на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить



Глава четвёртая

Мушкову можно было посочувствовать: он уже десять раз проклял тот день, когда встретил Марину. Не потому, что между ними что-то изменилось, нет, это было бы причиной для радости.

Так получилось, что на сердце у Мушкова с каждым днём становилось всё тяжелее, стоило посмотреть на Марину. А ему приходилось на неё смотреть, потому что она постоянно ехала рядом. Ермак отдал её ему, она была его добычей, но впервые в жизни Мушков не мог этой добычей воспользоваться.

Только Мушков видел её красивую грудь, когда встречный ветер прижимал рубаху к телу; только он знал, как на самом деле выглядели её золотистые волосы, когда они были длинными и развевались по лицу, как шёлк; только он знал про стройные ноги в неуклюжих сапогах. Когда он думал обо этом, для него недоступном, то вздыхал и угрюмо смотрел на дорогу.

По ночам Марина клала рядом с собой кинжал, и Мушков сказал ей однажды:

— Зачем? Я всё понял и не трону тебя!

— Ты можешь и забыть про то, что понял, Иван Матвеевич.

— Клянусь тебе всеми святыми...

— Разве у казаков есть что-либо святое? — спросила она. — Ваш священник молится и обкрадывает церкви на одном дыхании. С кинжалом я сплю спокойнее, братишка.

Мушков вздохнул, долго лежал рядом с ней под пропахшим лошадиным потом покрывалом и боролся с сердцем, в котором Марина сидела уже так прочно, как казак в седле. Марина задела и его казачью честь – к счастью, никто этого не видел. В такие часы Мушков начинал проклинать Новую Опочку. Он въехал в деревню свободным человеком, а из горящих обломков выехал болваном, которым девушка управляла щелчком пальцев. Такая перемена — и всё это на глазах ни о чём не подозревающего Ермака!

Кстати, о Ермаке Тимофеевиче. Он внимательно наблюдал за крестьянским пареньком Борисом, заметил в нём большие способности и однажды сказал об этом Мушкову, шокировав его:

— Иван Матвеевич, сорванец действительно ездит верхом, как дьявол! Молодец!

— Это верно, Ермак, — ответил Мушков, думая совсем о другом.

— И соображает неплохо! — добавил Ермак.

— И смелый!

— И послушный!

«Смотря как это понимать, — подумал Мушков, но кивнул. — Лежащий по ночам между мужчиной и женщиной кинжал не похож на доказательство послушания...»

— Когда доберёмся до Строгановых, — продолжил Ермак, — и начнём собирать войско для похода в Мангазею, можно будет назначить его урядником. Как думаешь, Иван Матвеевич?

— Посмотрим, что из него получится, Ермак, — осторожно ответил Мушков. — Бывало и так, что из лебедя вырастала ворона.

— Порой Борис похож на девицу, — задумчиво произнёс Ермак. Сердце Мушкова остановилось. Он вздрогнул от ужаса.

— Девицу? Ха-ха-ха! — Мушков натянуто рассмеялся.

— Порой, я сказал! — Ермак покачал головой. — Но когда он скачет... Он ещё незрелый юноша, Иван Матвеевич. Кровь с молоком. Но через год-другой станет мужчиной, который нам нужен...

«Если чёрт поможет, то станет» — подумал Мушков. Сегодня он пребывал в философском настроении.

— Посмотрим...

Через два года ей будет восемнадцать. Что такое два года для русского человека? У кого много времени, тот может щедро им распоряжаться, как боярин со своим богатством. В этом смысле каждый казак — богач...

К счастью, такие разговоры с Ермаком случались редко. Они действовали Мушкову на нервы. Его изматывала постоянная тревога о том, что кто-нибудь узнает, кто Марина на самом деле.

— Так не пойдёт, — сказал он Марине на девятый день похода. — Иногда я должен буду дать тебе оплеуху или пнуть на виду у других. Это часть обучения.

— Не сдерживай себя, Иван Матвеевич, — спокойно ответила Марина. — Раз это надо для безопасности...

— Но я не могу! — пробормотал Мушков. — Если я ударю, то могу сломать тебе шею.

— А ты можешь не так сильно?

— Ещё не пробовал. Но в любом случае после каждого удара останутся синяки.

— Бей, раз ничего другого не остаётся, Иван Матвеевич, — сказала она и посмотрела на него бездонными голубыми глазами.

Мушков с ворчанием отошёл. «Как она меня произносит моё имя! Это ласка и оплеуха одновременно! И этот взгляд... В нём можно утонуть. Как можно выдержать целых два года?»

Он пошёл к священнику, затеял с ним спор и успокоился лишь тогда, когда выругавшись, избавился от тяжести на душе.

— Спасибо, — сказал он, собравшись уходить. — Хватит.

Священник остановил его и постучал себе по лбу.

— Здесь не хватало, Иван Матвеевич?

— Не здесь, батюшка, — прохрипел Мушков. — Глубже. Священнику этого не понять...

В лагере потрескивал в кострах огонь, излучая приятную теплоту в прохладный ночной июньский воздух, лошади фыркали и били землю копытами, а казаки, за исключением нескольких наиболее стойких, игравших в татарскую настольную игру, лежали, укрывшись накидками, и храпели...

— Почему ты не убегаешь? — неожиданно спросил Мушков Марину. Эта мысль мучила его уже несколько дней. Для этого было много возможностей. Например, вчера, когда они проезжали через городок Чугуновск и были обстреляны несколькими смельчаками. Она могла бы убежать, когда прозвучали выстрелы и Ермак поднял руку, подав сигнал к атаке, так как никто не смотрел на неё. Но нет! Она скакала, как приклеенная, за лошадью Мушкова, и ему даже показалось, что кричала вместе со всеми; от этого свирепого крика казаков кровь стыла в жилах.

— Я поставила перед собой задачу, — ответила Марина, потянув на себя накидку.

— Задачу? Ха-ха! Какую же?

— Сделать из тебя нормального человека.

— Чего ты хочешь? — удивился он. — Моей смерти? — Заскрежетал зубами Мушков. — Какой мужчина это выдержит, чёрт побери?

— В сущности, ты хороший человек, Мушков.

— Если чёрт виляет хвостом, то тоже выглядит миролюбивым.

— Надеюсь, ты не будешь вилять! — Она потянулась под накидкой, и Мушков мысленно представил, как напряглись её груди. — Ты состоишь из двух частей, которые криво склеены.

— Что же во мне кривое? — прохрипел Мушков.

— Ты этого не поймёшь...

— А ты понимаешь, да?

— Да!

Он уставился на неё, разглядел лежащий наготове под накидкой кинжал, и отвернулся.

«Я должен прогнать её, — подумал он со злостью. — Или мне действительно придётся её поколотить! Ну и ладно, побью её, и дело с концом».

Как приятно думать о том, чего никогда не сделаешь.

Ночью Мешков не мог уснуть и снова пошёл к священнику. Батюшка опять был пьян и чистил церковную утварь, которую в этом военном походе ему «дарили» собратьями. Завтра воскресенье... Прежде чем отправиться в дальнейший путь, нужно будет провести молебен.

— Уходи, Иван Матвеевич! — сказал священник и отмахнулся распятием. — Я знаю все твои ругательства! Но меня ими не проймёшь!

— Только один совет, батюшка. — Мушков стоял так покорно, что священник пожал плечами.

— Слушаю...

— Батюшка, состою ли я из двух частей, склеенных криво?

Сначала Олег Васильевич с изумлением уставился на Мушкова. Потом вспомнил, как сильно тот изменился после отъезда из деревни Благодарной. Как будто у него что-то с головой.

— Склеен-то ты хорошо, — по-отечески сказал священник. — И это самое главное.

— А что криво?

— Пока ты не стал дерьмом, на которое постоянно наступают, можешь спокойно с этим жить.

— Я не дерьмо, батюшка.

— Тогда благослови тебя Бог! — Священник отвернулся, а Иван Матвеевич, немного успокоившись, пошёл в лагерь.

Марина крепко спала. Мушков осторожно наклонился и посмотрел на неё с любовью. Через слегка приоткрытые губы виднелись белые зубы. «Какая она красивая, — подумал он, — какая нежная! Чёрт, нужно завтра её ударить, чтобы никто ни о чём не догадался».

На большой Камской дуге возле деревни Челны Люпину наконец-то удалось повидаться с дочерью. И не только повидаться, но и поговорить!

Это произошло 14 июня 1579 года, и, если бы у Люпина был календарь, он наверняка обвёл бы эту дату красным цветом, даже если бы это пришлось сделать кровью. После утомительной езды, которую он пережил, что уже было чудом, он был готов расплакаться от счастья.

Казаки расположились лагерем на берегу Камы. Ермак собрал командиров на совещание. Теперь он имел чёткое представление о Строгановых. Всё, что раньше рассказывали трое посыльных, казалось слишком фантастичным. Но теперь казаки порасспрашивали крестьян и точно знали, кто такие Строгановы. Кто на Каме и вверх по ней, в Пермской земле, не знал, кто такие Строгановы?

Царь далеко, а Строганов повсюду... Это истина, с которой можно жить, и жить хорошо. Удмурты и башкиры, населявшие эту землю, грозили Анике Строганову оружием, когда он прибыл сюда, получив от царя эту землю в подарок. Подарок сделать было легко, потому что земля царю не принадлежала. Царь овладел ей, только когда Аника появился на Каме и рассказал всем, что великий Белый Царь в далёкой Москве теперь защитит их через него, Строганова. Он начал разрабатывать землю, корчевать лес и заключать договора с жителями, которые не умели ни читать, ни писать. В договорах говорилось, что Пермская земля и всё, что лежит слева и справа от Камы, принадлежит Москве, а Строганов имеет на это все права.

Сначала люди задумались, потом стали браться за оружие. Но Строганов не собирался завоёвывать эту землю с оружием в руке. Он предпочитал мирные и, следовательно, более успешные переговоры: приглашал предводителей племён к себе, показывал им новый, великолепный дом, построенный и обставленный по московскому образцу. Поражённые пышностью и словами: «Вы тоже будете так жить!», они получали подарки и говорили своим людям: «Этот Строганов — прекрасный хозяин и умный человек. Он сделает нашу жизнь счастливее!»

В общем, так и случилось, и последующие годы показали, что сделали с этой землёй инициативные Строгановы. Они построили крепости, где люди могли спрятаться при набегах разбойников или кочевников; у них была небольшая, но хорошо оснащённая частная армия, которая, правда, иногда приходила слишком поздно; и прежде всего, они установили хорошие цены на пушнину, зверьё и рыбу. Создали торговые станции и составили твёрдый график для закупщиков. На него можно было рассчитывать, как на восход луны: чиновники Строганова — Аника и в самом деле называл их чиновниками! — появлялись пунктуально. И все понимали, что это значит при русском бездорожье, потому что жили на этой земле и знали коварство природы.

Так что даже сейчас, при Семёне Строганове и его племянниках Никите и Максиме, все были довольны. Да благословит Господь прекрасных господ Строгановых...

— Ну прямо сказка, — сказал на совещании Ермак, когда они всё обсудили. —Рассказы трёх посыльных не обман. Действительность превосходит всё, что можно услышать в России, а Россия никогда не была бедной ни на чудеса, ни на ужасы. Братья, мы идём в землю, где текут молоко и мёд — молоко из соболиного меха, а мёд из золота!

— Хвала Господу! — набожно произнёс священник.

Ермак строго посмотрел на него.

— Причём здесь это! Здесь всё по-другому, братья! Больше никаких набегов, никакого грабежа, никакого насилия! Нас позвали в эту землю, чтобы защитить её для царя от жёлтых орд с Востока. У нас святое задание! Ведите себя не как черти, а как люди!

— Это ужасно, Ермак, — серьёзно сказал священник, — если мы станем вести себя, как нормальные люди. Чёрт, по сравнению с казачьим людом, просто монашеский послушник!

— Тогда ведите себя, как служивые, какими мы и являемся. С сегодняшнего дня мы на службе у царя!

— Далеко ещё? — спросил кто-то из толпы.

Ермак почесал затылок.

— Крестьяне говорят, что через десять дней будем у Семёна Строганова в Орле.

— А деревни, которые встретим по пути?

— Не трогать! Это приказ!

Сотники молчали. «Ермак приказал — это хорошо. Но как объяснить это остальным? И что делать, если казак не подчинится? Об этом лучше не думать. Его, конечно, накажут, после чего он может стать калекой».

— А потом? — спросил другой казак.

— Посмотрим. Я переговорю со Строгановыми и узнаю, на что мы имеем право, а на что нет. Обещаю, что они не сделают нас цепными псами! — Ермак выпрямился. Его глаза блестели. Он уже чувствовал себя покорителем и поспешил об этом объявить: — Мы станем самыми известными казаками России! — воскликнул он, вдохновлённый собственными мыслями. — И ни один царь больше не назовёт казаков разбойниками и грабителями!

Наступал исторический момент. Мечта должна стать реальностью...

Пока сотники находились у Ермака на совещании, а казаки обустраивали лагерь, три отряда по десять человек отправились к реке, чтобы набрать воды в кожаные бурдюки. Другие казаки повели поить лошадей к мелководью, и среди тех, кто вёл большой табун на водопой, была Марина.

На этот раз Люпину было проще. Ещё до совещания Ермак приказал казакам во время похода не беспокоить крестьян, поэтому они не разбойничали так нагло, как раньше — эта перемена была понятна Люпину — ведь они пришли в землю Строгановых, в отдельное государство в царстве российском. Люпин понял, что раз Ермак сдерживает казаков, то не за горами время, когда можно будет забрать дочь...

Он смешался с удмуртами, надвинул шапку на глаза и наблюдал, как казаки ведут лошадей к реке. Впечатляющая картина: около шестисот осёдланных лошадей с мешками, наполненными добычи. Лошадей, которые не боялись расстояний и ели как гнилую солому с крыш, так и сочную траву. Лошадей, которые никогда не уставали и не болели; которые были такими же храбрыми, как и седоки.

Люпин сразу увидел Марину. Она, верхом на буланой лошади, ехала на водопой последней, и была не в безразмерной рубахе и смехотворно больших сапогах, а в настоящей казачьей форме, немного широкой в груди, с широким кожаным ремнём и тёмно-красной папахой на обрезанных светлых волосах. На ремне, как у настоящего казака, висел кинжал, и когда она размахивала нагайкой и кричала «Но! Пошла!», то ничем не отличалась от остальных.

«Хорошая маскировка, — подумал Люпин, довольный и даже гордый за дочь. — У неё всё получается! Умница! Но скоро эта игра в прятки закончится... И мы вернёмся в заново отстроенную Новую Опочку».

Он пробрался к водопою, избегая встречи с казаками, и стал ждать на берегу удобного момента. Марина находилась посреди табуна на мелководье. Топот, хрипы, ржание и фырканье были такими громкими, что едва ли можно было услышать выстрел из пушки. Шестьсот лошадей поднимали неимоверный шум.

Тем не менее, Люпин решил свистнуть знакомым всем жителям Новой Опочки свистом. Он сунул два пальца в рот и дунул. Раздался резкий свист. Многие пробовали так свистеть, но у них получалось жалкое шипение. Лишь священнику Новой Опочки, когда тот украдкой упражнялся за иконостасом, однажды удалось пронзительно свистнуть, при этом старуха, молившаяся перед иконой святого Серафима, упала в обморок, полагая, что это свистнул святой. После этого священник оставил свои упражнения.

Люпин свистнул, и то ли случилось чудо, то ли дул благоприятный ветер, или существует такая вещь, как связь двух душ — во всяком случае, Марина повернулась и увидела на берегу мужчину.

Люпин украдкой махнул рукой и снял шапку, показывая седину.

Он увидел, как Марина вздрогнула, прижала руку к сердцу, как осторожно огляделась, а затем медленно, чтобы никто не заметил, стала проталкиваться на своей лошади к берегу.

Спрыгнув в нескольких метрах от Люпина, она отпустила лошадь и побежала к нему навстречу.

Дыхание Люпина стало прерывистым. «Боже мой, — взмолился он, — не дай моему сердцу остановиться от радости! Позволь мне пережить этот момент встречи. Марина, доченька!» Он стоял, как парализованный, и видел в Марине ещё ребёнка, но в ней уже проявлялась, как из тумана, будущая женственность. «Я так долго ехал, Боже, — подумал он — так долго... и теперь готов умереть. Я мечтал об этой встрече сотню раз и сейчас упаду, как бык на бойне. Марина, доченька!»

— Отец, — сказала она и остановилась не в состоянии ни обнять его, ни прикоснуться — она стала казаком.

— Сердечко моё... — пробормотал Люпин. После этих слов туман рассеялся, Люпин отчётливо увидел перед собой Марину и ожил. — Доченька! Ты выглядишь, как настоящий казак.

— Боже мой, откуда ты здесь, отец?

— Я всё время ехал за вами, — тихо сказал Люпин. — Всегда находился рядом с тобой, Мариночка. Ты была не одна. — Он не двигался, и тот, кто смотрел на них издалека, мог подумать, что парнишка задержал старика и допрашивает его. Мушков был на совещании у Ермака, остальные казаки занимались лошадьми.

— Всю дорогу. Отец! — Глаза у неё увлажнились. Она опустила голову и прикусила нижнюю губу. — Мне сказали, что ты мёртв.

— Кто сказал?

— Казаки. Я спросила про старосту деревни, а они засмеялись и закричали: «Староста? Мы поджарили его в этой деревне!» Как я могла не поверить? Наша деревня сгорела, и я думала, что ты тоже сгорел. И я бы сгорела, если бы он не предложил идею с мужской одеждой...

— Кто?

— Мушков, Иван Матвеевич.

— Казак?

— Друг Ермака и его заместитель.

— Один из этих кровопийц спас тебя? — Люпин провёл руками по волосам. — Что он с тобой сделал, доченька? Ох, силы небесные, что ты претерпела?

— Он ничего мне не сделал. Он спас мне жизнь.

— И не... — протянул Люпин.

— Нет, отец.

— Наверное, этому казаку во время карательной экспедиции отрезали то самое.

— Не знаю, отец, но не думаю.

— Вполне может быть... — Люпин огляделся. Никто, казалось, не обращал на них внимания. — Если мы быстро упадём в траву и скатимся по склону к кустам, то никто не увидит. Там мы спрячемся до наступления темноты.

Он посмотрел на реку. День догорал мягким закатом. Земля освещалась рассеянным светом, от которого не было тени, как в первый день творения, когда Бог создал солнце.

— Давай быстрее, — сказал Люпин.

— Что?

— Бежим. Мы будем скакать всю ночь... Ермак должен ехать дальше и не бросится за нами в погоню. Нам удастся сбежать, Мариночка.

Марина посмотрела на стоящий в воде табун лошадей и на мерцающие огни костров. «Как трудно сказать, что он напрасно потратил столько сил и веры! Как трудно ему понять, что есть нечто большее, чем Новая Опочка, и что жизнь может быть наполнена страстным желанием познать просторы неизвестного! Мы не деревья, отец, и не растения, держащиеся корнями за землю... Мы молоды, а за пределами Новой Опочки мир так велик. И Иван Матвеевич здесь... Ты его не знаешь, но он спас мне жизнь, поэтому должен стать для тебя, как сын...»

— Я не хочу бежать, отец, — тихо сказала она. — Мне нужно напоить лошадь.

Люпин вытянул шею, как будто не расслышал.

— Ты не хочешь... — глухо сказал он.

— Нет, отец.

— Ты с ними добровольно... — это было так ужасно, что Люпин онемел.

— Да, отец.

— Ты не хочешь вернуться в нашу вновь отстроенную деревню?

— Не сейчас. Позже, наверное...

— Мариночка... — лицо Люпина дрогнуло. Слезы покатились по щекам и он не знал, что говорить и что делать. В отчаянии он провёл обеими руками по седым волосам. «Она остаётся с казаками! Моя доченька, моё единственное достояние, вся мою жизнь!»

— Что будет со мной? — наконец спросил он.

— Мы снова увидимся, отец.

— Это всё? Всё, что мне остаётся? Ждать, ждать мою доченьку. Просто ждать, не зная, вернёшься ли ты... Разве это жизнь?

— А в Новой Опочке разве жизнь?

— Да!

— А для меня — нет, отец. — Марина прижалась к лошади. Та уже привыкла к ней и стояла тихо и неподвижно. Только уши шевелились, и подёргивались ноздри при дыхании. — Что бы я делала в деревне? Работала бы в огороде, вышла бы замуж за крестьянина, родила бы детей, стояла бы у печки, и в какой-то момент умерла. Разве для этого подарена человеку жизнь?

— А что делала твоя мать? — пробормотал Люпин.

«Моя ли это дочь? — подумал он. — Она ли это? Её глаза, нос, рот, ангельское лицо — это осталось. Но какие мысли теперь у неё в голове! Мариночка, что с тобой...»

Он всхлипнул и закрыл лицо руками, ожидая дальнейших объяснений.

— Моя мать? — повторила Марина. — Кем она была? Животным на двух ногах... Быки и лошади работали вне дома, а она в доме. В чём разница? Она даже не хотела самостоятельно думать, это была твоя забота, отец. Я не хочу быть такой.

— Ты хочешь вместе с казаками убивать и жечь? — спросил он. — Моя дочь хочет... — Он опустил руки и уставился на неё.

«Почему у меня нет сил, чтобы убить сейчас тебя и себя? Как можно дальше так жить?»

— Я не буду грабить и жечь!

— Но они! — Люпин развёл руками. — Они!

— Какое мне дело до других? Речь идёт обо мне и о Мушкове.

— Этот казак! — Люпин тяжело задышал, словно толкал телегу по колено в грязи. — Ты в него влюбилась?

— Я не знаю, что такое любовь. — Она надвинула папаху на голову. — Если это то, что я чувствую... ты прав.

— И что ты чувствуешь?

— Я чувствую, что должна сделать из Мушкова нормального человека!

— Из казака?

— Да!

— Пусть простит меня небо, но у меня больше нет дочери, а лишь пустое яйцо. Из казака — человека? Скорее ты сделаешь из волка собаку!

— Точно! — она слегка улыбнулась. — Мушков уже стал ручным. Каждому дереву нужно время, чтобы вырасти — человеку тоже. Ты меня не понимаешь, отец.

— Да, я тебя больше не понимаю, Мариночка. — Люпин повернулся к реке. Ночь медленно надвигалась на землю, солнце почти скрылось. — Может быть, я слишком стар. — Он втянул голову в плечи, как будто замёрз в тёплый июньский вечер. — Что теперь делать?

— Отправляйся домой, отец. Я вернусь.

— Когда, доченька?

— Через два-три года. Я не знаю, сколько времени потребуется, чтобы изменить Мушкова. Но я вернусь только с ним. Я приведу его с собой.

Люпин несколько раз кивнул.

«Кого винить? — подумал он. — Бога? Судьбу? Царя за то, что не перевешал всех казаков? Себя за то, что хотел оказать сопротивление, и поэтому этот Мушков нашёл Марину? Что делать? Броситься в реку и утопиться?»

— Хорошо, доченька, — устало сказал Люпин. — Я ничего не понимаю, но езжай с Богом.

— Спасибо, отец. — Её голос внезапно задрожал. — Я не могу обнять тебя и поцеловать... Сейчас не могу.

— Конечно нет. Ты же казак...

Она кивнула, повернулась, взяла лошадь за уздечку и пошла к табуну. Люпин смотрел ей вслед. Она шла в последних лучах заходящего солнца, всё ещё отражавшихся в воде. Невысокий, стройный казак в смешной красной папахе на светлых волосах. Мариночка...

— Я останусь с тобой! — громко сказал Люпин. Его никто не слышал, шестьсот лошадей всё ещё пили в реке. — Что мне делать в Новой Опочке? Ты уходишь от меня, доченька, но я пойду за тобой. Я не брошу тебя. Что мне делать без тебя в этом мире? Я тебе ещё понадоблюсь, я знаю.

Он наблюдал за ней, когда она ехала с первой группой в лагерь. Она сидела в седле, как будто выросла в нём. Он почувствовал гордость и сказал себе: «Этому я её научил».

Он наблюдал за Мариной, пока она не исчезла в наступивших сумерках. Тогда он вернулся на реку к крестьянам и прислушался к их разговорам.

Ермак с казаками ехали к Строганову, который позвал их от имени царя.

Казаков — от имени царя?

Люпин больше не понимал, что происходит с миром. «Каким-то образом, — подумал он — время перекатилось через меня. Лишь дочь это поняла: нет больше нормальных людей. Трудно к этому привыкнуть...»

Он сидел на берегу реки и только сейчас почувствовал радость от того, что дочь осталась жива.

Из лагеря раздались песни казаков. Пахло жареным мясом...

Мушков сидел рядом с Мариной у костра и ждал, когда приготовится еда.

— Сколько тебе лет? — вдруг спросила она.

— Думаю, лет двадцать восемь.

— Какой ты старый!

Мушков искоса посмотрел на неё. «Что опять случилось? — подумал он. — Когда она так спрашивает, это опасно».

— К чему ты это? — спросил он резко.

Она засмеялась и откинулась назад на тёплую от костра траву.

— На самом деле ты уже старичок... — сказала она. — Но не думай об этом...

Всю ночь напролёт Мушков не спал и думал над словами Марины, которые она сказала с такой лёгкостью и непонятной радостью. «Старичок...» — это слово укололо его, как колючка с зазубриной. В общем, эти бессонные ночи... Их было так много, что Иван Матвеевич похудел и стал похож на человека, которого постоянно бьют по затылку.

Это заметил и Ермак. Во время долгой поездки на север Мушков часто ехал рядом с ним и как будто спал в седле, а когда к нему неожиданно обращались, вздрагивал, смущённо улыбался и не понимал, о чём идёт речь. Непонятное состояние...

— Ты болен, — сказал ему Ермак, когда они поехали дальше и Мушков болтался на лошади, как мешок с пшеном. — Живот болит, что ли? Съел что-нибудь? Или тебе не хватает пышной женщины, мошенник? — Ермак рассмеялся громким, здоровым, почти провокационным смехом.

Мушков горько усмехнулся.

— Женщины! — устало сказал он. — Ермак Тимофеевич, не напоминай мне о белом и тёплом женском теле! С ума можно сойти!

— Ах, вот в чём дело! Бери любую... Мы пройдём достаточно деревень, прежде чем доберёмся до Строгановых. Я приказал больше не разбойничать! Кого поймаю, того повешу! Но уложить женщину в траву — это зов природы. А природу не запретишь. Кроме того, им это нравится, трепетным голубкам. Всё равно, мужик или казак, был бы настоящий мужчина! Иван Матвеевич, ты раньше таким не был!

— Раньше! Когда я подумаю об этом, то слезы наворачиваются! — Он выпрямился в седле, быстро оглянулся через плечо и посмотрел на Марину, ехавшую в третьем ряду. Её красная папаха светилась на солнце. На встречном ветру слишком широкая рубаха плотно прилегла к телу, и под ней обозначилась упругая грудь. Мушков испугался. Если сейчас кто-нибудь из его товарищей внимательно вглядится, что будет с ней? Но, к счастью, никто не смотрел на стройного парнишку, которому разрешено ехать с казаками благодаря великодушию Ермака. Кто станет рассматривать парня?

— Борис не даёт мне покоя, — сказал Мушков. — Было ошибкой брать его с нами.

— Твоя идея, Иван Матвеевич! — Ермак пожал широкими плечами. — Теперь справляйся сам. Побей его. Крестьянские парни понимают этот язык! Думаю, он станет хорошим казаком!

— Если бы это зависело от побоев... — Мушков отстал, пристроился рядом с Мариной и посмотрел на неё усталыми глазами. Она была наполнена счастьем, глаза задорно блестели.

— Почему ты так сказала? — спросил он.

— Что, мой медвежонок?

Его сердце дрогнуло. Впервые она назвала его так, и он сейчас не знал, была ли это настоящая нежность или просто глупая насмешка, которая снова должна его расстроить. Чёрта знает этих женщин! Они рождаются с ядом и желчью на языке.

— Что я старик! В двадцать восемь! За это тебя утопить мало!

Она весело засмеялась, отвернула лошадь и поехала вперёд к Ермаку. Мушков последовал за ней с хмурым лицом и тающим сердцем. «Как я могу ударить или прогнать её, если хочу погладить? Она не из тех женщин, которые считают побои доказательством любви, как это принято у крестьян. Когда муж бьёт жену, как корову, то она думает: «Это он меня так любит!» Марина другая, она ответит ударом или пырнёт кинжалом, если я действительно подниму на неё руку...»

Ермак был в хорошем настроении. Они приближались к владениям Строгановых. Повсюду была видна хозяйская рука: чистые деревни с небольшими крепостями для защиты от набегов беспокойных вогулов и остяков, ухоженные поля и сады, несколько серебряных рудников, охраняемых собственном вооружённым отрядом и окружённых частоколом из толстых, заострённых круглых брёвен, взять приступом такие даже для казака довольно проблематично.

У реки большие рыболовецкие пристани; дороги обустроены. Плоские, широкие деревянные суда перевозили товары. Против течения, вдоль берега, бурлаки тащили баржи — цепочки людей, нагнувшихся вперёд, с кожаной лямкой на плечах, повисших на канатах, и при этом глухо и протяжно поющих, в такт шагов.

— Почему Мушков на тебя жалуется? — спросил Ермак, когда рядом с ним появилась Марина. — Он жалуется, только когда чем-то раздосадован.

— Не знаю, Ермак Тимофеевич, — сказала она и осталась рядом с Ермаком на том месте, которое занимал Мушков, как его заместитель. То, что Ермак это допустил, для всех, кто видел, это было доказательством того, что у белобрысого паренька будет неплохое будущее среди казаков. — Он иногда так странно на меня смотрит.

— Мушков? Почему?

— Он хочет, чтобы я спал с ним рядом...

Мушков, подъехавший к ним сзади, всё слышал, заскрежетал зубами и удивился, что не свалился от ужаса с лошади. «Это чёрт, а не девка» — подумал он. Ермак повернулся и неодобрительно посмотрел на него.

— Тебя нужно окатить водой! — сказал он строго. — В следующей деревне ты выберешь себе женщину. Я проверю! И Борис посмотрит!

Мушков вытаращил глаза, отстал и подождал, пока Марина не подъедет к нему.

— Я так и сделаю, — прохрипел он, когда они снова ехали бок о бок. — У тебя на глазах я буду развлекаться с красивой женщиной. Я покрою её, как жеребец, а ты будешь стоять рядом и хлопать в ладоши! Сказать Ермаку, что я хочу спать рядом с парнем! Это более унизительно, чем обделаться от страха перед атакой. Ха! Клянусь, что в следующей деревне...

— Не клянись, медвежонок, — снисходительно сказала Марина. — Тебе придётся нарушить клятву. Если ты прикоснёшься к другой девушке, я вернусь в Новую Опочку.

— Это приказ Ермака! — возмутился Мушков. Она назвала его «медвежонком»... Было от чего прийти в отчаяние! — Приказы Ермака должны выполняться...

— Придумай выход, Иван Матвеевич. У такого старичка, как ты, большой опыт!

Она звонко рассмеялась, встряхнула чудесную голову и поскакала вперёд. Мушков сжал в руках уздечку, плюнул невинной лошади на гриву и тяжело вздохнул. «Она меня унижает, — подумал он, но чувство, которое он при этом испытывал, было приятным. — Если так будет продолжаться, я стану косноязычным идиотом. Я, Мушков, заместитель Ермака! Силы небесные, защитите меня от этой девушки!»

24 июня 1579 года всадники Ермака достигли поселения Орёл на реке Каме, города, построенного Строгановыми, овеянного легендами города в далёкой Пермской земле, в котором было собрано самое большое богатство России.

О приближении казаков стало давно известно от конных связных. Семён Строганов отправил им навстречу четырёх представителей, одетых в богатые наряды, чтобы приветствовать, как они сказали, «будущих освободителей земли от антихриста».

Земля, которую увидели казаки, сильно отличалась от тех мест, которые им довелось видеть раньше. Вокруг простирались обработанные угодья, разработанные и обсаженные по точным планам. Строгановский кремль, крепкий каменный замок, стоял на высоком берегу реки и внешне выглядел мрачным и закрытым. А церковь венчали четыре двойных креста, поговаривали, что они сделаны из чистого золота, а не позолочены.

Сам город Орёл, построенный частично из дерева, частично из камня, имел широкие улицы, большие площади, две церкви, и за каждым домом располагался сад. Жители города стояли у своих домов и смотрели на прибывших в Пермскую землю казаков с любопытством и немного со страхом.

На улице стояли только мужчины. Женщины остались дома. Лишь в тени домов иногда мелькал женский платок. Немногие осмелились взглянуть на парней, которые снимали штаны так же быстро, как и запрыгивали в седло. Так о них шептались...

— Они попрятали своих баб! — Ермак рассмеялся, повернулся к представителям Строгановых и сердито произнёс: — Мы что, армия святых? Здесь пятьсот сорок здоровых мужчин! Мужчин, говорю, а не кастрированных олухов! Каждый из нас хочет получить женщину, и должен её получить, иначе мы разнесём ваш город!

— Хозяин обо всём подумал. Вам понравится в Орле, — сказал один из представителей.

Хозяин — Семён Строганов. Хозяин всей местной жизни.

Ермак привстал на стременах и посмотрел на кремль, реку, город и людей на улицах. Рядом с ним находились Мушков и Марина; за ним, голова к голове, колышущая, фыркающая, неспокойная, тёмная масса лошадей и людей — армия казаков. И далеко позади, точкой на широком горизонте, скакал одинокий всадник с седыми волосами, развевающимися на летнем ветру: Александр Григорьевич Люпин ехал за смыслом своей жизни...

— Женщин, достаточно еды, хорошие палаты для моих людей, конюшни для лошадей, и денег... Я хочу получить обещанное, или мы не въедем в город, а возьмём его штурмом! — крикнул Ермак.

Казаки заулюлюкали от восторга... Дикий и неистовый рёв налетел на город, как буря. Мужчины на улице испуганно переглянулись. Разве не говорили им, что казаки не похожи на людей?

— Хозяин даст вам всё.

Посланник, который это сказал, поехал вперёд, но Ермак не последовал за ним и посмотрел на Мушкова.

За последние две недели с Иваном Матвеевичем не произошло ничего особенного. Конечно, в ближайшей деревне он не лёг в траву с красивой молодкой в присутствии Марины, как приказал Ермак. Утром после того памятного приказа Мушков начал прихрамывать. Он обернул голову широкой тряпкой и долго лил воду из кожаного ведра на голову. Ночью, как он сказал, лошадь случайно ударила его копытом. Видимо ей что-то приснилось, а поскольку казак всегда спит рядом со своей лошадью, она его и лягнула.

— Скотина! — бушевал Мушков. — Когда она меня ударила, у меня искры посыпались из глаз! Никогда не думал, что лошади видят сны!

Об этом тоже никто не думал, поэтому удивлялись на Мушкова и на его послушную лошадку, успокаивая его. Ермаку пришлось согласиться, что с такой раной казак не станет интересоваться молодкой.

Мушков обошёл приказ Ермака, изображая раненого, но за это получил ласковое: «Какой же ты хитрый старичок, мой медвежонок», где его опять задело слово «старичок». Он снял повязку, только когда вдалеке показался Орёл.

— Ты что-нибудь добавишь, Иван Матвеевич? Может, я что-то забыл? Мы можем сейчас потребовать всё, что нам надо! Подумай хорошенько, братишка! — Ермак повернулся в седле. — Не нам нужен Строганов, это он нуждается в нас!

— Подождём сказочную землю Мангазею, — устало ответил Мушков. — Если там золото висит на деревьях, то дорога окупится.

Он не осмелился взглянуть на Марину. Он чувствовал себя самым несчастным человеком. У его друзей седельные сумки были наполнены деньгами и награбленными украшениями... За два месяца путешествия набралась хорошая добыча. У Ермака в арьергарде были две вьючные лошади с полными мешками, даже у священника, Божьего слуги, можно было поучиться! Он вёз с собой иконы, золотые кресты, золотые облачения, серебряные жертвенные чаши ручной работы — «дары» от дорогих собратьев, которых он «навестил» по дороге в Пермь.

Только у Мушкова были пустые седельные сумки, настоящий позор для казака. «Ты больше не грабишь! — напоминала ему Марина, когда впереди показывалась деревня. — Иначе я вернусь назад».

«Возвращайся! — не выдержал как-то Мушков. — Убирайся к чёрту! Зачем жить, если нельзя больше разбойничать?»

Но когда ночью она пошла к лошади, он побежал за ней и робко сказал: «Мариночка, Марина, голубка моя, не разбивай мне сердце». Она настаивала на своём, и Мушков отказался грабить. Связанный любовью, как собака на цепи, которой можно лаять, но нельзя кусать, он, стиснув зубы, смотрел, когда это делали другие.

Они ехали через Орёл, ухмыляясь мрачно смотрящим на них мужчинам, разглядывая женщин за окнами, и начали громко петь, чтобы показать, какие казаки вольные люди.

Перед кремлём Строгановых два племянника Семёна, Никита и Максим, встретили их на горячих, лоснящихся лошадях татарской породы. Сидя в сёдлах, Ермак и оба Строгановых обнялись, трижды расцеловались друг с другом в щеки и сразу же поняли, что не обманулись в своих ожиданиях.

— Богатая, мирная земля, — весело сказал Ермак. — В Московии едва ли такое встретишь.

— Мы поддерживаем порядок, вот и всё. — Максим Строганов посмотрел на колышущуюся волну конских тел и казачьих голов. — Царь предоставил нам право самим решать все вопросы на занятых нами территориях.

Ермак Тимофеевич понял. Это было первое скрытое предупреждение, первый удар сзади, исподтишка. Он широко улыбнулся, но его тёмные глаза сверкнули. Глаза медведя, не знающие жалости.

— Мы ответили на призыв защитить христианство, — сказал он. — Господь на небесах отблагодарит нас за это — и Семён Строганов тоже!


Глава третья | Сибирский роман | Глава пятая