Minka Kent

The Thinnest Air

* * *

This edition is made possible under a license arrangement originating with Amazon Publishing, www.apub.com, in collaboration with Synopsis Literary Agency.

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

Copyright © 2018 by Nom De Plume LLC

© Бушуев А., Бушуева Т., перевод на русский язык, 2020

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2020

Глава 1

Мередит

Тридцать шесть месяцев назад

Та, кто утверждает, что шоколадный торт лучше секса, никогда не имела Эндрю Прайса у себя между ног.

За окном нашего отеля высится припорошенная снегом Эйфелева башня, смятые простыни в беспорядке валяются на полу.

Это… это медовый месяц.

Эндрю ложится на меня, и его мускулистое, спортивное тело блестит и сияет. Он целует меня, и я чувствую на его языке свой собственный вкус.

Ему нравится, что я без комплексов и готова на все.

Поправлю себя – любит.

Ему также нравится, что я почти вдвое моложе его, что мое либидо еще не достигло своего пика, а мое тело как будто создано для воплощения фантазий школьника в сознании разведенного мужчины среднего возраста.

Я глажу его мускулистый торс и улыбаюсь.

Я люблю его. Я люблю его в миллион раз сильнее, чем представляла себе когда-нибудь, что смогу так любить другого человека. Вряд ли это кто-то поймет, и уж тем более – моя сестра. Грир убеждена, что наш брак – это отношения богатого пожилого папика и молодой девушки, ради денег и показушной роскоши готовой на все, но она ошибается.

Впрочем, опасения Грир мне понятны.

За последние шесть месяцев Эндрю погасил мой студенческий заем, купил мне машину и бросил к моим ногам красивую жизнь. Но моей сестры нет в наших ночах, она не видит нежности его прикосновений, его долгих поцелуев. Она никогда не узнает, каково это – смотреть через всю комнату на Эндрю Прайса и чувствовать, как земля дрожит под моими нетвердыми шагами.

Он творит со мной нечто невероятное. То, чего еще никто не делал.

С ним я любима. С ним я в безопасности.

И поэтому знаю, что все это реально.

Дорогие машины, роскошные ужины, шкаф, набитый одеждой «от кутюр», – это все лишь приятные мелочи. Потеряй он завтра все, что имеет, я все равно осталась бы с ним рядом. Даже одетого в лохмотья я любила бы его по-прежнему.

– Еще шампанского? – Он встает с меня и направляется к мини-бару. Я сразу же начинаю скучать по его теплу, его легкому мускусному запаху. Он – мой наркотик, его я вижу даже с закрытыми глазами, потому что, когда вы кого-то любите, вы отдаетесь любви сполна. Вы безоглядно влюбляетесь и не оглядываетесь назад. Ведь как можно противостоять столь мощному волшебству?

Я перекатываюсь на бок, подтягиваю колени к груди и, положив голову на руку, любуюсь моим идеальным мужем, молча пожираю глазами каждый дюйм его тела, которое сейчас по праву принадлежит мне.

Ни одна другая женщина не может прикасаться к нему так, как я.

Ни одна другая женщина не способна подарить ему то, что дарю ему я.

И он это знает.

– Да, пожалуйста, – отвечаю я, и мое сердце трепещет, когда его взгляд задерживается на моем теле. Он ценит меня, ценит, что я принадлежу ему. До Эндрю меня всегда тянуло к мужчинам моего возраста, я ошибочно принимала их высокомерие за спокойную уверенность в себе.

Эндрю нисколько не высокомерен. Он успешен, уверен в себе. Но он не заносчив. Он просто знает, чего хочет, и не боится этого добиваться.

Я так рада, что он пожелал меня.

Он наполняет два высоких бокала доверху и возвращается с ними в постель.

– Ты ведь будешь любить меня вечно, правда? – На моих губах играет лукавая усмешка, призванная скрыть серьезность вопроса. Я делаю глоток и мгновение жду, пока пена осядет на языке. Я хочу запомнить это мгновение. Хочу прочувствовать все, запечатлеть в своей памяти навсегда. – Несмотря ни на что?

Эндрю делает глоток. Его глаза цвета ликера «Амаретто» удивленно смотрят на меня.

– Что за вопрос? – Он прижимается губами к моему лбу и, вздохнув, прикасается ладонью к моей щеке. – Ты моя жена, Мередит. Ты и я. Мы. Навсегда. Ты навеки связана со мной.

В этот момент я предпочитаю не думать о том, что я у него третья.

Он утверждает, что его первый брак не в счет. Они были молоды, только что выпорхнули из дверей школы. К моменту окончания колледжа они развелись. Детей у них не было. По словам Эндрю, он едва помнит тот отрезок своей жизни. Всякий раз, пытаясь вспомнить ее имя, он щурится, словно это дается ему с трудом. Он был слишком занят учебой, а в свободное время дешевым свиданиям с юной возлюбленной в студенческом городке предпочитал регби или шумные попойки с друзьями.

Затем в его жизни появилась Эрика. Я стараюсь не думать о ней и очень надеюсь, что она не испортит мне этот чудесный миг.

Она ненавидит меня.

Но это чувство взаимно.

– Скажи это еще раз.

С бокалом в руке я перекатываюсь на спину и укладываю простыни между ног.

– Что сказать еще раз?

– Жена. – Я делаю глоток и тщетно пытаюсь спрятать счастливую улыбку. Она не сходит с моих губ с того момента, когда он поцеловал меня на глазах у трехсот семидесяти шести наших ближайших друзей и родственников.

Эндрю устраивается рядом со мной, проводит ладонью по подбородку с симпатичной ямочкой и усмехается.

– Ты моя жена, – медленно, почти по слогам, произносит он.

Я поднимаю взгляд на его точеный подбородок и по-мальчишески симпатичное лицо. У него глаза куда более молодого мужчины, а вот волосы на висках серебрятся проседью. Но это лишь добавляет ему привлекательности. И еще он необычайно умный. Он рассуждает об акциях, облигациях и прочих ценных бумагах так, что это пугает даже самых ушлых брокеров фондового рынка.

– Ты самый красивый мужчина на свете, – говорю я, протягивая руку к его лицу, и кончиками пальцев касаюсь его губ идеальной лепки. – Даже не верится, что ты мой муж.

Еще семь месяцев назад я не знала о существовании Эндрю.

Шесть месяцев назад я работала официанткой и обслуживала посетителей кафе в Денвере, когда он вошел туда с группой мужчин в темных деловых костюмах и солидных галстуках. Я приняла у него заказ, и, когда он вернул мне меню, его рука коснулась моей руки. Он улыбнулся. Я улыбнулась в ответ. Все остальное на мгновение исчезло.

– Все случилось так быстро, не так ли? – спрашивает он и, закинув руку за голову, смотрит в потолок. – Я просто не мог позволить тебе уйти.

Я сразу поняла, что Эндрю окажется не таким, как все, хотя бы потому, что на нашем первом свидании не было ни бургеров, ни пива, ни бейсбола. Когда Эндрю заехал за мной, он был в костюме и при галстуке. В ресторане он подошел к стойке метрдотеля и подтвердил бронирование столика. А когда мы делали заказ, он точно знал, какие вина будут сочетаться с выбранным мной блюдом.

За все время нашего свидания он ни разу не взглянул ни на одну из проходивших мимо красивых женщин. Он всякий раз придерживал для меня дверь. Был верхом учтивости и хороших манер. Ни словом не обмолвился о своих бывших женах. И ни разу не проверил в моем присутствии свой телефон.

В ожидании нашего свидания я волновалась, что у нас с ним не найдется ничего общего. Судя по тому, что мне удалось узнать благодаря коротенькому расследованию в социальных сетях, он был отцом-одиночкой с двумя детьми. Он работал в сфере финансов и не имел привычки зависать в интернете, свой последний пост на Фейсбуке он опубликовал четыре года назад.

Глоток. Свежего. Воздуха.

После ужина Эндрю увез меня на симфонический концерт. В антракте он приносил мне вино и терпеливо ждал у дверей дамской комнаты, ни разу не пожаловавшись на то, что я ужасная копуша.

Когда тем вечером мы шли к его машине, у меня сломался левый каблук и я подвернула лодыжку. Так мне и надо, нечего было одалживать дешевые туфли у соседки по комнате. Эндрю не стал обнимать меня за плечи, помогая доковылять к машине, чтобы закончить свидание на неловкой ноте. Нет, он, словно жених невесту, подхватил меня на руки. Прохожие, неодобрительно кривя губы, смотрели на нас взглядами снобов, но Эндрю не обращал на них никакого внимания.

Его единственной заботой была я.

Той ночью, привезя меня домой, он помог мне лечь в постель, принес лед и аспирин, взял мой телефон и подключил его к зарядному устройству, а затем оставался рядом со мной до тех пор, пока я не уснула.

Вот такой он человек, этот Эндрю Прайс.

Мне еще ни разу не встречался молодой мужчина, который обладал хотя бы половиной достоинств того человека, что покорил мое сердце в тот момент, когда я меньше всего этого ожидала.

Он – все, чего я хотела, хотя и не догадывалась об этом.

Все, что мне нужно.

Подкатившись к нему, я прижимаюсь щекой к его груди, слушаю ритмичное биение его сердца и вдыхаю пьянящий аромат его обнаженной кожи. Мое тело сдается волне сладостного изнеможения.

Я буду с Эндрю Прайсом до конца моих дней.

Даже не верится, что мне так повезло.

Глава 2

Грир

День второй

– Харрис! – Я колочу в его дверь до тех пор, пока костяшки пальцев не начинают неметь, а затем осматриваю покрасневшую кожу – ее цвет теперь почти под стать моему облупленному маникюру. В семь часов январским утром солнце все еще прячется за горизонтом и сверкающими громадами небоскребов Манхэттена. Ветер безжалостный, холод лютый. Я уверена, что он все еще нежится в постели, но у меня через три часа самолет, и я не могу себе позволить такую роскошь, как простая вежливость. – Харрис, живо открывай эту гребаную дверь! Я знаю, что ты дома.

Было бы гораздо проще, будь у меня ключ, но в прошлом году я решила, что нам нужно установить границы, чтобы не действовать друг другу на нервы. Это означало, что я уйду от него. Ненормально, когда два человека, расставшиеся много лет назад, живут вместе, спят в одной постели, словно бесполая супружеская пара, и посещают свадьбы своих друзей в качестве приложения друг к другу.

Но если закрыть глаза на то, что произошло за последние десять лет, Харрис по-прежнему мой лучший друг, мое доверенное лицо и один из немногих людей, которые мне действительно симпатичны на этой населенной самовлюбленными эгоистами планете.

Возможно, какая-то часть меня все еще любит его сильнее, чем я готова признать это вслух.

Из-за двери доносится приглушенный голос. Через несколько секунд она распахивается, и я вижу перед собой Харриса. На носу криво сидят очки в черепаховой оправе, а от него самого пахнет несвежими простынями и крепким сном.

– Что? Что случилось? – Он щурится на меня и проводит ладонью по едва заметной щетине. Складки на подушке оставили на его щеке и лбу вмятины.

– Ты не брал трубку. – Крошечная частичка меня иррационально оскорблена его недоступностью.

– Я спал, а телефон был выключен.

– У меня чрезвычайная ситуация. Я улетаю в Юту.

Мой будничный тон – уловка, которую он, вероятно, уже раскусил, но это все, что я могу сделать, чтобы сохранить самообладание.

Демонстрировать эмоции – не самая сильная моя сторона. Я скорее пройду тысячу осмотров у гинеколога, чем пролью хотя бы слезинку в присутствии другого человека. Да и вообще, слезы вряд ли помогут мне отыскать мою сестру.

Харрис приглаживает взъерошенные волосы, и его сонный взгляд обретает осмысленность.

– В Юту? Это… как-то связано с Мередит?

– Да. – Я складываю на груди руки. – Мередит пропала.

Я впервые произношу эти слова вслух, и у меня перехватывает дыхание. Думать об этом – одно, сказать – значит сделать реальным.

Она всегда была рядом со мной.

При взлетах и падениях.

Мой самый главный источник энергии.

И вот теперь ее нет.

– Что стряслось? – Харрис недоуменно поднимает брови, но затем прищуривается, словно наблюдает за крушением поезда.

– Она должна была забрать детей Эндрю из школы, – объясняю я, глядя на его босые ноги. – Но так и не появилась. Ее машину нашли на парковке супермаркета. Дверь со стороны водителя была открыта, сумочка и телефон лежали на пассажирском сиденье. Никаких следов борьбы. Она просто… исчезла.

– Черт! – Харрис опускает голову и потирает затылок.

– В любом случае, я просто пришла сказать тебе, что не знаю, как долго буду отсутствовать, поэтому тебе придется на некоторое время взять кафетерии на себя. – Мне неприятно вешать на него эту обузу, особенно сейчас, когда мы в полной заднице, но у нас просто нет выбора.

Десять лет назад мы с Харрисом окончили универ. Мы были по уши в долгах, а поскольку из-за кризиса найти работу было практически невозможно, мы сняли все деньги с наших кредитных карт и вложили их в крошечную кафешку в Бруклине. Два года спустя мы открыли еще одну в Челси. Затем еще одну в Ист-Виллидж. Сегодня у нас их в общей сложности пять. Это была авантюра чистой воды, это возбуждало и напрягало и вместе с тем было восхитительно, потому что мы все делали вместе. Мы двое. Он и я. Бок о бок.

Но времена нынче тяжелые.

Конкуренция сейчас острее, чем раньше: повсюду появляются новые кафе, ими заправляют сидящие в соцсетях ушлые миллениалы, открывающие свои заведения благодаря бездонным карманам своих богатеньких родителей.

На прошлое Рождество буквально за углом открылось новое заведение под названием «Кофе-бар». Владелец изобрел целое меню из тематических напитков, вдохновленных фильмами «Один дома» и «Рождественские каникулы». Новостной портал «БуззФид» опубликовал о них статью, ставшую в одночасье вирусной рекламой, и теперь люди выстраиваются в очередь, растянувшуюся на целый квартал, чтобы отведать латте под названием «Оставь мелочь себе, грязное животное», хотя это всего лишь обычный кофе с добавкой из тыквенных специй и соленой карамели. Или «Ночной горшок кузена Эдди» – просто мокко со льдом и добавкой турецкого эспрессо. Ни один из этих напитков не требовал особого воображения, но мы не могли конкурировать с сенсацией, порожденной вирусной рекламой.

Наша декабрьская выручка упала на сорок процентов и с каждым днем продолжает снижаться. В ближайшие месяцы мы планировали закрыть минимум три кафе, но тут Мередит предложила мне кредит.

Я не хотела принимать ее помощь.

Но мне также не хотелось лишиться средств к существованию.

Или Харриса, чье нынешнее выражение лица напоминает человека, ставшего свидетелем автомобильной аварии со смертельным исходом.

– Ну ладно. Договорились. Как-нибудь справлюсь. Просто держи меня в курсе, хорошо? – говорит он.

Я медлю, топчусь за порогом. Мередит всегда была ему до лампочки, хотя он никогда не говорил ничего подобного. Это угадывалось в маленьких колкостях, которые он время от времени отпускал в адрес моей сестры, высмеивая ее пристрастие к социальным сетям, ее интерес к публикациям в таблоидах, а также ее привычку к слишком большому количеству косметики и слишком малому – одежды. Но больше всего он ненавидел ее за то, что она была откровенно сексуальной, но тут дело заключалось в его принципах. Будучи сыном преподавателей с гарвардским дипломом, специалистов в области женских проблем, а также имея трех старших сестер, Харрис просто не мог не стать убежденным феминистом.

– Боже, надеюсь, с ней ничего не случилось, – еле слышно бормочет он и смотрит куда-то в пол.

Забавно, но старые опасения уже не имеют значения сейчас, когда самые худшие из них, похоже, стали реальностью.

– Я буду держать тебя в курсе, – говорю я, хотя бы потому, что мне наверняка понадобится его здравый рассудок, чтобы не сойти с ума, пока я ее не найду. У него это всегда хорошо получалось, он всегда умел посмотреть на проблему с разных углов и отвести меня от края пропасти, не давая свернуть шею.

– Просто… Пожалуйста, пусть твой телефон всегда будет включен. Даже ночью. Я позвоню, только когда ты мне понадобишься.

Я поворачиваюсь, чтобы уйти, но в этот момент его теплые пальцы сжимают мое запястье.

– Грир, – говорит он, склонив голову набок. Его прикосновение – это утешение, которое я не могу себе позволить, тем более сейчас. – Мне жаль.

– Жаль? – Я выгибаю бровь и окидываю его взглядом с головы до ног. – Ты это к чему? Она не умерла, а просто пропала.

Он молчит.

– И я собираюсь найти ее.

Я ни разу в жизни не говорила с такой убежденностью.

– Знаю. И я всегда готов тебе помочь. – Харрис притягивает меня к себе, переходя черту, которую сам провел много лет назад.

Вновь оказаться в его объятиях – это как остановить на миг бесконечное падение. Он все еще любит меня. Я это знаю.

Как я никогда не перестану любить его, так и он никогда не перестанет любить меня. Его предложение пойти разными путями прозвучало спустя много лет после того, как мы отодвинули наши отношения на второй план, отдав все, что имели, бизнесу. Наше время. Нашу энергию. Нашу страсть. В то время мы слишком глубоко погрузились в дела, чтобы это понять, а когда наконец заметили, то зашли уже слишком далеко. Мы потеряли искру любви, предпочтя романтике удобство, хотя заслуживали большего.

По крайней мере, так сказал Харрис.

Наше расставание растянулось на долгие месяцы, однако не стало неожиданностью. У меня свои проблемы, да и Харрис – человек сложный. Но мне это всегда нравилось в нем. Он глубокая натура. Мыслитель. Сейчас таких, как он, не производят, по крайней мере, в массовом масштабе.

Как когда-то давно, я вдыхаю его запах и чувствую меланхоличную сладость с легкой ноткой грусти. Часть меня хотела бы, чтобы он поехал со мной в Юту, но кто-то должен остаться и продолжать наш бизнес. Уехать вдвоем на неопределенный срок – явно не вариант.

– Позвони мне, как только прилетишь, – говорит он.

– Мне пора. – Сжав переброшенный через плечо ремешок сумочки, я отстраняюсь от Харриса, бросаю на него прощальный взгляд и поворачиваюсь, чтобы уйти.

Непривычное ощущение беспомощности и неуверенности грозит парализовать мою волю, но я делаю глубокий вдох, направляюсь к лифту, а спустившись вниз, шагаю к ожидающему меня такси.

Я непременно найду сестру.

Глава 3

Мередит

Тридцать три месяца назад

– Даже не верится, что ты здесь живешь. – Грир входит в холл и бросает сумки на облицованный мрамором пол. Ее взгляд скользит вверх, к высокому потолку и останавливается на люстре «Шонбек», шестьдесят пять лампочек которой высвечивают тысячи капелек хрусталя. – Конечно, это лучше клетушек, в которых мы выросли.

– А как иначе? – спрашиваю я.

Холодные голубые глаза Грир вопросительно смотрят на меня.

– Ты это о чем?

– Давай не будем обсуждать мой дом, хорошо? – Я прикусываю губу и, гордо вскинув голову, кладу руку на бедро.

После того как Грир сообщила мне, что собирается приехать погостить, мой желудок несколько дней скручивало узлом. Оказывается, человеческое тело не всегда понимает разницу между легким волнением и тревогой.

– То есть я должна делать вид, будто ты не посадила меня в «Бентли», не отвезла в ресторан с мишленовской звездой на ужин из пяти блюд, заплатить за который твоему мужу все равно что отдать десять центов, после чего умчала меня в свое роскошное лыжное шале ценой в несколько миллионов? – Грир одаривает меня ехидной улыбочкой, как будто пытается разозлить, но я ее хорошо знаю. За ее вызывающим тоном кроется что-то еще, но что именно, я пока не могу понять. Сомнения? Скепсис? Разочарование? Ревность?

Впрочем, я не прошу ее гордиться мной. Ничего особенного я не достигла и не заслужила. Я лишь удачно вышла замуж. Да, мне повезло. И теперь все это мое. Я просто хочу, чтобы она знала: есть человек, которому я небезразлична.

И я больше для нее не обуза.

Я крепко обнимаю ее и прижимаю к себе, пока ее плечи не расслабляются.

– Я люблю тебя, Грир. И я рада, что ты здесь. Давай не будем портить друг другу настроение.

Сестра вздыхает.

– Давай. Извини, что я тут таращусь на все. Просто… просто жизнь, которой ты живешь, это какое-то безумие. Ты еще так молода.

Она отстраняется и смотрит мне в глаза.

– Не я одна вышла замуж в двадцать два года, – говорю я. – С судьбой не поспоришь.

– Я просто надеюсь, что ты помнишь, кто ты такая и чего ты хочешь, понимаешь? Я воспитывала тебя не для того, чтобы ты стала содержанкой.

Подмигнув, я протягиваю руку к ее сумке. Нам незачем осложнять разговор, чтобы он вылился в ее материнские нравоучения.

– Если не ошибаюсь, мы уже говорили на эту тему, – напоминаю я ей. – Накануне моей свадьбы, помнишь?

Грир закатывает глаза.

– Знаю, знаю. Ты любишь его. Он любит тебя. Все идеально, и мне не о чем беспокоиться.

Я улыбаюсь.

– Значит, ты меня выслушала. Я рада. Хочешь взглянуть на свою комнату? – спрашиваю я и качу через холл ее сумку на колесиках.

Сигнализация дважды издает писк.

– Что это? – спрашивает она.

– Эндрю, должно быть, дома. – Я бросаю взгляд на кухню, ожидая услышать звук шагов по плитке пола, звон брошенных на столик ключей и щелчок открываемого холодильника, когда он достает нашу вечернюю бутылку красного вина.

– Мер! – зовет он через мгновение. – Ты дома?

– Я здесь. – Я качу сумку в ту сторону, откуда доносится его голос, и тащу на буксире Грир. – Смотри, кто здесь!

Он уже собрался откупорить бутылку «Мерло», когда поднимает глаза и встречает холодный взгляд моей сестры. Я говорила ему, что Грир ничего не может с собой поделать – она на всех так смотрит. Она не доверяет большинству людей, и ей никто не нравится. Чтобы проникнуться к человеку симпатией, ей требуется время, но это точно произойдет… в один из ближайших дней. Ей просто нужно понять: у нас все серьезно, это наш дом, а не место съемок очередной серии «Фильма недели». Но Эндрю заверил меня, что это не имеет значения, что у него толстая кожа и это не изменит его отношения ко мне. Никогда.

– Эндрю. – Грир выдавливает из себя улыбку. Я вижу, что она пытается быть учтивой; уже шаг в правильном направлении. До меня внезапно доходит, что они встречаются всего лишь в третий раз. Ожидать, что они быстро подружатся, нереально, так что я не стану вмешиваться, наберусь терпения, и пусть все произойдет само собой.

Достав из шкафа три хрустальных бокала с инкрустированными платиной ножками, мой муж наливает в них вино.

– Как прошел полет? Не слишком трясло? – спрашивает он, чокаясь с нами. – Обещали сильный снегопад. Я волновался, что рейс задержат.

Грир делает глоток.

– Думаю, мне повезло.

– Где твой парень? Харрис, так, кажется? – спрашивает Эндрю.

– Бывший… – бормочу я себе под нос, крутя ножку бокала.

Грир бросает на меня колючий взгляд, я отвечаю ей тем же. Все же нечестно, что моя личная жизнь всегда открыта для всех, а ее жизнь, словно личный дневник, всегда на замке. Не дай бог упомянуть, что они расстались много лет назад, но до сих пор ведут себя так, словно ничего не произошло. Даже если они больше не живут под одной крышей и не считают себя связанными какими-то обязательствами, по сути, ничего не изменилось.

– Извини, не знал, – говорит он. – Вы были вместе на нашей свадьбе… Я просто предположил…

Грир делает еще один глоток, молча наслаждаясь вином, но тут ее взгляд падает на полированный деревянный пол. На миг я вспоминаю нашу с Эндрю свадьбу, тщательно продуманную и лишенную всякой индивидуальности, в шикарном отеле на вершине заснеженной горы. Никто не заглянул в наш новый дом на поздний завтрак или чтобы посмотреть, как мы разворачиваем подарки. Мы пригласили гостей. Мы проводили их. Список торжеств и увеселений был длинным и не оставлял времени для досужих разговоров.

– Пойду покажу комнату, – сообщаю я мужу, оставляя свой бокал нетронутым. У меня задержка уже несколько дней, но я еще не сказала об этом ни ему, ни кому-то другому. Пока не сказала. – Я думала, мы могли бы поселить ее в гостевой комнате на нашем этаже. Как ты считаешь?

Эндрю усмехается, обходит кухонный стол-остров и обнимает меня за плечи.

– Тебе не нужно спрашивать разрешения. Это ведь и твой дом тоже.

Я чувствую себя глупо, однако заставляю себя улыбнуться. Я живу здесь уже несколько месяцев, но все равно для меня это его дом. Вряд ли я смогу когда-нибудь привыкнуть к дому размером с церковь. Он прекрасен, но мне в нем неуютно, и уж тем более я не могу назвать его своим.

– Тем не менее я попросил Розиту подготовить гостевой домик, – добавляет Эндрю. – Я подумал, что Грир там будет удобнее. – Он вопросительно смотрит на нее. – Больше уединения. Меньше шума.

Я поворачиваюсь к сестре.

– Он прав. Это его неделя… наша неделя с Колдером и Изабо. Они будут здесь завтра.

Моя сестра хватает сумку и пристально смотрит на моего мужа. Он этого не видит, но я-то вижу. Ее мысли как будто написаны у нее на лбу. Насколько я знаю мою сестру, она уверена, что Эндрю пытается вбить между нами клин, хочет, чтобы я принадлежала только ему, чтобы мы с ней не были близки, как раньше. Но у него и в мыслях этого нет. Он заботится только о ней, о ее комфорте. Ему хочется, чтобы Грир понравилось у нас. Как только она узнает его лучше, то непременно поймет, какой он на самом деле.

– Гостевой домик потрясающий, – говорю я. – Могу показать его тебе. Хочешь?

Наши взгляды встречаются.

– Да, конечно.

Я делаю ей знак, чтобы она следовала за мной, но Эндрю не торопится выпустить мою руку. Мгновение спустя мы выходим через раздвижную дверь в задней части дома и обходим крытый бассейн с подогревом и джакузи с подсветкой и идем ко входу в гостевой домик.

Дом освещен, словно на Рождество. Внутри темная обшивка стен идеально гармонирует с теплым мерцанием светильников. Сразу чувствуется рука профессионального декоратора. Буквально все, начиная с огромного дивана натуральной кожи коньячного цвета, старинных потолочных балок и заканчивая декоративными подушками, обтянутыми мехом шиншиллы, собственноручно выбрал дизайнер, которого Эндрю самолетом доставил сюда из Теллерайда. Эндрю называет гостевой домик «причудливым», но что касается меня, то я сомневаюсь, что большинство людей сочли бы дом с четырьмя спальнями, дом площадью в две тысячи семьсот квадратных футов «причудливым». Думаю, причиной тому – близость главного дома. На его фоне все что угодно выглядело бы причудливо.

Войдя, мы проходим мимо столика со стоящим на нем огромным букетом свежих цветов, чью зимнюю белизну подчеркивают зеленые сосновые ветки. На каминной полке мерцают свечи, из колонок под потолком льется чарующий голос Эллы Фицджеральд. Воздух напоен легчайшим запахом кедра с примесью мяты, все диванные и декоративные подушки взбиты и красиво разложены. Сезон отпусков позади, но праздничное настроение остается. По словам Эндрю, в Глейшер-Парке всего два сезона: Рождество и почти Рождество. По-моему, лучшего места провести долгую зиму, чем это, просто не существует.

– Тебе здесь понравится, – говорю я сестре. Та словно по стойке «смирно» стоит в холле, разглядывая интерьер, как будто я только что похитила ее и затолкнула в летающую тарелку. – Гостевая комната хорошо, но гостевой домик приятнее. По сути это частный пятизвездочный отель. С горничной и все такое прочее. Думаю, холодильник полон. Если тебе что-то понадобится, просто набери ноль на телефоне, и тебе все принесут.

Я вкатываю ее чемодан в спальню и ставлю рядом с мягкой двуспальной кроватью, но Грир не идет за мной, а продолжает стоять на месте как вкопанная.

– Грир! – зову я ее, отступая назад в гостиную. – Если хочешь, можешь занять гостевую комнату в доме. Если здесь слишком просторно, ты просто скажи.

– Все хорошо, – сухо отвечает сестра. Похоже, проведя весь день в пути, она сильно устала, я же сразу после того, как забрала ее из международного аэропорта Солт-Лейк-Сити, не дала ей ни минуты покоя. Перед ужином в «Мэсанос» я устроила для нее часовую автомобильную экскурсию по Глейшер-Парку, чтобы она могла полюбоваться восхитительной здешней архитектурой во французском и готическом стиле. Я взахлеб рассказывала ей, как горы обрамляют город, подобно стенам небольшой крепости, учила ее, как отличить туристов от местных жителей. Первые вечно ходят черепашьим шагом. Тычут во все пальцами. Носят одежду и обувь от «НортФэйс» и «ЮГГ». Если бы местный терапевт вырядился таким образом, его бы сочли ненормальным. По крайней мере, женщины здесь помешаны на вещах от «Монклер» и «Богнер». Иногда я даже пытаюсь говорить о последних тенденциях лыжной моды, не называя сами бренды. Я наверняка исковеркала бы их, если бы попыталась.

Грир сидела тихо – или, скорее, вежливо, – пребывая под впечатлением от увиденного, пока я таскала ее по городу. Нет, я вовсе не пыталась важничать. Я просто хотела, чтобы в моем новом доме она чувствовала себя комфортно. Чтобы она знала, что может приехать ко мне в любое время.

Я еще не обзавелась здесь кругом друзей, кроме Эндрю, и, если честно, мне здесь тоскливо. Похоже, большинство здешних женщин вполне довольны тем, что сидят дома, маясь от безделья и заполняя свои пустые дни поездками к визажисту и маникюрше или же импровизированными ланчами с игрой в кости в обществе своих подруг, таких же домоседок.

Однажды я составила им компанию, когда одна из наших соседок пригласила меня, но все женщины годились мне в матери, и даже когда они не рассыпались в комплиментах, вроде «какая у тебя упругая грудь» или «твоя кожа сияет, как попка младенца», они сюсюкали со мной как с дочкой.

– Мередит, будь лапочкой, принеси мне из кухни стакан льда, хорошо?

– Мередит, милочка, объясни мне, что это за зверь такой Инстаграм. Я понятия не имею, как он работает.

– Мередит, киса, я непременно должна взять тебя с собой, когда пойду за покупками. Ты наверняка выберешь вещи, глядя на которые моя племянница не будет морщить носик…

Я ушла от них с горечью во рту и осознанием того, что вписаться в мир Эндрю будет не так легко, как я надеялась.

Однажды вечером я обмолвилась в разговоре с Эндрю, что я не прочь работать неполный рабочий день в его офисе, но он лишь посмеялся надо мной и, поцеловав меня в макушку, сказал, что деньги для нас не проблема и никогда не будут проблемой.

Я же имела в виду совсем другое.

Мне скучно.

И одиноко.

Увы, я не могу честно заявить мужу: «Прости мне мою неблагодарность. Я люблю тебя до смерти, но эта роскошная жизнь, которую ты мне дал, ужасно скучна, и я ее ненавижу».

– Будешь ложиться? – Я бросаю взгляд на часы, подсчитывая, сколько сейчас времени в Нью-Йорке.

Сестра вздыхает, кивает, разглядывает обстановку, но так и не трогается с места. Ее ноги словно приросли к полу.

– У меня утром баре, – сообщаю я. Честно говоря, я ненавижу баре^[1]. Я вообще ненавижу спортзал, по крайней мере, здесь. Когда я покидаю теплый тренажерный зал в потной, липкой одежде и выхожу на холодную, промерзшую стоянку, я всякий раз думаю о том, надо ли мне продлевать абонемент на следующий месяц. Но тренировки помогают убить время – примерно три часа в день, если включить сюда душ перед занятием, одевание (что включает в себя прическу и макияж, потому что так делают все здешние женщины), дорогу, затем упражнения в зале до седьмого пота, вновь дорогу, но уже домой, душ, переодевание и снова прическу и макияж. – А потом сразу занятие на тренажерах. Вернусь к десяти или около того. Дай мне знать, чем ты хочешь заняться, пока будешь здесь.

Грир одаривает меня сдержанной, еле заметной улыбкой.

– Звучит неплохо.

Выйдя от нее, я шагаю через задний двор к дому. Дойдя до заднего крыльца, я останавливаюсь, увидев в окно, что Эндрю сидит в столовой во главе стола. Справа от него бокал вина, перед ним тарелка с разогретыми в микроволновке остатками обеда. Он читает новости на своем планшете. Мне отчетливо видна морщинка, что залегла у него между бровей. Я смотрю на него, и мое сердце наполняется теплом.

Он беспрерывно работает, постоянно думает о нашем благополучии.

Тихое шуршание раздвигаемой двери привлекает его внимание. Он поднимает голову, и выражение его лица меняется – оно словно озаряется светом. Одного того, что этот успешный, обеспеченный человек всякий раз, когда я захожу в комнату, вспыхивает, как фейерверк, достаточно, чтобы мне вновь и вновь хотелось выйти за него замуж.

Отложив вилку, Эндрю отодвигает стул, подходит ко мне и, взяв мое лицо в свои ладони, целует меня в лоб.

– Как же нелегко мне будет на следующей неделе делить тебя с другими, – произносит он игривым тоном. – Я великий эгоист, когда дело касается тебя.

Глава 4

Грир

День второй

Подъездная дорога забита автомобилями. Все они как один блестящие, черные и важные, и стоят впритык друг к другу. Я вылезаю из такси и забираю из багажника свои вещи.

От долгого сидения мои суставы болят, ноги словно налиты свинцом. Я качу чемодан на колесиках к входной двери. Та приоткрыта, и я вхожу.

У входной двери, зацепив большие пальцы за ремень, дежурит офицер полиции в форме. Он оглядывает меня с головы до ног и с важным видом, словно ему некуда торопиться, вразвалочку подходит.

Его непробиваемое спокойствие вызывает у меня тревогу.

Он молод, в карих глазах застыла скука, дополняя написанное на его детском лице безразличие. Он худой, мешковатая форма болтается на плечах, и, я готова спорить на что угодно, в свободное от службы время он зависает в подвале дома своей матери, играя в «танчики».

– Мэм, это… – начинает он, прикрывая зевок. Его губы сжимаются, глаза увлажняются, веки подергиваются. Похоже, его дежурство подходит к концу, и когда его вызвали на место происшествия без крови, трупа, активного стрелка и приказали выступить в роли – подумать только! – охранника, он задался наконец вопросом, а не совершил ли он ошибку, пойдя на службу в полицию.

Я распрямляю плечи и выпячиваю подбородок.

– Грир Эмброуз. Сестра Мередит.

Он замолкает и, отступив, указывает на кухню. Я иду туда, откуда доносятся тихие голоса.

Эндрю замечает меня, как только я появляюсь в дверях. С противоположных концов комнаты мы смотрим друг другу в глаза, но с таким же успехом могли бы сцепиться рогами. Мне непривычно видеть его в серых брюках и темно-синем кашемировом свитере, а не в обычном строгом костюме-тройке. И все равно он выглядит так, будто, проснувшись этим утром, привычно принял душ и потратил некоторое время, приводя себя в порядок.

– Грир. – Он подходит ко мне, обнимает и крепко прижимает к себе. Раньше он никогда меня так не обнимал, даже напоказ, когда Мередит была рядом. – Я рад, что ты смогла приехать.

Эндрю отстраняется, но рук с моих плеч не убирает. Мне это неприятно. Мне неприятно, когда он прикасается ко мне. То, что моя сестра исчезла, вовсе не значит, что я забуду, что он напыщенный эгоист, который вытащил мою сестру из безвестности, чтобы обзавестись самой красивой статусной женой на этом крошечном пафосном горнолыжном курорте.

– Что нового? – Я стараюсь не обращать внимания на прикосновение его рук.

– Ничего. – Он вздыхает и озабоченно морщит лоб. Его взгляд скользит по моему плечу и останавливается на чем-то позади меня. – Бригада криминалистов изучила звонки на ее телефоне. Они запросили ее телефонные записи, но пока ничего необычного не нашли. Она ни с кем таким не переписывалась… ни с кем ни о чем не договаривалась…

– Не понимаю, что толкнуло ее на такой шаг. Вы поссорились? – спрашиваю я. – Возможно ли, что она сама куда-то уехала?

– Никоим образом. – Его брови скользят вверх. Что это? Свидетельство самозащиты или обиды на то, что я посмела предположить нечто подобное? – Это был обычный день. Я поцеловал ее на прощание, ушел на работу…

Он умолкает, и на мгновение мне кажется, что слова застревают в его горле.

– Тогда расскажи мне все. – Я опускаю руку и вздыхаю. – Мне нужно знать все.

Его взгляд встречается с моим не сразу.

– Как я уже сказал, Грир, вчера она уехала в супермаркет, и с тех пор ее никто не видел. Между нами не было никаких ссор. Никаких семейных разногласий. Мы обзвонили все местные больницы, тюрьмы, приюты. Все-все. Никто не видел женщину, соответствующую ее описанию.

– А как насчет машины? Какие-то следы?

– Никаких следов насилия, абсолютно никаких. Ее телефон и сумочка лежали на пассажирском сиденье. Ключи в замке зажигания.

– Значит, если кто-то ее увез, то она его знала.

Он пожимает плечами и растерянно разводит руками.

– Трудно сказать. Может, ее забрали силой? Я… я не знаю. Я ни черта не знаю.

Мой зять оглядывается на комнату, полную посторонних мужчин, которые, по идее, должны делать нечто большее, чем просто стоять на обставленной с показным шиком кухне, и указывает на одного из них.

– Это детектив Маккормак, – говорит он и откашливается. На его лице появляется странное выражение. Он прищуривается и кивком указывает на детектива. – Он ведет расследование.

Молодой мужчина с огненно-рыжими волосами, ямочкой на подбородке и широкими плечами крутит в руках пластиковый стаканчик с кофе. Для полицейского с опытом работы он выглядит слишком молодо. Неужели ему действительно поручили поиски пропавшего человека?

Он слишком симпатичный, слишком гладкий, слишком юный и неопытный, чтобы находиться здесь. Ни темных полукружий под глазами, ни желтушной бледности, чтобы можно было предположить, что он каждый вечер снимает стресс с помощью упаковки светлого пива «Коорс».

– Сколько дел о пропавших без вести он раскрыл? – спрашиваю я.

– Прости, не понял? – Эндрю явно задет моим вопросом.

– Он стоит и потягивает кофе. Почему он не задает вопросы?

– Вчера он весь день разговаривал с людьми. Пока у него недостаточно зацепок, и он мало что может сделать. – Эндрю говорит тихо, как будто, если я продолжу разглядывать прохлаждающегося детектива, назначенного расследовать дело моей сестры, это поставит его в неловкое положение.

Ну и зря. Лично мне наплевать, что подумают люди.

Мое лицо принимает каменное выражение.

– Он должен пойти и найти зацепки, потому что зацепки сами не найдут его. Они не упадут с неба прямо ему на колени. Ради бога, это его работа.

– Успокойся.

Я поджимаю губы, чтобы с них не слетело ничего неподобающего.

– Тебя не беспокоит, что все просто стоят вокруг, как будто ждут телефонного звонка? – спрашиваю я. Нет, я прекрасно понимаю, что слишком остро реагирую на происходящее, но, если честно, я ожидала увидеть больше суматохи, больше активности. Отсутствие бьющей ключом энергии у тех, кто, по идее, в данный момент должен заниматься поисками моей сестры, лишь усиливает мою тревогу.

Эндрю слишком резко берет меня под руку и тянет за собой в пустой коридор рядом с кухней, подальше от орды бездельников в полицейской форме.

– В полицейском участке сидят люди, которые принимают звонки по «горячей линии». – Он вздыхает, поджимает губы, но затем продолжает говорить, понизив голос: – Фотографию Мередит показывают по всем местным новостным телеканалам, а также на десятках национальных телепрограмм. Они сняли в ее машине отпечатки пальцев и просмотрели историю звонков на ее мобильнике. Вчера я почти весь день провел в полицейском участке, рассказал им все, что, возможно, им хотелось бы знать о ней, вплоть до родинки в форме вишенки на ее левой ягодице. Поэтому, если ты хочешь сидеть здесь и вести себя так, будто никто ничего не делает, и если ты думаешь, что знаешь, как лучше, то делай это где-нибудь в другом месте.

Раньше Эндрю никогда не ругался на меня. Не хмурился, не щурился и не хватал за руку с такой силой, что его пальцы дрожали.

– Она исчезла бесследно, Грир, – говорит он, беспомощно вплеснув руками и отступая назад. – Как будто испарилась. У них ничего нет. Им не с чем работать. Мы просто… стараемся изо всех сил.

Скрестив руки на груди, я пристально смотрю на него, хотя и не знаю точно, что хочу увидеть. Такой богатый человек, как он, располагающий неисчерпаемыми ресурсами, мог бы в два счета заставить бесследно исчезнуть кого угодно, если бы захотел. Но, насколько я знаю, они оба были без ума друг от друга. Глядя на них, невозможно было заподозрить, будто он просто использовал ее ради секса, и она его – чтобы заполнить пустоту, зиявшую там, где положено было находиться отцу, которого она никогда не знала, и потому выросла, не имея рядом с собой надежного, ответственного взрослого мужчины, который бы заботился о ней.

Со временем я даже смирилась с тем, что, возможно, Эндрю – это тот, кто ей нужен, что она нуждалась в стабильности и обожании, которые он ей предлагал, потому что никогда не имела их раньше.

Из-за угла внезапно появляется детектив Маккормак. Эндрю тотчас перехватывает мой взгляд, устремленный на этого рыжеволосого красавчика.

– Извините, что прерываю вас, – говорит полицейский. – Нам только что позвонили на «горячую линию». Я должен вернуться в участок. Хочу перезвонить и задать еще несколько вопросов. Если что-то всплывет, я дам вам знать.

Навострив уши, я поочередно смотрю то на одного, то на другого, но, похоже, ни один из них не питает особых иллюзий. Наверное, уметь не тешить себя попусту надеждой – это мужское качество.

– Конечно. – Эндрю скрещивает на груди руки. Его тон больше напоминает встревоженного отца, который принимает на себя ответственность за сбежавшую дочь-подростка, а не обезумевшего от горя супруга. – Держите меня в курсе.

– Я – Грир Эмброуз, – представляюсь я, но руки для рукопожатия не протягиваю. – Сестра Мередит.

Детектив Маккормак пристально смотрит мне в лицо. Я же злюсь из-за того, что передо мной, похоже, самый красивый парень во всей Америке. Готова спорить, что в юности он был бойскаутом. Готова спорить, что он мастер вязать самые сложные узлы, умеет, высекая искры из кремня, добыть огонь, а также за три минуты установить палатку. Готова спорить, что у него было счастливое детство с прекрасными родителями, да и сам он хороший парень.

Но чтобы найти мою сестру, симпатичной мордашки будет мало.

– Ронан, – говорит он, поднимая брови. Я не уверена, чем продиктована его фамильярность – попыткой высечь искру межличностных отношений или он так поступает со всеми. – У вас найдется свободная минутка?

Лично я предпочла бы кого-нибудь постарше, с пышными седыми волосами и густыми усами. Кого-нибудь посерьезней, у кого в кабинете шкафы трещат от папок с раскрытыми делами, а стены увешаны почетными дипломами и благодарностями начальства – нечто такое, что вселило бы в меня надежду.

Передо мной же обычный парень, который, вероятно, согласился на первую работу, которую ему предложили по окончании колледжа, и он просто застрял в полиции.

Готова спорить, он не пережил ни одной трагедии и в его жизни не было человека, которого он любил бы больше всего на свете… и который бесследно исчез.

Я выхожу вслед за Ронаном из дома. Мы оказываемся под высоким, в два этажа портиком, который, словно микрофон, усиливает звуки наших шагов, каждый наш медленный, сокрушенный вздох.

– Когда у вас появится возможность, зайдите в нашу лабораторию. У вас возьмут мазок для анализа ДНК, – говорит он. – Нам нужен образец от близкого родственника – это стандартная процедура.

Я чувствую, как в висках пульсирует кровь.

– Да-да, я понимаю. Если вдруг вы найдете мертвое тело, то сможете сравнить ее ДНК с моей, чтобы узнать, она ли это.

Он молчит, но выражение его лица подтверждает мои слова.

– Моя сестра жива, – говорю я.

– Как я сказал, это стандартная процедура. Она ничего не значит.

Я качаю головой.

Как же я ненавижу это!

Ненавижу, ненавижу, ненавижу.

– Хорошо. – Я опускаю руки на бедра. – Я пройду этот ваш тест, но вы отвезете меня в вашу лабораторию и вернете сюда, а когда мы закончим, вы поможете мне найти ее.

– Так и предполагалось, мисс Эмброуз. – Его темные глаза вспыхивают. Неужели ему смешно? – Знаете, вы совсем не такая, как она.

– Это вы о чем?

– Я знаком с ней, – отвечает он. – Пару лет назад я работал над делом о преследовании. Вашу сестру преследовали. Очень милая девушка. Спокойная и тихая.

Мои пальцы невольно тянутся к золотой цепочке на шее, теребят крошечный кулон с бриллиантами – полученный много лет назад подарок Харриса, с которым я никак не могу расстаться. Он подарил его мне в первую годовщину нашей совместной жизни после того, как месяц трудился в копировальном центре Студенческого союза, чтобы накопить на покупку. Довольно уродливая вещица с крошечными бриллиантами, которую давно пора хорошенько почистить, но я никогда не забуду, какой гордый у него был вид, когда он вручил мне маленькую коробочку, выложенную изнутри бархатом. Мы с ним ужинали в моей комнате в общежитии, ели лапшу «Рамен».

– Мередит никогда не говорила мне, что ее кто-то преследовал.

Охваченная нехорошим предчувствием, я отвожу взгляд. Чего еще я не знаю?

Он поджимает губы и оглядывается, как будто молча пнул себя за то, что сболтнул лишнее.

– Да. Было дело.

– Вы узнали, кто это был? Как, по-вашему, это может иметь отношение к ее исчезновению? Почему она ничего мне не сказала? – Я едва не срываюсь на крик. – Она обычно рассказывает мне все. Это ведь очень серьезное дело, чтобы скрывать его от родной сестры, вам так не кажется?

– Может, просто не хотела вас волновать? – Его взгляд смягчается, и через пару секунд он видит перед собой мнительную невротичку, какой я всегда была. – Послушайте, я уверен, что у нее имелись на то причины.

Да. Причины у нее наверняка были. Даже не сомневаюсь.

Глава 5

Мередит

Тридцать два месяца назад

Кровь.

Повсюду кровь: она капает с моих бедер, размазана по мраморному полу ванной комнаты, стекает по внутренним стенкам нашего девственно чистого унитаза.

Рядом с моим зеркалом стоит синяя коробочка с положительным тестом на беременность. Я собиралась рассказать Эндрю сегодня вечером. Я все спланировала. Романтический ужин в ресторане «Скай Порт», фантастическая поездка по горам и важное признание в самом конце, вместе с прочувствованным письмом, которое я сочиняла все вчерашнее утро.

Главным образом это был «словесный понос», рассуждения о том, что я никогда не знала своего отца и что, глядя на него, когда он рядом с Изабо и Колдером, я испытываю благодарность судьбе за то, что теперь и я пройду этот путь. Я изливала свои соображения о том, какое удивительное чувство защищенности обрела благодаря ему, как прекрасно жить, зная, что любима. Письмо получилось таким длинным, потому что, если честно, я не могла просить у судьбы лучшего отца для моего еще не рожденного ребенка, чем Эндрю, и я хотела, чтобы он это знал.

Наверное, это выглядело глупо и немного по-детски, но я подумала, что неплохо спрятать письмо в каком-нибудь детском альбоме и прочитать через много лет.

Мы пока еще не говорили о детях. В прошлом месяце задержка застала меня врасплох. Я немного растерялась и решила пока ничего не говорить Эндрю. Мне с трудом верилось, поэтому я выждала месяц, прежде чем сделала тест на беременность – просто чтобы окончательно убедиться.

Похожие на схватки боли внизу живота начались вскоре после обеда и усиливались с каждым часом. Сначала я не поверила и бросилась искать в Гугле «ранние схватки при беременности», как можно быстрее печатая эти слова, но, почувствовав, как по внутренней стороне бедер стекает струйка крови, и корчась от боли так, что едва не рухнула на колени, выпустила из рук телефон.

– Мер, ты здесь? – доносится из-за двери ванной голос Эндрю. – У нас заказан столик. Через полчаса нужно быть на месте. Я с нетерпением ждал этого момента весь день.

В его голосе слышится волнение. Зажав между ног белое полотенце и глубоко дыша, я прислоняюсь к двери ванной. Я не хочу, чтобы он видел меня такой.

– Я выйду через секунду, – отвечаю я, и мой голос дрожит. Я собираюсь с силами, чтобы привести себя в порядок и принять более-менее презентабельный вид. Я не уверена, смогу ли сейчас выйти отсюда и, словно ничего не случилось, сесть напротив него за столик ресторана, но попытаюсь.

Насколько я понимаю, срок был небольшим.

Я еще не была у врача. Мне еще не делали УЗИ и не подтверждали беременность – посещение клиники было запланировано на ближайшие недели. Но сегодня вечером исполняется ровно четыре месяца со дня нашей свадьбы, и я подумала, что это будет особый способ отметить наш скромный юбилей.

Стоя на четвереньках с бутылкой чистящего средства для ванной в одной руке и рулоном бумажных полотенец под мышкой в другой, я пытаюсь оттереть пятна подсыхающей крови на плитке пола – крови, которая когда-то наполняла мою опустевшую матку.

Это несправедливо.

– Мередит! – Услышав голос Эндрю, я испуганно вздрагиваю и оборачиваюсь. Он застыл в дверях. Я не слышала, как он вошел. – Боже мой, что случилось?

Вместо того чтобы пробормотать хотя бы слово, я реву. Эндрю не видел у меня ни единой слезинки, и вот я безудержно рыдаю. Все мое тело содрогается, горючие слезы застилают глаза.

Я чувствую себя… опустошенной.

В буквальном смысле опустошенной.

Вся моя любовь, все мои надежды… растаяли как дым, как будто их не было вообще.

Взяв меня за руки, он опускается на колени, притягивает меня к себе и обнимает.

– Говори, в чем дело.

– Я собиралась сказать тебе, – говорю я, чувствуя, как у меня сжимается горло.

– Сказать мне что? – спрашивает он, затем немного отстраняется, хотя и не выпускает из объятий, и буквально прожигает меня взглядом.

– О беременности. – Я не могу заставить себя произнести слово «ребенок». Не сейчас.

Он замолкает, и его рука, которая только что ласково поглаживала мою ладонь, замирает. Мгновение спустя он отстраняется и пристально смотрит мне в лицо.

– Ты была беременна? – спрашивает он. Его лицо бесстрастно.

Я так сильно прикусываю губу, что чувствую во рту вкус крови, и киваю.

– Да. Была.

Эндрю встает, потирает переносицу и вздыхает. Через несколько секунд он начинает расхаживать по пятачку обесцвеченного моющим средством пола.

– Эндрю… – Тыльной стороной ладони я вытираю глаза и заставляю себя встать. Это не совсем та реакция, которую я ожидала от него.

– Я думал, что ты принимаешь таблетки, разве не так? – Он проводит рукой по щеке и смотрит куда-то в сторону.

– Я… да… принимала, – говорю я. – Наверно, я пропустила одну таблетку в какой-то из дней. Я не помню. Я просто не знаю, как так случилось.

Эндрю застывает на месте и пристально смотрит на меня.

– Такое не должно повториться, Мередит.

У меня нет слов. Я утратила дар речи. Я гляжу на мужчину, за которого вышла замуж, мужчину, с которым собиралась провести остаток моих дней, представляя себе детскую коляску, штакетник, лужайку у дома и все такое прочее, – и не узнаю его.

С таким же успехом он может быть мне совсем чужим. Кипящий от гнева незнакомец с побагровевшим от ярости лицом. Я никогда раньше не видела его таким: это реальный, неподдельный гнев. Он смотрит на меня так, будто я только что предала его, предала его доверие, и мое первое инстинктивное желание – поскорее убраться отсюда.

Что я и делаю.

Не обращая внимания на огненную печь внизу живота, я прохожу мимо Эндрю и роюсь в своей половине шкафа, срываю с деревянных вешалок джинсы и свитера и сбрасываю в кучу столько, сколько смогу унести. Затем поворачиваюсь, чтобы уйти, но он перегородил собой проход.

– Что ты делаешь? – Выражение его лица смягчается, от ярости не остается и следа – словно ее и не было, словно мне показалось. – Ты никуда не уйдешь.

Превозмогая боль, я делаю шаг вперед.

– Конечно, уйду.

Он подходит, выхватывает из моих рук одежду и бросает на пол у наших ног. Она с глухим шлепком падает на плюшевый коврик.

– Нет, нет и нет, – заявляет он, как будто разговаривает с человеком, решившим прыгнуть с крыши небоскреба. – Ты этого не сделаешь. Это не очень хорошая идея.

По моей щеке скатывается крупная слеза.

Эндрю вытирает ее.

– Прости, – говорит он.

Я ничего не отвечаю.

– Я был в шоке, – продолжает он. Теперь его голос мягок, а взгляд – еще мягче. – Я не выбирал слова… Я не должен был так реагировать… Я не хотел тебя расстраивать. – Он убирает от моих глаз прядь волос. – Я должен был обнять тебя и утешить. Ты моя жена, Мер. Ты – любовь всей моей жизни. Тебе было больно, я же думал только о себе. Я был не прав… ты ведь простишь меня?

Наши взгляды встречаются, и это продолжается целую вечность, но я не могу выбросить из памяти его лицо, каким оно было несколько минут назад. Его нахмуренные брови. Его стиснутые зубы. Его раздувающиеся ноздри. Ледяной холод в глазах.

Он целует меня. Его губы теплые и нежные, его руки запутались в моих волосах, но все не так, как раньше. Все испорчено, разрушено, погублено.

Руки Эндрю скользят по моим рукам. Его пальцы замирают на моих ладонях и переплетаются с моими пальцами. Он целует меня в лоб и медленно, еле заметно улыбается.

– Мы еще не говорили о создании семьи, – говорит он.

– Но так получилось.

– Знаю, – говорит он и, наклонив голову, смотрит на меня. – Просто отныне будь осторожна, хорошо? Ты будешь самой красивой мамочкой… когда-нибудь. А пока я хочу наслаждаться тем, что мы имеем сейчас. Куда нам торопиться? У нас ведь все идеально, тебе не кажется?

Он подносит мою руку к губам и приникает к ней долгим поцелуем. Я тотчас переношусь в прошлую ночь, когда он шептал мне на ухо, что его жизнь наконец стала идеальной, я же могла думать лишь о том, насколько идеальной она станет с ребенком.

Как же я ошибалась!

– Я пока не готов делить тебя с кем-то еще, – говорит он, то ли поддразнивая меня, то ли всерьез. – Извини, но я хочу, чтобы ты как можно дольше была только моей.

Еще неделю назад эти слова вызвали бы у меня трепетание бабочек в животе и тепло в груди, но в этот момент я ничего не чувствую.

Его слова, его прикосновения… они оставляют меня равнодушной.

– Я хочу лечь, – говорю я, высвобождаю руки из его ладоней и возвращаюсь в спальню.

Он не удерживает меня, и я заползаю под груду плюшевых покрывал на нашей огромной кровати. Перекатившись на бок, я закрываю глаза и вдыхаю запах лаванды, исходящий от наших чистых, идеально отутюженных простыней.

Мягкий ковер гасит его шаги, затем раздается тихий скрип двери, и воцаряется мертвая тишина.

– Мередит. – Некоторое время спустя шепчет мне на ухо мой муж. Я не знаю, как долго лежу здесь, и не слышала, когда он вернулся. Кровать с моей стороны прогибается. – Я принес тебе воды и обезболивающее. Сядь.

Открыв глаза, я поворачиваюсь к нему и приподнимаюсь. Он взбивает подушки у меня за спиной, кладет в мою ладонь две коричневые таблетки и протягивает стакан воды без газа.

Свет из нашей ванной отбрасывает на стену тени. Я смотрю, как он отходит от меня и, прежде чем лечь в постель, надевает шелковую пижаму.

– Я отменил наш заказ, – сообщает он, придвигаясь ближе и обнимая меня. Он притягивает меня к теплому изгибу своего плеча и опускает подбородок на мою голову. – Я здесь ради тебя, Мер. Твои желания для меня закон.

В этот момент я почти забываю о том, что случилось сегодня.

Глава 6

Грир

День второй

Я сижу на металлическом раскладном стуле в кабинете Ронана, и женщина в латексных перчатках палочкой с ваткой берет мазок с внутренней поверхности моих щек. В дверной проем комнаты отдыха мне видно, как он наливает себе кофе из заляпанного бурыми потеками автомата на стойке рядом с желтого цвета холодильником.

Он пьет черный кофе. Без сливок и без сахара.

Мои любимые клиенты в моем городе пьют черный кофе. Это те, у кого нет времени на всякую фигню. Они не толпятся у прилавка, болтая о погоде или предстоящем отпуске в Хэмптонсе. Они встают в очередь, платят пять баксов и уходят со стаканчиком горячего высококачественного кофе.

Я попытаюсь проникнуться симпатией к этому детективу, каким бы неопытным он ни казался. Он еще вполне может меня удивить.

Будь здесь Харрис, он наверняка сказал бы мне, что нехорошо судить о людях, не зная их лично. А я напомнила бы ему, что поступаю так, когда волнуюсь. Когда я теряю контроль над ситуацией, я зацикливаюсь на других людях, начинаю придираться к ним, хотя бы для того, чтобы как-то отвлечь свой измученный разум. Это ужасная привычка, от которой я давно пытаюсь избавиться.

– Все готово, мисс Эмброуз, – говорит женщина, убирая тампон в пластиковый пакетик.

Я не благодарю ее. Она не благодарит меня. Благодарят лишь за счастливые случаи.

Ронан возвращается, садится за стол и запускает компьютер. Тот меланхолично тренькает. Черный экран оживает. Через мгновение женщина уходит и закрывает за собой дверь; я же смотрю, как Ронан проверяет электронную почту.

– Вам удалось связаться с тем человеком? – спрашиваю я.

– Что-что? – Он смотрит на меня поверх экрана, словно забыв, что я здесь. Мне остается лишь надеяться, что он настолько поглощен своим занятием, что глубоко погрузился в собственные мысли и оторвался от реальности.

– Зацепка. Вам позвонили… по «горячей линии».

– Верно, – говорит он, постукивая пальцами по столу, и переключает внимание на меня. Взяв в руку мягкий шарик «антистресс», он сжимает его в кулаке, затем откидывается на спинку стула и сверлит меня взглядом, словно пытается раскусить меня, понять, кто я такая. Возможно, это типичный прием всех полицейских. Может быть, они ведут себя так со всеми: бесцеремонно тебя изучают. Правда, Ронан все еще похож на хорошего парня, а когда хороший парень совершает глупость, мне так и хочется заорать во весь голос. На мгновение прикрыв глаза, я вспоминаю Харриса, представляю, как он берет меня за руку и говорит, чтобы я сделала глубокий вдох. Он всегда поступал так раньше, когда мы открыли наш третий магазин и мой невроз достиг пика. – Они не ответили. Я оставил сообщение. Продиктовал номер своего мобильника.

При всем желании я не смогла бы скрыть разочарования. По-прежнему пристально глядя на меня, Ронан крепче сжимает в руке мячик.

– Вы не похожи на нее.

– Мы – сводные сестры, – говорю я. – Она похожа на своего отца, я – на своего.

Ни она, ни я не похожи на мать, и я каждый день благодарю за это мои счастливые звезды. Не то чтобы наша мать была дурнушкой. Нет, она красива. Просто я не хотела бы каждый день смотреться в зеркало и видеть… ее.

– Родилась и выросла в Нью-Йорке, – заявляет он, как будто это его забавляет, как будто это какая-то диковинка.

– Откуда вы знаете?

– Я помню, как разговаривал с ней несколько лет назад, – говорит он. – Ваша сестра сказала, что она из Квинса, и я спросил, почему у нее нет акцента.

– Не у всех есть акцент.

– Да, но меня поразило то, что она сказала в ответ. – Он прищуривается. – Она сказала, что ваша мать заставляла вас смотреть вечерние новости и подражать тому, как говорят дикторы.

Я опускаю глаза и вспоминаю все эти ужины за обшарпанным дубовым столом под аккомпанемент вечерних теленовостей, обрушивавших на нас трагические события дня. Мать подает нам разогретые в микроволновке гамбургеры и рассуждает о том, что важно говорить правильно, как светские, образованные люди, которыми нам никогда не стать.

– Люди услышат, что вы говорите так, как говорят в Квинсе, и сделают соответствующие выводы, – обычно изрекала она. – И даже если они не станут осуждать вас, вы все равно вызовете у них раздражение.

У Мередит такой проблемы не возникало, но ведь она и моложе. Я же старше ее на восемь лет, а значит, в течение восьми лет я старалась избавиться от привычного говора и заменить его тем, что мне самой казалось акцентом.

– Скажите спасибо Бренде Эмброуз, – говорю я.

– Вы ведь близки? Вы, Мередит и ваша мать?

– Я не понимаю, какое отношение это имеет к поиску моей сестры.

– Просто пытаюсь рассмотреть дело со всех сторон, – говорит он, бросая мячик на стол. Тот катится по столешнице и скрывается за клавиатурой. – Доказательства есть везде.

– Ну да, моя сестра пошла в магазин за продуктами и исчезла. Я очень сомневаюсь, что наша мать или мои с ней отношения как-то связаны с этим. – Мои слова вспарывают душный воздух комнаты. – И если вы будете так любезны и начнете искать мою сестру, для чего будете задавать важные вопросы людям, которые действительно могут знать о том, что произошло, я была бы вам благодарна.

– Важная персона – это вы, Грир, – усмехается он.

Я встаю, перебрасываю ремешок сумочки через плечо и крепко его сжимаю.

– Нас с сестрой разделяли тысячи миль и десятки штатов. Могу заверить вас, что бы там ни случилось… Я ничего об этом не знаю.

– Я не утверждаю, что вам известно, что произошло, – говорит он, нисколько не смутившись моей резкостью. – Я говорю лишь, что вы могли бы предоставить нам информацию, которая помогла бы мне двигаться в нужном направлении.

– Если бы я хоть что-то знала, детектив, поверьте, я бы непременно сказала вам.

Опираясь ладонями о столешницу, Ронан встает и выгибает спину. Его взгляд скользит мимо моего плеча к узкой полоске стеклянной вставки закрытой двери кабинета.

– Послушайте, я хочу найти ее так же, как и вы, – говорит он. – И я обязательно ее найду. Просто вы должны сотрудничать с нами. Расскажите мне о ней все, что можете, даже если это вам кажется несущественным. Вы наверняка знаете ее лучше, чем кто-либо другой, может быть, даже лучше, чем ее муж.

– Я более чем готова сотрудничать и не хочу показаться резкой, но, ответьте мне, как мои детские воспоминания помогут вам отыскать мою сестру?

Он смотрит на меня с прищуром.

– Мы должны рассмотреть все версии. – Он вздыхает. – В том числе и вероятность того, что, возможно, ее не похитили… что, возможно, она уехала сама, добровольно.

– Если бы моя сестра хотела уехать, она бы призналась мне. Она не бросила бы свои вещи в машине на парковке супермаркета, – говорю я.

Я поворачиваюсь к выходу, собираясь покинуть комнату, но Ронан быстро обходит стол и кладет руку на стекло двери. Он смотрит на меня.

– Скажите, ваша сестра не пыталась развестись с мужем по какой-то причине? – спрашивает он. – Было ли в ее словах и поступках нечто такое, что вас насторожило бы? Какой-нибудь намек? Может, у вас были какие-то смутные подозрения? Может, она вела странные разговоры?

Я вздыхаю.

– Она любила его. И даже если больше не хотела жить с ним, она никогда мне ничего не говорила.

– Вы никогда не замечали того, что, возможно, они не так счастливы, как могло показаться со стороны… Например, как он разговаривал с ней, как к ней относился?

– Он обращается с ней как с породистой лошадью, выставляет напоказ, балует ее. – Я складываю руки на груди. – Пусть он жутко раздражает меня, но ее он любит. Это невозможно отрицать.

– Значит, ничего не было, – произносит полицейский, словно ему нужно что-то объяснять в четырнадцатый раз. Мне, конечно, понятна его дотошность, но это уже перебор.

– Если бы моя сестра хотела развестись, она бы бросила его и вернулась в Нью-Йорк. Она знала, что моя дверь всегда открыта. Я лично сказала ей это. Еще до того, как они поженились.

– Значит, у вас когда-то был такой разговор? – спрашивает он. – О том, как она поступит, если вдруг захочет развестись?

– А как насчет кое-чего другого? – говорю я, чувствуя, что мое терпение вот-вот лопнет. – Не желаете отложить свой потрепанный экземпляр «Исчезнувшей девушки» и вернуться к реальности, чтобы найти мою сестру? Например, поговорить с этим самым преследователем. Вдруг он как-то с этим связан?

Пронзительный звонок настольного телефона не дает ему вставить слово. Он обходит вокруг стола и после второго звонка берет трубку.

– Да, соединяй, – говорит Ронан через несколько секунд и прикрывает трубку рукой. – Это «горячая линия».

Он жестом предлагает мне уйти.

– Я никуда не пойду, – отвечаю я и застываю на месте.

– Вам нельзя здесь оставаться, – торопливо говорит он. – Это конфиденциальный разговор. Наши внутренние дела. У нас в отделе такой порядок.

Взяв несколько визитных карточек из открытой коробки на краю стола, он подталкивает их ко мне.

– Раздайте их всем, кто знал вашу сестру, – говорит он. Мне неприятно, что он использует слово «знал»… как будто думает, что она исчезла навсегда. – Даже если они хотя бы продали ей чашку кофе, я хочу поговорить с ними. Я уже опросил всех, кого мог, но ваша помощь тоже была бы не лишней.

Мой взгляд падает на стопку визитных карточек, затем снова на него.

Что ж, оно даже к лучшему: мне будет чем занять себя. Когда я сижу, сложа руки, погрузившись в свои мысли, утонув в собственной тревоге и бессилии, я начинаю кидаться на людей.

– Детектив Маккормак, – произносит он в трубку, встречаясь со мной глазами. Он указывает на дверь, и я решаю, что лучше не мешать ему работать, потому что сейчас самое главное – это найти Мередит. Вновь прикрыв трубку ладонью, он говорит мне: – Подождите у стойки регистрации. Как только освобожусь, я отвезу вас обратно в дом Прайсов.

Я направляюсь в вестибюль. Там никого нет, кроме меня и дежурной, женщины в полицейской форме, которая краем глаза наблюдает за мной. Наверно, ей любопытно или же ей интересно, что я думаю или как к этому отношусь. Возможно, она спрашивает себя, как она поступила бы на моем месте. Возможно, такова человеческая натура, но мне все равно. Пусть наблюдает за всем, что ей хочется, и думает все, что угодно. Мне давно наплевать на то, что кто-то может подумать обо мне.

Жаль, что я не могу сказать того же о Мередит.

Когда мы были моложе, я вечно внушала ей, чтобы она перестала пытаться угодить всем подряд. Я говорила ей, что нет ничего страшного в том, если каким-то людям она не нравится, это просто значит, что она что-то делает правильно.

Мы не обязаны становиться лучшими друзьями с каждым, кто встретится нам на жизненном пути. Большинству людей на нас наплевать. Возможно, я цинична, но я давно убедилась, что так оно и есть.

Я отчетливо помню, как однажды сказала ей, что, если она и дальше станет говорить людям то, что они хотят от нее услышать, то когда-нибудь это приобретет для нее неприятные последствия.

Но моя сестра была мягкой, как воск.

Она буквально впитывала в себя черты тех, кому в тот момент ее жизни удавалось завладеть ее вниманием, менялась, превращаясь в ту, кем ее хотели видеть, потому что тогда они будут больше ее любить. И я ее не виню. Это в наших генах. Наша мать точно такая же.

Если кто-то и был способен подавить в себе эту слабость, то только я.

– Вы готовы? – Ронан появляется в дверях вестибюля. В нем незаметно бодрости духа, в его глазах нет жизни, и все это говорит о том, что, возможно, он узнал нечто не слишком хорошее.

Взглянув на дежурную, я понимаю: не стоит выспрашивать его о телефонном звонке в присутствии коллеги, но как только мы садимся в машину, меня уже не сдерживает ничто.

Глава 7

Мередит

Тридцать месяцев назад

– Все собрала? – Я стою в дверях комнаты моей падчерицы Изабо, глядя, как она запихивает в чемодан с монограммой измятую одежду. Она игнорирует меня, я же не обращаю внимания на то, что для десятилетнего ребенка она чересчур капризна. Я считаю, что в этом виновата ее мать. – Твоя мама будет здесь с минуты на минуту. Ты знаешь, как она сердится, когда ты не готова.

Не дай бог Эрике прождать лишних три минуты! Она ведет себя так, будто перед ней разверзлись огненные врата ада, отказываясь приблизиться даже на шаг.

Я смотрю на часы. Изабо вздыхает. Ей не нравится, что я здесь. Когда я впервые приехала сюда, она тут же заявила отцу, что не пустит меня в свою комнату, на что он незамедлительно отреагировал тем, что на пять дней конфисковал ее заветный айфон – худшее из наказаний, на какое родитель может обречь современного ребенка.

С тех пор она на дух меня не переносит.

– Я знаю, когда придет моя мама, – говорит она. – Она каждую неделю приходит в одно и то же время. Тебе не нужно напоминать мне об этом.

Я сокрушенно вскидываю руки.

– Я просто пытаюсь быть полезной, Из.

Она встает и застегивает молнию на сумке.

– Терпеть не могу, когда меня так называют.

Она не скрывает своей ненависти ко мне. Впрочем, я ее не виню. Еще минуту назад ваша семья была крепкой и дружной, а в следующую родители разводятся. Отец влюбляется в чужую женщину, которая внезапно пытается завязать с ней неестественную дружбу.

Эндрю уверяет меня, что Изабо, как и Грир, требуется время, чтобы потеплеть к постороннему человеку. Он уверен, что однажды мы с ней станем лучшими друзьями. Но мне не нужно быть ее лучшим другом. Я хочу лишь, чтобы наши отношения не были такими напряженными и неловкими половину моей жизни.

Звонок в дверь. Я уверена: это Эрика. Интересно, каково ей звонить в дверь дома, который она когда-то делила со своим мужем? Мне также не дает покоя вопрос, бывает ли ей вдвойне обидно всякий раз, когда дверь открываю я?

– Колдер! – зову я. Затем прохожу по галерее второго этажа и стучу ему в комнату. За дверью грохочет музыка, поэтому я стучу громче. Он не отвечает. Тогда я открываю дверь и вижу: устроившись перед телевизором, он играет в какую-то видеоигру, где стреляет во все, что движется. – Колдер, приехала твоя мама.

Он ставит игру на паузу и, понурив плечи, бросает пульт на пол. Его кожаный рюкзак набит до отказа и застегнут лишь наполовину. Колдер забрасывает его через плечо. Наши взгляды встречаются.

Колдер почти не разговаривает со мной. Он не сказал мне ни слова с тех пор, как Эндрю-отец нашел под его матрасом мои трусики, а в нижнем ящике комода рядом с пижамой – мой любимый бюстгальтер «Агент Провокатор». Я регулярно ловлю на себе взгляд мальчишки: его глаза имеют привычку задерживаться там, где им не место, а в прошлом месяце он сунул нос в душ, когда я там мылась, – подозреваю, скорее нарочно, нежели случайно. Эндрю объясняет это тем, что Колдеру четырнадцать. В этом возрасте уже проявляют интерес к противоположному полу, вот и все. Как только мальчик начнет воспринимать меня как мать, все это наверняка прекратится.

И ни слова о том, что я слишком молода, чтобы быть его матерью.

Колдер, не говоря ни слова, протискивается мимо меня и вприпрыжку спускается по изогнутой лестнице к входной двери. Я даже не пытаюсь его остановить. Если хочет, пусть открывает сам.

Выходя из его неприглядного подросткового логова, я вижу Изабо. Она спускается по лестнице к матери. Ее растрепанные волосы взлетают волной, ее пухлое личико сияет.

С галереи мне виден весь холл. Я наблюдаю, как Эрика приглаживает темные волосы сына, а затем ласково берет его щеки в свои ладони.

– Каждый раз, когда я вижу тебя, ты все больше похож на кожу да кости, – говорит она и цокает языком. – Неужели Мередит не кормит тебя?

Он вырывается из ее рук, его глаза прикованы к телефону.

– Да, мама.

Изабо обнимает мать за точеную талию. Если кто-то тощает прямо на глазах, так это Эрика. После развода она придерживалась строгой диеты, состоящей из протеиновых коктейлей и водки с тоником. Во всяком случае, так утверждает Эндрю. Его это забавляет. Он утверждает, что она пытается конкурировать со мной. Ее ревность вызывает у него улыбку. Я бы наверняка переживала по этому поводу, не знай я, каким кошмаром были для него шестнадцать лет жизни с ней – измены, транжирство, бесконечные упреки и ссоры.

Эрика – воплощение типичной домохозяйки из Глейшер-Парка: заносчивая, мелочная и с аллергией на доброту.

– Когда ты в последний раз расчесывала волосы, моя милая? – говорит она своей дочери. – Они запутаны. Какой ужас!

Изабо заправляет заляпанную какао прядь волос за ухо.

– Мередит отказывается меня причесывать, мама. Я просила ее, но она всегда говорит, что слишком занята.

У меня отвисает челюсть. Я уже почти готова сбежать вниз по лестнице и заставить эту нахалку признать, что она нагло лжет, но воздерживаюсь. Я знаю, почему она так поступает. Ей требуется внимание и сочувствие матери, и если ложь обо мне – единственный способ этого добиться, то я, так и быть, стерплю и проявлю великодушие. Пока.

Рано или поздно правда всплывет. К тому же Изабо может осмелиться на куда более разрушительную ложь.

– Мередит, это ты там наверху? – кричит Эрика. – Не желаешь спуститься и поздороваться или будешь стоять там в тени, подслушивая наш разговор?

Вот стерва!

– Не хотела вам мешать, – отвечаю я. – Подумала, что буду лишней.

– Как мило с твоей стороны, – щебечет она. Ее голос такой же фальшивый, как и ее силиконовая грудь, и роскошный темно-каштановый оттенок седеющей гривы.

Скользя ладонью по полированным деревянным перилам, я со скромной улыбкой спускаюсь по лестнице, но, как только дохожу до нижней ступеньки, мой телефон извещает меня о текстовом сообщении. Настроение мгновенно портится, когда я читаю, что вечером Эндрю задержится и не успеет домой к ужину.

– Проблемы в раю? – Эрика даже не пытается спрятать ехидную улыбочку, в которой растягиваются ее перекачанные ботоксом губы.

– Вовсе нет. – Я держу голову высоко, смело встречая ее любопытный взгляд. Она позорит себя попыткой заставить меня усомниться в моем браке.

– Дай угадаю, он тебя продинамил? – спрашивает она. – Должен в миллионный раз работать допоздна?

– Я не намерена это обсуждать.

– Что ж, согласна. – Пристально глядя на меня, Эрика натягивает на изящные руки черные кожаные перчатки. – Дети. В машину. Быстро.

Волоча за собой свои сделанные на заказ чемоданы, Колдер и Изабо выходят из дома. Сложив руки на груди, Эрика подходит ко мне. Ее каблуки звонко цокают по мраморному полу.

– Ты напоминаешь мне меня шестнадцать лет назад, – говорит она. – Тот же блеск в глазах. Сияющее лицо. Наслаждайся жизнью, пока можешь, Мередит. Пока ты для него все еще зеница ока.

– Зачем вы говорите мне эти гадости? – Я возмущенно морщу нос.

– Просто советую быть осторожней, – говорит она, изогнув тонкие брови. – Как женщина женщине. Сама знаешь.

– Желчность и ревность вряд ли пойдут вам на пользу.

Эрика смеется.

– Милочка, ты последний человек на свете, кому я бы позавидовала. Ты думаешь, я каждую ночь плачу в подушку, что потеряла его? Если честно, единственное, что я презираю во всей этой ситуации, – это то, что она унизительна. Мой муж, с которым я прожила шестнадцать лет, бросает меня и берет девчонку вдвое его моложе… Поговорим о шаблонах. Ты – эквивалент сияющего нового «Порше» для мужчины средних лет. Обыкновенная секс-игрушка. Настанет день, когда новизна и возбуждение уйдут, и тогда он обменяет тебя на что-то еще. Это в его духе. Ему невозможно угодить. Ему вечно подавай нечто новое, стильное, лучшее, более волнующее.

– Как трогательно, Эрика! Спасибо.

Я решительно подхожу к двери и широко распахиваю ее, лишь бы только она поскорее вышла вон и избавила меня от необходимости выслушивать ее речи.

Она презрительно фыркает, на секунду задерживается рядом со мной и наконец уходит. Впрочем, как только Эрика попадает в объятия морозного воздуха Глейшер-Парка, она снова поворачивается ко мне.

– Когда-нибудь ты увидишь, что я была права. Скорее всего, ты не пожелаешь это признать, но вспомнишь меня. И в глубине души ты это признаешь. И мне не будет тебя жаль, потому что я тебя предупреждала. – Ее карие глаза в упор смотрят на меня, и в их уголках появляются лучики морщинок. – Ты для него всего лишь новинка. Скоро сама в этом убедишься.

– До свидания, Эрика. – Я закрываю дверь, стараясь не хлопнуть слишком громко. Не хочу, чтобы она уехала, довольная тем, что ее слова задели меня, даже если они действительно меня немного встревожили.

Но ненадолго.

Шагая прочь, я отправляю Эндрю эсэмэску – мол, даже хорошо, что сегодня он работает допоздна, и предлагаю принести ужин ему в офис. Если мы не можем сегодня вечером пойти куда-то поужинать, я устрою ему свидание на работе. Через минуту звонит мой телефон.

– Ты бесподобна, Мер. Я только «за».

– Я принесу твое любимое блюдо, – говорю я. – Филе-миньон из «Сентро», средней прожарки, с запеченной в духовке спаржей, и салат, приправленный заливкой из бальзамического уксуса.

– Ты хорошо меня изучила, – говорит он, и я слышу улыбку в его голосе. – Не могу дождаться той минуты, когда увижу тебя.

– Буду там через час. И обязательно оставь место для десерта. – Я покусываю ноготь большого пальца в надежде, что он прочтет между строк, даже не видя дьявольского огонька в моих глазах.

– У меня уже прямо сейчас стоит, – раздается в трубке его хрипловатый шепот, и по моему телу пробегает приятная дрожь предвкушения.

Эрика понятия не имеет, о чем говорит. Я могу быть его игрушкой, но он и моей тоже. Добавьте в это уравнение любовь, и нас не остановить.

– Буду скоро… – Я вешаю трубку и бегу наверх, чтобы надеть под джинсы и свитер что-нибудь особенное.

Глава 8

Грир

День третий

С трудом верится, что сорок восемь часов назад, как и в любой другой понедельник, моя сестра ездила по этим улицам по своим повседневным делам. И вот я здесь, топаю по заснеженным тротуарам, хожу от двери к двери, пытаясь заставить хотя бы одного из ее соседей ответить на мой звонок.

Похоже, никого нет дома.

Или если они дома, то не горят желанием разговаривать с какой-то странно одетой во все черное женщиной, которая явно не отсюда.

И я отлично их понимаю.

Прошлым вечером телефонная наводка Ронана оказалась пустышкой – или, по крайней мере, так он заявил, когда я спросила его по дороге домой. Просто какая-то женщина якобы видела девушку, подходящую под описание Мер, в кузове ржавого фургона, катившего в восточном направлении по трассе И-70. Единственное, что он мог, – это зарегистрировать звонок и надеяться, что позже он сможет связать эти показания с чем-то более существенным.

Если честно, вид у него оставался таким же подавленным, как и у меня накануне вечером. К тому же я так устала, что даже не стала пытаться вытянуть из него что-то еще. Высадив меня у дома Эндрю и Мередит, он пообещал связаться со мной.

Шагая к гигантскому бревенчатому дому с каменным фундаментом и красной жестяной крышей в окружении вечнозеленых растений, я снимаю правую перчатку и поднимаюсь по ступеням крыльца. Я успеваю постучать лишь дважды, и вот какая-то женщина уже открывает дверь.

У нее молочно-белая кожа, коротко стриженные платиново-русые волосы, ясные голубые глаза и заостренный носик. Ее гибкое тело служит своего рода преградой между мной и внутренней частью дома.

– Вы Эллисон Росс? – спрашиваю я. Я не говорю ей, что нашла ее имя на веб-сайте округа Глейшер, пока шла сюда, хотя точно помню, что Мередит упоминала ее пару раз.

Она хмурит брови и переминается с ноги на ногу.

– Кто вы? Вы из газеты? Я не даю интервью о Мередит Прайс.

– Я ее сестра.

Выражение лица Эллисон смягчается. Она облизывает розовые губы и бросает взгляд через мое плечо. Ее глаза беспрестанно оглядывают все вокруг, ее движения быстрые и изящные.

– Входите, – говорит она, жестом приглашая меня следовать за ней.

Я захожу в дом и на мягком шерстяном коврике в темной передней снимаю свои заснеженные ботинки. Дом скорее похож на загородный, в нем чисто и аккуратно, пахнет свежим кофе, но его размеры не дают ощутить настоящий уют.

– Я просто пытаюсь найти кого-то, кто, возможно, знал… знает мою сестру, – говорю я. – Кого-то из здешних жителей. С кем она могла бы часто общаться.

Только сейчас я замечаю мешки под глазами Эллисон и красную сеточку капилляров на их белках. Похоже, она плакала. Или не выспалась. Или и то, и другое.

– Мы с Мередит были близки, – говорит она дрогнувшим голосом, глядя на пейзаж на стене за моей спиной. – Проводили вместе много времени.

Эллисон дрожит и машинально поглаживает руки от плеча до кисти, как будто это может унять дрожь, сотрясающую ее худенькое тело.

– Никто не пришел спросить меня о ней, понимаете? – говорит она, быстро взглянув мне в глаза. – Я была ее подругой, и никто не спросил, знаю ли я что-нибудь.

– Вам что-то известно? – Я вопросительно поднимаю бровь, и мой взгляд останавливается на ее лице.

– Нет, – отвечает она. – Ничего. Но вам не кажется, что это тоже о чем-то говорит? Кто-то скажет, что, мол, она ушла сама, но Мередит, которую я знаю, никогда бы этого не сделала.

– Думаете, ее кто-то похитил? – спрашиваю я.

Эллисон пожимает плечами и открывает рот, но отвечает не сразу.

– Я склонна так думать, да. Или же…

– Или же что? – У меня нет времени на колебания и сомнения.

– Несколько месяцев назад я поздно вечером выбежала в магазин купить молока, – говорит она, осторожно подбирая слова. – Я увидела на бульваре Хансвелл грузовик, и мне показалось, что в нем была Мередит.

Мой пульс учащается.

– Но та женщина в грузовике… она улыбалась и смеялась. Я видела ее только сбоку. На ней была ярко-красная спортивная шапочка с пушистым белым помпоном… Я никогда не видела ее такой. – Эллисон прижимает руку к лицу. – И я видела ее только долю секунды, потому что на светофоре загорелся зеленый свет, и они свернули на боковую улицу. Я подумала: вдруг мне просто показалось?

– Вы когда-нибудь спрашивали ее об этом?

Эллисон быстро качает головой.

– Я не хотела спрашивать, потому что не была полностью уверена, и если бы я ошиблась, то обидела бы ее.

– Понимаю. – Я прикусываю губу. Как жаль, что Эллисон Росс не хватило смелости и мозгов стратегическим способом сформулировать простой вопрос.

– Думаю, это странно, – продолжает она. – Эндрю знал, сколько времени мы с Мередит проводили вместе… На его месте я бы прислала сюда полицию, чтобы они взяли у меня показания.

– Что вы хотите этим сказать? – задаю я вопрос, на который уже знаю ответ.

Она прищуривается и качает головой.

– Не знаю… Просто мне интересно.

– Вы думаете, что Эндрю что-то скрывает?

Она смотрит на меня и нервно приглаживает волосы.

– Я хочу сказать, что я знаю их обоих больше двух лет – с тех пор, как мы переехали на эту улицу. Глядя на них, можно подумать, что они все еще молодожены. Он был готов сдувать с нее пылинки, а она всегда говорила, какой он классный парень. – Эллисон смотрит сквозь прихожую в гостиную. Ее взгляд застывает на живописном горном пейзаже. – Честно говоря, я всегда немного им завидовала. В хорошем смысле, конечно. Я радовалась за нее. – Эллисон вздыхает. – Но был один раз… Она пришла незадолго до начала йоги, и я заметила на ее запястье синяк, как будто кто-то схватил ее за руку и больно сжал.

У меня перехватывает дыхание. Если этот самодовольный ублюдок поднимет руку на мою сестру, я убью его. Честное слово, убью.

– Я никогда не спрашивала ее об этом, – говорит моя собеседница и переходит едва ли не на шепот. – В тот день на руке у Мередит были часы, хотя она никогда не надевала их на занятия йогой, так что это показалось мне странным. Она явно пыталась прикрыть синяк.

– Не хотите дать официальные показания? – спрашиваю я.

Она округляет глаза, как будто я только что попросила ее подняться в снежную бурю на Эверест.

– Я не знаю. Что, если мне все это показалось?

– А если не показалось? – со вздохом спрашиваю я.

– Не хочу наговаривать на него, только и всего.

– Просто поговорите с полицией. А они пусть сами решат, что делать с этой информацией, – говорю я, достаю из сумки одну из визиток Ронана и передаю ей. Прежде чем взять карточку, она колеблется. – Пожалуйста, Эллисон!

Мне не хочется верить, что моя сестра сбежала с первым встречным парнем, не сказав никому ни слова, но факт остается фактом: мы не знаем правды. А правде наплевать, во что нам хочется верить.

Она на мгновение замолкает, но в конце концов соглашается.

– Я также записала свой номер на обороте, – говорю я. – Позвоните мне, если захотите рассказать… или если вспомните что-нибудь еще.

– Конечно. – Она сует карточку в карман джинсов, и я выхожу.

Я перехожу к следующему дому, и перед глазами у меня стоит моя маленькая сестренка с синяком на запястье.

Глава 9

Мередит

Двадцать девять месяцев назад

На двери кафе «Горячий кофе и чай» в Челси звякают колокольчики. Харрис сидит за кассовым аппаратом и, как только замечает меня, выражение его лица становится жестким. Я прикладываю палец к губам, мол, ничего не говори. Он понимающе кивает в сторону заднего офиса, где, сгорбившись над ноутбуком, рядом с горой документов сидит моя сестра.

– Тук-тук! – говорю я, постучав в дверь.

Она поворачивается ко мне, прищуривается и только тогда узнает меня. Я не видела ее несколько месяцев, но знаю точно, что за это время я не изменилась.

– О боже! – Она встает, все еще удивленная моим появлением. – Мередит, что ты здесь делаешь?

– У Эндрю в городе дела. Я поехала вместе с ним. Думала сделать тебе сюрприз.

Грир никогда не была щедра на телячьи нежности, но ее лицо говорит само за себя. Она ошарашена. И ужасно рада видеть меня.

– Давай проветримся, – говорю я. – В моем распоряжении целый день, а завтра мы уезжаем.

Закусив губу, моя сестра смотрит на компьютер. Знаю, я для нее важнее работы, но я почти вижу, как в эти мгновения она мысленно подсчитывает, в котором часу она сегодня вечером ляжет спать, чтобы закончить учет товаров или свести дебет с кредитом, или что там, черт возьми, она делает.

Она всегда такая рациональная и деловитая. Неудивительно, что они с Харрисом являют собой идеальных деловых партнеров. Он креативный и дальновидный, превосходно варит кофе, она же тянет на себе бухгалтерию, виртуозно сводит дебет с кредитом, подает налоговые отчеты, проводит собеседования с потенциальным персоналом и исправно платит зарплату.

– Я украду ее у тебя, – говорю я Харрису, возвращаясь в зал. Грир идет следом за мной, на ходу натягивая легкий жакет.

Он сдвигает очки в черепаховой оправе к переносице и смотрит на меня. Он знает: права голоса у него нет. Наши узы нерушимы – даже для парня, чье имя вытатуировано на сердце моей сестры.

– Желаю вам хорошо провести время, – говорит он, но я понимаю, о чем он думает. Ему чертовски обидно, что, пока мы будем резвиться и болтаться с друзьями по городу, он будет торчать за кассовым аппаратом. С другой стороны, мы не делаем этого постоянно. Они же оба только и делают, что вкалывают. Моей сестре не повредит небольшой перерыв. Он никому из них не повредит.

В общем, пусть привыкает играть вторую скрипку, когда я здесь. Их бизнес… Харрис… все это подождет, когда я дома.

Грир не прощается. В этом нет необходимости. Они с Харрисом вместе около десяти лет – однажды даже почти поженились. Они давно научились обходиться без формальностей, не расшаркиваться друг перед другом и не принимать ничего обидного на свой счет.

– Я подумала, а не позавтракать ли нам в «Ла Дольче», – начинаю я, протягивая ей руку, как только мы выходим из кофейни. – Как в старые добрые времена.

Грир пытается скрыть волнение, однако ускоряет шаг.

– Тебе не помешало бы чуть больше улыбаться. – Я подталкиваю ее в бок. – Ты всегда такая серьезная, такая… сдержанная.

– Ты это к чему?

– Ни к чему. Просто наблюдение.

Отпустив ее руку, я шагаю к бордюру и взмахом руки останавливаю встречное такси.

– Можно доехать и на метро, – говорит она, указывая в конец квартала. Там виднеется знак, указывающий, что под оживленной улицей есть станция метрополитена.

– На такси будет быстрее. И меньше идти. Эти каблуки меня просто убивают.

Ее взгляд задерживается на моих ногах, точнее, на красной коже туфель. Когда-то мы смеялись над женщинами, которые стонали по таким туфлям. Теперь я одна из них. «Маноло Бланик», лабутены, «Валентино» всех цветов и разной высоты каблука. Они все у меня есть, и я не могу сказать почему. Этот вопрос ставит в тупик даже меня саму.

Мне становится немного стыдно.

Останавливается такси, и я, увидев хмурого мужчину с портфелем, претендента на поездку, предлагаю Грир поторопиться. Мужчина бежит в нашем направлении и бесцеремонно пытается перехватить нашу машину. Я скучаю по многим вещам в большом городе, но только не по таким нахалам.

В такси мы обе молчим, что значит, что моя сестра погружена в свои мысли.

– Что будешь заказывать? – спрашиваю я, неловко пытаясь начать разговор и вернуть ее в действительность.

– Пока не знаю.

– Ты всегда заказывала яйца Бенедикт, – говорю я. – А я – французский тост. Думаю, на всякий случай нам лучше не изменять традиции.

Я дразню ее, изо всех сил стараюсь создать легкую, непринужденную обстановку, но она не реагирует.

– Почему ты такая притихшая? – спрашиваю я. – О чем ты думаешь?

Грир вздыхает, качает головой и смотрит в окно.

– Ни о чем.

– Неправда, я ведь вижу. Ты была другой, пока не увидела мои туфли. Дело в них? – Я повышаю голос, и водитель смотрит на меня в зеркало заднего вида. – Грир?

– Не только в них.

– Значит, в такси? – спрашиваю я.

Водитель снова смотрит на нас.

– Просто всякий раз, когда я вижу тебя, ты все меньше бываешь собой и все больше кем-то другим, кого я едва узнаю, – выпаливает она, словно автоматную очередь. – Вот и пытаюсь понять, почему это так, вот и все.

Я смеюсь над нелепостью ее слов.

– Я все еще та, прежняя. И всегда ею останусь.

Такси резко тормозит, водитель выключает счетчик. Я провожу кредиткой Эндрю по терминалу, чтобы оплатить поездку, и Грир выходит на тротуар. Спустя мгновение я присоединяюсь к ней у входа в ресторан.

– Просто ты делаешь то, что когда-то делала мама, – говорит она, сложив на груди руки.

Я отказываюсь поверить своим ушам.

– Пожалуйста, скажи мне, что не сравниваешь меня с ней.

– Ты ведь знаешь, что я права.

Мы в упор смотрим друг на друга. Похоже, мы зашли в тупик. Я не знаю, что сказать моей сестре. У нашей матери имелась привычка превращаться в самых разных людей, иногда на миг, иногда на день, иногда на несколько недель или месяцев. Нет, у нее не было никакого расстройства личности. Она просто относилась к своей жизни, как к старой паре обуви, меняя туфли с каждым сезоном или с каждым новым мужчиной, который в вихре вальса влетал в ее жизнь.

Однажды она меньше чем за день из мятежной и раскованной хиппи, любительницы цветастых цыганских нарядов и заплетенных в косички волос, превратилась в строгую, одержимую органической едой мамочку, активистку школьного родительского комитета. Обычно мы предчувствовали грядущие перемены и пытались подготовиться к ним, но только не в тот раз. Никогда не забуду, как однажды утром она отправила меня в школу в своем балахоне и с косичками до плеч, а когда в тот же день открыла мне дверь, то была в узкой юбке, с короткой модной стрижкой, а на столе лежали с полдюжины коричневых бумажных пакетов из магазина здоровой еды.

Грир говорит, когда наша мать встретила моего отца, она была домработницей в частном многоэтажном доме, где жили состоятельные квартиросъемщики. Как-то раз в парке она подслушала разговор двух женщин о том, как сестра двоюродной сестры их подруги из домработницы стала женой бизнесмена-мультимиллионера. Моя мама никогда не встречала никаких миллионеров, по крайней мере, таких, кого она знала бы лично. Чистка туалетов – таков был ее путь в их мир. Она была мышью, а уборка – трещиной в стене, в которую она проскользнула.

Моего отца звали Йосси Натан. Владелец строительной компании в Израиле, он жил в Нью-Йорке всего пару лет. Грир не знает, как начался их роман. Дома, в Кфар-Сабе, у него жена и несколько детей, и то, что на свет появилась я, лишь прибавило ему головной боли. Но перед тем как уехать, он зарегистрировал на мое имя трастовый фонд, к которому я могла получить доступ в свой двадцать шестой день рождения, а моей матери в обмен на молчание обеспечил скромное ежемесячное содержание.

Я лишь однажды видела его фото в Интернете, но так и не смогла прочесть подпись, потому что она на иврите.

О Йосси я знаю лишь то, что у нас с ним одинаковые песочного цвета волосы, смуглая кожа, а наши черты – экзотическое сочетание европейских и ближневосточных. У меня прямой нос, полные губы и большие глаза, но кроме этого у меня от него больше ничего нет… даже его фамилии.

Равно как и надежды встретить его в этой жизни, что до сих пор остается горькой пилюлей, независимо от того, сколько лет прошло. Мне словно недостает огромной части меня, и нет абсолютно никаких шансов, что я когда-нибудь верну ее обратно. Грир говорит, что в пять лет у меня был воображаемый «папа», который, как мне кажется, скорее стал кем-то вроде слитого воедино воображаемого друга и отца. По ее словам, она ночами слышала через стенку, как я разговаривала с ним. А после школы, как я утверждала, он шагал рядом с нами, пока мы шли по оживленным тротуарам Квинса домой.

Я ничего такого не помню, но всякий раз, когда думаю о себе пятилетней, которой так горько недоставало отцовской любви, у меня болит сердце.

– Обещаю, Грир, это не так, – говорю я. – Я – не она. Отнюдь нет. Можешь не переживать. Я – это я. Просто сейчас у меня хороший гардероб.

Я жду, что она улыбнется, но по-прежнему ощущаю ее тревогу.

– Что плохого в красивых туфлях? – говорю я. – Это просто обувь, ради всего святого!

Мы смотрим друг другу в глаза. Она прикусывает нижнюю губу. Все, что выходит из-под ее контроля, выбивает мою сестру из колеи. Но я ее не виню. Она много чего хлебнула в этой жизни. Мало того, что она фактически воспитала меня, но и бо́льшую часть времени была вынуждена воспитывать мою мать. Грир всегда следила за тем, чтобы мы вовремя платили за квартиру. А после того, как мать несколько раз оставила холодильник пустым, взяла на себя покупку продуктов. Сестра каждый год записывала меня в школу и следила за тем, чтобы про мой день рождения никогда не забывали.

Ей всегда приходилось идти на шаг впереди, следя за тем, чтобы с нами не случилось ничего плохого. Вряд ли легко вечно предвидеть худшее и жить в ожидании очередного удара судьбы.

В пятом классе учительница отправила меня к школьной медсестре, потому что я не переставая чесала голову. Медсестра осмотрела меня и, ахнув от ужаса, бросилась через весь кабинет к телефону. Я слышала, как она рассказывала школьной секретарше, что такой завшивленности она не видела за все двадцать восемь лет работы. Она заявила, что, по ее мнению, нужно немедленно позвонить в службу опеки, потому что обо мне явно никто не заботится.

Но вместо этого они позвонили моей матери. Та живо обрила мне вечером голову, положила обрезанные волосы в пластиковый пакет и бросила в мусоропровод.

Я провожу рукой по моим длинным, светлым, волнистым волосам, мягким и пышным. Их объем и блеск – результат обработки бразильским кератином в салонах, куда нужно записываться за несколько месяцев.

– Хорошо, – говорит Грир. – Можешь иметь хорошую обувь. Просто не становись такой, как она.

– Не буду, – обещаю я, осеняю крестом сердце и поднимаю мизинец в знак примирения. Грир скептически кривит губы, но я упорствую, и она сдается. – Пойдем. Наш столик освободится через пять минут.

И вот мы уже сидим, потягивая итальянский чай под звон столовых приборов, фарфора и приглушенные разговоры посетителей кафе. На меня накатывает волна умиротворения, теплое, чуть пьянящее чувство, которое я впитываю, словно сухая губка, всякий раз, когда мы с ней вместе.

– Как там Эндрю? – спрашивает она.

– Замечательно. – Я не могу сдержать улыбки, когда слышу его имя. Это уже рефлекс. Я никогда не думала, что остепенюсь так рано, но когда я смотрю на некоторых моих знакомых, с которыми училась в колледже, на то, как они преодолевают свои «кризисы первой четверти жизни», как вешаются на шею то одному ничтожеству, то другому, это заставляет меня еще больше ценить то, что есть у меня. У меня есть Эндрю. И он настоящий мужчина.

Он не играет в игры. Он не манипулирует мной и не смотрит на других женщин. Для него я – бесценное сокровище, и он любит меня больше, чем кто-либо когда-либо любил меня.

В любом случае все могло быть гораздо хуже, и единственные проблемы, которые у меня есть, – это проблемы всего цивилизованного мира.

Я искренне желаю, чтобы моя сестра тоже однажды узнала, что это такое – быть любимой, быть предметом постоянной заботы и внимания, будь то Харрис… или кто-то еще.

– Так как обстоят дела у тебя и мистера Кольера? – спрашиваю я с нарочитым английским акцентом и, манерно отставив мизинец, делаю глоток чая. Помню, в детстве мы всегда так поступали, считая, что ничего прикольнее просто нет.

Грир ерзает на стуле, выпрямляет спину и смотрит в окно справа от себя. Она не собирается мне подыгрывать.

– Я решила съехать, – говорит она, поднося чашку к губам.

– Но это даже к лучшему, не так ли? Я имею в виду, вы ведь расстались. Странно, что вы до сих пор живете вместе.

– Пожалуй.

– И как ты настроена? – Я не ожидаю от нее откровенности. Она все еще влюблена в Харриса, и что-то подсказывает мне, что так будет и дальше.

Грир пожимает плечами, избегая смотреть мне в глаза.

– Все в порядке. Просто настало время это сделать. Нет смысла идти старой дорогой, если она ведет в никуда.

– Никогда не понимала, что ты в нем нашла. Ни разу не встречала таких претенциозных людей, как он, которые бы вечно делали вид, как будто они не претенциозны. Он смотрит на всех сверху вниз, ведет себя так, будто знает все на свете.

– Умные, самоуверенные мужчины все такие. – Она делает очередной глоток. – Он ничего не может с этим поделать. Он просто привык страстно отстаивать свою точку зрения, и все. И он не претенциозный. Это абсурд. Он самый непретенциозный человек из тех, кого я знаю.

Несколько лет назад я посмеивалась над Харрисом за футболки по сто двадцать долларов, оповещавшие мир о его взглядах феминиста и борца с изменением климата. Он же высмеивал мои сандалии от Тори Бёрч и густо накрашенные помадой губы. У нас на все имелись противоположные мнения, но мы оба любили Грир и потому терпели друг друга, сводя свои разногласия к минимуму.

Разумеется, Грир была склонна верить, что мы просто прикалываемся друг над другом, как пара школьников. Думаю, мы всегда видим то, что хотим видеть. Грир упорно отказывалась поверить, что Харрис далек от совершенства, и я виню в этом любовь. Она любила его. И по-прежнему любит.

Иногда любовь прекрасна.

В других случаях это яд.

– Он хочет видеть других людей? – спрашиваю я. Их разрыв произошел по взаимному согласию и со стороны казался дружеским и недраматичным, но чем больше я пыталась докопаться до истины, тем сильнее убеждалась, насколько паршивой была ситуация. По словам сестры, их отношения утратили остроту и превратились в крепкую дружбу, но, оглядываясь назад, я невольно задаюсь вопросом: а не Харриса ли это слова?

Грир спешит покачать головой:

– Это не так.

– Тогда как?

– Мы больше не пара. Нет смысла жить вместе. Ему хочется личного пространства. Мне тоже. Конец истории.

– Но ведь вы все равно будете работать вместе каждый день, – говорю я. – И где оно, это ваше личное пространство?

– Мы будем работать в разных точках.

– Сегодня я этого не заметила, – говорю я, проводя пальцем по краешку чашки. Грир морщится. Она пытается вести себя так, будто разрыв нисколько ее не огорчает, но меня не проведешь. Это целиком и полностью идея Харриса. Грир не стала спорить лишь потому, что считает, что в конце концов он вернется к ней.

Это проклятие нас, женщин семьи Эмброуз. Когда дело касается мужчин, мы беспомощны. Мне просто повезло найти хорошего мужа. Будь на его месте кто-то другой, кто знает, как сложилась бы моя жизнь?

Однажды я спросила Грир: почему Харрис?

Мне было интересно, что она нашла в нем, почему готова поставить крест на своей личной жизни в надежде, что он в конце концов вернется. Сначала она молчала, обдумывая ответ. А потом заявила, что он – ее первая любовь. И как бы она ни старалась, она не может разлюбить его. Она сказала, что для нее других мужчин просто не существует.

И поспешила сменить тему. В этом вся Грир.

– Ты права, Мер. Сегодня мы работали в одном магазине, – говорит она. – Конец месяца, и нужно было свести цифры. У меня там офис.

– Твой офис – это компьютер, который ты носишь с собой, куда бы ни пошла, – возражаю я.

– Вы готовы сделать заказ? – Официант прерывает наш разговор, причем в самый удачный момент, плеснув тем самым воды на огонь, грозивший разгореться слишком сильно.

Грир заказывает яйца Бенедикт.

Я заказываю французский тост.

Мы говорим о погоде.

Глава 10

Грир

День третий

Когда я возвращаюсь, подъездная дорога к дому Мередит забита машинами. Меня не было весь день – я стучала в двери и заглядывала в местные заведения, которые посещала моя сестра. Пока все говорят одно и то же.

– Она казалась счастливой и такой воздушной, всегда улыбалась.

– У нее был идеальный брак.

– Сигналов тревоги не было.

Или – что неожиданно – самое распространенное:

– Извините, но я почти ее не знала.

Она действительно словно растворилась в воздухе.

Я прохожу через кухню и останавливаюсь, увидев за столом съемочную группу. Они налегают на сэндвичи и картофельные чипсы из желтых пакетиков. Из кабинета доносятся голоса, причем один из них мне слишком хорошо знаком.

– Эндрю? – окликаю я.

Нет ответа.

Я иду в кабинет и застываю в дверях, увидев мою мать, сидящую в кресле для макияжа. Ее волосы выгорели до соломенного цвета, как на фото, которое прислала мне Мередит, и уложены волнами, кожа неописуемого оттенка бронзового апельсина. Похоже, она прекрасно ладит со своим парнем из Южной Калифорнии.

– Можете втереть тональный крем? – Она указывает на декольте. – И немного пощипать мне брови? Сделать изгиб сильнее? При ярком свете их просто не будет видно. Они такие светлые.

В этом вся Бренда Эмброуз: выгоревшие брови ее волнуют больше, чем пропавшая дочь. Продюсер с блокнотом и в наушниках садится за стол Эндрю и что-то вполголоса обсуждает с моей матерью.

– Что здесь происходит? – спрашиваю я. Услышав мой голос, мать вздрагивает.

– О боже! Грир! – Она отмахивается от визажистки, встает и подходит ко мне. Обхватив меня за плечи, хотя прекрасно знает, что я ненавижу объятия, она зарывается лицом мне в шею. – Как же я рада видеть тебя, моя бесценная девочка!

За три с лишним десятка лет на этой планете моя мама еще ни разу не назвала меня «бесценной девочкой». «Неблагодарная дрянь»? Да. «Маленькая стерва»? Да. «Самая большая ошибка в моей жизни»? Да.

«Бесценная девочка»? Никогда.

Меня так и подмывает сказать ей, что камеры еще не работают.

– Мы только что приехали сюда, – говорит она. – Уэйд в другой комнате с Эндрю.

– Я понятия не имела, что сегодня приедет съемочная группа.

– Я тоже. – Она улыбается, возможность засветиться на телеэкране заставляет ее почувствовать себя красоткой с обложки глянцевого журнала. Впрочем, почему это должно меня удивлять? – Конни Мэйвезер из программы «Круглые сутки каждую неделю» на Си-эн-эн собирается взять у Эндрю интервью. Они спросили, не хотим ли мы тоже попасть на телеэкран.

– Мы?

– Ну, Уэйд и я. И ты.

– Уэйд видел Мередит всего один раз.

Ее улыбка гаснет, как будто я проткнула ее воздушный шарик острым концом крошечной булавки, сделанной из чистой реальности.

– Тем самым мы продемонстрируем нашу поддержку, Грир.

У меня нет ни малейшего желания засветиться по национальному телевидению, но ведь дело не во мне. Если Мер где-то увидит эту телепередачу, я хочу, чтобы она знала, что я тоже ее ищу. Я не собираюсь отдавать нашей любящей матери всю славу. Пусть она даже не рассчитывает на это.

– Ладно, – говорю я.

Прежде чем вернуться в кресло, мать подзывает бригаду гримеров и сообщает им, что у них «есть еще с кем можно поработать».

Час спустя мое лицо накрашено, волосы из неаккуратного пучка зачесаны в нечто подходящее для воскресной церковной службы. У меня спрашивают, нет ли у меня другой блузки, менее черной и выцветшей, потому что в этой я своим видом «опечалила бы телезрителей; они подумают, будто мы преждевременно оплакиваем Мередит».

Нас усаживают на диван в гостиной: Эндрю рядом с моей матерью; Уэйд стоит позади нее. В комнате за считаные минуты возникает жуткая жарища от софитов, и корочка макияжа начинает плавиться на моем лице.

Конни Мэйвезер держит себя так, будто она тут царица: светлые волосы подстрижены до линии острого подбородка, скулы четко очерчены, на губах неброская, готовая к съемке розовая помада. В костюме от Шанель она сидит, скрестив ноги, напротив нас четверых, ее лицо выражает сочувствие, производящее впечатление искреннего, хотя я подозреваю, что годы практики способны одурачить кого угодно.

– Эндрю, пожалуйста, расскажите нам, как это случилось, – говорит она. – Скажите, где вы были, когда обнаружили, что ваша жена, Мередит Прайс, исчезла.

Он не торопится с ответом. Я невольно задаюсь вопросом, делает он это нарочно или действительно собирается с мыслями.

– Я был на работе, – говорит он, вздыхая. – Если говорить точно, на деловой встрече. Секретарша постучала в дверь и сказала, что в приемной полицейский и он хочет поговорить со мной.

Конни прищуривается, внимательно его слушая, и медленно кивает в паузах.

– В моем кабинете меня ждал офицер полицейского управления Глейшер-Парка, он спросил, когда я в последний раз разговаривал с женой. – Эндрю останавливается, подносит руку ко рту и проводит пальцами по губам. Я пытаюсь представить, как они дрожат, но не могу. Я ни разу не видела, чтобы от этого человека исходили эмоции, кроме похоти, когда он липким, плотоядным взглядом смотрел на мою сестру. – Я сказал ему, что мы разговаривали утром, и она упомянула, что днем собирается съездить в супермаркет. И тогда он сообщил мне, что работник супермаркета, кативший мусор в контейнер позади здания, увидел там машину с широко распахнутой дверью со стороны сиденья водителя. Увидев в салоне вещи, он записал номер машины и попытался выяснить, кто ее владелец. Никто не откликнулся, поэтому он позвонил в полицию, чтобы сообщить о брошенном автомобиле. Примерно в это же время мне позвонили из школы, где учатся мои дети, и сказали, что за ними никто не приехал.

Его голос прерывается. Мать тянется к нему и кладет ладонь на его руку. Уэйд, не успевший переодеться, стоит перед камерой в гавайской рубахе и шортах и теперь кладет руку на плечо моей матери.

– То есть там тотчас что-то заподозрили? – уточняет Конни.

Эндрю кивает.

– Это выглядело подозрительно. Никто не оставляет открытой машину, в которой лежат кошелек, телефон и ключи.

Я сижу неподвижно, наблюдая за клоунским шоу, и прихожу к выводу, что эти люди – моя семья – сами стали карикатурами.

Неужели люди так себя ведут, когда их близкий человек пропадает? Вы поступаете так, как вам кажется, вы должны? Как от вас ждут другие люди? Но как именно? И какое вам дело до того, что подумают другие, когда есть дела поважнее?

– Расскажите нам, что вы подумали, когда поняли, что здесь что-то не так, – просит Конни.

Эндрю слегка выпрямляет спину.

– Просто… я должен был найти ее. Ничто другое не имело значения. Я должен был найти мою жену. Честно говоря, с того дня у меня в голове все смешалось.

– Он почти не спал все это время, – подает голос моя мать, потирая колено зятя, словно он маленький ребенок.

Фу!

– Отлично понимаю, – говорит Конни, поморщившись. – Как вы справляетесь со всем?

– Живу сегодняшним днем, – тотчас отвечает он. – Это все, что я могу. Поддерживаю контакт с полицией. Мой телефон постоянно включен, на случай если мне позвонят. Мы делаем все возможное, чтобы найти ее.

– У полиции есть какие-то зацепки? – спрашивает Конни.

Эндрю снова выдерживает паузу. Драматическую?

– Нет, Конни. Нет. Именно поэтому мы согласились на это интервью. Кто-то должен что-то знать.

Конни поворачивается к камере.

– Как я понимаю, создана специальная «горячая линия», это верно? И вы предлагаете вознаграждение? Сто тысяч долларов за безопасное возвращение Мередит?

Эндрю раскрывает рот, но моя мать его перебивает.

– Да, и то, и другое, – отвечает она, опасаясь, что не дай бог не получит достаточно экранного времени. – У телефона круглосуточно дежурит человек. Кто-то всегда ответит. Можно также позвонить в полицейское управление Глейшер-Парка. Вас немедленно соединят с тем, кто ведет расследование.

Эндрю сжимает руку моей матери и тихо шепчет:

– Спасибо.

– Грир, – говорит Конни. Интересно, откуда она знает мое имя? – Как старшая сестра Мередит, как вы справляетесь со случившимся?

Мне противен ее глупый, банальный вопрос. Чего она ожидает? Как я должна ответить?

– Грир. – Мать резко поворачивается и взглядом приказывает мне: живо отвечай.

– Как, по-вашему, я держусь? – так и подмывает меня ответить на вопрос Конни собственным вопросом. – Лучше спросите нас, чего нам это стоит, спросите, что мы делаем, чтобы найти Мередит, – говорю я.

Конни смотрит на Эндрю, затем на мою мать.

– Грир, ты можешь отказаться от участия в интервью, – говорит моя мать.

Как будто мне четырнадцать лет, а она «Мать Года».

Не говоря ни слова, я покидаю гостиную с намерением запереться в гостевой комнате – не потому, что она мне велела, а потому, что не желаю оставаться частью этого цирка.

И мне нужно подумать.

Мне нет необходимости сидеть на диване на виду у миллионов глаз. Я оставлю это им.

Моя сестра поймет, что я изо всех сил пытаюсь ее найти. Чтобы это доказать, мне не нужно публично выжимать из себя слезу по национальному телевидению.

Наше горе – не развлечение для кого-то. Я не собираюсь демонстрировать его на всю страну, чтобы шоу Конни Мэйвезер взлетело в рейтингах. Я тихо извиняюсь перед своей сестрой и иду к лестнице. Даже без всяких телеинтервью я непременно найду Мередит.

– Грир! – В дверях дома застыл Ронан. Я могла бы изобразить удивление, но подозреваю, что теперь буду видеть его тут постоянно.

– Привет. – Его губы на секунду растягиваются в улыбке, обнажая ровные белые зубы. – Я битый час пытался дозвониться до Эндрю. Он не отвечает.

Я фыркаю. Ага, кто только что говорил, что постоянно держит при себе телефон на тот случай, если Мередит позвонит?

– У него дебют на национальном телевидении с Конни Мэйвезер. – Я киваю в сторону гостиной. – Макияж, камеры, костюм от Армани и все такое прочее.

Но Ронан не находит в этом ничего смешного. Поставив руки на пояс, он смотрит в гостиную из холла, со спокойным упорством наблюдая за Эндрю.

– Не будь он помешан на моей сестре и не будь она по уши влюблена в него, я бы сделала все для того, чтобы ваши пальцы прямо сейчас были направлены в его сторону, – тихо говорю я.

Ронан смотрит на меня.

– Что заставляет вас думать, что мы этого не делаем?

– Вам что-то известно?

– Когда кто-то пропадает без вести, мы всегда в первую очередь смотрим на супругов или партнеров, – говорит он так же тихо, как и я.

– То есть вы не исключаете его? – спрашиваю я.

– Лично я – нет. – Ронан на секунду прикусывает нижнюю губу и качает головой. – Пока нет.

Я снова поворачиваюсь к Эндрю, наблюдая, как моя мать протягивает ему бумажный носовой платок. Это настоящие слезы, по крайней мере, они катятся из его глаз. Что стоит за ними? Это знает только Эндрю.

– Почему вы пришли сюда? – спрашиваю я.

– У нас есть еще одна подсказка, – говорит он. – Еще один звонивший утверждает, что в Небраске видел Мередит с каким-то брутальным типом в фургоне. Они пытались следовать за ними, но после нескольких светофоров в час пик потеряли из виду. У нас есть описание водителя.

– И?

– Седые волосы, возраст около пятидесяти, козлиная бородка, – говорит он. – Голубой фургон с ржавым бампером. У нас есть номер, поэтому мы быстро выясним, чей он. Как только мы его выследим, то допросим водителя, но сейчас я хотел бы расспросить Эндрю. Интересно, что он скажет по этому поводу?

– Скажет, что сидящий за рулем «Мазератти» Эндрю Прайс тусуется с шоферюгами из фургонов. – Я закатываю глаза.

Ронан качает головой.

– Сразу виден непрофессионал.

– Я? – спрашиваю я и тычу себя в грудь пальцем.

– Все, что мне нужно знать, выяснится из того, как он отреагирует на мой вопрос, – говорит Ронан. – То, что он скажет, не имеет значения. Главное, как он себя поведет.

Конни Мэйвезер встает со стула, кладет микрофон на соседний журнальный столик и беседует с продюсером. Они закончили, либо у них перерыв.

– Вперед, – говорю я Ронану.

Он проходит сквозь небольшую толпу, направляясь прямиком к Эндрю. Тот в присутствии полиции сохраняет скорбное лицо. Мне хорошо видно, как Эндрю трет подбородок, морщит лоб и качает головой. Говорит в основном Ронан, все это время пристально глядя на Эндрю, а когда к ним подходит продюсер, разговор заканчивается.

– Нашли то, что искали? – спрашиваю я, когда Ронан возвращается.

– Не совсем, – отвечает он. – Но мне кажется, я уже чуть ближе к разгадке.

– Вот как? И что же он сказал?

Ронан поджимает губы и смотрит на ближайшую дверь.

– Похоже, я должен кое-что проверить.

– Он знает того парня? Ну, того, что в фургоне? – Я вопросительно выгибаю бровь.

Ронан качает головой.

– Он отреагировал так, что вы что-то заподозрили? – спрашиваю я.

– Грир, давайте поговорим завтра, хорошо? – Он быстро сжимает мне плечо и уходит. Дверь захлопывается.

Все понятно. Это активное расследование. Он не имеет права рассказывать мне все.

Бросив взгляд через всю комнату, я вижу, как Эндрю, скрестив руки на груди, разговаривает с кем-то из съемочной группы и кивает.

Не дай бог если он хотя бы отдаленно в этом замешан…

Глава 11

Мередит

Двадцать семь месяцев назад

– К твоему ветровому стеклу что-то приклеили. – Эллисон указывает на мою машину, когда мы с ней в понедельник утром бодро выходим из жаркого зала после занятия йогой. В эти минуты мне нужен лишь теплый душ, чистая одежда, которая не прилипает к телу, и ледяной кофе с сиропом «Мокко» и подсластителем «Спленда» вместо сахара.

– Наверно, реклама новой пиццерии, – говорю я. – На прошлой неделе мне их налепили сразу четыре.

Я вытаскиваю из-под «дворника» белый листок, но не спешу его смять. На нем нет логотипа пиццерии. Вообще ничего. Просто трижды сложенный белый лист бумаги.

Что-то падает и приземляется у моих ног. Я поднимаю это и оказываюсь лицом к лицу с собственным фото, сделанным на прошлой неделе. Я и Эндрю, – мы выходим из дома его коллеги после слишком поздно закончившегося ужина. Снимок сделан примерно в два часа ночи.

– Что это? – Эллисон подходит к моей машине и заглядывает мне через плечо. Я тем временем читаю записку.

– Черт возьми, жуть какая! – Эллисон, разинув рот, хватается за сердце.

Мои руки дрожат.

– Что мне делать? Отнести это в полицию? Я хочу сказать, это ведь не угроза, и все же… Я не знаю… это ведь все равно вторжение в личную жизнь. Кому, черт возьми, понадобилось снимать, как я с мужем ухожу с вечеринки посреди ночи? Кто этот идиот? И откуда он нас знает?

– Просто какой-то чокнутый, – говорит она. – Есть чудаки, которые так получают удовольствие. Они делают это просто ради прикола. Но да, тебе лучше обратиться в полицию. Пусть они все зафиксируют… на всякий случай.

Я вновь пробегаю глазами записку, написанную мелким, убористым почерком, отмечаю маленькие кружочки вместо точек над i и то, что по сравнению со строчными буквами заглавные просто огромны.

– Ты поедешь со мной? – спрашиваю я, ощущая неприятный осадок. В Глейшер-Парке меня почти никто не знает. Мой круг общения состоит в основном из Эндрю и Эллисон. И то, что какой-то сумасшедший заметил меня и начал преследовать… мягко говоря, пугает.

– Конечно. Хочешь, я отвезу тебя? Ты сама не своя. – Эллисон обнимает меня за плечи, ведет к припаркованной неподалеку «Ауди» и помогает сесть.

Через пять минут мы уже въезжаем на парковку для посетителей полицейского управления Глейшер-Парка. Эллисон ведет меня внутрь и, как только мы оказываемся у стойки дежурного, берет на себя разговор. Мы сидим в коридоре больше десяти минут, когда детектив вызывает нас.

– Мередит Прайс? – спрашивает он, поочередно посмотрев на меня и на Эллисон.

Я поднимаю руку и встаю.

– Мередит – это я.

– Детектив Ронан Маккормак. – Он пристально смотрит на меня. – Пойдемте за мной.

Он ведет нас по стерильно-белому коридору, увешанному парадными фотопортретами отставных капитанов, сержантов и лейтенантов. Его кабинет в самом конце, напротив кабинета начальника.

– Присаживайтесь, дамы. – Он закрывает за нами дверь. Мы обе пока не проронили ни слова. – Итак, что привело вас сюда?

Вынув из сумочки письмо и фото, я подталкиваю их к нему через стол.

– Я нашла это на лобовом стекле машины сегодня утром.

Его лицо становится напряженным: он читает записку и рассматривает фотографию.

– Скажите, это первый подобный случай или этот человек уже пытался как-то связаться с вами раньше?

– Первый, – говорю я. – Но это фото прошлой недели. И он знает мое имя. И обратите внимание на подпись. Видите? Следящий за тобой?

– И еще он назвал ее «Моя Мередит», – добавляет Эллисон.

– Это тактика запугивания, – говорит полицейский, поглядывая то на Эллисон, то на меня. – Большинство преследователей хотят, чтобы жертвы боялись. Иногда для достижения этой цели они используют такие фразы. Как вы думаете, Мередит, кто хотел бы вас запугать?

Он произносит мое имя нежно и ласково, и у него добрые глаза.

Я качаю головой.

– Никто. Я прекрасно лажу со всеми.

– Кроме бывшей твоего мужа, – тихо говорит Эллисон и слегка подталкивает меня в бок.

– Эрика на такое не способна. Она истеричка, но не до такой степени, – говорю я. – К тому же я знаю ее почерк.

– Может, она кого-то наняла? – пожимает плечами Эллисон.

– Практика показывает, что, как правило, жертвы знают своих преследователей, – говорит Ронан. – Скорее всего, это кто-то, с кем вы общались в прошлом. Я имею в виду, это может быть кто-то, кто, увидев вас лишь раз, стал следить за вами и выяснил, кто вы такая, но шансы на это невелики. Я не буду этого исключать, но только чтобы вы знали. Статистически это маловероятно.

– И что теперь?

– Технически, если нет серии подобных действий и повторной виктимизации, это не преследование. Одного случая недостаточно, чтобы обвинить кого-то в преследовании, – говорит он. – Вы случайно никого не замечали рядом с вашей машиной? Кто-нибудь еще видел что-нибудь необычное?

– Мы были в спортзале, машину припарковали в самом конце стоянки, – говорю я. – Я могу спросить, есть ли там камеры…

Детектив Маккормак вздыхает.

– Если этот человек знал, что делает, он бы не рискнул попасть на запись. Проверить стоит, и я займусь этим, но я не хотел бы вселять в вас особых надежд.

– Понимаю, – говорю я.

– Без описания подозреваемого мы мало что можем сделать, – говорит он. – А пока будьте бдительны. Обращайте внимание на то, кто и что вас окружает, отмечайте в толпе любое непривычное лицо, любого, кто, как вам кажется, следит за вами. Если что-то случится снова, тотчас звоните нам, договорились?

Он берет из коробочки за телефоном визитку, передает ее мне и указывает на напечатанный внизу номер.

– Это номер моего служебного сотового, – говорит он, пододвигая ее ко мне. – В течение следующей недели наши парни будут патрулировать в вашем районе. Кто знает, вдруг они заметят необычную активность вокруг вашего дома.

– Спасибо.

Я знаю, он делает все, что в его силах, но мне все равно не по себе. Мой живот скрутило узлом, перед глазами все расплывается. Даже здесь, за каменными стенами местного полицейского участка, я то и дело посматриваю по сторонам, не в силах избавиться от ощущения, что за мной кто-то наблюдает.

– Нам пора. – Я поворачиваюсь к Эллисон и собираю свои вещи. Я должна вновь попробовать дозвониться до Эндрю. Я звонила ему по дороге сюда, но секретарь сказала, что у него встреча с новым клиентом, и пообещала передать ему, что я звонила. Это было час назад.

Детектив Маккормак провожает нас до самого вестибюля.

– Вы правильно сделали, что приехали сюда сегодня, – говорит он. – По вторникам я преподаю уроки самообороны в общественном центре в Риджвуд-Хайтс. В семь часов. Приезжайте, если хотите. Бесплатно для всех.

Эллисон вопросительно смотрит на меня.

– Кстати, неплохая идея.

Детектив улыбается мальчишеской улыбкой, хотя я подозреваю, что он ненамного старше меня – я бы дала ему лет двадцать восемь-двадцать девять, максимум тридцать. Его спокойствие передается и мне.

Мой взгляд скользит по его широким плечам. Я ловлю себя на том, что любуюсь тем, как рукава темно-синей рубашки обтягивают его мышцы. Похоже, что самодисциплина – его вторая натура. Я представляю, как каждое утро он просыпается точно в пять часов утра, совершает – будь то в дождь, снег или солнце – пробежку и возвращается к завтраку, состоящему из протеинового коктейля, крутых яиц и горсти витаминов и биодобавок.

Затем я задаюсь вопросом, есть ли у него подружка, симпатичная ли она или же из тех, что привыкли использовать таких хороших парней, как Ронан, в своих интересах.

Вспомнив, что я замужняя женщина, я одергиваю себя. Такие мысли несправедливы по отношению к Эндрю. К святости нашего брака.

– Спасибо, детектив. – Я заставляю себя улыбнуться, хотя и чувствую, что мои щеки пылают, как будто он мог прочитать мои мысли. – Благодарю за приглашение.

Глава 12

Грир

День третий

– А не могла ли Мередит уехать куда-то сама? – спрашивает Уэйд тем вечером у Эндрю.

Он переоделся в другую гавайскую рубаху, линяло-голубую, не ту, веселой расцветки, в которой он щеголял сегодня утром. Перед нами на кухонном столе черствеет наполовину съеденная остывшая пицца. Взгляд моей матери укоризненно скользит от ее нетронутого куска пиццы к бойфренду, как будто тот только что допустил откровенное богохульство.

– Сейчас я даже не знаю, что думать, – щелкнув языком, говорит она, отодвигая тарелку.

– Я только хочу сказать, что никаких улик, никаких зацепок, ничего нет. Не могла ли она сама организовать собственное исчезновение? – не унимается Уэйд.

Мой взгляд на миг останавливается на его волосах, поредевших выцветших локонах, обрамляющих его потасканное морщинистое лицо. Он слишком стар, чтобы носить волосы до плеч. Интересно, в каком возрасте он перестал заниматься серфингом? Уэйд прихрамывает и носит ожерелье из акульих зубов. По словам Мередит, он водит винтажный «Корвет» и имеет троих взрослых детей, которые с ним не общаются.

Именно такого парня мать непременно бы нашла в Интернете.

Мать крутит бриллиантовый кулон, украшающий загорелую сморщенную кожу в вырезе декольте.

– У нее шикарная жизнь, прекрасный муж, идеальный брак. Может, ей кто-то завидовал? Или, может, кто-то положил на нее глаз?

Прикусив язык, я поднимаю бровь, давая мыслям Уэйда время помариноваться. Моя мать в разных своих ипостасях ушла от полутора десятков мужчин. Не может ли быть так, что неким образом она привила эту модель поведения и моей сестре?

В глубине души я знаю, что возможно все, но мой разум отказывается верить, что сестра что-то скрыла от меня. Мне очень хочется верить, что она непременно сказала бы мне, если бы собиралась уйти от Эндрю, но, увы, после всего, что стало известно за последние несколько дней, я начинаю понимать: моя сестра тонула в океане секретов, я же все время находилась на необитаемом острове, пребывая в полном неведении.

Эндрю вытирает губы салфеткой и быстро жует, как будто хочет что-то сказать, прежде чем кто-то другой получит такой шанс. Не знаю, как он только может есть в такое время. Я давно лишилась аппетита, и мои джинсы уже начали сваливаться с бедер.

– Она была беременна.

Его слова высасывают из комнаты весь воздух.

Моя мать закрыла рот рукой, впервые потеряв дар речи. Для меня эту бомбу смягчают те, что упали раньше.

Да, мне больно.

Но я не удивлена.

Я впиваюсь в него взглядом, я сверлю глазами этого сухого, деловитого человека и невольно задаюсь вопросом: где, черт возьми, скрываются сейчас его эмоции? Любой другой «любящий муж», если бы пропала его любимая жена, просто не находил бы себе места от горя, не ел и не спал. Добавьте к этому еще не родившегося ребенка, и это выводит случившееся на совершенно иной уровень.

Но Эндрю непробиваем, как танк.

Странно.

– Срок был совсем небольшим, – добавляет он. – Она узнала всего несколько недель назад. Мы еще ни с кем не делились этой новостью. Ну, вы понимаете. Но я знаю, что даже только по этой причине она никогда бы не ушла сама. Она была счастлива, что у нее будет ребенок, ведь это была бы следующая глава нашей жизни. Это все, о чем она могла говорить.

Макси, пушистый черный шпиц сестры, трется о мои ноги. В детстве ни у нее, ни у меня не было даже хомяка, но Эндрю подарил Мередит щенка на Рождество. Внезапно она стала любительницей собак, брала ее с собой везде, куда бы ни пошла, носила в сумочке от Луи Вюттон и весело рассказывала о том, что Макси просто обожает массаж и маникюр в местном спа-салоне для собак.

– Она дочь своей матери, – говорила она, смеясь. Мне казалось, что пушистый песик сделал ее счастливой. У меня и в мыслях не было, что она может мечтать о ребенке. Наверно, для меня она сама все еще оставалась ребенком. Моя вечно беспомощная, с разбитыми коленками младшая сестра.

Однажды, вскоре после того, как Мередит вышла замуж, я спросила, хочет ли она собственную семью, имея в виду детей. Глядя куда-то в пространство, она немного поколебалась, а потом сказала:

– Когда-нибудь. Надеюсь. Да. Эндрю хочет немного повременить.

Вскоре после этого в кадре появилась Макси.

Мой зять знал, что делает.

– Полиция в курсе? – спрашиваю я. – Я о ребенке?

Эндрю откидывается на спинку стула, обдумывая ответ.

– В курсе. Я упомянул об этом детективу… Маккормаку.

– Странно, что полиция еще не сообщила об этом газетам. Пропавшая беременная женщина будет продаваться гораздо лучше, чем просто пропавшая.

Мой голос полон сарказма, мои слова обжигают даже меня, но я говорю правду. Чем больше новостных ресурсов трубят про пропажу моей сестры и публикуют ее фото, тем лучше.

– Грир! – Мать буквально выплевывает мое имя, и я невольно задаюсь вопросом, задумывалась ли Мередит хотя бы раз о том, какая из нее получится мать. Лично я имеющийся у нас пример не назвала бы вдохновляющим.

– Это я просто к слову. – Я вновь переключаю внимание на Эндрю. – Странно, не правда ли? Разве им не хочется как можно большей огласки этого дела?

– По какой-то причине полиция пока держит все в тайне, – спокойно говорит Эндрю. Похоже, мой тон его ничуть не задел.

Уэйд выдыхает через тонкие губы и морщит лоб.

– Я склонен с тобой согласиться, Грир. Лично мне это кажется немного странным.

Старый добрый Уэйд.

Возможно, он единственный за этим столом, кто хоть чего-то стоит, и хотя в нем меня раздражает почти все, в отличие от других мужчин, которых моя мать сменила за последние тридцать с лишним лет, его присутствие можно терпеть.

Наш разговор обрывается, и мы все четверо сидим в неловком молчании. Если полиция еще не обнародовала такую информацию, это означает лишь одно: полицейские заподозрили какой-то мотив… у Эндрю?

Дверной звонок прорезает наш немой разговор, словно острый нож. Эндрю мгновенно извиняется и встает из-за стола. Вскоре он возвращается с маленькой блондинкой, на вид выпускницей колледжа. Она смущенно машет рукой и садится рядом с моей матерью.

– Это Бритт, – говорит Эндрю. Нанять девчонку вроде Бритт – что ж, это в его духе. Могу поспорить, что в свое оправдание он говорит что-то вроде: «Проще обучить кого-то молодого, чем пытаться избавить от вредных привычек опытных». Ага, так я ему и поверила. – Она мой личный помощник и будет отвечать на звонки, открывать дверь и оберегать меня от помешательства, пока мы не выясним, где, черт возьми, моя жена.

Он говорит о Мередит так, будто она только что сбежала, словно подросток, и в конце концов непременно вернется домой. Что им движет – отрицание или надежда, – трудно сказать. Бритт округлившимися глазами смотрит на Эндрю. Кстати, таких глаз, как у нее сейчас, я еще ни разу не видела, как будто он для нее одновременно предмет обожания и герой. Словно он ее гипнотизирует. Да, он именно так влияет на людей, хотя я никогда не понимала, почему. Мне не дает покоя вопрос: останется ли он в их глазах столь же сексуально привлекательным, если облачится в робу сантехника и будет водить ржавый пикап?

Слава богу, я давно выработала в себе иммунитет к помпезным типам с отбеленными зубами, «Ролексом» на запястье и слабостью к спортивным машинам.

Бритт открывает свой ноутбук, вводит пароль и, когда экран загорается, нажимает на какой-то значок.

– У меня есть несколько электронных писем, которые я хотела бы обсудить с вами, когда у нас найдется свободная секунда, – говорит она и поднимает глаза, встречаясь со мной взглядом. – Они не связаны с работой. Ваш почтовый ящик просто трещит по швам от приглашений на ток- и радио-шоу. Все хотят поговорить с вами о Мередит.

Эндрю выпрямляется и щиплет себя за переносицу. Он может сколько угодно притворяться, будто все это жутко его раздражает, но этот человек обожает внимание к своей персоне. Он живет этим дерьмом. Ради него он продаст себя любому. Я знала это с того момента, когда он вырвал мою прекрасную сестру из безвестности и прицепил ее к своему лацкану, словно бутоньерку на выпускном вечере.

– Вы также получили ряд неуместных электронных писем, – говорит она, кусая губу. – Я удаляю их, просто чтобы вы знали.

– Неуместных? – спрашивает моя наивная мать. – Вроде угроз? Или каких-нибудь гнусностей?

– Письма фанатского типа… предложения… – добавляет Бритт. – От женщин…

– О господи! – бормочет под нос моя мать и всплескивает руками. Внезапно она вскакивает из-за стола, направляется в кухню и, громко звякая бутылками, подвергает разорению винный бар.

Приятно видеть, что некоторые вещи не изменились.

Не говоря ни слова, я покидаю эту цирковую сцену и иду в свою комнату. Я не помню, когда в последний раз принимала душ. Или ела нормальную еду. Или разговаривала с Харрисом. Эта неделя стала для меня размытым, туманным кошмаром, где все кажется реальным и фальшивым одновременно.

Заперев дверь, я хватаю телефон и звоню моему бывшему. Он отвечает почти сразу, как будто находится в режиме ожидания.

– Грир. Привет.

Как же приятно слышать его голос, но я ему этого не говорю.

– Как ты там? Я как ненормальный смотрю все новостные выпуски Си-эн-эн, жду хоть какого-то прорыва. Весь мир смотрит прямо сейчас, ты это знаешь? Это какое-то безумие. Все ее ищут.

– Не знала. – Я зеваю и, смежив свинцовые веки, растягиваюсь поперек кровати. – Пыталась держаться подальше от СМИ. Они не знают ничего такого, чего не знала бы я, а их заголовки меня только расстроят.

– Разумно. – Я слышу, как он ходит на кухне, лязгает кастрюлями и сковородками, как будто только что приготовил себе обед. Держу пари, он работал допоздна. – Ты все равно лучше знаешь.

Перевернувшись на бок, я тянусь за пуховой подушкой и, сунув ее себе под голову, обхватываю свободной рукой. Как же мне хочется, чтобы Харрис сейчас был здесь! Я бы не отказалась от кого-то теплого и чего-то реального, к чему можно прильнуть.

Настоящий отражатель звука, не поддающийся никаким легкомысленным эмоциям.

Харрис никогда не позволяет своим чувствам взять верх над разумом, что неизменно восхищало меня.

Десять лет назад я была зла на весь мир. Я вытатуировала свою обиду на собственном теле и трахалась с любым мужиком, на которого любая девушка, будь она в здравом уме, даже не посмотрела бы. А все потому, что это единственное, что отвлекало меня от мук и терзаний неблагополучного переходного возраста.

Затем появился Харрис – глоток чистой, прохладной воды – и потушил бушующий внутри меня ад. Я никогда не узнаю, что он увидел во мне, но наша встреча изменила все. Он показал мне, что это такое – быть любимой. До знакомства с ним такая вещь, как любовь, для меня просто не существовала. И он показал мне, что, вопреки моим твердокаменным убеждениям, у меня есть и мягкая, нежная сторона. Просто она была похоронена под тяжестью моих заблуждений.

– Ты там задерживаешься? – спрашивает он. – Я беспокоюсь за тебя.

Он не уточняет. В этом нет необходимости.

Он с самого начала знал, что я, как орлица, готова защищать свою младшую сестру. Что я всегда считала себя ответственной за нее. Когда мы познакомились, он сказал мне, что у меня проблемы с личными границами и что я – не мать Мередит. Я возразила ему, что он не рос с Брендой Эмброуз.

– Не беспокойся обо мне, – говорю я, предпочитая умолчать о том, как мне приятно слышать, что он беспокоится обо мне и моем благополучии. Он единственный во всем мире, кому до меня есть дело.

– Хочешь, я прилечу к тебе? В Юту? – спрашивает он. – А то здесь я чувствую себя просто беспомощным. Мне стыдно, что я сижу и ничего не делаю.

Как жаль, что я не могу запустить в телефонную линию руку, обнять его за плечи, вдохнуть его запах: смесь кофе и выветрившегося одеколона – и никогда больше не отпускать его.

– Ты хочешь помочь? Тогда оставайся в Нью-Йорке, – говорю я. – Продолжай вести бизнес, а я со спокойной душой останусь здесь и буду и дальше заниматься поисками сестры.

Поскольку местонахождение моей сестры неизвестно, мне не светит получить заем из ее трастового фонда, чтобы мы с ним могли протянуть еще несколько месяцев.

– Что ж, разумно.

– Все, ложусь спать. – Я убираю от уха телефон и проверяю время, как будто это имеет значение. В эти мгновения я не хозяйка своему телу и едва могу держать глаза открытыми. Мои веки слипаются.

– Позвони мне, – просит он. – Нет, я знаю, что ты занята, но держи меня в курсе, хорошо? Согласен, мы с твоей сестрой не слишком жаловали друг друга, но то, что случилось… просто кошмар. И она мне небезразлична. Черт, я знаю ее целых десять лет. Она мне как родная сестра, даже если мы с тобой…

– Знаю. – Я не даю ему закончить мысль. Еще не хватало, чтобы он напоминал мне о том, что мы больше не вместе. – Я позвоню тебе. На самом деле есть кое-какие вещи, которые я бы хотела обсудить с тобой, но я слишком устала и в голове у меня каша.

– С тобой все ясно. – В его голосе слышится разочарование.

– Я позвоню тебе завтра. Держи телефон при себе.

– Разумеется.

– Спокойной ночи, – говорю я, скользя большим пальцем по стеклянному экрану.

– Грир? – спрашивает он.

– Да?

– Я много размышлял на этой неделе, – говорит он. – И постоянно спрашивал себя: что, если это была бы ты? Вдруг что-то случилось бы, и ты исчезла бы из моей жизни, и я бы понятия не имел, увижу ли я тебя снова? И я думал о том, что бы чувствовал, если бы потерял тебя. Если я завтра проснусь и больше тебя не увижу.

Я внимательно его слушаю.

– Не хотелось бы… вновь ворошить прошлое… но мне кажется… – Он умолкает, и его молчание длится слишком долго. – В общем, я хочу снова быть вместе с тобой.

Я вздыхаю, впитывая его слова, и вновь несколько раз прокручиваю их в голове, прежде чем спросить, правильно ли я его расслышала или же мне все приснилось. Скорее всего, я крепко сплю, мечтая услышать от него эти слова. Кстати, такой сон снился бы мне не впервые.

– Ты меня слушаешь? – спрашивает он.

– Давай поговорим об этом, когда я вернусь, – предлагаю я. – После того, как я найду свою сестру.

Я знаю Харриса, и, хотя он убежденный феминист, он все равно мужчина. И я еще не встречала ни одного представителя его пола, которому бы не нравились острые ощущения погони. Скажи я ему, что никогда не переставала его любить и хочу снова быть с ним, я бы выставила себя в жалком виде. Я же не хочу, чтобы он подумал, будто ему достаточно щелкнуть пальцами, и я, как верный пес, вернусь к нему, даже если это правда.

Даже если я безнадежно влюблена в него, я не настолько глупа.

– Абсолютно. – Он вздыхает. – Спокойной ночи, Грир… Я люблю тебя.

Глава 13

Мередит

Двадцать семь месяцев назад

Парковка общественного центра Риджвуд-Хайтс забита блестящими «Линкольнами» и «Бьюиками». К главному входу направляется группа седовласых, шикарно одетых женщин.

Я не хотела приезжать сюда, но Эллисон настояла. После найденной вчера записки я всю ночь не сомкнула глаз. Каждый звук, каждая вспышка фар за нашими окнами заставляла меня вздрагивать, Эндрю же крепко спал рядом. В какой-то момент я закусила губу и, похлопав Эндрю по плечу, прошептала ему на ухо, что мне показалось, будто я что-то услышала, но он лишь поморщился и сонно пробормотал, чтобы я спала.

Взяв с заднего сиденья спортивную сумку, я перекидываю ее через плечо и иду внутрь. Ронан стоит в передней части зала перед зеркальной стеной, беседуя с парой женщин. Тем временем другой парень выкладывает рядами синие и красные борцовские маты. Сегодня на детективе темно-серые спортивные брюки и белая футболка. На груди жирным черным шрифтом надпись «Полиция Глейшер-Парка».

Он не сразу замечает меня, хотя мне кажется, что на фоне этих пенсионерок я должна тотчас бросаться в глаза. Риджвуд-Хайтс – настоящая Мекка для неработающих толстосумов. Большинство его обитательниц – бывшие мамаши-домоседки, начитавшиеся детективных романов, которые ни за что не пропустят ни одного выпуска «Времени и места». Не говоря уже о том, что пожилым владельцам тугих кошельков, как правило, свойственна паранойя. Я не удивляюсь, что они потребовали для себя уроков самообороны.

– Меры предосторожности никогда не бывают лишними, – доносится до меня обрывок разговора. – Буквально вчера тут по домам ходил какой-то странный тип. Говорил, будто оказывает услуги по выведению домашних паразитов, но Нэнси считает, что он просто разведывал обстановку, смотрел, что у нас можно украсть. Телевизоры с плоским экраном, MP3-плееры и тому подобное.

– Вот так оно и бывает, – соглашается ее подруга. – Нельзя никому доверять.

– Мередит. – Ронан подходит ко мне. Его лицо озаряется улыбкой, словно он на мгновение забыл, что мы уже встречались при далеко не идеальных обстоятельствах. – Рад, что вы смогли прийти.

Я опускаю на пол сумку.

– Я решила, что мне это не повредит.

– Моя ассистентка сегодня вечером приболела, – говорит он. – Растянула подколенное сухожилие на занятии по кикбоксингу. Вы не против заменить ее?

– Я даже не знаю, как…

– Ничего страшного. Я просто демонстрирую движения, чтобы их повторяли за мной, – поясняет он. – Научитесь по ходу дела. Все, что вам нужно, – это стоять рядом и следовать моим указаниям.

Я обвожу глазами комнату и понимаю, что почти у всех уже есть пара.

– Да, конечно. – Я пожимаю плечами и изо всех сил стараюсь не думать про его руки на моем теле.

Он снова улыбается.

– Отлично. Пройдите вперед. Мы начнем через пять минут.

Ронан покидает меня, обходит всех по кругу, знакомится со своими подопечными. Те смотрят на него полными обожания глазами, говорят, что он копия их внуков, и когда он сообщает, что не женат, спрашивают, не хочет ли он познакомиться с «приличной девушкой».

Он не женат.

Он возвращается в переднюю часть зала и встречается со мной взглядом. Он обращается к классу, но смотрит на меня. Когда же он выбрасывает руку и, схватив за запястье, притягивает меня ближе, мое сердце готово выскочить из груди, а по коже пробегает приятная щекотка.

Это не его вина.

Он не делает ничего плохого.

Все дело во мне.

Я несчастна.

Я та, кто вопреки предостережениям сестры и лучших друзей вышла замуж за пожилого мужчину с большими деньгами. Они говорили, что я слишком молода, что сначала мне нужно найти себя, прежде чем связать жизнь с первым встречным, который подарил мне сверкающее кольцо с огромным бриллиантом.

Но я была влюблена.

И до сих пор люблю – мне так кажется.

Просто эта любовь за последние несколько месяцев утратила блеск. Новизна стирается и тускнеет. Это должно было случиться – просто я не ожидала, что это произойдет так скоро.

В любом случае я не знаю, можно ли любить мужа и чувствовать при этом порхающих в животе бабочек, когда на меня смотрит другой мужчина. Но именно это и происходит, и я не имею ни малейшего понятия, как положить этому конец.

– Итак, начнем? – Ронан хлопает в ладоши и, потирая ладони, обводит взглядом зал. – Сегодня мы рассмотрим шесть приемов, которые помогут вам отразить физическую атаку. – Он становится передо мной. – Первый прием. Удар открытой ладонью. – Он снова берет мою руку и разворачивает меня лицом к себе. – Мы сосредоточимся на уязвимых местах. Голова. Горло. Шея – спереди и сзади. Думаю, вам понятно. – Поддерживая безопасную дистанцию, он имитирует нападение. – Все очень просто, девушки. Если вы можете оттолкнуть нападающего, вы также можете его ударить.

Ронан отходит от меня, берет с соседнего стола кик-пэд и просит меня подержать его.

– Мы нанесем удар нижней частью ладони, – говорит он. – Крепко стоя на ногах, подайтесь вперед. Разворот. Направляйте вашу силу вперед. Вот так.

Его удары обрушиваются на меня, но я блокирую их защитной подушкой. Ронан лукаво подмигивает мне и одобрительно улыбается.

Неужели мы… развлекаемся?

– Хорошо, а теперь, дорогие мои, попробуйте сделать это сами. – Руки в боки, Ронан деловито обходит зал. Когда через несколько минут он возвращается, то вручает мне бутылку холодной воды.

– Я даже не вспотела, – говорю я, откручивая крышечку.

Он проявил заботу. Мне это нравится.

– Пока нет. – Он снова поворачивается к классу. – Идем дальше. Удар ногой в пах.

Некоторые женщины в заднем ряду смеются, доказывая, что пинать мужчин между ног – смешно в любом возрасте.

Полезно знать для дальнейшего использования.

– Удары в пах позволят вам держать нападающего на расстоянии. Если кто-то подойдет к вам слишком близко, этот прием позволит вам перейти в контратаку и быстро уйти.

Ронан демонстрирует технику удара на мне, затем берет у меня подушку и просит ударить его.

Ронан демонстрирует на мне еще несколько движений. Я изо всех сил стараюсь быть внимательной, но меня отвлекает… буквально все. Отвлекает его голос, его ловкость, его уверенность, его страсть. То, как он командует своими подопечными.

И когда его прикосновение на моем бедре длится чуть дольше положенного, я не знаю, показалось мне это или нет.

Наконец занятие заканчивается. Я хватаю свою сумку и направляюсь к выходу. Между тем женщины окружили Ронана плотным кольцом и даже не пытаются скрыть свое невинное восхищение им.

Я рада, что это не я. Все находят его просто душкой.

– Мередит, погодите, – окликает он меня из толпы неугомонных дам. – Прежде чем вы уйдете, мне нужно поговорить с вами.

Одна из женщин поднимает брови и подталкивает локтем подругу. Они улыбаются, глядя на нас так, как будто сейчас произойдет нечто необычное.

Широко расставив ноги, я жду, когда он приблизится. Он делает глоток воды и, вытерев маленьким полотенцем лоб, смотрит на меня в упор. Когда же он наконец подходит ко мне, в его темно-шоколадных глазах мелькает знакомый блеск.

Я уже видела этот блеск раньше.

Когда мужчины смотрят на меня, у них у всех такое же выражение лица. Они похожи на льва, преследующего газель. Привлеченные жертвой, они подкрадываются ближе. Я как будто провоцирую их. Что-то бужу в них на животном уровне.

– Хотите выпить кофе? – спрашивает он.

Я отвечаю не сразу. Каждая клеточка в моем теле вопит. Нет, нет, нет. Не вздумай. Не делай этого. Не иди по этому пути.

Но есть в человеческой природе нечто такое, что делает нас бессовестными оппортунистами. Нам случайно приваливает шанс, мы слегка пробуем на вкус то, что хотим, и не можем сказать «нет».

Мы буквально не в состоянии сказать «нет».

– Гм-м. Хорошо. – Это плохо. Это очень и очень плохо. Я проваливаюсь в ад.

– Здесь рядом есть одно место, – говорит он. – Лучший кофе, какой вы только пробовали в своей жизни.

– Это правда? – Я с трудом сдерживаю улыбку.

– Не знаю. Сам я никогда там не бывал.

Он улыбается от уха до уха, открывая моему взору ряд ровных, жемчужно-белых зубов. Прибавьте к этой улыбке две симпатичные ямочки на щеках – и портрет почти готов. Темные волосы коротко подстрижены, кожа чистая и гладкая, с легким румянцем на щеках.

На какой-то иррациональный миг я представляю свою жизнь рядом с ним. Такая невинная маленькая мечта. Мы путешествуем на машине, с рюкзаками на плечах колесим по Европе, с бернской собакой на поводке бродим по горам. В моих грезах на мне нет ни дизайнерского платья, ни косметики, и он все время обнимает меня. И любит меня такой, какая я есть. Мне не нужно притворяться кем-то другим, потому что он не может насытиться той, что у него есть.

Я выхожу следом за ним на улицу, жду, когда он выключит свет, замкнет дверь центра и мы направимся к крошечному кафе под названием «Мирный Боб». Вывеска нарисована вручную, причем довольно криво. Увидев такое, Грир бы выпала в осадок. Такая уж она перфекционистка. Но снаружи заведение кажется вызывающе скромным, что даже слегка шокирует в таком городе, как Риджвуд-Хайтс.

Ронан открывает дверь и идет следом за мной к кассе. Я заказываю себе «Лондонский туман». Он настаивает, что заплатит.

Мы находим тихий уголок в дальней части кафе, за высоким книжным шкафом, забитым настольными играми, такими как «Эрудит», «Монополия» и «Извините!».

– У вас все в порядке? – спрашивает он после того, как через минуту нам приносят напитки. – Я имею в виду тот случай? Сегодня вы выглядите гораздо спокойнее, чем вчера.

Я подношу чашку к губам.

– Просто я хорошо это скрываю. Видите эти темные круги? – Я указываю на кожу под глазами, где, я уверена, маскировочный карандаш уже стерся. – Прошлой ночью я не сомкнула глаз. Ворочалась в постели. Мне постоянно мерещились какие-то звуки в доме.

– Это ваш мозг играет с вами в игры, – говорит он. – Такое часто случается после травмирующего события. – Ронан обводит глазами полупустое кафе и вновь переключает внимание на меня. – Хорошо, что вы сегодня пришли на занятие. Если кто-то попытается приставать к вам, вы будете готовы. Душевное спокойствие – бесценная вещь.

– Вы думаете, этот преследователь будет приставать ко мне?

Он пожимает плечами.

– Трудно сказать. Насилие бывает либо спонтанным, либо преднамеренным, спланированным. Если вы готовы, то какая разница?

Я делаю еще один глоток чая.

– Проблема с преследователями – если это то, с чем мы имеем дело, – состоит в том, Мередит, что их мотивы и то, насколько далеко они заходят, обычно зависят от того, как они истолковывают ваше поведение и реакции, – говорит Ронан. – Заранее их невозможно предугадать. Вы имеете дело не с нормальными людьми. Они думают не так, как мы. Ими движут совершенно иные мотивы.

– Что мне делать, если это случится снова? Если он оставит еще одну записку?

– Сразу же звоните мне, – говорит он без колебаний. – Я приеду немедленно. Хочу поймать этого ублюдка.

Его готовность защитить меня сродни глотку воды, особенно когда я сравниваю ее с первой реакцией Эндрю: мой муж лишь пожал плечами и, потягивая вино, напомнил мне, что у нас современная сигнализация, а в каждой комнате дома по телефону, если мне вдруг понадобится набрать 911. Лишь после того, как я начала вздрагивать при каждом незначительном звуке или при виде каждой машины, припаркованной на улице возле нашего дома, он начал чаще проверять, где я и что делаю, но только когда было удобно ему.

Он так и не перезвонил мне после того, как я оставила сообщение его секретарше.

На секунду показавшись взволнованным, Ронан качает головой.

– Извините. Но меня бесит, когда мужчины считают себя вправе терроризировать невинных женщин. Цель преследования – внушить страх. Запугать. Манипулировать. Он чертовски труслив, если хотите знать мое мнение.

– Я ценю, что вы делаете все возможное, – говорю я. – Но мой муж считает, что вряд ли что-то случится.

Его взгляд падает на мою левую руку.

– Муж?

– Да, – говорю я. До меня доходит, что вчера я не стала надевать кольцо на занятия йогой, а сегодня перед тем, как отправиться на занятие по самообороне, нарочно оставила его дома. Оно слишком броское, а края камня слишком острые. Оно будет только мешать или кто-то порежется об него. – Женаты уже девять месяцев.

– Молодожены.

Я провожу пальцем по ободку своей чашки, избегая смотреть ему в глаза. Я готова провалиться от стыда. Отныне всякий раз, заказывая «Лондонский туман», я вновь и вновь буду переживать этот момент, как я сижу здесь с другим мужчиной, который ужасно привлекает меня, а мой муж тем временем сидит один дома.

Трепещущим мотылькам не место в моем животе. Как и теплу, которое заливает мне щеки.

Теперь я не знаю, что сказать, и возникшее неловкое молчание делает его гораздо болезненнее для нас обоих. Глядя на свой недопитый чай, я подталкиваю чашку к центру стола.

– Извините. Но мне пора.

Он кусает нижнюю губу и едва заметно морщится. Ему даже не нужно говорить, что он разочарован. Это написано на его лице.

– Еще раз спасибо, – говорю я, поднимаясь. Затем вытаскиваю из растрепавшегося хвостика свои длинные светлые волосы и перед тем, как собрать вещи, вновь собираю их в аккуратный хвост. – И спасибо за чай.

Он встает. Теперь он возвышается надо мной. Мое лицо на уровне его мускулистой груди и широких плеч. Даже после часа возни на ковриках его одеколон так и не выветрился. Наоборот, аромат бергамота даже усилился от тепла его кожи.

– Как я уже сказал, не стесняйтесь звонить, если я вам понадоблюсь, – говорит он. – Я серьезно. Хочу поймать этого типа.

– И я надеюсь, что вы это сделаете.

Я возвращаюсь домой в четверть десятого. В доме темно. Эндрю говорил, что у него деловой ужин, но это было несколько часов назад, когда он еще точно не знал, пойдет на этот ужин или нет.

Должно быть, все-таки решил пойти.

Я не звоню ему – не хочу быть назойливой женой из разряда тех, что вечно зудят, мол, где, черт возьми, тебя носит. Какому мужчине захочется после этого домой?

Переодевшись, я забираюсь в нашу огромную кровать, ныряю в туннель под горой покрывал и выныриваю перед мерцающим телеэкраном, где как раз показывают светские новости. Бывший бойфренд моей сестры вечно дразнил меня за повышенный интерес к жизни знаменитостей, но настоящие новости уж слишком удручают. Пропавшие люди. Нераскрытые убийства. Политика.

Нет, спасибо. Мать практически насильно пичкала нас этим дерьмом, когда мы были младше. Я по сей день убеждена, что именно поэтому Грир выросла такой циничной и подозрительной.

Я совершенно счастлива в своем замкнутом мирке Глейшер-Парка, где не случается ничего плохого, а последние новости – это когда на соседнем горнолыжном курорте отдыхают Бейонсе и рэпер Джей-Зет.

Теперь, когда рядом нет Ронана, я чувствую себя глупо. Умная женщина никогда не позволит грезам увлечь себя только потому, что красивый мужчина проявил к ней небольшой интерес. Она тотчас выбросит из головы крамольные мысли. И не станет оправдывать себя тем, что ей, мол, скучно.

Нет, такого больше не повторится.

Пусть Эндрю и не идеален на все сто процентов, но он близок к тому. И я люблю его. Очень сильно люблю. Даже когда он расстраивает меня. Даже когда наша идеальная маленькая жизнь наводит на меня тоску и я готова улететь в Перу или на Гренаду и больше не возвращаться обратно, потому что приключение – это то, что мне нужно.

Но я вышла за него замуж в присутствии всех наших друзей и семьи.

Я дала обет верности.

Пока смерть не разлучит нас.

Глава 14

Грир

День четвертый

– О господи, ты меня напугал. – Я вздрагиваю, стоя посреди кухни, когда там словно из ниоткуда появляется Эндрю. – Я пришла попить воды.

– Тоже не можешь уснуть? – спрашивает он.

Странно видеть, как он сидит в темноте и тупо смотрит перед собой. Без ноутбука. Без айпада. Без «Уолл-стрит джорнал». Без вечно звонящего мобильника.

Я бы не удивилась, если бы он стал лунатиком.

– Нет, – отвечаю я, тихо вынимая из горки хрустальный стакан. Наполнив его отфильтрованной водой из дозатора в дверце холодильника, я поворачиваюсь к Эндрю и делаю глоток. Господи, эта вода на вкус как будто из небесного источника. – Можно вопрос?

Возможно, четыре часа утра – не лучшее время для разговора о том, что не давало мне покоя последние несколько дней, но я не знаю, когда вновь смогу застать Эндрю одного. Завтра? Или в следующем месяце? Здесь же вечно толпится народ, люди приходят и уходят весь гребаный день.

– Конечно. – Сложив руки, словно обороняясь, Эндрю откидывается на стуле.

Да, я так действую на людей: заставляю их занять оборонительную позицию. Мередит всегда утверждала, что я постоянно выгляжу напряженной, как будто мне срочно нужен массаж и оплачиваемый отпуск. А еще, по ее словам, у меня есть скверная привычка тараторить, но я ничего не могу с этим поделать. Мой разум работает безостановочно. Будет чудом, если я половину времени смогу удержать свой рот и мозг на одной странице. В детстве я коверкала слова, потому что мой маленький рот не поспевал за моими мыслями. Мать обычно вздыхала, закатывала глаза и говорила мне: «Помедленнее!»

– Почему ты не попросил полицию поговорить с лучшей подругой Мередит? – спрашиваю я.

– Я не знал, что у нее есть лучшая подруга.

– Чушь собачья. – Я стискиваю зубы и качаю головой. – Она ваша соседка. Они всегда были вместе.

– Если и были, то днем, когда я на работе. Вероятно, она упоминала ее несколько раз, но никогда не рассказывала подробно.

– Мне с трудом в это верится, Эндрю, – скептически фыркаю я, хотя начинаю понимать, что, возможно, знала родную сестру не так хорошо, как я думала… возможно, никто из нас не знал ее по-настоящему.

Эндрю раздувает ноздри.

– Мне все равно, веришь ты мне или нет. Говорю тебе, я понятия не имел, что у нее есть какие-то подруги, по крайней мере, здесь. Я всегда считал ее интровертом, одиночкой. Ей всегда было комфортно одной. Мы виделись вечером. Я никогда не спрашивал у нее, как прошел ее день, она же никогда не рассказывала мне сама.

– Извини, но в это я тоже не верю.

Мы в упор смотрим друг на друга, и его кулак на столешнице крепко сжимается. Я еще ни разу не видела его таким. Он расстроен так потому, что я указываю на трещины в этой истории, которые могут выставить его в нелестном свете? Он расстроен, потому что я на него наехала? Потому что я единственная, кто не боится задавать ему вопросы, потому что здесь явно что-то нечисто?

– Как ее зовут? – спрашивает он.

– Эллисон, – говорю я. – Эллисон Росс. Она живет в похожем на шале доме на вершине холма.

– Все понятно! Так вот о какой Эллисон ты говоришь! – произносит он, вздыхая. – В прошлом году они поссорились и не разговаривали несколько месяцев.

– У меня не возникло такого впечатления, – говорю я.

– Ты разговаривала с ней?

– Я говорила с большинством твоих соседей. – Я лгу, но это для общего блага. Я хочу, чтобы он знал: мимо меня ничто не проскользнет.

Ничто. Пусть даже не надеется.

– То есть Мер с ней помирилась? Если да, то она не сказала мне, – говорит он. – Я только знаю, что сначала они были близки, а потом – нет.

Я пытаюсь представить Эндрю в роли отца Изабо и Колдера и то, каким папой он стал бы для их с Мередит ребенка. Похоже, он из тех мужчин, что взваливают всю заботу о детях на хрупкие плечи жены.

– Эллисон однажды видела на запястье Мередит синяк. – Я пробую загнать его в угол. – Сказала, что она пыталась его замаскировать.

– Понятия не имею, о чем ты, – заявляет он. – Но я знаю, к чему ты клонишь, Грир, и тебе нужно следить за тем, что ты говоришь.

У меня отвисает челюсть, пульс учащается.

– Я не утверждаю, что ты имел к этому отношение. Я лишь говорю, что если все же имел, то правда все равно всплывет. Она всегда всплывает. – Я стараюсь говорить тихо, однако не смягчаю резкости своих слов.

– Какой мне резон делать больно своей жене? – спрашивает он, проводя рукой по волосам. – Я ее люблю. Я люблю ее так, как тебе никогда не понять. И она носит моего ребенка. Ты думаешь, я не хочу, чтобы она вернулась домой? Чтобы была со мной? Как ты думаешь, почему я сейчас сижу здесь, один, в темноте, в четыре утра? Потому что днем не могу ни минуты побыть один. Я только и делаю, что кому-то звоню или даю интервью, и у меня нет ни единой лишней секунды на то, чтобы тосковать по моей чертовой жене или беспокоиться о ней. Так что я не сплю. Я не сплю. Я лежу в кровати и думаю о ней. Я думаю о том, где она. С кем она. Холодно ли ей, голодно или страшно. Думает ли она обо мне. Знает ли, как сильно я хочу ее найти.

Сев напротив него, я зарываюсь лицом в ладони и вздыхаю. Возможно, я несправедлива к нему. Возможно, я лишь потому указываю на него пальцем, что мне больше не на кого указывать.

– Извини, – бормочу я и поднимаю на него взгляд. Мне кажется, что в его глазах блестят слезы.

– Думаешь, я не знаю, что я уже под микроскопом? – спрашивает он. – Что полиция, СМИ, общественность… все они следят за каждым моим движением? Я бы предпочел уехать отсюда, заняться ее поисками, но когда Конни Мэйвезер хочет записать интервью со мной, ты представляешь, как это выглядело бы, если бы я отказался? Если бы я хранил молчание, СМИ тотчас бы вцепились в него как в доказательство моей вины, и ты это прекрасно знаешь. Вместо того чтобы призывать людей присоединиться к поискам, они бы принялись трубить о том, что я наверняка что-то скрываю.

– Что ж, тоже верно. – Мне неприятно, что он прав, но отрицать это невозможно. – Темная история.

– Наша соседка Мэри Джо Босма, – говорит он, – чью подъездную дорожку я чистил всю прошлую зиму, когда ее мужу сделали операцию по замене тазобедренного сустава, на днях пришла в полицию, чтобы сообщить им о ссоре, свидетельницей которой она как-то раз стала. Мы орали, спорили по поводу какой-то ерунды, и, наверно, окна были открыты. В любом случае она не поленилась поехать в полицейский участок и сообщила о нашей ссоре год назад. Вот это аргумент. У каждой пары есть свои разногласия. Это не значит, что я что-то сделал с моей женой.

Он прав. По крайней мере, формально.

– Сочувствую. – Я вздыхаю. – Это несправедливо по отношению к тебе.

– Вот с чем я имею дело, Грир. И когда ты делаешь свои выпады в мой адрес, намекая, что я имею к этому какое-либо отношение, не думай, будто я ничего не замечаю. – Эндрю встает и отодвигает стул. – Тебе повезло, что ты ее сестра, иначе бы ты спала сегодня на улице.

Это довольно грубо с его стороны, но я это заслужила. Отчасти. Наверное, мне стоит временно прекратить наскоки на него и держать подозрения при себе, пока у меня не появятся веские, неопровержимые доказательства того, что они не беспочвенны.

– Спокойной ночи, Грир, – цедит он сквозь зубы. – Постарайся немного поспать.

– Ты тоже.

Допив воду, я ставлю стакан в посудомоечную машину. Я двигаюсь медленно и тихо, стараясь не производить шума. По пути к лестнице я прохожу мимо кладовой, и мне в глаза бросается календарь. Последний день месяца обведен красным, причем дважды.

День рождения Мередит. Ей исполнится двадцать шесть.

В этот день она получит доступ к своему трастовому фонду в пять миллионов долларов. Какое, однако, любопытное совпадение, чтобы я поверила утверждениям Эндрю о его невиновности… по крайней мере, пока.

Глава 15

Мередит

Двадцать шесть месяцев назад

– Я говорил тебе, что мы приглашены на… – Эндрю умолкает, отрывает глаза от планшета и видит, что я стою рядом с пачкой писем, держа в руке белый конверт. – Что это?

– Это было в почтовом ящике, – лепечу я.

Почтовой марки на конверте нет. Как нет и обратного адреса.

Лишь мое имя, написанное синими чернилами.

Мередит Гретхен Прайс.

– Я не хочу его открывать, – говорю я, бросая письмо на холодную мраморную столешницу, и отступаю назад.

Эндрю направляется ко мне, хватает конверт и разрывает его сбоку. Подув в надорванный край, он вытряхивает в ладонь визитную карточку Ронана, рекламную открытку «Мирного Боба» и сложенный листок бумаги со словами «зорко следящий», написанными тем же почерком.

– Что это, черт возьми? – спрашивает Эндрю, поочередно рассматривая каждую бумажку. Его взгляд останавливается на визитке Ронана, и мое сердце замирает.

– Должно быть, он видел, как я в тот день ездила в полицейский участок, – говорю я. – И понял, что я разговаривала с детективом Маккормаком.

Звучит вполне убедительно.

– «Мирный Боб»? – Он вертит в руках открытку. – Никогда о нем не слышал.

– Я пила там кофе в прошлом месяце. С подругой, – говорю я. Полуправда – это не то, что полная ложь, и все равно она мне неприятна.

– Значит, этот псих все еще преследует тебя. – Эндрю поджимает губы, точно так же, как в тот вечер, когда я рассказывала ему о записке. Поначалу он не придал этому значения, но в конце концов принял меры предосторожности, начал чаще звонить мне и проверять, где я и что делаю. Но поскольку ничего подобного не повторилось, все вернулось на круги своя. Эндрю считал, что во всем Глейшер-Парке единственная леденящая кровь вещь – это январский северный ветер. Он убедил меня, что, скорее всего, меня разыграли подростки. Когда же я спросила, откуда им известно мое имя, он ответил, что это, вероятно, друзья Колдера.

Тогда я с ним согласилась. Или же просто хотела поверить его объяснению. Потому что оно было наименее страшным из всех.

– Может, мне позвонить в полицию? – спрашиваю я, вспоминая совет Ронана. Правда, я понятия не имею, как долго это письмо пролежало в нашем почтовом ящике. Сейчас в ящик бросают лишь счета и каталоги, которые я никогда не читаю, так как делаю большую часть покупок в Интернете или в местном торговом центре. Хорошо, если я проверяю почтовый ящик чаще, чем раз в неделю.

– Уже поздно. – Взглянув на часы на своем телефоне, он хмурится. – Сомневаюсь, что детектив сейчас на работе, и если они пришлют сюда полицейского, то что мы ему покажем? Лишь это письмо, которое провалялось в почтовом ящике один бог ведает как долго. Лучше съезди утром.

Эндрю зевает и, обойдя кухонный островок, подходит ко мне. Взяв в ладони мое лицо, он целует меня в лоб, словно я угрюмый ребенок, чьи иррациональные страхи можно развеять поцелуем.

– В постель? – спрашивает он, и его руки скользят к моей талии. Я вдыхаю его запах, – слабая попытка успокоить себя, – но ничего не чувствую.

Никакого ощущения безопасности.

– Тебя это не беспокоит? – спрашиваю я, кусая нижнюю губу с такой силой, что вскоре чувствую привкус крови.

– Нет, – не колеблясь, отвечает он. – Этот дом – Форт Нокс. Ты здесь в безопасности. С тобой ничего не случится. Я обещаю. Пока я рядом, с твоей головы не упадет даже волос.

В половине случаев, проснувшись ночью, я вижу, что сигнализация отключена. Он забывает ее включить, а когда я напоминаю ему, он смеется и говорит, что, согласно опросам журнала «Пипл», Глейшер-Парк уже девять лет подряд называют «самым безопасным городом в Америке».

– Вопреки тому, что ты думаешь, я не сижу днями перед телеэкраном, поглощая шоколад. – Я закатываю глаза. – Я чаще куда-то хожу, чем сижу дома. А если что-то случится, когда я нахожусь за пределами твоей неприступной крепости?

– Держи телефон при себе, – говорит он. – Будь внимательна, смотри по сторонам. Держись подальше от мест, где никогда не была.

– Это все, что я должна делать, и тогда со мной никогда ничего не случится? – Я, конечно, шучу, но он этого не понимает, а если и понимает, то не подыгрывает.

Взяв за руку, он тащит меня за собой в спальню.

– Давай не будем брать в голову, Мер, – говорит он. – Лично мне это уже надоело. Это какой-то чокнутый, который, похоже, сбежал из психушки в Глен-Фоллс и теперь заигрывает с тобой, потому что ему это в кайф. Никто тебя даже пальцем не тронет.

– Откуда ты можешь это знать?

Меня беспокоит, что на этот раз Эндрю не спихнул вину на друзей Колдера. Он наверняка понимает: это нечто большее, нежели чья-то глупая шутка.

– Ты права. Я не знаю. Зато я знаю другое: я никогда не допущу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. – Выражение его лица смягчается. Разжав руки, мы поднимаемся по лестнице. Я иду чуть позади него.

– Тебе не кажется, что если кто-то действительно хотел напугать тебя, дело не обошлось бы лишь бессмысленными записками?

– Они вовсе не бессмысленные. Он пытается дать мне понять, что следит за мной.

– Он пытается тебя напугать. Не поддавайся ему. Довольно скоро эта глупая игра ему надоест.

– Послушать тебя, так все просто.

– Я только хочу сказать, что, если ты проигнорируешь его, он, вероятно, отстанет, – говорит Эндрю. – Он хочет твоего внимания. Он хочет, чтобы ты боялась. И пока это работает.

– А что, если он не отстанет?

– Тогда я найму частного детектива и лично позабочусь о том, чтобы его поймали. – Нежно прикоснувшись к моему лицу ладонью, Эндрю вздыхает. – Мер, ты зря заводишься. Если тебе что-то и нужно, так это отдых.

Я отвожу глаза. Его снисходительный взгляд мне неприятен. Я даже лягу спать в одной из гостевых комнат на первом этаже.

Я поворачиваюсь, чтобы спуститься вниз. Впервые у меня нет ни малейшего желания спать рядом с человеком, утверждающим, что сильно любит меня, но при этом безразличным к моим тревогам.

Спустившись на несколько ступенек, я оборачиваюсь.

– Если ты действительно считаешь, что ничего плохого не случится, почему тебе безразлично, что сейчас я напугана?

– Мередит! – Его голос звучит сурово. Таким тоном он разговаривает с Колдером, когда тот забывает выключить видеоигру, или с Изабо, когда она не складывает свою грязную одежду в корзину. – Мне небезразлично, что ты заводишь себя. Но и ты должна понять: я спокоен потому, что делаю все от меня зависящее, чтобы тебя защитить! Да и вообще, что хорошего в том, если мы с тобой начнем заводиться по каждому пустяку? Чем это нам поможет?

Возможно, он прав, но я все равно обижена. Он слушает меня, но не слышит.

Я жестом прошу его замолчать.

– Забудь. Закончим этот разговор завтра.

Он не спорит.

Дойдя до нижней лестничной площадки, я жду, когда тихо скрипнет дверь нашей спальни и полоска света под ней погаснет.

Сегодня я не могу с ним спорить.

У меня нет сил.

Заварив чашку чая «Эрл Грей», я беру томик «Грозового перевала» и, накинув на ноги плед, ложусь на диван в парадной гостиной. Я не любитель чтения, но мне нужно отвлечься.

Я пробегаю глазами страницы книги. Я выбрала ее лишь потому, что на прошлой неделе слышала, как женщины обсуждали ее в спортзале. В моей голове ничего не задерживается. Я пытаюсь, но никак не могу сосредоточиться.

Даже здесь, в собственном доме, я чувствую, что за мной наблюдают.

По какой-то необъяснимой причине я поднимаю глаза вверх и смотрю на щелочку в шторах, которые закрывают панорамное окно. Выключив лампу на боковом столике, я тихонько крадусь по ковру и выглядываю наружу. Безлунное небо не отбрасывает теней. Единственный свет исходит от причудливой ландшафтной инсталляции наших соседей Гарднеров на другой стороне улицы.

Но я замечаю и кое-что необычное.

Перед нашим домом припаркован черный седан. Я даже могу разглядеть фигуру человека на водительском сиденье.

У Гарднеров есть элегантная полукруглая подъездная дорожка, ведущая к двухэтажной въездной арке с фонтаном посередине. Когда у них бывают гости, они настаивают, чтобы те парковались там, а не на улице.

Кроме того, сейчас в их доме темно.

Их либо нет дома, либо они спят.

Через несколько секунд задние фары седана загораются красным, и водитель включает двигатель. Прежде чем я успеваю как следует разглядеть машину или даже заметить номер, ее уже и след простыл.

Каждый вдох стоит мне неимоверных усилий, мое тело сотрясает дрожь, каждый нерв горит огнем. Парализованная страхом, я застыла перед окном. Может, взбежать по лестнице и разбудить Эндрю, но для чего? Чтобы он посмеялся надо мной, перевернулся на бок и снова уснул?

Я мечусь по гостиной, вновь и вновь выглядывая в окно. Наш дом огромен, и царящая в нем сейчас темнота пугает меня, но если я включу свет, то не увижу, что там снаружи, зато любой, кто смотрит в мое окно, увидит каждое мое движение, мой силуэт за каждой шторой.

Я на цыпочках иду в кухню, снимаю телефон с зарядного устройства и пролистываю список контактов. Я не хочу беспокоить Ронана в это время суток – я вообще не хочу беспокоить его после того глупого приступа влюбленности в прошлом месяце. Но у меня больше никого нет.

Мой большой палец зависает над его именем.

Детектив Ронан Маккормак.

Даже его имя звучит надежно, как каменная стена. Затаив дыхание, я звоню.

– Маккормак, – отвечает он на третьем гудке. Его голос звучит сонно, он медленно дышит в трубку. Интересно, он всегда так отвечает по своему личному телефону?

– Это Мередит, – шепчу я в трубку и отхожу в самый дальний угол дома, подальше от холла с его высоченным потолком, от которого любой звук отскакивает громким эхом. И хотя мои намерения невинны, я не хочу разбудить Эндрю. – Мередит Прайс.

– Да-да. – Он делает глубокий вдох, и я слышу шорох простыней. Он поднимается с кровати.

– Извините, что беспокою вас. Я знаю, что уже поздно.

– Ничего страшного. Что случилось?

– Сегодня я нашла в своем почтовом ящике конверт. – Я рассказываю ему о письме, о его визитной карточке и рекламе кафе.

– Что за черт! – В трубке раздаются непонятные звуки. Ронан что-то говорит, но неразборчиво. Похоже, он встал, спотыкаясь в темноте, идет по комнате и зажигает свет.

– Но я звоню по другой причине, – говорю я, – дело в том, что я только что видела возле моего дома припаркованную машину. Черную. Четыре дверцы. Но она уехала прежде, чем я успела рассмотреть что-то еще. Возможно, это ничего не значит… просто совпадение или вроде того… но я испугалась. И позвонила вам.

– Мне перезвонить в участок? Узнать, кто сегодня дежурный, и отправить патрулировать вашу улицу? – спрашивает он.

– Я была бы очень признательна, – говорю я. – Эндрю никогда не узнает, зато душевное спокойствие поможет мне хотя бы немного поспать этой ночью.

– Будет сделано.

Мне приятно, что он воспринимает меня всерьез, не смеется надо мной и не отмахивается от моих страхов, словно я малый ребенок, который боится монстров под кроватью.

Монстры – они реальные.

Да, они реальные и способны на самые жуткие вещи. И они не прячутся под кроватями или в шкафах – они прячутся на виду. Просто мы не всегда их замечаем.

– С вами все в порядке? – спрашивает он.

– Да-да. – Массируя затылок, я расхаживаю по гостевой комнате на первом этаже, которую я экспроприировала, чтобы поговорить по телефону.

– Постарайтесь уснуть, хорошо?

Я собиралась остаться здесь этой ночью, но спать здесь одной, когда под моими окнами притаился какой-то подонок, – это даже хуже, чем спать рядом с моим бесчувственным мужем.

Я вынуждена выбрать свой яд.

И этой ночью я выбираю Эндрю.

Глава 16

Грир

День четвертый

Такси высаживает меня у полицейского участка Глейшер-Парка, и я решительно шагаю к стойке дежурного, словно выполняю некую миссию.

Впрочем, так оно и есть.

– Я хочу поговорить с детективом Маккормаком, – говорю я женщине. Та смотрит на меня поверх очков, делая вид, будто она только что не раскладывала на экране компьютера пасьянс. – Немедленно.

У нее на носу очки в красной оправе. Возможно, это попытка хоть чем-то отличиться от других на работе, требующей носить форму как все. Ее рот образует прямую линию.

– Извините, но он недоступен. Его нет на работе. Если хотите, можете поговорить с детективом Биксби.

Уголки моего рта разочарованно опускаются вниз.

– Когда он вернется?

Она на секунду отворачивается, глубоко вздыхает и, прочистив горло, говорит:

– Он находится в оплачиваемом административном отпуске в ожидании результатов внутреннего расследования. Извините, но мне запрещено разглашать какую-либо информацию, мэм.

Мэм?

Я как минимум лет на десять моложе этой женщины.

– Что вы говорите! – улыбаюсь я. Эта женщина, должно быть, шутит. – Я говорила с ним буквально вчера. На этой неделе я встречалась с ним каждый день. Что тут у вас произошло?

– Как я уже сказала, я не имею права делиться этой информацией с вами, мэм.

Я сжимаю кулаки.

– Я сестра Мередит Прайс, и я…

– Еще раз извините. Пока я ничего не могу вам сказать. – Ее сочувствие, которого, по большому счету, не было изначально, сменяется нетерпением, как только звонит второй телефон. Она, не вставая со стула, отворачивается от меня, хватает трубку, кладет ее себе на плечо и затыкает другое ухо пальцем.

Намек понятен: разговор окончен.

Пылая возмущением, я выхожу на улицу, снова вызываю такси и, кусая губы, жду на скамейке в соседнем парке рядом с потемневшей от времени бронзовой фигурой сияющего улыбкой полицейского, держащего за руки двух таких же сияющих детей.

Под фигурой есть табличка, а на ней слова: «Начальник департамента Эдвард Прайс. В благодарность за 35 лет беспорочной службы».

Я насмешливо вздыхаю. Как-то раз Мередит сказала мне, что Эндрю родился и вырос в Глейшер-Парке и что Прайсы – уважаемая семья их округа. Готова поспорить, что Эдвард Прайс – отец Эндрю и что полиция Глейшер-Парка заботится о своих.

В маленьких городках это обычное дело.

Тонкая голубая линия предназначена не только для тех, у кого есть значки и оружие, но и для их близких. По крайней мере, так сказал мне один из завсегдатаев нашего кафе. Ветеран нью-йоркской полиции, отдавший службе два десятка лет, он не привык тратить время на досужие разговоры, хотя ему было что рассказать.

Мой тип парня.

Просматривая мои странички в социальных сетях, хотя обычно я туда почти не захожу, я вижу, что кто-то создал веб-сайт FindMeredithPrice.com, призывая подписчиков использовать для распространения информации такие хэштеги, как #findmeredith и #whereismeredithprice.

Я просматриваю фотографии и сообщения. Выражения сочувствия трогают, но запостить снимок, не вставая с дивана, – одно, а вот реальная помощь – совсем другое. Если бы этих людей действительно волновало, где моя сестра, они бы тратили меньше времени на Фейсбук и больше времени на реальные поиски. Бьюсь об заклад, когда сегодня вечером они положат головы на свои мягкие подушки в своих уютных домиках с запертыми дверями, моя сестра вряд ли будет занимать их мысли.

Может, им и не все равно, но только на мгновение.

Между тем по улице катит желтое такси и тормозит перед зданием полицейского участка.

– Разве они обычно не дают билет на автобус или что-то в этом роде? – спрашивает немолодой водитель. У него фунтов пятьдесят лишнего веса, а волосам с проседью срочно требуется парикмахер. Очевидно, он не местный.

– Я понимаю, что одета в черное и выгляжу так, будто не спала и не ела в течение нескольких дней, но уверяю вас, я не заключенная. – Я закатываю глаза и устраиваюсь на заднем сиденье.

Он поднимает руку с толстыми пальцами.

– Извините. Это просто таксистский юмор. Я часто забираю отсюда людей. Окружная тюрьма расположена прямо за участком. Куда мы едем?

– Спринг-Гроув-лейн, двадцать два. – Я называю милый короткий адрес, который плохо подходит к огромному, темному особняку.

– А! Хороший район. – Он включает счетчик. – Опять же, этот город хорош весь. Никаких плохих районов. Много лет назад тут была старая часть, крошечные домишки и все такое прочее. Строители все снесли и понаставили тут шикарных хором.

Как же я ненавижу это слово! Каждый, кто им пользуется, думает, что он умен и остроумен, хотя в действительности банален и неоригинален.

Я молча смотрю в окно, не желая ввязываться в разговор.

– Вы, похоже, нездешняя, я прав? – спрашивает он и резко тормозит на светофоре. Чтобы не рухнуть ему на колени, я упираюсь в спинку переднего сиденья. Наверное, мне следовало пристегнуть ремень безопасности.

– Как вы догадались?

Чтобы завершить пустой, ненужный мне разговор, я вытаскиваю телефон и, сделав вид, будто собираюсь позвонить, прокручиваю посещенные мной интернет-сайты. Вскоре я оказываюсь на страничке «Недвижимость округа Глейшер». Помнится, с ее помощью я нашла имена всех соседей Мередит.

Сама не зная почему, я набираю имя Ронана и нажимаю ввод.

На следующей странице выскакивает всего одна картинка. Скромное ранчо, по крайней мере, согласно местным стандартам. Дом с выложенной кедровой дранкой крышей и с гаражом на одну машину. Он совершенно не похож на здешние претенциозные особняки, но адрес местный.

– Планы меняются, – говорю я водителю. – Высадите меня у дома номер шестьдесят четыре по Хайленд-роуд.

Перед гаражом припаркован красный пикап, на шинах видна свежая грязь. Дом выглядит точно так же, как и на страничке в Интернете, за исключением разве что выросших кустов. В доме горит свет, за забором на заднем дворе лает собака. Я прошу таксиста не выключать счетчик, потому что сейчас вернусь.

Постучав по тонкой стеклянной двери, я слышу за нею шаги, которые, однако, внезапно стихают. Я уверена, что он смотрит в глазок, решая, впустить меня или нет, но я не собираюсь, так сказать, выдергивать свой шип из его бока, пока не выясню, с какой стати его временно отстранили от работы.

Через несколько секунд дверь открывается.

Сегодня мой всеамериканский бойскаут выглядит так, будто знавал лучшие времена. Волосы взъерошены, белая футболка помята, а некогда гордо расправленные плечи поникли.

– Что случилось, хотела бы я знать? – говорю я, с вызовом складывая руки на груди.

Он вздыхает, открывает дверь шире и впускает меня. Его вторая рука безвольно падает вдоль тела.

– Долгая история, – говорит он.

– Не сомневаюсь.

Сев на край застеленного пледом дивана, я складываю руки на коленях, крепко скрещиваю ноги и, несмотря на отвлекающий лай собаки, которая не замолкает даже на пару секунд, уделяю ему все свое пристальное внимание. Прежде чем закрыть дверь, он вновь выглядывает наружу и садится на стул напротив меня. Упершись локтями в колени, он проводит ладонями по усталому лицу и вздыхает.

– Ваша сестра… – говорит он, – у нас с ней был роман. На стороне. Тайный. Никто о нем не знал.

Я одновременно пытаюсь понять, что он говорит, и представить себе, как моя влюбленная по уши в мужа сестра сбежала от своего «счастливого» брака.

Эта бомба тяжелее, чем предыдущая, она давит мне на плечи, мешает дышать, напрягает разум.

Я не знала ее.

Я ее совсем не знала, по крайней мере, ту, кем она стала.

– Следователи сумели проанализировать данные с ее мобильника и связали ее со мной. Я знал, что рано или поздно это произойдет, просто не знал, что это произойдет так скоро, – говорит он. – Департамент отправил меня в оплачиваемый административный отпуск. Конфликт интересов и все такое прочее. Теперь, когда им известно, что между нами было… увлечение, они должны исключить меня как подозреваемого.

Я пристально смотрю на Ронана, как будто вижу его впервые, пытаясь вспомнить короткие мгновения, красные флажки, любые намеки на то, что он причастен к исчезновению моей сестры.

– Почему вы сразу не признались? – спрашиваю я. – Это само по себе кажется подозрительным, разве не так?

– Я отлично знаю, как это выглядит со стороны. – Он вновь закрывает лицо руками. – Просто вы многого не знаете.

– Вы о чем? – Я подаюсь вперед. – Что вы имеете в виду? Чего вы мне не сказали?

Я буквально бомбардирую его вопросами. Он в знак протеста поднимает руку.

– Я расскажу вам все, – говорит он, хотя теперь я не уверена, можно ли верить всему, что он говорит.

– Продолжайте. – Я машу рукой и сажусь прямо.

– Я потому сразу не признался, что хотел участвовать в этом расследовании. Я хотел найти вашу сестру сам. Но я хотел быть как можно ближе ко всем событиям и уликам, потому что хорошо ее знал. Знал, с кем она проводит время, куда ходит и чем занимается. Я думал, что это даст мне преимущества, поможет быстрее найти ее. И возглавить расследование означало, что я смогу пристально следить за Эндрю.

Я вскидываю голову.

– Вы считаете, это дело рук Эндрю?

– Твердых доказательств пока нет, – отвечает он. – Но на основании того, что я знаю, на основании всего того, что Мередит рассказывала мне последние пару лет, он единственный, у кого есть мотив.

– И какой же?

– Начнем с того, что она была беременна, – говорит он. – Эндрю не хотел, чтобы у нее были дети – пока. По ее словам, в первый раз, когда она забеременела, он взбесился.

– В первый раз?

– Вскоре после того, как они поженились, – говорит он. – До того, как мы с ней познакомились.

Мне страшно обидно, что Мередит ничего мне не говорила, но я прячу свою боль. Сейчас для меня куда важнее выжать из этого человека всю информацию до последней капли.

– То есть вы с ней спали, и у вас был самый настоящий роман? – спрашиваю я.

Он кивает.

– То да, то нет. Это сложно объяснить.

– Она любила вас? А вы ее? Вы планировали быть вместе?

– Она ждала, – говорит он. – Сказала, что ей нужно накопить денег или типа того. У нее самой ничего не было. Дом, машины, кредитные карты – все это на имя Эндрю. Он полностью контролировал все. Она не могла уйти, если бы захотела.

Ее трастовый фонд.

Она ждала, когда получит доступ к своему фонду.

– Она сказала, где собиралась взять эти деньги, чтобы уйти от него?

– Она не делилась со мной подробностями. Сказала лишь, что должна получить какие-то деньги, после чего собиралась уйти от него.

– Он знал о ее намерениях?

Ронан пожимает плечами.

– Без понятия. Насколько мне известно, она сказала ему, и он что-то с ней сделал. В тот день никто не видел ее в супермаркете. Все, что у нас есть, – это пустая машина, брошенный кошелек и телефон.

– На что вы намекаете?

– Я лишь хочу сказать, что возможно все, – говорит он.

Мой желудок скручивается узлом. Я закрываю глаза и невольно представляю Эндрю, его руки на ее шее, по ее щекам текут слезы. Я чувствую во рту желчь, она жжет мне горло, но я проглатываю ее.

– Чуть позже в этом месяце она получит доступ к трастовому фонду, – говорю я. – В свой день рождения. Если ее объявят мертвой… эти деньги достанутся Эндрю. Все пять миллионов.

Ронан щиплет переносицу и плотно зажмуривает усталые глаза.

– Вот же сукин сын!

– Давайте не будем спешить с выводами. – Я встаю, потому что больше не могу сидеть на месте. Заложив волосы за уши, я начинаю мерить шагами его крошечную гостиную. – Нам нужны доказательства. Нечто такое, что можно предъявить полиции.

Ронан усмехается.

– Местная полиция в кармане у Прайсов. Не буквально, конечно, но его отец более трех десятилетий был начальником местного управления. Дед основал финансовую фирму, которой сейчас руководит Эндрю. Свой первый миллион он сделал, управляя пенсионными счетами. В Глейшер-Парке их имя – чистое золото, они неприкасаемые. Когда я намекнул шефу Роллану, что нам стоит присмотреться к Эндрю, он едва не оторвал мне голову.

– Как ему это сойдет с рук?

– Здесь ничего плохого не происходит. Уровень преступности практически равен нулю. Единственная причина, почему у них есть штатный детектив, состоит в том, что жители пожаловались, и городской совет удовлетворил их просьбу. – Ронан встает, подходит к окну и выглядывает наружу, как будто за ним наблюдают. – Они попытаются свалить вину на меня.

Я морщу нос.

– Почему вы так считаете?

– Таких громких случаев в Глейшер-Парке отродясь не бывало. Это шанс для местной полиции засветиться. Получить свои пятнадцать минут славы. – Он качает головой. – Они отчаянно пытаются раскрыть это дело как можно скорей. Зайти в тупик, когда весь остальной мир смотрит на них, – это последнее, что им нужно.

– Они не смогут спихнуть вину на вас. Доказательств нет, тела нет, ничего нет.

– Пока ничего, – поправляет он меня и на миг замирает в задумчивости. – Мы должны ее найти.

– И мы ее найдем.

– Для меня главное знать, что она в безопасности, – говорит он. – После чего я уничтожу сукиного сына, который ее похитил.

Я смотрю на часы, а потом на дверь.

– Мне пора.

Ронан кивает.

– Я ценю вашу откровенность, – добавляю я, стараясь говорить как можно вежливее. Мне не совсем приятно, что он скрывал от меня правду, но отчитывать его в данный момент нет смысла. К тому же, ввиду ограниченных ресурсов, было бы неразумно начать сжигать мосты, тем более что велик риск сжечь не те, что нужно. – Но мне жаль, что вы не признались раньше.

Он не смотрит мне в глаза, он просто застыл на месте и все. Похоже, ему больше нечего сказать.

– В любом случае мне пора, – говорю я.

Возможно, сегодня я дала ему увольнительную, но это не значит, что я не стану следить за каждым его движением, анализировать каждое сказанное им слово. Мне хочется верить, что Ронан такой же порядочный человек, каким кажется на первый взгляд. Увы, горькая правда состоит в том, что я знаю только то, что ничего не знаю.

И пока я чего-то не узнаю, в подозреваемых ходят все.

Глава 17

Мередит

Двадцать пять месяцев назад

– Как ты думаешь, это нехорошо? То, что мы делаем? – Я сижу на пассажирском сиденье в пикапе Ронана, попивая горячее какао, купленное в модном кафе в центре Глейшер-Парка, пока мы с ним в понедельник утром неспешно едем по сельской местности. По идее я должна быть сейчас на йоге. Он – на работе.

– Бездельничаем?

Я улыбаюсь и подношу чашку к губам.

– И это все?

– Да. – Он поворачивается ко мне и одаривает своей коронной, обезоруживающей улыбкой. Боже, как я люблю эту его улыбку! Она – одна из моих самых любимых вещей в этом мире. В последнее время, закрывая ночью глаза, я только о ней и думаю. – Я пока даже не прикоснулся к тебе. Так что да, мы просто друзья и вместе бездельничаем.

– Не будь я замужем, ты бы… ты бы хотел, чтобы мы были чем-то большим, чем просто друзьями? – Я делаю глоток бархатистого горячего шоколада. Мои щеки горят. Не помню, когда в последний раз мужчина заставлял меня краснеть.

– Не будь ты замужем… да. Я бы схватил тебя не раздумывая. – Положив одну руку на руль, он преодолевает холм, поворачивается ко мне и подмигивает.

– Мы играем с огнем.

Он не отвечает, но я знаю, что он сам это понимает.

Все началось в прошлом месяце, после того, как я позвонила ему среди ночи. Через два дня я снова позвонила ему, когда увидела, как по моей улице едет та же самая машина, нарочито медленно, словно угрожая мне. Той ночью Эндрю дома не было, он уехал по делам из города, и Ронан приехал ко мне.

Я не хотела оставаться одной, когда под моими окнами затаился этот подонок. Конечно, к тому времени, когда прибыл Ронан, машины уже давно не было видно. Зато я смогла подтвердить, что это была недавняя модель «Хонда Аккорд» с номерами штата Юта.

Он осмотрел весь дом, изнутри и снаружи, а затем – в темноте – на несколько часов «разбил лагерь» в моей гостиной. Когда я проснулась, его уже не было, но он оставил записку, в которой говорилось, что все в порядке и чтобы я позвонила ему, если мне что-нибудь понадобится.

Через несколько дней я наткнулась на него, когда заправлялась на Блё-стрит. Стоя между колонками номер восемь и девять, мы почти целый час проболтали, не обращая внимания на время, и когда ожидавший своей очереди автомобиль возмущенно посигналил мне, чтобы я двигалась, Ронан спросил, не хочу ли я где-нибудь перекусить. Сев в машину, я включила зажигание, обдумала приглашение и, быстро кивнув, закатила машину на пустое парковочное место.

Здесь у меня не так много знакомых.

Эндрю выдернул меня из Денвера и поселил здесь, среди своих друзей, коллег и соседей, которых он знал годами. Те относились ко мне как к чужой, модной игрушке и были не прочь позлословить за моей спиной.

Эндрю не видит этого, но я никогда не забуду нашу первую вечеринку. Я весь день провела на кухне, готовила все сама, хотя легко могла заказать еду. А в это время две соседки, Бетси и Луэллен, сидели в соседней комнате и перемывали мне косточки.

– Бедная Эрика, – сказала тогда Бетси. – Разве ее можно с ней сравнить? Эта девица выглядит… как та модель… ну, та самая, что была на том телешоу со своей матерью… она еще тусуется с этой Дженнер… такая блондинка…

– Джиджи Хадид, – сказала Луэллен. – Моя дочь от нее без ума.

– Она самая. Она вылитая Джиджи Хадид. – Бетси вздохнула, как будто это было плохо. – Эрика – красавица, но до Джиджи ей далеко.

Луэллен щелкнула языком.

– Как ты думаешь, они когда-нибудь сойдутся снова? Эндрю и Эрика?

– Кто знает? – без колебаний ответила Бетси. – Мне кажется, что эта – для него просто очередной этап. Она красивая и все такое прочее, но, кроме внешности, в ней ничего нет. Честно говоря, она жуткая зануда. Думаю, тут дело в сексе, а не в личности. В наши дни мужчины любят молоденьких. Мне хотя бы частичку их энергии. И такую же крепкую попку.

Луэллен рассмеялась.

– Ну, ты старая развратница!

– Да ладно, – ответила ей Бетси. – Ужин почти готов. Хочу посмотреть, как она выставит себя полной дурой, пытаясь произвести на нас впечатление. Как мило! Нацепила фартук, это надо же! Нет, я понимаю, она пытается соответствовать роли. Но ей даже невдомек, что она похожа на маленькую девочку, играющую в переодевания.

Есть еще Эллисон. Она единственная, кто машет мне рукой. С другой стороны, они с мужем только недавно переехали сюда. Они не знали Эндрю, когда он жил с Эрикой.

– В следующем месяце у меня годовщина свадьбы, – говорю я Ронану, глядя поверх приборной панели. И зачем он только остановился? Ехал бы дальше!

– Запланировали что-то особенное?

– Эндрю хочет куда-то меня свозить. Говорит, что это сюрприз. Велел взять с собой купальник, – говорю я, пожимая плечами. Я предполагаю Фиджи или Виргинские острова. Определенно, это такое место, которым он может похвастать перед своими друзьями, когда будет показывать фотографии нашего путешествия.

Я знаю, Эндрю любит меня, но он также любитель щегольнуть своими земными богатствами, своим «Мазератти», эксклюзивной моделью «Ролекса», украшенной бриллиантами. И мной.

– Не слышу в твоем голосе волнения.

– Неужели? – Сама я не обратила внимания. – Нет-нет, я очень даже рада. Просто я… мне кажется, у меня легкая хандра.

– Как так?

Я пока еще не задавала себе этот вопрос, страшась ответа, если стану копать достаточно глубоко.

– Ты несчастна? – спрашивает он.

– Вовсе нет, – лгу я. Я стала мастерицей лжи.

Год назад я парила в облаках, с моего беззаботного лица не сходила улыбка, я считала минуты до того мгновения, когда мой муж вечером войдет в дверь, и едва сдерживала себя, отдаваясь его ласкам.

А потом я встретила Ронана.

И моя жизнь совершила неожиданный поворот.

И дело не в Ронане. И не в Эндрю. Дело во мне. Я это знаю. Я никого не виню, кроме себя.

– На самом деле я не знаю. – Я вздыхаю, чувствуя, как слова камнем застревают у меня в горле. Я держала все в себе, не говоря ни единой душе, и не знаю, как долго еще смогу это делать. – Когда я с Эндрю, я, конечно, что-то ощущаю. Благодарность? То, что мне повезло? Что он меня любит? – Я снимаю с его сиденья пылинку. – Но когда я с тобой, я чувствую нечто совершенно иное, – продолжаю я. – И я не знаю, что это такое. Знаю лишь одно: рядом с тобой я чувствую себя живой – в отличие от Эндрю.

Я набираюсь смелости, чтобы взглянуть на него, проверить его реакцию. Его брови насуплены, взгляд сосредоточен на дороге. Он слушает. Это больше, чем Эндрю может сказать в последнее время.

Когда мы с ним только познакомились, Эндрю терпеливо выслушивал мою нескончаемую болтовню. Казалось, он был очарован моим сумбурным детством, моими мятежными подростковыми годами, моими похождениями в колледже и всем, что было до и после учебы. Он на самом деле слушал. У нас были реальные разговоры с реальными диалогами, в которых участвовали мы оба.

Теперь же я не могу вспомнить, когда мы в последний раз разговаривали дольше пяти минут о чем-то значимом. Последнее время только «Как прошел твой день?». Или «Что у нас на ужин?». Или «Не хочешь в эти выходные посмотреть эту пьесу?».

– Если ты несчастлива, Мередит, разводись к чертовой матери, – говорит Ронан. – Наверняка есть причина, почему уровень разводов в этой стране такой высокий. Люди каждый день совершают ошибки. Любовь заставляет нас делать глупости.

– Ты знаешь, сколько людей говорили мне не выходить замуж за Эндрю? – спрашиваю я. – Все мои друзья. Мои коллеги. Моя сестра практически развязала тотальную кампанию против него. Но я любила его. И отказывалась им верить. Хотела доказать, что они не правы.

– То есть ты будешь оставаться несчастной только для того, чтобы доказать свою правоту? – усмехается он и качает головой. Я впервые вижу, что он слегка сердит на меня.

– Я не знаю, как мне поступить, – говорю я, прижимаясь лбом к прохладному оконному стеклу. – У меня за душой ни цента. Моя сестра живет в однокомнатной квартире. Жить вместе с матерью и ее бойфрендом? Об этом не может быть и речи.

– Найди работу. Скопи немного денег.

Я не говорю ему о трастовом фонде. Это его не касается.

– Эндрю против того, чтобы я работала. – Я прижимаю ладонь к губам. – Господи, ты слышал, как я это сказала?

Ронан поворачивается ко мне. Его губы сурово сжаты.

– Слышал.

– Он тотчас заподозрит неладное. Поймет, что здесь что-то нечисто. – Я закрываю глаза. Господи, и зачем только я подписала этот дурацкий брачный контракт, согласно которому, если наш брак протянет меньше пяти лет, я уйду без гроша в кармане!

Я подписала его, потому что любила Эндрю. И в то же время хотела доказать, что выхожу за него не ради денег. Так оно и было. Мне не нужны были его деньги. Потому что через несколько лет у меня будут свои.

Ронан берет с колена мою руку и держит в своей.

– Жизнь слишком коротка, чтобы все время страдать, – говорит он. – Тебе нужна свобода? Что ж, что-нибудь придумаем. Вместе, ты и я. Я помогу тебе найти способ. Обещаю тебе, Мер.

Глава 18

Грир

День четвертый

– Как ты мог не знать? – раздается в холле голос моей матери, когда в тот день я возвращаюсь домой, хотя и непонятно, кому адресован ее вопрос. – Как долго это продолжается?

– Они все еще изучают имеющуюся информацию, – отвечает Эндрю. – Впрочем, его отстранили от расследования. Что уже важно. Меня заверили, что за ним внимательно следят.

Я иду на его голос в кухню.

– О чем вы, ребята? – вклиниваюсь я в их разговор, изображая наивность. – Кого отстранили от расследования?

– Ты знала, что у твоей сестры был… роман на стороне? – Последние слова мать произносит едва ли не шепотом, как будто в ее глазах это нечто постыдное.

Эта женщина практически написала книгу на тему «Никогда не бросай парня, пока другой не готов занять его место, и главное, это невозможно сделать, не заводя романов на стороне», но если вы спросите ее, она ответит вам, что в ее случае это не были «романы на стороне», потому что она никогда не была замужем.

Отрицание – странный зверь, и мне повезло, что я никогда не знала его так близко, как она.

– Не знала. – Я лгу, симулируя шок, растерянность и все такое. – С кем?

– С этим детективом, – отвечает мать, издавая горлом булькающий звук, как будто ей противно. – Нет, ты можешь в это поверить? Лично меня это наводит на мысль, а не подделал ли он улики, когда был здесь.

– Как можно подделать то, чего практически нет? – говорю я.

– Ты знаешь, о чем я. Вдруг… вдруг там была секретная тетрадь, дневник или что-то еще? – Она пожимает плечами.

Я по старой нервной привычке барабаню пальцами по мраморной столешнице.

– Мам, сейчас никто не ведет дневников.

– По-моему, Бренда права, когда говорит, что со стороны Ронана было крайне неэтично вести это расследование. – Голос Эндрю становится громче, заглушая нас обеих, заставляя нас замолчать. – И да, я согласен. Тот факт, что он не признался, что у них были отношения, – это тревожный красный флажок, и полиция должна отнестись к нему крайне серьезно. И я призываю их это сделать.

Это прекрасно.

Эндрю обвиняет Ронана.

Ронан обвиняет Эндрю.

И оба по-своему правы.

Однако мы до сих пор не имеем ни малейшего понятия, что случилось с моей сестрой.

– Я не знаю, – говорю я. – Опасно обвинять кого-то, не имея всех фактов.

– Именно, – соглашается Эндрю. – И прямо сейчас главный факт состоит в том, что Ронан Маккормак намеренно не сообщил полиции, что у него была романтическая связь с пропавшей женщиной, чье дело он расследует.

Увы, мне нечего ему возразить. Да, Эндрю – самодовольный толстосум, почитающий себя всезнайкой, но в данном случае он прав. Умолчав, Ронан, по сути, солгал, и эта его ошибка будет иметь для него тяжелые последствия, даже если он действительно невиновен.

Я очень надеюсь, что он говорил мне правду.

Мать прижимает руку к сердцу и уставшими глазами смотрит перед собой. На ее левом безымянном пальце серебряное кольцо с филигранью. Это не совсем типичное обручальное кольцо, оно больше похоже на те, что можно купить в сувенирном магазине на пляже. Не иначе как подарок Уэйда. Бедный Уэйд! Жаль, что я не могу предупредить его, что месяцев через восемь он ей наскучит и она найдет себе новую жертву.

Мать передвигается ближе к Эндрю. Мне до лампочки, но это демонстрирует, что я для нее значу. Ничего нового. Наши отношения всегда были прохладными. С моей стороны сверхнаивно ожидать, что она окажется рядом, когда в нашей семье случится трагедия.

– Вы уже поели, Эндрю? – спрашивает мать, хлопая густо накрашенными ресницами. Она явно в своей стихии. Ей приятно чувствовать себя нужной мужчине. Ей мало любви и внимания Уэйда. Она должна впитывать каждую частичку любви и внимания, какую только может получить от любого человека с пенисом, который готов их ей дать. – Давайте я сделаю вам сэндвич. Присаживайтесь.

– Я не голоден, Брен, – говорит Эндрю, фамильярно сокращая ее имя, словно они – пара старых добрых друзей. – Но все равно спасибо.

– Ерунда. Садитесь за стол. – Она отодвигает от стола стул. И как только ей хватает энергии обслуживать кого-то, когда ее дочь пропала? Нет, это выше моего понимания! Она никогда не умела показывать эмоции. Я ни разу не видела у нее ни единой слезинки на похоронах, ни заплаканных глаз после очередного бурного разрыва. Я уверена: эта женщина – наполовину робот. – Кто-то должен позаботиться о вас, пока моя дочь не вернется. Например, я. Я умею заботиться о людях. Всю жизнь только это и делала.

Мои детские воспоминания наотрез отказываются с этим согласиться.

– Как вам индейка? Вы что предпочитаете, горчицу или майонез? – спрашивает она, копаясь в холодильнике. – Может, сделать тосты?

С того момента, как в жизнь Мередит вошел Эндрю, моя мать готова растаять перед ним. Что ж, на первый взгляд Эндрю Прайс обаятелен и щедр. Когда он разговаривает с вами, кажется, будто вы для него самый важный человек в этой комнате.

Правда, я не настолько наивна, чтобы поддаться его обаянию.

Жаль, что я не могу сказать то же самое про мою сестру.

– Ты не спишь.

Когда я вечером ложусь в кровать, я прижимаю к щеке телефон. Я звоню Харрису. Мою грудь переполняет странное волнение, которого раньше не испытывала. Я словно возвращаюсь домой после долгого отсутствия. В прошлый раз, когда мы говорили, он сказал, что хочет, чтобы мы снова были вместе, и хотя неделю назад я бы утонула в телячьих нежностях, сейчас мне хватает энергии лишь на то, чтобы сосредоточиться на поисках Мередит.

– Я как раз спрашивал себя, позвонишь ты мне сегодня или нет, – говорит он.

Откидываясь на подушку, я прижимаю ладонь ко лбу и закрываю глаза. Моя голова раскалывается от боли, впрочем, так уже всю неделю. Стресс и недосыпание сделали свое черное дело. Когда в прошлый раз я смотрела на свое отражение в зеркале, мне показалось, что цвет лица решил присоединиться к их веселой компании.

– Мне так много нужно тебе рассказать, – выпаливаю я. – Сколько у тебя времени?

– Для тебя? Вся ночь. Выкладывай.

Я рассказываю ему про Ронана и Мередит, про то, что его отправили в административный отпуск. Затем я сообщаю ему о преследователе и о беременностях сестры, вываливаю на него все, что мне известно, и едва успеваю перевести дыхание между историями.

– Дерьмо, – говорит он, как только я умолкаю.

– Знаю. – Я переворачиваюсь на бок, натягиваю одеяло до подбородка и готовлюсь к долгому разговору с моим лучшим другом. Теперь мне понятно, что большинство людей лгут. Скрытые жизни – вещь гораздо более частая, чем я думала. И Харрис – единственный человек на этом свете, кому я могу доверять, кто выскажет свое честное мнение.

– Я не знаю, что сказать, – вздыхает он. – Все это так… неожиданно.

– Это какой-то сюр. С начала и до конца. – Я закусываю нижнюю губу. Вскоре она распухает и начинает тереться о зубы, когда я говорю. – Может, гордость не позволила ей признать мою правоту? Я ей столько всего наговорила перед свадьбой. Она знала, что я его не выношу. Господи, ну почему я не…

– Прекрати, – перебивает он меня.

– Что прекратить?

– Прекрати копаться в прошлом. Не кори себя за то, что ты сделала или не сделала много лет назад, – говорит он. – Если и дальше продолжать в том же духе, сама не заметишь, как достигнешь точки невозврата. Я не дам тебе встать на этот путь. Давай сосредоточимся на настоящем.

– Ты прав. Ты хорошо меня знаешь, – вздыхаю я.

– Так что ты думаешь обо всей этой истории? – спрашивает он. – Как, по-твоему, этот детектив причастен к ее исчезновению?

– Если честно, я не знаю, что думать, – говорю я, чувствуя, как мои веки слипаются. – Все эти хлебные крошки ведут к красным флажкам, но ни один из них не ведет к ней.

– И куда это нас ведет? – спрашивает он. Мне нравится, что он использует слово «мы». Пусть он в тысячах миль от меня, но его стремление поддержать меня – это единственное утешение, которое у меня сейчас есть.

– Я просто буду следить за ними, – говорю я. – За Эндрю и Ронаном. Буду играть и вашим, и нашим. Ничего другого мне не остается.

– Грир, – он произносит мое имя на одном гигантском выдохе.

– Да?

– Просто будь осторожна. – Он на миг умолкает. – Если один из них сделал что-то с Мередит, он может сделать это и с тобой.

Глава 19

Мередит

Двадцать четыре месяца назад

Я пыталась получить от этого удовольствие.

Увы, то, что началось с нетерпеливого рывка молнии и скольжения кончиков его пальцев вдоль моего бедра, закончилось тем, что мой муж трахал меня так, будто хотел натрахаться на сто лет вперед, ни разу не посмотрев мне в глаза и не поцеловав.

Это было обидно и унизительно и оставило после себя болезненное ощущение между ног.

Такого он себе ни разу не позволял.

Как такое может произойти спустя всего двенадцать коротких месяцев, мне непонятно, но лежа на огромной двуспальной кровати в престижном «люксе» роскошного курорта в Пхукете, я не могу подобрать этому слов.

Дверь в ванную приоткрыта на пару сантиметров, из душа вырывается пар – Эндрю вздумал принять его сразу же, как только кончил, словно не мог дождаться момента, когда смоет меня с себя.

Собрав остатки сил и притворившись, будто все в порядке, я встаю с кровати и иду в ванную, чтобы привести себя в порядок и переодеться в бикини. Хотя мы приземлились в Таиланде пару часов назад, здесь уже позднее утро и приятные двадцать восемь градусов тепла.

– Я иду в бассейн, – говорю я ему через несколько минут, натягивая на плечи накидку от солнца. За запотевшей стеклянной дверью возникает влажная матовая голова Эндрю.

– Зачем тебе это?

– Накидка?

– Да. – Он хитро улыбается, как будто все нормально и он только что не трахал меня, как подсевшую на «кокс» проститутку.

Все понятно.

Он обожает внимание. Ему приятно знать, что у него есть нечто такое, что, как ему кажется, все остальные хотят иметь. Теперь мне это понятно.

Я сбилась со счета, сколько раз я ловила на себе восхищенные взгляды – в супермаркете, в спортзале или по пути в дамскую комнату в ресторане, и всякий раз, когда я говорила об этом Эндрю, его лицо сияло гордостью и самодовольством. По его словам, я должна быть польщена таким вниманием.

Теперь мне понятно: дело было не во мне. Дело всегда было в нем.

Перебросив через плечо полотенце, я выхожу из ванной в тот момент, когда он отключает воду. Я беру книгу в мягкой обложке, очки, телефон и ключ от номера и направляюсь вниз.

В бассейне уже плещется народ, но там нет детей, от которых был бы шум и гам, потому что Эндрю выбрал курорт для взрослых. Только тропическая музыка и экзотический алкоголь.

Я нахожу в солнечном уголке пару пустых шезлонгов и, подняв спинку одного из них, сажусь, чтобы одновременно загорать и наблюдать за людьми, притворяясь, что читаю.

Отдых на этом курорте могут позволить себе только люди с деньгами. Те, кто собственного удовольствия ради могут запросто истратить четырнадцать тысяч долларов на усыпанный драгоценными камнями меч, украшенный фамильным гербом. Те, кто нанимают целую армию нянь, чтобы присматривали за их избалованными отпрысками. Те, кто каждые полгода меняют роскошные итальянские спортивные автомобили на новые модели лишь потому, что могут себе это позволить.

Мимо меня идет женщина с лицом, полным филлеров, и темной гривой нарощенных волос, с которых по спине стекает вода, а с ней рядом – красивый загорелый парень. Он накачан и мускулист и лапает ее то и дело. Подозреваю, что она недавно развелась, получив щедрые отступные, и этот красавчик – не что иное, как ее игрушка, еще одна роскошь, доступная только богатым.

Интересно, пялятся ли другие люди на нас двоих так же, как я смотрю на эту парочку?

С любопытством. Легким осуждением.

Мне неприятно думать, что для других мы тоже предмет болезненного интереса.

Через несколько шезлонгов от меня девушка намазывает маслом для загара немолодого мужчину. На вид она раза в три моложе его, ее мягкие руки растирают блестящие волоски на его груди. Люди таращатся на них, как на какое-то развлечение.

На меня падает тень.

– Вот ты где.

Прикрыв глаза ладонью, я смотрю влево – туда, где стоит мой муж. Красно-белые полосатые плавки низко сидят на его узких бедрах, открывая взору мускулистый живот и гладкую грудь. На голове – пара дорогущих солнцезащитных очков. Он сдвигает их на нос и занимает место рядом со мной.

Мы – эти люди.

Самовлюбленные толстосумы. Наши прихоти превыше всего.

Поправив свои очки, я расправляю корешок книги и пробегаю глазами строчки, хотя и не читаю их. Я просто не в состоянии сосредоточиться. Мои мысли набрасываются на меня быстрее, чем я успеваю их переварить.

Сделав пяток глубоких вдохов, я переношусь в здесь и сейчас. Легкий запах хлорки в воздухе смешивается с запахом солнцезащитного крема. Журчание воды в фонтанчике в конце бассейна. Смех парочек. Солнечное тепло на моей коже.

Мои глаза саднят от смеси уязвленного эго и попавшего в них крема, но я терплю и переворачиваю следующую страницу.

В нашу сторону, с блокнотом в руке и картой напитков под мышкой, шагает красивая молодая женщина с густыми высветленными волосами и рубиново-красными губами.

– Не желаете заказать напиток? – спрашивает она с сильным акцентом, но на хорошем английском. На ней бикини, и, хотя ее тело завернуто в саронг, он практически ничего не скрывает.

Эндрю заказывает пиво и без стеснения пялится на ее тело. Или он думает, что через очки мне не видно, или ему наплевать. Когда она уходит, он проводит пальцами по айпаду, делая вид, будто проверяет рабочую электронную почту, хотя на самом деле смотрит на красивых женщин на другой стороне бассейна в объятиях пузатых, с золотыми цепями на шее, нуворишей.

Секунду спустя я вновь краем глаза смотрю на мужа. Он дремлет. Айпад лежит на мускулистом животе, а голова повернута в сторону от меня. С губ слетает легкое похрапывание.

Я опускаю руку и достаю из-под своего шезлонга телефон.

Я пишу Ронану эсэмэску.

Просто чтобы сказать «привет».

Интересно, что он ответит.

Я играю с огнем, но мне все равно.

Чирк! И спичка вспыхивает.

Глава 20

Грир

День пятый

Всю ночь я не могла уснуть, лежала, не сомкнув глаз, в чем не было ничего нового или необычного, но, как только взошло солнце, я, задрав трубой хвост, бросилась к Ронану в надежде получить ответы на кое-какие вопросы.

– Когда вы в последний раз разговаривали с моей сестрой? – спрашиваю я, стоя посреди его гостиной. В доме витает густой запах завтрака. Мне бросается в глаза полочка с семейными фото. На них симпатичные люди, все как один улыбаются, все в одинаковых джинсах и свитерах и рубашках различных оттенков синего цвета.

– За пару дней до того, как она пропала, – тотчас отвечает он. – Мы решили поставить точку. На этот раз навсегда. Она узнала, что беременна, и мы не смогли бы продолжать наши отношения. Плюс она всегда чувствовала себя виноватой… из-за того, что она со мной. Я тоже. Мы просто не могли остановиться. Но мы пытались. Много раз.

– То есть она покинула вас… и вы восприняли это совершенно спокойно? – Это трудный вопрос, но я должна его задать.

Он фыркает и вскидывает голову.

– Я ненавидел Эндрю. Ненавидел за то, что она была с ним. Но наше решение было взаимным. Мы, два хороших человека, совершили нехороший поступок, и мы же попытались все исправить.

Я пристально смотрю ему в лицо, такое серьезное, такое честное.

– А ребенок не мог быть вашим? – спрашиваю я.

Он качает головой.

– Это был бы шанс один на миллион. Какое-то время назад мне сказали, что я не могу иметь детей – спортивная травма в колледже. И мы всегда… предохранялись.

– И вы уверены, что Эндрю ничего не знал про вас двоих? – спрашиваю я.

– Насколько мне известно, нет, – отвечает он. – Если только она не призналась ему, когда сообщила о ребенке. В общем, не знаю. Может быть. Нельзя ничего исключать.

Я проигрываю в голове сценарий: Мередит признается, говорит Эндрю про беременность, про то, что нарушила гармонию их идеального брака. Он взрывается, желая отомстить за причиненную боль. Их будущее висит на волоске. Страсти накаляются.

Но вряд ли Мередит хотелось причинить ему боль. Она хотела делать ему приятно, потому что такова ее натура. Свой секрет она бы хранила до самой смерти.

– Как вы думаете, он мог что-то заподозрить? Любую… неверность? – Я подхожу к окну, выходящему на дорогу. Мне видно, как мимо проезжают несколько машин и возле его дома слегка тормозят. В небольших городках слухи распространяются быстро. Скандал обожают все, будь он реальным фактом, выдумкой или бесстыдными домыслами.

– Как я уже сказал, все возможно, – говорит он, садясь в старое кресло, явно видавшее лучшие времена, и, подперев кулаками подбородок, тяжело вздыхает. – Я все время спрашиваю себя… что, если он знал? Знал и ждал подходящего момента?..

Он не заканчивает свою мысль.

В этом нет необходимости.

– И теперь указывает на вас, – говорю я. – Он считает, что вы причастны к ее исчезновению.

– А я указываю на него. – Его слова прорезают крошечное пространство комнаты. Мы пристально смотрим друг на друга.

– Нельзя также исключать вероятность того, что ни один из вас не имеет к этому отношения, и вы оба зря тратите время, обвиняя друг друга.

Ронан вздыхает.

– Что вам нравилось в моей сестре? – спрашиваю я.

– Что?

– Просто ответьте на вопрос.

– Все, – отвечает он, откидываясь на спинку кресла. Его взгляд устремлен на темный экран телевизора на противоположной стене. – Я мог бы рассказать вам, какой она была доброй, вдумчивой, веселой, но, думаю, все это вы знаете и без меня. Меня привлекало в ней некое детское чувство удивления, когда она бывала со мной. То, как она смотрела на меня. То, как она касалась меня. Она говорила, что рядом со мной она чувствовала себя другим человеком. Звучит невероятно, но, если выразить в двух словах, между нами было нечто особенное. Когда мы бывали вместе, мир словно застывал на месте. Согласитесь, такое случается не каждый день.

Любой на его месте разглагольствовал бы по поводу ее внешности, о том, какая она горячая штучка в постели или какой кайф они ловили от тайных свиданий.

Но Ронан копал глубже.

Я готова ему поверить.

Пока что готова.

Глава 21

Мередит

Двадцать три месяца назад

Ронан целует меня. Я между тем натягиваю одежду. Мои джинсы расстегнуты, смятая рубашка зажата под мышкой. Мы отступаем назад, спотыкаясь и хихикая в темноте его уютного дома. Его руки возвращаются туда, где они побывали час назад.

– Мне пора, – говорю я в десятый раз между поцелуями, и мои губы касаются его губ.

Его руки обвивают мою талию, притягивая меня ближе.

– Жаль, что ты не можешь остаться.

Мне тоже.

Мне всегда хочется остаться.

Месяц назад я столкнулась с Ронаном в маленьком кафе в центре города. У него был выходной. Я, чтобы заполнить пустоту дождливого дня, моталась по городу по разным мелким делам.

Мы вместе провели вторую половину дня. Все было достаточно невинно, пока мы под проливным дождем не бросились через лужи к парковке.

Сначала мы с ним бежали, а потом он затянул меня под навес и прижал к себе.

И поцеловал.

Нежно. Не торопясь. Запутавшись пальцами в моих волосах.

Вкус Ронана на моем языке – этого было достаточно, чтобы я потеряла голову.

И вот теперь мы здесь. Я в его гостиной. Его запах обволакивает меня, его глаза пожирают каждый квадратный дюйм моего тела.

Ронан вновь подхватывает меня на руки, раздвигая мне ноги, и делает вид, словно снова собрался отнести меня в спальню.

Я стучу кулаками по его груди, но при этом смеюсь.

– Прекрати. Ты же знаешь, мне пора.

– Возможно, в один прекрасный день тебе не нужно будет никуда спешить. – Он отпускает меня. Я соскальзываю вниз по его телу. Мои ноги касаются пола, твердого и холодного, как реальность.

– Может быть, – говорю я.

Я тянусь к его лицу, провожу пальцами по его волосам и как будто пью его глазами. Даже темные тени под ними не в состоянии скрыть его красоты, того, как он жадно смотрит на меня.

Он мне нравится. Но это, пожалуй, и все. Я не люблю его. То есть я могла бы, но лучше не стоит. Моя жизнь и без того сложна. Ронан – мое сомнительное удовольствие. Мой маленький грязный секрет. Благодаря ему я чувствую себя живой.

Он – то место, куда я устремляюсь, когда покидаю свою позолоченную клетку.

С ним я свободна.

Мы добираемся до входной двери, и я сую ноги в ботинки. Он все еще целует меня, и на его губах всякий раз играет улыбка. Но это не сальная улыбочка одинокого холостяка, довольного тем, что он только что трахнул бабенку, а искренняя улыбка, и она говорит «я без ума от этой девчонки».

– Когда я смогу снова увидеть тебя? – спрашивает он.

– Не знаю. Это наша неделя с детьми. – Я смотрю на часы на его каминной полке. Я должна была уйти полчаса назад. Мы с Эндрю должны забрать Колдера и Изабо от Эрики до шести часов, а затем как образцовые родители отправиться с ними на выходные в Солт-Лейк-Сити.

Зоопарк. Тематические парки. Семейные рестораны с орущими младенцами и раздраженными родителями, бегающими за своим уставшим потомством. Им так отчаянно хочется побаловать себя ужином в ресторане, что они готовы обречь весь остальной мир на муки, заставив окружающих вкушать плоды их бездарного родительского труда.

Я бы предпочла остаться здесь. С Ронаном.

– Я позвоню тебе на следующей неделе, – говорю я, берясь за дверную ручку. Мой взгляд останавливается на его голой груди, и в моей голове вновь возникает картинка: его тело накрывает мое, его руки создают безопасную гавань, своего рода убежище для моих самых отвязных фантазий.

Ронан, мой образцовый американский скаут-орел, обожает грязный секс, но он не эгоист. Он может заковать меня в наручники, но он не кончит, пока я не кончу. Он также обожает трахать меня в общественных местах, зная укромные уголки, и обещает, что нас никто не застукает, никто никогда не найдет.

Он – мой самый великий кайф и моя самая большая слабость.

И я ничего не могу с собой поделать, и вновь и вновь возвращаюсь к нему.

Выскользнув через переднюю дверь, я направляюсь к своей машине. Та припаркована в нескольких кварталах отсюда, у обочины гравийной дороги, куда редко заглядывают местные жители. Ведь здесь нет ничего красивого: ни альпийских горок, ни подпорных стен, сложенных из восьмитонных валунов, ни роскошных загородных домов. Только чем ближе я подхожу, тем отчетливее вижу что-то странное на моем заднем ветровом стекле.

Я ускоряю шаг и вижу, что кто-то нарисовал на пыльном стекле всего одно слово.

Шлюха.

Мое сердце бешено колотится, глаза бегают по сторонам, но я никого не вижу. Деревья. Стрекот сверчков. Сумеречное небо.

Кто-то проследил за мной.

Кто-то видел, как я входила в дом Ронана. Кто-то знает про нас.

Мое горло сжимается от страха. Я пытаюсь нащупать ключи, но те как назло провалились куда-то на самое дно сумки. В какой-то миг я готова броситься назад к Ронану. Вдруг он может что-нибудь с этим сделать?

Но в следующую секунду звонит мой телефон. На экране вспыхивает имя Эндрю.

– Привет, – говорю я, пытаясь скрыть дрожь в голосе и одновременно стереть буквы на ветровом стекле.

– Ты где?

Я растерянно разеваю рот и судорожно пытаюсь очистить голову и придумать ответ.

– Еду домой.

Он молчит.

Он знает?

– Заехала в аптеку, – говорю я. – Надо было, прежде чем мы уедем из города, забрать пару рецептов. Не рассчитала время. Извини.

Я провоняла сексом и Ронаном.

Сев в машину, я запускаю двигатель, роюсь в сумочке, пытаясь найти дорожный флакончик духов «Гуччи» с распылителем – как нарочно их название «Виноватая», – и бросаю взгляд на свое отражение в зеркале.

Я смотрю в свои собственные испачканные размазанной тушью глаза, и мне противно.

Это не я – я ведь не из тех глупых женщин, что вешаются на другого мужчину, дабы позлить сухаря-мужа и восстать против скучной и сытой богатенькой жизни.

Мне пора покончить с этим делом.

– Скоро буду дома, – говорю я ему, добавляя в голос беззаботную игривость. – Извини.

На том конце линии воцаряется тишина.

Глава 22

Грир

День шестой

Лично я нахожу странным, что дети Эндрю приехали к нему в столь неподходящий момент, но, как я понимаю, его бывшая женушка не намерена менять свой график только из-за того, что его нынешняя исчезла.

Изабо сидит во главе кухонного стола и пихает в рот ложку за ложкой шоколадные хлопья, впившись глазами в экран небольшого телевизора под кухонными шкафчиками, где сейчас мельтешат кадры шумного мультика, предназначенного для детей раза в два, а то и все три младше ее.

Я встречала этих детей лишь несколько раз… на свадьбе, во время моих редких приездов… Мередит всегда говорила о них с любовью. Знаю, по ее словам, в первый год ей пришлось несладко: поначалу они приняли ее в штыки, однако она не сдавалась.

По крайней мере, так она говорила.

У меня такое чувство, что я больше ничего не понимаю.

– Как дела, Изабо? – спрашиваю я, вытирая со стола молоко, которое выплеснулось, когда она заливала им хлопья. – Представляю, как вам сейчас страшно.

Ее ничего не выражающие глаза перемещаются с экрана телевизора на меня. Ее пухлые губы шевелятся, когда она с хрустом жует хлопья.

– Мама сказала, что, наверно, она мертва, – говорит она. – Папа заплатил кому-то, и ее убили.

От неожиданности я роняю полотенце. Оно падает на пол у моих ног.

– Почему твоя мама так говорит?

– Я слышала, как она разговаривала по телефону с моей тетей Лизой. – Изабо берет еще одну ложку, роняя несколько хлопьев, отправляет ее в рот.

Сколь бы это ни было заманчиво, я не расспрашиваю ее. Она еще ребенок. Она ничего ни о чем не знает и, скорее всего, неверно истолковала тот бред, который слетел с накачанных ботоксом губ ее мамаши.

– Кстати, как поживает твоя мама? – спрашиваю я, изображая интерес.

Изабо закатывает глаза.

– Можно подумать, вам не все равно.

Я вопросительно выгибаю бровь.

– Мне просто интересно, что она думает обо всем этом… Переживает? Волнуется?

Дочь Эндрю улыбается, ее брекеты перемазаны шоколадом.

– Вы серьезно? Моя мама ее на дух не переносит. Никто эту вашу Мередит не любит. Даже мой папа иногда.

– Ты это о чем?

– Они вечно ругались, – говорит она. – Они думали, что я их не слышу, но моя комната в том же коридоре. Я все слышу.

– Из-за чего же они ругались? – Я обхожу кухонный стол-островок и сажусь за стол рядом с ней.

– Откуда мне знать? – Видно, что мое соседство ее раздражает; типичная реакция тринадцатилетнего подростка. – Я не слушаю. Я только слышу, как они орут друг на друга и все.

Я вскидываю подбородок. Я не могу представить себе, как Мередит орет. Она самый спокойный и выдержанный человек во всем мире. Чтобы она распсиховалась, ее нужно хорошенько вывести из себя.

За моей спиной открывается и хлопает дверца холодильника. Обернувшись, я вижу Колдера. Он берет бутылку минералки «Эвиан» и откручивает крышечку.

– Да ведь она, на хрен, стебется над вами. Вы что, не врубились? – спрашивает он, делая глоток. Мне в свою очередь интересно, как можно так естественно сквернословить в столь юном возрасте.

Изабо одаривает его злющим взглядом. Я понимаю, что они не ладят.

– Она врет, как дышит, – продолжает он. – Это все ее выдумки. Никогда не верьте ничему, что она говорит.

С этими словами он исчезает в недрах прайсовского дома. Вскоре под сводами его залов раздается пронзительный сигнал телефона. Похоже, Колдеру пришла эсэмэска. Я поворачиваюсь к Изабо, чтобы высказать ей все, что я о ней думаю, но ее уже нет. Ничего нет, кроме пустой миски из-под хлопьев и ложки с лужицей молока под ней.

Маленькая мерзавка.

Никогда еще мое решение быть бездетной не было столь твердым, как в эти мгновения.

Я возвращаюсь к себе в комнату и ложусь на кровать. Сейчас день, а я уже валюсь с ног. Вот что бессонная ночь делает с человеком. От усталости слипаются глаза, но я не решаюсь спать днем. Вдруг у меня получится выспаться этой ночью?

Я пролистываю список звонков на телефоне и думаю об Эрике и о том, что сказала Изабо. Хотя она на секунду одурачила меня и ее слова не стоит принимать всерьез, меня посещает мысль, а не постучаться ли мне в дверь Эрики? Вдруг она согласится поговорить со мной пару минут, как женщина с женщиной.

Мои веки словно свинцовые, меня клонит в сон, но я не сплю.

Я должна что-то предпринять.

Мне нельзя останавливаться.

Снаружи дом Эрики похож на несуразный дворец. Смесь готики и викторианского стиля. Похоже, после развода она получила от Эндрю приличные отступные и купила себе дом, такой же огромный, как и предыдущий, просто потому, что могла себе это позволить. А также потому, что такая женщина, как она, не согласилась бы на нечто меньшее.

Я звоню в дверной звонок. Из-за двойных деревянных дверей доносится тихое звяканье колокольчика, и когда через секунду щелкает дверной замок, я ожидаю увидеть служанку, дворецкого или кто там у нее на побегушках, но это она.

Собственной персоной.

Бигуди на волосах и шелковый халат в цветочек, перехваченный пояском на осиной талии.

Увидев перед собой меня, она щурится. Она понятия не имеет, кто я, и хотя нас никогда не знакомили, мне кажется, что я отлично ее знаю из-за всех тех ужасов, которые мне рассказывала Мер.

– Грир, – представляюсь я. – Сестра Мередит.

Ее губы образуют прямую линию, лоб гладкий, как стекло. Все в ней противоречиво, от нежного, почти детского цвета лица до острого носика. Я никогда не понимала женщин, которые могут часами стоять перед зеркалом, зациклившись на размере своего подбородка, ширине носа или едва заметных морщинках в уголках глаз. Должно быть, приятно иметь время, чтобы переживать о таких вещах, и деньги, чтобы «исправить» их.

– Чем могу вам помочь? – спрашивает она, наклонив голову.

– Я просто подумала, вдруг у вас найдется для меня свободная минутка? – Я стараюсь быть доброжелательной.

Она вздыхает и сжимает отвороты халата.

– У меня назначена встреча. Не хочу опаздывать.

– Это займет всего секунду.

Она морщит нос и пристально на меня смотрит.

– Я здесь не для того, чтобы в чем-то вас обвинять. Просто хотела задать несколько вопросов… есть вещи, на которые ответить можете только вы.

– Хотите допросить меня об Эндрю? – Ее губы кривятся в хитрой усмешке. – Заходите, дорогая.

Она ведет меня в прихожую и, закрыв за собой дверь, направляется к изогнутой лестнице и жестом предлагает мне следовать за ней. Вскоре мы оказываемся в ванной комнате размером с мою квартиру.

– Некоторое время назад мне позвонил какой-то детектив, сказал, что хотел бы задать мне ряд вопросов, но когда я перезвонила, то нарвалась на его голосовую почту и с тех пор ничего от него не слышала, – говорит она и вздыхает. Со своей стороны, я не говорю ей об их романе. – Думаю, мне давно пора привыкнуть, что обо мне вспоминают в самую последнюю очередь.

В центре комнаты под хрустальной люстрой стоит обтянутый бархатом шезлонг. Эрика жестом предлагает мне сесть.

Подойдя к огромному зеркалу, она берет со столика, уставленного целой армией баночек с дорогими кремами для лица, тюбик с тушью «Шанель», проводит щеточкой по ресницам, слегка загибая вверх их кончики, и взглядом встречается со мной в зеркале.

– И что вы хотите от меня узнать? – спрашивает она с надменной насмешкой в голосе. – Не думаю ли я, что это его рук дело?

Я делаю глубокий вдох и киваю.

– В принципе, да.

– Эндрю разный, – говорит она. – Приземленный. Тщеславный. Неуверенный в себе ублюдок, каких еще надо поискать. – Она поворачивается ко мне лицом. – Но он не убийца. И не похититель. Он умный человек, которому есть что терять. Поверьте мне, если бы он хотел порвать с вашей сестрой, то он бы порвал с ней. Но он не сделал бы ничего предосудительного. Это было бы… ниже его достоинства. – Вновь повернувшись к своему отражению, она накладывает на губы ярко-красную помаду из разряда «трахни меня». – Мне все равно, как сильно он ее любит, ведь свои деньги и свою свободу он любит еще больше, и ни одна женщина не стоит того, чтобы их терять. В этом он весь.

Эрика снимает бигуди, и блестящие рыжеватые волосы волнами падают ей на плечи. Она начинает расчесывать их щеткой с натуральной щетиной. Если прищуриться и вглядеться в нее, она выглядит точь-в-точь как кинозвезда сороковых годов.

– Как я уже сказала, – она снова встречается со мной взглядом, – у этого человека есть все. И все полицейское управление Глейшер-Парка буквально молится на семейство Прайс. Если бы он хотел, чтобы что-то произошло, он бы это сделал. И ему бы это сошло с рук. Он единственный человек, кто мог.

– Не пойму, что вы пытаетесь мне сказать? – Сложив на груди руки, я прямо, как доска, сижу на краю шезлонга. Ее ванная комната жутко гламурная, в ней все блестит, но лично мне это действует на нервы. Интересно, все эти блестящие штучки – это ее способ восполнить свою тусклую, неприятную личность? – Сначала вы говорите, что он никогда бы этого не сделал. А теперь заявляете, что он мог.

Она смеется и трогает холеной рукой ключицу.

– Именно это я и хотела сказать. Мог, но не сделал.

Она исчезает в гардеробной рядом с ванной комнатой, однако через несколько минут возвращается. Теперь на ней обтягивающее черное платье, в руках – серьги с бриллиантами.

– Тот, с кем у меня свидание, будет здесь с минуты на минуту, – говорит она и, наклонив голову, вставляет серьгу в мочку уха. – У нас с вами все?

Не желая тратить времени впустую, я поднимаюсь. Мои плечи напряжены.

– Так все же, как вы думаете, он как-то причастен к этой истории или нет?

Эрика элегантно пожимает плечом.

– Откуда мне это знать? Она ему понравилась. Это все, что я знаю.

– Вы когда-нибудь видели, чтобы они общались? Ощущалась ли между ними какая-то напряженность, было ли что-то… не так?

– Дорогая, вы ловите рыбу в пустом пруду. – Она вновь идет в гардеробную и возвращается назад с парой черных шпилек с красными подошвами и стразами на каблуках. Они похожи на те, в каких моя сестра щеголяла несколько месяцев назад в Нью-Йорке. Тогда я отказывалась поверить, что она стала одной из этих женщин. Какими, как мы всегда клялись, мы никогда не станем. – Каждый раз, когда я была рядом, эти двое казались счастливыми и влюбленными, даже если мне это было больно признавать. Была ли эта любовь подлинной или показной, затрудняюсь сказать. Закрытые двери и все такое прочее.

Блям-блям. Это раздается дверной звонок. Я проверяю часы.

– Пять часов. Не рановато ли для свидания?

– О, это надо же! – Эрика проходит мимо меня, оставляя позади себя шлейф дорогих духов. – Он прислал за мной машину. Я встречаюсь с ним на его вертолетной площадке в Солт-Лейк-Сити. Мы на выходные собираемся в Вегас.

Ее каблуки цокают по глянцевой плитке. Она вопросительно смотрит на меня, ожидая, когда я последую за ней. Щелчок выключателя, и люстра гаснет. Даже на шпильках Эрика идет естественной походкой; они словно продолжение ее ног. Она спускается вниз, ее мягкая ладонь скользит по гладким перилам изогнутой лестницы. Она всем своим видом показывает, что бывший муж ей не интересен. И тем более – его новая жена. Они – пройденный этап ее жизни.

Открыв дверь, она встречает мужчину в черном костюме и указывает на чемоданы, стоящие в ряд у стены. Лично у меня в голове не укладывается, зачем одной женщине три чемодана для выходных в Вегасе? Впрочем, я не удивлена.

– Было приятно познакомиться с вами… – Она начинает говорить и умолкает.

– Грир.

– Да-да, Грир, – говорит она, наклонив голову. Улыбка словно приклеена к ее лицу. – Откуда только у вас такое имя? У меня всегда был пунктик насчет имен. В детстве в моем классе было четыре других Эрики. Я поклялась, что никогда не дам своим детям имен, которые будут и у других детей. Если вы можете найти свое имя на сувенирной рюмке, значит, оно избитое.

Она не ждет, когда я отвечу ей, но я не обижаюсь. У меня нет желания объяснять тонкости деформированной логики моей матери женщине, которая, по сути, мне чужая и холодная, как ледышка, по отношению к моей пропавшей сестре.

В семидесятые годы на Манхэттене славилась известностью светская львица по имени Грир Форбс. Она была притчей во языцех. Без нее не обходилась ни одна колонка светских сплетен. Другие женщины шептались о ней, когда не были заняты тем, что боготворили ее. Моя мать обожала этот контраст – резкое мужское имя и шикарная, красивая женщина. Ей казалось, что это стильно и круто. Спустя годы она призналась – лучше бы она назвала меня Эмили или Элизабет, мол, это вне времени и легко пишется.

Я ставлю ногу на площадку под передним крыльцом дома Эрики и вспоминаю, что не вызвала такси. Но вместо того, чтобы стоять как дура, я выхожу на дорогу, готовая прошагать многие километры по заснеженному тротуару, пока не найду местечко, где можно выпить чего-нибудь горячего.

Я уже прошла два квартала, когда их черный лимузин останавливается рядом со мной. Заднее окно опускается, и Эрика высовывает голову.

– Был один случай, – говорит она. – Лет десять или одиннадцать назад. Эндрю вбил себе в голову, что я изменяла ему со своим личным тренером. – Уголки красных губ Эрики ползут вверх. – Сейчас мне это кажется жутко смешным, потому что тот парень был геем. Во всяком случае, Эндрю впал в бешенство. Потребовал, чтобы беднягу уволили и занесли в черный список во всех спортзалах в радиусе шестидесяти миль, что было, на мой взгляд, чересчур, потому что он был одним из самых востребованных тренеров в округе. Я это к тому, Грир, что Эндрю ревнив. Делайте с этой информацией что хотите. – Договорив, она взмахивает рукой и поднимает стекло. Черный автомобиль на всей скорости уносится прочь.

Глава 23

Мередит

Двадцать два месяца назад

– Мер. – Когда Ронан видит меня, на его губах играет улыбка, а на щеках появляются симпатичные ямочки. Он затягивает меня внутрь и, прежде чем закрыть дверь, выглядывает на улицу и видит припаркованное на подъездной дорожке такси. – Где твоя машина?

– Я взяла такси.

Он морщится.

– Зачем?

Я не видела его больше недели. Выходные с Эндрю и его детьми превратились в дополнительную неделю с ними, а все потому, что Эрика решила продлить свое ямайское путешествие еще на шесть дней. Ронан берет мои руки в свои, подносит их к губам и согревает своим дыханием.

– Ты замерзла.

– В такси не работал обогреватель, – говорю я.

– И ты вся дрожишь. – Он ведет меня к дивану и усаживает к себе на колени. – В чем дело?

Я уже сбилась со счета, сколько раз в прошлом месяце занималась сексом с этим мужчиной. Мне стыдно представить, сколько раз я думала о нем, лежа рядом с мужем. Я сижу здесь, рядом с ним, и мое тело напряжено, как струна. Боже, с каким упоением я бы вновь отдалась во власть его ласк, но, увы, не могу.

– Мы больше не можем это продолжать. – Я выпаливаю слова, ради которых пришла сюда, пока не растеряла мужества их произнести.

Он молчит – иного я и не ожидала.

– Ты счастлива, Мередит? – спрашивает он, нарушая неловкое молчание.

– Ты о чем?

– О твоем браке. С Эндрю. Ты счастлива? – Он хмурит брови.

– Это здесь ни при чем. Просто то, что мы делаем, нехорошо. И мы должны остановиться.

– Ты несчастна, – говорит он. – В противном случае ты бы не пришла сюда.

– Ты был моим спасением, – говорю я. – Я жалкая скучающая женщина, а ты будоражил меня.

– Мы оба знаем, что я для тебя нечто большее, – говорит он. – И ты никакая не жалкая.

– Я жалкая потому, что попала в ситуацию, в которую не должна была попадать.

– Ты всего лишь человек. – В его голосе слышится сочувствие, которого я не заслуживаю.

Я встаю с дивана, расхаживаю по его гостиной и на миг замираю перед панорамным окном, глядя на ожидающее меня такси.

– Ты пытаешься уговорить меня остаться. Прошу тебя, прекрати. Я приняла решение.

– Он недостоин тебя, Мередит. – Обхватив голову руками, Ронан глубоко вздыхает. Я ошарашила его. – Но ты сама это знаешь.

– Дело не в том, что я не хочу быть с тобой, – говорю я. – Просто я не должна этого делать. Это нехорошо. Я больше не хочу быть непорядочной женщиной.

Я не прощаюсь – не могу. Просто молча выхожу за дверь.

Я сажусь на заднее сиденье. Я вернусь домой, к мужу, надеясь, что смогу забыть о том, что сделала, что мой брак еще можно спасти. Но стоило такси отъехать от дома и свернуть на хорошо мне знакомую усаженную деревьями улицу, как я уже скучаю по Ронану. Боже, вдруг я приняла неправильное решение… вдруг я выбрала не того?

Глава 24

Грир

День седьмой

– Ты же знаешь, что у него есть экономка, – говорю я матери. Та стоит у гранитной раковины в кухне дома Эндрю.

– Я просто пытаюсь помочь. – Ее руки по локти в мыльной воде, она моет посуду за Колдером и Изабо. Ее взгляд прикован к выпуску новостей на каком-то кабельном канале. Телеэкран полон экспертов и криминалистов, которые, перебивая друг друга, обсуждают мою сестру. Повод есть – со дня ее исчезновения прошла уже неделя.

– Тьфу, выключи это. – Я достаю пульт, но мать хлопает меня по руке.

Не далее как этим утром полиция опубликовала заявление о том, что Ронан стал возможным подозреваемым и временно отстранен от работы. Похоже, он вдохнул в эту историю новую жизнь, и теперь наше семейное дело снова в центре внимания всех ток-шоу кабельных телеканалов.

К сожалению, звонки по «горячей линии» – а их было немало в первые дни – все как один приводили в тупик. Я надеялась, что фургон найдут. Имея номер автомобиля, полицейские смогли установить личность его водителя. Увы, в тот день, когда Мередит пропала, он был в Миссури.

Так что теперь всеобщее внимание приковано к Эндрю и Ронану, паре презренных любовников, классических подозреваемых.

– Если вы спросите меня, – пытается перекричать остальных мужчина в сером костюме и желтом галстуке, – я ставлю на ее бывшего парня. Детектива. За все двадцать пять лет работы в правоохранительных органах я ни разу не видел, чтобы кто-то провернул такой номер. Вы принимаете присягу. Вы выполняете свою работу. И если вы ничего не сделали, вам не о чем беспокоиться. То, что он сам не отстранился от участия в расследовании, – на сегодняшний день самая большая улика. Не понимаю, как можно закрывать на это глаза?

– А по-моему, это муж, – заявляет пепельная блондинка с россыпью веснушек на носу и бледно-розовой губной помадой. На экране высвечивается ее имя, Линдси Чатем. Она президент некоммерческого центра по предотвращению семейного насилия. – Это всегда муж. Он тот, кто выигрывает от этого. Деньги, слава, реклама для его бизнеса. Его неверная жена пропала? Для него это беспроигрышный вариант.

– Поправьте меня, если я ошибаюсь, – говорит желтый галстук, – но муж не знал, что жена изменяла.

Линдси Чатем пожимает плечами.

– Это он так говорит. Мы же этого не знаем. Только он.

– Здесь я, пожалуй, соглашусь с Линдси, – говорит другой мужчина, некий Винс Барбетти, адвокат по уголовным делам штата Юта. – В случае, подобном этому, где практически нет улик, важно изучить мотивы. Давайте посмотрим на мужа. Почему он был бы не прочь избавиться от нее? Начнем с того, что она ему изменяла. Может, он хотел отомстить? Во-вторых, деньги. Имелся ли полис страхования жизни? Наследство? Была ли она более ценна мертвой, нежели живой? Есть ли нечто такое, что в случае ее исчезновения перешло бы супругу? Например, крупная сумма? В-третьих, преступление страсти. Вдруг случилось нечто такое, что он потерял контроль над собой?

– Он мультимиллионер, поэтому я бы убрал из списка мотивов деньги. К тому же, когда она пропала, он был на работе, – встает на защиту Эндрю желтый галстук.

– Это он так говорит, – возражает Линдси. – Из того, что я поняла по словам его секретарши, он был там, но она не сказала, видела ли его между десятью часами утра и тремя часами дня. Он утверждает, что работал у себя в офисе. Но свидетелей этому нет.

– Ну, хорошо, значит, вы предлагаете изучить мотивы? – спрашивает желтый галстук. – Давайте посмотрим на любовника. Итак, насколько мы знаем, Мередит была беременна, вероятно, ребенком Эндрю. Она в течение нескольких лет встречалась с Ронаном Маккормаком, но, насколько я понимаю, нерегулярно и в конечном итоге решила положить конец этой связи, так как ждала ребенка от мужа. Этого вполне могло быть достаточно, чтобы Ронан сорвался. Он зол, так как знает, что теряет ее. Он ревнует, ведь вместо того, чтобы остаться с ним, она решила вернуться к мужу. Он же не хочет ее терять. Мне продолжать? Потому что я могу.

Я бы рада занять чью-то сторону, но у всех у них веские аргументы. На данный момент все держится на их мнении, даже если они эксперты в своей области. Просто мы все пытаемся понять нечто такое, что не имеет смысла.

Ведущий Джинни Джонс – вспыльчивый, с тонкими, как будто нарисованными, бровями – перебивает желтый галстук, не давая ему договорить, и громогласно объявляет, что им удалось связаться по Скайпу с бывшей подругой Ронана Маккормака. На экране появляется женщина с тусклыми каштановыми волосами. У нее темные круги под глазами, узкий подбородок и стройные плечи. Она сидит в гостиной с бежевыми стенами, увешанными фотографиями в рамочках, и старым пианино на заднем плане.

– Итак, с нами в прямом эфире из Хаверфорда, штат Юта, Алана Нэш, бывшая подружка одного из подозреваемых, Ронана Маккормака, – объявляет ведущий. – Алана, что вы можете рассказать нам о Ронане? Когда вы с ним познакомились? Как долго встречались? Было ли в его поведении нечто, что давало бы вам основания полагать, что он способен на низменные поступки?

Девушка откашливается, ее кожа покрывается красными пятнами. Она жутко нервничает, но что-то заставило ее высказаться и оповестить мир о Ронане.

– Мы встречались сразу после окончания школы, – говорит она. Ее голос такой же тусклый, как и ее волосы. – Мы познакомились с ним в магазине, где работали, в магазине пиломатериалов «Питино» в Крествуде. И встречались около года. Он был очень милый. Я думала, что у нас с ним любовь. Но однажды мы поссорились. Он был пьян. Мы были на вечеринке. Он подумал, что я положила глаз на какого-то парня, и очень разозлился. Он вытащил меня на улицу и… – Ее глаза наполняются слезами, и она опускает взгляд. Ведущий просит ее не торопиться. – И толкнул меня к стенке дома и схватил меня за горло. Я не могла дышать.

У меня холодеет кровь. Я не могу даже представить себе, как Ронан касается этой женщины.

– Как, черт возьми, этот парень смог стать офицером полиции? – спрашивает Джинни, скорбно опустив уголки рта. – Кто-то мне это объяснит, Винс?

Винс Барбетти подает голос, заявляя, что ему нужно изучить этот случай, но иногда обвинения снимаются, а записи подделываются. Это было бы редким исключением, но такое возможно.

– Алана, вы сообщили об этом в полицию?

– Нет. Я была слишком напугана, – продолжает Алана. – Он был вспыльчивым, и я знала: если хотя бы раз позволить ему одержать верх, однажды это может повториться снова. И я решила порвать с ним. Вскоре после этого мы расстались. С тех пор я его не видела.

– Ну и что? – фыркает Барбетти. – Даже не пытайтесь убедить меня, что мы все те же, что и в восемнадцать лет. Люди меняются. Я уверен, для него это был тревожный звонок. Очевидно, он уважал систему правосудия, если исправился и принял присягу.

– Может быть, – говорит ведущий. – Коррупция существует почти в каждом отделении практически на каждом уровне.

– Это голословное заявление, – не соглашается с ним Винс. – Будьте осторожнее с этим, Джинни!

– Ладно, давайте ближе к делу, – говорит Линдси. – Нам нужно найти Мередит. Кто-то наверняка знает, что случилось. Кто-то ее видел. Мы сейчас снова покажем на экране ее фото. Джонни, можешь поднять повыше? Ага, вот так.

Фото моей сестры, явно утащенное с ее страницы в Фейсбуке, запечатлело ее улыбку от уха до уха в день свадьбы. Рядом с ней Эндрю.

– Вы это серьезно? – Я отказываюсь поверить своим глазам.

Никто не похож на себя в день своей свадьбы. Если ее сейчас держит в плену какой-то сумасшедший, я очень сомневаюсь, что ее волосы убраны в высокую прическу, а лицо покрыто слоем косметики от Шанель. Идиоты.

– Мы должны учитывать и тот факт, что это может быть не тот и не другой, – говорит четвертый мужчина с вьющимися седыми волосами и в массивных очках.

– Спасибо, – бормочу я себе под нос и всплескиваю руками.

– Разумеется, – говорит желтый галстук. – Но сейчас у нас истекает время. В этом деле вот-вот закончится горючее, мы же едва продвинулись вперед. Нам нужно работать с тем, что у нас есть, если мы собираемся получить ответы на наши вопросы.

– А если то, что у вас есть, бесполезно… – говорит кудрявый мужчина.

– Я больше не могу это видеть, – говорю я и берусь за пульт.

– А мне интересно, – говорит мать, сжав губы и одаривая меня колючим взглядом, – мол, и как я только осмелилась прикоснуться к пульту? – Да-да, мне интересно посмотреть, что они думают. Никогда не знаешь, вдруг они скажут что-то такое, что на этот раз имеет смысл?

Я вздыхаю и сажусь за кухонный стол. Теперь это наше обычное место сбора. Мы сидим за столом и как будто ждем, что сейчас что-то произойдет – раздастся телефонный звонок или стук в дверь и кто-то скажет, что Мередит нашлась в целости и сохранности, или же в деле появится некий новый поворот, которого мы даже не ждали.

Мать поворачивается ко мне спиной, я со своего телефона пишу Ронану, чтобы он включил 222-й канал. Я проверяю его. Хочу посмотреть, нервничает он или злится по поводу того, что в эфире полощут его грязное белье.

Немного сейчас занят, – пишет он в ответ и присылает снимок своей подъездной дороги. Она забита фургонами местных и национальных телеканалов, репортеры с микрофонами в руках говорят в камеры, направленные на их лица на фоне дома Ронана.

Боже милостивый!

– Привет, Эндрю! – Голос матери возвращает меня в реальность.

Скрестив на груди руки, Эндрю застыл на месте и слушает, как эти горе-теоретики с глубокомысленным видом рассуждают о том, почему это Ронан, а затем опровергают самих себя, говоря, что все свидетельства указывают на Эндрю.

– Вам это лучше не смотреть, – говорит мать, пытаясь выключить телевизор, но прежде чем она успевает это сделать, он уходит, со слезами на глазах, явно потрясенный.

Интересно, что это? Слезы задетого самолюбия?

Или слезы сожаления?

А может, нечто совершенно иное?

Глава 25

Мередит

Двадцать месяцев назад

Эндрю поцеловал меня этим утром неспешным и долгим поцелуем, а затем мы занялись любовью в постели нашего нью-йоркского гостиничного номера. Не один раз, а дважды.

Последнее время такое происходит с нами часто.

В тот день, когда я оставила Ронана, я вернулась домой, налила себе джина с тоником и ждала, пока Эндрю вернется с работы.

В тот вечер я выложила ему все – кроме Ронана – в ту самую секунду, когда он вошел в дверь. Вывалила на него все, что накопилось в душе. Я сказала ему, что чувствую, что теряю его, что он больше меня не любит. Я заявила ему, что, как мне кажется, он только потому со мной, что ему нужна жена-трофей, дополнение к его коллекции спортивных автомобилей. Добавила, что он слишком отстранен в постели. Рассказала ему о своих впечатлениях от таиландских парочек и что я не хочу стать похожей на них.

И, наконец, я ему сказала, что он теряет меня. И если мы не исправим это сейчас, то не исправим уже никогда.

Он бросил портфель, подошел ко мне и взял мои руки в свои. Эндрю Прайс – не пугливый человек. Не сентиментальный и не слащавый. Он – бизнесмен. Он серьезен и владеет своими эмоциями.

Но провалиться мне на этом месте, если на его лице не был написан ужас при мысли о том, что он может меня потерять.

– Я привык воспринимать тебя как должное, – признался он мне. – Весь этот год я был эгоистом, и я это знаю. И я постараюсь все исправить, обещаю тебе.

С этого момента Эндрю стал Мужем Года. Прежде чем отправиться на утреннюю пробежку, приносил мне в постель кофе. Увозил меня на выходные без детей. Был просто неутомим в постели, чтобы, когда мы закончим, я оставалась довольна, а потом, отдохнув, вновь дарил мне свой пыл.

Так-то оно так.

Вот только время от времени в моей голове всплывают мысли о Ронане. Не помогает и то, что я встречаю его повсюду, всегда за рулем служебной машины без опознавательных знаков, одетого в черное, на шее болтается значок.

Однажды я увидела его на светофоре, почувствовала, как его взгляд задержался на мне. Я не смогла заставить себя помахать в ответ, улыбнуться или еще как-то дать понять, что узнала его. Впрочем, мне это и не нужно, я закрыла эту главу. Я заперла эту дверь.

Ронан Маккормак – всего лишь этап, безрассудное решение, вышедшее из-под контроля.

И я больше не та девушка.

Я – миссис Эндрю Прайс, сейчас и навсегда.

Скатываясь с кровати в небольшом, но шикарном бутик-отеле в Гринвич-Виллидж, я раздвигаю шторы и смотрю с высоты семнадцати этажей на запруженный толпами тротуар. Люди спешат по своим обычным делам.

И я собираюсь стать одной из них.

Приятно вновь вернуться в нормальное состояние.

* * *

– Ты никогда не звонишь заранее? – Харрис закатывает глаза, когда тем утром я вхожу в его кафе. Невозможно понять, шутит он или его на самом деле раздражает, что всякий раз, бывая в Нью-Йорке, я сваливаюсь на него, словно снег на голову.

– Заранее – неинтересно, – отвечаю я.

– Ты же знаешь, Грир не любит сюрпризы.

Я пожимаю плечами.

– Зато я люблю, а Грир любит меня, так что все отлично.

– Ее здесь нет. – Он поворачивается ко мне спиной, готовит капучино для женщины, которая уже нетерпеливо постукивает ногой. Я сажусь возле пустой барной стойки с единственным намерением выудить из него правду, потому что умею это делать.

– Куда она подевалась? – спрашиваю я.

– Дела, – отвечает он, вручая напиток посетительнице и одаривая ее своей самой обаятельной улыбкой, такой, чтобы ей захотелось снова и снова возвращаться сюда.

Я не большая поклонница Харриса, однако невозможно отрицать, что этот пройдоха чертовски привлекателен, но не как модель с рекламного щита на Таймс-сквер, а скорее как этакий красавчик-ботаник, вроде актера Джозефа Гордона-Левитта. Он с легкостью умеет трепаться на любую тему, знает все ходы и выходы в городе, как будто прожил здесь всю жизнь, рисует самые невероятные абстрактные акварели, готовит блюда практически любой кухни, причем вкуснее, чем продают навынос, может починить почти все что угодно и читает по книге в день.

Как он это все успевает, понятия не имею, однако вижу в этом изюминку.

Мне понятно, что в нем видит моя сестра. Он мастер на все руки. И он умный. Он ее страховочная сетка.

У нее никогда не было отца, чтобы позвать его на помощь, когда она тупила с домашним заданием или когда ломался холодильник и вода растекалась по всему полу, а она не могла позволить себе такой роскоши, как вызов ремонтника.

У нее никогда не было отца, который бы похвалил ее ум и красоту, сказал ей, что никогда нельзя довольствоваться достигнутым, но нужно всегда стремиться к вершине.

У нее никогда не было отца… зато у нее был Харрис.

– И когда же вы с Грир снова сойдетесь? – спрашиваю я, кладя подбородок на руки и подмигивая.

– Корабль давно отплыл, – говорит он, отказываясь встречаться с моим любопытным взглядом.

– По тебе этого не скажешь. Ты все еще любишь ее. Я знаю, даже не вздумай отрицать, – говорю я. – И она все еще любит тебя. Она по уши в тебя влюблена. Я это знаю, и ты это знаешь.

Харрис качает головой, вытирая стойку тряпкой в красную полоску.

– Я не верю в такую вещь, как брак.

– Ой! Один из этих.

Он фыркает.

– Брак изжил себя. Люди не обязаны жить с одним человеком всю свою жизнь. Никто никому не принадлежит. Если мы кого-то любим, мы можем быть с ним, если захотим, но нам не нужно дорогое кольцо и листок бумаги, который вы спрячете в шкафу для хранения документов и больше на него никогда не посмотрите.

Забавно, что он говорит это, потому что некоторое время назад они с Грир подумывали связать себя узами брака. Похоже, люди меняются, а вместе с ними меняются их мысли.

– Зато это романтично, – говорю я. – Это знак верности.

– Тогда у нас с тобой совершенно разные представления о романтике.

– Не спорю. – Я встаю и заглядываю за прилавок. – Послушай, Харрис. Если тебе скучно, не хочешь приготовить мне чай со льдом?

Я бы попросила «Лондонский туман», но если я его закажу, то потом буду думать о Ронане, а в последнее время я только это и делаю.

Его плечи понуро опускаются. Мне кажется, это притворство, ведь он все равно идет и готовит мне чай. Мгновение спустя он ставит передо мной чашку и приветствует у кассы женщину в туфлях от Гуччи.

Во всех других заведениях у них есть бариста, кассир и кто там еще требуется. Но это их флагманское кафе, всего шестьсот квадратных футов, и ему нравится самому обслуживать посетителей.

Он также ярый сторонник контроля, ему нужно постоянно знать, что происходит, следить за тем, чтобы кофе варился при идеальной температуре двести пять градусов по Фаренгейту и ни одна чашка чая не заваривалась дольше трех-пяти минут. Это самое маленькое их кафе, зато оно приносит больше всего дохода, и это, безусловно, заслуга Харриса.

Он возвращается, чтобы приготовить даме у стойки двойной мокко со льдом, и она протягивает ему двадцатидолларовую купюру.

– Итак, вернемся к Грир, – говорю я.

Лицо Харриса каменеет.

– Признайся честно, ты ведь в течение многих лет пудрил ей мозги.

– По чьим словам?

– Это не вопрос мнения. – Я потягиваю чай со льдом. Он идеален. Может, Харрис не так уж и плохо ко мне относится? Или же у него пунктик в отношении качества? Вероятно, последнее. – Это факт.

– Не понимаю, чего ты ожидаешь от меня, – говорит он. – Мы работаем вместе. Мы всегда вместе. И она мой лучший друг. Уверяю тебя, никто никому не пудрит мозги. Просто… нам так лучше. Это то, что в данный момент устраивает нас обоих. И должен ли я напоминать, что это она съехала от меня, а не наоборот?

Я вздыхаю. Мне вспоминаются грустные нотки в голосе моей сестры всякий раз, когда она говорит о Харрисе. Она все еще любит его. Она все еще питает надежду. И глядя на него сейчас, я вижу, что он не намерен возвращаться к тому, что было. Если бы он хотел ее вернуть, он бы боролся за нее. Если он может бороться против изменения климата, то что мешает ему побороться за женщину, которую любит?

– Кто-нибудь когда-нибудь говорил тебе, что ты придурок? – спрашиваю я. – И эгоист.

– Никогда, – с улыбкой отвечает он.

– Тогда я это говорю. – Я делаю глоток чая. – Это потому, что ты единственный мальчик в семье.

– Что?

– Ты единственный мальчик в своей семье. Причем самый младший, – говорю я. – Ты привык к тому, что с тобой все должны носиться. И тебе никогда не приходилось делить чье-то внимание. Вот почему ты такой мудак.

– Ничего себе. – Он на миг умолкает. – Это довольно сурово, Мередит.

– Думаю, ты мог бы быть и повежливей, – говорю я. – И тебе придется поработать над этим.

– Я вежливый. – Одна его бровь недоуменно ползет вверх.

– Не со мной, – говорю я.

– Это лишь потому, что мне не все равно. Ты как маленькая сестренка, которой у меня никогда не было. И Грир жутко бесит, когда ты совершаешь всякие глупости… Не знаю… как можно было выйти замуж за мужчину вдвое старше тебя.

У меня от удивления отваливается челюсть.

– Ты серьезно, Харрис? Ты решил втянуть в это и моего мужа?

– Не твоего мужа. Твой брак, – уточняет он. – Он просто какое-то недоразумение, тебе не кажется?

Я качаю головой и смотрю вниз. Я бы не назвала свой брак недоразумением, но его слова ранят меня.

На двери звякает колокольчик. В кафе, прижав телефон к уху, входит Грир и, не поднимая глаз, проходит мимо меня. В следующий миг она исчезает в своем кабинете и закрывает за собой дверь.

Я слезаю с табурета и решительно направляюсь следом за ней. Увидев меня, она не улыбается. Не тушуется и не смущается, но, закончив говорить, зарывается лицом в ладони.

– Что случилось? Что не так? – спрашиваю я.

– Только что говорила с нашим бухгалтером, – отвечает она. – Скоро мы начнем закрывать наши кафе.

– Наши кафе… множественное число… то есть больше, чем одно кафе? – спрашиваю я.

Скрестив на груди руки, она откидывается на спинку стула и тупо смотрит в пространство.

– Да. По крайней мере три из пяти.

– Что?

Она качает головой.

– Выручка упала. Некоторые кафе работают в убыток.

– Понятно, вам нужно просто обрезать жирок. Оставить лишь те, что приносят вам деньги, – говорю я. –  Пойдем чего-нибудь выпьем. Я угощаю, – говорю я. – У меня в сумочке лежит «ксанакс», можешь взять его себе.

Ее бледно-голубые глаза в упор смотрят в мои, и я понимаю, что превратилась в одну из тех домохозяек с таблетками, которые щелчком своих наманикюренных пальчиков исхитряются получить у семейного врача любое лекарство, какое только захотят.

– Шутка, – говорю я. Хотя на самом деле нет. – Но пойдем. Давай выберемся отсюда. В любом случае Харрис просто невыносим.

– Я не могу иметь дело одновременно с вами двумя, – говорит она. – Только не сегодня.

– Я шучу. – Это моя очередная ложь. – Он просто прелесть. На самом деле мы говорили о тебе.

Десяток слов – их оказалось достаточно, чтобы завладеть ее вниманием и отвлечь от отчаяния. Взяв сестру под руку, я вытаскиваю ее из кресла и хватаю ее сумочку.

– Пойдем. Выпьем чего-нибудь, и я тебе все расскажу.

Глава 26

Грир

День восьмой

Сайт FindMeredithPrice сегодня буквально гудит. С тех пор как вчера обнародовали новость про Ронана, каждый кабельный новостной канал мусолит и пересказывает одни и те же несусветные версии, а телезрители требуют новых. Согласно опросу Си-эн-эн, восемьдесят четыре процента зрителей считают, что за исчезновением Мередит стоит Ронан.

Я кладу телефон на кухонный стол, когда в кухню входит моя мать, ведя на буксире Уэйда. Утро, и они спустились на завтрак. И как только они могут набивать желудки в такое время? Это выше моего понимания, но мать как будто спрятала голову в песок и не желает ничего знать.

Это ее способ не сойти с ума.

Впрочем, мы не лучше.

Но у меня, в отличие от нее, отшибло аппетит. Так обычно бывает, когда я нахожусь в состоянии стресса. Мое тело отключается. Оно не спит и не ест. Оно входит в режим выживания, посылая время от времени сигналы о жажде, напоминая, что нужно хотя бы изредка пить воду.

– Грир, не хочешь тостов? – спрашивает мать, вытаскивая из кладовой каравай хлеба ручной выпечки.

– Нет, спасибо.

– Тебе нужно что-нибудь съесть, – говорит она. – Ты худая, как жердь.

– Просто я думаю о куда более важных вещах, – говорю я.

– Мы все о них думаем, Грир, – говорит Уэйд. Ненавижу, когда он называет меня по имени. Такое впечатление, будто он втирается мне в друзья. – Ты ведь знаешь, что мозг лучше работает на полный желудок. Это доказано. Тебе это скажет любой ученый.

Вчера вечером, после того как проснулась в два часа ночи с урчанием в животе, я попыталась съесть немного овсянки, но в ту секунду, когда я отправила в рот третью ложку, овсянка пригрозила выйти наружу тем же путем, каким попала в желудок, и я была вынуждена отодвинуть тарелку.

– Приготовлю себе что-нибудь попозже, – говорю я, просто для того, чтобы они отстали от меня, и краем глаза замечаю силуэт Эндрю.

– Доброе утро, Эндрю! – Моя мать сжимает губы. Так обычно говорят с карликовым пуделем или двухлетним ребенком. – Как спалось, мой дорогой?

Она потирает ему спину, словно он ребенок, хотя разница в возрасте у них всего лет пятнадцать. Он сонно бормочет «доброе утро» и направляется к кофеварке рядом с холодильником. Налив себе маленькую чашку, он садится рядом со мной за стол.

– Есть какие-то известия от нового детектива? – спрашиваю я. – Черт, забыла его имя.

Он поворачивается ко мне. Тени под его глазами в последнее время стали намного заметнее.

– Биксби. И да, вчера, – говорит он. – Они все еще работают над этим.

– Это все, что они вам сказали? Они все еще работают над этим? – В последнее время от этой безнадеги у меня уже сводит челюсти. – Что они делают? Что конкретно? Что они предпринимают, чтобы найти ее?

Глядя на живописный задний двор, Эндрю делает глоток эспрессо. Горы вдали укутаны туманной дымкой, скрывающей их заснеженные вершины. Для такого ужасного дня это слишком прекрасный вид.

– Всю неделю поисковые группы прочесывали леса в нашей местности, – говорит он. – В основном это волонтеры, работающие круглосуточно. Люди прилетели со всего мира. Поисково-спасательные самолеты оборудованы инфракрасными камерами, тепловыми датчиками и все такое прочее. Они не сидят без дела в ожидании телефонного звонка. Это я тебе гарантирую.

Похоже, я раздражаю его, но ведь это он дал уклончивый ответ, так что мне нет причин в чем-то себя укорять.

– Сегодня они берут с собой собаку, – говорит он.

– Натасканную на поиск трупов?

– Что-то вроде того.

– То есть они ищут тело. – У меня ноет сердце, но не потому, что я думаю, что она мертва, а потому, что они это делают. Похоже, они утратили надежду найти мою сестру живой.

– Они ищут все, что смогут найти. – Он вздыхает, отказываясь посмотреть мне в глаза.

– А почему ее не ищешь ты? – спрашиваю я. – Если не ошибаюсь, с тебя сняли все подозрения и спихнули их на Ронана. Теперь тебе можно спокойно выходить из дома.

– Грир! – одергивает меня мать, но на меня это никак не действует, ни сейчас, ни в детстве. Даже тогда я не могла уважать ее или воспринимать серьезно. А сейчас тем более.

Терпение Эндрю лопается. Стукнув кулаком по дереву, он встает из-за стола.

– Прекрати!

Мои брови едут на лоб.

– Что именно? Прекратить указывать на то, что все остальные в упор не видят? Прекратить искать мою сестру? Что, Эндрю? Что прекратить?

Он готов испепелить меня взглядом.

– Прекрати быть такой стервой.

Подойдя к двери кухни, Эндрю останавливается, потрясает в воздухе кулаками и открывает рот, словно хочет что-то сказать. Но, похоже, одергивает себя и, весь обмякнув, безвольно опускает руки.

Затем за стол садится Изабо. Словно принцесса, проведя ночь в кровати под балдахином, она еще не успела причесать свои темные волосы. Она зевает, наблюдая за нами, как будто мы собрались здесь, чтобы развлекать ее.

– Сейчас не место, – говорит Уэйд, кивком указывая на девочку. – Может, вам двоим стоит закончить этот разговор наедине?

– Здесь больше не о чем говорить. – Эндрю рассекает рукой воздух. – Моя жена пропала, Грир. Я живу под громадным давлением, каждый мой шаг на виду. Ты хотя бы представляешь, каково это? Ты же сидишь сложа руки, и судишь меня, и смотришь на меня так, как будто ее исчезновение – это моих рук дело. И после всего этого я должен терпеть тебя в своем доме?

– Эндрю… – Моя мать впервые за десятилетия встает на мою защиту. – Давайте не будем говорить ничего, о чем могли бы потом пожалеть.

– Простите, Бренда. – Он поворачивается к ней. – Но я не могу. Я больше не в силах это терпеть. Пусть уматывает. По крайней мере… на какое-то время.

Черт!

Отели здесь безумно дорогие. Когда я в последний раз проверяла, самый дешевый был пятьсот долларов за ночь в межсезонье, а сейчас самый пик сезона.

Да, жить здесь мне явно не по карману. У меня и так почти все деньги уходят на аренду моей студии. Но что еще хуже, я не могу позволить себе пропустить даже несколько дней поисков Мередит.

– Возможно, я наговорила лишнего, – говорю я. – Возможно, позволила эмоциям взять над собой верх. Я извиняюсь. – Я пытаюсь посмотреть ему в глаза, но он упорно отводит взгляд в сторону. – Я на несколько дней уеду домой, чтобы ты отдохнул от меня. А когда я вернусь, мы начнем все заново. Я постараюсь проявлять такт и отдавать себе отчет в том, каково тебе сейчас.

При мысли о том, что я должна уехать отсюда, так и не получив ответов на все вопросы и ни на шаг не приблизившись к разгадке того, что же случилось с моей сестрой, у меня скручивает живот, но тяжелое дыхание Эндрю и его ледяной взгляд говорят мне, что я здесь лишняя. И пока мы не найдем Мер, мне нужно найти себе крышу над головой.

Холодно сжав губы, он кивает.

Вернувшись в свою комнату, я собираю вещи и заказываю билет. Мой рейс уже сегодня вечером.

Глава 27

Мередит

Восемнадцать месяцев назад

Он дома.

Сидя за кухонным столом с открытым конвертом от господ Маккрея, Прендергаста и Ван Клифа, я кончиками пальцев провожу по порванной бумаге.

– Привет. – Эндрю проходит мимо с портфелем в руке и целует меня в макушку. – Как прошел день?

Я ничего не отвечаю. Моя кровь кипит от открытия, которое я сделала всего час назад.

От скуки я взялась за уборку. Я потратила большую часть дня, приводя в порядок все, что попадалось мне под руку: столы, ящики, шкафы. Но когда, придя в кабинет Эндрю, я обнаружила адресованное мне вскрытое письмо шестимесячной давности, спрятанное под горами бумаг в его нижнем левом ящике, мой мир покачнулся.

– Почему это было в твоем кабинете? – спрашиваю я. – И какого черта конверт вскрыт?

Я подталкиваю разорванный конверт через весь стол. Эндрю щурится, его плечи опускаются. Он со вздохом садится рядом со мной и трет ладонями щеки, как будто собирается с мыслями.

– Хотела бы услышать от тебя, что это значит. – Я в ярости. Она грозит задушить меня. Еще бы, ведь, по сути, мой муж меня предал. Что еще он сделал, чего я не знаю?

В конверте лежало письмо от адвоката моего биологического отца относительно трастового фонда, доступ к которому я должна получить по достижении двадцати шести лет.

Я никогда не говорила Эндрю об этих деньгах.

Я вообще никому не говорила о них.

Грир и моя мать – единственные, кто в курсе, и я хотела, чтобы так было и дальше.

Женщина стоимостью пять миллионов может стать опасным товаром в чужих руках. Да, я молода, но я не наивна.

– Я думал, что это от адвоката по бракоразводным процессам, – сказал он. – Я не хотел оставаться в неведении.

Я закатываю глаза. С моих губ срывается недоверчивый смешок.

– Серьезно, Эндрю? Это твое оправдание?

– Да. – Он выглядит серьезно. И говорит серьезно. Но я ему не верю.

– Это вторжение в личную жизнь, – говорю я.

– Извини, Мередит. Честное слово, извини.

Он вполне мог заговорить со мной о фонде, упрекнуть меня в том, что я скрывала его существование, но он этого почему-то не делает, не знаю почему. Наверно, для него пять миллионов – это капля в море, из-за которой не стоит раздувать скандал?

Я встаю из-за стола, мне неприятно находиться с ним рядом. Но он тоже встает и тянется к моей руке. Я вырываю руку и шагаю к лестнице.

– Ты куда?

– Мне нужно подумать. – Я осознаю лицемерный характер своей злости. Я злюсь на него за то, что он скрывал что-то от меня, хотя сама все это время делала то же самое. И все же он меня предал. Мне нужно побыть наедине с моими мыслями. Нужно все хорошенько обдумать и решить, что это значит для будущего нашего брака.

Возможно, все были правы. Возможно, нам не стоит оставаться вместе. Брак, построенный на секретах, недолговечен.

– Мне жаль. – Он вновь извиняется, и это крайне важно, потому что Эндрю Прайс не привык этого делать. Он идет за мной следом так близко, что я чувствую тепло его тела, ощущаю спиной исходящую от него энергию.

Дойдя до середины лестницы, я поворачиваюсь к нему.

– Пожалуйста. Мне нужно побыть одной.

– Нет, мы должны поговорить. – Он вновь тянется ко мне, его пальцы сжимают мое запястье и тянут с такой силой, что я едва не падаю на колени. Я выдергиваю руку, тру пульсирующую от боли покрасневшую кожу и прижимаю руку к груди. – Никогда больше не трогай меня так!

Впервые я вижу в его глазах уязвимость. Неужели он действительно боится потерять меня? Да, он неприлично богат, но теперь, когда у меня будут собственные деньги, он не сможет вечно держать меня на поводке, и эта неуверенность его пугает.

Эндрю любит проявлять обо мне заботу. Ему нравится, что я в нем нуждаюсь. И теперь, когда он знает, что скоро этого не будет, что он теряет превосходство, ему страшно. Полтора года брака позади, и я только сейчас начинаю понимать комплексы этого успешного, обаятельного, влиятельного человека. Они гораздо глубже, чем я могла себе представить.

– Сегодня ты ляжешь спать в гостевом домике, – говорю я ему, прежде чем повернуться к нему спиной. Я поднимаюсь по лестнице, иду в нашу спальню, закрываю за собой дверь и запираюсь на ключ.

Затаив дыхание, я прижимаюсь ухом к двери и жду, не раздадутся ли шаги, вздохи, что-нибудь, что сказало бы мне о том, что он пытается нарушить мои границы.

Но за дверью тихо.

Раздевшись, я набираю самую горячую ванну, какую только могу вынести, и когда выхожу, я смотрю в окно, обращенное на заднюю часть дома. В гостевом домике горит свет. Силуэт Эндрю движется за шторами.

Это новое для меня ощущение – одержать верх.

Забравшись в кровать, я прижимаю к груди телефон. Мое тело, словно налитое свинцом, тонет в мягкой постели.

Я должна с кем-то поговорить, решить, что мне делать дальше. Я остаюсь? Или ухожу? Не слишком ли остро я реагирую? Если позвонить сестре, она начнет читать мне лекции, убеждать меня бросить его и возненавидит его даже больше, чем сейчас. Если позвонить Эллисон, каждый раз, видя нас вместе, она будет вспоминать этот звонок, а так как она моя единственная подруга, то возникнет неловкость. Мать – вообще полный швах по части советов, она не в состоянии сохранить секрет, даже чтобы спасти собственную жизнь.

Мне требуется непредвзятое мнение, кто-то такой, кто меня выслушает и не станет говорить мне то, что, по его мнению, я хочу услышать, и кто не станет судить меня, поскольку небезразличен ко мне и потому не может быть объективным.

Я ворочаюсь в постели, и вдруг мне на ум приходит Харрис.

По большому счету я ему безразлична, и это означает, что он не предвзят и не побоится сказать горькую правду.

Горькая правда – именно то, что мне сейчас нужно.

Правда и жестокая честность.

Я пролистываю ленту контактов в мобильнике и нахожу его имя. Мне хватит пальцев обеих рук, чтобы посчитать, сколько раз я звонила ему, но сейчас это мой лучший выбор.

Точнее, мой единственный вариант.

Сейчас в Нью-Йорке почти восемь часов. Возможно, он еще не вернулся домой с работы, поскольку ньюйоркцы имеют привычку пить кофе круглосуточно, но я могу оставить ему голосовое сообщение. Если он не перезвонит, значит, он не хочет со мной разговаривать, и это нормально, но я все равно попробую.

Мой большой палец нажимает на его имя. Раздаются два гудка. Он отвечает.

– Харрис, – говорю я, чувствуя, что у меня перехватило дыхание. – Если честно, я не ожидала, что ты ответишь.

– Что случилось? – спрашивает он. По его тону не скажешь, что я ему противна.

– У тебя есть секунда, чтобы поговорить?

– Если речь идет о Грир, то нет, – отвечает он.

– Дело не в Грир.

Он молчит.

– Мне нужен совет, – говорю я.

Звяканье кастрюль на фоне джазовой музыки подсказывает мне, что он, похоже, дома и готовит себе ужин.

– Ты один? – спрашиваю я, что на самом деле означает: «Она у тебя?»

– Да, один. – Несколько секунд мне слышна текущая из крана вода.

– У меня столько всего накопилось внутри, и мне нужно срочно излить душу, но мне не с кем поговорить, – говорю я.

– Могу на секунду быть с тобой откровенным? – спрашивает он, щелкая на заднем плане газовой горелкой. – Ты плохо разбираешься в людях, Мередит. Ваши отношения всегда были поверхностными, в лучшем случае. В них нет глубины, и поэтому они такие недолговечные. Сколько друзей ты завела в Глейшер-Парке?

– Одного человека.

– Именно это я и хотел сказать. И почему ты сейчас звонишь мне, а не этому своему другу?

– Мне неудобно говорить с ней об этом.

– Все понятно. – Его снисходительный тон почти невозможно игнорировать, но я стараюсь. – В любом случае, чем я могу тебе помочь? Какую суровую реальность я имею честь возложить сегодня на твои хрупкие плечи?

Вздохнув, я выкладываю ему все, каких бы усилий и унижения мне это ни стоило бы.

– У меня проблемы с мужем.

Харрис молчит. Затем:

– Продолжай.

– Он изменился, – говорю я. – Это не тот человек, за которого я вышла замуж.

– Это обычное дело, Мередит. Вероятно, он думает то же самое и о тебе.

– Сначала это были перепады страсти и отстраненности, которые я не могла объяснить, – говорю я. – Но сегодня утром я нашла письмо от адвоката, адресованное мне. Так вот, он его вскрыл и спрятал.

– Что ты сказала?

Я набираю полную грудь воздуха и задерживаю дыхание, решая, стоит ли делиться с ним этой информацией. Насколько я знаю, Грир никогда не говорила Харрису о моем трастовом фонде. Много лет назад я взяла с нее клятву молчания и уверена, что она ее не нарушила.

Но сегодня я должна ему об этом сказать.

– Он узнал, что в следующем году у меня появятся свои деньги, – говорю я. – Приличная сумма. Я не говорила ему о ней до того, как мы поженились, не хотела, чтобы он смотрел на меня другим взглядом. К тому же у него уже есть деньги. Ему не нужны мои. Я не думала, что это так важно.

– Вступая в брак с секретами, особенно если речь идет о деньгах, человек обрекает себя на провал, – говорит он. – Если вы оба не будете честны и откровенны друг с другом во всем, зачем вам вообще быть вместе? Вы можете пойти каждый своим путем прямо сейчас. Раз доверия больше нет, считай, что нет вообще ничего.

– Я зла на него, Харрис, – говорю я. – Но пока еще не решила, хочу ли я порвать с ним. С моей стороны не совсем честно злиться на него.

– А почему нет? – усмехается он. – Вскрытие чужой почты считается преступлением. Сокрытие этого факта поднимает сам поступок на совершенно иной уровень.

– Я сама была далеко не идеальной женой.

– Поясни. – В трубке слышится металлический звон венчика по стальной кастрюле.

– Несколько месяцев назад у меня была… интрижка.

– Измена, Мередит. Ты ему изменила. Давай не будем преуменьшать. Ты вряд ли себе поможешь, открещиваясь от собственных поступков.

– Хорошо. Измена. Я ему изменила. – Я говорю еле слышно, хотя в моем распоряжении целый дом. Я еще ни разу не произносила этого слова… измена. Я жду секунду, чтобы оно проникло мне под кожу. – Я сожалею об этом. Так получилось. Я совершила ошибку. Но я никогда не говорила ему.

– А зря.

– Это был бы конец, ведь так? После такого пути назад нет, – говорю я. – Он никогда бы не посмотрел на меня так, как раньше. Он никогда бы не поверил мне снова.

– Ты видишь себя замужем за ним всю оставшуюся жизнь? – спрашивает Харрис. – Сколько вы с ним женаты, года полтора? И у вас уже возникли все эти проблемы? Проснись, Мередит! Ты вышла замуж не за того человека. Возможно, тобой двигали ложные причины. Кроме того, у тебя серьезные проблемы с отцом, и теперь тебе приходится иметь дело с последствиями своих действий.

Харрис говорит со мной так, как со мной говорил бы отец. Или мое представление о нем. Я видела его только на фотографиях, но он, похоже, из тех, кто достиг вершин отнюдь не благодаря слепому везению. Он умный. Люди с ним не спорят. Они его уважают. О его успехе пишут в газетах. Он опытный наставник людей. Он многого достиг, по крайней мере, это понятно из того, что я о нем читала. В Израиле он чертовски уважаемый человек.

Мне всегда было интересно, как он относится к моим сводным братьям и сестрам. Кто он для них – отец года или же просто кормилец?

Его никто не заставлял заботиться обо мне в финансовом плане, однако он это сделал. Возможно, он не хотел встречаться со мной, признавать мое существование, но само учреждение трастового фонда на мое имя свидетельствует о том, что на каком-то уровне я была ему небезразлична. Странным образом всякий раз, когда я думаю об этом, мое сердце разбивается.

– И давай посмотрим правде в глаза. Ты молода. Некоторые могут даже назвать тебя типичным миллениалом. Ты отказываешься признать, что ровным счетом ничего не знаешь, и каждое твое решение вращается вокруг твоего хрупкого крошечного эго, – продолжает Харрис. – Так что давай начнем с этого. Признай, что ты совершила ошибку. И прими ее последствия.

– То есть я должна признаться во всем? – спрашиваю я.

– Да. Он твой муж. У него есть право знать, получала ли ты недавно удовольствие от чужого члена внутри тебя.

– Тебе нет необходимости быть вульгарным.

– Как, по-твоему, он отреагирует? Он превратит твою жизнь в ад и изведет тебя своими попреками? – спрашивает он. – Я уже видел такое раньше. Человек кажется совершенно нормальным, а потом… щелк. Те, у кого самое большое эго, срываются сильнее всех.

Я смотрю на свое запястье. Оно красное, завтра здесь наверняка появится синяк. Но боль в целом утихла.

– Понятия не имею, – говорю я. – Я не знаю его так хорошо, как мне казалось. Я видела, как он расстраивается из-за мелочей, но это… это не мелочь.

– Просто будь осторожна, – говорит он. – В любом случае я собираюсь ужинать. Это все, что ты хотела?

Я натягиваю одеяло до подбородка и откидываюсь на подушку.

– Да.

– Пока.

– Спасибо, что поговорил со мной, – добавляю я.

– Не за что.

– Харрис? – спрашиваю я, прежде чем он положит трубку. – Пожалуйста, не говори Грир про наш разговор. Она тотчас поймет, что что-то не так.

– Можешь не беспокоиться.

Глава 28

Грир

День восьмой

По дороге из города я заглядываю в полицейское управление, чтобы встретиться с Биксби, детективом, который заменил Ронана в качестве главного следователя по этому делу. К моему великому удивлению, он стоит в вестибюле и болтает с дежурной, у которой, видимо, сейчас перерыв.

– Биксби, – говорю я, глядя на его нашивку с именем, и жду, когда он повернет ко мне свою самодовольную физиономию с двумя подбородками.

– Да? Что вы хотели? – спрашивает он.

– Я сестра Мередит Прайс, – говорю я и протягиваю руку, дабы произвести хорошее первое впечатление. Я хочу, чтобы он доверял мне, как доверял мне Ронан. – Грир Эмброуз.

Выражение его лица тотчас меняется. Дежурная быстро прощается и исчезает в коридоре. Он пожимает мне руку.

– Гарольд Биксби.

Его живот слегка переваливается через ремень, ткань форменной рубашки туго натянута и с трудом держится на маленьких блестящих пуговицах.

– Эндрю сказал, что сегодня вы берете с собой собаку для розыска трупов? – спрашиваю я.

Он пристально смотрит на меня.

– Мы исчерпали все варианты. Это стандартная операция. Это вовсе не означает, что…

– Понятно, – я перебиваю его, не давая закончить. – Просто я не знала, вдруг есть нечто такое, что известно вам, но чем вы еще не спешите поделиться?

– Мы поделились с мистером Прайсом всем, чем могли, – говорит он.

– Есть ли что-то, чем вы не делитесь? – Чтобы смягчить свой вопрос, я цепляю на лицо доброжелательную улыбку.

– Если и есть, мэм, я не имею права вам это говорить. Мы сообщаем обо всем, чем, на наш взгляд, необходимо поделиться.

– Так да или нет, детектив? – говорю я, улыбаясь так широко, что у меня болят щеки. Наверное, я похожа на сумасшедшую.

– Как я уже сказал, мы делимся тем, чем можем, – говорит он. – Все, что может поставить под угрозу расследование, не может стать достоянием гласности.

– Но ведь Эндрю – не человек с улицы. Он ее муж.

– Это не играет роли. У нас есть работа, и мы должны делать ее таким образом, чтобы это не поставило под угрозу расследование. – Он проводит большим и средним пальцами по уголкам рта и наклоняет голову. – Тем не менее это вовсе не значит, что у нас есть некая новая информация.

– Просто последний детектив был готов держать нас в курсе всего, – говорю я.

– И этот детектив в настоящее время отстранен от работы за неэтичное поведение при расследовании порученного ему дела.

Что ж, справедливо.

– Мы ищем ее так же упорно, как и вы. Если есть что-то, что может нам помочь, мы бы хотели знать.

– Нисколько не сомневаюсь. – Не обращая внимания на его вздохи и сложенные на груди руки, я добавляю: – В любом случае я на несколько дней уезжаю, возвращаюсь домой в Нью-Йорк. Если в мое отсутствие вы узнаете что-то новое, могу я попросить вас поставить меня в известность? Я дам вам мой номер. Мой телефон всегда включен. Я вернусь первым же рейсом.

Мой мозг прокручивает жуткий сценарий: собака, нашедшая человеческие останки… я узнаю об этом из новостного выпуска кабельного канала прежде, чем раздается телефонный звонок из Глейшер-Парка.

Он жестом приглашает меня подойти к стойке дежурного. Женщина за стойкой протягивает ему ручку и листок бумаги. Я быстро пишу свой номер, затем свое имя полностью и рассыпаюсь в благодарностях за потрясающую работу, проделанную им на данный момент.

Он складывает листок пополам и кладет в левый нагрудный карман. Ставлю миллион долларов на то, что он тотчас забудет о нем, пока не найдет в стиральной машине, размокший и неразборчивый.

– Спасибо, – говорю я еще раз и протягиваю на прощанье руку. – Я ценю вашу помощь.

С этими словами я поворачиваюсь и выхожу на улицу, где меня ждет такси.

Из-за сегодняшней суматохи у меня не было возможности сообщить Харрису, что я возвращаюсь. Он, как и я, терпеть не может сюрпризы, но на этот раз будет вынужден сделать исключение. Кроме того, мне интересно увидеть выражение его лица, когда я свалюсь на него как снег на голову.

Возможно, это единственное, что поможет мне пережить эту черную полосу.

Глава 29

Мередит

Семнадцать месяцев назад

Нью-Йорк без Эндрю… совсем другой. Но после истории с письмом он ослабил поводок, давая мне больше свободы действий, как будто боится потерять меня, если будет натягивать его слишком сильно. Сам он этого не сказал, но знает: если захочу, я в любой момент могу выйти за дверь. Думаю, это заставило его иначе посмотреть на многие вещи.

На прошлой неделе за ужином я как бы случайно обмолвилась, что хочу навестить сестру. На следующее утро его секретарь забронировала мне билет, и Эндрю поселил меня в президентский люкс нашего любимого отеля.

Когда я вчера прилетела в Нью-Йорк, на моей кровати в отеле лежал пакет с запиской от него. По его просьбе мне доставили мои любимые местные сладости, а также сумочку от Шанель, экземпляр последнего романа Дианы Чемберлен, причем с автографом, а также список бронирований, которые он сделал для меня в ресторанах и роскошных спа-салонах, куда обычно можно попасть, лишь прождав пару месяцев.

Он из кожи вон лезет, чтобы доставить мне удовольствие. Маятник качнулся обратно.

Я же просто хочу погулять по городу с Грир, поесть хот-догов и соленых крендельков, продающихся с тележки возле Центрального парка. Заглянуть в наши любимые магазинчики. Выпить горячего шоколада, если будет настроение. Часами кататься на метро с единственной целью – поглазеть на людей, как мы делали, когда были моложе.

Когда в то утро я вхожу в их кафе, колокольчик на двери звякает. Харрис тотчас отрывает взгляд от шумного кофейного автомата. Впервые за все время нашего знакомства он, увидев меня, не стонет, не дуется, не вздыхает и не морщит лоб.

В течение последнего месяца мы с ним разговаривали по телефону почти каждый вечер. Обычно я жду, пока Эндрю ляжет, после чего крадучись выхожу на улицу, чтобы сесть в машину, или под покровом ночи на цыпочках иду в гостевой дом.

Это не измена.

Я не привязана к Харрису эмоционально и не фантазирую о нем.

Он на сто процентов просто друг.

Эндрю не понял бы. Несмотря на наши разногласия, я доверяю Харрису. Доверяю его жестокой честности – ведь у него нет личной заинтересованности в этой игре.

– Привет, – говорю я, останавливаясь посередине кофейни. Здесь полно народа, а из колонок, подвешенных к потолку, играет независимая рок-группа. Это похоже на сцену из какого-то фильма.

Я улыбаюсь. Он тоже.

– Привет, – говорит он.

Это… что-то… новое.

– Где Грир? – спрашиваю я. Впервые я решила не преподносить ей сюрпризов. Поскольку я прилетела на неделю, мне ничего другого не оставалось, кроме как предупредить ее о моем приезде, чтобы она смогла выкроить время для всех дел, что мы собираемся делать вместе.

Я сажусь на краю бара и наблюдаю, как Харрис готовит напитки. Ему помогает бариста, которого я никогда раньше не видела, – какой-то парень с выкрашенными в черный цвет волосами, кольцом в носу и татуировками, покрывающими обе руки. Он довольно молод и потому еще не избавился от угревой сыпи. Он тише воды, ниже травы и работает старательно – вероятно, потому, что знает, что Харрис следит за ним, словно ястреб.

– Кто этот новый парень? – спрашиваю я у Харриса.

– А, этот? Это мой протеже, – говорит он. – Маленький Харрис.

Я ухмыляюсь и закатываю глаза.

– Как его настоящее имя?

– Джейк. Но Маленький Харрис звучит гораздо лучше, не так ли?

– Смотри, не лопни от гордости. – Я вытаскиваю из сумки телефон и от скуки проверяю электронную почту. Единственные письма, которые я получаю в эти дни, это рекламная рассылка: например, «Нордстром» проводит распродажу или у «Нет-а-Портер» бесплатная доставка при заказах свыше пятисот долларов.

– Сделай мне чай со льдом, хорошо?

Он ставит передо мной кружку, хотя я его не просила.

– Здорово. – Я встречаюсь с ним взглядом. – Когда ты только успел?.. Я даже не заметила… Вот это да. Спасибо.

– Не нужно изображать удивление. Я не всегда веду себя как долбаный мудак. – Он возвращается к Маленькому Харрису и учит его, как лучше всего сделать шапку пены на капучино, а когда возвращается, ставит локти на стойку. – Я просто хочу извиниться.

– За что?

– За свои вечные наезды на тебя.

– Это еще мягко сказано.

Он на секунду опускает глаза.

– Проговорив с тобой весь этот месяц, узнав тебя ближе… я понял: ты просто чувствовала себя потерянной и в той ситуации, в какой ты оказалась, поступала так, как тебе казалось правильным. Ненадежная мать. Отсутствующий отец. Чересчур строгая сестра.

Он улыбается. Я тоже.

– Я не знаю, что я, черт возьми, делаю, – говорю я, взяв в ладони горячую чашку.

– Я тоже, – говорит он. – Никто не знает. Мы просто… делаем все возможное. Пытаемся разобраться в вещах, которых нам никогда не понять.

– Ты о чем-то сожалеешь? – спрашиваю я, вспомнив о Ронане. В последнее время он играет со мной в игры, и я понятия не имею почему. Иногда я могу днями, а то и неделями не думать о нем. В иные дни я не могу выкинуть его из головы… мучаюсь вопросом, как у него дела… думает ли он обо мне, скучает ли по мне и тому, что у нас было. Пытаюсь понять, почему после всех этих месяцев мне до сих пор не все равно…

Харрис пожимает плечами.

– Жизнь слишком коротка, чтобы зацикливаться на таких вещах. Выброси из головы. Двигайся дальше. И постарайся в следующий раз не повторить старых ошибок.

– Ты когда-нибудь изменял Грир? – Я кладу руку на сердце. – Клянусь богом, я ей не скажу.

Он морщит нос, как будто я оскорбила его моим вопросом, и смотрит в пол.

– Никогда.

Не думаю, что он лжет. С другой стороны, как я могу поручиться?

– У нас с Грир были сложные отношения. Но я никогда ей не изменял, – говорит он. – Не изменял потому, что любил ее. Я действительно любил ее. Когда я был с ней, я принадлежал только ей и никому другому.

– Я любила Эндрю, – говорю я и сама удивляюсь, почему я использую прошедшее время. – Вернее, люблю…

– Неправда. – Он качает головой. – Тебе только кажется. Ты даже не представляешь, что такое любовь, потому что никто никогда не показывал тебе раньше, что это такое.

– Откуда ты знаешь?

– Я давно тебя знаю, Мер, – говорит он. – Я видел парней, которых ты приводила домой, из твоей ленты друзей в социальных сетях. Я видел мужчин, положивших на тебя глаз по причинам, которые ты предпочитаешь не замечать.

– Ты на что намекаешь?

– Брось, – говорит он. – Неужели я должен это тебе объяснять? Эндрю.

– Эндрю меня любит.

– Неправда, – он проводит рукой по волосам, – Эндрю любит не тебя, а то, каким он чувствует себя с тобой рядом. Это то, что любит Эндрю.

Я упрямо качаю головой.

– Ты видел его всего раз. Ты просто не имеешь права так говорить.

– О, имею и еще какое! И потому говорю. – Он то ли поддразнивает меня, то ли сердится за то, что я отказываюсь поверить ему на слово. – Он богатый, неуверенный в себе человек. Ты молодая, красивая женщина. Из такой комбинации ничего хорошего не получится.

Я краснею. Харрис никогда не называл меня красивой. И не припомню, чтобы он называл красивой Грир.

– Что у вас с ним общего? – спрашивает он. – Что привлекло тебя к нему в первую очередь?

Я открываю рот, чтобы ответить, но он перебивает меня:

– Он старше. Мудрее. Опытнее. У него есть деньги, а значит, за ним ты как за каменной стеной, – говорит он. – Он смотрел на тебя такими глазами, как будто отродясь не видел такой крутой телочки, но в отличие от молодых парней умел сделать так, чтобы ты почувствовала себя самой желанной женщиной в мире.

Харрис менее чем за десять секунд подводит итог первых шести месяцев моих отношений с Эндрю.

– Как я уже сказал, у тебя проблемы с личностью отца. – Он разводит руками. – Как и у Грир, но я тебе этого не говорил.

Я смутно вспоминаю ее безбашенный загул на первых курсах колледжа, когда я слышала истории о ее сексуальном безрассудстве и всякий раз, когда она возвращалась домой на каникулы, ее тело украшали новые татуировки и пирсинги.

Все изменилось, когда она встретила Харриса. Он отрезвил ее, уравновесил, дал ей стабильность, какой она никогда не знала раньше.

– В любом случае, где Грир? – спрашиваю я, постукивая по стойке и оглядываясь вокруг. – Мне казалось, она приходит в девять?

– Она приходит, когда захочет, – отвечает он. – Я больше не слежу за ней. Предполагаю, что она не спала прошлой ночью, пытаясь сделать работу наперед. Недельный отпуск жутко ее нервирует, но только не говори ей, что я тебе это сказал.

Похоже, фраза «только не говори Грир» стала обычной для нас.

– Теперь я чувствую себя обманщицей, – говорю я.

– Не нужно. Так лучше для нее самой. Ей позарез нужен перерыв. А мне – перерыв от нее. – Он смеется, и я понимаю. Грир может быть жуткой занудой. И, похоже, она все еще зациклена на нем. Бьюсь об заклад, она при первой возможности липнет к нему, и эта взаимная зависимость развилась в ходе их отношений.

– Хватит перемывать мне косточки, – раздается рядом голос Грир, и ее теплые ладони ложатся мне на плечи. Я даже не заметила, когда она вошла, и не знаю, слышала ли она что-нибудь из нашего разговора, но, судя по хитрой улыбке на ее губах, она меня просто дразнит. – Ты уже кончил грузить мою сестру? – спрашивает она Харриса, строго глядя на него.

Мы с Харрисом обмениваемся взглядами.

– Да, – говорит он. – Наш разговор окончен.

Соскользнув с табурета, я иду за сестрой в ее кабинет. Она пообещала мне, что сегодня будет работать только полчаса, максимум час, после чего мы отправимся с ней по своим делам.

– Я должна пожить с тобой в твоем шикарном номере. Могу поспорить, что он в два раза просторней моей квартиры, если не больше, – говорит она мгновение спустя, включая компьютер. – Не каждый день получаешь возможность увидеть, как живет один процент моих соотечественников.

Я закатываю глаза и качаю головой.

– Давай, если хочешь. Лично я не возражаю. Если не ошибаюсь, там есть раскладной диван.

Рассматривая всякую всячину в ее тесном кабинетике, я задерживаю взгляд на нашей детской фотографии на колесе обозрения в приморском парке развлечений в Нью-Джерси, которого, я почти уверена, больше не существует.

Она обнимает меня за плечи, и у нас обеих улыбки до ушей.

Тогдашний бойфренд матери сделал этот снимок своей навороченной камерой в попытке произвести на нее впечатление. По крайней мере, мне так кажется. Он вечно трепался о своем фотографическом бизнесе, о том, какой он талантливый, но я ни разу не видела, чтобы он ходил на работу. Он был постоянным украшением дивана у нас в гостиной и весь день, пока мать работала, смотрел спортивные передачи.

– Я помню этот день, – говорю я, снимая со стены снимок в серебряной рамке и поднося ее ближе к глазам.

– Ты помнишь свой конфуз? – спрашивает Грир, борясь с улыбкой.

– Еще бы, как такое можно забыть? – Я со стоном закатываю глаза. Она никогда не позволит мне его забыть. Даже когда мы будем старыми и седыми, сидя в доме престарелых, она наверняка спросит меня, помню ли я этот мерзкий, дурацкий конфуз.

– Фу, это было так отвратительно, – говорит она, высовывая изо рта язык. – Никогда не забуду эту вонь.

С животом, набитым мясным фаршем и жареным кукурузным хлебом, я забралась на самые быстрые американские горки в парке, на какие только пускали детей моего возраста. Когда мы слезли, Грир сказала, что я позеленела, и, прежде чем ответить, я обрызгала рвотой ее белое платье от Чака Тейлора. Но вместо того, чтобы распсиховаться, как большинство сестер-подростков, она отвела меня в туалет и придерживала мои волосы, пока меня рвало. А потом сказала, что мы можем уйти, если мне все еще плохо.

Мать закатила истерику, причитая, сколько денег она выбросила псу под хвост, чтобы добраться сюда на перекладных – на метро, поезде и автобусе, на что пришлось потратить почти целое утро. Но Грир встала на мою защиту, как всегда огрызаясь на мать и требуя, чтобы мы ушли.

День был жарким и влажным, но я дрожала и потела, а мой живот сводило болью. Как потом оказалось, это был не конфуз. Я заболела гриппом. Но мать настаивала, чтобы я взяла себя в руки и, как будто ничего не случилось, каталась на горках и каруселях и дальше. Она сказала, что если мы уедем всего через два часа, то уже никогда сюда не вернемся.

Грир взяла меня за руку и повела к выходу, и моей матери и ее бойфренду-фотографу ничего другого не оставалось, как последовать за нами.

– Ты всегда заботилась обо мне, – говорю я.

Сестра пожимает плечами: мол, подумаешь!

– Ты мой самый дорогой человек.

Я ставлю фотографию на место, обхожу стул и, обняв за плечи, зарываюсь лицом в шею Грир.

– Это еще за что? – спрашивает она, притворяясь, будто не поняла.

– За то, что я тебе небезразлична, – говорю я. – За то, что ты беспокоишься обо мне, когда остальным до меня нет дела.

– Можно подумать, у меня есть выбор, – говорит она. – Ты моя сестра. Беспокоиться о тебе – это моя работа.

– Я люблю тебя, Грир.

– А я тебя еще больше.

Глава 30

Грир

День девятый

– Джейк, где Харрис? – Я ожидала, что, войдя этим утром в кафе, застану Харриса за кассовым аппаратом болтающим с кем-то из наших завсегдатаев. Но вместо этого я вижу только Джейка, татуированного парня из колледжа, которого он нанял полтора года назад, после того, как я сказала, что ему нужен клон либо помощник, потому что нормальный человек столько работать не может.

Джейк берет у мужчины в кожаной шляпе десятидолларовую купюру, шепотом подсчитывает сдачу, после чего переключает свое внимание на меня.

– В каком смысле?

– Он в кабинете?

Джейк морщит нос.

– Ничего не понимаю.

– Нет, это я ничего не понимаю. – Я щурюсь и тычу себя в грудь указательным пальцем.

– Я подумал, что он был с вами. Вы искали свою сестру?

Я медленно качаю головой.

– Нет… он оставался на работе, заменял людей в других точках.

Джейк обслуживает другого клиента. Мое терпение вот-вот лопнет. Он подходит ближе, взбивает чайный латте и смотрит на меня.

– Он уехал дня четыре назад. – Джейк застывает на месте и задумчиво наклоняет голову. – Позвонил рано утром, назначил меня главным, сказал, что не уверен, когда вернется, но будет держать меня в курсе.

– Он выходил на связь?

– Нет. – Он подает чайный латте мужчине в шляпе. Тот высыпает в банку для чаевых горстку мелочи. Крохобор. – Но я следил за новостями, старался не отставать от событий. Сочувствую вам по поводу вашей сестры.

– Она жива. – Не хочу быть грубой, но почти для всех «пропавшая» равнозначна «мертвой», и пока точно неизвестно, жива она или нет, я не намерена делать скоропалительных выводов. – Я хотела сказать, что пока еще ничего не известно.

– А я хотел сказать, что мне жаль, что на вас свалилось это несчастье.

Теперь мне стыдно.

– Спасибо.

Он обслуживает еще двух посетительниц, пару платиновых блондинок в солнцезащитных очках от Карен Уокер и с ботоксными губами а-ля Кайли Дженнер. Такие к нам заходят редко, но мне наплевать. Заказав по огромному макиато со льдом и булочки с корицей, они спрашивают, может ли Джейк разменять стодолларовую купюру.

– Итак, помоги мне понять, что, собственно, произошло, – говорю я. – Харрис сказал тебе, что едет в Юту искать мою сестру? И с тех пор от него ни слуху ни духу?

Джейк стоит руки в боки, глядит в потолок и вздыхает.

– Он не сказал, куда собрался. Я просто предположил, но он уехал и не сказал, когда вернется. Я подумал, что он хотя бы позвонит и спросит, как дела или еще что-нибудь, но он так и не дал о себе знать.

– Это полная бессмыслица, – говорю я, но Джейк, похоже, не понимает всей серьезности ситуации. Впрочем, я его не виню. Он всего лишь бариста, чьего заработка хватает лишь на нижнюю койку двухэтажной кровати в дерьмовой квартире-студии в Нижнем Ист-Сайде. Ему не до тонкостей наших с Харрисом отношений. Откуда ему знать, что на прошлой неделе Харрис впервые за последние годы сказал мне, что любит меня, и что я была на все сто процентов уверена, что он по-прежнему в Нью-Йорке, управляет нашими кофейнями. – Он сказал бы мне, если бы собрался куда-то уехать.

Я вспоминаю утро, когда стояла под дверью его квартиры. Сочувствие в его усталых глазах. Слова извинения. Его объятие. Обещание, что он станет меня ждать.

Все то время, пока я была в Юте, он неизменно отвечал на мои звонки и никогда не спешил класть трубку первым. Давал мне высказаться. Давал поплакаться ему в жилетку. Давал с головой погрузиться в трагедию случившегося, всякий раз предлагая слова поддержки.

Неужели это была уловка? Я отказываюсь верить, но…

Выйдя из магазина, я на всякий случай набираю его номер.

Он не берет трубку.

Меня приветствует автоответчик, и я даю отбой.

Я останавливаю такси и называю его адрес. Приехав туда, я взбегаю по лестнице на третий этаж, не имея ни времени, ни терпения ждать медленный лифт, и когда подхожу к квартире 3F, колочу по двери обеими ладонями.

– Харрис! Харрис, ты дома? – Моя интуиция уже знает ответ на этот вопрос, но я не оставляю попыток.

Я пытаюсь во всех деталях вспомнить наш с ним последний разговор по телефону. Вдруг мне что-то показалось странным? Вдруг я проглядела красные флажки? Увы, мои мысли были в первую очередь заняты Мередит, и я не обращала внимания ни на что, не имевшее к ней непосредственного отношения.

Из двери чуть дальше по коридору выходит пожилой мужчина и пристально на меня смотрит, словно подозревает в чем-то нехорошем. Я его не узнаю, а это значит, что он переехал сюда уже после моего отъезда.

– Вы видели Харриса Коллиера? – спрашиваю я. – Это срочно. Я его знакомая.

У него прихрамывающая походка и неприветливое лицо.

– Нет, – говорит он, проходя мимо. – Никогда не слышал о нем.

Типичный нью-йоркский мудак.

Прежде чем я успеваю вытрясти из него хотя бы крупицу дополнительной информации, он исчезает за углом, направляясь к лифту.

Мне нужно попасть в квартиру Харриса.

Я бросаюсь к лестничной клетке и, перепрыгивая через две ступеньки, сбегаю вниз, где тороплюсь к квартире домовладелицы в конце коридора. Пусть я больше не живу здесь, но мое имя все еще значится в договоре аренды. Харрис, как истинный жмот, в свое время настоял на подписании почти трехлетнего соглашения, и все ради смехотворной скидки, которую тогда нам предложили.

Я стучу в дверь. С другой стороны доносится звук телевизора, вопли ее бесценных попугаев и голос мужа, орущего, что, как ему показалось, кто-то стучит. Спустя минуту дверь распахивается.

– Миссис Конуэй, – говорю я, запыхавшись. – Грир Эмброуз. Квартира 3Ф.

Она оглядывает меня с головы до ног, и я чувствую, как меня, словно невидимый туман, обволакивает вонь сигарет и птичьего дерьма.

– Вы все еще живете здесь? Мне казалось, что вы и ваш парень расстались.

– Верно, расстались, – говорю я. – И я не живу здесь, но мое имя все еще стоит в договоре аренды. Мне нужно попасть в квартиру.

Она стоит, наклонив голову, как будто не может решить, лгу я или нет.

– Я не могу дозвониться до Харриса, – говорю я. – Его телефон выключен, и его не видели в кафе больше недели.

– Полиция в курсе?

– Это мой следующий шаг, – лгу я. Вернее, не совсем. Я не знаю, каков будет мой следующий шаг. Я знаю лишь то, что мне нужно как можно скорее попасть в его квартиру, и только тогда я смогу определить, что мне делать дальше. – У вас есть запасной ключ или что-то в этом роде? Я хочу лишь заглянуть внутрь, посмотреть, все ли там в порядке. Не хотелось бы попусту беспокоить полицию, если там ничего нет. Может, он оставил записку?

Она с прищуром смотрит на меня и вздыхает.

– По закону я имею право входить в эту квартиру, миссис Конуэй. – Я стараюсь быть предельно вежливой, хотя и знаю, что тараторю, как из пулемета, а мои глаза бегают. Я не виню ее за то, что она мне не верит. После всего, что я пережила на прошлой неделе, – а теперь еще и вот это – я сама не своя, и это невозможно ничем замаскировать.

– Это правда, Эдит, – вмешивается ее муж с продавленного дивана в гостиной. – Дай ей ключ, и дело с концом. Зачем нам лишняя головная боль?

Прежде чем закрыть дверь, миссис Конуэй тычет пальцем в воздух, а когда возвращается, то кладет в мою руку блестящий золотой ключ.

– Вот, – говорит она. – Вернете мне, как только закончите, понятно? И ничего не красть.

– Да, мэм.

Сказав это, я лечу наверх. Сердце колотится, щеки горят, перед глазами туман. Я вновь подбегаю к квартире и с такой силой вставляю ключ в замок, что даже пугаюсь, не сломала ли я его. Но нет. Всего один быстрый поворот, и дверь открывается.

Я внутри.

Мои легкие тотчас наполняет затхлый воздух, как будто здесь нет кислорода. Столешницы свободны от беспорядка, их, похоже, даже протирали недавно. Подушки на диване взбиты. Когда бы он ни уехал, не похоже, что он сделал это в спешке.

Его семейные фотографии все так же украшают каминную полку. Его ботинки аккуратно выстроились на коврике у двери. Не видно лишь пары его любимых кожаных мокасин и черных солдатских «мартинсов».

Судя по тому, в каком виде он оставил квартиру, можно подумать, что он просто выскочил по делам и вернется в любой момент.

Я перехожу в кухню и, заглянув в несколько шкафчиков, вижу банки консервированного супа и нераскрытые коробки с его любимыми органическими овсяными хлопьями с сахарной пудрой. Затем проверяю холодильник.

В нем пусто.

Ни молока. Ни яиц. Ни масла. Ничего скоропортящегося. Ничего, что могло бы испортиться от длительного хранения.

Более того, в холодильнике даже не холодно. Уезжая, он отключил его, как будто собирался отсутствовать достаточно долго.

Значит, он планировал уйти на некоторое время.

Захлопнув дверцу холодильника, я проверяю спальню. Кровать застелена, уголки аккуратно заправлены, подушки в изголовье стоят прямо, корзина для белья пуста.

Я рывком открываю дверцы платяного шкафа и вижу полный кавардак.

У меня тотчас сжимается сердце.

Большая часть одежды отсутствует.

Джинсы, футболки – все повседневные вещи исчезли. На плечиках одиноко висят лишь несколько старых костюмов, которые он никогда не надевал, за исключением особых случаев, коллекция узких галстуков и десяток старых свитеров, еще со времен колледжа, которые он годами собирался пожертвовать какой-нибудь благотворительной организации.

Я проверяю ванную.

Его зубная паста со вкусом корицы. Его шампунь с аргановым маслом. Его бритвы с тройным лезвием.

Все это… исчезло.

Глава 31

Мередит

Восемь месяцев назад

– Ты совершаешь огромную ошибку. – Сегодня вечером голос Харриса как никогда полон раздражения.

Большую часть последних месяцев я провела, рассказывая ему про Эндрю, а сегодня вечером сбросила несколько бомб. Консультации у психолога приносят свои результаты.

Я по-прежнему люблю Эндрю.

И теперь он хочет ребенка.

– Это ваша развилка на дороге, – говорит Харрис. – Это твой последний шанс уйти от него. Я не понимаю, Мер. Что, черт возьми, изменилось?

Последние несколько месяцев Харрис упрямо подталкивал меня к разводу, невзирая на мои утверждения, что отношение Эндрю ко мне изменилось в лучшую сторону. Более того, он давно не проявлял ко мне такой любви и заботы.

Когда я впервые попросила у Харриса совета, я сделала это потому, что знала: он будет беспристрастным. Но, предполагаю, где-то в середине пути он решил, что я нравлюсь ему как человек, и с тех пор он не перестает настаивать, чтобы я ушла от мужа. Он такой же, как и Грир, и теперь я даже не знаю, хочу ли я с ним разговаривать. Мы с Харрисом только и делаем, что пятьюдесятью разными способами ведем одни и те же разговоры, потому что он отказывается признать, что отношения между Эндрю и мной улучшились.

– Что, если я больше не хочу уходить? – спрашиваю я.

– Неделю назад ты говорила другое. – Его тон резок. Эти слова он буквально цедит сквозь зубы. – Боже, каждую неделю что-то новое. Решайся, Мередит! Сколько можно тянуть?

Спустя какое-то время я так устала от лекций Харриса, от того, что он по-прежнему гнет свою линию, что отвечаю невнятным «да-да», «м-м-м, х-м-м» и «хорошо», делая вид, что я слушаю. Теперь я понимаю, что, наверное, делала это зря, потому что он действительно думал, что я соглашаюсь со всем, что он говорит… В двух словах это звучит так: я должна оставить Эндрю, вернуться в Нью-Йорк и, получив доступ к своему трастовому фонду, начать все заново.

– Почему ты так сердишься? – спрашиваю я. – Мы ведь друзья. Ободри меня. Поддержи мое решение. Порадуйся за меня.

– Мы не друзья. – Его слова режут по живому. – Я твой голос разума. Ни больше ни меньше.

– Послушай, я не жду, что ты поймешь, – говорю я. – Но я все еще люблю его. И у каждого из нас свои недостатки. И я еще не готова порвать отношения.

– А неделю назад была, – говорит он. – Ты застукала его на заигрывании с официанткой, когда вернулась из ванной.

– Да, и мы обсуждали это с психологом, – говорю я. – Оказывается, он ее знал. Это дочь одного из его клиентов. Они смеялись, потому что он подшутил над ее отцом. Когда я их увидела, я подумала, что они флиртуют.

– И ты ждешь, что я в это поверю? – Иными словами, он считает меня идиоткой.

– Не знаю, почему это тебя так напрягает. Я лишь потому рассказала тебе все, что думала, будто лично тебе это безразлично. – Я меряю шагами гостиную. Эндрю приедет домой с минуты на минуту. – Мне было нужно твое объективное мнение, но, похоже, ты не можешь его высказать.

Он молчит. Похоже, я попала в самое больное место.

Он знает, что я права.

Он это знает.

– Мое объективное мнение здесь ни при чем, – говорит он. – Я лишь пытаюсь направить тебя в нужном направлении. Уберечь тебя от второй по величине ошибки в твоей жизни.

– Второй по величине? А какая первая?

– То, что ты вышла замуж за него.

Я закатываю глаза и выглядываю на улицу, нет ли там машины Эндрю. Мне пора заканчивать разговор.

– Не звони мне больше, – говорит он.

– Ты это серьезно?

– Да. Я устал раздавать советы, – говорит он. – Заведи дневник. Меня это достало.

– Харрис!

– Знаешь что, Мер? Ты такая же чокнутая, как и твоя мать. Но ей, по крайней мере, хватало ума уйти прежде, чем она увязала до локтей в чьем-то дерьме.

– А вот это уже подло. Я совсем не такая, как она.

– Неужели? А по-моему, точно такая же. – Его голос – тихая насмешка, пронизанная неприязнью и даже отвращением.

Меня бросает в жар. Сердце вот-вот выскочит из груди. Сравнить меня с матерью – он ведь прекрасно знает: эту черту лучше не переходить. Прежде чем я успеваю промямлить хотя бы слово в свою защиту, он дает отбой.

Швырнув телефон на соседний столик, я иду на кухню налить себе бокал вина.

Сегодня пятница. Уже почти пять часов. Эти выходные дети проводят с Эндрю, и мы ближе к вечеру должны забрать их от Эрики.

Мне нужно расслабиться, но, как только я откупориваю свое любимое красное сухое, раздается дверной звонок. Отставив в сторону свой «жидкий ксанакс», я открываю дверь. Однако человек, стоящий на пороге моего дома, – совсем не тот, кого я ожидала увидеть.

– Ронан! – Мои губы растягиваются в улыбке, а сердце проваливается в желудок.

Он выглядит хорошо, даже лучше, чем в последний раз, когда я его видела. Его волосы чуть отросли, кожа тронута легким загаром. Неужели он ездил отдыхать? И он в гражданской одежде, хотя бейджик висит на цепочке на его шее. За спиной Ронана я замечаю припаркованную на улице служебную машину без опознавательных знаков.

– Ехал домой, – говорит он. – Решил зайти и сообщить, что мы наконец поймали этого преследователя.

Преследователя?

Боже, это было вечность назад, и вот теперь круг замкнулся, и Ронан снова вернулся в мою жизнь.

– Входи. – Я широко открываю дверь.

– Ничего, я постою. Я ненадолго. – Он стоит, сунув руки в карманы, и в его глазах я вижу горько-сладкое желание. Он смотрит на меня так, как мы смотрим на мерцание свечи, зная, что это красиво и заманчиво, но если дотронуться до огня, то будет больно.

Преследователь не давал о себе знать уже более года. В глубине души я всегда считала, что это, должно быть, Эрика наняла кого-то, чтобы меня попугать. И сделала это исключительно из вредности.

– Похоже, этот тип преследовал одиноких женщин в Глейшер-Парке, – говорит он. – Просто какой-то местный псих. Жил в бревенчатой хижине за городом. Что-то вроде отшельника. Так или иначе, кто-то застукал его на месте преступления, и мы получили описание его внешности и номер машины. По нему мы его и вычислили. Он признался, что следил за тобой, и утверждает, что выбрал тебя наобум. Я подумал, что тебе будет интересно это узнать.

Как, однако, мило с его стороны приехать сюда, чтобы успокоить меня, – теперь, когда он мне ничего не должен. Пусть между нами была лишь ни к чему не обязывающая интрижка, но я все равно сделала ему больно. В его глазах, когда он смотрит на меня, я вижу боль, и она отзывается состраданием в моей груди. Как же мне хочется, чтобы мы встретились в другой жизни и при других обстоятельствах!

– Спасибо, – говорю я, кладя руку на сердце. Мне хочется обнять его, но в нынешних обстоятельствах это было бы крайне неуместно. – Как твои дела? Я часто думаю о тебе…

Его лицо озаряет улыбка. Он этого не говорит, но я знаю: он тоже обо мне думает.

– Отлично. Все хорошо.

– Есть ли новости? – Как жаль, что он не хочет войти. Как жаль, что мы не можем наверстать упущенное. Я готова говорить с ним часами.

– Просто работаю, – отвечает он. – Иногда позволяю себе развлечься.

Его взгляд делается мечтательным, он улыбается. Мне кажется, что он хочет, чтобы я порадовалась за него. У меня же такое чувство, будто меня ударили кулаком в живот.

– В самом деле? – Я поднимаю брови и заставляю себя улыбнуться, хотя в моем голосе наверняка слышится разочарование. Хотя Ронан теперь не мой и никогда им не станет, я завидую тем безликим девушкам, которые ездят в его грузовичке, греются в его ослепительной улыбке и наслаждаются поцелуями, чьей сладости мне больше никогда не изведать снова.

– Да, – улыбается он.

– Что-то многообещающее?

Он пожимает плечами.

– Может быть.

– Кто-то, кого я знаю? – Это вряд ли, но мне не терпится услышать имя, что-нибудь, что угодно. Неужели во мне говорит ревность? Тошнота, слезы в глазах, давящая тяжесть в груди, как будто я смотрю на того, с кем мы расстались, и знаю, что он больше никогда не будет моим?

Мысленно отругав себя, я расправляю плечи. Какая мне разница, с кем он встречается. Разве я имею право тосковать по нему, завидовать женщине, в которую он когда-нибудь влюбится, на которой женится, с которой заведет семью? Он посмотрит на нее всего один раз и тотчас поймет, что она его суженая, и в этот момент перестанет думать обо мне.

Могу поспорить, он станет хорошим отцом. Каждый вечер он будет приезжать домой к ужину, научит детей играть в футбол, станет носить их на плечах на прогулках в парках, а летом прыгать с ними в бассейн, учить их нырять и будет катать их на спине.

Эндрю – хороший отец для Изабо и Колдера, но по-своему. Сравнивать их просто несправедливо.

Я замечаю свет фар на подъездной дорожке. Это возвращается домой мой муж.

– А как имя преследователя? – спрашиваю я. – Просто мне интересно узнать.

Я смогу назвать его Эндрю, если он заинтересуется, что привело Ронана на порог нашего дома.

– Перри Дэвис, – мгновенно отвечает Ронан.

На моем лице появляется разочарованная гримаса.

– Впервые слышу.

– В настоящее время он ожидает вынесения приговора. Не беспокойся, мы будем следить за каждым его шагом, – заверяет меня Ронан. – Он не сможет даже наполнить бензобак, чтобы в полиции об этом не узнали.

Думаю, мужья-толстосумы в Глейшер-Парке взбунтовались бы, если бы их карманное полицейское управление сидело сложа руки, пока какой-то чокнутый псих отравлял жизнь их избалованным женам.

По всему холлу громким эхом отдается звяканье ключей, брошенных на столик, и писк сигнализации. Наши взгляды встречаются.

– Мер? – окликает меня Эндрю. – Я шесть раз звонил тебе по дороге домой. Почему ты не брала трубку?

В последнее время он делает это все чаще и чаще, волнуется, если я не отвечаю, если в течение нескольких минут не отправляю ему в ответ эсэмэску. С тех пор, как я упомянула на консультации у психолога, что мне неприятно то, что он никогда не беспокоится о моей безопасности, он изо всех сил пытается восполнить это свое упущение.

– Звонок был выключен, – кричу я. – Извини.

Ронан шумно выдыхает и плотно сжимает губы, как будто прикусил язык. Ему не нужно ничего говорить. Он понимает, что я знаю, о чем он сейчас думает.

– Я переволновался. Думал, что-то случилось… – Эндрю появляется из-за угла и, увидев Ронана, замирает как вкопанный. – Что это?

– Детектив Маккормак заехал, чтобы сказать мне, что полиция нашла того самого преследователя, – говорю я.

– Давно пора, – бормочет Эндрю и, положив руки мне на бедра, целует меня в шею чуть ниже уха. Он не торопится, нарочно демонстрирует свое право на мое тело, как будто чувствует угрозу от присутствия Ронана.

Неужели он что-то знает?

Они оба тянут время, расправив плечи и исподлобья глядя друг на друга, как пара быков, готовых сойтись в схватке за телочку. Ронан пристально смотрит на нас, его взгляд прикован к рукам Эндрю, лежащим на моих бедрах.

– Мне пора, – говорит он через секунду. – Просто хотел поставить вас в известность.

– Огромное спасибо, – благодарю я. Как жаль, что я не могу проводить его до машины, провести с ним еще пару совершенно невинных мгновений.

Просто побыть с ним рядом, чтобы вновь ощутить хотя бы тысячную долю того волнения, какое я чувствовала с ним раньше. Как же мне недостает этого волнения!

Недостает его самого.

Но я сама постелила себе постель. Я вышла замуж за Эндрю, к добру ли, к худу ли. Это жизнь, которую я выбрала.

Помахав ему на прощанье рукой и тщетно пытаясь подавить волну меланхолии, я стою и смотрю Ронану вслед, пока Эндрю не захлопывает дверь.

– Это была случайность, – говорит он. – Этот преследователь не беспокоил тебя уже пару лет, верно?

– Очевидно, он переключил внимание на других женщин в городе, – отвечаю я. – Должно быть, я ему надоела. Просто Ронан, детектив Маккормак, любезно решил успокоить меня.

– Ронан?

Черт! Я надеялась, что он не заметит.

– Так вы с ним на «ты»? – Эндрю хмурится и направляется мимо меня в кухню. Я иду следом. Он берет бутылку, которую я откупорила для себя, и наливает вино в мой бокал.

Сложив руки на груди, я в упор смотрю на него.

– Ты на что намекаешь?

Он поднимает глаза.

– Это я хотел бы услышать от тебя.

– Помнишь, как доктор Коннелли сказал, что мы должны говорить друг с другом, как взрослые люди, быть ясными и открытыми в общении? Если ты хочешь задать мне вопрос, просто возьми и спроси, – говорю я, пытаясь охладить накал страстей, пока мы не достигли точки невозврата. – Играть в эти игры вредно для наших отношений.

Мой муж прочищает горло.

– Отлично. – Эндрю допивает вино. – Я знаю, что ты трахалась с ним.

Мне как будто дали под дых. Воздух вылетает из моих легких, однако я тотчас беру себя в руки и изображаю невозмутимость.

– Как ты узнал? – Отрицать что-либо не имеет смысла. Я взрослая девушка. И могу признать этот свой грешок. Харрис говорит, что у каждого решения есть последствия. Через считаные секунды я узнáю, во что мне обойдется моя глупость.

– У меня есть свои каналы, – говорит он, высокомерно фыркнув, и вновь наливает себе вина.

– И давно ты это знаешь?

– Уже порядком. – Он обходит стол. – Помнишь тот раз, когда я трахал тебя как шлюху? Впрочем, ты и есть шлюха.

Я сглатываю жесткий комок, застрявший в горле, но бесполезно.

Он все знал.

В то утро в отеле… он мстил мне.

– Значит, это ты написал на моем лобовом стекле, не так ли? Никакой не преследователь. – Я в упор смотрю на него, вспоминая гигантские уродливые буквы слова «шлюха» в тот вечер, когда вышла от Ронана, сказав, что между нами все кончено.

Я не сказала Эндрю о том случае. Не хотела, чтобы он предложил проверить видеозапись наблюдения за парковкой у аптеки, в которую я якобы заходила. Его губы растягиваются в понимающей ухмылке, в глазах – опасный блеск, которого я никогда не видела раньше.

– Я не понимаю. Почему ты мне не сказал? Почему ты вел себя так, будто ничего не знал? Разве ты не был зол?

– Конечно, я был зол. Я и сейчас зол, – говорит он, делая неспешный глоток вина. – Но ты вернулась домой, ко мне, и когда перестала встречаться с ним, я подумал, что ты наконец одумалась и поняла, где твое место. Здесь. Со мной.

– Ты следил за мной, – говорю я, и это не вопрос. Во рту у меня пересохло. Он кивает.

– В любом случае, после этого я был готов закрыть глаза на твою маленькую… глупость. Господь свидетель, я тоже не идеален. – Он пристально смотрит на меня, наблюдая за моей реакцией. Он хочет видеть, что мне больно – так же, как когда-то было больно ему.

– Значит, ты тоже мне изменял? – Я заслужила этот удар в живот, и я это знаю.

– Почти. – Он усмехается, глядя в сторону, но его улыбка тотчас исчезает. – Я попробовал один раз. Дошел до номера в отеле, начал снимать с нее одежду и… остановился. Я думал, что тем самым отомщу за себя. Думал, что мне станет лучше. Но мне стало только хуже, потому что, Мередит, ты единственная, с кем я хочу быть. И как обидно, что ты не чувствовала то же самое.

– Прости, Эндрю. – Я встаю, иду к нему, но, как только я тянусь к его руке, он отшатывается.

Это скверно.

Еще как скверно.

Но мы можем это исправить. Он все еще любит меня – если бы не любил, он бы так не злился.

До меня доходит вся серьезность моих измен. На глаза наворачиваются слезы, я почти ничего не вижу.

– Ты должна все исправить, – говорит он, как будто решение нашей проблемы исключительно в моих руках. Его тон ранит меня. Мои слезы тотчас высыхают, и мы смотрим друг другу в глаза. Его губы растянуты в чуть ли не злобном оскале. Теперь я вижу, что я ему противна. – С момента нашей первой встречи я поклонялся чертовой земле, по которой ты ходила. А ты? Стоило какому-то ослу со значком на шее уделить тебе немного внимания, как ты мгновенно разделась. Скажи честно, Мередит! Ты настолько не уверена в себе? Кто ты? Потому что, черт возьми, ты точно не та женщина, на которой я женился!

Он прав.

Он абсолютно прав.

И мне нечего сказать ему в ответ, даже если бы я захотела.

Я бы солгала, сказав, что не было таких дней, когда я, вернувшись от Ронана, избегала смотреть на свое отражение в зеркале. Первые несколько раз на меня смотрела девушка, сгоравшая от стыда, вины и раскаяния, и я едва узнавала ее.

– Ты хотя бы отдаешь себе отчет в том, как это отразилось бы на моей репутации, стань это известно? – спрашивает он. – Люди доверяют мне свои деньги, свои миллионы. Ты представляешь, каким некомпетентным невеждой ты могла выставить меня в их глазах? Моя прекрасная жена бегает по другим мужчинам! Ищет удовольствий в объятиях синего воротничка, бывшего бойскаута! Не хватало мне, чтобы из-за твоих похождений я стал всеобщим посмешищем!

– Что я должна сделать? – спрашиваю я, падая на колени в последней попытке физически показать ему, что я готова на все что угодно, лишь бы снова увидеть в его глазах тот взгляд, когда он в первый раз сказал мне, что любит меня. Наверно, это выглядит мелодраматично, но я хочу показать ему, как сильно раскаиваюсь. – Как мне загладить мою вину?

– Сомневаюсь, что это возможно. – Сказав это, он уходит. Его шаги тяжелы.

– Так это все? Ты просто уйдешь? Ты бросаешь меня? – спрашиваю я, и мой голос срывается на крик.

– Хочу побыть один, – говорит он с лестницы. – Этот чертов детектив имел наглость заявиться ко мне домой, имел наглость смотреть мне в глаза, после того как он трахал мою жену… после такого мне нужно прийти в себя.

Эндрю выходит через черный ход, направляясь к гостевому домику. Я не иду за ним, наверное, ему и вправду нужно побыть одному.

Теперь мне все понятно.

Его страсть и его холодность. Грубый секс. Крайности в наших отношениях. Ему было больно. Он страдал. И все по моей вине.

И все это время он знал.

И все это время любил меня.

И все это время он ни разу не захотел меня отпустить.

Харрис был не прав. Эндрю искренне меня любит. И если мне повезет, наш брак переживет это испытание.

Я точно переживу.

Глава 32

Грир

День девятый

Я в пятидесятый раз пробую дозвониться до Харриса, – каждая новая попытка бесполезнее предыдущей – и, как только слышу автоответчик, вешаю трубку. Меня теперь мутит от голоса, который когда-то приносил мне утешение и заставлял чувствовать себя любимой.

Сидя посреди его опустевшей гостиной, я прокручиваю список моих контактов, пытаясь определить, кто еще может знать, где его найти.

Ага, вот номер матери Харриса. Найдя его, я останавливаюсь. Я не видела ее и не разговаривала с ней много лет, но на всякий случай всегда держала ее номер в своем телефоне. Университетский преподаватель на пенсии, сейчас она живет в северной Калифорнии, и, насколько мне известно, они общаются по телефону по крайней мере один раз в день.

Харрис – типичный маменькин сынок, качество, которое я на протяжении многих лет неизменно находила привлекательным, закрывая глаза на то, что она странным образом считала единственного сына чем-то вроде личной собственности и в течение первых нескольких лет видела в его отношениях со мной своего рода угрозу. Увы, в какой-то момент ей пришлось принять тот факт, что я никуда не денусь, и после этого наши с ней отношения наладились.

Нажав на ее имя, я подношу телефон к уху. Мое сердце тревожно бьется.

– Алло, – отвечает знакомый голос. – Говорит Дебора Коллиер.

Должно быть, после того, как мы с Харрисом расстались, она удалила мой номер.

– Дебора, это Грир, – говорю я.

В трубке на миг воцаряется молчание, после чего мне слышно, как она откашливается.

– Ах, да. Грир. Привет. Давно тебя не было слышно.

– Да, – говорю я, снимая с дивана Харриса нитку. – Давно.

– Мое сочувствие по поводу вашей сестры, – говорит Дебора. – Я каждый день смотрю новости, чтобы быть в курсе событий, но, к сожалению, в последнее время у вас не слишком много нового, так что каналы не спешат освещать поиски…

Спасибо за напоминание.

– Вы знаете, где сейчас Харрис? – перебиваю ее я.

Ответом гробовое молчание. Она явно что-то знает, в этом нет никаких сомнений.

– Я должна его найти, – гну свою линию я. – Он не берет трубку, а Джейк, его помощник в кафе, говорит, что не видел его уже несколько дней. Пока меня не было, я разговаривала с ним по телефону почти каждый день и была уверена, что он по-прежнему в Нью-Йорке, ведет дела наших кафе… но он солгал мне, Дебора. И я должна его найти. И я хочу знать, почему он солгал.

Она шумно вздыхает в трубку.

– Ох, Грир. Я… Только не втягивай меня в эту историю.

– Дебора. – Я с нажимом произношу ее имя. – Я знаю, что вы с ним каждый день разговариваете. Где он?

– Да, – говорит она. – Мы говорим часто, но не каждый день. И да, мы разговаривали несколько дней назад. Я предположила, что он в Нью-Йорке.

Массируя висок, я шумно набираю в легкие спертый воздух квартиры и медленно выдыхаю.

– У вас есть предположения, где он может быть? Хоть какие-то?

– Я даже боюсь представить, куда он может убежать. – Она говорит о нем так, будто это игривый, беспечный малыш.

– Если он что-то сделал… – говорю я, и мой голос дрожит. По моей шее до самых ушей ползет жар. Мне ни разу не приходила в голову мысль о том, что Харрис может быть связан с исчезновением Мередит. До сих пор это полностью исключалось. В любом случае, я не знаю, где он, с моей сестрой или нет. Я знаю только одно: он исчез, и исчезла она, а совпадений, как известно, не бывает. – Если он имеет какое-либо отношение к исчезновению моей сестры, а вы скрываете информацию, которая может привести к ней, то вы…

– Мой сын не тронет женщину даже пальцем. – Дебора срывается на повышенный, пронзительный тон, каким она никогда не говорила со мной. – Предположить такое, Грир, это просто…

– Ну, хорошо, – говорю я. – Если вы так уверены, что он не сделал ничего плохого, то скажите мне, где его искать.

Она молчит, не иначе как обдумывая ответ, а затем вздыхает.

– В Вермонте у нас есть семейный загородный домик.

Я помню.

В первый год, когда мы встречались, Харрис пытался произвести на меня впечатление своими навыками выживания. Мы отправились в Рашинг, штат Вермонт, где его семье принадлежал на протяжении нескольких поколений непритязательный загородный домик с водопроводом, камином, но без кондиционера. Пользовались им редко, он весь пропах плесенью и стоял на берегу кишащего комарами озера, но мы в нем оттянулись по полной программе.

С другой стороны, тогда мы были влюблены. И могли прекрасно проводить время где угодно.

– Вы думаете, он поехал туда? – спрашиваю я.

– Несколько месяцев назад он спрашивал, будет ли кто-то жить в доме в этом месяце. Он не мог дождаться отпуска, сказал, что слишком много работает и хотел бы отдохнуть от всего, – отвечает она. – Помнится, я тогда сказала ему, что дом в его полном распоряжении, и он сказал, что перезвонит мне, но так и не перезвонил. Я предположила, что он передумал.

– Если он позвонит вам, Дебора, обязательно дайте мне знать, – говорю я. – Это очень важно.

– Хорошо, – обещает она, но я ей не верю.

Я могла бы сказать ей, что жизнь моей сестры висит на волоске, но она, вероятно, рассмеется. Она наверняка скажет, что ее идеальный, богом данный сын, феминист от рождения и воспитанный феминисткой, никогда даже пальцем не тронет представительницу прекрасного пола.

– Какой адрес дома? – спрашиваю я, прежде чем закончить разговор.

Помешкав пару секунд, она сдается.

– Дом номер семьдесят три, Гудвин-роуд, Россфорд, но я могу заверить вас, что его там нет.

– Тогда где же он?

– Как я и сказала, Грир, я не знаю. Но я сомневаюсь, что он там. Он бы сообщил мне.

– Пожалуйста, дайте мне знать, если он вдруг позвонит вам. – Завершив звонок, я, пока не забыла, набираю в телефоне адрес дома. После чего звоню Ронану. Они с Харрисом совершенно незнакомы. Если Харрис замешан в этой истории, если он сбежал с моей сестрой, то мне нужен кто-то, кто поможет выследить их. Тот, кто хочет найти ее так же сильно, как и я. Кто-то, кто способен во всем разобраться, потому что мне самой уже тошно от догадок.

– И что вы думаете? – спрашиваю я Ронана, обрушив на него все подробности последних двух часов моей жизни.

– Не спешите с выводами, – говорит он, нарушая молчание. – И ради бога не ездите туда одна. Подождите меня.

– У меня нет времени вас ждать. Вы на другом конце этой чертовой страны.

– Я успею на следующий рейс, встретимся в Вермонте, – говорит он. – Обещайте, что дождетесь меня, Грир!

– Обещаю. Подожду.

– Но только, что бы вы ни делали, не вздумайте звонить в полицию, – добавляет он. – Если Харрису хватило ума провернуть эту аферу, он, вероятно, следит за местными слухами. Он тотчас узнает, что кому-то в полиции поручено разобраться в этой истории и найти человека, соответствующего описанию его внешности. Пусть пока думает, что он в безопасности. Что нам меньше всего нужно – так это движущаяся цель. Он ведь не знает, что вы вернулись домой, верно?

Ронан прав. Он настоящая ищейка, выдает указания и пытается в реальном времени опережать ситуацию на два шага. Разве бы стал он это делать, будь он виновен, имей он к этому хоть какое-то отношение?

У меня нет доказательств того, что Харрис с моей сестрой. Я знаю одно: он куда-то уехал, его вещи исчезли, и он явно не хотел, чтобы я это знала.

– Нет, – отвечаю я.

– Он не знает, что вы его ищете?

– Нет. – Я шлепаю себя по лбу. – Черт!

– Что такое?

– Его мать. Если она поговорит с ним, то наверняка скажет, что я его ищу.

– Перезвоните ей. Скажите ей, что абсолютно необходимо, чтобы она ничего ему не говорила, – говорит он. – Мол, это поставит под угрозу все.

– Попробую, – говорю я, вздыхая. Вряд ли в эти дни она встанет на мою сторону.

– Я отправлю сообщение, как только куплю билет на самолет, – бодро говорит Ронан, словно он уже пакует вещи. – Мы непременно ее найдем. Мы вернем ее домой целой и невредимой.

И я ему верю.

Если бы он не любил мою сестру, если бы не хотел спасти, разве он улетел бы первым же рейсом в Вермонт, чтобы вместе со мной попытаться ее найти?

Глава 33

Мередит

Три месяца назад

Три раза на прошлой неделе. Четыре раза за последние два дня.

– Я начинаю думать, что ты следишь за мной, – говорю я Ронану, натыкаясь на него в среду в два часа дня в бакалейном ряду супермаркета «Хоторн фуд маркет».

Он везде, куда бы я ни поехала. На каждом светофоре. На каждой бензозаправке. В каждом случайном переулке. Возможно, я преувеличиваю, но когда вы начинаете едва ли не каждый день встречать человека, которого не видели почти сто лет, это трудно не замечать.

Ронан улыбается и берет со средней полки банку арахисового масла «Кэп энд кранч». Я говорю себе, что мне нет причин его опасаться. Любой, кто носит на шее бейджик и завтракает детскими хлопьями, безвреден.

– Собирался сказать тебе то же самое, – говорит он, подталкивая свою тележку ближе и разглядывая пакетики с конфетами для Хеллоуина в моей. – В последнее время ты везде, куда бы я ни пошел.

Посмотрев на часы, я понимаю, что мне пора забирать Колдера и Изабо из школы.

– Ну как, еще увидимся?

Я усмехаюсь, стараясь не воспринимать серьезно эту подозрительную череду встреч и не обращать внимание на застрявший в горле комок. Глаза Ронана вспыхивают, улыбка гаснет.

– Понял.

Да, он наверняка понял, что мне его общество неприятно.

– Я должна забрать детей, – говорю я, указывая на кассы. – Вон какая очередь, а мне нужно успеть в школу. Если вовремя не приехать, то можно прождать целый час.

Нет, он не знает. У него нет детей. И этот никчемный разговор ничуть не облегчает ситуацию. Он знает, что заставляет меня нервничать.

– Как поживаешь, Мередит? – спрашивает он, словно не замечая моей попытки закруглить нашу беседу.

Я удивленно выгибаю брови.

– Хорошо. А ты?

Он поджимает губы.

– Мне это неприятно.

Оглянувшись по сторонам, чтобы убедиться, что мы одни в уставленном яркими коробками проходе, я подхожу ближе.

– Что именно тебе неприятно, Ронан?

– То, как мы разговариваем, – говорит он. – Как будто мы пара незнакомцев.

– Ронан!

– Я просто хочу сказать тебе «привет», чтобы ты не думала, будто я тебя преследую, – объясняет он. – Чтобы ты не пыталась скрыться от меня в противоположном направлении.

– Я вправду должна забрать из школы детей, – говорю я, вновь глядя в сторону касс.

– Сейчас два часа, – говорит он. – У тебя еще масса времени. Просто… сделай мне одолжение.

– Какое именно?

– Когда мы увидимся в следующий раз, не игнорируй меня. Не делай из этого события. Просто помаши. Скажи «привет»! Мы ведь взрослые люди. – Он стоит, зацепившись большим пальцем за ремень, и сверлит меня взглядом.

– Сейчас не время и не место. – Я снова оглядываю проход между полками. На мое счастье, одна женщина, знакомая по спортзалу, смотрит себе под ноги и идет дальше. Она не заметила меня. Не заметила нас.

– Черт, – он закрывает руками лицо. – Извини, ты права. Я постоянно забываю, что, в отличие от меня, тебе есть что терять в этой игре.

– Мне действительно пора.

– Мы можем как-нибудь поговорить? – спрашивает он, когда я начинаю толкать свою тележку.

– О чем? – отвечаю я вопросом на его вопрос. Это во мне говорит любопытство.

Ронан следует за мной. Мне слышно, как гремят по полу колеса его тележки.

– Есть нечто такое, что тебе наверняка было бы интересно узнать. Про твоего мужа.

Мое сердце замирает, как будто к нему подвесили камень.

– И что там у тебя про моего мужа?

– Я бы предпочел рассказать тебе это наедине.

Но я не желаю с ним никуда идти. В последнее время моя жизнь стала налаживаться. Я вновь полностью посвятила себя семье, мужу, моим обязательствам перед ним. Мне нет причин гордиться тем, кем была раньше. Раньше я была эгоисткой, совершала некрасивые поступки, которых теперь стыжусь. И я не намерена на цыпочках красться на тайное свидание с бывшим любовником.

– Встретимся на парковке, после того как расплатимся на кассе, – говорю я ему. – Так и быть, я уделю тебе пять минут. Но это все. На большее можешь не рассчитывать.

Он идет следом за мной: я задерживаю дыхание. Но он сворачивает в другой проход. Через несколько минут я уже подкатываю полную покупок тележку к парковочному месту в самом заднем ряду, а в следующий миг он выходит из раздвигающихся дверей всего с двумя пакетами в мускулистых руках. Я вижу, как он направляется к своему пикапу, бросает внутрь пакеты, а затем идет в мою сторону.

– Итак? – спрашиваю я, захлопывая багажник. – Что, по-твоему, я должна знать про моего мужа?

Он складывает на груди руки и пристально смотрит на меня.

– У меня есть основания предполагать, что он изменяет тебе.

– У тебя есть доказательства?

Он качает головой.

– Пока ничего определенного. Ничего такого, за что можно зацепиться. Но я продолжаю над этим работать.

– Хватит. – Я делаю шаг мимо него к двери водителя. – Прошу тебя… прекрати вмешиваться. Не нужно совать нос в наши отношения. Я знаю, у нас есть проблемы. Никто из нас не идеален. Но мы пытаемся их исправить.

Я не верю ему.

Или же просто не хочу.

Так или иначе, одно я знаю точно: я не хочу, чтобы Ронан имел к этому хоть какое-то отношение. Эндрю в последнее время был просто идеальным. Думаю, он сказал бы то же самое и обо мне.

Мы зашли слишком далеко, мы упорно трудились. И теперь пытаемся создать семью. Официально. Мы оба на одной странице, мы оба одинаково взволнованы следующей главой.

– Так это все? – спрашивает он.

Моя рука застывает на ручке автомобильной двери.

– Что ты имеешь в виду?

– Я говорю тебе, что твой муж тебе изменяет, а ты уходишь, будто в этой ситуации мудак – это я? – Ронан усмехается и дрожащим пальцем тычет себе в грудь.

Я смотрю на него и понимаю: наши отношения не окончены… по крайней мере, для него. Как долго он тоскует по мне? Молча ждет за кулисами своего выхода? Хочет использовать еще один свой счастливый шанс?

– Ты выбрала не того парня, – говорит он, и его голос срывается на хрип.

– У меня никогда не было выбора между ним и тобой, – тихо говорю я и подхожу на шаг ближе. – Я вышла за него замуж. Я всегда выбирала его.

Лицо Ронана темнеет и каменеет, взгляд его застывает.

– Я люблю Эндрю, – говорю я. – Ты был моим временным спасением. Моей маленькой дешевой щекоткой нервов. Он же мой муж.

– Странно, но это мало что значило, когда ты трахалась со мной. – Он буквально выплевывает эти слова и смотрит на меня сверху вниз.

– Я беременна. – Я вынуждена солгать ему, но мне нужно как-то завершить тягостный разговор. Кстати, вполне возможно, что это правда. Мы старались как сумасшедшие. Это должно произойти, рано или поздно.

В глазах Ронана стоят слезы. Он поднимает руки к затылку и отступает назад. Пятится от меня. Запрыгивает в свою машину и уезжает. Еще мгновение – и его нет. Задние фары его пикапа постепенно тускнеют вдалеке. Я облегченно вздыхаю.

Я не хотела его обидеть. Это не входило в мои намерения. Но ему нужно оставить прошлое в прошлом и жить дальше.

Нам всем это нужно.

Глава 34

Грир

День десятый

Аэропорт в Берлингтоне построен причудливо, зато в нем не заблудишься, что весьма ценно, учитывая мое нынешнее состояние.

Я нахожу Ронана у багажной карусели. Он проверяет телефон и периодически смотрит по сторонам, пытаясь разглядеть в толпе мое лицо. Его рейс приземлился за час до моего. Готова спорить на что угодно, что ожидание было для него адом.

– Привет, – говорю я.

Он бренчит связкой ключей, снова оглядывается по сторонам и упорно избегает встречаться со мной взглядом.

– У меня есть машина.

Через несколько минут мы уже загружаем наши сумки в багажник взятого напрокат «Доджа» и на всей скорости катим по шоссе к домику Харриса, до которого, согласно навигатору на моем телефоне, три часа хорошей езды.

Дорожный шум, наложенный на наше молчание, не в состоянии ослабить мое тревожное напряжение. Моя нога нервно дергается, а я сама, палец за пальцем, кусаю ногти.

– Так что там между Мередит и Харрисом? – спрашивает Ронан. Он с такой силой сжимает руль, что костяшки пальцев побелели. – Помогите мне понять, как это могло произойти?

Я качаю головой и бессмысленно смотрю на дорогу.

– Они терпеть друг друга не могли. С самой первой их встречи они вечно бодались. Она считала его самовлюбленным нахалом. Он считал, что она олицетворяет собой все самое худшее, что только есть у ее поколения. Они постоянно наезжали друг на друга, иногда шутя, иногда всерьез.

– Что, если это просто уловка? – спрашивает он, проверяя зеркало заднего вида. – Вдруг между ними что-то было и это был их способ замести следы?

Я смеюсь над его нелепым предположением.

– Моя сестра и Харрис – несовместимые личности. Да и я каждый день проводила с ним в кафе, с утра и до самого вечера. У них просто не было никаких тайных отношений.

– Убедили. – Он задумчиво трет пальцем губы и щурится на вечернее солнце. – Это полная бессмыслица. Где мотив? В тот день, когда Мередит пропала, Харрис был в Нью-Йорке, верно?

Я со вздохом киваю.

– Да.

– И мы знаем, что она вряд ли уехала добровольно, иначе почему ее вещи остались лежать в машине, как будто ее похитили силой?

– Знаю. И да, это полная бессмыслица. – Я тяну за ремень безопасности. Он слишком тугой, и мне в нем неудобно. Автомобили вызывают у меня чувство клаустрофобии, а когда к скуке примешивается нетерпение, поездки приводят меня в бешенство. Пару секунд я склоняюсь к тому, что эти две вещи, пожалуй, никак не связаны. Вдруг Харрис просто в мое отсутствие сбежал с другой женщиной? Нет, это тоже полная ерунда. Зачем ему куда-то уезжать? При желании он мог выбрать кого угодно, да и вряд ли он сказал бы мне, что хочет восстановить отношения, если бы встречался с кем-то еще.

Голова идет кругом, но мысли в ней все как одна старые и усталые. Как будто я раз за разом прокручиваю одни и те же вероятные сценарии, пытаясь собрать головоломку, фрагменты которой никак не стыкуются. Вдруг у Мередит с Харрисом уже давно что-то было? Что, если именно поэтому он больше не хотел оставаться со мной? Что, если именно поэтому она убежала с ним – потому что боялась всем нам в этом признаться?

Я вздыхаю и принимаюсь считать проезжающие мимо нас синие автомобили. Мне нужно отвлечься, пусть даже ненадолго. Мой мозг кричит, требуя отдых от этого кошмара. Через семнадцать миль и две синие машины мои мысли вновь возвращаются к Мередит и Харрису.

Я пытаюсь представить, как они касаются друг друга, как целуются, и мне делается дурно. Опустив окно, я жадно хватаю ртом свежий воздух, пока тошнота не утихнет.

– Хорошо. Предлагаю подумать. – Ронан судорожно вздыхает. Сегодня он весь на нервах, как будто готов к любому повороту событий. До того как мы выехали, я видела, как он вытащил из сумки футляр с пистолетом, собрал и зарядил его, после чего засунул в кобуру.

Если до этого момента весь этот кошмар еще не казался мне реальным, то теперь никаких сомнений не осталось.

– Мы должны взглянуть на это дело со всех сторон, – задумчиво произносит Ронан, нахмурив брови. Я достаю телефон, открываю веб-сайт Си-эн-эн и едва не задыхаюсь, увидев в верхней части экрана мигающий красный флажок и слова «Срочные новости».

– О господи!

– Что такое? – оживает Ронан, обращая на меня внимание. Нажав на мигающий баннер, я открываю ссылку на статью, но та загружается целую вечность, и все это время я сижу ни жива ни мертва и едва могу дышать.

– Срочные новости, – отвечаю я, еле ворочая языком, и хватаю ртом воздух. Конечно, если что-то случится, мать непременно мне позвонит. И хотя я не надеюсь на звонок от Эндрю, я не могу представить себе, чтобы кто-то из них допустил, чтобы я узнала обо всем из новостей.

Наконец белый экран загружается, наполняется текстом, и верхнюю его часть заполняет фотография белокурой девочки с косичками. Заголовок гласит: «Алабама – малышка, похищенная средь бела дня».

Я вздыхаю и пробегаю глазами статью о двухлетней девочке, похищенной с игровой площадки в парке. Мать тоже была там, но, видимо, заболталась с другой мамашей. И когда повернула голову, не увидела дочери. Некая свидетельница утверждает, что примерно в это время видела серый минивэн, который на всей скорости несся прочь.

Я перестаю читать.

К статье уже есть три тысячи семьсот восемьдесят два комментария, и это всего за двадцать девять минут.

Я возвращаюсь к первой странице и прокручиваю текст дальше. Заголовок с именем моей сестры в самом низу, как будто он старый и несвежий, и всего на несколько новостных сюжетов отстоит от полного забвения.

Да, с нашим обществом явно что-то не так.

Мы воспринимаем трагедии как развлечение. Мы горды тем, что помогаем раскрывать преступления, не вставая с дивана, но как только сенсация угасает и дело устаревает, мы переходим к следующей захватывающей истории.

А СМИ! У них свой шкурный интерес. Чтобы делать деньги, им нужны броские заголовки. Истории, которые будоражат эмоции, собирают трафик и клики по рекламе.

Я надеюсь, что ребенка из Алабамы найдут, но видеть, как забывают про мою сестру, – это удар кинжалом в сердце.

– Вы что-то слышали в последнее время? – спрашиваю я. – Были новости из вашего отделения?

Рука Ронана крепко сжимает руль, губы плотно сжаты.

– Нет. Слышал, что на днях они прочесали местность с собакой, но тела не нашли. Что ж, уже хорошо. Пока. Искатели-добровольцы обследовали местность, насколько могли, и начинают разъезжаться по домам. Есть несколько человек, которые готовы задержаться чуть дольше, но и они не могут оставаться там вечно. У них своя жизнь, свой дом. Работа. Семья.

– Понимаю. – Я прислоняюсь головой к окну. – Кстати, этот Биксби – тот еще козел.

– Неужели? – усмехается Ронан.

– Ага. Ходячий говорящий робот. Напыщенный старый козел. – Я вздрагиваю, вспомнив его внушительное брюхо, самодовольную ухмылку, высокомерный взгляд. – Каков он как полицейский?

Ронан пожимает одним плечом.

– Много лет назад повредил спину и был переведен на канцелярскую работу. В отделении с незапамятных времен. Работать привык от сих до сих. Лишний раз даже пальцем не пошевелит.

– Все ясно.

Ронан меняет полосу движения, смотрит в зеркало заднего обзора и, поерзав, садится поудобнее. Я не знаю точно, как долго мы уже едем, но мне не хочется думать о том, сколько еще тоскливых минут мне предстоит таращиться на серое, унылое шоссе.

– Биксби – пустое место. – Голос Ронана звучит так, как будто по его горлу прошлись рашпилем. – Но вы меня понимаете.

Глава 35

Мередит

Десять дней назад

Две розовые полоски, обещание материнства и широкая улыбка на лице моего мужа – вот что делает этот обычный понедельник необычным.

Утро я провела на телефоне, назначала встречи с врачами, а чтобы отметить это событие, даже заказала в эту пятницу ужин, а в те минуты, когда не грезила наяву, перебирая в уме детские имена и цвета для стен детской, кое-как сумела составить список покупок.

Это наша неделя с детьми, а значит, сегодня я забираю их из школы, и они наверняка ожидают, что кладовая будет полна разных вкусняшек. Эрика также просит, чтобы дети не ели всякие гамбургеры чаще, чем раз в неделю. Я подозреваю, что она озабочена тем, что Изабо так и не сбросила со своих бочков жирок, который висит на них с самого ее детства. Здесь явно требуется помощь психолога, но не дай бог я вмешаюсь со своими двумя центами. Вырвав из блокнота листок, я забавы ради пишу в столбик несколько имен.

Джеймсон Эндрю Прайс.

Поппи Рен Прайс.

Серена Грир Прайс.

Эммет Эмброуз Прайс.

Скомкав листок, я бросаю его в мусорное ведро на самое дно, где Эндрю его не найдет. Я не хочу, чтобы он думал, что я веду себя как дурочка, тем более что еще рано тешить себя надеждами. И опасно.

Поднявшись, я складываю свой список покупок, кладу его в сумочку, беру ключи и натягиваю на ноги замшевые сапоги. Казалось бы, всего час назад я смотрела на свой положительный тест на беременность и целовала на прощание мужа, как вдруг оказывается, что уже перевалило за полдень. Сегодня я потеряла несколько часов, хотя не уверена, на что именно их потратила.

Вот что значит замечтаться.

Через минуту я уже сажусь в машину и еду в супермаркет, где паркуюсь в задней части стоянки. У Эндрю есть пунктик насчет царапин, и хотя остальная часть населения Глейшер-Парка разделяет его чувства, он по-прежнему настаивает, чтобы я парковалась «подальше от всех».

Заглушив двигатель, я проверяю эсэмэски и уже готова позвонить сестре, чтобы поделиться новостями, но что-то меня останавливает. С тех пор как я предложила выручить ее бизнес, она держится особняком. Мою помощь она приняла едва ли не как оскорбление, хотя и не сумела сказать «нет», я же вскоре получу все эти деньги, которые мне, по сути, не нужны – по крайней мере, в ближайшей перспективе.

Выключив экран телефона, я решаю, что лучше подождать до тех пор, когда у нас проявится хотя бы сердцебиение и наметится примерная дата родов. Или же пошлю ей снимок результата УЗИ, когда он у меня будет. Или же, приехав к ней в Нью-Йорк, огорошу ее дурацкой футболкой, которую она никогда не наденет, с надписью, что она самая крутая тетя в мире.

При мысли о том, какая из Грир получится тетка, мои губы невольно растягиваются в улыбке. Она никогда не хотела детей и ни разу не заводила разговора о том, заведет ли она их когда-нибудь в будущем. Но это все внешнее, внутри она белая и пушистая. Вот почему она такая суровая снаружи. Суровость – ее броня. Внутри она сплошная любовь, причем в огромном количестве. Просто кто-то должен сломать эту невероятно твердую оболочку и выпустить ее наружу.

Я собираюсь убрать телефон, когда кто-то стучит по моему стеклу. При виде темной тени мое сердце готово выскочить через горло. Подняв глаза, я вижу знакомое лицо. Я облегченно вздыхаю и кладу ладонь на грудь, чтобы успокоить сердцебиение. Открываю дверь, вылезаю и поправляю куртку.

– Ты меня напугал, – говорю я. – Нельзя же так подкрадываться к людям.

В следующий миг у меня темнеет в глазах.

Глава 36

Грир

День десятый

– Вот он. – Я расстегиваю ремень безопасности и указываю через приборную доску на дом. При виде крошечного темного домика посреди зеленой чащи у меня пересыхает во рту. Он одиноко стоит среди леса, и мне становится страшно. Пруд к северу от него темный и жуткий. Небо начинает тускнеть. Ронан съезжает с дороги и следует по следам шин, что пролегли через траву и усыпаны мелким гравием.

Чем ближе мы подъезжаем, тем отчетливее я вижу проблеск света в одном из окон – возможно, на кухне?

Как бы сильно мне ни хотелось, чтобы моя сестра оказалась там, я почти надеюсь, что ее нет. Если она по своей воле прячется в этом домишке, да еще с Харрисом… я этого не переживу. Это разобьет мне сердце.

– Что теперь? – спрашиваю я, когда Ронан тормозит. Он не глушит двигатель. Просто сидит, молча глядя на дом, не иначе как обдумывает, как ему лучше туда войти.

– Подождите здесь, – говорит он.

– Я не буду ждать здесь. – Я тянусь к ручке двери, но он кладет руку мне на колени.

– Так безопаснее. – Он снимает ремень и, стараясь не производить лишних звуков, выскальзывает наружу. Вытащив из кобуры пистолет, он сжимает его в обеих руках и, пока идет через заросший газон и по каменной дорожке, держит его, нацелившись на дверь дома.

Мне кажется, что пистолет – это перебор.

Не думаю, что Харрис в своей жизни когда-либо держал в руках пистолет. Если он прячется по ту сторону двери, самым грозным оружием в его арсенале будет лишь старый баллончик с перцовым газом.

С другой стороны, возможно все, и если Харрис сбежал с моей сестрой, это означает, что я не знаю его так хорошо, как мне казалось.

Грызя ноготь, я скрещиваю ноги и наблюдаю, как Ронан осторожно толкает дверь. Заперто. Иначе и быть не могло.

Заглядывая на ходу в окна, он обходит дом и на минуту исчезает позади него. Мое сердце замирает в ожидании. Когда он наконец появляется снова, то возвращается к входной двери.

Один тяжелый удар – и готово. Дверь распахивается. Ронан исчезает внутри. Мое сердце колотится, грозя выскочить наружу. Я не могу усидеть на месте, мне не хватает воздуха. Я представляю, как он выносит ее к машине, по заросшей травой дороге выезжает на шоссе и сломя голову несется в ближайшую больницу.

Вскоре он выходит на улицу, сует пистолет в кобуру, не поднимая глаз, садится обратно в машину и вздыхает.

– Ее там нет, – говорю я, утверждая очевидное.

– Нет, – подтверждает он и дает задний ход. – Похоже, там давно никто не был. По крайней мере, судя по тому, что я видел. Наверно, свет оставили включенным, чтобы было похоже, будто здесь кто-то живет.

Вжавшись в сиденье, я прикусываю дрожащую губу и моргаю, чтобы стряхнуть с ресниц слезы.

Я не заплáчу.

Слезы не помогут мне найти мою сестру.

* * *

Кондиционер в отеле гудит слишком громко, и я уже на полпути к тому, чтобы превратиться в ледышку, но я слишком измотана, чтобы встать и что-то с этим поделать.

Самолет обратно в Юту вылетает рано утром. Я не знаю, где остановлюсь, когда вернусь туда. Ронан не предлагал, а я не спрашивала, но я готова заискивать перед Эндрю.

Я беру телефон и, проглотив гордость, звоню зятю.

– Грир, – отвечает он на третьем звонке. Его голос лишен эмоций.

– Привет. – Я побеждена, отчаялась и слишком устала, чтобы делать вид, что это не так. – Извини, мне стыдно за мое свинское поведение.

– А я поступил некрасиво, выгнав тебя, – говорит он, и его тон смягчается.

Вся моя заранее заготовленная речь вылетает в окно. Эндрю никогда ни перед кем не извинялся. По крайней мере, передо мной.

– Я живу под пристальным взглядом всего города, если не всей страны, – добавляет он. – Не хотелось бы терпеть то же самое под собственной крышей от своей семьи.

Он никогда еще не называл меня «семьей».

– Отлично понимаю, – говорю я. – Кстати, я планировала вернуться завтра, но еще не уверена, где собираюсь остановиться…

– Добро пожаловать в гостевую комнату, – говорит он.

– Ты уверен? – Мне трудно скрыть вздох облегчения. Прижав колени к груди, я пытаюсь согреться под тонкими простынями отеля.

– Ты – ее сестра, – говорит он, словно его прощение сводится к этой единственной причине.

Не желая впадать в сентиментальность, я спешу сменить тему.

– Есть что-нибудь новое с тех пор, как я уехала?

Эндрю фыркает.

– Если бы. Похоже, они все еще копают под Ронана.

Я закатываю глаза и качаю головой.

– Они зря тратят время.

– Откуда ты это знаешь?

Жаль, что я не могу сказать ему. Честно рассказать об исчезновении Харриса, о том, что Ронан прилетел первым же рейсом, чтобы помочь мне вызволить Мередит из пустой хижины в лесу. Увы, горькая правда состоит в том, что я чувствую себя круглой дурой, не имея даже унции реальных улик, чтобы оправдать нашу поездку. Расскажи я ему, и он точно сочтет меня чокнутой. И больше никогда не воспримет меня всерьез.

На данный момент все, из чего я исхожу, – это мое чутье плюс тот факт, что Харрис исчез. Я вынуждена верить в то, что, если бы мою сестру похитил Ронан, он бы не полетел в Вермонт, как он это сделал, – мужчина с пистолетом в руке, готовый спасти женщину, которую он до сих пор любит.

– Я не знаю, – говорю я. – Просто интуиция. Мне кажется, он действительно хочет ее найти.

– То есть вы с ним поддерживаете связь? – спрашивает Эндрю. – С тех пор, как его отстранили от расследования?

Немного помолчав, я наконец отвечаю:

– Да. Время от времени. Кто-то же должен следить за ним.

Эндрю не поймет. Я должна была оставаться на связи с ним. Должна была держать его в поле зрения на тот случай, если он вдруг проговорится и я найду дыру в его истории, которая бы привела меня к Мередит.

– Грир. – Эндрю стонет в телефон.

– Что? – Я сажусь на кровати, прислонившись к деревянной спинке.

– Я бы советовал тебе держаться от него подальше. – Прямота Эндрю, ясный, лаконичный смысл его слов заставляют меня поежиться. – Департамент провел проверку по делу о преследовании, которое он вел несколько лет назад. Оказывается, никакого преследователя не было. Никаких документов в дело не подшито. Ничего. Он все это придумал. Все, что он ей когда-либо говорил.

Моя кровь превращается в лед, и я не чувствую своих губ.

– Ты уверен? – спрашиваю я.

Единственное, что сейчас отделяет меня от Ронана, это тонкая стена отеля и дверь между нашими комнатами.

– Абсолютно, – говорит Эндрю. – Похоже, он следил за ней несколько лет, был одержим ею.

– Но ведь это полная бессмыслица, – говорю я. Мои мысли бегают от все еще без вести пропавшего Харриса к бомбе, которую только что сбросил на меня Эндрю.

– Что именно?

– Я вернулась в Нью-Йорк, – говорю я. – И обнаружила, что Харрис куда-то пропал. Он не говорил мне, что уехал из города. Всякий раз, когда я общалась с ним, он говорил так, будто он дома и управляет нашими кафе.

Молчание Эндрю тревожит меня, но я подозреваю, что он озадачен так же, как и я.

– Я не думаю, что Харрис к этому как-то причастен, – говорит он в конце концов.

– Я тоже. – Я скорее шепчу, нежели говорю. Вдруг Ронан с той стороны прижал ухо к тонкой картонной стенке?

– Просто возвращайся в Юту, – говорит Эндрю. – И что бы ты ни делала, держись подальше от этого детектива, ты меня поняла?

Я глотаю застрявший в горле комок.

– Да.

Глава 37

Мередит

Восемь дней назад

Я резко просыпаюсь. Все мое тело дергается, сознание выливается на меня, словно ведро с ледяной водой. Вот только я не могу двигаться. Мне в лодыжки больно врезается пластик. Мои ноги крепко привязаны к ножкам металлического стула в маленькой деревенской кухне.

Здесь темно, за исключением лампочки над плитой. Тошнотворный смрад плесени смешивается с дымным запахом горящих поленьев в соседней комнате.

Болезненная точка на затылке пульсирует в такт моему учащенному пульсу.

Мои руки от локтей и ниже онемели. Я тяну изо всех сил, но они крепко связаны, похоже скотчем.

Последнее, что помню: сижу в машине на стоянке позади супермаркета, кто-то стучит по стеклу, я выхожу из машины и вижу перед собой Ронана. Я говорю ему, что он меня напугал и не должен подкрадываться к людям.

После чего в моих глазах потемнело.

– Ты очнулась. – Ронан стоит в дверях кухни мрачной тенью на фоне темноты. – Я испугался, что ударил тебя слишком сильно.

Перед глазами у меня все расплывается. Он подходит ближе, и я невольно напрягаюсь.

– Почему? – едва ворочая языком, спрашиваю я. – Ничего не понимаю.

Человек, стоящий передо мной, чужой мне. Незнакомец с кривой ухмылкой. Взгляд его некогда добрых глаз сменился чем-то более темным и жестоким.

– Что ты собрался со мной сделать? – спрашиваю я, еле ворочая языком от страха. Мои слова едва слышны, слетая с губ сдавленным выдохом. Сердце ухает, словно молот, и его стук отдается в моих ушах, напоминая о том, что все происходит на самом деле и это вовсе не ночной кошмар.

Теперь Ронан стоит передо мной. Глядя мне в глаза, он приподнимает мне подбородок.

– Ты искренне думаешь, что я сделаю тебе больно, Мередит? – спрашивает он и смеется. –  Я люблю тебя, – говорит он. – Я просто хочу быть с тобой. – Он кладет руки мне на бедра. – Это все, чего я когда-либо хотел.

Он целует меня в дрожащие губы, и я вдыхаю воздух из его легких. От омерзения у меня скручивает живот. Я сжимаюсь, пытаясь отпрянуть от его прикосновений.

– Вот увидишь, ты снова полюбишь меня, – говорит он, как будто я когда-то любила его. – Обещаю, Мередит. Теперь мы с тобой навсегда.

Глава 38

Грир

День одиннадцатый

Телефон Харриса все еще выключен. Кресла у нашего выхода на посадку начинают заполняться. Я то и дело верчусь и ерзаю на месте.

– Хотите кофе? – спрашиваю я Ронана. Изображать спокойствие гораздо сложнее, чем я ожидала. – Думаю, посадка начнется не раньше чем через десять минут, но я еще успею…

– Нет, – перебивает меня Ронан. За все утро он лишь пару раз посмотрел в мою сторону и сказал всего несколько слов.

– Тогда я пойду куплю себе. – Я встаю.

– Вдруг там длинная очередь, – говорит он. – Да и кафе далековато от нашего выхода. Этак можно опоздать на посадку.

Вообще-то он прав, но я не хочу, чтобы он думал, что мной легко помыкать.

– Пойду хотя бы взгляну, – говорю я, поднимаясь и перекидывая ремешок сумки через плечо.

– Сядь, кому говорят, – цедит он сквозь зубы.

– Что с тобой сегодня? – спрашиваю я и делано усмехаюсь.

Ронан пристально на меня смотрит и качает головой.

– Я устал. Ты заставила меня лететь через всю страну, в буквальном смысле лететь через всю страну, чтобы обыскать пустой домишко.

Я со вздохом киваю.

– Извини. Я действительно думала…

– Ладно, проехали. – Он слегка расслабляется. – Просто хочу вернуться домой и возобновить поиски.

На долю секунды я тронута искренней тревогой на его лице и готова принять на веру вполне логичное объяснение, что он просто устал и расстроен, так же, как и я. Но слова Эндрю крепко засели в моей голове, и я вынуждена снять свои розовые очки.

– Послушай, а как звали того преследователя? – спрашиваю я. Похоже, я огорошила его своим вопросом, но если я понаблюдаю за его реакцией, то, возможно, сумею понять, есть ли мне смысл верить словам Эндрю или нет.

Ронан пристально смотрит на меня.

– Почему ты спрашиваешь?

Я пожимаю плечами.

– Просто подумала, что, когда мы вернемся, неплохо бы заняться им вплотную. Вдруг он причастен к исчезновению моей сестры?

– По-твоему, им уже не занимались? – Он фыркает и качает головой, будто я полная идиотка.

– Не сомневаюсь, что да, – говорю я. – Но лишний раз никогда не повредит. Ты помнишь его имя?

Поджав губы, он упирается локтями в колени и, сложив пальцы домиком, подается вперед и задумчиво смотрит перед собой.

– Это было очень давно. Придется поднять старые записи.

– Ему были предъявлены обвинения? Если да, то наверняка должны сохраниться документы? – Я хватаю свой телефон. – Я могу проверить в Интернете.

В динамике раздается женский голос, объявляя начало посадки. Ронан встает спиной ко мне. Его секцию вызывают первой, и он исчезает в очереди пассажиров.

Он мой предлог для возвращения обратно в Глейшер-Парк, но если он виновен, если исчезновение Мередит – его рук дело, у него есть следующие несколько часов, чтобы понять: я начинаю его подозревать сильнее, чем раньше.

Наверно, я зря приставала к нему с вопросами про преследователя. Лучше не раздражать его, если я хочу найти Мередит. В противном случае он перепрячет ее в другое место. И тогда мы никогда ее не найдем. Она исчезнет. Навсегда.

Вдруг ее уже нет в живых.

Если Ронан похитил ее…

Если он улетел в Вермонт и оставил ее одну…

Кто о ней заботится?

Глава 39

Мередит

Семь дней назад

Наволочка кажется холодной от моих мокрых волос, от моей кожи исходит отчетливый запах мыла. Я одета в белую ночную рубашку, мои запястья и лодыжки привязаны к столбикам кровати. Должно быть, он искупал меня, пока я была без сознания. При мысли о том, что я беспомощно лежала в беспамятстве, а его руки касались моего тела, трогали каждый его кусочек, я ощущаю во рту горький привкус желчи.

В комнате темно, видна лишь узенькая полоска света вокруг двери, позволяющая смутно рассмотреть, где я нахожусь.

Я вспоминаю лицо Эндрю. Думаю о нем, представляю его теплое тело в нашей постели. Интересно, как он там? Он всегда такой стойкий, такой серьезный. Держу пари, что он старается не выдавать своих чувств. Уверена, по этой причине многие будут подозревать его в моем исчезновении, обвинять его в черствости и безразличии, но он никогда не умел ладить с негативными эмоциями. Он предпочитает по возможности обходить их, сосредотачиваясь на хорошем, на тех вещах, что в его власти. На своем имидже. Репутации. Успехе бизнеса.

Дверь с тихим скрипом распахивается, как будто Ронан не хотел меня будить. Затаив дыхание, я смотрю, как он останавливается у подножия кровати. Его взгляд тяжело давит на мое тело. Мгновение спустя он садится рядом со мной и откидывает с меня одеяла. Ночная рубашка тонкая и влажная, от холодного ночного воздуха меня бьет озноб. Я понимаю, что не знаю, день сейчас или ночь. Не знаю, какое сегодня число или время суток.

Вокруг меня темно. Все размыто и нечетко.

Все слилось в бесконечный, бесконечный кошмар.

– Я должен отлучиться, поэтому тебе нужно поесть, – говорит он. – Я развяжу тебе одну руку, но я должен быть уверен, что ты не попытаешься бежать.

Глаза Ронана светятся в темноте. Я киваю.

– Поверь мне, – ласково говорит он. – Я не хочу причинять тебе боль, Мередит, но если у меня не будет иного выхода, я буду вынужден держать тебя связанной.

Сказав это, он шагает в коридор и оставляет дверь открытой. Свет льется из старинного круглого плафона, освещая железную кровать и старый сосновый комод. Стены увешаны декоративными картами, рядом с дверью – пустая оружейная стойка.

Тишину дома нарушает звяканье ложек и звук открытого крана. Через несколько минут Ронан возвращается с подносом.

– Куриный суп, – говорит он. – И «Лондонский туман».

Его глаза улыбаются, как будто он горд тем, что помнит мой любимый напиток.

Поставив поднос на прикроватную тумбочку, он достает из заднего кармана нож и отрезает стяжку на моей левой руке, хотя я правша. Затем ставит поднос мне на колени, вкладывает мне в руку ложку и садится рядом.

– Полиция сейчас изучает твой телефон, – говорит он с улыбкой. – Как только они свяжут тебя со мной, меня временно отстранят от работы. К счастью для нас, у них нет ни тела, ни мало-мальских улик. Они не смогут пришить мне похищение, но, скорее всего, турнут со службы за нарушение служебных правил. Дело зависнет. Я пойду дальше своим путем. В конце концов ты станешь забытым газетным заголовком. Если о тебе кто-то и вспомнит, то ненадолго.

Ронан качает головой и ухмыляется во весь рот, будто отказываясь поверить, насколько удачно разработал свой маленький план.

– Ты ничего не ешь. – Выражение его лица меняется. – Ты не ела уже несколько дней, Мередит. Мне не нужно твое обезвоживание. Отсюда до ближайшей больницы несколько часов езды. А если честно, отсюда несколько часов до всего.

Я подношу ложку ко рту. На вкус это просто соленая водица, лапша осклизлая, как будто консервная банка провела в шкафу пару десятилетий. У меня напрочь отшибло аппетит, но ребенку требуется питание, и я заставлю себя проглотить ложку этой бурды.

– Тебе здесь понравится, – говорит он. – Тут так тихо. Мирно. Помнишь, я говорил тебе, что люблю охотиться? И что я заядлый сторонник лесного образа жизни?

Я киваю, смутно вспоминая разговор за горячим шоколадом во время одной из наших многочисленных ночных поездок. Тогда я не придала его словам большого значения. Более того, когда он сказал мне, я подумала: как это мило. В этом весь он. Мой американский бойскаут, как дразнила я.

– Думаю, мы могли бы жить на земле, – говорит он. – На всем своем.

Меня начинает бить дрожь. Чем больше я пытаюсь успокоиться, тем сильнее дрожу.

– Ты дрожишь. – Ронан кладет руку на мою ладонь. – Ты сейчас прольешь на себя. Дай. – Он берет из моей руки ложку и кормит меня, как младенца. – Видишь, я умею заботиться о тебе. И для этого мне не нужен «Мазератти» и гигантский банковский счет.

Какое-то время нас окружает молчание, за каждой ложкой супа следует звяканье ложки по дну миски. Суп уже давно остыл, но Ронан, похоже, намерен скормить мне его до последней капли.

– Если этот ребенок все же родится, – говорит он, и от его слов у меня холодеет сердце, – нам придется что-то придумать. Найти для него приемную семью. Что-то вроде того.

– Ронан… – произношу я его имя сквозь стиснутые зубы.

Он фыркает и кривит рот.

– А ты думала, что я выращу его как своего?

Ну-ну. К тому же у нас будут свои. И в конце концов ты забудешь про этого. В любом случае, я попытаюсь достать для тебя таблетку.

По моей щеке катится крупная слеза.

Он убирает суп и дает мне в руки кружку с чаем. Тот едва теплый, но у меня пересохло в горле, язык как наждачная бумага. Я подношу кружку к губам и глотаю молочную жидкость, выпиваю всю кружку разом. Ронан забирает ее у меня и осматривает, чтобы убедиться, что я все выпила.

– Ты накачал меня наркотиками, не так ли? – спрашиваю я.

Он смеется, тянется к моему лицу, поднимает мне подбородок и заставляет посмотреть ему в глаза.

– Я не плохой человек, Мередит. Я могу делать плохие вещи, но я хороший человек с добрыми намерениями. Мои средства всегда оправдывают мои цели.

– То есть это был ты? – спрашиваю я. – Никакого преследователя не было. Это всегда был ты!

Он отпускает мое лицо, собирает пустую посуду и, повернувшись ко мне спиной, уносит поднос. Его молчание красноречивее любого ответа. Помнится, во время одной из наших первых бесед Ронан сказал мне, что преследователи – люди психически неуравновешенные, непредсказуемые. По его словам, некоторым нравится запугивать своих жертв, другие же просто одержимы.

Если я хочу выжить, мне придется подыграть ему. Я должна убедить его, что он поступил правильно, что я с самого начала должна была выбрать его.

– Спасибо за ужин, – говорю я, когда он уже дошел до двери. Меня начинает окутывать липкий туман, мои веки тяжелые, как будто свинцовые.

Он остановился.

– Не стоит благодарности.

Ронан на минуту исчезает и возвращается с новой пластиковой манжетой.

Прижав к груди кулак, я смотрю ему в глаза.

– Без этого никак нельзя? Мои руки немеют.

Согнувшись надо мной, он тянется к моей руке, обхватывает пальцами запястье и подтягивает его к железной перекладине в изголовье.

Он целует меня в макушку, ласково и нежно.

– Да, Мередит. Без этого никак нельзя.

Глава 40

Грир

День одиннадцатый

Он отвечает. Харрис отвечает.

– О боже! – Я прижимаю руку ко рту. – Харрис, что, черт возьми, происходит? Ты где?

Я ищу глазами Ронана. Мы несколько минут назад получили наш багаж, и он направился в туалет, захватив с собой коробку с оружием.

– Грир… – Его голос обрывается. – Я… в пути… только не… Ронан…

Мой телефон пищит. Звонок окончен.

Мое плечо сжимает теплая рука. Ронан.

– Ты готова?

Телефон в моей руке гудит снова. Я вздрагиваю. Ронан смотрит вниз: на экране высвечивается имя Харриса. Прежде чем я успеваю провести большим пальцем по стеклу, Ронан выхватывает его у меня.

Наклонившись к самому моему уху, он чем-то больно упирается мне в спину. Это длится всего долю секунды – едва ли достаточно для того, чтобы кто-нибудь рядом с нами это заметил, но я точно знаю, что это такое.

– Я настоятельно рекомендую тебе не поднимать шум. – Он говорит тихо, но его голос громом стучит по моей барабанной перепонке. – Иди вперед.

Мы выходим из здания терминала, минуем очередь ожидающих такси и входим в гараж для долгосрочной парковки. Его пальцы впиваются мне в локоть, когда он ведет меня к лифту. Как только мы сворачиваем за угол на третьем этаже, мой телефон летит в ближайший мусорный бак.

– Ничего не понимаю, – говорю я, когда он толкает меня дальше. Может, если притвориться дурочкой, он перестанет воспринимать меня как угрозу. Хотя, если честно, я при первой же возможности растерзаю его на мелкие кусочки.

Его грузовик стоит в нескольких шагах впереди.

– А по-моему, понимаешь. Ты все прекрасно понимаешь.

Оглядываясь вокруг, я понимаю: мы одни. Но даже если бы рядом кто-то был, я бы не смогла устроить сцену.

Не здесь. Да и рано.

Моя сестра у него.

А значит, сила на его стороне.

По крайней мере, пока.

Глава 41

Мередит

Шесть дней назад

– Проснись. – Голос Ронана выводит меня из глубокого сна, но когда я открываю глаза, меня окружает тьма.

– Который час? – Не то чтобы это имело значение. Я не знаю, как долго была без сознания. Сколько часов проспала. Но мне кажется, что если задавать обычные вопросы, а не панические вопросы жертвы, это поможет мне скорее понять, что происходит. – Я хочу есть.

Еще одна попытка вести себя так, словно ничего не случилось.

Ронан проводит рукой по моим волосам, кончики его пальцев застревают в спутанных прядях.

– Представляю. В любом случае я кое-что тебе принес.

Я пытаюсь привстать, но тотчас же понимаю, что все еще привязана за руки и за ноги. Он смеется.

– Ты будешь есть за столом, – говорит он. – Тебе нужно двигаться, иначе твои мышцы атрофируются.

Не спуская с меня глаз, он отрывает липучки креплений, берет меня за руки и поднимает из постели. Я встаю на ноги. Боль в пояснице бежит ниже, к ногам, при каждом шаге мышцы напрягаются, но я терплю. Я не хочу терять силы, потому что это единственное, что у меня сейчас есть.

Пальцы Ронана переплелись с моими, наши ладони слиплись. Медленно, шаг за шагом, он ведет меня в кухню. Голова кружится, пол уходит из-под ног. Похоже, мой организм обезвожен.

– Садись. – Придвинув ногой стул, он сажает меня, после чего достает из карманов еще больше креплений и надевает их мне на лодыжки.

На плите стоит картонная коробка. Меня обдает густая мерзкая волна чеснока и жирной пиццы. За первой волной тотчас накатывается другая – тошноты, но я голодна. Ронан кладет передо мной на стопке дешевых бумажных салфеток кусок пиццы и ставит рядом бутылку воды.

Я вдыхаю всю эту гадость. Мой желудок скручивается узлом, булькает, но я хочу еще.

– В следующий раз я постараюсь не пропадать надолго, – говорит он. – Это все твоя сестра. Заходит без предупреждения, задает глупые вопросы.

Я притворяюсь, будто мне все равно, и тупо смотрю перед собой, на фотографию утопающих в снегу гор в дешевой кривой рамке на стене кухни.

– Она ищет тебя, как сумасшедшая. Я бы сказал, даже упорнее, чем твой муж. – Он усмехается. – Мило, не правда ли? Будем надеяться, что она не станет проблемой.

– Ты не тронешь ее, – говорю я, глядя на него в упор. – Если ты любишь меня, ты не причинишь ей вреда.

Он накрывает мою руку своей и наклоняется ко мне.

– Я люблю тебя. И поэтому готов на все, лишь бы мы были вместе.

Мои глаза слезятся; я кое-как глотаю полупережеванный кусок пиццы, застревающий у меня во рту. Она безвкусная, и если я не возьму себя в руки, меня точно вырвет.

Если он настолько безумен, что решился средь бела дня похитить меня с парковки супермаркета, ему ничего не стоит сделать больно моей сестре.

Упорство Грир всегда было ее сильной стороной. Думаю, сейчас в ней этого качества даже больше, чем раньше. Если я знаю свою сестру, она не остановится ни перед чем, чтобы найти меня.

Однажды она отбилась от четверки грабителей, которые напали на нас в Бруклине, когда мы с ней шли из парка домой. Ей тогда было не больше пятнадцати. Они попытались выхватить ее сумочку. Но в следующий миг она уже, как ненормальная, размахивала кулаками, пинала негодяев ногами и истошно звала на помощь.

На нее было страшно смотреть. Она вела себя словно сумасшедшая. Но этого хватило, чтобы они оставили нас в покое.

Ронана она тоже не испугается.

Увы, к сожалению, он тоже не испугается Грир.

– Знаешь, что я подумала, – говорю я, пытаясь не выдать предательской дрожи в голосе. – В конце месяца, в мой день рождения, я получу кое-какие деньги. Может, они пригодятся нам, чтобы начать все сначала? Начать вместе новую жизнь? Вот только как я заберу их из банка, если я пропала из дома?

Он сидит, откинувшись на спинку стула и подперев подбородок рукой, и молча наблюдает за мной, тяжело дыша.

– Нам не нужны деньги, Мередит, – говорит он минуту спустя. – Я уже все продумал.

– Деньги нужны всем.

Он скептически сжимает губы.

– Деньги толкают хороших людей на дурные поступки, а плохих заставляют совершать еще худшие.

– Речь идет о миллионах, Ронан. – Имя, от которого раньше у меня все трепетало внутри, теперь вызывает у меня лишь гадливость. – Мы были бы обеспечены до конца наших дней.

Вздохнув, он вновь подается вперед и тянет руку к моей щеке.

– Мне не нужны миллионы, Мередит. Мне нужна только ты.

С ним я как будто раз за разом бьюсь о кирпичную стену, топчусь на одном месте.

– Ты прав, – лгу я. – Да и вообще, мне всегда хотелось простой жизни. Я буду воспринимать это как приключение.

– И это правильно. – Он встает, хватает из коробки ломтик пиццы и, прислонившись к кухонному столу, откусывает. Проглотив кусок, вытирает рот смятой салфеткой и указывает на меня. – Отношения – это все, Мередит. Энергия следует за мыслью. Если верить, что все получится, в конечном итоге так и будет. Это как в первый день, когда я тебя увидел… Я тотчас понял: ты должна быть моей. Эта мысль поглотила меня, будила меня среди ночи. Как я ни старался, не мог выкинуть тебя из головы.

По моей спине бегут мурашки, но я улыбаюсь, делая вид, что тронута его признанием.

– И когда же ты впервые увидел меня? – спрашиваю я.

Его губы медленно растягиваются в хищной ухмылке, взгляд скользит к потолку.

– Ты выходила из ресторана – если не ошибаюсь, из «Бланки». Твой муж задержался у стойки метрдотеля, а ты ждала его в маленьком голубом платье с атласной сумочкой-клатчем под мышкой. В тебе было нечто неземное и прекрасное, и я не мог оторвать от тебя глаз. Я проходил мимо, и наши взгляды встретились. Ты улыбнулась. И клянусь, Мередит, в тот момент передо мной промелькнула вся моя жизнь вместе с тобой.

Я ничего такого не припоминаю.

Приподняв брови, я тыльной стороной ладони вытираю слезу. Но я не растрогана.

Мне противно. А он бредит.

– Я сразу понял, что ты с ним несчастлива, – продолжает он. – Просто миленькая штучка на его руке. Аксессуар.

Я кусаю губу и киваю.

– Ты прав, Ронан. Ты абсолютно прав. Он никогда не любил меня. Это все было показное.

– Такая женщина, как ты, заслуживает счастья, Мередит. И я намерен провести остаток своих дней, даря его тебе.

– Спасибо тебе, Ронан. Я хочу быть счастливой. И не с кем-то еще, а с тобой, – говорю я в надежде, что он мне поверит. – Наверно, нам суждено было встретиться.

– После этого я только и делал, что искал тебя, – говорит он, качая головой. – Но так и не увидел. Лишь через несколько месяцев. Ты ехала на йогу с подругой. Тогда я пробил по базе твои номера и получил твое имя, чтобы оставить на твоей машине записку. Это был единственный способ свести нас лицом к лицу. Я не сомневался, что ты придешь в полицию, чтобы сообщить о записке.

Я выдавливаю из себя усмешку.

– Это… так мило. Даже не верится, что ты пошел на все эти заморочки.

Его лицо мрачнеет, густые брови сходятся над переносицей.

– Нет, Мередит. Милого здесь ничего нет. Это большая куча дерьма.

Я отвожу глаза в сторону и сжимаюсь от напряжения. Он бросается ко мне. Двигая стул, чтобы развернуть меня к себе лицом, он пристально смотрит мне в глаза.

– Если ты надеешься убедить меня, будто ты согласна со всем этим, то делаешь это дерьмово. – Он цедит эти слова сквозь свои идеально ровные зубы. Спустя секунду его взгляд смягчается, и он со вздохом встает. – Это займет время. Я не ожидаю, что, вырвав тебя из той сказочной страны, в которой ты жила, я могу рассчитывать на твое мгновенное понимание.

Скрестив на груди руки, Ронан садится напротив меня и, наклонив голову набок, сверлит меня взглядом.

– Это будет долгий процесс. Порой болезненный, – продолжает он. – Но рано или поздно ты скажешь мне спасибо.

Я опускаю глаза, чтобы он не видел моих слез, и молча молюсь о том, чтобы тот, кто меня слушает, мне помог.

– Тебе нужно выпить чего-то горячего, – говорит он. Я ловлю себя на том, что дрожу, но мне не холодно. – Прежде чем уйти, я подброшу поленьев в огонь.

Встав ко мне спиной, он наполняет чайник водой и ставит его на конфорку. Он готовит мне еще один «Лондонский туман». Через несколько минут вслед за пронзительным свистом чайника слышится легкое потряхивание пузырька с таблетками. Ронан подносит мне кружку с чаем и помогает удержать ее в ладонях.

– Выпей, – говорит он. – Когда закончишь, я отведу тебя обратно в кровать.

– Я не устала. – Я подношу кружку к губам и притворяюсь, что делаю глоток.

– Так лучше для тебя самой. – Встав передо мной руки в боки, он пристально на меня смотрит. Он не уйдет, пока каждая капля из этой чашки не окажется в моем желудке. – Не хочу, чтобы ты получила травму, пока меня не будет.

– Что ты добавил сюда? – спрашиваю я.

– Ничего такого, что не прописал бы тебе твой доктор. – Он тянется к кружке, подносит ее к моему рту и наклоняет. – Мне пора идти, Мередит. Я должен вернуться домой прежде, чем кто-то заметит, что меня там нет. – Он целует меня в лоб. – Но так будет не всегда. Обещаю. Это лишь временно.

Выбора у меня нет. Я допиваю содержимое кружки. Ронан снимает с моих ног крепления и ведет меня обратно в комнату в конце коридора. В считаные секунды мои кандалы снова на месте, и он натягивает на меня одеяло до самого подбородка.

– Тепло? – спрашивает он.

Я киваю.

– Я скоро вернусь, – говорит он, проводя ладонью по моей руке. – Я люблю тебя, Мередит.

Мои губы дрожат. Я должна сказать ему то же самое.

– Я тоже тебя люблю.

– Нет. – Уголки его рта опускаются. – Не любишь. Пока нет. Но полюбишь.

Глава 42

Грир

День одиннадцатый

Мы едем уже несколько часов. Извилистые дороги то и дело ныряют между горами. Мимо пролетают указатели городов, о которых я никогда раньше не слышала, и, уменьшаясь, исчезают вдали.

Я стараюсь запомнить каждую мелочь, каждую ферму, мимо которой мы проезжаем, каждую придорожную закусочную. Но через некоторое время все в голове перемешивается, и я вновь пытаюсь сосредоточиться на происходящем.

Я уже полдюжины раз планировала побег, каждый раз воображая что-то новое, каждый раз предугадывая его реакцию. Мысленно я выбивала из его рук руль, била его по лицу, кричала «на помощь!» проезжавшей мимо машине и выбрасывалась в окно, пока мы с ним неслись по автостраде со скоростью больше сотни километров в час.

Увы, я должна напомнить себе, что мы не в кино. Я понятия не имею, что нужно делать, и моя обычная стратегия «веди себя как сумасшедшая, пока он не испугается» не сработает, когда преступник сам ненормален. К тому же я подозреваю, что он везет меня к моей сестре, потому что, где бы он ее ни запер, это явно надежное, тайное место – именно туда он увозит и меня.

Ронан жмет на тормоз и, посмотрев в зеркало заднего вида, без сигнала сворачивает влево. Грузовик, подпрыгивая, катит по извилистой гравийной дороге, затем спускается с холма и проезжает сквозь стену сосен высотой в несколько этажей.

Я смотрю на часы, чтобы засечь время. Проходит минута, затем вторая, третья. Через одиннадцать минут он тормозит у заросшей травой подъездной дороги, которую я бы даже не заметила, если бы мы ее проехали. На соседнем дереве висит табличка «Частная собственность. Посторонним въезд запрещен».

Оставив мотор работать на холостом ходу, Ронан вылезает из кабины и вставляет в висячий замок на старых железных воротах ключ. Этот ржавый заслон вряд ли остановит полицию, но, несомненно, отпугнет местных жителей – жаль, что их здесь не видно.

Никто не узнает, что я здесь. Я сколько угодно могу кричать, но никто меня не услышит.

Он забирается обратно в кабину. Поворот рычага – и мы влетаем в открытые ворота. Мы трясемся по ухабам и колдобинам, подпрыгиваем на каждой кочке и вскоре резко тормозим перед небольшим светлым домиком.

При мысли о том, что внутри моя сестра, мое сердце бешено бьется. Если она жива и здорова, мы непременно выберемся отсюда. Мне все равно, что мы сделаем, чтобы вырваться на свободу, но если что, я готова убить этого съехавшего с катушек мерзавца.

Ронан вылезает, обходит грузовик и выпускает меня. Его движения спокойны и неторопливы. Толкая меня к входной двери, он даже насвистывает какую-то веселую мелодию. Крепко схватив меня правой рукой, он ногой открывает старую серебристую штормовую дверь, а левой вставляет в замок ключ. Секунду спустя нас встречает затхлый и пыльный воздух.

Я оглядываюсь по сторонам, в надежде увидеть признаки присутствия другого человека, но это место выглядит так, словно оно стояло запертым долгие годы.

– Ее здесь нет, – говорит он, подталкивая меня к задней комнате. – Если это то, о чем ты думаешь.

Мои пальцы замерзли. Я подношу их к губам, пытаясь согреть дыханием, но он толкает меня дальше и, остановившись перед гобеленом, висящим на стене в центре темного коридора, отодвигает его в сторону. За гобеленом виднеется потайная дверь. Он поворачивает ручку, и я каменею от ужаса.

Я вижу складной металлический стул посреди пустой комнаты без окон; с потолка свисает одна-единственная голая лампочка. Он толкает меня спиной вперед, и я не падаю только потому, что наталкиваюсь на стул.

Присев, он достает горсть прозрачных пластиковых гибких манжет, не спеша продевает их одну в другую и, закрепив вокруг ножек стула, соединяет с теми, что на моих запястьях. Весьма хитроумная система, призванная не дать мне даже пошевелиться, не говоря уже о попытке бежать.

– Ну вот. – Он выдыхает, с горделивым блеском в темных глазах восхищаясь своей работой.

Я напрягаю мышцы, проверяя, сколько у меня возможности для движений. Я отказываюсь верить, что это конец. Я что-нибудь придумаю. В ту же секунду, как только он уйдет отсюда. Человеческий дух по своей природе упрям, как и воля к жизни.

– Я поражен тем, насколько ты спокойна, Грир, – говорит он. – Твоя сестра поначалу плакала, но ты… ты зверь, а не женщина, начиная с твоего непроницаемого взгляда и кончая неспособностью показать хотя бы капельку эмоций, когда тебе осталось жить считаные секунды.

Он пытается меня запугать.

Он хочет, чтобы я думала, что он меня убьет, хочет подавить мою волю, но я не дам ему запугать меня. Не доставлю ему этой радости. Не дам ему того, что он хочет.

Протянув руку за спину, он неторопливым движением достает из кобуры пистолет, с хитроватым блеском в глазах наблюдая за моей реакцией. Крепко сжав обеими руками рукоятку и удерживая палец на спусковом крючке, он ухмыляется.

Вот же засранец!

Мое дыхание учащается, подмышки становятся липкими и влажными. Живот скручивается узлом, перед глазами все плывет.

В последний момент я думаю только о своей сестре. И о том, как я подвела ее.

– Ты не могла заткнуться, не так ли? – спрашивает он. – От тебя требовалось лишь закрыть рот и молчать про преследователя, но ты никак не унималась. Задавала глупые вопросы. Тебе вечно что-то нужно. – Ронан морщится. – Я не убийца, Грир. Я в жизни никому не сделал больно. Просто знай: ты сама во всем виновата. Я вынужден это сделать, потому что, если я этого не сделаю, ты все испортишь, и все пойдет прахом.

– Ронан, – говорю я, понимая, что не могу урезонить чокнутого, но будь я проклята, если я умру, не сделав ни единой попытки. – Ты красивый парень. Ты успешный, милый, обаятельный. При желании ты можешь иметь любую женщину, какую захочешь…

– Сам знаю. – Он вздыхает и опускает пистолет. – Тебе не отговорить меня, так что… если ты хочешь сказать что-то такое, что я бы передал твоей сестре… говори это сейчас.

В моей голове всплывает миллион воспоминаний, которые тотчас разлетаются, словно листья на ветру.

Мередит – моя лучшая подруга. Моя сестра. Моя родственная душа. Мы прошли через огонь, воду и медные трубы и вернулись живыми. Ради нее я готова на все, а она – ради меня. Вот только в данный момент я бессильна подкрепить мою любовь к ней каким-нибудь поступком.

По моей щеке скатывается крупная слеза и останавливается между губами. Соленый вкус поражения – до этого момента он был мне неведом.

– Ты позаботишься о ней, – говорю я, мой взгляд такой же холодный и ожесточенный, как и моя душа. Я не прошу. Я требую. – Ты сделаешь все для ее безопасности и счастья.

Ронан усмехается.

– Не обижай меня, Грир. Я не монстр.

– Ты можешь оправдывать себя сколько угодно, но ты ошибаешься, – говорю я. – Ты монстр. Ты эгоист. И к тому же псих. И она никогда не полюбит тебя так, как ты хочешь.

Он щурится и направляет на меня пистолет.

– Довольно. Заткнись.

Ронан щелкает затвором.

Мой мир сейчас висит на волоске.

Закрыв глаза, я наслаждаюсь своим последним вздохом.

Глава 43

Мередит

Пять дней назад

Я стою в заплесневелом душе, и Ронан стягивает с меня промокшие насквозь трусы.

– Я рассчитывал вернуться раньше. В последнее время репортеры, словно мухи, роятся в моем доме, в надежде получить заявление.

– Заявление?

Он усмехается и включает воду. Сначала она ледяная, через несколько секунд становится чуть терпимее, а затем почти кипятком, которому радуется мое продрогшее тело. В этой избушке так холодно, что иногда я вижу свое дыхание. Будь на то моя воля, я простояла бы под этим кипятком несколько часов.

– С тех пор как стало известно о моей связи с тобой и о том, что департамент отстранил меня от расследования, им не терпится свалить вину на меня.

– А тебя это не беспокоит? – спрашиваю я.

Покачав головой, он намыливает влажный лоскут.

– Тела нет, улик нет, доказательств нет. Просто злая толпа, которой хочется получить ответы. – Он смотрит на меня, проводя потрепанным мыльным лоскутом у меня между ног. Его прикосновения полны нежности, он буквально пожирает меня взглядом. – Я уже говорил: как только это дело остынет, никто даже не вспомнит твое имя. Мы будем свободны и сможем уехать куда угодно.

– Это попало в национальные новости? – спрашиваю я. Странно, почему эта мысль не приходила мне в голову раньше.

Он хмурит брови.

– Хм, да. Богатая белая женщина пропадает без вести на лыжном курорте. СМИ как ненормальные набросились на эту новость. Все распихивают и расталкивают друг друга. Эндрю раздает интервью налево и направо. Видела бы ты его! Одет, как будто он знаменитость, дизайнерские свитера, аккуратная прическа, волосок к волоску. Сразу видно, чувак старается по максимуму извлечь из этого выгоду. Гарантирую, что издатели уже стучатся в его дверь и предлагают семизначные авансы за будущую книгу.

Я стараюсь не принимать слова Ронана близко к сердцу; скорее всего, он просто пытается манипулировать мной.

Все это время моей главной надеждой оставалось то, что Эндрю любит меня и делает все возможное, чтобы меня найти. Но что, если я ошибаюсь? Что, если я всегда ошибалась в нем, неверно воспринимала его? Думала о нем так, как не нужно? Но это было раньше. Мне казалось, что теперь между нами все гораздо лучше.

– Так что, можно сказать, это беспроигрышное дело для всех. – Ронан двигает лоскут выше, моет меня, поглаживает. Странно, но пока он еще не пытался овладеть мной, хотя что-то подсказывает мне, что это продлится недолго. – Эндрю получил известность. Ты получила шанс жить нормальной, счастливой жизнью с мужчиной, который по-настоящему заслуживает твоей любви. А я получил тебя.

Я с силой хватаюсь за стойку душа, чтобы не упасть. В глазах темнеет, легким не хватает воздуха. Наверно, во всем виноват пар: горячий воздух усугубляет мое обезвоживание.

– Кажется, я сейчас потеряю сознание, – шепчу я, задыхаясь.

Ронан рывком перекрывает воду, заворачивает меня в полотенце, подхватывает на руки и несет назад, к кровати. На влажной коже и без того холодный воздух кажется еще холодней. В спальне он сажает меня на край кровати и хватает из ближайшего ящика футболку. Как жаль, что у меня нет сил бежать.

Жаль, что у меня нет сил врезать ему между ног или же кулаком в нос и в глаза и убежать отсюда. Но перед глазами у меня по-прежнему все плывет, я по-прежнему жадно хватаю ртом воздух, а мое тело словно превратилось в желе. Думаю, он нарочно недокармливает меня, чтобы я оставалась слабой, чтобы зависела от него, чтобы не могла дать ему отпор или убежать, если у меня появится такая возможность.

Натянув мне на голову и плечи футболку, он заползает в кровать рядом со мной и обнимает меня за талию.

В этот миг я свободна от моих пут. Но я по-прежнему его пленница.

Уткнувшись носом в изгиб моей шеи, он вздыхает.

– Боже, как бы я хотел остаться здесь с тобой на всю ночь. – Рука Ронана скользит по моей влажной футболке, мимо моего впалого живота. Наконец он нащупывает подол и рывком задирает его. – Как давно я мечтал об этом, Мередит.

Я задерживаю дыхание. Его рука замирает.

– Скоро, – говорит он. – Тебе нужно набраться сил. Я не буду трахать тебя, пока ты дрожишь и едва держишься на ногах. Мне от этого никакого кайфа. Да и тебе тоже. Я подожду, пока тебе не станет лучше и ты наконец сможешь отдаться мне целиком. Как ты это делала когда-то.

От теплых прикосновений его губ на моей шее у меня на глазах выступают жгучие слезы, и я впервые благодарна темноте.

Закрыв глаза, я лежу в тишине, слыша его дыхание, чувствуя, как он наблюдает за мной. Матрас прогибается под весом Ронана, затем он встает с кровати.

Если он думает, что я сплю, может, этим вечером он не подмешает мне снотворное?

Я лежу неподвижно, словно статуя, боясь повернуть голову, пошевелиться или облизать губы, чтобы показать, что еще не уснула.

Ноги Ронана шаркают по доскам пола, затем скрипит дверь. Он возвращается, стоя на коленях рядом со мной, матрас опускается под его весом. Тихий шорох рядом говорит, что он собирается связать меня на ночь.

Его рука обвивает мое запястье, поднимает мою кисть над головой и прикрепляет к металлической перекладине кровати. Затем он проделывает то же самое с левой кистью. Поддерживая видимость бессилия, я не двигаюсь. Я жду, что он займется моими лодыжками, но он, судя по всему, слезает с кровати и дверь закрывается.

Он ушел.

Я боюсь открыть глаза, боюсь, что мои инстинкты ошибаются… что он стоит надо мной и ждет, когда я выдам себя.

Так что я еще некоторое время держу глаза закрытыми.

Лязг кастрюль и сковородок на кухне несколько минут спустя подтверждает мои подозрения. Он оставил меня одну, но мои ноги развязаны. Я пока не представляю, как смогу освободиться, мои руки все еще связаны и бесполезны. Но я буду не я, если не попробую.

Секунды растягиваются в минуты. Все это время я считаю про себя, чтобы не уснуть. Затем стены сотрясаются, хлопает входная дверь, я слышу звуки его грузовика.

Один, два, три, четыре… Я продолжаю считать, надеясь, что не ошиблась. Кто знает, вдруг он просто выбежал на улицу, чтобы что-то принести?

Хижину обволакивает прохладная тишина. Как вдруг…

Сквозь заколоченные окна над моей кроватью до меня доносится приглушенное урчание мотора его грузовика. Мое горло горит, подавляя крик радости. Не будь я так обезвожена, я бы плакала слезами счастья. Я жду еще несколько секунд, пока рокот мотора не стихает вдали, после чего осмеливаюсь открыть глаза.

Перекатившись на бок, я спускаю на пол сначала одну, затем другую ногу. В ступни сразу же впиваются сотни иголок. Я натыкаюсь на жестяное ведро, о котором даже не подозревала, что оно там. Должно быть, он не стал привязывать мне ноги, чтобы я снова не обмочила кровать. Похоже, он хочет свести проблемы моих естественных отправлений к минимуму. Безумие и разум иногда идут рука об руку.

Я пытаюсь оторвать руки от изголовья кровати, дергаюсь и извиваюсь, как только могу, пробую полдюжины различных положений, прежде чем понимаю: все мои попытки бесполезны. Я сползаю с кровати и, наклонившись над матрасом, кое-как втискиваюсь между стеной и железной спинкой кровати. Набрав полную грудь воздуха, подпитываемая адреналином, я начинаю с силой пинать ее.

Каждый пинок отдается болью в моих босых ногах, но в конечном итоге боль притупляется, и я ничего не чувствую. Я – животное в клетке, которое рвется на свободу. Если нужно, я умру, пытаясь это сделать. Да, это мой выбор: свобода или смерть. Я не стану жить с этим свихнувшимся психопатом.

Не знаю, как долго я пинала кровать, когда один из прутьев ослабевает. Между его головкой и верхом изголовья виден небольшой зазор, край острого металла, чуть заметно поблескивающий в темноте. Придвинув правое запястье к верху этого стержня, я, затаив дыхание, протискиваю в зазор пластиковую манжету.

Затем то же самое проделываю с левым запястьем. У меня нет времени упиваться этим преддверием свободы. Я пинаю сильней и быстрей и уже умудрилась поцарапать пятку, но прут отказывается сдвигаться.

На секунду прекратив попытки, чтобы перевести дыхание, я внезапно понимаю, что мои глаза приспособились к темноте, и я могу разглядеть очертания настольной лампы. Вытянувшись, насколько могу, я нащупываю шнур и дергаю.

В комнате загорается свет.

Вначале моим глазам больно. Я зажмуриваюсь и жду, когда резь стихнет. Затем открываю глаза, осматриваюсь по сторонам и вижу, что я в обществе высокого комода, старого деревянного письменного стола и двухдверного шкафа.

Собрав последние остатки сил, я перетаскиваю кровать по комнате и добираюсь до комода. Я роюсь в ящиках, но не нахожу ничего, кроме мужских фланелевых рубашек и выцветшей пижамы.

Шагнув к столу, я вытаскиваю каждый ящик, пытаясь найти хоть что-нибудь. Нож. Пистолет. Что-нибудь. Но там только бумаги. Старые счета, пожелтевшие поздравительные открытки – все они адресованы человеку по имени Джек Говард.

Остается последний ящик, в самом низу. Я сую руку под стопку бумаг и наталкиваюсь на что-то твердое. Сердце готово выскочить из груди.

Подтянув эту штуку ближе, чтобы осмотреть, я вздыхаю. Похоже, это какая-то рация. Перевернув ее, я вижу наклейку и, поднеся ее к глазам, могу разобрать слова «Спутниковая связь „Северная звезда“».

– Боже мой, – шепчу я.

Это спутниковый телефон.

Я нажимаю кнопку включения, но ничего не жду. Вдруг эта штуковина пролежала здесь несколько месяцев с разряженной батареей? Однако экран загорается зеленым, на дисплее всплывает крошечный логотип и слова «Поиск ближайшего сигнала, пожалуйста, подождите».

Проходит миллион секунд, прежде чем это сообщение исчезает и заменяется на «готово».

Мои пальцы дрожат. Я пытаюсь решить, кому мне звонить первому, Грир или Эндрю. Уверена, они оба тесно сотрудничают с полицией Глейшер-Парка, и кто знает, вдруг в доме круглые сутки дежурит полицейский офицер на случай, если что-нибудь произойдет?

Если я позвоню им и скажу, что меня похитил Ронан и что я понятия не имею, где я нахожусь, он тотчас это узнает. Он умный. У него есть связи. Я не удивлюсь, если он, когда его здесь нет, каждую секунду каждого дня слушает полицейскую радиоволну, чтобы быть в курсе событий. Он все узнает, прежде чем у полиции появится возможность собрать поисковую группу или отправить СПВ – сигнал всем постам. Он будет вынужден бежать, а значит, либо захватит меня с собой, либо отправит меня в могилу.

Я сажусь на край кровати. Моя левая рука пульсирует. Прижимаю телефон ко лбу и перебираю варианты. Я уверена, что моя мать сейчас у Эндрю. Номер телефона Эллисон я не помню, впрочем, не только его.

Кроме Харриса.

Мы с ним не разговаривали несколько месяцев, наш последний разговор завершился не самым лучшим образом. Он был зол на меня из-за того, что я осталась с Эндрю, обвинил меня в том, что все эти месяцы я бездарно тратила его время. Я понимала его позицию, но не смогла усмирить собственную гордость.

Мы завершили наш разговор и странную маленькую псевдодружбу, возникшую ненадолго между нами. С тех пор она превратилась в радиомолчание.

Если есть человек, на которого я могу рассчитывать, чтобы не стать приманкой для оголтелых СМИ и пищей для досужих языков обитателей Глейшер-Парка, то это Харрис.

Я ввожу в телефон его номер, и массивные кнопки загораются при каждом нажатии.

Мой пульс отдается в ушах, ухая между каждым гудком. С силой прикусив губу, пока не чувствую вкус крови, я жду, на девяносто девять процентов уверенная, что он не ответит. Откуда мне знать, вдруг в Нью-Йорке сейчас четыре часа утра и он крепко спит?

– Алло? – Его голос трещит в трубке, доносясь откуда-то издалека.

– Харрис. – Я прижимаю руку ко рту. Я боюсь улыбнуться, боюсь дать волю своим надеждам. – Боже мой. Харрис.

– Мередит? – Теперь его голос звучит яснее, громче. – Ты где? Вся эта чертова страна…

– Я не знаю. – Мой голос дрожит. – Ронан похитил меня. Ронан Маккормак. Детектив из Глейшер-Парка. Он похитил меня, и я понятия не имею, где я. Я проснулась в какой-то хижине. Он держит меня взаперти, он связал меня. Окна заколочены. Я…

Стоило мне вдохнуть жизнь в эти слова, как до меня доходит, как безнадежна и безумна моя ситуация.

– Оставайся на линии. Я сейчас позвоню в полицию, – говорит он.

– Нет-нет. Не нужно. Он узнает. Он перевезет меня куда-то еще. Или же убежит. И он никогда не скажет, где я, – на одном дыхании испуганно тараторю я. – Он наверняка следит за всем, что происходит в Глейшер-Парке. Вот почему я не позвонила Грир. Он бы узнал. И я не хочу подвергать ее жизнь опасности.

– Понял. Успокойся, – говорит он. Я представляю, как он садится в постели, надевает на спинку своего идеального носа очки и щелкает ближайшим выключателем. – Мы вытащим тебя, но для начала нам нужно выяснить, как, черт возьми, до тебя добраться. Ты можешь хоть что-нибудь рассказать об этом месте?

Вздохнув, я оглядываю комнату.

– Дом маленький. Старый. Что-то вроде старой охотничьей хижины. Мне не видно, что там снаружи. Все окна заколочены. Мое запястье привязано к кровати, поэтому я не могу выйти из комнаты. Я нашла этот спутниковый телефон в нижнем ящике стола.

– Там есть стол?

– Да.

– Что еще?

– О господи. – Я выпрямляю спину. – Письма. Целая куча писем, адресованных Джеку Говарду. Может, это хозяин дома?

– Продиктуй мне адрес.

Соскользнув с кровати, я возвращаюсь к комоду и перебираю стопки старых документов.

– Тут куча адресов. Как будто этот парень никогда не сидел на месте. Их как минимум десять.

– Продиктуй их мне. – Я слышу, как он шуршит бумагой.

– Что теперь? – спрашиваю я, выполнив его просьбу.

– Теперь я найду тебя, – отвечает он.

– Мы должны молчать. Ничего не говори полиции. Не говори Грир. Если Ронан что-то заподозрит, у нас ничего не получится…

– Мер, не волнуйся. – Звук его голоса успокаивает меня, пусть всего на несколько секунд, как будто мы с ним никогда не ссорились. – Я прилечу первым же самолетом. Я найду этого Джека Говарда и размотаю этот клубок. Вот только…

Он не заканчивает свою мысль. Вдруг до него дошло, что он никакой не всезнайка. Что есть вещи, в которых даже он профан.

– Я не знаю, смогу ли позвонить тебе снова, – говорю я, оглядывая комнату. Боже, что я тут натворила! Мне придется все собрать и молить бога, чтобы Ронан ничего не заметил.

– Не бери в голову. Пока что ты в безопасности. Делай то, что он велит тебе делать. Я найду тебя, обещаю.

Я не хочу заканчивать звонок. Я хочу и дальше слышать его голос, обещающий мне скорое освобождение.

– Набирайся сил, Мер, – говорит он. – До скорой встречи.

Прежде чем я успеваю ответить, Харрис дает отбой. Я же, прежде чем вернуть телефон в нижний ящик, под стопку бумаг, удаляю журнал звонков. Затем отодвигаю кровать назад, гашу лампу, заползаю под одеяло и надеваю манжету свободной руки обратно на металлический прут изголовья.

Я устала, но сна ни в одном глазу.

Я выберусь отсюда.

Глава 44

Грир

День одиннадцатый

Я никогда не видела пистолет так близко и никогда не думала, что когда я увижу его впервые, то холодный металл ствола будет нацелен мне между глаз.

Я готовлюсь к неизбежному, воображаю оглушительный гул в ушах, дымный запах пороха, яркую вспышку и последующую темноту. Не скажу, чтобы мне очень хотелось все это почувствовать.

Вот только Ронан опускает пистолет и поворачивается к двери, прислушиваясь.

И тогда я тоже это слышу.

Кто-то стучит во входную дверь – резкие, требовательные удары.

Стук, стук, стук, стук.

– Молчи, – цедит он сквозь зубы. – Всего один звук, и я обещаю, что твоя сестра умрет холодной, голодной и одинокой.

Я послушно киваю. Сердце мое колотится. Кто бы ни был этот гость, Ронан явно его не ожидал.

Спрятав пистолет за спину, он молча выходит из комнаты и закрывает дверь. Минуту спустя лязгает засов, входная дверь открывается, и я слышу голоса. Там какой-то человек или два?

Затем тишина.

Затем выстрелы.

Дом содрогается – стены, окна, двери на петлях.

Я считаю до шести или семи. Впрочем, чтобы убить человека, достаточно одной секунды.

Кто-то мертв. Я точно это знаю.

Я представляю себе местного жителя или рейнджера. Не иначе как, увидев рядом с заброшенным домом грузовик, тот решил проверить, чей он, но, увы, нарвался на психопата с полуавтоматическим оружием.

Но я также представляю себе сценарий, в котором полицейские, поняв, что исчезновение Мередит – его рук дело, каким-то образом выследили его и, застукав с оружием в руках, не удержались и открыли ответный огонь.

Увы, у обоих этих сценариев есть одна проблема.

Ронан жив? Я умру.

Ронан умер? Никто не знает, что я была с ним. Я не сказала ни единой душе о том, что уезжаю. Никому даже в голову не придет искать меня здесь, за дверью, скрытой гобеленом. Похоже, я умру в любом случае.

Глава 45

Мередит

Два дня назад

– Мередит. – Он будит меня поцелуем, мое имя – шепот в этой темной комнате. – Я должен отлучиться на пару дней.

Ронан садится рядом со мной и устало проводит рукой по лицу.

– Твоя сестра решила, – произносит он и закатывает глаза, – что мы должны искать тебя в Вермонте. Нет, ты только подумай! Не спрашивай почему. Это долгая история. Я был вынужден согласиться, потому что… было бы странно, если бы я отказался.

Он проводит пальцами по внутренней части моей руки и улыбается.

– Мы так близки, – говорит он. – Так чертовски близки.

Огонек надежды, который теплился во мне последние несколько дней, почти угасает. Я думала, что Харрис будет здесь уже на следующий день. Что он быстро найдет меня. Каждая частичка меня верила, что я свободная женщина, но вот она я, все так же привязанная к кровати, улыбаюсь всему, что говорит Ронан, клянусь в любви к нему, говорю, что готова провести с ним в лесу всю жизнь.

Последние пару ночей Ронан не давал мне снотворного и не заметил сломанного прута в изголовье. Не запирай он дверь снаружи, я давно сбежала бы.

Вчера вечером, убедившись, что Ронан уехал, я снова смогла вытащить спутниковый телефон и попыталась позвонить Харрису, но его телефон тотчас перенаправил меня к голосовой почте.

Где бы он ни был, я очень надеюсь, что с ним все в порядке.

– Это для тебя. – Ронан указывает на тумбочку, уставленную бутылками с водой, полотенцами и зерновыми батончиками. У его ног стоят три ведра. – Должно хватить на пару дней. Я знаю, это не идеал, но других вариантов у нас нет.

Запустив пальцы в мои спутанные волосы, он собирает их в кулак и легонько тянет. На его губах играет легкая улыбка. Он смотрит на меня так, как смотрел раньше. Когда-то от этого взгляда в моем животе начинали порхать бабочки.

Но тогда он производил впечатление нормального человека. Теперь я понимаю: это было притворство.

– Я буду скучать по тебе, Мередит, – говорит он, наклоняясь, чтобы поцеловать меня в губы. Я чувствую знакомый вкус мятной жевательной резинки, и меня начинает тошнить. – Но я скоро вернусь к тебе.

Сняв изнутри дверную ручку, Ронан уходит и запирает дверь снаружи.

Два дня.

У Харриса есть два дня, чтобы найти меня.

Глава 46

Грир

День одиннадцатый

Мое тело обволакивает усталость, но адреналин держит меня в напряжении. За дверью раздаются шаги, а вслед за ними мужской голос, который что-то шепчет. Мое сердце скачет галопом, вверх по шее ползет жар. Я мысленно прокручиваю два совершенно разных варианта будущего.

В моей голове раз за разом прокручивается предупреждение Ронана… если я издам хотя бы звук, то моя сестра умрет.

И я ему верю.

Я верю ему, потому что он псих и ему нечего терять.

Топтание ног за дверью все отчетливее и тяжелее. Кто бы это ни был, он по другую сторону стены. Из моего горла рвется крик о помощи, но застревает где-то в горле.

– Вы здесь проверили? – спрашивает мужской голос.

Скрипнув, открывается дверь.

Но не моя.

Пустой дом заполняется писком полицейской рации.

– Я здесь! – кричу я и ерзаю на металлическом стуле, чтобы произвести как можно больше шума. Сердце бешено бьется, я задыхаюсь, но мне удается снова крикнуть: – Эй? Вы слышите меня?

Ответом на мою мольбу – тишина.

Глава 47

Мередит

Один день назад

Сегодня я весь день думаю о Грир.

Мысль о том, что Ронан проведет два дня с моей сестрой, пожирает меня заживо. В голову мне лезут мысли одна страшнее другой. Что угодно может пойти не так. Он что угодно может сделать с ней.

Он неуравновешен. И он не тот, кто позволит кому бы то ни было встать у себя на пути.

Когда мы с ним были вместе, он казался таким безобидным, таким добрым. Никогда, даже за миллион лет, я бы не заподозрила, что он способен на нечто подобное. Но если он похитил меня, он способен на все и не раздумывая избавится от любого, кому известна правда о том, что он сделал.

Я не могу унять дрожь. Я одновременно в объятиях бессилия и тревоги.

Внезапно дребезжат окна. Я уже знаю, что этот звук почти всегда сопровождает открывание и закрывание входной двери.

Он вернулся.

Лежа в темной спальне, не чувствуя онемевших рук, я смотрю на мокрые разводы на потолке, и мое тело погружается в матрас. К затхлому воздуху моей темницы примешивается вонь испражнений.

Наверное, зря я надеялась на Харриса. Он просто высоколобый владелец нью-йоркской кофейни, а не супергерой.

Ронан быстро ходит по дому из комнаты в комнату, как будто что-то ищет. Я прислушиваюсь. Шаги становятся все громче, затем смолкают. Через секунду скользит в сторону засов на двери, она распахивается.

Я не смотрю на него.

Не могу.

– Мередит. – Мужской голос явно принадлежит не Ронану.

Приподняв затекшую шею, я, прищурившись, смотрю на темную фигуру в дверях. Незнакомец подходит ближе, и я могу рассмотреть его. Очки. Темные волосы. Самодовольная улыбка, как будто намертво впечатанная в лицо.

– Я же сказал, что найду тебя, – как всегда, спокойно говорит он, достает из кармана ножовку и пилит пластиковые фиксаторы, пока те не лопаются.

Мои кисти затекли, но я трясу ими, чтобы восстановить кровообращение.

– Вставай. Давай выбираться отсюда. – Харрис смотрит на дверь.

– Где он? – спрашиваю я.

Харрис пожимает плечами и обводит взглядом тесную комнатушку, которую я успела изучить вдоль и поперек.

– Не знаю. И я не намерен торчать здесь, чтобы это выяснить. – Обхватив меня одной рукой за плечо и поддерживая под локоть, он выводит меня наружу, к светящимся фарам «Тойоты».

Я не знаю, какой сегодня день.

Я не знаю, который час.

И не спрашиваю.

– Харрис. – Увидев на переднем сиденье машины еще одного человека, я останавливаюсь.

– Это мой водитель, – подмигивает он. Только Харрис Коллиер может превратить спасение похищенной женщины в заурядную историю. – Ты же знаешь, у меня нет прав. Как еще, по-твоему, я мог решить эту проблему?

Он помогает мне сесть на заднее сиденье, пристегивает ремень безопасности и садится впереди.

– Здесь есть поблизости станция рейнджеров? – спрашивает он у водителя, прежде чем повернуться ко мне. – Здесь в буквальном смысле нет сотовой связи. Нам нужно найти кого-нибудь и сообщить, что ты в безопасности и что тебя похитил Ронан.

– Он с Грир, – говорю я, схватившись за спинку его стула. – Он уехал с ней в Вермонт.

– Вермонт? – Его лицо морщится, затем его глаза лезут на лоб. – Вот дерьмо!

– Что?

– Я не разговаривал с ней несколько дней… с тех пор, как прилетел сюда, – говорит он. – Мой телефон почти не работал. Я позвонил ей сегодня утром, но мобильник вырубился. – Он со вздохом смотрит на часы. – У нашей семьи есть домик в Вермонте. Это единственное, что приходит мне в голову. Может, она решила, что я там?

– Ронан поехал вместе с ней, – говорю я. – На твои поиски. Неужели она подумала, что я с тобой?

– Как будто я кого-то похитил. – Он закатывает глаза. – В этом вся твоя сестра!

Водитель сворачивает на гравийную дорогу, что вьется между двумя горами, и вскоре мы выкатываем на гладкий асфальт. Приоткрыв окно, я впускаю в салон машины струю легчайшего, чудесного, холодного воздуха и подставляю под нее лицо. Я даю молчаливую клятву никогда больше не принимать свежий воздух как нечто само собой разумеющееся. Харрис протягивает руку, чтобы похлопать меня по колену, – это его способ сказать мне, что все будет хорошо, хотя мы оба не знаем, что нас ожидает.

Мы едем молча, и хотя я больше не заперта, я все еще не ощущаю себя свободной.

Я почувствую свободу, когда найду свою сестру.

Дорожный знак впереди приветствует нас в национальном парке «Сады Сиона». На холме притулилась небольшая коричневая хижина, а перед ней – одинокий грузовик.

Я растираю красные отметины на запястьях до тех пор, пока боль не стихает. Мне кажется, что водителю, чтобы сбросить скорость, понадобится целая вечность.

– Остановись. – Харрис указывает на станцию, и водитель тормозит. Как только мы остановились, он ведет меня внутрь. Молодой рейнджер поднимает взгляд от компьютера и смотрит на нас усталыми, сонными глазами. Если верить бейджику, перед нами рейнджер Кайл Хоу. Судя по его круглому, почти детскому лицу и мягкому персиковому пушку на лице, который он пытается превратить в некое подобие бородки, я бы дала ему не больше двадцати одного года. – Мне нужно, чтобы вы позвонили в полицию. Это Мередит Прайс. Она пропала из Глейшер-Парка на прошлой неделе.

Молодой человек растерянно моргает, словно перед ним призрак. Наверно, так оно и есть. Я – тень себя прежней. Волосы спутаны, кожа бледная, тело – кожа и кости.

– Какого черта ты ждешь? – орет на него Харрис и тянется через стол, подталкивая к парню телефон.

Прижав ухом трубку к плечу, тот набирает несколько цифр и пристально на меня смотрит.

– Флетчер, она нашлась. Пропавшая женщина. Она здесь, – говорит он. – Да. Заодно пришлите врачей.

Положив трубку, он идет в кладовку и возвращается с красным шерстяным одеялом, бутылкой воды и протеиновым батончиком. Харрис заворачивает меня в колючую ткань и, открыв бутылку с водой, подносит ее к моим губам. Я голодна, но слишком устала, чтобы есть. К тому же батончик в моей руке тверд, как камень. Не иначе как ему сто лет.

Через считаные минуты к станции подъезжает белый полицейский автомобиль, и в комнату вбегают двое мужчин в коричневой форме. Увидев меня, они замирают на месте. Старший из двоих смотрит на Харриса, но я поднимаю руку.

– Он нашел меня, – говорю я. – Ронан Маккормак, это он похитил меня. Его нужно найти. С ним моя сестра.

Рядом с полицейской машиной останавливается карета «Скорой помощи». Из нее выпрыгивает пара медиков и, захватив свои сумки, спешит к станции.

– Вам известно, где он сейчас? – спрашивает один из офицеров, беря в руки рацию.

Я смотрю на Харриса.

– Он отправился в Вермонт. И должен вернуться завтра.

Харрис берет меня за руку. Это такой милый жест, но я надеюсь, что второго раза не будет. Странно держать его за руку, ощущать его заботу. Пусть лучше все вновь станет так, как было раньше. Я скучаю по вредному Харрису. Милый Харрис мне чужой и нужен лишь в качестве напоминания о серьезности нашей отвратительной ситуации.

– Мы его выследим, Мередит, – сухо говорит другой офицер и поджимает тонкие губы. – Он от нас не уйдет.

Глава 48

Грир

День одиннадцатый

Дверь распахивается, и мне в глаза бьет слепящий луч фонарика. Я жмурюсь и отворачиваю лицо в сторону.

– О господи! – Мужчина бросается ко мне. – Я нашел ее, Роббинс!

– Нет, – говорю я и качаю головой. Зрение постепенно возвращается ко мне, и я вижу перед собой седовласого мужчину в джинсах и толстом пуховике. – Я не Мередит.

– Грир Эмброуз? – спрашивает он. Я в замешательстве выпрямляю спину. Никто не знал, что я здесь.

– Да?

– Я – агент Бервик. – Он разрезает пластиковые манжеты и помогает мне встать. Мои кости болят, мышцы затекли. – Ваша сестра найдена.

Ваша сестра найдена.

У меня екает сердце.

– О боже!

– С ней все в порядке. Слегка обезвожена, слегка травмирована. Но с ней все хорошо. – Он обнимает меня за плечи. – Она сказала нам, что вы были с ним, предупредила, что он возвращается из Вермонта. Мы следили за вами с самого Солт-Лейк-Сити сегодня утром.

Зажав ладонью рот, я иду следом за ним через маленькое, затхлое помещение к входной двери. За двумя патрульными машинами припаркован минивэн без опознавательных знаков, но я больше никого не вижу.

– Где моя сестра? – спрашиваю я, когда мы выходим на улицу.

– В госпитале «Юнити Грейс», в нескольких милях отсюда, – отвечает он и, оглянувшись через плечо, заталкивает меня на заднее сиденье своей машины.

– Где Ронан? – спрашиваю я. – Ронан Маккормак. Это его рук дело. Это он похитил нас обеих.

– Мы в курсе, мэм, – говорит он, придерживая дверь. – Не ударьтесь головой.

– Где он?

– Пустился в бега, после того как открыл дверь и понял, кто мы такие и что мы здесь делаем. Мы отправили за ним вдогонку двух наших ребят. По этому снегу он далеко не уйдет. Но даже если уйдет, еще до восхода солнца его сцапают пумы.

Он смеется. Мне непонятно, шутит он или нет.

Возможно, мысль о том, что дикие животные рвут его на части, и принесла бы мне удовлетворение, не будь я так напугана тем, что это чудовище все еще на свободе.

Вдохнув ледяной воздух, я медленно его выдыхаю. Хочется верить, что его все-таки поймают. Полиция идет за ним по пятам. Ему не дадут уйти.

Как только я сажусь в машину, Бервик протягивает мне фланелевое одеяло, и я оборачиваю им плечи.

– Хотите пить? – спрашивает он.

Я киваю.

Перегнувшись через спинку, он достает с переднего сиденья термос. Открутив крышку, он до половины наливает в нее горячий кофе и вручает мне. Кофе дешевый, обычного сорта, судя по всему. Но крепкий ароматный напиток успокаивает меня.

Я же думаю о Харрисе.

– Харрис Коллиер… – начинаю я.

– А что с ним? – спрашивает полицейский. Я прищуриваюсь.

– Он был с моей сестрой?

Когда я поняла, что за всем этим стоит Ронан, я зациклилась на том, чтобы освободиться и найти Мередит, вместо того чтобы попытаться понять, почему Харрис лгал о своем местонахождении.

Руки в боки, Бервик хмуро смотрит на меня.

– Конечно, был. Он ее и нашел.

На секунду моя челюсть отвисает. Я судорожно пытаюсь понять, что это значит. Я собираюсь было спросить, но тут полицейская рация оживает. Велев мне сидеть на месте, Бервик хлопает дверцей машины и спешит к заднему двору крошечной хижины.

Запотевшее ветровое стекло мешает мне видеть, но я могу различить крики мужчин, хотя и не разберу, что они говорят.

Выстрел.

Затем еще три подряд.

Хлоп. Хлоп. Хлоп.

Мое сердце останавливается. Я застываю на месте.

Ронан – полицейский. Он вооружен и обучен стрелять на поражение.

Я трусливо запираю дверь. Мой измученный ум выдает сценарий, в котором Ронан бежит к машине, целясь мне в лицо, а вокруг на окровавленном снегу лежат мертвые тела агентов ФБР. Я знаю, что замок не спасет меня, но в этот момент мне ничего другого не остается, кроме как нырнуть под одеяло.

– Десять тридцать три, стреляем. Десять тридцать три, стреляем. Подозреваемый ранен, но до сих пор не обезврежен. – В автомобильной рации, посылая ударные волны через мое замерзшее тело, раздается мужской голос. – Присылайте помощь. И врачей.

Как только Бервик появляется из-за дома, я понимаю, что все это время сидела ни жива ни мертва. Он бежит ко мне, и я открываю дверь, чтобы впустить его.

– Оставайтесь здесь, – говорит он. – Мы поймали его. Он стрелял в нас из леса. Один из наших парней выстрелил в ответ. Попал в него дважды.

– Он жив? – спрашиваю я. Бервик резко вскидывает голову. – Пока да. У него сильное кровотечение. Он в сознании, и ему лихо, больше ничего сказать не могу.

С этими словами он закрывает дверь и говорит по рации, после чего вновь идет по снегу за дом.

Я очень надеюсь, что этому ублюдку больно.

Я очень надеюсь, что его смерть будет медленной и мучительной.

И я очень надеюсь, что он не доживет до того момента, когда пожалеет о содеянном.

* * *

Агент Бервик настаивает, чтобы меня осмотрели врачи, но я отказываюсь и требую, чтобы он отвез меня прямиком к Мередит.

У входа в ее больничную палату дежурят двое полицейских. Они кивают Бервику, когда мы проходим мимо.

– Мер. – Увидев сестру, я замираю на месте. Я с трудом узнаю ее. Она такая бледная. Такая хрупкая.

– Грир. – Скинув одеяло с ног, она пытается встать и подойти ко мне, но медсестра останавливает ее, чтобы она не навредила себе.

Я подхожу к кровати и крепко обнимаю ее. Я не любительница обнимашек, но я могла бы обнимать ее вечно.

– Извини, что так получилось, – шепчет она.

– Тебе не за что извиняться. – Держа ее за плечи, я слегка отстраняюсь, чтобы посмотреть ей в глаза. – Ты не сделала ничего плохого.

– Я не сказала тебе про Ронана, про наш роман. Я не сказала тебе, что разговаривала с Харрисом обо всем том, о чем не хотела рассказывать тебе, – признается она. – Я ничего тебе не рассказывала. Хотела, чтобы ты думала, что у меня все в порядке, что тебе больше не нужно беспокоиться обо мне.

– Теперь все это не имеет значения, – говорю я, проводя пальцами по ее спутанным светлым волосам. По дороге сюда я думала о Харрисе, о том, как он ее спас. Теперь же я была готова его придушить. Ведь это из-за него мои эмоции отправились в стремительное свободное падение, а я сама – в погоню непонятно за кем. Никогда еще я не была так рада, что ошиблась в человеке. – Скажу честно, я была в шоке, когда узнала про вас с Харрисом. Мне казалось, вы друг друга на дух не переносите.

Ее губы растягиваются в несмелой улыбке.

– Так оно и было. А потом однажды я позвонила ему. Хотела получить непредвзятый жизненный совет, и странным образом он превратился в моего психотерапевта и…

Моя сестра продолжает говорить. Она рассказывает мне про последние одиннадцать дней своей жизни, про Харриса, про то, почему она позвонила именно ему, а не кому-то еще. Про то, как он нашел ее благодаря некоему Джеку Говарду, местному бизнесмену, которому в Юте принадлежат сотни лесных домиков, которые он сдает в аренду.

– Я была в домике номер двадцать восемь, – говорит она. – Он нанял водителя, распечатал несколько карт и ездил по каждому адресу, пока не нашел меня. Эти домики разбросаны по всему штату. У него ушло на это несколько дней.

– Ух ты! – восхищаюсь я, чувствуя, как в моей груди вновь пробуждается любовь к Харрису. Я представляю его этаким супергероем-хипстером, и на моем лице невольно возникает глупая улыбка. – Кто бы мог подумать, что наш Харрис такой доблестный?

– Наверно, я? – Мередит наклоняет голову и смеется. Приятно видеть ее такой. Если честно, я ожидала, что после того, через что она прошла, от нее останется лишь бледная тень. А она оказалась вон какой стойкой! С другой стороны, а кто ее воспитал? Разумеется, я.

– Он просто прелесть, Грир. И все-таки я скучаю по старой версии.

– Кстати, где он?

– Наверно, пошел за кофе, – говорит она. – Он со вчерашнего дня пытался позвонить тебе, пока наконец не поймал сигнал.

– Ронан выбросил мой телефон. – Я вздыхаю.

– Его уже нашли? – Мередит тянется к пластиковой чашке с водой на соседнем столике.

Я глотаю комок, не зная, как ей ответить.

– Разве тебе еще не сказали?

Она подносит соломинку к губам и, прежде чем сделать глоток, качает головой.

– Что именно?

– Его подстрелили возле дома, в котором он запер меня, – осторожно говорю я. Она столько пережила, мне же пока неизвестно, как она относится к нему в данный момент – зла, растерянна или, как ни странно, полна сочувствия. – Если не ошибаюсь, ты сказала полиции, что он возвращается из Вермонта, и они послали в аэропорт пару агентов в штатском – следить, что он предпримет дальше.

Опустив голову, Мередит молчит.

– С тобой все в порядке? – Я кладу руку ей на плечо.

– Да, – отвечает она. – Просто пытаюсь разобраться во всем.

– Он был больной человек.

Моя сестра кивает.

– Знаю.

– Грир, – окликает меня голос Харриса. Я оборачиваюсь: Харрис застыл на пороге с двумя стаканчиками кофе в руках. Он в несколько шагов пересекает комнату и протягивает один мне. – Мне сказали, что ты еще в пути.

Мы смотрим друг на друга, и в моей груди взмывает волна тепла.

– Спасибо. – Я беру в руки теплый пластиковый стаканчик, чувствуя, как меня разрывают два желания. Первое – броситься ему на шею и второе – любоваться им, потому что мне чертовски приятно снова его видеть.

– Я подумал, что ты устала. – Харрис буквально испепеляет меня взглядом. – У тебя все хорошо? Вы обе прошли… черт, страшно представить, через что вы прошли. – Он делает шаг ближе, робко тянет руку к моему лицу и гладит меня по щеке. – Я так переволновался за тебя, Грир. Если бы с тобой что-то случилось, я…

Он умолкает, и его теплая ладонь покидает мою прохладную щеку. Он отказывается закончить свою мысль.

– Я в порядке, – говорю я. Вообще-то я не уверена, в порядке ли я и каковы будут последствия последних двух дней, но сейчас я со своей сестрой, и мы обе в безопасности, а значит, все будет в порядке. – Спасибо тебе за… за то, что ты сделал. – Я киваю в сторону моей сестры. – Ты спас ей жизнь.

Но Харрис лишь пожимает плечами и отпивает кофе. Мне нравится его скромность. То, что он не ждет в свой адрес хвалебных речей или внимания.

– Давайте не будем делать из этого событие, хорошо? Я сделал то, что на моем месте сделал бы любой. – Харрис подходит ближе и, плотно сжав губы, вздыхает.

– Я в этом не уверена, – говорю я и невольно улыбаюсь. Я вижу его в совершенно новом свете. Он спас мою сестру. Спас, потому что знал, как много она для меня значит. Он спас ее, потому что он хороший человек, с добрым сердцем и хорошей душой.

И как только я могла сомневаться в нем?

Сомневаться в самой себе?

– То, что я сказал на прошлой неделе, я сказал совершенно серьезно. – Его голос мягкий и нежный, как перышко.

Я кладу ладонь на его руку и улыбаюсь.

– Я знаю.

– Это откуда же? – усмехается он, и мой взгляд скользит к ямочке на его левой щеке. Помню, я целовала ее, когда мы только начали встречаться, потому что она казалась мне такой милой. Он назвал меня «чудачкой». Я рассмеялась и сказала ему, чтобы он привыкал. Он сказал мне, что полюбит мои странности, если я пообещаю полюбить его.

– И ты всегда их любил, – говорю я, словно это неопровержимый факт.

Харрис задумчиво трет затылок.

– Верно. Всегда.

– Какого черта мы делаем? – спрашиваю я.

Он качает головой и вздыхает.

– Я не должен был отпускать тебя, Грир. Просто ты ушла так тихо, без боя. Я подумал, что ты устала от меня. От нас. Что тебе хорошо одной, что я тебе больше не нужен.

– Харрис. – Я прикусываю нижнюю губу и моргаю, стряхивая слезы, пока те ручьями не побежали по моим щекам. – Ты все, что есть у меня. Я не смогла бы забыть тебя, даже если бы пыталась. И поверь мне, я пыталась.

Он улыбается от уха до уха.

– Не хочешь пойти куда-нибудь и поговорить? Наедине?

Повернувшись к сестре, я вижу, как тяжелеют ее веки. Но мне не хочется, чтобы она проснулась в пустой больничной палате.

– Я не могу оставить ее, – говорю я. – Правда, не могу.

– Верно. Разумеется. Не будем опережать события. – Заметив в углу пустой стул, он садится. – Тогда я просто посижу здесь. Подожду. А когда ты будешь готова, я увезу тебя куда угодно, куда ты только захочешь.

– Я просто хочу домой, – говорю я. – В нашу квартиру. С тобой.

Его лицо озаряется улыбкой.

– Тогда в нее и поедем.

Глава 49

Мередит

– Она здесь, сэр.

Один из полицейских за дверью делает шаг в сторону, пропуская моего мужа. Тот замирает на месте, когда видит меня, но затем осторожно подходит к кровати и падает на колени. Полными раскаяния глазами Эндрю смотрит на меня, и я вижу, что он укоряет себя за то, что не смог защитить меня.

– Что он с тобой сделал? – спрашивает он. Его голос дрожит, и эта дрожь отзывается в моем сердце. Глядя на него, я искренне верю, что он тяжело переживал мое исчезновение, даже если не подавал вида. Кому, как не мне, знать, что он не привык раскрывать свои карты. Он встает и садится рядом со мной. – Ладно, забудь. Не имеет значения. Главное, теперь ты в безопасности. Ты со мной.

Он наклоняется ко мне и касается губами моего лба. В первый миг я сжимаюсь, вспомнив Ронана, но затем вдыхаю знакомый мускусный запах лосьона после бритья.

Эндрю берет мое лицо в свои ладони.

– Извини, мне следовало быть бдительнее.

Я качаю головой.

– Твоя бдительность никогда бы не остановила его. Он планировал это несколько лет.

– Я слышал, его застрелили, – раздраженно говорит Эндрю. – Получил по заслугам.

Я молчу. Несмотря на недавние события, частичка меня все еще отказывается поверить, что Ронан, когда-то такой милый, скромный и приветливый, оказался способен на столь чудовищный шаг. Он всегда выглядел совершенно нормальным. Именно это мне всегда нравилось в нем больше всего. Теперь же я знаю: он был психически болен, причем серьезно, и лишь притворялся тем человеком, за которого я его принимала.

– Как ребенок? – Эндрю кладет ладонь на мой живот, и на секунду я представляю, как он держит новорожденного малыша – нашего ребенка, – и моя грудь наполняется счастьем. Главное – дожить до того дня, до того момента, и тогда все будет хорошо.

– Я прошла УЗИ, – говорю я, глядя в его глаза. – Пока все в порядке. Нам чуть больше шести недель. Слышала сердцебиение и все такое прочее.

– Слава богу, – шепчет он, беря меня за руку. – Как в целом твои дела? Помимо того, что ты травмирована и похудела?

Я смотрю на капельницу – меня подсоединили к ней, как только я попала сюда. Похоже, это уже четвертый флакон раствора меньше чем за сутки. Хотя происходящее кажется мне нереальным, я никогда еще не чувствовала себя такой живой.

Я просто хочу выбраться отсюда.

Я хочу забыть, что случилось.

Я хочу вернуть мою жизнь… жизнь, к которой я всегда стремилась.

Я хочу быть хорошим человеком. Хочу жить жизнью, в которой нет тайн, стыда и раскаяния. Хочу загладить свою вину перед мужем, стать для него женой, которой он достоин. Той, на ком он женился, той, которую во время нашего медового месяца он одаривал страстными ласками в номере парижского отеля и клялся любить до самой смерти.

Харрис и Грир смотрят на нас с другого конца палаты. С того момента, как она приехала сюда, сестра не отходит от меня ни на шаг и даже, чтобы не оставлять меня одну, уговорила врачей осмотреть ее прямо здесь, в моем присутствии.

Если раньше мне казалось, что она чересчур усердствует, опекая меня, я просто не знала, каким может быть это ее усердие.

– Врачи говорят, что могут выписать меня уже сегодня, – говорю я Эндрю.

Он улыбается и сжимает мою руку.

– Где моя мать? – спрашиваю я.

– Они с Уэйдом скоро будут здесь, – говорит он. – По пути сюда их остановила группа репортеров. Твоя мать настояла на том, чтобы ответить на все их вопросы.

Я фыркаю и закатываю глаза.

– Похоже, это новый этап ее жизни… быть в центре внимания.

– Ты бы видела ее по телевизору на прошлой неделе. – Эндрю подмигивает.

– Могу себе представить.

В палату входит врач, который осматривал меня накануне вечером. Разговоры мгновенно смолкают.

– Мередит, как мы себя чувствуем?

– Хочу домой, – не задумываясь, отвечаю я.

Он усмехается и протягивает руку к стетоскопу на шее.

– Тогда давайте вытащим вас отсюда.

– Это точно, давайте, – говорит Эндрю, поднимаясь и пересаживаясь на стул рядом с моей кроватью. – Я жду не дождусь, когда моя жена вернется домой, где ее место.

Врач снова осматривает меня, что-то говорит медсестре, и та вручает ему блокнот и форму для подписи.

– Прости меня, – шепчу я Эндрю, – за все.

– А ты меня. – Он прижимается ко мне носом и делает глубокий вдох. Он не привык выставлять напоказ свои чувства, предпочитая держать их в себе, но когда он отстраняется и смотрит мне в глаза, я вижу перед собой того человека, в которого я когда-то влюбилась, который смотрел на меня так, будто, кроме меня, в этой жизни ему больше ничего не нужно.

– Я хочу, чтобы все стало как раньше, – говорю я, – до того, как у нас появились друг от друга секреты и мы начали делать друг другу больно.

– Так и будет. – Эндрю вздыхает и пристально смотрит мне в глаза. – Да и вообще, я бы никогда не смог отпустить тебя. Когда дело касается тебя, я страшный эгоист.

Мой муж берет мои руки, подносит их к губам и целует. Когда же он отпускает меня, я замечаю, что напротив него теперь стоит моя сестра. Не сводя с меня глаз, Грир садится на край моей кровати. Ее рот приоткрыт, словно она собралась мне что-то сказать.

– Еще ни разу в жизни мне не было так страшно, – наконец произносит она. Ее взгляд стекленеет – редкое явление у женщины, чье сердце всегда было защищено непробиваемой броней.

– Мне тоже, – говорю я, выпуская руки Эндрю, и беру ее за руку.

– Я не знала, увижу ли я тебя когда-нибудь снова. – Грир бросает взгляд на наши переплетенные пальцы, а потом снова смотрит на меня. – Как я могла столько о тебе не знать, Мер?

Я вздыхаю.

– Не хотела зря тебя волновать, Грир. И мне было стыдно. Я всему пыталась найти оправдание. Но теперь я знаю, что была не права. У меня больше не будет от тебя никаких тайн. Обещаю.

Какое-то время мы обе молчим. Подозреваю, что мысленно она читает мне нотацию. Но я могу заверить ее: вряд ли она может сказать мне нечто такое, чего бы я еще не сказала себе сама.

Да, я совершала ошибки. Я была эгоисткой. Я запуталась в собственных чувствах. Я причинила боль тем, кого любила больше всего, и в конце концов едва не лишилась всего, в том числе и жизни.

– Я бы никогда не перестала искать тебя, – говорит Грир.

– Знаю, – улыбаюсь я, не разжимая губ. – Как там Харрис? Надеюсь, он не так уж и плох.

При одном упоминании его имени по его губам скользит улыбка.

– Давай отвезем тебя домой, хорошо? – Грир встает, тыльной стороной ладоней вытирает глаза и стряхивает с себя ступор, словно колючий костюм из полиэстера.

– Грир? – спрашиваю я.

– Да? – Наклонив голову, она поворачивается ко мне, и светлые волосы падают ей на плечи.

– Ты мой лучший друг. И я люблю тебя, – говорю я. – Спасибо, что ты всегда верила в меня.

Она щурит глаза и кладет ладонь на мою руку. Она ничего не говорит, но я знаю: незримая связь между нами сильнее самых нежных слов, какие только мы можем произнести сейчас.

Я сажусь, сбрасываю с ног больничное одеяло и набираю в легкие щедрый глоток больничного воздуха.

Меня выписывают. Я возвращаюсь домой.

Я наконец возвращаюсь домой.

От автора

Эта книга вряд ли появилась бы, если бы не удивительные люди, ответственные за закулисное сумасшествие. Джессика Триббл, спасибо, что написала мне. Твой энтузиазм, страсть и энергия освежают и заряжают! Дженнифер Джейнс, ты была моим личным болельщиком с того момента, как я обратилась к тебе. Твоя доброта и поддержка стали для меня абсолютной находкой. Джилл Марсал, спасибо за все, что ты делаешь. Твой богатый опыт и неутомимый характер, твое глубокое знание книгоиздательского дела, прямолинейный подход и безупречное общение – лучшее доказательство того, что мне повезло выиграть в лотерею литературных агентов. Шарлотта Гершер, твои замечания – это нечто потрясающее! Ты как упорный личный тренер… но для книг. После первого раунда доработок мне стало больно, но в хорошем смысле, и я знала, что в будущем это пойдет мне только на пользу.

Спасибо моим родителям за их бесконечную любовь и поддержку. Мама, спасибо тебе за то, что ты поддерживала во мне любовь к книгам, заказывая их для меня по почте, а тебе, папа, спасибо, что отправлял нас по выходным в библиотеку. Благодаря этому в двенадцать лет я открыла для себя Стивена Кинга и постепенно развила в себе вкус к ужастикам.

К., М. и С., вы самые лучшие! Лучше всех остальных. Нет, серьезно, так и есть. Если бы не вы трое, я бы никогда не стала писательницей. Ваш талант и дружба означают для меня все.

И, наконец, спасибо моему мужу: возможно, ты слишком часто ел замороженную пиццу или поздно вечером видел в моем кабинете свет чаще, чем тебе хотелось бы, но ты никогда не жаловался. И ты всегда поддерживал меня, верил в меня и делал все возможное, чтобы моя мечта стала реальностью. Спасибо тебе. Спасибо тебе. Спасибо. Я люблю тебя. (И да, ты можешь взять эти клюшки для гольфа.)

1

Баре – система физических упражнений (фитнеса), основанная на сочетании балетных упражнений, упражнений функционально-силового тренинга, пилатеса и йоги. – Прим. перев.