11. Несентиментальное путешествие
Свежий ветер раскручивал петушиные флюгеры над шпицами древних ревельских башен. Екатерина ступила на верхний дек галеры «Три святители», полуголые гребцы разом налегли на весла – берег поплыл вдаль.
Старый адмирал Полянский поднес императрице кубок с ромом, предупредив, что без «отвальной» пути не будет. Екатерина бесстрашно взяла кубок, офицеры стали хлопать в ладоши:
– Пейдодна, пейдодна, пейдодна...
Ром ударил в голову, подкосил ноги в коленках.
– А я уже пьяная, – сообщила императрица. – Ах, боже, какая я пьяная! Куда мы плывем? Впрочем, мне все равно... Ха-ха-ха!
Орлов ногою откинул люк, подхватил женщину, отволок ее в каюту, где хохочущая Екатерина вдруг стала рыдать.
– Выспись, дуреха! – И Орлов закрыл двери каюты.
Галера, всплескивая веслами, уходила в сияние моря.
Большие рыжие крысы воровали сухари у матросов.
Вечером Екатерина поднялась с головной болью.
– Вот хрыч вредный! – выругала Полянского. – Обрадовался, что я на флот пришла. Набулькал до самых краев. «Пейдодна, пейдодна...» Скажи, я глупостей не много тут наболтала?
Утром по курсу открылась панорама флотилии, лежащей в дрейфе. На берегу заранее был возведен макет «городка», построенный для показательного уничтожения его ядрами с эскадры. На палубе «Трех святителей» поставили кресло, Екатерина плотно в нем уселась, держа на коленях подзорную трубу и табакерку с платком. За креслом, перешучиваясь, толпилась свита.
Над галерою ветер рвал и комкал императорский штандарт.
Адмирал склонился в поклоне:
– Осударыня пресветлая, дозволь маневр учинить.
– Прежде я хотела бы знать смысл маневра.
Полянский растолковал, что суда, выстроясь в кильватер, продемонстрируют перед нею стройность батальной линии.
– С удовольствием осмотрю вашу стройность...
Пошли! Но лучше бы не ходили. Корабли мотало из стороны в сторону, мателоты не могли попасть в кильватерную струю впереди идущих. При этом, салютуя, они бестолково разбрасывали вокруг себя факелы огня и груды ядер. Наконец один фрегат, не справясь с управлением, врезался в борт императорской галеры. Прямо над креслом императрицы, с треском сокрушая рангоут и разрывая такелаж, проплыл гигантский бивень бушприта с оснасткой и хлопающими на ветру треугольниками кливеров.
– И это... флот? – ужаснулась Екатерина.
Вся свита уже прыснула по углам – кто куда!
Лишь она осталась на своем месте – в кресле.
Полянский снова склонился перед императрицей:
– О великая мать отечества, заткни уши скорее – я сейчас терминологию матерную пущу.
Екатерина осталась вежливой:
– Если это для пользы службы – будьте любезны, прошу!
Но матюги не помогли кораблям расцепиться; матросы топорами рубили рангоут и снасти – фрегат и галера разошлись, исковерканные и ободранные, словно после пиратского абордажа.
Полянский спросил:
– Что еще, матушка, показать тебе?
– Тарелку с супом и ложку...
Обед прошел в траурном молчании. «Наконец, – сообщала Екатерина Панину, – в 5 часов после обеда приблизились к берегу для бомбардирования так называемого городка... никто в линию не держался». Эскадра, отдав якоря, долго высаживала из пушек громы и молнии залпов, но разбить бутафорский городок не смогла. Екатерина спросила Полянского – чего доби-вается несчастная эскадра бесполезною тратой ядер и пороха?
– Чтобы тебя потешить, – отвечал адмирал.
– Так ведь я не дурочка! И вижу, что все ядра летят мимо цели. Оставьте в покое городок, меня, себя и экипажи.
– Эх, мать моя! – огорчился Полянский. – Надо бы у нас на флоте, как у англичан, правило завести: на реях вниз башкой за ноги половину команд перевешать, вот тогда и порядок будет.
– Прежде чем вешать на флоте, надо флот порядочный заиметь... – не выдержала Екатерина.
Через люк с верхней палубы виднелись лоснившиеся от пота спины гребцов, ворочавших мотылями многопудовых весел, – и ей стало жутко от этой каторги. Она велела плыть обратно в Ревель, а покидая галеру, учинила адмиралу хороший нагоняй:
– Спасибо не скажу, ордена не повешу, пенсии на старость ты у меня вовек не доплачешься. У вас на флоте только и умеют, что ром стаканами хлестать...
Екатерине были хорошо известны слова Морского устава: «Всякий потентант, которой едино войско сухопутное имеет, одну руку имеет; а которой и флот имеет, обе руки имеет».
– Сегодня я стала однорукой, – вот ее слова.