? Мед, соль, смола и холод?

— И все, — пожала плечами Ксения. — Ну, может, еще пост и молитва. Да и генетика, наверное.

И тут раздался стук в дверь. Не дожидаясь приглашения, в дом вошла молодая монахиня. С порога она перекрестилась на икону и после этого перевела взгляд на хозяйку дома.

— Мир дому твоему, матушка Ксения, — поклонилась монахиня. — Я от матушки Веры, узнать, все ли здесь у вас в порядке. Со вчерашнего дня места она себе не находит, а понять не может, почему ее мысли к этому городу обращаются. То ли с квартирантами что-то, то ли с тобою… вот послала меня узнать.

— У нас все в порядке, — улыбнулась Ксения. — А интуиция матушку Веру не подвела, как обычно. Племянница к ней приехала, — и Ксения указала на жующую Оксану.

— Племянница? — озадачилась монахиня, поглядев на Оксану. — А что случилось?

— А почему сразу «случилось»? — пожала плечами Оксана. — Просто приехала к тете в гости.

Услышав эти слова, монахиня нахмурилась и поглядела на Ксению. Ксения тоже как-то растерянно улыбнулась и пожала плечами, явно подозревая, что Оксана что-то не договаривает.

— Ну, в гости так в гости, — сказала монахиня. — Поехали тогда со мной, попробуем пропуск сделать на территорию тюрьмы.

— Да уж, всегда мечтала побывать в тюрьме! — засмеялась Оксана, а про себя подумала: «Раз гадалка сказала “в тюрьму”, значит, в тюрьму».

* * *

На пропускном пункте охрана, не проявляя особой бдительности, без проблем выписала Оксане пропуск. Монахиня сначала даже удивилась, но потом, как бы вспомнив, что на все воля Божья, повела Оксану в келью матушки Веры. Конечно, тети там не оказалось, и монахиня велела Оксане сидеть и ждать, когда она освободится. С железным лязгом за суровой монашкой закрылась тяжелая дверь, и Оксана осталась одна в тюремной камере.

Здесь стояло две кровати, на одну из которых она села, поджав ноги и оглядывая мрачное помещение. В углу располагался иконостас, перед которым горела лампадка. Сквозь зарешеченное окно виднелась серая стена соседнего корпуса.

А где же «небо в клеточку»? — улыбнулась Оксана и закрыла глаза.

— Э-эй! Подъем! — скомандовала она своему спутнику, сладко спавшему, свернувшись клубочком на коврике. Семен заворочался и сел, удивленно оглядываясь и не понимая, где он, и как здесь оказался. Увидев Оксану, он вздрогнул и спросил:

— Так это был не сон?

— А что такое сон? — усмехнулась Оксана. — И чем он отличается от яви? Давай поднимайся, пора продолжать наши поиски.

Семен встал и огляделся вокруг.

— И что будем искать?

— Вспоминай, что было дальше!

Семен прищурился и потер лоб, изображая глубокую задумчивость. Но тут открылась дверь, и в комнату вошел князь. Лицо его не выражало дружелюбия. Остановившись напротив Семена, он протянул ему запечатанную княжеской сургучной печатью грамоту. Семен хотел было ее взять, но князь резко отвел руку в сторону и пристально посмотрел на гонца.

— Здесь очень важная весть, — сказал он. — Я отправлю с тобой охрану, чтобы никто не смог отнять у тебя это письмо.

Семен пожал плечами, как бы не возражая, но вдруг резко вздрогнул, глубоко вздохнул, выпрямился и улыбнулся не своей улыбкой.

— Лукавишь, князь. Ты прекрасно знаешь, что никто не посмеет тронуть моего гонца, — сказал он чужим голосом, от которого у Оксаны по всему телу побежали мурашки.

Князь опешил, глаза его расширились, а губы побелели. Гонец ловко выхватил у князя грамоту, повертел ее в руках и вернул обратно.

— Да и нет необходимости нести мне эту бумагу. По глазам твоим вижу, что ты не собираешься следовать моему совету. Я ожидал этого…

Князь стоял в растерянности, ничего не понимая.

— Так ты, что ж… сам пришел?

— Зачем же? — улыбнулся гонец.

«Нормально, он человека в качестве телефона использует!» — возмутилась Оксана.

— И все-таки я еще раз прошу тебя сделать так, как я написал! — уверенно сказал гонец.

— Но я не понимаю! — нервно воскликнул князь. — Сначала ты требуешь, чтобы я завоевал этот город, а потом приказываешь посадить здесь на княжение какого-то безродного. Я потратил на эту войну много золота. Я потерял в этой войне множество воинов! Так почему сейчас я должен отдать свою власть?

— Ты много чего не понимаешь, — спокойно ответил тот, за кого говорил гонец. — Ты ошибочно полагаешь, что это были твое золото и твои воины и что ты имеешь реальную власть. Но это не так! И мне сложно, и с каждым разом все сложнее помогать тебе. Ты не слышишь меня или делаешь вид, что не слышишь. Город нуждается в мудром правителе, а не в опьяненном вседозволенностью властолюбце. Власть — это не привилегия, это огромная ответственность! Князь должен сам принимать трудные решения, а не ждать моих советов по каждому пустяку.

— По пустяку? — возмущенно сморщился князь. — Ты считаешь, что мой последний голубь принес тебе письмо с пустяковым вопросом?

— Вопрос сложный, — согласился таинственный волхв. — И это говорит лишь о том, что это ты своим неумелым правлением довел людей до такого состояния. И чтобы поправить дела на вверенной тебе земле, я прошу тебя передать власть этому «безродному», хотя на самом деле это твой брат, и ты об этом прекрасно знаешь. Его разум еще не помутнен пьяными медами и страстными наложницами. Он умен и спокоен, что очень важно для правителя. И он способен слышать меня без посредников.

— Тогда почему же ты сразу не отдал ему власть, как того хотел мой отец?! — взбесился князь.

— Потому что он был бы сейчас так же, как ты безнадежно испорчен. Отдай ему правление, а сам живи в свое удовольствие, пока нет войны.

— А если я не соглашусь? — скрипнул зубами князь.

— Тогда будет сложнее и тебе, и мне.

С этими словами гонец вышел из комнаты. Оксана, наблюдавшая весь разговор из темного угла, бросилась следом за ним.

Она догнала его, когда он уже вышел из города. Он шел быстро, глядя вперед, ни на кого не обращая внимания. Оксана пыталась «вселиться» в него, чтобы понять, что делается в его душе, после того как он дерзко поговорил с князем, но у нее не получалось. Тогда она оставила эти попытки и просто растворилась в воздухе, наблюдая, что же будет дальше. Она думала, что вот-вот его догонят слуги князя, схватят и бросят в подземную тюрьму, но гонца никто не преследовал. Через какое-то время он свернул с дороги и пошел по лесу, потом снова вышел на дорогу. На пути ему попадались села, в которых его гостеприимно встречали, кормили и оставляли на ночлег. Через несколько дней, которые пронеслись для Оксаны всего за мгновение, странник вернулся в родное село. Когда он вошел в свой дом, ему навстречу вышла жена с малышом на руках. Казалось, она абсолютно не удивлена его долгим отсутствием.

Гонец снял шапку и обувь, прошел в комнату и сел за стол все в том же задумчивом состоянии. Ожил он, лишь тогда, когда перед ним на столе появилась тарелка похлебки и кусок хлеба, а жена села рядом и спросила:

— Ну как?

— Что? — встрепенулся он.

— Как там сынок наш учится?

— Учится?

— Ну, конечно! Ты же сам за ним повозку прислал и велел ехать. Извозчик передал, что ты в городе денег заработал ему на учебу, сапоги привез, штаны, рубаху, чтобы он не хуже городских одет был.

— Э-э-э… — замычал Семенов пра-пра-пра-дед, не зная, что отвечать. — А младшие как?

— Бегают, тоже обновами хвастают.

— Ясно… — только и сказал он.

Далекая прабабка еще что-то радостно рассказывала, но прадед ее уже не слушал. Он встал, надел сапоги, шапку, вышел на улицу и пошел прочь из деревни.

Оксана, ничего не понимая, снова бросилась следом за ним, но услышала лязг открывающейся двери и радостный голос тети Веры:

— Ксюшенька, девочка моя! Да как же ты время-то нашла, чтобы до меня приехать! А я вот видишь…

— Вижу, вижу, тетечка Верочка, — Оксана встала и обняла сильно постаревшую тетку. Неожиданно для самой себя из глаз ее хлынули слезы.

Пока Оксана ревела, тетя Вера спокойно гладила ее по волосам, как маленькую девочку.

— Теперь давай рассказывай, что у тебя стряслось? — спокойно спросила она, когда Оксана почти успокоилась. И Оксана, всхлипывая, поведала тетке всю историю. Слушая, тетя Вера понимающе качала головой и улыбалась.

— Чего ты улыбаешься? — наконец засмеялась Оксана сквозь слезы. — Весело тебе, да?

— Ой, Ксюша! — вздохнула тетя Вера. — Я столько тут историй выслушиваю, что кабы вместе с вами всеми реветь, то слез не хватит.

— Но я правда не виновата! Ты мне веришь?

— Конечно, конечно верю, девочка моя. Только ты знаешь, мало кто из живущих здесь считает себя виноватой.

— Но я правда не подписывала эти бумаги! — воскликнула Оксана. — И не крала никаких денег!

— Верю… — кивнула тетя, — но это не значит, что ты не виновата в том, что с тобой случилось.

— Так, а в чем я виновата? — Губы Оксаны снова задрожали…

— Знать бы в чем, так самое время покаяться. Отец небесный и отпустил бы грех. Может, в том, что Алексей этот твой мало денег зарабатывал. А может, что кому-то дорогу перешла да на подлость такую толкнула. Ничего с тобой не происходит без твоего участия. Раз так вышло, значит, где-то ты ошиблась.

— Даже если ошиблась, то при чем тут грех-то? В чем каяться?

Тетя Вера улыбнулась:

— А ты сама прислушайся: грех — погрешность. Погрешность — ошибка. Грехи, Ксюшенька, — они ж не от злого умысла, они от неумения, от незнания. Никто не виноват в наших ошибках, даже мы сами. Человек изначально грешен, потому что рождается на свет, жить не умеючи. И всему учится сам, ошибаясь и ушибаясь. А покаяние — это ж не просто «Господи, прости меня грешную». Это понимание своей ошибки и поиск правильного решения. Еще Иисус сказал, что в чужом глазу мы соринку видим, а в своем бревна не замечаем. Чужие ошибки видеть легко. Вот и ты видишь — и ошибку Алексея, и ошибки тех, кто его на этот грех толкнул… А свои ошибки ты не видишь. А именно их в первую очередь искать надобно. Вот для того Бог тюрьму и придумал, чтобы было время спокойно посидеть, подумать, покаяться.

— И что ты мне предлагаешь? Пойти, сдаться? Потом сесть в тюрьму и каяться?

— Ну, зачем же? Ты уже здесь. Сиди, думай.

— Но не могу ж я сидеть у тебя тут вечно!

— А зачем вечно? Сиди, пока не поймешь.

— И что? После того как я пойму и покаюсь, вся проблема сама собой рассосется?

— Ой, Ксюша, не ведаешь ты чудес божьих, — улыбнулась тетя Вера и покачала головой. — Ты извини, я на минутку пришла. Меня там ждут. А с тобой мы сегодня вечером поговорим, и вся ночь наша. Моя соседка как раз пока в отъезде. — И тетя Вера снова ушла.

Оксана осталась на распутье. То ли ей вспоминать, где она ошиблась в руководстве своей фирмой, то ли бежать догонять далекого прадеда, который опять двинул непонятно куда. Недолго думая, она махнула рукой и побежала, а точнее, полетела по следам прадеда.

Она догнала его меж двух сел. Он шел и искал то место, с которого неведомый советчик велел ему повернуть в лес. Вскоре он свернул с дороги. Неизвестно сколько времени бродил он по лесу, но ни старца, ни даже намеков на человеческое жилье не нашел. Наконец, обессиленный, он упал на траву и долго смотрел в небо. Оксана, как призрак, носилась вокруг него, но не могла проникнуть в его разум, как ни старалась. Чего он ищет? Зачем ему этот старик? Не за грошами же своими, в конце концов, он идет к нему.

И вдруг Оксана вспомнила, что она может просто подойти к нему и спросить. Так она и сделала. Упав на землю, она обрела тело, нарядилась в одежду, какую видела на своей прабабке, взяла в руку корзину и подошла к лежащему на земле мужчине.

— Дяденька! — жалобно позвала она. — Ты тоже заблудился?

Прадед сел и удивленно поглядел на Оксану.

— Ты кто?

— Я? — Оксана пожала плечами. — Внучка твоя. Вот слежу за тобой и никак понять не могу, почему ты детей и жену своих бросил и в лес убежал. Чего ищешь здесь?

— Внучка? — огорошенно переспросил прадед.

— Если точнее, то очень далекая прапраправнучка. Мы с тобой уже в княжеском замке встречались. Помнишь?

Прадед смотрел на нее без удивления и без интереса.

— Правнучка, говоришь? Это та, которая будет княгиней?

— Купчихой, — поправила Оксана.

— Да какая разница?! — И он снова упал на траву.

— Скажи, — Оксана села с ним рядом, — зачем ты ищешь этого старика?

— Не знаю. Он нужен мне.

— Зачем? Он с лихвой, как и обещал, вернул тебе твои деньги, одел-обул детей, а старшего отправил учиться. Что еще тебе нужно?

— Мне нужен он. Мне нужно жить рядом с ним, видеть его каждый день, учиться у него, слышать его голос, быть его голосом. Я не могу без него… как без воздуха. Мне больше ничего в этом мире не надо.

«Похоже на наркотическую зависимость», — подумала Оксана и поняла, почему не может проникнуть в его разум. Срабатывает инстинкт самосохранения.

— Но у тебя жена, дети… — попыталась образумить его Оксана.

Но прадед только помотал головой.

Тогда Оксана решительно встала, бросила нелепую корзинку с грибами и, топнув ногой, требовательно закричала:

— Эй!!! Старик! Ну-ка иди сюда! Ты ведь прекрасно знаешь, что мы тебя ищем! Выходи!

Не успела она закончить, как увидела, что высокий седой старец стоит возле дерева, опершись на высокий посох, и грустно смотрит на ее прадеда.

— Что ты наделал? — возмущенно набросилась на него Оксана. — Кто дал тебе право использовать людей для своих целей? Ты свел его с ума! Ну-ка, вылечи его немедленно!

Не обращая внимания на гневные вопли Оксаны, старец подошел к лежащему на земле гонцу и спросил:

— Ты искал меня?

— Да! Да! Да! — Прадед вскочил с земли, но тут же упал на колени перед стариком и схватил его за полу длинного рубища. — Возьми меня к себе в ученики! За те минуты, что ты говорил через меня, я увидел так много! Я прикоснулся к таким неведомым мирам, почувствовал такую силу и ощутил такое неземное блаженство, что понял, как бессмысленно все, о чем я мечтал, к чему стремился. Я понял, как убого и бедно в княжеском дворце, по сравнению с тем богатством, что скрываешь ты в своей душе. Возьми меня к себе в ученики!

Старик тяжело вздохнул и сказал:

— Конечно. Конечно, я возьму тебя в ученики. Но должен предупредить, что если ты ступишь на этот долгий путь, то не сможешь с него сойти, не сможешь остановиться, развернуться и пойти назад. Ты будешь обречен идти, даже если кажется, что впереди тупик и пути больше нет. Готов ли ты к этому?

— Да! Да! Да! — как безумный повторял прадед.

— Подумай как следует! — еще раз предупредил старец. — Готов ли ты верить мне, даже тогда, когда твои разум и чувства говорят, что я обманываю?

— Да! Да!

— Готов ли ты на боль и лишения, на тьму и трудности в пути, на страх и одиночество?

— Да!

— Хорошо. Тогда вот мое первое задание: встань и возвращайся в свою деревню. Работай, как раньше, люби жену, воспитывай детей, а потом и внуков. Выучи всех, и сам научись грамоте. А когда все твои внуки станут взрослыми, приходи сюда.

— Нет! Нет! Не прогоняй меня! — взвыл прадед и еще крепче вцепился в одежду старца. — Я знаю, ты проверяешь меня. Ты проверяешь мою решимость. Ты проверяешь, не вернусь ли я обратно в свою бестолковую жизнь. Нет, я не поверну, я не поверну!

Вселенская печаль отразилась в глазах старца, и он закрыл их, пребывая в тяжелом раздумье.

— Ну что ж, — сказал он через какое-то время. — Ты сам выбрал свой путь, хотя я конечно же повинен в твоем выборе. Но, жертвуя малым, мы спасаем целое. Это закон эволюции. Входи, — и старец указал своему новому ученику еле заметный вход в пещеру. — Я живу под землей.

Ученик с готовностью бросился к норе. Оксана в ужасе закрыла лицо руками и села на землю.

— Но помни! — услышала она властный голос старца. — Если повернешь обратно, то второго шанса у тебя уже не будет. Только вперед!

Вход в пещеру был достаточно широк, но Оксана отлично помнила из своих снов, что он будет неумолимо сужаться и, в конце концов, станет таким узким, что ползти в нем можно будет, только обдирая кожу с бедер и живота.

— А ты чего сидишь? — услышала она голос у себя над головой. — Вперед. Только вперед! Ведь ты пришла сюда не за тем, чтобы повернуть?

Оксана подошла к пещере и заставила себя залезть в нее. И тут же ее втянуло в тело прадеда. Он уже лежал, распластавшись в узком лазе. Руки были вытянуты вперед, и он не мог поддерживать сползающие с бедер штаны. «Как змея сбрасывает старую кожу»? — подумала Оксана и сделала рывок вперед, ощущая, как земля обнимает ее все крепче и крепче. Еще один рывок, и голыми коленками она ощущает холодные острые камни. Еще рывок, и сжимается грудь, становится трудно дышать и уже почти не ощущается саднящая боль в ободранных коленях и локтях, а впереди только чернота и никакой надежды на расширение лаза. Тело в панике попыталось лезть обратно, но сразу стало ясно, что это уже невозможно. Теперь только вперед или остановиться. Нет! Останавливаться нельзя! Еще одно неимоверное усилие, еще один сантиметр, еще сильнее боль и тяжесть. Ноги уже невозможно согнуть в коленях, чтобы толкнуться. Теперь могут работать только ступни и пальцы. Голова плотно прижата к рукам, а впереди никакого просвета. Еще один толчок, но он уже не продвинул ни на миллиметр.

Слабеют затекшие ноги. Все! Дальше пути нет. Тело плотно забито в землю.

И тут ужасное осознание придавило сильнее, чем толща земли: старик обманул! Таким жестоким образом он решил избавиться от свидетеля своих политических игр, заставив похоронить самого себя заживо. Хитро придумал! Сначала использовал, а потом обманул и убил. Ужас сковал и без того оцепеневшее тело. Ужас породил ненависть к тому, кого он обожал, обожествлял и превозносил выше самого Бога. Нет ничего страшнее, чем предательство! Особенно предательство того, кому веришь и кого любишь.

— Будь ты проклят, старик! — ледяной обжигающей ненавистью заполнилось сердце. — Будь проклята твоя наука! — Несчастный даже не стонал, потому что не мог набрать в грудь достаточно воздуха для стона.

И вдруг Оксана очнулась. Она вспомнила, что старец до последнего пытался отправить ее прадеда домой. Не стоит посылать проклятья тому, кто не знал, как иначе вразумить одержимого, как спасти его обожженную нестерпимым светом душу. Да, виновен этот волхв в том, что воспользовался телом ее прадеда, чтобы донести свою волю до неразумного князя, но разве не исполнил он за это все мечты своего гонца? А разве не предупреждал он, что на пути, которого жаждет его ученик, будет и боль, и тьма, и безысходность, и одиночество, и нестерпимый ужас? Но надо верить! Надо верить даже тогда, когда и разум и чувства говорят о том, что старик обманул. Оксана заставила себя успокоиться и поверить. «Выход есть! — приняла она решение. — Даже из этого безвыходного положения выход есть». Осталось только найти его. Она еще раз попыталась продвинуться вперед — усилие оказалось тщетным. Тогда она выдохнула, насколько могла, и снова толкнулась вперед. Ей показалось, что это чуть-чуть удалось. Тогда она медленно набрала в легкие воздуха, еще раз резко выдохнула и, цепляясь за каменные выступы ногтями, снова потянулась вперед. Еще миллиметр, а может быть, даже два. Удушье требует глубокого вдоха, но легким просто некуда расширяться. Но Оксана снова и снова напоминает себе, что она должна верить старцу. До самой последней вспышки сознания она должна ему верить и идти вперед. Она должна, потому что это ее выбор. Удушье становится нестерпимым, и тело, собрав последние силы, превозмогая жуткую боль и рискуя переломать себе ребра, делает резкий глубокий вдох. И вдруг раздается треск, узкий лаз раскалывается, впуская внутрь воздух и свет. Оксана в теле своего далекого прадеда вывалилась из дерева, которое было выдолблено изнутри и имитировало подземный ход, не оставляющий ни малейшей надежды на освобождение. Возле выхода ее терпеливо ждал седовласый старик.

— Скажи, — обратилась к нему Оксана, когда перевела дух, — а если бы я не поверила и не сделала этот последний рывок, неужели ты так и оставил бы меня там умирать?

— Я надеялся и молился за тебя, — ответил он.

— Мой прадед не прошел это испытание?!

— У него остались дети, о которых я позаботился. Я был уверен, что потомки хотя бы одного из четверых сумеют спасти и вывести из тьмы его душу.

— Ну, что? — обратился он к ученику, ослепленному синим небом. — Будем продолжать обучение?

— Да, — кивнул тот.

— Повторяю задание: возвращайся домой, люби жену и воспитывай детей и внуков, а когда появится первый правнук, приходи сюда, на эту поляну. Я буду ждать тебя для дальнейшего обучения. А сейчас мне пора, — старец усмехнулся. — Надо заняться политикой.

И он исчез в лесу.

Оксана открыла глаза и пошевелила затекшими руками и ногами. Казалось, что ее спина и колени действительно ощущают саднящую боль от содранной кожи. Зато в душе появилась удивительная легкость.

До вечера она пребывала в блаженном безмыслии, отдыхая от тех проблем, которые внезапно ее придавили. Она лежала на нарах, глядела на осколок неба через решетку и понимала, что даже в тюрьме жизнь может быть удивительно прекрасной, если в душе есть вот этот вот блаженный покой и уверенность в том, что выход есть.

* * *

После разговора с Алексеем Александр отправился обратно в лабораторию Анны Даниловны. Там уже сидели несколько человек, ожидая, когда же на них будут испытывать новую методику. Александр слегка оробел. Одно дело, когда ты просто строишь свои кристаллы, а потом видишь результаты, которые вполне можно списать на случайность, и совсем другое, когда к испытуемому подсоединяют провода, замеряют различные параметры и отслеживают реакцию организма.

В кресле сидела девочка лет пяти и болтала ногами. Анна Даниловна прицепила к ней клеммы и начала настраивать технику. Пока она возилась, Александр присел на корточки перед девочкой и спросил:

— Как тебя зовут?

— Леся.

— Ну, Леся? От чего тебя лечить будем?

— Не знаю, — пожала плечами девочка. — Никто ничего не понимает. Даже врачи.

— Ясно. Ну а болит-то у тебя что?

— Ничего не болит, — развела руками малышка.

— Тогда… зачем ты пришла лечиться?

— Ох! Да мама меня привела, не понимаешь ты, что ли?

— Да понимаю, — усмехнулся Александр. — А зачем она тебя привела?

— Чтобы меня проверили.

Александр понял, что ничего от ребенка не добьется, и сел на стул, ожидая, когда Анна Даниловна начнет эксперимент. Вскоре на экране компьютера появился график. Анна Даниловна несколько минут его изучала, подперев голову рукой, потом покачала головой и обернулась к Александру.

— Ничего не понимаю, — вздохнула она. — Родители ребенка утверждают, что она вообще ничего не ест.

— Как ничего? — не понял Александр.

— А так… вообще. Только пьет воду. Пытались кормить насильно, ее тут же начинает рвать. Вот привели для лечения. Утверждают, что после десяти дней голодовки.

— И давно с ней такое?

— Давно ты не кушаешь? — обратилась к девочке Анна Даниловна.

— Да кушаю я! Кушаю! Только они не видят…

— А что ты кушаешь?

— Ну… еду всякую, вкусную, разноцветную.

Анна Даниловна посмотрела на монитор.

— Все системы организма работают нормально, ни малейших признаков истощения или какой-то болезни. Разве что желудочно-кишечный тракт слегка обесточен. Но это понятно, раз он не работает. Где же она берет силы?

— А что мать говорит? — спросил Александр. — Давно есть перестала?

— Где-то месяц назад начала отказываться от еды. Потом все больше и больше… точнее, ела все меньше и меньше…

Александр взглянул на маленькое белокурое чудо с глазами небесного цвета и здоровым румянцем на щечках.

— Да, уж… на больную не похожа. У вас есть какие-то мысли на эту тему?

— Я слышала, что есть на земле люди, так называемые солнцееды, которые уже несколько лет ничего не едят. Но, признаюсь, я считала их аферистами.

— Но какое-то научное объяснение этому можно найти?

— Ну… если поискать, то можно найти объяснение всему. Вот только вопрос: правду ли говорит мама девочки.

— Моя мама никогда не говорит неправду! — возмутилась Леся.

— Ой! — Анна Даниловна испуганно прикрыла рот рукой.

Александр тоже смутился.

— Леся, скажи, — обратилась к ней Анна Даниловна. — Твоя мама говорит, что ты ничего не кушаешь, а ты утверждаешь, что кушаешь разную вкусную еду. Так кто из вас говорит неправду — ты или твоя мама?

Леся беспомощно захлопала ресницами:

— Я кушаю, но мама не видит.

Этот ответ ввел Анну Даниловну в ступор.

— Хорошо, Леся, — нашелся Александр, — а ты можешь прямо сейчас что-нибудь вкусненькое скушать?

— Могу, но не хочу, — пожала плечами девочка.

— А ты немножко совсем съешь, конфетку какую-нибудь, а я посмотрю, как ты это делаешь. Хорошо?

— Ладно, сейчас. — И Леся начала оглядываться по сторонам в поисках чего-нибудь «вкусненького». Ее взгляд остановился на окне.

Вдруг Анна Даниловна встрепенулась и глянула на экран. Там пришел в движение график. Все параметры одновременно показали резкое увеличение, а потом медленно опустились до нормального уровня.

— Все, съела облачко, — сообщила девочка.

* * *

Оксана проснулась от того, что кто-то гладил ее по голове. Она открыла глаза и улыбнулась.

— Извини, вчера я поздно пришла, — сказала тетя Вера. — Но сегодня до вечерней службы я совершенно свободна. Давай пойдем куда-нибудь. Не в келье же нам целый день сидеть. Здесь недалеко есть чудесный парк.

— А там есть, где позавтракать? — спросила Оксана, потягиваясь.

Они нашли маленькое летнее кафе и заказали себе по порции блинчиков.

— Ну, рассказывай. Как мама? — начала разговор тетя Вера.

— В больнице. Инсульт.

— Да ты что?! — Тетя Вера перекрестилась.

— Ты же ее помнишь. Чуть что — истерика. И вечно во всем какие-то ужасы ищет.

— Из-за этой истории с шофером, наверное, понервничала?

— Да нет, — махнула рукой Оксана. — За неделю до этого все случилось.

— Ох, помоги ей Боже!

— Уже помог. Представь, что бы с ней сейчас было. Так хоть лежит, ничего не знает.

— Помолюсь за нее.

— Помолись. Из-за тебя ведь она разнервничалась, — усмехнулась Оксана и подавилась блином.

Тетя Вера заботливо постучала ей по спине и с пристрастием спросила:

— Почему из-за меня?

— Ой, тетечка Верочка… извини. Болтаю ерунду, — сказала Оксана, когда откашлялась.

Но тетя Вера сверлила Оксану пронзительным взглядом. Пришлось договаривать.

— Понимаешь, она меня все в церковь тащила. Хотела, чтобы я окрестилась. Ну, я поставила условие, что окрещусь, если ты будешь моей крестной. Вот она и распсиховалась. Ты ж помнишь, как она тебя «любит».

Тетя Вера тяжело вздохнула.

— Так ты что ж, креститься ко мне приехала? — спросила она после небольшой паузы.

— Если честно, то нет. Как-то не готова я к такому мероприятию. Приехала просто потому, что больше-то мне ехать некуда. Да и хотелось тебя увидеть.

Тетя Вера улыбнулась:

— Раз уж зашел у нас разговор, то должна я тебе рассказать, что… крещеная ты.

— Как крещеная? — удивилась Оксана. — Когда?

— В детстве еще. Года два тебе было. Мать твоя тогда на курорт уезжала, а ты с отцом дома оставалась. Он меня пригласил, чтобы я с тобой побыла, пока он с друзьями на рыбалку съездит. Как же я могла такой шанс упустить? Взяла тебя да свозила в церковь.

— И что теперь? — захлопала глазами Оксана. — К чему меня это обязывает?

Тетя Вера засмеялась:

— Да ни к чему. Живи, как живешь. Это мне дало спокойствие и возможность за тебя молиться на правах крестной.

— А если я захочу принять какую-то иную веру?

Тетя Вера нахмурилась:

— И зачем тебе это надо?

— Да мало ли? — пожала плечами Оксана. — Например, захочу выйти замуж за иноверца.

— За татарина, что ли?

— Да успокойся! — засмеялась Оксана. — Я ж сказала: «к примеру». Просто получается, что без меня меня женили. Это все-таки должно быть осознанное решение.

— Ну, — тетя Вера пожала плечами, — осознанное оно, конечно, вернее. Но так уж вышло, назад не воротишь.

— Не воротишь, говоришь? — и Оксана таинственно усмехнулась, чем привела тетю в замешательство.

— Есть, конечно, обряды, которые из одной веры человека в другую переводят… ой, Ксюша, пугаешь ты меня! Ну-ка рассказывай, что у тебя там, на душе и за душой.

— Ох, тетечка Верочка, если бы я сама понимала… — вздохнула Оксана, размазывая блином повидло по тарелке. — В общем, познакомилась я с одним парнем… так вот, он знахарь… и язычник… кажется.

Оксана подняла взор на тетю. Та глядела на нее с интересом и без осуждения.

— Так вот, — продолжила она. — Он рассказал кое-какую… э-э-э… информацию, которая ему от деда-знахаря досталась. И меня это очень заинтересовало… намного больше, чем Библия. Понимаешь? И кажется, душа моя больше склоняется к этой вере…. Даже не знаю, как она называется. Ведизм, может быть? Ну, и сам парень тоже заинтересовал, — улыбнулась Оксана.

Тетя Вера вздохнула и растерянно покачала головой.

— Ой, Ксюшка, Ксюшка! Что ж мне теперь с тобой делать?

— Вот и я спрашиваю: что теперь делать?

Тетя Вера немного помолчала в раздумьях, а потом сказала:

— Но ведь если я скажу тебе, что ты заблудилась, ты ж мне не поверишь!

— Не поверю, — кивнула Оксана.

— Значит, убеждать и отговаривать тебя бесполезно?

— Ну, почему? — пожала плечами Оксана. — Можешь попробовать. Если ты логично объяснишь мне, почему христианство лучшая для меня религия, то… есть шанс, что я приму ее.

— Как можно такое логично объяснить? Ведь потому она и вера, что можно лишь верить…

— Хорошо, — улыбнулась Оксана, — но ведь есть и древняя вера наших предков. Почему бы не следовать ей?

— А что, этот твой парень…

— Александр…

— Этот твой Александр объяснил тебе логично, почему его вера лучше?

— Нет. Он меня в общем-то за нее и не агитировал. Но душа на нее отзывается. И результаты сразу видны. А Библию я читала-читала и никаких положительных эмоций. Одни вопросы, на которые ни у кого нет ответов.

— Так, задай эти вопросы мне. Может, я отвечу.

— Ой, теть-Вер! Давай, лучше о чем-нибудь другом поговорим. А то не сможешь ответить, расстроишься.

— Ну, давай, — вздохнула тетя и вернулась к своему завтраку.

Несколько минут они молча дожевывали свои блины. Новая тема для разговора не появлялась. Тогда Оксана решилась-таки продолжить старую:

— Вот, например, задавала я маме вопрос, как получилось, что: «И призрел Господь на Авеля и на дар его, а на Каина и на дар его не призрел. Каин сильно огорчился…» Чем дело кончилось, ты помнишь — убил Каин брата своего из зависти. Скажи: как может Отец похвалить дары одного сына и проигнорировать другого?

Тетя Вера улыбнулась и сказала:

— Богу одинаково понравились дары обоих братьев. Но если Авель, поднося дары, не ждал от Отца Небесного каких-то похвал, а дарил от чистого сердца, то Каин ждал награды и хвалы. И оттого, что лицо Авеля было радостно, Каин сделал вывод, что того Отец похвалил, а на его дары не призрел. А Богу одинаково не нужны были дары ни того, ни другого. Понимаешь? Люди приносят дары не для Бога, а для себя.

— Да? Но всего этого в Библии не написано. Как говорится, догадайся, мол, сама…

— Ну, почему? Это ж только самое начало. Как ты можешь говорить, что там этого не написано? Ты прочитала Библию целиком?

— Нет, конечно! А что, ты хочешь сказать, что дальше есть расшифровка этого сюжета?

— Напрямую — нет. Но когда вдумчиво читаешь и пытаешься самостоятельно найти ответы на возникающие вопросы, то понимание приходит.

— Ты представляешь, что такое вдумчиво прочитать эту книжищу! Это ж свихнуться можно.

Тетя Вера засмеялась:

— Ой, Ксюша! А разве нельзя свихнуться, прочитав полное собрание сочинений Дарьи Донцовой?

— Ты что, читала Донцову? — удивилась Оксана.

— Так это самая читаемая писательница у моих теперешних подопечных, как же мне ее не знать? Прочитала пару книг. Давай вернемся к Библии. Какие еще вопросы у тебя возникли?

Оксана махнула рукой:

— Да там, что ни строчка, то вопрос. Например, зачем идет перечисление потомков Адама, да еще с указанием времени их жизни? Какой в этом смысл? Это не несет никакой полезной информации! А вся эта история «избранного народа»! Это же ужас! Полный список грехов и извращений! Одни дочери Лота чего стоят… а это только начало!

— И до какого места ты дочитала эту страшную историю? — улыбнулась тетя Вера.

— Остановилась на царе Соломоне.

— У-у-у! Так ты далеко зашла! А говоришь, вера христианская тебя не привлекает.

— Если раньше я еще сомневалась, то вот теперь не привлекает точно! — засмеялась Оксана. — Вот ответь мне, зачем вся эта информация русскому народу?

Тетя Вера вздохнула:

— Ответ-то у меня есть, да только как же сказать-то?

— Да так прямо и скажи.

— Прямо не получится, — улыбнулась тетя Вера. — Давай-ка я попробую в обход.

— Интересно! Люблю загадки разгадывать, — улыбнулась Оксана.

— Видишь стакан?

— Вижу, — Оксана глянула на стакан с недопитым чаем.

— Он на четверть полон или на три четверти пуст?

— Ой! Тетечка Верочка! Да этой загадке-анекдоту уже сто лет в обед. Оптимист видит его наполовину полным… в данном случае на четверть, а пессимист наполовину пустым. И что? При чем тут ответ на мой вопрос?

— Ксюша, — терпеливо повторила тетя Вера, — ответь! Он на четверть полон или на три четверти пуст?

Оксана вздохнула, посмотрела на стакан и сказала:

— Допустим, на четверть полон. Все-таки я считаю себя оптимисткой.

— Хорошо, допустим. Но если ты такая оптимистка, то почему же в истории «избранного народа» ты увидела только грехи и извращения? Ведь там и о добродетелях написано. Просто, если стакан только наполовину полон, то он при этом обязательно наполовину пуст. И оптимисты с пессимистами могут спорить хоть до хрипоты, но видят они один и тот же стакан. Кстати, скажи мне: почему ты вдруг начала рассказывать про оптимистов и пессимистов? Ведь я спрашивала не о них, а о полноте стакана.

— Не знаю… вспомнилось, — пожала плечами Оксана.

— Значит, ты не сама на мой вопрос ответила, а вспомнила уже давно заготовленный кем-то ответ. Так?

— Получается так, — сморщилась Оксана.

— К сожалению, Ксюша, мало тех, кто может судить о Великой Книге по самой Книге. В основном людям знакомы пересказы, мультики и, что всего опаснее, трактовки. Кто-то когда-то прочитал и высказал свое мнение на основе своего понимания или, что еще хуже, выгоды. А понимание и выгода каждого зависит от того, насколько его собственный «сосуд души» наполнен.

— Но я-то сама читала…

— Да, но ты читала предвзято. Во-первых, ты искала доказательства того, что христианство тебе не подходит. Я права?

Оксана засмеялась:

— Ну, вообще-то да.

— Во-вторых, ты читала, уже наслушавшись различных мнений. А в наше время основные претензии к Библии именно те, которые ты мне высказала. Первая — множество бессмысленных незначительных деталей, в которых легко запутаться, и вторая — история еврейского народа. Зачем вроде бы нам это?

— Хорошо. Согласна, что я была предвзята. Но тем не менее вопрос остался. Зачем?

— Я уже говорила тебе вчера, что человек изначально грешен, потому что жить-то он не умеет. И Ветхий Завет — это история о том, как народ учился жить. И там честно записаны все ошибки человечества на пути «заполнения сосуда души».

— Не человечества, а еврейского народа, — возразила Оксана.

Тетя Вера грустно улыбнулась.

— Ксюша, скажи, разве ребенок еврей чем-то сильно отличается от русского? Может, он кушает по-другому? Или какает?

— Ты думаешь, что все народы развиваются одинаково, как дети?

— Почти одинаково. Давай на примере того же чая: у меня еще четверть стакана, а ты свой уже выпила. Процесс идет с разной скоростью, но одним и тем же путем. Разница может быть в форме стакана, в количестве сахара и лимона, в температуре… но суть одна: утоление жажды.

— Так зачем русским людям утолять духовную жажду еврейской историей? Разве у них нет своей?

— Есть! Сказки, былины… но книги, подобной Торе^[3], нет.

Оксана замолчала. Вспомнился Василий Сергеевич, который упомянул однажды о Книге Велеса.

— А Книга Велеса?

Тетя Вера улыбнулась и покачала головой:

— Ох, Ксюша… не от своей души ты это сказала. Ты ведь ее не читала.

Оксана смутилась:

— Ну, не читала…

— Хорошо. Допустим, что Книга Велеса не подделка, а подлинный документ о вере древних русов.

— Почему, «допустим»? Ты в этом сомневаешься?

— В этом сомневаются ученые, которые проводили экспертизу фотоснимков и анализ лингвистических особенностей. А саму книгу так и не нашли, чтобы убедиться в подлинности.

— Может быть, ученым она просто сильно не выгодна?

— Может быть, — пожала плечами тетя Вера. — Поэтому я и говорю: «допустим». Допустим, эта книга подлинная. Но почему же ты ее до сих пор не прочитала?

— А ты прочитала?

— Довелось. Там рассказывается о том, что русы сначала были мирным народом, на который все время нападали то греки, то хазары, то кочевники. И им все время приходилось то уходить на север, то жить в лесах. Потом наступили холода, и они, спасаясь от ледника, пошли на юг. Там им пришлось заново завоевывать земли, которые принадлежали им две тысячи лет назад. Ты думаешь, кто-то их там ждал? Все народы хотели жить на плодородных землях. Велесова книга — это такая же, как и Ветхий Завет, история ошибок и войн, завоеваний и поражений. Но при этом ни по объему, ни по своему значению она не может сравниться с Библией.

— Но это наша история!

— Да разве я спорю? Но… давай вернемся к стакану. Скажи, в чем его ценность?

— В том, что в него можно налить чай, — пожала плечами Оксана.

— А если я выломаю кусок, сохранится ли его ценность?

— Нет, конечно.

— Вот и ответ, почему в Библии так много разных, кажется незначительных, мелочей. Потому что их нельзя выбросить, потому что без них Библия станет дырявым сосудом, и не сможет удержать в себе то, что хотел донести до нас Тот, кто ее писал.

— А по-моему, ты преувеличиваешь значение всей этой ерунды. Но хорошо! Если саму Библию ты сравниваешь с сосудом, то, что же в него налито?

— Хороший вопрос. — Монахиня задумалась. — Сказать, Знание? Значит, ничего не сказать. Кстати, вспомнилась одна история: сидит у нас одна цыганка. Так вот она гадает на картах Таро, но при этом ходит в храм, исповедуется. Я однажды сказала ей, что гадание — грех, на что она в ответ рассказала мне легенду о происхождении Таро.

— И что за легенда? — оживилась Оксана.

— Давным-давно жили на свете люди, обладающие великим знанием. И не было на земле ни войн, ни болезней, ни других бед. Но пришло время вселенской ночи, и разум начал угасать. Начали рождаться дети, которые не способны были… в общем, не желали учиться. И вот, последние из мудрецов собрались, чтобы придумать, как им сохранить Знание до той поры, когда люди снова смогут вместить его. Можно доверить информацию папирусам, спрятать их в каком-нибудь храме и поставить на страже благочестивых, преданных Знанию воинов. Но оставят ли обезумевшие народы в целости этот храм? Не уснут ли хранители? И как записать Знание? Ведь если оставить его незашифрованным, то много зла может принести оно спящим народам, да и слишком много папируса придется потратить на запись.

Долго искали они надежный способ. И вдруг один из них предложил: а давайте оставим Знание на хранение не Добродетели, а Пороку! Все удивленно на него взглянули, но тут же поняли всю гениальность идеи. Так появились карты Таро. Мудрецы придумали множество азартных игр и способов гаданий и обучили этому бродячий народ. А на сами карты нанесли знаки и символы — зашифрованное Знание. Теперь они были спокойны за его сохранность. Можно сжечь один храм с тоннами папируса, но невозможно отловить всех игроков и гадалок. Они пронесут Знание через века. А когда после эпохи сна мудрецы снова воплотятся на земле, то карты обязательно попадут к ним в руки, и через зашифрованные символы они вспомнят все.

— Интересная легенда, — согласилась Оксана, — но какое отношение она имеет к нашему разговору о Библии?

— Когда цыганка мне ее рассказывала, я тоже не увидела связи, — усмехнулась тетя Вера. — А сейчас вдруг поняла. Во-первых, созвучие Таро — Тора.

— Хм…

— Во-вторых, сами символы на картах. Ты их видела?

— Нет. И что за символы?

— Там есть и карта «Башня» (помнишь в Ветхом Завете есть история про Вавилонскую башню?), и карта «Искушение». Там нарисовано, как Змей искушает Еву. Есть карта «Сатана»… да там множество библейских сюжетов в этих картах. А главное: Тора тоже была дана «бродячему народу». Таро — цыганам, Тора — евреям.

— То есть тоже на хранение пороку? — усмехнулась Оксана.

— Возможно, древние мудрецы, зная характер этого народа, были уверены, что те смогут разнести священное знание по всей земле. Так оно и вышло. А по поводу того, что в Ветхом Завете история только евреев, ты не права. Адам и Ева, прародители всех народов на земле. А вспомни историю про Вавилонскую башню. «На всей земле был один язык и одно наречие. И сказали люди: построим себе город и башню высотою до небес и сделаем себе имя, прежде нежели рассеемся по лицу всей земли. И сказал Бог: вот, один народ, и один у всех язык; и вот что начали они делать, и не отстанут они от того, что задумали делать; сойдем же и смешаем там язык их, так чтобы один не понимал речи другого. И рассеял их Бог оттуда по всей земле; и они перестали строить город». Так что, я думаю, что в Библии описывается история всего человечества.

— Вот спасибо! Напомнила мне еще один вопрос, — сказала Оксана. — Что Богу, жалко было что ли? Пусть бы строили себе эту башню. Зачем было смешивать языки и рассеивать людей по земле?

— Знаешь, Ксюша, я думаю, для того эта Книга и писалась, чтобы у тебя возникли вопросы, и ты начала искать ответы на них. Обвинить Писателя в том, что ничего не понятно, может каждый. А вот найти ответы… и вновь обрести Знание…

— Ну? И ты нашла эти ответы? — нетерпеливо спросила Оксана.

— Ты будешь допивать мой чай? — спросила в ответ тетя Вера, протягивая Оксане свой стакан.

— Зачем? — удивилась Оксана.

— А зачем тебе ответы, которые нашла я? — засмеялась тетя Вера. — И не пытайся понять Библию буквально. Это величайшая шифровка.

* * *

И имя твое во крещении — Ксения, — продолжила разговор тетя Вера, когда они ушли из кафе и перебрались в уютную парковую беседку.

— Странница, значит? — улыбнулась Оксана. — Ну, что ж. Значит, буду странствовать. Судьба такая.

— Ты это брось! Завтра же поезжай домой и начинай свои дела распутывать. Бегство — это не способ решения проблем!

— Да я и не собираюсь бежать, — успокоила тетю Оксана. — Странствия, они ведь не только по миру могут быть.

— А как еще?

— Ну, например, по лабиринту времен.

— Это что еще за лабиринт такой?

— Сложно объяснить. Это как бы путешествия по памяти предков.

— Как это? Генеалогическое древо, что ли, составляешь? — оживилась тетя Вера. — Это дело хорошее.

— Было бы здорово. Да только как его сейчас восстановишь-то?

— А я вот взялась за это дело. Очень увлекательно. Архивы-то церковные сохранились.

— И что нашла?

— Пока дошла до нашей далекой прабабки, жившей аж в восемнадцатом веке. И на этом корешок оборвался.

— Почему?

— Потому что подкидыш она была. Положили ее на порог церкви в корзине. Воспитывалась в приюте при монастыре. Окрестили Серафимой.

При этом известии глаза Оксаны расширились от удивления:

— Да как же они могли?! Почему?

— Что почему? — спросила тетя Вера.

— Да нет, — спохватилась Оксана. — Это я так. А в какую церковь ее подкинули?

— А в ту самую, где тебя матушка Ксения позавчера нашла.

Когда они вернулись к зданию тюрьмы, тетя Вера увидела на парковке машину, на которой приехала Оксана. Удивившись, и она подошла к старушке «копейке».

— Это же Васина первая машина! — обрадовалась она и ласково погладила автомобиль по капоту.

— Надо же! Узнала, — засмеялась Оксана. — Ты ее прямо как лошадь гладишь.

— Ой, Ксюша! Да как же мне ее не узнать? Ведь мы тогда всей семьей деньги копили, чтобы ее купить. А как мы радовались, когда Васе на заводе эту машину выделили. А сколько она нас возила по грибы да ягоды. Помнишь? Да как же она до сих пор у тебя живая-то?

— Да, тетя Вера, теперь я понимаю, в кого я такая сентиментальная, — засмеялась Оксана и тоже погладила машину по крыше. — Не смогла я ее продать. Как представила, что кто-то будет на ней ездить, так прямо сердце сжалось. Думаю, пусть уж доживает в нашей семье. Отремонтировала ее, даже покрасила. Железо полностью сменить пришлось. А ведь правда: она, как старая лошадь. Скажи, а как ты думаешь, есть души у вещей?

— Души? — Тетя Вера озадачилась вопросом. — Да нет, конечно! Какие у них души? У животных-то не понятно, есть ли душа, а ты у машин хочешь ее увидеть.

— А я думаю, что у некоторых вещей душа есть. Вот у нашей «копеечки» точно есть.

— Да ну, брось! — махнула рукой тетя Вера.

— Серьезно. Вот послушай… Помнишь, что Бог создал Человека по образу и подобию своему?

— Да…

— А раз так, значит, Человек тоже, подобно Богу, способен создавать тварей по образу и подобию своему?

— К чему это ты клонишь?

— Как, к чему? Очевидно же, что раз Человек подобен Богу, то он тоже Творец, и значит все, что сотворено Человеком — это его дети, подобно тому, как человек — дитя Бога. Пусть и не совершенны пока творения Человека, но и сам Человек пока не достиг Божественного совершенства.

— А душа здесь при чем?

— Как при чем? Создав Адама, Бог вдохнул в него Душу. Без Божественной Души Адам был всего лишь глиняной куклой. А ты помнишь, сколько души папа вложил в эту машину? Он же ее сам ремонтировал, он же с ней разговаривал. Как же она может быть бездушной тварью? Вот и ты, увидев ее, пошла с ней здороваться.

— Ой, Ксюха, фантазерка, — засмеялась тетя Вера.

— Да. А вот у обоих моих «мерсов» души нет. Поэтому с ними и расставаться не жаль.

* * *

Тетя Вера ушла по своим делам, а Оксана опять осталась в тюремной келье одна. Она села на жесткую постель, скрестила ноги и отправилась в свой генетический лабиринт искать Ксеньку со старой Ведьмой. Она догнала их в лесу и преградила им путь. Старуха остановилась, глядя на Оксану без малейшего удивления. Ксенька же, наоборот, глядела испуганно. Глаза ее были красны от слез.

— Скажите мне, пожалуйста! — строгим голосом без всяких предисловий начала Оксана. — Как так случилось, что ваш ребенок оказался в церковном приюте?

— О чем ты говоришь?! — нахмурилась старуха. — С чего ты это взяла?

— Из записи в церковной книге! И из элементарной логики. Если бы Ксенька не подбросила свою дочь на порог этой церкви, то мои предки жили бы не в этом городе, а где-нибудь на Лысой горе. Вы ведь туда сейчас направляетесь?

Ксенька растерянно поглядела на бабушку и спросила дрожащим голосом:

— Это кто?

Старуха не ответила и снова обратилась к Оксане:

— У тебя множество родовых корней. Почему ты решила, что тот ребенок именно наш?

На этот вопрос Оксана не нашла, что ответить, кроме как «чувствую». Старуха усмехнулась в ответ, но все-таки достала из вещевого мешка мешочек для гадания. Сев на землю и расстелив широкую юбку, она высыпала руны и полностью погрузилась в созерцание выпавшей картины.

Ксенька, увидев это, толкнула Оксану локтем и сказала:

— Это надолго. Пойдем хоть ягод пособираем пока.

Они оставили ведьму и пошли собирать бруснику. Увидев россыпь ягод, Оксана потянулась к ним рукой, и вдруг осознала, что опять вселилась в Ксеньку. Вспомнилось, как легко она нырнула в дыру подземного хода вслед за бабкой и выбралась из горящего дома самостоятельно, не повредив ни своего рассудка, ни своего будущего ребенка.

Но грудь давила тяжелая удушливая тоска. «Ну, как он мог? Как он мог позволить сжечь нас? И почему не предупредил? Может быть, сам не знал?» Ксенька изо всех сил пыталась найти для Семена оправдание. Но память неумолимо возвращала ее в тот момент, когда они с бабушкой вышли на пригорок, откуда был виден пожар. Ксенька сразу увидела его высокую фигуру. Он стоял в толпе ротозеев и спокойно смотрел, как полыхает дом, в котором, как он думал, горит она.

— Я говорила, что напрасны твои старания, — проворчала старуха. — Темные они люди, нет в них воли Божественной. Потому и нужны им храмы да попы, чтобы хоть как-то душу свою от тьмы удерживать. Только на семя такой мужик и годен!

И старуха утащила ревущую Ксеньку с пригорка.

— Ты плачь, плачь! — приговаривала она, ведя внучку по лесным тропам. — Со слезами боль выйдет. Не держи в себе. Тут ведь, кроме как слезами, больше ничем душе не поможешь.

И вот, наконец, слезы закончились. Ксенька ела ягоды и ждала, когда ведьма наглядится на свои дощечки. Оксана осторожно вышла из ее тела и, вселившись в старуху, заглянула вместе с ней в будущее.

Руны выпали так, что были видны несколько путей, по которым может пойти история. Один из них вел Ксеньку обратно в обезумевшую деревню, но его вероятность была намного слабее других.

— Этот путь закрывается, — сказала ведьма. — Если бы внучка повредилась рассудком или ребенок родился больным, то этот вариант был бы возможен. Ксеньку пристроили бы в монастырь, а ребенка в монастырский приют. Так им было бы лучше, ведь в ведовской общине они чувствовали бы себя неполноценными. Но сейчас этот вариант маловероятен, — развела руками старуха. — Даже и не знаю, что могло бы привести к такому исходу. Видимо, все-таки подвело тебя твое «чутье», девочка. Не наша это ветвь, другая какая-то. — И ведьма начала собирать руны в мешочек.

— Постой! — попыталась остановить ее Оксана. — Скажи тогда, какой дальнейший путь самый вероятный.

Старуха строго глянула на нее.

— Это еще зачем?

— Как зачем? Выбери самый лучший и проговори его, чтобы сбылся.

Ведьма ухмыльнулась и поглядела на Оксану с иронией.

— Да кто ж ведает, какой из них лучший? Может ты? За каждым вариантом новое разветвление. Одна дорога, может быть, и не самая легкая, но потом выведет на счастье большое. А иной путь кажется самым прекрасным, а глянешь дальше, там болото беспросветное. Всего не просчитаешь. Наша задача — принимать решения у развилок, а далее все в руках Божьих.

Старуха встала, окликнула Ксеньку, и они пошли своей дорогой. Оксана поглядела им в след и полетела на поиски Семена.

Она нашла его пьяным, в обнимку с бутылкой самогона. Он сидел во дворе и выцветшим, безумным взглядом наблюдал, как его молодая жена вместе с матерью и тещей убирали остатки свадебного пира. Вокруг валялись объедки, битая посуда и другие результаты человеческого чревоугодия. Голые ветви деревьев, пожухлая трава и тяжелое серое небо усугубляли мрачность картины.

Похоже, что последнее время Семен провел в запоях. Из красавца-жеребца он превратился в сутулого меланхолика с опухшим лицом и красными глазами. Женщины с презрением косились на него, а невеста нервно покусывала губу, глядя на когда-то такого вожделенного жениха.

— Видимо, действует все-таки проклятье ведьмы, — заворчала мать Семена. — Такая погода была отличная, а на свадьбу гляди, каких туч натянуло. Всю гулянку испоганило.

Оксана с брезгливостью глядела на эту отвратительную картину. Как можно сетовать о погоде, когда у нее сын спивается? Неужели в угоду своим религиозным амбициям можно поломать жизнь человеку и даже ничуть не почувствовать угрызений своей христианской совести?!

— Надо бы пригласить батюшку, — ответила мать невесты. — Пусть бы пепелище освятил, да заодно Семена бы образумил. Что-то много пьет он в последнее время.

Оксана захлебнулась волной тошнотворной ненависти к этим жалким квочкам. Сжав зубы и зажмурившись, как от сильной боли, она мысленно закричала:

— Ну, как?! Как можно любить этих уродов?! Скажи мне, старец Серафим! Как можно видеть вот эти вот самодовольные рожи, которые даже не понимают, что они натворили?! Да еще и любить их при этом? Как?!

Она упала на кровать, прижав коленки к животу, и из глаз ее брызнули горючие слезы. Она увидела, как в приступе ярости встал пьяный Семен, схватил бутыль самогона и со всего маху ударил свою новоиспеченную тещу по виску. Та рухнула наземь. Потом он замахнулся на мать, но, услышав ее душераздирающий визг, опомнился, разбил бутыль об стол, развернулся и пошел со двора.

Утром его нашли на пепелище, заковали в кандалы и отправили в город до вынесения приговора. Его осудили на десять лет каторги и отправили на медные рудники, где он и погиб в завале шахты.

Так чей же ребенок был подкинут на крыльцо церкви?

Этот вопрос снова возник, когда Оксана немного отлежалась. Мышцы расслабились, слезы высохли, гневное удушье прошло. Она села на кровати и оглядела темные стены кельи. Блуждающий взгляд зацепился за иконостас, и на одной из икон она увидела знакомый силуэт преподобного старца Серафима. Мерцающий огонек лампады высветил последние очаги злости в душе, и Оксана обратилась к своему помощнику:

— Ты нашел способ любить врагов своих? Поделись наукой! Я не понимаю, как можно их простить… а уж любить и подавно.

Она снова увидела себя возле той же церкви. Было раннее летнее утро. Солнце еще не взошло, но первыми лучами уже озарило позолоченные кресты над куполами. Рука потянулась ко лбу, для крестного знамения, но что-то тяжелое не позволило ей сделать привычный до автоматизма жест. Она взяла корзину другой рукой, и вдруг там кто-то запищал и заворочался. Сердце сдавила щемящая боль, в висках застучало: «Скорее, ставь и беги отсюда, пока никого нет». Озираясь по сторонам, она взошла на крыльцо, поставила корзину с младенцем и поглядела в маленькое беззубое личико.

— Агу! — обрадовался малыш, увидев материнское лицо и, наконец-то высвободил из тугой пеленки крохотные ладошки.

Сердце бешено заколотилось. Она собралась уже взять корзину и уходить отсюда, невзирая на все принятые ранее решения, но вдруг на паперти в одной из ниш кто-то зашевелился. Она вздрогнула, и внезапно нахлынувшая волна материнской нежности разбилась об этот испуг. Она бросилась бежать вниз по лестнице. На нижней ступеньке запнулась и упала, ободрав коленку.

Это падение слегка отрезвило Оксану. Она вспомнила, что она здесь не просто актриса, но и режиссер, и в ее воле менять события. Она взлетела над ситуацией и посмотрела в сторону оставленной на крыльце корзины. К малышу уже подошла старая нищенка и чего-то там с ним улюлюкала. Оксана развернулась и полетела вслед за матерью подкидыша.

Она настигла ее на берегу реки. Та сидела, обхватив колени руками и уткнувшись в них лицом. Оксана подошла и села рядом.

— Никак топиться надумала? — спросила она.

Женщина вздрогнула и подняла заплаканное лицо.

— А твое какое дело? — грубо ответила она. — Иди своей дорогой.

— Да вот ищу ее, дорогу-то, — сказала Оксана, лишь бы поддержать разговор. — Не подскажешь, куда мне дальше?

— Я тебе не поводырь, — сквозь зубы процедила собеседница.

— Это точно, — согласилась Оксана. — Ты сама так заблудилась, что без поводыря не выберешься. Зачем ребенка бросила? Он в чем виноват?

Глаза беглянки испуганно забегали.

— Не докажешь, что это мой ребенок! — дрожащим голосом сказала она.

— А зачем? И не буду доказывать, — ответила Оксана спокойно. — Девочке лучше будет в монастырском приюте, чем с такой матерью. Она вырастет доброй и порядочной девушкой, выйдет замуж, и от нее пойдет прекрасный и здоровый род, в котором в будущем рожусь я. А вот ты в нашем роду уже не сможешь родиться, — подвела итог, тем самым вынеся приговор Оксана.

— А туда мне и дорога, в преисподнюю, — разрыдалась женщина.

Оксана переждала приступ всхлипываний и вздрагиваний и сказала:

— Впервые вижу, чтобы человек сам себе желал геенны огненной. Что ты натворила такого ужасного?

Женщина молчала.

— Пошла бы в церковь, покаялась на исповеди. Ну, в конце концов, в монастырь бы ушла грехи замаливать. Разве самоубийство — выход?

— Да с чего ты взяла, что я топиться пришла?

— А разве нет?

— Нет. Это было бы слишком просто. Да и какой смысл отягощать душу еще одним смертным грехом? Мне уже и так достаточно, чтобы на самом дне ада оказаться. Покаяться, говоришь? И что? Кабы от этого последствия всех моих деяний исправились, то я целыми днями бы каялась.

— А давай попробуем! — предложила Оксана.

— Попробуем — что? — удивилась грешница.

— Вернемся в прошлое и все поменяем.

— Мне не до шуток, — вздохнула женщина и встала, собираясь уходить.

— И куда ты теперь?

— Пойду на рудник, наймусь на работу. Может быть, хоть иногда смогу мужа своего видеть.

И она начала удаляться, хромая и всхлипывая.

— Подожди! — крикнула Оксана, догнала ее и пошла рядом. — Ты все еще любишь его? — спросила она.

— Люблю? — женщина задумалась. — Нет! — помотала она головой. — Я его ненавижу! Я… его… ненавижу! — заорала она. — Он вымотал мне всю душу своими изменами, он убил мою мать, он толкнул меня на путь греха! За что мне любить его? — И она упала в дорожную пыль, рыдая и размазывая по лицу слезы.

— Тогда зачем ты идешь к нему на рудник? — удивилась Оксана. — Отомстить?

— Отомстить? — истеричка подняла чумазое лицо. — Да зачем же ему еще-то мстить? — скрипуче засмеялась она. — Он и без того в кандалах.

— Тогда зачем идешь туда?

— Потому что я без него не могу, — застонала женщина. — Пыталась забыть… не могу!

— Да как же «без него»? У тебя ж ребенок! Это тоже часть его!

— А с чего ты взяла, что это его ребенок?

— А разве нет?

— Да как он может быть от него, когда он нашу первую брачную ночь провел на ведьминском пепелище? А наутро его забрали.

— А от кого тогда дочь?

— Да с чего ты взяла, что дочь? Сын у меня.

— Подожди! Как сын?

— Так сын. Маленький такой, вот с такой вот пипкой между ног, — она улыбнулась, вспомнив своего малыша.

— Ничего не понимаю! — Оксана села на придорожный камень и подперла голову рукой. — Совсем ты меня запутала. Ну, ладно. А сын от кого?

— От музыканта заезжего, что на свадьбу к нам приглашен был. А может, от стражника, что в остроге Семена стерег. Откудова я знаю? Сейчас уже и не разберешь. Да и не к чему мне…

— А если бы все-таки можно было все перепрожить, то что бы ты поменяла? — настойчиво спросила Оксана.

— А что тут еще можно поменять? Ведьму сожгли, а только себе хуже сделали! Матери наши с молодости дружили и с самого детства нас уже поженили. Да и кто, кроме меня, в деревне ему парой был? Были, конечно, дурочки, что надежды имели, да только он на них и внимания не обращал. А меня он невестой признавал, ждал, когда мне возраст подойдет. Он же старше меня. Все в деревне знали, что он девок гулящих навещал. Обидно было, но я терпела. Да и мать говорила, что пусть он лучше с молодости нагуляется, чтобы после свадьбы на сторону не тянуло. А тут вдруг появилась в деревне эта… Ксенька. И так замутила разум-то ему, что он заподумывал, чтобы на ней жениться, а не на мне. Уж чего мы только не делали, и молились, и службы на вразумление в церкви заказывали, и даже грех на душу взяли, зелье отворотное сварить. Так его с этого зелья только пронесло, а от Ксеньки ничуть не отворотило.

— А кто придумал сжечь Ксеньку с бабушкой?

— Идея была матери Семеновой, а уж мы поддержали. Вот если бы тут можно было все поменять…

— Можно! В какой момент тебя перенести?

— Может туда, когда Купалу гуляли?

— Давай попробуем. Как хоть звать-то тебя?

— Зови Марией.

* * *

Они оказались на поляне. Было шумно. Все веселились, дурачились, играли в игры, танцевали под гармошку, меняясь партнерами. Семен, даже когда они оказывались в разных парах, глядел и подмигивал ей, Марии. Но тут гармонист попросил минуту отдыха, чтобы сбегать в лесок. Наступила тишина. Все выстроились кругом, придумывая, во что бы поиграть, пока нет музыки. И вдруг тишину разорвал внезапный, незнакомый никому звук. Кастаньеты — поняла Оксана. Звонкие удары надетых на пальцы Ксеньки косточек и бубенцов на запястьях издавали завораживающий, опьяняющий ритм. Под этот аккомпанемент вышла в круг и сама Ксенька. Увлеченные удивительным танцем все замерли. Оксана на собственной шкуре испытала муки ревности, которые испытывала невеста Семена, видя, каким взглядом следил ее возлюбленный за этой выскочкой.

Когда вернулся гармонист, Ксенька закончила свой колдовской танец, встав в грациозную позу и протянув руку в его сторону. Тот растянул меха и затянул привычную кадриль, но и под эту знакомую всем музыку, Ксенька ухитрилась изобразить такие движения, что у всех мужиков окончательно посрывало черепицу с крыш. Они наперебой начали приглашать ее на танец. Оксана кинулась, было, к Семену, чтобы остановить его, но вовремя опомнилась, зная, что он просто отодвинет ее с дороги, направляясь отбивать Ксеньку у очередного партнера.

— Самое время что-то менять, — сказала она. — Что будем делать?

— А что тут сделаешь? — чуть не плача ответила Мария. — Ясно же, что все бесполезно.

— А ну-ка глянь вон туда. Кто это? — показала Оксана на симпатичного парнишку, который стоял в стороне от общей толпы и едва сдерживал смех, глядя, как парни бьются за право станцевать с королевой праздника.

— Этот? А… — махнула рукой девушка. — Сирота, нищета. Живет с бабкой.

— А ну-ка пойдем, — приказала ей Оксана.

— Куда? К Котьке, что ли? Да от него ж не отвяжешься потом!

— Вот и не отвяжешься. Так надо!

Они подошли к парнишке, от чего тот слегка смутился, но свой синий взор не опустил.

— Привет, — сказала Оксана. — А ты чего не прыгаешь вокруг новой красотки?

— Да чего там прыгать? — улыбнулся он. — Ясно же, что…

— Что?

Котька таинственно усмехнулся.

— Ну, подумаешь, пляшет по-цыгански. Хочешь, я тебе табор таких цыганок приведу, и все они для тебя плясать будут и славные песни тебе петь?

— Ты? Мне? — Мария захохотала. — Да где ты денег на цыган возьмешь?

— А цыгане, они ж не только за деньги поют, — загадочно ответил Котька.

— А за что ж еще? — удивилась Мария.

— За уважение, да просто за веселье. Хочешь, съездим к ним. Тут недалеко табор стоит.

— Котя, ты что? С ума сошел? К цыганам? Да они тебя как липку обдерут и по миру пустят.

Парень опять таинственно улыбнулся и пожал плечами:

— Ну, как хочешь. Может быть, тогда пойдем, потанцуем?

Мария уже собралась было отказать ему, но Оксана взяла ситуацию под контроль и подала Котьке руку. Он взял ее так бережно, что сердце в груди запрыгало от незнакомого доселе чувства. Мария вспомнила грубые тисканья Семена и его бесцеремонные поцелуи. С этим осторожным прикосновением их нельзя было даже сравнивать.

Они танцевали в стороне от общего круга. Котька здорово двигался, и от него чудесно пахло. Кроме того, он очень забавно шутил. В его глазах была небесная глубина, которую раньше Мария принимала за безумие. Но сейчас это безумие затягивало и ее.

— А пойдем, я покажу тебе, как цветет папоротник, — предложил Котька.

— Папоротник? — засмеялась Мария. — Это же бабушкины сказки!

— Значит, я отведу тебя в сказку.

— В сказку? Хочу! — и Марию пронзила дрожь.

Он потянул ее за руку в сторону леса.

Оксана едва успела выскочить из тела Марии, как ту закружила любовь, ничуть не похожая на то мучительное чувство, которое она испытывала к своему жениху.

Далее события потекли по иному руслу. На следующий день Мария объявила матери, что не пойдет замуж за Семена, потому что нашла себе другого жениха. Мать ее конечно же пришла в ужас, узнав, кто избранник дочери.

— Что я матери Семена скажу?! — кричала она, хлопая себя по бокам. — Как я людям в глаза глядеть буду?!

Потом Оксана увидела, как две старые подруги сидят на кухне и запивают общее горе самогоночкой, наперебой ругая непутевых детей и сетуя о том, что придется смириться с их бестолковым выбором. А потом они решили, что если не получилось поженить детей, то, может, внуками Бог даст породниться. На том они и чокнулись последней рюмкой.

* * *

Ксенька стояла босиком на теплой траве спиной к уходящему солнцу и глядела на деревню, в которой ей придется остаться навсегда. Семен предложил выйти за него замуж, да и мать его смирилась и уже начала называть Ксеньку дочкой. Вот только сама Ксенька была не в восторге от такой перспективы. Чем ближе дело шло к свадьбе, тем сильнее щемила сердце необъяснимая тоска.

Она вошла в дом и села напротив бабушки:

— Ну, и что говорят твои руны?

— Ничего не могу понять, — покачала головой старуха. — Все меняется по пять раз на дню. Никаких четких путей не вижу. Сама-то что решила?

Ксенька вздохнула:

— Что-то тяжело мне, бабуль. Как представлю, что жить с его матерью… Горшки, пеленки, корова… Останется ли время у меня на науку твою?

— Вряд ли! Они тебе быстро мысли в клочья изорвут да волюшку вытопчут. И ребенка твоего с младенчества изурочат. Да не от злого умысла… просто по-другому они не умеют.

— Так что ж делать?

— А что делать? Выбирай: или замужество, или ведовство.

Ксенька задумалась.

— Вот если бы можно было его с нами забрать. А? — Она с надеждой поглядела на бабушку.

— А о нем ты подумала? — усмехнулась старуха. — Сможет ли он жить в нашем мире?

— А если по Ведам, то как в этом случае правильно? — спросила Ксенька.

— По Ведам? — ведьма вздохнула. — А ты вспомни ящерицу. Видела, как она хвост откидывает?

— Конечно.

— Так вот у ящерицы новый хвост отрастет, а у хвоста новая ящерица не вырастет.

— Это мне ведомо, — засмеялась Ксенька.

— А ведомо ли тебе, что ящерице больно, когда хвост отрывается?

— Догадываюсь.

— А хвосту не больно, когда ящерица его отпускает.

Ксенька опять засмеялась.

— Так вот, девочка моя, — продолжила старуха серьезно. — Человек — это та же ящерица. Иногда, чтобы душу спасти, приходится хвост откидывать. А хвост — это что?

— Что?

— Помнишь, я тебе про матрешек рассказывала?

— Помню. — Ксенька начала перечислять, загибая пальцы. — Тело, удовольствие, гордость, семья, дело, образ жизни и Бог.

— Верно. Так вот, хвост «ящерицы» можно так же разложить, только по убывающей. У самого основания — образ жизни, дальше — дело, потом семья… ну и так далее.

— То есть самый кончик хвоста — это удовольствие?

— Именно так. Голова ящерицы — Бог, а тельце с лапками — это наше тело. Вот и гляди сама, в каком месте тебе лучше хвост отпустить.

— То есть, выбирая между наукой и любовью… надо выбирать… науку?

— Что ты такое говоришь?! — нахмурилась ведьма. — Любовь она с тобой будет. С хвостом ты только Семена да семейку его оставишь.

— Оставить Семена?! — прошептала Ксенька. — Но ведь он тогда умрет!

— Ты не путай! У его «ящерки» своя голова есть. Найдет себе другую жену и жить будет.

— Другую?! — проскулила Ксенька, заливаясь слезами.

— Я же говорю: больно хвост отпускать, — вздохнула старуха.

Успокоившись, Ксенька несколько минут посидела в тяжелом раздумье, а потом спросила:

— А если я с ним останусь и все-таки буду продолжать учиться?

— Не выйдет!

— Но почему?! — возмутилась Ксенька. — Неужто меня к бабушке в гости отпускать не будут?

— Не в этом дело. Их образ жизни таков, что следуя ему, ты потеряешь свою силу. Их питание, их религия… Ты должна будешь ходить на исповедь.

— Ну и что? — усмехнулась Ксенька. — Не буду рассказывать попу про нашу науку, и все.

— Это уже будет ложь. А разве ты не знаешь, что ложь ослабляет? Нет, внученька! Оставшись с ними, ты должна будешь принять их образ жизни.

— Нет! — прошептала девушка. — Я так жить не хочу! Я люблю Семена, но не настолько. Я расскажу ему все как есть. И про общину нашу, и про науку ведовскую, и про ребенка. А дальше пусть сам решает, с нами пойдет или в своем мире останется.

Напоследок Оксана пришла к порогу церкви, где стояла корзина с младенцем. На паперти сидел преподобный Серафим и, улыбаясь, играл с малышкой, которая агукала, и пыталась поймать ручкой травинку. Оксана присела рядом и спросила:

— Кто же все-таки оставил здесь мою прапрабабку? Может быть, это одна из тех блудниц, которых посещал Семен? — предположила Оксана.

Преподобный Серафим пожал плечами.

— Вот только не пойму, ушел Семен с Ксенькой или нет? И что у них там за община такая, что детей рожать не от кого? И еще интересно, про того далекого прапрадеда: дожил ли он до того момента, чтобы прийти к волхву на обучение?

Старец слушал ее вопросы и улыбался в бороду.

* * *

Александр с Анной Даниловной принимали больных целый день. Александр строил разные образы, экспериментировал и с кубиком и с кристаллом, и со светом, и с тьмой. Анна Даниловна следила за графиками и что-то записывала. К концу рабочего дня она откинулась на спинку стула и потерла уставшие глаза.

— Уф! — сказала она. — На сегодня все. Завтра буду обрабатывать результаты и анализировать.

— А мне можно к Алексею? — спросил Александр.

— Иди, — вздохнула она. — Только надень халат и возьми капельницу. У его палаты с утра журналисты дежурят. Ждут, когда очнется.

Алексей лежал с открытыми глазами, глядя в потолок. Увидев Александра, он радостно сел.

— Ты не очень-то подпрыгивай, — предупредил Александр. — Там тебя жаждут видеть представители СМИ. Медперсонал пока сдерживает их натиск, но если они заподозрят, что ты очнулся, то это будет уже невозможно.

— А я уже готов с ними встретиться, — сказал Алексей.

— Что значит «готов»? — удивился Александр.

— То и значит. Я расскажу им все как есть, пусть донесут до общественности.

— А ты уверен, что тем самым еще больше не навредишь Оксане?

— Не уверен. Но и прятаться вечно в норе, как крыса, невозможно. Пусть уже что-нибудь начнет происходить. И к тому же…

— Что?

— Я подумал, что если я готов был сам на себя руки наложить, то, что еще могут сделать мне эти… ну эти…

— Я понял…

— А я понял, что предательство страшнее смерти, и поэтому я все расскажу, как есть. Так будет легче и мне, и Соне, и Оксане. Обратного пути нет, значит, будем прорываться вперед.

— Надо же, — улыбнулся Александр, — тебя как подменили.

— А ты знаешь… вдруг все как-то внезапно осозналось.

— Что? Вот прямо так само взяло и осозналось? — усмехнулся Александр.

— Ну, не совсем само, конечно. Было время поразмышлять. Ты вот мне помог, рассказав про это НЛП. Я начал вспоминать и много забавных деталей припомнил.

— Например?

— Ну, например, когда я этого типа в первый раз послал, он тяжело вздохнул и сказал: «Ну что ж! Придется ждать возвращения Оксаны». Вроде бы ничего особенного. Но! Первая часть фразы была как бы угрожающей, а вторая с чувством досады и сожаления об упущенном времени. Причем одна интонация абсолютно незаметно перетекла в другую. Общий смысл был таков, что Оксана приедет и все сама подпишет. И у меня с тех пор и по самый его второй приход было чувство, что Оксана приедет и за это упущенное время меня по головке не погладит. Получается, что он угрозу мне не от своего имени в подсознание засадил, а от Оксаниного. Понимаешь? И когда он во второй раз пришел, то я уже его просьбу воспринимал, как задание Оксаны. И поэтому взял на подпись его маленькие накладные. И во всех его действиях было что-то такое скрытое. Я сейчас уже и не вспомню, как он вводил меня в то состояние, в которое я готов был плясать под его дудку. Он то вызывал у меня чувство вины, то чувство благодарности.

— Да, — улыбнулся Александр, — работал профессионал. Найти бы еще заказчика.

— А я, кажется, и заказчика знаю.

— Да ну! И кто?

— Тебе это имя ничего не скажет, — махнул рукой Алексей. — А вот Оксана припомнит, как она его из фирмы выжала. Он был компаньоном ее отца. Не мог он на нее зла не затаить. А сейчас он шишка большая в правительстве города, и для него такую подставу организовать раз плюнуть.

— Одних догадок мало… ты ведь не уверен на сто процентов?

— А если бы и уверен? Доказательств-то все равно нет. Вот пусть журналисты их и ищут.

— А если они такие же заказные, — усомнился Александр, — и любую твою фразу истолкуют на благо заказчику?

— Это как? Если я скажу, что Оксана не виновата, то, как это можно истолковать?

— Легко! Берешь, в нужном месте слово вырезаешь и в другое нужное место монтируешь. И вместо «помиловать» получается «казнить».

— Этому вас тоже в армии учили? Кстати, ты обещал рассказать, как гипнотизер заставил вас перессориться!

— Перессориться? — не понял Александр. — А-а-а, ты о том случае. Ну, я, конечно, приукрасил немного. — И Александр ненадолго замолчал, восстанавливая в памяти подробности того урока.

Сначала преподаватель рассказывал, что люди, по типам восприятия информации, делятся на три группы: визуалы — воспринимают мир через глаза, аудиалы — через слух и кинестеты — познают мир на ощупь, вкус и запах. В теории все было предельно ясно и даже немного скучно, потому что ничего нового он учащимся не открыл. Все это они давно знали, поэтому сидели, позевывая, и ждали конца урока. Вдруг преподаватель замер у окна, заинтересовано глядя куда-то в глубь двора военной части.

— Ну, надо же! — сказал он таким тоном, что всем сразу же захотелось соскочить со своих мест и посмотреть, что там происходит.

А преподаватель отошел от окна, посмеиваясь в усы, и сказал таинственно: «Вот ведь никак не угомонятся». Увидев вопрос в глазах студентов, он спросил: «А вы что? Не знаете эту историю про майора и прапорщика?»

Скука мгновенно развеялась и все приготовились слушать. Активно жестикулируя, преподаватель начал рассказывать захватывающий комикс о вражде майора и прапорщика. История была в лучших традициях мультфильма «Ну, погоди!» и рассказывала о том, как майор пытался вывести вороватого прапорщика на чистую воду, и как прапорщик в очередной раз оставил того в дураках. Все дружно хохотали.

Когда история закончилась и солдаты утерли последние слезы веселья, преподаватель сказал:

— Надеюсь, вы не поняли, о ком шла речь.

Все таинственно заулыбались, потому что, не смотря на безымянность героев, все их прекрасно узнали.

— Что? Неужели узнали? — изобразил испуг преподаватель.

— Да ладно, не переживайте! — сказал один из солдат. — Мы никому не расскажем, как прапорщик Кусков сделал майора Зигулина.

— Ты что? — возразил другой солдат. — Ты чем слушал?

— А что? — возмутился первый. — Это ж очевидно! А у тебя есть другая версия?

— Да не версия, а факт, что речь была про Малюкова и Решкина. Ясно было сказано, что он вышел и пошел налево! А слева только склад Малюкова!

Эта фраза на несколько секунд привела первого спорщика в замешательство, глаза его сощурились, губы скривились и он отрицательно покачал головой.

— Где ты там лево-то увидел? — сказал он слегка раздраженно. — Четко было показано направление на склад Кускова. Ребята, да скажите же ему…

Через несколько секунд к спору подключились все слушатели забавных приключений непонятно какого прапорщика и непонятно какого майора. Преподаватель поднял руки вверх, призывая всех замолчать, но солдаты уже не на шутку выясняли, на каком складе происходила эта история. До драки, конечно, не дошло бы, но нервозные тона в атмосфере учебного класса угрожающе зазвучали. В конце концов, после нескольких громких ударов указкой по столу, все обратили взоры на преподавателя.

— Ну, что? — обратился он к ученикам. — Знает кто-нибудь истину?

Все хмуро молчали.

— А истина в том, друзья мои, что история эта чистейшая моя выдумка! — и он театрально поклонился аудитории.

— Да? — разочарованно сказал один из спорщиков. — Ну, вы юморист!

— Юмор — мое хобби, а гипноз — это моя профессия. И сейчас все вы стали жертвами моих манипуляций с вашим беспечным разумом. Давайте осознаем, как так получилось, что, слушая одно и то же, вы услышали и увидели абсолютно разное.

И тут до всех начало доходить, что это было наглядное пособие по теме урока. Визуалы активно следили за жестикуляцией рассказчика и отчетливо видели, как он копирует жесты и походку майора Зигулина. А аудиалы, в свою очередь, отлично слышали, как он пришепетывает, прямо как майор Решкин. К тому же аудиалы слышали, как он сказал «налево», но не заметили, что рукой-то он при этом показывал направо. То есть они, конечно, заметили, но из двух противоположных информаций взяли ту, которая привычнее для их типа восприятия. А визуалы проигнорировали слова и направили свое внимание туда, куда указала рука рассказчика.

— Вот это да! — наконец нарушил молчание один из солдат. — И как вам удается не запутаться?

— Это моя работа, — улыбнулся гипнотизер. — А вы должны научиться, хотя бы распознавать подобные трюки моих коллег.

— И каким же это образом? — усмехнулся один из студентов, и все остальные легким гулом подтвердили свою заинтересованность.

— Я открою вам эту тайну на следующем уроке, — сказал преподаватель, поглядев на часы. — А сейчас домашнее задание. В течение недели вы должны акцентировать свое внимание на всех словах, обозначающих способы восприятия, независимо от того, аудиал вы или визуал. Кто есть кто, вы уже поняли? Команда Кускова и Зигулина — визуалы, а команда Малюкова и Решкина — аудиалы.

— А что? Кинестетов среди нас нет? — спросил кто-то.

— В чистом виде кинестеты встречаются крайне редко, — пояснил преподаватель. — И большинство из них — женщины. Но если бы среди вас таковые были, то они на первой же секунде раскусили бы мою ложь. Домашнее задание всем понятно?

— Не очень, — робко сказал кто-то.

— Поясняю: вы должны акцентировать свое внимание на всех словах типа: «смотри», «слушай», «видеть», «ощущать», «ослеп, что ли?», э-э-э… «покажи мне», «дай попробовать»… ну и тому подобных. То есть на всех словах, которые заставляют вас или кого-то другого включить внимание и направить его куда-либо.

— И что потом с этими словами делать?

— Ничего. Просто фиксировать. Любыми способами. Например, можно, услышав такое слово, щелкнуть пальцами, или топнуть ногой. Или просто мысленно сказать себе «вот оно».

Когда Александр закончил рассказ, Алексей спросил:

— И что за тайну он потом вам открыл?

— Тайну? — переспросил Александр.

— Ты сказал, что он не успел на том уроке рассказать, как такие трюки распознавать. И обещал на следующем.

— А, ты об этом… Он заставил нас переводить свое основное восприятие на кинестетическое.

— Это как?

— Там целый комплекс упражнений. Но я, если честно, так и не успел этим заняться. Не до того было.

— Но ты их хотя бы помнишь?

— Так… смутно. Но можно восстановить. Суть-то я понял. Только в них нет никакого смысла, если не тренироваться. Как говорил наш преподаватель: «Приобретение гантелей не гарантирует вам накачку мышц». Ты что, хочешь всерьез этим заняться?

— Хочу! — Глаза Алексея загорелись.

— А зачем? — спросил Александр. — Чтобы народ обманывать?

— Ну-у-у-у… — Алексей пожал плечами. — Было бы умение, а куда применить придумаем.

— Да, нет! Все как раз наоборот! — усмехнулся Александр. — Был бы смысл — умение придет.

— Тебе жалко сказать, что ли? — обиделся Алексей.

— Да сказать-то не жалко… только в двух словах не поймешь, а так, чтобы понял, времени надо много.

— Ну, скажи, для начала, в двух словах, — не отставал Алексей.

— Надо для каждого визуального и аудиального сигнала создать в теле сигнал кинестетический. Все понял?

— Э-э-э…

— А я тебя предупреждал.

— Ну, расшифруй хоть маленько-то…

— Хорошо. Давай, когда вся эта история закончится, приедешь ко мне, и мы с тобой в тишине и спокойствии эту тему рассмотрим. И сразу же потренируемся. А так ты все равно не запомнишь… да и мне вспомнить надо. Хорошо?

— Договорились.

* * *

Александр вышел из палаты Алексея. Идя по коридору, он вдруг ощутил, что сердце забилось как-то не так и в области загривка забегали мурашки. Александр остановился и прислушался, если, конечно, слово «прислушался» можно применить к явно кинестетическим ощущениям. Что-то очень знакомое почувствовал он в этой комбинации телесных сигналов… вот только что? Пока он размышлял, тело рефлекторно обернулось, и он увидел в другом конце коридора невысокую полноватую женщину с шваброй в руках. Смутившись, она развернулась и скрылась за поворотом.

Александр бросился за ней, но когда добежал до поворота, понял, что потерял ее. Остановившись на лестничной клетке, он с удивлением задал себе вопрос: «А зачем?» Придя в себя, он понял, что силуэт женщины удивительно совпадал с тем образом, который он видел в зазеркалье заброшенного особняка. Более того, именно такими мурашками отреагировало его тело тогда, когда он спиной ощутил взгляд призрака Надежды. Поняв зачем, Александр задумался, куда бежать дальше: вверх по лестнице или вниз? Что-то подсказывало ему, что Надежда ушла наверх, но пойти почему-то захотелось вниз. Александр пожал плечами и начал спускаться. Он постоял немного на первом этаже, поизучал витрину аптечного киоска, а потом решил выйти, подышать свежим воздухом.

На улице он увидел скучающего оператора, который задумчиво курил, сидя на скамейке. Рядом стояла профессиональная видеокамера на треноге. Александр похлопал себя по карманам, как будто бы ищет сигареты, и расстроенно сморщился.

— Ну елки-палки! — как бы сам с собою заговорил он. — Забыл… Слушай, закурить не дашь… А то спустился курнуть, а сигареты забыл в другом халате.

— Что у тебя несколько халатов? — усмехнулся парень, доставая пачку сигарет.

— Да… в инфекционное в одном халате, в реанимацию в другом. Вот и переодеваюсь целый день туда-сюда.

— Ясно. А сейчас ты откуда? Не из реанимации случайно?

— Оттуда, — кивнул Александр.

— Не очнулся там этот… Лисицын?

— Не-а… — Александр сделал затяжку и замер от того забытого удовольствия, когда никотин разливается по жилам. «Как бы не втянуться обратно», — подумал он, вспоминая, с каким трудом удалось избавиться от этой губительной привычки. Лежа в госпитале, весь продырявленный и зашитый, он не меньше, чем от ран, страдал от того, что ему не давали курить. Но вместе с ранами за два месяца исчезла и эта привычка. Поэтому, выписавшись из госпиталя, он решил больше не начинать. А вот теперь зачем-то, еще даже и сам не понимая зачем, снова попросил сигарету.

— А когда он, примерно, очнется? Как думаешь? — спросил журналист.

— Да бог его знает. А тебе зачем?

— Да задолбало уже сидеть тут.

— Ну, так и шел бы домой.

— Ага! Велено сидеть и ждать. Спецзаказ.

Александр пожал одним плечом, делая вид, что ему это совсем не интересно, и снова затянулся.

— И кто заказал? — как бы просто для поддержки разговора, усмехнулся он.

— А, не знаю… — махнул рукой собеседник. — Мое дело маленькое. Включить камеру и отснять интервью. А вопросы у Натахи.

— Вопросы? — Александр вскинул брови. — А Натаха — это та красавица, что сидит в ординаторской?

— Не знаю, как насчет «красавицы», но блондинка классическая.

— В смысле?

— В смысле, что как журналистка — полный ноль, зато по телевизору красиво смотрится. Перед интервью сидит, вопросы по бумажке зубрит.

— А вопросы-то хоть сама придумывает?

— Ну, ты скажешь! — усмехнулся парень.

Александр сделал еще одну длинную ностальгическую затяжку. Разум его замер. Когда он говорил Алексею о том, что журналисты «заказные», он на самом деле так не думал, просто болтал. А оказывается, так оно и есть. И что он теперь должен делать с этой информацией? Александр погасил недокуренную сигарету, кивнул собеседнику и встал.

— Ладно. Пойду дальше реанимировать Лисицына. Давай, не скучай!

Первым делом ноги понесли его в ординаторскую. Там, на диване, с помощью какого-то бульварного романа коротала время блондинка-журналистка. Она была в полной боевой готовности, накрашена и напудрена. На вошедшего Александра «звезда» не обратила никакого внимания.

Включив чайник, Александр сел за стол напротив красавицы и, подперев голову рукой, начал пристально и бесцеремонно ее разглядывать. Девушка сначала делала вид, что не замечает его, но легкая кривизна губ и остановка глаз где-то посреди страницы выдавала ее внутреннее напряжение. Наконец она раздраженно спросила:

— Ну что вы меня рассматриваете? В музее, что ли?

— Ах, барышня! Да вас ведь каждый день по телевизору тысяча человек рассматривает. Пора бы уже и привыкнуть. Но заметьте, никто не приглашает вас попить чаю. А я вот хочу рискнуть.

— Во-первых, не тысяча, а сто тысяч, согласно рейтингу нашего канала, — надменно улыбнулась журналистка, — а во-вторых, я сюда не чай пить пришла.

— А зачем же тогда, позвольте поинтересоваться, столь яркая звезда телеэкрана торчит в нашей чайной комнате?

— А вот это не вашего ума дело. Пейте свой чай! — и телезвезда снова уткнулась в книгу.

— Ну, что ж! — вздохнул Александр и обратился к закипевшему электрочайнику: — Не удалось мне дать интервью нашей прекрасной гостье. Пойдем тогда, напоим чаем нашего самоубийцу.

Чайник в ответ одобрительно щелкнул. Александр встал.

— Постойте! — встрепенулась журналистка. — Какого самоубийцу?

— Да есть тут один, — махнул рукой Александр. — Ничего страшного, жить будет.

— Вы случайно не про Лисицына говорите?

— Ну да.

— Так он что, очнулся? — гневно спросила блондинка.

— Очнулся, чаю просит, — наивно пожал плечом Александр.

Девица вскочила и чуть не задохнулась от возмущения:

— А почему мне не сообщили?! Сказано же было, что как только… — далее шло неприличное слово, и даже не одно. Шлейф ругательств тянулся за внешне миловидной девушкой по всему коридору.

— Боже! Что я делаю? — ужаснулся Александр. — Я в своем уме? — При этом его руки открыли брошенную на диване сумку и извлекли из нее смятый гармошкой лист бумаги.

Через пару секунд в комнату ворвалась злобная журналистка, по телефону вызывая оператора.

— Ну, они мне ответят за это! — сквозь зубы процедила она, закрывая трубку-раскладушку. — Они не знают, с кем дело имеют, — источала она ядовитые угрозы.

Александр сделал испуганное лицо и поспешил исчезнуть из ординаторской. Вбежав в палату Алексея, он застал его растерянно сидящим на кровати.

— Что это было? — спросил Алексей.

— Потом об этом! У нас есть пара минут, пока оператор допрет сюда камеру и настроит ее.

Александр развернул похищенную шпаргалку и начал читать:

— «Скажите, Алексей: когда вы принимали пост директора, вы подозревали, что вас хотят просто подставить?»

— Нет! — возмущенно воскликнул Алексей. — С чего они взяли, что Оксана собиралась меня подставить?

— Все! — обреченно сказал Александр. — Им нужно только твое «нет». Все, что ты скажешь дальше, вырежут.

— Я что, должен ответить «да»?

— Леха! Пойми: им надо озвучить вопросы. Любое твое «да» или «нет» будет означать для телезрителя, что в самих вопросах звучит истина. Никто не будет задумываться и размышлять. Идем дальше:

— «Вы знали о финансовых махинациях, которыми занималась Власова?»

— Да не занималась она никакими махинациями! Я делал все исключительно сам и по своей глупости!

— Молодец! — возмущенно воскликнул Александр. — Ты сказал «да», остальное отрежут.

— Ой! Вырвалось.

— Аккуратнее. Идем дальше:

— «Алексей, вы помните, как оказались в гараже? Как включали двигатель? Как писали записку?»

— Конечно, помню.

— «А как вас вытаскивали, из гаража помните?»

— Нет… Ой! — и Алексей испуганно закрыл рот ладонью. — А что отвечать-то?

— «Скажите, Алексей, вы помните тех людей, которые предложили вам написать ту предсмертную записку?» — продолжал Александр.

— Да не было никаких людей! Что за бред?

— Сюда они вставят твой ответ: «Конечно помню». Дальше: «Они вам угрожали? Или вам кажется, что вы все делали самостоятельно и добровольно?» Можешь не отвечать. Сюда будет вставлен твой ответ на второй вопрос. Так… Что дальше?

В коридоре зацокали каблучки и послышался ангельский голос журналистки. Еще издалека она изложила краткое содержание первой серии о коварстве и бегстве акулы бизнеса, не забыв напомнить телезрителю, что он с нетерпением ждет продолжения этой страшной истории, и вот наконец-то:

— … нашей съемочной группе было позволено взять интервью у только что пришедшего в себя, чудом спасенного от неминуемой гибели Алексея Лисицына.

— Сань! Что делать? — в ужасе застонал Алексей.

— Не знаю! Читай стихи! — и с этими словами Александр нырнул под кровать.

Дверь открылась, и в палату въехала видеокамера, а следом за ней грациозно вошли изящные туфельки.

— Здравствуйте, Алексей! Мы рады видеть вас живым и искренне желаем вам дальнейшего выздоровления. Мы хотим задать несколько вопросов, которые помогут пролить свет на эту таинственную историю. Скажите: когда вы принимали пост директора фирмы, вы подозревали, что вас хотят просто подставить?

— Мороз и солнце, день чудесный!

— Что? — Александру показалось, что он слышит, как журналистка хлопает своими тяжелыми ресницами.

— Я говорю: «Еще ты дремлешь, друг прелестный? — продолжил Алексей. — Пора, красавица! Проснись! Открой сомкнуты негой взоры, навстречу северной авроры, звездою севера явись!»

— Алексей! Вы, наверное, еще не пришли в себя от того потрясения, которое вам пришлось пережить?

— О каком потрясении вы говорите? Просто, когда я вижу красивых женщин, мне всегда хочется читать стихи!

— Спасибо за комплимент, но ответьте на вопрос!

— А разве был вопрос? — удивленно спросил Алексей. — По-моему, это было утверждение, и мое мнение вас совсем не интересует.

Возникло затяжное молчание. Потом девушка сменила тон:

— Так, я не поняла! Это что за шутовство? Вы будете давать интервью?

— Барышня, насчет интервью со звездами договариваются заранее. А я что-то не припомню, чтобы кому-то назначал встречу.

— Вы еще не звезда.

— Ну и идите… к звезде!

— То есть вы отказываетесь?

— Как вы догадались?

— Алексей! Давайте по-хорошему! Я задаю вопросы, вы на них отвечаете. Договорились?

— О, сколько нам открытий чудных готовит просвещенья дух! И опыт, знаете ли, сын ошибок трудных… вот когда начинаешь понимать слова великого поэта, — вздохнул Алексей.

— Ладно, пишем! — обратилась она к оператору. — Вы знали о финансовых махинациях, которыми занималась Власова?

— Чунга-чанга, синий небосвод! — запел Алексей. — Чунга-чанга, лето круглый год. Чунга-чанга….

Закончив петь одну песенку, он запел другую. Записывать вопросы под музыку для журналистов было бессмысленно. Прослушав пару песен, они поняли, что концерт будет продолжаться, пока они не уйдут.

— Ну, что ж! — подвела итог блондинка. — Раз вы не желаете сотрудничать, значит, будете иметь разговор со следователем. Мы искренне желали вам помочь. Но теперь очевидно, что вы заодно с Власовой.

— Да! И не забудьте прислать мне адвоката, если не хотите, чтобы следователь слушал мое фальшивое пение! — прокричал Алексей вдогонку уходившим несолоно хлебавшим журналистам.

Когда дверь закрылась и возмущенный голос блондинки затих вдали, Александр выкатился из-под кровати.

— Ну, ты артист! Ты превзошел все мои ожидания! А поешь ты совсем не фальшиво, не наговаривай на себя!

— Ты там со смеху не катался?

— Возможно, мне бы было смешно, если бы не было так страшно, — улыбнулся Александр.

— А что страшного-то? — пожал плечами Алексей. — Хотя… знаешь, что страшно?

— Что?

— Видеть перед собой эту куклу. Вроде бы живой человек… а души как будто нет.

— Продала, наверное, душу… за деньги… или за славу.

— Деньги… А ведь я так же за деньги… А может быть, и она под тем же гипнозом? Может, она искренне не понимает, не ведает, что творит? Интересно, кто настучал, что я очнулся?

— Я…

— Ты?! А зачем?

— Веришь? Сам не знаю. Понять не могу, как это пришло мне в голову. Я что-то делал, что-то говорил, но при этом я как бы наблюдал за собой со стороны. Я не знал, что буду делать в следующую секунду, но действовал, как по заранее спланированному сценарию. Как во сне… Я не ожидал, что все пройдет так гладко, и в то же время, как будто бы был в этом уверен. Я тоже был как под гипнозом. В общем… это явление требует дополнительного осмысления.

И тут открылась дверь, и в палату вошла Оксана.

1

Этот дом построил один из пациентов деда Ефима. Когда он вылечился и уехал из деревни, то подарил дом знахарю. Но старику не нужен был этот подарок. Вскоре богатый пациент разбился в автокатастрофе. С тех пор дом так и стоит, постепенно разрушаясь. Подробнее об этом было в книге «Цветок папоротника».

2

Нейролингвистическое программирование.

3

Тора — священная книга евреев, на основе которой написан Ветхий Завет христиан.