Глава 26

ИЗВИНЕНИЕ

Тому и раньше случалось засыпать в слезах, но утром все оказывалось не так уж страшно. Новый день — новые надежды! Но сегодняшнее утро оказалось всего лишь продолжением вчерашнего кошмара. Горе и ужас никуда не делись.

Наступила суббота, он упустил свой последний шанс. Сад для него потерян, сегодня он возвращается домой.

Слезы брызнули из глаз, Том плакал и никак не мог остановиться. Зашла тетя Гвен, обняла его.

— Том, скажи мне, что случилось!

Вдруг ему захотелось поделиться с ней своим горем. Возможно, это принесет облегчение. Но было уже поздно — рассказ получился бы слишком длинным и неправдоподобным. И он продолжал молча глотать слезы.

Том позавтракал в постели, словно больной. А Китсоны за завтраком говорили только о нем.

— Он не может ехать один на поезде в таком состоянии, — заявила тетя Гвен. — Может быть, отвезти его на машине?

Дядя Алан не возражал. Но в субботу утром он работал, так что поездка откладывалась до обеда. Лонгам послали телеграмму.

Позавтракав, Том встал и оделся, потому что лежать и думать стало совсем невмоготу. Он вышел из спальни, как раз когда дядя Алан собирался на работу. Тому сообщили о перемене планов, он только кивнул.

Дядя Алан простился и ушел, тетя Гвен закрыла за ним дверь. Почти сразу же послышался его голос за дверью — он с кем-то разговаривал. Через несколько минут дядя вернулся с расстроенным видом.

— Наша старушенция никак не угомонится.

— Миссис Бартоломью? Что на этот раз?

— Она требует извинений за вчерашний переполох. Я уже извинился вчера и охотно повторил извинения сегодня, но она требует, чтобы мальчик явился сам.

— Это возмутительно! Как она может! Я не отпущу Тома! Я пойду сама! — тетя Гвен кипела гневом.

Она шагнула к двери, но муж остановил ее.

— Гвен, успокойся. Она наша квартирная хозяйка. Не надо ее сердить.

— Все равно!

— Я сам попробую ее успокоить.

— Не надо, — вдруг произнес Том тусклым безжизненным голосом. — Я схожу к ней. Я должен. Я не боюсь.

— Том, я тебя не отпущу, — закричала тетя.

— Я пойду.

Лучше встать с постели, чем лежать и плакать. Лучше делать, что-то, даже неприятное, чем совсем ничего не делать — как ни странно, от этого становится легче.

Что-то в голосе Тома заставило дядю и тетю согласиться.

Немного попозже Том поднялся на один этаж и позвонил в квартиру миссис Бартоломью.

Миссис Бартоломью открыла дверь, и они, наконец, оказались лицом к лицу друг с другом. Он так себе ее и представлял: маленькая, морщинистая, седая. Только блестящие, черные глаза оказались неожиданностью. Чернота этих глаз почему-то встревожила Тома.

— Что скажешь? — она первая нарушила молчание.

— Я пришел извиниться, — начал Том.

Она прервала его:

— Тебя зовут Том? Твой дядя упомянул об этом. А как твоя фамилия?

— Лонг. Я хочу извиниться…

— Том Лонг… — она протянула руку и дотронулась кончиками пальцев до его рукава, нажала посильней, чтобы почувствовать ткань рубашки, кожу под ней и кости под кожей. — Ты настоящий, мальчик из плоти и крови, племянник Китсонов. А вчера…

Том изо всех сил старался не испугаться этой странной старухи.

— Я очень сожалею о вчерашнем…

— Своим криком ты разбудил меня среди ночи.

— Я уже сказал, что сожалею.

— Ты звал кого-то, — настаивала миссис Бартоломью, — назвал чье-то имя.

Ее голос звучал нежно, ласково, радостно. Том никогда бы не подумал, что старушка может так говорить.

— Том, ты не понял? Ты звал меня: Хетти — это я.

Слова звучали бессмысленно, но черные глаза притягивали Тома. Он покорно вошел вовнутрь и очутился в крошечной прихожей. На стене висел знакомый готический барометр.

— Это же барометр из прихожей Мельбурнов! — Том говорил как во сне.

Миссис Бартоломью подтолкнула его в гостиную. Над камином висел большой коричневатый фотографический портрет молодого человека с самым обыкновенным лицом — такого вряд ли запомнишь. Но Том его узнал, хотя и видел только при лунном свете.

— Это же Барти-младший!

— Правильно. Снято вскоре после нашей свадьбы.

До Тома доходило с трудом. Значит, Барти-младший и покойный мистер Бартоломью — одно и то же лицо?

Он тяжело плюхнулся на стул.

— Вы вышли замуж за Барти-младшего? Так кто же вы?

— Я же говорю тебе, Том, — терпеливо повторила миссис Бартоломью. — Я Хетти.

— Но Хетти была маленькой девочкой во времена королевы Виктории.

— Да, я родилась в викторианскую эпоху. Что здесь странного?

— Но Виктория взошла на трон в 1837 году!

— Это было задолго до моего рождения. Я родилась в конце ее царствования. Когда я была маленькой девочкой, королева была уже немолода. Я принадлежу поздневикторианской эпохе.

— Я не понимаю… не понимаю… сада больше нет, а барометр тут… вы говорите, что вы Хетти… Что случилось после нашей последней встречи? Когда мы доехали на коньках до самого Или.

— Да что ты? — возразила миссис Бартоломью. — Я видела тебя и после этого. Ты что, забыл? Похоже, ты не знаешь всей нашей истории, надо тебе рассказать.

Она начала свой рассказ, но Том почти не слушал, что она говорит, его больше интересовало, как она говорит. Он вглядывался в ее движения, изучал ее наружность. Черные глаза, точно, были как у Хетти. Он начал замечать знакомые жесты, интонацию, манеру смеяться и все больше узнавал свою маленькую подружку.

Прервав рассказ миссис Бартоломью, Том неожиданно наклонился к ней и прошептал:

— Вы были Хетти! Вы и есть Хетти! Настоящая Хетти!

Она улыбнулась и кивнула.